---------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Ефименко
Email: vatra-art@farlep.net
Date: 7 Nov 1998
Произведение предложено на номинирование в литконкурс "Тенета-98"
http://www.teneta.ru
---------------------------------------------------------------
Среди которых: леденящие кровь приключения маленького мальчика и юной
девственницы в палате сексуальных маньяков остробуйного отделения ;
невероятные похождения галактического сутенера; зловещие призраки-кровососы,
выбравшие себе местом обитания канализационную сеть Нью-Йорка; инопланетные
наркодиллеры; виртуальный куниллингус; психологические вампиры; ужас
трансакционного рэкета; лицо Смерти, которое нам неизвестно...
...не вошли в данный сборник, т.к. Автор убежден, что жуть заключается
не в том, что обычно эпатирует мамусь-домохозяек, а кое-в чем другом. Здесь
и далее - о другом.
...Она мне: "Чучелко ты мое!" Любя. Если б она только знала... Ты хоть
в курсе, что такое чучело? Это когда мертвое напоминает живое. Даже камень и
то можно оживить, но никому же в голову не придет назвать роденовскую Еву
чучелом. Потому что камень - сам мертвый материал. А тут все наоборот. Вот
я, например, таксидермист. По-простому - чучельник. И не любитель
какой-нибудь, (хоть я это дело люблю), а профессионал. Ты вот, к примеру,
писатель, а ведь в чем-то это одно и то же. Не веришь? Сам с себя снимаешь
шкуру, натягиваешь ее на сюжет, набиваешь в выпуклых местах своими эмоциями,
зашиваешь нитками правдоподобия, ставишь на подставочку жанра, вешаешь
бирочку названия. То же самое. Или, допустим, хочешь поизголяться и пишешь
"поток сознания". Ну и что? Никого, запомни, никого этот твой поток не
волнует. Народу нужно чучело. Чтоб было видно: это лиса, а это вот, зайчик.
Кстати, если поглубже копнуть, то и сознание - никакой не поток. Скорее,
взрыв. Дерево как растет? Сразу во все стороны ветки лезут корни. А ядерный
взрыв видал? "У лукоморья дуб зеленый" - вспышка, и пошло: во все стороны
лезет, распространяется. Вот так и сознание: взорвалось и выдало тебе все из
подкорок. Это потом уже ты все обдумываешь по мелочам, оцениваешь, смакуешь,
жуешь. А ты говоришь, поток... Думал, наверное, что все таксидермисты -
тупые? В точку попал? Думал, только в формалине копошатся? Не. Таксидермист
не любит копошенья. Копошатся кто? Черви, люди, там, всякие. А таксидермист
фиксирует. Застывшее движение - это чистая форма. Теперь, если ты понял, к
чему я клоню, пошли дальше. Твое дело писательское - на ус мотай и не спорь.
Я тебе даю сырье - шкуру свежак. Вот ты и лепи.
Лиха беда - начало. Так в любой работе. Приносят тебе трупик и говорят:
"Сделай чучело". Там уже твоя забота, как сделать, какую позу придать, чтоб
было, как живое. Обычно позу выбирают характерную. Если это хищник, то он
как бы прислушивается, принюхивается, выслеживает, крадется. А если суслик
какой - этот знай себе, грызи. Я уж для стольких музеев чучел понаделал - и
не упомнишь. Особенно интересно, если тебе заказывают сюжетную сценку,
например, "Семья леопардов". Самец - в дозоре, самка кормит малыша, а тот
еще нетвердо стоит на лапах. Это надо уметь. Только кажется, что все просто,
как снимать кино. А у тебя - только шкурки! Сказать - не поверишь: этот
леопард - из берлинского университета, ему уже лет сто. Моль поела. А самка
была с во такой дыркой! Детеныша дохлого принесли из зоопарка. Вот и сделай
из этой падали "дружную семью"! А ведь сделал. Это, брат, целое искусство.
Вот та группа называется "Стая волков настигает кабана". Сколько
экспрессии! Даже стеклянные глаза смотрят по-живому. Дирекция музея долго
спорила, можно ли такое показывать детям, мол, натурализм, мол, жестокость.
Но я отстоял. Сильный поедает слабого. Смотри: ведь правда, этого кабанчика
даже жалко? Общее впечатление. Это жизнь. А теперь, если ты нормальный
мужик, я тебе еще кой-чего покажу. Ты не смотри на часы. Я сам знаю, что
полвторого ночи. У нас еще бутылка есть, так что не нервничай. Мы - в отделе
приматов. Гляди, сколько обезьян! Эту - привезли с Суматры. Как новая. А тут
- самка орангутана. У ней волосы стали лезть - ну, я ее паклей, немножко
эпоксидки, красителями там, всякими, что и не заметно ничего.
Слушай! Да ты, никак, не в себе? Может, перебрал? А формалинчику
хлебнешь? Не, это я шучу. Ладно, пошли в подсобку хранилища. Я тебе такое
покажу!.. Только свистеть не будешь? Точно? Смотри, я тебя предупредил... И
потом, ты ведь ничего не докажешь : ты уже готовый, в зюзю. Добро: смотри!
Она еще всегда мне говорила: "Чучелко ты мое!" Любя, так. Как тебе поза? А
как сохранность?
- Просто - ляля!
Ну, все. Хорош пялиться, а то дырку протрешь. Это всеж-таки - МОЯ жена!
Я возвращался из отпуска в серый, противный, запыленный город. Лишний
раз убеждаюсь, что лето - самое пустое, гнилое и похабное время года. К нему
готовишься весь год, а оно - хлоп! - и резко обрывается. Во всяком случае,
зимние мечты о лете гораздо интересней. Может, я пессимист, но мне кажется,
что лето, которого мы ждем, никогда не приходит. Я тянул отходную в
привокзальном буфете. Рядом оказался какой-то литовец с презабавным
акцентом. Мы с ним немного потрепались и пропустили по маленькой. Звали его
Станиславас, а акцент, как мне кажется, он специально утрировал, будучи
патриотом своей страны. Мы выяснили, что много лет назад он закончил ВУЗ в
Н-ске, откуда я был родом и куда я теперь направлялся. Фамилия у него была -
то ли Капцис, то ли Кепсис, а работал он инженером в Каунасе.
- Что, быть инженером сейчас имеет смысл? - спросил я со скрытым
злорадством.
- Это у вас ничего не имеет смысл. Без специалист как можно?
Я поспешил утешить его, сообщив, что сам я педагог. Он наградил меня
взглядом, полным пролетарской солидарности. Станиславас (Я, кажется, называл
его Стасиком) спросил откуда я родом, а узнав, что из Н-ска, уточнил, где
именно. Я ответил, что свои Черемушки я никогда бы не променял на крематорий
и лепрозорий, а любые другие варианты меня интересуют. Он оживился и
поведал, что у него там неподалеку, на улице Рихарда Зорге, живет одна
близкая знакомая, с которой они не виделись уже пару лет. Глубокий вздох
проиллюстрировал близость знакомства. Я посчитал бестактным вопрос, почему
он тогда не даст о себе знать. Бывают же в жизни скользкие ситуации, как
например, бег на месте в полной ванне или наличие мужа, склонного
недооценивать платонические узы.Он вдруг просиял:
- Какая удача, что я вас встретил! Если вас не затруднит, я хотел бы
кое-что с вами передать для Нади (так звали знакомую). Он достал блокнот и
что-то написал по-литовски, а потом выудил из чемодана баночку меда и
завернул мне ее в кулек, вместе с запиской:
- Заранее вам благодарен. Она будет рада. Улица Зорге, 13.
- А номер квартиры?
-Это частный дом. Надеюсь, его еще не снесли. Вокруг - одни бетонные
коробки, но когда-то там был дачный район. Так вы запомнили? Надя.
Под конец беседы я заметил, как его акцент пошел на убыль. То ли он
действительно долго не общался по-русски, то ли коньяк притупил его
национальное самосознание. А к тому же - жара, курортная толчея, тоска по
былому. Я заснул в раскаленном купе и мне приснился Винни-Пух с большой
кадкой меда и с литовским акцентом. Приехав домой, я бы и не вспомнил о
поручении, если бы не пакет с баночкой. Иногда я бываю любопытным, но сейчас
я даже не разворачивал записки - по-литовски все равно ни черта не понимаю.
Была пятница, час дня, когда я, оставив вещи дома, решил честно выполнить
данное обещание этому Кепсису, или как его там. Заодно было интересно
глянуть, что могло вызывать столь глубокие вздохи у взрослого мужчины,
столько лет спустя.
Дом 13 по улице Зорге стоял особняком, окруженный высокими тополями.
Дверь мне открыла весьма милая крашеная блондинка с грустными глазами. Она
спрашивала медленно, как-то рассеяно и, наконец, догадалась предложить мне
войти. (Честное слово, я не похож на взломщика или на душителя-маньяка.) Я
передал ей пакет и, пока я рассказывал, она уже пробежала глазами записку.
Она предложила мне кофе и пригласила на кухню, где я, к своему
разочарованию, (с чего бы это?) обнаружил двух балбесов, лет девяти и лет
одиннадцати, обедающих за столом. Они вели друг по другу прицельный огонь
гречневой кашей. Надя цыкнула на них и юнцы присмирели, узрев незнакомого
дядю (ровно на двадцать секунд, я по часам засекал.) Все еще вертя в руках
баночку меда, она спросила, не оставлял ли он мне своих координат. Я
напрягся и припомнил, что мы на прощанье обменялись визитками - неизвестно
зачем. Я когда-то напечатал себе целую сотню, из чистого пижонства. Но
куртку, где у меня был единственный целый карман, я оставил дома. Визитка
была в нем. Тут дети решили, что и так уже потеряли слишком много времени, и
возобновили баталию. Она снова рявкнула на них:
- А ну, прекратите немедленно! Я вижу, вы к дедушке точно не хотите на
выходные! С таким поведением - никуда не пущу!- и, повернувшись, добавила:
- Так тяжело с ними иногда одной справляться, сил нет!.. Так это
удобно, если бы я вас попросила еще заехать, по поводу адреса? Мне это
важно...
Я поспешил заверить ее, что завезу ей адресок, только вот вещи с дороги
разберу. И если к девяти вечера - не слишком поздно... По Надеждиной
прощальной улыбке я понял, что дедушка недолго будет скучать по внукам.
Выходя из дому вечером, я захватил с собой адресок и вскользь глянул на себя
в зеркало: я походил на подпольного миллионера, (но из очень глубокого
подполья), а не на легального рэкетира, что было бы гораздо престижней.
Сменил галстук с полосочек на крапинки и стал похож на Ильича. Это ближе к
теме. Надя. Надежда...
Смеркалось. На улице Зорге, 13 горел один-единственный огонек. Я обошел
дом вокруг. Значит, Макс и Мориц уже где-то морочат голову дедушке. Долго и
нахально звоню. Никакого ответа. Осторожно толкаю дверь и захожу в темноту.
Как романтично! Из приоткрытой двери спальной струится слабый желтый свет.
На тумбочке стоит пустая чашка с ложечкой и блюдце с медом. На диване, в
изысканном шелковом китайском халате, лежит труп хозяйки.
Я стоял, как прибитый. То, что она мертва, не вызывало сомнений. Никто,
даже розыгрыша ради, не станет лежать в такой позе, со стеклянным взглядом.
Господи, вот втяпался в историю! Надо быстро убираться отсюда. Я сделал шаг
назад. А как же баночка меда? А дверные ручки? Вдруг сюда приведут ищейку и
она притащит ко мне всю следственную бригаду? Как я докажу, что попал сюда
случайно? Все. Надо быстро сматываться. Я достал из кармана платок, чтобы
вытереть все, за что я тут брался, а главное....
- Гм, гм,- раздался за спиной насмешливый баритон. Пора сматываться, не
так ли? Вот, только пальчики везде повытирать!
Я вздрогнул, как от выстрела: в дверях, преграждая мне отход, стоял
рослый мужчина в больших дымчатых очках и мял в руках сигарету. Он молча
закурил, по-садистски наслаждаясь моей растерянностью. Неспеша пускал
кольца. Очевидно он был здесь уже давно, в засаде, но это была первая
сигарета. Теперь он отыгывался за свое ожидание.
- Что тут происходит? - выдавил я наконец.
- Вы прекрасно знаете, что. Убийство. Чего вы не знаете, так это
Как объяснить свое присутствие тут,- отрезал он.
Я постарался, как мог, собраться и поведал ему все, начиная с вокзала.
- Что бы вы сделали на моем месте, - спросил я, понимая всю
риторичность вопроса, - Как вас, кстати, величать? Капитан? Майор?
Он проигнорировал оба вопроса, поправил свои дымчатые очки и бросил
мне:
- Пойдемте в другую комнату. Надо уточнить детали. - Мы вышли на кухню.
Сев за стол, мы оказались напротив друг друга, там где сидели днем двое
шалопаев. На стене и на полу еще остались следы их обеденной шрапнели. Он
вперил в меня свой тяжелый взгляд сквозь очки и молчал. В нем было что-то,
что меня подавляло. Наконец я сообразил, что именно: стоило мне о чем-то
подумать, как он тут же продолжал мои мысли, словно знал их заранее, и все
события развивались с ним по самому наихудшему варианту, какой я только мог
себе вообразить. Я начинал его бояться. Поскольку молчание затянулось, а оно
меня все более угнетало, я решил напомнить о себе:
- Вы говорите "уточнить детали". А в общем и целом, следовательно, вам
уже все ясно? Я убил эту женщину и потом спокойно приперся сюда? Он смерил
меня уничтожающим взглядом:
- Я не заявлял, что вы являетесь организатором преступления. Но все
указывает на то, что вы - исполнитель. Пойдете соучастником. Если у вас есть
другая интерпретация фактов - выкладывайте. Мы все равно будем копать до
конца. Если повезет, - усмехнулся он, - пойдете по делу свидетелем.
- Что значит, "если повезет", - возмутился я.
- Простите, я забыл про презумпцию. Но поймите и меня. Вот вам лист и
ручка, напишите заявление, как было дело. Разберемся.
- Как писать в "шапке"? - спросил я.
- Пока не нужно. Как тяжкое, это преступление будет проходить не только
через райотдел. Если надо будет, потом допишем.
- Я писал с четверть часа. Расписался и протянул ему листок. Он
придирчиво читал. Не терпелось уйти отсюда, но он предвосхитил мою мысль:
Даже не думайте. Мы ждем опергруппу, экспертов. Вас отвезут. Зачем? Вы же
видели мой паспорт, у вас - все мои данные!
А потом искать вас по всей стране? Боюсь, что придется причинить вам
некоторые неудобства, - сказал он и вышел в коридор. Вернулся он через
минуту с пояском от Надиного халата. "Мера предосторожности", - Объяснил он,
заводя мне руки за спину и привязывая их к стулу. Я было, дернулся, но он
пригрозил мне: "Не будьте идиотом. За окном - оперативник." Я посмотрел туда
и увидел, в неясном свете фонарей, мелькнувший силуэт.
- Но если дом охраняется, какого дьявола надо меня привязывать? А где
же тот, кто сообщил о происшествии?
- Задавать вопросы - это мое дело, - был ответ. Я взорвался:
- Не стройте из себя киногероя! Я не собираюсь заискивать и лебезить,
как некоторые, со следователями. Потому что даже если я окажусь интересным
собеседником и вызову ваши симпатии, подозрения это с меня не снимет.
Интересно, что скажет прокурор по поводу ваших действий?
- Вы не кажетесь мне ни интересным, ни симпатичным. А прокурор ничего
не скажет, в этом я могу поклясться, - ответил он и начал читать. Дойдя до
конца моего заявления, он расплылся в довольной улыбке. Мне стало не по себе
и я уже пожалел, что дал ему связать себя, как котенка.
- Да, это было роковой ошибкой, - он вынул две сигареты, одну из
которых закурил сам, а вторую поджег и сунул мне в рот:
- Интересный выходит сюжет. Убийство. Хорошо и хладнокровно
спланированное, с целью обогащения. Самая плохая статья об убийствах, - он
открыл дверцу кухонного шкафчика и что-то оттуда вынул, - А вот
чистосердечное признание...
- Но где же мотив? - спросил я, как во сне.
- Мотив ясен. Сколько сейчас стоит такой дом? Я думаю, тысяч сорок
долларов. А у нас и за сотню могут прихлопнуть. Чем не мотив? Возможно, вы и
не знали всего, а только сделали свою маленькую часть дела. Но этой
"маленькой части" вполне хватит, чтобы получить "вышку". Он усмехнулся и
продолжал, видя, как меня прошиб холодный пот:
- Вот две квартирные книжки. Убитую звали Надежда Молодцова. А вот и
адрес: Полярников 24. Это место ее прописки. А вот книжечка с адресом Зорге
13. Ответственный съемщик - некто Б.Д. Гай. Формально дом теперь принадлежит
ему. Бывший адрес в паспорте хозяйки - Зорге 13, а нынешний - Полярников 24.
Год назад зарегистрирован ее брак с Б. Д. Га-ем, полгода назад - расторгнут.
Мы уже навели справки и многое стало ясно: это фикция, с начала до конца,
брак фиктивный. Дети Надежды прописаны у ее родителей, а она, как одиночка,
льготница и вдова погибшего, сама рассчитывала получить квартиру. Ей надо
было только, чтобы за ней не числился дом. Тогда она имела шансы сделать по
отдельному гнездышку себе и детям, а дом продать. Похоже, она недооценила
этого Б. Д. Гая, который решил, что на один делится лучше, чем на два.
Выспросите, почему она не сделала этого раньше? Так у нее были две сестры,
Вера и Люба, которые могли претендовать на часть наследства. Но они погибли
год назад в автокатастрофе. Тут, как раз, все чисто. Погибло сразу много
народа. Интригует? А Надежда осталась наследницей... Что-то вы быстро
копнули, - заметил я, пораженный внезапной догадкой.
- Работа такая, - усмехнулся он и вдруг замер в неподвижности: Из
спальни донесся явственный шорох!
Я оцепенел: ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ НАДЕЖДА! Он бросился туда и не появлялся
минуты две. Потом он зашел, потирая запястья, злобно глянул на меня:
- Ну, что, умник? Доигрался? Где визитка? Я молчал. Тогда он сам
обшарил мои карманы и мне стало мерзко от его прикосновений. Он вытащил на
свет смятую визитку литовца.
- А теперь - номер телефона. Свой! - заорал он. Я по-прежнему молчал.
Даже когда он с размаху съездил мне по зубам.
- Ничего, сейчас расскажешь. Не таких раскалывали,- и он стал прижигать
мне шею сигаретой. Противно запахло жареным. Я решил, что лучше сказать ему,
и пока он будет звонить, попытаться что-то предпринять. Шея пекла
невыносимо. Он выскочил в коридор и я услышал, как он набрал мой домашний
номер:
- Алло! Квартира такого-то? ..Ушел, говорите? ..Еще днем? ..Только
сегодня приехал? ..А мы с ним договорились, что он зайдет в гости...
Извините. Услышав последнюю фразу, я похолодел. Значит действительно,
никакой он не следователь. Что-то уж слишком быстро оказался на месте. И где
видно, чтобы опергруппу по убийствам ждали больше часа? Совершенно очевидно
- он и есть убийца. Звоня мне домой, он отводил от себя след, ведь соседка,
если ее теперь спросят, точно вспомнит, что я ушел, едва приехав, и что меня
спрашивали. Если они теперь найдут мое заявление, мои отпечатки и, наконец,
мой тру... Точно! Он же убьет меня!
- Правильно мыслишь, умник, - сказал он, затыкая мне рот полотенцем. -
Твоя песенка спета. А насчет оперативника за окном - это я пошутил, а ты
поверил. Никого там нет. А тебя найдут здесь. Не со связанными руками,
конечно. Ты искал деньги в доме несчастной жертвы, которая тебя доверчиво
впустила. Потом ты нечаянно взялся рукой за оголенный провод (в доме недавно
чинили проводку), стоя на мокром полу... Вот и все. Дело закроют. А если
надо, пустим в ход твое заявление: вдруг тебя замучила совесть и ты перед
тем, как свести счеты с жизнью, решил указать, как ты до такой жизни дошел?
Ну-ну, я пошутил. Он противно засмеялся, выливая на пол, мне под ноги, ведро
воды из ванной. Я оказался в центре огромной лужи и мои ботинки сразу же
промокли. Он, по-прежнему улыбаясь, вышел из кухни в поисках удлинителя. Я
понял, что это конец. Все стало мелькать у меня в голове с космической
быстротой:
Я ВСТРЕЧАЮ НАДЕЖДУ. НАДЕЖДА ЮНОШЕЙ ПИТАЕТ на своей кухне. Появляюсь я.
Некий С. КЕПСИС ОТРАВЛЯЕТ НАДЕЖДУ, использовав меня, как посыльного. Б. Д.
Гай все это организовал. ВЕРА И ЛЮБОВЬ ПОГИБАЮТ ВНЕЗАПНО. НАДЕЖДА УМИРАЕТ
ПОСЛЕДНЕЙ. В панике я принимаю качающийся куст за оперативника. Потом,
услышав шорох, я понял, что ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ НАДЕЖДА. УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ЗОРГ...
Что за чушь, бред собачий, в духе Эдгара По?
Он входит в комнату и я уже почти ничего не соображаю. В его руках -
оголенный провод. Он втыкает вилку в сеть:
- Ты уже понял, конечно, кто я такой. Я многих заставляю дрожать. Очень
многих, хотя мало кто отваживался посмотреть мне в лицо. Если ты думаешь,
что я - этот самый Б.Д. Гай, то ты - полный идиот. Мне не нужны псевдонимы.
Смотри! Он срывает с лица свои дымчатые очки, и мне становится жутко оттого,
насколько У НЕГО ГЛАЗА ВЕЛИКИ!
Раздался крик. Потом - глухой удар. Толпа загудела, на улице послышался
топот ног, кое-кто даже выскочил из бара - посмотреть, что случилось. Один
из завсегдатаев гаркнул:
- Ребята! Там лысого грузовиком задавило! Только вышел из бара - и
сразу кранты! Движимые нездоровым любопытством, все повысыпали наружу - ведь
только -только это был один из нас: я же головы не повернул, просто стало не
по себе. Теперь, если любезный читатель позволит, я опишу некоторые события,
предшествовавшие данному эпизоду.
Как-то вечером я заглянул в бар неподалеку от работы. Иногда я туда
забегал и в обед, но в тот день не вышло: шеф ходил как туча, и я решил - от
греха подальше. И вот, после трудов праведных (целый день плевал в потолок),
спускаясь по ступеням, я предвкушал приятный отдых. За столиком, где были
места, сидел мужчина угрюмого вида и цедил кофе. Возле него стояли три или
четыре коньячных рюмки (пустых, конечно). Он кивнул мне исподлобья, как бы
подтверждая мои притязания на свободный стул. Я курил и пробовал отвлечься
от навязчивых мыслей о зарплате и проч. Меня огорошил вопрос моего визави:
- Простите, какого цвета ваша зажигалка?
Выражение у меня, очевидно, было под стать вопросу - дебильным,
особенно, если учесть, что зажигалка лежала посреди стола, у нас на виду.
Сперва я подумал, не переживает ли он, что я по ошибке прикарманил его
зажигалку, но он, как выяснилось, вовсе не курил. Может, он дальтоник? Или
это попытка пьяного юмора? Я проверил и не моргнув глазом сказал:
- Зеленая. А что?
- Я так и знал, - мрачно ответил он и взъерошил руками свою густую
черную, с сильной проседью, шевелюру.
- Простите, что вы знали?
- Да так, ничего. Просто мы все живем в мире абсурда. Еще говорят, что
пути Господни неисповедимы. Но это и есть универсальное оправдание любого
абсурда! Как ни парадоксально, это ведет к атеизму...
Мне не хотелось пускаться в теософские беседы с первым встречным и я
промолчал. Его это , однако, нисколько не смутило:
- Я имею в виду не абсурдность политики и не тупость толпы. Берем шире
: весь мир - это один большой сплошной абсурд!
- Любопытная точка зрения, - говорю я из чистой вежливости, - но и не
новая.
- А я не пытаюсь оригинальничать. Или вы решили, что я пьян?
- Упаси Бог. Просто вы как-то с места в карьер начали...
- А как еще иначе? Нужны веские причины? Близкое знакомство?
Хорошо, давайте познакомимся. Мы познакомились. Он оказался занятным
собеседником и вскоре я проникся к нему симпатией. Не покидало лишь первое
(и верное) впечатление о его мрачности. Нет, он не был мизантропом, как мы
это обычно себе представляем, но в душе его явно недоставало гармонии и
покоя. Он говорил о себе и его не было скучно слушать:
- Придерживаться хронологии -совершенно лишне. Говорят, "Сколько людей,
столько и мнений" или: "Каждый себе философ". Это трюизмы, но в этом что-то
есть. Всегда меня не покидало ощущение, будто я вижу мир иначе, чем другие.
Конечно, каждый и должен видеть его по-своему, но не до такой же степени!
Есть же что-то объективное, от нас независящее! А происходят такие вещи, что
можно тронуться умом! - Тут я заметил, что он совсем ненамного меня старше,
просто седина зрительно добавляла лет.
- Неужели у вас не бывало,- продолжал он, - что вы что-то ищите, долго
и упорно, внимательно? Вот уже все перерыли, все вокруг десять раз
перетряхнули, не можете найти, отчаялись - а оно вдруг: "оп-ля-ля!" Лежит
под самым носом и издевается над вами? Ведь вы тут, как минимум, раз десять
все перевернули? Только, ради Бога, не говорите мне, что это свойство
психики, ложная, там, память... Меня от этого материализма тошнит. И это
ведь - самый банальный пример. Было, не так ли? А если то же самое
происходит не с предметами, а с событиями? Так вот, представьте, когда мне
было шесть лет (возраст вполне сознательный), у меня умерла тетя. Мы все
любили тетю Веру. Я очень хорошо помню день ее похорон. Меня на кладбище не
взяли - я остался у соседей. Потом, часа через два, они все приехали
обратно, на автобусе и мама плакала опять, и бабушка, и другие тети тоже.
Потом они пили вино, рассказывали друг другу, какая была хорошая тетя Вера и
почему она так рано ушла... Потом меня отправили спать и я был один в своей
комнате, но щелочку в двери оставил. Когда было уже совсем поздно, пришла
тетя Вера и заглянула ко мне в спальню. Я ее спросил, что ей, наверно, не
понравилось на кладбище и она поэтому вернулась? Она еще посмеялась: "Ну,
кому же это может понравиться, дурачок ты мой." И поцеловала меня. А мне не
то что было не страшно, а даже мысли не возникло, будто что-то не так. Потом
она вышла и они долго сидели с мамой в соседней комнате, говорили,
плакали... Больше я ее никогда не видел. Тогда мне все представилось
совершенно естественным, но повзрослев, я мучился в догадках, как такое
могло быть. Совершенно точно помню, что я тогда не спал. Я не решался, да
так и не решился расспросить маму - это была для нее больная тема.
Его рассказ меня здорово смутил. Он не врет, явно не врет. Несчастный
человек, подумал я, и сославшись на какое-то дело, ушел восвояси. Через пару
дней в канун праздников, у шефа было приподнятое настроение, он острил,
расточал комплименты дамам, щипал за попки, в общем, выглядел, как новый
пятак. Я ушел домой раньше обычного и пользуясь тем, что с учетом грядущих
праздников некоторые нюансы можно будет подробно не объяснять, заглянул в
"Три слона". Моросил мелкий неприятный дождь. В баре я опять увидел своего
знакомца и он сдержанно кивнул мне, раскачивая копной седеющих волос. Начал
он, как и в тот раз, с вопроса:
- Вы мне не скажите, какой сегодня день?
В голосе его не было и тени подвоха. Я ответил, как есть - среда.
- А я почему-то был уверен, что четверг. Кстати, я вас тогда не утомил
своей болтовней?
- Нет, отчего же,- говорю, - вы меня заинтриговали.
- Тогда, если угодно, я продолжу. Повторяю, хронологии никакой, только
развитие определенной тенденции. А именно: причины и следствия связаны друг
с другом, но не вполне прямолинейно. Лет десять назад я встретил на рынке
одну девушку. Не помню уж, чем она меня тогда привлекла. Будто знал ее сто
лет. Подхожу к ней и, шутя, так, говорю: "Ну что, милая? Что ж ты от меня
ушла? Несладко тебе, небось, с этим?" Бред, конечно, если учесть. что
подходишь к незнакомой. А она ? Бросается мне на шею и шепчет горячо: "Ты бы
все равно со мной не был счастлив!" - и убегает прочь. Тут моя очередь
настала обалдеть. Но это все - как в тумане. Началось с розыгрыша. кончилось
шоком. Но это не все: где-то через два года я знакомлюсь с этой же дамой,
даже не сразу ее узнаю. Она - никак. И лишь когда я взял ее за руки, глянул
в глаза, (в моих стоял немой вопрос) она мне сказала "Да". Я спросил: "А что
- "да"? А она мне : "Сам, мол, знаешь." Мы с ней прожили год, а потом она
ушла. Вот так...
Я увидел руки рассказчика: они нервно лепили из хлебного мякиша
козлиную голову. В чью честь, я уточнять не стал.
- Небось, не верите? - спросил он меня. Я стал было протестовать, но он
меня перебил:
- Вот, видите, шрам? - он раздвинул волосы на макушке и я увидел
бледную полоску не коже. - Это мы с ней на лошади покатались. Вот, чтоб мне
с этого места не встать! Мы поздравили друг друга с наступающим и я ушел
домой, шлепая по лужам.
Неужели мир - арена разгула всепоглощающего абсурда? Вряд ли. А этот
бедняга, видимо здорово грохнулся, да с рослой кобылы, да наверняка об
асфальт. Когда мы встретились снова, в баре было полно народа. На знакомце
моем было все то же грязное пальто, да и седины у него, вроде как,
прибавилось. Он лихорадочно городил мне кучи небылиц: Как он полжизни прожил
в своем дворе, и как только недавно там возник старинный (ХIХ века)
мраморный колодец. То - его приняли за диктора телевидения, в то время как
этот диктор, (ныне популярный) еще только учился, то ему пришло наследство
от дяди, который умер лишь год спустя... Но я уже помнил про рослую кобылу и
ничему не удивлялся. Он сразу почувствовал мое недоверие и сказал:
- А с вами все началось из-за вашей зеленой зажигалки. Помните? Вы еще
ой-как вспомните! - сказал это, и вышел из бара. Я подошел к стойке и как бы
невзначай спросил бармена :
- Вы случайно не знаете этого чудака, ну, который только что со мной
говорил?
-Я не видел с кем вы говорили. Может, вы имеете в виду того типа,
который всем наезжает на уши со своими байками? Эта деталь показалась мне
достаточно узнаваемой и я кивнул.
- А он не рассказывал вам про свою умершую тетю-призрака?
Я кивнул опять. Теперь сомнений уже не оставалось. Бармен, в свою
очередь, пошел сыпать:
- А про кобылу, как они катались?
- Да, это тоже.
- А про грузовик? Про то, как задавило...
- Нет, этого, по-моему еще не было. А он показывал вам свой шрам?
- Какой еще шрам? - удивился бармен,- Нет у него никакого шрама!
- Ну как же ? На макушке шрам. Просто его не так-то легко рассмотреть.
- На макушке? Он же тут день-деньской околачивается. Я его уже как
облупленного, знаю.
- Ну, знаете, все-таки - прическа, могли и не заметить...
Тут бармен и вправду озадачился:
- Здрасьте, приехали! Да он же лыс, как бильярдный шар!
На улице раздался крик. Потом - глухой удар.
ЧЕРНЫЙ КОФЕ, ИЛИ "НЕ ВАРИ КОЗЛЕНКА В МОЛОКЕ ЕГО МАТЕРИ"
- А вам никогда не приходилось наблюдать, как бьется в конвульсиях
отравленый человек?
- Бог миловал. Но, видимо, это жестокое зрелище. - Двое мужчин сидели в
шезлонгах, потягивая ледяное пиво из бумажных стаканчиков. Серферы на берегу
раскладывали свое оснащение. Наглые чайки сновали по песку прямо под ногами,
склевывая что-то, одним им ведомое.
- Я иногда спрашивал себя, почему люди становятся жестокими. Мне
кажется, что это признак ущербности. Если верить не во что, кроме как в
себя. А в себе одном не хватает добра, чтобы противостоять лавине мерзостей.
В себе - это ненадежная опора.
- Многие люди и в себя-то толком не верят.
- Поэтому они быстро истощаются и становятся вампирами. Мне, например,
плевать, как выглядит тот свет. Скорей всего, это только фраза. Но мы и тут
настолько эгоцентричны, что смерть представляем себе неким плавным отлетом,
удалением... Помахали ручкой - и в путь.. На небо. А представьте: никакого
неба, но мы попадаем в чью-то, вполне конкретную шкуру? Теоретически? Ага,
не слишком смешно. Правила нам неведомы, но если они и существуют,
жестокость совершенно неоправдана. Хотя, и о милосердии представления весьма
различны.
- Да уж. Мне почему-то сразу вспомнился кинжал "misericordia", которым
добивали павших рыцарей.
- Я не против того, чтобы добить. Но - в совсем крайнем случае. А кто
властен это
определить? На самом деле нам нужно нечто большее, чем просчто
милосердие.
Серферы медленно выруливали к волнорезу, тщетно пытаясь поймать ветер.
Большой рыжий пес лаял им вслед, постоянно оглядываясь, как бы ища
поддержки, но не решаясь зайти в воду.
...- После этой истории у нее была жуткая депрессия. Несколько
попыток... Слава богу, что обошлось. Но, как правило, если начинает человек
этим баловаться, финал - в морге. Одна девица раз пять вешалась из-за всякой
ерунды. Но у той было чистое манипуляторство: крюк над входной дверью; она
накинет петлю и ждет, стоя на табуретке. А там приходят, мама или папа,
дверь толкнут , а она - хлобысь! Табуретка из-под ног, красотка уже висит,
дергается, тепленькая еще. Ну, ее конечно, вынимают, утешают, ублажают. А
эта дура, - чуть что - опять за свое. И как-то в очередной раз ее отец ,
входя, толкнул дверь, (что там, за дверью, вы уже поняли) но зайти так и не
успел. Его окликнула соседка и трепалась с ним о чем-то на лестничной
клетке, минут с десять. А эта придурочная тем временем уже и посинела. Не
откачали, конечно. И смех, и грех... Но если причина существенная и рядом
нет мамы с папой... Так оно и началось. Я ее оберегал, хранил и лелеял.
Потом сам не заметил, как вляпался. Однажды, когда она спала, а я сидел в
соседней комнате, я в порыве какого-то дурацкого самоотречения взмолился:
"Господи! Если что-то плохое должно с ней произойти, пусть это лучше
случится со мной!"
И вот однажды она пристала ко мне, чтоб я достал ей яду. "На всякий
случай, если станет совсем невмоготу". Так, мол, спокойней. Пристала, как
банный лист. В конце концов, я принес ей баночку, где на этикетке сам
нарисовал зловещие череп и кости, чтобы, не дай бог, ни с чем не перепутать.
Она спросила:
- Какая здесь доза?
- Отравить соседей не хватит,- говорю,- но если на одного, то
достаточно и для здорового мужика, не то что тебе, хилой.
- Как оно действует?
- Это не цианистый калий. Мгновенно не умрешь.
- Жаль. Это больно? Я боли боюсь. Больше мне бояться нечего.
- Нет. Эта штука начинает действовать не раньше, чем через полчаса. А
то и час.
- Боже, какой ужас! Это ж с ума сойти можно!
- Если (я постучал об дерево) так уж сильно припрет, с ума... не с ума.
Снявши голову, по волосам не плачут. Главное, потом ты просто незаметно
уснешь. И все. А ужас - это то, что ты заставляешь меня этим заниматься!
Последней реплики она, вроде как и не слышала:
- Но столько времени!
- Зато это дает тебе как следует подумать. Оно всасывается в кровь
достаточно медленно и, в принципе, не поздно... пока ты... ну, пока эти
полчаса... Вот идиотка! И я - ничуть не лучше! Когда ты перестанешь дурью
маяться?
- А что, другого ты ничего не мог достать?
- Что? Крысиный яд? Корчиться в агонии и харкать кровью? Тогда лучше
просто прыгать с моста. Правда, лучше. Но там, когда летишь, передумать уже
нельзя. Асфальт. Боже, что мы, психи, обсуждаем?! И вобще: почему ты еще до
сих пор одета?
Все забросил, к черту, тогда. Нет, конечно, не жалею. Да и бесполезное
это дело - жалеть о чем-то. Носился, как с пасхальной свечкой. И к радости
своей, почувствовал, что это приносит плоды. Она постепенно оживала. Никакие
потери не могли меня тогда смутить, даже самые серьезные. Хорошее это
ощущение, если сам себе не принадлежишь! Как хорошо! Любовь!
И вот, это все разом кончилось. Заяц из известной всем сказки размотал
бинты и подумал, куда бы ему скакнуть от забот медведя. Ведь при своей ясной
головке она была наибольшим снобом, из всех, кого я знал. С этой точки
зрения я - вариант бесперспективный. Но, ежели поискать, найти всегда можно.
Что-то "стоящее". Посолиднее. С брюшком и благородными сединами. Ведь нашла
же. Самое смешное, что невероятный дурак. Поверьте, я это не со зла. Зато с
личным шофером. И такой же сноб. Это у них с ней было общее. Только не
смешите меня насчет того, что "любовь зла..." Воображаю, как он гаденько
подсмеивался. А она наверняка никогда не спрашивала его, куда он убегает,
когда он спешил домой, к своей почтенной женушке и деткам. Я узнал об этом
далеко не сразу. Меня, таким образом "пожалели". Однако, если уж так
случилось - самое глупое, что можно учудить, это выяснять, почему. Что я и
сделал.
- Здравствуй.
- Зачем ты пришел?
- А ты зачем вчера приходила? Или мне приснилось? После всего! В тебе
пробудилась пламенная страсть? Неужели для тебя нет ничего...
- Святого, ты имеешь в виду? Единственное святое - это живой человек. А
не дух. И после смерти, скорее всего, тоже ничего нет. А сколько раз мы
живем? - она прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Я зашел следом и
окинул взглядом хорошо знакомую обстановку. Даже моя скляночка, с черепом и
костями, мирно стояла на полочке, плотно закупоренная притертой пробкой. Я
не знал, что ей возразить:
- При таком раскладе мне начинает казаться, что ни разу. Но скажи: что
же тогда в человеке живого? Что?
- Не жди, что я произнесу : "душа". Это все сказки для трусов. Это про
тебя.
- А знаешь, отчего тебе не хочется жить? Верней, не хотелось? Тебя
просто тошнило от того, что не за что было бояться. И цепляться не за что. А
в невесомости всегда тошнит. (иллюстрирующий жест)
- Ты вульгарен.
- Плевать. То, что ты любишь делать в белых перчатках, надо бы делать в
резиновых. Трус - это не тот, кто боится. Боятся все. Трус это тот, кто
останавливается.
Меня убивал этот безразличный и беззаботный тон. Я крепко взял ее за
руку и схватил с полки гвоздь:
- Ну что, милая? Проверим, так ли это? А заодно проверим, где в этой
розетке ноль, а где - фаза. Всего две дырочки. В одну из них. оказывается,
можно пролезть , даже вдвоем. Это тот случай, когда верблюд пролазит в
игольное ушко. Тебе же нечего бояться?
- Ты псих. Ты сумасшедший. Насмотрелся дешевых фильмов. Ведешь себя,
как маньяк. Нет, даже как маньяк из мыльной оперы. Прекрати, я прошу тебя,
это отвратительно! Уйди! - Ее рука резко вырвалась и она отошла на шаг.
- Уйти? А что, это мысль... - гвоздь скользнул в отверстие, но больше
ничего не произошло,- Ноль. Фаза в другой дырочке. Ее ноздри раздувались, но
это было не то выражение, когда она за кого-то переживала: скорей, такое
выражение может быть на лице водителя, когда его машину помяли и скрылись,
куда подальше:
- То, что ты делаешь - это глупо. Я понимаю, что тебе больно. Ну что,
ты хочешь, чтобы я притворялась? Ведь будет еще больней. Тут же ничего
нельзя обьяснить. И не нужно.
- А ты что, никогда не притворялась? Или с самого начала?
- Нет,- ее голос несколько смягчился,- Это все была правда. Я не
играла. Но я хуже, гораздо хуже, чем ты думаешь. А ты этого не хочешь
понять.
- Самое печальное, что я это вижу. Хотя ты на самом деле так не
думаешь. Я и вижу это, и в то же время... Зачем ты вешала мне лапшу?
-Ты сам себе ее навесил. Так получилось само собой. И сейчас уже не
можешь поверить. Все. Сказке конец. Какая разница теперь?
- А какая разница между нулем и фазой? Есть, небось?
- Пойми, ты ведь просто переносишь на меня...
- "Перенос"! Скажите на милость! Фрейдом обчиталась! А кто на меня
переносил? Кто распускал слюни и сопли? Ах, любовь! Ах, я без тебя не могу!
Или это были обноски с чужого плеча? Кто из нас на кого переносил? Можешь
хоть раз сказать правду?
- Но ты же не хочешь правды.
- Да.(пауза) Я не хочу правды. Я хочу только тебя.
Ветер чуть-чуть посвежел. Одинокая яхта выползла в пустынное заспанное
море. Девчонка на палубе загорала нагишом. Рыжий пес спал на берегу и
девочки его не интересовали.
Она сказала это так, словно ее здесь не было:
- Так мучиться нельзя. Ведь ты болен.
- И глупо было бы скрывать.
- Но так и я с ума сойду. А это хуже смерти.
- Ты что, была там? Ах, да, ты же у нас материалистка. После всего, что
ты сделала, я бы искренне желал, чтобы устройство мира совпало с твоей
схемой. Ибо в противном случае - гореть тебе в аду. Это уж точно.
- А сам ты куда расчитываешь попасть?
- В том-то и дело. Я - кандидат туда же, и мне будет неприятно на это
смотреть.
- Ты еще можешь шутить.
- Нет, это просто такая манера выражаться.
Мой взгляд сполз по ее ногам и остановился на пачке писем, небрежно
брошенной на пол, у изголовья дивана. Ее записки, признания, которые
хранились у меня. И которые она просто тихо украла. Так вот, зачем она
приходила в последний раз! Уже после того, как все точки были расставлены.
Пришла, жаловалась на тоску, ностальгировала и даже отдалась. Нет, не со
скрежетом зубовным, а вполне натурально, даже вдохновенно, если так можно
сказать. Оказывается, все из-за этих дурацких писем. Неужели она решила, что
это может ее как-то компрометировать? Чушь какая. Боялась, что я их сам не
отдам? Но я - не фетишист. А что вытворяла в постели! Как никогда... Почему
же молча стащила?
- А помнишь свой сон про опасные бритвы? - спросил я ее.
- Ты хочешь сказать, что этому кошмару не будет конца? - в ее глазах
сверкнула холодная искра отчаяния,- Ты никогда не дашь мне забыть?.. Она
тяжело задумалась и молчала долго и мучительно. Потом вздохнула, словно
решившись на что-то:
- Я пойду сделаю кофе. Ты, что, перестал ходить на работу? Мне звонили.
Почему тебя у меня ищут? Давай сделаем так: сейчас мы попьем кофе, а потом
ты дашь мне слово уйти и поспать. Ты весь извелся. И я тоже. Давай, ты
вечером прийдешь. Обещаю. А сейчас... Она ушла на кухню.
Неужели она верит, что все еще может наладиться? Но вот кофе уже подан:
- У меня осталось чуть-чуть,- как бы извиняясь, сказала она,- поэтому я
сделала с молоком.
- Никогда не пил такой гадости. Но теперь - все равно. Пойду,
пепельницу вытряхну.
Я вышел на кухню. Накурили мы, действительно, изрядно. И вдруг я увидел
скляночку. Ту самую. Только абсолютно пустую. Что она задумала? Поэтому и с
молоком. Внезапное открытие меня потрясло. Я вернулся в комнату, как во сне.
Вялые мухи ползали по окну, иногда неуклюже вспархивая, противно жужжа и
бьясь об стекло. Лето кончилось. Она замешкалась с сигаретой:
- А ты что, пепельницу обратно не принес? Ладно, сиди, я сама.
Когда она вернулась, курила уже взахлеб, прикуривая одну от другой. Что
у нее на уме? Хочет уйти? Избавить меня? Или что? Неужели так и не скажет,
не подаст виду?
Я поднес чашку к губам. Она молча сглотнула. Пока я пил, отвела глаза.
Жуткое подозрение окрепло, пока она усиленно разглядывала свой маникюр. Мне
нужно было что-то сказать:
- Когда я знаю, что сейчас должен уходить, мне этот кофе - чаша
Сократа.
- Да, но ты же прийдешь потом. Вечером. И, кроме того, ты же не Сократ.
- она посмотрела на меня и заставила себя улыбнуться. Тут что-то большое и
тяжелое упало у меня внутри. Что будет со всеми девятью жизнями кошки, если
на нее свалится токарный станок? Она НЕ ДОЛЖНА была улыбаться, если я был
прав. Она могла бы промолчать. Я готов был убить ее за эту улыбку. И осенний
сквозняк потянул по ногам.
Когда она спокойно выцедила свою чашку, мы еще некоторое время что-то
говорили, хотя каждый уже думал о своем и ответы шли невпопад. Наконец, я
почувствовал, что она сидит, как на иголках:
- А сейчас, пожалуйста, уходи. Ты же дал слово.
И тут я уже не мог не сделать ответный ход:
- Разумеется. Джентельменский договор. Кстати: когда ты вышла за
пепельницей, одна из этих нахальных мух залетела к тебе в чашку. Как
истинный джентельмен, я выловил муху и выпил это сам, а тебе я оставил свой
кофе, нетронутый.
Она медленно по очереди посмотрела на наши пустые чашки. Глаза ее
округлились и жуткий, обреченный взгляд был направлен куда-то вовнутрь. В
полной тишине мне послышалось, будто у нее на голове зашевелились волосы.
Сигарета сломалась в ее пальцах и она глянула на часы. Наконец, выдавила:
- Иди. Сейчас уходи. Я прошу тебя!
- Хорошо. Только не кури так много, вон, серая уже вся. И от этого еще
зубы желтеют.
Когда за мной захлопнулась дверь, я еще некоторое время стоял на
лестнице и не мог прийти в себя. Слышал, как открывается кран и льется вода,
как снялась трубка и набрался двузначный номер. Но я почему-то не думаю, что
она звонила в "контору" или пожарникам. Напрасные метанья... Теперь я точно
знал, что это была наша последняя встреча. Дело в том, что еще тогда, давно,
я не сказал ей всей правды о том как и насколько быстро действует вещество
из склянки.
Ветер окреп и теперь одинокая яхта маячила где-то совсем далеко. Рыжий
пес куда-то исчез, словно его и не было. На лице говорящего застыло
безразличное выражение:
- Все хорошее рано или поздно обращается во зло. Это пошлость. Но я по
глупости своей не хочу с этим мириться. Нельзя варить козленка в молоке его
матери. Я долго не мог понять, почему среди таких важных заповедей, как "не
убей", "не укради", содержится обыкновенный, сугубо кулинарный совет. Но
ведь молоко для козленка - это источник жизни. Поэтому мы и не должны так
делать. Просто не должны. Даже не задумываясь, почему. А это огромное
облегчение. И если мне скажут, что я не задумываюсь только из лени и
тупости, я согласен выглядеть дураком. К черту достоинство, если это
достоинство негодяев! И в отличие от рассказа с эффектной концовкой, жизнь
скорей, похожа на формулу с бесконечным количеством уточнений, как бы ни был
велик соблазн свести все к красивому афоризму. Но сколько бы не было
уточнений, есть нечто, что безусловно должно стоять перед скобкой.
Рассказчик умолк, а его слушатель сидел, обхватив голову руками:
- Я потрясен. Я действительно потрясен. Такого лицемерия свет не видел.
Да вы просто чудовище! Нет, правда: вы ведь дурачили меня битый час? Ну,
скажите же, или у меня мозги потекут из ушей: это все - мастерское вранье?
- К сожалению, все это - правда.
- Вы еще разлагольствовали о жестокости и милосердии! Но даже зная о
том, как поступила она, вы же могли все остановить и не доводить до греха! И
если вы знали, что видите ее в последний раз, как у вас язык повернулся
шутить.. ..вот это... насчет желтеющих зубов. Кто же вы после этого? И как
можно жить с этим?
- Я и сам не знаю. Но, во всяком случае, не обольщаюсь на свой счет. А
почему, говорите, язык повернулся? Это, пожалуй, самое интересное место.
Связь тут совершенно прямая. И вам я скажу ВСЮ правду: Та склянка... С
черепом и костями... В ней был первосортный зубной порошок.
Вот так вот, люди. Кто мог знать, что мы еще свидемся... Не надо
плакать. Вы же знаете, что смерть человека не мешает жизни продолжаться. А
иногда она может оказаться настоящим облегчением. По крайней мере я сейчас
так чувствую. То, что затмевает мелкие распри и заставляет подумать о душе.
Не обращайте внимания, если у меня вдруг дрогнет или сорвется голос. Сейчас
было бы смешно вам переживать о моем здоровье. Но, ей-богу, видеть вас всех
вместе - это как в кино. Смерть объявляет большой сбор. Нет священника? Вы
же знаете, я никогда особо не чтил ритуал. Хотя, если вам так спокойней,
ладно, позовите. Мне лично все равно. Вот черт, губы сохнут, а еще надо
успеть столько сказать... Говорят, прощай, белый свет, прощай мир. Но мир -
это же в первую очередь люди, человеки. И живем мы в миру. Жаль только, что
не в мире и согласии. Но смерть примирит. Вот вы, дорогая моя соседка: я
вижу ваши заплаканные глаза и мне приятно увериться в том, что и вы - просто
человек, а не тот зловредный урод, что подливал помои мне в суп. Вы, мой
начальник. Не помешанный на власти садист, а обычный чело... С облегчением
вижу, что и в вас пробудилось что-то людское. Так и вы меня простите. Мне
уже не так плохо, как вам, ведь все закончится... И ты, мой дорогой друг,
которому я так доверял. Ты же больше меня не предашь? Даже если б и хотел...
Вы все были моим отражением, в каждом из вас - частица меня. Я больше не
могу говорить. Долгие проводы - лишние слезы. Чувствую, время пришло.
Прощайте, мои дорогие!
- Ганс, ты перезарядил? Кончай их всех.
Популярность: 24, Last-modified: Sat, 26 Dec 1998 20:02:43 GmT