---------------------------------------------------------------
     © Copyright Феликс Давидович Кривин
     Закарпатское областное книжно-газетное издательство, Ужгород, 1964.
     OCR: А. Горшков
     Spellcheck: Л. Давыдова, 27 Jan 2001
---------------------------------------------------------------

     Почему  полусказки? Потому что если бутылку судят за пьянство, то этого
никак правдой  не  назовешь. Но если  бутылка,  при ближайшем  рассмотрении,
вдруг  оказывается не винной,  - это уже похоже на правду.  Пуговка  лезет в
петлю - это правда. Но из-за неудачной любви? Нет уж, простите, это выдумка.
Однако разве в  жизни не бывает  неудачной  любви? Значит, и это  похоже  на
правду.
     Итак - полусказки...




     - Почему вы не носите очки? - спросили у Муравья.
     - Как вам сказать... - ответил он. - Мне нужно  видеть солнце и небо, и
эту  дорогу,  которая  неизвестно куда ведет. Мне  нужно  видеть улыбки моих
друзей... Мелочи меня не интересуют.



     Не успел Цыпленок вылупиться, как тотчас получил  замечание  за то, что
разбил яйцо.  Бог  ты  мой, откуда у него такие манеры? Очевидно, это что-то
наследственное...



     -  Нужно  быть  проще,  доходчивее,  - наставляет Скрипку Погремушка. -
Меня, например, всегда слушают с удовольствием. Даже дети и те понимают!



     Картина дает оценку живой природе:
     -  Все это, конечно, ничего  -  и фон, и перспектива. Но  ведь нужно же
знать какие-то рамки!



     Тупая Патефонная Игла жаловалась:
     -  Когда-то я пела, и  меня с удовольствием слушали, а теперь вот - уши
затыкают. Еще бы! Разве это пластинки?! Разве это репертуар?!



     Среди цветов - спор о прекрасном.
     Слово берет Колючка:
     - Я никак не могу  согласиться с творческим методом Розы. Острота - это
да! Проникновение до самых глубин  - это я  понимаю! Но представлять  все  в
розовом свете...



     -  Помещение должно быть открыто,  -  глубокомысленно  замечает Дверная
Ручка, когда открывают дверь.
     - Помещение должно  быть  закрыто,  -  философски заключает она,  когда
дверь закрывают.
     Убеждение Дверной Ручки зависит от того, кто на нее нажимает.



     - Нам,  кажется, по пути, - сказала Заноза,  впиваясь  в ногу. -  Вот и
хорошо: все-таки веселее в компании.  Почувствовав боль, мальчик запрыгал на
одной ноге, и Заноза заметила с удовольствием:
     - Ну вот, я же говорила, что в компании веселее!



     По величине Колибри чуть больше пчелы, но все-таки она - птица!
     - Наши орлы - хорошие ребята, - говорит Колибри.
     Так, между прочим, когда к слову приходится.



     Новенькая  Заплата достаточно ярка, и она никак не может понять, почему
ее стараются спрятать. Ведь она так выделяется на этом старом костюме!



     Среди однообразных букв на листе  бумаги  одна  Клякса умеет  сохранить
свою индивидуальность. Она никому не подражает, у нее свое лицо, и прочитать
ее не так-то просто.



     - Трудно нашему брату, колесу. Всю жизнь трясись  по дороге, а попробуй
только перевести дух, такую получишь накачку!
     - Значит, спуску не дают?
     - Ох,  не  дают! Да  еще  того и гляди -  под  машину угодишь. Вот  что
главное.
     - Под машину? Разве ты не под машиной работаешь?
     - Еще чего придумаете! Я пятое колесо, запасное...



     -  Опять этот ветер!  - сердито  надувается  Парус.  -  Ну разве  можно
работать в таких условиях?
     Но пропадает ветер - и Парус обвисает, останавливается. Ему уже и вовсе
не хочется работать.
     А когда ветер появляется снова. Парус опять надувается:
     -  Ну и  работенка! Бегай целый день, как окаянный. Добро бы  еще  хоть
ветра не было...



     Юбилей Термоса.
     Говорит Графин:
     -  Мы  собрались,  друзья,  чтобы  отметить  славную  годовщину  нашего
уважаемого друга! (Одобрительный звон бокалов и рюмок.) Наш Термос  блестяще
проявил себя на  поприще чая. Он сумел пронести  свое  тепло, не растрачивая
его по  мелочам. И  это по достоинству оценили мы, благодарные современники:
графины, бокалы, рюмки, а также чайные стаканы, которые, к  сожалению, здесь
не присутствуют.



     Понимая всю важность и ответственность своей жизненной миссии, Часы  не
шли: они стояли на страже времени.



     Сидя  на  лбу низенького человека,  Прыщ с завистью  поглядывал  на лбы
высоких людей и думал:
     'Вот бы мне такое положение!'



     Пень стоял у самой дороги, и прохожие часто спотыкались об него.
     -  Не  все сразу, не  все  сразу, - недовольно  скрипел Пень.  -  Приму
сколько успею: не могу же я разорваться на части! Ну и народ - шагу без меня
ступить не могут!



     - Замерзнет,  небось, человек,  -  беспокоился Хлястик. -  Руки,  ноги,
плечи поотмораживает. За поясницу-то я спокоен, здесь я лично присутствую. А
как на других участках?



     Гладкий и круглый Биллиардный Шар отвечает на приглашение Лузы:
     -  Ну что ж, я - с удовольствием! Только нужно сначала посоветоваться с
Кием. Хоть это и пустая формальность, но все-таки...
     Затем он пулей влетает в Лузу и самодовольно замечает:
     - Ну вот, я же знал, что Кий возражать не станет...



     - Работаешь с утра  до вечера, - сокрушался  Здоровый Зуб,  - и никакой
тебе  благодарности! А Гнилые Зубы - пожалуйста: все в золоте ходят. За что,
спрашивается? За какие заслуги?



     - Покрасьте меня, - просит Лоскут. -  Я  уже  себе и палку подобрал для
древка. Остается только покраситься.
     - В какой же тебя цвет - в зеленый, черный, оранжевый?
     - Я плохо разбираюсь в цветах, - мнется  Лоскут. - Мне  бы только стать
знаменем.



     Старый  Подсвечник,  немало  поработавший на  ниве освещения,  никак не
может понять новых веяний.
     - Конечно, сегодняшние лампочки -  светлые головы, - соглашается он. Но
в наше время свечи жили иначе. Они знали свое место, не рвались  на потолок,
а между тем буквально заплывали жиром...



     Плащ-дождевик недоволен жизнью.
     В  ясную, солнечную погоду, когда только  бы  и  гулять, его держат под
замком, а когда выпускают из дому - обязательно дождь припустит.
     Что это? Случайное совпадение или злой умысел?
     На   этот   вопрос   не   может   дать   ответа   Плащ-дождевик,   хотя
проницательность его всем хорошо известна.



     Он мягкий, теплый, податливый, он так и просится в руки  тех, кто может
устроить  его судьбу. В это время  он  даже  не  брезгает  черной работой  -
шпаклевкой.
     Но  вот  он находит свою щель, пролезает  в нее, устраивается  прочно и
удобно.
     И сразу в характере его  появляются  новые черты: холодность, сухость и
упрямая твердость.



     Электрический Утюг просил выключить его из  электросети,  поскольку  он
переходит на творческую работу.



     Свинцовая Пломбочка и мала, и неприметна, а все считаются с  ней.  Даже
могучие стальные замки нередко ищут у нее покровительства.
     И это понятно:  у  Пломбочки хоть и  веревочные, но достаточно  крепкие
связи.



     Понимая, что в  делах торговли она имеет некоторый  вес, Гиря восседала
на чаше весов, иронически поглядывая на продукты.
     'Посмотрим, кто перетянет!' - думала она при этом.
     Чаще  всего  вес  оказывался  одинаковым,   но  иногда  случалось,  что
перетягивала Гиря. И вот чего Гиря не могла понять: покупателей это вовсе не
радовало.
     'Ну, ничего!  - утешала  она себя. - Продукты приходят и уходят, а гири
остаются!'.
     В этом смысле у Гири была железная логика.



     Каждое утро Ставня делает широкий жест: наш свет, чего там жалеть, всем
хватит.
     И каждый вечер Ставня поплотнее закрывает окна: наш свет, как бы другие
не попользовались!



     - Подумать только, какие безобразия в мире творятся! -  возмущается под
прилавком Авторучка. -  Я один день здесь побыла,  а уже чего не увидела! Но
подождите, я напишу, я обо всем напишу правду!
     А  старый Электрический  Чайник, который  каждый день покупали и всякий
раз из-за его негодности приносили обратно, -  старый  Электрический Чайник,
не постигший  сложной  мудрости кипячения  чая, но  зато усвоивший житейскую
мудрость, устало зевнул в ответ:
     - Торопись, торопись написать свою правду, пока тебя еще не купили...



     Старик  Фолиант  прекрасно сохранился, и,  глядя на него,  другие книги
напрасно пытались угадать, в чем секрет его долголетия.
     Угадать  этот  секрет  действительно было нелегко:  Фолиант  никому  не
открывался.



     Глина очень впечатлительна, и всякий,  кто коснется ее, оставляет в ней
глубокий след.
     - Ах, сапог! - киснет Глина. - Куда он ушел? Я не проживу без него!
     Но проживает. И уже через минуту:
     - Ах, копыто! Милое, доброе лошадиное копыто! Я навсегда сохраню в себе
его образ...



     Мухи  -  ужасные  модницы.  Они  останавливаются  возле  каждого  куска
приглянувшейся им узорчатой паутины, осматривают ее, ощупывают, спрашивают у
добродушного толстяка Паука:
     - Почем миллиметр?
     И платят обычно очень дорого.



     -  Ну,  теперь мы с  тобой  никогда не  расстанемся, -  шепнула  Гвоздю
массивная Портьера, надевая на него кольцо.
     Кольцо было не обручальное,  но тем не менее Гвоздь  почувствовал,  что
ему придется нелегко. Он немного согнулся под тяжестью и постарался поглубже
уйти в стенку.
     А со стороны все это выглядело довольно красиво.



     По происхождению она - Кушетка, но сама ни за что не признается в этом.
Теперь она не Кушетка, а Софа, для малознакомых - Софа Дивановна.
     Отец ее - простой Диван - всю жизнь гнул спину, но теперь это не модно,
и Софа отказалась от спинки, а заодно и от других устаревших понятий.
     Ни  спинки, ни  валиков,  ни  прочной  обивки... Таковы они, диваны, не
помнящие родства...



     Фотопленка слишком  рано узнала свет и поэтому  не  смогла  как следует
проявить себя на работе.




     Отвертки крутят головы винтам,
     На кухне все от примуса в угаре,
     Будильнику не спится по ночам -
     Он все мечтает о хорошей паре.
     Дрова в печи поют, как соловьи,
     Они сгореть нисколько не боятся,
     И все пылинки только по любви
     На этажерки и шкафы садятся.



     Я встаю,  а она  еще  не  ложилась.  Она стоит под  окном, как стояла с
вечера.
     - Уходи! - гоню я ее. - Мне надо работать. Ночь уходит не очень охотно.
И не успеешь оглянуться - снова стоит под окном.
     - Чего тебе не спится? - спрашиваю я не слишком строго.
     - Холодно, - отвечает Ночь. - Разве тут уснешь, разве согреешься?
     Тогда я гашу свет и впускаю Ночь в комнату.
     -  Ладно, грейся.  Только это  в  последний раз.  Завтра  же ты  должна
оставить меня в покое. Ночь обещает, но я знаю, что это - только слова. Куда
она денется среди зимы, не ночевать же ей под открытым небом!
     Завтра  и  послезавтра  все  повторяется  снова.  Чуть  стемнеет,  Ночь
приходит  в  мою комнату и уходит  только на рассвете.  Мне  не  хочется  ее
тревожить.
     А время идет, и ничего я не успеваю сделать. Ночи  этого не объяснишь -
она темная, разве она понимает?..



     Все уснуло. В кухне совсем темно. Толстый, высокомерный, обычно мрачный
и  неразговорчивый Кувшин не замечает, что Чашка не одна, что  рядом с ней -
Ложка, и говорит:
     - С тех пор как я увидел тебя, Чашка, ничего мне не мило на этой полке.
Я люблю тебя, слышишь, люблю так,  что не могу  даже  вместить  в  себе  эту
любовь...
     Кувшин многого не  может вместить  -  ведь он  рассчитан только  на три
литра. Но  любовь  не меряют на литры, и  поэтому  признание  Кувшина звучит
довольно  трогательно. По крайней мере таким  оно кажется Ложке  - невольной
свидетельнице этого разговора.
     -  Пойдем  со  мной, Чашка, -  продолжает  Кувшин,  -  я уведу  тебя  в
сказочную страну, в страну Чистых Скатертей  и Просторных Буфетов. А если не
хочешь, Чашка, мы останемся здесь и будем все равно счастливы.
     'Пойдем  со  мной,  Чашка', -  говорит  Кувшин, но  Ложка слышит совсем
другое.  И  кажется ей, что говорит  это вовсе  не  Кувшин,  а  ее  знакомый
маленький Ножик.
     'Пойдем  со  мной,  Ложка, - слышится ей. - Я люблю тебя, и поэтому  ты
будешь всюду со мной счастлива'.
     И они идут, идут вдвоем в чудесную страну Чистых Скатертей и Просторных
Буфетов.  Вернее, даже не идут, а летят, потому что их несет туда  сказочный
ковер-самолет, который люди называют подносом.
     Вот, наконец,  и она, эта прекрасная страна. В ней действительно стол с
очень чистой скатертью, и вообще всюду такая чистота, что неряшливые пылинки
в ужасе выбрасываются прямо из окна.
     - Ну как, - спрашивает Ножик, когда они сходят с подноса на скатерть, -
нравится тебе здесь?
     - Да, очень нравится, - отвечает Ложка. Но больше всего  ей  нравится в
эту минуту сам Ножик, который так и сияет от счастья.
     И маленькая Ложка улыбается ему...
     А  потом,  когда в кухню  заглядывает  рассвет,  все оказывается совсем
иначе.   Кувшин  стоит  на  своем  месте,   по-   прежнему   высокомерный  и
неразговорчивый, и полон он, как всегда, простокваши, а совсем не любви. И у
Ножика  очень  скучный,  неинтересный вид.  Никак не  похоже, чтобы он  знал
дорогу в Страну Счастья.
     Но Ложка верит, что это не так.
     Она ждет ночи...



     Былинка полюбила Солнце...
     Конечно, на  взаимность ей  трудно  было рассчитывать: у Солнца столько
всего на земле, что где  ему  заметить  маленькую неказистую Былинку!  Да  и
хороша пара: Былинка - и Солнце!
     Но Былинка думала, что пара была б хороша, и тянулась к Солнцу изо всех
сил. Она  так  упорно к нему  тянулась, что вытянулась  в высокую,  стройную
Акацию.
     Красивая  Акация,  чудесная Акация  - кто  узнает в ней  теперь прежнюю
Былинку! Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная...



     Что и говорить,  этот Фонарь  был первым парнем  на перекрестке. К нему
тянулись провода,  тоненькие акации весело купались  в его  свете,  прохожие
почтительно  сторонились,  проходя  мимо  него.  А Фонарь  ничего  этого  не
замечал.  Он  смотрел вверх, перемигиваясь со звездами,  которые  по вечерам
заглядывали к нему на огонек.
     Но однажды Фонарь случайно глянул вниз, и это решило его судьбу.  Внизу
он увидел странную незнакомку. Одетая  во все  черное, она покорно лежала  у
ног Фонаря и, казалось, ждала, когда он обратит на нее внимание.
     - Кто вы? - спросил Фонарь. - Я вас раньше никогда не видел.
     - Я Тень, - ответила незнакомка.
     - Тень... - в раздумье повторил  Фонарь.  - Не приходилось слышать. Вы,
видно, не здешняя?
     -  Я  твоя, -  прошептала  Тень, этим неожиданно  смелым ответом  кладя
предел всем дальнейшим расспросам.
     Фонарь смутился. Он  хоть  и был первым  парнем на перекрестке,  но  не
привык к таким легким победам.
     И все же признание  Тени было  ему приятно. Приятность тут же перешла в
симпатию,  симпатия - в увлечение, а увлечение - в любовь. В жизни так часто
бывает.
     И опять-таки, как это бывает в жизни, вслед за любовью пришли заботы.
     - Почему ты лежишь? - тревожно спросил Фонарь. - Тебе нездоровится?
     - Нет, нет, не  волнуйся, - успокоила его Тень. - Я совершенно здорова.
Но я всегда буду лежать у твоих ног.
     - Милая! - умилился Фонарь. - Я не стою такой любви.
     - Ты яркий, - сказала Тень. - Я всегда буду с тобой. С одним тобой.
     Дальнейший  разговор принял характер, представляющий интерес только для
собеседников.
     Они встречались каждую ночь  - Фонарь и  его Тень - и, по всем  внешним
признакам,  были довольны друг другом. Фонарь давно  забыл о звездах и видел
только свою Тень  -  больше  его в мире ничего не  интересовало. Даже закрыв
глаза (а это бывало  днем,  потому что все фонари  спят днем),  он любовался
своей Тенью.
     Но однажды в полдень, когда  Фонарю не очень  спалось, он вдруг услышал
голос Тени.  Фонарь  прислушался  и  вскоре сообразил, что  Тень  говорит  с
Солнцем - большим и ярким светилом, о котором Фонарь знал только понаслышке.
     - Я твоя, -  говорила  Тень Солнцу. - Ты видишь  - я  у твоих  ног... Я
твоя...
     Фонарю захотелось немедленно вмешаться, но он сдержал себя: было как-то
неловко заводить разговор при постороннем Солнце. Зато вечером он выложил ей
все. Ему ли, Фонарю, бояться собственной Тени!
     - При  чем здесь Солнце?  Я не знаю  никакого  Солнца,  - оправдывалась
Тень, но Фонарь был неумолим.
     - Уходи сейчас же! - заявил он. - Я не хочу тебя знать!
     - Знай меня, знай! - захныкала Тень. - Я не могу от тебя уйти.
     И она говорила правду: разве может Тень уйти от такого яркого Фонаря?
     - Не сердись на меня! - ныла Тень. - Давай помиримся...
     Фонарь покачал головой.
     О, напрасно он это сделал! Он покачал головой слишком категорически и -
разбился. Многие потом судачили о том, что Фонарь покончил с собой от любви.
А между тем это произошло только от его принципиальности.
     Вот теперь Тень не пришлось упрашивать. Что ей оставалось  делать возле
разбитого Фонаря? Она прицепилась  к пробегавшему  мимо Автобусу  и  -  была
такова.
     Так  и бродит  Тень по  свету,  липнет ко всем, каждому предлагает свою
дружбу. Возможно, она и за вами увяжется.



     Старенький толстячок Паучок, которого уже не держали ноги, свалился  со
стены прямо в бочку с медом.
     Пока он  барахтался,  стараясь  как-то  выбраться,  к  бочке  подлетела
молоденькая Муха.  Решив,  что  Паук -  хозяин этих богатств,  она  сразу же
начала  плести  свою  невидимую мушиную  паутину.  И  Паук,  которого  мед и
старость  окончательно  лишили сил и  сообразительности,  конечно,  не  смог
устоять.
     Да, это был медовый месяц!
     Много соков вытянул  Паук из мух за свой долгий  век, но это был первый
случай, когда  муха  тянула из него  соки. Паук отощал,  сгорбился,  и когда
соседские тараканы  заглядывали  в бочку с медом, они  всякий раз  удивленно
качали головами:
     - Вот так история! Влип Паук на старости лет!



     - Что ты грустишь? - спросила Курица Травинку.
     - Мне нужен дождь. Без него я совсем завяну.
     - А  ты  чего голову повесила? Тебе чего не хватает?  - спросила Курица
Ромашку.
     - Дождь, только дождь мне нужен, - ответила Ромашка.
     Интересно,  кто  он  такой, этот дождь? Должно быть, красавец, не  чета
здешним петухам. Конечно, красавец, если все по нем с ума сходят!
     Так подумала Курица, а потом и сама загрустила. И когда  к ней  подошел
молодой  Петух,  который  давно  добивался  ее  расположения,  она  даже  не
взглянула на  него.  Она сидела,  думала и вздыхала.  Жизнь  без  любви - не
жизнь, даже в самом лучшем курятнике.
     - Что ты все квохчешь? - не выдержала Наседка. - Спала бы лучше...
     -  Ох, ты ничего не понимаешь,  -  опять вздохнула Курица. - Мне  нужен
дождь. Без него я совсем завяну.
     Наседка только развела крыльями и опять задремала.
     А наутро пошел дождь.
     -  Эй,  хохлатка! Вон и твой долгожданный! -  крикнула Наседка. -  Беги
скорее, пока не прошел!
     Курица выскочила из курятника, но тотчас же влетела обратно.
     -  Да  он мокрый!  - кудахтала она, отряхивая крылышки. - Какой невежа,
грубиян! И что в нем могли найти Травинка и Ромашка?
     Когда молодой Петух подошел к ней, чтобы  выразить свое сочувствие - он
показался ей значительно интересней. 'Это ничего, что у него немножко кривые
ноги. Это даже красиво', - решила она про себя.
     Через  несколько  дней  они  поженились  и  отправились   в   свадебное
путешествие - через двор к дровяному сараю и обратно.
     Как это было интересно! Петух оказался очень галантным кавалером и  так
потешно кричал 'Ку-ка-ре-ку!', что Курице не приходилось скучать.
     Но  вот  в  пути новобрачные встретили  Травинку  и Ромашку. Курицыному
удивлению  не  было  границ,  когда  она  увидела,  что  Травинка и  Ромашка
поднялись, посвежели - одним  словом, выглядели отлично.  От былой грусти не
осталось и следа.
     - Ну, как дождь? - спросила Курица не без ехидства.
     -  Хороший  дождь. Такой  сильный!  Он недавно прошел  -  вы  разве  не
встретились?
     'Какое  лицемерие!  -  подумала  Курица.  -  Радуются  они, конечно, не
приходу дождя, а его уходу. Я-то знаю, чего он стоит!'
     И, подхватив своего Петуха, Курица заспешила прочь: все-таки Петух  был
недурен собой, хоть у него и были кривые ноги.
     Но  ему она ничего  не  сказала об истории с дождем.  Во-  первых,  она
слишком любила своего Петуха, чтобы его расстраивать, а во-вторых, в глубине
души,  Курица рассчитывала как-нибудь, при удобном случае, еще раз выскочить
под дождь. Просто из любопытства.



     Остановилась  Лужица  посреди  дороги  и  ждет,  чтоб  на нее  обратили
внимание.
     Прежде всего ее, конечно, нанесут на  карту. Лужица будет  выглядеть на
карте неплохо  - у  нее такие ровные берега!  Вот  здесь,  на  этом  берегу,
наверно, построят санаторий.  На том  берегу - порт  или еще что-нибудь. Да,
кстати, почему в нее никто не впадает?
     Размечталась Лужица  -  и  это понятно:  каждому  хочется найти  себя в
жизни. Но теперь Лужица себя не  найдет: она  так воспарила в мечтах, что на
земле от нее только сухое место осталось.



     -  Посмотрите, как хорошо у нас в комнате, - говорит Занавеска деревьям
с улицы.
     -  Посмотрите,  как хорошо у  нас  на улице, -  говорит  она  комнатной
мебели.
     - Мы ничего не видим, - отвечают деревья.
     - Нам ничего не видно, - отвечает мебель.
     - Мы видим только тебя...
     - Только тебя...
     - Ну что вы, - смущается Занавеска, - не такая уж я красивая...



     Лучи сыплются на Землю, как снег, но совсем иначе ее согревают.
     Снег  напяливал  на  нее  шубу, кутал Землю, советовал беречься, строго
соблюдать  постельный режим.  Что  поделаешь,  видно, он, Снег, имел на  это
право...
     Лучи  скользят по воздуху, почти не смея коснуться  Земли.  У  них  нет
теплых  шуб,  у  них нет мудрых  советов. Им остается согревать Землю только
своей нежностью...



     У них еще  совсем  не было опыта,  у  этих  русых,  не тронутых сединой
Кудрей, и поэтому  они никак  не  могли  понять,  куда девался  тот человек,
который  так любил  их  хозяйку.  Он  ушел  после очередной  размолвки  и не
появлялся больше, а Кудри  часто  вспоминали о нем, и другие руки, ласкавшие
их, не могли заменить им его теплых и добрых рук.
     А потом пришло известие о смерти этого человека...
     Кудрям рассказала об этом маленькая, скрученная из письма Папильотка...



     Чувствуя,  что  красота  ее начинает отцветать и желая как-то  продлить
свое лето, Березка выкрасилась  в  желтый  цвет  -  самый модный  в  осеннем
возрасте.
     И тогда все увидели, что осень ее наступила...



     Красивы  прибрежные скалы,  особенно  на закате, но  заходящие  в  порт
корабли обходят их стороной. Скалы пугают их своей неприступностью.
     А  на  самом деле скалы вовсе не так неприступны. Каждая из  них втайне
мечтает о своем  корабле,  который  придет когда- нибудь  и  останется с ней
навеки. Но вы же знаете, какие  сейчас корабли! Им подавай Причальную Тумбу,
покорную Тумбу, для которой любой корабль заслоняет все море.
     Приходят  и  уходят корабли,  приходят  и уходят. Где-то  там,  посреди
океана,  они забывают  о  тех,  кого оставили на  берегу, и мечтают о других
берегах - далеких и незнакомых. Но в трудную минуту, когда налетают штормы и
океан разевает черную пасть, корабли вспоминают... И не Тумбу, нет, не Тумбу
вспоминают они. Корабли вспоминают неприступные скалы родного берега...



     В  топке  была  жаркая  работа,  и  Дым  после  смены  захотел  немного
проветриться. Он  вышел из  трубы, подумывая, чем бы таким заняться, но,  не
найдя ничего лучшего, решил просто подышать свежим воздухом. 'Оно и приятно,
- размышлял Дым, - и полезно. Врачи, во всяком случае, советуют...'
     Дым  уже  начал было дышать  - спокойно, размеренно,  по  всем правилам
медицины,  -  но  вдруг  что-то   сдавило  ему  дыхание.  Даже   посторонний
наблюдатель сразу бы заметил,  что с  Дымом  происходит неладное: он  словно
замер  на месте и неотрывно смотрел в одну  точку... Собственно  говоря, это
была не точка, а тучка, маленькая белая тучка на ясном весеннем небе.
     Она была очень  красива,  эта  Тучка, кудрявая  и  пушистая, в  голубой
небесной шали и ожерелье из солнечных  лучей. Так что нечего удивляться, что
Дым на нее загляделся.
     Говорят, нет  дыма  без  огня,  и наш Дым вовсе не  был исключением  из
общего правила. При виде Тучки он почувствовал в себе огонь и - устремился к
ней.
     - А вот и я! - выпалил Дым с бухты-барахты, примчавшись к Тучке и глядя
на нее во все глаза. - Хотите со мной познакомиться? Тучка поморщилась.
     - Вы что - пьяны? - спросила она. - Что вы ко мне пристаете?
     Дым смутился.
     -  Я не  пристаю,  -  пробормотал он.  -  И я вовсе  не пьян. Просто...
хотел... познакомиться.
     У Дыма был очень растерянный вид, и это немножко успокоило Тучку.
     - Поглядите на себя, на кого вы похожи, - сказала она.  - Разве в таком
виде представляются даме?
     Дым  послушно  посмотрел  на  себя.  Да,  Тучка  была  права:  грязный,
растрепанный,  весь  в  саже  и  копоти,  Дым  не  производил благоприятного
впечатления.
     - Извините, - прошептал он. - Я только что со смены. У нас на заводе...
     Вероятно,  Дым все же сказал бы, что там  было у них на заводе, но  тут
появился Ветер. Если бы он Просто  появился!  Нет, он  сразу  же  бросился к
Тучке, схватил ее довольно бесцеремонно и поволок. А Тучка прижалась к нему,
словно только его и ждала все это время.
     И тогда Дым начал таять. Он таял буквально на  глазах, и если  бы Тучка
была повнимательней, она бы, конечно, это заметила.
     Но она не была  внимательной, эта белая  Тучка. Она  привыкла парить  в
небесах, и  какое  ей  было дело до  Дыма с  его  заводом, с его  будничными
заботами?.. Она прижималась к Ветру и уже совсем забыла о Дыме.
     А Дым все таял и таял. И вот  уже он исчез,  как дым,  - то есть, как и
всякий другой дым исчез бы на его месте.
     И только теперь Тучка о нем пожалела. Только теперь  она почувствовала,
что свежесть Ветра - еще не все, что он слишком резок и вообще у него  ветер
в голове.
     Дым был другим. Он был серьезней и  мягче, он смущался, робел, он хотел
что-то рассказать Тучке о своем заводе... Теперь  Тучка  никогда не  узнает,
что он хотел ей рассказать.
     От  одной этой мысли  можно было расплакаться. И  Тучка  заплакала. Она
плакала горько и тяжело, плакала до тех пор, пока всю себя не выплакала.



     Взгляни  в окно: ты видишь,  одинокий лист кружится на ветру? Последний
лист... Сейчас он  желт,  а когда-то был зелен. И  тогда  он не  кружился по
свету,  а  сидел  на своей ветке рядом с  молодой, румяной вишенкой, которую
любил всем сердцем.
     Старый гуляка Ветер часто говорил ему:
     - Пойдем побродим по свету! Повсюду столько румяных вишенок!
     Но  Листик не  соглашался.  Зачем ему много вишенок, когда  у него есть
одна, его Вишенка, самая лучшая в мире!
     А  потом счастье его оборвалось. Вишенка  вдруг исчезла, и никто не мог
сказать, куда она девалась.
     Стояла  холодная  осенняя пора, и  все листья с дерева давно  облетели.
Только один  Листик, осунувшийся,  пожелтевший от горя,  оставался на  своей
ветке: он все еще ждал, что вернется Вишенка.
     - Что ты здесь высидишь?  - убеждал его Ветер. - Пойдем поищем, - может
быть, и найдем... Ветер дунул посильней, и они полетели.
     ...Взгляни в окно:  ты видишь, темные деревья  зябко  ежатся от холода.
Еще  бы:  все одеваются к зиме,  а  они,  наоборот,  раздеваются. А вон там,
видишь,  кружится  на  ветру  последний  желтый  лист. Это наш  Листик,  наш
однолюб. Он все еще ищет свою Вишенку.



     Шелестит на ветру, останавливая прохожих, Старая Афиша:
     - Подойдите, подойдите ко мне! Я  свежа и ярка, я еще достаточно хорошо
сохранилась!
     Афиша охорашивается, принимает самые  различные позы, но  прохожие идут
мимо и ее не замечают.
     -  Это  будет очень  интересный концерт, - продолжает  она.  -  Веселый
концерт. С участием самых лучших артистов...
     Шелестит, шелестит,  зазывая прохожих, Старая Афиша.  И никак не  может
понять, что концерт ее давно прошел и больше никогда не состоится.



     Снизу, прямо с земли, бьет в  глаза яркое Солнце. Что  случилось? Может
быть, Солнце опустилось на землю?
     Нет, это  не Солнце, это  только  Осколок, всего лишь маленький кусочек
стекла.  Некоторые считают,  что  весна его  не  касается,  что не его  дело
соваться в весенние дела. Но он тоже радуется весне. Радуется, как умеет.
     Это радость делает его похожим на Солнце.



     В звездную ночь песчинки смотрятся в небо, как  зеркало, и каждая легко
находит себя среди других, подобных ей песчинок.
     Это так просто - найти  себя: стоит только посмотреть в небо и поискать
самую яркую звезду. Чем ярче звезда, тем легче жить на свете песчинке...



     Этому дому, наверно, двести лет. Он стоит,  маленький, совсем ветхий, и
как-то неловко чувствует себя среди прекрасных домов нового времени.
     Трудно  понять, каким  чудом  он  сохранился.  Его  грудь  не  украшают
мемориальные  доски,  его  стены  не подкрепляет  авторитет  великих  людей,
которые жили в нем или хотя бы останавливались проездом.
     Но все-таки он не зря простоял столько лет, все-таки и в нем жили люди.
Может, они тоже были великими, только никто этого не заметил?



     Котенок проснулся  и  обнаружил у себя хвост. Это было для него большим
открытием, и он  посмотрел  на хвост недоверчиво, почти испуганно, а затем -
бросился его ловить.
     И, глядя на  веселую, самозабвенную возню Котенка, как- то не верилось,
что  столько  радости  может  доставить  этот  грязный,  куцый,  беспомощный
хвостик.



     Маленькая Снежинка, медленно опускаясь на землю, спрашивает у встречных
Кустов:
     - Это Земля? Скажите, пожалуйста, какая это планета?
     -  Да,  кажется,  это  Земля,  - отвечают  Кусты.  Но  в  голосе их  не
чувствуется уверенности.




     Я, пожалуй, останусь здесь, - сказала Подошва, отрываясь от Ботинка.
     - Брось, пошляемся еще! - предложил Ботинок. - Все равно делать нечего.
Но Подошва совсем раскисла.
     - Я больше не могу, - сказала она, - у меня растоптаны все идеалы.
     - Подумаешь, идеалы! - воскликнул Ботинок. - Какие могут быть в наш век
идеалы?
     И он зашлепал дальше. Изящный Ботинок. Модный Ботинок. Без подошвы.



     Расческа,  очень  неровная в обращении  с  волосами,  развивала  бурную
деятельность. И дошло до того, что, явившись однажды на свое  рабочее место,
Расческа оторопела:
     - Ну  вот, пожалуйста: всего три волоска  осталось! С кем же  прикажете
работать?
     Никто ей не ответил, только Лысина грустно улыбнулась. И в этой улыбке,
как в зеркале, отразился результат многолетних Расческиных трудов на поприще
шевелюры.



     На штатную должность в курятник был назначен Петух- массовик.
     Это был  дельный, опытный Петух. В свое время он  подвизался в качестве
штатного поэта в популярной газете 'Быка за рога', потом возглавлял какую-то
спортивную  организацию, и вот теперь, в связи с развернувшейся кампанией за
повышение вылупляемости цыплят, был брошен в курятник.
     Петух  собрал вокруг себя наседок и принялся разучивать  с ними  песню.
Куры, взявшись за крылышки, ходили по кругу и пели:

     Мы выполним, высидим долг до конца,
     Яйцо - нашей жизни опора.
     И если наседка уйдет от яйца -
     Она не уйдет от позора!

     Культурно-массовая работа была в полном разгаре.
     Правда,  куры  с  трудом выкраивали  минутку, чтобы  посидеть  на яйце;
правда и то, что цыплят с каждым днем вылуплялось все меньше.
     Но  это  был  единственный  недостаток  успешной  борьбы  за  повышение
вылупляемости.



     Был большой разговор о том, что нужно беречь каждую секунду.
     Сначала  выступал  Год.  Он  подробно  остановился на  общих  проблемах
времени,  сравнил время  в прошлые времена  со временем  в наше  время, а  в
заключение,  когда  время его  истекло,  сказал,  что  нужно  беречь  каждую
секунду.
     День,  который  выступал  вслед  за  ним,  вкратце   повторил  основные
положения Года и, так как времени на другое  у  него не оставалось, закончил
свое выступление тем, что надо беречь каждую секунду.
     Час  во  всем  был  согласен  с  предыдущими  ораторами.   Впрочем,  за
недостатком  времени,  ему пришлось изложить свое  согласие в  самом  сжатом
виде.
     Минута успела только напомнить, что нужно беречь каждую секунду.
     В самом конце слово дали Секунде.
     - Нужно беречь... - сказала Секунда и - кончилась.
     Не  уберегли  Секунду,  не уберегли. Видно,  мало все-таки говорили  об
этом.



     Когда стали заселять новый дом, первой в нем поселилась Трещина.
     С  высоты  своего  потолка  она   оглядела  отведенную  ей   комнату  и
презрительно сплюнула штукатуркой.
     - Ерунда! И это называется - новый дом!
     - Чего вы плюетесь? - проскрипела Половица, приподымаясь. -  Раз вам не
нравится, не надо было вселяться.
     -  А если я хочу  в  новый дом? Сейчас все тянутся  к новому, - с какой
стати мне отставать от жизни!
     Трещина сказала - как  припечатала. Потому  что при последних словах из
нее вывалился Кусок Штукатурки, который сразу поставил Половицу на место.
     'Ишь ты,  заступник нашелся! С  такими повадками, глядишь,  дом и вовсе
развалится!'
     Так подумали двери, и окна, и даже Выключатель, которому, казалось, все
было до лампочки. Подумали, но  вслух не сказали:  кому охота, как Половице,
получить за Трещину?



     - Табуретка! Табуретка! - позвал кто-то из комнаты.
     Только  что  купленная Электрическая Лампочка испугалась: она  лежала в
кухне  на  Табуретке  и  могла   разбиться,  если  бы  Табуретке  вздумалось
сдвинуться с места. Поэтому Лампочка откликнулась:
     - Кому там нужна Табуретка? В чем дело?
     Чайник,  который всюду  совал свой нос,  услышал это и удивился. 'Какая
странная Табуретка!' - подумал он, глядя на Электрическую Лампочку.
     Когда  стемнело,  Лампочка  решила,  что  пора  ей  приступить к  своим
обязанностям.
     -  Я  хочу устроиться к  вам на  работу,  -  обратилась  она  к Пустому
Патрону.
     Пустой Патрон только собирался с мыслями, а Чайник уже опять сунул свой
нос:
     -  Вы  -  на  работу  к  Патрону? Ха-ха! Ведь  вы же не Лампочка, вы же
Табуретка!
     -  Какие глупости! - возмутилась  Лампочка. -  Меня можно  проверить на
работе. Во мне целых двести свечей.
     - Ишь  ты, проверить! -  ухмыльнулся Чайник. -  Ты  справку  представь.
Удостоверение личности. С круглой печатью.
     -  Правильно! Нечего тут! - вмешался  Электрический Утюг. Он  был лицом
заинтересованным, потому что  сам работал в этой сети благодаря своему другу
Жулику.
     Пустой Патрон все еще не успел собраться с мыслями, поэтому он произнес
рассеянно:
     - Да, да, пожалуйста... С круглой печатью.



     Маленькому мальчику  купили  в  магазине Книжку.  Называлась  она  так:
'Нужно быть послушным'. Очевидно, считали, что для маленького мальчика такая
Книжка может быть полезной.
     Когда люди  ушли по своим делам, и в комнате никого не осталось, Книжка
решила  осмотреться  на  новом месте.  Осторожно, чтобы  не  ушибиться,  она
спрыгнула с этажерки и отправилась по комнате.
     Первым, кто встретился ей,  был  отрывной Календарь. В нем уже почти не
осталось листков (потому что дело было в декабре),  но он не смущался этим и
даже был, по-видимому, весел.
     - Негодные дети! - возмутилась Книжка. - Разве можно так книги рвать?!
     Календарь только усмехнулся.
     Но Книжка его  не поняла:  в ней  ничего  не  говорилось  о календарях.
Поэтому она, проворчав  себе  под  нос что-то  нравоучительное,  отправилась
дальше.
     На письменном столе она увидела Пресс-папье.
     - Грязнуля, - сказала Книжка. - Посмотри, ты весь в чернилах!
     Затем она долго отчитывала  Форточку за то, что та выглядывает на улицу
(можно простудиться!), объясняла Маятнику, что не следует  все  время бегать
взад-вперед. Графину - что нельзя баловаться с водой, и так далее.
     Хорошо, что на ее слова никто не обращал внимания.
     А если бы ее послушали?



     Спросите у  Половой  Тряпки, кто  самый  умный и образованный  у нас  в
передней. Она вам сразу ответит: Калоша и Босоножка.
     Калоша и Босоножка  отличаются тем, что  как  только оказываются рядом,
тотчас заводят ученые споры.
     - Какой мокрый этот мир, - начинает  Калоша.  -  Идешь,  идешь  - места
сухого не встретишь.
     - Да что вы! - возражает Босоножка. - В мире совершенно сухо.
     - Да нет же, мокро!
     - Именно сухо!
     Их споры обычно разрешает Комнатная Туфля:
     - Коллеги,  оставьте  бесполезные споры.  Мир бывает и мокрым  и сухим:
мокрым - когда хозяйка моет пол, сухим - все остальное время.



     Снежинку  потянуло  к Земле -  очевидно, она  слышала  о  Земле  немало
хорошего.
     И вот Снежинка отправилась в путь. Она двигалась не так быстро,  как ей
хотелось, потому  что ее останавливали  другие снежинки, и каждой нужно было
рассказать о Земле - самой лучшей в мире планете.
     Снежинки медленно опускались на  Землю, словно боясь ее раздавить: ведь
Земля одна, а снежинок собралось слишком много.
     Снежинки доверчиво припали к Земле, поверяя ей  свои  мечты, свои планы
на будущее...
     И тогда на них наступил Сапог, толстокожий  тупой Сапог, который хотя и
был на правильном пути, но очень мало понимал в жизни.
     Один Сапог - это еще не вся Земля, по сравнению  с Землей он  ничего не
значит.  Но  разве  могли снежинки в этом разобраться? Раздавленные сапогом,
они превратились в лед и больше ни о чем не мечтали.
     И  на этом  льду поскользнулось  немало разной  обуви, шедшей по  следу
тупого Сапога, раздавившего маленькие снежинки...



     - Уголь - это краеугольный камень отопительного сезона, - говорил Кусок
Угля своим товарищам по сараю. - Мы несем в мир тепло - что может быть лучше
этого? И пусть мы сгорим, друзья, но мы сгорим недаром!
     Зима была суровой, тепла не хватало, и все товарищи Куска Угля сгорели.
Не сгорел только он сам, и на следующий год говорил своим новым товарищам по
сараю:
     - ...Мы несем в мир тепло  -  что может быть  лучше  этого? И  пусть мы
сгорим...
     Краеугольный Камень оказался камнем обыкновенным.



     Поженились Карандаш и Резинка, свадьбу сыграли - и живут себе спокойно.
Карандаш-то остер, да Резинка мягка, уступчива. Так и ладят.
     Смотрят на молодую  пару знакомые, удивляются:  что-то здесь  не то, не
так,  как  обычно  бывает. Дружки Карандаша, перья, донимают его  в  мужской
компании:
     -  Сплоховал ты,  брат! Резинка тобой  как хочет вертит. Ты еще и слова
сказать не успеешь, а она его - насмарку. Где же твое мужское самолюбие?
     А подружки Резинки, бритвы, ее донимают:
     - Много воли  даешь своему Карандашу.  Гляди, наплачешься  с ним  из-за
своей мягкости. Он тебе пропишет!..
     Такие  наставления  в конце концов сделали  свое  дело.  Карандаш, чтоб
отстоять свое  мужское самолюбие, стал нести всякую околесицу,  а Резинка, в
целях самозащиты и укрепления семьи, пошла стирать  вообще все, что Карандаш
ни напишет. И разошлись Карандаш и Резинка, не прожив и месяца.
     Перья  и  бритвы  очень  остро  переживали  разлад  в  семье Карандаша.
Единственным утешением для них было то,  что все  случилось именно  так, как
они предсказывали.



     Мелок трудился  вовсю. Он что-то писал,  чертил, подсчитывал,  а  когда
заполнил всю доску, отошел в сторону, спрашивая у окружающих:
     - Ну, теперь понятно?
     Тряпке было непонятно,  и поэтому ей захотелось спорить. А так как иных
доводов у нее не было, она просто взяла и стерла с доски все написанное.
     Против такого аргумента трудно было возражать: Тряпка явно использовала
свое  служебное  положение.  Но  Мелок  и  не  думал  сдаваться. Он принялся
доказывать все с самого начала - очень подробно, обстоятельно, на всю доску.
     Мысли его  были достаточно убедительны,  но -  что поделаешь! -  Тряпка
опять  ничего не поняла. И когда Мелок окончил, она лениво и  небрежно снова
стерла с доски все написанное.
     Все, что так долго доказывал Мелок, чему он отдал себя без остатка...



     Скворец пошел на повышение: его назначили соловьем.
     Сидит  Скворец  в кабинете  и  вникает в соловьиные  дела:  сегодня ему
придется выступить на расширенном заседании заведующих секторами до, ре, ми,
фа, соль и ответственных работников Управления по  согласованию диссонансов.
Остается только набросать выступление.
     Скворец  нажал  кнопку,  и  в   дверях  неслышно   появился   начальник
Соловьиного кабинета Воробей.
     - Набросай-ка, голубчик, несколько нот по канареечному вопросу. Только,
знаешь, в таком, мажорном духе.
     Начальник   Соловьиного  кабинета  вызвал  к  себе   в   кабинет   свою
заместительницу по работе среди женщин Ворону.
     - Тут, товарищ Ворона,  насчет  канареек  нужно что-  нибудь придумать.
Тащи сюда нотную энциклопедию и займемся...
     Вечером Скворец выступал на  расширенном заседании. Поклевывая  лежащую
перед ним плотную стопку бумаг, он начал:
     - Чик-чирик! Карр! Чик-чирик!
     Заведующие секторами  и  ответственные  сотрудники  Управления слушали,
зевали,  но  не удивлялись:  к таким выступлениям они  давно  привыкли. И во
времена бывшего соловья Дрозда, и  во  времена Чижа, и во времена Зяблика, -
всегда выступления на любую тему звучали одинаково: 'Карр! Чик-чирик!'



     Ботинки  скрипели  так  громко,  что  Шлепанцы, у  которых  при  полном
отсутствии голоса был довольно тонкий слух, не раз говорили:
     - Да, наши Ботинки далеко пойдут.
     Но как бы далеко ни ходили Ботинки, всякий раз они возвращались  в свою
комнату.
     - Ну, что? - интересовались Шлепанцы. - Как реагировала публика?
     - Да никак. Советовали нас чем-то смазать.
     -  Канифолью,  наверное!  -  подхватывали Шлепанцы.  -  Слышали мы этих
любителей  канифоли, - разве у них скрип? А тоже называются - Скрипки! Вот у
вас...
     Ботинки  стояли, задрав носы  от удовольствия. Им  даже  было  немножко
приятно, что их не понимают, недооценивают, и  они с радостью внимали словам
Шлепанцев:
     - Ничего, ваше время придет!
     И  время  Ботинок  действительно пришло.  Их смазали,  но,  конечно, не
канифолью, а обыкновенным жиром.  Ботинкам,  как видно, жир понравился,  они
успокоились и перестали скрипеть. В комнате стало совсем тихо.
     И  только  временами  из-под  кровати   доносился   сокрушенный   вздох
Шлепанцев:
     - Какой талант загубили!



     Болтаясь  без  дела  на  макушке  модной  шапочки,  Кисточка  попала  в
картинную галерею и сразу привлекла внимание нескольких скучающих шляпок.
     - Как она шикарна! - заволновались шляпки. - Как оригинальна!
     - Знаете, это родственница знаменитой Кисти!
     - Да что вы! Какой контраст!
     - Я всегда говорила,  что в нашей хваленой Кисти нет ничего особенного.
Три волоска, перепачканные краской, - вот и вся ее красота. Но  вы же знаете
- вкусы публики!
     -  Смотрите,  смотрите!  Эта  маленькая  Кисточка  просто  великолепна.
Обратите внимание на ее прическу...
     Нашлось немало дельных замечаний по этому поводу, и начался оживленный,
увлекательный разговор.
     Шляпки  были очень  довольны,  что здесь,  в картинной галерее, нашелся
наконец предмет, о котором они могли судить вполне квалифицированно.



     Лишь только Колодезный Ворот начинает  скрипеть, Бадья не выдерживает и
со  всей высоты бросается в воду. 'Лучше утопиться, чем так  жить!' - думает
она.
     А Ворот, искушенный в  капризном характере своей подруги, думает: 'Ну и
топись! Без тебя хоть вздохну свободнее'.
     Проходит  минута - Бадья не подает  признаков жизни.  'Утонет еще, чего
доброго! - тревожится Ворот. - Да и я виноват - разошелся слишком'.
     И Ворот, тужась и кряхтя,  вытаскивает Бадью,  освобождает  ее от воды,
которой  она  порядочно нахлебалась, и  клянется на  будущее  крепко держать
Бадью, не давать ей спуску.
     Но не проходит и нескольких минут, как все начинается сначала.
     'Дернуло ж  меня связаться  с этой  Бадьей! - скрипит Ворот.  -  Совсем
закрутился я с ней. Ох, эти проклятые цепи!'
     'Правда,  если  разобраться,  -  продолжает  он  рассуждать,  - я  тоже
виноват. Разошелся слишком. Надо вытащить, а то утонет еще, чего доброго!'



     В семье Сверла радостное событие: сын родился.
     Родители не налюбуются отпрыском, соседи  смотрят - удивляются: вылитый
отец!
     И назвали сына Штопором.
     Время идет, крепнет  Штопор, мужает. Ему бы настоящее дело  изучить, на
металле  себя  попробовать (Сверла ведь  все  потомственные  металлисты), да
родители не дают: молод еще, пусть сперва на чем-нибудь мягоньком поучится.
     Носит   отец   домой  пробки   -   специальные   пробки,   утвержденные
министерством просвещения, - и на них учится Штопор сверлильному мастерству.
     Вот так и воспитывается сын Сверла - на пробках. Когда же приходит пора
и пробуют дать ему чего-нибудь потверже (посверли, мол, уже научился) - куда
там!  Штопор  и слушать не  хочет!  Начинает  сам для себя  пробки искать, к
бутылкам присматриваться.
     Удивляются старые Сверла; и как это их сын с дороги сбился?



     Ломик приблизился к Дверце сейфа и представился:
     -  Я  - лом.  А  вы  кто? Откройтесь!  Дверца  молчала,  но  Ломик  был
достаточно  опытен в  таких делах. Он знал,  что скрывается за этой  внешней
замкнутостью, а потому без лишних церемоний взялся за Дверцу...
     - Отстаньте, хулиган! - визжала Дверца.
     - Брось выламываться! Знаем тебя!
     За  этой сценой  с интересом наблюдала  Телефонная  Трубка.  Первым  ее
движением было позвонить и сообщить куда следует, но потом она подумала, что
не  стоит связываться, да к тому же интересно было узнать, чем кончится  эта
история.
     А когда все кончилось, Телефонная Трубка принялась всюду звонить:
     - Наша-то недотрога! Делает вид, будто  так уж верна своему Ключу, а на
самом деле...



     Очки это видели своими глазами...
     Совсем еще новенькая, блестящая Пуговка соединила свою жизнь со старым,
потасканным Пиджаком. Что это был за Пиджак! Говорят, у  него и сейчас таких
вот пуговок не меньше десятка, а  сколько раньше было - никто и не скажет. А
Пуговка в жизни своей еще ни одного пиджака не знала.
     Конечно,  потасканный  Пиджак не  смог  бы сам,  своим суконным  языком
уговорить Пуговку. Во  всем виновата была  Игла, старая  сводня, у которой в
этих делах  большой  опыт. Она только шмыг туда,  шмыг  сюда - от Пуговки  к
Пиджаку, от Пиджака к Пуговке, - и все готово, все шито-крыто.
     История  бедной  Пуговки  быстро  получила огласку. Очки  рассказали ее
Скатерти,  Скатерть,  обычно  привыкшая  всех  покрывать,  на  этот  раз  не
удержалась  и поделилась  новостью  с  Чайной  Ложкой, Ложка  выболтала  все
Стакану, а Стакан - раззвонил по всей комнате.
     А потом, когда Пуговка оказалась в  петле, всеобщее возмущение достигло
предела. Всем сразу стало  ясно, что  в Пуговкиной беде старый Пиджак сыграл
далеко не последнюю роль. Еще бы! Кто же от хорошей жизни в петлю полезет!



     Гвоздик высунулся из туфли, чтобы посмотреть, как поживает  его Хозяин,
и сразу услышал:
     - Ой!
     Гвоздик  разволновался. Очевидно,  у Хозяина  какие-то неприятности?  И
Гвоздик высунулся еще больше.
     -  Ой!  Ой!  -  вскрикнул хозяин,  а потом  снял туфлю и забил  Гвоздик
молотком.
     'Что-то он от меня скрывает! - подумал Гвоздик. - Но ничего, я все-таки
узнаю, в чем здесь дело!' И он высунулся снова.
     Хозяин  рассердился, взял  клещи  и вытащил  Гвоздик из  туфли. Лежа  в
чулане среди ненужных вещей, Гвоздик думал:
     'Гордый  человек!  Не  хочет,  чтобы  другие  видели,  как  ему  тяжело
живется!'



     Любопытная, ветреная Форточка выглянула во двор ('Интересно, по ком это
сохнет Простыня?') и увидела такую картину.
     По  двору, ломая  ветви  деревьев и отшибая штукатурку от  стен,  летал
большой Футбольный Мяч. Мяч был в ударе, и  Форточка залюбовалась им. 'Какая
красота, - думала она, - какая сила!'
     Форточке очень хотелось познакомиться с Мячом, но он все летал и летал,
и никакие знакомства его, по-видимому, не интересовали.
     Налетавшись  до упаду,  Мяч немного  отдохнул (пока судья разнимал двух
задравшихся полузащитников), а потом опять рванулся с земли и влетел прямо в
опрокинутую бочку, которая здесь заменяла ворота.
     Это было очень здорово, и Форточка прямо-таки содрогнулась от восторга.
Она хлопала так громко, что Мяч наконец заметил ее.
     Привыкший к легким победам,  он небрежно подлетел к Форточке, и встреча
состоялась чуточку раньше, чем успел прибежать дворник - главный судья этого
состязания...
     Потом все ругали Мяч и жалели Форточку, у которой таким нелепым образом
была разбита жизнь.
     А  на следующий  день  Мяч  опять  летал  по двору,  и  другая ветреная
Форточка громко хлопала ему и с нетерпением ждала встречи.



     Попав на  тротуар,  Окурок  огляделся по  сторонам и,  не  найдя ничего
примечательного, недовольно  подумал: 'Обстановочка!  И надо  же  было моему
болвану выплюнуть меня именно в этом месте!'
     Окурок  занялся рассматриванием прохожих, и настроение  его значительно
улучшилось.
     - Эге, да здесь, я вижу, довольно смазливые туфельки есть! - воскликнул
он и тут же прицепился к одной из них.
     - Отстаньте, нахал! - возмутилась Туфелька. - Я вас совсем не знаю!
     - Хе-хе-хе! - ухмыльнулся Окурок. - Можно и познакомиться.
     А когда Туфелька его стряхнула, Окурок прицепился к старому Ботинку:
     - Все еще скрипишь, папаша? Не пора ли на свалку?
     Окурок вовремя вспомнил о свалке: Метла его уже заметила.



     Бутылку судили за пьянство, а она оказалась невинной.
     Суд,  конечно, был не настоящий, а товарищеский,  -  за  пьянство,  как
известно, не судят. Но для Бутылки и этого было достаточно.
     Больше всех возмущались  Бокал и  Рюмка. Бокал призывал  присутствующих
'трезво взглянуть  на вещи', а Рюмка просила скорей кончать, потому что она,
Рюмка, не выносит запаха алкоголя.
     А  потом вдруг выяснилось,  что  Бутылка  -  не  винная.  Это  со  всей
очевидностью  доказала  свидетельница Соска,  которой  приходилось постоянно
сталкиваться с Бутылкой по работе.
     Все сразу почувствовали себя неловко. Никто  не знал, что говорить, что
делать, и  только  Штопор  (который умел  выкрутиться  из любого  положения)
весело крикнул:
     - Братцы, да ведь нужно отметить это событие! Пошли, я угощаю!
     И он  повел  всю компанию к  своему  старому другу  Бочонку. Здесь было
очень  весело, Рюмка  и Бокал ежеминутно чокались с  Бутылкой, и  она вскоре
набралась по самое горлышко.
     И все от души радовались тому, что Бутылка, которую они еще недавно так
строго судили за пьянство, - совершенно невинная...



     Возле зеркала  все время  крутились какие-то  люди,  и Мухе  захотелось
узнать, что они там увидели. Дождавшись, когда все разошлись, Муха подлетела
поближе и заглянула в зеркало.
     - Подумаешь!  -  презрительно фыркнула она. - Обычная муха, я  ее даже,
кажется, где-то видела.
     Муха призадумалась.
     - Но что-то они все-таки в  ней нашли. На  меня, небось,  и внимания не
обращают, а на нее...
     И Муха еще раз посмотрела в зеркало - теперь уже с уважением.



     Каких только профессий не перепробовал Пузырек!
     Был   медиком  -  устранили  за  бессодержательность.  Попытал  себя  в
переплетном деле - тоже пришлось уйти: что-то у него там не клеилось. Теперь
Пузырек, запасшись чернилами, надумал  книги писать. Может, из него писатель
получится?
     Должен получиться: ведь Пузырек прошел такую жизненную школу!



     Железная  Чушка  пришла  в  кузницу, чтобы  устроиться  на какую-нибудь
работу.
     -  Расскажите  свою автобиографию, -  предложил ей Огонь,  председатель
приемной комиссии.
     -  Родилась  я  на  Урале.   Окончила  мартеновскую  школу...  -  Чушка
остановилась, потому что больше нечего было рассказывать.
     - Работали где-нибудь?
     - Пока не работала. Только собираюсь.
     - Значит, закалка  у вас слабовата,  - сказал Огонь. -  Придется с вами
повозиться.
     Эти слова обожгли  Чушку. В мартеновской  школе ее  считали  достаточно
закаленной, а здесь... Увидев, что она покраснела,  член комиссии Наковальня
недовольно заметила:
     - Плохо же вы реагируете на критику! Сразу обида!
     -  Просто  ее мало  били,  - высказал предположение Молот,  второй член
комиссии.
     Долго  обрабатывали Чушку в кузнице.  Нелегко  ей  досталась учеба.  Но
специальность она все-таки приобрела: ей присвоили звание Подковы.
     Направили Подкову  в распоряжение  лошадиного Копыта. Прибили гвоздями,
поскольку она должна  была отработать положенный срок. Подкова рассчитывала,
что хоть здесь, на самостоятельной работе, ей легче придется, но - куда там!
     Это Копыто  заменило Подкове и Огонь, и Молот, и Наковальню. С утра  до
вечера оно только и делало,  что било Подкову о камни  мостовой, как будто у
него не было другой работы.
     Когда кончился положенный срок, Подкова с радостью оторвалась от Копыта
и осталась лежать посреди дороги.
     Сначала было  скучно. Подкова томилась в  бездействии.  Но потом у  нее
появились новые  приятели - маленькие дождевые капельки.  Как они отличались
от ее  прежних знакомых -  Огня, Молота, Наковальни,  Копыта! Они были очень
ласковые, нежные и говорили Подкове только приятные вещи.
     -  Как вы сильны,  как блестящи! - говорили дождинки. -  Вам  предстоит
большое будущее.
     Дождинки  так и сыпали  похвалами,  и, казалось,  чего еще  не  хватает
Подкове для счастья?
     Но   счастье  было  омрачено  страшным  недугом  -  ржавчиной,  которая
незаметно подкралась к Подкове и теперь подтачивала ее с каждым днем.
     Странные в жизни творятся вещи!



     Запонки очень изящны,  они придают Рубашке элегантный и даже изысканный
вид.
     Но они мешают ей засучить рукава. А это в жизни так необходимо...



     Всякий раз, когда спектакль близился к концу, Занавес очень волновался,
готовясь  к  своему  выходу.   Как  его  встретит  публика?  Он  внимательно
осматривал себя,  стряхивал какую-то  едва заметную  пушинку и -  выходил на
сцену.
     Зал сразу оживлялся.  Зрители вставали со своих  мест, хлопали, кричали
'браво'. Даже  Занавесу,  старому, испытанному работнику  сцены, становилось
немного  не по себе  от того, что  его так  восторженно  встречают. Поэтому,
слегка помахав публике, Занавес торопился обратно за кулисы.
     Аплодисменты усиливались. 'Вызывают, - думал Занавес. -  Что поделаешь,
придется выходить!'
     Так выходил он несколько  раз подряд, а потом, немного поколебавшись, и
вовсе оставался на сцене. Ему хотелось вознаградить зрителей за внимание.
     И  тут  -   вот  она,  черная   неблагодарность!  -  публика   начинала
расходиться.



     Закончив  высшее  образование в  лесу, Дуб,  вместо того чтобы ехать на
стройку, решил пустить  корни в городе.  И так как других  свободных мест не
оказалось,  он устроился на должность  Фонарного Столба в городском парке, в
самом темном уголке - настоящем заповеднике влюбленных.
     Фонарный Столб взялся за дело с огоньком  и так ярко осветил это прежде
укромное место, что ни одного влюбленного там не осталось.
     -  И это  молодежь!  -  сокрушался  Столб.  - И это молодежь,  которая,
казалось бы, должна тянуться к свету! Какая темнота, какая неотесанность!



     Тюремная Решетка знает жизнь вдоль и поперек, поэтому она так легко все
перечеркивает.
     Конечно,  к  ней тоже  нужно иметь  подход.  Если  вы  подойдете  к ней
снаружи,  она перечеркнет свою камеру, а если,  не  дай бог, подойдете к ней
изнутри - она перечеркнет весь мир, и с этим вам нелегко будет примириться.
     Удивительно устроена  эта Решетка:  она  может  перечеркивать все,  что
угодно, и при этом твердо стоять на своих позициях.



     Рисунок  был   действительно  хорош.   Циркуль  не  мог  скрыть  своего
восхищения:
     - Знаешь, брат Карандаш,  неплохо. Совсем неплохо.  Оказывается, ты  не
без способностей.
     Потом подумал и говорит:
     -  Только вот  в теории  ты слабоват, расчеты  у тебя хромают. Давай-ка
вместе попробуем!
     И Карандаш, руководимый Циркулем, забегал по  бумаге. Но сколько  он ни
бегал, в результате получался один единственный круг.
     -  Неплохо.  Вот теперь - неплохо,  - радовался  Циркуль. - Видишь, что
значит  теория.  Сразу   твой   почерк   приобрел  уверенность,  четкость  и
определенность. Только  чего-то здесь  все же не хватает. Какой-то детали. В
смысле детали подкачал ты, брат Карандаш.
     И опять Карандаш, выбиваясь из сил, бегал  по бумаге  и оставлял на ней
круг - несколько больший, чем прежний, но все же только круг.
     И опять сокрушался Циркуль:
     - Рисунок-то хорош. Все точно, по теории. И масштабы шире, чем прежние.
Только не хватает в нем какой-то детали.  Ты еще  постарайся, брат Карандаш,
а?



     -  Учитесь  жить!  -  наставляла  глиняная  Копилка  своих  соседей  по
квартире.  - Вот я, например:  занимаю видное  положение, ничего не делаю, а
деньги - так и сыплются.
     Но сколько бы денег ни бросали в Копилку, ей все казалось мало.
     - Еще бы пятачок! - вызвякивала она. - Еще бы гривенник!
     Однажды, когда Копилка была уже полна, в  нее попытались  засунуть  еще
одну монету. Монета  не  лезла, и Копилка очень волновалась, что эти  деньги
достанутся не ей. Но хозяин рассудил иначе: он взял молоток и...
     В  один  миг лишилась  Копилка  и денег  и видного  положения:  от  нее
остались одни черепки.



     Ах, как возмущалась Крапива, когда мальчишки  рвали цветы!  И  не из-за
цветов,  нет,  -  просто  Крапиве  было досадно,  что  ее  никто не  пытался
сорвать... А между тем Крапива ничего бы не имела против этого.
     Но  однажды и ей улыбнулось счастье. Поймав за шиворот вора, Садовник -
понятно, взрослый, умный мужчина -  потянулся не за  каким-то цветком,  а за
ней, Крапивой. И с каким наслаждением стегала Крапива зазевавшегося любителя
цветов! Она понимала, что хорошие вкусы надо воспитывать с детства.



     С   точки   зрения  Печной  Трубы,  у  всех  ее   кухонных   домочадцев
довольно-таки нелепые заботы.  Кран с утра до вечера наполняет водой  одни и
те  же ведра. Газовая  Плита  подогревает  одни и те же  кастрюли, чайники и
сковородки, Топор, кроме дров, ничего не хочет рубить.
     И  только  Печная Труба стоит  выше этих  узких кухонных интересов: она
снабжает дымом всю вселенную.



     Услышала  Ртуть,  как люди железо плавят, и  теперь к  ней прикоснуться
нельзя: убегает, не дается. Все боится,  как  бы и ее не взяли в переплавку.
Даже на работе, в термометре, не может Ртуть избавиться от страха. Едва лишь
почувствует  тепло  -  как  припустит  по  столбику!  А  потом  спохватится,
остановится и  показывает как ни в чем не  бывало: 'Температура нормальная -
тридцать шесть и шесть'.
     Страх гонит ее дальше,  да  самолюбие не пускает. Вот так и стоит Ртуть
на  одной  точке,  не  зная,  как  быть,  и  только  после  хорошей встряски
окончательно приходит в себя.



     Нет, не может понять  Скрипку Колода. - Если б у меня был такой мягкий,
такой красивый Футляр,  я бы  его ни на какие смычки не  променяла.  И что в
этом  Смычке Скрипка находит?  Только и  знает,  что пилит  ее,  а  она  еще
радуется, веселится! Если бы меня так пилили...
     Пожалуй,  в  этом Колода права: если  бы  пилили ее,  все  выглядело бы
совсем иначе.



     Старый,  разбитый Пест,  непригодный  к  дальнейшей  работе  в  ступке,
остался  на  кухне  в качестве  разнорабочего:  забивает гвозди,  взвешивает
продукты,  выполняет различные  мелкие поручения. Он значительно подобрел  и
даже подружился с Рафинадом, к которому прежде был беспощаден.
     -  Я  понимаю, как  вам  приходилось несладко,  -  говорит  он кусочкам
сахара. - Жизнь меня многому научила.
     Но  если  бы  жизнь,  о  которой  говорит  Пест, дала  ему  возможность
вернуться в ступку...
     Впрочем, пусть об этом беспокоится Сахар.



     Резиновый  Шар, надутый больше других,  оторвался от своего шпагата и -
полетел.
     'В конце концов, - рассуждал  он,  - Земля - такой  же шар, как и я.  С
какой же стати я должен за нее держаться?'
     Чем выше поднимаешься, тем меньшими кажутся тебе те, кто остался внизу.
В соответствии с этим законом природы Резиновый Шар очень скоро почувствовал
себя крупной величиной.
     'Кажется,  я  уже вращаюсь  вокруг  Земли, - думал он.  - Наподобие  ее
спутника. Но это для меня не обязательно. Я могу выйти  на  орбиту Солнца, а
то и вовсе перебраться в другую галактику. Ведь я - свободная планета!'
     Эта мысль так понравилась Резиновому Шару,  что он прямо засиял.  И тут
же спохватился:
     -  Побольше солидности! - предупредил он себя. - Не нужно забывать, что
я - небесное тело, за мной наблюдают самые мощные телескопы!
     Но сохранить солидность Резиновому  Шару  так и  не  удалось: он  вдруг
почувствовал, что ему  не хватает воздуха. В межпланетных путешествиях это -
естественное  явление, но  Резиновый Шар не был к нему приготовлен, а потому
сразу сник, сморщился и затосковал по земле.
     'Где-то мой шпагат! - думал он. - Я был так к нему привязан!'
     С этой мыслью Резиновый Шар испустил дух.



     Грому  -  что,  Гром  не  боится  Молнии.  Правда,   с  глазу  на  глаз
переговорить с  ней у него все  как-то не  получается. Больно уж  горяча эта
Молния: как вспыхнет!
     В это время Гром и носа на свет белый не  показывает. Ни видать его, ни
слыхать.  Но зато как заметит, что Молнии нет на горизонте,  - тут уж его не
удержишь.
     - До каких пор, - гремит, - терпеть все это?! Да я за такое дело!..
     Так  разойдется, так  разбушуется -  только  послушайте его!  Уж он  не
смолчит, уж он выложит все, так и знайте!
     ...Жаль, что Молния слышать его не может.



     Обрадованное  своим назначением на  огород,  Пугало  созывает гостей на
новоселье. Оно  усердно машет пролетающим птицам, приглашая их опуститься  и
попировать в  свое  удовольствие.  Но  птицы  шарахаются  в сторону и спешат
улететь подальше.
     А Пугало все стоит и машет,  и зовет... Ему  очень обидно, что никто не
хочет разделить его радость.



     Барабанная  Палочка  не  захотела  делить славу со  своими коллегами  и
сбежала в лес, чтобы организовать там оркестр под собственным управлением.
     Но в лесу не оказалось  настоящих  музыкантов. Удручающую бездарность и
безвкусицу  проявляли соловьи и другие пичуги - все,  за исключением  Дятла,
очень душевно  и талантливо исполнявшего лесные припевки  на своем  народном
инструменте.



     Когда  Гранитной Глыбе  исполнилось  два  миллиона  лет, рядом  с ней -
возможно, для того,  чтобы ее поздравить, -  появился  только что родившийся
Одуванчик.
     - Скажите,  -  спросил  Одуванчик, -  вы  никогда не думали о вечности?
Гранитная Глыба даже не пошевелилась.
     - Нет,  -  сказала  она спокойно.  -  Жизнь так коротка,  что не  стоит
тратить время на размышления.
     -  Не так  уж коротка,  - возразил  Одуванчик. -  Можно все успеть  при
желании.
     -  Зачем?  - удивилась  Глыба. - От этих размышлений одни расстройства.
Еще заболеешь на нервной почве.
     - Не  сваливайте на  почву! -  рассердился  Одуванчик.  -  Почва  у нас
хорошая - чистый чернозем...
     Он до того вышел из себя, что пух его полетел по ветру.
     Тоненький стебелек упрямо качался на ветру, но уже  не мог  привести ни
одного убедительного аргумента.
     - Вот тебе и вечность.  Утешение для дураков.  Нет уж, лучше совсем  не
думать, - сказала Глыба и задумалась.
     На  каменном лбу, который  не  могли избороздить  тысячелетия, пролегла
первая трещина...



     Яблоко пряталось среди листьев, пока его друзей срывали с дерева.
     Ему не хотелось попадать в руки человека: попадешь, а из тебя еще, чего
доброго, компот сделают! Приятного мало.
     Но и оставаться  одному  на  дереве -  тоже  удовольствие небольшое.  В
коллективе ведь и погибать веселее.
     Так, может быть, выглянуть? Или нет? Выглянуть? Или не стоит?
     Яблоко точил червь  сомнения. И точил до тех пор, пока от Яблока ничего
не осталось.



     - Ты не боишься утонуть? - спросила у Волны Щепка.
     - Утонуть? - встревожилась Волна. - Ты сказала - утонуть?
     И Волне впервые захотелось на берег.
     Она  прибежала  как  раз  вовремя, чтобы  захватить на  берегу местечко
получше, и осела на мягком песке, собираясь начать новую жизнь  - без тревог
и волнений.
     И тут она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног.
     - Тону! - всхлипнула Волна и ушла под землю.



     - Жизни нет от этого  бурьяна!  - возмущается  Колос. - Чтоб  его  град
побил, чтоб его молния испепелила!
     - Что  ты говоришь! - вразумляют Колос  его  товарищи.  - Если случится
пожар, то мы все сгорим, никого не останется.
     -  Ну  и пусть сгорим!  - не  унимается Колос. -  Зато  на  нашем месте
вырастут другие колосья.
     - А если вырастет бурьян?



     Овца стоит перед парикмахерской и с завистью поглядывает на стригущуюся
публику.
     У себя  на  ферме  Овца ненавидела стрижку.  Но ведь  там  было  совсем
другое.  Ее кормили, поили, стригли на дому и ничего за это не спрашивали. А
здесь...
     Если б у Овцы были деньги, она обязательно зашла бы постричься!



     Когда Чайник, окончив свою кипучую деятельность на кухне,  появляется в
комнате, на столе все приходит  в движение. Весело  звенят, приветствуя его,
чашки  и  ложки, почтительно  снимает  крышку  Сахарница.  И  только  старая
плюшевая Скатерть презрительно морщится и спешит убраться  со  стола, спасая
свою незапятнанную репутацию.



     Испорченный Кран считал себя первоклассным  оратором. Круглые сутки  он
лил  воду,  и  даже  ведра, кастрюли  и миски,  которым,  как  известно,  не
привыкать, сказали в один голос: 'Нет, с нас довольно!'
     Но у  Крана  была  Раковина  -  верная подруга его жизни. Она  исправно
поглощала  все  перлы  его   красноречия  и  прямо-  таки  захлебывалась  от
восхищения.  Правда, удержать она  ничего не могла и  оставалась пустой,  но
ведь и это было следствием ее исправности.



     Встретились два ореха -  стук-постук! - настучались, натрещались вволю,
и каждый покатился в свою сторону. Катятся и думают:
     ПЕРВЫЙ ОРЕХ. Ужас, до чего развелось пустых орехов!  Сколько  живу,  ни
одного полного не встречал.
     ВТОРОЙ  ОРЕХ.  И  как  они,  эти  пустые  орехи,  маскируются?  На  вид
посмотришь - нормальный  орех, но  уже  с первого звука ясно,  что  он собой
представляет!
     ПЕРВЫЙ ОРЕХ. Хоть бы с кем-нибудь потрещать по- настоящему!
     ВТОРОЙ ОРЕХ. Хоть бы от кого-нибудь услышать приличный звук!
     Катятся орехи, и каждый думает о пустоте другого.
     А о чем еще могут думать пустые орехи?



     В магазине электроприборов Люстра пользовалась большим уважением.
     -  Ей  бы  только  добраться до своего  потолка, -  говорили настольные
лампы. - Тогда в мире сразу станет светлее.
     И  долго  еще,  уже заняв  места на  рабочих столах,  настольные  лампы
вспоминали  о  своей  знаменитой  землячке, которая теперь  -  ого!  - стала
большим светилом.
     А Люстра между  тем дни и  ночи  проводила в  ресторане. Устроилась она
неплохо,  в  самом  центре  потолка,  и,  ослепленная  собственным  блеском,
прожигала  за  вечер столько, сколько  настольным  лампам хватило  бы на всю
жизнь.
     Но от этого в мире не стало светлее.



     Колун оценивает работу Рубанка:
     -  Все  хорошо,  -   одобряет   он,  -  остается  устранить   некоторые
шероховатости. Я бы, например, сделал вот что...
     Колун берет разгон и привычным взмахом делит полено на две части.
     - Вот теперь гораздо лучше, -  удовлетворенно замечает он. - Но это еще
не все.
     Колун работает с увлечением, и вскоре от полена остаются одни щепы.
     -  Так  и продолжайте, -  говорит он Рубанку.  -  Я  уверен, что с этим
поленом у вас получится.
     -  С каким  поленом?  -  недоумевает Рубанок. - Ведь от  него ничего не
осталось!
     - Гм...  Не осталось? Ну что ж! Тогда  возьмите  другое  полено. Важно,
чтобы  вы усвоили  принцип.  А если  будут  какие-  то  шероховатости, -  не
стесняйтесь, прямо обращайтесь ко мне. Я помогу. Ну, действуйте!



     - Пол - это потолок, - размышляет Муха, ползая по потолку.
     - Пол - это стена, - соображает она, переползая на стенку.
     А когда Муха доползает до пола, взгляды ее снова меняются:
     - Пожалуй, все-таки пол - это пол, а стены - это стены...
     Подобного мнения не могут разделить мухи, которые все еще ползают вверх
ногами:
     - Вы слышите? Пол - это пол! Ах, бедняга, как она опустилась!



     - Эх ты, Шкатулка,  - говорит Шкатулке Настольная Лампа, - посмотри-ка,
что написано на бумажках, которые ты сохраняешь.
     Но Шкатулка, сколько  ни пытается заглянуть в себя, так ничего прочесть
и не может.
     - Что же там написано? - спрашивает она.
     - Да вот - самые противоречивые вещи. На одной бумажке 'Я тебя  люблю',
на другой, наоборот, - 'Я не люблю тебя'. Где же твоя принципиальность после
этого?
     Шкатулка  задумывается.  Действительно,  она   никогда   не  вникала  в
содержание бумажек, которые ей приходится сохранять. А там, оказывается, бог
весть что такое написано. Надо будет разобраться в этом деле!
     Потом  в  комнату  входит  хозяйка.  Она  садится  к столу,  раскрывает
шкатулку, и вдруг - кап, кап, кап - из глаз ее капают слезы.
     Увидев, что хозяйка плачет, бедная Шкатулка совсем расстраивается.
     'Конечно, - решает она, - это все из-за моей непринципиальности'.



     Неизвестно,  кто  первый высказал  мысль,  что  в  расположении комнаты
находится Ломаный Грош. Как бы то ни было, решено было его найти.
     Старший  Советник  Всевозможных  Дел  Молоток  в  ударном  порядке стал
снаряжать экспедицию. Специально для этой цели из стены  был отозван Гвоздь,
который раньше поддерживал там Вешалку. Вешалка рухнула,  но  не  похоронила
под собой блестящей идеи отыскания Ломаного Гроша.
     Стали   подбирать  других  членов  экспедиции.  Кто-то   высказался  за
кандидатуру  Веника,  'который  превосходно  знает местность  и  у  которого
специальное  образование'. Но  эту кандидатуру сейчас же отвергли по  вполне
понятной причине:  у  Веника  родственница в  передней - Половая Тряпка. А у
Половой Тряпки, как известно, подмоченная репутация.
     После долгих раздумий  и советов в экспедицию наконец попали три члена:
кристально чистый Стакан, полированный Шкаф и Плевательница.  Последняя хоть
и не была особенно чиста, но за нее ручался чистый Стакан.
     Экспедиция работала  долго, но  безуспешно. Кристально  чистый Стакан в
самом начале розысков разбился где-то под кроватью, Шкаф принимал участие  в
экспедиции  только  косвенно,  давая  разные советы, потому что  не  мог без
посторонней  помощи  сдвинуться  с  места,  а  Плевательница  хоть  и  могла
сдвинуться,   да   не  хотела,  так  как  отнеслась   к  делу  несерьезно  и
наплевательски.
     Начали искать новых кристально чистых  членов экспедиции,  в результате
чего все стаканы,  чашки, тарелки и блюдца закончили  свое существование  на
славном поприще отыскания Ломаного Гроша.
     Веник, которому прибавилось  работы -  убирать останки мучеников науки,
решил покончить с этой историей, и сам,  не включаясь ни в какие экспедиции,
нашел то, что все так долго искали. Ломаный Грош найден!
     Но теперь возникла новая забота - что с ним делать, зачем он нужен?
     Об этом раньше, в суматохе поисков, как-то не успели подумать.



     Костер угасал.
     В нем едва теплилась  жизнь, он чувствовал, что не пройдет и часа,  как
от него останется горка пепла - и ничего больше. Маленькая горка пепла среди
огромного дремучего леса.
     Костер  слабо потрескивал, взывая о помощи. Красный  язычок лихорадочно
облизывал   почерневшие   угли,  и  Ручей,  пробегавший  мимо,  счел  нужным
осведомиться:
     - Вам - воды?
     Костер зашипел от  бессильной злости. Ему  не хватало только воды в его
положении! Очевидно,  поняв  неуместность  своего вопроса,  Ручей  прожурчал
какие-то извинения и заспешил прочь.
     И тогда над угасающим Костром склонились кусты. Не говоря ни слова, они
протянули ему свои ветки.
     Костер  жадно ухватился  за ветки, и - произошло чудо.  Огонь, который,
казалось, совсем в нем угас, вспыхнул с новой силой.
     Вот что значит для костра протянутая вовремя ветка помощи!
     Костер поднялся,  опершись  на кусты,  встал во весь рост, и оказалось,
что он  совсем  не такой уж маленький. Кусты затрещали под ним и потонули  в
пламени. Их некому  было спасать. А Костер уже  рвался вверх. Он стал  таким
высоким и ярким, что даже деревья  потянулись к нему: одни - восхищенные его
красотой, другие - просто, чтобы погреть руки.
     Дальние деревья завидовали тем, которые оказались  возле Костра, и сами
мечтали, как бы к нему приблизиться.
     - Костер! Костер! Наш Костер! - шумели дальние  деревья. - Он согревает
нас, он озаряет нашу жизнь!
     А  ближние деревья  трещали еще громче. Но не от восхищения, а  оттого,
что Костер пожирал их своим пламенем, подминал под себя, чтобы подняться еще
выше. Кто из них мог противиться дикой мощи гигантского Костра в лесу?
     Но нашлась все-таки сила, которая  погасила  Костер.  Ударила гроза,  и
деревья роняли  тяжелые  слезы -  слезы  по  Костру,  к которому привыкли  и
который угас, не успев их сожрать.
     И только позже, гораздо позже, когда  высохли слезы, деревья разглядели
огромное черное пепелище на том месте, где бушевал Костер.
     Нет, не Костер - Пожар. Лесной пожар. Страшное стихийное бедствие.



     Прибежала Тропинка к Дороге и остановилась в восхищении.
     - Теть, а, теть, откуда ты такая большая?
     - Обыкновенно, -  нехотя объяснила Дорога. - Была малой, вроде  тебя, а
потом выросла.
     - Вот бы мне вырасти! - вздохнула Тропинка.
     - А  чего тут хорошего? Каждый на тебе ездит, каждый топчет - вот и вся
радость.
     - Нет, не вся,  - сказала Тропинка. -  Пока я маленькая, меня далеко не
пускают, а тогда бы я... ух, как далеко ушла!
     -  Далеко? А  зачем далеко?  Я  вот  до  города  дошла,  и все,  с меня
хватит...
     Поникла  Тропинка и  обратно в лес побрела.  'С меня хватит!' Стоит  ли
ради  этого  быть   дорогой?  Может,  лучше  остаться   Тропинкой,  навсегда
затеряться в лесу?
     Нет, не  лучше, совсем не лучше. Просто Тропинка ошиблась на этот  раз,
просто она вышла не на ту дорогу.




     На лбу усевшись.
     Шишка загудела:
     'Мы, члены человеческого тела,
     Должны бороться да свои права!'
     И все сказали: 'Шишка - голова!'



     Ох и достается пресс-папье!
     Целый день какие-то помехи:
     Тут дела на письменном столе,
     А его зовут колоть орехи.

     То его зачислят в молотки,
     То в подставки, то еще во что-то.
     И чернила сохнут от тоски,
     От его общественной работы.



     Трюмо терпеть не может лжи
     И тем и знаменито,
     Что зеркала его души
     Для каждого открыты.
     А в них -
     То кресло,
     То комод,
     То рухлядь,
     То обновки...
     Меняется душа трюмо
     Со сменой обстановки.



     Башмак храбрился: 'Что нам слякоть,
     И грязь, и ливень, и пороша!'
     Но только с неба стало капать -
     Он моментально сел в калошу.



     Линейка говорит перу: 'Ты, братец, не хитри!
     Уж если хочешь что сказать, то прямо говори,
     По строчкам нечего петлять, значки-крючки вычерчивать,
     Чтоб только зря интриговать читателей доверчивых.
     Нет, если хочется тебе, перо, иметь успех, -
     Прямую линию веди, понятную для всех'.



     Всем известно, что мундштук
     Постоянства не выносит.
     Посчитайте, сколько штук
     Сигарет он в жизни бросил.

     Нет на свете чудака
     Своенравней и капризней.
     Берегитесь мундштука,
     Прожигательницы жизни!



     Он очень содержателен.
     И скромен: посмотри -
     Он даже носит платье
     Не сверху, а внутри.

     А тот, кому он служит,
     Иной имеет вкус:
     Он разодет снаружи,
     А в середине пуст.



     Петух в науке своего добился,
     Сумел подняться выше, чем орел.
     Он ходит важно, он остепенился,
     Сказать точнее, степень приобрел.
     Что ж делает талантливый ученый?
     По-прежнему клюет пшено?
                        Нет,
     Извлекает он из рациона
     Рациональное зерно.



     Чтобы время скоротать
     От зимы до лета,
     Стали спорить три крота
     О природе цвета.

     - Он довольно мил на слух...
     - Нет, скорей на запах...
            - Но наощупь - слишком сух,
               Натирает лапы...

     Каждый крот
     Разинул рот
     И твердит упорно:
     - Твердый цвет!
     - Наоборот!
            - Маленький! -
               Просторный!

     Что тут делать? Как тут быть?
     Надо, очевидно,
     Им у зрячего спросить,
     Да его не видно.



     Развязный галстук весел и беспечен,
     И жизнь его привольна и пестра:
     Заглядывает в рюмку что ни вечер,
     Болтается по скверам до утра,
     Сидит на шее и забот не знает
     И так в безделье проживает век...
     Подумайте!
     А ведь его хозяин
     Вполне, вполне приличный человек!



     Кажется песчинке, что она
     Выполняет важное задание:
     Без нее бы рухнула стена,
     Без нее бы обвалилось здание.
     И не нужно на нее пенять,
     Ни к чему пускаться в рассуждения:
     Крепче будет здание стоять
     От ее, песчинки, заблуждения.



     У старой печки не хватает тяги
     К тому, чтоб жить своею теплотой.
     Ее знобит, ей холодно, бедняге,
     Она горит единственной мечтой.

     Все ждет она, что в этом помещении,
     Чтоб ей не приходилось мерзнуть впредь,
     Поставят паровое отопление -
     И сможет печка косточки погреть.



     Покуда не открутишь крана,
     Воды не даст водопровод.
     Его нельзя сравнить с фонтаном,
     Который щедро воду льет.

     Не тонкой струйкой, а каскадом
     Фонтан разбрызгивает воду.
     Но если вам напиться надо,
     Придете вы к водопроводу.



     Губка,
     Губка,
     Губошлепка,
     Губка глупая,
     Как пробка.
     Заберется губка в таз
     И от счастья захлебнется:
     'Может, кто на сушу рвется,
     Ну а мне здесь - В самый раз!
     Я не знаю, как другие,
     Мне ж -
     Подай мою стихию:
     Чтобы ветер
     И волна,
     Чтоб безбрежные просторы:
     Океан впадает в море,
     Море - в тазик,
     Таз - в меня!'
     Губка пенится и плещет,
     Но зажми ее покрепче -
     И запал ее иссяк.
     И она,
     С ее ветрами,
     Океанами,
     Морями,
     Вся вмещается в кулак.



     Душ глядит на улицу из ванной
     И дождю перемывает кости:
     'То он вдруг является незваный,
     То его не допроситься в гости!'

     И такое беспокойство душа,
     Может быть, законно и понятно:
     Снова дождь, прогнозы все нарушив,
     Заблудился в небе, вероятно.

     Но вернется своенравный ливень,
     Явится на землю блудным сыном.
     Припадет он к истомленной ниве
     И разгладит все ее морщины.

     С нежностью, волненьем и тревогой
     Приласкает трепетную сушу...
     И любви его понять не смогут
     Никакие комнатные души.



     Нарядная туфля - царица паркета,
     Вздыхают по ней сапоги и штиблеты,
     И только нога
     В ней видит врага.
     Ей, видимо, больше о туфле известно:
     У них отношения - самые тесные.



     У скрипки не хватает настроения,
     А у кларнета - вдохновения.
     Рояль сегодня что-то не звучит,
     Не до игры расстроенной гитаре...
     И только барабан восторженно стучит,
     Поскольку он всегда в ударе.



     Спичкам жить на свете нелегко,
     Спички - беспокойные творения:
     Даже с лучшим другом - коробком -
     Не обходится у них без трения.

     Для чего им жизнь свою растрачивать
     На такие вздорные дела?
     Спички, спички, головы горячие...
     Но без них ни света, ни тепла.



     Какою бритвою скорей
     Лицо себе поранить можно?
     Не той, которая острей, -
     С тупою будьте осторожны.

     Пускай не вызовет обид
     И шутка в нашем разговоре:
     Острота зла не причинит,
     А тупость причиняет горе.



     Шнурки не надрывались на работе,
     Болтались по обочинам дорог.
     И на каком-то резком повороте
     Их придавил рассеянный сапог.

     Шнурки блуждали по земле с опаской,
     Порваться прежде времени боясь,
     И по причине этой неувязки
     Безвременно их жизнь оборвалась.



     Ходики помедлили и стали,
     Показав без четверти четыре...

     Общее собрание деталей
     Обсуждает поведенье гири.

     'Как случилось? Почему случилось?'
     Тут и там вопросы раздаются.

     Все твердят, что гиря опустилась
     И что гире нужно подтянуться.

     Очень строго и авторитетно
     Все детали осуждают гирю...

     Три часа проходят незаметно.
     На часах без четверти четыре.



     Покрытая снегом, озябшая елка
     Прильнула к окну, подобравши иголки,
     И жадно глядела на елку в огнях,
     Мечтая о собственных радостных днях.

     А елка домашняя, в ярком уборе,
     Вздыхала о ветре, о снежном просторе,
     О том, что она променяла вчера
     На пеструю роскошь и блеск серебра.



     Ступает важно по двору осел:
     Осел хомут сегодня приобрел!
     Баран завидует приятеля сноровке:
     Везет же дуракам на разные обновки!



     'Вот этот человек, - заметила овца,
     Служил еще у моего отца.
     Как он работал!
     Просто глянуть любо.
     Сбивался с ног, по дому хлопоча.
     Отец-баран новехонькую шубу
     Ему пожаловал
     Со своего плеча'.




     - Эге, отстаешь,  отстаешь! - подгоняет  Большая Стрелка Маленькую. - Я
уже  вон сколько прошла, а ты все топчешься  на  месте! Плохо  же ты служишь
нашему времени!
     Топчется  Маленькая Стрелка, не успевает. Где  ей за  Большой  Стрелкой
поспеть!
     Но ведь показывает она часы, а не минуты.



     У  самого берега лежали два камня - два неразлучных  и давних приятеля.
Целыми днями грелись они в лучах южного солнца, и, казалось, счастливы были,
что море шумит в стороне и не нарушает их спокойного и мирного уюта.
     Но  вот однажды, когда разгулялся на море шторм,  кончилась дружба двух
приятелей: одного  из них подхватила забежавшая на  берег волна и  унесла  с
собой далеко в море.
     Другой камень, уцепившись за гнилую корягу, сумел удержаться на  берегу
и долго не мог  прийти в себя  от  страха. А когда немного успокоился, нашел
себе  новых друзей. Это  были старые,  высохшие  и потрескавшиеся от времени
комья глины. Они  с  утра  до вечера слушали рассказы Камня  о том,  как  он
рисковал жизнью, какой подвергался  опасности во время шторма. И,  ежедневно
повторяя им эту историю, Камень в конце концов почувствовал себя героем.
     Шли годы...  Под лучами жаркого солнца Камень и  сам растрескался и уже
почти ничем не отличался от своих друзей - комьев глины.
     Но вот набежавшая волна выбросила на берег блестящий Кремень, каких еще
не видали в этих краях.
     - Здравствуй, дружище! - крикнул он Растрескавшемуся Камню.
     Старый Камень был удивлен.
     - Извините, я вас впервые вижу.
     - Эх, ты! Впервые вижу! Забыл, что ли, сколько лет провели мы вместе на
этом берегу, прежде чем меня унесло в море?
     И  он  рассказал своему  старому  другу,  что  ему пришлось пережить  в
морской пучине и как все-таки там было здорово интересно.
     - Пошли со мной!  - предложил  Кремень. -  Ты увидишь настоящую  жизнь,
узнаешь настоящие бури.
     Но его друг, Растрескавшийся Камень,  посмотрел на комья глины, которые
при слове 'бури' готовы были совсем рассыпаться от страха, и сказал:
     - Нет, это не по мне. Я и здесь прекрасно устроен.
     - Что ж, как знаешь! - Кремень вскочил на подбежавшую волну и умчался в
море.
     ...Долго  молчали  все оставшиеся  на  берегу. Наконец  Растрескавшийся
Камень сказал:
     - Повезло ему, вот и зазнался. Разве стоило ради него рисковать жизнью?
Где же правда? Где справедливость?
     И комья глины согласились с ним, что справедливости в жизни нет.



     Чернильница  случайно  попала  на кухню. Известно, что у Чернильницы  в
голове вместо ума - чернила, поэтому она и начала хвастаться.
     -  Я  писательница, - заявила  она обитателям  кухни. - Я приехала сюда
изучать вашу жизнь.
     Примус почтительно кашлянул, а Чайник вскипел:
     - Нечего нас изучать! Заботились бы о том, чтобы нам лучше жилось. Меня
вон больше месяца уже не чистили!
     -  Не горячись, - успокоил его Холодильник.  - Горячность - это  порок.
Пусть лучше гражданка Чернильница толком объяснит, что она от нас хочет.
     - Я  хочу, чтобы каждый из вас рассказал  мне что-нибудь о  себе  или о
своих знакомых. Я это все обдумаю, а потом напишу книжку.
     Так сказала  Чернильница. Мы-то  прекрасно  знаем,  что в  голове у нее
вместо ума чернила, а в кухне этого никто не знал. Все поверили Чернильнице,
что она обдумает.
     Водопроводный  Кран  уже  заранее  захлебывался  от   смеха,  вспоминая
историю, которую собирался рассказать,  а  Чайник  думал: 'Может быть,  меня
после этой книжки почистят'.
     Таким  образом, было решено рассказать Чернильнице несколько интересных
историй.

     Огарок

     -  Жил-был Огарок,  -  начала свой рассказ  Терка.  -  Он  горел  ярким
пламенем, и  все  тянулись  к нему, потому  что свет всегда приятней  мрака.
Огарок  радовался,  видя,  как  все  к нему  тянутся, и  от  этого пламя его
становилось еще ярче.
     Но  вот  однажды  на  свет прилетел  какой-то  Жук. Он подлетел слишком
близко к огню и, разумеется, обжег себе крылышки. Это его очень обозлило.
     - Чтоб ты сгорел! - выругался он. - Собственно, при  твоей прыти  этого
ждать недолго.
     Жук улетел, а Огарок долго еще думал над его словами. 'Действительно, -
рассуждал он,  - этак и не заметишь, как сгоришь. А для чего? С какой стати?
Нет уж, хватит с меня этого горения. Пусть ищут других дураков'.
     И он погас.
     Да  только  не  нашел  Огарок  счастья, которого  искал. На  его  место
поставили  большую,  яркую  Свечу, а его забросили  куда-то за шкаф,  где он
очень страдал, потому что привык к славе - а какая же слава за шкафом!

     Всем  очень  понравился  рассказ  Терки.   Чернильница  задала  ей  еще
несколько вопросов, уточнила некоторые обстоятельства, а потом приготовилась
слушать новый рассказ. На этот раз слово предоставили Водопроводному Крану.

     Как проучили Помойное Ведро

     - В том углу,  - начал Кран,  - где сейчас  находится специальный отлив
для помоев, еще совсем недавно стояло Помойное  Ведро. В него сливали всякую
грязную воду, а потом куда-то выносили.
     Понятно, что  Помойному Ведру  удалось повидать в жизни гораздо больше,
чем  любому из  нас, потому что оно  каждый день бывало за пределами  кухни.
Может, поэтому оно и зазналось.
     Оно  вообразило,  что  является вместилищем  чего-то важного  и  самого
драгоценного в мире.
     'Ведь недаром же со мной так носятся!' - думало Помойное Ведро.
     Однажды, вернувшись с очередной прогулки, Помойное Ведро сказало:
     -  Ох, что я видело! Во  двор  принесли  несколько  вазонов. Они совсем
такие, как я,  даже  меньше, только в донышках у них  - маленькие отверстия.
Говорят, что в эти вазоны посадят цветы и поставят их в комнаты.
     В кухне каждый был занят  своим делом, и никого не заинтересовали слова
Помойного Ведра. А оно продолжало:
     - Перейду и я в комнаты. Надоела мне ваша кухня.
     И  оно упросило  Гвоздь, случайно  попавший  в  него вместе  с помоями,
просверлить в его дне маленькую дырочку. Гвоздь с удовольствием выполнил эту
просьбу.
     - Вот теперь я - настоящий Вазон,  - заявило Помойное Ведро. -  Прощай,
кухня!
     И действительно, с кухней ему вскоре пришлось распроститься.
     Когда пришла хозяйка, все помещение было полно воды.
     - Ведро течет, - сказала хозяйка. - Надо его выкинуть: больше оно ни на
что не годно.
     Помойное Ведро всхлюпнуло от горя, услыхав о том, что его ждет. Оно уже
не помышляло перебраться в комнаты, оно хотело  остаться в кухне, продолжать
собирать помои, но этого как раз Помойное Ведро теперь не умело делать.
     И его выкинули.

     - Вы, кажется, из кабинета? - спросил у Чернильницы Веник.
     - Да, я там живу и работаю.
     - Тогда вам должно быть известно, как в кабинете повесили Занавеску?
     - Нет, что-то я такого не припоминаю.
     - Не помните? Ну, тогда слушайте.

     Как повесили Занавеску

     Все были в смятении: Занавеску хотят повесить!
     Старый,  дряхлый Чемодан  и  рваная комнатная Туфля долго,  всесторонне
обсуждали последнюю новость.
     - Я лично с ней не знакома, -  говорила Туфля, -  но от других слыхала,
что  это  вполне  порядочная, честная Занавеска, которая никогда  никому  не
делала зла.
     - Уж если таких начинают вешать... - многозначительно вздохнул Чемодан.
     Слова Чемодана испугали рваную Туфлю. А вдруг повесят и ее? Это было бы
ужасно. Туфля  сама никогда не висела, но от других слыхала,  что это должно
быть ужасно.
     Подошла  Половая  Тряпка,  вся  мокрая,  -  очевидно,  от  слез.  Потом
пришлепали Старые Калоши.
     -   Я  всем  сердцем  любила   несчастную,  ведь  она   приходится  мне
родственницей. Можете не удивляться, если повесят и меня.
     Так  говорила  Половая Тряпка. А Старые Калоши вдруг  стали жаловаться,
что их давно уже обещают починить и все не чинят.
     Неизвестно,  сколько бы все  это продолжалось,  если  бы  в разговор не
вмешался Календарь. Он висел на стене и все слышал.
     - Эх вы,  старые сплетники, -  сказал Календарь. - Слышали  звон, да не
знаете, где он. Повесить Занавеску - вовсе не значит ее казнить,  а наоборот
- дать ей жизнь  полную,  интересную, какую  она  заслуживает. А за  себя не
бойтесь, - закончил Календарь. - Вас могут выбросить, но никогда не повесят.
     Тряпку обидели  эти  последние  слова: она  считала  себя родственницей
Занавески, -  почему же ее должны  обязательно выбросить? Чемодан был стар и
ничего не услышал, а Туфля услышала, да не поняла.
     Одни только Старые Калоши нашли что ответить Календарю:
     - Если это правда, что вы сейчас сказали, то почему нас не чинят?..

     Часы

     - Вы знаете, - сказала Канистра, - что в хорошей легковой машине всегда
есть Часы. Машина идет - и  они  идут, машина стоит - а они  все равно идут.
Вот такие Часы были в одной 'Победе'.
     'Победа'  эта была чудесной машиной, очень быстроходной, и  все хвалили
ее за это.
     А Часы тикали себе помаленьку, и их не хвалил никто.
     Понятно, что  Часы завидовали  машине. Они хотели  показать, на что они
способны, и потому  стали идти быстрее, пока не ушли  вперед почти  на целый
час.
     Но их не похвалили, а, наоборот, выругали и отдали в починку.
     Часы недоумевали: ведь они спешили так же добросовестно, как и  машина,
- за что же ими недовольны?

     - Скверная история вышла  с Часами,  - заметил Котелок.  - Но  не лучше
получилось и с Выключателем. Вот послушайте.

     Выключатель

     Выключатель занимал на стене не особенно высокое положение, но возомнил
о себе очень много. 'Я, - решил он, - самостоятельная руководящая единица  и
не позволю каждому вертеть собой!'
     Зажигают  люди свет, -  а он не зажигается. Гасят,  -  а он горит.  Все
наоборот. В чем дело?
     Позвали монтера. Тот проверил все, осмотрел и говорит:
     - Выключатель надо менять. Совсем испортился Выключатель.
     Что ж, испорченный Выключатель сняли со стены, а вместо него  поставили
исправный.
     -  Что  вы  делаете?  Какое  вы  имеете  право?  Я  буду  жаловаться! -
возмущался Выключатель, когда его снимали.
     А потом успокоился:
     - Ничего, не пропадем. Нашего брата, руководящего, всюду  нехватка. Вон
и Солнце без руководства работает. Там меня с руками оторвут!
     Но Солнце не нуждалось в руководстве, да и в других местах не нужен был
испорченный Выключатель.
     И  остался  Выключатель ни при чем.  Ничего  не проворачивал,  не давал
никаких руководящих указаний относительно света.
     Впрочем, света от этого не убавилось, а даже,  говорят,  чуточку больше
стало.

     - Чих! Чих! Чих! Чих! - это расчихался Примус.
     - Будьте здоровы! - вежливо сказал ему Котелок. - Если вы что-то хотели
рассказать, то я уже кончил.
     -  Спасибо,  -  поблагодарил  Примус.  -  Мне показалось,  что  запахло
керосином. Вечно меня преследует этот проклятый запах!
     -  Так  какую  историю  вы могли бы  нам  рассказать? -  напомнила  ему
Чернильница.
     Но Примус опять расчихался, и всем стало ясно, что толку от  него ждать
нечего.
     - Тогда  разрешите  мне,  -  сказала  Миска. -  Если  не возражаете,  я
расскажу вам историю Спички.
     Против  Спички  никто  возражать не  стал,  и  Миска  рассказала  такую
историю.

     Родная коробка

     Жила на кухне маленькая Спичка.
     Как и все спички, проживала она в  спичечной коробке, как и все спички,
должна была, когда  придет время, что-  нибудь  зажечь, но  смотрела она  на
жизнь не как все спички.
     'Мне ли, - думала она, - мне ли, которая создана  для того, чтобы нести
в мир  огонь, - лежать здесь, в тесной коробке? Здесь  так много спичек, что
среди  них  легко затеряться. А может случиться и так,  что сгорю  я, а меня
примут совсем за другую спичку. Что  тогда делать? Нет, уйду я отсюда, поищу
себе места получше!'
     Так она и сделала.
     Дождавшись,   когда   открыли  спичечную  коробку,   Спичка   незаметно
выскользнула из нее и с наступлением темноты двинулась в путь.
     Долго шла Спичка.  При ее небольшом  росте  кухня казалась  ей огромной
страной, и Спичка совсем выбилась из сил, пока добралась до кухонного шкафа.
     -  Здравствуйте, куда это вы в  такую  позднюю  пору? - услышала Спичка
незнакомый голос.
     Это была Чайная Ложка. Ей не спалось, - ее мучила изжога.
     - А что это за края? - ответила Спичка вопросом на вопрос.
     - Область кухонного шкафа, район второй полки, - объяснила Чайная Ложка
и добавила, чтобы поддержать разговор: - А вы, видно, в наших краях впервые?
     - Никогда даже не слыхала об этих местах. А что за народ здесь живет?
     - Кого здесь только нет! Стаканы, чашки, тарелки, ножи, вилки,  ложки -
всех не перечтешь!
     - Ну что  ж,  - немного  помедлив, сказала Спичка,  - это мне как будто
подходит.  Я останусь  у вас. - И  тут же представилась: - Спичка! Вероятно,
слышали?
     - Да нет, что-то не приходилось, - простодушно созналась Ложка.
     - Ох ты,  темнота  какая! -  возмутилась Спичка. -  Неужели вы без огня
живете?
     - А нам огонь и не нужен. Это в области печки да еще в области потолка,
в  районе электрической лампочки, - там другое дело. А у нас от  огня только
пожара жди.
     - Предрассудки! - небрежно бросила Спичка. -  Вот я стану жить у вас, и
вы узнаете, что такое огонь.
     И Спичка поселилась в районе второй полки. Сначала обитатели этого края
были удивлены появлением  Спички, но потом привыкли, и некоторые даже  стали
относиться к ней с почтением.
     - Спичка  не  чета нам! - звенели  чашки. -  У нее большие возможности!
Спичка даст нам огонь!
     Между тем время шло, а Спичка все не совершала того, чего от нее ждали.
     - Я дам огонь, я дам огонь! - твердила она, но - ничего не давала.
     Да и не могла она ничего  дать, потому что слишком далеко ушла от своей
спичечной коробки.

     Когда Миска окончила свой рассказ, а желающих занять ее место больше не
нашлось, все  стали просить Чернильницу, чтобы она рассказала что-нибудь. Но
выяснилось, что Чернильница не захватила с собой никаких  пособий и записей,
а без них она не могла ничего рассказывать.
     Чернильница сразу заторопилась и стала прощаться. Она еще раз пообещала
написать книжку о том, что она здесь слышала.
     И написала. Но так  как в  голове  у нее были только  чернила, то  она,
разумеется,  все  перепутала.  Главным  героем  ее  книжки стал  испорченный
Выключатель, а больше всего досталось Занавеске и Календарю.
     Одно утешительно, что книжку Чернильницы никто не читал.



     Не дают Ежу покоя.
     Только он свернется, уляжется в своей норе, чтобы соснуть месяц-другой,
пока холода отойдут, а тут стук.
     - Разрешите войти?
     Выглянет Еж за порог, а там - Хомяк-скорняк, шубный мастер.
     -  Простите, что  побеспокоил,  -  извиняется Хомяк.  - Не  одолжите ли
иголочку?
     Что ему ответишь? Мнется Еж - и дать жалко, и отказать совестно.
     -  Я бы  рад, - говорит, -  я бы с удовольствием. Да у  меня самого  их
маловато.
     - Мне только на вечер,  - просит Хомяк. - Шубу заказчику кончить нужно,
а иголка сломалась.
     С болью вытаскивает ему Еж иголку:
     - Только прошу вас: кончите работу - сразу верните.
     -  Конечно, а  как же! -  заверяет  Хомяк  и,  взяв  иголку,  торопится
заканчивать шубу заказчику.
     Еж возвращается в норку, укладывается. Но едва  начинает дремать, снова
стук.
     - Здравствуйте, вы еще не спите?
     На этот раз явилась Лиска-модистка.
     - Одолжите иголочку, - просит. - Где-то моя затерялась.  Искала-искала,
никак не найду.
     Еж и так  и  сяк  - ничего  не получается. Приходится  и Лисе  одолжить
иголочку.
     После этого Ежу наконец  удается заснуть. Лежит он, смотрит свои сны, а
в это время Хомяк уже шубу кончил и спешит к Ежу, несет ему иголку.
     Подошел  Хомяк к  норке  Ежа, постучал раз, другой,  а потом  и  внутрь
заглянул. Видит: Еж спит, посапывает. 'Не  стану его будить, - думает Хомяк.
- Воткну ему иголку на место, чтоб зря не беспокоить, а поблагодарю в другой
раз, при случае'.
     Нашел на  ежовой  спине место посвободнее и сунул туда иглу.  А  Еж как
подскочит! Не разобрался, конечно, со сна.
     - Спасите! - кричит. - Убили, зарезали!
     - Не беспокойтесь, - вежливо говорит Хомяк. - Это я вам  иголку вернул.
Большое спасибо.
     Долго ворочался Еж, не мог уснуть от боли. Но все-таки уснул и, забыв о
Хомяке, снова за свои сны принялся. Как вдруг...
     - Ай! - завопил Еж. - Спасите, помогите!
     Пришел немного в себя,  смотрит  -  возле  него  Лиска- модистка стоит,
улыбается.
     - Я вас, кажется,  немного испугала. Это  я  иголочку  принесла. Уж так
спешила, так спешила, чтобы вы не беспокоились.
     Свернулся Еж клубком,  брюзжит  себе  потихоньку. А чего брюзжать-то? С
болью давал, с болью и назад получает.



     написал я и посадил на бумаге кляксу.
     - Вот хорошо, что ты решил обо  мне написать! - сказала Клякса. - Я так
тебе благодарна!
     - Ты ошибаешься, - ответил я. - Я хочу написать о капле.
     - Но ведь я тоже капля! - настаивала Клякса. - Только чернильная.
     -  Чернильные капли разные бывают, -  сказал  я.  - Одни  пишут письма,
упражнения по русскому языку и  арифметике,  вот такие истории,  как  эта. А
другие, вроде тебя,  только место занимают на бумаге. Ну что я могу написать
о тебе хорошего?
     Клякса задумывается.
     В это время возле нее  появляется  маленький  Лучик. Листья деревьев за
окном пытаются не пустить его в комнату. Они шуршат ему вслед:
     - Не смей водиться с этой неряхой! Ты испачкаешься!
     Но Лучик  не боится испачкаться.  Ему очень  хочется помочь  чернильной
капле, которая так неудачно села на бумагу.
     Я спрашиваю у Кляксы:
     - Ты действительно хочешь, чтобы я о тебе написал?
     - Очень хочу, - признается она.
     -  Тогда ты должна  это  заслужить. Доверься Лучику. Он  заберет  тебя,
освободит  от  чернил,  и  ты станешь  чистой,  прозрачной  каплей. Для тебя
найдется дело, только смотри не отказывайся ни от какой работы.
     - Хорошо, - соглашается Капля. Теперь ее уже можно так называть.
     Я стою у окна и смотрю на тучи, которые уплывают вдаль.
     Где-то там, среди них, и моя Капля. И я машу ей рукой:
     - До свидания, Капля! Счастливого пути!
     А далеко-далеко,  в знойной степи, качается  на ветру Колос. Он  знает,
что должен вырасти большим и что для  этого ему нужна влага.  Он  знает, что
без дождя высохнет на  солнце  и  ничем не  отблагодарит людей,  которые так
заботливо за ним ухаживают. Об одном только не знает Колос: о  нашем уговоре
с Каплей.
     А Капля летит ему на помощь, и спешит, и подгоняет ветер:
     - Скорее, скорее, мы можем не успеть!
     Какая это  была радость, когда она наконец прибыла на место! Капля даже
не  подумала,   что  может  разбиться,  падая  с  такой  высоты.  Она  сразу
устремилась вниз, к своему Колосу.
     - Ну, как дела? Еще держишься? - спрашивает она, приземляясь.
     И мужественный Колос отвечает:
     - Держусь, как видишь. Все в порядке.
     Но Капля видит, что не все в порядке. Она с большим  трудом  прогрызает
черствую землю и доходит  до самого корня Колоса.  Потом она принимается его
кормить.
     Колос оживает, распрямляется, чувствует себя значительно бодрее.
     - Спасибо, Капля, - говорит он. - Ты мне очень помогла.
     - Пустяки!  - отвечает Капля. - Я рада, что была тебе полезна. А теперь
- прощай. Меня ждут в других местах.
     В каких местах ее ждут, Капля не говорит.  Попробуй  теперь ее найти, -
сколько на  земле рек,  озер, морей и океанов, и,  можете себе  представить,
сколько в них капель!
     Но свою-то Каплю я должен найти! Ведь я сам отправил ее в далекий путь,
да еще пообещал о ней написать.
     Паровоз, тяжело  дыша,  останавливается  на узловой станции.  Здесь ему
нужно  отдохнуть, запастись водой и горючим, чтобы с новыми силами двинуться
дальше.
     Журчит вода,  наполняя его котлы. И - смотрите: в струе воды показалось
что-то знакомое. Ну да, конечно же, это наша Капля!
     Трудно Капле в паровозном  котле! Жаркая здесь работа!  Капля не только
упарилась, но совсем превратилась в пар. И все же она неплохо справляется со
своим делом.
     Другие капли даже  начинают прислушиваться  к  ее мнению  по  различным
вопросам, обращаются  к ней за советом, а она, собрав вокруг себя товарищей,
командует:
     - Раз, два - взяли! Ну-ка, еще поднажми!
     Капли  нажимают еще, и паровоз  мчится, оставляя позади одну станцию за
другой.
     А потом  Капля  прощается  со своими  товарищами:  кончилась  ее смена.
Паровоз выпускает пары, и она покидает котел, а ее товарищи кричат ей вслед:
     - Не забывай нас, Капля! Может, еще встретимся!
     Стоит  суровая зима, земля мерзнет и  никак не может  согреться.  А  ей
нельзя мерзнуть.  Ей  нужно сохранить свое  тепло, чтобы  отдать его  весной
деревьям, травам,  цветам.  Кто защитит  землю,  кто  прикроет  ее  и сам не
побоится холода?
     Конечно, Капля.
     Правда,  теперь  ее  трудно  узнать:  от  холода Капля  превратилась  в
Снежинку.
     И вот она медленно опускается  на землю, прикрывает ее собой.  Охватить
Снежинка может  очень небольшое  пространство, но  у нее много  товарищей, и
всем вместе им удается уберечь землю от холода.
     Снежинка  лежит, тесно  прижавшись к земле, как  боец в  белом  халате.
Злобно  трещит Мороз,  он  хочет добраться до земли, чтобы ее заморозить, но
его не пускает отважная Снежинка.
     - Погоди же! - грозится Мороз. - Ты у меня запляшешь!
     Он  посылает на  нее сильный  Ветер, и Снежинка  действительно начинает
плясать в воздухе. Ведь она очень легка, и Ветру с ней справиться нетрудно.
     Но только Мороз, торжествуя победу, отпускает Ветер, как Снежинка опять
опускается на землю, припадает к ней, не дает Морозу отобрать у земли тепло.
     А потом ей на помощь приходит  Весна. Она ласково согревает Снежинку  и
говорит:
     - Ну вот, спасибо тебе, уберегла ты мою землю от Мороза.
     Очень  приятно,  когда  тебя  хвалят. Снежинка буквально  тает от  этой
похвалы и, снова  превратясь  в  Каплю, бежит  со своими товарищами в шумном
весеннем потоке.
     -  Вот досада!  Опять я  кляксу посадил  на бумагу!  Ну  скажи, чему ты
улыбаешься, Клякса?
     - Теперь-то ты напишешь обо мне, как обещал?
     - Ах, это опять ты! Но я ведь предупреждал тебя, что ты должна заняться
полезным делом. А ты как была, так и осталась Кляксой.
     - Ну, нет! Теперь я - настоящая Капля. И я занималась полезным делом.
     - Почему же ты опять стала Кляксой?
     Клякса хитро подмигивает мне:
     - Иначе ты бы меня не узнал и не стал бы писать обо мне.
     На этот раз я подмигиваю Кляксе:
     - А ведь я написал о тебе. Так что ты зря волновалась. Вот послушай.
     И я читаю Кляксе эту историю.
     - Ну как, все правильно?
     - Правильно,  - с удовольствием соглашается Клякса. Но больше ничего не
успевает добавить:  появляется  наш  общий  знакомый  Лучик  и  начинает  ее
тормошить:
     - Пойдем, Капля! Нечего здесь рассиживаться на бумаге!
     И они улетают.
     А я опять стою у окна и смотрю на тучи, уплывающие вдаль.
     Где-то там, в этих тучах, и моя Капля. И я машу ей рукой:
     - До свидания, Капля! Счастливого пути!



     Пошел Гусь  в  огород посмотреть,  все  ли  там  в порядке. Глядь -  на
капусте кто-то сидит.
     - Ты кто? - спрашивает Гусь.
     - Гусеница.
     - Гусеница?  А я  - Гусь, -  удивился Гусь и загоготал. - Вот здорово -
Гусь и Гусеница!
     Он гоготал и хлопал  крыльями, потому что такого интересного совпадения
ему никогда встречать не приходилось. И вдруг замолчал.
     - А ты почему не хлопаешь? - спросил он почти обиженно.
     - У меня нечем, - объяснила Гусеница. - Посмотри: видишь - ничего нет.
     - У  тебя  нет крыльев! -  догадался Гусь. - Как же ты  летаешь в таком
случае?
     - А я не летаю, - призналась Гусеница. - Я только ползаю.
     -  Ага,  - припомнил Гусь, -  рожденный  ползать летать не может. Жаль,
жаль, тем более, что мы почти однофамильцы...
     Они помолчали. Потом Гусь сказал:
     - Хочешь, я научу тебя летать? Это совсем не трудно, и если у тебя есть
способности, ты быстро научишься.
     Гусеница охотно согласилась. Занятия начались на следующий день.
     - Вот это земля, а это - небо.  Если ты ползаешь по земле, то ты просто
ползаешь, а если ты ползаешь по небу, то ты уже не ползаешь, а летаешь...
     Так говорил Гусь. Он был  силен в  теории.  Из-под  капусты  высунулась
чья-то голова:
     - Можно и мне? Я буду сидеть тихо.
     - Ты что - тоже Гусеница?
     - Нет,  я  Червяк. Но  мне бы  хотелось летать...  - Червяк  замялся  и
добавил, немного смутившись: - Это у меня такая мечта с детства.
     - Ладно,  -  согласился  Гусь. - Сиди и  слушай внимательно.  Итак,  мы
остановились на небе...
     Они занимались каждый день с утра до полудня. Особенно старался Червяк.
Он сидел не шелохнувшись и смотрел учителю в рот,  а по  вечерам старательно
готовил уроки и даже повторял пройденный материал. Не  прошло и месяца,  как
Червяк уже мог безошибочно показать, где находится небо.
     Гусеница не отличалась такой прилежностью. На уроках она занималась бог
знает чем: плела паутину  и обматывала себя, пока не превратилась из  живой,
подвижной Гусеницы в какую-то восковую куколку.
     - Так у нас дело не пойдет, - делал ей замечание Гусь. - Теперь я вижу,
что ты, Гусеница, никогда не будешь летать. Вот  Червяк полетит  - за него я
спокоен.
     Червяк и тут прилежно слушал учителя. Ему было приятно, что его хвалят,
хотя  он  и прежде не сомневался, что полетит: ведь у него по всем предметам
были пятерки.
     И вот однажды, придя на занятия, Гусь застал одного Червяка.
     - А где Гусеница? - спросил Гусь. - Она что - больна?
     - Она улетела, - сказал Червяк. - Вон, посмотрите. Видите?
     Гусь посмотрел, куда показывал Червяк, и увидел Бабочку. Червяк уверял,
что  это  - Гусеница,  только теперь  у  нее выросли  крылья.  Бабочка легко
порхала в  воздухе, и даже сам Гусь не  смог бы за ней угнаться,  потому что
хоть он и был силен в теории, но все-таки был домашней птицей.
     - Ну, ладно, - вздохнул Гусь, - продолжим занятия.
     Червяк сосредоточенно посмотрел на учителя и приготовился слушать.
     -  Итак,  -  сказал  Гусь,  - о  чем  мы говорили  вчера?  Кажется,  мы
остановились на небе?..



     Жил-был у бабушки серенький  козлик.  Пошел он однажды в лес погулять -
зверей посмотреть, себя показать. А навстречу ему - волки.
     - Привет, старик! - говорят. - Куда топаешь?
     Козлик чуточку струхнул, но ему было приятно, что такие  взрослые волки
с ним, как с равным, разговаривают, и это придало ему смелости.
     - Здравствуйте, ребята! -  сказал он, по примеру волков клацнув зубами.
- Вот вышел немного проветриться.
     -  Прошвырнемся?  -  спрашивают  волки.  Козлик  не  знал,   что  такое
'прошвырнемся', но догадался, что волки приглашают его в компанию.
     - Это можно! - тряхнул он едва пробивающейся бородкой.
     -  Тогда  подожди здесь, -  говорят волки. - Тут одно  дело есть. Мы  -
мигом.
     Отошли в сторонку и советуются, как с козликом быть: сейчас сожрать или
на завтра оставить?
     - Вот что, мальчики, - говорит один. - Жрать его нет смысла. Каждому на
зуб -  и то не хватит.  А в селе у  него  приличные связи,  они  нам  всегда
сгодятся. Отпустим его. Хорошо иметь своего козла отпущения.
     Вернулись волки к козлику.
     - Слушай, старик, нужна помощь. Мотнись в  село, приведи кого-нибудь из
приятелей. Пошел козлик, привел двух баранов.
     - Вот, знакомьтесь, - говорит, - это мои приятели.
     Стали волки с баранами знакомиться - только шерсть с баранов  полетела.
Козлик хотел было остановить волков, но побоялся, что они его  засмеют,  что
скажут: 'Эх ты, бабушкин  козлик!',  и не остановил, а только сердито боднул
баранью тушу.
     -  Ишь ты,  какой  кровожадный! -  с  уважением заметили волки  и  этим
окончательно покорили козлика.
     - Подумаешь - два барана!  - сказал  он. -  Я могу еще больше привести,
если надо.
     - Молодец, старик! - похвалили его волки. - Давай, веди еще!
     Побежал козлик.
     Но едва прибежал в село,  его схватили и бросили в сарай: кто-то видел,
как он баранов в лес уводил.
     Услышала бабушка, что козлика ее посадили, и - в колхозное правление.
     - Отпустите его, - просит, - он еще маленький, несовершеннолетний.
     - Да  он  двух  баранов  загубил,  твой  козлик,  -  отвечают  бабке  в
правлении.
     Плачет бабушка, просит,  домой не идет.  Что с ней  делать -  отдали ей
козлика.
     А козлик, не  успел  еще на порог дома ступить - снова в лес. Волки его
уже ждали.
     - Ну что, где твои бараны? - спрашивают.
     Стыдно было козлику рассказывать, как бабушка его выручала.
     - Я сейчас,  - говорит он волкам. - Вы  только подождите. Я их приведу,
вот увидите.
     Опять  привел, опять попался.  И  опять его бабушка  выручила.  А потом
бараны умнее стали: не хотят водиться с козликом, не верят ему.
     Злятся волки, подтягивают животы. Смеются над козликом:
     - Тоже, герой нашелся! Сказано - бабушкин козлик!
     Обидно козлику, а что делать - не знает.
     - Ты нас к бабке своей сведи, - предлагают волки. - Может, она нас хоть
капустой угостит. Да и неудобно, что мы с ней до сих пор не знакомы.
     -  И  верно!  - обрадовался  козлик.  - Бабка  у  меня хорошая, она вам
понравится.
     - Конечно, - соглашаются волки. - Еще как понравится!
     - И капуста понравится, - обещает козлик.
     - Ну, это тебе видней, - уклончиво отвечают волки.
     Привел их козлик домой.
     - Вы пока знакомьтесь с бабушкой, а я сбегаю в огород, капусты нарву.
     - Валяй, - говорят волки. - Мы здесь сами найдем дорогу.
     Побежал  козлик. Долго не возвращался. Известное  дело - пусти  козла в
огород!
     Когда  принес капусту,  волков уже не было. Не дождались они - ушли. Не
было и бабушки. Бегал  козлик по дому, искал ее, звал - да где там! Остались
от бабушки рожки да ножки.



     Бежит Мышка по коридору, вдруг кто-то ее цап  за шиворот! Скосила Мышка
глаза, глядь - Кошка. От  Кошки  добра не жди,  и  решила Мышка сделать вид,
будто она не узнала Кошку.
     - Скажите, пожалуйста, вы не видели Кошку?
     Кошка прищурилась:
     - А вам что - нужна Кошка?
     - Д-да, - пискнула Мышка.
     'Что-то тут не то, - подумала Кошка. - На всякий случай правды говорить
не следует'.
     - Кошка сидит в кабинете, - схитрила Кошка. - Она там всегда сидит... У
нее там работа.
     - Может,  мне ее там поискать? - предложила Мышка, не совсем уверенная,
что ее отпустят.
     - Что ж, поищите, - разрешила Кошка,  а про себя подумала: 'Беги, беги,
так ты ее и найдешь! Вот так дураков учат!'
     Побежала Мышка. Сидит Кошка, ухмыляется: 'Ай да  я, ай да Кошка! Хорошо
Мышку за хвост провела!'
     А  потом  спохватилась:  'Как  же так? Выходит, я ее за здорово  живешь
отпустила? Ладно, попадешься ты мне в другой раз!'
     И в другой раз попалась Мышка.
     - Ну как, нашли вы тогда Кошку? - спросила Кошка, зло радуясь.
     - Да, да, не беспокойтесь, -  заторопилась Мышка, а сама так и смотрит,
куда бы улизнуть.
     'Ну, погоди, - решила Кошка. - Сейчас я тебя поймаю!'
     - Значит, Кошка в кабинете сидит?
     - В кабинете.
     - И вы можете ее привести?
     - М-могу...
     - Ну-ка приведите.
     Побежала Мышка.
     Час прошел, и  два, и  три - нет Мышки. Конечно, где ей Кошку привести,
когда Кошка - вот она! - здесь сидит.
     Хорошо Кошка Мышку обхитрила!



     Надоела Зайцу нужда, и решил он продать свой хвост.
     Пришел на базар, взобрался на холмик и ждет покупателей. Увидели  Зайца
лисицы, выстроились в очередь. Задние нажимают на передних, спрашивают  друг
дружку:
     - Чего дают?
     - Да вот - хвост выбросили. Не знаю только, всем ли хватит.
     - Ты гляди, не помногу давай, - кричат Зайцу. - Чтоб всем хватило!
     -  Да я не помногу, - косится Заяц на свой хвостик,  - только  не жмите
так, пожалуйста!
     Жмут  лисицы,  мнут  друг  дружке  бока,  каждая   боится,  что  ей  не
достанется.
     - Трудно нынче с  хвостами,  - жалуются лисицы. - Слыхано ли дело -  за
хвост две морковки!
     -  Нет, не слыхано, -  соглашается Заяц. -  Просто этот хвост мне дорог
как память. Я его от родителей получил... Ой, не жмите, пожалуйста!..
     Но его уже никто  не слушал. Покупатели сбились  в кучу, каждый норовил
вцепиться в  хвост.  А когда куча  рассеялась, Заяц куда-то делся и на земле
остался только его хвостик.
     Только хвостик - и никакой возле него очереди.



     Купил Дурак на базаре Правду.  Удачно купил, ничего не скажешь.  Дал за
нее три дурацких вопроса да еще два тумака сдачи получил и - пошел.
     Но легко сказать  - пошел! С  Правдой-то ходить  -  не так  просто. Кто
пробовал,  тот знает.  Большая  она,  Правда, тяжелая.  Поехать на ней -  не
поедешь, а на себе нести - далеко ли унесешь?
     Тащит Дурак свою Правду, мается. А бросить  жалко. Как-  никак,  за нее
заплачено.
     Добрался домой еле жив.
     - Ты где, Дурак, пропадал? - набросилась на него жена.
     Объяснил ей Дурак  все, как есть, только одного  объяснить не смог: для
чего она, эта Правда, как ею пользоваться.
     Лежит Правда среди улицы, ни в  какие  ворота не лезет, а Дурак с женой
держат совет - как с нею быть, как ее приспособить в хозяйстве.
     Крутили и так, и сяк, ничего не придумали. Даже поставить Правду, и  то
негде. Что ты будешь делать - некуда Правды деть!
     - Иди, - говорит жена  Дураку, - продай свою Правду. Много не спрашивай
- сколько дадут, столько и ладно. Все равно толку от нее никакого.
     Потащился Дурак на базар. Стал на видном месте, кричит:
     - Правда! Правда! Кому Правду - налетай!
     Но никто на него не налетает.
     - Эй, народ! - кричит Дурак. - Бери Правду - дешево отдам!
     -  Да  нет, -  отвечает народ. - Нам твоя Правда ни к чему. У нас  своя
Правда, не купленная.
     Но  вот  к  Дураку   один  торгаш  подошел.  Покрутился  возле  Правды,
спрашивает:
     - Что, парень, Правду продаешь? А много ли просишь?
     - Немного, совсем немного, - обрадовался Дурак. - Отдам за спасибо.
     -  За  спасибо?  -  стал  прикидывать  Торгаш.  -  Нет,  это  для  меня
дороговато.
     Но тут подоспел еще один Торгаш и тоже стал прицениваться.
     Рядились они, рядились  и решили купить одну Правду на  двоих. На том и
сошлись.
     Разрезали Правду на  две части. Получились  две  полуправды,  каждая  и
полегче, и поудобнее, чем целая была. Такие полуправды - просто загляденье.
     Идут торгаши по базару, и все им завидуют. А потом и другие торгаши, по
их примеру, стали себе полуправды мастерить.
     Режут торгаши правду, полуправдой запасаются.
     Теперь им куда легче разговаривать между собой.
     Там, где надо бы сказать: 'Вы подлец!' -  можно сказать: 'У вас трудный
характер'. Нахала можно назвать шалуном, обманщика - фантазером.
     И даже нашего Дурака теперь никто дураком не назовет.
     О дураке скажут: 'Человек, по-своему мыслящий'.
     Вот как режут Правду!



     Вот здесь живет  Спесь,  а  через  дорогу  от  нее  - Глупость.  Добрые
соседки, хоть  характерами  и несхожи:  Глупость весела  и болтлива, Спесь -
мрачна и неразговорчива. Но - ладят.
     Прибегает однажды Глупость к Спеси:
     - Ох, соседка, ну и радость у меня! Сколько лет сарай протекал, скотина
хворала,  а вчера крыша обвалилась, скотину прибило, и так я  одним разом от
двух бед избавилась.
     - М-да, - соглашается Спесь. - Бывает...
     - Хотелось бы  мне,  - продолжает  Глупость, -  отметить  это  событие.
Гостей пригласить, что ли. Только, кого позвать - посоветуй.
     -  Что там выбирать,  -  говорит Спесь. -  Всех  зови  - а  то,  гляди,
подумают, что ты бедная!
     - Не много ли -  всех? - сомневается Глупость. - Это ж мне все продать,
все с хаты вынести, чтоб накормить такую ораву...
     - Так и сделай, - наставляет Спесь. - Пусть знают.
     Продала Глупость  все  свое добро, созвала гостей. Попировали, погуляли
на  радостях,  а как ушли  гости - осталась Глупость в пустой  хате.  Головы
приклонить - и то не на что. А тут еще Спесь со своими обидами.
     - Насоветовала, -  говорит, -  я тебе  - себе на  лихо.  Теперь  о тебе
только  и разговору, а  меня - совсем не замечают. Не знаю, как быть. Может,
посоветуешь?
     - А  ты  хату  подожги,  - советует  Глупость.  - На  пожар- то они все
сбегутся.
     Так и сделала Спесь: подожгла свою хату.
     Сбежался народ. Смотрят на Спесь, пальцами показывают.
     Довольна Спесь. Так нос задрала, что с пожарной каланчи не достанешь.
     Но  недолго пришлось ей радоваться.  Хата сгорела,  разошелся народ,  и
осталась Спесь посреди улицы. Постояла, постояла,  а потом - деваться некуда
- пошла к Глупости:
     - Принимай, соседка. Жить мне теперь больше негде.
     - Заходи, - приглашает Глупость, - живи. Жаль, что угостить тебя нечем:
пусто в хате, ничего не осталось.
     - Ладно,  -  говорит  Спесь.  -  Пусто  так  пусто. Ты  только виду  не
показывай!
     С тех пор и живут они вместе. Друг без дружки - ни на шаг. Где Глупость
- там обязательно Спесь, а где Спесь - обязательно Глупость.



     Вы, конечно, слышали о Ящике, о простом фанерном  Ящике, который долгое
время  был у всех на посылках, а потом, испещренный со всех сторон адресами,
настолько повысил свое образование, что его перевели в кладовку на должность
главного кладовщика.
     Работа, как говорят,  не пыльная.  Правда,  если приглядеться  поближе,
пыли  в  кладовке всегда хватало,  но  зато у Ящика здесь,  даже при  полной
темноте, было настолько видное  положение,  что  он сразу  оказался в центре
внимания. На полках,  на  окне,  на столе  и на  табуретках - всюду у  Ящика
появились приятели.
     -   Вы  столько  изъездили!   -   дребезжали  приятели.  -  Расскажите,
пожалуйста, где вы побывали.
     И  Ящик  зачитывал  им  все  адреса,  которые  были написаны у него  на
крышках.
     Постепенно беседа оживлялась, и  вот уже Ящик,  совершенно освоившись в
новой компании, затянул свою любимую песню:

     Когда я на почте служил ящиком...

     Все  давно перешли на ты, и ничего особенного,  конечно, в том не было,
что Клещи, отведя Ящик в сторонку, спросили у него совершенно по-дружески:
     - Послушай, Ящик, у тебя не найдется лишнего гвоздика?
     Нет, лишнего гвоздика у Ящика не было, но ведь дружба - сами понимаете.
     - Сколько надо? - щедро спросил Ящик. - Сейчас вытяну.
     - Не беспокойся, мы сами вытянем...
     - Сами?  Зачем сами? Для друзей  я... Ящик тужился, пытаясь вытащить из
себя гвозди, но в конце концов Клещам все-таки пришлось вмешаться.

     Когда я на почте...

- пел  Ящик, развалясь  посреди чулана.  Он потерял половину гвоздей, но еще
неплохо держался. Это отметили даже Плоскогубцы.
     - Ты,  брат, молодец! - сказали  Плоскогубцы  и  добавили как  бы между
прочим: - Сообрази-ка для нас пару гвоздиков?
     Еще бы! Чтобы молодец - да  не сообразил! Ящик  сделал широкий  жест, и
Плоскогубцы вытащили из него последние гвозди.
     -  Ай  да  Ящик!  Ну и  друг! - восхищались чуланные приятели. И  вдруг
спохватились: - Собственно, почему Ящик? Никакого ящика здесь нет.
     Да, Ящика больше не было. На полу лежали куски фанеры.
     - Здорово он нас провел! - сказали Клещи.
     - Выдавал себя за Ящик, а мы и уши развесили...
     -  И  помните?  -  съязвили Плоскогубцы.  - 'Когда  я  на  почте служил
ящиком!..' Ручаемся, что это служил не он, да и не на почте, да и не ящиком,
да и вообще нет такой песни.
     Последние слова Плоскогубцев прозвучали особенно убедительно.
     - Нет такой песни! - подхватили обитатели чулана. - Нет  такой песни  и
никогда не было!



     Жили  на  письменном  столе два приятеля-карандаша -  Тупой  и  Острый.
Острый Карандаш  трудился с утра до вечера:  его и строгали, и ломали,  и  в
работе не  щадили.  А  к Тупому  Карандашу и  вовсе не  притрагивались:  раз
попробовали его вовлечь, да сердце у него  оказалось твердое. А от  твердого
сердца ни в каком деле толку не жди.
     Смотрит Тупой Карандаш, как его товарищ трудится, и говорит:
     - И чего ты маешься? Разве тебе больше всех надо?
     - Да нет, совсем не больше, - отвечает Острый Карандаш. - Просто самому
интересно.
     - Интересно-то  интересно, да здоровье дороже, - урезонивает  его Тупой
Карандаш. - Ты погляди, на кого ты похож: от тебя почти ничего не осталось.
     - Не беда! - весело отвечает его товарищ. - Меня еще не на одну тетрадь
хватит!
     Но  проходит время,  и от  Острого  Карандаша действительно  ничего  не
остается.  Его  заменяют другие острые карандаши,  и они  с большой  любовью
отзываются о своем предшественнике.
     - Я его  лично  знал! - гордо  заявляет Тупой  Карандаш. - Это был  мой
лучший друг, можете мне поверить!
     -  Вы с ним дружили?  - удивляются  острые карандаши. -  Может быть, вы
напишете мемуары?
     И Тупой Карандаш пишет мемуары.
     Конечно,  пишет  он их  не  сам -  для  этого он слишком  тупой. Острые
карандаши задают ему наводящие вопросы и  записывают события с его слов. Это
очень трудно:  Тупой  Карандаш  многое  забыл, многое  перепутал, а  многого
просто  передать не умеет. Приходится острым карандашам  самим разбираться -
подправлять, добавлять, переиначивать.
     Тупой Карандаш пишет мемуары...



     Для Календаря наступила осень...
     Вообще-то осень у  него -  всю  жизнь, потому  что круглый  год  с него
опадают  листки, но когда листков остается так мало,  как сейчас, то это уже
настоящая осень.
     Календарь шлепал по лужам,  глядя в них - много ли на небе туч.  У него
уже не хватало сил поднять голову.
     Вот тут-то ему и повстречалась теплая компания.
     Тридцать  Первое Ноября, Восьмой День Недели и Двадцать Пятый Час Суток
сидели вне времени и пространства и говорили об осенних делах.
     -  Эге,  папаша, неважно  ты выглядишь!  -  крикнули  они  Календарю. -
Смотри, доконает тебя эта осень.
     - Доконает, - вздохнул Календарь.
     - Да ты присаживайся, чего стоишь?
     - Надо идти, - сказал Календарь, - нет времени.
     - Это у тебя-то нет  времени? - рассмеялся Восьмой День Недели. - А что
же нам тогда говорить? На нашу долю и вообще времени не досталось.
     - Да, - проворчал  Двадцать Пятый Час, - ночей не спишь, все стараешься
попасть в ногу  с временем -  никак  не удается.  Дождешься двадцати четырех
часов, только попробуешь приткнуться - глядь - уже час ночи.
     - Или первое декабря, - вставило  Тридцать Первое Ноября. - Сразу после
тридцатого.
     -  А я  уж  как извелся  с  этими воскресеньями  и  понедельниками! Так
держатся друг за дружку, как будто их кто-то связал. - Восьмой День Недели с
укором  посмотрел на  Календарь.  - А  все ты, папаша,  виноват.  Нет у тебя
порядка.
     - Как это нет порядка? - обиделся Календарь. - Я за порядком сам слежу,
у меня каждый день на учете.
     -  А  толку-то  от этих дней!  - воскликнуло  Тридцать Первое Ноября. -
Каждый из них отбирает у тебя день жизни.
     - Отбирает, это правда...
     - Слышь, папаша, ты бы плюнул на них, а?  Взял  бы  лучше нас - мы бы у
тебя ни минутки не тронули.
     - Вас? - с сомнением посмотрел на них Календарь.
     -  Ну  конечно,  нас! -  сказал Восьмой День Недели. -  У  нас бы время
никуда не  двигалось, на месте стояло. Ни четвергов, ни пятниц, ни суббот  -
живи, ни о чем не думай.
     -  И все время ночь, - подхватил Двадцать Пятый Час. -  Спи себе, знай,
похрапывай!
     - Это бы ничего, - улыбнулся Календарь. - И все листки целы?
     - Все до одного! Если время стоит - куда им деваться?
     Календарь сел, аккуратно подобрав листки.
     - Я бы тогда в библиотеку поступил, - мечтательно произнес он.  - Там с
книгами хорошо обращаются. Взял, почитал, на место поставил... Вот жизнь!
     - Выдана книга тридцать первого ноября...
     - В восьмой день недели...
     - В двадцать пять ноль-ноль...
     - Вернуть книгу тридцать первого ноября...
     - В восьмой день недели...
     - В двадцать пять ноль-ноль...
     -  Постойте, постойте, -  забеспокоился  Календарь.  - Это как же? Одну
книгу читать целый год?
     - А что - разве много? Если время стоит - чего там его экономить?
     Это сказало Тридцать Первое Ноября. А Восьмой День Недели добавил:
     - Да и читать-то никто не будет. Время стоит - значит, все стоит, разве
не понимаешь?
     - Все стоит? И жизнь, и все остальное?
     - Стоит,  папаша,  стоит! И тебе -  прямая  дорога на пенсию. Наработал
свое, довольно!
     - А как же библиотека?
     - На кой она тебе? Плюнь, не думай!
     Календарь встал, расправил свои листки.
     - Ну, вот что, нечего мне тут с вами время терять. Поговорили и хватит!
     - А осень, папаша? Она же не пощадит! - напомнил Двадцать Пятый Час.
     - Ну и ладно!
     - Ох, смотри, доведут тебя твои дни!
     - Вы мои дни не судите,  - рассердился Календарь. - Не вам  их  судить!
Они  у  меня все при деле. А вы что? Так, в стороне?  Значит,  вы вроде и не
существуете.
     Календарь оторвал от себя листок.
     -  Вот,  потерял  с  вами  целый день. Возьмите  себе  -  на  память  о
потерянном времени.
     И он зашагал по лужам. Но теперь уже в них не глядел. Календарь смотрел
высоко и далеко  - туда, где  кончается его жизнь и начинается жизнь  других
календарей, которые сейчас выходят из печати.



     Жил на свете Художник.
     Однажды, еще в детстве, он нарисовал  портрет старика. Старика этого он
выдумал,  но  на  портрете  старик  получился  совсем  как  живой. Маленький
Художник  никак  не мог расстаться со своей работой: он все что-то добавлял,
подмалевывал и так увлекся, что старику это  надоело. Он  сошел с портрета и
сердито сказал:
     - Довольно! Ты меня совсем замучаешь!
     Маленький Художник растерялся: ему не приходилось прежде иметь дело  со
стариками, которые сходят со своих портретов.
     - Кто вы такой? - спросил он. - Может быть, колдун?
     - Нет, не то!
     - Фокусник?
     - Не то!
     - Ага, теперь я  понимаю,  -  догадался мальчик. - Вас, вероятно, зовут
Нето. Только я, признаться, никогда не слыхал такого имени.
     - На этот раз  ты  угадал, -  сказал  старик. - Меня  действительно так
зовут.  И знаешь почему? Все, кто  имеет со мной дело,  считают, что я - это
совсем не то, что им нужно.
     - А какие у вас дела? - спросил мальчик.
     - Ну, -  важно ответил старик, - работы у меня  достаточно. Все лучшее,
что создано на земле человеком, - создано при моем  участии. Когда-нибудь ты
это поймешь.
     И старик удалился на свой холст.
     Маленький Художник теперь  уже не  осмеливался прикасаться к  нему.  Он
спрятал портрет старика и вскоре о нем забыл.
     Шли годы.  Маленький Художник  вырос  и стал настоящим Художником.  Его
искусство признали и  полюбили,  его картины украшали  залы лучших картинных
галерей.  Многие  завидовали Художнику -  его  славе,  его  успеху,  считали
Художника счастливым человеком.
     А на самом деле это было не так.
     Художник  был недоволен  своими  картинами.  Они доставляли ему радость
лишь  тогда,  когда  он над ними работал. А  кончалась работа -  и возникали
сомнения. Каждая новая картина казалась ему неудачей.
     Однажды,  вернувшись домой  с очередной выставки своих картин, он долго
не мог  уснуть.  Он перебирал в уме картины, и  ему  было досадно за  людей,
которые ими восхищались.
     - Не то, все не то! -  воскликнул Художник. И вдруг перед  ним появился
старик. Это был тот старик, которого Художник нарисовал в детстве.
     - Здравствуй, - сказал старик, - ты меня, кажется, звал?
     - Кто вы такой? - удивился Художник.
     -  Ты, видно,  меня не  узнал, - огорчился  старик. -  Вспомни портрет,
который ты когда-то нарисовал.
     -  Не говорите мне о моих работах, - попросил Художник. - Ничего у меня
с ними не получается, сколько ни бьюсь. И  почему только  всем  нравятся мои
картины?
     - Как  это  всем?  -  возразил старик.  -  Мне, например,  не  особенно
нравятся.
     - Вам не нравятся мои картины?
     - А что ж тут такого? Ведь тебе они тоже не нравятся.
     Очень расстроил Художника этот разговор. Правда, он и раньше критически
относился к своим работам, но его утешало то, что он в этих суждениях одинок
и, может быть, ошибается.
     Никогда еще Художник не работал так  напряженно. Новые картины принесли
ему еще большую славу и окончательно развеяли все сомнения.
     'Если бы старик увидел эти картины, - думал он, - они  бы, наверно, ему
понравились'.
     Но старик больше не появлялся.
     Прошло еще много лет.
     И  вот однажды Художник, уже больной и  старый,  роясь в своих архивах,
нашел портрет старика.
     'Что это за рисунок? - подумал он. - Я его совсем не помню'.
     - Ты меня опять не узнал, - сказал старик, сходя со  своего портрета. -
Я все ждал, что ты меня позовешь, но ты так  и не  позвал. Ты, видно, вполне
доволен своей работой и поэтому  забыл про старика Нето, который один  может
помочь создать что-нибудь путное. Вот перед тобой твои картины - посмотри на
них моими глазами.
     И вдруг все картины словно преобразились. Художник смотрел на  них и не
верил, что это им он посвятил всю свою жизнь.
     - Что  это! - крикнул он.  - Разве это мои картины? Нет, это  не то! Не
то! Не то, не то, не то!
     - Ты  зовешь меня, - грустно  сказал  старик. - Но теперь уже поздно. К
сожалению, поздно.



     В старину в одном городе люди потеряли улыбку...
     Уверяю  вас, что это очень страшно, гораздо  страшнее,  чем кажется  на
первый взгляд.
     Никто не знал, откуда взялась эта загадочная болезнь, и местные светила
науки изо дня в день изучали причины ее возникновения.
     - Очевидно, это что-то желудочное, - говорил доктор Касторка.
     - Нет. Нет, нет... Скорее это явление простудного характера, - возражал
ему доктор Стрептоцид.
     -  Чепуха! -  категорически  заявлял профессор Пенициллин.  (Злые языки
утверждали, что именно это магическое слово принесло ему профессорство.)
     Между  тем  болезнь  с  каждым  днем  принимала  все  более  угрожающий
характер.  Люди забыли о весне,  о  солнце,  о друзьях,  и  на улицах вместо
приветливых и дружелюбных слов только и слышалось:
     - Не твое дело! Не суй свой нос! Иди своей дорогой!
     И как раз в это трудное  время с гор спустился молодой Лесоруб. Подходя
к городу, он увидел человека, который барахтался в реке, силясь выбраться на
берег.
     - Тонешь? - спросил Лесоруб, собираясь броситься на помощь.
     - Не твое дело, - мрачно ответил утопающий и ушел под воду.
     Лесоруб больше не стал тратить время на разговоры, а  бросился в реку и
вытащил человека на берег.
     - Ты  что  же  это  сопротивляешься, когда тебя  спасать хотят? Смотри,
чудак, так и утонуть недолго.
     -  Да кто  ж тебя  знал, что ты всерьез спасать  надумал? У нас  это не
принято.
     Пожал плечами Лесоруб и отправился в город. На одной из улиц дорогу ему
преградила огромная толпа народа. В центре толпы маленький старичок трудился
над опрокинутой телегой и никак не мог поставить ее на колеса.
     - Давай-ка,  дед,  вместе! -  сказал  Лесоруб. - Одному-то тебе  не под
силу.
     - Не твое дело, - буркнул старик, не поднимая головы.
     - Ишь ты, гордый  какой, - засмеялся Лесоруб. - У меня- то сил побольше
твоего. А вдвоем не справимся - люди подсобят: вон их сколько собралось тебе
на подмогу.
     При этих словах  толпа  начала  расходиться. Задним уйти было легко,  а
передним - труднее, и они волей-неволей взялись помогать старику.
     Вскоре  в городе  только и  разговоров  было  что  о  молодом Лесорубе.
Говорили,  что он  во все вмешивается, о  каждом хлопочет, что  ему до всего
дело.  Сначала  к  этому  отнеслись  с  улыбкой  (это  была  первая  улыбка,
появившаяся в  городе за время эпидемии), а потом  многие захотели составить
Лесорубу компанию, потому что он был веселый парень и делал интересное дело.
     Однажды утром  профессор  Пенициллин выглянул в  окно, и слово 'чепуха'
застряло у него  в горле: на улице он  увидел сотни  улыбающихся лиц. Однако
борьба с  эпидемией  была в плане  работы больницы  на  весь следующий  год,
поэтому  профессор  решил закрыть глаза на факты. Он  уже открыл рот,  чтобы
сказать: 'Не мое дело', но  его перебил Лесоруб, который как раз в это время
входил в Зал заседаний:
     -  Пожалуйста, профессор, не произносите этой  фразы: ведь  она и  есть
причина заболевания, которую вы так долго искали.
     Так кончилась эпидемия.
     Лишь  только  у  жителей города  исчезла из употребления фраза 'Не твое
дело', к ним тотчас вернулась улыбка, они стали веселыми и счастливыми.
     А Лесоруб ушел в горы - у него там было много работы.



     Маленький жучок Солдатик возвращался на родину.
     Служба  его кончилась, и теперь он  спешил домой, к своей Солдатке. Это
очень веселое дело - возвращаться домой, поэтому настроение у Солдатика было
великолепное. Он шел строевым шагом, которому его обучили во время службы, и
сам себе командовал:
     - Раз, два, три, четыре, пять, шесть! Левой передней, правой  передней!
Левой задней, правой задней! Левой средней!.. - словом, ни одна нога не была
забыта.
     Красная спинка с черными пятнышками то  пропадала в  высокой траве,  то
снова появлялась  на дороге.  Она  привыкла и к знойным лучам, и к  холодным
дождям,  она очень  много испытала,  очень  много  вынесла, эта  натруженная
солдатская спинка.
     - Раз, два, три, четыре, пять, шесть...
     Следуя  таким  бодрым  шагом, Солдатик прошел к вечеру около семидесяти
метров и стал устраиваться  на ночлег. Солдатская служба научила его спать в
любых условиях,  поэтому он  расположился прямо на земле, подложив себе  под
голову камень, и сразу уснул.
     И приснилось Солдатику,  что он дома, со своей  Солдаткой. Сидят  они у
порога, смотрят на  звезды  и мирно беседуют.  Солдатик рассказывает о своих
ратных  делах,  о  премудростях  воинской  службы,  а  Солдатка  почтительно
поддакивает да удивляется. Все-то ей в диковинку, все в новость.
     Потом  они  вместе  бродят по полям,  отдыхают  под  стволами пшеничных
колосьев,  и Солдатка  рассказывает, как она ждала  Солдатика, как без  него
тосковала.
     Проснулся Солдатик и  еще пуще домой заторопился. Но,  отойдя несколько
шагов, вернулся назад  и взял камень, который ночью клал себе под голову. На
вид это был обыкновенный серый камень, но Солдатик сразу понял, что он вовсе
не так прост, как кажется на первый взгляд.
     'Не  на каждом камне такой сон приснится, - подумал Солдатик. - Видать,
это - счастливый камень. Отнесу-ка я его домой, своей Солдатке в подарок'.
     И - опять зашагал по дороге.
     Много дней шел Солдатик, пока добрался до своего дома.
     Стал на пороге, крикнул:
     - Эй, хозяйка, принимай гостя!
     Подождал - никакого ответа.
     - Ты что - спишь?! - крикнул снова.
     Никто не отзывается.
     Стали  собираться  соседи.  Здоровались,  поздравляли  с  благополучным
возвращением и - почему-то прятали глаза.
     Заметил это Солдатик, забеспокоился.
     - Где моя Солдатка? Уж не случилось ли с ней чего?
     Молчат соседи. Только жук Дровосек, старый друг Солдатика, сказал:
     - Брось, солдат! Нечего тебе по ней печалиться.
     - Да что ты говоришь! Спятил, что ли?
     -  Она здесь  больше не живет,  - сказал  Дровосек, пропустив Солдатику
грубое слово. - В зерновой амбар перебралась.
     - В какой амбар?
     -   В  зерновой.  Ее  Долгоносик,  тамошний  завхоз,  взял  к  себе  на
содержание.
     Постоял Солдатик, подумал.
     -  Долгоносик, говоришь?  Ну что ж! Я  и  Долгоносика не испугаюсь. Мне
наплевать, что он завхоз.
     Пришел Солдатик в амбар.
     - Здравствуй, жена. Вот я и вернулся. Собирайся - домой пойдем.
     -  Никуда я не пойду, - отвечает Солдатка.  -  Мало, что  ли, я с тобой
горя хлебнула?
     Убеждал ее Солдатик, убеждал - ничего не получается.
     - Ты вот к жене пришел после  долгой разлуки, - говорит  Солдатка.  - А
что ты принес? Принес хоть какой-нибудь подарок?
     - Принес! - обрадовался Солдатик и протянул ей свой камень.
     - Ха-ха-ха! - рассмеялся Долгоносик. - Вот это подарок!
     -  Ты чего  смеешься? - рассердился Солдатик. - Как ты можешь смеяться,
если ты ничего не понимаешь?
     -  А тут и понимать нечего! Таких камней у нас  во дворе сколько хочешь
валяется!
     Видит Солдатик, что Долгоносик и вправду ничего не понимает.
     - Глупый ты, Долгоносик,  разве это такие камни?  Это камни похожие, но
не такие. И какой ты завхоз, если в простых вещах разобраться не можешь?
     Эти слова задели Долгоносика.
     - Ты мою должность не обижай, - сказал он. - Должность у меня трудная и
неблагодарная. Работаешь с утра до вечера, спины не разгибаешь, и никто даже
спасибо не скажет.
     Неловко стало Солдатику, что он о Долгоносике плохо подумал.
     - Извини, -  говорит, - я к тебе ничего не имею. Ты, вижу, справедливый
Долгоносик, и должность у тебя справедливая. Только мне за  Солдатку обидно:
как ни скажи, жена все-таки, тосковал я по ней, надеялся...
     - Никакая  я тебе не  жена, -  говорит  Солдатка. - Ищи себе  другую  и
таскай ей камни хоть со всего света.
     Понял Солдатик, что толку от этого разговора не будет.
     - Ну, коли так - оставайся, неволить не стану.
     Взвалил на плечи свой камень и - пошел.
     На  опушке леса остановился,  в  последний раз посмотрел на свой дом  и
побрел прочь  -  куда  глаза  глядят.  Больше  не  командовал  себе:  'Левой
передней!  Правой  передней!'  -  и  камень, который  он нес, показался  ему
гораздо тяжелее.
     К вечеру подошел к ручью.
     Напился,  отдохнул,  а утром  стал  думать,  как  бы на  другую сторону
перебраться. Смотрит - невдалеке листок на воде качается, а на  нем - Комар,
видать, перевозчик. Окликнул его Солдатик:
     - Перебрось меня, друг, на ту сторону!
     - Давай садись!
     Но только Солдатик стал забираться на листок, Комар закричал:
     - Погоди, погоди! Ты куда - с камнем? Хочешь плот потопить?
     - Это не простой камень, - объясняет Солдатик. - Это камень особенный.
     - Вижу я, какой он особенный, - говорит Комар, - Обыкновенный камень.
     - А может, ты сначала камень перевезешь, а потом меня? Так плоту  легче
будет, - предлагает Солдатик.
     - Ты что - меня за дурака считаешь? Чтобы я камни возил, каких и на той
стороне сколько хочешь валяется?
     - Таких там нет, - говорит Солдатик. - Там совсем другие камни.
     - Вот что, служивый! - разозлился Комар. - Хочешь ехать - садись, а нет
- отчаливай. У меня и без тебя работы хватает.
     - Ну, тогда прощай, - сказал Солдатик.  - Я пойду погляжу, - может, как
иначе переберусь на ту сторону.
     Ходил,  ходил, нашел  самое  узкое  место.  Попробовал  - глубоко.  Что
делать?
     И вдруг, пока  он примерялся да раздумывал, выскользнул у него камень и
упал как раз на середину ручья.
     Стал его Солдатик  вытаскивать. Взобрался на камень, смотрит - а с него
до другого  берега рукой подать.  Перебрался через ручей и  думает: 'Вот так
камень! Без него бы мне никак не переправиться!'
     Вытащил камень из воды, взвалил на плечи и дальше пошел.
     И даже как будто веселей ему стало. Идет, бубнит себе под нос  какую-то
солдатскую песенку и вдруг слышит:
     -  Здравствуйте,  извините,  пожалуйста,  что   нарушаю  течение  ваших
мыслей...
     Оглянулся Солдатик - никого не видно. А голос продолжает:
     - Осмелюсь спросить, как далеко вы направляетесь с такой тяжкой ношей?
     Еще раз осмотрелся Солдатик и только тогда увидел маленького беленького
червячка, который сидел под кустом и копался в каком-то клочке бумаги.
     - Кто вы такой? - спросил Солдатик.
     - О, простите,  что не представился! - поспешно заизвинялся червячок. -
Я - Книжный Червь. Работаю в городе, в публичной библиотеке, а здесь гощу  у
родственников.
     - Понятно, - сказал Солдатик и хотел двинуться дальше, но Книжный Червь
его остановил:
     - Извините, пожалуйста. Очевидно, по рассеянности вы забыли ответить на
мой вопрос. Я  позволил себе поинтересоваться,  куда вы направляетесь с этой
нелегкой ношей.
     - Как вам сказать... - замялся Солдатик. - Я и сам не знаю, куда иду...
     - Ах,  вы  путешествуете! - подхватил Книжный Червь. -  Ну что  ж!  Это
весьма интересно. Необходимый отдых душе и  телу, познание жизни  во всех ее
проявлениях... А что это вы несете с собой, разрешите полюбопытствовать.
     - Это камень...
     - Драгоценный камень? - оживился Червь.  - Какой же,  позвольте узнать?
Изумруд, опал, сапфир или, может быть, аметист? Или...
     - Да нет,  это вовсе не драгоценный камень, - перебил Червя Солдатик. -
Но для  меня  он дороже  самого  драгоценного. Понимаете  -  как бы вам  это
объяснить? Словом, это - счастливый камень.
     - Простите, пожалуйста, - сказал Книжный  Червь, - дайте мне на минутку
сосредоточиться.
     Он  задумался  и  долго  сидел  неподвижно.  Солдатик  терпеливо  ждал.
Наконец,  когда он  уже  собрался  было  уходить.  Книжный  Червь  вышел  из
задумчивости.
     - Простите, - сказал он. - Значит ли это, что ваш камень имеет какое-то
отношение к счастью?
     - Конечно, имеет. Я же вам сказал, что это счастливый камень.
     - Вы мне позвольте еще на минутку сосредоточиться? - попросил Червь.
     Солдатику неудобно было отказывать.
     - Валяйте, - разрешил он. - Только не долго.
     Червь  опять ушел в  себя.  Он что-то  вспоминал, повторяя в  раздумье:
'Счастье... Счастье... Счастье...'
     - Вы  знаете, -  сказал он  через  полчаса,  - мне кое-что  приходилось
читать  по  этому  вопросу.  Счастье  -  это  высшее  удовлетворение, полное
довольство.
     - Тоже сказали! - возмутился Солдатик. -  Полное довольство! Хуже этого
ничего не придумаешь!
     -  Но ведь не я выдумал это определение, - несколько раздраженно, но не
выходя из  приличных рамок,  заметил Червь.  -  Я вообще никогда  ничего  не
выдумываю.  Это   определение   я  вычитал  в  словаре   -  очень  солидном,
авторитетном издании. А как вы сами понимаете счастье?
     - Счастье, - сказал Солдатик, - это  когда веришь в то, чего не имеешь,
но очень хочешь иметь. Веришь и добиваешься.
     - Я не стану с вами спорить, - снисходительно заметил Книжный  Червь. -
У вас,  очевидно,  просто  нет достаточной подготовки в  данном вопросе.  Но
объясните мне - почему вы называете этот камень счастливым?
     - Это  мой единственный  друг,  -  сказал Солдатик. -  Он  не раз  меня
выручал.  Когда  бывает  трудно,  он помогает мне  верить  в  лучшее.  Стоит
положить его под голову, и приснятся такие сны...
     - Ну, я вижу, происхождение снов  и сновидений вам  также мало знакомо.
Желаю вам восполнить этот пробел. Если вы заглянете ко мне в библиотеку...
     Но  Солдатик больше его  не  слушал. Книжный Червь, видно, и понятия не
имел, что такое  мечта, которая даже  камни наделяет волшебной силой, мечта,
без которой немыслимо никакое счастье.
     И  Солдатик  отправился  дальше,   оставив  Книжного  Червя  гостить  у
родственников и сосредоточиваться сколько ему заблагорассудится.
     Долго  странствовал Солдатик. Всюду смеялись  над ним и над его камнем,
никто  не хотел их приютить,  и  Солдатику приходилось ночевать под открытым
небом. Его измучили дожди и ветры, он заболел гриппом, но зато...
     Зато какие сны  снились  ему по  ночам!  Такие сны  ни на  каком другом
камне, конечно, не приснятся!
     Однажды,  уже совсем  больным,  подошел  Солдатик к  домику  Цикады. Он
больше  не  решался  проситься  на  ночлег,  а  устроился  неподалеку,  чтоб
переночевать хоть вблизи жилья, если внутрь не пускают.
     Оставил  Солдатик свой камень и пошел пособирать чего-  нибудь на ужин.
Вернулся, смотрит - Цикада возле его камня стоит, разглядывает. Поздоровался
Солдатик, а Цикада спрашивает:
     - Это ваш камень?
     Подумал Солдатик, что сейчас его опять гнать будут.
     - Вы  не беспокойтесь, - говорит. - Я только немного передохну и дальше
пойду. Я вам здесь не помешаю.
     - Какой чудесный камень!  - продолжает  Цикада, не слушая  его.  - Это,
должно быть, счастливый камень. И какие сны приснятся, если его положить под
голову...
     - Ладно, не смейтесь, - прервал ее Солдатик. - Я могу и сейчас уйти. До
свиданья, всего хорошего.
     -  Постойте, не уходите, - мягко сказала Цикада. - Я ведь не  смеюсь. Я
действительно никогда в жизни не видела такого камня.
     -  Не  видели?  - Солдатик так обрадовался,  что  больше ничего не смог
сказать.
     - Что же  мы здесь  стоим? - спохватилась  Цикада. - Пойдемте в дом.  И
камень берите - как бы его не утащили ночью.
     Допоздна просидели они  в этот вечер. Оказалось, что  им  многое  нужно
было друг  другу сказать. А  когда  ложились спать, Солдатик уступил  Цикаде
свой камень: пусть, мол, и ей приснится хороший сон.
     Чуть свет Солдатик заторопился в дорогу.
     - Останьтесь,  -  просила Цикада.  -  Места  хватит, да и  лучше как-то
вдвоем...
     - Прощайте, - сказал  Солдатик,  - спасибо за  доброту. А на память обо
мне оставьте себе этот камень...
     - Нет, что вы,  что вы! - запротестовала  Цикада. - Такого подарка я не
могу принять!
     - Ничего,  возьмите его, - успокоил ее Солдатик. - Я себе другой камень
найду. На свете много счастливых камней, стоит только поискать хорошенько.
     И пошел он дальше бодрым солдатским шагом, командуя сам себе:
     - Левой  передней! Правой  передней! Левой  средней!.. Правой задней!..
Раз, два, три, четыре, пять, шесть!



     Жил-был добрый  волшебник. Он мог превращать  песок в сахар, а  простую
воду в молоко,  но  он ничего этого не делал, так как был убежден, что чудес
на земле не бывает.
     Пошел он однажды на край света. Пришел, свесил ноги через край и сидит,
смотрит вниз - на звезды и луну, на разные планеты.
     Вдруг добрый волшебник почувствовал, что рядом с  ним  кто-то стоит. Он
скосил   глаза  и  увидел  петуха,  который  пристроился  на  самом  краю  и
преспокойно клевал звезды.
     - Что  ты  делаешь! -  забеспокоился  добрый волшебник. - Ведь  так  мы
останемся без звезд.
     Петух перестал клевать.
     -  И  правда, -  сказал он,  - мне это как-то не  пришло  в голову.  Но
согласитесь - здесь же больше нечего клевать.
     - А зачем ты забрел на край света? - спросил добрый волшебник.
     - У меня просто не было другого выхода, - сказал Петух. - Так сложилась
жизнь - ничего не поделаешь.
     Доброму волшебнику захотелось узнать, как складывается жизнь у петухов,
и петух охотно ему рассказал.
     Оказывается,  он вовсе не  был петухом. Он был таким же человеком,  как
добрый волшебник, только помоложе. Петух даже уверял, что у  него была жена,
очень красивая женщина, которую он любил больше всего на свете. Он так любил
свою жену, что друзья стали над ним посмеиваться.
     - И вот один из них, - сказал Петух, - колдун по образованию, превратил
меня в петуха... И теперь мне нравятся все курицы... - Петух опустил  глаза.
- Вот поэтому я сбежал на край света.
     -  Если  бы меня кто-нибудь расколдовал, - закончил Петух.  - Я мог  бы
вернуться к своей жене и опять жить по- человечески...
     - Да, если бы, - вздохнул волшебник. - Но чудес не бывает.
     Так они сидели на самом  краю света и говорили о жизни. Потом волшебник
спохватился:
     - Однако, что  же  мы здесь сидим? Надо  идти устроиться где-нибудь  на
ночь.
     Они шли  по  краю света, как  по берегу  большой реки. То  и дело Петух
окликал волшебника:
     -  Посмотрите, какая  хорошенькая  курочка! - и  тут  же  начинал  себя
ругать: - Ах, какой я все-таки... Бессовестный, непутевый...
     Поздно вечером набрели на берлогу медведя.
     - Заходите,  - пригласил Медведь, - хотя угощать у меня особенно нечем.
На краю света с продуктами - сами понимаете...
     - А как ты попал на край света? - спросил добрый волшебник.
     - Можно  и рассказать,  - сказал  Медведь, усаживая гостей. - Это целая
история.
     -  Дело в том, что я не  медведь, а петух,  - сказал Медведь. - Я пел и
зарабатывал  довольно неплохо.  Было  у меня  вволю  и  пшеницы,  и  овса, и
кукурузы...  Это так  чудесно - быть петухом, - вздохнул Медведь и посмотрел
на Петуха, ища сочувствия. -  Если бы не мед, я  бы и  сейчас  жил, горя  не
знаючи...
     - Какой мед? - спросил волшебник. - Ты же говорил о зерне.
     - Да, зерна  у меня хватало. Но мне захотелось меда. Я много  слышал  о
нем,  и,  понимаете...  мы же никогда не  довольны тем,  что  имеем... И вот
однажды, когда стемнело, я забрался на пасеку:
     Медведь  замолчал. Ему было совестно рассказывать о том,  что произошло
дальше. Но раз уж начал - надо досказать.
     - Осторожно,  чтобы не разбудить пчел, я залез в  улей и стал пробовать
мед. Он оказался совсем невкусным, но я столько о нем наслышался, что уже не
мог остановиться. Я уплетал мед  за обе щеки и уже подумывал, как бы утащить
с собой улей, но вдруг почувствовал, что со мной что-то происходит.
     Медведь отвернулся и стал сморкаться в тряпочку.
     - Можете себе представить, - продолжал он. - Перья и крылья мои куда-то
исчезли, а  вместо них появилась шерсть  и вот эти лапы. И самое главное - я
потерял голос. Вот послушайте.
     Медведь заревел так, что все вокруг содрогнулось.
     -  Нет,  ничего,  голос как будто есть,  - робко заметил  волшебник, но
Медведь только лапой махнул:
     - Э, разве это голос! Вот прежде было...
     Медведь попробовал показать, что у него было прежде, но опять заревел и
смутился:
     - Нет, не получается. Эх, если б мне опять петухом стать!
     - Ничего не поделаешь, - вздохнул добрый волшебник. - Чудес не бывает.
     -  Привет честной компании, - послышалось сверху, и в берлогу  заглянул
человек.
     - Ты кто? - покосился на него Медведь. - Часом, не охотник?
     - Да  нет,  какой из меня охотник, - сказал Человек. - Я  и не  человек
вовсе. Медведем  родился,  медведем  и состарился.  Да вот на  старости  лет
захотелось стать человеком. Человеку, думал,  легче, человеку и пенсию дают.
Только вижу теперь - ох, нелегкое это дело быть человеком! Вот и хожу, ищу -
кто бы меня опять в медведя переколдовал.
     Волшебник покачал головой:
     - Чудес не бывает...
     Сидят они в медвежьей берлоге, а настроение у всех - ой, не веселое!
     - Эх, кабы мне быть человеком! - сокрушается Петух.
     - Кабы мне быть петухом! - вторит ему Медведь.
     - Кабы мне быть медведем! - вздыхает Человек.
     Надоело это все доброму волшебнику, не выдержал он и крикнул:
     - А, да будьте вы все кем кто хочет!
     И  тотчас  же стали все, кем  кто  хотел,  потому что  пожелал этого не
кто-нибудь, а волшебник.
     Петух стал человеком.
     Медведь - петухом.
     Человек - медведем.
     Посмотрел  волшебник -  сидят  в  берлоге петух,  медведь и человек - и
вздохнул:
     - Я же говорил, что чудес не бывает!
     Но компания и та, и словно уже не та. Ободрились все, повеселели. Петух
песни поет.
     Медведь лапу сосет, другой лапой закусывает.
     А человек - просто так сидит, улыбается.
     'Что  с  ними  произошло? -  удивляется волшебник. -  Неужто и  вправду
случилось чудо?'
     Но недолго ему пришлось так раздумывать. Вот уже и петух перестал петь,
и медведь оставил свою лапу, и человек улыбаться перестал.
     - Эх, - вздохнул петух, - благое дело быть медведем. Залезть в берлогу,
лапу сосать...
     - Нет, - возразил ему медведь, - человеком все-таки лучше...
     А человек ничего не сказал. Он посмотрел на петуха и задумался.
     'А мне уж казалось, чудо произошло, - подумал  волшебник, глядя на  эту
компанию. - Нет, что там ни говори, а чудес на земле не бывает!'



     - Бип... бип... бип...
     В  мире  произошло нечто  необычное:  Земля, миллионы лет  остававшаяся
бездетной, обзавелась маленьким  сынишкой.  Он  был совсем крохотный, но его
уже называли, как взрослого: 'Спутник Земли'.
     Люди радовались и гордились: это  они подарили  Земле спутника. Не будь
их,  людей,  неизвестно, сколько бы  еще  продолжалась ее скучная,  одинокая
жизнь.
     А теперь:
     - Бип... бип... бип...
     Земле сразу стало веселее.
     ...Спутник летал над  Землей, и люди самых разных  континентов  впервые
почувствовали себя земляками. Перед ними раскрылись более широкие горизонты,
и  теперь, в масштабах вселенной,  их Земля показалась им особенно  родной и
особенно заслуживающей счастья.
     И только в старом чулане, в котором доживали свой век старые, никому не
нужные вещи, весть о маленьком Спутнике была воспринята иначе.
     Патефонная  Игла, принесшая эту  весть в чулан, из-за своей  тупости не
могла, конечно, правильно разобраться в событиях.
     - Вы  подумайте, - жаловалась  она, - люди совсем с ума посходили! Я им
играла такое чудесное танго, - и вдруг... вбегает мужчина и кричит:
     'Тихо!  Выключите   радиолу!   Слушайте!'  Меня,  понятно,  снимают   с
пластинки,  и из соседней комнаты  раздаются звуки:  'Бип...  бип... бип...'
Больше ничего. Только 'Бип... бип... бип...' И  что вы думаете? Люди слушают
это, как самую лучшую музыку. А потом начинают говорить о каком-то Спутнике.
     И Патефонная Игла рассказала своим новым  друзьям все,  что  ей удалось
узнать о маленьком Спутнике Земли.
     -  Я не  понимаю  людей,  - заметила  Большая  Стрелка  Ходиков.  -  Вы
говорите, этот Спутник делает  полный оборот за час тридцать пять минут? Я в
свое время делала полный оборот за час, даже меньше, и никто этому  особенно
не радовался.
     Стрелка была права: она делала  полный оборот за сорок пять  минут  - и
даже слова доброго не услышала.
     -  А  размеры!  -  проскрипел  старый Топчан.  -  Каких-то  полметра  в
диаметре!  Я,  при моем росте, лежу здесь,  а  он... Нет, определенно у него
где-то рука!
     -  Вам  что  -  тоже  хочется  летать?  -  вмешался  в  разговор рваный
Футбольный Мяч.  - Уверяю вас, в этом  нет ничего особенного. Поверьте  мне,
я-то уж достаточно налетался в своей жизни.
     - Вы  летали? - заинтересовалась  Лохань.  -  Расскажите,  ах,  это так
интересно!
     И Мяч рассказал:
     - Да, - в молодости я летал - э, куда там вашему Спутнику...
     Пока  рваный Футбольный  Мяч  вспоминал  молодость,  маленький  Спутник
продолжал  свой  путь.  Он  уверенно рассекал  пространство, весело,  молодо
выкрикивал:
     - Бип... бип... бип...
     Он  летел  над городами  и селами,  над океанами и  морями, а с далекой
родной  Земли за ним  следили  добрые  взгляды, и  голоса  друзей  заглушали
шепотки, ползущие из старых чуланов.


     (Пьеса-сказка)



     Пустая Пепельница.
     Бумажная Роза.
     Толстая Книга.
     Штопор.
     Парень Гвоздь.
     Орех.
     Кактус.

     Действие происходит  в  прихожей, маленькое  окошко  которой выходит во
двор. Кроме  таких  нужных вещей, как Вешалка, Зеркало, Табуретка,  здесь на
старом хромоногом  столике стоит Старая Пустая  Пепельница, владелец которой
бросил курить; неизвестно как попавшая сюда  пыльная  Бумажная Роза и другие
вещи, с которыми вы познакомитесь по ходу пьесы.



     Окно. На подоконнике стоит старый небритый Кактус и смотрит в прихожую,
которая  находится где-то в  стороне. Кактусу скучно, он все  время  зевает.
Очевидно, ему надоело наблюдать каждый день одно и то же.
     С улицы, откуда-то сверху, доносится песня.

     Поработать нам не грех,
     Труд полезный сладок.
     Я порядочный Орех
     И люблю порядок.
     Ни к чему высоты мне,
     Я спущусь и ниже,
     Если только на стене
     Пыль и грязь увижу.

     В  окно заглядывает Орех.  Он сидит  на ветке, а  другой веткой сметает
пыль со стены дома.
     Орех (Кактусу). Здравствуйте, чем вы здесь занимаетесь?
     Кактус (он ничем не занимается, но ведь об этом так просто не скажешь).
Да вот, изучаю этот столик.
     Орех. Есть что-нибудь интересное?
     Кактус (ничего  интересного  он  не видит, но надо же придать  какой-то
смысл своим занятиям). Да, есть интересное.
     Орех.  Если не возражаете,  я тоже  понаблюдаю.  У  меня  как раз  есть
немного свободного времени.
     Кактус. Садитесь, чего там.
     Орех садится рядом с Кактусом, и они вдвоем смотрят в прихожую.



     Маленький столик в прихожей, который виден из  окна Кактусу и Ореху. На
столике  - Старая Пустая Пепельница,  Бумажная Роза, Толстая  Книга и Парень
Гвоздь.  Недалеко  от столика  -  узкая  щель  двери,  в  которую обитателям
прихожей видно то, что происходит в комнате.

     Бумажная Роза. А мне снилось, что я куда-то еду...
     Пустая  Пепельница.  Господи,  опять  эти  сны!  Мне,  у  которой  было
настоящее  прошлое, ничего  не снится, а  вам...  С  чего  бы это?  (Толстой
Книге). Скажите, вы придаете значение снам?

     Толстая Книга молчит.

     Пустая Пепельница. Я, например, не придаю никакого значения. Когда-то в
молодости, помню, мне снился 'Казбек'. Я ждала, ждала,  но дальше 'Беломора'
дело так и не пошло. Нет, сны - это чепуха. (Толстой Книге.) Не правда ли?

     Толстая Книга молчит.

     Пустая Пепельница. Определенно чепуха. Мне в последнее время уже ничего
не  снится. Так, темнота какая-то. (Помолчав, Розе.) Так вам снилось, что вы
куда-то едете?

     Бумажная Роза кивает.

     Пустая Пепельница. С кем, если не секрет?
     Бумажная Роза. Ах, это не имеет значения.
     Пустая  Пепельница. Ну да,  конечно. Наша Роза опять по  ком-то сохнет.
Голубушка, сколько раз я вам говорила, что нужно легче  к  жизни относиться.
Поверьте моему  опыту,  у меня было достаточно окурков. Они горели, а я была
холодна, они  сгорели, а я цела, как видите. Любовь - это такое дело. Любить
нужно с головой, умеючи.
     Бумажная Роза. Непонятны мне эти рассуждения.
     Пустая Пепельница. Ничего, поймете. Просто у вас еще нет опыта.
     Бумажная Роза. Вот в комнате - там настоящая жизнь.
     Пустая Пепельница. Что же хорошего вы нашли в комнате?
     Бумажная Роза. Ну посмотрите сами. Вон видите - письменный стол? Каждый
день на нем все в движении. Карандаши и ручки что-то пишут, бумага, линейка,
циркуль - все увлечены каким-то интересным делом.
     Пустая Пепельница. По-моему, у нас здесь гораздо спокойней.
     Бумажная  Роза. Или  вон стол обеденный.  Вокруг  него собирается много
людей,  и  тарелкам, чашкам,  ложкам  и  вилкам  всегда, должно  быть, очень
весело.
     Пустая Пепельница. Хорошее веселье!
     Бумажная Роза.  А  диван! Вы  посмотрите  на  этот диван!  Какие на нем
красивые подушечки! Ах, как бы я хотела поселиться на этом диване!
     Пустая  Пепельница.  Мне  эта  философия  непонятна.  (Книге.)  А  вам?
Скажите, вот вы - мудрая, знающая книга. Вам понятна эта философия?

     Толстая Книга молчит.

     Пустая Пепельница (Розе). Путано вы как-то выражаетесь.
     Парень Гвоздь. Ничего не путано.  Роза права: что это за жизнь у вас на
столе? Сплошное однообразие.
     Пустая Пепельница (оборачивается к нему). Юноша, откуда вы взялись?
     Парень Гвоздь. Я пришел из столярной мастерской.
     Пустая Пепельница. Что это за обитель такая?
     Парень  Гвоздь  (оживляется).  Вы  разве  ничего  не  слыхали  о  нашей
мастерской?
     Пустая Пепельница (снисходительно). Милый, у нас есть достаточно о  чем
слышать.
     Парень  Гвоздь. Так  я  вам тогда расскажу.  Знаете, это очень  хорошее
место. Наш Рубанок - вы его знаете?
     Пустая Пепельница. Первый раз слышу.
     Парень Гвоздь. Так вот, наш  Рубанок недавно обстругал тысячную планку,
и его занесли на Доску почета.
     Пустая Пепельница. Доска почета? Это что такое?
     Парень Гвоздь. Ну  как! Вы  и о Доске почета не слыхали? На нее заносят
имена самых лучших, тех, кто хорошо работает.
     Пустая Пепельница. Бред какой-то!
     Парень Гвоздь.  Почему же бред? Вот, например. Молоток. Это  наш лучший
ударник.
     Пустая Пепельница. Юноша, ваши неотесанные друзья нас  мало интересуют.
Кстати, и вы, кажется, сбежали от них.
     Парень  Гвоздь. Я  не  сбежал. Мне  сказали,  что в  комнате  требуются
гвозди. И я дал согласие. У меня вот и направление есть.
     Бумажная Роза (живо). Вы  едете в комнату? Ах, как бы  я хотела быть на
вашем месте!
     Парень Гвоздь. Зачем же на моем? Я могу вас  просто взять с собой. Если
вы согласитесь, конечно.
     Пустая Пепельница. Куда вас посылают?
     Парень Гвоздь. На стенку.
     Пустая Пепельница. Высоко?
     Парень Гвоздь. Не очень.
     Пустая  Пепельница. Не  очень  - нам и на нашем столике сойдет. (Розе).
Это будет безумием, если вы согласитесь.
     Парень  Гвоздь  (Розе). Мне  говорили, что эта стенка  пустая, что  там
совершенно ничего  нет. Сначала будет немножко  неприятно, но ведь должен же
кто-то сначала прийти на пустое место.
     Пустая Пепельница. Вы слышите, пустая стенка!
     Бумажная Роза. Да, это действительно  неприятно.  Может быть, вас могли
бы послать на диван?
     Парень Гвоздь. Нет, дивану гвозди не нужны, у него своих хватает.
     Бумажная Роза. А на письменный стол? Или на этажерку?
     Парень Гвоздь. Нет, там мне тоже нечего делать.
     Бумажная Роза. Ах,  как жаль, что вас не  посылают  на диван! Там такие
красивые подушечки!
     Парень  Гвоздь.  Уверяю вас,  нам  на стене  будет  не хуже.  Мы  будем
первыми, а потом придут и другие. Должен же быть кто-то первым.
     Пустая Пепельница. Кто-то  - это нас  не  касается.  Кто-  то - это  не
обязательно  мы.  Сами  можете  хоть  голову  разбить,  а  за других  нечего
расписываться.
     Парень Гвоздь. Простите, вы говорите ерунду. (Розе.)  Идемте, вам будет
хорошо, вот увидите.
     Бумажная Роза. Право, мне как-то боязно...
     Парень Гвоздь. Ну  ладно. Вы подумайте.  Я  устроюсь на  новом месте, а
потом, если вы согласитесь, заберу и вас. Договорились?
     Бумажная Роза. Договорились.
     Пустая Пепельница. Сумасбродная нынче  молодежь пошла.  (Книге.) Как вы
находите?

     Толстая Книга молчит.

     Занавес



     Тот же столик.  На  нем  - Пепельница, Бумажная Роза,  Толстая  Книга и
Штопор.

     Штопор  (Пепельнице).  А, здорово,  старуха!  Вот  не ожидал тебя здесь
встретить!
     Пустая  Пепельница   (она   теперь  стала  солидной  и  порядочной,   и
фамильярность Штопора ей не нравится). Я вас не знаю.
     Штопор. Не знаешь? А я тебя оч-чень хорошо знаю!
     Пустая Пепельница. Отстаньте, нахал!
     Штопор. Но-но, не лезь в бутылку! У меня к тебе дело.
     Пустая Пепельница. Что еще за дело?
     Штопор.  Как  бы мне  закрутить  с  этой  Розой?  Она мне  положительно
нравится.
     Пустая  Пепельница.  Опять  закрутить?  Не  накрутился  еще  со  своими
пробками?
     Штопор. Брось, старуха! Я тебе твоих окурков не считаю.
     Пустая Пепельница.  Об  окурках  забудь. А с  Розой у  тебя  ничего  не
выйдет. У нее есть жених - Парень Гвоздь.
     Штопор. Гвоздь? Это не тот, которому недавно дали по шапке?
     Пустая Пепельница. Дали по шапке? Ты точно знаешь? За что?
     Штопор.  Заработал.  Сунул  нос  не  туда,  куда  нужно,  ему  и  дали.
(Помолчав.) Так познакомишь меня с Розой?
     Пустая  Пепельница. Вот навязался! Ну ладно, знакомься.  (Розе.) Милая,
разрешите вас познакомить с моим старым приятелем.
     Штопор  (тихо). О возрасте можешь не  распространяться. (Розе.) В самом
высшем обществе не встретишь такой красавицы, как вы.
     Бумажная Роза (кокетливо). А  вы знаете,  кого можно встретить в высшем
обществе?
     Штопор. Как же, знаю, приходилось вращаться....
     Пустая Пепельница. Подумаешь, общество!  У нас тоже общество  неплохое.
Даже вон Книга есть, с высшим образованием.
     Бумажная  Роза  (Штопору).  А  в  комнате,  на стенке,  вам  бывать  не
приходилось?
     Штопор. Что стенка!  Пустое место. Я знал  пробки,  которые долетали до
нее и тотчас же отскакивали. Ничего там хорошего, очевидно, нет.
     Пустая   Пепельница.  Видите,  я  же   говорила!   (Книге.)  Вот  и  вы
подтвердите, что я именно так выразила свою мысль.

     Толстая Книга молчит.

     Штопор (Розе). А у вас что - кто-нибудь есть на стенке?
     Бумажная Роза (смущенно). Да, у меня там Гвоздь. Мой знакомый.
     Пустая Пепельница. Ее жених.  Тот  самый, которому, как вы утверждаете,
дали по шапке.
     Бумажная Роза (испуганно). Что вы говорите!
     Пустая Пепельница. Вам нужно  хорошенько  подумать, прежде  чем связать
свою судьбу с таким подозрительным Гвоздем. Я бы лично - подумала.
     Штопор. Да, теперь с ним связываться - дело опасное. Теперь его песенка
спета.
     Бумажная Роза  (растерянно). Как  же так?  Ведь он был  такой  хороший,
такой прямой Гвоздь. За что же ему?..
     Штопор. За прямоту эту самую. Прямота до добра не доводит.
     Бумажная Роза. Что  же мне теперь  делать? Я ждала, что  он устроится и
вызовет меня...
     Штопор. И вы бы поехали? На стенку? Глупенькая.
     Пустая  Пепельница.  Конечно,  глупая. Оставить  наш  уютный  столик  и
рваться на какую-то незнакомую стенку. Это по меньшей мере легкомысленно.
     Штопор. От скуки не только на стенку полезешь. Разве у вас здесь жизнь?
     Бумажная  Роза. Как вы  правы, как правы! Я так мечтаю уехать отсюда  в
комнату!
     Штопор. Могу вам предложить свои услуги.
     Бумажная Роза. Вы имеете возможность попасть в комнату?
     Штопор. Для меня это просто.
     Бумажная Роза. Может быть, вы смогли бы устроиться на диване?
     Штопор. Конечно, на диване! Ни о чем другом не может быть и речи!
     Бумажная Роза. Ах, возьмите меня, возьмите меня! Я всю жизнь мечтала об
этом диване.
     Штопор. С удовольствием, детка. Для тебя я готов на все!

     Занавес



     Тот же столик. На нем - Пепельница, Бумажная Роза и Толстая Книга.

     Бумажная Роза. А мне опять снилось, что я куда-то еду.
     Пустая Пепельница.  Еду,  еду...  Надо было  ехать -  случаев, кажется,
представлялось достаточно.
     Бумажная Роза. Не решалась я, все боялась чего-то.
     Пустая Пепельница. А вот я в свое время ничего не боялась.
     Бумажная Роза. Вы - другое дело. У вас совсем другой характер.
     Пустая Пепельница.  При чем  тут  характер? Просто  нужно  уметь  жить.
(Помолчав.) А Штопор опять загулял. С какими-то пробками  новыми связался. Я
никогда не верила в его порядочность.
     Бумажная Роза (грустно). А я - поверила.
     Пустая  Пепельница. Конечно!  Разве вы  разбираетесь  в  жизни?  Вы вон
Гвоздю не поверили,  а  он теперь  -  слыхали?  - какое  высокое положение в
комнате занимает?
     Бумажная Роза. Вы мне об этом уже двадцать раз говорили.
     Пустая Пепельница.  И еще сто раз буду говорить. Вы сами прозевали свое
счастье. Гвоздь,  такой  красивый,  прямой гвоздь!  А этот дурак Штопор  еще
говорил, что ему дали по шапке.
     Бумажная Роза. Не нужно вспоминать о Гвозде.
     Пустая Пепельница. Как это не нужно? Да ведь он герой! Пришел на пустую
стенку, а теперь вокруг  него  и  картины, и портреты, и  календарь.  Сам он
такую картину  держит,  что просто загляденье.  Нет, Гвоздь прочно сидит,  я
скажу прямо - от души  рада, что  он оказался  на  высоте. Вот и у  меня,  я
помню, был окурок...
     Бумажная Роза. Гвоздь, хороший, добрый Гвоздь! Сама не понимаю, как мне
мог вскружить голову Штопор.
     Пустая Пепельница. На завитушки польстилась,  милая. Дело обыкновенное,
женское. Вот теперь и расхлебывайте.
     Бумажная Роза. Вы ведь сами говорили, что Гвоздь слишком прямой.
     Пустая Пепельница. Значит,  не слишком.  Значит, в самую меру. Нечего к
словам придираться.
     Бумажная  Роза.  Да  ведь  вы  же  мне  и  расхваливали  Штопор  с  его
завитушками. Разве не правда?
     Пустая Пепельница. Правда,  истинная правда. Так ведь Штопору завитушки
в  самую пору, он  только  с  пробками дело имеет.  А Гвоздю  каменную стену
одолеть надо, здесь без прямоты не обойдешься. Я помню, у меня был окурок...
     Бумажная Роза. Ну скажите - что, что мне теперь делать?
     Пустая Пепельница. Чего ж вы у меня спрашиваете? Я вам ничем не помогу.
Вы у Книги спросите - она мудрая, у нее высшее образование.
     Бумажная Роза (Книге). Книга, посоветуйте, что мне теперь делать!

     Толстая Книга молчит.

     Пустая Пепельница. Ну скажите ей, вы ведь знаете, вы - умная.
     Толстая Книга (впервые заговаривает). Рис опустить в горячую воду, дать
хорошенько закипеть и варить в течение двадцати минут...

     Занавес



     Окно. На подоконнике сидят Орех и Кактус и смотрят в прихожую.

     Орех. Вот какая история.
     Кактус (зевает). Какая история?
     Орех. Да с этой Розой.
     Кактус. С той, что на столе? Да ведь она стоит, как стояла.
     Орех. И вы ничего не видели?
     Кактус (спохватывается). Как же, видел, видел.
     Орех.  Молодец  Парень  Гвоздь.  Это  он здорово  сделал,  что пошел на
стенку.
     Кактус. Почему пошел? Его просто взяли и забили.
     Орех. Ну, что вы! Вы ведь слышали, что он говорил?
     Кактус (поспешно). Слышал, конечно, слышал.
     Орех. Вся беда в том, что Роза бумажная. С настоящей бы розой такого не
случилось. Вы видели настоящие розы?
     Кактус  (он всю  жизнь  смотрел только  в  прихожую,  но  тем  не менее
говорит). Как же, видел.
     Орех. Ну ладно, всего хорошего. Я пойду - меня работа ждет.
     Кактус. Пока.

     Орех  поднимается  на  своей ветке и скрывается  за  окном.  Слышна его
песня.

     Поработать нам не грех,
     Труд полезный сладок.
     Я порядочный Орех
     И люблю порядок.
     Ни к чему высоты мне,
     Я спущусь и ниже,
     Если только на стене
     Пыль и грязь увижу.

     Кактус стоит на окне и пристально смотрит в прихожую.  Он хочет увидеть
то,  что  видел Орех, но уже через  минуту взгляд  его становится  сонным  и
равнодушным. Кактус зевает.

     Занавес


Популярность: 40, Last-modified: Tue, 30 Jan 2001 10:40:18 GmT