andris_purvs@hotmail.com








     В  доме  вовсю  шел  капитальный косметический ремонт  -  должно  быть,
впервые за  без  малого сто лет его существования. Одни рабочие  старательно
красили  стены,  другие  белили  потолки,  третьи  приводили  в божеский вид
ступеньки, спускаться по которым порой уже  бывало небезопасно, особенно при
слабом освещении.
     Осторожно,  чтобы  ненароком не  замазаться о  свежевыкрашенную  дверь,
доктор  Владлен  Серапионыч  вошел в подъезд. Он привычно нашарил  в кармане
ключ,  но почтового  ящика на обычном  месте не обнаружил -  там  находилась
ниша, из которой пожилой ремонтник при помощи ломика выкорчевывал деревянные
почтовые  ящики,  которые,  как выяснилось,  долгие  годы были скрыты  более
новыми, металлическими.  Они аккуратно стояли прямо на полу, прислоненные  к
противоположной стене. Владлен Серапионыч наклонился  и  достал свежий номер
"Кислоярского комсомольца",  но  тут за  его спиной раздался  грохот  -  это
рабочему наконец-то удалось извлечь блок  из трех старых ящиков, вделанных в
стену, казалось бы, на века. По стенке поползли потревоженные тараканы.
     Небрежно  сунув  "Комсомольца"  в  карман  старенького  пальто, Владлен
Серапионыч принялся  внимательно разглядывать деревянные ящики - ему  вообще
нравились  "штучные"  изделия,  а эти  ящики  явно изготовлялись  на  заказ:
длинные узкие дверцы, металлические таблички с номерами квартир и, что особо
умилило доктора, узорные дырочки внизу каждого ящика.
     Бросив взор на ящик  со  своим номером, Владлен  Серапионыч увидел, что
там что-то белеет. Так как  дверца, в отличие  от остальных, была закрыта на
английский  замок,  то доктор недолго думая перевернул весь  блок  и  вытряс
прямо  на  заляпанный  мелом пол  несколько пожелтевших  конвертов.  Владлен
Серапионыч отряхнул свою  добычу,  не  глядя отправил  ее в карман следом за
"Кислоярским  комсомольцем" и, стараясь  не  касаться  стен  и  перил,  стал
подниматься по лестнице.








     Работа частного  детектива Василия Дубова  не поддавалась планированию.
Порой  он бывал по горло завален делами, так что некогда  было  вырваться  в
ближайшую харчевню пообедать, а иногда ему приходилось целые дни коротать  в
вынужденном  безделье в  своей сыскной конторе на  втором этаже Кислоярского
Бизнес-Центра. И хотя Василий Николаевич слыл величайшим трудоголиком, такие
"безработные" периоды его не особенно огорчали -  ведь само их существование
означало, что криминальная обстановка в его родном городе медленно, но верно
идет на поправку.
     Сейчас Дубов как раз пребывал в подобном  "творческом простое" - мелкие
дела, с которыми к нему обращались  случайные клиенты, в счет не шли. Однако
ровно в восемь  утра он как обычно переступил порог Бизнес-Центра и привычно
поинтересовался  у  дежурного,  старичка  Родионыча,  нет ли чего-нибудь для
него. Покопавшись в утренней почте, Родионыч протянул  Василию две бумажки -
счет за телефон и извещение  на перевод, судя  по всему, гонорар за какое-то
давнее расследование. Суммы оказались почти одинаковыми.
     - И все? - разочарованно спросил детектив.
     - Пишут, - усмехнулся Родионыч в седые усы. Этого симпатичного старичка
Дубов  помнил почти столько же, сколько себя - он  стоял  на вахте еще с тех
давних времен, когда в нынешнем Бизнес-Центре располагался Горком комсомола,
а сам Василий трудился на  ответственном посту  завсектора  по  общественной
работе.
     - Ну, будем  ждать,  -  вздохнул  частный  сыщик  и неспеша  вступил на
парадную  лестницу. -  Доброе утро, Георгий Иваныч. А вы, Фросенька, сегодня
очаровательнее, чем всегда. Здравствуйте, Анна  Петровна.  Как  дела, Максим
Максимыч? -  то и дело здоровался Дубов с бизнесменами, торопившимися в свои
офисы,  некогда   бывшие  (за  редким  исключением)  их   же  комсомольскими
кабинетами.  Одна  лишь  Фрося,  которой  Дубов  посвятил  столь  витиеватый
комплимент, как в комсомольские времена,  так и  в  эпоху  безбрежного рынка
одинаково ловко орудовала шваброй, причем, как подозревал детектив, одной  и
той же.
     Войдя в свою контору, Василий скинул плащ, вместо ботинок обул домашние
шлепанцы и принялся, за неимением других дел, подметать пол.
     Тут в дверь постучали.
     -  Входите! -  крикнул Дубов. Закинув веник и совок в угол, он поспешно
уселся за стол и принял привычную позу Мыслителя.
     Однако  вместо  ожидаемого  клиента  вошел доктор  Владлен  Серапионыч.
Василий слегка удивился, но виду не подал - обычно они встречались за обедом
в близлежащем ресторанчике, и нужно было случиться чему-то особенному, чтобы
Серапионыч посетил Василия прямо  по месту работы, да еще  в  свое служебное
время.
     - Доброе утро,  доктор,  -  приветливо поздоровался детектив, приглашая
гостя присесть  в особое  кресло  "для посетителей". - Вы по делу или просто
так?
     -  Ну,  делом это вряд  ли  можно назвать,  -  чуть  помедлив,  ответил
Серапионыч. -  Так,  знаете, заглянул  поболтать  о том, о сем. Но ежели  вы
заняты...
     - Нет-нет, ну что  вы, - широко улыбнулся хозяин. - Сейчас я  настолько
свободен, что  охотно  занялся бы даже  какими-нибудь пустяками вроде поиска
пропавшей метлы или  запонки, закатившейся под комод  и  пролежавшей там лет
тридцать...
     - Тридцать? - чуть не подпрыгнул в кресле доктор.  - Да, именно  так  и
было.  -  И  в  ответ  на  удивленный взгляд  Василия  выложил на  стол  три
невскрытых  пожелтевших  конверта.  На двух  детектив  сразу  приметил давно
вышедшие из употребления марки с надписью "СССР".
     -  Пролежали в старом почтовом  ящике с семидесятого  года,  -  пояснил
доктор. - Адресат не успел вынуть, а сверху установили новые.
     -  А,  понимаю,  -  усмехнулся  Дубов,  - жильцы  давно  съехали, и  вы
предлагаете  мне  отыскать  адресата.  Но,  думаю,  здесь вам скорее поможет
справочное бюро...
     - Увы, не поможет, - совершенно серьезно ответил  Серапионыч. - Адресат
давно умер.
     -  Вот оно что...  - Дубов стал  разглядывать конверты. Первый,  на имя
В.Ф. Матвеева, имел обратный адрес - Украинская ССР, Киевская область, город
Р***,  ул. Шевченко 25 - 6, И.Б. Кравец. Второе - из  Киева,  без  обратного
адреса, но на имя Л.И. Голубевой.
     - Матвеев - это покойный Владимир Филиппович, который жил в квартире до
меня, - пояснил Серапионыч, - а Голубева - Людмила Ильинична, его супруга.
     - Может быть, ее можно найти и отдать эти письма? - предложил Дубов.
     - Разумеется, можно, я даже знаю, где Людмила Ильинична теперь живет, -
кивнул доктор.  - Но  третий конверт оказался незаклеенным, и я  решил  туда
заглянуть. - Серапионыч вздохнул. -  Хотя, может быть, делать этого мне бы и
не следовало...
     Действительно, третий конверт был не только не заклеен, но даже не имел
на себе  ни  марки,  ни  штемпеля, ни даже  адреса,  то  есть был  вброшен в
почтовый ящик явно без посредства почтового ведомства.
     В  незакрытом  конверте  оказалось  совсем короткое  послание:  "БУДЕШЬ
СОВАТЬ НОС КУДА НЕ СЛЕДУЕТ В СОРТИРЕ ЗАМОЧИМ", написанное печатными буквами.
Вместо подписи была нарисована огромная, в полстраницы, свастика.
     Василий  засунул  записку  обратно в  конверт и вопросительно глянул на
Серапионыча.
     - Владимир Филиппович скончался  как раз  летом семидесятого, - пояснил
доктор. - И тогда же поставили ящики.
     - Ну, это-то понятно, - с легким нетерпением сказал Дубов,  - но каковы
были обстоятельства его смерти?
     -  Сердечная  недостаточность,  -  кратко  ответил доктор.  -  Хотя  на
сердечника Владимир Филиппович уж совсем не был похож.
     - То есть вы полагаете, что ему "помогли" покинуть  сей мир? - напрямик
спросил детектив. Серапионыч ненадолго задумался.
     - Ну ладно, я вам расскажу, что мне известно, а уж вы решайте, как быть
дальше, - промолвил наконец доктор. - Хотя и знаю-то  я не ахти как много...
Доктор Матвеев  служил  в должности заведующего городским моргом,  а  я в то
время был участковым в поликлинике и одновременно как бы неофициальным замом
у  Владимира  Филипповича  - даже подменял, когда  он  хворал  или уезжал из
Кислоярска. Ну и после смерти, естественно, заступил на его должность.
     - А как вышло, что вы поселились в его квартире?
     - Дело в том, что она служебная. Сам я раньше жил в коммуналке и охотно
согласился на переезд. К  тому же Людмила Ильинична  оставила мне кое-что из
мебели. -  Серапионыч  вздохнул.  - И  подарила всю  медицинскую  библиотеку
Владимира Филипповича...
     - А сама она куда девалась? - перебил Дубов.
     - Людмила Ильинична?  Ей дали другую квартиру, на Московской, - ответил
доктор.  - По-моему, даже больше прежней. У них ведь двое детей  - мальчик и
девочка. Ну, теперь они уже взрослые, где-то ваших лет.
     -  А что  вы  можете  сказать об  обстоятельствах  смерти?  -  напомнил
Василий.
     Серапионыч достал из кармана мятый листок:
     - Я  тут  постарался  кое-что  восстановить в  памяти, даже поднял свои
записи тридцатилетней давности. В конце июня  1970 года Владимир  Филиппович
взял отпуск за свой счет и уехал в Украину, как он сказал, навестить родных.
Сам он родом из-под Киева...
     - Из Р***? - переспросил Дубов, глянув на письма.
     -  Не  знаю,  -  пожал  плечами  Серапионыч.  -  Как  обычно, я остался
подменять  его,  так сказать, по месту работы. И вот через несколько дней, а
точнее тринадцатого июля, Владимир Филиппович вернулся,  и едва вошел в свою
квартиру,  даже чемодан не  успел  разгрузить,  как  ему стало плохо,  и  он
скоропостижно скончался. Жена с детьми в это время жили за городом, то ли на
даче, то  ли в деревне  у  ее родителей, и он оказался совсем  один - некому
было придти на помощь.
     -  А что показало вскрытие? -  продолжал  допытываться детектив. Доктор
смущенно развел руками:
     - А я, собственно, его вскрытия и не производил. И вообще мертвым видел
только на  похоронах. Владимира Филиппыча зачем-то отвезли в  больницу и там
же делали вскрытие. Если вообще делали.
     - В больницу?  - несколько удивился  Василий Николаевич. - Но ведь  он,
наверно, довольно долго пролежал мертвый, прежде чем...
     - Нет-нет, совсем  недолго,  - перебил Серапионыч. -  Он,  бедняга,  не
успел даже дверь закрыть. Соседу, Ивану  Кузьмичу, это показалось странным -
все уехали, а дверь открыта, решил, уж не воры ли забрались, глянул, а прямо
в  прихожей лежит Владимир Филиппович. Ну, он не стал разбираться, живой тот
или мертвый, и сразу позвонил в "скорую"...
     - А что сосед - он по-прежнему там живет? - спросил Дубов.
     - Увы, - вздохнул доктор. - Да Кузьмич уже и тогда сильно в годах был.
     -  Да,  все   это  внушает  немалые   подозрения,  -  немного  подумав,
глубокомысленно изрек Василий. И тут же перешел на деловой тон: - Доктор, вы
больше ни с кем не говорили об этом?
     - Говорил,  - не стал скрывать  Серапионыч. -  С  соседкой,  с Натальей
Николаевной, учительницей  на пенсии. Она в нашем доме всю  жизнь прожила, и
от  нее-то я  узнал точную дату, когда установили  новые ящики. Девятое июля
семидесятого года. Как  раз  в этот  день у ее мужа  был юбилей, вот дата  и
запомнилась.  Стало  быть, все  три  послания  попали в  ящик  до  девятого.
Впрочем, и цифры на штемпеле это подтверждают. Только вот... - Серапионыч на
миг замялся. Дубов  его  не торопил.  -  Знаете,  пока речь  шла о  почтовых
ящиках,  Наталья Николаевна была очень любезной и  словоохотливой, но едва я
назвал  имя  доктора  Матвеева,  как  она  тут  же  словно  замкнулась,  что
называется ушла в себя.
     - Почему, как вы думаете? - спросил Василий.
     - Чужая душа - потемки, - неопределенно ответил Серапионыч.
     - Но ей о докторе Матвееве говорить не хотелось?
     - Вне всяких сомнений.
     -  Ну  что  же,  -  вздохнул  детектив,  -  и  этот  факт  лишний   раз
подтверждает,  что здесь  что-то очень и  очень нечисто.  Посудите  сами:  к
человеку приходит письмо с угрозами, и тут же он умирает при весьма странных
обстоятельствах. Только вот свастика  меня смущает. Ну, в наше время это еще
не было бы удивительно, но в семидесятом году?..
     -  Ох,  Василий  Николаич, что-то  я  у  вас  тут  засиделся,  -  вдруг
спохватился  Серапионыч.  -  Да  еще  в  рабочее  время.  Это  у  вас  режим
ненормированный, а мне уж вовсе негоже показывать дурной пример подчиненным.
Ну и пациентам, разумеется, тоже.
     - Погодите  минуточку, - остановил его  Дубов.  - Что  будем с письмами
делать? Может быть, просто отдадим их Людмиле Ильиничне?
     - Стоит ли? - засомневался Серапионыч.  - Столько  лет прошло, для чего
ей душу бередить?
     - Но ведь одно письмо адресовано ей лично, - возразил Василий.
     Доктор призадумался:
     -  Давайте сделаем так. Письмо, которое  Людмиле Ильиничне,  потом  при
случае ей и передадим. А которое доктору Матвееву,  вы  все же  посмотрите -
вдруг оно как-то связано с его гибелью.
     -  Очень  даже не  исключено, - кивнул Дубов. - Доктор скончался,  едва
вернувшись  из Украины, и письмо оттуда же. И письмо Людмиле Ильиничне  - из
Киева... Не нравится мне  все это,  - вырвалось у детектива. - Да  и вообще,
Владлен Серапионыч, давайте лучше оставим это дело, пока не поздно. Если что
и  было, так  давно  быльем  поросло...  И  еще,  - добавил  Василий,  когда
Серапионыч  был уже почти в дверях, -  прошу  вас,  доктор, больше  никому о
вашей находке не рассказывайте. Так, на всякий случай.
     - Понял, - доктор непроизвольно понизил голос. - Если что, созвонимся.
     Оставшись один, Василий  несколько минут неподвижно сидел, глядя на три
конверта, разложенные перед ним на столе. Затем медленно поднял адресованный
В.Ф. Матвееву  и осторожно распечатал. На  стол  упали несколько пожелтевших
листков.





     Через пару часов в  городском  морге раздался телефонный звонок. Трубку
поднял сам Владлен Серапионыч. Звонил детектив Дубов.
     - Знаете,  доктор, лучше бы вы не трогали этот злополучный ящик, -  без
предисловий начал Василий, - но дело оказалось столь серьезным, что теперь я
просто не вправе им пренебречь.
     - А  что, письмо...  -  начал было  доктор,  но детектив  его  поспешно
перебил:
     - Владлен Серапионыч, это разговор долгий и не совсем телефонный.
     - Понимаю, понимаю, - многозначительно проговорил  доктор. - Так, стало
быть, за обедом?
     - Пожалуй,  - согласился Дубов. - Только приходите пораньше - мне бы не
хотелось вовлекать в беседу наших уважаемых сотрапезников.
     - Понял, буду, - кратко ответил Серапионыч и положил трубку.
     Ровно в  половине  первого  доктор  вошел  в  обширный  зал  недорогого
ресторана,  где обычно  обедал. Василий  уже ждал его  за  одним  из дальних
столиков.
     - Как вы мне и предлагали, я вскрыл письмо из Р***  к доктору Матвееву,
- сообщил Дубов, - и обнаружил там весьма старую по нашим временам рукопись,
на  украинском  языке  и  очень  неразборчивым  почерком.  А  в нее  вложена
небольшая  записка, без подписи, тоже по-украински,  но я все же  ее прочел.
Там  было сказано примерно следующее - посылаю  вам  то,  что вы просили, но
едва ли из этого выйдет что-то путное. Сейчас, то есть в семидесятые годы, -
пояснил Дубов,  -  об  этом говорить не принято,  но, может  быть,  когда-то
настанет время, ну и  так  далее. Тогда  я взял ту, более старую рукопись  и
стал  ее внимательно штудировать. - Василий  немного  помолчал, но глянув на
часы,  вновь заговорил:  -  Это  оказалось  письмо некоего  Кондрата  к  его
родственнику или приятелю,  написанное в  сорок  втором году. Теперь его  со
мною  нет -  и  письмо, и прочие ваши трофеи я на всякий  случай  спрятал  в
секретное  отделение своего сейфа, потом  вы  сможете их  прочесть. В общем,
если  вкратце,  то  Кондрат   хвалится  своими,  так  сказать,  подвигами  -
карательными  набегами  на  деревни в  соседней  Белоруссии, многочисленными
расстрелами и  массовыми убийствами. Очень натуралистично описание,  как они
вешали старую крестьянку, укрывавшую у себя в погребе раненого  партизана. -
Василий старался говорить спокойно и отстраненно, но доктор понимал, что ему
это дается с трудом. - Или о том, как он подбрасывал в воздух грудных детей,
"поганых жиденят", как сказано  у Кондрата, и прямо на лету их расстреливал.
Ну и дальше в том же духе... Владлен Серапионыч, вы  же, как я понимаю, были
неплохо  знакомы  с  доктором  Матвеевым,  общались  с  ним  помимо  службы.
Вспомните,  не говорил ли  он с  вами о войне,  об  оккупации, о  нацистских
преступниках?
     Серапионыч задумался:
     - Знаете, Василий Николаевич, столько  лет прошло... Другой раз  я даже
не  помню,  о чем и с  кем вчера говорил, а уж  тридцать лет назад...  Помню
только, что Владимир Филиппович был всесторонне образованным, я бы  сказал -
эрудированным  человеком.  И собеседник, каких я не  много  знавал на  своем
веку.  Мы с  ним,  конечно  же, о разном разговаривали, так сказать,  помимо
служебных дел, но  чтобы об  этом... Нет,  не помню. Честно,  не помню. Хотя
разве что... Однажды  по  "Маяку"  шел  концерт по  просьбам  слушателей,  и
объявили песню "Прасковья" в исполнении Бернеса. Ну, вы помните.
     - "Враги сожгли родную хату"?
     -  Да,  совершенно  верно.  И  вот  в  середине  песни он как-то  резко
переменился в лице и стремительно вышел, даже  выбежал из комнаты. Как будто
услышал  что-то  такое  очень  личное...  Но  это,  конечно  же,  к  делу не
относится.
     -  Как знать, как  знать... А скажите,  что  он был  за человек, доктор
Матвеев?  - несколько неожиданно спросил Дубов  и  поглядел на часы. Стрелки
показывали без четверти час.
     - Замечательный! - горячо воскликнул Серапионыч. - Всегда готов помочь,
даже  последнее  отдать.  Еще  помню,  что  по  натуре  он был  на  редкость
жизнерадостным,  что  называется душа  общества.  Не  очень-то,  знаете  ли,
типично для  нашей  профессии.  И настоящий красавец  -  высокий, с  темными
вьющимися волосами... Нет,  для нас, его друзей и знакомых, смерть Владимира
Филипповича  была  как  гром среди ясного  неба.  Я  уж не говорю  о Людмиле
Ильиничне. То есть это  теперь  она Людмила Ильинична, а тогда  ее все звали
просто Люсей...
     - Но  вы говорили, что регулярно подменяли его в морге, - прервал Дубов
устные  мемуары  Серапионыча, -  и нередко во время отъездов. Значит, доктор
Матвеев часто отлучался из Кислоярска?
     -  Ну да,  ездил  на  Украину, -  подтвердил Серапионыч. - Хотя теперь,
наверное, правильнее говорить: "В Украину". У него там родственники.
     Василий  предупреждающе кашлянул,  так  как  официантка принесла заказ.
Когда она отошла, доктор продолжал:
     -  Как  ни странно,  он  о своих родных  ничего не  рассказывал, я даже
толком  не  знаю,  где они живут. Слышал только, что где-то  под Киевом. Да,
кстати!  Только  что  вспомнил.  После  своей  последней  отлучки,  то  есть
предпоследней, за пару месяцев до смерти, Владимир Филиппович ходил мрачный,
словно  что-то  его  сильно угнетало.  Потом,  правда,  вернулся  в  обычное
расположение духа, но в те дни его будто подменили.
     - Подменили? - переспросил Дубов. - Да-да, конечно. А если эти перепады
настроения были связаны с  его розыскной деятельностью? Очень возможно,  что
свидетельство, которое вы вынули из  старого  ящика,  не было единственным -
надо  полагать,  доктор  Матвеев  и  до  того   занимался   сбором  подобных
материалов... - Василий вздохнул и принялся за первое.
     -  Сегодня  вы  заказали  борщ  по-украински, -  проницательно  заметил
доктор. - Раньше вы его никогда не брали.
     - Разве? - рассеянно глянул Дубов на Серапионыча. - Да, пожалуй. Только
что  я  отправил  письмо  своему  киевскому  коллеге  господину  Иваненко  и
попросил, чтобы он  навел справки о Кравце  из города Р*** и о том, какое он
имеет отношение к событиям времен фашистской оккупации.
     - Ну, покуда письмо дойдет... - Доктор погрузил ложку в уху.
     -  Может   быть,  уже  и  дошло,  -   усмехнулся  Василий.   -  Я  ведь
воспользовался э-мейлом. То есть электронной почтой.
     - О, вы подключены к Интернету? - удивился доктор.
     -  Лично я нет,  но  у  нас в Бизнес-центре  имеется  интернет-клуб,  -
объяснил  Дубов,  -  а  у  коллеги  Иваненко  сестра  работает  в   какой-то
компьютеризированной  фирме, я  уже  как-то посылал, извините  за выражение,
мессиджи на этот  адрес,  когда Григорий  Александрович  просил меня навести
кое-какие справки. Думаю, что и он не откажет мне в помощи.
     - Да уж,  было  бы  совсем  не лишним кое-чего прояснить, -  согласился
Серапионыч. - Во всяком случае, диагноз  "сердечная недостаточность" кажется
мне все более сомнительным...
     Василий снова  кашлянул -  это означало, что в  обеденном зале появился
кто-то из их общих знакомых, и важный разговор приходится сворачивать.










     Утро выдалось дождливым, и  Василий, входя в родной Бизнес-центр, долго
и старательно вытирал ботинки.
     - Да  не  трите  вы так, - сжалился Родионыч,  наблюдавший за  усилиями
детектива.  -  А то еще неровен час до дырок  затрете. У нас тут  и без того
сырости хватает - трубу ночью прорвало, и сортир залило, и душевые. И стены,
и  пол -  все замочило.  Ну  ничего, ремонтники приехали, заделали. А  Фросе
убирать...
     - Мне что-нибудь есть? - прервал Дубов стариковское ворчание.
     - Ничего  нет, -  вздохнул  вахтер,  быстро  перебрав  немногочисленную
почту. -  Хотя погодите, Маша  вам просила передать, чтобы вы зашли  в этот,
как  его... - Старичок напряг память.  - Вот-вот,  в  импернет-клуб. Вечером
еще, но вы уже ушли.
     - Спасибо, Родионыч, -  кивнул  сыщик, а  про себя  подивился: "Вот это
оперативность! Даже трех дней не прошло..."
     И  Василий помчался по лестнице, перепрыгивая  через две,  а  то и  три
ступеньки и едва отвечая на приветствия коллег.
     С  утра  в интернет-клубе, а в сущности  небольшой  комнатке на третьем
этаже,  было малолюдно, если не  сказать безлюдно. Хозяйка, бывшая помощница
секретаря комсомольского  горкома, в гордом  одиночестве сидела за одним  из
компьютеров, изучая какую-то разноцветную таблицу, изображенную на мониторе.
Василий  даже подумал, что  Маша  потихоньку  хакерствует,  так как при  его
появлении  она  вздрогнула и нажала какую-то клавишу, отчего таблица тут  же
исчезла, а вместо нее по экрану побежали разноцветные треугольники.
     - А, Васенька, - обернулась Маша к детективу, -  хорошо, что зашел. Тут
тебе  послание.  Вот  распечатка.  -  Порывшись  в  стопке  бумаг,  небрежно
наваленных  на  столике,  она  протянула  Дубову  пару  листков с принтерным
текстом.  -  Поздравляю,  Василий Николаевич,  наконец-то  и  вы  попались в
Великую Паутину Интернета!
     - Спасибо, - кивнул Дубов и тут же принялся изучать послание:
     "Здоровеньки  булы, уважаемый коллега!  Разумеется,  Ваша просьба никак
меня не затруднила. Я прекрасно понимаю, что навести справки вы просили меня
отнюдь  не  из  праздного  любопытства. И  вот мои первые  результаты:  Илья
Богданович Кравец скончался в Р*** в  1979  году, его супруга теперь живет в
Киеве у дочки.  Я встретился со вдовой, и она вспомнила,  что в 60-70-е годы
ее муж  действительно  посылал  много писем в разные места  Украины  и всего
бывшего  СССР, а иногда  и  за его пределы,  но  на самом деле сию  обширную
переписку  вел  не он сам, а  его друг, учитель  истории  и краевед-любитель
Борис  Никофорович  Чернявский,  который  иногда  использовал  адреса  своих
знакомых. Почему он это делал, госпожа Кравец  не в курсе.  Но она сообщила,
что Чернявский  по-прежнему живет в  Р***, и даже дала его адрес.  На днях я
собираюсь поехать туда,  это  совсем  недалеко от Киева, и  буду признателен
вам,  уважаемый Василий Николаевич, если вы уточните  круг интересующих  вас
вопросов, которые я мог бы прояснить у краеведа Чернявского. До побачення на
хвылях Интернета, с детективным приветом Г. Иваненко".
     Василий перечитал послание и задумался:
     "Стало быть, Чернявский вел переписку через третьих лиц. Почему? Ясно -
он подозревал, что его корреспонденция может,  скажем так, контролироваться.
И если историк  Чернявский и  доктор Матвеев  делали одно дело, то положение
первого  все  же было предпочтительнее:  он мог  собирать сведения под видом
краеведческих исследований..."
     - Ну как, Вася,  отвечать будешь? - оторвал сыщика от размышлений голос
Маши.
     - Буду! - решительно ответил Дубов.
     - А,  ну так садись и  набирай, -  предложила  интернетчица. - Я  потом
отправлю.
     Маша указала Василию место за свободным компьютером, а сама оборотилась
к  другому клиенту. Василий заметил, что помещение интернет-клуба помаленьку
наполняется посетителями.
     Вскоре на экране появился следующий текст:
     "Уважаемый Григорий Александрович! Очень благодарен Вам за помощь. Дело
не столь срочное, чтобы ехать ради него в Р***, и не меняйте ради этого свои
планы. Однако, если Вы там все же окажетесь,  то поинтересуйтесь у  историка
Чернявского о некоем Кондрате, зверствовавшем в 1942 году, а также о докторе
Владимире  Матвееве  из  Кислоярска, с  которым  Чернявский переписывался  в
1970-ом,  а возможно,  и  раньше. Еще раз благодарю  за отзывчивость, всегда
готов оказать Вам посильную помощь. В. Дубов".





     После обеда, уже в вестибюле ресторанчика, Серапионыч спросил Дубова:
     - Василий Николаич, как вы относитесь к поэзии?
     Как раз перед этим их  в  течение  всего обеда потчевал своими  опусами
некий стихотворец из многочисленных кислоярских гениев-надомников,  и потому
детектив ответил уклончиво:
     - Смотря какая поэзия.
     -  Например,  Пушкин,  -  предложил  доктор  и извлек  из  потрепанного
"дипломата" не менее потрепанную брошюрку.
     - "А.С. Пушкин, стихотворения и поэмы", - прочел Василий. - "Библиотека
школьника,  Москва, 1970 год". Очень хорошо,  Владлен Серапионыч, что вы мне
ее  принесли.  Давно   хотел  перечитать  что-нибудь  из  классики,  да  все
недосуг...
     - Эту книжку я нашел в почтовом ящике, - перебил Серапионыч.
     - Ну,  он у вас просто бездонный, - хохотнул Дубов. - Прямо как цилиндр
факира.
     - Книжка  находилась в  моем собственном ящике,  - совершенно  серьезно
ответил   доктор.  -   Стены  уже  давно   побелили,  тараканов  выгнали,  а
металлические  ящики повесили на прежнее место. Вы лучше поглядите на это. -
Серапионыч  вынул из  книжки закладку.  Ею  оказался карманный календарик за
1970 год с видом Невы и Адмиралтейства.
     -  Очень  занятно,  -  усмехнулся  детектив,  осмотрев   календарик.  -
Некоторые их даже коллекционируют.
     - А некоторые закладывают в книжки, - подхватил доктор. - Вот здесь, на
тридцать седьмой странице, где "Песнь о вещем Олеге".
     - А, это я знаю! - радостно заявил Василий. - "Как ныне сбирается вещий
Олег Отмстить неразумным хазарам, Их села и  нивы  за буйный  набег Обрек он
мечам и пожарам..." А дальше не помню.
     Пока  Василий  демонстрировал  свои  познания  в  классике,  Серапионыч
раскрыл книжку  на тридцать седьмой  странице и пролистал еще пару страничек
вперед:
     - "Так  вот где таилась  погибель моя!  Мне смертию кость  угрожала! Из
мертвой главы гробовая змея Шипя между тем выползала; Как черная лента вкруг
ног обвилась: И вскрикнул внезапно ужаленный князь".
     -  О,  вы  помните  "Песнь" лучше  меня,  -  заметил  Дубов. Серапионыч
протянул ему брошюру:
     - Эти строчки подчеркнуты.
     Послеобеденное благодушие вмиг слетело с лица частного детектива:
     - Владлен  Серапионыч,  вспомните - вы  больше ни с кем не  говорили  о
своих находках?
     - Только с  вами,  как  вы  и предупреждали, -  чуть удивленно  ответил
доктор.
     - А та ваша соседка, бывшая учительница?
     Серапионыч немного замялся:
     - Наталья Николаевна?  Знаете, я попытался  еще раз поговорить с ней  о
докторе Матвееве. Естественно, не открывая подробностей.
     - Ну и как?
     - То же  самое. Такое впечатление, что  Наталье Николаевне  разговор на
эту тему портит нервную систему.
     -  Наталья  Николаевна  преподавала  литературу?  - неожиданно  спросил
Дубов.
     -  Кажется, нет, -  покачал  головой доктор. - Не то  географию,  не то
математику.
     - Ну, это не столь важно, - заметил детектив. - Как вы думаете, Владлен
Серапионыч, пациенты на вас не обидятся, если вы один разок  "сачканете"  из
морга, и мы с вами навестим Наталью Николаевну?
     - А что толку? - без особой надежды протянул Серапионыч. - Все равно мы
от нее ничего не добьемся.
     - Попытка -  не  пытка,  -  загадочно  улыбнулся сыщик.  -  Нет-нет, не
пугайтесь, пытать вашу соседку мы не будем, но разговорить попытаемся.
     - Ну ладно, - нехотя согласился Серапионыч.
     - Тогда пожалуйте в мой лимузин! - галантно предложил Дубов.  Лимузином
Василий  иногда в шутку именовал свой старенький "Москвич", с которым свыкся
и даже чуть ли не сроднился еще с "комсомольских" времен.
     Наталья    Николаевна   по   внешности   оказалась   типичной   пожилой
учительницей, какими они обычно изображаются в фильмах из школьной жизни.
     Серапионыч представил  своего спутника  и уже собрался  было произнести
пространную речь о целях их визита, но Василий взял инициативу в свои руки:
     -  Наталья  Николаевна,  забота  о  безопасности  нашего  общего  друга
Владлена  Серапионыча делает вам честь, но если не трогать старых костей, то
змеи расплодятся и поползут жалить всех без разбора.
     - О чем вы? - недоуменно глянула на детектива Наталья Николаевна.
     -  Разумеется,  не   о  Вещем  Олеге,   -  усмехнулся  Дубов,  -  а  об
обстоятельствах, сопутствующих смерти доктора Матвеева.
     Учительница вздохнула:
     - А я так думаю, что и  кости давно истлели,  и змеи тихо доживают свой
век. Но если их разворошить, то вот тогда-то они и начнут жалить.
     -  Позвольте  с  вами  не  согласиться, Наталья  Николаевна,  - покачал
головой Дубов. - Наверное, вам  это не известно, но велика вероятность того,
что  истинной причиной  преждевременной  смерти  доктора  Матвеева  были его
изыскания, призванные разоблачить нацистских преступников и их прислужников.
     Наталья Николаевна вопросительно глянула на Серапионыча.
     - Да, это так, - подтвердил доктор.
     -  А  я и не знала, - упавшим  голосом произнесла Наталья Николаевна. -
Думала, что тут обычная уголовщина.
     - Но теперь вы согласны нам помочь? - напрямик спросил детектив.
     Вместо  ответа  Наталья  Николаевна  тяжело  вздохнула  и  извлекла  из
секретера   увесистый  фотоальбом.   Перелистнув  несколько  страниц,  нашла
выпускное фото  "1-ая  Кислоярская средняя  школа,  выпуск 1970  года, 10-ый
класс "А".
     -  Вот  это  я,  -  указала   Наталья  Николаевна  на  моложавую  даму,
обозначенную как "классный руководитель". Дубов отметил, что за тридцать лет
она не сильно постарела. - А вот  это  он, -  учительница  ткнула  пальцем в
фотографию мальчика  со светлыми и чуть  растрепанными волосами, под которой
стояла подпись "Витя Орлов".
     -  Ну  и  какое  отношение имеет  Витя  Орлов к  Владимиру  Филипповичу
Матвееву? - удивленно спросил Серапионыч.
     - Через несколько  дней после выпуска я видела Витю  у нас во  дворе, -
продолжала Наталья Николаевна, - и поначалу даже не узнала: он был в очках и
с темными волосами.
     - Как раз в конце июня, - пробормотал Василий.
     -  Совершенно верно, -  кивнула  Наталья Николаевна.  -  Точнее даже, в
первых числах июля. Доктор  Матвеев  тогда был  в  отъезде, а его семья - за
городом. После того я еще несколько раз  замечала Витю поблизости от  нашего
дома, и всякий раз  в  другом, как теперь говорят, "прикиде". Но я не  стала
его окликать: решила,  что  он играет  в  разведчика. - Учительница  немного
помолчала. - А в последний раз Витю я видела как раз 13 июля, когда вернулся
Владимир Филиппович.
     Наталья Николаевна встала из-за стола и подошла к окну:
     - Я  случайно  глянула  во двор  и  сразу увидела  Витю -  он сидел  на
скамейке вот под тем кленом и читал книжку. Тут мимо него прошел с чемоданом
Владимир Филиппович. Витя тут же отложил книжку, вытащил из кармана какую-то
бумажку,  глянул на  нее и быстро  пошел  прочь со двора. А  через несколько
минут  появился  вместе  с  каким-то  незнакомцем...  -  Наталья  Николаевна
ненадолго   задумалась,   словно   бы   "прокручивая"   в   памяти   события
тридцатилетней давности.  Ни детектив,  ни доктор ее не торопили.  - Ну вот,
затем Витя  ушел, а тот,  второй, быстро зашагал к нашему подъезду. Мне  это
показалось  немного  странным,  и  я  отправилась  в  прихожую посмотреть  в
"глазок". Этот незнакомец сначала поднялся мимо меня  наверх, а  минут через
пять-шесть я услышала, как он спускается. Потом в окно увидала, как он ушел.
     - Вы разглядели этого второго человека? - спросил Дубов,  с напряженным
вниманием слушавший рассказ учительницы.
     - Увы, -  вздохнула Наталья  Николаевна. - Оба раза,  проходя мимо моей
двери, он подносил ладонь к "глазку".
     - Именно к вашему? - чуть удивился Серапионыч.
     - А у  других  на этаже  тогда никаких  "глазков"  не  было, - невесело
усмехнулась Наталья Николаевна.  -  В  то  время  они  еще  были в  новинку.
Собственно,  я  бы об этом  случае тут же забыла, если  бы  в тот же день не
узнала, что Владимир  Филиппович скончался.  Впрочем, Владлен  Серапионыч, я
совсем и не уверена, что он поднимался именно в вашу квартиру. То есть тогда
еще в квартиру доктора Матвеева.
     - Стало  быть, Наталья  Николаевна,  вы полагаете,  что, гм, -  Василий
помолчал, стараясь точнее сформулировать мысль,  - что появление Вити Орлова
и  того второго человека как-то  связаны со скоропостижной смертью Владимира
Филипповича Матвеева?
     - Этого я не говорила, - уклончиво ответила Наталья Николаевна.
     - Но зачем-то кинули мне в ящик "Вещего Олега", - возразил Серапионыч.
     Наталья Николаевна промолчала.
     - А Витю вы после того случая встречали? - задал вопрос детектив Дубов.
     - Нет, - покачала головой учительница. - Через неделю он умер.
     - Кто, Витя? - удивленно воскликнул Василий.
     - Да. Витю нашли в его же комнате повесившимся на крюке от люстры.
     - Какой ужас, - прошептал Серапионыч.
     - И  последний  вопрос, - после  недолгого  молчания заговорил Дубов. -
Наталья  Николаевна,  имел ли Витя  Орлов  какие-то... как бы  это  сказать,
преступные наклонности?
     -  Нет-нет,  что  вы!  - горячо  запротестовала Наталья  Николаевна.  -
Поверьте,  я это  говорю вовсе не потому, что "о мертвых только  хорошо". Но
Витя был одним  из лучших учеников, и в олимпиадах по математике участвовал,
и от общественных поручений никогда не отлынивал!..
     - И, наверное,  мечтал стать космонавтом, - ввернул Серапионыч.  -  Как
все ребята в те годы.
     - Да нет, вряд ли, - совершенно серьезно ответила Наталья Николаевна. -
Насколько  я помню, он  хотел сделаться разведчиком,  как Штирлиц. Хотя нет,
"Семнадцать мгновений" сняли уже после...
     - Вы это серьезно? - чуть удивился Дубов.
     -  Трудно  сказать,   -  вздохнула  учительница.  -  Вообще-то,  как  я
припоминаю, Витя не был лишен чувства юмора, и когда он в  сочинении "Кем ты
хочешь стать?" написал,  что хочет  стать советским разведчиком, никто этого
особо всерьез не принял.
     -  Ну  что ж, Наталья  Николаевна,  спасибо  вам  за помощь,  -  сказал
Василий,  бросив  последний  взор  через  окно.  -  Пожалуй,  не будем долее
злоупотреблять вашим гостеприимством.
     -  Будьте  осторожны,  -  такими  словами   проводила   гостей  Наталья
Николаевна. - Помните о змеях.
     На лестничной клетке между этажами Серапионыч вдруг остановился:
     - Знаете, Василий Николаич, я не хотел говорить при Наталье Николаевне,
но того паренька я узнал. Он был первым покойником,  которого я принял уже в
официальной должности заведующего моргом.
     - И он действительно повесился?
     - Похоже, что да.  Хотя, конечно, в  свете  того,  что  мы  только  что
узнали, я  уже не  исключаю, что  ему  могли "помочь"  -  например,  сначала
отравили и задушили, а потом  сунули в петлю. - Доктор глянул на часы. - Ах,
я  уж опоздал, что называется, выше всякой меры! Василий Николаич,  если вам
не трудно, подбросьте меня до работы.
     Уже в "Москвиче" Серапионыч продолжал:
     -  Думаю, все ясно. Убийцы использовали  Витю Орлова  для наблюдения за
Владимиром Филипповичем, а потом "убрали" как опасного свидетеля.
     -  Да,  вполне возможно, -  подумав, согласился Дубов. -  Хотя на самом
деле все обстояло несколько сложнее. Или наоборот - до предела просто.
     -  А  мне  почему-то кажется, что Наталья  Николаевна  все-таки чего-то
недоговаривает, - заявил доктор.  - Рассказала кое-что, чтобы  мы больше  не
приставали к ней с расспросами, а остальное утаила.
     - Не думаю,  - покачал головой  Василий. -  Тут скорее другое - Наталья
Николаевна пришла к выводам, в которые  даже сама боится верить. Потому-то и
пыталась отговорить вас от копаний в старых костях.
     - Что вы имеете в виду? - чуть удивился Серапионыч.
     - Впрочем, возможно, что все совсем иначе, - задумчиво промолвил Дубов.
- Но я уверен, что до истины  мы раньше или позже докопаемся... Ну, кажется,
приехали.
     Действительно,  "Москвич" остановился  у  мрачного  обшарпанного здания
городского морга, и доктор, поблагодарив Дубова, побежал исполнять служебный
долг. А Василий, весь в мрачных думах, отправился к себе в контору.










     Войдя в Бизнес-центр, Василий, как обычно  по утрам, поинтересовался  у
Родионыча, нет ли ему чего.
     - Есть! - радостно ответил вахтер и протянул Дубову несколько листков с
аккуратной  распечаткой.  -  Нет,  это  не  почта, а Маша  просила передать.
Говорит, получила поздно вечером по Интернету.
     Детектив отметил, что на сей раз Родионыч  произнес это слово хоть и не
без запинки, но правильно.
     -  Спасибо,  это очень кстати,  -  поблагодарил  Василий  и  так  резво
поспешил к себе в  контору, что  едва не наскочил на Фросино  ведро с водой,
неосторожно оставленное чуть не посреди лестницы.
     "Я  только  что  вернулся из  Р***,  -  сообщал Иваненко,  - где  успел
повстречаться  с  краеведом  Чернявским. Правда,  наша  встреча  закончилась
трагически, однако все  по  порядку. Кондрат, о котором вы спрашивали  - это
весьма известная личность,  как  в  Украине, так и  за ее пределами. Кондрат
Ковальчук,  член карательного  отряда, наводившего  ужас не  только  на  всю
Украину, но и на  прилегающие  области России  и Белоруссии.  После войны он
исчез,  а  в конце 40-ых  "всплыл"  в  Австралии. Уже  долгие годы различные
общественные организации ставят вопрос о привлечении Ковальчука к ответу, но
не  находилось достаточных доказательств.  Это и  не удивительно - жертвы  в
земле, а соучастники предпочитают держать язык за зубами, чтобы не всплыла и
их  неблаговидная  роль  во  всех этих  делах.  В последние  годы  усилилось
давление на  Австралию, но так как Ковальчук имеет гражданство этой  страны,
то вопрос о его выдаче  все время  затягивается. Возможно, что правительство
Австралии  просто  не  хочет  портить  отношения  с  влиятельной  украинской
диаспорой, в  которой  Ковальчук - весьма  уважаемая  персона.  Его там даже
величают  "батькой  Кондратом".  К  тому же  в  ответ  на все  обвинения  он
неизменно  заявляет,  что боролся  с  коммунистическими  оккупантами.  И,  к
сожалению, иногда это  действует, причем не только в Австралии,  но даже и у
нас.
     В  последние  годы  престарелый  Ковальчук,  опасаясь  за  свою  жизнь,
переезжает из одной страны  в другую, но его отовсюду регулярно высылают. Не
так давно  его с  позором выдворили из Англии,  где он проживал по подложным
документам.
     Должен отметить, что собственно украинские власти не выказывают особого
рвения в "деле Ковальчука" - в отличие от различных общественных организаций
и  групп  "охотников за нацистами".  Похоже, что в  Киеве  (не  говоря уже о
Львове) многие облегченно  вздохнули бы при известии о его кончине  - отпала
бы необходимость судебного процесса, не говоря уже о лишнем напоминании, что
отнюдь не только немецко-фашистские захватчики причастны к  Холокосту и всем
преступлениям против человечества.
     Но все  это -  общеизвестная  информация,  которую  легко  почерпнуть в
Киевской прессе. Теперь перейду собственно к встрече  с Чернявским. Поначалу
Борис   Никифорович   принял  меня   довольно  настороженно,   однако  потом
разговорился  и даже показал кое-что из своих  "краеведческих" экспонатов. В
свое время, будучи  учителем истории и руководя кружком  юных  краеведов, он
вместе с ребятами разыскивал  солдатские могилы, устанавливал имена погибших
и   даже  пытался  найти  их  родственников.  Однако,   наряду  с  воинскими
захоронениями, Чернявскому  нередко  попадались  и  братские  могилы  совсем
другого  рода  -  в  них  аккуратно, штабелями  лежали  останки  людей  явно
цивильных, в том числе женщин и детей. Естественно, Борис Никифорович не мог
не вести поисков и по  этому направлению, ему даже удалось выяснить личность
нескольких  погибших.  А следом  за  этим  неизбежным становился вопрос и  о
палачах.  Борис  Никифорович уже  тогда, в 60-ые годы,  понимал, что в своих
поисках несколько  вышел за рамки дозволенного, и предпринял  некоторые меры
предосторожности - в частности, вел переписку на  эту тему, используя адреса
друзей и знакомых. Кстати, он не без гордости сообщил мне, что его материалы
использовал писатель  Рыбаков в  "Тяжелом песке",  и  даже показал  книгу  с
дарственной надписью.
     Когда я спросил Чернявского  о  вашем земляке  докторе  Матвееве, то он
сразу  вспомнил, что обменивался с  ним письмами примерно в 1969-70 годах, и
тот даже пару раз приезжал к нему,  когда  гостил у  своих родных в местечке
или городке Черные Камни в 30 километрах от Р***. Матвеев, по  словам Бориса
Никифоровича, интересовался событиями  во время оккупации в Черных Камнях, и
Чернявский  сообщил  ему  кое-какие  сведения, в  том  числе  и  о  Кондрате
Ковальчуке, оставившем там особо кровавый след.
     На мой  вопрос, известно  ли Чернявскому  что-либо о Ковальчуке  помимо
того,  что  сообщалось  в  средствах  массовой  информации,  он  сказал, что
располагал весьма обширным архивом  документов и свидетельств  против него и
других ему  подобных, но  расстался  с  ним в 1971 или  72  году.  К  Борису
Никифоровичу прибыл из Киева некий приличного вида господин, представившийся
сотрудником  Академии  Наук,  и  настоятельно   просил  передать   собранные
материалы в распоряжение ученых-историков, в частности, для написания книг о
Великой Отечественной войне и для выставки  "30 лет Победы".  Ничего дурного
не подозревавший Чернявский так  и  сделал  -  тем более  что хранить  столь
важные  материалы в его маленьком домике было  небезопасно, хотя  бы  даже в
пожарном  отношении.  Нечего  и  говорить,  что  даже  малой   толики  своих
материалов Борис Никифорович не  обнаружил ни в исторических  книгах,  ни на
выставках. Скорее  всего, они либо просто  были уничтожены, либо  до сих пор
хранятся в сейфах некоей организации.
     Разумеется, после этого Чернявский не оставил поисков, хотя и не вел их
столь  широко,  так как чувствовал,  что если  не  слежка,  то, скажем  так,
наблюдение  за ним  велось  почти  непрерывно, вплоть  до начала  девяностых
годов.
     Теперь собственно  о  моей  поездке. В  Р***  я  приехал на  два дня  и
остановился у  своих дальних родственников. В первый день Борис  Никифорович
пообещал  мне подыскать в своем обширном  архиве материалы по  Ковальчуку, а
если удастся -  письма  от  Матвеева. Мы договорились, что я зайду  назавтра
пополудни, но когда я пришел, то увидел на месте его дома лишь груду тлеющих
угольков. Как мне сообщили в пожарной службе, "гражданин Чернявский  погиб в
результате небрежного обращения с огнем".
     Вот  так  безрадостно,  уважаемый  Василий Николаевич,  завершилась моя
поездка  в  Р***.  Это  пока  что  все, что я  могу  сообщить вам, пользуясь
посредством  Интернета,  но думаю,  что  еще  смогу прислать  вам  весточку.
Берегите себя. С уважением, Гр. Иваненко".
     Нечего и говорить, что выражение лица у Василия по мере прочтения этого
послания становилось все мрачнее.
     - Сбываются пророчества Натальи Николаевны, - пробормотал Дубов. - Змеи
вылезают из забытых костей и начинают жалить...
     Детектив еще раз внимательно перечитал концовку послания.
     "Иваненко ясно дает понять, что через Интернет не может сообщить всего,
что хотел бы, - подумал  Василий. -  И,  возможно,  даже  чувствует за собой
слежку.  А уж его слова "берегите себя" означают одно -  если я не выйду  из
игры, то и меня ждет смертельная опасность. Хотя, по правде говоря, поберечь
себя прежде всего следовало бы самому Григорию Александровичу..."
     - Следовательно, будем идти  до конца,  -  произнес  Дубов уже вслух и,
достав из-под телефона книжку, открыл ее на букве "С".





     Войдя в ресторанный зал, инспектор милиции Столбовой  отыскал  взглядом
детектива и доктора и немедленно направился к ним.
     -  Что-то  случилось? - спросил  он Дубова. - Добрый день, доктор. Я не
опоздал?
     - Нет-нет, Егор Трофимович, вы пришли как раз вовремя, - ответил Дубов.
- Пока  еще ничего не  случилось, по крайней мере у  нас в  Кислоярске, но я
хотел бы поговорить с вами,  так сказать, в четыре глаза. Или во все восемь,
включая пенсне Владлена Серапионыча.
     - Слушаю вас, - вздохнул инспектор, устало откинувшись на спинку стула.
Их отношения с Дубовым  вот уже  несколько лет строились на основе  здоровой
конкуренции и  делового  сотрудничества, причем  одно  отнюдь  не  исключало
другого.  Во  всяком  случае, общее  служение  Делу  Справедливости  нередко
сводило их вместе, и цепкая хватка Столбового в  сочетании с недюжинным умом
Дубова почти всегда приводили к успешному раскрытию преступления.
     - Егор Трофимович, на сей раз я хотел  бы немного поэксплуатировать ваш
доступ к архивной информации, - произнес Василий.
     - Надеюсь, не к секретной? - усмехнулся Столбовой.
     - Я тоже надеюсь,  - ответил детектив совершенно серьезно.  - Речь идет
об  обстоятельствах  смерти  гражданина  Владимира   Филипповича   Матвеева,
случившейся в июле 1970 года.
     - Убийство? - насторожился инспектор.
     - Да нет,  официальная версия - смерть от сердечной недостаточности,  -
вмешался  Серапионыч  и даже для  пущей  важности  добавил пару звучных слов
по-латыни. - Но обстоятельства очень уж странные...
     - Может быть,  по вашему  ведомству есть какая-то  информация  об  этом
человеке, - добавил Василий. - И если вам не трудно...
     - Постараюсь,  - кивнул Егор Трофимович  и  записал  в  блокнот: - В.Ф.
Матвеев, скончался в июле семидесятого.
     -  И еще, - добавил  Василий, - нет ли чего-то по еще одному лицу: Витя
Орлов, покончил жизнь самоубийством тогда же.
     - Выясним, - инспектор черкнул  еще несколько слов и вернул  блокнот во
внутренний карман пиджака. - Если не секрет, Василий  Николаевич, с чего это
вы вдруг занялись такой стариной?
     Василий ненадолго задумался:
     -  Знаете,  Егор  Трофимович,  очень  может быть,  что  все  подозрения
беспочвенны, и тогда  не стоит забивать ими вашу голову, столь занятую более
насущными делами. Но  если нам  с доктором  удастся что-то  раскопать, то вы
будете первым, с кем мы поделимся нашими находками.
     -  Какими находками? - неожиданно  прозвучал над ухом  Василия приятный
женский голос. - Неужто вы тоже решили заняться археологическими раскопками?
     Голос  принадлежал  еще одной  постоянной участнице  обедов - кандидату
исторических  наук,  которую  все  звали госпожа Хелена,  так как ее  полные
инициалы были столь неудобовыговариваемы, что даже заучить их наизусть никто
не  мог. Частенько,  если  не  оказывалось злободневных тем  для  застольной
беседы, госпожа Хелена  потчевала сотрапезников увлекательными  экскурсами в
прошлое, или, как  это называл  Серапионыч,  проводила исторический  ликбез.
Рассказы  госпожи  Хелены всегда  были  столь занимательны, что ее слушатели
зачастую забывали  о еде,  и  даже сидящие  за  соседними столиками невольно
прислушивались к импровизированным лекциям.
     Так как на  сей  раз беседа не  очень клеилась,  то  госпожа Хелена уже
нацелилась рассказать о своих раскопках в курганах древней долины  Кислоярки
и даже потянулась к сумочке, где у нее лежали уникальные фотоснимки. Заметив
это, Василий решил направить лекцию в иное русло:
     - Госпожа  Хелена, давно хотел вас спросить, хотя  это,  кажется, и  не
ваша специализация - существовали ли в советское время какие-либо проявления
нацизма?
     Доктор и  инспектор от  неожиданности  чуть не  поперхнулись, а госпожа
Хелена невозмутимо переспросила:
     - Уточните, Василий Николаич, какой период истории СССР вас интересует?
     -  Ну,  послевоенные  годы,  например  конец  шестидесятых   -   начало
семидесятых.
     Историк ненадолго задумалась:
     -  Да,  действительно  -  это не  моя  специальность.  Но  я  попытаюсь
ответить. В  сущности, коммунистический режим на  всей  протяженности своего
существования никогда не гнушался для самоподдержания использовать  те идеи,
на  которых  чуть  ли  не  целиком  строилось  учение  Гитлера.  Конечно,  в
послевоенные  годы эти  тенденции достигли своего апогея - вспомним хотя  бы
объявление  целых  народов  врагами  и  их  депортации, я  уж  не  говорю  о
пресловутых "безродных космополитах" и о "деле врачей"... Да и в последующие
годы  эта практика  продолжалась,  хотя  и несколько  более  завуалированно.
Собственно,  игра на  низменных чувствах толпы всегда  была  присуща  власть
предержащим и, увы, не только при тоталитарных режимах. Другое дело, что при
советской  власти  все   это   прикрывалось  коммунистической   и  классовой
идеологией, но после распада СССР такая необходимость  отпала, и на всем его
бывшем  пространстве  откровенно нацистская нечисть  расцвела что называется
махровым цветом. Можно сказать, что нацистские структуры намертво срослись с
коммунистическими,     и    уже    никого    не    смущает    свастика     и
человеконенавистнические  лозунги даже на  коммунистических демонстрациях. Я
уж  не  говорю  о жутком  гибриде  нацистского флага и серпа  с  молотом  на
символике национал-большевиков.
     Госпожа Хелена говорила красиво и  плавно,  как по писаному, и говорила
она  слова безусловно  правильные, но  Василию и остальным  слушателям давно
известные  и не требующие дополнительных доказательств. Поэтому,  дождавшись
окончания очередной фразы, Дубов задал наводящий вопрос:
     - Скажите, известны ли вам какие-либо подпольные  нацистские структуры,
которые были способны, например, убрать неугодного им человека?
     Столбовой недоуменно покачал  головой, а госпожа Хелена как ни в чем не
бывало ответила:
     - Лично я ни о чем подобном не слышала. Могу только  сказать, что  в те
времена подполье если чисто теоретически и  могло существовать,  то только с
дозволения властей. А  власти, в свете вышеназванных причин, гораздо охотнее
терпели  носителей  нацисткой  идеологии, чем, скажем, правозащитников вроде
Сахарова или Ковалева. Впрочем, специально этим предметом я не занималась. А
что, Василий Николаич, вам что-то известно?
     Немного поразмыслив, Василий решился слегка приоткрыть карты:
     - Допустим, спустя четверть  века  после войны некто, назовем  его Икс,
вышел  на  след  гитлеровских  приспешников,  орудовавших в  годы оккупации,
предположим, на Украине, и  вот в один прекрасный день он получает записку с
угрозой -  мол, если  не угомонишься, то  пеняй на себя. А внизу пририсована
свастика.
     - Ну, в то время многие  нацистские приспешники  были еще живы,  кто-то
уже свое отсидел и вышел. Ну там, еще их родные, друзья, - не очень уверенно
проговорила госпожа Хелена.
     - А  также  более молодые  единомышленники, -  завершил мысль  историка
детектив  Дубов.  -  Но  вот  в  чем  дело  -  вскоре   этот  самодеятельный
исследователь прошлого скончался при весьма странных обстоятельствах.
     Историк  растерянно переводила взгляд  с  доктора на  инспектора  и  на
Василия - она все никак не могла взять в толк, чего тот от нее хочет.
     Воспользовавшись заминкой, Столбовой шепнул Дубову:
     - Эти расспросы как-то связаны с вашим делом?
     Чуть помедлив, Василий утвердительно кивнул.
     - Напрасно,  Василий Николаевич, напрасно, - покачал головой инспектор.
- Я на вашем месте туда бы не лез.
     - Но вы готовы выполнить мою просьбу? - напрямик спросил детектив.
     - Раз обещал, значит, выполню, - буркнул Егор Трофимович.
     - Знаете, в то время антисоветские течения были  весьма разношерстными,
-  вновь  заговорила  госпожа  историк.  -  И  там  были  отнюдь  не  только
демократы-правозащитники, но  и  крайние националисты  вроде  Шафаревича. Но
чтобы убивать - это уж  слишком... Нет, честно признаюсь - в этом вопросе  я
недостаточно компетентна.
     - Ничего страшного, -  успокаивающе улыбнулся Василий. И, чтобы сделать
историку приятное, добавил: - Моя дедуктивная интуиция подсказывает, что вы,
уважаемая  госпожа Хелена, просто горите  желанием  продолжить увлекательный
рассказ  о раскопках  в курганах. А все мы горим желанием  его послушать. Не
так ли, господа?
     Доктор  и  инспектор  охотно  закивали.  А  госпожа  Хелена,  отодвинув
полупустую  тарелку,  извлекла  из  сумочки стопку  фотографий  с  какими-то
ископаемыми черепками и доисторическими свидетелями былых эпох.





     После обеда Василий попросил Серапионыча задержаться.
     -  Ну ладно, - вздохнул доктор, - только ненадолго. А то я  в последнее
время чуть  не  каждодневно  опаздываю  с перерыва.  А  знаете что,  Василий
Николаевич - если вы не торопитесь, то заедемте ко мне в морг.  Вроде  и  на
работе буду, и поговорим в покойной обстановке.  То есть я хотел сказать - в
мирной.
     - Ну что  ж, почему бы и нет? - не стал спорить детектив. - Тогда прошу
в "Москвич".
     Торопливо проведя  Василия  через прохладное помещение,  где  на столах
лежали несколько  покойников  с бирками  на торчащих из-под простыней ногах,
доктор  открыл дверь  своего  кабинета,  а точнее -  небольшой  комнатушки с
заваленным всякой всячиной столом и шкафом, из-за стеклянных дверок которого
виднелись многочисленные скоросшивательные папки.
     -  Пожалуйста,  ознакомьтесь,  Владлен  Серапионыч,  -  Дубов извлек из
портфеля и подал доктору листы с последним посланием от коллеги Иваненко.
     Серапионыч  углубился  в  чтение,  во  время  которого  Василий  не без
некоторого  изумления разглядывал обстановку докторского обиталища,  которое
скорее можно было принять  за лавку старьевщика, чем на кабинет  заведующего
моргом.
     -  М-да,  -  только  и смог  вымолвить  Серапионыч,  возвратив  Василию
распечатку. И, подумав, добавил: - Ну и вляпались мы с вами, однако же. Черт
меня дернул заглядывать в этот проклятый ящик!
     - По крайней мере, теперь ясно, с кем мы имеем дело, - заметил Василий.
     -  С  отъявленными  мерзавцами!  -  в  сердцах   пристукнул   по  столу
Серапионыч.  - Но все не возьму  в толк -  что это  за могущественные темные
силы, которые способны уничтожить человека чуть ли не в любом конце света? И
ради чего - чтобы какой-то доживающий свой век старикашка ушел от ответа!
     -  Владлен Серапионыч,  вы  видели и  читали то же,  что и я, - немного
помолчав, заговорил детектив. - Мы с вами вместе были у Натальи Николаевны и
слышали одно и то  же. Неужели вы так до сих пор и  не догадались, кто стоит
за всеми этими событиями - и тридцатилетней давности, и сегодняшними?
     - Некие полумифические нацистские структуры, о которых говорила госпожа
Хелена? - неуверенно предположил доктор. - Но это же несерьезно!
     -  Боюсь,  мы  с  вами даже не  догадываемся, насколько это серьезно, -
покачал головой  Дубов, -  и  насколько  опасно.  Госпожа историк выразилась
очень обтекаемо - в том  смысле что "коричневое" подполье могло существовать
лишь настолько, насколько это  позволяли пресловутые "органы". А я сказал бы
иначе - оно было  продолжением или, если  хотите, подразделением  "органов".
Хотя почему  было?  Собственно говоря, от того  что теперь нацисты вышли  из
своего  так  называемого подполья,  а  КГБ  переменило  название,  мало  что
изменилось.
     - То есть угрозу "замочить в сортире" с пририсованной свастикой доктору
Матвееву послали...  - Не  договорив, Серапионыч вопросительно  посмотрел на
Дубова.
     - Ну  разумеется, от своего  имени выступать они  не могли, -  уверенно
ответил  Василий. - Подумайте, как бы это  выглядело - наши советские органы
угрожают  человеку,  пытающемуся  разоблачить нацистских  преступников.  Вот
тут-то  и  пригодилось это "виртуальное"  подполье -  если даже дело получит
огласку,  то  КГБ не  при чем: дескать,  это какие-то недобитые  гады, а  мы
допустили недоработку, не распознали их на корню. И вообще, товарищ, спасибо
вам за сигнал. - Дубов невесело усмехнулся и неожиданно повернул разговор на
другое: - Доктор, вы же следите за московской прессой?
     - Есть  такой грешок, - чуть удивился Серапионыч. -  Покупать, конечно,
дороговато, но  иногда у  знакомых заимствую, иногда  в читальню захожу. Так
что более-менее в курсе.
     -  Весьма  подробную  информацию  о  Ковальчуке  мой  коллега  Иваненко
почерпнул в киевской прессе, - продолжал Василий. - Постарайтесь припомнить,
Владлен  Серапионыч, не попадалось ли вам что-то  по этому делу в московских
газетах, и если да, то в каких.
     Доктор ненамного задумался.
     - По-моему, всего пару раз, да и то как-то мельком, очень смазанно.
     - И, разумеется, не в проправительственных изданиях?
     -  Да  нет, скорее  в  таких,  которые  именуют  себя  "демократической
оппозицией". Не то в "Общей", не то в "Московских новостях"...
     - И  это  удивительнее всего!  - подхватил Дубов.  - Казалось бы, такой
козырь в "информационной  войне"  с непослушным братским соседом  - и  вдруг
молчание!  А ведь Ковальчук зверствовал не только на Украине, но и в России,
и Москва тоже могла бы настаивать на его выдаче или хотя бы на международном
суде. А она упускает такую возможность. С чего бы это?
     - Ну, тут уж высокая политика... - глянул в потолок Серапионыч.
     -  Я уж  не  говорю о том, что доктора Матвеева  почему-то не отвезли в
морг, а делали вскрытие неизвестно  где, -  продолжал  Дубов.  -  Это только
лишний  раз подтверждает, что в  его смерти что-то не так. Даже ваша соседка
учительница это поняла. Ну и сегодняшнее  послание Иваненко - помните, как к
Чернявскому  заявился  какой-то  научный  сотрудник   и   попросил  передать
собранные материалы. Нет-нет, сотрудник скорее всего был самый всамделишний,
- заметив удивление на лице своего собеседника, добавил Василий, - но это не
мешало  ему  сотрудничать  и с "некоей организацией". - Детектив заглянул  в
письмо. - Заметьте, доктор, сей "жрец науки" пришел к Чернявскому в 1971 или
72 году, уже после гибели Владимира Филипповича Матвеева.
     -  То есть вы клоните к тому,  что за всеми этими темными  делами стоит
КГБ, - невольно понизил голос Владлен Серапионыч.
     - Если точнее, то я в  этом ничуть не сомневаюсь, -  ответил Василий. -
И, кстати сказать,  все вышесказанное уже в несколько ином виде представляет
историю, которую нам поведала уважаемая Наталья Николаевна.
     - Про Витю Орлова, что ли? - припомнил Серапионыч.
     - Да. И теперь мне окончательно понятно, как такое могло случиться, что
молодой,  талантливый,  жизнерадостный  парень,  перед  которым   вся  жизнь
впереди, внезапно накладывает на себя руки.
     - То есть вы больше не допускаете,  что уйти  из жизни ему "помогли"? -
спросил доктор.
     -  В известной мере так оно  и было, - не стал  спорить Василий.  -  Но
теперь  я  очень ясно представляю, как  именно  это было. И думаю,  что если
где-то и ошибаюсь, то ненамного. Помните,  Наталья Николаевна рассказывала о
том, как Витя в шутку написал, что хочет стать  разведчиком.  А это  не было
шуткой. Или, скажем  иначе,  было такой шуткой,  в которой есть немалая доля
правды. И вот, успешно окончив школу, сей  юный мечтатель собрался поступать
туда,  где учат на  Штирлица.  А поскольку в нашем городе  такого заведения,
насколько  мне  известно,  не было, то Витя решил обратиться, так сказать, в
курирующую организацию, отделение коего в Кислоярске, разумеется, имелось.
     - Как-то  сомнительно, - пожал плечами доктор. -  Неужели Витя не знал,
хотя бы из анекдотов, что эта организация из себя представляет?
     - При  всем своем  математическом уме Витя  Орлов  оставался честным  и
наивным комсомольцем, -  ответил Дубов,  - и нам ли его учить с высоты наших
сегодняшних познаний? Наверняка  он совершенно искренне полагал, что внешняя
разведка  ничего  общего  не  имеет  с  теми  подразделениями  КГБ,  которые
осуществляли  тотальную   слежку,  преследовали  диссидентов,  душили  любую
свободную мысль, ну и так далее.  Возможно, так оно и было - я не в курсе их
внутренних структур. Одним словом, Витя отправился в КГБ с надеждой, что ему
дадут  направление   в   разведшколу.   Ну  а   там   его   встретил   очень
доброжелательный  и  понимающий  сотрудник,   который  прямо-таки   очаровал
будущего Юстаса вниманием и обходительными манерами. Разумеется,  качествами
чисто профессиональными. Он сказал, что уважает Витин патриотический порыв и
сам лично попросит своего друга, директора учебного разведцентра, чтобы  тот
непременно зачислил Витю в курсанты даже без необходимых формальностей.
     - Вы так говорите,  будто  сами присутствовали  при  этом разговоре,  -
усмехнулся Серапионыч.
     - А тут нечего и присутствовать,  - возразил Василий. - История вечная,
как  мир.  Ну  вот,  а  когда Витя  проникся  к  своему доброжелателю полным
доверием, тот и  сказал: "Но прежде я дам тебе важное испытательное задание.
Выполнишь его - считай, вступительный экзамен  сдан.  На  днях  в  Кислоярск
должен  прибыть связной  к американскому  резиденту (германскому, японскому,
верхневольтскому  -  лишнее вычеркнуть),  а  твоя задача  -  проследить  его
прибытие на "явку" и  тут же  сообщить  нашему сотруднику. А уж тогда  мы их
обоих, голубчиков, и возьмем с поличным". -  Василий вздохнул. - А остальное
вы уже знаете из рассказа Натальи Николаевны.
     -  Возможно,  вы  и  правы,  -  с  некоторым  сомнением  пожал  плечами
Серапионыч, - но какой смысл  был посылать Витю следить за домом? Они ведь и
по своим чекистским каналам прекрасно могли узнать, когда прибывает Владимир
Филиппович.
     - Думаю, здесь у них были свои резоны, - ответил Дубов. - Ну, например,
"засветить" Витю возле дома, а потом все на него и свалить, если бы Матвеева
не  удалось убрать  "чисто". Хотя это, конечно, не главное. Кагебисты всегда
стремились завербовать  и заставить на себя работать как можно больше людей.
Но одно дело  - ввести в свой  грязный  оборот  какого-нибудь мошенника, или
корыстолюбца,    или   просто   человека   запутавшегося,   которого   можно
шантажировать.  Но  особенный  кайф  для  них  -  это  замарать  порядочного
человека, что  называется  наплевать ему  в  душу.  От  этого  они  получают
прямо-таки садистическое  удовольствие  - дескать, пусть мы дерьмо, но  и ты
теперь  не  лучше.  Представьте себе  чувства Вити, когда  он узнал о смерти
человека,  которого выслеживал. - Василий  печально вздохнул. -  Благородные
Штирлицы на  поверку оказались  самыми  примитивными уголовниками. А Витя не
мог себе простить соучастия в убийстве, и это привело его  к столь страшному
финалу.  Конечно,  не лучший  выход,  но он поступил  именно  как порядочный
человек.
     -  Значит, Витина  смерть тоже на  их совести? - не  то спросил, не  то
подтвердил доктор.
     - Несомненно, - твердо ответил Дубов. - Если, конечно, применительно  к
ним можно использовать слово "совесть"... Во всяком случае, совести у них не
больше, чем у кровавого гестаповца Мюллера,  если уж продолжать  параллели с
"Семнадцатью мгновениями"...
     -  Я все  понимаю, - после недолгого  молчания  заговорил Серапионыч. -
Допустим, у "органов" были и остаются какие-то дела с неонацистами. То ли те
выполняют их  задания, то ли просто  родство душ. Так  сказать, "мы  с тобой
одной крови".
     - И то, и другое, - вставил Дубов.
     -  Но, хоть убейте, не пойму  - на что им этот старый "батька Кондрат"?
Почему они устраняют всех, кто пытается приблизиться к его разоблачению?
     - Думаю, что раньше  или  позже мы об этом узнаем, -  ответил  Василий,
хотя  прежней  уверенности  в  голосе у  него уже не  было.  - У  меня  есть
кое-какие  предположения,  но  пока  довольно  смутные. Например,  Ковальчук
каким-то образом  связан  с  пресловутыми  "органами", и  теперь  они просто
защищают своего человека от возможного судебного преследования.
     -  Ну,  Василий  Николаич,  это  уж вы малость  хватили,  - сомнительно
покачал головой доктор.
     - Может  быть, - не стал спорить  Дубов. - Но ведь Ковальчук  не с луны
свалился - если бы мы узнали, чем он занимался  до  войны, то это, вероятно,
дало бы ответы на многие вопросы. Известно, что по Украине  (как, впрочем, и
по  всему  СССР)  в  тридцатые  годы  прошла  огромная  волна  репрессий,  и
какой-нибудь  подонок,  участвовавший в  преследовании кулаков,  троцкистов,
вредителей и прочих врагов  советского народа, лишь продолжал во время войны
свое любимое дело, уничтожая коммунистов, евреев, партизан - словом,  врагов
Рейха и  Фюрера.  Впрочем,  это  лишь  мое  предположение. И  если  так,  то
"органы",  которые,  извините  за  выражение,  "мочат"  всех,  кто  пытается
разоблачить Ковальчука, делают это отнюдь не из-за того, что так уж  дорожат
своим старейшим сотрудником,  а просто из страха, что если он заговорит,  то
сами органы будут выглядеть, мягко говоря, очень уж неприглядно. Равно как и
государство - в прежние годы СССР, а теперь его "правопреемница".
     -  А  не  проще  ли  им просто  "убрать"  Ковальчука? -  пожал  плечами
Серапионыч. -  Так сказать, есть агент - есть  проблема, а  нет  - так уж не
обессудьте.
     -  Скорее всего, они  бы так и поступили, - уверенно сказал  Василий. -
Осудили бы  как военного  преступника и тут же расстреляли в двадцать четыре
часа.  Но ему, видимо, удалось  бежать, и когда  он оказался в Австралии, то
"органам" уже ничего не оставалось, как назначить его своим агентом уже там,
в  среде эмиграции. Повторяю, все это лишь  мои предположения. Думаю, раньше
или позже мы узнаем, насколько они соответствуют действительности.
     - Если нас самих не "замочат", - вздохнул доктор.
     -  Не  исключено, - совершенно серьезно ответил Дубов.  - Так что  вам,
Владлен Серапионыч, следовало бы выйти из игры...
     - Как же! - возмутился доктор. -  Я, можно сказать, заварил эту кашу, и
в кусты?  Нет уж, пускай меня  и "мочат"! - Серапионыч погрустнел. - Знаете,
Василий  Николаич,  я  чувствую,  что  виновен  в гибели краеведа,  как его,
Чернявского. И зачем я только заглядывал в этот злополучный ящик?
     -  Ну,  причем  тут  вы,  -  возразил  детектив.  - Лучше  скажите,  не
сохранились ли у  вас в архиве какие-то сведения о  вашем первом пациенте? Я
говорю о Вите Орлове.
     - Запись наверняка имеется, - ответил  доктор, - но что-то более того -
едва ли. -  Владлен  Серапионыч  выбрался  из-за  стола,  извлек из  кармана
увесистую связку ключей и  одним  из  них  отпер  шкаф.  - Вот,  пожалуйста,
семидесятый  год.  - Доктор вытащил  одну из папок  и, перелистав  страницы,
отыскал  соответствующую запись:  -  "Орлов Виктор Геннадиевич,  1953  г.р.,
поступил 21  июля,  с  признаками удушения  и  так далее. Как видите, ничего
особого.  Да,  -  тяжко вздохнул Серапионыч, -  как  давно это было...  - Он
перевернул несколько  страниц  назад. - А вот  и  последняя запись Владимира
Филипповича: 27 июня, Коробкова Наталия Федоровна".
     Василий заглянул в записи:
     - Довольно необычное написание буквы "и"...
     - Да, у Владимира Филипповича это  иногда случалось, особенно  когда он
волновался: сначала писал "i" с точечкой наверху, но потом приписывал вторую
закорючку,  а  точка так  и оставалась. Знаете, ведь  по-украински звук  "и"
обычно передается буквой "i", а нашей букве "и" соответствует звук "ы".
     - И  что,  Владимир Филиппович часто  волновался,  когда  регистрировал
умерших? - несколько удивленно спросил Дубов.
     -  Почти  всегда,  -  тяжело вздохнул  Серапионыч.  - Он ведь вообще-то
меньше всего собирался стать  морговским доктором, просто обстоятельства так
сложились. Да и  за эти несколько лет Владимир Филиппович не успел сделаться
таким старым циником, как ваш покорный слуга  - всякую смерть принимал очень
близко к сердцу. А Наталия Коробкова, судя по  записям,  была совсем молодой
девушкой,  погибшей в автоаварии "по причине травм, несовместимых с жизнью".
Вот такая у нас, патологоанатомов, милая формулировочка...
     - Я обратил  внимание, что  на конверте, адресованном Людмиле Ильиничне
из  Киева, встречается  такая  же  буква  "и",  - сообщил  Дубов,  терпеливо
выслушав  Серапионыча.  - В слове "Кислоярск"  и еще,  кажется,  в  названии
улицы.  Стало быть, письмо прислал сам доктор  Матвеев. И к тому же, видимо,
он был в состоянии волнения... Полагаю, нам с вами следует  как можно скорее
встретиться с Людмилой Ильиничной.
     - Вы правы, - кивнул Серапионыч. - Сегодня же позвоню.
     - Отдадим письмо, - продолжал  Василий, - а заодно  расспросим, что  ей
известно о делах супруга. Как вы думаете, Владлен Серапионыч, она согласится
нам помочь?
     - Непременно  согласится, -  уверенно заявил  Серапионыч. - Если бы вы,
Василий Николаич, были хоть немного знакомы  с Людмилой Ильиничной,  то даже
не стали бы задавать такого вопроса!
     - Ну что ж, вот и познакомлюсь, - улыбнулся детектив.










     Как  обычно  по   утрам,  Василий  Дубов  припарковал  "Москвич"  возле
Бизнес-Центра и, едва переступив порог, привычно спросил Родионыча:
     - Ну как, есть что-нибудь для меня?
     - От  Маши -  ничего, - столь же привычно ответил  вахтер. Такой  ответ
Василий получал от него ежедневно в течение всей последней недели. - А почту
еще не приносили.
     - Уже принесли, - раздался прямо над ухом Дубова голос почтальонши тети
Веры. Она была для Василия такой же постоянной величиной, как Родионыч и как
уборщица   Фрося  -  тетя  Вера  приносила  сюда  почту  еще  в  незабвенные
"комсомольские" времена.
     - Ну,  принимайте,  - с  этими  словами тетя  Вера вывалила на  стол  к
Родионычу целую кипу газет  и писем, отчего ее внушительная сумка "похудела"
чуть не на половину.
     - А мне? - спросил Дубов.
     - И тебе есть,  -  тетя Вера извлекла из бокового отдела сумки какой-то
самодельный пакет  и тетрадку в жесткой обложке.  - Тебе, Васенька, заказная
бандероль аж из Питера. Распишись вот здесь.
     -  Странно,  кто  бы это  мог  быть?  - удивленно проговорил  детектив,
принимая пакет. -  Вроде  у меня  там нет ни родни,  ни  друзей, ни  деловых
партнеров.
     - А обратный адрес есть? - Родионыч заглянул через плечо Василию.
     Детектив повернул бандероль:
     - Невский  проспект,  дом  такой-то... В.И. Петров.  Нет, не  знаю.  Ну
ладно, разберемся.
     И  Василий  привычно  поспешил  вверх  по лестнице.  То,  что  не  было
очередного  электронного "мессиджа",  Дубова  не очень  удивляло  - Иваненко
достаточно  ясно дал понять, что в конфиденциальности данного вида связи  не
очень-то уверен.
     Сняв  с  пакета внешний слой  жесткой  бумаги,  детектив  к  некоторому
удивлению обнаружил под ним другой пакет, а поверх него - записку:
     "Уважаемый Василий Николаевич!  Это  послание  придет  к  Вам не совсем
прямым  путем  - через Санкт-Петербург,  куда его отвезет на поезде надежный
человек. Такова  была просьба моего  брата Григория Александровича Иваненко,
трагически погибшего  через два  дня  после  возвращения из поездки в  Р***.
Оксана Иваненко.
     Если Вам необходимы  подробности,  то  Вы можете связаться со  мной  по
известному Вам электронному адресу или по телефону..." Далее следовал номер.
     Дрожащими пальцами  Василий  вскрыл внутренний пакет.  В  нем  оказался
целый ворох бумаг и  фотографий. А сверху - вырванный из тетрадки в клеточку
двойной листок с рукописным текстом.
     Дубов тяжко  вздохнул  и  стал  внимательно  читать последнее  послание
Иваненко:
     "Уважаемый Василий Николаевич! Когда, сообщая Вам о трагическом событии
в Р***, я писал, что  покойный Б.Н. Чернявский хотел, да  не успел  передать
мне кое-какие документы, я был  не совсем точен -  кое-что я получил от него
при нашей первой и  последней встрече. Правда, сообщать об этом  по понятным
Вам причинам я не стал.
     Как  выяснилось,  покойный  Чернявский  располагал  рядом   материалов,
касавшихся  Кондрата  Ковальчука.  Когда я спросил,  отчего он не открыл их,
когда поднялась кампания по осуждению этого  преступника, Борис  Никифорович
ответил,  что  несколько  лет  назад  послал  в республиканскую  прокуратуру
письмо, что он располагает материалами по "делу Ковальчука". Вскоре из Киева
пришел  вежливый ответ, где Чернявского  благодарили за  помощь и  обещали в
случае  надобности  с ним связаться, но, видимо, надобность так до сих пор и
не возникла. И это  лишний  раз подтверждает подозрения, что у наших властей
нет никакого желания "раскручивать" данное дело.
     Среди того, что  мне передал покойный Б.Н. Чернявский и что я пересылаю
Вам  - ряд свидетельств, записанных со слов очевидцев,  а также  фотография,
где палачи снялись на фоне только что  расстрелянных жертв. Третий справа  -
Ковальчук.  И еще  один  документ,  хотя  и  не имеющий прямого  отношения к
военным преступлениям, но во многом характеризующий личность Ковальчука: его
донос (1936 г.) на нескольких киевских инженеров, которых он  изобличает как
врагов  советской  власти,  шпионов и  вредителей. Хотя  это не оригинал,  а
ксерокопия, но почерк идентифицировать можно.
     Чернявский  также   оставил  мне  около  десятка  адресов   в  Киеве  и
окрестностях, где живут родственники жертв и свидетели злодеяний Ковальчука,
и я  решил  по мере  возможности обойти их  и  убедить, чтобы  они  оставили
документированные  показания.  Однако  от  этого  замысла пришлось  временно
отказаться  и  даже уничтожить адреса, предварительно  заучив их  наизусть -
ради безопасности самих этих людей. Сразу по возвращении в Киев я  ощутил за
собой столь плотную,  хотя внешне  и ненавязчивую слежку, что сразу понял  -
работают профессионалы, которые шутить не будут. Да и вообще, после пожара в
Р*** может произойти все что угодно.
     До свидания или прощайте - как судьба решит".
     - И вот оно  свершилось! - в сердцах проговорил Василий. - За несколько
дней погибли  два  порядочных человека. И ради  чего?  Чтобы старый  "батька
Кондрат" предстал перед земным судом раньше, чем перед высшим? А те, кто его
прикрывают, будут и дальше творить свои черные дела...
     Дубов еще раз пробежал  записку  сестры Иваненко  и, немного поплутав в
международных кодах, набрал номер:
     - Оксана Александровна? Это  говорит Дубов,  из  Кислоярска.  Не могу и
выразить, как я скорблю...
     - Не  надо  соболезнований,  - прервала  Оксана.  -  Международка нынче
дорогая. Я знаю,  что вас с Гришей  связывали общие дела.  Если чем-то  могу
помочь, то я к вашим услугам.
     - Скажете, не осталось ли после Григория Александровича чего-то по тому
делу, из-за которого он ездил в Р***?  Простите, что говорю с вами о делах в
такие тяжелые дни, но это действительно очень важно.
     - Вряд ли,  -  с  сомнением отвечала  Оксана Александровна. -  Все, что
было, я отослала вам. Но если что-то обнаружится, то я вам тут же дам знать.
     - Буду очень признателен. И еще... Извините,  что заставляю вспоминать,
но как это случилось?
     -   Разумеется,   никакой  уголовщины,  -   в  приятном  низком  голосе
собеседницы послышалась горькая усмешка. - Обычный несчастный случай.
     - Надеюсь, не пожар?
     - Ну что вы,  Василий Николаич, это  было бы слишком уж однообразно. На
сей раз все проще - наехал водитель-лихач.
     - Но его хоть задержали?
     -  С  места  происшествия  скрылся.   Свидетели   запомнили  номер,  но
оказалось,  что машина угнана у владельца  и давно находится  в розыске. Вот
милиция и ищет. Может быть, найдет.
     -  М-да, - протянул Василий, так  как больше сказать ему было нечего. -
Извините за беспокойство, Оксана Александровна.
     -  Да чего  уж  там,  -  вздохнула Оксана.  -  Всего  доброго,  Василий
Николаич. И будьте осторожны.
     Василий положил трубку и принялся изучать то, что ему прислал Иваненко.





     Перед обедом  Василий лишь вкратце проинформировал доктора о последнем,
"посмертном" послании коллеги Иваненко и о содержании полученного пакета.
     - Подтвердились подозрения в связях  Ковальчука с "органами", - отметил
Дубов, - но собственно "по делу" не так уж много. Архив краеведа Чернявского
сгорел, а список возможных свидетелей исчез со смертью Иваненко.
     - Но,  может быть, присланное все-таки пригодится хотя бы для осуждения
"батьки Кондрата"? - осторожно предположил Серапионыч. - Наверняка где-то, в
Австралии ли, в Украине ли, имеются другие доказательства, сами по себе тоже
не  совсем  достаточные для судебного  преследования,  и  вдруг  именно наши
окажутся как раз тем камешком, который сдвинет чашки на весах Фемиды?..
     - Очень возможно, - согласился Дубов. -  Разумеется, я  не буду держать
бумаги  под спудом,  а  в  ближайшее время  сообщу  о них в  соответствующие
инстанции. А  теперь нам необходимо  как можно  скорее встретиться со вдовой
доктора  Матвеева.  Во-первых, наконец-то  отдать  ей  письмо,  а  во-вторых
узнать, не известно ли ей что-то о розыскных делах мужа.
     - А я как раз вчера с нею созванивался, - закивал Серапионыч. - И ежели
сегодня вечером у вас нету более важных дел, то Людмила Ильинична будет  нас
ждать.
     - Ну вот  и  замечательно, - удовлетворенно кивнул Дубов.  -  А, добрый
день, Егор Трофимович!
     Последнее восклицание относилось к инспектору  Столбовому,  который как
раз  вошел  в обеденный  зал.  Присев  за столик с  детективом и доктором  и
убедившись, что  поблизости нет посторонних любопытных ушей, Егор Трофимович
сообщил:
     -   Я  навел  справки,  о  которых  вы   просили.  Хотя,  увы  -  особо
сенсационными результатами похвастаться не могу.  Что касается  самоубийства
Вити  Орлова,  то  тут  все просто  -  провели  необходимые замеры, опросили
родных,  подтвердили  факт суицида  и  дело закрыли.  Если  хотите,  Василий
Николаич, то я свожу вас в архив, и вы сами ознакомитесь с заключением.
     - Думаю, это вряд ли понадобится, -  ответил Дубов, - но за предложение
спасибо.
     - А Матвеев? - не вытерпел Серапионыч.
     - А вот здесь несколько сложнее,  - пожал плечами  инспектор. - Так как
доктор Матвеев  скончался ненасильственной смертью,  то я и не  думал, что в
нашем  ведомстве  по нему  что-то  будет. Так оно, собственно,  и оказалось.
Однако я на всякий случай решил сделать запрос в Особое хранилище...
     - Куда-куда, простите? - удивленно переспросил доктор.
     Егору Трофимовичу пришлось разъяснить:
     - Когда  пала  Советская  власть, а Кислоярская Республика  объявила  о
своем суверенитете, из труб здешнего отделения КГБ валом валил черный  дым -
это  чекисты сжигали те бумаги, которые не успели  заблаговременно вывезти в
Москву.  Но все  уничтожить они не  успели, и когда здание переняли  местные
власти, то оставшиеся документы собственно и составили так называемое Особое
хранилище.
     - Я где-то  слыхал, будто чекисты намеренно оставили некоторые  бумаги,
чтобы опорочить тех, кого им было нужно, - заметил Дубов.
     -  И  это не голословное предположение, - кивнул Столбовой. - Например,
среди "чекистских  бумаг" осталась и  специальная  книга учета  текущих дел.
Думаю, никто не мешал им  уничтожить ее полностью, однако оттуда были только
вырваны некоторые листы, а в основном эта книга сохранилась. И вот на запрос
мне  ответили,  что  в   1969-70  годах  "дело   В.Ф.   Матвеева"  в   книге
зарегистрировано, хотя конкретными материалами Хранилище не располагает.
     Вот,  собственно, и  все,  что мне удалось выяснить.  Едва ли это можно
назвать даже информацией к размышлениям.
     -  Отсутствие  информации  -  тоже  информация,  -  не  без  некоторого
удовлетворения  сказал  Дубов.  -  Во  всяком  случае, благодарю  вас,  Егор
Трофимович, ваша помощь для меня всегда неоценима.
     -  Ну,  будет  вам   подлизываться,  Василий   Николаич,  -  усмехнулся
инспектор.
     - Ваши  факты еще раз подтвердили мои  подозрения, - задумчиво произнес
детектив. И, вздохнув, добавил: - Худшие подозрения.
     - А мне  кажется,  Василий  Николаич, что  вы  собираетесь  ввязаться в
опасное дело, - покачал головой инспектор.
     - Уже ввязались, - подхватил Серапионыч.
     - В разные годы погибли несколько  человек, причастных  к этому делу, -
подтвердил Дубов. - И двое - за последние дни.
     -  Ну  и  ради  чего, позвольте  полюбопытствовать? -  усталым  голосом
спросил Столбовой.
     -  Я  и  сам  спрашивал  себя  -  ради  чего? - вздохнул  Дубов.  -  Но
останавливаться я уже не имею права - и именно теперь.
     - Хотя бы из уважения к памяти погибших, - добавил Серапионыч.
     - Ну хорошо, я могу вам еще чем-то помочь? -  задал практический вопрос
инспектор, принимаясь за обед, уже начавший понемногу остывать.
     - Можете, - тут же откликнулся Василий. - Неплохо бы присмотреть кое за
кем, ведь любой, оказавшийся  в орбите наших разысканий, автоматически может
стать мишенью убийц.
     - Имя? - Егор Трофимович раскрыл блокнот.
     -  Людмила Ильинична  Голубева! - опередив  Дубова, выпалил Серапионыч.
Егор Трофимович вопросительно посмотрел на Василия, тот молча кивнул.





     Людмила Ильинична с первого взгляда очень  понравилась Василию Дубову -
простая славная женщина, как и описывал ее Серапионыч.
     Представив ее и детектива  друг другу и вкратце  рассказав  о  причинах
визита, Серапионыч протянул Людмиле Ильиничне нераспечатанное письмо.
     - Не может быть, - прошептала  вдова.  Ее  глаза  заметно повлажнели. -
Неужели это от него... В разговор вступил Василий:
     - Очень  извиняюсь, Людмила Ильинична, но не могли бы вы вскрыть письмо
в нашем присутствии?
     - А что, там взрывчатка? - слабо улыбнулась Людмила Ильинична.
     - Очень возможно, - совершенно серьезно ответил Дубов.
     Людмила  Ильинична  взяла конверт, осторожно оторвала полоску  сбоку  и
извлекла небольшой листок с несколькими рукописными строчками.
     Пробежав написанное, хозяйка протянула листок Дубову. Тот прочел вслух:
     -  "Люсенька,  если  ты  случайно окажешься  в  городе и  получишь  эту
записку, то забери все бумаги из известного тебе  места  и спрячь где-нибудь
вне дома. Надеюсь на скорую встречу, тогда все объясню. Твой Вл. Матвеев". -
Детектив возвратил письмо вдове. - Очевидно, Владимир Филиппович уже в Киеве
почувствовал  что-то  неладное, может  быть,  даже  угрозу  жизни,  и  решил
перепрятать нечто, чем очень дорожил... -  Василий перевел взор  на  Людмилу
Ильиничну: - Из известного вам места?
     - Муж устроил дома что-то вроде тайничка, где  держал какие-то бумаги -
по правде говоря, я особо не интересовалась, что  он там  прячет. Но однажды
Володя показал мне, где тайничок находится и как его открыть.
     - И где же он? - нетерпеливо спросил доктор.
     - В нашей квартире, - вздохнула Людмила  Ильинична, - то  есть теперь в
вашей, Владлен Серапионыч.
     -  Людмила  Ильинична,  я   понимаю,  что  вам   это  очень  тяжко,   -
проникновенно заговорил Василий, - но я очень прошу вас...
     -  Показать "известное мне место"? - перебила Людмила Ильинична. -  Что
ж, хоть прошло уже столько  лет,  но думаю, что сумею его  найти.  Хотя и не
хочу зря вас обнадеживать - едва ли мы там что-либо обнаружим.
     - Может быть, прямо сейчас?  - предложил  Дубов. - У меня машина, много
времени это не займет.
     - Ну что же, раз надо - значит надо, - тут же согласилась хозяйка. - Ну
так поедемте сразу же - чего откладывать.
     Уже в "Москвиче" Людмила Ильинична пояснила:
     -  Тогда,  в июне семидесятого года, Володя в  очередной  раз поехал на
Украину -  то ли  навестить родных, то ли  по  каким-то делам,  я  так  и не
поняла.  Он как-то очень быстро собрался и уехал. А я вместе с детьми, как и
было задумано,  отправилась  на лето в деревню  к  своим  родителям.  Ну, вы
знаете  - село Заболотье, это недалеко  от  города,  по  Северному тракту. -
Дубов и  Серапионыч,  не сговариваясь, кивнули.  - Но  вот  и пару недель не
прошло, как меня срочной телеграммой вызвали в Кислоярск - дескать, Владимир
Филиппович, едва вернувшись, скоропостижно скончался.
     - Кто вас вызвал? - обернулся из-за руля Дубов.
     -  Подписи  не  было,  - вздохнула вдова, -  скорее  всего,  кто-то  из
соседей.  То  ли  Иван  Кузьмич, то  ли Наталья Николаевна.  Поначалу я даже
приняла это  за  чью-то  глупую шутку,  однако тут же  собралась и поехала в
город.  Хорошо  хоть  ребята  остались  в  деревне...  -  Людмила  Ильинична
замолкла, будто заново переживая то, что произошло тридцать лет назад.
     -  Людмила Ильинична, вы не  заметили чего-либо, скажем так, странного,
не совсем обычного, когда  оказались в квартире? - задал  детектив очередной
вопрос.
     - Вы  лучше  спросите,  оказалась  ли я вообще в квартире,  -  невесело
усмехнулась  Людмила Ильинична.  -  Я в  нее  даже не  попала -  едва Володю
увезли, как дверь запечатали.
     - Для чего? - изумился Серапионыч.
     -  Как мне  объяснили, ведется  следствие, и все  должно  оставаться на
своих местах. - Людмила Ильинична поудобнее устроилась на  заднем сидении. -
Хотя  какое  может  быть  следствие,  если  Володя  скончался от  банального
сердечного приступа?  Неделю  я жила в гостинице, причем за  государственный
счет, а  потом  мне дали другую  квартиру.  Кстати сказать, не хуже прежней.
Если не сказать - лучше.
     -  С  чего это  вдруг наше государство так  расщедрилось?  -  удивленно
спросил детектив.
     - Государство объяснило, что поскольку квартира служебная,  то ее нужно
освободить для нового  заведующего моргом,  - пояснила  вдова. - То есть для
вас, Владлен Серапионыч.
     - А что, Люсенька, что-то не  так? - прищурился доктор, уловив в голосе
Людмилы Ильиничны нотки сомнения.
     - Квартира не могла быть служебной, - с расстановкой заговорила Людмила
Ильинична,  - по той простой причине,  что  нам она  досталась  в результате
двойного обмена. Знаете, одним надо съезжаться, другим наоборот...
     -  Все ясно,  -  подытожил Дубов,  -  просто кое-кому  нужно  было  под
благовидным  предлогом удалить  вас  из  квартиры, а за то  время, пока  она
стояла пустая до вселения Владлена Серапионыча, ее обыскали, что называется,
до  последней  щелки. Так  что,  боюсь, тайник  пуст...  А  впрочем, мы уже,
кажется, приехали.
     -  Да нет,  один  раз  я здесь все-таки побывала, как  раз через неделю
после того... После того, как это случилось, - продолжала Людмила Ильинична,
пока они поднимались по лестнице.  - Это  когда я  перевозила  вещи на новую
квартиру... Боже  мой,  а  тут все  так, как было при Володе!  - воскликнула
Людмила Ильинична, едва переступив порог.
     -  Ну  да,  -  кивнул Серапионыч. -  Все,  что  вы мне оставили.  А что
поделаешь - своего ничего  не  нажил. А много ли  нужно старому  холостяку -
стол, кровать, пару стульев...
     - Людмила Ильинична, пожалуйста, вспомните - когда вы перевозили  вещи,
не показалось ли вам тут что-то...  ну, странным, не совсем  естественным? -
продолжал допытываться Василий.
     Вдова тяжело опустилась на стул:
     - Не  буду  скрывать - многое  мне  показалось и  странным, и не совсем
естественным.  Для переезда  мне  предоставили  грузовик  и  двух грузчиков,
которые  не   столько  переносили  вещи,  сколько  следили  за  каждым  моим
движением. Даже, извините, в туалет не хотели меня  пускать -  едва  я  туда
направлялась, как  тут же  звали  на  кухню или в комнату и  спрашивали, что
брать, а  что нет. Но  когда  я все  же  туда попала... -  Людмила Ильинична
надолго замолкла. Дубов и Серапионыч  не торопили ее. - В  общем, получилось
так, что  когда я мыла  руки, то мыло выскользнуло и  упало на  пол, как раз
сбоку  унитаза. И когда я  нагнулась, то  заметила  следы засохшей  крови, а
рядом - как будто что-то вытирали.
     Доктор и сыщик переглянулись - им обоим пришли в память слова из письма
с угрозой: "Будешь совать нос..." Но вдове они, конечно же,  ничего говорить
не стали.
     - Вы кому-то об этом сообщали? - спросил Василий.
     -  Да ну  что вы, -  махнула рукой Людмила  Ильинична. - Вам  первым. Я
сразу поняла, что тут что-то нечисто, но что я  могла сделать? Володю уже не
вернешь, а я  должна  была  жить -  не ради  себя,  а  ради  детей. -  Вдова
вздохнула. - Надеюсь, ему не пришлось бы за них краснеть...
     -  Постарайтесь  вспомнить, Людмила Ильинична, не  пропало ли что-то из
квартиры за ту неделю, пока она стояла опечатанная, - попросил Дубов. - Или,
может быть, какие-то вещи лежали не совсем на своем месте?
     - Знаете, я тогда была очень взволнована и вряд ли заметила бы какие-то
передвижки. - Людмила Ильинична встала со стула и подошла к книжному шкафу с
длинными рядами книг  по  медицине. -  А  пропало ли что-то?  Да, пропало. Я
знала, что  Владимир  Филиппович  хранил все письма, вел дневник - и  ничего
этого я не нашла. Ни одного письма, ни одной тетрадки.
     - Вы не пытались узнать, куда все это девалось? - спросил Серапионыч.
     - У  кого? - пожала плечами  вдова. - У грузчиков,  или у  тех, кто  их
послал?  Если бы я хоть  как-то обнаружила свои  подозрения, то...  Ну, сами
понимаете.
     - А знаете, у нас появился  шанс, - вдруг  заявил Василий. Серапионыч и
Людмила Ильинична  удивленно поглядели  на сыщика.  - Ну,  судите  сами:  за
неделю,  что  прошла между, гм, прискорбным  случаем  и тем днем,  когда вы,
Людмила Ильинична, забрали  вещи, у них  была возможность похозяйничать  тут
вовсю. Как я  понимаю, письма и дневники Владимир Филиппович особо никуда не
прятал, а в  них наши "органы", несомненно, нашли много всяких "материалов к
размышлениям". После перевозки вещей и до  вселения Владлена Серапионыча они
тут  наверняка  еще бывали и обыскивали  помещения. Но, видимо,  делали  это
больше формально, чем по существу - ведь  сам  факт  наличия тайника вряд ли
был  им известен.  Так  что  очень  возможно, что тайник до  сих  пор  стоит
нетронутый.
     - Так, может, проверим? - не выдержал доктор.
     - Да, конечно, - Людмила Ильинична решительно встала со стула.
     - Еще один  вопрос, - остановил ее  Дубов. - Людмила Ильинична, говорил
ли с вами  Владимир Филиппович о  предмете  своих поисков? Упоминал ли имена
каких-либо нацистских преступников?
     -  Со мной - никогда,  - уверенно ответила  Людмила Ильинична. - Но  он
несколько   раз   при  мне  говорил   обо  всем  этом  по  телефону,  обычно
междугороднему, так что я была более-менее в курсе. А мне он не рассказывал,
думаю, чтобы зря  не расстраивать ужасами оккупации. Я  ведь  как  раз тогда
ждала второго ребенка,  а потом, когда дочка родилась, тоже были проблемы со
здоровьем...  Ну  да  ладно,  все  это  частности.  Скажите  лучше,  Владлен
Серапионыч, нет ли у вас табуретки покрепче?
     -  На  кухне  есть,  -  с сомнением  ответил доктор,  -  хотя насчет ее
крепкости стопроцентной гарантии не дам...
     -  Ну, значит, вам придется  меня  подстраховывать, -  сказала вдова. -
Надеюсь, антресоли еще целы?
     Серапионыч принес с кухни весьма шаткого вида табуретку и установил  ее
в прихожей, где под потолком темнели дверцы антресолей.
     С помощью доктора и детектива Людмила Ильинична взобралась на табуретку
и открыла дверцу. И  тут же чихнула - на антресолях стояла такая пыль, будто
туда не заглядывали целую вечность.
     - Будьте здоровы,  - пожелал Людмиле Ильиничне доктор Серапионыч. -  По
правде сказать, я за тридцать лет  ни разу на антресоли не залезал и даже не
знаю, что там лежит. Видимо, какие-то ваши старые вещи?
     -  Видимо,  так,  -  согласилась Людмила  Ильинична. -  Знаете,  Володя
нарочно заполнил антресоли всяким хламом, чтобы создалось впечатление, будто
там  забито до отказа.  Но  на самом  деле  можно было отодвинуть  несколько
предметов  в  сторону,  и на  расстоянии  вытянутой  руки...  Так-так,  это,
кажется, здесь. Да-да, здесь!
     Но тут табуретка опасно заскрипела, ножки стали разъезжаться, и если бы
Василий не подхватил Людмилу Ильиничну, то она оказалась бы на полу.
     - Спасибо, - прочувствованно  произнесла Людмила  Ильинична и протянула
детективу продолговатую металлическую коробочку из-под леденцов.
     Изучать  содержимое  коробочки отправились на кухню,  поскольку там, по
словам хозяина, было наиболее яркое освещение.
     Сняв  крышку,  Василий  обнаружил  под  нею  толстую стопку  рукописей,
фотографий и официальных бумаг, скрепленных круглыми и иными печатями.
     Дубов не удержался от замечания:
     - Судя по  тому,  что коробка заполнена по самую крышку,  она просто не
могла  вместить всего, чем  располагал доктор  Матвеев. Стало быть, здесь  -
наиболее ценные и важные документы.
     - А остальное, увы, так и пропало, - вздохнул Серапионыч.
     Василий расправил на столе несколько рукописных листков.
     -  Похоже, что  здесь воспоминания  некоей Анны  Литвиненко,  в детстве
бывшей очевидцем зверств, чинимых карателями, - сказал Дубов, бегло пробежав
написанное.  - И глядите - в  конце  стоит печать  Р-ской  средней  школы  и
подписи: "Учителя Б.Н. Чернявский, А.И.  Золотова, И.Б. Кравец, Н.М. Савчук"
и еще  другие. А, ну понятно, - тут же стал разъяснять Василий, - в то время
краевед Чернявский  не мог заверять  подобные  бумаги  у нотариуса и пытался
таким  образом,  задействовав  своих коллег-учителей, придать свидетельствам
хоть какую-то документальность.
     - Если в годы  войны Анна была ребенком, - задумчиво произнес доктор, -
то  велика вероятность, что она сейчас жива. А  если и не  сама,  то хотя бы
кто-то из тех, кто засвидетельствовал ее показания...
     Людмила Ильинична тем временем разглядывала  старую фотографию, похожую
на ту, которую Василий получил в "посмертном" пакете от  Иваненко. К ней был
прикреплен  листок: "Палачи на фоне  своих жертв, расстрелянных в Бабьем Яре
под Киевом. Слева направо..." Далее следовали имена и фамилии.
     - Проверьте, есть ли среди них Ковальчук, - попросил Дубов.
     -  Ковальчук?  - Людмила Ильинична заглянула в листок. - Да,  четвертый
слева - Кондрат Ковальчук.
     - Но его имя никак не выделено, - заметил Серапионыч.
     -  И не удивительно,  - кивнул  Василий, - ведь  сегодня он  оказался в
центре  общественного внимания  только  потому,  что  дожил  до  наших дней.
Остальные, должно быть, давно уж сгинули.
     - Ах, Владлен Серапионыч, уже поздно, - спохватилась Людмила Ильинична.
- Должно быть, Паша уже вернулся домой и беспокоится, куда я пропала. Паша -
это мой сын, - пояснила она. - Можно, я от вас позвоню?
     - Что за вопрос! - удивился доктор. - Ну конечно же, звоните.
     - Ваш сын работает в вечернюю смену? - спросил Дубов.
     - Случается, что и  в  ночную, - вздохнула Людмила Ильинична. - Он ведь
работает на радио.
     -   А,  ну  конечно,  -  припомнил  детектив,   -  я  же  часто  слышу:
"Звукооператор Павел Матвеев". Стало быть, это он и есть...
     Людмила  Ильинична вышла в прихожую, где находился  телефон, а  Василий
извлек из коробочки следующую бумагу - некий бланк, заполненный  готическими
буквами. В него были впечатаны несколько машинописных слов.
     - К сожалению,  я не очень-то  владею немецким, - заметил доктор, -  но
это, как я понял, благодарность, объявленная  оккупационными властями группе
лиц, участвовавших в очередной "операции".
     Когда   Людмила  Ильинична  вернулась   на  кухню,  Дубов  просматривал
последний   документ,  лежавший   на  самом  донышке   коробки.  Собственно,
документом в  полном  смысле  его  нельзя было назвать - просто рукопись без
печати и даже без подписи, умещавшаяся на одном листке.
     Пробежав написанное, Василий медленно прочел вслух:
     -  "В сентябре 1941 года в  местечке Черные Камни гитлеровцы при помощи
местных  карателей  загнали в сарай семью цыган  (или  даже целый  табор)  и
сожгли. По  дороге на  казнь молодая  женщина успела  выкинуть в придорожную
траву  новорожденного  мальчика,  которого  подобрали  и  усыновили  местный
фельдшер Филипп Егорович Матвеев и его жена Галина Дмитриевна..."





     Когда, развезя по  домам  Людмилу  Ильиничну  и  Владлена  Серапионыча,
детектив Дубов наконец-то приехал к себе  домой,  стояла уже почти  глубокая
ночь. Заметив, что в почтовом ящике что-то белеет, Василий извлек из кармана
связку ключей и отыскал нужный. Письмо оказалось без адреса, марки, штемпеля
и даже не заклеенным. Чуя неладное, Дубов извлек из конверта листок бумаги и
при  неверном  свете подъездной  лампочки стал читать написанное,  вернее  -
напечатанное,  так  как  послание  представляло собой принтерную  распечатку
компьютерного текста: "БУДЕШЬ СОВАТЬ НОС КУДА НЕ СЛЕДУЕТ В СОРТИРЕ ЗАМОЧИМ".
Под  посланием красовалась  нарисованная шариковой  ручкой  свастика,  но не
совсем обычная, а чуть стилизованная под славянский орнамент - как раз такую
использовали  на   своих  мероприятиях  члены  местного  отделения  Русского
Национального Единства, а в просторечии - баркашовцы.
     -  Текст тот же,  -  вполголоса  отметил Дубов,  -  и  даже пунктуация.
Вернее, полное отсутствие  таковой.  И вообще, все  это дело  рук  нехороших
баркашовцев, - горько усмехнулся детектив, - а мы, как всегда, не при чем.
     Входя в  квартиру, Василий услышал настойчивые звонки. Даже не  прикрыв
дверей, он бросился к телефону.
     - Василий Николаевич? - раздался в трубке незнакомый голос. - Извините,
что тревожу так поздно. Я - сын Людмилы Ильиничны.
     - А, так вы и  есть Паша? - приветливо откликнулся Дубов, ставя на стол
коробочку с документами. - То есть Павел Владимирович.
     - Зовите меня просто Пашей,  - продолжал голос в трубке. - Мама все мне
рассказала. Скажите, Василий Николаевич...
     -  Просто Вася, - улыбнулся детектив,  - мы же  с вами, кажется,  почти
ровесники.
     - В общем, я хотел  спросить вас...  Не могу ли я чем-то помочь в ваших
розысках?
     - Можете. Ведь вы, как я понял, на радио работаете?
     - Да.
     - В таком случае я хотел бы воспользоваться вашим служебным положением.
     - Если это в моих возможностях, то постараюсь, - охотно ответил Паша. -
Вам, наверное, нужна запись из архива?..
     -  Нет-нет,  другое, - перебил Дубов, - мне  нужно  выступить  в прямом
эфире. И желательно как можно скорее.
     -  Думаю, это  нетрудно  устроить, -  ответил Павел. -  Ну,  утром  все
расписано до минуты, а вот в дневном блоке... Знаете, Вася,  я договорюсь  с
редактором, а вы подъезжайте на радио часам к двенадцати, вас пропустят.
     - Спасибо вам, Паша, - с чувством  поблагодарил детектив. - Ну, значит,
до завтра.
     - До  завтра. - В трубке раздались короткие гудки. А Василий вернулся в
прихожую  и запер  дверь  на  все  замки и даже на  цепочку, чего никогда не
делал, когда находился дома.









     Когда  наутро  Василий  Дубов  вошел  в  здание  Бизнес-Центра,  что-то
показалось ему не совсем  привычным. А оглядев вестибюль, понял, что именно:
на  обычном  месте не  было Родионыча  -  за  вахтерским столиком  восседала
уборщица Фрося, чья рабочая швабра стояла в углу, прислоненная к стене.
     - Родионыч захворал, - упреждая расспросы, сообщила Фрося, - вот меня и
попросили покамест за него подежурить.
     - А, понятно, - кивнул Дубов. - Фрося, вы не в курсе - Маша уже пришла?
     - Как раз перед вами, - ответила Фрося. - А  что, Василий Николаич, это
правда, что у вас с ней... ну, в общем, роман?
     - Ага,  - не желая разочаровывать Фросю, усмехнулся  Дубов. И, вспомнив
ее страсть к  латиноамериканским  сериалам, добавил: - Совсем  как у  Просто
Марии с доном Базилио.
     Фрося открыла было рот, чтобы сказать, что роман между Просто Марией  и
доном Базилио невозможен ввиду того, что  они из  разных  сериалов, но Дубов
уже спешил по лестнице, привычно перескакивая через ступеньки.
     В Интернет-клубе, как всегда по утрам, никого не  было, и Василий, едва
переступив порог, задал хозяйке прямой вопрос:
     - Маша, ты владеешь английским?
     - Да, хоть и не в совершенстве, - ответила Маша. - Пришлось подучить, в
компьютерном деле без этого никак нельзя.
     - Вот  и прекрасно,  - детектив извлек  из кармана сложенный  листок. -
Если тебе не трудно, переведи мне вот это послание.  -  И Василий зачитал: -
"Располагаю важными  документами,  изобличающими нацистских преступников,  в
частности,  подозреваемого  в преступлениях  против  человечества гражданина
Австралии   Кондрата  Ковальчука.  Готов  безвозмездно   предоставить  их  в
распоряжение органов следствия и правосудия. Василий Дубов".
     -  И кому сие послание предназначено?  - совсем не удивившись, спросила
Маша. Детектив на миг задумался:
     - Адресов несколько. Прокуратуры Украины, Австралии... Пожалуй, России.
Но у тебя, наверное, нет их электронных адресов?
     - Ну,  их-то  я могу и  узнать,  - скромно заметила  Маша.  - По  своим
каналам. Это как, срочно?
     -  Желательно  поскорее,  -  ответил  Дубов.  -  И  еще  неплохо  бы  в
какие-нибудь    неправительственные   организации,    занимающиеся   поиском
нацистских преступников.
     - Лучше всего в Центр Визенталя, - подсказала Маша.
     - Значит,  и  туда  тоже, - детектив  протянул  интернетчице  листок. -
Сколько с меня?
     - Да что за спешка, - усмехнулась Маша. - Потом заплатишь.
     - Если доживу, - совершенно серьезно ответил Василий. И это не было его
обычной прибауткой - Дубов совершенно  ясно  осознавал, что путь, на который
он  вступил, может  завести  его  туда  же,  куда  привел  Р-ского  краеведа
Чернявского  и киевского частного сыщика  Иваненко, а  тридцать  лет назад -
кислоярского доктора Матвеева. Но отступать Василий не собирался.





     Обед в ресторанчике проходил как обычно, с тою только разницей, что  на
сей раз среди традиционных сотрапезников не было  частного детектива Василия
Дубова.  Зато  доктор  Серапионыч озабоченно крутил  колесики прихваченной с
собой   "Спидолы",  пока  наконец  не   настроил  ее   на  Первую  программу
Кислоярского радио.
     - Владлен Серапионыч, неужели с радио вам интереснее беседовать,  чем с
нами? - не без некоторой обиды спросила  госпожа  Хелена.  Чувствуя, что без
Василия разговор за столом не очень-то клеится, она  уже нацелилась прочесть
очередную историческую лекцию.
     - А может быть, наш доктор ждет важного сообщения от Юстаса, -  пошутил
бизнесмен  Ерофеев  и  сам  же громко захохотал.  В последнее время господин
Ерофеев был, по его словам, по уши завален делами, и пообедать в ресторанчик
выбирался весьма редко. И  хотя Георгий Иваныч старательно изображал из себя
"нового  кислоярского",  его  знакомые  прекрасно  знали,  что  под  красным
пиджаком  и прочими  "прикидами" скрывается  обычный и в  общем-то  неплохой
человек, со своими достоинствами и недостатками.
     Четвертый  за столом, инспектор Егор Трофимович  Столбовой, лишь устало
вздыхал и рассеянно поглядывал по сторонам в ожидании заказа.
     Серапионыч ничего не  успел  ответить на  плосковатую шуточку господина
Ерофеева,  так  как из  динамика  заслышались  привычные позывные, и  доктор
сделал звук погромче.
     -  В эфире программа "Полдень", - раздался  голос радиоведущей. - И, не
теряя времени, хочу представить вам нашего первого гостя - человека довольно
редкой  и  новой в нашем  обществе  профессии. Это  частный детектив Василий
Дубов. К  сожалению,  специфика  передачи не  дает  возможности  поподробнее
расспросить нашего гостя о его нелегкой и опасной  работе. Поэтому,  Василий
Николаевич,  традиционный  вопрос  -  были  ли  в  вашей  практике  какие-то
необычные, особые случаи?
     - Добрый день, - послышался из "Спидолы" знакомый голос Василия Дубова.
-  Спасибо, что пригласили на передачу.  Что касается моей  практики, то все
расследования, которые  мне довелось  вести,  были и  необычными, и особыми.
Конечно, каждое по-своему.
     -  Но,  может  быть,  вы расскажете  о  каком-нибудь  интересном  деле?
Разумеется, не раскрывая тайн следствия.
     - Я расскажу о деле, которое сейчас как раз  веду. Вернее, волею случая
оказался в  него вовлеченным и продолжаю заниматься,  хотя оно, наверное, не
совсем  моего профиля. Речь  идет  о разоблачении  нацистского  преступника,
зверствовавшего в Украине и на прилегающих территориях в годы второй мировой
войны. На  протяжении  более  полувека  он уходил от  ответственности  из-за
недостатка доказательств. Но теперь удалось найти новые  материалы, которые,
как  я надеюсь,  помогут усадить  преступника  на скамью подсудимых.  Однако
самое  прискорбное,  что  у  нациста,  обвиняемого  в  преступлениях  против
человечности,  нашлись высокопоставленные  защитники  в  стране,  победившей
фашизм...
     - Вы  имеете в  виду  украинских  и  русских  неонацистов?  -  перебила
ведущая.
     - Не только, - ответил Дубов. - Вернее даже, не столько.  Еще начиная с
шестидесятых-семидесятых   годов    со   стороны   отдельных   частных   лиц
предпринимались  попытки разоблачить этого негодяя, но они пресекались самым
брутальным образом  - вплоть до физического устранения.  Извините, это  пока
все, что я могу  теперь сообщить, но если вы меня пригласите меня эдак через
недельку-другую, то я охотно поделюсь всей имеющейся у меня информацией.
     - Ну что  ж, благодарю вас,  уважаемый  Василий Николаич,  -  несколько
разочарованным голосом  сказала ведущая. - Конечно, хотелось бы о многом еще
расспросить  вас,  но  неумолимые  законы  прямого  эфира   заставляют  меня
завершить нашу увлекательную беседу. Надеюсь, Василий  Николаич,  вы станете
частым гостем нашей программы.
     -  Я  тоже  надеюсь, -  произнес Василий, и  из всех слушателей  Первой
программы лишь Серапионыч уловил в словах и в интонации Дубова особый смысл.
     - А  теперь небольшая  музыкальная пауза,  после  который  мы продолжим
передачу,  -  проговорила  ведущая, и  из  "Спидолы" полились знойные  звуки
аргентинского танго.
     Доктор выключил радио и обвел глазами сотрапезников. Первым свое мнение
решил высказать бизнесмен Ерофеев:
     -  А что, молодец наш  Василий Николаевич - умелую рекламку  сбацал, да
еще и  на халяву. Создал себе  имидж  благородного сыщика. Теперь ему заказы
валом посыпятся, большие бабки забашляет!
     -  Да  как  вы можете! - возмутилась госпожа Хелена.  - Знаете, Георгий
Иваныч, что я вам скажу - не надо о других по себе судить.
     Тогда заговорил Серапионыч:
     - Вообще-то я отчасти в курсе того  расследования, о котором только что
говорил  Дубов, даже сам в нем отчасти  замешан.  И  мог  бы рассказать  вам
кое-что из того, о чем Василий не захотел или не успел сообщить по радио.
     - Пожалуйста, расскажите, - стали его упрашивать сотрапезники.
     -  Пока что я  могу уверить  вас  в  одном,  - продолжал  доктор, - что
никаких "бабок", как вы выражаетесь, это дело Василию Николаичу не принесет.
Скорее наоборот - угрозу жизни.
     - Вот как? - резко обернулся к доктору инспектор Столбовой.
     -  Вне  всяких  сомнений,  -  кивнул Серапионыч. -  Не далее  как вчера
Василий  Николаевич  уже  получил  недвусмысленную угрозу,  что если  он  не
прекратит своих изысканий, то будет убит. И это не  пустые слова -  не менее
трех  человек уже погибли,  пытаясь  доискаться до  истины. - Доктор  искоса
глянул на Ерофеева. - Причем двое из них - за последние несколько дней.
     -  Да нет, я же  ничего  дурного не хотел сказать, - пошел бизнесмен на
попятный, - просто  не пойму, для чего Василию  все  это нужно.  Ну, посадят
преступника, так ведь погибших-то все равно уже не вернешь.
     -  А  как же  торжество  справедливости? -  вновь  возмутилась  госпожа
Хелена. - Это нужно не погибшим, а нам, живым!
     - Да  слова  все  это,  -  махнул  рукой  Ерофеев.  -  Не  было в  мире
справедливости и никогда не будет.
     - Конечно, не будет, если все станут рассуждать, как вы, - не  осталась
в долгу историк. - И потом, любой, кто собирается делать гадкое дело, должен
знать, что возмездие  неотвратимо,  что оно непременно  его настигнет, может
быть и не сразу, но неизбежно.
     - Слова, слова, - пробормотал бизнесмен, но Хелена его уже не слушала:
     - Если  какой-нибудь "красный", или "белый",  или хоть синий в крапинку
партизан будет знать,  что когда-нибудь в старости его потащат в  тюрьму, то
он еще сто раз подумает, прежде чем под видом борьбы  с врагом расстреливать
беременных женщин. Если какой-нибудь "черный полковник" будет знать, что ему
испортят  мирную  старость,  то  он,  может  быть,  поостережется  совершать
переворот  с  неизбежными человеческими жертвами, сколь  бы  благородными не
казались ему цели!..
     В пылу  спора  ни  историк,  ни  бизнесмен не  обратили  внимания,  как
Серапионыч,  перегнувшись  через  стол, что-то  тихо  проговорил  инспектору
Столбовому, а Егор Трофимович утвердительно кивнул.





     Во все  стороны, до самого края земли, а  может и дальше,  простиралась
черная  равнина  - без  деревца,  даже без  травинки. Огромные черные  камни
покрывали ее.  Изнемогая от  боли  и  усталости,  одинокий человек  брел  по
равнине. Его  ноги то  и дело соскальзывали в жижу, темневшую  повсюду между
камней.
     Обессилев, человек  присел  на  округлую  поверхность камня и  устремил
бездумный взгляд  в лужицу,  отделявшую его камень от  соседнего,  столь  же
черного и зловещего. И увидел, что там не вода и не  болотная грязь, а самая
настоящая кровь.
     Вдруг по поверхности  разошлись  круги, и  прямо  из  крови  показалась
маленькая  точеная  головка  с  длинным, раздваивающимся на  конце  язычком.
Человек  вскочил на камень  и  огляделся  вокруг  - повсюду  между  камнями,
извиваясь, ползли змеи...





     Василий  очнулся у  себя  в  комнате  на кушетке. Возле  него  хлопотал
Серапионыч, а  в  дверях инспектор  Столбовой  и звукооператор Паша  Матвеев
крепко держали за руки молодого парня  в рабочей спецовке. У его  ног  стоял
небольшой газовый баллон с длинным резиновым шлангом.
     -  Ну и напугали же  вы нас, - говорил  доктор,  поправляя подушку  под
головой Василия, - но ничего, теперь все уже позади.
     - Что со мной было? - с трудом прошептал Дубов.
     - Вот этот гражданин пытался вас отравить каким-то ядовитым газом, пока
вы находились в  туалете, - указал Столбовой на парня.  Тот стоял совершенно
спокойно,  даже  не  пытаясь вырваться.  В его глазах Василий  не  прочел ни
злобы, ни ненависти - скорее, скуку и безразличие.
     - Кажется, я  его где-то видел,  -  не  очень  уверенно проговорил Паша
Матвеев. - Только не помню где.
     - Конечно,  видели, да в другом "прикиде", - зло бросил инспектор. -  В
черной куртке со свастикой на митинге баркашовцев. Михаил Осипов, не так ли?
- Столбовой тронул задержанного за плечо. - Ну, пошли!
     Василий с трудом пошевелил рукой:
     - Егор  Трофимович, не могли  бы вы оставить нас ненадолго  наедине?  Я
должен задать ему один вопрос.
     - Вообще-то не  положено, - пробурчал Столбовой, - ну да  ладно. Только
недолго. C этими словами он  ловко надел на Осипова  наручники. Тот даже  не
сопротивлялся.
     Когда остальные вышли в прихожую, Дубов поманил задержанного к себе.
     - Я знаю,  что ты  действовал не  от  себя,  -  с трудом шевеля губами,
проговорил детектив. - Скажи мне, кто тебя послал?
     Осипов молчал.
     -  Я похлопочу,  чтобы  тебя как исполнителя  судили не слишком строго.
Только ответь мне - кто?
     -  Я  не  знаю,  как его  звать, -  после  долгого  молчания  промолвил
задержанный. - Знаю только, где он живет.
     - И где же?
     -  Московская  девять,  квартира  двадцать  пять,   -  после  некоторых
колебаний ответил Осипов.
     - Спасибо, - чуть слышно прошептал Василий.
     Когда  входная  дверь  захлопнулась,  в  комнату  вошли  доктор  и Паша
Матвеев.
     - Ну как, Вася, уже лучше? - спросил Павел.
     -  Спасибо, Паша, немножко лучше,  -  Василий попытался  улыбнуться.  -
Владлен Серапионыч, я смогу встать?
     - Вообще-то  вам,  голубчик,  надо  бы нынче  полежать в  постельке,  -
вздохнул доктор. - Да разве вас удержишь?
     - Доктор, мне нужно подняться как можно скорее, -  твердо заявил Дубов.
- Сделайте что-нибудь, умоляю вас! Вы и не представляете, как это важно...
     Серапионыч неодобрительно покачал головой:
     -  Вот  неугомонный! Ну ладно,  сделаю вам укольчик, часок  полежите  и
тогда уж можете вставать. Такой вариант вас устроит?
     - A можно через полчаса? - попытался поторговаться Василий.
     - Через час, и ни минутой раньше! - сурово ответил Серапионыч и полез в
свой докторский чемоданчик.





     Дубов,  Серапионыч  и Паша Матвеев в  нерешительности  топтались  перед
дверью.
     - А это точно  здесь? -  на всякий  случай  переспросил доктор. Василий
вытащил из кармана бумажку:
     -  Тот  самый адрес, что мне сказал Осипов. Московская девять, квартира
двадцать пять.
     - А если он  просто ввел  нас  в заблуждение?  -  предположил  Паша.  -
Например, сказал первый попавшийся адрес. Или такой, где заведомо никого нет
дома.
     - Для чего? - удивился детектив.
     - Ну, мало ли, - пожал плечами Паша. - Например, чтобы протянуть время.
Пока мы  будем  искать неизвестно  что, настоящие  сообщники  успеют  что-то
предпринять.
     - Возможно, и так, - не стал спорить Дубов. - Но  раз  уж мы здесь, так
не убираться  же  восвояси?  - И он  решительно нажал на  кнопку звонка.  За
дверью послышались шаркающие шаги.
     Попросив своих  спутников отойти чуть  в сторонку,  Василий встал прямо
перед дверью. Точнее, перед самым дверным глазком.
     Дверь   приоткрылась,   и   Дубов,   к   немалому   удивлению,   увидал
бизнес-центровского вахтера Родионыча. Хозяин  же появлению Дубова ничуть не
удивился:
     -  Василий Николаич! Вот  уж  спасибо,  что  навестили хворого.  Да  вы
заходите, заходите!
     - А я и  доктора с собой привел,  - подхватил  сыщик, вслед за радушным
хозяином проходя в квартиру.
     - Что еще за доктор? - удивился Родионыч.
     -  Некто Владлен  Серапионыч, - ответил Дубов. - Очень хороший  доктор,
заведует моргом, но вообще-то специалист широкого профиля...
     - Что  это значит?.. -  упавшим голосом произнес  хозяин, но  гость уже
крикнул в приоткрытую входную дверь:
     - Заходите, господа, не стесняйтесь!
     -  Кто они  такие?  -  резко  спросил  Родионыч, когда  доктор  и  Паша
появились в прихожей.
     -  Мои друзья, - ответил  Василий.  -  Им  я  обязан  своим  счастливым
спасением. - Детектив замолк, как бы ожидая расспросов  хозяина о счастливом
спасении, но не дождавшись,  продолжал: - Может быть, уважаемый Родионыч, вы
все же пригласите нас в комнату? Не стоять же в прихожей.
     -  Да, проходите,  пожалуйста,  -  справившись  с  минутным  волнением,
произнес Родионыч,  и Дубов со спутниками оказались в  скромно, но аккуратно
обставленной   комнате,   где  жил  ничем   не  примечательный   вахтер   из
Бизнес-Центра.
     - Присаживайтесь,  господа, - пригласил хозяин, и  гости расселись  кто
куда. Сам же Родионыч остался стоять, зыркая на пришельцев маленькими  злыми
глазками. Так как гости хранили молчание, иначе говоря, "держали  паузу", то
первым заговорил хозяин:
     - Благодарю, что навестили. Но откуда у вас мой адрес?
     Василий обаятельно улыбнулся:
     -  А, пустяки. Я же все-таки сыщик, хоть и частный.  Ну а вообще-то мне
его дал некто Михаил Осипов.
     - Не знаю такого, - отрезал Родионыч.
     -  Очень любезный  молодой  человек,  - благодушно  продолжал  Дубов. -
Правда, он пытался отравить меня газом в моем же собственном  туалете... - И
вдруг  детектив картинно ударил  себя  ладонью  по лбу: - Ах, ну  какой же я
болван!
     -  Не вы один, - утешил его Владлен Серапионыч. - А  в чем, собственно,
дело?
     - Помните,  любезнейший Родионыч, когда несколько дней тому назад у нас
в Бизнес-Центре случилась авария, - продолжал Василий, небрежно закинув ногу
на ногу, - и  вы высказались в том смысле, что "весь сортир замочило"? Я уже
тогда  должен был  бы  обратить внимание на  такой  милый  оборот речи,  но,
конечно же, прошляпил.
     -  Он? -  резко обернувшись к Василию, вполголоса  спросил Паша.  Дубов
кивнул.
     - Да, за тридцать лет  наука ушла далеко вперед, -  заметил детектив. -
Письма с угрозами теперь пишут не от руки, а на компьютере, а  людей убивают
не ножом, а удушающим газом. Так сказать,  маленький Освенцим с доставкой на
дом.  Кстати,  Родионыч,  я  вам, кажется, забыл представить  этого молодого
человека - Павел Владимирович  Матвеев, сын покойного доктора Матвеева. Хотя
вы, конечно, скажете, что впервые о таком слышите.
     -  Гаденыш! -  не выдержал  Родионыч. -  Надо было  всю вашу  жидовскую
семейку замочить, чтобы и следа не осталось.
     -  Стоять!  -  гаркнул Дубов,  заметив,  что  хозяин  медленно, бочком,
пробирается к двери. - Учтите, отсюда у вас только два пути. Либо вы едете с
нами  в милицию, где подробно, без утайки расскажете обо всех  ваших славных
делах за последние три десятка лет, либо... - Василий подошел к полке и стал
внимательно разглядывать корешки книг.
     - Либо что? - не выдержал Родионыч.
     -  Либо  вы  прямиком  отправитесь  в  заведение  Владлена Серапионыча.
Надеюсь, доктор обслужит вас по высшему разряду.
     - С превеликим удовольствием, - кивнул доктор.
     Родионыч  молча  стоял посреди комнаты, как  бы  прикидывая,  какой  из
вариантов ему более приемлем. И наконец решительно произнес:
     - Едем!
     - Ну  что ж,  Родионыч, я  считал  вас разумно  мыслящим  человеком,  -
удовлетворенно кивнул Дубов, -  и сохраняю это  мнение даже  теперь.  Десять
минут на сборы вам хватит?
     -  Позвольте мне перед уходом  сходить в туалет,  - неожиданно попросил
Родионыч.
     - Идите,  - разрешил  Василий. - Но с одним условием - дверь изнутри не
запирать.  Не беспокойтесь, - усмехнулся детектив,  - "мочить в сортире"  мы
вас не будем. Не так воспитаны.
     Бросив на  всех  троих  быстрый  взгляд,  Родионыч  медленно, шаркающей
походкой, отправился в туалет.
     - Василий Николаич, а вы уверены, что из милиции его тут же не отпустят
домой? - вполголоса спросил Паша.
     -  Как бы ни  было, я этого дела не оставлю, - уверенно заявил Дубов. -
Не сомневаюсь, что живы многие, кто все эти годы в  том или ином качестве  с
ним соприкасался. Я найду способ усадить этого подонка на скамью подсудимых.
И, возможно, не его одного.
     - Так сказать, маленький Кислоярский нюрнберг, - усмехнулся доктор.
     - Жаль только, что на свободе останутся  те,  кто  подпустил  "красного
петушка" под жилище краеведа Чернявского, - погрустнел Василий,  - и те, кто
убил Иваненко. И еще многие,  многие другие... - Детектив посмотрел на часы.
- Что-то наш Родионыч задерживается.
     - Запор, вызванный нервным стрессом, - выдал диагноз доктор Серапионыч.
- А может, понос.
     - Эй,  Родионыч,  вы  там  живы?  - крикнул Дубов.  Не  получив ответа,
Василий подошел к дверям уборной и вежливо постучал - с тем же успехом.
     Выждав  еще   минутку,   Дубов  распахнул   дверь.  Родионыч   медленно
раскачивался на  крюке лампы на  собственных  подтяжках,  а на  полу,  между
ванной и унитазом, желтела небольшая лужа.
     -  Что  ж,  это был, наверное, лучший выход, -  прервал Дубов тягостное
молчание. И, подумав, добавил: - Лучший выход для него. Но не для истины.
     -  Надо бы  его снять, -  стараясь не глядеть на мертвеца,  пробормотал
Паша Матвеев.
     - Не  надо, -  решительно  возразил Серапионыч. -  Вызовем  милицию,  и
пускай все идет своим ходом.
     И доктор пошел в комнату, где на тумбочке чернел телефон.









     Василий Дубов сидел у себя в сыскной конторе и от нечего делать наводил
относительный  порядок  в  сейфе.  В дверь  постучали, и  детектив, поспешно
захлопнув сейф, крикнул:
     - Заходите!
     Вошел доктор Серапионыч:
     - Добрый денек, Василий Николаич. Не помешал?
     - Ну что вы, доктор. Присаживайтесь, хотите чаю?
     -  Чай  потом,  -  ответил Серапионыч и  извлек  из  кармана  сложенные
вчетверо "Московские новости".
     - Еще одна таинственная находка? - с опаской спросил детектив.
     - Скорее наоборот, - доктор расправил газету и отыскал нужную страницу.
-  Я  тут  забрел  в  читальню, увидел  свежий номер  и  совершенно случайно
наткнулся на  одну  любопытную  заметочку, которую  хотел бы  вам  показать.
Насилу уговорил библиотекаршу дать ее мне на пару часов на вынос. Ну ничего,
на обратном пути зайду в центр ксерокопирования...
     - Копию можно сделать и у нас в Бизнес-центре, - перебил Дубов. - А что
за заметочка?
     Серапионыч поправил на носу пенсне и торжественно зачитал:
     -  "Несколько месяцев  назад  наша  газета уже писала о деле гражданина
Австралии Кондрата Ковальчука, обвиняемого в геноциде  времен Второй мировой
войны.  Теперь,  благодаря  вновь найденным доказательствам  его  вины, дело
сдвинулось с мертвой  точки  и правоохранительные  органы  Австралии приняли
решение  об  аресте  Ковальчука  и выдачи  его  для  суда в Украине.  Однако
накануне дня,  назначенного для этапирования Ковальчука в  Киев,  обвиняемый
скоропостижно  скончался в тюрьме города Сиднея. По сообщениям Австралийских
информационных агентств, вскрытие показало  наличие в организме  смертельной
дозы   сильнодействующего  яда.   Пока  не   установлено,  имело   ли  место
самоубийство,  или  Ковальчук  был  отравлен".  - Доктор  отложил  газету  и
внимательно посмотрел на Дубова: - Ну, что скажете, Василий Николаич?
     - А  что  тут  можно сказать? - вздохнул Дубов.  -  Произошло то, что и
должно  было  произойти. Слишком уж многие были заинтересованы в том,  чтобы
суд над "батькой Кондратом" не состоялся.
     - Знаете, я всю жизнь  был неисправимым материалистом, -  после долгого
молчания медленно заговорил Серапионыч, -  но теперь мне хочется верить, что
Бог существует. И что он воздаст по справедливости.
     - Да, - кивнул Дубов. - Вся надежда только на это.



Популярность: 42, Last-modified: Mon, 27 Jan 2003 06:43:59 GmT