о старом доме на Новом Арбате
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, -
Его еще Наполеон застал, -
Но вот его назначили для слома,
Жильцы давно уехали из дома,
Но дом пока стоял...
Холодно, холодно, холодно в доме.
Парадное давно не открывалось,
Мальчишки окна выбили уже,
И штукатурка всюду осыпалась, -
Но что-то в этом доме оставалось
На третьем этаже...
Ахало, охало, ухало в доме.
И дети часто жаловались маме
И обходили дом тот стороной, -
Объединясь с соседними дворами,
Вооружась лопатами, ломами,
Вошли туда гурьбой
Дворники, дворники, дворники тихо.
Они стоят и недоумевают,
Назад спешат, боязни не тая:
Вдруг там Наполеонов дух витает!
А может, это просто слуховая
Галлюцинация?..
Боязно, боязно, боязно дворникам.
Но наконец приказ о доме вышел,
И вот рабочий - тот, что дом ломал, -
Ударил с маху гирею по крыше,
А после клялся, будто бы услышал,
Как кто-то застонал
Жалобно, жалобно, жалобно в доме.
...От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся -
Бетон, стекло, металл...
Весело, здорово, красочно будет...
1966
о конькобежце на короткие дистанции,
которого заставили бежать на длинную
Десять тысяч - и всего один забег
остался.
В это время наш Бескудников Олег
зазнался:
Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил -
и сгинул.
Вот наш тренер мне тогда и предложил:
беги, мол.
Я ж на длинной на дистанции помру -
не охну, -
Пробегу, быть может, только первый круг -
и сдохну!
Но сурово эдак тренер мне: мол, на-
до, Федя, -
Главно дело - чтоб воля, говорит, была
к победе.
Воля волей, если сил невпроворот, -
а я увлекся:
Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот -
и спекся!
Подвела меня - ведь я предупреждал! -
дыхалка:
Пробежал всего два круга - и упал, -
а жалко!
И наш тренер, экс- и вице-чемпион
ОРУДа,
Не пускать меня велел на стадион -
иуда!
Ведь вчера еще мы брали с ним с тоски
по банке -
А сегодня он кричит: "Меняй коньки
На санки!"
Жалко тренера - он тренер неплохой, -
ну и бог с ним!
Я ведь нынче занимаюся борьбой
и боксом, -
Не имею больше я на счет на свой
сомнений:
Все вдруг стали очень вежливы со мной,
и - тренер...
1966
Бродят
По свету люди
разные,
Грезят они о чуде -
Будет или не будет!
Стук - и в этот вечер
Вдруг тебя замечу!
Вот это чудо.
Да!
Скачет
По небу всадник -
облако,
Плачет дождем и градом, -
Значит, на землю надо.
Здесь чудес немало
Есть - звезда упала.
Вот и чудо.
Да.
Знаешь!
Я с чудесами -
запросто...
Хочешь, моргни глазами -
Тотчас под небесами!
Я заклятье знаю,
Ну скажи: "Желаю!"
Вот и чудо.
Да!
1966
Вот и настал этот час опять,
И я опять в надежде,
Но... можешь ты - как знать! -
Не прийти совсем или опоздать!
Но поторопись, постарайся прийти и прийти без опозданья,
Мы с тобой сегодня обсудим лишь самую главную тему из тем.
Ведь пойми: ты пропустишь не только час свиданья -
Можешь ты забыть, не прийти, не прийти, опоздать насовсем.
Мне остается лишь наблюдать
За посторонним счастьем,
Но... продолжаю ждать -
Мне уж почти нечего терять.
Ладно! Опоздай! Буду ждать! Приходи! Я как будто не замечу.
И не беспокойся - сегодня стихами тебе не надоем!
Ведь пойми: ты пропустишь не только эту встречу -
Можешь ты забыть, не прийти, не прийти, опоздать насовсем.
Диктор давно уж устал желать
Людям спокойной ночи.
Парк надо закрывать,
Диктор хочет спать, а я буду ждать.
Ничего, что поздно, я жду. Приходи, я как будто не замечу,
Потому что точность, наверное, - свойство одних лишь королей,
Ведь пойми: ты пропустишь не просто эту встречу!..
Так поторопись, я ведь жду, это нужно, как можно скорей!
1966
Экспресс Москва - Варшава, тринадцатое место, -
В приметы я не верю - приметы ни при чем:
Ведь я всего до Минска, майор - всего до Бреста, -
Толкуем мы с майором, и каждый - о своем.
Я ему про свои неполадки,
Но ему незнакома печаль:
Материально - он в полном порядке,
А морально... Плевать на мораль!
Майор неразговорчив - кончал войну солдатом, -
Но я ему от сердца - и потеплел майор.
Но через час мы оба пошли ругаться матом,
И получился очень конкретный разговор.
Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает,
Что снова под Берлином еще на целый год:
Ему без этих немцев своих забот хватает, -
Хотя бы воевали, а то - наоборот...
Майор сентиментален - не выдержали нервы:
Жена ведь провожала, - я с нею говорил.
Майор сказал мне после: "Сейчас не сорок первый,
А я - поверишь, парень! - как снова пережил".
1966
При всякой погоде -
Раз надо, так надо -
Мы в море уходим
Не на день, не на два.
А на суше - ромашка и клевер,
А на суше - поля залило, -
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
Не заходим мы в порты -
Раз надо, так надо, -
Не увидишь Босфор ты,
Не увидишь Канады.
Море бурное режет наш сейнер,
И подчас без земли тяжело, -
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
По дому скучаешь -
Не надо, не надо, -
Зачем уплываешь
Не на день, не на два!
Ведь на суше - ромашка и клевер,
Ведь на суше - поля залило...
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
1966
Корабли постоят - и ложатся на курс, -
Но они возвращаются сквозь непогоды...
Не пройдет и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все - кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все - кроме тех, кто нужней, -
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в делах -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах, -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.
1966
Быть может, о нем не узнают в стране,
И не споют в хоралах, -
Он брал производные даже во сне,
И сдачу считал в интегралах.
Но теория вероятности -
Вещь коварная, как США.
У него одни неприятности,
А приятностей - ни шиша!
1966
о сентиментальном боксере
Удар, удар... Еще удар...
Опять удар - и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушел...
Вот апперкот - я на полу
И мне нехорошо!
И думал Буткеев, мне челюсть кроша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
При счете семь я все лежу -
Рыдают землячки.
Встаю, ныряю, ухожу -
И мне идут очки.
Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу, -
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.
Но думал Буткеев, мне ребра круша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
В трибунах свист, в трибунах вой:
"Ату его, он трус!"
Буткеев лезет в ближний бой -
А я к канатам жмусь.
Но он пролез - он сибиряк,
Настырные они, -
И я сказал ему: "Чудак!
Устал ведь - отдохни!"
Но он не услышал - он думал, дыша:
Что жить хорошо, и жизнь хороша
А он все бьет - здоровый, черт! -
Я вижу - быть беде.
Ведь бокс не драка - это спорт
Отважных и т. д.
Вот он ударил - раз, два, три -
И... сам лишился сил, -
Мне руку поднял рефери,
Которой я не бил.
Лежал он и думал, что жизнь хороша,
Кому хороша, а кому - ни шиша!
1966
Проходят годы, прожитые всеми,
Но не у всех один и тот же срок.
Когда сказал: а вот, мол, в наше время, -
То это значит, что подвел итог.
Вот! В наше время все было не так -
По другим дорогам мы ходили.
В наше время все было не так -
Мы другие слова говорили...
В наше время все было не так.
Мы не всегда чем старше, тем мудрее,
Но почему-то - сразу не поймешь -
Мы часто вспоминаем наше время,
Когда ругаем нашу молодежь.
Да! В наше время все было не так -
По другим дорогам мы ходили.
В наше время все было не так -
Мы другие слова говорили...
В наше время все было не так.
Конечно, неизбежно повторенье.
Но сетуя на тех, кто слишком юн,
И часто говоря: "Вот в наше время..."
Мы вспоминаем молодость свою.
Нет! В наше время все было и так -
Мы по тем же дорогам ходили.
В наше время бывало и так -
Мы и те же слова говорили...
В наше время бывало и так.
1965-1966
Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, -
Заменят гитару электроорганы,
Элекророяль и электропила...
Гитара опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Я слышал вчера - кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, -
Но кажется мне - надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.
И все же опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Электророяль мне, конечно, не пара -
Другие появятся с песней другой, -
Но кажется мне - не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.
Гитара опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
1966
Здравствуйте,
Наши добрые зрители,
Наши строгие критики!
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.
Жулики -
Это люди нечестные, -
Они делают пакости,
И за это их держат в домах,
Называемых тюрьмами.
Тюрьмы -
Это крепкие здания,
Окна, двери - с решетками, -
Лучше только смотреть,
Лучше только смотреть на них.
Этот фильм -
Не напутствие юношам,
А тем более девушкам, -
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
Жулики
Иногда нам встречаются, -
Правда, реже значительно,
Реже, чем при царе
Или, скажем, в Америке.
Этот фильм
Не считайте решением:
Все в нем - шутка и вымысел, -
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
1966
Здесь сидел ты, Валет,
Тебе счастия нет,
Тебе карта всегда не в цвет.
Наши общие дни
Ты в душе сохрани
И за карты меня извини!
На воле теперь вы меня забываете,
Вы порасползлись все по семьям в дома, -
Мои товарищи, по старой памяти,
Я с вами веду разговор по душам.
1966
О вкусах не спорят: есть тысяча мнений -
Я этот закон на себе испытал, -
Ведь даже Эйнштейн, физический гений,
Весьма относительно все понимал.
Оделся по моде, как требует век, -
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.
Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.
Набедренный пояс из шкуры пантеры, -
О да, неприлично, согласен, ей-ей,
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры - им было видней.
Оделся по моде как в каменный век, -
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.
Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.
Оденусь как рыцарь и после турнира -
Знакомые вряд ли узнают меня, -
И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:
"Коня мне! Полцарства даю за коня!"
Но вот усмехнется и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.
Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.
Вот трость, канотье - я из нэпа, - похоже?
Не надо оваций - к чему лишний шум!
Ах, в этом костюме узнали, - ну что же,
Тогда я одену последний костюм.
Долой канотье, вместо тросточки - стек, -
И шепчутся дамы:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.
Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.
1966
Прошлое остается только здесь - в музее древностей,
Люди постепенно привыкают к чудесам,
Время наступает такое, что каждому - по потребности...
А у меня потребность - все вернуть по адресам.
Вот она, собственность разных людей.
Вещи, как вы сохранились?
Я эту собственность сделал своей -
Но времена изменились.
Хватит гоняться за мной по пятам,
Мрачное напоминание!
Хватит с меня - ты останешься там,
В этой приятной компании.
Ты приходил, чтобы сбить с меня спесь,
Шел к своей цели упрямо...
Я ухожу, ты останешься здесь:
Место твое среди хлама.
1966
Вот что:
Жизнь прекрасна, товарищи,
И она удивительно,
И она коротка, -
Это самое-самое главное.
Этого
В фильме прямо не сказано, -
Может, вы не заметили
И решили, что не было
Самого-самого главного?
Может быть,
В самом деле и не было, -
Было только желание, -
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
И вот что:
Человек человечеству -
Друг, товарищ и брат у нас,
Друг, товарищ и брат, -
Это самое-самое главное.
Труд нас
Должен облагораживать, -
Он из всех из нас делает
Настоящих людей, -
Это самое-самое главное.
Правда вот,
В фильме этого не было -
Было только желание, -
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
Мир наш -
Колыбель человечества,
Но не век находиться нам
В колыбели своей, -
Циолковский сказал еще.
Скоро
Даже звезды далекие
Человечество сделает
Достояньем людей, -
Это самое-самое главное.
Этого
В фильме прямо не сказано -
Было только желание, -
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
1966
Каждому хочется малость погреться -
Будь ты хоть гомо, хоть тля, -
В космосе шастали как-то пришельцы -
Вдруг впереди Земля,
Наша родная Земля!
Быть может, окончился ихний бензин,
А может, заглохнул мотор, -
Но навстречу им вышел какой-то кретин
И затеял отчаянный спор...
Нет бы - раскошелиться,
И накормить пришельца...
Нет бы - раскошелиться,
А он - ни мычит, ни телится!
Не важно что пришельцы
Не ели черный хлеб, -
Но в их тщедушном тельце -
Огромный интеллект.
И мозгу у пришельцев -
Килограмм примерно шесть, -
Ну, а у наших предков -
Только челюсти и шерсть.
Нет бы - раскошелиться,
И накормить пришельца...
Нет бы - раскошелиться,
А он - ни мычит, ни телится!
Обидно за предков!
1966
Песня космических негодяев
Вы мне не поверите и просто не поймете:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, -
По пространству-времени мы прем на звездолете,
Как с горы на собственном заду.
Но от Земли до Беты - восемь ден,
Ну а до планеты Эпсилон -
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска - ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А вокруг - космическая тьма.
На земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом, -
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных,
Нам все встречи с ближним нипочем!
Но от Земли до Беты - восемь ден,
Ну а до планеты Эпсилон -
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска - ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А вокруг - космическая тьма.
Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,
От дурных болезней и от бешеных зверей, -
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых -
На Земле бывало веселей!
Но от Земли до Беты - восемь ден,
Ну а до планеты Эпсилон -
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска - ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А вокруг - космическая тьма.
Прежнего, земного не увидим небосклона,
Если верить россказням ученых чудаков, -
То, когда вернемся мы, по всем по их законам
На Земле пройдет семьсот веков!
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего -
На Земле нет больше тюрем и дворцов.
На Бога уповали бедного,
Но теперь узнали: нет его -
Ныне, присно и во век веков!
1966
В далеком созвездии Тау Кита
В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно, -
Сигнал посылаем: "Вы что это там?" -
А нас посылают обратно.
На Тау Ките
Живут в тесноте -
Живут, между прочим, по-разному -
Товарищи наши по разуму.
Вот, двигаясь по световому лучу
Без помощи, но при посредстве,
Я к Тау Кита этой самой лечу,
Чтоб с ней разобраться на месте.
На Тау Кита
Чегой-то не так -
Там таукитайская братия
Свихнулась, - по нашим понятиям.
Покамест я в анабиозе лежу,
Те таукитяне буянят, -
Все реже я с ними на связь выхожу:
Уж очень они хулиганят.
У таукитов
В алфавите слов -
Немного, и строй - буржуазный,
И юмор у них - безобразный.
Корабль посадил я как собственный зад,
Слегка покривив отражатель.
Я крикнул по-таукитянски: "Виват!" -
Что значит по-нашему - "Здрасьте!".
У таукитян
Вся внешность - обман, -
Тут с ними нельзя состязаться:
То явятся, то растворятся...
Мне таукитянин - как вам папуас, -
Мне вкратце об них намекнули.
Я крикнул: "Галактике стыдно за вас!" -
В ответ они чем-то мигнули.
На Тау Ките
Условья не те:
Тут нет атмосферы, тут душно, -
Но таукитяне радушны.
В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..
Но кибернетический гид мой
Настолько буквально меня перевел,
Что мне за себя стало стыдно.
Но таукиты -
Такие скоты -
Наверно, успели набраться:
То явятся, то растворятся...
"Вы, братья по полу, - кричу, - мужики!
Ну что..." - тут мой голос сорвался, -
Я таукитянку схватил за грудки:
"А ну, - говорю,- признавайся!.."
Она мне: "Уйди!" -
Мол, мы впереди -
Не хочем с мужчинами знаться, -
А будем теперь почковаться!
Не помню, как поднял я свой звездолет, -
Лечу в настроенье питейном:
Земля ведь ушла лет на триста вперед,
По гнусной теории Эйнштейна!
Что, если и там,
Как на Тау Кита,
Ужасно повысилось знанье, -
Что, если и там - почкованье?!
1966
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
"Мы в очереди первыми стояли, -
А те, кто сзади нас, уже едят!"
Им объяснили, чтобы не ругаться:
"Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят - ведь это иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?"
Но люди все роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
"Мы в очереди первыми стояли, -
А те, кто сзади нас, уже едят!"
Им снова объяснил администратор:
"Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, - ведь это ж делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?"
А люди все роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
"Мы в очереди первыми стояли, -
А те, кто сзади, нас уже едят..."
1966
Если друг
оказался вдруг
И не друг, и не враг,
а так;
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, -
Парня в горы тяни -
рискни! -
Не бросай одного
его:
Пусть он в связке в одной
с тобой -
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах -
не ах,
Если сразу раскис
и вниз,
Шаг ступил на ледник -
и сник,
Оступился - и в крик, -
Значит, рядом с тобой -
чужой,
Ты его не брани -
гони.
Вверх таких не берут
и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил,
не ныл,
Пусть он хмур был и зол,
но шел.
А когда ты упал
со скал,
Он стонал,
но держал;
Если шел он с тобой
как в бой,
На вершине стоял - хмельной, -
Значит, как на себя самого
Положись на него!
1966
Здесь вам не равнина, здесь климат иной -
Идут лавины одна за одной.
И здесь за камнепадом ревет камнепад, -
И можно свернуть, обрыв обогнуть, -
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа!.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал -
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил, -
Как Вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом -
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но - нет, никто не гибнет зря!
Так лучше - чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, -
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены... А ну - не зевай!
Ты здесь на везение не уповай -
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, -
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк -
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени... Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони - ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим - у которых вершина еще впереди.
1966
Мерцал закат, как сталь клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!
А до войны - вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен, -
А вот теперь, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!
Ты снова здесь, ты собран весь -
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот - он тоже здесь.
Среди стрелков из "Эдельвейс", -
Их надо сбросить с перевала!
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!
Взвод лезет вверх, а у реки -
Тот, с кем ходил ты раньше в паре.
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня что-то не в ударе...
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы -
Они помогут нам!
1966
Я спросил тебя: "Зачем идете в горы вы? -
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой, -
Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово..."
Рассмеялась ты - и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя, -
Первый раз меня из пропасти вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя!
А потом за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины -
Но не обиделся, а приговаривал:
"Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!.."
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя!
А потом на каждом нашем восхождении -
Но почему ты ко мне недоверчивая?! -
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя, гуттаперчевая!
Ох, какая ты не близкая, не ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты учила меня, скалолазка моя.
За тобой тянулся из последней силы я -
До тебя уже мне рукой подать, -
Вот долезу и скажу: "Довольно, милая!"
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
"Ох, какая ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалоласковая!.."
Мы теперь одной веревкой связаны -
Стали оба мы скалолазами!
1966
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы - просто некуда деться! -
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры -
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
Кто захочет в беде оставаться один,
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покоренных вершин, -
Что же делать - и боги спускались на землю.
Так оставьте ненужные споры -
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас - и зовут нас остаться! -
Но спускаемся мы - кто на год, кто совсем, -
Потому что всегда мы должны возвращаться.
Так оставьте ненужные споры -
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых никто не бывал!
1966
Свои обиды каждый человек -
Проходит время - и забывает.
А моя печаль - как вечный снег:
Не тает, не тает.
Не тает она и летом
В полуденный зной, -
И знаю я: печаль-тоску мне эту
Век носить с собой.
1966
Л. Лужиной
Наверно, я погиб: глаза закрою - вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом -
Куда мне до нее - она была в Париже,
И я вчера узнал - не только в нем одном!
Какие песни пел я ей про Север дальний! -
Я думал: вот чуть-чуть - и будем мы на ты, -
Но я напрасно пел о полосе нейтральной -
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще - я думал, это ближе -
"Про счетчик", "Про того, кто раньше с нею был"...
Но что ей до меня - она была в Париже, -
Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!
Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, -
Засел за словари на совесть и на страх...
Но что ей оттого - она уже в Варшаве, -
Мы снова говорим на разных языках...
Приедет - я скажу по-польски: "Прошу пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь..."
Но что ей до меня - она уже в Иране, -
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!
Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, -
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, -
Пусть пробуют они - я лучше пережду!
1966
Возле города Пекина
Ходят-бродят хунвейбины,
И старинные картины
Ищут-рыщут хунвейбины, -
И не то чтоб хунвейбины
Любят статуи, картины:
Вместо статуй будут урны
"Революции культурной".
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины...
Вот придумал им забаву
Ихний вождь товарищ Мао:
Не ходите, дети, в школу,
Приходите бить крамолу!
И не то чтоб эти детки
Были вовсе - малолетки, -
Изрубили эти детки
Очень многих на котлетки!
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины...
Вот немного посидели,
А теперь похулиганим -
Что-то тихо, в самом деле, -
Думал Мао с Ляо Бянем, -
Чем еще уконтрапупишь
Мировую атмосферу:
Вот еще покажем крупный кукиш
СэШэА и эСэСэРу!
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины...
1966
В королевстве, где все тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный -
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил, -
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
"Зверя надо одолеть наконец!
Вот кто отчается на это, на это,
Тот принцессу поведет под венец".
А в отчаявшемся том государстве -
Как войдешь, так прямо наискосок -
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили меды - и тут
Протрубили во дворце трубадуры,
Хвать стрелка - и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: "Не буду
Я читать тебе морали, юнец, -
Но если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец".
А стрелок: "Да это что за награда?!
Мне бы - выкатить портвейна бадью!"
Мол, принцессу мне и даром не надо, -
Чуду-юду я и так победю!
А король: "Возьмешь принцессу - и точка!
А не то тебя раз-два - и в тюрьму!
Ведь это все-же королевская дочка!.."
А стрелок: "Ну хоть убей - не возьму!"
И пока король с ним так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего - портвейн он отспорил, -
Чуду-юду уложил - и убег...
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
1966
А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!
Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе -
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Здесь вас не ждут!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!
Многие лета -
Тем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне, -
Только все это -
Не по мне!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!
1966
У домашних и хищных зверей
Есть человечий вкус и запах.
А целый век ходить на задних лапах -
Это грустная участь людей.
Сегодня зрители, сегодня зрители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать -
Работай в розыске, - там благодать!
У немногих приличных людей
Есть человеческий вкус и запах,
А каждый день ходить на задних лапах -
Это грустная участь зверей.
Сегодня жители, сегодня жители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать -
Работай в цирке, - там благодать!
1966
Сколько лет, сколько лет -
Все одно и то же:
Денег нет, женщин нет,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался, -
Мне б скопить капитал -
Ну а я спивался.
Ни кола ни двора
И ни рожи с кожей,
И друзей - ни хера,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался, -
Мне б скопить капитал -
Ну а я спивался ...
Только - водка на троих,
Только - пика с червой, -
Комом - все блины мои,
А не только первый.
1966
Холодно, метет кругом, я мерзну и во сне,
Холодно и с женщиной в постели...
Встречу ли знакомых я - морозно мне,
Потому что все обледенели.
1966
Напролет целый год - гололед,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лед.
Даже если планету в облет,
Не касаясь планеты ногами, -
Пусть не тот, так другой упадет
И затопчут его сапогами.
Круглый год на земле гололед,
Напролет - круглый год.
День-деньской я с тобой, за тобой,
Будто только одна забота,
Будто выследил главное что-то -
То, что снимет тоску как рукой.
Это глупо - ведь кто я такой?
Ждать меня - никакого резона,
Тебе нужен другой и покой,
А со мной - неспокойно, бессонно.
День-деньской я гонюсь за тобой
За одной - я такой!
Сколько лет ходу нет! D чем секрет?
Может, я невезучий? Не знаю.
Как бродяга гуляю по маю,
И прохода мне нет от примет.
Может быть, наложили запрет?
Я на каждом шагу спотыкаюсь,
Видно, сколько шагов - столько бед.
Вот узнаю, в чем дело - покаюсь.
В чем секрет, почему столько лет
Хода нет, <хода нет>?
Зима 1966/67
Гололед на земле, гололед -
Целый год напролет гололед.
Будто нет ни весны, ни лета -
В саван белый одета планета -
Люди, падая, бьются об лед.
Гололед на Земле, гололед -
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед -
Целый год напролет, целый год.
Даже если всю Землю - в облет,
Не касаясь планеты ногами, -
Не один, так другой упадет
На поверхность, а там - гололед! -
И затопчут его сапогами.
Гололед на Земле, гололед -
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед -
Целый год напролет, целый год.
Только - лед, словно зеркало, лед,
Но на детский каток не похоже, -
Может - зверь не упавши пройдет...
Гололед! - и двуногий встает
На четыре конечности тоже.
Гололед на Земле, гололед -
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед -
Целый год напролет, целый год.
1966, ред. 1971
В. Абдулову
Дела!
Меня замучили дела - каждый миг, каждый час, каждый день, -
Дотла
Сгорело время, да и я - нет меня, - только тень, только тень!
Ты ждешь...
А может, ждать уже устал - и ушел или спишь, -
Ну что ж, -
Быть может, мысленно со мною говоришь...
Теперь
Ты должен вечер мне один подарить, подарить, -
Поверь,
Мы будем только говорить!
Опять!
Все время новые дела у меня, все дела и дела...
Догнать,
Или успеть, или найти... Нет, опять не нашла, не нашла!
Беда!
Теперь мне кажется, что мне не успеть за судьбой -
Всегда
Последний в очереди ты, дорогой!
Теперь
Ты должен вечер мне один подарить, подарить, -
Поверь,
Мы будем только говорить!
Подруг
Давно не вижу - все дела у меня, без конца все дела, -
И вдруг
Сгорели пламенем дотла все дела, - не дела, а зола!
Весь год
Он ждал, но дольше ждать и дня не хотел, не хотел, -
И вот
Не стало вовсе у меня больше дел.
Теперь
Ты должен вечер мне один подарить, подарить, -
Поверь,
Что мы не будем говорить!
1966, ред. 1971
Пародия на плохой детектив
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек",
Вечно в кожаных перчатках - чтоб не делать отпечатков, -
Жил в гостинице "Советской" несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Щелкал носом - в ем был спрятан инфракрасный объектив, -
А потом в нормальном свете представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив:
Клуб на улице Нагорной - стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок - стал похож на грязный склад,
Искаженный микропленкой, ГУМ - стал маленькой избенкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных - может, грустно, а может скучно, -
Враг подумал - враг был дока, - написал фиктивный чек,
И, где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем так: подручный Джона был находкой для шпиона, -
Так случиться может с каждым - если пьян и мягкотел!
"Вот и первое заданье: в три пятнадцать возле бани -
Может, раньше, а может, позже - остановится такси, -
Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, -
А потом про этот случай раструбят по "Би-би-си".
И еще. Побрейтесь свеже, и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом - скажет он:
"Не хотите ли черешни?" Вы ответите: "Конечно", -
Он вам даст батон с взрывчаткой - принесете мне батон.
А за это, друг мой пьяный, - говорил он Епифану, -
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин!"
...Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
Был - чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер!..
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек -
Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен, -
А в гостинице "Советской" поселился мирный грек.
1966
Нынче очень сложный век.
Вот - прохожий... Кто же он?
Может, просто человек,
Ну а может быть, шпион!
1966
Чем и как, с каких позиций
Оправдаешь тот поход?
Почему мы от границы
Шли назад, а не вперед?
Может быть, считать маневром,
Мудрой тактикой какой -
Только лучше б в сорок первом
Драться нам не под Москвой...
Но в виски, как в барабаны,
Бьется память, рвется в бой,
Только меньше ноют раны:
Четверть века - срок большой.
Москвичи писали письма,
Что Москвы врагу не взять.
Наконец разобрались мы,
Что назад уже нельзя.
Нашу почту почтальоны
Доставляли через час.
Слишком быстро, лучше б годы
Эти письма шли от нас.
Мы, как женщин, боя ждали,
Врывшись в землю и снега,
И виновных не искали,
Кроме общего врага.
И не находили места -
Ну, скорее, хоть в штыки! -
Отступавшие от Бреста
И - сибирские полки.
Ждали часа, ждали мига
Наступленья - столько дней!..
Чтоб потом писал в книгах:
"Беспримерно по своей..." -
По своей громадной вере,
По желанью отомстить,
По таким своим потерям,
Что ни вспомнить, ни забыть.
Кто остался с похоронной,
Прочитал: "Ваш муж, наш друг..."
Долго будут по вагонам -
Кто без ног, а кто без рук.
Память вечная героям -
Жить в сердцах, спокойно спать...
Только б лучше б под Москвою
Нам тогда не воевать.
...Помогите хоть немного -
Оторвите от жены.
Дай вам бог! Поверишь в бога,
Если это бог войны.
1966
В ресторане по стенкам висят тут и там
"Три медведя", "Заколотый витязь"...
За столом одиноко сидит капитан.
"Разрешите?" - спросил я. "Садитесь!
...Закури!" - "Извините, "Казбек" не курю..."
"Ладно, выпей, - давай-ка посуду!..
Да пока принесут... Пей, кому говорю!
Будь здоров!" - "Обязательно буду!"
"Ну, так что же, - сказал, захмелев, капитан, -
Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемет или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной, -
За моею спиной - такое...
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!"
Он ругался и пил, он спросил про отца,
И кричал он, уставясь на блюдо:
"Я полжизни отдал за тебя, подлеца, -
А ты жизнь прожигаешь, иуда!
А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною!.."
Я сидел как в окопе под Курской дугой -
Там, где был капитан старшиною.
Он все больше хмелел, я - за ним по пятам, -
Только в самом конце разговора
Я обидел его - я сказал: "Капитан,
Никогда ты не будешь майором!.."
1966
Вот - главный вход, но только вот
Упрашивать - я лучше сдохну, -
Хожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня, тепленького -
Хоть бываю и хуже я сам, -
Оскорбили до ужаса.
И, плюнув в пьяное мурло
И обвязав лицо портьерой,
Я вышел прямо сквозь стекло -
В объятья к милиционеру.
И меня - окровавленного,
Всенародно прославленного,
Прям как был я - в амбиции
Довели до милиции.
И, кулаками покарав
И попинав меня ногами,
Мне присудили крупный штраф -
За то, что я нахулиганил.
А потом - перевязанному,
Несправедливо наказанному -
Сердобольные мальчики
Дали спать на диванчике.
Проснулся я - еще темно, -
Успел поспать и отдохнуть я, -
Я встал и, как всегда, - в окно,
А на окне - стальные прутья!
И меня - патентованного,
Ко всему подготовленного, -
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.
А рано утром - верь не верь -
Я встал, от слабости шатаясь, -
И вышел в дверь - я вышел в дверь! -
С тех пор в себе я сомневаюсь.
В мире - тишь и безветрие,
Тишина и симметрия, -
На душе моей - тягостно,
И живу я безрадостно.
1966
В заповедных и дремучих,
страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
и в проезжих сеет страх:
Воет воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи - то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах
там кикиморы живут, -
Защекочут до икоты
и на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный -
заграбастают,
А уж лешие - так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец и воин -
попадал в дремучий лес, -
Кто зачем: кто с перепою,
а кто сдуру в чащу лез.
По причине пропадали, без причины ли, -
Только всех их и видали - словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского из лесу
где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы -
чуть друг друга не едят, -
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник главный
им устроил буйный пир,
А от них был Змей трехглавый
и слуга его - Вампир, -
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Страшно, аж жуть!
Змей Горыныч взмыл на дерево,
ну - раскачивать его:
"Выводи, Разбойник, девок, -
пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют!
А не то я, матерь вашу, всех сгною!"
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи:
"Натерпелись - сколько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы,
Патриоты али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, - отоварился!
А еще на наших женщин позарился!.."
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник тоже
был не только лыком шит, -
Гикнул, свистнул, крикнул: "Рожа,
ты, заморский, паразит!
Убирайся без боя, уматывай
И Вампира с собою прихватывай!"
Страшно, аж жуть!
...А теперь седые люди
помнят прежние дела:
Билась нечисть грудью в груди
и друг друга извела, -
Прекратилося навек безобразие -
Ходит в лес человек безбоязненно,
И не страшно ничуть!
1966
Что сегодня мне суды и заседанья -
Мчусь галопом, закусивши удила:
У меня приехал друг из Магадана -
Так какие же тут могут быть дела!
Он привез мне про колымскую столицу
небылицы, -
Ох, чего-то порасскажет он про водку
мне в охотку! -
Может, даже прослезится
долгожданная девица -
Комом а горле ей рассказы про Чукотку.
Не начну сегодня нового романа,
Плюнь в лицо от злости - только вытрусь я:
У меня не каждый день из Магадана
Приезжают мои лучшие друзья.
Спросит он меня, конечно, как ребятки, -
все в порядке! -
И предложит рюмку водки без опаски -
я в завязке.
А потом споем на пару -
ну конечно, дай гитару! -
"Две гитары", или нет - две новых сказки.
Не уйду - пускай решит, что прогадала, -
Ну и что же, что она его ждала:
У меня приехал друг из Магадана -
Попрошу не намекать, - что за дела!
Он приехал не на день - он все успеет, -
он умеет! -
У него на двадцать дней командировка -
правда ловко?
Он посмотрит все хоккеи -
поболеет, похудеет, -
У него к большому старту подготовка.
Он стихов привез небось - два чемодана, -
Хорошо, что есть кому его встречать!
У меня приехал друг из Магадана, -
Хорошо, что есть откуда приезжать!
25 декабря 1966
Икона висит у них в левом углу -
Наверно, они молокане, -
Лежит мешковина у них на полу,
Затоптанная каблуками.
Кровати да стол - вот и весь их уют, -
И две - в прошлом винные - бочки, -
Я словно попал в инвалидный приют -
Прохожий в крахмальной сорочке.
Мне дали вино - и откуда оно! -
На рубль - два здоровых кувшина, -
А дед - инвалид без зубов и без ног -
Глядел мне просительно в спину.
"Желаю удачи!" - сказал я ему.
"Какая там на хрен удача!"
Мы выпили с ним, посидели в дыму, -
И начал он сразу, и начал!..
"А что, - говорит, - мне дала эта власть
За зубы мои и за ноги!
А дел - до черта, - напиваешься всласть -
И роешь культями дороги.
Эх, были бы ноги - я б больше успел,
Обил бы я больше порогов!
Да толку, я думаю, - дед просипел, -
Да толку б и было немного".
"Что надобно, дед?" - я спросил старика.
"А надобно самую малость:
Чтоб - бог с ним, с ЦК, - но хотя бы ЧК
Судьбою заинтересовалась..."
1966
Подымайте руки, в урны суйте
Бюллетени, даже не читав, -
Помереть от скуки! Голосуйте,
Только, чур, меня не приплюсуйте:
Я не разделяю ваш Устав!
1966
Машины идут, вот еще пронеслась -
Все к цели конечной и четкой, -
Быть может, из песни Анчарова - МАЗ,
Груженый каспийской селедкой.
Хожу по дорогам, как нищий с сумой,
С умом экономлю копейку
И силы расходую тоже с умом,
И кутаю крик в телогрейку.
Куда, я, зачем? - можно жить, если знать.
И можно - без всякой натуги
Проснуться и встать, если мог бы я спать,
И петь, если б не было вьюги.
1966
{К 50-летию Г.М. Ронинсона}
Готлибу Михайловичу в день его
(Готлиба Михайловича)
пятидесятилетия
Если болен глобально ты
Или болен физически,
Заболел эпохально ты
Или периодически.
Не ходи ты по частникам,
Не плати ты им грошики.
Иди к Гоше, несчастненький,
Тебя вылечит Гошенька.
12 февраля 1966
{О процессах над А.Синявским
Вот и кончился процесс,
Не слыхать овацию -
Без оваций все и без
Права на кассацию.
Изругали в пух и прах, -
И статья удобная:
С поражением в правах
И тому подобное.
Посмотреть продукцию:
Что в ней там за трещина,
Контр- ли революция,
Анти- ли советчина?
Но сказали твердо: "Нет!
Чтоб ни грамма гласности!"
Сам все знает Комитет
Нашей безопасности.
Кто кричит: "Ну то-то же!
Поделом, нахлебники!
Так-то, перевертыши!
Эдак-то, наследники".
"Жили, - скажут, - тятями!
Сколько злобы в бестиях!" -
Прочитав с цитатами
Две статьи в "Известиях".
А кто кинет в втихаря
Клич про конституцию,
"Что ж, - друзьям шепнет, - зазря
Мерли в революцию?!..." -
По парадным, по углам
Чуть повольнодумствуют:
"Снова - к старым временам..." -
И опять пойдут в уют.
А Гуревич говорит:
"Непонятно, кто хитрей?
Как же он - антисемит,
Если друг его - еврей?
Может быть, он даже был
Мужества немалого!
Шверубович-то сменил
Имя на Качалова..."
Если это, так сказать,
"Злобные пародии", -
Почему б не издавать
Их у нас на Родине?
И на том поставьте крест!
Ишь, умы колышутся!
В лагерях свободных мест
Поискать - отыщутся.
Есть Совет - они сидят, -
Чтоб "сидели" с пользою,
На счету у них лежат
Суммы грандиозные,
Пусть они получат враз -
Крупный куш обломится,
И валютный наш запас
Оченно пополнится.
14 февраля 1966
Песня парня у обелиска космонавтам
Вот ведь какая отменная
У обелиска служба, -
Знает, наверное,
Что кругом - весна откровенная.
Он ведь из металла - ему все равно, далеко ты или близко, -
У него забота одна - быть заметным и правильно стоять.
Приходи поскорее на зависть обелиску,
И поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
Гордая и неизменная
У обелиска поза, -
Жду с нетерпеньем я,
А над ним - покой и Вселенная.
Он ведь из металла - ему все равно, далеко ты или близко, -
У него забота одна - быть заметным и весело стоять.
Если ты опоздаешь на радость обелиску,
Знай, что и ко мне можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
Если уйду, не дождусь - не злись:
Просто я не железный, -
Так что поторопись -
Я человек, а не обелиск.
Он ведь из металла - ему все равно, далеко ты или близко, -
У него забота одна - быть заметным и олицетворять.
Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску,
Так поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
1966
Популярность: 99, Last-modified: Thu, 27 Jan 2000 19:05:24 GmT