---------------------------------------------------------------
     © Автор: Виктор Владимирович Левашов
---------------------------------------------------------------


    Постановка комедии А.Н.Островского
    "Без вины виноватые"
    во 2-м отделении "Норильлага"
    в апреле 1945 года
    в двух действиях




     СПИВАК Ефим Григорьевич - руководитель лагерного
    драмколлектива, за 50 лет

     ШКОЛЬНИКОВ Петр Федорович - старший лейтенант НКВД,
    оперчекист

    Участники спектакля:

     ФРОЛОВА Лариса Юрьевна
     ЗЮКИНА Серафима Андреевна
     БОНДАРЬ Иван Тихонович
     ЖУК Николай Евдокимович

     КОНВОЙНЫЙ - молодой парень с Тамбовщины

    Действие происходит в одном из клубов "Норильлага"
    в конце марта и начале апреля 1945 года.




     Картина первая
     НАШЕСТВИЕ


     Загудел рельс на вахте - пробили "съем".

     Закулисье лагерного клуба. Что-то вроде общей, человек
     на десять, гримуборной - с узкими тусклыми зеркалами, табу-
     ретками и дощатым столом. Печка-буржуйка в углу. Очень много
     афиш: "Наталка-полтавка", "Сильва", "Весна в Москве", "Пое-
     динок", "Инженер Сергеев", "Пошився у дурня", "Звезда первой
     величины". Афиши разномастные, от руки, на кусках картона,
     на оберточной бумаге, редко на ватмане.
     Рядом с гримуборной, отделенная брезентовым полотнищем
     кулис: черная, страшная, промерзшая пустая сцена. На ней
     смутно угадываются очертания стола под кумачом,
     транспарант над сценой - следы недавнего то ли
     торжественного заседания, то ли другого какого-то
     мероприятия.
     В гримуборной появляется ЖУК. Ему лет 35 - 40. В обыч-
     ной одежде лагерника. На груди, на левом колене и на спине -
     белые нашивки с номером. В руках у него ведро с углем и жес-
     тяной совок. Подсыпает угля в топку, ставит на печку большой
     алюминиевый чайник, пристраивается у огня.
     Входит СПИВАК. Он в овчинном кожушке-безрукавке, на шею
     артистистично намотан вигоневый шарф.

     СПИВАК. Никого еще нет?
     ЖУК. Та ни, наши уси. Опера тильки немае.
     СПИВАК. Уси. Немае.
     ЖУК. Все. Нету.
     СПИВАК. А не наши - никого не было?
     ЖУК. Не наши?
     СПИВАК. Да! Да! Не наши! Никого не приводили?
     ЖУК. А кого треба?
     СПИВАК. Николай Евдокимович, я всего лишь спросил, не
     приводили ли кого-нибудь. И это все, что я спросил!
     ЖУК. Никого.
     СПИВАК. Что ж, никого - значит, никого. Извините.
     ЖУК. На вахте сказали - костюмы сейчас привезут.
     СПИВАК. Костюмы - это хорошо. Несите сюда. А я взгляну,
     что у нас с декорациями.

     Жук и Спивак уходят.
     Появляется ЗЮКИНА. Ей около 25 лет. Как и все лагерни-
     ки, она в ватнике и в ватных штанах с номерами. Но одежда
     чистая, ушитая по фигуре, на ногах - новые валенки, поверх
     ушанки - теплый платок. Быстро, цепко осматривается. Не об-
     наружив ничего угрожающего, нашаривает у печки
     папиросный окурок, пытается закурить. Но охнарик выкурен до
     бумаги. С досадой выбросив его, снимает платок и шапку,
     подкрашивает у зеркала губы.
     В глубине темной сцены появляется КОНВОЙНЫЙ, молодой
     парень в белом овчинном тулупе, с винтовкой на плече. Впере-
     ди себя он подталкивает ФРОЛОВУ.

     КОНВОЙНЫЙ (почти умоляюще). Ну, двигай же, мать твою!
     Двигайся, сука старая! Пришли уже!
     ФРОЛОВА. Это же клуб.
     КОНВОЙНЫЙ. В клубе тоже разные постановки бывают. Да
     шевелись же ты, падла!

     От сильного толчка Фролова делает несколько шагов и
     опускается на скамейку.

     КОНВОЙНЫЙ. Гля, куда села, а? Как знала! Самое твое
     место! Тут как раз давеча такие же сидели, навроде тебя.
     Толковая была постановка!.. Подымайся. Подымайся, блядина!
     Я кому говорю!
     ЗЮКИНА (выглядывает на сцену). Эй, вы там! Это же сце-
     на! Храм! Тут даже шапку надо снимать! Базар устроили!
     КОНВОЙНЫЙ. Сам черт в вашем храме ногу сломит!.. Дви-
     гай, падаль!.. (Вталкивает Фролову в гримуборную.)

     ФРОЛОВА опускается на пол и придвигается к печке.

     ЗЮКИНА. Фу, вони-то! Из какой помойки ты ее выволок?
     КОНВОЙНЫЙ. Упарился. Валится, падла, и все. Пройдет де-
     сять шагов и валится!.. (Достает портсигар.)
     ЗЮКИНА. Нелегкая у тебя служба, землячок. Но почетная,
     верно? Давай покурим.
     КОНВОЙНЫЙ. Кто покурит... (Выбрав папиросу, защелкивает
     портсигар и прячет в карман.) А кто и посмотрит. Вот так,
     землячка! (Довольный, гогочет.)
     ЗЮКИНА. Ах ты, валенок тамбовский! А ну брось папиросу!
     Здесь курить могут только режиссер и артисты!
     КОНВОЙНЫЙ. А не шибко ль ты, шалава, остра? А ну как я
     тебе пасть заткну, а?
     ЗЮКИНА. Ты, вертухай говенный, гляди, как бы самому не
     заткнули! Война-то не кончилась, как бы тебе не пришлось с
     немцами повоевать, а не с бабами на зоне! Вот пожалуюсь, что
     ты с актрисой грубо разговариваешь...
     КОНВОЙНЫЙ (ухмыляясь). И меня за то с брони снимут?
     ЗЮКИНА. Тебя, лапоть, не за то с брони снимут. А за то,
     что спирт блатарям продаешь!
     КОНВОЙНЫЙ. Ты чего несешь, ты чего несешь, сука? Ты ви-
     дела, да? Видела?
     ЗЮКИНА. А нет? Таких, как ты, любого копни. Брось, кому
     сказано, папиросу!

     Пораженный ее наглостью, Конвойный колеблется. Входит
     ШКОЛЬНИКОВ. Он в черном офицерском полушубке с
     погонами. Конвойный бросает папиросу и вытягивается.
     Зюкина хочет незаметно поднять папиросу, но в это мгновение
     Фролова с неожиданным для ее изможденного вида
     проворством хватает папиросу и быстро прячет в рукав.

     КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, по вашему
     приказанию зэка доставлена!
     ФРОЛОВА (с усилием вставая). Зэка Фролова, двадцать
     четвертая строительная бригада. Срок пять лет, окончание -
     июль сорок пятого.
     ЗЮКИНА. Ух ты! Считай, вольняшка!
     ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.
     ЗЮКИНА. Виновата, гражданин начальник. Молчу.
     ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.
     ЗЮКИНА. Извините, Петр Федорович. У вас в форме такой
     вид... язык не поворачивается по имени-отчеству.
     ШКОЛЬНИКОВ. На совещании задержали, не успел
     переодеться. (Конвойному.) Ждите в караулке.
     КОНВОЙНЫЙ. А долго, товарищ старший лейтенант?
     ШКОЛЬНИКОВ. Кру-гом! (Конвойный выходит. Фроловой.)
     Ждите и вы.

     Фролова опускается на прежнее место у печки.

     ЗЮКИНА. Какие новости на воле, Петр Федорович?
     ШКОЛЬНИКОВ (выкладывая из кармана на стол цыбик чая и
     кулек с колотым рафинадом). Особых новостей нет. Будапешт
     взяли, это знаете. Контрнаступление немцев на Балатоне зах-
     лебнулось. Чайник поставили? Очень хорошо. Судя по всему,
     на очереди Берлин. (Из другого кармана извлекает кулек
     побольше, с сушками. Бумага разворачивается, сушки
     рассыпаются по столу.)
     ЗЮКИНА. Балуете вы нас.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я и сам поужинать не успел.
     ЗЮКИНА. А правда, Петр Федорович, что после победы бу-
     дет амнистия?
     ШКОЛЬНИКОВ. Ну зачем вам, Серафима Андреевна,
     амнистия? Здесь вы первая актриса, окружены любовью. А
     выйдете - снова воровать?
     ЗЮКИНА. Обижаете, Петр Федорович!
     ШКОЛЬНИКОВ. Ну, грабить.
     ЗЮКИНА. Совсем же другое дело! Нет, с этим все. А вый-
     ду, я знаю, куда пойду. Я к вам в домработницы попрошусь.
     Готовить вам буду, пуговицы пришивать, постель... стелить.
     Возьмете, Петр Федорович?
     ШКОЛЬНИКОВ. До победы еще нужно дожить.

     Входит СПИВАК.

     ШКОЛЬНИКОВ. Здравия желаю, Ефим Григорьевич.
     СПИВАК. Добрый вечер, голубчик.

     Воспользовавшись моментом, Фролова хватает со стола
     несколько сушек и кусков рафинада и рассовывает по
     карманам. Это происходит на глазах у Зюкиной, но Фролова не
     обращает на нее внимания.

     СПИВАК. Там привезли костюмы из городского театра, из
     подбора, требуют принять под расписку.
     ШКОЛЬНИКОВ. Сейчас приму.
     СПИВАК (Зюкиной). Я вас попрошу: позовите Бондаря из
     столярки, нам пора начинать работу.
     ЗЮКИНА. Удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь! (Выходит.)
     ШКОЛЬНИКОВ (негромко, кивнув в сторону Фроловой). Я вы-
     полнил вашу просьбу.
     СПИВАК. Вижу. Спасибо.
     ШКОЛЬНИКОВ. Это было очень непросто. У нее уже два от-
     каза от выхода на работу.
     СПИВАК. Два?!
     ШКОЛЬНИКОВ. Да, два. Второй - вчера. Вы уверены, что ее
     участие в спектакле необходимо?
     СПИВАК. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я вам доверяю.
     СПИВАК. Я это ценю.

     Школьников уходит. Спивак подходит к Фроловой.

     СПИВАК. Лариса... Лариса, Лариса!..
     ФРОЛОВА. Страшна?.. Припухаю я, Ефим Григорьевич...
     совсем дохожу.
     СПИВАК. Лариса!.. Лариса!..
     ФРОЛОВА. Так это к вам меня дернули? А я думала - в
     БУР. Или в ШИЗО... Закурить бы.
     СПИВАК. Я... не курю. Но я сейчас возьму у кого-нибудь.
     ФРОЛОВА. Не надо. (Прикуривает от угля брошенную Кон-
     войным папиросу.)
     СПИВАК. Это я, я во всем виноват! Старый дурак! Еще
     полгода назад тебя нужно было забрать! Сразу, как только уз-
     нал, что ты здесь! Настоять, заставить! Как я мог с тобой
     согласиться?! Ну и что, что взяли Сундукова? Кому в голову
     пришло бы искать здесь его актрису! Тем более - какую-то
     Фролову! И работала бы себе тихо-мирно!
     ФРОЛОВА. Не казнитесь... не заставили бы. Я должна бы-
     ла... дожить. Отсидеться.
     СПИВАК. На общих! Отсиделась! Ты посмотри на себя!
     ФРОЛОВА. И смотреть не хочу... зачем?.. Как вы узнали,
     что я здесь?
     СПИВАК. Случайно... тебя узнали.
     ФРОЛОВА. Неужели меня еще можно узнать?
     СПИВАК. Полгода назад было можно... Я тебе больше ска-
     жу: Федотова тоже взяли. После Сундукова он был главным ре-
     жиссером.
     ФРОЛОВА. Откуда вы знаете?
     СПИВАК. Откуда мы здесь все знаем? Оттуда и знаю.
     ФРОЛОВА. За что?
     СПИВАК. А самого Сундукова за что? А Курбаса? А Мейер-
     хольда? Меня, наконец?
     ФРОЛОВА. Вот видите.
     СПИВАК. Сейчас это уже не имеет значения. Два отказа!
     Сумасшествие! Это не БУРом пахнет. Контрреволюционный
     саботаж! Или ты думаешь, что раз ты женщина... Слышала, что
     здесь было вчера? Тут, на этой вот сцене! Читай! (Протягива-
     ет местную многотиражку "Металл - фронту!") Вот эту заметку.
     Вслух!
     ФРОЛОВА. "Приговор за контрреволюционный саботаж... Вы-
     ездная сессия Окружного суда приговорила за злостный отказ
     от работы Давыдова, Шилягина и Белову к высшей мере
     социальной защиты... Приговор приведен в исполнение..."
     СПИВАК. Белову. Понятно?
     ФРОЛОВА. Кто она?
     СПИВАК. Женщина... Я тяну уже восьмой год. И только
     сейчас в придурках. Я четыре раза доходил на общих. Но одно
     знал: доползти до карьера. Хоть на карачках. Там - лежи. Но
     доползи!
     ФРОЛОВА. Уже не было сил... никаких.
     СПИВАК. Силы у человека всегда есть. Если он хочет вы-
     жить.
     ФРОЛОВА. Мне уже - все равно.
     СПИВАК. А вот это - грех! Грех! У тебя есть сын. Ты
     обязана выжить! Чтобы у него осталась хотя бы мать! Чтобы
     рассказать ему правду! Тебе осталось-то всего ничего!
     ФРОЛОВА. Многих вы видели на воле, у кого по пятьдесят
     восьмой вышел срок? Пересидчики. Отложить освобождение
     до победы.
     СПИВАК. Но ведь когда-нибудь она кончится, эта прокля-
     тая война!.. Не хочу больше ничего слушать. С этого дня ты
     работаешь здесь. Помрежем, ассистентом, все равно. И ничего
     не бойся, никто тебя не узнает и не найдет.
     ФРОЛОВА. Господи, как я хочу вам верить!
     СПИВАК. И верь, верь! Все будет хорошо. Подкормишься,
     отойдешь. Это быстрей , чем кажется... Сейчас я налью тебе
     чаю. Бери сахар. Бери - сколько хочешь...

     Пока Спивак наливает чай в жестяную кружку, Фролова
     выхватывает из кулька куски рафинада и рассовывает по
     карманам, за пазуху. Она и рада бы сдержать себя, но не может.
     Вернувшись к столу, Спивак обнаруживает в кульке лишь два
     небольших куска. Бросает их в чай, ставит кружку перед Фро-
     ловой.

     СПИВАК. Все в порядке. Не думай ни о чем. Пей. Потом я
     тебе сгущенки дам. Только сразу всю не ешь - пронесет...

     Входят с охапками одежды ЖУК, БОНДАРЬ и ЗЮКИНА, раскла-
     дывают костюмы по табуреткам.

     ЖУК. Кому что, Ефим Григорьевич?
     СПИВАК. Сейчас разберемся... Сюртук - это вам. Ну-ка
     прикиньте.
     ЖУК (примеряя). "Муров, Григорий Львович! Честь имею
     представиться. Я учера два раза заезжал к вам у гостини-
     цу..."
     СПИВАК. "Учера"!
     ЖУК. Извиняюсь. Вчера.
     БОНДАРЬ. А мне что?
     СПИВАК. Примерьте-ка вот этот пиджак.
     БОНДАРЬ. Велик.
     СПИВАК. И прекрасно. Шмага. Нищий актер. Все с чужого
     плеча: велико, мало.
     БОНДАРЬ. "Мы - артисты, наше место в буфете!"
     СПИВАК. Очень хорошо. Так, этот фрачок - для Незнамо-
     ва... А вот это нечто бархатное - это мне. (Накинув бала-
     хон.) "Обыватели у нас большей частью люди солидные,
     тяжеловесные, богатые... Но относительно нравов и
     умственного развития находятся еще в первоначальном
     невежестве и о существовании драматического искусства имеют
     представления самые смутные..."
     ЗЮКИНА (перебирая платья из театрального подбора). А
     я-то кто, Ефим Григорьевич? Коринкина или Кручинина?
     СПИВАК. Не понимаю, драгоценнейшая, чем вам не нравится
     Коринкина? Ну, репетируйте пока Кручинину, потом уточним.
     Распределение ролей - тут не дай Бог ошибиться!.. Так, это
     мы для Миловзорова отложим... незадача у нас с
     Миловзоровым, даже не знаю, как быть...
     ФРОЛОВА (вдруг). Кручинина. Миловзоров. Что мы ставим?
     СПИВАК. Друзья мои, разрешите представить вам нового
     члена нашего коллектива: Лариса Юрьевна Фролова.
     Профессиональная актриса, закончила ГИТИС, работала в
     московском театре.
     ЗЮКИНА. В каком?
     СПИВАК. В хорошем. В очень хорошем.
     ЗЮКИНА. В Большом?
     СПИВАК. Нет, не в Большом. Но и не в Малом.
     ФРОЛОВА (резко). Что мы ставим?
     СПИВАК. Вы очень хорошо знаете эту пьесу. Хотите, чтобы
     я назвал? Пожалуйста: "Без вины виноватые".

     Пауза.

     СПИВАК. Мы ставим комедию великого русского драматурга
     Островского "Без вины виноватые".

     Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в ловко подогнанной гимнастерке,
     в щегольских сапогах.

     ФРОЛОВА. Гражданин начальник, вызывайте конвой.
     ШКОЛЬНИКОВ. В чем дело?
     ФРОЛОВА. На зону меня отправляйте.
     ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). В чем дело?
     СПИВАК. У меня такое ощущение, что Лариса Юрьевна счи-
     тает выбор пьесы для нашего нового спектакля несколько...
     сомнительным.
     ФРОЛОВА. Несколько сомнительным? Да вас же всех переса-
     жают! Верней, чем любого отказчика!
     ЖУК. А мы и так сидим.
     ЗЮКИНА. "Уси".
     ЖУК. Все.
     ФРОЛОВА. И еще по десятке сунут! "Без вины виноватые".
     Я уже и забыла, когда последний раз смеялась.
     ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаю.
     СПИВАК. Возможно, Лариса Юрьевна усматривает в
     названии некий... вызов.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вызов? Какой? Кому? Кто-то считает себя без
     вины виноватым? Неправильно осужденным? (Оглядывает
     присутствующих.)

     Под его взглядом каждый поднимается и четко докладыва-
     ет, как того требует лагерный устав.

     ЖУК. Статья пятьдесят восьмая, пункт пятый, контррево-
     люционная пропаганда против колхозов, двенадцать лет.
     СПИВАК. Пятьдесят восьмая, АСА - антисоветская агита-
     ция, десять лет.
     БОНДАРЬ. Пятьдесят восьмая, сдача в плен, шпионаж в
     пользу японской разведки, двадцать пять лет.
     ЗЮКИНА. Шестьдесят вторая, организация преступной груп-
     пы, бандитизм, шесть лет.
     ШКОЛЬНИКОВ. Все признали свою вину, получили возмож-
     ность искупить ее честным трудом. (Фроловой.) Может, вы счи-
     таете себя без вины виноватой?
     ФРОЛОВА. Я - ЧСИР. Если это вина...
     ШКОЛЬНИКОВ. Член семьи и родственник врага народа!..
     Садитесь. Если кто и страдает тут без вины, так это я. Вмес-
     то того, чтобы с оружием в руках добивать фашистского зве-
     ря... Ладно, приказы не обсуждают. Внесу полную ясность. Ко-
     мандование одобрило выбор пьесы. Обращение к русской
     классике, к комедии Островского "Без вины виноватые",
     признано правильным. Спектакль послужит повышению
     культурного уровня контингента. Опыт показывает: если
     ограничить жизнь заключенного работой и зоной, поселяются
     апатия, равнодушие. Недаром бригады, лишенные права
     смотреть спектакли, сами подтягиваются и подтягивают самых
     злостных филонов. Скажу еще: сегодня на совещании принято
     решение приравнивать работу драмколлективов всех
     отделений к ударному труду на производстве. И наиболее
     активные участники будут поощряться сокращением сроков и
     даже досрочным освобождением.

     Зюкина громко аплодирует.

     ШКОЛЬНИКОВ. А теперь, если вопросов больше нет, давайте
     попьем чаю и приступим. Выпустить хороший спектакль к
     открытию третьей городской олимпиады искусств - в этом все
     мы должны быть заинтересованы.
     ЗЮКИНА. Петр Федорович, а вы что с этого будете иметь?
     ШКОЛЬНИКОВ. Я? Да ничего. Для меня это - отдых. После
     службы у нас кто в карты, кто (щелкает по горлу), а я вот с
     вами... (Разливает чай в кружки.)

     Тотчас же, по неистребимой лагерной привычке, перед ним
     выстраивается очередь.

     ЗЮКИНА. Ну разве так это делается? Зона! А на раздаче
     опер! К столу, коллеги, прошу к столу! (Рассаживает всех за
     столом, берет у Школьникова кружки, ставит перед участниками
     спектакля. Школьникову.) Вот как нужно в хорошем доме! А на
     мне будет крахмальный фартучек и кокошничек. Угощайтесь,
     гости дорогие: вот сахар... (С удивлением смотрит на пустой
     кулек.)
     ШКОЛЬНИКОВ. Я же вроде брал... полкило.
     СПИВАК. Это я, простите великодушно. Понервничал. А
     когда я нервничаю... Дурная привычка, незаметно и сгрыз.
     ЗЮКИНА. Полкило.
     ШКОЛЬНИКОВ. Ничего, попьем с сушками...

     Участники спектакля берут сушки, стараясь сохранять де-
     ликатность.

     СПИВАК. Мне хотелось бы кое-что прояснить до конца. Мы
     берем "Без вины виноватые". Почему? Как, по-вашему,
     Николай Евдокимович?
     ЖУК. А больше нечего. Усе усе поставили. Все все. В
     каждом лаготделении театр, да городской для вольняшек. По
     пятьдесят премьер в год. За что ни хватись, ан уже постави-
     ли. (Показывает на афиши.)
     СПИВАК. Да, когда-нибудь искусствоведы назовут наше
     время расцветом театрального искусства. А вы что скажете,
     Иван Тихонович, про пьесу?
     БОНДАРЬ. Хорошо разойдется. То, что нам надо.
     СПИВАК. Профессиональный подход. Петр Федорович?
     ШКОЛЬНИКОВ. Я же сам предложил эту пьесу. В Москве пе-
     ред войной шел спектакль. Я ходил на него восемь раз. Забь-
     юсь на галерку и плачу, честное слово, платок мокрый. Кручи-
     нину там играла поразительная актриса, в Москве ее до этого
     почти никто и не знал. Лариса Юрьевна...
     ЗЮКИНА. Тоже Лариса Юрьевна?
     ШКОЛЬНИКОВ. Тоже? (Мельком взглянул на Фролову.) А, да.
     Лариса Юрьевна Рейн. Ей не было и тридцати, но Кручинина у
     нее была... вот уж веришь, что купец Мухобоев мог запить от
     восторга с первого акта!.. Ее мало где видели. После спек-
     такля ее ждал черный "зис", она садилась и уезжала. У моего
     отчима был такой же "зис"...
     ЗЮКИНА. У отчима?
     ШКОЛЬНИКОВ. Да, мать развелась с отцом очень давно. Вот
     тогда, после одного из спектаклей, я и понял, что стану ак-
     тером.
     ЗЮКИНА. Почему же не стали?
     ШКОЛЬНИКОВ. Так вышло.
     СПИВАК. Спасибо за откровенность, но ответа я не полу-
     чил. Попробую объяснить, почему мы берем Островского. Как
     это понимаю я. Роли у всех есть? Читаем. По очереди. С любо-
     го места, неважно - начало, конец. Не играем, просто читаем.
     Задание понятно? (Фроловой.) Вы пока отдыхайте. Начали. Се-
     рафима Андреевна.
     ЗЮКИНА. "Ну, уж и бесподобное!.. Нет, вот я вчера к
     портнихе за выкройкой для воротничка ходила, так видела
     платье... вот то, так уж действительно бесподобное. Таисе
     Ильиничне подвенечное шьют..."
     СПИВАК. Николай Евдокимович.
     ЖУК. "Что ж делать... Виновато во всем мое воспита-
     ние; я человек забитый, загнанный. Извини меня, - ну, я
     просто боялся..."
     СПИВАК (читает многотиражку). "В трудовом соревновании
     в честь 27-й годовщины Красной Армии значительных
     успехов добился котлопункт 10-го лаготделения..." Шмага.
     БОНДАРЬ. "Я подозреваю, что у вас есть намерение угос-
     тить нас, первых сюжетов, завтраком; по этому случаю вы да-
     дите денег; а я уж, так и быть, услужу вам: схожу, куплю пи-
     рогов, колбаски, икорки и прочего..."
     СПИВАК (читает). "Сурово наказывать промотчиков вещдо-
     вольствия". Незнамов.
     ШКОЛЬНИКОВ. "Актриса! актриса! Так и играй на сцене.
     Там за хорошее притворство деньги платят. А играть в жизни
     над простыми, доверчивыми сердцами, которым игра не
     нужна, которые правды просят... за это казнить надо... нам
     обмана не нужно, нам подавай правду, чистую правду!.."
     СПИВАК. Дудукин.
     ЖУК. "Да ведь надо же вам чем-нибудь питаться; гостини-
     цы у нас в плохом состоянии. А что такое эти безделки: чай,
     да икра, да и все наши букеты и лавры. Об них и говорить-то
     не стоит..."
     БОНДАРЬ. Как говорят! Господи, как они говорят!

     Пауза.

     СПИВАК. Остались вопросы?
     ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю вас второй год, а все не привыкну.
     Почему бы вам просто не сказать то, что вы сказали всем
     этим?
     СПИВАК. А что я сказал - всем этим?
     ШКОЛЬНИКОВ. Что мы берем пьесу, потому что она написана
     хорошим русским языком.
     СПИВАК. Эти заметки тоже написаны не по-немецки. Вещдо-
     вольствие, промотчик, разблюдовка, литраж.
     ЗЮКИНА. Пайка, зона, параша, кум.
     СПИВАК. Вражеское нашествие всегда приносит в язык на-
     рода новые слова. Соцсоревнование, доходяга, фитиль, приду-
     рок.
     БОНДАРЬ. Млеко-яйко, ахтунг, аусвайс, хенде хох.
     СПИВАК. Ликбез, продразверстка, лишенец, нэп.
     ЖУК (поспешно). Ксива, сявка, филон, баланда, клифт.
     СПИВАК. Социально близкий, социально чуждый, враг наро-
     да, колхоз.
     ФРОЛОВА. Хватит!
     СПИВАК. И у нас есть только один союзник в борьбе про-
     тив этого нашествия. Только один. "А коли спрашивать станут,
     скажи: здесь, мол, где-то!.." Если вопросов больше нет, пой-
     демте на сцену.
     ЗЮКИНА. Переодеваться не будем?
     СПИВАК. Завтра. Костюмы нужно еще подогнать.
     ЖУК. Тогда под замок надо усе. Стырят. И на портянки
     пустят, тут же бархат!
     БОНДАРЬ. Точно - сопрут. (Школьникову.) В столярке чу-
     ланчик есть. С замком. Если бы ключ...
     ШКОЛЬНИКОВ. Так и сделаем. Берите костюмы.

     Жук, Бондарь и Спивак уносят одежду. Школьников выходит
     вслед за ними. В гримуборной остаются Зюкина и Фролова.

     ЗЮКИНА. Ты что ж нас, падла, позоришь? А ну выкладывай
     сахар! Я кому, тварь, сказала!

     Приподнявшись, Фролова хватает ее за волосы, резко при-
     гибает, почти бьет лицом о свои колени.

     ФРОЛОВА (вполголоса). Вякнешь еще - задавлю. На тебя у
     меня сил хватит. (Заметила, что в гримерку заглянул ШКОЛЬНИ-
     КОВ. Без перехода.) "Помешаешь ей! Да кто ж на ее капитал не
     польстится, какая бы она ни была. Нет, таким-то всегда
     счастье; а хорошие барышни жди да пожди. (Гладит Зюкину,
     поправляет ей волосы.) Вот вы, скоро ль дождетесь хорошего
     жениха! Другой бы, может, и взял... да приданого нету..."

     Школьников с интересом наблюдает за происходящим. Зюки-
     на тоже замечает его.

     ЗЮКИНА. "Так ты думаешь, что только за тем и дело ста-
     ло?"
     ФРОЛОВА. "А то за чем же? Нынче народ-то какой? Только
     денег и ищут; а не хотят того понимать, что коли у вас при-
     даного нету, вы зато из хорошего роду, образование имеете,
     всякое дело знаете. А что ваши родители померли да вам ниче-
     го не оставили, так кто ж этому виноват!"
     ЗЮКИНА (поднимаясь с колен и отходя в сторону). "Так,
     так, отлично ты рассуждаешь. А вот погоди, и я разбогатею,
     так замуж выйду..." (Фролова молчит.) Ну? (Подсказывает реп-
     лику.) "А что ж мудреного вам разбогатеть!.."
     ФРОЛОВА. Нет... Дальше не помню.
     ШКОЛЬНИКОВ. Очень интересно. (Фроловой.) Вы - Аннушка?
     Но она же молодая.
     ФРОЛОВА. В лицах сказано: горничная Отрадиной. Может
     быть и старая дева.
     ШКОЛЬНИКОВ. Но Отрадина говорит... как там?
     ЗЮКИНА. "А ты девушка молоденькая, ты не все говори,
     что слышишь".
     ФРОЛОВА. Шутит.
     ШКОЛЬНИКОВ. А почему такая мизансцена? Отрадина на ко-
     ленях - перед горничной!
     ФРОЛОВА. Она же утешения ищет. Предчувствует беду. И
     плакать может...

     Возвращаются СПИВАК, ЖУК и БОНДАРЬ. Спивак отдает
     Школьникову ключ от чулана.

     ШКОЛЬНИКОВ. Удивительно. Лариса Юрьевна умеет
     объяснять необъяснимое точно так же, как вы.
     СПИВАК. В театре все можно объяснить. В отличие от жиз-
     ни.
     ШКОЛЬНИКОВ. А в жизни - не все?
     СПИВАК. А по-вашему - все?
     ЖУК. Ефим Григорьевич, вы сказали - на сцену.
     СПИВАК. Да-да, давайте походим, начнем осваивать пло-
     щадку.

     Спивак, Школьников, Жук и Бондарь проходят на сцену.

     ЗЮКИНА (Фроловой). Как ты это сделала? Как ты э т о
     сделала? Ты - жалела меня! Как сестра! Ты - ты заставила ме-
     ня плакать! Как ты это сделала?!
     ФРОЛОВА. Уймись.
     ЗЮКИНА. Научи! Как это делается? Мне нужно, я должна
     научиться!
     ФРОЛОВА. В домработницы опер тебя и так возьмет.
     ЗЮКИНА. Нужен он мне! Фраер! Сушки таскает. Лучше бы
     табаку притащил, пайку опять урезали. Выйду - в театр пойду.
     В вольный. Возьмут. Тут была одна, до тебя. Приняли. По бы-
     товой шла, мужа убила. Она Кручинину должна была играть. Ни
     кожи, ни рожи. Взяли. И меня возьмут.
     ФРОЛОВА. А второй - Миловзоров?
     ЗЮКИНА. С резьбы сорвался.
     ФРОЛОВА. Сбежал?!
     ЗЮКИНА. Сбежал! Тут сбежишь! Вошел в запретку.
     ФРОЛОВА. И... что?
     ЗЮКИНА. Первый раз замужем? Что! Два выстрела. Один в
     него, второй в воздух. Будто предупредительный. Вертухаю от-
     пуск. Научишь? Я заплачу. У меня две банки свиной тушенки
     заныкано. Даже три.
     ФРОЛОВА. Три! А сама охнари сшибаешь.
     ЗЮКИНА. Я же говорю: заначка. Мало ли. И еще достану.
     ФРОЛОВА. Как?
     ЗЮКИНА. Этот способ - он уже не для тебя. Договорились?
     ФРОЛОВА. Тушенку вперед.
     ЗЮКИНА. Завтра же притараню. Только не наваливайся -
     пронесет.
     СПИВАК. Дамы, ждем вас.

     Все выходят на темную сцену.

     СПИВАК. Электрик на месте? Первый софит, пожалуйста!

     Высвечивается стол под красным кумачом и три стула -
     для судей.

     СПИВАК. Второй софит!

     Освещается длинная деревянная лавка - скамья подсудимых.

     СПИВАК. Третий софит!

     Прожектор вырывает из темноты большой транспарант над
     сценой:
     "СУРОВЫЙ ПРИГОВОР САБОТАЖНИКАМ ОДОБРЯЕМ!"

     СПИВАК. Давайте работать.

     Под руководством Жука рабочие сцены опускают и уносят
     транспарант, устанавливают выгородку, изображающую номер
     в провинциальной гостинице конца прошлого века.


     Картина вторая
     ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ


     За сдвинутым к краю сцены столом, превращенным в режис-
     серский пульт, - СПИВАК. Он в бархатном балахоне Дудукина.
     Рядом с ним, с блокнотом и текстом пьесы, - ФРОЛОВА. Она в
     новом ватнике и в новых ватных штанах. Все остальные участ-
     ники спектакля в сценических костюмах, а их ватники висят в
     гримуборной рядом с полушубком и гимнастеркой Школьникова.
     И кажется, что и лагерные взаимоотношения остались здесь
     же, за границей сцены.

     СПИВАК. Продолжаем. Акт второй, явление четвертое. Кру-
     чинина одна.

     ЗЮКИНА входит в выгородку.

     ФРОЛОВА (по тексту пьесы). "Входят Незнамов и Шмага,
     дожевывая кусок бутерброда".
     СПИВАК. Начали.

     Школьников и Бондарь входят в выгородку.

     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах! (С испугом отступает.)"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ничего, чего вы боитесь?"
     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Извините".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по ис-
     кусству, или, лучше сказать, ремеслу. Как вы думаете: по ис-
     кусству или по ремеслу?"
     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Как вам угодно. Это зависит от
     взгляда".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вам, может быть, угодно
     считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем.
     Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом и
     ремеслом довольно низкого сорта".
     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Вы вошли так неожиданно..."
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да мы уж в другой раз сегодня".
     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах, да, мне сказывали".
     СПИВАК. Стоп. (Зюкиной.) А в самом деле, чего вы испу-
     гались? Откуда это "ах"?
     ЗЮКИНА. Ну, от неожиданности. Я стояла, одна, а тут
     вошли какие-то...
     СПИВАК. А если бы вошел кто-то другой? Дудукин, напри-
     мер? Вот я вхожу... (Входит в выгородку.)
     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. Вы вернулись, Нил Стратоныч?
     СПИВАК. Хорошо. А если входит один Шмага? "Дожевывая
     кусок бутерброда". Иван Тихонович.
     БОНДАРЬ. А с чем бутерброд?
     СПИВАК. С чем бы вы хотели?

     Бондарь глубоко задумывается.

     ЖУК (подсказывает). С салом.
     БОНДАРЬ. С салом.
     СПИВАК. А с семгой? С икрой?
     БОНДАРЬ. Нет. С салом.
     СПИВАК. С осетриной? Со страстбургским паштетом? С
     ростбифом? С копченой грудинкой? С бужениной? С
     котлеткой де-воляй?
     БОНДАРЬ. С салом! В два пальца. В три!
     СПИВАК. Пусть с салом. Входите.

     Бондарь-Шмага входит в выгородку, дожевывая воображае-
     мый бутерброд.

     ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. О Господи! Что вам угодно?
     СПИВАК. Значит, дело все-таки в том, что входит именно
     Незнамов? То есть, ваш сын. Что-то дрогнуло в вашей душе?
     ЗЮКИНА. Но... Я не видела его семнадцать лет. И вообще
     - он же умер.
     СПИВАК. Отчего же это "ах"?
     ЗЮКИНА. А если... Допустим, я поправляю подвязку. (По-
     казывает.) А тут входят двое мужчин. "Ах!.."
     СПИВАК. Это, конечно, очень оживит атмосферу в зритель-
     ном зале. Да, очень. Весьма. У вас есть дети?
     ЗЮКИНА. Нет.
     ЗЮКИНА. А любимый человек? Неважно - муж, не муж?
     ЗЮКИНА. Муж.
     СПИВАК. Сидит?
     ЗЮКИНА. Нет. Воюет. Танкист. При чем тут все это?
     СПИВАК. Объяснения - потом. А пока представьте: кончи-
     лась война, объявили амнистию, вы вышли, вернулись в
     родной город. Поселились в гостинице...
     ЗЮКИНА. Со справкой об освобождении? Кто меня пустит в
     гостиницу? У тетки.
     СПИВАК. Пусть у тетки. Вы знаете, что ваш муж в городе,
     в любой момент может прийти. Но вы не знаете, что он... До-
     пустим, он обгорел в танке. Стал неузнаваемым - внешне. По-
     нимаете? Он - и не он. Попробуем. (Школьникову.) Войдете по
     моему знаку. (Зюкиной.) Начали.

     Зюкина входит в выгородку. Постепенно движения ее обре-
     тают свободу, с лица исчезает привычная для всех лагерников
     настороженность и ожесточенность. Но если бы режиссер
     спросил ее "Что вы сейчас делаете?" - она не ответила бы:
     "Жду мужа". Нет, с ней происходит что-то совсем другое.
     Спивак поднимает руку, готовясь подать знак Школьнико-
     ву. Но прежде чем он успевает это сделать, за кулисами раз-
     дается грохот: в темноте зацепившись за что-то винтовкой,
     на сцену вваливается КОНВОЙНЫЙ.

     С криком ужаса и отчаяния Зюкина отступает к стене.

     КОНВОЙНЫЙ. Тю! Чего она?
     ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной.) Что с вами?
     СПИВАК. Текст!
     ШКОЛЬНИКОВ. "Чего вы боитесь?"
     ЗЮКИНА. Не могу больше... не могу! Да что же это за
     треклятая жизнь?! Кругом вертухаи, лягавые! Даже в мыслях, в
     мечтах!.. Я больше не могу!..
     СПИВАК. Текст!
     ШКОЛЬНИКОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по искусству,
     или, лучше сказать, ремеслу..."

     Пауза.

     СПИВАК. Прервемся. Все верно, Серафима Андреевна. Не из
     нашей пьесы, но все верно. Все правильно. Все. Все.

     Фролова наливает в кружку воды, дает Зюкиной. Зюкина
     пьет.

     КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, разрешите, это...
     тут посидеть? А то третий день в караулке. Гогочут, ржут. Ну
     их. Как кони. Грубый народ. Я, это, тихо. А?
     ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич?
     СПИВАК. Пусть сидит.

     Конвойный пристраивается в глубине сцены.

     ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной). Лягавый - это вы про меня?
     СПИВАК. Не отвлекаться! Продолжаем работать. Теперь я
     отвечу на вопрос Серафимы Андреевны. "При чем тут все
     это?" (Обращаясь, в основном, к Школьникову.) Принято
     думать, что в театре все ненастоящее. Величайшее
     заблуждение. Театр существует две тысячи лет и будет
     существовать, пока люди остаются людьми. Именно потому, что
     в театре все всегда настоящее. Ибо творится воображением
     артиста и зрителя. Вот - стул. (Опускается на него.)
     "Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
     Обнажена моя душа пред вами:
     Вы видели, что я приемлю власть
     Великую со страхом и смиреньем.
     Сколь тяжела обязанность моя!.."
     Стул? Трон! Реальность воображения. (Показывает на
     Бондаря.) Артист? Боевой офицер? Японский шпион!
     Реальность сознания. Жизнь может быть наполнена
     чудовищными нелепостями, человеческое сознание, этот
     жалкий раб обстоятельств, может мириться с ними.
     Воображение - никогда! Воображение всегда свободно! Но
     чтобы воображение артиста вызвало в ответ воображение
     зрителя, оно должно питаться не химерами сознания, а плотью и
     кровью души. Вся наша боль, счастливейший и горчайший опыт
     жизни, благороднейшие порывы и самые стыдные и низ-
     менные бездны души - вот из чего мы творим сценическую ре-
     альность. И в пустейшей комедии. И в величайшей трагедии.
     Другого материала нет. (Зюкиной.) Поэтому я не извиняюсь,
     что невольно причинил вам душевную боль. Нет, не
     извиняюсь. Это - театр!.. (Школьникову.) И вы же понимаете,
     что все происходящее здесь нельзя принимать буквально. А
     тем более - обижаться на случайное слово.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я-то понимаю...
     СПИВАК. Продолжим. С реплики: "Шмага кланяется".
     ЗЮКИНА. "Что вам угодно, господа?.." Не могу... Извини-
     те... (Отходит в глубину сцены.)

     Пауза.

     КОНВОЙНЫЙ (придвинувшись к Зюкиной, раскрывает
     перед ней портсигар). На, закури... землячка. Надо же, нервная ка-
     кая. Как кобылка! (Негромко.) Слышь, кобылка. Тушенка есть.
     Американская. А?
     ЗЮКИНА. Уйди... от греха... мерин!
     БОНДАРЬ (почти по пьесе). О, меценат! Просвещенный пок-
     ровитель искусств и всяких художеств! Ну-ка, меценат, изволь
     сигарочку. Из пьесы великого русского драматурга Островского
     ты знаешь, конечно, что я курю только один сорт?
     КОНВОЙНЫЙ. Эта... какой сорт?
     БОНДАРЬ. Чужие! (Выгребает из портсигара все папиросы и
     покровительственно похлопывает Конвойного по плечу.)
     "Норд". И как люди эту дрянь курят?
     КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот это артисты! (Отсаживается
     в угол.)
     ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, пусть Лариса Юрьевна за
     Кручинину почитает. В качестве помрежа.
     СПИВАК. Но... она не одета.
     ШКОЛЬНИКОВ. Это не помешает. Лариса Юрьевна?
     ФРОЛОВА. Я готова. С какого места?
     ШКОЛЬНИКОВ. Под монолог Незнамова. "Я не понимаю, гос-
     пода, что вам угодно от меня".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я не понимаю, господа, что вам
     угодно от меня? Мне сказали, что господину Незнамову грозит
     большая неприятность..."
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ну, так что ж? Вам-то что за де-
     ло?"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Но если я имею возможность без
     особого труда избавить кого бы то ни было от неприятности,
     так я должна это сделать непременно. Я считаю это не правом,
     а обязанностью, даже долгом".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Счастливить людей,
     благодетельствовать?"
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "(смеется). И притом, без большого тру-
     да. Нет, уж вы счастливьте кого угодно, только (грозя паль-
     цем) не артистов. Артист - горд!"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Ну что ж делать. Извините! Я посту-
     паю так, как велит мне моя совесть..."
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я вам предлагаю прогнать нас:
     это было бы для вас покойнее".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Нет, зачем же гнать! Я и теперь вас
     не прогоню. И обид, и оскорблений, и всякого горя я видела в
     жизни довольно; мне не привыкать стать. Мне теперь больно и
     в то же время интересно; я должна узнать нравы и образ мыс-
     лей людей, с которыми меня свела судьба. Говорите, говорите
     все, что вы чувствуете!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да-с, я говорить буду. Вот уж вы
     и жалуетесь, что вам больно. Но ведь вы знали и другие ощу-
     щения; вам бывало и сладко, и приятно; отчего ж, для разно-
     образия, и не испытать и боль! А представьте себе человека,
     который со дня рождения не знал другого ощущения, кроме бо-
     ли, которому всегда и везде больно. У меня душа так наболе-
     ла, что мне больно от всякого взгляда, от всякого слова; мне
     больно, когда обо мне говорят, дурно ли, хорошо ли, это все
     равно; а еще больнее, когда меня жалеют, когда мне благоде-
     тельствуют. Это для меня нож вострый! Одного только я прошу
     у людей; чтоб меня оставили в покое, чтоб забыли о моем су-
     ществовании!.."

     Фролова молчит.

     ЗЮКИНА (подсказывает). "Я не знала этого".

     Фролова молчит.

     ЗЮКИНА. "Я не знала этого!"
     ФРОЛОВА. Нет, здесь что-то не так. (Спиваку.) Пока он
     нападает, провоцирует - все так. А как только начинает о се-
     бе... (Школьникову.) О чем это вы, гражданин начальник? Вы
     молоды, здоровы, сыты. У вас почетная служба, повышения
     быстрей, чем на фронте. Начальство к вам благоволит, самые
     красивые женщины мечтают попасть к вам в домработницы. А
     для души - театр. И не какая-нибудь самодеятельность -
     профессионалы. Чем же так наболела ваша душа?
     СПИВАК. Лариса Юрьевна, здесь нет "гражданина начальни-
     ка". Есть товарищи по искусству.
     ШКОЛЬНИКОВ. Мне кажется, я не давал вам повода говорить
     обо мне... так.
     ФРОЛОВА. Я и пытаюсь помочь товарищу по искусству. Про-
     фессионал еще может питаться чужим опытом. Любитель -
     никогда. (Школьникову.) Я только это имела в виду.
     ШКОЛЬНИКОВ. Можно это сцену еще раз? С реплики Кручини-
     ной.
     СПИВАК. Серафима Андреевна, вы можете работать?
     ЗЮКИНА. Да, могу.
     ШКОЛЬНИКОВ. Если можно - пусть Лариса Юрьевна.
     СПИВАК. Что ж...
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Говорите, говорите все, что вы
     чувствуете".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ (с нарастающим озлоблением).
     "Да-с, я говорить буду. Вот вы и жалуетесь, уж вам и больно.
     Но ведь вы знали и другие ощущения; вам бывало и сладко, и
     приятно; отчего ж, для разнообразия, и не испытать и боль! А
     представьте себе человека, который со дня рождения не знал
     другого ощущения, кроме боли, которому всегда и везде боль-
     но... Одного только я прошу у людей; чтоб меня оставили в
     покое, чтоб забыли о моем существовании!"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я не знала этого".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ну, так знайте и не расточайте
     своих благодеяний так щедро! Вы хотели избавить меня от пу-
     тешествия по этапу? Для чего вам это? Вы думаете, что оказа-
     ли мне услугу? Нисколько. Мне эта прогулка давно знакома;
     меня этим не удивишь! Я уж ходил по этапу чуть не ребенком и
     без всякой вины с моей стороны".
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, ксивы не было".
     СПИВАК. Виду! "Ксивы". Мы же только что об этом говори-
     ли!
     БОНДАРЬ. Не поймут.
     СПИВАК. Поймут. Человек человеческий язык всегда пой-
     мет. Впрочем, скотский, если постараться, тоже. Еще раз.
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я уж ходил по этапу чуть не ре-
     бенком и без всякой вины с моей стороны".
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, виду не было.
     Ярлычок-то забыл прихватить, как его по имени звать, по
     отчеству величать, как по чину место дать во пиру, во беседе".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вот видите! И он глумится надо
     мной! И он вправе; я ничто, я меньше всякой величины!.."

     Пауза.

     СПИВАК. По-моему, хорошо. Лариса Юрьевна?
     ФРОЛОВА. Другое дело.
     СПИВАК (Школьникову). Запомните это состояние.
     БОНДАРЬ. Перекурить бы, Ефим Григорьевич.
     СПИВАК. Перерыв. Всем можно переодеться. Захватите мой
     балахон. (Отдает балахон Жуку.)

     Бондарь, Жук, Школьников и Зюкина проходят в гримубор-
     ную, берут свою одежду. Бондарь и Жук скрываются за
     кулисами.

     ЗЮКИНА (Школьникову). А вы, оказывается, изменщик, Петр
     Федорович! Не захотели со мной играть? Вот уж верно
     Аннушка говорит: "Мужчины-то нынче сначала очень
     завлекательны, а потом часто бывают и очень обманчивы".
     ШКОЛЬНИКОВ. Нам с вами, Серафима Андреевна, надо бы
     здесь уши прижать, и только сидеть тихонько и смотреть и
     слушать. И спасибо говорить, что не гонят.
     ЗЮКИНА. А это еще почему?
     ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаете? Ну, поймете. (Вместе с Зюки-
     ной уходит за кулисы.)

     Дождавшись, когда гримерка опустеет, Фролова подходит к
     печке, извлекает из-под хлама начатую банку тушенки и начи-
     нает есть, тщательно выбирая пальцем и хлебом содержимое
     банки. Появляется СПИВАК. Фролова не замечает его. Спивак
     молча смотрит, как она ест, затем тихо уходит на сцену.
     В гримуборную, переодевшись, возвращаются участники
     спектакля. Фролова быстро прячет банку. ШКОЛЬНИКОВ, не за-
     держиваясь, проходит на сцену. ЖУК останавливает БОНДАРЯ.

     ЖУК. Слышь, Иван Тихоныч, я усе понимаю. Одного не по-
     нимаю. Почему ты японский шпион? Ладно бы немецкий или
     румынский.
     БОНДАРЬ. Да сначала так и хотели. А потом следователь
     прикинул: больно много получается у нас немецких шпионов.
     Органы, выходит, прошляпили? А на румынских еще моды не
     было. Так и решили: пусть буду японским, перед войной я как
     раз в театре во Владивостоке работал.
     ЖУК. Вон оно что! Тогда понятно.

     Бондарь одаряет всех папиросами. Конвойный с досадой
     вертит в руках пустой портсигар.

     ЗЮКИНА (дает ему взятую у Бондаря папиросу). На, зем-
     ляк, закури. И помни нашу доброту.
     БОНДАРЬ. А в другой раз запасайся "Казбеком".
     КОНВОЙНЫЙ (задохнувшись от возмущения). "Казбеком"?! А
     дерьма сушеного не жалаешь?
     ЗЮКИНА. Будешь грубить, пойдешь курить на мороз.
     КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот уж одно слово - артисты!..

     Конвойный и участники спектакля курят. На сцене - СПИ-
     ВАК и ШКОЛЬНИКОВ.

     ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, у меня в самом деле хоро-
     шо получилось? Или вы просто для поощрения?
     СПИВАК. В самом деле. Один вопрос - чтобы помочь вам
     зафиксировать ваше внутреннее состояние. Кто был перед
     вами, когда вы произносили монолог?
     ШКОЛЬНИКОВ. Мать. (Помолчав.) Последнее время меня
     преследует ощущение раздвоенности моей жизни.
     Расщепленности на-двое. Даже на-трое. В первой жизни я
     должен был стать актером. Если бы не война, поступил бы в
     театральный. Я обязательно стал бы актером. Может быть -
     неплохим. Особенно если бы повезло поработать с хорошими
     режиссерами. Пусть даже не с такими, как вы, но есть же
     хорошие молодые режиссеры - Товстоногов, Гончаров,
     Завадский.
     СПИВАК. Как знать, как знать. Может, вам удастся пора-
     ботать и с ними.
     ШКОЛЬНИКОВ. Каким образом?
     СПИВАК. Таким же, как и со мной.
     ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, я настоятельно прошу
     вас оставить шутки подобного рода!
     СПИВАК. Виноват. Задумался. И забылся. А когда я заду-
     мываюсь, я всегда забываюсь.

     Пауза.

     БОНДАРЬ (Конвойному). Как дела на фронте, земляк? Как
     там наши?
     КОНВОЙНЫЙ. Как ваши - этого мы не знаем. А наши ведут
     наступление на Сандомирском плацдарме. Захвачен ряд страте-
     гический пунктов.
     БОНДАРЬ. Каких?
     КОНВОЙНЫЙ. Сказано тебе - стратегических!
     ЗЮКИНА. Да он и сам не знает.
     КОНВОЙНЫЙ. А вот и знаю! Этот, Кенигсберг, взяли. И
     этот, Рутен... брутен...
     ЗЮКИНА. Бутерброд.
     БОНДАРЬ. Рутенберг?
     КОНВОЙНЫЙ. Он самый. Название у них - даже говорить
     противно. То ли дело у нас: Ленинград, Сталинград!
     ЗЮКИНА. Сыктыквар.
     КОНВОЙНЫЙ. Вот ты вроде и не по пятьдесят восьмой си-
     дишь, а нет в тебе никакого патриотизьма!
     БОНДАРЬ. Рутенберг. Это в Восточной Пруссии. Километров
     двести пятьдесят до Берлина.
     ЖУК. Не так и много.
     БОНДАРЬ. Это если на поезде. А ползком, да под огнем...
     ЗЮКИНА. Все равно - скоро. Скоро уже! Победа, а потом
     амнистия! Обязательно будет! Нам надо выложиться, корешки!
     Надо такой спектакль зафуячить, чтобы вся эта сволочь в три
     ручья зарыдала: два из глаз, один из жопы!
     ЖУК. Сима!
     ЗЮКИНА. Ну, ладно, ладно - из носа! (Проходит по гри-
     мерке в лихом приплясе.)
     Гоп-стоп, Зоя,
     Кому давала стоя?
     Я давала стоя
     Начальнику конвоя!
     БОНДАРЬ. Чтобы зэк зарыдал, ему много не надо.
     ЗЮКИНА. Какой зэк, какой зэк? Я про первый ряд говорю!
     Чтоб кителя у них от соплей намокли, а у ихних жен чтоб всю
     штукатурку с морд смыло! Вот какой нужен спектакль! Сделаем
     - опер нам все устроит. У него даже на самом верху отчим-фу-
     етчим. Старлей, а даже к начлагу дверь ногой открывает!
     (Фроловой.) Позанимаешься со мной сегодня еще? Есть
     сгущенка.
     ФРОЛОВА. Лучше тушенка.
     ЗЮКИНА. Нету. Сгущенку сразу даю.
     ФРОЛОВА. Годится.
     ЖУК. Весна, а усе под тридцатник держит. За ночь всю
     еду из тела холодом вынимает...

     Пауза.

     ШКОЛЬНИКОВ. Во второй своей жизни я должен был
     воевать. Всем классом пришли в военкомат. Через три дня уже
     грузились в теплушки. В последний момент меня срочно - в
     штаб. Перед штабом - "зис" отчима. Спасать прибыли. Так и
     вышло. Мать руки заламывала, отчим ногами топал, грохотал:
     что я хочу убить ее... Прямо из штаба меня - в училище. Эшелон
     ушел без меня. Почти все ребята погибли. Первой же зимой, под
     Москвой.
     СПИВАК. Вы тоже могли погибнуть.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я не боюсь смерти. Погибнуть за Родину -
     это большая честь. Хотя, конечно, никогда не представлял се-
     бя мертвым. Наверное, этого человек вообще представить не
     может.
     СПИВАК. Может.
     ШКОЛЬНИКОВ. Смерть - это несуществование. Как можно это
     представить?
     СПИВАК. Смерть может быть и освобождением.
     ШКОЛЬНИКОВ. Извините, Ефим Григорьевич. Вы больше
     меня знаете о театре, вообще о жизни. Но о смерти я знаю
     больше вас.
     СПИВАК. Вам приходилось участвовать в расстрелах?
     ШКОЛЬНИКОВ. Проведение подобных мероприятий входит
     в наши обязанности.
     СПИВАК. Поверьте, я не хотел вас задеть.
     ШКОЛЬНИКОВ. Задеть - чем? Это - служба. Она часто труд-
     ней, чем на фронте. И важней. Без нашего металла не будет
     брони, без брони - танков. Я всегда понимал важность и нуж-
     ность моего дела. Но иногда, и в последнее время все чаще, я
     будто бы возвращаюсь в мою первую, несбывшуюся жизнь.
     И спрашиваю себя: это - я?.. (Помолчав, убежденно.) Я смогу
     сыграть Незнамова. Потому что понимаю его, когда он говорит:
     "Я ничто, я меньше всякой величины..."
     СПИВАК. А когда он говорит: "Я чувствуя, что по ка-
     кой-то покатости, без участия моей воли, я неудержимо вле-
     кусь к острогу"? Это - понимаете?.. Вы чем-то взволнованы.
     Что-то произошло?
     ШКОЛЬНИКОВ. Да. И это поразительно. Неожиданно, стран-
     ным зигзагом судьбы свершилось то, о чем я даже мечтать не
     мог бы в той своей первой жизни. Это было невозможно,
     немыслимо, для этого мне не хватило бы везения и таланта.
     Это просто какой-то не заслуженный мною подарок судьбы.

     Из гримерки на сцену возвращаются БОНДАРЬ, ЖУК,
     ЗЮКИНА и ФРОЛОВА.

     ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич, на завтра кого вызывать?
     СПИВАК. Сейчас скажу. Черт, блокнот в балахоне забыл.
     (Жуку.) Если вас не затруднит...

     Школьников отдает Жуку ключ от чулана. Жук уходит.

     СПИВАК. Так в чем же этот подарок судьбы?

     ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, могу я попросить вас
     пройти со мной маленький отрывок - где Кручинина дает
     Незнамову деньги на пальто для Шмаги?
     ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу". Этот?
     ШКОЛЬНИКОВ. Да.
     ЗЮКИНА. Изменщик, изменщик!
     ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу. Вы потруди-
     тесь?"
     ШКОЛЬНИКОВ. "Да здесь и труда никакого нет".
     ФРОЛОВА. "До свиданья".
     ШКОЛЬНИКОВ "(помолчав). Позвольте мне у вас руку поце-
     ловать!"
     ФРОЛОВА. "Ах, извольте, извольте..."
     ШКОЛЬНИКОВ (берет руку Фроловой, Спиваку). Вот в чем
     этот странный подарок судьбы... Здесь, на этой сцене, я,
     безродный любитель, волей случая работаю с вами, с одним из
     лучших режиссеров страны, и с самой поразительной
     актрисой предвоенной Москвы - с ни с кем не сравнимой
     Ларисой Юрьевной Рейн!

     В панике, в животном смертельном ужасе Фролова вырывает
     руку и забивается в самый дальний угол сцены.

     ФРОЛОВА. Нет! Нет! Не знаю никакой Рейн! Я Фролова!
     Фролова! Фролова!
     ШКОЛЬНИКОВ. Эта ваша фамилия по мужу. А девичья - Рейн.
     Под ней вы и играли на сцене.
     ФРОЛОВА. Не знаю никакой Рейн! Нет никакой Рейн! Я Фро-
     лова" Зэка Фролова, двадцать четвертая бригада, ЧСИР, пять
     лет!
     ШКОЛЬНИКОВ. Прошу вас, Лариса Юрьевна, успокойтесь!
     ЗЮКИНА (Школьникову). Вы говорили, ей не было тридцати.
     Сейчас, значит, не больше тридцати пяти?
     ФРОЛОВА. Да! Да! Ей тридцать пять лет! Тридцать пять!
     Тридцать пять! А мне сто! Посмотрите же на меня! Посмотрите
     на меня: я старуха! Старая падаль! Старая падаль! Старая па-
     даль!
     ШКОЛЬНИКОВ. Вам тридцать пять лет. И никогда больше не
     будет. У таких актрис, как вы, нет возраста.
     ФРОЛОВА. Боже милостивый! Боже милосердный! Да за что
     же мне это проклятье?! Почему Ты не оставишь меня в безвест-
     ности даже в этом аду?!.
     ЗЮКИНА. Вон оно что. Рейн. Лариса Рейн. Ни фуя себе
     фуя!.. (Отводит Конвойного в сторону.) Тушенка, говоришь,
     есть?
     КОНВОЙНЫЙ. Ну. Сколько?
     ЗЮКИНА. Три.
     КОНВОЙНЫЙ. Да у тебя она что - золотая?! Одну!
     ЗЮКИНА. За одну на зоне ищи. Две.
     КОНВОЙНЫЙ. Когда?
     ЗЮКИНА. Сговоримся...
     ШКОЛЬНИКОВ. Успокойтесь, Лариса Юрьевна, все будет хо-
     рошо. Все будет очень хорошо! Это же замечательно, что вы с
     нами! Да принесите же, черт возьми, воды!

     Зюкина выходит в гримерку, наливает в кружку воду, по-
     дает Школьникову.

     ШКОЛЬНИКОВ. Пейте, Лариса Юрьевна.
     КОНВОЙНЫЙ (Бондарю). Слышь, артист... а эта вот поста-
     новка, что вы разучиваете, она про чего?
     БОНДАРЬ. Как тебе сказать... Молодой человек обманул
     девицу благородного происхождения и женился на другой...
     КОНВОЙНЫЙ. Такое в жизни бывает.
     БОНДАРЬ. И сказал ей, что ее ребенок умер.
     КОНВОЙНЫЙ. А он не умер?
     БОНДАРЬ. А он не умер.
     КОНВОЙНЫЙ. Нагнул, значит? Вот сучий потрох!
     БОНДАРЬ. Она стала знаменитой актрисой, через семнад-
     цать лет приехала в родной город и узнала, что сын жив. Они
     встретились... Вот, собственно, и весь сюжет комедии Ост-
     ровского "Без вины виноватые".
     КОНВОЙНЫЙ (подумав). Жалостливая история. Народ это лю-
     бит.
     ШКОЛЬНИКОВ. Ну, успокоились?.. Все в порядке?..

     На сцене появляется ЖУК. Он в растерянности вертит пе-
     ред глазами ключ, изумленно хлопает себя по бокам.

     СПИВАК. Что с вами, Николай Тихонович?
     ЖУК. Там... это... Костюмы стырили! А замок целый!
     СПИВАК. Как - стырили?!. Все?
     ЖУК. Все.

     Пауза.

     БОНДАРЬ (Конвойному). А это вот у нас на театре называ-
     ется знаешь как?
     КОНВОЙНЫЙ. Это и у нас так же называется: амбец!
     БОНДАРЬ. Нет, любезный: антракт!..


     Конец первого действия.




     Картина третья
     ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ


     Та же гримерка, но сцены не видно. Сцена и зал лагерно-
     го клуба отделены от гримерки тонкой перегородкой. Из-за нее
     доносятся голоса Зюкиной и Жука, на сцене идет репетиция
     пролога - объяснение Мурова и Отрадиной.
     В глубине - забор с тройным рядом колючки, внутренняя
     часть лагерной вахты. Там топчется КОНВОЙНЫЙ, с винтовкой
     на плече, подняв воротник тулупа и постукивая нога о ногу. Со
     скрипом раскачивается жестяной фонарь. Порывы ветра,
     срывается снег. Странный, божественно-праздничный свет
     холодного полярного полдня.
     В гримуборную входит БОНДАРЬ. В руках у него - узкий
     рулон ватмана. Это афиша. На ней значится:

     Третья Норильская городская олимпиада искусств
     5 апреля 1945 года
     Премьера
     А.Н.Островский
     "БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ"
     Комедия
     Драмколлектив 2-го лаготделения
     Постановщик Спивак

     Полюбовавшись афишей, Бондарь прибивает ее к заднику,
     пристукивая по гвоздикам донцем жестяной кружки.

     Врывается разъяренный СПИВАК.

     СПИВАК. Что за грохот, какого черта?!. Иван Тихонович!
     Мы же работаем!
     БОНДАРЬ. Извините: все, все. Вот - смотрите. На зонах
     уже повесили. Народ очень интересуется.
     СПИВАК. Пятого? Ни черта не успеем! Коринкиной нет, Ми-
     ловзорова нет, костюмов нет! Фроловой-то почему нет? Как я
     могу без Аннушки прогонять пролог? Бардак какой-то, а не те-
     атр!
     БОНДАРЬ. Это не театр, Ефим Григорьевич. Это лагерь.
     СПИВАК. Где Лариса Юрьевна?
     БОНДАРЬ. Вертухай сказал: вышла с бригадой на ТЭЦ. Они
     там котлованы кайлят.
     СПИВАК. Как - с бригадой?! Ее же освободили от общих!
     Приказом - Школьников же сказал! Бардак это, а не лагерь!
     Сам-то он где?
     БОНДАРЬ. За ней уехал. Вертухаю навставлял: вам было
     приказано доставить зэка Фролову, а не узнать, где она. С
     час, как уехал. Насчет Коринкиной и Миловзорова он догово-
     рился. Из третьего лаготделения пригонят, у них театр уже
     месяца три, как распался. Вы их видели, сказали, что подой-
     дут.
     СПИВАК. С ними же нужно начинать все с начала! Когда?!
     (Прислушался. В сторону сцены.) В чем дело? Почему прекрати-
     ли? (Исчезает.)

     Репетиция возобновляется. На вахте появляются ШКОЛЬНИ-
     КОВ и ФРОЛОВА. Сдернув с плеча винтовку, Конвойный ведет
     Фролову в гримерку по лабиринтам клубного закулисья.

     КОНВОЙНЫЙ. Додумалась, а?.. Счас тебе режиссер фитилей
     навставляет!.. Это надо же, сама вызвалась на котлован!..
     (Вводит Фролову в гримуборную. Зычно.) Зэка, стой! Напра-во!
     Садись, мать твою!

     Вбегает СПИВАК. За ним появляются ЗЮКИНА и ЖУК.

     СПИВАК. Да что тут сегодня... (Видит Фролову.)
     КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, зэка доставлена. Она ж
     сама, сука...
     БОНДАРЬ (резко, по-офицерски). Ат-ставить сук!
     КОНВОЙНЫЙ (машинально вытягиваясь). Есть отставить! Ть-
     фу, чтоб тебя! (Спиваку.) То есть, я хотел сказать: она сама
     вышла с бригадой, никто ее не волок. Сказала бы: есть приказ
     - все. А мне втык. А я что? Бегать за ней? (Фроловой.) Дура
     ты, тетка. Хоть и артистка. На общие - сама! Смеху подобно!
     СПИВАК. Это... правда?
     ФРОЛОВА. Да.
     ЖУК. Фуфайка новая, а уже замызгалась.
     СПИВАК. Не отвлекаемся, продолжаем работать! (Зюкину и
     Жуку.) На сцену. (Бондарю.) Пройдите с ними кусок из треть-
     его акта. Со слов: "Муров, имею честь представиться".

     Зюкина, Жук и Бондарь уходят.

     КОНВОЙНЫЙ. А мне, это... можно посмотреть?
     СПИВАК. Можно.

     Конвойный уходит.
     Пауза.

     СПИВАК. Что же ты с собой делаешь?.. Лариса!.. Зачем?!
     ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вы сами все знаете.
     СПИВАК. Но ведь было же все прекрасно! Три недели ты
     прекрасно работала, мне хорошо помогала, Аннушка у тебя за-
     мечательная. С чего вдруг? На котлованы - сама! Тогда уж
     сразу нужно было отказываться.
     ФРОЛОВА. Слабая я была еще... несло меня.
     СПИВАК. Говорил же: не наваливайся на еду!
     ФРОЛОВА. Нет, до того еще... С кровью несло... А это -
     сами знаете.
     СПИВАК. О Господи! Знаю. Еще чуть - и конец... Сей-
     час-то как?
     ФРОЛОВА. Нормально сейчас... почти. Спасибо вам, под-
     кормилась тут. Передохнула в придурках. Теперь у меня сил
     хватит. Если в БУР случайно не угожу... Мне ведь всего четы-
     ре месяца и двадцать шесть дней осталось. За это время война
     кончится. Надежда у меня появилась, Ефим Григорьевич! И мне
     сейчас нужно держаться от вас подальше.
     СПИВАК. Не так уж ты и окрепла. За четыре месяца на
     земляных можно и без всякого БУРа загнуться.
     ФРОЛОВА. Ничего... как-нибудь продержусь.
     СПИВАК. Все равно не понимаю. Сейчас-то чего бояться?
     Тебя все равно узнали. И если будет запрос - найдут. Здесь
     ли, в бригаде - какая разница?
     ФРОЛОВА. Я уже не запроса боюсь. А того, что вы затея-
     ли. На зоне только успели афишу повесить, а все уже:
     шух-шух. Без вины виноватые: про нас! Даже блатные
     притихли. С огнем играете, Ефим Григорьевич! Так хоть меня не
     втягивайте, я и так до костей обгорела.
     СПИВАК. Да мы-то при чем? Русская классика. Пьесу пред-
     ложил Школьников - наш, можно сказать, политрук. Начальство
     одобрило.
     ФРОЛОВА. Это вы потом будете объяснять... долго будете
     объяснять. И не мне.
     СПИВАК. Да ни черта не будет! Ни черта! Будет пустая
     ремесленная поделка. Бездарная, как мочалка! Работать - с
     кем? А главное: сам уже, видно, все - иссяк. Кончился. Сам -
     вот что главное!
     ФРОЛОВА. Перед премьерой у вас всегда это было. Самоед-
     ство. В ГИТИСе ребята очень смешно вас показывали.
     "Бездарь! Боже! Какая бездарь!" И лбом о портал - бум, бум, бум!
     СПИВАК. Да? Вот сукины дети.
     ФРОЛОВА. Закройте работу, Ефим Григорьевич. Пока не
     поздно. Лучше момента не будет: артисты не все, костюмы ис-
     чезли.
     СПИВАК. Нет. (Помолчав.) Я слабый, раздавленный чело-
     век. От меня отреклись жена и дочь... и правильно сделали,
     хоть остались на воле... Я подписал всю чудовищную гали-
     матью, которую нагородил следователь... и лишь на то уповаю,
     что не принес большой беды людям, на кого у меня требовали
     показаний... Они и так были обречены.
     ФРОЛОВА. На Сундукова... тоже?
     СПИВАК. Да... его уже тогда обложили... Но я еще - нем-
     ножечко человек. И пока я еще хоть немножечко человек, я бу-
     ду делать то, что обязан делать человек. Помочь, если есть
     возможность помочь. И сказать свое "фэ", если есть хоть ка-
     кая-то возможность сказать это в лицо палачам.
     ФРОЛОВА. Но хоть пьесу, пьесу смените!
     СПИВАК. Да как смеешь ты, моя ученица, как смеешь ты
     думать, что любой пьесой, даже самой ничтожной, я не смогу
     сказать то, что хочу! Даже последней мерзопакостью Симонова
     или Софронова...
     ФРОЛОВА. Тихо! Ефим Григорьевич! Дунут же! Симонова! Он
     все-таки "Жди меня" написал!
     СПИВАК. После "Жди меня" ему следовало умереть!.. Даже
     самую холуйскую мерзопакость я смогу поставить так, что вся
     эта мразь, считающая себя хозяевами жизни, будет три дня
     икать - и не знать, от чего! При этом - ни слова не меняя,
     ни запятой! Потому что я - режиссер! И за мной - Театр! А за
     ними - лишь жалкая "вохра"!
     ФРОЛОВА. Жалкая "вохра". Жалкие танки. Жалкое НКВД.
     Миллионы вертухаев и стукачей - добровольных,
     сознательных!
     СПИВАК. Да! Да! И все равно их могущество - химера! Все
     равно - болотный пузырь! И рано или поздно он лопнет! Обяза-
     тельно лопнет! И зальет весь мир смрадом и трупной гнилью! И
     я этому помогу. Я! Хоть йотой, згой - чем смогу. Чего бы мне
     это ни стоило!

     Пауза.

     ФРОЛОВА. А ведь вы не выйдете отсюда. Никогда.

     Пауза.

     СПИВАК. Я знаю.
     ФРОЛОВА. Милый вы мой... чудный... прекрасный вы мой
     человек!.. Спасибо вам - за все. Вы сделали для меня больше,
     чем отец. Когда-то вы открыли во мне актрису. А теперь спас-
     ли жизнь... А сейчас... вы отпустите меня. У нас разные до-
     роги. Я не могу рисковать.
     СПИВАК. Конечно, отпущу... А жаль. Ну вот, у меня те-
     перь и Аннушки нет.
     ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вам же не Аннушка
     была нужна. Вам нужна была я - Кручинина.
     СПИВАК. Да. Да! Ты - Кручинина! Господи, какая ты была
     бы Кручинина! Ты, сегодняшняя, какая есть: с водянкой, с
     кровавым поносом, доходяга. Несломленная, никого не предав-
     шая! Прекрасная, как сама Дева Мария, какой бы она была, ес-
     ли бы ей пришлось отмотать всю пятерку на общих!.. Ты была
     большой актрисой. После этого спектакля ты стала бы великой
     актрисой!
     ФРОЛОВА. Великий вы фантазер.
     СПИВАК. Не веришь? Ты смеешь не верить - мне?!. Мотай!
     Проваливай! Обойдусь! Я и с Зюкиной спектакль поставлю. Она
     с тобой хорошо прибавила. И есть, есть в ней это - огонечек
     свободы. Я раздую его - в лесной пожар! Вот о чем будет этот
     спектакль - о свободе!
     ФРОЛОВА. От всего сердца... от всей души... желаю
     вам... Клянусь, как себе самой никогда ничего не желала...
     Желаю вам...
     СПИВАК (растроганно). Спасибо. Ты всегда была доброй
     душой.
     ФРОЛОВА (с болью). Провалиться! С треском! С позором!
     Чтобы вас после этого - в самую захудалую самодеятельность!
     Может, хоть тогда... старый дурак!.. вы останетесь живы!

     Пауза.

     СПИВАК (удивленно). Я - провалюсь? Да ты хоть сообража-
     ешь, что говоришь? Я - провалюсь? (С яростью.) Я - прова-
     люсь?!
     ФРОЛОВА. Вот вы и снова в форме.

     Входит ШКОЛЬНИКОВ. Перетянут портупеей. В руках у него
     тощая картонная папка.

     ШКОЛЬНИКОВ (предупреждая вопрос Спивака). Ну, звонил,
     звонил! Даже заехал. Лично говорил с директором театра. Нет
     у них больше костюмов. Все, что могли, нам отдали.
     СПИВАК. А ваши розыскные мероприятия, шмон по зонам?
     Тоже впустую?
     ШКОЛЬНИКОВ. Нет. Нашли финки, спирт, рукописные еванге-
     лие. И двенадцать килограммов сухарей. Побег, мерзавцы, го-
     товили. Пока, правда, не знаем кто.
     СПИВАК. А костюмы, костюмы!
     ШКОЛЬНИКОВ. Костюмы не обнаружены. Портянок из
     Вашего бархатного балахона тоже нет. Где-то все крепко
     притырено.
     ФРОЛОВА. Видите? Нет костюмов.
     СПИВАК. Ну, слышал, слышал! "Нет костюмов, нет костю-
     мов!" Если на то пошло, я эту пьесу и без костюмов поставлю!
     (Подумал.) Ух, как бы это смотрелось! (Еще подумал.) Вот это
     ход! Кручинина - зэчка. Незнамов - оперчекист. А все дейс-
     твие происходит в некоем будущем, когда вся страна - лагерь.
     И смотрите, как ложатся слова Кручининой! (Фроловой.) Ну-ка!
     (За Дудукина.) "Вы еще не соскучились у нас, не надоело
     вам?"
     ФРОЛОВА (за Кручинину). "А где ж веселее-то? Везде одно
     и то же!.."
     СПИВАК (торжествующе). А?! Вот - современное прочтение
     классики! А не какое-то там... этнографическое фуфло! "Да
     где ж веселее-то? Везде одно и то же!"
     ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич! Может, вам сахару, что ли,
     погрызть? Дать?
     СПИВАК. Ну, действие, конечно, происходит не в нашей
     стране. Нет-нет, не в нашей. Это же самой собой разумеется.
     А где-то там (неопределенный жест), где в р е м е н н о
     победил фашизм. И где, так сказать... все эти дела.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вам удалось убедить Ларису Юрьевну в
     неразумности ее поведения?
     СПИВАК. Удалось. Но не слишком. Даже, собственно гово-
     ря, совсем не удалось.
     ШКОЛЬНИКОВ. Тогда попробую я.
     СПИВАК. Не буду мешать. (Фроловой.) Как ты сказала:
     "шух-шух"? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявле-
     ния, рядом с афишами. Что спектакль отменяется, так как ук-
     рали костюмы.
     ШКОЛЬНИКОВ. Мы не можем отменить спектакль. Он первым
     в программе олимпиады.
     СПИВАК. Я не сказал: отменим. Просто развесим объявле-
     ния. И все.
     ШКОЛЬНИКОВ. Думаете, что-то даст?
     СПИВАК. Не даст так не даст. А вдруг даст? Только это
     нужно сделать сегодня же. Я передам художнику просьбу - от
     вашего имени?
     ШКОЛЬНИКОВ. Приказ.
     СПИВАК. Тем лучше. (Направляется к выходу.)

     Его перехватывают ЗЮКИНА и ЖУК.

     ЗЮКИНА. Ефим Григорьевич, Коринкину и Миловзорова при-
     везли. Что с ними делать?
     СПИВАК. Как что? Срочно вводить. Сейчас приду. Походите
     пока, покажите рисунок - вы же репетировали Коринкину.
     ЖУК. Да им не до ходить, им тилько сидеть.
     СПИВАК. Не понял.
     ЖУК. С общих. У них же три месяца, как нет театра.
     СПИВАК (Фроловой). Слышала?
     ЖУК. Подхарчить бы их трохи.
     СПИВАК. Николай Евдокимович! "Тилько", "трохи". Премь-
     ера через неделю! (Быстро проходит на сцену.)
     ЖУК. "Трохи". А как надо?
     ЗЮКИНА. Трохи, крохи. Немножко.
     ЖУК. Не... там немножком не обойдешься.
     СПИВАК (возвращается в гримерку). Петр Федорович, неу-
     жели так трудно устроить артистам доппаек? Хоть на выпуск
     спектакля! Хотя бы этим двоим! Я же не могу использовать
     только сидячие мизансцены!
     ШКОЛЬНИКОВ. Доппаек полагается лишь на тяжелых
     горных работах.
     СПИВАК. А у нас тут что - санаторий?
     ШКОЛЬНИКОВ. Попробую. Но обещать не могу.
     СПИВАК (Жуку). С вами - два момента. Не стоит, пожалуй,
     глушить эти ваши "усе" и "тилько". Вы все время контролируе-
     те себя, отсюда - зажим. А мы допустим, что Муров откуда-то
     с юга, из Малороссии: приехал с маменькой, чужак, выговор
     его еще больше сковывает. Может, Отрадина поэтому его и по-
     жалела. А жалость - начало любви. Зато потом, когда войдет в
     силу, он и вовсе будет выговором бравировать: "Я учера два
     раза заезжал к вам у гостиницу".
     ЖУК. Понял. Вот за это спасибочки. То есть, понял.
     СПИВАК. Понял, понял! И забудьте об этом. Со вторым -
     сложней. Мурова не любят, никто. А вы - больно уж свой. Даже
     мне в парных сценах трудно держать дистанцию.
     ЖУК. Однако, держите. Я же чую.
     СПИВАК. Между нами: я представляю, что это вы в свое
     время написали на меня донос. Своим аккуратным, красивым
     почерком.
     ЖУК. Да Бог с вами, Ефим Григорьевич! Я вас знаю-то с
     год всего!
     СПИВАК. Вы не услышали. Я сказал: представляю. (Школь-
     никову.) С вами и со Шмагой тоже нужно разобраться, что-то
     там не то. Все, друзья мои, за работу! (Уходит.)
     ЗЮКИНА. Покурить бы. (Жуку.) У кого бы стрельнуть?
     ШКОЛЬНИКОВ (выкладывает на стол пачку "Казбека"). Уго-
     щайтесь.
     ЗЮКИНА. Неужели закурили?
     ШКОЛЬНИКОВ. Пока нет. Считайте, что это доппаек. Только
     курите где-нибудь в другом месте.
     ЗЮКИНА. А вы - репетируете?
     ШКОЛЬНИКОВ. Вроде того.
     ЗЮКИНА. Уходим, уходим. (Берет для себя и Жука папиро-
     сы.)

     ЗЮКИНА и ЖУК выходят. В продолжение следующей сцены
     Зюкина то и дело мелькает в кулисах. Ее явно интересует то,
     что происходит в гримерке.

     ШКОЛЬНИКОВ (достает из папки заполненный бланк, чита-
     ет). Фролова Лариса Юрьевна, тридцати пяти лет, место рожде-
     ния Москва, урожденная Рейн. Я заранее подготовил вопросы.
     Все правильно?
     ФРОЛОВА. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Осуждена 24 июля 1940 года Особым
     совещанием по статье 58-ЧСИР на пять лет.
     ФРОЛОВА. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вплоть до ареста работали актрисой в театре
     Сундукова.
     ФРОЛОВА. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Имеете сына двенадцати лет, который в нас-
     тоящее время находится в специнтернате в Тюменской области.
     ФРОЛОВА. Он еще там?
     ШКОЛЬНИКОВ. Будьте внимательней. Я прочитал: в настоя-
     щее время. С отцом, Рейном Ю.И., работающим заместителем
     наркома...
     ФРОЛОВА. Он уже замнаркома?
     ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, вопросы задаю я.
     ФРОЛОВА. Извините.
     ШКОЛЬНИКОВ. ...родственных отношений не поддерживаете
     и в переписке не состоите.
     ФРОЛОВА. Да. Он от меня отказался.
     ШКОЛЬНИКОВ. Почему?
     ФРОЛОВА. Потому что я не отказалась от мужа. Можно за-
     курить?
     ШКОЛЬНИКОВ. Курите.

     Фролова закуривает. Входит СПИВАК.

     СПИВАК. Мужчина курит, женщина пишет - контора. Женщина
     курит, мужчина пишет - допрос. (На укоризненный взгляд
     Школьникова.) Опять забылся? Полный склероз. (Проходит на
     сцену, где продолжается репетиция.)
     ШКОЛЬНИКОВ. Ваш муж, Фролов А.Д., по профессии худож-
     ник, был осужден 10 марта 1940 года по статье 58-КРТД за
     контрреволюционную террористическую деятельность.
     ФРОЛОВА. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вам сообщили приговор Особого совещания?
     ФРОЛОВА. Да. Десять лет без права переписки. Это допрос?
     ШКОЛЬНИКОВ. После ареста и осуждения мужа
     формальную родственную связь с ним вы не прервали и своим
     правом расторгнуть брак не воспользовались.
     ФРОЛОВА. Да.
     ШКОЛЬНИКОВ. Почему? Вы его очень любили?
     ФРОЛОВА. Когда-то - да... Было в нем что-то. Он не ду-
     мал о куске хлеба, никогда не знал, есть ли у него деньги.
     Мне это нравилось. А в последние годы... Если бы его не заб-
     рали, мы бы разошлись.
     ШКОЛЬНИКОВ. Это - очень важно. Вы собирались разойтись
     с мужем, потому что осуждали его деятельность? Вы не замеше-
     ны, это доказано. Но вы могли о ней догадываться.
     ФРОЛОВА. Да какая там деятельность! Бред свинячий.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вы... не доверяете органам?
     ФРОЛОВА. Конечно, не доверяю.
     ШКОЛЬНИКОВ. Вы... вы хотите сказать, что не верите в
     правильность приговора?
     ФРОЛОВА. Конечно, не верю. Легче было доказать, что я
     заслана с Луны.
     ШКОЛЬНИКОВ. Знаете, а на это похоже. Только не засланы,
     а свалились.
     ФРОЛОВА. И это ближе к правде, чем то, что он терро-
     рист. Контрреволюционный террорист! Господи! Да он был кто
     угодно: бабник, трепло, гений, бездарный мазила, пьяница. Но
     только не террорист. Ни к какой деятельности он вообще не
     был способен. Нашли террориста!.. Да сядьте вы, Петр Федоро-
     вич, что вы бегаете?
     ШКОЛЬНИКОВ. А чем же, по-вашему, вызван т а к о й при-
     говор? Вы ведь знаете, что э т о значит?
     ФРОЛОВА. Сначала не знала. Потом объяснили. В Бутырке.
     Значит, не подписал. (Школьников молчит.) Ну, не заложил ни-
     кого. (Школьников молчит.) Я уж не знаю, как вам и объяс-
     нить. Виновным себя не признал. Подписал бы все, получил бы
     десятку. Как все нормальные люди. Это мне тоже потом объяс-
     нили.
     ШКОЛЬНИКОВ. Поговорим о другом. Вы сказали, что в пос-
     ледние годы не любили мужа. Я вас правильно понял?
     ФРОЛОВА. Я его ненавидела! Я бывала в театре по пятнад-
     цать часов. Когда после репетиций был спектакль, отец присы-
     лал за мной машину. Потому что у меня не было сил идти. Дома
     я находила полный развал, каких-то художниц в моих халатах,
     какие-то гении спали носом в селедочницы с окурками. Я была
     готова его убить. Хорошо, сына можно было оставлять у бабуш-
     ки.
     ШКОЛЬНИКОВ. Но можно же было оформить развод и после
     его ареста?
     ФРОЛОВА. После ареста? Когда в жизни у него осталась
     лишь я?
     ШКОЛЬНИКОВ. Ну, а... потом?
     ФРОЛОВА. Потом? Тем более. (Пауза.) Вы в самом деле не
     понимаете?
     ШКОЛЬНИКОВ. Но вы же должны были подумать, пусть не о
     себе - о сыне!
     ФРОЛОВА. О нем я и думала. Поверьте, только о нем. Как
     бы я потом смотрела ему в глаза?
     ШКОЛЬНИКОВ. Сыну?
     ФРОЛОВА. И сыну. И его отцу, моему мужу.
     ШКОЛЬНИКОВ. Но ведь десять лет без права переписки -
     это...
     ФРОЛОВА. Ну да, расстрел. Я же вам сказала, что знаю.

     Пауза.

     ШКОЛЬНИКОВ. Вы верите в другую жизнь?
     ФРОЛОВА. Конечно. А как же можно в нее не верить? Как
     можно допустить, что это и есть жизнь? Это не жизнь. Все пе-
     репуталось. Раньше жизнь давалось человеку как испытание. А
     потом наступал ад или рай. Сейчас сначала идет ад, и если
     человек остался в нем человеком, он награждается жизнью.
     ШКОЛЬНИКОВ (с иронией). Райской?
     ФРОЛОВА. Нет, обыкновенной. Самой обыкновенной. Это и
     есть рай. Мы не умели ценить жизнь. Нет, не умели. За это и
     платим.
     ШКОЛЬНИКОВ. Мы?
     ФРОЛОВА. И вы. Конечно, и вы. У вас - жизнь? Да у вас
     хуже, чем ад. И нет даже надежды на освобождение. Разве вы
     не поняли еще, почему вас так тянет к нам? Да потому что в
     этом сарае есть то, чего вы лишены изначально.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю, что это. Искусство.
     ФРОЛОВА. А это и есть свобода.

     Пауза.

     ШКОЛЬНИКОВ. Продолжим. Можете ли вы сообщить какие-
     либо сведения, касающиеся контрреволюционной,
     антисоветской или любой другой враждебной деятельности
     бывшего художественного руководителя вашего театра
     Сундукова?
     ФРОЛОВА. Нет.
     ШКОЛЬНИКОВ (пишет). "Нет"... Вел ли Сундуков с вами или
     при вас какие-либо разговоры, которые свидетельствовали бы
     о его антисоветских настроениях?
     ФРОЛОВА. Нет.
     ШКОЛЬНИКОВ. "Нет"... Известно ли вам о таких разговорах
     от третьих лиц?
     ФРОЛОВА. Нет.
     ШКОЛЬНИКОВ. "Нет"... Лариса Юрьевна, а теперь - самое
     главное. Вы много лет работали с Сундуковым, играли в его
     спектаклях, были своим человеком в его доме. Припомните: вы-
     рывались же у него какие-то шутки, анекдоты, сомнительные
     замечания. Вроде того, что сознание - жалкий раб обстоятель-
     ств. Заметьте, я не спрашиваю ни о чем серьезном. Таком, как
     "вся страна - лагерь". Что-нибудь брошенное мимоходом,
     вскользь, какой-нибудь парадокс... Можете вспомнить?
     ФРОЛОВА. Нет.
     ШКОЛЬНИКОВ. Поверьте, я хочу вам помочь. Ваш талант -
     это редчайший алмаз. Он принадлежит не только вам. Он - на-
     циональное достояние. Вы должны вернуться на большую
     сцену. Должны своим талантом служить народу. Обжигать,
     потрясать, согревать сердца и души советских людей. Они
     выстояли в этой страшной войне. Они спасли мир от
     фашистской чумы. И сейчас, как никогда, ваш талант нужен им.
     Мне не суждено стать артистом. Я так и останусь более или
     менее способным любителем. Но я никогда себе не прощу, если
     не сделаю все, чтобы сохранить для советского искусства вас
     - легендарную Ларису Рейн!.. Вы верите мне?
     ФРОЛОВА. Спасибо, голубчик. Да, верю.
     ШКОЛЬНИКОВ. Так помогите же мне! Вспомните хотя бы ме-
     лочь, ерунду. Сундукову это не повредит, ему уже ничего не
     повредит, а вам поможет. Это будет знак вашей искренности,
     готовности помочь следствию. Понимаете?
     ФРОЛОВА. Да. Но... Нет, ничего не могу вспомнить.
     ШКОЛЬНИКОВ. Не можете или не хотите?
     ФРОЛОВА. Не могу.
     ШКОЛЬНИКОВ. Что ж, пишите: "С моих слов записано вер-
     но". И распишитесь.
     ФРОЛОВА (расписавшись). Что все это значит?
     ШКОЛЬНИКОВ. Четыре месяца назад на вас поступил запрос.
     Из Москвы. Поскольку запрос был на Рейн, мы ответили, что
     такой среди нашего контингента нет. Теперь я допросил вас.
     Протокол перешлем в Москву. И они сами будут решать, сказали
     вы правду или вас нужно вызвать для следствия.
     ФРОЛОВА. Я же знала! Знала! Не нужно было сюда идти!
     Знала!
     ШКОЛЬНИКОВ. Вас нашли бы и под фамилией Фролова.
     Чуть раньше или чуть позже. У нас это дело поставлено четко.
     ФРОЛОВА. Что, что я могу рассказать им о Сундукове?! Я
     не видела его пять лет! Я не знаю о нем ничего, кроме того,
     что он арестован!
     ШКОЛЬНИКОВ. А это вы откуда знаете? Я сам узнал только
     из запроса.
     ФРОЛОВА. Знаю... Просто знаю и все.
     ШКОЛЬНИКОВ. Не устаю поражаться. У нас эта служба - по
     последнему, как говорится, слову. Но мне иногда кажется, что
     у вас - лучше.
     ФРОЛОВА. Для вас это служба. А для нас - жизнь. На вас
     работает один из тысячи... Ну, из ста. Из десяти? Пусть так.
     Но остальные-то девять - на нас!.. Кажется, я что-то не то
     говорю. Петр Федорович, голубчик, помогите мне, я ничего не
     знаю, я ничего не хочу знать!
     ШКОЛЬНИКОВ. Да чего вы боитесь? Если вы ни к чему не
     причастны, вам нечего бояться. А я верю, что не причастны.
     ФРОЛОВА. Правда? Вы так думаете?
     ШКОЛЬНИКОВ. Я - да. Но если взглянуть на этот протокол
     со стороны... С мужем, осужденным как враг народа, не разве-
     лась. О Сундукове не хочет вспомнить даже мелочи. Только не
     говорите мне, что ничего не слышали. Он что, из другого
     теста, чем наш Ефим Григорьевич?
     ФРОЛОВА. Не из другого. Еще и как не из другого. Из та-
     кого не из другого!
     ШКОЛЬНИКОВ. Вот видите. Да из того, что наговорил наш
     мэтр за последнее время, три дела при желании можно сделать.
     ФРОЛОВА. Четыре. Четвертое - на вас. Не пресекли. По-
     пустительствовали. Не приняли мер. Вы ведь тоже... с огнем
     играете.
     ШКОЛЬНИКОВ. Подумайте лучше о себе. Вот как давайте
     сделаем. Дополним протокол. Примерно следующим... (Пишет.)
     "Находясь... как актриса... длительное время в тесном обще-
     нии с обвиняемым Сундуковым... я не могла не слышать его
     многочисленных высказываний... на различные темы..." "Я до-
     пускаю, что среди этих высказываний..." Нет, лучше так:
     "Часть этих высказываний... могла носить... с точки зрения
     оценки советской действительности характер..." Враждебный?
     ФРОЛОВА. Нет-нет, это неправда.
     ШКОЛЬНИКОВ. Критический. Тоже нет? Нашел: "сомнитель-
     ный". (Продолжает писать.) "Но... будучи полностью поглощена
     творческой работой..." Даже так: "напряженной творческой ра-
     ботой... а также заботами о семье и воспитании малолетнего
     сына... на эти высказывания я не обращала внимания. И п о -
     э т о м у ... а также за давностью лет... никаких конкретных
     примеров привести не могу". Согласны?
     ФРОЛОВА. Ну... Согласна.
     ШКОЛЬНИКОВ. Очень хорошо. Я потом перепишу протокол и
     дам вам на подпись. Теперь второе. Нужно, чтобы вы подали
     заявление. Примерно такое: "Прошу расторгнуть мой брак с та-
     ким-то, осужденным тогда-то за то-то". Я потом набросаю. "В
     свое время я не сделала этого, так как находилась под влия-
     нием сильного чувства любви, а также из ложно понятого чувс-
     тва семейного долга..." Почему вы на меня так смотрите?
     ФРОЛОВА. Мой брак? Разве он существует?
     ШКОЛЬНИКОВ. Официально - да. Вы же не получили извеще-
     ния о его смерти?
     ФРОЛОВА. Нет.
     ШКОЛЬНИКОВ. Значит, он для вас - официально - жив. Бо-
     лее того, вы даже не имеете права - официально - знать, что
     его расстреляли.
     ФРОЛОВА. Кажется, с схожу с ума.
     ШКОЛЬНИКОВ. Доверьтесь мне. Я знаю, что делаю. Я посо-
     ветовался... с кем надо. Не было связи с Москвой, поэтому мы
     разговариваем только сегодня. Именно так все и нужно сде-
     лать. Ваша просьба о разводе - тоже знак. Что вы осознали.
     Понимаете? Мы приложим хорошую характеристику. И все
     будет в порядке. После окончания срока вы даже сможете
     вернуться в Москву. Не сразу, конечно. Поработаете пока в
     нашем городском театре. Заберете к себе сына, мы поможем с
     жильем.
     ФРОЛОВА. Неужели это возможно?
     ШКОЛЬНИКОВ. Все будет хорошо. Сначала сыграете в этом
     спектакле. Наши руководители своими глазами увидят, какая вы
     актриса. Потом возьмем пьесу специально для вас...
     ФРОЛОВА. В этом спектакле? Нет, только не это! Это
     же... Это же кончится... Нет, я... я не могу играть. У меня
     амнезия, выпадение памяти. Петр Федорович, миленький, отпус-
     тите меня - на котлованы. Там... свежий воздух, цветы.
     ШКОЛЬНИКОВ. Какие цветы? Пурга!
     ФРОЛОВ. Да, цветы. "Вот - незабудки... это на память!..
     А вот павилика - она означает верность... Вам полынь; она
     горька, как горько бывает раскаяние... Я хотела дать и фиа-
     лок, да они все завяли... когда умер отец мой..."
     ШКОЛЬНИКОВ. Как - умер? О чем вы говорите?
     ФРОЛОВА. "Говорят, он тихо скончался..." Это Офелия.

     Пауза.

     ШКОЛЬНИКОВ. Неплохо. Но хороший психиатр расколет вас
     без труда. А у нас хорошие психиатры.
     ФРОЛОВА. Не сомневаюсь.
     ШКОЛЬНИКОВ. Я не понимаю вас.
     ФРОЛОВА. Я и о вас забочусь. У вас есть приказ исполь-
     зовать пятьдесят восьмую только на тяжелых физических
     работах. Чтобы верней... перевоспитать. А здесь и без меня все
     по пятьдесят восьмой. Вам оно надо?
     ШКОЛЬНИКОВ. Нам разрешено в случае необходимости ис-
     пользовать специалистов по специальности. Даже если они по
     пятьдесят восьмой. Вы - как раз такой специалист.
     ФРОЛОВА. Вы можете приказом отправить меня в шахту.
     Приказать мне играть не можете.
     ШКОЛЬНИКОВ. Могу. Правильность моего приказа оценит на-
     чальство. А вы обязаны его выполнять. Напомнить, чем грозит
     невыполнение? Барак усиленного режима - БУР!
     ФРОЛОВА. Вы этого не сделаете!
     ШКОЛЬНИКОВ. Сделаю.
     ФРОЛОВА. Но...
     ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Фролова!

     Фролова встает.

     ШКОЛЬНИКОВ. Я понимаю, Лариса Юрьевна, вы сейчас
     взволнованы. Успокойтесь, подумайте. Я подготовлю бумаги,
     вы подпишите. И все будет очень хорошо. Договорились?.. А
     сейчас мне нужно отнести документы.

     Школьников уходит. Появляется ЗЮКИНА. Подошла к столу,
     повертела в руках пачку "Казбека".

     ЗЮКИНА. Оркестр!
     ФРОЛОВА. Что?
     ЗЮКИНА. Я говорю, вся наша жизнь - духовой оркестр. Се-
     меро дуют, один стучит. Не ты ему стукнула?
     ФРОЛОВА. О чем?
     ЗЮКИНА. Ну, я говорила: лучше бы курева притаранил
     вместо сушек говенных.
     ФРОЛОВА. Мне-то зачем? Догадался, наверное.
     ЗЮКИНА. Может. Он такой... догадливый фраер. Да и мать
     его. (Закуривает.) Чего он к тебе прицепился? Новое дело шь-
     ют?
     ФРОЛОВА. Как можно закосить? Хоть на неделю. В сан-
     часть, куда угодно.
     ЗЮКИНА. Раз плюнуть. Керосином в руку - и гуляй. Месяц
     твой. Я в Сыктывкаре так выскочила, загибалась на общих. Ру-
     ка, правда, была что колода.
     ФРОЛОВА. Где достать шприц?
     ЗЮКИНА. Ты себе? И не рыпайся! Вмиг мастырку расчухают.
     И сунут срок - за умышленку. С этим сейчас сурово. Тут лепила
     свой нужен.
     ФРОЛОВА. У тебя есть?
     ЗЮКИНА. У меня-то есть. Только тебе-то с ним чем расп-
     лачиваться? Залететь еще можно. Ну, забеременеть.
     ФРОЛОВА. Долго. Мне нужно быстро, сейчас.
     ЗЮКИНА. Эй! Ты что, когти рвать хочешь? А я как же?
     Сколько я тебе тушенки перетаскала? Договорились же, что до-
     ведешь меня до премьеры. А теперь - в кусты?
     ФРОЛОВА. Мне - нужно.
     ЗЮКИНА. Тогда гони тушенку обратно!
     ФРОЛОВА. Я тебя и так довела почти до премьеры.
     ЗЮКИНА. Почти! Сука! Ты думаешь, мне тушенка даром дос-
     тается? А я еще припасла. Две банки. Специально для тебя.
     Стала бы я корячиться, если бы с тобой не было уговора!
     ФРОЛОВА. Я тебе дам совет. Вместо тушенки. Мотай отсю-
     да. Как можно быстрей. Здесь - паленым тянет.
     ЗЮКИНА. Мотать? Перед самой премьерой? Совсем ты, под-
     руга, да? И за это ей долг скости! Ну, ты даешь стране угля,
     хоть мелкого, но до...
     ФРОЛОВА. Мотай, тебе говорят! У меня на это глаз ведь-
     мин. Керосин, что угодно. Прокантуешься до амнистии, придешь
     в городской театр - возьмут. Того, что в тебе уже есть, хва-
     тит. А там дашь кому надо и выйдешь в примы. Еще и заслужен-
     ной артисткой станешь.
     ЗЮКИНА. Заслуженной артисткой республики?.. Да я... Да
     за это я всем дам!
     ФРОЛОВА. Всем-то как раз и не надо.
     ЗЮКИНА. А кому надо?
     ФРОЛОВА. Разберешься.
     ЗЮКИНА. Вот, значит, как оно делается... А в Москве -
     тоже так? В театре, где ты работала?
     ФРОЛОВА. Театра, где я работала, больше нет. Таких те-
     атров... уже ни одного, наверное, не осталось... И будут ли
     когда?..
     ЗЮКИНА. Ты чего? Плачешь? Во, бляха-муха, с чего? Ну,
     не осталось и не осталось, тебе-то что?
     ФРОЛОВА. Нет, остался. Один. Этот вот - наш... Может
     быть, он - последний!..

     Гримерка оживляется. Появляются СПИВАК, БОНДАРЬ, ЖУК,
     КОНВОЙНЫЙ. Из-за кулис входит ШКОЛЬНИКОВ.

     СПИВАК. После перерыва начнем прогоны. (Школьникову.)
     Вы освободились?
     ШКОЛЬНИКОВ. Секунду. (Конвойному.) Отведите артистов в
     пищеблок. Всех наших и новеньких. Хлеба - всем по две пайки.
     Предупредить: хоть одну зажмут - БУРа понюхают. (Спиваку.)
     Это все, что я смог сделать.
     СПИВАК. Спасибо.
     ЖУК. Ефим Григорьевич, вам баланду принесть?
     СПИВАК. Сделайте одолжение. И для Ивана Тихоновича.
     (Бондарю.) Вы мне сейчас понадобитесь.

     В сопровождении Конвойного Зюкина, Фролова и Жук ухо-
     дят.

     СПИВАК. Итак, Незнамов и Шмага... Что с вами, Петр Фе-
     дорович?
     ШКОЛЬНИКОВ. Очень хорошие новости. Только что
     передали: разгромлена группа армий "Висла", войска Первого
     Белорусского всего в шестидесяти километрах от Берлина.
     БОНДАРЬ. Первый Белорусский - это Жуков. Справа от него
     - Василевский и Рокоссовский. С юга - Первый Украинский: Ко-
     нев... Гитлер капут. Все. Гитлер капут.. Гитлер капут!..

     Пауза.

     СПИВАК. Давайте работать. Третий акт, явление восьмое.
     "Шмага, поди сюда".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Шмага, Шмага, поди сюда! поди
     сюда, говорят тебе!"
     БОНДАРЬ-ШМАГА (издали). "Бить не будешь?"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да не буду, очень мне нужно об
     тебя руки марать". (Шмага подходит. Незнамов берет его за
     ворот.) "Говори, говори! Что там шепчутся, что говорят обо
     мне?"
     СПИВАК. Стоп. Здесь с самого начала неправда. (Бонда-
     рю.) Физически он сильней вас?
     БОНДАРЬ. Да нет, конечно.
     СПИВАК. Социально кто выше - Шмага или Незнамов?
     ШКОЛЬНИКОВ. Он. "Я ничто, я меньше всякой величины".
     БОНДАРЬ. Правильно. А у меня - вид.
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "На этом виде значится: "сын
     отставного канцеляриста; исключен из уездного училища за
     дурное поведение; продолжал службу в сиротском суде
     копиистом и уволен за нерадение; под судом был по
     прикосновенности по делу о пропаже камловой шинели и
     оставлен в подозрении". Ну разве не восторг иметь такой
     документ!.."
     БОНДАРЬ. А у него и такого нет.
     СПИВАК. Скажите это ему!
     БОНДАРЬ. А у вас и такого нет.
     СПИВАК. Шмага с Незнамовым на "вы? Это для меня но-
     вость.
     БОНДАРЬ. А у... тебя и такого нет!..

     В гримерке появляются ФРОЛОВА, ЗЮКИНА и ЖУК. Фролова
     и Зюкина подсаживаются к буржуйке. Жук ставит на стол две
     алюминиевые миски, кладет рядом пайки хлеба. А ложка у
     каждого своя.

     СПИВАК. Спасибо. (Бондарю.) Поняли, в чем дело?
     БОНДАРЬ. Он же - в форме. А я...
     СПИВАК. Вы и в костюмах были с ним внутренне на "вы".
     Это принципиально неверно.
     ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, а вы не могли бы нам по-
     казать, как нужно?
     СПИВАК. Показ - не мой метод. Ну да ладно. (Занимает
     место Бондаря.) Начали.
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Шмага, Шмага, поди сюда! поди
     сюда, говорят тебе!"

     Спивак-Шмага, случайно увидев себя в зеркале, начинает
     охорашиваться, поправлять прическу, придает себе гордый и
     независимый вид.

     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ (вынужден повторить). "Поди
     сюда, говорят тебе!"

     Налюбовавшись собой, Спивак-Шмага длинно, вкусно зева-
     ет.

     СПИВАК-ШМАГА (сквозь зевоту). "А бить не будешь?"
     ЗЮКИНА (аплодирует). Браво!
     СПИВАК. А вы почему не работаете? (Фроловой.) Займитесь
     Коринкиной и Миловзоровым. Серафима Андреевна вам
     поможет.

     Зюкина и Фролова проходят на сцену. Жук устраивается
     возле печки.

     СПИВАК. На точку. (Школьников и Бондарь занимают свои
     места.) Текст!
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Шмага, Шмага, поди сюда!"

     Бондарь-Шмага долго, внимательно рассматривает себя в
     то же зеркало, перед которым охорашивался Спивак-Шмага. Но
     то, что он видит, никакой гордости у него, судя по всему, не
     вызывает.

     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Поди сюда, говорят тебе!"
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "А бить не будешь?"
     СПИВАК (взрываясь). Да кого вы боитесь?! Вы, фронтовик!
     Кем вы были?
     БОНДАРЬ. Командир разведроты, гвардии капитан.
     СПИВАК. Разведроты! Языков небось добывали! И не одно-
     го!
     БОНДАРЬ. Восемнадцать. На девятнадцатом попали в засаду.
     СПИВАК. Восемнадцать! Да за это героя нужно давать!
     БОНДАРЬ. Мне и дали.
     СПИВАК. И вы, Герой Советского Союза, гвардии капитан,
     боитесь этого пидора?! Он же для вас - тыловая крыса, соп-
     ляк! Ваши боевые друзья сейчас, может быть, ворвались в
     Берлин!
     ЖУК (обеспокоенно). Ефим Григорьевич. Иван Тихонович.
     Может, пообедаете сначала?
     БОНДАРЬ. Я его... не боюсь. Нет. Я их всех...
     СПИВАК. В самом деле, давайте прервемся. Чем нас сегод-
     ня радует котлопункт 2-го лаготделения?
     БОНДАРЬ (Школьникову). Жирные вши. Полстраны засадили
     - думаете, так и будет? Всегда?
     ЖУК (с отчаянием). Баланда стынет!

     Привлеченные шумом, со стороны сцены появляются
     ФРОЛОВА и ЗЮКИНА.

     БОНДАРЬ. Думаешь, защитит вас ваша разжиревшая
     "вохра"? За вышками, рассчитываешь, отсидитесь? Как бы не
     так. Наши вернутся, они устроят вам берлинскую операцию и
     сталинградский котел!

     Школьников ошеломленно оглядывается, хватается за кобу-
     ру. Зюкина испуганно прячется.

     ЖУК (заметавшись). Гражданин начальник... Петр Федоро-
     вич, я... мне... Ключ от чулана дайте, я, это, реквизит
     возьму, прогоны же начинаем!

     Школьников машинально дает ему ключ. Жук исчезает. Зю-
     кина осторожно выглядывает из-за кулис.

     БОНДАРЬ. За каждую кровинку, за каждую загубленную
     жизнь заплатите. За каждую вдовью слезинку, за каждую си-
     ротскую долю! И осиновый кол в ваш скотомогильник вобьем!
     Чтоб никому никогда неповадно было! Никому! Никогда! (Спива-
     ку.) Нет, я его не боюсь. (Школьникову, с издевкой.) "А бить
     не будешь?"

     Пауза. Бондарь садится к столу, достает из-за голенища
     валенка алюминиевую ложку и начинает безучастно хлебать
     баланду.

     ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). Скажите, Ефим Григорьевич... И
     что - действительно все так думают? Вы? И на зонах? И вооб-
     ще... так?
     СПИВАК. Хотелось бы вас утешить. Но боюсь, нечем. Да,
     так. Или примерно так.
     ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна! Только - честно! Все?
     ФРОЛОВА. Конечно, все.

     Пауза.

     ШКОЛЬНИКОВ. Что же это?.. Что же это такое?.. (Вдруг.)
     "Я не разбойник, не убийца, во мне кровожадных инстинктов
     нет; но все-таки я чувствую, как по какой-то покатости, без
     участия моей воли, я неудержимо влекусь к острогу!.." (Быст-
     ро уходит.)

     Пауза. Зюкина подходит к Фроловой.

     ЗЮКИНА (негромко). Согласна - квиты. Ну - глаз! Бывай,
     подруга. (Уходит за кулисы, тут же возвращается, сует Фроло-
     вой банку тушенки.) Держи. За совет. Стоит. (Скрывается,
     вновь появляется. Издали кидает Фроловой еще банку.) Теперь
     - совсем квиты! (Исчезает.)

     Входит чем-то ошеломленный ЖУК.

     ЖУК (показывая за кулисы). Там!.. Там!..
     СПИВАК. Что - там?
     ЖУК. Костюмы! Нашлись! У том же чулане!
     СПИВАК. Как - нашлись? Все?
     ЖУК. Все! А замок обратно целый!.. (Убегает, возвраща-
     ется с охапкой театральных костюмов.) Все, все, все! Там,
     там, тарам! (Бросает Спиваку его костюм.) Ваш балахон. (Фро-
     ловой.) Ваша халабуда. (Бондарю.) Твой спинжак!
     СПИВАК. Завтра и раздали бы.
     ЖУК. Никаких завтра! Кажен получает и хочь спи в ем, но
     чтоб был целый! Завтра! До завтра еще сто раз стырят! (С
     охапкой оставшихся костюмов проходит на сцену.)
     БОНДАРЬ (покончив с баландой). Вкусные и калорийные
     блюда согласно раскладке готовит кормоцех нашего лаготделе-
     ния. (Уходит.)

     Неожиданно электрический свет гаснет, затем загорается
     вполнакала.

     СПИВАК. А я все думал: чего нам сегодня еще не хватает?
     Оказывается: чтобы свет вырубили. (Снимает со стены и зажи-
     гает "летучую мышь".)

     Свет выравнивается. Спивак прикручивает фитиль в лампе,
     оставляет ее на столе. С интересом рассматривает свой бала-
     хон.

     СПИВАК. Нашлись... надо же!.. Верно сказано: искусство
     - оно всегда доходит.
     ФРОЛОВА. Даже жалко, что нашлись, да? Рухнула ваша
     грандиозная идея поставить Островского без костюмов.
     СПИВАК. Грандиозные идеи никогда не рушатся целиком.
     Если они действительно грандиозные. Я знаю, как сделать. Да-
     же в костюмах. Следи. В выгородке будет что-то такое, из на-
     шего быта, очень узнаваемое... Что? Да вот - клифт. (Берет
     замызганную фуфайку, кладет на лавку.) И вот Дудукин...
     (Набрасывает поверх кожушка бархатный балахон.
     "Прогуливаясь по аллейке".) "Что ж делать? Жизнь-то у нас в
     провинции, скучна очень..." И смотри, что я делаю дальше!
     (Останавливается у скамейки. Как бы в рассеянности берет
     фуфайку, внимательно разглядывает ее, как бы недоумевая,
     что это такое, одновременно давая возможность зрителям в
     подробностях рассмотреть лагерный клифт. Кручининой.) "Вы
     еще не соскучились у нас? Не надоело вам?" (За Кручинину.)
     "Да где веселее-то? Везде одно и то же!" И - зона молчания. На
     минуту! Полная тишина!

     Полная тишина. И в ней: где-то бьют по рельсу на "съ-
     ем", лай овчарок с вахты, мат конвоя.

     СПИВАК (бросает фуфайку на место, торжествующе). Вот!
     Вот то, что надо! (Еще послушал лагерную тишину.) Вот тут
     они и начнут икать!

     Фролова молча подходит к столу, берет "летучую мышь" и
     с силой швыряет ее в задник. Пробив трухлявый картон, тяже-
     лая лампа падает на сцене. Вспышка, пламя мгновенно охваты-
     вает сцену и зрительный зал лагерного клуба.
     Суматошно заколотили по рельсу. Вой сирен пожарных ма-
     шин.


     Картина четвертая
     АПЛОДИСМЕНТЫ


     Сцена в клубе 3-го лаготделения. Это бывшая столовая,
     кое-как переоборудованная под клуб. На заднем плане брезен-
     товый, в дырах, занавес, отделяющий сцену от зрительного за-
     ла. Сцена заставлена бутафорской мебелью со следами пожара.
     На сцене - ЖУК. Поправляет мебель, проверяет, все ли на
     месте.
     Появляются СПИВАК, ФРОЛОВА и БОНДАРЬ.

     ЖУК. Вот здесь и будем играть.
     СПИВАК. Да, не Большой театр. И не Малый.
     ЖУК. А переодеваться - там, в боковушке. Нормально. Ду-
     ет, правда, изо всех щелей. А так нормально.
     СПИВАК. Артисты в сборе?
     ЖУК. Зюкиной тилько нет, за ей послали. И платье не по-
     догнала. Вот (показывает платье Кручининой) - ношусь с им,
     как с писаной торбой, чтоб не стырили.

     Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в сценическом костюме
     Незнамова, в руках - рыжий парик.

     ШКОЛЬНИКОВ. Считаю своим долгом поставить всех в из-
     вестность. К нам поступил сигнал. О злобной антисоветской
     пропаганде, допущенной зэка Бондарем. А также о
     враждебных высказываниях руководителя драмколлектива и
     его членов.
     ФРОЛОВА. Настучала, значит, какая-то сука. Интересно,
     кто?
     ШКОЛЬНИКОВ. Расследовать сигнал поручили мне. Но я от-
     казался, так как не могу считать себя объективным. Дело пе-
     редано другому следователю. Считаю долгом добавить. Ефим
     Григорьевич, с самого начала нашей работы, понимая, что имею
     дело с одним из крупнейших мастеров советского театра, я вел
     подробную запись всех репетиций. Дома, по вечерам. Я вынуж-
     ден буду предоставить свои записи в распоряжение следовате-
     ля.
     СПИВАК. Так это же замечательно. Насколько я знаю, все
     эти дела с грифом "Хранить вечно"?
     ШКОЛЬНИКОВ. Да.
     СПИВАК. Значит, мне обеспечена вечная...
     ФРОЛОВА. Память.
     СПИВАК. Лариса Юрьевна! Слава!
     ШКОЛЬНИКОВ. Не думаю, что сейчас время для шуток.
     СПИВАК. Напротив. Как раз для шуток сейчас и время.
     (Школьникову.) Почерк, надеюсь, у вас разборчивый?
     ШКОЛЬНИКОВ. Разборчивый. Не такой, конечно, красивый...
     СПИВАК. Как в доносе?
     ШКОЛЬНИКОВ. Но разобрать можно.
     СПИВАК. Так, так.

     Жук с озабоченным видом скрывается за кулисами.

     ШКОЛЬНИКОВ. Я много думал над тем, что произошло. (Бон-
     дарю.) Вы - враг. Не берусь судить, японский вы шпион или не
     японский, но вы - злобный классовый враг! Неправда, что все
     думаю так, как вы! Нет! Весь советский народ безгранично
     предан делу Ленина-Сталина! Таких, как вы - жалкие единицы!
     БОНДАРЬ. Плохо считаешь, опер. Просчитаешься.
     ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). А такие, как вы, - питательная
     среда. Вы насквозь поражены скептицизмом, для вас нет ничего
     святого, вы отравляете своей ядовитой иронией и неверием
     всех, кто вокруг вас. В своем честолюбии вы тщитесь встать
     выше партии, выше народа, выше всех! Скажете, нет?
     СПИВАК. Вы совершенно правы, голубчик. Конечно, тщусь.
     Выше партии - это само собой. И даже выше народа. Я тщусь
     встать вровень с Господом Богом. Это удел художника. Любого.
     Если нет - он просто холуй.
     ШКОЛЬНИКОВ (Фроловой). Это относится и к вам. Я думал
     над нашим разговором. Вы же не о сыне думали - о себе. "Как
     я смогу посмотреть ему в глаза". "Я" - вот что для вас самое
     главное! Я часто злился на мать. Чуть что - кидалась меня
     спасать: от фронта, от всего. А ведь так и должна поступать
     любая мать! А вы? Вы принесли в жертву сына - во имя чего?!.
     Прошу приготовиться к спектаклю. (Идет к выходу. Остановил-
     ся.) Я долго не мог понять смысл приказа наркома: использо-
     вать пятьдесят восьмую статью только на тяжелых
     физических работах. Теперь понял. Только так можно выжечь
     гниль в ваших душах и вернуть вас, если это вообще возможно,
     с жизни советского общества. Только так. Только так! Только
     так! (Ушел.)

     Пауза.

     СПИВАК (Бондарю). Иван Тихонович, виноват я перед то-
     бой. Перед всеми я виноват, но перед тобой особенно. Прости
     меня, старого идиота. Бьют, бьют, а все мало.
     БОНДАРЬ. Все в порядке, Ефим Григорьевич. Вы заставили
     меня вспомнить, что я человек. И этого я уже никогда не за-
     буду.

     Вбегает КОНВОЙНЫЙ.

     КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, Зюкиной не будет!
     СПИВАК. Как - не будет? Где она?
     КОНВОЙНЫЙ. В больничке. Рука - во, и температура под
     сорок. Что будем делать?
     СПИВАК. Ничего. Я могу поставить спектакль без костю-
     мов. Я могу поставить спектакль без декораций. Но поставить
     "Без вины виноватые" без Кручининой не могу даже я. Впрочем,
     это уже не имеет значения.
     ФРОЛОВА. Имеет.

     Пауза.

     СПИВАК. Хочешь сыграть?

     Пауза.

     ФРОЛОВА. Да.
     СПИВАК. С т а к и м Незнамовым?
     ФРОЛОВА. Да.
     СПИВАК. Как?
     ФРОЛОВА. Я знаю.

     Пауза.

     СПИВАК. Николай Евдокимович, подите-ка сюда, голубчик!
     ЖУК ( выходит из-за кулис). Ефим Григорьевич! Все равно
     настучали бы! Не я, так другой! Вы ж удержу не знали! Я усе
     время вам намекал, покашливал! А у меня трое по лавкам, да
     старики старые, мне всего тилько два года осталось!.. Прос-
     тите меня, люди добрые!
     БОНДАРЬ. Бог тебя, Иуда, простит.
     СПИВАК. Где платье Кручининой?
     ЖУК (поспешно приносит платье). Вот.
     СПИВАК (Фроловой). Запас есть. Подгонишь?
     ФРОЛОВА. Сделаю. (Берет платье, уходит.)
     СПИВАК. Реквизит?
     ЖУК. Все у полном порядке.
     СПИВАК. Занавес не заедает?

     Жук поспешно раздвигает брезентовые полотнища занавеса.
     Открывается лагерный зрительный зал - с рядами лавок и де-
     сятком новеньких венских стульев в первом ряду.
     Пауза.

     СПИВАК. Ну, ни пуха!
     БОНДАРЬ. К черту, к черту!

     Брезентовый занавес закрывается. Перед ним появляется
     КОНВОЙНЫЙ с винтовкой.

     КОНВОЙНЫЙ (зычно). Контингент, внимание! Гражданин ре-
     жиссер, докладайте.
     СПИВАК. Дорогие друзья! Драмколлектив 2-го лаготделения
     продолжает показ сцен из комедии великого русского драматур-
     га Островского "Без вины виноватые". (Уходит.)
     КОНВОЙНЫЙ. Контингент, напоминаю! Вставать с мест и пе-
     реходить с места на место запрещено! Переговариваться и по-
     давать реплики запрещено! Аплодировать запрещено!

     Занавес открывается. На сцене: "площадка в большом
     барском саду", реализованная в соответствии со скудными воз-
     можностями постановщиков. На покрытом дерюгой ящике -
     алюминиевые кружки, призванные изображать дудукинский
     хрусталь. На сцене: СПИВАК-ДУДУКИН, ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА,
     БОНДАРЬ-ШМАГА, ЖУК-МУРОВ, ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. На
     Школьникове - рыжий парик.

     СПИВАК-ДУДУКИН. "Господа, я предлагаю выпить за
     здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото
     нашей захолустной жизни!"

     Все берут кружки.

     СПИВАК-ДУДУКИН."Господа, я реторики не знаю, я буду го-
     ворить просто. У нас, людей интеллигентных, в провинции
     только два занятия: карты и клубная болтовня. Так почтим же
     талант, который заставил нас забыть наше обычное времяпро-
     вождение. Мы спим, господа, так будем же благодарны избран-
     ным людям, которые изредко пробуждают нас и напоминают о
     том идеальном мире, о котором мы забыли... Господа, выпьем
     за редкий талант и за хорошую женщину, Елену Ивановну!"

     Все чокаются с Фроловой-Кручининой и пьют.

     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Шмага, мы выпьем за хорошую
     актрису, а за хороших женщин пить дело не наше. Да и кто их
     разберет, хорошие они или нет".
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Незнамов, что вы!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Виноват".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я за свои труды уже достаточно воз-
     награждена и нравственно и материально. Господа, честь, ко-
     торую вы мне оказали, я обязана разделить с моими товарища-
     ми. Господа, я предлагаю тост за всех служителей искусства,
     за всех тружеников на этом благородном поприще, без
     различия степеней и талантов!"
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Справедливо, прекрасно, благородно...
     Незнамов, Шмага, за ваше здоровье!"
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "Наконец-то я сподобился, что за мое
     здоровье пьют."
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Ну, теперь уж, Нил Стратоныч, я по-
     еду, мне пора."
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Нет, куда ж вы? Нет, позвольте!
     Так нельзя!.. Вы уж мне позвольте сказать несколько слов, я
     вас не задержу".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Сделайте одолжение! Мне будет
     очень приятно послушать вас; да и надеюсь, что и всем тоже".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Господа, я получил позволение
     говорить и потому прошу не перебивать меня".
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Говорите!"
     БОНДАРЬ-ШМАГА. "Говори, говори!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Господа, я предлагаю тост за ма-
     терей, которые бросают детей своих!"
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Перестаньте, что вы, что вы!"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА."Нет, говорите, говорите!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Пусть пребывают они в радости
     и веселии, и да будет усыпан путь их розами и лилиями. Пусть
     никто и ничто не отравит их радостного существования. Пусть
     никто и ничто не напомнит им о горькой участи несчастных си-
     рот. Зачем тревожить их? За что смущать их покой? Они все,
     что могли, что умели сделали для своего милого чада. Они
     поплакали над ним, сколько кому пришлось, поцеловали более
     или менее нежно. И прощай, мой голубчик, живи, как знаешь! А
     лучше б, мол, ты умер. Вот что правда, то правда: умереть -
     это самое лучшее, что можно пожелать этому новому гостю в
     мире. Но не всем выпадает такое счастье... А бывают матери и
     чувствительнее; они не ограничиваются слезами и поцелуями, а
     вешают своему ребенку какую-нибудь золотую безделушку:
     носи и помни обо мне! А что бедному ребенку помнить? Зачем
     ему помнить? Зачем оставлять ему постоянную память его
     несчастия и позора? Ему и без того каждый, кому не лень,
     напоминает, что он подкидыш, оставленный под забором. А
     знают ли они, как иногда этот несчастный, напрасно
     обруганный и оскорбленный, обливает слезами маменькин
     подарок? Где, мол, ты ликуешь теперь, откликнись! Урони хоть
     одну слезу на меня! Мне легче будет переносить мои страдания,
     мое отчаяние. Ведь эти сувениры жгут грудь".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. Он, он?

     Подходит к Школьникову-Незнамову, всматривается, ощупы-
     вает руками его лицо, как слепая. Снимает с головы Школьни-
     кова парик. И отшатывается, как отшатнулась бы зэчка, узнав
     в оперчекисте своего сына.

     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Он, он!.." (Отступает, пятится,
     сползает по порталу.)
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Ах, боже мой, она умирает! Доктора,
     доктора! Вы ее сын. Вы убили ее!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я ее сын?"
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Да. Сколько лет она искала вас! Ее
     уверили, что вы умерли. Но она ждала какого-то чуда. Она
     постоянно видела вас в мечтах своих, разговаривала с вами".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "У ней не было других детей?"
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Что вы, что вы!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "А как же мне сказали? Господа,
     зачем вы обманули меня?"
     СПИВАК-ДУДУКИН. "Тише, тише, она приходит в себя".
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Господа, я мстить вам не буду, я
     не зверь. Я теперь ребенок. Я еще не был ребенком. Да, я ре-
     бенок. (Падает на колени перед Кручининой.) Матушка, мама!"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (с тем же выражением отвращения
     и ужаса отодвигаясь от Школьникова-Незнамова). "Да, он тянул
     свои ручонки и говорил: мама, мама!"
     ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я здесь".
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (отодвигаясь все дальше). "Да, это
     он...

     И вдруг потянулась к нему, обняла, как любая мать обня-
     ла бы своего сына - даже мать-зэчка сына-оперчекиста.

     Гриша, мой Гриша, какое счастье!.. Как хорошо жить на
     земле... Господа! Не обижайте его, он хороший человек. А вот
     теперь... теперь он нашел свою мать... и будет еще лучше!"

     Пауза.

     СПИВАК-ДУДУКИН. "Я думал, что вы умерли!"
     ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "От радости не умирают".

     Школьников быстро уходит. Спивак, Фролова и Бондарь вы-
     ходят на авансцену. Жук медлит. Бондарь и Спивак расступают-
     ся, давая и ему место.
     Общий поклон.

     КОНВОЙНЫЙ (предупреждая аплодисменты). Контингент!
     Прекратить! Контингент, напоминаю: аплодисменты
     запрещены! (Передергивает затвор винтовки.) Прекратить!

     Занавес закрывается. Участники спектакля обессиленно
     рассаживаются кто куда.

     ФРОЛОВА. Вот и все.

     Быстро входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в форме.

     ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Спивак!
     СПИВАК (встает). Я.
     ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Фролова, она же Рейн.
     ФРОЛОВА (встает). Я.
     ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Бондарь!
     БОНДАРЬ (встает). Я.
     ШКОЛЬНИКОВ. Переодеться. Мне приказано доставить вас в
     следственный изолятор.

     Спивак сбрасывает с кожушка балахон, отдает Жуку. Фро-
     лова, Бондарь и Жук уходят. Школьников их сопровождает. На
     сцене остаются Спивак и Конвойный.

     КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер... Ефим Григорьевич!..
     Можно спросить?.. А почему эта постановка - комедия?
     СПИВАК. А что же это, если не комедия? Конечно, коме-
     дия... Через семнадцать лет встретились мать и сын... Она
     знаменита, богата... Он - здоров... И оба - на свободе...
     Это же, согласитесь, смешно!

     ШКОЛЬНИКОВ проводит через сцену на выход ФРОЛОВУ и
     БОН ДАРЯ. По его молчаливому знаку к ним присоединяется и
     СПИВАК.
     Уходят.

     Конвойный отставляет винтовку и выходит на авансцену.

     Пауза.

     Оружейный залп. И заунывно забили по рельсу.

     КОНВОЙНЫЙ. После демобилизации я закончил вечернюю
     школу. Потом педагогический институт. А еще позже -
     театроведческий факультет ГИТИСа. Я написал три книги о
     творчестве Островского. Но когда студенты спрашивают у
     меня, почему "Без вины виноватые" комедия, я предлагаю
     каждому из них ответить на этот вопрос самому. Потому что я
     не знаю другого объяснения, чем то, что услышал в апреле
     сорок пятого года, когда в мою жизнь впервые вошел театр...
     Не знаю!.. (Плачет.) Не знаю!..

     На сцене появляются ФРОЛОВА, БОНДАРЬ, ЖУК, ЗЮКИНА.
     Потом - ШКОЛЬНИКОВ. Последним - СПИВАК. Выходят вперед.

     КОНВОЙНЫЙ. Ну, что же вы?.. Аплодируйте!.. Сегодня это
     разрешено!..





     ЛЕВАШОВ Виктор Владимирович,
     E-mail: vl@glagol.ru




Популярность: 47, Last-modified: Wed, 14 Jul 2004 04:27:21 GmT