-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Я угнал Машину Времени". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1992.
OCR & spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
-----------------------------------------------------------------------
Много было сказано и написано о феномене Сен-Жермена, Мессинга и
Кашпировского, но значительно меньше известен Александр Иванович П. А
между тем именно он обнаружил фантастическую способность принимать
правильные государственные решения на большом расстоянии от
государственного руководства. Это тем более поразительно, что на
протяжении новейшей нашей истории государственные решения принимались
исключительно ошибочные, а некоторые могли быть отнесены даже к разряду
преступных.
Между тем Александр Иванович говорил, он предупреждал. Но простому
человеку, который принимает важные правительственные решения, без передачи
мыслей на расстояние не обойтись: ни в одно правительственное учреждение
ему не пробиться, письма его туда не доходят, номера телефонов
засекречены. Что же остается? Передача мыслей на расстояние.
К сожалению, этой способностью Александр Иванович П. не владел. Принять
решение - это да, но чтоб его передать, тут нужны совсем другие свойства
личности.
По случайному совпадению, Степкин из того же двора передавал мысли на
расстояние. В собственной его голове никаких значительных мыслей не
рождалось, но передать чужие мысли на расстояние - это он пожалуйста,
сколько угодно.
Вот ему-то и стал рассказывать Александр Иванович П. как и что. Что
нужно делать правительству в данный момент, как развивать свою политику на
дальнейших этапах. Степкин все внимательно выслушивал, кое-что записывал и
говорил в заключение: "Непременно передам!"
Возможно, он не очень точно передавал, но правительство совершенно не
следовало советам Александра Ивановича. Оно принимало такие глупые
решения, что Александру Ивановичу было просто неловко. А вдруг кто-то
подумает, что это Александр Иванович им такое посоветовал? Ведь Степкин
может кому-то сказать, что передает мысли Александра Ивановича, а то, что
их извратили до неузнаваемости, потом уже никому не докажешь.
Самое невероятное, что две такие выдающиеся, можно даже сказать
феноменальные способности соединились в одном дворе. Вообще-то наши люди
обладают самыми разными способностями, кроме единственной - покупательной
способности, которая у нас только в последнее время стала престижной,
оставаясь, впрочем, на прежнем уровне.
По этому поводу Александр Иванович передал в правительство такое
решение: нужно дать возможность каждому человеку заработать на себя. Но в
правительстве поняли неправильно и стали давать возможность заработать не
всем, а только некоторым, причем не просто так, а за солидную взятку.
Александр Иванович возмущался, призывал Степкина в свидетели, что о
взятках он ему ничего не передавал.
"Сумародок!" - восхищался Степкин, ни на что не намекая, а просто не
справляясь с произношением. Как известно, справиться с произношением -
почти непосильная задача не только для широких народных, но и для узких
правительственных масс. При этом Степкин что-то записывал в свой блокнот,
переходя от неправильного произношения к неправильному написанию.
Александр Иванович между тем говорил:
"Приход социализма на смену капитализму был разрушителен для экономики.
Приход капитализма на смену социализму разрушителен для экономики. Можно
ли два раза разрушить, ни разу не построив?"
"Сумародок!" - восклицал Степкин и опять записывал.
Были у этих двух феноменальных людей и свои маленькие слабости.
Степкин, например, был влюблен в тетю Женю по имени Катерина Ивановна.
Тетей Женей Катерину Ивановну называли за выдающиеся свойства ее фигуры, и
Степкин любил в ней именно ту часть, которая называлась Женя, а к
остальной Катерине Ивановне относился несколько настороженно. Особенно его
настораживало то, что Катерина Ивановна ходит к Александру Ивановичу - и
это при живом муже Хренопуло, алкоголике и мечтателе, которого трезвым
можно было застать либо в раннем детстве, либо уже в могиле, куда вряд ли
кто-то захотел бы за ним последовать. Не было у Хренопуло на этом свете
столь верных и любящих людей.
Поэтому Хренопуло Степкина не смущал, его смущал Александр Иванович П.,
к которому тетя Женя (Катерина Ивановна) ходила на квартиру. Он ведь не
знал, что она ходит в самом хорошем смысле, хотя и тот смысл, о котором
думал Степкин, тоже не плохой и довольно-таки в нашей жизни
распространенный.
И пока тетя Женя находилась у Александра Ивановича П., Степкин шел к ее
мужу Хренопуло, который по обыкновению был после получки и тихо и
отрешенно мечтал во дворе, принимая каждого подходящего к нему за
представителя внеземной цивилизации. А когда тетя Женя выходила от
Александра Ивановича, Степкин направлялся к нему и ревниво осматривал поле
своего поражения, но ничего компрометирующего обнаружить не мог, поскольку
Александр Иванович успевал все привести в порядок и встречал Степкина с
неизменно умным лицом и словами, обращенными к политике нашего
государства. Степкин слушал о политике и обещал это все передать,
непременно передать и даже кое-что записывал для памяти.
Устав от разговоров о политике, Степкин возвращался к Хренопуло,
надеясь выяснить некоторые обстоятельства касательно его жены, но
Хренопуло не помнил своей жены и воспринимал ее как планету Женю на орбите
звезды Катерины Ивановны, а Степкина как пришельца с этой Жени, который
прилетел за Хренопуло, чтоб забрать его туда для дальнейшего прохождения
жизни.
"Ни в коем случае, - говорил Хренопуло и кивал головой. Собственно, он
качал головой, но по ошибке не в ту сторону. - Я ни в коем случае никуда
не поеду. Потому что я, во-первых, люблю Родину, а во-вторых, меня не
пустят. Ни в какую цивилизацию. Потому что у меня такая анкета. Ты никогда
не видел мою анкету? Обязательно посмотри, это что-то особенное!"
Конечно, Степкин видел его анкету. Он вообще многое в жизни повидал.
Жизнь у Степкина была сплошной детектив, но кое в чем отличалась от
детектива. Там, в детективе, главное лицо - человек, который ищет
преступника, а в жизни элемент риска отсутствовал, все преступники сидели
по своим квартирам и тихо ждали, когда за ними придут. Поэтому в жизни
главным лицом становился не сыщик, а следователь. Без него преступник
прожил бы жизнь, да так бы и не узнал, что он преступник.
Степкин, однако, следователем не стал, но из него получился секретный
сотрудник. Он следовал за объектом и передавал его мысли на расстояние,
так что в определенном смысле он все же стал следователем.
В его записной книжке в качестве эпиграфа были написаны такие слова:
"Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.
А.С.Пушкин". С одобрения Пушкина он и занимался своей деятельностью,
которой оценка великого поэта сообщала и поэзию, и высокое благородство.
Фамилия Степкин была не его, а жены. В своей жизни, чтоб замести следы,
он постоянно переходил на чью-то фамилию. Он и женился не по любви, а для
конспирации, а рассекретившись, разводился.
Громких фамилий он избегал. Чем громче фамилия, тем ее лучше слышно.
Когда-то его увлекла женщина по фамилии Лермонтова, и только из-за ее
фамилии он на ней не женился. Он опасался стать Лермонтовым, Лермонтовы
долго не живут. Вместо Лермонтовой он тогда женился на обыкновенной
женщине Ивановой - не Татьяне Ивановой, не Наталье Ивановой, а просто на
Ивановой. Была такая женщина.
Три года он прожил под незаметной фамилией Иванов. А потом внезапно
прогремел Иванов - не то писатель, не то государственный деятель, - и
пришлось Степкину разводиться с женой, чтоб не греметь такой громкой
фамилией.
Для него не было отдыха, не было свободных от работы минут. Однажды он
разговаривал по междугородному телефону с женой, и вдруг, как это бывает,
в его разговор вклинился другой, весьма подозрительный по содержанию. При
этом назывались такие нетелефонные имена и должности, что он уже не
слушал, что там кричала жена, а мучительно соображал, кто такие эти
вклинившиеся в разговор абоненты, из каких они городов, из каких
учреждении и как бы их подольше задержать на линии. Жена уже давно
повесила трубку, а он все кричал из кабины телефонистке: "Дайте еще пять
минут!" - хотя и не знал, что будет делать с этими разговорами, каким
образом они могут ему пригодиться.
Больше всего он любил очереди, потому что в очередях люди бывают
особенно откровенны. А кроме того, там непременно что-то дают. Если из
соображений конспирации нельзя стать в ту же очередь, можно стать в
другую: у нас хватает очередей. Они, допустим, стоят за водкой, а ты займи
за колготками и отсюда, от колготок, слушай, о чем там, за водкой, идет
разговор.
Разговоров было много. Особенно о нашей отечественной промышленности и
не менее отечественной торговле. О том, что кому-то привозят колготки
непосредственно домой, минуя все магазины, прямо из Франции. Или из
Италии. Или из других государств. Но тут колготки кончались, и Степкин
оказывался перед диаграммой в виде чулка: "Рост чулочного производства по
сравнению с 913 годом" (началом княжения великого князя Игоря).
Приходилось становиться за какими-нибудь билетами - то ли на выезд, то ли
на въезд, то ли просто на сидение где-нибудь, допустим, в театре.
Он жил среди людей, которые были, как кусты в ночном парке под
колеблющимся фонарем: то одна веточка высветится, то другая. И не узнать,
что у них там, в тени: какие мысли, какие настроения. Вся их открытость от
верхнего света: как фонарь повернется, какой бросит луч. Люди - только
блики в глубине ночи, как волны под луной: поднимется большая волна, а
высветится маленьким бликом. Маленькая же может высветиться большим. И не
поймешь в темноте, какая там из них больше.
Это - в темноте. А на свету Степкин жил дворе, как остальные соседи:
как Александр Иванович П., как тетя Женя и ее муж, алкоголик и мечтатель
Хренопуло. Всякий раз, расставшись с очередной женой, он возвращался в
этот дом - к своему детству, к своей юности и к своей любви, которую
осуществить не мог, и не только потому, что в этом случае ему пришлось бы
стать Хренопуло, а становиться Хренопуло не хотелось, - но он не мог
позволить себе открытой жизни при столь закрытой профессии. Он мечтал о
конспиративной квартире, в которой можно жить с конспиративной женой,
воспитывать конспиративных детей... Но тетю Женю слишком хорошо знали в
городе, потому что она работала в гастрономе.
Вот и все, что можно узнать о Степкине. Маленькой его слабостью была
его большая любовь, а в остальном это был феноменальный человек,
передавший на расстояние больше мыслей, чем передал Сократ всем своим
ученикам, хотя передавал их в одно-единственное учреждение.
А какая слабость была у Александра Ивановича П.? У этого поистине
государственного ума, способного принимать поистине государственные
решения, была слабость, о которой можно догадаться, если намекнуть, что
была она связана с любовью к прекрасному в сочетании с любовью к хорошим
деньгам.
Нет, он не спекулировал картинами и не пел в эстрадном ансамбле, он не
поставлял девочек в зарубежные дома благородных девиц.
Александр Иванович шил лифчики, отдавая дань красоте и принимая дань за
работу.
Это была его вторая, древнейшая профессия, потому что занимался он ею с
юных лет, и первой своей профессией он стал заниматься намного позже.
В первой, основной профессии Александра Ивановича не было ничего
интересного ни с точки зрения эстетической, ни с точки зрения
материальной, поэтому и говорить о ней ни к чему. А вот вторая, древнейшая
была его вечной слабостью и вечной любовью.
Многие считают, что эта работа не для мужчин, но Александр Иванович
отдавался ей с увлечением. Он умел так снять мерку, что создавалось
впечатление, будто это вовсе и не работа, а нечто более возвышенное,
окрыляющее, хотя крыльям положено расти с другой стороны.
Все это началось давно, еще в молодости, когда Александр Иванович
ухаживал за своей невестой. Он приходил к невесте, и она засаживала его
шить лифчики. Сначала он не умел, да и мысли были совсем не об этом, но
она ему объяснила, показала, работа оказалась довольно простой. На первых
порах он пришивал пуговицы, потом еще что-то пришивал, и лишь тогда, когда
научился пришивать, невеста ему доверилась.
Так они сидели все вечера и шили лифчики. "Может, на диване посидим?" -
предлагал Александр Иванович, опасаясь, что его неправильно поймут, но и
не желая, чтоб его поняли правильно. "Посидим! - отзывалась его любимая. -
Нам это сидение не меньше пяти рублей обойдется!"
Время было действительно - прямо золотое. Час - два рубля. Сидеть в
кино - и то дешевле. И постепенно Александр Иванович научился временем
дорожить, и уже сам подгонял невесту, когда она пыталась расслабиться в
обществе жениха.
Невеста жила далеко: сорок минут езды с двумя пересадками. Чтобы
сэкономить время, Александр Иванович решил работать дома.
Были трудности с клиентурой. Первая женщина, которую он привел, чтобы
снять с нее мерку, поначалу согласилась довольно охотно, но, увидев, что
он действительно лезет мерку снимать, устроила скандал и ушла, хлопнув
дверью. Он тогда не знал, что нельзя снимать мерку с первой попавшейся
женщины, случайные знакомства тут ни к чему хорошему не ведут.
Вторую клиентку Александр Иванович решил сначала поближе узнать.
Познакомились на базаре, стояли в очереди за грушами. Женщина была
изрядной комплекции, из тех, что нуждаются в индивидуальной работе. Когда
он предложил снять с нее мерку, она засмеялась и согласия не дала.
Сказала, что они для этого мало знакомы. Лишь на третий день она решила,
что они знакомы достаточно, но, когда он, приведя ее домой, полез к ней с
сантиметром, она закричала и стала звать на помощь соседей.
Постепенно, однако, все наладилось. Клиентки сами стали к нему ходить и
даже приводили других клиенток. Все они знали, зачем идут, и Александр
Иванович оправдывал их ожидания.
Между тем невеста писала ему письма, просила зайти, соблазняла
какими-то особыми пуговицами. Но он уже раздумал жениться. Зачем ему было
жениться? Бесплатно шить лифчики?
Чтобы не вляпаться в такие дела, он стал подбирать клиенток с
нестандартным возрастом и фигурой. Этим было все равно: примерять, так
примерять, лифчики, так лифчики. Невеста не выдержала конкурентной борьбы,
стала шить подворотнички, вышла замуж за военного и укатила с ним на
восток. Не на Ближний Восток, как это теперь вошло в моду, а на Дальний,
который был в то время ближе Ближнего.
Здесь же, вдали от востока, все больше ощущалось влияние запада, где
женщины прекрасно обходились без лифчиков (поэтому у них от лифчиков
ломились магазины, а у нас все лифчики были на женщинах, поэтому в
магазинах их было не найти). В условиях острого дефицита предметов первой
необходимости наша отечественная мораль все внимательней присматривалась к
западной нравственности. По телевизору показывали, как должна выглядеть
женщина, если она хочет обходиться без лифчика, а также других предметов
нашего дефицита. В кино о лифчиках вообще не вспоминали - разве что в
фильмах из времен Ивана Грозного, а также победоносных сталинских
пятилеток. Клиентура Александра Ивановича старилась у него на глазах, и
работа приносила ему все меньше удовлетворения. Впечатление было такое,
что он изготовляет емкости либо для жидкостей, либо для совершенно сухих
предметов, и в его профессии оставалось все меньше от высокого и
трепетного искусства.
А тут еще одинокие клиентки, у которых настолько окаменели мечты, что о
них разбивались последние их надежды, стали как-то по-другому смотреть на
Александра Ивановича. Увидев, что одинокий мужчина так хорошо шьет, они
решили, что он выполняет и другую домашнюю работу, и в целях установления
более близкого знакомства тормозили рабочий процесс, просили снять мерку и
там, и тут. и в таких местах, которые не имели никакого отношения к
лифчику.
Александр Иванович удвоил, затем утроил тариф, но не отпугнул самых
пылких и самых одиноких. Повышение цен только подстегнуло их мечты: им
нравились мужчины, которые хорошо зарабатывают.
И все чаще Александру Ивановичу вспоминалось то время, когда он все это
только начинал. Наверное, он не так начинал. Наверно, нужно было сесть с
невестой на диван и потерять эти пять рублей, черт с ними, с пятью
рублями. Тогда бы у него все сложилось не так, он имел бы свою личную
жизнь и не должен был бы соваться в чужую, общественную. Он бы имел любовь
вместо лифчиков, а сейчас у него сплошные лифчики вместо любви.
"Слышь, Степкин, - говорил в такой момент Александр Иванович, - а
может, мы с тобой прожили жизнь не так?"
И Степкин отвечал:
"Может, и не так. Но так или не так, надо за нее, прожитую, держаться".
Но однажды события, которые столько лет топтались и пылились во дворе,
сорвались со своих мест и помчались с бешеной скоростью. И алкоголик
Хренопуло вдруг проснулся, совершенно трезвый перешел через дорогу и замер
у административного здания с плакатом: "Свободу Отечеству!" Тут же
набежали его соотечественники, у которых было много свободного времени, а
им хотелось еще каких-то свобод (впоследствии они получили свободные
цены).
Пролетарии, которым нечего было терять, поскольку все, что можно было
потерять, они пропили, требовали призвать к ответу руководителей
Учреждения. Руководители сначала затаились, потом долго не отзывались, а
потом вышли тихонько через черный ход и присоединились к толпе, требуя
призвать к ответу уже неизвестно кого. Чтобы как-то разрешить эту
проблему, кто-то высказал требование призвать к ответу еврейский вопрос,
но можно ли призывать к ответу вопрос, или вопрос можно призвать лишь к
вопросу?
Александр Иванович имел несколько мыслей на этот счет, но ему не
удавалось передать их на расстояние, а близко подходить к толпе он боялся.
Правда, был изобретен другой способ передачи мыслей на расстояние - с
самого низа на самый верх, с трансляцией их оттуда на всю страну по
телевизору. Степкин буквально не отходил от микрофона. Все те мысли,
которые он прежде изымал из низов, он теперь провозглашал сверху в
микрофон, и не последнее место среди них занимали мысли Александра
Ивановича.
Александр Иванович сидел перед телевизором и слушал свои самые
сокровенные мысли. Это были старые мысли, сейчас он думал уже не так. Он,
например, не одобрял, что покупательная способность, которая прежде у нас
отставала от других способностей, теперь становится самой престижной, хотя
тоже пока еще отстает.
Иногда к нему заглядывал Степкин, но уже не с той целью, с какой
заглядывал в прежние времена. Степкин хотел узнать, как реагируют
избиратели, которых он прежде держал под колпаком, на наши сегодняшние
парламентские достижения. Для этого Степкин слегка приподнимал колпачок и
заглядывал к Александру Ивановичу.
Степкин рассказывал о приватизации конспиративных квартир: теперь они
передаются конспираторам в личное пользование. Он, Степкин, давно пытался
это сделать и за это пострадал, не зря его выбрали в народные депутаты.
Они сидели, вспоминали прежние времена, в которых Александру Ивановичу
больше всего запомнились лифчики, помогавшие держать в секрете то, что
сегодня выставляется на всеобщее обозрение. Народный депутат с ним
соглашался: не все нужно выставлять на всеобщее обозрение, многое народ
может не понять.
Степкин уходил и вскоре появлялся на экране телевизора. Александр
Иванович сидел и слушал собственные мысли. Они дошли до него, наконец-то
дошли: поднялись на самый верх и спустились к нему, словно никогда от него
не уходили.
Популярность: 54, Last-modified: Wed, 17 Jan 2001 14:47:53 GmT