---------------------------------------------------------------
     "Искатель" No 3, 1968.
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------


           Повесть о древних индейцах майя и их сокровищах



     Второй день мы едем к далекому и таинственному Юкатану. Монотонно
гудит   мотор.   Дорога  серой  шуршащей  лентой  бежит  под  колесами
автомобиля.  Остались позади перевалы Центральной Мексики с  красивыми
заснеженными   вершинами.   Некоторое  время  дорога  пролегала  вдоль
морского берега,  а потом начались джунгли.  Они  подступают  к  самой
обочине дороги и, кажется, хотят поглотить асфальт.
     Но серая лента убегает вперед. Она проносит нас через тропические
болота,  где торчат из воды засохшие и обожженные солнцем деревья, где
высоко в небе,  распластав крылья,  вьются  в  поисках  падали  черные
сопилото.
     Иногда на асфальте попадаются раздавленные кобры. Наверное, рядом
с  дорогой в зеленой болотной жиже плавают они,  чуть приподнимая свои
плоские змеиные головы и разглядывая мчащиеся машины.
     И снова тропический лес.  Высокие деревья переплетены лианами.  С
разных сторон слышатся крики птиц, обезьян, рев зверей. Кажется, выйди
из машины, шагни с дороги - и путь назад будет отрезан.
     Трудно представить, что в этих диких местах когда-то, много веков
назад,  родилась высокая цивилизация индейцев майя. Каменными топорами
индейцы вырубали гигантские деревья, расчищали землю для посева маиса,
для  строительства  городов.  И  города,  построенные  ими пятнадцать,
семнадцать веков назад,  сохранились до наших  дней.  Ни  ураганы,  ни
тропические ливни не смогли разрушить их.
     Семнадцать веков!  Я еще раз повторяю:  "Семнадцать веков!"  -  и
ловлю  себя  на том,  что не ощущаю меры этого времени.  Я представляю
семнадцатый век,  семнадцатый  год,  семнадцать  лет  тому  назад.  Но
семнадцать веков...
     Хочется усомниться...  Однако десятки городов, построенные руками
индейцев  майя,  стоят  в  джунглях до сих пор.  Стоит в своей красоте
город Паленке.  В центре города удивительный храм Солнца с причудливым
каменным узором на крыше, Большой дворец с высокой башней. На каменных
стенах дворца высечены нефритовыми резцами барельефы:  воины с копьями
в руках, сановники в головных уборах из перьев птиц.
     Неподалеку от Паленке находится  другой  город  индейцев  майя  -
Бонампак. На внутренних стенах одного из дворцов сохранилась красочная
роспись:  процессия роскошно одетых жрецов  и  вождей,  сопровождаемая
воинами  и слугами;  битва с вражескими армиями;  праздник,  в котором
участвуют танцоры в разноцветных нарядах.
     И еще города:  Ушмаль, Майяпан... И еще сказочные храмы и дворцы.
Ко многим из них,  пробиваясь сквозь джунгли,  ведут  лишь  пешеходные
тропы.
     Мы едем  на  северо-восток,  к  великой  столице  индейцев   майя
Чичен-Ице.
     Чем ближе Чичен-Ица,  тем плотнее становится поток автомобилей. В
древний город едет много людей:  иностранцы и мексиканцы.  Едут целыми
семьями. Из окошек автомобилей выглядывают детские головки...
     А дорога  становится  уже.  Машины идут медленнее.  Каждый холм и
пригорок у дороги кажется преисполненным огромного  смысла:  может,  в
прошлом  это  был  дворец  знатного  воина,  может,  пирамида,  еще не
открытая учеными.
     Наконец за поворотом открывается Чичен-Ица.  На главной площади -
ступенчатая пирамида Кукулькана с ровной площадкой наверху,  где стоит
храм. На фоне голубого неба со взбитыми облаками пирамида стоит как-то
очень естественно и спокойно.  Кажется,  будто ты уже видел ее,  будто
она твоя старая знакомая... Другой она тебе и не представлялась.
     Она не подавляет своим величием.  Скорее она приподнимает тебя  и
отрешает от всего, что час назад волновало...
     Ко мне подходит мексиканец и предлагает свои услуги.  У него чуть
раскосые глаза, волосы черные как смоль, кожа с бронзовым отливом. Как
похоже его лицо на те,  что я видел  высеченными  на  каменных  стенах
дворцов в Паленке и Ушмале!
     - Меня зовут Исидро,  - представляется мексиканец. - Если угодно,
мы сначала поднимемся на пирамиду Кукулькана.
     Мы шагаем вверх по каменным ступеням.  Ступень узка,  сантиметров
пятнадцать,  не  больше.  Лестница  почти  отвесна.  Страшно взглянуть
назад.
     На каждой  стороне  пирамиды  -  91  ступень.  Если сложить число
ступеней, выйдет 364 - равное числу дней в году.
     Отсюда, с   высоты  пирамиды,  раскрывается  весь  древний  город
Чичен-Ица.  Вдалеке круглая башня обсерватории.  Когда-то  там  ученые
древности  наблюдали  за  движением  Солнца  и  Венеры,  определяли по
звездам время сбора и посева маиса.
     Хорошо виден  храм  с  тысячью  колонн,  который  называют храмом
Воинов.  На  его  вершине  -  высеченный  из  камня  бог  Чак-Мол.  Он
полулежит,  голова  его резко повернута,  в руках он держит блюдо,  на
котором разжигали жертвенный огонь.
     Я делаю первый шаг вниз по ступеням пирамиды.  У меня захватывает
дух.  Хочется повернуться лицом к ступеням и  трусливо  спускаться  на
четвереньках.  Но  я  вижу,  как  мой проводник идет,  твердо ступая и
спокойно глядя перед собой. Я пытаюсь идти, как он. И вдруг неожиданно
для  себя  ощущаю  прелесть этой страшной ходьбы,  ее таинство.  Ты не
видишь лестницы перед собой,  и создается впечатление,  что ты идешь с
неба,  идешь  по  воздуху.  С  каждым  шагом  ближе  зеленая,  коротко
подстриженная лужайка...
     Я еще раз смотрю на пирамиду,  которая вознесла меня,  испугала и
обрадовала...
     Мы шагаем   по  дороге  к  Священному  колодцу.  Проводник  вдруг
останавливается и раскуривает трубку.
     - Прежде чем идти к колодцу,  сеньор, - говорит Исидро, - давайте
присядем.
     Мы садимся  на квадратный тесаный камень,  давно вросший в землю.
Исидро  курит  трубку  и  молчит.  Молчу  и  я,  перебирая  в   памяти
удивительную  историю Священного колодца,  без чего нельзя представить
жизнь древних индейцев Чичен-Ицы.



     Это было в месяц Кайяб,  когда обычно начинается  период  дождей.
Уже давно индейцы подготовили землю для посева,  отобрали лучшие зерна
маиса. А дождя все не было. Земля была сухая, как пепел.
     С рассветом   индейцы  приходили  сюда,  к  пирамиде  Кукулькана,
приносили жаровни с углями и жгли священный копаль.  Дымок  вился  над
жаровней, распространяя благовоние. Индейцы сидели на корточках вокруг
жаровни и смотрели на восток,  откуда надвигался свет нового дня. Этот
свет  был  для  них  таинственным:  им  казалось,  что черный бог ночи
покидает землю и звезды уходят  вслед  за  ним,  потому  что  они  его
стражи. А на землю приходит другой - светлый бог дня.
     Индейцы пристально смотрели на яркую полоску,  которая занималась
на востоке.  Может быть,  там промелькнет фигура светлого бога, может,
удастся увидеть его лицо. Хмурое оно сегодня или радостное?
     А свет становился все ярче. И наконец, показывалось солнце. Будто
настороженный  огненный  глаз,  оно  выглядывало  из-за  края   земли.
"Берегитесь,  люди!  - словно предупреждало оно. - Я могу сжечь все на
земле!"
     Покрепче прижимались друг к другу индейцы и смотрели на небо. Оно
было голубое,  без единого облачка.  "Значит,  бог дождя разгневан  на
нас! Значит, солнце, как и вчера, будет сжигать землю".
     Индейцы чувствовали себя песчинками в  этой  огромной  вселенной,
где  такое  большое небо,  бескрайняя земля,  где такое яркое солнце и
такая далекая луна. Все для них было полно таинственного смысла: смена
ночи  и  дня,  дождь  и гром,  рождение ребенка и сама смерть.  "Мы во
власти богов,  - думали индейцы,  - а с  ними  могут  общаться  только
Верховный правитель - Халач-виник - и жрецы".
     Взгляды индейцев были  прикованы  к  храму,  который  высился  на
огромной ступенчатой пирамиде.  Там заседают Халач-виник и жрецы.  Они
говорят с богами.  Они узнают,  за что разгневан на  людей  бог  дождя
Юм-Чак  и  какие дары люди должны преподнести ему,  чтобы землю оросил
дождь.
     Халач-виник сидел на циновке из шкуры ягуара.  Его лицо было ярко
раскрашено  красной,  черной  и  голубой  красками.   Длинные   волосы
перехвачены  на затылке красной лентой.  Голову,  как корона,  украшал
наряд из драгоценных  перьев.  Плечи  Верховного  правителя  покрывала
дорогая накидка.
     Халач-виник поднимал руки, перехваченные браслетами из нефритовых
камней.  Он закрывал глаза, и губы его что-то шептали... Рядом с ним в
раскрытой каменной пасти ягуара пламенели угли.  Жрецы подбрасывали на
угли священный копаль, и благовонный дымок поднимался вверх. Он должен
был донести молитвы Халач-виника до самого бога.
     Солнце поднялось высоко и жгло спины индейцев, как пламя костра.
     И наконец, на верху пирамиды появился Халач-виник в сопровождении
жрецов.  Он  был  в  том  же головном уборе из драгоценных перьев.  На
плечах была красная накидка,  в правой руке жезл,  украшенный хвостами
гремучих змей.
     Халач-виник поднял жезл,  и музыканты,  которые уже  давно  ждали
знака   правителя  Чичен-Ицы,  ударили  в  барабаны.  Заиграли  трубы,
сделанные из больших морских раковин, засвистели свистульки, затрещали
трещотки.   "Собирайся,   народ!   Собирайся  скорей!  Будет  говорить
Халач-виник - Верховный правитель индейцев майя!"
     С разных  сторон  бежали  к  пирамиде  люди.  Из хижин на окраине
города,  с каменоломен,  со строительства храма. Все хотели знать, что
скажет Халач-виник.
     А он стоял на верху пирамиды и смотрел на свой город,  в  котором
все  ему подвластно.  Одно его слово - и будут уничтожены эти дворцы и
храмы, одно его слово - и будут построены новые...
     Взгляд правителя  упал  на  храм Воинов.  Тысяча колонн подпирали
крышу,  белоснежные стены  украшены  каменными  узорами,  вырубленными
нефритовыми  резцами.  Особенно  красив  храм  сейчас,  когда солнце в
зените.  Над  вершинами  тропического   леса   видна   круглая   башня
обсерватории,  а там храм Ягуаров,  платформа для танцев,  стадион для
ритуальной игры в мяч... Весь город собрался у подножья пирамиды.
     Верховный правитель поднял свой жезл,  и вздрогнули на нем хвосты
гремучих змей.  Музыка смолкла. Теперь ничто не нарушало торжественной
тишины города.
     - Бог дождя Юм-Чак разгневался  на  вас,  люди,  -  словно  гром,
разнеслись над площадью слова Халач-виника.  - Если он будет гневаться
впредь,  то все погибнет на земле - деревья,  птицы,  звери. Останутся
только горы и небо.
     Халач-виник сделал паузу и посмотрел на  толпу  своим  ястребиным
взглядом.  Даже отсюда,  с высоты пирамиды,  он ощущал страх,  которым
объяты все жители города.  В позах  -  покорность  и  мольба  к  нему,
Верховному правителю.
     - Чтобы бог Юм-Чак был милостив к вам,  люди,  -  громко  крикнул
Халач-виник, - вы должны отдать ему самую красивую девушку!..
     Радостный крик разнесся над  площадью:  "Значит,  бог  согласился
принять  от  нас  девушку.  Значит,  он  смилуется  и  пошлет на землю
живительную влагу!"
     Снова ударили  барабаны,  заиграли  трубы.  Казалось,  сама земля
гудела от этой радостной музыки. Индейцы плясали, а когда кончили свой
танец,  стали спорить.  Каждый хотел отдать свою дочь.  Но ведь нужно,
чтобы это была самая красивая девушка.
     Из толпы вышел индеец Холон.  Кто не знает в Чичен-Ице высокого и
сильного Холона? Кто может сравниться с ним в силе и выносливости? Его
руки, грудь и даже щеки украшает татуировка. А это могут делать только
те, кто не страшится боли. Его уши разрезаны в лоскуты. Кровью ушей он
не раз мазал лицо каменного идола, чтобы бог послал людям благо.
     Холон остановился у первой  ступени  лестницы,  ведущей  на  верх
пирамиды.
     - О,  о Великий правитель!  - воскликнул он и упал на  колени.  -
Люди знают, что моя дочь Сквик самая красивая девушка Чичен-Ицы.
     По площади пронесся гул одобрения.
     К Халач-винику наклонились жрецы и что-то шепнули ему.  Правитель
поднял свой жезл и несколько раз ударил им о каменные плиты пирамиды.
     - Богу  Юм-Чаку  будет  отдана  дочь  Холопа!  -  разнеслись  над
площадью громовые слова Халач-виника.
     Опять заиграла  музыка.  Индейцы плясали,  а Верховный правитель,
склонив голову на грудь,  смотрел на торжество народа.  Потом он вдруг
резко поднял голову, повернулся и ушел в храм. В задумчивости сидел он
на своей циновке из шкуры  лесного  хищника  и  смотрел  на  дымящийся
копаль, который подбрасывали в каменную пасть ягуара услужливые жрецы.
     Смолкли барабаны,   трубы,   свистульки   и    трещотки.    Толпа
расступилась,  и индеец Холон пошел к своей хижине. Он не видел людей,
не видел дворцов и храмов. Перед его глазами была маленькая Сквик...
     ...Это было совсем недавно,  шестнадцать лет назад.  Холон хорошо
помнил этот день.  Жена лежала в своем  гамаке,  и  он  привел  в  дом
колдунью.  Колдунья принесла богиню деторождения Ишь-Чель, вырубленную
из дерева.  Она что-то пошептала,  стоя около  гамака  жены,  и  потом
положила под него богиню.
     Колдунья села на пол,  поджав под себя ноги.  Она постелила перед
собой белый платок и бросала на него зерна кукурузы.  Затем перебирала
их,  несколько штук откладывала  в  сторону,  потом  снова  бросала  и
пришептывала. Вскоре в хижине Холона раздался детский плач.
     Колдунья помогла обмыть девочку и тут же положила ее в  кроватку,
сделанную  из  прутьев.  Девочка  лежала на спине и смотрела ничего не
смыслящими глазами.  Колдунья вытащила из-за  пазухи  две  дощечки  из
пальмового дерева.  Одну положила девочке под затылок, другую на лоб и
стянула дощечки веревкой.  Голова девочки должна быть сплющенной - это
считалось особым признаком красоты.
     Холон так отчетливо представлял  тот  день,  будто  это  было  не
шестнадцать  лет  назад,  а  вчера.  От этих воспоминаний казалось еще
огромнее его сегодняшнее счастье.
     Он не хотел,  чтобы кто-то перебивал его воспоминания. Он пытался
не замечать толпу людей,  которая шагала вслед  за  ним.  Ведь  теперь
жизнь  всех  зависит  от дочери Холона.  Завтра она встретится с самим
богом Юм-Чаком...
     Холон вспомнил,  как  он  впервые  надел  своей  дочери тоненький
поясок, на котором висела красная ракушка - символ девственности.
     О, о,  его дочь Сквик всегда была очень скромной девушкой. Она не
поднимала глаз на мужчин.  Не то что ее сверстницы,  которых матери  в
знак наказания щипали за уши,  за руки или натирали их бесстыжие глаза
перцем.  Если Сквик давала мужчинам пить,  она  поворачивалась  к  ним
спиной, чтобы не рассматривать тело мужчины, когда он пьет.
     Жрецы и чиланы - предсказатели судьбы - заметили красоту Сквик  и
ее скромность еще во время обряда совершеннолетия,  который происходил
в доме покровителя,  по старости отошедшего  от  ратных  дел  знатного
воина.
     Помощники жреца - чаки - тогда подмели чисто двор и  устлали  его
свежими листьями. В жаровнях задымился священный копаль. Появился жрец
в черном одеянии. Он начал свой обряд изгнания злых духов. После этого
снова подметали двор в разбрасывали свежие листья,  постилали на землю
циновки.
     Жрец снял  с  себя черную накидку,  облачился в яркий праздничный
наряд и надел на голову убор из разноцветных перьев.  Он взял  кропило
для  разбрызгивания святой воды.  Ему помогали чаки - четыре почтенных
старца.
     Жрец приказывал  подросткам сесть на свежие листья,  которыми был
устлан двор. Чаки покрывали головы юношей и девушек белыми платками, и
жрец   благословлял  каждого.  Потом  к  юношам  и  девушкам  подходил
покровитель обряда и дотрагивался до них особой,  святой костью девять
раз,  смачивая  им святой водой лицо и промежутки между пальцами ног и
рук.
     Когда сняли белые покрывала, жрец отрезал у мальчиков привязанные
к волосам белые бусинки,  а взрослые дали им курительные трубки, чтобы
они  затянулись по одному разу.  Матери развязывали у девочек пояски с
ракушками. Теперь юноши и девушки могли вступать в брак
     Холон хорошо  помнит,  как  уже  на  том  празднике  к его дочери
подходили юноши и предлагали себя в мужья. Сквик скромно опускала свои
большие,  как миндалины,  глаза и говорила "нет".  Может быть, она уже
тогда знала, что будет наречена самому Юм-Чаку?..
     Хижина была уже близко,  до нее оставалось не больше двух полетов
стрелы.  Сейчас Холон объявит жене и дочери о великом празднике  в  их
доме.
     А весть о том,  что Сквик наречена богу, уже облетела весь город,
все хижины - была известна и в доме Холона.
     Жена согнулась в приветствии вошедшему мужу,  а  тот,  словно  не
замечая ее, низко поклонился дочери. Теперь она была для него святой.
     Люди, пришедшие вместе с  Холоном,  тоже  низко  поклонились  его
дочери. Они минутку постояли у хижины и ушли.
     Холон сел на циновку и осмотрел свой дом:  стены из переплетенных
прутьев,  покрашенные  белой  известью,  крыша  из  пальмовых листьев.
Наверное,  у Юм-Чака огромный каменный  дворец,  еще  больший,  чем  у
Верховного правителя. Дворец бога дождя спрятан там, наверху, на белых
облаках,  которые плывут над землей.  Он видит из  своего  дворца  всю
землю.  Конечно, он видит и свою нареченную Сквик. Она сидит сейчас на
циновке, опустив глаза. Она - сама покорность. Мысли ее заняты будущей
встречей с богом.
     Жена поставила  на  землю  глиняные   чашки   с   пышной   пеной,
приготовленной из размолотых плодов какао и кукурузы. Ее подают только
по праздникам.
     Они сидели   втроем  и  пили  сладкий  напиток.  Отец  и  мать  с
благоговением смотрели на дочь...
     Когда скрылось солнце,  мать постелила в гамаке постель для Сквик
и отвела ее спать. Девушка закрыла глаза и пыталась представить: какой
он,  бог?  Наверное,  такой же огромный, как тот каменный, что стоит в
храме.  Она могла представить бога каменным и не могла представить его
живым.  Живым  она  хорошо  представляла  Синтейюта.  Его хижина стоит
неподалеку. Он влюблен в Сквик, уже не раз искал свидания с ней. Но ей
страшно  было решиться на это.  А теперь?  Теперь уже никогда не будет
свидания... Сквик знала, что, нареченная богу, она должна проститься с
этой жизнью,  со своей хижиной, с отцом и матерью, с любимым попугаем,
который так смешно говорит: "Ск-вик!.."
     Для всех  жителей  Чичен-Ицы эта ночь прошла незаметно в ожидании
следующего великого дня. И как только на землю пришел рассвет, индейцы
уже  сидели  на  корточках неподалеку от пирамиды.  Они подбрасывали в
жаровню  шарики  священного  копаля,  ожидая  выхода  жреца,  которого
Халач-виник назначил для проведения торжества.
     С первыми  лучами  солнца  жрец  появился  на  верхней   площадке
пирамиды Кукулькана.  В его честь заиграли музыканты.  Люди на площади
встали во весь рост.
     Жрец неторопливо  спустился  по  крутым  ступеням.  Он был одет в
огненно-красную мантию,  на голове его пышный убор из  голубых  перьев
птицы кетсаль,  в руках жезл,  украшенный перьями, на ногах сандалии с
разноцветными камушками.
     У подножия  пирамиды  жреца  ожидали  тоже торжественно разодетые
чиланы и чаки.  Даже музыканты по-праздничному  раскрасили  свои  тела
особой мазью: голубой, красной и черной.
     Звуки музыки оживили город.  Люди  выбегали  из  своих  хижин  на
дорогу, чтобы увидеть процессию. Все знали, куда направляется жрец - к
хижине Холона.
     Сквик давно проснулась.  Она сидела в гамаке,  и мать старательно
расчесывала ее длинные черные волосы.  Сделав посредине головы пробор,
мать  заплела  волосы  в  тоненькие  косички  и связала их колечком на
макушке.
     Старуха колдунья подпиливала Сквик особым, волшебным камнем зубы,
чтобы они были остроконечные,  как у рыбы,  -  это  больше  понравится
богу.
     Холон стоял у входа в  хижину  и  вместе  с  соседями  пристально
вглядывался  в  конец  ровной  и  длинной  улицы,  откуда  должна была
появиться процессия во главе с жрецом.
     Каждый, кто выходил на дорогу,  кланялся Холону.  А Сквик все еще
сидела  на  циновке.  Мать  и  старуха  колдунья  натирали   ее   тело
благовонными мазями.
     Наконец индейцы увидели торжественную процессию  и  расступились,
освобождая  путь жрецу и его свите.  Холон поклонился предводителю.  В
дверях появилась Сквик,  и сам жрец  поклонился  ей.  Стало  тихо.  От
гордости  за  свою дочь у матери выступили на глазах слезы.  Жрец взял
Сквик за руку,  вывел ее на дорогу.  Вновь ударили барабаны, и шествие
началось.  Народа  становилось  все  больше.  Каждый,  присоединяясь к
толпе,  молил бога дождя сменить гнев на  милость,  не  дать  палящему
солнцу погубить все живое на земле.
     Жрец вел процессию в ближайшую деревню. Они должны пройти по всем
деревням,  которые находятся в округе. Пусть люди видят, какую девушку
жрецы нарекли Юм-Чаку.  Пусть жители деревень тоже придут  сегодня  на
праздник к пирамиде Кукулькана.
     Солнце поднималось все выше.  Словно огонь,  обжигало  оно  спины
людей.  Но  люди  шли вслед за жрецом,  ибо верили,  что,  когда Сквик
встретится с богом,  будет дождь.  Дочь индейца Холона так хороша, она
самая красивая девушка племени, она не может не понравиться Юм-Чаку!
     За поворотом дороги показалась деревня.  Хижины  под  крышами  из
листьев пальмы.  На небольшой площади - люди. Они приготовили кушанья:
теплый напиток с перцем, куски мяса тапира с тушеными овощами.
     Процессия остановилась.  Самый  мудрый  старец  деревни подошел к
Сквик,  держа в руках глиняный сосуд с теплым острым напитком. Девушка
сделала несколько глотков.
     Второй старец поднес Сквик другой сосуд  -  с  маслом  из  плодов
какао и кукурузы.
     Сквик брала маленькие кусочки масла, клала их на лепешки из маиса
и  неторопливо  жевала.  А  чаки по команде жреца освобождали площадь.
Загремели грубы, барабаны, трещотки и свистульки. В круг вышли танцоры
- самые сильные,  самые ловкие юноши племени майя. Среди них Синтейют.
Какое стройное у него тело,  как красиво татуирована его грудь! На ней
изображены идолы с огромными носами и сплющенными лбами.
     Синтейют неистово  пляшет,  взмахивая  руками,  откидывая  голову
назад,  резко изгибая свое стройное тело.  Он пляшет отчаянно,  бросая
взгляды на Сквик.  С того дня,  когда жрец отрезал у  Синтейюта  белую
бусинку,  привязанную  к  волосам,  а  у  Сквик  сняли  пояс с красной
ракушкой, он мечтал о том, что девушка станет его женой.
     Синтейют неистово извивался в танце, а Сквик отковыривала кусочки
масла и клала их в рот.  Она видела отчаянный танец Синтейюта.  Но она
отдана самому богу.  "Танцуй, Синтейют! Никогда больше ты не встретишь
меня на пути, и никогда я не смогу украдкой улыбнуться тебе..."
     Жрец вел  процессию  в другую деревню.  По обеим сторонам высокий
тропический лес.  С диким криком  встречали  процессию  обезьяны.  Они
раскачивались  на  гибких  лианах  и с любопытством смотрели на Сквик.
Казалось,  и они знали,  куда ее ведут,  и тоже  хотели,  чтобы  землю
оросил дождь.
     А в Чичен-Ице ждали прибытия торжественной процессии,  ждал ее  и
Халач-виник.  Он  стоял  на  верху  пирамиды  в самой дорогой накидке,
сделанной из разноцветных перьев,  стоял неподвижно,  словно  каменный
идол.  Ему была видна вся округа.  Он видел,  как процессия во главе с
жрецом подходила к городу,  как люди  стекались  с  разных  сторон  на
площадь. С высоты люди казались маленькими, не больше букашек.
     Уже доносились звуки барабанов.  Процессия все ближе. Она пройдет
сначала около рынка.  Здесь собралось много народа, но люди сегодня не
думают о торговле. Нет! Сегодня великий день! Торговцы оставили товары
дома и пришли сюда,  чтобы увидеть нареченную Юм-Чаку. Ведь если будет
дождь - значит товаров будет больше, торговля пойдет лучше.
     Чем ближе пирамида,  тем сильнее волнение Сквик.  В центре города
она была всего несколько раз.  Зачем девушке ходить сюда?  Когда здесь
бывают большие праздники, то их посещают только мужчины.
     Сколько знатных людей на  ступенях  храма  Воинов!  Взгляды  всех
прикованы к Сквик.  Девушка чувствовала эти тысячи устремленных на нее
глаз.  Она улыбалась,  румянец проступал на ее щеках. Ей было радостно
от этих взглядов и страшно.
     Процессия приблизилась к храму Воинов.  На верхней его площадке -
каменный бог Чак-Мол. Он полусидит, держа двумя руками на своем животе
жертвенное блюдо.  Если бы Сквик  выходила  замуж  за  Синтейюта,  она
пришла  бы  сюда,  принесла дары богу Чак-Молу и села бы рядом с ним в
такой же позе. Это приносит счастье в замужестве.
     Наконец перед  глазами  девушки возникла пирамида Кукулькана,  на
верху которой, рядом с храмом, стоял сам Халач-виник. Сквик никогда не
видела его.  Но хорошо помнила, с каким благоговением отец рассказывал
о нем.
     Жрец остановился  у подножия пирамиды,  где хищно распахнули свои
огромные каменные пасти пернатые змеи. Он не спускал глаз с Верховного
правителя. И наконец, тот дал знак.
     Жрец взял за руку Сквик и повел  ее  вверх  по  ступеням.  Тысячи
людей,  собравшиеся  на площади,  следили за каждым ее шагом.  Следили
напряженно,  до боли в глазах.  В толпе стояли Холон и  Синтейют.  Они
тоже смотрели на Сквик. Но она уже не принадлежала им.
     А Сквик поднималась все выше. У нее захватывало дух от высоты. Ей
казалось, что она поднимается к самым облакам.
     Но вот  вершина  пирамиды.  Сквик  замерла   перед   испытывающим
взглядом  Халач-виника.  Жрец  расстегнул ее юбку,  которая обтягивала
бедра, пестрая ткань упала на каменный пол.
     А Халач-виник   продолжал   пристально   смотреть   на   девушку,
нареченную богу,  будто хотел определить,  понравится она ему или нет.
Затем,  не сказав ни слова, он взял глиняный сосуд с лазурью, кисточку
из перьев и помазал лазурью груди и бедра Сквик.  И тогда другие жрецы
взяли кисточки и стали мазать лазурью все тело девушки...
     Кисточки из перьев нежно прикасались к ее телу,  словно  это  был
ветерок, словно это была ласка матери. А Схвик смотрела вдаль. Отсюда,
с высоты,  было видно все вокруг - леса,  поле,  крыши  жилищ.  Где-то
далеко,  возле ее родной хижины,  - мать.  Она не может прийти,  чтобы
проститься с дочерью, - ведь женщины на праздники не ходят.
     Халач-винику поднесли  драгоценности,  и он собственноручно надел
на шею Сквик  дорогое  ожерелье,  на  руки  -  браслеты  из  золота  с
нефритовыми камнями и бирюзой, а уши украсил серьгами из хрусталя.
     Сквик вывели на край пирамиды.  Справа  от  нее  стоял  Верховный
правитель, слева - жрец, назначенный для проведения торжества.
     И опять  разнеслась  над  городом  музыка.  На  площади   начался
всеобщий праздничный танец.
     Люди плясали,  но глаза их были прикованы к Сквик, которая стояла
обнаженной на краю пирамиды, и голубое тело ее сливалось с небом.
     Жрец взял девушку за руку, и они пошли по ступеням пирамиды вниз.
Индейцы продолжали извиваться в танце.  Казалось,  площадь была живая:
неистово пляшущие тела и лица,  повернутые к  ней,  к  Сквик.  От  нее
зависит судьба всех этих людей...
     Только три  полета  стрелы  отделяют   пирамиду   Кукулькана   от
Священного колодца.  Индейцы,  не прекращая танца, расступились, давая
дорогу нареченной богу дождя.  Сквик по-прежнему шагала за  жрецом,  а
чиланы,  чаки и колдуны плясали перед ней, расчищая дорогу к колодцу и
отгоняя злых духов.
     Сквик никогда  не  видела этого колодца.  Она знала,  что там,  в
глубине его,  живет бог Юм-Чак.  Может быть, конечно, его дом и где-то
на облаках,  но встречает он своих жен в колодце. Сквик помнит девушку
Чомигу,  которая тоже была наречена богу и ушла к нему в этот  колодец
несколько сезонов назад.  "Чомига не погибла,  - говорил тогда отец, -
она встретилась с богом,  и он унес ее наверх,  на облака". И конечно,
Сквик тоже не погибнет в колодце.  Она скоро увидит свет дня,  голубое
небо.
     Священный колодец все ближе. Чиланы, чаки и колдуны отгоняли злой
дух уже с каменной площадки на высоком краю колодца. Они плясали, и их
длинные тени отражались на гладкой поверхности воды.
     Толпа окружила  огромный  колодец  со  всех  сторон,   оставалась
свободной только площадка у самого края. На нее и вступила Сквик
     Она взглянула на святую обитель бога дождя. Колодец был огромный.
От  одной стенки до другой - расстояние,  равное броску камнем.  Внизу
зеленела вода.  Когда смотришь на нее,  то видны все люди,  стоящие на
краю колодца.
     Как только Сквик вступила на каменную площадку, все повернулись в
сторону   пирамиды,   на   которой   по-прежнему  величественно  стоял
Халач-виник.  Он поднял над головой  свой  жезл,  украшенный  хвостами
гремучих змей...
     Жрец в красной мантии подошел к Сквик и  легонько  толкнул  ее  в
спину.  Она покорно сделала один шаг к краю колодца,  другой и, как-то
неловко взмахнув руками,  словно  подбитая  птица,  ринулась  вниз,  в
таинственные воды брачного дворца Юм-Чака. Крик, сорвавшийся с ее уст,
полетел по стенам колодца вверх к людям.  Был ли это крик радости  или
отчаяния?
     Сквик шумно ударилась о воду и  скрылась  под  ней.  Черная,  как
ночь,  темнота  охватила ее,  и руки невольно сделали движение,  чтобы
выбраться на поверхность.  Вот он,  спасительный воздух  и  свет!  Она
взглянула наверх и увидела круг неба и людей,  склоненных к воде. Люди
кричали.  Как громко они кричали!  Их крик наполнял  колодец,  он  был
подобен  небесному  грому.  Но  Сквик  не  понимала слов.  Она еще раз
ударила руками по воде и еще хлебнула живительного воздуха.
     А люди продолжали кричать,  и этот крик обрушивался на нее.  Руки
Сквик не в силах были ударить  по  воде.  Черная,  как  ночь,  темнота
охватывала ее тело и увлекала туда, где живет всемогущий бог Юм-Чак.
     Индейцы напряженно смотрели на воду,  по  которой  все  дальше  к
берегу   расплывались   круги.   Наконец   вода  успокоилась  и  стала
по-прежнему гладкой.
     Вначале забил  один барабан.  Его дробь летала по земле,  вызывая
людскую  радость.  Потом  забили  другие  барабаны,  заиграли   трубы,
засвистели свистульки, затрещали трещотки.
     Жрец шагал к пирамиде,  чтобы оповестить Халач-виника  о  встрече
девушки Сквик с богом. Он поднялся по крутым ступеням наверх, а люди -
тысячи индейцев - стояли внизу на площади.  Откликнется ли бог  Юм-Чак
на встречу с самой красивой девушкой индейцев майя?
     Все смотрели на небо.  Солнце уже скрылось.  Но от его  ужасающих
лучей еще розовел небосклон.  А где-то уже блеснула первая звезда,  за
ней  появилась  вторая.  Огромное  вечернее  небо   и   тысячи   глаз,
прикованных к нему.  Может, скажет Юм-Чак свое слово, может, прогремит
гром и упадут спасительные капли дождя?
     Небо молчало.
     Но Халач-виник верил,  что дождь будет. Ученые-жрецы по звездам и
солнцу  высчитали,  что  должен,  обязательно  должен начаться сегодня
сезон дождей.  Верховный правитель молил бога,  он молил  всех  богов,
чтобы был дождь. Ведь это он передал людям их волю.
     А ночь все плотнее окутывала своим черным  покрывалом  Чичен-Ицу.
Жрец  приказал  зажечь  костер.  Еще  днем были принесены сюда дрова и
связанные в пучки прутья.
     Пламя взлетело  вверх,  освещая  пирамиду.  Пусть видит бог дождя
людей, ожидающих его милости.
     Быстро горят  сухие  дрова,  лишь гора пылающих углей осталась на
месте костра.  Жрец раскидал длинной палкой угли по земле и  дал  знак
всем собравшимся на площади.
     Люди сбрасывали с  ног  сандалии  из  тростника  и  проходили  по
горячим  углям  босиком:  "Смотри,  Юм-Чак!  Мы на все готовы!  Сверши
милость! Ниспошли дождь!"
     Вдруг где-то  на  востоке  небо  резко потемнело.  Халач-винику с
высоты пирамиды это было хорошо видно.  Туча скрыла мерцающие  звезды.
Туча все ближе.  Ее уже видят индейцы на площади. Ну, конечно, вот она
идет на них,  на их земли,  на великий город Чичен-Ицу!  Там,  на этой
черной туче, произошла встреча Сквик с богом Юм-Чаком.
     "Слава тебе,  девушка Сквик, слава тебе, Халач-виник! Мы и впредь
будем слушать тебя и жрецов.  Будем строить храмы и дворцы,  только не
лишай нас своей мудрости".
     Первая крупная капля упала с неба, за ней вторая...
     - Дождь! Дождь! - безумно кричали тысячи глоток.



     Рано утром,  когда пробудились птицы в лесу,  крестьяне наполняли
мешочки зернами маиса,  заострили обсидиановыми ножами палки и пошли к
своим участкам земли.  Холон тоже взял  мешочек  с  семенами  маиса  и
отправился на поле.  Поле у него небольшое - 400 шагов в длину и 400 в
ширину.
     Холон шагал по дороге и посматривал на небо - оно было пасмурное,
затянутое тучами.  Индеец был уверен,  что его дочь наблюдает  за  ним
оттуда, с высоты. Она видит всех людей на земле, и, наверное, радостно
ее лицо.
     Холон остановился  у своего поля,  взял горсть земли.  Земля была
влажная.  Он сильно сжал ее в кулаке, и она просочилась сквозь пальцы.
Большой,  сильный человек плакал от счастья, как ребенок. Он опустился
на колени и поклонился своей дочери.  Затем приступил к работе. Острой
палкой он делал углубление в земле, бросал туда несколько зерен маиса,
пяткой заравнивал ямку и шел дальше...
     Казалось, что  дождь оживил всю Чичен-Ицу.  С самого раннего утра
было шумно на городском базаре.  Женщины приходили с корзинами.  На их
груди большие ожерелья из ракушек.  На поясе мешочки,  в которых плоды
какао - они заменяют деньги.  На них можно купить любой товар:  маис и
перец,  мед  и  перья  редких  птиц,  ткань или покрывала,  маленького
деревянного идола. Раб стоит 100 бобов какао, заяц - 10.
     Дождь вдохновил   всех   жителей   Чичен-Ицы,   даже  рабочих  на
каменоломне.  Они бьют молотом по зубилу из  нефрита,  не  жалея  сил.
Трудно  вырубить  из  скалы  огромный  целый  камень для строительства
храма. Сначала у склона горы выравнивают площадку. Потом обтесывают ее
с  трех  сторон.  Лишь  после  этого подрубают камень снизу.  От скалы
отделяется огромный каменный куб.  Десятки людей сдвигают его на катки
и, впрягшись в лямки, тянут в город на строительство.
     Еще один храм будет воздвигнут в  городе.  Город  станет  богаче.
Умелые  руки  каменотесов  превратят каменные глыбы в изящную колонну,
украшенную  замысловатыми  барельефами,  иероглифами  и   календарными
датами.  В переднем углу храма будет установлена статуя бога. Запылают
угли на жаровне,  и задымит священный копаль.  Людям нельзя  жить  без
храмов.  Здесь они говорят с богами,  здесь они исповедуются. Тот, кто
украл,  тот,  кто убил, кто не сдержал слова или дал лживые показания,
идут в храм.  Дурные поступки и грехи причиняют болезни и страдания, и
поэтому надо скорее исповедоваться.
     Грешник стоит  перед  идолом  и  говорит о своем грехе.  Потом он
вынимает из набедренной повязки острую рыбью кость и прокалывает  себе
язык.  После этого берет соломинку, запихивает ее в ранку и так стоит,
глядя на идола.  Кровь капает в раскрытую ладонь.  И когда этой  крови
станет достаточно - индеец подойдет к идолу и помажет кровью его лицо.
     Другие храмы,  которых так много в Чичен-Ице,  тоже не пустуют. В
одном  из  них жрец учит детей знатных людей столицы.  Он объясняет им
сложную науку письменности.  Они должны знать,  как на длинном  листе,
сделанном из коры фикуса, написать знаки, из которых образуются слова.
     Дети знатных должны будут сменить своих отцов,  они должны  уметь
властвовать  и  управлять  народом.  Для  этого  надо  знать  таинства
звездных систем,  движение Венеры и  Солнца,  календарь,  по  которому
можно  точно  определить  время  начала сезона дождей,  время посева и
сбора маиса.
     А этот  маленький  храм,  у  входа в который вырубленные из камня
головы пернатых змей,  находится во  власти  лекарей  и  колдунов.  На
длинных  веревках сушатся травы,  лечебные листья деревьев.  На полках
разложены осиные гнезда,  перья попугаев. На глиняной жаровне - черные
бобы.  Приходите,  больные!  Колдуны  дадут  вам  таинственное  зелье,
которое уничтожит болезнь.
     Неподалеку от пирамиды есть святилище, куда никто не может войти,
кроме ученого жреца.  Он приходит сюда рано утром,  раздувает  угли  в
жаровне, бросает на них шарик копаля.
     Жрец уже стар.  Много лет он приходит в этот храм и пишет историю
"Судьбы майя".
     Вот и сегодня жрец открыл небольшое окно, прорубленное в каменной
стене,  и  присел за гладкую каменную плиту,  на которой лежала книга.
Она исписана только наполовину.  А сколько уже законченных книг  лежит
на полках святилища! Их писали и пятьдесят, и сто, и двести лет назад.
Их писали еще в прежней столице индейцев майя в "Городе  змей",  шесть
веков  назад,  когда  впервые  родилось  могущество племени майя.  Уже
потемнели переплеты тех книг, но записи ученых-жрецов навечно сохранят
историю того далекого времени.
     Сегодня жрец напишет еще одну  страничку  о  девушке  Сквик  и  о
благодеянии бога дождя Юм-Чака.
     Жрец раскрыл книгу  на  чистой  странице,  поставил  перед  собой
глиняный  горшочек  с  краской  и окунул в нее кисточку,  сделанную из
тончайших перьев.  Старательно вывел на бумаге дату:  "2 мулук  По  II
Во".  "В  этот день наш Верховный правитель разговаривал с богом дождя
Юм-Чаком.  Народ выполнил волю бога и отдал ему самую красивую девушку
Сквик. Бог отблагодарил людей влагой, посланной на землю".
     Эти слова жрец писал долго: каждая буква, каждое число - рисунок,
тончайший, как паутина.
     Кончив свой труд,  жрец обмакнул кисточку в настой из трав, вытер
ее и положил рядом с книгой.
     - До завтра,  - сказал он и,  бросив  на  угли  шарик  священного
копаля, встал и начал молитву.



     Боги были  милостивы  к  индейцам  майя.  Они не обрушивали на их
земли ураганы и тропические ливни,  которые  уносят  плодородный  слой
земли. Они не посылали народу майя болезни, от которых умирают дети...
     Боги были милостивы,  и поэтому деревни и города майя становились
богаче,  все  выше  поднимались  пирамиды,  стадионы,  дворцы  знати и
великолепные храмы.
     Когда умирал Верховный правитель,  его хоронили с почестями.  Для
него строили гробницу.  Чтобы никто не  потревожил  его  покой,  жрецы
убивали  нескольких  сильных  и  ловких  юношей  и тела их клали перед
входом в гробницу.
     На ступени пирамиды поднимался новый Халач-виник.  На нем был тот
же пышный наряд из перьев  редких  птиц  и  в  руке  жезл,  украшенный
хвостами гремучих змей.
     Все было по-прежнему.  По-прежнему вымаливали прощение  крестьяне
за  свои  грехи,  по-прежнему  трудились каменотесы и лекари,  а жрецы
усердно обучали наукам детей знатных лиц.
     Может быть,  так  продолжалось  бы  вечно,  и,  может  быть,  еще
могущественнее и краше было бы государство майя...  Но  однажды  чилан
Ах-Камбаль из провинции Титульшиу сделал предсказание. Чиланы для того
и существовали в государстве майя, чтобы предсказывать судьбу племени.
Они  могли заглянуть в следующий год и определить,  будет он урожайным
или нет.  А возможно,  в следующем году будет ураган "четырех ветров".
Но чилан Ах-Камбаль предсказал другое "Наш народ, - заявил он, - будет
покорен  чужестранцами,  которые  принесут  своего  бога   и   дерево,
обладающее большой силой против наших богов".
     Поначалу многие и не придали значения этому  предсказанию.  Какие
могут  прийти  чужестранцы,  если земля майя с одной стороны омывается
водами бесконечного моря,  а с другой закрыта непроходимыми  лесами  и
болотами?
     Но слова чилана Ах-Камбаля  оказались  не  напрасными.  Во  время
торжества  по поводу сбора урожая в Чичен-Ицу пришли жители прибрежных
городов.  Они сказали,  что видели людей с белой кожей и даже  ели  их
мясо.
     Бледнолицые приплыли на своем каноэ откуда-то с края  света.  Они
сошли  на  берег и упали без сил.  Жрец приказал пятерых из этих людей
отдать в жертву богу.  Их положили  на  жертвенный  камень,  распороли
грудь  и  вырвали сердце.  Потом тела их сварили,  и всем досталось по
кусочку.
     Восьмерых оставшихся  в живых чужестранцев жрец приказав запереть
в доме и откормить их,  чтобы они  еще  больше  понравились  богу.  Но
чужестранцы  сломали дверь дома и бежали в леса.  Может,  их уже съели
звери, а может, они еще живы.
     Наверное, приход  этих  людей  и  предсказывал  чилан Ах-Камбаль.
Верховный правитель и жрецы терялись в догадках.  Кто эти люди? Откуда
индейцам было знать,  что уже несколько лет назад, движимые погоней за
золотом,  рабами и новыми землями,  испанские мореплаватели высадились
на  Кубе,  которая  так  близко  от  Юкатана,  и  основали там колонию
Испании. Во главе ее встал генерал-губернатор Диего Веласкес.
     Один из   его  кораблей,  груженный  золотом,  потерпел  крушение
недалеко от Ямайки.  Лишь 20 человек спаслись на лодке.  Они плыли  по
морю  13  дней  без  продовольствия  и воды.  Половина из них погибла.
Оставшиеся в живых увидели берег Юкатана и  причалили  к  нему...  Это
были  самые  первые  люди  Старого  Света,  которые  вступили на землю
великого государства майя.
     "Может быть,  это бледнокожие боги,  дети Кетсалькоатля, - думали
индейцы, - может, они спустились с неба?"
     Прошло немного времени. Из прибрежного селения был послан гонец к
Верховному правителю майя.  Индейцы,  которые видели гонца,  не знали,
какую он несет весть Халач-винику, но чувствовали, что весть недобрая.
     Гонец стоял у первой ступени пирамиды рядом с раскрытой  каменной
пастью пернатого змея.
     Халач-виник подал знак телохранителям,  и гонец взбежал по крутым
ступеням пирамиды.
     - О,  о великий правитель!  - упал на колени перед  Халач-виником
гонец.  -  Вчера,  когда солнце было еще высоко,  в море появились три
огромные горы под шапкой белых  облаков.  Они  увеличивались  и  скоро
превратились в большие корабли.  На берег сошли люди с белой кожей,  с
бородами цвета солнца.  На голове у них железный наряд,  грудь и плечи
тоже железные.  В руках трубы. Бледнолицые не боятся наших идолов. Они
подошли к богине деторождения Ишь-Чель,  трогали  ее  грудь  руками  и
смеялись.  Они  забрали золото,  которое мы положили к ее ногам в знак
благодарности. Бледнолицые сели на корабли и поплыли вдоль берега в ту
сторону, где скрывается солнце.
     Халач-виник наклонил голову, давая понять, что гонец может идти.
     Жрецы сели напротив правителя.  Они держали совет. Говорили мало.
Им было ясно,  что на их землю надвигается гроза  и  что  предсказания
чилана из провинции Титульшиу сбываются.  Они решили собрать войска во
главе с прославленным воином наконом Тепеухом и  послать  их  в  город
Чампотон, в сторону которого двинулись корабли чужеземцев.
     Забили барабаны, заиграли трубы. Далеко были слышны эти тревожные
призывные   звуки.  Индейцы  потянулись  на  площадь  перед  пирамидой
Кукулькана.  Все  шли  сюда  -  воины,  наконы,  чиланы,   каменотесы,
крестьяне и художники.
     Барабаны били до тех пор, пока площадь не заполнилась народом. На
верхней площадке пирамиды появился Халач-виник.
     - К  нашей  земле,  -  громовым  голосом  сказал  Халач-виник,  -
приближаются  чужестранцы.  Они насмехаются над нашими богами,  уносят
драгоценные дары,  которые вы даете богам. Пусть армия нашего великого
города  во главе с наконом Тепеухом отправится в Чампотон;  и если эти
люди снова сойдут на берег,  то наши воины вместе с жителями Чампотона
вступят в бой.
     Халач-виник кончил речь,  поднял и опустил жезл. Вновь на площади
зазвучала музыка.  Тепеух приказал воинам выстроиться,  а сам поднялся
на несколько ступеней пирамиды,  чтобы видеть  всю  площадь.  Коротким
жестом  показывал након своим помощникам рослых и сильных людей,  и те
приводили их.  Након пристально оглядывал человека, трогал его мускулы
и указывал место в строю воинов.
     Отобрав людей для пополнения своего войска,  Тепеух  приказал  им
разойтись по домам,  надеть стеганые куртки, которые предохраняют тело
от стрел, и взять оружие.
     Вскоре весь  отряд  был  готов к походу.  Впереди стоял индеец со
знаменем,  сплетенным из перьев.  Четыре воина держали на своих плечах
носилки,  на которых восседал након. А за ним - ряды воинов. В руках у
них копья, стрелы, дубинки.
     Через джунгли по диким тропам двигались воины к Чампотону,  туда,
куда направлялись,  держась на расстоянии в четыре  полета  стрелы  от
берега,  испанские  каравеллы.  Испанцы только что открыли эту землю и
удивленно смотрели на дикий берег, поросший тропическим лесом.
     Шел март  1517  года.  Командир  эскадры  Франциско  Эрнандес  де
Кордоба отправился в плавание с Кубы не  ради  развлечения.  Он  хотел
добыть  новых  рабов,  которые могли бы работать на рудниках по добыче
золота и меди. Случайно испанские корабли наткнулись на землю Юкатана.
Испанцев поразил своей монументальностью храм, в котором стояла богиня
Ишь-Чель.  И конечно, их воображение потрясло золото, которое лежало у
ее  ног.  Лежало  просто  так,  без  присмотра и охраны,  будто это не
золото, а камни.
     Они плыли   на   приспущенных  парусах,  внимательно  разглядывая
таинственный берег, надеясь встретить другие храмы.
     Но, кроме  тропического леса,  ничего не было видно на берегу.  И
вдруг вахтенный закричал: "Слева по борту!"
     Все увидели  странное здание,  возвышавшееся невдалеке от берега,
может быть,  в ста метрах.  Здание было квадратное и ступенчатое - оно
было похоже на пирамиду. На верхней площадке был виден каменный идол с
двумя свирепыми животными,  пожиравшими его бока.  Длинная  и  толстая
каменная  змея  глотала  ягуара.  Эти  каменные  изваяния были покрыты
кровью жертв.
     Молчали моряки.  Молчал  капитан Франциско Эрнандес.  В подзорную
трубу он внимательно оглядывал берег. Но ничто не выдавало жизни людей
на этом берегу. Но люди, конечно, есть где-то неподалеку! Это их кровь
пламенеет на лице каменных идолов.
     А вскоре испанцы увидели город.  Это было как сон. Дворцы и храмы
из белого камня возвышались среди вечнозеленых  тропических  деревьев.
Испанцы  думали встретить хижины,  в которых живут их будущие рабы,  а
встретили дворцы. "Но какие же люди живут в этих дворцах?"
     Франциско Эрнандес  приказал  спустить  на воду шлюпки.  Отборные
солдаты с мушкетами в руках сели в них.  Весла дружно ударили по воде,
и шлюпки направились к незнакомому и таинственному городу.
     Испанцы, конечно,  не знали,  что весть об их появлении уже давно
долетела  до Чампотона.  Правитель этого города воинственный Моч-Ковох
созвал своих  воинов.  Сюда  уже  прибыл  отряд  во  главе  с  наконом
Тепеухом.  Вооруженные луками,  стрелами и копьями индейцы выстроились
на площади.
     Моч-Ковох и   Тепеух   ждали   приближения  чужестранцев.  Шлюпки
ткнулись носом в песок, и рослые бородатые чужестранцы, у которых было
железо  на  голове,  на  плечах и на груди,  а в руках железные трубы,
вступили на землю.
     Франциско Эрнандес   сделал   несколько   шагов  к  Моч-Ковоху  и
остановился,  увидев  стройные  ряды  индейских   лучников.   Эрнандес
улыбнулся своей дерзкой мечте набрать рабов на этой земле.
     Правитель Чампотона будто понял эту улыбку,  будто он знал, зачем
прибыли эти люди на его землю. Он сделал знак испанцу, требующий ухода
с его земли.
     Но Франциско   Эрнандес,  околдованный  видением  такого  города,
мечтой о сокровищах,  которые  находятся  здесь,  не  мог  просто  так
покинуть город. Он знал, что его солдаты держат в руках мушкеты, пушки
на кораблях заряжены и ждут взмаха его  руки.  Он  знал  силу  пороха,
который  еще  неизвестен  индейцам.  Франциско  Эрнандес  обернулся  к
солдатам и приказал построиться в боевой порядок.
     Тысячи глаз смотрели на бледнолицых с бородами цвета солнца.  Они
были так непохожи на них,  индейцев,  жителей этой земли.  Может быть,
они боги? Может, они пришли покарать за какой-то неведомый грех?
     Но правитель Чампотона решил не уступать ни пяди своей земли.  Он
снова  подняв  руку  и сделал угрожающий жест.  Еще плотнее сомкнулись
ряды конквистадоров.
     "Калачуни!" -   бросил  воинственный  клич  Моч-Ковох  и  первым,
натянув тетиву, пустил стрелу в испанцев.
     Пронзительный клич   Моч-Ковоха   сломил   страх  индейцев  перед
чужестранцами. Тысячи стрел и копий полетели в них.
     В ответ  Франциско  Эрнандес крикнул только одно непонятное слово
"фуэго"1.  Мушкеты вздрогнули, изрыгнув из себя дым. Град пуль полетел
в индейцев. Многие упали.
                      1 Фуэго - огонь (испан.).
     Правитель Чампотона  продолжал  пронзительно кричать:  "Калачуни!
Калачуни!" Индейцы вторили ему.  Тысячи людей  напирали  на  испанцев.
Многие падали от пуль, но следующие шли вперед. Нет, нельзя убить этих
индейцев!  Чужеземцы отступали.  Они  добрались  до  шлюпок  и  спешно
отплыли.
     Двадцать убитых испанцев валялись на берегу.  Двое были  взяты  в
плен.  Они стояли, окруженные индейцами, с тоской глядя на удаляющиеся
корабли. Индейцы рассматривали их, трогали бороды.
     Моч-Ковох приказал раздеть пленных.  Были сняты с головы железные
шлемы и кованые доспехи. Обнажилось белое тело.
     К испанцам подошли жрецы и стали мазать их голубой лазурью. На ее
фоне еще голубее показались  индейцам  глаза  бледнолицых,  еще  более
золотыми показались их волосы и бороды.
     Тревожно забили  барабаны.  Жрецы  повели  испанцев  к  пирамиде,
которая  возвышалась  в  центре  города.  Она была не так велика,  как
пирамида в Чичен-Ице или в Майянане. Наверху не было храма. Там стояла
статуя идола, и рядом с ним круглый камень.
     Испанцы покорно шли за жрецами.  Они удивленно смотрели на  дома,
на дворцы, на пирамиду.
     И вот уже первая ступень пирамиды.  Жрецы подталкивают  в  спину.
Еще   выше!   Прекраснейшее   зрелище   открывается   взору  испанцев.
Белоснежные каменные дворцы и храмы,  стены которых украшены  резьбой.
Огромные  тропические  деревья,  с которых свисают неведомые плоды.  И
бирюзовое море...  И  где-то  на  горизонте,  как  точки,  три  родных
корабля...
     Жрецы хватают своими цепкими руками первого испанца и кладут  его
спиной  на  округлый камень.  Грудь выгнута.  Старший жрец выхватывает
из-под мантии обсидиановый нож и ловко наносит удар чуть  ниже  левого
соска, под ребро, и тут же запускает в рану руку и вырывает трепещущее
сердце. Жрец трет им лицо идола, а затем бросает сердце к его ногам.
     Индейцы, стоящие  внизу у пирамиды,  начинают торжественный пляс.
Они размахивают луками и стрелами и радостно кричат. Они клянутся богу
войны,  что всегда будут храбрыми,  всегда будут захватывать пленных и
поить их кровью бога.
     "Калачуни! Калачуни!"  - пронзительно кричат индейцы,  и барабаны
вторят этому воинственному кличу.
     Бездыханное тело испанца уже катится по крутой лестнице.
     Торжественно спускаются  по  ступеням  жрецы.  Головы  их  высоко
подняты.  Они идут от бога на землю.  А у подножия пирамиды услужливые
чиланы уже обдирают кожу с тел испанцев.
     Жрец сбрасывает  с  себя  мантию,  на  которой видны пятна свежей
крови,  и чиланы накидывают на его бронзовое тело белую кожу  испанца.
Индейцы, продолжая плясать, не спускают глаз со жреца. Они освобождают
ему круг,  и жрец,  придерживая на себе белую кожу,  неистово  пляшет,
изгибая тело,  взмахивая головой, вставая на четвереньки, поднимаясь и
снова отбивая ногами ритм барабанов.
     "Калачуни! Калачуни!"  -  пронзительно  кричит  жрец,  и его крик
подхватили тысячи индейцев.
     Кажется, что  все  содрогается  от  этого  могучего воинственного
крика: дворцы, храмы и даже пирамида.
     Поздно ночью,  когда  кончилось  торжество,  након  Тепеух собрал
своих воинов.  При свете факелов он построил их в колонну,  по-братски
обнялся  с  правителем Чампотона Моч-Ковохом.  Након сел в носилки,  и
четыре сильных воина подняли их на плечи. Отряд двинулся в столицу.



     Из разных уголков Чичен-Ицы шли индейцы  к  пирамиде  Кукулькана.
Тела  их были празднично раскрашены,  в руках разноцветные перья.  Они
шли,  как повелось издревле,  - один за одним,  - и поэтому с  вершины
пирамиды  вереницы  шагающих  людей  напоминали ручейки,  стекавшие на
площадь, к огромной каменной громаде.
     Старый Холон шел вместе со всеми. Сегодня он поднялся рано. Жена,
торопливо приготовив еду,  поставила перед Холеном горячие  лепешки  -
тортильяс  и  черные  бобы.  Холон  брал  лепешку,  клал  на нее бобы,
сворачивал лепешку в трубочку и ел. А жена сидела напротив и влюбленно
глядела  на  мужа.  Эти минуты напомнили Холону тот счастливый далекий
вечер,  когда он узнал, что его дочери Сквик оказана высочайшая честь:
она должна стать женою бога дождя.
     Когда Холон кончил трапезу,  жена натерла его тело красной мазью,
на  груди  и  спине  для  красоты провела синие полосы,  подала Холону
праздничную набедренную повязку и новые сандалии из тростника.
     И теперь  Холон  шагал  вслед  за  другими  индейцами  к пирамиде
Кукулькана.  Счастливая улыбка не сходила с его лица. Конечно, хорошо,
если  бы  жена  шла  вслед  за ним.  Но на праздник разрешается ходить
только мужчинам...
     Издали Холон увидел храм, возвышающийся на самой верхней площадке
пирамиды.  Ястребиный глаз Холона различил  возле  него  людей.  Гордо
стоял Халач-виник - Верховный правитель Чичен-Ицы. Рядом его помощники
- жрецы.  А на  площади  у  пирамиды  -  тысячи  индейцев.  Все  ждали
возвращения военного отряда во главе с командующим - наконом Тепеухом.
     И вот издалека донесся бой барабанов. На площади показался воин с
огромным знаменем из разноцветных перьев.  Следом за ним плыли носилки
накона Тепеуха; верные телохранители несли их на своих плечах.
     Након был   в  красной  накидке.  На  голове  колыхался  убор  из
драгоценных голубых перьев птицы кетсаль.
     За носилками  стройными  рядами  шли  воины  с копьями и луками в
руках.
     - Громче трубите, трубачи, и бейте в барабаны, барабанщики! Након
Тепеух возвращается с победой!
     Знаменосец подошел  к пирамиде и склонил знамя.  У первой ступени
пирамиды  телохранители  опустили  носилки,  и   након   Тепеух   стал
подниматься наверх - туда, где его ждал Халач-виннк.
     Тепеух встает  на   колени   перед   Верховным   правителем.   Но
Халач-виник дает знак, и жрецы поднимают победителя. Халач-виник дарит
накону ожерелье из драгоценного нефрита и обещает новые земли и рабов.
     - Всем,  всем,  всем!..  - кричит Халач-виник.  - В честь военной
победы жрецы воскурят священный копаль,  потом  начнется  игра  в  мяч
между защитниками бога дождя и бога ветра.
     Над пирамидой взвились струйки белого  дыма.  Они  поднимались  к
голубому небу и там растворялись,  и благовонный запах копаля,  верно,
долетал до богов...
     На поле  стадиона вышли игроки.  Защитники бога ветра - в красных
набедренных повязках.  Защитники бога дождя -  в  синих.  На  руках  у
игроков   браслеты  из  сушеных  плодов.  На  правом  колене  повязка.
Небольшой упругий круглый мяч лежит на земле.  Его  сделали  из  белых
слез, которые роняет священное резиновое дерево, когда его ранят.
     Мяч пока лежит. Игроки разбежались по полю. Среди них, конечно, и
Синтейют  -  защитник  бога  дождя.  Разве  может  начаться  игра  без
Синтейюта, лучшего игрока Чичен-Ицы!
     Жрецы кончили   воскурять   священный   копаль.  Заиграли  трубы.
Халач-виник,  опираясь на свой жезл,  высоко держа голову, спустился с
пирамиды.
     91 ступень пирамиды  отделяет  Верховного  правителя  от  народа.
Когда он стоит наверху,  кажется,  что Халач-виник говорит с богом.  И
вот он, посланец бога, спускается на землю.
     Шаг! Еще  шаг!  Легкая  накидка Халач-виника скользит по каменным
ступеням.  По обе стороны длинного поля  высокие  каменные  стены.  На
каждой   -  змеиное  кольцо.  На  северной  стороне  стадиона  трибуна
Халач-виника.  Она больше похожа на храм. Под мощной крышей исписанных
каменных плит стоит только одна скамейка.
     Каждый, кто шел на стадион, знал свое место. Старейшины - чиланы,
жрецы  и  их  помощники  -  чаки  - садились на ступени храма Ягуаров,
который  возвышается  на  восточной   стороне   стадиона.   Художники,
мастеровые,  лекари  шли  на южную трибуну.  Простой люд размещался на
западной трибуне.  Холон сел в первый ряд. Прямо под ним было каменное
кольцо  команды  защитников  бога дождя.  Ему будет хорошо видно,  как
играет Синтейют.
     Носилки Халач-виника   замерли   перед   каменной  скамейкой  его
трибуны.  Верховный правитель поднимается на трибуну, ударяет жезлом о
каменный пол, и музыка смолкает.
     - Защитники бога дождя и бога ветра,  - разнеслись над  стадионом
слова  Халач-виника.  -  Вы  начинаете  священную игру в мяч.  И пусть
каждый из вас не жалеет своей силы и ловкости,  чтобы мы знали,  какую
судьбу нам готовит будущее.
     Вы должны драться за победу,  как за свою  собственную  жизнь,  -
гремел голос Халач-вчника. - Жизнь главного игрока побежденной команды
будет отдана богу,  его кровь оросит землю, и тогда весь следующий год
будет счастливым для нашего народа.
     Халач-виник поднял свой  жезл,  украшенный  гремучими  змеями,  и
стукнул им по каменному полу.
     Минуту молчал стадион.  Минуту стояли в оцепенении игроки. Но вот
главный  игрок  команды  защитников  бога  дождя Синтейют стремительно
рванулся к мячу,  лежащему на  траве,  и,  по-змеиному  изогнув  тело,
ударил  его  локтем.  Другие игроки стали бить мяч коленями,  бедрами,
локтями, стараясь загнать его в каменное кольцо.
     Загнать мяч таким способом нелегко. Его нельзя касаться ни кистью
руки,  ни стопой ноги - за любое такое касание игроку грозит  смертная
казнь.
     Мяч у команды защитников бога ветра.  Они все ближе  к  каменному
кольцу.  Вот  Шимчах,  главный  игрок  команды  защитников бога ветра,
высоко прыгает и коленом бьет мяч.  Словно стрела,  пущенная из  лука,
летит он в кольцо.  Но Синтейют ждал этого удара. Он прыгает и, высоко
подняв локоть правой руки, закрывает мячу путь.
     На мгновение   взгляды   Синтейюта  и  Шимчаха  встретились.  Два
решительных взгляда,  и в каждом уверенность в победе - иначе  смерть.
Кто-то из них отдаст сегодня жизнь.
     Холон не пропускает ни одного движения Синтейюта.  Он так  хочет,
чтобы Синтейют одержал победу!  Наверное, если бы Сквик не была отдана
богу Юм-Чаку,  то Синтейют стал бы ее мужем,  и  тогда  он  назвал  бы
Холона отцом.
     Быстрые, как стрелы,  защитники бога дождя  гонят  мяч  к  кольцу
противника. Синтейют совсем уже близок к цели.
     Он с силой бьет локтем мяч, но тот пролетает мимо.
     И опять атакуют защитники бога ветра. Шимчах впереди. Резкий удар
локтем...  Мяч ударяется о резной круг и отскакивает к игрокам команды
защитников бога дождя.
     Шимчах в отчаянии сжал  кулаки.  Так  близка  была  победа...  Он
должен  был  забить  этот мяч!  А теперь снова нужно уходить в защиту,
снова не давать Синтейюту прорваться к кольцу...
     - Дорогая  Сквик,  помоги Синтейюту,  - шепчут губы Холона.  - Он
защищает твоего мужа Юм-Чака! Помоги ему, дочь моя.
     Атаки следуют  одна за другой.  Потерян счет времени.  Увлеченные
игрой  зрители  не  замечают,  что  солнце  опускается  все  ближе   к
горизонту.  Какое  людям дело до времени и до солнца!  Ритуальная игра
может кончиться,  лишь когда  игроки  забьют  в  кольцо  мяч  и  жизнь
главного игрока побежденной команды будет отдана богу.
     Защитники бога дождя атакуют все настойчивее.  Кажется, они лучше
сумели  сохранить свои силы.  А может быть,  действительно им помогает
Сквик, до которой дошли мольбы отца?
     Уже совсем   близко   кольцо  противника.  Но  неприступна  стена
защитников бога ветра. Мяч вновь отбит. И уже заметна радость на лицах
защитников бога ветра.
     И вдруг среди игроков мелькнуло тело Синтейюта,  он ловко  поддел
мяч коленом,  и в то же самое мгновение,  будто подброшенный пружиной,
устремился вверх и локтем правой руки послал его в цель.
     - Победа! - гремит стадион. - Победа!
     На суровом лице Халач-виника промелькнула улыбка.
     Игроки несут  Синтейюта  на  руках  к  трибуне  Халач-виника.  Но
Синтейют вырывается,  сам бежит к трибуне и падает ниц перед Верховным
правителем.   Халач-виник  снимает  с  правой  руки  дорогой  браслет,
украшенный бирюзой, и бросает его Синтейюту.
     Зрители, поднявшиеся   с   мест,   бросают   на   поле   стадиона
драгоценности. Слава защитникам бога дождя!
     А защитники бога ветра во главе с Шимчахом стоят, прислонившись к
каменной стене.  На их лицах печаль.  Сейчас они  простятся  со  своим
лучшим игроком.
     Халач-виник подозвал жреца.
     Жрец вынул  из-под  красной  накидки  большой,  похожий на секиру
обсидиановый нож Он торжественно идет по полю,  держа нож в  вытянутых
руках,  В  центре  поля,  где  лежит  мяч,  сделанный  из  белых  слез
резинового дерева, жрец остановился и подозвал лучших игроков команд -
Шимчаха  и Синтейюта.  Жрец вручил нож Синтейюту и дотронулся до плеча
Шимчаха.  Тот встал на колени,  склонил голову, закинув за спину руки.
Сейчас он будет принесен в жертву богу, и кровь его каплями священного
дождя падет на землю.
     Синтейют поворачивается  к  Шимчаху  и  взмахивает ножом.  Голова
Шимчаха падает на траву.
     Синтейют схватил  голову  Шимчаха за волосы и,  высоко подняв ее,
побежал по стадиону,  показывая голову  всем:  простолюдинам,  жрецам,
колдунам, чакам и самому Халач-винику.
     И когда Халач-виник поднимается по крутой лестнице  пирамиды,  на
лице  его  гордость,  уверенность  в  том,  что  следующий  год  будет
счастливым для его государства.
     Люди смотрят  на  этих всесильных посланцев бога,  удаляющихся от
земли.  Сейчас они сядут  на  шкуры,  подбросят  на  угли,  тлеющие  в
огромной каменной пасти ягуара,  комочки священного копаля.  Ароматный
дымок потянется к небу,  к богу.  Наместники бога на земле  произнесут
молитву.
     Пока великие говорят с богами,  индейцы по приказу знатных воинов
и  жрецов уже тащат на площадь огромные сосуды с балче.  Каждому будет
выдан хмельной напиток.  Он обожжет кровь,  помутит сознание и сделает
все вокруг еще радостнее.
     На площади столько народа.  Холон переходит  от  одной  группы  к
другой.   Он  слышит,  как  люди  обсуждают  игру.  Наконец  он  видит
Синтейюта.
     Холон подошел к Синтейюту и по-отцовски обнял его. Петом он вынул
из уха серьгу,  которую прежде носила его дочь  Сквик,  и  подарил  ее
Синтейюту.
     - Я верил в победу,  - сказал Синтейют.  - Сквик помогал" мне.  Я
защищал бога, которому она отдана.
     Холону показалось, что в глазах Синтейюта промелькнула грусть.
     Появился жрец, назначенный Халач-виником для проведения торжеств.
Он в черной накидке,  в пышном головном уборе.  Под звуки барабанов он
совершает   танец  изгнания  злых  духов,  Чаки,  сидящие  у  жаровен,
подбрасывают копаль. Все собравшиеся машут руками, изгоняя злых духов,
которые могут испортить такое великое торжество.
     Чем больше  выпито  хмельного  напитка,  тем  радостней  гул   на
площади.  Индейцы пьют за победу военную, за победу команды защитников
бога дождя. И только когда кончилось балче, индейцы вышли на платформу
Ягуаров   и   Орлов,   которая  сложена  из  камня  напротив  пирамиды
Кукулькана, и начали танец. У одних в руках копья, у других - древки с
флажками...
     Танец похож на настоящий грозный бой.  Шаг вперед,  взмах  копья,
сандалии  стучат  в  такт  барабану  по  каменным плитам.  Танец будет
продолжаться долго, пока темное покрывало ночи ни скроет великий город
Чичен-Ицу.



     Халач-виник и  жрецы просили бога смилостивиться над государством
индейцев майя,  закрыть дорогу на их землю  чужестранцам-завоевателям.
Но испанцы не забыли о существовании загадочной земли Юкатан.
     Вернувшись на  Кубу  после  тяжелого  поражения  под  Чампотоном,
Франциско Эрнандес доложил губернатору Диего Веласкесу об удивительной
земле,  на которой стоят прекрасные дворцы и храмы,  где живет храбрый
народ, где есть золото.
     Золото! Это слово  воспламеняло  и  без  того  горячих  испанцев,
прибывших в Новый Свет с мечтой о богатстве.  Золото нужно было королю
Испании Карлу V,  золото нужно было придворным, золото открывало любые
двери.
     В рекордный срок были  снаряжены  одиннадцать  каравелл.  Пятьсот
солдат,  шестнадцать  лошадей вошли на их палубы.  Пушки и фальконеты,
ядра и порох погрузили в трюмы.  Во главе  экспедиции  встал  гидальго
Эрнандо Кортес, издавна славившийся дерзостью своего характера.
     "Завоевать вновь открытые земли для бога,  для короля, для себя и
для своих друзей!" - клянется будущий покоритель Мексики.
     И вот  уже  развевается  на  мачте  флагмана  бело-голубое  знамя
христианской церкви.
     С тревогой смотрят индейцы  на  приближающиеся  корабли.  Испанцы
дали залп из орудия и спустили на воду большие шлюпки.  В шлюпках были
не только люди, но и огромные звери на четырех ногах с большой головой
и красным языком.
     Кортес вышел из шлюпки,  обнажил шпагу и ударил ею  по  огромному
дереву сейба.
     - Именем короля Испании Карла Пятого,  - крикнул он,  - отныне я,
Эрнандо Кортес, властвую над этой землей!
     Со шпагой в руке он переступил порог индейского храма  и,  увидев
каменного  идола,  на  лице  которого  была  запекшаяся  кровь  жертв,
приказал разбить идола и вынести вон.  На его  место  было  поставлено
знамя  с красным крестом и словами:  "Братья,  последуем кресту.  Имея
веру, сим знаком победим".
     Закованные в латы испанские конквистадоры уже скакали по селению.
Индейцы с ужасом смотрели на чудовищ,  зверя, что человек и животное -
это  одно  целое.  Испанцы  врывались  в  храмы,  вытаскивали идолов и
разбивали их.  А потом они ловили индейцев,  ставили их на колени пред
христианским  крестом,  в одетый в черное монах обращал их в "истинную
веру".
     Под счастливой  звездой родился Эрнандо Кортес!  Много раз судьба
спасала его от гибели,  от злой воли губернатора  Диего  Веласкеса.  И
теперь  судьба  послала к нему человека,  знающего земли индейцев,  их
обычаи и язык.
     К Кортесу пришел испанец Агиляр,  долго проживший среди индейцев.
Он рассказал,  как восемь лет назад их корабль потерпел крушение,  как
добрались  уцелевшие до Юкатана,  как многих из них индейцы принесли в
жертву богам. Оставшиеся в живых бежали, но все погибли, кроме двоих -
Агиляра и Герреро. Но Герреро отказался идти к испанцам.
     - Брат мой Агиляр,  - сказал он.  - Я женат на индианке,  у  меня
трое детей.  Тело мое татуировано,  уши надрезаны. Что скажут испанцы,
увидев меня?
     Герреро навсегда  остался  у индейцев.  Агиляр пришел на службу к
Кортесу.  Он открыл конквистадору главную дорогу к богатству и  славе.
Там,  в  центре  Мексики,  есть  огромная  империя ацтеков со столицей
Теночтитлан. Там главное богатство мексиканской земли.
     Кортес отправился  в Теночтитлан.  По земле майя полетела весть о
том,  что бледнолицые разбили идолов и храмы и поставили свой крест. И
тогда снова вспомнили пророческие слова чилана Ах-Камбаля:  "Народ ваш
будет покорен чужестранцами,  которые принесут своего бога  и  дерево,
обладающее большой силой против наших богов".
     Печальные вести распространялись по земле майя.
     Чужестранцы одерживали  победы  в  огромной  стране ацтеков,  где
правит император Монтесума и где живет людей намного  больше,  чем  на
Юкатане.  Из железных труб завоеватели убивают тысячи людей, разрушают
дворцы и храмы, они продвигаются к самой столице Теночтитлан.
     А вскоре  индейцы  узнали,  что  Теночтитлан разрушен испанцами и
больше не существует империи ацтеков.  На ее месте теперь государство,
которое называется Новая Испания.
     Специальным указом  Карл  V  пожаловал  Эрнандо   Кортесу   титул
вице-короля  Новой  Испании,  а  его ближайшему помощнику Монтехо было
присвоено звание генерал-губернатора  всех  земель  индейцев  майя  на
Юкатане.  И  никого  не  смущало,  что  земли  пока  что не завоеваны.
"Монтехо их завоюет,  ваше величество!" - уверил в личной беседе Карла
V Эрнандо Кортес во время своего триумфального визита в Испанию.
     Вновь испеченный генерал-губернатор  Юкатана  Монтехо  готовил  к
далекому плаванию корабли.  В трюмы грузили бочки с порохом, по трапам
поднимались солдаты и лошади.  Новый  генерал-губернатор  любой  ценой
решил покорить индейцев майя и вступить во владение своими землями.
     И опять индейцы услышали залпы орудий.  По их дорогам, сметая все
на своем пути,  двигались завоеватели.  Они проникли в глубь Юкатана и
основали укрепленный город Саламанку.
     Вдоль городских  стен  были  установлены  пушки,  на  центральной
площади построен храм, над которым вознесся христианский крест.
     Конквистадоры мчались   на   лошадях   в  индейские  поселения  и
пригоняли индейцев в свой город.  Для испанского солдата неважно,  кто
это был - жрец,  художник, након или чилан, - всякий индеец для него -
раб. Их приводили в цепях, били плетьми, травили собаками.
     Тепеух по  велению Халач-виника снова собирал воинов для борьбы с
чужестранцами.  Все рвались в бой. Крестьяне, мастеровые, лекари - все
просили накона Тепеуха разрешить им встать под военное знамя.
     Тепеух не повел воинов по одной  дороге.  Он  разделил  людей  на
небольшие  отряды  и  приказал двигаться к городу чужестранцев тайными
тропами.  Бесшумно,  словно тени, подкрались к городу с разных сторон.
Там  они  увидели  храмы  чужестранцев,  дома,  построенные из толстых
бревен. Все здесь было так непохоже на их города и поселения.
     Након Тепеух поднял руку и пронзительно крикнул:  "Калачуни!" Его
крик  подхватили  индейцы.  Тысячи  стрел  полетели  в  испанцев,   не
ожидавших  нападения.  Индейские  воины с копьями в руках бросились на
штурм города.
     Но на   башне  храма  уже  зазвонил  колокол.  Ударили  пушки,  и
содрогнулась земля. Десятки индейцев упали.
     Вслед за орудийным залпом послышались выстрелы мушкетов.  Индейцы
отступили.  Након Тепеух  ждал  ночи.  Он  знал,  что  ночью  прибудут
подкрепления и завтра снова можно будет поднять людей в атаку.
     Наступила ночь.  Днем индейцы не плачут по умершим.  Только ночью
они  дают  волю  своим чувствам.  При свете луны с плачем индейцы рыли
могилы для погибших воинов. Мертвецам набивали рот кукурузой, чтобы им
не  голодно было на том свете.  В кукурузу добавляли несколько дорогих
камешков,  которые заменяли деньги. Тело погибшего завертывали в саван
и опускали в могилу...
     А на башне храма бледнолицых звонил колокол.  Может, он звонил по
погибшим солдатам,  думали индейцы, или, может, призывал бледнолицых к
ночной атаке? На всякий случай индейцы не расставались с оружием.
     Но атаки не было,  а колокол звонил и звонил в темноте.  Под этот
звон конквистадоры покидали город.  Они воняли,  что отрезаны от мира,
что пушки и мушкеты не спасут их от голодной смерти.
     Кончилась тревожная ночь.  Солнце  разогрело  воздух,  и  плотный
туман в джунглях рассеялся. А колокол все звонил и звонил...
     Дозорные индейцев взобрались на высокие деревья и доложили накону
Тепеуху,  что  город пуст,  чужестранцы покинули его.  Приблизившись к
храму,  индейцы обнаружили,  что их обманули.  К языку  колокола  была
привязана  собака.  На  полу  был  оставлен  хлеб.  Он  лежал на таком
расстоянии, что собака не могла его достать. Всю ночь собака рвалась к
хлебу, раскачивая язык колокола.
     По разным  дорогам  отряды  индейцев  отправились  в  погоню   за
испанцами.  Након  Тепеух  во главе самого сильного отряда двигался по
дороге, ведущей на юг.
     Как только  кончился  тропический лес и открылась равнина,  након
увидел шесть четвероногих чудовищ и  всадников  на  них,  прикрывающих
отступление.
     Индейцы бросились в атаку.  Шесть мушкетов изрыгнули огонь. Сотни
стрел  полетели  в  чудовищ  и,  ударившись о железные латы,  упали на
землю.  Но  это  не  остановило  индейцев;  они  приближались,  и  все
отчаяннее слышался их военный клич: "Калачуни!"
     Чудовища вынуждены отступить,  и опять залп  мушкетов.  Индейские
воины  падали,  но  на  их  место  вставали другие.  Все более плотным
кольцом индейцы окружали чудовищ.  Всадники выхватили тяжелые  мечи  и
обрушили  их  на  беззащитные  головы индейцев.  Вот уже одно чудовище
вырвалось из окружения и поскакало прочь,  за ним  устремилось  второе
чудовище,  третье...  В  этот момент Синтейют,  самый сильный и ловкий
игрок  в  мяч  племени  майя,  прикрывая  голову  тростниковым  щитом,
бросился  к чудовищу и схватил его одной рукой за заднюю ногу,  словно
это был баран или собака.  Чудовище пыталось вырвать ногу  из  могучей
руки Синтейюта, но не могло.
     А индейцы уже стаскивали  бледнолицего  воина  на  землю.  Другие
выхватили  ножи  с  обсидиановыми лезвиями и резали шею чудовища.  Оно
покачнулось  и  упало.  Крик  радости  вырвался  у  индейцев.  Значит,
чудовище  можно убить!  Теперь они резали его на куски,  пробовали его
кровь, мазали ею уши.
     Наконец Тепеух подозвал Синтейюта и,  обняв его,  поблагодарил за
храбрость и силу.
     - Ты  возьмешь голову чудовища,  - сказал након,  - и отнесешь ее
Верховному правителю.
     Синтейют взвалил  на  плечо  драгоценную  ношу и побежал по самой
короткой дороге в столицу.  Теплая  кровь  чудовища  капала  на  спину
Синтейюта,  и  от этого он еще больше ощущал радость победы и гордость
за то, что несет Халач-винику драгоценный трофей.



     Индейцы изгнали  чужестранцев,  но  радость  их  была   недолгой.
Бледнолицые  словно  прокляли  их  землю,  навсегда  разгневали богов.
Солнце, как пламя, сжигало посевы, небо пожелтело от зноя.
     Как прежде,  собирались индейцы вокруг пирамиды, ставили жаровни,
бросали на них благовонный  копаль  и  просили  бога  Юм-Чака  оросить
землю.  К  Священному  колодцу  вели  самых  красивых девушек и юношей
племени.  Босыми ногами индейцы ходили по раскаленным  углям.  Смотри,
Юм-Чак, мы все можем стерпеть! Только дай нам дождь!
     А небо по-прежнему молчало - ни тучи,  ни  облачка.  Зерна  маиса
сгорали в земле, не давая всходов.
     Голод вползал в хижины. Умирали дети и старики. Умирали мужчины и
женщины.  Изнуренные  голодом  и  зноем  люди  падали на дорогах...  И
неслись по ночам над землей майя жалобные плачи.
     Уже давно был забыт вкус маиса.  Единственной пищей индейцев были
кора  дерева  кумче,  листья  некоторых  других  деревьев.  Но   боги,
наверное,  совсем  решили уничтожить народ майя.  Вместо дождевых туч,
которых так ждали  индейцы,  они  послали  на  их  землю  черные  тучи
саранчи.  Эти  тучи  были  так  велики,  что  скрыли  солнце.  Саранча
опускалась на леса  и  пожирала  зелень.  Пышные  тропические  деревья
напоминали  теперь  обглоданные  скелеты.  Голой и неприветливой стала
земля.
     А в центре Мексики, где Эрнандо Кортес основал испанские колонии,
знали о тяжелой участи народа майя.  И именно поэтому сын  губернатора
Монтехо  дон  Франциско  решил  организовать  новый  поход на Юкатан и
рассчитаться с индейцами за поражение  своего  отца.  Эрнандо  Кортесу
нравился  боевой дух молодого дона Франциско,  и он благословил его на
новый поход.
     Долго шли отряды дона Франциско к землям индейцев майя. Первым на
их пути был город Чампотон. Конквистадоры хорошо знали историю битвы в
Чампотоне  и  жестокость  правителя  Моч-Ковоха.  Дон Франциско выслал
вперед всадников, установил на окраине города орудия.
     Но жители    Чампотона   не   оказали   сопротивления   испанцам.
Воинственный Моч-Ковох уже  умер,  а  индейцы  были  слишком  изнурены
голодом.
     Дон Франциско обосновался в  Чампотоне  и  отсюда  стал  посылать
отряды в глубь страны.
     - Огнем и мечом мы должны сокрушить языческую религию,  - говорил
конквистадорам дон Франциско, - и подчинить народ этой страны. В наших
сердцах не  должно  быть  жалости  и  сострадания.  Братья,  последуем
кресту. Имея веру, сим знаком победим!
     Опять летели  с  постаментов  статуи  индейских  богов,  рушились
храмы,   захваченные   земли   делились  между  испанцами,  а  индейцы
превращались в рабов.  У конквистадоров были не только мечи и мушкеты.
Огромные собаки,  приученные разрывать людей, тяжелые кандалы, цепи и,
конечно,  огонь  инквизиции.  Рабов  можно  было  захватывать   любыми
средствами и обращаться с ними как угодно.
     Когда в провинции Кочвох  и  Чектемаль  индейцы  восстали  против
испанцев,  дон  Франциско  выслал  туда  карателей.  Всех  знатных лиц
каратели заперли в доме и  подожгли  его.  Жен  знатных  индейцев  они
привели  к огромному дереву и повесили на сучьях,  а детей привязали к
их ногам.
     Многим индейцам  конквистадоры  отрубали носы,  кисти рук,  ноги.
Некоторым привязывали к ногам тыквы и топили в болотах.  Оставшихся  в
живых  превращали  в  рабов.  И  потянулись  по  дорогам Юкатана толпы
закованных в цепи людей,  подгоняемых ударами  кнута.  А  если  индеец
ослабевал и не мог продолжать путь,  то конквистадоры, чтобы не терять
времени на развязывание цепи, отрубали ему мечом голову.
     Страшные вести  летели  по индейской земле.  Но у индейцев уже не
было  сил  отстоять  свою  свободу.  Провинции  были  разобщены.  Люди
запуганы жестокостью бледнолицых. Отряды испанцев были уже недалеко от
столицы индейцев майя.
     Халач-виник знал  об  этом  и все чаще выходил из своего храма на
площадку пирамиды и тревожно смотрел вдаль.  Халач-виник был уже стар.
Он стоял на верху пирамиды, двумя руками опираясь на свой жезл.
     Верховный правитель решил не ожесточать испанцев.  Ведь теперь  у
его народа, ослабленного голодом и бедствиями, нет сил, чтобы победить
чужестранцев.  "Я встречу их мирно,  предложу им драгоценности  и  тем
спасу свой народ", - решил Халач-виник.
     Увидев огромный  город,  испанцы  остановились  и  дали  залп  из
мушкетов. Грохот их выстрелов разнесся над площадью и пирамидой.
     По четыре в ряд  двигались  на  своих  конях  закованные  в  латы
конквистадоры. У каждого наготове заряженный мушкет. Отряд прошел мимо
рынка,  с которого уже разбегался народ, и подошел к подножию пирамиды
Кукулькана.  Дон Франциско некоторое время любовался этим удивительным
сооружением.
     Халач-виник надел  на  себя  самый  торжественный  наряд,  собрал
драгоценности, положил их на большое золотое блюдо. Медленно спускался
он  по  ступеням пирамиды.  Жители Чичен-Ицы выходили из домов,  чтобы
увидеть эту встречу. Дон Франциско спрыгнул с коня на землю. Он поднял
забрало, подкрутил свои лихие усы и направился навстречу Халач-винику.
     Всего несколько шагов разделяли представителей двух миров.
     Халач-виник преподнес испанцу золото.
     "Ага! - воскликнул про  себя  Франциско,  и  глаза  его  блеснули
радостным светом. - Значит, мы попали в богатый город?"
     Конквистадор принял блюдо из рук правителя и  передал  его  своим
солдатам.
     Халач-виник поклонился. Дон Франциско ответил поклоном и подозвал
переводчика.
     - Скажи этому старику, что мы оставим его в покое, если он отдаст
нам все золото.
     Правитель отрицательно покачал головой: "Золота больше нет!"
     - Врет,  -  сказал Франциско.  - Эдуардо,  за мной!  - крикнул он
адъютанту. - Вы придержите этих косоглазых.
     Мушкеты были   направлены   в  сторону  индейцев,  собравшихся  у
пирамиды,  а Франциско,  гремя мечом,  упорно лез по  крутым  ступеням
вверх,  к  храму.  Он  поднялся на верхнюю площадку пирамиды,  вошел в
храм, отбросил ногой священную циновку из шкур диких зверей, посмотрел
на  тлеющие угли в каменной пасти ягуара.  Увидев деревянного идола на
пьедестале,  Франциско выхватил меч.  В разные стороны полетели щепки.
Мечом Франциско откинул в сторону красочные одежды Халач-виника.
     - Старая лиса,  - процедил сквозь зубы испанец.  - Он думает, нас
можно  провести.  Где-то  он спрятал золото.  Все равно найдем.  - Где
золото? - крикнул он правителю, спустившись вниз.
     Никто на  земле  не  смел  повысить голос при Халач-винике.  Крик
бледнолицего человека казался Халач-винику громом,  ниспосланным самим
богом.  Но  он  понял,  чего  хочет  этот человек в железных латах,  и
отрицательно покачал головой.
     - Эдуардо,  -  крикнул  Франциско своему адъютанту,  - сделай его
величеству священное ложе! Сейчас ты у меня по-другому заговоришь!
     Испанские солдаты врыли четыре столба,  соединили их жердями,  на
жерди положили сучья -  образовалось  ложе.  Под  ним  Эдуардо  разжег
костер.
     Халач-виник стоял,  по-прежнему высоко  держа  голову  в  дорогом
уборе из разноцветных перьев. Четверо солдат подошли к нему.
     Но на его лице не было страха, как будто он не видел испанцев, не
видел огня.  Солдаты схватили его за руки и за ноги.  Головной убор из
перьев упал на землю.
     - Остановитесь! - вдруг крикнул након Тепеух.
     - Хосе, Рафаэль, - приказал Франциско. - Взять его!
     Несколько всадников врезались в толпу. Солдаты подбежали к накону
и скрутили ему руки.
     Халач-виника привязали  к  деревянной решетке,  под которой горел
огонь. Он лежал вверх лицом с открытыми глазами и смотрел на пирамиду.
Она вела к самому богу...
     - Где золото?  - услышал Халач-виник вопрос испанца.  - Я сохраню
тебе жизнь, если скажешь, где спрятано золото.
     Халач-виник как  будто  не  слышал  этого  безумного  голоса.  Он
смотрел на свою пирамиду, он любовался ее величием и красотой.
     Огонь уже охватил тело Халач-виника.  Нет,  он не испытывал боли!
Ему казалось,  что он возносится вместе с дымом и огнем вверх к богам.
Может, он превратится в одну из многих звезд, Которые светят по ночам?
Ведь было так.  Очень давно, когда на земле еще властвовала тьма. Боги
разожгли  тогда  священный  огонь.   Первым   в   него   вступил   бог
Текусиц-текотл  -  и  на небе вспыхнуло солнце.  Следом за ним в огонь
бросился бог Намаут-цин - и на  небе  зажглась  луна.  Может  быть,  и
теперь на небе зажжется еще одна звезда?
     А бледнолицый продолжал яростно  кричать  одно  и  то  же  слово:
"Золото! Золото!"
     Халач-виник не закрыл глаза. Он смотрел на пирамиду, на храм и на
голубое небо, когда огонь вознесет его туда.
     Дон Франциско бросил  последний  взгляд  на  пылающий  костер,  в
котором скрылось тело Халач-виника, и подошел к накону Тепеуху.
     - Золото! - сказал Франциско, но након молчал, с ненавистью глядя
на человека с белой кожей.
     - Четвертовать! - приказал Франциско.
     Блеснул стальной  меч,  и  рука  накона  отделилась  от туловища.
Блеснул во второй раз,  в третий...  Тело накона без  рук  и  без  ног
лежало  на  земле.  Лицо  его  было обращено к небу.  В глазах не было
мучений и страдания.  Глаза смотрели  мужественно,  так  же,  как  они
смотрели всегда.
     Франциско взял  с  собой  несколько  солдат  и  монаха,  в  руках
которого  было святое знамя с крестом,  и они направились в храм,  где
жители  города  совершали  молитвы.  Свет  едва  проникал  сюда  через
небольшие окна,  прорубленные в каменных стенах. В парадном углу стоял
идол, лицо которого было помазано кровью. Тут же - огромная, как стол,
каменная плита,  поддерживаемая головами атлантов. На плите были следы
свежей крови.  Наверное,  совсем  недавно  здесь  принесли  кого-то  в
жертву.
     Служитель церкви приказал солдатам выбросить  из  храма  идола  и
смыть кровь с каменной плиты.
     Монах установил на том месте,  где стоял идол, христианское знамя
с крестом.
     - Пригнать  сюда  всех  краснокожих  с  площади!  -  крикнул  дон
Франциско.
     Индейцы входили в храм,  испуганно смотрели на крест. Рядом с ним
стояли бледнолицые со страшными трубами в руках.
     Монах высоко поднял правую руку и перекрестил всех,  кто собрался
в храме.  Он говорил о том,  что позорно поклоняться идолам,  что есть
только один настоящий бог - Иисус Христос. Все, чему верили индейцы, -
это обман. Они напрасно отдавали жизни юношей и девушек богам.
     Индейцы смотрели на  знамя  с  крестом,  на  монаха.  Слова  его,
переведенные на язык майя,  не доходили до их сознания.  Какой смысл в
словах этого бледнолицего?
     Когда молитву  произносил  с пирамиды их жрец,  можно было видеть
небо. Молитва уносилась к богам...
     Закончилась проповедь,  и индейцев заставили поклониться Христову
знамени.
     Дон Франциско  и  монах  в сопровождении солдат шли уже к другому
храму,  к тому,  где работал ученый-жрец, занося в книгу "Судьбы майя"
все, что было памятно.
     Солдаты налегли на дверь храма,  били в нее прикладами, но она не
подавалась,  так как была сделана из крепкого дерева сейба.  Ее открыв
ученый-жрец. Он смотрел на испанцев, явно не понимая, зачем они пришли
сюда.
     Франциско оттолкнул жреца.
     На каменном  столе лежали раскрытая книга и кисточка,  на которой
еще не высохла краска.  Испанский монах подошел к книге  и  перелистал
несколько страниц. Переводчик объяснил ему, о чем говорится в книге.
     - Значит,  это  противная  нашему  богу  рукопись!  -  воскликнул
служитель церкви. - Сжечь!
     Солдаты вытаскивали книги и бросали их в еще пылающий костер,  на
котором только что сгорело тело Халач-виника.
     Ученый-жрец подбежал  к  огню,  обжигая  руки,  стал  выхватывать
книги. Сначала это забавляло солдат. Но потом один из них выхватил меч
и со всего размаха ударил по спине жреца.  Жрец упал в  огонь,  и  его
тело горело вместе с историей великого народа майя...
     Испанские конквистадоры сковали железной цепью мужчин, оставшихся
на площади, и повели в свои поселения, где всюду нужны были рабы.
     На площади перед святилищами и пирамидой остались груды  пепла  и
бездыханное тело накона, которое скоро стало добычей хищной птицы куч.
     И никогда уже не услышит великий город государства майя радостных
голосов своих жителей, торжественный гром барабанов, звуки труб, свист
свистулек,  треск трещоток.  Джунгли  будут  все  ближе  подступать  к
дворцам, хижинам и пирамидам и скоро, очень скоро скроют их от людских
глаз...



     Время обладает удивительной силой. Оно разрушает, оно уничтожает,
оно стирает из памяти людей то,  что было значимым и волнующим.  Через
сто лет великая цивилизация индейцев майя  была  забыта  и  фактически
исчезла с лица земли.
     Обосновавшись в  Мексике,  испанцы  старались  не  упоминать   об
индейцах  майя.  Слишком  много  было  жестоких  и  кровавых страниц в
истории завоевания их земли. Испанцы убеждали жителей Европы, Азии, да
и  самих  себя  в  том,  что  до  их  прихода на Юкатане жили дикари и
людоеды.
     А буйная  тропическая  растительность и дожди делали свое роковое
дело. Природа будто хотела помочь испанским конквистадорам скрыть свои
грехи.  Джунгли поглотили крестьянские поля. Зелень пробивалась везде,
даже сквозь расщелины камней,  которыми были покрыты  площади  древних
городов.   Буйная   тропическая   растительность   оказалась   сильнее
произведений человеческих рук. Она раздвигала камни и тянулась к небу,
набирая  силу.  Огромные  деревья поднялись на площадях,  на площадках
храмов  и   дворцов.   Пирамиды   превратились   в   холмы,   покрытые
растительностью.
     Индейцы майя ушли в джунгли подальше от городов и основали  новые
поселения.  Там  уже  не  было  дворцов  и  пирамид - только хижины из
пальмовых листьев и крохотные поля маиса.
     Время неутомимо бежало.  Десятилетия сменялись десятилетиями. Еще
один век остался позади.  Европа  в  это  время  была  занята  войнами
Америка - колонизацией новых земель и строительством городов.
     И все-таки наступило время,  когда вновь заговорили об  индейцах.
Сначала  появились легенды.  Они передавались из уст в уста;  и каждый
старался украсить эту легенду, прибавляя к ней свою долю вымысла.
     В 1836  году,  через  триста  лет  после гибели цивилизации майя,
американский путешественник Джон Стефенс случайно наткнулся в  Лондоне
на отчет испанского офицера Антонио дель Рио, написанный в конце XVIII
века.
     И вдруг  красивая  легенда  об  индейцах предстала в новом свете.
Антонио дель Рио утверждал,  что в джунглях Мексики находится огромный
индейский город под названием Паленке.
     Джон Стефенс  пригласил  художника  Фредерико  Казервуда,  и  они
отправились на Юкатан, для того чтобы установить истину.
     Они двигались по дорогам Юкатана, но не было видно ни пирамид, ни
дворцов, ни храмов. Только тропические леса и болота вокруг. Казалось,
что в этом суровом краю не могла существовать никакая цивилизация.
     Однако Джон     Стефенс    принадлежал    к    числу    настоящих
путешественников,  он не прекратил поиска,  пока не встретил индейцев,
знавших  о  развалинах  в  джунглях.  Эти развалины оказались древними
храмами.  Каменные стены  их  были  так  густо  оплетены  тропическими
растениями,  что можно было пройти совсем близко и не увидеть строения
прошлого.  А когда Джон Стефенс и Фредерико Казервуд  проникли  внутрь
одного  из  храмов,  они были поражены удивительным искусством древних
жителей Мексики.  Фредерико Казервуд тщательно нарисовал все,  что  он
увидел на стенах храма.  Джон Стефенс так же тщательно описал все, что
узнал на Юкатане.
     Потом Стефенс  и  Казервуд  нашли  древний  город Чичен-Ицу.  Они
узнали,  что по-индейски "чи" - значит  "устье",  "чен"  -  "колодец".
Следовательно,  Чичен-Ица - "Устье колодца ицев". Где же этот колодец,
который дал название древнему городу? И опять поиск.
     И снова удача.
     В книге, которую выпустили в свет Стефенс и Казервуд, говорилось:
"Колодец  был  самый  большой,  самый таинственный из всех встреченных
нами на Юкатане - он был мертв,  словно в нем  поселился  дух  вечного
молчания.  Казалось,  что  сквозь его зеленоватую воду проступает тень
мистических  сказаний  о  том,  что  Чичен-Ица  некогда   был   местом
паломничества и что сюда бросали человеческие жертвы".
     Книга Джона   Стефенса   и   Фредерика   Казервуда    подтвердила
существование цивилизации майя, но она не открыла тайну жизни майя.
     Десятки путешественников устремились на Юкатан за разгадкой  этой
тайны.   Ученые-этнографы  стали  рыться  в  церковных  библиотеках  с
надеждой найти хоть какое-нибудь  свидетельство  времен  конквисты.  В
1864  году  они  нашли  книгу  Диего  де  Ланда  "Сообщение о делах на
Юкатане".  Эта книга была написана триста лет назад и  все  это  время
преспокойно пылилась на полке церковной библиотеки.
     Диего де Ланда был епископом на Юкатане в те самые времена, когда
испанцы  покоряли  индейцев  майя.  Это  он  насаждал  среди  индейцев
христианскую религию  и  был  тем  самым  служителем  церкви,  который
приказал сжечь бесценные книги "Судьбы майя".  Уничтожив свидетельство
прошлого, Диего де Лавда оставил потомкам небольшую книгу.
     Ланда рассказывал о том,  как майя обрабатывали поля, какой у них
был государственный строй,  какой был календарь,  какие господствовали
обычаи.
     "У них,  - писал Ланда об индейцах майя  в  своей  книге,  -  был
обычай  прежде  и  еще  недавно  бросать  в этот колодец живых людей в
жертву богам во время засухи,  и они считали,  что жертвы не  умирали,
хотя не видели их больше.  Бросали также многие другие вещи из дорогих
камней и предметы,  которые они считали ценными.  И если в эту  страну
попадало  золото,  большую  часть его должен был получить этот колодец
из-за благоговения, которое испытывали к нему индейцы".
     Слово "золото"  опять  мелькнуло  рядом со словом "майя".  Теперь
легендарные индейцы волновали не только ученых Старого и Нового Света,
но  и предприимчивых дельцов и кладоискателей,  мечтавших о богатстве.
Они готовы были броситься в бой за драгоценное наследство,  хранящееся
в таинственных водах Священного колодца.



     Американцу Эдварду  Томпсону можно отдать пальму первенства среди
всех, кто мечтал обогатиться за счет древних индейцев майя.
     Узнав из  книги Диего де Ланда,  что золото индейцев похоронено в
Священном колодце,  Томпсон не раздумывая  предпринял  путешествие  на
Юкатан.
     Шел 1885 год.  Триста пятьдесят лет канули в вечность с тех  пор,
как  было  уничтожено  великое  государство  индейцев  майя.  На земле
Юкатана высились  католические  храмы,  дворцы  помещиков  -  потомков
испанских конквистадоров.
     Томпсон прибыл в столицу Юкатана Мериду и тут же,  наняв  экипаж,
помчался  в Чичен-Ицу,  где в то время была небольшая асьенда помещика
Ортегаса.
     Мулы остановились  у  каменного дома асьенды.  На пороге появился
управляющий.
     - Хозяина нет,  - сказал он Эдварду Томисону. - Но если вы хотите
остановиться, я могу предложить вам комнату.
     - Хорошо, - ответил американец. - И поскорее перенесите мои вещи.
     Ему не терпелось сегодня же совершить прогулку к пирамиде.
     Он надел  высокие сапоги,  на пояс прикрепил пистолет и охотничий
нож, через плечо перекинул винтовку.
     - Может быть, вам нужен проводник?
     - Спасибо!  - поблагодарил Томпсон и уверенно зашагал по  дороге,
как  будто  он  всю  жизнь  ходил по ней,  как будто Чичен-Ица был его
родным домом.  Не зря он изучал планы и карты древней столицы индейцев
майя.
     Вскоре он  свернул  с  дороги  на  тропинку,  которая,   по   его
представлению, должна была привести к пирамиде. Тропинка поднималась в
гору среди огромных валунов и таких же огромных деревьев.
     Взгляд Эдварда  случайно  остановился  на  большом  белом  камне,
заросшем травой. Поверхность его была явно обтесана. Американец понял,
что камни,  мимо которых он шел,  - это не валуны, а колонны, стоявшие
прежде у храмов,  а эта заросшая кустарником поверхность не что  иное,
как терраса, сделанная руками древнею человека.
     Эдвард поднял  голову  и  замер  в  оцепенении,  увидев  каменную
громаду,  упирающуюся вершиной в небосвод. На верху этой громады стоял
храм.
     Томпсон как заколдованный смотрел на храм - серый,  изборожденный
временем, но не потерявший своего величия.
     И теперь  для  Эдварда  ожили все зеленые высокие холмы,  которые
были видны отсюда.  Там храм Воинов, там стадион. Но все это погребено
под вековыми наслоениями джунглей.
     Взгляд американца лихорадочно искал дорогу,  которая вела  прежде
от  пирамиды  к  Священному  колодцу.  Кругом был плотно переплетенный
лианами тропический лес.  Ничто не выдавало тайны.  Томпсон знал,  что
длина  этой  дороги  была  всего  триста  метров  и  что дорога щла от
пирамиды на север.  Он  определил  по  солнцу  стороны  света  и  стал
пробираться по лесу.  Лес был непроходим, деревья - огромны. Казалось,
они растут здесь с момента сотворения мира.  Тревожно кричали обезьяны
и птицы...
     Влажная жара отнимала силы.  Но  Томпсон  шагал,  держа  винтовку
наготове. Он остановился лишь тогда, когда прошел тысячу шагов.
     Он опять определил стороны света по солнцу и направился обратно к
пирамиде.
     Томпсон упорно пробирался сквозь  заросли  джунглей.  Они  стояли
плотной стеной:  в двух метрах ничего не было видно.  Эдвард раздвигал
руками кустарник, осторожно делал шаг за шагом.
     Неожиданно он увидел то,  что искал.  Он раздвинул кусты, и перед
ним открылся Священный колодец.  В диаметре он был метров  шестьдесят.
Зеленая  стена леса стояла по самому краю колодца.  Обрывисты были его
берега,  и в них проступали слои белого известняка.  В глубине колодца
замерла вода.
     Эдвард добрался до ступенек,  которые были видны с одной  стороны
колодца,  спустился  на  нижнюю  ступень  и  сел,  задумчиво  глядя на
зеленоватую поверхность воды...  Томпсону  захотелось  дотронуться  до
нее.  Он  схватился  левой  рукой  за корень куста и протянул правую к
воде. Вдруг он услышал пронзительный крик. От неожиданности он чуть не
упал  в  воду.  Американец  поднял  голову  и  увидел  на краю колодца
управляющего.  Узкие лисьи глаза  того  округлились  от  страха,  руки
дрожали.
     - Не  дотрагивайтесь  до  воды,  сеньор!  -   испуганно   крикнул
управляющий.
     "Шпионил, сволочь", - подумал американец и поднялся наверх.
     - Там живет бог Юм-Чак,  сеньор, - лепетал управляющий, продолжая
дрожать.  - Если бы вы опустили руку в воду,  он схватил бы ее.  Много
людей погибло в этой воде.
     - Откуда ты знаешь?
     - Говорят,  раньше в засуху людей отдавали богу Юм-Чаку, чтобы он
6ыл милостив.
     Несколько дней  жил Томпсон на асьенде и каждый день рано утром с
винтовкой на плече уходил к  развалинам  Чичен-Ицы.  Он  открывал  все
новые и новые храмы. День ото дня у него прибавлялась уверенность, что
в Священном колодце,  глубоко  под  водой,  скрыты  богатства  древних
жителей Чичен-Ицы.  На поживу в храмах Томпсон не рассчитывал.  Алчные
конквистадоры, конечно, выгребли оттуда все более или менее ценное, но
вот  Священный  колодец...  Он достаточно глубок.  Триста с лишним лет
назад у испанцев не могло быть возможности исследовать его дно.
     Но предпринять что-либо сейчас американец не мог:  территория, на
которой находился древний город,  была собственностью хозяина  асьенды
сеньора  Ортегаса.  Нужно  было его разрешение.  Сам он жил в Мериде и
лишь изредка наезжал сюда,  но,  как только управляющий сообщил ему об
американце, Ортегас не замедлил приехать.
     Вечером к асьенде подкатила коляска.  Высокий толстый  человек  с
усами, в широкополой шляпе, с пистолетом на ремне, подал руку Эдварду.
     Толстяк был рад гостю.  На столе появились текилья,  перец, утки,
жаренные в листьях кактуса.
     Толстяк говорил о женщинах,  о вине,  о бое быков,  о лошадях,  а
Эдвард - о развалинах.
     - Да ну их к черту, эти камни! - сказал толстяк.
     - Говорят,  тут неподалеку есть Священный колодец,  - не унимался
Томпсон.
     - Врут они все.  Ничего священного там нет. Я вот могу выпить еще
бутылку,  и  пошли  туда  купаться,  в  этот  самый  колодец.
     Толстяк опрокинул очередную рюмку текильи.
     - И вообще разве у меня асьенда?  У людей земля как  земля,  а  у
меня  камни;  куда ни сунься,  везде эти проклятые камни.  Видно,  мой
предок был не очень храбрым солдатом. Другим дали хорошую землю, а ему
- эту...
     Томпсон внимательно  смотрел  на  толстяка,  на  его  добродушный
живот,  на его пьяные глаза,  и у него вдруг мелькнула дерзкая мысль -
купить асьенду.  Быть собственником  древнего  города  индейцев  майя,
хозяином Священного колодца.
     Конечно, у предприимчивого американца было не так уж много денег.
Но  он  вспомнил  историю  Стефенса.  Когда  тот  вместе  с художником
Казервудом прибыл  в  Копан,  оказалось,  что  руины  древнего  города
индейцев находятся на земле,  принадлежащей какому-то дону Хосе Мария.
Стефенс  пришел  к  испанцу,   отрекомендовался   и   с   американской
деловитостью спросил:  "Сколько вы хотите за руины?" "Я думаю, - писал
потом Стефенс, - это так же поразило его, как если бы я вдруг попросил
продать его бедную старую жену..."
     После нескольких дней размышлений  дон  Хосе  согласился  продать
шесть тысяч акров болотистых джунглей с бесполезными речными камнями и
холмами мусора за пятьдесят долларов!
     - Конечно,  сеньор Ортегас, - начал Эдвард, - вам эти самые камни
не нужны, а для науки они представляют некоторый интерес.
     - Наука! - воскликнул Ортегас и засмеялся.
     - Вы могли бы продать землю, на которой находятся руины.
     - Ха! - сказал Ортегас и пьяно уставился на Эдварда. - Не выйдет!
- Хозяин повертел указательным пальцем перед носом Эдварда.
     - Я куплю у вас развалины,  - сказал Эдвард,  и голос его выдавал
волнение.
     - Хочешь купить - покупай всю асьенду.
     - Мне не нужна асьенда,  - сказал Эдвард.  - Нужны развалины  для
науки.
     - Нет, - твердо сказал Ортегас. - Покупай всю асьенду.
     - Сколько бы вы хотели за нее?
     Пьяный туман слетел с глаз сеньора Ортегаса. Теперь он уже не был
этаким простодушным усатым помещиком. Он был торговцем.
     Мы не знаем цену,  на которой остановились Эдвард и  Ортегас.  Но
сделка в тот день состоялась. Эдвард положил на стол задаток и получил
расписку.
     Допоздна они  пили  текилью.  И  это был тот удивительный случай,
когда и продавец и покупатель после свершения сделки чувствовали  себя
счастливыми.
     "Всучил я  ему  землицу,  -  думал  Ортегас.  -  Будет  над   чем
посмеяться. Знай наших, мистер!"
     "Погрызешь ты,  черт усатый,  локти,  когда  я  заберусь  в  этот
Священный колодец и вытащу оттуда кучу золота".
     ...После сделки  мистер  Томпсон  и  сеньор  Ортегас  расстались.
Сеньор  Ортегас отправился в Мериду,  где он обычно жил.  Там он пил с
друзьями текилью  и  потешал  всех  рассказами  о  чудаке  американце,
который хочет купить его дурацкую асьенду.
     Томпсон вернулся и вскоре предстал  перед  членами  американского
антикварного   общества   и   работниками  музея  Пибори  Гарвардского
университета господами Чарльзом Баудичем и Стефеном  Солсбери.  Эдвард
положил перед ними проект будущих работ и рассказал об асьенде сеньора
Ортегаса.  "Мне  нужна  ваша  моральная  и   материальная   поддержка,
господа".
     Господа антиквары почесали свои  лысые  головы  и  улыбнулись.  С
точки  зрения  голого расчета такой проект,  конечно,  поддерживать не
стоило бы.  Но чем  черт  не  шутит?  Может,  и  правда  там  спрятаны
драгоценности  майя?  Этот  молодой  человек так безумно верит в успех
дела. Антиквары раскошелились.
     Снова Эдвард  плыл  на  Юкатан.  Он весело потирал руки.  В трюме
парохода была упрятана лично  им  сконструированная  землечерпалка,  в
ящиках лежало водолазное снаряжение, карманы были набиты долларами.
     Встреча Томпсона и Ортегаса состоялась в Мериде.  Эдвард  положил
перед  хозяином  асьенды пачку зелененьких банкнотов и получил от него
документы на владение асьендой и землями, лежащими вокруг.
     Управляющий асьенды услужливо встретил нового хозяина.  Он принес
какие-то счета, сметы.
     - Да  нет  же!  -  крикнул Эдвард.  - Мне нужны рабочие.  Десять,
двадцать, тридцать человек. Скорее! И вообще, как вас зовут?
     - Маурильо,  сеньор,  - отрапортовал управляющий,  и в глазах его
уже не было той лисьей хитрости. Была покорность.
     Местные крестьяне-индейцы  с  мачете  в  руках собрались во дворе
асьенды,  ожидая приказаний нового хозяина.  Когда на крыльце  асьенды
появился Томпсон в сопровождении Маурильо, говор смолк.
     - Переведи им, - приказал Эдвард управляющему. - Мне нужно срочно
прорубить  дорогу  от  пирамиды к Священному колодцу и перетащить туда
землечерпалку.
     Слова Маурильо  вызвали  растерянность  у  индейцев.  Они стали о
чем-то спорить.
     - Что они болтают? - недовольно спросив Эдвард.
     - Они боятся Священного колодца. Юм-Чак, который сидит там, может
разгневаться, и тогда солнце сожжет землю.
     - Скажи им, что никакого Юы-Чака нет! Это я точно знаю. И добавь,
что я хорошо заплачу.
     Пока Маурильо убеждал крестьян,  Эдвард надевал  высокие  сапоги,
заряжал  винтовку.  Он взял план Чичен-Ицы и еще раз взглянул на него.
Дорогу Томпсон решил прорубить там,  где раньше,  как он  предполагал,
проходила торжественная процессия от пирамиды к Священному колодцу.
     Крестьяне нехотя пошли на работу.  Завизжала пила,  и  повалилось
первое   вековое   дерево.   Потом  затрещали  сучья  второго  дерева,
третьего...  Обозначились  контуры   будущей   дороги.   Мулы   тащили
землечерпалку.
     Томпсон пробрался к краю колодца и взглянул на тихую  зеленоватую
поверхность  воды.  Уже  несколько сот лет ничто не нарушало ее покоя.
Колодец был так велик,  что нужно  было  точно  знать,  где  поставить
землечерпалку.
     С одной  стороны  колодца  среди  зарослей  угадывалась  каменная
площадка,  с которой,  наверное,  бросали в воду людей.  Эдвард позвал
нескольких крестьян и заставил их  расчистить  площадку.  Мысленно  он
пытался представить полет человека в воду.  Он вспомнил,  что Диего де
Ланда  писал:  "Люди,  которых  бросали  в  святой  колодец,  не  были
связаны".
     Землечерпалка была  установлена  на  площадке.  Эдвард   подозвал
Маурильо, и они вдвоем стали раскручивать ручку лебедки.
     Крестьяне столпились метрах в десяти и молча глядели на ковш.  Он
все  ближе  и  ближе  к  воде.  Сейчас его стальные зубья погрузятся в
зеленоватую гладь колодца.
     Крестьяне-индейцы закрыли  глаза,  когда  ковш  опустился в ВОДУ.
Может,  им казалось,  что сейчас произойдет чудо...  Может быть,  ковш
вылетит обратно из воды. А может, вообще ковш никогда больше не увидит
света - его уничтожит бог Юм-Чак...
     Эдвард и  Маурильо  крутили  ручку  лебедки.  Взгляд  Эдварда был
устремлен в Священный колодец. "Скоро должны быть разрешены сомнения!"
     Ковш опускался  все  ниже и ниже - и вдруг веревка повисла.  Ковщ
уткнулся в дно колодца.
     Эдвард изо  всей  силы  налег  на  ручку  лебедки.  Он яувствовал
тяжесть ковша.
     Ковш уже над берегом.  Открылась его стальная пасть, и содержимое
вывалилось на площадку.
     Эдвард бросился к горе грязи,  которая растеклась по площадке,  и
как безумный стал хватать ее руками.
     Грязь, и  только  грязь.  Хоть бы какая-нибудь крупинка,  хоть бы
какой-нибудь осколок сосуда!
     Ковш вытряхнул  на  площадку новую порцию грязи.  И опять Томпсон
мял ее руками а индейцы сидели на корточках, смотрели и курили трубки.
Иногда они о чем-то говорили на своем языке.  Может,  они смеялись над
Эдвардом,  может,  удивлялись тому,  что бог Юм-Чак  не  оторвал  этот
железный ковш и не оставил его там, на дне.
     На следующий день Эдвард снова шагал по проложенной вчера  дороге
к  Священному  колодцу.  В джунглях птицы пели утреннюю песню,  весело
перекликались обезьяны.
     Подойдя к   землечерпалке,  Эдвард  заметил,  что  ручки  лебедки
отсутствуют, и внимательно осмотрел землю вокруг - ручек не было.
     - Украли,  - сказал Эдвард,  глядя в лисьи глаза Маурильо. - Если
ты в течение часа не найдешь мне эти ручки, я застрелю тебя, сволочь!
     - Может,  их украли обезьяны,  сеньор,  - сказал Маурильо,  и его
лисьи глаза стали еще уже.
     Индейцы, стоявшие рядом, молчали.
     Эдвард вынул кольт и взвел курок.  И этот стальной  щелчок  решил
исход деда.
     Маурильо знал: ручки отвернули индейцы. Старики сказали, что этот
железный ковш разгневает Юм-Чака.  "Но сумасшедший американец на самом
деле может застрелить меня",  - решил  Маурильо  и  приказал  индейцам
принести ручки.
     Эдвард посмотрел на часы и сел на краю колодца, по-прежнему держа
в руке взведенный кольт.
     Индейцы вернулись очень быстро.  Наверное,  ручки  были  спрятаны
неподалеку.  Эдвард не сказал больше ни слова. Спустил курок и засунул
кольт за пояс.
     Снова стрела  крана  поплыла  над  зеленоватой тихой водой.  Ковш
поднимался и опускался...  И каждый раз вновь и  вновь  вытряхивал  на
площадку грязь и ил.
     Два индейца крутили ручки лебедки. Когда они уставали, их сменяла
другая пара.  А Эдвард неистово месил руками грязь, которую выбрасывал
ковш. Но все было тщетно.
     Однако Томпсон не отступал.  Работы продолжались день за днем.  И
однажды пальцы американца нащупали какой-то предмет с острыми  краями.
Он вынул этот предмет,  аккуратно кисточкой смахнул с него грязь.  Это
был черепок глиняного сосуда. Замысловатый орнамент сохранился на нем.
Но такие обломки можно найти в любом колодце!
     И опять монотонно стучала лебедка.  Звук ее разносился  по  лесу,
окутанному  густым  туманом,  с  листвы  деревьев  падали  капли воды,
похожие на слезы.  Эдвард стоял под навесом  из  пальмовых  листьев  и
наблюдал, как ковш опускался в воду, как поднимался, вылавливая грязь.
     ...На этот раз ковш медленно выплывал из клокотавшей вокруг  него
воды.  И  вдруг  Томпсон  увидел  на  поверхности шоколадно-коричневой
грязи,  наполнявшей ковш,  два желто-беловатых круглых комочка. Эдвард
подбежал  к площадке и,  как только ковш опустился,  выхватил из грязи
эти комочки и внимательно осмотрел их.
     Конечно, их изготовил человек,  но зачем? Томпсон пошел к костру,
около которого грелись индейцы,  и подержал комочек над углями. Воздух
мгновенно  наполнился удивительным,  ни на что не похожим ароматом.  И
тогда Эдвард вспомнил легенду старого  Мена,  мудреца  из  Эбтуна:  "В
старину  наши  отцы сжигали священную смолу...  и с помощью ароматного
дыма их молитвы возносились к богу - обитателю  Солнца".  Значит,  это
шарики  смолы  - комочки священного копаля,  значит,  они были брошены
сюда вместе с другими приношениями богу.
     - Быстрее крутите лебедку!
     Ковш падал и поднимался.  Теперь почти  каждый  раз  он  приносил
свидетельство  того,  что  здесь совершались жертвоприношения.  Эдвард
радовался  каждой  вещице,  добытой  в  таинственном  колодце.   Нашли
наконечник копья,  сделанный из обсидиана. Эдвард верил, что следом за
этими копьями ковш зачерпнет главное - золото.
     Первой главной находкой была символическая фигурка, вырезанная из
нефрита. И наконец, первая золотая вещица - диск, на котором был выбит
какой-то рисунок.
     - Виктория! - взволнованно прошептал Эдвард.
     "Виктория" - это слово звенело у него внутри. Теперь он посмеется
над всеми этими сеньорами Ортегасами, которые провели свою жизнь рядом
с сокровищами!
     А землечерпалка вытаскивала стальными зубьями все новые богатства
из  Священного  колодца.  Сундук  Томпсона  наполнялся драгоценностями
индейцев майя.
     Несколько дней   продолжалось   торжество   американца.   Индейцы
молчаливо встречали каждую находку "сумасшедшего американца".
     Эдвард предполагал, что под водой хранится еще немало драгоценных
вещей из золота, нефрита и обсидиана. Но ковш уже бессилен вытащить их
на свет.
     Томпсон дал срочную телеграмму в морской порт Кампече, где у него
была договоренность с двумя греческими ловцами губок.
     ...В тот  день  к   Священному   колодцу   притащили   водолазное
снаряжение.  Эдвард Томпсон,  как всегда,  торопился.  Он натягивал на
себя водолазный костюм, два грека-водолаза помогали.
     Прежде чем  Томпсон  сделал  первый  шаг  по  ступенькам  к  воде
Священного  колодца,  Маурильо  и  те  индейцы,  которые  работали  на
лебедке,  подошли к Эдварду и с торжественными лицами пожали ему руку:
"Прощай, хозяин! Не увидеть нам тебя больше!"
     Томпсон отпустил поручни и быстро пошел ко дну, оставляя за собой
след из серебристых пузырьков.  С  глубиной  вода  меняла  свой  цвет.
Наверху  янтарная,  потом  зеленая,  ниже  цвета  вечерних  сумерек и,
наконец,  темная,  как ночь.  Даже подводный фонарь  не  в  силах  был
пробить своим светом эту темноту.
     Эдвард на ощупь передвигался по дну  колодца.  Казалось,  что  он
где-то глубоко в подземелье.  Здесь,  на дне, действительно можно было
поверить в существование бога Юм-Чака.  Эдвард отгонял от себя  страх.
Действительно  ему  грозила  опасность,  но не от мифического Юм-Чака.
Камни и  огромные  бревна,  которые  ускользнули  от  стальных  зубьев
землечерпалки,  каждую  минуту  могли  упасть  на  голову.  И тогда...
индейцы поверили бы в существование Юм-Чака.
     На дно   опустились   водолазы-греки.  Их  чуткие  пальцы  быстро
находили в расщелинах колодца золотые статуэтки,  диски,  ножи  тонкой
работы  из  обсидиана  и  кремня,  на  ручках  которых были изображены
золотые  змеи.  Скоро   мешки   водолазов   были   доверху   наполнены
драгоценными находками.
     ...Когда сундуки были набиты золотыми украшениями индейцев  майя,
дорогими  фигурками  из нефрита,  редкими экземплярами оружия,  Эдвард
Томпсон погрузил их на пароход и  поскорее  отправился  в  Соединенные
Штаты.  Бизнес есть бизнес!  Его финансировали господа из антикварного
общества,  и теперь  Эдвард  должен  произвести  с  ними  расчет.  Его
нисколько  не  смущало,  что  добытые им сокровища были сделаны руками
древних обитателей Мексики.
     Пароход дал протяжный гудок и покинул мексиканскую землю.



     Мистер Томпсон   разместил   добытые  сокровища  в  музее  Пибори
Гарвардского университета, получив за них солидную сумму.
     Теперь его мало интересовала Чичен-Ица.  Он устраивал свою жизнь,
жизнь состоятельного человека, у себя дома, в Штатах.
     В 1910  году  в  Мексике началась революция.  Ее победное шествие
докатилось до Юкатана. Асьенда Эдварда Томпсона была разгромлена.
     Революционное правительство   Мексики   потребовало   у  Томпсона
вернуть хотя бы,  часть добытых  сокровищ.  Томпсон  ответил  отказом,
заявив,  что, если бы он не залез в этот колодец, эти богатства лежали
бы там еще тысячу лет.
     Томпсону предложили   выплатить  Мексике  компенсацию  500  тысяч
долларов. Американец отказался. Правительство конфисковало его асьенду
и  имущество  в  Чичен-Ице.  Но  все  сокровища  Священного  колодца -
национальная гордость Мексики - остались в американском музее Пибори.



     Мы стояли на краю колодца на площадке,  с которой  когда-то  была
принесена в жертву богу дождя Сквик. Наверное, колодец не изменился за
тысячелетие, которое насчитывает его история. Те же отвесные стенки, в
них видны слоистые отложения.  В глубине колодца, метрах в двадцати от
края,  видна зеленоватая поверхность  воды.  В  ней  отражаются  небо,
облака,  кроны высоких деревьев, растущих на берегу, остатки крепления
землечерпалки мистера Томпсона.
     Проводник Исидро осторожно дотрагивается до моего плеча.
     Мы возвращаемся на площадь,  к пирамиде.  Мы идем  по  той  самой
дороге,  по  которой  когда-то  двигались торжественные процессии.  Но
теперь здесь лишь тропинка.  По сторонам - гигантские деревья. Дорога,
проложенная  мистером  Томпсоном,  тоже  уже давно скрылась в зарослях
леса.
     Снова перед  глазами  пирамида и храм наверху.  Там туристы.  Они
смотрят в сторону колодца. И вдруг я представил одного из этих людей с
жезлом в руке, в легкой накидке, в пышном головном уборе из перьев.
     Но суета туристов,  крик гидов разрушили  прекрасное  видение.  Я
слышу английскую речь, вижу американцев, которые ходят вокруг пирамиды
группами и в одиночку.  Те,  кто побогаче,  нанимают личного гида. Эти
двое  -  мужчина  и  его  молоденькая жена - бродят по зеленой лужайке
около пирамиды в сопровождении гида-индейца. На американце белые брюки
и   пестрая   рубашка,   распахнутая   спереди,  на  его  жене  шорты,
обтягивающие бедра.
     - Марлэн, сядь на этого зверя! - кричит американец.
     - Это бог дождя, мистер! - сообщает гид.
     - Неважно!
     Марлэн садится на бога,  как на вола,  грациозно выставив  вперед
ножку. Снимок готов.
     Они идут дальше, взявшись за руки. Гид услужливо бежит впереди.
     - Это  стадион,  мистер,  -  говорит  гид.  -  Длина  поля  - сто
пятьдесят метров. На каменных стенах, как видите, каменные кольца. Это
прообраз баскетбола, мистер.
     Американец смотрит  на  кольца,  показывает  их  Марлэн,   что-то
говорит и смеется.
     На той трибуне сидел вождь, - показывает гид-индеец и вдруг бежит
через поле к трибуне. Он садится на скамейку Халач-виника и говорит: -
Вы меня слышите?
     Мы его слышим, хотя расстояние не меньше ста пятидесяти метров.
     Гид бросает монету на камень - мы слышим звон.
     - Пройдите сюда, прошу вас, - просит гид.
     Американец подхватывает под руку свою молоденькую жену  и  весело
бежит с ней к трибуне вождя.
     Мы с Исидро идем в другую сторону.  Я вижу апельсиновые деревья и
возле  них  камни,  на  которых еще сохранились древние барельефы.  На
камнях сидят мексиканцы - крестьяне из ближайших деревень. Двое из них
самодельными  ножичками  очищают  кожуру  с  апельсина.  Один дремлет,
надвинув шляпу на глаза.  Женщина расчесывает девочке волосы.  Изредка
крестьяне  перебрасываются  словечками на языке индейцев майя.  На том
самом языке, который звучал в этом великом городе древности Чичен-Ице.
     И мне  кажутся так несовместимыми эти великие строения прошлого и
эти забитые крестьяне - наследники своих знаменитых предков. Откуда им
знать  секреты  акустики  стадиона,  законы,  по  которым ученые-жрецы
строили обсерваторию и наблюдали за движением Солнца и Венеры десять с
лишним веков назад?
     Может быть,  эти крестьяне выглядели бы иначе,  если бы четыреста
пятьдесят  лет  назад  пришельцы  из  Старого  Света  огнем и мечом не
сокрушили  великую  цивилизацию  их  предков,  не  уничтожили  высокую
культуру  и не превратили в рабов индейцев майя,  чьими руками созданы
бессмертные произведения искусства и архитектуры.
     Крестьяне молча   сидят  на  камнях,  бросают  золотистую  кожицу
апельсина на землю и с любопытством смотрят на тех,  кто приехал сюда,
кто  шагает  по крутым ступеням пирамиды и бродит по площадкам храмов,
созданных руками их далеких и могущественных предков.

Популярность: 1, Last-modified: Thu, 06 Sep 2001 08:31:31 GmT