Роберт Луис Стивенсон. Черная стрела

---------------------------------------------------------------
Изд. "Правда", Москва, 1981 г.
OCR Палек, 1998 г.
---------------------------------------------------------------

Повесть из времен войны Алой и Белой розы

ПРОЛОГ. ДЖОН МЩУ-ЗА-ВСЕХ

Как-то раз после полудня поздней весною колокол на башне Тэнстоллского
замка Мот зазвонил в неурочное время. Повсюду, в лесу и в полях, окружающих
реку, люди побросали работу и кинулись навстречу звону; собрались и в
деревушке Тэнстолл бедняки-крестьяне; они с удивлением прислушивались к
колоколу.
В те времена -- в царствование старого короля Генриха VI [1] --
деревушка Тэнстолл имела почти такой же вид, как теперь. По длинной зеленой
долине, спускающейся к реке, было разбросано десятка два домов, построенных
из тяжелых дубовых бревен. Дорога шла через мост, потом подымалась на
противоположный берег, исчезала в лесных зарослях и, вынырнув, тянулась до
замка Мот и дальше, к аббатству Холивуд. Перед деревней, на склоне холма,
стояла церковь, окруженная тисовыми деревьями. А кругом, куда ни кинешь
взор, тянулись леса, над которыми возвышались вершины зеленых вязов и
начинавших зеленеть дубов.
Возле самого моста на бугре стоял каменный крест; у креста собралась
кучка людей -- шесть женщин и долговязый малый в красной холщовой рубахе;
они спорили о том, что может означать звон колокола. Полчаса назад через
деревню проскакал гонец; у харчевни он выпил кружку пива, не слезая с
лошади, -- так он торопился; но он и сам ничего не знал, он вез запечатанные
письма сэра Дэниэла Брэкли сэру Оливеру Отсу -- священнику, который управлял
замком Мот, пока хозяин был в отъезде.
Внезапно раздался стук копыт; из леса выехал юный Ричард Шелтон,
воспитанник сэра Дэниэла, и звонко проскакал по гулкому мосту. Он-то уж
наверняка знает, что случилось, -- его окликнули и попросили объяснить. Он
охотно остановился. Это был загорелый сероглазый юноша лет восемнадцати в
куртке из оленьей кожи с черным бархатным воротником; на голове у него был
зеленый капюшон, за плечами висел стальной арбалет. Гонец, как оказалось,
привез важные известия. Предстояла битва. Сэр Дэниэл прислал приказ собрать
всех мужчин, способных натягивать лук или тащить алебарду, и гнать как можно
скорее в Кэттли, а всем, кто ослушается, он грозил своим гневом; но о том, с
кем и где придется сражаться. Дик не знал ничего. Скоро явится сюда сам сэр
Оливер, а Беннет Хэтч уже вооружается, потому что вести отряд поручено ему.
-- Война -- разорение для нашей доброй страны, -- сказала одна из
женщин. -- Когда бароны воюют, крестьяне едят корни и траву.
-- Нет, -- сказал Дик. -- Всякий, кто пойдет за сэром Дэниэлом, будет
получать по шесть пенсов в день, а лучники -- по двенадцать.
-- Для тех, кто останется жив, -- ответила женщина, -- оно, быть может,
и так. Ну, а те, кого убьют, сударь?
-- Умереть за своего законного господина -- лучшая смерть на свете, --
сказал Дик.
-- Он мне не господин, -- сказал малый в красной рубахе. -- Я стоял за
Уэлсингэмов; все мы здесь, в Брайерли, стояли за Уэлсингэмов; так было до
сретенья позапрошлого года. А теперь я должен стоять за Брэкли! И все по
закону! Где ж справедливость? Нас совсем одолел этот сэр Дэниэл со своим
сэром Оливером, который постиг все законы, кроме законов чести, между тем,
как у меня один-единственный законный господин -- несчастный король Гарри
Шестой, благослови его бог, который сейчас все равно что малое дитя, еще не
научившееся отличать правую руку от левой.
-- Скверный у тебя язык, приятель, -- ответил Дик. -- Ты клевещешь и на
своего славного господина и на его величество короля. Но король Гарри --
хвала святым! -- снова в добром разуме и скоро восстановит мир. Какой ты
смелый, когда сэр Дэниэл не слышит тебя! Ну, да я не доносчик. И довольно об
этом!
-- На вас, мастер Ричард, я не держу зла, -- проговорил крестьянин. --
Вы еще мальчик. А вот вырастете и увидите, что карманы ваши пусты. Больше я
ничего не скажу. Да помогут святые соседям сэра Дэниэла и да защитит
богородица его воспитанников!
-- Клипсби! -- сказал Ричард. -- Честь моя не позволяет мне внимать
таким речам. Сэр Дэниэл -- мой добрый господин и мой опекун.
-- Ну, если так, -- сказал Клипсби, -- я вам задам загадку. На чьей
стороне сэр Дэниэл?
-- Не знаю, -- ответил Дик и слегка покраснел, потому что его опекун в
это смутное время беспрестанно переходил с одной стороны на другую и после
каждой измены богатства его увеличивались.
-- Никто этого не знает, -- сказал Клипсби. -- Он ложится спать
сторонником Ланкастера, а просыпается сторонником Йорка.
На мосту раздался стук железных подков; все обернулись и увидели
скачущего Беннета Хэтча. Это был седеющий мужчина с тяжелой рукой и суровым
обветренным лицом; на голове у него был стальной шлем, на плечах -- кожаная
куртка, меч на поясе и копье в руке. Он был большой человек в тех краях --
правая рука сэра Дэниэла в мирное и военное время, а сейчас, по приказу
своего господина, -- бейлиф округа.
-- Клипсби, -- крикнул он, -- отправляйся в замок Мот и пошли туда всех
остальных бездельников! Оружейник выдаст тебе кольчугу и шлем. Мы должны
двинуться в путь до вечернего звона. Смотри же, кто явится на сбор
последним, того сэр Дэниэл накажет. Помни об этом! Я знаю, какой ты
мошенник! Нэнс, -- прибавил он, обращаясь к одной из женщин, -- старик
Эшпльярд в деревне?
-- Копается у себя в огородец -- ответила женщина. -- Где же ему быть?
Народ разошелся. Клипсби лениво побрел через мост, а Беннет и юный
Шелтон поехали вместе вверх по дороге через деревню и миновали церковь.
-- Поглядим на старого ворчуна, -- сказал Беннет. -- Он будет так
длинно восхвалять Гарри Пятого, что, слушая его болтовню, успеешь подковать
лошадь. И все оттого, что он воевал с французами!
Дом, к которому они направлялись, стоял особняком в самом конце деревни
среди кустов сирени; с трех сторон его огибали луга, тянувшиеся до опушки
леса.
Хэтч спрыгнул с коня, закинул уздечку на забор и вместе с Диком пошел в
поле, где старый солдат, стоя по колена в капусте, рыл землю и время от
времени запевал надтреснутым голосом начало какой-то песни. Вся одежда его
была кожаная; только капюшон и воротник были сделаны из черной байки и
завязаны красными тесемками; лицо Эппльярда и цветом и морщинами напоминало
скорлупу грецкого ореха; но его старые серые глаза были еще ясны и видели
хорошо. То ли он был глуховат, то ли считал недостойным старого стрелка,
участвовавшего в битве при Ажинкуре, обращать внимание на всякие мелочи, но
ни громкие призывы набата, ни появление Беннета с мальчиком не сдвинули его
с места. Он продолжал упрямо копать землю, напевая очень тонким, скрипучим
голосом:
Леди, леди, умоляю,
Пожалей меня.
-- Ник Эппльярд, -- сказал Хэтч, -- сэр Оливер шлет тебе привет и
приказывает немедленно прибыть в замок Мот и принять начальство над
гарнизоном.
Старик поднял голову.
-- Да храни вас бог, господа, -- проговорил он насмешливо. -- А куда
отправляется мастер Хэтч?
-- Мастер Хэтч едет в Кэттли и забирает с собой всех, кто может сесть
на коня, -- ответил Беннет. -- Предстоит битва, и моему господину требуются
подкрепления.
-- Ах, вот как! -- сказал Эппльярд. -- А сколько человек ты оставишь
мне?
-- Я оставлю тебе шесть добрых молодцов и сэра Оливера в придачу, --
ответил Хэтч.
-- Этого недостаточно, -- сказал Эппльярд. -- Для защиты замка
требуется человек сорок.
-- Вот потому мы к тебе и обратились, старый ворчун! -- ответил Хэтч.
-- Кто, кроме тебя, может защитить такой замок с таким гарнизоном?
-- Ага! Когда болит мозоль, вспоминают о старом башмаке, -- сказал Ник.
-- Никто из вас не умеет ни на коне сидеть, ни алебарду держать. А как вы
все стреляете из лука, святой Михаил! Если бы старик Гарри Пятый воскрес, он
позволил бы вам стрелять в себя и платил по фартингу за выстрел.
-- Нет, Ник, есть еще люди, которые умеют как следует натянуть тетиву,
-- сказал Беннет.
-- Натянуть тетиву? -- вскричал Эппльярд. -- Да, натянуть тетиву умеют
и сейчас! А покажите мне хоть один хороший выстрел! Для хорошего выстрела
нужен верный глаз, нужна голова на плечах. Какой выстрел на дальнее
расстояние ты назвал бы хорошим, Беннет Хэтч?
-- Если бы чья-нибудь стрела долетела отсюда до леса, -- сказал Беннет,
озираясь, -- это был бы славный выстрел на дальнее расстояние.
-- Да, это был бы хороший выстрел, -- сказал старик, глядя через плечо.
-- Отсюда до леса далеко.
Внезапно он поднес руку к глазам и стал из-под руки разглядывать что-то
вдали.
-- Кого ты там увидел? -- спросил, смеясь, Беннет. -- Уж не Гарри ли
Пятого?
Старый солдат ничего не ответил и продолжал смотреть вдаль.
Солнце ярко озаряло луга на отлогих склонах холмов; белые овцы щипали
траву; было тихо, только далекий колокол гудел, не умолкая.
-- Ну, что там, Эппльярд? -- спросил Дик.
-- Птицы, -- сказал Эппльярд.
И действительно, там, где лес врезывался в луга длинным клином,
кончавшимся двумя зелеными вязами, как раз на расстоянии полета стрелы от
поля Эппльярда, испуганно металась стая птиц.
-- Что нам за дело до птиц? -- сказал Беннет.
-- Вот ты, мастер Беннет, отправляешься на войну и считаешь себя
мудрецом, а не знаешь, что птицы -- прекрасные часовые, -- ответил Эппльярд.
-- Они первые дают знать о предстоящей битве. Если бы мы сейчас находились в
лагере, я бы сказал, что нас выслеживают вражеские стрелки. А ты бы ничего
не заметил!
-- Брось, старый ворчун! -- сказал Хэтч. -- Поблизости нет никаких
стрелков, кроме тех, которыми командует сэр Дэниэл в Кэттли; мы с тобой тут
в безопасности, словно в лондонском Тауэре, а ты пугаешь людей из-за
каких-то зябликов и воробьев!
-- Нет, вы только послушайте его! -- ухмыльнулся Эппльярд. -- Да разве
мало здесь негодяев, которые дали бы отрезать себе оба уха, чтобы застрелить
меня или тебя! Святой Михаил! Да мы им ненавистнее, чем парочка хорьков!
-- Они ненавидят сэра Дэниэла, а не нас, -- ответил Хэтч, помрачнев.
-- Они ненавидят сэра Дэниэла и всех, кто ему служит, -- сказал
Эппльярд. -- И особенно им ненавистны Беннет Хэтч и старый Николас-лучник.
Вот ответь: если бы там, на опушке леса, находился ловкий малый, а мы с
тобой стояли бы так, что ему удобно было бы целиться в нас (как мы, клянусь
святым Георгием, и стоим сейчас!), кого бы он выбрал: тебя или меня?
-- Бьюсь об заклад, тебя, -- ответил Хэтч.
-- Ставлю свою куртку против кожаного пояса, что тебя! -- вскричал
старый стрелок. -- Ведь это ты сжег Гримстон, и уж будь покоен, Беннет, они
тебе этого не простят. А я и так, с божьей помощью, скоро попаду в надежное
место, где меня не достанет ни стрела, ни пушечное ядро. Я старый человек и
быстро приближаюсь туда, где мне уготовано ложе. А тебя, Беннет, я покину,
на твою погибель, в этом мире, и если тебе дадут дожить до моих лет и не
повесят, значит, истинный английский дух угас.
-- Ты самый болтливый дурак во всем Тэнстоллском лесу, -- сказал Хэтч,
которого явно покоробило от такого пророчества. -- Делай свое дело,
снаряжайся в путь, пока не пришел сэр Оливер, да попридержи свой язык. Если
ты столько разговаривал с Гарри Пятым, в его ушах звону было больше, чем в
его кармане.
Стрела пропела в воздухе, как большой шершень, впилась старому
Эппльярду между лопаток и пронзила его насквозь. Он упал лицом в капусту.
Хэтч резко вскрикнул и подскочил; потом согнулся вдвое и побежал к дому, ища
прикрытия. А Дик Шелтон спрятался за кустом сирени, прижал свой арбалет к
плечу, натянул тетиву и стал целиться в выступ леса.
Ни один листок не шелохнулся. Овцы спокойно щипали траву; птицы уселись
на ветви. Между тем старик лежал, и из спины его торчала стрела, Хэтч стоял
в сенях за дверью, и Дик затаился за кустом сирени, готовый пустить стрелу.
-- Вы кого-нибудь видите? -- крикнул Хэтч.
-- Ни одна ветка не движется, -- ответил Дик.
-- Стыдно так оставлять старика, -- сказал Беннет и нерешительно шагнул
вперед; лицо его побледнело. -- Следите за лесом, мастер Шелтон, не
спускайте глаз с леса. Да помогут нам святые! Но каков выстрел!
Беннет приподнял старого стрелка и положил к себе на колено. Он был еще
жив; лицо его подергивалось, полные мучительной боли глаза то открывались,
то закрывались.
-- Ты слышишь меня, старый Ник? -- спросил Хэтч. -- Нет ли у тебя
какого-нибудь последнего желания, старина?
-- Выньте стрелу и дайте мне умереть, во имя богоматери! -- задыхаясь,
сказал Эппльярд. -- Я покончил со старой Англией. Выньте стрелу!
-- Мастер Дик, -- сказал Беннет, -- подойдите и дерните хорошенько
стрелу. Он сейчас отойдет, бедный грешник.
Дик положил свой арбалет и с силой выдернул стрелу из раны. Хлынула
кровь; старый лучник кое-как приподнялся на ноги, призвал бога и рухнул
мертвым. Хэтч, стоя на коленях среди капусты, усердно молился о спасении
отлетавшей души. Но видно было, что даже во время молитвы мысли его заняты
другим: он не сводил глаз с того уголка леса, откуда прилетела стрела.
Окончив молитву, он встал, снял железную рукавицу и вытер лицо, бледное и
мокрое от страха.
-- Теперь моя очередь, -- сказал он.
-- Кто его убил, Беннет? -- спросил Ричард, все еще держа в руке
стрелу.
-- Одним святым это ведомо, -- сказал Хэтч. -- Мы с ним выгнали из
домов и усадеб по крайней мере сорок христианских душ. Он уже уплатил свой
долг, бедный ворчун; быть может, скоро придется платить и мне. Сэр Дэниэл
правит слишком сурово.
-- Странная стрела, -- сказал мальчик, вертя стрелу в руке.
-- И правда, странная! -- воскликнул Беннет. -- Черная, с черным
оперением. Зловещая стрела! Черный цвет, говорят, предвещает похороны. На
ней что-то написано. Сотрите кровь. Прочитали?
-- "Эппльярду от Джона Мщу-за-всех", -- прочел Шелтон. -- Что это
значит?
-- Дело плохо, -- сказал слуга сэра Дэниэла, опустив голову. -- Джон
Мщу-за-всех! Ну и прозвище у этого негодяя! Но чего ради мы стоим здесь,
словно мишень для стрельбы? Берите его за ноги, добрый мастер Шелтон, а я
возьму за плечи, и отнесем его в дом. Какой страшный удар для бедного сэра
Оливера! Он побелеет, как бумага, и будет молиться, размахивая руками,
словно ветряная мельница.
Они подняли старого лучника и отнесли в дом, где он жил один. Положив
его на пол, чтобы не пачкать тюфяка, они старательно выпрямили его руки и
ноги.
В доме у Эппльярда было чиста и гола. Кровать, покрытая синим одеялом,
шкаф, большой сундук, два табурета, откидной стол возле камина -- вот и вся
обстановка.
На стенах висели луки и кольчуги старого воина. Хэтч разглядывал все с
любопытством.
-- У Ника были деньги, -- сказал он. -- Он накопил фунтов шестьдесят.
Хорошо бы их найти! Когда теряешь старого друга, мастер Шелтон, лучшее
утешение -- стать его наследником. Посмотрите, какой сундук. Бьюсь об
заклад, там груда золота. Он легко брал и с трудом отдавал, этот
Эп-ильярд-лучиик. Упокой, господи, его душу! Почти восемьдесят лет он ходил
по земле и добывал добро; а теперь он лежит себе на спине, и ничего ему
больше не надо. И если все добро достанется его приятелю, бедному ворчуну,
наверное, будет веселее в небесах.
-- Оставь, Хэтч, -- сказал Дик. -- Имей уважение к его незрячим глазам.
Неужели ты хочешь обокрасть мертвеца? Смотри, он рассердится и встанет!
Хэтч несколько раз перекрестился; однако краска вернулась к его щекам,
и он не хотел отказаться от своего замысла. Сундуку пришлось бы плохо, но
внезапно скрипнула калитка, отворилась дверь, и в дом вошел рослый человек в
стихаре и черной рясе, на вид лет пятидесяти, румяный и черноглазый.
-- Эппльярд! -- проговорил вошедший и вдруг замер. -- Дева Мария! --
воскликнул он. -- Да защитят меня святые! Что это за шутки?
-- Скверные шутки, сэр священник, -- ответил Хэтч без особенного уныния
в голосе. -- Эппльярда застрелили у дверей его собственного дома, и теперь
он входит во врата чистилища. Там, если говорят правду, ему не понадобится
ни кадило, ни свечка.
Сэр Оливер с трудом добрался до табуретки и сел на нее, дрожащий и
бледный.
-- Вот он, божий суд! О, какой удар! -- произнес он сквозь слезы и
начал торопливо бормотать молитвы.
Хэтч набожно снял свой шлем и опустился на колени.
-- За что его убили, Беннет? -- спросил священник, очнувшись. -- И кто
это сделал?
-- Вот стрела, сэр Оливер, Посмотрите, что на ней написано, -- сказал
Дик.
-- Такое имя противно даже выговорить! -- воскликнул священник. -- Джон
Мщу-эа-всех! Вполне подходящее прозвище для еретика! И зловещая черная
стрела! Господа, эта стрела мне не нравится. Надо посоветоваться. Кто бы это
мог быть? Подумать, Беннет, кто из бесчисленных наших недоброжелателей
способен с такой дерзостью выступить против нас? Симнэл? Сомневаюсь.
Уваврэдия? Нет, до этого они еще не дошли; они еще надеются победить вас с
помощью закона, когда переменятся времена. Может быть, Саймон Мэлмсбэри Как
думаешь, Беннет?
-- А не кажется ли вам, сэр. -- сказал Хэтч, -- что это Эллис Дакуорт?
-- Нет, Беннет, никогда! Нет, не он, -- проговорил свящеиняк. -- Бунт,
Беннет, никогда не начинается снизу, -- все здравомыслящие летюписиы
сходятся в этом. Бунт всегда идет сверху вшиз; когда Дижи, Томы и Гарри
хватаются за свои алебарды, вглядись внимательно и увидишь, кому из лордов
это выгодно. Сэр Дэниэл, как известно, снова примкнул к партии королевы и в
милости у лордов партии Йорка. Они-то и нанесли нам удар, Беннет.
Подробности я еще выясню, но главное мне уже ясно.
-- Прошу прощения, сэр Оливер, но вы не правы, -- сказал Беннет. -- В
стране начинается пожар, и я давно уже чую запах гари. Бедный грешник
Эппльярд тоже чуял этот запах. С вашего позволения, народ так ненавидит всех
нас, что для бунта не нужно ни Ланкастера, ни Йорка. Скажу вам без обиняков:
вот вы оба, служитель церкви и лорд, держащий нос по ветру, разоряете,
грабите, избиваете и вешаете людей направо и налево. Сколько бы вас ни
привлекали к суду, закон -- каким уж образом, я не знаю, -- всегда
оказывается на вашей стороне. Вы думаете, на том и делу конец? Как бы не
так! С вашего позволения, сэр Оливер, избитый и ограбленный вами человек
непременно затаит ярость, и в какой-нибудь несчастный день, когда его
попутает нечистый, он возьмет свой лук и всадит в вас стрелу длиною в целый
ярд.
-- Ты все врешь. Беннет, и твое счастье, Беннет, что я ни во что не
ставлю твою болтовню, -- сказал сэр Оливер. -- Ты пустомеля, Беннет, болтун
и трещотка! У тебя рот до ушей, Беннет, и я очень советую тебе его
сократить.
-- Я не скажу больше ни слова. Пусть будет по-вашему, -- ответил Хэтч.
Священник встал с табуретки и из футляра, висевшего у него на груди,
вынул сургуч, свечку, кремень и огниво. Хэтч уныло смотрел, как он
накладывает печать сэра Дэниэла на шкаф и на сундук. Когда печати были
наложены, все трое осторожно выскользнули из дома и добрались до своих
коней.
-- Нам пора уже быть в пути, сэр Оливер, -- сказал Хэтч, помогая
священнику всунуть ногу в стремя.
-- Многое изменилось, Беннет, -- ответил священник. -- Я хотел оставить
Эппльярда в замке, но Эппльярд убит, упокой господи его душу! Я оставлю
тебе, Беннет. Я хочу, чтобы в эти дни, когда кругом летают
черные стрелы, возле меня был верный человек. "Стрела во дне летящая",
говорится в Евангелии; не помню, как там дальше, я нерадивый священник, я
слишком погружен в мирские дела. Скорей, скорей, Хэтч! Всадники, наверное,
уже у церкви.
Они помчались по дороге; ветер раздувал полы священнической рясы; за их
спинами медленно подымавшиеся тучи уже скрыли солнце. Они проскакали мимо
трех домиков, раскинувшихся на окраине деревушки Тэнстолл, свернули на
повороте и увидели церковь.
Перед нею толпилась дюжина домишек, а за нею начинались луга. У ворот
кладбища собралось -- человек двадцать; одни уже сидели в седлах, другие
стояли возле своих лошадей. Вооружены они были кое-как и все поразному: у
одного копье, у другого алебарда, у третьего лук; на многих лошадях еще не
засохла грязь пашни: это были самые захудалые из местных крестьян, так как
все лучшие кони и люди давно уже ушли в поход вместе с сэром Дэниэлом.
-- Клянусь крестом Холивуда, отряд неплохой! Сэр Дэниэл будет доволен,
-- сказал священник, подсчитывая воинов.
-- Кто идет? -- проревел Беннет. -- Стой, если ты честный человек!
Кто-то крался по церковному двору между вязами; услышав окрик Хэтча,
незнакомец перестал скрываться и со всех ног бросился к лесу. Люди, стоявшие
в воротах, только сейчас увидели незнакомца и встрепенулись. Пешие кинулись
к лошадям, верховые сразу поскакали в погоню; но им пришлось огибать церковь
и кладбище, и скоро стало ясно, что добыча ускользнет от них. Хэтч, громко
ругаясь, хотел перескочить через изгородь, но конь его отказался прыгать, и
всадник шлепнулся в пыль.
Хотя он сразу же вскочил на ноги и схватил коня за узду, время было
упущено, и беглец находился уже так далеко, что не оставалось никакой
надежды догнать его.
Умнее всех поступил Дик Шелтон. Вместо того, чтобы напрасно гнаться за
беглецом, он снял со спины свой арбалет, натянул его и вложил в него стрелу;
потом повернулся к Беннету и спросил, нужно ли стрелять.
-- Стреляй! Стреляй! -- закричал священник с кровожадной яростью.
-- Попадите в него, мастер Дик, -- сказал Беннет. -- Пусть он свалится,
как спелое яблочко.
Беглецу оставалось сделать всего несколько прыжков, чтобы оказаться в
безопасности, но конец луга круто подымался вверх по склону холма, и бежать
приходилось медленно. Уже начались сумерки, и попасть в бегущего человека
было нелегко. Целясь, Дик почувствовал нечто вроде жалости; по правде
сказать, он хотел бы промахнуться. Стрела полетела.
Человек споткнулся и упал; Хэтч радостно вскрикнул, и все кругом
закричали. Но радовались они преждевременно. Человек с легкостью поднялся,
издевательски махнул им на прощание своей шляпой и исчез в чаще леса.
-- Чума его возьми! -- крикнул Беннет. -- У него ноги быстрые, как у
вора, клянусь святым Бенбери! Однако вы его ранили, мастер Шелтон. Он украл
вашу стрелу, но я о ней не жалею!
-- Зачем он тут шатался, возле церкви? -- спросил сэр Оливер. -- Чует
мое сердце, что не" добру. Клипсби, дружок, слезь с коня и пошарь хорошенько
среди вязов.
Клипсби скоро вернулся с какой-то бумагой в руках.
-- Вот этот листок был приколот к церковным дверям, -- сказал он,
подавая его священнику. -- Больше я ничего не нашел, сэр.
-- Клянусь могуществом нашей матери-церкви, -- вскричал сэр Оливер, --
это похоже на святотатство! Только королю или лорду можно разрешить
вывешивать приказы на церковных дверях. Но чтобы всякий бродяга в зеленой
куртке мог прибивать бумаги к церковным дверям. Нет, это слишком похоже на
святотатство. Многих сжигали и не за такие преступления! Но что здесь
написано? Смотрите, как скоро стемнело! Мастер Ричард, дружок, у тебя
молодые глаза. Прочти мне, пожалуйста, эту писульку.
Дик Шелтон взял у него бумагу и прочел ее вслух. Это были грубые,
кое-как срифмованные вирши, полуграмотно написанные крупными буквами:
Четыре я стрелы пущу,
И четверым я отомщу,
Злодеям гнусным четверым,
Старинным недругам моим.
Одной стрелы уж нет -- пронзен
Злой Эппльярд, и умер он.
Стрела вторая ищет встреч
С тобою, мастер Беннет Хэтч.
Третьей стреле сэр Оливер мил,
Что Гарри Шелтона убил.
Сэр Дэниэл, исчадье зла,
Тебе четвертая стрела!
Они черны и до конца
Вонзятся в черные сердца!
Они без промаха летят
И никого не пощадят.
Джон Мщу-за-всех из Зеленого леса и его веселые товарищи.
Кстати, у нас в запасе есть стрелы и хорошие пеньковые веревки для всех
ваших сторонников.
-- Куда девалось милосердие? Где христианские добродетели? -- горестно
воскликнул сэр Оливер. -- Господа, мы живем в скверном мире, и с каждым днем
он становится все хуже! Я готов поклясться на кресте Холивуда, что я так же
неповинен в убийстве славного рыцаря, о котором здесь говорится, как
новорожденный младенец! Да никто его не убивал! Это -- заблуждение, есть еще
живые свидетели.
-- Напрасно вы об этом говорите, сэр священник, -- сказал Беннет. --
Совсем ненужный разговор.
-- Нет, мастер Беннет, ты не прав. Знай свое место, добрый Беннет, --
ответил священник. -- Я докажу свою невиновность. Я вовсе не желаю быть
убитым по ошибке. Беру всех в свидетели, что я чист в этом деле. В то время
меня даже не было в замке Мот. Меня отослали куда-то по делу, когда еще не
было девяти часов.
-- Сэр Оливер, -- перебил его Хэтч, -- так как вам не угодно прервать
эту проповедь, я приму свои меры. Гофф, труби, чтобы садились на коней.
Пока трубила труба, Беннет подошел вплотную к удивленному священнику и
яростно зашептал ему в ухо.
Священник взглянул на Дика Шелтона с испугом, и Дик заметил этот
взгляд. Дику было над чем пораздумать. Ведь сэр Гарри Шелтон был его родной
отец. Но он не сказал ни слова, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
Хэтч и сэр Оливер между тем обсуждали изменившуюся обстановку. В замке
Мот решено было оставить десять человек -- они же должны были охранять
священника на его пути через лес. Так как Беннет теперь оставался при
гарнизоне, командование отрядом, который отправляли на подкрепление к сэру
Дэниэлу, поручили Дику Шелтону. Другого выбора не было: отряд состоял из
темных, неповоротливых людей, неопытных в военном деле, а Дика любили: он
был смел и не по годам рассудителен. Хотя всю юность свою он прожил в глуши,
он получил кое-какое образование: сэр Оливер выучил его грамоте, а Хэтч --
владеть оружием и командовать войсками. Беннет Хэтч всегда хорошо относился
к Дику; он был из тех людей, которые жестоки к врагам, но по-своему,
грубовато преданны друзьям. И теперь, когда сэр Оливер скрылся в ближайшем
доме, чтобы написать своим четким, красивым почерком донесение обо всех
последних событиях сэру Дэниэлу Брэкли, Беннет подошел к своему ученику,
чтобы пожелать ему успеха.
-- Идите дальним путем, в обход, мастер Шелтон, -- сказал он. --
Держитесь подальше от моста, если вам дорога жизнь. Пусть в пятидесяти шагах
перед вами все время идет верный человек. Соблюдайте осторожность, пока не
минуете лес. Если негодяи нападут на вас, удирайте. Принимать бой вам не
следует: вас слишком мало. И удирайте вперед, мастер Шелтон, а не назад,
если вам дорога жизнь; помните, что здесь, в Тэнстолле, некому вам помочь.
Так как и вы отправляетесь на великую войну за короля и я остаюсь здесь, где
жизни моей грозит опасность, и так как только святые знают, увидимся ли мы
еще с вами на этом свете, позвольте дать вам мое последнее напутствие:
остерегайтесь сэра Дэниэла. Доверять ему нельзя. Не полагайтесь на этого
шута священника: он не злой человек, но он исполняет чужую волю; он орудие
сэра Дэниэла! Там, куда вы направляетесь, найдите себе хорошего покровителя;
приобретайте дружбу сильных людей. И поминайте в своих молитвах Беннета
Хэтча. На свете немало негодяев и хуже Беннета. Желаю вам удачи!
-- Да поможет тебе бог! -- ответил Дик. -- Ты всегда относился ко мне
по-дружески, и я этого не забуду.
-- Послушайте, -- прибавил Хэтч смущенно, -- если этот Мщу-за-всех
проткнет меня стрелой, пожертвуйте золотую марку, -- нет, лучше целый фунт,
за упокой моей бедной души. А то, боюсь, как бы мне не пришлось скверно в
чистилище.
-- Твоя воля будет исполнена, Беннет, -- ответил Дик. -- Но ты напрасно
тревожишься, друг. Там, где мы с тобой скоро встретимся, тебе будет нужней
эль, чем заупокойная обедня.
-- Дай-то бог, мастер Дик! -- сказал Хэтч. -- Но вот идет сэр Оливер.
Если бы он так же ловко владел луком, как владеет пером, из него вышел бы
славный воин.
Сэр Оливер вручил Дику запечатанный пакет, на котором было написано:
"Моему глубокочтимому господину сэру Дэниэлу Брэкли, рыцарю. Передать
немедленно".
Дик сунул пакет за пазуху, приказал отряду следовать за собой и
двинулся из деревушки на запад.

* КНИГА ПЕРВАЯ. ДВА МАЛЬЧИКА *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОД ВЫВЕСКОЙ "СОЛНЦА" В КЭТТЛИ

Сэр Дэниэл и его воины разместились на эту ночь в Кэттли и ближайших
окрестностях по теплым, хорошо охраняемым домам. Но тэнстоллский рыцарь был
из тех людей, которые ни на минуту не прекращают погоню за деньгами; и даже
теперь, накануне похода, в котором он должен был либо победить, либо
погибнуть, он поднялся в час ночи, чтобы выколотить деньги из своих бедных
соседей. Он наживался на спорных наследствах. Обычно он покупал право
наследства у какогонибудь безнадежного претендента и потом с помощью
могущественных лордов, окружавших короля, добивался неправильных решений в
свою пользу; если же это было слишком хлопотно, он попросту захватывал
спорное поместье силой оружия, а затем с помощью своих связей и сэра
Оливера, который умел вертеть законами как угодно, удерживал захваченное.
Таким способом совсем недавно он наложил свою лапу и на деревню Кэттли;
здесь он все еще встречал отпор со стороны крестьян, и, чтобы запугать
недовольных, он и привел сюда свои войска.
В два часа ночи сэр Дэниэл сидел в харчевне возле самого очага, так как
по ночам в окруженном болотами Кэттли было холодно. У его локтя стояла
кружка эля, приправленного пряностями, он снял свой шлем с забралом и сидел
-- лысый, тощий, смуглый, закутанный в кроваво-красный плащ, -- опустив
голову на руку. В дальних углах комнаты расположились его воины -- человек
двенадцать; одни из них караулили у двери, другие спали на скамьях;
несколько ближе, на полу, завернувшись в плащ, спал мальчик лет
двенадцатитринадцати. Хозяин "Солнца" стоял перед своим господином.
-- Слушайся моих повелений, хозяин, -- говорил сэр Дэниэл, -- и я
всегда буду тебе добрым господином. Я желаю, чтобы моими деревнями управляли
хорошие люди; я желаю, чтобы Адам-э-Мор был избран главным констеблем;
позаботься об этом. Если вы изберете другого, вам будет плохо. Я вам
спускать не собираюсь, вы все провинились передо мной, потому что вы все
платили оброк Уэлсингэму. И ты тоже платил, мой любезный.
-- Славный рыцарь, -- сказал хозяин, -- я готов присягнуть на кресте
Холивуда, что я платил Уэлсингэму только по принуждению. Нет, достойный
рыцарь, я не люблю негодных Уэлсингэмов. Они бедны, словно воры, достойный
рыцарь. Мне по сердцу могущественные лорды вроде вас. Спросите кого угодно,
-- все скажут, что я всегда стоял за Брэкли.
-- Может быть, -- сухо проговорил сэр Дэниэл. -- И поэтому ты заплатишь
вдвое.
Кабатчик скорчил гримасу, впрочем, в те беспокойные времена подобные
невзгоды были не в диковинку, и в глубине души он, вероятно, был рад, что
так дешево отделался.
-- Введи старика, Сэлдэи! -- крикнул рыцарь.
Один из воинов ввел в комнату оборванного, сгорбленного старика,
бледного, как свеча, и дрожащего от болотной лихорадки.
-- Как тебя зовут? -- спросил сэр Дэниэл.
-- С позволения вашей милости, -- ответил старик, -- меня зовут
Кондолл. Кондолл из Шорби, с разрешения вашей милости.
-- Мне рассказывали о тебе много дурного, -- сказал рыцарь. -- Ты,
оказывается, изменник, негодяй! Шляешься повсюду и разносишь небылицы. Тебя
подозревают в убийстве не одного человека. Вот какой ты, оказывается,
храбрец! Не беспокойся, я тебя усмирю!
-- Глубокочтимый и высокоуважаемый лорд, -- вскричал старик, -- тут
какая-то путаница! Я бедный человек, я никогда никого не обижал.
-- Помощник шерифа отзывался о тебе очень скверно, -- сказал рыцарь. --
"Схватите, -- велел он, -- этого Тиндэла из Шорби".
-- Меня зовут Кондолл, мой добрый лорд, -- сказал несчастный.
-- Кондолл или Тиндэл -- это все равно, -- холодно ответил сэр Дэниэл.
-- Ты попался, и я сильно сомневаюсь в твоей честности. Если хочешь спасти
свою шею от петли, напиши мне сейчас же обязательство уплатить двадцать
фунтов.
-- Двадцать фунтов, мой добрый лорд! -- вскрикнул Кондолл. -- Это
безумие! Все мое имущество не стоит и семидесяти шиллингов.
-- Кондолл или Тиндэл, -- сказал сэр Дэниэл, осклабившись, -- я готов
пойти на этот риск. Напиши мне обязательство на двадцать фунтов, я получу с
тебя все, что могу, и по своей доброте прощу тебе остальное.
-- Увы, мой добрый лорд, я не умею писать, -- сказал Кондолл.
-- Увы, мой бедный Кондолл, -- передразнил его рыцарь, -- придется
принять крутые меры. Мне так хотелось пощадить тебя, Тиндэл, но совесть не
позволяет... Сэлдэн, возьми этого старого ворчуна и подведи его потихонечку
к ближайшему вязу да повесь там понежнее за шею, чтобы я его видел, когда
буду проезжать мимо... Доброго пути вам, славный мастер Кондолл, милый
мастер Тиндэл! Вы на всем скаку въедете в рай! Доброго вам пути!
-- О лорд, вы большой шутник! -- ответил Кондолл и заставил себя
подобострастно улыбнуться. -- Вам подобает требовать, а мне подобает
подчиняться, и я, несмотря на все мое неумение, попробую написать
обязательство.
-- Друг, -- сказал сэр Дэниэл, -- теперь ты напишешь на сорок. Полно!
Ты хитер, и имущество твое стоит не семьдесят шиллингов. Сэлдэн, последи,
чтобы он все написал как следует и чтобы подпись его была правильно
засвидетельствована.
И сэр Дэниэл, самый веселый рыцарь в Англии, хлебнув пряного эля, с
улыбкой откинулся на спинку кресла.
Мальчик на полу шевельнулся, сел и испуганно оглядел комнату.
-- Иди сюда, -- сказал сэр Дэниэл; и когда мальчик, повинуясь его
приказанию, встал и медленно подошел к нему, он снова откинулся назад и
громко расхохотался. -- Клянусь распятием! -- крикнул он. -- Какой крепыш!
Мальчик покраснел от гнева, и в темных его глазах сверкнула ненависть.
Теперь, когда он стоял, трудно было определить его возраст. Лицо у него было
свежее, как у ребенка, но выражение лица было уже не детское; телом он был
необычайно тонок и ходил несколько неуклюже.
-- Вы позвали меня, сэр Дэниэл, -- сказал он, -- для того, чтобы
посмеяться над моим печальным положением?
-- А почему не посмеяться? -- спросил рыцарь. -- Будь добр, разреши уж
мне посмеяться. Если бы ты мог видеть себя, ты первый бы расхохотался.
-- Когда вы будете платить за все, вы заплатите и за это, -- сказал
мальчик, густо краснея. -- А пока смейтесь сколько вам угодно!
-- Не думай, что я насмехаюсь над тобой, милый братец, -- ответил сэр
Дэниэл, перестав смеяться. -- Это только шутки. Я ведь просто шучу
по-родственному, по-приятельски. Я устрою твой брак, получу за него тысячу
фунтов и буду очень тебя любить. Правда, я несколько грубо тебя похитил, но
другого выхода не было. Однако отныне я буду служить тебе от всего сердца.
Ты станешь миссис Шелтон... нет, леди Шелтон, клянусь небом, потому что
мальчик далеко пойдет. Вздор! Нечего стесняться честного смеха, смех
разгоняет печаль. Дурные люди никогда не смеются, добрый братец...
Почтеннейший хозяин, дай поужинать моему братцу, мастеру Джону... Садись,
мой друг, и кушай.
-- Нет, -- сказал мастер Джон, -- есть я не стану. Вы вовлекли меня в
грех, и мне нужно подумать о своей душе... Добрый хозяин, будь любезен,
принеси мне кружку чистой воды; ты очень обяжешь меня своей любезностью.
-- Ты получишь отпущение всех грехов, черт побери! -- крикнул рыцарь.
-- Исповедуешься -- и делу конец! Ешь и ни о чем не тревожься!
Но мальчик был упрям: он выпил чашку воды, завернулся в свой плащ, сел
в дальний угол и мрачно задумался.
Под утро в деревне поднялась суматоха, послышались оклики часовых,
зазвенело оружие, застучали копыта; отряд всадников подъехал к дверям
харчевни, и Ричард Шелтон, забрызганный грязью, перешагнул через порог.
-- Да хранит вас небо, сэр Дэниэл! -- сказал он.
-- Как! Дикки Шелтон! -- вскричал рыцарь. Сидевший в углу мальчик,
услышав имя Дика, с любопытством поднял голову. -- А где Беннет Хэтч?
-- Вот вам, сэр рыцарь, пакет от сэра Оливера. Прочтите, что он пишет,
и все узнаете, -- ответил Ричард, подавая ему письмо священника. -- И,
пожалуйста, поторопитесь, потому что нужно скакать во весь опор к
Райзингэму. На пути мы повстречали гонца, бешено мчавшегося с письмами; он
сообщил нам, что милорду Райзингэму грозит поражение и он ждет от нас
помощи.
-- Как ты сказал? Грозит поражение? -- переспросил рыцарь. -- Ну нет,
тогда мы будем во весь опор сидеть здесь, добрый Ричард. В нашем несчастном
английском королевстве кто тише едет, тот дальше будет. Говорят, что медлить
опасно, а, по-моему, опаснее всего спешить. Запомни это. Дик. Но прежде дай
мне поглядеть, что за скотину ты пригнал сюда. Сэлдэн, запри за мной дверь
на засов!
Сэр Дэниэл вышел на деревенскую улицу и при красном свете факела
осмотрел свои новые войска. Его не любили как соседа, не любили как
господина, но те, кто сражался под его знаменами, очень любили его как
военачальника. Его решительность, его испытанное мужество, его заботы об
удобствах солдат, даже его грубые шутки -- все это нравилось храбрецам в
латах и шлемах.
-- Клянусь распятием, -- крикнул он, -- что за жалкие псы! Одни
изогнулись, как луки, другие тощи, как копья! Друзья, во время битвы я пущу
вас вперед; таких, как вы, беречь не стоит, друзья. Дайте мне разглядеть
этого старого дурака на пегой кляче! Двухлетний баран верхом на свинье
больше похож на солдата, чем ты. А, Клипсби! И ты здесь, старая крыса? Вот
человек, которым я совсем не стану дорожить! Ты поедешь впереди всех, а на
груди у тебя будет нарисована мишень, чтобы неприятельские стрелки не
промахнулись. Итак, решено, ты будешь скакать впереди и показывать мне
дорогу.
-- Я покажу вам любую дорогу, сэр Дэниэл, но только не ту, что ведет к
измене, -- бесстрашно ответил Клипсби.
Сэр Дэниэл громко расхохотался.
-- Неплохо сказано! -- воскликнул он. -- Язык у тебя хорошо подвешен,
черт тебя побери! Прощаю тебе твою шутку. Сэлдэн, накорми людей и коней.
И рыцарь вернулся в харчевню.
-- Ну, друг Дик, начинай, -- сказал он. -- Вот славный эль, вот
свинина. Ешь, а я пока почитаю.
Он вскрыл пакет, прочел письмо и нахмурился. Несколько минут он сидел,
размышляя. Потом внимательно посмотрел на своего воспитанника.
-- Дик, -- спросил он, -- ты читал эти скверные стишки?
Мальчик ответил утвердительно.
-- В них поминают твоего отца, -- сказал рыцарь, -- и какой-то
помешанный обвиняет нашего несчастного болтуна-священника в том, что он убил
его.
-- Сэр Оливер это отрицает, -- ответил Дик.
-- Отрицает? -- воскликнул рыцарь резко. -- А ты не слушай его! У него
язык без костей, болтает, словно сорока. Я когда-нибудь и свободную минутку
все сам тебе расскажу. Дик. В убийстве твоего отца подозревали некоего
Дэ-куорта; но время было смутное, и добиться правосудия нам не удалось.
-- Отца убили в замке Мот? -- спросил Дик, и сердце его забилось.
-- Между замком Мот и Холивудом, -- ответил сэр Дэниэл спокойным
голосом, однако метнув на Дика хмурый, подозрительный взгляд. -- Ну, ешь
поскорее, -- прибавил рыцарь, -- ты повезешь мое письмо в Тэнстолл.
У Дика вытянулось лицо.
-- Прошу вас, сэр Дэниэл, -- воскликнул он, -- пошлите кого-нибудь из
крестьян! Позвольте мне принять участие в битве. Я буду храбро сражаться!
-- Не сомневаюсь, -- ответил сэр Дэниэл и сел писать письмо. -- Но нас,
Дик, вовсе не ждут воинские почести. Я буду сидеть тут, в Кэттли, до тех
пор, пока не станет ясно, кто победит в этом сражении, и тогда присоединюсь
к победителю. Не говори, что это трусость, Дик; это -- всего лишь
благоразумие. Наше несчастное государство измучено бунтами, король то на
троне, то в тюрьме, и никто не может знать, что будет завтра. Пустомели и
Ветрогоны сражаются на одной стороне или на другой, а лорд Здравый Смысл
сидит и выжидает.
С этими словами сэр Дэниэл повернулся к Дику спиной и, усевшись за
другим концом стола, принялся писать. Углы губ его подергивались. История с
черной стрелой очень встревожила его.
Тем временем молодой Шелтон усердно ел. Вдруг кто-то тронул его за
руку, и над ухом его раздался шепот.
-- Не подавайте виду, что вы слышите, умоляю вас! -- шептал чей-то
голос. -- Окажите мне услугу, объясните, какой дорогой можно быстрее
добраться до Холивуда. Умоляю вас, добрый мальчик, помогите несчастному,
подавшему в беду, укажите мне путь к спасению.
-- Идите мимо ветряной мельницы, -- ответил Дик тоже шепотом. --
Тропинка доведет вас до переправы через Тилл. Там вам расскажут, как идти
дальше.
Он даже головы не повернул и снова принялся за еду. Но уголком глаза он
заметил, как мальчик, которого называли "мастер Джон", осторожно выскользнул
из комнаты.
"Он ничуть не старше меня, -- подумал Дик. -- И он осмелился назвать
меня мальчиком! Да если бы я знал, что со мной так разговаривает мальчишка,
я бы скорее повесил его, чем указал дорогу! Ну, да я его нагоню гденибудь в
болоте и оттаскаю за уши!"
Полчаса спустя сэр Дэниэл вручил Дику письмо и приказал ему мчаться в
замок Мот. А через полчаса после того, как Дик уехал, в комнату влетел
запыхавшийся гонец милорда Райзингэма.
-- Сэр Дэниэл, -- сказал гонец, -- вы теряете прекрасный случай
заслужить славу! Утром на рассвете возобновилась битва. Мы разбили их
передовые части и рассеяли правое крыло. Только центр еще держится. У вас
свежие силы, и вы можете опрокинуть неприятеля в реку. Что вы скажете, сэр
рыцарь? Неужели вы явитесь последним? Это обесславит вас.
-- Я только что собирался выступить! -- вскричал рыцарь. -- Сэлдэн,
труби поход! Сэр, я следую за вами. Большая часть моего отряда пришла сюда
всего два часа назад, сэр. Что тут будешь делать? Если коня слишком
пришпоривать, он сдохнет... Живо, ребята!
В утреннем воздухе весело запела труба; воины сэра Дэниэла сбегались со
всех сторон на главную улицу и строились перед харчевней. Они спали с
оружием в руках, не расседлывая лошадей, и через десять минут сто
копьеносцев и лучников, прекрасно оснащенных и обученных, стояли в строю,
готовые двинуться в бой. Почти все были одеты в цвета сэра Дэниэла --
темнокрасный с синим, -- и это придавало им нарядный вид, Те, которые были
лучше вооружены, построились впереди, а сзади всех, в конце колонны,
расположилось жалкое подкрепление, явившееся накануне вечером. Сэр Дэниэл с
гордостью оглядел свой отряд.
-- С такими молодцами не пропадешь! -- сказал он.
-- Воины отличные, ничего не скажешь, -- ответил гонец. -- Глядя на
них, я еще больше грущу, что вы не выступили раньше.
-- На пиру все лучшее подают вначале, а на поле брани -- в конце, сэр,
-- сказал рыцарь и вскочил в седло. -- Эй! -- заорал он. -- Джон! Джоанна!
Клянусь святым распятием! Где она? Хозяин, где девчонка?
-- Девчонка, сэр Дэниэл? -- спросил кабатчик. -- Я не видел никакой
девчонки, сэр.
-- Ну мальчишка, дурак! -- крикнул рыцарь. -- Неужели ты не разглядел,
что это девка! На ней темнокрасный плащ. Она позавтракала кружкой воды;
помнишь, негодяй! Где же она?
-- Да спасут нас святые! Вы называли ее "мастер Джон", -- сказал
хозяин. -- А я-то не догадался... Он уехал. Я видел его... ее... я видел ее
в конюшне час назад. Она седлала серую лошадь.
-- Клянусь распятием! -- вскричал сэр Дэниэл. -- Девка принесла бы мне
пятьсот фунтов, если не больше!
-- Сэр рыцарь, -- с горечью сказал гонец, -- пока вы здесь кричите о
пятистах фунтах, решается судьба английского трона.
-- Хорошо сказано, -- ответил сэр Дэниэл. -- Сэлдэн, возьми с собой
шестерых арбалетчиков. Выследи ее и поймай. Я хочу, чтобы к моему
возвращению она находилась в замке Мот, чего бы мне это ни стоило. Ты
отвечаешь за это головой!.. Ну вот, сэр гонец, мы готовы!
Войска поскакали рысью, а Сэлдэн с шестью воинами остался посреди улицы
в Кэттли, окруженный глазеющими крестьянами.

ГЛАВА ВТОРАЯ. НА БОЛОТЕ

Часу в шестом майского утра Дик подъехал к болоту, через которое
пролегал его путь к замку Мот. Сияло голубое небо; веселый ветер дул шумно и
ровно; крылья ветряных мельниц быстро кружились; ивы, склоненные над
болотом, колыхались под ветром и внезапно светлели, словно пшеница. Дик всю
ночь провел в седле, но сердце у него было здоровое, тело крепкое, и он
бодро продолжал свой путь.
Тропинка мало-помалу спускалась все ниже, все ближе к топям; где-то
далеко позади на холме возле Кэттли высилась мельница, и так же далеко
впереди маячили верхушки Танстоллского леса. По обе стороны тропинки
колыхались на ветру ивы и камыши; лужи пенились под ветром; предательские
трясины, зеленые, как изумруд, поджидали и заманивали неосторожного путника.
Тропа шла напрямик через топь; это была очень древняя тропа, ее проложили
еще римские солдаты; с тех пор прошли века, и во многих местах ее залили
стоячие воды болота.
Отъехав на милю от Кэттли, Дик приблизился как раз к такому месту;
тропа здесь заросла ивой и камышом, и это хоть кого могло сбить с толку. Да
и трясина была здесь шире, чем всюду; человек, не знакомый с этими местами,
легко мог попасть в беду. У Дика сжалось сердце, когда он вспомнил о
мальчике, которому он так невразумительно объяснил дорогу. За себя он не
беспокоился; взглянув назад, туда, где вертящиеся крылья ветряной мельницы
отчетливо чернели на голубом небе, и вперед, на возвышенность, покрытую
Тэнстоллским лесом, он уверенно поехал напрямик, хотя конь его погрузился в
воду по колена.
Уже половина трясины была позади, и он уже видел сухую тропинку,
бегущую вверх, как вдруг справа от себя он услышал плеск воды и заметил
провалившуюся по брюхо в тину серую лошадь, которая отчаянно билась. Словно
почуяв приближение помощи, она вдруг пронзительно заржала. Ее налившийся
кровью глаз был полон безумного страха; она барахталась в трясине, и тучи
насекомых кружились над нею.
"Неужели несчастный мальчишка погиб? -- подумал Дик. -- Это его лошадь.
Славная серая лошадь! Как печально ты смотришь на меня, милая! Я сделаю для
тебя все, что возможно. Я не оставлю тебя медленно тонуть, вершок за
вершком!"
Он натянул арбалет и всадил в голову лошади стрелу.
Совершив это исполненное сурового милосердия дело, Дик двинулся дальше.
На душе у него было невесело. Он пристально смотрел по сторонам, надеясь
найти хоть след того мальчика, которого направил на эту дорогу.
"Нужно было рассказать ему все гораздо подробнее, -- думал он. --
Боюсь, он погиб в болоте".
Вдруг кто-то окликнул его по имени, и, глянув через плечо, Дик увидел
лицо мальчика, смотревшего на него из камышей.
-- Ты здесь! -- воскликнул Дик, останавливая лошадь. -- Ты так забился
в камыши, что я чуть не, проехал мимо. Я видел твою лошадь; ее затянуло в
трясину, и я избавил ее от мучений. Клянусь небом, если бы ты был добрее, ты
сам бы ее пристрелил. Ну" вылезай. Тут тебя никто не обидит.
-- Добрый мальчик, у меня нет никакого оружия; да мне и не нужно
оружия, потому что я все равно не умею им пользоваться, -- ответил беглец,
выходя на тропинку.
-- Как ты смеешь называть меня мальчиком? -- крикнул Дик. -- Я,
наверное, старше тебя.
-- Прости меня, добрый мастер Шелтон, -- сказал беглец. -- Я вовсе не
хотел тебя обидеть. Напротив, я хочу просить тебя о помощи, так как я попал
в беду, сбился с дороги, потерял плащ и своего бедного коня. У меня есть
хлыст и шпоры, а ехать не на чем. А главное, -- прибавил он, оглядев свою
одежду, -- я такой грязный!
-- Вздор! -- воскликнул Дик. -- Подумаешь, искупался -- что же тут
такого! Кровь ран и грязь странствий только украшают мужчину.
-- Если так, я предпочитаю мужчин без украшений, -- ответил мальчик. --
Но что мне делать? Прошу тебя, добрый мастер Ричард, дай мне совет. Если я
не доберусь до Холивуда, я погиб.
-- Я дам тебе не только совет, -- сказал Дик, слезая с лошади. -- Я дам
тебе своего коня, а сам побегу рядом. Когда я устану, мы поменяемся. Так
будет скорее.
Мальчик сел на коня, и они двинулись в путь, невольно замедляя ход
из-за неровностей трясины. Дик шагал рядом с мальчиком, положив руку ему на
колено.
-- Как тебя зовут? -- спросил Дик.
-- Зови меня Джон Мэтчем, -- ответил мальчик.
-- А что тебе нужно в Холивуде? -- спросил Дик.
-- Я спасаюсь от обидчика, -- сказал Джон Мэтчем. -- Добрый аббат
Холивуда всегда защищает слабых.
-- А как ты попал к сэру Дэниэлу, мастер Мэтчем? -- спросил Дик.
-- Он захватил меня силой, -- ответил Джон Мэтчем. -- Он выкрал меня из
моего родного дома, одел меня в этот наряд, вез меня так долго, что у меня
чуть не разорвалось сердце, насмехался так, что я чуть не плакал. А когда
мои друзья погнались за нами, он посадил меня к себе за спину, чтобы их
стрелы попали в меня! Одна из них ранила меня в ногу, и теперь я слегка
хромаю. Но придет день суда, и он заплатит за все!
-- Уж не надеешься ли ты попасть в луну из арбалета? -- сказал Дик. --
Он храбрый рыцарь, и рука у него железная. И если он догадается, что я помог
тебе удрать, мне будет плохо.
-- Бедный мальчик! -- сказал Джон Мэтчем. -- Он твой опекун, я знаю. По
его словам, он и мой опекун тоже. Он, кажется, купил право на устройство
моего брака. Я в этом плохо разбираюсь, но у него есть какойто повод
притеснять меня.
-- Ты опять называешь меня мальчиком! -- сказал Дик.
-- А разве ты хочешь, чтобы я тебя называл девочкой, добрый Ричард? --
спросил Мэтчем.
-- Только не девочкой, -- ответил Дик. -- Я девчонок терпеть не могу!
-- Ты говоришь, как мальчишка, -- сказал Джон Мэтчем. -- Ты гораздо
более думаешь о девчонках, чем хочешь сознаться.
-- Вот уж нет! -- решительно сказал Дик. -- О девчонках я никогда и не
вспоминаю. Черт с ними! Я люблю охоту, сражения, пиры, я люблю веселую жизнь
в лесах. А девчонки на такие дела не годятся. Была, впрочем, одна не хуже
мужчины. Но ее, бедняжку, сожгли, как ведьму, за то, что она вопреки природе
одевалась по-мужски.
Мастер Мэтчем набожно перекрестился и прошептал молитву.
-- Что ты делаешь? -- спросил Дик.
-- Молюсь за ее душу, -- ответил Мэтчем дрогнувшим голосом.
-- За душу ведьмы? -- воскликнул Дик. -- Ну что ж, молись за нее. Это
была лучшая девушка в Европе, и звали ее Жанна д'Арк. Старый Эппльярд-лучник
рассказывал, как удирал от нее, словно от нечистой силы. Это была храбрая
девушка.
-- Если ты не любишь девушек, добрый мастер Ричард, -- возразил Мэтчем,
-- ты не настоящий мужчина. Ибо господь нарочно разделил род человеческий на
две части и послал в мир любовь для ободрения мужчин и утешения женщин.
-- Вздор! -- сказал Дик. -- Ты много думаешь о женщинах потому, что ты
молокосос, младенец! Потвоему, я не настоящий мужчина. Ну что ж, слезай с
коня, и я чем угодно -- кулаками, или мечом, или стрелой -- на твоей
собственной персоне покажу тебе, мужчина я или нет.
-- Я не воин, -- сказал Мэтчем поспешно. -- Я вовсе не хотел тебя
обидеть. Я просто пошутил. А о женщинах я заговорил потому, что слышал,
будто ты скоро женишься.
-- Я? Женюсь? -- воскликнул Дик. -- Первый раз слышу! На ком же я
женюсь?
-- На Джоанне Сэдли, -- ответил Мэтчем, краснея. -- Это затея сэра
Дэниэла. Эта свадьба ему выгодна: он получит деньги и жениха и невесты. Мне
говорили, что несчастная девушка горько плачется на судьбу. Не знаю, быть
может, она так же, как ты, питает отвращение к брачной жизни, а может быть,
ей просто не нравится жених.
-- От свадьбы, как от смерти, никуда не уйдешь, -- проговорил Дик
покорно. -- Так она убивается, говоришь? Видишь, какие бестолковые эти
девчонки! Убивается, хотя ни разу меня не видела. Разве я убиваюсь?
Нисколько. Если мне придется жениться, я плакать не стану... Ты знаешь ее?
Расскажи мне, какая она. Красавица или урод? И какой у нее нрав: добрый или
сварливый?
-- А не все ли тебе равно? -- сказал Мэтчем. -- Если нужно жениться, ты
женишься. Какое тебе дело, урод она или красавица? Это все пустяки. Ты ведь
не молокосос, мастер Ричард. Если тебе придется жениться, ты плакать не
станешь.
-- А ты умеешь поддеть! -- ответил Шелтон. -- Разумеется, мне все
равно.
-- Приятный муж будет у твоей жены! -- сказал Мэтчем.
-- У нее будет такой муж, какого ей сулило небо, -- возразил Дик. -- Я
не лучше других и не хуже.
-- Несчастная девушка! -- воскликнул Мэтчем.
-- Чем же она такая несчастная? -- спросил Дик.
-- Она выходит замуж за человека, сделанного из дерева, -- сказал
Мэтчем. -- О горе! Деревянный муж!
-- Я, вероятно, действительно сделан из дерева, -- сказал Дик, -- раз
ты едешь на моем коне, а я иду пешком. Но если из дерева, так из хорошего.
-- Добрый Дик, прости меня! -- воскликнул Мэтчем. -- Я пошутил. У тебя
самое доброе сердце во всей Англии! Прости меня, милый Дик!
-- Вздор, -- сказал Дик, смущенный пылкостью своего товарища. -- Ты
меня ничуть не обидел. Я, хвала святым, не обидчив.
Ветер дул им в спину и внезапно донес до них резкий звук трубы; это
трубил трубач сэра Дэниэла.
-- Тише! -- сказал Дик. -- Труба!
-- Ах! -- сказал Мэтчем. -- Они заметили, что я удрал, а у меня нет
коня!
Он смертельно побледнел.
-- Не трусь! -- ответил Дик. -- Ты их здорово обогнал, а до перевоза
уже рукой подать. Это у меня нет коня, а не у тебя.
-- Увы, меня поймают! -- воскликнул беглец. -- Дик, добрый Дик, помоги
мне!
-- А разве я тебе не помогаю? -- сказал Дик. -- Мне жаль тебя, только
уж очень ты труслив. Слушай же, Джон Мэтчем, -- если тебя действительно
зовут Джон Мэтчем: я, Ричард Шелтон даю слово доставить тебя невредимым в
Холивуд. Да покинут меня святые, если я покину тебя. Ободрись, сэр Трус.
Дорога уже становится лучше. Пришпорь коня. Скорей! Скорей! Обо мне не
заботься: я бегаю, как олень.
Конь бежал крупной рысью, но Дик без труда поспевал за ним; так
миновали они болото и добрались до хижины перевозчика на берегу реки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕРЕВОЗ У БОЛОТА

Широкая, медленная, илистая река Тилл вытекала из болот и бесчисленным
своими протоками огибала низкие островка, поросшие ивняками.
Река была мутна; но в это яркое, прелестное утро все казалось красивым.
На открытых местах ветер рябил воду, а в тихих затонах отражались клочья
голубого улыбающегося неба.
Тропа упиралась в маленькую бухту; на самом берегу под крутым обрывом
лепилась хижина перевозчика, построенная из жердей и глины; на крыше ее
зеленела трава.
Дик отворил дверь. Внутри на обветшалом и грязном домотканом плаще
лежал перевозчик. Это был долговязый, тощий человек, изнуренный болезнью;
его трясла болотная лихорадка.
-- А, мастер Шелтон, -- сказал он. -- Собираетесь на ту сторону? Плохие
времена, плохие времена! Будьте осторожны. Здесь разбойничает целая шайка.
Поезжайте лучше через мост.
-- Я тороплюсь, -- ответил Дик. -- У меня нет времени, Хью-Перевозчик.
Я очень спешу.
-- Упрямый вы человек, -- сказал перевозчик, вставая. -- Вам очень
повезет, если вы благополучно доберетесь до замка Мот. Больше я ничего не
скажу.
Он заметил Мэтчема.
-- А это кто? -- спросил он, прищурив глаз и останавливаясь на пороге
своей хижины.
-- Это мой родственник, мастер Мэтчем, -- ответил Дик.
-- Здравствуй, добрый перевозчик, -- сказал Мэтчем, слезая с коня и
взяв его под уздцы. -- Пожалуйста, спусти лодку; мы очень торопимся.
Тощий перевозчик продолжал внимательно его разглядывать.
-- Черт возьми! -- крикнул он наконец и захохотал во всю глотку.
Матчем покраснел до ушей и вздрогнул, а Дик, рассвирепев, схватил
невежу за плечо.
-- Как ты смеешь, грубиян! -- крикнул он. -- Делай свое дело и не
смейся над людьми, которые выше тебя по рождению.
Хью-Перевозчик ворча отвязал свою лодку и столкнул ее в воду. Дик ввел
в лодку коня. Мэтчем тоже взобрался в лодку.
-- Какой же вы маленький, -- сказал Хью, усмехаясь. -- Вас, верно,
делали по особой мерке... Ну, мастер Шелтон, я к вашим услугам, -- прибавил
он, берясь за весло. -- Даже кошке разрешается смотреть на короля. А я ведь
всего лишь позволил себе взглянуть на мастера Мэтчема.
-- Молчать! -- сказал Дик. -- Налегай на весла!
Они выехали из бухточки, и вся ширь реки открылась перед ними.
Ежеминутно низкие острова загораживали им путь. Тянулись глинистые отмели,
качались ветки, дрожали камыши, ныряли и пищали безмолвные крысы. Безлюдным,
как пустыня, казался этот водный лабиринт.
-- Сударь, -- проговорил перевозчик, работая одним веслом, -- говорят,
здесь на острове, засел Болотный Джон. Он ненавидит всех, кто держит руку
сэра Дэниэла. Не лучше ли нам подняться вверх по реке и высадиться на
расстоянии полета стрелы от тропинки? Не советую вам связываться с Болотным
Джоном.
-- Он тоже в той шайке разбойников? -- спросил Дик.
-- Об этом я говорить не буду, -- сказал Хью. -- Но, по-моему, надо
плыть вверх по реке, мастер Дик. А то еще, чего доброго, в мастера Мэтчема
попадет стрела.
И он опять рассмеялся.
-- Пусть будет по-твоему, Хью, -- ответил Дик.
-- Тогда снимите свой арбалет, -- продолжал Хью. -- Вот так. Теперь
натяните тетиву. Хорошо. Вложите стрелу. Цельтесь прямо в меня и глядите на
меня как можно злее.
-- Это еще зачем? -- спросил Дик.
-- Я имею право перевезти вас, только подчиняясь насилию, -- ответил
перевозчик. -- Если Болотный Джон догадается, что я перевез вас добровольно,
мне будет плохо.
-- Разве эти негодяи так сильны? -- спросил Дик. -- Неужели они
осмеливаются распоряжаться лодкой, которая принадлежит сэру Дэниэлу?
-- Запомните мои слова, -- прошептал перевозчик и подмигнул. -- Сэр
Дэниэл падет. Время его прошло. Он падет. Молчок!
И склонился над веслами.
Они долго плыли вверх по реке, обогнули один из островов и осторожно
двинулись вниз по узкой протоке вдоль противоположного берега. Затем Хью
повернул лодку поперек ручья.
-- Я высажу вас здесь, за ивами, -- сказал Хью.
-- Тут нет тропинки, -- сказал Дик. -- Тут только ивы, болота и
трясина.
-- Мастер Шелтон, -- ответил Хью, -- я не могу везти вас дальше. Я о
вас беспокоюсь, не о себе. Он все время следит за моим перевозом, держа
наготове лук. Всех сторонников сэра Дэниэла он подстреливает, как кроликов.
Он поклялся распятием, что ни один друг сэра Дэниэла не уйдет отсюда живым.
Я сам слышал. Если бы я не знал вас издавна, когда вы были вот таким, я ни
за что не повез бы вас. Но в память прежних дней и ради вот этой игрушки,
которую вы везете с собой и которая не создана для ран и для войны, я
рискнул своей несчастной головой и согласился перевезти вас на тот берег.
Будьте довольны и этим. Больше я сделать ничего не могу, клянусь вам
спасением своей души!
Хью еще продолжал грести и разговаривать, как вдруг на острове из самой
гущи ив кто-то громко крикнул; раздался треск ветвей -- видимо, какой-то
сильный человек торопливо продирался сквозь чащу.
-- Чума его возьми! -- крикнул Хью. -- Он все время был на острове!
И Хью энергично погреб к берегу.
-- Грозите мне луком, добрый Дик! -- взмолился он. -- Грозите так, чтоб
это было видно. Я старался спасти ваши шкуры, спасите теперь мою!
Лодка с треском влетела в чащу ив. Дик сделал знак Мэтчему, и тот с
бледным, но решительным лицом проворно пробежал по скамейкам лодки и
выскочил на берег. Дик взял лошадь под уздцы и хотел последовать за ним, но
справиться с лошадью в густой чаще ветвей было не так-то легко, и он
замешкался. Лошадь била ногами и ржала, а лодка качалась из стороны в
сторону.
-- Здесь невозможно вылезть на берег, Хью! -- крикнул Дик, продолжая,
однако, отважно тащить в чащу заупрямившуюся лошадь.
На берегу острова появился высокий человек с луком в руке. Краем глаза
Дик увидел, как человек этот, раскрасневшись от быстрого бега, изо всех сил
натягивал тетиву.
-- Кто идет? -- крикнул незнакомец. -- Хью, кто идет?
-- Это мастер Шелтон, Джон, -- ответил перевозчик.
-- Стой, Дик Шелтон! -- крикнул человек на острове. -- Клянусь
распятием, я не сделаю тебе ничего плохого! Стой!.. А ты, Хью, поезжай
назад.
Дик ответил дерзкой насмешкой.
-- Ну, если так, ты пойдешь пешком! -- крикнул человек на острове.
И пустил стрелу.
Лошадь, пораженная стрелой, забилась от боли и ужаса; лодка
опрокинулась, и через минуту все уже барахтались в воде, борясь с течением.
Прежде чем Дик вынырнул на поверхность, его отнесло на целый ярд от
мели; он ничего еще не успел толком разглядеть, как рука его судорожно
ухватилась за какой-то твердый предмет, который с силой поволок его куда-то
вперед. Это был хлыст, ловко протянутый ему Мэтчемом с ивы, повисшей над
водой.
-- Клянусь небом, -- воскликнул Дик, -- когда Мэтчем выволок его на
берег, -- ты спас мне жизнь! Я плаваю, как пушечное ядро.
Он обернулся и глянул в сторону острова.
Хью-Перевозчик плыл рядом со своей лодкой и был уже на полпути между
берегом и островом. Болотный Джон яростно орал на него, требуя, чтобы он
плыл быстрее.
-- Бежим, Джон, -- сказал Шелтон. -- Бежим! Пока Хью переправит свою
лодку на остров и они приведут ее в порядок, мы будем уже так далеко, что
они нас не найдут.
И, подавая пример, он побежал, продираясь сквозь заросли ив и прыгая с
кочки на кочку. У него не было времени выбирать направление; он мчался
наугад, стараясь как можно дальше убежать от реки.
Однако почва постепенно стала подыматься, и это убедило его, что
направление выбрано им правильно. Наконец болото осталось позади; под их
ногами была сухая, твердая земля, а вокруг среди ив стали появляться вязы.
Мэтчем, сильно отставший, внезапно упал.
-- Брось меня. Дик! -- крикнул он, задыхаясь. -- Я не могу больше
бежать!
Дик повернулся и подошел к нему.
-- Бросить тебя, Джон?! -- воскликнул он. -- Нет, на такую подлость я
не способен. Ведь ты не бросил меня, когда я тонул, хотя тебя могли
застрелить, а спас мою жизнь. Ты и сам мог утонуть, потому что одни только
святые знают, как это я не стащил тебя за собою в воду.
-- Нет, Дик, я бы не утонул да и тебе бы не дал утонуть, -- сказал
Мэтчем. -- Я умею плавать.
-- Умеешь плавать? -- воскликнул Дик, широко раскрыв глаза.
Это был единственный из мужских талантов, которым он не обладал. После
искусства убивать врага на поединке он больше всего ценил умение плавать.
-- Вот мне урок никогда никого не презирать! -- сказал он. -- Я обещал
тебе охранять тебя до самого Холивуда, а вышло так, Джон, что ты охраняешь
меня.
-- Теперь мы с тобой друзья. Дик, -- сказал Мэтчем.
-- Я никогда тебе врагом не был, -- ответил Дик. -- Ты по-своему
храбрый малый, хотя, конечно, молокосос. Никогда я таких чудаков не видел.
Ну, отдышался? Идем дальше. Тут не место для болтовни.
-- У меня очень болит нога, -- сказал Мэтчем.
-- Я совсем забыл о твоей ноге, -- проговорил Дик. -- Придется идти
потише. Хотел бы я знать, где мы находимся! Я потерял тропинку... Впрочем,
это, может быть, к лучшему. Если они караулят на перевозе, то могут
караулить и на тропинке. Вот бы сэр Дэниэл прискакал сюда с полестней
воинов! Он разогнал бы всю эту шайку, как ветер разгоняет листья. Идем,
Джон, обопрись о меня, бедняга. Какой ты низенький, тебе даже не достать до
моего плеча. Сколько тебе лет? Двенадцать?
-- Нет, мне шестнадцать, -- сказал Мэтчем.
-- Значит, ты плохо рос, -- сказал Дик. -- Держи меня за руку. Мы
пойдем медленно, не бойся. Я обязан тебе жизнью, а я, Джон, привык
расплачиваться за все сполна -- и за доброе и за злое.
Они поднимались по откосу.
-- В конце концов мы выберемся на дорогу, -- продолжал Дик, -- и тогда
двинемся вперед. Какая у тебя слабая рука, Джон! Я бы стыдился, если бы у
меня была такая рука. Хью-Перевозчик, кажется, принял тебя за девчонку, --
прибавил он и рассмеялся.
-- Не может быть! -- воскликнул Мэтчем и покраснел.
-- А я готов биться об заклад, что он принял тебя за девчонку! --
настаивал Дик: -- Да и нельзя его винить. Ты больше похож на девушку, чем на
мужчину. И знаешь, мальчишка из тебя вышел довольно нескладный, а девчонка
вышла бы очень красивая. Ты был бы хорошенькой девушкой.
-- Но ведь ты не считаешь меня девчонкой? -- спросил Мэтчем.
-- Конечно, не считаю. Я просто пошутил, -- сказал Дик. -- Из тебя со
временем выйдет настоящий мужчина! Еще, пожалуй, прославишься своими
подвигами. Интересно знать, Джон, кто из нас первый будет посвящен в рыцари?
Мне смертельно хочется стать рыцарем. "Сэр Ричард Шелтон, рыцарь" -- вот это
здорово звучит! Но и "сэр Джон Мэтчем" звучит недурно.
-- Постой, Дик, дай мне напиться, -- сказал Мэтчем, останавливаясь
возле светлого ключа, вытекавшего из холма и падавшего в песчаную ямку не
больше кармана. -- Ах, Дик, как мне хочется есть! У меня даже сердце ноет от
голода.
-- Отчего же ты, глупый, не поел в Кэттли? -- спросил Дик.
-- Я дал обет поститься, потому что... меня вовлекли в грех, -- ответил
Мэтчем. -- Но теперь я с удовольствием съел бы даже корку сухого хлеба.
-- Садись и ешь, -- сказал Дик, -- а я пойду поищу дорогу.
Он вынул хлеб и куски вяленой свинины из висевшей у него на поясе
сумки. Мэтчем с жадностью набросился на еду, а Дик исчез среди деревьев.
Скоро он дошел до оврага, на дне которого, с трудом пробиваясь сквозь
прошлогоднюю листву, журчал ручей. За оврагом деревья были выше и
раскидистее; там росли уже не ивы и вязы, а дубы и буки. Шелест листьев,
колеблемых ветром, заглушал звуки его шагов; несмотря на то, что этот шелест
приглушал звуки, подобно тому, как темнота безлунной ночи скрадывает
предметы, Дик осторожно крался от одного толстого ствола к другому, зорко
оглядываясь по сторонам. Внезапно перед ним, словно тень, мелькнула лань и
скрылась в чаще. Он остановился, огорченный: испуганная лань может выдать
его врагам. Вместо того чтобы идти дальше, он подошел к ближайшему высокому
дереву и быстро полез вверх.
Ему повезло. Дуб, на который он взобрался, был самым высоким деревом в
этой части леса и высился над остальными на добрые полторы сажени. Когда Дик
влез на верхний сук и, раскачиваясь на ветру, глянул вдаль, он увидел всю
болотную равнину до самого Кэттли, увидел Тилл, вьющийся вокруг лесистых
островов, и прямо перед собой -- белую полосу большой дороги, бегущей через
лес. Лодку уже подняли, перевернули, и она плыла по реке к домику
перевозчика. Кроме этой лодки, нигде не было ни малейшего признака
присутствия человека; только ветер шумел в ветвях. Дик уже собирался
спускаться, как вдруг, кинув последний взгляд вокруг, заметил ряд движущихся
точек посреди болота. Очевидно, какой-то маленький отряд шел по тропинке и
притом довольно быстро. Это его встревожило; он тотчас соскользнул на землю
и вернулся через лес к товарищу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. МОЛОДЦЫ ИЗ ЗЕЛЕНОГО ЛЕСА

Мэтчем успел отдохнуть и прийти в себя; и мальчики, встревоженные тем,
что увидел Дик, поспешно выбрались из чащи, благополучно пересекли дорогу и
двинулись вверх по склону холмистого кряжа, на котором высился Тэнстоллский
лес. Здесь, между купами деревьев, простирались песчаные лужайки, заросшие
вереском и дроком; кое-где встречались старые тисы. Почва становилась все
более неровной; ежеминутно на пути попадались бугры и лощины. Ветер дул все
яростнее, заставляя стволы деревьев гнуться, как тонкие удочки.
Они вышли на лужайку. Внезапно Дик упал на землю ничком и медленно
пополз назад, к деревьям. Мэтчем, не заметивший никакой опасности и очень
удивленный, последовал, однако, примеру товарища. И, только когда они
спрятались в чаще, он спросил, что случилось.
Вместо ответа Дик показал ему пальцем на старую сосну, которая росла на
другом конце лужайки, возвышаясь над соседним лесом и отчетливо выделяясь на
светлом небе своей мрачной зеленью. Внизу ствол ее был прям и толст, как
колонна. Но на высоте пятидесяти футов он раздваивался, образуя два толстых
сука; между ними, словно моряк на мачте, стоял человек в зеленом камзоле,
надетом поверх лат, и зорко смотрел вдаль. Солнце сверкало на его волосах;
прикрыв глаза рукой, он бесперебойно, как машина, медленно поворачивал
голову то в одну сторону, то в другую.
Мальчики переглянулись.
-- Попробуем обойти его слева, -- сказал Дик. -- Мы чуть не попались,
Джон.
Минут через десять они выбрались на хорошо утоптанную тропинку.
-- Этой части леса я совсем не знаю, -- проговорил Дик. -- Куда
приведет нас эта тропинка?
-- Увидим, -- сказал Мэтчем.
Тропинка привела их на вершину холма и стала спускаться в овраг,
напоминавший большую чашу. Внизу, в густых зарослях цветущего боярышника,
они увидели развалины какого-то дома -- несколько обгорелых бревенчатых
срубов без крыш да высокую печную трубу.
-- Что это? -- спросил Мэтчем.
-- Клянусь небом, не знаю, -- ответил Дик. -- Я здесь ничего не знаю.
Будем двигаться осторожно.
С бьющимся сердцем они стали медленно спускаться, продираясь сквозь
кусты боярышника. Здесь, видимо, еще недавно жили люди. В чаще попадались
одичавшие фруктовые деревья и огородные овощи; в траве лежали поваленные
солнечные часы. Очевидно, тут прежде находился сад. Пройдя еще немного, они
вышли к развалинам дома.
Когда-то это было красивое -- и прочное здание, окруженное глубоким
рвом; но теперь ров высох, на дне его валялись камни, упавшее бревно было
перекинуто через него словно мост. Две стены еще стояли, и солнце сияло
сквозь их пустые окна; но вся остальная часть здания рухнула и лежала грудой
обугленных обломков. Внутри уже зеленело несколько молоденьких деревьев,
выросших из щелей.
-- Я начинаю припоминать, -- прошептал Дик, -- это, должно быть,
Гримстон. Усадьба принадлежала когда-то Саймону Мэлмсбэри, но сэр Дэниэл
погубил его. Пять лет назад Беннет Хэтч сжег этот дом. И, сказать по правде,
напрасно: дом был красивый.
Внизу, в овраге, было тепло и безветренно. Мэтчем тронул Дика за плечо
и предостерегающе поднял палец.
-- Тсс! -- сказал он.
Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще несколько раз, прежде
чем они догадались, что он означает. Это откашливался какой-то человек,
должно быть, могучего сложения. Затем хриплый, фальшивый голос запел:
Король спросил, вставая, веселых удальцов:
"Зачем же вы живете в тени густых лесов?"
И Гамелин бесстрашный ему ответил сам:
"Кому опасен город, тот бродит по лесам".
Певец умолк; где-то лязгнуло железо, и все затихло.
Мальчики смотрели друг на друга. Их незримый сосед, кто бы он ни был,
находился где-то неподалеку от развалин дома. Мэтчем внезапно покраснел и
двинулся вперед; по упавшему бревну он перешел через ров и осторожно полез
на огромную кучу мусора, наполнявшую внутренность разрушенного дома. Дик не
успел его удержать, и теперь ему оставалось только следовать за ним.
В углу разрушенного дома два бревна упали крестнакрест, отгородив от
мусора пустое пространство не больше чулана. Мальчики спустились туда и
спрятались. Через маленькую бойницу им было видно все, что происходит позади
дома.
То, что они увидели, заставило их оцепенеть от ужаса. Уйти отсюда было
немыслимо; они и дышать-то почти не смели. Возле рва, футах в тридцати от
того места, где они сидели, пылал костер; над костром висел железный котел,
из которого валил густой пар, а рядом с костром стоял высокий, оборванный,
краснолицый человек. В правой руке он держал железную ложку; из-за пояса его
торчал охотничий рог и устрашающих размеров кинжал. Казалось, он к чему-то
прислушивается; видимо, он слышал, как они пробрались в развалины дома. Это
и был, несомненно, певец; он, вероятно, помешивал в котле, когда до его
слуха донесся подозрительный шорох, произведенный неосторожным
прикосновением ноги к мусорной куче. Немного поодаль лежал, закутавшись в
коричневый плащ, еще один человек; он крепко спал. Бабочка порхала над его
лицом. Вся лужайка была белая от маргариток. На цветущем кусте боярышника
висели лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.
Наконец долговязый перестал прислушиваться, поднес ложку ко рту, лизнул
ее и снова принялся мешать в котле, напевая.
Кому опасен город, тот бродит по лесам, -- хрипло пропел он,
возвращаясь к тем самым словам своей песни, на которых остановился.
Сэр, никому на свете мы не желаем зла,
Но в ланей королевских летит порой стрела.
Время от времени он черпал из котла свое варево и, как завзятый повар,
дул на него и пробовал. Наконец он, видимо, решил, что похлебка готова,
вытащил из-за пояса рог и трижды протрубил призывный сигнал.
Спящий проснулся, перевернулся на другой бок, отогнал бабочку и
поглядел во все стороны.
-- Чего ты трубишь, брат? -- спросил он. -- Обедать пора, что ли?
-- Да, дурачина, обед, -- сказал повар. -- Неважный обед, без эля и без
хлеба. Невесело сейчас в зеленых лесах. А бывали времена, когда добрый
человек мог здесь жить, как архиепископ, не боясь ни дождей, ни морозов: и
эля и вина было вдоволь. Но теперь дух отваги угас в людских сердцах; а этот
Джон Мщу-завсех, спаси нас бог и помилуй, просто воронье пугало.
-- Тебе лишь бы наесться и напиться, Лоулесс, -- ответил его
собеседник. -- Погоди, еще вернутся хорошие времена.
-- Я с детства жду хороших времен, -- сказал повар. -- Был я
монахом-францисканцем, был королевским стрелком; был моряком и плавал по
соленому морю; приходилось мне бывать и в зеленом лесу, приходилось
подстреливать королевских ланей. И чего же я достиг? Ничего! Напрасно я не
остался в монастыре. С игуменом Джоном жить было выгодней, чем с Джоном
Мщуза-всех. Клянусь богородицей, вот и они!
На поляне, один за другим, появлялись рослые, крепкие молодцы, у
каждого был нож и кубок, сделанный из коровьего рога; зачерпнув варево из
котла, они садились в траву и ели. И одеты и вооружены они были поразному;
одни носили груботканые рубахи, и все оружие их состояло из ножа да старого
лука; другие одевались, как настоящие лесные франты: Шапки и куртка из
темно-зеленого сукна, изящные стрелы, украшенные перьями, за поясом -- рог
на перевязи, меч и кинжал на боку. Они были очень голодны и потому
неразговорчивы; едва прорычав приветствие, каждый жадно набрасывался на еду.
Их собралось уже человек двадцать, когда в кустах боярышника вдруг
раздались радостные голоса, и на поляне появились еще пятеро: рослый,
плотный человек с сединой в волосах, с загорелым, как прокопченный окорок,
лицом, и за ним четверо с носилками. Нетрудно было угадать в первом
начальника: за плечами его висел лук, в руке он держал рогатину.
-- Ребята! -- крикнул он. -- Веселые мои друзья! Вы тут ели всухомятку
и свистели от голода! Но я всегда говорил: потерпите, счастье еще улыбнется
нам. И оно уже начало улыбаться. Вот первый посланец счастья -- добрый эль!
И под гул одобрительных возгласов носильщики опустили носилки, на
которых оказался большой бочонок.
-- Но торопитесь, ребята, -- продолжал пришедший. -- Нам предстоит
дело. К перевозу подошел отряд стрелков. На них красное с синим; каждый из
них -- мишень, каждый отведает наши стрелы, ни один не выйдет из лесу живым.
Нас здесь пятьдесят человек, и каждому из нас нанесена обида: у одного
похитили землю, у другого -- друзей; одного обесчестили, другого изгнали. Мы
все обижены! Кто же нас обидел? Сэр Дэниэл, клянусь распятием! Неужели мы
ему позволим спокойно пользоваться похищенным у нас добром? Сидеть в наших
домах? Пахать наши поля? Есть мясо наших быков? Нет, не позволим! Его
защищает закон; перья судейских писак всегда на его стороне. Но я приберег
для него у себя за поясом такие перья, с которыми ему не совладать!
Повар Лоулесс пил уже второй рог эля; он приподнял его, как бы
приветствуя оратора.
-- Мастер Эллис, -- сказал он, -- вы помышляете только о мести. Ну что
ж, вам так и подобает. Но у нас, у ваших бедных братьев по зеленому лесу,
никогда не было ни земель, ни друзей, и нам оплакивать нечего; мы люди
маленькие и помышляем мы не о мести, а о прибыли. Самой сладкой мести в мире
мы предпочтем благородное золото и мех с канарским вином.
-- Лоулесс, -- последовал ответ, -- чтобы вернуться в замок Мот, сэр
Дэниэл должен пройти через лес. Мы позаботимся о том, чтобы этот путь
обошелся ему дороже всякой битвы. Все знатные друзья его разбиты, и никто
ему не поможет. Мы окружим старого лиса со всех сторон, и он погибнет. Это
жирная добыча! Ее хватит на обед нам всем.
-- Много я уже едал таких обещанных обедов, -- сказал Лоулесс. -- Но
готовить их -- дело трудное, добрый мастер Эллис, можно обжечься. А чем мы
занимаемся в ожидании этого жирного обеда? Мы мастерим черные стрелы, мы
сочиняем стишки, мы пьем чистую холодную воду -- пренеприятный напиток.
-- Ты неверный человек, Уилл Лоулесс. От тебя все еще пахнет
монастырской кладовой. Жадность погубит тебя, -- ответил Эллис. -- Мы
забрали двадцать фунтов у Эппльярда. Мы забрали семь марок у гонца вчера
ночью. Третьего дня мы забрали пятьдесят у купца...
-- А сегодня, -- сказал один из молодцов, -- я остановил возле Холивуда
жирного торговца индульгенциями. Вот его кошелек.
Эллис пересчитал содержимое кошелька.
-- Сто шиллингов! -- проворчал он. -- Дурак, у него наверняка гораздо
больше было спрятано в туфлях или вшито в капюшон. Ты младенец. Том Кьюкоу,
ты упустил рыбку.
Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Он стоял,
опираясь на "рогатину, и разглядывал своих товарищей. Они жадно глотали
похлебку из оленины, запивая ее элем. День выдался удачный, им повезло;
однако их ждали срочные дела, и они не мешкали над едой. Те, кто пришел
первым, уже отобедали и либо повалились в траву и тотчас заснули, как сытые
удавы, либо болтали между собой, либо приводили оружие в порядок. Один
весельчак поднял рог с элем и запел:
Привольно весной под сенью лесной!
Как запах жаркого хорош,
Как весел и дружен приятельский ужин,
Когда "ты оленя убьешь!
Дождешься дождей, холодных ночей,
Короткого зимнего дня, --
С гульбой попрощайся, домой возвращайся,
Сиди до весны у огня.
Мальчики лежали и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове
железный крючок, чтобы натянуть тетиву. Они не смели шевельнуться; вся эта
сцена из лесной жизни прошла перед их глазами, будто в театре. Но тут
внезапно наступил антракт: раздался пронзительный свист, затем громкий
треск, и обломки стрелы упали к ногам мальчиков. Над тем самым местом, где
они притаились, высилась труба; ее-то, верно, и избрал своею мишенью
невидимый стрелок -- быть может, это был часовой, которого они видели на
сосне.
Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но
людей, сидевших на полянке, стрела эта не испугала; для них она была
условным сигналом, которого они давно ожидали. Они все разом вскочили на
ноги, затягивая пояса, проверяя тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы.
Эллис поднял руку; лицо его озарилось неукротимой энергией, белки глаз ярко
сверкали на загорелом лице.
-- Ребята, -- сказал он, -- вы все знаете свое дело. Пусть ни одна душа
не выскользнет живой из ваших рук! Эппльярд -- это был всего только глоток
виски перед обедом; а сейчас начнется самый обед. Я должен отомстить за
троих: за Гарри Шелтона, за Саймона Мэлмсбэри и... -- тут он ударил себя
кулаком в широкую грудь, -- и за Эллиса Дэкуорта. И, клянусь небом, я
отомщу!
Какой-то человек, раскрасневшийся от быстрого бега, продрался сквозь
кусты и выбежал на поляну.
-- Это не сэр Дэниэл! -- проговорил он, тяжело дыша. -- Их всего семь
человек. Стрела долетела до вас?
-- Только что, -- ответил Эллис.
-- Черт побери! -- выругался прибежавший. -- То-то мне показалось, что
я слышу ее свист. Вот я и остался без обеда.
В один миг весь отряд "Черной стрелы" покинул поляну перед разрушенным
домом; котел, затухавший костер да оленья туша на кусте боярышника -- вот и
все, что от них осталось.

ГЛАВА ПЯТАЯ. КРОВОЖАДНАЯ ОХОТА

Мальчики не двигались до тех пор, пока шум ветра не заглушил топота
удаляющихся шагов. Тогда они встали и с большим трудом, так как от
неудобного положения у них затекли ноги, выбрались из разрушенного дома и по
бревну перешли через ров. Мэтчем поднял оброненный крючок и шел впереди; Дик
следовал за ним с арбалетом в руке.
-- А теперь идем в Холивуд, -- сказал Мэтчем.
-- В Холивуд? -- воскликнул Дик. -- Идти в Холивуд, когда в наших
стреляют? Нет, я не пойду в Холивуд. Пусть меня лучше повесят, Джон!
-- Неужели ты бросишь меня? -- спросил Мэтчем.
-- Ну и брошу, -- ответил Дик. -- Если я не успею предупредить их, я
умру вместе с ними. Не могу же я бросить людей, с которыми я прожил всю
жизнь! Дай мне крючок от моего арбалета.
Но Мэтчем не собирался отдавать ему крючок.
-- Дик, -- сказал он, -- ты поклялся всеми святыми, что доставишь меня
невредимым в Холивуд. Неужели ты нарушишь свою клятву? Неужели ты меня
бросишь, клятвопреступник?
-- Я клялся искренне, -- ответил Дик, -- и собирался сдержать свою
клятву. Вот что, Джон, пойдем со мной. Позволь мне только предупредить этих
людей и, если придется, постоять вместе с ними под стрелами. Тогда совесть
моя будет чиста, я выполню свою клятву и отведу тебя в Холивуд.
-- Ты смеешься надо мной! -- возразил Мэтчем. -- Люди, которым ты
хочешь помочь, охотятся за мной, чтобы погубить меня.
Дик почесал голову.
-- Что ж делать, Джон, -- сказал он. -- Я не могу иначе. А как бы ты
сам поступил на моем месте? Тебе опасность грозит небольшая, а их ждет
смерть. Смерть! -- повторил он. -- Подумай об этом! Какого черта ты меня
задерживаешь? Давай сюда крючок! Клянусь святым Георгием, я не дам им всем
погибнуть!
-- Ричард Шелтон, -- сказал Мэтчем, глядя прямо ему в лицо, -- неужели
ты собираешься сражаться на стороне сэра Дэниэла? Разве у тебя нет ушей?
Разве ты не слышал того, что сказал Эллис? Или тебе не дорога родная кровь,
кровь твоего отца, которого убил этот человек? "Гарри Шелтон", -- сказал он;
а сэр Гарри Шелтон был твой отец, и это так же ясно, как то, что солнце
сияет на небе.
-- И ты хочешь, чтобы я поверил ворам? -- крикнул Дик.
-- Я уже давно слышал об убийстве твоего отца, -- сказал Мэтчем. --
Всем известно, что его убил сэр Дэниэл. В своем собственном доме пролил он
невинную кровь. Небеса жаждут отмщения за это убийство! А ты, сын убитого,
идешь утешать и защищать убийцу!
-- Джон! -- воскликнул мальчик. -- Я ничего не знаю. Быть может, все
это так и было. Откуда мне знать? Но посуди сам: сэр Дэниэл вырастил меня и
выкормил; я играл и охотился вместе с его воинами; а ты хочешь, чтобы я
покинул их в минуту опасности! Если я покину их, я потеряю честь! Нет, Джон,
не проси меня, ты ведь не захочешь видеть меня обесчещенным.
-- Ну, а твой отец. Дик? -- сказал Мэтчем, несколько, видимо,
поколебленный. -- Как же твой отец? И клятва, которую ты мне дал? Ведь когда
ты давал клятву, ты призвал в свидетели всех святых.
-- Мой отец, ты говоришь? -- воскликнул Шелтон. -- Отец велел бы мне
идти и защищать своих. Если правда, что сэр Дэниэл убил его, придет час, и
вот эта рука убьет сэра Дэниэла! Но пока сэру Дэниэлу грозит опасность, я
буду защищать его. А от клятвы моей ты сам меня освободишь, добрый Джон. Ты
освободишь меня от клятвы, чтобы спасти жизнь людей, которые не сделали тебе
ничего дурного, и чтобы спасти мою честь.
-- Я, Дик, освобожу тебя от клятвы? Никогда! -- ответил Мэтчем. -- Если
ты бросишь меня, ты -- клятвопреступник, так и знай.
-- Мое терпение лопнуло, -- сказал Дик. -- Отдай мне мой крючок!
-- Не дам, -- сказал Мэтчем. -- Я спасу тебя против твоей воли.
-- Не дашь? -- крикнул Дик. -- Я тебя заставлю!
-- Попробуй! -- сказал Мэтчем.
Они смотрели друг другу в глаза, готовые к схватке. Дик бросился
первым. Мэтчем отскочил, повернулся и побежал, но Дик нагнал его двумя
прыжками, вырвал у него из рук крючок от арбалета, грубо повалил на землю и
остановился над ним, сжав кулаки, раскрасневшийся и свирепый. Мэтчем лежал,
уткнувшись лицом в траву и не пытаясь сопротивляться.
Дик натянул тетиву.
-- Я тебя проучу! -- яростно кричал он. -- Клялся я или не клялся, а я
тебя проучу!
Он повернулся и побежал прочь. Мэтчем вскочил на ноги и помчался за ним
вдогонку.
-- Что тебе нужно? -- крикнул Дик и остановился. -- Чего ты бежишь за
мною? Отстань!
-- Я бегу, куда хочу, -- сказал Мэтчем. -- Здесь, в лесу, я свободен.
-- Нет, ты отстанешь от меня, клянусь богородицей! -- ответил Дик,
подымая свой арбалет.
-- Ах, какой ты храбрец! -- сказал Мэтчем. -- Стреляй!
Дик смущенно опустил арбалет.
-- Послушай, -- сказал он, -- ты уж и так достаточно мне навредил.
Уходи. Уйди по-хорошему. А то я вынужден буду прогнать тебя.
-- Ну что ж, -- сказал Мэтчем, -- ты сильнее. Прогоняй меня. А я от
тебя не отстану, Дик. Ты можешь прогнать меня только силой.
Дик едва сдерживался. Совесть не позволяла ему бить беззащитного, но он
не знал другого способа избавиться от ненужного спутника, которому к тому же
перестал доверять.
-- Да помешался ты, что ли? -- крикнул он. -- Дурак, ведь я иду к твоим
врагам! Я несусь прямехонько к ним.
-- Ну и пусть, -- ответил Мэтчем. -- Если тебе суждено умереть, Дик, я
умру вместе с тобой. Если тебе суждено попасть в тюрьму, мне лучше будет с
тобою в тюрьме, чем без тебя на свободе.
-- Ладное сказал Дик. -- У меня нет времени с тобой препираться. Иди за
мной. Но если ты подстроишь мне какую-нибудь пакость, я тебя щадить не
стану. Загоню в тебя стрелу, так и знай.
С этими словами Дик повернулся и быстрым шагом направился вдоль чащи,
зорко глядя по сторонам. Векоре он выбрался из оврага. Лес поредел. Слева он
увидел небольшой холм, поросший золотистым дроком; на верхушке холма
возвышались темные сосны.
"Отсюда мне будет видно все", -- подумал он и полез вверх по открытому,
заросшему вереском склону.
Он прошел всего несколько ярдов, как вдруг Мэтчем схватил его за руку и
показал что-то вдали. К востоку от холма лежала широкая долина; вереск на
ней еще не отцвел, и она напоминала заржавленный щит, на котором пятнами
темнели вязы. Десять человек в зеленых куртках поднимались по склону; их вел
сам Эллис Дэкуорт, -- его легко было узнать по рогатине, которую он держал в
руках. Один за другим доходили они до вершины, появлялись на фоне неба и
исчезали за холмом.
Дик ласково посмотрел на Мэтчема.
-- Значит, ты верен мне, Джон? -- спросил он. -- А я боялся, что ты на
стороне моих врагов.
Мэтчем заплакал.
-- Это еще что! -- воскликнул Дик. -- Святые угодники, помилуйте нас! Я
сказал тебе всего одно слово, и ты уже ревешь.
-- Ты ушиб меня! -- рыдал Мэтчем. -- Ты швырнул меня на землю, и я
очень больно ушибся. Ты трус, ты пользуешься тем, что ты сильней меня!
-- Не болтай глупостей, -- грубо сказал Дик. -- Какое ты имел право не
давать мне мой крючок, мастер Джон! Мне следовало отколотить тебя как
следует. Хочешь идти со мной, так слушайся. Ну, идем!
Мэтчем пребывал в нерешительности; но когда он увидел, что Дик
продолжает карабкаться вверх по склону, ни разу даже не обернувшись, он
побежал за ним вслед. Однако подъем был крутой и неровный, и пока Мэтчем
колебался. Дик прошел далеко вперед. А так как он и двигался проворнее, он
успел доползти до сосен на вершине и уже расчищал себе гнездышко, когда
Мэтчем, дыша, как загнанный олень, плюхнулся наземь рядом с ним.
Внизу, на краю обширной долины, тропа, ведущая от деревушки Тэнстолл,
спускалась к перевозу. Это была хорошо утоптанная тропа, и ее легко было
проследить всю из конца в конец. Лес то отступал от нее, то подходил к ней
вплотную; и всюду, где лес близко подходил к тропе, могла быть засада.
Далеко внизу солнечные лучи сияли на семи стальных шлемах; а по временам,
когда деревья редели, с холма можно было разглядеть Сэлдэна и его людей,
которые ехали рысью, спеша исполнить приказание сэра Дэниэла. Ветер,
несколько ослабевший, все еще раскачивал деревья, и. быть может, если бы
среди всадников был покойный Эппльярд, он по поведению птиц почуял бы
опасность.
-- Они уже заехали далеко в лес, -- прошептал Дик. -- Теперь, чтобы
спастись, им надо скакать вперед, а не возвращаться. Видишь вон ту поляну,
на самой середине которой выросла маленькая роща, похожая на остров? Там они
были бы в безопасности. Только бы они доскакали до этого места, а уж я
позабочусь их предупредить. Но надежды мало; их всего семеро, и у них не
арбалеты, а простые луки. А арбалет. Джон, всегда одерживает победу над
луком.
Между тем Сэлдэн и его спутники продолжали скакать по тропе, не
подозревая о грозившей им опасности и постепенно приближаясь к тому месту,
где спрятались мальчики. Один раз всадники остановились и, сбившись в кучу,
стали прислушиваться и показывать куда-то пальцем. Насторожиться их, должно
быть, заставил глухой пушечный рев, который ветер доносил до них издалека.
По этим звукам можно было догадываться о ходе великого сражения. Тут было
над чем задуматься. Если рев пушек стал слышен в Тэнстоллском лесу, значит,
сражение передвинулось к востоку и, следовательно, счастье изменило сэру
Дэниэлу и лордам Алой розы [2].
Но вот маленький отряд снова двинулся в путь и скоро добрался до
открытой поляны, заросшей вереском; лес вдавался в нее длинным узким клином,
доходившим до самой тропы. Едва всадники приблизились к ней, как в воздухе
мелькнула стрела. Один из всадников всплеснул руками, конь его вздыбился, и
оба они рухнули на землю. Все закричали так громко, что мальчики услышали их
крики со своего холма. Оттуда также было видно, как шарахнулись вспугнутые
кони и как, когда всадники немного оправились от неожиданности, один из них
пытался спешиться. Еще одна стрела, пущенная с большего расстояния, чем
первая, описала в воздухе широкую дугу; второй всадник рухнул в пыль. Воин,
слезавший с коня, выпустил узду, и конь помчался галопом, волоча его за ногу
по земле, колотя об камни, топча копытами. Четверо, оставшихся в седле,
разделились -- один, громко крича, поскакал назад к перевозу, а трое других,
бросив поводья, понеслись во весь опор вперед, к Тэнстоллу. Из-за каждого
дерева в них летели стрелы. Вскоре один конь упал, но воин успел вскочить на
ноги; он бежал вслед за своими товарищами, пока и его не уложила стрела. Еще
один человек упал и еще один конь. Из всего отряда уцелел только один, но и
у него уже не было коня. Вдали замер топот трех перепуганных коней,
потерявших своих седоков.
За все это время ни один из нападающих не показался из засады. Там и
сям на тропе валялись корчившиеся в предсмертной муке кони и люди. Но у их
врагов не было милосердия -- никто не вышел из засады, чтобы избавить их от
страданий.
Уцелевший всадник остановился в растерянности возле своего павшего
коня. Он очутился в конце той самой поляны с рощицей, которую Дик указал
Мэтчему, на расстоянии каких-нибудь пятисот ярдов от того места, где лежали
мальчики. Они ясно видели, как он тревожно озирался по сторонам, ожидая
смерти. Но никто его не трогал, и мало-помалу мужество вернулось к нему.
Внезапно он скинул с плеча свой лук и натянул тетиву. И Дик узнал его по
движению руки. То был Сэлдэн.
При этой попытке к сопротивлению весь лес захохотал. Видимо, в этом
жестоком и несвоевременном веселье участвовало не меньше двадцати человек.
Над плечом Сэлдэна пролетела стрела. Он вздрогнул и отпрянул. Другая стрела
вонзилась в землю у самых его ног. Он спрятался за деревом. Третья стрела,
направленная, казалось, ему прямо в лицо, упала в нескольких шагах от него.
Затем снова раздался громкий хохот, перебегая, как эхо, от одного куста к
другому.
Было ясно, что нападающие просто дразнят несчастного, как в те времена
дразнили обычно быка, перед тем как убить, или как кошка и по сей день
забавляется с мышью. Сражение давно окончилось. Один из лесных удальцов уже
вышел на тропу и спокойно подбирал стрелы, а его товарищи тешили свои
жестокие сердца зрелищем страданий ближнего.
Сэлдэн понял, что его дразнят. С яростным воплем он натянул свой лук и
наугад пустил стрелу в чащу леса. Ему повезло -- кто-то вскрикнул от боли.
Кинув свой лук, Сэлдэн помчался вверх по склону, как раз туда, где лежали
Дик и Мэтчем.
Лесные удальцы начали обстреливать его не на шутку. Но они поздно
спохватились, и как бы в отместку за их жестокость счастье от них
отвернулось и теперь им приходилось стрелять против солнца. Сэлдэн на бегу
кидался то вправо, то влево, чтобы сбить их и не дать им прицелиться. Уже
тем, что он бросился бежать вверх по склону, он расстроил все их расчеты: по
ту сторону тропы у них не было ни одного стрелка, кроме того единственного,
которого Сэлдэн не то убил, не то ранил. Шайка, видимо, растерялась. Кто-то
трижды свистнул, потом еще два раза. Издалека донесся ответный свист. Весь
лес наполнился шумом шагов и треском ветвей. Испуганная лань выскочила на
поляну, постояла на трех ногах, понюхала воздух и снова исчезла в чаще.
Сэлдэн продолжал бежать, прыгая из стороны в сторону. Стрелы летели за
ним вдогонку, но ни одна не попала в него. Еще немного, казалось, и он
спасен. Дик держал наготове свой арбалет, чтобы помочь ему. Даже Мэтчем,
позабыв о своей ненависти к сэру Дэниэлу, в глубине души сочувствовал
несчастному беглецу. Сердца обоих мальчиков судорожно стучали.
Сэлдэн находился всего в пятидесяти ярдах от них, как вдруг в него
попала стрела, и он упал. Правда, через мгновение он уже снова, был на
ногах; но теперь он шатался на каждом шагу и, словно слепой, побежал в
другую сторону.
Дик вскочил на ноги и замахал ему рукой.
-- Сюда! -- крикнул он. -- Сюда! Мы поможем тебе! Беги! Беги!
Но вторая стрела попала Сэлдэну в плечо и, угодив между пластинами его
лат, пробила его куртку. Он рухнул на землю.
-- Бедняга! -- крикнул Мэтчем, всплеснув руками.
А Дик словно остолбенел. Он стоял во весь рост на вершине холма --
великолепной мишенью для стрелков.
Его, наверно, немедленно убили бы, так как лесные удальцы были в ярости
на самих себя и застигнуты врасплох появлением Дика в тылу своих позиций, но
вдруг совсем близко раздался громовой голос Эллиса Дэкуорта.
-- Стой! -- прогремел он. -- Не смейте стрелять! Взять его живьем! Это
молодой Шелтон, сын Гарри Шелтона.
Он несколько раз пронзительно свистнул, и со всех сторон леса ему
засвистели в ответ. Свист, вероятно, заменял Джону Мщу-за-всех боевую трубу:
с его помощью он отдавал свои приказания.
-- Беда! -- воскликнул Дик. -- Мы попались... Бежим, Джон, бежим!
И они повернули назад и помчались через сосновую рощу, покрывавшую
вершину холма.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. КОНЕЦ ДНЯ

Мальчики побежали в самое время: еще немного, и было бы поздно. Молодцы
"Черной стрелы" со всех концов устремились к холму. Наиболее проворные из
них и те, кому пришлось бежать по открытой местности, быстро опередили
остальных и были уже недалеко от цели; а те, которые поотстали, помчались по
ложбинам, кто направо, кто налево, стремясь окружить холм, чтобы не дать
мальчикам уйти.
Дик влетел в высокую дубовую рощу. Там, под дубами, была твердая почва,
и ноги не путались в прутьях кустов. Мальчики бежали быстро, потому что
бежать им приходилось с горы. Дубы кончились, перед ними была широкая
долина, но Дик свернул влево. Добежав до следующей поляны, он опять свернул
влево. Вот каким образом получилось, что мальчики, несколько раз
сворачивавшие влево, понеслись по направлению к реке, через которую они
переправились два часа назад, а их преследователи помчались совсем в другую
сторону, по направлению к Тэнстоллу.
Мальчики остановились, чтобы перевести дух. Преследователей не было
слышно. Дик приложил ухо к земле и все же ничего не услышал; впрочем, на
слух трудно было положиться, так как ветер, шумевший в ветвях, заглушал все.
-- Вперед! -- сказал Дик.
Они очень устали, у Мэтчема ныла нога, и все-таки, пересилив себя, они
побежали дальше под гору.
Три минуты спустя они врезались в самую гущу кустов остролиста. Над
головой кроны дубов образовали сплошную крышу. Казалось, они попали в
высокий многоколонный собор. Бежать здесь было нетрудно -- трава упруго и
мягко пружинила под ногами, и только порой беглецы цеплялись за кусты
остролиста.
Но вот чаща поредела, они миновали последние кусты, и сумерки рощи
расступились.
-- Стой! -- крикнул чей-то голос.
Среди толстых стволов в пятидесяти футах от себя они увидели рослого
человека в зеленой куртке, запыхавшегося от быстрого бега. Человек этот
поспешно вложил в лук стрелу и взял их на прицел. Мэтчем вскрикнул и
остановился; но Дик продолжал бежать и, выхватив кинжал, с ходу кинулся на
лесного удальца. Быть может, тот растерялся, пораженный смелостью нападения,
а быть может, ему было запрещено стрелять: как бы то ни было, он не
выстрелил. Не дав ему опомниться, Дик схватил его за горло и швырнул наземь.
Лук, загудев тетивой, полетел в одну сторону, стрела -- в другую.
Обезоруженный лесной удалец попытался сопротивляться; но кинжал дважды
сверкнул и дважды опустился. Раздался слабый стон. Дик поднялся. Лесной
удалец неподвижно лежал на траве, пораженный в самое сердце.
-- Вперед! -- крикнул Дик.
Он снова побежал; Мэтчем с трудом поспевал за ним. По правде говоря,
оба едва волочили ноги и ловили воздух ртом, как рыбы. У Мэтчема закололо в
боку; голова его кружилась. У Дика ноги были как свинцовые. Они бежали из
последних сил, но все-таки бежали.
Внезапно чаща кончилась. Перед ними лежала дорога из Райзингэма в
Шорби, окаймленная с обеих сторон неприступной стеной леса.
Дик остановился. И тут он услышал какой-то непонятный шум. Непрерывно
нарастая, он напоминал завывание ветра, но вскоре в этом завывании Дик
различил топот несущихся вскачь лошадей. И вот из-за поворота дороги
выскочил отряд вооруженных всадников; он мгновенно пронесся мимо мальчиков и
исчез. Всадники мчались в полном беспорядке, -- видимо, они спасались
бегством; многие из них были ранены. Рядом неслись, высоко подкидывая
окровавленные седла, лошади без седоков. Это удирали остатки армии,
разгромленные в большом сражении.
Топот лошадей, промчавшихся в сторону Шорби, уже начал замирать вдали,
как вновь послышалось цоканье копыт и на дороге появился еще один всадник,
судя по его великолепным доспехам, человек высокого положения. Следом за ним
потянулись обозные телеги. Возницы неистово подстегивали кляч, и клячи
бежали неуклюжей рысью. Эти обозники, видимо, удрали в самом начале
сражения, но трусость не принесла им пользы. Едва они поравнялись с тем
местом, где стояли удивленные мальчики, как какой-то воин в изрубленных
латах, вне себя от бешенства, догнал телеги и начал избивать возниц рукоятью
меча. Многие побросали свои телеги и скрылись в лесу. Оставшихся воин рубил
направо и налево, нечеловечески громко бранясь и обзывая их трусами.
Между тем шум вдали все усиливался; ветер доносил громыханье телег,
конский топот, крики воинов. Ясно было, что целая армия, словно наводнение,
хлынула на дорогу.
Дик нахмурился. По этой дороге он собирался идти до поворота на
Холивуд, а теперь надо было искать другой путь. А главное, он узнал знамена
графа Райзингэма и понял, что сторонники Ланкастерской розы потерпели полное
поражение. Успел ли сэр Дэниэл присоединиться к ланкастерцам? Неужели и он
тоже разбит? Неужели и он бежал? Или, быть может, он запятнал свою честь
изменой и перешел на сторону Йорка? Неизвестно, что хуже.
-- Идем, -- угрюмо сказал Дик.
И побрел назад в чащу. Мэтчем устало ковылял за ним.
Они молча шли по лесу. Было уже поздно; солнце опускалось в болото за
Кэттли; вершины деревьев багровели в его лучах, но тени становились все
гуще, и в воздухе повеяло ночным холодом.
-- Эх, если бы поесть! -- воскликнул Дик, остановившись.
Мэтчем сел на землю и заплакал.
-- Вот из-за ужина ты плачешь, зато, когда нужно было спасать людей, ты
был спокоен, -- презрительно сказал Дик. -- На твоей совести семь человек,
мастер Джон; и этого я тебе никогда не прощу.
-- На моей совести? -- воскликнул Мэтчем яростно. -- На моей? А на
твоем кинжале красная человеческая кровь! За что ты убил беднягу? Он поднял
лук, но не выстрелил; он мог тебя убить, но пощадил! Велика храбрость --
убить безоружного, как котенка!
Дик онемел от оскорбления.
-- Я убил его в честном бою. Я кинулся на него, когда он поднял лук! --
воскликнул он.
-- Ты убил его, как трус, -- возразил Мэтчем. -- Ты крикун и
хвастунишка, мастер Дик! У всякого, кто сильнее тебя, ты будешь валяться в
ногах! Ты не умеешь мстить. Смерть твоего отца осталась неотмщенной, и его
несчастный дух напрасно молит о возмездии. А вот если какое-нибудь слабое
существо, не умеющее драться, подружится с тобой, она погибнет.
Дик был слишком взбешен, чтобы обратить внимание на слово "она".
-- Вздор! -- крикнул он. -- Возьми любых двух человек, и всегда
окажется, что один сильнее, а другой слабее. Сильный побеждает слабого, и
это правильно. А тебя, мастер Мэтчем, за твою строптивость и неблагодарность
следует выдрать ремнем, и я тебя выдеру.
И Дик, умевший в самом сильном гневе казаться спокойным, начал
расстегивать свой пояс.
-- Вот что ты получишь на ужин, -- сказал он, мрачно усмехаясь.
Мэтчем перестал плакать; он был бел как полотно, но твердо смотрел Дику
в лицо и не двигался. Дик шагнул вперед, подняв ремень. Но тут же
остановился, смущенный большими глазами и осунувшимся, усталым лицом своего
товарища. Дик заколебался.
-- Признайся, что ты неправ, -- запинаясь, проговорил он.
-- Нет, я прав, -- сказал Мэтчем. -- Бей меня! Я хромаю; я устал; я не
сопротивляюсь; я не сделал тебе ничего дурного. Так бей же меня, трус!
Услышав эти оскорбительные слова. Дик взмахнул поясом. Но Мэтчем так
вздрогнул, так сжался весь от страха, что у Дика снова не хватило решимости
нанести удар. Рука с ремнем опустилась; он не знал, как поступить, и
чувствовал себя дураком.
-- Чтоб ты сдох от чумы! -- сказал он. -- Если у тебя слабые руки, так
придержи свой язык. Но бить я тебя не могу, пусть меня лучше повесят!
И он надел свой пояс.
-- Бить я тебя не буду, -- продолжал он, -- но простить тебе я никогда
не прощу. Я тебя не знал. Ты был врагом моего господина, -- я отдал тебе
свою лошадь; я отдал тебе свой обед, а ты говорил, что я сделан из дерева.
Ты обозвал меня трусом и хвастунишкой. Нет, мера моего терпения переполнена,
клянусь! Теперь я вижу, как выгодно быть слабым: ты можешь совершать самые
гнусные поступки, и никто тебя не накажет; ты можешь украсть у человека
оружие, когда ему грозит опасность, и человек этот не посмеет потребовать
его у тебя, -- ведь ты такой слабый! Значит, если кто-нибудь направит на
тебя копье и крикнет тебе, что он слаб, ты должен дать ему пронзить себя?
Вздор! Глупости!
-- А все-таки ты меня не бьешь, -- сказал Мэтчем.
-- Черт с тобой! -- ответил Дик. -- Я займусь твоим воспитанием. Ты
дурно воспитан, но все же в тебе есть что-то хорошее, и главное, ты вытащил
меня из реки. Впрочем, об этом я вспоминать не хочу. Я решил быть таким же
неблагодарным, как ты. Однако нужно идти. Если ты хочешь попасть в Холивуд
сегодня ночью или хотя бы завтра утром, мы должны торопиться.
Но если к Дику и вернулось его добродушие, Мэтчем не простил ему
ничего. Нелегко ему было забыть и грубость Дика, и убийство лесного удальца,
и, самое главное, поднятый ремень.
-- Приличия ради благодарю тебя, -- сказал Мэтчем. -- Но, пожалуй, я и
без тебя найду дорогу, добрый мастер Шелтон. Лес широк; ты ступай налево, а
я пойду направо. Я у тебя в долгу: ты накормил меня обедом и прочитал мне
нравоучение, -- при случае я отблагодарю тебя. Всего хорошего!
-- Ну и убирайся! -- крикнул Дик. -- И черт с тобой!
Они пошли в разные стороны, не заботясь о направлении и думая только о
своей ссоре. Но не прошел Дик и десяти шагов, как Мэтчем окликнул его и
побежал за ним.
-- Дик, -- сказал он, -- мы нехорошо с тобой попрощались. Вот тебе моя
рука и вот тебе мое сердце. За все, что ты сделал для меня, за твою помощь
мне я благодарю тебя, и не из приличия только, а от всей души. Всего тебе
хорошего!
-- Ну что же, друг, -- сказал Дик, пожимая протянутую руку, -- желаю,
чтоб тебе везло во всем. Но боюсь, что не повезет. Слишком уж ты любишь
спорить.
Они расстались во второй раз. И снова разлука их не состоялась, но
теперь уже не Мэтчем побежал за Диком, а Дик за Мэтчемом.
-- Возьми мой арбалет, -- сказал он. -- Ведь у тебя нет никакого
оружия.
-- Арбалет? -- воскликнул Мэтчем. -- Да у меня не хватит силы натянуть
его. К тому же я и целиться не умею. Арбалет не принесет мне никакой пользы,
добрый мальчик. Благодарю тебя.
Приближалась ночь, и в тени ветвей они уже с трудом различали лица друг
друга.
-- Погоди, я немного провожу тебя, -- сказал Дик. -- Ночь темна. Я
доведу тебя хотя бы до тропинки, а то один ты можешь заблудиться.
Не сказав больше ни слова, он пошел вперед, и Мэтчем опять, побрел за
ним. Становилось все темней и темней; лишь изредка сквозь густые ветви
видели они небо, усеянное мелкими звездами. Шум разгромленной армии
ланкастерцев все еще доносился до них, но с каждым их шагом он становился
слабей и глуше.
Примерно через полчаса они вышли на большую поляну, поросшую вереском.
Кое-где, словно островки, над ней возвышались кущи тисов, слабо озаренные
мерцанием звезд. Мальчики остановились и посмотрели друг на друга.
-- Ты устал? -- спросил Дик.
-- Я так устал, -- ответил Мэтчем, -- что хотел бы лечь и умереть.
-- Я слышу журчание ручья, -- сказал Дик. -- Дойдем до него и напьемся;
меня мучит жажда.
Местность медленно понижалась, и, действительно, на дне долины они
нашли маленький лепечущий ручеек, который бежал между ивами. Они упали
ничком на землю и, вытянув губы, вдоволь напились воды, отражавшей звезды.
-- Дик, -- сказал Мэтчем, -- я выбился из сил. Я ничего больше не могу.
-- Когда мы спускались сюда, я видел какую-то яму, -- сказал Дик. --
Залезем в нее и заснем.
-- Ах, как я хочу спать! -- воскликнул Мэтчем.
Яма была песчаная и сухая; ветви кустов, словно навес, склонялись над
ней. Мальчики влезли в яму, легли и крепко прижались друг к другу, чтобы
согреться; ссора их была забыта. Сон окутал их, как облако, и они мирно
заснули под росою и звездами.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ЧЕЛОВЕК С ЗАКРЫТЫМ ЛИЦОМ

Они проснулись в предрассветных сумерках. Птицы еще не пели, а только
неуверенно щебетали; и солнце еще не встало, но весь восточный край неба был
охвачен торжественной многоцветной зарей. Голодные, измученные, они
неподвижно лежали в блаженной истоме. И вдруг услышали звяканье
колокольчика.
-- Звонят! -- сказал Дик, приподнимаясь. -- Неужели мы так близко от
Холивуда?
Колокольчик звякнул снова и на этот раз гораздо ближе; надтреснутый
звон его, нарушивший утреннюю тишину, уже не умолкал, все время приближаясь.
-- Что это? -- спросил Дик, окончательно просыпаясь.
-- Кто-то идет, -- ответил Мэтчем, -- и при каждом его шаге звенит
колокольчик.
-- Я это и сам понимаю, -- сказал Дик. -- Но кто может бродить здесь с
колокольчиком? Кому нужен колокольчик в Тэнстоллском лесу? Джон, -- прибавил
он, -- смейся надо мной, если хочешь, но мне этот звон не нравится.
-- Да, -- сказал Мэтчем и вздрогнул, -- в этом звоне есть что-то
тоскливое. Если бы не рассвет...
Но тут колокольчик зазвенел гораздо сильнее и вдруг умолк.
-- Можно подумать, что кто-то бежал с колокольчиком, прочитал "отче
наш" и с разбегу прыгнул в воду, -- заметил Дик.
-- А теперь он снова идет медленно, -- прибавил Мэтчем.
-- Не так уж медленно, Джон, -- ответил Дик. -- Напротив, он очень
быстро к нам приближается. Либо он удирает от кого-то, либо за кем-то
гонится сам. Разве ты не слышишь, что звон с каждым мгновением все ближе?
-- Он уже совсем рядом, -- сказал Мэтчем.
Они стояли на краю ямы; а так как яма была на верхушке небольшого
бугра, они видели всю поляну до самого леса. В серых утренних сумерках они
ясно различали белую ленту тропинки, которая проходила в каких-нибудь ста
ярдах от ямы и пересекала всю поляну с востока на запад. Дик рассудил, что
тропинка эта, по всей видимости, должна была вести в замок Мот.
Не успел он это подумать, как на тропинке, выйдя из чащи леса, появился
человек, закутанный в белое. Он остановился на мгновение, словно для того,
чтобы получше осмотреться; затем, низко пригнувшись к земле, неторопливо
двинулся вперед через заросшую вереском поляну. Колокольчик звенел при
каждом его шаге. У него не было лица: белый мешок, в, котором не были
прорезаны даже отверстия для глаз, закрывал всю его голову; человек этот
нащупывал дорогу палкой.
Смертельный ужас охватил мальчиков.
-- Прокаженный! -- сказал Дик, задыхаясь.
-- Его прикосновение -- смерть, -- сказал Мэтчем. -- Бежим!
-- Зачем бежать? -- возразил Дик. -- Разве ты не видишь, что он совсем
слепой? Он нащупывает дорогу палкой. Давай лежать и не двигаться; ветер дует
от нас к нему, и он пройдет мимо, не причинив нам никакого вреда. Бедняга!
Он достоин жалости, а не страха! Я пожалею его, когда он пройдет, -- ответил
Мэтчем.
Прокаженный находился уже совсем недалеко от них. Взошло солнце и
озарило его закрытое лицо. Когда-то, до того, как страшная болезнь согнула
его в три погибели, это, должно быть, был крупный, рослый мужчина, да и
сейчас он шел уверенной походкой сильного человека. Зловещий звон
колокольчика, стук палки, завешенное безглазое лицо и, главное, сознание
того, что он не только обречен смерти и мучениям, но и отвержен людьми --
все это нагоняло на мальчиков удручающую тоску. Человек приближался к ним, и
с каждым его шагом они теряли мужество и силы.
Поравнявшись с ямой, он остановился и повернул к ним голову.
-- Пресвятая богородица, спаси меня! -- еле слышно прошептал Мэтчем. --
Он нас видит!
-- Вздор! -- ответил Дик шепотом. -- Он просто прислушивается. Ведь он
слеп, дурачок!
Прокаженный смотрел или прислушивался несколько мгновений. Потом побрел
дальше, но вдруг снова остановился и снова, казалось, поглядел на мальчиков.
Даже Дик смертельно побледнел и закрыл глаза, точно от одного взгляда на
прокаженного он мог заразиться. Но скоро колокольчик зазвенел опять.
Прокаженный дошел до конца поляны и исчез в чаще.
-- Он видел нас, -- сказал Мэтчем. -- Клянусь, он нас видел!
-- Глупости! -- ответил Дик, к которому уже вернулось мужество. -- Он
нас слышал и, верно, очень испугался, бедняга! Если бы ты был слеп и если бы
тебя окружала вечная ночь, ты останавливался бы при каждом хрусте сучка под
ногой, при каждом писке птицы.
-- Дик, добрый Дик, он видел нас, -- повторял Мэтчем. -- Люди
прислушиваются совсем не так, Дик. Он смотрел, а не слушал. Он задумал
что-то недоброе. Слышишь, колокольчик умолк...
Он был прав. Колокольчик больше не звенел.
-- Это мне не нравится, -- сказал Дик. -- Это мне совсем не нравится,
-- повторил он. -- Что он затеял? Идем скорее!
-- Он пошел на восток, -- сказал Мэтчем. -- Добрый Дик, бежим прямо на
запад! Я успокоюсь только тогда, когда повернусь к этому прокаженному спиной
и удеру от него как можно дальше.
-- Какой же ты трус, Джон! -- ответил Дик. -- Мы идем в Холивуд, а
чтобы прийти отсюда в Холивуд, нужно идти на север.
Они встали, перешли по камешкам через ручей и полезли вверх по
противоположному склону оврага, который был очень крут и подымался до самой
опушки леса. Почва тут была неровная -- всюду бугры и ямы; деревья росли то
поодиночке, то целыми рощами. Нелегко было находить дорогу, и мальчики
подвигались вперед очень медленно. К тому же они были утомлены вчерашними
своими похождениями, измучены голодом и с трудом передвигали вязнувшие в
песке ноги.
Внезапно с вершины бугра они увидели прокаженного -- он находился в ста
футах от них и шел им наперерез по ложбине. Колокольчик его не звенел, палка
не нащупывала дороги, он шел быстрой, уверенной походкой зрячего человека.
Через мгновение он исчез в зарослях кустов.
Мальчики сразу спрятались за кустом дрока и лежали, охваченные ужасом.
-- Он гонится за нами, -- сказал Дик. -- Ты заметил, как он прижал
язычок колокольчика рукой, чтобы не звенеть? Да помогут нам святые! Против
заразы мое оружие бессильно!
-- Что ему нужно? -- воскликнул Мэтчем. -- Чего он хочет? Никогда не
слыхал я, чтобы прокаженные бросались на людей просто так, со зла. Ведь и
колокольчик у него для того, чтобы люди, услышав звон, убегали. Дик, тут
что-то не так...
-- Мне все равно, -- простонал Дик. -- Я совсем ослабел, ноги у меня
как солома. Да спасут нас святые!
-- Неужели ты так и будешь тут лежать? -- воскликнул Мэтчем. -- Бежим
назад, на поляну. Там безопаснее. Там ему не удастся подкрасться к нам
незаметно.
-- Я никуда не побегу, -- сказал Дик. -- У меня нет сил. Будем
надеяться, что он пройдет мимо.
-- Так натяни свой арбалет! -- воскликнул Мэтчем. -- Будь мужчиной.
Дик перекрестился.
-- Неужели ты хочешь, чтобы я стрелял в прокаженного? -- сказал он. --
У меня рука не подымется. Будь что будет! -- прибавил он. -- Я могу
сражаться со здоровыми людьми, но не с привидениями и прокаженными. Не знаю,
привидение ли это или прокаженный, но да защитит нас небо и от того и от
другого!
-- Так вот какова прославленная храбрость мужчины! -- сказал Мэтчем. --
Как мне жалко несчастных мужчин! Ну что же, если ты ничего не хочешь делать,
так давай лежать смирно.
Колокольчик отрывисто звякнул.
-- Он нечаянно отпустил язычок, -- шепнул Мэтчем. -- Боже, как он
близко!
Дик ничего не ответил, зубы его стучали.
Прокаженный уже смутно белел за ветвями кустов, потом из-за ствола
высунулась его голова, казалось, он внимательно изучал местность. Мальчикам
от страха чудилось, что кусты шуршат листьями и трещат ветвями, как живые; и
каждому было слышно, как стучит сердце у другого.
Вдруг прокаженный с воплем выскочил из-за кустов и побежал прямо на
мальчиков. Громко крича, они кинулись в разные стороны. Но их страшный враг
живо догнал Мэтчема и крепко схватил его. Лесное эхо подхватило отчаянный
крик Мэтчема. Он судорожно забился и потерял сознание.
Дик услышал крик и обернулся. Он увидел упавшего Мэтчема, и к нему
сразу вернулись и силы и мужество. С возгласом, в котором смешались гнев и
жалость, он снял с плеча арбалет и натянул тетиву. Но прокаженный остановил
его, подняв руку.
-- Не стреляй, Дикон! -- послышался знакомый голос. -- Не стреляй,
храбрец! Неужели ты не узнал друга?
Уложив Мэтчема на траву, человек скинул с головы мешок, и Дик увидел
лицо сэра Дэниэла Брэкли.
-- Сэр Дэниэл! -- воскликнул Дик.
-- Да, я сэр Дэниэл, -- ответил рыцарь. -- Ты чуть не застрелил своего
опекуна, мошенник! Но вот этот... -- Он кивнул в сторону Мэтчема. -- Как ты
его называешь, Дик?
-- Я его называю мастером Мэтчемом, -- сказал Дик. -- Разве вы его не
знаете? А он говорил, что вы его знаете!
-- Да, я его знаю, -- ответил сэр Дэниэл и усмехнулся. -- Он в
обмороке, и, клянусь небом, ему есть с чего упасть в обморок. Признайся,
Дик, ведь я напугал тебя до смерти?
-- Ужасно напугали, сэр Дэниэл, -- сказал Дик, вздохнув при одном
воспоминании о своем испуге. -- Простите меня, сэр, за дерзкие слова, но мне
показалось, что я встретил самого дьявола. Сказать по правде, я до сих пор
весь дрожу. Почему вы так нарядились, сэр?
Сэр Дэниэл гневно нахмурился.
-- Почему я так нарядился? -- сказал он. -- Потому, Дик, что даже в
моем собственном Тэнстоллском лесу моей жизни угрожает опасность. Нам не
повезло, мы прибыли к самому разгрому. Где все мои славные воины? Дик,
клянусь небом, я не знаю, где они! Мы были смяты. Стрелы косили нас, троих
убили у меня на глазах. С тех пор я не видел ни одного моего воина. Мне
удалось невредимым добраться до Шорби. Там, опасаясь "Черной стрелы", я
нарядился прокаженным и осторожно побрел к замку Мот, позванивая
колокольчиком. Это самый удобный наряд на свете; самый дерзкий разбойник
пустится наутек, заслышав звон моего колокольчика. Этот звук способен
согнать краску с любого лица. Я иду и вдруг натыкаюсь на тебя и Мэтчема. Я
очень плохо вижу сквозь мешок и не был уверен, вы это или не вы. И по многим
причинам я удивился, встретив вас вместе. Кроме того, я боялся, что на
открытой поляне меня могут узнать. Но погляди, -- перебил он себя, --
бедняга уже почти очнулся. Глоток доброго канарского вина живо его
воскресит.
Рыцарь вынул из-под своей длинной одежды большую бутылку. Он растер
больному виски и смочил ему губы. Джон пришел в себя и тусклым взором
смотрел то на одного, то на другого.
-- Какая радость, Джон! -- сказал Дик. -- Это был вовсе не прокаженный,
это был сэр Дэниэл! Посмотри сам!
-- Выпей глоточек, -- сказал рыцарь. -- Ты сразу станешь молодцом. Я
вас накормлю, и мы втроем пойдем в Тэнстолл. Признаюсь тебе. Дик, --
продолжал он, раскладывая на траве хлеб и мясо, -- я буду чувствовать себя в
безопасности только тогда, когда окажусь в четырех стенах. С тех пор как я в
первый раз сел на коня, мне никогда не приходилось так плохо. Опасность
грозит и моей жизни и моему имуществу, а тут еще эти лесные бродяги
ополчились на меня. Но я так легко не сдамся! Некоторым моим воинам удастся
добраться домой, да у Хэтча осталось десять человек, и у Сэлдэна шесть. Нет,
мы скоро снова будем сильны! И если мне удастся купить мир у счастливого и
недостойного лорда Йорка, мы с тобой. Дик, скоро снова станем людьми и будем
разъезжать верхом на конях!
С этими словами рыцарь наполнил рог канарским вином и поднял его,
собираясь выпить за здоровье своего воспитанника.
-- Сэлдэн... -- начал Дик, запинаясь. -- Сэлдэн...
И замолчал.
Сэр Дэниэл отшвырнул рог, не выпив вина.
-- Что? -- воскликнул он дрогнувшим голосом. -- Сэлдэн? Говори! Что
случилось с Сэлдэном?
Дик рассказал, как попал в засаду и как был истреблен отряд, посланный
сэром Дэниэлом.
Рыцарь слушал молча, но лицо его подергивалось от гнева и горя.
-- Клянусь моей правой рукой, я отомщу! -- вскричал он. -- Если мне не
удастся отомстить, если я не убью десять врагов за каждого из моих убитых
воинов, пусть эта рука отсохнет. Я сломал этого Дэкуорта, как тростинку, я
выгнал его из дома, я сжег крышу над его головой, я изгнал его из этой
страны; и теперь он вернулся, чтобы вредить мне? Ну, Дэкуорт, на этот раз
тебе придется плохо!
Он замолчал, и только лицо его продолжало подергиваться.
-- Что же вы не едите! -- крикнул он внезапно. -- А ты, -- обратился он
к Мэтчему, -- поклянись мне, что пойдешь со мной в замок Мот.
-- Клянусь моей честью, -- ответил Мэтчем.
-- Что я стану делать с твоей честью? -- крикнул рыцарь; -- Поклянись
мне счастьем твоей матери!
Мэтчем поклялся счастьем матери. Сэр Дэниэл закрыл лицо мешком, взял
колокольчик и палку. Увидев его снова в этом ужасном наряде, мальчики
почувствовали некоторый трепет. Но рыцарь был уже на ногах.
-- Ешьте скорее, -- сказал он, -- и идите за мною следом в мой замок.
Он повернулся и побрел в лес, колокольчик отсчитывал его шаги. Мальчики
не дотронулись до еды, пока страшный этот звон не замолк вдали
-- Итак, ты идешь в Тэнстолл? -- спросил Дик.
-- Что ж делать, -- сказал Мэтчем, -- приходится идти! Я храбрее за
спиною сэра Дэниэла, чем у него на глазах.
Они наскоро поели и пошли по тропинке, которая вела их все выше в гору.
Огромные буки росли среди зеленых лужаек; белки и птицы весело перескакивали
с ветки на ветку. Через два часа они были уже на другой стороне гряды холмов
и шли вниз; вскоре за вершинами деревьев показались красные стены и крыши
Тэнстоллского замка.
-- Попрощайся здесь со своим другом Джоном, которого ты никогда уже
больше не увидишь, -- сказал Мэтчем и остановился. -- Прости Джону все, что
он тебе сделал дурного, и он тоже с радостью и любовью простит тебя.
-- Зачем? -- спросил Дик. -- Мы оба идем в Тэнстолл и будем видеться
там очень часто.
-- Ты никогда больше не увидишь бедного Джона Мэтчема, который был так
труслив и надоедлив, но всетаки вытащил тебя из реки. Ты больше не увидишь
его. Дик, клянусь моей честью!
Он раскрыл объятия. Мальчики обнялись и поцеловались.
-- Я предчувствую беду, Дик, -- продолжал Мэтчем. -- Ты теперь увидишь
нового сэра Дэниэла. До сих пор все ему удавалось, счастье само шло ему в
руки, но теперь судьба обернулась против него, и он будет дурным господином
для нас обоих. Он храбр на поле брани, но у него лживые глаза. Сейчас в
глазах его испуг, а страх, Дик, свирепее волка! Мы идем в его замок. Святая
Мария, выведи нас оттуда!
Они молча спустились с холма и наконец подошли к лесной твердыне сэра
Дэниэла -- низкому мрачному зданию с круглыми башнями, с мохом и плесенью на
стенах и с глубоким рвом, полным воды, в которой плавали чашечки лилий. При
их появлении ворота распахнулись, подъемный мост опустился, и сэр Дэниэл,
сопровождаемый Хэтчем и священником, вышел им -- навстречу.

* КНИГА ВТОРАЯ. ЗАМОК МОТ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДИК ЗАДАЕТ ВОПРОСЫ

Замок Мот стоял недалеко от лесной дороги. Это было красное каменное
прямоугольное здание, по углам которого возвышались круглые башни с
бойницами и зубцами. Внутри замка находился узкий двор. Через ров, имевший
футов двенадцать в ширину, был перекинут подъемный мост. Вода втекала в ров
по канаве, соединявшей его с лесным прудом; канава на всем своем протяжении
находилась под защитой двух южных башен. Обороняться в таком замке было
удобно. Немного портили дело два высоких ветвистых дерева невдалеке, которые
почему-то забыли срубить. Забравшись на них, неприятельские стрелки могли
угрожать защитникам замка.
Во дворе Дик застал нескольких воинов из гарнизона, готовившихся к
защите и угрюмо рассуждавших о том, удастся ли им удержать замок. Кто
изготовлял стрелы, кто точил мечи, давно уже не бывшие в деле; все они с
сомнением покачивали головой.
Из всего отряда сэра Дэниэла только двенадцати воинам удалось уйти
живыми с поля битвы, пройти через лес и явиться в замок Мот. Но и из них
трое были тяжело ранены: двое -- в битве при Райзингэме, во время
беспорядочного бегства, а один -- в лесу, молодцами Джона Мщу-за-всех.
Вместе с воинами из гарнизона, с Хэтчем, с сэром Дэниэлом и молодым Шелтоном
в замке находилось двадцать два человека, способных сражаться. Можно было
ожидать, что со временем явится еще кто-нибудь. Опасность, следовательно,
заключалась не в малочисленности отряда.
Черные стрелы -- вот чего боялись защитники замка... Меньше всего
опасались они своих явных врагов -- сторонников Йорка. Они утешались мыслью,
что "все переменится", как любили говорить в то смутное время, и что беда,
быть может, и минует их. Зато перед своими лесными соседями они трепетали.
Жители окрестных деревень ненавидели не только сэра Дэниэла. Его воины,
пользуясь своей безнаказанностью, тоже обижали и притесняли всех. Жестокие
приказания сэра Дэниэла жестоко исполнялись его подручными, и каждый из
воинов, собравшихся во дворе замка, совершил немало насилий и преступлений.
А теперь, благодаря превратностям войны, сэр Дэниэл уже не мог защитить
своих приверженцев; теперь, после битвы, которая длилась всего несколько
часов и в которой многие из них даже не принимали участия, они стали
маленькой кучкой находящихся вне закона государственных преступников,
осажденных в жалкой крепости и предоставленных справедливому гневу своих
жертв. К тому же в грозных напоминаниях о том, что их ожидает, недостатка не
было.
В течение вечера и ночи к воротам с громким ржанием прискакали семь
испуганных лошадей без всадников. Две из них принадлежали воинам отряда
Сэлдэна, а пять -- тем, кого сэр Дэниэл водил в бой. Перед рассветом ко рву,
шатаясь, подошел копьеносец, пронзенный тремя стрелами. Едва его внесли в
замок, как он испустил дух; из его предсмертного лепета явствовало, что ни
один человек из довольно многочисленного отряда, к которому он принадлежал,
не уцелел.
Даже загорелое лицо Хэтча побледнело от тревоги. Когда Дик рассказал
ему о судьбе Сэлдэна, он упал на каменную скамью и зарыдал. Воины, сидевшие
на табуретках и ступеньках в солнечном углу двора, поглядели на него с
удивлением и беспокойством, но ни один не отважился спросить его, отчего он
плачет.
-- Помните, мастер Шелтон, что я вам говорил? -- сказал наконец Хэтч.
-- Я говорил, что все мы будем убиты. Сэлдэн был молодчина, и я любил его,
как брата. Его убили вторым. Ну что ж, мы все отправимся вслед за ним! Как
сказано в том подлом стишке про черные стрелы? "Они без промаха летят и
никого не пощадят"? Так, кажется? Ну что ж -- Эппльярд, Сэлдэн, Смит и
старый Гэмфри уже убиты. А в замке лежит бедный Джон Картер и призывает,
грешник, священника.
Дик прислушался. Он стоял неподалеку от низкого оконца, из которого
доносились стоны и причитания.
-- Он лежит здесь? -- спросил Дик.
-- Да, в комнате второго привратника, -- ответил Хэтч. -- У него уже
душа рвется вон, и мы не могли втащить его дальше. При каждом нашем шаге он
думал, что умирает. Но сейчас, мне кажется, он испытывает только душевные
муки. Он все зовет священника, а сэр Оливер почему-то до сих пор не подошел
к нему. Ему придется долго исповедоваться. А бедняга Эппльярд и бедняга
Сэлдэн умерли без исповеди.
Дик наклонился и заглянул в окно. В маленькой низкой комнатушке было
темно, но все же ему удалось разглядеть старого солдата, стонавшего на
соломенной подстилке.
-- Картер, бедный друг, как ты себя чувствуешь? -- спросил он.
-- Мастер Шелтон, -- ответил тот взволнованным шепотом, -- ради всего
святого, приведите священника! Увы, мне пришел конец! Мне очень плохо, рана
моя смертельна. Окажите мне последнюю услугу, приведите священника! Ничего
другого вы уже не можете для меня сделать. Ради спасения моей души,
поторопитесь! Заклинаю вас, как благородного человека. У меня на совести
преступление, которое ввергнет меня в ад.
Картер застонал, и Дик услышал, как он -- то ли от боли, то ли от
страха -- заскрежетал зубами.
В эту минуту во двор вышел сэр Дэниэл. В руке он держал письмо.
-- Ребята, -- сказал он, -- мы разбиты в пух. Разве мы отрицаем это?
Нет, мы не отрицаем. Но мы постараемся как можно скорее снова сесть в седло.
Старый Гарри Шестой потерпел крушение. Ну что ж, мы умываем руки. Среди
приверженцев герцога Йорка у меня есть добрый друг, его зовут лорд
Уэнслидэл. Я написал этому моему другу письмо: я прошу у него
покровительства и обещаю полностью искупить прошлое и быть лояльным в
будущем. Не сомневаюсь, что он отнесется к моей просьбе благосклонно. Но
просьба без даров -- все равно что песня без музыки. И я наобещал ему,
ребята, множество всякого добра, я не поскупился на обещания. Чего ж нам
теперь не хватает? Не буду обманывать вас, нам не хватает очень важного. Нам
не хватает гонца, чтобы доставить письмо. Леса, как вам известно, кишат
нашими недоброжелателями. А нужно спешить. Но без осторожности и хитрости
ничего не выйдет. Кто из вас возьмется доставить это письмо лорду Уэнслидэлу
и привезти мне ответ?
Сразу же поднялся один из воинов.
-- Я, если позволите, -- сказал он. -- Я готов рискнуть своей шкурой.
-- Нет, Дикки-лучник, не позволю, -- ответил рыцарь. -- Ты хитер, но
неповоротлив. Ты бегаешь хуже всех.
-- Ну, тогда я, сэр Дэниэл! -- крикнул другой.
-- Только не ты! -- сказал рыцарь. -- Ты бегаешь быстро, а думаешь
медленно. Ты сразу угодишь в лагерь к Джону Мщу-за-всех. Вы оба храбрецы, и
я благодарю вас. Но оба вы не годитесь.
Тогда вызвался сам Хэтч, но и он получил отказ.
-- Ты мне нужен здесь, добрый Беннет. Ты моя правая рука, -- ответил
ему рыцарь.
Наконец, из многих желающих сэр Дэниэл выбрал одного и дал ему письмо.
-- Мы все зависим от твоего проворства и ума, -- сказал он ему. --
Принеси мне хороший ответ, и через три недели я очищу мой лес от этих
дерзких бродяг. Но помни, Трогмортон: дело не легкое. Ты выйдешь из замка
ночью и поползешь, словно лисица; уж и не знаю, как ты переправишься через
Тилл, -- они держат в своих руках и мост и перевоз.
-- Я умею плавать, -- сказал Трогмортон. -- Не бойтесь, я доберусь
благополучно.
-- Ступай в кладовую, друг, -- ответил сэр Дэниэл, -- и сначала
поплавай в темном эле.
С этими словами он повернулся и ушел обратно.
-- У сэра Дэниэла мудрый язык, -- сказал Хэтч Дику. -- Другой на его
месте стал бы врать, а он всегда говорит своим воинам всю правду. Вот,
говорит, какие нам грозят опасности, вот какие нам предстоят трудности, и
еще шутит при этом. Клянусь святой Варварой, он прирожденный полководец!
Каждого умеет приободрить! Посмотрите, как все принялись за дело.
Это восхваление сэра Дэниэла навело Дика на одну мысль.
-- Беннет, -- спросил он, -- как умер мой отец?
-- Не спрашивайте меня об этом, -- ответил Хэтч. -- Я ничего о его
смерти не знаю и не хочу болтать попустому, мастер Дик. Человек должен
говорить только о том, что касается его собственных дел, а не о том, что он
слышал от других. Спросите сэра Оливера или, если хотите, Картера, но только
не меня.
И Хэтч отправился проверять часовых, оставив Дика в глубоком раздумье.
"Почему он не захотел мне ответить? -- думал мальчик. -- Почему он
назвал Картера? Картер... Видимо, Картер принимал участие в убийстве моего
отца".
Он вошел в замок, прошел по длинному коридору с низкими сводами и
очутился в той комнатушке, где стонал раненый. Картер вздрогнул, увидя его.
-- Вы привели священника? -- воскликнул он.
-- Нет еще, -- ответил Дик. -- Я прежде хочу сам с тобой поговорить.
Ответь мне: как умер Гарри Шелтон, мой отец?
Лицо Картера дернулось.
-- Не знаю, -- ответил он угрюмо.
-- Нет, знаешь, -- возразил Дик. -- И тебе не удастся меня обмануть.
-- Говорю вам, не знаю, -- повторил Картер.
-- Ну, раз так, -- сказал Дик, -- ты умрешь без исповеди. Я не двинусь
отсюда, и не будет тебе никакого священника. Какая польза в раскаянии, если
ты не хочешь исправить сделанное тобою зло? А исповедь без раскаяния не
стоит ничего.
-- Как легкомысленны ваши слова, мастер Дик, -- спокойно сказал Картер.
-- Дурно угрожать умирающему и, по правде сказать, недостойно вас. Вы
поступаете скверно и, главное, ничего этим не добьетесь. Не хотите звать
священника -- не надо. Душа моя попадет в ад, но вы все равно ничего не
узнаете! Это последнее мое слово.
И раненый повернулся на другой бок.
Сказать по правде. Дик чувствовал, что поступил необдуманно, и ему было
стыдно своих угроз. Все же он решил сделать еще одну попытку.
-- Картер, -- сказал он, -- пойми меня правильно. Я знаю, что ты
выполнял чужую волю: слуга должен повиноваться своему господину. Я тебя ни в
чем не виню. Но с разных сторон я слышу, что на мне, молодом и ничего не
знающем, лежит великий долг -- отомстить за отца. Прошу тебя, добрый Картер,
забудь мои угрозы и добровольно, с искренним раскаянием помоги мне.
Раненый молчал. Как ни старался Дик, он не добился от него ни слова.
-- Ладно, -- сказал Дик, -- я приведу тебе священника. И даже если ты и
причинил зло мне и моим родным, я не желаю зла никому, и уж меньше всего
человеку, ожидающему с минуты на минуту смерти.
Старый солдат выслушал его все так же молчаливо и неподвижно, он даже
не стонал. И Дик, выходя из комнаты, почувствовал уважение к этой суровой
твердости.
"А между тем, -- думал он, -- что значит твердость без ума? Если бы у
него были чистые руки, ему незачем было бы молчать; его молчание выдало
тайну лучше всяких слов. Все улики сходятся. Сэр Дэниэл -- либо сам, либо с
помощью своих воинов -- убил моего отца".
С тяжелым сердцем остановился Дик в каменном коридоре. Неужели в этот
час, когда счастье изменило сэру Дэниэлу, когда он осажден лучниками "Черной
стрелы" и затравлен победоносными сторонниками Йорка, Дик тоже пойдет против
него, против человека, который его выпестовал и воспитал? Сэр Дэниэл сурово
его наказывал, это верно, но разве он не охранял его от невзгод во все дни
его малолетства? Неужели Дик должен поднять руку на своего покровителя?
Жестокий долг -- если это и в самом деле его долг!
"Дай бог, чтобы он оказался невиновным", -- думал Дик.
Раздались чьи-то шаги по каменным плитам пола, и сэр Оливер важно
прошествовал по коридору.
-- Вы очень нужны одному человеку, -- сказал Дик.
-- Я как раз к нему направляюсь, добрый Ричард, -- ответил священник.
-- Бедный Картер! Ему не поможет уже никакое лекарство.
-- Его душа страдает сильнее тела, -- заметил Дик.
-- Ты его видел? -- спросил сэр Оливер, заметно вздрогнув.
-- Я только что от него, -- ответил Дик.
-- Что он сказал? -- с жадным любопытством спросил священник.
-- Он только жалобно призывал вас, сэр Оливер. Вам лучше бы
поторопиться, потому что он ужасно страдает, -- ответил мальчик.
-- Я иду прямо к нему, -- сказал священник. -- Все мы грешны, и все мы
умрем, добрый Ричард.
-- Да, сэр, и хорошо, если перед смертью нам ни в чем не надо будет
каяться, -- ответил Дик.
Священник опустил глаза и, прошептав благословение, поспешно удалился.
"Он тоже замешан, -- подумал Дик. -- Он, обучавший меня благочестию! В
каком ужасном мире я живу, -- все люди, которые вырастили и воспитали меня,
виновны в смерти моего отца. Месть! Увы, как печальна моя участь! Я вынужден
мстить моим лучшим друзьям!"
При этой мысли он подумал о Мэтчеме. Он улыбнулся, вспомнив о своем
странном товарище. Где Мэтчем? С тех пор как они вместе вошли в ворота замка
Мот, Мэтчем исчез; а Дику очень хотелось бы поболтать с ним.
Через час после обедни, которую наспех отслужил сэр Оливер, все
встретились в зале за обедом. Зала была длинная и низкая. Пол ее был устлан
зеленым камышом, на стенах висели гобелены с изображениями свирепых
охотников и кровожадных гончих псов, повсюду развешаны были копья, луки и
щиты; огонь пылал в огромном камине, вдоль стен стояли покрытые коврами
скамьи, посреди залы был накрыт стол, обильная еда ожидала воинов. Ни сэр
Дэниэл, ни жена его к обеду не явились. Даже сэр Оливер отсутствовал. И ни
одного слова не было сказано о Мэтчеме. Дик начал беспокоиться. Он вспомнил
мрачные предчувствия своего товарища. Уж не случилось ли с ним какой-нибудь
беды в этом замке?
После обеда он встретил старую миссис Хэтч, которая спешила к миледи
Брэкли.
-- Гуди, -- спросил он, -- где мастер Мэтчем? Я видел, как ты увела
его, когда мы пришли в замок.
Старуха громко захохотала.
-- Ах, мастер Дик, -- сказала она, -- какие у вас зоркие глаза!
-- Но где же он? -- настойчиво спрашивал Дик.
-- Вы никогда его больше не увидите, -- ответила она. -- Никогда! И не
надейтесь.
-- Я хочу знать, где он, и я узнаю, -- сказал Дик. -- Он пришел сюда не
по доброй воле. Какой я ни на есть, я его защитник и не допущу, чтобы с ним
дурно поступили. Слишком много тайн кругом. Эти тайны мне надоели!
Дик не успел договорить, как чья-то тяжелая рука опустилась ему на
плечо. То была рука Беннета Хэтча, незаметно подошедшего сзади. Движением
большого пальца Беннет приказал жене удалиться.
-- Друг Дик, -- сказал он, когда они остались одни, -- у вас, кажется,
голова не в порядке. Чем ворошить тайны Тэнстоллского замка, вам бы лучше
отправиться прямым путем на дно соленого моря. Вы спрашивали меня, вы
приставали с расспросами к Картеру, вы перепугали своими намеками нашего
шута -- священника. Вы ведете себя, как дурак. Если вас призовет к себе сэр
Дэниэл, будьте благоразумны и предстаньте перед ним с ласковым лицом. Он
подвергнет вас суровому допросу. Отвечая ему, взвешивайте каждое свое слово.
-- Хэтч, -- сказал Дик, -- за всем этим я чую нечистую совесть.
-- Если вы не станете умнее, вы скоро почуете запах крови, -- ответил
Беннет. -- Я вас предупредил! А вот уже идут за вами.
И действительно, в эту самую минуту Дика позвали к сэру Дэниэлу.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДВЕ КЛЯТВЫ

Сэр Дэниэл был в зале; он сердито расхаживал перед камином, ожидая
Дика. Кроме сэра Дэниэла, в зале находился один только сэр Оливер, который
скромно сидел в углу, перелистывая требник и бормоча молитвы.
-- Вы меня звали, сэр Дэниэл? -- спросил молодой Шелтон.
-- Да, я тебя звал, -- ответил рыцарь. -- Что это за слухи дошли до
моих ушей? Неужели я так плохо опекал тебя, что ты перестал мне доверять?
Или, быть может, ты хочешь перейти на сторону моих врагов, потому что я
потерпел неудачу? Клянусь небом, ты не похож на своего отца! Отец твой был
верен своим друзьям и в хорошую погоду и в ненастье... А ты, Дик, видимо,
друг на погожий день и теперь ищешь случая отделаться от своих друзей.
-- Простите, сэр Дэниэл, но это не так, -- твердо сказал Дик. -- Я
предан и верен всем, кому обязан преданностью и верностью. И прежде чем
начать другой разговор, я хочу поблагодарить вас и сэра Оливера. Вы оба
больше всех имеете прав на меня. Я был бы собакой, если бы забыл об этом.
-- Говорить ты умеешь, -- сказал сэр Дэниэл.
И, внезапно рассвирепев, продолжал:
-- Благодарность и верность -- это слова, Дик Шелтон. Мне нужны не
слова, а дела. В этот час, когда мне грозит опасность, когда имя мое
запятнано, когда земли мои конфискованы, когда леса полны людей, которые
алчут и жаждут моей гибели, -- где твоя благодарность, где верность? У меня
остался маленький отряд преданных людей. А ты отравляешь им сердца коварными
нашептываниями. Это что же -- благодарность? Или верность? Уволь меня от
такой благодарности! Но чего же ты хочешь? Говори! Мы на все готовы дать
тебе ответ. Если ты что-нибудь имеешь против меня, скажи об этом прямо.
-- Сэр, -- ответил Дик, -- я был младенцем, когда погиб мой отец. До
моего слуха дошло, что он был бесчестно убит. До моего слуха дошло -- я
ничего не хочу утаивать, -- что вы принимали участие в его гибели. И я
должен откровенно вам объявить, что не могу чувствовать себя спокойным и не
могу помогать вам, пока не разрешу всех своих сомнений.
Сэр Дэниэл опустился на скамью. Он подпер подбородок рукою и пристально
глянул Дику в лицо.
-- И ты полагаешь, что я способен, убив человека, сделаться опекуном
его сына? -- спросил он.
-- Простите меня, если ответ мой будет недостаточно вежливым, -- сказал
Дик. -- Но ведь вы отлично знаете, что быть опекуном очень выгодно. Разве
все эти годы вы не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми?
Разве вы не рассчитываете получить деньги за мой будущий брак? Не знаю,
сколько вы за него получите, но кое-какой доход он вам принесет. Еще раз
прошу прощения, но, если вы способны были на такую низость, как убийство
доверившегося вам человека, отчего же не предположить, что вы могли
совершить и другую низость, меньшую, чем первая?
-- В твоем возрасте я не был таким подозрительным, -- сурово сказал сэр
Дэниэл. -- А сэр Оливер, священник, как он мог оказаться виновным в таком
деле?
-- Собака бежит туда, куда ей велит хозяин, -- сказал Дик. -- Всем
известно, что этот священник -- ваше послушное орудие. Я, может быть, говорю
слишком вольно, но сейчас, сэр Дэниэл, не время любезничать. На мои
откровенные вопросы я хочу получить откровенные ответы. А вы мне ничего не
отвечаете! Вы, вместо того чтобы отвечать, задаете мне вопросы. Предупреждаю
вас, сэр Дэниэл: таким путем вы не разрешаете моих сомнений, а только
поддерживаете их.
-- Я дам тебе откровенный ответ, мастер Ричард, -- сказал рыцарь. -- Я
был бы неискренен, если бы скрыл, что ты разгневал меня. Но даже в гневе я
хочу быть справедливым. Приди ко мне с этими вопросами, когда ты достигнешь
совершеннолетия и руки мои не будут больше связаны опекунством над тобой.
Приди ко мне тогда, и я дам тебе ответ, какого ты заслуживаешь, -- кулаком в
зубы. До тех пор у тебя есть два выхода: либо возьми назад свои оскорбления,
держи язык за зубами и сражайся за человека, который кормил тебя и сражался
за тебя, когда ты был мал, либо -- дверь открыта, леса полны моих врагов --
ступай!
Энергия, с какой были произнесены эти слова, взгляд, которым они
сопровождались, -- все это поколебало Дика. Однако он не мог не заметить,
что не получил ответа на свой вопрос.
-- Я от всей души хочу поверить вам, сэр Дэниэл, -- сказал он. --
Убедите меня, что вы не принимали участие в убийстве моего отца.
-- Удовлетворит ли тебя мое честное слово. Дик? -- спросил рыцарь.
-- Да, -- ответил мальчик.
-- Даю тебе честное слово, клянусь тебе вечным блаженством моей души и
тем ответом, который мне придется дать богу за все мои дела, что я ни прямо,
ни косвенно не повинен в смерти твоего отца!
Он протянул Дику свою руку, и Дик пылко пожал ее. Оба они не заметили,
как священник, услышав эту торжественную и лживую клятву, даже привстал от
ужаса и отчаяния.
-- Ах, -- воскликнул Дик, -- пусть ваше великодушие поможет вам
простить меня! Какой я негодяй, что позволил сомнению закрасться в мою душу!
Но теперь уж я больше никогда сомневаться в вас не буду.
-- Я прощаю тебя, Дик, -- сказал сэр Дэниэл. -- Ты еще не знаешь света,
ты еще не знаешь, какое гнездо сплела в нем клевета.
-- Я тем более достоин порицания, -- прибавил Дик, -- что клеветники
обвиняли не столько вас, сколько сэра Оливера...
При этих словах он обернулся к священнику и вдруг оборвал свою речь на
полуслове. Этот высокий, румяный, толстый и важный человек был совершенно
раздавлен: румянец исчез с его лица, руки и ноги дрожали, губы шептали
молитвы. Едва Дик устремил на него взор, как он пронзительно вскрикнул и
закрыл лицо руками.
Сэр Дэниэл кинулся к нему и в бешенстве схватил его за плечо. И все
подозрения Дика разом проснулись снова.
-- Пусть сэр Оливер тоже даст клятву, -- сказал он. -- Ведь это его и
обвиняют в убийстве моего отца.
-- Он даст клятву, -- сказал рыцарь.
Сэр Оливер молча замахал на него руками.
-- Клянусь небом, вы дадите клятву! -- закричал сэр Дэниэл вне себя от
бешенства. -- Клянитесь здесь, на этой книге! -- продолжал он, подняв с пола
упавший требник. -- Что? Вы заставляете меня сомневаться в вас! Клянитесь! Я
приказываю.
Но священник не мог произнести ни слова. Его душил ужас: он одинаково
боялся и сэра Дэниэла и клятвопреступления.
В это мгновение черная стрела, пробив узорное стекло высокого окна,
влетела в залу и, трепеща, вонзилась в самую середину обеденного стола.
Громко вскрикнув, сэр Оливер рухнул без сознания на устланный камышом
пол. Рыцарь же вместе с Диком кинулся во двор, а оттуда по винтовой лестнице
на зубчатую башню. Все часовые были на посту. Солнце спокойно озаряло
зеленые луга, над которыми кое-где возвышались купы деревьев и лесистые
холмы, замыкавшие горизонт. Никого не было видно.
-- Откуда прилетела стрела? -- спросил рыцарь.
-- Вон из тех деревьев, сэр Дэниэл, -- ответил часовой.
Рыцарь задумался. Потом повернулся к Дику.
-- Дик, -- сказал он, -- присмотри за этими людьми, я поручаю их тебе.
А священника, если он не заверит меня в своей неповинности, я призову к
ответу. Я начинаю разделять твои подозрения. Он даст клятву, ручаюсь тебе, а
если не даст, мы признаем его виновным.
Дик ответил довольно холодно, и рыцарь, окинув его испытующим взглядом,
поспешно вернулся в залу. Прежде всего от осмотрел стрелу. Никогда еще не
видал он таких стрел. Он взял ее в руки и стал вертеть; мрачный цвет ее
вселял невольный страх. На ней была надпись, только три слова: "Зверь в
норе".
-- Значит, они знают, что я дома, -- проговорил он. -- В норе! Но у них
нет собаки, которая могла бы выгнать меня отсюда.
Сэр Оливер очнулся и с трудом поднялся на ноги.
-- Увы, сэр Дэниэл, -- простонал он, -- вы дали страшную клятву. Теперь
вы прокляты во веки веков!
-- Да, болван, -- сказал рыцарь, -- я дал скверную клятву, но ты дашь
клятву еще хуже. Ты поклянешься святым крестом Холивуда. Смотри же, придумай
слова повнушительней. Ты дашь клятву сегодня же вечером.
-- Да просветит бог ваш разум! -- ответил священник. -- Да отвратит он
ваше сердце от такого беззакония!
-- Послушайте, добрейший отец, -- сказал сэр Дэниэл, -- если вас
беспокоит ваше благочестие, мне говорить с вами не о чем. Поздненько,
однако, вспомнили вы о благочестии. Но если у вас осталась хоть капля
разума, слушайте меня. Этот мальчишка раздражает меня, как оса. Он мне
нужен, потому что я хочу воспользоваться выгодами от его брака. Но говорю
вам прямо: если он будет надоедать мне, он отправится к своему отцу. Я
приказал переселить его в комнату над часовней. Если вы дадите хорошую,
основательную клятву в вашей невиновности, все будет хорошо: мальчик немного
успокоится, и я пощажу его. Но если вы задрожите, или побледнеете, или
запнетесь, он не поверит вам -- и тогда он умрет. Вот о чем вам нужно
думать.
-- В комнату над часовней! -- задыхаясь, проговорил священник.
-- В ту самую, -- подтвердил рыцарь. -- Итак, если вы желаете спасти
его, спасайте. Если ж нет, будь повашему, убирайтесь отсюда и оставьте меня
в покое! Будь я человек вспыльчивый, я давно уже проткнул бы вас мечом за
вашу нестерпимую трусость и глупость. Ну, сделали выбор? Отвечайте!
-- Я сделал выбор, -- ответил священник. -- Да простит меня бог, я
выбираю зло ради добра. Я дам клятву, чтобы спасти мальчишку.
-- Так-то лучше! -- сказал сэр Дэниэл. -- Позовите его, да поскорей. Вы
останетесь с ним наедине. Но я глаз с вас не спущу. Я буду здесь, в тайнике.
Рыцарь приподнял ковер, висевший на стене, и шагнул за него. Раздался
звон щелкнувшей пружины, затем скрип ступенек.
Сэр Оливер, оставшись один, испуганно поглядел на завешенную ковром
стену и перекрестился с тоской и ужасом во взоре.
-- Коль скоро его поселили в комнате над часовней, -- пробормотал он,
-- я должен спасти его даже ценой моей души.
Три минуты спустя явился Дик, приведенный гонцом. Сэр Оливер стоял
возле стола решительный и бледный.
-- Ричард Шелтон, -- сказал он, -- ты потребовал у меня клятвы. Это
твое требование для меня оскорбительно, и я имею полное право тебе отказать.
Но, помня наши прежние отношения, я смягчил свое сердце; пусть будет
по-твоему. Клянусь священным крестом Холивуда, я не убивал твоего отца.
-- Сэр Оливер, -- ответил Дик, -- прочитав первое послание Джона
Мщу-за-всех, я не усомнился в вашей невиновности. Но теперь разрешите задать
вам два вопроса. Вы не убивали моего отца, верю. Но, быть может, вы
принимали в этом убийстве косвенное участие?
-- Никакого, -- сказал сэр Оливер.
И вдруг лицо его передернулось. Он предостерегающе подмигнул Дику. И
Дик понял, что этим подмигиванием священник хочет сказать ему что-то такое,
чего не смеет произнести вслух.
Дик взглянул на него с удивлением; потом повернулся и внимательно
оглядел всю пустую залу.
-- Что с вами? -- спросил он.
-- Ничего, -- ответил священник, пытаясь придать лицу спокойное
выражение. -- Мне дурно; я не совсем здоров. Извини меня. Дик... мне нужно
выйти... Клянусь священным крестом Холивуда, я не предавал и не убивал
твоего отца. Успокойся, добрый мальчик. Прощай!
И с несвойственной ему поспешностью он вышел из залы.
Внимательный взор Дика скользил по стенам; на лице у него одно за
другим отражались самые противоречивые чувства: удивление, сомнение,
подозрение, радость. Но мало-помалу, по мере того как ум его прояснялся,
подозрения победили; скоро он был уже вполне уверен в самом худшем. Он
поднял голову и вздрогнул, На ковре, закрывавшем стену, было выткано
изображение свирепого охотника. Одной рукой он держал рог, в который трубил;
в другой держал копье. Лицо у него было черное, потому что он изображал
африканца.
Вот этот африканец и напугал Ричарда Шелтона. Солнце, ослепительно
сверкавшее в окнах залы, зашло за тучку. Как раз в это мгновение огонь в
камине ярко вспыхнул, озарив потолок и стены, которые до тех пор были
окутаны полумраком. И вдруг черный охотник мигнул глазом, как живой; и веко
у него было белое.
Дик, не отрываясь, смотрел в этот страшный глаз. При свете огня он
сверкал, как драгоценный камень; он был влажный, он был живой. Белое веко
опять закрыло его на какую-то долю секунды и опять поднялось. Затем глаз
исчез.
Никакого сомнения не оставалось. Это был живой глаз, все время
наблюдавший за ним через дырочку в ковре.
Дик мгновенно понял весь ужас своего положения.
Все свидетельствовало об одном и том же -- и предостережения Хэтча, и
подмигивания священника, и этот глаз, наблюдавший за ним со стены. Он понял,
что его подвергли испытанию, что он снова выдал себя и что только чудо может
спасти его от гибели.
"Если мне не удастся ускользнуть из этого дома, -- подумал он, -- я
конченый человек! Бедняга Мэтчем! Я завел его в змеиное гнездо!"
Он еще раздумывал, когда вдруг явился слуга, чтобы помочь ему
перетащить оружие, одежду и книги в другую комнату.
-- В другую комнату? -- переспросил Дик. -- Зачем? В какую комнату?
-- В комнату над часовней, -- ответил слуга.
-- В ней давно никто не жил, -- сказал Дик задумчиво. -- Что это за
комната?
-- Хорошая комната, -- ответил слуга. -- Но говорят, -- прибавил он,
понизив голос, -- что в ней появляется привидение.
-- Привидение? -- повторил Дик, холодея. -- Не слыхал! Чье привидение?
Слуга поглядел по сторонам, потом сказал еле слышным, шепотом:
-- Привидение пономаря церкви святого Иоанна.
Его положили однажды спать в ту комнату, а наутро -- фюйть! -- он
исчез. Говорят, его утащил сатана; с вечера он был очень пьян.
Дик, полный самых мрачных предчувствий, пошел за слугой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КОМНАТА НАД ЧАСОВНЕЙ

Наблюдатели на башнях больше никаких происшествий не отметили. Солнце
медленно ползло к западу и наконец зашло. Несмотря на бдительность часовых,
вблизи Тэнстоллского замка не удалось обнаружить ни одного человека.
Когда наступила ночь, Трогмортона отвели в угловую комнату, окно
которой приходилось как раз над рвом. Через это окно он со всевозможными
предосторожностями вылез; несколько мгновений слышен был плеск воды, потом
на противоположном берегу возникла темная фигура и поползла прочь по траве.
Сэр Дэниэл и Хэтч внимательно прислушивались еще полчаса. Кругом было тихо.
Гонец благополучно выбрался из замка.
Сэр Дэниэл повеселел. Он обернулся к Хэтчу.
-- Беннет, -- сказал он, -- этот Джон Мщу-за-всех -- обыкновенный
смертный. Он спит. И мы его прикончим.
Весь вечер Дика посылали то туда, то сюда; один приказ следовал за
другим. Дик был поражен количеством поручений и поспешностью, с которой надо
было выполнять их. За все это время он ни разу не встретил ни сэра Оливера,
ни Мэтчема, а между тем он все время думал о них обоих. Теперь он мечтал
только об одном -- как можно скорее удрать из Тэнстоллского замка Мот, но
ему хотелось перед бегством поговорить с сэром Оливером и с Мэтчемом.
Наконец, с лампой в руке, он поднялся в свою новую комнату. Комната
была просторная, с низким потолком, довольно мрачная. За окном был ров;
несмотря на то, что окно это находилось очень высоко, в него была вделана
железная решетка. Постель оказалась великолепной: одна подушка была набита
пухом, другая -- лавандой; на красном одеяле были вышиты розы. Вдоль стен
стояли шкафы, запертые на ключ и завешенные темными коврами. Дик обошел всю
комнату, приподнял каждый ковер, прощупал каждую стену, попытался открыть
каждый шкаф. Он убедился, что дверь крепка и что запирается она на хороший
засов; потом поставил лампу на подставку и снова осмотрел все.
Чего ради его поселили в этой комнате? Она больше и лучше, чем его
прежняя. Или, быть может, это ловушка? Нет ли здесь потайного входа? Правда
ли, что тут водится привидение? По спине у него заходили мурашки. Прямо над
его головой, на плоской крыше, раздавались тяжелые шаги часового. Внизу были
своды часовни; рядом с часовней находилась зала, из которой, безусловно, вел
потайной ход; если бы там не было потайного хода, как бы мог тот глаз
следить за Диком из-за ковра? Весьма вероятно, что ход ведет в часовню, а из
часовни сюда, в эту комнату.
Он чувствовал, что спать в такой комнате -- безрассудство. Держа оружие
наготове, он сел в углу возле двери. Если на него нападут, он дорого продаст
свою жизнь.
Наверху, на крыше башни, раздался топот ног, потом чей-то голос спросил
пароль. Это сменился караул.
И сразу же Дик услышал, как кто-то скребется в его дверь; до него
донесся шепот:
-- Дик, Дик, это я!
Дик отодвинул засов, отворил дверь и впустил Мэтчема. Мэтчем был очень
бледен; в одной руке он держал лампу, в другой кинжал.
-- Закрой дверь! -- прошептал он. -- Скорее, Дик! Замок полон шпионов.
Я слышал, как они шли за мной по коридорам, я слышал их дыхание за коврами.
-- Успокойся, -- ответил Дик, -- дверь закрыта. Покамест мы в
безопасности. Впрочем, среди этих стен быть в безопасности невозможно... Я
от всего сердца рад тебя видеть. Клянусь небом, я думал, что тебя уже нет в
живых. Где тебя прятали?
-- Не все ли равно, -- ответил Мэтчем. -- Мы с тобой встретились, а все
остальное неважно. Но, Дик, знаешь ли ты, что тебя ждет? Тебе сказали, что
они собираются сделать с тобой завтра?
-- Завтра? -- переспросил Дик. -- Что они собираются делать завтра?
-- Завтра или сегодня ночью, не знаю, -- сказал Мэтчем. -- Я знаю
только, что они собираются убить тебя. Знаю с полной достоверностью: я
слышал, как они шептались об этом. Они почти прямо мне об этом говорили.
-- Вот как! -- сказал Дик. -- По правде сказать, я и сам догадывался.
И он рассказал Мэтчему все, что случилось с ним за день.
Когда он кончил, Мэтчем поднялся и так же, как Дик, прощупал стены.
-- Нет, -- сказал он, -- не видно никакого входа. А между тем я не
сомневаюсь, что вход есть. Дик, я останусь с тобой. И если ты умрешь, я умру
с тобою. Я могу помочь тебе, видишь, я украл кинжал! Я буду драться! А если
ты отыщешь какую-нибудь лазейку, через которую можно уползти, или окно,
через которое можно спуститься, я с радостью встречу любую опасность и убегу
с тобой.
-- Джон, -- сказал Дик, -- клянусь небом, Джон, ты самый лучший, самый
верный и самый храбрый человек во всей Англии! Дай мне руку, Джон.
И он молча взял Мэтчема за руку.
-- Если бы нам добраться до окошка, через которое спустили гонца! --
сказал он. -- Веревка, должно быть, еще там. Это все-таки надежда.
-- Тес! -- прошептал Мэтчем.
Они прислушались. Внизу под полом что-то скрипнуло, умолкло, потом
скрипнуло опять.
-- Кто-то ходит в комнате под нами, -- прошептал Мэтчем.
-- Под нами нет комнаты, -- ответил Дик. -- Мы находимся над часовней.
Это мой убийца идет по тайному ходу. Пусть приходит! Я с ним расправлюсь!
И он заскрежетал зубами.
-- Потуши свет, -- сказал Мэтчем. -- Авось, он какнибудь выдаст себя.
Они потушили обе лампы и притаились, застыв в неподвижности. Осторожные
шаги под полом были хорошо слышны. Они то приближались, то удалялись.
Наконец скрипнул ключ в замке, и все смолкло.
Потом снова раздались шаги, и вдруг через узкую щелку между половицами
в дальнем углу комнаты хлынул свет. Щелка становилась все шире; потайной люк
открылся, и свет хлынул еще ярче. Показалась сильная рука, державшая на весу
люк. Дик натянул арбалет и ждал, когда появится голова.
Но тут все смешалось. Где-то в дальнем конце замка Мот раздались
громкие крики; сначала кричал один голос, потом к нему присоединилось еще
несколько голосов; они повторяли какое-то имя. Этот шум, видимо, встревожил
убийцу. Потайной люк закрылся, под полом раздался звук поспешно удаляющихся
шагов.
Мальчики получили отсрочку. Дик глубоко вздохнул и тут только
прислушался к суматохе, которая спасла их. Крики не утихали, а, напротив,
становились все громче. По всему замку бегали люди; всюду хлопали двери. И,
заглушая весь этот шум, гремел голос сэра Дэниэла, кричавший:
-- Джоанна!
-- Джоанна? -- повторил Дик. -- Какая Джоанна? Здесь нет никакой
Джоанны и никогда не было. Что это значит?
Мэтчем молчал. Казалось, он весь ушел в себя. Слабый свет звезд,
сиявших за окном, не проникал в тот угол комнаты, где сидели мальчики, и там
была полная тьма.
-- Джон, -- сказал Дик, -- я не знаю, где ты был весь день. Видел ты
эту Джоанну?
-- Нет, не видал, -- ответил Мэтчем.
-- И ничего о ней не слышал? -- настаивал Дик.
Приближались шаги. Сэр Дэниэл на дворе все еще звал громовым голосом
Джоанну.
-- Ты не слыхал о ней? -- повторил Дик.
-- Слыхал, -- сказал Мэтчем.
-- Как дрожит твой голос! Что с тобой? -- спросил Дик. -- Нам очень
повезло, что они ищут эту Джоанну. Она отвлекла их от нас.
-- Дик! -- воскликнул Мэтчем. -- Я погибла! Мы оба погибли! Бежим, пока
не поздно. Они не успокоятся, пока не найдут меня. Нет! Пусти меня к ним
одну! Они меня схватят, а ты убежишь. Пусти меня одну, Дик! Добрый Дик,
пусти меня к ним!
Она уже нащупала рукой засов, когда Дик наконец все понял.
-- Клянусь небом, -- воскликнул он, -- ты вовсе не Джон! Ты Джоанна
Сэдли! Ты та девчонка, которая не хотела выйти за меня замуж!
Девушка молчала и не двигалась. Дик тоже молчал, потом заговорил снова.
-- Джоанна, -- сказал он, -- ты мне спасла жизнь, а я тебе. Мы оба
видели, как течет пролитая кровь. Мы были с тобой друзьями, были и врагами,
-- помнишь, я чуть не побил тебя ремнем. И все время я считал тебя
мальчиком. Но теперь смерть моя близка, и перед смертью я хочу сказать тебе,
что ты самая лучшая и самая смелая девушка на земле, и, если б только я
остался жить, я был бы счастлив жениться на тебе. Но что бы мне ни было
суждено -- жизнь или смерть, -- ты знай: я люблю тебя!
Она ничего не ответила.
-- Ну, говори же, Джон. Будь доброй девочкой, скажи, что ты любишь
меня!
-- Разве я была бы здесь. Дик, если бы не любила тебя? -- воскликнула
она.
-- Если нам удастся спастись, -- продолжал Дик, -- мы поженимся. Если
суждено умереть, умрем. Вот и все. Но как ты отыскала мою комнату?
-- Я спросила у госпожи Хэтч, -- ответила она.
-- На эту даму можно положиться, -- сказал Дик. -- Она не выдаст тебя.
У нас еще есть время...
Но сразу же, как бы в опровержение его слов, по коридору раздались
шаги, и кто-то ударил в дверь кулаком.
-- Она здесь! -- услышали они чей-то голос. -- Откройте, мастер Дик!
Откройте!
Дик молчал и не двигался.
-- Все кончено, -- сказала девушка и обняла Дика.
Люди один за другим собирались у двери. Наконец явился сам сэр Дэниэл,
и все притихли.
-- Дик, -- закричал рыцарь, -- не будь ослом! И семь спящих дев
проснулись бы от такого шума. Мы знаем, что она здесь. Открой дверь!
Дик молчал.
-- Вышибайте дверь! -- сказал сэр Дэниэл.
Воины стучали в дверь ногами и кулаками. Дверь была сделана прочно и
заперта на крепкий засов, и все же она рухнула бы, если б опять не вмешалась
судьба. Среди грохота ударов раздался вдруг крик часового; на башне
закричали, зашумели, и сейчас же в ответ весь лес наполнился голосами. Можно
было подумать, что обитатели лесов берут приступом замок Мот. И сэр Дэниэл
со своими воинами, оставив дверь, кинулся защищать стены замка.
-- Мы спасены! -- воскликнул Дик.
Он схватил обеими руками старинную кровать и попытался сдвинуть ее с
места, но она не поддалась.
-- Помоги мне, Джон, -- сказал он. -- Если тебе дорога жизнь, собери
все свои силы и помоги мне!
С огромным трудом сдвинули они тяжелую дубовую кровать и приставили ее
к двери.
-- Так еще хуже, -- печально сказала Джоанна. -- Он придет к нам через
потайной ход.
-- Нет, -- ответил Дик. -- Он не решится выдать тайну этого хода своим
воинам. Мы сами удерем этим ходом... Слушай! Нападение кончилось. Да,
пожалуй, и не было никакого нападения.
Действительно, никакого нападения не было; просто группа воинов,
потерявших сэра Дэниэла во время битвы при Райзингэме, вернулась, наконец, в
замок. Темнота помогла им пройти через лес. Их впустили в ворота, и теперь
они слезали во дворе с коней под стук копыт и звон доспехов.
-- Он сейчас вернется, -- сказал Дик. -- Скорее в потайной ход!
Он зажег лампу, и они прошли в угол комнаты. Щель отыскать было не
трудно, так как сквозь нее все еще проникал слабый свет. Дик выбрал меч
попрочней, вставил его в щель и изо всех сил надавил на рукоять. Доска
поддалась и приоткрылась. Ухватившись за нее руками, они открыли ее совсем.
За ней виднелось несколько ступенек, на одной из которых стояла лампа,
забытая тем, кто приходил убить Дика.
-- Иди вперед, -- сказал Дик, -- и захвати лампу. Я пойду за тобой и
закрою дверь.
Они двинулись в путь. Едва Дик захлопнул за собой люк, как снова
раздались громовые удары, -- это вышибали дверь его комнаты.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПОТАЙНОЙ ХОД

Дик и Джоанна очутились в узком, грязном и коротком коридоре. На другом
его конце находилась полуоткрытая дверь -- безусловно, та самая, которую
отмыкал ключом убийца. С потолка свешивалась густая паутина; самый легкий
стук шагов гулко раздавался по каменному полу.
За дверью ход раздваивался под прямым углом; Дик свернул наудачу, и они
помчались вокруг купола часовни. При слабом мерцании лампы выгнутый купол
казался похожим на спину кита. Поминутно им попадались отверстия для
подглядывания, скрытые изнутри резьбой карниза. Заглянув в одно из этих
отверстий, Дик увидел каменный пол часовни, алтарь с зажженными восковыми
свечами и распростертого на ступенях перед алтарем сэра Оливера, который
молился, воздев руки.
Обогнув купол, они спустились по короткой лестнице. Проход стал уже.
Одна из стен была деревянная; сквозь щели проникал свет и слышался гул
голосов. Внезапно Дик заметил круглую дырочку величиной с глаз. Заглянув в
эту дырочку, он увидел залу; шестеро мужчин в латах сидели вокруг стола,
поедая паштет из дичи и жадно запивая его вином. Это, очевидно, были только
что вернувшиеся воины.
-- Тут нам не пройти, -- сказал Дик, -- попробуем вернуться.
-- Постой, -- сказала Джоанна, -- быть может, там дальше есть выход.
И она пошла вперед. Но через несколько ярдов проход окончился маленькой
лесенкой, и стало ясно, что, пока воины сидят в зале, скрыться этим путем
невозможно.
Они со всех ног побежали назад и принялись исследовать другой проход.
Проход этот был чрезвычайно узок -- через него с трудом удавалось
протиснуться; приходилось беспрестанно подниматься и спускаться по маленьким
лесенкам, на которых каждую минуту они рисковали сломать себе шею. Наконец
даже Дик потерял всякое представление о том, где они находятся.
И без того узкий, проход становился все уже и ниже; ступеньки вели
вниз; стены были сырые и липкие; откуда-то издали раздался писк крыс.
-- Мы в подземелье, -- сказал Дик.
-- А выхода все нет, -- прибавила Джоанна.
-- Здесь должен быть выход! -- ответил Дик.
Коридор круто завернул и через несколько шагов окончился. В конце его
было несколько ступенек, ведущих вверх. Огромная каменная плита преградила
им путь; они изо всех сил пытались сдвинуть ее. Она не под давалась.
-- Кто-то держит ее, -- сказала Джоанна.
-- Нет, -- сказал Дик. -- Даже если бы ее держал человек вдесятеро
сильнее нас, она хоть немного, а поддалась бы. Но она неподвижна, как скала.
Она придавлена чем-то тяжелым. Тут нет выхода; и поверь мне, добрый Джон, мы
с тобой здесь пленники, все равно, как если бы у нас были кандалы на ногах.
Давай сядем и поговорим. Немного погодя мы вернемся; быть может, к тому
времени они забудут про нас и нам удастся удрать. Но, по чести сказать, я
боюсь, что мы пропали.
-- Дик! -- воскликнула Джоанна. -- Зачем только ты меня повстречал! Это
я, несчастная и неблагодарная девушка, завела тебя сюда!
-- Что за вздор! -- возразил Дик. -- Все это было нам суждено, а что
суждено, то и сбудется, хотим мы этого или нет, все равно. Чего там
оплакивать судьбу. Лучше расскажи мне, что ты за девушка и как ты попала в
руки сэра Дэниэла.
-- Я такая же сирота, как и ты; нет у меня ни отца, ни матери, --
сказала Джоанна. -- Вдобавок я, на свое, а значит, и на твое, несчастье,
богатая невеста. Милорд Фоксгэм был моим опекуном. Но сэр Дэниэл купил у
короля право выдать меня замуж и заплатил за это право очень дорого. Я была
еще совсем маленькой девочкой, а уже два могущественных и богатых человека
вступили между собой в борьбу за право выдать меня замуж! В это время
произошел переворот, назначен был новый канцлер, и сэр Дэниэл через голову
лорда Фоксгэма купил право опекунства надо мной. Потом произошел новый
переворот, и лорд Фоксгэм через голову сэра Дэниэла купил право выдать меня
замуж; до сих пор продолжают они враждовать. Но жила я все время у лорда
Фоксгэма, и он был со мной очень добр. Наконец он собрался выдать меня
замуж, или, вернее, продать. Лорд Фоксгэм должен был получить за меня
пятьсот фунтов стерлингов. Жениха моего зовут Хэмли, и как раз завтра, Дик,
меня должны были с ним помолвить. Если бы не явился сэр Дэниэл, я вышла бы
замуж и никогда не встретилась бы с тобой, Дик! Милый Дик.
Она взяла его руку и с очаровательной грацией поцеловала ее. Дик поднес
ее руку к своим губам и тоже ее поцеловал.
-- Сэр Дэниэл, -- продолжала она, -- похитил меня, когда я гуляла в
саду, и заставил меня надеть мужское платье, а это для женщины смертный
грех. К тому же мужское платье совсем мне не идет. Он отвез меня в Кэттли и,
как ты знаешь, сказал мне, что я выйду замуж за тебя. Но я твердо решила
назло ему выйти замуж за Хэмли.
-- А! -- крикнул Дик. -- Значит, ты любила Хэмли!
-- Нет, -- ответила Джоанна. -- Я только ненавидела сэра Дэниэла. Но
потом. Дик, ты помог мне, ты был очень добр, очень смел, и я против воли
полюбила тебя. И теперь, если нам удастся спастись, я с радостью стану твоей
женой. И даже если злая судьба не даст мне выйти за тебя, я все-таки буду
любить тебя одного. Я буду верна тебе до тех пор, пока бьется мое сердце.
-- Пока я не встретил тебя, я женщин ни в грош не ставил, -- сказал
Дик. -- Я привязался к тебе, когда считал тебя мальчиком. Я пожалел тебя,
сам не знаю почему. Я хотел выдрать тебя ремнем, но рука моя опустилась. А
когда ты созналась, что ты девушка, Джон, -- я по-прежнему буду звать тебя
Джоном, -- я понял, что ты именно та девушка, которая нужна мне. Тише! --
перебил он себя. -- Кто-то идет!
Действительно чьи-то тяжелые шаги гулко гремели в проходе, и целые
полчища крыс заметались из стороны в сторону.
Дик осмотрел свои позиции. Крутой поворот коридора представлял
известную выгоду. Можно было, не подвергая себя опасности, стрелять из-за
угла. Мешал только свет лампы, стоявшей слишком близко. Он выбежал вперед,
поставил лампу посреди коридора и вернулся на свое место.
В дальнем конце коридора появился Беннет. Видимо, он шел один; в руке
он нес факел, и благодаря этому факелу целиться в Хэтча было очень легко.
-- Стой, Беннет! -- крикнул Дик. -- Еще один шаг, и ты будешь убит!
-- Так вот вы где! -- сказал Хэтч, вглядываясь в темноту. -- Я вас не
вижу. Ага! Вы поступили разумно, Дик, -- вы поставили лампу перед собой!
Замечаю, что учил вас недаром, и радуюсь, хотя вы, пользуясь моими уроками,
собираетесь прострелить мое грешное тело! Зачем вы здесь? Что вам тут нужно?
Чего вы целитесь в вашего старого доброго друга? Ах, и барышня с вами?
-- Нет, Беннет, спрашивать буду я, а ты будешь отвечать, -- сказал Дик.
-- Почему мне приходится опасаться за свою жизнь? Почему к моей постели
подкрадываются убийцы? Почему мне приходится спасаться от погони в
неприступном замке моего опекуна? Почему я принужден бежать от людей,
которых я с детства привык считать своими друзьями и которым не сделал
ничего плохого?
-- Мастер Дик, мастер Дик, -- сказал Беннет, -- что я говорил вам? Вы
очень храбрый, но совсем безрассудный, мальчик!
-- Я вижу, что тебе известно все и что я действительно обречен, --
ответил Дик. -- Ну что ж! С этого места я не сойду. Пусть сэр Дэниэл возьмет
меня, если может.
Хэтч помолчал немного.
-- Слушайте, -- начал он, -- я сейчас пойду к сэру Дэниэлу и расскажу
ему, где вы находитесь и что здесь делаете. За этим он меня сюда и послал.
Но если вы не дурак, вы уйдете отсюда раньше, чем я вернусь.
-- Я давно бы отсюда ушел, если бы знал, как! -- сказал Дик. -- Я не
могу сдвинуть плиту.
-- Суньте руку в угол и пошарьте там, -- ответил Беннет. -- А веревка
Трогмортона все еще в коричневой комнате. Прощайте!
Хэтч повернулся и исчез за поворотом коридора.
Дик тотчас же взял лампу и последовал его совету. В углу оказалась
глубокая впадина. Дик сунул в нее руку, нащупал железный прут и сильно
дернул его. Раздался скрип, и каменная плита внезапно сдвинулась с места.
Путь был свободен. Они без особого труда открыли крышку люка и проникли
в комнату со сводчатым потолком, выходившую во двор, где два человека,
засучив рукава, чистили коней недавно прибывших воинов. Их озаряли
колеблющимся светом два факела, вставленные в железные кольца на стене.

ГЛАВА ПЯТАЯ. КАК ДИК ПЕРЕШЕЛ НА ДРУГУЮ СТОРОНУ

Потушив лампу, чтобы не привлекать внимания, Дик поднялся наверх и
прошел по коридору. В коричневой комнате он отыскал веревку, привязанную к
чрезвычайно тяжелой и древней кровати. Подойдя к окну, Дик начал медленно и
осторожно опускать веревку в ночную тьму. Джоанна стояла рядом с ним.
Веревка опускалась без конца. Мало-помалу страх поколебал решимость Джоанны.
-- Дик, -- сказала она, -- неужели здесь так высоко? У меня не хватит
смелости спуститься. Я непременно упаду, добрый Дик.
Дик вздрогнул и выронил моток из рук. Конец веревки с плеском упал в
ров. И сразу же часовой на башне громко крикнул:
-- Кто идет?
-- Черт побери! -- воскликнул Дик. -- Все пропало. Живо! Хватайся за
веревку и лезь вниз!
-- Я не могу, -- прошептала она и отшатнулась.
-- Раз ты не можешь, не могу и я, -- сказал Шелтон. -- Как я переплыву
ров без твоей помощи? Значит, ты бросаешь меня?
-- Дик, -- проговорила она, задыхаясь, -- я не могу. У меня нет сил.
-- Тогда мы оба погибли, клянусь небом! -- крикнул он, топнув ногой.
Услышав приближающиеся шаги, он бросился к двери, надеясь запереть ее.
Но прежде чем он успел задвинуть засов, чьи-то сильные руки с другой
стороны надавили на дверь. Он боролся не дольше секунды; затем, чувствуя
себя побежденным, кинулся назад, к окну. Девушка стояла возле окна,
прислонясь к стене; она была почти в обмороке. Дик попытался поднять ее, но
она бессильно повисла у него на руках всем телом, как мертвая.
Люди, помешавшие ему затворить дверь, бросились на него. Одного он
заколол кинжалом; остальные на мгновение отступили в беспорядке. Он
воспользовался суматохой, вскочил на подоконник, схватился обеими руками за
веревку и скользнул вниз.
На веревке было много узлов, которые очень облегчали спуск, но Дик так
спешил и так был неопытен в подобных упражнениях, что раскачивался в
воздухе, словно преступник на виселице. То головой, то руками ударялся он о
неровную каменную стену. В ушах у него шумело. Над собой он видел звезды,
внизу тоже были звезды, отраженные водою рва и дрожащие, словно сухие листья
перед бурей. Потом веревка выскользнула у него из рук, он упал и погрузился
в ледяную воду.
Вынырнув на поверхность, он поймал веревку, которая все еще
раскачивалась из стороны в сторону. Высоко над ним, на верхушке зубчатой
башни, ярко пылали факелы. Багровое их сияние озаряло лица воинов,
толпившихся за каменными зубцами. Он видел, как они вглядывались в тьму,
стараясь найти его; но он был далеко внизу, куда свет не достигал, и они
искали его напрасно.
Держась за веревку, показавшуюся ему достаточно длинной. Дик кое-как
поплыл через ров к противоположному берегу. Он проплыл уже полпути, как
вдруг почувствовал, что веревка кончилась и натянулась; она тащила его
назад. Выпустив веревку, он изо всех сил взмахнул руками, пытаясь ухватиться
за ветви ивы, висевшие над "одой; это была та самая ива, которая несколько
часов назад помогла гонцу сэра Дэниэла выбраться на берег. Он погрузился в
воду, вынырнул, опять погрузился, опять вынырнул, и только тогда ему удалось
ухватиться за ветку. С быстротою молнии он вскарабкался на дерево и прижался
к стволу. Вода струилась по его одежде, он тяжело дышал, все еще не веря,
что ему удалось спастись.
Плеск воды выдал его воинам, собравшимся на башне. Стрелы, прорезая
тьму, сыпались кругом, как град; с башни швырнули факел; он сверкнул в
воздухе и упал возле самой воды, ярко озарив все кругом. Впрочем, к счастью
Дика, факел подскочил, перевернулся, шлепнулся в воду и погас.
Однако он сделал свое дело. Стрелки успели разглядеть и иву и Дика,
спрятавшегося в ее ветвях. И хотя Дик, спрыгнув на землю, со всех ног
побежал прочь, ему не удалось убежать от стрел. Одна стрела задела его
плечо, другая ранила его в голову.
Боль подгоняла его, и Дик побежал еще быстрее. Он выбрался на ровное
место и помчался в темноту, не думая о направлении.
Стрелы неслись за ним вдогонку, но скоро он оказался вне их
досягаемости. Когда Дик остановился и оглянулся, он был уже далеко от замка
Мот; однако факелы, беспорядочно двигавшиеся на стене замка, все еще были
видны.
Он прислонился к дереву; кровь и вода струились с его одежды, он был
один, без товарища, обессиленный от ушибов и ран. Но все же ему удалось уйти
от смерти на этот раз. За то, что Джоанна осталась в руках сэра Дэниэла, он
себя не корил: в этом был повинен случай, предотвратить который было не в
его воле; к тому же он не очень опасался за ее судьбу, -- сэр Дэниэл жесток,
но он не осмелится дурно обращаться с девушкой благородного происхождения,
могущественные покровители которой могут призвать его к ответу. Вероятнее
всего, он будет стараться как можно скорее выдать ее замуж за кого-нибудь из
своих приятелей.
"Ну, -- думал Дик, -- до тех пор я еще успею укротить этого предателя.
Теперь мне уж не за что быть ему благодарным и я свободен от всяких перед
ним обязательств. Теперь я могу враждовать с ним открыто, а в открытой войне
у каждого одинаковый шанс на победу".
Покуда же он находился в самом плачевном положении.
Он кое-как брел через лес. Раны его ныли, кругом было темно, ноги
путались в густых зарослях, мысли мешались, и скоро он был вынужден сесть на
землю и прислониться к дереву.
Когда он очнулся от сна, похожего на обморок, ночь уже сменилась
предрассветными сумерками. Прохладный ветерок шумел в листве. Глядя
спросонья прямо перед собой. Дик заметил, что на расстоянии примерно ста
ярдов от него что-то темное раскачивается в ветвях. Между тем в лесу стало
заметно светлеть. Сознание Дика тоже прояснилось, и он, наконец, понял, что
это человек, повешенный на суку высокого дуба. Голова повешенного была
опущена на грудь; при каждом порыве ветра тело его раскачивалось, а руки и
ноги дергались, как у игрушечного плясуна.
Дик с трудом поднялся на ноги; пошатываясь, хватаясь за стволы
деревьев, он подошел к повешенному.
Сук находился приблизительно в двадцати футах от земли, и бедняга был
вздернут своими палачами так высоко, что Дик не мог достать рукой даже до
его сапог; лицо его вдобавок было закрыто капюшоном, и Дик никак не мог
узнать, кто он такой.
Дик поглядел направо и налево и заметил, что другой конец веревки
привязан к покрытому цветами кусту боярышника, который рос под густою сенью
дуба. Юноша вытащил кинжал -- единственное свое оружие -- и перерезал
веревку; труп с глухим стуком упал на землю.
Дик приподнял капюшон; это был Трогмортон, гонец сэра Дэниэла. Недалеко
удалось ему уйти от замка! Из-под его куртки торчала какая-то бумага,
очевидно. не замеченная молодцами "Черной стрелы". Дик вытащил ее; то было
письмо сэра Дэниэла к лорду Уэнслидэлу.
"Если опять будет переворот, -- подумал Дик, -- вот этим письмом я
опорочу сэра Дэниэла и, быть может, даже приведу его на плаху". Он сунул
бумагу себе за пазуху, прочел над мертвым молитву и побрел дальше через лес.
Он был очень слаб и чувствовал себя смертельно усталым; ноги у него
подкашивались, от потери крови в ушах звенело, он то и дело терял сознание.
Долго кружил и плутал Дик, но наконец вышел на большую дорогу и очутился
неподалеку от деревни Тэнстолл.
Грубый голос приказал ему остановиться.
-- Остановиться? -- повторил Дик. -- Клянусь небом, я почти падаю.
И в подтверждение своих слов он рухнул на дорогу.
Из чащи вышли двое мужчин, оба в зеленых лесных куртках, оба с луками,
колчанами и короткими мечами.
-- Лоулесс, -- сказал тот, который был помоложе, -- да ведь это молодой
Шелтон!
-- Да, Джон Мщу-за-всех будет доволен, -- сказал другой. -- Э, да он
побывал в бою. На голове у него рана, которая стоила ему немало крови.
-- Плечо тоже пробито, -- прибавил Гриншив. -- Ему, видимо, здорово
досталось. Как ты думаешь, кто это его так отделал? Если кто-нибудь из
наших, так пусть молится богу: Эллис наградит его короткой исповедью и
длинной веревкой.
-- Подымай щенка, -- сказал Лоулесс. -- Клади его мне на спину.
Взвалив Дика себе на плечи и держа его за руки, бывший монах прибавил:
-- Оставайся на посту, брат Гриншив. Я дотащу его один.
Гриншив вернулся в засаду у дороги, а Лоулесс медленно побрел вниз по
склону холма, неся на плечах Дика, который так и не пришел в себя. Солнце
уже взошло, когда Лоулесс выбрался на опушку леса и увидел за оврагом
деревню Тэнстолл. Все, казалось, было спокойно, только с обеих сторон дороги
у самого моста лежали стрелки; их было человек десять. Увидев Лоулесса с его
ношей, они, как и подобает настоящим часовым, натянули луки.
-- Кто идет? -- крикнул их командир.
-- Уилл Лоулесс, клянусь распятием; и ты знаешь меня как свои пять
пальцев, -- ответил расстрига презрительно.
-- Скажи пароль, Лоулесс! -- потребовал командир.
-- Ты дурак, и да поможет тебе небо, -- ответил Лоулесс. -- Разве ты не
узнаешь меня? Все вы помешались на игре в солдатики. Когда живешь в лесу,
надо жить по-лесному; и вот вам мой пароль: шиш!
-- Лоулесс, ты подаешь дурной пример. Скажи пароль, дурак! -- крикнул
командир.
-- А если я его позабыл? -- сказал Лоулесс.
-- Врешь, не позабыл; а если позабыл, я всажу стрелу в твое жирное
брюхо, клянусь небом! -- ответил командир.
-- Я вижу, вы не понимаете шуток, -- сказал Лоулесс. -- Так вот вам
пароль: "Дэкуорт и Шелтон", а вот и картинка к этому паролю: Шелтон у меня
на спине, и я несу его к Дэкуорту.
-- Проходи, Лоулесс, -- сказал часовой.
-- А где Джон? -- спросил монах.
-- Вершит суд и собирает оброк, словно помещик! -- ответил часовой.
Так оно и было. Когда Лоулесс дошел до харчевни, стоявшей в середине
села, он увидел Эллиса Дэкуорта, окруженного крестьянами сэра Дэниэла. Он
преспокойно собирал с крестьян оброк и выдавал им расписки в получении
денег. Видно было, что крестьянам это совсем не нравится, -- они отлично
понимали, что им придется платить еще раз.
Узнав, кого принес Лоулесс, Эллис тотчас же отпустил крестьян. Лицо его
выражало живейшее участие и тревогу; он приказал отнести Дика в заднюю
комнату харчевни. Там юноше перевязали раны и самыми простыми средствами
привели его в чувство.
-- Милый мальчик, -- сказал Эллис, пожимая ему руку, -- ты находишься в
гостях у друга, который любил твоего отца и в память о нем любит тебя.
Отдохни немного, ты еще не совсем пришел в себя. А потом ты расскажешь мне
все, что с тобой случилось, и мы вместе подумаем, как помочь тебе.
Часа через два, когда Дик, все еще очень слабый, немного отоспался,
Эллис подсел к его кровати и попросил именем его отца рассказать, как он
удрал из Тэнстоллского замка Мот. В широких плечах Эллиса было столько силы,
в смуглом лице столько честности, в глазах столько ума и ясности, что Дик
сразу ему повиновался и подробно рассказал все свои приключения за последние
два дня.
-- Святые оберегают тебя, Дик Шелтон, -- сказал Эллис, когда юноша
кончил. -- Они не только вывели тебя невредимым из всех бед и опасностей, но
вдобавок привели тебя к человеку, который больше всего на свете желает
оказать помощь сыну твоего отца. Будь мне верен, -- а я вижу, что ты человек
верный, -- и мы с тобой добьемся смерти гнусного предателя.
-- Вы собираетесь взять его замок приступом? -- спросил Дик.
-- Брать замок приступом -- это безумие, -- ответил Эллис. -- В замке
он слишком силен; у него много воинов. Вчера мимо меня проскользнул целый
отряд -- тот самый, появление которого тебя спасло, -- и теперь сэр Дэниэл
находится под надежной защитой. Нет, Дик, нам с тобой и нашим славным
лучникам нужно как можно скорее убраться отсюда и оставить сэра Дэниэла в
покое.
-- Меня тревожит судьба Джоан, -- сказал мальчик.
-- Судьба Джоан? -- переспросил Дэкуорт. -- А, понимаю, судьба этой
девчонки! Обещаю тебе. Дик, что если пойдут толки о свадьбе, мы будем
действовать без промедления. А до тех пор мы все исчезнем, как тени на
рассвете. Сэр Дэниэл будет смотреть на восток, будет смотреть на запад и
нигде не найдет врагов; клянусь небом, он решит, что мы ему только
приснились. Но наши с тобой четыре глаза. Дик, будут внимательно следить за
ним, и наши четыре руки -- да поможет нам святое ангельское воинство! --
одолеют предателя.
Два дня спустя гарнизон замка Мот настолько усилился, что сэр Дэниэл
решился на вылазку и во главе сорока всадников проехал, не встретив
сопротивления, до деревни Тэнстолл. Ни одна стрела не пролетела; ни одного
человека не нашли в лесу; мост никем не охранялся. Проехав через мост, сэр
Дэниэл увидел крестьян, боязливо глядевших на него из дверей своих домиков.
Внезапно один из них, набравшись храбрости, вышел вперед и, отвесив
низкий поклон, подал рыцарю какое-то письмо. Сэр Дэниэл начал читать, и лицо
его нахмурилось. Вот что он прочел:
"Коварному и -- жестокому джентльмену, сэру Дэниэлу Брэкли, рыцарю.
Теперь я знаю, что вы вели себя коварно и подло с самого начала. Кровь моего
отца на ваших руках; отмыть ее вам не удастся. Предупреждаю вас, что
настанет день, когда вы погибнете от моей руки. Предупреждаю вас, далее,
что, если вы попытаетесь выдать замуж благородную даму госпожу Джоанну
Сэдли, на которой я сам поклялся жениться, день этот настанет скоро. Первый
ваш шаг к устройству ее свадьбы будет первым вашим шагом к могиле. Рич.
Шелтон".

* КНИГА ТРЕТЬЯ. МИЛОРД ФОКСГЭМ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДОМ НА БЕРЕГУ

С того дня, когда Ричард Шелтон вырвался из рук своего опекуна, прошло
несколько месяцев. Немало событий, весьма для Англии важных, произошло за
эти несколько месяцев. Ланкастерская партия совсем уже было погибшая, снова
подняла голову. Сторонники Йоркского дома были разбиты, их вождь зарублен
насмерть, и к зиме уже казалось, что Ланкастерскому дому удалось
восторжествовать над всеми своими врагами. Небольшой городок Шорби-на-Тилле
был полон ланкастерских вельмож, съехавшихся из окрестностей. Были тут и
граф Райзингэм с тремя сотнями воинов, и лорд Шорби с двумя сотнями, и сам
сэр Дэниэл, могущественный, как прежде, разбогатевший от новых конфискаций;
он жил в собственном доме на главной улице с шестью десятками воинов.
Словом, произошел новый переворот.
Был темный январский вечер; дул ветер, мороз становился все крепче; к
утру можно было ждать снега.
В небольшом трактирчике, расположенном в одном из переулков, ведущих в
гавань, сидели три человека, запивая элем наспех приготовленную яичницу. Это
были крепкие, здоровые люди с обветренными лицами, с сильными руками, со
смелыми глазами; и хотя они были одеты, как простые крестьяне, даже пьяный,
солдат подумал бы дважды, прежде чем затеять с ними ссору.
Неподалеку от них перед ярко горевшим камином сидел молодой человек,
почти мальчик; хотя он тоже одет был по-крестьянски, видно было, что он
человек хорошего происхождения и достоин носить шпагу.
-- Мне это не нравится, -- сказал один из сидевших за столом. -- Дело
кончится плохо. Здесь не место для веселых ребят. Веселые ребята любят
деревню, густой лес и чтобы кругом было не слишком много врагов; а город ими
кишмя кишит. И вот увидите, утром еще, как на беду, снег пойдет.
-- А все ради мастера Шелтона, -- сказал другой, кивнув в сторону
юноши, сидевшего перед огнем.
-- Я на многое согласен ради мастера Щелтона, -- возразил первый. -- Но
попасть ради него на виселицу -- нет, братья, я не желаю!
Дверь трактира распахнулась; какой-то человек вбежал в комнату и
подошел к юноше, сидевшему перед огнем.
-- Мастер Шелтон, -- сказал он, -- сэр Дэниэл вышел из дому с двумя
факельщиками и четырьмя стрелками.
Дик (ибо то был наш юный друг) сразу вскочил.
-- Лоулесс, -- сказал он, -- ты сменишь Джона Кэппера на наблюдательном
посту. Гриншив, следуй за мной. Кэппер, веди нас. Мы не отстанем от сэра
Дэниэла ни на шаг, хотя бы он шел до самого Йорка.
Через мгновение все пятеро были на темной улице. Кэппер -- так звали
новоприбывшего -- показал им два факела, пылавшие вдали на ветру.
Город уже крепко спал; незаметно следовать за маленьким отрядом по
пустым улицам было совсем нетрудно. Факельщики шагали впереди; за ними шел
человек в длинном, развевавшемся на ветру плаще; позади шагали стрелки,
держа луки наготове. По кривым, запутанным переулкам они быстро двигались к
берегу.
-- Он каждую ночь ходит в ту сторону? -- шепотом спросил Дик.
-- Третью ночь подряд, мастер Шелтон, -- ответил Кэппер. -- Всякий раз
в одно и то же время; и всегда с очень маленькой свитой, словно хочет, чтобы
об этом знало поменьше народу.
Сэр Дэниэл и его спутники вышли на окраину города. Шорби не был обнесен
стеной, и, хотя засевшие в нем ланкастерские лорды держали караулы на всех
больших дорогах, из него можно было выйти маленькими переулочками или даже
просто полем.
Переулок, которым шел сэр Дэниэл, внезапно кончился. Впереди
возвышалась песчаная дюна, а сбоку шумел морской прибой. Здесь не было ни
часовых, ни огней.
Дик и оба его спутника почти поравнялись с сэром Даниэлом. Городские
строения кончились, и вдали они увидели факел, двигавшийся им навстречу.
-- Эге, -- сказал Дик. -- Здесь пахнет изменой!
Тем временем сэр Дэниэл остановился. Факелы воткнули в песок, а люди
легли рядом, словно поджидая кого-то.
Те, кого они ждали, приблизились. Это был маленький отряд, состоявший
всего из четырех человек: двух стрелков, слуги с факелом и джентльмена в
плаще.
-- Это вы, милорд? -- окликнул его сэр Дэниэл.
-- Да, это я. Я самый бесстрашный рыцарь на свете, потому что другие
рыцари сражаются с великанами, волшебниками или язычниками, а я не побоялся
сразиться с этим проклятым холодом, который страшнее всех язычников, вместе
взятых! -- ответил предводитель другого отряда.
-- Милорд, -- сказал сэр Дэниэл, -- красавица вознаградит вас за все
лишения. Но не отправиться ли нам в путь? Чем скорее вы увидите мой товар,
тем скорее мы оба вернемся домой.
-- Зачем вы ее держите здесь, славный рыцарь? -- спросил незнакомец. --
Раз она так молода, так прекрасна, так богата, почему же вы не позволяете ей
посещать свет? Вы и замуж ее выдали бы гораздо быстрее и не рисковали бы
отморозить себе пальцы или нарваться на стрелу, разгуливая в темноте в такую
не подходящую для прогулок погоду.
-- Я уже объяснил вам, милорд, -- ответил сэр Дэниэл, -- что причины,
которыми я руководствуюсь, касаются одного меня. Не стану вам рассказывать,
в чем дело. Но если вам надоел ваш старый приятель Дэниэл Брэкли, раструбите
всему свету, что собираетесь жениться на Джоанне Сэдли, и, даю вам слово, вы
скоро от меня избавитесь. Об этом позаботится стрела, всаженная мне в спину.
Оба джентльмена торопливо шагали по пустынному полю. Перед ними несли
три факела, пламя которых металось на ветру, раскидывая дым и искры; стрелки
замыкали шествие.
Дик шел за ними следом; он, конечно, не слыхал ни слова из разговора
двух джентльменов, но в незнакомце он узнал старого лорда Шорби, о нравах
которого рассказывали много дурного; даже сэр Дэниэл, и тот не раз порицал
его на людях.
Они вышли на берег. В воздухе пахло солью; шум прибоя усилился; здесь,
в большом саду, окруженном стеною, стоял маленький двухэтажный домик с
конюшнями и другими службами.
Шедший впереди факельщик отпер в стене калитку и, когда все вошли в
сад, запер ее изнутри на замок.
Дик и его товарищи были, таким образом, лишены возможности идти дальше;
они могли бы, конечно, перелезть через стену, но опасались попасть в
ловушку.
Они спрятались в зарослях дрока и стали ждать. Красный свет факелов все
время двигался за стеной, -- видимо, факельщики усердно сторожили сад.
Через двадцать минут оба джентльмена вышли из сада. Изысканно
раскланявшись, сэр Дэниэл и барон пошли по домам, каждый со своей свитой и
своими факелами.
Едва ветер унес звук их шагов. Дик поспешно вскочил на ноги: он очень
озяб.
-- Кэппер, подсади меня на стену, -- сказал он.
Они втроем подошли к стене. Кэппер нагнулся. Дик влез ему на плечи и
взобрался на стену.
-- Гриншив, -- прошептал Дик, -- лезь за мной; лежи на стене плашмя,
чтобы тебя не заметили. Если на меня нападут, ты мне поможешь.
С этими словами он спрыгнул в сад.
Было темно, как в могиле; ни в одном окне не горел свет. Ветер
пронзительно свистел в голых кустах; прибой с шумом обрушивался на берег;
больше ничего не было слышно. Дик осторожно полз вперед, путаясь в прутьях"
и нащупывая дорогу руками; наконец у него под ногами захрустел гравий, и он
понял, что выбрался на аллею.
Он остановился, вынул из-под плаща арбалет, зарядил его и решительно
двинулся вперед. Аллея привела его к постройкам.
Постройки были ветхие, полуразрушенные; ставни на окнах едва держались;
конюшня была пуста, и двери ее распахнуты настежь; на сеновале -- ни клочка
сена, в житнице -- ни зернышка. Можно было подумать, что здесь никто не
живет, но у Дика были основания не верить первому впечатлению. Он продолжал
осмотр: заходил во все службы, пробовал отворить каждое окно. Наконец,
обойдя кругом, он вышел к той стороне дома, которая была обращена к морю; и
в самом деле, в окне второго этажа виднелся слабый свет.
Он немного отошел, и ему показалось, будто по стене двигаются какие-то
тени. Он тут же вспомнил, что в конюшне рука его в темноте наткнулась на
лестницу; он сбегал за ней, не мешкая; она была очень коротка, но, стоя на
верхней ступеньке, Дик достал руками железную решетку окна и, подтянувшись,
заглянул внутрь.
В комнате находились две женщины; одну из них он узнал сразу -- это
была госпожа Хэтч; вторая -- высокая, красивая, важная молодая леди в
длинном платье, украшенном вышивкой, -- неужели это Джоанна Сэдли? Неужели
это его лесной товарищ Джон, которого он собирался выдрать ремнем?
Изумленный, он опустился на верхнюю ступеньку лестницы. Никогда он не
думал, что его возлюбленная так прекрасна! Его внезапно охватило сомнение,
может ли она его любить. Но размышлять было некогда. Совсем рядом кто-то
тихо произнес:
-- Тес!
Дик спрыгнул с лестницы.
-- Кто здесь? -- шепотом спросил он.
-- Гриншив, -- так же тихо раздалось в ответ.
-- Что тебе нужно? -- спросил Дик.
-- За домом следят, мастер Шелтон, -- ответил разбойник. -- Не мы одни
здесь караулим. Лежа на стене брюхом вниз, я заметил людей, которые бродят
во мраке, и слышал, как они тихонько пересвистываются.
-- Странно! -- сказал Дик. -- Это люди сэра Дэниэла?
-- В том-то и дело, что нет, сэр, -- ответил Гриншив. -- Если меня не
обманывают глаза, у каждого из них на шляпе белый значок с темными
полосками.
-- Белый с темными полосками? -- переспросил Дик. -- Клянусь небом, не
знаю я такого значка. В наших местах таких значков нет. Ну, раз так,
попробуем как можно тише выбраться из этого сада; здесь мы защищаться не в
состоянии. Дом, безусловно, охраняют люди сэра Дэниэла, и у меня нет никакой
охоты попасть между двух огней. Возьми лестницу; нужно поставить ее на
место.
Они отнесли лестницу в конюшню и ощупью добрались до стены.
Кэппер протянул им сверху руку и втащил на стену сначала одного, потом
другого.
Они беззвучно спрыгнули на землю и не нарушали молчания, пока не
очутились снова в зарослях дрока.
-- Джон Кэппер, -- сказал Дик, -- беги во весь дух в Шорби. Приведи
сюда немедленно всех, кого можешь собрать. Мы встретимся здесь. Если же люди
разбрелись в разные стороны и собрать их удастся только к рассвету, мы
встретимся где-нибудь поближе к городу, скажем, у самого входа в него. Я
останусь здесь с Гриншивом и буду следить за домом. Беги со всех ног, Джон
Кэппер, и да помогут тебе святые! А теперь, Гриншив, -- прибавил он, когда
Кэппер исчез, -- обойдем вокруг сада. Я хочу посмотреть, не обманули ли тебя
твои глаза.
Стараясь держаться подальше от стены и пользуясь каждым возвышением и
каждой впадиной, они прошли вдоль двух стен сада, никого не заметив. Третья
сторона садовой стены тянулась вдоль берега, и, чтобы не подходить к ней
слишком близко, они пошли по песку. Несмотря на то, что прилив еще только
начинался, прибой был таким сильным, а песчаный берег таким плоским, что
Дику и Гриншиву при каждой волне приходилось по щиколотки, а то и по колена
погружаться в соленую ледяную воду Немецкого моря.
Внезапно на белизне садовой стены возникла, словно тень, фигура
человека, делавшего обеими руками какието знаки. Человек упал на землю, но
тотчас же немного поодаль поднялся другой и повторил те же самые знаки. Так,
словно безмолвный пароль, эти знаки обошли вокруг всего осажденного сада.
-- Они хорошо караулят, -- прошептал Дик.
-- Вернемся на сушу, добрый мастер Шелтон, -- ответил Гриншив. -- Тут
негде спрятаться. Нас нетрудно заметить: всякий раз, когда накатывает волна,
наши фигуры выделяются на фоне белой пены.
-- Ты прав, -- сказал Дик. -- Скорее на сушу!

ГЛАВА ВТОРАЯ. БОИ ВО МРАКЕ

Промокшие и озябшие. Дик и Гриншив вернулись в заросли дрока.
-- Молю бога, чтобы Кэппер поспел вовремя! -- сказал Дик. -- Если он
вернется не позже чем через час, я поставлю свечку перед образом святой
Марии Шорбийской.
-- Чего вы так торопитесь, мастер Дик? -- спросил Гриншив.
-- Как же мне не торопиться, друг, -- ответил Дик. -- В этом доме живет
та, которую я люблю. А кто эти люди, тайно подстерегающие ее ночью! Конечно
же, враги.
-- Если Джон вернется скоро, мы славно расправимся с ними, -- сказал
Гриншив. -- Их здесь не больше сорока человек; я сужу по тому, как редко у
них расставлены часовые, и наш отряд в двадцать человек разгонит их, словно
воробьев. Однако посудите сами, мастер Дик: оттого, что она из рук сэра
Дэниэла попадет в другие руки, ей хуже не будет. Любопытно, конечно, узнать,
кто это за ней охотится.
-- Я подозреваю лорда Шорби, -- ответил Дик. -- Когда явились эти люди?
-- Они подошли, мастер Дик, -- сказал Гриншив, -- едва вы перелезли
через стену. Не пролежал я на стене и минуты, как вдруг заметил первого из
них: он осторожно выползал из-за угла.
Свет в доме погас еще тогда, когда они брели по волнам, и теперь
невозможно было предугадать, скоро ли люди, окружившие сад, решатся
произвести нападение на дом. Из двух зол Дик предпочитал меньшее. Не дай
бог, если Джоанна попадет в лапы к лорду Шорби. Нет, пусть уж лучше она
останется у сэра Дэниэла. И Дик твердо решил прийти на помощь осажденным,
если дом подвергнется нападению.
Но время шло, а на дом никто не нападал. Каждые четверть часа вдоль
садовой стены передавались все те же сигналы, словно предводитель осаждающих
хотел убедиться, бодрствуют ли его часовые; вокруг дома было спокойно и
тихо.
Мало-помалу к Дику стали подходить подкрепления. Задолго до рассвета
вокруг него в зарослях дрока собралось уже около двадцати человек.
Дик разбил их на два неравных отряда; маленький отряд он взял себе, а
командиром большого назначил Гриншива.
-- Слушай, Кит, -- сказал он Гриншиву, -- поставь своих людей возле
ближнего угла садовой стены, выходящей на берег, и жди, пока не услышишь,
что я начал нападение с другой стороны сада. Я хочу напасть на них со
стороны моря, потому что там, вероятно, находится их предводитель. Остальные
разбегутся. И пусть бегут. Помните, ребята: стрелять не надо -- вы можете
попасть в своих. Полагайтесь на свои мечи и только на мечи. Если мы одержим
победу, я, как только верну себе свое имение, каждому из вас дам по
золотому.
Самые храбрые и самые искусные в военном ремесле люди, оказавшиеся
среди этих сломанных жизнью людей -- воров, убийц и разоренных крестьян,
которых сзывал к себе Дэкуорт для осуществления своих мстительных замыслов,
-- добровольно отправились вместе с Ричардом Шелтоном в Шорби. Им надоело
сидеть в городе, выслеживая сэра Дэниэла, и многие из них начали уже роптать
и грозили уйти. Теперь же, узнав, что им предстоит горячая схватка и, быть
может, добыча, они воспрянули духом и стали весело готовиться к битве.
Они скинули свои длинные плащи; под плащами у одних были зеленые
кафтаны, а у других -- прочные кожаные куртки; под шапками многие из них
носили железные шлемы; вооружение их состояло из мечей, кинжалов, рогатин и
дюжины сверкающих алебард. Таким оружием можно было сражаться даже с
регулярными войсками феодалов. Спрятав луки, колчаны и плащи в кустах дрока,
оба отряда решительно двинулись вперед.
Обойдя вокруг сада. Дик расставил шестерых своих воинов ярдах в
двадцати от садовой стены, и сам стал перед ними. С дружным криком бросились
они на врагов.
Враги, раскинутые по большому пространству, окоченевшие, застигнутые
врасплох, вскочили на ноги и растерянно озирались. Не успели они собраться с
духом и сообразить, много ли сил у противника, как с другого конца сада до
них донесся такой же крик. Не сомневаясь в своем поражении, они побежали.
Оба отряда "Черной стрелы" с двух сторон подошли к стене, которая
тянулась вдоль моря; этим они отрезали возможность отступления для части
неприятельского войска; остальные вражеские воины пустились наутек кто куда
и исчезли во мраке.
Однако битва еще только начиналась. Дик со своими бродягами напал на
неприятеля неожиданно, и в этом заключалось его преимущество; но
подвергнувшиеся нападению были многочисленнее нападающих. Между тем наступил
прилив; берег превратился в узкую полоску. В темноте между морем и садовой
стеной началась яростная схватка не на жизнь, а на смерть, и трудно было
сказать, чем она кончится.
Незнакомцы были хорошо вооружены; они молча кинулись на нападающих;
сражение разбилось на ряд отдельных стычек. Дик, бросившийся в битву первым,
дрался с тремя противниками: одного из них он уложил сразу, но двое других
напали на него с таким жаром, что он чуть было не отступил. Один из этих
двух был громадный мужчина, почти великан. Держа обеими руками огромный меч,
он размахивал им, как легкой тростью. Сражаясь с таким длинноруким
противником, Дик, вооруженный алебардой, чувствовал себя беззащитным; если
бы и второй противник нападал столь же пылко, гибель юноши была бы
неизбежна. Но этот второй противник, пониже ростом и менее проворный, вдруг
остановился, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к шуму битвы.
Дик отступал перед великаном, выжидая удобного случая, чтобы нанести
удар. Лезвие огромного меча блеснуло над ним и опустилось. Дик отскочил в
сторону и прыгнул вперед, наудачу рубя своей алебардой. Раздался
оглушительный рев, и, прежде чем раненый успел поднять свой страшный меч.
Дик дважды ударил его и свалил на землю.
Теперь у Дика остался только один противник, сражаться с которым можно
было на равных условиях. Они были почти одинакового роста; противник Дика
превосходно владел искусством отражать удары. Он был вооружен мечом и
кинжалом, а у Дика была только алебарда; зато Дик был гораздо проворнее его.
Сначала ни тот, ни другой не мог добиться преимущества, но старший из
противников был опытней младшего и вел его туда, куда хотел. И вдруг Дик
заметил, что они сражаются по колено в воде среди бушующих волн. Здесь все
его проворство стало бесполезным; и он был всецело во власти противника.
Товарищи Дика были далеко, а искусный противник заставлял его отступать все
дальше в море.
Дик стиснул зубы. Он решил как можно скорее привести борьбу к концу, и,
когда волна отхлынула, обнажив на мгновение дно, он ринулся вперед, отразил
алебардой удар меча и схватил противника за горло. Тот рухнул навзничь, и
Дик упал на него; набежавшая волна накрыла побежденного. Пока он лежал под
водой, Дик выхватил у него из рук кинжал и поднялся, гордый своею победой.
-- Сдавайтесь! -- сказал он. -- Дарю вам жизнь.
-- Сдаюсь, -- сказал тот, поднимаясь на колени. -- Вы сражаетесь, как
сражаются все слишком молодые люди, -- неумело и необдуманно, но, клянусь
святыми, отважно!
Дик вышел на берег. Ночной бой все еще продолжался, и все еще нельзя
было сказать, на чьей стороне окажется победа. Сквозь гул прибоя слышались
удары стали о сталь, стоны раненых и победные клики наступающих.
-- Отведите меня к своему командиру, молодой человек, -- сказал
побежденный рыцарь. -- Пора прекратить эту бойню.
-- Сэр, -- ответил Дик, -- у этих храбрецов есть только один командир,
и он стоит перед вами.
-- Так отзовите своих молодцов, а я прикажу своим слугам остановиться,
-- сказал побежденный рыцарь.
В его голосе и манере держаться было столько благородства, что Дик не
опасался обмана.
-- Бросайте оружие! -- крикнул незнакомый рыцарь. -- Я сдался, и мне
обещана жизнь.
Это было сказано так властно, что шум битвы смолк немедленно.
-- Лоулесс, -- крикнул Дик, -- ты цел?
-- Цел и невредим, -- откликнулся Лоулесс.
-- Зажги фонарь, -- приказал Дик.
-- Разве здесь нет сэра Дэниэла? -- спросил рыцарь.
-- Сэра Дэниэла? -- переспросил Дик. -- Молю бога, чтоб его тут не
было. Если бы он был тут, мне пришлось бы плохо.
-- Вам пришлось бы плохо, благородный рыцарь? -- переспросил его
недавний противник. -- Как так? Разве вы не сторонник сэра Дэниэла? Клянусь,
я ничего не понимаю. Зачем же вы, в таком случае, напали на мой отряд? Из-за
чего нам было ссориться, мой юный и чрезвычайно пылкий друг? Чтобы покончить
со всеми недоумениями, откройте мне имя того достойного джентльмена,
которому я сдался в плен.
Но прежде чем Дик успел ответить, совсем рядом раздался чей-то голос.
Дик мог различить в темноте, что у обладателя голоса был белый с черными
полосками значок и что он обращался к своему начальнику с необыкновенной
почтительностью.
-- Милорд, -- сказал он, -- если эти джентльмены -- враги сэра Дэниэла,
то, право, очень жаль, что мы вступили с ними в бой. Но будет еще хуже, если
мы останемся здесь. Люди, которые караулят дом, не умерли и не оглохли. Они
не могли не слышать, как мы тут бьемся уже целых четверть часа, и уж,
конечно, дали знать в город; если мы сейчас же не уйдем отсюда, нам придется
сражаться с новым врагом.
-- Хоксли прав, -- сказал лорд. -- Какое вы примете решение, сэр? Куда
мы должны идти?
-- Куда вам угодно, милорд, -- сказал Дик. -- Я начинаю думать, что мы
с вами можем подружиться. Я представился вам несколько грубовато, и мне не
хотелось бы, чтобы наши дальнейшие отношения были похожи на наше первое
знакомство. Нам нужно расстаться, милорд. Так пожмем на прощание друг другу
руки; а в назначенный вами час и в назначенном вами месте мы встретимся
снова и обо всем сговоримся.
-- Вы слишком доверчивы, мой мальчик, -- сказал рыцарь, -- но на этот
раз ваша доверчивость не причинит вам зла. Я встречусь с вами на рассвете у
креста Святой Девы. Друзья, за мной!
Незнакомцы исчезли во мраке с подозрительной быстротой. Пока разбойники
по своему обыкновению грабили мертвецов, Дик в последний раз обошел вокруг
садовой стены, чтобы взглянуть на фасад дома. В маленьком чердачном окошке
сиял свет; этот свет, вероятно, был хорошо виден из задних окон городского
дома сэра Дэниэла. Дик понял, что это и есть тот сигнал, которого так
опасался Хоксли, и что скоро сюда явятся воины тэнстоллского рыцаря.
Он приложил ухо к земле, и ему показалось, что он слышит приближающийся
стук копыт. Дик поспешно кинулся назад, на берег. Но работа была уже
кончена: четверо разбойников тащили к морю последний труп, раздетый догола,
чтобы бросить его в воду.
Когда через несколько минут из переулков Шорби вылетели галопом сорок
всадников, на пустынном берегу возле маленького дома было тихо и пусто. Дик
со своими людьми находился уже в харчевне "Козла и волынки" и снимал с себя
доспехи, чтобы хоть немного поспать перед утренним свиданием.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КРЕСТ СВЯТОЙ ДЕВЫ

Крест Святой Девы стоял неподалеку от Шорби, на опушке Тэнстоллского
леса. Тут соединялись две дороги -- одна шла лесом из Холивуда, другая --
та, по которой летом отступала разгромленная армия ланкастерцев, -- из
Райзингэма. Здесь обе дороги сливались в одну, и эта дорога, сбегая с холма,
тянулась до самого Шорби. Немного позади того места, где они соединялись,
возвышался небольшой бугор, на вершине которого стоял древний, изъеденный
непогодами крест.
Дик явился к этому кресту около семи часов утра. Холодно было
по-прежнему; земля, покрытая серебряным инеем, казалась седой, на востоке
занималась багряно-рыжая заря. Дик сел на ступеньку под крестом, закутался в
свой плащ и зорко осмотрелся по сторонам. Ждать ему пришлось недолго. На
дороге, ведущей из Холивуда, появился джентльмен в сияющих латах, поверх
которых была накинута мантия из драгоценных мехов; он ехал шагом на
великолепном боевом коне. Следом за ним, держась на расстоянии двадцати
ярдов, двигался отряд всадников, вооруженных копьями; КО, увидев крест,
воины остановились, и джентльмен в мехах двинулся к кресту один.
Он ехал с поднятым забралом; лицо у него было властное и гордое, под
стать его пышному одеянию. И Дик не без смущения двинулся навстречу своему
пленнику.
-- Благодарю вас, милорд, за точность, -- сказал он и низко поклонился.
-- Не угодно ли вашей светлости сойти на землю?
-- Мы здесь одни, молодой человек? -- спросил рыцарь.
-- Я не так прост, -- сказал Дик, -- и должен признаться вашей
светлости, что в лесу, возле этого креста, лежат мои честные ребята с
оружием наготове.
-- Вы поступили мудро, -- сказал лорд, -- и я очень этому рад, потому
что вчера вы дрались как безрассудный сарацин, а не как опытный христианский
воин. Впрочем, не мне об этом говорить, так как я был побежден.
-- Вы были побеждены, милорд, только потому, что упали, -- ответил Дик.
-- Если бы волны не пришли мне на помощь, я бы погиб. Я до сих пор ношу на
теле знаки, которыми отметил меня ваш кинжал. Мне думается, милорд, что весь
риск, так же как и все выгоды этой маленькой слепой стычки на берегу, выпал
на мою долю.
-- Я вижу, вы достаточно умны, чтобы не хвастать своей победой, --
заметил незнакомец.
-- Нет, милорд, -- ответил Дик, -- для этого особого ума не нужно.
Теперь, когда при свете дня я вижу, какой отважный рыцарь сдался -- не мне,
а судьбе, темноте и приливу -- и как легко бой мог принять совсем другой
оборот для такого неопытного и неотесанного воина, как я, я несколько смущен
своей победой, и вам, милорд, это не должно казаться странным.
-- Вы хорошо говорите, -- сказал незнакомец. -- Ваше имя?
-- Мое имя, если вам угодно знать его, Шелтон, -- ответил Дик.
-- А меня называют лорд Фоксгэм, -- сказал рыцарь.
-- Так вы опекун самой милой девушки в Англии, милорд! -- воскликнул
Дик. -- Теперь я знаю, какой мне взять с вас выкуп за вашу жизнь и за жизнь
ваших слуг! Я прошу вас, милорд, окажите мне милость, отдайте мне руку моей
прекрасной дамы, Джоанны Сэдли, и получите взамен свою свободу, свободу
своих слуг и, если желаете, мою благодарность и преданность до самой смерти.
-- Разве вы не воспитанник сэра Дэниэла? -- спросил лорд Фоксгэм. --
Если вы сын Гарри Шелтона, то, насколько мне известно, сэр Дэниэл должен
быть вашим опекуном.
-- Не угодно ли вам, милорд, сойти с лошади? Я расскажу вам подробно,
кто я такой, каково мое положение и на каких основаниях я осмеливаюсь
просить у вас руки Джоанны Сэдли. Присядьте, пожалуйста, милорд, вот на эту
ступеньку, выслушайте меня до конца и не судите меня строго.
С этими словами Дик протянул лорду Фоксгэму руку и помог ему слезть с
лошади; он привел его на бугор к кресту, усадил на то место, где недавно
сидел сам, и, почтительно стоя перед своим благородным пленником, рассказал
ему всю свою жизнь вплоть до вчерашнего дня.
Лорд Фоксгэм внимательно его выслушал.
-- Мастер Шелтон, -- сказал он, когда Дик кончил, -- вы одновременно и
самый счастливый и самый несчастный молодой джентльмен на всем свете. Но
счастье свое вы заслужили, а несчастье получили незаслуженно. Не падайте
духом, вы приобрели друга, который может и хочет вам помочь. Хотя человеку
вашего происхождения не следует якшаться с разбойниками, я должен признать,
что вы храбры и благородны. Во время боя вы опасны, во время мира учтивы. Вы
молодой человек с прекрасными возможностями и отважной душой. Имений своих
вы не увидите до нового переворота. Пока ланкастерцы стоят у власти, сэр
Дэниэл будет пользоваться ими как своими собственными. С моей воспитанницей
дело обстоит тоже не просто. Я обещал ее одному джентльмену, моему
родственнику, по имени Хэмли; обещание ему дано давно...
-- Ах, милорд, тем временем сэр Дэниэл обещал ее милорду Шорби! --
перебил Дик. -- И, хотя обещание это дано совсем недавно, по всей
вероятности, оно скорее будет выполнено, нежели ваше.
-- Вы правы, -- ответил лорд. -- И вот, принимая к тому же во внимание,
что я ваш пленник, жизнь которого была в ваших руках, и, главное, что
девушка, к Несчастью, находится в чужих руках, я даю вам свое согласие.
Помогите мне с вашими добрыми молодцами...
-- Милорд! -- воскликнул Дик. -- Ведь это те самые разбойники, за
знакомство с которыми вы упрекнули меня!
-- Разбойники, нет ли, а сражаться они умеют, -- ответил лорд Фоксгэм.
-- Помогите мне, и, если нам с вами удастся отбить эту девушку, клянусь
своей рыцарской честью, она будет вашей женой.
Дик преклонил колено перед своим пленником. Но тот, легко соскочив с
подножия креста, поднял юношу и обнял, как сына.
-- Раз вы собираетесь жениться на Джоанне, -- сказал он, -- мы с вами
должны стать друзьями.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. "ДОБРАЯ НАДЕЖДА"

Час спустя Дик снова сидел у "Козла и волынки", завтракал и выслушивал
донесения своих гонцов и часовых. Дэкуорта все еще не было в Шорби; впрочем,
такие отлучки были нередки, так как у него постоянно было множество самых
различных дел в самых различных концах страны. Братство "Черной стрелы", как
известно, было основано разоренным Дэкуортом в целях мести и наживы; многие,
впрочем, из тех, кто знал его ближе, смотрели на него как на агента и
представителя великого Ричарда, графа Уорвикского, этого прославленного
вершителя судеб британского престола.
Как бы то ни было, Дэкуорт отсутствовал, и в Шорби его замещал Ричард
Шелтон. Он склонился над тарелкой, озабоченный своими мыслями. Они
уговорились с лордом Фоксгамом сегодня вечером нанести решительный удар и
освободить Джоанну силой. Однако трудности этого предприятия были огромны.
Разведчики, являвшиеся к нему для доклада, приносили самые неутешительные
вести.
Сэр Дэниэл был встревожен вчерашней стычкой на морском берегу. В
маленьком домике он увеличил гарнизон; не довольствуясь этим, он расставил
всадников на всех прилегающих уличках, приказав им при первом же тревожном
сигнале немедленно скакать к нему. В его городском доме стояли оседланные
кони, и воины, вооруженные с головы до ног, ждали только знака, чтобы
выехать.
Задуманное предприятие с каждым часом казалось все менее осуществимым.
Внезапно лицо Дика прояснилось.
-- Лоулесс! -- крикнул он. -- Ведь ты был моряком. Не можешь ли ты
украсть для меня корабль?
-- Мастер Дик, -- ответил Лоулесс, -- с вашей поддержкой я готов
украсть даже Йоркский собор.
И они сразу же отправились в гавань. Это была довольно обширная бухта,
раскинувшаяся среди песчаных холмов и окруженная пустырями, выгонами, кучами
полусгнивших бревен и ветхими лачугами городских трущоб. В бухте стояло
немало палубных и беспалубных судов, -- одни качались на якорях, другие
лежали на берегу. Долгая непогода выгнала их из открытого моря и заставила
спрятаться в гавани. Черные тучи и сильные ветры с сухим снегопадом
предвещали новые бури.
Моряки, спасаясь от холода и ветра, ускользнули на берег и буйно
веселились в портовых кабаках. За некоторыми, судами, стоявшими на якоре,
никто даже не присматривал; и с каждым часом и с каждым свежим порывом ветра
таких безнадзорных судов становилось все больше и больше. На эти-то суда, и
особенно на те из них, что стояли подальше от берега, Лоулесс и обратил свое
внимание. Дик предоставил ему свободу действий, а сам уселся на якорь, до
половины зарытый в песок, и, прислушиваясь то к реву урагана, то к пению
моряков в ближайшем кабаке, скоро забыл обо всем, кроме обещания лорда
Фоксгэма.
Лоулесс тронул его за плечо и указал на небольшой корабль, который
одиноко качался на волнах у входа в бухту. Прорвавшийся сквозь тучи бледный
луч зимнего солнца вдруг озарил палубу, и силуэт судна четко вырисовывался
на фоне облака. Дик в это мгновение успел разглядеть на палубе двух мужчин,
которые спускали с борта шлюпку.
-- Вот вам корабль на эту ночь, сэр, -- сказал Лоулесс. -- Запомните
его хорошенько!
Шлюпка отделилась от корабля; в ней сидело двое мужчин; держась по
ветру, они торопливо гребли к берегу.
Лоулесс остановил прохожего.
-- Как зовется вон тот корабль? -- спросил он, показав ему стоявшее у
входа в бухту судно.
-- Это "Добрая Надежда" из Дартмута, -- ответил прохожий. -- А капитана
зовут Арблестер. Он гребет на носу вон той шлюпки.
Лоулессу ничего больше и не требовалось знать. Поспешно поблагодарив
прохожего, он двинулся на песчаную косу, к которой должна была пристать
шлюпка. Там он остановился, поджидая моряков с "Доброй Надежды".
-- Кум Арблестер! -- закричал он. -- Какая счастливая встреча! Клянусь
распятием, такую встречу нужно отпраздновать! А это "Добрая Надежда"? Я
узнал бы ее среди десяти тысяч кораблей! Прекрасный корабль! Подплывай, кум,
мы с тобой славно выпьем! Помнишь, я тебе рассказывал о своем наследстве? Ну
вот, я его наконец и получил. Я теперь богат и больше не плаваю по морям. Я
плаваю только по элю. Давай руку, приятель! Выпей со старым товарищем.
Шкипер Арблестер, длиннолицый, немолодой, обветренный непогодами
человек, с ножом, привязанным к шее тесемкой, и походкой и всеми повадками
ничуть не отличавшийся от наших нынешних моряков, удивленно и недоверчиво
отшатнулся от Лоулесса. Но упоминание о наследстве и, главное, пьяное
добродушие, которое с таким искусством изобразил Лоулесс, скоро победили
недоверчивость шкипера, и он пожал руку бродяги.
-- Я тебя не помню, -- сказал он. -- Но что за важность! Я и мой матрос
Том, мы всегда готовы выпить с кумом. Том, -- сказал он, обращаясь к своему
спутнику, -- вот мой кум. Я не помню, как его зовут, но это неважно, он
превосходный моряк. Пойдем выпьем с ним и его приятелем.
Лоулесс повел их в недавно открывшийся кабак, стоявший несколько в
стороне, и поэтому менее переполненный, чем те, что находились ближе к
центру гавани.
Кабак этот представлял собой обыкновенный сарай, наподобие бревенчатых
построек, которые в наши дни можно встретить где-нибудь в американских
лесах. Вся мебель состояла из двух-трех шкафов, вделанных в стену,
нескольких голых скамеек и досок, положенных на пустые бочонки вместо
столов. Посреди комнаты горел костер, раздуваемый множеством сквозняков, и
пылавшие там обломки кораблей наполняли все помещение густым дымом.
-- Вот она, услада моряка, -- сказал Лоулесс. -- Хорошо посидеть у
славного огонька и выпить добрую чарочку, когда на дворе непогода и ветер
гуляет по крыше! Пью за "Добрую Надежду"! Желаю ей легкого плавания!
-- Да, -- сказал шкипер Арблестер, -- в такую погоду на берегу куда
лучше, чем в море. А как по-твоему, матрос Том? Кум, ты говоришь складно,
хотя мне все не удается припомнить, как тебя зовут. Но что за важность, ты
говоришь очень складно. Легкого плавания "Доброй Надежде"! Аминь!
-- Друг Дикон, -- продолжал Лоулесс, обращаясь к своему начальнику, --
у тебя, кажется, какие-то важные дела? Так ступай, не стесняйся. А я посижу
в этой славной компании, с двумя старыми моряками. Не беспокойся, ты нас
застанешь все за тем же делом, когда вернешься, и я ручаюсь, что эти славные
ребята от меня не отстанут. Мы ведь не какие-нибудь береговые крысы, мы
старые, тертые морские волки.
-- Хорошо сказано! -- подхватил шкипер. -- Ступай, мальчик. А твоего
приятеля и моего доброго кума мы задержим здесь до рассвета, клянусь святой
Марией! Я так долго пробыл в море, что все кости мои пропитались солью, и
теперь, сколько бы я ни выпил, мне все мало.
Провожаемый таким напутствием. Дик встал, попрощался и торопливо пошел
сквозь непогоду к "Козлу и волынке". Оттуда он послал сообщить лорду
Фоксгэму, что вечером в их распоряжении будет прочный корабль. Потом,
захватив с собой двух разбойников, кое-что смысливших в морском деле, он
отправился в гавань на песчаную косу.
Шлюпка с "Доброй Надежды" стояла среди множества других шлюпок, но они
узнали ее без труда, так как она была самая маленькая и самая хрупкая из
всех. Когда Дик с двумя своими спутниками сел в эту жалкую скорлупку и они
отчалили от берега, волны и ветер обрушились на них с такой силой, что,
казалось, они вот-вот пойдут на дно.
Как мы уже говорили, "Добрая Надежда" стояла на якоре далеко от берега,
и волны там были еще больше. Ближайшие корабли находились от нее на
расстоянии нескольких кабельтовых, но и на них не было ни одного человека;
вдобавок повалил густой снег и стало так темно, что никто при всем желании
не мог бы заметить Дика и его товарищей. Стремительно вскарабкались они на
палубу, оставив привязанную к корме шлюпку плясать на волнах. Так была
захвачена "Добрая Надежда".
Это было славное, прочное СУДНО, закрытое палубой на носу и посредине и
открытое на корме. Одномачтовое, оно по роду своей оснастки было чем-то
средним между фелюгой и люггером [3]. По-видимому, дела шкипера Арблестера
шли превосходно, так как бочонки с французским вином заполняли весь трюм. А
в маленькой каюте, кроме образа девы Марии, который свидетельствовал о
набожности капитана, находились запертые сундуки, которые говорили о его
богатстве и запасливости.
Собака, единственная обитательница корабля, яростно лаяла и хватала
похитителей за пятки; пинком ноги ее загнали в каюту и там заперли вместе с
ее справедливым гневом. Пираты зажгли фонарь и подняли его на ванты, чтобы
корабль был виден с берега; потом открыли один из бочонков и выпили по чаше
превосходного гасконского вина за удачу своего предприятия. Затем один из
разбойников приготовил лук и стрелы на случай нападения, а другой подтянул
шлюпку и спрыгнул в нее.
-- Карауль хорошенько, Джек, -- сказал молодой командир, готовясь
спуститься в шлюпку. -- Я вполне на тебя полагаюсь.
-- Пока корабль стоит здесь, все будет в порядке, -- ответил Джек. --
Но чуть только мы выйдем в море... Видите, как он задрожал! Несчастный
корабль услышал мои слова, и сердце его забилось в дубовых ребрах.
Посмотрите, мастер Дик, как стало темно!
И в самом деле, кругом воцарился необычный мрак. И в этом мраке одна за
другой вздымались волны, и "Добрая Надежда" бодро переваливалась с волны на
волну. На палубу падал снег, морская пена заливала ее; снасти угрюмо
скрипели под ветром.
-- Зловещая погода, -- сказал Дик. -- Но не беда! Это всего только
шквал, а шквалы не бывают надолго.
Тем не менее унылый беспорядок, царивший в небе, и визгливые завывания
ветра невольно угнетали его дух. Спустившись в шлюпку и отчалив от "Доброй
Надежды", он набожно перекрестился, моля бога заступиться за всех, кто
пускается в плавание сегодня ночью.
На песчаной косе собралось уже около дюжины разбойников. Дик
предоставил шлюпку в их распоряжение и приказал им немедленно отправиться на
корабль.
Пройдя несколько шагов в глубь берега. Дик увидел лорда Фоксгэма,
который спешил ему навстречу; лицо лорда было закрыто капюшоном; простой
крестьянский плащ скрывал от посторонних взглядов его сверкающие латы.
-- Юный Шелтон, -- сказал он, -- неужели вы действительно намерены
выйти в море?
-- Милорд, -- ответил Дик, -- дом сторожат всадники; подойти к нему с
суши, не подняв тревоги, невозможно; теперь, после того, как сэр Дэниэл
узнал о нашем приключении, легче оседлать ветер, чем незаметно подкрасться к
этому дому с суши. Отправясь морем, мы, конечно, рискуем утонуть; но зато,
если мы не утонем, мы увезем девушку.
-- Ведите меня, -- сказал лорд Фоксгэм. -- Я последую за вами, чтобы
потом не пришлось стыдиться своей трусости; но, признаться, я предпочел бы
лежать сейчас у себя дома в постели.
-- Идемте, -- сказал Дик. -- Я представлю вам человека, который поведет
наш корабль.
И он повел лорда в убогий кабак, где назначил свидание своим
подчиненным. Некоторые из разбойников слонялись снаружи возле дверей; другие
вошли уже внутрь и столпились вокруг Лоулесса и двоих моряков. Судя по их
раскрасневшимся лицам и мутным глазам, они давно перешли границы
умеренности; когда Дик, сопровождаемый лордом Фоксгэмом, появился в кабаке,
они вместе с Лоулессом пели древнюю заунывную морскую песню, и ураган
подпевал им.
Молодой предводитель окинул взором кабак. В огонь только что подбросили
дров, и черный дым валил так густо, что углы просторной комнаты потонули во
мраке. И все же он сразу убедился, что разбойников здесь гораздо больше, чем
случайных посетителей. Успокоившись на этот счет. Дик подошел к столу и
занял свое прежнее место на скамье.
-- Эй, -- крикнул шкипер пьяным голосом, -- кто ты такой?
-- Мне нужно поговорить с вами на улице, мастер Арблестер, -- сказал
Дик. -- А разговор будет вот о чем.
И он показал ему золотую монету, которая ярко блеснула при свете
костра.
Глаза моряка вспыхнули, хотя он так и не узнал нашего героя.
-- Ладно, мальчик, -- сказал он, -- я пойду с тобой... Кум, я сейчас
вернусь. Пей на здоровье, кум!
И, держась за Дика, чтобы не упасть, он двинулся к дверям.
Едва он перешагнул через порог, десять сильных рук схватили его и
связали; две минуты спустя, связанный, с затычкой во рту, он уже лежал на
сеновале, засыпанный сеном. Рядом с ним бросили его матроса Тома; им
предоставили возможность до самого утра размышлять о своей печальной участи.
Скрываться больше было незачем, и лорд Фоксгэм условным сигналом вызвал
своих воинов; захватив нужное количество лодок, они целой флотилией
двинулись на свет фонаря, прикрепленного к мачте. Не успели они взобраться
на палубу, как с берега донесся яростный крик моряков, обнаруживших пропажу
своих лодок.
Но ни воротить свои лодки, ни отомстить за них моряки не могли. Из
сорока воинов, собравшихся на украденном корабле, восемь человек бывали
прежде в море и сразу превратились в матросов. С их помощью поставили
паруса. Подняли якорь. Лоулесс, нетвердо держась на ногах и все еще напевая
какую-то -- морскую балладу, взялся за руль. И "Добрая Надежда" сквозь
ночную мглу двинулась в открытое море навстречу огромным валам. Дик стоял
возле штормовых снастей. Непроглядную тьму ночи прорезали только свет огней
"Доброй Надежды" и отдельные мерцающие огоньки домиков в Шорби, уплывающие
вдаль; да еще изредка виднелись, когда "Добрая Надежда" проваливалась между
волнами, гребни белой пены; на мгновение они вздымались снежным каскадом и
так же быстро исчезали за кормой.
Некоторые из разбойников лежали на палубе, держась за что попало, и
громко молились, другие страдали морской болезнью и, забравшись в трюм,
разлеглись там среди всякой клади. Эта страшная качка да пьяная лихость
Лоулесса заставили бы хоть кого усомниться в благополучном исходе плавания.
Однако Лоулесс, руководимый каким-то чутьем, по громадным волнам провел
судно мимо длинной песчаной отмели и благополучно причалил к каменному молу;
здесь "Добрую Надежду" наскоро привязали, и она, поскрипывая, качалась в
темноте.

ГЛАВА ПЯТАЯ. "ДОБРАЯ НАДЕЖДА" (продолжение)

Мол находился совсем недалеко от дома, в котором жила Джоанна;
оставалось только переправить людей на берег, ворваться в дом и похитить
пленницу. "Добрая Надежда" уже сослужила свою службу, доставив их во
вражеский тыл. Они считали, что корабль им больше не понадобится, так как
отступать они собирались в лес, где милорд Фоксгэм расставил свои
подкрепления.
Однако высадить людей на берег оказалось нелегко: многие мучились от
морской болезни, и все поголовно -- от холода; в корабельной тесноте и
суматохе дисциплина расшаталась; из-за качки и темноты все пали духом. На
мол выскочили все разом. Милорду пришлось сдерживать своих людей, угрожая им
обнаженным мечом. Конечно, это не обошлось без шума, а шум был сейчас
опаснее всего.
Когда порядок был кое-как восстановлен, Дик с кучкой самых отборных
воинов двинулся вперед. На берегу было еще темнее: в море там и сям белела
пена, в то время как мрак, висевший над сушей, казался плотным,
непроницаемым; вой ветра заглушал все звуки.
Но не успел Дик дойти до конца мола, как ветер внезапно стих; в
наступившей тишине ему послышался конский топот и лязг оружия! Дик остановил
своих спутников и спрыгнул на береговой песок; пройдя несколько шагов, он
убедился, что впереди в самом деле движутся кони и люди. Он сильно приуныл.
Если враги действительно подстерегали их, если воины сэра Дэниэла окружили
конец мола, упиравшийся в берег, им с лордом Фоксгэмом будет очень трудно
защищаться, так как позади у них только море и все их воины сбиты в кучу на
узком молу. Осторожным свистом он подал условный сигнал.
К сожалению, этот сигнал вызвал совсем не те последствия, на которые он
рассчитывал. Из ночной тьмы вылетел град наудачу пущенных стрел. Воины на
молу стояли так тесно, что некоторые стрелы попали в цель; раздались крики
испуга и боли. Лорд Фоксгэм был ранен и упал. Хоксли тотчас распорядился
отнести его на корабль. Воины лорда Фоксгэма остались без всякого
руководства. Одни принимали бой, другие совсем растерялись. В этой
растерянности и крылась главная причина катастрофы, которая не замедлила
разразиться.
Дик с горстью храбрецов в течение целой минуты удерживал конец мола,
упиравшийся в берег. С обеих сторон было ранено по два, по три человека,
сталь звенела о сталь. Сначала ни той, ни другой стороне не удавалось
добиться успеха; но скоро счастье окончательно изменило сторонникам Дика.
Кто-то крикнул, что все погибло. Воины, давно уже павшие духом, с
легкостью этому поверили; крик был подхвачен. Затем раздался другой крик:
-- На борт, ребята, кому жизнь дорога!
И наконец кто-то с подлинным вдохновением труса крикнул то, что кричат
при всех поражениях:
-- Измена!
И сразу же вся толпа, толкаясь, с громкими возгласами страха кинулась
назад по молу, подставив свои незащищенные спины неприятелю.
Один трус уже принялся отталкивать корму, но другой еще придерживал нос
корабля. Беглецы с криком перепрыгивали на корабль, некоторые обрывались и
падали в море. Иных зарубили на молу, иных в толкотне задавили насмерть свои
же товарищи. Но вот наконец нос "Доброй Надежды" отделился от мола, и
вездесущий Лоулесс, которому удалось с помощью кинжала расчистить себе
дорогу и добраться до руля, направил корабль в бушующее море. Кровь стекала
с палубы, заваленной мертвыми и ранеными.
Лоулесс вложил кинжал в ножны и сказал своему ближайшему соседу:
-- Я, кум, пометил своей печатью многих из этих трусливых псов.
Когда беглецы, спасая жизнь, прыгали на корабль, они даже не заметили
ударов кинжалом, которыми Лоулесс, стараясь пробраться к рубке, награждал
встречных. Но тут они не то вспомнили про эти удары, не то просто расслышали
слова, неосторожно произнесенные рулевым.
Охваченные паникой -- войска приходят в себя не сразу; обычно люди,
запятнавшие себя трусостью, как бы для того, чтобы забыть о своем позоре,
бросаются в другую крайность и начинают бунтовать. Так случилось и теперь.
Те самые храбрецы, которые побросали свое оружие и которых за ноги втащили
на палубу "Доброй Надежды", теперь громко бранили своих предводителей и
непременно хотели кого-нибудь наказать.
Вся их злоба обрушилась на Лоулесса.
Чтобы не налететь на камни, старый бродяга направил нос "Доброй
Надежды" в сторону открытого моря.
-- Глядите! -- заорал один из недовольных. -- Он ведет нас в море!
-- Верно! -- крикнул другой. -- Нас предали!
Все завопили хором, что их предали и, отчаянно ругаясь, потребовали,
чтобы Лоулесс повернул судно и доставил их тотчас на берег. Лоулесс, стиснув
зубы, продолжал вести "Добрую Надежду" по громадным волнам в открытое море.
Побуждаемый чувством собственного достоинства и поддерживаемый еще не совсем
выветрившимся хмелем, он отвечал презрительным молчанием на пустые их страхи
и малодушные угрозы. Недовольные собрались возле мачты, петушились и для
храбрости подзадоривали друг друга. Еще минута, и они были бы готовы,
позабыв стыд и совесть, совершить любую гнусность. Дик начал было
подниматься на палубу, чтобы навести порядок, но его опередил один из
разбойников, кое-что смысливший в морском деле.
-- Ребята, -- начал он, -- у вас деревянные головы. Чтобы вернуться в
город, нам нужно сначала выйти в открытое море. И вот старый Лоулесс...
Договорить он не успел, -- кто-то ударил его в зубы; это подействовало
на толпу трусов, как искра, упавшая в стог сена: все набросились на
несчастного, опрокинули его и принялись топтать его ногами и колоть
кинжалами, покуда не прикончили. Тут уж Лоулесс не выдержал, -- гнев его
прорвался.
-- Ведите корабль сами! -- проревел он.
И, не заботясь о последствиях, оставил руль.
В это мгновение "Добрая Надежда" дрожала на гребне огромной волны. С
ужасающей быстротой слетела она в провал между волнами. Новая волна
поднялась, нависнув над ней, как громадная черная стена; вздрогнув от
могучего удара, "Добрая Надежда" врезалась носом в эту гору соленой влаги.
Зеленый вал окатил корабль с носа до кормы; люди на палубе по колена
погрузились в воду; брызги взлетели выше мачт. Пройдя сквозь волну, "Добрая
Надежда" вынырнула, жалобно скрипя и дрожа всем телом, словно раненый зверь.
Шестеро или семеро недовольных было смыто за борт; остальные, чуть
только они вновь обрели дар речи, стали призывать на помощь всех святых и
умолять Лоулесса снова взяться за руль.
Лоулесса не пришлось просить дважды. Увидев ужасные последствия своего
справедливого гнева, он отрезвел окончательно. Он лучше всех понимал, что
"Добрая Надежда" чуть было не погибла, и неуверенность, с которой она
повиновалась рулю, убеждала его, что опасность еще не вполне миновала.
Волна сбила Дика и едва не утопила его. Он с трудом поднялся и, бредя
по колена в воде, выбрался на корму к старому рулевому.
-- Лоулесс, -- сказал он, -- ты один можешь спасти нас. Ты смелый,
упорный человек и умеешь управлять кораблем. Я приставлю к тебе трех воинов,
на которых можно положиться, и прикажу им охранять тебя.
-- Незачем, сударь, незачем, -- ответил рулевой, пристально вглядываясь
в темноту. -- С каждым мгновением мы все дальше уходим от этих песчаных
отмелей, и с каждым мгновением море будет все сильнее обрушиваться на нас.
Скоро все эти плаксы повалятся с ног, ибо, сударь, дурной человек никогда не
бывает хорошим моряком; почему -- не знаю, тут какая-то тайна, но это так.
Только честные и смелые люди могут вынести такую качку.
-- Это просто поговорка моряков, Лоулесс, и в ней не больше смысла, чем
в свисте ветра, -- сказал Дик и рассмеялся. -- Но как наши дела? Верно ли мы
идем? Доберемся ли мы до гавани?
-- Мастер Шелтон, -- ответил Лоулесс, -- я был монахом и благодарю за
это свою судьбу. Был воином, был вором, был моряком. Много сменил я одежд, и
умереть мне хотелось бы в монашеской рясе, а не в просмоленной куртке
моряка. А почему? По двум очень важным причинам: во-первых, я не хочу
умереть внезапно, без покаяния, а во-вторых, мне отвратительна эта соленая
лужа у меня-под ногами! -- И Лоулесс топнул ногой. -- Но если сегодня ночью
я не умру смертью моряка, -- продолжал он, -- я поставлю высокую свечу
пречистой деве.
-- Неужели наше дело так плохо? -- спросил Дик.
-- Очень плохо, -- ответил бродяга. -- Разве вы не чувствуете, как
медленно и тяжело движется "Добрая Надежда" по волнам? Разве вы не слышите,
как в трюме плещется вода? "Добрая Надежда" и теперь уже почти не слушается
руля. А вот увидите, что будет с ней, когда воды в трюме станет больше; она
либо пойдет на дно, как камень, либо разобьется о береговые скалы.
-- А между тем ты говоришь так, как будто тебе не страшно, -- сказал
Дик. -- Разве ты не боишься?
-- Хозяин, -- ответил Лоулесс, -- я войду в свою последнюю гавань с
таким экипажем, что хуже не бывает. Посудите сами: беглый монах, вор и все,
что можно придумать. И все-таки, мастер Шелтон, как это ни удивительно, я не
теряю надежды. И если мне суждено утонуть, я утону с ясным взором и до
самого конца не выпущу штурвала из рук.
Дик ничего не ответил, но мужество старого бродяги глубоко потрясло
его. Опасаясь, как бы Лоулесс опять не подвергся насилию, Дик отправился
разыскивать троих воинов, на которых можно положиться. На палубе,
беспрестанно поливаемой водой, почти никого не было. От воды и от жестокого
зимнего ветра люди укрылись в трюме среди бочонков с вином; трюм озаряли два
качающихся фонаря.
Тут шел пир; разбойники и воины щедро угощали друг друга гасконским
вином Арблестера. Но "Добрая Надежда" продолжала мчаться по волнам, то
взлетая на высокий гребень, то глубоко зарываясь носом или кормою в белую
пену, -- и с каждой минутой пирующих становилось все меньше. Одни
перевязывали свои раны, а другие (таких было большинство) лежали на полу,
замученные морской болезнью, и стонали.
Гриншив, Кьюкоу и молодой парень из отряда лорда Фоксгэма, на ум и
храбрость которого Дик уже давно обратил внимание, были еще способны
понимать приказания и повиноваться. Дик назначил их телохранителями
рулевого. Затем, в последний раз окинув взглядом черное небо и черное море,
он спустился в каюту, куда слуги лорда Фоксгэма отнесли своего господина.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. "ДОБРАЯ НАДЕЖДА" (окончание)

Стоны раненого барона смешивались с воем корабельной собаки. Грустила
ли несчастная собака по своим друзьям, разлученным с нею, или чуяла, что
кораблю грозит опасность, но вой ее был так громок, что даже грохот волн и
свист ветра не могли заглушить его. Суеверным людям этот вой казался
погребальным плачем по "Доброй Надежде".
Лорд Фоксгэм лежал на койке, на меховой своей мантии. Перед образом
богоматери мерцала лампадка, и при тусклом ее свете Дик увидел, как бледно
лицо раненого и как глубоко ввалились его глаза.
-- Моя рана смертельна, -- сказал лорд. -- Подойдите ко мне поближе,
молодой Шелтон. Пусть будет возле меня хоть один человек благородного
происхождения, ибо я всю жизнь прожил в богатстве и роскоши, и мне так
грустно сознавать, что я ранен в жалкой потасовке и умираю на грязном
холодном корабле, в море, среди всякого отребья и мужичья.
-- Милорд, -- сказал Дик, -- я молю святых исцелить вашу рану и помочь
вам благополучно добраться до берега.
-- Благополучно добраться до берега? -- переспросил лорд. -- Разве вы
не уверены в том, что мы доберемся благополучно?
-- Корабль движется с трудом, море свирепо и бурно, -- ответил юноша,
-- а из слов нашего рулевого я понял, что мы только чудом можем добраться до
берега живыми.
-- А! -- угрюмо воскликнул барон. -- Вот при каких ужасных муках моей
душе придется расставаться с телом! Сэр, молите бога даровать вам трудную
жизнь, тогда вам легче будет умирать. Жизнь баловала меня, а умереть мне
суждено среди мук и несчастий! Однако перед смертью мне еще предстоит
совершить одно важное дело. Нет ли у вас на корабле священника?
-- Нет, -- ответил Дик.
-- Так займемся моими земными делами, -- сказал лорд Фоксгэм. --
Надеюсь, после моей смерти вы окажетесь таким же верным другом, каким вы
были учтивым врагом при моей жизни. Я умираю в тяжелую годину для меня, для
Англии и для всех тех, кто следовал за мной. Моими воинами командует Хэмли
-- тот самый, который был вашим соперником. Они условились собраться в
длинной зале Холивуда. Вот этот перстень с моей руки будет служить
доказательством, что вы действуете от моего имени. Кроме того, я напишу
Хэмли несколько слов и попрошу его уступить вам девушку. Но выполните ли вы
мой приказ? Этого я не знаю.
-- А что вы собираетесь мне приказать, милорд? -- спросил Дик.
-- Приказать?.. -- повторил барон и нерешительно взглянул на Дика. --
Скажите, вы сторонник Ланкастера или Йорка? -- спросил он наконец.
-- Мне стыдно признаться, -- ответил Дик, -- но я и сам не знаю.
Впрочем, я служу у Эллиса Дэкуорта, а Эллис Дэкуорт стоит за Йоркский дом.
Выходит, что и я сторонник Йоркского дома.
-- Это хорошо, -- сказал лорд, -- это превосходно. Если бы вы оказались
сторонником Ланкастера, я не знал бы, что мне делать. Но раз вы стоите за
Йорка, так слушайте меня. Я прибыл в Шорби, чтобы наблюдать за собравшимися
там лордами, пока мой благородный молодой господин, Ричард Глостерский [4],
копит силы, готовясь напасть на этих лордов и рассеять их. Я добыл сведения
о численности вражеской армии, о расстановке заградительных отрядов, о
расположении неприятельских войск. Эти сведения я должен передать моему
господину в воскресенье, за час до полудня, у креста Святой Девы возле леса.
Явиться на это свидание мне, по видимости, не удастся, и я обращаюсь к вам с
просьбой: окажите мне любезность, пойдите туда вместо меня. И пусть ни
радость, ни боль, ни буря, ни рана, ни чума не задержат вас! Будьте у
назначенного места в назначенное время, ибо от этого зависит благо Англии.
-- Даю вам торжественное обещание исполнить вашу волю, -- сказал Дик.
-- Я сделаю все, что будет в моих силах.
-- Прекрасно, -- сказал раненый. -- Милорд герцог даст вам новые
приказания, и если вы исполните их охотно и с усердием, ваше будущее
обеспечено. Пододвиньте ко мне лампаду, я хочу написать письмо.
Он написал два письма. На одном он сделал надпись: "Высокочтимому моему
родичу сэру Джону Хэмли"; на другом не надписал ничего.
-- Это письмо герцогу, -- сказал он. -- Пароль -- "Англия и Эдуард"; а
отзыв -- "Англия и Йорк".
-- А что будет с Джоанной, милорд? -- спросил Дик.
-- Джоанну добывайте сами, как умеете, -- ответил барон. -- В обоих
письмах я пишу, что хочу выдать ее за вас, но добывать ее вам придется
самому, мой мальчик. Я, как видите, пытался вам помочь, но заплатил за это
жизнью. Большего не мог бы сделать ни один человек.
Раненый быстро слабел. Дик, спрятав на груди драгоценные письма,
пожелал ему бодрости и вышел из каюты.
Начинался рассвет, холодный и пасмурный. Шел снег. Неподалеку от
"Доброй Надежды" тянулся скалистый берег, изрезанный песчаными бухтами, а
вдали, за лесами, подымались вершины Тэнстоллских холмов. Ветер немного
поутих, море тоже слегка успокоилось, но корабль сидел глубоко в воде и с
трудом взбирался на волну.
Лоулесс по-прежнему стоял у руля. Все обитатели судна столпились на
палубе и тупо уставились в негостеприимный берег.
-- Мы собираемся пристать? -- спросил Дик.
-- Да, -- сказал Лоулесс, -- если прежде не попадем на дно.
При этих словах корабль с таким трудом вскарабкался на волну и вода в
трюме заклокотала так громко, что Дик невольно схватил рулевого за руку.
-- Клянусь небом, -- воскликнул Дик, когда нос "Доброй Надежды"
вынырнул из пены, -- я уж думал, мы тонем. Сердце мое чуть не лопнуло!
На шкафуте [5] Гриншив и Хоксли вместе с лучшими людьми обоих отрядов
разбирали палубу и строили из ее досок плот. Дик присоединился к ним и весь
ушел в работу, чтобы хоть на минуту забыть об опасности. Но, несмотря на все
его усилия, каждая волна, обрушивавшаяся на несчастный корабль, заставляла
его сердце сжиматься от ужаса, напоминая о близости смерти.
Внезапно, оторвавшись от работы, он увидел, что они подошли вплотную к
какому-то мысу. Подмытый морем утес, вокруг которого клокотала белая пена
тяжелых волн, почти навис над палубой. За утесом, на вершине песчаной дюны,
как бы увенчивая ее, стоял дом.
Внутри бухты волны бесновались еще неистовее. Они подняли "Добрую
Надежду" на свои пенистые спины, понесли ее, нисколько не считаясь с
рулевым, выбросили на песчаную отмель и, перекатываясь через корабль, стали
швырять его из стороны в сторону. Потом один из громадных валов поднял
"Добрую Надежду" и отнес ее ближе к берегу, и, наконец, третий вал, перенеся
ее через самые опасные буруны, опустил на мель возле самого берега.
-- Ребята, -- крикнул Лоулесс, -- святые спасли нас! Начинается отлив.
Сядем в кружок и выпьем по чарке вина. Через полчаса мы доберемся до берега,
как по мосту.
Пробили бочонок. Потерпевшие крушение расселись, стараясь, насколько
возможно, укрыться от снега и брызг, и пустили чарку вкруговую; вино согрело
их и приободрило.
Дик тем временем вернулся к лорду Фоксгэму, который ничего не знал и
лежал в смертельном ужасе. Вода в его каюте доходила до колен, лампадка
разбилась и потухла, оставив его в темноте.
-- Милорд, -- сказал молодой Шелтон, -- оставьте ваши страхи, святые
оберегают нас. Волны выбросили нас на отмель, и как только прилив немного
спадет, мы пешком доберемся до берега.
Прошел почти час, прежде чем море отступило от "Доброй Надежды" и
мореплавателям удалось наконец пуститься шагом к берегу, смутно видневшемуся
сквозь дымку падавшего снега. На прибрежном холме лежал небольшой отряд
вооруженных людей, подозрительно следивших за каждым их движением.
-- Им следовало бы подойти к нам и оказать помощь, -- заметил Дик.
-- Раз они к нам не идут, мы пойдем к ним сами, -- сказал Хоксли. --
Чем скорее мы доберемся до славного огня и сухой постели, тем лучше для
моего несчастного лорда.
Но люди на холме внезапно вскочили, и град стрел полетел в потерпевших
крушение.
-- Назад! Назад! -- крикнул лорд. -- Ради бога, будьте осторожны! Не
отвечайте им!
-- Мы не можем драться! -- воскликнул Гриншив, вытаскивая стрелу из
своей кожаной куртки. -- Мы промокли, мы устали, как собаки, мы промерзли до
костей. Но, ради любви к старой Англии, объясните мне, зачем они с такой
яростью обстреливают своих земляков, попавших в беду?
-- Они приняли нас за французских пиратов, -- ответил лорд Фоксгэм. --
В эти беспокойные и подлые времена мы не можем уберечь даже собственные
берега, берега нашей Англии. Наши исконные враги, которых еще не так давно
мы побеждали на море и на суше, приезжают сюда, когда им вздумается, и
грабят, убивают и жгут. Несчастная родина! Вот до какого позора мы дожили!
Люди на холме внимательно следили, как пришельцы поднимались на берег и
как уходили в глубь страны по долинам между песчаными дюнами. Целую милю шли
они следом за усталыми, измученными беглецами, готовые при малейшем
подозрении дать по ним новый залп. Только когда Дику удалось наконец вывести
своих спутников на большую дорогу и построить их в военном порядке,
бдительные охранители английских берегов исчезли за падающим снегом. Они
уберегли свои собственные дома и фермы, свои собственные семьи и свой скот
-- больше им ни до чего не было дела, и их нисколько не беспокоила мысль,
что французы вырежут и спалят другие деревни и села английского королевства.

* КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. РЯЖЕНЫЕ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЛОГОВИЩЕ

Дик вышел на большую дорогу недалеко от Холивуда, милях в девяти-десяти
от Шорби-на-Тилле; убедившись, что их больше не преследуют, оба отряда
разделились. Слуги лорда Фоксгэма понесли своего раненого господина в
большое аббатство, где было безопасно и спокойно; когда они исчезли за
густой завесой падающего снега, у Дика осталась дюжина бродяг -- все, что
уцелело от его добровольческого отряда.
Многие из них были ранены; все до одного были взбешены неудачами и
долгим странствием; слишком голодные и слишком озябшие, они не в силах были
открыто бунтовать и только ворчали да угрюмо поглядывали на своих главарей.
Дик роздал им все, что было у него в кошельке, ничего не оставив себе, и
поблагодарил за храбрость, хотя, по правде говоря, гораздо охотнее выбранил
бы их за трусость. Несколько смягчив этим впечатление от длительных неудач,
он приказал им попарно и в одиночку пробираться к Шорби и ждать его в
трактире "Козел и волынка".
Памятуя события, происшедшие на борту "Доброй Надежды", он оставил при
себе одного только Лоулесса. Снег падал не переставая и все застилал вокруг,
точно слепящее облако; ветер постепенно стихал и наконец исчез совсем; весь
мир казался обернутым в белую пелену и погруженным в молчание. Среди снежных
сугробов легко было сбиться с пути и завязнуть. И Лоулесс, шагая впереди,
вытягивал шею, как охотничья собака, идущая по следу, изучал каждое дерево,
внимательно вглядывался в тропинку, словно вел корабль по бурному морю.
Пройдя лесом около мили, они подошли к роще корявых высоких дубов,
возле которой скрещивалось несколько дорог. Это место нетрудно было узнать
даже в такую погоду, и Лоулесс был, видимо, рад, что нашел его.
-- А теперь, мастер Ричард, -- сказал он, -- если ваша гордость не
помешает вам воспользоваться гостеприимством человека, который не родился
джентльменом и которого даже нельзя назвать хорошим христианином, я могу
предложить вам кубок вина и добрый огонь, чтобы разогреть ваши косточки.
-- Веди, Уилл, -- ответил Дик. -- Кубок вина и добрый огонь! Ради этого
я согласен идти куда угодно!
Лоулесс решительно зашагал вперед и, пройдя под оголенными деревьями,
скоро дошел до пещеры, чуть ли не наполовину засыпанной снегом. Над входом в
пещеру рос громадный бук с обнаженными корнями; старый бродяга, раздвинув
кусты, исчез под землей.
Когда-то могучий ураган выкорчевал громадный бук из земли вместе с
большим куском дерна; под этим буком Лоулесс и выкопал себе лесное убежище.
Корни служили ему стропилами, кровлей был дерн, стенами и полом была матушка
сырая земля. В одном углу находился очаг, почерневший от огня, в другом
стоял большой дубовый ящик, крепко окованный железом; только по этим
предметам и можно было догадаться, что здесь человеческое жилище, а не
звериная нора.
Несмотря на то, что в пещеру намело снегу, в ней оказалось гораздо
теплее, чем снаружи; а когда Лоулесс высек искру и в очаге вспыхнули и
затрещали сухие сучья, стало по-домашнему уютно.
Со вздохом полнейшего удовлетворения Лоулесс протянул свои широкие руки
к огню и вдохнул в себя запах дыма.
-- Вот, -- сказал он, -- кроличья нора старого Лоулесса. Молю небо,
чтобы собаки не пронюхали о ней! Много я бродил по свету с тех пор, как мне
исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые удрал из аббатства, утащив
золотую цепь и молитвенник, которые продал за четыре марки. Став паломником
и пытаясь спасти свою душу, я побывал в Англии, во Франции, в Бургундии и в
Испании; побывал и на море, в этой чужбине всех народов. Но настоящее мое
место, мастер Шелтон, только здесь. Здесь моя родина, -- вот эта нора в
земле! Дождь ли идет, или светит солнце, в апреле ли, когда поют птицы и
цветы падают на мою постель, или зимой, когда я сижу наедине с добрым
кумом-огнем и в лесу щебечет реполов, -- эта нора заменяет мне все: и
церковь, и рынок, и жену, и наследника: где бы я ни был, я всегда
возвращаюсь сюда. И я молю святых угодников, чтобы здесь мне было позволено
умереть.
-- А что же, у тебя здесь и в самом деле уютный уголок, -- ответил Дик,
-- и тепло, и постороннему глазу не видно.
-- Да, он скрыт хорошо, и это самое главное, -- подхватил Лоулесс, --
ибо сердце мое разбилось бы, если бы его нашли. Вот здесь, -- сказал он,
принимаясь раскапывать сильными пальцами песчаный пол, -- здесь мой винный
погреб, и вы сейчас получите флягу превосходной крепкой браги.
И действительно, покопав немного, он вытащил большую кожаную бутыль, на
три четверти наполненную крепким, душистым элем. Выпив друг за друга, они
подбросили топлива в огонь, и пламя снова засверкало. Они легли и вытянули
ноги, блаженствуя в тепле.
-- Мастер Шелтон, -- заметил бродяга, -- за последнее время вы дважды
потерпели неудачу; похоже, что вы потеряете и девушку. Правильно я говорю?
-- Правильно, -- ответил Дик, кивнув головой.
-- А, теперь, -- продолжал Лоулесс, -- послушайте старого дурака,
который почти всюду побывал и почти все повидал. Слишком много вы исполняете
чужих поручений, мастер Шелтон. Вы стараетесь для Эллиса; но Эллис мечтает
только о смерти сэра Дэниэла. Вы стараетесь для лорда Фоксгэма... Впрочем,
да хранят его святые, у него, без сомнения, хорошие намерения. Однако лучше
всего стараться для себя самого, добрый Дик. Ступайте к своей девушке.
Ухаживайте за ней, а то как бы она не забыла вас. Будьте наготове, и когда
представится случай, берите коня и скачите вместе с нею.
-- Ах, Лоулесс, да ведь она же, наверное, находится в доме сэра
Дэниэла! -- ответил Дик.
-- Ну что ж, мы пойдем в дом сэра Дэниэла, -- ответил бродяга.
Дик удивленно посмотрел на него.
-- Нечего удивляться, -- сказал Лоулесс, -- если вы мне не верите на
слово, взгляните сюда.
И бродяга, сняв с шеи ключ, открыл дубовый сундук; порывшись, он вынул
из него сначала монашескую рясу, потом веревочный пояс и, наконец, громадные
четки, такие тяжелые, что ими можно было действовать, как оружием.
-- Вот, -- сказал он, -- это для вас. Надевайте!
Когда Дик перерядился в монаха, Лоулесс достал краски и карандаш и с
большим знанием дела принялся гримировать его. Брови сделал толще и длиннее;
едва пробивавшиеся усики Дика превратил в большие усы; несколькими линиями
изменил выражение глаз, и молодой монах стал казаться много старше своих
лет.
-- Теперь я тоже переоденусь, -- сказал Лоулесс, -- и никто не отличит
нас от настоящих монахов. Мы смело пойдем к сэру Дэниэлу, где из любви к
матери-церкви нам окажут радушный прием.
-- Чем мне отплатить тебе, дорогой Лоулесс? -- вскричал юноша.
-- Э, брат, -- ответил бродяга, -- все, что я делаю, я делаю ради
своего удовольствия! Не беспокойтесь обо мне. Клянусь небом, я о себе и сам
позабочусь: язык у меня длинный, голос -- словно монастырский колокол, и
если мне что-нибудь нужно, я буду просить, мой сын. А если просьбы
недостаточно, возьму сам.
Старый плут скорчил забавную рожу. И, как Дику ни претило
покровительство столь сомнительной личности, он не удержался и захохотал.
Лоулесс вернулся к сундуку и тоже нарядился монахом. Дик с удивлением
заметил, что под своей рясой Лоулесс спрятал связку черных стрел.
-- Зачем они тебе? -- спросил Дик. -- Для чего тебе стрелы, если ты не
берешь лука?
-- Немало придется разбить голов и поломать спин, прежде чем мы выйдем
оттуда, куда идем, -- весело ответил Лоулесс. -- И если что случится, я
хотел бы, чтобы наше братство поддержало свою честь. Черная стрела, мастер
Дик, печать нашего аббатства. Она указывает, кем прислан счет.
-- У меня с собой важные бумаги, -- сказал Дик. -- Если их найдут, они
погубят и меня и тех, кто дал их мне. Где их спрятать, Уилл?
-- Э, -- ответил Лоулесс, -- я пойду в лес и просвищу три куплета из
песни, а вы тем временем закопайте их, где хотите, и разровняйте над ними
песок.
-- Ни за что! -- вскричал Ричард. -- Я доверяю тебе, приятель. Я был бы
низким человеком, если бы не доверял тебе!
-- Брат, ты дитя, -- ответил старый бродяга, останавливаясь на пороге
логовища и оборачиваясь к Дику. -- Я добрый старый христианин, не предатель
и не жалею своей крови ради друга. Но, безумное дитя, я вор по ремеслу, по
рождению и по привычкам. Если бы моя бутылка была пуста и у меня пересохло
бы во рту, я ограбил бы вас, дорогое дитя, и это так же верно, как то, что я
люблю вас, уважаю вас и восхищаюсь вами! Можно ли сказать яснее? Нет!
И, прищелкнув своими крупными пальцами, он пошел прочь и исчез в
кустарнике.
Дику было некогда ломать голову над противоречивой натурой своего
товарища. Как только он остался один, он поспешно вытащил свои бумаги,
перечел их и закопал. Только одну он захватил с собой, потому что она никак
не могла повредить его друзьям, а при случае послужила бы уликой против сэра
Дэниэла. Это было собственноручное письмо тэнстоллского рыцаря к лорду
Уэнслидэлу, посланное наутро после поражения при Райзингэме и найденное
Диком на теле убитого гонца.
Дик затоптал тлеющие угли, вышел из логовища и присоединился к старому
бродяге. Тот ждал его под оголенными дубами, слегка уже припорошенный
снегом. Они взглянули друг на друга и расхохотались, -- маскарад удался на
славу.
-- Жаль, что сейчас не лето, -- проворчал Лоулесс. -- А то я заглянул
бы в лужу и увидел бы себя в ней, как в зеркале. Многие воины сэра Дэниэла
знают меня в лицо. Если нас разоблачат, еще неизвестно, что сделают с вами,
а уж я не успею и "Отче наш" прочитать, как буду мотаться на веревке.
Итак, они отправились в Шорби; дорога тянулась то лесом, то полем. По
сторонам стояли домики бедняков и маленькие фермы.
Увидев один из таких домиков, Лоулесс внезапно остановился.
-- Брат Мартин, -- сказал он совершенно измененным, елейным, монашеским
голосом. -- Давайте зайдем и попросим милостыню у этих бедных грешников. Pax
vobiscum! [6]. Э, -- прибавил он своим обычным голосом, -- вот этого-то я и
боялся: я уже разучился гнусавить помонашески. Разрешите мне, добрый мастер
Шелтон, немного поупражняться здесь, перед тем как рискнуть своей жирной
шеей в доме сэра Дэниэла. Видите, как полезно быть мастером на все руки! Не
будь я моряком, вы непременно пошли бы ко дну на "Доброй Надежде"; не будь я
вором, я не мог бы раскрасить вам лицо; и если бы я не походил в монахах и
не привык драть глотку в церковном хоре да объедаться монастырскими харчами,
эта ряса не сидела бы на мне так ловко, и первая встречная собака облаяла бы
нас, как притворщиков.
Он подошел вплотную к дому, поднялся на носки и заглянул в окно.
-- Ну, -- сказал он, -- превосходно! Здесь мы как следует испытаем наш
маскарад и в придачу сыграем веселую шутку с братом Кэппером.
С этими словами он открыл дверь и вошел в дом.
Три разбойника из "Черной стрелы" сидели за столом и с жадностью ели.
Кинжалы, воткнутые рядом с ними в стол, и мрачные, угрожающие взгляды,
которые они бросали на обитателей дома, говорили о том, что разбойники
пируют на положении захватчиков, а не званых гостей. Они с негодованием
поглядели на двух монахов, которые с подобающим их сану смирением вошли в
кухню. Один из них -- сам Джон Кэппер, который, по-видимому, был здесь
вожаком, -- грубо велел им немедленно убираться.
-- Нищие нам не нужны! -- крикнул он.
Однако другой оказался мягче, хотя тоже, конечно, не узнал ни Дика, ни
Лоулесса.
-- Не гони их! -- сказал он. -- Мы люди сильные и берем сами, что нам
надо; а они слабы и просят; но в конце концов они спасутся, а мы погибнем...
Не обращайте на него внимания, отец. Подходите, выпейте из моей чарки и
благословите меня.
-- Вы люди легкомысленные, нечестивые и плотские, -- заговорил монах.
-- Святые не позволяют мне пить с вами. Но из сострадания, которое я питаю к
грешникам, я подарю вам одну священную вещь, и ради спасения вашей души я
приказываю вам целовать и беречь ее.
Лоулесс грохотал и гремел, как подобает проповедующему монаху. Но при
этих словах он вытащил из-под рясы черную стрелу, швырнул ее на стол перед
тремя изумленными бродягами, повернулся, схватил Дика за руку, выскочил с
ним из комнаты и, прежде чем те успели вымолвить хоть слово или пошевелить
пальцем, исчез за пеленой падающего снега.
-- Итак, -- сказал он, -- мы испытали наш грим, мастер Шелтон. Теперь я
готов рискнуть собственной тушей где угодно.
-- Отлично! -- ответил Ричард" -- Мне не терпится действовать. Идем в
Шорби!

ГЛАВА ВТОРАЯ. "В ДОМЕ ВРАГОВ МОИХ"

У сэра Дэниэла был в Шорби высокий, удобный, оштукатуренный дом с
резьбой на дубовых рамах и с покатой соломенной крышей. За домом находился
фруктовый сад со множеством аллей и заросших зеленью беседок; сад этот
тянулся до колокольни монастырской церкви.
В случае надобности дом мог вместить свиту и более важного лица, чем
сэр Дэниэл; но и сейчас в нем было очень шумно. На дворе раздавался звон
оружия и стук подков; кухня гудела, как улей; в зале резвились шуты, пели
менестрели, играли музыканты. Сэр Дэниэл расточительностью, веселостью и
любезностью соперничал с лордом Шорби и затмевал лорда Райзингэма.
Гостей принимали радушно. А менестрелей, шутов, игроков в шахматы,
продавцов реликвий, снадобий, духов и талисманов, вместе со всевозможными
священниками, монахами, странниками, усаживали за стол для слуг и укладывали
спать на просторных чердаках или на голых досках в длинной столовой.
На следующий день после крушения "Доброй Надежды" кладовые, кухни,
конюшни и даже сараи, окружавшие двор с двух сторон, были набиты праздным
людом. Тут находились и слуги сэра Дэниэла в сине-красных ливреях и разные
проходимцы, привлеченные в город алчностью, которых рыцарь принимал отчасти
из политических соображений, отчасти просто потому, что принимать подобных
людей в те времена было в обычае.
Все мы были загнаны под крышу снегом, который падал не переставая,
морозом и приближением ночи. Вина, эля и денег было сколько угодно. Одни,
растянувшись на соломе в амбаре, играли в карты, другие еще с обеда были
пьяны. Нам, пожалуй, показалось бы, что город только что подвергся разгрому;
но в те времена во всех богатых и благородных домах на праздниках
происходило то же самое.
Два монаха -- старый и молодой -- пришли поздно и теперь грелись у огня
в углу сарая. Пестрая толпа окружала их -- фокусники, скоморохи, солдаты.
Вскоре старший из монахов вступил с ними в оживленный разговор, в котором
было столько шуток и народного остроумия, что толпа вокруг быстро
увеличилась.
Младший его спутник, в котором читатель уже узнал Дика Шелтона, сел
сзади всех и постепенно отодвигался все дальше. Он слушал внимательно, но не
открывал рта; по угрюмому выражению его лица видно было, что его мало
занимали шутки товарища.
Наконец его взор, постоянно блуждавший по сторонам и следивший за всеми
дверьми, упал на маленькую процессию, вошедшую в главные ворота и наискось
пересекавшую двор. Две дамы, закутанные в густые меха, шли в сопровождении
двух служанок и четырех сильных воинов. Через мгновение они вошли в дом и
исчезли. Дик, проскользнув сквозь толпу гуляк, бросился вслед за ними.
"Та, которая выше ростом, леди Брэкли, -- подумал он, -- а где леди
Брэкли, там и Джоанна".
У дверей четыре воина остановились; дамы поднимались по лестнице из
полированного дуба, охраняемые только двумя служанками. Дик пошел за ними по
пятам. Смеркалось, и в доме было уже почти совсем темно. На площадках
лестницы сверкали факелы в железных оправах; у каждой двери длинного
коридора, обитого гобеленами, горела лампа. И, если дверь была открыта. Дик
видел стены, увешанные гобеленами, и пол, устланный тростником,
поблескивающим при свете пылающих дров.
Так прошли они два этажа, и на каждой площадке дама, что была поменьше
ростом и помоложе, оборачивалась и зорко вглядывалась в монаха. А он шел,
опустив глаза, со скромностью, подобающей его званию; он только однажды
взглянул на нее и не знал, что привлек к себе ее внимание. Наконец на
третьем этаже дамы расстались, -- младшая отправилась наверх одна, а
старшая, в сопровождении служанок, пошла по коридору направо.
Дик быстро достиг площадки третьего этажа и стал из-за угла смотреть,
куда дальше направятся эти трое. Не оборачиваясь и не оглядываясь, они шли
по коридору. "Все хорошо, -- подумал Дик. -- Только бы узнать, где комната
леди Брэкли, и тогда я без труда разыщу госпожу Хэтч".
Чья-то рука легла ему на плечо. Он подпрыгнул, слегка вскрикнул и
обернулся, чтобы схватиться с врагом.
Он был несколько смущен, когда обнаружил, что самым бесцеремонным
образом обхватил руками маленькую юную леди в мехах. Испуганная и
возмущенная, она трепетала всем своим тоненьким тельцем в его руках.
-- Сударыня, -- сказал Дик, опуская руки, -- умоляю вас простить меня.
Но позади у меня нет глаз, и, клянусь небом, я не знал, что вы девушка.
Девушка продолжала смотреть на него, но понемногу ужас у нее на лице
сменился удивлением, а удивление -- недоверчивостью. Дик, читавший у нее на
лице все эти чувства, стал тревожиться за свою безопасность здесь, во
враждебном ему доме.
-- Прекрасная девушка, -- сказал он с притворной непринужденностью, --
позвольте мне поцеловать вашу руку в знак того, что вы забудете мою
грубость, и я уйду.
-- Вы какой-то странный монах, сударь, -- смело и проницательно глядя
ему в лицо, ответила -- девушка. -- Теперь, когда первое мое удивление
отчасти прошло, я вижу по каждому вашему слову, что вы вовсе не монах. Зачем
вы здесь? Зачем вы так кощунственно перерядились в священную рясу? С миром
вы пришли или с войной? И почему вы, словно вор, следите за леди Брэкли?
-- Сударыня, -- сказал Дик, -- в одном я прошу вас мне поверить: я не
вор. И если даже я пришел сюда не с миром, -- что до некоторой степени
верно, -- я не воюю с прекрасными девушками, а потому умоляю вас последовать
моему примеру и отпустить меня. Ибо, прекрасная госпожа, если вам вздумается
поднять голос и поведать о том, что вам сделалось известно, -- бедный
джентльмен, стоящий перед вами, конченый человек. Я не хочу думать, что вы
будете такой жестокой, -- продолжал Дик и, нежно держа руку девушки обеими
руками, взглянул ей в лицо с учтивым восхищением.
-- Так вы шпион из партии Йорка? -- спросила девушка.
-- Сударыня, -- ответил он, -- я действительно йоркист и в некотором
роде шпион. Но причина, которая привела меня в этот дом и которая,
безусловно, возбудит сострадание и любопытство в вашем добром сердце, не
имеет отношения ни к Йорку, ни к Ланкастеру. Я целиком отдаю свою жизнь в
ваше распоряжение. Я влюбленный, и мое имя...
Но тут юная леди внезапно зажала своей рукой рот Дику, поспешно
посмотрела вверх и вниз, на запад и на восток и, увидев, что вблизи нет ни
души, с силой потащила молодого человека вверх по лестнице.
-- Шш! -- сказала она. -- Идемте! Разговаривать будем потом!
Растерявшись от неожиданности, Дик позволил втащить себя по лестнице.
Они быстро пробежали по коридору, и внезапно его втолкнули в комнату,
освещенную, как и остальные, пылающим камином.
-- А теперь, -- сказала молодая леди, усадив его на стул, -- сидите
здесь и ожидайте моей высочайшей воли. Ваша жизнь и ваша смерть в моих
руках, и я не колеблясь воспользуюсь своей властью. Берегитесь, вы чуть не
вывихнули мне руку! Он говорит, будто не знал, что я девушка! Если бы он
знал, что я девушка, он, верно, взялся бы за ремень!
С этими словами она выскользнула из комнаты, оставив Дика с открытым от
изумления ртом; ему казалось, что он спит и что ему снится сон.
-- "Взялся бы за ремень!" -- повторял он. -- "Взялся бы за ремень!"
И воспоминание о том вечере в лесу возникло в его сознании, и он снова
увидел трепетавшего Мэтчема, его молящие глаза.
Но он тут же вспомнил об опасностях, которые грозили ему в настоящем.
Ему показалось, что в соседней комнате кто-то движется; потом где-то очень
близко раздался вздох; послышался шорох платья и легкий шум шагов. Он стоял,
-- насторожившись, и увидел, как колыхнулись гобелены, затем где-то
скрипнула дверь, гобелены раздвинулись, и с лампой в руке в комнату вошла
Джоанна Сэдли.
Она была одета в роскошные ткани глубоких, мягких тонов, как и подобало
одеваться дамам в зимнее снежное время. Волосы у нее были зачесаны вверх и
лежали на голове, словно корона. Казавшаяся такой маленькой и неловкой в
одежде Мэтчема, она была теперь стройна, как молодая ива, и не шла, а словно
плыла по полу.
Не вздрогнув, не затрепетав, она подняла лампу и взглянула на молодого
монаха.
-- Что вы здесь делаете, добрый брат? -- спросила она. -- Вы, без
сомнения, не туда попали. Кого вам нужно?
И она поставила лампу на подставку.
-- Джоанна... -- сказал он, и голос изменил ему. -- Джоанна, -- снова
начал он, -- ты говорила, что любишь меня. И я, безумец, поверил этому!
-- Дик! -- воскликнула она. -- Дик!
И, к удивлению Дика, прекрасная; высокая молодая леди шагнула вперед,
обвила его шею руками и осыпала его поцелуями.
-- О безумец! -- воскликнула она. -- О дорогой Дик! О, если бы ты мог
видеть себя! Ах, что я наделала, Дик, -- прибавила она, отстраняясь: -- я
стерла с тебя краску! Но это можно поправить. Но вот чего, боюсь я, нельзя
избежать, нельзя поправить: моего замужества с лордом Шорби.
-- Это уже решено? -- спросил молодой человек.
-- Завтра утром в монастырской церкви. Дик, -- ответила она, -- будет
покончено и с Джоном Мэтчемом и с Джоанной Сэдли. Если бы можно было помочь
слезами, я выплакала бы себе глаза. Я молилась, не переставая, но небо глухо
к моим мольбам. Добрый Дик, дорогой Дик, так как ты не можешь меня вывести
из этого дома до утра, мы должны поцеловаться и сказать друг другу: прощай!
-- Ну нет, -- сказал Дик. -- Только не я; я никогда не скажу этого
слова. Положение наше кажется безнадежным, но пока есть жизнь, Джоанна, есть
и надежда. Я хочу надеяться. О, клянусь небом и победой! Когда ты была для
меня только именем, разве я не пошел за тобой, разве я не поднял добрых
людей, разве я не поставил свою жизнь на карту? А теперь, когда я увидел
тебя такой, какая ты есть, -- прекраснейшей, благороднейшей девушкой в
Англии, -- ты думаешь, я поверну назад? Если бы здесь было глубокое море, я
прошел бы по волнам. Если бы дорога кишела львами, я разбросал бы их, как
мышей!
-- Не слишком ли много шума из-за голубого шелкового платья! --
насмешливо произнесла девушка.
-- Нет, Джоанна, -- возразил Дик, -- не из-за одного платья. Ведь тебя
я уже видел ряженой. А теперь я сам ряженый. Скажи откровенно, я не смешон?
Неправда ли, дурацкий наряд?
-- Ах, Дик, что правда, то правда, -- улыбаясь ответила она.
-- Вот видишь, -- торжествующе сказал он. -- Так в лесу было с тобой,
бедный Мэтчем. По правде сказать, у тебя был смешной вид! Зато теперь ты
красавица!
Так беседовали они, не замечая времени, держа друг друга за руки,
обмениваясь улыбками и влюбленными взглядами; так могли бы они провести всю
ночь. Но внезапно "послышался шорох, и они увидели маленькую леди. Она
приложила палец к губам.
-- О боже, -- воскликнула она, -- как вы шумите! Не можете ли вы быть
посдержаннее? А теперь, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, как ты
вознаградишь свою подругу за то, что она привела твоего милого?
Вместо ответа Джоанна подбежала к ней и пылко ее обняла.
-- А вы, сэр, -- продолжала юная леди, -- как вы меня поблагодарите?
-- Сударыня, -- сказал Дик, -- я охотно заплатил бы вам той же монетой.
-- Ну, подходите, -- сказала леди, -- вам это разрешается.
Но Дик, покраснев, как пион, поцеловал ей только руку.
-- Чем вам не нравится мое лицо, красавец? -- спросила она, приседая до
самого пола.
Когда Дик, наконец, осторожно обнял ее, она прибавила:
-- Джоанна, в твоем присутствии твой милый очень робок. Уверяю тебя, он
был гораздо проворнее при нашей первой встрече. Знаешь, подружка, я вся в
синяках. Можешь мне больше никогда не верить, если это не так!
А теперь, -- продолжала она, -- наговорились ли вы?
Ибо я скоро должна удалить паладина.
Но оба влюбленных заявили, что они еще ничего не сказали друг другу,
что ночь только началась и что так рано они не хотят расставаться.
-- А ужин? -- спросила юная леди. -- Разве мы не должны спуститься к
ужину?
-- О да, конечно! -- вскричала Джоанна. -- Я забыла!
-- Тогда спрячьте меня, -- сказал Дик. -- Поставьте за занавеску,
заприте в ящик, суньте куда хотите, лишь бы мне можно было вас здесь
дождаться. Помните, прекрасная леди, -- прибавил он, -- что мы в отчаянном
положении и, быть может, с сегодняшней ночи до самой смерти никогда не
увидим друг друга.
Юная леди смягчилась. И когда, несколько позже, колокол принялся
сзывать к столу домочадцев сэра Дэниэла, Дика спрятали у стены, за ковром;
он дышал через щель между коврами, в которую он также мог обозревать всю
комнату.
Но недолго пробыл он в этом положении.
Здесь, на верхнем этаже, царила тишина, лишь изредка нарушаемая
шипением огня да потрескиванием сырых дров в камине; но сейчас до
напряженного слуха Дика долетел звук осторожно крадущихся шагов. Затем дверь
открылась, и черномазый карлик, в одежде цветов лорда Шорби, просунул в
комнату сперва голову, а потом свое искривленное тело. Он открыл рот,
казалось, для того, чтобы лучше слышать, глаза его, очень блестящие, быстро
и беспокойно бегали по сторонам. Он обошел всю комнату, постукивая по
коврам, закрывавшим стены. Однако Дик каким-то чудом избегнул его внимания.
Потом карлик заглянул под мебель и осмотрел лампу; и, наконец, видимо,
глубоко разочарованный, собирался уже выйти так же тихо, как и вошел; но
вдруг, опустившись на колени, поднял что-то с полу, рассмотрел и радостно
спрятал в сумку на поясе.
Сердце Дика упало, ибо то была кисть от его собственного пояса. Ему
было ясно, что этот карлик -- шпион, выполняющий свои гнусные обязанности с
упоением, -- не теряя времени, отнесет находку своему хозяину, лорду Шорби.
У него было искушение отодвинуть ковер, напасть на негодяя и, рискуя жизнью,
отобрать у него кисточку. Покуда он колебался, возникла новая, тревога. На
лестнице раздался грубый, пропитой голос и по коридору загремели неровные,
тяжелые шаги.
-- Зачем же вы живете в тени густых лесов? -- пропел этот голос. --
Зачем же вы живете? Эй, ребята, зачем же вы здесь живете? -- прибавил он с
пьяным хохотом.
И запел опять:
Вижу, в пиво ты влюблен,
Мой толстяк, игумен Джон.
Ты за пиво, я за снедь,
Кто же в церкви будет петь?
Лоулесс -- увы, мертвецки пьяный -- бродил по дому, отыскивая уголок,
где бы проспаться после попойки. Дик внутренне кипел от ярости. Шпион
сначала испугался, но сразу успокоился, поняв, что имеет дело с пьяным; с
быстротою кошки он выскользнул из комнаты, и Дик больше его не видел.
Что было делать? Без Лоулесса Дику не удастся ни разработать план
похищения Джоанны, ни этот план осуществить. С другой стороны, шпион, быть
может, спрятался где-нибудь поблизости, и в таком случае, если Дик заговорит
с Лоулессом, последствия будут самые роковые.
Тем не менее Дик все же решился заговорить с Лоулессом. Выскользнув
из-за ковра, он остановился в дверях и угрожающе поднял руку. Лоулесс,
багровый, с налитыми кровью глазами, шатаясь, подходил все ближе. Наконец,
он смутно разглядел своего начальника и, невзирая на повелительные знаки
Дика, громко приветствовал его по имени.
Дик набросился на пьяницу и стал его яростно трясти.
-- Скотина! -- прошипел он. -- Скотина, а не человек! Дурак хуже
изменника! Твое пьянство погубит нас!
Но Лоулесс только смеялся и, пошатываясь, старался похлопать молодого
Шелтона по спине.
И вдруг тонкий слух Дика уловил быстрое шуршание за коврами. Он
бросился на звук. Через мгновение один из ковров полетел со стены, и в
складках его барахтались Дик и шпион. Они катались, путаясь в ковре, хватая
друг друга за горло, безмолвные в своей смертельной ярости. Но Дик был
гораздо сильнее; и скоро шпион уже лежал, придавленный коленом Дика.
Взмахнув длинным кинжалом, Дик убил его.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЕРТВЫЙ ШПИОН

Лоулесс беспомощно следил за этой яростной короткой схваткой; даже
когда все было кончено и Дик, поднявшись на ноги, с напряженным вниманием
прислушивался к отдаленному шуму в нижнем этаже дома, старый бродяга еще
качался на ногах, словно куст на ветру, и тупо смотрел в лицо мертвого
шпиона.
-- Хорошо, что нас никто не слышал, -- сказал наконец Дик. -- Хвала
святым! Но что я теперь буду делать с этим несчастным шпионом? Во всяком
случае, я вытащу из его сумки кисть от моего пояса.
С этими словами Дик открыл сумку; он нашел в ней несколько монет, свою
кисть, а также письмо, адресованное лорду Уэнслидэлу и запечатанное печатью
лорда Шорби. Это имя напоминало Дику о многом; он сейчас же сломал сургуч и
прочел письмо. Оно было коротко, но, к радости Дика, неопровержимо
доказывало, что лорд Шорби изменнически переписывался с домом Йорков.
Молодой человек всегда носил при себе рог с чернилами и прочие
письменные принадлежности; опустившись на колено рядом с телом мертвого
шпиона, он написал на клочке бумаги следующие слова:
"Милорд Шорби, знаете ли вы, написавший письмо, почему умер ваш слуга?
Позвольте дать вам совет: не женитесь.
Джон Мщу-за-всех".
Он положил эту бумажку на грудь мертвеца. И Лоулесс, следивший за Диком
уже с некоторыми проблесками сознания, вытащил из-под своей рясы черную
стрелу и приколол ею бумагу к груди мертвеца. Увидев такое неуважение и
даже, как ему показалось, жестокость к мертвецу, молодой Шелтон испуганно
вскрикнул; но старый бродяга только засмеялся.
-- Я желаю поддержать честь своего ордена, -- сказал он, икая. -- Моим
веселым приятелям это будет лестно...
Закрыв глаза и открыв рот, он загремел страшным голосом:
Вижу, в пиво ты влюблен...
-- Молчи, болван! -- крикнул Дик и с силой пихнул его к стене. -- В
тебе вина больше, чем разума, но постарайся понять меня! Именем девы Марии
заклинаю тебя: убирайся из этого дома. Если ты здесь останешься, ты доведешь
до виселицы и себя и меня! Держись же на ногах! Поворачивайся, а не то,
клянусь небом, я могу позабыть и то, что я твой начальник, и то, что я твой
должник! Ступай!
Разум стал понемногу возвращаться к мнимому монаху, и, видя сверкающие
глаза Дика, он начал мало-помалу понимать его.
-- Клянусь небом, -- вскричал Лоулесс, -- если я не нужен, я могу уйти!
Шатаясь, он повернулся, прошел коридор и стал спускаться по лестнице,
спотыкаясь и натыкаясь на стены.
Едва он скрылся из виду. Дик вернулся в свое убежище, твердо решив
довести дело до конца. Разум советовал ему уйти, но любовь и любопытство
пересилили.
Медленно тянулось время для молодого человека, прижавшегося к стене за
ковром. Огонь в камине потухал, лампа догорала и начала коптить. Между тем
никто не приходил, и отдаленный гул голосов и звон посуды, доносившийся
снизу, все не прекращался. А за пеленой падающего снега лежал безмолвный
город Шорби.
Но вот наконец на лестнице раздались голоса; загремели шаги. Гости сэра
Дэниэла поднялись на площадку, двинулись по коридору, увидели сорванный со
стены ковер и труп шпиона.
Все заметались, поднялся переполох, все кричали.
Со всех сторон сбежались гости, воины, дамы, слуги -- словом, все
обитатели большого дома; крику прибавилось. Затем толпа расступилась, и к
мертвецу подошел сэр Дэниэл в сопровождении жениха, лорда Шорби.
-- Милорд, -- сказал сэр Дэниэл, -- не говорил ли я вам об этой подлой
"Черной стреле"? Вот вам черная стрела. Возьмите ее, пусть она вам докажет
правдивость моих слов! Клянусь распятием, куманек, она воткнута в грудь
одного из ваших людей, во всяком случае, он носит вашу ливрею!
-- Это был мой человек, -- ответил лорд Шорби и попятился. -- Хотел бы
я иметь побольше таких людей. У него был нюх, как у гончей, и он был
скрытен, как крот.
-- Правда, кум? -- насмешливо спросил сэр Дэниэл. -- А что он вынюхивал
в моем бедном жилище? Ну, больше уж ему не придется нюхать.
-- С вашего позволения, сэр Дэниэл, -- сказал один из слуг, -- к его
груди приколота бумага, на которой чтото написано.
-- Дайте мне бумагу и стрелу, -- сказал рыцарь.
Взяв стрелу в руки, он угрюмо и задумчиво рассматривал ее.
-- Да, -- сказал он, обращаясь к лорду Шорби, -- вот ненависть, которая
преследует меня по пятам. Эта черная палочка или другая, похожая на нее,
когда-нибудь прикончит меня. Позвольте неученому рыцарю предостеречь вас,
кум: если эти псы начнут вас преследовать, -- бегите! Они прилипчивы, как
заразная болезнь! Посмотрим, что они написали, однако... Да, то самое, что я
и думал, милорд; вы отмечены, словно старый дуб лесничим; завтра или
послезавтра на вас обрушится топор. А что вы написали в своем письме?
Лорд Шорби снял бумагу со стрелы, прочел ее и скомкал; подавив
отвращение, он опустился на колени перед убитым и стал поспешно рыться в его
сумке.
Потом поднялся с расстроенным лицом.
-- Так, -- сказал он, -- у меня действительно пропало очень важное
письмо. Если бы я мог схватить негодяя, который похитил это письмо, он
немедленно украсил бы виселицу. Но прежде всего нужно загородить все выходы
из дома. Клянусь святым Георгием, с меня хватит бед!
Вокруг дома и сада расставили караулы; на каждой площадке лестницы
стоял часовой, целый отряд воинов дежурил у главного входа; другой отряд
сидел вокруг костра в сарае. Воины лорда Шорби присоединились к воинам сэра
Дэниэла. Людей и оружия было вполне достаточно и для защиты дома и для того,
чтобы поймать врага, если он еще укрывался в доме. А труп шпиона пронесли
под падающим снегом через сад и положили в монастырской церкви.
И только, когда все смолкло, девушки вытащили Ричарда Шелтона из его
тайника и рассказали ему о том, что происходит в доме. Со своей стороны. Дик
рассказал им о том, как шпион прокрался в комнату, как обнаружил его и как
был убит.
Джоанна в изнеможении прислонилась к завешанной коврами стене.
-- От всего этого ничего не изменится, -- сказала она. -- Завтра утром
меня все равно обвенчают!
-- Как? -- вскричала ее подруга -- Ведь здесь наш паладин, который
разгоняет львов, как мышей! У тебя, видно, мало веры в него! Ну, укротитель
львов, утешьте нас. Дайте нам услышать отважный совет.
Дик смутился, когда ему дерзко кинули в лицо его собственные хвастливые
слова; он покраснел, но все же заговорил.
-- Мы в трудном положении, -- сказал он. -- Однако, если бы мне удалось
выбраться из этого дома хотя бы на полчаса, все было бы отлично. Венчание
было бы предотвращено...
-- А львы, -- передразнила девушка, -- разогнаны.
-- Я сейчас не склонен хвастать, -- сказал Дик. -- Я прошу помощи и
совета. Если я не пройду мимо часовых и не выйду из этого дома, мне ничего
не удастся сделать. Прошу вас, поймите меня правильно!
-- Отчего ты говорила, что он неотесан, Джоанна? -- спросила девушка.
-- Язык у него хорошо подвешен. Когда нужно, его речь находчива, когда нужно
-- нежна, когда нужно -- отважна. Чего тебе еще?
-- Моего друга Дика подменили, -- с улыбкой вздохнула Джоанна, -- это
совершенно ясно. Когда я познакомилась с ним, он был грубоват. Но все это
пустяки... Никто не поможет моей беде, и я стану леди Шорби.
-- А все-таки, -- сказал Дик, -- я попытаюсь выйти из дома. На монаха
мало обращают внимания, и если я нашел добрую волшебницу, которая привела
меня наверх, я могу найти и такую, которая сведет меня вниз. Как звали этого
шпиона?
-- Пройдоха, -- сказала юная леди. -- Вполне подходящее прозвище! Но
что вы собираетесь делать, укротитель львов? Что вы задумали?
-- Я попытаюсь пройти мимо часовых, -- ответил Дик. -- И если
кто-нибудь остановит меня, я спокойно скажу, что иду молиться за Пройдоху. В
церкви уже, вероятно, молятся о его бедной душе.
-- Выдумка несколько простовата, -- сказала девушка, -- но может сойти.
-- Тут дело не в выдумке, а в дерзости; -- возразил молодой Шелтон. --
В трудную минуту дерзость лучше всяких ухищрений.
-- Вы правы, -- сказала она. -- Хорошо, ступайте, и да хранит вас небо!
Вы оставляете здесь несчастную девушку, которая любит вас, а также другую,
которая питает к вам самую нежную дружбу. Помня о нас, будьте осторожны и не
подвергайте себя опасности.
-- Иди, Дик, -- сказала Джоанна. -- Уходя, ты подвергаешь себя не
большей опасности, чем оставаясь здесь. Иди, ты уносишь с собой мое сердце.
Да хранят тебя святые!
Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот
только изумленно взглянул на него. Но на второй площадке воин преградил ему
путь копьем, спросил, как его зовут и зачем он идет.
-- Pax vobiscum, -- ответил Дик. -- Я иду помолиться за душу бедного
Пройдохи.
-- Охотно верю, -- ответил часовой, -- но идти одному не разрешается.
Он перегнулся через дубовые перила и пронзительно свистнул.
-- К вам идет человек! -- крикнул он и позволил Дику пройти.
В конце лестницы стояла стража, ожидавшая его прихода. И когда часовой
еще раз повторил свои слова, начальник стражи приказал четырем воинам
проводить его до церкви.
-- Не давайте ему ускользнут", молодцы, -- сказал он. -- Отведите его к
сэру Оливеру, если вам жизнь дорога!
Открыли дверь. Двое воинов взяли Дика под руки, третий пошел впереди с
факелом, а четвертый, держа наготове лук и стрелу, замыкал шествие. В таком
порядке они проследовали через сад, сквозь плотную ночную тьму и падающий
снег и подошли к слабо освещенным окнам монастырской церкви.
У западного портала стоял пикет запорошенных снегом стрелков, которые
прятались от ветра под аркой. Проводники Дика сказали им несколько слов, и
только тогда их пропустили в святилище.
Церковь была слабо освещена восковыми свечами, горевшими в алтаре, и
двумя-тремя лампами, висевшими на сводчатом потолке перед усыпальницами
знатных семей. Посреди церкви, в гробу, лежал мертвый шпион с набожно
сложенными руками.
Под сводами раздавалось торопливое бормотание молящихся; на клиросе
стояли коленопреклоненные фигуры в рясах, а на ступенях высокого алтаря
священник в Облачении служил обедню.
При виде новоприбывших один из одетых в рясу мужчин поднялся на ноги и,
сойдя с клироса, спросил шедшего впереди воина, что привело их в церковь. Из
уважения к службе и покойнику они разговаривали вполголоса; но эхо
громадного пустого здания подхватывало их слова и глухо повторяло в боковых
приделах.
-- Монах! -- сказал сэр Оливер (ибо это был он), выслушав донесение
стрелка. -- Брат мой, я не ожидал вашего прихода, -- продолжал он,
поворачиваясь к молодому Шелтону. -- Кто вы? И по чьей просьбе вы
присоединяете свои молитвы к нашим? " Дик, не снимая капюшона с лица, сделал
сэру Оливеру знак отойти немного в сторону от стрелков. И как только
священник отошел. Дик сказал:
-- Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.
Сэр Оливер вздрогнул, его толстые щеки побледнели; он долго молчал.
-- Ричард, -- сказал он наконец, -- я не знаю, что привело тебя сюда;
наверно, что-нибудь дурное. Но во имя нашей прошлой дружбы я тебя не выдам.
Ты просидишь всю ночь на скамье рядом со мной; ты просидишь со мной до тех
пор, пока милорд Шорби не будет Обвенчан; если все вернутся домой
невредимыми, если ты не замышляешь ничего дурного, ты уйдешь куда захочешь.
Но если ты пришел сюда ради крови, кровь "та падет на твою голову. Аминь!
Священник набожно перекрестился, повернулся и поклонился алтарю.
Он сказал несколько слов солдатам, взял Дика за руку, провел его на
клирос и посадил рядом с собой на скамью. Молодой человек приличия ради
сейчас же опустился на колени и, казалось, погрузился в молитву.
Но мысли его и глаза блуждали по сторонам. Он заметил, что трое воинов,
вместо того чтобы вернуться домой, спокойно уселись в боковом притворе; и он
не сомневался, что они остались здесь по приказанию сэра Оливера. Итак, он в
западне. Эту ночь он проведет в церкви, среди мерцающих огоньков и
призрачных теней, глядя на бледное лицо убитого им человека; а утром его
возлюбленную у него на глазах обвенчают с другим.
Но, несмотря на грустные мысли, он овладел собой и терпеливо ждал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. В МОНАСТЫРСКОЙ ЦЕРКВИ

В монастырской церкви города Шорби служба шла, не прекращаясь, всю
ночь, то под пение псалмов, то под звон колокола.
За шпиона Пройдоху молились усердно. Он лежал так, как его положили:
мертвые руки, скрещенные на груди, мертвые глаза, устремленные в потолок. А
рядом, на скамье, юноша, убивший его, ожидал в сильнейшей тревоге
наступления утра.
Только однажды в продолжение этих часов сэр Оливер обернулся к своему
пленнику.
-- Ричард, -- прошептал он, -- сын мой, если ты задумал сделать мне
зло, я хочу уверить тебя, что ты замышляешь против невинного человека. Я сам
признаю себя грешным перед лицом небес, но перед тобой я безгрешен.
-- Отец мой, -- так же тихо ответил Дик, -- верьте мне, я ничего против
вас не замышляю; однако я не могу забыть, как неловко вы оправдывались.
-- Человек может совершить преступление неумышленно, -- ответил
священник. -- Человек может быть ослеплен, может выполнять чужую волю, не
ведая, что творит. Так было и со мной. Я заманил твоего отца в западню. Но я
не ведал, что творил, и да будет мне свидетелем бог, который видит нас с
тобой в этом священном месте.
-- Весьма возможно, -- ответил Дик. -- Однако посмотрите, какую
страшную паутину вы сплели; я одновременно и пленник ваш и судья. Вы
одновременно и угрожаете мне смертью и стараетесь умилостивить меня. Мне
кажется, если бы вы всегда были честным человеком и добрым священником, вам
не пришлось бы ни бояться меня, ни ненавидеть. А посему вернитесь к своим
молитвам. Я повинуюсь вам, так как мне ничего другого не остается; но я не
желаю обременять себя вашим обществом.
Священник опустил голову на руки, точно склонясь под бременем горя, и
вздохнул так тяжело, что чуть было не пробудил в сердце юноши чувство,
похожее на сострадание. Сэр Оливер больше не пел псалмов. Дик слышал лишь,
как стучали четки в его руках и как он сквозь зубы бормотал молитвы.
Еще немного, и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписные окна
церкви; мерцающие огоньки свеч побледнели. Свет понемногу становился все
ярче, и вдруг сквозь окна на юго-восточной стороне церкви Прорвались розовые
солнечные лучи и заиграли на Стенах. Буря кончилась; снежные тучи ушли, и
новый зимний день весело озарил покрытую снегом землю.
Церковнослужители засуетились; гроб отнесли в покойницкую, кровавые
пятна на плитах счистили, чтобы они не омрачили зловещим своим видом свадьбы
лорда Шорби. Лица духовных особ, такие скорбные ночью, стали веселее, чтобы
не испортить предстоявшую радостную церемонию. Возвещая приближение дня, в
церкви появились набожные прихожане. Они падали ниц перед алтарем и
дожидались своей очереди исповедоваться.
Началась суета, во время которой нетрудно было обмануть бдительность
часовых сэра Дэниэла, стоявших у дверей. Обводя церковь усталым взором. Дик
остановил его на монахе, который оказался не кем иным, как Уиллом Лоулессом.
Бродяга тоже узнал своего начальника и украдкой подмигнул ему.
Дик вовсе не собирался прощать старому плуту несвоевременное пьянство,
однако не хотел впутывать его в свою беду и дал ему понять, как мог яснее,
чтобы он убирался.
Лоулесс, казалось, понял его, так как сразу исчез за колонной; Дик
облегченно вздохнул.
Каков же был его ужас, когда он почувствовал, что кто-то дергает его за
рукав, и увидел рядом с собой старого разбойника, погруженного в молитву.
Внезапно сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув мимо скамеек,
подошел к воинам, стоявшим в боковом приделе. Если так легко было возбудить
подозрения священника, значит, уже поздно, и Лоулесс такой же пленник, как и
Дик.
-- Не шевелись, -- прошептал Дик. -- Мы в отчаянном положении, и все
из-за твоего вчерашнего свинства. Неужели, увидев меня здесь, где я не имею
ни права, ни охоты находиться, ты -- чтоб тебе издохнуть! -- не мог почуять
недоброе и убраться?
-- Нет, -- ответил Лоулесс, -- я думал, вы получили вести от Эллиса и
сидите здесь по его поручению.
-- От Эллиса? -- спросил Дик. -- Разве Эллис вернулся?
-- Конечно, -- ответил бродяга. -- Он вернулся прошлой ночью и жестоко
отколотил меня за то, что я был пьян. Итак, вы отомщены, мастер Шелтон!
Бешеный человек этот Эллис Дэкуорт! Он прискакал сюда из Кравена, чтобы
расстроить свадьбу; а уж если он что задумал, то добьется своего.
-- Что касается нас с тобою, брат, -- хладнокровно сказал Дик, -- мы
оба люди конченые. Я сижу здесь в качестве заложника и должен отвечать
головой за ту самую свадьбу, которую он собирается расстроить. Клянусь
распятием, у меня прекрасный выбор -- потерять возлюбленную или жизнь!
Ладно, жребий брошен, пусть пропадает жизнь.
-- Клянусь небом! -- воскликнул Лоулесс, приподнимаясь. -- Я ухожу!
Но Дик положил руку ему на плечо.
-- Друг Лоулесс, сиди смирно, -- сказал он. -- У тебя есть глаза,
взгляни-ка вон туда в угол, за алтарь. Разве ты не видишь, что при малейшей
твоей попытке подняться вон те вооруженные люди встанут и схватят тебя?
Покорись, друг. Ты был храбр на корабле, когда думал, что утонешь в море;
будь храбр и теперь, когда придется умирать на виселице.
-- Мастер Дик, -- задыхаясь, сказал Лоулесс, -- уж очень неожиданно все
это обрушилось на меня. Дайте мне минутку передохнуть, и, клянусь обедней, я
буду таким же храбрецом, как вы.
-- Я в храбрости твоей не сомневаюсь! -- сказал Дик. -- Если бы ты
знал; как мне не хочется умирать, Лоулесс! Но раз слезами горю не поможешь,
стоит ли плакать?
-- Вы правы! -- согласился Лоулесс. -- Э, что тревожиться из-за смерти!
Она все равно придет, начальник, рано или поздно! А смерть на виселице,
говорят, легкая смерть, хотя ни один повешенный еще не вернулся с того
света, чтобы подтвердить это!
Кончив свою речь, отважный плут откинулся на спинку скамьи, скрестил
руки и принялся поглядывать вокруг с самым наглым и беспечным видом.
-- Сейчас надо вести себя смирно, -- сказал Дик. -- Мы ведь не знаем,
что задумал Дэкуорт. Если дело обернется плохо, мы все-таки попытаемся
убраться отсюда.
Умолкнув, они услышали отдаленные звуки веселой музыки, которая,
приближаясь, становилась все громче и веселей. Колокола на колокольне гудели
оглушительно, церковь наполнилась людьми, которые стряхивали с себя снег,
похлопывали руками и дули на окоченевшие пальцы. Западная дверь широко
распахнулась, и за ней стала видна часть залитой солнцем заснеженной улицы.
Утренний холод ворвался в церковь. Все это свидетельствовало о том, что лорд
Шорби хочет венчаться как можно раньше и что свадебная процессия
приближается.
Воины лорда Шорби уже расчищали проход в среднем-приделе, оттесняя
народ копьями. Затем показались музыканты. Флейтисты и трубачи побагровели
от натуги, а барабанщики и цимбалисты колотили так, точно старались
заглушить друг друга.
Подойдя к дверям храма, они остановились и построились в два ряда,
отбивая такт ногами по мерзлому снегу. Пышный свадебный кортеж прошел между
рядами, наряды были так разнообразны и ярки, столько было выставлено напоказ
шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев, что процессия эта
сверкала на снегу, словно клумба цветов или расписное окно в стене.
Впереди шла невеста, печальная, бледная, как снег. Она опиралась на
руку сэра Дэниэла; ее сопровождала подружка, маленькая леди, с которой Дик
познакомился прошлой ночью. Следом за невестой шел в сверкающей одежде сам
жених, приволакивая подагрическую ногу. Когда он ступил на порог храма и
снял шляпу, стало видно, как порозовела от волнения его лысина.
И вот наступил час Эллиса Дэкуорта.
Оглушенный, раздираемый противоречивыми чувствами, Дик сидел, впившись
руками в спинку передней скамьи. Вдруг он заметил движение в толпе. Люди
подались назад, глядя вверх и воздевая руки. Подняв голову, Дик увидел трех
человек, которые, натянув луки, склонились с хоров. Взлетели стрелы, и,
прежде чем толпа успела вскрикнуть, неведомые стрелки, как птицы, вспорхнули
со своих жердочек и исчезли.
В церкви поднялся невообразимый переполох; священнослужители в ужасе
повскакали со своих мест; музыка смолкла; колокола звонили еще несколько
мгновений, но слух о беде скоро долетел даже до колокольни, и звонари,
раскачивавшиеся на веревках, тоже прекратили свою веселую работу.
Прямо посреди церкви лежал мертвый жених, пронзенный двумя черными
стрелами. Невеста упала в обморок. Возвышаясь над толпой, стоял разъяренный
и застигнутый врасплох сэр Дэниэл; длинная стрела, трепеща, торчала из его
левого предплечья; другая задела его темя, и по лицу струилась кровь.
Задолго до того, как начались поиски, виновники этого трагического
происшествия прогремели по винтовой лестнице и скрылись через боковую дверь.
Несмотря на то, что Дик и Лоулесс были заложниками, они вскочили при
первой тревоге и отважно пытались пробиться к дверям. Но им помешали тесно
сдвинутые скамейки и столпившиеся в испуге священники. Они стоически
возвратились на свои места.
Внезапно сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая
рукой на Дика, подозвал сэра Дэниэла.
-- Вот Ричард Шелтон! -- крикнул он. -- О горький час! Он виновен в
пролитой крови! Хватайте его! Прикажите его схватить! Ради спасения нас всех
хватайте его и крепко свяжите. Он поклялся нас погубить!
-- Где он? -- проревел сэр Дэниэл, ослепленный гневом и горячей кровью,
что струилась по его лицу. -- Тащите его сюда! Клянусь крестом Холивуда, он
раскается в своем преступлении!
Толпа расступилась, и стрелки хлынули на клирос.
Дика схватили, стащили со скамьи и поволокли за плеща по ступеням
алтаря. Лоулесс сидел тихо, как мышь.
Сэр Дэниэл, отирая кровь и мигая, смотрел на своего пленника.
-- А, -- сказал он, -- попался, дерзкий изменник! Клянусь самыми
страшными клятвами, за каждую каплю крови, которая сейчас стекает мне в
глаза, ты заплатишь стоном! Ведите его прочь! -- продолжал он. -- Здесь ему
не место! Тащите его в мой дом! Я измучу пыткой каждый вершок его тела.
Но Дик, оттолкнув стражников, возвысил голос.
-- Я в храме, -- воскликнул он. -- В священном храме! Сюда, отцы мои!
Меня хотят вытащить из храма...
-- Из храма, который ты осквернил убийством, мальчик, -- перебил
какой-то человек высокого роста, одетый в пышное платье.
-- Где доказательства? -- вскричал Дик. -- Меня обвиняют в преступлении
и не приводят ни одного доказательства. Да, я домогался руки этой девушки! И
она, беру на себя смелость заявить об этом, благосклонно относилась к моим
домогательствам. Ну и что ж? Любить девушку не преступление; добиваться ее
любви тоже не преступление. Ни в чем больше я не виновен.
Дик так отважно настаивал на своей невиновности, что кругом раздался
одобрительный ропот. Однако немало было и обвинителей, громко
рассказывавших, как нашли его прошлой ночью в доме сэра Дэниэла,
кощунственно переодетого монахом. Среди этой суматохи сэр Оливер внезапно
указал на Лоулесса как на сообщника.
Его тоже стащили со скамейки и усадили рядом с Диком. Страсти
разгорелись, и пока одни тащили пленников то туда, то сюда, чтобы помочь им
убежать, другие ругали их и колотили кулаками. У Дика шумело в ушах,
кружилась голова, точно он попал в бешеный водоворот. Но рослому человеку,
который заговорил с Диком, удалось громкими приказаниями добиться тишины и
восстановить порядок.
-- Обыщите их, -- сказал он, -- нет ли у них оружия. Тогда мы узнаем об
их намерениях.
У Дика не нашли никакого оружия, кроме кинжала, и это говорило в его
пользу, пока кто-то услужливо не вытащил этот кинжал из ножен; кровь
Пройдохи не успела на нем просохнуть. Приверженцы сэра Дэниэла заорали, но
рослый человек повелительным жестом и властным взглядом заставил их
замолчать. Однако, когда дошла очередь до Лоулесса, под его рубашкой нашли
пук стрел, таких же, как те, которыми был убит злополучный жених.
-- Ну, что вы теперь скажете? -- сурово спросил Дика рослый человек.
-- Сэр, -- ответил Дик, -- я нахожусь под защитой храма. Но по вашей
осанке, сэр, я вижу, что вы человек важный и могущественный; на вашем лице я
читаю знаки справедливости и благочестия. Вам я сдаюсь в плен добровольно и
отказываюсь от своего права убежища в храме господнем. Убейте меня своею
благородной рукой, но только не отдавайте во власть этого человека, которого
я громогласно обвиняю в убийстве моего родного отца и в незаконном
присвоении моих поместий и доходов. Вы своими ушами слышали, как он угрожал
мне пытками еще тогда, когда я не был признан виновным. Вы поступите
неблагородно, если выдадите меня моему заклятому врагу и старому
притеснителю. Судите меня по закону и, если я действительно окажусь
виновным, предайте меня милосердной казни.
-- Милорд, -- крикнул сэр Дэниэл, -- зачем вы слушаете этого волка!
Окровавленный кинжал уличает его во лжи.
-- Ваша горячность, добрый рыцарь, -- ответил высокий незнакомец, --
свидетельствует против вас.
И вдруг невеста, которая только что очнулась и с ужасом глядела на эту
сцену, вырвалась из рук тех, кто держал ее, и бросилась на колени перед
рослым человеком.
-- Милорд Райзингэм, -- вскричала она, -- выслушайте меня во имя
справедливости! Меня насильно заточил здесь этот человек, похитив у родных.
С тех пор я не видела ни жалости, ни утешения, никто не поддержал меня,
кроме Ричарда Шелтона, которого теперь обвиняют и хотят погубить. Милорд, он
был вчера ночью в доме сэра Дэниэла, он пришел туда из-за меня; он пришел,
услышав мои молитвы, и не замышлял зла. Пока сэр Дэниэл был добр к нему,
Ричард честно бился вместе с ним против "Черной стрелы"; но когда гнусный
опекун стал покушаться на его жизнь и он, спасая жизнь, был вынужден бежать
ночью из дома кровожадного злодея -- куда было ему деваться, беззащитному и
без гроша в кармане? И если он попал в дурное общество, кого следует винить
-- юношу, с которым поступили несправедливо, или опекуна, который нарушил
свой долг?
Маленькая леди упала на колени рядом с Джоанной.
-- А я, мой добрый лорд, -- сказала она, -- я, ваша родная племянница,
могу засвидетельствовать перед лицом всех, что эта девушка говорит правду.
Это я, недостойная, привела молодого человека в дом.
Граф Райзингэм слушал их, не говоря ни слова, и, когда они умолкли, он
еще долго молчал. Потом он подал Джоанне руку, чтобы помочь ей подняться;
впрочем, надо заметить, он не оказал подобной же любезности той, которая
называла себя его племянницей.
-- Сэр Дэниэл, -- сказал он, -- это в высшей степени запутанное дело; с
вашего позволения, я возьму на себя расследовать его. Итак, будьте покойны.
Ваше дело в надежных руках; его решат по справедливости. А сейчас идите
немедленно домой и перевяжите свои раны. Сегодня холодно, и вы можете
простудиться.
Он сделал знак рукой; усердные слуги, следившие за каждым его
движением, передали этот знак дальше. Мгновенно снаружи резко завыла
фанфара; через открытый портал стрелки и воины, одетые в цвета лорда
Райзингэма, вошли в церковь, взяли Дика и Лоулесса и, сомкнув ряды вокруг
пленников, увели их.
Джоанна протянула обе руки к Дику и крикнула: "Прощай!" А подружка
невесты, нимало не смущенная явным неудовольствием дяди, послала Дику
поцелуй со словами: "Мужайтесь, укротитель львов!" И в толпе впервые
появились на лицах улыбки.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ГРАФ РАЙЗИНГЭМ

Несмотря на то, что граф Райзингэм был самым важным вельможей в Шорби,
он скромно обитал в частном доме одного джентльмена на окраине города. Лишь
воины у дверей и гонцы, то приезжавшие, то уезжавшие, свидетельствовали, что
в этом доме остановился знатный лорд.
Дом был тесен, и Дика заперли вместе с Лоулессом.
-- Вы хорошо говорили, мастер Ричард, -- сказал бродяга, --
замечательно хорошо говорили, и я от души благодарю вас. Здесь мы в отличных
руках; нас будут судить справедливо и, вернее всего, сегодня вечером
благопристойно повесят вместе на одном дереве.
-- Ты прав, мой бедный друг, -- ответил Дик.
-- У нас есть еще одна надежда, -- сказал Лоулесс. -- Таких, как Эллис
Дэкуорт, -- единицы на десятки тысяч. Он очень любит вас и ради вас самих и
ради вашего отца. Зная, что вы ни в чем не виноваты, он перевернет небо и
землю, чтобы выручить вас.
-- Не думаю, -- сказал Дик. -- Что он может сделать? У него только
горстка людей! Увы, если бы эта свадьба была назначена на завтра... да,
завтра... встреча перед полуднем... мне оказали бы помощь, и все пошло бы
иначе... А сейчас ничем не поможешь.
-- Ладно, -- сказал Лоулесс, -- вы будете отстаивать мою невиновность,
а я -- вашу. Это нисколько не поможет нам, но если меня повесят, так, во
всяком случае, не оттого, что я мало божился.
Дик задумался, а старый бродяга свернулся в углу, надвинул свой
монашеский капюшон на лицо и лег спать. Вскоре он захрапел; долгая жизнь,
полная приключений и тяжелых лишений, притупила в нем чувство страха.
День уже подходил к концу, когда дверь открылась и Дика повели вверх по
лестнице в теплую комнату, где граф Райзингэм в раздумье сидел у огня.
Когда пленник вошел, граф поднял голову.
-- Сэр, -- сказал он, -- я знал вашего отца. Ваш отец был благородный
человек, и это заставляет меня отнестись к вам снисходительно. Но не могу
скрыть, что тяжелые обвинения тяготеют над вами. Вы водитесь с убийцами и
разбойниками; есть совершенно очевидные доказательства, что вы нарушали
общественный порядок; вас подозревают в разбойничьем захвате судна: вас
нашли в доме вашего врага, где вы прятались, переодевшись в чужое обличье; в
тот же вечер был убит человек...
-- Если позволите, милорд, -- прервал Дик, -- я хочу сразу признаться в
том, в чем виноват. Я, убил этого Пройдоху, а в доказательство, -- сказал
он, роясь за пазухой, -- вот письмо, которое я вынул из его сумки.
Лорд Райзингэм взял письмо, развернул и дважды прочел его.
-- Вы его читали? -- спросил он.
-- Да, я его прочел, -- ответил Дик.
-- Вы за Йорков или за Ланкастеров? -- спросил граф.
-- Милорд, мне совсем недавно предложили этот самый вопрос, и я не
знал, как на него ответить, -- сказал Дик. -- Но ответив однажды, я отвечу
так же и во второй раз. Милорд, я за Йорков.
Граф одобрительно кивнул.
-- Честный ответ, -- сказал он. -- Но тогда зачем вы передаете это
письмо мне?
-- А разве не все партии борются против изменников, милорд? -- вскричал
Дик.
-- Хотел бы я, чтобы было так, как вы говорите, -- ответил граф. -- Я
одобряю ваши слова. В вас больше юношеского задора, чем злостного умысла. И
если бы сэр Дэниэл не был могущественным сторонником нашей партии, я защищал
бы вас. Я навел справки и получил доказательства, что с вами поступили
жестоко, и это извиняет вас. Но, сэр, я прежде всего вождь партии королевы;
и, хотя я по натуре, как мне кажется, человек справедливый и даже склонный к
излишнему милосердию, сейчас я должен действовать в интересах партии, чтобы
удержать у нас сэра Дэниэла.
-- Милорд, -- ответил Дик, -- не сочтите меня дерзким и позвольте мне
предостеречь вас. Неужели вы рассчитываете на верность сэра Дэниэла?
По-моему, он слишком часто переходил из партии в партию.
-- Нынче у нас в Англии это вошло в обычай, чего же вы хотите? --
спросил граф. -- Но вы несправедливы к тэнстоллскому рыцарю. Он верен нам,
ланкастерцам, насколько верность вообще свойственна теперешнему неверному
поколению. Он не изменил нам даже во время наших недавних неудач.
-- Если вы пожелаете, -- сказал Дик, -- взглянуть на это письмо, вы
несколько перемените свое мнение о нем.
И он протянул графу письмо сэра Дэниэла к лорду Уэнслидэлу.
Граф переменился в лице; он стал грозным, как разъяренный лев, и рука
его невольно схватилась за кинжал.
-- Вы и это читали? -- спросил он.
-- Читал, -- сказал Дик. -- Как видите, он предлагает лорду Уэнслидэлу
ваше собственное поместье.
-- Да, вы правы, мое собственное поместье, -- ответил граф. -- Я должен
отныне за вас молиться. Вы указали мне лисью нору. Приказывайте же мне,
мастер Шелтон! Я не замедлю отблагодарить вас и -- йоркист вы или
ланкастерец, честный человек или вор -- начну с того, что возвращу вам
свободу. Идите, во имя пресвятой девы! Но не сетуйте на меня за то, что я
задержу и повешу вашего приятеля Лоулесса. Преступление совершено публично,
и наказание тоже должно быть публичным.
-- Милорд, вот первая моя просьба к вам: пощадите и его, -- сказал Дик.
-- Это старый негодяй, вор и бродяга, мастер Шелтон, -- сказал граф, --
Он уже давно созрел для виселицы. Если его не повесят завтра, он будет
повешен днем позже. Так отчего же не повесить его завтра?
-- Милорд, он пришел сюда из любви ко мне, -- ответил Дик, -- и я был
бы жесток и неблагодарен, если бы не вступился за него.
-- Мастер Шелтон, вы строптивы, -- строго заметил граф. -- Вы избрали
ненадежный путь для преуспеяния на этом свете. Но для того, чтобы отделаться
от вашей назойливости, я еще раз угожу вам. Уходите вместе, но идите
осторожно и поскорей выбирайтесь из Шорби. Ибо этот сэр Дэниэл -- да накажут
его святые! -- алчет вашей крови.
-- Милорд, позвольте покуда выразить вам мою благодарность словами;
надеюсь в самом ближайшем времени хотя бы частично отплатить вам услугой, --
ответил Дик и вышел из комнаты.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. СНОВА АРБЛЕСТЕР

Уже наступил вечер, когда Дик и Лоулесс задним ходом потихоньку
улизнули из дома, где стоял лорд Райзингэм со своим гарнизоном.
Они спрятались за садовой стеной, чтобы обсудить, как им быть дальше.
Опасность была чрезвычайно велика. Если кто-нибудь из челяди сэра Дэниэла
увидит их и поднимет тревогу, сбежится стража, и они будут убиты. К тому же
для них было одинаково опасно оставаться в Шорби, этом городе, кишащем
врагами, и пытаться уйти открытым полем, где они рисковали наткнуться на
стражу.
Недалеко от стены сада они увидели ветряную мельницу и рядом с ней
огромный хлебный амбар, двери которого были распахнуты настежь.
-- А не укрыться ли нам здесь до наступления ночи? -- сказал Дик.
Так как Лоулесс не мог предложить ничего лучшего, они бегом бросились к
амбару и спрятались в соломе. Дневной свет скоро угас, и луна озарила
серебряным сиянием мерзлый снег. Теперь наконец можно незаметно добраться до
"Козла и волынки" и снять эти ставшие уже опасными рясы. Из благоразумия они
пошли в обход города, окраинами, минуя рыночную площадь, где их могли
опознать и убить.
Дорога, которую они избрали, была долгой. Повернув к морю, они пошли
темным и в этот поздний час -- безлюдным берегом, покуда не достигли гавани.
При ясном лунном свете они видели, что многие корабли подняли якоря и,
воспользовавшись спокойным морем, ушли. Береговые кабаки (ярко озаренные,
несмотря на то, что закон запрещал зажигать по ночам огни) пустовали; не
гремели в них хоровые песни моряков.
Высоко подобрав полы своих длинных ряс. Дик и Лоулесс поспешно, почти
бегом, двигались по глубокому снегу, пробираясь сквозь лабиринты хлама,
выброшенного морем на берег. Они уже почти миновали гавань, как вдруг дверь
одного кабака распахнулась и ослепительный поток света ярко озарил их
бегущие фигуры.
Они сразу остановились и сделали вид, что увлечены разговором.
Один за другим вышли из кабака три человека и закрыли за собой дверь.
Все трое пошатывались -- видимо, они пьянствовали весь день. Они стояли,
раскачиваясь в лунном свете, и, казалось, не знали, что им делать дальше.
Самый высокий из них громко жаловался на судьбу.
-- Семь бочек самого лучшего гасконского, -- говорил он, -- лучшее
судно Дартмутского порта, вызолоченное изображение святой девы, тринадцать
фунтов добрых золотых монет...
-- У меня тоже большие убытки, -- прервал его другой. -- Я тоже потерял
немало, кум Арблестер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и
кожаную сумку, которая стоила девять пенсов.
При этих словах сердце Дика сжалось. До сих пор он, пожалуй, ни разу не
подумал о бедном шкипере, который разорился, лишившись "Доброй Надежды"; в
те времена дворяне беспечно относились к имуществу людей из низших сословий.
Но эта внезапная встреча напомнила Дику, как беззаконно он завладел судном и
как печально окончилось его предприятие. И оба -- Дик и Лоулесс --
отвернулись, чтобы Арблестер случайно их не узнал.
Каким-то чудом корабельный пес с "Доброй Надежды" спасся и вернулся в
Шорби. Он теперь следовал за Арблестером. Понюхав воздух и насторожив уши,
он внезапно бросился вперед, неистово лая на мнимых монахов.
Его хозяин, пошатываясь, пошел за ним.
-- Эй, приятели! -- крикнул он. -- Нет ли у вас пенни для бедного
старого моряка, дочиста разоренного пиратами? В четверг я еще мог бы напоить
вас обоих; а сегодня суббота, и я должен клянчить на кружку пива! Спросите
моего матроса Тома, если вы не верите мне! Семь бочек превосходного
гасконского вина, мой собственный корабль, доставшийся мне по наследству от
отца, изображение святой девы из полированного дерева с позолотой и
тринадцать фунтов золотом и серебром -- что вы скажете? Вот как обокрали
человека, который воевал с французами! Да, я дрался с французами. Я на море
перерезал французских глоток больше, чем любой другой дартмутский моряк.
Дайте мне пенни!
Дик и Лоулесс не решались ответить ему, так как он узнал бы их по
голосам. И они стояли беспомощные, словно корабли на якоре, и не знали, как
поступить.
-- Ты что, парень, немой? -- спросил шкипер. -- Друзья, -- икнув,
продолжал он, -- это немые. Терпеть не могу неучтивости. Вежливый человек,
даже если он немой, отвечает, когда с ним говорят.
Между тем матрос Том, мужчина очень сильный, казалось, что-то
заподозрил. Он был трезвее капитана. Внезапно он вышел вперед, грубо схватил
Лоулесса за плечо и, ругаясь, спросил его, из-за какой такой болезни он
держит на привязи свой язык. На это бродяга, решив, что им терять уже
нечего, ответил ему таким ударом, что моряк растянулся на песке. Крикнув
Дику, чтобы он следовал за ним, Лоулесс со всех ног помчался по берегу.
Все это произошло в одно мгновение. Не успел Дик броситься бежать, как
Арблестер вцепился в него. Том подполз на животе и схватил Дика за ногу, а
третий моряк размахивал кортиком над его головой.
Не страх мучил молодого Шелтона -- его мучила досада, что, избегнув
сэра Дэниэла, убедив в своей невиновности лорда Райзингэма, он попал в руки
старого пьяного моряка. Досаднее всего было то, что он и сам чувствовал себя
виновным, чувствовал себя несостоятельным должником этого человека, чей
корабль он украл и погубил, и поздно проснувшаяся совесть громко говорила
ему об этом.
-- Тащите его в кабак, я хочу разглядеть его лицо, -- сказал Арблестер.
-- Ладно, ладно, -- ответил Том. -- Только мы сперва разгрузим его
сумку, чтобы другие молодцы не потребовали своей доли.
Однако они не нашли ни одного пенни, хотя обыскали Дика с головы до
ног; не нашли ничего, кроме перстня с печатью лорда Фоксгэма. Они сорвали
этот перстень с его пальца.
-- Поверните его к лунному свету, -- сказал шкипер, и, взяв Дика за
подбородок, он больно вздернул кверху его голову.
-- Святая дева! -- вскричал он. -- Это наш пират!
-- Ну? -- воскликнул Том.
-- Клянусь непорочной девой Бордосской, он самый! -- повторил
Арблестер. -- Ну, морской вор, ты у меня в руках! -- кричал он. -- Где мой
корабль? Где мое вино? Нет, на этот раз не уйдешь. Том, дай-ка мне сюда
веревку. Я свяжу этому морскому волку руки и ноги, я свяжу его, как жареного
индюка, а потом буду его бить! О, как я буду его бить!
Продолжая говорить, он со свойственной морякам ловкостью обвивал Дика
веревкой, яростно затягивая ее, завязывая тугие узлы.
Наконец молодой человек превратился в тюк, беспомощный и неподвижный,
как труп. Шкипер, держа его на вытянутой руке, громко захохотал. Потом дал
ему оглушительную затрещину в ухо; затем начал медленно поворачивать его и
неистово колотить. Гнев, как буря, поднялся в груди Дика; гнев душил его;
ему казалось, он вот-вот умрет от злости. Но когда моряк, утомленный своей
жестокой забавой, бросил его на песок и отвернулся, чтобы посоветоваться с
приятелями. Дик мгновенно овладел собой. Это была минутная передышка; прежде
чем они снова начнут мучить его, он, быть может, найдет способ вывернуться
из этого унизительного и рокового приключения.
Пока его победители спорили, как поступить с ним, он собрался с духом и
твердым голосом заговорил.
-- Досточтимые господа, -- начал он, -- вы что, совсем с ума сошли?
Небо дает вам в руки случай чудовищно разбогатеть. Вы тридцать раз поедете в
море, а второго такого случая не найдете. А вы -- о небо! -- что вы сделали?
Избили меня? Да так поступает рассерженный ребенок! Но ведь вы не дети, вы
опытные, пропахшие смолой моряки, которым не страшны ни огонь, ни вода,
которые любят золото, любят мясо. Нет, вы поступили безрассудно.
-- Знаю, -- сказал Том, -- теперь, когда ты связан, ты будешь дурачить
нас!
-- Дурачить вас! -- повторил Дик. -- Ну, если вы дураки, дурачить вас
нетрудно! Но если вы люди умные -- а вы мне кажетесь людьми умными, -- вы
сами поймете, в чем ваша выгода. Когда я захватил ваш корабль, нас было
много, мы были хорошо одеты и вооружены. А ну, сообразите, кто может собрать
такой отряд? Только тот, бесспорно, у кого много золота. И если, будучи
богатым, он все еще продолжает поиски, не останавливаясь перед трудностями,
то, подумайте-ка хорошенько, не спрятано ли где-нибудь сокровище?
-- О чем он говорит? -- спросил один из моряков.
-- Так вот, если вы потеряли старое судно и несколько кружек кислого,
как уксус, вина, -- продолжал Дик, -- забудьте о них, потому что все это
дрянь. Лучше поскорее присоединяйтесь к предприятию, которое через
двенадцать часов либо обогатит вас, либо окончательно погубит. Только
поднимите меня. Пойдемте куда-нибудь и потолкуем за кружкой, потому что мне
больно, я озяб и мой рот набит снегом.
-- Он старается одурачить нас, -- презрительно сказал Том.
-- Одурачить! Одурачить! -- крикнул третий гуляка. -- Хотел бы я
посмотреть на человека, который мог бы меня одурачить! Уж это был бы плут!
Ну, да я ведь не вчера родился. Когда я вижу дом с колокольней, я понимаю,
что это церковь. И по-моему, кум Арблестер, этот молодой человек говорит
дело. Уж не выслушать ли нам его? Давайте послушаем.
-- Я охотно выпил бы кружку крепкого эля, добрый мастер Пиррет, --
ответил Арблестер. -- А ты что скажешь, Том? Да ведь кошелек-то пуст!
-- Я заплачу, -- сказал Пиррет, -- я заплачу. Я хочу узнать, в чем
дело. Мне кажется, тут пахнет золотом.
-- Ну, если мы снова примемся пьянствовать, все пропало! -- вскричал
Том.
-- Кум Арблестер, вы слишком много позволяете своему слуге, -- заметил
мастер Пиррет. -- Неужели вы допустите, чтобы вами командовал наемный
человек? Фу, фу!
-- Тише, парень! -- сказал Арблестер, обращаясь к Тому. -- Заткни
глотку. Матросы не смеют учить шкипера!
-- Делайте что хотите, -- сказал Том. -- Я умываю руки.
-- Поставьте его на ноги, -- сказал Пиррет. -- Я знаю укромное
местечко, где мы можем выпить и потолковать.
-- Если вы хотите, чтобы я шел, друзья мои, развяжите мне ноги, --
сказал Дик, когда его подняли и поставили, словно столб.
-- Он прав, -- рассмеялся Пиррет. -- Так ему далеко не уйти. Вытащи
свой нож и разрежь веревки, кум.
Даже Арблестер заколебался при этом предложении. Но так как его товарищ
настаивал, а у Дика хватило разума сохранять самое деревянное, равнодушное
выражение лица и лишь пожимать плечами, шкипер наконец согласился и разрезал
веревку, которая связывала ноги пленника. Это не только дало возможность
Дику идти, но и вообще ослабило все веревки. Он почувствовал, что рука за
спиной стала двигаться свободнее, и начал надеяться, что со временем ему
удастся ее совсем высвободить. Он уже и так многим был обязан глупости и
жадности Пиррета.
Этот достойный человек взял на себя руководство и привел их в тот самый
кабак, где Лоулесс пил с Арблестером во время урагана. Сейчас кабак был
пуст; огонь потух, и только груда раскаленного пепла дышала приятным теплом.
Они уселись; хозяин поставил перед ними кастрюлю с горячим элем. Пиррет и
Арблестер вытянули ноги и скрестили руки, -- видно было, что они собираются
приятно провести часок-другой.
Стол, за который они сели, как и остальные столы в кабаке, представлял
собой тяжелую квадратную доску, положенную на два бочонка. Собутыльники
заняли все четыре стороны стола, -- Пиррет сидел против Арблестера, а Дик
против матроса,
-- А теперь, молодой человек, -- сказал Пиррет, -- начинайте свой
рассказ. Кажется, вы действительно несколько обидели нашего кума Арблестера;
но что из этого? Поухаживайте за ним, укажите ему способ разбогатеть, и я
бьюсь об заклад, что он простит вас.
До сих пор Дик говорил наудачу; но теперь, под наблюдением трех пар
глаз, необходимо было придумать и рассказать необыкновенную историю и, если
возможно, получить обратно такое важное для него кольцо. Прежде всего надо
выиграть время. Чем дольше они здесь пробудут, тем больше выпьют и тем легче
будет убежать.
Дик не умел сочинять, и то, что он рассказал, очень напоминало историю
Али-бабы, только Восток был заменен Шорби и Тэнстоллским лесом, а количество
сокровищ пещеры было скорее преувеличено, чем преуменьшено. Как известно
читателю, это превосходная история, и в ней только один недостаток: в ней
нет ни капли правды. Но три простодушных моряка слышали ее в первый раз;
глаза у них вылезли на лоб от удивления, рты их раскрылись, точно у трески
на прилавке рыботорговца.
Очень скоро пришлось заказать вторую порцию горячего эля, а пока Дик
искусно сплетал нити приключений, за ней последовала и третья.
Вот в каком положении находились присутствующие, когда история
приближалась к концу.
Арблестер, на три четверти пьяный и на одну четверть сонный, беспомощно
откинулся на спинку стула. Даже Том увлекся рассказом, и его бдительность
значительно ослабла. А Дик тем временем успел высвободить свою правую руку
из веревок и был готов попытать счастья.
-- Итак, -- сказал Пиррет, -- ты один из них?
-- Меня заставили, -- ответил Дик, -- против моей воли; но если бы мне
удалось достать мешок-другой золота на свою долю, я был бы дураком,
оставаясь в грязной пещере, подвергая себя опасности, как простой солдат.
Вот нас здесь четверо. Отлично! Пойдем завтра в лес перед восходом солнца.
Если бы мы достали осла, было бы еще лучше; но так как осла достать нельзя,
Придется все тащить на своих четырех спинах. Спины у нас сильные, однако на
обратном пути мы будем шататься под тяжестью сокровищ.
Пиррет облизнулся.
-- А ну, друг, скажи это волшебное слово, от которого откроется пещера,
-- попросил он.
-- Никто не знает этого слова, кроме трех начальников, -- ответил Дик.
-- Но, на ваше великое счастье, как раз сегодня вечером мне сообщили слова
заклинания, которыми открывают пещеру. Это большая удача, ибо мой начальник
обычно никому не доверяет своей тайны.
-- Заклинание! -- вскричал Арблестер, просыпаясь я косясь на Дика одним
глазом. -- Чур меня! Никаких заклинаний! Я хороший христианин, спроси моего
матроса Тома, если не веришь.
-- Да ведь это белая магия, -- сказал Дик. -- Она ничего общего не
имеет с дьяволом; она связана с таинственными свойствами чисел, трав и
планет.
-- Э, -- сказал Пиррет, -- ведь это только белая магия, кум. Тут нет
греха, уверяю тебя. Но продолжай, добрый юноша. Что же это за заклинание?
-- Я сейчас вам скажу, -- ответил Дик, -- При вас кольцо, которое вы
сняли с моего пальца? Прекрасно! Теперь вытяните руку и держите кольцо
кончиками пальцев прямо перед собой, чтобы на него падал свет от углей. Вот
так! Сейчас вы услышите слова заклинания!
Быстро оглянувшись, Дик увидел, что между ним и дверью нет ни души. Он
мысленно прочел молитву. Потом, протянув руку, он схватил кольцо, поднял
стол и опрокинул его прямо на матроса Тома. Бедняга, крича, барахтался под
обломками. И прежде чем Арблестер успел заподозрить что-либо неладное, а
Пиррет собраться с мыслями. Дик кинулся к двери и исчез в лунной ночи.
Луна сияла ярко, снег сверкал, в гавани было светло, как днем. И
молодой Шелтон, бежавший, подоткнув рясу, среди мусорных куч, был виден
издалека.
Том и Пиррет помчались за ним, громко крича. На их крики из каждого
кабака выскакивали моряки и тоже бежали вдогонку за Шелтоном. Скоро Дика
преследовала целая орава матросов. Но в пятнадцатом столетии, как и в наше
время, моряк на суше не отличался проворством; Дик с самого начала сильно
опередил всех, и расстояние между ним и его преследователями все
увеличивалось. Наконец он вбежал в какой-то узкий переулочек, остановился,
поглядел назад и засмеялся.
За ним гнались все моряки города Шорби; как чернильные кляксы, темнели
они вдали на белом снегу. Каждый кричал, вопил; каждый махал руками; то один
падал в снег, то другой; на упавшего сразу падали все, кто бежал за ним.
Эти дикие вопли, долетавшие чуть ли не до самой луны, и смешили беглеца
и пугали. Впрочем, боялся Дик вовсе не этих моряков, так как был уверен, что
ни один из них его не догонит. Дик боялся поднятого моряками шума, который
мог разбудить весь Шорби и заставить стражу выползти на улицу, а это было бы
действительно опасно; заметив темную дверь в углу, он спрятался за нею. Его
неуклюжие преследователи, раскрасневшиеся от быстрого бега, вывалянные в
снегу, крича, размахивая руками, пронеслись мимо. Однако прошло еще немало
времени, прежде чем окончилось это великое нашествие гавани на город и
водворилась тишина.
Еще долго по всем улицам города раздавались крики заблудившихся
моряков. Они поминутно затевали ссоры то между собой, то с часовыми;
мелькали ножи, сыпались удары, и не один труп остался на снегу.
Когда, спустя час, последний моряк, ворча, вернулся в гавань, в свой
излюбленный кабачок, он, конечно, де мог бы сказать, за кем он гнался. На
следующее утро возникло немало самых различных легенд, и скоро весь город
Шорби поверил, что ночью его улицы посетил дьявол. Однако возвращение
последнего моряка еще не освободило юного Шелтона из его холодного заточения
за дверью.
Еще долго по улицам бродили патрули, разосланные знатными лордами,
которых разбудили и встревожили крики моряков.
Ночь уже подходила к концу, когда Дик покинул свое убежище и пришел,
целый и невредимый, но страшно озябший и покрытый синяками, к дверям "Козла
и волынки". В соответствии с законом харчевня была погружена во мрак: не
горела ни одна свеча, и огонь в очаге был погашен; Дик ощупью пробрался в
угол холодной комнаты для гостей, нашел конец одеяла, укутал им свои плечи
и, прижавшись к какому-то спящему человеку, скоро забылся крепким сном.

* КНИГА ПЯТАЯ. ГОРБУН *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗОВ ТРУБЫ

Дик встал на следующее утро еще до рассвета, снова надел свое прежнее
платье, снова вооружился, как подобает дворянину, и отправился в лесное
логовище Лоулесса. Там (как, вероятно, помнит читатель) он оставил бумаги
лорда Фоксгэма; чтобы взять их и успеть на свидание с юным герцогом
Глостером, нужно было выйти рано и идти как можно скорее.
Мороз усилился, от сухого, безветренного воздуха пощипывало в носу.
Луна зашла, но звезды еще сияли, и снег блестел ясно и весело. Было уже
светло без фонаря, а морозный воздух не располагал к медлительности.
Дик почти пересек все поле, лежавшее между Шорби и лесом, подошел к
подножию холма и находился в какой-нибудь сотне ярдов от креста Святой Девы,
как вдруг тишину утра прорезал звук трубы. Никогда еще не слыхал он такого
ясного и пронзительного звука. Труба пропела и смолкла, опять пропела, потом
послышался лязг оружия.
Молодой Шелтон прислушался, вытащил меч и помчался вверх по холму.
Он увидел крест; на дороге перед крестом происходила яростная схватка.
Нападающих было человек семь пли восемь, а защищался только один; но он
защищался так проворно и ловко, так отчаянно кидался на своих противников,
так искусно держался на льду, что, прежде чем Дик подоспел, он уже убил
одного и ранил другого, а остальные нападавшие отступали.
Было просто чудо, как мог он устоять до сих пор.
Малейшая случайность -- поскользнись он, промахнись рука -- стоила бы
ему жизни.
-- Держитесь, сэр! Иду к вам на помощь! -- воскликнул Ричард.
И с криком:
-- Держись, ребята! Стреляй! Да здравствует "Черная стрела"! --
бросился с тылу на нападающих, забыв, что он один и что возглас этот сейчас
неуместен.
Но нападающие тоже были не из робких, они не дрогнули; обернувшись, они
яростно обрушились на Дика. Четверо против одного, сталь сверкала над ними
при звездном сиянии. Искры летели во все стороны. Один из его противников
упал, в пылу битвы Дик едва понял, что случилось; потом он сам получил удар
по голове; стальной шлем выдержал удар, однако Дик опустился на колено, и
мысли его закружились, словно крылья ветряной мельницы.
Человек, к которому Дик пришел на помощь, вместо того чтобы теперь
помочь ему, отскочил в сторону и снова затрубил еще пронзительнее и громче,
чем раньше. Противники опять бросились на него, и он снова летал, нападал,
прыгал, наносил смертельные удары, падал на одно колено, пользуясь то
кинжалом и мечом, то ногами и руками с несокрушимой смелостью, лихорадочной
энергией и быстротой.
Но резкий призыв был наконец услышан. Раздался заглушенный снегом топот
копыт, и в счастливую минусу для Дика, когда мечи уже сверкали над его
головой, из леса с двух сторон хлынули потоки вооруженных всадников,
закованных в железо, с опущенными забралами, с копьями наперевес, с
поднятыми мечами. У каждого всадника за спиной сидел стрелок; эти стрелки
один за другим соскакивали на землю.
Нападавшие, видя себя окруженными, молча побросали оружие.
-- Схватить этих людей! -- сказал человек с трубой, и, когда его
приказание было исполнено, он подошел к Дику и заглянул ему в лицо.
Дик тоже посмотрел на него и удивился, увидев, что человек, проявивший
такую силу, такую ловкость и энергию, был юноша, не старше его самого,
неправильного телосложения -- с бледным, болезненным и безобразным лицом
[7]. Но глаза его глядели ясно и отважно.
-- Сэр, -- сказал юноша, -- вы подоспели ко мне в самый раз.
-- Милорд, -- ответил Дик, смутно догадываясь, что перед ним знатный
вельможа, -- вы так удивительно владеете мечом, что справились бы с
нападающими и без меня. Однако мне очень повезло, что ваши люди не Опоздали.
-- Как вы узнали, кто я? -- спросил незнакомец.
-- Даже сейчас, милорд, я не знаю, с кем говорю, -- ответил Дик.
-- Так ли это? -- спросил юноша. -- Зачем же вы очертя голову ринулись
в эту неравную битву?
-- Я увидел, что один человек храбро дерется против многих, -- ответил
Дик, -- и счел бы бесчестным не помочь ему.
Презрительная усмешка появилась на губах молодого вельможи, когда он
ответил:
-- Отважные слова. Но, самое главное, за кого вы стоите: за Ланкастеров
или за Йорков?
-- Не буду скрывать, милорд, я стою за Йорков, -- ответил Дик.
-- Клянусь небом, -- вскричал юноша, -- вам повезло!
И он обернулся к одному из своих приближенных.
-- Дайте мне посмотреть, -- продолжал он тем же презрительным, жестким
тоном, -- дайте мне посмотреть на праведную кончину этих храбрых
джентльменов. Вздерните их!
Только пятеро из нападавших были еще живы.
Стрелки схватили их за руки, поспешно отвели к опушке леса, поставили
под дерево подходящей высоты и приладили веревки. Стрелки с концами веревок
в руках быстро взобрались на дерево. Не прошло и минуты, как все было
кончено: Все пятеро болтались на веревке.
-- А теперь, -- крикнул горбатый предводитель, -- возвращайтесь на свои
места и, когда я в следующий раз позову вас, будьте попроворней!
-- Милорд герцог, -- сказал один из подчиненных, -- молю вас: оставьте
при себе хотя бы горсть воинов. Вам нельзя быть здесь одному.
-- Вот что, любезный, -- сказал герцог, -- я не выбранил вас за
опоздание, так не перечьте мне. Пусть я горбат, но я могу положиться на силу
своей руки. Когда звучала труба, ты медлил, а теперь ты слишком торопишься
со своими советами. Но так уж повелось: последний в битве -- всегда первый в
разговоре. Впредь пусть будет наоборот.
И суровым, не лишенным благородства жестом он удалил их.
Снова пехотинцы уселись на коней позади всадников, и отряд медленно
удалился и, рассыпавшись в разных направлениях, скрылся в лесу.
Звезды уже начали меркнуть, занимался день. Серый предутренний свет
озарил лица обоих юношей, которые снова взглянули друг другу в лицо.
-- Вы видели сейчас, -- сказал герцог, -- что месть моя беспощадна, как
острие моего меча. Но я бы не хотел -- клянусь всем христианским миром! --
чтобы вы сочли меня неблагодарным. Вы пришли ко мне на помощь со славным
мечом и достойной удивления отвагой! Если вам не противно мое безобразие,
обнимите меня!
И юный вождь раскрыл объятия.
В глубине души Дик испытывал страх и даже ненависть к человеку,
которого спас; но просьба была выражена такими словами, что колебаться или
отказать были не только невежливо, но и жестоко, и он поспешил подчиниться
желанию незнакомца.
-- А теперь, милорд герцог, -- сказал он, освободясь из его объятий, --
верна ли моя догадка? Вы милорд герцог Глостерский.
-- Я Ричард Глостер, -- ответил тот. -- А вы? Как вас зовут?
Дик назвал себя и подал ему перстень лорда Фоксгэма, который герцог
сразу же узнал.
-- Вы пришли сюда раньше назначенного срока, -- сказал он, -- но могу
ли я на это сердиться? Вы похожи на меня: я пришел сюда за два часа до
рассвета и жду. Это первый поход моей армии; я либо погибну, либо стяжаю
себе славу. Там залегли мои враги под начальством двух старых искусных
вождей -- Брэкли и Райзингэма. Они, вероятно, сильны, но сейчас они стиснуты
между морем, гаванью и рекой. Отступление им отрезано. Мне думается, Шелтон,
что тут-то и нужно напасть на них, и мы нападем на них бесшумно и внезапно.
-- Конечно, я тоже так полагаю! -- пылко вскричал Дик.
-- У вас при себе записки лорда Фоксгэма? -- спросил герцог.
Дик, объяснив, почему их у него сейчас нет, осмелился предложить
герцогу свои собственные наблюдения.
-- Мне кажется, милорд герцог, -- сказал он, -- если в вашем
распоряжении достаточно воинов, следовало бы напасть немедленно, ибо с
рассветом их ночные караулы ложатся спать, а днем у них нет постоянных
караульных на постах -- они всего лишь объезжают окраины верхами. Теперь
самое время на них напасть: караульные уже сняли с себя доспехи, а остальные
воины только что проснулись и сидят за утренней чаркой вина.
-- Сколько, по-вашему, у них человек? -- спросил Глостер.
-- У них нет и двух тысяч, -- ответил Дик.
-- Здесь, в лесу, у меня семьсот воинов, -- сказал герцог. -- Еще
семьсот идут из Кэттли и вскоре будут здесь; вслед за ними двинутся еще
четыреста, а еще дальше следует столько же; у лорда Фоксгэма пятьсот в
Холивуде -- они могут стянуться сюда к концу дня. Подождать, пока все наши
силы подойдут, или напасть сейчас?
-- Милорд, -- сказал Дик, -- повесив этих пятерых несчастных, вы сами
решили вопрос. Хотя они люди не знатные, но время беспокойное: их хватятся,
станут искать, и поднимется тревога. Поэтому, милорд, если вы хотите напасть
врасплох, то, по моему скромному мнению, у вас нет и часа в запасе.
-- Я тоже так думаю, -- ответил горбун. -- Не пройдет и часа, как вы
начнете зарабатывать себе рыцарское звание, врезавшись в толпу врагов. Я
пошлю проворного человека в Холивуд с перстнем лорда Фоксгэма и еще одного
-- на дорогу, поторопить моих мямлей! Ну, Шелтон, клянусь распятием, дело
выйдет!
С этими словами он снова приставил трубу к губам и затрубил.
На этот раз ему не пришлось долго ждать. В одно мгновение поляна вокруг
креста покрылась пешими и конными воинами. Ричард Глостер, усевшись на
ступенях, посылал гонца за гонцом, созывая семьсот человек, спрятанных в
ближайших лесах. Не прошло и четверти часа, как армия его выстроилась перед
ним. Он сам встал во главе войска и двинулся вниз по склону холма к городу
Шорби.
План его был прост. Он решил захватить квартал города Шорби, лежавший
справа от большой дороги, хорошенько укрепиться в узких переулках и
держаться там до тех пор, пока не подоспеет подкрепление.
Если лорд Райзингэм захочет отступить, Ричард зайдет к нему в тыл и
поставит его между двух огней; если же он предпочтет защищать город, он
будет заперт в ловушке и в конце концов разбит превосходящим его численно
неприятелем.
Но была одна большая опасность, почти неминуемая: семьсот человек
Глостера могли быть опрокинуты и разбиты при первой же стычке, и, чтобы
избежать этого, следовало во что бы то ни стало обеспечить внезапность
нападения.
Итак, пехотинцы снова уселись позади всадников, и Дику выпала особая
честь сидеть за самим Глостером. Покуда лес скрывал их, войска медленно
подвигались вперед, но, когда лес, окаймлявший большую дорогу, кончился, они
остановились, чтобы передохнуть и изучить местность.
Солнце, окруженное морозным желтым сиянием, уже совсем взошло, освещая
город Шорби, над снежными крышами которого вились струйки утреннего дыма.
Глостер обернулся к Дику.
-- В этом бедном городишке, -- сказал он, -- где жители сейчас готовят
себе завтрак, либо вы станете рыцарем, а я начну жизнь, полную великих
почестей и громкой славы, либо мы оба умрем, не оставив по себе даже памяти.
Мы оба Ричарды. Ну, Ричард Шелтон, мы должны прославиться, и вы и я -- два
Ричарда! Мечи, ударяясь о наши шлемы, прозвучат не так громко, как прозвучат
наши имена в устах народа!
Дик был изумлен страстным голосом и пылкими словами, в которых звучала
такая жажда славы. Весьма разумно и спокойно он ответил, что выполнит свой
долг и не сомневается в победе, если остальные поступят так же.
К этому времени лошади хорошо отдохнули; предводитель поднял меч,
опустил поводья, и кони, с двумя седоками каждый, поскакали с грохотом вниз
по холму, пересекая снежное поле, за которым начинался Шорби.

ГЛАВА ВТОРАЯ. БИТВА ПРИ ШОРБИ

До города было не больше четверти мили. Но не успели они выехать из-под
прикрытия деревьев, как заметили людей, с криком бегущих прочь по снежному
полю по обе стороны дороги. И сразу же в городе поднялся шум, который
становился все громче и громче. Они еще не проскакали и половины пути до
ближайшего дома, как на колокольне зазвонили колокола.
Юный герцог заскрежетал зубами. Он боялся, как бы враги не успели
подготовиться к защите. Он знал, что, если он не успеет укрепиться в городе,
его маленький отряд будет разбит и истреблен.
Однако дела ланкастерцев были плохи. Все шло так, как говорил Дик.
Ночная стража уже сняла свои доспехи; остальные -- разутые, неодетые, не
подготовленные к битве -- все еще сидели по домам. Во всем Шорби было,
пожалуй, не больше пятидесяти вооруженных мужчин и оседланных коней.
Звон колоколов, испуганные крики людей, которые бегали по улицам и
колотили в двери, очень быстро подняли на ноги человек сорок из этих
пятидесяти. Они поспешно вскочили на коней и, так как не знали, откуда
грозит опасность, помчались в разные стороны.
Когда Ричард Глостер доскакал до первого дома в Шорби, у входа в улицу
его встретила только горсточка воинов, которая была разметена им, точно
ураганом.
Когда они проскакали шагов сто по городу. Дик Шелтон притронулся к руке
герцога. Герцог натянул поводья, приложил трубу к губам, протрубил условный
сигнал и свернул направо. Весь его отряд, как один человек, последовал за
ним и, пустив коней бешеным галопом, промчался по узкому переулку. Последние
двадцать всадников остановились у входа в него. Тотчас же пехотинцы, которых
они везли позади себя, соскочили на землю; одни стали натягивать луки,
другие захватывать дома по обеим сторонам улицы.
Удивленные неожиданно изменившимся направлением отряда Глостера и
обескураженные решимостью его арьергарда, ланкастерцы, посовещавшись,
повернули коней и поскакали к центру города за подкреплением.
Та часть города, которую по совету Дика занял Ричард Глостер, лежала на
небольшой возвышенности, за которой начиналось открытое поле, и состояла из
пяти маленьких уличек с убогими домишками, в которых ютилась беднота.
Каждую из этих пяти уличек поручили охранять сильным караулам; резерв
укрепился в центре, вдали от выстрелов, готовый подоспеть на помощь, если
понадобится.
Эта часть города была так бедна, что ни один ланкастерский лорд не жил
тут, даже слуги их ее избегали. Обитатели этих улиц сразу побросали свои
дома и, крича во все горло, побежали прочь, перелезая через заборы.
В центре, где сходились все пять улиц, стояла жалкая харчевня с
вывеской, изображавшей шахматную доску. Эту харчевню герцог Глостер избрал
своей главной квартирой.
Дику он поручил охрану одной из пяти улиц.
-- Ступайте, -- сказал он, -- заслужите себе рыцарское звание.
Заслужите мне славу -- Ричард за Ричарда! Если я возвышусь, вы возвыситесь
вместе со мною. Ступайте, -- прибавил он, пожимая ему руку.
Чуть только Дик ушел, герцог обернулся к маленькому оборванному
стрелку.
-- Иди, Дэттон, и поскорее, -- сказал он. -- Иди за ним. Если ты
убедишься в его верности, ты головой отвечаешь за его жизнь. И горе тебе,
если ты возвратишься без него! Но если он окажется изменником или если ты
хоть на одно мгновение усомнишься в нем, -- заколи его ударом в спину.
Между тем Дик торопился укрепить свои позиции.
Улица, которую он должен был охранять, была очень узка и тесно
застроена с двух сторон домами, верхние этажи которых, выступая вперед,
нависали над мостовой. Но она выходила на рыночную площадь, и исход битвы,
по всей вероятности, должен был решиться здесь.
Всю рыночную площадь заполняла толпа беспорядочно мечущихся горожан, но
неприятеля, готового ринуться в атаку, еще не было видно, и Дик решил, что у
него есть некоторое время, чтобы приготовиться к обороне.
В конце улицы стояли два пустых дома, двери их после бегства жильцов
так и остались распахнутыми. Дик поспешно вытащил оттуда всю мебель и
построил из нее баррикаду у входа в улицу. В его распоряжении было сто
человек, и большую часть их он разместил в домах: лежа там под прикрытием,
они могли стрелять из окон. Вместе с остальными он засел за баррикадой.
Между тем в городе продолжалось сильнейшее смятение. Звонили колокола,
трубили трубы, мчались конные отряды, кричали командиры, вопили женщины, и
все это сливалось в общий нестерпимый шум. Но наконец шум этот начал
понемногу стихать, и вскоре воины и стрелки стали собираться и строиться в
боевом порядке на рыночной площади.
Очень многие из этих воинов были одеты в синее и темно-красное, а в
конном рыцаре, строившем их в ряды, Дик тотчас узнал сэра Дэниэла.
Потом наступило затишье, и вдруг в четырех концах города одновременно
затрубили четыре трубы. Пятая труба ответила им с рыночной площади, и сразу
же ряды войск пришли в движение. Град стрел перелетел через баррикаду и
посыпался на стены обоих укрепленных домов.
По общему сигналу атакующие обрушились на все пять улиц. Глостер был
окружен со всех сторон, и Дик понял, что ему нужно рассчитывать только на
свои сто человек.
Семь залпов стрел один за другим обрушились на баррикаду. В самый
разгар стрельбы кто-то тронул Дика за руку. Он увидел пажа, который
протягивал ему кожаную куртку, непроницаемую для стрел, так как ее покрывали
металлические пластинки.
-- Это от милорда Глостера, -- сказал паж. -- Он заметил, сэр Ричард,
что у вас нет лат.
Дик, польщенный тем, что его называли "сэр Ричард", с помощью пажа
облачился в куртку. Только успел он надеть ее, как две стрелы громко
ударились о пластинки, не причинив ему вреда, а третья попала в пажа;
смертельно раненный, он упал к ногам Дика.
Между тем неприятель упорно шел в наступление; враги были уже так
близко, что Дик приказал отвечать на выстрелы. Немедленно из-за баррикады и
из окон домов на врага обрушился ответный град смертоносных стрел.
Но ланкастерцы, как по сигналу, дружно закричали, и их пехота пошла в
наступление. Кавалерия держалась позади с опущенными забралами.
Начался упорный рукопашный бой, не на жизнь, а на смерть. Нападающие,
держа меч в одной руке, другою растаскивали баррикаду. Защищавшие баррикаду,
в свою очередь, свободной от оружия рукой с отчаянным упорством ее
восстанавливали. Некоторое время борьба шла почти в полном молчании; тела
воинов падали друг на друга. Однако разрушать всегда легче, чем защищать, и
когда звук трубы подал нападающим знак к отступлению, баррикада была уже
почти развалена, стала вдвое ниже и грозила совсем рухнуть.
Пехота ланкастерцев расступилась, чтобы дать дорогу всадникам.
Всадники, построенные в два ряда, внезапно повернулись, превратив свой фланг
в авангард. И длинной, закованной в сталь колонной, стремительной, как змея,
они бросились на полуразрушенную баррикаду.
Один из первых двух всадников упал вместе с лошадью, и его товарищи
проскакали по нему. Другой вскочил прямо на вершину укрепления, пронзив
неприятельского стрелка копьем. Почти в то же мгновение его самого стащили с
седла, а коня его убили.
Неистовый, стремительный натиск отбросил защитников. Ланкастерцы,
карабкаясь по телам своих павших товарищей, бурей ринулись вперед, прорвали
линию защитников, оттеснили их в сторону и с грохотом хлынули в переулок,
подобно потоку, прорвавшему плотину.
Но битва еще не кончилась. В узком проходе Дик и несколько его воинов,
оставшихся в живых, работали своими алебардами, как дровосеки, и вскоре во
всю ширину переулка образовалось новое, более высокое и надежное заграждение
из павших бойцов и их лошадей с развороченным брюхом, которые бились в
предсмертной агонии.
Сбитый с толку этим новым препятствием, арьергард ланкастерской
кавалерии дрогнул и отступил; и тут же на них хлынул из окон такой ураган
стрел, что их отступление больше походило на бегство.
А всадники, ускакавшие вперед, которым удалось пересечь баррикаду и
ворваться в переулок, домчались до дверей харчевни с шахматной вывеской;
встретив здесь грозного горбуна и все резервное войско йоркистов, они в
замешательстве и беспорядке кинулись назад.
Дик и его воины бросились на них. Выскочив из домов, на ланкастерцев со
свежими силами напали воины, еще не участвовавшие в рукопашном бою; жестокий
град стрел обрушился на беглецов, а Глостер уже догонял их с тыла. Минуту
спустя на улице не осталось ни одного живого ланкастерца.
И только тогда Дик поднял окровавленный, дымящийся меч и закричал
"ура".
Глостер слез с коня и осмотрел место боя. Лицо его было бледнее
полотна; но глаза сверкали словно чудесные драгоценные камни, и голос его,
когда он заговорил, звучал грубо и хрипло, возбужденный битвой и победой. Он
взглянул на укрепление, к которому ни друг, ни враг не могли подойти, -- так
неистово бились там кони в предсмертной агонии, -- и вид этой страшной бойни
вызвал у него кривую усмешку.
-- Прикончите лошадей, -- сказал он, -- чтобы не мешались... Ричард
Шелтон, -- прибавил он, -- я доволен вами. Преклоните колено.
Ланкастерцы снова взялись за луки, и стрелы густым дождем сыпались в
улицу. Но герцог, не обращая на них ни малейшего внимания, вытащил свой меч
и тут же посвятил Дика в рыцари.
-- А теперь, сэр Ричард, -- продолжал он, -- если вы увидите лорда
Райзингэма, немедленно пришлите мне гонца. Пришлите мне гонца даже в том
случае, если этот гонец -- последний ваш воин. Я скорее потеряю свои
позиции, чем упущу случай встретиться с ним в бою... запомните вы все, --
прибавил он, возвысив голос. -- Если граф Райзингэм падет не от моей руки, я
буду считать эту победу поражением.
-- Милорд герцог, -- сказал один из его приближенных, -- разве ваша
милость еще не устали бесцельно подвергать свою драгоценную жизнь опасности?
Стоит ли нам здесь мешкать?
-- Кэтсби, -- ответил герцог, -- исход битвы решается здесь. Все
остальные стычки не имеют значения. Здесь мы должны победить. А что касается
опасности, так будь вы безобразный горбун, которого даже дети дразнят на
улице, вы дешевле ценили бы свою жизнь и охотно отдали бы ее за час славы...
Впрочем, если хотите, поедем и осмотрим другие позиции. Мой тезка, сэр
Ричард, будет удерживать эту залитую кровью улицу. На него мы можем
положиться... Но заметьте, сэр Ричард: не все еще кончено. Худшее впереди.
Не спите!
Он подошел прямо к молодому Шелтону, твердо заглянул ему в глаза и,
взяв его руку в свои, так сильно сжал ее, что у Дика чуть не брызнула кровь
из-под ногтей. Дик оробел под его взглядом. В глазах герцога он прочел
безумную отвагу и жестокость, и сердце его сжалось от страха за будущее.
Этот юный герцог действительно был храбрец, сражавшийся в первых рядах во
время войны; но и после битв, в дни мира, в кругу преданных людей, он,
казалось, все так же будет сеять смерть.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БИТВА ПРИ ШОРБИ (окончание)

Дик, снова предоставленный самому себе, огляделся. Стреляли реже, чем
раньше. Враг отступал повсюду; большая часть площади была уже совсем пуста;
снег местами превратился в оранжевую грязь, местами покрылся запекшейся
кровью; вся площадь была усеяна трупами людей и лошадей, и оперенные стрелы
торчали густо, точно щетина.
Потери Дика были огромны. Въезд в уличку и обломки баррикады были
завалены убитыми и умирающими; перед битвой у него было сто человек, теперь
у него не осталось и семидесяти, способных держать оружие.
Время, впрочем, было на его стороне. Каждую минуту могли прийти свежие
подкрепления; и ланкастерцы, измученные своею отчаянной, но безуспешной
атакой, не очень-то были настроены противостоять новому вторжению.
В стене одного из крайних домов были солнечные часы, и при свете
морозного зимнего солнца они показывали десять часов утра.
Дик обернулся к стоявшему позади маленькому, невзрачному на вид
стрелку, который перевязывал себе руку.
-- Славная была битва, -- сказал он, -- и, клянусь, им не захочется
снова на нас нападать.
-- Сэр, -- сказал маленький стрелок, -- вы хорошо сражались за Йоркский
дом и еще лучше за самого себя. Никогда еще ни одному человеку не удавалось
за такой короткий срок приобрести расположение герцога. Просто чудеса, что
он доверил такой пост человеку, которого совсем не знал. Но берегите свою
голову, сэр Ричард! Если вы будете побеждены, если вы отступите хоть на один
шаг, вас ждет секира или веревка. Я приставлен сюда, чтобы следить за вами,
и мне поручено, если вы покажетесь мне подозрительным, прикончить вас ударом
в спину.
Дик с изумлением взглянул на маленького человечка.
-- Тебе! -- вскричал он. -- Ударом в спину!
-- Совершенно верно, -- ответил стрелок, -- и так как мне не нравится
такое поручение, я вам все рассказал. Вы должны быть осторожны, сэр Ричард,
иначе вам грозит опасность. О, наш Горбун -- храбрый малый и славный воин,
но любит, чтобы все в точности исполняли его приказания. Всякого, кто не
исполнит какого-нибудь его повеления, убивают.
-- Святые угодники! -- вскричал Ричард. -- Неужели это правда? И
неужели люди идут за таким вождем?
-- Идут с радостью, -- ответил стрелок. -- Он строго наказывает, но
зато и щедро награждает. Он не жалеет чужого пота и крови, но не щадит и
себя; в бою он всегда в первом ряду, спать он всегда ложится последним. Он
далеко пойдет, горбатый Дик Глостер!
Молодой рыцарь и раньше был смел и бдителен, а теперь стал еще храбрее
и внимательнее. Он начал понимать, что внезапная любовь герцога несла в себе
и опасность. Отвернувшись от стрелка, он еще раз тревожно оглядел площадь.
Она была по-прежнему пуста.
-- Не нравится мне это спокойствие, -- сказал он. -- Вероятно, они
готовят нам какую-нибудь неожиданность.
Словно в ответ на его слова, к баррикаде снова начали подходить
стрелки, и снова густо посыпались стрелы. Но что-то нерешительное было в
этом нападении. Стрелки точно чего-то ожидали.
Дик беспокойно глядел по сторонам, стараясь догадаться, где же скрыта
опасность. И вдруг из окон и дверей маленького дома, стоявшего в центре
улицы, хлынул поток ланкастерских стрелков. Выскочив оттуда, они быстро
построились в ряды, натянули луки и стали осыпать стрелами отряд Дика с
тыла.
И сразу же те, которые нападали на Дика с рыночной площади, усилили
стрельбу и стали решительно подступать к баррикаде.
Дик вызвал из домов всех своих воинов, построил их, сказал им несколько
ободряющих слов, и отряд его стал отстреливаться, хотя неприятельские стрелы
теперь сыпались с двух сторон.
Между тем все в новых и новых домах открывались настежь два окна, и
оттуда с победоносными кликами выбегали и выскакивали все новые и новые
ланкастеры. И наконец в тылу у Дика стало почти столько же людей, сколько их
было впереди. Он увидел, что свою позицию ему не удержать; мало того, даже
если бы он ее удержал, позиция эта была теперь бесполезной. Вся армия
йоркистов очутилась в безнадежном положении, ей грозил полный разгром.
Те, которые напали на Дика с тыла, представляли главную опасность, и
Дик, повернувшись, повел свой отряд на них. Атака его была так стремительна,
что ланкастерские стрелки дрогнули, отступили и в конце концов, смешав свои
ряды, снова начали забиваться в дом, из которых только что вылезли с таким
победоносным видом.
Тем временем воины, нападавшие с рыночной площади, перелезли через
никем не защищаемую баррикаду, и Дику снова пришлось повернуться, чтобы
отогнать их.
Отвага его воинов опять одержала верх. Они очистили улицу от врагов и
торжествовали, но в это время из домов снова выскочили стрелки и в третий
раз напали на них с тыла.
Йоркистов мало-помалу рассеивали во все стороны. Не раз Дик оказывался
один среди врагов и вынужден был усиленно работать мечом, чтобы спасти свою
жизнь; не раз его ранили. А между тем битва на улице продолжалась все еще
без решительного исхода.
Внезапно Дик услыхал громкие звуки трубы; они доносились с окраин.
Повторяемый множеством ликующих голосов, к небу взлетел боевой клич
йоркистов. Неприятель, дрогнув, бросился из переулка на рыночную площадь.
Кто-то громко крикнул: "Бежим!" Трубы гремели как безумные; одни из них
трубили сбор, другие призывали к наступлению. Было ясно, что ланкастерцам
нанесен сильный удар и что они, во всяком случае на время, отброшены и
смяты.
Затем, словно в театре, разыгрался последний акт битвы при Шорби.
Воины, нападавшие на Дика, повернули, словно собаки, которых хозяин свистнул
домой, и помчались с быстротой ветра. Им вдогонку через рыночную площадь
пронесся вихрь всадников; ланкастерцы, оборачиваясь, отбивались мечами, а
йоркисты кололи их копьями.
В самой гуще битвы Дик увидел Горбуна. Он уже в то время показывал
задатки той яростной храбрости и умения биться на поле брани, которые многие
годы спустя, в сражении при Босуорте, когда Ричард был уже запятнан
преступлениями, чуть не решили исход битвы и судьбу английского престола.
Увертываясь от ударов, топча павших, рубя направо и налево, он так искусно
управлял своим могучим конем, так ловко защищался, такие стремительные удары
расточал врагам, что вскоре оказался далеко впереди своих могучих рыцарей;
окровавленным мечом пробивал он дорогу прямо к лорду Райзингэму, собравшему
вокруг себя самых храбрых ланкастерцев. Еще мгновение -- и они должны были
встретиться: высокий, величественный, прославленный воин и безобразный,
болезненный юноша.
Тем не менее Шелтон не сомневался в исходе поединка; и когда на
мгновение поредели ряды, он увидел, что граф исчез, а Дик-Горбун, размахивая
мечом, снова гонит своего коня в самую гущу битвы.
Так, благодаря отваге Шелтона, удержавшего вход в улицу при первой
атаке, и благодаря тому, что подкрепление из семисот человек прибыло
вовремя, юноша, которому суждено было остаться в памяти потомства под
проклятым именем Ричарда III, выиграл свою первую значительную битву.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. РАЗГРОМ ШОРБИ

Враги исчезли бесследно. Дик, с грустью оглядывая остатки своего
доблестного войска, стал подсчитывать, во что обошлась победа. Теперь, когда
опасность миновала, он чувствовал себя таким утомленным, больным и разбитым,
раны и ушибы его так ныли, бой так измучил его, что, казалось, он уже ни к
чему не был способен.
Но для отдыха время еще не пришло. Шорби был взят приступом, и, хотя
беззащитных жителей никак нельзя было обвинить в сопротивлении, было
очевидно, что свирепые воины будут не менее свирепы после окончания битвы и
что самое ужасное еще впереди. Ричард Глостер был не из тех вождей, которые
защищают горожан от своих разъяренных солдат; впрочем, даже если бы он и
захотел их защитить, еще вопрос -- послушались ли бы его.
Вот почему Дик должен был во что бы то ни стало разыскать Джоанну и
взять ее под свою защиту. Он внимательно оглядел лица своих воинов. Выбрав
троих, наиболее послушных и трезвых на вид, он отозвал их в сторону и,
пообещав щедро наградить и рассказать о них герцогу, повел их через
опустевшую рыночную площадь в отдаленную часть города.
Там и сям на улице происходили еще небольшие стычки; там и сям осаждали
какой-нибудь дом, и осажденные швыряли столы и стулья на головы осаждающих.
Снег был усеян оружием и трупами; впрочем, если не считать участников этих
маленьких стычек, улицы были пустынны; в одних домах двери были распахнуты
настежь, в других они были закрыты и забаррикадированы. И только редко где
из трубы тянулся дымок.
Дик, осторожно обходя дерущихся, быстро повел своих спутников по
направлению к монастырской церкви; но когда он подошел к главной улице, крик
ужаса сорвался с его уст. Большой дом сэра Дэниэла был взят приступом,
разбитые в щепки ворота болтались на петлях, и толпы людей хлынули в дом за
добычей. Однако в верхних этажах грабителям оказывали некоторое
сопротивление, и как раз в то мгновение, когда подошел Дик, окно наверху
распахнулось, и какого-то беднягу в темно-красном и синем, кричащего и
сопротивляющегося, выбросили на улицу.
Самые мрачные опасения овладели Диком. Как безумный, бросился он
вперед, расталкивая встречных, и, не останавливаясь, добежал до комнаты в
третьем этаже, где расстался с Джоанной. Здесь царил полный разгром: мебель
была разбросана, шкафы раскрыты, ковер, сорванный со стены, тлел,
подожженный искрой, упавшей из камина.
Дик почти машинально затоптал начинавшийся пожар и остановился в
отчаянии. Сэр Дэниэл, сэр Оливер, Джоанна -- все исчезли. Но кто мог
сказать, убиты ли они во время побоища, или выбрались из Шорби невредимыми?
Он схватил проходившего мимо стрелка за плащ.
-- Молодец, -- спросил он, -- ты был здесь, когда брали дом?
-- Пусти! -- сказал стрелок. -- Пусти, а не то я ударю!
-- Я тоже могу ударить, -- ответил Ричард. -- Стой и рассказывай!
Но воин, разгоряченный битвой и вином, одной рукой ударил Дика по
плечу, а другой вырвал полу своего плаща. Тут молодой предводитель не в
силах был сдержать свой гнев. Он схватил стрелка в могучие свои объятия и,
как ребенка, прижал к своей закованной груди; потом, поставив его перед
собой, приказал ему говорить.
-- Прошу вас, сжальтесь! -- задыхаясь, проговорил стрелок. -- Если бы я
знал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее. Я видел, как брали этот
дом.
-- Знаешь ли ты сэра Дэниэла? -- спросил Дик.
-- Очень хорошо его знаю, -- ответил стрелок.
-- Был он в доме?
-- Да, сэр, -- сказал стрелок. -- Но как только мы ворвались во двор,
он убежал через сад.
-- Один? -- вскричал Дик.
-- Нет, с ним было человек двадцать солдат, -- ответил стрелок.
-- Солдат! А женщин не было? -- спросил Шелтон.
-- Право, не знаю, -- сказал стрелок. -- В доме мы не нашли ни одной
женщины.
-- Благодарю тебя, -- сказал Дик. -- Вот тебе монета за труды. -- Но,
порывшись у себя в сумке. Дик ничего не нашел. -- Завтра спросишь меня, --
прибавил он. -- Ричард Шелтон. Сэр Ричард Шелтон, -- поправился он. -- Я
щедро вознагражу тебя.
Вдруг в голове у Дика мелькнула догадка. Он поспешно спустился во двор,
что было духу промчался через сад и очутился у главного входа церкви.
Церковь была открыта настежь. Ее переполняли горожане с семьями; она была
набита их имуществом, а в главном алтаре священники в полном облачении
молили бога о милости. Когда Дик вошел, громкий хор загремел под высокими
сводами.
Он поспешно растолкал беглецов и подошел к лестнице, которая вела на
колокольню. Но тут высокий священник встал перед ним и загородил ему дорогу.
-- Куда ты, сын мой? -- сурово спросил он.
-- Отец мой, -- ответил Дик, -- я послан сюда по важному делу. Не
останавливайте меня. Я здесь распоряжаюсь именем Глостера.
-- Именем милорда Глостера? -- повторил священник. -- Неужели битва
окончилась так печально?
-- Битва, отец мой, окончилась, ланкастерцы разгромлены, милорд
Райзингэм -- упокой господи его душу! -- остался на поле битвы. А теперь, с
вашего позволения, я буду делать то, ради чего пришел.
И, отстранив священника, пораженного новостями, Дик толкнул дверь и
побежал вверх по лестнице, прыгая сразу через четыре ступени, не
останавливаясь и не спотыкаясь, покуда не вышел на открытую площадку.
С колокольни он увидел, как на карте, не только город Шорби, но и все,
что его окружало, -- и сушу и море. Время близилось к полудню; день был
ослепительный, снег сверкал. Дик поглядел вокруг и, как на ладони, увидел
все последствия битвы.
Неясный, глухой шум стоял над улицами, то тут, то там изредка
раздавался лязг стали. Ни одного корабля, ни одной лодки не осталось в
гавани, зато в открытом море было множество парусных и гребных судов,
наполненных беглецами. А на суше, по засыпанным снегом лугам, мчались кучки
всадников; одни из них старались пробиться к лесам, а другие, без сомнения,
йоркисты, смело останавливали их и гнали обратно в город. Всюду, куда ни
кинешь взор, валялись трупы лошадей и людей, отчетливо видные на снегу.
Пехотинцы, которые не нашли себе места на судах, все еще продолжали
отстреливаться в порту под прикрытием прибрежных кабаков. Многие дома
пылали; в морозном солнечном сиянии дым подымался высоко и улетал в море.
Кучка всадников, мчавшаяся по направлению к Холивуду и уже
приблизившаяся к опушке леса, привлекла внимание молодого наблюдателя на
колокольне. Их было довольно много, этих всадников, -- это был самый крупный
из отступающих ланкастерских отрядов. Они оставляли за собой на снегу
широкий след, и по этому следу Дик видел весь путь, проделанный ими с той
минуты, когда они выехали из города.
Пока Дик наблюдал за ними, они беспрепятственно достигли опушки
оголенного леса; здесь они свернули в сторону, и луч солнца на мгновение
озарил их одежды, отчетливо видные на фоне темных деревьев.
-- Темно-красный и синий! -- вскричал Дик. -- Клянусь, темно-красный и
синий!
И кинулся вниз по лестнице.
Теперь прежде всего нужно было отыскать герцога Глостера, так как в
этом всеобщем беспорядке один только герцог мог дать ему отряд воинов.
Сражение в центре города было, в сущности, окончено. Бегая по городу в
поисках герцога, Дик видел, что улицы полны слоняющимися солдатами; одни из
них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и орали. Никто из них не
имел ни малейшего представления о том, где находится герцог. Дик совершенно
случайно увидел герцога, когда тот, сидя на коне, отдавал распоряжение
выбить вражеских стрелков из гавани.
-- Сэр Ричард Шелтон, -- сказал он, -- вы пришли вовремя. Я обязан вам
и тем, что ценю мало, -- своей жизнью, и тем, за что никогда не в состоянии
буду отплатить вам, -- победой... Кэтсби, если бы у меня было десять таких
командиров, как сэр Ричард, я мог бы идти прямо на Лондон!.. Ну, сэр,
требуйте себе награды.
-- Требую открыто, милорд, -- сказал Дик, -- открыто и во всеуслышание.
Человек, которого я ненавижу, убежал и увез с собой девушку, которую я люблю
и почитаю. Дайте мне пятьдесят воинов, чтобы я мог догнать их, и ваша
милость будет полностью освобождена от всяких обязательств по отношению ко
мне.
-- Как зовут этого человека? -- спросил герцог.
-- Сэр Дэниэл Брэкли, -- ответил Ричард.
-- Ловите этого перебежчика! -- вскричал Глостер. -- Это не награда,
сэр Ричард. Вы оказываете мне новую услугу. Если вы принесете мне его
голову, мой долг вам только увеличится... Кэтсби, дай ему солдат... А вы тем
временем обдумайте, сэр, какую я могу доставить вам радость, честь или
выгоду.
Как раз в эту минуту йоркисты взяли один из портовых кабаков, окружив
его с трех сторон, и захватили в плен его защитников. Горбатый Дик был
доволен этим подвигом и, подъехав к кабаку, приказал показать ему пленников.
Их было четверо: двое слуг милорда Шорби, один слуга лорда Райзингэма
и, наконец, последний -- но не последний в глазах Дика -- высокий седеющий
старый моряк, неуклюжий и полупьяный, за которым по пятам, визжа и прыгая,
следовала собака. Молодой герцог сурово оглядел их.
-- Повесить! -- сказал он.
И повернулся, чтобы наблюдать за ходом битвы.
-- Милорд, -- сказал Дик, -- теперь я знаю, что попросить у вас в
награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку.
Глостер обернулся и глянул Дику в лицо.
-- Сэр Ричард, -- сказал он, -- я сражаюсь не павлиньими перьями, а
стальными стрелами и без всякого сожаления убиваю своих врагов. В английском
королевстве, разодранном на клочки, у каждого моего сторонника есть брат или
друг во вражеской партии. И если бы я начал раздавать помилования, мне
пришлось бы вложить меч в ножны.
-- Возможно, милорд. Но я хочу быть дерзким и, рискуя навлечь на себя
ваше нерасположение, напомню вам ваше обещание.
Ричард Глостер вспыхнул.
-- Запомните хорошенько, -- сурово сказал он, -- что я не люблю ни
милосердия, ни торговли милосердием. Сегодня вы положили основание блестящей
карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я
уступлю. Но, клянусь небом, на этом и кончатся мои милости!
-- Я вынужден смириться с потерей ваших милостей, -- сказал Дик.
-- Дайте ему его моряка, -- сказал герцог и, тронув своего коня,
повернулся спиной к молодому Шелтону.
Дик не был ни опечален, ни обрадован. Он уже достаточно изучил юного
герцога и не полагался на его благосклонность; слишком быстро и легко она
возникла и потому не внушала большого доверия. Он боялся только одного: как
бы мстительный вождь не отказался дать солдат. Но он неверно судил о чести
Глостера (какова бы она ни была) и, главное, о его твердости. Если он уже
однажды решил, что Дик должен преследовать сэра Дэниэла, он не менял своего
решения; он громко приказал Кэтсби поторопиться, напоминая ему, что рыцарь
ждет.
Между тем Дик повернулся к старому моряку, который, казалось, был
равнодушен и к грозившей ему казни и к внезапному освобождению.
-- Арблестер, -- сказал Дик, -- я причинил тебе много зла. Но теперь,
клянусь распятием, мы в расчете.
Однако старый моряк только тупо взглянул на него и промолчал.
-- Жизнь все же есть жизнь, старый ворчун, -- продолжал Дик, -- и стоит
она больше, чем корабли и вина. Ну, скажи, что прощаешь меня. Если твоя
жизнь тебе ничего не стоит, то мне она стоила всей моей будущности. Я дорого
заплатил за нее. Ну, не будь же таким неблагодарным.
-- Если бы у меня был мой корабль, -- сказал Арблестер, -- я находился
бы в открытом море в безопасности вместе с моим матросом Томом. Но ты отнял
у меня корабль, кум, и я нищий; а моего матроса Тома застрелил какой-то
негодяй. "Чтоб тебе издохнуть!" -- промолвил Том, умирая, и больше никогда
не скажет ни слова. "Чтоб тебе издохнуть!" -- были его последние слова, и
бедная душа его отлетела. Я никогда уже больше не буду плавать с моим бедным
Томом.
Раскаяние и жалость охватили Дика; он пытался взять шкипера за руку, но
Арблестер отдернул руку.
-- Нет, -- сказал он, -- оставь. Ты сыграл со мной дьявольскую шутку и
будь доволен этим.
Слова застряли у Ричарда в горле. Сквозь слезы видел он, как бедный
старик, вне себя от горя, опустив голову, шатаясь, побрел по снегу, не
замечая собаки, скулившей у его ног. И в первый раз Дик понял, какую
безнадежную игру мы ведем в жизни и что сделанное однажды нельзя ни
изменить, ни исправить никаким раскаянием.
Но у него не было времени предаваться напрасным сожалениям. Кэтсби
собрал всадников, подъехал к Дику, соскочил на землю и предложил ему своего
коня.
-- Сегодня утром, -- сказал он, -- я немного завидовал вашему успеху.
Но успех ваш оказался непрочным, и сейчас, сэр Ричард, я от души предлагаю
вам эту лошадь, чтобы вы на ней ускакали прочь.
-- Объясните мне, -- сказал Дик, -- чем был вызван мой успех?
-- Вашим именем, -- ответил Кэтсби. -- Имя -- главный предрассудок
милорда. Если бы меня звали Ричардом, я завтра же был бы графом.
-- Благодарю вас, сэр, -- ответил Дик. -- И так как маловероятно, что я
добьюсь новых милостей, позвольте мне попрощаться с вами. Не стану
утверждать, будто я равнодушен к успеху; однако я не очень огорчен,
распростившись с ним. Власть и богатство, конечно, славные вещи, но, между
нами, ваш герцог -- страшный человек.
Кэтсби рассмеялся.
-- Да, -- сказал он, -- но тот, кто едет за Горбатым Диком, может
уехать далеко. Ну, да хранит вас бог от всякого зла! Желаю вам удачи!
Дик встал во главе своего отряда и, приказав ему следовать за собой,
двинулся в путь. Он проехал через город, полагая, что следует по стопам сэра
Дэниэла, и все время оглядывался кругом в надежде найти доказательства,
которые бы подтверждали справедливость его предположения. Улицы были усеяны
мертвыми и ранеными; положение раненых в такой морозный день было весьма
печальным. Шайки победителей ходили из дома в дом, грабя, убивая, распевая
песни.
Со всех сторон до Дика доносились крики ограбленных и обиженных; он
слышал то удары молота в чьюнибудь забаррикадированную дверь, то горестные
вопли женщин.
Сердце Дика только что пробудилось. Он впервые увидел жестокие
последствия своих собственных поступков; мысль обо всех несчастьях,
обрушившихся на город Шорби, наполняла его душу отчаянием.
Наконец он достиг предместий города и нашел широкий, утоптанный след на
снегу, замеченный им с колокольни. Он поскакал быстрее, внимательно
вглядываясь в трупы людей и лошадей, лежавших по обе стороны тропы. Многие
из убитых были одеты в цвета сэра Дэниэла, и Дик даже узнавал лица тех,
которые лежали на спине.
Между городом и лесом на отряд сэра Дэниэла, очевидно, напали стрелки;
здесь всюду валялись трупы, пронзенные стрелами. Среди лежавших Дик заметил
юношу, лицо которого показалось ему странно знакомым.
Он остановился, слез с лошади и приподнял голову юноши. От этого
движения капюшон откинулся, и длинные, густые темные волосы рассыпались по
плечам. Юноша открыл глаза.
-- А! Укротитель львов! -- произнес слабый голос. -- Она впереди.
Скачите скорей!
И бедняжка снова лишилась сознания.
У одного из воинов Дика была с собой фляжка с каким-то крепким вином, и
при помощи этого напитка Дику удалось привести ее в чувство. Он усадил
подругу Джоанны к себе на седло и поскакал к лесу.
-- Зачем вы подняли меня? -- сказала девушка. -- Я вас только
задерживаю.
-- Нет, госпожа Райзингэм, -- ответил Дик. -- Шорби полон крови,
пьянства и разгула. А со мной вы в безопасности. Будьте довольны этим.
-- Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии! -- вскричала она.
-- Пустите меня!
-- Сударыня, вы не знаете, что говорите, -- ответил Дик. -- Вы
ранены...
-- Нет, -- сказала она, -- у меня убита лошадь, а я цела.
-- Я не могу вас оставить одну в снежном поле, среди врагов, -- ответил
Ричард. -- Хотите вы или не хотите, а я возьму вас с собой. Я счастлив, что
мне представился такой случай, ибо он дает мне возможность заплатить вам
хоть часть моего долга.
Она промолчала. Потом внезапно спросила:
-- А мой дядя?
-- Милорд Райзингэм? -- переспросил Дик. -- Хотел бы я принести вам
добрые вести, но у меня их нет. Я видел его раз во время битвы, только один
раз... Будем надеяться на лучшее.

ГЛАВА ПЯТАЯ. НОЧЬ В ЛЕСУ. АЛИСИЯ РАЙЗИНГЭМ

Сэр Дэниэл, по всей видимости, держал путь в замок Мот, но из-за
глубокого снега, позднего времени, необходимости избегать больших дорог и
пробираться только лесом он не мог надеяться попасть в замок до утра.
Дик стоял перед выбором: либо по-прежнему идти по следам рыцаря и, если
удастся, напасть на него ночью, когда он расположится в лесу лагерем, либо
выбрать себе другую дорогу и пойти сэру Дэниэлу наперерез.
Оба плана вызывали серьезные возражения, и Дик, боявшийся, как бы
Джоанна в бою не подверглась опасности, доехал до опушки леса, так и не
решив, на котором из них остановиться.
Здесь сэр Дэниэл свернул налево и затем углубился в величественную
лесную чащу. Он растянул свой отряд узкой лентой, чтобы легче было двигаться
между деревьями, и след на снегу здесь был гораздо глубже. Этот след шел все
прямо и прямо под оголенными дубами; деревья подымали над ним узловатые
сучья и дремучие хитросплетения ветвей. Не слышно было ни человека, ни
зверя; не слышно было даже пения реполова; лучи зимнего солнца золотили
снег, исчерченный сложным узором теней.
-- Как, по-твоему, -- спросил Дик у одного из воинов, -- скакать ли нам
за ними, или двигаться наперерез?
-- Сэр Ричард, -- ответил воин, -- я бы скакал вслед за ними до тех
пор, пока они не разъедутся в разные стороны.
-- Ты, конечно, прав, -- сказал Дик, -- но мы собрались в дорогу
слишком поспешно и не успели как следует подготовиться к походу. Здесь нет
домов, некому нас приютить и накормить, и вплоть до завтрашнего утра мы
будем и голодать и мерзнуть... Что вы скажете, молодцы? Согласны ли вы
потерпеть немного, чтобы добиться удачи? Если вы не согласны, мы можем
повернуть в Холивуд и поужинать там за счет святой церкви. Я не уверен в
успехе нашего похода и потому никого не принуждаю. Но если вы хотите
послушать моего совета, выбирайте первое.
Все в один голос ответили, что последуют за сэром Ричардом, куда он
пожелает.
И Дик, пришпорив коня, снова двинулся вперед.
Снег на следу был плотно утоптан, и догонявшим было легче скакать, чем
удиравшим. Отряд Дика мчался крупной рысью; двести копыт стучали по твердому
снегу; лязг оружия и фырканье лошадей создавали воинственный шум под сводами
безмолвного леса.
Наконец широкий след вывел их к большой дороге, которая вела на
Холивуд, и здесь потерялся. И когда немного дальше след этот снова появился
на снегу. Дик с удивлением заметил, что он стал гораздо уже и снег на нем не
так хорошо утоптан. Очевидно, воспользовавшись хорошей дорогой, сэр Дэниэл
разделил свой отряд на две части.
Так как шансы казались одинаковыми, Дик поехал прямо, по главному
следу. Через час он был уже в самой чаще леса. И вдруг общий след разделился
на десятки разрозненных следов, которые разбегались во все стороны.
Дик в отчаянии остановил коня. Короткий зимний день подходил к концу;
матовый красно-оранжевый шар солнца медленно опускался за голыми сучьями
деревьев; тени, бежавшие по снегу, растянулись на целую милю; мороз жестоко
кусал кончики пальцев; пар вздымался над конями, смешивался с застывающим
дыханием людей и облаком летел вверх.
-- Нас перехитрили, -- признался Дик. -- Придется в конце концов ехать
в Холивуд. Судя по солнцу, до Холивуда ближе, чем до Тэнстолла.
Они повернули налево, подставив красному щиту солнца свои спины, и
направились к аббатству. Но теперь перед ними не было дороги, утоптанной
неприятелем. Им приходилось медленно пробираться по глубокому снегу,
поминутно утопая в сугробах и беспрестанно останавливаясь, чтобы обсудить,
куда ехать дальше. И вот солнце зашло совсем; свет на западе погас; они
блуждали по лесу в полной тьме, под морозными звездами.
Скоро взойдет луна и озарит вершины холмов; тогда легко будет двигаться
вперед. Но до тех пор один необдуманный шаг -- и они собьются с дороги. Им
ничего не оставалось, как расположиться лагерем и ждать.
Расставив часовых, они очистили от снега небольшую площадку и после
нескольких неудачных попыток разожгли костер. Воины уселись вокруг огня,
делясь скудными запасами еды, и пустили фляжку вкруговую. Дик выбрал лучшие
куски из грубой и скудной пищи и снес их племяннице лорда Райзингэма,
сидевшей под деревом, в стороне от солдат.
Ей подстелили конскую попону и дали накинуть на плечи другую; она
сидела, устремив взор на огонь. Когда Дик предложил ей поесть, она
вздрогнула, словно ее разбудили, и молча отказалась.
-- Сударыня, -- сказал Дик, -- умоляю вас, не наказывайте меня так
жестоко. Не знаю, чем я оскорбил вас. Правда, я увез вас силой, но из
дружеских побуждений; я заставляю вас ночевать в лесу, но моя поспешность
происходит оттого, что надо спасти другую девушку, такую же слабую и
беззащитную, как вы. И, наконец, сударыня, не наказывайте себя и поешьте
хоть немножко. Даже если вы не голодны, вы должны поесть, чтобы поддержать
свои силы.
-- Я не приму пищу из рук человека, убившего моего дядю, -- ответила
она.
-- Сударыня! -- вскричал Дик. -- Клянусь вам распятием, я не дотронулся
до него!
-- Поклянитесь мне, что он еще жив, -- сказала она.
-- Я не хочу лукавить, -- ответил Дик. -- Сострадание приказывает мне
огорчить вас. В глубине души я убежден, что его нет в живых.
-- И вы осмеливаетесь предлагать мне еду! -- воскликнула она. -- А! Вас
теперь величают сэром Ричардом! Мой добрый дядюшка убит, и за это вас
посвятили в рыцари. Если бы я не оказалась такой дурочкой, а заодно и
изменницей, если бы я не спасла вас в доме вашего врага, погибли бы вы, а он
-- он, который стоит дюжины таких, как вы, -- он был бы жив!
-- Подобно вашему дяде, я делал все, что мог, для своей партии, --
ответил Дик. -- Если бы он был жив, -- клянусь небом, я желал бы этого! --
он одобрил бы, а не порицал меня.
-- Сэр Дэниэл говорил мне, -- ответила она, -- что видел вас на
баррикаде. Если бы не вы, говорил он, ваша партия была бы разбита; это вы
выиграли сражение. Значит, это вы убили моего доброго лорда Райзингэма. И,
даже не умыв рук после убийства, вы предлагаете мне есть вместе с вами? Сэр
Дэниэл поклялся погубить вас. Он отомстит за меня!
Несчастный Дик погрузился в мрачное раздумье. Он вспомнил старого
Арблестера и громко застонал.
-- И вы считаете, что на мне лежит такой грех? -- сказал он. -- Вы,
защищавшая меня? Вы, подруга Джоанны?
-- Зачем вы вмешались в битву? -- возразила она. -- Вы вне партий, вы
всего только мальчик, руки, ноги и туловище, не управляемые разумом! Из-за
чего вы сражались? Единственно из любви к насилию!
-- Я и сам не знаю, из-за чего я сражался! -- вскричал Дик -- Но так уж
водится в английском королевстве, что если бедный джентльмен не сражается на
одной стороне, он непременно должен сражаться на другой. Он не может не
сражаться, это противоестественно.
-- Тот, у кого нет своих убеждений, не должен вытаскивать меча из
ножен, -- ответила молодая девушка. -- Вы, случайно принимающий участие в
битве, -- чем вы лучше мясника? Войну облагораживает только цель, а вы,
сражавшийся без цели, опозорили ее.
-- Сударыня, -- ответил несчастный Дик, -- я вижу свою ошибку. Я
слишком поторопился... я действовал преждевременно. Я украл корабль, думая,
что поступаю хорошо, и этим погубил много невинных и причинил горе бедному
старику, встреча с которым, словно кинжал, пронзила меня сегодня. Я
добивался победы и славы только для того, чтобы жениться, и вот чего я
достиг! Из-за меня погиб ваш дядя, который был так добр ко мне! Увы, я
посадил Йорка на трон, а это, быть может, принесет Англии только горе! О
сударыня, я вижу свой грех! Я не гожусь для этой жизни. Как только все
кончится, я уйду в монастырь, чтобы молиться и каяться до конца дней своих.
Я откажусь от Джоанны, откажусь от военного ремесла. Я буду монахом и до
самой смерти буду молиться за душу вашего бедного дяди...
Униженному, полному раскаяния Дику вдруг почудилось, что юная леди
рассмеялась.
Подняв голову, он увидел при свете костра, что она смотрит на него
как-то странно, но совсем не сердито.
-- Сударыня! -- воскликнул он, полагая, что смех только послышался ему,
хотя ее изменившееся лицо внушало ему надежду, что он тронул ее сердце. --
Сударыня, вам мало этого? Я отказываюсь от всех радостей жизни, чтобы
загладить зло, которое я причинил. Я своими молитвами обеспечу рай лорду
Райзингэму. Я отказываюсь от всего в тот самый день, когда был посвящен в
рыцари и считал себя счастливейшим молодым джентльменом на земле!
-- О, мальчик, -- сказала она, -- славный мальчик!
И, к величайшему изумлению Дика, она сначала очень нежно отерла слезы с
его щек, а потом, точно подчиняясь внезапному побуждению, обвила его шею
руками, привлекла к себе и поцеловала. И простодушный Дик совсем смутился.
-- Вы здесь начальник, -- очень весело сказала она, -- и вы должны
есть. Почему вы не ужинаете?
-- Дорогая госпожа Райзингэм, -- ответил Дик, -- я хочу, чтобы пленница
моя поела первой. Сказать по правде, раскаяние мешает мне глядеть на пищу, Я
должен поститься и молиться, дорогая леди.
-- Зовите меня Алисией, -- сказала она. -- Ведь мы с вами старые
друзья, не так ли? А теперь давайте я буду есть вместе с вами: я -- кусок, и
вы -- кусок, я -- глоток, и вы -- глоток. Если вы ничего не будете есть, и я
не буду; а если вы съедите много, и я наемся, как пахарь.
С этими словами она принялась за еду, и Дик, у которого был прекрасный
аппетит, последовал ее примеру, сначала с неохотой, но постепенно со все
большим воодушевлением и усердием. В конце концов он даже позабыл следить за
той, которая служила ему примером, и хорошенько вознаградил себя за труды и
волнения ДНЯ.
-- Укротитель львов, -- сказала она наконец, -- разве вам не нравятся
девушки в мужской одежде?
Луна уже взошла, и теперь они только ждали, когда отдохнут усталые
кони. При лунном свете все еще раскаивающийся, но уже сытый Ричард заметил,
что она смотрит на него почти кокетливо.
-- Сударыня... -- начал было он и запнулся, удивленный такой переменой.
-- Ну, -- перебила она, -- отпираться бесполезно.
Джоанна рассказала мне все. Но, сэр -- укротитель львов, взгляните-ка
на меня, разве я так уж некрасива? А?
И она сверкнула глазами.
-- Вы несколько малы ростом... -- начал Дик.
Она звонко захохотала, окончательно смутив его и сбив с толку.
-- Мала ростом! -- вскричала она. -- Нет, будьте столь же честны, сколь
вы отважны; я карлица, ну, может быть, чуть-чуть повыше карлицы. Но,
признайтесь, несмотря на свой рост, я все же довольно хороша. Разве не так?
-- О сударыня, вы очень хороши, -- сказал многострадальный рыцарь,
делая жалкую попытку казаться развязным.
-- И всякий мужчина был бы очень рад жениться на мне? -- продолжала она
свой допрос.
-- О сударыня, разумеется! -- согласился Дик.
-- Зовите меня Алисией, -- сказала она.
-- Алисия! -- сказал сэр Ричард.
-- Ну, хорошо, укротитель львов, -- продолжала она. -- Так как вы убили
моего дядю и оставили меня без поддержки, вы, по чести, должны возместить
мне это. Не так ли?
-- Конечно, сударыня, -- сказал Дик. -- Хотя, положа руку на сердце, я
считаю себя только отчасти виновным в смерти этого храброго рыцаря.
-- А, так вы хотите увернуться! -- вскричала она.
-- Нет, сударыня. Я уже говорил вам, что, если вы желаете, я даже готов
стать монахом, -- сказал Ричард.
-- Значит, по чести, вы принадлежите мне? -- заключила она.
-- По чести, сударыня, я полагаю... -- начал молодой человек.
-- Перестаньте! -- перебила она. -- У вас и так слишком много уловок.
По чести, разве вы не принадлежите мне до тех пор, покуда не загладите
содеянное вами зло?
-- По чести, да, -- сказал Дик.
-- Ну, так слушайте, -- продолжала она. -- Мне кажется, из вас вышел бы
плохой монах. И так как я могу располагать вами, как мне заблагорассудится,
я возьму вас себе в мужья... Ни слова! -- воскликнула она. -- Слова вам не
помогут. Справедливость требует, чтобы вы, лишивший меня одного дома,
заменили бы мне этот дом другим. А что касается Джоанны, то, поверьте, она
первая одобрит такую замену. В конце концов, раз мы с ней такие близкие
подруги, не все ли равно, на которой из нас вы женитесь? Никакой разницы!
-- Сударыня, -- сказал Дик, -- только прикажите, и я пойду в монастырь.
Но ни по принуждению, ни из желания угодить даме я не женюсь ни на ком,
кроме Джоанны Сэдли. Простите меня за откровенность, но, когда девушка
смела, несчастному мужчине приходится быть еще смелее.
-- Дик, -- сказала она, -- милый мальчик, вы должны подойти и
поцеловать меня за эти слова... Нет, не бойтесь, вы поцелуете меня за
Джоанну, а когда мы встретимся, я возвращу ей поцелуй и скажу, что украла
его у нее. А что касается вашего долга мне, дорогой простачок, я думаю, не
вы один участвовали в этом большом сражении. И даже если Йорк будет на
троне, то не вы посадили его на трон. Но у вас хорошее, доброе и честное
сердце. Дик. Если бы я была способна позавидовать хоть чему-нибудь из того,
что есть у Джоанны, я позавидовала бы только вашей любви к ней.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. НОЧЬ В ЛЕСУ (окончание). ДИК И ДЖОАННА

Тем временем лошади прикончили скудный запас корма и вполне отдохнули.
По приказанию Дика костер засыпали снегом. Пока его люди снова устало
садились в седло, он сам, несколько поздно вспомнив о предосторожностях,
необходимых в лесу, выбрал высокий дуб и быстро взобрался на самую верхнюю
ветку. Отсюда ему видна была лесная даль, занесенная снегом и озаренная
луной. На юго-западе темнел тот заросший вереском холм, где его и Джоанну
когда-то так напугал "прокаженный". На склоне этого холма он заметил
ярко-красное пятнышко величиной с булавочную головку.
Он выругал себя за то, что так поздно влез на дерево. Что, если это
яркое пятнышко -- костер в лагере сэра Дэниэла? Ведь он уже давно мог
заметить его и подойти к нему. И уж, во всяком случае, не следовало
разрешать своим воинам разводить костер, который, вероятно, выдал их сэру
Дэниэлу. Нельзя было больше терять ни минуты. Напрямик до холма было около
двух миль; но на пути нужно было пересечь глубокий, обрывистый овраг, по
которому нельзя было проехать верхом, и Дик решил, что, спешившись, они
скорее доберутся до места. Оставив десять человек сторожить лошадей и
договорившись об условном сигнале, Дик повел свой отряд вперед. Рядом с ним
отважно шагала Алисия Райзингэм.
Чтобы облегчить себя, солдаты сняли тяжелые латы и оставили копья. Они
бодро шли по замерзшему снегу, озаренному веселым лунным сиянием. Молча, в
полном порядке перешли они через овраг, на дне которого ручей со стоном
рвался сквозь снег и лед. За оврагом, в полумиле от замеченного Диком
костра, отряд остановился, чтобы передохнуть перед нападением.
В безмолвии громадного леса малейший звук был слышен издалека. Алисия,
у которой был тонкий слух, предостерегающе подняла палец и остановилась,
прислушиваясь. Все последовали ее примеру, но, кроме глухого шума ручья да
отдаленного лисьего лая, Дик, как он ни напрягал свой слух, не услышал
ничего.
-- Я слышала сейчас лязг оружия, -- прошептала Алисия.
-- Сударыня, -- ответил Дик, боявшийся этой девушки больше, чем десятка
храбрых неприятельских воинов, -- я не осмелюсь сказать, что вы ошиблись...
однако, быть может, этот звук донесся из нашего лагеря.
-- Нет, он донесся с запада, -- заявила она.
-- Что будет, то будет, -- ответил Дик. -- Да исполнится воля небес.
Нечего раздумывать, пойдем поскорее и узнаем, в чем дело. Вперед, друзья,
довольно отдыхать!
По мере того как они продвигались вперед, на снегу все чаще попадались
следы лошадиных копыт. Было ясно, что они приближаются к большому лагерю.
Наконец они увидели за деревьями красноватый дым, озаренный снизу, и летящие
во все стороны яркие искры.
По приказу Дика воины развернули свои ряды и бесшумно поползли через
чащу, чтобы со всех сторон окружить неприятельский лагерь. Сам Дик, оставив
Алисию под прикрытием громадного дуба, крадучись направился прямо к костру.
Наконец в просвете между деревьями он увидел весь лагерь. На холмике,
покрытом вереском, с трех сторон окруженном чащей, горел костер; языки
пламени взвивались с ревом и треском.
Вокруг костра сидело человек двенадцать, закутанных в плащи; но, хотя
снег был утоптан так, словно здесь стоял целый полк, Дик тщетно искал взором
лошадей. Он с ужасом подумал, что его, быть может, перехитрили. И в ту же
минуту он понял, что высокий человек в стальном шлеме, который протягивал
руки к огню, был его старый друг и добрый враг Беннет Хэтч; а в двух других,
сидящих за Беннетом, он узнал Джоанну Сэдли и жену сэра Дэниэла, одетых в
мужское платье.
"Ну что же, -- подумал он. -- Пусть я и потеряю своих лошадей, --
только бы мне добыть мою Джоанну, и я не буду жаловаться!"
И вот раздался тихий свист, означавший, что воины Дика окружили лагерь
со всех сторон.
Услышав свист, Беннет вскочил на ноги, но, прежде чем он успел
схватиться за оружие, Дик окликнул его.
-- Беннет! -- сказал он. -- Беннет, старый друг, сдавайся. Ты только
напрасно прольешь человеческую кровь, если будешь сопротивляться.
-- Клянусь святой Барбарой, это мастер Шелтон! -- вскричал Хэтч. --
Сдаваться? Вы требуете слишком многого. Какие у вас силы?
-- Слушайте, Беннет, нас больше, чем вас, и вы окружены, -- сказал Дик.
-- Сам Цезарь и сам Карл Великий просили бы на твоем месте пощады. На мой
свист откликаются сорок человек, и одним залпом я могу перестрелять вас
всех.
-- Мастер Дик, -- сказал Беннет, -- я бы охотно вам сдался, но совесть
не позволяет -- я должен исполнить свой долг. Да помогут нам святые!
С этими словами он поднес ко рту рожок и затрубил. Наступило некоторое
замешательство. Пока Дик, опасаясь за дам, мешкал начинать бой, маленький
отряд Хэтча бросился к оружию и выстроился для круговой обороны -- спина к
спине, готовясь к отчаянному сопротивлению. Во время этой суматохи Джоанна
вскочила и, как стрела, помчалась к своему возлюбленному.
-- Я здесь, Дик! -- вскричала она, схватив его за руку.
Дик все еще колебался. Он был молод и не привык к неизбежным ужасам
войны, и при мысли о старой леди Брэкли слова команды застревали у него в
горле. Воины его начали проявлять нетерпение. Некоторые из них окликали его
по имени, другие принялись стрелять, не дожидаясь приказания. И первая же
стрела сразила бедного Беннета. Тут Дик очнулся.
-- Вперед! -- крикнул он. -- Стреляйте, ребята, и не высовывайтесь из
кустов! Англия и Йорк!
Но в это мгновение в ночной тишине внезапно раздался глухой стук
множества копыт о снежную дорогу, приближавшийся с невероятной быстротой и
становившийся все громче, и рога затрубили в ответ на призыв Хэтча.
-- Все сюда! -- вскричал Дик. -- Скорей ко мне, если вы дорожите
жизнью!
Но его пешие воины, рассчитывавшие на легкую победу, были застигнуты
врасплох; одни еще мешкали, другие бросились бежать и исчезли в лесу. И
когда первые всадники кинулись в атаку, им удалось заколоть лишь нескольких
отставших; большая же часть отряда Дика растаяла при первых звуках,
возвестивших о приближении неприятеля.
Дик стоял, с горечью глядя на последствия своей опрометчивой и
неблагоразумной отваги. Сэр Дэниэл заметил его костер. Он двинулся к нему со
своими главными силами, чтобы атаковать преследователей или обрушиться на
них с тыла, если они отважатся напасть на лагерь. Он действовал, как опытный
предводитель. Дик же вел себя, как пылкий мальчик. И вот у молодого рыцаря
не осталось никого, кроме возлюбленной, крепко державшей его за руку, А все
его воины и кони затерялись в темном лесу, точно булавки в сене. "Да поможет
мне бог! -- подумал он. -- Хорошо, что меня посвятили в рыцари за утреннее
сражение, ибо эта битва делает мне мало чести".
И, увлекая за собой Джоанну, он бросился бежать.
Теперь ночную тишину нарушали крики тэнстоллских воинов, мчавшихся во
все стороны, разыскивая беглецов. Дик продирался через кусты и бежал вперед,
словно олень. Все открытые места были залиты серебристым лунным светом, и от
этого в лесной чаще казалось еще темнее. Побежденные разбежались по всему
лесу и увели за собой преследователей. Дик и Джоанна спрятались в густой
чаще и остановились, прислушиваясь к голосам, понемногу затихавшим в
отдалении.
-- Если бы я оставил резерв, -- горько воскликнул Дик, -- я бы еще мог
поправить дело! Да, жизнь учит нас! В следующий раз я буду умнее, клянусь
распятием!
-- Не все ли равно. Дик, -- сказала Джоанна, -- раз мы снова вместе?
Он взглянул на нее. Опять, как в былое время, она была Джоном Мэтчемом,
одетым по-мужски. Но теперь он знал, что это девушка. Она улыбалась ему и
даже в этом неуклюжем одеянии вся искрилась любовью, наполняя его сердце
восторгом.
-- Любимая, -- сказал он, -- если ты прощаешь все мои промахи, стоит ли
мне о них горевать? Пойдем прямо в Холивуд; там находится твой опекун и мой
добрый друг лорд Фоксгэм. Там мы и обвенчаемся. И не все ли равно, беден я
или богат, прославлен или безвестен? Любовь моя, сегодня меня посвятили в
рыцари. Я удостоился похвалы прославленных вельмож за свою отвагу. Я уже
считал себя самым лучшим воином во всей Англии. И вот я сначала лишился
благосклонности вельмож, а затем был разбит в бою и потерял всех своих
солдат. Какой удар по моему тщеславию! Но, дорогая, я не горюю. Если ты
любишь меня, если ты согласна обвенчаться со мной, я готов сложить с себя
рыцарское звание и нисколько не буду жалеть об этом.
-- Мой Дик! -- вскричала она. -- Неужели тебя посвятили в рыцари?
-- Да, моя дорогая. И отныне ты миледи! -- нежно ответил он. -- Вернее,
завтра утром ты станешь ею -- ведь ты согласна?
-- Согласна, Дик, согласна всей душой! -- ответила она.
-- Вот как, сэр! А я-то думала, что вы собираетесь податься в монахи!
-- Алисия! -- вскричала Джоанна.
-- Она самая, -- ответила, приближаясь, юная леди. -- Та самая Алисия,
которую вы считали мертвой и которую нашел ваш укротитель львов, вернул к
жизни и за которой он даже ухаживал, если хочешь знать!
-- Я не верю этому! -- вскричала Джоанна. -- Дик!
-- "Дик"! -- передразнила Алисия. -- Вот вам и Дик!.. Да, сэр, и вам не
стыдно покидать несчастных девиц в беде? -- продолжала она, повернувшись к
молодому рыцарю. -- Вы оставляете их под сенью дуба, а сами уходите. Видно,
правду говорят, что пора рыцарства миновала.
-- Сударыня, -- в отчаянии вскричал Дик, -- клянусь своей душой, я
совершенно позабыл о вас! Сударыня, постарайтесь простить меня! Вы видите, я
только что нашел Джоанну!
-- Я и не думала, что вы бросили меня намеренно, -- возразила она. --
Но все равно я жестоко отомщу. Я выдам леди Шелтон одну тайну... вернее --
будущей леди Шелтон, -- прибавила она, делая реверанс. -- Джоанна, --
продолжала она, -- клянусь душой, я верю, что твой возлюбленный отважен в
сражении, но... позволь мне сказать все: он самый мягкосердечный простак в
Англии. Бери его себе на здоровье! А сейчас, глупые дети, сперва поцелуйте
меня каждый по очереди -- это принесет вам счастье, а потом целуйте друг
друга ровно одну минуту по часам и ни одной секунды больше. А затем мы все
втроем отправимся в Холивуд и пойдем как можно быстрее, потому что в этих
лесах и холодно и небезопасно.
-- Но неужели мой Дик ухаживал за тобой? -- спросила Джоанна,
прижимаясь к своему возлюбленному.
-- Нет, глупая девочка, -- ответила Алисия, -- это я ухаживала за ним.
Я предложила ему жениться на мне, но он посоветовал мне выйти замуж за
кого-нибудь другого. Так он и сказал. Словом, он не столь любезен, сколь
прямодушен... А теперь, дети, будем благоразумны и пойдем вперед. Ну как, мы
опять полезем через овраг или двинемся прямо в Холивуд?
-- Недурно бы достать коня, -- сказал Дик, -- За последние дни меня так
много били, что мое несчастное тело превратилось в сплошной синяк. Однако,
если мои воины, сторожащие коней, разбежались, услышав шум битвы, мы только
даром пройдемся. Прямым путем до Холивуда всего три мили. Колокол еще не
пробил и девяти часов, снег крепок, луна ярко светит. Как вы думаете -- не
отправиться ли нам пешком?
-- Решено! -- вскричала Алисия.
А Джоанна только крепче прижалась к Дику.
Они пошли через оголенные рощи, по заснеженным тропинкам, залитым
бледным светом зимней луны. Дик и Джоанна держались за руки, испытывая
райское блаженство. А их легкомысленная спутница, совершенно позабыв о
собственных горестях, шла за ними и то подшучивала над их молчанием, то
рисовала счастливые картины их будущей совместной жизни.
Далеко в лесу слышны были крики тэнстоллских воинов, продолжавших
погоню; время от времени доносился шум голосов, раздавался лязг оружия, --
видимо, стычки все еще продолжались.
Но в этих молодых людях, выросших среди военных тревог и только что
избегнувших множества опасностей, нелегко было разбудить страх или жалость.
Довольные тем, что шум погони удалялся, они всем сердцем отдались своей
радостной прогулке, которую Алисия назвала свадебной процессией. И ни
суровое безлюдье леса, ни холод морозной ночи не могли омрачить их счастье.
Наконец с вершины холма они увидели долину Холивуда. В больших окнах
лесного аббатства сияли факелы и свечи; высокие башни и шпили, отчетливые и
безмолвные, вздымались к небу, и золотое распятие на самой верхушке ярко
горело, озаренное лунным светом. Вокруг Холивуда на широких полянах пылали
костры лагерей, теснились хижины; на дне долины застыла, скованная льдом,
извилистая река.
-- Клянусь небом, -- сказал Ричард, -- здесь все еще стоят лагерем
войска лорда Фоксгэма! Гонец, посланный герцогом, видимо, сюда не доехал.
Ну, тем лучше. Значит, у нас есть армия, и мы можем приготовить сэру Дэниэлу
достойную встречу.
Но воины лорда Фоксгэма продолжали стоять лагерем у Холивуда совсем по
другой причине, чем предполагал Дик. Они двинулись было к Шорби, но не
прошли и половины дороги, как встретили второго гонца, который приказал им
вернуться туда, где они стояли утром, чтобы преградить дорогу отступающим
ланкастерцам и держаться как можно ближе к главной армии йоркистов. Ричард
Глостер, выиграв битву и разбив своих врагов в этом округе, уже шел на
соединение со своим братом. И вскоре после того, как войска лорда Фоксгэма
вернулись в Холивуд, Горбун сам остановил коня у дверей аббатства. Вот в
честь какого высокого гостя светились огнями окна. Когда Дик явился в
Холивуд вместе со своей возлюбленной и ее подругой, герцог и вся его свита
пировали в трапезной, где их принимали с великолепием, достойным такого
могущественного и богатого монастыря. Дика привели в трапезную, куда он
вошел без большой охоты. Глостер, разбитый усталостью, сидел, подперев рукой
свое бледное, грозное лицо. Лорд Фоксгэм, едва оправившийся от раны, сидел
на почетном месте, слева от него.
-- Ну как, сэр? -- спросил Ричард. -- Принесли вы мне голову сэра
Дэниэла?
-- Милорд герцог, -- ответил Дик довольно твердым голосом, хоть и робея
в душе, -- мне так не повезло, что я не мог даже вернуться вместе со своим
отрядом. Я, с позволения вашей милости, совершенно разбит.
Глостер взглянул на него и грозно нахмурился.
-- Кроме пятидесяти всадников, сэр, я дал вам пятьдесят пехотинцев, --
сказал он.
-- Милорд герцог, у меня было лишь пятьдесят всадников, -- ответил юный
рыцарь.
-- Как так? -- сказал Глостер. -- Он ведь просил у меня и конницу и
пехоту.
-- Не гневайтесь, ваша милость, -- вкрадчиво ответил Кэтсби, -- но для
погони мы дали ему лишь пятьдесят всадников.
-- Прекрасно, -- сказал Ричард. -- Шелтон, вы можете идти.
-- Постойте! -- сказал лорд Фоксгэм. -- У этого молодого человека было
поручение и от меня. Может быть, он его выполнил лучше... Скажите, мастер
Шелтон, вы нашли девушку?
-- Хвала святым, милорд, -- сказал Дик, -- она в этом доме.
-- Это верно?.. В таком случае, милорд герцог, -- продолжал лорд
Фоксгэм, -- завтра утром, с вашего позволения, перед тем как войско
выступит, нужно сыграть свадьбу. Этот молодой сквайр...
-- Молодой рыцарь, -- перебил Кэтсби.
-- Вы называете его рыцарем, сэр Уильям? -- вскричал лорд Фоксгэм.
-- Я сам посвятил его в рыцари за отважную службу, -- сказал Глостер.
-- Он дважды выручил меня. Доблести у него хоть отбавляй. Но ему не хватает
железной твердости мужчины. Он не возвысится, лорд Фоксгэм. Этот человек
будет храбро сражаться, но все равно у него сердце зайца. Тем не менее, если
ему нужно жениться, -- жените его во имя пресвятой девы, и конец!
-- Он храбрый юноша, и мне это известно, -- сказал лорд Фоксгэм. --
Радуйтесь, сэр Ричард! С мастером Хэмли я все уладил, и утром вас обвенчают.
Дик решил, что теперь благоразумнее всего удалиться. Но не успел он еще
выйти из трапезной, как какойто человек, только что спешившийся у ворот,
помчался по лестнице, перепрыгивая сразу через четыре ступени, прорвался
сквозь ряды слуг и бросился на одно колено перед герцогом.
-- Победа, милорд! -- вскричал он.
И прежде чем Дик добрался до комнаты, отведенной ему как гостю лорда
Фоксгэма, в толпе у костров раздались восторженные крики. Ибо в этот же
самый день в каких-нибудь двадцати милях отсюда могуществу Ланкастера был
нанесен второй сокрушительный удар.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. МЕСТЬ ДИКА

На следующее утро Дик встал до рассвета, оделся как можно лучше,
воспользовавшись гардеробом лорда Фоксгэма, и, наведавшись о Джоанне, пошел
погулять, чтобы умерить свое нетерпение.
Он побродил среди солдат, облачавшихся в свои доспехи при свете зимней
зари и красном блеске факелов; вышел в поле, обошел аванпосты и направился
один в замерзший лес, дожидаясь восхода солнца.
Мысли его были покойны и счастливы; он не жалел о потере скоротечной
благосклонности герцога. Имея такую жену, как Джоанна, и такого покровителя,
как лорд Фоксгэм, он мог смотреть на свое будущее с надеждой. О прошлом он
сожалел мало.
Он шел, погруженный в размышления, а утренняя заря разгоралась все
торжественней и ярче, и резкий ветерок вздымал морозную снежную пыль. Он
повернулся, чтобы идти домой, и вдруг заметил какого-то человека за деревом.
-- Стой! -- крикнул Дик. -- Кто идет?
Человек вышел из-за дерева и взмахнул рукой, как немой. Хотя он был в
одежде пилигрима и на лицо его был опущен капюшон, Дик мгновенно узнал сэра
Дэниэла.
Дик шагнул к нему, обнажив меч. А рыцарь, сунув руку за пазуху, словно
для того, чтобы выхватить спрятанное там оружие, спокойно ожидал его
приближения.
-- Ну что, Дикон, -- сказал сэр Дэниэл, -- как же ты думаешь поступить?
Неужели ты нападешь на побежденного?
-- Я не посягал на вашу жизнь, -- ответил юноша. -- Я был вашим верным
другом до тех пор, покуда вы не захотели убить меня. О, как жадно мечтали вы
о моей смерти!
-- Только из самозащиты, -- ответил рыцарь. -- А теперь, мальчик, вести
об этой битве и присутствие молодого горбатого дьявола в моем собственном
лесу окончательно меня сломили. Я пойду в Холивуд, и его святые стены
защитят меня. Потом отправлюсь за море, захватив с собой все, что возможно,
и начну новую жизнь в Бургундии или во Франции.
-- Вам нельзя в Холивуд, -- сказал Дик,
-- Как так нельзя? -- спросил рыцарь.
-- Послушайте, сэр Дэниэл, сегодня -- день моей свадьбы, -- сказал Дик,
-- и солнце, которое сейчас взойдет, озарит самый светлый день моей жизни.
Вашей жизнью вы должны заплатить и за смерть моего отца и за попытку убить
меня. Но и сам я натворил достаточно. Я был причиной смерти многих людей...
И в этот счастливый день я не хочу быть ни судьей, ни палачом. Если бы вы
были самим дьяволом, я не поднял бы на вас руки. Просите прощения у бога, а
я щедро дарую вам свое. Но в Холивуд я вас не пущу. Я стою за Йорк и не
позволю шпионам проникнуть в наше войско. Если вы сделаете хоть один шаг, я
крикну и прикажу ближайшему часовому схватить вас.
-- Ты издеваешься надо мной! -- сказал сэр Дэниэл. -- Только Холивуд
может спасти меня.
-- Это уже не мое дело, -- ответил Ричард. -- Идите на восток, на
запад, на юг, но на север я вас не пущу. Холивуд для вас закрыт. Уходите и
не пытайтесь вернуться, ибо, едва вы уйдете, я предупрежу все наши караулы,
и они будут так зорко следить за каждым пилигримом, что, будь вы сам дьявол,
вам не удастся пройти.
-- Ты обрекаешь меня на гибель, -- мрачно сказал сэр Дэниэл.
-- Нет, не обрекаю, -- ответил Ричард. -- Если вам хочется испытать
свою отвагу, вызывайте меня на поединок. И пусть это -- предательство по
отношению к моей партии, я приму ваш вызов. Я буду биться с вами один на
один и никого не позову на помощь. Так, с чистой совестью, я отомщу за
своего отца.
-- Ну да, -- сказал сэр Дэниэл, -- у тебя длинный меч, а у меня всего
кинжал!
-- Я полагаюсь только на милость неба, -- ответил Дик, швыряя свой меч
в снег. -- А теперь, если ваш злой рок приказывает вам, -- выходите! И если
будет угодно всемогущему, я скормлю ваши кости лисицам.
-- Я только испытывал тебя, Дик, -- ответил рыцарь, выдавив из себя
подобие смеха. -- Я не хочу проливать твою кровь.
-- Ну тогда уходите, пока не поздно, -- ответил Шелтон. -- Через пять
минут я позову часовых. Я и так слишком терпелив. Если бы вы оказались на
моем месте, а я на вашем, я бы уже давно был связан по рукам и ногам.
-- Хорошо, Дикон, я уйду, -- ответил сэр Дэниэл. -- Когда мы снова
встретимся, ты пожалеешь, что поступил со мной так жестоко.
С этими словами рыцарь повернулся и побрел прочь, в лесную чащу. Дик со
странным, смешанным чувством наблюдал, как сэр Дэниэл шел, быстро и
осторожно, все время бросая злобные взгляды на юношу, который пощадил его и
которому он тем не менее не доверял.
Вот он подошел к чаще, густо переплетенной зеленым плющом и
непроницаемой для взора даже зимой. Внезапно раздался короткий, чистый звук
спущенной тетивы. Пролетела стрела, и с громким, сдавленным криком боли и
гнева тэнстоллский рыцарь взмахнул руками и упал лицом вниз. Дик подбежал к
нему и поднял его. Страшная гримаса пробежала по лицу, все тело корчилось в
судорогах.
-- Стрела черная? -- задыхаясь, спросил он.
-- Черная! -- торжественно ответил Дик.
И прежде чем он успел прибавить хоть слово, отчаянная боль пронзила
раненого с головы до ног; он дернулся в руках Дика последний раз, и, когда
боль утихла, душа его безмолвно отлетела. Юноша осторожно положил его на
снег и принялся молиться за нераскаянную, грешную душу. Пока он молился,
взошло солнце и реполовы запели в плюще.
Поднявшись, Дик увидел, что в нескольких шагах позади него стоит на
коленях и молится другой человек. С обнаженной головой ждал Дик конца этой
молитвы. Человек молился долго, склонив голову и закрыв лицо руками. Рядом с
ним лежал лук, и Дик догадался, что это стрелок, убивший сэра Дэниэла.
Наконец он поднялся, и Дик узнал Эллиса Дэкуорта.
-- Ричард, -- торжественно сказал он, -- я слышал ваш разговор от слова
до слова! Ты избрал лучшую долю и простил. Я избрал худшую -- и вот лежит
прах моего врага. Молись за меня!
И он сжал его руку.
-- Сэр, -- сказал Ричард, -- я охотно буду молиться за вас, но не знаю,
помогут ли вам мои молитвы. Если месть, которой вы так долго жаждали, теперь
огорчает вас, подумайте, не лучше ли простить тех, кто еще остался в живых?
Хэтч убит, бедняга, хотя я вовсе не хотел его убивать. Вот лежит труп сэра
Дэниэла... Умоляю вас, пощадите хоть священника!
Глаза Эллиса Дэкуорта сверкнули.
-- Дьявол еще силен во мне! -- сказал он. -- Но будь спокоен: черная
стрела никогда больше не просвистит в воздухе; братство наше распалось. Те,
кого мы не успели убить, мирно кончат свою жизнь в срок, определенный небом.
А ты ступай навстречу своей счастливой судьбе и забудь о злосчастном Эллисе.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Около девяти часов утра лорд Фоксгэм повел свою воспитанницу, снова
одетую так, как подобает ее полу, и сопровождаемую Алисией Райзингэм, в
холивудскую церковь. Ричард Горбатый с омраченным заботой лицом пересек им
дорогу и остановился перед ними.
-- Это и есть та девушка? -- спросил он. Когда лорд Фоксгэм ответил
утвердительно, он продолжал: -- Невеста, поднимите головку, дайте мне
взглянуть на ваше лицо.
Он угрюмо поглядел на нее.
-- Вы прекрасны, -- наконец промолвил он, -- и, как мне рассказывали,
богаты. Что, если я предложу вам брак, более подходящий для девушки вашей
наружности и вашего происхождения?
-- Милорд герцог, -- ответила Джоанна, -- если угодно вашей милости, я
хотела бы выйти за сэра Ричарда.
-- Почему? -- резко спросил он. -- Выходите за того человека, которого
я назову вам, и вы сегодня же станете леди, а он лордом. А сэр Ричард, --
позвольте мне сказать откровенно, -- умрет сэром Ричардом.
-- Я прошу у неба только одной милости, милорд: дать мне возможность
умереть женой сэра Ричарда, -- ответила Джоанна.
-- Посмотрите, милорд! -- сказал Глостер, обращаясь к лорду Фоксгэму.
-- Вот странная пара. Когда я предложил юноше выбрать себе награду, он
попросил помиловать старого пьяного моряка. Я предостерегал его, но он
упорствовал в своей глупости. "На этом кончатся мои милости", -- сказал я. А
он ответил мне с дерзкой самоуверенностью: "Мне придется смириться с потерей
ваших милостей". Ну что ж! Так тому и быть!
-- Он так сказал? -- воскликнула Алисия. -- Хорошо сказано, укротитель
львов!
-- А это что за девушка? -- спросил герцог.
-- Это пленница сэра Ричарда, -- ответил лорд Фоксгэм, -- госпожа
Алисия Райзингэм.
-- Выдайте ее замуж за надежного человека, -- сказал герцог.
-- Я имел в виду своего родственника Хэмли, если будет угодно вашей
милости, -- ответил лорд Фоксгэм. -- Он хорошо послужил нашему делу.
-- Одобряю ваш выбор, -- сказал Ричард. -- Пусть они поскорее
обвенчаются... Скажите, прекрасная девушка, вы хотите выйти замуж?
-- Милорд герцог, -- сказала Алисия, -- если это человек честный и не
урод...
Тут она растерялась, и язык прилип к ее гортани.
-- Он не урод, сударыня, -- спокойно сказал Ричард. -- Я единственный
горбун во всей армии; все остальные сложены хорошо... Леди и вы, милорд, --
внезапно сказал он с преувеличенной любезностью, -- не сочтите меня
невежливым, если я покину вас. В военное время вождь не может распоряжаться
своим временем.
И с изящным поклоном он удалился в сопровождении своей свиты.
-- Увы, -- вскричала Алисия, -- я погибла!
-- Вы его не знаете, -- ответил лорд Фоксгэм. -- Это пустяки, он тут же
забыл ваши слова.
-- В таком случае он цвет рыцарства! -- сказала Алисия.
-- Нет, просто он думает о другом, -- ответил лорд Фоксгэм. -- Однако
не будем больше мешкать.
В церкви их ждал Дик в сопровождении нескольких молодых людей. Там его
обвенчали с Джоанной. Когда, торжественно-счастливые, они вышли на мороз и
на солнце, армия уже тянулась по дороге. Среди коней, двигающихся от
аббатства, среди целого леса коней развевалось знамя герцога Глостера. За
знаменем, окруженный закованными в сталь рыцарями, ехал честолюбивый,
смелый, жестокосердый горбун навстречу своему короткому царствованию и
вечному позору. Но свадебное шествие свернуло в другую сторону, и вскоре
гости уселись за стол и предались своему веселью без разгула. Отец-эконом
угощал гостей и сидел за столом вместе с ними. Хэмли, забыв о ревности,
принялся ухаживать за Алисией, к полному ее удовольствию. Под пение труб,
под лязг оружия, под топот лошадей уходившей армии Дик и Джоанна сидели
рядом, любовно держась за руки, и со всевозрастающей нежностью глядели друг
другу в глаза.
С тех пор грязь и кровь этой буйной эпохи текла в стороне от них. Вдали
от тревог жили они в том зеленом лесу, где возникла их любовь.
А в деревушке Тэнстолл в довольстве и мире, быть может, излишне
наслаждаясь элем и вином, проживали на пенсии два старика. Один из них всю
жизнь был моряком и до конца своих дней продолжал оплакивать своего матроса
Тома. Другой, человек бывалый и повидавший виды, под конец жизни сделался
набожным и благочестиво скончался в соседнем аббатстве под именем брата
Гонестуса. Так исполнилась заветная мечта Лоулесса: он умер монахом.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Генрих VI (Ланкастерский) -- английский король, царствовавший в XV
веке. Начавшаяся при нем междоусобная война между династиями Йорков и
Ланкастеров, так называемая война Алой и Белой розы, привела к свержению в
1461 году Генриха VI.

2. Лорды Алой розы -- то есть сторонники династии Ланкастеров.

3. Фелюга -- узкое парусное судно, которое может идти на веслах. Люггер
-- небольшое парусное судно.

4. В то время, когда происходили события, рассказанные в нашей повести,
Ричард Горбун еще не был герцогом Глостерским; но, с позволения читателя, мы
будем его так называть для большей ясности. (Прим, автора.)

5. Шкафут -- средняя часть палубы корабля, между кормовой и носовой
надстройкой.

6. Мир вам! (лат.)

7. Ричард Горбатый в действительности был в это время гораздо моложе.
(Прим. автора.)
Популярность: 94, Last-modified: Sat, 26 Jun 1999 18:30:32 GmT