---------------------------------------------------------------
Владимир Гиляровский "Стенька Разин", 1882-1888, поэма
Date: 18 Apr 2013
Изд: "Берендеи", М., 1922
OCR: Сагдуллин Булат
---------------------------------------------------------------
Пролог.
-- Благослови, отец святой,
Мне постоять за волю,
И с твердой вынести душой,
Что суждено на долю.
Тебе я каюсь: кровь пролью
Широкими реками,
Народа недругов побью,
Расправлюсь я с царями.
Кто угнетал народ - я всех
До сатаны отправлю.
Отец святой, деяний тез
Во грех себе не ставлю.
-- Ведь я иду не на разбой,
Не на беду народу,
Иду в открытый, честный бой
За правду и свободу.
Терпел народ ряды веков
От тиунов татарских,
И от царей и от дьяков,
От самодурств боярских.
Терпел и терпит. За него
Своей я грудью встану,
Благословенья твоего
Прошу и не отстану,
Пока не дашь. Или скажи,
Что слово мое лживо,
Что я неправ, мне докажи,
Тогда свершится диво:
Надев монашеский клобук,
С тобой пойду молиться,
Вериги дам для этих рук,
Что знают только биться.
Ну, что? Неправду я сказал?
Народ наш сыт? доволен?
Его никто не угнетал?
Ну, что? Он счастлив? Волен?..
Привстал седой монах,
Его глаза блестели
И на трепещущих руках
Вериги загремели:
-- Не след бы мне. Не тот мой сан...
И ложь мне не годится...
Что мне сказать?..
...Ты прав, Степан,
Иди за волю биться.
I.
Всколыхнулась Волга-Матка,
Взволновался Тихий Дон,
Голытьба по степи вольной
Поползла со всех сторон.
Собрался народ голодный
В беспокойный, грозный стан --
Во главе его поднялся
Стенька-Разин -- атаман.
-- Нет ни бедных, ни богатых
Предо мною все равны!
Кто бездомный, кто голодный
С дальней, с ближней стороны --
Все за мной. Ватагой вольной
Собирайтесь, молодцы --
К нам подходят на подмогу
Запорожцы-удальцы.
Повалили.
Вот и Волги
Зажелтели берега,
Засверкали парусами
Стеньки Разина струга.
Вниз по матушке по Волге
Шел богатый караван.
-- Навались! Сарынь на кичку!
Гаркнул Разин атаман.
Завладели караваном,
Подуванили товар
И с богатою добычей
Миновали Красный Яр.
На Яик, оттуда в море
И к персидским берегам,
Понаграбили довольно,
Погуляли лихо там.
Кораблей персидских уйма
Было пущено ко дну,
Взял в добычу Стенька Разин
Раскрасавицу княжну...
Взял Царицын, взял Камышин,
Разом Астрахань сдалась --
Голытьба потоком бурным
К атаману полилась.
-- Ой, не надо мне награды,
Быть царем я не хочу,
Воеводам да боярам
Только долг я заплачу.
Я народу дам свободу,
Я неправду изведу
И опять в свою станицу
Казаком простым уйду.
И росла, росла ватага,
Землю кровью залила,
Только счастье изменило --
Доля горькая пришла.
Под Симбирском на Степана
Хлынул войска свежий вал --
Голытьба была разбита,
Стенька на Дон убежал.
В Кагальник степной добрался
Побежденный атаман...
Порастрепана ватага,
Поредел казачий стан.
Мужики поразбежались,
Голи -- некуда уйти...
Заборонены войсками
Все дороженьки-пути.
Только Разин неизменен
Все твердит еще свое:
-- Утвержу народу волю,
Дам свободное житье...
Нет ни бедных, ни богатых --
Голытьба, вали за мной...
Да не слушает ватага
Грозный оклик призывной.
А в ответ зловещий шопот:
-- За тобой нам не рука.
Предала своя ватага
Атамана-казака.
II.
Гудит Москва. Народ толпами
К заставе хлынул, как волна,
Вооруженными стрельцами
Вся улица запружена.
А за заставой зеленеют
С цветами яркими луга,
Колеблясь, волны ржи желтеют,
Реки темнеют берега,
Дорога серой полосою
Играет змейкой между нив,
Окружена живой толпою
Высоких, придорожных ив,
А по дороге пыль клубится
И что-то движется вдали:
Казак припал к коню и мчится,
Конь чуть касается земли.
-- Везем! Встречайте честь гостя,
Готовьте два столба ему,
Земли местишко на погосте
Да попросторнее тюрьму.
Везем! И вот уж у заставы
Усталых всадников отряд, --
Они в пыли, их пики ржавы,
Пищали за спиной висят.
Везут телегу. Палачами
Окружена телега та,
А в ней, прикованы цепями,
Сидят два молодца. Уста
У них сомкнуты, грустны лица,
В глазах то злоба, то туман...
Не так в тебя, Москва-столица,
Мечтал явиться атаман
Низовой вольницы. Со славой,
С победой думал он войти,
Не к плахе грозной и кровавой
Мечтал он голову нести.
Не зная неудач и страха,
Не охладивши сердца жар,
Мечтал он сам вести на плаху
Царей московских да бояр.
Мечтал:
-- Я дам народу волю,
И прекращу я горя стон,
Свою я не сменяю долю,
Пойду, казак, на Тихий Дон.
Не надо мне Москву-столицу,
Не для того народ я вел --
Пятиизбянскую станицу
Я не сменяю на престол.
Мечтал -- а сделалось другое,
Как вора Разина везут,
И перед ним встает былое,
Картины прошлого бегут:
Вот берега родного Дона,
Вот брат замученный, жена...
Вот Русь, народ... Мольбы и стона
Полна несчастная страна.
Монах угрюмый и высокий,
Блестит его орлиный взор,
Вот Волги-матушки широкой
И моря-Каспия простор.
Его ватага удалая,
Поволжья бурная гроза,
И персиянка молодая.
Она пред ним. Ее глаза
Полны слезой, полны любовью,
Полны восторженной мечты.
Вот -- руки, облитые кровью,
И нет на свете красоты.
А там все виселицы, битвы,
Пожаров беспощадных чад,
Потоки крови, в час молитвы,
В бою... Вот висельников ряд!
На Волге, на степных курганах,
В испепеленных городах,
В расшитых золотом кафтанах,
В цветных боярских сапогах.
Под Астраханью бой жестокий,
Враг убежал, разбитый в прах...
А вот он ночью, одинокий,
В тюрьме, закованный в цепях.
И надо всем Степан смеется,
И казнь, и пытки -- ничего.
Одним лишь сердце больно бьется:
Свои же выдали его!
III.
Недалеко от Болота,
Там, в Малютином дому
Уготовали Степану
На Москве-реке тюрьму.
После дыбы, после пытки
Весь в крови от свежих ран
Думу думает уныло
Темной ночью атаман.
Он на пытке не ответил
Ни дьяку, ни палачу:
-- С этой поганью наемной
Говорить я не хочу.
Ныли раны. Кровь струилась
Из надорванной руки.
Вдруг... шаги. За дверью шопот...
Гулко скрипнули замки.
С фонарем в руке неслышно --
Видит -- женщина вошла.
-- Одевайся, Тимофеич,
Я одежу принесла...
За стеной готовы кони.
Стража спит, уйти легко,
Торопись, Степан, скорее, --
Завтра будешь далеко.
-- Кто ты? Кто? Скажи, не знаю,
Чьи мне слышатся слова?
-- Я боярыня Федосья,
Глеб Морозова вдова.
-- Как же ты пришла, скажи мне,
И зачем сюда пришла?
-- А затем: в твоем порыве
Я ответ себе нашла.
Как и ты, душой и сердцем
За народ родной стою
И за праведную веру
Полагаю жизнь свою.
Уходи, Степан, спасайся,
Не забудь, что снова ждет
Удалого атамана
Обездоленный народ.
-- Эх, народ! Брось эту думу.
Аль в народ не верил я?
Глянь окрасила солому
За него здесь кровь моя.
Верил я в него когда-то
Да разверился теперь...
На словах одно -- на деле
Раб душой и сердцем зверь.
За него попал сюда я
И в тюрьму и на правеж,
Только там меня любили,
Где я вел их на грабеж.
Только любо жечь да грабить,
Безоружных убивать,
Да при первой неудаче
Атаманов продавать.
-- Торопись, Степан, к рассвету
Скоро близятся часы...
-- Не пойду. Иди отсюда,
Пожалей своей красы.
Мне -- конец! В народ не верю,
Жизнь давно не дорога,
Коль меня свои считают
Не за друга -- за врага...
Уходи. А завтра утром
На Болото приходи,
Перед плахой на помосте
На меня ты погляди.
IV.
Утро ясно встает над Москвою,
Солнце ярко кресты золотит,
А народ еще с ночи толпою
К Красной площади, к казни спешит.
Чу везут! Взволновалась столица,
Вся толпа колыхнулась волной,
Зачернелась над ней колесница
С перекладиной, с цепью стальной.
Атаман и разбойник мятежный
Гордо встал у столба впереди,
Он в рубахе одет белоснежной,
Крест горит на широкой груди.
Рядом с ним, и угрюм, и взволнован,
Не высок, но плечист и сутул,
На цепи, на железной прикован
Фрол идет, удалой есаул,
Брат любимый, рука атамана,
Всей душой был он предан ему
И, узнав, что забрали Степана,
Сам, охотой, явился в тюрьму.
А на черном высоком помосте
Дьяк с дрожащей бумагой в руках
Ожидает желанного гостя.
На лице его - злоба и страх.
И дождался. На помост высокий
Разин с Фролом спокойно идет...
Мирно колокол где-то далекий
Православных молиться зовет.
Мерно тихие катятся звуки,
А народ недвижимый стоит,
Кровожадный, ждет Разина муки,
Час молитвы для казни забыт.
Подошли; расковали Степана.
Он кого-то глазами искал...
Перед взором бойца-атамана
Весь народ, словно лист, задрожал.
Дьяк указ про "несказаны вины"
Прочитал. Взял бумагу в карман.
А к Степану с секирою длинной
Кат пришел. Не дрогнул атаман.
Кат пришел, и жесток и ужасен,
Ноздри рваны, обрывки ушей,
Глаз один, окровавленный красен,
По сложенью - медведя сильней.
Взял он за руку грозного ката
И промолвил, склонясь головой:
Перед смертью прими ты за брата,
Поменяйся крестом ты со мной.
На глазу палача одиноком
Бриллиантик слезы заблистал.
Человек тот о прошлом далеком,
Может быть, в этот миг вспоминал.
Жил и он ведь, как добрые люди,
Не была его домом тюрьма,
А потом уж коснулося груди
Раскаленное жало клейма.
А потом ему уши рубили,
Рвали ноздри, ременным кнутом
Чуть до смерти его не забили
И заставили быть палачом.
Омочив свои щеки слезами,
Подал крест. Атаман ему свой.
И враги поменялись крестами!
-- Братья! Шопот стоял надо толпой.
Обнялися ужасные братья.
Да, такой не бывало родни...
А какие то были объятья --
Задушили б медведя они.
На восход помолился
Атаман, полный воли и сил,
И народу кругом поклонился:
-- Православные. В чем согрубил
Все простите, виновен немало,
Кат за дело Степана казнит,
Верил в вас я...
В ответ прозвучало:
-- Мы прощаем -- и Бог тя простит.
Поклонился и к крашеной плахе
Подошел своей смелой стопой,
Разорвал белый ворот рубахи,
Лег. Накрыли Степана доской.
-- Что ж, руби! Злобно дьяк обратился,
Или дело забыл свое, кат?
-- Не могу! Бить родных не рядился,
Мне Степан по кресту теперь брат.
Не могу. И секира упала
По помосту гремя и стуча.
тут народ подивился немало...
Дьяк другого позвал палача.
Новый кат топором замахнулся.
И рука откатилася прочь.
Дрогнул помост. Народ ужаснулся.
Хоть бы стон! Лишь глаза, словно ночь,
Темным блеском кого-то искали
Близ помоста, и сзади, вдали
И вдруг ярко, светло засияли,
Знать желанные очи нашли.
Да не вынес тех мук атамана
Старый друг, есаул его Фрол.
Как упала рука атамана,
Закричал он, испуган и зол,
Закричал он неистово, смело,
Казней, пытки жестокость кляня:
-- Государево слово и дело,
Не казните, открою вам я.
Вдруг глаза, непрогляднее мрака,
Посмотрели на Фролку. Он стих.
Крикнул Стенька: -- Молчи ты, собака!
И нога отлетела в тот миг.
Все секира быстрее блистает,
Нет ноги, и другой нет руки,
Голова по помосту сверкает,
тело Разина рубят в куски.
Изрубили за ним есаула,
На кол головы их отнесли,
А в толпе, среди шума и гула,
Слышно женщина плачет вдали.
Знать ее-то своими глазами
Атаман средь народа искал,
Знать ее-то, в тот миг, как устами,
Он огнем этих глаз целовал.
От того умирал он счастливый,
Что напомнил ему ее взор
Дон далекий, родимые нивы,
Волги-матушки вольный простор.
И напомнил, что пожил недаром,
А всего совершить хоть не мог,
Так свободу широким пожаром
В сердце рабском он, первый, зажег.
Волга. Дон. Москва.
1882 - 1888 гг.
Популярность: 104, Last-modified: Thu, 18 Apr 2013 03:40:42 GmT