-----------------------------------------------------------------------
     © Copyright Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 2001
     Email: puziy@faust.kiev.ua
     WWW: http://www.faust.net.ua/~puziy/
     Цикл "Летописи Ниса": "Черный Искатель Смерти" #2
   -----------------------------------------------------------------------

     ___________________________________________________________________
     Данное художественное произведение распространяется в электронной форме
с ведома и согласия владельца авторских  прав на  некоммерческой  основе при
условии сохранения целостности  и  неизменности  текста, включая  сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое  использование настоящего  текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
     ___________________________________________________________________

     По вопросам коммерческого использования данного произведения
     обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
     Internet: puziy@faust.kiev.ua Тел. (044)-440-54-95
     ___________________________________________________________________


     /Примечание.  Цикл  "Летописи  Ниса" изначально  задуман  как несколько
романов,  весьма относительно связанных  между собой. Из-за большого  объема
первый роман (авт. название  -- "Герой порванных времен") был выпущен в двух
книгах: "Отчаяние драконов" и "Охота на героя", объединенных издательством в
дилогию "Черный  искатель смерти". Соответственно, нумерация  глав в "Охоте"
была дана,  начиная с первой. В этом файле сохранена сквозная нумерация глав
и  восстановлены  курсивы,  по  техническим  причинам "съеденные"  во  время
верстки книжной версии. ВП/.


     ГЕРОЙ ПОРВАННЫХ ВРЕМЕН

     (летописи Ниса, книга первая)

     (Издано "Армада&  Издательство  Альфа-книга" (Москва)  в  2000  г.  под
названием "ОХОТА НА ГЕРОЯ" в серии "Фантастический боевик")


     Я предвижу многочисленные упреки, в  первую очередь от профессиональных
палеонтологов,  в  том,  что  я  чересчур  вольно  обошелся  с  современными
представлениями ученых о  палеозойской  эре. В  частности,  "протащил"  туда
цветковые  растения,  одомашненных млекопитающих (коров), а  в довершение  к
этому добавил щедрой горстью существ и вовсе мифических: мантикор, кентавров
и пр. Кроме того, некоторые животные (динихтис, меганевра, палеодиктиоптер и
так далее) совсем не похожи на  свои реальные  прообразы.  Например,  та  же
меганевра - самая большая стрекоза  - тем не менее  имела  в размахе крыльев
всего один метр, так что летать на ней  ни один взрослый человек не смог бы!
Объяснюсь: по  сути, я использовал только названия,  а размеры и - отчасти -
поведение   животных   трансформировал,    не   отступая    при    этом   от
общебиологических законов. То есть меганевра, какой  бы большой она ни была,
не кормит детенышей молоком,  в  личиночной стадии  живет в  воде и питается
живыми существами. И так далее.
     Одним из вольных допущений было и то, что в коконе гигантских подгорных
пауков находится только одно яйцо. Надеюсь, что читатель извинит меня за это
(равно  как   и   за  другие  подобные  вольности)  и  не  станет  требовать
многостраничных  описаний  механизма  экосистемы  Ниса  -  то,  что   автору
показалось  необходимым  непосредственно  для  сюжета  и  правдоподобия,  он
упомянул, остальное же - предлагается домыслить самому читателю.




     И некоторым людям нужен герой,
     И если я стану им - это моя вина!
     Борис Гребенщиков







     - У тебя сапоги мокрые. И куртка в грязи.
     - Сперва нужно поздороваться, -  ворчливо  произнес я,  поворачиваясь к
гостю.
     Парайезавр за моей  спиной шумно вздохнул, переступил с лапы  на лапу и
принялся за ближайшую ветку - Гун вечно строит из себя голодного.
     - Доброе утро. Но сапоги у тебя все равно мокрые, учитель. И куртка...
     -  А  в  Кругах  всегда  туманно,  да  и  росы  полным-полно.  Чему  ты
удивляешься, Элаторх?
     Позади что-то надсадно хрустнуло, и Гун удовлетворенно зачавкал. Небось
молоденькое деревце сломал, обормотище.
     - Сам не знаю. - Наследный принц пожал плечами. - Не привык видеть тебя
где-либо еще, только в твоей башне.
     Я сокрушенно покачал головой:
     - Стереотипы! Ученый обязательно должен  сидеть  в высоченной  башне из
черного камня, быть  рассеянным и добродушным, носить остроконечную  шляпу с
вышитыми на ней формулами и... что там еще, а? Ну, формулы я,  положим, могу
допустить:  удобно - если  какую-то забыл, снимаешь  шляпу  и  смотришь.  Но
остальное!
     Элаторх улыбнулся:
     -  Ты, безусловно, прав.  Но  все  же видеть  тебя  в  мокрых сапогах и
грязной куртке...
     - Далась тебе  моя  грязная куртка! В конце  концов,  сегодня  я  не на
работе.  У  меня выходной день -  я обычный эльф, - (наследный принц  в этом
месте дерзко хмыкнул), - который имеет полное право ходить в  чем хочет, где
хочет  и  когда  хочет.  Посему  рекомендую:  уймись  и  давай  поговорим  о
чем-нибудь другом.
     - Например, о  Кругах?..  - осторожно предложил он. - Или  - о том, для
чего ты позвал меня сюда.
     "Что, в сущности, одно и то же", - мысленно закончил я.
     Гун тоскливо  рыгнул и  попытался тихонько отойти подальше  - для ящера
его размеров и телосложения задача почти невыполнимая.
     - Помоги-ка лучше  справиться с этим красавцем, - велел я Элаторху. - А
то повыломает всю рощу - где мне потом пачкать куртки и мочить сапоги?
     Наследный  принц  с  удовольствием  согласился,  и  вдвоем  мы  вернули
парайезавра на дорогу.
     - Поедем или пройдемся пешком?
     -  Пешком,  наверное,  -  пожал плечами  Элаторх.  -  Я с удовольствием
прогуляюсь, а ты...
     -  Молчи!  -  велел я  ему со всей возможной строгостью. -  Ни  слова о
сапогах.




     - Нет ничего  лучше  с утра,  чем чашечка горячего цаха!  -  благодушно
заявил Элаторх.
     Я  внимательно  разглядывал этого  эльфа, в  который раз удивляясь: как
только  в одном существе  могут смешаться столь различные черты характера. С
одной  стороны - изысканность,  утонченность  будущего правителя, с другой -
бесшабашность и  веселость  души,  свойственная скорее бродягам-менестрелям.
Элаторх   одинаково  легко  чувствовал  себя  и  на   торжественном   приеме
государственного значения, и в лесу у костра. Странная, чудная многоликость,
нам с его отцом непонятная. Впрочем, мы ведь Нерожденные, нам сложно постичь
природу собственных детей.
     - Ну что, поговорим  о делах? - прервав свои размышления, обратился я к
наследному принцу.
     -  Прости,  учитель, но  сегодня  я,  пожалуй,  излишне  нетерпелив.  К
сожалению, не могу у тебя долго задерживаться.
     - Куда-то торопишься?
     Он  замялся  и,  чтобы  скрыть это, отхлебнул еще цаха. А я позвонил  в
колокольчик и велел явившемуся на зов Авилну принести нам еще напитка.
     - Значит, торопишься.
     - Еще ничего точно не известно, но...
     - Ладно, давай я расскажу тебе кое-что (вернее, напомню кое о чем,  что
ты  и  так  знаешь),  а ты  тем временем поразмыслишь - и  над услышанным, и
вообще...
     Элаторх согласно кивнул, и я начал свое повествование:
     - Начнем  с вещей,  известных  каждому.  Наш мир  сотворен  Создателем,
который  после этого еще  очень долго находился в нем, обучая нас, как здесь
жить.  Потом  он  удалился  к себе -  туда,  откуда  пришел,  - но  пообещал
непременно вернуться.  Случилось  это  около  семисот  шестидесяти лет  тому
назад. Покамест ничего нового для тебя, верно?
     -  Верно, учитель. Я, признаться, плохо  помню, что происходило семьсот
шестьдесят лет тому назад, но лицо Создателя до сих пор иногда снится мне. Я
был  тогда сопливым  мальчишкой, но,  наверное,  это  самое удивительное  из
всего, что мне довелось пережить с тех пор. И все-таки мне кажется, ты хотел
поговорить о другом.
     -  О другом... - прошептал я  и невольно покосился на  карту  звездного
неба,  которая висела  слева от нас,  меж двумя  южными окнами кабинета. - А
помнишь  ли ты, Элаторх, о  том,  что случилось  примерно четыреста лет тому
назад?
     Он проследил за моим взглядом и кивнул:
     - Ты имеешь в виду те  годы, когда начал изменяться узор созвездий? Да,
я  помню.  До  сих  пор  никто  не  в  состоянии внятно объяснить,  что  же,
собственно, произошло. Интересно, кто  первым  выдумал тогда байку  о Темном
боге, якобы вознамерившемся захватить власть над Нисом?
     -   "Узор  созвездий",  -  повторил  я.   -  Тебе  ведь  известно,  что
расположение звезд - нечто большее, нежели просто красивый рисунок?
     - Разумеется, известно, учитель. И в те дни по этому  поводу много было
всяческих  диспутов.  Но  суть-то  одна:  да,  узоры изменились  и,  значит,
изменились  предназначения. Только и всего! И вот мы живем уже четыреста лет
- и разве плохо живем?
     Я мог бы  рассказать о сообщениях  из Валлего, Паррэка  и тысячи других
городов, мог бы рассказать о  странных существах,  все чаще встречающихся по
всему миру; мог бы поведать о нашей приватной беседе с Дирл-Олл-Арком или, в
конце концов, напомнить о Топи. Но не стал этого делать.
     -  Скажи, Элаторх, ты уже раз десять, пока мы разговариваем, смотрел на
мои солнечные часы. Неужели так торопишься?..
     Он  судорожно отхлебнул цах, поднялся  и начал мерять  комнату  шагами.
Позвякивала,  насмехаясь  над  смятением  наследного принца, пара  пробирок,
которые я забыл унести в лабораторию.
     - Знаешь,  учитель,  сегодня  необычный день! - признался  он  наконец,
замерев  у  западного  окна. -  Кажется,  Селиель...  кажется, у  нас  будет
ребенок! - Элаторх нервно потер запястье и снова зашагал.- Точно  еще ничего
не известно, сегодня мы должны ехать к врачу во Фресс, к Рукгелю - ты с ним,
кажется,  знаком.  Это  неофициально,  ничего точно еще не  известно,  но...
Понимаешь?!
     Я понимал. У эльфов, как и у прочих долгоживущих, дети рождаются крайне
редко. Что и говорить... славно, славно!
     - Молодец! - Я  прихлопнул ладонью  по  столу и  поднялся.  - Ну что ж,
езжай, езжай  и передавай мой привет Рукгелю.  И - мои наилучшие пожелания и
тебе и Селиели.
     Он рванулся к двери уже на пороге замер:
     - Учитель... а зачем ты меня вызывал?
     - Потом, Элаторх, потом. Это... потерпит.
     Он  вдруг  шагнул ко  мне,  порывисто обнял -  и  застучал каблуками по
лестнице.  А я  позвонил  в колокольчик  и  велел  Авилну  убрать  со  стола
недопитый цах; незаконченный же  разговор унес с собой,  чтобы снова и снова
все обдумать - в который уже раз...

     Пускай теперь остался ты один,
     и пусть твой враг кричит сейчас: "Победа!" -
     ты все идешь по выстывшему следу
     и все стремишься будущность спасти.
     Что суд толпы для тех, что ищет правду?
     Что расстояние для тех, кто сердцем чист?
     И вот тобой еще один написан лист.
     А все ль в нем верно? Кляксы не исправить.
     И ты готов на жертвы и потери,
     и груз страданий ляжет на плечо...
     Но темной ночью думаешь - о чем?
     О том ли, что для всех давным-давно потерян?
     О том ли, что любимые уста
     сейчас целуют где-нибудь другого?
     И в этот миг поймешь ты, неспокойный,
     что от геройства чересчур устал...





     - С ума сойти... Сами они, разумеется, ни о чем не подозревают?
     - А это не  важно. Та роль, которая им навязана, заставляет играть себя
- хочешь ты или не хочешь... знаешь, чем закончится пьеса, или не знаешь...
     Андрей Лазарчук



     Человек  с лицом гипсовой маски торжествовал. Еще недавно ему казалось,
что все замыслы рушатся, - и вот катастрофа предотвращена!
     Он  отошел  от стола,  на  котором  был  закреплен  большой старый лист
ватмана, и опустился в свое любимое кресло.
     Итак...  итак... обстоятельства  складываются наилучшим образом. Черный
Искатель смерти вот уже  три месяца как находится в  плену у главаря ловчего
отряда горных гномов. Что же касается молодого альва по имени Ренкр, сегодня
человек с  лицом  гипсовой  маски  убедился и  в его  смерти. Он  отследил с
помощью карты, выпавшей из распотрошенного вьюка, меганевру, которая как раз
отыскала себе супруга.  Насекомые диковинной статуей  застыли  в  прибрежных
зарослях;  невдалеке  квакало  и  ворчало болото,  которое должно было стать
колыбелью  для  новорожденных стрекозят. А на  земле  валялись  растерзанные
тюки, принадлежавшие ранее альву.  Выходит, сам  он мертв, иначе обязательно
развьючил бы насекомое, прежде чем отпустить.
     Что ж, значит, все в порядке.
     Человек откинулся в кресле, закрыл глаза и улыбнулся краешком рта.
     Отлично!
     Жизнь продолжалась.




     Узник в камере, что располагалась справа  по коридору, снова захохотал.
Он хохотал так вот уже вторую  неделю, а до этого  все умолял старого Варна,
хранителя  тюремных  подземелий,  освободить  его.   Властелин,  разумеется,
никогда  даже  не допускал подобной мысли в свою старую плешивую голову. Еще
никто, попавший в его каменное царство с вечно капающей с потолков  водой, -
никто никогда не возвращался на волю!..- кроме Черного, но даже и иномирянин
снова оказался здесь. Кое-кому хотелось верить, что теперь-то уж - насовсем,
хотя сам бессмертный так не считал.
     Его  тело  прибили  к стене толстыми металлическими гвоздями с широкими
шляпками, заостренными по краям, так что при любом движении они резали кожу.
Варн почти  не кормил его, прекрасно зная, что уж этот-то пленник с голодухи
не помрет.
     Никогда.
     Это слово пульсировало в сознании узника, как огромное палящее солнце.
     Никогда не вырваться отсюда. Вечно висеть на цепях, изнывая от голода.
     Бессмертный предпочитал по-другому использовать свое "никогда". Никогда
не  сдаваться. Ждать.  И  верить.  Жаль только, что  времени  у Черного было
маловато - где-то  там, наверху, остались  еще незавершенные дела, требующие
его участия.
     Но  выше головы не прыгнешь. И поэтому он ждал, черпая откуда-то  новые
силы, чтобы терпеть.
     В соседней камере снова раздался дикий звериный хохот.




     Эльтдон откинул со лба прядь влажных волос и в  очередной раз воззвал к
Создателю,  умоляя  прекратить  это  невыносимо долгое  странствие.  Ничего,
разумеется, не изменилось. Стрекоза  стремительно летела над морем - вот уже
которую  неделю  над все тем  же  неизменным и нескончаемым морем.  Астролог
устало вздохнул и закрыл глаза.
     Граттон (так  звали гнома-меганеврера) умело правил насекомым и изредка
выкрикивал  десятистрочные  тэнгары  -  белые  стихи,  считавшиеся  вершиной
гномьей поэзии. Часть тэнгаров летун  сочинил сам, часть - выучил  на память
из книжицы, что обнаружилась в его  дорожной суме. Граттон, как выяснилось в
первые же дни  путешествия, был непризнанным поэтом,  а в армию пошел только
потому, что на этом настояла мама,  занимавшая в  дэноге (то бишь  клане), к
которому  принадлежал  Граттон,   очень   высокое  положение.   Подчинившись
родительскому  произволу,  меганеврер не  оставил  надежды  прославиться  на
литературной ниве и потому всякую  свободную  минуту либо посвящал  изучению
культурных  сокровищ,  созданных  его  предшественниками, либо  силился  сам
сотворить нечто стоящее. К  сожалению  Граттона, как раз  свободных минут за
последние  несколько  ткарнов  у него  было очень и очень  мало,  поэтому  в
неожиданно выпавшую возможность избавиться от обрыдлой профессии он вцепился
клещом. Пожалуй, из  всей троицы - Эльтдона, гнома и  стрекозы - именно гном
получал самое большое удовольствие  от  путешествия.  Граттону  уже  удалось
настрочить  целый  ворох  тэнгаров  собственного сочинения, и  теперь  летун
проверял их на своем нечаянном пассажире.
     "Еще чуть-чуть - и я его  убью", - подумал Эльтдон. Он  мысленно окинул
весь тот путь, который они преодолели, и содрогнулся.

     всплеск памяти

     На  то,  чтобы добраться  до побережья, у  них ушло около двух  недель.
Потом  еще около двух месяцев они  летели  вдоль  берега. Граттон  делал все
возможное,  но стрекоза, как казалось  эльфу, летела недостаточно быстро. По
крайней мере, его мысли неслись значительно быстрее.
     Потом они покинули землю - теперь приходилось лететь еще медленнее, чем
раньше.  Часто  Граттон  заставлял насекомое зависать над самой поверхностью
моря  и, закидывая  удочку,  ловил рыбу.  Эльтдон очень  переживал,  что  им
приходится задерживаться, но ничего поделать  было  нельзя. И,  кроме  всего
прочего, эльф  страшно  волновался  за  стрекозу  - как  она  выдержит  этот
перелет,  ведь  на  нее-то возлагалась огромная нагрузка. Граттон, как  мог,
успокаивал астролога, но было заметно, что гном и сам волнуется.
     Ели  то, что  удавалось поймать.  Меганевра  тоже  в  основном питалась
рыбой, выловленной и подаваемой  ей хозяевами на длинном  шесте - тарре,  да
еще изредка схватывала выскакивающих из  воды рыб-летучек. Дабы давать отдых
крыльям, стрекоза иногда  прекращала  яростно взбивать ими воздух и пыталась
парить.
     Больше   всего  Граттон  опасался  шторма.  Как  он  однажды  признался
Эльтдону, сильный шторм просто швырнет насекомое с пассажирами в волны, а уж
там-то  найдутся  охотники   полакомиться   диковинным  угощением.  Астролог
промолчал,  но на  ум ему внезапно пришла эльфийская  поговорка:  "Не говори
"лихо", а то отзовется".




     Горизонт на востоке очертился слабой серой  полосой. Эльф молча  тронул
гнома за локоть  и указал  рукой  туда,  где появилась  эта  полоска.  Летун
посмотрел, рывком обернулся и проорал, перекрикивая гул  ветра: "Сколько нам
еще до земли по твоим подсчетам?"
     Каждую ночь астролог  всматривался в звездные огоньки на черном бархате
неба и пытался определить  расстояние  до Срединного  континента. Вчера  ему
показалось, что послезавтра, то бишь уже завтра, они будут у берегов. Дай-то
Создатель!
     Серая полоса расширялась, наливаясь грозной силой.
     - Полдня! - прокричал эльф. - Что это?
     - Шторм, - не оборачиваясь ответил Граттон.
     - Уйдем?
     - Не знаю, - махнул рукой гном. - Всяко может статься.
     Он начал  заворачивать  стрекозу,  и  теперь полоска  виднелась  за  их
спинами,  а Эльтдону приходилось оборачиваться, чтобы рассмотреть  ее.  Он и
оборачивался, пока края этой мрачной ленты не разрослись, появившись с обоих
боков и перекрашивая небо в серый цвет.
     Когда весь небосвод из бело-голубого стал  пепельным, а потом - черным,
эльф понял,  что от  бури  им  не уйти.  Просто не  успеют они  долететь  до
желанного берега, бесстрастно ждущего где-то недалеко,  примерно в часе лета
- в часе, которого у путешественников уже не оставалось.
     Злорадным  смехом пророкотал гром, роняя первые  капли дождя.  Стрекоза
вздрогнула и, повинуясь инстинкту, начала снижаться к воде.
     Еще  минут пятнадцать она пыталась  удерживать  высоту, но все  новые и
новые  капли  нещадно  молотили по перепончатым крыльям.  Граттон,  стараясь
максимально уменьшить вес груза, принялся сбрасывать  за борт почти все, что
у них было.  Тюки с продовольствием, лекарствами, одеждой падали в бушующие,
налившиеся злобной тьмой волны;  один развязался, и книжка  тэнгаров поплыла
белым мотыльком,  чтобы  вскорости  пойти  ко дну.  Меганеврер  проводил  ее
взглядом и отчаянно выругался, продолжая сбрасывать вещи.
     Это помогло, но ненадолго. Тогда Граттон обернулся к эльфу и  прокричал
сквозь усиливающийся шум ветра:
     - Ты помнишь, как ее посадить?
     - Да, - ответил Эльтдон. - А что?..
     Гном  сунул тарр  ему в  руки,  выхватил  нож,  полоснул  по  веревкам,
привязывавшим Граттона к насекомому, и спрыгнул в воду:
     - Встретимся на берегу!
     Астролог   дернулся,  чтобы  остановить  стрекозу,  повернуть  назад  и
подобрать  летуна,  но  та,  внезапно освободившись от лишнего  груза, почти
восстановила прежние  высоту и скорость. Возвращаться было  поздно. Только в
ушах эхом, волнами билось: "...на берегу, берегу, берегу..."
     На сей раз меганевра держалась долго, но непогода оказалась сильней.
     Намного.   Мощный  порыв  ветра   швырнул  насекомое  в  волны,  и  оно
распласталось на поверхности,  раскинув  полупрозрачные крылья  и  бесцельно
ударяя ими по воде. Эльтдону  очень не хотелось покидать  меганевру  и плыть
дальше  самому, но он понимал, что  каждое движение стрекозы лишь привлекает
все больше  внимания со  стороны морских хищников, встречи  с которыми  эльф
отнюдь не жаждал.
     Он разрезал веревки, стянул с себя одежду, оставив только нижнее белье,
нож   и   тарр,  достаточно  легкий  и  острый,  чтобы  им  можно  было  при
необходимости отбиваться  от каких-нибудь  тварей...  если  от  этих  тварей
вообще возможно будет отбиться.
     Эльтдон  уже  успел  отплыть  довольно  далеко,  когда  стрекоза  сзади
заплескалась особенно сильно  - астролог обернулся.  Рассекая волны  спинным
плавником,  к насекомому приближалась громадная акула. Если  бы она раскрыла
пасть, то самый высокий эльф смог бы встать  там в полный рост и острые зубы
рыбины даже не  задели бы его  волос. Тварь влажно поблескивала  темной, как
грозовое  небо, шкурой и  неспешно  подбиралась к жертве.  Потом вдруг акула
рванула вперед,  буквально пролетев  оставшееся  до стрекозы  расстояние, и,
перевернувшись на  спину, просто проглотила меганевру. И - нырнула, взметнув
к небесам остроконечный серп хвостового плавника.
     Волна, пущенная рыбиной, медленно вздыбилась и ринулась к Эльтдону. Его
накрыло  полупрозрачной  зеленоватой  крышкой  морского  сундука  и  рвануло
куда-то вниз,  потом вверх,  потом  - снова вниз и так швыряло, пока  он  не
потерял сознание.
     В голове зажглись и погасли звезды.




     "Вот  так вот,  -  с  горечью подумал Одмассэн. -  И  верь после  этого
мудрецам,  пусть  даже  и  всезнающим. Как же, "двадцать  лет"! Держи карман
шире! Слава Создателю, хоть один ткарн таки не появлялись. Эх, да лучше б им
и  вовсе не  пропадать,  тварям поганым, чем  пропасть  и возникнуть  сейчас
такими".
     Вот  уже ткарн,  как  льдистые  змеи снова, вопреки  обещаниям усопшего
Ворнхольда, появились  у селения.  Но теперь они  стали вдвое свирепей,  чем
раньше.
     А недавно выяснилось,  что это  не единственное их  отличие от  прежних
тварей.
     Горяне всегда ждали Теплыня как избавления, как отдушины. Ждали они его
и в этот ткарн. Дождались.
     Змеи и не  думали отправляться наверх и залегать в спячку. Их не пугала
жара, пресмыкающиеся просто перелиняли и продолжали преспокойно охотиться на
альвов. Вот так-то! Вот и верь после этого мудрецам...
     Уже смеркалось, и Одинокий, как обычно, обходил входы, проверяя, все ли
в порядке у стражников.  Около одной из дверей  Одмассэн повстречал  девушку
ткарнов  двадцати,   которая  оживленно  переговаривалась  с  пожилой  седой
женщиной,  судя по всему  - ее матерью:  тот же курносый нос, большие темные
глаза, тонкогубый рот и ямочки на щеках.
     - Что стряслось? - спросил вэйлорн, подозвав к себе стражника.
     - Беда, - ответил тот.  -  Сын этой женщины, брат девушки ушел  днем из
селения. И до сих пор не вернулся.
     Женщина, видимо, была в чем-то не согласна с дочерью. Оттолкнув ее, она
направилась к дверце выхода, уже запертой воинами на два мощных засова.
     - Стой! - окликнул Одмассэн. - Как тебя зовут?
     - Кирра.  Кирра  меня зовут. А с тех пор, как два  ткарна назад ты увел
моего  мужа бороться  со змеями, посуливши вечное от них избавление,  -  она
окинула вэйлорна  взглядом, полным злости  и отчаяния, - с тех пор  к  моему
имени прибавилось еще одно. Теперь я Кирра Вдовая.
     - Как зовут мальчика? - Одмассэн знал, что в его голосе она не  услышит
ничего из накопившегося в душе  вэйлорна.  Просто потому что,  как  казалось
Одинокому, там уже давно пусто.
     - Хилгод, - с вызовом ответила женщина. - Как отца.
     -  Хорошее имя,  - кивнул вэйлорн.  - Иди спать и уведи с  собой  дочь.
Завтра я отправлюсь на поиски - мальчик, вероятно, заблудился.
     - Завтра?  -  прошипела  она.  - А  ты  не  боишься,  что  завтра может
оказаться слишком поздно?
     -  Боюсь, - признался Одмассэн. - Но сейчас его  все  равно не сыскать.
Иди домой и успокой дочь. Она-то у тебя здесь, и ты нужна ей.
     -  Надолго  ли?  -  с  горечью  спросила  Вдовая,  обнимая  девушку.  -
Когда-нибудь ты захочешь и ее отобрать у меня, не так ли, вэйлорн?  Молчишь?
Молчи. И знай - ее я тебе никогда не отдам. Слышишь?! Никогда!
     Девушка обняла  мать за  плечи и увела ее,  водночасье  присмиревшую  и
постаревшую.
     Одинокий подошел  к решетке,  закрывавшей  вход,  и прислонился лбом  к
холодному  металлу. Снаружи  метался ветер,  в своем  величественном безумии
хаотично швыряя  и кружа снежную пыль. Где-то  там был  неизвестный  Хилгод,
где-то там, среди темных сугробов и острых камней, где-то...
     Вдруг  вдали  вспыхнул и замигал кроваво-красный огонек, как  будто там
билось чье-то сердце и он вспыхивал в такт биению.
     Одмассэн молча стал снимать засовы с ворот.




     Он был.
     Осознание  этого  пришло  к  нему неожиданно.  Как... удар  беспощадной
секиры, отсекшей его от самого себя, а потом убившей его большую часть.
     Но  теперь он был не просто он. Теперь  в нем находился кто-то еще (или
он находился в ком-то еще - все зависело от того, кем именно он был).
     Со всех  сторон давил холод, но в  нем  пульсировало  тепло. Его тепло,
только  недавно  обретенное вместе  со второй  сущностью,  вошедшей в  него.
Странная сущность. Она хотела  вернуться  в  тот дикий  холод снаружи  и  не
лежать, уютно устроившись в удобном углублении, а ползти куда-то. Глупо.
     Но  сущность  была настойчива. Это  надоело ему,  и  он  стал бороться,
пытаясь подчинить ее  своей  воле и растрачивая столько драгоценного тепла и
света.
     И хотя сущность  была сильна в своих стремлениях, он-то оставался здесь
хозяином.
     И он побеждал.




     Ранним  утром Одмассэн  спешил по  коридорам  селения  к  пещере  Кирры
Вдовой. И все пытался припомнить, кого же напоминает ему лицо полуобмерзшего
альва,  найденного ими вчера  вечером. Вернее, нашел-то  незнакомца как  раз
Хилгод - двенадцатиткарный паренек с черными курчавыми  волосами и огромными
глазами, явно доставшимися ему  от  матери. Вообще  было  неясно, как мальцу
удалось  одному  выбраться  из  селения,  и  Одинокий  пообещал  себе  самым
серьезным образом с этим разобраться и строго  наказать виновных. Но, как бы
то ни  было,  Хилгод оказался снаружи и случайно наткнулся на  тело молодого
парня, уже  почти  присыпанное  снегом. Возвращаться  в селение  за  помощью
мальчик не решился,  так как  боялся из-за  пороши  не  найти потом дороги к
пострадавшему. А тащить  парня на себе Хилгод не смог  бы. И он не  придумал
ничего  лучшего, как  лечь сверху на окоченевшего и не подававшего признаков
жизни незнакомца и попытаться его согреть, надеясь, что их найдут.
     Наступила ночь, а помощь все не приходила. Мальчик уже совсем отчаялся,
когда вдруг  заметил, как из-под лежащего лицом вниз  незнакомца пробивается
мерное алое  сияние, пульсирующее  в такт биению Хилгодова сердца. Он ужасно
перепугался, но потом успокоился.
     А вскоре появился вэйлорн со стражниками.
     Они  отнесли  пострадавшего к Вдовой,  как она  сама  того потребовала.
Одмассэн  не противился:  в  конце концов, кому-то  же  нужно  ухаживать  за
обмерзшим, так почему бы и не Кирре. Опять-таки мальчонка тоже хотел,  чтобы
дивного незнакомца оставили у них, и обещал помочь взрослым выхаживать его.
     Собственно, поначалу слово "выхаживать" вызывало  у Одмассэна сомнения.
То, что  он и  стражники  принесли вчера в  селение,  скорее  можно  было бы
назвать трупом, чем живым телом. Но отчаянные хлопоты Кирры (которая,  между
прочим, славилась как хорошая лекарка), ее  дочери Хиинит и Хилгода вроде бы
возродили хоть надежду на то, что пострадавший выживет. Дай-то Создатель.
     Одмассэн  постучал  камешком  о  стену у  входа,  дождался  скрипучего:
"Входите", - и прошел в пещеру Вдовой.
     Справа у стены,  рядом с очагом, стояла кровать незнакомца, и около нее
суетились  обе женщины.  На  появление вэйлорна они  отозвались  рассеянными
кивками, зато мальчишка, выбежавший из  соседней пещеры, подлетел  к  нему и
затараторил:
     - Дядя Одмассэн! Он! У него камень на шее перестал пульсировать. Вот. А
сам он ожил, сегодня утром глаза открыл, посмотрел на Хиинит и как застонет:
"Виниэль, Виниэль!" И - бац! - опять в обморок. Вот!
     Одинокий посмотрел  в большие темные глаза, уставившиеся на "дядю" чуть
ли не  с обожанием, и  подумал, что где-то уже слышал это имя - Виниэль. Вот
только где, где?..
     Да-а, ткарны ведь не снежинки, они уносят с собой  многое, но главное -
память. Еще вчера ты помнил, как выглядела  девчонка,  из-за  которой у тебя
впервые по-другому забилось сердце, а уже сегодня не то что  лицо - даже имя
ее позабыл. Вот так-то.
     Он подошел к постели и посмотрел на парня. Змея в ребро! Ну и досталось
бедняге. Руки и ноги  обморожены, живот ободран так, будто парень долго полз
на  нем,  прежде чем  упасть. Лицо заросло  густой бородой,  а  на голове  -
растрепанная копна волос. И желудок, судя по всему, давненько  не принимал в
себя ничего по-настоящему значительного. Но ничего.  Они  тут  живо поставят
его на ноги, женщины это умеют. Ладно. Вот придет в себя, тогда и поговорим.
А нынче пускай спит, сил набирается.
     Одмассэн молча вышел. Мать  и дочь даже не заметили этого - хлопотали у
кровати незнакомца.
     "Но  все-таки  где  же  я  его  видел? -  мучительно  пытался вспомнить
Одинокий. - Где?"



     Было  холодно, мокро, а в рот  набился песок и не давал дышать. Эльтдон
разлепил веки и с запозданием понял, что песок набился не только в рот, но и
в другие места, вот, например, в глаза.  Он выругался самым непристойным для
воспитанного эльфа образом и потянулся  руками к  лицу, чтобы стереть песок.
Но вовремя успел остановиться и сжать ладонь в кулак.  Так и есть! Рука тоже
была вся в песке.
     Где-то сзади  шелестел прибой, и астролог отполз туда в  надежде вымыть
руки и лицо. Вода оказалась грязной, в ней  плавали какие-то щепки, листья и
тушки мелких насекомых - результаты прошедшей бури. Эльтдон умылся (он знал,
что скоро морская  соль  начнет досаждать и  потребуется  смыть  ее  пресной
водой,  но  пока предпочитал не задумываться  об этом) и огляделся. Песчаный
пляж шириной  примерно  в  двадцать  шагов сменялся  невысоким  кустарником,
который  в свою  очередь уступал  место  деревьям,  образующим довольно-таки
густую чащобу.
     Неплохо.
     Потом  он учинил осмотр своей экипировке.  Нож  и нижнее белье остались
при  нем,  а  вот  тарр куда-то  исчез.  Эльтдон  философски пожал  плечами:
астролога больше бы огорчило, если б вместо тарра пропал он сам.
     Делать было нечего - эльф отправился вдоль берега, надеясь  найти пусть
даже малюсенький, но пресноводный ручеек, впадающий в море.
     Судьба сегодня,  похоже, пребывала в благодушном настроении,  и поэтому
через некоторое  время мечта астролога исполнилась. Да еще как! Прямо  перед
ним в  море  вливалась река  и, судя  по  всему,  отнюдь не из маленьких. Ее
противоположный берег весело зеленел вдали  неширокой полоской. А на пляже у
моря лежал тарр. Эльтдон просто ошалел от такой удачи.
     И чуть было не поплатился за это.
     Когда  он  с  тарром  в  руках  шел по  прибрежному  песку,  омываемому
набегавшими  волнами, лишь  испуганно  метнувшаяся  в  сторону  рыбка спасла
эльфа.   Благодаря   ей  он  успел  отпрыгнуть  подальше  от  воды,  удобнее
перехватывая тарр, и  увидел огромные клешни, звонко клацнувшие в том месте,
где  только что  стоял,  - а мгновением позже  рассмотрел и  их  владельца -
огромного прибрежного ракоскорпиона,  достигавшего в длину  едва  ли не двух
метров. Членистоногое лежало, зарывшись в желтый, как и его панцирь,  песок,
и  только  глаза  напряженно следили  за окружающим.  Вначале  Эльтдон хотел
оставить хищника в покое,  но  тут  в его раздумья вмешался желудок,  громко
пробурчавший, что голод, между прочим, не тетка. И даже не дядька.
     Тарр  меганевреров  представлял  собой  сверхпрочную  и  очень   легкую
длинную, тонкую палку. На одном конце она заканчивалась  полумесяцем,  рожки
которого  выгибались  наружу, а на другом -  копьеподобным острием. Эльтдон,
особо  не раздумывая,  выбрал копье  - уж он-то  за  свою долгую неспокойную
жизнь узнал, как можно справиться с ракоскорпионом. Острие вошло точно между
головным сегментом  и  следующим за ним члеником  тела и, судя  по тому, что
тварь дернулась только один раз, а потом обреченно затихла, перебило нервную
цепочку. Эльтдон понадежнее насадил тушу на тарр и отволок подальше от воды.
Потом  другим концом  перерезал  еще шевелившиеся клешни и отхватил шипастый
хвост.  Так,  на  всякий  случай.  Он  видывал  эльфов,  пренебрегших этим и
поплатившихся за беспечность. Как правило, они оставались  калеками  на  всю
жизнь.
     Разумеется, было бы шикарно, если б ракоскорпиона удалось поджарить, но
сейчас  это  не  представлялось   возможным.  Астролог  раскроил   тушу.  Он
постарался  наестся  впрок,  и  отнюдь  не   из  жадности.  Во-первых,  мясо
ракоскорпиона очень  быстро  портилось,  а  во-вторых, его запах  должен был
привлечь окрестных любителей поохотиться или попировать на трупах. Ни с теми
ни с другими Эльтдон не имел желания встречаться.
     Он запил сладковатое мясо водой из речки и пошел  вдоль берега вверх по
течению, отдаляясь от моря и  углубляясь  в  лес. За едой  у  эльфа  имелось
достаточно  времени,  чтобы составить себе план  дальнейших  действий. Он  и
составил.
     Эльтдон  решил  искать  ближайшее  поселение  разумных  существ. Там он
надеялся узнать, где именно  находится, а также раздобыть  хоть какую-нибудь
одежду. А где могут селиться разумные существа, как не у реки?
     Опираясь на тарр  и раздвигая рукой ветви, эльф пробирался сквозь чащу,
напряженный, как  туго сжатая пружина.  Он  знал, сколько разных  опасностей
скрывается  здесь, в  этих влажных зарослях с  огромными,  в ладонь, а  то и
больше, плотными листьями самых немыслимых оттенков зеленого.
     Глаза,  наблюдавшие за  ним  сквозь просветы в  листве, сразу  отметили
опытность  одинокого  путешественника. И копыта,  неслышно ступая  по траве,
понесли их обладателя  вслед за  эльфом, но на некотором  расстоянии. До тех
пор, пока он не решит, что делать с незнакомцем.




     "У Прометея хоть орел был", - отрешенно подумал  Черный. У него  вместо
одной божественной птицы имелось целое полчище крыс.
     Если точнее, это бессмертный  звал их  крысами.  И  вправду,  маленькие
рептилии  с  острыми  мордочками и цепкими  зубами чем-то напоминали  земных
грызунов.  Например,  своей  вечной  прожорливостью. Или, если  вам  угодно,
дурной  привычкой появляться сразу  в огромном  количестве,  садиться на пол
камеры и  ждать,  пока приговоренный  заснет. А тогда острые когти  тихонько
цокали по полу и острые зубы  впивались в живую плоть. И жертва заходилась в
крике.
     Пока  что  Черному  удавалось  каким-то  неведомым,  сверхъестественным
образом  удерживать их  на  расстоянии,  не  позволив  оттяпать  больше, чем
пару-другую кусков мяса. Пока. Но он знал, что будет день  (или ночь, скорее
всего,  именно  ночь), когда  крысы  осмелеют  достаточно,  чтобы не бояться
совершенно  бессильного пленника.  Между  местными  крысами  и  крысами  его
родного  мира существовала  огромная разница,  заключавшаяся в их умственных
способностях. Но скоро  эта разница не  будет  иметь для Черного значения  -
когда они поймут.
     В соседней камере  кто-то заливисто хохотал, наверное вспоминая удачный
анекдотец.




     Он  уже  почти  подчинил себе чужую сущность,  когда  вдруг понял,  что
творит, и ужаснулся. Ведь если б он завершил начатое, чужак просто бы слился
с ним, передавая ему свое стремление двигаться.
     Он содрогнулся от омерзения и вытолкнул чужака прочь.
     И успокоенно погас.




     Кирра  видела,  что  незнакомец  умирает.  И  ничего не  могла  с  этим
поделать.
     Она знала,  что парню, потерявшему  так много жизненного тепла,  сейчас
холодно, очень холодно и даже  огонь очага не в силах его  согреть. Мальчику
бы сейчас ту самую Виниэль, о которой он все кричал  в столь редкие моменты,
когда приходил в сознание. А не  ее,  так  хотя бы мать, сестру -  в  общем,
по-настоящему любящее сердце. Чтобы  легла рядом, прижалась всем телом, всею
душою  рванулась к  нему: "Не уходи. На, возьми  частицу моего тепла, возьми
частицу меня, только останься, любимый!" Да  откуда ж ей взять родичей этого
незнакомца? Ведь  неизвестно даже, живы ли они вообще, а если и живы, то где
сейчас, уж не на другом ли конце мира?
     Эх, а паренек-то красивый, ладный. Жаль будет, если...
     Да, тяжела ты, жизнь, тяжела и  жестока.  Играешь с  нами,  как паук  с
мухою, -  то  отпустишь, то завертишь, а всегда  в конце концов оказывается,
что все это - только чтобы пуще нас запеленать. И пожрать.
     Ну  ничего,  мальчик,  ничего. Мы еще поборемся,  мы еще поглядим,  кто
сильнее. Поглядим.
     ...И плакала украдкой, когда дочки с сыном не было поблизости.

     Я должен вспомнить все:
     закаты и рассветы,
     студеный водопад и перевал в горах.
     Я должен вспомнить сон -
     там, на пороге лета, -
     и чью-то злую боль на собственных плечах.
     Я должен возродить
     все, что во мне пылало:
     отчаянье, любовь и кровь на рукаве.
     Но где-то впереди
     услышу вздох усталый:
     "Что толку возрождать, коль все оно - в тебе?"
     И в этот страшный миг
     я вспомню,и, внезапно
     глаза закрыв, надолго замолчу.
     И пожелаю смыть
     ту кровь и смерти запах -
     и лишь оставлю боль, прильнувшую к плечу.





     Меняем реки, страны, города...
     Иные двери... Новые года...
     А никуда нам от себя не деться,
     А если деться - только в никуда.
     Омар Хайям




     За  следующий  час,  проведенный в лесу,  Эльтдон убедился,  что  река,
несущая свои  воды неподалеку, не так уж  спокойна  и безопасна,  как  могло
показаться на первый взгляд. Его глаза, привыкшие когда-то высматривать даже
тень возможной опасности, не утратили навыка за долгие годы отшельничества и
теперь  безошибочно  отмечали  узловатую  корягу,  плывущую  против течения,
очертания гигантских  клешней сквозь тонкий слой ила или  излишне правильной
формы прутик,  склонившийся над водой.  Да, в этой  реке Эльтдон не стал  бы
купаться.
     Деревья, росшие  по  берегам,  были несколько  иного  мнения  и  изящно
свешивались  над течением, создавая приятную  прохладу и  спасительную тень.
Правда, эльф  настороженно  относился  даже  к  ветвям, нагнувшимся над  его
головой, подсознательно ожидая прыжка сверху. И дождался.
     За его спиной  что-то  шевельнулось, и  астролог,  не  успевая  сделать
ничего  другого, присел и  выставил тарр  копьем вверх и назад. Хитрость  не
сработала  - гибкое  мускулистое тело  пролетело  над эльфом и  приземлилось
перед ним.  За  миг  до  того, как тварь снова  прыгнула,  Эльтдон успел  ее
рассмотреть. Это была лягушка размером с молодого грифона: высота в холке по
эльфийское  бедро,   длина  -  шага  три.  Кожа  амфибии   напоминала  смесь
разнообразнейших  листьев,  небрежно  наложенных один  на другой. В принципе
ничего особенного, так - лягуха-переросток. Вот  только ротик у "лягухи" был
необычный: с  зубками.  И на лапах  -  шпоры,  направленные вперед.  Видимо,
зверюга  подстерегала  добычу,  сидя  на  ветке  дерева,  а  потом  прыгала,
оттягивая кисти назад и  выставляя острые,  немного  загнутые вверх шпоры. И
прыгала быстро. Вот как сейчас.
     Эльтдон успел  дернуть  опущенный  конец  тарра  вверх. Вовремя:  рожки
полумесяца встретили тварь  еще  в воздухе;  встретили, но не остановили. Ее
верхние лапы зависли, печально дернувшись, зато нижние рассекли пространство
- и  шпоры  вошли в обнаженное тело  эльфа. Он рывком поднял  тарр вперед  и
вверх, высвобождаясь от шпор, и ударил лягушку о землю. Это уже было лишним,
так как тварь издохла.  И  делал  он  это больше  с досады, подозревая,  что
лягушка  при охоте  не слишком полагалась на остроту шпор. Скорее уж  на  их
ядовитость. А если так, жить ему осталось ой как мало!
     Эльтдон осмотрел раны. Обе были неглубокими, в палец шириной. Кровь уже
вытекала из  них,  и эльф опустился  на песок,  разочарованно думая:  "Умру.
Жалко, Черный-то на меня понадеялся. И Ренкр".
     Из зарослей за спиной раздался сочный басистый голос:
     - Слышь, браток, ты, главное, за оружие не хватайся.
     Эльтдон  обернулся  и  увидел  перед  собой  кентавра.  Сверху  кентавр
напоминал мощного мужика с каштановыми курчавыми волосами, пышной бородой  и
чуть раскосыми глазами. Хотя этот народ было принято считать самым что ни на
есть  варварским, а  следовательно, представлять их всегда абсолютно нагими,
кентавр носил пеструю, как кожа убитой лягушки, куртку-безрукавку; волосы на
голове пришельца  перехватывал  металлический  обруч с  чеканными  листьями.
Нижняя   часть  кентавра  представляла  собою  туловище  единорога,  правда,
размерами  раза  в  три больше  самого крупного из них. Вооружение пришельца
составлял широкий охотничий нож  на поясе, короткий лук за  плечом... ну  и,
конечно, мощные острые копыта.
     Кентавр улыбнулся и подошел поближе.
     Эльф поднялся,  стискивая зубы,  чтобы  не закричать  от  пронизывающей
живот  боли, и протянул ладонь  для  рукопожатия.  Широкая пятерня  кентавра
бережно  стиснула побелевшие от напряжения пальцы Эльтдона, а  другая  легко
опустилась на плечо, усаживая астролога на траву.
     - Сядь, - сказал кентавр.- А лучше ляг, - добавил он, поразмыслив.
     Эльф хотел было что-то спросить, но тот выставил перед собой ладонь:
     - И помолчи. Я должен поискать для тебя лист кровяницы. Потерпи.
     И ушел.
     Эльтдон закрыл  глаза  и  полностью  переключил внимание на  внутренние
ощущения.  Они  его не  радовали.  Резкая  спазматическая боль  клубилась  в
районах обеих ран, все разрастаясь,  сплетаясь в  единый клубок  и  медленно
подкатываясь сначала к легким, потом к горлу, а потом...
     На живот легли две холодные пластинки листьев. От неожиданности Эльтдон
дернулся, но потом затих. И подумал: кентавр  так неслышно передвигается  по
лесу, что даже он, эльф бывалый, не смог уловить звук его шагов.
     А тот широко улыбнулся:
     - Слышь, браток,  ты еще маленько потерпи. Боль - она скоро пройдет, но
яд-то останется. Так я  тебя свезу к  нам  в стойбище,  к Фтилу - он, слышь,
мигом тебя на копыта, то бишь на ноги, поставит. Так что ты потерпи, браток.
     "Потерплю,  -  сонно  подумал  Эльтдон, - только ты, браток, вези  меня
поскорее. Куда хочешь вези,  хоть  к  Фтилу, хоть к троллям  в пасть, только
давай поскорее. А то я, боюсь, помру раньше, чем свезешь".
     Кентавр принял молчание пострадавшего за согласие, взвалил его  на свой
широкий  круп,  подхватил с  земли  тарр,  сбросив с  него  тушу амфибии,  и
поскакал  через  чащу к стойбищу. И Эльтдон понял,  что по  наивности  своей
ошибался,  считая, что боль от яда лягушки  - самое тяжкое страдание.  Ветви
хлестали его  по  телу,  голова качалась из  стороны  в  сторону,  а в мозгу
метался, не находя выхода, сочный бас: "Свезу. Так что ты потерпи, браток".




     Хиинит уже  вторую неделю не могла заснуть.  Она влюбилась. И в кого? В
того, кто никогда  не станет ее мужем. Даже  если выживет.  И потом,  она-то
прекрасно понимала, что женское имя, которое выкрикивают в горячечном бреду,
зависнув  между жизнью и смертью, не может  принадлежать  матери. Потому что
по-настоящему у сына для матери есть только одно имя: Мама.
     "...Даже если выживет". А глядя на усталое осунувшееся лицо Вдовой,  на
мешки  под  ее глазами,  Хиинит понимала  -  не  выживет.  Умом понимала,  а
сердцем...  - сердцем  уже  поздно  было что-либо  понимать.  Потому что она
влюбилась.
     Она  долго  ходила,  не  решаясь  спросить  у  матери  прямо:   "Что  с
незнакомцем?" Но сегодня утром Хиинит не вытерпела. И поинтересовалась - как
бы мимоходом, невзначай.
     Лучше б не спрашивала!
     Мать отрешенно  посмотрела на нее и рассказала. Рассказала бесстрастным
монотонным  голосом,  от которого  Хиинит  стало страшно. Она еще  не видела
Кирру такой... опустошенной.
     "Я отдала ему все,  что могла,  но этого недостаточно, - звучал в мозгу
девушки безразличный голос Вдовой, - вот если б найти любящее сердце, ту же,
к примеру, Виниэль..."
     "Зачем  Виниэль?  -  внезапно  подумала  Хиинит,  невольно  краснея  от
закравшейся в голову мысли. - Ведь есть же я!"
     Она тихонько откинула  слой одеял, встала с кровати и подошла к постели
незнакомца.  Он лежал, похожий на статую, и лицо молодого альва белело живой
маской  во тьме пещеры. Хиинит осторожно приподняла  одеяла  и легла рядом с
ним, ужаснувшись тому, что делает. Тело  незнакомца было холодно, как лед на
седой  вершине Горы. Ничего.  Она согреет его, она  сумеет, а Виниэль пускай
винит саму  себя -  где она сейчас, когда больше всего нужна  ему?  А  утром
Хиинит проснется раньше матери и успеет вернуться в свою постель.
     Она проспала.
     Утром Кирра тихонько улыбнулась, глядя на представшую ее взору картину.
     Она заметила, что творится с дочерью, и поняла,  в  чем причина, раньше
самой  Хиинит.  Вдовая  знала,  что  теперь  у незнакомца появился  шанс.  И
искренне этому радовалась.




     "Любимый,  подожди,  не  умирай, останься  со мной. Ты нужен здесь.  Ты
нужен мне.  Слышишь! Я знаю, тебе холодно,  очень  холодно, но  не бойся,  я
согрею тебя.  Возьми мое тепло, возьми все, без  остатка, потому что я - это
ты, а ты - это я. Не умирай, слышишь!"
     Голос  настойчиво  бился  о  грани  смерзшейся  глыбы льда,  в  которую
превратилось его сознание. Голос откалывал от этой глыбы все большие  куски,
и  они  отваливались,  с  хрустальным звоном  разбиваясь  и  разбрасывая  по
сторонам серую холодную пыль. И становилось все теплее и теплее.
     Ему показалось, что это Виниэль. Но голос у Виниэли был другой - острее
и  прохладнее.  И лицо, проглядывавшее смутным силуэтом  сквозь зыбкую массу
намерзшего льда, было ничуть не похоже на лицо Виниэли. Тонкие губы, большие
темные глаза, курносый нос и смешные ямочки на щеках.
     Хорошее лицо. Доброе.
     Но как же больно стучится ее голос. Как невыносимо больно!
     Он безмолвно  завопил: "Оставь меня в покое! Слышишь,  я  заслужил его,
этот проклятый  покой. Уйди. Я  так много  пережил, я заслужил право  лечь и
уснуть. Оставь..."
     "Нет! Это не  сон.  Это - смерть. А тебе еще  рано умирать.  Тебя здесь
ждут. Мать ждет, я жду, вон Одмассэн все бегает в  пещеру  да угрюмо смотрит
на нас с мамой, будто  мы виноваты в том, что ты не встаешь. И... и  Виниэль
твоя, наверное, тоже где-то ждет. Не уходи. Пожалуйста".
     Он сомневался.
     Голос вдруг зашептал: "Не  смей даже  раздумывать!  Хилгод  так за тебя
переживает,  он уже весь  почернел  от горя  и все твердит,  мол,  это  твой
кровавый камень виноват, что ты не встаешь. А я знаю - ..."
     Голос  продолжал шептать,  доказывал, кричал, а он понял,  что зря. Зря
это незнакомое лицо  так старается и доказывает что-то зря. Потому что, даже
не  разбивая  толстой глыбы  льда, в  него, пройдя сквозь  смерзшийся  слой,
впились две тонкие иголки. Два слова. "Черный" и "камень".
     И  он  понял,  что  умирать  действительно рано. И  отдыхать  тоже. Ему
захотелось расколоть лед, выйти, высвободиться, но сил не хватало.
     Тогда он закричал, и  крик его был услышан.  Теплые мягкие ладони легли
на холодную поверхность, отдавая ей свое тепло, расплавляя твердь.
     Когда  они  одолели  лед, до  Ренкра внезапно добрались  лучи,  которые
излучали ладони спасительницы.  И исходившая  от  них  сила любви была такой
горячей что он зарыдал, ничуть не стыдясь своих слез.
     А она  смущенно отступила,  неосознанно  ликуя: "Раз  плачешь,  значит,
жив!"
     И он кивнул, соглашаясь...
     Но это было еще не все.
     Теперь следовало вспомнить.




     Черный висел на своих гвоздях и вспоминал...
     - Так что  же? - спросил  Торн на  десятый день пути. - Может, все-таки
признаешься, где альв?
     Черный попытался улыбнуться разбитыми  губами, и главарь взорвался.  Он
подбежал к пленнику и заорал прямо в лицо:
     - Я спрашиваю тебя, где этот паршивый альв с его проклятым талисманом?!
Где?!
     Гном  понимал:  ответа не будет. С  тех пор, как  Торн  догадался,  что
бессмертный  попросту надул  его, шел уже второй  день, а  пленник продолжал
молчать. И это все больше и больше раздражало главаря.
     Когда  Торн  впервые осознал, что  обманут, он дал знак колдунам, и  те
стянули  тугие   петли  заклятий,  перекрывая  Черному   всякую  возможность
пошевелить  рукой  или  ногой.  Бессмертный застыл так,  как  стоял,  и лишь
улыбнулся краешком рта.
     - Ты обманул меня,  - сухо констатировал  Торн, медленно приближаясь  к
пленнику.  - Ответь, неужели  твой  вонючий  альв так  важен, что ты решился
пожертвовать ради его спасения собственной свободой?
     - Тебе этого не понять, о  стареющий Торн, - с улыбкой вымолвил Черный.
- Я был должен Ренкру за то,  что, когда ты схватил его, я не пришел  к нему
на помощь. Отступился. Нынче долг оплачен. Во многом - благодаря тебе... Ты,
гном, не можешь представить, что  кто-то  способен  отдать свою  свободу  за
жизнь другого, а поэтому даже не заподозрил меня  в обмане. Вот  так-то. Это
тебе урок, Торн. Бесплатный.
     Гном медленно кивнул:
     - Я запомню и это, Ищущий.  Я запомню и это. Кстати, - он поднял взгляд
и впился  им в лицо пленного, -  ты, может быть, и бессмертный,  но  боль-то
чувствуешь по-прежнему, а? Сейчас проверим...
     И проверял.  На всем пути до  подземелий  проверял,  и Черный  запомнил
каждое  мгновение   этой  дороги...  Когда  палач  забил  последний  гвоздь,
бессмертный посмотрел в ту сторону, где стоял, наблюдая, Торн:
     -  Я  надеюсь, что на  сей  раз  твои колдуны  расплетут  паутину моего
заклятья и ты  наконец  станешь бессмертным.  Если же нет, это очень огорчит
меня, когда я освобожусь.
     Гном  ухмыльнулся,  но в краешках его  глаз, в самой  тени  век  Черный
заприметил  ужас, дернувшийся  в поисках выхода. И отчасти теперь  он жил  в
предвкушении еще одной встречи с этим ужасом в Торновых зрачках.




     "И ведь свез, троллин сын", -  расслабленно подумал Эльтдон.  Он  лежал
под остроконечным куполом шатра и рассматривал ярко-алую ткань, колыхавшуюся
на ветру.
     Кентавр на  самом  деле "свез", и даже быстрее, чем ожидал эльф.  Минут
пять-десять они неслись  по чаще, и  Эльтдон уже мысленно считал себя  живым
мертвецом, как  вдруг  лес  внезапно кончился  и кентавр вылетел  в степь. В
степи оказалось  проще. По крайней мере, ветви не  хлестали  со всей силы по
лицу.  Хлестали метелки трав, а это, как выяснил Эльтдон на практике, совсем
не то.
     Стойбище представляло собой группу шатров, установленных  неподалеку от
леса. (Если точнее, "неподалеку" - в понимании кентавров, а эльфу, наверное,
чтобы дойти от реки до стойбища, пришлось бы  шагать с  полдня, не  меньше.)
Шатры были самых разнообразных оттенков, и вокруг них ходили, бегали, лежали
кентавры. Увидев это восхитительное зрелище, Эльтдон на несколько  мгновений
даже как-то забыл, что умирает. И вспомнил только тогда, когда его спаситель
на  полном скаку ворвался в большой алый шатер,  стоявший чуть в стороне  от
остальных, и пробасил:
     - Фтила сюда, срочно!
     Кентавр-подросток  шарахнулся  в  сторону  при  виде  Эльтдона, немного
перекосившегося  и  безжизненно  свисавшего  со  взмыленного крупа.  Мальчик
убежал звать Фтила, а кентавр снял Эльтдона и  уложил прямо  на жесткий ворс
травы,  устилавший,  вместо  ковра, пространство  под шатром.  Острые стебли
злорадно впились в обнаженную кожу эльфа, и тот мысленно выругался. Кентавр,
заметив гримасу боли на лице пострадавшего, участливо спросил:
     - Болит? - и, обернувшись к выходу, рявкнул: - Фтил! Поторопись!
     Фтил, которому все это проорали прямо в лицо, ибо он, на свою беду, как
раз оказался у входа, недовольно спросил:
     - Чего буянишь, Асканий? Опять лишку хватил?
     Кентавр смущенно затряс головой:
     - Да нет, Фтил. Просто...
     Но лекарь  уже вошел  в шатер и все увидел сам. Он  отстранил Аскания и
направился  к этажерке, битком набитой разными  горшочками,  кувшинчиками  и
бутылочками. Взяв  два сосуда, направился к Эльтдону. Тот  заметил про себя,
что  этажерку очень легко  разобрать  - видимо, кентавры  вели кочевой образ
жизни, свидетельством чему, кстати, были и их шатры.
     Фтил уже откупорил невысокую пузатую бутылочку и протянул Эльтдону:
     - Сделай три глотка.
     Не дожидаясь, пока пациент  выполнит  наказ, кентавр  открыл  небольшой
горшочек  и  начал  смазывать   раны   на  животе   астролога  густой  мазью
светло-серого цвета и очень вязкой консистенции.
     Эльф  отпил. Жидкость,  не  оставив  после себя ни  вкуса,  ни  запаха,
скользнула в желудок. Эльтдон откинулся на траву и расслабился...
     Крики снаружи  вывели его из этого  состояния, и  астролог начал искать
взглядом тарр.  Тот  лежал  у  входа,  небрежно брошенный там  Асканием. Нож
находился там же.
     Фтил заметил, куда смотрит эльф, и сказал:
     - Нет.
     Эльтдон поднял  на  него  взгляд  и  впервые  по-настоящему  рассмотрел
лекаря. Это  был старый кентавр с окладистой седой бородой и абсолютно лысым
черепом, тускло блестевшим в солнечных лучах.  Его чуть подслеповатые  карие
глаза смотрели сурово и мудро,  а сеть глубоких, как у эльфа, морщин нещадно
избороздила  когда-то  привлекательное  лицо.  От правого  уха к  подбородку
тянулся  старый шрам. На Фтиле был накинут короткий алый плащ поверх обычной
холщовой   рубахи,  перехваченной  снизу  черным   кожаным  поясом,  кое-где
истершимся, с ярко блестевшей серебряной пряжкой в виде весов.
     - Я не советую тебе браться за оружие, чужеземец, - продолжал лекарь. -
И  вообще вести  себя агрессивно. Лучше полежи  и  послушай, что здесь будет
твориться, - тем более что времени на объяснения у меня уже нет. И не бойся,
в моем шатре ты в безопасности.
     Эльф хотел было поблагодарить Фтила, но в это момент полог, закрывавший
вход в шатер, поднялся и внутрь вошли кентавры. Много кентавров. Те, что  не
поместились  в шатре, толпились снаружи, оживленно  переговариваясь  и тыкая
пальцами в эльфа.
     Над толпой перекатывался обрывками фраз шепот:
     - Отродье циклопа!
     Эльтдон задумался. Проклятие, мысли приходили не слишком оптимистичные!
Помнится,  где-то,  кажется  у  Мэркома  Буринского  в  "Истории Ниса", было
написано, что кентавры на  дух не переносят циклопов. Нет, эльф, разумеется,
на циклопа похож мало, но если призадуматься...
     Вот ведь положение!  Теперь  ни до  тарра, ни до  ножа не дотянуться  -
кентавры  обступили  со всех  сторон. Остается  надеяться только  на  Фтила,
лекарь все-таки обещал, что в шатре Эльтдон  будет  в безопасности. Впрочем,
долго ли хорошего эльфа из шатра вынести?
     Он попытался сесть, трава впилась в ладони, а в животе как будто что-то
взорвалось. Согнуться было невозможно, казалось,  в тело вставили тяжеленное
бревно и оно при каждом движении ворочается внутри.
     Оставалось  тихо-мирно лечь на  травку и ждать, что же будет  дальше. А
дальше точно что-то должно было быть.
     Из  толпы  вышел белый  кентавр.  "Ну,  знаете  ли, чудес, по-моему, на
сегодня   и  так  хватает!"  -  подумал   Эльтдон,  разглядывая  незнакомца.
Признаться, зрелище впечатляло.
     Единорожья часть  у вошедшего кентавра была  снежно-белой,  без единого
темного пятнышка,  и  вся сверкала в проникавших  в  шатер  солнечных лучах.
Эльфийскую  голову  венчала  такая  же  белая  шевелюра;  белые  усы,  гордо
расправленные, были с ладонь в длину.
     Кентавр сурово посмотрел на Эльтдона и Аскания, обернулся к Фтилу:
     - Что все это значит, лекарь?
     "Ну  и голосок, - подумал эльф. - Так что это там Фтил говорил  про мою
безопасность?"
     Лекарь спокойно посмотрел в красноватые глаза вопрошавшего:
     - Это значит, что я оказал помощь тому, кто в ней нуждался.
     Белый гневно топнул копытом:
     - А кто это? Это же циклоп!
     Фтил удивленно поднял правую бровь:
     - Циклоп? Таких размеров? И с двумя глазами? Подумай, Левс.
     Белый кентавр фыркнул:
     - А кто еще это может быть?
     - Не знаю, Левс, - пожал плечами лекарь. - Но может быть, он сам...
     - Он умеет говорить?!
     -Вообще-то да, - вмешался Эльтдон. - А что, мне сие не полагается?
     Левс удивленно  посмотрел  на эльфа,  тряхнул головой,  словно  пытаясь
отогнать наваждение:
     - В таком случае, незнакомец, кто ты такой?
     - Я эльф, - ответил Эльтдон.
     Он уже начал подозревать, что такое объяснение мало удовлетворит белого
кентавра. Если вообще удовлетворит.
     Левс  и вправду  не выглядел хоть сколько-нибудь успокоенным. Зато Фтил
радостно прицокнул языком, вскочил и направился куда-то в глубь шатра. Толпа
расступалась  перед лекарем,  признавая права  хозяина дома.  Фтил  добрался
наконец до другой  этажерки, на  которой  были  сложены фолианты, свертки  и
длинные  деревянные футляры. Он достал одну из  книг - толстый том в зеленом
кожаном переплете - и раскрыл его где-то  посередине. Потом  начал  листать,
осторожно переворачивая  древние страницы с истрепанными краями. Найдя нечто
интересное,  Фтил заложил разворот длинной черной закладкой  и направился  к
Левсу, с нетерпением ожидавщему результатов.
     Эльтдон прикинул, есть ли  у него какие-нибудь шансы на то, что в книге
не написано, мол, эльфы -  хищные полудикие существа,  которых трудно убить,
но с которыми еще труднее сосуществовать. В общем,  нет  ли  там чего-нибудь
гаденького, соответствующего духу момента. Нда, всяко может случиться...
     Фтил остановился посередине шатра, принял  гордую, немного  театральную
позу и начал читать медленным тягучим голосом:
     - "И было сказано: "Населю я  этот мир своими созданьями,  и будут  они
разнообразны  по формам и  размерам,  и лишь одни  будут похожи  на меня, но
вместе с тем и отличны. И нареку я их эльфами, и будут они мудры и прекрасны
- как всякий обитатель Ниса, стремящийся к этому..."
     В   шатре  повисла   тишина,  но  не  напряженная,   а   расслабленная,
успокоенная.
     И только Эльтдон с удивлением смотрел, как седой кентавр держит в руках
Книгу - да  так спокойно и привычно, будто делает это каждый день.  Да он-то
небось и делает это каждый день!
     Эльф привстал, презрев боль в ранах, и потянулся к Книге:
     - Это удивительно! Позволь.
     Но тут боль скрутила его и повалила  на траву, он  только  и успел, что
удивиться: "Не может..."




     Хилгод выглядел  потрясенным. Одмассэн  печально подумал: "А  что же ты
хотел, паренек? Чудес на свете не бывает. Почти".
     Потому что уже  одно то,  что незнакомец очнулся, было чудом. Самым что
ни  на  есть  растреклятым   чудом  из  чудес.  Но  даже  чудеса  не  бывают
абсолютными.
     А незнакомец  очнулся. Он  лежал на  кровати и глядел  на  Одинокого из
темноты  ввалившихся  глазниц, но горянин  с  уверенностью мог  поклясться -
парень  ни тролля не  помнит.  Вообще ничего.  Пустой бумажный лист, изрядно
потрепанный стихиями и из-за  этого утерявший  всю значимость написанного на
нем. Остались только размытые  чернильные  строки,  которых ни  прочесть, ни
стереть.
     "И что же мне  теперь с тобой делать? - устало подумал  Одмассэн. - Еще
один обреченный в этой холодной камере смертников. Создатель, хотя бы Мнмэрд
поскорее  вернулся!  Может  быть,  он расскажет  что-нибудь  обнадеживающее.
Может, он..."
     Кирра бросила на вэйлорна злобный взгляд и присела рядом с незнакомцем,
подавая миску с подогретым бульоном. Парень приподнялся,  взял  миску в руки
замедленными, неуверенными  движениями - будто в голову само собой приходило
воспоминание о том, как это делается, а незнакомец все не мог поверить в то,
что сие он умеет.
     Ничего, привыкнет.  Он  бы еще  говорить привык. Змея,  ну  и  история,
должно быть, с ним произошла!
     Кирра искоса посмотрела на седого горянина, застывшего рядом с кроватью
и задумчиво  глядевшего на  незнакомца.  Хилгод хлюпнул  носом, стараясь  не
показать, как он расстроен, и ушел.
     Одмассэн напоследок  еще  раз  взглянул на незнакомца,  кивнул Кирре  -
сделавшей вид, будто не замечает - и удалился.
     Вдовая облегченно вздохнула.
     Хиинит должна была скоро вернуться,  и Кирра не хотела,  чтобы Одмассэн
видел, что происходит в душе ее дочери.
     Незнакомец доел бульон,  отставил  в  сторону миску и  снова лег. В его
глазах плескалась  тоска. Кирра горько усмехнулась:  как же, "самое страшное
позади,  пусть только вспомнит,  кто он да откуда". Да если он вспомнит, кто
он  и  откуда, тоска  выжжет его, взорвет,  и вот тогда-то  и наступит самое
страшное!
     Парень внимательно посмотрел на Кирру. Под его взглядом она чувствовала
себя неуютно, его взор напоминал... Кого? Она не знала, но это было страшно.
     Взметнулись черно-желтые шкуры у входа, и  вошла  Хиинит. Она  сразу же
посмотрела  на паренька, в глазах вспыхнули огоньки тепла  и тревоги. "Так и
есть, - подумала Кирра. - Бедная девочка!"
     Незнакомец снова сел в кровати, с просыпающимся удивлением рассматривая
девушку:
     - Это ты была по ту сторону льда?
     Кирра буквально  подскочила  от  его  скрипучего,  с надрывом,  голоса.
Хиинит же только медленно кивнула и подошла к парню:
     - Я.
     - Спасибо, - тихо сказал незнакомец. - Спасибо.
     Потом  посмотрел на  свои руки - изуродованные, исцарапанные, в длинных
глубоких шрамах:
     - Кто я?
     Кирра  тихонько встала и ушла к Хельф, знакомой  лекарке. Вдовая знала,
что от нее самой ничего не зависит. Дай Создатель, чтобы что-нибудь зависело
от дочери. Дай Создатель...
     Хиинит присела на  краешек  кровати, легонько прикоснулась к израненной
ладони незнакомца:
     -  Я не  знаю, кто  ты.  Тебя  нашли  недалеко  от селения,  совершенно
случайно, и если бы не Хилгод...
     - Хилгод? - Что-то защекотало на самом краешке опустевшего  сознания. -
Кто такой Хилгод?
     - Хилгод - это мой младший брат.
     - Не то. - Он покачал головой. - Прости, что прервал. Продолжай.
     - Когда брат нашел тебя, ты почти вмерз в лед. Вы чуть было не погибли,
но твой  камень вдруг разгорелся,  и  свет привлек  Одмассэна.  Вас  нашли и
принесли  в  селение, и мать  лечила  тебя.  Никто уже  не надеялся, что  ты
выживешь, и...
     - Знаю, - кивнул он. - Тогда ты растопила лед.
     Хиинит почувствовала, что краснеет.  Она  до сих пор не могла поверить,
что сделала это, что она отважилась  свершить то,  что  свершила. Создатель,
это она-то, воспитанная  в строгости, согласно  извечным традициям  селения!
Хоть бы мать не догадалась!
     - Не  нужно стыдиться  собственных поступков,  если  они  несут добро и
жизнь. - Незнакомец снова покачал головой. - Не нужно.
     Она судорожно вздохнула, встала с кровати:
     - Я должна идти.
     - Да, конечно. Спасибо.
     Оставшись один, незнакомец в очередной раз посмотрел на свои руки. "Кто
я? Где я? Я же почти вспомнил там, во льду!"
     Альв  откинул  одеяла  и  попытался  встать.  Ноги  несколько мгновений
ошеломленно пытались  привыкнуть  к  новой  ситуации,  потом не  выдержали и
подогнулись. Он рухнул, раздирая лицо о каменный пол.
     Воспоминание  нахлынуло, как  набегает снежная лавина: быстро, страшно,
неожиданно.
     Больше не  было  полутемной  пещеры,  камина,  кровати  со  скомканными
одеялами и пустой миской. Было  небо над  головой - голубое, подернутое алой
пеленой небо; был камень - острые грани,  разрывающие  кожу,  проникающие  в
самое нутро, процарапавшие в душе дымящиеся письмена боли; был он - грязный,
заросший,  усталый;  голод  бешено  ворочался  внутри,   прожигая  громадную
опаленную дыру, из которой вываливались его  воспоминания,  как внутренности
из  вскрытого  живота.  Вываливались  и  оставались  там,  позади,   отмечая
преодоленный путь.
     Он полз из последних сил, останавливаясь, чтобы проглотить растопленный
в ладонях снег. Он знал, что шансов добраться туда очень мало, но это знание
не мешало  ему.  Просто  не существовало  другого выхода,  не осталось  пути
назад:  слишком  многие пострадали ради  того,  чтобы  он дошел. Ну  хотя бы
дополз.
     Камень  висел на веревке, прижимаясь к остывающей коже. Иногда начинало
казаться,  что внутри амулета  вспыхивают искорки разума, но путник списывал
это на свое состояние.
     И полз... пока не уткнулся руками в теплую ворсистую груду одеял.
     Тогда он  поднялся с пола, забрался в постель  и  некоторое время лежал
там,  тяжело  дыша, как после дурного сна. Потом протянул руку, ощупывая то,
что висело на груди, - тяжелый обломок кровавого цвета. Камень.
     Он снял  амулет через голову,  чтобы получше рассмотреть. В этой вещице
ощущалась сила, скрытая, убаюканная, спящая. В глубине полупрозрачного
     /как сосуд, наполненный кровью/
     камня что-то шевелилось, дышало - только по-своему, по-каменному.
     "Так что же я должен был совершить?"
     И еще  -  откуда он знает это  имя  - "Одмассэн"? Он не стал  прерывать
девушку, чтобы не смутить ее окончательно, но имя-то, имя всколыхнуло в  нем
густой туман беспамятства!
     Впрочем,  это  как  раз было  не самое страшное.  Больше  всего  пугала
неизвестность: что, если ему нужно спешить, что, если  времени уже нет, а он
до сих  пор не  сделал  того,  что  должен. Создатель, а  что,  если  он уже
опоздал?!




     Ко всему можно привыкнуть. Даже к миру.
     Вот только процесс отвыкания проходит более или менее тяжело.
     Иногда безрезультатно, если не считать результатом смерть.
     Дрею последнее не грозило.
     Он так  никогда и  не смог  до конца  отвыкнуть от Земли. Все порывался
назвать эльфов людьми, все  считал  ткарны  годами, все  еще тайком  пытался
уверить себя, что это - сон. Всего лишь  глупый сон длиною в несколько сотен
лет.
     Хотя конечно  же, знал, что все не  так  и вокруг - всамделишный мир со
всамделишными гномами, драконами и кентаврами - всеми теми, в кого с детства
так хотелось  верить. А потом, когда все это обрушилось на него  - красками,
звуками, образами, - мог  только  хлопать глазами  да  ругаться  всякий раз,
когда сталкивался с неземными чудесами. Впрочем, и чудес-то на  Земле - раз,
два и обчелся.
     По крайней мере,  именно так он думал до встречи с колдуном. Тогда Дрей
еще  не знал, что на Земле,  прямо в его  родном  городе,  может  жить самый
настоящий колдун. Так в один голос утверждали  газеты и журналы страны: маги
и волшебники суть  персонажи  народных сказок, а  перевести их  на  реальную
основу пытаются буржуазные мракобесы,  которым  от  длительного "загнивания"
нечем больше заняться. Воспитанный  в подобном духе,  он и подумать не  мог,
что...
     Нда, повторяешься, старина. Интересно, а бессмертным полагается сходить
с ума? Молчишь? Молчи.  Ты  бы  лучше молчал  тогда,  когда  полез  к  этому
мерзавцу со своими предупреждениями.
     Но опять-таки, не привыкший бить первым, да еще в спину... - оставалось
только одно, и Дрей это "одно" сделал. А  результаты... В  конце концов, нет
ничего такого, что нельзя было бы исправить. Или - как вариант  - попытаться
загладить чувство вины от содеянного.
     Так о чем это мы? О привыкании к мирам...
     Вот  ведь  что странно  - сколько  говорили, мол, поживет человек  пару
десятков  лет  в другой стране, и родина забывается, стирается из памяти,  а
тут  ни  черта   подобного  не  происходит.  Больше  того,  на  все   прочее
наслаиваются и воспоминания из здешней твоей жизни. Этакий круто поперченный
винегрет,  от  которого  тебя  начинает  воротить  -  и  с  каждым днем  все
сильнее...
     Твою бы образность, да в умелые руки - знатный бы вышел творец.
     Впрочем,  творцов  покамест  хватает.  Один  Создатель чего стоит.  Или
"стоил"? Вообще, куда умотал этот доморощенный  демиург?! Между прочим, мир,
который  он  изволил  наваять,  явно склонен к распаду  благодаря  инородным
элементам, в него проникающим.
     Дрей вспомнил о том, что он видел, пока странствовал по северу Ивла.
     Например, деревья-хищники. Стоит такой дуб в чаще, ничем от  окружающих
растений не отличается,  а потом  - бац! - хватает тебя веткой  за шиворот и
тянет к громадному дуплу в центре шершавого ствола. А уж очутившись в дупле,
оказываешься прямо внутри пищеварительного аппарата этого стоячего материала
для растопки. И перевариваешься - медленно и со смаком.
     Черный вздохнул: "Можно подумать, что я сейчас в лучшем положении".
     Где-то в темном углу камеры знакомо зацокали коготки.
     "Вернулись".
     Крысы  подбежали  к его ногам.  Одна подняла  голову вверх, вглядываясь
блестящими глазками с золотой радужкой в лицо Дрея, - будто здоровалась.
     А потом присоединилась к пирующим товаркам.
     Черный терпел.  Он  знал: насытившись, эти твари  уберутся  прочь  - до
следующего раза.
     Вот Варн-то удивится, когда заметит, что крыс становится все больше!




     Обойдя посты, проверив все, что  только можно  было  вообще  проверить,
Одмассэн решил: нельзя обманывать себя бесконечно. Поэтому он и направился в
пещере Кирры - к незнакомцу, так его взволновавшему.
     Хозяйки,  как и  дочки, не  было дома, только парень лежал  на кровати,
уставившись  в  огонь. Он  повернулся  на  стук  -  сначала  медленно,  чуть
раздраженно оттого, что прервали его размышления, но  тут увидел Одинокого -
и  преобразился.  Нервно  откинул  с  лица  длиннющие  космы  черных  волос,
недоверчиво приподнялся на кровати:
     - Откуда я тебя..?- и замолчал. Потом сунул руку за пазуху, достал свой
амулет и  внимательно посмотрел на  камень. Снова повернулся к  вэйлорну:  -
Узнаешь?
     - Нет, - медленно ответил тот. - Что-то знакомое, что-то... Но что?!
     - Ты звал меня Вопрошающим, - сказал Ренкр. -  И ты просил вернуться. Я
вернулся. Но - Создатель! - сколько же времени у меня осталось?..
     Камень в его руке холодно мерцал, отражая блики от огня.

     Эта жизнь не для нас.
     Слышишь, друг?!
     Она сделана для других.
     Я теперь это точно узнал!
     В эту злую игру
     не входи, слышишь, друг, не входи!
     Все вокруг шулера,
     присмотрись!
     И они смеются в лицо.
     Не играй в эту жизнь, не играй.
     Отойди.
     Ты в ней будешь слепцом.
     И расклад не наш,
     только роль
     та, которой ты так хотел.
     Но не стоит и начинать -
     нам заклеют рот,
     а слова переделают, переде...
     Значит, все-таки
     ты решил?..
     Бог с тобою - и я с тобой.
     Ты хотел быть таким,
     ты жил,
     пусть и не отыскал покой.
     Я твои подхвачу слова -
     уж поверь.
     Я сыграю как надобно.
     Вот еще б разобрать,
     где
     и зачем
     так сверчки чирикают жалобно...





     Кто пережил трагедию, тот не был ее героем.
     Ежи Лец




     - И что дальше? - громко спросил Мнмэрд у реки.
     Та ничего не ответила,  только  оплеснула набежавшей  волной карниз, на
котором стоял молодой горянин. Мнмэрд обернулся.
     Сзади  по  тоннелю к нему бежал  краб-палач, размахивая  длинной тонкой
правой клешней  с острыми зубцами по краям. Высотой членистоногое было альву
по  пояс,  панцирь грязного  землистого  цвета  раскачивался  из  стороны  в
сторону, несомый  суставчатыми ногами  (каждая  -  толщиной с руку Мнмэрда).
Длинные стебельки  с  черными  глазами на  концах были  повернуты  в сторону
горянина, множество  ротовых отростков  нервно подергивались в предвкушении,
из обрубка левой клешни сочилась липкая белесая жидкость.
     Мнмэрд  с  сожалением  посмотрел на секиру,  оброненную при том  ударе,
который лишил краба левой клешни.  Оружие лежало у самого поворота коридора,
обвиняюще поблескивая отраженным  фосфоресцирующим  сиянием,  исходившим  от
насекомых.
     Не дотянуться.
     Он вытащил свой кривой клинок, пару раз взмахнул им в воздухе  - больше
для того, чтобы отпугнуть краба. Разряженный арбалет звякнул за спиной.
     Все эти шумовые эффекты мало впечатлили палача. Он продолжал наступать,
правда, немного  медленнее, стараясь внимательно отслеживать каждое движение
альва. Затем подцепил его меч здоровой клешней; что-то звякнуло, хряснуло  -
и  обломок клинка  упал  на  каменный пол  коридора.  Следующим ударом  краб
намеревался раскроить горянина напополам - но тот увернулся и рухнул в воду.
Холодный  поток  подхватил  парня,   унося  прочь  от  берега  и  недовольно
щелкающего клешней  палача.  Потом Мнмэрд  почувствовал липкий  страх - краб
прыгнул в воду вслед за ускользающей жертвой.
     За  прошедшие  после  паломничества ткарны  Мнмэрд  так и  не  научился
плавать. Чтобы волны не захлестывали, он поднял голову, но это и все, но что
он был способен. Тем временем где-то по дну к нему подкрадывался краб.
     Когда  впереди  из воды  вынырнул  хищный  серповидный  плавник, Мнмэрд
истерично хихикнул, нащупывая рукоять небольшого  кинжала - последнее, что у
него осталось  из  оружия. И  сюда Одмассэн хотел перебраться жить?! Сюда, в
это  место, прямо-таки кишащее чудными общительными тварями?! Старик потерял
последние  крохи  разума! Впрочем,  ему-то,  Мнмэрду,  на  это  уже  глубоко
наплевать.
     Плавник стремительно приблизился и погрузился в воду. Под ногами прошла
сильная волна, что-то шершавое процарапало по бедру, разрывая чеш.
     Потом вода вскинулась  вверх, как  взбешенная,  сильный  удар  отбросил
Мнмэрда прочь, и  парень шмякнулся головой о камень. Пребольно. Правда, смог
вскарабкаться на берег и отхромать подальше от реки. Шагов этак на пять.
     Здесь он рухнул  на  живот, потому что  в  ногу будто всадили несколько
тысяч  мелких  стальных  иголок,  предварительно раскаленных на  огне. Перед
глазами все  всколыхнулось,  расплылось в вязком  тумане, потом вернулось  в
терпимое состояние, и посреди реки  обнаружился динихтис, доедающий краба. В
голову закралась шальная мысль: "Может, тот самый..."
     Мнмэрд с трудом  встал,  опираясь руками о стену, и похромал по карнизу
обратно, к коридору и  секире. Ее Мнмэрду дал Одинокий, и парень намеревался
вернуть оружие старому горянину. Разумеется, если удастся вернуться самому.
     Динихтис  плыл  параллельно  берегу,  словно  бы   сопровождал   альва.
"Наверное,  не нажрался, -  холодно подумал тот,  продолжая свое болезненное
передвижение. - Ну и пусть его. Я матерью-кормилицей не нанимался!"
     Динихтис издал  какой-то  тонкий  писклявый звук, плеснул хвостом,  но,
проигнорированный, продолжил свое фланирование вдоль берега.
     Секира была на месте. А клешня, лежавшая рядом с ней, на вкус оказалась
очень даже ничего - когда Мнмэрд немного  поджарил нечаянную добычу на огне.
Еще слава Создателю, что залежи горюн-камня здесь имелись, и основательные.
     Потом он  еще раз  осмотрел ногу -  ничего  страшного,  просто шершавая
шкура рыбины содрала с бедра немного  мякоти. Неплохо для такой переделки, в
какой Мнмэрд очутился. Хотя, конечно, ходить будет трудновато.
     Он доел мясо из  клешни, а остатки швырнул в воду.  Динихтис благодарно
прочирикал ("И откуда  только  такое  многозвучие?  Прошлый  молчал,  как...
рыба") и схрумкал клешню.
     "Может, отвяжется.  Хотя...  Все-таки с этой  тварью под  боком  как-то
спокойнее. Главное - не свалиться в воду".
     Шел  уже второй день его пребывания в  Нижних пещерах. Что же дальше-то
будет?! Впрочем, что бы там ни было, Мнмэрд не собирался сдаваться. Одмассэн
достаточно  ясно  обрисовал все  перспективы дальнейшей жизни в селении,  да
парень и сам понимал: с каждым ткарном становится хуже и хуже. Еще немного -
и горяне просто вымрут.

     всплеск памяти

     Одмассэн собрал  их в своей  пещере: Монна,  необычайно постаревшего, с
усталым потерянным взглядом, и Мнмэрда - крайне удивленного происходящим.
     Парень только  что вернулся из очередного похода за дичью. Как повелось
с некоторых пор, зверя было очень  мало,  животные  исчезали, и  только один
Создатель ведал - куда. Зато  змеи, словно пытаясь заменить собою исчезающую
дичь,  кишели,  как мухи в  жаркую погоду - этакие чересчур  опасные мухи. А
теперь еще и вэйлорн решил забот подкинуть.
     Одинокий  не  стал  делать  долгих вступлений  - он не любил и  не умел
этого.
     - Всезнающий  ошибался. Вы и  сами видите, и не  мне вам  говорить, что
лучше  уже не станет.  Конечно,  можно  было  бы  рискнуть и  отправиться за
обломком Камня - но мы  не знаем, сколько времени  это может занять.  Я вижу
только два выхода из нашего положения: попытаться договориться с долинщиками
или  же уйти  жить  в Нижние пещеры.  И не нужно делать такие большие глаза,
Мнмэрд, я еще  не  совсем выжил из  ума. Просто может статься, что у  нас не
будет другого выбора.
     - Ты думаешь, Одинокий, змеи там до нас не доберутся?
     - Не знаю, Мнмэрд, не знаю. Но твари уже доказали, что здесь они до нас
добираются.
     -  Подожди,  Одмассэн,  -  остановил  его  Монн.  -  В  Нижних  пещерах
достаточно других существ. Лучшие  места заняты, тамошние обитатели привыкли
к той жизни,  какой бы она  ни  была. Нас  просто  отторгнут, как чужеродный
элемент, каковым мы, по сути, и будем.
     - Надеюсь,  вы  поймете,  что я замыслил,  когда дослушаете до конца. -
Вэйлорн дернул себя за окончательно поседевшую бороду, вздохнул и продолжал:
- В тот  день, когда мы вернулись из паломничества, я мельком расслышал, как
какой-то тролль сказал что-то стражникам у входной двери пещер. Позже у меня
не было возможности узнать подробнее, в чем  дело, пока об этом не рассказал
Андрхолн.  Тот поведал,  что  тролль,  назвавшийся Хлэммом, перебрался через
завал,  созданный  Ворнхольдом,  и кое  о чем  сообщил.  Хлэмм  заявил,  что
преследованием долинщика...  - голос Одмассэна  предательски дрогнул - всего
на мгновение,  но это заметили все трое,  хотя  и не показали вида. У всех у
них  имелся  повод  к тому, чтобы  в  какие-то  моменты  голос  задрожал,  -
преследованием занимался  Нохр, к тому времени  мертвый. Впрочем,  это-то вы
знаете. Но Хлэмм сказал и еще кое-что. Он попросил, чтобы кто-нибудь из нас,
паломников,  при  случае спустился в Нижние  пещеры,  поискал  в  Ролне его,
Хлэмма,  и тогда  тролль  раскроет  некую  тайну.  Правда,  я  не имею  даже
представления, что такое Ролн, но...
     - Когда же ты узнал об этом? - Монн растерянно вертел  в руках трость -
с недавних времен свою неразлучную спутницу.
     - Совсем недавно, дружище, иначе обязательно сообщил бы вам раньше.
     -  Думаешь, все могло  бы  быть совсем  по-другому?  -  спросил  бывший
военачальник.
     - Сейчас уже  не имеет  значения. Жаль только, что  Андрхолн забыл  мне
рассказать об этом вовремя. В общем, считаю, что у нас появился шанс и мы не
имеем права им не воспользоваться.
     - Очень напоминает историю с  Камнем жизни,  -  заметил Мнмэрд.  - Идти
неведомо куда неизвестно для чего.
     - У тебя есть варианты получше? - мрачно поинтересовался Одмассэн.
     - Ты ведь что-то говорил про Хэннал...
     -  Я помню. Конечно, после того, как  драконы  перестали  туда  летать,
долинщики, возможно, стали... гхм... добрее,  но  возлагать  на это  большие
надежды, пожалуй, не стоит.
     - Так что же ты все-таки задумал? - уточнил Монн.
     Вэйлорн горько усмехнулся:
     -  Все  очень просто.  Вы  будете  подвергаться  опасностям и рисковать
жизнями, а я - сидеть здесь и ожидать результатов.
     -  Конкретнее,  - попросил  Мнэмрд, хотя  желал он как раз  обратного -
ничего  не  слышать.  Парень уже догадывался,  какова будет  очередная затея
Одинокого.
     -  Конкретнее? - переспросил тот.  - Конкретнее: ты, Мнмэрд, пойдешь  в
Нижние  пещеры  искать  Ролн  и Хлэмма, а  Монн  отправится на переговоры  к
долинщикам.
     - Блестяще, - вздохнул молодой горянин. - Я в восторге. Когда выходить?
     - Не торопись, парень. Ты еще успеешь
     /умереть/
     всюду. Обсудим-ка кое-какие детали...
     И все равно срок настал раньше, чем Мнмэрд этого ожидал. Когда знакомая
уже  металлическая решетка  защелкнулась за  его спиной, молодой альв тяжело
вздохнул, поправил за спиной чехол  с секирой Одмассэна и зашагал вперед - к
Ролну и Хлэмму, вероятно и не подозревавшим об этом.




     Перед тем как лечь спать, Мнмэрд нашел в себе силы пройти еще дальше по
коридору  и отыскать свой дорожный мешок. Правда, вернуться обратно к костру
уже не смог.
     Где-то в реке плескался динихтис.
     Утро  ознаменовалось страшной  головной  болью  и  привычным жжением  в
бедре.
     Мнмэрд  попробовал пройтись  - это  давалось  с  трудом. Он  уже  начал
серьезно подумывать  о том,  как  бы вернуться  назад,  но  лишь выругался и
принялся латать разорванный чеш. Потом сложил вещи и направился к реке.
     Динихтис  высунул из воды черную  морду и тихонько чирикнул. "Да, да, и
тебе того же самого, рыба ты недожаренная. Интересно, а прокатиться на  тебе
можно?.. Тьфу, ну и глупости же в голову лезут!"
     Идти   по  карнизу   было  тяжеловато:  гладкая  поверхность   норовила
выскользнуть  из-под  ног,  а  прикасаться  к   стене,  кишащей  светящимися
насекомыми, - брр! - увольте! Динихтис терпеливо сопровождал парня, тихонько
плывя рядом с берегом, изредка выныривая из воды и поглядывая на альва.
     Так  продолжалось  некоторое  время  -  до  тех  пор,  пока  карниз  не
закончился коридором, снова уходившим в нутро горы и прочь от реки.
     "Забавно. Что же теперь будет делать этот малек? Выползет на сушу?"
     Мнмэрд  немного поколебался и шагнул  в  коридор. В конце концов у него
есть цель и нет времени нянчиться с динихтисом.
     В реке  оглушительно  пискнули, как  будто  рыба  пыталась его о чем-то
предупредить. "Ладно, ладно, там разберемся".
     Круглый   в   сечении   коридор  постепенно   расширялся:   создавалось
впечатление, что здесь поработали чьи-то руки, делая пол плоским,  а стены -
широкими.  Мнмэрд не  знал,  стоит  ли  ему радоваться по этому  поводу  или
наоборот.  Ведь неизвестно, кто и  когда изменил  коридор, враждебен ли этот
"кто-то" к альвам  и жив ли сейчас. Впрочем, парню до сих пор не встретилось
ни одного ответвления, так что в любом случае выбора у него не было.
     Чуть дальше тоннель перегораживала темно-синяя решетка  из неизвестного
Мнмэрду  металла. Он  обнаружил  ее  слишком  поздно (над  решеткой  нависал
козырек, бросая на проем тень),  и если по ту сторону кто-то  был, то парня,
несомненно, заметили.
     "Вот змея! Ну, ничего уже не поделать,  остается только  идти вперед  и
надеяться. На что?"
     Мнмэрд криво  усмехнулся  и шагнул  к решетке. Вся  эта проклятая затея
основывалась  исключительно  на  надеждах,  и  всякое  сомнение  в  подобной
ситуации могло быть губительным. Парню даже начало казаться, что присутствие
в его душе надежды изменяет течение событий, формируя их согласно этой самой
надежде.
     - Стой!
     Знакомый голос - хриплый, немного рычащий. Неужели тролли?
     - Что тебе нужно, горянин?
     - Мне необходимо встретиться с Хлэммом.
     За решеткой зашептались, видимо решая судьбу чужака.
     - Хорошо, альв. Входи. - Скрип петель, заслон отъезжает в сторону.
     Зажигаются факелы, и становится виден узкий проход, в котором стоят два
тролля, у каждого в руках по  палице.  Справа в этом узком перешейке врезана
мощная дверь, за ней - караульное помещение.
     Мнмэрда тщательно обыскали,  с уважением взвесили  в  руках Одмассэнову
секиру,  порылись  в  полупустом  заплечном  мешке  -  и  попросили  немного
подождать. Один из стражников, сидевших в караулке, наконец доиграл в кости,
довольно  крякнул,  ссыпая  выигрыш  в кошель, и  взялся проводить  альва  к
Хлэмму.
     Следуя  за своим странным  провожатым, Мнмэрд  поневоле  удивился,  как
просто   ему  удалось  попасть  в   тролличий   город.  Потом  вспомнил  про
краба-палача и хмыкнул: "Да уж, проще не придумаешь! Все-таки Одинокий знал,
кого  посылать  в Нижние пещеры: другой  бы уже давно  повернул  назад,  а я
только  удивляюсь,  как  легко  у меня  все  получается.  Эх,  теперь  точно
что-нибудь будет  не  так. Между прочим, интересно, как там этот сумасшедший
динихтис?.. Тьфу, ну и мысли! А коридорчик-то, гляди, странный какой-то".
     На самом  деле, горянин  и  его провожатый уже  некоторое  время шли по
тоннелям  совершенно  другого типа.  Как и большинство  подгорных ходов, они
были проделаны в  камне  гигантскими  червями,  но впоследствии  подверглись
значительной  обработке. Мало того что пол был ровный, а на стенах виднелись
мелкие  пометки,  указывавшие,  где именно  находится  пешеход  (разумеется,
несведущему все  значки  казались бессмысленными черточками и кружочками), -
помимо  них  на  стенах  красовались всевозможные  рисунки,  по-видимому  не
имевшие  никакого  функционального  значения.  Некоторые  из них  изображали
реальные сцены из жизни города, другие представляли  собой простое сочетание
красок и линий, не менее красивое, нежели сюжетные картины. Кое-где из камня
были  высечены  скульптурные  композиции, фигуры  каких-то  созданий, головы
животных, растения.
     В стенах коридора имелось множество ответвлений, которые в свою очередь
тоже расходились и множились невероятной  паутиной. Куда они вели? - к жилым
помещениям, к  фермам  хурры?  к  школам, магазинам,  больницам? к казармам,
тюрьмам, эшафотам?..
     Тролль время от времени сворачивал в боковые тоннели, и  скоро  Мнмэрд,
досадуя,  признал, что самостоятельно  отсюда никогда  не выберется. А  ведь
обстоятельства могут по-разному сложиться...
     По пути им  частенько  попадались  тролли.  Иные  кивали  альву  и  его
спутнику, иные проходили мимо, погруженные в  свои мысли. Мнмэрд вглядывался
в лица прохожих, стремясь понять, чем  же  они отличаются  от него  -  и что
между ними и горянами  общего. Парень постарался разговорить провожатого, но
тот отвечал односложно, так что скоро горянин оставил эти попытки.
     Наконец, когда  они  миновали  огромный  зал,  игравший  роль  рыночной
площади  (гул стоял  такой, что слышно  было за  несколько поворотов), когда
перешли по рукотворному мосту через неширокую подземную реку  и углубились в
жилые секторы, стражник остановился перед мощной деревянной дверью:
     - Вот мы и на месте.
     Он постучался, через пару секунд им открыл молодой тролль:
     - Добрый день, господа.
     - Здравствуй,  Скарр. Отец дома? К нему тут гость.  - И стражник указал
на Мнмэрда.
     Молодой  тролль,  стараясь  ничем   не  выказать   удивления  при  виде
неожиданного визитера, вежливо пригласил их в дом:
     - Там и поговорим. Негоже решать дела на пороге.
     Мнмэрд охотно принял предложение Скарра, не в последнюю очередь и из-за
любопытства.
     Оказалось,  дом  Хлэмма  представляет собой  лабиринт небольших  пещер,
соединенных друг с другом  узкими полутемными коридорами (выходит, не только
в селении горян фосфоресцирующие насекомые почему-то в жилых помещениях жить
не желали).  Больше  всего  внимание  альва привлекли  необычные  складчатые
стены, искусно разрисованные  картинами  из  подземной  жизни.  Искривленные
поверхности стен создавали особый эффект, придавая  изображенному объемность
и реальность: казалось,  вокруг застыли, затаив дыхание  и  глядя на зрителя
влажными блестящими глазами, живые существа, готовые  вот-вот  сдвинуться  с
места.
     Молодой тролль провел гостей в столовую - даже здесь стены были покрыты
изображениями.  Мнмэрд  не  преминул выразить  изумление  от  увиденного,  в
частности от картин, и поинтересовался,  кто  же этот талантливый  художник.
Скарр гордо вскинул голову:
     - Мой отец.
     Потом кашлянул:
     - Прошу, садитесь.
     Вся  мебель  в  доме, в  том  числе  и  стол, были вытесаны из каменных
обломков различного цвета. Гости расположились на блестящих черных  стульях,
и Мнмэрд с удовольствием  отметил, что  на  столе полным-полно разнообразных
яств.  Большая  их  часть выглядела непривычно для альва и  вызывала  легкое
опасение, хотя  он и  не решился  отказываться, предпочитая  рискнуть  своим
здоровьем.
     ...Риск оказался  делом не только благородным, но и очень даже вкусным,
так что о проблеме, приведшей его сюда, альв вспомнил не скоро.
     Наконец Мнмэрд  тяжело вздохнул, сожалея, что  места в  желудке  уже не
осталось,  а  он так  и не  успел  попробовать  во-он то  блюдо  в  глубокой
коричневой тарелке, покрытое мягкой золотистой корочкой. А судя по тому, как
облизывался стражник, накладывая себе еще кусочек...
     Нда, так вот о Хлэмме.
     Мнмэрд рассказал, что привело его сюда, но в  ответ  Скарр лишь  развел
руками:
     - Жаль,  что ты опоздал на пару дней. Недавно отец  прихворнул и неделю
лежал дома, а  вчера  сказал, что уходит по  делам, -  и  вот до сих  пор не
вернулся. Впрочем, он предупредил, что может немного задержаться, так что...
     Горянин  рассеянно кивнул,  лихорадочно пытаясь сообразить,  что же ему
делать дальше? Создатель, неужели все было зря, неужели?..
     Скарр печально поводил в воздухе носом, пожал плечами:
     - Если  хочешь,  можешь остаться у нас  на несколько  дней и  подождать
отца.
     Альв благодарно кивнул, хотя в душе неизвестно откуда вдруг появилась и
заворочалась  змея  сомнения:  поможет  ли  это?  Это  чувство  свершенности
неотвратимого не покидало Мнмэрда  до  тех пор, пока наконец не появился сам
Хлэмм.




     Дожидаясь капитана арбалетчиков, Мнмэрд решил не тратить времени даром.
С самого детства его увлекали  сказки о троллях, карликах и прочих подгорных
расах - и вот теперь парень имел возможность  детальнее узнать  об их жизни.
По сути, это было первое знакомство  Мнмэрда с троллями, ведь  тот случай во
время паломничества, когда альва и его друзей едва  не убили, вряд ли стоило
учитывать как позитивный опыт.
     Весь вечер  Мнмэрд мучил Скарра  вопросами. Молодой  тролль оказался на
редкость  общительным  и гостеприимным  хозяином.  Он  работал стражником  у
северной  границы  Ролна,  сутки  находясь  на посту,  двое  - отдыхая.  Как
признался Скарр, подобный образ жизни оставлял много свободного времени, так
что  троллю,  интересовавшемуся световой  скульптурой,  это подходило больше
других профессий.
     - А что такое световая скульптура?
     - Разве ты не знаешь? - искренне удивился хозяин. - У нас же в Ролне во
многих  местах  есть  неплохие образцы.  Световая  скульптура  -  это  когда
изображение  выполняется  не  только  красками,   но   и   фосфоресцирующими
веществами разного  цвета.  Если ты  задержишься  у нас на несколько дней, я
обязательно покажу тебе кое-что из моих работ.
     Они  разговаривали до глубокой ночи, поэтому неудивительно,  что Мнмэрд
проснулся  только ближе к полудню.  Позавтракал  тем, что  нашлось на  столе
(рядом лежала записка:  "Вернусь поздно. Если  будет желание, сходи в город,
но осторожнее,  не  заблудись").  Неподалеку обнаружились  ключи и  при  них
гравированный брелок с адресом и именем владельца дома: "Хлэмм Терпеливый".
     Несколько минут Мнмэрд  поупражнялся с  дверным замком, пока наконец не
убедился,  что  сможет  его  открыть  и  закрыть  без затруднений.  Потом он
прицепил  к  поясу  кинжал, после минутного раздумья  закинул-таки  на плечо
чехол с секирой Одинокого и отправился на прогулку.
     Итак, он  в тролличьем  городе. Поклявшись самому себе,  что ни  в коем
случае  не заблудится, альв  свернул  в первый  понравившийся  ему  тоннель.
"Вперед,  к новым  впечатлениям!" Когда еще  ему  доведется  отправиться  на
прогулку, не  заботясь тем, что завтра снова нужно идти в охотничий рейд - и
возвратится ли он оттуда живым?
     Блуждая по коридорам, разглядывая изображения  и скульптуры на  стенах,
заходя в лавочки, везде Мнмэрд видел одно и то же: жизнь здесь  текла плавно
и  размеренно.  Разумеется,  случались  и  неприятности,  например,  изредка
какой-нибудь заблудший каменный червь, не заметив магической защиты  города,
напарывался на нее, приводя ближайшие  караульные посты в  состояние  легкой
паники.  Или  путь  очередной  миграции  медведок  пролегал  через  Ролн,  и
приходилось спешно принимать меры, чтобы изменить русло этого пути, отклоняя
его от города. Пару раз альв стал свидетелем кражи - в обоих случаях воришек
почти  сразу  же  отыскали  и  увели  Стражи  спокойствия.  Какой-то  старый
оборванный тролль с черной  повязкой  на правом  глазу  следовал за Мнмэрдом
несколько поворотов подряд,  неумолчно  клянча  милостыню,  пока наконец  не
понял, что ничего не получит, сплюнул на пол и,  грязно выругавшись, убрался
восвояси. На рынке горянину раз пять предложили сыграть в кости,  дважды - в
"поцелуйчик бритвы" и один - "убраться прочь из нашего города!".
     Оказалось,  Мнмэрд  не  единственный  чужак   в  Ролне.  Ему  частенько
встречались  подгорные гномы  -  коренастые, плотно сбитые  существа,  очень
похожие на альвов. Они предпочитали разговаривать на своем языке, состоявшем
из  протяжных согласных  и  коротких гласных  звуков.  Круглые  лица гномов,
неизменно  окаймленные  густыми  курчавыми  бородами,  смотрелись  сурово  и
немного враждебно, что, впрочем, не мешало Мнмэрду с интересом рассматривать
эти удивительные создания.
     Попадались и карлики - низенькие, по пояс, а то и  по колено, существа,
остроносые,  с  маленькими темными  глазками,  которые  все  время  суетливо
бегали,  словно жили отдельной жизнью -  как носы у троллей. Мнмэрду карлики
очень не понравились, хотя он и признавал: нельзя судить обо всей расе по ее
отдельным  представителям. Ведь, может,  и он  сам кажется гномам  уродливой
дылдой - так они же не кидаются на него с боевыми топорами.
     В общем, экскурсия вышла поучительной. В высшей степени, особенно  если
учесть, что в конце концов он таки вляпался в историю.
     Коридоры,  как вскоре  выяснил альв,  имели одно нехорошее  свойство  -
завлекали путника все  дальше и  дальше своими  восхитительными картинами  и
скульптурами. Он и восхищался, пока не очутился в каком-то бесцветном, ничем
не  украшенном  отростке.  Мнмэрд  удивленно  пожал  плечами,  но  решил  не
возвращаться обратно, а идти дальше. Интересно же!
     Интерес   увеличился,  когда  под  потолком  парень  заметил  громадный
волокнистый  белый шар. Шар висел на тонких полупрозрачных нитях и как будто
дышал: стенки его  периодически сокращались, а  сквозь оболочку  можно  было
заметить черное  свернутое тельце. Оно слегка  шевелилось, время  от времени
подергивая темными суставчатыми  ножками. Внезапно существо оживилось, двумя
рывками  прорвало  оболочку  и  шлепнулось  на  пол  прямо  перед  Мнмэрдом,
оказавшись пауком. Правда,  паук  этот  стоя доставал ему до колен,  а  тело
членистоногого  пожалуй, можно было  бы обхватить  руками.С другой  стороны,
такого дурака,  который  бы  согласился  обхватывать  руками  это  чудовище,
следовало бы еще поискать.
     От  паука исходила  такая холодящая волна угрозы, что Мнмэрд машинально
потянулся  за секирой, надеясь только  на одно: что успеет.  Он успел - и  с
сильным замахом опустил смертоносный полумесяц  на влажноватое  черное тело.
Паук  поджал лапы,  дернул  ими  и издох,  разрубленный  на  две  половинки,
истекающие вязкой белесой жидкостью.  Правда, в последнее мгновение жизни он
ухитрился  издать  нечто   среднее  между  полуписком-полустоном,  и  Мнмэрд
содрогнулся:  так  этот  звук  резанул по ушам - ровно  заостренным  лезвием
бритвы.  Это  настолько  напоминало  призыв  о помощи,  что  парень опасливо
посмотрел назад, ожидая нападения. Хотя откуда ему взяться, нападению-то,  -
альв здесь один, если не считать двух половинок мертвого паука.
     За  изгибом  коридора  родился тихий легкий  шорох -  как звук падающей
паутинки.  Он  прозвучал почти неслышно, но  так, что парень  потерял всякое
желание идти дальше и встречаться с источником этого звука. Мнмэрд поудобнее
перехватил  секиру и стал осторожно пятиться назад по тоннелю. За  очередным
поворотом горянин  развернулся и поспешил  прочь  -  подальше  от  угрожающе
вкрадчивого шороха.
     Только оказавшись среди расписных стен жилых коридоров, Мнмэрд позволил
себе  зачехлить оружие и немного  расслабиться. Впрочем, спрятал  он  секиру
скорее потому, что ее обнаженное лезвие  могло  быть неправильно истолковано
троллями, а объяснять, что произошло, ему не хотелось. К тому же  Мнмэрд сам
не до конца  понимал, почему  тролли допустили, чтобы в Ролне  пауки - и тем
более такие пауки! - откладывали яйца.
     Он  еще немного побродил по  городу,  нигде надолго не  задерживаясь. В
сознании все  время  тревожно  билась  какая-то  мысль,  но  уловить  ее  не
удавалось.
     Это как-то касалось случившегося в том заброшенном отростке, это...
     В   конце  концов   Мнмэрд   развернулся   и  поспешил   обратно.   Уже
приблизившись, он  снова  расчехлил секиру,  не отдавая себе отчета,  почему
поступает именно так.
     Здесь витал тяжелый,  густой  запах смерти. Рядом  с разрубленным и уже
успевшим   высохнуть   сморщенным   трупиком   паука    лежал   лицом   вниз
тролль-попрошайка, тот самый, с  черной  повязкой на глазу.  Правда,  голова
его,  оторванная,  темнела  у  дальней стены: "Дай  старику  на  пропитание,
сколько можешь, дай, дай..."
     Мнмэрд  выругался,  злой прежде  всего  на  себя  за  то,  что  сбежал,
подставив  под удар другого. Нищего  уже не спасти,  но убить тварь - это он
обязан сделать. Только где же ее теперь искать-то?
     Молодой   горянин   облизнул  пересохшие   губы,  задумчиво   глядя   в
темно-красную лужу,  натекшую из  трупа. Хотелось бы  знать, как ведет  себя
самка паука, потерявшая детеныша? И скольких еще она успеет...?
     Он оборвал  себя, отер вспотевшие ладони и  пошел дальше  по  коридору,
туда, откуда появилась тварь.
     Здесь  было  тихо,  так  тихо,  что  он  отчетливо  слышал  собственное
прерывистое дыхание. Впереди  коридор заканчивался тупиком. "Но откуда-то же
эта  паучиха взялась! Думай,  думай, думай!  Змея!  что  ж  я так нервничаю.
Спокойнее, дружище, ну-ка - глубокий вдох, выдох, вдох, выдох, вдох..."
     Стоп! Как будто кто-то дышит здесь, рядом, вместе с ним. Над ним.
     Он  отпрянул  в  сторону,  выбрасывая  вверх тяжелый  двойной полумесяц
секиры - выбрасывая наугад, даже не надеясь, что попадет.  Тишина отозвалась
сверху громким шипом, что-то сильно ударило  по  лезвию,  выбивая его из рук
альва. Он удержал  секиру  из последних  сил, почти  уронил, а на  спину уже
прыгал тяжелый волосатый ком, охватывая со  всех сторон гибкими крючковатыми
лапами.  Мнмэрд  рухнул на  колени, пальцы не удержали рукоять, и  секира со
звоном упала  на гладкий каменный пол. Паучиха  с силой вдавила когти в чеш,
потянулась  к шее  парня своими хелицерами, и оставалось  только постараться
как можно скорее достать кинжал - если вообще что-нибудь можно будет сделать
с помощью кинжала длиной в две ладони!
     С  острых  хитиновых  выростов на оголенную шею капнуло  немного яда, и
Мнмэрд   почувствовал  в  том   месте  острое  жжение.  "Интересно,  как  он
действует..."
     Кинжал выскользнул из ножен, альв направил острие вверх и наугад вонзил
лезвие в  плотное  мохнатое  тело  паучихи.  Потом  рванул  за  рукоять,  из
последних  сил распарывая нависшее над ним брюхо. Несколько долгих мгновений
казалось,  что  ничего  не произошло, но  вот  паучиха зашипела  - протяжно,
тоскливо,  -  дернулась  и замерла. Ее  внутренности тяжелым  влажным комком
вывалились альву прямо на спину.
     А он, уже чувствуя почти смертельную слабость, успел только сбросить  с
себя тушу и вырвать из ее плоти свой кинжал. Потом пришла тьма.




     Очнувшись,  Мнмэрд обнаружил, что  лежит на широкой кровати.  Вокруг на
складчатых стенах жили картины Хлэмма. Голова раскалывалась, тело ныло.
     Стон, донесшийся до альва, заставил его привстать и оглядеться - только
тогда  парень понял,  что  стонал-то  он  сам.  "Вот змея!  Здорово  же  мне
досталось!"  Каждый поворот  шеи  отдавался  огненной  волной, которая мигом
расплескивалась по всему телу.
     Больше в комнате никого  не  было.  Мнмэрд  кое-как поднялся и поспешил
одеться, благо чеш и прочее лежало рядом, на длинной широкой скамье. Приведя
себя  в порядок, альв отправился в столовую, надеясь получить там объяснение
случившемуся.  Последнее, о чем он помнил, была прыгнувшая сверху паучиха. А
что же дальше?..
     В столовой  ели и вполголоса переговаривались два тролля. Одного Мнмэрд
знал  -  Скарр приветственно  кивнул парню и поинтересовался  самочувствием;
другого - нет. Впрочем, судя по внешности, это мог быть только Хлэмм. Им  он
и оказался.
     Капитан арбалетчиков поздоровался с горянином и предложил садиться.
     Выяснилось,  что  сын уже рассказал Хлэмму,  зачем  пришел альв. И  тот
заранее,  по  глазам  капитана  догадался,  что  предчувствия  не  обманули:
свершилось непоправимое.
     Хлэмм развел руками:
     - Извини, парень. Мне очень жаль, но... ты пришел слишком поздно.
     - Почему? - "Странно, как холодно и отстраненно звучит голос, как будто
ничего  страшного не  произошло. Удивительно,  я, кажется, научился  владеть
собой, даже чрезмерно владеть собой, - и это меня пугает".
     Капитан арбалетчиков опустил голову:
     - Потому что несколько  ткарнов назад я дал скоропалительное обещание и
вынужден теперь его придерживаться. Даже во вред себе.
     - Ты можешь рассказать об этом подробнее?
     Хлэмм пожал плечами:
     - Почему бы и нет.

     всплеск памяти

     После  гибели  Нохра прошло уже  около двух ткарнов.  Хлэмм  вместе  со
своими троллями  находился  в Западном тоннеле, сдерживая  очередной  натиск
медведок.  Мощные  бурые тела насекомых  пробивали  пол,  огромные когтистые
конечности расшвыривали заслон из камней, наскоро сооруженный заприметившими
беду стражниками. Выстроившись в ряд, арбалетчики посылали в тварей дрожащий
ветер  смерти,  который обрывался  толстым  басистым  гудением  воткнувшихся
болтов.  Это отшвырнуло  назад первую волну, но не остановило  насекомых. Им
было все равно - началась Миграция.
     Хлэмм  выругался, перезаряжая арбалет и  краем глаза отмечая  суетливое
движение  где-то  сзади,  почти за спиной.  Он  резко  обернулся,  направляя
заряженное оружие на  сгорбленную фигурку,  внимательно следившую за троллем
бегающими глазками. Сколько раз он пожалеет после о  том, что палец не нажал
на спуск, умерщвляя  этого карлика - навсегда?  Сколько раз? А впрочем,  что
толку сокрушаться о прошедшем!.. Поздно, слишком поздно.
     - Ты помнишь о клятве? - писклявым голоском поинтересовался карлик. - Я
пришел за платой.
     - Я  помню.  Но, надеюсь, ты  сможешь немного подождать.  Мы закончим с
медведками, и тогда...
     - Я ждал два ткарна, - прошипел карлик. - И больше ждать не намерен. Ты
пойдешь со мной. Сейчас!
     Хлэмм посмотрел на него, медленно перевел взгляд  на арбалет и снова  -
на карлика.  Тот  спокойно  выдержал это, только в глубине зрачков  медленно
всплеснула темная, ровно  беззвездная  ночь,  ненависть, причем не к  самому
Хлэмму, а вообще ко всему окружающему.
     Тролль  не  стал-таки ничего  предпринимать,  он  просто сплюнул, резко
сдернул с арбалетного ложа болт, вкладывая  его в  футляр,  и  позвал своего
заместителя.  Ничего   не  поясняя,  Хлэмм  передал  ему  все  полномочия  и
отправился за карликом, понимая в душе, что ввязался во что-то очень и очень
неприятное, чрезвычайно  опасное  и, ко  всему прочему, крайне неправильное.
Именно неправильное, и сожри  его червь,  если  капитан знал, что  конкретно
имел в виду, когда так думал.
     Карлик горделиво  семенил впереди, не оборачиваясь, и тролль  буквально
чувствовал,  как напряглась спина  этого маленького  создания в  ожидании...
чего?  Стрелы?  Или  насмешливого хохота в  спину:  "Глупец, ты думаешь, что
моему слову можно верить?!"
     К сожалению, клятвам Хлэмма на самом деле можно было верить.  Да ладно,
не потребует  же этот недоросток капитана арбалетичков совершать зло! А если
потребует, Хлэмм вобьет в глотку карлику все его гнусные слова!
     Они  покинули  Ролн, миновали  выселки и наконец  направились  к  реке.
Карлик не избегал тролльных  мест, но и не стремился  лишний  раз попадаться
кому-либо на глаза.
     -  Вот и пришли, -  выдохнул он через некоторое время, указывая куда-то
вдоль берега, в воду.
     Увидев, что  ждет их там,  капитан  арбалетчиков вполголоса  выругался,
подспудно догадываясь: все еще хуже, чем он предполагал. Намного хуже.
     Рядом с каменистым берегом, терпеливо помахивая  в темной воде широкими
толстыми плавниками, ожидал динихтис - самый настоящий динихтис, с огромной,
покрытой цельным панцирем головой,  с  большущими  черными  глазами, с круто
изогнутым спинным плавником в серо-голубых разводах.
     Карлик ткнул пальцем в рыбину:
     - Для  того чтобы оказаться в необходимом нам месте, придется  плыть на
нем.
     - Тебе, - угрюмо проговорил Хлэмм. - Необходимом тебе месте.
     - Нам, - с нажимом подчеркнул карлик. - Нам.
     Ничего больше не говоря (да и что говорить?), тролль шагнул к нависшему
над водой карнизу. Обернулся к карлику.
     - Динихтис  не съест тебя, - ухмыльнулся тот. - Насколько мне известно,
рыбка успела сегодня позавтракать.
     - Утешает, - проворчал Хлэмм, опускаясь в воду.
     Динихтис   подплыл   к   троллю,   позволяя  взобраться  на   блестящую
крупночешуйчатую  спину.  Карлик присоединился  к  должнику, потом  произнес
несколько протяжных  щелкающих звуков. Динихтис, никак на это не отозвавшись
(хотя к кому еще мог обращаться проклятый карлик!), медленно поплыл вверх по
течению, не погружаясь полностью в  воду. И слава Создателю! Хлэмм  вцепился
мокрыми  мохнатыми  пальцами  в плавник  и усердно  пытался  скрыть тревогу,
царапавшуюся сейчас в  его душе.  Карлик сидел позади,  держась коротенькими
ручонками  за пояс тролля, и постоянно вертел головой  туда-сюда, из-за чего
его острый нос все время тыкался в  спину Хлэмма. Это раздражало,  но тролль
поклялся  не обращать внимания.  Он изо  всех сил старался  запомнить  путь,
которым  они следовали, чтобы потом суметь вернуться. А Хлэмм  знал, что ему
захочется вернуться. Вопрос лишь в том, удастся ли это сделать.
     "Только бы не Пути! Только бы карлик не повел в Пути!"
     Они проплыли еще немного в этой прохладной плещущейся полутьме, а потом
карлик  остановил динихтиса  все тем  же сочетанием щелкающих звуков и велел
должнику  высаживаться.  Хлэмм  заворчал, но делал это  больше по  привычке,
потому что был рад очутиться наконец на твердой  земле.  Правда,  оказалось,
что дальше  им придется-таки  воспользоваться Путем. "Ну ничего, я все равно
отомщу тебе в случае, если ты задумал недоброе".
     Вход  в  Пути  представлял  собою  круглую  каменную  плиту,  тщательно
пригнанную  к  полу  тупикового коридора - так, что  обнаружить ее  существу
непосвященному было почти невозможно.
     Карлик  заставил  Хлэмма  отвернуться,  потом  что-то  проделал за  его
спиной, и круглая плита люка с легким скрежетом камня по металлу  отъехала в
сторону.
     Тролль оглянулся. Люк исчез, на его месте чернело отверстие Пути. Хлэмм
содрогнулся при воспоминании  о  прошлом своем странствии подобным способом.
Видит  Создатель,  мало приятного, когда прыгаешь в никуда  и падаешь сквозь
тьму, а вокруг тебя - ничего. Ты  знаешь, что сейчас вслед за тобой прыгнуло
двадцать троллей, но не чувствуешь их присутствия, остались только ты и тьма
-  великая,  безмерная, всемогущая.  И захочет  она - ты, живой  и здоровый,
окажешься по ту  сторону Пути, а  захочет - исчезнешь, просто растворишься в
ней или же  будешь лететь,  лететь, лететь... Сколько времени?  А нисколько.
Вечность.
     Карлик ткнул худенькой ручонкой в сторону отверстия:
     - Прыгай!
     Хлэмм прыгнул, в глубине души  надеясь на то, что исчезнет, растворится
в этой мгле. Лишь бы не потворствовать маленькому злобному существу.
     Тьма разбилась на мельчайшие осколки визгливым смехом карлика.



     ХЛЭММ

     Видит Создатель, я ожидал чего  угодно, только не такого! А ведь мог бы
догадаться еще когда увидел динихтиса.
     Мы  стояли в сводчатом коридоре, который заканчивался плотно пригнанной
каменной  дверью  в  два альвьих  роста. Я  никогда не видел ее,  но  слышал
достаточно, чтобы понять, где мы оказались. Легендарное место!
     И  вот  карлик совершенно  безбоязненно  подходит к  двери и,  проделав
какие-то  движения,  отпирает  ее!  Представьте мое  удивление...  а впрочем
(решил я для себя потом), чего ему было бояться, ведь хозяин пещеры вот уже,
почитай, два ткарна как умер.
     Я вошел туда вслед за карликом, охваченный темным гневом: как смог этот
проклятый недоросток отыскать обитель Всезнающего,  как ему удалось прочесть
записи мудреца и разобраться в них, как он вообще осмелился на подобное?!.
     Мне  уже  было  не  до  клятв  и  обещаний,  но,  очутившись  в  пещере
Ворнхольда,  я  увидел  двух  огромных  крабов-палачей,  стоявших у входа  и
пощелкивающих клешнями. Я  поневоле  испуганно  попятился назад,  но  карлик
покачал головой:
     - Они неопасны для тебя, пока  ты ведешь  себя соответствующим образом.
Это мои слуги.
     Только тут я понял, что назад дороги  нет. Нельзя  было сейчас встать и
уйти - и дело даже не в крабах. Просто то, что замыслил карлик, во что бы то
ни стало следовало остановить, но для этого я должен был знать, что именно у
него на уме.
     А он скривился и погрозил пальцем:
     - И не думай обмануть  меня! Тебе придется  исполнить обещанное, потому
что теперь ты в моей власти.
     Я  слышал  о  подобном, но никогда не верил. Некоторые  утверждают, что
данная клятва обязует  должника  выполнить  ее, даже если он по тем или иным
справедливым причинам не может этого сделать. Теперь мне предстояло испытать
нечто подобное на собственной шкуре. Я не мог не исполнить своей клятвы, как
не могу не дышать. Карлик мне продемонстрировал это... довольно наглядно.
     Как  именно? Да  просто, очень просто. Но  то случилось  позже, когда я
попытался  избежать исполнения обещанного, не делать того, о  чем "попросил"
карлик. Помнишь, Скарр, я  неделю назад заболел. Так скрутило, что вздохнуть
не мог - боль  бешеная.  Ну вот,  это и проявилось  действие  моего долга. А
стоило мне  только решить, что я  его исполню, как боль тут же прошла, хвори
будто и не было.
     ...Вот так вот все и получилось.
     Я  не  знал  и  не знаю,  почему  этого  карлика  так  жжет ненависть -
наверное, на  то  есть  какие-то причины,  но мне они неизвестны.  Ясно лишь
одно:  наследство  Ворнхольда  попало в  те единственные  руки, в которые не
должно  было  попасть  ни в коем  случае. Что способствовало  этому?  Глупый
поворот судьбы, цепь  случайностей, предопределенность? Видит Создатель, мне
было все равно, потому что это  уже  произошло  и теперь требовалось лишь по
возможности   исправить  ошибку  и  устранить  ее   результаты.   А  я-то  -
единственный, кто знал о беде, - не способен был ничего сделать.
     ...Я  стоял в пещере Всезнающего. Рядом суетился карлик, а я все думал,
чего же он от меня хочет? И зачем привел сюда, ведь теперь  мне известна его
тайна. Отныне я опасен для него, и карлику это отлично известно. Так что  же
он задумал?
     А потом  карлик уселся на низенький  стульчик, закинул  ногу  за ногу и
начал рассказывать. И я понял, что моя поспешная клятва погубила Ролн.



     Хлэмм опустил голову, его  нос печально поник.  Тролль положил на  стол
свои  мощные  мускулистые руки, покрытые  густой  коричневой шерстью, и,  не
глядя на Мнмэрда, подытожил:
     -Так что ты опоздал.
     - Да почему опоздал?! - воскликнул альв. - Ведь еще ничего не произошло
- или я  не прав?  А  если что-то не  произошло, то это  что-то  может  и не
произойти.
     Тролль грустно покачал головой:
     - Уже произошло. И ты сам был тому свидетелем.
     - Пауки? - начал постепенно догадываться Мнэмрд.
     - Пауки,  - подтвердил  капитан арбалетчиков. - Я до  сих пор  не  могу
понять, чего добивается  карлик, но,  похоже,  он  намерен  уничтожить  всех
троллей, а потом взяться и за гномов. Почему? Не знаю. Его ненависть слепа и
не подчиняется никакой логике, кроме его собственной, сумасшедшей. Я в руках
карлика -  инструмент, который за ненадобностью будет без сожаления выброшен
на свалку. Мне пришлось способствовать открытию Путей, и различные подземные
твари, в том числе и  пауки, постепенно  проникают в Ролн.  Затем достаточно
будет сигнала от карлика, и все они нападут на нас.
     - Но ты уже освобожден от клятвы?
     -  Нет.  До сигнала  карлика  - нет. А потом  окажется  слишком поздно.
Поэтому все, что я могу посоветовать вам, альв: бегите  прочь из Горы. Куда?
Куда  хотите.  Скоро в  любом  месте  будет  всяко лучше,  чем  здесь.  Этот
проклятый карлик затеял настоящую войну, и он не успокоится, пока...
     - ...его не убьют, - закончил за отца Скарр.
     Хлэмм отрицательно покачал головой:
     - Он окружил себя такими же тварями. Это невозможно.
     - Но  почему ты  не  рассказал  о  карлике... кому-нибудь? - недоумевал
молодой тролль.
     - Сынок, я пытался. Не  могу. Если только мой рассказ способен помешать
исполнению долга  -  что-то не пускает... И писать  пробовал на бумаге -  не
выходит ничего... ничего... А теперь поздно уже. Раз я сейчас могу  говорить
с вами на эту тему, значит, все. Свершилось.
     - Скажи, - вмешался Мнмэрд, - если карлик погибнет, а вы перебьете всех
тварей, которые уже успели проникнуть  в Ролн, - вы позволите нам поселиться
здесь?
     Тот хмыкнул:
     - Это невозможно - уничтожить карлика. Но если такое все же произойдет,
думаю, тролли не будут настроены против горян.
     - Отлично, - кивнул Мнмэрд. - Именно нечто подобное я и хотел услышать.
     - У тебя есть какие-нибудь идеи? - поинтересовался Скарр.
     -  Идеи? -  переспросил парень.  - Идей у  меня  еще нету, но,  уверен,
обязательно  появятся. Когда  кому-то что-то очень сильно  нужно,  он  этого
добивается. А когда это что-то нужно смертельно...
     Мнмэрд криво усмехнулся и принялся завтракать. На самом деле он даже не
представлял себе, что можно сделать с такой задачей, но искренне верил: рано
или поздно она разрешится. Так или иначе.




     Яд  паука   оказался  чрезвычайно  сильным,  и  после  завтрака  Мнмэрд
почувствовал такую усталость, что был вынужден снова отправиться  в постель.
Там  он провалялся  еще три дня, не  в  состоянии передвигаться: руки и ноги
словно  отнялись и категорически  отказывались слушаться. Скарру приходилось
кормить его с ложечки, что сам Мнмэрд считал  унизительным. Молодому троллю,
видит Создатель, хватало своих забот!
     В первый же день Хлэмм вызвал  лекаря, и  тот пообещал,  что приготовит
лекарство -  если успеет. Об этом Мнмэрд услышал сквозь полудрему, в которой
пребывал последнее время. Слова врачевателя, разумеется, не  предназначались
для его ушей - здесь, как и везде, старались не расстраивать умирающего.
     Хлэмм еще несколько раз был вынужден уходить, чтобы открыть Пути. Скарр
порывался отправиться вместе с ним, но отец строго-настрого запретил ему это
делать. К  удивлению горянина, молодой тролль  повиновался. Мнмэрд, конечно,
тоже  уважал своего покойного отца и слово свое  привык держать,  но не  без
основания считал, что в данном случае сам  бы  смог нарушить...  Или не смог
бы? А, не  все ли равно. Спать. Единственное, чего  ему  хотелось  сейчас, -
спать, спать, спать, спать...
     К  вечеру  третьего  дня   явился   лекарь,   бережно  сжимая  в   руке
мутностеклянный  пузырек.  Мнмэрда   разбудили  и  буквально  влили  в   рот
содержимое пузырька - жидкость теплым комом прошлась по всему телу, погружая
альва в долгое спокойное забытье без сновидений.




     Проснулся  он  здоровым  и бодрым,  вот только чувствовалась  небольшая
слабость в ногах - видимо, из-за долгого лежания.
     Поскольку  ни Хлэмма, ни Скарра в доме не  обнаружилось,  Мнмэрд  решил
выйти прогуляться  в город, чтобы  развеять последние крохи недомогания. Но,
едва ступив за  порог, он не  узнал уже  привычного Ролна. Не  было неспешно
идущих по своим делам троллей, совсем пропали с улиц города карлики и гномы.
Зато часто попадались кучи мусора, каменная крошка, во многих местах потолок
и пол оказались повреждены.
     Немного пройдясь,  Мнмэрд отметил, что большинство скульптур разбито, а
картины заляпаны разноцветными - белесыми, зеленоватыми, голубыми и красными
- пятнами.  "Не знаю,  как остальные, но красные  мазки явно сделаны кровью.
Очень... интересно".
     Дальше было еще интереснее.
     Он прошел по пустынным, словно в одночасье покинутым улочкам и уперся в
какой-то  завал. С запозданием альв понял: это вовсе  не завал, а наполовину
разрушенная баррикада, сооруженная из того, что попалось под руку, - мебели,
обломков  уличных  скульптур,   дверей...  Вокруг   метались  тролли,   одни
восстанавливали  заграждение,  другие  оттаскивали прочь тела своих  мертвых
соотечественников  и  туши медведок. Мнмэрд,  догадываясь,  почему исчезли с
улиц представители других рас, решил  отложить расспросы на потом и поспешил
вернуться к дому.
     По  дороге  обратно  ему несколько  раз встречались тролли,  но  парень
успевал сворачивать в какие-то  тупики, избегая попадаться ролнцам на глаза.
Внутри  у него  все  похолодело  и  замерло, душа  казалась вмерзшим  в  лед
насекомым.
     "Вот что в конечном счете  нас ждет: баррикады в Центральном коридоре и
отчаянье в глазах.  Проклятье, я  должен  помочь им - а иначе зачем я вообще
живу  в  этом дурацком мире?! И  должен не потому,  что, если помогу,  они -
может  быть  -  помогут нам,  нет, все гораздо проще. Если я не помогу им, я
потеряю  себя. Теперь я  понимаю тебя,  Ренкр,  теперь мне ясно,  почему  ты
ввязался в нашу историю. На самом-то  деле не бывает  "наших" и  "не  наших"
бед, есть только  наша совесть, и, Создатель, как же часто мы  забываем, что
она у нас одна - равно как и жизнь! Так стоит ли растрачивать отпущенные нам
дни  на  бессмысленное,  бесследное мохоподобное  существование?! Создатель,
нет,  нет и  еще раз нет! Надеюсь,  Одмассэн уж как-нибудь подождет меня еще
денек-другой, ничего там с ними не станется".
     За поворотом парень снова увидел тролля и хотел  было  отступить назад,
чтобы не  вводить того в искушение сорвать свой  испуг на  чужаке, но  потом
понял,  что  ролнец  ранен и  вряд ли  может  представлять опасность. Мнмэрд
подбежал  к  нему, когда тот уже  заваливался  на  бок  с тяжелым  надрывным
стоном.
     - Чем я могу помочь?
     Тролль разлепил залитые кровью веки, посмотрел на альва мутным взглядом
умирающего:
     - Ты-то  откуда  здесь  взя...  -  Он застонал  от боли,  стиснул зубы,
преодолевая слабость,  и продолжал:  -  Сам я с  баррикад. Плохо  там  дело,
совсем плохо. Помоги  мне  добраться  до дома, он  здесь, совсем  рядом.  Не
бойся, альв, с тобой ничего не случится. Обещаю.
     Мнмэрд  кивнул и  помог троллю подняться. Потом  подставил плечо, и они
медленно  побрели по коридору: раненый  показывал дорогу, а парень осторожно
вел его в нужном направлении.
     И вправду, дом тролля был близко. Хозяин открыл дверь ключом, и  Мнмэрд
уже буквально внес раненого внутрь.
     Выбежавшая  тут  же  из дальней  пещеры троллиха  всплеснула  руками  и
метнулась  помогать Мнмэрду.  Они  уложили раненого  на  кровать, и троллиха
помчалась за лекарем.
     - Пустое, - прошептал раненый, глядя ей вслед. - Ну да ничего. Значения
это уже не имеет. Ты хоть знаешь, что здесь происходило?
     - Догадываюсь.
     - Когда  мы наконец поняли, что Ролн  полон пауков,  медведок и  прочей
дряни,  кто-то один, как водится, выкрикнул обвинение  в адрес чужаков. Мол,
это они  задумали  все специально, понапустили,  расплодили...  ну и  всякая
такая чушь. А толпа испуганная - она ведь страшнее каменного червя. Начались
погромы. Да только никому это  не  помогло.  Потом  уже вызвали войска,  они
приструнили  разбушевавшихся, но  на всякий  случай попросили  всех  чужаков
покинуть город.
     Тролль рассмеялся:
     - "Покинуть город!" Можно  подумать, что это вообще возможно! Ты-то сам
как уцелел? Впрочем, ладно,  не мое дело. Одним словом, народ пришел в себя,
самые  сообразительные начали  ставить  баррикады.  Пустое.  Слишком  поздно
догадались: кто бы ни был виноват, не тем нужно заниматься. Ладно пауки, их,
когда обнаруживали,  попросту расстреливали издали. Но всюду араблетчиков да
лучников не пошлешь - попросту не успеют. А крабы, а медведки... Хорошо еще,
что они сами почти не  нападают,  просто сидят себе,  точно ждут кого-то или
чего-то. Но, конечно, бывают и исключения, например, те  же медведки. Они б,
может, и дальше сидели, да, видно, у них Миграция началась. Сегодня поперли,
твари!.. Само  собой,  они  без труда  смяли первую  линию  обороны и  пошли
дальше. Баррикады  немного задержат их, но,  попомни мое слово, это тоже  не
поможет. Если ж еще и остальные двинутся...
     - А что же тогда поможет?
     Тролль скривился:
     - Не  знаю. Чудо. Да, чудо  поможет... может помочь. Так  ведь чудес не
бывает. Эх, найти бы того мерзавца, кто все это затеял!..
     Прибежала троллиха, зареванная,  на грани истерики.  Разумеется, лекаря
она не нашла.
     - И не нужно, - твердо сказал ей раненый. - Мне уже недолго.
     - Я пойду, - смутившись, кашлянул Мнмэрд. - Я должен идти.
     - Иди, -  согласился тролль. - Спасибо тебе, альв, за  все.  Постарайся
уцелеть.
     - Я найду. Я найду его.
     - Глупости, - покачал головой раненый.
     -  Нет, не глупости. Я  знаю,  где  искать...  - И  ушел,  чтобы его не
остановили, не спросили: откуда ты знаешь такие вещи?
     Мнмэрд вышел в коридор и почти побежал  к дому Хлэмма. Почему-то  альву
казалось,  что  сейчас за  ним погонятся  и попытаются задержать. "Только бы
никто не помешал. Где  же  может быть  капитан  арбалетчиков? Да где угодно,
умирающий тролль  ведь  говорил,  что  стрелков  посылают на  самые  опасные
участки прорыва!"
     В доме  Мнмэрд на самом деле никого не застал. Тогда альв  просто сел у
двери и решил  подождать, а  заодно немного успокоиться и решить, что делать
дальше.
     Ему  не пришлось  долго  дожидаться  -  и  решать  не  пришлось;  скоро
примчался Скарр - запыхавшийся,  он все  порывался что-то сказать, но Мнмэрд
не смог ничего  разобрать. Наконец тролль отдышался и прерывающимся  голосом
сообщил,  что сигнал таки отдан. Твари  карлика  двинулись  в наступление, а
Хвилл намерен сколотить  отряд из самых умелых троллей и уничтожить карлика.
Потому что теперь капитан арбалетчиков перестал быть  должником и свободен в
своих поступках.
     Мнэмрд мысленно выругался.
     - Я отправляюсь с ним. - Альв начал надевать только что снятый чеш.
     -  Это невозможно!.. - Скарр покачал головой, но  в это время в  пещеру
вошел сам Хлэмм в сопровождении двадцати вооруженных арбалетами троллей.
     -  Это единственный выход,  -  отрезал он.  - Ты же  не  хочешь,  чтобы
Мнмэрда убили, как тех карликов и гномов.
     - Но он может вернуться в селение, - возразил Скарр.
     - О чем ты говоришь? Не может,  потому что твари окружили  Ролн. Путями
нам, не  исключено,  удастся  добраться  до  карлика  -  по крайней  мере мы
попытаемся  это сделать. Пускай идет, если хочет.- Он повернулся  Мнмэрду: -
Во  всяком  случае,  не исключено,  что  оттуда  тебе  удастся добраться  до
селения. Да  и воин  ты,  как мне кажется, не из  последних, пригодишься. Но
решать - тебе.
     Мнмэрд кивнул, расчехляя секиру:
     - Идем.
     Маленький  отряд  оставил  дом  и  быстро зашагал по пустынным  улочкам
города.
     На всем  пути им  никто  не  встречался; только  где-то сзади и  справа
послышалось мерное  жужжание,  кто-то  кричал,  долго-долго,  а потом  вдруг
замолчал, словно...
     Мнэмрд  оборвал  мысль,  заметив  впереди  тупик, в который  сверху, из
открытого Пути в потолке, спрыгнул краб-палач. За ним еще один. И еще.
     Команды  Хлэмма  не  понадобилось.  Арбалетчики  выстрелили,  целясь  в
стебельковые глаза  крабов,  и только один из  палачей  уберег буркалы.  Два
других  закружились,  потеряв ориентацию, столкнулись,  заклацали  клешнями,
перекусывая ноги противника-сородича, раскраивая ему панцирь. Зрячий пытался
вырваться,  но  было  поздно.  Тролли  с  явным  отвращением  добили  крабов
палицами.
     Потом капитан  арбалетчиков  наклонился  и  повернул  незаметный  серый
камешек, валявшийся у самой стены. Тотчас раздался характерный звук скрежета
металла  о камень  и  на  полу сдвинулась круглая каменная  плита,  открывая
отверстие Пути.
     - Прыгайте, -  хрипло вымолвил Хлэмм,  указывая рукой на этот бездонный
колодец.
     "Хотелось бы  знать,  сколько существ,  сиганувших  в Пути, никогда  не
вернулось обратно, - подумал Мнмэрд. - Хотя... Может, стоит спросить об этом
как-нибудь в другой раз. Или вообще не спрашивать. А теперь-то - и подавно".
     Альв   прыгнул,   подсознательно   согнув  ноги   в   коленях,   ожидая
сногсшибательного  (в  прямом смысле)  удара,  но  ничего не  было, не  было
ничего, только тьма вокруг, и он один в этой  тьме, испуганный, ослепленный,
с комочком растущей паники, что никогда -  НИКОГДА - ему не вернуться назад,
не увидеть света, не увидеть ничего - кроме тьмы.
     Вдруг, неизвестно  откуда, под ногами появился пол. Рядом тяжело дышали
тролли,  хотя Мнмэрд до сих пор не мог их разглядеть. Кто-то, судя по голосу
- Хлэмм, попросил всех не волноваться. Потом пол  снова исчез, и Мнмэрд упал
в  коридор,  уже  не  разрисованный картинами. Они  находились за  пределами
города.  Невдалеке плескалась  река,  рядом  кряхтели,  поднимаясь  с  пола,
арбалетчики.
     Хлэмм велел им держаться настороже и повел к реке.
     - Кажется,  придется плыть, - мрачно поделился  своими размышлениями со
Скарром  Мнмэрд. Подземных  рек  он не любил и  менять  к ним  отношение  не
собирался.
     -  Ничего не поделаешь, другого пути... -  Молодой тролль осекся, глядя
на плещущегося в воде динихтиса. - Вот это да!
     Рыба довольно пискнула, что  совершенно не вязалось с ее величественным
телосложением, и  покосилась  на  Мнмэрда.  Тот,  похоже, был  удивлен  чуть
меньше,  чем остальные. Что здесь необычного -  рыба  просто  привязалась  к
нему! И не нужно так коситься!
     Хлэмм   удивленно   покачал  головой,  недоверчиво  переводя  взгляд  с
динихтиса  на  альва и обратно. Рыба снова пискнула,  проплыла  чуть вперед,
потом вернулась к арбалетчикам и выжидательно посмотрела на них.
     - Кажется,  он  предлагает  нам свои  услуги. -  Хлэмм  задумчиво потер
подбородок,  размышляя,  стоит ли рисковать.  Все-таки динихтис. А с  другой
стороны, плыть по реке несколько десятков метров, не будучи уверенным, что в
следующее мгновение  в твои ноги не вцепится какая-нибудь подводная дрянь, -
это ли не более рискованно?
     - Все  мы  не  поместимся,  -  осторожно заметил  Скарр, поглядывая  на
широкую - но  недостаточно для двадцати двух троллей и одного альва -  спину
динихтиса.
     Где-то  внизу по течению зарычало,  фыркнуло и  начало  влажно чавкать.
Мнмэрд нервно переложил секиру из руки в руку, опасливо оглянулся, проклиная
слишком  слабый  свет от фосфоресцирующих насекомых, и заметил,  что  он  бы
все-таки предпочел путешествие  на динихтисе. Хлэмм задумался, вопросительно
посмотрел на Скарра, потом кивнул и указал на тех, кто поплывет с ним.
     Альв со смешанным чувством  гордости и страха опустился в реку, подплыл
к динихтису и вскарабкался  на его скользкую спину. К Мнмэрду присоединились
Хлэмм и еще три арбалетчика.  Остальные, в том числе и Скарр, были вынуждены
дожидаться здесь  -  ровно  сутки,  а  потом пробираться в  город. Как?  Как
угодно, только не Путем. Эта дорога без Хлэмма для них недоступна.
     Скарр  сдержанно  пожал  руки  отцу  и  альву,  хотя  было заметно:  он
понимает,  что, скорее всего, больше никогда не увидит  ни того, ни другого.
Мнмэрд отсалютовал  арбалетчикам на берегу,  хотел крикнуть что-то хорошее и
подбодряющее,  но  динихтис уже  уплывал вверх по течению,  плескалась вода,
где-то внизу по-прежнему хлюпала невидимая тварь, и не было времени на слова
и жесты, оставалось лишь одно  - ухватиться покрепче  за скользкий плавник и
надеяться, что все будет  хорошо. В конце  концов, он прошел весь этот путь,
во многом опираясь только на свою пламенную неистребимую надежду;  поглядим,
может быть, и теперь эта недежда поможет ему. Может быть...




     После того как они оставили динихтиса  и опять  оказались в Пути, после
очередного  прыжка в  никуда, после этой  бесконечной тьмы, после падения на
гладкий каменный пол - после всего этого, промелькнувшего мимо Мнмэрда одним
мгновением (или одной жизнью - как  знать?),  - тролли  и горянин  оказались
наконец  в сводчатом  коридоре, заканчивавшемся плотно  пригнанной  каменной
дверью в два альвьих роста. За дверью  находилась та самая пещера, в которой
когда-то жил Ворнхольд Всезнающий. Теперь там скрывался карлик.
     - Как же мы выцарапаем его оттуда?  - деловито поинтересовался один  из
арбалетчиков.
     - Все очень просто, - хищно улыбнулся Хлэмм.
     Он  расставил  троллей  и  Мнмэрда  так,  чтобы  они  могли  повыгодней
использовать  свое  положение, потом  медленной тяжелой походкой  подошел  к
двери и постучал.
     По ту сторону не слышалось ни звука, только тихое дробное постукивание.
     "Точно палачи", - подумалось Мнмэрду.
     Дверь распахнулась, и в коридор хлынули крабы...
     Следующий  пласт времени выпал из его памяти. Остались только зазубрины
на лезвии секиры,  кровяные пятна на чеше и длиннющий шрам, рассекший правую
бровь и перечеркнувший все лицо. "Куда уж там Монну!"
     Мнмэрд  стряхнул  с себя  рассеченную надвое  тушу  краба,  выбрался на
более-менее  свободное  от  тел место  в коридоре,  вытер лицо  и с надеждой
огляделся.  Никого. Не  осталось  больше  никого, кто  выжил  в  этой  дикой
схватке. Кое-где можно было  заметить части тролличьих тел: срезанная острой
клешней  голова,  неестественно выгнутая нога,  рука...  Рука  шевелилась, и
Мнмэрд поспешил на помощь. Он расшвырял в стороны куски крабьих туш, выволок
полуживого воина  и перевернул на спину. Конечно же это не Хлэмм. Глупо было
бы надеяться,  что  капитан  арбалетчиков, находившийся ближе  всех  к волне
атакующих палачей, останется в живых. Сомнительно даже, что удастся отыскать
его тело - если на это вообще будет время и возможность. Карлик-то еще жив.
     Спасенный тролль с трудом разлепил  веки,  пошевелил разбитыми  губами,
протягивая руку и пожимая ладонь альва:
     - Оставь меня. Карлик. Мы шли сюда за карликом. Ступай. Я уж как-нибудь
     /да умру/
     потерплю. Иди.
     - Иду, - кивнул Мнмэрд.
     Он  поднялся  с колен  и подошел  к двери. Кровь из  раны  на лице  все
сочилась и очень мешала, парень еще раз вытерся и шагнул через порог.
     Здесь его  не  ждали.  Карлик обессиленно полулежал в  кресле, в правой
руке сжимая флейту - ту самую, которая четыре ткарна назад снилась Мнмэрду и
его друзьям-паломникам. Это была флейта Ворнхольда, и  почти инстинктивно, с
яростным негодованием горянин выхватил ее из  ручонки карлика. Тот вскрикнул
и потянулся  за инструментом,  но  альв пинком отшвырнул  его прочь,  в угол
пещеры.
     - Отдай! - злобно прошипел карлик. - Отдай немедленно! Это мое!
     -  Флейта принадлежала Ворнхольду, -  холодно  ответил Мнмэрд. -  Может
быть, я  и отдам  ее  тебе,  но только  в том случае,  если ты  остановишь и
выгонишь всех своих тварей прочь из Ролна.
     -  Но...  -  Карлик  запнулся,  суетливые  глазки забегали  с удвоенной
скоростью.
     Мнмэрд догадался:  дело  во  флейте.  И  карлик понял,  что  его  тайна
перестала быть таковой; он вздрогнул, как от удара, но быстро овладел собой,
встал и гордо вскинул голову:
     - Да, флейта. Только с  ее помощью можно  управлять  тварями.  Попробуй
сделать это -  а я погляжу, как твой  любимый  Ролн погибнет. Вообще не могу
понять, какого  тролля ты,  альв, влезаешь в чужие дела? Какое тебе  дело до
того, что творится в Нижних пещерах? Отдай флейту и уходи прочь, и я позволю
тебе это сделать и не стану мешать.
     Мнмэрд улыбнулся краешком  разбитой  губы.  Засохшая корка треснула,  и
тонкая  кровавая струйка  потекла на подбородок.  Он, не глядя, отер кровь и
покачал головой:
     - Немножко не так.  Я  позволю  тебе подуть в  эту флейту,  чтобы твари
покинули  Ролн. Потом  - может быть - ты останешься в живых, хотя,  конечно,
инструмент придется вернуть.
     Карлик  сложил на  груди  тоненькие  ручонки;  к нему  прямо  на глазах
возвращалась былая самоуверенность.
     - Что же, давай. - Он протянул сухонькую ладошку.
     Мнмэрд медлил всего секунду -  так или иначе, а выбора у него  не было.
Там, в Ролне, бьются  с  тварями незнакомые ему тролли и умирают, не в силах
противостоять тупому, бессмысленному натиску чудовищ. Им самим не выстоять.
     - Чем же ты докажешь, что твари прекратили наступление?
     Карлик  подошел к  стене  с  нишами  разных  размеров,  достал  высокую
тонкогорлую бутылочку синеватого цвета и плеснул в очаг.
     Пламя расцвело  опасным  искрящимся  цветком,  закачалось под  порывами
несуществующего  ветра, разрастаясь  на  глазах. В  нем  проступали какие-то
силуэты, изгибы, движения, не  принадлежащие  самому  огню,  словно  бы  под
лепестками пламени оживал  другой мир.  Да полно, мир был тот же  самый  - в
горячем  оранжевом  зеркале очага отражался Ролн. Там, в городе, израненные,
разбитые, с застывшей безнадежностью в глазах, отбивались от тварей тролли.
     Не осталось сомнений или колебаний. Мнмэрд швырнул карлику флейту:
     - Не мешкай!
     Другой рукой подхватил секиру, готовый разрубить злыдня на части, стоит
тому сделать хоть одно подозрительное движение. В то же время  альв понимал,
что его противник  способен выкинуть что  угодно, например, приказать тварям
прийти сюда, и Мнмэрд ничем не сможет ему помешать.
     Карлик  поймал  флейту  на  лету  ,  жадно  стиснул  тонкими  пальцами,
приставил к  губам  и начал  играть. Родившийся  звук  изумил Мнмэрда  своей
пронзительностью: он  звенел где-то на  самом  краю  восприятия, и  хотелось
заткнуть уши ладонями, только бы не слышать этого.
     В  огненном  зеркале   было  видно,   как   нападавшие  твари  внезапно
остановились,  будто кто-то  с  силой  дернул  их  за  привязанные  к  телам
веревочки.  Потом  медленно,  нехотя,  животные  начали  разворачиваться   и
ковылять прочь; казалось, тела более не слушаются их.
     Тролли, вопреки ожиданиям Мнмэрда, не побежали, обрадованные  внезапным
отступлением, нет  -  они стали добивать  тварей,  вонзая в  их  спины мечи,
разбивая  хитиновые панцири,  отсекая конечности,  устало,  но воодушевленно
работая клинками.
     А  карлик  тем  временем  заиграл  совсем  другую мелодию;  она  чем-то
напоминала  предсмертный крик,  изданный умирающим паучонком. Мнмэрд слишком
поздно догадался, что это значит.
     В раскрытую дверь уже вбегали крабы-палачи, и... Что он мог сделать?
     Только одно. Именно так он и поступил.




     К удивлению Скарра, динихтис возвратился.
     Арбалетчики разожгли маленький костерок, насобирали съедобных грибов  и
сейчас жарили их над огнем, нанизав на  кинжалы. Стоял проникновенный сочный
запах,  от  которого поневоле  вспоминался дом,  отец с матерью, праздничный
ужин при тонких спиральных  свечах. Когда  блюдо было готово, все уселись  у
костра  и принялись глотать обжигающие ломтики грибов, не откладывая  оружия
слишком далеко. Мало ли.
     К  концу этого  маленького импровизированного  пира  в реке  возмущенно
пискнули.
     - Гляди-ка, рыба вернулась, - удивленно произнес  Хвилл, пожилой тролль
с  необычайно  густыми  бровями,  которыми  он  мог  очень  вольно  двигать,
благодаря чему лицо  его имело своеобразную способность  оживлять сказанное.
Вот сейчас, например, одна бровь арбалетчика была иронично приподнята вверх,
другая же опустилась книзу.
     И в самом  деле, рыба. Динихтис энергично взмахнул хвостом, нетерпеливо
глядя на них.
     "Беда, - вдруг отчетливо  понял Скарр.- Там случилась какая-то беда,  а
времени... червь,  сколько времени  у  нас  осталось?"  Он уже  был в  воде,
подбираясь к этому удивительному созданию, взобрался на его склизкую спину и
подождал, пока подплывут остальные. "Быстрее, быстрее!.."
     Динихтис  рванулся с  места так,  что сидевший  позади  всех  Слурд  не
удержался  и  бухнулся в воду.  Подбирать его не стали, да  это  и  было  бы
невозможно  -  рыба  неслась  так  быстро,  что вода  вскипала  у ног белыми
завитками пены. "Скорее же, скорее!"
     И ведь все равно не успели!
     Дальше вспоминать удавалось только какие-то урывки, переложенные  между
собой влажным  алым  туманом.  Вот  груда  тел, все  вместе - крабы, тролли,
отец... - где-то здесь должен быть отец, но где?.. Вот открытая дверь,  и за
ней - живая мостовая, в которой булыжниками служат крабы. Вот - те же крабы,
только мертвые, а под ними - почти неузнаваемо растерзанные альв и карлик. У
Мнмэрда в руке - сломанная флейта. И - улыбка на устах.




     Тварей в городе перебили только к утру. Но даже после этого то там,  то
тут попадались уцелевшие  пауки,  медведки, крабы. Где-то на  южной окраине,
пострадавшей от набега больше всего, видели бабочек-вампиров. Туда надо было
бы послать отряд арбалетчиков, но не нашлось уже ни сил, ни  воли,  ни самих
арбалетчиков.  Защитники  Ролна  не знали, что все арбалетчики, оставшиеся в
городе, погибли еще в самом начале этой  необычной  войны,  погибли, пытаясь
остановить первые волны атакующих тварей. Те же, кто ушел с Хлэммом и выжил,
вернулись лишь спустя сутки после того, как все было кончено.  Их  задержали
не столько поиски пути  в  город (упаси Создатель, не  Пути,  нет,  дороги),
сколько  тела,  которые  они  несли  с  собой  для захоронения, да кое-какие
свитки, прихваченные Скарром из пещеры Всезнающего.  А еще пришлось  навести
там порядок, и запечатать вход,  и поклясться, что ни один  из них не станет
говорить о  случившемся. Почему-то теперь,  после  гибели  отца, арбалетчики
считали Скарра  своим  капитаном,  и  это не  обрадовало  его,  скорее  даже
наоборот. Клятвы принять он принял, но вместо себя попросил избрать другого,
тем более что он не араблетчик, а просто стражник. Тролли  поворчали, однако
вынуждены были согласилиться.
     Властитель  Крапт  внимательно  выслушал рассказ  Скарра, долго  думал,
обсуждал вопрос с  другими высокопоставленными  троллями  и  в конце  концов
пришел  к  выводу:   принять  альвов  в  город  невозможно.  Слишком   много
разрушений,  слишком  большие  потери понесли тролли, чтобы сейчас позволить
себе  быть  благородными  и  милосердными. Все равно ведь от горян  никакого
толку, сплошные неприятности. Вот ткарнов через пять  - тогда пожалуйста,  а
сейчас - увы, увы... Кстати, если учесть роль альвов во всей этой истории...
Что властитель  имеет  в виду? Ну как  же,  ведь это  горяне прятали у  себя
долинщика, за которым гнался Нохр! И вот если бы...
     Дерзкие же слова по отношению к власть имущим всегда караются и никогда
не забываются. И почти никогда не прощаются.
     В  доме вдруг откуда-то появились чужие тролли: градоправители  решили,
что  такие  просторные  пещеры...  при общей разрухе...  лазарет, неужели же
Скарр  хочет,  чтобы  десятки раненых  лежали в коридоре, в то время, как он
один... в таких хоромах!
     Скарр  не  протестовал.  После  всего - он  был  просто  не в состоянии
протестовать. Да  и зачем?  Это ведь  ничего не меняло, абсолютно  ничего. У
него имелись  дела поважнее.  Нужно было  рассказать  о смерти  Мнмэрда  его
соотечественникам. И сообщить, что их надежды на Нижние пещеры тщетны.
     Молодой тролль подозревал, что, скорее всего,  вернувшись, выяснит:  из
дома  его выселили. Но  стоит  ли волноваться? Без жилья  он не останется. А
останется - что же, мир большой.
     ...Первый,  кто ему  повстречался,  был  седовласый низенький горянин с
усталым лицом и крепкими мускулистыми руками; он провел Скарра в свою пещеру
через все  селение, и молодой тролль  успел удивиться  - так пустынно  здесь
оказалось.
     - Ну  так что  же  случилось? -  спросил  альв, терзая пальцами длинную
седую бороду.
     Скарр рассказал. Горянин помолчал, потом отстраненно пожал плечами:
     - Наверное, чего-то подобного следовало ожидать.  Это я,  старый дурак,
все во  что-то  верил, наслушался,  вишь, детских  сказок.  Ладно,  спасибо,
парень, тебе ведь в городе, наверное, есть чем заняться, а ты - сюда пришел.
Спасибо.  А  вообще-то  в  сказках  есть  доля  истины.  Ты  -  тому  прямое
подтверждение. И если  уж  так произошло, то скажи мне,  можешь ли ты помочь
нам всем?
     - Каким образом? - осторожно поинтересовался Скарр.
     -  Каким образом? - повторил Одмассэн.  - Еще сам не знаю. Но почему-то
уверен,  что  помощь  твоя  нам  очень  понадобится.  Ты все  поймешь, когда
выслушаешь одну историю.
     И Одмассэн отвел его к Ренкру.

     Старик, что поведаешь мне?
     Ты, живущий в лесной глуши,
     тени чьи наблюдал при луне,
     когда нет ни кулис, ни ширм?
     Много слышал и я былин
     о чудовищах мглы ночной.
     Годы те давно пронеслись,
     но видения вновь со мной.
     Мы сидим с тобой у окна
     и глядим, как летят на свет
     наши страхи.
     Оставьте нас,
     духи темных проклятых лет!
     Что бояться былого зла
     и зачем нам бежать теней?
     Но внезапно пойму, что слаб,
     и тогда задрожу сильней.
     И плотней закрою окно,
     занавешу его, но вдруг...
     вдруг увижу: они - со мной.
     И услышу внезапный стук.
     Эти двери не открывай!
     Слышишь, старец, за ними - мгла.
     Донесется: "Я в гости к вам.
     Трепещите же. Я пришла!"





     В течение  нескольких следующих дней обнаружилось, до какой степени  он
одинок. Он никого в этом не винил. Видно, сам он хотел этого и добился.
     Борис Пастернак




     Вспоминать было трудно, очень трудно, но больше заняться было нечем. Не
воображать же,  в конце концов, что случится,  когда крысы осмелеют!  Черный
вспоминал о том, как он впервые  попал  в эти края  несколько  сотен ткарнов
назад. Это произошло уже после  того, как он  обустроил башню и отправился в
Валлего, сам не понимая до конца, зачем отправляется в  путь. Просто не  мог
же Дрей все время сидеть сиднем  в башне, слишком привык к странствиям, хотя
это и было чревато - новыми привязанностями.
     До  Валлего удалось добраться  за две недели - бессмертный  не  слишком
торопился, тем более что окружающий и, казалось, привычный уже мир, внезапно
изменился.
     Нет, он и раньше менялся, странный мир под названием Нис;  за несколько
сотен лет, видит Создатель, это сложно не заметить, но раньше-то мир менялся
естественно, а теперь... Черт, понять бы,  в чем дело! - но  для того, чтобы
постичь причину и суть  присходящего, нужно было двигаться - оглядываться по
сторонам. И ведь не похоже, чтобы изменение это стало  заметным лишь оттого,
что  Дрей   долго  сидел  в  своей   башне.  Что-то   происходит,  что-то...
неправильное.
     Он шел. Валлего - один из двух крупных южных портовых городов Ивла  жил
странной суетливой жизнью испуганного существа, оказавшегося в чужом краю.
     Отсюда - излишняя, преувеличенная активность, крикливая  цветастость во
всем, и - настороженные лица, напряженные руки, внимательные взгляды. Жители
Срединного приезжали сюда  по двум причинам: либо торговать,  либо селиться.
На торги  ездили  чаще:  здесь, в этих заброшенных, удаленных от цивилизации
местах  оставались  навсегда  только в самом крайнем случае  -  преступники,
преследуемые законом,  или  же несчастные, преследуемые судьбой. Коренное же
население  относилось  к Валлего  с опаской  и  легким  презрением  -  город
чужаков,  который  никогда не  приживется  на этой земле. Пользы-то от  них:
товары скупают да свои привозят, хотя, если задуматься, чего же нам здесь не
хватает? Да все у нас есть, видит Создатель!
     Поэтому, наверное, и город вышел  какой-то непонятный  - ни эльфийский,
ни  гномий,  ни  альвский -  никакой.  Большинство более или менее  солидных
зданий  - гостиницы; в  остальных домах  в  основном жили  приехавшие  и  не
рискнувшие перебраться вглубь чуждого континента, хотя -  чего уж там такого
чуждого? А  в последнее  время к тому же многие, жившие далеко от побережья,
тоже  начали переезжать в  Валлего, так  что ко времени  появления  там Дрея
город был полон и  в воздухе носилось какое-то возбужденное ожидание. Народ,
и прежде  не  очень-то спокойный, сейчас и подавно  напоминал огромную сухую
копну сена - достаточно искры, чтобы все вспыхнуло и огонь поднялся до самых
небес.
     Дрей и сам тогда  точно не знал, что будет делать. Вошел  в город через
восточные ворота,  побродил немного по узким улочкам, пропитавшимся  запахом
рыбы,  водорослей и морской  соли, заглянул  в трактир, и уже  там, сидя  за
грязным исцарапанным столом, задумался - что же дальше? Ведь  он даже еще не
понял,  в чем заключаются изменения в  мире. Вроде бы  все как  было раньше,
только откуда-то взялся и повис тяжелым смрадным туманом необъяснимый страх.
То ли горожане так взволнованы нашумевшим убийством какого-то горного гнома,
то ли...
     Сидя в трактире и прислушиваясь к разговорам за соседними столами, Дрей
понял,  что  где-то   в  округе  появились  неведомые  твари.  Кое-кто  даже
утверждал,  что  они  разумны,  да  только  разум  этот  какой-то  странный,
направленый лишь на одно -  на  убийство.  При виде  любого  живого существа
твари нападают  и буквально разрывают жертву в клочья. Как они выглядят? Так
ведь те, кто их видел, давно уж... того.
     Дрей заприметил  угрюмого, заросшего недельной щетиной пожилого  альва,
который рассказал, что его брат  едва спасся от этих  тварей, и  то - чудом.
Когда альв расплатился и встал,  чтобы уйти из трактира,  Дрей последовал за
ним. Догнал уже на улице:
     - Почтенный, погоди. Не мог бы ты поподробнее о тварях этих...
     - Тебе-то зачем? - подозрительно покосился альв.
     - Да ученый я, - соврал Дрей. - Вот через пять дней уплываю на корабле.
Я ведь здесь, так сказать, ради исследований: езжу, записываю все, что может
заинтересовать наших мудрецов.
     - И хорошо платят? - небрежно поинтересовался альв.
     - На то, чтобы отблагодарить тебя, хватит.
     - Что же, идем, - поразмыслив, согласился альв. - Тебя как звать-то?
     - Дрей.
     - А я - Ниргол.
     Оказалось,  Ниргол был одним  из тех альвов, которые, попавши в Ивл, не
решались  покидать Валлего. Он  содержал  небольшую  ферму  рядом с городом.
Хозяйства хватало на то, чтобы прокормить себя и жену с детьми. А теперь еще
и увечного брата.
     Добираться  пришлось недолго. Миновали полоску леса, разрезанную надвое
пыльным лезвием дороги, и тотчас открылись взгляду желтое колышущееся  поле,
небольшое озерцо справа  и кучка строений между ними. Окружал ферму  все тот
же лес.
     Хозяин провел гостя  в дом, усадил за стол и налил полную чашу напитка,
носившего  здесь  название  цах,  -  Дрею  он  был  известен  как чай.  Пока
Бессмертный пил, Ниргол сходил в  соседнюю комнату, и сюда, сквозь  неплотно
прикрытую дверь, долетели обрывки  его разговора с неким обладателем сочного
басистого голоса.
     Наконец хозяин вернулся в трапезную и позвал гостя в ту  самую комнату.
Там на кровати  лежал  альв - по-видимому, именно с ним  и беседовал Ниргол.
Что-то  было не так  в этом крупном,  укрытом  до подбородка  рыжим  меховым
одеялом альве, и,  приглядевшись, Дрей  с  ужасом понял, что именно. У брата
Ниргола  не осталось ни  рук, ни ног - вместо них  сквозь одеяло  проступали
одни только жалкие обрубки.
     -  Здравствуй,  гость,  -  пробасил калека. -  Посади-ка меня,  братец,
несподручно разговаривать-то лежачи.
     С помощью Дрея  Ниргол поднял и  усадил  брата, подложив под спину  две
мягкие  подушки.  Одеяло  съехало,  и стали видны короткие  культи  на месте
бывших, по всему, когда-то сильными рук.
     - Спрашивай, гостюшка, - позволил калека.
     - Меня  зовут Дрей. Прости, что пришел к  тебе с подобными расспросами,
но, наверное, ты единственный, кто сможет мне рассказать об этих тварях.
     -  Наверное,  -  согласился  увечный.  - Меня,  Дрей,  кличут  Ренвеном
Безруким. Или  Безногим  - кому  как  больше нравится. Так что же  ты хочешь
узнать, гость? Что именно?
     - Как они выглядят? Сколько их? Где они... встречаются?
     -  Ну что же,  Дрей,  садись и слушай. Не знаю, правда, на кой ляд тебе
это нужно, но слушай и запоминай, потому что... В общем, слушай.



     РЕНВЕН

     Ферма наша, почитай, одна из самых ближних к городу. Так что отсюдова и
в Валлего, на рынок, и к соседям  в  гости ходить  несложно. Полдня  пути до
Хримена, а он дальше прочих живет. А надо тебе сказать, Дрей, что в тот день
у  Хримена дочка  родилась  -  пир  устроили,  нас  пригласили.  Мирин, жена
Нирголова, да  сам братец  должны  были  в  город идти,  ну  никак  иначе не
получалось, так  что пришлось  мне в одиночку.  Тем более что у Хримена была
девушка одна, которая, признаться... В общем, пошел я туда.
     Ферма Хрименова аккурат  у Туманного леса пристроилась, так  что, когда
гулянье было в самом разгаре, выбрались мы все во двор и разбрелись, как это
бывает  после знатного пира, кто куда. Большая часть мужиков пристроилась на
огромном  бревне, специально для  этого  уложенном перед  домом, я  же с той
самой девушкой... пошли мы в лес.  Ты не думай  - хотя кто  ты  мне...  - не
думай, если бы не это, свадьба б была у нас, через месяц,  почитай. Обо всем
уже сговорились-условились, да, видно, не судьба.
     В лесу-то они на нас и напали.
     Видел ты когда-нибудь паука вблизи? Не  тех, которые  паутину плетут по
углам в доме, а тех, что сидят  себе тихохонько  на цветах, яркие,  чуток на
крабов смахивают. Телом твари эти на таких паучков похожи - только в полтора
раза больше взрослого альва. И не пауки они вовсе - четыре у них конечности,
мощные, сильные, мохнатые, и по пять пальцев с острыми треугольными когтями.
Да и  морды  -  плоские,  чешуйчатые,  вместо носа -  две дырки, зато уши  -
громадные, безволосые, пепельного цвета. Рот широкий, зубастый, но безгубый,
как у ящериц. А глаза большие и совсем не мигают.
     Удивительно,  как  много  всего  можно увидеть за одно мгновенье!  Ведь
больше-то  у  меня и не было. Попрыгали они со всех сторон, словно эти самые
цветочные пауки, окружили нас и переговариваются, словно и нету нас вовсе. А
язык-то у них какой-то непонятный, дикий. Неправильный язык.
     Короче,  поговорили  они  по-своему пару  секунд,  быстро так,  бестии,
поговорили, а потом всем скопом и накинулись. Уж  не знаю, каким чудом в тот
вечер пришла мне в голову мысль взять с собой меч, но вот взял же, и теперь,
выхвативши его, смог дать  им отпор.  Смешно, но эти бестии сами помогли мне
тем, что когда нападали, заорали  со  всей дури. Ну, дури-то  в них хватало,
ей-же-ей.
     Хримен  с  мужиками  и  услыхали, а услыхамши - примчались. Меня, можно
сказать, из пастей бестиевых вытащили, а ее... не успели.
     Вот тебе, Дрей, и вся история.




     Ренвен криво усмехнулся, глядя прямо в глаза бессмертному:
     - Вот так-то.
     Дрей  поблагодарил  калеку  и вышел  из комнаты  вместе с Нирголом. Они
снова  сели  за  стол,  альв  выглядел расстроенным - видимо, из-за рассказа
брата,  -  но,  проглотив залпом  кружку  цаха,  стал  отвечать  на  вопросы
бессмертного.
     Оказалось, раньше бестии (это название прочно приклеилось  к чудовищам)
держались подальше от ферм,  но  после случая с Ренвеном их  все чаще и чаще
встречали около альвьих поселений. Фермеры боятся ходить в  одиночку, вообще
стараются лишний раз  не покидать своих вотчин. Поговаривают,  например, что
сам Хримен  уже два дня как  не  появлялся  в Валлего.  Не заходил  он  и  к
Нирголу.
     - Можем мы наведаться к нему? - внезапно  спросил Дрей. Он не собирался
этого делать, и вот же - вырвалось.
     Ниргол   внимательно  посмотрел  на  чужака,  словно  решая,  стоит  ли
соглашаться. Потом медленно кивнул. И отправился за мечом.
     Вышли уже после обеда, ближе к вечеру.
     Ниргол  торопил,   надеялся  успеть  до  темноты.  Дрей   особенно   не
волновался, понимая,  что  ему-то вряд ли что-нибудь может угрожать. А уж за
альвом он присмотрит.
     Дорога  тянулась через  лес, изредка  перемежавшийся желтыми  полями  и
фермерскими  домиками  с  многочисленными  пристройками.  Кое-где  виднелись
маленькие фигурки альвов: заметив  идущих, они махали им руками,  и Ниргол с
Дреем отвечали на приветствия, но не задерживались. Пожилой альв торопился и
немного нервничал.
     Окончательно стемнело, когда они  были  еще в лесу. Ниргол  сказал, что
уже скоро ферма Хримена, и Дрей невольно положил ладонь на рукоять меча.
     Где-то высоко над  головами,  на самой макушке гигантского древовидного
папоротника  что-то  шелохнулось.  Когда  они  отошли  чуть  дальше,  оттуда
послышался  быстрый-быстрый лепет, как  будто  пытался что-то сказать  малый
ребенок.
     Дрей кивнул Нирголу, который тоже заметил эту "необычность", но не стал
ничего говорить. Все было понятно и так.
     Бестии  действовали  аккуратно.  Они  начали прыгать на дорогу со  всех
сторон -  Дрей только и успел, что встать с альвом спиной к спине и обнажить
клинок. В другую руку он взял длинный узкий кинжал.
     Началось.
     И почти мгновенно закончилось.  Три бестии лежали мертвые, еще пять или
шесть, раненные, подвывали где-то в темноте, остальные же окружили  путников
и только сверкали глазищами, отражавшими блеклый лунный свет.
     "Кто ж вас таких породил? - раздосадованно подумал Дрей. - Впрочем, кто
бы ни  породил, похоже,  я  вас  убью. Уж простите, господа хорошие, но  вы,
похоже, - не из этого мира. Вы опасны для Ниса, хотя  и не слишком - в конце
концов  альвы  с гномами объединятся  и уничтожат вас. По крайней  мере, так
было бы на Срединном, а здесь... Придется мне".
     Но кольцо бестий  уже распалось, твари скользнули в чащу и растворились
во тьме.
     - Чего это они? - спросил Ниргол. Альв, похоже, уже пришел в себя.
     Признаться,  Дрей  и  сам  не  знал,  почему бестии  отступили. Неужели
почувствовали, что он бессмертен? Сомнительно, очень сомнительно. Тогда что?
     Ладно, проехали, пошли дальше.
     Пошли дальше. Дальше была ферма  - окна  ее  чернели,  словно выжженные
глазницы  мертвеца.  Дрею  подумалось,  что,  возможно,  бестии  отнюдь   не
отказались от намерения уничтожить его и Ниргола. Просто  решили ("Да ладно,
старина,  неужели ты считаешь,  что  эти бестии  способны  что-то решать?!")
добиться своего с меньшим риском.
     Но полно, не ночевать же в лесу. Зашагали спускаться  к темному домику,
медленно и неторопливо, уже понимая, что там вряд ли кто-то остался в живых.
Но надо было проверить.
     "Главное  -  продержаться до утра.  Завтра отправлю Ниргола обратно,  а
сам...  А  что  сам? Собираешься  здесь  играть в  истребителя чудовищ?  Ты,
кстати, обратил  внимание, что они  больше похожи на голливудских  монстров,
чем на настоящие живые существа? С чего бы это?"
     Их  пропустили к дому  беспрепятственно.  Уже  у  забора  альв  замер и
отчаянно выругался: калитка оказалась сломанной и висела на одной петле.
     - Входим, -  скомандовал Дрей. -  Мало  ли,  может,  вечером сломали, а
починить не успели.
     -  Так сам  ведь не веришь, - заметил  Ниргол.  А потом  совершенно без
всякого  перехода: - Брата жалко. Он бы и так долго не  прожил, а без меня и
вовсе...
     - Глупости,  -  отрезал  Дрей.  Бессмертный  подошел  к окну,  подергал
ставень  - тот  скрипнул  и отвалился с  сухим бряцаньем. Дрей  взглянул  на
осколки стекла, вернулся к альву: - Бестии, похоже, нас испугались,  так что
до утра продержимся, а там...
     Ниргол покачал головой:
     - Ой, парень, ничего-то  ты не понял. Как  же, испугались бестии, держи
карман  шире!  Они  ж разумные,  пускай  даже и  мыслишек у них  раз, два  и
обчелся.. Ведь мыслишки эти  у  них об  одном -  о  том,  чтобы  нас с тобой
растерзать. Понимаешь, есть альвы, которым нравится музыка, и гномы, которым
нравится копаться  в  земле. Они получают от  этого удовольствие.  А  бестии
получают удовольствие от того, что терзают живую плоть.
     - Хватит. - Дрей взялся за дверную ручку и посмотрел на альва. - Входим
в дом.
     Петли скрипнули,  но подчинились. Хотя  в сенях было темно, бессмертный
почувствовал, что опасности здесь нет.
     -  Останься  у  входа,  -  попросил  он.  Потом рывком распахнул дверь,
ведущую из сеней в дом.
     А вот  здесь тишина была другая. Она дышала, словно живая, медленно так
дышала, осторожно. Кажется, могла бы - не дышала вообще.
     В комнате было темно. Через единственное окно, освобожденное от ставня,
сюда  лился  блеклый лунный  свет,  но  недостаточно,  всего-то -  неширокой
хрупкой  дорожкой. Дрей  постоял  в проеме,  пытаясь  привыкнуть к темноте и
рассмотреть то, что находится в комнате. На это ушло несколько долгих минут.
Ниргол взволнованно спросил, в чем дело, и бессмертный объяснил не шевелясь.
     Все-таки что-то здесь было не так. Но ведь стоя на пороге не узнаешь, в
чем дело. Дрей шагнул в  комнату  - и сразу же отпрыгнул  в сторону. Ничего.
Только скрипнули половицы под тяжестью его тела.
     Бессмертный  подошел  к  ближайшему  окну и ударил рукоятью  кинжала по
стеклу. Звякнули,  падая на пол,  осколки, покачнулись и  обвалились  наружу
ставни. Как раз в этот момент на него прыгнули.
     Это не было неожиданностью,  просто Дрей не  успевал упредить атаку. Он
машинально прикрылся  мечом, шагнув в сторону.  Бестия промахнулась и злобно
залепетала  на  непонятном языке. Потом начала  медленно идти  к нему.  Дрей
внимательно следил  за  ее движениями, хотя больше всего ему хотелось сейчас
взглянуть наверх. "Где же она пряталась? И сколько еще их там осталось?"
     Тварь постепенно оттесняла  бессмертного к центру комнаты - подальше от
двери и Ниргола. А тот  уже сделал  именно  то, чего нельзя было делать ни в
коем случае. Альв  вошел в  дом и  запер  за собой дверь.  Теперь он стоял в
дверном  проеме,  глядя, как между двумя лунными дорожками двигаются  Дрей и
бестия.
     Закрытая дверь послужила сигналом, и еще два чудовища спрыгнули сверху,
чтобы присоединиться к этому своеобразному хороводу.
     -  Ниргол,  -  сказал  Дрей,  стараясь  ни  на  миг не выпустить  своих
противников  из  поля  зрения,  -  если уж  ты  совершил  эту глупость,  то,
пожалуйста, стой, где стоишь, и не смей входить в комнату.
     - Но ты же не справишься с троими, - возразил альв.
     - Справлюсь, -  заверил его  Дрей.  -  Но только если  ты не будешь мне
мешать.
     Ниргол,  кажется, обиделся, но  бессмертный  именно этого  и добивался.
Зато альв останется жив, а обиды... обиды - дело житейское.
     Первая бестия что-то пролепетала  подругам, и те одновременно атаковали
Дрея. Он  отразил  нападение  тварей - одна  даже упала на  пол со вспоротым
животом, - но в это время третья бестия прыгнула на Бессмертного, и здесь он
уже не мог ничего поделать. Только рухнуть от удара чудовища на доски пола и
чувствовать,  как  треугольные  когти прочерчивают на  горле кровавый  след.
Где-то далеко ахнул Ниргол.
     Регенерация прошла быстро. И слава Создателю, фермер  понял, что помочь
уже  ничем  не  сможет,  а  поэтому  остался  в дверном проеме -  лучшей  из
возможных  позиций в данной ситуации.  Но все  равно  разлеживаться было  не
время.  Дрей вскочил  и метнул кинжал в спину  ближайшей бестии.  Вторая уже
находилась не полпути к Нирголу, и оставалось надеяться, что он сможет...
     Нет, не  сможет. С  потолка,  как  огромные  мохнатые каштаны, сыпались
чудовища.  Дрей  прыжком  преодолел  расстояние до своей  последней  жертвы,
выдернул кинжал  и обернулся, чтобы встретить нападающих лицом к лицу.  Пока
их  было только трое; кажется, еще две  твари  отправились  к Нирголу.  Дрей
атаковал, одну  достал мечом, отбил удар когтистой лапы  измазанным в  крови
кинжалом  и снова  ударил  мечом. Последняя бестия отпрыгнула  в  сторону  и
скачками понеслась к альву. Дрей последовал за ней.
     Ниргол  стоял  в дверном  проеме, медленно поводя  клинком из стороны в
сторону. У  ног фермера  корчилась в предсмертной  агонии одна тварь; другая
скалила зубы и шипела,  но  напасть не  решалась. Противник  Дрея и сам Дрей
поспели  сюда  почти одновременно, так что комната снова наполнилась звуками
схватки.  К  счастью,  скоро  все  кончилось.  Та  бестия,  что  удирала  от
бессмертного, напала  на альва и  через пару секунд упала, сраженная клинком
Ниргола,  а  другая  тварь  внезапно  отпрыгнула  в  сторону и  подбежала  к
разбитому  Дреем  окну.  Там  она  на   миг  замерла,  оглянулась  на  своих
противников,  словно  намеревалась  намертво  запомнить  их  лица,  а  потом
выскочила в окно и исчезла в ночи.
     Бессмертный вытер оба клинка о какую-то  тряпку, сыскавшуюся на полу, и
спрятал в ножны. Кажется, на ближайшее время работы для них не предвиделось.
Ниргол, бледный, смотрел на  туши у своих  ног  и, кажется, не мог поверить,
что это его рук дело.
     Дрей криво улыбнулся и  вернулся в комнату, ступая по осколкам стекла и
глиняным черепкам. Все-таки хозяева не  сдались без боя, видимо,  они  долго
отражали натиск бестий, и только большое число нападавших смогло...
     Снизу, из-под деревянных  досок пола,  раздался тихий стон. Бессмертный
остановился,  присел  и  попытался разобрать,  откуда  именно донесся  звук.
Ниргол уже стоял у него за спиной:
     - Ты слышал?
     Дрей кивнул и спросил, обернувшись к альву:
     - Здесь есть какой-нибудь погреб или что-то в этом роде?
     -  Да, погреб здесь на  самом деле  есть,  еще какой погреб! Хримен  им
всегда гордился, говорил...
     - Стоп. Это потом. Где у него вход?
     - Вход? - растерялся Ниргол. - Точно и не помню, надобно присмотреться.
     -  Присмотрись.  -  Дрей  встал  и  пошел  открывать  остальные   окна,
отламывать им веки-ставни.
     Здесь  и  так  не  осталось почти  ничего  целого,  только  создавалась
видимость того, что все  в  порядке.  Интересно, кем создавалась? Впрочем, у
него  уже не было сомнений, что  бестии представляют собой  нечто особенное,
мыслящее, так что, скорее всего, это их лап дело.
     - Нашел! - воскликнул Ниргол, склонившись над полом в самом углу. - Вот
он, люк! Только помоги, а то я один не подюжу поднять - тяжел, бестия!
     Вдвоем  они откинули  крышку,  и  на  Дрея  пахнуло  чем-то  влажным  и
землистым.
     - Как же сюда спускаться? Есть какая-нибудь лестница?
     - Прыгай, здесь  не глубоко. - Ниргол  показал пример, прыгнул и охнул,
кажется, на что-то наткнувшись.
     - Все в порядке?
     - Да. Давай, я подстрахую.
     Внизу было темно, пол шел не ровно, а словно бы под откос.
     - Так и должно быть, - объяснил Ниргол. - Пойдем.
     Идти пришлось недолго, вскоре они уткнулись в тяжелую деревянную дверь,
запертую  изнутри. Альв постучал  в нее и громким  голосом  сообщил, что это
Ниргол.  По  ту сторону снова застонали,  потом мальчишечий  голос осторожно
поинтересовался,  может  ли  "дядя Ниргол"  перечислить  всех,  кто  жил  на
Хрименовой ферме. Тот вполголоса выругался и принялся за дело. Этот  экзамен
занял  пару  минут,  и Дрей присел  на холодный  земляной пол, прислонившись
спиной  к  земляной же стене,  и  подумал, что, может быть,  все не так уж и
плохо. Может быть, большая часть альвов с Хрименовой фермы спаслась.
     Когда  Ниргол  закончил перечислять,  дверь  открылась и  они  вошли  в
большое помещение  с низким потолком  и узким  отверстием  вытяжки в дальнем
углу.  На земляном  полу лежали две женщины, рядом с ними стонал и метался в
бреду крупный  мужчина  с  перебинтованной головой.  Отперший дверь  мальчик
испуганно взглянул на Дрея, но промолчал.  Ниргол заверил мальца, что бестий
нет  и  дверь поэтому можно оставить открытой -  тот,  кажется, очень  этому
обрадовался. В пещере было душно, даже вытяжка не помогала.
     Выжившие рассказали спасителям, что случилось. Оказалось, бестии напали
на  ферму ночью, два  дня  назад. Мужчины храбро защищались, дав возможность
женщинам и детям укрыться в  подвале.  Те, кто успел,  присоединились  к ним
позже. До утра  решали, что делать, и постановили: попытаться уйти  отсюда и
прорваться к  соседям.  Однако  бестии поджидали  их  у  подвального  люка и
накинулись  с таким остервенением,  что перебили большую  часть  оставшихся.
Спастись  удалось только  мальчику,  двум  женщинам  и тому мужчине, который
сейчас в  бреду ворочался и стонал на холодном земляном  полу. Они заперлись
здесь и  боялись выходить,  так  что, хотя  в  пройденном  Дреем  и Нирголом
отрезке подвала и было полным-полно съестного,  четверо альвов все это время
ничего не ели и не пили.
     ...Избавители помогли всем  четверым подняться  наверх,  дали  поесть и
заверили,  что утром  отведут их на  ферму к Нирголу.  До  рассвета осталось
немного, так что Дрей заставил своего спутника лечь отдохнуть, а сам отыскал
уцелевший стул и  присел на него, глядя сквозь разбитое окно на бледный  лик
луны. Хотелось  опустить веки  и представить, что все происходящее -  просто
страшный затянувшийся сон, сейчас прозвенит  будильник, и можно будет встать
и отправиться на кухню, заварить там чайку и выпить из любимой чашки, глотая
обжигающие волны темного душистого напитка и думая:  как же все-таки хорошо,
что я дома.  Можно  будет даже помечтать, что бы он сделал, останься  в этом
мире.  Наверное,  отвел бы утром спасенных альвов на ферму Ниргола, а  потом
снова вернулся туда  и  преследовал бы бестий,  убивая одну за одной, до тех
пор,  пока  полностью  не  очистил  бы от них  весь Ивл.  Занятие, достойное
бессмертного.
     Луна,   утомленная   его   беспочвенными   размышлениями,  окончательно
побледнела и скрылась. Из-за леса выплеснулась волна алой крови - заря.
     "Главное, чтобы никто из них не спросил, куда подевались тела погибших.
Я все равно не стану им этого объяснять, особенно мальчишке".
     Объяснять ничего не пришлось. Раненый мужчина почти все время находился
без сознания (пришлось  сделать носилки и  нести  его на  них,  стараясь  не
слишком раскачивать), а женщины пребывали в  прострации, глядя на окружающее
абсолютно пустыми глазами. Мальчик вопросы задавать не решался,  хотя Дрей и
видел, что они крутились у него на языке.
     Кое-как они добрались до  ближайшей фермы, а там уже нашлись помощники,
поэтому Дрей отозвал Ниргола в сторонку и сообщил, что уходит. Тот, кажется,
ожидал чего-то подобного, он только спросил:
     - Вернешься?
     - Да, - твердо ответил бессмертный. - Обязательно.
     - Это хорошо. Ты ведь тогда, в доме... с тобой что-то произошло. Так?
     - Со мной это произошло давно, просто в доме это случилось еще раз.
     -  Слышал  я как-то легенду о Страннике,  Ищущем  Смерть.  Оказывается,
иногда в легендах бывает доля истины.
     Дрей кивнул:
     -  И даже  чаще, чем  нам того хотелось бы. Поэтому мы  молчим об этом,
позволяя легендам так и оставаться просто красивыми легендами.
     - Я тоже буду молчать.
     - До встречи.
     - До встречи.
     Он  вернулся  в  дом  Хримена; сел  на  оставленный  стул.  Нужно  было
перекусить  и  заодно  решить, с чего  начинать.  Взгляд  упал  на  кровавую
дорожку, застывшую на подоконнике.
     Дрей доел и вышел во  двор. Снаружи кровавая дорожка тянулась  по траве
и,  оставив росчерк на  заборе, уползала в чащу. Бессмертный проследил ее до
самых зарослей и там потерял. Кровавые отметины остались на древесном стволе
- раненая бестия ушла вверх. И  дальше, наверное, передвигалась по верхушкам
деревьев. Да, так и есть. На траве можно было заметить алые спекшиеся мазки.
Дрей пошел вперед, высматривая следующий знак.
     Так продолжалось недолго. В конце концов он окончательно потерял след и
вынужден был вернуться к ферме Хримена.
     Пообедав все из тех же запасов, бессмертный понял, что  у него в голове
родился  план - который,  впрочем, скорее  всего, останется нереализованным.
Никто ведь не согласится на такое. Но  другого  выхода не было. Дрей покинул
дом и отправился к Нирголу.
     Тот сразу же понял: у бессмертного ничего не получилось.
     - Не переживай, что-нибудь придумается.
     -  Уже придумалось,  -  ответил  Дрей.  -  Только для этого  мне  нужен
доброволец.
     - Считай, что он у тебя есть.
     Бессмертный покачал головой:
     - Ты не годишься. Тебя запомнили.
     - Возьмите меня, - втиснулся в дверь мальчишка.
     - Лайнед,  - сурово посмотрел на  него Ниргол,  - неужели ты не знаешь,
что подслушивать некрасиво?
     - Знаю, но... - Мальчик потупился и покраснел.
     -  Оставьте  это, - прервал  их  Дрей.  - Не исключено, что все решится
гораздо проще. Ты можешь пожертвовать коровой?
     Ниргол опустил голову:
     - Лучше уж я сам...
     -  С  ней,  скорее  всего,  ничего   не  случится.  Разве  что  немного
перепугается. А в крайнем случае купим тебе другую - деньги у меня есть.
     Альв развел руками:
     - Делай как знаешь. Но хотя бы расскажи, что ты задумал.
     - Расскажу, - согласился  Дрей. - Но прежде  схожу в Валлего. Ты можешь
мне посоветовать, к  какому кузнецу стоит  обратиться,  чтобы он  сделал мне
одну штуковину?
     - Какую штуковину?
     - Большую металлическую клетку.
     Ниргол  задумался. Наконец  кивнул  и  посмотрел  на мальчика,  все еще
маячившего у дверей и внимательно прислушивавшегося к разговору старших:
     - Лайнед, пойди-ка  сюда. Отведешь  Дрея к  Нрхафельду, скажешь, что от
меня. Да не задерживайтесь в городе, кто их знает, этих бестий...
     - Да  уж, хотелось  бы познакомиться с таким существом, - мрачно кивнул
Дрей. - Я бы его о многом порасспросил.




     Вернулся  он только к вечеру,  страшно усталый, но довольный. Нрхафельд
оказался сообразительным альвом, сразу смекнул,  что к чему,  а  после того,
как  Дрей  нарисовал  ему,  как  должен выглядеть  заказ,  - обсуждал только
технические детали и финансовые  возможности клиента. В результате  остались
довольны обе стороны,  даже Лайнед, которому Дрей купил большущий  пряник, -
мальчонка  весь  обратный  путь  проделал  с  таким  счастливым  видом,  что
бессмертный даже  немного смутился. Пряник был  продемонстрирован всем, кому
только удалось,  после  чего каждый получил  по  кусочку, а остальное Лайнед
съел  за ужином, запивая  лакомство  цахом и смешно причмокивая. Последнего,
впрочем, Дрей уже  не видел:  он  наспех перекусил  и  отправился в постель,
утомленный двумя прошедшими днями.
     Спал  без малого сутки, а за это время на соседних фермах успели узнать
о  происшедшем  с  Хрименом, так что теперь заглядывавшие  к Нирголу мужчины
выглядели  несколько нелепо - с  непривычными мечами и  кинжалами на поясах.
Каждый сосед считал своим долгом навестить спасшихся и  предложить помощь (и
кстати, посмотреть  на  удивительного  чужака,  выручившего Ниргола  прошлой
ночью).
     Вечером  следующего  дня  Дрей проснулся,  поел и  снова  отправился  в
кровать, настоятельно попросив разбудить его  завтра утром. Разбуженный,  он
пошел  к  кузнецу  за  заказом,  взяв  себе  в  помощь  нескольких   мужчин,
заблаговременно предупрежденных об этом.  Заказ доставили только к вечеру, и
Ниргол долго недоумевающе ходил  вокруг него,  прицокивая языком  и  пытаясь
представить,  каким  же  образом  можно  с помощью этого  уничтожить бестий.
Придумать он все равно ничего не смог, так что отправился за разъяснениями к
Дрею.
     Бессмертный пожал плечами:
     -  Все  очень  просто. Мы  отнесем клетку в  лес за Хрименовой фермой и
посадим в эту  клетку  корову. А потом я  затаюсь в кустах  и  дождусь, пока
появятся бестии. Они  попытаются  добраться до  коровы,  но  не смогут этого
сделать,  и тогда поволокут клетку  в свое  логово, чтобы там попытаться  ее
раскрыть. А я последую за ними и уничтожу всех.
     Он не смог бы объяснить, с чего вдруг решил, что бестии поступят именно
так. Это было как озарение. А идею  с клеткой  подсказали ему земные ученые,
наблюдавшие таким образом за поведением акул. Дрей никогда не причислял себя
к разряду тех людей, на которых могут снисходить подобные "гениальные" идеи,
но на сей раз был уверен:  ловушка сработает. И он  честно рассказал Нирголу
почти обо всем, упустив только одну маленькую  деталь, о которой альву знать
не  полагалось.  В  противном  случае  план прошел бы  не  столь гладко, как
хотелось.




     Чтобы  перетащить клетку к  Хрименовой  ферме, ушел еще день.  Мужчины,
помогавшие Дрею, глядели на  него с плохо скрываемым удивлением, мол, нечего
делать альву. Он старательно  не обращал внимания на эти взгляды и вел  себя
так, чтобы лишний раз не отвечать на ненужные вопросы.
     К вечеру явился сам Ниргол, ведя на поводу черную, как ночь, корову. Ее
так и звали - Ночка. Под руководством Дрея клетку установили в лесу, загнали
внутрь "приманку", а  потом отправились по домам, в сомнении качая головами,
-  альвам бессмертный  сказал,  что  сегодня  он  намерен  обнаружить логово
бестий, а уже завтра  они всем скопом пойдут их истреблять.  Ниргол, знавший
об  иных  планах  Дрея,  сокрушенно  вздыхал,  сожалея,  впрочем,  больше  о
потерянной  корове - он  считал, что видит свою Ночку в последний  раз. Дрей
спровадил его вместе  с другими альвами, вернулся к  клетке и открыл дверцу.
Потом взял животину  за обрывок веревки и повел в дом, в знаменитый Хрименов
подвал, где ей и предстояло находиться в течение всей истории.
     Когда уже стало темнеть, Дрей вернулся в клетку и  заперся изнутри. Там
он  сел  на решетчатый пол  и начал ожидать, прислушиваясь  к звукам ночного
леса. Правду все-таки  говорили местные  жители:  даже  живности здесь стало
значительно  меньше,  так что  только  мелкие  сверчки позволяли  себе робко
подать голос в наступившей тишине.
     Наконец послышался  уже знакомый  лепет, и  на поляну, залитую молочным
светом  луны,  спрыгнули две бестии.  Одна  из  них  подбежала  к  клетке  и
просунула  лапу между  прутьев, надеясь  дотянуться до  Дрея. Он усмехнулся,
бездеятельно наблюдая  за движениями тварей, - кузнец постарался  на  славу.
Бессмертный  мог  расслабленно  сидеть в самом центре клетки, и бестии ни за
что не дотянулись  бы до него. А погнуть металл...  ну-ну, пускай попробуют.
Вторая бестия попробовала, но у нее, разумеется, ничего не получилось. Тогда
она пронзительно завизжала, ударила мохнатыми  лапами  по прутьям и умчалась
прочь,  пролепетав что-то  своей спутнице. Та кивнула,  взмахнула пепельными
безволосыми ушами и  уселась на траву перед клеткой, разглядывая "приманку".
Немигающие  глаза  изучили вначале Дрея, потом  перешли на прутья и застыли,
упершись в  дверцу.  Тварь поднялась и подошла к  ней, потом протянула лапу,
чтобы пощупать замок. Бессмертный с лязгом достал из ножен меч и положил его
себе на  колени. Ему не хотелось убивать  бестию сейчас, это могло отпугнуть
остальных, но если та попробует открыть замок и у нее получится...
     К счастью,  в  этот  момент из чащи  послышался  все тот же лепет, и  к
клетке подбежали еще штук десять  бестий. Все,  как одна, были возбуждены до
предела: уши подрагивали, из  уголков широких ртов капала зеленоватая слюна,
пальцы судорожно сжимались. "Хороши  же вы, право слово, -  подумал Дрей.  -
Жаль, не видит вас сейчас Спилберг, а то бы живо подписал со всеми  контракт
и  уволок  в  Голливуд,  снимать  каких-нибудь  "Бестий-2".  А  я  могу  вам
предложить только одно". - И  он покосился на обнаженный клинок, лежавший на
коленях.
     Сторожившая  тварь пролепетала  что-то  остальным,  и те уставились  на
замок клетки. Одна даже просунула руку меж прутьев и попыталась открыть его.
Ничего не получилось, и Дрей вздохнул с облегчением: "Игра продолжается. 1:0
в пользу телезрителей".
     Несколько бестий подобрались к клетке и начали раскачивать ее, проверяя
на прочность;  еще одна  схватилась  за  прутья и попыталась  их раздвинуть.
Посередине  клетки был прикован вертикальный металлический прут,  к которому
Дрей  привязывал корову. Теперь он ухватился за него, вложив меч  в ножны, и
держался, чтобы не скатиться  из-за этих  диких раскачиваний к краю  клетки.
Впрочем,  бестии  на  удивление  быстро успокоились, сели в  кружок и  снова
залепетали. Между тем  с верхушек  крайних к поляне деревьев спрыгивали  все
новые и новые твари и присоединялись к "совещающимся". Глядя на возрастающее
количество противников, Дрей даже удивился: откуда ж их столько взялось?
     Похоже, именно это ему скоро предстояло выяснить. Бестии повскакивали с
травы  и  снова  подбежали  к  клетке.  Каждая  подхватила ее  снизу, и  они
поволокли сооружение, словно какие-нибудь восточные рабы - паланкин со своим
повелителем.  Дрей  стоял  на специально сделанной  металлической  площадке,
держась за вертикальный прут и внимательно глядя по сторонам. Судя по всему,
возвращаться ему  придется  на  своих  двоих,  так  что  не лишне  и  дорогу
запомнить.
     Его довольно  долго волокли по лесу, несколько раз клетка застревала, и
бестиям  приходилось освобождать ее из цепких объятий очередного кустарника,
чтобы продолжить  передвижение.  Но вот деревья расступились, и Дрей  увидел
большую поляну с прямой черной  скалой в центре. В скале виднелся  проход  -
высокая арка, а за ним сновало множество знакомых фигур. Бестии. "Да сколько
же  их здесь?!"  -  ужаснулся  Дрей. И впервые засомневался  в благополучном
исходе своей затеи.
     Клетку втащили внутрь,  проскрежетав краями  об узкие стенки прохода, и
установили  прямо  в  центре  какого-то фантасмагорического зала.  При одном
взгляде на то, что его  окружало, Дрея пробила дрожь и ему срочно захотелось
оказаться как можно дальше отсюда.
     Вокруг сновали бестии,  да в таких количествах,  какие даже трудно было
себе  представить. Твари  находились везде: карабкались по стенам, висели на
потолке, выбегали прочь, растворяясь  в  лесном  полумраке,  видимом  сквозь
арку.  В  дальнем  же от  входа углу  зала шевелилось  нечто невообразимое -
похожее на огромную амебу образование. От нее все время отделялись очередные
     /новорожденные?/
     бестии  и  присоединялись  к  общему  хаотичному  движению.  Другие же,
наоборот, подбегали к этой амебе и,  похоже,  поглощались ею. В такой момент
амеба  заметно  вырастала.   Присмотревшись,  Дрей   заметил  тонкий  черный
отросток, отходивий от этого чудовищного бесформенного создания и обвивавший
вздымавшуюся   вертикально  вверх  колонну  из   темного  камня.   Отросток,
пульсируя, вился по всей колонне и исчезал во мраке неразличимого купола.
     Кто скажет, каким удивительным стечением обстоятельств было обусловлено
то, что клетку Дрея поставили рядом с этой колонной? Не задумываясь над этим
глубоким философским вопросом, он подошел к каменному столбу и с двух ударов
разрубил мечом отросток, соединявший колонну с амебой.
     Более  страшного  визга бессмертный не  слышал никогда за  свою  долгую
жизнь.
     Это было нечто неповторимое - и слава Создателю!
     Амеба  мгновенно   раздулась  до   неимоверных  размеров   и   внезапно
взорвалась,  разбрызгивая во все стороны клочья черной склизкой  плоти. Дрей
вытер  рукавом  то,  что  попало на  лицо,  и  осмотрелся.  Амебы больше  не
существовало, но бестии, успевшие  "родиться", продолжали жить. Именно они и
издавали  этот дикий визг. Твари метались вокруг клетки, завывая, размахивая
лапами,  они кидались на прутья - и, к своему  удивлению, Дрей  заметил, что
прутья начали поддаваться этому чудовищному напору. Тогда  он, не дожидаясь,
пока  клетка окончательно сломается, открыл дверцу и встал в проеме, держа в
одной  руке меч, а в другой - кинжал. Предстояло несколько тяжелых часов, но
он  решил,  что  вытерпит.  Должен  был  вытерпеть,  ради  тех  альвов,  что
дожидались его возвращения на своих фермах, ради калеки Ренвена и его  брата
Ниргола, ради  Лайнеда и многих других.  Ни одна бестия  не должна была уйти
отсюда, ни одна.
     Наверное, так оно и произошло.




     Кто-то похлопал его по щекам, и пришлось открыть глаза, чтобы взглянуть
на  наглеца.  Наглецом   оказался  до  смерти  перепуганный  Ниргол.  Фермер
изумленно глядел на живого, хоть и перепачканного чужой кровью Дрея:
     - С тобой все в порядке?
     У того из глотки вырвался хрип, который должен был означать смех:
     - А как по-твоему? Легенды не врут. Только... не говори остальным.
     - А что я должен им сказать? - резонно возразил Ниргол. - Что ты погиб,
а  вместе  с  тобой  внезапно  погибли сразу  все  бестии?  И  думаешь,  мне
кто-нибудь поверит?
     Бессмертный встал,  опираясь  на плечо  альва,  сделал несколько шагов.
Обернулся и посмотрел на пещеру, заполненную гниющими телами:
     - И сколько же я отсутствовал?
     - Два дня.
     - Значит, меня и  так считают умершим, - сказал  он, ощущая, как каждая
мышца стонет, умоляя о пощаде и отдыхе. - Вот и все.
     Потом  они вышли  на  поляну,  и Дрей понял,  что  ошибся.  Там  стояло
несколько мужчин, удивленно на него глазевших.
     -  Я бы хотел, чтобы  все они молчали,  -  произнес бессмертный и снова
впал в забытье...
     - ...Почему? - спросил его через день Ниргол.
     Они сидели в той самой комнате, где фермер впервые угощал Дрея цахом, и
разговаривали. Бессмертный  уже немного пришел в себя, и усталость как будто
оставила его на время в покое.
     -  Не  хочется, чтобы  появились  альвы,  утверждающие,  что  некоторые
легенды недалеки от истины. Особенно если они при этом  будут описывать, как
именно выглядит Странник, Ищущий Смерть.
     - Они будут молчать, - пообещал Ниргол. - Они все дали слово.
     - Надеюсь, их слова чего-нибудь стоят. Ты нашел Ночку?
     - Да, она, бедняжка, так мычала... - Фермер осекся,  понимая,  что  его
замечание бестактно.
     - Все в порядке. Я же сам вызвался. И потом, вы бы все равно ничего  не
сделали  с ними - просто потому, что это  было  невозможно.-  Он  представил
себе,  как соотечественники Ниргола  добирались  бы  до этой  скалы, и опять
покачал головой: - Так что все сделано правильно - именно так, как следовало
сделать. Если позволишь, я погощу у тебя еще пару дней, а потом отправлюсь в
дорогу.
     - Конечно. Живи сколько хочешь. Да... - Он замялся. - Тебя хотел видеть
Ренвен.
     - Твой брат знает, кто я?
     - Нет.
     - Хорошо, проводи меня к нему.
     Калека сидел, опершись спиной о подушки.
     - Как тебе удалось сделать это? - пробасил он, как только Дрей появился
в комнате.
     Бессмертный опустился на табурет:
     - Тебе настолько важно знать? В конце концов, каким бы образом я это ни
совершил, я это совершил. А детали... они подчас совершенно лишние.
     - Я должен знать, почему мне это не удалось, а тебе - удалось, - сказал
Ренвен, глядя прямо в глаза Дрею. - Понимаешь, я должен знать.
     - Понимаю...  Все просто - я  бессмертен.  Слышал о  Страннике,  Ищущем
Смерть? Ну вот... Так что не стоит казнить себя и обвинять в немощности, это
бессмысленно.
     - Да, конечно... Я не знал... Тебе, наверное, тяжело так жить.
     -  А вот жалеть  меня  не нужно,  - произнес  Дрей,  поднимаясь.  - Это
лишнее. Прощай.
     - Прощай. Я не хотел тебя обидеть.
     - Значит, и не обидел.
     Завтра Дрей задумается, а не обидел ли он Ренвена, но завтра  уже будет
поздно. Ночью калека умер.




     В конце  концов фермеры вернули ему  потраченные на клетку деньги, хотя
Дрей и отказывался их взять.  Попрощавшись с альвами, он вернулся в Валлего,
надеясь сесть на какой-нибудь корабль и отправиться на юг. Или на запад. Или
на восток - как получится.
     Получилось на запад;  бессмертный поднялся на корабль, дожидаясь,  пока
матросы  выведут судно  в  открытое море  -  а там  капитан прикажет поднять
паруса, и  корабль отправится  дальше,  чтобы... чтобы в  конце  концов Дрей
очутился в подземельях Гритон-Сдраула.




     Эта история  с бестиями напомнила ему рассказ Ренкра о льдистых змеях -
существах,  созданных  для того, чтобы убивать,  существах,  собирающихся  в
каком-то месте,  чтобы отдать  накопленную энергию. Существах  Темного бога.
Бестии  были первым блином, который, как известно,  всегда  выходит комом. С
льдистыми змеями, должно быть, не все  так просто. Сможет ли альв справиться
с ними? Да полно, добрался ли он вообще  до селения или  погиб где-нибудь по
дороге? Черный не знал, но намеревался узнать.
     Когда появились крысы, он решил, что пора начинать.

     Все, что было до сих пор, - забудь.
     И сожги в ладонях календарь.
     Наконец-то я нашел свой путь.
     "Жаль."
     Я тебя тихонько обниму.
     Поцелуй замерзнет от огня.
     Жизнь опять сумела обмануть.
     "Меня".
     Ты не станешь плакать, но простить
     ты меня не сможешь никогда.
     Но пойми, мне надобно спешить.
     "Куда?"
     ...Я, конечно, не герой, но вот
     не могу свернуть. Уж ты прости.
     Знай, отныне я навеки твой!..
     "Иди..."





     - Никто  ни в чем не  виноват,- вдруг сказала она тихим чужим голосом.-
Так вот живешь,  живешь, а потом понимаешь - никто ни в чем не виноват. Убил
бы ты меня - а виноват бы не был. И не убил бы - тоже не виноват.
     - Не понимаю, - Дан напрягся.
     - А никто не понимает, - сказала старуха.
     Андрей Лазарчук




     Они провели так уже,  кажется, несколько часов:  Ренкр сидел в кровати,
укрывшись одеялами и прислонившись к мягкой подушке, Одмассэн - на низеньком
стуле  с  неудобной  спинкой;  горянин постоянно  ворочался,  пытаясь  найти
положение поудобнее, то  вытягивая,  то  поджимая  ноги,  складывал  руки на
груди,  а  потом  не выдерживал и снова  принимался теребить  седую  бороду.
Рассказ  каждого занял много времени  и отнял много сил, во  рту пересохло и
глаза  слипались,  но  Ренкр терпеливо переносил все это,  потому что нельзя
было сейчас отдаваться на милость сна. Он рассеянно вертел в пальцах обломок
Камня жизни, пытаясь решить: что же дальше?
     Словно читая его мысли, Одмассэн кашлянул:
     - Ну и что ты намерен с этим делать?
     Горянин  указал на  талисман  кровавого цвета. Парень  пожал  плечами и
поправил черную  прядь  волос, соскользнувшую на лицо ("Постричься бы").  Он
был  в  растерянности  от того, что рассказал ему  Одинокий,  тщетно пытаясь
ухватить какую-то  нужную  мысль,  которая  все  время ускользала  от  него,
насмехаясь  над  беспомощностью собственного  хозяина.  Силясь  хоть  как-то
осмыслить то, что узнал, он переспросил:
     - Значит, Мнмэрд уже в Нижних пещерах, а Монн - в Хэннале?
     Одинокий покачал головой:
     - Мнмэрд на самом деле  в Нижних пещерах, а Монн  приболел, так что  он
все еще в селении.
     Ренкр надолго замолчал, глядя в пляшущее пламя камина. Потом произнес:
     - Я хотел бы сам отправиться в Хэннал. Все-таки...
     /рано или поздно я все равно туда попаду/.
     - Как знаешь, - пожал  плечами горянин. - Но нужно ли это  тебе?  Лично
тебе?
     -  Прежде  всего  именно  мне. То,  что  я узнал  во время  странствий,
заставило меня взглянуть на многое с другой точки зрения, и мне кажется...
     /приходит пора, когда все тайное станет явным. Страшный час./
     Он замолчал.
     Одмассэн терпеливо ждал.
     - Не знаю, - продолжал  Ренкр после паузы. - Все равно ведь  ко мне там
прислушаются в большей степени, чем к Монну.
     -  Ладно,  еще подумай  над  этим.  Так или иначе, а раньше,  чем через
неделю,  Кирра  тебя  никуда не отпустит. - Одинокий скептически хмыкнул.  -
Если через неделю отпустит. А что же все-таки с Камнем?
     - Пока не знаю. В самом  деле все так плохо со  змеями? - в который уже
раз  за сегодняшний разговор спросил парень. Он  никак не мог поверить,  что
Ворхнольд обманул их - это так не вязалось с обликом Всезнающего.
     - Даже Теплынь  никак на  них не повлиял,  - развел руками Одмассэн.  -
Сразу после потепления мы начали находить очень много выползков - сброшенных
змеиных  шкур.  Но это и все - больше  ничего  не изменилось. И вообще  змеи
стали сейчас какие-то другие, умнее сделались, что ли?
     - Значит, добираться  будем с боями, - констатировал Ренкр. - А что еще
нам остается?
     - Очнись, - устало произнес вэйлорн. -  Ты, кажется, невнимательно меня
слушал.  Нас  теперь значительно меньше - это во-первых.  А во-вторых, после
того похода - тогда  ведь  многие  не вернулись. Их родные  как-то перенесли
это,  надеясь, что мы избавились от  змей,  но теперь...  Никто не  пойдет с
тобой, парень, никто даже не станет тебя слушать.  Вот Кирра, к примеру, - у
нее муж  погиб, не  вернулся из того похода.  Она и меня-то ненавидит  лютой
ненавистью, а когда узнает, что ты - это ты... - Одинокий сокрушенно покачал
головой. - Лучше молчи пока, прикидывайся, что потерял память.
     - Считаешь, это будет честно?
     - Я считаю, это будет правильно, - отрезал Одмассэн. - А я тем временем
подумаю, как нам дальше себя вести. Не унывай.
     Он с заметным  облегчением  поднялся с неудобного стула,  отнес  его на
место и подошел к кровати. Пожал парню руку: "Держись", попрощался и ушел.
     Ренкр некоторое время сидел, глядя на желто-черные шкуры у входа, потом
снова достал Камень и начал всматриваться в его кровавые грани: "Как  же мне
отнести тебя на вершину Горы?"
     Но этот  вопрос  отступил на второй план,  когда в пещеру  вошла Кирра.
Ренкр не хотел прикидываться беспамятным  и  поэтому просто молчал, наблюдая
за  ее движениями  -  женщина что-то  искала  на  широких  каменных  полках,
высеченных  прямо  в  стене.  Там  были   сложены  медицинские  препараты  и
инструменты, которыми пользовалась хозяйка  пещеры - как-никак целительница.
Вдовая словно почувствовала этот взгляд, обернулась:
     - В чем дело? Что-то не так?
     - Нет-нет, просто... - Ренкр запнулся. - Когда мне можно будет ходить?
     Она всплеснула руками:
     - Вот ты о чем! И не думай. По крайней мере,  ближайшие несколько дней.
Ты же только-только  выкарабкался. Хочешь, чтобы снова все началось сначала?
Или думаешь, что  ты великий герой древности и все твои раны - пустяки? Знаю
я вас, мужчин: никогда не желаете  признаваться в собственной слабости, даже
перед самим собой. Вечно тянете до  последнего,  а когда  становится слишком
поздно,  умираете  с  таким  видом,  будто  совершили Создатель  знает какой
подвиг! И не думай даже, что тебе это удастся.
     Ренкр смущенно  кивнул: "Ты, конечно, права, госпожа. К сожалению, я не
великий   герой  древности.  Им-то  все   эти  проклятые  подвиги   давались
значительно легче. Но -  как знать? - может, легенды  - тоже ложь и на самом
деле прежние герои так же мучились от ран и замерзали от одиночества".
     Кирра  ласково посмотрела  на  него ("как  мать  - она смотрела на меня
точно так же, когда я, провинившись, прибегал к ней") и сказала:
     - Лучше попробуй уснуть. Это  самое главное, что тебе сейчас требуется:
сон  и пища. Пройдет несколько  дней, и я со  спокойной  душой позволю  тебе
встать на ноги и ходить  где только вздумается. А пока -  отдыхай, набирайся
сил.
     Она вышла в другую пещеру, видимо так и не отыскав нужной вещи, а Ренкр
снова вспомнил, что устал и хочет спать. Он укрылся  одеялом, отвернувшись к
стенке, чтобы блики огня не проникали под веки, и мгновенно провалился
     /в колодец/
     в сон.
     Здесь  было  все  как всегда. Почти  все  как всегда, потому  что вдруг
справа из каменной кладки возникла и протянулась к нему тонкая хрупкая рука:
     - Держись! Я помогу тебе.
     Ренкр не  мог  поверить  своим  глазам.  Ему  предлагали  помощь  -  то
единственное,  что  было  сейчас так нужно, о чем он  не  мог  и мечтать. Но
принять  эту помощь он  не  смел,  он боялся даже  прикоснуться к этой руке,
чтобы она не рассыпалась в прах.
     - Нет, - прошептал он. - Нет...
     И почему-то вдруг стало на душе так тоскливо, так тошно, что захотелось
завыть диким зверем, а  потом остановиться  и разнести проклятый  колодец по
камешку. Но вот как раз остановиться-то было невозможно.
     Тьма.




     -  Он спит, -  тоном, не терпящим возражений, заявила Кирра. -  И  я не
знаю, с какой стати ты заявился сюда с этим чудовищем.
     - Скарр не чудовище, - спокойно произнес Одмассэн. - Скарр  - тролль, и
тебе сие прекрасно известно.
     Ренкр приподнялся на локте, зевнул и посмотрел на сцену,  разыгравшуюся
в пещере.  У самого  входа,  уперев  в бока сжатые  кулаки,  замерла Вдовая,
пронзая взглядом непрошеных гостей.  Ее длинные  седые волосы были аккуратно
собраны в  пучок, темные глаза смотрели возмущенно  и  уверенно, тонкие губы
сжались  в  одну  прямую  черту.  Напротив женщины  застыл  нерушимым камнем
Одмассэн, чуть позади смущенно топтался молодой тролль.
     - Что здесь происходит?
     Все  обернулись и уставились на больного, как  на чудо природы. Ренкр с
запоздалым сожалением  понял, что тон, пожалуй, он выбрал чересчур властный.
Ну  да  ладно,  если уж Одмассэн привел сюда  тролля, то  всякие притворства
наверняка закончились.
     Одинокий, кажется, думал иначе.  За спиной  Кирры он подал Ренкру знак,
чтобы тот молчал, а потом обратился к Вдовой:
     -  Нам нужно поговорить с  ним.  И не кричи так,  словно  мы пришли его
убивать!
     - Что же ты  придумал на сей раз? - Кирра все-таки оттеснила горянина к
выходу  и  возмущенно  зашептала:  -  Мальчик только  пришел  в себя,  а  ты
приводишь к нему тролля. Зачем? Что происходит?
     - Скажи, женщина,  неужели ты считаешь, что  я способен причинить парню
зло? - так же тихо спросил ее Одмассэн.
     Он заметно нервничал из-за этого разговора, как  обычно в таких случаях
терзая свою инеистую бороду.
     - Да, - ответила Вдовая, вскидывая голову. -  Если ты  сочтешь, что так
будет лучше для  селения... или по каким-нибудь другим причинам, которые, на
твой взгляд, окажутся достаточно убедительными.
     - Посмотри мне в глаза, - велел ей горянин.
     Их взгляды пересеклись и замерли в немом противостоянии.
     - Я не причиню ему вреда, - тихо произнес Одинокий. - Веришь?
     - На сей раз - да, - сдалась Кирра.
     -    Я,    разумеется,    должна    уйти,    -    добавила     она    с
полунасмешкой-полугоречью.
     - Прости, - развел он руками, - но это необходимо.
     - Ложь, - отрезала Вдовая. Одмассэн дернулся, словно неожиданно получил
пощечину.
     - Но я уйду, - добавила седая женщина. - Даю тебе час, потом я  вернусь
и  повыгоняю вас, что бы вы ни говорили мне  о необходимости и прочей  чуши.
Мальчику нужен отдых.
     Одинокий  проводил ее взглядом  и облегченно вздохнул, когда шаги Кирры
затихли в глухом коридоре.
     - Знакомьтесь,  -  сказал  горянин,  присаживаясь  на  краешек  кровати
больного. - Ренкр, это Скарр, сын Хлэмма.
     - Что-то стало известно о Мнмэрде? - обрадовался парень.
     Из всего разговора Одмассэна и Кирры он не расслышал  ни слова, но лица
и   жесты  говорили  сами  за  себя.  Только  теперь  долинщик  внимательнее
присмотрелся к своему  необычному гостю. Тролль чувствовал себя скованно, но
сейчас, кажется, немного  успокоился. Они пожали друг другу руки, коричневая
ладонь  Скарра выглядела непривычно, но пожатие  было  крепким и  дружеским.
Потом тролль принес себе стул и присел рядом с кроватью Ренкра.
     Тем временем Одинокий печально кивнул, отвечая на вопрос парня:
     - Да. Он мертв.
     По просьбе горянина тролль рассказал о том, что произошло.
     - Бумаги? - переспросил Ренкр. - Там были бумаги Ворнхольда?
     - Были, -  подтвердил  Скарр.  - И кажется,  на одном  из  запечатанных
свитков я видел твое имя.
     -  Я должен  прочесть  эти свитки. - Долинщик  приподнялся и  сел, даже
начал оглядываться в поисках одежды, но потом сообразил, что это-то  как раз
ничем не поможет, все равно ведь  ходить он почти не в  состоянии, и уж  тем
более ему не добраться до пещеры Ворнхольда.
     - К чему такая спешка, парень? -  одернул парня Одинокий. - Ты разве не
слышал: через час по наши души придет Кирра?  Не хотелось бы ее  разгневить,
она и так готова разорвать меня на мелкие кусочки и собственноручно скормить
льдистым змеям. Не будем давать ей лишний повод, а?
     - Ты  не понимаешь, - вздохнул Ренкр. - Ворнхольд знал,  что произойдет
после его смерти. Почему-то  он не смог открыть  нам  всю правду тогда,  при
жизни, вот  и оставил  свиток  как  завещание. Мудрец догадывался,  что  нам
потребуется его помощь. Необходимо раздобыть свиток...
     Он чуть было не сказал "любой ценой", но остановился, испугавшись , как
бы  произнесенные слова  не  стали  правдой.  Слишком уж  много невозможного
превратилось в возможное за последние несколько ткарнов.
     - Необходимо - значит раздобуду, - уверенно произнес  Скарр. - Но лучше
было  бы, если  б кто-нибудь  из  вас пошел вместе  со мной.  Иначе  я  могу
упустить что-то важное, а мы никогда об этом и не узнаем.
     -  Исключено,  -  смущенно   покачал  головой  Одмассэн,  поднимаясь  с
постели.- Если ты согласишься на это, тебе придется отправиться туда одному.
Принесешь  тот  свиток с  именем  Ренкра,  а также  что сам сочтешь наиболее
важным. Потом, если удастся, мы отправимся за остальным.
     - Тогда я пойду. - Скарр тоже  встал. - Хотелось бы до вечера попасть в
город.
     - Я провожу тебя до выхода, - кивнул горянин.  - И  скажу стражникам на
входах чтобы они беспрепятственно  впустили тебя, когда  вернешься. Отдыхай,
Ренкр. Я еще загляну к тебе.
     Они ушли,  и  он почувствовал,  как усталость  снова накатывает ужасной
давящей волной.  Парню  вдруг  расхотелось  узнавать, что в том  свитке,  на
котором Ворнхольд написал его имя. Лучше бы  вообще никогда не вспоминать  о
том, кто он и что происходило с ним в течение двух последних  ткарнов, лучше
уж доживать свой век  безумцем, чем  снова окунуться в  кошмары  реальности.
Ведь нельзя же всерьез надеяться на то, что он сможет победить Темного бога!
Или - можно?..
     Зашелестели желто-черные шкуры.
     - Привет, - робко произнес большеглазый мальчишка, застывший у входа. -
Меня зовут Хилгод.
     /Хилгод, Хилгод, Хилгод...  запомни  это  имя. Там  в  селении  у  меня
остались жена, дочь и сын. Скажи  им,  что я погиб  в честном бою, скажи что
угодно, только не говори,  что смерть оказалась такой нелепой! Ты  обещаешь?
Обещаешь?!/
     - Да, - прошептал Ренкр. - Обещаю.
     -  Что? - Мальчик испуганно  уставился на  него  громадными глазищами и
смешно наклонил светловолосую голову. - Прости, я не расслышал.
     - Спасибо тебе, Хилгод. Это ведь ты нашел меня в снегу.
     Мальчик смутился:
     - Вообще-то я. Но я не нарочно. То есть я рад был, но...
     Он  окончательно  запутался   и  хлюпнул  веснушчатым  носом,  кажется,
намереваясь разреветься.
     - Скажи, Хилгод, ты бы не мог позвать свою  маму? Мне  нужно выйти,  но
она не разрешала мне вставать с постели, а накликать ее гнев - бррр!
     -  Я мигом! -  Мальчонка улыбнулся  и уже  развернулся, чтобы бежать на
поиски Вдовой, но в этот самый момент она откинула шкуры и вошла в пещеру.
     - Уже убрались? - Вопрос, видимо, касался Одмассэна и Скарра.
     - Да, -  ответил Ренкр. - Госпожа, я бы очень хотел немного прогуляться
- до трапезной. И еще...
     -  В трапезной тебе делать нечего, -  ответила Кирра.  - А что касается
"еще" - сходи. Хилгод тебя проводит. Сейчас принесу одежду.
     И вот - он стоит на ногах и  делает  осторожный шаг  в сторону шкур. На
сей раз  ноги выдержали  и  только  иногда  пытались  дрогнуть,  но  вовремя
подставленное плечо Хилгода спасало положение.
     В коридоре  было  пустынно.  Он выглядел так, словно здесь  не жили уже
давным-давно: несколько тусклых факелов, грязь на полу  и копоть на  стенах,
многие пещеры чернеют открытыми входами. До сих пор Ренкр мало верил в слова
Одмассэна о  том, что селение  вымирает,  но  теперь ощутил  это собственной
кожей  -  сам воздух был  холоден и бездвижен,  он успел  остыть от голосов,
дыхания и смеха. "Тлен огромной гробницы, вот что это такое".
     На обратном  пути они  встретили  Хиинит. Девушка  смутилась, но быстро
взяла себя в руки, так что когда  ноги все-таки отказали  и Хилгод просто не
мог  выдержать Ренкрова  веса,  она  сумела  вовремя подставить  плечо.  Так
долинщик  и  добрел  до  кровати  -  поддерживаемый  с  обеих  сторон своими
добровольными  помощниками. Рухнул в постель и понял, что  выжат до предела.
Да,  говорить о  каких-либо  путешествиях  рано,  слишком  рано.  Кирра  уже
принесла ему  ужин,  и  -  откуда только  взялись  силы?  -  он  с аппетитом
набросился на еду, чувствуя, что никогда не наестся вволю.
     - Ешь, - улыбнулась Вдовая. - Когда больной кушает, он поправляется.
     - Спасибо, - выдохнул Ренкр через некоторое время. - А можно еще?
     -  Нет, - отрезала  врачевательница. - Сейчас  тебе нужна умеренность в
еде. Ты так долго голодал, что...
     - Прости, сам ведь знаю. ...Кажется, я засыпаю.
     -  Спокойной  ночи,  -  молвила  Кирра.  - И  не  забивай  себе  голову
Одмассэновыми  байками.  Они  и  для  здоровых-то не  особо полезны,  а  для
больных...
     Вдовая взмахнула рукой и унесла Ренкрову миску.
     - Спокойной ночи, - сказал Хилгод.
     Ему  было непривычно разговаривать  с  этим  черноволосым  незнакомцем:
мальчик  никак не  мог  понять, почему тот улыбается, хотя во взгляде дрожит
седая, как волосы у матери, тоска.
     Парень подмигнул ему:
     - Не вешай нос, Хилгод.
     - Угу, - радостно ответил мальчик и умчался в коридор.
     В конце концов он был всего лишь двенадцатиткарным жителем этого мира и
не мог долго печалиться чужими горестями.
     - Спокойной ночи, - прошептала Хиинит.
     - Если я вдруг снова замерзну, напомни о себе, и я вернусь, - сказал ей
Ренкр. - Обещаешь?
     - Обещаю.
     - Ну тогда я на самом деле могут спать спокойно.
     /И может быть, на сей раз обойдется без колодца./
     Обошлось.  По крайней мере,  утром он не помнил ничего подобного и даже
за это был благодарен судьбе. Кажется, она наконец-то забыла о нем.




     Конечно, никаких стражей  у выхода в  Нижние пещеры не было. Да их и не
могло быть - слишком мало сейчас альвов, чтобы защищаться от беды далекой, в
то  время как у пещер кружит беда  близкая. Одинокому пришлось самому  брать
ключи и вести Скарра к воротам.
     Он  закрыл за троллем  старинный замок  и, повернувшись,  отправился  к
Пещере  Совета,  размышляя  о  том, что  скажет  дряхлым  старикам,  которые
продолжали делать  вид, будто управляют селением. На самом деле вся реальная
власть давным-давно перешла в руки  вэйлорна, и горяне знали  об  этом,  но,
чтобы  не  пересматривать  старые законы ("А  сделать  это, видит Создатель,
стоит",  -  раздраженно  подумал Одмассэн),  считалось,  что  на  самом деле
Одинокий просто является исполнителем воли Совета.
     Седой горянин вошел в  Пещеру, поприветствовал собравшихся и направился
к  столу, за которым  восседали старики. Примостился  рядом с ними и  кивнул
Дэрку,  мол, начинайте. Тот подслеповато прищурился, потом встал  и сообщил:
еженедельное заседание Совета открыто. Одмассэн подумал, что все-таки зря он
придумал  подобный трюк - каждые семь дней позволять  старикам проводить эти
представления. На  таком  заседании, в принципе, могли находиться  все,  кто
считал нужным  выслушивать  речи  членов Совета.  Как правило,  сюда  иногда
пробирались  ребятишки, чтобы тайком посмеяться над  дряхлыми  альвами с  их
смешными речами;  жители повзрослее  приходили  в  основном ради того, чтобы
послушать,  что  скажет  вэйлорн.  В  любом  случае  еженедельные  заседания
приносили  больше вреда, чем  пользы:  каждая  новая  речь  стариков  только
подрывала  их и без того пошатнувшийся  авторитет, а  у  Одинокого  все  это
отнимало массу ценного времени, новости же и  так объявлялись таким образом,
чтобы все жители были о них осведомлены.
     Он краем уха слушал  обычную болтовню Дэрка. Всегда об одном и том  же:
мы   должны   бороться   со   змеями,   должны   соблюдать   законы   и   не
прелюбодействовать, должны, должны, должны... Создатель, да все и так знают,
что они должны, никто вот до сих пор не ведает о другом - как быть дальше! И
вместо  того, чтобы  сейчас  пойти со Скарром  за свитками  или,  к примеру,
лишний  раз  поучить мальчишек обращению с мечом,  сиди здесь  и слушай  эти
бредни.  А  ведь  все  разваливается,  разваливается  буквально на глазах!..
Проклятье! Хватит!
     Неожиданно Одинокий встал и направился к выходу:
     - Простите, мне нездоровится.
     Спиной  он  почувствовал удивление  Дэрка  и прочих членов Совета  -  и
спиной же ответил им: "Игры закончились. Желаете - продолжайте их, но только
без меня".
     Кажется, за столом его так и не поняли, зато несколько горян,  сидевших
на  скамьях,  одобрительно  закивали,  а  кое-кто  даже  последовал  примеру
вэйлорна. "Еще немного,  и этот маскарад закончится. Что же, чем раньше, тем
лучше".
     Уже у выхода его нагнал дрожащий голос Дэрка:
     - Одинокий,  скажи,  а что это  за альв,  которого ты  недавно нашел за
пределами селения? Почему мы об этом ничего не слышали?
     Он развернулся, обвел взглядом следивших за ним горян:
     - Пока что парень ничего не вспомнил, так что  рано говорить о том, кто
он и откуда. Как только что-нибудь прояснится, я расскажу.
     Не дожидаясь ответной реплики, Одмассэн покинул Пещеру.
     Дэрк  растерянно  сглотнул  и  посмотрел  по сторонам.  За расплывчатой
пеленой,  застилавшей взор,  ему  чудились  удивленные  лица и презрительные
усмешки. На миг старику показалось, что пол под ногами внезапно провалился -
и он судорожно ухватился перевязанными сетью  вен руками за край деревянного
стола. "Вот и все,  - подумалось внезапно. -  Вот  и  разваливаются все твои
иллюзии. В результате мы так никуда  и не пришли. Тупик.  А вернуться нам не
позволила  наша  же  собственная  гордость,  перемешанная  с  упрямством,  -
ввязались в войну, перессорились со  своими  же братьями и счастливо все это
позабыли,  воспитывая детей  и внуков  в нужных  настроениях.  Воспитали.  А
теперь издыхаем в тупике, но больно-то не от  этого, больно оттого, что наши
дети и внуки... тоже..."
     Где-то справа дрожащим испуганным голосом громко закричали:
     - Лекаря! Травы для сердца, поскорее!
     "Травы  для  сердца -  это  хорошо.  Но,  кажется,  поздновато  мы  это
придумали. Боюсь, понадобится ампутация. Без ампутации уже не обойтись".
     - Да  поторопитесь  же  вы, проклятье! Поторопитесь,  не  видите,  альв
умирает!..
     "Разве ж я об альве вам толкую, тупицы?!."





     Мальчик, ты,  должно быть, считаешь, что я тебя обманул, и, наверное, в
чем-то ты прав. В этом свитке  я попытаюсь рассказать тебе то, о чем умолчал
тогда, при нашей первой встрече. (зачеркнуто)
     Мое  молчание  было  вызвано необходимостью:  я ведь знал,  как  и  что
произойдет,  но  говорить правду было нельзя - она  бы  ничего  не изменила.
Будущее неумолимо,  его  не переделать.  (зачеркнуто) К  счастью, мне  также
известно, что уже произошло: каким-то образом ты смог получить мои свертки и
прочесть их. А значит, у тебя в руках обломок Камня жизни, снаружи селения -
змеи и ты не знаешь, каким образом попасть на вершину  Горы. Именно в этом я
помогу тебе.
     Отправляйся в  Нижние пещеры, доберись до моего жилища -  там  недалеко
река. Динихтис (ты должен помнить эту милую рыбу) пообещал мне, что дождется
тебя во  что бы  то ни  стало.  Да, он обладает своеобразным интеллектом, но
речь сейчас не об этом.  Ты должен помнить одно - для  тебя, равно как и для
твоих друзей, он не представляет никакой опасности. Динихтис отвезет  тебя в
одно место, из которого есть только один выход. Он-то как раз ведет наверх.
     Это старая легенда.  Гномы издавна утверждали, что  у каждой горы  есть
свои мастера - некие существа, которые  следят за состоянием горы  и "лечат"
ее, если это необходимо. Поскольку гномы - одна из тех немногих рас, которые
изначально  обладают сильной тягой  к подгорным пространствам, можно понять,
почему  именно им  стало  известно  о  существовании мастеров. Те  же  гномы
говорят,  что  в каждой горе имеется вертикаль  - полый  ход, пронзающий всю
гору от верхушки  до подножия. Считается, что он существует, дабы  облегчать
мастерам  передвижение  внутри  их   "подопечной".   Я  обнаружил  вертикаль
Санбалура. Динихтис отвезет тебя  в то место,  откуда можно в  нее  попасть.
Когда  будешь  возвращаться с вершины,  просто  дождись  его  в  зале - рыба
приплывет за тобой  во  что бы  то  ни  стало.  Возможно, это  займет у  нее
некоторое время, но другого  выхода просто не  существует - не спускаться же
тебе по склону Горы!
     Постарайся разобраться  в  моих записях - там очень много полезного для
тебя.
     Попытайся хотя бы если не простить, то понять меня.
     Ворнхольд (зачеркнуто)




     Ренкр окончил читать  и  отложил сверток  на  кровать. Потом поднялся и
подошел к камину, протянул к нему руки и стал медленно шевелить ими, ощущая,
как жар распространяется по коже и проникает в кровь. За его спиной смущенно
кашлянул Одмассэн:
     - Вдовая скоро вернется, а мы так ничего и не решили.
     - А что мы можем решить? - Долинщик повернулся к нему лицом и вымученно
улыбнулся.  -  Ты  же  знаешь,  что она  никуда меня  не отпустит.  Придется
дожидаться, пока  я смогу самостоятельно передвигаться чуть  дальше, чем  до
трапезной и  обратно.  - Он,  конечно, немного  преуменьшал свои  успехи, но
все-таки был  недалек от истины. - А до тех пор - ждать и надеяться,  что мы
не опоздаем.
     "Опоздаете", - прошептал-протрещал горюн-камень,  распадаясь  на мелкие
огненные крошки.
     - Уже решил, с кем пойдешь? - спросил горянин.
     - Возьму Скарра, он предлагал довести меня до пещеры Ворнхольда, а если
понадобится -  отправится  вместе  со мной дальше. Мне  кажется, он надежный
тролль, я ему  доверяю. А больше, наверное, никого.  Ты занят,  я не пытаюсь
тебя этим укорять, просто констатирую факт, но тем не  менее - ты не сможешь
пойти,  а  кроме  тебя и Монна, у  меня почти  не осталось  знакомых. Многие
умерли за то время, пока я отсутствовал; я заглядывал в некоторые пещеры, но
там пустота  и мусор.  Даже удивительно, некоторые  были не  старше  меня, а
вот...
     - Змеи. Почти каждый раз, когда возвращается очередной охотничий отряд,
мы недосчитываемся одного-двух альвов - их убивают эти твари, так или иначе.
А  ведь наши  идут  Переходами -  это,  конечно, не  Пути  карликов, но тоже
кое-что.
     - Да, кстати, - вспомнил  Ренкр. - Я все забываю -  что там с Монном? Я
бы хотел его проведать.
     Одмассэн развел руками:
     - Боюсь, это невозможно. Старик плохо  себя  чувствует. Кирра  сейчас у
него - и она говорила мне, что Монну становится хуже и хуже.
     - А что вообще произошло?
     -  Не  знаю. Все началось  с того,  что  он  внезапно простудился,  был
сильный жар, но старик в конце концов выкарабкался. А потом у него появилась
какая-то  необычная  апатия,  безразличие  ко всему окружающему. Ест  только
тогда,  когда  ему  напоминают  об  этом,  худеет  и  теряет силы.-  Вэйлорн
вздохнул. - Боюсь, долго он не продержится.
     Зашелестели шкуры у входа.
     -  Опять  заговариваешь  парня  своими  побасенками?  -   Кирра  мрачно
посмотрела на Одинокого, и тот встал с постели:
     - Уже ухожу.
     - Ступай-ступай,  -  проворчала она,  глядя ему  вслед.  -  Сильно тебя
утомил? Небось все выспрашивает, откуда ты взялся да что  с тобой произошло.
-  Вдовая  раздраженно  фыркнула,  демонстрируя  свое  отношение  к  старому
горянину.
     - А кстати, - добавила она, помолчав. - Ты так ничего и не вспомнил?
     Ренкр покачал головой, надеясь, что она расценит это, как отрицательный
ответ.
     - Можно я пойду прогуляюсь?
     - Пойди-пойди,  -  кивнула  Кирра. - Если встретишь  Хилгода,  напомни,
чтобы забежал поесть, а то этот сорванец вечно  пропадает в тренировочной, а
детям необходимо  время от  времени  питаться. Он, кажется, напрочь об  этом
забыл.
     - Скажу, - пообещал Ренкр уже на выходе.
     - Да, -  добавила  Кирра, - если ты  все-таки  что-нибудь вспомнишь, не
держи это в себе, мальчик. Иногда подобное знание, не разделенное с другими,
может разорвать альва изнутри. Ступай.
     Это стало уже привычкой, ежедневным ритуалом - прогулка по  заброшенным
коридорам селения для того, чтобы хоть немного научиться ходить. Долинщик не
спеша  переставлял ноги, держась  поближе к  стене на  случай, если те снова
откажут. Однажды такое произошло, и  он потом  долго извинялся перед Киррой,
пришедшей в ужас от его  грязной одежды и исцарапанных  рук - коридоры очень
давно не  убирали. Сейчас, передвигаясь по этим полутемным тоннелям, Ренкр с
удовольствием отмечал,  что  делает это намного лучше, чем  пару дней назад.
Может быть,  скоро  он  уже сможет отправиться в путь. Камень, не покидавший
его шеи ни на миг, висел тяжелой ношей, и  очень хотелось  поскорее от  него
избавиться.
     Сегодня  Ренкр  отправился  к  воротам,  выходившим прямо  на  каменную
площадку перед селением. Ему  хотелось вдохнуть свежий воздух, почувствовать
обжигающие уколы белых хлопьев на загрубевшей коже и увидеть снег.  Все-таки
он  любил  снег,  хотя это  было  трудно представить  после  того, что с ним
произошло.
     Ренкр немного постоял, глядя, как ветер рвет  в клочья полотно падающих
обломков белого  неба,  а  потом услышал  шаги  за  спиной.  Можно  было  не
оборачиваться
     - Привет!
     - Привет, Хилгод. Мать просила, чтобы ты не забыл поесть.
     - Угу. Смотрите?
     - Смотрю. Слушай, а как ты оказался снаружи... в тот день?
     Хилгод махнул рукой:
     - С мальчишками поспорили.
     - Тогда понятно.
     Они немного постояли в молчании, потом мальчик внезапно вскрикнул:
     - Ой! Чуть не забыл - я же  тебя искал. Дядя Одмассэн  просил, чтобы ты
занес ему какой-то сверток.
     -  Занесу,  -  пообещал  Ренкр. А  потом вспомнил, что  сверток остался
лежать на кровати и Кирра вполне могла его прочесть.
     - Пойдем-ка домой, - сказал он как можно спокойнее.
     - Не-а. Ты иди, а я еще тут постою. Мать сразу же отправит в трапезную,
а я есть не хочу, вот ни столечки.
     - Ну стой, - согласился долинщик.
     Он  развернулся  и  отправился  в  пещеру.   У  входа  затаил  дыхание,
приготовившись к самому худшему, но Кирры внутри не  оказалось. Зато сверток
лежал  там  же,  где его и  оставили,  -  на  смятом  одеяле.  Подавив вздох
облегчения, Ренкр  спрятал  "улику"  в кармане и  хотел  было  направиться к
Одмассэну, но почувствовал усталость и прилег на кровать - отдохнуть. И даже
сам не заметил, как заснул.
     Судьба, похоже,  все-таки  вспомнила  о нем.  Свидетельством  тому были
каменные  стены уже знакомого - до боли, до ужаса, до  отчаянья (как хотите,
так и называйте, от этого ведь  все равно ничего  не изменится)  -  колодца.
Правда, сейчас Ренкр не  видел ни этих стен,  ни привычных клочьев бог весть
чего  -  его взгляд  приковывала  тонкая  хрупкая рука, протянувшаяся к нему
через пустоту:
     - Я помогу тебе.
     - Нет, - покачал  он головой. - Нет. Ты  не способна что-либо изменить.
Прости.
     И  все-таки  рука прикоснулась к нему  -  самыми  кончиками пальцев, но
этого оказалось достаточно,  чтобы  Ренкр почувствовал волну  тепла и любви,
исходившую   от  них.  Он  отшатнулся,  пораженный  нечаянным   откровением,
зачарованный осознанием того, что отныне уже не один; даже в этом жутком сне
был  кто-то,  кому  он  нужен  такой,  каков  он есть. Это  прикосновение  и
разбудило долинщика, толчком вышвырнув прочь из сна.
     Ренкр  лежал с  закрытыми  глазами. Теперь больше  всего на  свете  ему
хотелось  вернуться назад, чтобы  еще раз  почувствовать  прикосновение этих
пальцев. Ему даже начало казаться, что он все еще ощущает их тепло. Конечно,
такого  не могло быть. Ренкр со  вздохом  разочарования  раскрыл  глаза... и
увидел Хиинит, склонившуюся над ним.
     А во взгляде девушки - те же самые любовь и нежность, те же самые...




     Одмассэн заглянул  в  пещеру Вдовой чуть позже,  обеспокоенный тем, что
Ренкр до сих пор не принес ему  сверток.  Свертка он  так  и не забрал, зато
отыскал  Хилгода и велел мальчику  не  появляться в доме до самого  позднего
вечера. Потом  заглянул  в  госпиталь  к  Кирре  и,  уверившись,  что у  нее
полным-полно работы  и она даже не думает  о  том,  чтобы  проведать Ренкра,
вздохнул  с  облегчением. Только скандала ему  сейчас  и не хватало.  А  что
касается увиденного им - так ведь молодые альвы, кажется, любят  друг друга.
Законы законами, а жизнь жизнью.




     - Скажи, а кто такая Виниэль?
     Ренкр вздрогнул:
     - Откуда ты знаешь это имя?
     - Ты бредил тогда...
     Он кивнул:
     - Когда-то - кажется, жизнь назад - я любил ее..
     - А сейчас?
     -  Знаешь,  даже  странно.  Тогда,   в  Хэннале,  неожиданно  для  меня
(подозреваю, и для  самой  себя) она вдруг  взяла  да и вышла  замуж. Может,
конечно, она его любила, может, я попросту был слеп, но мне  до сих пор  так
не кажется.  Мы  ведь с  ней  знали друг друга достаточно долго,  и... Одним
словом, она вышла замуж. Вот. А я не  верил. А спросить не успел - в тот  же
вечер в селение  явился дракон, и я взял да и улетел с  ним. И до  недавнего
времени все равно не верил: я не верил, пока жил здесь, в селении, не верил,
пока странствовал. В своих снах я был с ней, но с тех пор, как вернулся сюда
и вспомнил себя, кажется,  я не думал о ней ни разу - и  только сейчас понял
это. Видимо, я на самом деле  стал взрослее и догадался: как бы там ни было,
нельзя  любить  образ   прошлого   -  хотя  бы  потому,  что  это  нелепо  и
бессмысленно.  Время  своей  неумолимой секирой разрубило  наши  чувства  на
ничего не значащие куски, которые уже никогда не создадут ничего  цельного и
настоящего.  Ведь все  равно Виниэль сейчас  уже не  та, какой я  ее знал  и
любил. И  если  ты спросишь меня, питаю ли  я  к ней какие-нибудь чувства, я
отвечу: "Да". Но - люблю ли я ее? - нет. Я люблю тебя.
     - Знаешь, по закону...
     Он прикоснулся к ее губам пальцем:
     -  Конечно, знаю. Когда я вернусь с вершины  Горы, я поступлю  так, как
велят законы селения...
     /если мне будет позволено вернуться/...




     - Сегодня забежит Одмассэн, - сказал Ренкр.
     Вдовая неожиданно резко обернулась к нему и покачала головой:
     - Я видела вчера тот сверток, что он тебе принес. Что происходит? Зачем
тебе  читать то, что предназначено  для  другого, даже  если  тот другой уже
мертв?
     - Он не мертв, - ответил долинщик. - Сверток предназначен для меня.
     Кирра недоверчиво посмотрела на него, ее руки медленно опустились.
     - Конечно. Как же я сразу не догадалась?
     Вопреки ожиданиям Ренкра, в ее  голосе не  было ненависти или злобы. Он
подумал,  что признаться  следовало раньше,  а  теперь...  как-то  глупо все
получилось.
     - И что же ты намерен делать дальше? - спросила она.
     -  Этот  камень, -  долинщик достал из-за пазухи кровавый  кристалл,  -
необходимо  отнести к  вершине Горы.  Именно  поэтому я так часто спрашивал,
когда же мне можно будет ходить... подолгу.
     Вдовая кивнула:
     - Уже  можно. Прошло  достаточно времени, и организм взял свое. Кого ты
намерен увести с собой на сей раз?
     Он покачал головой:
     - Я  знаю, что твой муж погиб именно в том походе и в его гибели, пусть
невольно,  ты винишь  меня. Я даже знаю,  как он погиб, потому что именно  я
видел его последним, именно я  закрыл  ему  глаза  и пообещал  выполнить его
предсмертную  просьбу.  Он  хотел, чтобы  вы знали -  Хилгод  погиб  славной
смертью, защищая своих соотечественников.
     - Глупости!  - зашлась в крике женщина. - Глупости! Глупости! Глупости!
Какая чушь  -  "славная смерть"! Ты так до сих пор и не понял, мальчик, - не
бывает славной смерти, не бывает...
     Она замолчала, отвела  взгляд и  долго  смотрела  на причудливую пляску
пламени.
     - Наверное,  ты тоже в  чем-то прав,  - молвила Вдовая спустя некоторое
время. -  В конце концов, то, что ты собираешься сделать,  нужно  многим, не
только одному тебе. Да и прошлый раз... ты ведь вел их туда, искренне веря в
свою  правоту,  вернее, в правоту  всезнающего мудреца.  И не твоя вина, что
мудрец оказался не  таким  уж и всезнающим.  Но беда в том, что и в  тот и в
этот раз ты заберешь с собой самых дорогих мне альвов. Тогда  пропал Хилгод,
теперь пропадет сердце Хиинит. А потом вырастет другой Хилгод, достойный сын
своего "славного",  -  она горько усмехнулась, -  своего "славного" отца,  и
уйдет вслед за ним на борьбу с льдистыми змеями, чтобы не вернуться.
     - Да, - согласился Ренкр. - Наверное, так оно и будет. Но в прошлый раз
я уходил, ничего не оставляя за собой. Теперь здесь останется мое сердце - и
оно будет в  ладонях твоей дочери. Конечно, это нечестный обмен, но это все,
что у меня осталось. И хотя бы поэтому я изо всех сил постараюсь вернуться.
     Вдовая  вышла из пещеры, так ничего  и не ответив. Наверное,  ей нечего
было ответить, а может быть, она просто  не хотела,  чтобы кто-нибудь видел,
как она плачет.

     Наша память - огромный сундук:
     много пыли и старых вещей.
     Но открыли крышку, сквозняк подул,
     и мы видим их вновь - зачем?
     Прикоснувшись пальцем опять к тому,
     что когда-то ценил, берег,
     понимаешь внезапно - не обмануть,
     не вернется время твое.
     И ты можешь те вещи вертеть-крутить,
     можешь даже забрать с собой.
     Все равно - былое не возродить,
     как и не возвратить покой.
     А безделицу сильно сожми в руке,
     разломай ее на куски.
     Крепко стисни горло седой тоске,
     закричи ей надрывно: "Сгинь!"
     Только горечь утрат оживет опять,
     подползет змеею к груди.
     И придется пригреть, ведь нельзя прогнать
     и сказать ей: "Прочь! Уходи!"
     На мгновение вспомнишь костер в лесу,
     чьи-то тени, улыбки, смех,
     и внезапно сердце ускорит стук
     и часы замедлят свой бег.
     ...Закрывая крышку, стирая пыль,
     возвращаясь к своим делам,
     ты опять прикажешь себе:
     "Не забыть -
     нужно выбросить этот хлам!"





     Если  бы мои враги пригрозили  мне  утратой богатства,  славы, дома,  я
рассмеялся бы и сказал, что все это никогда мне не принадлежало. Если бы мои
враги  пригрозили  мне потерей  честного  имени,  я бы приказал им убираться
прочь  и,  возможно,  замарал бы  себя  сквернословием.  Если бы  мои  враги
пообещали мне абсолютное бессмертие, я бы их проклял.
     Мэрком Буринский




     Для Дрея всегда оставался загадкой тот самый процесс, который, по сути,
и делал его  бессмертным. Регенерация проходила без какого-либо  участия  со
стороны  человека и  так, как ей заблагорассудится. Слава Создателю, пока ее
рассудок  ("Послушал бы кто-нибудь твои мысли,  это ж  перл какой - рассудок
процесса!") не слишком  выходил  за нормальные рамки  и не приращивал вместо
отрубленной  правой  руки еще  одну  левую. А  ведь,  наверное,  очень  даже
запросто мог бы.
     Ладно, не об этом  сейчас  думать  надо...  А о чем?! О том, что ты уже
полдня  (или полночи)  пытаешься  научиться управлять регенерацией? Кушайте,
крыски дорогие, кушайте.
     Но ведь когда-то же это получилось, черт побери, получилось, пусть даже
и  случайно. А  сейчас  организм заявляет: "Дулечки, хозяин.  Мне, про между
прочим, боль  такую  терпеть  без  надобности. Так что  иди ты к троллям  со
своими дурацкими экспериментами".
     Но ведь получалось же!
     Он  попытался  вспомнить,  как  это  было  в  прошлый  раз,  а  заодно,
отвлекаясь, все-таки попытаться обмануть свой организм.




     Кораблей Дрей никогда не любил. Нет, в детстве он, конечно, как и любой
мальчишка,  не раз воображал себя капитаном далекого плавания - Право  руля!
Лево  руля! "Прямо  по  курсу пираты.  Предлагают  сдаться".  Ха-ха,  к бою,
друзья. Мы им покажем!
     Словно  в отместку за  несуществующих, но всегда  побежденных  пиратов,
море мстило Дрею, злорадно покачивая его на своих неустойчивых волнах.
     Можно  быть  четырежды  бессмертным  и  уметь великолепно  плавать,  но
морская болезнь - это морская болезнь. Так  что  выбирайте  удобное  место у
борта с живописным  видом на  восход или  закат -  что больше  по вкусу -  и
болейте  себе  на  здоровье.  Только,   если  можно,  не  слишком  громко  и
поаккуратнее, все-таки на нижней палубе тролли делом занимаются  - гребут то
есть.
     Ветра не  было вот уже второй день  подряд, и Дрей не  знал, радоваться
ему  или  огорчаться.  С  одной  стороны,  в ветреную  погоду  всегда качало
сильнее, но зато на веслах добираться придется значительно дольше,  а в этом
он был явно не заинтересован. Последнее время бессмертный вообще подумывал о
том, чтобы сбежать на берег и проделать остальной  путь пешком,  хотя, видит
Создатель, туда, куда он собирался попасть, идти нужно было не один месяц.
     В  перерывах между приступами рвоты  он  пытался спать  и есть  - то  и
другое давалось с трудом, но выбора,  в принципе, не оставалось. Кроме него,
на  корабле имелось всего два пассажира: пара угрюмых на вид гномов, судя по
всему отец и сын,  которые,  как и Дрей, плыли до самого западного порта под
названием  Адааль-Лан. Вернее, то  был  не  совсем порт, о чем  бессмертному
предстояло узнать лишь по прибытии.
     Прослышав о том, что они сходят на берег в  одном и том же месте, гномы
удивленно косились на пассажира-"альва", но помалкивали, стараясь общаться с
ним как можно реже. Впрочем,  то же  самое касалось  и их отношений со  всей
командой -  отец и  сын были  неразговорчивы  и угрюмы. На расспросы же Дрея
капитан корабля, высокий старый тролль по имени  Тулн, ответил, что сие есть
личное дело  каждого пассажира и до тех  пор,  пока  гномы  не  представляют
опасности   для  команды  и  судна,  ему  плевать  на  обособленность   этих
пассажиров. Равно как и на излишнее любопытство других.
     Во  время путешествия по морю не произошло  ничего значительного, если,
конечно,  не считать таковым  постоянное  дежурство Дрея у одного из бортов.
Только  к  самому концу  этого  долгого плавания  морская  болезнь вроде  бы
унялась и он смог вздохнуть посвободнее.
     Адааль-Лан оказался отнюдь не портовым  городом, как о  том думал Дрей.
Лишь потом, вспоминая свой разговор с капитаном еще в Валлего, он понял, что
допустил ошибку. На вопрос возможного  пассажира, не идет ли судно на запад,
Тулн  ответил,  что  да,  идет. "Куда же именно?"  - "Последнюю остановку мы
намерены сделать в Адааль-Лане.  Желаете плыть с нами?" - "А дальше на запад
вы не поплывете?" - "Дальше на запад никто не плавает".
     Место, у  которого  стоял сейчас  на  якоре корабль тролля,  совсем  не
походило на порт. Скорее  уж -  на  беспризорную рыбацкую деревушку.  Просто
здесь, на этом рубеже диких западных земель и цивилизованного востока, раз в
ткарн встречались  жители тех и других районов, чтобы обменяться  товарами и
деньгами. Ярмарка  оживляла Адааль-Лан  - на некоторое время, - а потом  все
возвращалось на  круги  своя. Наверное, если бы  не эти  ежеткарные  встречи
запада и  востока,  деревушка  вообще бы не  появилась в  здешних  местах  -
слишком   уж  они  были  заброшены  и  дики.  Просто   так  сложилось,   что
мореплаватели из  Валлего и  прочих  портов не  рисковали забираться в глубь
полуострова, а обитатели оного не были расположены к длительным путешествиям
к тому же Валлего. Поэтому  и выбрали компромиссный вариант, удовлетворявший
обе стороны. Другое дело, что  Дрею этот самый компромиссный вариант  никоим
образом не подходил.
     Ярмарка, на  которую,  собственно, и приплыл Тулн, начиналась  примерно
через неделю, так что сейчас Адааль-Лан  был пуст, как сума нищего в  начале
рабочего дня.
     Дрей попрощался с  капитаном и сошел  на берег,  не  имея  ни малейшего
представления,   что  ему  делать   дальше.  Путь   бессмертного   лежал  на
северо-запад, но каким  образом  попасть  туда,  не  зная  местных  дорог  и
обычаев, не имея в руках даже плохонькой карты местности?
     Он осмотрелся.
     Прямо перед Дреем тянулся ряд  приземистых  кривых домишек с маленькими
мутными окошками и дырявыми заборами. Между заборами оставался узкий участок
суши,  гордо   (и   безосновательно)   именовавшийся   улицей.   Собственно,
бессмертный  готов был даже оспорить то, что это  - суша, скорее уж - жидкая
грязь. Он с  затухающей надеждой  посмотрел по сторонам, но другого пути  не
существовало: справа  и слева тянулся пустынный берег  с вязким песком, а за
спиной скрипели веслами матросы, возвращавшиеся на шлюпке к кораблю. То, что
они после нескольких  месяцев плавания не спешили  сойти на  берег, говорило
явно не в пользу последнего.
     Попутчики  Дрея,  те  самые  угрюмые  гномы,  с которыми  он  так и  не
познакомился как следует, уже шлепали по  грязи, удаляясь прочь. Бессмертный
подумал, что на  безрыбье...  и  все такое  прочее,  и  поторопился  догнать
необычную семейку. Заслышав чавкающие звуки, сопровождавшие его передвижение
по улице,  оба гнома  одновременно обернулись и  с подозрением уставились на
"альва", так что тот замедлил шаг.
     -  Простите, что задерживаю вас,  - вымолвил  Дрей,  чувствуя, как ноги
начинают постепенно погружаться в грязь, - но не могли бы вы подсказать мне,
где здесь можно раздобыть мало-мальски достоверную карту?
     Тот из гномов,  что был постарше, - плотный загорелый мужчина  с черной
широкой бородой -  невозмутимо покачал  головой  и  развернулся,  чтобы идти
дальше.  Его  сын (кажущийся  таковым из-за  неуловимого сходства  со  своим
спутником - то ли дело было в такой же  бороде, то ли в широко расставленных
темных глазах) придержал отца за рукав и принялся что-то шептать,  бросая на
Дрея косые взгляды.
     - У  нас нету карты,  -  проронил  в  конце  концов  старший, оглаживая
неожиданно тонкими пальцами жесткие волоски бороды, - но, может, нам с тобой
по дороге? В таком случае попробуем договориться.
     - Я направляюсь в Эхрр-Ноом-Дил-Вубэк.
     - Да,  - сказал гном. - Мы можем  взять тебя с собой,  хотя цель нашего
путешествия находится немного ближе - дальше будешь добираться один, но  там
уже недалеко.  Однако  путь туда  труден, скорее  всего,  придется  помахать
клинками.
     - Идет,  -  согласился Дрей, выдергивая  ногу  из уличной  грязи. Потом
подошел к своим новым знакомым; ударили по рукам.
     Адааль-Лан   удалось   миновать   за   полчаса.   Гномы  не  собирались
задерживаться  в  этом  жалком   подобии  деревеньки,  и  Дрей  понимал  их.
Попадавшиеся на глаза жители смотрели на неожиданных прохожих настороженно и
удивленно  и  не  спешили  проявлять гостеприимство - что уж  тут говорить о
приобретении карты. Конечно, можно было бы попытаться вернуться на корабль и
дождаться ярмарки, там-то точно отыщутся альвы или гномы, которые знакомы со
здешними краями, - но его новые компаньоны торопились.
     Сразу за околицей деревушки начинался лес, а уже у самого горизонта над
лесом возвышались  седыми старцами Андорские горы. Маленькая  узкая  тропка,
поросшая  дыроделом  и  еще  Создатель  ведает  чем,  причудливо  извиваясь,
уползала во влажную чащу. Гномы как-то чересчур уверенно направились по этой
тропинке; было похоже на то, что  они оказались в здешних краях не  впервые.
Дрей  шел позади, размышляя, зачем  он им понадобился. Яснее  ясного, что до
последнего  момента (вернее, до разговора сына с отцом)  гномы  намеревались
добираться  туда,  куда  им  было  нужно,  вдвоем.  Дрей,  конечно,  верил в
благотворительность, но в данном случае предпочитал держать ухо востро.
     Его попутчики не  отличались  многословием.  До  темноты  они  отмахали
довольно  приличное  расстояние,  и  все  это  -  в  полном  молчании.  Дрей
внимательно наблюдал  за гномами  и заметил, что  те,  хотя и  идут впереди,
напряжены до  предела и  ожидают с его  стороны  чего  угодно. Устраивать им
означенное  "что  угодно"  Дрей пока не собирался, но все  равно в  ситуации
видел мало забавного: лучше  б уж его считали неопасным. Тогда в тот момент,
когда гномам  вздумается  использовать бессмертного  (Создатель  ведает  для
чего), ему будет проще помешать им.
     Поскольку  вечер  застал  их  в  лесных  дебрях,   на  ночлег  пришлось
устраиваться  в ветвях  дерева.  Поужинав (каждый  пользовался  собственными
припасами, и это Дрею не понравилось - он знал, что горные  гномы никогда не
едят  пищи  того,  кого  намерены  убить),   путешественники   забрались  на
облюбованные ветви и привязали себя веревками.
     Во влажной прохладной темноте, окружившей  странников со  всех  сторон,
рождались  и умирали бесконечные звуки ночной жизни тропического леса. Среди
этого  своеобразного хора Дрей  расслышал и гномьи голоса.  Его  спутники  о
чем-то  шептались,  и бессмертный  смог разобрать  только одно -  речь шла о
луне. Он  машинально  взглянул на звездное небо,  почти  закрытое листвой, и
обратил  внимание  на то, что не сегодня-завтра должно наступить полнолуние.
"Надеюсь, ребята не собираются играть со мной в оборотней".
     Где-то  в  той  стороне,  откуда  они  пришли,  раздался  дикий  хохот.
"Мантикоры? Похоже на то".
     Старший из гномов  на  эти звуки отреагировал довольно  спокойно, да  и
младший, кажется, не особенно перепугался, хотя  не  вызывало сомнений,  что
оба его спутника знают, кто именно изволит веселиться в лесу в такой поздний
час. Единственное, что сделал отец - и это было очень неожиданно для Дрея, -
он таки соизволил заговорить с бессмертным.
     -  Меня зовут  Мудрец, -  произнес старший,  повернув голову в  сторону
Дрея.
     Тот понял, что его догадки  подтвердились; горные гномы открывают  свое
настоящее имя только близким знакомым или же гостям,  в знак особой приязни,
остальным же называют выдуманное. Запомним.
     - Ты боишься колдовства? - продолжал его угрюмый собеседник.
     Дрей покачал головой:
     - Не то чтобы сильно боюсь, но предпочитаю лишний раз не связываться.
     -  Завтра я буду колдовать, -  сообщил гном.  - Если  бы  мантикоры  не
появились, мы могли бы обойтись и  без этого, но, кажется, все-таки придется
использовать магию.
     -  От  всех  хищников колдовством не отделаешься, -  осторожно  заметил
бессмертный.
     - А  я и не собираюсь этого делать. Мы просто  переместимся почти туда,
куда  и намереваемся попасть.  Тебе, разумеется, тоже будет  намного ближе к
Эхрр-Ноом-Дил-Вубэку.
     Дрей кивнул:
     - Отлично. Меня интересует только одно - цена. Дело  ведь в ней, не так
ли?
     - О цене поговорим, когда окажемся на месте, - ответил гном.
     Младший все это время молчал,  но от Дрея не  укрылось, как тот смотрит
на него. Словно узнал, хотя откуда этому гному знать его, бессмертного?
     Дрей задумался. С одной стороны  было понятно:  гномы  намереваются его
использовать. Скорее всего, никаких разговоров о цене, когда они окажутся на
месте, не будет - с него просто взыщут (попытаются взыскать) эту самую цену.
Но    с   другой-то   -    такое   перемещение   облегчит   ему    путь   до
Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка.  Дрей  не  сомневался, что  именно  в  этом  гномы  не
обманывают.
     А-а,  будь  что  будет!  В   конце   концов,  бессмертный  он   или  не
бессмертный?!




     Весь  следующий  день  трое  путников  продирались через  лесную  чащу,
остановившись только  ближе  к  полудню, чтобы перекусить.  Мудрец объяснял,
мол, спешат они не просто так: чем больше пройдут, тем легче ему будет потом
переносить странников на нужное место. Дрей кивал, оставаясь при собственном
мнении  касательно всего происходящего.  Бессмертный считал,  что его просто
намереваются вымотать, чтобы к вечеру  он уже не  мог оказать сколько-нибудь
значительного сопротивления.
     Когда стемнело, Мудрец остановил своих спутников и велел им готовиться.
Дрей не знал, что имел в виду колдун, поэтому прилег у костра и смежил веки.
Он, конечно, не собирался спать, просто понадеялся, что гномы разговорятся и
выболтают что-нибудь важное.
     Сначала   слышалось  только   ровное   дыхание   младшего   да   шорох,
сопровождавший движения  старшего. Колдун добывал из своего дорожного  мешка
какие-то  принадлежности,  необходимые  для  действа,  которое  должно  было
свершиться в полночь.
     - Получится? - спросил младший спустя некоторое время после того, как -
по мнению гномов - Дрей заснул.
     - Должно получиться, - проворчал Мудрец,  ни на миг  не прекращая своих
действий. -  По-другому  просто  не  может быть,  иначе  плохо нам  с  тобой
придется.
     Младший раздраженно фыркнул.
     - Нам и так...- Потом оборвал себя на полуслове: - Ну, готово?
     - Нет еще, - буркнул Мудрец. - Я скажу когда...
     В  чаще,  где-то  совсем  рядом,   хрипло  захохотала  мантикора.  Дрей
привстал, сонно оглядываясь и  делая  вид,  будто разбудил его  именно  смех
твари. Бросив взгляд на небо, бессмертный понял, что скоро наступит полночь.
     - Вот и все, - произнес над самым его ухом Мудрец. - Прошу всех в круг.
     Посреди  поляны  и  впрямь  обнаружился  круг,  образованный  натянутой
веревкой  какого-то  диковинного вида:  черная,  блестящая,  она  вспучилась
комочками узелков, завязанных на одинаковом расстоянии друг от друга.  Концы
веревки были разведены, в круге лежали вещи Мудреца и младшего гнома.
     Дрей  поднялся, делая  вид,  что очень устал  и плохо  ориентируется  в
происходящем. Он неловко  шагнул  в сторону веревочного круга, пошатнувшись,
чуть  было  не упал,  но  младший  гном  успел  поддержать  "альва".  Мудрец
брезгливо скривил  губы и  поспешил к  подготовленному для колдовства месту,
бормоча под нос что-то о необходимости подчиняться условиям.
     С помощью младшего гнома бессмертный добрел до веревочного круга и стал
в центр, словно  невзначай опустив  ладонь  на рукоять меча. Мудрец  замкнул
кольцо и связал оба конца веревки каким-то замысловатым узлом. Затем повелел
всем  покрепче  держать свои дорожные вещи и принялся что-то бормотать. Дрей
расслышал несколько  слов, похожих на  тайный гномий язык,  но это  вряд  ли
могло его удивить. Чего-то подобного он и ожидал.
     В зарослях захохотали, причем уже почти рядом с путниками.
     Ритм  произносимых  Мудрецом слов  ускорился,  гном  внезапно  взмахнул
руками, с  кончиков его пальцев сорвалась искра. Она золотистым росчерком на
миг замерла  в черном бархате ночи, а потом  упала на один из узелков круга.
Узелок вспыхнул, и от него  одновременно  в обе  стороны помчалась  огненная
дорожка.  Замкнувшись,  языки пламени  фыркнули  рассерженными  зверьками  и
взметнулись к небесам.  Стена  огня поднималась все выше - сначала плясала у
бедер,  потом оказалась на уровень глаз, а  после  уж, чтобы видеть свирепые
дергающиеся языки пламени, приходилось задирать голову.
     Неожиданно все это закончилось. Огненная завеса рухнула вниз,  а за ней
было  уже  совсем  другое:  каменные  стены, расходящиеся  вверх  гигантской
воронкой,  застывший   в   воздухе   стон-крик-клекот   и   множество   тел,
взметнувшихся  в  ночное  небо.  Гномы  как-то  сразу  оказались  за  спиной
Бессмертного, и что с ними происходило дальше, Дрей не знал - тела, зависшие
над ним,  рухнули  вниз,  впиваясь  когтями и  клювами, его  приподняло  над
землей, а потом снова бросило на нее, и удар оказался смертельным. То есть -
для  любого другого,  но  Дрей-то был бессмертным,  и  поэтому тело  приняло
только  боль,  разрывающую  его на  клочки,  выдавливающую  из  груди  стон,
одуряющую. Его обняло привычным  туманом,  за  которым, огороженная  от всех
любопытных глаз, проходила регенерация, скручивая кожу и кости и выворачивая
наизнанку, словно в расплату за это проклятье - быть бессмертным.
     Когда  же все  прошло и  Дрей попытался подняться, когти и  клювы опять
упали небес, заставляя его пережить это снова. И еще, и еще, и еще, и еще...
Как только он  пытался пошевелиться, в очередной  раз пережив туманную боль,
когти и клювы низвергали  его  обратно, туда же. В  один  из моментов, когда
регенерация отпустила тело, чтобы вскорости вернуться, он наконец понял, что
происходит. Полнолуние. Воронкообразный кратер. Андорские горы. Он находился
в самом центре того  места, где  раз в месяц  собирались грифоны, пожелавшие
обзавестись потомством.  На одну ночь они теряли разум, ведомые лишь могучим
древним инстинктом, и в  этот момент они атаковали яростно и неумолимо любое
живое  существо, которое не  было  грифоном.  Они  могли  разорвать в клочья
любого,  кто  рисковал пошевелиться, но  - удивительное  качество!  - в этот
момент  внимание всех грифонов  было приковано именно к этому  единственному
существу.   А  два  других,  например,   тем  временем  могли  спрятаться  в
какой-нибудь пещерке и затаиться, дожидаясь утра.
     Дрей понял  это и замер, надеясь, что грифоны потеряют к нему интерес и
займутся  тем,  ради чего  сюда прилетели.  Но видимо,  неповрежденное  тело
противника не давало  им  покоя, и крылатые создания снова и снова атаковали
его. Бессмертный  не  мог  убежать; что  ж, тогда  он  попытается остановить
процесс регенерации, не дать рассеяться ее серому туману.  Сначала ничего не
получалось -  и  грифоны продолжали клекотать и впиваться  в  него  когтями,
роняя на тело куски помета и перья.
     В  воздухе,  словно  какое-то  невидимое  густое  желе, повис приторный
птичий  запах и, кажется,  Дрея вырвало. Он  и не подозревал, что  человек в
состоянии выдержать подобную боль и вонь.
     Кончилось тем, что бессмертный  просто потерял сознание, провалившись в
мягкую черную кашу небытия. Наверное, в этом и был секрет - реакция на боль,
вызывавшая  страх  и  желание   от  нее  избавиться,  отключилась  вместе  с
сознанием.
     Когда Дрей пришел в себя,  глаза видели лишь одно  - туман. Он подумал,
что сейчас регенерация закончится
     /вместе с болью, вместе с этой одуряющей вечной болью!/,
     и тогда все повторится в миллионо-тысячный раз. Но туман никак не хотел
уходить,  и бессмертный понял, что произошло невозможное - он остановил этот
проклятый  процесс.  И  верно:  грифоны уже  не летают  над ним, не  терзают
когтями и клювами, они наконец-то занялись друг другом.
     В следующий момент накатила волна удушливого страха: а что, если теперь
он никогда не сможет завершить регенерацию? Вечно жить с истерзанным телом?!
Боже!
     Страх оказался беспочвенным. Уже светало, и грифоны, потерявшие столько
времени  на  своего не  в меру живучего противника, недовольно  разлетались,
смущенно  поглядывая   на  окровавленный   труп   -  результат   их  ночного
сумасшествия.  Как только последний перестал кричать над головой  Дрея, тот,
по-прежнему не  видевший ничего, кроме тумана, велел телу завершить начатое.
Велел, в глубине души  приготовившись к самому худшему. Нет, пронесло - раны
начали затягиваться, туман поредел, а  потом и  вовсе  исчез,  оставив после
себя небольшое головокружение и боль во всем теле. Бессмертный напряг мышцы,
приказывая  себе  встать  и немедленно отойти прочь от  этого провонявшегося
птичьим  пометом, перьями и кровью  места. Потом решил, что  не  стоит  пока
требовать  от себя так много, и отполз, обдирая грязную кожу пальцев о грани
камней. Вонь никуда не делась, и Бессмертный понял: зловоние исходит от него
самого,  так  что лучше оставить  всякие  попытки  избавиться  от этого -  и
отдохнуть как следует.
     Уже проваливаясь  в  очередной  колодец  забытья,  Дрей услышал  чьи-то
крадущиеся  шаги  -  гномы,  несомненно, отметили  необычайную живучесть  их
спутника-жертвы и решили убраться отсюда подобру-поздорову.  "Зря, - подумал
Дрей. - Я вас все равно найду, гады".
     Конечно, на самом деле все вышло наоборот.




     "Колдуйте,  колдуйте,  как  следует  колдуйте, сами  видели,  на что он
способен!  А ты, Вигн, хорош - был же со мной в том валлегоском трактирчике,
где местный альв про него рассказывал. "Мудрец"! Как  же, твою бы мудрость в
базарный день в Адааль-Лане предложить - никто задаром не возьмет. Работайте
же, работайте, нечего уши развешивать!"
     "Погоди, Падальщик, не кричи, объясни толком".
     "А что мне тебе разъяснять, дубина? Когда мы с Вигном были в Валлего, в
тамошней  забегаловке альв один, из  местных фермеров, рассказал про некоего
пришлеца,  который  помог им справиться  с  какими-то  тварями.  И будто  бы
пришлец этот очень  похож на легендарного Искателя Смерти. Альв даже  описал
его  нам,  а  потом,  когда  на  корабль  садились,  сей  красавец  туда  же
напросился. Вигн  и решил его использовать - так, на всякий случай. Когда мы
в  Валлего  добирались,  чтобы этого беглеца Прэггина достать да уничтожить,
Мудрец наш,  как  всегда, отличился - насолил здешним мантикорам, так что на
обратном пути  они  на  нас, натурально,  напали. Идиот.  Сколько раз  можно
говорить... А, ладно, колдуй, колдуй, чародей доморощенный! Там разберемся".




     Показалось Дрею или он  на  самом деле  слышал этот разговор? Наверное,
все-таки  слышал,  если  судить по натянутым  над головой  шкурам  и гномьим
голосам, переговаривавшимся где-то  неподалеку. Надо бы встать  да  проучить
этих выдумщиков, но  - вот же досада! - тело почему-то  не слушается. Причем
абсолютно, так что  очень интересно, каким  образом гномы догадались о  том,
что пленник пришел в себя? Но,  как бы там ни было, они поняли это, и теперь
рядом  с Дреем  появился уже знакомый ему  молодой попутчик,  голос которого
командовал гномами  в том  подслушанном разговоре. Падальщик -  кажется, так
его называли? - постоял немного, наблюдая за тем, как напряглись мышцы Дрея,
напряглись  и  опали,   бессильные   сдвинуть  с  места  непослушное   тело.
Бессмертный   лежал  на  расстеленных  одеялах,   и  ему  хотелось  выть  от
собственного  бессилья, но даже  это он был не в состоянии  сделать. Наконец
Падальщику надоело созерцать  жалкие потуги пленники, и гном  позвал Мудреца
("Вигн!"  -  "Да,  Торн"),  чтобы  тот  ослабил  чары  и  бессмертный   смог
заговорить.  Дрей и  заговорил. Говорил он  долго и со  смаком,  вкладывая в
слова душу и вспоминая все, чему смог научиться за долгие годы своей жизни в
обоих  мирах.  Даже Мудрец  покраснел  от некоторых  услышанных  выраженьиц,
только Падальщик  все  так  же невозмутимо  стоял,  сложив на груди  руки  и
дожидаясь, пока пленник выговорится.
     Когда  словесный поток иссяк,  молодой гном повернулся к Вигну и указал
на выход:
     - Ступай. И будь неподалеку, возможно, ты мне понадобишься.
     Мудрец вышел, Дрей проводил гнома ненавидящим взглядом, а потом перевел
его на  Падальщика.  Тот лениво  пожал плечами  и присел на гладкий  камень,
принесенный сюда, видимо, именно для этих целей.
     - Может быть, ты и великолепный воин, но абсолютно бездарный артист,  -
сообщил  Торн.  - Ты пытался играть  роль,  но все  время делал  это излишне
старательно и поэтому  - неудачно. Не советую продолжать вести себя подобным
образом, хотелось бы обойтись без лишней траты времени.
     - Разумная идея,  - согласился Дрей. - Но я вообще не понимаю, зачем ты
пленил меня. Принудить меня сделать что-либо против моей  воли очень сложно,
я бы сказал - невозможно, а ни на что другое я, по-моему, не годен. Боишься,
что стану мстить, и из этих соображений обездвижил  меня? Правильно боишься,
но ради того, чтобы не  валяться скованным  черт знает сколько времени -  ты
ведь  согласишься, что  в конце концов всякое,  даже самое сильное заклятье,
теряет свою силу, - я согласен отказаться от мести и пообещать, что не стану
причинять вреда ни тебе, ни твоим гномам. Идет?
     - Я  же просил не играть  со  мной в игры, - сокрушенно покачал головой
Падальщик. - Вот ты мне сейчас с честнейшим выражением лица говоришь, что от
тебя  больше  никакой пользы  нету, -  и ведь обманываешь. Знаешь,  что меня
всегда интересовало в легенде про Странника, Ищущего Смерть? То, как он стал
бессмертным.  Я задавал этот вопрос  многим сказителям, но все они  пожимали
плечами,  разводили руками  и  говорили,  что  ответ может знать только одно
существо - сам Странник. Вот это и есть та польза, которую я намерен из тебя
извлечь.
     Дрей засмеялся.  На этот раз  он смеялся  от чистого сердца, даже и  не
думая играть или притворяться. Торн терпеливо дождался, пока пленник вдоволь
повеселится, а потом приподнял бровь:
     - Я сказал что-то смешное?
     - Да,  - хмыкнул бессмертный, - и даже не представляешь насколько. Ты и
в самом деле уверен, что я знаю, каким образом превратился из обыкновенного,
-  он  запнулся, -  альва в  того,  кем являюсь  сейчас?  Что ж,  тебя  ждет
разочарование:  я понятия не имею, что  со мной  сотворили. Ни  малейшего. И
потом, я до сих пор не считаю, что бессмертие  - это преимущество. Скорее уж
проклятие.
     -  То,  что  сделано  одним  магом,  может  быть  разгадано  другим,  -
безразлично пожал плечами Падальщик. - Я молод, и у меня  достаточно времени
на то, чтобы немного подождать. Поэкспериментировать. Жаль, что ты не знаешь
о деталях  процесса превращения  в бессмертного -  тогда  бы я,  может быть,
отпустил тебя. А так придется взять с собой.
     И гном вышел из  палатки,  выкрикивая имена  своих подчиненных. Судя по
всему, отряд сегодня же двинется в путь.
     Дрею не хотелось в это  верить, но он вынужден был признать, что крепко
увяз и впервые не знает, как поступить.




     Постепенно  он  разобрался в том, что  произошло.  Правда, сначала Дрей
почти ничего не  понял,  а  тем временем его, связанного магическими путами,
волокли на себе подчиненные Падальщика - сначала по горной тропке, потом  по
какому-то  подземному  лабиринту.  Наконец  лабиринт   закончился   грязными
коридорами,  в  которых безраздельно  владычествовал  Властитель  подземелий
Варн. В  коридорах было влажно, со стен  бспрерывно стекала ручейками мутная
вода,  а  с  потолка  свисали  клочья паутины,  облепленные  какой-то черной
дрянью. С них тоже стекала и капала вода.
     Торн о чем-то  переговорил с горбатым гномом, тот очень  долго ворчал и
ругался, но в конце концов согласился, и пленника поволокли в одну из камер.
     Здесь его  так  и  бросили,  связанного по  рукам и  ногам  магическими
цепями.
     Падальщик уже собрался уходить, когда Варн остановил бандита:  "Ты, что
ли, будешь его кормить-поить да  за ним прибираться?  Нет? Тогда пускай твои
колдуны  сделают так, чтобы он был  на это  способен  сам". Торн внимательно
посмотрел на Властителя, но перечить не стал. В результате Дрей мог шевелить
руками  и разводить их на определенное  расстояние, а также делать все то же
самое с ногами - но не более.  Раз в  день ему приносили  какое-то жиденькое
варево и шмат хлеба, дважды в сутки в камеру приходили маги Торна и пытались
распутать заклинания, наложенные на Дрея, - пока безуспешно. В камере имелся
каменный выступ,  игравший  роль  кровати.  Бессмертному  принесли  какую-то
тряпку,  и он  мог  -  на выбор -  либо  укрываться  им,  либо постелить  на
"кровать".  В  полу камеры  было  пробито  небольшое  отверстие, из которого
доносился  плеск  воды.  Там  протекала  подземная  река,  а  само отверстие
предназначалось для отправления естественных надобностей пленника.
     В таких условиях бессмертному и предстояло провести около двух ткарнов.
За это  время из разговоров своих тюремщиков Дрей смог до конца восстановить
цепь событий, приведших его к заточению.

     всплеск памяти

     ...А объяснялось все случившееся с ним следующим образом - Вигн и Торн,
встреченные Дреем в Валлего, находились  там отнюдь  не ради увеселения и не
из любви к путешествиям. Повелительница горных  гномов (коими, как правильно
заметил Бессмертный, были оба его попутчика) не даром звалась Мстительной. В
те  ткарны она  была  еще  очень молода,  но  уже тогда  отличалась  сильным
характером и не прощала никому своих ошибок. А тем более не прощала тех, кто
этими  ошибками  рисковал  воспользоваться.  Ее  бывший фаворит, уверенный в
наивности  молодой правительницы, довольно неплохо нажился благодаря допуску
к финансовому механизму  Гритон-Сдраула, но потом, сообразив, что  Прэггэ не
столь наивна, как ему казалось, и почуяв запах паленого, сбежал. Мстительная
не была бы Мстительной,  если б оставила  все  как  есть. Кроме  официальной
армии,  она  содержала  еще и  некую банду  гномов-изгоев,  необходимость  в
которых появилась в связи с  Драконьей  Податью. Все-таки значительно  проще
отдавать  в  жертву   не  граждан   собственного   государства,   а  существ
"посторонних" - и для этих целей как раз очень годились бандиты Торна.
     Разумеется, на поиски сбежавшего фаворита  можно  было послать  и отряд
регулярного  войска,  но  зачем,  когда на  ту  же  самую работу  Падальщику
требовался всего один-единственный маг?
     Отыскать беглеца оказалось не так уж просто: он знал, что за ним вышлют
охоту, и  потому  забрался аж  в  Валлего. Это Вигн  выяснил в  самом начале
поисков,  а  потом  оставалось  только  отправиться  в  дорогу  и  выполнить
поручение.
     Разыскав и убив беглого фаворита, гномы сели, как выяснилось, на тот же
самый корабль,  который  приглянулся  и Дрею. Торн, более  прочего  ценивший
неожиданность,  странствовал  с Мудрецом  под видом сына,  и делал  это  так
ловко, что  ввел в заблуждение даже бессмертного. Еще на корабле гном понял,
что  их попутчик-альв внешне разительно схож с  Искателем Смерти,  о котором
рассказывал  местный  фермер  в  валлегоском  трактирчике. За  долгое  время
плавания в  голове  Падальщика созрела одна  идейка, которую  он и попытался
претворить в жизнь уже в  Адааль-Лане. Нужно было проверить, насколько верны
его  подозрения,  и  здесь  учиненное Мудрецом по пути  в  Валлего  избиение
мантикор  оказалось  как нельзя кстати. Заклинание, с помощью  которого Вигн
переместил их в кратер к  грифонам, действовало только в полнолуние  и могло
перебрасывать  колдующих лишь  в  указанное  выше  место  -  именно  поэтому
заклинанием   пользовались  крайне   редко,  если   не  сказать  вообще   не
пользовались.  Здесь  же,  у  кратера,  по  приказу  Торна  их  должны  были
дожидаться  каждое  полнолуние гномы  из его  банды  - на  тот  случай, если
главарь все-таки воспользуется заклинанием и появится раньше времени.
     Вот  так все  и  произошло:  Дрей раскрыл  себя,  пытаясь  спастись  от
грифонов, а маги Падальщика, объединившись, смогли обездвижить бессмертного,
после  чего оставалось только отнести его  в  подземелья Варна  и попытаться
выяснить,  что  же  это за магические  чары позволяют Дрею  вот уже  столько
ткарнов избегать гибели. Так они и сделали.




     Показалось или  нет?  Неужели  туман  все-таки  на несколько  мгновений
задержался? Крысы, насытившись, уже убежали по своим крысиным делам,  и Дрей
не мог повторить попытку. До следующего раза.
     Он  стиснул зубы и помотал головой, чтобы  хоть немного  унять ту боль,
которая, кажется, поселилась в нем навечно.
     "Так  показалось  или  нет?  Вроде  бы  все  было  на  самом деле.  Дай
Создатель, чтобы все было на самом деле!"

     Утерянных страниц непознанная суть
     ведет к загадкам, спрятанным во тьме.
     Ты снова станешь истину искать,
     еще не зная, где завис кинжал.
     Среди пустых желаний и посул
     оракул остается глух и нем.
     И безразлично смотрят небеса
     на то, что снова пленник убежал.
     Беги, борись, не ведая о том,
     как тщетно все и как незрима нить.
     Ты связан, предсказуем, невредим -
     но до поры, а после... пустота.
     Как магнетичен призрачный восток! -
     притягивает, с хитростью манит.
     Ты не свернешь с проклятого пути,
     пускай ты не желаешь и устал, -
     путь не отпустит. Это не в его
     неверных свойствах. Здесь-то и беда.
     Ты этого вначале не поймешь
     и будешь рваться - только не сбежать.
     И не понять: ты мертвый иль живой,
     ты жив или не жил здесь никогда,
     неясно, где чужое и твое,
     и только жизнь - на краешке ножа.
     И только жизнь... - и надобно прожить.
     Ао так непросто выбрать нужный путь,
     когда он лишь один. Но не держи
     ты зла на жизнь. Ей, право, все равно.
     ...И не надейся вовремя свернуть.





     ...Судьба одного человека не имеет значения.
     - Если она не имеет значения, то что имеет?
     Урсула Ле Гуин




     Эльтдон удивленно  покачал  головой  и  закрыл  толстый том  в  зеленом
кожаном  переплете.  Даже  теперь,  после  нескольких  часов  перелистывания
желтоватых  страниц с  потрепанными краями,  астролог  не мог  поверить, что
такое возможно. Однако же, вот она, Книга, у него в руках.
     Создатель, да разве так бывает?! Дважды в течение суток избежать смерти
(а может, и трижды, если  учесть  настрой кентавров до того, как они поняли,
что  он  не  имеет ничего  общего с  циклопами),  а теперь  держать в  руках
величайшее сокровище Ниса - Книгу Творения!
     Эльф нехотя отложил ее в сторону и  принял из рук кентавра-подростка по
имени  Химон чашу с бульоном.  Бульон, как и положено, был горячим,  так что
Эльтдону  пришлось  срочно поставить  чашу на  траву. Он едва не  расплескал
дымящееся варево и поэтому предусмотрительно отодвинул Книгу подальше.
     Химон,  ученик  Фтила,  исподлобья взглянул  на  раненого и поторопился
выйти из шатра, оставив Эльтдона наедине с самим собой. Молодой кентавр пока
не привык к "циклопоподобному" пациенту своего учителя.  Все то  время, пока
эльф читал,  подросток  старался держаться  как  можно дальше от  необычного
чужака,  а потом и  вовсе  ушел вслед  за  Фтилом,  как только выпала  такая
возможность.
     Эльтдон устало потер виски и осмотрелся.  Кажется,  последние несколько
часов он вообще не обращал внимания на окружающее, увлеченный чтением Книги,
и  поэтому только сейчас  заметил,  что снаружи уже темнеет. Словно прочитав
его мысли, в шатер вернулся Химон с двумя подсвечниками, которые он поставил
на  специальные  полочки.  Вслед за учеником и подсвечниками явился Фтил. Он
присел рядом с  эльфом, снимая с плеча большую  сумку, где звякнули какие-то
пузырьки,  -  кентавр ходил  кого-то  пользовать.  Учителю Химон тоже принес
бульон,  и тот стал пить аппетитное варево маленькими осторожными  глотками,
сдувая в  сторону пар. Эльтдон присоединился к своему  спасителю, раздумывая
над тем, что же будет дальше. То есть он не сомневался в искусстве целителя,
волновало  астролога совсем другое. За те  часы, пока  эльф читал  Книгу, он
искал там одно - упоминание о Повелителе драконов Дирл-Олл-Арке. И не нашел.
     Наверное, за множество прожитых лет он так и не научился владеть своими
чувствами.  По  крайней  мере  старый  кентавр внезапно отставил  в  сторону
полупустую чашу с бульоном и спросил, внимательно глядя в лицо Эльтдону:
     - Что-то не так?
     Эльф рассеянно пожал плечами:
     - Даже не знаю, как ответить. Казалось бы, что может быть не так, когда
я жив и  здоров,  хотя и мог умереть? Оказалось, может.  Скажи,  пожалуйста,
почему в Книге не хватает страниц?
     - Это настолько важно для тебя? - уточнил Фтил, поднимая чашу и отпивая
еще один глоток, словно бы сказанное эльфом неожиданно успокоило его.
     - Важно, но не для меня.
     Фтил прищурился:
     - Похоже, здесь не обойтись без долгой истории.
     -  Так  и  есть,  -  подтвердил астролог. -  Если согласишься выслушать
меня...
     - Соглашусь. Но сначала допей, будь  добр, бульон - ты  все-таки прежде
всего мой пациент.
     Перед тем как  позволить  эльфу рассказывать,  Фтил  послал  Химона  за
Асканием.  Кентавр-охотник примчался в шатер, подобно  весеннему урагану, но
под  строгим   взглядом   лекаря  присмирел  и   тихо  опустился  на  траву,
приготовившись  слушать.  Ученик Фтила тоже не торопился покинуть шатер,  он
незаметно примостился  рядом с  этажерками и что-то  растирал  в  деревянной
ступке,  хотя  по  глазам  было   видно  -  подросток  настороженно  внимает
рассказчику.
     Когда   Эльтдон  закончил  свою  историю,  под  алым   пологом  повисло
напряженное  молчание.  Внезапно  снаружи  что-то  громыхнуло, потом  темень
прорезало кривое лезвие молнии, заметное даже отсюда. Застучали первые капли
дождя.
     Под эти звуки в шатер  вошел  Левс, взблеснув  на миг мокрыми волосами,
отразившими огоньки  свечей.  Он  оглядел собравшихся  и кивнул  всем, кроме
эльфа. Потом обратился к Фтилу:
     - Скорее, ей снова плохо!
     Лекарь вскочил и, подхватив с собою так и не распакованную сумку, вышел
вслед  за белым  кентавром.  Эльтдон  недоумевающе  проводил  их  взглядом и
обернулся к Асканию:
     - Хоть ты мне объясни, что происходит.
     Кентавр смущенно хмыкнул:
     -  Ну  вообще-то  я не мастер рассказывать.  Да и  рассказывать-то  тут
нечего. Хриис больна, а Фтил ее лечит. Вот и все.
     В дальнем углу шатра насмешливо хмыкнули, и Асканий гневно  взглянул на
Химона:
     - Что смешного? Можно подумать, ты бы лучше рассказал!
     Кентавр-подросток  посмотрел  на  Аскания  и  Эльтдона  посерьезневшими
глазами.
     -  И расскажу, -  упрямо проговорил он  ломающимся голосом. - Все  ведь
началось совсем не с болезни Хриис. Ты даже словом не обмолвился о циклопах,
а это циклопы, между  прочим, во всем  виноваты! После тех землетрясений они
прогнали нас с Псисома, поэтому-то сейчас учитель никак и не может раздобыть
горной хладяницы,  а без  нее -  какое ж лечение?  И  мост  развалился после
землетрясений,  а иначе  бы  мы  перебрались  на тот берег и жили  вместе  с
народом Сиртара. А ты "вот и все", "вот и все"!
     Он  внезапно  утер  рукавом  лицо и резко отвернулся,  а потом  и вовсе
выбежал из шатра, оставив ступку лежащей на траве.
     - Что с ним? - удивился Эльтдон.
     Асканий сокрушенно взмахнул рукой:
     - Это  все  из-за  Хриис.  Они  дружили, и  Химон очень  переживает  за
здоровье девочки.  А насчет  циклопов  он, конечно, прав.  Фтил  уже  не раз
говорил: ему бы в горы, там травку  ту раздобыть, так за неделю девчонка  бы
поправилась. Ан нет  - нам теперь в  горы  ход  заказан.  Подле  них циклопы
устроились, так что пройти не дадут, а травка Фтилова-то растет только по ту
сторону. Прохода через Псисом всего два: один циклопами, значит, занят, а до
другого неделя ходу. Оно конечно, можно было бы и через  дальний пробраться,
не  велик труд - там уж, всяко,  циклопов нету, - но кто ж Фтила отпустит? А
случится что? Химон, без спору, мальчишка смекалистый, да только  он один на
все племя... Нет, как ни крути, ничего  не выдумывается. Вот и бегает Фтил к
Хриис, а только сам он как-то обмолвился, что  без этой проклятой  хладяницы
девчонку на копыта не поставить. Вот такие, браток, дела.
     - А что, если послать за травой Химона? - предложил Эльтдон. - Уж он-то
в травах разбирается.
     - Разбираться-то разбирается, оно понятное дело, ученик ведь Фтилов. Да
только  кто ж его одного отпустит? Ясное  дело, никто.  А с кем его послать,
коли не  одного?  Это ж риск огромадный, вот Левс и  не позволяет  никому из
мужиков, а ведь многие вызывались.
     - Но почему? - недоумевал эльф. - Дочь-то его родная, не чья-нибудь.
     - Вот то-то и оно, - сокрушенно вздохнул кентавр. - Была б "чья-нибудь"
- в лепешку б  разбился, жизнью  б своей  рискнул,  а коли своя, так  других
посылать не  смеет и сам уйти не  может - не в  том сейчас состоянии  народ,
чтобы  его  на кого-нибудь другого оставлять. Не к лицу мне  жаловаться,  но
правда-то в том, что после этих землетрясений бед на нас свалилось немерено,
каждый воин сейчас на  счету -  охотиться в новых местах  знаешь как сложно!
Вот  то-то  и  оно...- Асканий  фыркнул:  -  Эх,  нам  бы на  тот  берег,  к
Сиртаровому народу. Мы  завсегда дружили, так  что,  без сомнения, Сиртар бы
нам и места для стойбища уделил, и помог бы чем  смог. Да мост разрушился, а
новый  нам  не построить ни в жизнь. А так -  невесть что нас  ждет  в  этих
краях: дичи  мало, трав  лекарских мало, циклопы беснуются,  только подойди.
Одним словом - беда.
     Дождь  снаружи  усилился.  Его крученые  нити  хлестали  землю, а  гром
продолжал недовольно ворчать,  как видно,  досадуя на жизнь.  Сюда, в шатер,
вода  почти  не  проникала благодаря  небольшой  окружной  канавке,  вырытой
специально на такой случай,  но огоньки свечей все равно подрагивали, отчего
свет  разливался  неспокойными  волнами, преображая лица и предметы. Эльтдон
подумал,  что знает о причине  тех землетрясений, о которых говорил Асканий.
Уход  из   Ниса   драконов  Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка  сказался   на   окружающем
значительно сильнее,  чем этого  можно было  бы  ожидать. Даже  астролог  не
способен был с точностью предсказать все изменения, которые влекла  за собой
смерть  носителей  мировой  мудрости.  Вот,  например,  циклопы.  Изначально
островные существа, каким нелепым извивом судьбы оказались они  выброшены на
побережье континента? И что с ними будет дальше?
     Глухо  простучали  по  влажной  земле  копыта,  и в шатер  вошел  Фтил,
отряхиваясь  и отфыркиваясь, вымокший до нитки  под  этим  ночным дождем. Он
оставил  сумку в углу и подошел к свечам, протягивая  загорелые  руки, чтобы
согреть  хотя бы озябшие ладони. Вода струйками стекала с его тела и одежды,
собираясь  в маленькую лужицу с черной дрожащей поверхностью. Кентавр нервно
переступал копытами и взмахивал хвостом; не оборачиваясь, спросил:
     - А где Химон?
     - Ушел куда-то, - ответил Асканий. - Что случилось? Ты сам не свой.
     Фтил фыркнул:
     - Еще бы! Этакий ливень, а  мальчишка бегает невесть где! И кислицу  не
дотолок. Совсем отбился от рук.
     Он  прицокнул языком и  опустился рядом  с Асканием  и эльфом,  избегая
встречаться с ними взглядом. Охотник положил ему руку на плечо:
     - Ладно  тебе на мальчишку-то  ворчать.  Тем паче что его сейчас с нами
нету. Лучше скажи, как там Хриис.
     Лекарь устало потер виски:
     - Плохо. Очень плохо. Необходимо раздобыть  горную хладяницу - но  как?
Проклятые циклопы нас на  дух не переносят, с ними ведь даже не поговорить.-
Похоже,  Фтил  советовался сам с  собой, размышляя над тем, как  быть. - А в
обход...
     -  Вот-вот, -  поддержал Асканий, -  надобно  попытаться через  дальний
проход.  Пускай  Левс  чего хочет,  то  и делает, а я  завтра с  утра пойду.
Недельки за две управлюсь.
     - "Недельки за две"? -  переспросил лекарь. - Экий ты быстрый, Асканий.
Только, прости, нынче это уже бессмысленно: Хриис самое  большее неделю жить
осталось - вот в чем загвоздка. А циклопы нас к себе не подпустят.
     - Левс знает?
     - Нет,  я  ему еще  не говорил. Да и  зачем?  Что  это  изменит? Только
казниться будет, а так...
     Эльтдон приподнялся на локте:
     - А почему циклопы так себя ведут?
     Кентавры  обернулись  к нему,  как к  взрослому, который спрашивает про
общеизвестные вещи.
     Асканий развел жилистыми руками:
     -  Запах. Они нашего запаха не переносят. В особенности - их женщины. У
циклопов даже  поверье есть,  что,  мол, беременная женщина,  учуявшая запах
кентавра, обязательно родит изувеченное дитя. Потому и не подпускают.
     - А  сколько  времени  до  них  добираться?  -  спросил эльф,  мысленно
проклиная себя за то, что намеревается сделать. В конце концов на нем  лежит
более значительная миссия, чем спасение умирающей девочки-кентавра.
     - Два дня, - Асканий недоумевающе вглянул на лекаря.
     Тот,  кажется, сообразил,  что на  уме у необычного пациента, и покачал
головой:
     - Не  выйдет. Не получится.  Да, твоего запаха  циклопы  не боятся, но,
даже  если  ты  попадешь  на  ту сторону  Псисома, как  ты  надеешься  найти
хладяницу? Существует три вида  подобных ей растений,  и  отличить  один  от
другого  способен только умелый травник, занимавшийся этим не один ткарн. Ты
даже не сможешь найти то место, где она  растет. Не говоря уже о  том, что в
ближайшие несколько дней тебе необходим отдых.
     -  Возьму  с  собой Химона,  - возразил  Эльтдон.  -  И  мальчик отыщет
необходимую траву. А я только помогу тем, что переговорю с циклопами.
     - Они не пустят вас обоих, - сказал лекарь. - И...
     - Фтил, - раздраженно вмешался Асканий. - Пускай  попробует. Ты знаешь,
я не любитель говорить  возвышенно, но  кажется, это наша последняя надежда.
Зачем отказываться от нее, не попытавшись?
     - Чушь!  - взорвался старый  кентавр.  - А  каким образом, ты  думаешь,
Эльтдон доберется до Псисома?  Пешком? Это с его-то раной? Я уже не говорю о
том,  что в таком  случае  путь туда займет  не два дня, а все  пять.  Вот и
выходит...
     - ...что повезу его я! -  рявкнул охотник. -  На  своей спине,  как вез
сюда. И хватит болтовни.
     Потом он потупился и пробормотал:
     - Прости. Кажется, я забылся.
     - И слава Создателю. Иначе бы я  еще долго  препирался  с тобой  вместо
того, чтобы признать: план может удаться. Но Левс... Что скажет Левс?
     - А мы не  будем у него ничего спрашивать, - внезапно пробасил Асканий,
воодушевленный согласием лекаря.  - Пускай лучше наказывает  нас потом,  чем
казнится всю жизнь оттого,  что не уберег Хриис. Как-нибудь уж обойдется без
меня  недельку, ничего с  ним  не  станется.  Это ж,  может,  и  с циклопами
договоримся! - Он вскочил и направился к выходу из  шатра: - Ну, до  завтра.
Пойду собираться в путь.
     - Не торопись, - остановил  его Фтил. - А Химон? Его-то мы не спросили.
И потом, осталось множество нерешенных вопросов.
     -  Верно, - согласился охотник. -  Но,  во-первых, сейчас  моя вахта, я
должен идти дежурить, а  во-вторых,  пойду  поищу Химона  - у меня есть  еще
полчаса до смены. А после, если будет  нужно, я загляну к  вам -  пошлешь ко
мне паренька, чтобы сообщил об этом. Договорились?
     - Договорились.
     Асканий  попрощался  и  скрылся за шелестящим покровом дождя. Фтил снял
промокший плащ и повесил на крючок, прикрепленный к одной из этажерок. Затем
подошел к пологу  шатра и выглянул наружу,  не обращая  внимания на то,  что
отдельные  капли  залетают  внутрь.  Эльтдон  тем временем ощупал рану  и  с
удивлением отметил,  что  она  почти затянулась.  Правда,  первая же попытка
встать на ноги отозвалась яркой вспышкой боли, и эльф, стараясь, чтобы этого
не  заметил  лекарь,  осторожно  опустился на  траву.  Фтил,  вглядывавшийся
некоторое  время  в  темень и  дождь, опустил полог  и  со  вздохом  покачал
головой:
     - Где же пропадает этот  мальчишка?  Ну  да ладно. - Кентавр  поднял  с
травы Книгу, и Эльтдон  смущенно кашлянул: как бы там ни было,  он не должен
был забывать об этом сокровище. Все-таки  влажная трава могла плохо повлиять
на старую бумагу.
     - Дело в том,  - продолжал Фтил, присаживаясь рядом с эльфом, - что вам
нужно будет управиться за  шесть дней - больше, боюсь, Хриис не продержится.
Если  Асканий повезет тебя  на себе,  это  займет  два-три дня.  Столько  же
времени уйдет на обратную  дорогу. Не  знаю,  не знаю... - Кентавр задумчиво
потер подбородок. - Надобно придумать что-нибудь,  чтобы циклопы согласились
пропустить тебя и Химона. Но, как назло, ничего в голову не приходит!
     -  Пустое,  -  махнул рукой Эльтдон. - Что-нибудь  сообразим. В крайнем
случае разберемся на месте.
     - Хотелось  бы надеяться, - пробормотал Фтил. -  Да, ты, кажется, хотел
меня поспрашивать касательно Книги.
     Эльф  кивнул,  чувствуя,  как  слипаются  глаза.  Он  сдержал  зевок  и
предложил:
     - Может быть, отложим это до следующего раза?
     Лекарь с облегчением  согласился. Кентавр  достал  из  какого-то  тючка
длинный теплый  плащ  и  предложил  Эльтдону.  Тот с  благодарностью  принял
одежду, завернулся в ворсистую  материю  и опустил тяжелые  веки с  мыслью о
том, что поднять их завтра утром будет очень сложно.




     Конечно  же Эльтдон ошибался. Как  только первые лучи  проникли  сквозь
алое полотно шатра и, окрасившись  соответствующим образом,  проникли сквозь
веки, эльф проснулся.  Осталось  ощущение,что сон (а то,  что  ему приснился
какой-то сон, было абсолютно точно) оказался тяжелым и неприятным. Но, как и
свойственно  большинству  сновидений,  это  осталось в  памяти всего на одно
мгновение,  пока  Эльтдон  находился  на  грани между  ним и явью,  а  потом
исчезло. Вот только было воспоминание о чем-то
     /кровавом и страшном/
     необъяснимо отвратительном.
     Эльтдон взглянул в лицо Фтила, замершего у одной из этажерок, и сон тут
же был забыт. Похоже, здесь  тоже кое-что произошло, настолько  же, а  может
быть - и более неприятное.
     Лекарь услышал, что эльф проснулся, и посмотрел на него, раздосадованно
разводя руками:
     - Все сорвалось. Химон пропал.
     - Как пропал? - вскинулся Эльтдон. - Куда? А его искали?
     - Искали, искали, - раздраженно пробормотал кентавр. - Кажется, я знаю,
куда  он  мог отправиться, но  от этого мне  отнюдь не легче. Мальчик ушел к
Псисому.
     -  Но... - Эльф растерялся. - Без еды, без одежды, без ничего... Далеко
ли он мог уйти?
     - Все у него есть, - скривился лекарь, - и еда,  и одежда, и остальное.
Химон  зашел  к  своему  другу, рассказал, что намеревается  делать, и ушел,
снабженный  всем   необходимым.   А  друг  ничего  никому  не  сказал,  даже
собственным родителям,  и, только когда  Асканий  забрел к нему,  отчаявшись
найти беглеца, этот молодой кентавр признался. Но - поздно.
     - Почему же поздно! Мы можем попытаться догнать его.
     - Можете. Но только мальчик не знал, что дела у Хриис  настолько плохи,
и поэтому, скорее всего, решил идти через дальний проход. Теперь понимаешь?
     - Все равно нужно попытаться. Где Асканий?
     - Ждет, - недовольно проворчал кентавр. - Битый час дожидается, пока ты
проснешься,  чтобы  отправиться  вдогонку  за  Химоном.  Так  что,  если  не
передумал, вставай. Поешь в дороге.
     Стиснув  зубы,  Эльтдон  поднялся  и направился  к выходу.  Ему удалось
добраться до полога и откинуть его, а снаружи уже стоял Асканий, нетерпеливо
переступая с ноги на ногу.
     - Ха! - пробасил кентавр. - Отправляемся?
     Эльф кивнул, не  в  силах  вымолвить ни слова. Он знал, что если просто
откроет  рот, то оттуда  тотчас  вырвется стон,  а  это не  входило  в планы
астролога. С помощью кентавров он вскарабкался на упругую спину Аскания.
     Из шатра  вышел Фтил,  неся в руках свернутую одежду. Лекарь иронически
оглядел эльфа:
     - Ты так и намереваешься ехать нагишом?
     Астролог смущенно кашлянул. На самом  деле, кроме набедренной  повязки,
на нем ничего больше  не было. Фтил  помог  эльфу одеться  и сурово  покачал
головой:
     - Асканий,  ты только скачи  поосторожнее, иначе рана откроется  и  вам
придется возвращаться. Все. Ступайте.
     Лекарь резко развернулся и скрылся в шатре.  Асканий довольно фыркнул и
пустился в путь.
     Они  промчались  мимо  цветастых  шатров,  при  ближайшем  рассмотрении
оказавшихся  не такими  уж  шикарными:  краски  утратили яркость, во  многих
местах темнели заплаты, а кое-где  - дыры. Кентавры смотрели  вслед странной
паре,  но не пытались ее остановить.  Влажная  после  вчерашнего ливня трава
блестела под копытами, во  все стороны задорно шарахались кузнечики и прочая
насекомая  мелочь, а солнце светило весело и тепло, согревая  усталое  тело.
Правда, до  конца расслабиться Эльтдону не позволяла  рана: каждое  движение
отзывалось в ней очередным взрывом резкой боли, но он терпел, мысленно ругая
себя  за  эту авантюру. Она была  абсолютно ничем  не оправдана, более того,
ставила под угрозу  нечто большее,  чем  просто  одну жизнь неизвестной  ему
девочки-кентавра. Хотя, с  другой стороны, разве может он судить о том,  что
стоит больше?  Эльтдон ведь  не  знает,  кем  может стать  Хриис  в будущем.
Помнится,  тогда, в своем  уютном домике у склонов  Андорских гор, он сказал
Черному и Ренкру, что во времена, когда изменились  сами предопределенности,
остается руководствоваться только  собственными  совестью и  сердцем. Именно
это он сейчас и делает.
     Стойбище  давным-давно  исчезло из  виду,  да Эльтдон  и  не  собирался
оглядываться, чтобы лишний раз увидеть пестрые шатры  кентавров. Он старался
вообще двигаться как можно меньше. Асканий указал рукой на объемистую сумку,
привешенную к своему правому боку:
     - Там все необходимое, в том числе и еда.
     Больше  он не проронил ни слова,  только размеренно  дышал, без  устали
преодолевая расстояние,  отделявшее  их от  хребта Псисом.  Эльтдон  поел  и
теперь просто сидел, наблюдая, как постепенно приближается темная полоска на
горизонте. Покачивающие движения  кентавра убаюкали эльфа, и тот не заметил,
как задремал.
     Потом  внезапно  проснулся  и  испуганно  открыл  глаза,  чувствуя, что
понемногу сползает со спины  Аскания. Во  сне астролог ослабил хватку и едва
не  рухнул  на  полном  скаку  прямо  в  высокие  метелки  злаков.  Кентавр,
увлеченный скачкой, даже не заметил того, что могло произойти.
     Эльтдон  уселся  поудобнее и вытер ладонью вспотевшее лицо. Он точно не
помнил, но почему-то казалось, что ночной  кошмар повторился; однако если  и
так -ускользнул раньше, чем эльф успел что-либо запомнить. Как знать, может,
это и к лучшему.
     Боль  вроде  бы поутихла,  и Эльтдон  наклонился чуть в сторону,  чтобы
посмотреть вперед.  Асканий  внезапно  вскрикнул  и протянул  руку, указывая
куда-то  вдаль:  там  маленькой  темной  точкой   кто-то   бежал  в  том  же
направлении, что и они. Скорее всего, Химон. По крайней мере, Асканий считал
именно так.  Охотник довольно хмыкнул и, как показалось эльфу, даже поскакал
быстрее, хотя - куда уж было быстрее.
     Тем не менее, они все равно не успевали. Уже темнело, и происходило это
явно быстрее, чем уменьшалось  расстояние  между ними  и беглецом. Ночью же,
как  предупредил Асканий, скакать он  не сможет,  потому что боится  попасть
копытом в  какую-нибудь яму (таковых здесь полным-полно, ящерицы понарыли) и
сломать ногу. В этом  случае  они уже  никуда  не успеют; зато  завтра утром
охотник надеется без труда догнать Химона.
     Только опустившись на расстеленный плащ, Эльтдон понял,  как это хорошо
- лежать на  твердой, не качающейся под тобой земле. Он с  ужасом подумал  о
завтрашнем  утре  и о том, что  придется снова взбираться  на спину Аскания!
Кентавр  тем временем собрал  сухих  веток и развел  небольшой  костерок. Их
правда,  хватило только на то, чтобы подогреть  воду,  потом  запас иссяк, а
пытаться искать новые в наступившей темноте было по меньшей мере глупо.  Да,
собственно,  эльфа  и не  волновало, горит ли под  боком  костер или нет. Он
принял  лекарства, которые специально для него приготовил Фтил, поел и успел
только пожелать спокойной ночи кентавру.
     Последнее, что увидел Эльтдон, была далекая огнистая точка - Химон тоже
не рискнул  продолжать путь во тьме. Эльф  подумал, что мальчику,  наверное,
сейчас очень  страшно средь  наступившей  ночи -  один,  в  чужой  степи, он
находится на  пути  к ужасным циклопам,  зная, что, скорее всего,  погибнет.
Удивительно, почему Химон направился к ближайшему проходу?
     Дальше был сон.
     А  за  сном опять пришло  утро: потрескивающий костерок,  яркое солнце,
кузнечики, нагло  стрекочущие под  самым  ухом, и  кентавр,  ожидающий  его,
Эльтдона, пробуждения.
     После завтрака, прошедшего в полном молчании, эльф, еле сдерживая стон,
взобрался  на  спину  Аскания и они  понеслись дальше,  вдогонку за Химоном.
Отсюда  было  хорошо  видно,  как  темная  точка,  движущаяся  у  горизонта,
приближается  к  ним  -  все  быстрее и  быстрее. Еще  чуть-чуть,  и мальчик
остановился,   понимая,  что   бежать  дальше  бессмысленно.   Ученик  Фтила
развернулся   и  стал  пристально  вглядываться  в  лица  догонявших,  чтобы
разобраться, чего ожидать. Эльтдон понял это  и  гневно  сдвинул брови, дабы
припугнуть мальчишку. Но тот каким-то непонятным  образом догадался, что все
это  блеф,  и  расслабленно  опустился   в  метелки  травы,  улыбаясь  самым
бессовестным образом.
     - Ну и чему ты радуешься, неслух?! - прогремел Асканий, возвышаясь  над
ним рассерженной горой.
     Химон напрочь проигнорировал вопрос и облегченно вздохнул:
     - Ну наконец-то Левс догадался, что Хриис можно спасти!
     -  Что  сие  значит?! - не унимался  Асканий.  -  Я, кажется,  с  тобой
разговариваю!
     -  Ну все же  очень  просто, -  снисходительно посмотрел на него ученик
Фтила.  - Ведь если б ты гнался за мной только для того,  чтобы остановить и
наказать, разве взял бы с собой эльфа?
     - Ну это-то  понятно, -  вмешался Эльтдон. - Но почему  ты  решил ехать
через этот проход?
     - Наверное, потому же, почему вы  сейчас  находитесь  здесь, - ответил,
потупясь, Химон. - Все-таки я  учусь  у Фтила - и не задарма  хлеб  проедаю,
между прочим. Или думаете, если он  мне ничего не говорил, то я  сам  понять
уже  и не способен, что нету у Хриис двух недель? У нее  и недели-то нету, -
отчаянно прошептал мальчишка.
     - Верно, - согласился Эльтдон. - И поэтому поспешим.
     Как оказалось, особенно торопиться было некуда. В том смысле, что ближе
к полудню кентавры остановились у огромного  валуна, вальяжно развалившегося
посреди травы.  Видно  было, что валун сей появился здесь совсем недавно,  о
чем,  кстати, сказали и  спутники Эльтдона.  Каменюка оказалась обозначением
границы,  за  которой кентавров  видеть (а скорее - обонять) никто не желал.
Дальше эльфу предстояло добираться в одиночку.
     Признаться, астролог слабо себе представлял, как он будет это делать.
     Ужасно болело все тело, и,  пока они отдыхали, лежа у  валуна, Эльтдону
казалось,  что  подняться с  места и сделать хотя  бы шаг  ему  попросту  не
удастся.  К своему собственному удивлению, когда  настало время, он все-таки
сделал  это.  Правда, с трудом - и Асканий, смекнувший, в чем дело, поспешил
на  поиски ветки,  которую  можно  было  бы  использовать  как посох.  Ветка
нашлась, и не оставалось ничего другого, как идти в сторону гор и надеяться,
что все обойдется.
     Эльтдон брел, медленно переставляя  ноги и  мысленно  проклиная себя за
то, что решился на подобное безумие. Нелепо было думать, что он доберется до
циклопов, не говоря уже о том, чтобы удалось о чем-либо с ними договориться.
Может, Эльтдон даже повернул бы назад или просто рухнул в траву - отсюда его
еще было видно,  Асканий примчался  бы и унес его прочь  из опасной  зоны, а
потом и вовсе - в стойбище, и не  нужно было бы так мучить себя,  пробираясь
сквозь колючие ветви собственной боли, но... На беду, Эльтдон слишком хорошо
запомнил взгляд Химона, в котором явственно читалось: "Ты можешь отказаться.
Тогда пойду  я.  Пускай  у меня нету ни единого шанса  уцелеть, я все  равно
пойду, потому  что  так  нужно.  Мне  нужно,  и  именно  поэтому  ты  можешь
отказаться  или  свернуть. Я  не  стану  осуждать, я  даже,  наверное,  буду
благодарен тебе за это".
     Эльтдон брел, тяжело опираясь на кривую занозистую палку, надеясь,  что
она не сломается. Тогда  ему в  самом  деле  придется рухнуть в траву.  А не
хотелось бы.
     Увесистая  сумка то и дело шлепала  по бедру, в ней  что-то булькало  и
перекатывалось. "Лекарства. Фтил положил  туда лекарства, но помогут ли они?
Посмотрим,  посмотрим.  Скоро  уже  стемнеет, а  горы,  кажется,  так  и  не
приблизились. Ни на капельку. А сегодня, между прочим, второй день!"
     В этот  самый момент где-то справа и  впереди раздался недовольный рык.
Потом от  гор отделилась угрюмая  тень и направилась  к Эльтдону, размахивая
длинными мускулистыми руками. Эльф отметил, что  тень эта высотой  в полтора
его роста, и понял, что, похоже, на него таки обратили внимание.
     "Слава Создателю!"
     Палка под  рукой астролога  внезапно  затрещала  и  разломилась на  две
угловатые  части.  Удар  при падении на  землю заставил его  сжаться в  один
крохотный комочек, пронзив раскаленной иглой боли.
     "Сходил за травкой!"




     - Он  упал!  -  пронзительно  закричал Химон, вскакивая  и  намереваясь
бежать на помощь Эльтдону.
     Асканий  еле-еле успел ухватить  парнишку  за рукав.  Мальчик  отчаянно
рванулся, потому внезапно обмяк и заплакал:
     - Они же... растерзают его!..
     - С  какой такой стати? - проревел на  неслуха  Асканий.  -  Спятил ты,
мальчишка, не иначе, как спятил!
     Сам охотник не был настолько уверен в циклопах, но панику устраивать не
собирался. Если  суждено, все получится  и без помощи двух  кентавров, а вот
ежели  нет -  появление Аскания  и  ученика  лекаря только ухудшит положение
Эльтдона.
     - Нельзя  было его отпускать! - всхлипнул Химон, утирая рукавом лицо. -
Ведь видели же, плохо ему.
     -  Еще  бы!  -  фыркнул  Асканий. - Такая  рана! Только  теперь  поздно
сожалеть - он сам предложил нам свою  помощь; и ты и я - мы прекрасно знаем,
что иначе  у нас  ничего бы не вышло. Он единственный,  кто способен помочь.
Вот так-то...
     - А что же  нам теперь делать? - спросил растерянный  Химон. Похоже, он
только сейчас, при виде циклопа, до конца понял, что происходит.
     - Ждать, - отрезал охотник.
     Так они и поступили.




     Эльтдон упал лицом вниз, поэтому видеть, что происходит, не мог. Только
и оставалось - внимательно вслушиваться в окружающие звуки  - "стррр, стррр,
стррр" кузнечиков, шорох травинок, далекий вскрик там, откуда он пришел, - и
ожидать, пока размахивающая длинными руками тень не приблизится.
     "Если  она  вообще  идет  ко  мне"  -  Эльтдон хрипло  засмеялся  и сам
испугался своего смеха: "А куда  ей еще идти? Лучше попробуй-ка  встать". Но
первое же  движение  стянуло тело такой плотной лентой боли, что даже думать
об еще одной попытке было невыносимо.
     Тем  временем кузнечики  замолчали.  Остался  только шорох  стебельков,
глухие  удары "пам-пам-пам" удирающих  насекомых да  гулкие звуки шагов. Все
ближе и ближе. Вот. Уже рядом.
     Большая сильная ладонь сжала  его плечо и перевернула  навзничь, вызвав
огнистый  приступ  боли. Над  эльфом склонилось  угловатое  загорелое  лицо,
безбородое и почти безволосое, если не считать короткой кучерявой поросли на
макушке;  это  лицо прищурило  единственный  глаз, расположенный  прямо  над
кривой переносицей, и задумчиво пожевало губами.
     - Жив? - поинтересовался циклоп.
     Эльтдон   кивнул,  не  желая  голосом  выдать,  насколько  плохо   себя
чувствует.
     - А кем будешь? - не унимался циклоп.
     Пришлось-таки разлепить губы.
     - Я  пришел поговорить,  - вымолвил эльф.  - Парламентером  буду.  - Он
скривился в болезненной усмешке.
     -  Говори. -  Циклоп присел рядом и  сложил  свои внушительные  руки на
груди.
     Эльтдон задумался. Потом сказал:
     - Я знаю способ, с помощью которого вы сможете избавиться от кентавров.
По крайней мере, от кентавров на этом берегу.
     Циклоп неторопливо поднял правую  руку,  завел ее  за спину  и принялся
чесать под лопаткой. Завершив сие занятие, спросил:
     - Ну и чего ты хочешь?




     - Он уходит! -  закричал Химон, спрыгивая с  валуна.  Задремавший  было
Асканий судорожно дернулся:
     - Кто уходит? Куда уходит?
     - Циклоп, - восторженно пояснил мальчик, немного успокоившись. - Циклоп
уходит к горам. А эльк... эльф возвращается к нам.
     Асканий встал и подошел к валуну, чтобы  самому удостовериться. Да, так
оно и было. Рослая фигура  циклопа удалялась по направлению к горам, а эльф,
сжимая  в руках новую палку ("Ему это чудовище палку выломало?"), через силу
брел в сторону кентавров.
     - Пойду помогу, - пробормотал Асканий и поспешил к Эльтдону.
     На самом  деле кентавр не хотел надолго оставаться с Химоном: рано  или
поздно тот догадается,  что ушедший циклоп и  возвращающийся  эльф  означают
одно - затея не удалась.




     -  ...И  он  согласился,  - закончил  Эльтдон,  со  вздохом  облегчения
откидываясь на спину.
     Холодная  поверхность  валуна услужливо приняла на себя  вес эльфа, так
что  можно  было  расслабиться  и  некоторое  время  ни  о  чем  не  думать.
Четвероногие спутники переваривали полученные новости. Судя по лицу Аскания,
тот ожидал совершенно другого исхода  дела, но... старый астролог тоже может
кое-чем удивить, господа.
     День клонился  к  вечеру,  у них еще оставалось  достаточно времени для
того, чтобы прийти в себя, поужинать и приготовиться. С заходом солнца Химон
и Асканий  отправятся через  проход на ту  сторону  Псисома, чтобы  отыскать
горную хладяницу, а он, Эльтдон, вместе с циклопом пойдет в то место, откуда
сейчас перебираются подальше одноглазые обитатели псисомских склонов.
     "Это, наверное, далековато, - рассеянно подумал эльф. - Если у циклопов
такое острое  обоняние, то, чтобы запах кентавров, проходящих через  ущелье,
не достиг носов одноглазых, циклопы переселятся как можно  дальше.  Все-таки
большая удача, что до моих "ароматов" им нет никакого дела".
     Химон    распаковал    сумку   Эльтдона,   достал   оттуда   лекарства,
приготовленные  учителем,  и стал  пичкать  ими  эльфа.  Тот  сперва  лениво
отмахивался,  но потом  все-таки  уступил, иначе мальчишка  мог выкинуть еще
какой-нибудь  очередной  трюк,  а  Эльтдону этого  очень  не  хотелось. Да и
бравада бравадой, а раны ранами.
     Когда мальчик в конце концов оставил его  в покое, эльф  снова прилег у
валуна - и внезапно поймал себя на мысли, что - вот чудеса! - чувствует себя
счастливым. Ведь надо же - именно сейчас,  один-одинешенек, среди незнакомых
народов,  стремящийся  к  Создатель ведает  насколько  далекой цели,  именно
сейчас Эльтдон ощущал  в груди тот рвущийся наружу крик: "Боже, как хорошо!"
Это  солнце,  медленно  опускающееся  за  растрепанную далеким  лесом  линию
горизонта,  эта трава, этот камень, ветерок этот легкий - все дарило покой и
радость.  Что   будет   завтра?   Да   полно,  что  будет  сегодня  вечером?
Неизвестность.  И  от  этого  тоже  как-то  празднично на  душе,  потому что
все-таки он  выиграл  в  бескровном сражении  с  местными  противоречиями  и
непонятостями двух  народов. Ну,  почти выиграл, потому что до окончательной
победы еще далековато.  Но это -  мелочи. У неведомой Хриис появился шанс на
жизнь - это уже не так мало.
     "Хорошо,  что в  нашем  мире  не  исчезло  подобное  чудо  -  помощь из
ниоткуда,  помощь неожиданная и непрошеная,  но необходимая  и  от этого еще
более волшебная. Мы помогаем друг другу по разным причинам: кто-то для того,
чтобы самоутвердиться, кто-то - чтобы показать себе всю глубину собственного
одиночества, кто-то таит надежду, что потом, когда-нибудь,  помогут и ему, а
кто-то просто не может пройти мимо страдающего. У всех разные побуждения, но
результат один и тот же - мы верим в чудо. Но самое удивительное, что именно
мы  и  творим  это  чудо,  потому  что  каждый  из  нас не смеет пройти мимо
страждущего...  Почти каждый. Всегда  есть черствые и безразличные, но  и их
побеждают остальные - своим сопричастием чужой беде. Как страшен был бы мир,
если бы все замкнулись на собственных проблемах и страхах, не интересовались
ничем, кроме личных выгод и утрат,  жили бы только ради себя и горстки своих
родичей! Пустые  лица, пустые  судьбы,  пустые города  с тенями  душ, убитых
собственными  хозяевами.  Да  не  допустит  Создатель, чтобы мы когда-нибудь
превратились  в  такие  существа  -  это  будет  на  самом  деле  страшно  и
необратимо!"
     - Пора, - тихо сказал Асканий, и Эльтдон сначала даже не понял, что тот
имеет в  виду.-  Пора,  -  повторил  кентавр.  - За  тобой  идут.  Когда  мы
встретимся?
     - Пускай кто-нибудь придет сюда после того, как  все  закончится. Лучше
всего ты,  если  получится. Циклопы  найдут тебя  и отведут ко  мне. Потом я
выполню, что обещал, и мы отправимся в стойбище.
     - Обещал? - настороженно переспросил кентавр. - Ты не говорил мне ни  о
каком обещании.
     Химон напряженно слушал, переводя взгляд с одного на другого  и пытаясь
понять, что же происходит.
     - Я пообещал - поклялся, что в обмен на возможность для вас  сходить за
хладяницей расскажу циклопам, как сделать  так, чтобы по эту  сторону берега
не осталось ни одного кентавра.
     - Что?!  -  зарычал Асканий.  - Что за  чушь?!  Ну и каким  образом  ты
намереваешься выполнить свое обещание?
     -  Секрет, - улыбнулся Эльтдон. - Это мой маленький секрет, но  поверь,
ни один кентавр не пострадает.
     - Я понял. Ты, стало быть, собрался пожертвовать своей жизнью ради нас?
Так знай...
     - Успокойся, - резко оборвал его эльф. - Вы мне, конечно, дороги, но не
настолько. Лучше собирай вещи и отправляйтесь в путь, а потом разберемся.
     -  Сумасшедший, -  пробормотал  кентавр.  -  Не стоило и  связываться с
тобой. Решаешь нашу судьбу, даже...
     - Заткнись и отправляйся в путь, - раздраженно произнес Эльтдон. - И не
говори о том, чего не знаешь. Поторапливайтесь, времени не так уж много!
     - Идем, - буркнул Асканий, и Химон, попрощавшись с  эльфом, поспешил за
своим соплеменником.
     Обогнув валун, они нос к носу столкнулись с циклопом, и носу последнего
сие очень  не понравилось. К удивлению кентавров, одноглазый великан  ничего
не  предпринял, только прорычал что-то невразумительное и так посмотрел, что
они сочли за лучшее убраться подальше от чудовища.
     -  Ну,  -  промолвил циклоп,  присаживаясь  на корточки  перед  лежащим
Эльтдоном. - Ты готов?
     - А что мне  готовить? - удивился тот. - Все  мое в этом мешке, который
я, скорее всего, не смогу даже поднять. Так что решай: бросишь его здесь или
поможешь нести?
     - Помогу, - хмыкнул циклоп,  вставая и забрасывая мешок на левое плечо.
О  правое он позволил  опереться эльфу и  пророкотал: -  Между  прочим, меня
зовут Муг-Хор. По обычаю, открывший свое имя становится другом.
     - Меня зовут  Эльтдон, -  представился астролог.  - Но вот объясни мне,
пожалуйста, Муг-Хор, с чего ты решил, что я твой друг. А  может быть, я тебя
обману. Что тогда?
     - Не обманешь, - уверенно сказал циклоп.  -  Я по  тебе  вижу.- Немного
помолчав, он добавил: - А если обманешь, найдется  много моих соплеменников,
которые сделают все, чтобы отомстить  за  твою ложь.  Хватит  болтать, идем,
скоро совсем стемнеет.
     Эльтдон весело рассмеялся:
     - Мне нравится, как ты мыслишь, Муг-Хор. Думаю, мы найдем общий язык.
     -  Было  бы неплохо, -  серьезно  проговорил  циклоп. -  Было  бы очень
неплохо.
     До самого поселения они больше не проронили ни слова.




     Идти ночью к  ущелью было  настоящим  самоубийством, но  время... время
кралось за ними по пятам и  дергало за хвосты.  Асканий  раздраженно закусил
губу, размышляя  о том, насколько далеко им удастся  пробраться  и как скоро
они отыщут эту самую хладяницу. Химон бежал рядом, озабоченно глядя себе под
ноги, хотя,  ведает  Создатель,  разглядеть  что-нибудь в  этакой  тьме было
невозможно. Асканий с недовольством подумал о том, что все же позволил эльфу
рискнуть  жизнью. Не следовало отпускать раненого астролога в лапы циклопов.
Ведь...  И  что  он  там  говорил  про   обещание?   Каким  образом  Эльтдон
намеревается очистить от кентавров этот берег? Без ведома и согласия Левса?!
Бред!
     "Заметь, и все ради жизни одной-единственной  девочки. Множество жизней
ради одной - не слишком ли дорогая цена?"
     Кентавры вплотную приблизились к горам; те возвышались над ними черными
угловатыми  громадами, безразлично взирая  на  жалких  пришельцев. Меж  двух
соседних  гор более  светлой  полоской  обозначился  проход  на  ту  сторону
Псисома.
     Осторожно, не смея до конца поверить в  то, что это происходит на самом
деле, кентавры  вступили  в  ущелье.  Глухой стук копыт испуганно взлетал  к
каменным стенам и  начинал истерично биться об них, словно пытаясь вырваться
наружу. Испуганно вскрикнул  диадект,  где-то посыпались  мелкие  камешки  и
длинная  темная тень скользнула вверх по склону, убегая прочь от неожиданных
посетителей. Химон  вздрогнул,  да и  Асканий, признаться, был  в  необычном
напряжении, ожидая чего угодно от этого ущелья.
     Здесь,  под  мрачными  стенами  каменного   прохода,  кентавр  поневоле
вспомнил о том, что стало началом всех бед его народа.

     всплеск памяти

     Той  далекой  ночью   страшное   землетрясение   разрушительной  волной
прокатилось   по   этим   землям,  оставляя  за   собой  изувеченный  берег,
обрушившиеся  крыши  домов и рухнувшие деревья.  Старое  стойбище  кентавров
располагалось  на  западных  склонах  Псисома, недалеко от  леса  и  рядом с
небольшим  горным потоком, в котором  всегда текла чистая вода. Когда прошел
первый  шок от случившегося, они начали  постепенно восстанавливать  то, что
оказалось разрушено, и залечивать раны в душах, причиненные смертью близких.
Тогда-то и появились циклопы. Видимо, их остров (всем ведь известно, циклопы
- существа  островные)  был уничтожен тем же самым землетрясением, и теперь,
озлобленные и напуганные, одноглазые гиганты потребовали от кентавров, чтобы
те убрались прочь. Почему?  Да потому, что циклопы сильнее. (Теперь  Асканий
мог  добавить к этому еще одно  -  потерявшие свой дом одноглазые были еще и
отчаяннее,  чем  его народ.  Циклопам  нечего было терять, кроме собственных
жизней; их  дети  погибли в  катаклизме, остались только взрослые  женщины и
мужчины.  Поскольку  несколько  женщин  должны были вот-вот родить, а  запах
кентавров плохо  влиял на них и их  еще не рожденных  детей,  мужчины готовы
были на все,  дабы устранить угрозу. Наверное, народ Левса почувствовал  это
отчаянье,  делающее циклопов способными  на что угодно, и кентавры решили на
связываться  с  агрессивными пришельцами.  Никто ведь не знал, что на  новом
месте будет так плохо.)
     Стойбище  перенесли  ближе  к  реке,  но, как  выяснилось  чуть  позже,
землетрясение принесло смятение не только в шатры кентавров и дома циклопов.
Появилось много тварей,  о которых народ Левса  раньше слышал  только из уст
старых сказителей. Охотникам приходилось сталкиваться с подобными существами
не очень часто, но даже и этих встреч хватало, чтобы задуматься: а стоило ли
уступать  циклопам?  Но, как  бы там ни было,  теперь  кентавры  оказались в
ловушке -  ни возвратиться  назад, ни уйти куда-либо еще. Западня. И  в этой
западне не было  даже  необходимых лекарственных  трав, без  которых и такой
искусный лекарь, как Фтил, мало чем мог помочь захворавшим.
     Неужели Эльтдон действительно придумал, как выйти из этой ловушки? Вряд
ли. Сомнительно...




     Ущелье  заканчивалось. Еще  чуть-чуть,  и они  окажутся  на той стороне
Псисома, а  потом Химон  займется тем,  ради чего кентавры здесь  оказались.
Поисками горной хладяницы. Сколько на это потребуется  времени? И  есть ли у
них  это  время? Фтил не  станет беспокоиться  по  пустякам. Может, все  уже
бесполезно, может, сейчас дочка Левса уже мертва?..
     - Стоп, - утомленно выдохнул Химон останавливаясь. - Теперь до рассвета
остается только ждать. С утра займемся поисками.
     - Хорошо. Подождем до утра.
     Они  отыскали  небольшую  пещерку  сразу за ущельем и забрались в  нее.
Здесь было влажновато, но достаточно удобно, чтобы переночевать; не спать же
на горном склоне, усеянном острыми камнями!
     Химон  улегся подальше от входа и скоро заснул, а к Асканию сон все  не
шел.  Когда  же  кентавр  все-таки  погрузился в сон, ему приснились колючие
растения  на  недостижимых  высотах  и  раненые эльфы  в  когтистых  ручищах
циклопов. И  то  и  другое  было  необычайно  реально,  и  охотник проснулся
испуганный и вспотевший от этих  видений. Он полежал  некоторое время, глядя
на  светлеющий горизонт, а  потом снова  погрузился в  сон, на  сей  раз  не
принесший ничего, кроме баюкающей тьмы.




     Поселение  циклопов выглядело  заброшенным, и Эльтдон только с минутным
запозданием понял, что так и должно быть. Ведь  здешние одноглазые обитатели
ушли на то время, которое понадобится Химону для поисков хладяницы.
     Муг-Хор  помог  астрологу добраться  до  ближайшего  дома и  усадил  на
низенькую  скамеечку,  сооруженную  из  нескольких  камней  и  бревен.  Эльф
поблагодарил  своего  спутника и  невольно содрогнулся, глядя  на  покинутое
поселение. Было видно, что дома  построены  не так  давно: они еще не успели
врасти  в  землю,  их  крыши  еще   не  покрылись  мхом,  кое-где  виднелись
незаконченные  постройки.  Поспешный  уход хозяев  привел все это в угрюмый,
чуть  страшноватый вид. Слепо таращились в  ночь  неприкрытые ставни, где-то
одиноко поскрипывала дверь.
     Муг-Хор попросил  Эльтдона  немного подождать,  а сам вошел внутрь. Там
зажегся  свет и  что-то  оглушительно  загремело,  кажется, переставляемые с
места на  место горшки. Из дверного проема выплыл  и медленно  пополз в небо
аппетитный дымок.  Хотя  перед  прощанием  с  кентаврами Эльтдон  поел,  ему
подумалось, что было бы неплохо отведать того  блюда, которое  породило  сей
дымок.
     Муг-Хор  вскоре  появился на пороге,  держа  в  руках  большой котелок,
обернутый  тряпицей,  чтобы не  жгло  пальцы.  Водрузив котелок  на  колоду,
стоявшую неподалеку от скамеечки, где сидел эльф, он и сам примостился рядом
с гостем-заложником и блеснул во тьме белозубой улыбкой:
     - Откушаешь?
     - Как не  откушать, - чистосердечно удивился Эльтдон и полез в дорожный
мешок за ложкой.
     Циклоп  довольно  крякнул, развернул  тряпицу  и  снял  круглую крышку,
выпустив в ночной воздух целый клуб изумительного запаха.
     - Сут-Гхи готовила, - гордо заметил он. - Моя жена.- Потом засмеялся: -
Забыл. Ложку забыл.
     Муг-Хор сходил  в дом за ложкой,  сотворив  еще одну порцию громыхания.
Вернувшись, он виновато пояснил:
     - Трудно без нее что-нибудь найти. Но не мог ее оставить - скоро, очень
скоро у нас будет сын.
     - А почему ты уверен, что это будет именно сын? - удивился эльф.
     Циклоп развел руками:
     - Не знаю. Уверен - и все.
     Он задумчиво почесал себя под левой лопаткой, потом вздохнул:
     - Давай-ка лучше есть.
     Обжигаясь, Эльтдон проглотил немножко той чудесной каши, которая была в
котелке.  Она  прямо таяла  во  рту,  оставляя  после себя приятный  сладкий
привкус. Как выяснилось  чуть позже, каша  эта, кроме прочего, еще и снимала
усталость.
     Когда показалось черное дно котелка, циклоп довольно крякнул, положил в
котелок ложку, подхватил его и унес в дом.
     Вернулся  Муг-Хор с  каким-то невообразимым  предметом, который бережно
прислонил к скамеечке.
     - Что с твоими ранами? Все так же болят?
     Эльтдон пожал плечами:
     - Видит Создатель, я за это на них не в обиде. Как им еще быть, если их
проклятый хозяин целый день  занимался физическими  упражнениями? Но спасибо
за заботу. Думаю, через пару суток уймутся.
     - Уверен, они уймутся гораздо раньше.
     Муг-Хор взял в руки странный предмет и нежно провел по нему пальцами. В
ночном воздухе родился и задрожал тонкий мелодичный звук.
     - Что это? - удивился эльф.
     - Арфа. Сегодня я буду играть для тебя. А завтра твои кентавры вернутся
в стойбище, и мы займемся чем положено: ты расскажешь про свой план.
     - Расскажу. И думаю, тебе он понравится.
     - Уверен, арфа понравится тебе не меньше, - сказал из темноты циклоп.
     Он замолчал и принялся играть.
     Легкие  пугливые звуки  поднялись в  звездное  небо  и  сплелись там  в
удивительном танце, даруя Муг-Хору и Эльтдону свое благословение. Постепенно
в музыке растворились покинутые дома  циклопов, деревья, трава, кузнечики  и
звезды,  растворилось  даже небо,  но все  это не исчезло, нет,  оно  только
воссоединилось  в  гармонии,   превратившись   в   нечто  совершенно  новое,
непредставимое.
     Ни на  миг не  задумываясь, Эльтдон раскрыл свою душу волшебным звукам,
спеша впустить в нее то единое нечто, что было  ими рождено. Он сам стал им.
Необычайная энергия  разлилась  в теле, колыхаясь  в  такт  волнам  мелодии,
истребляя все страхи и сомнения, даря ему причастность к окружающему миру.
     Тихонько, еще не  до  конца  понимая,  почему это делает, Эльтдон начал
петь, слова появлялись в нем естественно  и легко, словно так и  должно было
быть.
     Эльф засмеялся: так и должно было быть!
     Так и было.




     Асканий  проспал. Это казалось  невозможным,  но  это  случилось  - он,
охотник, проспал.  Химон  ушел  без него, оставив только  записку, в которой
просил охотника дожидаться его здесь, в пещере. Дерзкий мальчишка! И  бумагу
ведь где-то отыскал, не иначе как с собой в сумке нес!
     Кентавр  выскочил наружу и  осмотрелся  - никого.  И даже  ни  следочка
вокруг,  что,  впрочем,  не так  уж и удивительно -  все-таки они  в  горах.
"Псисом  - это  тебе не степь, старина.  Так  что, кажется,  придется  ждать
мальчишку и плевать в потолок, больше тебе, прости, делать нечего".
     Асканий пообещал себе, что  уж по возвращении Химону никоим образом  не
миновать  надранных ушей,  но  это мало  успокоило охотника. Ведь  наверняка
вляпается, неслух, в какое-нибудь  приключение (из тех, что поопаснее), а ты
его потом выручай.
     Кентавр  ошибался.  На  сей  раз  ученик  Фтила  обошелся  без  опасных
приключений.
     Химон, по его  собственному разумению, вообще обошелся без приключений.
Ну,  немного  побродил,  внимательно,  до  боли  в  глазах,  вглядываясь   в
окружавшую его мешанину камней, мха и лишайника, ну, отыскал какую-то старую
пещеру,  рядом  с которой росла ложная хладяница, ну, забрался в  эту  самую
пещеру.  Так то  ж  разве приключение? И  вообще, сейчас Химону  было не  до
приключений,  он  слишком  беспокоился  о  худенькой  осунувшейся  девчонке,
ожидавшей его в шатре Левса. Или она уже...?
     Мальчик отогнал  прочь  недобрые мысли и решил как следует  обследовать
найденную  пещеру.  Где  есть  ложная   хладяница,  там  может  оказаться  и
настоящая.
     Химон  огляделся.  Он стоял не просто  в пещере, а  скорее в  небольшом
зале, потолок и стены которого обрушились сразу в нескольких местах, так что
все пространство было пронзено  толстыми колоннами солнечного света. Пол был
усеивала  какая-то   мелкая  крошка  наподобие  древесной  трухи.  И  сделав
несколько шагов, Химон выяснил еще одну интересную особенность пещеры.
     Твердая  поверхность у  него  под копытами  внезапно дрогнула и  начала
медленно оседать. Мальчик даже не успел испугаться. Просто он рухнул вниз  -
как оказалось, в еще  один зал, находившийся под тем, первым. Удивляясь, как
это он умудрился не переломать себе ноги,  Химон решил исследовать  место, в
котором оказался.
     Выход на сей раз располагался не сзади, а  прямо перед мальчиком. Химон
удивленно  перевел  дыхание и огляделся, попутно стряхивая  с  волос остатки
коварной  крошки, усыпавшей  ненадежный  пол  в  верхнем зале. Теперь оттуда
ровнехонько на спину кентавра падала еще новая колонна света. А здесь...
     Да нет, зал как зал, только  почему-то Химону стало тоскливо. Проживший
не так уж  много ткарнов,  он  никогда  не  испытывал этого чувства  с такой
силой, просто не мог  себе  представить, что  возможно так страдать. Мальчик
отшатнулся, растерянно мотая головой, но вокруг не было ничего, что могло бы
вызвать подобные ощущения. Разве только этот удивительный рисунок на дальней
стене,  почти незаметный;  свет не достигал  того края зала,  и  изображение
выступало  из  тени  настороженно   и  несмело,  как   первый  цветок  после
заморозков.
     Химон шагнул туда,  внутренне  сжавшись в один дрожащий комочек страха.
Сейчас, сейчас из темноты  выскочит  циклоп и...  "Уф, кажется, никого здесь
нету. Трусишка! Здесь никого и не  могло  быть! Лучше  поторопись, у тебя не
так уж много времени".
     Мальчик  подошел  к  рисунку  и всмотрелся в  переплетение  тонких алых
линий.  На стене не  было изображено ничего конкретного, ничего, что было бы
связано с материальным миром,  но каким-то образом Химон понял, что  рисунок
необычайно своевременен здесь, правдив  и даже... важен, правда неясно,  для
кого именно. Может быть,  даже для  него. Пытаясь вникнуть в  хитросплетение
линий, уловить то, что хотел передать неизвестный художник, мальчик внезапно
почувствовал легкое головокружение, как будто падал с огромной  высоты. Нет,
не падал - летел!
     Он летел над какими-то низенькими холмами и не сразу сообразил, что эти
холмы - Псисом,  только  находится  Псисом далеко-далеко внизу. Или  не так,
скорее это сам Химон находится  далеко-далеко  вверху.  Но  он не боится, он
уверен, что ничего дурного с ним не случится, а то,  что происходит  сейчас,
вполне естественно.
     Химон  прощался  с  Псисомом.  Какая-то  необходимость   вынуждала  его
покинуть это  место  и вслед за  народом лететь подальше отсюда. Вот  отчего
возникала та самая тоска, которую он почувствовал вначале!
     Мальчик  не знал, сколько  времени провел  вот так,  паря  над горами и
прощаясь с  ними. Просто внезапно он очнулся, лежа на холодеющем полу  зала.
Отвернувшись от манящего рисунка
     /и чувствуя стыд, будто предал кого-то/,
     Химон поспешил к выходу.
     Хладяница  росла прямо здесь, среди  россыпи  бурых  камней. Облегченно
вздохнув,  он  собрал  почти  половину  растений  с  тонкими  стебельками  и
полупрозрачными перистыми листьями, но потом  остановился. Темнело,  а кроме
того, Химон вспомнил уроки Фтила: никогда не забирать  все растения, иначе в
следующий раз можно не найти ни одного.
     Закрыв   поплотнее   сумку,   мальчик  начал   искать  путь  к  пещере,
представляя, как рассвирепел за день Асканий.




     Эльтдон проснулся, когда солнце уже зависло в своей  наивысшей точке на
небе  и намеревалось потихоньку, пока он  не  видит,  скатиться за горизонт.
Скатиться  не  успело,  а потому раздраженно  пырнуло лучом  прямо  в  глаза
Эльтдону, получи, мол, зануда.
     Эльф  поморщился  и  потянулся ладонью  к  векам, чтобы прикрыть их  от
яркого света. Подсознательно он напрягся, ожидая уже привычной боли, - но ее
не было. То  есть совсем не было  никакой боли! Эльтдон удивленно  привстал,
сверяя  свои ощущения  с  действительностью. Да  нет,  все  как положено, не
похоже, чтобы  он провалялся здесь несколько дней, за  которые раны могли бы
зажить.
     Вот  высокий  потолок  циклопьего дома, широченная кровать,  в которой,
наверное,  поместятся эльфов  пять как минимум  (только где  ж найти в  этих
диких краях  столько  эльфов?),  и даже  арфа  вчерашняя,  вон она лежит, на
полочке, бережно завернутая в пушистую  шкуру. Да что там арфа -  и  котелок
давешний из-под каши, от одного воспоминания о которой слюнки начинают течь,
-  и  тот  стоит на столе,  посреди беспорядка, учиненного  вчера Муг-Хором,
когда тот в  темноте  искал готовку  жены. Через раскрытые ставни окна виден
дворик  со скамеечкой и циклопом,  на ней сидящим. Тот, словно почувствовав,
что гость проснулся, повернул к нему безбородое лицо под растрепанной копной
каштановых волос и приветственно кивнул.
     - Как спалось?
     Эльтдон  недоверчиво кашлянул,  потом соскочил с кровати,  удивляясь  и
радуясь новым ощущениям.
     - Это невозможно, - пробормотал  он.  - Ты не представляешь, Муг-Хор, я
совершенно не чувствую ран. Их будто нет совсем.
     Циклоп безразлично пожал плечами, хотя чувствовалось, что на самом деле
он доволен:
     - Я же говорил, Эльтдон, что арфа тебе понравится. Разве я был не прав?
     - Так  это ты...  - До  эльфа начало доходить. Он  вспомнил  наконец те
чудесные  ощущения, которые  довелось пережить вчера, когда Муг-Хор играл на
своем  удивительном  инструменте.  Создатель,  сколь  много  дивного  в этом
странном мире!
     - Полагаю, ты не голоден, - молвил циклоп. - Если так, пойдем к валуну.
Скоро там будут твои знакомые.
     Эльтдон  рассеянно  кивнул  и вышел  наружу, все  еще щурясь  от яркого
солнца:
     - С чего ты взял?
     Муг-Хор поморщился:
     - Запах.
     - Ах да, конечно. - Он ощупал  свой живот, все еще не до конца принимая
случившееся. Потом,  не удержавшись, задрал рубаху,  но увидел на коже  лишь
рубцы, выглядевшие так, будто раны зажили давным-давно.
     Циклоп поднялся:
     - Пора.
     - Пора, - согласился эльф.
     Когда  до  валуна оставалось еще  порядочное  расстояние, из-за широкой
спины камня появился кентавр и направился к ним.
     -  Асканий!  -  Эльтдон дружески обнял смущенного  кентавра.  - Ну как,
затея удалась?
     - Все путем, - подтвердил охотник,  косясь на  Муг-Хора.  Тот продолжал
невозмутимо стоять рядом, только раздраженно подрагивал широкими ноздрями. -
Химон нашел-таки хладяницу,  сейчас  он  мчится к  стойбищу.  Я  вот остался
сказать тебе, что все в порядке,  а теперь придется поспешить. Думаю, догоню
мальчишку к вечеру. Как ты?
     - Не поверишь, но Муг-Хор вылечил меня!  - Эльф развел руками. - Мог ли
ты когда-нибудь себе такое представить?
     - Нет, - честно признался  кентавр.  - Но я, стало быть,  о другом.  Ты
говорил про план. И...
     -  Все будет как нужно,  - покачал  головой Эльтдон.  -  Не переживай и
отправляйся вслед за Химоном. Очень скоро вернусь и я.
     Асканий собрался было возразить, и эльф нахмурился:
     - Как  я уже говорил,  в мои намерения не входит рисковать своей жизнью
или ставить под угрозу ваши. Просто пока говорить об этом рано. Ступай.
     Асканий раздосадованно фыркнул, холодно попрощался и умчался прочь.
     Муг-Хор громко вздохнул и повернулся к эльфу:
     - Почему ты так упорно не хочешь с ним говорить об этом?
     - Всему  свое  время, - отрезал тот.  -  Вначале я должен  поговорить с
тобой.
     - Начнем?
     - Начнем.




     "В этом и  заключалась  моя  самая большая  ошибка",  -  раздосадованно
подумал Эльтдон, шагая в одиночку по темнеющей степи. Но сейчас было слишком
поздно  что-либо менять. Дорожный мешок продолжал изводить  астролога  своим
позвякиваньем,  и  эльф  уже  подумывал  о  том,  чтобы  выбросить  все  эти
лекарства, которые, по  сути, были ему  уже не нужны. Останавливало лишь то,
что они могли понадобиться кому-нибудь другому, ведь неизвестно, может, Фтил
не пожалел,  отдал  ему какие-то  редкостные  вещества и разбрасываться  ими
отнюдь не стоит. Но вот уже второй день эльф брел по степи, и не  было этому
ни конца ни края. "Нет, следовало сказать Асканию, чтобы тот дождался меня".
     Степь  жила своей  размеренной жизнью, не обращая внимания на одинокого
странника. Признаться, странник тоже не особенно оглядывался по сторонам; он
ковырялся  в  своей  памяти, не  из удовольствия (помилуйте,  какое  уж  тут
удовольствие?!), а просто потому, что больше заняться было нечем.
     Все-таки, что бы Эльтдон ни говорил, он оказался на континенте, который
оставил  в  его  сердце  не  самые  лучшие  воспоминания.  Хотя  астролог  и
утверждал, что ушел от  своей предопределенности,  сам он не очень-то  в это
верил. Именно потому,  что  астролог. Ведь та  закутанная  в тряпки по самый
бородавчатый подбородок ведунья, которая открыла ему в Лайнедайноле будущее,
- она ведь  была не  единственной. Были  еще  звезды.  Эльтдон, никогда до и
никогда после  того случая  не заглядывавший в собственную судьбу, тогда  не
удержался и заглянул - и все совпало в точности, так, словно ведунья была не
более чем  голосом звезд. От судьбы же,  как известно, бежать можно  сколько
угодно,  а  вот от звезд  - не  убежишь.  Они  всегда  над  тобой,  хладные,
безразличные, уверенные в том, что вещуют. Вещуют же они в последние времена
чаще всего  беду,  большое и  страшное  испытание,  настолько  пугающее, что
Эльтдон  давно  уже не осмеливался поднимать голову к ночному небу, чтобы не
увидеть там приговор Нису.
     Как бы  там  ни было, он  на  Срединном. Правда, в северо-западной  его
части,  то есть  как  раз в  местах,  наиболее  удаленных  от юго-восточного
Бурина. Может, все и обойдется.
     Перед  сном  он собрал немного хвороста,  подогрел оставшуюся в бурдюке
воду и доел  последние  припасы.  Мешок  сразу  полегчал,  и звяканье  стало
заметно громче.
     Эльтдон постелил под голову куртку и лег спать.
     "Циклопы, наверное,  уже вернулись  в поселение. Готов  поспорить,  что
Муг-Хорова жена надерет ему уши за  тот беспорядок, который он устроил, пока
принимал в  доме  такого необычного гостя. А Хриис,  должно  быть,  здорова.
Интересно,  что с Черным и Ренкром? Они, небось, на меня надеются, а я здесь
занимаюсь совсем  другими делами. Не забыть  бы спросить  у Фтила про Книгу.
Может, все и обойдется".
     Но, даже засыпая, он знал, что ничего не обойдется.  Звезды не лгут, им
это ни к чему.




     С  Книгой  пришлось  пока  повременить.  Утром  Эльтдона  разыскал-таки
Асканий  и,  неестественно молчаливый,  препроводил  в  стойбище.  Наверное,
астролог  все  же  подсознательно  ожидал  какой-то  благодарности,  поэтому
настороженные взгляды кентавров  ударили в  сердце  посильнее острых  стрел.
Народ  Левса  враждебно косился  на  эльфа,  женщины  невзначай  вставали  и
отходили подальше, мужчины хмурились и клали руки на оружие.
     - Что происходит? - растерянно спросил Эльтдон. - Хриис?..
     Асканий смущенно покачал головой:
     - С ней-то  как  раз  все  в порядке.  Поправилась  она,  Фтил  над нею
колдовал-колдовал  и  вот - вытянул-таки.  А тут...  Это они  из-за  твоих с
циклопами договоров, они ведь  ничего  не знают, да и  я толком не объяснил,
сам же не больше других ведаю.  Уж извини,  я пробовал успокоить, так  разве
мне это по силам? Им надобно точно знать, что да как, ты ведь у нас, прости,
чужак. То есть для меня ты  никакой не чужак, но кто я такой, чтобы они меня
слушали? И Фтил, как на беду, сейчас занят, целыми днями с Хриис, не отходит
от нее, и Химон там же. Вот такие пироги...
     - Разберемся, - махнул рукой Эльтдон. Махнул, наверное, даже увереннее,
чем сам в это верил.
     Правильно  сказал Асканий,  чужак  - он чужак и есть. Но  план хороший,
циклопы согласны, так что дело за малым - уговорить кентавров.
     "Если  они откажутся, будет очень смешно, - мрачно подумал астролог.  -
Тогда придется вызывать сюда Муг-Хора с его арфой, не иначе".
     На  сей раз Асканий не  повел эльфа  в  алый  шатер лекаря -  они сразу
направились к большому ярко-белому куполу, который, как догадывался Эльтдон,
принадлежал  Левсу. Точно - за широким клапаном обнаружились сразу и Фтил, и
Химон, и кентавр-альбинос со товарищи. И  если лекарь с  учеником приветливо
кивнули  Эльтдону  да  отошли  в дальний  край,  занявшись  какими-то своими
делами, то остальные не двинулись с места, настороженно глядя на эльфа.
     Асканий,  остановившийся  за  спиной Эльтдона,  недовольно  засопел, но
смолчал. Оно  и  понятно: друг  другом, а  народ  народом. Да  и по  мелочам
цепляться  тоже  не  стоит,  подождем,  когда  дойдет  дело  до  чего-нибудь
серьезного. "Например, когда меня начнут убивать", - мрачно подумал Эльтдон,
в душе понимая, что не прав, и злясь на себя за это понимание.
     - Кирий, - обратился белый кентавр к одному из стоявших рядом. - Я могу
на некоторое время занять твой шатер?
     Тот недоуменно пожал плечами:
     - Конечно...
     Левс проигнорировал невысказанный вопрос и повернулся к Эльтдону:
     - Пойдем, нам нужно поговорить.
     - Но Левс, он же... - Это попытался вмешаться кто-то из соратников.
     - Что "он же"? -  раздраженно  переспросил альбинос. - "Он же вернулся,
хотя вполне мог  остаться у  циклопов"? "Он же спас  твою дочь, хотя  меньше
других  был  в этом заинтересован"? "Он  же рисковал  своим здоровьем, когда
отправился к  Псисому  через  день после ранения"? Что  именно  ты хотел мне
сказать? Да,  народ  этого  не  понимает,  но вы-то  должны были догадаться:
этот... эльф - не враг нам.
     - Пойдем, - обратился он к Эльтдону. - И прости их, если сможешь.
     Эльтдон  вышел наружу вслед за Левсом, и  они  направились к цветастому
шатру, видимо, принадлежавшему Кирию. Кентавр-альбинос рывком откинул  полог
и, придерживая его, пропустил эльфа вперед:
     - Заходи.
     Эльтдон   остановился  у   небольшой  этажерки  -   похоже,  неизменной
принадлежности каждого кентаврийского жилища, - дожидаясь, что  скажет Левс.
А Левс молча опустился на передние колени и склонил голову.
     - Мою  благодарность  невозможно  выразить  словами, -  молвил  наконец
кентавр-альбинос. - Я отлично знаю, что вряд ли смогу  когда-нибудь хотя  бы
наполовину отплатить тебе за свершенное тобой, но все, что в моих силах...
     Эльф выставил перед собой ладони:
     - Погоди. Не о  том сейчас нужно думать.  Циклопы  ждут вашего  ответа,
сами они уже согласились помочь.
     Кентавр дернулся, как от пощечины:
     - Но мы еще не слышали вопроса.
     - Ты не обижайся, - устало произнес Эльтдон. - Я примерно понимаю,  что
ты  сейчас  ощущаешь, но  время для  благодарностей  наступит  позже... если
вообще  наступит.  Благодарность  ведь  штука подлая,  сначала ты от чистого
сердца говоришь о долге и расплате, а потом твой должник приходит  и требует
у тебя то, что отдать ты ему никак не можешь. Просто так уж получается, что,
давая обещание, мы верим в честность того, кому задолжали. А он точно так же
верит в нашу  искренность. - Астролог горько улыбнулся. - Это я не  о  тебе,
это я, скорее, о себе,  о своем... Что же касается вопроса, сейчас расскажу.
Ты только не торопись с выводами, дослушай до конца.
     Левс мрачно  кивнул:  видимо,  он  так и не  смог  для себя решить, как
относиться к словам эльфа. Но  выслушал  его молча, хотя  на лице  явственно
читалось:  Создатель, ну  и  бред! Да как можно было  надеяться, что циклопы
согласятся  построить  новый мост  через  реку  -  только  для  того,  чтобы
избавиться от  нас.  Да  им  в тысячу раз  проще напасть  и разом  истребить
кентавров, чем тратить столько сил и времени на эту работу. Мост построить -
дело-то ведь не одного дня! И что - они на самом деле согласились?!
     -  Согласились,  - подтвердил Эльтдон. - Они считают (и  здесь я с ними
согласен), что напасть-то, естественно, проще. Вот только потом будет тяжело
избавиться  от  своей  собственной  совести, от крови на руках, от кошмарных
снов по ночам. Ты говоришь "проще", но ведь и твой народ предпочел уступить,
не обнажил  клинков,  не  натянул  тетиву  луков - почему?  Наверное,  самый
простой путь - не самый правильный.
     -  Наверное,  -  сжал  губы  Левс.  - Наверное,  я  должен  благодарить
Создателя за то, что ты пришел к нам так...  вовремя. Выходит, они согласны.
Когда и как мы сможем с ними встретиться, чтобы обсудить подробности?
     - Значит, твой народ тоже согласен? - уточнил эльф.
     -  Да. Когда я объясню им,  что  ты  сделал,  они станут носить тебя на
руках.
     Эльтдон засмеялся:
     - Вообще-то уже поздно - рана зажила. Но - спасибо.
     Левс задумчиво закусил нижнюю губу:
     - И все-таки - почему? Почему ты делаешь все это?
     Тот пожал плечами:
     -  Кто знает?  Может быть, то, что  произошло в  эти дни,  когда-нибудь
спасет меня.
     /Или погубит.../
     Я не знаю, и никто  не знает, но это не важно. Я ведь, пойми, делаю это
не  для  вас, а  для  самого  себя, чтобы  усыпить  собственную  совесть  да
умилостивить судьбу. И никакой тайны.
     - И никакой тайны,  - тихо проговорил Левс.  - Что же,  я соберу народ.
Если хочешь, расскажешь им все сам, нет - я сделаю это без твоего участия. А
пока  что  сходи  к Фтилу  и  Химону, они,  наверное,  уже  исстрадались  от
любопытства. Уважь их, будь добр.
     - Уважу, - согласился Эльтдон. - А с народом... ты уж, если можно, сам,
я не мастер громогласных речей.
     - Договорились. - Левс вышел наружу.
     Эльтдон  постоял  немного,  глядя,  как собираются  кентавры,  а  потом
направился к  белому  шатру,  в  котором,  как  ему  казалось,  до  сих  пор
находились лекарь и его ученик.
     Он  не  ошибся. Правда, Фтил  при  виде  явившегося Эльтдона подошел  к
астрологу и сообщил, что им следует отправиться к нему.
     - Девочке нужен покой, и наши с тобой разговоры не будут способствовать
ее  выздоровлению.  Химон посидит  рядом  с ней на  случай,  если что-нибудь
понадобится,  хотя,  думаю,  самое страшное  уже позади.  И именно благодаря
тебе. - Лекарь по-доброму прищурил глаза. - А как твоя рана? Не болит?
     Эльтдон довольно рассмеялся:
     - Представь себе, ни капельки. Музыка - великая вещь.
     - Ты  слушал арфу циклопов? - ахнул Фтил. -  Невероятно! Не  могу в это
поверить!
     - Придется. - Эльф задрал рубаху,  демонстрируя  затянувшиеся  рубцы от
ран. - Это все, что осталось.
     -  Ты должен  мне рассказать. -  Лекарь усадил  Эльтдона  в  своем алом
шатре,  поставил  перед  ним чашу  с  соком,  а  сам  присел  рядом,  слушая
необычного сказителя.
     Когда  тот  закончил,  Фтил  недоверчиво  покачал  головой  и поплотнее
закутался в плащ.
     -  Как мало  мы знаем  друг о  друге, -  взгляд его, казалось,  блуждал
совсем в других  измерениях. - Я и подозревать не мог,  что легенда из Книги
вдруг окажется правдой  - правдой, которая жила под боком все это время! Мне
необходимо будет встретиться с циклопами, как только те  придут  сюда, чтобы
строить мост. Муг-Хор, так, кажется, его зовут. Удивительно...
     - Кстати,  о Книге,  - напомнил Эльтдон. -  Ты так и  не  сказал,  куда
подевались пропавшие страницы.
     -  Не сказал.  И не скажу,  потому что  не  знаю. Книга  попала  ко мне
совершенно случайно, благодаря  счастливому  стечению  обстоятельств, и  уже
тогда в ней  не хватало страниц. Ее  привез мне  Асканий. Раз в полткарна по
южному  пути  проходит  караван  Годтара-Уф-Нодола. Наши  торгуют с  ним,  и
однажды  я  попросил  Аскания  захватить  мне  что-нибудь  интересное,  если
попадется. И вот - попалось.
     Фтил виновато развел руками.
     - А драконы? - не унимался Эльтдон. - Ты слышал что-нибудь о драконах и
об их Повелителе?
     - Слышал. - По лицу лекаря было видно, что новость не  из лучших. -  Мы
ведь и  поселились  у Псисома только  тогда,  когда оттуда  улетели драконы.
Примерно сто  пятьдесят  ткарнов  назад они покинули  свои залы и исчезли  в
неизвестном направлении.
     - Но почему? - спросил астролог, уже догадываясь, в чем была причина.
     Ведь срок  примерно  совпадал с тем, когда драконы Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка
подпали под власть чар Темного бога.
     Фтил только пожал плечами:
     - Не знаю. И наверное, никто не знает.
     - А когда караван этого самого Годтара-Уф-Нодола будет снова  проходить
по южному пути?
     - Через месяц.
     Эльтдон кивнул:
     - Я хочу попасть туда. Каков маршрут каравана?
     - Они направляются в Бурин.
     - Отсюда в Бурин?! - удивился эльф. - Это же длинный и сложный путь.
     - Годтар-Уф-Нодол хорошо подготовлен к подобному  переходу, все-таки он
совершает его вот уже несколько десятков ткарнов подряд.
     - Я могу надеяться на гостеприимство кентавров в течении этого месяца?
     Фтил недоверчиво рассмеялся:
     - Ты  можешь рассчитывать  на  все, что угодно. Пожалуйста, не забывай,
наш народ многим обязан тебе!
     -  Где  уж тут  забыть,  когда  об этом  напоминают  на  каждом шагу, -
ворчливо пожаловался Эльтдон.
     У  него действительно  было  отнюдь  не радостное  настроение.  Драконы
исчезли,  и,  скорее всего,  это  произошло не только на Псисоме.  Исчезло и
упоминание  о  драконах  в  Книге,  а путь  Книги  можно  проследить  только
очутившись в караване Годтора-Уф-Нодола.  В караване, который направляется в
Бурин.
     Внезапно  Эльтдону  захотелось выйти  из шатра и посмотреть на  звезды,
чтобы раз и навсегда  разобраться со своим будущим, но - к счастью ли или же
на беду - сейчас был полдень и звезд не было видно.

     Перешагнуть через себя
     и выйти в дверь, которой нету.
     Стремиться прочь, к чужому лету,
     где круто сваренный асфальт
     тебе вливался в душу, жег -
     ты принимал огонь, как должное.
     Но там, где жизнь невозможная
     тебя презрела, ты прошел.
     К несчастью, есть еще дома,
     в которых любят страх на третье,
     где вожделеют смерть бессмертия,
     где сходят медленно с ума.
     Не стоит к ним стучаться в дверь,
     проигнорируй крик о помощи,
     ведь ты один в ладонях полночи,
     беги, беги, разумный зверь!
     ...А ты опять сорвал замок,
     и презирая жизнь проклятую,
     других щадишь, швыряя клятвою
     в лицо судьбе. И вопль смолк.
     И ты, конечно, победишь:
     награды, почести, регалии.
     Но дни в мешок листками свалены,
     и что там будет впереди?..




     Выучи, вызубри, не забывай
     И повторяй, как заклинанье:
     Не потеряй веру в тумане!
     Да и себя - не потеряй.
     Владимир Высоцкий



     Скоро все  должно  было решиться.  По крайней мере,  Дрей  на это очень
надеялся.   Крысы,  поначалу   пугавшиеся  тумана,   который   возникал  при
регенерации, теперь осмелели достаточно, чтобы...
     Но думать об одном и том же  Дрей устал.  Мысли вились  вокруг  мухами,
садились на кожу, суетливо касались лапками сознания. Думать с некоторых пор
тоже стало  больно. Поэтому  он выбрал  то единственное  лекарство,  которым
располагал, - воспоминания.
     А странно,  почему уже  вот  столько  дней  к  нему в  камеру никто  не
приходит. В прошлый раз посещали...
     ...посещали  часто, все начиналось  с  того,  что  маленькое окошечко в
двери (камера была другой) осторожно приоткрывалось и колдуны проверяли, все
ли  в  порядке.  Понятно,  проверяли они  не  только на  глаз,  но и  своими
магическими  методами - от этого Дрей чувствовал  щекотку, но  молчал. Потом
ему приказывали  отойти и сесть на  кровать. Вернее, на  тот выступ, который
был  отведен  для  сна.  Как  только  бессмертный  исполнял  требуемое, маги
затягивали невидимые путы потуже, чтобы пленник, паче  чаяния,  не напал  на
исследователей. Уверившись, что все в порядке и безопасность обеспечена, они
входили в камеру и начинали колдовать.
     Способы, с  помощью которых маги надеялись разгадать секрет  бессмертия
узника,  были  самыми  различными.  Поначалу  чародеи  предпочитали  убивать
пленника и затем что-то  созерцали, пытаясь разобраться, в чем же дело. Дрей
не протестовал, прежде всего из-за заведомой бессмысленности подобных вещей.
На него здесь было всем наплевать,  он играл роль этакой вечной лабораторной
крысы.
     /крысы/
     /цок-цок. Осторожное шевеление где-то у ног. Цок-цок.
     Пришли, родимые. Ну что же вы, кушайте, кушайте./
     Подобные убийства продолжались довольно долго, но  в конце  концов маги
отказались  от  этого  способа.   Тогда   начались   многочисленные  взрезы,
трепанации,  ампутации... То есть это Дрей  знал кучу  подобных  терминов, а
гномы  пользовались только  двумя: "рассечение" и "отсечение".  Пользовались
они  ими  значительно дольше, видимо  предчувствуя грядущие неудачи и  желая
оттянуть неприятный момент признания в собственной беспомощности.
     Затем  на  некоторое  время  его оставили в  покое,  примерно  этак  на
недельку: "в целях  отдыха  и восстановления растраченных сил". Чьих сил? Ну
конечно, гномьих!
     Силы  колдуны на самом деле восстановили неплохо,  потому что  как  раз
вскоре после  возобновления  их  визитов  к  Дрею  один  из чародеев  что-то
смог-таки  расколдовать.  Как  сам  он  утверждал,  "тайна  раскрыта".  Торн
усмехнулся и приказал этому чудодею наложить чары на... самого  себя. Колдун
саркастически хмыкнул, абсолютно уверенный в собственной правоте, и наложил.
"Готово?"  - заботливо  поинтересовался  Падальщик. Маг  гордо  кивнул. "Как
скажешь", - пожал плечами Торн. И отрубил колдуну руку.
     Регенерации не  произошло. Самонадеянный колдун разгадал  только  часть
колдовской  паутины,  оплетающей  Дрея, - ту  часть,  которая позволяла жить
дольше обычного.  Торн сокрушенно  покачал головой,  но  потом приказал-таки
наложить  на  себя это заклятье. Разумеется,  приказал отнюдь не  однорукому
неудачнику.
     С тех пор маги умерили  свой исследовательский пыл и  стали приходить к
Дрею  уже один раз  в день, а  иногда и вовсе  пропускали черед, ссылаясь на
неотложные дела. Затем  наступил период, когда, казалось, о пленнике  вообще
забыли.  Только горбатый Варн забредал  раз в день, швырял через специальную
щель миску  и  хлеб, а спустя час требовал посуду  обратно. За  неподчинение
Властитель подземелий  наказывал сурово: лишал следующей дневной порции. Для
разнообразия Дрей проверил это  дело самолично - оказалось, гном угрожал  не
напрасно. Миску пришлось вернуть.
     Собственно, останься  она у Дрея - тот мало что выиграл бы от подобного
приобретения. Все свободное время  он думал о побеге, а  такового  времени у
бессмертного появилось предостаточно.  И - ничего не  придумывалось. То есть
имелись, конечно, идеи, идеи неплохие,  вот  только ни одна из них не  могла
быть  претворена в  жизнь по тем или иным  причинам. Пленители  знали,  кого
держат в путах, и не теряли бдительности.
     Дрей в  свою очередь старался  не  терять  формы. Бессмертие совсем  не
означало,  что  он  будет  оставаться   вечно  бодрым  и  сильным;  если  не
тренировать мышцы, впереди могло ожидать только одно -  дрожащие конечности,
слабая реакция - дистрофия.  Поэтому  свободное время он  уделял  не  только
размышлениям о своей горькой участи. Одновременно Дрей заставлял руки и ноги
выполнять какую-то работу: отжимания  ли, приседания - все, что угодно, лишь
бы не бездействие. Только когда  вдали коридорных сплетений рождалось эхо  -
верный  знак того, что приближается  Варн с положенной  порцией, бессмертный
ложился на "кровать"  и делал  вид, что спит. Приблизившись к камере, горбун
останавливался  сам  и  останавливал  гигантскую  многоножку,  которая  была
впряжена в  тележку с огромным чаном  и горкой мисок. Из чана  торчала ложка
большущего  черпака и распространялся неприятный, но легко узнаваемый запах.
В чане плескалось варево.
     Варн привставал  на  цыпочки, хватал рукой черпак и наливал в очередную
миску порцию.  Потом там же, на тележке,  отыскивал  хлеб, ломал кусок и все
это  просовывал  в  дверную щель. Сделано. Спустя  час  горбун  вернется  за
посудой,  так  же  будет  шуршать  и царапать пол многоножка, будут скрипеть
колеса тележки и шаркать его ноги, совершенно ничего не изменится. И так - в
продолжение  Создатель  ведает какого времени.  Если ты не  великий  Гудини,
выбраться из подобной тюрьмы несколько проблематично. Если ты, конечно, и не
бессмертный.

     безразделье

     /так  дымно, что  в  зеркале нет отраженья и даже не видно лица, и пары
успели устать от круженья но все-таки я допою до конца. ДОТЕРПЛЮ ДО КОНЦА/
     /туман/




     Многоножка  двигалась медленно  и  рывками:  где-то  переломила лапку и
теперь чувствовала себя  не в форме.  Варн  недовольно  покачал головой.  Он
серьезно  подумывал о том,  чтобы сломать противоположную  конечность  - для
уравновешивания, но дальше подумываний дело не  доходило.  Он слишком хорошо
знал  эту тварь, чтобы соваться к ней с чем-нибудь колюще-режущим.  Горбатый
Варн очень любил свою жизнь.
     Тварь  привычно  остановилась перед очередной дверью, и гном сноровисто
выхватил из  стопки  верхнюю  миску,  плеснул  туда  варева, отломил хлеба и
подошел  к  дверной щели. Проделывая подобную  процедуру  множество раз,  он
снова и снова  убеждался, что именно  у  этой камеры  по его  спине начинает
гулять влажноватый холодок страха. Жаль, очень жаль, что  молодой  Падальщик
интересуется таким опасным  типом.  Проклятье! Жаль, что  ему вообще удалось
поймать  бессмертного! И особенно жаль, что  Прэггэ до  сих пор  нужен  этот
мальчишка.
     Варн  не  сомневался, что  рано  или поздно  пленник  Торна  попытается
сбежать,  и  он  догадывался,  что  первым  в  результате  удачного   побега
пострадает именно он, Властитель подземелий.
     Странно,  в  камере было непривычно  тихо.  Как  правило,  бессмертный,
заслышав  шум у двери, вставал с "кровати" и подбирал порцию. Очень странно.
Горбун  взял  на  заметку  эту   необычную   тишину  и   направился  дальше,
сопровождаемый многоножкой. Впереди было еще  полным-полно дел, с  необычным
молчанием в камере бессмертного он разберется чуть позже.
     "Чуть позже" наступило примерно через час, когда Властитель  подземелий
возвращался,  чтобы забрать посуду. На  окрик пленник не  отозвался,  и Варн
почувствовал, что начинается то самое, чего он так боялся. Что-то произошло.
Или происходит. В любом случае это может задеть его самого... если, конечно,
не принять меры.
     Горбун  оставил в  покое  странного  заключенного  и отправился дальше,
размышляя о том, какими должны быть меры.




     Посланный за Торном слуга вернулся ни с чем. Вся команда ушла на охоту,
близился  срок Подати, и  ждать их можно  было очень долго. Варн  выругался,
накричал на  слугу и пнул  сапогом многоножку,  когда  они  в  очередной раз
выбрались в коридоры, развозя заключенным варево и хлеб. Горбун  был  крайне
зол и растерян, он  впервые не знал, как поступить. Лишь в одном  Властитель
подземелий  не  сомневался  -  когда  (и  если)  дверь камеры с  бессмертным
пленником  откроется,  он, Варн, будет находиться  далеко  оттуда.  Возможно
даже, впервые за много ткарнов покинет свои владения.
     Он  снова  прокричал,  чтобы заключенный вернул  миску,  но  так  и  не
удостоился ответа. Из-за двери не долетало ни звука. Но хуже всего было  то,
что  в своем голосе  сам Варн слышал  панические нотки.  Раз  их  слышал он,
бессмертному тоже будет нетрудно разобраться, что к  чему.  "Если этот альв,
конечно, прикидывается. Не исключено, что ему просто стало плохо".
     "А сам-то ты в это веришь, старина?"
     Нет, сам Варн в это не верил.
     Прошло еще  несколько дней. Горбун  весь извелся,  его  движения  стали
рваными, а глаза бегали из стороны в сторону;  теперь он уже не любил темных
углов  и  пустынных  коридоров,   он  боялся  их,  он  боялся  вообще  всего
непонятного  и неожиданного, что  происходило  здесь, потому что  за  каждым
таким звуком, шевелением, запахом мог  скрываться бессмертный  альв, готовый
отомстить за свое долгое заключение. (Сам Дрей еще долго будет считать,  что
на самом  деле Варн испытывал к нему ненависть,  никак не страх. Даже сейчас
он  думал именно так - и  ошибался.  Варн испытывал одновременно и  страх, и
ненависть. Первое становилось причиной второго.)
     Так не могло долго продолжаться. Когда горбун уже  находился  на  грани
нервного  срыва,  вернулась  часть  Торновой  банды.  Пусть   и  без  самого
Падальщика - Варну было на это наплевать. Возглавлял группу  Дамк, он всегда
замещал  Торна при необходимости, горбуну не раз  приходила в голову  мысль,
долго ли еще Падальщик позволит этому гному оставаться его конкурентом. Ведь
ни  для кого не было секретом, что Дамк метил на место предводителя банды  -
пожалуй, только  сам Торн  относился к  этому  спокойно. Или  делал вид, что
спокоен.
     Как бы там не было,  Варн  немедленно послал  за Дамком, и  тот  вскоре
явился. Видимо, слуги потихоньку разведали, что к чему, - заместитель пришел
не один, вместе  с ним Властителя подземелий посетили и другие  члены банды.
Они угрюмо оглядывались, дожидаясь, пока Дамк выяснит детали случившегося.
     Дамк выяснил.  Потом,  злобно  выругавшись,  позвал  Вигна  и рассказал
вкратце, что происходит.
     - Отчего это может быть?
     Маг смущенно развел руками.
     -  Вигн,  ты  же   понимаешь,  я   не  намерен  шутить.   Надеюсь,   ты
догадываешься,  что этот бессмертный способен принести достаточно хлопот,  в
особенности  если вдруг  умрет.  В этом  случае, как мне  кажется, Падальщик
станет разбираться не только со мной. Он наверняка вспомнит о своих  магах -
а, старина, как ты думаешь?
     -  Ну, - хмуро протянул Вигн, - не исключено, что  постоянно наложенные
магические путы... как бы это выразиться...
     - Да ты по-простому, я пойму, - заверил Дамк.
     В  его  глазах  застыли  льдинки  угрозы,  угрозы  нешуточной,  и   маг
продолжал:
     -  В  общем, как мне известно,  Странник имеет шанс  на одну смерть. Он
перепробовал  множество  способов  умереть,  но только  не такой, с  помощью
постоянно наложенных...
     -  Да, это я уже  слышал, - прервал его Дамк. - Пойдем-ка  к  камере  и
разберемся, что к чему.
     Гномы зашевелились, собираясь в путь по коридорам.
     - Нет, - сказал Варн. - Нет. Никуда вы не пойдете.

     безразделье

     Все это могло  происходить  именно так. А могло и иначе.  Скорее всего,
это происходило как-то по-другому. Как? Не все ли равно?! Важен результат: в
прошлый раз ему удалось сбежать отсюда. И в этот
     /терпение и труд все перетрут. ПЕРЕГРЫЗУТ/,
     и в этот раз - тоже. Должно быть, получится.
     /сколько чудес за туманами кроется не подойти не увидеть не взять/
     /терпение и труд.../
     /ТЕРПЕНИЕ!/




     Лежать  без движения было непросто. Еще труднее оказалось не съесть той
порции варева и хлеба, что  оставил горбун в последний  раз. А последний раз
был три дня назад. Или четыре? Он старался не вспоминать. Одно ясно - теперь
поздно  отступать, другого  случая, скорее  всего, не  представится, поэтому
нельзя, ни в коем случае нельзя есть - пусть и очень хочется.
     Нельзя.
     Но хочется.
     Он закусил  мизинец,  до крови  разрывая кожу  и чувствуя,  как  тонкая
теплая струйка  стекает по щеке. Потом с отвращением вытолкнул  кровоточащий
палец  изо рта и  сплюнул. Алый сгусток повис на стене напротив глаз и начал
медленно скатываться вниз. Дрей лежал на "кровати", отвернувшись от двери, и
ждал,  ждал, ждал,  пока  что-нибудь  произойдет.  Что-нибудь  по-настоящему
значительное. Что-нибудь, что поможет ему выбраться отсюда.
     Вдали  зашуршала  Варнова  многоножка,  и  он  попытался  хоть  немного
расслабиться. Может быть, на сей раз?..
     Палец  обволокло туманом, немного подержало  и  отпустило.  Вот  и все,
только  едва заметный шрам. Сколько  точно  таких же на  всем теле, тонких и
широких, рубцов, шрамов, неверно приросших клочков кожи?
     "Ладно, старик, а осталось ли вообще что-то твое в этом теле, что-то от
тебя тогдашнего, земного? Сомнительно".
     Скрипнула заслонка глазка на двери. Горбун решился-таки посмотреть, что
происходит в камере. Снизошел. Ну-ну, поглядим, как понравится тебе подобное
зрелище...
     Потом  Дрей  почувствовал  слабое  щекотание, словно  чьи-то  острожные
пальцы легонько, чтобы не потревожить, касаются запястий и щиколоток.
     И закричал, дергаясь в конвульсиях.




     - Вот червь! - выругался Дамк. - Прекрати это, Вигн!
     Вигн,  собственно,  уже  прекратил.  Он  ошарашенно  смотрел  на   тело
заключенного, еще  подергивавшее  конечностями - все  слабее и  слабее, пока
наконец не  замерло, только  шевельнулся  напоследок палец на руке, легонько
так  шевельнулся.  "Предсмертно",  -  подумал  маг.  И  если  этот проклятый
"бессмертный" издох, то, готов  биться об  заклад, вскоре я отправлюсь вслед
за ним".
     - А теперь объясни, что произошло, - потребовал Дамк.
     Не  нужно  было  отличаться  особой  проницательностью,  чтобы  понять:
нынешний предводитель сам не ожидал ничего подобного.
     Вигн нахмурился и пожал плечами:
     -  Похоже,  я был  прав.  Магические  путы  убивают его. По-моему,  это
единственное возможное объяснение.
     - Нет, -  улыбнулся  Дамк.  - Не единственное. Или твои магические путы
убивают  его, или он пытается  нас обмануть. Об этом ты, кажется не подумал,
а?
     - Предположим, он пытается нас обмануть. Что  тогда? Я имею в виду, как
мы об этом узнаем?  Как мы отличим обман от  действительных мук? А что, если
он на самом деле страдает от магических цепей?
     - Просто, - снова  усмехнулся Дамк. - Мы наденем  на него металлические
цепи.
     - Прочные металлические цепи, - заметил кто-то из гномов.
     -  Ну  разумеется, -  подтвердил Дамк.  -  Именно прочные металлические
цепи. А теперь, когда мы закончили, давайте-ка отправимся к нашему горбатому
Властителю подземелий  и вернем  ему эту  тварь  со всеми мисками  и  прочей
дребеденью. Потому что  я намерен сегодня же послать  кого-нибудь  из  вас к
кузнецам и уже завтра заковать пленника в нормальные  цепи. Так,  на  всякий
случай.

     безразделье

     /выучи  вызубри не забывай и повторяй  как заклинанье не потеряй веру в
тумане не потеряй веру в тумане да и себя не потеряй/
     Ага, а теперь, кажется, добрались до кости. Да нет, не кажется, так оно
и есть.
     /не потеряй.../




     Многоножка приближалась.
     И Дрей совершенно точно знал, что громыхают на тележке совсем не миски.
Да  и шаркает там, скорее всего, не Варн - за столько времени Дрей уже успел
запомнить, как это делает горбун. Тот шаркал несколько иначе.
     Пленник  медленно, очень медленно  пошевелил  руками,  разминая  мышцы.
Потом замер, вслушиваясь.
     Тварь  остановилась рядом  с  камерой,  но вместо  того, чтобы привычно
окликнуть Дрея,  Варн (или,  скорее, тот,  кто  играл  роль  горбуна) просто
открыл глазок. Узник лежал, как обычно, не шевелясь.
     Шепот.
     - Без изменений?
     - Абсолютно.
     - Ну что, начали?
     - Давай.
     В замке повернулся ключ.
     По ту сторону двери, лицом к стене, по-прежнему недвижно лежал пленник.
Он улыбался, и, если  бы Дамк или  кто-то другой  увидел эту улыбку, они  бы
никогда в жизни не рискнули сделать то, что сделали.
     Но они ее не видели.

     безразделье

     /рука упала в пропасть с дурацким звуком/
     /рука упала/
     /рука упала?!/
     Он разлепил веки, чувствуя себя этаким местным Вием.
     Рука упала.
     Вернее, то, что осталось от руки после того, как крысы...
     /туманно/
     /так дымно, что/
     Он закричал,  вернее, это  ему  так  казалось, на  самом-то деле сквозь
стиснутые  зубы  прорвалось  только  протяжное  сипение,  которое  мгновенно
спугнуло крыс.  Тогда  он спустил с привязи прирученного пса, которого  звал
регенерацией, спустил, уже проваливаясь в привычную мглу воспоминаний.
     Должно было пройти еще очень много времени, прежде чем туман рассеется.




     "Самое худшее заключается в том, что это только одна рука, - подумал он
спустя некоторое время.-  А ведь есть  еще одна. И - ноги. В прошлый раз мне
удалось это сделать значительно легче..."
     Значительно легче было бы, конечно, затаиться в подземельях до тех пор,
пока  все  не уляжется. Просто  Дрей  не был уверен,  что  все  когда-нибудь
уляжется.  Если бы  он имел дело с  кем-то другим - тогда нет  проблем, но в
глазах Торна  при каждой встрече Дрей замечал одно - фанатическое стремление
к бессмертию. Или, если вам угодно, - истерическое нежелание умирать. Именно
поэтому Дрей не  сомневался, что  гном станет искать его до тех пор, пока не
найдет. И подземелья будут прочесаны прежде всего.
     Самой неприятной деталью являлось то, что из памяти  бессмертного выпал
целый кусок прошедшего.  Вот он лежит на "кровати", вот звуки приближающейся
многоножки, тихий разговор за  дверью; лязг замка и  скрип дверных петель. А
что  было дальше?!  Он не  помнил.  Очнулся уже здесь, во  влажном  отростке
коридора, вокруг  тьма,  на пальцах  и  лице что-то липкое,  скорее  всего -
кровь. И живот урчит, черт, надо бы где-нибудь поесть. Когда там у нас  Варн
развозит варево?
     Он хрипло рассмеялся, не опасаясь быть услышанным: как же, теперь, пока
не  найдут  горбуну  замену,   никакого  кормления  заключенных  не   будет.
Расслабься, парень!
     Дрей  не  был  уверен,  что  Варн погиб  вместе  со  всеми  (Властителю
подземелий  на  самом  деле  удалось избежать похода к  камере  бессмертного
заключенного), - просто следовало учитывать  худший из возможных  вариантов.
Ну... один из самых худших.
     И еще странно было то, что  на нем не оказалось магических пут. Почему?
Кто их  снял?  Вспомнить  удастся только  позже, неожиданно  нахлынет волной
видение: стоящий на коленях  испуганный гном: "Не убивай  меня, я  сделаю, я
расколдую!.."  -  потом  этот  же  гном  убегает по  коридору, и  Дрей,  уже
свободный,  мчится в другую сторону - здесь воспоминания обрывались, да это,
наверное, и к лучшему. Потому что мелькали еще на самом краю зрения какие-то
изломанные фигуры,  какие-то  бурые пятна  на  стенах  хорошо  знакомой  ему
камеры... этого было предостаточно. Даже больше, чем ему хотелось бы.
     Дрей  ощупал  свое тело.  Конечно,  старая  одежда, вернее, те  клочья,
которым до сих пор удалось продержаться на  этом  исхудавшем сгустке  плоти,
никуда не  годилась.  И вряд ли получится  раздобыть что-нибудь  подходящее,
все-таки гномы отличаются телосложением от людей...
     Он оборвал себя: это не главное.  Главное - еда. И еще было бы  неплохо
выбраться (ну ладно, хотя бы разобраться)  в  здешнем лабиринте тоннелей.  В
общем, о  чем бы  Дрей ни  подумал, получалось одно -  надо  двигаться,  но,
кажется, именно двигаться он не мог. Страх опять оказаться в  плену приковал
его к этому заброшенному отростку коридора.
     "Так  не пойдет, старина. А ну-ка встань. Хорошо. Шаг, сделай шаг, черт
бы побрал твои ноги! Шаг! Отлично. Дальше..."
     Ступня задела что-то, лежавшее  на полу, и Дрей отшатнулся,  напуганный
громким  звуком.  Затем  он понял, что  могло издавать подобное  лязганье, и
наклонился, ощупывая пол перед собой. Так и есть, чей-то меч. То есть теперь
его меч. Наверное, все-таки  во время того дурацкого  провала в памяти часть
сознания продолжала действовать.
     "Ну  и  слава  Создателю.  Теперь   я  могу  чувствовать  себя  гораздо
увереннее".
     Нужно ли  говорить,  что  он не  чувствовал себя гораздо увереннее?  Он
вообще не  чувствовал себя  увереннее, но  в  конце концов пошел обратно  по
своим следам, переполненный решимостью "покончить с этим чертовым делом".
     Где-то наверху дожидалась свобода, скучно зевая в кулак.




     Вторым удивительным событием оказалось  то, что Дрей ухитрился отыскать
путь обратно  к  коридорам тюрьмы.  Это он  определил сразу,  по тому  шуму,
который  наполнял  все  эти тоннели.  "Да,  похоже,  мой  побег стал главным
событием ткарна", - кривовато усмехнулся бессмертный, слушая душераздирающие
вопли заключенных  и ругань  гномов. Среди прочих  Торнова голоса слышно  не
было. Это, конечно, абсолютно ни о чем не говорило, но вселяло надежду.
     Дрей  улыбнулся  еще раз,  присел  на пол, прислонившись голой спиной к
слизкому  боку  стены, и начал ждать, пока суматоха уляжется. Потом наступит
его черед.
     Угомонились  нескоро.  Дрей  даже  успел задремать,  а когда проснулся,
чувствовал себя значительно лучше. В коридорах стояла растревоженная тишина.
Именно  так,  потому  что нынче к привычным и  оттого  незаметным уху звукам
примешивались какие-то новые нотки. То ли сумасшедший из нижней камеры начал
громче смеяться, то ли перестал плакать старик, рыдавший здесь все то время,
пока Дрей находился в  заключении. Звуки по коридорам разносятся далеко, так
что он  был  заочно -  на слух  - знаком со многими  обитателями  отдаленных
камер.  Теперь бессмертный узнавал свой участок подземелий  - и одновременно
не  узнавал.  "Растревоженная  тишина".  Видимо, пленники очень живо приняли
известие  о  побеге  своего  товарища по  несчастью.  Именно поэтому Дрей  и
пребывал в растерянности - он не знал, как ему поступить. Разумеется, беглец
даже  и не думал  о  том, чтобы попытаться освободить всех заключенных. Дело
было в другом. Он сбежал, но они-то остались за  прочными каменными дверями.
Не  станут ли заключенные шуметь, выдавая его, оказавшегося в один миг по ту
сторону барьера,  который  разделяет  свободных  и  пленных? Если  они решат
"сдать" Дрея, все закончится  очень быстро. Ведь своими  криками заключенные
смогут направлять  гномов Торна,  а  уж  те  сделают  все  возможное,  чтобы
бессмертный не ушел.
     "Ну так как, рискнем?"
     "Можно  подумать, у тебя  есть  другой  выход", -  сварливо  сказал тот
голос,  который  иногда  возникал  в сознании,  этакий  внутренний  господин
Здравомыслие. Как  всегда, Дрей приказал ему заткнуться и шагнул  в коридор,
уже во  время движения смекнув, как надо действовать.  Следующий свой шаг он
сделал  непохожим  на  первый  - потянул ногу, сгорбился  и  даже  вздохнул,
стараясь  до мельчайших  подробностей скопировать шаркающую походку и прочие
звуки  Варна. Пусть  горбун,  если даже  он мертв, еще  разок  пройдется  по
подземельям, рождая тем самым миф о призраке умершего Властелина.
     Уловка  сработала, хотя и существенно замедлила передвижение.  С другой
стороны, Дрей  понятия  не  имел, куда  ему идти, чтобы выбраться наружу.  В
таком положении спешить особо не стоило. Конечно, он остановил свой выбор на
том  направлении,  откуда  появлялся Варн с  гигантской многоножкой, но, как
знать,  может быть,  Властелин  предпочитал жить  подальше от поверхности?..
Если так... О-о, в таком случае Дрея ждет еще много неизвестных сюрпризов.
     С  подобными мажорными мыслями было бы просто грешно не столкнуться нос
к  носу  с самим  господином Варном. Горбун  наконец-то  пересилил  страх  и
вернулся в свои владения, тем паче что многоножка оставалась некормленой вот
уже почти сутки. Как, кстати, и пленники.
     По  правде  говоря,  Властителю  очень  не  хотелось  возвращаться.  Он
понимал:  скорее  всего беглец до сих пор скрывается где-то  в коридорах. Но
оставаться дальше на поверхности гном не мог.
     "К сожалению", - добавил бы горбун.
     "К счастью", - возразил бы бессмертный.

     безразделье

     К счастью,  самое трудное  - позади. Наверное, с  ногами  будет  легче.
Должно быть легче.
     /Ну ладно, освободишься ты от гвоздей. А дальше что?!/
     Что-нибудь придумается, что-нибудь обязательно придумается.
     Я надеюсь.
     /так дымно.../




     Видимо, так хотел  Создатель. Или кто-то еще;  или просто всем, от кого
это зависело, было наплевать, чем закончится история.
     Коридор  на последнем участке  петлял  и  изгибался, как  агонизирующая
гусеница,  так  что  дальность  распространения  звуков   резко  ухудшилась.
Наверное,  именно  поэтому  Варн и  Дрей  не  услышали  друг  друга.  Только
многоножка в последний момент о  чем-то  догадалась,  почувствовала вибрацию
или  что-то  еще  -  Создатель ведает что -  и  начала угрожающе постукивать
ротовыми отростками.  Горбун  одернул ее и приказал вести  себя поспокойнее.
Тварь издала вымученное шипение и кинулась вперед, тележку ударило о стенку;
чан с варевом пошатнулся, на  миг завис в воздухе и стал валиться на бок. То
есть на Варна. Он выругался и попытался отскочить. Ну  хотя бы, чтобы не все
на голову. Ну хотя бы...
     Металлический  чан  грохнулся  на пол, и зловонная волна щедро  окатила
горбуна  - всего. Слава Создателю,  сегодня Варн не подогревал эту проклятую
похлебку; в любой другой день подобное происшествие убило бы  гнома, сварило
бы заживо, но сегодня - ирония звезд! - он не стал разогревать это.
     Правда, приготовлено оно было вчера и запах имело соответствующий.
     Отплевываясь, Варн утер лицо; только тут до него дошло, что слышит, как
кричит его многоножка.
     "Кричит?! Но она никогда раньше..."
     Гном выбежал  за угол, с ужасом ожидая увидеть... Что?! Конечно, именно
то, что увидел, - клубок из его твари
     /его проклятой любимой твари!/
     и альва, методично отсекающего куски плоти у этой самой твари.
     Варн закричал,  чувствуя,  как наполняется яростью,  словно  в мех льют
тяжелую воду и он надувается, надувается, надувается...
     - Ах ты!.. Ах ты!.. - И больше не было никаких слов.
     Он растерянно оглянулся в поисках оружия, хоть какого-нибудь
     /Создатель, слышишь, пошли  мне самый  маленький  и тупой ножик во всем
мире, пошли мне что угодно, и я убью этого подонка/
     оружия.  В  эту минуту Варн  забыл и про страх, и про отчаянное желание
жить - про все. Был только альв, кромсающий его
     /да, да, да - любимую многоножку. Единственное  дорогое мне существо на
земле! Ты это хотел услышать, проклятый Создатель?!/
     тягловое насекомое.
     Дрей закончил свое кровавое дело, тварь дернулась еще несколько раз, но
это были уже конвульсии. Он спрыгнул с липкой кучи плоти и заметил горбатого
гнома с разъяренным взором.
     В  соседней  камере  истошно  хохотал  заключенный,  догадавшийся,  что
происходит. Больше в коридоре не раздавалось ни звука.
     Варн посмотрел на альва, и вся ярость куда-то пропала. Пришел страх.

     безразделье

     "Ты  просто  стал в  этом  мастером. Сознательно направлять крыс к  тем
частям тела, которыми желаешь их угостить. Браво! Брависсимо!"
     Заткнись!
     Ну что, хорошие,  осталось-то всего  ничего  - одна-единственная  нога.
Пора заканчивать. Пора...
     /выучи вызубри не забывай и повторяй как заклинанье.../




     Гном  сразу  как-то сник  и опустил глаза,  но Дрей  не  позволил  себе
чересчур  доверять Варну.  Он собственными глазами  видел  ярость во взгляде
горбуна. Подобное не забывается.
     На то,  чтобы разобраться, что к чему, у бессмертного ушло пару секунд.
Он подобрал один из хлебов  и жадно  вгрызся  в глинистую  массу, не спуская
взгляда с Варна. Мало ли что может выкинуть Властитель подземелий...
     Тот,   впрочем,  ничего  предпринимать  не   собирался.  Он   терпеливо
дожидался, пока пленник
     /да какой же он пленник?! совсем даже наоборот/
     решит, что делать. Вот теперь  Варн  вспомнил, что жизнь - не  такая уж
плохая штука, чтобы от нее отказываться.  Даже ради  любимой многоножки? Да,
даже  ради нее. И оттого он презирал себя - но ничего не мог поделать. "Стой
и жди" - так сказал этот альв. Гном стоял и ждал.
     Дрей съел  примерно  половину хлеба,  когда желудок, долго  голодавший,
наконец взбунтовался, выворачиваясь наизнанку. Все, что он успел проглотить,
оказалось снаружи. Бессмертный засунул горбушку за пазуху, взял в руки меч и
спрыгнул с разбитой тележки.
     - Вот теперь веди, - приказал он Варну. - И будь добр,  на поверхность,
не играй в Сусанина. Понял?
     Горбун не имел ни малейшего представления, что хотел сказать альв своей
последней фразой, но кивнул. "Не хватает еще только взбесить этого придурка.
Все равно Торн его найдет, тогда и расквитаемся. Сполна".
     Они направились  к  воротам,  ведущим на  поверхность.  В город  горных
гномов, Гритон-Сдраул.
     Шли медленно,  прежде  всего  из-за неспособности горбуна передвигаться
быстрее. Дрея это мало заботило. Он знал - помнил еще по своему давнему пути
сюда, когда  его,  обвязанного магическими путами, несли  к  камере, -  идти
недалеко, к утру успеют. А он, может быть, к тому времени успеет решить, что
делать  дальше: и с гномом, и  вообще.  Было  немного  неловко  вспоминать о
многоножке,  но  это  "неловко"  шевелилось  где-то  далеко-далеко  на   дне
сознания,  сейчас  имелись вопросы  поважнее.  И потом,  он  слишком  хорошо
помнил, где находится и кем работает/живет здесь его горбатый проводник.
     Прежде всего следовало раздобыть одежду. Если бы Варн не был  перемазан
с головы до ног, Дрей  снял бы ее с гнома, а так... Ладно, с этим что-нибудь
придумается. Волновало другое: когда  бессмертного проносили сюда,  поимщики
миновали несколько сторожевых постов. Стало быть, тем же путем  обратно уйти
не удастся. А других он, между прочим, не знает.
     Дрей отстраненно посмотрел на  зажатый в руке клинок  и  засунул его за
вроде  бы прочный пояс, видимо во время того провала в памяти снятый невесть
с кого. Просто подумалось, что оружием горю не поможешь. А чем?..




     Ворота   Дрей  узнал  сразу  -  большущие,  массивные;  по  ту  сторону
металлические украшения в  виде каких-то страшилищ.  "Знали,  чего  наваять,
чтобы навсегда отбить желание оказаться за этими створками знали".
     Массивная рыжая цепь,  лениво стягивавшая громадные пластины, оставляла
широкий  зазор, так что  выйти можно  было и  не открывая сами ворота.  Дрей
проскользнул  в  щель за  вслед  горбуном,  и вот здесь уже  рука  его  сама
потянулась за оружием.  Они стояли на  маленькой  площадке,  этаком  пятачке
пустого   пространства,  от  которого  в  три   стороны  расходились  улицы.
Покосившиеся  заборы  отмечали границы  мостовых, тротуары предусмотрены  не
были. За заборами  крючили ветки какие-то деревья, в ночи бессмертный  так и
не разобрал какие.
     Цепь, как выяснилось, была и по  эту сторону ворот, но  цепь другая, со
значительно более крупными звеньями  и зеленоватая. Дрей  удивленно  покачал
головой: "И на кой, скажите, такие выкрутасы?"
     - Вот что, - сказал он, поразмыслив. - Давай-ка обратно.
     Гном вопросительно посмотрел.
     - И я с тобой, - усмехнулся на невысказанный вопрос Дрей.
     Очутившись  снова в  коридоре,  он  приказал  Варну  раздеться и связал
Властителя разодранной на полосы рубахой. Кляп сооружать  не стал - это было
бы  слишком  жестоко,  если  учесть,  что  используемая материя  пропиталась
вчерашней похлебкой. То есть Дрей  не был против определенных педагогических
мер, но вот рука не поднималась.
     Когда спеленутый гном обреченно затих у стенки, бессмертный отсалютовал
ему мечом  и  снова вышел  наружу. Здесь он  внимательно  рассмотрел  способ
крепления внешней цепи и подтянул ее, так что створки ворот плотно  сошлись.
Теперь, даже освободившись, Варн не скоро окажется снаружи. Разумеется, если
никто  не  обратит  внимания  на  странное  изменение  широты  распахнутости
створок.
     Дрей дернул краешком рта,  реагируя на это жалкое подобие шутки,  потом
призадумался. Три  улицы. Направо  пойдешь, налево пойдешь, прямо пойдешь...
Знаем, слышали. А если так,  чтобы и с  конем,  и с  головой на  плечах? "Не
можно", говорите? "Не по-сказочному"? Ну и черт с вами!
     Он  подошел  к  забору  и  перепрыгнул  на ту  сторону. Как и следовало
ожидать - сад; судя по  всему старый и заброшенный. Собственно, а каким  еще
быть саду, расположенному рядом с тюремными подземельями?!
     Дрей взглянул на небо: показалось  - или луна на самом деле  становится
тусклее? Надо бы куда-нибудь подальше отсюда,  как можно дальше.  Вот только
куда?
     Сад молчал,  сыпал за  шиворот листья и труху:  ему,  в  общем-то, было
скучно  следить  за  жалкими потугами беглеца. Он,  сад, видывал много таких
вот, в лохмотьях, с краденым мечом в дрожащих руках, с отчаянным взором. Ну,
положим, руки не так уж и  дрожат и  взор не то чтобы совсем отчаянный.  Так
ведь это ерунда. "Все равно поймают, - сонно  вздыхал  сад. -  Толку в твоих
метаниях - ни капли. Уймись".
     Но  беглец почему-то все не желал принять  эту истину, он  торопился  к
старенькому домику, торчавшему грибом-гнилушкой  на  другом краю огороженной
забором территории.
     "Дурак, - вздохнул сад. - Дурак".
     Дрей не ответил.
     Он уже добрался  до самых  окон, закопченных  каких-то, одно  с  веером
трещин,  словно  переломанные   пальцы,  -  когда  вдруг   входить  в  домик
расхотелось. Дрожало  что-то внутри: западня, западня, западня!  Как волка в
овчарне  (пускай  даже эти  гномы и не  знают, что такое "волк" и что  такое
"овчарня"),  обложат со всех сторон, и не сбежишь. Нет, входить нельзя. Но и
мешкать нельзя. Светает.
     Бессмертный  огляделся,  пытаясь  обуздать  ту  суетливость   движений,
которая выдает охватившую тебя панику. Только без истерики. А вон  то что за
маленькая хибарка, словно гроб, поставленный вертикально? Ну-ка...
     Когда Дрей понял, что  это, он  невесело  рассмеялся. Нда,  вот  только
прятаться в отхожем месте - самое то! Думай, черт бы тебя побрал, думай!
     Дверь скрипнула, из дома кто-то вышел.
     "Оп! Приплыли".
     Он скользнул  под  стенку, к  низенькой, жалкой поленнице -  за  ней  и
присевши не спрячешься. Вот так хозяева - дров наломать - и то... Потом тихо
рассмеялся собственным мыслям: "Ну ничего, я вам ужо наломаю. Помнить будете
до второго пришествия!"
     Низенькая фигурка направлялась явно  по стопам Дрея. К туалету то есть.
Он  покачал  головой.  Ничего  уж  не  поделаешь, придется  тебе  потерпеть,
дружище.
     В два прыжка  настиг идущего  и приставил к горлу лезвие,  другой рукой
придерживая тело гнома  и захватив его правое запястье. Поняв, что пленник -
женщина, Дрей только мысленно пожал плечами: не все ли равно.
     - Я понимаю,  что это, в  общем-то,  бессердечно  - задерживать  тебя в
паломничестве  во-он к тому  деревянному  строеньицу, но  у меня проблемы. И
тебе, как видно, придется помочь мне в их разрешении.
     -  Ну да, -  насмешливо сказала гноминя. - И о каких же проблемах  идет
речь? Если судить  по твоему поведению, проблемы  как раз  должны быть  не у
тебя, а у твоих врагов.
     - А ты не  суди, не суди. Проблемы же у меня - у нас с тобой - большие.
Потому  как я  удрал  из подземелий  и возвращаться туда не  собираюсь.  Что
скажешь?
     Женщина усмехнулась:
     -  Ты  серьезно считаешь,  что  я  смогу решить все  твои  проблемы  до
"паломничества"?
     - Кхм,  -  сказал  Дрей.  -  Кхм.  Нда. Ладно, -  решил  он.  -  Пошли,
красавица. Я подожду снаружи.
     - Ты забыл предупредить, чтобы я не кричала, - отметила гноминя.
     - Угу. - Он сегодня, похоже, просто служит кладезем мудрых изречений. -
Но ты ведь не закричишь, красавица.
     - Не  закричу, -  согласилась  она.  -  А  если  и закричу  -  никто не
прибежит. Как ты думаешь, почему я живу рядом с подземельями?
     Необходимости отвечать не было - пленница  скрылась за дощатой дверцей.
Но  вопрос,  между прочим, оставался. И Дрею начало  казаться, что он ошибся
забором.
     Крупно ошибся. Ч-черт!




     В домике  было как-то сумрачно-паутинно, вроде и пол  метен, но при том
тянуло  изо всех щелей  неумолимым  холодком  заброшенности. Дрей пригнулся,
проходя внутрь, да  так  и вынужден был  ходить сгорбившись; во всех гномьих
домах потолки низковаты на его вкус и рост, а здесь  доски  и вовсе нависали
над  головой,  чуть  ли  не  цепляя сучками  за  волосы. Неуютно здесь было,
необжито. И тоскливо.
     Помаявшись, бессмертный  сел  на широкую  кровать с рваным одеяльцем  и
простынкой, на которой виднелось серое пятно неопределенной формы. Спросил:
     - Ну а величать тебя как?
     - Стилла, - ответила гноминя. - Когда-то меня звали Цветок Гор.
     - Ладно. Ладно. Очень даже красивое имя.
     Помолчали.
     - Я думала, ты станешь смеяться, - внезапно призналась женщина.
     - Ну что ты, красавица, в моем положении смеяться, право же, грешно.
     - Что? Что значит "грешно"?
     - Неприлично. - Он все время забывал, что некоторые земные слова  здесь
не имели смысла. -  Скажи пожалуйста,  а  чего ради ты... поселилась рядом с
подземельями?
     Стилла засмеялась:
     - Боишься, вижу, как бы я не оказалась прокаженной или  сумасшедшей? Не
бойся. Это долгая история. Как-нибудь в  другой  раз... Если он у нас будет.
Ведь тебя могут найти.
     - Могут, красавица, могут. А можешь ли ты вывести меня из города?
     - Не знаю. Но попытаюсь - при одном условии.
     - Кхм. - Дрей смущенно кашлянул. - Вообще-то условия здесь ставлю я.
     - Оставь. - Она махнула рукой и покачала головой. - Я же вижу.
     - Что ты видишь? - осторожно спросил он.
     - То, что ты не сможешь меня убить. Не такой ты.
     -  Ну  да.  Великолепно.  Я,  значит,  не  такой.  Я  -  беззащитный  и
несчастный, - раздраженно произнес Дрей. - Так по-твоему?
     - Да, так. - Стилла пристально  посмотрела ему глаза. - Да, именно так.
Я ведь потому тебе и имя свое настоящее назвала.
     - Это почему же? Неужели я такой внушающий доверие тип? Или всякий, кто
приставляет тебе к горлу меч...
     - Хватит!  - оборвала гноминя. - Кого ты пытаешься обмануть? Тебе нужна
помощь - я помогу тебе. А ты поможешь мне.
     - Чего же ты хочешь?
     - Помоги мне выбраться из этого города.
     "Кажется, я схожу  с ума". - Ему захотелось истерически  захохотать, но
он сдержался.
     - Прости, мне кажется, я просил тебя о том же.
     - Да. Но ни тебе, ни мне в одиночку не выбраться. Вдвоем  - может быть,
получится. Если мы на самом деле станем помогать друг другу.
     - Ага, - сказал Дрей. - Ага.
     Обернувшись, он  выглянул в мутное  окно.  Небо  продолжало  потихоньку
светлеть.
     - Не против, если я немного посплю? - спросил он, указывая на пол.
     - Не против. Но уж будь добр, на кровати, там места хватит.
     Подумала и добавила:
     - Если не брезгуешь...
     Недоговоренная фраза  застыла в  воздухе. Как хочешь, додумывай:  то ли
"грязным бельем", то ли "мной".
     Дрей показал на свои лохмотья:
     - Ну, если тебя не смущает моя одежда...
     Улеглись  и  некоторое  время  лежали  молча.  Раньше   Дрей  абсолютно
безразлично  относился  к  женщинам  гномов,  не  брезговал,  просто  считал
представителями  слишком чуждой расы,  чтобы... И похожи всем - почти всем -
на эльфиек и альвиек, но все-таки обходил стороной.
     Время показало, что все это ерунда. Он слишком долго был без женщины, и
сейчас, лежа рядом со Стиллой, ощущая ее дыхание на своей  коже, Дрей понял,
что терпеть дальше невыносимо... Стилла, впрочем, не противилась.
     И еще, прежде  чем его  захлестнуло горячей цветной волной, он подумал,
что  все это может оказаться просто западней. Горный Цветок специально ждала
его. Но и эта мысль пропала, утонула в водовороте чувств.




     Он  успел в  последнюю долю  секунды. Казалось,  вот,  за  долгое время
удалось  расслабиться,  забыться, но,  когда  раздались  топот ног и громкие
наглые голоса,  - вскочил, подобрал лохмотья, лишь потом  сообразив,  что на
них бы и так  никто не обратил внимания,  схватил  меч и юркнул подальше  от
двери,  в  темень.  Может,  обойдется?  Или  это вообще  не  за ним?  Стилла
проводила Дрея испуганным взглядом, показала пальцем: молчи, мол,  - и пошла
отворять. А  в  дверь уже  стучали -  уверенно, со смаком и грюком, поневоле
вызывая в душе испуганную дрожь загнанного в угол животного.
     - Что вам нужно?
     -  Да  уж  не тебя, -  хмыкнул толстый  гном, протискиваясь в  домик. -
Ну-ка,   зажги   какую-нибудь   свечу,   что   ли,  -  велел   он,   пытаясь
сориентироваться в окружающем полумраке.
     Стилла пожала плечами:
     - Откуда у меня свеча? Да и что здесь смотреть?
     - Что надобно, - сурово отрезал толстяк.
     Второй стражник вошел и покачал головой:
     - Охолони. Если уж где искать,  так в  саду. Скажи, женщина, не слышала
ли ты прошлой ночью каких-нибудь подозрительных звуков?
     - Звуков? - задумчиво переспросила Стилла. - Да нет.
     Она  постояла,  глядя  на  кривую  треснутую   столешницу.  Там  лежала
надкусанная  буханка  хлеба... та  самая, которую  Дрей  унес из подземелий.
Перед тем как отправиться в  кровать,  он выложил хлеб,  а теперь в суматохе
про лохмотья-одежду и меч вспомнил, а про это забыл.
     - А, - сказала неожиданно Стилла. - Конечно. Были звуки.
     - Ну  и...  - Толстяк подошел к ней  вплотную  и  заглянул в  глаза.  -
Какие... звуки?
     - Цепь лязгала. Я еще проснулась от этого.
     - И все? - спросил второй стражник.
     - И все, - сказала она. - Ищете-то вы что?
     -  Что  надобно,  - повторил толстяк. - Цепь,  говоришь? - протянул  он
задумчиво. - И все, стало быть?
     Стилла промолчала, но ответа, видимо, и не требовалось. Стражник думал.
Его напарник сонно зевнул и толкнул толстяка в бок:
     - Пошли. Ты еще обыск учинил бы.
     -  А что,  -  встрепенулся толстяк,  и его щеки вздрогнули, как старый,
поросший трехдневной щетиной холодец. - И учиню.
     -  Ты,  кажется,  кое  о  чем забыл, -  мрачно заметил  стражник. -  Он
бессмертный.
     Напарник приуныл.
     - И еще вспомни о  том, - продолжал стражник, - что Падальщику он нужен
для тех же целей. Ты желаешь видеть бессмертного Падальщика?
     -  Пойдем,  -  внезапно заторопился толстяк. -  Поищем в  саду.  Или...
вообще где-нибудь в городе.
     Они вышли. Только тогда Дрей смог  вдохнуть  полной грудью, до этого он
сдерживал себя - мало  ли. А вот теперь вдохнул и  подумал, что выбраться из
Гритон-Сдраула может оказаться посложнее, чем даже из тюрьмы.
     - Так, ну и что мы будем делать? - спросил он у гномини.
     - Не знаю, - ответила та. - Что-нибудь придумается.
     - Давай размышлять, - сказал Дрей после долгой паузы, в течение которой
он осмысливал услышанное. - Сколько выходов существует из Гритон-Сдраула,  и
как они охраняются?
     - Усиленно,  -  иронически улыбнулась Стилла. - А как  еще им  положено
охраняться после твоего побега, бессмертный?
     - То, что  я бессмертный,  мы уже выяснили. А как насчет тебя? Кто ты и
почему  вынуждена жить в  этой хибаре? -  Дрей  наблюдал, как улыбка сошла с
лица гномини.
     - В другой раз. - Она отвернулась к закопченному  окну. - Наверное, мне
стоит пойти и выяснить, как обстоят дела.
     Дрей не нашел что ответить. Наверное, следовало уважать чужие тайны. Он
кивнул:
     - Если хочешь, ступай...
     - Я не хочу. - Голос Стиллы был резок и хлестал, словно плеть. - Просто
сделать это необходимо. И забудь о том, что было вчера, - я все понимаю.
     Прежде чем он решил, как ответить, гноминя уже вышла из домика, лязгнув
дверью. Дрея  на самом  деле беспокоила неопределенность  после вчерашних...
вернее, сегодняшних...  черт! - он вовсе не то имел в виду. "Я все понимаю!"
- "Да ничего ты не понимаешь! ...И я тоже".
     Он еще раз покачал головой и, чувствуя сонливость, отправился досыпать.
     Все равно заняться было нечем.




     Дрей,  наверное,  был не  таким уж великим специалистом  по  выражениям
лица, но это он  расшифровал  мгновенно.  Поэтому не стал подниматься  из-за
покосившейся столешницы, не стал вообще ничего делать, просто тихо спросил:
     - Что, так плохо?
     И Стилла,  тоже  не  растрачивая  себя на  лишние  и  ненужные, суетные
действия, устало присев на кровать и сообщила:
     -  Завтра  утром возвращается  Торн.  Следовательно,  сегодня  ночью мы
должны покинуть город - любой ценой.
     И  он сразу согласился с  ней, потому что знал, чувствовал свою связь с
Падальщиком -  эту связь  нельзя было  разорвать,  от  нее  невозможно  было
избавиться,  и она, эта  проклятая  связь, обязательно бы  свела их  вместе,
останься  он в  Гритон-Сдрауле.  Подобное  ощущение  придет  еще однажды,  в
коридоре Горы, когда он узнает  из разговора с  молодым альвом, что встречал
его раньше, совсем младенцем. Точно  так же накатит волна  уверенности,  что
это что-то  свыше, предназначение  судьбы, от которого  не уйти. В тот  раз,
правда,  не будет столь  муторно  на душе,  а  вот  сейчас Дрей лихорадочно,
отчаянно  пытался  хоть  что-нибудь  придумать,  что-нибудь, что поможет  им
выбраться из города. Ни черта не придумывалось.
     - У тебя есть хоть какие-то мысли, что нам делать?
     Стилла покачала головой:
     - Решим по ходу. Экспромтом.
     Дрей поставил себе это на заметку, нынче не время, но  потом,  в другой
раз он обязательно выяснит, откуда простая гноминя вроде Стиллы  знает такие
словечки.
     - До ночи остается только ждать, - завершила Горный Цветок. - Жди.
     Разговор явно не  клеился, да сейчас  это было и неважно. Дрей старался
обдумать все возможные варианты бегства. Получалось скудненько.

     безразделье

     Хорошо все-таки, что он не отключается при сильной боли.
     "Хорошо"?
     Ну-у...
     Но  в  любом случае осталось совсем немного. Совсем. Чуть-чуть. А потом
он подумает о том, о чем следует подумать после освобождения. О еде.
     Отвратительно? Совершенно верно, отвратительно, но другого выхода нет.
     Сначала  он  кормил крыс, теперь... то  есть  не  теперь,  а  когда  он
освободится, а это скоро, так что...



     Ночной Гритон-Сдраул выглядел еще опаснее. Вообще-то Дрей его никогда и
не  видел  днем, так,  выглянул пару раз  из мутного окошка,  пока дожидался
гноминю, но это,  наверное, не в  счет. И тем не менее,  чувство  витающей в
воздухе угрозы сейчас, когда они со Стиллой вышли наружу, усилилось до такой
степени,  что  хотелось куда-нибудь  спрятаться, забиться  в темный  пыльный
угол, свернуться калачиком и закрыть глаза - ничего  не  видеть, не слышать,
не знать.  Нужно было взять  себя  в  руки ("Смотри, -  говорил он  себе,  -
гноминя-то  напугана  не меньше твоего")  - но взять  себя в  руки никак  не
получалось. Дрей нервно оглядывался, ожидая из-за каждого угла появления бог
весть  чего,  бог  весть что  не появлялось,  и от этого  он  нервничал  еще
сильнее.
     Пустынные  улицы города дергались  из стороны в  сторону, то сужаясь до
почти  полного исчезновения, то расширяясь и становясь унылыми площадями, по
которым  растерянно  бегал  ветер,  раскачивая   вихрастые   макушки  редких
деревьев.  Стилла  объяснила,  что  в  Гритон-Сдрауле  введено  чрезвычайное
положение  -  "в связи с бегством крайне  опасного преступника",  -  так что
наткнуться  на обычных граждан им не грозит,  только на патрули. Дрей мрачно
кивнул, но говорить  ничего не стал. Во-первых, по его голосу  Горный Цветок
могла понять, что ее спутник напуган, а во-вторых, он ведь и не знал толком,
как  ответить.  Стилла, впрочем, ничего подобного от него и  не ожидала, она
продолжала идти  по мостовой, стараясь производить как можно меньше  шума, и
непременно   останавливалась   перед   каждым   перекрестком,   настороженно
выглядывая из-за угла и проверяя, все ли в порядке. Таким образом им удалось
избежать  столкновения  со  стражниками; в последний  момент  бессмертный  и
гноминя скользнули в подворотню, и отчаянно зевающие воители прошли мимо. Из
их реплик можно было понять, что сами гномы боятся  не меньше,  чем  "крайне
опасный  преступник",  поэтому и выполняют свои обязанности  спустив рукава.
Голоса были слышны  еще довольно долго,  наконец затихли, и Дрей со Стиллой,
выбравшись из подворотни, продолжили путь.
     Патрули  попадались  еще  несколько  раз,  но  бессмертный  с  гноминей
успевали спрятаться.
     Постепенно Дрей понял, что узор улочек медленно, незаметно выводит их к
краю Гритон-Сдраула, туда, где находились одни  из  ворот. Он до сих пор  не
мог решить, как же  быть с  охраной этих самых ворот, даже когда стало ясно,
что здесь - единственный выход из города. То есть бессмертный не сомневался,
что сможет убить  всех  стражников раньше, чем те  с ним справятся, - но вот
как раз убивать-то и не хотелось.
     Осторожно  поглядывая  на   свою   проводницу,   он  начал   постепенно
догадываться, что послужило причиной ее просьбы. Если Стилла хотела покинуть
Гритон-Сдраул и не могла этого сделать в одиночку, то только на  помощь Дрея
ей  и оставалось надеяться. Потому что ему, пожелай он, выбраться одному  из
города  не  составило  бы  труда. Гномине было бы  достаточно  показать  ему
ближайший к внешней стене колодец, а там уж, по трубам и каналам, задерживая
дыхание и регенерируя при необходимости, он бы выбрался. Но то, что было под
силу Бессмертному,  не  годилось для Горного Цветка.  Дрей не  знал, что она
собирается делать после побега и как  жить дальше, но начинал догадываться о
причинах  ее  нежелания  оставаться в  Гритон-Сдрауле. Наверное,  если  тебе
приходится селиться рядом с тюремными подземельями, это что-то да значит.
     Они  добрались до Привратной  улицы, здесь  Стилла снова остановилась в
подворотне  и стала  рассказывать.  Узкий и длинный проход, который соединял
Привратную с  комнатой  караульного поста и подъемным мостом, несколько  раз
поворачивал и  был снабжен в  стенах, сверху,  многочисленными отверстиями -
для какого-то там уровня обороны города. Суть в том, что войти в этот проход
легче легкого, но вот выйти - если стражники вознамерятся тебя не пустить  -
почти невозможно.  Если же все-таки  они доберутся до караулки, то остальное
покажется  детской забавой.  (В  этот момент она посмотрела в  глаза Дрея  и
смущенно замолкла, догадавшись, что выбрала  не совсем удачное сравнение.) В
общем,  для  того,  чтобы  облегчить  задачу,  она  пойдет сейчас  вперед  и
постарается отвлечь внимание стражников. И пускай бессмертный даже не думает
возражать - это ее часть работы.
     - Ты плавать умеешь? - спросил Дрей.
     - Это еще зачем?
     - Мост, - напомнил он. - Подъемный мост.
     - Ну, - сказала гноминя. - Чем он тебя не устраивает? Пойдем по мосту.
     Бессмертный тяжело вздохнул:
     - Подъемный мост. Понимаешь?
     Стилла тихонько засмеялась:
     - Ты  и вправду  думаешь, будто его подняли? - махнула  рукой и  ушла в
сторону прохода, велев ждать еще полчаса.




     Мост таки подняли.
     Дрей,  снова  начиная нервничать,  излазил вдоль  и  поперек  помещение
караулки и прилегающие к  нему подвалы и коридоры, нашел подъемный механизм,
но оказалось, что тот накрепко заперт, а  ключа поблизости  нет. Подробности
он выяснил  чуть позже, допросив  связанного начальника караула.  Оказалось,
ключ уносили в какой-то кабинет, чуть ли не генеральский, и  там запирали  -
собственно,  произошло это событие впервые за многие и многие  ткарны  -  "в
связи  с  бегством   крайне  опасного...".  Дальше  Дрей  слушать  не  стал,
раздраженно хлопнул дверью  каморки, в которой лежали связанные стражники, и
направился к Стилле.
     Гноминя  стояла у высокого окна и рассеянно  смотрела  на водную  гладь
канала, опоясывающего город. Заслышав шаги  бессмертного, она не обернулась,
просто сказала:
     - Плыви один.
     - Эт-то еще с какой стати? - преувеличенно бодро спросил Дрей. Спросил,
уже догадываясь о причине.
     - Они выпустили в канал эриозухов.
     Чего-то подобного он и ожидал. Бессмертный  знал, о ком шла  речь. Чуть
ли не метровые головы с огромной пастью, едва ли не в  треть от общей  длины
тела этих тварей,  плюс  куча острых зубов, плюс сильная хватка, из  которой
очень сложно вырваться, - живые капканы да и только!
     Он постучал пальцами по подоконнику:
     - Вряд ли. Эриозухи - они ведь в конце концов самих гномов и доконают.
     - А их повыловят, -  бесстрастно объяснила Стилла. - Вот закончится вся
эта возня из-за твоего побега, и их просто поубивают.
     - Все равно, - неуверенно сказал Дрей. - Знают же, что я Бессмертный.
     -  Знают,  -  согласилась  Горный  Цветок.  -  Но  шуму-то  будет...  -
стражников точно на ноги поднимет. Думают, наверное, что справятся с тобой.
     - Ты об этом точно?... -  он  замолчал. Конечно, сама бы гноминя такого
не выдумала - зачем ей?
     - Точно, - подтвердила та. - Объявляли по всему городу, как раз с утра,
когда я выходила.
     - Ага, - сказал Дрей. - Ага.
     У  него  возникло взрывное желание завыть сейчас, закричать  что-нибудь
идиотское и начать  кидаться в  небо камнями. Вместо этого  он развернулся и
пошел  к  каморке с  пленными,  прикидывая, сколько  времени  имеется  в  их
распоряжении.

     безразделье

     Ну вот и все. Теперь  можно  полежать, расслабленно глядя в потолок. Он
давно уже отвык  от того, что мир может выглядеть  как-то иначе, по-другому,
что перед глазами находится не знакомая каменная  дверь и не туман, а вполне
симпатичный  заплесневевший  потолок с  белыми такими разводами.  Благодать.
Чуть  позже  будет  необходимо  позаботиться  о  еде -  да-да, милые вы  мои
пресмыкающиеся,  о вас  конечно же позаботиться,  о  вас, - но время терпит,
время  все  стерпит, и  можно  еще  лежать,  ни черта  не  делая, никуда  не
стремясь, просто лежать и возвращать своему сознанию человеческое восприятие
окружающего, можно даже поплакать немного - все равно ведь никого рядом нет,
да и был бы - что с того? У него есть право на эти слезы.
     Испуганно цокают коготками крысы,  разбегаясь  по углам, просачиваясь в
норы, замирая от  неожиданного поведения своей вечной добычи. "Теперь уже не
вечной, теперь уже..."




     Успели впритык. Все говорило  за то, что  они вообще не успеют - однако
успели. Сначала долго препирался связанный стражник, испуганно повторяя одно
и  то же: "Нельзя, нельзя,  никак нельзя туда проникнуть, меня  же убьют, ну
как вы не  понимаете  -  нельзя!" Потом его  вроде бы уговорили  (уговаривал
Дрей, и уговаривал довольно жестоко, но выхода не было), стражник согласился
провести к дому, в котором хранился  ключ. А нужно следовало отпереть двери,
вломиться в сонный дом, бесшумно - задача  почти невозможная! - связать всех
встречных-поперечных;  там  не  обошлось  без трупов,  какой-то  солдатик по
молодости решил, что остановит, -  не остановил, сам подвернулся под горячую
руку  и  потом все хрипел вдогонку:  "Гады,  гады,  предатели, трусы,  гады,
ненави..." - наконец  замолчал, а  Дрей уже был  у  кабинета,  уже взламывал
дверь,  лихорадочно,  разбрасывая  во  все  стороны бумаги,  искал, искал ту
единственную  шкатулку,  которая требовалась. Ключ же обнаружился  в третьем
сверху ящике  стола,  в маленькой  металлической коробочке  - там много было
таких  ключей,  но  начальник  караула указал:  "Этот!" - и  потом  вниз  по
лестнице, прочь из  дома, по вспотевшим улочкам, которые пьяно уходят из-под
ног  и норовят  навалиться  всем домом  на тебя,  задыхающегося, рваного,  -
скорее, скорее,  скорее! Где-то за горами нехотя выползало солнце, что  было
даже   на  руку:  случайные  свидетели  подумают,  что  мост  опускают  сами
стражники, рассвет  ведь. Потом  - снова  связать и  непременно избить  всех
гномов (по их же  просьбе, чтобы  начальство  не подумало,  будто они  плохо
сопротивлялись)  - и по мосту,  который, кажется,  специально  выгибается  и
вибрирует от  каждого твоего движения, кислым протяжным  звуком металла рвет
заспанный воздух, но ты уже не обращаешь внимания, ты снова бежишь, и легкие
- не легкие, а  два бумажных мешка, в которых обнаружились дырки, два  мятых
бумажных мешка,  они  плохо  тебе  подчиняются и  совсем  уж не считаются  с
требованиями организма. Где-то  сбоку мчится Стилла, волосы  развеваются,  и
она кричит-шепчет что-то  о том, что это еще не все, что впереди - последний
пост и  его тоже необходимо миновать.  И вы врываетесь туда, ты размахиваешь
мечом и кроешь всех и вся матом, потому что так страшнее, потому что местные
ругательства  не  возымеют такого действия, а земное  "вашу мать"  сразу  же
отшвыривает их от тебя; кто-то вспоминает про арбалеты, но ты снова рявкаешь
-  и это уже  все, они  сдаются, они отступают обратно  в караулку и  только
умоляют,  как  и городские  стражники, чтобы  ты  их  избил, и ты избиваешь,
ощущая  какой-то  неправильный  животный  восторг  и ненавидя себя за это. А
потом  -  кривая  дорога,  ты  бежишь,  Стилла  бежит  вслед  за  тобой,  вы
торопитесь,  хотя  знаете,  чувствуете  -  это  все  -   спаслись.  Потом  в
изнеможении падаете на  траву, задыхаясь, ты  сдергиваешь с нее одежду, и вы
любите друг друга  прямо там, где упали, яростно, самозабвенно, и  если бы в
этот момент кто-то появился рядом и захотел бы поймать и связать вас, это не
стоило бы ему никаких  усилий,  но никто  не появляется,  потому  что  такое
бывает только  в  сказках - а  это жизнь, кровавая, несправедливая жизнь, но
иногда дающая послабление своим чадам.
     Занавес. Титры.




     Дальше  Дрей  вспоминать не  желал. Потому  что дальше вспоминать  было
особенно  больно. Как расставались, и как он обещал  вернуться, и как Стилла
рассказала  ему,  что  она  -  последняя в  свергнутой  династии,  той самой
династии, которая  правила  до Прэггэ  Мстительной. И как  он  оставил  ее в
предместьях Свакр-Рогга, а сам
     /бежал/
     вынужден  был  идти на восток, потому что там находилась его башня, его
дом, и следовало вернуться, чтобы зализать  раны и всерьез подумать обо всем
увиденном и услышанном. (Тогда он не признавался себе, что ушел из-за боязни
оказаться привязанным к той гномьей женщине, стыдясь собственного увлечения,
а сейчас  думать  об этом  было слишком поздно). ...Как он  очутился  в  той
долине, впервые повстречал Ренкра.
     Потом разом всплыли события последних  лет, Эндоллон-Дотт-Вэндр, Камень
жизни,  Эльтдон...  да,  он опять  затягивает с выполнением  обещаний. Нужно
выбираться отсюда. Но сначала - еда.
     Дрей подполз к одной из нор и замер, дожидаясь, пока крысы вернутся.

     Нет ничего: ни денег, ни почестей -
     только дорога с пыльным хвостом.
     Может быть, встретимся где-то, потом,
     может быть, вдруг победим одиночество.
     Кто-то любимой шлет письма из сна,
     кто-то каменья, и шелк, и жемчужины.
     Только, боюсь, письма станут ненужными,
     старясь в пути - их уже не узнать.
     Да и шелка... что в них толку, когда
     мечет метель нам в глаза покаяние.
     Просто... такая вот жизнь окаянная,
     что невозможно ее мне отдать.
     Что ж подарить тебе, радость моя?!
     Что же напомнит тебе об изгнаннике?!
     Вывернусь, вырвусь наружу изнанкою
     и улечу за леса, за моря.
     Буду искать я и ночью и днем
     то, что дороже всего, что прекраснее.
     Только окажется - жизнь напрасно я
     тратил, искал то, что вечно - мое.
     Нету ни денег, ни янтаря,
     но отдаю тебе самое-самое...
     на вот, держи, -
     на ладонях душа моя,
     все без остатка, поверь, для тебя.





     О цикада, не плачь!
     Нет любви без разлуки.
     Даже для звезд в небесах.
     Исса




     Утро выдалось серое  и ничем не  примечательное, как, впрочем, и многие
предыдущие. Ренкр выбрался  из-под теплых шкур и  с внутренним недовольством
отметил,  что  снова  проспал  допоздна.  И  Кирра,  и  Хиинит  давным-давно
отправились  на  работу, Хилгод умчался на урок  мечного  боя к Одмассэну  -
только  долинщик вынужден был сиднем сидеть в этой обрыдлой пещере,  не имея
возможности  ходить  даже  на  прежние  прогулки  по  коридору.  Как  сказал
Одинокий,  нельзя,  чтобы  горяне  догадались, что  обмороженный  незнакомец
поправился, в противном случае не избежать  нежелательных вопросов. Лучше уж
до последнего момента держать все в тайне, а раскрыться только тогда,  когда
Ренкр  вернется. Опять же таким  образом  сразу  можно  будет  избавиться от
недоброжелателей,  по  сию  пору  вспоминающих  о  "пропавшем"  долинщике не
лучшими словами.  И если  раньше, когда  Ренкр чувствовал себя неважно,  его
краткие посещения коридоров  не  могли вызвать  подозрений,  то теперь,  как
считал Одмассэн, парень  не сможет притворяться натурально, а следовательно,
придется ему посидеть в пещере Кирры и потерпеть.  Терпеть оказалось  не так
уж легко, особенно потому, что  Вдовая после разоблачительного разговора  не
оставляла  Ренкра с Хиинит вдвоем  ни  на секунду. Именно поэтому парень уже
сам хотел как можно скорее отправиться в путь, ведь известно: раньше выйдешь
- раньше вернешься.
     В последнее время  долинщик стал  чувствовать себя  значительно  лучше;
практически, он полностью восстановил утраченные силы - но не настроение. На
душе  было муторно, неизвестность донимала  пуще прежнего.  А оставался  еще
обломок  Камня. Иногда парню казалось,  что  висящий  у него на груди  кусок
нагревается изнутри, словно живой.  Это пугало, но он  старался  не думать о
таких странностях. Видит Создатель, сейчас ему хватало и других забот!
     В принципе  все было готово и  оговорено. Скарр так  часто появлялся  в
селении,  что  стражники уже  запомнили  его,  да и простые горяне  привычно
кивали, когда  немного смущенный  таким проявлением внимания тролль проходил
мимо них. Одмассэн сказал всем,  что Скарр - врачеватель,  который  помогает
Кирре вернуть  найденному незнакомцу память. Кирра, посвященная (хотя только
лишь  по  необходимости)   в  их  планы,  недовольно  покачала  головой,  но
согласилась  поддерживать  эту  "байку".  Одмассэну же  горяне  верили  даже
больше, чем самим себе, - после сердечного приступа Дэрк  был не в состоянии
проводить заседания Совета, так что,  как-то  сам собой, Совет распался, его
полномочия  перешли  к  вэйлорну. Естественно,  теперь  Одинокому  ничего не
стоило обеспечить Ренкра и Скарра всем  необходимым, пусть даже только самым
необходимым.  Все это он  потихоньку перетаскал  в  пещеру Вдовой,  так  что
сейчас она, пещера,  скорее напоминала  склад: еду, оружие, факелы, веревки,
пару  чешей и  прочее пришлось каким-то  образом  уместить  так,  чтобы  еще
осталось место для живущих здесь альвов. Кирра пыталась придать нагрянувшему
безобразию хотя бы вид порядка, но любопытный Хилгод мало помогал ей в этом,
скорее наоборот. Мальчик был просто не в силах удержаться  от  того, чтобы в
очередной раз не сжать в  ладонях рукоять меча, не взвесить в руке настоящий
боевой  кинжал.  Вроде бы и  видел он их  тысячу  раз,  а вот сейчас,  когда
незнакомец  собирался  уходить  невесть  куда  вместе  с  этим  страшноватым
троллем, когда он, Хилгод, неожиданно стал обладателем настоящей тайны,  все
изменилось.  И хотелось стискивать  пальцами  рукоять, взмахивать клинком  и
представлять себе, как падают  во  все стороны  порубленные  головы льдистых
змей...
     Ренкр  очень  скоро догадался,  в чем дело. Вынужденный почти  все свое
время  проводить в пещере,  он иногда просто лежал, прикрыв  глаза и думая о
том о сем. Порой  Хилгод, тихонько  прокравшись в пещеру, вытаскивал из тюка
клинок  и  начинал   взмахивать  им  -  это   вырывало  Ренкра   из  объятий
полудремы-полураздумий,  и  он  немного  наблюдал за мальчиком,  прежде  чем
"проснуться".  Хилгод  в  подобных  случаях  смущался,  старался  как  можно
незаметнее спрятать клинок  обратно; Ренкр обычно делал  вид, что ничего  не
заметил.
     Однажды   он   все-таки   не   утерпел,   жестом   остановил  мальчика,
намеревавшегося "незаметно" вернуть меч на место:
     - Зачем тебе все это?
     Хилгод непонимающе посмотрел на Ренкра:
     - Что "все"?
     Тот указал рукой на обнаженный клинок:
     - Неужели тебе не хватает занятий с Одмассэном и другими воинами?
     - Не  хватает! - задиристо подтвердил мальчик.  - Много ли нужно, чтобы
драться на деревянных палках друг с другом или  с  чучелом?  Настоящий меч -
это совсем другое.
     -  Но ведь настоящим мечом ты можешь поранить себя или напарника. Ты же
не хочешь этого.
     Хилгод помотал головой:
     -  Не  хочу.  Я  просто  хочу  научиться драться  взаправду,  а  не  на
деревянных палках. Деревянной палкой змею не победить.
     - Металлической палкой, заостренной по краям, тоже не победить. - Ренкр
замолчал, стараясь подобрать нужные слова. - Весь вопрос в том, с чем именно
ты  намерен  сразиться. Собственный страх  перед  болью  и  трусостью  можно
побороть и другими путями, менее... кровавыми. А со змеями... здесь меч тоже
не великая подмога. Потому что клинком всех не истребишь.
     - А что же тогда делать?
     "Ну вот, напугал  мальчишку",  -  раздосадованно  подумал  долинщик.  И
поэтому вместо готового уже сорваться с губ "не знаю" вымолвил:
     - Думать.
     - О чем? - удивился его маленький собеседник.
     -  Скорее уж "о ком". О нас с тобой да о других альвах.  О тех, кому ты
можешь причинить боль, бессмысленно размахивая мечом направо и налево.
     -  Почему ж бессмысленно? -  обиделся  Хилгод. - И потом,  чего думать,
пускай отойдут в сторону, а еще лучше - помогут.
     - А ты что же,  считаешь, больно бывает только оттого,  что мечом  - по
телу?  А  если по  душе? Обидой?  А  если  умирает кто-то близкий? Тоже ведь
больно, а?
     - Больно, - тихо признался мальчуган. - Даже больнее, чем мечом.
     "Создатель, о чем я ему говорю, он же не должен  всего этого понимать -
а ведь понимает! С какого возраста для него пропал мир с игрушками, чудесами
и  сказками? Да  полно, был  ли  он  вообще, такой  мир,  у  Хилгода  и  его
ровесников?"
     Мальчик стоял перед ним потупившись. Потом упрямо произнес:
     - Но все равно  я  должен научиться драться  на  мечах. Чтобы  защитить
маму, и Хиинит, и вообще - всех от змей. И от долинщиков.
     В горле внезапно пересохло.
     - Что же плохого сделали тебе долинщики?
     - Они не пускают нас к себе. И... - Хилгод растерянно замолчал, а потом
неожиданно закончил: - они плохие!
     - Наверное, тебе будет интересно узнать, что я - долинщик.
     Изумление в больших темных глазах. Недоверие. Обида.
     - Ты - долинщик?
     - Я. Самый настоящий всамделишный долинщик. Насколько я плох?
     - Так ты вспомнил?..
     - Да, Хилгод, я вспомнил.  Только не торопись с  этим к Одинокому -  он
уже знает.
     -  Выходит,  ты... -  Мальчик до сих пор не мог поверить в  открывшуюся
правду.
     - Да, выходит,  я тот  самый гадкий долинщик. Скажу тебе больше,  я тот
самый Ренкр, который пару ткарнов назад пропал в котловане.
     Хилгод сглотнул:
     - Теперь я понимаю, куда ты собираешься уйти. Вовсе не в Нижние пещеры,
чтобы тебя лечил тролль. Ты уходишь к себе домой.
     Ренкр улыбнулся:
     -  Ты не угадал. Я ведь теперь даже не знаю, где  он, мой дом.  Так что
ухожу я  совсем  не  в долину.  Мы со  Скарром идем наверх, на самую вершину
Горы. Если получится, мы уничтожим всех змей сразу.
     - Не уходи, - попросил Хилгод. - Ты же и в прошлый раз тоже верил,  что
всех змей... сразу... А получилось по-другому.
     Ренкр беспомощно развел руками.
     - Нужно, дружище, нужно идти и попробовать еще раз.
     - До каких пор пробовать?
     - Пока не получится.
     -  Я  понял,  - сказал, помолчав, Хилгод. - Насчет мечей тоже  понял. И
насчет долинщиков. Только... они же, наверное, не все такие, как ты?
     - Наверное, - согласился долинщик. - Как и горяне. Как и тролли. Как  и
всякие живые существа. Так что делай выводы.
     -  Сделаю,  -  пообещал мальчик.  - Обязательно  сделаю.  И  никому  ни
словечком про тебя... Ты же не хочешь, чтобы знали?
     - Да уж, постарайся. Еще не время. Вот вернусь - тогда.
     С  тех  пор  Хилгод  перестал  раскурочивать  тюки и  Вдовая,  кажется,
вздохнула посвободнее. А Ренкр после того  разговора в  очередной раз прилег
на кровать, мучаясь своим безделием, снова задремал, и опять Камень на груди
начал нагреваться, нагреваться, нагреваться... до тех самых пор, пока парень
не вскочил,  выдергивая из-под одежд цепочку. Он собирался было вообще снять
обломок  и  носить его в кармане, но потом передумал. Мало  ли.  Опять-таки,
Камень,  взятый в руки,  нагреваться  перестал.  Только  теплая  поверхность
кристалла свидетельствовала о том, что все  происшедшее - не очередной сон и
не  фантазии разбушевавшегося  воображения, а  действительность. Пусть  даже
действительность необъяснимая.
     Позабыть о  непонятном явлении помог  Скарр.  Тролль по  каким-то своим
причинам  тяготился  необходимостью находиться в  Ролне, предпочитая подолгу
оставаться с горянами. Ренкр не знал, в чем дело, да и не особенно настаивал
на объяснениях; в конце концов, нечто подобное происходило с ним около  трех
ткарнов назад в Хэннале. Потом, тролль оказался интересным рассказчиком, его
визиты хоть как-то скрашивали однообразное добровольное заточение Ренкра. На
сей раз Скарр  сообщил,  что последние  остатки тварей карлика уничтожены, в
окрестностях Ролна стало безопасно, так  что можно  отправляться в путь. Они
еще немного поговорили,  потом  тролль извинился и ушел, ему было необходимо
побеседовать  с Одмассэном,  а долинщик снова - в который раз  за сегодня? -
лег в кровать и наконец-то заснул.




     Он страдал.  Борьба  с  чужой сущностью не  просто всколыхнула  все его
сознание. Она изменила его. Теперь  в нем горел пламень той  жизни,  которая
всегда   вызывала  у  него  только  омерзение.  Это  было  так  больно,  так
отвратительно, так неестественно!..  Он пытался передать свой/чужой  пламень
окружающим телам, но те отталкивали прочь или же просто игнорировали его.
     Бес-покойство. Без покоя. Самое страшное, что только можно вообразить!
     Он неимоверно  страдал,  но ничего не мог с этим поделать.  Да и сможет
ли?  Ведь  все  вокруг  обладает  либо  покоем,  который  есть  суть  своего
обладателя  и,  следовательно,  от   которого  оный  обладатель  никогда  не
откажется;  либо - пламенем. А тот, у кого есть такое пламя, не нуждается  в
дополнительном.
     Отчаянье. Безысходность. Мучительная вечность ожидания. Беспокойство.




     - Все готово,  и, на  мой взгляд, причин  задерживаться  дольше нету  -
подытожил Одмассэн.
     Ренкр сидел на кровати, которую уже успел возненавидеть, и смотрел, как
старый горянин мнет в горсти клок бороды.
     -  Завтра  выходить. Вот  так-то...-  Одинокий  тяжело вздохнул.  Потом
обернулся к выходу, бросил через плечо:
     - Извини, у меня дел по горло, нужно спешить.
     - Погоди, - остановил  его Ренкр. - Перед уходом я  хотел бы  навестить
Монна.
     - Не знаю, - покачал головой горянин.
     Парень  вдруг заметил,  как сильно тот изменился  за последнее  время -
словно стал меньше  и  сутулее,  седые волосы  уже  начали  местами  редеть.
Чувствовалось, что Одинокий тяжело переживает грядущую  разлуку - еще одну -
с тем, кого он считал своим сыном.
     - Монну все еще  очень  плохо, - объяснил горянин. - Не знаю, полегчает
ли.
     - Все равно, мне нужно увидеться с ним.
     - Хорошо, - решился Одмассэн. - Идем, я провожу тебя к  Кирре, а там уж
разбирайся сам.
     Ренкр рывком подхватился с кровати:
     - Спасибо!
     За  те  несколько  дней, пока долинщик  вынужден был  почти  безвылазно
находиться в пещере, коридоры приобрели  еще более заброшенный вид - или это
только показалось? По крайней мере,  все так же мрачно вздымалась в  затхлый
воздух  пыль, накопившаяся  на полу,  так  же угрожающе покачивались  клочья
паутины, свисавшие с потолка, слабо  и робко горели факелы, теперь уже не на
всем  протяжении  коридора,  а только у входов в  жилые пещеры. Казалось,  в
селении  вообще не  осталось  живой  души, лишь  изредка  доносились далекие
отзвуки голосов, шорохи, шаги... и очень редко - смех.
     -  Странно, - тихо промолвил Ренкр. - Даже факелов  стало меньше.  Куда
только смотрит мастер Очес?
     Одмассэн споткнулся:
     - Мастер Очес мертв. Уже давным-давно мертв, и даже если бы он был жив,
нашлись  бы  другие  дела,  более важные, чем  замена светильников  во  всем
Центральном коридоре. Думаю, он бы  присоединился  к какой-нибудь охотничьей
группе. Или сам  стал бы менять светильники. Не знаю.- Горянин резко  дернул
головой. - Да и в любом  случае наши запасы факелов  скоро подойдут к концу.
Склады гномов, они ведь не бездонные, пусть даже и защищены магией от тлена.
     Ренкр с  сожалением подумал о  мастере Очесе.  А  еще он подумал о том,
что, когда  запасы  факелов закончатся, сделать новые в  нужных  количествах
будет очень сложно. Наверное, даже невозможно.
     В десятке смежных  пещерах, отведенных для больных и  их лекарей, повис
гнусный морщинистый  запах  смерти. На нескольких кроватях лежали укрытые до
подбородков раненые,  над одним  из  них  склонилась тонкая  фигурка Хиинит.
Девушка на миг подняла голову, взглянула на вошедших и, приветственно кивнув
им,  вернулась к  своему занятию  -  она  меняла повязку на голове  пожилого
горянина  со  слипшимися  от  крови  волосами. Наверное, Одмассэн  был здесь
частым гостем или  же  ввиду его особого  положения ему дозволялось посещать
больных в любое удобное для него время.
     Одинокий провел Ренкра в соседнюю пещеру, где стояло всего две кровати.
На  одной  из них лежал дряхлый  старик, в котором  парень с трудом  признал
Дэрка, другим  был сильно  изменившийся Монн.  Создавалось впечатление,  что
прежний  вэйлорн  потерял  всякий  интерес  к  окружающему:  он  безразлично
взглянул  на  вошедших,  а  потом  опять  уставился  на  грязный  потолок  с
отверстием вытяжки, как  будто там,  в  черных  разводах копоти  и слипшихся
комках паутины, скрывалась великая истина, недоступная его пониманию.
     "Нет, - подумал Ренкр, приглядевшись, - скорее  уж ему  все равно  куда
смотреть, просто в потолок привычнее".  Было очень страшно видеть известного
тебе  ранее  альва  таким...   безразличным  и  безликим,  словно  умирающее
растение. "Он ведь и ест только тогда, когда Кирра напоминает об этом".
     Здесь  было неимоверно душно, сам воздух, проникая  в  легкие,  вызывал
раздражение и брезгливость. Нет, не  перед умирающими стариками - перед тем,
как им приходилось умирать. "Лучше уж даже на поле боя, чем так, постепенно,
медленно, доставляя мучения и себе и другим". Ренкр расстегнул куртку, потом
ворот рубахи, но  от этого стало еще хуже. Да,  топили здесь сильно, видимо,
стараясь хоть в чем-то угодить старикам. Напоследок.
     Парень  растерянно обернулся к Одмассэну, но тот смотрел сейчас  не  на
него, а на старого друга, которому приходилось вот так заканчивать  свои дни
- совершенно  здоровое  тело и больной дух. Да  и остался ли дух в том, кого
когда-то  называли  Монном?  Или  витает сейчас в  неизвестных живому  альву
пределах?
     Так или иначе, больше делать здесь Ренкру было нечего. Завтра в путь, и
оставшееся  время нужно потратить с большей пользой, чем стоять над постелью
с безумным старцем.
     Но и  уйти  просто  так Ренкр не мог. Удивляясь  тому, что  делает,  он
приблизился к Монну, наклонился над  ним  и  прикоснулся губами к прохладной
коже лба. Осколок  Камня выскользнул из-под его рубахи и  упал на подбородок
старика.
     Вспышка.  Яркая,  ослепительная,  сводящая  с ума.  Ренкр  вскрикнул  и
отшатнулся от Монна, но это уже не имело никакого значения.
     Потому  что  Монн  тоже  вскрикнул. Потом  он  приподнялся на  локте  и
удивленно обвел глазами окружающее его пространство.
     А потом заговорил.




     Вот!!!  Вот оно,  вот  случай, которого  он  так  долго ждал!  -  рядом
находится тот, в котором когда-то пылало пламя, пылало, но угасло!
     Хватило одного прикосновения, чтобы огонь,  столь мучительный для него,
перешел к тому, в котором прежде горел такой же.
     Покой... Пришел вечный, нерушимый покой...




     - Что происходит? - прошептал Монн.
     Впервые за долгое, очень долгое время что-то смогло удивить Одмассэна -
и этим чем-то были слова, произнесенные прежним вэйлорном. Одинокий собрался
с духом, чтобы попытаться объяснить хотя бы то немногое, что понимал он сам,
но ему не дали заговорить.
     - Что происходит? - Это  уже Вдовая примчалась  на восклицания Ренкра и
Монна.
     Выслушав  туманный ответ,  Кирра  хмуро посмотрела на  Камень, потом  -
недоверчиво - на Монна. Тот слабо улыбнулся:
     - Нельзя ли чего-нибудь поесть? Проголодался я.
     Удивленная женщина, ничего не сказав, бросилась  вон из пещеры, и Ренкр
был  уверен, что уж  она-то не  преминет самолично принести Монну поесть,  в
очередной раз справится о  самочувствии  и уйдет, только  уверившись, что со
стариком все в порядке. Наконец-то все в порядке.
     -  А  теперь  рассказывайте,   -  потребовал  прежний   вэйлорн.  И  не
успокоился, пока не  услышал  все,  что  произошло  за  время  его  странной
болезни.- Ну  что  же, мальчик, - сказал он. - Я желаю тебе удачи.  Снова от
тебя зависят чьи-то судьбы, в который уже раз.  Это  тяжело, но я  знаю - ты
справишься. У тебя были хорошие учителя.
     - В том числе и ты.
     - В том числе и я, - согласился  Монн.  -  Ступай, мне нужно отдохнуть.
Охрани тебя Создатель.
     В соседней пещере  Хиинит уже не было. Ренкр отметил  это с сожалением,
ведь  теперь вряд  ли  выпадет другой случай  поговорить с  ней наедине, без
Кирры.  Парень  понимал Вдовую: кто знает, может, этот долинщик  никогда  не
вернется из своего сумасшедшего  похода, а незаконнорожденный ребенок станет
позором для всей семьи.
     Наверное, он все-таки в чем-то ошибался.
     - Вот, - улыбнулась Хиинит, бросаясь в его объятия, когда Ренкр вошел в
пещеру Вдовой. - Мама отпустила.




     Привычное усталое утро, когда сама жизнь, кажется,  застыла на месте  и
не  желает  продолжаться,  испуганно отодвинулось в  сторону. Его смерзшаяся
стылая апатия была  нарушена возбуждением, царившим в пещере Вдовой  - перед
дальней  дорогой  всегда  ощущается  душевный подъем,  немного лихорадочная,
впрочем, не  лишенная деловитости радость, которая неизбежно охватывает всех
присутствующих. Скарр  и  Ренкр  в последний  раз проверяли  дорожные мешки,
Хилгод сидел неподалеку, молчаливый  и серьезный, как  никогда; Хиинит еще с
вечера ушла куда-то  к подружкам, хотя, впрочем,  с ней  долинщик  уже успел
попрощаться, нужные слова были сказаны, а все  остальное оказалось бы сейчас
не ко времени. Вдовая  ворчливо пожелала им  удачи  и тоже покинула  пещеру,
спеша к очнувшемуся  Монну.  Зато  пришел Одмассэн. Ему все равно предстояло
провожать путешественников  до выхода в Нижние  пещеры и открыть ворота, так
что старый  горянин  терпеливо уселся  на старенький  табурет,  ожидая, пока
Скарр с Ренкром наконец решат, что можно отправляться в путь.
     Тролль с долинщиком обменялись взглядами.
     - Все?
     - Вроде бы все.
     Ренкр  поднялся с  колен, отряхнул  пыль, подхватил  дорожный  мешок  и
повесил себе на плечо. Он был покамест не вооружен, меч и два кинжала лежали
в  мешке,  чтобы  не  вызывать  подозрений  у  горян.  Альвы  думают, что он
отправляется  в Нижние  пещеры, дабы Скарр  помог  ему  излечиться, и,  хотя
сейчас  слишком рано и они вряд ли кого-нибудь встретят, все же определенные
меры предосторожности  не  помешают.  Например,  не стоит показывать горянам
своего оружия.
     Хилгод встал, молча подошел к парню и заглянул ему в глаза:
     - Ты возвращайся. И... я запомнил тот разговор.
     - Молодец. - Ренкр сжал  тоненькую ладонь мальчика. -  Береги их  здесь
без меня.
     - Постараюсь. Удачи вам.
     - Спасибо, - улыбнулся парень. - Удача - странная вещь, иногда она идет
в руки,  тебе везет, хотя потом очень сложно разобрать,  не лучше ли,  чтобы
тебе не повезло. Ну, сохраним надежду, что все будет как надо.
     Трое взрослых мужчин покинули пещеру, а один взрослый мальчик остался в
ней, чтобы подумать над услышанными только что словами.
     В  коридорах им  на самом  деле  никого  не встретилось.  Разве ж можно
считать  кем-то  смутный силуэт в дальнем отростке, который  (силуэт) исчез,
едва его заметили?  "Уж не Хиинит  ли?"  -  подумал Ренкр.  Нет, это была не
Хиинит, это был более старый его знакомец, но судьба временно разлучала их.
     Проход,  перегороженный  ржавой  решеткой,  только  в  последнее  время
немного  расчистили от  хлама,  да и  то благодаря  частым  визитам  Скарра.
Массивный орнамент металлических полос и прутьев переплетали клочья паутины,
но гора каменных обломков по ту сторону  была чуть  сдвинута, так что, когда
Одмассэн отпер замок ключом и с  помощью  своих  спутников отодвинул решетку
вбок, те смогли вполне  свободно  пройти на  ту  сторону. Что они и сделали,
правда не сразу.
     -  Вот,  -  сказал,  чуть  помолчав,  Одинокий.  - Ты  там  не особенно
геройствуй, тем паче здесь тебя на сей раз буду ждать не один я.
     -  Посмотрим,  - ответил Ренкр. - Как получится. Но  я вернусь - ты  же
знаешь, когда я обещаю, всегда возвращаюсь.
     - Давай, парень. - Одмассэн хлопнул его по плечу, потом  закрыл решетку
и отправился обратно в селение.
     Долинщик смотрел вслед,  и глаза его были сухими,  но душа корчилась от
боли.  "...Не  геройствуй".  А  чем  еще заниматься  герою? Чем,  скажите на
милость?!
     - Пойдем, - прикоснулся к его рукаву Скарр. - Путь неблизкий.
     - Да, - согласился Ренкр. - Пойдем.




     Здесь,  в  Нижних  пещерах,  почти  ничего  не  изменилось  со  времени
достопамятного паломничества к Ворнхольду; по крайней  мере, долинщик  легко
узнавал знакомые  места. Вот здесь они впервые  заночевали после  того, как,
израненные и усталые, вошли  в  Пещеры;  вот здесь  - наткнулись на троллей.
Чуть  дальше  было видно  ответвление, созданное тогда  каменным червем  и -
ирония судьбы! - спасшее от него.
     Наконец  альв  и тролль спустились  к берегу  подземной  реки,  который
уходил  узким карнизом в плещущуюся тьму. Пошли  по нему.  Ренкр старался не
смотреть на  стену,  где кишмя кишели  светящиеся насекомые,  но  как-то  не
получалось, взгляд самовольно возвращался к этой неприятной картине.
     Но  вот  карниз  закончился...  Впрочем,  закончился  и  день.  Путники
разложили небольшой костерок, Ренкр присел у огня и повернулся к Скарру:
     - Почему мы идем так долго? Мне казалось, ты этот же путь преодолеваешь
значительно быстрее.
     -  Преодолеваю, - поморщился  молодой тролль. Его  нос при  этом смешно
вздрогнул,  но Ренкр  уже  стал  потихоньку привыкать  к  странностям своего
спутника.- Правда, я пользовался  Путями карлика, а  это не так  просто. И я
решил,  что  на  твою  долю  (да  и   на  мою  тоже)  еще  хватит  подобного
удовольствия. Поэтому до Ролна мы доберемся пешком.
     - Понятно, - протянул альв.
     Говорить не хотелось, да говорить-то,  в общем,  было не о чем. Так что
после ужина он пожелал троллю спокойной ночи и заснул.
     ...Сначала невозможно было понять,  где  он  находится. Какой-то  туман
вокруг, серый,  клочковатый.  Потом из тумана  вышла сгорбленная фигура. Кто
это? Неужели...
     - Здравствуй, мальчик, - молвил мастер Вальрон. - Я ухожу - навсегда. У
меня очень мало времени, поэтому послушай, что я тебе скажу, и не перебивай.
То место, куда  ты сейчас отправляешься, находится далеко, путь туда труден,
и поэтому,  надеюсь,  ты не  потерял  мой  подарок  тебе.  Да-да,  ту  самую
деревянную голову Странника, не  знаю уж зачем...- Он  оборвал  себя:  -  Не
важно. В общем, ступай, и да пребудет с тобой милость Создателя. Это одно из
твоих последних дел. Предпоследнее. Не расстраивайся, все закончится скорее,
чем ты можешь предполагать. Все закончится намного скорее - для тебя.
     - Значит, мне удастся вернуться живым?
     -  А? - переспросил мастер.  - Да, конечно. Я же говорю, тебе предстоит
совершить еще кое-что. Конечно, живым. Прощай.
     И  прежде чем  Ренкр успел  задать хотя бы один вопрос,  мастер  исчез,
просто растаял в тумане.  Парень прыгнул за  учителем, надеясь  ухватить  за
полу  халата,  остановить, расспросить -  раньше он ужаснулся бы  даже одной
мысли о такой дерзости, но теперь ему было все равно.
     Ничего не  получилось. Мастера он  не  догнал, а  под  ногами  внезапно
разверзся колодец, и началось падение, долгое, бесконечное падение, и только
тонкая  белая рука снова предлагала  свою помощь,  а  он все отказывался - и
летел, летел, летел...




     - Ты кричал во сне, - сказал Скарр, подогревая воду.
     - Извини,  - смутился  Ренкр. -  Наверное, тебе придется  привыкать.  Я
кричу часто. Чаще, чем хотелось бы.
     -  Привыкну, -  пожал плечами тролль.  - Мне теперь  ко  многому  нужно
привыкать... - Он замолчал.
     Долинщик  похлопал  себя по карманам, нащупал  в одном  из них то,  что
искал, и  достал - вырезанную  из дерева голову Черного. Подержал на ладони,
пытаясь решить  для себя, насколько можно верить снам, но так  и не пришел к
сколько-нибудь подходящему выводу.
     - Ты веришь в сны?
     - Что значит - верю ли я в сны?
     - В сновидения, - уточнил  Ренкр,  не сводя глаз с маленькой деревянной
головы на  свой  ладони.  -  Если,  предположим, к тебе во сне  явится  твой
учитель и скажет, чтобы ты поступил так-то и так-то, - что ты сделаешь?
     - Во сне? - не понял Скарр. - Что я сделаю во сне?
     - Нет, что ты сделаешь, проснувшись?
     Молодой тролль пожал плечами:
     - Спрошу у него наяву, что он имел в виду.
     - А если...
     /он мертв/
     ты не можешь в ним встретиться?
     ("Что за  чушь?! Откуда могла прийти эта мысль? Ведь Вальрон - альв,  а
альвы  бессмертны... до  тех  пор,  пока  сами не  захотят  смерти,  или  не
заболеют, или не будут убиты...")
     - Я  последую его  указаниям, -  сказал  тролль,  да так уверенно,  что
Ренкр, не сдержавшись, воскликнул:
     - Но почему?!
     Скарр отшатнулся:
     - Что с тобой? Кажется, тебе сегодня приснилось нечто... важное.
     - Да, - согласился долинщик. - Прости.
     - Зря ты  извиняешься. Я вполне понимаю тебя. Ты спрашиваешь,  почему я
поступлю именно так?  Очень просто. Об этом у нас знают многие - после своей
смерти душа может на  некоторое время задержаться на пороге между  прошлым и
будущим возрождением для того, чтобы завершить неоконченные дела.
     - Душа? - удивился Ренкр. - Возрождение? О чем ты?
     Скарр недоуменно посмотрел на него:
     - Неужели ты думаешь, что, умирая, исчезнешь  навсегда, растворишься  в
окружающем и тебя больше не будет - НИКОГДА?
     - Ну да, - растерянно кивнул парень. - А как же иначе?
     Тролль рассмеялся:
     -  Какие глупости! Разумеется, ты будешь жить дальше, ну, не совсем ты,
а то,  что останется в тебе самого  лучшего,  твоя душа. Твой огонь, которым
тебя наделил Создатель. И через некоторое  время ты вернешься в этот мир, но
уже другим.- Скарр вздохнул: - Это так сложно - рассказывать о том, чего сам
не до конца понимаешь.
     - В  общем,  - подытожил Ренкр, -  ты считаешь,  что в  снах отражается
нечто, существующее на самом деле. А формы, которые принимает... это?
     - Формы? - переспросил тролль. - Не знаю. Наверное, самые разные. Формы
ведь, по сути, не главное. Главное,  чем они наполнены, и то, что ты видишь,
ты видишь  именно  так, потому что  тебе  таким образом легче  воспринять  и
понять происходящее. Уф, ну и вопросики у тебя!
     Они снова надолго замолчали...
     Позавтракав, путешественники направились в Ролн. Деревянное изображение
головы Черного Ренкр переложил поближе к груди, а  потом, поразмыслив, надел
на шею, благо старая нить осталась пропущенной через специальную дырочку.
     В караулке - не слишком большом помещении, расположенном справа в стене
узкого, перегороженного решеткой прохода, - их остановили. Начальник стражи,
пожилой тролль с  чрезвычайно выразительными  бровями,  которыми он усиленно
двигал, словно бы помогая себе при разговоре, начал тщательно проверять вещи
и  расспрашивать  о том  о  сем,  причем если  некоторые  его  вопросы  были
сообразны  обстоятельствам, то другие звучали несколько странно.  И все-таки
поначалу Ренкру верилось,  что это обычная проверка, да и сам Скарр тоже так
считал  -  до тех  пор, пока  из города  за ними  не  явился  отряд  Стражей
спокойствия.
     -  Так вот зачем ты так долго проверял  нас? - Тихий  голос  Скарра был
полон презрения.
     Пожилой начальник караула развел руками:
     - Приказ, сынок. Велено при появлении задержать.
     - Когда-то ты считал себя другом моего отца, - холодно  заметил молодой
тролль.
     - Да, - сказал начальник караула. -  Я и сейчас считаю себя его другом.
Просто времена изменились, и...
     -  Времена? -  поднял бровь Скарр. - Времена, может быть, на самом деле
изменились.  Только  еще больше  изменились мы  сами - кто в  лучшую, кто  в
худшую сторону. Пойдем. - Он обернулся к предводителю Стражей.
     - А с  какой,  собственно,  стати нас задержали? -  спросил у  приятеля
Ренкр чуть позже, когда они уже вошли  в  главный  район Ролна, менее прочих
пострадавший при нападении тварей карлика.
     Молодой тролль  к этому времени, кажется, немного успокоился. На вопрос
своего товарища по несчастью он пожал плечами:
     -  Не  знаю.  Даже  не  представляю,  что  они  могли  такое  выдумать.
Посмотрим.
     - Что, обвинения у вас не сразу объявляют?
     - Как только доберемся до темниц, объявят, - пообещал Скарр.
     - А-а... -  протянул  Ренкр.Задержка его мало радовала, но за последнее
время  долинщик успел свыкнуться с мыслью, что не все в этом мире происходит
так, как того хотелось  бы ему или  его хорошим  знакомым.  Скорее, как  раз
наоборот.
     Темницы  Ролна не особенно отличались  от прочих темниц, которые Ренкру
довелось повидать  на своем  веку: те же темные  убогие  каморки  с прочными
дверьми  и лязгающими  замками,  тот же гнилостный  запах,  паутина,  легкие
шорохи по углам.  Где-то  вдали капала вода; редкие  увесистые капли, падая,
рождали гулкое эхо.
     Стражи молча отвели задержанных в такую вот убогую каморку и  оставили,
так и не предъявив им никаких обвинений. Ренкр удивленно приподнял бровь, но
промолчал. Было ясно, что и Скарр не ожидал подобного оборота.
     Где-то через полдня - немалый срок - о  пленниках наконец-то вспомнили.
В узеньком проходе, соединявшем дверь камеры с  коридором, послышались шаги.
К тому времени, когда пришедшие отворили замок, Скарр  и Ренкр уже сидели на
нижней койке,  вонючей, с  острыми пучками соломы  в матрасе,  и  дожидались
дальнейших  событий. Узников  заставили  сложить руки  за  спиной  и  надели
колодки. Скарр был  потрясен: он явно  не ожидал  подобного обращения. Ренкр
надеялся, что все не настолько плохо, но сам слабо в это верил.
     Закованных,  пленников  препроводили наверх,  в  сектор  кабинетов  для
допросов,  и  там впихнули  в один такой - с  большим  количеством зажженных
факелов  на  стенах,  массивным  каменным  столом  и  лавкой   у  стены  для
заключенных. Судя по размерам, вся мебель изготовливалась специально с таким
расчетом,   чтобы   ее  невозможно  было  поднять   и  швырнуть   в   голову
допрашивающего.
     Пленникам  не  позволили  сесть  - так  и  оставили  стоять  посередине
кабинета, сами стражники удалились. Ренкр  думал, что  уже свыкся с  внешним
видом троллей, но сидевший за  столом тип отличался той вызывающей омерзение
уродливостью,  которую  можно  встретить  и у альвов, и у гномов, и у прочих
рас,  -  гнилостью души, а  это всегда прорывается  наружу,  отображаясь  во
внешности. Парень вздрогнул,  и когда следователь  начал  говорить  склизким
голосом,  с сожалением  подумал  об  отобранном троллями оружии  и скованных
руках.
     -  Оставим официальные  речи,  - произнес  он,  щурясь  от яркого света
факелов  и  кривя  пухлые  слюнявые  губы.  -  Тем  более  что  вашим  делом
интересуется Властитель.
     - Не понимаю, - прервал его Скарр. - Каким "нашим делом"?
     - Не  понимаешь,  -  улыбнулся тролль. - Что же, я  объясню. Ты ведь не
станешь  отрицать  того,  что  тебе   известен  путь   к  пещере  Ворнхольда
Всезнающего? И то, что ты  держал в руках, более  того - читал  некоторые из
его свитков. Так вот, Властитель Крапт считает, что сокрытие подобных знаний
является преступлением. Разумеется, случай необычный, ранее ничего такого не
происходило,  поэтому мы готовы простить твою преступную скрытность -  в том
случае, если ты отведешь нас к пещере мудреца.
     Молодой тролль развел руками:
     -  Все это глупости. Я  не знаю,  с  чего вы решили, что я  был  в этой
пещере. Я в ней не был.
     - Запираться нет смысла,  -  возразил  следователь.  -  Но  если ты так
желаешь... Посиди, подумай, может быть, сменишь свое решение, "вспомнишь".
     - Минуточку, - вмешался Ренкр. - А в чем обвиняют меня?
     - Тебя? - переспросил дознатчик, брезгливо  покачивая плешивой головой,
которая особенно отвратительно смотрелась  на фоне шерстистого тела. - А кто
ты,  собственно,  такой? Чужак? Хорошо,  предположим, я выпущу тебя. Куда ты
пойдешь? Ответь мне, альв, если тебе есть что ответить. А если нечего - жди,
пока твой спутник одумается и "вспомнит". Или - помоги ему "вспомнить".
     Ренкр промолчал, но, когда за ними  пришли вызванные стражники, сплюнул
на пол и  смерил следователя презрительным взглядом. Тот лишь демонстративно
пожал плечами.
     Когда ключ  утробно  провернулся  в  замке,  снова  отсекая  узников от
внешнего  мира, альв покачал головой: везде одно и то же, чужаки  и тюрьмы -
вот  два неизменных, обязательных признака разумных существ. Для каждой расы
найдется другая, которую  именуют чуждой, и всегда, всегда существует место,
в  котором лишают свободы! Если  точнее, в  котором  одни  разумные создания
лишают свободы других разумных созданий.
     - И что теперь?
     Молодой тролль не ответил -  он сидел на койке, безразлично уставившись
в пол.
     "Кажется, его здорово задело все происходящее".
     - Скарр, ты слышишь?
     -  А? - Тот поднял голову и рассеянно посмотрел на Ренкра. - Прости,  я
отвлекся.
     - Я говорю, что теперь будем делать? Есть какие-нибудь идеи?
     Тролль сокрушенно покачал головой:
     -  Абсолютно  никаких.  Извини, мне  нужно  было предусмотреть подобную
ситуацию.
     -  Вряд  ли ее можно было предусмотреть. Значит,  подождем, - подытожил
Ренкр.
     Легкий  тон, которым  он  это  произнес,  дался  непросто,  внутри  все
кричало: "Нельзя медлить ни минуты! А ты здесь можешь застрять надолго".
     "Помолчи, - сказал долинщик  самому  себе. -  Вальрон обещал,  что  все
получится. Значит, все получится. Подождем".
     Повернулся к стене,  натянул  на спину  хлипкое  одеяльце  и  попытался
уснуть.




     Ситуация   разрешилась  самым  неожиданным  образом.  Властитель  Крапт
внезапно   заболел,  потерял   всякий   интерес  к   наследству   Ворнхольда
Всезнающего,  и  пленников...  выпустили.  Плешивый  следователь  так  и  не
появился,  просто  пришли  Стражи  спокойствия,  безмолвно  вернули  вещи  и
выпроводили бывших заключенных из тюремного сектора в город.
     Скарр   последнее  время  находился  в  ступоре  и  никак  на   это  не
отреагировал,  Ренкр же только недоверчиво  покачал  головой, но сетовать на
судьбу не  стал, а проверил сохранность  возвращенного имущества и пошел  со
Скарром  (вернее, повел  того)  прочь от  темниц.  Молодой  тролль  выглядел
совершенно сломленным, и Ренкру даже приходила в голову мысль, что теперь он
лишился своего единственного провожатого. А ведь это только начало пути...
     Когда-то  изрисованные  цветными  картинами и  украшенные скульптурами,
улицы  Ролна претерпели жуткое изменение: к  краскам примешивались  какие-то
хаотичные мазки  в основном кровяных оттенков, особенно хрупкие части статуй
и каменных растений, обломанные, валялись по углам - видимо, забот хватало и
без них, так что  никто не удосужился убрать уже никому  не нужный  мусор. В
некоторых  местах  остались   завалы,  следы  былых  баррикад:  их   немного
расчистили, чтобы можно было ходить - но не более.
     Рядом  с  одной  из  таких изуродованных скульптур -  когда-то  это был
громадный  раскрывшийся  цветок с  хрупким  стебельком  и  тонкими  волнисто
изогнутыми лепестками - топтался тролль.  Подняв с земли кусочек  сломанного
лепестка, он пытался приставить  его обратно, словно надеясь  вернуть  жизнь
искалеченному цветку.
     Секунду  Ренкр стоял,  пытаясь разобраться,  что  так  поразило  его  в
увиденном, потом  вспомнил: это  же  тот  самый  стражник  с  выразительными
густыми бровями, который задержал их перед арестом.
     Но, если честно, других знакомых в  Ролне у долинщика не было, а своими
силами ему с навалившейся бедой - чего уж скрывать - не справиться.
     Парень окликнул тролля.
     Тот удивленно обернулся, потом в глазах мелькнуло узнавание.
     - Вас  все-таки выпустили? - подытожил  стражник, вопросительно выгибая
правую бровь. - Слава Создателю. Значит, все в порядке.
     Однако, присмотревшись, тролль понял, что все далеко не в порядке.
     - Что с ним? - Он кивнул в сторону  Скарра, безучастно глядевшего перед
собой.
     - Не знаю.
     Ренкр решал,  как быть. Открыться  этому  троллю?  Он вроде бы  говорил
что-то  о  дружеских  отношениях  с  покойным  Хлэммом, пусть  даже и  помог
задержать альва со Скарром до прихода Стражей. И если не этот - то кто? Ведь
парень,  по сути, все решил уже  тогда, когда окликнул его - стоит ли сейчас
идти на попятный?
     Выслушав обьяснения, тролль нахмурился:
     -  Значит, это началось у него в тюрьме? Ладно, пойдем-ка ко мне домой,
думаю,  нам  нужно поговорить.  А  улица  -  не самое  подходящее место  для
подобных бесед.
     - Не знаю, - протянул Ренкр. - Скарр, кажется, не слишком доверял тебе.
     -  Альв, мне неизвестна и половина твоей истории,  но, по-моему, у тебя
просто нет выбора.
     Долинщик промолчал.
     Тролль положил на землю кусок каменного  лепестка,  который до сих  пор
держал в руках, и пошел прочь, не оглядываясь, чтобы удостовериться, следует
ли за ним альв.
     Альв следовал.




     Пришлось рассказать  все. Ну, почти все, большую часть. Ренкр  понимал:
шансы на то, что Хвилл  (так звали  старого  тролля) поможет найти  выход, -
мизерные, но выбора и вправду не было. Уж себе-то он мог в этом признаться.
     Хозяин досыта  накормил  гостей,  после  тюремного  пайка домашняя  еда
показалась  особенно  вкусной.   На  слова   благодарности  Хвилл   смущенно
отозвался, сложив брови домиком:
     - Это  ведь  не  я. После того как  моя  старушка погибла, ходит ко мне
одна,  такая же дряхлая, как я, троллиха и помогает по хозяйству - самому-то
мне  ни  за что не  управиться.  Я ведь потому и из  арбалетчиков ушел:  без
Хлэмма  там уже  не  то,  да  и  мне  сложновато  одному.  Вот,  перевелся в
стражники.
     Тролль  отправил  их  отдыхать,  а  сам  остался,  чтобы  подумать  над
возникшей проблемой.
     Спустя примерно час после того, как Ренкр выложил все Хвиллу, в  голову
альву пришла идея,  как  можно спасти Скарра. Парень  удивился, почему он не
додумался до этого раньше, ведь  это так просто. Конечно же обломок Камня! В
подобной ситуации  Монн  был спасен именно  таким образом.  Ренкр  вскочил и
торопливо  рассказал об этом  Хвиллу, а потом проделал  все, как и тогда,  в
пещере с больными стариками (разве что в лоб Скарра целовать не стал).
     Когда  и  на третий  раз ничего не получилось,  долинщик раздосадованно
дернул головой и,  оставив молодого  тролля  в покое, отправился в гостиную,
где  его  дожидался  Хвилл.  Тот   внимательно  посмотрел  на  вошедшего   и
констатировал:
     - Ничего не получилось.
     Отвечать Ренкр не стал - все и так было ясно.
     - Ладно, альв, не тужи, -  похлопал его по плечу Хвилл.  - Я помогу вам
выбраться из города, а там, глядишь, к Скарру вернется память.
     - А если не вернется? Что тогда?
     - Тогда я отведу вас к Путям, - вздохнул тролль.




     К вечеру  стало ясно, что  ничего  не изменится. Скарр  вел себя словно
младенец. Правда, младенцы обычно кричат и тянутся ручонками во все стороны,
им  интересен  мир,  в  который  они  пришли,  а  молодой  тролль  оставался
безучастным,  что бы вокруг ни происходило. В конце концов Хвилл, недовольно
кряхтя, признал: нужно отправляться в путь.
     Они выбрались из дома; предварительно старый арбалетчик приготовил себе
дорожный мешок не хуже, чем у Ренкра. В ответ на вопросительный взгляд альва
тролль только пожал  плечами, мол,  всякое  может случиться. Уже за одну эту
готовность к любым опасностям парень был весьма признателен Хвиллу.
     Идти пришлось осторожно,  скрываясь от посторонних взглядов, потому что
тролль очень не хотел, чтобы  их с альвом заметили. Что же,  это было вполне
понятно.Оставалось лишь следить за Скарром, чтобы тот случайно не выдал их.
     В результате  они все-таки выбрались за  город, пусть даже это и стоило
каждому нескольких ткарнов жизни. Особенно опасным был момент, когда их едва
не обнаружил ночной патруль. Ну да и это осталось в прошлом...
     - Не понимаю, ты  же вполне  мог привести сюда троллей  Крапта, тех  же
стражей.  -  Ренкр  удивленно смотрел на  черное круглое  отверстие  в  полу
коридора. - Небось получил бы вознаграждение.
     Хвилл тяжело вздохнул:
     - Может, так бы и случилось. Не исключено, конечно,  что меня бы надули
казначеи Властителя, но все равно заработок был бы неплохой. Дело в другом -
я поклялся, что  никому  не  скажу  ни  слова  об  этом месте.  Не  об  этом
конкретно, а  вообще обо всем, что может указать дорогу к пещере Ворнхольда.
И  еще -  я  очень боюсь Путей.  До  последней минуты надеялся,  что мальчик
очнется и мне можно будет уйти.
     Хвилл посмотрел на Скарра. Все  тот же безразличный взгляд,  отрешенное
расслабленное лицо, безвольные руки. Молодой тролль так и не пришел в себя.
     -  Эх, - проворчал старик, махнув рукой. -  Зря я во все это  ввязался,
ведь и из  арбалетчиков ушел, чуял, что не  по мне все  эти выкрутасы, после
смерти Хлэммовой,  ни к  чему, а  вот  же, гляди,  нашла  нелегкая. Ну  что,
прыгать будем?
     Прыгнули.




     Сводчатый потолок над их головами обвисал хрупкими тонкими и массивными
толстыми "слезами  камня".  Ренкр  потер  виски, провел дрожащей ладонью  по
глазам, пытаясь  изгнать  ту тьму,  что засела за веками, засела и не желала
убираться. Он старался не вспоминать, что возвращаться придется тоже Путями,
и  был благодарен Скарру за  то,  что тот вел  его  к Ролну обычной дорогой.
Правда, выражать  свою благодарность сейчас не имело  смысла, молодой тролль
оставался все так же безучастен к происходящим вокруг него событиям - даже к
тьме Путей! Его по-прежнему пустой  взгляд скользил по  Ренкру и Хвиллу,  по
стенам и  толстой  каменной  двери в два альвьих  роста,  по "слезам камня";
безвольные руки  тряпичными лохмотьями обвисли  по бокам, ноги передвигались
шаркая, словно их владелец - дряхлый старик.
     - Что с дверью? - спросил Ренкр. - Она заперта?
     -  Вход был  опечатан, -  объяснил Хвилл, - но, если  ты  говоришь, что
мальчик принес тебе один из свитков, печать, скорее всего, сорвана.
     - То есть никаких охранных мер вы  не предпринимали? - уточнил долинщик
попутно пытаясь свыкнуться с тем, что тролль называет Скарра мальчиком.
     - Нет, - пожал плечами старый арбалетчик. - Никаких. Зачем?
     Если вспомнить о том, что в коридор можно было попасть только с помощью
Путей (это был даже не коридор, а отрезок: с одной стороны - глухая стена, с
другой  -  дверь),  - если  учесть  все это,  то и  впрямь  запирать  пещеру
Ворнхольда не требовалось.
     Ренкр подошел  к двери  и  легонько  нажал. Каменная плита скрипнула  и
чуть-чуть откатилась в сторону.
     То,  что все называли пещерой Ворнхольда,  на самом деле  являло  собой
систему  нескольких  больших  и  малых  залов,  соединенных  коридорчиками и
переходами.
     Первая,  уже  знакомая парню  комната  с  многочисленными  полочками  и
нишами, в которых  располагались пузырьки, деревянные ступки и много прочего
(в том числе и свитки), заметно  изменилась, словно здесь  когда-то  бушевал
ураган,  который  в ярости  расколотил большинство  этих самых пузырьков  да
ступок, рассыпал  и разлил их содержимое,  но до свитков не смог дотянуться:
те лежали  под самым  потолком  в  узких футляроподобных нишах,  свернутые и
прикрытые крышечками.  Кое-где крышечки отвалились (то ли от времени,  то ли
из-за загадочного  урагана), благодаря чему и  можно было  понять, что там -
именно свитки. Правда, оставалось неясным, как их доставал Всезнающий - да и
Скарр, кстати, тоже.
     Ренкр обернулся - тролли вошли в пещеру вслед за ним,  и теперь Хвилл с
легким интересом  оглядывал  комнату  и  разрушения, ей  причиненные,  а его
молодой спутник  замер,  по-прежнему ко всему  безразличный. Ренкр  побродил
немного по остальным залам: вот спальня, вот еще один рабочий кабинет, как и
первый, разоренный,  только этот,  похоже, чаще использовался  для  каких-то
опытов, вот  - кладовая...  Ходить здесь можно было часами, но долинщик  уже
догадывался, что нужного не найдет. Поэтому вернулся  к троллям и  спросил у
Хвилла:
     - Скажи, а где-нибудь поблизости есть река?
     - Река? - выгнул тот бровь. - Нет. А что?
     - В свитке Ворнхольда было написано, что неподалеку от его пещеры течет
река и там нас будет дожидаться динихтис, чтобы отвезти к вертикали. Вот я и
спрашиваю...
     Громкий стук  прервал  их разговор.  Что-то массивное  упало в соседнем
зале,  и  только  сейчас Ренкр заметил, что  Скарра  с  ними  нет. Долинщик,
предчувствуя беду, помчался на звук, но  с троллем  было все в  порядке - он
все так же  стоял,  пустыми глазами глядя  перед собой. Позади Скарра лежала
поваленная  колонна-подставка (на этой подставке, видимо, Ворнхольд размещал
пергаменты, чтобы было удобнее читать: по ее краям имелись зажимы и в центре
-  гладкая доска); Скарр,  наверное, прислонился к подставке - и  та  упала.
Хвилл  отвел безумца в сторону,  а Ренкр наклонился, чтобы поднять и вернуть
колонну в прежнее состояние.
     Там, за подставкой, в тени и паутинных клочьях скрывалась маленькая - в
пол-альвьего роста - дверца. Еще не открыв ее до конца, Ренкр уже знал,  что
увидит. Конечно же - берег подземной реки  и динихтиса, весело  чирикнувшего
при  его  появлении.  И  все  бы ничего, и  оставалось  бы лишь  благодарить
спасительный случай, но заковыка в том, что вряд ли можно было свалить такую
тяжелую колонну-подставку,  просто  неудачно  о  нее  оперевшись.  Последнее
наблюдение  Ренкр  оставил при себе и протиснулся наружу, к  дождавшемуся их
динихтису.




     - Я не уверен, стоит ли мне сопровождать тебя дальше? - тяжело выдохнул
Хвилл, одновременно почесывая нос и смещая брови так, что они превратились в
одну мохнатую гусеницу, выгнувшуюся посередине. - Вернее, я не уверен, стоит
ли брать с собой дальше мальчика.
     Они сидели на берегу,  рядом,  на расстоянии вытянутой руки, плескалась
вода, а тролль с альвом никак не могли решить, как же им поступить.
     -  Боюсь, одному  мне  не справиться, -  признался Ренкр.  -  И кстати,
именно благодаря Скарру мы  нашли дверцу.  Потом  - предположим, ты отведешь
его в Ролн и вернешься, я дождусь тебя и мы отправимся к вертикали вдвоем. А
что будет с ним, кто станет заботиться о нем, пока мы не вернемся? А если мы
вообще не вернемся?
     -  Считаешь,  будет  лучше,  если он не  вернется, как и мы? -  спросил
Хвилл.
     - Понимаю: глупый довод, - развел руками долинщик. - Но...
     - Да нет, ты прав, безусловно прав, - вздохнул пожилой тролль. - Это-то
и плохо. Я  не могу оставить тебя одного, и мы не можем оставить его одного,
и я  даже  не могу уйти, потому что ты один, с обузой, в которую превратился
мальчик,  со  всем  не  справишься  -  или,  по  крайней  мере,  тебе  будет
значительно тяжелее это сделать. Вот в чем беда -  нам нужно идти втроем - и
именно этого я боюсь: идти туда, наверх.
     - Мне очень жаль, но это, кажется, единственный выход.
     -  Червь с ним,  тогда хоть прокатимся с ветерком, -  бодрясь, произнес
Хвилл.  -  Ты же  еще  ни  разу  не  плавал  на этой рыбине,  я прав?  Тогда
показываю...
     Динихтис  выдержал  всех  троих.  Он  терпеливо  снес  все  неудобства,
причиненные ему при "посадке пассажиров", но, как только они устроились, тут
же поплыл - вот тогда-то Ренкр и понял, что значило троллево "с ветерком"...
     Плыть пришлось долго, и все то время, пока  Ренкр сидел, ухватившись за
холодный  изгиб плавника,  сжатый в поясе  обхватившими  его  мощными руками
Хлэмма, чувствуя спиной тепло Скарра, стиснутого между  ним и Хлэммом, чтобы
- не приведи  Создатель! - не упал  во время этого плавания "с ветерком",  -
все это  долгое, тягучее мгновение, никак  не желавшее  прекращаться,  Ренкр
пытался представить, что их ждет впереди. Что это за  такая  вертикаль и что
это  за  такие мастера? И что делать, если таинственные мастера  не пожелают
пропустить  их   к  вершине  Горы?  Потому  что  зловредная  память  тут  же
подсовывала   воспоминание   о   трех   паломниках,   уверенных   в    своей
неприкосновенности... до встречи с троллями. И много еще подобного всплывало
из   темных,  покрытых   ряской  глубин  забвения,  много  такого,   о   чем
предпочитаешь не вспоминать -  а приходится! Рано или поздно, так или иначе,
как любил говаривать  Мнмэрд.  Жизнь давно  уже  превратилась  не  просто  в
непонятный клубок событий, ошеломительно быстро катящийся вниз
     /падающий в колодец/,
     - она,  жизнь,  потеряла  свое естество,  осталось  только  название да
рваная  цепь  чужих  судеб, тобою же и разорванная, -  а больше ничего. И на
этом сумрачном фоне горящими  строчками проступали слова Вальрона о том, кто
ты есть  и для чего существуешь. Приходилось только тешиться обещанием, что,
мол, этот подвиг не убьет тебя. А других?..
     Шипела разбуженной льдистой змеей вода,  билась  о  ноги, но  все равно
отступала  прочь,  откатывалась  назад,  испуганно  колыхалась за спиной. Не
становись на пути у героя, себе же проще - отойти в сторону. Друг ли, враг -
все  равно, расплата за  подобное знакомство -  смерть. В лучшем случае. Или
безумие, как в  случае со Скарром. Или плен, как в случае  с  Черным. Или...
Что еще?
     И замолкала вода. Воде иногда тоже бывает не по себе.




     На то, чтобы обсушиться, ушло не так уж много времени. Но все  равно по
какому-то  своему внутреннему небосклону, с собственными солнцем и звездами,
можно было  с  уверенностью определить, что  пора спать. Прощально плеснул в
реке  динихтис,  пискнул  и уплыл  по  своим рыбьим  делам. Вползла  тишина,
скрутилась  тугой  пружиной, готовая распрямиться и взорваться - если  будет
нужно. Ренкр слышал, как сопит во сне Хвилл, похрапывает, тяжело ворочается,
слышал ровное дыхание Скарра, а сам никак не мог заснуть. Это путешествие по
черным тоннелям  реки, когда  отовсюду, сзади,  спереди, из воды,  доносятся
непонятные, совершенно необъяснимые  звуки, стремительное движение динихтиса
сквозь  эти звуки, его,  Ренкра, мысли - все смешалось  в один пугающе живой
мазок, застыло в сознании и не желало  уходить. Вроде  бы ты уже и на земле,
на твердом  берегу, с  которого не  упасть,  куда вряд ли доберутся  местные
чудовища,  - а сердце сжимается  и бьется  испуганно, осторожно, готовое при
малейшем  признаке  угрозы юркнуть в пятки.  Что-то  не так. Ренкр  невольно
обернулся,  наткнулся  взглядом на черный тоннель -  вход в вертикаль - и  в
очередной раз вздрогнул: "Да, что-то не так".
     И он даже знал что.
     Никому из них не хотелось входить туда.
     В общем-то,  никаких причин для этого не было. Но едва они выбрались на
карниз и, хлюпая таццами, обследовали  его, разбираясь, что к чему, сразу же
все  трое (Скарр,  заметил Ренкр,  тоже дернулся, точно получил  разлапистую
пощечину) обратили внимание на черный  тоннель, ведущий к вертикали. А Хвилл
с альвом переглянулись, словно сверяя свои ощущения. Но, так  и не сказав ни
слова, стали откалывать куски  горюн-камня, складывать  их в центре  карниза
для костра - в общем, заниматься чем угодно, только бы не смотреть на вход в
вертикаль. Скарр,  как обычно, просто  опустился на землю, чтобы не путаться
под  ногами,  но тоже  сел спиной к черному  отверстию. Вернее, не  так:  не
спиной, а вполоборота, чтобы одновременно и не  видеть тоннеля, и удерживать
его на краешке зрения. Просто, на всякий случай...
     Ренкр отметил необычное поведение Скарра и удивился: с какой собственно
стати приписывать поступкам молодого тролля разумность? Ведь ясно же...
     Что "ясно", он так и не  додумал. Хвилл заявил, что камня достаточно, и
нужно  было разжигать  костер, потом стаскивать с себя мокрые таццы, вертеть
их над пламенем, как  будто ты  предельно  проголодался  и намереваешься ими
поужинать -  вот  только пускай покоптятся чуток. Потом  и  впрямь поужинали
(правда, не высушенными таццами) и улеглись спать.
     Тролли  уснули  почти  сразу, лишь альв  все вертелся с  боку  на  бок,
вздыхал,  смотрел  то в сонное пламя, то в  вязкие темные воды реки, пытался
считать светящихся насекомых - насекомые под взглядом робели  и прятались  в
норки да  щели; заснуть  не удавалось. А глаза то и дело поворачивались в ту
сторону, где  чернела глотка тоннеля.  И  пугались неведомого, и  все  же не
могли  не  смотреть, не  могли  просто  спрятаться  за  шторками  век  и  не
выглядывать оттуда - так и норовили  хоть  на мгновенье еще раз увидеть это.
Взгляд натыкался на зияющее отверстие и испуганно шарахался в сторону, снова
бродил по воде и костру, а потом снова обращался к тоннелю - и так по кругу.
     В конце  концов Ренкр поднялся со  своего каменного ложа и направился к
черной дыре.  Нужно  было  выяснить  раз и навсегда,  в чем дело, иначе  так
недолго и помешаться! Он приблизился к отверстию и тут почувствовал, как ему
на грудь словно бы опустилась большая,  сильная  ладонь, которая не дает ему
сделать  следующий шаг. Еще не желая себе признаваться в поражении,  но  уже
ясно  предчувствуя,  что  ничего  не  выйдет,  Ренкр  снова и  снова пытался
преодолеть невидимое сопротивление - не удавалось.
     Оттого,  что заслон оказался невидимым, он  не был менее силен.  Просто
мастера, как видно,  предпочли не  привлекать излишнего внимания  запорами и
прочей дребеденью.  А  может, у них  имелись другие мотивы... Впрочем, какая
разница, если проникнуть внутрь невозможно.
     Наверное,  надо  было  бы озлобиться  на  Ворнхольда за  подаренную  им
обманную  надежду,  но  сил  на  это не хватало.  Да и зачем  - разве что-то
изменится  в  мире  оттого,  что  ты  станешь ненавидеть  мертвого  старика,
желавшего добра?
     "А  вот теперь - на  самом  деле все",  -  отстраненно  подумал  Ренкр,
возвращаясь на свое место у костра.
     Огонек презрительно фыркнул и потух.




     - Нет.  - Хвилл  покачал  своей  массивной головой  и снова  обернулся,
разглядывая вход в тоннель. - Не верю! Не стал бы Всезнающий советовать тебе
невозможное, ведь, наверное, проверил, можно ли войти, прежде чем...
     Ренкр  устало  вздохнул.  Они спорили  так уже  несколько часов, с того
самого момента, как Хвилл проснулся и узнал что к чему. Спор был  изначально
бессмыслен, ведь он  ничего не  мог  изменить - тоннель не желал  впускать в
себя чужаков. А они, чужаки, не знали, как попасть в него.
     - Ну и что ты намереваешься делать? - спросил тролль.  - Согласись, это
ведь был единственный путь наверх.
     - Что-нибудь придумается, - ответил парень. - Что-нибудь...
     - А указания твоего учителя, те,  что ты получил  во сне? Они  разве не
касались того, что сейчас происходит?
     Сначала  Ренкр  удивился,  потому что Хвилл, в общем-то, не знал  о том
сне. Потом  сообразил, что голос, задавший вопрос, принадлежал не Хвиллу,  а
Скарру. Впрочем, старый тролль был удивлен не меньше альва.
     - Мне почему-то кажется, что ты все это время  был в полном сознании, -
вкрадчиво произнес бывший  арбалетчик.  -  Хотелось бы узнать, мальчик, ради
чего ты затеял подобное представление?!
     Скарр легко пожал плечами:
     -  Я  расскажу об этом  попозже. Так  что  насчет сна? Он не может  нам
помочь?
     Ренкр  задумался.  Вальрон   не   говорил,  для  чего  конкретно  может
понадобиться  его  подарок,  и,  честно  говоря,  все  это  было  совершенно
непонятно,  но...  Хвилл ведь прав,  говоря, что сей путь  - единственный. А
значит, нужно попытаться.
     Долинщик расстегнул  куртку  чеша  и за  веревочку  вытащил  наружу тот
странный подарок - деревянное изображение  головы  Черного.  Подержал его на
ладони, словно взвешивая шансы на успех, на  саму вероятность того, что этот
кусочек дерева сможет им помочь. Потом поднялся и направился к тоннелю, хотя
и  не  имел  ни  малейшего понятия  о том,  что станет делать. Просто шел  к
отверстию, ощущая постепенно усиливающееся сопротивление невидимой руки.  Он
даже  помахал  перед  собой кулаком  с  подарком  Вальрона,  словно  дразнил
кого-то.  Безрезультатно.  Можно было  возвращаться к костру  и  не торопясь
выслушать рассказ Скарра. Что Ренкр и сделал.
     Молодой тролль снова пожал плечами:
     - Все  очень просто. Признаться, я думал, ты догадаешься, но ты поверил
- и тогда я понял: так даже  лучше.  Потому что ты вел себя так, как будто я
на самом деле сумасшедший.
     Поскольку слова эти были адресованы Ренкру, тому пришлось с умным видом
кивнуть.  Правда,  он  до сих  пор  ничего не понимал, но  надеялся, что  со
временем все разъяснится.
     - Я ни минуты не верил, кто Крапт болен, - продолжал Скарр. - А вернее,
что именно его  болезнь  стала причиной того, что нас отпустили. Зато ожидал
от наших тюремщиков чего-то такого - вот и притворился, будто сошел с ума.
     - Кхм, - глубокомысленно изрек Ренкр. - Понятно. Но все-таки - зачем ты
так поступил? И потом - разве Крапт выиграл что-нибудь  оттого, что выпустил
нас?
     - Еще нет, - процедил молодой тролль. - Еще нет.
     При этом он смерил Хвилла долгим взглядом, каким уже одарил его однажды
- когда они входили в Ролн и были задержаны в караулке.
     Ренкр терпеливо ожидал дальнейших пояснений.
     -  Да, -  внезапно  признался Хвилл.  - Да,  мальчик, ты почти прав. За
исключением одной детали: я играю на вашей стороне.
     - С каких пор? - презрительно поинтересовался Скарр.
     - С  тех  самых,  когда,  как  и все,  дал  клятву,  -  ответил  старый
араблетчик.  Было  заметно,  что он уязвлен таким  недоверием. -  Просто они
нашли меня и "предложили сотрудничество". А отказываться было нельзя. Потому
что все мы  вроде бы и могли  не  быть в пещере Ворнхольда - а ты не мог  не
быть. Не имело смысла даже отпираться - и я пообещал, что  отправлюсь вместе
с вами и разузнаю о местоположении пещеры. И отведу туда троллей Крапта.
     - Но тогда зачем ты согласился сопровождать нас к вертикали? - вмешался
Ренкр.
     -  Потому  что  я  на  вашей  стороне, - повторил  Хвилл. -  Я не стану
рассказывать им ничего.
     Скарр покачал головой:
     - К сожалению, они умеют спрашивать.
     - Если есть  у кого спрашивать, - отрезал старый арбалетчик. -  Но  это
уже мои заботы.
     -  Это наши  заботы,  - поправил его Ренкр. - Потому  что нам предстоит
очень скоро вернуться обратно.
     "...И ни с чем".
     - Поправьте меня, если я ошибаюсь, но Транда с вами нет, - прозвучал за
их спинами хриплый голосок.
     Все трое, как по команде, обернулись.




     Спутники Ренкра, кажется, с горгулями знакомы не были. По крайней мере,
удивление  на их лицах читалось неподдельное.  Наверное, примерно  такое  же
было  и у самого альва -  вот уж кого он не ожидал встретить в Горе, так это
родственников Транда!
     Невысокое  существо с  ровной коричневой шерстью стояло  перед  ними  и
моргало большущими глазами с вертикальным  зрачком  светло-малинового цвета.
Две  широкие ноздри, вместе  образующие сердечко, раздулись, впитывая  запах
чужаков, острые треугольные зубы выглядывали изо  рта и поблескивали в свете
фосфоресцирующих  насекомых  и слабенького костра, у  которого расположились
долинщик  со  товарищи. Ну и, разумеется, существо шевелило ушами. Вернее  -
УШАМИ.
     - Привет, - сказал Ренкр и протянул горгулю руку.
     Тот рассеянно пожал ее и заключил:
     - Транда таки с вами нет. А жаль.
     Он направился к стене, сковырнул оттуда слизняка поувесистей и, чмокая,
вернулся к костру.
     -  Но его мо  с вами,  - продолжал  пришелец как ни в чем не  бывало. -
Странно. Я всегда считал Транда неправильным горгулем, но не настолько же!
     - Да, кстати, - существо доело слизняка и теперь скользило взглядом  по
стенам: наверное, в поисках следующей жертвы, - кстати, не  знаете,  кто это
прошлой ночью ломился в вертикаль?..
     - Я, - отозвался Ренкр.
     - А то, видите ли, стоит на минутку отлучиться... Что?! Так это... Они,
видишь  ли,  ломятся,  а  я,  понимаешь,  мучайся,  каждый  раз  заново  все
перенастраивай!
     - Но нам необходимо попасть внутрь, - с нажимом произнес альв.
     - Я  всегда говорил,  что  неправильность Транда -  штука  заразная,  -
заявил горгуль.  - Нет, вы только  послушайте! Им необходимо! А каким, я вас
спрашиваю, каким образом?! Опять Гунмелю лишние заботы, опять страдания  - а
ради чего?
     - Это долгая история, - осторожно произнес Ренкр.
     - Ха! Ну  так  у  меня есть время  ее  выслушать, -  громогласно заявил
Гунмель и поспешил к стене, пока облюбованная многоножка не убежала.
     - У нас есть пословица, - тихо произнес Хвилл, пока горгуль  возился со
своей жертвой. - "Лучше иметь дело со стихийным бедствием, чем с горгулем".
     - Но выбора нет, - так же тихо ответил Ренкр.
     -  Зато  есть горгуль,  который очень хорошо вас слышит, -  вклинился в
разговор Гунмель. - Так что, как насчет рассказа?
     Вопрос, разумеется, был чисто риторическим.
     Ренкр  вкратце   (насколько  это  представлялось   возможным,  учитывая
постоянные вопросы  и  уточнения,  делаемые горгулем  по ходу повествования)
пересказал  ему  свою  историю.  Тот  выслушал до  конца,  кивнул,  от  чего
громадные уши всколыхнулись и опали, - а потом хмыкнул:
     - При чем же здесь мо Транда?
     - Не знаю, - честно признался альв. - Что это за такое мо?
     - Мо  -  это  мо,  -  ответил Гунмель. - Его невозможно  объяснить. Оно
просто есть.
     - Пойдем, - добавил он вставая.
     - Куда? - вопросительно воздел левую бровь Хвилл.
     - Нет, вы только послушайте,  сначала  они требуют, чтобы я отвел  их к
вершине, а потом спрашивают "куда"!
     - Мы  вовсе  не  требовали,  -  уточнил Ренкр.  -  Просто  впусти нас в
тоннель, а дальше мы доберемся сами.
     -  И  заблудитесь,  чтобы  вмешаться  в  какие-нибудь  жизненно  важные
процессы в отростках? Или скормите себя каменным  червятам -  а  они ведь от
обжорства могут умереть!  Ну уж нет! - Гунмель был не на шутку рассержен.  -
Если желаете попасть на вершину, то только со мной.
     Горгуль развернулся и направился к тоннелю.
     - Я думал, мы ему в тягость, - растерянно произнес Ренкр.
     - Значит, ты ничего не понял, - улыбнулся Скарр. - Ну, пошли, что ли?
     На сей раз  тоннель впустил их внутрь без сопротивления, словно никогда
и не существовало  той невидимой гигантской  ладони, что ложилась на грудь и
удерживала тебя на месте.  Только очутившись внутри,  Ренкр понял, что стало
причиной  их беспокойства,  что было не так  в тоннеле - его неосвещенность.
Везде, где  только возможно, во всех коридорах  и переходах  в  Горе  кишели
фосфоресцирующие насекомые  и  прочая мелочь,  которая светилась. Тут  же не
было ни единого подобного существа, и это пугало. Но Гунмель что-то тихонько
прошептал, взмахнул руками - и в тоннеле зажегся знакомый Ренкру зеленоватый
шарик. Все стало на свои  места, потому что здесь, в вертикали, естественным
казалось  именно  такое  положение  вещей,  когда  роль насекомых  выполняла
маленькая светящаяся сфера.
     Однако, сделав  всего  несколько  шагов  по  вертикали,  пусть  даже  и
освещенной, Ренкр почувствовал ужас перед ограниченным пространством - ужас,
которого не испытывал еще ни разу, хотя и находился  в Горе не первый  день.
Раньше  он даже  не  задумывался,  как это страшно,  когда над твоей головой
нависают мощные пласты неимоверной тяжести,  когда вокруг на многие и многие
километры один лишь камень, давящий, холодный, безразличный, а ты, маленькая
букашка,  ползешь во внутренностях Эллин-Олл-Охра, не уверенный в  том,  что
случайным обвал через мгновение не  похоронит  тебя навсегда, -  вообще ни в
чем не уверенный.  Сейчас же ноги не желали  повиноваться,  и  Ренкру  вдруг
показалось даже, что он  не сможет идти дальше; потом все прошло. Точнее, не
совсем все, ибо ощущение собственной ничтожности в масштабах Горы осталось.
     Тоннель,  неожиданно  ровный  и  чистый,  потихоньку начал  выгибаться,
поднимаясь вверх и  закручиваясь налево.  Потолок был  низковат для Ренкра и
троллей,  но  горгуль  чувствовал  себя  здесь  свободно,   как,  кстати,  и
зеленоватый  шарик.  Последний  медленно плыл по воздуху  за спиной Гунмеля,
видимо только лишь для того, чтобы гости могли что-то видеть (как подозревал
альв,  сам горгуль не испытывал необходимости в свете). Через какое-то время
Гунмель сообщил, что  уже  полдень  и самое  время перекусить.  Он свернул в
невесть  откуда  взявшийся коридорчик,  "отросток", и гостям  не  оставалось
ничего  иного, как следовать  за  горгулем, хотя, помня  о  гастрономических
предпочтениях   своего   проводника,   они   бы   с   большим  удовольствием
воспользовались собственными припасами.
     Отросток  скоро  закончился  уютной  пещеркой,  в  которой обнаружилось
четыре  каменных выступа-сиденья  и  много  фосфоресцирующих насекомышей  на
стенах.  Странно, как  они не распространились по всей вертикали, хотя, если
вспомнить  невидимую  ладонь на входе,  ничего особо удивительного здесь  не
было. Гунмель снял со стены парочку, по его мнению, наиболее привлекательных
мокриц и протянул троллям.  Те двумя пальцами приняли  "порции", но есть  не
решались.
     - Что-то не так? - поинтересовался горгуль.
     - Обычно мы питаемся несколько иначе, - осторожно сообщил Скарр, сжимая
пальцы, чтобы извивающаяся "порция" не сбежала.
     - Но  это же специальные кормовые мокрицы! - заявил  Гунмель и, оторвав
от стенки еще одну, отправил ее в зубастый рот. - Вот, держи. - Он  протянул
членистоногое Ренкру.
     Тот за время своего путешествия с Черным перепробовал  много  всяческих
необычных созданий, поэтому, наверное, ему и удалось с ничего не  выражающим
лицом съесть  угощение.  Мясо оказалось вкусным, видимо,  Гунмель был  прав,
когда говорил  о "специальных кормовых";  вот только  если бы  еще не лапки,
противно  царапающие язык... В общем, для себя Ренкр решил, что в любом деле
нужно уметь вовремя остановиться,  и поэтому  стал развязывать свой дорожный
мешок, поклявшись никогда больше не поддаваться на уговоры горгуля. Лучше уж
вяленое мясо страйца, оно хоть лапками не дергает.
     Тролли  последовали примеру  альва,  и  им, к  собственному  удивлению,
подобная пища понравилась, поэтому к своим припасам они не притронулись. Так
и хрустели  панцирями "специальных кормовых форм" да обменивались с горгулем
гурманскими впечатлениями. Впору  было истерически расхохотаться, слушая эту
многомудрую беседу.
     После  трапезы они  вернулись в  тоннель и пошли дальше. Только  сейчас
Ренкр  окончательно пришел к мысли, которая давно зародилась  в его сознании
уже давно: горгули и  есть  те самые  мастера.  Вот только непонятно, почему
Транд оказался в Хзннале... ах да, он же "неправильный горгуль"! - если это,
конечно, что-то  объясняет. И  что  за такое мо, спрашивается, которое еще к
тому же путешествует вместе с ними?
     До  вечера  (опять-таки  вечер  это был или  нет -  неизвестно,  просто
маленькое собственное  солнце со звездами  и небосводом  заявили,  что, мол,
пора на  покой)  никаких выдающихся событий не  случилось - шли себе и  шли,
идти было удобно, пол ровный, потолок, хоть и низковат немного, все равно не
вынуждает тебя  скрючиваться  в три погибели; достаточно  светло,  чтобы  не
наткнуться на изгибающуюся стенку.
     А вот когда Гунмель  свернул  в  очередной отросток, и  началось  самое
интересное.  Потому что  в пещерке,  куда  он  их  привел, гостей  поджидала
горгулья. Она упорно пыталась делать вид, что занимается  чтением  какого-то
пергамента, даже водила  когтистым  пальчиком  по  строкам,  но Ренкр  сразу
понял: горгулья  с нетерпением  ждет, пока их представят, пока наконец можно
будет  спросить  о  чем-то, о чем ей очень  хотелось спросить.  И альв  даже
догадывался о чем.
     - Привет, -  сказал горгулье Гунмель, несколько более холодновато,  чем
этого можно было ожидать. - Знакомьтесь: Рафкри,  Скарр, Хвилл, Ренкр. -  Он
указал на каждого. Потом добавил: - Располагайтесь, здесь заночуем, - и ушел
куда-то в угол пещеры.
     Горгулья отложила в сторону пергамент и направилась прямиком к альву:
     - Мо Транда у тебя. - Это был не вопрос, это была констатация факта.
     Ренкр пожал плечами:
     - Гунмель тоже так считает, но я...
     -  Как он?  -  Внезапно  Рафкри  схватила его  за  рукав  и  с  мольбой
посмотрела в глаза. - Расскажи... пожалуйста!
     -  Нормально,  -  смутившись,  ответил  долинщик. -  То  есть, когда мы
виделись с ним в последний  раз, а это было давно... - Он знал, что отвечает
совсем не так, как хотела бы Рафкри, но очень сложно было представить  себе,
что Транд когда-то жил здесь, и то,  что когда-то его  любила  эта маленькая
горгулья с  большими  молящими  глазами... Впрочем,  почему любила,  ведь  и
сейчас, кажется, любит... Он присел на корточки, чтобы Рафкри не приходилось
смотреть на него снизу вверх: - Когда я  схожу на вершину и вернусь обратно,
я обязательно отправлюсь в Хэннал и, если хочешь, передам Транду все, что ты
скажешь.
     К удивлению альва, Рафкри отрицательно покачала головой:
     - Не нужно. Он... он все равно не вернется. Он не сможет жить здесь, он
слишком  неправильный  горгуль.  И  потом, у него есть  настоящее  дело там,
внизу,  он  не должен  оставить  его  незаконченным.  Поэтому...  ничего  не
передавай.
     Горгулья  отвернулась, отошла  в сторону  и снова склонилась  над своим
пергаментом, хотя Ренкр был уверен: читать она не станет.
     Гунмель, деликатно  стоявший в стороне во  время разговора,  вернулся и
предложил  поужинать. Тролли  снова захрустели светящимися панцирями местных
насекомых, а Ренкр  медленно жевал вяленую полоску  мяса и раздумывал о том,
что же за такое "настоящее дело"  есть у неприметного неправильного горгуля,
который  живет в Доме Юных Героев? Дело, ради  которого Транд бросил любимую
женщину,   родственников,  дом  и  отправился  вниз?   Почему-то   Ренкр  не
сомневался,  что  Рафкри  на  подобные  вопросы  не ответит,  да  и  вообще,
беспокоить  сейчас  ее,  напряженно  всматривающуюся  в  какую-то  строку на
пергаменте, было бы жестоко.
     Перед  тем  как  лечь спать, альв  взглянул на два  светящихся  шарика,
(второй выпустила горгулья), зависших под потолком.  Они тихонько  кружились
вокруг общей  оси  и  пульсировали,  словно  разговаривали. Под  эту  мягкую
пульсацию он и уснул.




     Утром Ренкр спросил у горгульи:
     - Послушай, а что такое это самое мо?
     Она поджала губки, подбирая нужные слова:
     - Тролли и гномы называют это  словом  "душа", у  вас,  местных альвов,
вообще  не сохранилось  такого понятия. В общем, наверное, представления тех
же троллей верны, только мо мастеров - нечто иное, чем просто душа. Вот это,
- она протянула руку, и шарик  слетел вниз, устроился на ладошке и вспыхнул,
а  потом  снова  отправился к  своему товарищу,  - это тоже мо.  Кстати... -
Рафкри помедлила, словно не знала, как продолжить, - ты не  мог бы... отдать
мне мо Транда?..
     И робко, боясь отрицательного ответа, заглянула в глаза альва.
     - Но...  - тот растерянно развел руками, - я же не знаю,  где оно. Если
бы знал...
     Рафкри  дотронулась  пальчиками  до  его  груди,  щекочущим   движением
прикоснулась к шее и потянула  за веревочку, к которой  был привешен подарок
Вальрона. После положила деревянную голову Черного на свою ладошку и накрыла
сверху другой.  Ренкр почувствовал, как  внезапно потяжелела,  потянула вниз
веревочка,  -  а  в следующее  мгновение уже  только  два  разорванных конца
болтались из стороны в  сторону.  Рафкри  тихонько отвела сомкнутые лодочкой
ладошки  от  груди альва,  а  потом посмотрела  на  потолок,  и  шарик снова
спустился к ней, окутал кисти, так  что  они исчезли  за ярким  свечением. И
вдруг, неожиданно, празднично -  взлетел  вверх, но уже не  один, потому что
Рафкри  развела  ладони,  то  между  ними  замер  на  мгновение,  неуверенно
покачиваясь, а потом поспешил за собратом точно такой же зеленоватый шарик -
мо неправильного горгуля по  имени Транд. И невесть  отчего Ренкр улыбнулся,
на душе  сразу  стало  как-то  тепло  и уютно, словно откуда-то из  дальнего
далека, из позабытого прошлого пришел привет от лучшего друга, от старинного
приятеля. Да так, наверное, оно и было.
     Даже пребывавший весь вечер и все  утро в  мрачном  настроении  Гунмель
улыбнулся и покачал головой:
     - Не забыл ведь, не забыл! Ну и дела!
     Но рано или поздно всегда наступает пора уходить; все шумно прощались с
Рафкри,  Гунмель  терпеливо  дожидался  у   выхода,  почесывая  одно  ухо  и
сворачивая  в трубочку другое,  зеленоватые шарики кружились  под потолком -
все три.
     Уже напоследок, застыв под аркой, соединявшей отросток с пещерой, Ренкр
обернулся и помахал  рукой горгулье. Та благодарно кивнула ему и  с  улыбкой
перевела  взгляд наверх, к мо  Транда. "Наверное, не  так уж просто - отдать
кому-то  свой кусочек души, взаправду,  отломать  горячий, исходящий в месте
разлома паром кусок самого  себя  и протянуть  другому. Наверное, для такого
нужно  любить этого другого больше всего на свете. Ведь Транд даже не  знал,
что я встречу  Рафкри...  Или знал? Впрочем, в  любом  случае его подарок не
станет менее ценным".
     Коридор  все  тянулся уверенным  пальцем  вверх,  к  невидимым небесам.
Впереди было еще много дней пути к вершине. Камень на шее долинщика перестал
разогреваться еще  с того памятного  дня,  когда  излечился  Монн,  и теперь
только тяжело покачивался в такт  шагам да поблескивал иногда в свете огней,
будучи извлеченным из-за пазухи. Ждал, наверное...

     Исподволь мы меняемся, изнутри,
     когда дремлет разум в пустыне сна.
     "Не смотри в глаза мои, не смотри,
     их тебе уже не узнать!"
     И вздыхает старец, смеется враг,
     и в истерике бьется ребенок твой.
     Ведь еще вчера было все не так,
     а сегодня... ты сам не свой.
     Вроде все как раньше: легка рука
     и смеяться не разучился ты.
     Лишь вода из ручья не была б горька,
     лишь бы снова не поджигать мосты.
     А ты жжешь их, не ведая сам о том,
     и ковыль склонился - печали знак.
     Ты захочешь вернуться сюда потом,
     но уже не узнаешь, как...





     Каждый из нас мудр, когда дело касается других...
     Андре Моруа



     Эльтдон как раз сидел в алом шатре  Фтила  и  изучал  Книгу,  когда она
вошла  и   застыла,   внимательно   рассматривая   эльфа   своими   большими
черно-блестящими глазами. Астролог смутился, предчувствуя очередные излияния
в  благодарности - очень уж  за последнее  время  наскучили  ему  эти  знаки
внимания.
     Хриис оказалась худенькой девочкой с огромными глазами, хотя, наверное,
ее неестественная худоба была результатом перенесенной болезни - и только. И
все равно, уже сейчас в ней угадывалась та утонченная красота, из-за которой
мужчины способны потерять голову и влюбиться самозабвенно, до потери разума,
до сумасшедших подвигов. Неудивительно, что Химон так себя вел...
     Здесь Эльтдон оборвал  собственные мысли - очень уж они показались  ему
гадкими,  неприятными. Он потер пальцами покрасневшие от долгого чтения веки
и снова посмотрел  на вошедшую,  ожидая, что  та  заговорит, но она молчала,
только внимательно смотрела в  лицо эльфу, без  малейшего признака  робости,
просто  разглядывала, как разглядывают с интересом  необычный цветок...  или
жука.
     Эльтдон бережно отложил в сторону Книгу и поднялся, чтобы поздороваться
с Хриис. Как-никак Левсова дочь,  пусть даже у кентавров дети и не наследуют
положение родителя в стойбище - тем паче девочки.
     На его  "здравствуй" Хриис ответила легким рассеянным кивком, продолжая
изучать лицо эльфа. "Да что  же  такое, в самом-то деле! - Он  почувствовал,
как в душе поднимается соленая волна  раздражения. - Я же  все-таки жизнь ей
спас. Кто ж дал право вот так смотреть... словно в душу пальцами..."
     -  Мне  страшно, -  тихо  сказала Хриис,  и Эльтдон мгновенно забыл все
обиды.  В этом  голосе звучала такая обреченность...  - дух  захватывало,  а
сердце дергалось и спешило убраться подальше, в пятки.
     - Я говорю тебе это только потому, что тебе  тоже страшно, - продолжала
девочка, соскользнув  взглядом с его  лица  и блуждая  глазами  по раскрытой
Книге. -  Потому что ты  тоже  в  плену у звезд  и планет.  Тебе,  наверное,
страшно даже больше, чем мне, ведь ты  знаешь, что должно случиться. А я  не
знаю.  Просто чувствую. Я  не  благодарю тебя за хладяницу - может, было  бы
лучше, если б я умерла. Но я и не виню тебя - так должно было произойти.
     Эльтдон стоял молча, догадываясь, что от него ждут каких-то слов, но не
было  у него слов.  Лишь  мысль  о том, что  девочка ее возраста  не  должна
говорить так, по-взрослому.
     -  Зачем  ты  пришла?  -  спросил  он,  удивляясь  тому,  как хрипло  и
по-стариковски прозвучал вдруг голос.
     - Все от меня ждали, что я пойду тебя поблагодарить, - объяснила Хриис.
- И  еще... в будущем, я знаю,  мы встретимся, и мне... нужно  знать  тебя в
лицо.
     - Что  же, буду  рад тебя увидеть снова,  в будущем. - эльф чувствовал,
что  нацепил  самую   фальшивую   из  своих  улыбок,  но  другие  сейчас  не
натягивались на помертвевшие губы.
     Хриис покачала головой:
     - Нет, не будешь.
     И покинула  шатер. Эльтдон  тяжело опустился на траву и пустыми глазами
уперся  в Книгу. Думал. О взрослых  девочках и случайностях,  которые  потом
превращаются в  Создатель  ведает  что.  И о  себе,  внешне таком  мудром  и
спокойном, а на самом деле - испуганном. Как и эта девочка. Как и  весь этот
мир.




     Жизнь стойбища изменилась, и это было очень заметно. Кентавры старались
теперь как  можно реже  появляться на старом месте, многие даже переселились
подальше, свернули шатры и отправились вдоль берега вниз по реке. На прежнем
месте остались только те, кто общался с циклопами, да Эльтдон, поскольку его
запах не  раздражал  одноглазых  гигантов.  Те тоже  старались появляться  в
стойбище  лишь  по  необходимости,  обычно  обходили  стороной,  хотя это  и
удлиняло их путь к реке, где возводился мост. После долгих обсуждений решено
было  делать его постоянным,  из каменных глыб-опор и  деревянного  настила.
Подходящие глыбы циклопы подбирали  у Псисома и переносили к реке, деревьями
же занялись кентавры. Подданые Левса  отправлялись в чащобу, срубали  нужные
стволы и оттаскивали их туда же, к реке, к тому месту, где возводился мост.
     Эльтдон в окружающей суматохе чувствовал себя неуютно -  помогать он не
мог  (в лес  его не  пускали, и, если  вспомнить случай  с лягушкой,  вполне
резонно; а  таскать камни от  самого Псисома...) - в общем, помогать  он  не
мог, а уйти, как сделало большинство кентавров, не захотел, потому что здесь
оставался Фтил и, следовательно, Книга. А времечко-то шло, летело  времечко,
и  нужно было как можно больше успеть прочесть, ведь потом ждал его  караван
Годтара-Уф-Нодола... И Бурин.
     И...  и  еще Создатель  ведает что: то самое, что скрывалось  в забытых
кровоцветных  снах. Он читал Книгу как  последнее  отдохновение души, словно
предчувствовал, будто маленькая толика знаний Хриис передалась и ему.
     Месяц пролетел  незаметно. Мост был почти достроен, по договоренности с
циклопами кентавры перейдут  на  тот  берег  и  отправятся  искать Сиртарово
стойбище, но  даже если не найдут - то все равно не  воротятся на этот берег
уже  никогда. А  мост... ну что  же,  достаточно  и  просто  честного слова,
мост-то зачем разрушать?
     Но Эльтдону не суждено было дождаться конца этой истории. Где-то южнее,
в Мокрых Лесах, Дольдальмор Лиияват, двигался караван  Годтара-Уф-Нодола,  и
следовало поторопиться. Асканий, как, впрочем, и несколько других кентавров,
намеревался  съездить на  выбранное для встреч место, в какой-то  поселок на
окраине Лесов  для привычного торга. А заодно сопроводить  туда  Эльтдона  и
помочь ему пристроиться к каравану. (Здесь, кстати, возникла проблема: река,
разделявшая два  берега,  тянулась  далеко, брала начало где-то в дебрях тех
самых Дольдальмор Лиияват, и поэтому, чтобы встретиться с  караваном,  нужно
было  переходить  на  этот  берег,  который  скоро  станет  запрещенным  для
кентавров. Поговорив с циклопами, решили, что раз в полткарна группе  воинов
будет дозволено перебираться сюда и по берегу, не углубляясь в степь, идти к
Лесам.)
     Прощание вышло  долгим и  пронзительным, как крик  одинокой  чайки  над
морем.
     Если до сих  пор  эльфу казалось,  что окружающие забыли о нем, занятые
своими делами  и  работой, то теперь он так  не  думал.  С дальнего стойбища
пришли,  наверное, все до единого, да и здесь, на  прежнем  месте, работники
оставили  недостроенный мост и  собрались,  чтобы  проводить  в  путь  его -
чужака, примирившего два народа. Чужака,  который давным-давно перестал быть
для них чужаком. Прощальное празднество началось в полдень и  затянулось  до
глубокой  ночи. Все,  кентавры и циклопы, собрались вместе,  хотя одноглазые
гиганты и  старались дышать  не слишком глубоко. Впрочем, за последнее время
они  понемногу притерпелись к запаху  кентавров,  так что теперь все было  в
порядке. В  этот день просто ничего не  могло быть не в порядке,  ведь здесь
собрались друзья.
     Было весело и тепло, разожгли громадный костер, у которого разместились
все желающие, пламя  взлетало к  небесам и колыхалось на ветру гуттаперчевой
танцовщицей. Это зрелище напомнило Эльтдону Бурин, и на душе стало тягостно.
Только сейчас он понял, что одновременно страшился этого города  и был болен
им,  горя желанием оказаться там еще раз. Ибо можно звать родиной страну или
континент, но всегда в твоей памяти остается только город, где прошли лучшие
дни твоей  жизни -  дни, которые  возвращаются снова, стоит тебе ступить  на
улицы этого города-родины. И от невозможности оказаться там снова ты теряешь
что-то в себе. Вот так и он - утратил частицу себя, ту частицу, что осталась
в Бурине. Теперь предстояло за ней вернуться.
     Вокруг улыбались чьи-то лица, кучерявились растрепанные чубы, сверкали,
поблескивали глаза, и среди всего  этого веселья было  только  две фальшивые
улыбки. Одна из них принадлежала Эльтдону.  Он старался всех  уважить,  всем
ответить на добрые слова, не  оставить без ответного смешка ни одной удачной
шутки  и отведать  всякого угощения  - но  мысли его  были уже  далеко.  Так
далеко, как только могут быть мысли эльфа-странника, возвращающегося домой.
     В завершение праздника Муг-Хор сыграл на  своей арфе  - да так  сыграл,
что взорвалось звездами небо, застрекотала ночными скрипками степь, так, что
пламя костра влилось в  зрачки каждого, проникая дальше,  в самую душу -  да
там  и  осталось.  Мир качался,  точно детская  колыбель, баюкаемая  любящей
матерью. "Или как чаши весов, растревоженные мальчишкой-озорником", - мрачно
подумал  Эльтдон и горько  усмехнулся.  На сей раз арфа  не подействовала на
него так сильно. Может, потому что голова была занята мыслями о возвращении.
А может,  потому  что  невозможно  оказалось  слиться с музыкой  арфы, когда
рядом, среди общего единения и смеха, оставалась  девочка-кентавр с деланной
улыбкой на серьезном лице. Иногда она смотрела на эльфа так, словно хоронила
его.  В подобные мгновения  Эльтдон отворачивался в сторону, смеялся  громче
всех и хрипло подпевал - не в такт.  Никто этого не замечал - опять же кроме
Хриис, но та ничего  никому  не говорила.  Эльтдон догадывался почему. И пел
еще громче и фальшивее.
     А потом наступил похмельный рассвет. Протирая глаза и разминая затекшие
конечности,  чествовавшие поднимались  с земли и, попрощавшись, отправлялись
по своим делам. Остались  только  Фтил да Асканий; кентавры,  которые должны
были  идти  в  Дольдальмор  Лиияват,  проверяли,  прочно ли  увязаны  тюки с
товаром,  а Левс стоял поодаль и дожидался, пока наступит его  черед сказать
слово.  Из  алого шатра лекаря  осторожно выглянул  Химон,  а немного погодя
тихонько подошел к Эльтдону  и  дернул за рукав. Эльф обернулся;  на сей раз
его улыбка была неподдельной.
     - Да, малыш?
     Химон подумал, что  надо бы,  наверное,  возразить, мол, никакой  он не
малыш,  а очень  даже  взрослый  кентавр,  - но почему-то решил  промолчать.
Просто протянул эльфу мешочек.
     - Что это? - спросил Эльтдон, развязывая тоненький шнурочек.
     - Это... - Химон смущенно вздохнул. - Это семена аллха. Говорят, тот, у
кого в  доме  растет  аллх,  не  знает бед.  Болезни  и горести обходят  его
стороной и... - Мальчик запнулся.
     - Много  разного говорят, -  подытожил Фтил, складывая руки на груди. -
Мы сами не проверяли. У нас, как  видишь, нет  и никогда не  было постоянных
домов, а  аллх не  терпит перемещений, приживаясь на том единственном месте,
где прорастает из семени. Но  существуют  кое-какие легенды  - и мой  ученик
очень хорошо их знает, судя по тому, что  говорит. Одним словом, бери семена
и обязательно посади у своего дома.
     - Посажу, - кивнул Эльтдон. - Спасибо.
     - Позволь и мне сделать  подарок, - вмешался  Левс. - Он будет не столь
прекрасным,  но ведь в дороге (которая  тебе предстоит) нужны одежды и много
других  полезных  вещей. В этих двух тюках - все, что необходимо для  такого
путешествия. Лучшее, что у меня есть.
     Кентавр-альбинос откланялся, извинился и поспешил к мосту,  потому  что
дела требовали его немедленного там присутствия.
     - Клянусь (сам проверял),  что оружия  там нет, -  фыркнул  Асканий. Он
вырядился  в  дорожные рубаху и  плащ,  на  голове поблескивал  все  тот  же
металлический обруч с чеканными листьями. - А поскольку странник  без оружия
-  легкая добыча  для всяких тварей... Короче, вот тебе, держи. - И  охотник
сунул в руки опешившему Эльтдону меч в ножнах.
     Эльф вытянул клинок и с  удовольствием отметил, что на нем поблескивает
клеймо  мастера; о  благородном  происхождении  меча говорили  и  прекрасная
балансировка,  легкость оружия  и  великолепная  заточка. Лишенный  ненужной
вычурности и  украшений, меч имел лишь одну деталь, свидетельствующую о том,
что   его  владелец  отнюдь  не  беден:  на  рукояти,  выполненной  в   виде
оскалившейся  змеиной  головы,  между  металлическими  зубами  был  вставлен
огромный алый рубин, который переливался изнутри и  плескался сочным цветом,
словно  наполненный  до  краев  хрустальный  кубок.  "До  краев  наполненный
кровью", - мелькнуло в голове Эльтдона - мелькнуло и  погасло, потому  что в
этот момент  он увидел, что несет в руках отлучившийся на минутку Фтил. Этот
зеленоватый том  астролог узнал бы из тысячи подобных по одному лишь аромату
старины,  который источала книга. Нет, не так - Книга. Не решаясь поверить в
происходящее, он  удивленно посмотрел в глаза  лекаря, заранее зная, что это
не шутка, не совпадение - Фтил дарит ему Книгу. Навсегда.
     -  Не говори  о  ценности моего подарка  и  о том, что ты не можешь его
принять. - Лекарь упредил готовые сорваться с уст эльфа слова.  - Потому что
на другой чаше весов лежала судьба двух народов, которые ты сумел примирить.
И еще жизнь одной маленькой девочки.
     "С которой  мне  еще придется  встретиться  в будущем. И  я  совсем  не
обрадуюсь тогда - по ее же словам".
     - Я не знаю, кому она  нужнее, тебе или мне, просто бери и владей ею. -
Фтил  протянул  Книгу  эльфу,  и тому  ничего не оставалось, как принять том
дрожащими потными ладонями. Что астролог и сделал.
     Итак, все  -  подарки  были розданы, настал  час  отправляться. Эльтдон
заботливо  укутал Книгу в  кожи, чтобы,  не  приведи  Создатель,  не намочил
дождь, потом  упрятал ее поглубже в один из "подарочных" тюков. Только после
этого тронулись в путь.
     Когда кентавры сворачивали к лесу, вдали, у шатров, появилась еще  одна
худенькая фигурка. Остальные махали, неистово, искренне, а она просто стояла
и  смотрела.  Наверное,  потому,  что  остальные  с  ним  больше никогда  не
встретятся, а она...
     Ветви деревьев заслонили эту картину. Странствие к Повелителю  драконов
продолжалось.




     Прежде  чем выехать на южную дорогу, кентавры свернули к мосту. Муг-Хор
попросил об этом,  потому что рано  утром,  когда Эльтдон еще спал, вынужден
был отправиться на  стройку -  и не  успел  еще преподнести  астрологу  свой
подарок.
     Эльф,  конечно, ничего об этом  не знал.  Поэтому и  удивился, когда за
деревьями  внезапно появилась огромная поляна, на  которой то там, то  здесь
виднелись  обрубки   деревьев,  четыре   каменные  глыбы  -  то  ли  еще  не
установленные, то ли отбракованные по каким-то причинам; кучи листьев, веток
и каменных обломков, больших и малых. Здесь  берег был очищен  от  камыша  и
плавучих растений; вдалеке, почти  на  горизонте, виднелся другой берег, и к
нему, еще  не законченный, тянулся мост. Большую  часть  работы уже сделали,
осталось  закончить  настил - и исход  кентавров начался  бы. Асканий  и его
спутники явно не успеют  к  завершению,  так  что им  потом  придется искать
соплеменников по оставленным Левсом меткам.
     Каменные  опоры для моста доставлялись с Псисома, а циклопы  и кентавры
подгоняли их  потом под  необходимые  размеры, стесывая  лишнее, подравнивая
бока,  прорезая выемки и желоба для досок. Деревья рубили тут же у реки, так
что  поляна  получилась  солидная.  Всякий  мусор:  ветки,  листья,  кору  -
старались сметать  в  огромные кучи  и  сжигать,  но все  равно пространство
вокруг было усеяно ими в большом количестве.
     Недавно  обнаружилась  досадная  ошибка,  из-за  которой  строительство
задержалось. Настил моста сооружали циклопы, и одноглазые как-то не подумали
о том,  что там, где они сами со своими широкими  ступнями могут ступать без
опаски, кентавры с  их копытами могут  переломать  себе ноги. Кое-где зазоры
между  досками  настила  оказались слишком  широкие -  стало ясно, что  надо
делать все заново.
     Муг-Хор  очень  расстроился  из-за  этого.  Вчера  вечером,  когда  все
отправились  спать, циклоп бережно  укутал  свою  арфу  в пушистую  шкуру  и
отправился к реке. Всю ночь работал без устали, так что к утру успел кое-что
поправить.  А  теперь, покинув своих  соплеменников, он спешил попрощаться с
путешественниками.
     Эльтдон  боялся,  как бы  Муг-Хор  тоже  не  вознамерился подарить  ему
что-нибудь ценное. Эльф считал, что недостоин всех тех подарков, которые ему
уже преподнесли,  а если еще и Муг-Хор... Но тот, похоже, сам понял,  что на
сей раз нужно что-то совсем другое.  Поэтому  он  просто  склонил  громадную
курчавую голову и приложил к груди широкую, покрасневшую от трудов ладонь.
     -  Тебя  наградили многим, - заговорил  он звучным голосом, и кентавры,
работавшие неподалеку, подняли головы, с интересом наблюдая за происходящим;
то же сделали и циклопы.
     -  Тебя наградили многим,  но  все  это  - по праву  заслужено тобой, -
продолжал Муг-Хор. - Я  же дарю свое доброе  слово. Когда тебе станет плохо,
просто вспомни о нем и пожелай чего угодно. Помощь придет к тебе.
     Циклоп снова поклонился и, развернувшись, направился к мосту.
     Вот  теперь все.  Нужные слова  были сказаны, оставалось только  одно -
отправляться на юг.
     Кентавры  взмахнули   хвостами  и,  подбадривая  друг  друга   громкими
гортанными  звуками, снялись с места и помчались по  берегу. Трава и деревья
слились в  одну  сплошную линию, бешено уносясь  назад,  за  их  спины.  Над
головами пьяно раскачивалось небо, еле заметное в просветах между листьями и
ветвями. Где-то позади вдогонку убегающим  кричали их  товарищи -  кентавры,
которые не убоялись взойти на пока что опасный для них мост, чтобы проводить
взглядом путешественников. Эльтдон покрепче обхватил торс Аскания,  чувствуя
себя одним из этих удивительных существ - как будто он сам несся вскачь, так
же, как они,  кричал и взмахивал хвостом. Тут эльф запнулся, представив себя
с хвостом, и оглушительно расхохотался. Кентавры, хотя и не знали, почему он
смеется, присоединились к нему. Лететь сквозь чащу и  хохотать оказалось еще
упоительнее. Так  они  и скакали на юг -  туда, где предстояло встретиться с
караваном Годтара-Уф-Нодола.
     Впрочем, такое бесшабашное передвижение по лесу не могло длиться долго.
Лес не прощает фамильярности, так что путешественники перешли вскоре на шаг.
Первый восторг поулегся, и теперь они вели себя значительно осторожнее. Да и
Эльтдону  на  память   пришла  встреча   с  той  лягушкой...  Он  тоже  стал
оглядываться по сторонам, пусть даже Асканий и уверял, что поблизости ничего
опасного нет.
     Вскоре кентавры  выбрались  на привычную дорогу.  Почти  незаметная для
случайного взгляда,  она  тянулась сквозь  чащобу,  устремляясь  на  юг.  То
превращаясь в  узкую тропку,  то раздуваясь,  словно только  что пообедавшая
змея,  она  порой  сливалась  со  звериным путям  или же  ныряла  в  заросли
краснолистных кустов, непредсказуемая,  но  заведомо  безопасная.  Или, если
точнее, более безопасная, чем лес вокруг, ибо более знакомая кентаврам.
     Дни развернулись перед Эльтдоном  ярким цветным веером, изредка задевая
его,  но чаще  скользя мимо, как  и  эти листья  по  обе стороны дороги.  Он
колыхался на спинах своих спутников, послушно делал все, что они советовали,
читал перед сном Книгу,  неизменно  бережно закутывая  ее в  кожи, пил,  ел,
спал, справлял  естественные  надобности,  но,  в общем, оставался как  бы в
стороне от бытия. Он проходил сквозь события и само время. Он ждал встречи с
караваном. Именно  тогда должна была  начаться новая фаза  его  жизни... вот
только какая?




     То ли  Эльтдон  был  настолько погружен  в  собственные  мысли,  то  ли
кентавры двигались очень быстро - но только путь закончился скорее, чем эльф
ожидал. Два или три дня они ехали по лесу, а потом вышли в степь. Там уж его
четвероногие  спутники развили и  вовсе  немыслимую  скорость,  невзирая  на
тяжелые  тюки с товаром и дополнительный живой вес в особе Эльтдона.  Но вот
степь  начала меняться, на горизонте осторожно показался краешком лес, а уже
к вечеру путешественники были под его слезливым пологом. Дольдальмор Лиияват
не  зря так назывались.  Дождь шел здесь большую часть года, а  туманы почти
никогда не покидали этих мест.  И жили тут в основном существа, которые были
не против подобного положения вещей: низенькие  болотники,  именовавшие себя
кикморами, и долговязые дождевики; кроме них, конечно,  можно было встретить
и  представителей  других рас Ниса, по тем или  иным причинам  оказавшихся в
этих краях, - но в значительно меньших количествах.
     Попетляв немного по  скользким  тропинкам, кентавры  выбрались  к  тому
самому поселку, где и должны были встретиться с караваном.
     Дома кикмор - а именно  они  составляли  основное  население поселка  -
устанавливались  на сваях,  так что кентаврам  не приходилось  надеяться  на
местное гостеприимство.  Они  и  не  надеялись;  поздоровавшись  со  старыми
знакомыми, путешественники обосновались на небольшой полянке, развели слабый
костерок  и  коротали  время за  неторопливым разговором. Некоторые, правда,
отправились к кикморам, чтобы разузнать, когда ожидают караван да как жилось
здесь  болотникам за последние полгода. Эльтдон тоже не усидел у костра. Он,
заприметив,  что  Асканий  встает  и  намеревается  куда-то  идти,  попросил
кентавра взять его с собой. Тот легко согласился, и они зашагали по хлипкому
настилу из досок, которыми здесь было принято выстилать тропы.  Иначе дорога
очень быстро становилась непроходимой, и  не то  что кентавр, непривычный  к
подобной жизни, а даже и сам болотник или тот же дождевик мог поскользнуться
и получить серьезную травму.
     Доски легкомысленно пружинили под ногами, но  эльф меньше всего обращал
внимание на эту досадную деталь. Он приглядывался  больше к высоким домам на
сваях  да  к их необычным  обитателям.  Кикморы были  малы  ростом  и сплошь
покрыты длинной густой шерстью, так что даже лиц их увидеть было практически
невозможно.  Это показалось Эльтдону странным, потому что он  всегда считал,
что в подобных условиях шерсть, сваливаясь от влаги, способна лишь мешать ее
обладателю.  Однако  же,  вот - перед его  глазами  было  явное опровержение
этого, и оставалось лишь смиренно признать свою неправоту.
     Речь  кикмор  состояла,  как  обычно,  из  слов,  но  из-за  того,  что
произносились эти слова чрезвычайно пискляво,  на неестественно высоких (для
эльфового уха) тонах, разобрать, что они говорят, было очень сложно. Видимо,
подобная особенность  речи кикмор была вызвана необходимостью  слышать  друг
друга в постоянно шумном лесу. Эльтдон поделился своими выводами с Асканием,
но тот лишь пожал плечами:
     - Ты учен, дружище, а я,  в общем-то, такими делами не интересуюсь.  Ну
скажи, какая  разница  в  том, что болотники говорят не как мы? Понять-то их
можно, пусть и с трудом, - это и главное.
     Эльф вынужден был признать,  что Асканий прав  по-своему, что, впрочем,
ничуть  не умерило  его  исследовательского энтузиазма.  Постоянное  общение
(именно  "общение", никак иначе свои  вечера  за Книгой он  бы не  осмелился
назвать), так вот, постоянное общение с Книгой навевало мысли  о собственных
заметках, которые он мог бы вести. Конечно, астрологу  никогда не сравниться
с тем  же  Мэркомом Буринским,  но все равно подобный труд способен принести
пользу  обитателям  Ниса.  Так  что  сейчас  Эльтдон  не  просто  предавался
праздному любопытству - он собирал материал.
     Мимо них, звонко шлепая пятками по доскам, проскочил очередной  кикмор,
шмыгнул к  домику  на сваях,  подхватил  конец веревочной  лестницы  и  стал
карабкаться  наверх. При этом болотник  еще ухитрялся  что-то пищать, да так
оглушительно,  что многие его собратья  оставили свои дела и заоглядывались.
Асканий удивленно поднял брови и тоже начал смотреть по сторонам. "Наверное,
понимает больше, чем я", - с легкой досадой подумал Эльтдон. Но спрашивать у
кентавра  о причине  волнения  не  решился:  рано или поздно  и  так  станет
известно, в чем дело.
     И  тут  из-за деревьев донесся слитный гул и скрежет, отдельные вскрики
погонщиков,  утробное рычание  парайезавров  -  одних  из  немногих  вьючных
рептилий Срединного континента. Приближался караван.
     Годтар-Уф-Нодол не стал въезжать в поселок, слишком уж тот был мал  для
этого. Тяжело  груженые  животные  и их хозяева миновали домишки кикморов, и
вскоре неподалеку был разбит лагерь.
     Асканий  заторопился  к костру.  Времени  на торги отводилось не много,
караван и так задержался в пути и сегодня же должен был отправляться дальше.
Кентавры  распаковывали  тюки,  перебирали и сортировали  товар, и  несли  к
стоянке каравана. Годтар-Уф-Нодол тем временем договаривался о проводнике по
оставшейся  части Дольдальмор  Лиияват.  Прежний  -  долговязый  дождевик  -
заявил, что условия договора  позволяют ему отказаться от дальнейшей работы,
что он и делает.
     Вместе  с кентаврами Эльтдон  направился к стоянке.  Он  совершенно  не
ожидал увидеть  здесь  такое  количество  разнообразных  существ.  Казалось,
владелец каравана,  или, как их принято звать, дуршэ  специально старался не
набирать в свою команду двух представителей одного и того же народа. Так что
астролога  не  слишком  поразило  и  то,  что  сам  дуршэ - киноцефал. Телом
Годтар-Уф-Нодол был  подобен эльфу, однако носил на плечах отнюдь не  эльфью
голову.  Книга  утверждала,  что  в  мире   Создателя  существуют  животные,
именуемые  собаками.  И будто  бы  у  них  именно  такие  головы:  хищные, с
вытянутыми   острозубыми   челюстями,   с  огромным  свисающим   языком,   с
остроконечными ушами и черными внимательными глазами.
     Все  то  время, пока кентавры торговались (а  делали  они это  яростно,
словно от монетки самого  мелкого достоинства зависела их собственная судьба
и судьба их родных), а потом еще и выбирали другой товар, поскольку деньги в
стойбище  были абсолютно  бесполезны,  а менять  товар  на товар кентавры не
желали по  чисто экономическим причинам,  -  так вот, все  это время Эльтдон
рассматривал  дуршэ. Тот отметил  излишне пристальный взгляд незнакомца,  но
терпеливо  дождался  конца торгов.  Спрятав  руки  в  широкие  карманы  ярко
расцвеченного  халата, Годтар-Уф-Нодол лениво покачивал головой и торговался
- не менее искусно, кстати, чем его партнеры. Но киноцефал делал это  скорее
для  того, чтобы  не  терять  авторитета - да еще, пожалуй, для собственного
удовольствия.
     Наконец вопрос с товарами был решен; обе стороны, довольные и уверенные
в том, что  остались в выигрыше,  разошлись, унося с  собой  покупки,  чтобы
приготовиться  к дальней  дороге.  Остались только дуршэ,  эльф  да Асканий.
Кентавр рассказал Годтару-Уф-Нодолу,  что Эльтдону  нужно попасть в Бурин, и
попросил от имени  всего стойбища  Левса взять с  собой эльфа. Собакоголовый
заявил,  что  для этого ему  необходимо сначала  переговорить с Эльтдоном  с
глазу  на  глаз -  Асканий согласился  и,  сказав,  что  подождет решения на
стоянке кентавров, удалился.
     - Итак,  -  молвил  Годтар-Уф-Нодол,  снимая с себя  халат  и натягивая
защитного  цвета куртку,  более  подходящую  для  странствий по  Дольдальмор
Лиияват, - итак, ты желаешь попасть в Бурин.
     - Да, - подтвердил Эльтдон, ничуть не греша против истины. - Желаю.
     - Я  согласен  тебя взять,  да  ты, наверное, об этом  уже догадался, -
небрежно  заявил киноцефал, аккуратно складывая халат и пряча его  в один из
тюков  на ближайшем  парайезавре.  Рептилия  скосила  левый глаз,  следя  за
действиями  хозяина, потом  снова  вернулась к прерванной трапезе, методично
выдирая  всякую растительность в  досягаемых пределах. - Я  возьму  тебя, но
прежде поклянись, что ты не станешь чинить вред каравану или же какому-то из
его постоянных участников,  а также  клиентам,  животным, а  в  общем - мне,
потому что в каждом из этих случаев прежде всего пострадаю я.
     - Клянусь. Нужно выполнить какой-нибудь ритуал?
     - Нет,  - ответил Годтар-Уф-Нодол. - Клятвы  вполне  достаточно. Если у
тебя есть вещи, которые  ты хочешь  взять с собой, и  желание попрощаться со
своими  знакомыми, ступай -  у тебя есть полчаса.  Потом караван  отправится
дальше, и, если ты опоздаешь - придется ждать еще два года.
     Эльф поспешил к стоянке кентавров. Там уже все  пришло в движение:  его
бывшие спутники собирались  в обратный путь,  торопясь поскорее вернуться  к
стойбищу.  Завидев  Эльтдона,   они  окружили  его,  чтобы  узнать,  чем  же
закончился разговор  с дуршэ.  Узнав,  что все  в  порядке,  кентавры  стали
прощаться  с астрологом; кто-то подхватил и помог донести до каравана тюки с
подарками  - и вот  уже  не остается ничего другого,  как  вскарабкаться  на
корявую спину  парайезавра и  - в путь,  в путь...  Асканий смущенно хлопнул
Эльтдона по плечу и ушел  вслед  за остальными  кентаврами, не промолвив  ни
слова. Слова, впрочем, были бы только лишними.
     Годтар-Уф-Нодол  внимательно  следил за происходящим,  его искривленные
губы  не  покидала  чуть  ироничная улыбка... хотя  кто  способен  до  конца
разобраться  в  мимике киноцефала?  Эльтдон  укрепил  свои  тюки  на  нужном
животном, а потом не утерпел, соскользнул на землю и подошел к дуршэ.
     - Что-то не так?
     - С чего ты взял? - невинным тоном откликнулся собакоголовый.
     В своей защитного цвета куртке он смотрелся значительно  лучше,  чем  в
халате,  - конечно, не так представительно,  но  зато меньше выделялся среди
местных.  Краем  глаза  дуршэ   следил  за   тем,  как  о  чем-то  оживленно
разговаривают седой  тролль  и  кикмор.  Тролль  отрицательно  рубил ладонью
воздух,  пресекая возражения  болотника,  и  снова  принимался в  чем-то его
убеждать. Но безуспешно - кикмор, судя по всему, не соглашался.
     - Кажется, у вас проблема с проводником?
     - У нас проблема  с проводником, - поправил эльфа Годтар-Уф-Нодол.-  На
самом-то деле нашему проводнику только кажется, что у  нас с ним проблема. В
действительности же все давным-давно решено. Сейчас появится Мать  и закроет
?тот вопрос. Ее мы, собственно, и ждем.
     - Мать? - переспросил Эльтдон. - Какая Мать?
     - Ты не знаешь?  -  В голосе  киноцефала прозвучал легкий интерес. -  У
кикморов в обществе главенствуют женщины. Поэтому... Да вот, смотри сам.
     Действительно, со стороны поселка к беседующим  направлялась неожиданно
роскошная процессия,  состоявшая  из  множества болотников. В  центре  этого
парада  шагала стройная женщина, которую,  видимо, Годтар-Уф-Нодол и называл
Матерью.  Приблизившись  к троллю  и  смутившемуся  кикмору,  она  о  чем-то
спросила у  последнего. Тот,  потупясь, отвечал,  потом быстренько юркнул  к
парайезаврам  и  больше  не появлялся до тех пор, пока Мать  с процессией не
удалились.  Кикмора   же  поговорила   о  чем-то  с  троллем  и,  подойдя  к
Годтару-Уф-Нодолу, завела длинную речь о  том, что  она рада была видеть его
на своих землях... и все такое прочее.
     Эльтдон  дальше  уже  не  слушал,  -  он  снова  вскарабкался на  спину
парайезавра. Моросивший до той поры  дождик вдруг  полил с  ужасающей силой.
Эльф спешно  перепроверил, надежно ли  запакована  Книга,  потом  вытащил из
общей неразберихи подарочного тюка плащ и надел его, поскольку легкая куртка
уже не спасала от холодных плетей падающей воды.  Так астролог и просидел на
покатой спине рептилии до самого момента отправления.
     Усилившийся дождь заставил  Мать скомкать церемонию прощания - не теряя
торжественности,  матриарх  удалилась; сопровождавшие  ее  болотники  громко
шлепали босыми  ногами  по  вздувавшимся  на  глазах  лужам  и  косились  на
парайезавров, которые лениво порыкивали на кикморов.
     Наконец дуршэ отдал  приказ,  и погонщики засуетились, занимая места на
зверях, выкрикивая команды; рептилии неохотно поднялись из грязи и двинулись
в  лес,  не  упуская  при  случае  возможность сорвать  с  ближайшего  куста
приглянувшуюся  ветку.  Сам  киноцефал  дождался,  пока  с  ним  поравняется
парайезавр Эльтдона, легко подпрыгнул и уселся рядом с эльфом.
     - Итак, - сказал Годтар-Уф-Нодол, устраиваясь поудобнее, - итак, что же
привело тебя в мой караван?
     Эльтдон надвинул на лоб капюшон плаща, чтобы хоть  немного уберечься от
неприятностей,  причиняемых  дождем.  "Хотя  это,  -  подумалось  ему,  -  в
общем-то, мало что  меняет".  Вода все равно проникала под одежду и холодила
тело, переплетала и  склеивала  мокрые волосы и  -  что  самое  неприятное -
каким-то  неведомым  образом добиралась  до  затылка  и  оттуда  стекала  за
шиворот.
     Дуршэ сидел, глядя прямо перед собой и ожидая ответа.
     - Книга,  - произнес  Эльтдон и  на мгновенье испугался, что  киноцефал
сейчас попытается отобрать у него это сокровище.
     -  Книга, -  тихо повторил  Годтар-Уф-Нодол. - Книга. Именно этого  я и
боялся.

     всплеск памяти

     Бурин - город величественный и старый, как сам  мир. Это не  вычурность
языка здешних поэтов,  это факт. Правда,  если быть  точным, город возник не
одновременно  с Нисом, а чуть позже, но это  "чуть" настолько незначительно,
что никто не  желает обращать  на него внимания.  Просто Бурин  стал  первым
городом в мире. Кажется, этого вполне достаточно.
     Здесь все указывает  на древние времена, времена до  Ухода Создателя: и
булыжные мостовые,  и строгая архитектура каменных домов в несколько этажей,
и сады с могучими старыми деревьями, и даже лица горожан, строгие и грустные
одновременно.  И  неудивительно  - большинство из них застало Зарю  мира, и,
если  спросить буринцев,  когда было лучше, тогда или сейчас,  они, конечно,
ответят "тогда". Хотя, может статься, просто память играет с ними в странные
игры, обманывая собственных  хозяев, ведь не  зря утверждают мудрецы: всякое
время хорошо по-своему. И отвратительно тоже - по-своему.
     Годтар-Уф-Нодол  не особенно задумывался  над подобными  проблемами,  у
него хватало собственных.  Стать дуршэ  непросто,  на это ушло  много, очень
много  ткарнов.  Сначала  ему  пришлось наняться в караван  Хратола  простым
подручным, этаким  мальчишкой  на побегушках, за одни только хлеб  да  воду.
Так,  по крайней мере,  считал сам  Хратол,  угрюмый  тролль, относившийся к
маленькому киноцефалу  как  к  домашнему  животному  -  не  более  того.  Но
Годтар-Уф-Нодол  уже тогда  стал  присматриваться  к  тому,  как ведет  себя
толстый дуршэ, и учиться на  его ошибках, запоминая все, что видел и слышал.
А видеть и  слышать за  время, проведенное в чужом караване,  довелось много
чего. Иногда собакоголовый казался самому себе живой губкой, впитывающей все
подряд. Поэтому неудивительно, что наступило  время, когда киноцефал покинул
старого тролля  с небольшим кошелем за пазухой и  знаниями в голове, которые
были  значительно  дороже  содержания того кошеля. Впрочем,  последний  тоже
стоил немало - на  нескольких парайезавров, партию товара и наемных  рабочих
хватило.   А   потом...   Потом   исчез    маленький   никому   не    нужный
мальчишка-собакоголовый и появился уважаемый дуршэ по имени Годтар-Уф-Нодол.
Правда, прежде ему  пришлось  рискнуть: все  караванные пути были изучены  и
забиты конкурирующими между собой предпринимателями,  так что не  оставалось
ничего другого,  как искать свой собственный путь. Он и нашел, да не  только
нашел, а еще и сделал его прибыльным. Кое-кто сомневался, стоит ли ездить на
такие дальние расстояния. Годтар-Уф-Нодол пожимал плечами и  честно отвечал:
не стоит. Вам не стоит, господа, ибо  вы не сможете извлечь из этого выгоду.
А я смогу.
     Не  верившие пытались  пройти, казалось бы, уже проторенной дорогой - и
неизменно  оставались  в  убытке.  Были  даже  такие,  кто  разорился  после
единственной подобной  попытки, а киноцефал  лишь пожимал плечами, мол, я же
предупреждал. И  как-то  само собой оказалось, что на  пути  между Бурином и
западными  землями   протянулся   только  один  мост   -  маршрут   каравана
Годтара-Уф-Нодола. Дуршэ это вполне устраивало.
     Его хорошо знали в городе, и, появляясь на местном базаре, киноцефал не
рисковал затеряться в  толпе точно таких  же запыленных,  загорелых  купцов,
крикливых  и молчаливых,  нервных и  уверенных в себе, бедных и богатых. Все
они  были  величинами  переменными:  сегодня есть  -  завтра  нет,  - он  же
оставался  той постоянной,  в  которой  никто  не сомневался. И поэтому свои
покупатели  всегда  находили  караван  с далекого  запада,  забирали  загодя
заказанный  товар, благодарили, а  иногда даже  приглашали на чашечку цаха -
чтобы посидеть и спокойно обсудить  условия следующей сделки. Известно ведь:
два года  - срок крайне малый,  не успеешь моргнуть, а  уж  пролетел.  Вот и
стараются  местные  торговцы  заранее  решить  возможные  проблемы,  уладить
недоразумения, обговорить детали, скрепить все это  рукопожатием и поспешить
в  лавку  -  распаковывать товар  да  выкладывать на  прилавок,  подсчитывая
грядущие  барыши. А тем  летом случилось нечто странное. Киноцефал  как  раз
отдал привезенный товар, договорился о будущих поставках и приказал паковать
закупленное здесь - не ехать же, в самом деле, порожняком! - когда из  толпы
выделился  и  поспешил к нему старец в сером плаще с натянутым на самый  нос
капюшоном.  Было  ясно,  что  сей  эльф  не  желает,  чтобы  его  узнали, а,
следовательно, его могли узнать. И Годтар-Уф-Нодол поневоле  заинтересовался
незнакомцем.
     - Здравствуй, - сказал тот. - Мы можем поговорить  с тобой где-нибудь в
более удобном месте?
     Киноцефал молча повел старика к ярмарочной гостинице "Приют почтенных".
Это заведение  предназначалось специально  для  приезжих торговцев, чтобы им
было  удобнее и  отдыхать и  работать.  Сам  Годтар-Уф-Нодол  по достоинству
оценил "Приют" и, приезжая в Бурин, останавливался только в нем.
     Они  миновали  узенькую  лестницу  и  каморку  распорядителя  под  ней,
оказавшись на  втором  этаже.  Здесь,  в  небольшой, но  уютной  комнатке, и
поселился дуршэ. Он ввел  сюда старика и опустился в кресло, предлагая гостю
самому выбрать  тот из предметов  мебели,  который  ему  больше  нравится, и
присесть. Эльф отрицательно покачал головой. Вместо этого он подошел к окну,
так  что  широкая  прохладная  тень  протянулась  от  старца прямо  к  ногам
Годтара-Уф-Нодола.
     -  Ты  ездишь  через  множество  безжизненных  мест,  где нет  и  следа
цивилизации, даже  в ее  зачаточном состоянии.  Теперь  задумайся  и  скажи,
способен  ли  ты вспомнить сейчас такой потайной  уголок,  где,  однажды там
спрятанная, небольшая вещь могла бы храниться долгие годы?
     Дуршэ помедлил с  ответом.  Ему начало казаться, что он зря  согласился
выслушать этого эльфа, но... В конце концов, киноцефал  может в любую минуту
выставить старика вон.
     - Да, я знаю несколько таких мест.
     - Сколько ты хочешь за то, чтобы отвезти и схоронить  там это? - Старик
резко  развернулся  и  извлек  из-под  полы  плаща  толстый  том  в  зеленом
переплете.
     - Прежде всего я  желаю услышать, почему, - Дуршэ внимательно следил за
реакцией старика и  заметил, как тот вздрогнул: - почему ты хочешь, чтобы  я
совершил это?
     - Тебе предлагают деньги - думаю, подобного аргумента достаточно, чтобы
не  задавать  лишних  вопросов,  -  отрезал   старик.  -  Кроме  того,  могу
гарантировать: никто не станет охотиться за  Книгой  или мешать тебе прятать
ее. Прежде всего потому, что об этом никто не знает.
     -  Твоего слова недостаточно,  -  лениво, как  он  надеялся,  промолвил
киноцефал. - Ведь я тебя не знаю.
     - Ты знаешь меня, - раздраженно сказал эльф, снимая капюшон.
     ... Некоторое время спустя,  когда караван уже готов был  отправиться в
путь, дуршэ вышел  из гостиницы, сжимая под мышкой увесистый  сверток.  Этот
сверток он  спрятал потом  в одном  из  своих личных тюков и  не доставал...
целую неделю. Дело  в  том,  что  среди  прочих  черт  киноцефалов  особенно
выделялось    любопытство.   Иногда    -   как,   например,   в   случае   с
Годтаром-Уф-Нодолом - любопытство губительное.




     - Хоу!
     -   Хоу!  Хоу!   Хоу!  -  закричали  впереди,   и   парайезавры  начали
останавливаться.
     Эльтдон, немного разбиравшийся в том, как командовать этими рептилиями,
тоже крикнул "Хоу!" и натянул поводья.
     Киноцефал  уже  спрыгнул на землю и спешил  к  голове  каравана,  чтобы
выяснить, в чем дело. Эльфу подумалось, что услышать конец истории с  Книгой
в ближайшее время ему не удастся. Он поправил съехавший на затылок капюшон и
мысленно выругался, когда  часть  собравшейся на  воротнике  воды  от  этого
движения перелилась  за  шиворот. Потом,  беспокоясь, не  промокла ли Книга,
Эльтдон  снова принялся копаться в  тюке  и  прервал свое занятие лишь когда
услышал чавкающие шаги. Из тумана  вынырнул  раздосадованный Годтар-Уф-Нодол
и, покачивая  головой, словно  не  веря тому,  что узнал, подошел к рептилии
Эльтдона.
     Встретившись  с  вопросительным  взглядом  эльфа,  дуршэ  хлопнул  себя
ладонями по бедрам:
     - Сбежал!
     Киноцефал уже намеревался было идти дальше, но Эльтдон остановил его:
     - Кто сбежал?
     - А? - рассеянно переспросил киноцефал. Потом, махнув рукой, пояснил: -
Проводник сбежал.
     И прежде чем эльф  успел  задать еще один вопрос, зашагал прочь, громко
оповещая всех о происшествии.
     Это известие смутило многих, ведь без  проводника они вряд ли доберутся
даже до  следующей  деревни. Или - доберутся? Ждали, что  же решит дуршэ,  а
тот, нахмурившись, молчал да  стискивал побелевшими пальцами чашку  с цахом.
На вопросы отвечал невпопад, но не потому, что был невнимателен,  - просто в
то время, как  все пытались сообразить, что делать дальше, он один размышлял
над тем, почему сбежал кикмор.
     Наконец седой тролль, тот  самый, который договаривался с  проводником,
подошел к Годтару-Уф-Нодолу и заметил, что скоро стемнеет. Что  решит дуршэ?
Тот раздраженно махнул рукой и приказал двигаться дальше. В команде новичков
почти не было, все  в основном - старые караванщики; одним словом, дорогу до
следующей  деревушки  как-нибудь  найдут.  Проблема в том,  что  Дольдальмор
Лиияват не отличались постоянством рельефа, так что там, где полткарна назад
была   надежная  тропинка,   теперь  могло  находиться   болото,   но...  не
возвращаться же назад, в конце-то концов!
     Эльтдон  покачивался  на  спине  парайезавра  рядом  с   погруженным  в
размышления киноцефалом и пытался понять, насколько серьезна проблема встала
перед караваном. Не задержит ли это  его  в пути? И не помешает ли узнать ту
историю, которая прервалась так некстати?
     Один  лишь Годтар-Уф-Нодол  размышлял о  том,  почему сбежал  кикмор. И
вправду, почему?..
     Из-за непредвиденной и продолжительной задержки к ночи караван так и не
добрался до следующей  деревушки.  Как ни старались погонщики, а  все  равно
пришлось  останавливать парайезавров, слезать  в чавкающую жижу и  спешить к
дуршэ за дальнейшими указаниями.  А тот  лишь махнул  рукой, мол,  все  сами
знаете  -  и  остался сидеть  этакой  живой  скульптурой.  Только  рептилии,
довольные  остановкой  и обстановкой - болото  всегда оставалось  их любимым
укрывищем,  -  с  сопением опускались в грязь,  утробно  перерыкиваясь между
собой.
     Лишь  когда  весь  лагерь  успокоился  и  у  небольших  слабых  костров
завязались разговоры,  Годтар-Уф-Нодол  обратил внимание  на окружающее.  Он
зябко  повел  плечами  и  попросил цаху.  Получив чашку с горячим  напитком,
киноцефал вылакал немного своим длинным языком  и снова  задумчиво уставился
перед собой. Эльтдон решил, что окончания истории ему сегодня не услышать, и
спустился  вниз,  к  одному  из костров, чтобы хоть немного  подсушиться.  В
неспешных  разговорах,  с долгими  паузами,  которые заполняло потрескивание
поленьев, промелькнул вечер. Эльф попрощался с новыми знакомыми и отправился
спать  все  туда же,  на спину парайезавра. Небольшие  сиденья,  укрепленные
здесь с  помощью веревок  и лент, раскладывались в некое  подобие  кроватей.
Жалкое, между прочим, подобие.
     Годтар-Уф-Нодол  уже  лежал, укрывшись шкурами, но блеснувшие в темноте
глаза подтвердили подозрение эльфа: дуршэ не спал.
     - Что ты думаешь обо все этом?
     -  Очень  не  нравится,  - честно признался Эльтдон. -  У кикмора  были
какие-нибудь причины, чтобы сбежать?
     - Нет, - ответил  дуршэ. - Вернее, были, конечно, но  я о них ничего не
знаю.
     - Но из-за чего-то он же спорил с тем троллем.
     Киноцефал засмеялся:
     - Из-за оплаты он спорил.  - Потом,  помолчав,  добавил: - Вот это-то и
тревожит меня  больше всего.  Кикмор  не  взял того, что мы  ему  должны. Он
просто исчез.  Соскочил с переднего  парайезавра и убежал в  чащу.  И  кричи
"Хоу!" сколько угодно - болотник, он и есть болотник. Вот так.
     В  наступившей  тишине  было слышно,  как  какой-то  гном ругает своего
напарника, случайно пролившего цах на его  ночные шкуры,  -  мол, чем теперь
укрываться?!  Другой голос оправдывался, что он не нарочно, но гном не желал
ничего  слушать.  Он все продолжал ворчать, пока его  наконец раздраженно не
попросили заткнуться.
     Годтар-Уф-Нодол только прицокнул во тьме:
     - Раньше такого не было. Видно, не один я беспокоюсь. Команда взвинчена
до предела. Нехорошо  это, неправильно. - Помолчав еще немного, он произнес:
- Не  знаю, у  меня такое  чувство, будто что-то  должно произойти. Стараюсь
успокоиться, убедить себя,  что все это чушь, но не спится. Хочешь дослушать
конец той истории? А то я все равно не усну...

     всплеск памяти

     Прошла ровно неделя после  странной встречи дуршэ  с  владельцем Книги.
Больше терпеть  Годтар-Уф-Нодол не  мог.  Он  ни  секунды  не  сомневался  в
правдивости слов старика в плаще, просто... Ну никому ведь не станет хуже от
того,  что он  заглянет в этот растреклятый сверток! А кое-кому даже  станет
лучше. В  конце концов он, дуршэ, достаточно мудр, чтобы  не сделать  ничего
плохого.
     Книга  холодила руки,  шершавая поверхность  обложки словно  специально
терлась о ладони, как будто желала, чтобы ее погладили. И открыли. И прочли.
     Вначале текст не поведал Годтару-Уф-Нодолу  ничего нового. Главы о Заре
мира, о Создателе,  о существах, им  сотворенных,  - все это киноцефал и так
знал. Вот только...  что-то было не так  в этих  строках, словно чего-то  не
хватало здесь. Но чего?
     Дуршэ отмахнулся от этого ощущения,  и так бы оно все и продолжалось...
Создатель ведает  до  каких  пор,  если бы  Сафельд, тот самый седой тролль,
случайно не  заметил, что киноцефал читает какую-то книгу. И,  проходя мимо,
не обронил всего одну фразу, просто так, безо всякой задней мысли:
     - Ого, а книгу-то тебе подсунули порченую. Страниц не хватает.
     Только   тогда  Годтар-Уф-Нодол  заметил  то,  на  что  должен  был  бы
давным-давно  обратить  внимание:  некоторые  страницы кто-то  вырвал.  Кто?
Когда?  Вернуться бы да  спросить у  старика в плаще, но...  Он не мог этого
сделать.  Поэтому  просто  продолжал  каждый  вечер  перед  сном  читать  по
несколько листов. Это уже вошло в привычку.
     Однажды караван оказался  в некоей деревушке, и,  поскольку у тамошнего
старосты как  раз родилась двойня - случай  небывалый, - пришлось  кутить до
поздней ночи, так что было  уже  далеко  за  полночь, когда  Годтар-Уф-Нодол
отправился спать,  изрядно утомленный как дорогой,  так  и празднеством.  Но
заснуть, как это ни удивительно, не мог. Покрутившись какое-то время с  боку
на бок, он  в конце концов  встал и принялся искать в тюке Книгу. Сафельд, и
на сей раз проходивший мимо, засмеялся:
     - Старина,  ты что  - замерз? У тебя еще есть силы искать лишние шкуры?
Ночь,  конечно,  холодная,  но я, например,  боюсь, что даже  до  сиденья не
доберусь, а если и  доберусь, то уж точно не стану его раскладывать, упаду и
засну  - пускай  морозит  меня сколько угодно.  А ты,  гляди  ж, чего-то еще
ищешь!
     И вот тогда, стоя на коленях перед разворошенным тюком, Годтар-Уф-Нодол
понял,  что  от  Книги необходимо  избавиться. Дуршэ не  имел представления,
почему она творит с ним такое, - просто знал, что пора, самое время отыскать
болотце  поглубже да помрачнее и швырнуть  туда этот  том в зеленой коже. И,
поклявшись, что именно так и  поступит, не стал читать в ту  ночь ни строки.
Наоборот, заснул, а проснувшись  утром, обнаружил, что у него слишком  много
неотложных дел и с болотцем придется погодить. И погодил сначала день, потом
еще один, потом еще неделю- все никак не подворачивалось удобного случая.
     А  потом он  оказался  в деревушке  кикморов,  и, беседуя  о  чем-то  с
Асканием,   заметил,  как,  невесть  почему  из   тюка,   вроде  бы  надежно
завязанного,  выскальзывает  и  падает  прямо  в  руки  кентавру  все та  же
проклятая  Книга! А  Асканий вцепился в  нее  и  так упрашивал  продать, что
Годтар-Уф-Нодол не смог отказать.
     Создатель, да ведь  в  дальнем  стойбище томина будет похоронена лучше,
чем в болотце!
     Неужели он на  самом деле в это верил? Наверное, нет. Просто...  так уж
получилось. А теперь Книга вернулась к нему снова.




     Сафельд громко кашлянул, стараясь привлечь к  себе внимание дуршэ.  Тот
прервал рассказ  и посмотрел  вниз. Там,  еле заметные  в ночном  полумраке,
стояли тролль и  невесть откуда взявшийся дождевик. Последний  - долговязое,
нескладное  на  первый взгляд  существо -  терпеливо  ожидал,  пока  на него
обратят внимание. Когда наконец  это произошло,  дождевик блеснул  огромными
глазами и... промолчал, предоставляя троллю говорить вместо него.
     -  В   чем  дело,   Сафельд?  -  В  голосе   Годтара-Уф-Нодола  звучало
раздражение. На самом же деле дуршэ пытался скрыть за ним тревогу.
     - Этот  дождевик  утверждает,  что станет  нашим проводником.  - Тролль
замялся, потом добавил: - Только сумма, которую он требует за свои услуги...
она несколько высоковата.
     - Скажи ему, что уже завтра у нас отбоя не будет от желающих занять эту
должность за половину той платы, которую он требует.
     Сафельд кашлянул.
     - Что-то не так? - раздраженно поинтересовался дуршэ.
     -  Думаю,  даже  половину той  цены,  которую он назвал, мы  не  станем
платить самому лучшему из проводников.
     - Тогда  просто  скажи ему, чтобы  убирался  отсюда и  не  морочил  нам
голову, - заключил Годтар-Уф-Нодол.
     - Я уйду, - неожиданно произнес дождевик. - И когда вы убедитесь, что в
деревне никто не согласится быть вашим проводником, я снова приду.
     Он  развернулся  и  исчез  во  тьме,  совершенно  бесшумно. Эта  деталь
поразила Эльтдона больше всего, потому что астролог помнил, насколько вязкая
вокруг  почва. Сафельд же только  развел руками и удалился, шлепая  по грязи
высокими кожаными сапогами.
     Киноцефал   перевернулся  на   другой   бок,  по  всей   видимости   не
расположенный продолжать повествование.  Единственное, что услышал эльф в ту
ночь  от  своего соседа  -  да и то  он  не  был  уверен,  что  это  ему  не
послышалось,  -  было слово "Почему?". Признаться, Эльтдон  и сам был бы рад
услышать ответ на сей вопрос.
     Уже  утром  обстановка немного  прояснилась. Или  наоборот - это ведь с
какой стороны поглядеть.
     В деревне, куда прибыл караван, их встретили вежливо, но не более того.
А  когда  речь  зашла  о  проводниках,  старейшины  прямо  сказали  "нет". И
объяснять  ничего  не стали. Просто отказали и удалились - мол, вы, конечно,
гости дорогие, но  хозяева  здесь мы,  а  следовательно,  поступаем так, как
считаем нужным.
     Годтар-Уф-Нодол сдаваться  не желал. Сафельд, посланный  с  тем,  чтобы
тайно подговорить кого-нибудь из деревенских  на роль провожатого,  вернулся
нескоро. Но -один. Никто не желал вести караван через Дольдальмор Лиияват.
     Киноцефал выругался и приказал отправляться  в  путь.  В конце  концов,
дуршэ   едет  этой  дорогой   не  впервые,  так  что  добраться   до   более
цивилизованных мест караван уж как-нибудь сможет. А уж там тракты, прямые да
ровные, расстелются перед ними - ступай не хочу.
     Когда  передние  парайезавры  в третий раз недовольно  зарычали,  опять
оказавшись перед глубоким оврагом (и откуда взялся? полткарна назад  таких и
в  помине не  было!), дождевик появился снова. Он  подождал,  пока погонщики
развернут рептилий, и только тогда подошел к дуршэ.
     - Тебе все еще нужен проводник?
     Сафельд,  оказавшийся поблизости, страдальчески закатил  глаза.  Сумма,
названная вчера дождевиком, не укладывалась в сознании тролля. Такие цены...
столько не  стоил  даже  самый  лучший  парайезавр  в Бурине в удачнейший из
ярмарочных  дней. Годтар-Уф-Нодол уже  спрашивал  у тролля о  плате, так что
теперь просто покачал головой:
     - Это слишком дорого для нас.
     -Ты  уверен, киноцефал?  -  улыбнулся  дождевик.- Может  статься, через
несколько часов ты переменишь свое решение.
     Дуршэ  тяжело  вздохнул  и   спустился  на  землю,  встав  прямо  перед
насмешником. Внимательно оглядел дождевика с ног до головы:
     -  Объясни  мне, что  происходит, и  тогда я, может быть,  найму  тебя.
Должна же существовать какая-то причина всему, что здесь творится.
     - Должна,  -  подтвердил дождевик.  -  И существует. Но не годится  так
вести дела. Угости меня цахом, сядь рядом - тогда и поговорим нормально, как
положено.
     -  У нас  нету времени,  -  холодно сообщил Годтар-Уф-Нодол. -  Желаешь
говорить - говори, нет - ступай откуда пришел!
     Дождевик промолчал. Только склонил набок косматую голову, прислушиваясь
к капающему, крикливому лесу, окружавшему караван со  всех сторон. Киноцефал
терпеливо ждал.
     -  Хорошо,  я скажу, - согласился наконец  дождевик. - Ты  когда-нибудь
слышал о лламхигин-и-дуррах?
     Дуршэ скривился:
     -  Не  только  слышал,  но  и  видел  - мерзкие  твари.  Как-то раз  (в
позапрошлом  году) парочка залетела сюда с южных болот. У нас в то время был
проводник из ракушников, он нас и сберег.
     - На сей раз даже ракушник вам не поможет, - заметил дождевик. - Месяца
два назад лламхигин-и-дурры мигрировали сюда. Поэтому никто и не желает идти
к вам в проводники. Не  я один  -  многие видели деревни после того, как над
ними пролетели лламхигин-и-дурры. Весьма...  поучительное  зрелище, если так
можно выразиться.
     - Понимаю, - поджал губы Годтар-Уф-Нодол. - Но скажи, чем же  ты можешь
нам помочь?
     - Я колдун. И если заплатите, уберегу вас от этих тварей.
     - Гарантии? - К дуршэ вернулась его купеческая хватка.
     - Оплата только после того, как выберемся к тракту.
     - Согласен. Когда нам ждать нападения?
     - До завтрашнего утра можете считать себя в полной безопасности. После,
впрочем, тоже, но с той лишь разницей, что завтра утром об этой безопасности
позабочусь я.
     Колдун   поклонился   и  направился  к   переднему  парайезавру,  потом
обернулся:
     - Да, еще одно. Зовут меня Вальдси.
     Киноцефал,  недоверчиво  покачивая головой, взобрался на спину эльфовой
рептилии и  уселся  в шаткое креслице. Заметив удивленный  взгляд  Эльтдона,
пояснил:
     -  Лламхигин-и-дурры - твари  неприятные.  Если  они  обоснуются  здесь
надолго, я буду вынужден менять весь маршрут. А-а, да что  там говорить, сам
увидишь!
     Признаться,  Эльтдон как раз предпочел бы  услышать, но от  него здесь,
кажется, ничего не зависело.
     Караван, ведомый Вальдси, продолжил движение, теперь уже без задержек.
     Эльф надеялся, что Годтар-Уф-Нодол доведет до конца рассказ о Книге, но
тот лишь  махнул рукой, продолжая над чем-то напряженно размышлять. Эльтдону
ничего не  оставалось,  как  пожать  плечами  и  обратить свое  внимание  на
окружающее.
     Дольдальмор Лиияват жили обычной жизнью, и им было глубоко наплевать на
караван, продирающийся через колючую мокрую  чащобу.  Ветви  деревьев плотно
переплетались  где-то над  головами путешественников, так что солнечные лучи
сюда попадали в очень  ограниченном  количестве. Их хватало ровно настолько,
чтобы  эльф мог разглядеть ближайшие широколистные кусты  и узкую корчащуюся
тропу под ногами парайезавра. Все остальное  пространство  силился заполнить
собой серый туман.
     Но если на зрительные картины Мокрые Леса были бедноваты, то уж звуками
они  сполна  возмещали  эту  ущербность.  Помимо  чавкающе-чмокающих   шагов
парайезавров  и  их  "бесед",  состоявших  из  грубых  рычащих  нот,  вокруг
рождались и умирали тысячи и тысячи разнообразнейших  звуков. Капанье, писк,
шорохи,   тонкие  пронзительные   выкрики  "ай-ай-ай"   какого-то   местного
насекомого, кваканье и сопенье, дикий хохот неведомой рептилии, чей-то шепот
-  все  это  напирало  со  всех  сторон и,  казалось, готово  было разорвать
барабанные перепонки путников, забираясь внутрь черепа.  Но  -  удивительная
вещь! - это же  и убаюкивало, так  что Эльтдон  сам не заметил, как задремал
той  разновидностью  полудремы,   когда  все,  что   слышится  вокруг,  мозг
незамедлительно  переделывает  в  логически  связанные   образы.   Стоит  ли
упоминать о  том, что подобная логика, кажущаяся естественной  во сне, эльфа
бодрствующего способна надолго вывести из равновесия?..
     - Ах ты!..  - досадливо  вскрикнул кто-то над  самым  ухом,  и  Эльтдон
растерянно заморгал, силясь разобрать, в чем же, собственно, дело.
     Сверху  пролетело  что-то  массивное,  задев  его  тонким  хвостиком  с
кисточкой на конце.  Эльф испуганно отшатнулся,  заслоняясь руками от  этого
неведомого  существа,  с  запозданием  понимая, что  мгновение  назад  видел
крупную  хвостатую  жабу с  широкими кожистыми  крыльями. И  между прочим, с
кисточкой  на  конце  хвоста!  Такое  даже  в  самом  невообразимом  сне  не
примерещится!
     Годтар-Уф-Нодол снова прокричал: "Ах ты!.."  - и попытался спрыгнуть на
землю, но у него ничего  не вышло. Словно какая-то  невидимая нить привязала
дуршэ к сиденью. Как, кстати, и Эльтдона. Как и всех остальных, кто сидел на
парайезаврах. Только  Вальдси бегал внизу, по  грязи, и выкрикивал  какие-то
непонятные слова да размахивал в воздухе руками.
     А над головами  путешественников кружились, разочарованно шипели жабы -
целая стая летающих  жаб  с  их смешными хвостиками.  Потом  Эльтдон  увидел
разинутую пасть одной из них -  и  всякое желание смеяться у  него мгновенно
пропало.  Всю жизнь  он был уверен, что  жабы  -  существа беззубые. Даже та
тварь, из-за которой он попал в пациенты к Фтилу, даже она обходилась только
ядом, а здесь... Создатель! - полон рот зубов,  да каких! тоненьких, острых,
словно  какой-то  шутник  иголок   понавтыкал.  Эльф  судорожно  вздохнул  и
покосился на дуршэ. Тот  уже догадался, почему  ему не удается покинуть свое
место на парайезавре, и теперь  внимательно  следил за  дождевиком.  Эльтдон
попытался  было о чем-то спросить, но киноцефал только раздраженно покосился
на астролога и бросил отрывисто:
     - Это и есть лламхигин-и-дурры. Любуйся.
     Секундой  позже  одна  из  жаб  заметила сидевшую  на  ветке  ящерку  и
спикировала  прямо на  жертву.  Ящерка раздула горловой  капюшон и  отчаянно
зашипела, что, впрочем, ей ничуть не  помогло. Жаба, разинув пасть, налетела
прямо на маленькую рептилию  и прокусила ей  голову. Потом уселась на ветку,
удерживаясь  задними  лапами  и  помогая  себе  пальцевидными  выростами  на
крыльях. Моргнула большими радужными глазами и стала поедать добычу.
     Эльтдон  ни  минуты не  сомневался,  что  окажись  он  вне  магического
колпака, которым дождевик накрыл  весь караван, лламхигин-и-дурры накинулись
бы на него и  сожрали, не испугавшись больших размеров добычи.  Теперь стали
понятны  рассказы  о  "поучительном  зрелище"  в  деревушках,  над  которыми
пролетали  эти  твари.  Видимо, Годтару-Уф-Нодолу и впрямь  придется  менять
маршрут каравана.
     Вальдси  все еще что-то  выкрикивал,  но уже  перестал бегать.  Похоже,
самое страшное  миновало, да и  лламхигин-и-дурры, сообразив, что поживиться
больше  нечем,  потихоньку  улетали  в  чащу  леса,  недовольно  поквакивая.
Неожиданно  магические  путы  исчезли, и Эльтдон  смог подняться  с сиденья.
Годтар-Уф-Нодол же попросту спрыгнул в грязь и поспешил к дождевику.
     -Ты  же  говорил,  до  завтрашнего утра все  будет спокойно! Кто-нибудь
пострадал? - обратился он к Вальдси.
     -  Нет.  Следовательно,  я  соблюдаю  условия  соглашения.  Что  же  до
лламхигин-и-дурров, то  для меня их  появление было такой же неожиданностью,
как и для всех остальных. Но я не волен управлять ими. К сожалению.
     Дождевик отвернулся и направился к переднему парайезавру. Только сейчас
Эльтдон заметил, что Вальдси шатается от усталости,  - наверное,  то, что он
сотворил,  далось  чародею  нелегко. Дуршэ  тоже  обратил  на это  внимание.
Годтар-Уф-Нодол велел, чтобы колдуна напоили крепким цахом и выяснили, может
ли он вести караван дальше. Тот ответил, что да, может, в  конце концов, это
его прямая обязанность. Киноцефал,  пробормотав  что-то о гордецах, вернулся
на свое место, и караван двинулся дальше.
     Еще несколько раз лламхигин-и-дурры появлялись в пределах видимости, но
Вальдси   успевал   поставить  магический  заслон,  исправно  выполняя  свои
обязанности.
     Тем не менее  к  вечеру  его  шатало  так,  что  Годтар-Уф-Нодол  снова
попытался настоять на привале. Дождевик только зло оскалился:
     -  Как  ты не понимаешь! Чем быстрее мы минуем здешние края, тем лучше.
Остановись мы хоть на пару часов, эти  твари слетятся отовсюду,  как мухи на
труп. Да мы и будем трупами, потому что я не смогу постоянно держать заслон.
Поэтому двигайтесь,  двигайтесь, сожри вас пиявки,  вы платите мне деньги за
работу - я ее выполняю. Большие  деньги  - тяжелая работа. Но подыхать из-за
вашей тупости я не намерен. Двигайтесь, двигайтесь! Никаких привалов, пока я
не разрешу.
     -  Животным  скоро  потребуется  отдых,  -  заметил   дуршэ,  несколько
смущенный такими речами.
     - Перебьются, - отрезал Вальдси. - Парайезавры способны  идти несколько
суток безо всяких привалов. Вот пускай и идут. Если и потеряете одного-двух,
это все же лучше, чем погибнуть самим. Вперед!
     Киноцефал  возражать не стал.  Его приказ  передали по цепи,  и караван
продвигался  даже  ночью, с  зажженными факелами, с  полусонными  лицами - а
наверху  кружились,  шипя, лламхигин-и-дурры. Эта фантасмагорическая картина
запомнилась Эльтдону надолго. Он забыл обо всем, таращась в мрак, окруживший
их со всех сторон, и тщась разглядеть, откуда твари атакуют на сей раз. Было
очень  страшно.  Астролог боялся, что вот сейчас Вальдси упадет, не в  силах
что-либо сделать,  изнуренным  непрерывным колдовством, и  лламхигин-и-дурры
накинутся на них, чтобы растерзать в клочья.
     Но  этого  не  случилось ни  в эту  ночь, ни  в следующую. Парайезавры,
утомленные  долгим переходом, удивленно порыкивали и поднимали головы, чтобы
укоризненно взглянуть на своих погонщиков, но те только понукали рептилий да
сами  порой оглядывались на дуршэ.  А  что  мог  поделать  дуршэ? Он,  как и
остальные, зависел сейчас от мастерства Вальдси.
     На вторую ночь лламхигин-и-дурры почти не появлялись, а утром  дождевик
заявил, что главная опасность миновала. Но все равно гнал караван вперед еще
часа  три,  и  только  после  этого  позволил  устроить  привал.  Поклонился
Годтару-Уф-Нодолу и... рухнул на землю, потеряв сознание.




     - Мне нужно поговорить с тобой, эльф, - сказал Сафельд.
     Привал,  которого все так долго  ждали,  растянулся до  самых  сумерек.
Небольшие  робкие костры, разведенные караванщиками, отчаянно дымили, вокруг
собрались погонщики с усталыми,  изможденными  лицами.  Парайезавры  жалобно
сопели и тянулись  к зеленым кустам из тех, что поближе. Дуршэ молча сидел у
того костра, где приводили в чувство дождевика, и наблюдал  за врачующими  с
мрачным  интересом. Эльтдон  задремал было,  но седой тролль тихонько тронул
его за плечо, а вот теперь даже требовал беседы. Нашел, однако, время!
     Тем не  менее  эльф поднялся  и пошел вслед  за  Сафельдом во тьму. Они
остановились  у  покрытого костяными  наростами бока  парайезавра,  и только
здесь тролль заговорил снова:
     - Насколько я понял, Книга у тебя.
     Первой  мыслью было отпираться, но Эльтдон тут же понял, что это глупо.
Припомнив  рассказ  Годтара-Уф-Нодола,  он  начал  понимать,  что  вроде  бы
случайные фразы, брошенные Сафельдом как бы мимоходом  и спасшие, киноцефала
от  опасности, на самом деле не  были  случайными.  Каким-то  образом тролль
узнал о Книге, и "играть в дурачка" не стоило.
     - Да, она у меня. Но тебе-то что за дело до этого?
     Наверное, слова прозвучали излишне задиристо, но, когда речь заходила о
Книге,  Эльтдон не мог иначе.  В конце концов,  это подарок Фтила, не говоря
уже о той величайшей ценности для  ученых  всего мира, которую  таит  в себе
неказистый  том  в зеленой коже.  "А  как же слова  об  опасности? - спросил
какой-то язвительный голосок  внутри.  -  Уж не перехитрил  ли ты сам  себя,
мудрый  астролог?  Наверное,  не  зря  твой  "бесценный  том"  так  долго  и
последовательно пытаются  уничтожить". Эльтдон  предпочел не  слышать  этого
голоса. С него вполне хватало того, что говорил Сафельд.
     - Есть  дело, - отрезал тролль.  -  Поскольку мне кое-что  известно  об
истории  этой  Книги. Дуршэ хотел уничтожить  ее, но случай (как же "удачно"
все случилось, просто диву даюсь!) помешал.  Удивительный случай... ну да ты
знаешь об этом.  А известно ли  тебе, что Годтар-Уф-Нодол когда-то настолько
привязался к этой проклятой Книге, что не ложился спать, не почитав ее перед
сном?  Или  то,  что  он  начал  меняться  -  не  внешне,  конечно,  но  его
представления  о мире стали совсем иными. А знаешь ли ты, что, если  таковые
представления   изменятся   у   слишком  многих,   поменяется  уклад  самого
мироздания? И...
     - Замолчи!
     Эльтдон и  сам не  знал,  откуда берутся силы. Он никогда еще не кричал
так на других, считая подобное поведение неприличным, а сейчас словно что-то
подталкивало его в спину.
     -Замолчи! Как ты смеешь говорить так о Книге, написанной Создателем?!
     Сафельд сокрушенно покачал головой:
     -  Во-первых,  писал  ее  не  Создатель,   а  другие,  с  его  слов.  А
во-вторых... Во-вторых, боюсь,  уже  слишком  поздно что-то тебе  объяснять.
Задумайся  лишь  над тем, что в Книге не  хватает  страниц. А следовательно,
картина мироустройства, изложенная в ней, неполна. И...
     -Я  не  желаю  разговаривать  с тобой на эту  тему, -  холодно проронил
Эльтдон. -  Если это  все, что ты собирался сказать, то мне остается  только
пожелать тебе спокойной ночи. Я устал и намерен идти спать.
     - Жаль, - проговорил тролль. - Очень жаль.
     Не проронив больше ни слова, он развернулся и ушел  к  кострам. Эльтдон
проводил  его настороженным  взглядом, потом поднялся на спину парайезавра и
стал рыться  в  тюках,  чтобы взглянуть, все  ли в  порядке  с  Книгой. Нет,
кажется, старый  мошенник не  рискнул к ней  прикоснуться. Успокоенный, эльф
немного полистал желтые шелестящие страницы,  потом  снова  спрятал томину и
уснул.  Он  не заметил,  как пристально следил за ним  Сафельд.  А если бы и
заметил, не понял бы, что таилось в глазах седого тролля. Совсем не алчность
или злоба, нет, в них тихонько свернулась клубочком жалость. И еще чуть-чуть
отчаянья.




     Льются  дождевой водой  серые  дни,  льются,  точно  где-то  в  небесах
образовалась   дыра   и  время  течет  оттуда   быстрым   потоком.   Пропали
лламхигин-и-дурры,  и  все стало  так, как бывало  каждый  год.  Размеренная
поступь парайезавров, ленивые беседы погонщиков, долгие ночи у костров.
     Эльтдон, ощущавший вначале  некоторую отчужденность,  теперь  полностью
считал  себя своим  в  караване.  Разговоры  не  затихали при его появлении,
кто-нибудь обязательно дружески звал астролога в кружок сидевших  у пламени,
просил  рассказать какую-нибудь историю или поведать,  что же  вещуют звезды
ему самому  или его  знакомым,  жене, детям,  оставшимся в  Бурине.  Кое-кто
покачивал при этом головой и,  вздыхая,  заявлял,  что мол, все, закончились
его  бурные  деньки, самое время и остепениться. Денег  вполне хватит, чтобы
безбедно  дожить  до  старости, а  уж  дети,  когда подрастут,  пускай  сами
позаботятся о своих  зрелых  годах. И осторожно  косился туда,  где  в  этот
момент находился дуршэ. Никто не желал признаваться даже самому себе, но, по
правде сказать,  такую  перемену в настроении вызвало  неожиданная  миграция
лламхигин-и-дурров.   Старые   умудренные  караванщики   понимали,  что  это
обстоятельство заставит Годтара-Уф-Нодола и тех, кто с ним останется, искать
новую  дорогу  с  востока  на  запад,  а это влекло за  собой  много  других
неприятностей. Кроме того, само предприятие в таком случае становилось менее
доходным. Не время ли вспомнить о семье и покое?..
     Дуршэ  и сам  понимал, что дело  плохо.  В  глубине души  он, наверное,
надеялся, что  все  еще  каким-то образом  уляжется,  образуется.  Например,
лламхигин-и-дурры почудят-почудят - да и вернутся обратно в южные топи.  Или
же неожиданно их свалит какая-нибудь болезнь. Или...
     "Или  вернется Создатель, -  горько усмехался  он самому  себе  и  шел,
поглаживая загрубелую кожу на мордах парайезавров. - Все, старик, отыграл ты
свое, отбегал.  Нет предела жадности, но всегда найдется предел  рисковости.
Может быть, вот он, твой предел?"
     Сафельд тоже ходил мрачный, зная, что тяготит киноцефала, но не в силах
помочь ему. За ежедневными заботами о  насущном тролль почти забыл о Книге и
эльфе, ее  сюда  принесшем, то есть забыть-то он,  конечно,  не мог, но  вот
думать о том,  что предпринять,  перестал. Сафельда  больше заботила  судьба
родного каравана.
     И только Вальдси, немного оправившись  и набравшись сил, казалось, даже
повеселел. Нет, угрюмость не  покинула его окончательно, но все же в  глазах
что-то такое заблестело...  Что  ж, это  можно было  понять  - дождевик ведь
лучше  всех  остальных  знал, как близко они находились  от смерти.  Но  что
неизменно  удивляло  Эльтдона  и  некоторых  других,  кто  давал  себе  труд
задумываться над этим, так это то,  что колдун не стремился вернуться домой.
По  пути  каравану не раз  попадались деревушки, в  которых,  без  сомнения,
нашлись бы желающие проводить путешественников дальше, но Вальдси не желал и
слышать об  этом. Он  утверждал, что обязался довести  караван до настоящего
тракта  - и  сделает  это.  Эльф  сильно  подозревал, что дождевик  пожелает
отправиться с  ними и дальше, но пока держал свои подозрения  при себе. Зато
последние дни, не заполненные ничем интересным, позволили ему повнимательнее
приглядеться к чародею.
     Как и все дождевики, Вальдси был худощав и высок.  Его голову покрывали
долгие космы  коричневых, с  прозеленью,  волос, из-под которых проглядывали
большие  внимательные  глаза. Внешне  похожий  на  эльфа,  он,  впрочем,  не
сторонился представителей других рас Ниса,  собравшихся в караване. А  здесь
их было очень  много, представителей этих самых  рас:  и тролли, и гномы,  и
альвы,  и  эльфы,  и  киноцефалы,  и  карлики,  и... Список  можно  было  бы
продолжать  еще  долго,  и Эльтдон порой  удивлялся,  почему Годтар-Уф-Нодол
собрал такую необычную команду.  Видимо, это еще одно  из  проявлений тайной
мудрости дуршэ, которой он не спешит делиться.
     Колдун  вел  себя  спокойно  и  уверенно,  показывая,  что  знает  цену
собственным  возможностям  и  не  обманывается  по поводу их значимости  для
каравана.  Несколько  раз  он  указывал  на  скрытые  ловушки,  поставленные
местными жителями на зверя, предупреждал о  возможных опасностях  - в общем,
отрабатывал оговоренную сумму вознаграждения.
     Стоит ли удивляться, что Сафельд, озабоченный судьбой каравана, в конце
концов остановил  свой взор  на  дождевике?  И стоит ли удивляться тому, что
через некоторое  время он, решившись  наконец, отозвал  колдуна  в сторону и
заговорил с ним о чем-то? Стоит ли? Да, наверное, не стоит.
     Тем более что  Вальдси ничего  не сделал. Дождевик лишь пожал плечами и
ответил, что Книга не представляет угрозы для каравана, а кроме безопасности
он  ничего не  обещал.  Тролль в сердцах сплюнул  в вязкую жижу под ногами и
ушел прочь. Колдун же улыбнулся  и  вернулся  к  костру допивать цах. С этой
ночи он начал  внимательно следить за  Эльтдоном, не  уверенный,  впрочем, в
том, станет ли вмешиваться. Это было не  его дело, а  Вальдси очень не любил
ввязываться в  подобного рода приключения. Как правило,  они не доводили  до
добра.
     А Эльтдон постепенно менялся. Ни он  сам, ни дуршэ не замечали еще этой
перемены -  слишком уж она была неуловимой и  скрытой. Внешне эльф оставался
таким  же,  как  и был, когда  впервые  попал в  караван. А вот внутренне...
Наверное, не зря так торопился избавиться от Книги Фтил, наверное, не зря он
радовался, даже не признаваясь еще самому  себе  в причине, когда  Асканий с
кентаврами и дорогим гостем скрылся вдали. Наверное...
     Всего  этого  Вальдси  не  знал.  Он   просто  наблюдал.  Иногда  делал
осторожные   выводы.   Иногда  жестом,  словом,  поступком   проверял   свои
подозрения. Иногда  старался сделать так, чтобы  никто  из  караванщиков  не
заметил того, что происходит. Он обещал охранять караван - он его охранял. А
все прочее... там разберемся.
     Сафельд обратил внимание на то, что  его слова не прошли даром,  и тоже
успокоился. Главное - добраться до Бурина. А там... разберемся.
     Эльтдон же ничего не замечал и с нетерпением ждал очередной ночи, чтобы
осторожно, прячась от посторонних  взглядов, полистать Книгу. Голос здравого
смысла, тревоживший его раньше,  теперь утих. Все равно этот голос  никто не
желал слушать.
     Там разберемся...

     Когда-нибудь у мертвого окна
     появится твоя седая тень.
     Когда-нибудь ты снова будешь знать
     о тех мечтах, что обрывает день.
     И беззаботно улыбнувшись, ты
     забудешь на минуту о беде.
     И снова зацветут в саду цветы,
     а я... Я буду неизвестно где.
     Опять я буду где-то погибать,
     без права умереть, без права жить.
     Я буду вновь тюльпаны обрывать
     и вновь пытаться жизнь перекроить.
     Я где-то буду. Где-то будешь ты.
     И в миг - в один и тот же - как-то раз
     мы вспомним вместе этот день и пыль -
     пыль улиц, где тебя тогда я спас.
     И я пожму плечами: что с того,
     мне жертвовать без жертв не впервой.
     Тогда я не боялся ничего
     и не искал ни подвигов, ни войн.
     А ты вздохнешь, наверное, тогда,
     подумав: "Что с того, что не искал?
     Стучалась в дверь усталая беда.
     Я попросила. Ты ее прогнал".





     "В городе душно, дымно и жарко.
     Лук бы - с одною хотя бы стрелой.
     Не откажусь от такого подарка -
     чувствую взгляд за спиной..."
     Элмер Транк



     В конце  концов крысы стали осторожнее - чего и следовало  ожидать. Они
уже  не  торопились   вылезать   из  нор,   а  терпеливо  сидели  у  выхода,
принюхивались,  стараясь понять, куда же могли  запропаститься  их  товарки.
Потом, видимо  уразумев, что соваться в  эту камеру опасно, вовсе  перестали
туда ходить.
     Или нет?  Дрею  уже  не суждено было узнать об  этом.  Примерно  спустя
неделю  после  того, как  крысы  стали  осторожничать,  он  решил, что  пора
начинать.
     Он еще раз обошел свою камеру: маленькое отверстие в полу для нечистот,
стена   с  гвоздями,   напротив   -   дверь   с   узким  окошком,   каменный
выступ-"кровать".
     Приблизившись к тюремной двери, Дрей  прислонил к ней ладонь и тихонько
нажал.
     Это  было необъяснимо  - но каменная поверхность поддалась! Удивленный,
он надавил сильнее.
     Дверь со скрежетом распахнулась.
     В  голове  ослепительно  вспыхнула  и  разорвалась   мысль:  "Западня!"
Бессмертный отшатнулся назад  и замер,  затаив дыхание, отлично понимая, что
после дверного  скрипа  его дыхание  ничего  не  значит  -  если  кто-то мог
услышать  посторонние звуки, то  он их услышал. И все-таки почти не дышал. И
все-таки ждал невесть  чего, хотя, Создатель! - чего  ж можно ждать здесь, в
подземельях, какой такой ловушки?! От кого?! Зачем?! И все-таки закрыл дверь
-  не до конца! - и лег на каменный  выступ, дрожа всем телом, как загнанный
зверь.  Лежал, плотно сомкнув покрасневшие веки,  прерывисто дыша; смешались
прошлое с настоящим, казалось, что сейчас войдет Димк с Вигном и  прочими, а
потом повторится все сначала; и поводил запястьями, с ужасом ожидая ощущения
легкого покалывания  от  магических  цепей, и не  чувствовал,  и  все  равно
казалось - возвращается былое. И где-то наверху ждет Стилла, Горный  Цветок,
сорванный им мимоходом, походя...
     Потом зашелся  сухим презрительным  смехом: правду  говорят, что  долго
живший в  неволе  зверь утрачивает потребность в  свободе, и,  даже если его
клетку откроют, не стремится  убежать. Боится бежать. Потому что знает: рано
или поздно, так или иначе - обязательно снова поймают. И все повторится. Как
повторяется сейчас.
     Смех отрезвил; не унял дрожи во всем теле, но приостановил лихорадочное
мелькание мыслей. Дрей встал с "кровати" и направился к двери. Нужно уходить
отсюда - и он уходил. Даже если за дверью - ловушка.
     За дверью  ловушки  не  было. За дверью была тишина. Про  такую  обычно
говорят - "мертвая  тишина". Окутанный туманом регенерации, он совершенно не
обращал внимания  на окружающее - да это было и невозможно. А теперь, стоя в
дверном проеме,  на пороге свободы,  бессмертный  слышал... нет, в том-то  и
дело,    что    он    ничего   не   слышал.    Ни   хохота    того   вечного
заключенного-весельчака,  ни  рыданий,  ни-че-го.  Далекое  "кап-кап-кап"  с
плесневелого потолка не в счет.
     Следующий  его шаг  взорвал эту тишину,  гулким колоколом  прошелся  по
коридорам  -  и  в соседних  камерах  всполошенно  зацокали  коготки,  очень
знакомо, очень противно,  - потому  что - нехотя. Как будто крыс оторвали от
чего-то весьма важного. Например, от еды.
     Дрей догадывался... а если  бы и не догадывался,  то  уж  тошнотворный,
выворачивающий нутро запах был  самым убедительным доказательством. За этими
дверьми - смерть. И сразу же вспомнилось: Варн  давным-давно не носил еду не
только ему. Он вообще не носил еду.
     Наверное, не следовало  этого  делать, но Дрей подошел  к двери  камеры
напротив,  дернул за корявую,  крошащуюся  ручку. С  той  стороны  испуганно
шарахнулись крысы.
     Без сомнения, замки заперты и на остальных дверях.
     "А вот теперь  иди,  беззащитный человечишка,  иди,  ищи  выход из этих
мертвых подземелий,  мечись глупой  букашкой,  потому  что отсюда существует
только  один  выход.  И  для  тебя он  недоступен, потому что  этот выход  -
смерть!"
     Это чей-то вкрадчивый  голос  или  просто твое  бушующее сознание?  Как
знать, как знать...




     Длинные,  выгнутые  дугой  тоннели  швыряют мелкое двуногое  туда-сюда,
словно никчемный полый шарик: пинг-понг, пинг-понг... Тупик; обрывающийся  в
бездну коридор с осевшим потолком; решетчатая перегородка с широкими ржавыми
прутьями - не пролезть... Пинг-понг, пинг-понг...  И  начинает казаться, что
выхода отсюда нет, что он просто потерялся,  заблудился точно так  же, как и
ты, и вы сейчас бродите, вдвоем, в поисках  друг друга. А может, и вас самих
тоже нет?
     Но  страшен  был  даже  не  этот  вечный  коридор,  дробящийся и  снова
сливающийся в одно, с  белесыми  наростами на стенах, с паутиной и падающей,
падающей, падающей (Создатель, когда же это прекратится?!), падающей водой -
страшно  было другое:  везде,  в  каждой  камере  слышалось  цок-цок-цоканье
бегущих крыс и потом этот запах, тяжелый  запах смерти  -  след... чего? Что
случилось здесь,  в царстве старого горбатого  Варна, пока ты висел в тумане
забытья? Что могло случиться здесь, что?!
     Дрей не знал, оставалось только  идти,  шагать, ползти в  поисках  того
самого выхода. Он шел, шагал, полз.
     Впереди чутко дремала вечность.




     Тем, от кого это зависело, судя по  всему, и на сей раз было все равно.
Или же они забавлялись. Или же...
     Сперва  гном  и  человек  не узнали  друг  друга. Наверное, неузнаваемо
изменились за последние годы, а может  быть,  слишком неожиданной  оказалась
эта встреча. Варн за прошедшие месяцы постарел на тысячу лет, что-то - то ли
мудрость, то ли проклятья пленников - согнуло гнома в корявый крюк, и теперь
его  глаза смотрели  под  ноги,  шаркающие  слабые  ноги. Свергнутый  король
прощался со своим мертвым королевством...
     Дрей не мог постареть, вырванный из уродующих лап времени, - но месяцы,
проведенные в заточении, оставили свой след и на нем. В особенности на лице:
в горящих, как бешеные  уголья, глазах, в кривом изгибе растрескавшихся губ.
И поэтому старые знакомцы, встретившись, отшатнулись  друг от друга. А потом
Варн расхохотался -  так  взрывается в костре сухое  полено, - оглушительно,
раскатисто, неожиданно.
     - Ты! Все-таки ты выбрался! Рано или поздно это  должно было произойти!
Рано!.. или  поздно!  А дверь, дверь была открыта? Испугался, правда?! Знаю,
знаю,  испугался! Потому что  неожиданность.  А я знал, что ты выберешься. И
специально  -  а-ха-ха!  -  специально!  -  открыл  дверь,  когда  ты  спал.
Испугался!  А-ха-ха-ха-ха! Испугался!  -  Гном  осекся  смерил  бессмертного
презрительным  взглядом: - А  вот теперь можешь убивать. Потому что  я уже и
так мертв!  Они убили  меня, я  не  нужен  им, никому, никому  не нужен, все
бросили старого  Варна, забыли о нем, потому что  - Туман! Завеса! И все они
дрожат, они оставили меня, оставили, оставили! Оставили...
     Он замолчал. Бессмертный  пожал плечами. Затем  обогнул горбуна и пошел
дальше по коридору не оборачиваясь.
     - Стой! - Варн повис  у него  на руке, вцепившись в кожу,  так что Дрей
поморщился. - Стой! Ты должен убить меня. Должен! Должен!
     Бессмертный медленно обернулся:
     - Я ничего  не должен. Впрочем, если  хочешь, я сделаю это. Вот  только
сперва отведи меня к воротам.
     Горбун снова зашелся рассыпчатым липким смехом:
     - Я  знал, что мы договоримся! Знал!  Знал! Пойдем. Кажется,  я обречен
вечно выводить тебя отсюда.
     - Кажется, - пробормотал Дрей. - Кажется...
     Он  думал  о том,  что выкрикивал  минуту  назад  старый гном. "Завеса?
Туман?"  Варн  бредил или же за  этими  словами действительно что-то  стоит?
Должно быть, иначе откуда это запустенье в подземелье?
     Они брели, снова вместе, снова Варн  - впереди, как  это было уже много
ткарнов назад; и опять наверху Дрея  дожидалась  неизвестность. Но он - шел,
потому  что иного выхода не  существовало,  вернее,  существовал,  но только
один. Тот самый, за которым... "завеса".
     На  сей раз  ворота были  плотно  стянуты цепью,  лишь наверху светлела
полоска  -  достаточная, чтобы сумел  подняться  и пролезть наружу  Дрей, но
недосягаемая для старого гнома. Но Варн к этому и не стремился. Он стремился
к другому...
     Дрей постоял немного, глядя на скрюченное бездыханное тело, обернулся и
полез  наверх, к чернеющему  небу. Стоило,  наверное, спросить  у  горбуна о
завесе и о том, что же случилось в  его подземельях, но...  то ли из жалости
(хотя  откуда  у  него,  бессмертного,  жалость),  то  ли из  опасения,  что
сумасшедший  старик все равно не скажет ничего стоящего - в  общем, по  Дрей
этого не сделал. Ну и ладно. Как говорится, снявши голову...
     Гритон-Сдраул  встретил  его  ветром -  резким,  швырявшим в лицо пыль,
мусор  и  листья  деревьев.  Неоткуда  было  взяться такому ветру, неоткуда,
потому  что вокруг города текла  безымянная  река, этакий гигантский водяной
ров;  неоткуда, но вот  же взялся, и  швырял, швырял, швырял в лицо пылинки,
выжимая из глаз слезы, застревая в волосах.
     Улицы  источали   запах  страха;  через  плотно  прикрытые   ставни  не
пробивалось  ни лучика  света  -  а ведь было совсем  рано.  И еще  - звуки.
Вечерний  город  переливается,  звенит  криками   матерей,   зовущих   домой
заигравшихся детей, скрипит тележкой уличного торговца, который отправляется
домой  - до  утра; бряцает оружием стражников, шепчется  губами влюбленных -
живет. А здесь не было  ничего, только шуршали листья на мостовой, испуганно
скрипела спешно закрываемая дверь, улетал во тьму задутый огонек свечи.
     Гритон-Сдраул тоже жил - но по-другому, жизнью  напуганной,  потаенной,
скрытой. Дрею вдруг очень захотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда - но
этого  сделать  он  не  мог.  А  значит,  следовало  искать  пристанище.  И,
перепрыгнув  через  знакомый  забор, пригибаясь, проскальзывая под  тяжелыми
ветвями одичавших  плодовых деревьев, он пошел  к  домику, и  что-то  внутри
замирало, ожидая невозможного: дверного  скрипа, тоненькой фигурки в проеме.
Всего этого не  было, и,  оказавшись внутри, он только здесь ощутил всю силу
боли - от  бессилия  переиграть  жизнь по-другому. "Бессильный  бессмертный.
Ха-ха".
     Он рухнул на продавленную кровать и утонул в черном сне.




     Сон  колыхался  вокруг него полупрозрачными  волнами:  то  ли узорчатые
портьеры из далекой, уже несуществующей жизни, то  ли грязный саван. За этой
трепещущей   пеленой  шевелились  какие-то  тени.  "Туман,  туман,  туман...
Завеса". И не разглядеть, что там,  по ту сторону  пелены,  и не перейти эту
дрожащую черту.  И  тени явятся тебе  лишь  по собственному  хотению... если
явятся.
     И  они  являлись.  Долгая  череда, лица,  лица,  лица, все так  странно
знакомые  -  и  незнакомые  одновременно.  Он  знал,  встречал  их  в  своей
неестественно долгой жизни, и сейчас они пришли,  чтобы о чем-то сообщить. О
чем?  Губы  пришельцев, плотно ли  сомкнутые  или же  вяло  разведенные,  не
шевелились, на лицах жили только глаза, глаза, глаза, и глаза  эти кричали о
чем-то. О чем?!
     Лица, лица, лица...  Он  уже устал от  лиц, он  желал  бы  отвернуться,
забыть, проснуться - и не мог.
     Но что-то же они кричали, для  чего-то же они шли  мимо него, исчезая в
никуда и возникая ниоткуда!  Впрочем,  почему ниоткуда? Вон же, присмотрись,
вон же, за каждым силуэтом  проглядывает,  зыркает злобным глазом,  скалится
память  -  твоя память. Это никакое  ни знамение, окстись -  откуда?  -  это
просто очередной смотр твоей совести, обрати-ка внимание:  все, кто пришел к
тебе,  - не простые визитеры, всех их  ты когда-то убил, во-он, в конце этой
фантасмагорической  шеренги,  горбится  Варн.  Последний.  Пока.  "Простите,
господа, кто здесь крайний? Вы? Ну так я за вами..."
     Но  вот ряд  фигур  заканчивается,  они мелькают все  быстрее, сливаясь
снова в ту же самую пелену, а потом взрывается четким отпечатком лицо Варна.
И тихий насмешливый  голос остается следом застывшей лавы: "Завеса. Она ждет
тебя. Но ты - не ходи! Не ходи! Не ходи-и-и!"
     Дрей дернулся, чтобы отодвинуться  от  этого  страшного  лица, от  этих
страшных слов...
     Проснулся.
     В  домике  было  мертвенно тихо. Он полежал немного, глядя в  просевший
потолок с разъехавшимися в стороны досками. Из  щелей свешивался то ли  мох,
то ли клочья гнилой соломы - в сумраке не понять.
     "Нужно бы найти что-нибудь из одежды. И поесть".
     Впрочем, он знал: когда эти бытовые - бытовые?! - проблемы будут сняты,
наступит  время  решать, что  же  ему делать  дальше. И  он знал, что решит.
Поэтому, наверное, и искал одежду так неторопливо.
     После  того  как  в дальнем  углу, в  каком-то жалком  подобии шкафчика
бессмертный нашел-таки кое-что более-менее подходящее, когда выяснилось, что
еды в домике нет  никакой, и пришлось идти в сад и, таясь, обрывать большие,
но  еще  недозрелые плоды, -  когда  все  это было  сделано,  Дрей присел на
кровать и вынужден был признать: пора. Пора что-то решать.
     В общем-то,  он  мог  бы просто уйти  на восток, наплевав  на  завесу и
прочие местные безобразия. Мог  бы? Наверное, мог. Но  Дрей этого не сделал.
Где-то глубоко в  подсознании, тем, что иногда  называют интуицией, он знал,
именно знал: завеса  каким-то образом  связана с Темным богом. И  просто так
ему уйти не удастся.
     Следовало побольше разузнать  о происходящем. Но у кого?! Не станешь же
ловить первого попавшегося  горожанина  и  пытать его? Не станешь. Тем более
что  первый  попавшийся горожанин, скорее  всего,  не  порадует ничем, кроме
местных слухов,  львиная доля  которых  - вымысел.  Для  того  чтобы  узнать
больше, необходимо встретиться с власть имущими.  Дрею была известна  только
одна  такая  особа, да  и то -  понаслышке.  Он даже не знал, где эта  особа
сейчас находится. Но вот последнее-то выяснить было проще простого, подобные
места легко найти. Намного труднее туда попасть.
     Бессмертный  дождался вечера и, когда город снова впал в полукоматозное
состояние, вышел на улицу  и поднял голову  вверх.  Этого хватило:  вот она,
башня - чернеет игольчатым  шпилем, возвышаясь  над всеми прочими городскими
строениями.
     "Значит, нам туда дорога..."
     Дрей очень надеялся, что Прэггэ Мстительная окажется дома.



     На  сей  раз  -  хвала  Создателю! - обошлось  без  жертв.  Бессмертный
поклялся сам себе в том, что попадет в башню без крови, - и клятву сдержал.
     Башню окружал  высокий забор, дорога  упиралась своим  пыльным  лбом  в
широкие  расписные ворота  с барельефными  зверями  и  деревьями,  с  мощным
запором, со  стражниками.  Дрей постучал и спустя некоторое  время  постучал
снова.  За воротами удивленно  пробормотали  какие-то слова, в смысл которых
бессмертный  предпочел  не  вникать.  Потом  маленькая  калитка  в  стене со
страшным скрежетом приоткрылась, в щели нарисовалось  заспанное гномье лицо;
в одной руке  бдительного стража  болтался,  удерживаемый за  повязку, шлем,
другая опиралась на копье.
     - Какого... тебе надоть? - прорычал гном. - Пшел вон, оборвыш!
     Бессмертный положил  на калитку  ладонь,  чтобы  вояка  случайно  ее не
захлопнул:
     - Я к хозяйке.
     - К кому?! - хохотнул гном.
     - К Мстительной, - пояснил Дрей.
     - И как же тебя представить? - съехидничал доблестный боец.
     -  Назови меня  Странником.  Да добавь,  что  ткарнов двадцать назад  я
сорвал Горный Цветок. Ступай. - И Дрей сам закрыл  калитку - снаружи.  Потом
сел  под  стеной, чтобы ждать ответа. Он  не  сомневался, что  правительница
Гритон-Сдраула  обязательно пожелает с  ним встретиться.  Потому и  был  так
спокоен.
     Стражник  вернулся быстрее,  чем Дрей  ожидал.  Наверное,  Прэггэ очень
хотела встретиться с нечаянным гостем.
     Гном  хмуро  посмотрел  на  "оборвыша"  и  сотворил приглашающий  жест,
который,  впрочем,   можно   было  трактовать   по-разному.  Дрей   не  стал
привередничать и вошел. Они пересекли  внутренний двор, не блиставший особым
великолепием, но и не впавший  в окончательное запустение, и  приблизились к
башне.
     У входа стражник  препоручил  гостя  двум другим  гномам,  подтянутым и
собранным,  хотя  под  маской  суровости  на  их лицах  -  Дрей  это видел -
пряталось встревоженное удивление. Что делает здесь этот альв? И какие общие
интересы могут связывать его и Мстительную?
     Но воинам не положено задавать  вопросы, поэтому  они безропотно повели
Дрея наверх, к покоям Прэггэ.
     Правительница встретила гостя в  тронном  зале - темном,  с завешанными
блеклыми портьерами окнами, с холодным эхом, игриво катавшимся по залу.
     -  Входи-входи-входи,  - забегало оно  по  углам, не задевая,  впрочем,
паутину и не тревожа слежавшуюся пыль: зачем тревожить, зачем задевать?..
     - Здравствуй-здравствуй-здравствуй,  - мечется  эхо  от Дрея  к  низкой
фигурке в противоположном конце зала.
     Несколько зажженных  свечей  сокрушенно  качают  светлыми головками:  к
чему, мол,  такой шум? И бессмертный  смущенно  замолкает,  идет к низенькой
фигурке,  и  никто не рискует остановить странного худого незнакомца, потому
что никого и нет в зале - кроме этих двоих, да эха, да свечей.
     - Я могла бы спросить, зачем ты пришел, - говорит Прэггэ, и Дрей видит,
что ее уже немолодое лицо, властное и внешне  спокойное, скрывает мертвенную
усталость.  Она - просто  маленькая напуганная  женщина, которая взвалила на
свои плечи слишком тяжелый груз - и тот убивает ее.
     - Я могла бы, - продолжает Прэггэ, - но не стану. Ты сам расскажешь. Но
сперва я  хочу  кое-что  рассказать тебе. Идем.  -  Она  берет его  холодной
ладошкой  за  локоть и уводит  прочь из  тронного  зала.  Официальная  часть
встречи закончена.
     - Ты голоден? - спрашивает Мстительная, пока они шагают по коридору, по
мягкой ковровой дорожке, где в стенных нишах для свечей - темно, а за окнами
- хищно зевает ветер.- В зале накрыли стол, так что не беспокойся, я бываю и
гостеприимной.  Ты  поешь,  а  я расскажу  тебе о том, что  ты,  наверное, и
желаешь выяснить.
     -  Завеса, - роняет Дрей, и слово полым шариком ударяется о мягкий ворс
дорожки, застревая в нем.
     - Да,  - соглашается Прэггэ.  - Завеса. Но прежде о другом. Я благодарю
тебя за то, что ты помог  Стилле бежать.  Она ведь говорила тебе о  том, что
произошло?
     -  Твой  родитель,  совершивший  переворот  и  уничтоживший  почти  всю
правящую династию,  кроме одной  маленькой  девчушки? Да,  она говорила. - И
слова падают,  падают распухшими  каплями,  впитываясь в  дорожку,  одно  за
одним.
     -  Я  не  могла ни  убить  ее,  ни отпустить,  - признается  Прэггэ.  -
Отпустить  -  потому  что  придворные,  тогда еще игравшие  какую-то  роль в
правлении, были против. Убить... ты знаешь сам.
     - Знаю, - соглашается Дрей. - Знаю.
     Шелестит за окном ветер: "О да, он знает!"
     - А ты развязал этот узел. И еще - Торн тогда действовал на свой  страх
и риск.
     - Но с твоего позволения, - уточняет бессмертный.
     - Да. Он был мне нужен.
     - А сейчас? - спрашивает Дрей.
     - А сейчас мне нужен ты... наверное. Потому что я не уверена в том, что
даже ты сможешь помочь.
     "Завеса, - предупреждает заоконный ветер. - Завеса,  завеса,  завеса...
Туман".

     всплеск памяти

     А все началось несколько месяцев назад.
     Первыми  завесу обнаружили как раз гномы Торна.  Близился час Драконьей
Подати, и,  хотя в мертвом Эхрр-Ноом-Дил-Вубэке никто не собирался лететь за
жертвами,  здесь этого не знали. Поэтому Торн вынужден был оставить  в покое
Дрея и по возвращении почти сразу же отправился на промысел.
     Если  бы  не  это,  завесу, наверное,  обнаружили  бы  нескоро.  Только
обладатели безузорчатых рубашек ходили на север от Гритон-Сдраула, остальные
же  не  рисковали  покидать  горы  из-за  древней  вражды,  той  самой,  что
разлеглась  злобным зверем на границе  двух стран. Многие не  помнили уже  о
причине этой вражды, впрочем, и теперь сие казалось неважным.
     Да, завесу, наверное, обнаружили бы нескоро. Потому что кое-кто  считал
(и  не  без оснований), что  двигаться она начала  только  тогда,  когда  ее
заметили. Не заметили бы -  стояла бы на  месте, а так... Впрочем,  не о том
сейчас речь.
     Как бы там ни было, а время Подати настало, и Торнова банда отправилась
на  север,  еще не подозревая,  что ждет  их на сей раз.  Они  не таились  и
передвигались  днем - все равно в долине не существовало силы, на самом деле
способной противостоять отряду. Вернее, существовать-то она существовала, но
с  трудом верилось в то, что  вот  так,  внезапно, Дэррин пожелает эту  силу
использовать.  Он небось и не знает о существовании Торновой банды.  Так что
гномы считали себя здесь в полной безопасности.
     Да  к тому же Торн был очень недоволен тем, что снова  пришлось идти на
"промысел". Подземелья  Варна  кишмя  кишели "мертвым  мясом", но, но...  Но
нужно  было  доказывать  свою незаменимость  в стране, нужно  было  показать
Прэггэ, что Торн все еще  на  что-то может  сгодиться. Тем паче  что местные
жители  "волновались",  когда   дракону   отдавали   их   соотечественников.
Значительно лучше воспринимались жертвы  из долинных гномов, к  тому  же это
"влияло  на политическую сторону дела". И вот теперь, когда Торн мог наконец
разобраться со  своим  заклятым (да-да, господа  хорошие, именно  заклятым!)
врагом, нужно все бросать и нестись невесть куда!..
     Привал  устроили  рано.  Торн  позволил   своим  подчиненным   развести
небольшой костер, но проследил за тем, чтобы его разожгли аккуратно и дым не
поднимался  кверху  слишком  заметно.  Впрочем, мог  бы и не  следить - все,
находившиеся сейчас с ним, прекрасно знали  о таких мелочах. Просто... нужно
было, наверное, хотя бы для самого себя делать кое-какие привычные вещи, как
эта, например.
     Команда  значительно  уменьшилась  за  последние ткарны, а Торн  все не
желал набирать  новичков - наверное, старел.  Эта мысль  была неприятна,  но
отмахнуться от нее  все не получалось.  Да, сейчас Торн не мог  не признать:
время шло, и он, пусть  и не внешне, лишь внутренне, - увы, старел,  начиная
привыкать к  окружающему,  не желая менять и меняться.  Вот и теперь, вместо
того чтобы послать кого-нибудь во  главе группы,  вынужден был  пойти сам. А
скоро  ведь  он  может  остаться совсем  один.  Да, многие его гномы  умерли
насильственной смертью, но в последние ткарны - больше от старости. И Прэггэ
уже относится к нему по-другому, иногда кажется, что еще чуть-чуть -  и  она
хлопнет в ладоши, властно выкрикнет: "В темницу!" - и из закрытых гобеленами
ниш явятся стражники, обезоружат  его и поволокут к старине Варну, но уже не
приятелем - подчиненным в темное королевство горбуна.
     Торн яростно помотал головой, даже, кажется,  загнанно  прорычал что-то
сквозь  стиснутые зубы.  Сидевшие рядом  осторожно  покосились  на  него, но
промолчали. Слишком хорошо понимали своего главаря, ведь и у самих  подобные
мысли кружились в голове злобным комарьем.  Их время проходило,  даже прошло
уже - просто они этого  не заметили. А  для того чтобы совершить переворот и
захватить власть в Гритон-Сдрауле, они уже  слишком стары и малочисленны.  И
кое-кто даже  предчувствовал, что эта их "охота" - последняя. Вот и сидели у
пламени, не торопясь улечься спать, молчали и расслабленным взглядом следили
за  извивами огненных пальцев - пока еще  оставалась  свобода и  возможность
просто глядеть на костер.
     А утро взмахнуло сырым лезвием тумана, отсекая прошлое от настоящего; и
все - нужно было подниматься и идти дальше.
     А  дальше,   за  коварно-податливым,  мягким  поворотом  горной   тропы
поджидали гномы, посланные Прэггэ, чтобы арестовать не нужных ей стариков. И
зашипели разъяренными змеями  клинки, покидая свои норы-ножны; подпрыгнули в
воздухе серебристые полулунья секир, полетели трудолюбивыми пчелами стрелы и
арбалетные болты.
     Первые  же  потери  обеих  сторон   насторожили  Торна   -  слишком  уж
одинаковыми,  зеркально  подобными  оказались  эти потери. И, еле  сдерживая
дрожь, вожак остановился,  опустил  меч, смотрел, как убивают сами  себя его
гномы. Наверное, можно было бы криком остановить хотя  бы некоторых -  но он
не  смог. Пораженный происшедшим,  Торн беспомощно  следил за невесть откуда
взявшимися  дворцовыми  стражами.   Они  не  могли  здесь  находиться  -  но
находились.  Только   одному   Торну   удалось   подметить  неестественность
случившегося и в  течение доли секунды понять, что любая агрессивность с его
стороны обернется против него же.
     И когда под ноги предводителя "безузорчатых" рухнул один из его гномов,
раскинув  руки  и  удивленно  глядя  вверх,  на  бездействующего  ("Почему?!
Предатель?..") главаря, Торн понял, что это все. Конец. Финал.
     Как  только упал  последний  из его  бойцов,  дворцовые воины  исчезли:
просто  шагнули  назад и растаяли - в чем? Лишь  сейчас Торн заметил плотную
дымчатую  стену,  колыхавшуюся   поперек   тропы.  Вот   там-то  и  скрылись
пришельцы-погубители.  Даже те  из  них,  кто  упал замертво, превратились в
дымок и тихонько потекли назад, к завесе.
     И Торн, стиснув повлажневшими  ладонями рукоять меча,  шагнул  вслед за
этим дымком. Он шел  -  просто шел,  безо всяких  мыслей  и чувств. И только
когда из этой сытно подрагивавшей завесы начало проступать лицо и Торн узнал
     /бессмертного/
     это  лицо,  он развернулся и побежал  прочь. И не останавливался до тех
пор, пока не очутился перед подъемным мостом, ведущим в Гритон-Сдраул.




     Цах  остыл, но Дрей продолжал  механически отхлебывать его из чашки, не
обращая,  впрочем, на  это ни малейшего внимания. Что было дальше, понять не
так уж трудно. Слишком много об этом  написано писателями-фантастами  Земли,
его  родного   мира.  Свойства   завесы  казались   бессмертному   настолько
очевидными,  а  реакция  жителей Гритон-Сдраула -  такой  предсказуемой, что
дальнейшее повествование  Прэггэ он слушал невнимательно, размышляя над тем,
как быть. И откуда взялась эта самая завеса.
     И...
     - А где сейчас Торн? - спросил он, поднимая голову.
     Мстительная вздрогнула:
     -  Не  знаю.  После того как  он  прибежал в  город и пересказал это  -
конечно, не  все, но об остальном догадаться было нетрудно,  -  я совершенно
забыла о нем. Как ты понимаешь,  дел хватало. А потом, когда вспомнила, Торн
уже исчез. Никто не видел его и не знает, куда он мог подеваться.
     - Подеваться? - переспросил Дрей. - Говоришь, словно о какой-то вещи.
     - А он и был долгое время вещью, только инструментом - не более.
     Бессмертный покачал головой:
     - Не был, просто делал все, чтобы ты так  думала. Так казалось удобнее.
Но извини, что прервал. Продолжай.
     И маленькая женщина  стала рассказывать  ему,  как исподволь проникал в
подвластный  ей город  страх.  Как  завеса  постепенно  сдвигалась с  места,
понемногу приближаясь к Гритон-Сдраулу. И мороки, которые выходили оттуда, а
на  самом  деле были просто  воплощением подсознательных  страхов  тех,  кто
оказался рядом  с завесой,  становились все реальнее, иногда даже  оживали и
бродили по горным тропам,  подбирались  к стенам города и пугали  тех,  кого
удавалось. А напугав, становились еще более осязаемыми, словно питались этим
липким потным чувством.
     И еще - но это Дрей понимал и сам - Прэггэ неоднократно повторяла: если
завеса не исчезнет, Гритон-Сдраул ожидает катастрофа. И нужно что-то  с этим
делать. И...
     Здесь  Мстительная  прерывалась,  перескакивая на что-то другое, а Дрей
понимал, что это самое "и" касается его. И - не отвертеться.
     Потом  к  столу  подкрался на  мягких  пушистых  лапах сон,  мурлыча  и
потягиваясь.  Бессмертный  зевнул,  и  Прэггэ вскочила,  вышла  за  двери  и
вернулась  уже  со  стражником.  Она  сообщила,  что  тот  отведет  Дрея   в
предназначенную для гостя комнату, пожелала спокойной ночи и удалилась.
     Бессмертный вздохнул спокойнее. До завтра у него есть время подумать...
и поспать.  А потом  уж он решит,  делать ли то, о чем попросит  Прэггэ, или
просто уйти через окно не попрощавшись.
     А  там,  за  окном  раскатисто смеялся, подвывал  в  изнеможении ветер,
повторяя, как сумасшедший: "Просто уйти! Вот умора! Просто уйти!"




     Кто это сказал, что выбора у нас в действительности никогда нет? Кто-то
ведь сказал! И он был прав, так его растак!
     Уже с утра, стоило только  Дрею разлепить веки, рядом  с  ним оказалась
такая  масса народу, что  "просто  уйти" не  было никакой возможности. Более
того,  судя  по  поведению  и взглядам  всех  этих  гномов  и гноминь, таких
суетливых,  заботливых,  предупредительных,  они  знали,  кто  он  такой,  и
надеялись, что он их спасет. Злиться на них на всех не имело смысла, да и не
до  того было.  Поток  необходимостей: "одеться",  "умыться",  "постричься",
"побриться",   "откушать"  -   закрутил   его,  поволок   за   собой  -   не
воспротивишься. Только на "откушать" Дрею удалось перевести дух,  тем  более
что  рядом оказалась  Прэггэ. Тут  он  ей  все и высказал,  наболевшее,  так
сказать. Где-то подсознательно ожидал, что Мстительная станет отпираться, ан
нет. Склонила голову, сказала:
     -  А что  поделать? Ты нам нужен.  Ты  -  единственная надежда. Но если
хочешь - уходи. Все равно никто не сможет тебя остановить.
     - А если бы мог - ты бы попыталась? - спросил он.
     - Не знаю. Наверное, да.
     И вот именно это  признание поставило последнюю  точку. Дрей был  не  в
состоянии отказаться. И не отказался.
     Чуть позже, шагая по раскаленному металлу подъемного моста, он мысленно
похлопает себя по плечу: "Дружище, а ведь другого выхода у тебя  нет. Потому
что завеса  эта чертова расположилась как раз на тех перевалах, которые тебе
знакомы.  А  по  незнакомым  далеко не  уйдешь.  Рано  или  поздно, конечно,
выберешься,  но  скорее  всего поздно.  Да еще породишь легенду о блуждающем
духе неприкаянного альва. Так  что..." И, усмехнувшись самому себе, он ни на
секунду  не собьется,  не замедлит шага, минует мост  и направится в горы, к
одному из перевалов, где сейчас воцарилась странная завеса.
     Но это потом. Сейчас же он доел, поблагодарил, как положено, хозяйку за
гостеприимство и сел диктовать  вызванному слуге список  того, что требуется
немедленно, нынче же, собрать.  В  дорогу не  отправляются с пустыми руками,
особенно в такую дорогу. Вот и диктовал, стараясь ничего не пропустить, хотя
конечно же знал, что какую-нибудь необходимую мелочь обязательно забудет. Но
так всегда, это просто еще одна кривая усмешка жизни.
     К  полудню  все  было  готово, дальше оттягивать  срок выхода  не имело
смысла.  Он  пересмотрел  дорожный  мешок,  сверяя  содержимое  со  списком,
удовлетворенно кивнул и поднялся на ноги.
     Прэггэ стояла у окна, высокого, с арочным закруглением наверху, а по ту
сторону   стекла  настороженно  крался  собственными  улочками  перепуганный
Гритон-Сдраул. Ее город.
     Мстительная повернулась к бессмертному и встретилась с ним взглядом.
     "Сделай  это,  - умоляли поседевшие за ночь  глаза. -  Я помню, я и так
задолжала тебе по всем статьям, но сделай это. Не знаю, поверишь ли ты в то,
что я забочусь сейчас не только о собственном благополучии  (а я забочусь не
только о собственном  благополучии), - не знаю,  поверишь  ли, но сделай это
хотя бы ради города. Ведь это город и Стиллы тоже".
     "А  вот об этом  не  стоило  вспоминать, - промолчал  в ответ Дрей. - Я
сделаю это. Ради...  Черт, не  знаю сам, ради чего! Просто  сделаю. Надеюсь,
этого тебе достаточно!"
     "Но достаточно ли этого тебе?"
     "Да. В конце концов, Гритон-Сдраул и ее город".
     Дрей закинул мешок на плечо.
     - И поосторожнее с Торном, - обронил он уже на выходе.
     Затейливо разукрашенные створки двери захлопнулись... как крышка гроба.
Прэггэ, оставшаяся внутри, снова  подошла к окну.  Бессмертный, конечно, был
прав, но  бояться Торна  сейчас  ей казалось слишком...  мелочно. Она  и  не
боялась.
     А Дрей,  спустившись по винтовой лестнице и кивая знакомым лицам - да и
незнакомым тоже, всех не упомнишь, а обижать сейчас кого-то ему не хотелось,
- пошел прочь  - сначала из башни, потом из города. Его везде беспрекословно
пропускали, и везде, стоило ему выйти, двери захлопывались у него за спиной,
словно челюсти гигантского капкана. Да так, наверное, оно и было.
     Вот и мост,  развалившийся под ногами горячим языком, втянулся обратно,
стоило Дрею только ступить на камень дороги, которая шла вверх. Ничего, если
все получится, он не станет возвращаться.  Слишком много  незаконченных дел,
успеть бы...
     Прежде  чем  увидеть  завесу,  ему  пришлось  сразиться  с  несколькими
чудовищами, но это было так, разминкой, потому что хватало  одного  взгляда,
чтобы  понять -  чудовища ненастоящие. Это  были  всего  лишь плоды  чьей-то
воспаленной фантазии, плоды, которые теперь ему приходилось срывать. Неплохо
было бы и закопать в землю... только трупы, стоило им упасть, превращались в
тоненькие струйки серого дыма и ползли прочь. Наверное, к завесе.
     Со стороны это зрелище, должно быть,  выглядело смешно, но Дрею  сейчас
было не до смеха. Он шагал по каменистой тропе и раздумывал над тем, чего он
боится больше всего.
     "Чудовища - ерунда, это страхи других. А что ты скажешь, дружище, когда
оживут твои собственные?"
     Угодливо ложилась  под  ноги дорога,  кривилась в усмешке:  "Посмотрим,
посмотрим..."
     И посмотрели.

     На свете, верно, существует что-то,
     чем можно оправдать все преступленья.
     Наверное... Наверное, мой друг.
     И мы закроем каменные двери,
     завесим окна призрачной заботой,
     чтоб продолжать играть в свою игру.
     Оставьте нас, о путники, в покое.
     Нам надобно дела свои решать.
     Вы позже приходите - попозднее,
     а лучше - лучше вы устаньте ждать,
     ступайте прочь в далекий ясный город
     с высоким и безбожным чутким небом.
     Оставьте нас одних для наших теней,
     чтобы они могли спокойно нас пожрать
     в своем неведомом всесильи.
     Не стойте, бедолаги, у окна,
     не ждите наших недо-откровений,
     они давно уже в груди остыли.
     И не пытайтесь зря разбить ту дверь,
     которой мы от вас отгородились.
     Опасное занятие свое
     скрывая, вам же делаем мы милость.
     И лучше б вам вовек не знать ответ
     чтобы потом у вас не получилось
     на наш путь встать. Оставьте мне мое,
     себе берите что-нибудь иное,
     и не братайтесь, путники со мною.
     Я страшен.
     Я чужак.
     И мне тоскливо...





     И что нам малые утраты
     на этом горьком рубеже,
     когда обрублены канаты
     и сходни убраны уже?!
     Александр Галич



     Тянется   вверх  вертикаль,  живет  своей  размеренной  жизнью  и  лишь
вздрагивает, когда этот привычный ход вещей нарушают  несколько существ.  Но
вот  они прошли, и все снова возвращается на круги своя. Точно так же, как и
прежде,  в  особых  пещерах  растут  каменные  червята  и  "кормовые  формы"
светящихся  членистоногих,  точно  так  же  торопятся  помочь Эллин-Олл-Охру
мастера, точно  так же... да нет, не так.  Слух  о  том, зачем поднимаются к
вершине  трое  чужаков, разошелся по вертикали  очень  быстро - быстрее, чем
того хотел бы Гунмель. А теперь, как говорится, зажженного факела за пазухой
не утаишь.
     И уже на следующий  день после  того, как они попрощались  с Рафкри,  в
пещере, где Гунмель  остановил маленький отряд на ночлег,  собралось столько
народу, что обалдевшие путешественники первые несколько минут не  знали, что
и  сказать.  Да  и к чему  слова  - все  и  так было яснее  ясного:  хозяева
недовольны  вторжением  чужаков.  И  если  раньше  Ренкр  никогда  не  видел
рассерженных горгулей, то  теперь мог лицезреть их в достаточном количестве.
Даже предостаточном.
     Мастера толпились вокруг и возмущенно поблескивали огромными глазищами.
Альв ни разу за время  знакомства с Трандом не углядел в его зубастой улыбке
хищного выражения, а вот теперь готов был согласиться  с теми,  кто, завидев
горгуля, спешил  убраться подальше от Дома Молодых Героев. Здесь  главное  -
точка зрения, если можно так выразиться.
     Горгули все приходили и приходили.
     Незадачливые  путешественники  терпеливо  ждали. Гунмель, расстроенный,
оглядывался по сторонам, искал в глазах своих собратьев хоть каплю участия -
и  не  находил.  Да  и могло  ли  быть иначе? Ведь  он  самовольно  привел в
вертикаль чужаков!
     Ренкр переглянулся  с  троллями.  Скарр  едва заметно переместился так,
чтобы прикрывать  его  левый бок, и положил ладонь  на  рукоять длинного,  с
локоть, кинжала.  Хвилл  пошевелил  правой  бровью,  призывая "мальчика"  не
горячиться. Сам он  встал справа от Ренкра, между  альвом и Гунмелем.  Когда
горгуль удивленно поднял взгляд на старого тролля, тот  ободряюще улыбнулся,
мол, все будет в порядке.
     В этот момент по некоему тайному сигналу мастера зашевелились.  Видимо,
процесс ожидания завершился, начиналось... что?
     Горгули выстроились у стен пещеры так, чтобы посередине осталась пустая
площадка.  Туда  вышел один из мастеров, низенький, плотный.  Его коричневая
шерстка кое-где белела  инеем  ткарнов,  кое-где  повыпадала  вовсе.  Мастер
сурово посмотрел  на чужаков,  и, хотя ростом был  намного меньше,  чем они,
казалось, что горгуль измеряет  альва и троллей взглядом сверху  вниз. Потом
мастер покачал головой - оба его уха свернулись в трубочки, но это  казалось
сейчас не  смешным,  а  угрожающим - и  заговорил тихим голосом, от которого
Ренкру вдруг  стало  стыдно. Нет,  он  не  потерял уверенности  в  том,  что
поступает  правильно  (если  вообще имел  такую уверенность), - просто голос
мастера  одними уже интонациями вызывал желание покаяться. Видимо,  это было
свойственно горгулям, ведь при их образе  жизни требовалось  иметь  подобную
способность,  если  уж   они  не  обладали   внушительными   размерами   или
смертоносным ядом.
     Поэтому  Ренкр поборол желание  встать на колени  и поклониться  седому
мастеру (а  ведь  тянуло, Создатель! - еще как тянуло опуститься на холодный
каменный пол, склонить голову: "Прости, мудрец, за дела мои неразумные!").
     И,  словно читая  его  мысли (а  может быть,  не  читая,  а диктуя  эти
мысли?!), мастер промолвил:
     - Позор! Позор тебе,  Гунмель, за поступок твой, достойный порицания! И
вам позор, чужаки, рвущиеся к неведомому. Не знаете, что творите, но сие  не
извиняет вас.
     Этот  голос совсем не  напоминал те веселые беззаботно-серьезные голоса
Транда и Гунмеля,  к которым привык Ренкр. Но  подобное различие  не смутило
альва. Хвилл, стоявший справа, скептически изогнул левую бровь.
     - Может, перейдем на нормальный язык? - вмешался он. - Тем более что мы
"знаем, что творим".
     Мастер  укоризненно посмотрел на старого  арбалетчика. Сбить  горгуля с
толку оказалось не так-то просто.
     - Знаете,  что творите? - В его суровом голосе плескалась едкая ирония.
- И что же? Будет очень интересно послушать.
     Прежде чем Ренкр успел хоть что-нибудь сказать, из толпы горгулей вышла
маленькая фигурка, в которой альв с удивлением узнал  Рафкри.  Хотя почему с
удивлением? - ведь здесь, наверное, собрались все мастера Горы. Они косились
на горгулью, недовольно сопели, но ни один не попытался ее удержать.
     А Рафкри, оглядев всех ясным кротким взором, начала говорить:
     -  Погоди,  Сирэм.  Посмотри  сюда. -  Она  сложила  ладошки  лодочкой,
выпуская наружу зеленоватый шарик, свое мо.
     Шарик выскользнул  из  пещеры  и мгновенно  вернулся,  но уже не  один.
Вместе с ним  прилетело мо Транда - вплыло  и весело закружилось над головой
Рафкри.  Потом,  словно  сообразив,  что  горгулье  не  до  смеха,  затихло,
покачиваясь в воздухе над нею.
     - Что  это?! - прошептал Сирэм, и в  его голосе, к удивлению, наверное,
не только Ренкра, а  и самих мастеров, прозвучала  растерянность, бессильная
оторопь. - Что это?!
     -  Ты  знаешь,  что  это,  -  с  нажимом,  чрезвычайно  властным  тоном
произнесла Рафкри.
     Мастера удивленно вздохнули, но никто не произнес ни слова. .
     Сирэм покачал головой:
     - Этого не может быть! Этого просто не может быть!
     -  Но это так!  -  ликующе воскликнула  Рафкри,  и мо Транда вспыхнуло,
разгораясь, освещая лица собравшихся мягким зеленоватым светом.
     Сирэм пошатнулся,  но не  отступил,  хотя было  заметно, что ему  очень
хотелось это сделать. Не отступил, только прищурил глаза.
     - Хорошо, - кивнул он. - А теперь рассказывай.
     - Стоп!  - Ренкр предостерегающе поднял правую  руку. - Раз уж мы стали
причиной всего этого переполоха, нам и отвечать.
     Сбоку  сокрушенно  вздохнул Хвилл:  "Куда ж  ты лезешь?  Все так хорошо
началось, еще бы чуть-чуть, и чаша сия нас бы миновала. Ах червь!"
     - Отвечай, - согласился Сирэм.
     Ренкр удовлетворенно кивнул:
     -  Начнем. - Он опустился на ближайший камень:  удобный такой, плоский,
словно специально предназначенный для сидения.
     Рассказ занял  много  времени, но  уже  в  процессе  повествования альв
понял, что слушатели прониклись происшедшим с ним и его спутниками. Долинщик
не  был уверен в том,  как поступят  мастера, разрешат ли они ему  завершить
начатое, но...  Но альв не имел права позволять  другим  защищать его. Это -
дело его, Ренкра. "Подвиг", как сказал бы Вальрон.
     Во  рту  пересохло, спина и  все, что ниже,  болело, потому  что сидеть
приходилось  прямо, дабы "не потерять лицо". Он упустил  множество  деталей,
иначе, видит Создатель, история затянулась бы на несколько дней! И все равно
закончил свой  рассказ  лишь  поздней  ночью  (как  не  преминули подсказать
внутренние звезды, высыпавшие на внутреннем небе).
     Сирэм тяжело вздохнул:
     - Допустим, что все поведанное тобой правда. А при чем здесь мо Транда?
     Гунмель тихонько прыснул  в кулак. Ренкр сдержался, хотя это стоило ему
громадных усилий. Как чувствовали себя тролли, он мог только догадываться.
     И честно ответил:
     - Не знаю. Наверное, ни при чем.
     Рафкри досадливо взмахнула ладошкой:
     - Да подождите же вы! Сирэм, забудь на  время о Транде, задумайся лучше
над тем, что только что поведал нам Ренкр! Как быть с его рассказом?
     - Не  пускать  их, -  отрезал Сирэм. - Мы же  не знаем, что произойдет,
когда они вложат обломок Камня в Глаз.
     Седой мастер презрительно фыркнул, отметая тем самым любые возражения.
     -  Кажется, ты  слушал  исключительно  невнимательно.  -  Откуда только
взялся у Рафкри такой строгий голос? - Им посоветовал сделать это Ворнхольд.
А он знал, что все произойдет как нужно.
     - Возможно, я скажу банальность.  - Из толпы мастеров вышел толстенький
горгуль  и смущенно почесал правое ухо. -  Возможно, но...  гхм, кому нужно?
Тут очень важно правильно  учесть, так сказать, всяческие  тонкости. Поэтому
предлагаю обдумать все более обстоятельно и только потом решать, как быть.
     Ренкр встал. Он старался унять дрожь в  голосе, хотя отчаянье заполняло
его доверху и норовило выплеснуться в слова:
     -  Но  у нас нет  времени! Каждый день приносит кому-то  смерть, горяне
гибнут из-за змей, а вы...
     - Мы не можем рисковать, - развел руками толстенький горгуль. - Увы.
     Чувствуя  полное  бессилие  и  неспособность   продолжать  спор,  Ренкр
опустился на камень-сиденье. Если это и не было поражением, то уж приблизило
их к нему настолько, что оставался всего один шаг - до бездны.
     А может, и шага уже не осталось.




     Горгули  спорили  всю  ночь.  Гул  их  голосов то поднимался до  самого
потолка пещеры, выплескиваясь в коридоры,  то затихал  и развеивался  легкой
дымкой, оседая на стенах и сталагмитах.
     Поначалу  Ренкр  внимательно слушал рассуждения  мастеров, вспомнив  об
ужине,  лишь когда Хвилл похлопал долинщика по плечу и  протянул ему кусочек
вяленого мяса да лепешку из хурры. Ренкр благодарно кивнул,  машинально взял
все это и начал жевать, не отрывая взгляда от спорщиков.
     Мастера, казалось, не ведали устали. То один, то другой выходил в центр
пещеры и  высказывал  свое  мнение  о  том,  стоит ли пускать  Ренкра и  его
спутников  к  вершине.  Говорившего не перебивали,  давали  высказаться,  но
стоило тому замолкнуть и слиться с толпой, как на опустевшее место мгновенно
выходил следующий.
     Ренкр  пытался  вычислить,   сколько  у  него  сторонников   и  сколько
противников,  но очень быстро сбился со счета. Наконец он понял, что слушать
дальше просто не в состоянии. Тролли уже давным-давно расстелили на полу,  в
уголке пещеры, спальные шкуры и, пожелав Ренкру спокойной ночи, легли спать.
Как  пояснил Хвилл: "Что толку? Оттого, будем мы  слушать их или нет, ничего
не изменится". Теперь долинщик  готов  был  согласиться с ним.  Он  тихонько
встал с камня и отправился распаковывать свои спальные шкуры.
     Гунмель, находившийся все это  время рядом с  альвом, поспешил за ним и
подергал за рукав, привлекая к себе внимание.
     - Что? - устало произнес парень.
     - Ты...  ты  не  переживай, -  попросил  Гунмель. -  Все будет  хорошо.
Обещаю.
     - Спасибо.  - Он заставил себя  улыбнуться, но, кажется,  получилось не
очень. - Я не сомневаюсь.
     Успокоенный,  Гунмель кивнул и  поспешил  к  кругу  спорящих.  А  Ренкр
подумал,  что  Вальрон тоже обещал - все будет  в порядке. Это предпоследнее
его "дело". Значит, удачное. Должно быть таковым. Наверное.
     Сон спустился и отлетел,  как полупрозрачный мираж. Казалось,  долинщик
закрыл  и тут же  открыл глаза  - в  пещере  ничего  не  изменилось. Горгули
спорили.
     Тролли уже проснулись и позавтракали, теперь они тихо  сидели и слушали
мастеров.  Ренкр с удивлением отметил, что его спутники, похоже, получают от
этого  некое  удовольствие.  Альв  позавидовал  тому,  что  тролли  способны
настолько отрешиться от реальности: как-никак от приговора мастеров зависело
слишком многое, чтобы сам он  мог  позволить себе  безо всякого беспокойства
наблюдать происходящее.
     Вот он  и беспокоился. Хотел  было даже обойтись без завтрака, но Хвилл
настоял - пришлось уделить этому время. Затем Ренкр присоединился к троллям.
Несколько раз альв попытался вмешаться в разговор, но Скарр или Хвилл всякий
раз его одергивали.
     Потом  из  толпы  вынырнул  Гунмель.   Он  устало  улыбнулся,  стараясь
подбодрить чужаков.
     - Ну что? - спросил Ренкр.
     Горгуль развел руками:
     - Пока ничего. Решаем.
     Он  извинился  и,  вернувшись  к  сородичам,  принялся  кому-то  что-то
тихонько втолковывать.
     Споры продолжались до полудня.
     Наконец  на  пустое  пространство  в  центре  пещеры выбрался  Сирэм  и
несколько картинно воздел вверх руки. Негромкий говор затих.
     -  Мы обсудили все возможные  варианты,  -  произнес  Сирэм.  Помолчал,
обведя собравшихся усталым взглядом,  еле заметно пожал  плечами, показывая,
что он-то, конечно, с этим всем не согласен, но что поделаешь. - Большинство
из нас считает, что  необходимо допустить  чужаков к Глазу. Я так не считаю.
Но подчиняюсь мнению большинства.
     Он поклонился - не  слишком  низко,  но достаточно,  чтобы  все поняли:
Сирэм не станет противопоставлять себя остальным.
     -  Поскольку  Гунмель  впустил  чужаков  в   вертикаль,  на  нем  лежит
ответственность за их дальнейшую  судьбу.  Ему  и вести их к Глазу.  Но... -
Старый горгуль запнулся - видимо, то, что он собирался сказать, было нелегко
произнести. Однако же  пересилил  себя.  -  Но  я  хотел бы  пойти с вами, -
добавил Сирэм.
     Скарр недовольно кашлянул,  но промолчал, лишь взглянул на Ренкра - как
решит альв, так и будет. Ренкр развел руками:
     - Иди.
     Не было никаких причин отказывать мастеру. Долинщик решил, что рано или
поздно Сирэм  сам расскажет, почему захотел  присоединиться к их  маленькому
отряду.
     Опешивший горгуль отрывисто кивнул.
     Мастера начали понемногу расходиться. В пещере  остались только Ренкр с
троллями, Гунмель, Рафкри и Сирэм. Последний тяжело вздохнул и  опустился на
пол. Бессонная ночь утомила старого мастера, а принятое всеми решение  - это
было заметно - угнетало его.
     Рафкри, сопровождаемая двумя светящимися шариками,  подошла к  Ренкру и
положила ладошку ему на колено.
     - Ты молодец, все делал правильно, - сказала маленькая горгулья. - Я не
была уверена, что мы сумеем убедить моих соотечественников,  но твой рассказ
склонил многих на нашу сторону.
     - Неужели мастера решали все, руководствуясь лишь чувствами? - искренне
удивился Ренкр. - Ведь речь шла о серьезном деле! Как же так?
     -  Ты  недоволен?  -  засмеялась Рафкри.  -  Поистине,  ты удивительное
существо! Все вышло  так, как ты хотел, а теперь ты недоволен! Не переживай.
Просто в твоей  истории имелось несколько убедительных деталей. Так что дело
не в чувствах...- не совсем в них,- смущенно  призналась она.  - И потом, ты
же уверен, что все будет в порядке?
     - Я? - переспросил Ренкр. -  Я ни в чем не уверен - увы! Жизнь этому не
способствует.
     - Да, - эхом отозвался дотоле молчавший Сирэм. - Жизнь не способствует.
Это  точно.-  Он  поднял  голову  и  встретился  с  удивленными  взглядами.-
"Почему?" -  тихо сказал старый мастер. - Всех вас интересует, почему я хочу
идти к Глазу.- Сирэм рассмеялся так, словно не доверял самому себе и это его
смешило.- Не знаю, - признался он. - Видит Создатель, не знаю. Наверное, для
этого и хочу - чтобы узнать.
     - Нда, - протянул Хвилл. - Если мы будем разговоры разговаривать, никто
ничего не узнает. Не отправиться ли нам к вершине... или к Глазу, или как вы
это там называете?
     - Верно, - кивнул Гунмель. - Пора.
     Ренкр  внимательно  посмотрел на Сирэма  - все-таки тот целую  ночь  не
спал.  Сможет  ли  он  идти  весь  день?  Потом решил,  что пока горгуль  не
жалуется, а там поглядим. Да и спешить нужно было.
     Сирэм  действительно  держался молодцом.  После  того случая  в пещере,
когда мастер поддался усталости,  ничто в его поведении больше не говорило о
ней.  И  все  же днем Ренкр настоял  на  том,  чтобы  устроить привал. Сирэм
попротестовал,  но только  для вида. Сам же, думая,  что  Ренкр  не заметит,
взглянул на него с благодарностью.
     Чтобы  продлить время отдыха  (ну  и из любопытства, конечно), долинщик
спросил у Гунмеля, что это за Глаз такой и при чем тут вершина.
     - Глаз, - повторил тот, скатывая и раскатывая поочередно правое и левое
ухо. - Странно. Я думал, что Транд рассказал тебе...
     - Нет, - покачал головой Ренкр. - А должен был?
     - Ну, если... - Гунмель осекся под ледяным взглядом Сирэма. - Так  вот,
о Глазе. Глаз - это... Глаз.
     -  Позволь, я  расскажу,  -  вмешался Сирэм. - У каждой горы есть  свой
Глаз. Иначе  и быть не может.  Гора без Глаза - как  горгуль  без ушей. Глаз
находится  на самой  вершине,  по сути, это  выход вертикали  наружу. И если
взлететь  высоко-высоко,  действительно  можно  увидеть  каменное  око,  оно
смотрит в  небеса,  не  мигая  и  не  закрываясь.  И... я боюсь,  что  может
произойти непоправимое, если Эллин-Олл-Охр ослепнет. Хотя, с другой стороны,
-  как ты закроешь  этим  маленьким обломком Камня  вход в  вертикаль?  - не
представляю!
     - Я тоже, - признался растерявшийся Ренкр. - Но - закрою.
     - Откуда такая уверенность? - ворчливо поинтересовался Сирэм.
     Альв улыбнулся:
     -   Уверенность?   Помнится,   полдня   назад   я   говорил   о   прямо
противоположном. Так что лучше не спрашивай, потому  что  я  отвечу так  же.
Жизнь способствует.
     - Ты прав, - кивнул Сирэм. - Создатель! Ты на самом деле прав!
     - Увы, - бросил альв.
     Разговор распался, как распадается на  отдельные куски  проржавевшая до
самого нутра цепь. Только последнее звено, несколько раз стукнувшись об пол,
породило эхо - "увы-увы-увы".




     Следующие  несколько дней  Ренкр  разговаривал крайне мало. Настроение,
воцарившееся в  вертикали,  этому "не  способствовало". Встречавшиеся  им на
пути мастера выглядели  притихшими и печальными, невозможно было поверить  в
то,  что  они -  родственники  Транда,  всегда  такого веселого и легкого  в
общении,  такого  непосредственного.  Гунмель тоже  постепенно  переменился,
теперь  он  был молчалив и сосредоточен. Поначалу  Ренкр решил,  что дело  в
Сирэме, что тот своим присутствием  гнетет  провожатого, но - нет. Дело было
совсем в другом. И когда альв понял это,  ему  снова вспомнился позабытый за
последнее  время  колодец  из  былых  сновидений. Колодец безмолвно стоял за
спиной  и  ждал. Не  смеялся,  не  потешался, не пытался  поглотить Ренкра -
просто ждал. Колодец знал, что его черед еще наступит. Уже скоро.
     Впервые это ощущение  чьего-то  ожидания за  спиной пришло, когда Ренкр
догадался: причина  перемен  в  настроении  Гунмеля  -  да  и всех  мастеров
Санбалура -  он  сам. Да,  горгули позволили альву завершить начатое, но как
знать, возможно,  они чувствовали,  что предопределенность все равно возьмет
свое. Вернее, не свое, а чье-то  -  Создатель ведает чье!  И хотя мастера не
могли
     /не смели!/
     препятствовать, они знали: если  только Глаз  закроется, это приведет к
страшным переменам в жизни  Горы. Вертикаль будет заперта сверху.  Возможно,
им придется покинуть Эллин-Олл-Охр. Возможно, не им одним.
     Долинщик  даже  не стал заговаривать  об этом  с  Гунмелем или Сирэмом,
чтобы убедиться  в своих предположениях. Уже  по одному  тому, как  горгули,
враждовавшие раньше  между  собой, держались теперь  вместе и все чаще  вели
долгие разговоры, можно было  понять: их объединила  общая беда. А  тролли и
альв  оказались   вне   этого  маленького  общества,   состоявшего  из  двух
собеседников; они, альв  и тролли, были  чужими, непричастными, мало того  -
именно они принесли  эту напасть  с собой.  Нет,  они  не  желали  зла - они
нагрянули, словно  стихийное бедствие.  А кто  станет говорить  со стихийным
бедствием?
     Хвилл и Скарр тоже начали сторониться  Ренкра. Теперь,  после прошедших
событий,  продемонстрировавших им его необычайную связь с тем, что именуется
судьбой,  тролли  ощущали... не  боязнь, нет. Это было  примерно то же,  что
чувствовали горгули,  - нельзя  вести себя запанибрата со стихией. В  лучшем
случае растреплет волосы,  плеснет в  лицо соленой едкой водой, пошатнет - и
ты потеряешь равновесие; в худшем...
     Это одиночество, внезапно навалившееся сверкающей плитой
     /"Герой Ренкр. Второй ткарн после Драконьей Подати"/,
     к  его собственному  удивлению,  не мешало  ему. И  потом,  в  эти  дни
долинщик как раз и стремился к одиночеству. Происходящее с  трудом умещалось
в сознании, колыхалось,  готовое перелиться  через край,  словно жидкость  в
сосуде, и  требовалось время, чтобы эта таинственная  жидкость успокоилась и
застыла.
     Теперь, шагая по  темному рукаву вертикали, Ренкр впервые сформулировал
мысль,  которая  давно уже лежала в уголке сознания,  свернувшись в холодный
клубок, и следила за ним (сознанием? Ренкром?) немигающим взглядом. А сейчас
зашевелилась, разворачиваясь, шурша  остроконечными чешуйками. Зашипела: "Ты
один! Все они - другие, вернее,  ты другой. Тебе  говорилось об этом так или
иначе, но ты не желал понимать, закрывал глаза и  уши. Зря.  Может, все было
бы по-другому. А может - нет. Но это не меняет того, что ты - другой. Кто-то
предпочитает называть  тебя героем,  хотя у тебя нет ничего общего с героями
былых времен. Кто-то назовет тебя как-то  иначе. Это неважно. Важно  то, что
ты отличен от  них  всех.  И  сколько бы  ты  ни пытался  стать  похожим  на
окружающих, это будет лишь притворство, лишь подобие. У тебя свой путь".
     Страшное было это шипение, страшное,  как правда.  Оно  и было правдой.
Осознание  этого изменило  что-то  в  душе  Ренкра.  Там  воцарилось неживое
спокойствие  камня.  Теперь  Ренкр  был  уверен в  том,  что  их восхождение
закончится так, как нужно. И пусть колодец  ждет  за  спиной - долинщик тоже
ждал.
     Он поднимался  все  выше и  выше - и  с  каждым  шагом,  с каждым  днем
менялся.  Одиночество  откалывало маленькие кусочки Ренкра прежнего,  и там,
под паутиной  трещин, проступал Ренкр новый - настоящий. Тот самый, которого
желали видеть нынешние времена. Тот самый, который уже не сомневался в своих
возможностях.  Тот самый, который стал  тенью судьбы, послушный ее  малейшим
побуждениям, безвольный... Безвольный ли?




     Изнутри   выход,  именуемый  Глазом,  выглядел  обычно:  горизонтальный
коридор поначалу шел немного вверх, потом обрывался, а снаружи хладно дышало
снежное небо. Здесь, в вертикали, все  еще  было более  или менее тепло, но,
стоило Ренкру  оказаться  снаружи,  под  этим  ставшим  неожиданно близким и
объемным небом, мороз  с гиканьем хлопнул альва по спине: "Привет, старина!"
Ренкра  мгновенно  пробрало до  косточек, он  вздрогнул, поплотнее запахивая
куртку чеша, латаную-перелатаную, ту  еще, которая была с ним у других гор и
в других странах - но под этим же самым небом.
     Гунмель и Сирэм нервно подергивали нижними  кончиками ушей, с ожиданием
глядя на Ренкра. Он повернулся и встретил  еще два точно таких же  взгляда -
Хвилл со Скарром тоже предоставляли ему право действовать.
     Сама собой рука долинщика потянулась к веревочке на шее, чтобы вытащить
кровавый амулет. После  чудесного излечения Монна обломок Камня, висевший на
груди альва,  больше никогда  не нагревался (даже от  тепла  Ренкрова тела),
неизменно сохраняя одну  и ту же температуру - температуру кусочка льда. Это
было  неприятно  и  непривычно,  но  почему-то   Ренкр  не  сомневался,  что
необходимо носить  обломок  Камня  под сорочкой.  Вот  и сейчас он  холодным
комком  прильнул  к  груди и не хотел  вылезать наружу -  цеплялся краями за
одежду, царапал кожу.
     Теперь  настал  час  завершить  эту долгую историю, и долинщик  тянул и
тянул за веревочку; камень не поддавался,  альв  сердито дернул  за нее  - и
порвал. Холодный  обломок комком  снега  скользнул под  рубашкой  и замер  у
живота. Пришлось расстегиваться и доставать его.
     Ветер ледяными  щупальцами погладил обнаженную кожу,  и Ренкр  поспешил
застегнуться.  Но  было поздно  - пронизавший  насквозь  все  тело холод  не
уходил. Пальцы мгновенно задеревенели - альв сжимал обломок  Камня изо  всех
сил, боясь ненароком уронить. И готовясь к главному.
     Наверное, что-то такое отразилось  в его взгляде, потому что горгули  и
тролли  уже  отступали  назад  по  заледеневшему  склону,  где,  присыпанные
небесной  белизной,  торчали  почерневшие  обломки  камней.  А Глаз  -  Глаз
внезапно вздрогнул, словно в его каменное отверстие попала соринка.
     Земля выскользнула из-под ног Ренкра, и он начал заваливаться на спину,
заранее предощущая  острые  клыки скальной породы, на которые ему  надлежало
упасть.
     Небо,  словно  осознав исключительность  момента,  замерло  чудовищной,
неохватной  картиной  -  и  через   все  это  гигантское  полотно  пролегала
незаметная  дотоле полоса,  перечеркивая изображение  и вонзаясь смертельным
дротиком в Глаз.  Ренкр еще успел  удивиться, что  до сих пор, поднимаясь по
вертикали,  не  видел  этой полосы  черного света,  хотя,  конечно, при  том
количестве  ответвлений  и  отростков,  мимо  которых  они  проходили,  свет
наверняка  мог свернуть в один из них и скользнуть к котловану змей; вернее,
от него  - к небесам. Но это было уже не важно. Ренкр падал. На камни. И уже
не встанет. Не закончит начатого. Вальрон ошибал...
     Что-то толкнуло его в бок и смягчило удар.
     Альв,  скосив глаза, посмотрел на влажный резец камня. Еще чуть-чуть, и
этот зуб разорвал бы ему щеку. Или пробил затылок. И точно так же, как течет
сейчас по камню чья-то кровь, текла бы его собственная.
     "Чья-то кровь?!"
     На то, чтобы вскочить с промерзлой земли  и увидеть лежавшего на камнях
Хвилла,  ушло  два  мига.  Ренкру казалось -  две  вечности.  Он хотел  было
кинуться к троллю, зажать руками рану, перевязать, спасти, но Глаз продолжал
смыкаться  - вытягивающееся в узкую  щель  отверстие, - и  Сирэм неожиданным
повелительным жестом указал туда: "Ступай!"
     На сомнения ушло еще  несколько  секунд,  и темная  кишка черного света
вздулась  нажравшейся  пиявкой,  а  Глаз  продолжал сжиматься.  Помертвевшие
пальцы не чувствовали обломка Камня.
     Взгляд.
     Да его там и нет!
     Ренкр  лихорадочно  огляделся,  заметил в снегу алый отблеск и упал  на
колени, разгребая белую россыпь. Наконец он достал обломок и шагнул к Глазу,
ступая по содрогающимся камням, словно по растревоженной трясине.
     Пиявка,  застывшая  между  вершиной   Эллин-Олл-Охра  и  небом,  начала
извиваться - и расти, расти, расти...
     Все это происходило в абсолютной тишине. Ренкр не слышал ни звука, даже
когда  падал,  даже  когда разгребал руками снег и вынимал из узкой ложбинки
алый обломок Камня.  И только теперь сквозь ватную  пелену  тишины  пробился
крик Гунмеля: "Бросай!"
     Глаз  почти  закрылся. Невозможно поверить, что не так давно  именно из
него они выбрались наружу. Ренкру показалось  даже, что Камень не пролезет в
эту узкую  щель.  Он  опустился  -  нет,  рухнул  на  колени,  наклонился  к
сощурившемуся  в злобной агонии  Глазу и, не обращая внимания  ни на толстую
кишку-пиявку, ни на боль в коленях, втиснул обломок в щель.
     Что-то вздрогнуло в самом нутре Горы, волна судорог пробежала по ней, и
Ренкр, не удержавшись, снова упал. Тонко  вскрикнул Гунмель, захрипел Хвилл.
Посыпались  вниз  камни  -  они выпадали  из  своих  гнезд,  словно  гнилые,
расшатанные зубы.
     Звуки, как будто бы скрывавшиеся до того мгновения за плотной невидимой
дверью, вырвались наружу и нещадным водопадом обрушились на Ренкра. Он лежал
скорчившись, щекой  прижавшись к обломку  Камня,  и не  желал двигаться.  Он
хотел  заснуть  -  навсегда.  Ничто в  этот  момент  не могло заставить  его
пошевелиться; в диком мировороте, кружившемся вокруг, он один был недвижим.
     Но вот он уже не на холодном склоне, не под ледяным небом - он совсем в
другом  месте. Как  и почему? Здесь было тепло и темно, как в  пещере где-то
глубоко-глубоко под землей. Тела  он не  ощущал - да  и было ли тело? Только
кто-то  тихонько нашептывал на ухо: "Все правильно. Ты сделал  все так,  как
должно".
     "Но почему?" - спросил альв. Он не мог не  спросить,  хотя не надеялся,
что получит ответ.
     "Потому что  Глаз, продолжай  он закрываться, разрушился бы.  И вход  в
вертикаль открылся бы, и темный свет получил бы возможность беспрепятственно
проникать на небеса".
     "Но почему Глаз начал закрываться?"
     "Присутствие обломка Камня подействовало".
     "Как?"
     "Не знаю. Знаю только, что теперь связь  оборвалась. А котлован обрушил
свой свод на тех змей, что были в нем. Остальные со временем вымрут".
     "Отлично. Значит, конец всему".
     "Нет. Ты должен встать и идти дальше. Ступай!"
     "Я не хочу".
     "Ты должен. Ступай!"
     И  - словно ему дали пинка под  зад - Ренкр вылетел (вылетел?  -  может
быть...) наружу... внутрь своего тела.
     Камнепад продолжался.
     По коже змеились влажные струйки крови, которая текла из ссадин.
     Кто-то дергал за рукав, за шиворот сыпалась каменная крошка  вперемешку
со  снегом.  Ренкр  разодрал   слипшиеся  веки  и  попытался   приподняться,
окутанный, словно  спальными  шкурами, острой и  нудной болью, исходившей от
тысячи  ссадин и кроподтеков, что покрывали его  тело. И неудивительно - его
ноги были придавлены несколькими увесистыми камнями - слава Создателю,  что,
как  оказалось,  не  перебило костей.  Скарр,  рывком  подняв его, привел  в
вертикальное положение, спросил:
     - Идти можешь?
     Ренкр  кивнул,  хотя  совсем  не  был  в этом уверен.  Гунмель и Сирэм,
помятые,  вывалянные в  снегу,  суетились около  лежавшего  на  боку Хвилла.
Тролль тяжело  дышал  и пытался зажать руками  рану на горле. Но  это уже не
могло его  спасти. Ренкр  даже удивился,  что тот прожил так  долго,  и лишь
потом,  с  запозданием,  понял:  на  самом-то  деле прошло  не  так уж много
времени.
     Земля  под  ними  все  дрожала  и  съезжала  вниз, камни  шевелились  и
намеревались поглотить,  подмять под себя  странных  чужаков  - и  следовало
бежать. Хотя - куда бежать? Везде одно и то же.
     Горгули, видимо, были другого мнения.  Стоило только Ренкру  со Скарром
приблизиться, Сирэм вскочил и спросил, повелительно и громко:
     - Сможем донести?
     Спрашивал  он,  скорее всего, у  Гунмеля,  и речь шла о Хвилле. Но куда
нести?
     Куда?!
     Сирэм знал. Или считал, что знает. Сейчас это мало что значило.
     Тем более что Хвилл отрицательно махнул рукой:
     - Нет!  Вы  же видите!.. Зачем тогда?  Ступайте,  мальчики, ступайте! Я
всем доволен...
     Скарр  покачал головой,  не  желая соглашаться,  но мастера  были  явно
согласны  с  Хвиллом  и  ждали, когда можно будет отправиться  к этой  самой
спасительной  цели. А  Ренкр... Ренкр  понимал  Хвилла, как  никто сейчас. И
завидовал ему.
     - Идем! - потянул за рукав Сирэм. - Потом будет поздно!
     Скарр уже шагал за Гунмелем, механически переставляя ноги  и растерянно
оглядываясь на лежавшего Хвилла.
     Тот встретился  взглядом  с  альвом  и  кивнул:  "Все  понимаю. Ступай,
мальчик, ступай".
     Глаза тролля погасли, как задутый ветром ночной костер.
     Ренкр  поклонился мертвому телу и последовал за своими спутниками. Гора
дрожала и не желала стоять на месте.
     Уже спускаясь по непостоянной, коварной тропе, забитой обломками горной
породы, Ренкр обернулся.  В небе,  смятом  в  складки-облака, таяла  хрупкой
сосулькой пиявка-кишка и смотрело Око, самое настоящее, не каменное, а живое
-  и  всего одно. Потом  Око  исчезло  - вместе с воспоминаниями о темном  и
теплом месте, где с альвом говорил голос
     /обладателя Ока/
     невесть  кого.  Жизнь  опять взялась  за  свое, и нужно  было  думать о
нынешних бедах, а не о прошедших. А почва уходила из-под ног, и...

     безразделье

     ...почва  уходила  из-под  ног, и  многоэтажки  подмигивали  блестящими
огнями.
     И было чертовски плохо.
     Человек  с бледным узким лицом зашатался  и ухватился рукой за фонарный
столб, весь покрытый обрывками старых объявлений, словно клочьями полинявшей
кожи.  Какая-то  толстая  женщина,  потрясая  яркими  кульками  с   надписью
"Marlboro"  ("Минздрав   предупреждает..."),   шарахнулась  в  сторону.   Он
презрительно  скривил губы,  хотя было совсем не смешно. Было  больно, и все
внутри ворочалось огромным любопытным ежом, тыкаясь носом и скородя иголками
по кишкам.
     Дойти до дома. Там...  Там можно будет что-нибудь  придумать.  Дойти до
дома. Дойти!
     Облезлый  пес настороженно  покосился на  него,  лениво приподнял  край
губы, но рычать  не стал. Эта картина заставила  человека снова пошатнуться,
он  яростно  посмотрел  на блохастую тварь,  и та в ответ  раскрыла пасть  и
смачно зевнула. Потом безразлично отвернулась.
     Дойти! Добраться до дома!
     Что же произошло? Что происходит? Что вообще могло произойти?
     Вечерело,  сумрак опускался  на  город  грязной тряпкой. Стало  тяжелее
дышать;  человек  неистово помотал  головой,  чтобы избавиться  от гнетущего
удушливого  ощущения,  словно  на  голову  накинули  полиэтиленовый   мешок.
Ощущение не прошло, стало  еще хуже. Человек резко выдохнул и снова вдохнул,
с шумом втягивая в себя воздух, приобретший странный привкус железа.
     Шедший  мимо  мужичок  с  помятым  окурком  в  желтых  зубах  понимающе
покосился на него, покачал головой и пошел своей дорогой. Диво ли, пьянчужка
какой-то. Понимаем-с, но что поделать.
     Что  же произошло?! Боги, как больно! Впрочем, боги  не помогут. Потому
что ты сам - Бог.
     /Был Богом./
     И помочь себе можешь лишь сам. Если это вообще возмож...
     О боги, как больно дышать! Земля качается и норовит выскользнуть из-под
ног,  ровно  прижатая  палкой  склизкая  гадина.  И сгибаются  под  дыханием
вечности   многоэтажки,  как  древние  старцы-пилигримы  -  или   как  камни
Стоунхенджа.  Кривляются  ерниками-шутами  деревья,  размахивают  угловатыми
ветвями  и швыряют в  лицо внезапно  потяжелевшие до веса булыжников листья.
Осень.
     "Не  об этом сейчас нужно думать! Думать нужно о доме  - дойти!  Дойти!
ДОЙТИ!"
     Он не заметил, как вошел во двор. Здесь мир, вроде бы прекративший свои
дурные выходки, снова закачался, и человек вынужден был ухватиться за стойку
качелей.  Качели  испуганно  скрипнули  и задергались, силясь удрать. В окне
первого этажа вспыхнул свет, чье-то любопытное лицо приклеилось к стеклу. Он
повернулся, и лицо мгновенно спряталось, свет погас.
     Уже недалеко. Еще чуть-чуть.
     Подъезд.
     Лифт.
     "Боги, ну почему именно сегодня лифт не работает?!"
     Лестница.
     Дрожащие, дребезжащие поручни; с  одного слетает деревянная пластина  и
раскатистым громом разрывает тишину скрученного колодца лестничных пролетов.
     Этот гром  впивается толстыми  пальцами в голову восходящего  и сжимает
ее. Он стонет, хватает руками воздух, а потом медленно оседает на ступени. И
дальше   уже   ползет  вверх,  подволакивая  правую  ногу,  так  не  вовремя
отказавшуюся повиноваться.
     Здесь, в  этом  кишечнике дома,  окончательно темнеет, и неожиданно,  с
запозданием, загораются лампы над дверьми. Свет наотмашь бьет по лицу, но он
же помогает увидеть, что квартира уже совсем рядом.
     Подползти к двери оказалось не так сложно. Он зашарил рукой по карману,
и мгновенно похолодело в груди, когда не нашел в нем ключа.
     "Потерялся?! Ключ потерялся?! Как теперь? Что теперь?"
     Человек судорожно задергал пальцами, но ключа найти так и не смог. Крик
сам собой вырвался из ноющей груди,  завис дамокловым мечом, а потом рухнул,
отсекая последние ниточки, связывавшие его с реальностью.

     безразделье

     В больнице было серо; пахло хлоркой, лекарствами и старыми бинтами.
     Человек приподнял голову и оглянулся.
     Здесь, в палате, стояло шесть коек: две пустовали, на остальных чернели
чьи-то фигуры. Поздний вечер холодным чаем плескался в комнате и переливался
за  венчики окон. Из-под  двустворчатой деревянной двери с отломанной ручкой
торчал сплюснутый клочок света от люминесцентных ламп.
     Человек пошевелил руками и ногами - они повиновались ему, хотя и плохо.
     Все,  что  произошло  с  ним,  всплыло  откуда-то  изнутри  и  злорадно
улыбнулось: "Вспомнил? Вспомнил!"
     Человек  тихонько  застонал  от  бессилия.  Ему сейчас  было необходимо
оказаться дома - дома, а не здесь, в этой гигантской морилке!
     Он  приподнялся, опираясь  на локоть, с  отвращением провожая  взглядом
разбегающихся тараканов. Нет, еще слишком рано уходить, слишком он слаб - не
дойдет. Ладно, подождем.
     Человек  откинулся  на  подушку  и  впился  глазами  в  растрескавшийся
потолок, в люминесцентные  светильники  без плафонов. Он будет  терпелив. Он
дождется.




     ...А земля уходила из-под  ног,  и Ренкру приходилось  балансировать на
камнях,  внимательно  глядя, куда он  ставит  ноги. Потому  что один раз еле
вытащили,  когда он  неосторожно попал ступней в расщелину и  застрял. Хвала
Создателю, Скарр  вовремя сообразил, что происходит, и поторопился прийти на
помощь - иначе бы катившийся сверху камень накрыл Ренкра.
     Горгули маленькими помятыми  комочками прыгали впереди  и  лишь изредка
поглядывали назад: как там великорослые чужаки, успевают  ли? Тролль и  альв
успевали, но силы у них были на исходе.
     Внезапно  Сирэм исчез.  Долинщику показалось,  что  мастер  свалился  в
трещину, как  недавно он  сам.  Но когда  подбежали,  оказалось,  что  Сирэм
отыскал еще один вход в вертикаль. Или... куда?
     Гунмель  протиснулся  в  отверстие,  наполовину  присыпанное   каменной
крошкой, обернулся и махнул им рукой:
     - Давайте за мной.
     Скарр, а потом и Ренкр опустились на четвереньки и поползли - настолько
узким был этот ход. Но лучше такой, чем...
     Снаружи снова загрохотали камни, что-то с треском ударило, внутри стало
темно.
     Долинщик оглянулся. Сзади, там, где раньше серело скорчившееся в агонии
небо,  сейчас светлел  только  тоненький овал, опоясывающий  камень, который
заткнул вход в тоннель. В общем-то, чего-то подобного и следовало ожидать. И
теперь оставалось надеяться, что мастера выведут их отсюда.
     Сирэм на случившееся отреагировал спокойно.
     - Ничего, выйдем, - успокоил он.
     И добавил тихо:
     - Если ничего не изменилось.
     Ползти  по  этой  норе  оказалось  не  так-то просто,  особенно  мешали
недостаток  воздуха  и страх,  что  они,  может,  навсегда  заперты  в  этом
подгорном ходе.
     Иногда  Ренкру казалось, что они  ползут по кругу - и будут делать  это
вечно. Тогда он прижимался  ободранной щекой  к камню и  вспоминал Вальрона.
"Это твое предпоследнее дело". Значит, появится и последнее, значит...
     Свой дорожный мешок он потерял  еще во время дикой скачки по камням - в
отличие  от  Скарра,  который волок  за  собой  полупустую полотняную тушку.
Мастера  утверждали, что еды в  ней должно хватить  до тех пор, пока они  не
попадут в вертикаль.
     При упоминании о вертикали горгули  мрачнели,  особенно Сирэм. Он лучше
своего молодого спутника знал, что сотрясения Горы не могли на сказаться  на
ее жизни.
     Спустя примерно  сутки  ход  стал  расширяться,  а  скоро  все  четверо
оказались в вертик... Нет, это не было, не могло быть вертикалью!
     На месте чистых и  гладких коридоров - завалы  из камней, провалившиеся
стены,  то  там,  то здесь  -  группки  фосфоресцирующих  насекомых, жалкие,
сиротливо  жмущиеся друг к другу. Каким-то образом  они  выбрались  из своих
"отростков" и  теперь не знали, что делать, чем питаться  и как жить дальше.
Спутники   Ренкра  хотели   было  навести   порядок,   но  быстро   осознали
бессмысленность  любых попыток  и  лишь  горестно взмахнули  ушами. А  Сирэм
озабоченно покачал головой:
     - Если и червята выбрались...
     Они спустились чуть ниже и  обнаружили, что  мастера  занимаются именно
отловом и  водворением  на место  детенышей  каменных  червей.  В  отростке,
отведенном  специально  для этого,  уже  скопилось много  червят, они  слепо
тыкались головами в стенки и  невидимый барьер на выходе, извивались  и даже
попискивали, чего Ренкр от них совсем не ожидал.
     Несколько  мастеров замерли  у стен  и  напряженно следили  за тем, что
происходит  в  коридоре. Их шарики-мо, обступив  со всех  сторон  еще одного
червенка, загоняли его в отросток. Детеныш  норовил выскользнуть, но  стоило
ему  направиться  не  туда,  как  шарики  моментально  срывались с  места  и
ударялись о  его  нос; при  этом мо  вспыхивали и  свод коридора  наполнялся
мечущимися туда-сюда тенями.
     Мастера,  как  могло показаться  на первый взгляд, стояли бездеятельно,
лишь  наблюдая  за  происходящим.  Но  присмотревшись,  Ренкр  заметил,  как
напряженно  подрагивали нижние кончики их  ушей,  как  выступили  и медленно
стекают, оставляя мягкие дорожки в шерсти, капли пота.
     Четверка путников замерла, стараясь не  шевелиться, чтобы  не отвлекать
горгулей.  Лишь  когда  червенок оказался в  отростке, Сирэм  шагнул к своим
собратьям, скорбно качая головой. Они опустили глаза.
     - Все настолько плохо? - прошептал мастер.
     -  Гора умирает, - ответил тот самый толстячок, которого Ренкр запомнил
еще по спору горгулей, пускать ли его наверх, к Глазу.
     Остальные молча кивнули.
     - Песнь? - едва слышно произнес Сирэм.
     - Песнь, - подтвердил толстячок.
     Ренкру стало страшно  -  так было сказано это  слово. Мо  потускнели  и
опустились к полу, словно им стало невыносимо тяжело летать.
     Скарр растерянно посмотрел на мастеров, потом подошел тихонько к альву:
     - Неужели они говорят о той самой Песне?
     - О какой?
     - Ты не знаешь? Потом расскажу.
     Часть  мастеров развернулась  и  ушла,  остальные обступили  чужаков  и
Гунмеля с Сирэмом.
     - Вам удалось, - утвердительно сказал толстячок.
     - Удалось, -  прошептал Гунмель. - Только теперь я  не  уверен,  стоило
ли...
     - Уверен, - промолвил толстячок. - Стоило. Просто тебе - как и нам всем
- слишком сложно смириться с мыслью, что необходимо было пожертвовать Горой,
дабы спасти мир.
     -  Да,  - выдохнул  Гунмель. - "Дабы  спасти  мир!" О, спасители  мира,
радуйтесь! И пойте Песнь. И я тоже... спою...






     Горы, как и всякие живые  существа, рождаются и  умирают. Точно так же,
как  и у  других живых существ,  смерть горы вызывает  у  окружающих скорбь.
Только  зачастую скорбь  эта  во много раз  сильнее, чем при  гибели  любого
другого живого существа.
     Так  или  иначе,  смерть   горы  ощущают  все  ее  обитатели  -  кто-то
просыпается ночью в холодном поту,  у кого-то перевернется  все внутри, и он
не сможет несколько дней  поедать камни; некоторые  на пару суток перестанут
светиться. Мастера  в  этом случае  поют Песнь.  Эта Песнь  - целый  ритуал,
длящийся до  тех пор,  пока  каждый горгуль  не изольет свою  скорбь;  это -
прощание с горой, потому  что (пусть и не  сразу)  мастера  в  конце  концов
вынуждены будут покинуть каменного мертвеца.
     Готовятся к Песне  недолго, нужно лишь, чтобы все  горгули собрались  в
Сердце горы. Там и происходит прощание. Некоторые мастера считают, что своей
Песнью  они  помогают умирающей отойти в мир иной. При этом  горгули никогда
(если вы, конечно, рискнете спросить об этом у скорбящих), никогда не скажут
вам,  что за  "мир иной" они  имеют  в  виду. Возможно,  это  просто  миф, а
возможно...
     Как бы там  ни было, горгули собираются и поют  Песнь столько,  сколько
сочтут нужным.
     И некоторые пустомели утверждают, что постороннее существо, оказавшееся
в этот момент  рядом  с поющими,  умирает от разрыва сердца, не выдержав той
изливающейся наружу тоски.




     - Страшная легенда! - прошептал Ренкр.
     Молодой тролль кивнул и  печально сморщил нос. Потом зацепился ногой за
груду каменных  обломков, споткнулся  и,  не поддержи  его альв,  непременно
рухнул бы  на  грязный  пол вертикали.  Сейчас  здесь было темно, потому что
фосфоресцирующие насекомые перестали светиться, а от необычайно потускневших
мо - какая польза?
     - Я, наверное, не прав, но мне почему-то больнее от сознания, что Хвилл
мертв, чем оттого, что Гора умирает, - признался  Скарр, растерянно стягивая
разорванную на рукаве рубаху, словно верил, что она может срастись, если как
следует соединить оба края.
     Лоскут  треснул  и  остался  в волосатой ладони тролля.  Тот  вздохнул,
повертел в руках обрывок и отшвырнул его прочь.
     - Я понимаю тебя, - ответил Ренкр. - Но твои мысли  менее кощунственны,
чем мои.
     Скарр удивленно  посмотрел на  белеющее  в  сумраке  лицо альва и снова
споткнулся, но уже самостоятельно смог удержаться на ногах.
     - Я рад, - прошептал долинщик. Он покосился на идущих впереди горгулей,
но те не слышали их разговора, погруженные  в свою тоску. - Я  рад, что змеи
мертвы и  Темный бог не сможет  проникнуть  в  Нис этим  путем.  Более того,
сейчас он лишился огромного количества энергии. Возможно, это спасло мир.
     - Да, - грустно произнес Скарр. - Спасло мир. А если...
     Молодой тролль замолчал, да ему и не нужно было продолжать, чтобы Ренкр
понял.
     "А если не спасло?"
     Но ведь Ворнхольд обещал!
     Колодец за спиной ухмыльнулся и придвинулся поближе.




     Они шли к Сердцу,  не  останавливаясь ни  на секунду.  Это продолжалось
сутки   -  и  сутки  Ренкр  со  Скарром  шагали  в  полутьме,  спотыкаясь  и
оскальзываясь  на  камнях,  трапезничая прямо на ходу,  чтобы не  отстать от
мастеров  и  не  заблудиться. Гунмель,  Сирэм и даже  полузнакомый толстячок
смешались с толпой, высокорослые чужаки остались одни. Они, возможно, и ушли
бы  к  своим  соплеменникам, да  только  не  знали,  куда  идти.  Оставалось
надеяться на одно:  после Песни мастера  обратят  наконец  на них внимание и
соблаговолят вывести из вертикали.
     Скарр  пересказал альву  все, что  знал о  легенде про Песнь,  и  Ренкр
всерьез задумался, стоит ли им присутствовать при этом ритуале или  же лучше
отойти и переждать где-нибудь недалеко от Сердца. Но для этого им все  равно
необходимо было знать, где находится само Сердце.
     К  исходу  дня  вертикаль  стала  больше  и шире,  в  конце  концов она
воткнулась в распахнутый зев огромной  пещеры  - и Ренкр подумал, что каждая
новая "большая пещера", которая ему  встречается, громаднее предыдущих.  Это
уже становилось закономерностью.
     Свода, как такового, здесь не  было - только  тускло светящийся туман и
тонкие  узловатые пальцы сталактитов, выпирающие  из  него где-то невыносимо
высоко, словно это настоящее  небо проткнули чьи-то каменные челюсти. Стены,
непропорционально  огромными  складками вздувшиеся со всех  сторон, тянулись
куда-то вдаль, в  этот туман, и  исчезали там безмолвными волнами штормового
моря.
     Горгули  входили  в  пещеру  и,  окутанные  туманом,  спускались  вниз,
становясь невидимыми. Ренкр со Скарром переглянулись и отправились следом за
мастерами,  презрев возможную опасность. Им  было интересно, и этот  интерес
мягко толкал в спины: "Идите, ну же, идите!"
     Погрузившись в туман, альв обнаружил узкую дорожку, тянувшуюся  куда-то
-  наверное, к центру Сердца.  Он пошел по ней, и скоро  вся остальная часть
пола  скрылась  за  этим светящимся  туманом, осталась только тропка. Ренкру
почудилось, что он идет над бездной, и стоит  только сделать  шаг в сторону,
как он полетит вниз и будет так лететь
     /как в колодец/,
     пока не достигнет далекого дна.
     Сзади охнул Скарр. Альв обернулся:
     - Что-то не так?
     - Я...  -  У тролля  тряслись  руки,  а  нос словно  вжался в лицо. - Я
случайно уронил туда камешек, а он...
     В это время где-то далеко-далеко внизу послышался стук...
     Ренкр пожал плечами, стараясь, чтобы это  получилось  у него как  можно
непринужденней, и показал рукой назад, за  спину Скарра. Там шагали горгули,
множество горгулей.
     Они не могли вернуться, особенно если учесть узость тропки.  Был только
один путь, и Ренкр двинулся вперед. Он слышал осторожные шаги Скарра и знал,
что тот идет следом.
     Но  вот впереди показался  застывший на тропке горгуль,  за  ним -  еще
один,  и еще, и еще... Они стояли, уставившись прямо перед  собой невидящими
глазами, большие  уши мастеров безвольно  повисли и лишь немного подрагивали
на концах.
     Ренкр остановился, потому что идти  дальше не было никакой возможности.
Он только надеялся, что идущие позади тоже замрут, иначе, если прав  Скарр и
там, за  тропинкой, ничего нет... Тролль остановился,  остановились и шедшие
за ним мастера.
     Ренкр и  Скарр  переглянулись, словно бы договариваясь: будем  ждать до
конца. Да, в общем-то, другого выхода у них уже и не было.
     В туманный, слабо светящийся воздух вошла  тонкой иглой и завибрировала
нотка, Создатель  ведает откуда  взявшаяся в этом  величественном безмолвии.
Туман вздрогнул, свет его задрожал и начал переливаться волнами  в такт этой
нотке. А она становилась все протяжней,  все тоскливее, она сначала легонько
клала свои остывшие ладошки на грудь, а потом проникала в тебя,  и ты дрожал
и звучал тонкой струной - и не замечал, когда сам начинал петь эту протяжную
тоскливую нотку. Мелодия усложнялась, звучала мощнее и  мощнее, сотрясая все
тело, - и в какой-то момент Ренкр догадался, что это и есть Песнь.
     И  туман  вокруг  сначала сгустился, возгорелся  ярче,  а  потом - стал
гаснуть - и рассеялся легким дымом.
     Но это произошло уже несколько суток спустя, тогда, когда Песнь наконец
закончилась.

     Я снова вышел в путь. В который раз
     втопчу я в пыль свои воспоминанья?
     Не верю ни пророкам, ни гаданьям,
     знамениям и всем чудесным снам -
     не верю! Нынче переубеждать
     меня уже бессмысленно и глупо.
     Я все равно не верю сплетням, слухам
     и не гляжу в магический кристалл -
     не верю! Нет нужды меня жалеть:
     иду по жизни, как считаю нужным.
     Да, иногда бываю равнодушным,
     а иногда - смешным. Ищу ответ
     и заодно вопрос ищу - и тщетно.
     Оракулы помочь не в силах мне.
     Они не знают, как это: не сметь,
     не мочь отдать себя кому-то в жертву!
     Как обещать, а после, приходя,
     найти лишь горстку пепла вместо дома!
     Как быть для всех на свете незнакомым
     и все-таки известным. Как, шутя,
     держать на привязи улыбку боли.
     Как рассудить других, как сжать в ладонь
     смесь пламени с кристально чистым льдом,
     а после - ввек не разжимать ладони!





     Вамва - создание не просто бесполезное, но и вредное, а посему подлежит
немедленному уничтожению, как только будет замечена.
     Из свода правил, принятых в Круме, эльфийском городе Аврии




     Изничтожив   очередное  порождение  чьей-то  неуемной   фантазии,  Дрей
остановился, наблюдая, как рухнувшее на землю чудовище превращается в дымок,
а дымок этот, зависнув на мгновение  в воздухе, тихохонько отплывает  назад,
за поворот.
     На десятый раз  это зрелище уже не впечатляло. Ну, чудовище и чудовище,
дымок и дымок -  чего  ж  тут интересного? Значительно  интереснее, господа,
поглядеть на изыск собственного сознания, буде таковой появится.
     Тропа  снова  повернула,  и   там,  за  поворотом,  обнаружилась  вдруг
пропасть, наполненная до краев туманом. Так, по крайней мере, Дрей подумал в
первое  мгновение.  Потом поразмыслил и решил, что никакой пропасти  нет,  а
есть завеса и он наконец-то до нее  добрался. Или  - "уже добрался" - это  с
какой стороны посмотреть.
     Полотно серого нечто колыхалось перед ним, вздымаясь куда-то необозримо
высоко, так  что  верхнего края (если он вообще существовал)  видно не было.
Дрей  постоял,  запрокинув  голову  и  силясь разглядеть невозможное,  потом
одернул себя. Сколько ни оттягивай момент, идти дальше все равно придется. К
сожалению.
     За то  время, пока  бессмертный  разглядывал  завесу,  она тоже  начала
проявлять к нему интерес. Тоненькие струйки тумана отделились от общей массы
и  незаметно стали обвивать ноги  Дрея, забираться под  одежду и  в  волосы.
Потом несколько  струек вздрогнули  и  отпрянули назад, словно наткнулись на
что-то страшное, чего уж никак не ожидали обнаружить у этого обычного с виду
альва. Оставшиеся еще немного попетляли  по  волосам и  одежде  странника, а
затем поспешили вслед за товарками.
     Приняв в себя  разведчиков, пелена  всколыхнулась и задрожала, а  потом
начала сгущаться и темнеть, словно  набирающая силу грозовая туча.  Именно к
этому  времени бессмертный  закончил  созерцание верхних пределов  завесы  и
обратил внимание на  то, что  творилось прямо  перед  ним.  Зрелище  ему  не
понравилось.  Плотное черное месиво совсем не походило  на тот непроглядный,
но казавшийся безобидным туман, который  Дрей видел вначале. Что-то менялось
внутри этой странной субстанции. Но что? И зачем?
     Неожиданно (бессмертный  так  и  не уловил  того  мгновения,  когда это
произошло) черная стена наплыла на него, обступив  со  всех сторон и оставив
свободным небольшое пространство. Образовалась этакая  комнатка: с невысоким
потолком,  с черными стенами, даже с  дверцей и маленьким окошечком в ней. С
невесть откуда появившимися гвоздями в стене.
     Гвозди, выгибаясь,  словно взбесившиеся щупальца,  резко  потянулись  к
рукам и ногам  Дрея.  Он  понял,  что  происходит, и...  В  первое мгновение
бессмертный  почувствовал непреодолимое  желание закричать, просто  раскрыть
рот  и выпустить из себя тот  склизкий ужас, что  проснулся и всплыл мрачным
спрутом  из глубин  памяти;  в первое мгновение...  он почти сделал  это, но
вовремя удержался. Потому что  ничто так не  пугает, как твой же собственный
крик отчаянья и боли. Потому  что именно этого крика и ждала  от тебя черная
каморка с  ожившими  гвоздями, потому что иначе она не  смогла  бы завладеть
тобой. И, хоть и давился криком, Дрей промолчал. Только напряженно улыбнулся
уголком побелевших губ: "Нет, тварь, не выйдет. Слишком примитивно играешь -
сильно, да,  но сила твоя одновременно  и слабость твоя тоже. Не разгадай  я
загадку, поддайся  - и  оказался бы в  твоей  власти,  но  теперь все  будет
по-другому".
     Интересно только, как по-другому?
     Комнатка подрагивала стенами, словно загнанный конь,  пусть даже в этом
мире не было ни единого коня. Затем пелена отпрянула назад.
     Дрей  внимательно  следил  за  противником, но  ничего не предпринимал.
Ждал, так сказать, следующего хода.
     Дождался. Черные  стены исступленно  завертелись вокруг него, как будто
Дрей оказался  внутри  гигантского  волчка,  который  истерически заставляет
крутиться большой  - очень большой  -  избалованный ребенок.  Образовавшаяся
воронка начала сужаться, потом обхватила бессмертного за плечи и повлекла за
собой в этом сюрреалистическом  танце.  Завертела,  сбила  с ног и выбросила
наружу.
     И успокоилась.
     Дрей поднялся с земли и внимательно огляделся. Нет, к сожалению, он все
еще  был  по  эту  сторону  завесы.  Просто  бессмертного  выплюнули,  сочтя
несъедобным.
     Туманное нечто вздрогнуло, будто его пронзила судорога при одном только
воспоминании об этом неудавшемся блюде. Затихло.
     Любой  другой  счел бы  подобный  исход вполне  удачным, развернулся  и
отправился бы прочь. Вот только Дрею нужно было на ту  сторону. Почему-то он
не сомневался в том, что тайна и причина появления завесы скрывается там.
     Бессмертный  снова шагнул к  стене  загадочного тумана, но  та,  видимо
напуганная   приобретенным  опытом  общения   с   этим  странным  существом,
шарахнулась назад.  Образовалась солидная  вмятина, как будто уже упомянутый
избалованный ребенок-гигант игриво ткнул в завесу пальцем.
     Чем дальше шел  Дрей, тем глубже становилась эта вмятина, словно завеса
яростно не  желала  прикасаться  к  бессмертному.  Он  все шел,  а  она  все
выгибалась;  сзади, за спиной,  дымка  уже сомкнулась, и  теперь Дрей  шагал
наугад,  втайне   надеясь,   что   под   ногами  не  окажется   какой-нибудь
среднестатистической пропасти глубиной эдак  метров  на  двадцать - двадцать
пять.
     Нет,  ничего  такого там не  оказалось. Зато обнаружилась  та же  самая
тропа,  с которой  он  уже дважды  начинал свой  путь на ту  сторону завесы.
Обидно,  но  ничего  страшного.  Дрей  попытается снова.  И  будет пробовать
столько  раз, сколько  понадобится,  чтобы  дурацкая пелена  уяснила:  легче
пропустить странного альва на ту сторону, чем противостоять ему.
     ...В  конце концов бессмертный таки оказался на той стороне. Сначала он
даже не понял, что произошло - просто  тропа, на  которую он возвращался уже
Создатель  ведает сколько  раз,  вдруг изменилась. А потом  выяснилось,  что
изменилась не  тропа - это  завеса  не рискнула  играть с ним  далее в игры,
сдалась.
     Поскольку  небо уже  начало  темнеть, Дрей поспешил  прочь  от туманной
пелены,  чтобы  подыскать  место,  где можно  будет  остановиться  на  ночь.
Испытания  на  терпеливость  измотали  его,  и теперь единственным  желанием
бессмертного было лечь и уснуть. Наступит завтра,  тогда и решим, что делать
дальше.




     Проснувшись рано утром,  Дрей посмотрел на мутное солнце, завязшее, как
в  трясине, в сероватом  небе,  и подумал,  что отыскать  причину  появления
завесы  будет  не  так-то  просто.  Он  ведь  даже  не   знает,  как  далеко
простирается эта живая, даже излишне, стена тумана. Тем более что...
     Бессмертный так  и  не  успел  додумать  мысль  до  конца  -  помешали.
Откуда-то  сверху  по  корявому склону  горы  слетел  на  тропу  и удивленно
заклекотал грифон,  топорща  шерсть и перья,  размахивая крыльями  и  щелкая
клювом. Это  так  напоминало случившееся когда-то с  Дреем (в  этих же самых
горах, между прочим), что он вместо того, чтобы испугаться, расхохотался.
     Грифон ошалело зыркнул на него, перестал выказывать недовольство и даже
опустил крылья.
     - Это ты? - осторожно поинтересовался он.
     - Ага, - весело подтвердил Дрей. - Несомненно, я.
     - Тогда понятно, - заявил грифон.
     Он  был  еще  молод,  хотя и  очень грозен на  вид.  Естественно,  если
подсчитать... все правильно, он и должен был быть молодым.
     Дрей посмотрел  на своего старого знакомца: а  ведь трудно узнать в нем
того   маленького  оторопелого   детеныша,   который   растерянно  пищал   и
хорохорился, а  потом уснул прямо  на  куче нарубленных веток. Теперь грифон
вырос,  его тело поменяло  свой  цвет,  клюв  приобрел ту увесистую мощь,  с
которой  вынуждены считаться многие  крупные хищники. Когда-то подобное Дрей
испытал на собственной шкуре,  но сейчас  не чувствовал  к старому знакомому
неприязни - скорее уж наоборот.
     - Отец почти ничего  мне не рассказывал,  а потом... в  общем, спасибо,
что  тогда  помог им меня найти,  - грифон улыбнулся той неуловимой  птичьей
улыбкой,   которую   сложно   разглядеть  и,   кстати,  еще  сложнее  счесть
доброжелательной,  пусть  она даже  и  является  таковой. -  Да, меня  зовут
Кэр-А-Нанг.
     -  А  меня   Дрей.  -   Бессмертный  махнул  рукой.  -  Ты  чего  такой
воинственный?
     -  Да  так...  -  Кэр-А-Нанг  потупился.  Потом признался:  - Очень  уж
необычно, чтобы кто-нибудь появлялся в этих краях. Тем более альв.
     - И что ж в этом необычного?
     - Из-за завесы еще никто не приходил, - пояснил грифон. - Ты - первый.
     - Та-ак, и что же ты знаешь о завесе?
     - Почти ничего.
     - Ну откуда она хотя бы взялась, знаешь?
     Кэр-А-Нанг рассмеялся:
     - А-а, ты об этом! Откуда взялась, знаю. Из Свакр-Рогга.
     "А больше мне  ничего и не надо, - подумал Дрей. - Свакр-Рогг - это уже
значительно  лучше,  чем весь Брарт-О-Дейн  и прилегающие к нему территории.
Свакр-Рогг - это  почти точное указание того  единственного места, в котором
мне надлежит оказаться - и поскорее".
     - Отлично! - похвалил он грифона.  - Спасибо, дружище. Ну, я пойду, мне
некогда.
     -  Да, конечно, - согласился тот. - Только... ты  бы  позавтракал,  что
ли... Я ж тебя, кажется, разбудил.
     - А? Ага, спасибо, в пути  позавтракаю, - рассеянно отозвался  Дрей.  -
Мне спешить надо.
     - В Свакр-Рогг?
     -  Угу,  -  произнес  бессмертный  сквозь  зубы,  одновременно  пытаясь
прожевать кусок лепешки и закинуть за спину дорожный мешок. - Ну, бывай.
     Кэр-А-Нанг  проводил  двуногого   удивленным  и   немного   растерянным
взглядом, щелкнул пару раз клювом, потом начал рыться в перьях. Разобравшись
с  особенно докучливыми  пухоедами, грифон взлетел и, уронив на дорогу кучку
помета, улетел - в ту же сторону, куда несколько минут назад ушел Дрей.
     - Подожди, - сказал  он, догнав бессмертного. - Подожди.  Ты что вообще
собираешься делать?
     Дрей как  раз закончил  свою трапезу  и прятал в мешок  остатки  мяса и
лепешек -  при этом ни на  секунду не останавливаясь. Запрокинув голову,  он
смерил грифона непонимающим взглядом:
     -  М-м?..  Что я  собираюсь делать?  Попасть  в Свакр-Рогг.  Почему  ты
спрашиваешь?
     - Да так, - смутился Кэр-А-Нанг. - Интересно. И потом, я тут подумал...
Может, тебе помочь, отвезти, так сказать?..
     - Даже не знаю. Не хочется тебя в это втягивать...
     - Во что втягивать? Я, между прочим, уже достаточно взрослый, чтобы...
     - Прости. Прости, не обижайся. Если хочешь...
     - Садись немедленно. Ты ж пешком вовек не дойдешь!
     "Твоя правда, -  подумал  Дрей.  -  Если  б  ты  только  узнал,  что  я
рассчитывал на твою помощь с того самого момента, как только тебя увидел, ты
бы,  наверное, признал во мне  великого  артиста.  А потом бы убил  - скорее
всего. Но прости, малыш, я на  самом деле не доберусь пешком до Свакр-Рогга,
а попасть туда мне необходимо. Хотя, конечно, это меня вряд ли извиняет..."
     Потом он подумал о  том, что именно  благодаря грифонам (не только им и
не столько им, но ведь и им  - тоже) очутился в первый  раз в плену у Торна.
Это несколько притупило то, что он привык называть угрызениями совести.
     Дрей расслабленно вздохнул и стал следить за проносившмися мимо скалами
и  корявыми  деревцами  на  них.  Не  то  чтоб   ему  было  очень  интересно
разглядывать местные пейзажики - просто нужно  ведь чем-то заняться на время
долгого полета.




     - Завтра будем у Свакр-Рогга, - заявил Кэр-А-Нанг. - Что дальше?
     - Дальше мы с тобой распрощаемся, - твердо сказал бессмертный.
     Он ожидал  подобного разговора  и готовился к нему последние  несколько
дней.
     Теперь  настало время заставить грифона вернуться. Дрей не хотел, чтобы
тот  пострадал, да  и совесть, пробудившаяся  ото  сна, ворчала,  что,  мол,
Кэр-А-Нанг  и  так  достаточно  сделал,  пребывая в  неведении  относительно
истинных намерений бессмертного  по этому поводу. Нельзя  же обманывать!.. В
смысле, так долго обманывать.
     - Почему? - воинственно спросил Кэр-А-Нанг. - Что-то не так?
     - Все  так, - успокоил его Дрей.  - Только,  думается  мне,  грифон  на
улицах Свакр-Рогга не будет воспринят  жителями города как должное. И потом,
я  собираюсь действовать осторожно, не привлекая  особого внимания  к  своей
персоне.
     - Считаешь, альв  на улицах Свакр-Рогга будет воспринят  горожанами как
должное? - язвительно поинтересовался грифон. - Ну-ну.
     Было видно, что он хотел сказать что-то еще, но сдержался.
     -  Не  сердись. Просто  наши  пути  расходятся - и  в этом  нет  ничего
страшного. Ты же уже не маленький, чтобы все тебе объяснять на пальцах.
     - Не маленький, - согласился Кэр-А-Нанг. - И понимаю: я сделал  все, на
что был  способен,  и  теперь должен  улететь, да поскорее, чтобы не  мешать
тебе. От меня  больше  не  может  быть никакого  толку, следовательно, самое
время мне исчезнуть. Так ведь, да?
     - Да, - сказал Дрей. - Да. Именно так.
     Он проводил  взглядом темный  силуэт улетающего Кэр-А-Нанга и подумал о
том, что, наверное, нельзя так поступать с друзьями. Но по-другому он уже не
умел, не мог и не хотел мочь.
     Назавтра бессмертный был в Свакр-Рогге.




     Со  времени  последнего  своего  визита  сюда  Дрей  пережил  много,  а
передумал  еще  больше.  Наверное,  именно  поэтому  его  мало  удивляли  те
изменения,   которыми  пенилась,   наполненная   ими   до   краев,   столица
Брарт-О-Дейна.  А может, он  просто стал циничнее и привык к подобным вещам?
Например,  привык к  тусклым,  ничего  не  выражающим глазам  прохожих  или,
скажем,  ежедневно  видел  затянутое  тонкой  серой  пленкой  солнце, словно
отгороженное от остального  мира?  Ну,  положим, солнце  он  на самом  видел
именно таким (по  эту  сторону  завесы оно  всегда  такое),  но вот  гномы с
печатью   пустоты   на  лице  -  подобного  еще  встречать  не  приходилось!
Смилостивится Создатель - и не придется.
     Еще на подходах к городу бессмертный почувствовал неладное. Как исстари
заведено, тянулись по тракту  к главным воротам телеги  с селянским товаром,
как  и  прежде,  курились  дымки над стенами  столицы,  плескались в грязной
небесной жиже флаги с узорами кланов. Но лица, лица!.. Сначала он списал все
на раннее утро, мол,  не пробудились еще  окончательно, бредут в полусне.  И
впрямь,  случайные  попутчики, что, как и  он,  направлялись  в  Свакр-Рогг,
выглядели  так,  точно  недоспали.  Но  вот  уже и солнце  вскарабкалось  на
скользкий небосклон,  и кобылки в обочинной траве застрекотали в полную силу
-  а гномы по-прежнему  двигались подобно потерявшим управление  роботам. Аж
пробирало до мурашек при взгляде на них!
     Дальше - больше.
     В  городских  воротах  никто  и  не пытался  взимать  с путников  дани.
Стражники сидели в  караулке и с отсутствующим  видом  глядели кто  куда,  в
глазах  их  не  отыскалось бы местечка  ни для  единой мыслишки,  даже самой
мелкой.
     Дрей остановился в воротах и заглянул в караулку, даже приоткрыл дверь,
но гномы вели себя так, ровно ничего не произошло. Возможно, для них все так
и было.
     Что ж, мало ли, может, перепили парни, с кем не случается...
     Как  выяснилось несколькими  минутами позже, все в  городе относились к
Дрею как  в том анекдоте: "Доктор, меня игнорируют!" Наверное, точно так  же
отреагировали бы  и  на  Кэр-А-Нанга -  и  на  броневичок-с, - буде  таковой
появился бы здесь и сейчас. Всем было глубоко безразлично,  кто Дрей такой и
что  здесь  делает.  С одной  стороны, бессмертного  это  устраивало,  но  с
другой... с другой - пугало. Лучше б уж приставали с расспросами.
     Но  с расспросами  пришлось приставать ему  самому.  Кое-кто просто  не
обращал  никакого  внимания  на  его  слова,  кто-то  отдергивал  руку  - не
раздраженно, а автоматически, как отводят в сторону ветку на  уровне лица, -
отдергивал и уходил - и все это в молчании.
     "Видимо,   такая  у   меня  судьба   -  общаться  с  великими  гномьими
правителями", - иронически подумал  Дрей,  перелезая через стену, отделявшую
дворец-крепость  от  остальных районов  города.  Удивительно,  но  никто, ни
единая живая душа не пожелала  остановить  его или поинтересоваться, что  он
забыл  за стеной. Почему-то Свакр-Рогг стал напоминать Гритон-Сдраул, только
в последнем угнездился страх, а здесь разбило палаточный лагерь безразличие.
     Стена  оказалась  высокой,  так  что  на  форсирование  преграды   ушло
порядочно времени, в особенности  же на ее  торец, утыканный битым  стеклом,
какими-то железяками и  прочим  беспорядочно  раскиданным  хламом,  который,
видимо, должен был  сдерживать проникновение  извне криминальных  элементов.
Дрей себя к таковым не причислял, потому,  наверное, и справился с преградой
относительно легко -  вот только пару раз пришлось дожидаться, пока закончит
виться перед глазами дымок регенерации, а так все было в порядке.
     Очутившись по ту сторону стены, Дрей сразу же узнал пресловутый любимый
парк Правителя. Бессмертный надеялся застать Дэррина именно здесь - очень уж
не хотелось добиваться аудиенции во дворце-крепости. Но Правителя в парке не
оказалось, а толстый слой растительного мусора свидетельствовал о том, что в
последнее время знаменитая беседка оставалась вне сферы интересов Дэррина.
     Дрей зашагал по дорожке, усыпанной мелкими рыжими камешками. Здесь тоже
давно  не бывало  садовников  и дворников  -  к камешкам примешались  старые
листья  и обломки  веток,  а  кусты, раньше аккуратно  подстриженные, теперь
корячились во все стороны ветвями, напоминая  вихры  непослушного мальчишки.
Он провел рукой  по  этим  вихрам,  ветви  закачались, и  несколько  листьев
слетело на дорожку, упав на ворох своих гниющих собратьев.
     У  парадных ворот стражников  не  оказалось. Не было их и  в  караулке,
оттуда лишь  прыснули во  все стороны тараканы, и это напомнило  ему  давний
случай в далеком Хэннале.  Там тоже была  покинутая  караулка  и  вспугнутые
тараканы. Но - это точно - здесь неоткуда взяться драконам. Что тогда?
     Пустые коридоры  тянулись  ему  вслед  краешками дырявых  гобеленов, но
бессмертный, не  обращая ни на  что  внимания,  шел  все  дальше  и  дальше.
Раскрываемые двери жаловались скрипом, но он не понимал их слов. Распахнутые
окна, сквозь которые в  комнаты  проник  парковый  мусор, стучали от  холода
рамами и печально звенели  стеклами.  Дрей шел все быстрее и быстрее, словно
странные обитатели дворца, заслышав его шаги, бежали прочь и он надеялся  их
догнать - тщетно. Потому что во всем дворце-крепости не было ни души.
     Он  опустился  на  одинокое кресло,  притулившееся  у  стены,  и  потер
ладонями  вспухшие от боли  виски. "Что же  это  такое?  Что  же это  такое,
Господи?!"
     Тараканы,  уверившись, что тревога  ложная, повылезали из своих щелей и
деловито зашуршали лапками, роясь в нанесенных сюда ветром листьях.




     Он наткнулся на старика в подземелье. Кажется, подземелья и старики уже
навсегда укоренились в его жизни, как и визиты к гномьим правителям.
     Вообще-то  Дрей искал  темницы дворца в  слабой надежде,  что хоть  там
окажется  кто-то  живой.  Но,  обнаружив  узкую серокаменную лестницу,  стал
спускаться по ней и вскорости попал в большое помещение с высоким потолком и
многочисленными полками у стен. На полках лежали книги и пергаментные свитки
-  нетрудно  догадаться,  что  он  очутился  в  библиотеке  дворца-крепости.
Бессмертному стало интересно, и, прежде чем  идти дальше, он  решил  получше
разглядеть содержимое здешней "хаты-читальни".
     В  помещении  было  сумрачно; свет  принесенной им с собой  свечи робко
озарял окружающее пространство. Дрей увидел, что на специальных подставках в
библиотеке  расположены потухшие  огарки,  и  начал  методично  зажигать их.
Вскоре в зале  посветлело благодаря многочисленным  огонькам - и сразу стало
видно низкий деревянный стол и задремавшего  рядом с ним старца. Гном сидел,
уронив голову на руки, склонившись над столешницей, и тихонько  храпел - так
тихо, что услышать храп можно было, лишь приблизившись вплотную.
     Что-то  -  то  ли  зажженный свет, то  ли  звук  шагов  бессмертного  -
разбудило его, и спавший вскинулся, подслеповато щурясь  и вертя головой  из
стороны в  сторону. Дрей стоял рядом, поэтому старик  заметил пришлеца почти
сразу -  удивленно  скрестил брови  над  переносицей  и потер веки ладонями.
Бессмертный терпеливо ждал.
     Наконец гном недоверчиво покачал головой и смерил нежданного визитера с
головы  до ног придирчивым взглядом.  Не  обнаружив в  его внешности  ничего
неподобающего,  молча   указал  рукой  на  стоявший  рядом  стул,  приглашая
садиться. Дрей сел, и только тогда старец заговорил.
     -  Кто ты? -  проскрипел  он, щурясь то ли  от болезненно-яркого  света
свечей, то ли каким-то своим мыслям. - И что тебе здесь нужно?
     - Ничего. -  Бессмертный  вполне  искренне пожал плечами. Ему на  самом
деле  здесь ничего не было  нужно. - Скажи  только,  почему во дворце никого
нет?
     - Кто ты? - повторил гном, и на сей раз голос его звучал  настороженно,
даже угрожающе.
     - Я - Ищущий Смерть, - ответил Дрей.
     Сейчас ему не хотелось лгать, да и никакое другое  объяснение, кажется,
не удовлетворило бы гнома.  Впрочем, даже это признание не  настроило его на
особо дружественный  лад:  седые брови были  насуплены, как прежде, а рот  -
плотно сжат. Старец недоверчиво покачал головой:
     - Докажи.
     -Почему  я должен  что-либо тебе доказывать?  - удивился бессмертный. -
Кто ты такой?
     - Я - хранитель архивов, - гордо заявил гном.
     - Это мне абсолютно ни о чем не говорит. Но раз уж  ты здешний, объясни
мне,  будь добр,  куда все подевались.  Я, признаться,  несколько  удивился,
когда выяснил, что во дворце пусто.
     - Откуда ты здесь взялся? - не унимался хранитель  архивов, будто и  не
слышал вопроса.
     - Откуда? - переспросил бессмертный. - Разумеется, из-за завесы.  Меня,
между  прочим,  очень просили выяснить, "откуда" эта самая  завеса взялась и
как от нее можно избавиться. Видишь ли, по ту сторону не все так хорошо, как
хотелось бы. Гномы гибнут.
     Последние слова задели  старца за живое, он вздрогнул  и  поднял взгляд
своих подслеповатых глаз к лицу Дрея,  внимательно изучая его, словно решая,
верить ли странному незнакомцу.
     - Это правда? - спросил он тихим шепотом. - Неужели правда?
     Бессмертный кивнул. Он  все  больше и больше убеждался в том, что нашел
того гнома, который знал о происходящем.
     - И все-таки,  как  ты докажешь, что ты - тот, за  кого себя выдаешь? -
Старец кашлянул, оправившись немного от потрясения, вызванного словами Дрея.
     - Что ты предпочитаешь - чтобы я отрезал себе руку или ногу? - светским
тоном  поинтересовался  тот. -  Или,  может, лучше  и  надежнее  всего будет
процесс отсекновения головы?  Тут  уж  точно поймешь, я это или не я. Ну так
как, что мы решим?
     - Не нужно ничего решать, - произнес чей-то голос с лестницы. - Я узнал
тебя. Достаточно. Оставь, Хоффин, это на самом деле Ищущий Смерть.
     Они  обернулись -  у  дверей  маячил низкорослый  гном с рыжими  усами,
опущенными  вниз  и  порядком  поистрепавшимися.  Дрей  едва признал  в  нем
Биммина, Первого советника Правителя. Тот же, наоборот, кивнул бессмертному,
словно старому знакомцу, и подошел к столу.
     - Это на самом деле он? - спросил хранитель архивов, Хоффин, обращаясь,
разумеется, к Первому советнику.
     Тот кивнул:
     -  Несомненно. Но сие, впрочем, не  объясняет, каким  образом он  здесь
оказался.
     - Это  я  и сам смогу вам растолковать, - вмешался Дрей.  -  Вот только
скажите, пожалуйста, что,  все во  дворце  получили бессрочный  отпуск ввиду
недостачи  финансов?  Или  Правитель  нашел  себе  другую  столицу,  другого
советника и другого хранителя архивов? Что, в конце концов, происходит?!
     -  Произошло,  -  поправил его рыжеволосый  гном.  -  Не происходит,  а
произошло.
     - Это так важно?
     - Нет.
     Помолчали.
     - Даже не знаю, с чего начать, - проговорил Биммин.
     - Начни с начала, - посоветовал Дрей. - Так проще.
     -  Не всегда, -  возразил гном. -  В данном случае, думаю, прежде  тебе
необходимо взглянуть на кое-что.
     - На что же?
     - Пойдем. - Биммин встал со стула и переглянулся с Хоффином.
     - Ты намерен показать ему? - вздохнул хранитель архивов.
     - Да, - ответил рыжеволосый гном. - Если хочешь, пойдем с нами.
     - Пойдем, - согласился  старец. -  Только пускай сначала пообещает, что
не причинит вреда тому, к ко... к чему мы его отведем.
     - А что, я могу желать ему вреда? - уточнил Дрей.
     -  Откуда ж мы знаем?  - развел руками Биммин. - Ты  не поставил нас  в
известность  о  целях  своего  пребывания  здесь,  и  поэтому  мы  вынуждены
предпринять  подобные  меры предосторожности, - несколько напыщенно произнес
он.
     - Обещаю,  - махнул  рукой  бессмертный,  не желая снова говорить то же
самое  ,  что  уже  сказал Хоффину.  Кажется, на  них это сообщение о гибели
гномов по ту сторону завесы действовало не лучшим образом. - Ведите.
     Они покинули архив, задержавшись лишь  для  того, чтобы потушить свечи,
которые  успел зажечь Дрей. Хоффин придирчиво исследовал каждую  и тщательно
задувал  пламя, так, чтобы растопившийся воск не  капнул случайно на бумаги,
лежавшие рядом. Все трое вышли на лестницу и отправились наверх, во дворец.
     Гномы провели  Дрея по заброшенному лабиринту  коридоров и комнат, пока
наконец не оказались у лестницы, которая, как оказалось, вела на колокольню.
Последняя  размещалась,  как  принято,  в  высокой  тонкой  башенке.  Оттуда
Правитель иногда разглядывал Свакр-Рогг, оттуда же звоном сообщали городским
жителям о великих событиях в державе.
     Ступени  здесь, как и  во всем дворце-крепости, демонстрировали  пример
крайней  запущенности; растресканные и  давно  не  метенные,  они  буквально
крошились под  ногами. Винтовая  лестница изгибалась и  тянулась в вышину, к
колокольной  площадке.  В  стене  слева  изредка   попадались  двери,  часто
деревянные, потрескавшиеся и вздувшиеся то ли от обиды на судьбину, то ли от
сырости.  Обычно  рядом  с  ними  обнаруживались  лестничные   площадки,  но
случалось и так, что ничего подобного там не  оказывалось, только  небольшой
порожек нависал над  очередными  ступеньками, наверное,  чтобы выходивший из
двери  не  рухнул вниз.  Справа  же  пораскрывали  ставни  окна,  глазея  на
удивительную компанию из трех существ, поднимавшуюся к колокольне.
     Дрей приблизился к одному из окон и выглянул наружу. Там было  холодно,
в воздухе подергивались  вздернутыми на виселицу  преступниками  листья, над
которыми глумился поднявшийся пронзительный  ветер. Отсюда был  виден  почти
весь парк. С высоты он не казался таким заброшенным, вот только беседка даже
с такого расстояния наводила на печальные мысли о бренности  всего сущего...
и тому подобную ерунду.
     Бессмертный  зло  сплюнул,  проводил  взглядом  зеленоватый  сгусток  и
последовал  за  своими  провожатыми  дальше.  Ему  не  нравилось   все,  что
происходило здесь, и чем дальше, тем больше.
     Уже  под  самой  колокольней  лестница неожиданно обзавелась  люком. Он
нависал  над  последними  ступеньками,  и Биммин,  добравшись туда, уверенно
застучал в доски, с которых за шиворот рыжеволосому не преминуло просыпаться
несколько струек  песка вместе  со  старой  кожицей  высохшей краски. Первый
советник Правителя  словно и не заметил этого  издевательства,  он уселся на
ступеньки и  кивнул Дрею, мол,  все будет  в порядке. Сам бессмертный в этом
сильно сомневался.
     Люк открылся, показалось лицо молодого гнома, несколько толстоватого, а
так - ничем особым не выделявшегося. Гном  подал руку вначале Биммину, потом
Дрею,  а  потом - с  заметной  почтительностью  - Хоффину.  Как  выяснилось,
обитателя колокольни звали Ломмэн и он был учеником хранителя архивов. Здесь
же  Ломмэн находился,  поскольку  требовалось, чтобы  кто-нибудь  все  время
пребывал  на колокольне, а кроме него и Биммина  с Хоффином, делать это было
некому. По многим причинам.
     Дальше бессмертный не слушал. Его внимание привлекло нечто...
     - Что это?! - прошептал Дрей. Потом понял, что ответ  слышать совсем не
хочет, но было уже поздно.
     - Это то, во  что превратился - по  собственной воле - наш Правитель. -
Биммин  был предельно краток. - То,  что стало  причиной появления завесы. И
одновременно спасло нас от Темного бога.
     - Но не от нас самих, - тихонько добавил Хоффин.
     Старец тяжело  опирался на плечо ученика, поскольку здесь,  наверху, не
было крыши  и не было колоколов,  только  неровные  колонны  разной  высоты,
которые уж никак не могли защитить от бешеного напора ветра.
     А в  центре площадки стояло дерево - этакий  чурбачок, довольно высокий
для чурбачка, толстый и какой-то неправильный, но, несомненно, живой. Только
потом, когда Биммин объяснил, Дрей различил имеющиеся, вернее,  имевшиеся  у
чурбачка ноги  и  руки,  теперь  слившиеся  в единое целое. Борода  и волосы
топорщились маленькими веточками; из плечей, прямо из куртки, росли какие-то
отдельные  лепестки  ало-белесого цвета,  с тоненькими  разводами-венами,  с
рваными от сильного ветра краями. Эти  лепестки тянулись кверху и дрожали на
ветру, но не желали опускаться ни на  миг. Было  что-то сверхъестественное в
подобном упорстве, словно существо - обладатель лепестков - стремилось к ему
одному ведомой цели.
     Лица, как такового, у  бывшего Дэррина уже не  осталось - там творилось
что-то непонятное, какая-то смесь коры, жестких волос и веточек с листиками;
под  всем этим  черты  лица окончательно  скрылись, выделялись только глаза,
безразличные и  пустые  большую  часть времени.  Вообще  очень  сложно  было
понять,  что и  где раньше  находилось  у этого  существа до  превращения  в
растительное  нечто - или, скорее, в ничто. Дрей попытался  разобраться,  но
оставил сие занятие,  определив только  приблизительное расположение головы.
Он  передернулся,  так  как ветер  здесь  злобствовал  особенно  яростно,  и
закутался в плащ, подаренный Мстительной.
     "Погодка портится", - не к месту подумал бессмертный, поскольку к месту
думать совсем не хотелось.
     - Впечатляет,  не  так ли, - обратился  к нему Биммин, кивая в  сторону
преображенного Правителя. - А ведь он шел на это сознательно.
     -  Нам обязательно  стоять  здесь? Или можно спуститься и поговорить  в
более располагающей обстановке? - Дрей  вынужден был признаться самому себе,
что вопрос  прозвучал излишне резко.  К тому же приходилось  повышать голос,
чтобы перекричать вой ветра.
     - Да, конечно, сейчас пойдем, - успокоил его  рыжеволосый гном.  - Если
хочешь,  спустись  и  подожди  нас  внизу,  мы  решим  кое-какие  вопросы  и
присоединимся к тебе чуть погодя.
     Оставаться дальше было бы невежливо - и  так понятно, что  гномы  хотят
обсудить что-то без  его присутствия; и  потом,  Дрей  слишком замерз, чтобы
противиться  подобному предложению. Он молча  кивнул и  стал  спускаться  по
лестнице, проклиная все на свете.
     Некоторое время спустя колокольню  покинул  и Биммин. Брел он не спеша,
придерживаясь одной рукой за стену, чтобы не упасть на этих больных временем
ступенях.  На вопросительный  взгляд Дрея  гном  ответил,  что  Хоффин  пока
останется  со  своим  учеником,  а  потом  найдет  их  в  библиотеке,  куда,
собственно, и намеревался отвести гостя бывший Первый советник.
     Оказавшись там, они снова  зажгли свечи (правда, теперь  уже  не все, а
лишь часть,  чтобы был  освещен  стол,  у  которого  и расположились  гном с
бессмертным).
     - Итак, - сказал Дрей, отхлебывая из кружки горячий цах.
     Здесь, в библиотеке, неожиданно для бессмертного обнаружилось множество
предметов,   которым,  на  первый  взгляд,  здесь  было   совсем  не  место.
Создавалось впечатление, что  тут  вот  уже  несколько недель, а то и дольше
почти  непрерывно  кто-то находился. Биммин  заварил цах, налил в  кружки  и
предложил  гостю маленькие  булочки,  выпеченные,  кажется,  сегодня  же. По
крайней  мере, по  вкусу  они  ни в чем  не  уступали  прежним  угощениям во
дворце-крепости, когда здесь было более людно - то есть гномно.
     - Итак, - повторил бессмертный. - Что же тут, собственно, произошло?
     Рыжеволосый гном отставил в  сторону чашку и  начал  перебирать бумаги,
лежавшие рядом, на столе. Наконец выбрал одну, просмотрел содержимое и подал
лист  Дрею.  Тот непонимающе взглянул:  "О  некоторых удивительных свойствах
аврийских растений".
     - Что это?
     - Читай. Читай, тогда поймешь.
     Бессмертный пожал плечами и углубился в чтение:
     "Аврийский  континент  всегда  славился  своими  необычными  природными
формами. Некоторые из них уже совсем исчезли  с лика земного, ибо  оказались
неспособны к существованию в нынешних условиях либо несли в себе угрозу  для
разумных существ и были ими уничтожены...
     Еще  в  пору  первого  заселения  Аврии эльфы  обнаружили  удивительную
природную форму, названную ими вамва. Это создание,  более всего похожее  на
растение,  использует тем не менее для  продолжения своего рода и вообще для
своего  существования  животные  организмы.  Вамва  размножается  с  помощью
небольших  шипов, которыми выстреливает  в проходящее  рядом живое существо.
Оный шип,  имеющий на  конце почти  невидимые глазу зазубринки, впивается  в
тело жертвы и впрыскивает в него некую  субстанцию, влияющую на происходящие
в организме животного процессы. Зараженное существо становится вялым и очень
скоро перестает двигаться  - при этом, однако же,  пребывает в сознании, ибо
вамве  просто  необходима нервная  система  животного.  Вскоре  изменения  в
организме зараженного достигают такой степени, что он становится более похож
на растение, нежели на животное: из тела начинают расти веточки и листики, а
над  головою раскрываются огромные лепестки нежно-алого  цвета. Практически,
мы имеем перед собою уже взрослую особь вамвы.
     Питается  она  способом  необычным,  и  это заключает  в себе еще  одну
опасность  для разумных рас, даже более страшную, чем возможность заразиться
и  стать  вамвою.  Каким-то  не  исследованным  пока еще  образом  с помощью
описанных выше лепестков вамва  создает  вокруг  себя колпак серой  туманной
субстанции,  которая особым образом реагирует на мыслеформы окружающих. Одни
она  воспринимает,  другие  зеркальным  образом  отражает,   перевоплощая  в
реальные  или же  иллюзорные вещи, но никогда не пропускает  мимо, используя
все,  что,  так  сказать,  "попадется под  руку".  Закономерности  подобного
процесса изучены слабо, если не сказать - вообще не изучены. Известно только
две  вещи.  Первая: именно  эта  туманная  субстанция питает вамву.  Вторая:
попавшие внутрь колпака животные оказываются полностью  отсечены от внешнего
мира,  как,  кстати,  и мало  кто  способен проникнуть  под  колпак, поэтому
бороться с вамвой крайне сложно  - но возможно. Примером последнего является
тот факт, что  сейчас в  Аврии  почти нет этих страшных  созданий. Для  того
чтобы избавиться  от вамв, эльфы использовали период размножения,  во  время
которого  колпак исчезает,  а  само существо  ждет,  пока  рядом  не пройдет
достаточное  количество жертв-носителей, в  которых можно было бы выстрелить
шипом. Специальным  образом изолировав территорию, эльфам  удалось в течение
сравнительно короткого срока почти  полностью  вытравить эту  страшную форму
растительно-животного существования..."
     Дальше  было что-то еще, но этого Дрей уже не стал читать,  потому  что
теперь наконец понял, что же хранилось в том маленьком цилиндрике из черного
дерева  -  в  том, что  стоял на  столе,  рядом  с  бумагами и угощением. Он
протянул руку, взял цилиндрик и приоткрыл со всей возможной осторожностью.
     - Там уже ничего нет, - сообщил Биммин. - Это был последний шип.
     - Но почему? Умопомешательство?
     - ...Нет, - покачал головой бывший Первый  советник.  - Трезвый расчет,
ничего более. Он не  хотел делать этого, но других способов не существовало,
по крайней мере мы их не нашли.
     - Не понимаю, - развел руками Дрей.
     - Ты, наверное,  догадался еще по прошлому  разу, что к  нам завел моду
наведываться Темный  бог.  Мы  очень долго  не могли сообразить, как  он это
делает. А уже с самого начала он продемонстрировал нам свои возможности, так
что  противиться его воле  было невозможно.  Правитель  подчинялся, но искал
способ противостоять. И вот однажды ему удалось подсмотреть за Темным богом,
и выяснилось, что между тем местом, где тот обитает, и Нисом он перемещается
с помощью  мыслей;  догадаться об этом  Правителю помогли  приказы, отданные
Богом  тогда,  при охоте на  вас. А вамва, как ты  уже понял, накрывает весь
Брарт-О-Дейн завесой, так что теперь мы недостижимы.
     - До тех пор, пока не наступит период размножения, - уточнил Дрей.
     -  Ты  не дочитал до конца, а там указано, что оный период наступает не
так уж скоро. Совсем не  скоро,  иначе бы  эльфы  никогда  не  справились  с
вамвой.
     - Но... он же питается вашими мыслями, - растерянно сказал бессмертный.
     -  Лучше  так,  чем...  -  Рыжеволосый  гном  покачал  головой,  словно
припоминая что-то крайне неприятное. - Уж лучше так, чем исчезающие навсегда
города.  Он  старается  не  слишком давить...  на  головы...  нас вообще  не
трогает, да  и в  государстве,  кроме  столицы,  положение более  или  менее
нормальное. Ты пойми, у нас в то время не было другого выхода!
     - Да, - согласился Дрей. - Все понимаю. Но Гритон-Сдраул гибнет. Как мы
решим этот вопрос?
     - Ты обещал, что не станешь убивать его, - напомнил Биммин.
     -  Именно  поэтому  и  спрашиваю. И  кстати, как ему  удается накрывать
колпаком такую огромную территорию?
     - Не знаю. И еще раз не знаю.
     -  Великолепно. - Бессмертный отхлебнул  из чашки и откусил еще немного
от булочки. - Просто великолепно.
     - Помоги нам, - попросил  гном, наклоняясь над столом и хватая Дрея  за
руку. - Помоги, ты же можешь!
     - Что, интересно, я могу? - Бессмертный высвободился из хватки гнома.
     - Ну, вызови его на поединок...
     - Кого?! Темного бога?!  Кажется, уважаемый,  ты переохладился  там, на
колокольне.
     -  Ну придумай  что-нибудь! -  взмолился  Биммин. -  Мы  так  долго  не
проживем, все равно рано или поздно завеса спадет, и тогда...
     - Тогда сделаете новую вамву.
     Гном промолчал, только опустил взгляд да горестно качнул головой.
     Бессмертный отставил чашку в сторону.
     - Может,  я и  способен  помочь, - произнес он тихо. - Может быть. Но я
раздал  достаточно  обещаний,  которые  так  и  не  выполнил.  Нынче  к  ним
присоединилось  еще  одно.  В конце  концов,  нужно ведь когда-то платить по
счетам.  Поэтому я не  стану вам  ничего обещать,  я  просто  уйду и,  когда
закончу  с  остальным,  может быть -  может  быть!  слышишь! -  может  быть,
вернусь. Надеюсь, вы к тому времени сами со всем разберетесь.
     -  Не  раньше, чем  возвратится  Создатель,  -  саркастически улыбнулся
Биммин.
     Дрей развел руками:
     - Ничего не поделаешь.
     Гном опустил голову.




     На лестнице загремели шаги, и в библиотеку вошел Ломмэн.
     - Учитель пожелал остаться и понаблюдать лично, - сообщил молодой гном,
приставляя  к столу  еще  один стул  и  присаживаясь. Стопку  бумаг, которую
Ломмэн принес с собой, он отложил в сторонку.
     - Замерзнет  там,  -  сказал  Биммин  ровным голосом, словно и  не было
только  что  напряженного  разговора,  -  нужно отнести  старику  что-нибудь
потеплее.
     -  Там есть,  -  успокоил  его  Ломмэн. - Я оставил  свою  куртку, а  у
колонны,  в ящике,  где  все мои вещи,  лежит несколько одеял, в  которые он
сможет при желании укутаться.
     - Ведь забудет, - досадливо  махнул рукой бывший Первый советник. - Все
равно забудет.
     Ломмэн пожал плечами и налил себе цаха:
     - Здесь никакие слова  не помогут. Я сбегаю чуть позже, проверю, как он
там. Вот только немного отогреюсь.
     Он  откусил  булочку,  из  тех,  что  лежали рядом  с кувшином цаха,  и
причмокнул:
     - Все-таки прекрасно, что у тебя  такая  жена! Этим булочкам нет  цены,
никак не могу наесться.
     - Кушай,  - кивнул  Биммин.  -  Завтра испечет еще. А  к ужину  обещала
сделать, кроме прочего, пирог.
     - С орехами?
     - С орехами.
     - Это здорово!
     На некоторое время наступило молчание, все ели и прихлебывали цах. Дрей
смотрел на цилиндрик из черного дерева и  размышлял о том, каким  путем этот
предмет попал  сюда, на далекий север. Праздные мысли, но они помогли  снять
напряжение. Немного.
     Потом поднялся и сказал, что ему нужно идти. Ломмэн удивленно посмотрел
сначала на  бессмертного, затем на Биммина. Тут до него дошло, что уговорить
Дрея   не  удалось,   и  на  лице  паренька  проступило  прямо-таки  детское
разочарование.
     - Пойдем, я провожу тебя, - глухо  молвил бывший Первый советник и тоже
поднялся.
     Дрей подобрал  с  пола свой дорожный мешок и вышел из библиотеки. Сзади
его сопровождал рыжеволосый гном. Оказавшись наверху, в заброшенных комнатах
дворца-крепости,  бессмертный неожиданно  даже  для  самого  себя  свернул в
сторону колокольни. Что-то  тянуло  его еще  раз  взглянуть  на  Дэррина, по
собственной воле превратившегося в вамву.
     Он одолел  разваливающиеся  ступеньки и  открыл  люк,  который  Хоффин,
видимо, по рассеянности забыл запереть. Впрочем, запираться здесь было не от
кого.
     Наверху по-прежнему дул  ветер.  Старый  хранитель  архивов, накинув на
плечи одно  из  одеял Ломмэна, сгорбился на  деревянном ящике  у  колонны  и
что-то вписывал  в  бумаги, норовившие разлететься в разные стороны. Услышав
стук люка, Хоффин поднял голову. Он тоже надеялся на лучшее, но по выражению
лица Биммина, явившегося следом за бессмертным, все понял.
     Вамва,  как  и  прежде, стояла  на  месте и  возносила  к небесам  свои
белесо-алые  лепестки.  Дрей  приблизился  так, чтобы существо увидело  его.
Глаза того, что  раньше звалось Правителем  Брарт-О-Дейна, внезапно ожили. В
них зародилась искра узнавания,  и  искра эта разгоралась все сильнее. Вдруг
из-под  коры, окутывавшей  большую часть  вамвы, выплыла  маленькая  струйка
тумана;  она  потянулась к бессмертному  - слишком быстро,  чтобы тот  успел
отскочить в сторону.
     Он  и  не успел.  Только  отшатнулся  - но  уже  тогда,  когда  струйка
прикоснулась  к  его  лицу,  а потом  скользнула  в  ноздри.  Дрей попытался
задержать дыхание,  но чувствовал, как  эта  самая дымная  змейка уже ползет
вниз, к легким, или куда там еще ей хотелось попасть.
     "Приди  ко  мне, когда настанет  время, -  прошелестел  в голове чужой,
безликий голос. - Приди ко мне".
     - Зачем?
     "Чтобы убить. К тому моменту я уже буду не нужен стране".
     - Уверен?
     "Увидишь".
     - Ну хорошо. Как я, по-твоему, узнаю, что время наступило?
     "Узнаешь".
     И ощущение  присутствия  чужого сознания пропало, словно изображение  в
телевизоре, когда выбивает в доме пробки.
     Дрей помотал головой, удивляясь, что на ум пришло именно это сравнение,
такое  далекое  и нереальное  теперь,  в стране  магии  и ужасных  созданий,
именуемых вамвами,  - в  стране,  где ему предстояло прожить всю  оставшуюся
жизнь.  Но  он  уже давно  отучился  слишком  долго  пребывать  в  состоянии
удивления, поэтому повернулся и пошел к лестнице. Впереди еще было много дел
и долгий путь, который предстояло одолеть как можно скорее.




     Прощание с гномами вышло натянутым, да это и было понятно. Бессмертному
дали с  собой в путь припасов, в которых  он не  так  уж  сильно и нуждался,
предложили выбрать любую одежду и оружие, но при этом провожавшие оставались
молчаливы  и  холодны.  Дрей упорно  игнорировал  попытки  вытянуть  из него
обещание вернуться и помочь, так что в конце концов даже Биммин вынужден был
отступиться.
     Дрей  постарался  поскорее выбраться вон из  столицы,  чтобы не  видеть
пустых  лиц  горожан, и зашагал по  тракту на  восток,  насвистывая какой-то
мотивчик, слов к  которому сейчас уже и припомнить-то  не мог. На  душе было
препаскудно. Разумеется,  кусок  помета,  упавший сверху  и весьма живописно
расползшийся по плечу, настроения не поднял.
     - Извини, - тяжело выдохнул Кэр-А-Нанг, опускаясь на тропу. - Это я  от
радости.
     Дрей еле сдержался, чтобы не заржать самым неблагопристойным образом.
     - Выяснил, что хотел? - спросил у него грифон.
     -  Да, - кивнул бессмертный. -  Выяснил. Кстати, а откуда  ты знал, что
причина появления завесы находится в городе?
     Кэр-А-Нанг фыркнул:
     - Кто ж, будучи в здравом уме, вамву не учует? Это каким надо быть... В
общем, знал.
     - Спасибо, -  поблагодарил бессмертный. - Я,  правда, так ни черта и не
сделал, но все-таки... В общем, спасибо.
     - А сейчас куда собираешься?  - поинтересовался  Кэр-А-Нанг после того,
как они немного помолчали, думая каждый о своем.
     -  Есть у меня  дела на востоке. - Дрей взмахнул рукой в воздухе. - Вот
туда и собираюсь.
     - Да? Удивительное совпадение - у меня тоже дела на востоке!
     - А если серьезно?
     - Что? - не понял грифон.
     - Если серьезно - что тебе от меня нужно? - повторил Дрей.
     Кэр-А-Нанг встопорщил перья и по-птичьи наклонил голову:
     - Ответ  всего на один вопрос. И задам  я его уже тогда,  когда  отнесу
тебя, куда пожелаешь. Но - чтобы все по-честному.
     - Хорошо. Только... ты уверен, что я смогу тебе на него ответить?
     -  Уверен.  Если  не ты,  то  и  никто не  сможет, -  произнес  грифон,
подрагивая кончиками перьев. - Летим?
     - Летим, - согласился бессмертный.







     Фтил  заболел. Не прошло и полдня  после отъезда Эльтдона,  как  лекарю
внезапно стало плохо, поднялась температура и он слег. Старый кентавр дрожал
всем телом, прерывисто дышал, судорожно хватая ртом воздух,  как выброшенная
на  берег рыба. Дышал  и  не мог надышаться. Химон  повыгонял всех  из алого
шатра своего учителя,  положил врачевателю на лоб компресс из жаропонижающих
трав, но ничего не помогало. Более того,  Химон не мог  понять,что же  стало
причиной болезни.
     А Фтил знал. Он хрипел пересохшим ртом, облизывал растрескавшиеся  губы
и  смотрел прямо перед  собой, в сумрак  шатра  (ибо  уже наступила  ночь) -
смотрел в сумрак,  но видел в нем не  заботливое  лицо ученика, а Книгу.  Ее
страницы манили к себе - и были в то же время безнадежно недоступны.
     "Как же я  не  понял? Как же? Да полно,  все  я понимал  - как  же я не
признался самому  себе, позволил себя обманывать?!  Ведь знал же, знал в  те
редкие  часы, когда листал ее,  знал,  что эта  штуковина  завладевает мною,
знал,  что привязывает к себе,  знал -  но принимал все это, не  противился.
Слава  Создателю,  нужно  было  лечить больных, делать  лекарства,  собирать
травы, слава Создателю, не так уж много времени оставалось у меня на Книгу -
иначе,  наверное, не  смог  бы  с  нею  расстаться. А  так... вручил, словно
великий  подарок,  хотя  на  самом-то  деле  чувствовал  облегчение,  думал:
избавлюсь от нее. А она - вот тварь! - не хочет меня отпускать.
     Один взгляд! - Создатель! один взгляд на ее страницы - больше ничего не
нужно! Один взгляд! Верните эльфа! Один взгляд! Всего один!
     Душу  отдам  со  всеми  потрохами!  Один взгляд!  Но почему?  Что в ней
такого, в этой Книге, что в ней? - там даже страниц-то не хватает!
     Воды! Мне  так трудно дышать! Воды!  И  воздуха! Такое ощущение, словно
бежал весь день и всю ночь - и нет больше сил даже на вдох!
     Создатель! За что?! Воды!.."
     Фтил  сам не  замечал, как начинал  говорить  вслух.  Химон слушал  эти
слова, вздрагивал и торопился принести
     /умирающему/
     больному воды.
     Напуганный происходящим, он  не  заметил, как вошла дочь Левса Хриис и,
тихонько опустившись на землю  у входа, принялась наблюдать  за происходящим
внимательными  глазами. Встретившись взглядом с Химоном, Хриис  кивнула ему:
не обращай на меня внимания, лечи Фтила. Но в том-то все и дело, что паренек
не  знал,  как  лечить.  Единственное,  что  пришло на  ум,  было -  вернуть
Эльтдона,  но  после  всего, что наговорил  учитель, Химон ни за что  бы  не
отважился это сделать. Даже  если допустить,  что большая часть сказанного -
горячечный бред больного.
     Он не сомкнул  глаз до утра  - и  Хриис тоже.  Краешком  сознания Химон
удивлялся  тому,  как  это  ее  до сих пор не  ищут,  но потом  подумал, что
девчонка, наверное, об этом позаботилась. Это было так характерно для Хриис:
все проблемы решать до того, как они возникнут!
     А  Фтил весь  пылал,  словно  дерево,  занявшееся  от удара молнии,  и,
мучимый  жаром, шептал,  говорил, кричал, убеждал кого-то  и  винился  перед
кем-то, и умолял кого-то о  прощении; слова его становились все  непонятнее,
сумбурнее,  хотя в  них  угадывалась  та  главная  мысль - мысль о Книге,  -
которая не давала покоя старому лекарю.
     Хриис  сидела все это время молча, ни  единым  словом не выдавая своего
отношения к происходящему. Но если бы кто-то подумал, что ей все равно, тому
достаточно было бы взглянуть на ее застывшее лицо, на внимательные блестящие
глаза, чтобы  понять свою ошибку. Хриис было вовсе не  все равно. Просто эта
болезнь Фтила оказалась так некстати!




     Лекарь промучился еще сутки. Утром  следующего дня  Химон задремал - он
не спал с  того момента, как учитель заболел, находясь при нем неотлучно, но
природа брала свое. Проснулся паренек оттого, что в шатер пробралась тишина.
Только ранние кобылки, вставши чуть свет, уже приманивали к себе подруг, - а
больше ни единого звука не проникало под алый полог.
     Химон тяжело  вздохнул, потер  набухшие веки  непослушными  пальцами  и
поспешил к учителю. Вернее, к телу  учителя. Фтил уже отмучился и  отгорел -
как раз когда Химон спал.
     Большинство кентаврийских мужчин сейчас находились у реки, но по случаю
кончины  лекаря  все работы на  время  приостановили. Циклопы, наслышанные о
Фтиле,  тоже пришли почтить  его память, но пробыли недолго и  скоро ушли  -
Муг-Хор томился вынужденным бездельем и хотел поскорее закончить мост.
     Подготовка к  похоронному действу  у  кентавров длилась недолго,  около
суток: для умершего сооружали торжественный костер - если тот был достаточно
выдающимся  представителем стойбища  -  или же  просто  закапывали  в землю.
Разумеется, для Фтила сделали костер.
     Именно на это и ушли сутки. Ушло  бы и больше, но Левс  постарался - он
тоже  хотел  поскорее   закончить  мост.  За  этой  торжественной  суматохой
предводитель совершенно забыл о дочери.  Кентавр-альбинос не сомневался, что
Хриис сможет сама о себе позаботиться.
     В день прощания  небо  над разноцветными шатрами стойбища  было покрыто
белесыми  хлопьями облаков. У костра собрались  все  кентавры Левса;  стояли
молча, опустив  головы и  руки. Альбинос  подошел к костру, сжимая  в кулаке
плюющийся искрами факел.
     - Я не хочу говорить много о Фтиле, -  молвил он.  - Каждый из нас хоть
единожды  да  испытал  на  себе  силу его  искусства  целителя.  Теперь  нам
необходимо привыкнуть к мысли, что Фтила с нами больше нет.  И  все-таки  он
навсегда останется  в нашей памяти. И я  преклоняю колени пред этим  великим
кентавром.
     Левс  поднял руку и положил факел на костер. Огонь  радостно  скользнул
вверх, к телу лекаря, и окутал покойного рыжим жарким одеялом.
     Все кентавры опустились на передние колени, и Левс - тоже, но только он
сейчас, к стыду своему,  думал не о Фтиле, а о Химоне. Потому что, произнося
речь,  альбинос поискал  взглядом ученика  лекаря, а  теперь  уже -  лекаря,
поискал и не  нашел. И  сейчас какая-то неспокойная мысль копошилась  в  его
сознании.
     И все  же  Левс дождался, пока  костер  догорит  до  конца, дотерпел, и
только тогда,  сохраняя  приличествующий  вожаку  становища вид,  спросил  у
Кирия, не видел ли тот Химона. Тот не видел.
     Левс поспешил к своему шатру, заранее предчувствуя, что найдет там...
     Он  отыскал ее не сразу, наверное, потому,  что ожидал увидеть  в самом
неожиданном месте. А записка лежала на полке, там, где он всегда брился.
     "Ты прости, пожалуйста, что я там поступаю, но я на самом деле должна -
слышишь, должна!  - идти. Не  беспокойся, со мной все  будет в порядке  -  я
знаю.  Так  что не  беспокойся. Я беру  с собой  Химона,  в  случае чего  он
поможет, но все будет хорошо. Не беспокойся, пожалуйста.
     Целую, Хриис".
     "Я должен  идти. Знаю, что  вы  остаетесь  теперь без  лекаря,  но  это
ненадолго.  Вы скоро соединитесь со стойбищем Сиртара, там есть лекарь. А  я
обязан идти. Простите.
     Химон".
     Левс  отшвырнул листочек и выбежал наружу. Погоню  снарядили тут же - и
послали весточку  отряду  Аскания.  Почему-то  альбинос  считал, что дочка с
учеником Фтила направились туда.
     Разумеется, погоня возвратилась ни с чем.

     Я вернусь сюда после всех дорог,
     после всех облаков и скал -
     чтобы снова перешагнуть порог
     и сказать, что просто устал.
     После всех побед, что сложились в боль,
     после всех утрат и оков
     я скажу, что хотел быть всегда с тобой,
     пусть удел мой и не таков.
     После всех костров и пустых надежд,
     что, как камень, пошли ко дну,
     я скажу, что всю жизнь мечтал о тебе,
     и тогда тебя обниму.
     Я вернусь сюда, как заблудший сын,
     позабывший про злую спесь,
     и увижу: в ткарны слились часы,
     все уже изменилось здесь.
     Даже небо другое: серей, мрачней,
     даже горы стали немей.
     И среди пропущенных мною дней
     потерял я своих друзей.
     Нет, они остались, но каждый миг
     превращал их в других - увы.
     На мгновенье взгляд свой приподними -
     изменилась и ты, и ты!..
     Впрочем, может статься, что на беду,
     ну а может, и на покой,
     извини... - я к тебе уже не приду:
     это будет кто-то другой.





     Прощальные стихи
     На веере хотел я написать -
     В руке сломался он.
     Басе




     Ренкр не знал, сколько  времени прошло с тех пор, как началась Песнь, и
вот до этой самой минуты, когда  он очнулся и обнаружил, что лежит на тропке
и  руки  его  свешиваются в  пустоту.  Осознание  этого  заставило долинщика
осторожно  повернуть  голову  и  посмотреть,  что же там внизу.  Там не было
ничего. Лишь где-то на устрашающей глубине темнели морщинистые стены.
     Альв приподнялся, стараясь не думать о бездне под ним и о том,  как это
- падать
     /падать, падать, падать в колодец/
     вниз. Рядом  кто-то  тяжело застонал и зашевелился.  Ренкр  узнал голос
Скарра и прошептал:
     - Осторожнее!
     Стон затих,  снова послышалось шевеление,  и  в поле  зрения  появилось
усталое лицо тролля.
     - Кажется, я потерял сознание, - признался он.
     - Кажется, я - тоже, - прошептал Ренкр. -  И еще я очень хочу есть. Где
твой мешок?
     Тролль  осмотрелся, хотя достаточно было  одного взгляда, чтобы понять:
на узенькой тропке мешку спрятаться негде. Выходит, его здесь нет.
     - Уронил, - развел руками Скарр. - Когда... ну, когда пел.
     - Понятно, - вздохнул альв, садясь на тропу.
     Туман  рассеялся, и теперь,  когда стало  видно, что  находится  вокруг
(вернее,  чего там нет),  вставать  в  полный рост было  страшновато. Ибо на
самом-то деле пол пещеры обнаружился далеко внизу, а Ренкр и Скарр сидели на
одной  из четырех  каменных стен-перегородок, пересекающихся в  центре этого
огромного  зала.  Здесь,  на  дорожках-торцах стенок, лежали  и горгули,  но
последних  оказалось  значительно  меньше, чем могло бы быть. А  внизу, там,
куда еле-еле  достигал испуганный взор, -  там темнели маленькими пятнышками
коричневые тельца.
     - Нужно выбираться отсюда, - прошептал пораженный увиденным Ренкр.
     - Нужно, - подтвердил тролль. - Но... я боюсь!
     - Я тоже. Но как-то же мы сюда попали.
     - Ага, - судорожно кивнул Скарр. - Но тогда был туман.
     - Ну не ждать же нам, в самом деле, пока он снова появится! - отозвался
Ренкр.
     И начал подниматься на ноги, совсем не  ощущая той уверенности, которая
была  в его словах.  Стоять  на тропке  оказалось  несложно,  особенно  если
смотреть перед  собой. Он сделал шаг,  и колодец осклабился,  потирая то  ли
руки, то ли каменные челюсти, - словно учуял, что его время приближается.
     Они прошли немного к выходу, изредка переступая через безвольные тельца
горгулей. Ренкр и хотел бы помочь им, но не мог заставить себя остановиться.
Скарр, кажется, испытывал то же самое.
     И  вот сейчас,  когда  примерно  полпути уже  было  пройдено,  долинщик
внезапно  понял,  что  они поторопились.  Потому  что  без  проводника  двум
великорослым чужакам все равно было  не  найти ни  выхода  из вертикали,  ни
пещеры Ворнхольда, ни  селения горян. Ренкр  посмотрел  вниз,  на маленькие,
нелепо  изогнутые тельца  мастеров,  сорвавшихся  со стены,  не  выдержавших
расставания с  Горой, - и подумал: не исключено, что все их знакомые горгули
лежат  сейчас там. Но  промолчал и пошел дальше - что  толку  раньше времени
расстраивать тролля.
     Они  добрались-таки  до  того  места, где  тропка переходила в  ровную,
довольно обширную  поверхность, и  Ренкр, не  удержавшись, присел - и уперся
руками в твердь - это стоило того. Скарр примостился рядом, переводя дух.
     - И что дальше?
     Ренкр пожал плечами:
     -  Дождемся, пока мастера  придут в  себя, отыщем  Гунмеля,  Сирэма или
Рафкри и попросим, чтобы они провели нас к выходу.
     Тролль выразительно посмотрел  вниз,  где лежали  упавшие  горгули,  но
ничего не сказал.
     Бурчание у  Ренкра в  животе прервало  их невеселые размышления. Больше
всего сейчас хотелось  есть и пить, и тролль с альвом направились туда,  где
вертикаль  соединялась с  мертвым  Сердцем  Горы. Здесь по  стенкам  ползало
несколько фосфоресцирующих насекомых; они уже снова начали светиться, и лишь
увидев это свечение, Ренкр  подумал, что в Сердце должно быть темно - однако
темно там не было. Тогда он обратил внимани на то, чего поначалу не заметил,
- на шарики-мо, висевшие под самым потолком и излучавшие  мерное, пусть и не
очень яркое, свечение. Оно-то и разгоняли тьму в Сердце.
     Вдвоем  Скарр  и  долинщик  изловили  нескольких  мокриц  и  съели,  не
испытывая особого отвращения - голод брал свое. Потом  они вернулись обратно
и начали терпеливо ждать, когда же мастера очнутся. Песнь далась им тяжелее,
чем великорослым чужакам, видимо, потому, что горгули были сильнее привязаны
к Горе - ибо глубже проникли в ее суть.
     Но вот один за другим мастера стали приходить в себя. Они поднимались и
начинали пробираться к выходу. Судя по их блуждающим глазам, по неуверенным,
медленным движениям,  горгули еще не совсем  оправились от того переживания,
которое им  довелось испытать.  Они  не замечали сидевших у  стены  Ренкра и
Скарра, проходили мимо, а те все не решались побеспокоить горгулей.
     Но вот  Скарр тронул  альва за  плечо  и  указал  на  торец  гигантской
стены-перегородки, по которому брело несколько мастеров. Лицо  одного из них
показалось Ренкру смутно знакомым. Присмотрелся...
     Трудно было поверить,  что это Гунмель,  раньше такой  жизнерадостный и
деловитый, полный энергии, - теперь он  скорее  напоминал  жалкую тень  того
прежнего Гунмеля!
     Ренкр поднялся и подбежал к мастеру, бережно обнял  за плечи и  отвел в
сторонку.  Усадил  рядом  с  троллем  и  заглянул в  светло-малиновые глаза,
надеясь отыскать в них хоть кроху разума. Гунмель вздохнул и перевел на него
взгляд, в котором скользнула нотка узнавания.
     - С тобой все в порядке? - заботливо спросил альв.
     Горгуль кивнул и свернул оба уха в трубочки.
     - Где Сирэм? - вмешался Скарр. - И Рафкри?
     - Сирэм? - Голос  Гунмеля  шелестел опавшим листом.  - Он ушел вслед за
Песней. Я был рядом. Я... Я не смог уйти.
     - В этом нет ничего страшного, - попытался утешить его Ренкр.
     - Есть, - мастер не возражал, а лишь констатировал факт. - Есть, просто
ты этого  не понимаешь...  и никогда не поймешь. Потому что  ты не  горгуль.
...А теперь, - добавил он, - теперь Гора мертва и мы должны будем уйти.
     - Куда? - удивился Скарр.
     - Не знаю. Куда-нибудь. В конце концов, Транд смог уйти - и живет ведь,
ничего  с ним не случилось. Самое страшное не это, - прошептал Гунмель почти
неслышно. - Самое страшное - то, что слез больше нет, и боли нет,  и  вообще
ничего больше нет - внутри  пустота. И  меня тоже  -  уже нет. Я знаю вас, я
знаю - помню  - все,  что было, но меня прежнего в этом теле -  ни капли.  Я
мертв. И все мы, мастера Эллин-Олл-Охра, все мы теперь  мертвы. Мы  сделаем,
что должно, и уйдем.
     - Но мы -  мы ведь пели  вместе с тобой -  и в  нас нет этой пустоты, -
возразил Ренкр.
     - Я же говорю, вы не поймете, - бесстрастно произнес Гунмель. - Мы жили
Горой... Вы не поймете.
     - Ты выведешь нас отсюда? - спросил Скарр.
     - Пойдем. - Гунмель поднялся; его мо, висевшее до того мгновения чуть в
стороне, словно боялось помешать, подплыло, освещая им путь.




     - Вот и все, - молвил Гунмель. - Дальше вам придется добираться самим -
как-то же вы сюда попали.
     - Вот и все, - подтвердил Ренкр. - Ты-то как теперь?
     Горгуль пожал  плечами  и  свернул  уши  трубочками, затем  развернул и
произнес тихим, тусклым голосом:
     - Закончим дела в Горе, наведем порядок (насколько это  будет возможно)
и уйдем... куда-нибудь.
     Они стояли  у выхода  из  вертикали,  ее темное  отверстие  чернело  за
спинами,  а впереди  плескалась вода, с  силой  безумца ударяясь  о каменный
берег.  Ренкру не хотелось уходить,  расставаться  с  мастерами, тем более в
такую час,  когда им  было  тяжелее  всего.  Ему  начало  казаться,  что  он
прощается  с горгулями навсегда,  а ведь так хотелось поговорить с Рафкри  о
Транде, так хотелось узнать поближе о жизни  мастеров! Он привязался сердцем
своим  к симпатичному малорослому народцу - горгулям. И поэтому  не хотелось
уходить - но идти было нужно.
     - Ну, - молвил Гунмель, - кажется, за вами приплыли.
     Он  указал   рукой  на   воду.  Блестящая  поверхность  реки  дрогнула,
разрываясь на множество брызг-осколков,  и  они увидели  плавник  динихтиса.
Плавник был  немного  потрепан - видимо, и сюда  дошли отголоски случившейся
трагедии, даже под водой отыскали  себе мишени... А  может,  динихтис просто
подрался с соперником из-за самки.
     Так или иначе, больше не было причин оставаться - ни единой.
     Ренкр  присел, чтобы Гунмелю не приходилось задирать голову,  и положил
ладонь ему на плечо:
     - Ты... живи. Гора мертва, но ты - живой, поэтому - живи! Слышишь?!
     - Слышу...
     Ренкр  легонько  сжал  плечо  Гунмеля,  встал  и   пошел  к   воде,  не
оборачиваясь.  Динихтис воодушевленно  плеснулся и  подплыл  поближе,  чтобы
альву было удобнее залезть.
     За  его  спиной  попрощался  с мастером молодой  тролль - попрощался  и
поспешил следом.
     Взобравшись на  мокрую, скользкую  спину рыбы,  долинщик  повернулся  и
бросил взгляд на каменную площадку  и вход в вертикаль  - там уже никого  не
было.
     "Ты  знаешь, - подумал Ренкр.  - И Транд  тоже знал. И Вальрон. Вы  все
знали - но что?!"




     Глаз Горы, закрываясь, таки  натворил  дел. Ренкр и Скарр  выяснили это
очень  скоро -  когда тоннель,  раньше наполненный речкой  лишь до половины,
теперь  вдруг опустил свой  потолок едва  ли не к самой  речной поверхности.
Динихтис,  видимо,  имел  слабое  представление  о  потребностях пассажиров,
поэтому иногда им приходилось плыть, почти полностью  скрывшись под  водой и
стараясь держать  наверху нос. Смотреть было просто невозможно из-за  брызг,
так что в конце концов Ренкр стал закрывать глаза и вдыхать побольше воздуха
- когда сие представлялось возможным.
     Но лучше  так,  чем добираться до пещеры Всезнающего вплавь.  Правда, и
здесь  наиболее  любопытные обитатели  реки делали  попытки познакомиться  с
путешественниками. Один  раз  к  наружной  стороне ладони  альва прицепилась
какая-то мелкая  креветка.  Пришлось  щелкнуть ее  по усам  - ракообразное в
панике  отпустило руку и суетливо удалилось, дергая  хвостом.  Ренкр,  в это
время  находившийся  как раз под водой  полностью, по  самую  макушку,  имел
неповторимую  возможность   лично   созерцать  случившееся.  В   другой  раз
неосторожная  рыбина не успела убраться с дороги  и ударилась о бок  Скарра.
Тот  возмущенно  булькнул  и  торопливо   приподнял  нос,  дабы   заглотнуть
недостающую порцию воздуха. Подобные казусы  немного скрашивали монотонное и
утомительное плавание.
     Добравшись  наконец   до   пещеры   Ворнхольда,   оба   путешественника
обнаружили, что  вымокли  "до  мозга  костей", как выразился, клацая зубами,
Скарр.  Они  на скорую  руку развели огонь в  камине  и  уселись  перед ним,
кутаясь в  обнаруженные в пещере запасные одежды и шкуры  Всезнающего. Ренкр
цапнул  с ближайшей полки какой-то манускрипт и попытался почитать, но вроде
бы знакомые слова складывались в удивительную абракадабру,  и парень  сам не
заметил, как заснул.
     Проснувшись, альв почувствовал легкую досаду от того, что не попрощался
и  не  поблагодарил динихтиса. Уж если рыба поняла,  что нужно дождаться их,
поняла бы и слова благодарности.
     С этими сонно-недовольными мыслями  Ренкр вышел к реке, надеясь невесть
на что. Разумеется, там никого не было. Это только в легендах Вальрона герой
перед концом повествования встречается и прощается со всеми  второстепенными
персонажами. Таковы законы жанра, но здесь-то жизнь, а не легенда...
     "...пока еще..."
     Ренкру  пришла в  голову  мысль, что  надо бы  разобраться  с  бумагами
Всезнающего, ведь  в  них может обнаружиться что-нибудь  крайне  ценное  или
просто интересное. Но... не сейчас. Вот сходит он в селение, скажет Хиинит и
Одмассэну, что все в порядке, и тотчас  вернется - ведь горянам уже не нужно
будет защищаться от змей. И Скарр, наверное, тоже к нему присоединится.
     А молодой тролль явно  нервничал - не поднимая глаз от пола,  Скарр все
перекладывал с места на место свитки, и стоило заговорить о возвращении, как
он  переводил  разговор  на  что-нибудь  другое.  Ренкр  понимал товарища  и
разрывался  между желанием  поскорее  оказаться в  селении и  невозможностью
бросить друга  в беде.  Скарр не  мог вернуться  в Ролн и жить,  как прежде.
Ведь, как  выяснилось, Властитель Крапт не потерял интереса к Скарру, а если
точнее, к местонахождению пещеры Ворнхольда.
     Ренкр  просматривал свитки Всезнающего, сидя у огня,  но не понимал  ни
слова. Все  мысли были  направлены на одно - как поступить со  Скарром. Все,
что  удалось придумать  долинщику: пригласить  тролля в  селение, хотя бы на
некоторое время.  Ренкр знал, что горяне привыкли к необычайному визитеру из
Нижних  пещер,  помогавшему  лечить  обмороженного  незнакомца.  Правда,  он
сомневался в том, пожелает ли этого Скарр. Скарр пожелал. Ни  он, ни альв не
знали,  что сие  станет  дополнительной причиной  для того неизбежного,  что
должно было произойти.




     Они  снова  испытали  на  себе дыхание  Путей.  После этого  оставалось
всего-то: миновать Ролн.
     Покидая  пещеру  Всезнающего, альв и  тролль,  потерявшие свои мечи  на
вершине, вооружились  найденными в  жилище  Ворнхольда клинками.  Теперь они
чувствовали  себя  увереннее  -  но  не  настолько, чтобы  пытаться миновать
сторожевые посты  Ролна.  Скарр утверждал, что  существует  другой, обходной
путь, пойдя  по которому  они оставят  в  стороне город  троллей  окажутся у
выхода из Нижних пещер в селение.
     Ренкр не возражал - в обход так в обход.
     Он взял с собой несколько свитков, завернув их в шкуры.
     Обходной путь, как оказалось, был не слишком удобным и простым. Сначала
путники  шагали  по  прямому  коридору,   тускло  освещенному,  но   все  же
достаточно, чтобы можно было различать камни, неровности пола и изгибы стен.
Потом  коридор  стал  забирать  все  вверх  и вверх, пока  не  превратился в
абсолютно  вертикальную   шахту,  где  двигаться  удавалось  лишь  благодаря
ступенеподобным  выступам в  стене. Преодолев шахту, они  снова очутились  в
горизонтальном коридоре. Он был такой низкий, что пришлось передвигаться  на
четвереньках. На этом отрезке пути альв и тролль вынуждены были остановиться
и заночевать. Дышать здесь оказалось трудновато, но можно - хвала Создателю.
Лучше так, чем в уже пройденной шахте.
     Они поели и заснули.
     Сон, в котором оказался Ренкр, был настолько неожиданным, что  долинщик
в первый момент даже удивился, а удивившись - разжал руки. И стал падать. Но
успел сориентироваться и ухватился за камни колодца.
     Впервые за долгое  время  он не  проваливался в  эту бездонную каменную
пасть!
     Ренкр прильнул всем  телом,  каждым клочком кожи  к кирпичам,  которыми
были  выложены  внутренние  стены  колодца.   Он  так   боялся  потерять  то
неустойчивое, пусть минутное, но  все же  -  равновесие, так боялся,  как не
боялся, даже падая. Нынешняя перемена - эта новоприобретенная устойчивость -
была для него бесценна и желанна. Он не хотел, страшился упасть - после того
как остановился здесь, держался - держался! - за кирпичи.
     Долинщик повисел некоторое время, но  руки начали уставать,  и не  было
другого выхода, следовало ползти, подниматься наверх. Ренкр осторожно, очень
медленно, передвинул сначала  одну руку, потом - другую;  затем,  вцепившись
пальцами в камень  так,  что на  одном даже  треснул ноготь, стал перемещать
ноги.  Сперва  он  делал  это медленно, но  с каждым  мигом бездна внизу все
больше  и больше притягивала его  к себе, и Ренкр начал торопиться,  рывками
подтягивать тело,  как  следует не убедившись в  том,  что  занял устойчивое
положение. Он спешил (так  голодный кусками глотает хлеб  и пьет  воду) - он
спешил, и поэтому закономерным  было  то,  что в конце концов сорвался  (как
давится этот самый голодный).
     Пальцы соскользнули;  Ренкр упал. Воздух ударил  в  затылок  и в спину,
вышибая крик из легких.
     ...Он  вскинулся, проснувшись еще  не  до конца, и  ударился  головой о
низкий свод коридора. Колодец хищно изогнул краешек губ в усмешке и отступил
в тень, чтобы ожидать дальше.
     Было еще рано, Скарр спал. Ренкр снова  лег на шкуры, но заснуть уже не
смог. Так лежал до тех пор, пока тролль не проснулся.
     Позавтракав, продолжили путь.




     -  Что  ж  они  там,  повымерли,  что ли? - покачал  головой  Скарр и в
очередной раз - Создатель ведает в который - застучал в дверь. По ту сторону
не родилось ни звука.
     Они стояли у входа в селение горян, но попасть внутрь не могли, так как
никто не хотел
     /некому было!/
     открывать.
     Ренкр выдохнул из легких согретый воздух и опустился  на  пол, опершись
спиной о дверную створку. Он не знал, что  делать. Можно  было только  ждать
или  же  попытаться выбраться наружу  и по склону Горы  добраться до внешних
входов  в селение. Последний  вариант  представлялся  невыполнимым, так  как
съестных припасов на подобный поход не хватило бы.
     - Что же там могло?.. - Скарр не окончил фразы и опустился на пол рядом
с Ренкром.
     "Все,  что  угодно, -  мысленно ответил ему  альв. - Все,  что  угодно.
Эпидемия,  нашествие  каменных червей, обвал, вызванный смертью  Горы, - что
угодно".
     - Подождем  два дня,  а потом выберемся  наружу и... Там  посмотрим.  -
Ренкр потер виски, дернул отросший за время странствия ус.
     Раньше он подрезал растительность  на лице, но потом бросил, убедившись
в  невозможности  заниматься  этим ежедневно.  Жест  сей, унаследованный  от
Одмассэна, вызвал в альве целую лавину воспоминаний, и, погребенный под нею,
Ренкр на время позабыл о действительности.
     Из задумчивости  его вывел шум за спиной, приведший  к  слабой вибрации
двери. Оная вибрация передалась телу, альв понял, что за дверью кто-то есть.
Ренкр вскочил и забарабанил в дверь кулаками.
     Его услышали. Удивленные голоса родились и приблизились, щелкнул замок,
дверь отворилась.
     - Вот уж кого не ожидал! - воскликнул Андрхолн. - Вылечил?
     - Вылечил, - ответил, улыбнувшись, Ренкр. - Впустишь?
     - Как  не впустить? -  хмыкнул  начальник стражи.  Но  тут же  какая-то
тяжелая  мысль отразилась в его глазах  и кончики усов  повисли, словно тоже
расстроились от этой печальной мысли.
     - Что-то не так?
     - А? Ничего. Просто умер один знакомый - ты его не знаешь.
     - Жаль, что умер, - искренне сказал парень. - Кто?
     - Его звали Монн.
     - Монн?!
     - Ты знал его?
     - Да.  Как, впрочем, и тебя, Андрхолн. Однажды  ты  уже впустил меня  в
селение через эту самую дверь. Вместе с Мнмэрдом и Одмассэном.
     - Тогда с ними был еще долинщик по  имени Ренкр, -  медленно проговорил
начальник стражи. - Но он умер в котловане льдистых змей.
     - Как видишь, не умер.
     - Вижу. Теперь вижу, - кивнул старый вояка. - С возвращением, приятель!
     - Спасибо. - Они обнялись, хлопнули друг друга по спине.
     - Так что же здесь произошло? - спросил наконец Ренкр.
     - Монна убили.
     - Кто?
     - Да так... - Андрхолн опустил взгляд.
     Стоявший рядом стражник помоложе опасливо покосился на Ренкра.
     - Кто? - спросил тот снова.
     Андрхолн вздохнул:
     - Долинщики.
     "Конечно, он же  должен был пойти  в Хэннал, чтобы переговорить о мире.
Но как же так?"
     - Как же так?
     - Да вот так, - нахмурился Андрхолн. - Сам узнаешь.
     - Где мне искать Одмассэна? - спросил альв.
     - В Пещере Совета. Там нынче  все собрались. И мы бы были, да  Одинокий
попросил пойти подежурить.
     - Спасибо. - Ренкр  кивком подозвал Скарра,  и  они побрели коридором к
Пещере.
     Сейчас селение не выглядело, как раньше, вымершим. Да, как и прежде, по
пути почти не встречались горяне и факелы горели лишь в  самых важных местах
- но  теперь тут  воцарилась скорбь.  Она ощущалась  везде,  во всем, словно
наполнила собою воздух, заставила по-иному плясать  лепестки огня, тоскливее
висеть шкуры на входах.
     После  всего случившегося  на вершине Горы и в ее Сердце не узнать  сие
чувство было невозможно. Ренкр узнал.  И Скарр, с которым они переглянулись,
- Скарр, судя по выражению глаз и носа, тоже узнал.
     Странники добрались до  Пещеры Совета и здесь услышали гул, сотрясавший
эту скорбную  тишину. Скамьи в пещере оказались  заняты  горянами,  и,  хотя
оставалось достаточно свободных мест, было заметно,  что тут собралось почти
все селение.
     Там, где  раньше сидели за  столом члены Совета, теперь древним деревом
возвышался  Одмассэн. А  рядом  с ним вещал,  швыряя слова  в толпу,  некто,
Ренкру  незнакомый. То есть, может  быть, он когда-то  и видел это  лицо, но
лишь мельком и уж точно - не запомнил ни имени, ни обстоятельств встречи.
     Теперь  долинщик изучал узкое  лицо, с маленькими  куцыми  усиками  над
верхней губой,  с бородкой клинышком, с узкими искривленными губами, смотрел
в  блестящие,  черные  (точно  два таракана)  глаза с  короткими  ресницами,
смотрел и чувствовал, что все  это несет ему - и не только ему -  неминуемую
гибель.
     Они  с  троллем  тихонько  вошли  и,  стараясь  не  привлекать  лишнего
внимания,  примостились на ближайшей скамье. В отличие от достопамятного дня
суда над паломниками стражников у входа не было,  так что долинщику и Скарру
удалось пробраться внутрь  почти незамеченными.  Кое-кто из  горян  повернул
головы, чтобы взглянуть на вошедших, но тут же снова  обратили свое внимание
на говорящего.
     -  Этому  нужно  положить  конец!  - твердил  оратор. -  Это  не  может
продолжаться  и  дальше. Мы  послали  к  ним парламентера,  нашего  мудрого,
безобидного  Монна,  а  они,  вместо того  чтобы выслушать  его,  подняли на
старика оружие! Если  это не открытый  вызов  нам,  то что  тогда? А  мы,  в
очередной раз  втянувши  головы  в  плечи, откажемся от  справедливой  мести
обидчикам?!  Опять  будем  мерзнуть в  этих  пещерах,  опять  женщины  будут
тревожиться долгими ночами, вернутся ли  живыми  с охоты их  мужья, сыновья,
братья, внуки?  Опять существовать в  этих  грязных коридорах,  существовать
подобно  червям и знать, что  наши дети, может быть, уже не смогут позволить
себе  есть три раза в день  и зажигать факелы у входа в  пещеру,  потому что
припасы к тому времени закончатся, а новым... откуда ж им взяться?
     А  в  долине,  где много  места,  где  могли  бы  жить все  мы,  -  там
предпочитают плевать нам в лицо! Сколько можно терпеть?! Сколько?!
     Вы спросите меня: как нам быть?! Ты хорошо  говоришь, Кэнхад, - скажете
вы, хорошо говоришь, но что за твоими словами? Что нам делать? Я отвечу вам.
Что вы делали, когда льдистые змеи приползали ко входам в селение и пытались
проникнуть внутрь?  Что вы  делали, когда они  нападали  на ваших детей?  Вы
убивали  тварей,   чтобы  не  умереть  самим.  Вот  он,   величайший   закон
мироустройства: убивать, чтобы  не быть убитым!  Следуйте  же  ему, слышите,
горяне! - следуйте, ибо иначе вам суждено погибнуть - нам суждено погибнуть!
Не  знаю, как другие, а я хочу жить; и хочу,  чтобы  дети мои тоже жили -  и
жили бы при этом счастливо!
     Все  находившиеся  в  пещере восторженно закричали  в  едином  порыве -
действовать, чтобы  добыть для  своих  детей  этот сочный,  заманчивый кусок
счастья, так красочно описанный Кэнхадом.
     -  Слова,  недостойные того, чтобы их произносили в  подобный  день!  -
громко  и отчетливо  выговорил Одмассэн,  доселе  молчавший.  -  Сегодня  мы
похоронили Монна, так можно ли сегодня...
     - Ты прав, - с поклоном прервал вэйлорна Кэнхад. - Поэтому пускай  все,
кому  небезынтересна  судьба  собственного  селения, завтра  приходят  после
утренней трапезы сюда, в Пещеру, и мы решим, как нам быть.
     С  этими словами он  спрыгнул  с возвышения и направился к выходу.  Его
тотчас окружила группа альвов средних лет -  было видно, что он - их вожак и
все  они  преданы  ему  душой  и  телом.  Остальные  тоже  начали  понемногу
расходиться.
     Только  Одмассэн  все  так же  возвышался  в  центре  Пещеры,  провожая
уходящих долгим тяжелым взором.
     Долинщик  был поражен  тем, что  кто-то совершенно посторонний позволил
себе  так говорить, а Одинокий разрешил это делать - по крайней мере, молчал
так долго. Еще больше  Ренкра  расстроило то, что именно долинщики оказались
виновны  в смерти  Монна (хотя  он  все еще надеялся, что последнее  -  лишь
ошибка, недоразумение, неправильно понятое стечение обстоятельств).
     Ренкр  дождался,  пока  большая  часть  горян  покинет  Пещеру, и начал
спускаться вниз, к Одинокому. Тот все еще стоял недвижимый  и думал о чем-то
своем. Звук шагов долинщика вывел Одмассэна  из состояния  задумчивости.  Он
рассеянно посмотрел  вверх и  увидел  того,  кого,  наверное, сейчас  ожидал
увидеть менее всего.
     - Ты?! -  не сказал  -  выдохнул он,  изумленно поднимая  кверху  седые
брови.
     - Да. Я же обещал вернуться.
     - Ты слышал все, что говорилось? - помрачнел Одинокий.
     - Нет,  не  все,  но мне  хватило и того,  -  сказал  Ренкр.  - Что  ты
намереваешься делать с этим?
     - Пойдем, - молвил вэйлорн, опуская взгляд к полу. - Пойдем, поговорим.
Скарр, ты с нами?
     - Да. Если можно.
     - Создалась такая ситуация... В  общем, Скарр поживет некоторое время в
селении, - завершил Ренкр.
     Одинокий задумчиво кивнул.
     Они  вышли из Пещеры Совета  и  направились по Центральному  коридору к
жилищу Одмассэна.
     - Вот что, - сказал  он немного  погодя. - Вот что. Когда вы уходили, я
говорил, что тебе  не стоит раскрываться  до тех пор, пока ты не  вернешься.
Извини, парень, но тебе не стоит раскрываться и сейчас.  Слишком неустойчиво
положение, этот Кэнхад  может знатно  попортить нам кровь. Так  что  подожди
пока.
     - Но если спросят? Я же уходил лечиться - и вот, вернулся. Что тогда? И
Андрхолну я открылся, - добавил Ренкр.
     - С Андрхолном я поговорю. А насчет всего остального -  так ведь  нынче
не до тебя будет, о тебе никто и не вспомнит, никто и  внимания  не обратит.
Если, конечно, ты не станешь его привлекать специально - внимание.
     - Не стану, - пообещал долинщик.
     - Вот  и  отлично.  Скарр  поживет у  меня,  а  ты, наверное,  захочешь
отправиться к Вдовой. А теперь приготовься рассказывать.
     -  Успеется, - отмахнулся  парень. -  Ты  ведь  и  так  понял,  что все
получилось. Лучше поведай, что это за Кэнхад такой и чего он хочет.
     -  Кэнхад,  -  проговорил  Одмассэн  так,  словно в  рот  попало что-то
мерзкое. - Этот альв давно  уже не дает мне покоя. Он любит властвовать,  но
во  власти  ему  нравится  в  первую  голову  то, что  сам он  сможет  иметь
привилегии и  управлять  другими.  Все  бы  ничего,  но  Кэнхад  нашел  себе
единомышленников среди молодежи да воинов и все время твердит им одно - пора
идти  войной  на  долинщиков.  И  он  выбрал  очень  удобный  момент,  чтобы
попытаться захватить  власть. А в том, что он собирается сделать именно это,
я ни секунды не сомневаюсь.
     - Да, а что случилось с Монном?
     - Не знаю.
     - Как?!
     -  Да вот  так. - Одмассэн дернул себя за бороду.  - Не знаю. Пойдем, я
покажу тебе.  Только сначала оставите у меня свои вещи, чтобы не носиться  с
ними.
     Так и  сделали. Скарр  пожелал остаться в пещере  Одмассэна, он устал и
был несколько расстроен  происходящим. Горянин же и долинщик снова выбрались
в коридор, и Одинокий повел его в ту часть, где Ренкр почти не бывал.
     Тут оказалось на удивление  чисто, факелы горели  ярко,  а с потолка не
свешивалась  паутина,  уже ставшая привычным атрибутом  коридоров селения. И
еще - здесь на стенах проступали какие-то надписи. Поначалу Ренкр не обратил
на  них  внимания, потому что буквы на самых  первых  стерлись  и  стали еле
различимы,  но  чем  дальше они  шли, тем  большую  четкость приобретали эти
слова.  И  вскорости альв  понял,  что видит своеобразные  могилы всех,  кто
когда-либо жил в селении. Ведь  очень часто горяне погибали так, что тела их
не оставалось, и  поэтому кто-то придумал сей способ увековечения погибших -
записывать на стенах коридора имена  и даты  смерти.  Для тех  же, чьи  тела
оставались  в  руках  соотечественников,  существовал  специальный  Переход,
выводивий к маленькой равнинке, размером в несколько пещер, - там и хоронили
покойных. Но делали это, просто закапывая тело в землю, а на стенах коридора
все равно оставляли соответствующую запись.
     Коридор Памяти был ровным,  его конец терялся где-то вдали, и казалось,
что у тоннеля  нет конца  и он тянется  через всю Гору. Разумеется, это была
лишь  иллюзия.  Записи  пестрели,  одна  за  другой они  морщинами  вечности
пролегли в камне, храня в себе самое  ценное,  что остается от  альва  после
смерти, - память.
     Табличка  Монна  находилась  почти   в   самом  конце  коридора  -  как
выяснилось, предел все-таки существовал. Ренкр подумал о том, что предпримут
горяне  после,  когда  больше  не  останется  места и  писать  будет  негде.
Наверное, найдут  новый подходящий коридор. А может, им  будет  совсем не до
табличек.
     Долинщик и вэйлорн остановились у надписи, которая должна была  хранить
в себе  память  о  Монне.  Ренкр  протянул  руку  и  прикоснулся  пальцами к
шероховатой поверхности камня. Почему-то  показалось,  что глубокие желобки,
прорезавшие  породу, чуть тепловаты. Перед внутренним взором предстал  образ
бывшего  военачальника и  учителя Ренкра.  Он улыбнулся молодому долинщику и
кивнул,  узнавая.  Это, казалось  бы, малозначительное воспоминание внезапно
рассеяло грусть,  терзавшую  душу Ренкра с  тех пор, как  он узнал о  смерти
старого  горянина. Он  тоже улыбнулся и  кивнул  своему видению. Образ Монна
исчез.
     "Вот и попрощались". Ренкр опустил руку и повернулся к Одмассэну:
     - Так что же все-таки произошло?
     Одинокий  яростно  дернул  себя  за  бороду,  растерянно  посмотрел  на
выдранный клок седых волос и иронически хмыкнул, словно дивясь самому себе -
"старый что малый".
     -  Да не знаю я!  - вымолвил  он с болью в голосе.  - Отыскали его наши
добытчики  со  стрелой в боку, он еще жив был,  но так ничего  и не  сказал.
Помер у них на руках.
     - Тогда почему все решили, что это сделали долинщики? - удивился Ренкр,
волнуясь и стараясь обуздать свое волнение. - Может быть...
     - Может,  - угрюмо молвил  Одинокий,  сминая в  кулаке  вырванный  клок
бороды. -  Может  -  да  не  может!  Потому что  послал я  его  в Хэннал  на
переговоры.  Да, одного! Ибо  некого было мне  с ним послать. Это сейчас все
змеи  передохли и  благодать  настала, так  что те, кто только и  умеет, что
держать  в  руках оружие, от безделья начали мутить народ, - а тогда  каждый
оставался на счету. Он Переходами беспрепятственно должен был почти до самой
долины добраться. А дальше -  идти-то всего  ничего. Он ведь отправился туда
не сразу  после выздоровления,  я не пустил,  велел отлежаться. Отлежался  и
пошел. А нашли старика со  стрелой в боку, у самого Перехода. Времени прошло
порядочно, я и велел охотникам, чтобы, помимо прочего, поискали  его. Вот  и
нашли. Жаль, сказать ничего  не  успел.  Но говорить-то - вот  в чем дело! -
говорить-то ничего не нужно! Потому что стрела в боку - долинская.  В общем,
как ни крути, из змеи червя не сделаешь. Уж прости, парень...
     -  Поздно  уже, - произнес  Ренкр.  -  Пойдем  потихоньку обратно. А по
дороге ты мне расскажешь, что там с этим Кэнхадом.
     - Да что  с  ним, -  отмахнулся  Одинокий. - Он из тех, кто всегда всем
недоволен  -  пока сам  не  окажется  у власти. Я уже  говорил, что любит он
только одного себя и заботится лишь о самом себе  -  ни о ком больше. Но при
этом умен - умеет довести  альвов до состояния толпы, а потом управлять этой
толпой,  искусно и  хитроумно. А найти недовольных всегда легко.  Опять-таки
многие теперь, после  гибели  льдистых змей, оказались не у дел, они ведь не
умеют ничего, кроме как воевать. А Кэнхад им предлагает нового противника, и
противника, выгодного во всех отношениях.
     - Кроме одного, - заметил Ренкр. - В Хэннале все мужчины  умеют держать
в руках оружие. И делают это мастерски.
     - Об этом знаешь ты, - заметил Одинокий. - Возможно, знает Кэнхад. И я.
А  другие и  не подозревают. Да и потом, любую толпу можно довести до такого
состояния,  когда  страх пропадает - и  рассудок  тоже.  Кэнхад способен это
сделать.
     -  Но  ты  не позволишь  ему,  ведь  так?  -  полуутвердительно  сказал
долинщик.
     - Попытаюсь. Но у него много сторонников. А на меня после той встряски,
когда вся Гора ходила  ходуном - кстати, что это было? Расскажешь как-нибудь
потом,  - так вот,  на  меня после  того  все беды  вешают, со  всех  сторон
виноват.
     - Ничего, что-нибудь придумаем, - успокоил его Ренкр.
     Сам он был в этом совсем не уверен.
     Они  вернулись  в  Центральный коридор  и  остановились  перед входом в
пещеру Одинокого.
     - Скарра я устрою, - пообещал  вэйлорн. - А ты  ступай к Вдовой. Думаю,
там тебе будут рады.
     Ренкр  кивнул  и, взяв  с собой  полупустой  дорожный мешок со свитками
Всезнающего,  молча зашагал по коридору.  Слова  Одмассэна сильно беспокоили
его, и  парень был рад ощущать  на бедре  тяжесть  клинка,  взятого в пещере
Ворнхольда.
     Ренкр постучал о стену камешком,  висевшим у входа.  Шкуры поднялись, и
на него взглянули заспанные глаза Вдовой.
     - Что там опять?  -  прошептала она.  - Что случилось? -  Узнав  гостя,
Вдовая всплеснула руками: - Вернулся!  Ну, входи, входи, мальчик, я  уж и не
чаяла. Когда все сотряслось, думала - конец.  И Хиинит тоже вдруг задрожала,
чуть было не заплакала, так испугалась. Я ее успокаиваю, а у самой по  щекам
течет. Тут походит к нам мой Хилгод, подходит и  говорит (а сам смотрит так,
прямо  в душу заглядывает) -  говорит: "Он же обещал вам, что вернется. А вы
не верите. Стыдно.  Может, - говорит, - ему  сейчас ваша  вера сильнее всего
помочь  должна, а вы..." Замолк на полуслове, махнул  рукой и убежал. А я  и
думаю: "Обещал-то обещал. Да отец-то твой тоже обещал.  И все обещают. А все
ли возвращаются?  То-то и оно". А сама чувствую, на лице сухого местечка  не
осталось. Так  мы и  проревели до самого  утра.  А потом снова  пришел к нам
Хилгод, подошел и сказал: "Он, - говорит, - прошлый раз вернулся. И в этот -
вернется".  И  сказал  он  это  так спокойно  и  уверенно,  что  и  сами  мы
успокоились.  А все  равно я не  верила.  Вот до этой самой минуточки. Ты уж
прости  меня,  глупую! -  Вдовая обняла  его за плечи.- Да  ты входи, входи,
родимый, входи,  что  ж  ты стоишь на  пороге? -  проговорила  она. А  потом
вскрикнула: - Доченька! Вставай, доченька! Радость в доме - вернулся!
     Хиинит вскочила, ей подумалось сначала, не  случилась ли какая беда, но
потом, расслышав слова матери, поняла.
     Когда отшумели  страсти от нежданной встречи, к Ренкру подошел  Хилгод.
Мальчик внимательно посмотрел в  глаза долинщика, кивнул, словно  убедился в
чем-то, и потом сказал:
     - Говорил же я им, что ты вернешься. А они не верили.




     Шум, поднятый обрадовавшимися женщинами, выплеснулся в коридор, но мало
кого  потревожил. Только странная фигура, застывшая неподалеку  от  входа  в
пещеру  Вдовой,  вздрогнула.   Потом  хмыкнула   и  осторожно,  стараясь  не
привлекать к себе внимание, пошла прочь. Альв узнал все, что хотел. Все, что
хотели узнать он сам и те, кто его послал.




     Утро следующего  дня было  необычным -  и это витало  в воздухе.  Ренкр
проснулся поздно, рывком вскочил с  постели и стал одеваться.  Он торопился,
ему  казалось,  что он  опаздывает к  чему-то важному,  а  опаздывать  никак
нельзя. Не позавтракал  -  прицепил к  поясу ножны  с клинком  и выскочил  в
коридор. Цепляя кончиком меча за стену, он побежал к Пещере  Совета. На ходу
мельком отметил  про себя,  что в селении почти никого  нет, все,  наверное,
собрались в Пещере.
     Так оно и было. Ренкр тихонько пристроился на краешке ближайшей  лавки.
Огляделся. Похоже,  этого  собрания  не  пропустил никто, явились все.  Даже
стражники,   обычно   стоявшие   у  входов,  сейчас  слились  с  толпой.  На
противоположном краю Пещеры Ренкр заметил Скарра - тот сидел почти на  самой
верхней скамье и с интересом слушал Одмассэна.
     Одинокий  замер  у  стола  и  говорил, глядя перед  собой  и чуть вверх
невидящими глазами.  Находившийся  рядом Кэнхад, ухмыляясь,  с  высокомерием
смотрел на старого горянина. Но слушал не перебивая. Недобро так слушал.
     - Мы только-только избавились от льдистых змей,  - говорил  Одмассэн, -
только-только  почувствовали  безопасность,  только  вздохнули  свободно.  А
Кэнхад призывает  вас  к новой  войне, войне  на  чужой  территории,  войне,
которую мы заведомо проиграем.
     -  С  чего  ты  взял? -  неожиданно перебил  Кэнхад, четко и  вкрадчиво
произнося слова.
     - Потому что у них больше воинов и воины эти воспитываются с детства, -
отрезал Одмассэн.
     -  Возможно,  -  согласился Кэнхад.  -  Возможно.  - Он  прошелся перед
столом,  выдерживая необходимую паузу.  - Но,  - взмахнул в воздухе рукой, -
откуда ты  знаешь  это?  Как  удивительно все складывается: никто из нас  не
знает долинщиков  так хорошо, как ты.  И вот  ты отговариваешь  нас напасть.
Странно. Я начинаю  подозревать, что это неспроста. И тот долинщик -  Ренкр,
кажется?  -  который  жил  с  нами,  а потом  исчез  Создатель ведает  куда,
предварительно заманив в ловушку наших воинов... А ведь змеи тогда никуда не
пропали.
     Ренкр хотел было встать и сказать: "Но сейчас они исчезли, так ведь?" И
многое другое ему хотелось бы сказать, да парень сдержался. Возможно, зря.
     - И  вот, - продолжал  Кэнхад, - я начинаю  подозревать,  что  все  это
неспроста. И что ты, Одмассэн, играешь на две стороны. Или же вообще на одну
- на долинщиков.
     Лицо  Одинокого покраснело от ярости и возмущения,  он дернул  себя  за
бороду:
     - Да  как  ты  смеешь?! Ты!  Это  только  жалкие домыслы, ничего более!
Докажи!
     И вот тут-то с передней лавки вскочил Карган и подошел к столу в центре
Пещеры. Поварской  подмастерье был все так  же  неряшлив и  растрепан, как и
раньше.
     -  А  что  доказывать?  -  спросил  он,  дергая уголком  рта.  - Нечего
доказывать. Доказательства сами пришли. Вот! И вот!
     И  указал на Скарра  и  Ренкра.  Горяне  отодвинулись  от обоих, вокруг
каждого образовалось пустое пространство.
     -  Это тот самый долинщик  Ренкр, - вещал  Карган. - Это он  под  видом
потерявшего память жил здесь столько времени, а потом ушел вон с тем троллем
- куда? Может быть, донести своим родичам о том, что тут происходит?  А? Или
- убить Монна, своего бывшего учителя?!
     Ренкр  вскочил  и потянулся  к  рукояти  клинка. Но  сдержался в  самый
последний момент.
     - Это ложь! - громко произнес Одинокий, поднимая кверху обе  руки. -  Я
сейчас все объясню, только сядьте и успокойтесь!
     А горяне уже поскакивали, шумели и выкрикивали что-то. В первом ряду, а
потом  и по  всей  Пещере зазвучал  крик  "Предатель!",  внезапно  набравший
невероятную силу и мощь.
     Одмассэн  неожиданно  застыл, как стоял, с поднятыми  вверх  руками. Он
захрипел, страшно  и тоскливо, а  потом начал оседать на пол.  Кэнхад  резко
обернулся и закричал, срывая голос:
     - Кто?! Кто бросил?!
     Из  толпы  в  центр  вытолкнули  какую-то  серую  личность,  и  Кэнхад,
размахнувшись, залепил ему пощечину. Потом еще и еще.
     Ренкр уже проталкивался к  центру Пещеры. Сделать  это было  трудно, он
работал  локтями изо всех сил и буквально рухнул  на пол  рядом  с  хрипящим
Одмассэном. Из спины старого горянина  торчала уродливым маленьким плавником
рукоять  ножа.  Ренкр перевернул раненого на бок. Одинокий  скривил  губы  в
подобии улыбки:
     - Так и знал. Словно чувствовал. Еще тогда, в Нижних пещерах.  Когда я,
глупый, ту стрелу пустил в тролля неожиданно, исподла. Все верно. Все в мире
правильно. Уравновешенно. И все - не вовремя.
     Молодой  долинщик стоял  на коленях  посреди  напуганной,  возбужденной
запахом  крови  толпы,  удерживая  на  ладонях  потяжелевшую   вдруг  голову
Одинокого. Не желая верить. Потому что - вот она, катастрофа.
     Кто-то дернул за рукав. Оглянулся - рядом стоял Хилгод.
     - Пойдем. Они могут убить тебя от испуга. А потом будут жалеть. Пойдем.
Тебе здесь больше нечего делать.
     И,   увы,  мальчик   был  прав.   Потому  что  Ренкр   не   мог  сейчас
противопоставить себя Кэнхаду.
     Они  отправились   в  пещеру  Вдовой.  Там  уже  сидел  Скарр,  изрядно
перепуганный. Хозяйки и дочери  не оказалось дома, они, как объяснил Хилгод,
ушли сегодня с утра- но не в Пещеру, а на работу. Ренкр облегченно вздохнул.
И решил, что пока нужно пересидеть здесь, переждать грозу, раз уж невозможно
ее остановить.
     А гроза  бушевала  долго, до самого  вечера.  Но это  уже была  стихия,
организованная хитроумным  искусником. Кэнхад завладел  вниманием  горян,  и
как-то само  собой сложилось,  что именно он занял место Одмассэна.  Здесь и
сыграла свою роль та группа  сторонников, чьей  поддержкой  сумел заручиться
новый предводитель. А  одновременно и вэйлорн, ибо Кэнхад прежде всего делал
упор на войну с долинщиками.
     Тем  неожиданнее показалось то, что через несколько дней он сам отыскал
Ренкра.




     Тот все это время  просидел  в пещере Вдовой, стараясь не привлекать  к
себе лишнего  внимания.  Перечитывал свитки Всезнающего и  сходил  с ума  от
собственного бессилия. Но ничего не мог поделать. У всех с уст слетало одно:
"долинщики - враги". Тем не менее большинство о Ренкре забыло.
     А  вот  Кэнхад его отыскал. Днем, когда женщин  не было в пещере, новый
вэйлорн  явился к Ренкру, внимательно  огляделся и сел  на  кровать, рядом с
долинщиком.
     -  Мы похоронили  Одинокого,  как он того  заслуживал,  - прежде  всего
сообщил Кэнхад. -  И  его имя оказалось последним в коридоре  Памяти. Там не
осталось больше места -  но оно  больше и не понадобится.  Мы идем войной на
долинщиков.
     Ренкр вздрогнул и посмотрел на меч, лежавший неподалеку.
     Кэнхад успокаивающе поднял руки:
     - Нет, ты неправильно понял мои слова. Тебя-то никто не посмеет назвать
врагом. Ты  - герой. Во имя горян ты  совершил  многое, ты страдал, и я ценю
это. Отныне ты можешь не опасаться ни кинжала, ни резкого слова. Ты - герой.
     Ренкр хмыкнул:
     - И что теперь? Я - герой. Но я хочу мира. А чего хочешь ты?
     -  Я тоже хочу  мира. Все мы стремимся  к миру. И  это естественно.  Но
порой  нам  приходится  ради  мира обнажать  меч.  И  это тоже  естественно.
Впрочем, тебе ли не знать этого?
     - Да, - эхом отозвался Ренкр. - Мне ли не знать? Так чего же ты хочешь?
Оставь словоблудие для других. Меня этим не обмануть.
     - Что ты?! - воскликнул Кэнхад. - Как  можно? Обмануть не обмануть  - а
проверить нужно. Теперь о деле, -  произнес он уже  более серьезным тоном. -
Мне нужно, чтобы ты помог нам. Ты жил в долине, ты знаешь, что и как...
     - Нет.
     - Не торопись с ответом, подумай, может быть...
     - Нет. Это все?
     - Все, - процедил Кэнхад, меняясь в лице.  - За  тобой придут. Или даже
нет. Ведь ты на самом деле герой. Я не стану навлекать на себя позор, о нет!
Живи. Интересно,  как  ты  поступишь?  Останешься здесь,  с  той, с  которой
прелюбодействуешь,  или  уйдешь  к  своим  родичам,  чтобы  предупредить  об
опасности?
     - И ты выпустишь меня? - презрительно усмехнулся долинщик.
     -  А  ты  уйдешь?  - ответил  ему  точно  такой  же  улыбкой  Кэнхад. -
Сомневаюсь.  Впрочем,  через несколько  дней  это не  будет иметь  абсолютно
никакого значения. Потому  что я соберу войско  быстрее,  чем это  сделал ты
пару ткарнов назад. Практически, все уже готово. Так что удачи тебе, герой!
     И он стремительно вышел наружу.
     Ренкр протянул руку и  сжал в ладони рукоять  меча  - сжал  до  боли  в
пальцах, до побелевшей кожи. Не помогло.



     ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ




     - Не знаю, - покачал головой врач, покусывая пластмассовую дужку очков.
- Не знаю. Вы еще  слишком слабы. Я вообще хотел бы оставить вас, послать на
обследование -  ведь до сих пор неясно, что  стало причиной такого странного
приступа...
     - Нет, - отрезал сидевший перед ним больной.
     Он  был бледен, но  в  глазах  горела  решимость.  Однако это  была  не
решимость  сумасшедшего,   отнюдь   -   она,  скорее,   свидетельствовала  о
безграничной уверенности этого  человека  в том, к чему  он стремился; более
того,  в  том, что он знает, как желаемого  достичь. И врач по  собственному
многолетнему опыту знал, что остановить подобное стремление невозможно.
     Он  задумчиво  посмотрел на очки,  плотно  сжав  губы.  Врач  не  хотел
отпускать этого человека, прежде  всего из-за непонятного приступа, который,
собственно,  и  стал  причиной  его  госпитализации.  Но  голыми  руками  не
переломить металлический брус.
     Врач вздохнул, решительно надел очки и пододвинул к себе бумаги.




     "Домой, домой, скорее домой!" Человек с бледным узким лицом размашистым
шагом преодолевал улицу за улицей, задевая плечами неосторожных прохожих. Он
сдерживал себя из последних сил, цепко сжимая  в кулаке собственной воли все
то,  что  норовило  рассыпаться, разлететься по  сторонам - не  собрать.  Он
сдерживался из последних  сил, но -  вот и двор,  вот  и лестница (проклятая
лестница, слетевший деревянный поручень так никто и не поправил,  он свисает
вниз, лениво и вызывающе), вот и дверь - а вот и ключ к двери, вот он, лежал
в  кармане все это  время,  впиваясь  зубцами в ладонь.  Он с  металлическим
чавканьем вонзается и нехотя проворачивается в замке.
     Дверь   приоткрывается,  и  человек  входит  в   квартиру,  медленно  и
осторожно, словно хищник,  учуявший охотника. Потом захлопывает за собой эту
самую дверь и, хромая, держась за стены и мебель,  подходит к плотному листу
ватмана.  Уже  падая  в кресло, впивается взглядом в детально  прорисованный
изгиб горного хребта на северном континенте.
     Вскрикивает - и исчезает.



     МЭРКОМ БУРИНСКИЙ

     - Вам письмо. -  Авилн  протянул мне плотный  конверт и замер у дверей,
ожидая дальнейших распоряжений.
     Я  взмахом руки отпустил слугу и  почти рухнул в  кресло  - сегодняшние
события как  следует вымотали  мое тело  и хорошенько  вымучили  душу. И  не
понять, кому больше досталось: телу или душе.
     А началось все с очередного визита в Бурин каравана Годтара-Уф-Нодола.
     Этого дуршэ я знаю давно, следил за его судьбой еще с тех лет, когда он
поступил  подмастерьем к  Хратолу,  старому караванщику и знатному пройдохе.
Молодой  киноцефал  оказался  достойным учеником  своего  учителя  и  избрал
совершенно  особый, до той поры никем не проторенный путь аж  на самый запад
Срединного, через весь материк. И добился потрясающих успехов.
     Поэтому  когда  возникла необходимость изолировать  Книгу, я  не  нашел
лучшего исполнителя своего замысла. Зря, выходит, что не нашел...
     Киноцефал заявился ко  мне  в башню утром, каким-то немыслимым  образом
миновав все  посты охраны.  Впрочем, чему удивляться  -  на то  он  и купец.
Заявился и сообщил, что так, мол, и так, Книга  таки пошла бродить по свету.
Рассказал мне  про  собственные ошибки, про то, как  едва  не  подпал под ее
чары, рассказал про кентавров и про эльфа-астролога по имени Эльтдон.
     - И где теперь этот Эльтдон? - хмуро поинтересовался я.
     Дуршэ потупился:
     - Не  знаю. Может,  жив  еще,  а может...  Сейчас  на  западе  творится
всякая...  муть.  Одним  словом,  лламхигин-и-дурры  мигрировали.  И  у  нас
проводник был,  из дождевиков, - довел  нас почти до самого  тракта, да  тут
беда приключилась. Налетели эти  лягушки хвостатые, налетели неожиданно,  он
не  успел "колпак" поставить. И  несколько парайезавров удрали.  А дело было
ночью, мои почти все  спали, так что вместе со зверьми пропали и те, кто был
на них. Несколько вернулось, а тот эльф сгинул.
     - Вернее, вы его не нашли.
     -  Да,  но вряд ли  в той  суматохе ему  удалось выжить.  Даже  Вальдси
(колдун наш) - и тот погиб.
     - А как же вы исхитрились добраться до столицы?
     -  Сам  не   знаю.  Хвала  Создателю,  то  нападение  лламхигинов  было
последним, иначе бы не беседовать мне сейчас с вами, почтенный.
     - Понятно. Астролога, разумеется, вы не искали.
     - Ну что вы! Облазили все заросли,  но  не  нашли. Видимо, сожрали  его
жабы эти...
     - Нехорошо желать подобного, но - видит Создатель - лучше было бы, если
б ваши слова оказались правдой, уважаемый Годтор-Уф-Нодол.
     На  том  мы  с  ним  и  распрощались. Ну что ж,  Книга  в  конце концов
упокоилась-таки в  далеких западных болотах. Конечно, это не самый  надежный
из тайников, но, может, как раз там она будет храниться вернее всего.
     А  все  же неспокойно на  сердце! И письмо это  - верчу его  в руках, и
кажется, что внутри какая-то недобрая весть.
     Я позвонил в колокольчик,  велел Авилну заварить цах. И не распечатывал
конверта, пока не выпил две полные чашки. А потом - распечатал.
     "Дорогой учитель! Поздравьте  меня, я  буду отцом!.." -  и так далее. И
никаких дурных новостей.
     Я искренне порадовался за Элаторха и вскочил было, чтобы отправиться во
дворец и сообщить  эту великолепную весть  Бурин-дору, но вовремя сообразил,
что уж отцу-то принц написал прежде всего.
     Ну что ж, не все в этом мире так плохо, как мне порой кажется.
     Жизнь продолжается.




     Здесь  холодно, с  небес  лениво падают одинокие  снежинки  и тают,  не
достигнув земли. Некоторые оседают на его  одежде, на волосах, опускаются на
кожу. Человек с узким бледным лицом посмертной маски ругает себя за  то, что
не оделся теплее.  Хорошо  хоть, что  карта,  нужная  для  обратного пути, с
собой. Такие карты у него почти в каждом кармане, так сказать, во избежание.
Чтобы, в случае чего, сбежать.
     Он внимательно  смотрит  под  ноги,  когда  идет, - смотрит,  чтобы  не
поскользнуться  и не  упасть. Здесь почти  ничего  не изменилось: все так же
опасно, потому  что  все  так же  скользко, как и прежде.  И  это  хорошо  -
изменись здесь все до неузнаваемости, он бы не смог попасть сюда.
     Человек  с узким лицом идет к отверстию в  земле, ударом ноги разбивает
смерзшуюся корку льда  и спускается в тоннель. Он пытается убедить себя, что
тут теплее, но, даже если и так, он все равно мерзнет. Но нужно разобраться.
Человек вздрагивает плечами, кутается в  плащ,  который был на нем, когда он
попал в больницу, и шагает дальше.
     Здесь  темно,  приходится  держаться  одной  рукой за  стену. Сюда  уже
проникли  фосфоресцирующие  насекомые.  Они  немного  освещают  коридор,  но
человека с  узким  лицом  это  не радует.  Льдистые  змеи,  как  только  они
появились  здесь  (как  только  он их  создал),  первым делом  сожрали  всех
фосфоресцирующих насекомых. Значит...
     Котлован  представляет собой  печальное зрелище.  Собственно, котлована
больше не  существует.  Он завален камнями - свод обрушился  и похоронил под
собой змей. Увы.
     Если  бы они,  как раньше,  приползали  в  котлован раз  в  ткарн,  это
стихийное  бедствие,  возможно,  и  не  нанесло  бы  подобного урона.  Но  в
последнее  время каждая  змея  являлась  сюда согласно  своему  собственному
биоритму, так что примерно половина их погибла - но  вторая половина, должно
быть, уцелела!
     Человек с  узким лицом  горько  усмехнулся:  уцелела,  но  надолго  ли?
Льдистые  змеи,  как  и  некоторые другие его  создания, были задуманы  так,
чтобы, накопив некоторое количество  энергии,  передавать ее  своему творцу.
Для  этого  и  существовал котлован.  Темный  бог  не  сомневается,  что все
выжившие змеи рано или поздно просто взорвались от переполнявшей их энергии,
которую  они  не  могли  отдать.  Он  потерял,  потерял   навсегда  один  из
значительнейших форпостов. Да, и эта странная пелена  над  Брарт-О-Дейном...
Нужно в корне менять свою политику.
     Интересно, а что, собственно,  случилось с Горой? Но это можно выяснить
потом, а сейчас необходимо вернуться, иначе он рискует подхватить воспаление
легких.
     Оказавшись дома, человек с узким лицом посмертной маски снимает плащ  и
направляется в ванную мыть выпачканные руки.
     Жизнь продолжается.



     СТРАННИК




     Я стоял, опираясь одной  рукой о каменную стену ущелья, и смотрел прямо
перед  собой  - в  долину.  Это  была  обычная долина, каковые во  множестве
встречаются  на этом участке Андорского хребта: огороженная  со  всех сторон
высокими горными пиками, с одним-единственным узким проходом во внешний мир.
     Я был здесь уже однажды, но тогда попал сюда  случайно, а сейчас пришел
специально. Здесь я надеялся найти ответы на те вопросы, которые мучили меня
с некоторого  времени.  С тех пор, как я явился в селение горян и не  застал
там  никого.  Абсолютно. Словно все  разом собрались и ушли, покинув обжитые
пещеры.
     Куда? И почему?
     Я не знал.
     В коридорах было пусто, а в пещерах -  темно. На  входах уже не  висели
шкуры - их забрали с собой, как и все, что смогли унести. В гнездах  торчали
обгоревшие факелы.
     Сюда уже пробрались мелкие твари  и теперь испуганно разбегались прочь,
стоило мне приблизиться. Я переночевал в  одной из пещер, неуютной, темной и
сырой. Каменная постель  растрескалась; я отгреб  в угол  набившийся  мусор,
постелил плащ, но заснуть не мог. Все крутился  с  боку на бок, все чудилось
мне, что снаружи бродят тени, разговаривают, шепчутся голоса. Я встал, зажег
факел и пошел, не ведая еще сам куда. Просто не мог больше оставаться в этой
пещере.
     Через  некоторое  время   я  забрел   в  огромный   зал  со   скамьями,
поднимающимися кверху амфитеатром. Судя по всему, это была Пещера Совета.
     Я приблизился к каменному столу,  стоявшему в центре, провел ладонью по
холодной  поверхности,  тревожа накопившуюся  пыль. Пошел  дальше. Невидимые
твари возмущенно разбегались по сторонам при моем приближении.
     Вскоре  оказался  в  длинном  коридоре.  Стены   здесь  были  испещрены
надписями - это напоминало Площадь Героев  в Хэннале. Я  шел по коридору все
дальше и дальше и  только к концу начал  внимательно читать выбитые в  камне
слова, с  липким  холодком  страха ожидая наткнуться  на одно  очень  хорошо
знакомое имя. Слава  Создателю,  этого имени там не оказалось. Зато было три
других, известных мне по рассказам Ренкра. "Мнмэрд", "Монн", "Одмассэн".
     В  мое  сердце  закралась  шальная  надежда.  Ведь  не  исключено,  что
мальчишка жив и увел всех горян в Хэннал, чтобы воссоединить оба народа.
     Я едва  дождался утра  и  с первыми  лучами  солнца отправился вниз,  в
долину.




     И  вот  я  стоял и  не  решался  шагнуть  дальше. Почему-то  вспомнился
Кэр-А-Нанг,  это странное создание, такое  отчаянно-храброе  внешне и  такое
добродушное внутри.  Мы  провели с ним достаточно времени, чтобы эта вторая,
истинная сущность грифона проявилась во всей полноте.
     Он  доставил  меня к  хижине,  в которой  мы  с Ренкром  когда-то давно
повстречали  Свиллина. Там мне  пришлось  проститься  со своим  попутчиком и
помощником, проститься  и  заплатить  ту  цену, которую  я обещал. Ответ  на
вопрос.

     всплеск памяти

     Хижина   выглядела  еще  печальнее,  чем  раньше.  Время,   как  видно,
вознамерилось доистребить  это пристанище для случайных путников, решив, что
нечего  случайным  путникам делать  в  этой области мира. Признаться,  я  со
временем был полностью согласен.
     Нарубив дров, я развел в очаге огонь и устроился ужинать.
     Кэр-А-Нанг  терпеливо  дожидался,  пока  я  закончу  есть.  Он  посидел
некоторое  время в  домике, потом  тихонько  вышел  и  принялся  бродить  по
окрестностям,  вспугивая мелких ящерок  и бабочек. После, утомившись, грифон
улегся  на тракте, и те же самые бабочки:  алые, голубые,  зеленоватые и еще
Бог весть  каких цветов, словно  одержимые любопытством,  слетелись к нему и
опустились на его спину, помахивая крылышками. Из окна мне было  видно,  как
Кэр-А-Нанг, смущенно улыбаясь (теперь я немного разбирался в улыбках  своего
спутника),  принимал их  знаки  внимания.  Сейчас  он выглядел  одновременно
смешно и трогательно.
     Очень скоро грифон закрыл глаза и даже, как мне показалось, задремал. Я
к тому времени уже поел и вышел  на свежий воздух. Бабочки  недвижно сидели,
лишь слегка подрагивали брюшками. Мне почему-то показалось, что  те  немного
увеличились в размерах,  как-то  неестественно раздулись  и вот-вот  лопнут.
Обеспокоенный, я подошел поближе. Насекомые испуганно замахали крылышками и,
тяжело  взлетев, унеслись прочь, осев на ближайших кустах.  Только сейчас  я
понял, что произошло.
     Кэр-А-Нанг лежал, расслабленно откинув голову, а по всему его телу были
заметны маленькие  дырочки -  следы от уколов. Бабочки  сначала усыпили его,
впрыснув  под  кожу  какое-то  вещество,  а затем  стали  пить  кровь. Слава
Создателю, прошло еще не слишком много времени и у Кэр-А-Нанга были шансы на
то, чтобы выжить.
     Если вы  думаете, что переносить грифонов с места на место легко, то вы
ошибаетесь. Я кое-как дотащил Кэр-А-Нанга до  хижины и заволок внутрь. Здесь
он  очнулся,  но  чувствовал себя  плохо.  Еще  бы! Я  б  от  потери  такого
количества крови помер. Он  выжил. Правда, мне  пришлось на  некоторое время
остаться вместе с грифоном и ухаживать за ним,  хотя тракт и притягивал меня
невероятно.  Кэр-А-Нанг видел  это,  и, как только стал  способен  охотиться
самостоятельно, велел мне идти дальше. Мол, все равно летать  он  сможет еще
не скоро,  а  тем более - переносить на себе кого-то  еще, так что на помощь
его я  могу  не рассчитывать - и  все  такое  прочее. Я не стал  спорить. Мы
простились,  как  только  я  уверился  в  том,  что  он  поправится, и тракт
наконец-то лег мне под ноги, ластясь мурлычущей кошкой.
     Но  до  этого  была  еще  одна ночь,  последняя  моя ночь  в  хижине, и
следовало, в конце концов, расплатиться.
     Я напомнил  ему  о  вопросе, и  грифон  кивнул. Мы оба сидели  снаружи,
расположившись у могилы Свиллина. Было темно,  на  небе засветились звезды и
луна, сегодня почти полная.
     - Так о чем же ты хотел у меня спросить?
     Кэр-А-Нанг растерянно щелкнул клювом, а потом выпалил на одном дыхании,
словно опасался, что я прерву его:
     - Как это - быть бессмертным?
     Я задумался:
     - Ты не мог бы... поточнее?
     - Уф, - выдохнул грифон. - Ну, как это - все время быть? Я понимаю, что
тяжело, но ведь, наверное, не только тяжело?..
     -  В  общем-то да, - согласился я, протягивая руку и обрывая  травинку.
Повинуясь привычке, зародившейся еще на Земле, я сунул стебелек в угол рта и
стал  жевать  его,  глядя прямо  перед собой, на  звезды.  Я лежал на спине,
смотрел на небо и думал, как бы рассказать о том, чего сам до конца так и не
понял.-  В общем-то,  ты прав,  -  повторил я. -  Быть  бессмертным - это не
только  вечные муки,  ведь жизнь  состоит не из одних лишь страданий.  Закон
природы: для  того  чтобы  можно было почувствовать  мучение, должны быть  и
минуты счастья.
     Вот как сейчас. Я знаю, что впереди  у  меня еще  куча  всякой гадости,
которая только и ждет  подходящего момента, чтобы обрушиться на  мою голову,
но я все равно счастлив. Оттого что могу просто лежать на спине,  кусать эту
горьковатую травинку и смотреть на звезды. Это не будет продолжаться вечно -
это не может продолжаться вечно. Завтра я  отправлюсь в путь, и, если пойдет
дождь,  я,  наверное, буду  ругаться под нос, ворчать  и  каждые  пять минут
отжимать волосы, проклиная все на  свете.  Или, положим,  зацеплюсь ногой за
корень, споткнусь, упаду и набью на лбу громадную  шишку  - и буду шипеть от
боли и прикладывать холодный компресс;  или же просто пойду дальше, стараясь
не  обращать на все это внимания. Но рано или поздно  шишка пройдет, а дождь
закончится, и я  снова  взгляну на звезды - и буду счастлив.  Если честно, в
бессмертии мне  не  нравится то,  что я  не способен умереть по собственному
желанию. Это  ограничивает мою свободу, и одно понимание данного  факта рано
или поздно начинает постепенно сводить тебя с  ума. Но в конце концов даже с
этим можно справиться. Стоит только захотеть.
     -  Ты  справишься,  -  неожиданно  сказал  Кэр-А-Нанг.  -  Я  знаю,  ты
справишься.
     - Спасибо. А почему ты хотел узнать?..
     - Отец рассказал тогда, кто ты такой, и я с самого детства мучился этим
вопросом, - объяснил грифон. - Это, если  так можно выразиться, ограничивало
мою свободу.
     Мы расхохотались.
     И  только  потом  я понял,  что впервые  - впервые! - посмотрел в глаза
собственным  страхам и  открыто  признал, откуда они берут свое  начало. Это
помогло  мне  - и помогло  очень сильно,  так что  я был искренне благодарен
Кэр-А-Нангу за тот вопрос.
     Кстати, дождь на следующий день таки пролился. Ну  и,  разумеется,  под
ногу попался особенно цеплючий корень. Все как по заказу.




     Стоять дальше было невозможно. Поэтому я поднял с земли дорожный мешок,
забросил его на плечо и пошел к долине.
     Как и в прошлый раз, меня  заметили, стоило только выйти из тени ущелья
и  приблизиться  к высокой  - по пояс - траве.  Из  зарослей тотчас вынырнул
низенький мальчонка, очень аккуратно одетый, с маленьким мешочком на плече и
руками, выпачканными в травяном соке. Он внимательно, совершенно без страха,
оглядел меня с ног до головы:
     - Здравствуй.
     -  Привет,  -  несколько  легкомысленно  отозвался  я,  удивляясь  этой
встрече. Все-таки раньше меня привечали здесь совсем по-другому.
     - Ты откуда? - спросил мальчик, поправляя сползшую завязку сумочки. - Я
тебя не знаю. Ты,  наверное,  из  тех дядей,  что пришли  с  гор, - решил он
наконец.
     -  Точно,  - согласился  я. -  Именно с  гор.  -  И  оглянулся,  как бы
подтверждая свою мысль. - Проведешь меня к Дому Молодых Героев?
     - Так там же никого нет! - удивился мальчонка. - Или ты к Транду?
     - Точно, - повторил я. - К Транду. Отведешь?
     - Пошли. Отведу.
     Мы  отправились через высокие заросли травы.  Затем  тропинка, попетляв
между холмами, вывела нас на равнину. Я посмотрел на Хэннал, стоявший там, и
решил,  что не  так уж  много  всего изменилось  здесь  с  прошлого раза. По
крайней мере, так казалось на первый взгляд.
     Дом Молодых Героев выглядел заброшенным. Мальчонка, сопровождавший меня
до самого крыльца, взобрался по ступенькам к двери и постучал. Дверь открыли
не сразу, и все это время я стоял внизу, необычайно волнуясь.
     Сначала  мне показалось,  что возникший на крыльце горгуль был Трандом,
но только Трандом сильно изменившимся.  Потом я понял, что это не мой старый
знакомец, а кто-то другой. Горгуль удивленно посмотрел на мальчонку, перевел
взгляд на меня:
     - Что-то случилось?
     - Здравствуй, -  сказал я, поднимаясь на  крыльцо  и  протягивая малышу
руку. - Мне нужен Транд.
     Горгуль серьезно кивнул,  пожал предложенную руку и пригласил  войти. Я
вошел, а мальчик дернул меня за рукав:
     - Ну, я побежал. Мне нужно траву собирать. Еще увидимся.
     Он умчался, а я переступил  порог Дома  и оказался внутри. По  коридору
мимо меня протопал какой-то незнакомый горгуль, а из Комнаты Легенд, дверь в
которую была  открыта,  я слышал  еще  несколько  голосов  этих удивительных
созданий.  Интересно,  что привело их всех  сюда?  Обычно  они  предпочитали
селиться подальше от альвов.
     Навстречу  мне  уже торопился худой  низенький  горгуль, в  котором я с
трудом  признал  своего  старого знакомца. Я  опустился на  корточки и обнял
Транда, ласково похлопывая по спине. Он неодобрительно покачал головой:
     - Ну уж, какие нежности!
     Но было видно, что сам горгуль чрезвычайно растроган. Он расправил уши,
перегородив ими весь коридор, и принялся расчесывать шерсть.
     Завершив сие занятие, Транд ухватил  меня за  руку и поволок куда-то по
коридору. Как  оказалось, в бывшую  оружейную.  Сейчас здесь тоже  хранилось
оружие, но вот только никто им не пользовался. Я имею в виду, не пользовался
по назначению.
     Транд взгромоздился на широкую рукоять деревянного меча, так что теперь
ему не приходилось задирать вверх голову, и сообщил:
     - Я рад, что ты пришел. Рассказывай.
     - О чем? - спросил я недоумевая.
     -  Обо  всем,  -  сказал  он.  -  Здесь  нам  никто  не  будет  мешать.
Рассказывай. Я знаю, ты торопишься. Но - рассказывай.
     Что-то  новое,  раньше  не  свойственное   этому  маленькому  существу,
привиделось мне  сейчас в  нем, и я  не стал  спорить.  Я  сел,  как садился
когда-то давно, прямо на пол, прислонившись  к  единственному участку стены,
свободному от стоек с мечами, копьями и прочим деревянным инструментарием, и
стал говорить. Транд слушал.
     Когда  стемнело,  он  выпустил к потолку  светящийся шарик,  но  то  ли
ткарны, минувшие после прошлой нашей беседы, то ли что-то еще заставило меня
подумать,  будто сейчас этот шарик стал  совсем  другим. Или это был  совсем
другой шарик...
     Говорил я, как можно догадаться, долго. Даже  чересчур  долго. Но Транд
ни разу не перебил меня, слушал внимательно и только иногда кивал головой  в
знак согласия  с теми  или иными словами.  Меня несколько  смущало  то,  что
горгуль сильно изменился, причем не только  внешне, но и внутренне. Впрочем,
наверное, то же самое произошло  со  мной, да и удивительно было  бы, если б
этого не случилось.
     Я закончил свой рассказ, когда снаружи стояла глубокая ночь, за стенами
разорялись сверчки, а по коридору время от времени кто-то ходил, мягко топая
лапками. Наверное, сородичи моего пушистого слушателя.
     - А теперь стану говорить я, - неожиданно серьезным и печальным голосом
произнес Транд. И я почему-то решил, что речь пойдет о вещах трагических.
     Так оно и было.
     Он рассказывал странным образом. Иногда в моей голове словно вспыхивали
маленькие живые картинки, раскрывавшие суть того, о чем хотел сказать Транд.
Сначала было  непривычно,  но  потом я  освоился  с этим  способом  передачи
информации.
     Закончил Транд к утру.
     - Значит, вот так, - произнес я тихо. - Значит, я опоздал.
     - Ну, - сказал он, - я не уверен в этом. То есть  смог ли бы  ты что-то
сделать, если б даже пришел  во время. Совсем не  уверен. Я вот был  здесь и
тоже не смог.
     - Ты видел его?
     - Нет,  - он отрицательно  покачал головой.  -  Я тогда  болел  - из-за
смерти Горы. Ушел подальше,  лечился,  а  вернулся в долину потом, когда все
закончилось.  Уже  позже  пришла  Рафкри  и  все  рассказала.  И  Панл  тоже
рассказал. Да, это ведь он  убил тогда Кэнхада,  когда войско горян пошло на
Хэннал.  А стоило убить зачинщика, как все остальные растерялись.  Панл, он,
конечно, альв странный, как и все вы, но сориентироваться сумел. И  объяснил
горянам, что к чему.  Объяснил,  например, что никто из долищников Монна  не
убивал, что старый военачальник обо всем договорился с долинщиками,  а убил,
скорее всего,  кто-то  из самих  горян  -  сторонников Кэнхада -  и  по  его
приказу.  И Одинокого точно  так же, с виду  будто случайно, в порыве,  а на
самом  деле  -  продуманно. Вот  так  все  и  закончилось.  Хэннальцы, как и
договаривались с Монном, приняли горян  к  себе, помогли устроиться на новом
месте, рядом с Лесом. Там теперь  и живут.  И  проживут еще очень долго, но,
думаю, и те и другие скоро сольются в один народ, каким и были изначально.
     - Полагаешь?
     - Я надеюсь, - со значением сказал Транд. - Все  в мире меняется.  И не
все - к худшему.
     - Что же, - вздохнул я, помолчав. - Значит, раз уж Ренкр мертв, мне тем
более  нужно  спешить. Чтобы выполнить  то,  о чем мы говорили. На Срединный
материк. Но сначала - в башню. Завтра, наверное, и отправлюсь.
     -   Я  тоже,   -  сказал  горгуль,  задумчиво   покачиваясь  на   своем
импровизированном насесте. - Я тоже скоро уйду отсюда.  Все в мире меняется.
И не только к лучшему. Ты,  например, так и не научился мыться после дороги,
- озорно заметил он. - Пойдем.
     На лужайке, уж не знаю откуда, очутилось  ведро,  до  краев наполненное
водой. Рядом,  выстроившись  в кружок, замерли  горгули, много горгулей. Они
ждали  нас  с  Трандом и,  стоило нам  появиться -  принялись сосредоточенно
медитировать на ведро...
     Ну вот.  Я так и знал.  А чего  еще ожидать от этих проказников? Они не
могут  быть серьезными больше, чем несколько часов кряду.  Ч-черт! Ливень-то
был холоднющий! И мокрый. Кажется, это и называется "вымокнуть до нитки".




     Я не пошел в Хэннал. Не хотел. Слишком живо и красочно Транд описал мне
все,  что  случилось. Я знал, что, скорее всего, уже никогда не попаду в эту
долину, знал -  и все равно  не хотел идти. Лучше, чтобы в памяти он остался
таким, как я его помнил, чем... в новом качестве.
     Горгули позаботились о том, чтобы дать мне с собой немного еды, так что
на  пару  дней  я  был  избавлен от  необходимости  заботиться  о  припасах.
Попрощались мы скупо, без долгих речей и  слезных  объятий, очень я этого не
люблю.  А  с  Трандом  (мне  почему-то  так  казалось)  мне  еще  предстояло
повстречаться.
     Я выбрался по тропинке к горам и пошел прочь. Мне  следовало как  можно
быстрее добраться до своей башни, а потом отправляться на Срединный материк.
Теперь  у  меня была цель в  жизни,  и,  кажется, масштабы первой  полностью
соответствовали предполагаемой длине второй.
     У самого ущелья, на границе травы и камня, меня снова встретил давешний
мальчишка. Он кивнул мне, как старому знакомому, и улыбнулся:
     - Уходишь?
     - Ухожу, - подтвердил я.
     - Ясно, - сказал мальчик. - Ты там поосторожней, там чудовища всякие, в
горах.
     Я улыбнулся в ответ:
     - Постараюсь.
     Он помахал рукой и продолжал собирать траву, наверное, какую-то особую,
лекарственную.
     Я еще раз улыбнулся и вошел в тень ущелья.



     ГЕРОЙ ПОРВАННЫХ ВРЕМЕН




     Здесь  было холодно  -  не так чтобы  очень  сильно,  но  все же Ренкру
пришлось застегнуться  на все пуговицы  и поднять воротник. На небе высыпали
звезды, светло-желтые, ставшие  на один-единственный миг неожиданно близкими
и какими-то домашними. Ветра почти не было.
     Он сидел на камне, привалившись спиною к боку Горы и глядя в небеса.
     Настал один из тех немногих  моментов в жизни, когда можно  было никуда
не торопиться. Впереди  оставалось еще несколько часов - такое богатство, на
которое  он  не рассчитывал.  Но  что  делать  с  ним,  Ренкр знал.  Другой,
возможно, счел бы  это бессмысленным  транжирством драгоценных мгновений, но
долинщик думал иначе.
     Он вспоминал.

     всплеск памяти

     Тогда,  после  того,  как  Кэнхад  удалился  из  пещеры,  Ренкр  был  в
сильнейшем потрясении.  Прежде всего оттого, что впервые осознал  до  конца:
горяне все-таки  пойдут войной  на  долинщиков. Все-таки  пойдут... И он  не
способен, просто не сможет  оставаться  в  стороне. Ренкр  сжимал  до боли в
пальцах рукоять клинка и думал о  том, что не имеет  права убивать  Кэнхада.
Мало того что тот теперь  будет начеку, так к тому же это вряд ли что-нибудь
изменит к лучшему, даже  наоборот,  будет  воспринято как попытка  "злобного
долинщика  помешать  справедливой войне".  Нет,  он  не должен  был  убивать
Кэнхада,  пусть даже его и подмывало  это  сделать! Но что  в таком случае?!
Остаться  здесь,  рядом  с  Хиинит,  и  предать  навсегда  не  только  своих
сородичей, но саму идею, ради  которой он жил, идею мира? Ведь если он здесь
останется  и  не  выступит против обезумевшей  толпы,  то  окажется  простым
соучастником.  Или пойти предупредить долинщиков - и лишиться любимой? Он не
знал,  как поступить,  и ни один всезнающий чародей мира  не помог бы  ему в
этот момент мудрым советом.
     Шкуры у входа  в смежную  пещеру приподнялись, и Ренкр  увидел Хилгода.
Тот  тихонько  подошел  к  нему  и  сел  рядом, накрыв  своей ладошкой  руку
долинщика, сжимавшую меч.
     - Я слышал  ваш разговор, - сказал он серьезным голосом, которым совсем
не должны говорить маленькие  мальчики.  - Ты  поступил правильно. Когда  ты
ушел, я много думал. Смешно,  правда? Вместо  того чтобы  играть с  Турдом и
Фирисом и  еще с  Сокдом, пускай  он и нехороший,  - вместо  этого  я думал.
Матери я не признавался, она б навоображала себе  всякого  и стала  бы  меня
лечить,  пичкать всякими гадостями  -  не  со  зла,  а  просто  потому,  что
волнуется. Ну  вот, -  прервал он сам себя  с  тихим  смехом, -  как всегда,
перешел совсем на другое. Ну  ладно, слушай дальше, я буду следить за собой.
Я  думал. Об этом я уже говорил.  Так  вот, я думал о том, что ты мне сказал
тогда, про горян и долинщиков, и все  такое - ну, ты помнишь? И вот  я решил
тогда, что ты прав.  Только не смейся. Ты-то наверняка знаешь, что прав, а я
тут к тебе с такими  признаниями, но пойми,  что это ты знаешь, что прав. Я,
например, всю жизнь  думал по-другому. Я  тебе рассказывал  тогда. Вот, и  я
решил, что  ты прав, и  что  на самом-то деле все - и горяне, и долинщики, и
даже тролли - все-все могут быть и плохими и хорошими. И главное не то,  как
кто называется, - главное в чем-то другом. И нельзя винить долинщиков в том,
что они так... с нами, не по-хорошему. Но и нас винить нельзя.
     - Да, - тихо сказал Ренкр. - Нельзя. Но делать-то что-то нужно.
     - Нужно,  - согласился Хилгод. - Тебе, например, нужно...  Только ты не
обижайся, ладно?
     - Не буду, - пообещал долинщик.
     - Это хорошо. Потому что тебе нужно уйти.
     - А как же Хиинит?
     -  А что  Хиинит?  -  удивился  Хилгод. - Ты же  не навсегда уйдешь. Ты
только скажешь своим, чтобы они приготовились, - и все.
     - Вот  именно, - сказал Ренкр.  -  И все. Потому что  после войны... не
знаю сам, что будет, но страшное произойдет, это точно.
     - Так ведь войны не будет! - воскликнул мальчик. - Ты же скажешь своим,
и  они мирно встретят  наших воинов. А те поймут,  что  к чему, и  не станут
воевать.
     - Мирно? -  переспросил парень. - А  стрела в боку у  Монна? Ты забыл о
ней.
     Сейчас он говорил с Хилгодом, как со взрослым. Да так оно и было.
     - Не забыл, - возразил  тот. - Не забыл, но ведь попытаться нужно. Мало
ли. Ты же сам  мне говорил, что не все плохие! Может!  Должно получиться!  -
тем  более  у  тебя! Неужели ты  не  чувствуешь, что ты  не  простой, что ты
способен творить чудеса?! Нас вот от  змей спас, а этого никто до сих пор не
мог сделать. Так спаси теперь нас от самих себя! Слышишь?!
     Эти  слова поразили Ренкра в самое сердце. Они указали ему  на то, чего
сам он упорно не желал  видеть. И...  да,  мальчик прав. Это был единственно
правильный выход из создавшейся ситуации. Решено!
     Ренкр пожал Хилгоду руку:
     - Я сделаю это! Я... Я пойду в долину.
     - Но не сейчас, - добавил он,  чуть помедлив. - Мне нужно попрощаться с
Хиинит. И собрать вещи. Ты приглядишь за Скарром? Я оставлю его на тебя.
     - Пригляжу, - пообещал Хилгод.
     - Где он сейчас?
     - Кажется, пошел трапезничать. Позвать?
     -  Не нужно.  Я сам  найду его. Ты же  слышал,  Кэнхад  гарантирует мне
безопасность, так что отправлюсь-ка я поесть.
     Хилгод кивнул:
     - Ладно. Только будь поосторожней. Ну, я пойду?
     - Ступай. Спасибо тебе за совет.
     - Пожалуйста, - крикнул мальчик уже у выхода - и убежал.
     Ренкр взглянул на свое вытянутое отражение на клинке меча и  решил, что
прежде всего надо побриться. Принятое  решение (разумеется, не о  том, чтобы
побриться) словно перевернуло его, он чувствовал себя  обновленным и  полным
энергии.
     Избавившись от лишней растительности, Ренкр отправился в трапезную.
     Здесь  было  дымно, как,  впрочем, всегда. Он отыскал взглядом  Скарра,
поприветствовал  и  отправился за едой.  Откуда-то из клубов  дыма  внезапно
вынырнул Карган и весь скривился при виде Ренкра.
     -  Ты?! - прошипел  он. - Ты?!  - Но,  поборов минутное замешательство,
стряпчий кивнул:  - Что ж, это даже к лучшему. Я бы ни за что не стал делать
этого, но Кэнхад просил, так что...  Подожди немного, - велел  он опешившему
Ренкру и исчез, впрочем, очень быстро возвратившись. В руках у Карган сжимал
поднос с супом, каким-то салатом и соком хурры.- Вот,  Кэнхад велел передать
тебе это в знак уважения к такому герою, как ты, - сказал стряпчий, указывая
подбородком на  сок. -  Специальный сок,  сейчас такого уже не делают, хурры
почти нету.
     Он сунул поднос в руки долинщику и быстренько ушел.
     Ренкр покачал головой. Поначалу он  хотел схватить стряпчего за шиворот
и хорошенько проучить за все, что тот наговорил и  натворил в Пещере Совета,
но потом решил отложить  это до следующего раза. Сегодня у него было слишком
хорошее настроение.
     Долинщик  сел  рядом  со  Скарром,  они пожелали  друг  другу приятного
аппетита и принялись за еду.
     -  Что это?  - неожиданно  спросил  тролль, вздрогнув всем носом, когда
Ренкр отпил из кружки "специальный  сок". - Что это?! -  Он вырвал кружку из
рук долинщика и осторожно, сохраняя на лице гримасу ужаса, принюхался. Потом
вскочил: - Кто тебе это дал?
     - В чем дело?
     - "В чем дело"! - вскрикнул тролль. - "В чем дело"! Да это же яд! Ты...
ты пил это?! Скажи же, пил?
     - Да, - ответил долинщик.  - Выпил, но немного, совсем чуть-чуть, ты же
выхватил у меня кружку, как сумасшедший.
     - Чуть-чуть,  -  прошептал  Скарр,  опускаясь  на  лавку  и не  обращая
внимания на удивленные  взгляды со всех  сторон. -  Чуть-чуть. Значит, около
суток. Чуть-чуть... больше.
     - Что? - внутри все похолодело.
     -  Жить,  -  словно  пребывая в какой-то  прострации, ответил тролль. -
Жить-тебе-осталось.
     Кто-то  из горян  уже  догадался,  в чем  дело. Приволокли Каргана; тот
упирался  и  шипел, его  засаленные  волосы рассыпались  по  плечам,  фартук
оторвался и висел на одном плече, как рваная шкура. Странно, но сам Ренкр не
испытывал почти ничего к этому жалкому существу, даже былого гнева.
     Невесть  откуда   появился  Кэнхад.  Выслушав  рассказ  обо  всем,  что
случилось,  он  сердито  ударил стряпчего по  шее. Тот, надломленным стеблем
начал заваливаться на бок. Кэнхад велел увести преступника и казнить, а тело
швырнуть  диким зверям. У Каргана не было  родственников, да никто и не стал
бы за него заступаться, слишком жестоким представлялось его преступление.
     Потом Кэнхад опустился перед Ренкром на колено:
     - Извини. Я обещал  тебе абсолютную неприкосновенность, но видишь, даже
я не всесилен. Прости меня.
     Ренкр  отвернулся  и пошел  прочь  из трапезной. Он  дрожал  от чувства
омерзения, которое только что испытал, заглянув в глаза стоявшего перед  ним
на  коленях  Кэнхада и прочитав в  них насмешку: "Видишь, вот ты  и не успел
ничего сделать, великий герой. Все так просто".
     Но Ренкр-то знал, что еще успеет. Должен успеть. В конце концов, у него
еще в запасе около суток. Чуть-чуть больше.




     Ренкр  снова посмотрел  на звезды.  Сегодня  они светили совсем  иначе,
словно хотели о чем-то сказать ему на прощание.
     "На  прощание...  Странно,  кажется,  так  много  всего  пережито,  так
много... Но мне ведь всего... всего... сколько мне?!. Я, кажется, забыл даже
это. Все,  все  забыл,  остались только  дороги и лица:  грустные дороги,  и
веселые,   и   безразличные;  и  лица  -  прямые  и  кривые,  и  обманчивые,
заброшенные, и широкие, проторенные лица...
     А  ведь если задуматься -  мне выпала удивительная  возможность: я знаю
(пусть  и  приблизительно)  день  и час своей смерти и, значит, могу  к  ней
подготовиться. Ну, что там обычно делают перед смертью? Молятся?
     Ну, здравствуй,  мой Господь - сегодня я нашел и время нужное, и место,
чтоб  наконец поговорить  с тобой. Да  только  вот подумалось:  о  чем?.. Ты
знаешь  все, таинственный  Создатель, про  жизнь  мою, про то, как я шагал к
тобой (тобою ли?)  намеченным пределам  - их преодолевая. Вот - последний. И
час  считать  потери и победы. Потери... Как  их много на пути, что  за моей
спиною! Лица, лица... Страдание  - вот неизменный  спутник, которого ты  мне
назначил. Что ж, он всех нас в разной мере посещает - был и со мной; и я его
впустил, чтоб  обогрелся. Так мы с  ним и жили, детей плодя - да вот они, во
мне. И  ненаписанных стихов  слова мне разрывают  душу изнутри; несказанное,
то, что я  молчанью пожертвовал,  желает воплотиться - но переношен плод.  И
тишине я снова  дань плачу. Осколок Камня, который мной  разбит (тому назад,
должно  быть,  сотни ткарнов), разрезает напополам мне  порванную жизнь.  Но
благостней молчание,  чем  стон! Но  лучше  мука,  запертая  в  сердце,  чем
высеянная в чужих сердцах словами боли! Но отрадней  видеть в  чужих  глазах
покой непониманья,  чем  пламя  осознания! Склонясь перед  тобой, Создатель,
благодарность тебе я шлю:  спасибо  за судьбу!  Спасибо  за  блаженный  стон
любимой, спасибо за наставника  ладонь, что на плечо мое ложилась, и спасибо
за улыбку друга. Эти три радости изведать довелось мне; а также - странствий
долгих вереницу,  восходов и закатов красоту, что видел я в далеких странах,
- это достойно благодарности  - спасибо! И... вот еще - спасибо за тот снег,
что иногда  белесою пыльцою мне остужал разгоряченный лоб, за дождь, что лил
ты щедро на  меня,  за  ветер, что  игрался волосами, за солнца луч, за ночи
тьму - спасибо! И за мою... ну да, за жизнь мою - спасибо тоже...
     ...и за смерть - спасибо..."




     "Пора в путь, - подумал  он. - Пора в путь. Больше или меньше суток, но
нужно спешить. Скарр мог и ошибиться. А я не могу позволить себе опоздать".
     Он  встал с камня и пошел дальше, к ущелью. Вспоминать  можно было и по
дороге...

     всплеск памяти

     Тогда, из трапезной, он направился прямиком в Коридор Памяти. Почему-то
еще раз потянуло туда - наверное, чтобы посмотреть на табличку Одмассэна. Он
знал, что времени не так уж и много, но был уверен, что успеет.
     Где-то сзади, за спиной, тяжело задышал Скарр. Он догнал долинщика:
     - Погоди. Погоди...
     - Что? - обернулся тот.
     - Знаешь,  я  ведь мог и ошибиться,  -  вымолвил, задыхаясь от быстрого
бега, тролль. - Ну, показалось и все такое.
     -  С твоим-то  носом, старина,  - усмехнулся Ренкр. - И потом, я  видел
взгляд Кэнхада.  Это будет понадежней твоего нюха, уж  поверь. Ты вот что, -
добавил он. - Ступай сейчас к Вдовой, собери там мой дорожный мешок: еды  не
клади, положи только  что-нибудь  теплое, свитки  Ворнхольда,  оружие - ну и
все, пожалуй. Сделаешь?
     - Да. Но...
     -  Сделай.-  Ренкр хлопнул  его по плечу. -  Я  скоро  приду,  тогда  и
расскажу.
     Тролль  вздохнул с каким-то  глубоким надрывом, даже со всхлипом, молча
кивнул и пошел прочь.
     Ренкр проведал табличку Одинокого, но легче  ему не стало. Сейчас с ним
не произошло того,  что было в  прошлый раз, когда он словно бы попрощался с
Монном. Парень погладил пальцами морщинки букв и отправился в пещеру.
     Здесь  уже собрались все те,  кто в последнее время принимал участие  в
судьбе долинщика: Скарр, Хиинит, Кирра  и Хилгод. Он жестом остановил всякие
попытки  успокоить  его  или  же   расплакаться  самим,  сел  на  кровать  и
внимательно  просмотрел, все ли собрал в мешок тролль. Потом подумал немного
и  послал Хилгода,  чтобы тот как можно  скорее отыскал стражника  по  имени
Андрхолн.   Ренкр  подозревал  -  и  не  без  оснований,  -  что  Кэнхад  не
удовольствуется одним лишь отравлением, а примет дополнительные  меры, чтобы
"герой" не сбежал.
     Пока  дожидались Хилгода с  Андрхолном, оказалось вдруг,  что  у Вдовой
есть  неотложные дела. Да и у Скарра  тоже. Ренкр остался в пещере наедине с
Хиинит.
     Неожиданно - вот только что  стояла почти у противоположной стены - она
оказалась рядом с ним и обняла,  впившись  губами ему в губы. Он ответил ей,
но мысли, проклятые мысли  были в  это время уже далеко, и она почувствовала
это.
     - Создатель, как все... неправильно! - выкрикнула в  отчаянье Хиинит. -
Ну почему? Почему?
     Он  промолчал, только обнял ее и притянул к  себе.  Вот не было  у него
нужных слов, не было - и все тут!  Он злился сам на себя за это, но поделать
ничего не мог. Грядущая смерть уже разделила их.
     Снаружи звякнул  металл о камень. Вошли  Андрхолн с Хилгодом.  Стражник
смущенно кашлянул и вопросительно посмотрел на долинщика.
     - Мне нужна твоя помощь, - сказал тот. - Переходы.
     Андрхолн кивнул:
     - Я знаю. Но идти следует прямо сейчас. Потом будет поздно.
     "Как  того  и следовало ожидать,  -  подумал Ренкр,  ощущая  на  сердце
накопившуюся горечь. - Впрочем, так даже лучше".
     Он обнял Хиинит  - теперь уже от всего  сердца, с отчаянием думая,  что
никогда больше ее не увидит. Больше никогда...
     Ренкр подхватил с кровати мешок, собранный Скарром, и кивнул Андрхолну:
     - Веди.
     Он  так  и  не  попрощался ни  с  троллем, ни  с Вдовой. Только  махнул
напоследок Хилгоду: "Помни  все, о чем мы говорили" - да  пожал руку старому
воину.
     Затем перед ним раскрылись Переходы горян.




     Ущелье закончилось, и трава, как всегда высокая и сочная, подрагивающая
стеблями  и о чем-то переговаривающаяся, встала перед ним во весь свой рост.
Когда-то  давно он любил  с  Тезаром сбегать сюда  и ночевать, устроившись в
шалашике. Тогда  они мечтали о  многом,  глядя  на  звезды,  - они бредили о
подвигах и дальних странах, о звоне мечей  и всей прочей романтичной чуши, о
чем  так  любят  думать  мальчишки.  Потом,  правда,  мальчишки взрослеют  и
набираются  ума-разума,  и уже другие забираются  в ночную траву и  страстно
мечтают  о  вечных,  непреходящих и  ценных  глупостях,  которым  -  не  дай
Создатель сбыться!
     Сегодняшняя ночь не  была исключением; кто-то, вспугнутый им, высунулся
из травы, мгновение всматривался в лицо Ренкра, а потом вскрикнул и пустился
наутек,  предварительно  судорожно  прошептав  что-то  своему  товарищу. Тот
присоединился к беглецу.
     "Вроде  бы побрился,  - растерянно  подумал парень.  - С чего бы  такой
страх?"
     Он  даже  обернулся, ожидая увидеть там невесть что, но, разумеется, за
спиной ничего не оказалось, лишь длинная холодная тень ущелья.
     Ренкр вошел в траву и  побрел еле заметной постороннему глазу тропкой к
Дому. А куда еще можно было идти этой ночью?
     Город спал сегодня как-то  неспокойно, это  можно было  заметить,  даже
находясь вне  его стен.  Словно некий нерасторопный чародей разлил в воздухе
бутыль терпкого ожидания лиха.
     Впрочем, Ренкр знал, что его  лихо уже пришло и ждет. За спиной тащился
подряхлевший за долгие месяцы странствий колодец.
     Дом   выглядел   непривычно,   заброшенно   и   сиротливо.   Только   в
одном-единственном  окне горела слабая  свеча. Ренкр не  стал стучаться,  он
открыл незапертую дверь и вошел в коридор.
     Панл сидел в Комнате Легенд, уставясь через дверной проем на свечу, что
стояла  на окне  коридора. Он прислонился  спиной  к стенке,  длинные  седые
волосы рассыпались  по плечам, а взгляд мгновенно отыскал Ренкра и впился  в
него.
     - Здравствуй, - сказал дед. - Он обещал, и ты пришел.
     - Здравствуй, -  ответил Ренкр, входя в Комнату. - У меня мало времени.
Поэтому слушай.
     Внук  вкратце передал старику  то,  что должно было случиться со дня на
день.
     Дед  кивнул  и  прищурился - нехорошо так прищурился,  но это нехорошее
адресовано было Кэнхаду, а не Ренкру.
     - Да,  мальчик, - молвил  Панл.  - Я сделаю все, что будет  нужно.  Тем
более что Монну я обещал принять вас, то есть горян, в Хэннале - если и не в
самом,  то  уж по  крайней  мере помощь  оказать  всяковозможную.  А  теперь
послушай меня.  Хорошенько  послушай и пойми, что  дед  твой  всю жизнь  вел
нечестную игру.  Я ведь знал все, что  должно было  случиться.  Мне об  этом
рассказал еще отец  Ахнн-Дер-Хампа. Он мне многое тогда разъяснил, и я тебя,
так сказать, готовил к тому, что было предначертано. Так что Виниэль ушла от
тебя по моей "настоятельной просьбе".  Я ей все рассказал,  и она поверила и
признала, что  так будет для всех лучше. Понял теперь?! - уже выкрикнул  он,
яростно сверкая глазами. - Это я тебе жизнь сломал! Понял?! Понял?!
     -  Да, деда, понял, - сказал Ренкр, накрывая его старческую руку  своей
ладонью. - Чего ж тут не  понять? Только ты не вини себя. Поздно винить кого
бы то ни  было. Так хотели... а, не знаю я, кто так хотел, но ведь кто-то же
хотел, кому-то же  все это  было нужно, ведь так?!  Вальрон, например, хотел
этого и Транд... Где они, кстати?
     - Мастер  умер,  - ответил Панл после некоторой паузы.  - А  Транд ушел
лечиться, плохо ему сейчас.
     - Понимаю,  - кивнул Ренкр. - Гора умерла, а  он  это  чувствует. Ну да
ничего,  он-то справится. Главное, чтобы все  мы сейчас справились с  самими
собой,  дальше будет проще. Светает уже,  - заметил он, посмотрев в окно.  -
Пойду.
     - Куда?
     -  Хочу еще раз в город  зайти.  Тянет... - Он  неопределенно  взмахнул
рукой.
     - Не ходи! - вскинулся вдруг дед. - Не ходи, мальчик! Ты ведь похож...
     Он так и не закончил.
     - Тем более пойду, - уверенно молвил Ренкр. - Куда идти-то?
     Дед  так  и  не ответил.  Внук приобнял  его  за плечи, встал и пошел к
воротам.  Уже   спускаясь  по  ступенькам,  почувствовал,  что  яд  начинает
действовать. Тело стало каким-то вялым. Неожиданно  вспомнилось предсказание
зеленоволосого Фраррина: "Ты умрешь нескоро, когда один народ  пойдет войной
на  другой,  чтобы вместо двух остался  один;  когда ты встретишься с  самим
собой! Доволен?"
     - Да, - снова, как  тогда,  прошептал Ренкр. -  Итак, иду на  встречу с
самим собой!
     Он зашагал к воротам.
     Видимо, те два мальчика каким-то образом проникли в город и разнесли по
нему панику,  словно  заразную  болезнь.  Перед Ренкром захлопывались  двери
домов, а из окон,  расплющив носы, следили за  ним горожане. И шепот, ни  на
миг  не  умолкающий  шепот,  такой тихий  и  такой  громкий:  "Вернулся!  Он
вернулся! До чего похож! Вернулся!"
     Ренкр не знал, что было причиной испуга хэннальцев. Сейчас это мало его
заботило. Он шел к Площади Героев, чтобы поклониться плите своего отца.
     Он  увидел, когда  оказался  там,  на Площади.  Правда, теперь это была
Площадь Героя.
     /когда ты встретишься с/
     /когда/
     /с самим собой/
     Это  была работа  старого Вальрона,  тут  Ренкр  не  имел ни  малейшего
сомнения. Больше некому. Она на самом деле удивительно походила на оригинал.
     Он заглянул в свои собственные зрачки, каменные и холодные, остывшие за
ночь. Улыбнулся.
     На   краю   Площади  мелькнула   чья-то  тень,  знакомая  и  незнакомая
одновременно. Ренкр кивнул ей - так кивают  старому, давным-давно забытому и
прощенному врагу-сопернику. Или другу. Или любимой. Теперь уже все равно.
     - Вы всегда боялись мертвецов. Оживших мертвецов.
     На постаменте что-то было написано. Он наклонился, чтобы прочесть.
     "Герою Ренкру навек от благодарных жителей спасенного им Хэннала".
     Поднялся.  С  каждым  мгновением  шевелиться  становилось все  тяжелее,
словно двигаешься в вязком вареве, горячем и густом.
     /"спасенного им"/
     /тобой спасенного/
     /ну как, спас их, а? от горян - спас?/
     - Ваш  век закончился! - выкрикнул он в  каком-то  яростном  неприятии,
неприятии не  вообще чего-то абстрактного, а именно этой скульптуры, которая
будто насмехалась над всей его жизнью.
     - Ваш век закончился, -  повторил уже тише,  наблюдая, как  колодец  за
спиной испуганно пятится.
     - Закончился, - упрямо вымолвил заплетающимся языком.
     /а герой - умер/
     И упал на булыжники мостовой, такие неожиданно мягкие и нежные.

     Конец первой книги "Летописей Ниса"

     Киев, 1995 - 1997, 1999 гг





Популярность: 36, Last-modified: Sat, 13 Jan 2001 07:29:46 GmT