- загорелся укладчик. -- Ты, проходчик, как называться хочешь? -- Ну... зовите меня Рейнджером, -- сказал, подумав, проходчик, -- к моей специальности это имя вполне подходит. -- Тебя мы будем звать Весельчаком, потому что ты веселый, -- сказала укладчику искалка, -- а мне мое имя нравится, вы меня так Искалкой и называйте, только с большой буквы, а то я на вас обижаться буду! 5. Алые паруса -- Послушай, Рейнджер, -- сказал Весельчак, проводив Искалку на работу, -- я уж твою писанину не стал ругать в присутствии дамы, тем более что к концу пришел, но что ты, как Достоевский, все про одно и то же пишешь? -- Почему как Достоевский?! -- не понял Рейнджер. -- Потому что достал ты меня! Чем тебе эта кукла так дорога? И опять про детей пишешь, тоже мне, доктор Спок нашелся! Тебе уже жениться пора, а ты все... Обещал ведь про любовь книжку написать! -- Меня интересует не механика любви, а истоки взаимного влечения людей, -- сказал серьезно Рейнджер. -- А про детей я пишу потому, что мне интересно, почему из одних детей вырастают мужчины, а из других -- женщины... -- Нет, никак не могу приучить себя к твоей манере мышления, -- включился в разговор Валидатор. -- Ты ведь на самом деле знаешь, что все зависит от пола ребенка. -- Тогда почему, например, некоторые мальчики вырастают женщинами? -- задал коварный вопрос Рейнджер. -- Пидоры потому что! -- перешел на свой обычный язык Весельчак, вспомнив, что Искалка давно уже его не слышит. -- Мне все же кажется, что пол ребенка воспитанием определяется, -- сказал задумчиво Рейнджер. -- То-то я смотрю, ты такой бесполый, -- подковырнул его Весельчак, -- а оказывается, ты просто невоспитанный! -- Надоела мне уже эта софистика, -- оборвал их Валидатор. -- Давайте, наконец, работой займемся! Однако, очень скоро они заметили, что работа у них теперь не ладится, потому что каждый думает не об общем деле, а чем-то своем... Весельчак мечтал о новой встрече с ненаглядной невестой, Рейнджер писал в голове очередную главу своей книги о становлении полов, а Валидатор был погружен в тягостные раздумия над тем, кто он все-таки есть на самом деле: доктор по вирусам, доктор Наук (с большой буквы) или психиатр, который сошел с ума от бреда пациентов и теперь сам бредит, прокладывая в горячечном бреду воображаемый линк к мифическому HTML'у. -- Стойте! -- не выдержал Валидатор. -- Так все равно дело не пойдет. Это нас, наверное, появление виртуальной женщины из колеи выбило. Давай, Рейнджер, дочитывай нам окончание главы, а то мы так просто не успокоимся. -- Согласен, -- сказал с готовностью Рейнджер. И он стал дописывать на ходу главу. Выйдя на следующий день на прогулку во двор, Стелла увидела жизнерадостного Листика, который волочил за ноги по снегу голую куклу без головы. Стелла с ужасом узнала в этой несчастной игрушке свою куклу Барби. -- Зачем ты это сделал? -- плача подбежала к нему Стелла. -- Это не я, -- спокойно начал объяснять Листик. -- Когда я вчера купал ее в ванной, к нам ворвалась огромная и страшная рыжая обезьяна и откусила ей голову! Рассказав все это, Листик и сам поверил в свое вранье и тоже безутешно зарыдал. Смотреть на изуродованную куклу им было больно и невыносимо, и они придумали вырыть детскими лопатками ямку в снегу и закопать ее поглубже... Когда Рейнджер закончил чтение этого короткого отрывка, он заметил, что Весельчак упел испариться, значит, перерыв в работе продолжался, и он начал читать следующую главу под названием "Алые паруса". Когда Стелле исполнилось тринадцать лет, она влюбилась в писателя Александра Грина. То есть, вернее сказать, в его героев-мужчин, но это было для нее одно и то же, поскольку она была уверена, что Грин во всех книгах писал про себя, -- иначе ей представлялось невероятным, как человек мог написать такие яркие жизненные произведения, не испытав все это на себе. Он и сам должен был быть прекрасным и отважным юным капитаном, ведущим свой корабль через все невзгоды навстречу любимой девушке, которая давно уже ждет его на берегу. Вскоре она нашла подтверждение своей догадки, обнаружив, что во всех книгах Грина фамилии главных героев, как и фамилия самого автора, начинаются на букву "Г". Это незначительное с виду открытие так поразило Стеллу, что ей почудилось, будто она открыла какую-то мистическую связь между всеми книжными персонажами Грина и им самим (эта связь на самом деле существовала, но только у нее в голове, потому что писатель Гриневский, который, кстати сказать, давно уже скончался, стал для своей будущей юной читательницы таким же мифическим персонажем, как и все его герои). Стелле часто представлялось теплое и ласковое южное море, озвученное шумом плещущих о коралловые рифы аквамариновых волн и криком суетливых белоснежных чаек. Над кристально-прозрачной водой стелется легкий и зыбкий утренний туман. С берега сквозь него еще можно различить резвящихся дельфинов и рыбацкие лодки, но кромка горизонта уже наглухо завешана его плотной крахмальной простыней. Стелла пристально вглядывается вдаль и вдруг замечает на этой белой простыне расплывчатое, но яркое красное пятно... Алые паруса! Она бежит навстречу этим долгожданным парусам и не погружается в воду, а гладко скользит по приветливым волнам, которые ласково щекочут ее босые ноги... Она бежит по волнам! На большом трехмачтовом корабле ее радостно встречает юный отважный капитан, который так долго скитался по морям, сражаясь с кровожадными пиратами и борясь с сокрушительными ураганами, только ради своей возлюбленной, чтобы наконец обнять ее и признаться в своей любви... -- Опять мечтаешь о принце в розовых колготках? -- сказала ей в один из обыденных домашних вечеров мать, заметив на лице дочери романтическую задумчивость. -- Иди лучше на помойку мусор выброси, а то скоро вонять начнет! Марина уже несколько месяцев назад заметила в Стелле особо опасную задумчивость, когда дочь переставала реагировать на указания взрослых, очевидно, считая их заботы и требования слишком мелочными и недостойными внимания. Ей не нравилось, что Стелла витает в облаках: по мнению Марины, ей надо было готовить дочь к суровой реальности семейной жизни, поэтому она и выводила ее из романтического оцепенения нарочитой грубостью. -- Я не пойду на помойку! -- вздрогнула Стелла, мысленно прощаясь с исчезающим юным капитаном, которого суровая реальность опять отправляла в долгие скитания по далеким морям. -- Почему? -- спросила Марина, не надеясь, впрочем, получить вразумительный ответ. У Стеллы было связано с помойкой особенно неприятное воспоминание: когда она два дня назад опаздывала утром в школу, то решила срезать путь и побежала по тропинке, проходившей мимо помойки. И там, за кирпичной стеной помойки, она увидела под кустом жасмина лежащую на картонке растрепанную голую женщину с задранным до горла платьем и с широко расставленными ногами, на которой елозил мужчина в спущенных до колен брюках. Из-под куста доносились нечленораздельные звериные звуки: стон вперемешку с рычанием и вздохами. Стелла была так поражена этой неожиданно открывшейся ей картиной реальной взрослой любви, что у нее на полдня отнялась речь, и когда ее вызвали на уроке литературы к доске, чтобы она наизусть прочитала отрывок из "Молодой гвардии" (монолог Ульяны Громовой о любви к матери), она только отрицательно помотала головой в ответ. Учительница решила, что она не готова и поставила ей двойку: она, конечно, не могла знать, что этот монолог Стелла знала "назубок" и мысленно повторяла его для самопроверки именно в тот момент, когда перед ней открылась та самая картина... Это была первая двойка Стеллы по русской литературе, ее любимому предмету. Мать сначала очень удивилась, узнав про двойку, потому что накануне вечером лично экзаменовала дочь на знание заданного монолога и поражалась ее памяти -- Стелла не cделала практически ни одной ошибки... Но очень быстро до Марины дошло: ее дочь отказалась читать монолог о матери из принципа, потому что она не любит свою мать. "Она не любит меня!" -- эта мысль поразила Марину, которая привыкла видеть в своем ребенке милое ласковое дитя, а теперь у этого дитя растут на лобке жесткие рыжие волосы и оно огрызается по каждому поводу, если отвлечь его от мечтаний о будущих женихах. "За что она так ненавидит меня?" -- подумала тогда Марина, а вслух пообещала выпороть дочь, если та еще раз получит двойку по литературе. Стелла была очень расстроена, но при упоминании о порке на ее заплаканном лице промелькнула наглая усмешка (ее ни разу не пороли, хотя в последнее время мать не скупилась на угрозы применения мер физического воздействия). "Сучка! -- выругалась про себя Марина, -- наглая, как танк, сучка!" -- Почему ты не пойдешь на помойку? -- повторила свой вопрос Марина в спину дочери, которая собиралась уже улизнуть в свою комнату. -- Куда пошла?! -- Я тебе не собака, чтобы на меня орать! -- неожиданно разозлилась Стелка. -- Что ты сказала? -- переспросила удивленная мать. -- Я сказала, чтобы ты закрыла свою пасть, -- спокойно сказала Стелла с непонятно откуда взявшейся холодной злобой. Эта невиданная ранее холодная злость дочери привела мать в бешенство: она хотела отвесить Стелке смачную оплеуху, но маленькая мерзавка ловко увернулась от ее ладони и, убежав в свою комнату, закрылась на шпингалет. -- Открой, дрянь! -- заорала Марина, дергая дверную ручку. -- Перебьешься! -- послышался из-за двери наглый незнакомый голос. Марина была в шоке. Надо было срочно что-то делать с дочерью. -- Ладно, вот отец придет, мы с тобой разберемся! Марине вдруг представилось, как ухмыляется Стелка за стеной в ответ на эту ее угрозу: Игорь, этот жалкий интеллигентный скульптор-неудачник, не мог разобраться даже с собой, не говоря уже о жене и дочери. -- Опять нажрался, Роден недоделаный! -- набросилась на него Марина, когда он вернулся из мастерской. Надо сказать, она чаще жалела своего мужа, чем оскорбляла его, но теперь ее терпению наступил предел. Игорь это сразу понял и решил не обострять ситуацию. -- А где Стелла, спит уже? -- спросил он как можно миролюбивее. -- Мечтай больше! -- сказала Марина. -- Лежит на кровати в обнимку со своим Грином. Стелла за стенкой вздрогнула: она действительно лежала поверх одеяла в ночной рубашке с книгой Грина в руках. Ей стало интересно, откуда это знает мать, и она стала прислушиваться к разговору родителей. -- Что-нибудь случилось? -- спросил отец. -- А ты как считаешь, случилось или нет, если она сказала родной матери "закрой свою пасть"... Что ты смеешься?! -- Да я не смеюсь... Это я носом шмыгаю... Насморк у меня. -- Она стала наглая, как танк! -- сказала мать. -- Посуду не моет, мусор не выносит, а теперь еще и двойки из школы приносить стала. У нее уже волос на лобке больше, чем у меня, а она все еще говно за собой в унитаз спускать не научилась. Сучка! Стелле вдруг стало не по себе: она впервые в жизни всерьез задумалась над бытовым вопросом, а именно, над тем, какая может быть связь между волосистостью лобка и водой в унитазе. -- Ее нужно выпороть, -- сказала мать. -- Чем? -- Не прикидывайся дураком! Конечно, ремнем. -- У меня нет ремня, -- с надеждой в голосе сказал отец. -- Тогда выпори ее подтяжками! -- Не говори глупостей... -- Конечно, я дура и стерва, а ты добрый, -- заревела мать. -- Ты что, действительно считаешь, что это необходимо? -- слегка удивился отец. -- А ты как считаешь, если она срет нам на голову?! Ты просто слизняк и чистоплюй -- не можешь врезать ей пару раз как следует. Она тебе, когда вырастет, сама за это спасибо скажет, что ты из нее дурь вышиб. -- Но чем я ее буду пороть? -- задумчиво спросил отец. -- У меня тут один ремешок такой был кожаный... -- послышался скрип дверец одежного шкафа. -- Вот, французский, фирменный. -- Может, пояс от халата? -- Нет, пояс не пойдет, это ей все равно, что щекотка... Возьми лучше вот этот, от черного платья, он пошире... -- Давай, может, из кожезаменителя? -- Ну да, или вот тот с клепками... -- А шрамов не останется? Стелле вдруг стало по-настоящему страшно, но не оттого, что она ясно осознала неизбежность порки, а оттого, с какой рассудительностью и расчетливостью родители выбирают орудие экзекуции. Ей вдруг показалось, что если родителям вдруг понадобится ее убить (хотя бы для ее блага, если она будет мучиться неизлечимой болезнью), папа с мамой будут так же обстоятельно-бесстрастно выбирать нож, которым можно было бы зарезать не очень больно и наверняка. -- Да, вот этот пойдет, пожалуй, -- наконец, сказала мать. -- Ты только не увлекайся... -- Ты что, с ума сошла?! -- Полосни раз десять, и довольно... Ну давай, иди, чего стоишь? Стелла вдруг вспомнила, что у нее закрыта на задвижку дверь, и со стыдом за отца представила, как он будет интеллигентно стучать одной рукой в дверь, сжимая в другой ремень... Она быстро встала, подбежала на цыпочках к двери, бесшумно отодвинула шпингалет и так же быстро и бесшумно опять запрыгнула на кровать. -- А что я ей скажу? -- послышался вдруг возле самой двери голос отца. -- Ты что, идиот?! -- зашипела мать, которая почему-то перешла на шопот. -- Что мне сказать? Здравствуй, это я, я пришел тебя пороть?! -- Не волнуйся, она сама все поймет. Когда отец толкнул дверь и вошел с ремнем в комнату, Стелла действительно все поняла: она невозмутимо подняла рубашку до груди и перевернулась на живот. Она, правда, удивилась, что отец порет ее сильнее, чем она ожидала, но плакала она не от боли, а от стыда за прекрасного юного капитана, который в это время уплывал в неизведанные сказочные страны, не оставляя ей никакой надежды на свое возвращение. Всю ночь ей снилась помойка, а под утро к ней пришла первая менструация. -- Опять из тебя какая-то чушь поперла, -- покачал головой Валидатор, выслушав рассказ Рейнджера. -- Противно слушать! И причем здесь "Алые паруса"? Зачем их опошлять нужно было? -- Да, ерунда какая-то получилась, -- сокрушенно согласился Рейнджер. -- Эту книгу закончу и больше про людей писать не буду. Напишу лучше про Сеть -- интереснее будет... 6. Магические свойства HTML -- Кстати, о Сети, -- сказал Валидатор. -- Пора бы нам за работу браться, а укладчика все нет. -- А я вот что заметил, -- задумчиво сказал Рейнджер. -- Каким-то образом события нашей сетевой жизни отражают то, что я пишу в своей книге про людей. -- Стоило мне начать писать про любовь, как у Весельчака появилась Искалка, а написал про прощание с юным капитаном -- он исчез. -- Да, это очень странно, -- подтвердил Валидатор. -- И самое странное то, что Искалку, в отличие от книжных людей, не ты придумал, то есть ее, разумеется, никто и не придумывал, а она все равно появилась как бы в ответ на то, что ты написал... -- Наверное, это одно из свойств HTML: стоит о чем-то написать или даже просто подумать, как это тут же отражается в HTML, и он на это соответственно реагирует. -- Из этого следует только одно, -- многозначительно сказал Валидатор, -- нам нужно быть осторожнее со своими высказываниями! Пора было вновь браться за труд, а укладчика Весельчака все не было. Проходчик Рейнджер и доктор Валидатор терялись в догадках, что ему помешало вовремя вернуться на работу... Мысль о том, что Весельчак решил навсегда покончить с укладкой линка, даже не приходила им на ум, потому что работа в коллективе до настоящего времени была единственным предназначением виртуальных людей. Все остальное, даже виртуальные женщины, если и имело в их представлении какое-то значение, то лишь опосредствованное: заниматься чем-то отвлеченным можно было только в перерывах между работой, в крайнем случае, во время работы и одновременно с ней, но никак не вместо нее. Когда все разумные сроки ожидания Весельчака истекли, Рейнджер с Валидатором взялись за работу -- Рейнджер по-прежнему выполнял роль проходчика, а Валидатор взял на себя укладку. Работали они молча, сосредоточенно и с каким-то особенным упорством и рвением, будто пытались доказать самим себе, что эта монотонная работа и есть та самая виртуальная цель, которая хоть что-то стоит в их жизни. -- Кажется, я начинаю понимать, -- неожиданно сказал Рейнджер, не отрываясь от работы. -- Что? -- Я раньше все время удивлялся чувству голода у людей. Они все время что-то едят и все время голодны... Только представь себе на минуту, друг Валидатор, что нам с тобой придется постоянно думать о еде и заботиться о своем пропитании -- это же свихнуться можно! -- Да, по-моему, нам крупно повезло, что нам неведомо это чувство, а жизненную энергию мы получаем непосредственно от Сети. Даже страшно себе представить, что нам пришлось бы простаивать все свободное от работы время в очередях за продуктами, как в России в голодные годы, -- согласился Валидатор. -- Вот меня и осенило, -- продолжил свою мысль Рейнджер. -- Это людям их бог дал чувство голода, чтобы заставить их работать! -- Ты думаешь? -- отчего-то усомнился Валидатор. -- Конечно. Сам посуди: люди работают ради денег, а основную часть заработанных денег тратят на еду. -- И на удовольствия, -- добавил Валидатор. -- Все их удовольствия -- это в сущности то же утоление голода. Он у них там, знаешь, тоже разный бывает, мне даже один раз попалась рецензия на книжку под названием "Седьмой голод". Про сексуальный голод я уже не говорю, но есть еще "культурный" голод, "религиозный" и "эстетический". -- Да, -- сказал Валидатор, -- лучше уж мы будем сознательно работать, чтобы HTML нас этим чувством не "наградил". И они с усиленным рвением взялись за работу. Вскоре они стали, однако, замечать, что структура проходимой ими Сети начинает приобретать невиданные ранее виртуальные свойства: она стала твердой и слегка вязкой, но в то же время рассыпчатой. Валидатор с Рейнджером недоуменно переглянулись: структура Сети стала очень похожей на земной грунт. Проходить такую Сеть становилось все тяжелее... -- По-моему, нам нужны инструменты, -- сказал Рейнджер, выбиваясь из сил. -- Какие? -- удивился Валидатор (до сих пор у них не было никаких инструментов, даже виртуальных, и всю работу они выполняли, выражаясь фигурально, вручную). -- Подумай сам, -- рассудительно сказал Рейнджер, -- раз структура Сети стала похожей на земной грунт, то и инструменты нам потребуются соответствующие. -- Лопаты, -- догадался Валидатор. -- Ну, конечно! -- рассмеялся Рейнджер, радуясь найденному им решению проблемы. Не откладывая дела в долгий ящик, Рейнджер сделал из части своего виртуального тела кирку, а Валидатор -- лопату (если кто еще не знает, они всегда делали все необходимые предметы из части своего тела, которая потом быстро восстанавливалась; да и сам линк они тянули, можно сказать, из себя). Теперь работа пошла веселее: Рейнджер разбивал твердый верхний слой грунта киркой, а Валидатор раскапывал лопатой более податливый нижний гумус. Через какой-то небольшой промежуток времени они стали не без радости замечать, что у них постепенно появляются виртуальные мускулы... И тут произошло одно странное событие: на их пути неожиданно появилось дерево... -- Что это за дерево? -- остолбенел Валидатор: никогда раньше они не видели в Сети виртуальных деревьев, хотя им иногда и встречались GIF'ы с изображением земных растений. -- Это... -- смутился Рейнджер, -- это не дерево. -- А что это по-твоему? -- Куст жасмина. -- Откуда ты знаешь? -- подозрительно посмотрел на него доктор Валидатор. -- Я таким его себе представлял в последней главе, -- виртуально покраснел Рейнджер, -- это тот самый куст, который рос за помойкой. -- Хорошо еще... -- начал серьезно Валидатор, но неожиданно рассмеялся, -- хорошо еще, что сама помойка не появилась! -- Сам не пойму, как это получилось, -- вздохнул Рейнджер. -- Если бы ты был человеком, то тебя прозвали бы магом: у них там тоже достаточно было произнести заклинание, чтобы появился желаемый предмет. Весельчак, пожалуй, дал бы тебе кличку "Мерлин"... Правда, земные маги это все делали осознанно. -- Я тоже книгу осознанно пишу, только не могу наперед предвидеть, как на нее HTML отреагирует... Сзади послышались виртуальные шаги -- они обернулись и увидели приближающегося Весельчака. Он шел вразвалку и не торопясь. Подойдя, он равнодушно оглядел виртуальный куст и зачем-то потряс его. С куста виртуально брызнули капли росы и плавно осыпались круглые белые лепестки. -- Настоящий, -- удостоверился он. Рейнджер с Валидатором ожидали, что вслед за этим он начнет оправдываться, но укладчик молчал, угрюмо взвешивая теперь в руках кирку и лопату, как будто для него был в эту минуту самым главным вопрос, что тяжелее. -- Что-нибудь случилось? -- подозрительно глянул на него Валидатор. -- Все в ажуре, -- бесстрастно отозвался укладчик. Проходчик с доктором многозначительно переглянулись: им обоим показалось, что перед ними не Весельчак, а совсем другой виртуальный человек. Внешне этот человек был как две капли воды похож на Весельчака, но у него была совсем другая манера поведения, не разбитная, а угрюмо-сосредоточенная. Рейнджеру вдруг стало не по себе: он испугался, что однажды и с ним может помимо его воли произойти такая странная метаморфоза, когда для себя ты вроде все тот же, но окружающие тебя уже не узнают... -- Рейнджер, прочти нам продолжение своей книги, сделай одолжение, -- подмигнул проходчику доктор. Рейнджер сразу понял намек: доктор Валидатор хотел посмотреть, как будет реагировать "Весельчак" на книгу. Он уселся на кучу свежевынутого грунта, свесил виртуальные ноги в траншею и начал виртуально читать: К 18-ти годам Стелла уже в совершенстве научилась мыть посуду, готовить пирожки с яйцом и капустой и выносить на помойку мусорное ведро. Кроме того, она успела закончить курсы кройки и шитья и обзавестись тремя мужьями. Первого она любила за то, что он виртуа... виртуозно готовил плов из фасоли со свеклой, второго -- за то, что на прогулке он не рвал поводок при виде первой встречной юбки, а третьего -- за то, что он как никто из остальных мужей страстно и пылко отдавался в постели. Вскоре Стелла пошла учиться в Институт повышения блядской квалификации. За учебу пришлось отвалить изрядную сумму печеного говна, и ей стало накладно содержать троих мужей. Первого она сдала внаем одной бедной старушке из крематория для престарелых, а второго отправила на выполнение почетного мужского долга по охране государственной границы в роли Джульбарса. Только с третьим она никак не могла расстаться, несмотря на все его уговоры привязать ему к яйцам кирпич и утопить в проруби, чтобы он не мешал повышению блядской квалификации своей жены... 7. Запретный плод вразвес и поштучно К 18-ти годам Стелла научилась стирать белье, пришивать пуговицы, мыть посуду и готовить пирожки с яйцом и капустой. Она теперь крайне редко предавалась романтическим мечтам, и если бы капитану Грею вздумалось бросить якорь в "порту пяти морей", среди встечающих его восторженных девушек он бы уже не нашел Стеллы. И все же внутри себя она ощущала какое-то маленькое наивное, но упрямое существо, которое тошнило от тех житейских обязанностей, которые ей приходилось ежечасно выполнять. Это существо обладало необычайной природной непосредственностью и его тяготили всяческие условности -- даже от имени "Стелла" его коробило, потому что у него самого не было имени. У него также не было и пола, и на всех ухажеров Стеллы оно смотрело со снисходительной улыбкой. Ухажеры, правда, того и стоили -- сопливые дерганые мальчишки, которые и сами не знали, чего они хотели от Стеллы... По крайней мере, они затруднялись сказать ей об этом прямо, и стеллино существо непрерывно насмехалось над их неуклюжими заигрываниями. Стелла любила это существо в себе за его природный ум, не отягощенный комплексами воспитания, она к нему прислушивалась и часто спрашивала у него советы. Когда она получала совет от этого существа, то никогда не выясняла, почему оно говорит ей поступить так, а не иначе, потому что знала, что оно не способно на обман... Пожалуй, это было то самое загадочное существо, которое мужчины называют "женским чутьем". К этому времени Стеллу уже многое раздражало в окружающем мире, но особенно ее раздражало то, что родители и общество навязывали ей определенный жизненный путь: приобретение профессии, замужество, рождение детей, воспитание детей, устройство семейной жизни детей и воспитание внуков. Таким образом, вся ее жизнь чуть ли не до самой смерти была расписана если не по годам, то по десятилетиям. Ей самой хотелось чего-то более непосредственного, пусть даже опасного и губительного, но яркого. Когда она спросила у своего внутреннего существа совет, как ей тут быть, это существо не задумываясь ответило, что ей нужно стать путаной. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Стелла обратилась к своему внутреннему существу за разъяснениями: слишком ответственным был тот шаг, который оно предлагало. И существо по секрету поведало ей, что все женщины всех времен и народов втайне мечтали жить жизнью путаны, и это не противоречило природным законам, по которым женщина должна иметь в своей жизни как можно больше мужчин, но собственники-мужчины наложили на это естественное стремление женщины массу ограничений, потому что не хотели, даже за деньги, делиться своими женами с другими. Но вот для женщин наступил в России долгожданный благоприятный момент: семья как ячейка общества настолько разложилась, что вековая мечта женщины перестала быть запретным плодом, и если какая-то девушка говорит теперь, что хочет стать путаной, ее за это и осуждать нельзя -- в ее крови закипают гены нереализованных желаний ее бабушек и прабабушек. Это объяснение вполне устроило Стеллу, тем более что жизнь его не опровергала, а только подтверждала: большинство стеллиных подруг мечтало стать валютными проститутками... Валютными, конечно, не потому, что они любили валюту, а только потому, что с цивилизованными "западниками" было безопаснее и приятнее иметь дело, чем со своими кандовыми мужиками. Кроме того, иностранцы удобны тем, что сегодня они есть, а завтра их уже здесь нет -- в их мимолетности есть для женщины особая прелесть... В чем эта прелесть конкретно заключается, внутреннее существо Стелле не объяснило, но ей это показалось настолько естественным, что она и не выспрашивала подробностей. Когда Стелла поделилась своими планами со своей подругой Светланой, она восприняла это как само собой разумеющееся, да Стелла и не ожидала от нее другой реакции -- настолько это ей самой представлялось естественно-очевидным. Светка так и сказала: "Ебстественно!" Оставалось только найти прикрытие, и здесь они сразу вспомнили про Лешку с Женькой, которых знали еще с детства. Они, правда, были такими же сопливыми и дергаными, как и остальные мальчишки, но покруче других -- у них даже была кооперативная палатка под охраной, с которой они лупили бабки, а у Лешки имелся к тому же пистолет, если он, конечно, не врал, потому что оружия у него никто никогда не видел. Но главное, чем их привлекали Лешка с Женькой, -- это тем, что они не воспринимали их серьезно как мужчин, а те их -- как женщин: какая может быть любовь, если они друг друга знали чуть ли не с пеленок?! Так что отношения сулили быть чисто деловыми, без излишней в таком важном деле романтики. Лешка, правда, преследовал Стеллу в шестом классе -- он поджидал ее в темном подъезде по вечерам, когда она возвращалась домой с прогулки, и, схватив за что ни попадя, зажимал в углу под лестницей и нес какую-то чушь насчет того, что он хочет взять ее к себе секретаршей на партработу, но уже тогда Стелле было ясно, что это только детская игра. С ним, правда, было связано воспоминание о первом поцелуе, там же, под лестницей, но поцелуй этот был скорее горьким, чем сладким, потому что он по неопытности прокусил ей нижнюю губу. Лешка с Женькой отнеслись к предложению подруг детства по-деловому: -- Вы хоть трахаться-то умеете? -- спросил Женька. -- А ты что, экзамен нам устроить хочешь? -- тут же отшила его Стелла. К удовольствию девушек, этот ответ парней несколько смутил. -- Ладно, принимаем вас в проститутки заочно, -- усмехнулся Лешка. Парни стали подыскивать клиентов. Иностранца они так сразу не нашли, но гундосый парень из охраняемой ими палатки (у него почему-то был всегда перевязан бинтом нос) посоветовал своего босса, бывшего номенклатурного директора фабрики, который с началом перестройки подался в бизнес. Своего босса парень охарактеризовал как "падкого до молоденьких баб". Женька позвонил боссу, и они договорились о цене 100 долларов за час, с учетом качественности "товара": золотистая блондинка, длинноногая, стройная и "со стоячими сиськами" (речь шла о Стелле, которой на спичках выпало идти на дело первой). Были обговорены и все подробности доставки: Женька с Лешкой привозят Стеллу и ждут ее в течение часа под окнами третьего этажа. В назначенный день в шесть часов вечера парни поймали "тачку" и повезли Стеллу на квартиру "босса". По дороге ее охватило какое-то странное чувство: в мыслях она была вроде спокойна, но ее физическое состояние неожиданно ухудшилось: ни с того ни с сего началось бурление в животе и по ляжкам пошла мелкая предательская дрожь. -- Ты чего? -- спросил у нее Женька. -- В каком смысле? -- невозмутимо отозвалась Стелла. -- Бледная, как смерть, -- скосился он на нее пристальным взглядом. -- Все нормально, -- отвернулась она. Стелла сделала вид, что смотрит в окно, а сама стала советоваться со своим внутренним существом. "Поворачивай назад, пока не поздно", -- неожиданно сказало ей существо. Стелла просто обалдела от такой предательской подлости. "Поздно", -- ответила она. -- "Ничего не поздно, -- не отступало существо, -- скажи, что у тебя понос, и поезжай домой, к маме". -- "Только этого не хватало! -- возмутилась Стелла, услышав о маме. -- Лучше пусть меня разорвут на части!" -- "Ну, как знаешь, -- обиделось существо, -- я тебе больше не советчик..." Тем временем, они подъехали к нужному месту. Стелла вышла из такси на негнущихся ногах. Морально она была ко всему готова, но физически... -- Ты что, целка? -- неожиданно рассмеялся Женька. Стелла ничего не ответила, но по ее жалкому виду и так все было ясно. -- Ты что, дура, что ли? -- удивился Лешка. -- Дура и есть, -- вздохнул Женька, -- знали бы заранее -- запросили бы втрое больше. -- А как же тот длинный, который тебя в парк по вечерам водил? -- недоуменно спросил Лешка. -- Ну, длинный, а что толку... -- отвернулась Стелла. Ей было неудобно подводить ребят, да и им самим было не по кайфу позориться перед клиентом. Дело было, в общем, и не в Стелле, а в том, что они обо всем по-честному с клиентом договорились... -- Ладно, вот что, -- сообразил Лешка, -- раз уж мы сюда приехали, лажаться нам без мазы... Так и скажем клиенту, что товар оказался лучше, чем договаривались. -- Что ты гонишь, Клен, чем лучше-то? -- скривился Женька. -- Да нас не колышет, чем лучше, -- сказал Лешка, -- скажем "лучше", и все тут. Запросим не сотню, а кусок! -- Так он вам "кусок" и даст, -- усомнилась Стелла. -- А куда он нахер денется?! -- радостно заржал Женька, который уже понял замысел приятеля. -- Главное, его не вспугнуть теперь, -- стал развивать свою мысль Лешка. -- Сам он нас со Слоном в квартиру не пустит. Ты, Стелка, зайди одна, а потом скажешь, что тебе в сортир нужно, он у него наверняка где-нибудь в прихожей -- ты нам дверь и откроешь. -- Ты, Клен, в натуре, гений! -- развеселился Женька, почуяв настоящее дело, а не какое-то там пошлое сутенерство. -- А если он заметит и на меня набросится? -- спросила Стелла. У нее непроизвольно начали стучать зубы, как от холода: до нее стало доходить, что она влипла в настоящую историю. -- Ты только не дрожи, как сучка в тазике! -- ободрил ее Женька, встряхивая за плечи. -- Мы ж под дверью стоять будем, в случае чего ногой вышибем и ворвемся. Его уверенный тон убедил Стеллу -- она и правда перестала дрожать. Парни сказали ей номер квартиры, и она пошла... Через минуту Лешка с Женькой увидели, как на третьем этаже отодвинулась занавеска -- клиент, услышав звонок в дверь, проверял, осталась ли на улице охрана. Женька дружелюбно помахал ему рукой в ответ, а еще через три минуты они уже стояли под дверью, прислушиваясь... Еще минут через пять щелкнул дверной замок, и они ворвались в квартиру -- чуть дверью Стелку не пришибли. -- Ты где, урод? -- радостно заорал Женька, вызывая хозяина квартиры. -- В чем дело? -- выбежал на шум хозяин в бардовом шелковом халате, расшитом синими огурцами. -- Я почему-то так и думал, что он будет в халате, -- философски заметил Лешка, закрывая дверь. -- Метр с кепкой и плешивый, -- добавил Женька. -- Вы чего, ребята? -- спросил хозяин, взяв себя в руки. -- Цены повысились, вот чего, -- сказал Лешка, забыв даже сказать, почему, -- девочка теперь кусок стоит. -- Грабите, суки! -- неожиданно разозлился хозяин. Стелле вдруг стало смешно: его испитый нос, налившись кровью, стал похож на переспелый баклажан. Она захохотала в истерике. -- Да мы так зашли, мы это... по-маленькому, -- скроил добродушную харю Женька. -- А у меня вот шнурок развязался... Он нагнулся к ботинку и, выхватив из-под штанины финку, резко распрямился -- в следующий момент шея хозяина была уже прижата к стене, а в его мошну упиралось стальное лезвие. -- Берите... все деньги берите, -- захрипел хозяин. -- Да подотрись ты своими деньгами, курва! -- плюнул ему в лицо Женька, убирая нож. -- Некогда нам шмонать тебя тут. -- Аривидерчи, -- сказал Лешка, уводя под руку хохочущую Стеллу. -- Наше вам... с кисточкой, -- сказал хозяин, потирая горло: он уже понял, что на этот раз его просто разыграли. Однако его благодушие быстро прошло: когда троица его мучителей выходила из подъезда, он открыл окно и заорал им вслед: "За беспредел вы мне ответите, придурки!" Добравшись до родного двора, они взяли в охраняемой палатке две бутылки азербайджанского портвейна и все вместе пошли кирять в подвал стелкиного дома. Стелла уже не хохотала, как сумасшедшая, но ей все еще было весело, а после вина стало еще веселее, и она все с новыми подробностями в который раз рассказывала парням историю о том, как клиент усадил ее на диван и стал со всех сторон ощупывать, и как она вырвалась и пошла открывать дверь, отправив его на кухню за шампанским... -- Слушай, Стелк, а давай мы тебя правда... раскупорим, -- сказал Лешка, засматриваясь на нее. -- Да, -- поддержал его Женька, -- хватит тебе уже в старых девах ходить. -- А вы умеете? -- засмеялась Стелла. -- А чо тут уметь-то? -- заржал Женька. На самом деле ни он, ни Лешка ни разу еще этим не занимались, но они почему-то были уверены, что у них все получится, как надо. -- Раздевайся, да и все, -- сказал Лешка, -- остальное мы сами сделаем. Стелла, не долго думая и даже забыв посоветоваться со своим внутренним существом, стянула через голову платье и сняла трусики. Лифчик она оставила, потому что ей почему-то было стыдно показывать свою грудь. -- И что дальше? -- все еще улыбаясь спросила Стелла, видя, как Лешка с Женькой завороженно любуются ее телом. -- Ну... ложись, что ли, -- сказал Женька. -- На что? -- оглянулась Стелла. Ложиться и правда было некуда: в подвале был только шаткий столик на железных ногах и со щербатой крышкой, да четыре стула. -- Ну, тогда вставай, -- неуверенно сказал Лешка, -- в позу... Стелле неожиданно стало жалко и себя, и парней за то, что они толком не знают, что с ней делать. И еще она поняла, что если они ее сейчас не "раскупорят", она им никогда этого не простит... Похоже, что они и сами это поняли, потому что наконец-то перешли к решительным действиям. А действовать они умели только силой: Женька запустил пятерню в ее пышные волосы и нагнул, прижав щекой к столу, а Лешка сзади крепко сжал ладонями кожу на бедрах и двумя ударами ботинка по туфлям раздвинул ей ноги... Стелле было не столько больно, сколько обидно за парней, что их никто за их жизнь так и не научил ласке. 8. Отцы и дети -- Совсем другой ко-линк-ор! -- раздался жизнерадостный смех Весельчака. Рейнджер с Валидатором очнулись от земной "реальности" и посмотрели на укладчика: он по-прежнему сохранял насупленно-сосредоточенный вид. -- Да здесь я, здесь, в натуре! -- послышался голос сзади. Они обернулись и увидели еще одного укладчика, который как зеркальное отражение повторял первого, только выражение виртуального лица у него было хамски-непринужденное, как у того Весельчака, к которому они привыкли. -- Странные шутки, -- сказал Валидатор, обращаясь к обоим укладчикам сразу. -- У вас что, раздвоение личности? -- Тоже мне, умник, -- хохотнул только что пришедший укладчик, -- Если бы у нас обоих было раздвоение личности, нас бы было четверо. Головой думать надо! Просто я там задержался по делам, вот и отправил на работу вместо себя клоуна. -- Кого? -- переспросил Рейнджер. -- Ну, раз вы такие бестолковые, объясняю вам все по порядку: когда я был у Искалки, мы там с ней... э-э... размножились, в общем. -- Как это? -- открыл от удивления рот Рейнджер. -- Как-как... -- передразнил его Весельчак. -- Ты, я вижу, в человеческой жизни уже разобрался, а в своей -- ребенок еще. Витаешь где-то там в материальных облаках! Но и людей твоих любимых никто не учит, как им детей делать. Что они их, по инструкции из запчастей собирают, что ли?! Вот и мы с Искалкой своим умом дошли, как нам клонироваться. А вы подрастете -- сами узнаете. -- Так это что, твой сын? -- спросил Валидатор. -- Во-первых, у меня дочь, а во-вторых, мне такой сын даром не нужен, -- гордо заявил Весельчак, -- я ж вам сказал уже, что это клоун. Он вам сам скажет... Слышь, мужик, ты кто, в натуре? -- Клоун в натуре, -- бесстрастно отозвался клоун. -- Но ты хоть объясни толком, откуда он взялся, -- сказал Рейнджер. Весельчак, поиздевавшись для начала над жизненной неопытностью своих коллег, разъяснил им, что виртуальные мужчины могут клонироваться двумя путями: либо с виртуальной женщиной, и тогда получаются полноценные виртуальные дети, либо сами по себе, но тогда появляются недоделаные существа, лишенные всяких эмоций и наделенные лишь зачаточным разумом. Другое характерное различие плодов клонирования заключается в том, что настоящие дети представляют собой совершенно новые существа, едва похожие внешне на своих родителей и со своим характером, подчас довольно капризным, а клоуны (от слова "клонировать") получаются как две капли воды схожими со своим родителем, только еще глупее, но зато они послушны и неприхотливы. -- Нам теперь и вовсе "пахать" не придется -- наделаем себе клоунов, пусть за нас горбатятся, -- продолжал учить их жизни Весельчак. -- А мы что без работы делать будем? -- нахмурился Валидатор. -- Интеллектуальным трудом займемся, -- заявил Весельчак, -- Рейнджер будет книгу строчить, ты, Валидатор, ее рецензировать, ну а я -- опошлять, как водится. -- Твоя идея напоминает мне земное рабство, -- возразил Валидатор. -- Да что вы все со своей Землей?! У нас тут свои законы и свои понятия, -- заявил Весельчак. -- К тому же, у них там люди рабами были, а у нас не люди, а клоуны! -- А мне вообще как-то клонироваться... не хочется, в общем, -- смутился Рейнджер, не найдя нужного слова. -- Это тебе сейчас не хочется, а попробуешь -- еще как захочется, -- пообещал ему Весельчак, -- Кайф, конечно, не тот, что с бабой, но тоже тащиться будешь! -- Я согласен с Весельчаком, -- неожиданно сказал Валидатор, -- для того, чтобы знать, что это такое и плохо оно или хорошо, нужно хоть один раз попробовать. -- Если только в виде научного эксперимента, -- неуверенно ответил ему Рейнджер. Обрадованный своей моральной победой, Весельчак быстро рассказал им, как к этому лучше приступить, и они самоклонировались... (По морально-этическим соображениям описание процесса самоклонирования опускается). -- Ну, вот, -- сказал усталый, но довольный Валидатор, -- эксперимент прошел успешно. -- Да, действительно, все не так страшно и даже приятно, -- подтвердил Рейнджер, с любопытством впервые в жизни рассматривая самого себя со стороны. Когда удовлетворение от самоклонирования через короткое время прошло, Валидатору с Рейнджером уже не так приятно было видеть перед собой самих себя, но только с тупыми лицами. Но дело было сделано, и назад ничего уже вернуть было нельзя... Валидатор отдал клоунам команду работать (они появились на свет с навыками своих родителей) и развалился на куче грунта, впервые в жизни забыв о потребности к труду. Весельчак тут же побежал проверять свое настоящее потомство, а Рейнджер вернулся к писательству. Ему теперь стало казаться, что он начинает что-то понимать в любви, и он уже не мучился ощущением того, что пишет нечто такое, что мало соответствует земной "действительности". Писать стало как никогда легко и радостно... 9. Метаморфозы внутреннего существа После двадцати четырех лет Стелле стало казаться, что ее уже ничего не ждет впереди. Ее внутреннее существо теперь не упускало возможности непрерывно подкалывать свою телесную оболочку (то есть Стеллу) по этому поводу. "Ну что, старуха, -- ехидно нашептывало оно ей, -- в тираж выходишь, да? Посмотри на себя в зеркало -- тебе уже никакая косметика не помогает: кожа дряблая, под глазами морщины и шея, как у ощипанной курицы, вся в складках. Да за тебя скоро ни цента не дадут, самой придется мужикам доплачивать!" Стелла давно уже не спорила со своим существом, а только машинально огрызалась, и то без злобы, а скорее по привычке. Но если не считать редких моментов уныния, навеянных проповедями внутреннего существа, Стелла была довольна своей жизнью. И зачем ей что-то было ждать впереди, если и так вполне неплохо жилось: у нее была масса богатых клиентов, которые считали за счастье расстаться со своими деньгами ради пяти или десяти минут обладания ей, и ее больше всякой "настоящей" страсти возбуждало то, что они не жалеют на нее денег. Дело даже было и не в деньгах -- они были только своеобразным жертвоприношением на алтарь любви. С такой же страстью, как за большие деньги, она бы отдалась любому, кто мог бы для нее пожертвовать чем-то для себя дорогим, например, карьерой или собственной головой. Стелла себя чувствовала прирожденной жрицей любви в храме разврата. Поэтому она и не обращала особого внимания на происки своего внутреннего существа. А существо, меж тем, пыталось действовать все изощренней, и в последнее время Стелла стала замечать, что встречаясь с клиентом в самых раскошных апартаментах, утопающих, для примера, в роскоши барокко или великолепии ампира, она получает особое удовольствие, когда в самый главный момент перед ее глазами каждый раз непредсказуемо и вместе с тем неотвратимо встает грязная помойка с бачками объедков, зловонными лужами и свисающей с кустов жасмина сблеванной кем-то вермишелью. Стелла, правда, не могла понять, чего добивается от нее внутренне существо, неизменно показывая ей эту отвратительную картину: ну помойка, так помойка, какая разница, главное -- кайф получить... В один из вечеров она выехала с охранником по вызову на Садовое кольцо в большой "сталинский" дом, причудливо украшенный потрескавшимися от времени барельефными вазами вперемежку с гипсовыми знаменами. Судя по всему, там раньше было какое-то мелкое министерство, а теперь жили крупные люди. В подъезде вместо милиционера теперь стоял мордоворот в защитном комбинезоне (возможно, тот же бывший милиционер, переодетый для острастки в спецназовца). Кстати говоря, Стеллу всегда смешил этот маскарад с зелеными комбинезонами -- где они зелень-то в центре города нашли?! Одевались бы во все серое, так нет ведь, им, как бабам, покрасивее вырядиться нужно! Оставив своего охранника базарить с коллегой, Стелла поднялась на лифте на четвертый этаж и позвонила в нужную квартиру. К ее удивлению, дверь ей открыл Лешка Артамонов, которого она не видела уже года три. -- Ты что, специально меня вызвал? -- без особой радости спросила Стелла вместо приветствия. -- Да, соскучился, -- усмехнулся он. По его удрученному лицу сразу стало ясно, что произошло досадное недоразумение. -- А квартирка у тебя ничего, -- сказала она, оглядываясь по сторонам, чтобы как-то сгладить неловкость. -- Портрет незнакомки... Стелла была поражена: в гостиной над кожаным диваном висела написанная маслом картина, на которой была изображена женщина, поразительно похожая на саму Стеллу, только взгляд у нее был другой, какой-то более сосредоточенный на одной точке (или это из-за того, что именно на картине, а не в жизни?). И все же было в этом портрете что-то чужое, так что Стелла не поверила бы тому, кто бы ей сказал, что это ее портрет. -- Это моя жена, -- сказал Алексей. -- И что ты с ней сделал? -- рассмеялась Стелла. -- Хорошо, хоть труп успел спрятать до моего прихода! -- Странные у тебя шутки, -- серьезно сказал Алексей. -- Она сейчас на Мальте жопу греет. -- Ну, тогда хоть шампанским даму угости, -- игриво тряхнула белокурыми локонами Стелла. -- Кончай придуриваться! -- разозлился Алексей. -- Ну, как знаешь, с тебя сто долларов, и я пошла, -- сказала Стелла, про себя безрадостно отмечая, что она это вроде и не сама говорит, а противное внутреннее существо ее тянет за язык. -- Хоть двести, -- спокойно ответил Алексей, доставая бумажник. -- Тогда давай триста, -- неожиданно для самой себя заявила Стелла. Алексей не выдержал и усмехнулся: -- На тебе триста, -- протянул он ей три зеленые купюры. Стелла молча взяла деньги и вышла, не попращавшись. -- Что, уже? -- удивился охранник, который даже не успел закончить с коллегой разговор про положение "Динамо" в турнирной таблице чемпионата по футболу. -- На сегодня план выполнили, -- сказала Стелла, отдавая ему все деньги. -- А... -- охранник открыл было рот, но тут же закрыл, решив, что глупо спрашивать, почему так много. Он тут же переключился на роль шофера и повез Стеллу домой. Внутри у нее была даже не обида или разочарование, а просто пустота, и даже внутреннее существо молчало из неожиданной для него деликатности. Когда они остановились на очередном светофоре, внезапно раздался визг тормозов, и перед их носом резко затормозил, выскочив сзади и сбоку черный "Мерседес". Охранник с зубовным скрежетом сунул руку под пиджак за пистолетом, но Стелла, схватив его за руки, закричала: -- Стой, не надо! Это мой знакомый! -- Я с такими знакомыми знаешь, чего делаю? -- психанул он, снимая с себя напряжение. Стелле ударило в голову, что если бы Алексей был не на "Мерседесе", а на "Запорожце", то мог бы и проститься с жизнью: придурок-охранник не застрелил его только из уважения к дорогой машине. -- Ты что делаешь-то? -- уже почти беззлобно заорал он, когда Алексей подошел к их машине. -- Извини, друг, мне с ней поговорить надо, -- сказал Алексей. Вид у него был какой-то странный -- решительный, но не сконцентрированный. -- Да говори, мне-то что... Мой рабочий день, можно считать, кончился, -- согласился охранник, вспомнив про приличный навар. -- Понятия, небось, знаешь, -- добавил он, показательно разглядывая номер "Мерседеса". Алексей пересадил Стеллу в свою машину и повез ее на быстрой скорости. Он молчал, сосредоточенно вглядываясь в полутемную дорогу, слабо освещаемую редко горящими фонарями. -- Куда мы едем? -- спросила Стелла. На самом деле она уже поняла по знакомой дороге, что он везет ее в то место, где они когда-то жили по-соседству друг с другом, но идти там было не к кому -- не к родителям же напару! -- Увидишь, -- ответил он сумрачно. Его угрюмая решительность Стелле была совсем не по нутру. Когда они въехали во двор, она, наконец, догадалась о его замысле. -- Ты идиот!! -- захохотала она, поняв, что он хочет затащить ее в памятный подвал. На ее смех он никак не отреагировал -- казалось, он думал о чем-то своем, может даже, совсем постороннем. Стелле было по-настоящему смешно: все это смахивало на хулиганское детство. Но еще смешнее ей стало, когда оказалось, что на двери подвала висит огромный ржавый замок, который, видно, давно уже никто не открывал. Алексею, напротив, было не смешно -- он явно чувствовал себя в дурацком положении. -- Ладно, пошли, -- сказала Стелла, беря его под руку, -- теперь я тебя поведу. Она завела его за помойку, туда, где рос куст жасмина, и стала снимать с себя одежду, но Алексей неожиданно набросился на нее и неистово впился поцелуем в губы, резко сжав ее в своих объятиях, словно он уже многие годы только и мечтал об этой встрече. -- Подожди, дай раздеться, -- высвободила руки Стелла, чувствуя, как у нее дрожат колени в ожидании того момента, когда он войдет в нее...
* * *
Через две недели Алексея не стало. Она не пошла на его похороны, потому что ей это было слишком тяжело... да ее никто и не звал. Но на следующий день после погребения она пришла на его могилу. На кладбище было пустынно и тихо, и ей показалось, что и во всем остальном мире никого и ничего больше нет, кроме нее самой и свежеприсыпанной могилы человека, который был для нее по людским понятиям никем, но, вместе с тем, всем сразу, потому что после его смерти ничего в этом мире не осталось... У Стеллы неожиданно подкосились ноги -- она присела на край могилы, и вдруг ясно осознала, что она беременна. Она это поняла не по своему состоянию, а по тому, что ее внутренне существо навсегда замолчало, вероятно, найдя для себя новую обитель. Стелла никогда не собиралась заводить детей, но она дала себе слово сохранить этого ребенка и, если родится мальчик, назвать его именем отца. 10. Конец линка: клоуны приходят первыми -- Интересно у тебя получается, -- отметил Валидатор, когда Рейнджер закончил чтение своей второй книги. -- Что именно? -- не понял тот. -- В конце первой книги у тебя выходит, что Артамонов умер в России и приехал в Америку только для того, чтобы увидеть "заснеженные джунгли Нью-Йорка", а во второй получается, что с его похоронами была связана отдельная история. -- Да, пожалуй, -- согласился Рейнджер, -- мне даже самому это в голову не приходило. Действительно, если бы Стелла не считала, что он умер, то и ребенка не захотела бы от него рожать. Это мне, наверное, HTML помог найти правильную концовку -- вы ведь сказали, что конец первой книги получился "не по-людски" и "негуманно". Теперь, вроде, лучше стало... Правда, опять счастья нет у людей. Даже не знаю, как их счастливыми сделать... В этот момент лица Рейнджера и Валидатора осветились ярким люминисцентным светом, и они поняли, что клоуны наконец-то добрались до HTML. 1 -- 15 марта 1997 года  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  1. Свобода чистого листа Свет от HTML был таким ярким, что у Рейнджера с Валидатором потекли из глаз виртуальные слезы. Впрочем, они могли смотреть и без глаз: глаза у них были эстетическим атавизмом, типа пингвиньих крыльев или волос на голове человека. Но случилось невероятное: ничего, кроме света, они не увидели ни с открытыми, ни с закрытыми глазами. Они подавленно молчали, и даже прежде равнодушные клоуны помаргивали в растерянности, глядя на них. -- Что это значит? -- спросил озадаченный Рейнджер. -- По-моему, это ничего не значит, -- отозвался хмуро Валидатор и, помолчав, добавил, как бы размышляя вслух, -- раз там ничего нет, то это ничего не значит. -- Чего застыли, как хрен в морозилке? -- послышался сзади голос подоспевшего Весельчака. -- Какой еще хрен?! -- вышел из оцепенения Рейнджер. -- Не видишь, что ли? -- Хм... ничего не вижу. -- Совсем ничего? -- спросил Валидатор. -- Дык, чистый лист вижу, -- почесал Весельчак виртуальную макушку. -- Чистый лист эйч... сами знаете чего, -- прикусил он на всякий случай язык. -- Что же нам теперь делать? -- сказал Рейнджер убитым голосом. -- А что хотим, то и наворотим! -- развеселился укладчик. -- Свобода, братва! Раз ничего там не начертано, сами что пожелаем напишем или нарисуем. Хошь, слово из трех букв, а хошь... -- Прекрати! -- закричал на него Валидатор. -- Давайте серьезно обсудим, что нам теперь предстоит... -- Предстоит... застоит... перестоит... -- передразнил его Весельчак. -- Пусть проходчик продолжение книжки пишет, раз нам такая амнистия вышла. -- И действительно, может, это тебе особый знак, -- с надеждой посмотрел на Рейнджера Валидатор, -- оставить всю текущую работу и писать продолжение книги про Землю. Рейнджер молчал: он никак не ожидал, что на него вдруг свалится такая ответственность. Одно дело, когда он баловался писательством в перерывах между работой, а другое... Его творчество стало принимать слишком серьезный оборот. -- Ну что, прозаик, язык проглотил? -- по-дружески пихнул его в плечо Весельчак. -- Не подводи товарищей! -- Я подумаю, -- наконец, ответил Рейнджер без особой решительности в голосе. -- Вот и славно! -- хлопнул в ладоши Весельчак. -- Объявляется творческий перекур. 2. Вживание в образ Время шло и шло, а Рейнджер никак не мог придумать, о чем ему писать продолжение книги. Вся проблема заключалась как раз в том, что ему теперь нужно было придумывать... Две первые книги сами пришли ему в голову, причем без особых усилий с его стороны, а третья не шла, как он на нее ни настраивался. -- Ну что, придумал? -- то и дело теребил его Весельчак. -- Нет, -- вздыхал Рейнджер. -- Я ничего в принципе придумать не могу. Это должно прийти... -- Откуда? -- в очередной раз удивлялся Весельчак, хотя уже много раз слышал ответ на этот свой вопрос. -- Оттуда, -- Рейнджер делал неопределенные пассы руками, которые по сути не означали ничего другого, как "уйди, и без тебя тошно!" -- А, ну да, конечно, а я-то думал, а раз так... -- похохатывал Весельчак, подмигивая клоунам, мол, поглядите на этого бездаря. Валидатор при этом деликатно делал вид, что ничего не замечает, но и ему стало докучать бездействие Рейджера. Главное, глядя на горе-писателя, невозможно было понять, думает он о будущей книге или о чем-то еще... Хотя, о чем он еще мог думать? Не такой большой у него был выбор: кроме него самого и сотоварищей, клоунов, светящегося девственной белизной листа и мифической Земли ничего и не было. Наконец, настал момент, когда отсутствие работы повергло их всех, даже клоунов, в глубокую депрессию. Всю свою жизнь они усердно трудились и не умели отдыхать дольше того времени, которое требуется на восстановление энергии, израсходованной на полезную работу. -- Если ты сейчас же не скажешь, что уже что-то придумал, мы заставим тебя думать вслух, -- обозлился от безделия Валидатор. -- Я придумал, -- смущенно пробормотал Рейнджер. -- Но я не уверен... И это только концепция... -- Хоть концепцию, хоть цепную конницу! -- возбужденно подскочил Весельчак. -- Излагай, Спиноза!!! -- Это должна быть серьезная книга, не как две первые... -- Ну и? -- не выдержал Валидатор. -- Не томи, Достоевский! -- прикрикнул Весельчак. -- Мне нужно вжиться в образ, -- неожиданно твердо заявил Рейнджер. -- В какой? -- одновременно удивились его коллеги. -- Я как раз хотел с вами посоветоваться. -- Ха, придумал, называется, Пифагор недорезанный! -- возмутился Весельчак. -- Лишь бы на друзей свалить... -- В какой -- не проблема, -- задумался Валидатор. -- Главное, как? -- Так я и имел то же самое в виду: в какой образ я могу вжиться? -- Слышь, проходчик, а давай, ты Стелкой будешь, а? Мы тебя не обидим, -- подкольнул Рейджера Весельчак, скроив нарочито-пахабную физиономию. -- Да я хоть чертом лысым стать готов, но что будет толку с того, что я перевоплощусь в Стеллу: как я был тут с вами, так и останусь, а мне-то надо на Землю попасть, иначе какое же это вживление?! -- горестно отмахнулся от него Рейнджер. -- А ведь ты уже нашел решение, -- Валидатор окинул Рейнджера подозрительным взглядом. -- Зачем ты нас напрягаешь, когда очевидно, что есть единственный способ решения задачи? Не хочешь брать на себя ответственность? -- Какое решение-то, вы, умники? -- напустился на них Весельчак. -- Ладно, я скажу, -- нахмурился Валидатор. -- Начну издалека: чем заканчивается вторая книга? -- задал он вопрос Весельчаку. -- Ну, этим самым... трахом, короче, -- хохотнул, не сдержавшись, тот. -- Я тебя сейчас по башке трахну, -- показал ему Рейнджер виртуальный кулак. -- Для склеротиков напоминаю, -- продолжил Валидатор, -- вторая книга заканчивается тем, что Стелла ожидает ребенка. -- Да вы чо, чуваки, разыгрываете?! -- искренне удивился Весельчак. -- Рейнджера ей в живот запихать??? Вот, умора! А он поместится? -- Не валяй дурака! -- одернул его Рейнджер. -- Ты прекрасно знаешь, что мне ничего не стоит превратиться в зародыш. Его устройство мне во всех деталях известно из земных книг по анатомии. -- Так вы серьезно, что ли? -- еще больше удивился Весельчак. -- Гомункула выростить хотите, морганисты недобитые?! Ну-ну... Сколько до вас пытались, только фокус не удавался. -- До нас пытались люди. Какое может быть сравнение наших способностей и их? -- резонно возразил Валидатор. -- Валяйте, вундеркинды, стяг вам в руки! Не верю я в эту генную инженерию... Но мешать не буду: интересно посмотреть, как вы облажаетесь. -- Вперед, Рейнджер! -- подбодрил Валидатор проходчика. -- Как, уже? Прямо сейчас? -- растерялся тот. -- А тебе литавры с фонфарами нужны? -- усмехнулся Весельчак. -- Ты нас целую вечность мурыжил и опять откладываешь! Рейнджер посмотрел на них странным взглядом, просветленным, но в то же время отстраненным, -- в нем была запечатлена неизъяснимая тоска и страх перед неизвестностью. У Весельчака и Валидатора защемило виртуальное сердце: им одновременно пришло на ум, что надо бы было на всякий случай попрощаться... Но поздно -- Рейнджер в одно мгновение исчез. -- Кажется, удалось, -- настороженно сказал Весельчак, будто к чему-то прислушиваясь. -- Похоже... -- согласился Валидатор. -- А как узнать наверняка? -- Если получилось, как было задумано, должно что-то произойти. Я думаю, на чистом листе появятся какие-то надписи. -- Давай глядеть тогда! Они подняли взор на HTML: электронная страница по-прежнему резала глаза сияющей белизной. -- Будем ждать, -- сдержанно произнес Валидатор. -- Девять месяцев, да? -- криво усмехнулся Весельчак. Ожидание было долгим и тягучим. Но самое худшее заключалось в том, что никак нельзя было определить, сколько времени прошло на Земле -- минута, час или месяц. При помощи любимой Искалки Весельчак "нарыл" множество документов с датами, но даты были очень разрозненными, и из них никак не получалось вывести формулу земного времени. Например, возвращаясь от Искалки, Весельчак приносил документ с датой 1 декабря, в следующий раз -- другой документ с датой 2 декабря, в третий раз -- 4 декабря. Но стоило Валидатору вывести закономерность, описывающую течение времени на Земле, как в очередной раз Весельчак неожиданно приносил документ, датированный 30 ноября или даже 15 марта. В результате Валидатор пришел к выводу, что никакой зависимости между датировкой документов и течением реального времени не существует и даты проставляются просто для формального учета, как индексы в каталоге. Так и проходила их жизнь: Весельчак подолгу пропадал у Искалки, Валидатор без особых надежд на успех выводил формулу времени, а клоуны забавлялись тем, что превращались в земных животных и часами игрались, гоняясь друг за другом. (В скобках нужно заметить, что, в отличие от обычных виртуальных людей, они не могли превращаться в других виртуалов или в несколько предметов одновременно, а также не могли почковаться и клонироваться). Через какое-то время у них появилась новая игра: один превращался в собаку, другой -- в палку, а третий, оставаясь самим собой, выполнял роль дрессировщика. Однажды Валидатор, наблюдая от нечего делать за игрой клоунов, заметил в пасти у клоуна-Рейнджера, превратившегося в добермана, вместо палки что-то другое. Издали это было похоже на мышь, но откуда взяться мыши, если в нее никто не превращался?! Валидатор позвал добермана-клоуна к ноге, но тот проигнорировал окрик, сделав вид, что не слышит, и продолжал носиться по кругу со странным предметом в зубах. К "хозяину"-клоуну он тоже отказался приближаться. Это было более чем странно: клоуны всегда были очень послушными, и никогда им даже не приходило в голову неповиновение командам. Гоняться за клоунской псевдо-собакой Валидатор посчитал ниже собственного достоинства и решил дождаться Весельчака, который лучше него понимал примитивную логику клоунов. -- Не пойму, в чем дело, -- пожаловался он Весельчаку, когда тот объявился с очередной кипой домашних страниц, -- клоун-Рейнджер не реагирует на мои команды. -- А чего тут понимать? Оборзел он! -- А что делать? -- Эй, ты, псина драная! -- бодро заорал Весельчак. -- Оборзел?! Мухой ко мне!!! Доберман, поджав хвост, подковылял к Весельчаку. -- То-то же! -- победно потрепал его Весельчак по жесткому загривку. -- Тут тебе не уголок Дурова! А ну, плюй сюда свою гадость! И опять произошло нечто странное и подозрительное: вместо того, чтобы "плюнуть", клоун-доберман звучно сглотнул, пристально глядя при этом на Весельчака влажно-виноватыми глазами. -- Ты видел?! -- вскричал Валидатор. -- Я и говорю -- оборзели, волки позорные! -- замахнулся Весельчак, чтобы отвесить собаке пинка. -- Нет, ты видел, что он проглотил??? Он проглотил зародыш! -- Валидатор ужаснулся собственным словам. -- Не может быть! -- серьезно сказал Весельчак. -- Откуда? Он же... -- Значит, уже нет... Все кончено, -- тихо проговорил Валидатор убитым голосом. -- Что кончено? Что именно? -- переспросил Весельчак со слабой надеждой. -- Не знаю, -- сокрушенно покачал головой Валидатор, -- пока ясно только одно: у Стеллы не будет ребенка. -- А как же Проходчик?! Он вернется? -- Боюсь, что он уже вернулся... -- скорбно вздохнул Валидатор. -- Ты чего? -- удивился Весельчак. -- Шутишь, что ли? Шутить тут только я могу, а тебе не полагается! Ты научную версию выдвигай! -- Научной версии у меня нет, -- признался Валидатор. -- И ненаучного объяснения -- тоже. -- Так не может быть, -- серьезно возразил Весельчак. -- Всегда всему есть объяснение, пусть даже самое бредовое... И тут свершилось то, чего они так долго ждали, но меньше всего предвидели именно в тот момент: на белом электоронном листе одна за другой стали неспешно появляться буквы, складывающиеся в слова и строки. Скоро стало можно прочесть: "Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на свет ровно на двадцать два года раньше намеченного срока". На этом буквы остановились. -- Что это означает? -- спросил Весельчак. -- Кажется, мы должны написать книгу за Рейнджера, сам ведь он писать теперь не может... -- За него и про него! -- обрадовался Весельчак. 3. Пятое земное воплощение  (от Валидатора) Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на свет на четверть века раньше намеченного срока. В отличие от своих предшественников, оно материализовалось из среды, которая, существуя извечно, на момент его рождения не была воспринята человеком -- из кибер-пространства. В этом предвосхищении будущего, вероятно, и заключается смысл подобной преждевременности. У "пятого земного" было вполне обычное имя, которое ему дали при рождении родители. Его назвали Владислав, а если коротко -- Влад. Можно с уверенностью сказать, что у него было несчастливое детство. Все те замечательные качества, которые присущи его Высшему Родителю, а именно, всемогущество, вездесущность и всезнание, не перешли к нему по наследству -- от них осталось лишь квази-воспоминание, смутное подсознательное ощущение, не способное дать ничего, кроме симптомов мании величия. Дело обстояло даже гораздо хуже: не унаследовав божественных качеств свыше, Влад в то же время генетически не воспринял от своих земных родителей тех простейших инстинктов, которые необходимы каждому человеку для удовлетворения довлеющих над ним императивов. В повседневной жизни это проявлялось в том, что его ничто не пугало, его не смущал вид голых родителей, когда ему случайно приходилось их видеть без одежды, а сам он одежду просто не признавал, и если ему становилось жарко, он тут же начинал раздеваться, невзирая на посторонних. Но особенно много хлопот родителям доставляло то, что ему не знакомо было чувство голода, и если его забывали покормить, он не шарил по шкафам, как другие дети, в поисках "вкусненького", а если еду оставляли без присмотра, он, наоборот, не испытывая насыщения, впихивал ее в себя до тех пор, пока она не кончалась или пока его не начинало тошнить. Строго говоря, Влад был почти классическим дебилом. От полного дебилизма его спасала превосходная память. Довольно скоро, а может и не скоро, смотря как мерять (для ребенка время идет гораздо медленнее), но в общем, годам к трем благодаря воспитательному упорству родителей ему удалось запомнить, чего нужно бояться, чего стесняться, что и кого любить, что и когда нужно делать и как себя вести в определенных ситуациях. Например, он уже точно знал, сколько ложек манной каши ему нужно съесть, чтобы удовлетворить потребности организма в пище, и в один прекрасный день родители были ошеломлены тем, что их ребенок, еще толком не научившись говорить, уже умеет считать: за завтраком он съедал ровно двадцать чайных ложек манной каши, за обедом -- пятнадцать, а за ужином -- десять. Кроме того, Влад великолепно запоминал слова, не вникая, впрочем, в их смысл. К примеру, он совершенно точно знал, что соседская рыжая кошка -- это "кошка", но когда во дворе однажды появилась белая пушистая кошка, он не мог понять, почему и это существо тоже называется "кошкой". Впрочем, родители нашли для него вполне приемлемое объяснение: одна кошка -- кошка Мурка, а вторая... тут возникла некоторая методологическая проблема, потому что вторую кошку тоже звали Мурка, и пришлось ее назвать Мурка-Вторая. Как бы то ни было, когда Владу исполнилось шесть лет, родители ни за что не хотели отдавать своего "чудика" в спецшколу для умственно отсталых детей, считая, что он вовсе не дебил, а "своеобразный ребенок", но в нормальную школу его не принимали, потому что он не умел читать: он знал наизусть все буквы, но не мог сложить их в слово. Тогда родители пошли на хитрость: они заставили Влада выучить назубок транскрипцию нескольких сот простейших слов, которые обычно встречались в предлагаемых на собеседовании при поступлении в первый класс тестах, и это дало превосходные результаты: их сын без запинки "прочитал" предложенные учителем тексты про то, как "мама мыла раму" и Филиппок собирался в школу...
* * *
-- Погоди, -- прервал Валидатора Весельчак, -- ты что это "горбатого лепишь"?! Рейнджер нам как брат был, а ты его так выставляешь: не человек, а робот получается! -- Но откуда же ему иметь от рождения человеческие инстинкты, если его земные папа и мама -- не более чем символы, необходимые лишь для того, чтобы его появление на свет выглядело правдоподобно?! -- рассудительно возразил Валидатор. -- Ни шиша не понял, -- честно признался Весельчак. -- Конечно, Рейнджер мог бы родиться и без родителей, если бы захотел, но он ведь сам сказал, что книга должна быть серьезной, то есть не фантастической, не абсурдной, не гротескной, не юморной. В ней должен быть реализм, а это значит, что не должно быть ничего необъяснимого в рамках общепринятой логики. -- Но это ведь не простой человек -- он должен уметь творить чудеса! Воду в пиво превращать, например... -- Такое "чудо" может сотворить любой бармен: пиво получится -- от настоящего не отличишь. В современности все чудеса, которые творили прошлые воплощения, сплошь опошлены: кого удивишь хождением по воде в век атомных подводных лодок? Даже воскрешение мертвых вошло в повседневную практику благодаря реанимации. Ресурсы чудес практически исчерпаны людьми с колбой, циркулем и скальпелем в руке. -- Но так ничего не выйдет, в натуре! -- возмутился Весельчак. -- Какое же это будет "воплощение", если оно ничем не будет отличаться от остальных людей? -- А кто сказал, что оно должно отличаться? У него, может быть, другие задачи. "Супер-стар" был хорош для эпохи возрастающих энергий, а теперь акценты смещаются в сторону убывающей энтропии, когда высшую ценность преобретает обратимость событий. Вполне вероятно, появление на Земле Рейнджера ознаменует начало новой эры, которая будет проходить под знаком "RESTART". -- В каком смысле? -- потряс головой Весельчак, пытаясь что-то сообразить. -- В таком смысле, что на Земле не останется необратимых процессов. А это станет возможным благодаря использованию малых энергий в противовес высоким, -- туманно пояснил Валидатор. -- Детали мне самому пока неясны. -- Так что теперь, Рейнджер хилым у нас будет? -- дошло, наконец, до Весельчака. -- Да, с обычной точки зрения. Силу ведь можно мерить по разному. Интересно, задумывался кто-нибудь над тем, какой вес поднимают шахматисты за время партии, переставляя фигуры? -- Килограмм за два часа? -- понятливо усмехнулся Весельчак. 4. Первые каникулы (от Весельчака) Школа предстала Владу величественным и таинственным музеем с развешанными по стенам незримыми табличками "Не шуметь!", "Не бегать!", "Не смеяться!", "Руками не трогать!". Ни к чему, кроме ручек, карандашей, линеек, тетрадей и учебников, здесь нельзя было прикасаться. В первый день учительница так и сказала: "Зарубите себе на носу раз и навсегда: ничего без моего разрешения не трогать!!!". Лишь иногда она позволяла прикоснуться к своей указке, мелу и тряпке, чтобы ученик мог что-то показать, написать или стереть на доске. Особое табу было наложено на карту и глобус, к которым нельзя было притрагиваться ни при каких обстоятельствах: показывая что-то на карте, нужно было водить над ней указкой на расстоянии 10 сантиметров, а тот, кто осмеливался к ней прикоснуться, сразу получал в дневник "банан" (два балла). Показать что-либо на глобусе учительница никогда никого не просила, видимо, потому что сделать это, не дотрагиваясь до обклеенного атласной бумагой папье-маше, было невозможно. Влад был вполне послушным учеником, но когда в конце первого класса учительница повела детей во двор сажать деревья, он ощутил внутри себя смутный протест. -- Я не пойду! -- неожиданно сорвалось у него с языка. Учительница была в шоке -- никогда раньше она ничего подобного от первоклашек не слышала. -- Разве ты не слышал: я всем говорила, что "каждый человек должен в своей жизни посадить хоть одно дерево"! -- нахмурилась она. -- Я не могу посадить дерево, -- на глаза Владу навернулись слезы. -- Почему? -- удивилась учительница. -- Потому... потому... Влад хотел сказать, что ни один человек не может посадить дерево -- в лучшем случае он может его пересадить из одного места в другое, потому что человек не может сделать зерно своими руками, а пересаживать деревья -- значит нарушать священный принцип "не трогать!", ведь деревья могут вырасти и сами... Но ничего этого он, конечно, не сказал, потому что не смог связать их своей недетской мысли подобающую малолетке речь, и он только горько заплакал от беспомощности. -- Сейчас же прекрати! -- учительница схватила его за рукав школьного пиджака и потащила во двор учить, как надо сажать деревья. И вот наступили долгожданные каникулы... Гораздо позже Влада преследовала одна и та же картинка из детства: во время первых летних каникул он едет в поезде с родителями в деревню к родственникам -- вагон медленно подкатывается к станции, и сквозь редко забрызганное мелким дождем стекло видно, как на переезде стоят люди: мужчина в коричневой драной куртке с велосипедом между ног, на руле болтается бидон, из-под крышки видны края перетянутого резинкой целлофана; женщина в темном платке и коротких резиновых сапожках, с тонкой каемкой поверху, у ног стоят два накрытых марлей зеленых ведра; и хмурая конопатая девчонка с блеклыми бантами на коротких косичках, один бант развязался и попал за шиворот кофты... Они молча проплывают мимо, покорно воспринимая поезд как временное препятствие на их пути, а в голове Влада в такт вагонным колесам стучит глухой голос: "Толь-ко ни-че-го не тро-гать... толь-ко ни-че-го не тро-гать... толь-ко ни-че-го не тро-гать...", -- и он радуется про себя, что поезд скоро пройдет, и он даже случайно не сможет нарушить жизнь этих людей. -- Сколько стоит поезд? -- спрашивает мама у проводницы. -- Двадцать минут. -- Ура, пойдем на вокзал пить газировку! -- радуется Владик. И они идут с отцом пить газировку со своей кружкой, потому что на юге страны свирепствует болезнь с противным названием "холера", и по плацкартному вагону холодной шипящей змеей проползают слухи об американских шпионах, которые добрались аж до Орла и подкладывают в мойку питьевых автоматов зараженные стаканы. После трех доз с сиропом, когда язык приятно холодит и пощипывает, а в нос ароматно шибает апельсиновыми газами, они возвращаются к вагону -- и тут случается нечто страшное: им навстречу по перрону быстро идет, будто катится, та самая женщина с девочкой, в руках у нее по ведру яблок, из кармана кофты торчит скомканная марля... Владик в предчувствии беды прячется за отца, а женщина надвигается прямо на них с криками "купите яблочков!". Ничего не подозревающий отец останавливается, и как его не тянет Владик за свитер, оттаскивая от опасного места, спрашивает: -- Почем? -- Задаром отдам, -- радуется тетка, -- три рубли ведро. -- Разве это задаром? -- усмехается отец. Он собирается уходить, и Владик радуется, что на этот раз, кажется, "пронесет", но вредная женщина не отстает -- она вынимает из ведра подрумяненное с одной стороны яблоко: -- Да вы гляньте, гляньте! Ароматы какие! Пробуйте, пробуйте! Бери, малыш! К ужасу Владика, женщина протягивает ему в пухлой красной руке увесистое яблоко -- в голову ударяет набат: "ТОЛЬКО НИЧЕГО НЕ ТРОГАТЬ!!!" Владик отчаянно мотает головой, и в этот момент случается НЕПОПРАВИМОЕ: женщина, изловчившись, резким движением оттягивает ему ворот джемпера и бросает за шиворот яблоко... Дальше в воспоминаниях Влада -- черный провал. Следующая картина -- он громко вслипывает в поезде на руках у мамы, перед глазами все кружится и плывет. На столе лежит коричневатый огрызок от съеденного отцом яблока...
* * *
-- Весьма недурно, -- похвалил Весельчака Валидатор. -- Я даже не ожидал. Думал, тебя на юмор потянет. -- Кх... я и сам так полагал, -- смущенно признался Весельчак, -- хотел написать что попроще, а вышло закрученно... Но ты же сам сказал, чтоб серьезно и без дураков. -- Вполне, вполне! -- Да, но только... неинтересно как-то получается. Что читатели скажут? -- Какие читатели? -- задумался Валидатор. -- Ну эти, мифические... или как их там? Потенциальные! -- Это тебя пусть не волнует! -- ободряющего хлопнул Валидатор по плечу коллегу по перу. -- Сколько потенциальных читателей, столько и потенциальных мнений. 5. Дальше, выше, быстрее... (от Валидатора) Учеба давалась Владу тяжело. Но не потому, что у него не было способностей, а по той простой причине, что он не мог их использовать так , как этого от него ожидали. Типичный пример: ему на уроке задают решать математическую задачу, и он довольно быстро, быстрее других, находит три ответа, один из них верный, а два другие -- явно неправильные из-за ошибки в формуле или в расчетах. Любой нормальный ребенок перепишет с черновика в тетрадь верный ответ, но Влад поступал по-другому: правильные результаты он сообщал учителю только тогда, когда ЭТО ЕМУ БЫЛО НУЖНО. То есть только в тех случаях, когда в учительском журнале в графе с его фамилией накапливалось критическое число двоек, и нужно было срочно получать пятерку, чтобы преподаватель смог вывести за четверть общей оценкой тройку и избавить его, Влада, от разборок в учительской и наказания дома. Он это делал не из шалости или вредности, а из принципа, который заключался в том, что любой ответ верен только в том случае, если он несет на себе полезную нагрузку. Иначе все ответы равноценны, как равноценен ноль со знаком плюс или минус, и каждый из них можно считать одновременно и верным, и ошибочным. Была у Влада и другая черта, которую трудно было объяснить с точки зрения традиционной детской психологии: он ни в чем и никогда не хотел выделяться среди других. Если он на уроке первым выполнял задание, то никогда не спешил тянуть вверх руку, чтобы заявить об этом. В диктантах он намеренно делал ошибки, чтобы, не дай Бог, не написать лучше всех. Особенно угнетали его соревнования на уроках физкультуры с их непременной задачей прыгнуть дальше всех, пробежать быстрее всех и сделать больше всех отжиманий от пола. Ему постоянно приходилось быть начеку, чтобы ненароком кого-то не перегнать или не превзойти в силе. Родители давно заметили, что их сын специально измазывает себе лицо чернилами, отрывает пуговицы от пиджака и пачкает в луже ботинки. Заметили -- и махнули на это рукой, потому что счастливы были уже только тем, что их "чудик" учится в нормальной школе. Как ни странно для взрослого восприятия, Влад пользовался в школе авторитетом, как человек, которому все "пофигу": соученики принимали его страх перед выделением из общей массы за отчаянный пофигизм. А ему и действительно было пофигу, будут его ругать или хвалить -- ему самому должно было быть хорошо, а хорошо он чувствовал себя только тогда, когда ничем не отличался от остальных. Такая беззаботная жизнь Влада в гармонии с собой продолжалась до восьмого класса. Ему было тринадцать лет, когда его отец получил от предприятия новую квартиру, и вся семья переехала в другой район. Влад стал ходить в новую школу -- там с ним и случилось событие, перевернувшее его представление о жизни. "Событие" звали Стелла Кислицкая. Влад с первого взгляда влюбился в эту рослую белокурую девочку с тонкими улыбчивыми губами и васильковыми глазами, светившимися пронзительно-чистым светом, исходившим, казалось, из глубин ее теплой груди. Когда он смотрел на нее, ему хотелось то плакать, то смеяться, а то и плакать, и смеяться одновременно. А не смотреть на нее Влад не мог, и к своему немалому удивлению, стал замечать за собой, что ему непреодолимо хочется, чтобы и она смотрела на него. Но увы, божественная Стелла не одаривала его своим вниманием. Ей явно нравились мальчики посильнее и понаглее Влада, например, Феликс, которого она открыто провоцировала на переменах своими подколками, дожидаясь, когда он схватит ее за волосы и приложит боком к стенке. У Влада при этом появлялось неизменное желание вмешаться, но он слишком ясно понимал, насколько глупо будет выглядеть его псевдо-рыцарское заступничество со стороны. Получить по роже от Феликса он не боялся, но его душил стыд, когда он представлял, как будет при этом хохотать над ним Стелла. Привлечь внимание Стеллы можно было только одним путем: выделиться из себе подобных. И тут Влада постигло горькое прозрение: он с безнадежным отчаянием осознал, что НЕ МОЖЕТ этого сделать, потому что к своим неполным четырнадцати годам сознательно подавил в себе все способности и загнал себя в такую глубокую яму посредственности, из которой ему вряд ли удастся выбраться за всю оставшуюся жизнь. С недетским упорством он снова и снова предпринимал попытки хоть чем-то выделиться среди своих сверстников, но безрезультатно: ни в учебе, ни в спорте, ни в дворовых играх ему не удавалось даже приблизиться к первым. Впрочем, "играми" это теперь уже нельзя было назвать -- это скорее было состязание в троеборье: вино, девчонки, драки. От вина (обычно это был дешевый "Рубин") Влада мутило, к девчонкам, за одним исключением, он относился равнодушно, а драться был неспособен. Однажды парень из параллельного класса, ходивший в шестерках у Феликса, без видимой причины вызвал его в школьный туалет на драку. Вернее, предполагалось, что это будет не драка, а профилактическое "навешивание пиздюлей" Владу, но Влад только обрадовался: у него появилась прекрасная возможность доказать, что он тоже чего-то стоит, и доказать это не на ком-то, а на подручном Феликса, который вместе со своим дружком Джеком держал в руках всю школу, за исключением двух старших классов. Перед Владом, правда, маячила незавидная перспектива схлестнуться с самим "боссом", но он предпочитал над этим не задумываться. Лишь только подручный Феликса по кличке Муха завел "воспитуемого" в туалет, Влад первый без предупреждения заехал ему с правой в ухо... В следующее мгновение произошло нечто неожиданное: реальность превратилась в замедленное кино, и перед глазами Влада в сторону перегородки между унитазами неторопливо проплыла голова Мухи с полуопущенными веками, будто он чего-то застеснялся, волосы его приподнялись и поплыли в другую сторону, а рябое лицо стало постепенно угасать и очень скоро превратилось в черное пятно, как это бывает, когда за головой человека светит яркое солнце... Очнулся Влад в медпункте от нестерпимой рези нашатырного спирта в носу. -- Кто тебя так... уделал? -- участливо спросила медсестра, прикладывая ему к глазу свинцовую примочку. -- Не знаю... Не помню... Упал, кажется, -- ответил Влад, искренне недоумевая, что же с ним произошло. -- Все-то вы падаете! Искалечите когда-нибудь друг дружку, -- сокрушенно покачала сестра головой. -- Ладно уж, иди к завучу разбираться. Сам-то дойдешь? Завучу и родителям Влад, конечно, ничего не рассказал, и за это компания Феликса его простила. Но сам он в очередной раз ощутил свое ничтожество...
* * *
-- Стоп, стоп, стоп! -- запротестовал Весельчак. -- Мы так не договаривались. Пусть хилый, пусть дебильный, но "ничтожество" -- это ты, брат, через край хватил! -- А ты как считаешь, наш Рейджер должен быть на Земле "самым, самым, самым"? -- невозмутимо спросил его Валидатор. -- Ясный корень! -- Вот и я так полагаю. И если он не может стать самым великим из людей, пусть тогда будет самым ничтожным. По крайней мере, этим он будет качественно отличаться от прошлых четырех воплощений. -- Но почему мы не можем сделать его самым великим? -- Боюсь, что не получится, -- покачал головой Валидатор. -- А ты попробуй. -- И не собираюсь. -- Это почему? -- Весельчак вскинул в удивлении виртуальные брови. -- Считаю бессмысленным. Если хочешь, пробуй сам. Но не думаю, что твоя попытка увенчается успехом. Весельчак призадумался: он боялся в случае неудачи выглядеть дураком в глазах Валидатора. -- А пусть клоуны мастерство покажут, чего они бездельничают у нас?! -- нашелся он. -- Грамоте обучены, вот пусть и пишут! 6. Никогда не мечтайте! (от клоунов) Когда Влад закончил школу со средним баллом три целых ноль десятых и получил в напутствие от классного руководителя загадочную фразу "Такую серость ничто не затмит", он с облегчением окончательно осознал свою полную никчемность и ни на что непригодность, и... стал вполне счастлив. Все несчастья и беды людей -- от того, что они не получают от жизни заветного плода, к достижению которого стремятся. Человек мечтает быть великим писателем, а ему говорят: "Тоже мне, Достоевский! Да ты аллюзию от поллюции отличить не можешь!" Конечно, такому человеку обидно будет. Или другой человек спит и видит, как он установит рекорд страны по прыжкам с шестом, а накануне соревнований на него наезжает пьяный велосипедист -- несбывшийся рекордсмен падает и разбивает коленную чашечку об крышку канализационного люка. Неизвестно, установил бы он рекорд, но можно со стопроцентной уверенностью сказать, что вся его дальнейшая жизнь будет отравлена горьким зельем обиды на пьяниц, на велосипедистов, на судьбу и на Бога, а закончит он, вполне возможно, тем, что сам сопьется и будет под градусом развлекаться "велосипедными прогулками", выискивая в темных аллеях, на кого бы побольнее наехать. Напротив, человек, который ни к чему не стремится, надежно застрахован от жизненных разочарований. Во всем мире найдется очень мало людей, которые ни о чем не мечтают и ни к чему не стремятся, и именно поэтому так редко встретишь счастливого человека. Влад стал одним из избранных, которым дано было познать секрет блаженства: ничего не требовать от жизни. Все знают магическую фразу "блаженны нищие духом", но в силу своей простоты она столь глубоко зашифрована, что лишь немногим теологам удалось найти ключ к ее разгадке. А те, кто ее разгадал, не захотели делиться сокровенным смыслом с остальными, потому что это бы противоречило избранности счастливых и могло бы нарушить счастье избранных. Гораздо мудрее объявить, что "нищие духом" -- это люди с разжиженным мозгом, дебилы, идиоты и кретины, говоря языком медицины. И уж никакому нормальному человеку не придет в голову, что "несчастный" кретин, глядя на "психически здоровых людей", радуется, что он не один из них. Если нормальный человек и заметит блуждающую на губах кретина улыбку, он скажет только: "Идиот какой-то!" -- чем еще больше развеселит жизнерадостного счастливца. Да, Влад был вполне счастлив, не прикладывая к этому никаких усилий. Он был счастлив только тем, что он живет, в отличие от тех, кого уже закопали в землю или замуровали в вазочке в стену, предварительно подвергнув сожжению, благозвучно прозванному "кремацией". Одного этого факта существования было бы достаточно для счастья, но жизнь оказалась к нему необычайно добра: утром она дарила ему чарующие переливы птичьих трелей за окном, ласковый луч пробивающегося сквозь тюлевые занавески солнца и освежающую прелесть холодной воды из-под крана. Днем, работая на рытье траншеи под телефонный кабель, он вкушал мышечную радость неизнурительного физического труда и наслаждался холодящим первобытным запахом сырой глины, а вечером по его жилам разливалась живительная благодать чудесного виноградного напитка с загадочными кабаллистическими знаками "777" на этикетке, когда он со своими достойными коллегами распивал в перелеске у железнодорожного полотна пряно-ароматный портвейн под вареную колбаску и философские разговоры. Докладчиком в интеллектуальных беседах обычно выступал Леня-Лысый, потерявший шевелюру "в горниле атомного реактора", как он сам выражался. Поначалу он не рассказывал о своей прежней работе, намекая только, что она имела отношение к "мирному атому", но когда его стали в шутку называть "секретным физиком", признался, что "ходил матросом" на атомном ледоколе "О.Ю. Шмидт". Философов и всех прочих ученых он недолюбливал, считая, что они "погрязли в интегралах". Речи его были мудреные и понять из них можно было не очень много: -- Вот мы тут пьем, так, сидим на насыпи, все путем, да, а ни хрена не знаем, какие процессы в нас происходят, потому что нам неведомо, кто, в натуре, стоит за нами. Вот ты вчера "бэ-эфа" хватанул, и все пучком, а сегодня тебя со слабого портвешка воротит, а почему? Где разгадка? Кто скажет? Никто не скажет. А я скажу: потому что у каждого второе "я" есть, даже не второе, а первое, это верняк. И хер кто знает, чего это первое-второе "я" в текущий момент себе в глотку заливает. Может, оно дорогой коньяк сосет, расслабляется, а ты со своим портвейном лезешь, букет, падла, рушишь. Ясно дело, пошлет оно тебя на три печатных знака, или все пять даже. А если ты... На самом кульминационном месте речь Лени-Лысого неминуемо прерывалась грохотом проносящейся мимо электрички, но это его не смущало, и он как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ, а Влад, наблюдая, как он многозначительно открывает немой рот с прилипшими к иссохшим губам табачными крошками, хватался в приступе смеха за живот и, провожая взглядом безучастную электричку, орал что есть мочи: "Бля-я-я-я-а-а-а-а!!!" -- ...Или вот там, во, гляди, -- Леня, успев таинственным образом переключиться на другую тему, указывал на темнеющее небо кривым перстом с загнутым внутрь ногтем, -- во -- Дева, та еще проблядушка, а задарма себя показывает... -- Да где? -- щурились мужики, рассматривая вечереющее небо, подкрашенное с западной стороны горячечным румянцем. -- Нет там ни хуя! -- А вон, в семидесяти градусах по азимуту от полярной звезды, -- Леня нежно брал товарища за загривок и поворачивал его голову в нужную сторону. -- Чо ты гонишь?! Какая звезда? Это самолет летит, -- беззлобно возражал товарищ. -- Не летит, а на месте стоит, значит, звезда или спутник на геостационарной орбите, -- терпеливо разъяснял Леня-Лысый. -- В штанах у тебя спутник, -- подзадоривали его мужики. -- Замажем на червонец? -- не выдерживал Леня. -- Студент, разбей! Студентом называли Влада -- наверное, за его тщедушное телосложение. Роста он был под метр восемьдесят, но худой, как Останкинская телебашня (по выражению его матери). -- Сначала "бабки" покажи, а потом замажем, -- отвечали Лене. -- Не доверяешь, гнида? -- удивлялся он, словно ему в первый раз выказывали недоверие. -- Сам ты гнида! Далее следовал ленивый обмен пинками и ударами в глаз или в челюсть. Дерущихся быстро разнимали и заставляли пить "мировую", и около девяти часов вечера, как по расписанию, все расходились, чтобы успеть домой к 9:35, когда по телевизору после информационной программы "Время" начинался художественный фильм. Влад "на автопилоте" перебирал слегка заплетающимися ногами, и сердце его радовалось за подарившую теплый вечер природу и за мудрых добродушных людей, знающих ответ на все ее загадки. На середине пути его начинало мутить -- тогда он, не меняя выражения лица, хватался за тонкие ветви сирени, или еще какого-нибудь придорожного куста, наскоро проблевывался, вытирал об траву ботинки и продолжал свой путь. Главное при этом было именно не менять выражения лица, иначе, если хоть на мгновение ото лба к подбородку пробегала стягивающая кожу брезгливая гримаса, настроение могло запросто испортиться, и когда после по "телеку" не было подходящей веселой киношки, типа "Соломенной шляпки" или "Льва Гурыча Синичкина", на душе становилось слегка муторно.
* * *
Счастье Влада закончилось именно в тот день, когда он, лежа на свежеразрытой куче с сигаретой "Пегас" в зубах, рассматривал через осколок зеленого бутылочного стекла солнечные острова в разрывах листьев вековой липы и предавался мечтам о том, что такая его приятная жизнь будет продолжаться если и не вечно, то до старости. Неподалеку послышались крики, и он увидел, что трое из их бригады-"пятерки" странно жмутся друг к другу на краю траншеи, заглядывая вниз. Среди них не хватало Лени-Лысого: они как раз в недоумении разглядывали его лежащим на сыром глинистом ложе с выпукло-стеклянными глазами и вставшими проволочными пучками редкими белыми волосинами. Со дна траншеи поднимался сладковатый сизый дымок... Впоследствии выяснилось, что Леня случайно наткнулся на кабель военной связи и непонятно зачем методически-упорно разрубил его киркой, пока остальные неспеша перекуривали. (Как впоследствии случайно стало известно Владу, этим делом занимался даже следователь военной контрразведки, подозревая диверсию, и пришел к официальному заключению, что "страдающий хроническим алкоголизмом Л. Семенов покончил жизнь самоубийством в состоянии водочной интоксикации третьей степени"). После этого трагического случая Влад перестал ходить на работу -- ему стало страшно опускаться в траншею, и в каждом торчащем из земли корне он видел оголенный обрубок высоковольтного кабеля. Теперь он целыми днями просиживал на балконе за чтением легкой мукулатурной литературы, типа "Королевы Марго", а по вечерам перебирался в уютное кресло перед телевизором и смотрел все передачи подряд, от "Наш сад", с которой начиналась вечерняя программа, до "Камера смотрит в мир", которой она заканчивалась. В телевидении Владу особенно нравилось то, что в нем не было и не могло быть смерти, а если артисты и умирали, то не по-настоящему. Ему даже доставляло удовольствие смотреть, как в каком-нибудь фильме про войну умирает изрешеченный пулями герой, и знать при этом, что он видит не САМУ смерть, а ее театрализованное представление. А когда до него дошло, что смерть -- это единственный акт, который актеры не могут сыграть по-настоящему, потому что никогда не испытывали ее на себе, ему стало просто до колик смешно, и родители за него не на шутку перепугались. -- Займись делом! -- сторого сказала мать. -- Иди мусор на помойку выброси. Родители Влада свято верили в целебную силу трудотерапии, и при каждой странной выходке сына давали ему задание по хозяйству. Он взял пластмассовое ведро и, как был в фетровых тапочках, вышел во двор. По странной причуде архитектора помойка находилась строго посреди двора: между двух домов из земли вырастала бетонная стена с притулившимися к ней железными баками. По теплому вечернему воздуху, в котором причудливо-таинственно смешивались ароматы борща и сирени, из-за стены выплывали тягучие гитарные аккорды: "пичально чайки за кармой кри-ича-ат -- сюда пришли маи друзья-я..." Влад обогнул стену, чтобы посмотреть, кто поет, и увидел на поваленном дереве за помойкой целую компанию: тощего длинноволосого парня с гитарой, Феликса, Джека и Стеллу... Он давно ее уже не видел, их пути не пересекались месяца два или больше, хотя они и жили в соседних домах, и только теперь, в эту неподходящую минуту, Влад понял, что стал постепенно забывать свою любовь... Ему стало стыдно за себя -- на глаза неожиданно навернулись слезы. -- Эй, Квазимода, чего рожи корчишь? -- жизнерадостно закричал Джек. Все захохотали... Нет, не все: Стелла не засмеялась, а лишь печально улыбнулась. "Да, да! -- пронеслось в голове у Влада. -- Она меня понимает, как никто другой!" -- Какой он тебе Квазимода?! -- удивился Феликс. -- Это он в школе был Квазимода, а теперь он князь. Князь Мышкин. -- Я не Мышкин, -- серьезно ответил Влад, не спуская глаз с прекрасного лица Стеллы. -- А кто? -- высоко поднял брови патлатый гитарист, далеко вытягивая шею. Он оборвал песню, положив ладонь на струны. Все в экзальтированном любопытстве уставились на Влада, даже Стелле стало интересно. -- Я Раскольников! -- неожиданно для себя заявил Влад и наотмашь долбанул парня пластмассовым ведром по голове -- тот вовремя подставил руку, ведро с глухим звуком отскочило и попало в лицо Феликсу. -- Замочу гада! -- заорал тот, вскакивая. Влад не успел ничего подумать, как увидел, что он уже бежит, бросив ведро... Это было престранное ощущение: бежал не он сам, а его ноги -- сознание при этом топталось на месте в остановившемся времени, будто это не Влад бежал, а навстречу ему неслись кусты и деревья, детские качели, песочницы, редкие прохожие и низкорослые гаражи... Перед глазами мелькали картинки, а сзади кто-то тяжело дышал в затылок, и Владу хотелось оглянуться, но он боялся, что этим "кто-то" окажется Смерть... В его разгоряченную голову вдруг впрыгнула когтистая мысль: смерть всегда идет по пятам за человеком, но пока он молод -- может убежать от нее, а постареет -- нет сил для бега, оглянется на прошлое -- и увидит бледную женщину с кривым ножом... Да и молодому стоит спотыкнуться... Бежать уже не было сил -- Влад заскочил в подъезд ближайшего дома и, крепко придерживая массивную ручку, выглянул в мутно-застекленное дверное окошко: в свете фонарей никого не было. Ему стало смешно: за ним никто и не гнался, быть может... Надо же было так обосраться! Он вышел наружу и огляделся -- обнаружилось, что он пробежал всего четыре уличных блока. А казалось... "Казалось все пять!" -- рассмеялся он про себя. Все было не так плохо. Он был жив, а значит, жизнь все еще любила его, и он должен отвечать ей взаимностью. "Я люблю-ю тебя жи-изнь..." -- запел он вполголоса, направляясь домой. Все будет хорошо: он еще успеет посмотреть передачу "Камера смотрит в мир", где расскажут про западногерманских учителей, попавших под неумолимый жернов "беруст форботтен", съест бутерброд с докторской колбасой, запьет кефиром и отправится набоковую. Намурлыкивая себе под нос жизнелюбивую песню, Влад дошел до своего двора... А вот и ведро! Оно стояло на детской площадке, на карусели-вертушке. Влад с радостью подхватил его -- в нем что-то плескалось. Он подтащил ведро под свет фонаря и заглянул в него -- в нос ему ударил теплый терпкий запах: оно было до половины заполнено пенистой мочой. К горлу подступил тошнотный ком, а в голову ударила кровь: он со стыдом представил себе, как такие же, как и он, парни, встав в круг, мочились в ведро на глазах у божественной Стеллы. Влад поставил ведро в кусты и решительно направился домой, подальше от этого гнусного места, -- но с каждым шагом он все больше замедлялся, а ног