* Подготовка текста для некоммерческаго распространенiя: С. Виницкiй,
2001. Орфографiя, пунктуацiя, рукописный текст, р а з р я д к а, опеч<а>тки
оригинала, {номера} перед страницами, иллюстрацiи.
--------
Бор. Солоневич
Жизнь и борьба совeтской молодежи
1937
Издательство "Голос Россiи"
--------
"Его Императорскому Высочеству Великому Князю Андрею Владимировичу в
знак глубокого уважения и преданности.
Автор
София, 6-4-37." <автограф на книгe> 9
--------
Воспоминанiя...
Которых нeт сил позабыть...
Сквозь жизненной бури туманы
От сердца к ним тянется нить...
Год 1920
Яркое, солнечное утро конца крымской осени... 1920 год, год отлива
послeдней волны Бeлой Армiи, раздавленной девятым красным валом...
Гражданская война окончена. Больше шести лeт напрягались силы страны в
непрерывных войнах -- сперва на границах -- с внeшним врагом, а потом -- по
всему лицу обширной русской земли -- в братоубiйственной борьбe за право
строить жизнь по дiаметрально противоположным принципам...
В этой страшной борьбe выиграла красная сторона.
___
На палубe американскаго миноносца пусто. В жизни его кочующаго по морям
маленькаго мiрка этот берег -- только один из многих.
Я стою на бакe, незамeтно для самого себя крeпко впившись руками в
поручни, и не слышу ровнаго гула машин и не чувствую ритмичнаго покачиванiя
судна. Из утренняго тумана выплывает земля моей Родины...
Я с жадностью смотрю, как растут и ширятся очертанiя крымскаго берега,
как в свeтло-сиреневой дымкe все яснeе вырисовываются острые пики гор и
выползает покрытый лeсом, как густой шерстью, массив каменной глыбы --
Аю-Дага.
И никогда -- ни раньше, ни потом -- я не чувствовал так остро и так
жадно тяги к Россiи, как тогда, 16 лeт тому назад, возвращаясь из
Константинополя в Крым. 10
Из Севастополя, кипeвшаго жизнью и бодростью и находившаяся тогда под
властью бeлых, мнe пришлось выeхать по дeлам Американскаго Краснаго Креста
на нeсколько дней в Константинополь, и там неожиданное извeстiе о начавшейся
эвакуацiи армiи ген. Врангеля ошеломило меня. Передо мной во всей своей
трагичности встал вопрос -- оставаться ли на чужбинe или возвращаться на
Родину, под чьей бы властью она ни была.
В душe разыгралась буря мучительных противорeчiй. Побeдило желанiе
остаться на родной землe, раздeлить с другими тревоги и опасности будущаго,
продолжить свою работу и свою борьбу на пользу Родинe, и вот быстроходный
американскiй миноносец несет меня обратно к русским берегам...
Все ближе... Вот уже видны сползающiя к морю ялтинскiя улицы, бeлая
колонна маяка, длинная коса гранитнаго мола.
Мимо проходит нeсколько пароходов, наполненных пестрой массой бeженцев.
Порт кипит странным оживлеленiем. Груды ящиков, тюков и бочек безпорядочной
кучей навалены на молу и у пакгаузов. Суетящiеся люди торопливо и словно
украдкой снуют между зданiями, появляются то здeсь, то там, что-то носят,
что-то грузят, но во всей этой лихорадкe чувствуется что-то странно
нездоровое... Изрeдка гремят одиночные выстрeлы, еще болeе усиливая
тревожное впечатлeнiе от всей картины.
Гул машин ослабeвает, и миноносец пришвартовывается к бочкe. Группы
матросов собираются на палубe, дожевывая завтрак, и с любопытством толпятся
у поручней, оживленно обмeниваясь мнeнiями о непонятных для них событiях,
творящихся в этой странной, громадной странe -- Россiи.
За моей спиной появляется черная физiономiя негра-кока.
-- Сэр, капитан просит вас к себe, -- дружески оскаливая бeлые зубы,
говорит он.
В кают-кампанiи молодой стройный розовощекiй капитан, выглядящiй почти
юношей, привeтливо встрeчает меня. 11
Счастливец! Душа его спокойна. Долг -- ясен и прост. Он только
мимохожiй зритель, а не участник разыгрывающейся на одной шестой части мiра
драмы...
-- Я, к сожаленiю, не могу доставить вас в Севастополь. По моим
свeдeнiям эвакуацiя там уже заканчивается. Мнe приказано идти в Керчь, а
потом -- обратно в Константинополь. Я знаю, что вы наш сотрудник и начальник
скаутов. И, если хотите, мы доставим вас обратно.
Но мучительные часы утренняго раздумья уже сзади.
-- Спасибо, капитан. Но я хотeл бы высадиться на берег.
-- Но вы знаете, -- серьезно предупреждает американец, -- что вам
придется столкнуться с большевиками. А это дeло, говорят, не шуточное. Вы
сильно рискуете.
-- Я знаю все это... Но как бросить Родину в несчастьи? Может быть,
молодыя силы ей еще пригодятся... У нас в Россiи, капитан, говорят: чему
быть -- того не миновать!
-- Ну что-ж, ваше дeло... Я прикажу подать катер... Прощайте, -- тепло
и задушевно говорит он, крeпко пожимая мнe руку. -- И... и, знаете что? --
на вашем мeстe я поступил бы точно так же...
Катер мчит меня к молу... Послeднiе метры, а там -- какая-то новая
жизнь. Наконец -- легкiй толчок, "good luck!" молоденькаго лейтенанта, и я в
Россiи.
Впереди новая эпоха, суровая и яркая. А опасности? Ну, так что-ж? Развe
мнe не 20 лeт?..
Год 1934
Прошло четырнадцать долгих, долгих лeт...
Глухой сeверный лeс, молчаливый и угрюмый. Я бреду на запад, оставив
сзади колючую проволоку концентрацiоннаго лагеря, длинный ряд тяжелых,
полных лишенiй и страданiй лeт и горечь разбитых иллюзiй...
Путь -- только на запад. Цeль -- уйти из родной страны, оказавшейся для
меня не матерью, а мачехой...
Болото и лeс, лeс и болото. Смeняют друг друга неожиданныя опасности,
препятствiя, встрeчи, пули, погоня. Каждая неудача -- смерть... 12
Ноги изранены и дрожат от усталости. Но старая привычная бодрость
скаута и спортсмена тянет вперед, как невидимый мотор.
К свободe! На запад!
Опять и опять топкiя болота, таящiя гибель в своих зеленых коврах,
лeсныя баррикады поваленных бурей деревьев, просeки, дороги, овраги, озера,
рeки. Зигзаги обходов опасных мeст. Все вперед! Назад пути уже нeт... И
ставка в этой игрe -- жизнь.
Стрeлка компаса, насаженная на ржавую булавку, колеблется,
успокаивается и указывает, что путь правилен. Уже недалеко...
Не могу сказать, когда, пересeкая многочисленныя просeки, я перешел и
завeтную черту -- финскую границу. Ощущенiя раненаго преслeдуемаго звeря,
избeгающаго охотников, были настолько сильны, что все остальное ушло, как в
туманe, на заднiй план.
В душe все сильнeе пeл голос -- "Не сдавайся!", и всe силы были
устремлены на то, чтобы заставить ноющiя мышцы двигаться, уши --
прислушиваться к каждому лeсному шороху, а глаза -- всматриваться в каждую
тeнь, каждый уголок лeсной чащи...
Когда я перешел границу?
Поздно ли вечером, когда опускающееся солнце било в глаза, и всe
просeки были пронизаны его яркими лучами и пестрили золотистыми бликами
сосновых стволов?
Ранним ли туманным утром, когда, послe сна на сыром болотe, дрожа от
ночного холода, мокрый от росы, с трудом открывая опухшiя от укусов комаров
вeки, я незамeтно для себя переступил роковую черту?..
Не знаю.
Уже садилось солнце, когда, обходя какую-то небольшую деревеньку -- как
оказалось позже, уже в глубинe Финляндiи -- я наткнулся на
финна-пограничника и подошел к нему... В своем широком брезентовом плащe,
измятом и грязном, с рюкзаком и толстенной палкой, измученным и обросшим
лицом, я, видимо, показался пограничнику весьма опасным субъектом. И он,
худощавый и щуплый, все тыкал меня концом винтовки в грудь и хотeл заставить
поднять руки вверх. 13
Славный паренек! Он и до сих пор, вeроятно, не понимает, почему я и не
думал подчиниться его требованiю и облегченно смeялся, глядя на его
испуганное лицо и суетливо угрожающую винтовку...
Еще и еще люди... Финскiй говор. Военная форма...
Это уже твердо -- Ф и н л я н д i я .
Спасен!..
Рапорт
Друзья читатели!
Эта книга -- не роман и не выдумка. Это -- мозаика части моего
жизненнаго пути. Но этими страницами я разсказываю не только о том, что
было. Всe эти картинки -- иллюстрацiя только одного из этапов борьбы,
свидeтелем которой мнe пришлось быть и в которой я лично участвовал...
Борьба русской молодежи против большевизма не только не кончилась, но
она уже перешла в формы схватки не на жизнь, а на смерть... Ибо ч т о
м о ж е т и с п у г а т ь теперь подсовeтскiй молодняк послe всего того
что он видeл и вынес сам?..
В первые годы существованiя совeтской власти эта борьба не была
политической. Молодежь инстинктивно отстаивала свою идею Родины-Россiи,
свободу своей жизни и чистоту тeх религiозных и моральных установок, какiя
были вложены в нее раньше.
И если в началe молодежь только сопротивлялась совeтскому гнету, то
потом, в послeднiе годы, это сравнительно пассивное сопротивленiе стало
выростать в смeлую и открытую политическую борьбу против большевизма и
коммунизма.
Эта книга -- конечно, не полный обзор этой борьбы. Здeсь только --
сумма встрeч и наблюденiй за 14 лeт совeтской жизни, и на этих страницах нeт
выдуманных лиц и фантастических сюжетов.
"Молодежь и ГПУ", как и все, что мы пишем в "Голосe Россiи" -- боевой
рапорт зарубежной Россiи о том, что мы видeли, пережили и перечувствовали.
И, может быть, отчасти даже хорошо, что все это выглядит 14 литературно не
очень "обработанным". Вся эта эпопея -- это клочки жизни, напряженной и
стремительной. Это не ровный ритм спокойнаго существованiя, о котором можно
повeствовать эпически и плавно вести к happy end'у.
Здeсь -- только то, что дeйствительно было. Нeкоторым людям в
эмиграцiи, авторитет которых высок в моих глазах, я сообщил точныя имена и
адреса большинства героев этой книги.
Но не вините меня, если, описывая послeднiе годы своего подсовeтскаго
житья, я не обо всем скажу ясно. Борьба молодежи не только не ослабeвает, но
и ширится, а мои герои -- это фотографiя ж и в ы х л ю д е й, которые и
теперь гдe-то продолжают свою скрытую от глаз посторонняго наблюдателя
борьбу...
Много этой молодежи погибло в схватках с безжалостным ГПУ. Мнe удалось
почти чудом спастись. А остальные, кого я описал здeсь, -- разбросаны по
всей странe, и многiе из них находятся "на карандашикe ОГПУ", на "спецучетe"
и на каждаго из них и теперь уже имeется "дeло ОГПУ". От содержимаго этой
папки зависит их будущность, а может быть, и жизнь. И я не имeю моральнаго
права давать н о в ы я с в e д e н i я в это "дeло". Я никогда не могу
забыть, что на обложкe этой папки стоят слова:
Г р у п п а -- контр-революцiя.
К а т е г о р i я -- молодежь.
Х а р а к т е р и с т и к а -- опасная...
___
И вот, вам, русской молодежи, не знавшей "подсовeтскаго существованiя",
этой книгой мнe хочется разсказать, как жили мы в эти страшные годы, как не
нашлось нам мeста в "соцiалистическом раю", как одна за другой разбивались
иллюзiи, уходила вeра в возможность созидательной работы в Странe Совeтов,
как росла горечь и отвращенiе к режиму рабства и лжи и как все это толкнуло
меня под пулями уйти из родной страны...
--------
--------
15
При таком обилiи неожиданных опасностей и при такой готовности смeяться
-- жизнь переставала быть чeм-то, требовавшим осмотрительности и
осторожности"...
Д ж . Л о н д о н .
Вперед
Катер американскаго миноносца, высадившiй меня, круто повернул, и гул
его мотора становится все слабeе.
Я стою на набережной Ялты. Под моими ногами родная земля, еще недавно
могучая и процвeтающая, а теперь истомленная и вздрагивающая от приступов
революцiонной лихорадки. И я бросаюсь в водоворот таких событiй. Что ждет
меня впереди?
Гдe-то там, в неизмeримых просторах, с оптимизмом молодости ждут своей
очереди стать в строй жизни тысячи и тысячи молодых сердец, с которыми я
столько лeт был связан общей работой. Что для них политика и больные узлы
жизни, когда чиста душа, ясна улыбками ключем бьет энергiя?..
Теперь я буду опять среди них. Будем вмeстe искать новых путей в новых
условiях жизни. Вeдь наша Родина и наш народ остались тeми же. Так неужели
же сильныя молодыя руки не найдут себe дeла? Неужели я не сумeю помочь
молодежи найти честный путь в кровавой кашe политической борьбы? И если
закончилась борьба за идею Родины-Россiи на полях сраженiй, то развe она
может когда-нибудь закончиться в жизни?
"Мы еще повоюем, чорт возьми!"
Я снял шляпу, перекрестился и зашагал вперед. 16
Первыя картинки
Оживленiе порта, замeтное с палубы миноносца, оказалось неприкрытым
грабежом. Части Армiи уже эвакуировались вмeстe с гражданскими властями, и
город кишeл какими-то странными вооруженными людьми, старавшимися, очевидно,
изпользовать перiод безвластiя. Всe склады и пакгаузы были раскрыты,
груженые люди и подводы суетились, ругань, драки и одиночные выстрeлы
слышались отовсюду.
___
Маленькiй домик из бeлаго камня на склонe гористой улицы казался
необитаемым.
Я постучал в дверь. Через минуту послышались шаги.
-- Кто там? -- прозвучал глухой голос. Я назвал себя. Щелкнул ключ, но
дверь прiоткрылась только на ширину цeпочки. В щель выглянули недовeрчивые
глаза.
-- Это я, Петр Иванович! Свой!
Наконец, дверь открылась, и на порогe показалась знакомая фигура
старика-учителя, мужа Вeры Ивановны, начальницы ялтинских скаутов. В рукe у
него был бол<ь>шой топор.
-- Что это вы меня, Петр Иванович, с топором встрeчаете? -- засмeялся
я. -- С каких это пор?
-- Да это не вас, -- озабоченно сказал старик, с безпокойством
оглядываясь по сторонам. -- Тут кругом разбои идут...
-- Так что же вы сдeлаете с топором против бандитов?
Учитель обидeлся.
-- Как это, что сдeлаю? Все-таки безопаснeе... А вы-то с какого неба к
нам свалились?
-- С буржуазнаго, П. И., прямо из Константинополя.
-- Как, как? Откуда?
-- Да из Константинополя.
-- Господи Боже! Да вы не шутите?
-- Нeт, Петр Иваныч. Только что прieхал на американском миноносцe.
-- Не может быть! -- воскликнул учитель, уронив 17 свое оружiе и
всплеснув руками. -- Да вы в своем ли умe, го<л>улбчик? Сюда, в Россiю, из
Константинополя? Да что это вы?
-- Почему это вас так поразило?
-- Господи! Он еще спрашивает! -- внезапно разсердился старик, и его
сeдая бороденка негодующе затряслась.
-- Да тут дай Бог каждому ноги унести. Да если бы на пароходах мeсто бы
было -- вы думаете, я бы тут остался?
-- Чего же вам бeжать?
-- Ax, ты, Господи! Вот наказанье Божье с этой молодежью! Зачeм? зачeм?
-- гнeвно передразнил он. -- Жизнь свою спасать -- вот зачeм.
-- Да кто же вашей жизни угрожает?
-- Эх, вы, -- как бы сожалeя о моей глупости, сказал старик. -- Молодо
-- зелено. Понимаете вы во всем этом, как, простите, свинья в апельсинах.
Вам бы сидeть в Константинополe и молить Бога за свое спасенiе, а вы, вот,
голову в петлю сунули.
Слова старика, сказанныя с глубокой искренностью и убeжденiем,
встревожили меня.
-- Почему вы, Петр Иваныч, так пессимистично смотрите на будущее?
Он махнул рукой.
-- Эх голубчик! Видите, -- он склонил голову и показал на свои сeдые
волосы. -- Много пришлось пережить на своем вeку. Научился, слава Богу,
видeть все в настоящем свeтe. Да что уж там. Не хочется пугать вас. Все
равно уже не поправишь. Увидите сами, да уже поздно будет... Да что-ж! Жалко
вас, да вeдь молодежь не переубeдишь...
Мнe был непонятен пессимизм старика, но я не стал спорить.
-- А гдe Вeра Ивановна?
-- Да здeсь гдe-то рядом. С ребятишками возится. Видите тот вот дом с
зеленой крышей? Она там что-то вродe прiюта устроила.
-- Ладно. Я навeдаюсь туда, Петр Иваныч. А 18 потом -- в Севастополь.
До свиданья пока. Бог даст еще увидимся.
Опять страдальческая улыбка промелькнув на лицe старика, и он махнул
рукой.
-- Вряд ли... В такой жизни!.. Эх, жалко вас, голубчик, -- сердечно
сказал он, пожимая мою руку. -- Погибнете вы или жизнь сломаете. Вот,
вспомните еще слова старика, да уже поздно будет!..
Я улыбнулся, пошутил, но гдe-то в глубинe души черной змeйкой
промелькнул жгучiй вопрос:
"А не ошибся ли я, прieхав в Россiю?"...
На посту
В зеленом домикe -- шум и дeтскiй плач. Сквозь широко открытыя двери
виден десяток малышей самаго различнаго возраста. Дeвочки хлопочут около
них, кормят, успокаивают, забавляют...
Вeра Ивановна, начальница скаутскаго отряда, высокая, полная дама с
сeдиной в пышных волосах, тоже хлопочет и суетится.
Одновременно со мной к открытой двери подходят два паренька. У одного
из них на руках ребенок с заплаканным испуганным лицом. Мальчик неуклюже, но
бережно держит дeвочку и старательно успокаивает ее.
-- Ничего, не плачь, дeтка, -- говорит он покровительственным тоном, --
тут тебя сейчас покормят и все прочее, что полагается по штату. Тут у нас,
брат, не пропадешь...
Маленькое тeльце дeвочки вздрагивает от усталых рыданiй.
-- Мама, мамочка, -- едва слышно стонет она. Мальчик растерянно
оглядывается на своего товарища. Что сказать ей в отвeт на эту мольбу?
-- Ладно, ладно, -- увeренно отвeчает другой, стараясь придать своему
голосу самое нeжное выраженiе. -- Тут у нас мам -- сколько влeзет... Вот
сейчас...
Мы вмeстe входим в домик.
-- Боже мой! Вы, Борис Лукьянович? Вот уж 19 неожиданность-то! -- Вeра
Ивановна торопливо пожимает мнe руку и спeшит к новой питомицe.
-- Гдe это вы, Сережа, нашли ее?
-- Да у порта, под сeверными пакгаузами. Мы вeдь с самаго утра вездe
рыскаем. Это уже третiй ребенок, что мы нашли. Идем это мы с Жорой, слышим
-- плач -- а это, оказывается, она -- забилась между ящиками и, само собой,
пищит. Сбоку, правда, как раз грабили -- ну, ясно -- выстрeлы, крики, драки.
Ей и страшно, конечно. Ну, мы ее подхватили под жабры и сюда...
-- Молодцы, ребята!
Вeра Ивановна ловким умeлым движенiем подхватывает на руки дeвочку,
которая, видя женское привeтливое лицо, начинает успокаиваться. На лицe
скаута -- полное удовлетворенiе. Он разминает затекшiя от непривычки руки и
оглядывает своего друга.
-- Что, Жоржа, катим еще?
Тот молча кивает головой.
-- Вeра Ивановна, так мы потопали дальше. Может, что еще для вас
найдем!
-- Идите, идите, ребята. Вы у нас сегодня самые проворные. Только,
смотрите, осторожнeй.
-- Ничего, Вeра Ивановна, -- самоувeренно говорит Сережа. -- Ежели что
-- нас и пуля не догонит.
-- Ну, смотрите. Главное не лeзьте туда, гдe драка и грабежи. А дeтишек
брошенных, если еще найдете -- несите сюда. Вы сегодня прямо герои.
Мальчуганы с гордостью переглядываются.
-- Ого-го! Прямо -- охотники за головами! -- бросает один из них, и оба
исчезают в дверях.
-- Это уже 16-ый ребенок, -- говорит старая дама, суетясь около
новенькой. -- Послe этой эвакуацiи и паники всe порастеряли друг друга.
Пароходов для всeх желающих уeхать, конечно, не хватило. Погрузились, кто
куда успeл, ну, а в толпe, да в спeшкe долго ли малышам потеряться!.. Вот мы
я взялись за доброе дeло: дeтей бездомных подбирать. Заняла, видите,
покинутый домик, достали немного продуктов из Краснаго Креста и, вот,
возимся... 20
-- Не знаю, что нам сулит ближайшее будущее, -- сказал я, -- а вот тeм,
кто уeхал, -- несладко. Чуть ли не на мачтах люди сидeли. Пароходы едва не
тонули, когда мимо нас проходили.
-- Как мимо вас? -- удивилась Вeра Ивановна. -- Развe они уже ушли?
-- Часа два тому назад. Мы уже в морe разминулись.
-- Да не может быть? -- испуганно воскликнула начальница. -- Господи!
Да вeдь Оля-то наша осталась...
Вeра Ивановна повернулась к двери в другую комнату и позвала
взволнованным тоном:
-- Оля, Оля!
-- Сейчас, сейчас, -- откликнулся знакомый голос и маленькая, круглая
фигурка дeвушки показалась на порогe.
-- Дядя Боб, -- просiяла она. -- Вот это здорово! А я-то там мою
дeтишек и не слышу...
-- Оля, -- встревоженно прервала ее Вeра Ивановна, -- вeдь пароходы-то
уже ушли.
Румяное лицо дeвушки разом поблeднeло, и она испуганно вздрогнула.
-- Ушли? Не может быть! Вeдь сказали же вечером!
-- Да вот, Борис Лукьянович сам видeл...
-- Госп... -- дыханiе дeвушки прервалось, и вдруг она метнулась к
дверям и исчезла прежде, чeм мы успeли ее удержать.
-- Что это она?
-- Да она вeдь с отцом вмeстe должна была уeхать, -- нервно отвeтила
Вeра Ивановна. -- Ей сказали, что пароходы вечером отправляются. Она и
пришла мнe помочь... А тут, видите сами, какая неразбериха...
-- Знаете что, -- озабоченно сказал я. -- Пойдемте-ка, Вeра Ивановна,
за ней. В порту там такое дeлается...
-- Это правда, пойдем, пойдем. Я тоже, кстати, хотeла взглянуть на
город... У вас, между прочим, какое-нибудь оружiе есть? Впрочем, --
улыбнулась она, -- пока у вас кулаки при себe, с вами бояться нечего! 21
-- Этот сорт оружiя пока в полном порядкe, но если порыться в карманах,
так что-нибудь и подальнобойнeе кулаков найдется.
Рeшенiе
Грабеж города продолжался. Улицы были пусты. То здeсь, то там звучали
глухiе отголоски винтовочных выстрeлов...
У первых зданiй порта, съежившись как бы от холода, лежала ничком
человeческая фигура. Темная лужа расплывалась около ея головы.
Я подошел к тeлу и повернул к себe его лицо. На меня глянули уже
остеклeвшiе широко раскрытые мертвые глаза.
-- Ну, что, что? -- испуганным шепотом спросила Вeра Ивановна.
Я махнул рукой. Старая дама вздрогнула и взяла меня под руку.
-- Какое страшное время! А что-то будет дальше? -- срывающимся голосом
сказала она.
Мы вышли на мол. Море тоже было пустынным. Темными точками на самом
горизонтe виднeлись ушедшiе пароходы.
-- А гдe же Оля? -- встревожилась старая начальница, и как раз в этот
момент издали донесся крик дeвушки.
-- Борис Лукьянович, Борис Лукьянович...
Я бeгом бросился на зов. У зданiй порта Оля, окруженная тремя
оборованцами, отчаянно рвала что-то из их рук. При моем приближенiи
оборванцы отступили, а испуганная дeвушка бросилась ко мнe.
-- Они, они у меня пальто хотeли отобрать! -- задыхаясь, вскрикнула
она.
-- Ничего, ничего, Оля, теперь не отнимут!
-- Ишь ты, -- угрожающе произнес один из грабителей, низкiй,
широкоплечiй парень со злыми глазами. -- А может, и отымем. Защитник тоже
выискался. -- И видя, что я один, он угрожающе добавил:
-- А ну-ка, буржуйчик, давай сюда ейное пальто, да и свое, кстати,
скидавай, покеда жив...
Я молча, с самым свирeпым видом вынул из задняго 22 кармана брюк и
переложил в боковой -- браунинг, сверкнувшiй на солнцe своею сталью.
Оборванцы, что-то ворча, отступили.
Подошедшая Вeра Ивановна обняла испуганную дeвушку, и мы повернули
назад.
-- Погоди-ж ты, -- донеслось сзади угрожающее ругательство, --
попадешься как-нибудь еще и без своей пушки...
Очнувшись от испуга, Оля прижалась к плечу старой дамы и заплакала
дeтскими безпомощными слезами.
-- Уeхали всe... и папа тоже, -- всхлипывала она. -- Видно,
распоряженiе какое-то пришло -- ускорить... Боже мой! Что же мнe теперь
дeлать?
Вeра Ивановна, как могла, старалась успокоить дeвушку, но в ея словах,
помимо ея воли, звучало безпокойство за дальнeйшую судьбу Оли.
-- Постойте, Оля, -- вспомнил я. -- Да у вас в Севастополe вeдь,
кажется, есть еще родные?
-- Да, -- с трудом отвeтила она. -- Там дeдушка живет... старенькiй...
-- Ну, вот и ладно! Вот и двинемся сегодня в Севастополь. Там и
дeдушка, да и скауты наши. Там не пропадем!
-- Так вы в Севастополь? Как пeшком?
-- Ax, что вы! Мы не так плохо воспитаны, чтобы пeшком ходить! --
пошутил я. -- На автомобилe в одну человeчью силу... Да развe теперь
что-нибудь достанешь?.
-- Да вы побыли бы в Ялтe хоть нeсколько дней -- осмотрeлись бы.
-- Ох, боюсь, я, Вeра Ивановна. Видите сами -- какiя событiя. Времени
терять нельзя. А там все-таки в знакомом городe будем, среди своих. Ну, так
как, Оля -- топаем?
Дeвушка улыбнулась сквозь слезы.
-- Топаем, дядя Боб... Бог даст, хуже не будет... 23
В пути
Живописныя петли шоссе. Сады, виноградники. Шум водопада Учан-Су. Все
выше и дальше.
-- Когда мы придем по вашему расчету, дядя Боб?
-- Думаю, что завтра к вечеру. К ночи, Бог даст, в Байдарах будем. Там
гостиница есть. Продовольствiя гдe-нибудь по дорогe купим. Деньги у меня
есть. Добредем как-нибудь, Олик. Ничего!
-- Да я не боюсь, -- тряхнула дeвушка своей белокурой головкой. -- Ноги
молодыя!
Я был очень рад, что в этом походe у меня оказался спутник. Разумeется,
усилилась отвeтственность и количест<в>о забот, но зато как-то ослабeло
щемящее чувство одиночества.
Оля была одной из лучших патрульных севастопольскаго отряда, веселой
смeшливой дeвушкой лeт 17, со вздернутым носиком и льняными кудрями. Она
плавала, как дельфин, прыгала, как серна, и ея неунывающiй характер часто
оживлял самое хмурое настроенiе ребят. Помню, когда она выбрала себe
"патрульнаго звeря" -- сову, весь отряд запротестовал и заставил ее принять
названiе синичек... И вот, теперь начальница веселых синичек шла со мной по
каменистому шоссе в Севастополь. А впереди перед нами лежало 92 километра.
На таком пути всегда будешь рад веселому товарищу.
И я старался поддержать настроенiе дeвушки, чтобы заставить ее забыть
только что пережитую драму и не думать об испытанiях будущаго.
Хорошо молодости! Много ли нужно, чтобы смeяться, вопреки всему! Помню,
я о чем-то пошутил, и Оля весело засмeялась.
Проeзжавшiй мимо на своей скрипучей арбe мрачный старик-татарин
удивленно обернулся в нашу сторону. Оля засмeялась еще звонче и еще
заразительнeе, и коричневое морщинистое лицо старика внезапно тоже
расплылось в улыбкe, обнаружив два ряда бeлых зубов.
-- Эй, бачка, бачка, баришна! -- позвал он, остановив лошадь. 24
Мы подошли.
-- Хорошiй твой баришна! -- дружелюбно и одобрительно сказал старик...
-- Куда идешь?
-- В Севастополь.
Старик укоризненно почмокал губами.
-- Це... Це... Бeда. Дорога -- плохой!..
-- Что-ж дeлать, дeдушка, -- весело сказала Оля, по привычкe задорно
тряхнув своими свeтлыми кудрями. -- Дойдем как-нибудь, Бог даст. Раз нужно
-- так нужно...
Татарин еще раз качнул головой и, отвернув войлок арбы, достал оттуда
нeсколько вeток винограда.
-- На, дочка, кушай на здоровье, -- привeтливо сказал он, и его арба
поeхала дальше.
-- Что это у него все так скрипит? -- удивилась дeвушка, махая рукой
уeзжавшему татарину.
-- А это спецiально устроено.
-- Как так?
-- Чтобы показать, что eдет честный человeк, который не имeет никаких
основанiй скрывать свое приближенiе.
-- А зачeм ему это?
-- Как доказательство благонадежности. Тихо eдет -- значит, вор
подкрадывается. Со скрипом -- значит -- честный человeк. Чeм больше скрипу
-- тeм, очевидно, честнeе человeк!
Нам везет
До Байдарских Ворот оставалось еще километров 20. Смeх дeвушки давно
уже замолк, и она с трудом шла, одолeвая подъем.
-- Что, Оля, устали?
-- Немножко, дядя Боб, эти дни спать вeдь почти совсeм не пришлось. Да
и с eдой не лучше было. А вчера и сегодня с ребятами возилась, Вeрe Ивановнe
помогала. Устала немного. Но ничего, как-нибудь дойдем! -- закончила она. Но
в ея голосe проскользнули нотки унынiя и усталости, и я украдкой с опасенiем
покачал головой. 25
Это на бумагe, да на картe 90 километров пустяками выглядят... А тут,
по горным дорогам! Да еще послe таких ударов судьбы, свалившихся на нее, как
гром среди яснаго неба...
Внезапно сзади, гдe-то далеко внизу, прогудeл рожок автомобиля.
-- Вот бы подъeхать! -- с надеждой сказала Оля и утомленное лицо ея
просвeтлeло.
-- Ну, что-ж! Попробуем.
Шум мотора зазвучал ближе, и вот, наконец, из-за поворота показался
большой открытый автомобиль. Я вынул браунинг и стал посреди дороги.
-- Стой!
Скрипнули тормаза. Из-за спины шоффера высунулась какая-то толстая
испуганная физiономiя.
-- Что такое? В чем дeло?
-- Я сотрудник Американскаго Краснаго Креста и иду с сестрой в
Севастополь. Категорически требую, чтобы вы взяли нас с собой.
-- Позвольте! Мы не можем! У нас нeт мeста! -- взви<з>гнул толстяк, а
сидeвшая рядом с ним пассажирка стала клясться, что машина перегружена.
Шоффер, небольшой человeчек с сухим твердым лицом молча усмeхнулся и с
любопытством взглянул на истерически кричавшую полную даму.
Я ясно видeл, что машина может достаточно свободно помeстить и нас и
поэтому, не обращая вниманiя на взволнованных пассажиров, обратился к
шофферу:
-- Давайте-ка, договоримся с вами, шоффер. Все равно, сестру я к вам
посажу, хотя бы и пришлось прибeгать к силe. У нас другого выхода нeт: не
погибать же в пути. А я заплачу, сколько потребуете. Идет?
-- Садитесь, -- лаконически сказал шоффер, берясь за рычаг.
-- Одну сестру или оба?
-- Садитесь оба, -- буркнул он.
Мотор заворчал громче, и мы покатили.
Через нeсколько минут всe мы как-то размeстились, утряслись, и
во<з>мущенiе старых пассажиров утихло. Мы разговорились. Мой спутник
оказался крупным 26 коммерсантом, не успeвшим эвакуироваться и теперь
возвращавшимся в Севастополь...
-- Так, зачeм вам в Севастополь eхать? -- удивился я. -- Сидeли бы себe
на дачe в Ялтe и ждали бы порядка.
-- На дачe? -- переспросил толстяк, и губы его искривились в
благодушной усмeшкe. -- Порядок, говорите? Хе, хе... как же!.. Хорошенькая
дача, когда кругом палят винтовочки. Порядочек, что и говорить! Нeт, уж
лучше подальше от таких дач, куда грабители заходят, как к себe домой.
Вeрно, сами видeли... Нeт уж, такiя дачи, знаете, да такой порядок меня не
вполнe устраивают. Если уж бандиты хозяйничают, как хотят, так уж, по моему,
лучше быть поближе к власти, уж какой она бы там ни была... Не люблю я,
знаете, сильных ощущенiй...
Под дулами винтовок
Мы избeгали приключенiй, но тeнь их уже нависала над нами. На послeднем
поворотe к Байдарским Воротам, у высоких желтых скал, ярко освeщенных
опускающимся в море солнцем, сбоку прогремeло нeсколько выстрeлов, и с
полдюжины людей самаго мрачнаго вида окружили нас.
-- Сдавайся! -- хрипло закричал один из них, держа винтовку на прицeлe.
-- Будет тебe, дядя, дурака-то строить! -- хладнокровно отвeтил шоффер.
-- Говори прямо, что надо-то?
Бандит нeсколько растерянно опустил винтовку и мрачно сказал:
-- Eзжай за нами.
Нам ничего не оставалось дeлать, как покориться. Мой браунинг был бы
слабым оружiем в бою с винтовками. Окруженные этим, не очень почетным,
экскортом, мы двинулись к длинному зданiю -- духану.
Разгадку всему этому найти было нетрудно. Дезертиры и бандиты,
скрывавшiеся при ген. Врангелe в горах и называвшiе себя "революцiонными
партизанами", теперь сбросили политическую маску и занялись своей основной
профессiей -- грабежом, пользуясь отсутствiем армiи и власти. 27
-- Боже мой! Что с нами будут дeлать? -- спросила шепотом поблeднeвшая
дама... Шоффер, спокойно переставляя рычаги, опять скупо усмeхнулся.
-- Да уж, радостной встрeчи и шампанскаго не ждите! -- И быстро
повернув голову к нам, он тихо добавил: -- А если валюта есть -- засуньте
скорeй под подушку.
Коммерсант и дама засуетились, пытаясь незамeтно снять кольца с
пальцев, но было уже поздно. Машина остановилась перед длинным зданiем, на
дверях котораго был прицeплен грязный листок бумаги.
"Военно-Революцiонный Комитет Байдарской Долины" -- с трудом прочел я
кривыя сторчки, написанныя химическим карандашем.
-- А ну, буржуи, выкатывайся! -- раздались грубые голоса конвоиров.
Из дверей духана вышло нeсколько пьяных людей, очевидно, и
представлявших собой новую "революцiонную власть".
Один из наших "побeдителей", видимо, старшiй, доложил:
-- Так что, товарищ предсeдатель, воны на ахтомобилю ихалы, а мы их
тута и застукалы!
Хотя исторiя нашей поимки была ясна и без этого гордаго доклада, но
предсeдатель, крупный бородатый мужчинище с толстым, красным, пьяным лицом,
одобрительно крякнул.
-- Правильно, -- пробасил он и внезапно рявкнул самым командным тоном.
-- Обыскать.
Проворныя, опытныя руки мигом "освободили" нас от денег, колец, часов и
вещей.
-- Позвольте, я протестую, -- взвизгнул толстяк. -- Это не по закону!
-- А ну, Петро, -- буркнул предсeдатель, -- покажь ему наш закон, чтобы
он не очень кочевряжился!
К носу побледнeвшаго коммерсанта протянулась грязная волосатая рука с
наганом. Очевидно, черная дыра револьвернаго дула прошептала нашему
недовольному спутнику что-то чрезвычайно убeдительное относительно 28
революцiоннаго закона, ибо он смяк и в дальнeйшем стал играть самую
пассивную и молчаливую роль в калейдоскопe событiй.
Его спутница, тоже пытавшаяся было протестовать, когда с ея пальцев
стали снимать кольца, была убeждена еще проще.
-- Молчи, ты, буржуйка, пока жива, -- рыкнул на нее "оператор" и в
подтвержденiе своих слов стукнул ее кулаком по шеe.
Судьба наша рeшалась тут же с революцiонной молнiеносностью.
-- Ага, сволочи, -- убeжденно рокотал пьяный бас предсeдателя, --
буржуи проклятые! Нагадили, а теперь в кусты? Нeт, голубчики чортовы! От
нас, брат, не удерешь...
Другой сиплый и тонкiй голос, принадлежавшiй худому парню с испитым
землистым лицом и злыми глазами, шипeл:
-- Да что там на их, гадов, смотрeть? Попили они нашей кровушки! Будя!
Чего тут ждать зря? Ставь их к скалe, от туда, и шлепай к чертовой матери...
Среди шума и гама пьяной толпы нас потащили к скалe, возвышавшейся у
дороги. Коммерсант наш передвигал ноги, как механическая кукла, а его дама
висла на моей рукe в полуобморокe. Оля шла спокойно, но губы ея дрожали, и в
лицe не было ни кровинки.
"Чорт побери, неужели так глупо придется погибнуть?" мелькнуло у меня в
головe, и я горячо (еще бы не горячо!) стал убeждать "дорогих товарищей" в
безсмысленности нашего разстрeла.
-- Да бросьте, ребята! -- спорил я. -- Чего это вы нам свои пушки в нос
тыкаете? На кой чорт нужно вам нас разстрeливать, а потом непрiятности себe
дeлать? Я вeдь из Американскаго Краснаго Креста. Тут как раз пароход с
медикаментами ожидается, а вы, чудаки, меня на луну слать собираетесь...
Вeдь буржуи-то всe давно уже уплыли, а мы -- свои люди...
То ли бандиты не думали нас всерьез разстрeливать, то ли мои
"краснорeчивые доводы" подeйствовали, но, во всяком случаe, предсeдатель
вступил со мной в спор, и роковая команда "пли" стала как-то оттягиваться...
29
Не знаю все-таки, остались ли бы мы живыми, если бы в рeшительный
момент наших дискуссiй из автомобиля, около котораго возился наш шоффер, не
раздался его громкiй радостный крик:
-- Братва! Здeсь спирт! Ей Богу, чистый спирт!
Предсeдатель ревкома прервал на полусловe свои ругательства и,
мгновенно повернувшись к шофферу, недовeрчиво крикнул:
-- Что ты там врешь-то? Какой спирт?
-- Ей Богу, спирт! У этих буржуев нашел. Глядите -- вот!
Дeйствительно, в руках шоффера появились двe укупоренных и перевязанных
жестяных банки...
Перед таким зрeлищем не могли устоять бандитскiя сердца. Винтовки,
угрожающе направленныя в нашу сторону, мигом опустились, а предсeдатель с
удивительной для его солидности быстротой бросился к автомобилю.
-- Вот это -- да! -- весело просипeл голос худого парня, только что
ратовавшаго за наш разстрeл. -- Идем! А буржуи эти покеда пущай подождут. Им
не к спeху.
Очевидно, чистый спирт был рeдким лакомством для этих пьяниц, ибо
бандиты ликующей толпой направились в духан.
Предсeдатель любовно прижимал банки обeими руками к своей широкой груди
и торжествующе шел впереди, покрыв драгоцeнную ношу, как щитом, своей рыжей
бородой...
Когда он подошел к порогу дома, на лицe его внезапно промелькнуло
удивленiе.
-- А что это они бензином пахнут? -- внезапно обернулся он к шофферу.
-- Да у меня в машинe, почитай, все бензином пахнет. На то и
автомобиль! -- хладнокровно отвeтил тот, и с успокоенным лицом предсeдатель
исчез в дверях. Его банда послeдовала за ним.
Послeднiй из вооруженных людей на секунду заколебался и со злобой
оглянул нас. "Сторожи тут их, буржуев недорeзанных, а они там пока все
вылакают", ясно читалось на его лицe. "Развe эти сукины дeти обо мнe
подумают?". 30
-- Эй, Юхман, -- рeшительно крикнул он какому-то татарченку. -- Побудь
тута коло арестованных, а я моментом! -- И он тоже нырнул в двери.
Все это произошло так неожиданно, что мы, ошеломленные, остались стоять
на мeстe, как истуканы.
Едва слышный свист вывел меня из оцeпенeнiя. Наш шоффер уже сидeл у
руля и краснорeчивым жестом показывал на сидeнье автомобиля. Я мгновенно
сообразил, в чем дeло, дернул своих "не любящих сильных ощущенiй" спутников
и рванулся к машинe.
-- Бачка, бачка, куда? -- в страхe затараторил татарченок, наш страж и
хранитель. -- Нилза, нилза!
Жалко было паренька! Хорошiй он был, веселый парнишка! Да что-ж было
дeлать? Ударил я его, пожалуй, крeпче, чeм даже нужно было -- гдe уж тут
разбирать? Перевернулся он, бeдняга, нeсколько раз от удара, а мы были уже в
гудящей машинe и через нeсколько секунд мчались вниз по скалистой дорогe.
Гдe-то сзади раздались неясные крики и звуки выстрeлов. Пуля, отскочив
от скалы, жужжа, рикошетом пронеслась над нашими головами...
Русская смекалка
Отъeхав нeсколько километров, мы остановились. Шоффер медленно сошел с
машины и, подняв капот, стал спокойно копаться в моторe. Смеркалось все
больше.
-- Фу, чорт! -- облегченно вздохнул я. -- Ну и дeла! Словно из печки
выскочили!..
-- Боже мой, -- простонала дама. -- Всe мои фамильныя драгоцeнности!
Браслеты, кольца... Разбойники! Теперь же я нищая! Что я буду дeлать?
-- Хорошо еще, что голову на плечах унесли! Вeдь вeрно, Оля?
Дeвушка только молча кивнула головой и слабо улыбнулась, видимо, еще не
будучи увeренной в своем голосe.
-- Ну, а вас как обчистили? -- обернулся я к коммерсанту. 31
К моему удивленно, он бодро улыбнулся.
-- Эх, что деньги? Тьфу, и больше ничего! Головы унесли, а это самое
важное. А если голова сидит на плечах, так развe в карманах когда-нибудь
бывает пусто?
Сухое лицо возвращавшаяся шоффера оживилось одобрительно-насмeшливой
улыбкой...
-- Ну, господа, вот кого нам нужно благодарить! -- воскликнул я. --
Если бы не его смекалка, лежать бы нам всем теперь у скалы.
-- Да, вот, вы тоже молодцом, -- дружелюбно усмeхнулся шоффер, крeпко
пожимая мнe руку. -- Здорово это вы и языком, и кулаком дeйствуете.
Убeди-и-и-тельно это у вас вышло!
-- Ну и ладно! Все хорошо, что хорошо кончается! Но вы все-таки, ей
Богу, герой! Откуда только вы им спирт выкопали?
-- Спирт? Какой спирт? -- разсeянно спросил наш спаситель,
прислушиваясь к шуму мотора и берясь за рычаги.
-- Да тот, в банках!
-- Эва! Откуда там спирт? Там простой бензин был! -- спокойно отвeтил
он, и его невозмутимое лицо озарилось лукавой усмeшкой.
--------
Дом наш там, гдe живут тe, кого мы любим. Все равно замок это или
деревня, хижина или дворец, крeпость или тeнь кустарника. Все равно -- это
останется нашим домом, пока мы встрeчаем там близких сердцу людей, дружеское
рукопожатiе которых готово встрeтить нас в любое время...
Э . С е т о н - Т о м с о н
Гибель брата
Полгода тому назад, эвакуированный, как раненый, из Туапсе в Крым, я
очутился в Севастополe с тоскливым сознанiем полнаго одиночества. Слeды
старика отца 32 были потеряны в волнах гражданской войны, пронесшихся на
Кубани. Оба старших брата были гдe-то на Украинe, через которую тоже
перекатывались тяжелые валы грозных событiй.
И я, 20-лeтнiй юноша, чувствовал себя песчинкой в бушующем самумe.
Через нeсколько дней послe моего прибытiя в Севастополь кто-то окликнул
меня на улицe.
-- Солоневич, вы ли это?
Под матросской безкозыркой весело улыбалось лицо кiевлянина Лушева,
когда-то вмeстe с моими братьями тренировавшагося в "Соколe".
Мы сердечно расцeловались.
-- А Всеволода уже видeли? -- спросил моряк.
Средняго брата Всеволода я видeл в послeднiй раз больше года тому назад
в Кiевe, куда я на недeлю с винтовкой в руках прорвался с Кубани. При его
имени мое сердце дрогнуло.
-- Да развe он здeсь?
-- Ну как же!.. Комендором на "Алексeевe"!..
Через нeсколько минут я был на Графской пристани и скоро на большом
военном катерe подходил к высокому сeрому борту громаднаго броненосца.
Сознанiе того, что я сейчас увижу своего любимаго брата, с которым мы были
спаяны долгими годами совмeстной жизни, окрыляло и дeлало счастливым.
Бeгом взбeжал я по трапу к вахтенному офицеру.
Высокiй серьезный мичман на секунду задумался.
-- Всеволод?.. Как же помню... В очках? Да... да... Нам только что
сообщили, что он умер в Морском госпиталe...
Так же весело плескались волны под бортом катера, так же тепло и
ласково грeло весеннее солнце, так же привeтливо пестрили склоны живописнаго
городка... Но для меня все было покрыто сeрым туманом перваго в жизни
большого горя. И синее прозрачное небо уже не радовало душу, а давило на нее
мрачной тяжестью...
Я опоздал на нeсколько часов... Гдe-то в сeрой больничной палатe,
окруженный равнодушными чужими лицами, безконечно одиноким ушел из жизни мой
брат. 33
И первый раз в моей молодой жизни гдe-то далеко внутри словно
оборвалось, и там показалась кровь душевной раны...
А через недeлю я и сам лежал в сыпном тифe в той же палатe, гдe недавно
умирал мой брат. И в полубреду я слыхал, как подходили ко мнe сестры
милосердiя и шепотом спрашивали:
-- Солоневич?
-- Да... Только другой...
-- Ну, совсeм как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!..
И вот, послe выздоровленiя, худой и блeдный, еще шатаясь на слабых
ногах, с чувством пустоты и боли в душe, одинокiй болeе, чeм когда-либо, я
пошел к скаутам. Их веселая, жизнерадостная семья приняла меня, как родного.
И в теплe их дружбы немного залeчились первыя раны, которыя так болeзненны,
когда человeку только что исполнилось 20 лeт, а судьба бросила его на острые
камни суровой жизни...
"Дом наш там, гдe живут тe, кого мы любим!"... Я любил своих маленьких
друзей и сейчас в дни тревог и опасностей стремился в их семью, которая для
меня была родной.
Дома
Дальнeйшiй наш путь прошел благополучно. Через нeсколько часов
показался Севастополь с мрачной пустыней своих бухт. Еще нeсколько дней тому
назад бухты эти были переполнены пароходами и военными кораблями, лайбами и
фелюгами, катерами и шлюпками. Сейчас вездe было пусто и безжизненно. На
другой сторонe бухты медленно догорало громадное зданiе мельницы, гдe раньше
помeщался склад Американскаго Краснаго Креста, да глухiе звуки выстрeлов
изрeдка разрывали настороженную тишину. Старые мертвые броненосцы, стоявшiе
в Южной бухтe, казались еще болeе печальными и заброшенными. 34
Один из них, нeкогда могучiй "Iоанн Златоуст", все лeто служил
"резиденцiей" для меня и отряда морских скаутов. В полумракe сeраго утра я
теперь тщетно звал кого-нибудь с корабля, чтобы подать для меня
плотик-переправу. Никто не отзывался. Очевидно, никого из ребят уже не было
в нашем пловучем домe.
Дeлать было нечего. Нужно было искать какого-нибудь другого пристанища.
Тут же, невдалекe от порта жила семья одной из наших герль-скаутов. Я
направился туда.
Заспанное лицо Тани выглянуло в дверь и внезапно преобразилось
удивленiем и радостью.
-- Это вы, дядя Боба? Как это вы прieхали? А мы всe думали, что вы в
Константинополe остались! Вот хорошо-то! Заходите, заходите. Сейчас мама
встанет.
-- Я уже был на "Златоустe". Гдe же наши ребята, Таня?
-- Да всe по домам. В такое время жутко на кораблe одним. А многiе к
вам в Константинополь поeхали.
-- Эх, опоздал я... А всe мои вещи, вeрно, тоже с ними поeхали?
-- Навeрно, что так. Ну, это ничего, Борис Лукьянович. Это все ничего.
Вот, так ребята рады будут!.. А никто еще не знает, что вы здeсь?
-- Никто, Танечка. Я покричал, покричал у броненосца и к тебe прямо
пришел.
-- Ну, и хорошо. А вот и мама...
Сердечное тепло встрeчи охватило мои напряженные нервы.
Пока я -- дома. А там -- там увидим...
Ребята
Новость -- "дядя Боб вернулся" -- мгновенно разнеслась по скаутским
рядам... Через нeсколько часов в маленькой комнаткe Тани, за столом с уютно
шумящим самоваром собрались всe наши старшiе скауты.
Многих уже не оказалось в городe. Они вмeстe со своими семьями покинули
родную страну и ушли в эмиграцiю. Что-то ждет их на чужбинe? И что сулит
нам, оставшимся, туманное будущее? 35
Старушка -- мать Тани -- суетится и хлопочет, стараясь разсадить всeх и
снабдить стаканами.
-- Пусти, мама. Я сама все сдeлаю! -- пытается дeвушка принять "бразды
хозяйственнаго правленiя". Глаза ея радостно сiяют. Сегодня -- ея день, ея
праздник! Сегодня в стeнах своей маленькой комнатки она принимает всeх
старших друзей и начальников...
-- Сколько веселых лиц кругом! сколько молодой энергiи и задора!
Оля с мягким юмором разсказывает наши приключенiя. Сыплется дождь
вопросов, шуток, замeчанiй. Хорошо сейчас в теплe и уютe вспоминать
пережитое!..
Как славно и задушевно звучат знакомыя слова милых наших пeсен! Пусть
хромает на всe 4 лапы наша музыкальность! Пусть энтузiазма в этих пeснях
много больше, чeм мелодичности. Ну, так что-ж? Развe это так важно? Мы поем
для себя, в своей семьe, гдe всe участники и всe слушатели...
И смeх и бодрость постепенно замeщают в душe тревогу и безпокойство.
А с улыбкой на лицe все в мiрe переносится безконечно легче...
Душа юноши
Поздно вечером шел я с начальницей герль-скаутов, княжной Кут<ые>ьивой
и Володей в нашу штаб-квартиру, гдe я пока рeшил ночевать. Улицы были
пустынны и тихи. Электро-станцiя не работала. Над городом нависла какая-то
печальная, настороженная тишина.
Молчали и мы. Тревога за будущее -- нeт-нeт -- и вспыхивала в глубинe
души.
Обычно бодрая и прямая фигура юнкера как-то сжалась и согнулась, словно
груз тяжелых мыслей налег на его плечи.
-- Скажите, Володя, -- спросил я у юноши, -- вы что -- отстали от Армiи
или сами рeшили остаться в Россiи?
Положенiе Володи было очень своеобразным. Извeстный донской
скаутмастор, он попал в Севастополь 36 вмeстe с Бeлой Армiей и часто
прieзжал с фронта в наш веселый городок. Он давно уже стал своим, родным в
нашей скаутской семьe, но я был увeрен, что он предпочтет уeхать из Россiи,
но не оставаться на милость побeдителей.
Юноша отвeтил не сразу.
-- Сам, -- наконец, глубоко и коротко прозвучал его голос.
Княжна Лидiя, пожилая учительница, "скаут-мама" наших отрядов, дружески
взяла его под руку и тихо спросила:
-- А почему?
Юноша тряхнул головой.
-- Что-то не привык я, знаете, "драпать", Лидiя Константиновна, --
криво усмeхнулся он. -- Раз проиграл -- признайся в этом честно и откровенно
и протяни руку противнику.
-- А противник развe ждет этого?
-- А как же! Развe вы не слыхали, что ВЦИК амнистiю всeм бeлым объявил?
Да, правда, вы в это время в Константинополe были. А вы, Лидiя
Константиновна, вeдь читали?
-- Да, да. Так и объявлено было -- "гарантируется безопасность и право
на свободный труд всeм, оставшимся в странe Совeтов".
-- Ну, вот видите, Борис Лукьянович, -- возбужденно воскликнул юноша.
-- Значит, протягивают руку. Вот и я -- боролся за Родину, как мог и как
понимал свой долг. Хоть мы и побeждены, но я не раскаиваюсь в своем прошлом.
Если бы все вернуть назад, -- ей Богу, пошел бы таким же путем...
Голос Володи дрожал. Он словно спeшил излить перед друзьями свои
мучительныя думы.
-- Тяжело, знаете, Россiю покинуть... Так все ничего, ничего, а как
увидал я нагруженные пароходы, да подумал -- вот еще день, два и прощай
Россiя -- так сердце и дрогнуло...
Юноша криво усмeхнулся:
-- Эх, глупое сердце. Не уйти вот от чувства любви к Родинe. Не тянет
на чужбину, хоть не думаю я, что и здeсь сладко будет.., 37
-- А мести большевиков вы не боитесь? -- попрежнему тихо спросила Лидiя
Константиновна.
-- Нeт, почему же? Вeдь амнистiя-то была? Да потом, не опасности
волнуют меня. Слава Богу, не впервой! Видали виды... Мучительна, вот, эта
неувeренность: что, то будет впереди, как новая жизнь развернется, будет ли
нам мeсто в этой новой жизни?..
-- А вы вeрите в эту новую жизнь?
-- Да как вам сказать, Лидiя Константиновна? Хочется вeрить, что
все-таки не зря же столько крови пролито... Может быть, что-нибудь новое из
всего этого и выйдет... Уйти -- это не трудно. Или еще -- пустить пулю в
лоб. Нeт, надо в э т о й жизни найти свой путь на пользу Родины...
-- Поэтому то вы и остались в Россiи?
-- Ну да, -- просто отвeтил юноша. -- Да вeдь не я один -- многiе,
многiе остались. И офицеры, и солдаты. Врангель вeдь честно сказал -- я не
ручаюсь за будущее. А тут -- амнистiя. Ну, сердце и заныло... Тысячи
остались. Эх, сказано вeдь:
"Смерть в краю родном
Милeй, чeм слава на чужбинe..."
Может, это политически и невeрно, дядя Боб... Знаю... Но я не политик.
Я простой солдат. Сердце говорило мнe -- борись за Россiю. Я сдeлал все, что
мог. А теперь хочу, вот, остаться на Родинe, помочь ей. А как -- ей Богу,
еще не знаю. Увидим там... Но вот и вы, дядя Боб. Вернулись вeдь? Неужто так
уж мы ничего и не сдeлаем?
В голосe Володи что-то дрогнуло. В тишинe и мракe настороженнаго вечера
на грани какой-то новой жизни мы обмeнялись крeпким рукопожатiем.
--------
"Выход всегда есть, и мужественное сердце всегда найдет его."
Э. Сэтон-Томпсон
Эвакуацiя была уже закончена. Обычно веселый и оживленный город был как
бы придавлен тяжестью 38 надвигавшихся событiй и ожиданiем новых "хозяев", о
которых шли самые мрачные слухи и разсказы.
Когда, послe ряда безуспeшных атак Перекопскаго вала, нeсколько тысяч
красной конницы, использовав рeдкое сочетанiе событiй, прорвалось в Крым
через болота Сиваша, и Русская Армiя рeшила эвакуироваться, -- послe
отступленiя Бeлой и до прихода Красной Армiи прошло не менeе 2 суток. Нужно
ли говорить, как тревожно были пережиты эти двое суток безвластiя?.. Гдe-то
с сeвера на нас катилась грозная красная лавина. Что-то принесет она с
собой?
Первыми в город вошли конныя части армiи "батьки Махно", украинскаго
авантюриста, сражавшагося на сторонe тeх, гдe ему казалось болeе выгодным.
Головорeзы Махно полностью использовали свое положенiе передовых
частей, и по городу прокатилась волна грабежей и убiйств. Пьяные, разгульные
и увeренные в своей безнаказанности махновцы группами eздили по улицам и
вели себя так, как будто город был отдан им на разграбленiе.
Пришлось, увы, и мнe "коротко" познакомиться с ними.
Вообще, этот перiод моей жизни изобиловал самыми неожиданными
опасностями. Как вышел я живым из под каскада этих приключенiй -- право не
смогу даже объяснить... "Кисмет", как говорят турки. Судьба...
Жизнь -- копeйка
На второй день послe появленiя махновцев я вышел на улицу поглядeть на
новых "хозяев". На мнe, как обычно, был американскiй френч с узенькими
полосками-погонами. Волею судеб, эти полоски едва не стоили мнe жизни...
Когда по мостовой зацокали копыта проeзжавшей группы махновцев,
гуляющiе остановились и с безпокойством стали наблюдать за горланящей,
шумной и пьяной ватагой.
Проeзжая мимо нас, один из всадников случайно обернулся в мою сторону,
потом внезапно выхватил 39 привычным и быстрым движенiем шашку из ножен и
рванул коня в толпу, крича во все горло:
-- Ага, хлопцы, вот еще один проклятый офицер попался!
Всe шарахнулись в стороны, и я торжественно был выведен на середину
улицы, окруженный возбужденными свирeпыми лицами махновцев.
-- Руби его, стерву! -- кричали одни.
-- Ахфицер, так его так... Летчик... Попался, сукин сын...
Если бы их было меньше, то, вeроятно, мнe бы не уйти живым с этого
мeста. Но махновцев было много, они мeшали друг другу и старались
перекричать один другого. Конскiя морды, возбужденныя поводьями, фыркали мнe
в лицо, а сверху сверкали шашки, которыми жестикулировали мои "побeдители".
Для многих из них, вeроятно, взмах шашки замeнял собой цeлую фразу...
-- Да бросьте вы, ребята, дурака валять, -- отругивался я. -- Какого
чорта вы ко мнe прицeпились? Гдe у вас глаза? Развe-ж это офицерскiе погоны?
Это мнe американскiй френч дали. Видно, у них такая и форма...
-- Врешь ты, сукин сын. Ты офицер-летчик...
-- Как же! Как же!.. Был бы я офицер, так остался бы тут, держи карман
шире. Да еще по улицe в формe ходил бы. Дурака тоже нашли! Я бы уже давно в
Константинополe был. Брось, ребята!
-- Разсказывай тут. А ну-ка, Чуб, сбрей ему покеда погоны по-нашински.
Махновцы довольно загоготали.
-- А ну, Чуб! Покажь свою точность. Шоб на корню дeло было сдeлано.
Чуб, вихрастый крeпкiй казак с тупым рябоватым лицом, польщенный общим
довeрiем, потянул меня к тротуару. Там, поставив меня боком к телеграфному
столбу и отстегнув край погона, он одной рукой придержал его у дерева, а
другой занес шашку.
-- Голову нагни, бeлопогонник проклятый, а то срублю, -- хриплым басом
предупредил он.
Не могу сказать, чтобы свист шашки над ухом и 40 звук удара ею по
столбу был прiятным музыкальным аккордом... И когда второй удар вмeстe с
погоном срeзал часть сукна на плечe, но оставил меня цeлым, я вздохнул с
облегченiем.
Махновцы опять загоготали.
-- Здорово, Чуб! Подходяще сработано!
-- Ну, теперь пойдем, ваше благородiе.
-- Куда?
-- А твое дeло шашнадцатое. Иди, пока жив...
Дeлать было нечего. -- "Eхать, так eхать, как сказал зеленый попугай,
когда сeрая кошка тащила его за хвост из клeтки", -- почему-то мелькнула в
мыслях шутка. -- Тьфу, дьявольщина, отплюнулся я. И какая, однако, дикая
чушь лeзет в голову в самые неподходящiе моменты!..
Меня пустили вперед, и за мной вплотную двинулись с обнаженными шашками
махновцы.
Положенiе и без того было трагическим, но судьбe было угодно еще
осложнить его. Когда я торжественно шествовал по серединe улицы со своим
конвоем, из-за угла неожиданно вынырнул патруль наших маленьких скаутов.
Увидeв начальника, они, не поняв всей необычности картины, радостно
вытянулись в положенiе "смирно" и привeтс<т>вовали меня полным скаутским
салютом:
"O, sancta simplicitas!"1
1 "О, святая простота!" -- восклицанiе возведеннаго на костер Яна Гуса,
чешскаго религiознаго реформатора, когда он увидeл, что какая-то старушка,
искренно вeря, что он дeйствительно грeшник, принесла в костер и свою
вязанку дров.
"Ну, это уж конец!" подумал я, усмeхнулся и отвeтил им на салют.
-- Ну, что-ж это ты врал, сукин сын, что ты не офицер? -- раздался
сверху сердитый хриплый бас. -- Вот, глянь, -- тебe даже честь отдают...
Положенiе явственно ухудшалось... Если-б хоть толпа на улицах была --
тогда можно было бы рвануться, проскочить в какой-нибудь двор и оттуда
удрать... Но как раз прохожих было мало, да и тe испуганно сторонились 41
при видe нашей процессiи. В этих условiях рвануться в сторону и пробeжать
10-12 метров я никак не успeю. За моей спиной -- опытные рубаки. Рвануть
коня и взмахнуть шашкой -- для них легче, чeм прочесть строчку книги. А я
видывал, как казаки перерубают человeка наискось... Нeт уж. Лучше не давать
им случая показать свое искусство. Поищем лучше других способов
выкрутиться!..
Через нeсколько минут меня привели на большой двор, гдe размeщался
взвод кавалеристов.
-- Эй, ребята, глянь-ка: офицера поймали, -- закричали мои конвоиры.
-- Ого-го! Давай его сюда. О це здорово. Молодцы, хлопцы, -- раздались
восклицанiя со всeх сторон, и взлохмаченныя дикiя головы окружили меня.
-- Погоны-то мы вже срубалы, -- довольным тоном объяснил Чуб. -- Вин
офицер-летчик. Ему вси честь отдавалы...
-- Ну, так что-ж? Дeло ясное. Чего-ж тут ждать? -- сказал низенькiй
коренастый взводный заплетающимся языком. -- А ну, хуч ты, Панас, ты, Осип,
да ты, Петро`, поставьте его к тому вон сараю, да и пошлите его на луну к
чортовой матери. Что это с бeлогвардейцами цацкаться. Попили нашей кровушки.
Будя!..
На продолженiи трех суток это был уже второй молнiеносный смертный
приговор. Фронтовая привычка к быстротe дeйствiй и безнаказанности упрощала
"судебный церемонiал".
Несмотря на все мое "краснорeчiе", меня потащили к сараю. Трое дюжих
"хлопцив", дожевывая что-то, лeниво взяли свои винтовки...
Просто совершались такiя привычныя операцiи в тe блаженныя для бандитов
времена... Интерес к моей особe, возбужденный при моем появленiи, упал.
Казаки разбрелись по двору, часть пошла к лошадям, часть -- в дом. Только
нeсколько махновцев с лeнивым любопытством слeдили за происходящим, словно
во всем этом не было ничего, выходящаго за рамки обыденнаго.
Когда меня повели к сараю, одному из них пришла в голову хозяйственная
мысль. 42
-- Хлопцы, да вы хоть с него френч снимите. Сукно-то, видать, хорошее.
-- Вeрно, Трофим, -- поддержал его другой. -- Френч подходящiй. Чего
ему пропадать?
Не могу сказать, чтобы я был испуган. Мысль о надвигающейся смерти
как-то не укладывалась в головe. Много лeт спустя мнe случилось прочесть
отзыв Шаляпина об одном старом солдатe: "если он и думал о смерти, то только
как о смерти врага, но никак не о своей собственной"...
Такое же ощущенiе было у меня. Все мое существо не вeрило в смерть...
Мнe не раз приходилось и раньше, и потом видeть разстрeлы, и наблюдать,
как приговоренные люди шли на смерть подавленно и пассивно, как во снe..
Но покорность судьбe не была в числe моих малочисленных добродeтелей...
"Вeдь не может же быть, думал я, что вот сейчас я в послeднiй раз вижу
ясное небо, зелень деревьев, дома, людей, слышу в послeднiй раз звуки, шум,
голоса, ощущаю жизнь своего тeла, нервную быстроту своих движенiй и румянец
взволнованнаго лица!"...
Мысли трепетали в мозгу, как плeнныя птицы, но это были не мысли о
смерти, а мысли о том, что предпринять, как выкрутиться из создавшагося
положенiя.
Под влiянiем моих шутливо-смeлых возраженiй, злобный тон моих "судей"
смягчился.
-- А ей Бо, вин ничо`го соби` хлопец, -- вырвалось даже у одного из
них, и нeсколько казаков засмeялись неожиданности этого восклицанiя.
Когда с меня сняли френч, под которым была одна только спортивная
безрукавка, и зрители, и "операторы" были удивлены, увидав мою атлетическую
мускулатуру.
-- Ото, здоров бугай! -- восхищенно воскликнул раздeвшiй меня казак.
-- От, сукин сын! Как битюг! -- одобрительно заговорили вокруг.
Дeйствительно, в тe времена я был хорошо тренирован, и мои массивные
бицепсы производили солидное впечатлeнiе. А в глазах бандитов сила --
основное право, и физическая сила разцeнивается ими, как идеал и вeнец 43
человeческих качеств. В глазах этих примитивных рубак я был уже не столько
ненавистным офицером, сколько силачем, внушавшим почтенiе своими мышцами.
-- Скудова ты, паря, такой здоровый выискался? -- с интересом спросил
один из казаков.
Я мгновенно ухватился за спасительную нейтральную тему.
-- Да я, братцы, вeдь цирковой атлет-борец. Может, слыхали: "Черная
маска смерти"? Тут в Севастополe в циркe боролся. Здeсь как раз даже сам
чемпiон мiра -- казак Поддубный был. Вот борьба была! Аж цирк ломился!
-- Ну? Давно? -- с живым любопытством спросил один из окружающих.
-- Да нeт. Как раз перед Перекопскими боями... Всe борцы еще здeсь.
Скоро опять чемпiонат откроем. А вы тут меня шлепать хотите. Какого чорта я
офицер? Борец я, а никакой не офицер.
-- Ишь, ты! А может, ты врешь?
-- Вот на, врешь! Давайте сюда кого поздоровeе из ваших ребят, я ему
покажу, как "маска смерти" нельсоны дeлает!
-- Ишь, ты! А может, и вeрно! Петро, покличь-ка взводнаго сюда. Скажь
ему, что, кажись, это не офицер.
Через минуту к нам, пошатываясь, подошел взводный.
-- Что тут у вас, хлопцы?
-- Да вот, товарищ взводный, как мы его, значится, раздeли перед
шлепкой -- он, глянь-кось, якiй бугай. Говорит, что он с цирку, борец.
Хиба-ж и, правда, такiе офицеры бывают?
-- Скудова ты, паря? -- уже с нeкоторым интересом спросил взводный.
-- Да я, вот, тут в циркe боролся. Чемпiонат у нас был.
-- Ну, а может, ты брешешь?
-- Да развe-ж вы не видите сами? Скудова офицеру, бeлой кости, такiе
мускулы имeть? Вeдь во мнe пудов под 6 вeсу. Развe-ж на аэроплан таких
летчиков берут? 44
Несмотря на шаткость этих доводов, они показались взводному полными
убeдительности.
-- Пожалуй, што и правда. А погоны-то у тебя откелe были?
-- Да какiе там погоны? Просто ленточки были. Да и френч-то это не мой
вовсе. А погоны? -- я засмeялся. -- Это парню просто с перепою показалось.
Он на мнe, может, и зеленых чертенят увидeл бы, не только погоны.
Ребята благодушно разсмeялись.
-- Вы-ж видите сами, товарищи, -- продолжал я убeждать их, -- что я
борец. Гляньте сами (я напряг мышцы руки). Вот, пощупайте -- развe-ж это --
липа?
-- А и вeрно. Вы, хлопцы, покеда винты составьте. Шлепнуть завсегда
успeем. Так ты говоришь, -- повернулся опять ко мнe взводный, -- сам
Поддубный, наш Максимыч, здeсь был?
-- А как же! Тут Максимыч всeх, как щенят, кидал. Недавно французика
одного так брякнул, что аж нога хряснула.
-- От-то молодец, казак!
-- Вот это да...
-- Знай наших... -- зазвучали кругом восхищенные голоса.
-- Да ты сидай, сидай, хлопче, -- ласково сказал взводный. -- А ну,
разскажь нам, как это Максимыч-то наш боролся?...
Короче сказать, часа 2 разсказывал я казакам всякiя исторiи о
знаменитых борцах, чудесах их силы, о мiровых схватках, о цирковых тайнах и
пр. и пр... Словом, всякiя были и небылицы...
На травe перед нами давно уже появилась водка и закуска, стемнeло, а я
все еще разсказывал. Откуда только краснорeчiе бралось?...
Наконец, подождав паузы, я сказал небрежно дружеским тоном:
-- Да вeдь Поддубный-то, ребята, здeсь, в Севастополe живет. Тут ему
сейчас жрать, бeдалагe, нечего. Если хотите, я завтра приду с ним вмeстe. Он
вам тоже поразскажет всяких исторiй. Матерой казачина, весь мiр объeздил.
Чемпiон мiра, не кот начхал... 45
Имя Ивана Максимыча Поддубнаго, "страшнаго казака", троекратнаго
чемпiона мiра, было извeстно каждому русскому так, как имя боксера Карпантье
-- каждому французу, Шмелинга -- каждому нeмцу или Демпсея -- каждому
американцу.
-- Тащи его, тащи к нам, -- раздались голоса со всeх сторон. -- Он же
наш брат, казак. Мы его тут так водкой накачаем, что он и домой не дойдет...
Вот это дeло!..
-- Ладно, братцы, так я пока пойду.
-- Катись, катись. Пусть идет, ребята, вeрно?
-- Конечно, пущай идет. На, паря, твой френч. Сразу видно -- свой
парень. А, Павло, дурень его за офицера принял. Эх, ты, баранья голова...
Так приходи завтра послe полдня, только обязательно с Максимычем, -- хором
зазвучали добродушные голоса.
Дюжiя руки дружески похлопали меня по спинe на прощанье, я вышел за
ворота и нырнул в темноту улицы.
За первым поворотом я остановился, снял шляпу, вытер вспотeвшiй лоб и
облегченно вздохнул:
-- Фу-у-у... Пронесла нелегкая!
Неунывающiй старик
-- Ну, счастье ваше, Борис Лукьянович, что вы из махновских лап голову
унесли, -- говорил мнe старик полковник, дeдушка Оли, когда я с Володей
зашли к нему на слeдующiй день. -- Вeдь нeсколько человeк так и погибли на
улицах. Вот, пойди, докажи этой пьяной ватагe, что ты не офицер. А чуть
сомнeнiе -- конец -- вeчная память..
-- Уж такая, значит, моя судьба, -- засмeялся я. -- Переизбыток сильных
ощущенiй..
-- Ax, Господи, -- вздохнула Анна Ивановна, бабушка Оли. -- Вот
грeхи-то наши тяжкiе. Что это дeлается только. Среди бeлаго дня людей на
улицах рубят.
-- Эх, Анечка, -- с благодушной насмeшкой сказал кругленькiй старичек.
-- Ничего, матушка не сдeлаешь. Лeс рубят -- щепки летят. Все, матушка, в
муках рождается, на то и новая жизнь... 46
-- Молодец вы, Николай Николаевич, -- с ноткой зависти промолвил
Володя. -- Сколько у вас оптимизма! Вот, нам бы столько!
-- А вы поживите с мое, батенька, -- тоже, Бог даст, оптимистом
сдeлаетесь... Три войны, вот, провел, а, как видите, жив. Ничего... Вот ваш
случай, Борис Лукьянович, напомнил мнe, как в тысяча восемьсот... восемьсот,
когда же это, дай Бог памяти, было...
-- Не нужно, не нужно, дeдушка, не вспоминай, пожалуйста, --
полупритворно, полуискренно испугалась Оля.
-- Почему это, стрекоза, -- не нужно?
-- А ты забудь, дeдушка, что ты офицер.
-- Это что еще за притча?
-- Да вeдь сейчас всe офицеры врагами считаются.
Розовыя щеки старика затряслись от веселаго смeха. Он быстрым движенiем
привлек к себe Олю и звучно поцeловал ее.
-- Эх, ты, стрекоза, -- снисходительно сказал он, ласково гладя ея
волосы. -- Любит, значит, дeдушку? А? Не бойся, не бойся, внучка. Я уже с
русско-японской войны в отставкe. Сейчас я просто -- хозяйственник Морского
Порта, а не офицер. Гдe мнe, старику, в политику лeзть. Мое дeло -- сторона.
-- Сторона-то, сторона, -- вмeшалась в разговор Анна Ивановна. -- Но ты
все-таки, Коля, поосторожнeй будь. Долго ли до грeха в такое время.
Неунывающiй старик обнял ее свободной рукой.
-- Видали, молодежь? -- торжествующе сiяя, воскликнул он. -- Вот, это,
значит, любят бабы старика... Эх! Вот, если-б мнe полсотни лeт скинуть бы с
плеч, я бы... -- и он залихватски подмигнул нам. -- Нечего, ничего, Анечка,
-- повернулся он к бабушкe. -- Чего там бояться? Вот, посмотрю я на тебя:
вот, нeт у тебя настоящаго интереса к жизни. Все бы тебe оглядываться --
"как бы чего не вышло"... А мнe что-ж? Совeсть у меня спокойна. Чего мнe
бояться? Вот, скажем, на днях митинг большущiй будет -- плакаты уже
выставили. Обязательно пойду!
-- Митинг? -- оживился Володя. -- Какой митинг?
-- А я знаю? -- беззаботно отвeтил старик. -- Министр совeтскiй -- как
их там зовут -- да, народный 47 комиссар какой-то прieдет. Про задачи
совeтской власти разсказывать будет. Послушаем, значит, что это он пeть
будет... Да и вам, вот, молодежь, пойти бы стоило. В объявленiи так и
сказано: "особенно приглашаются солдаты и офицеры Бeлой Армiи".
-- Так и сказано -- "особенно"? -- насторожился Володя.
-- Так и сказано. Буква в букву. Потому, мол, что вас всe, кому только
не лeнь, обманывали насчет большевиков. Так пойдем, что-ли?
Мы отказались.
-- Если бы вы, Николай Николаевич, позволили бы мнe дать вам совeт --
серьезно добавил Володя, -- то, по моему, и вам бы не слeдовало бы ходить на
этот митинг. Вeдь вы полковник.
-- Да отставной давно. 87 скоро стукнет.
-- Это все равно. Для большевиков вы все равно офицер.
-- Эх, Коля, довeрчив ты больно, -- поддержала Анна Ивановна. -- Ты не
по словам должен судить, а по дeлам. Ты бы, правда, подождал.
-- Ну, вот еще подождал, -- разсердился старик. -- Это им, вот,
молодежи, есть время ждать. А мнe хочется на новое посмотрeть, о новом
послушать... Что это за жизнь такая совeтская к нам на всeх парах катит! Вы
себe, как хотите, -- упрямо закончил старик, -- а я пойду...
--------
Судьба первых, повeривших...
"Амнистiя"
Между тeм, событiя развивались своим чередом. Когда вслeд за махновцами
пришли регулярныя войска, грабежей стало меньше, но недостаток пищевых
продуктов стал ощущаться все рeзче.
Жители старались сидeть по домам, изрeдка выходя на развeдку за
новостями и в поисках съeстного.
В городe было много офицеров, чиновников и солдат 48 Врангелевской
армiи, рeшившихся остаться в Россiи и надeявшихся на то, что с прекращенiем
гражданской войны смягчится и красный террор.
Многим больно было бросить родную землю, гдe пережито было столько горя
и радости. Многiе, как утопающiй за соломинку, уцeпились за амнистiю ВЦИК'а,
надeясь, что теперь прошло время смертельной борьбы и наступает эра мирнаго
труда. Обeщанiю высшаго совeтскаго органа повeрили и за эту свою
политическую близорукость большинство оставшихся заплатило кровавой цeной.
Регулярныя войска вели себя сравнительно спокойно, и улицы скоро стали
покрываться гуляющими, с интересом читавшими листовки, плакаты и объявленiя
большевиков.
К концу первой недeли, когда прибыли уже почти всe гражданскiя власти,
на улицах было расклеено большое объявленiе, о котором первым разсказал нам
дeдушка Оли, старик-полковник. В этом объявленiи, дeйствительно, было
указано, что в первую очередь приглашаются офицеры, солдаты и чиновники
Бeлой армiи, долгое время обманывавшееся "продавшимися буржуазiи бeлыми
генералами".
Мирному приглашенiю повeрили, и в назначенный день не только цирк, но и
вся прилегающая площадь была запружена большой толпой, с нетерпeнiем
ожидавшей обeщаннаго митинга и выступленiя наркома с докладом о мирных
задачах совeтскаго строительства.
Внезапно из сосeдних улиц появились густыя цeпи красноармейцев, плотно
окружившiя толпу, и началась провeрка наивных зрителей, простодушно
повeривших объявленiю и амнистiи.
Женщины, дeти и старики, а также всe, предъявившiе тут же на мeстe
документы о своей непричастности к бeлому движенiю, были отпущены, а
остальная масса мужчин, в количествe болeе 2.000 человeк, была уведена в
Морскiя казармы.
Мало кто вырвался оттуда живым. Нeсколько ночей подряд далеко за
Малаховым курганом слышался насмeшливый хохот пулеметов, и потом изрeдка
сильный вeтер доносил до города запах гнiющих трупов. 49
Разстрeлянных не хоронили, ибо копать каменистую почву для двух тысяч
трупов казалось слишком хлопотливым дeлом. На тропинках, ведущих к кровавым
ущельям, были выставлены красноармейскiе посты, не подпускавшiе никого ближе
2-3 километров к мeсту расправы. И только через нeсколько мeсяцев руками
заключенных останки убитых были засыпаны землей...
Так совeтская власть выполняла свое обeщанiе о пощадe...
Без пощады
Весь Крым стонал от неслыханной вспышки террора. Диктатор Крыма,
венгерскiй коммунист Бела-Кун, сказал:
"Крым -- это закупоренная бутылка, из которой ни один бeлогвардеец
живым не выскочит"... И Севастополь, как военный центр полуострова,
подвергся особенно тщательной чисткe. Из Одессы, славившейся грозно
поставленным террором, прибыли "ударныя бригады" чекистов. Была начата
систематическая ловля "бeлогвардейцев" и, конечно, "милостивая пощада"
ВЦИК'а оказалась клочком бумаги.
Каждую ночь войска и чекисты оцeпляли какой-нибудь квартал и тщательно
обыскивали его в теченiе суток. Всe изъятые подозрительные люди, "бeлый
элемент", как тогда говорили, отправлялись в морскiя казармы (тюрем,
конечно, давно уже не хватало) и оттуда по ночам уводились "в неизвeстном
направленiи"...
Однажды рано утром в дверь маленькаго домика, построеннаго самими
скаутами, гдe я временно жил, раздался робкiй стук.
-- Кто там? -- спросил я, проснувшись.
-- Это я, Борис Лукьянович, это я -- к вам! -- отвeтил дрожащiй женскiй
голос.
Я наскоро одeлся и открыл дверь. В комнату, шатаясь, вошла старушка:
-- Здравствуйте, Анна Ивановна. Что это с вами? -- спросил я, узнав в
своей гостьe бабушку Оли.
Моя неожиданная гостья хотeла отвeтить, но внезапно пошатнулась и едва
не упала. Я поддержал ее и 50 усадил на стул. Сморщенное заплаканное лицо
старушки было полно отчаянiя.
-- Олю, Олю забрали, -- всхлипывая, простонала она. -- Ночью облава
была...
-- Зачeм же дeвушку взяли?
-- Да, вот, не знаю... Флажек русскiй трехцвeтный нашли... Щенок,
говорят, бeлогвардейскiй... Я уж сама не знаю. В нeсколько дней столько
горя... Неужели и Оля тоже погибнет?
-- Как погибнет? Развe с Николаем Николаевичем что-нибудь случилось?
-- Развe вы еще не знаете? -- едва слышно промолвила старушка. -- Он
вeдь еще позавчера разстрeлян... Из цирка так и не вернулся... Боже мой!
Боже мой!.. Старика моего сeдого убили... Неужели и мою дeвочку тоже убьют?
Ея сeдая голова упала на руки.
Очевидно, силы старушки были сломлены жестокими ударами послeдних дней.
-- А давно Олю взяли?
-- Нeт. Только, вот, утром. Она еще, вeрно, никуда не увезена. Всeх
арестованных пока в один дом согнали. Я к вам, Борис Лукьянович, пришла, --
умоляюще простонала она. -- Может быть, вы что-нибудь сможете сдeлать. Раз
там, у Ялты, вы спасли ее, может, Бог поможет вам опять... Я -- видите сами
-- уже и ходить не в силах...
Выход из безвыходнаго положенiя
Я засунул в один карман кусок хлeба, а в другой как-то механически
пачку каких-то журналов. "Может быть, гдe-нибудь ждать придется -- почитаю",
почему-то мелькнуло у меня в головe, когда я отправился на выручку. Так как
облава еще не была закончена, всe арестованные, дeйствительно, были согнаны
в отдeльный дом, гдe какой-то чекист, мрачнаго вида, допрашивал их.
Пользуясь своим иностранным костюмом и солидным видом, мнe удалось
прорваться через красноармейскiя заставы и добиться свиданiя с этим "красным
51 жандармом". Я доказал ему своими "мандатами", что скауты вполнe легальная
организацiя, работающая при отдeлe Народнаго Образованiя,2 что его
подозрeнiя насчет контр-революцiонности скаутских отрядов неосновательны и
что уж, во всяком случаe, 16-лeтняя дeвочка не может быть "опасным врагом"
совeтской власти, побeдительницы в трехлeтней гражданской войнe. Чекист
вызвал нашу Олю и, увидeв ея молодую розовую дeвичью мордочку, понял, что
его помощники явно пересолили в отношенiи ея ареста... В то время тюрем не
хватало, и арестованных либо немедленно разстрeливали, либо выпускали на
свободу. Карательная политика того времени была упрощена до крайности.
-- Ну, ладно, -- угрюмо согласился чекист, -- вашу дeвочку мы выпустим.
-- Но вот вы -- раз вы уж сами к нам пришли -- скажите -- вы-то сами в
Севастополe давно живете и чeм, позвольте узнать, вы занимались при
Врангелe?
2 В тe времена всe дeтскiя организацiи регистрировались в
"орнаробразах".
Положенiе сложилось, деликатно выражаясь, непрiятное. Как я не
выкручивался, но подозрeнiя чекиста в том, что я "бeлый", мнe не удалось
разсeять, и через нeсколько часов я, вмeстe с нeсколькими десятками других
мужчин, был отведен в Морскiя казармы.
Дeло шло все хуже. Казармы были до отказа набиты офицерами, солдатами,
чиновниками и людьми просто военными по своему внeшнему виду... Военная
выправка даже в штатском платьe служила обвинительным матерiалом... Каждую
ночь группы арестованных выводились в сторону Малахова кургана и не
возвращались. Допросов не было. Для совeтскаго "скорострeльнаго правосудiя"
достаточно было нeсколько секунд опроса при арестe, чтобы создать себe
впечатлeнiе -- есть ли "бeлый запах" в человeкe. И наличiя этого запаха было
достаточно, чтобы послать человeка на разстрeл...
Увидeв эту обстановку и ослабeвших от голода людей (заключенных совсeм
не кормили, ибо судьба каждаго рeшалась в теченiе 3-4 дней), я сразу рeшил
не ждать терпeливо "справедливаго рeшенiя" пролетарской 52 власти, а
дeйствовать, как "не вполнe лойяльный гражданин", иначе говоря, драпать,
пока не поздно и пока я не совсeм ослабeл от голода.
Ворота охранялись крупными отрядами латышей и китайцев. За высокой
каменной стeной ходили часовые. Уже нeсколько человeк, пытавшихся бeжать
через стeну, были ранены и убиты. За стeной постоянно звучали выстрeлы и
крики, показывавшiе, что неудачныя попытки к бeгству "на пролом" все время
продолжаются. Видимо, этот способ надо было употребить только в самом
крайнем случаe. Пока же я стал обдумывать другой план, основанный на рядe
наблюденiй и примeненiи рискованной наглости.
"Гдe силой взять нельзя -- там надобна ухватка".
Днем я сумeл послe выноса ведра с помоями задержаться во дворe, в
темном уголкe, поправил там смятую скаутскую шляпу, почистил обшлагом
ботинки и даже в какой-то лужицe вымыл лицо. Словом, постарался навести
возможный блест на свою внeшность. Затeм я подобрался поближе к воротам и за
углом с замирающим сердцем стал ждать удобнаго момента.
Скоро за воротами раздался нетерпeливый гудок автомобиля, и я не спeша,
с видом самаго солиднаго достоинства, открыто пошел к выходу, держа свои
журналы в видe папки-портфеля.
Ворота раскрылись, и во двор въeхал открытый автомобиль, в котором
сидeло двое военных в шлемах и кожанных куртках, видимо, какiе-то чекистскiе
"главки". Я увeренно шел им навстрeчу и, поравнявшись с машиной, развязно
поднял руку к шляпe и дружески улыбнулся, здороваясь, как со старыми
знакомыми. Чекисты, нeсколько удивленно глядя на мою крупную самоувeренную
фигуру в необычном костюмe, подняли руки к шлемам в видe отвeта, и машина
проeхала.
Вся эта пантомима произошла на глазах моих церберов и убeдила их, что
я, очевидно, "свой" -- один из отвeтственных чекистов.
Да и в самом дeлe, трудно было подумать иначе. Высокiй, увeренно
держащiйся человeк, в золотых очках и иностранном костюмe (на мнe было
пальто, полученное из Американскаго Краснаго Креста), с каким-то
портфелем-папкой, 53 спокойно идущiй к воротам, дружески улыбаясь,
кланяющимся чекистам в автомобилe и, главное, получающiй отвeтный поклон.
Ну, чeм не "свой"?
Так же не спeша, сохраняя всю свою важность и спокойную увeренную
улыбку, я отстранил стоящаго на моем пути часового-китайца и медленно прошел
через открытыя пока ворота. Никто не спросил у меня пропуска!
Смeшно вспомнить, что по существу во всей этой траги-комической
театральной сценe я ничeм не рисковал. Если бы я попался, меня опять заперли
бы в казарму, только и всего. Комбинацiя была, как видите, во всяком случаe,
безпроигрышная, но я выиграл.
Помню, когда я вышел за ворота, мнe стоило громадных усилiй, чтобы не
оглянуться и не ускорить шаг. Все так же важно и медленно прошел я нeсколько
десятков шагов, отдeлявших меня от угла дороги.
Но зато потом... Эх, потом!.. И почему это нeт, гдe нужно, точно
отмeренных дистанцiй и электрических секундомeров? Показанная мною скорость
бeга была, вeроятно, много выше всeх мiровых рекордов.
Гибель старшаго друга
Удары террора продолжали гремeть около нас, задeвая и нашу скаутскую
семью. В Керчи, Феодосiи и Ялтe погибло уже нeсколько наших скаутских
дeятелей. Среди нас, севастопольцев, не было никого, кто в теченiе этих
страшных мeсяцев не потерял бы кого-либо из своих родных, друзей или
знакомых.
Гражданская война закончилась и побeдители справляли кровавый праздник
своего торжества. Оффицiальная цифра разстрeлянных в Крыму только за первые
три мeсяца послe побeды была названа в 40.000 человeк. Сорок тысяч
человeческих жизней!
Погибли люди в расцвeтe лeт, культурные и сильные, безоговорочно
сложившiе свое оружiе и оставшiеся, чтобы служить Родинe в любых условiях.
Эти 40.000 повeрили амнистiи совeтской власти. И за это довeрiе заплатили
жизнью...
...В один из декабрьских вечеров ко мнe вбeжал отрядный поэт Ничипор.
Он был блeден и испуган... 54
-- Борис Лукьянович, -- взволнованно вскрикнул он, держа газетный лист
дрожащей рукой. -- Здeсь, вот, я прочел... В Симферопольском "Маякe
Революцiи"... Иван Борисович разстрeлян...
Дeйствительно, в отдeлe "оффицiальныя извeщенiя" был помeщен длинный
список разстрeлянных Симферопольской ЧК. Там под No. 43 значилось:
"Генерал Смольянинов, И. Б., извeстный контр-революцiонер, называвшiйся
Старшим Скаутом Крыма."
Мнe не удалось узнать, почему он остался в Симферополe и не
эвакуировался с армiей ген. Врангеля. О подробностях его гибели мы узнали
только нeсколько дней спустя, когда из Симферополя вернулась наш скаут
Клава, eздившая туда узнавать о возможности дальше учиться в университетe.
-- Ну, как там случилось это несчастье? Почему Иван Борисович не
скрылся? Как его арестовали? -- забросами мы вопросами прieхавшую герль.
-- Да, я и сама хорошенько не знаю, -- грустно развела руками дeвушка.
-- Вeдь там, в Симферополe, всe дрожат. Бела-Кун что хочет -- то и дeлает.
Вот, на днях разстрeляли около 2.000 офицеров и бeлых в одну только ночь.
Даже больных и раненых -- всeх прикончили... Почему Иван Борисович остался
-- право, не могу вам сказать... Может быть, тоже, вот, как и вам, Борис
Лукьянович, или Володe, не хотeлось родины покидать. А может быть, мысль о
женe и дeтях... На чужбинe тоже вeдь не легко... А он вeдь уже почти
старик... Как начались облавы да разстрeлы, так он, как бывшiй военный, стал
на всякiй случай скрываться, чтобы хоть это страшное время переждать. Сейчас
быть арестованным -- это конец... Наши ребята цeлую систему выработали -- то
в одном, то в другом домe его скрывали. Одежду для переодeванiя доставали...
Но развe все учтешь? Случай, видно, такой выпал... Иван Борисович, сами
знаете, ранен когда-то был -- немного хромает. Видно, по этому признаку его
и задержали на улицe...
-- Ну, а долго он сидeл в тюрьмe?
-- Нeт, какое там долго! Кажется, трое суток только! 55
-- Ну, а как вы узнали о его разстрeлe? Тоже из газет?
-- Нeт. Я узнала сейчас же. Я как раз с женой Ивана Борисовича пошла в
комендатуту ЧК, ему передачу занести. Мы, герли, все время ей помогали...
Часто вeдь часов по 5-6 в очереди приходилось стоять, пока добьешься. Ну,
вот, дождались и мы своей очереди. Впустили нас в комендатуру. Ирина
Николаевна и говорит коменданту: "Передачу Смольянинову можно передать?" А
тот, как услышал фамилiю Ивана Борисовича, так сразу и просiял: "Ага, так,
значит, говорит, это вы -- гражданка Смольянинова?" -- "Я", отвeчает Ирина
Николаевна, и поблeднeла вся сразу. Видно, сердце почуяло недоброе... А
комендант даже засмeялся: "Вы вeдь, кажись, артистка?", спрашивает Ирину
Николаевну. "Да, -- артистка". -- "Ну, так, значится, вы привыкли изображать
горе в тиятрах? А вот, мы с ребятами (тут еще нeсколько чекистов было)
хочем, чтобы вы показали нам, как это вы п о н а с т о я щ е м у горе
показываете!" Смeется, подлый, и говорит так медленно, медленно, чтобы
подольше помучить: "Ваш муженек сегодня ночью на луну отправлен"...
Голос дeвушки прервался. Мы тоже молчали, потрясенные разсказом.
Внезапно Клава подняла голову и с болью в голосe, но гордо сказала:
-- Они, негодяи, думали поиздeваться над горем. Ирина Николаевна только
поблeднeла еще больше, но ничего не сказала. И вышла совсeм, совсeм
спокойно. И только уж на улицe, как сeла на первую попавшуюся скамейку, так
и упала в обморок...
Переход на мирное житiе
Прошли первыя, самыя страшныя, волны разстрeлов, прибыла с сeвера армiя
чиновников совeтскаго производства, и жизнь города стала как-то
налаживаться. Возникли новыя правительственныя учрежденiя, стали открываться
школы, заработала электростанцiя, загудeл морской завод. 56
Появились продовольственныя карточки и общественныя столовыя.
По карточкам стали выдавать по 200-300 грамм хлeба, и всe
"организованные граждане" получили возможность раз в день обeдать по
знаменитой впослeдствiи формулe -- "ячкаша и персуп" (перевод
предоставляется читателю.)...
Послe обилiя хлeба и продуктов в перiод власти ген. Врангеля голод
особенно замeтно давил всeх. К мысли о террорe как-то уже привыкли -- сзади
было шесть тяжелых лeт всяких войн. Но это молнiеносное исчезновенiе хлeба с
приходом новой власти казалось чeм-то необъяснимым. Рабочiе Морского завода
-- кажется, около 4.000 человeк, -- которые при бeлых волновались и ждали
прихода своей, "рабочей власти", выглядeли особенно ошарашенно. Порт был
пуст, дeлать заводу было нечего, инженеры и хозяйственники завода почти всe
уeхали, власть еще не думала ни о какой созидательной работe, а видeла вездe
врагов, интервентов, шпiонов, вредителей и офицеров. И рабочiе, "властители
пролетарскаго государства", голодали и постепенно переходили на основное
производство времен военнаго коммунизма -- на изготовленiе зажигалок...
Спичек в деревнях не было, и зажигалки стали той знаменитой товарной
цeнностью, которая спасала рабочих от голодной смерти. Деревнe нужен был
огонь, и зажигалки охотно мeнялись на хлeб...
Крым в тe времена разсматривался, как осиное гнeздо контрреволюцiи, и
никто из властителей совeтской страны не заботился об обезпеченiи крымских
городов хлeбом. А своего хлeба Крыму никогда не хватало...
Неумeнье властей организовать питанiе населенiя было настолько
очевидным, что это населенiе старалось, по мeрe своих сил, "самоснабжаться".
В этот перiод зимнiе штормы пригнали к берегам Севастополя громадные косяки
камсы -- мелкой рыбешки. Помню, дельфины загнали в малую бухту Балаклавы
столько этой рыбешки, что через бухту нельзя было проeхать на лодкe. Весло
торчало стоймя в водe. Камсу ведрами черпали прямо с пристаней. А в городe в
это время люди умирали с голоду... 57
В тe времена я, как видный спортсмен, был назначен "Завeдующим Первым
Севастопольским Рабоче-Крестьянским Совeтским Спортивным Клубом имени Н. И.
Подвойскаго" и сгруп<п>ировал около себя десяток энергичных ребят. И мы
нeсколько дней ведрами и сумками носили из Балаклавы камсу и, нанизав ее на
веревки, сушили на солнцe. Камса замeняла нам все -- и обeд, и завтрак, и
ужин, и хлeб, и сахар -- словом, выручала на 100 процентов.
Создались артели по добычe камсы. Они натаскали из бухты горы рыбешки,
но не оказалось ни бочек, ни соли, и рыбешка эта сгнила через нeсколько
дней. А потом вeтер перемeнился, и вся камса ушла от берегов...
Через нeсколько недeль и наши запасы кончились, и мы стали,
пропитываться всякой другой живностью... Уж лучше не вспоминать, какой!..
В наши походы собиралась молодежь "всякой твари по парe" -- и скауты, и
спортсмены, и школьники... В объявленiях обычно стояло: "Желательно взять с
собой не менeе 5 картошек".
И когда наступал час приготовленiя обeда, с грустью смотрeл кашевар на
кучку картошек и хлeбные огрызки, сложенные у костра...
Голод уже сжал свои костлявые пальцы около дeтскаго горла...
А между тeм, еще только 2-3 мeсяца тому назад всe были сыты и не думали
о завтрашнем днe... И только много лeт позже я понял, почему смерть и голод
идут, тeсно обнявшись, неразлучными спутниками совeтской власти...
Но тогда, в тe годы, мы еще так мало знали, ч т о из себя представляет
совeтская власть. Володя даже как-то сказал, шутя:
-- Да чорт их знает, этих большевиков! До сих пор я их видeл только
убитыми, ранеными и плeнными...
А тут нам, наконец, пришлось столкнуться не толь<ко> с живыми
носителями всeх этих "измов" -- соцiализма, коммунизма, большевизма, но и
испытывать на себe весь усиливающiйся гнет совeтской реальности.
У нас, у старших, все росло тяжелое чувство неотвратимости медленно
ползущей на нас мрачной грозовой тучи, готовящейся задавить нашу свободу,
нашу душу и, может быть, нашу жизнь... 58
А молодежь, веселая смeшливая молодежь, та самая:
... Которой ничего не жаль.
Перед которой жизни даль
Лежит свeтла, необозрима...
эта молодежь шутила над тяготами жизни и искренно вeрила, что все это только
"временное".
Глупое молодое сердце!.. Ему так хочется вeрить!..
"Совeтская проповeдь"
В канцелярiи Отдeла Всеобщаго Военнаго Обученiя, который скоро взял
спортсменов и скаутов под свое покровительство, мнe как-то дали бумажку. На
ней стояло:
Севастопольский Райком Российского Коммунистического Союза Молодежи.
21 мая 1921 г.
No..................
Начальнику Всевобуч
Для проведения полит-работы среди беспартийной молодежи назначается
член Райкома тов. Кротов. Примите меры к обеспечению успешности проведения
полит-работы. Секретарь Райкома (подпись).
Красным чернилом по дiагонали рукой Начальника Всевобуча было написано:
"Тов. Солоневичу. К неуклонному исполненiю".
На первом же сборe молодежи на площадкe двора нашего спортклуба
появился первый политрук -- высокiй, худой юноша с небритым лицом и усталыми
глазами.
-- Кто из вас Солоневич?
Я подошел к нему.
-- Я назначен к вам политруком из Комсомола, -- сказал он небрежно. --
Соберите-ка мнe ваших ребят.
-- Сейчас у нас как раз занятiя; закончим минут через 40. Не хотите ли
пока ознакомиться с нашей работой?
-- Нeт у меня время ждать и знакомиться. Соберите их сейчас! -- рeзко
отвeтил комсомолец. 59
Я удивленно посмотрeл на него и пожал плечами:
-- Ладно.
Через нeсколько минут всe скауты кружком сидeли на травe и ждали первой
политической бесeды. Политрук провел рукой по своим длинным волосам,
откашлялся, сплюнул и напряженным тоном, словно на митингe с трибуны, начал:
-- Товарищи! Райком нашего краснознаменнаго Комсомола прислал меня к
вам, чтобы руководить вашим полит-воспитанiем. Всe вы должны знать, что
гражданская война побeдоносно закончена нашей непобeдимой пролетарской
Красной Армiей и остатки подлой бeлогвардейщины, отребья проклятаго
офицерства, сброшены в море. Теперь наша совeтская страна начинает мирное
строительство, но борьба с недобитыми остатками бeлых гадов еще далеко не
закончена. Хотя мы и свалили власть банкиров, буржуев, помeщиков и вообще
всяких иксплуататоров, но все же по прежнему окружены подлыми врагами со
всeх сторон. Иностранная буржуазiя, которая разъяренная тeм, что в Россiи
трудящiе взяли власть в свои трудовыя мозолистыя пролетарскiя руки,
продолжает яростно скалить свои гнилые зубы и грозить нам всякими там
интервенцiями, войнами, одним словом, блокадой, шпiонами и другими подлыми
дeйствiями. Опять же и внутри страны всякiе старые прихвос<т>ни буржуазiи не
оставили мечты о возвращенiи проклятаго стараго прижима и хочут незамeтно
всадить нож в спину пролетарской революцiи. Так, вот, значит што. Борьба,
значит, с этим подлым враждебным классом продолжается, но опять же
пролетарiат создал для этой борьбы грозное оружiе -- ВЧК -- карающiй меч
побeдоноснаго пролетарiату. Врагам совeтской власти, значится, нeт и не
может быть пощады. Всe, кто, значит, мeшает побeдe мiровой революцiи во
всем, значит, мiрe, так сказать, побeдe коммунизма, так всe этыя сволочи
будут безжалостно сметены с лица пролетарской земли... Вам, которые молодое
поколeнiе, наша молодая, значит, смeна, предназначено строить величественное
зданiе коммунизма. Комсомол, значит, призывает вас в свои ряды для
безпощадной борьбы с врагами пролетарiату. Кто бы ни 60 был энтот враг, хотя
бы самый близкiй и родной, -- ваша задача -- выявить его, донести и
содeйствовать полному его изничтоженiю. Помните, как сказал наш Ильич,
величайшiй вождь всeх времен и всeх народов: "Дeти должны присутствовать на
казни врагов пролетарiату и радоваться их уничтоженiю". Потому и от вас,
будущих коммунистов, Комсомол ждет активной помощи в борьбe с подлыми
классовыми врагами.
Тут наш политрук выпрямился и с еще большим пафосом закончил:
-- Да здравствует мiровая революцiя! Да здравствует побeда пролетарiата
всего мiра! Да здравствует наш славный Комсомол!
Возгласы "орателя", которые на собранiи комсомольцев были бы по штату
встрeчены бурными апплодисментами, остались без отвeта. Наша молодежь,
удивленная тоном его рeчи и восклицанiями и не понявшая, какое собственно
отношенiе она должна имeть к "проклятой буржуазiи" и к "героической ЧК", --
молчала. Чтобы сгладить эту неловкость, я спросил политрука:
-- Может быть, кто-нибудь захочет задать вам вопрос. Вы разрeшите, тов.
политрук?
-- Пусть задают, -- мрачно буркнул комсомолец, вытирая вспотeвшiй лоб.
-- Ребята, может быть, кто-нибудь имeет вопросы к докладчику?
Я, по совeсти говоря, надeялся, что ребята предпочтут не спрашивать ни
о чем, но из кучки сидящих сразу же раздался звучный голос боцмана Боба.
-- А почему это хлeба не хватает? То -- все было, а как совeтская
власть пришла, так все и пропало?
Лицо комсомольца недовольно сморщилось.
-- Это потому, -- неохотно отвeтил он, -- что послe конца гражданской
войны народное хозяйство еще не успeло наладиться. Опять же проклятые бeлые
все поразграбили, да посожгли. Но теперь без банкиров, помeщиков, попов, да
царей скоро все наладится еще лучше прежняго. Это только временныя
трудности...
-- А гдe сейчас царь? -- несмeло спросил чей-то голос. 61
Наш политрук грозно и торжествующе нахмурился.
-- Царя мы размeняли, -- важно сказал он. -- Довольно попил он нашей
кровушки. Довольно ему сидeть на шеe рабочих, да крестьян, да пировать за
наш счет... И всю семью евонную, -- злобно улыбаясь, добавил он, -- тоже к
чертовой бабушкe послали. Словом, весь царскiй корень извели. Теперь уж не
вернутся...
Я с тревогой взглянул на взволнованныя лица слушателей. Ясно было
видно, что тон комсомольца возмутил всeх. Но, подумал я, если кто-нибудь из
ребят проявит это свое возмущенiе вслух -- пропали мы. Скажут -- среди
молодежи ведется антисовeтская агитацiя, там разсадник контр-революцiи...
Вспышка пришла с неожиданной стороны.
-- Скажите... -- звонкiй голосок Оли заставил нас всeх вздрогнуть.
Дeвушка стояла, выпрямившись, среди сидящих подруг и смотрeла прямо в глаза
комсомольцу. Лицо ея было блeдно и рeшительно.
-- Скажите, -- опять повторила она среди мертваго молчанiя. -- За что
разстрeляли моего дeдушку?
Этот вопрос, видимо, огорошил политрука. Он удивленно поднял брови.
-- Дeдушку? Какого дeдушку?
-- Дeдушку, м о е г о д e д у ш к у, -- с напряженной настойчивостью
повторила блeдная Оля, не спуская блестящих глаз с комсомольца.
-- А кто он такой был? -- немного растерянно спросил он.
-- Дeдушка? Он полковником был...
-- Ага, -- торжествующе прервал ее юноша. -- Ага, полковник! Ясно, что
нужно было разстрeлять. Вот еще! Мы с офицерьем проклятым церемониться-то
будем, что ли? Так и нужно было!
-- Да он старик, в отставкe. Ему 90 лeт уже было! -- рeзко вскрикнул
Боб. -- Кому он вреден был?
Политрук злобно оглянулся на боцмана.
-- Ну, так что? ЧК лучше вас знает, кто опасен, кто не опасен.
Разстрeляли -- значит, за дeло! Т. Солоневич, -- повернулся он ко мнe. --
Можете закрывать собранiе. Мнe время больше нeт. 62
Идя со мной к выходу, комсомолец нeсколько раз с подозрeнiем покосился
на меня и потом сказал:
-- Странно, что у вас среди пролетарских скаутов есть дeти
бeлогвардейцев, да еще разстрeлянных.
-- А мы не ограничиваем прiем в клуб и отряд какими-либо рамками.
Бабушка ея работает портнихой, а сама она еще учится в школe. Скаут она у
нас -- примeрный...
Комсомолец злобно усмeхнулся.
-- Да, да, я вижу. У вас тут много "примeрных". Ну, пока. Еще увидимся
и... поговорим о ваших примeрных...
--------
Юной дружбы связь прекрасна
На зарe весенних дней.
Та не может быть несчастна,
У кого патруль друзей.
(Скаутская пeсня)
На минном полe
-- Мнe нужно посовeтоваться с вами относительно одного очень серьезнаго
дeла. Постарайтесь, пожалуйста, чтобы послe сбора у вас никто не остался. Я
сейчас же приду к вам.
Слова эти были сказаны тихим, но взволнованным шепотом, а наклонившееся
ко мнe лицо Володи выражало тревогу.
Причин для тревоги можно было ожидать со всeх сторон. Всe мы были в
изобилiи окружены неожиданными опасностями и случайностями, никто из нас не
знал, в какой момент и с какой стороны спокойный ритм жизни может быть
нарушен вмeшательством какой-либо непрiятности. Увeренности в спокойствiи
завтрашняго дня не было ни у кого.
Володя до сих пор благополучно избeжал всeх опасностей террора,
числился инструктором спорта и имeл поддeланные с моей помощью документы,
что он весь 1920 год, при власти ген. Врангеля, мирно жил в Севастополe. Как
будто самое опасное было уже позади. 63
Но оказалось, что Володя, дeйствительно, попал в опасное положенiе.
Лeтом 1920 года на фронтe ему пришлось отводить в штаб полка какого-то
плeннаго комиссара. Отвел -- сдал: дeло военное. И вот, нужно было
случиться, что этого самаго комиссара юнкер встрeтил в Севастополe!..
-- Так, вот, захожу я в Исполком по какому-то дeлу, -- разсказывал
Володя. -- Гляжу, какой-то дядя ко мнe что-то очень внимательно
присматривается. В корридорe, правда, темновато было. Не понравилось мнe это
разглядыванiе. "Чего это ему нужно?" -- думаю. Ну, и, понятно, на всякiй
случай дал заднiй ход -- смыться думал. А тот дядя подходит ко мнe и просит
прикурить. Спички-то у меня как раз были. Но мнe бы сказать ему, что я --
некурящiй, а я сдуру растерялся малость и дал ему спички -- не сообразил,
что спичка мое лицо освeтит... Тот закурил, а потом и спрашивает: "Скажите,
ваша фамилiя не Туманов?". Сердце у меня так и замерло. Откуда чужому
человeку знать мою фамилiю, когда я сейчас держусь тише воды, ниже травы?
Однако, я не показал вида и этак небрежно: "Туманов? Нeт, говорю, не слыхал.
А что?". А тот этак разочарованно: "Жаль, жаль, говорит. Видно, я принял вас
за другого. А то при Врангелe меня, плeннаго, юнкер один вел, Туманов по
фамилiи -- очень он на вас похож был"... Ну, я как-то отшутился и улизнул...
-- Но он-то повeрил, по вашему мнeнiю, что вы не Туманов?
-- А чорт его знает! Темновато там было. Может, и повeрил. Да и водкой
от него несло. Так не вездe же темновато и не всегда же он пьян... Вeдь
бeда-то в том, что он как раз именно фамилiю отчетливо помнит. В лицe-то еще
можно и ошибиться. Мало ли лиц за это время перед глазами прошло. Но если он
меня при хорошем свeтe встрeтит, да захочет провeрить свои подозрeнiя -- a y
комиссара-то власть большая -- и узнает, что по документам я как раз Туманов
и есть, -- тогда "аминь" -- вeчная память дядe Володe...
Положенiе было, дeйствительно, аховое. Спрятаться было трудно -- Володя
числился инструктором Всевобуча, 64 и его исчезновенiе вызвало бы
подозрeнiя. Уeхать из Крыма было невозможно: "бутылка" Бела-Куна еще не была
отмeнена.
-- Прямо, Борис Лукьянович, ума не приложу, как быть... У меня, знаете,
сейчас такое ощущенiе, как у человeка, сидящаго на минe, а гдe-то вверху, в
темнотe и вeтрe, болтаются обнаженные провода этой мины. Вот случайный порыв
замкнет ток, и капут... Неуютно... Ей Богу, с пулеметом в бою легче, чeм
здeсь ждать этой дурацкой встрeчи... И как это он, чорт зеленый, жив
остался?
-- Да, уюта, что и говорить, немного... Как бы вам половчeе другiе бы
документы достать, чтобы подозрительно не было?
-- Вот в этом-то и заковыка. Если бы у меня были документы на другое
имя -- плевать я хотeл бы на моего комиссара: я такой-то, и никаких
испанцев. Ищи своего Туманова в туманe голубого дня... Эх, хорошо это
дeвчатам, -- вздохнул он, -- махнул замуж и готово -- другая фамилiя. Везет
этим бабам! И войны не видят, и в ЧК их не таскают, и фамилiи мeняй, как
перчатки. Вот, жизнь!..
-- Ну, ну. Неужели в этом вершина счастья, Володя? У них свои невыгоды
есть. Но ваша мысль -- прямо замeчательна. Пожалуй, таким путем можно будет
что-нибудь и в самом дeлe сдeлать.
-- Каким путем? -- с живым интересом спросил Туманов.
-- Да вот женитьбой и перемeной фамилiи.
-- Женитьбой? -- разочарованно протянул юноша. -- Так это пусть дeвчата
женятся, если им фамилiю нужно мeнять. А я-то при чем?
-- Вы еще, видно, совeтских законов не знаете, дружище. Вeдь по этим
законам, каждый, кто женится или выходит замуж, имeет право принять фамилiю
другого супруга.
-- Как, и мужчина тоже?
-- В том-то и дeло, что и мужчина тоже.
-- Вот это клюква! Значит, если я женюсь, то могу взять себe фамилiю
жены, а старую выкинуть в помойную яму? 65
-- Именно.
-- Чорт побери! Вот это, дeйствительно, идея! Чтобы голову свою спасти,
я даже и жениться согласен. На ком хотите, хоть на бегемотихe... А документы
потом легко будет передeлать?
-- Ну, это уж нетрудно. Когда вы принесете справку из ЗАГС'а, я уж
нажму на канцелярiю, и документы новые мигом будут. Это вeдь законно на всe
100 процентов. Даже модно и эффектно будет. "Борьба, мол, со старыми
предразсудками"...
-- Вот это здорово! -- просiял Володя. -- А потом хоть через час и
развод. Ей Богу, и в Совeтской Россiи, значит, не все паршиво. Есть,
оказывается, и здeсь свeтлыя стороны...
Восторженность и веселость юнкера разсмeшила и меня. Все-таки хорошо
жить на Божьем свeтe, когда губы сами собой складываются в улыбку, и для
задушевнаго смeха в любых обстоятельствах достаточно самаго ничтожнаго
повода!..
"Выручим!"
-- Положенiе нашего "Икс" трагическое... Чека не шутит! Если его найдут
и докажут участiе в Бeлой Армiи -- разстрeл неминуем. Спасти его можно
таким, вот, способом -- фиктивным браком. Теперь, дeвчата, -- ваше дeло...
Вопрос идет о жизни и смерти... Рeшайте!
Молчат дeвушки... В мыслях каждой пробeгают, вeроятно, планы личной
жизни, зарождающейся или будущей любви, брака, семьи... А тут, хотя и не
настоящiй брак, но по документам все-таки нужно стать замужней женщиной.
Есть над чeм призадуматься шестерым нашим дeвушкам!
-- Видите ли, дeвочки, -- с особенной задушевностью прервала молчанiе
княжна Кутыева, -- если бы я сама была помоложе, то послe сообщенiя Бориса
Лукьяныча я бы даже и не обращалась к вам. Я сама согласилась бы на этот
брак. Но мой возраст, -- грустно улыбнулась она, -- не возраст невeсты для
юноши. Это было бы очень подозрительно. Поэтому-то ему и нужна ваша 66
молодая помощь, и дядя Боб прав, когда рeшил обратиться к вам. Если бы нужно
было вeнчаться в церкви -- было бы тяжело лгать перед иконой и священником.
Но брак в ЗАГС'e -- это только формальность. И, вeрьте мнe, дeти, счастье в
жизни не зависит от формальностей! Счастье -- в чистой совeсти и любви, --
едва слышно закончила пожилая женщина, и ея задумчивое лицо нервно дрогнуло.
-- Так мы и не колеблемся вовсе! -- звонко и задорно прокатился по
комнаткe голосок Тани. -- Ей Богу, ну, ни секундочки. Экая важность -- на
бумагe расписаться. Вeрно, дeвчата? Раз нужно выручать -- выручим. Дeло,
видно, серьезное. Что-нибудь случится -- мы себe до конца жизни не
простим... По моему, кинуть жребiй -- и дeло с концом. Как? Всe согласны?
Ея молодой задор и рeшительность развeяли задумчивость остальных
дeвушек. Опять заулыбались лица, и со всeх сторон донеслись одобренiя.
-- Ну, вот, видите, Лидiя Константиновна, -- повернулась Таня к нам с
сiяющими глазами. -- Наши дeвчата -- ребята дружныя. Они не допустят, чтобы
из-за них скаут в подвал пошел. Выручим!
Потом она подсeла ко мнe, прос<у>нула свою руку под мою и, весело
блестя глазами и этак умильно заглядывая мнe снизу в лицо, сказала самым
просительным тоном:
-- Дядя Боб, дорогой, золотой! Вeдь теперь уже дeло рeшенное. Ей Богу
же, мы ни капельки не колеблемся и не боимся. Мы поможем, ну, ей Богу,
поможем. Только скажите, кто это?
-- Ишь, шустрая какая! Да вeдь вы еще не невeста?
-- А, может, жребiй-то мнe и выпадет. Я готова. Ну, Борис Лукьяныч,
милый дядя Боба, ну, скажите. Не томите душу... Дeвчата, просите Бориса
Лукьяныча не секретничать. Свои вeдь. Раз мы уж согласились, чего уж там
дальше тайну строить?
Улыбающiяся умоляющiя дeвичьи лица окружили меня.
-- Ах, вы, бабье любопытное. Вас хлeбом не корми -- дай только за
хвостик тайны подержаться... Ну, ну, 67 хорошо. Раз вы уже согласились
помочь -- я скажу вам, кто попал в бeду, но с условiем полнаго секрета.
Обeщаете?
Обeщанiя слились в общiй хор, и хотя я и не вeрил в способность дeвушек
хранить тe секреты, гдe есть капелька романтическаго, но дeлать было нечего
-- все равно узнают...
-- Володя.
-- Володя? Это -- наш донской скаутмастор? Который в Армiи был? С Дона?
-- Да, да. Но дeло-то не в нем персонально. Будь он Володя, Петя или
Ваня -- все равно. Нужно выручать. Обeщали вы -- съeзд невeст -- теперь не
подведите. Срочно давайте спасительницу Володe, да держите язычки за
зубами...
-- Ладно. Так давайте рeшать, дeвчата. У кого дома лучше всего семейное
положенiе? Так, чтобы непрiятностей без разрeшенiя родителей не было.
-- Да, герлиньки, самое непрiятное -- это было бы огорчить маму. Вот
тут надо особенно осторожно.
-- Да вeдь мы можем пока и не говорить мамe? -- прозвенeл задорный
голосок Тани. -- Вeдь свадьба-то все равно липовая. И сообщать-то не о чем.
-- Ну хорошо, "пока". А потом? Мама-то вeдь все равно, в концe концов,
узнает и будет вдвойнe огорчена тeм, что от нея все скрывалось. Тут уж
лучше, чтобы совсeм не нужно было врать и скрытничать... Может быть,
кто-нибудь собирается уeхать. Это, пожалуй, было бы лучше всего.
-- Еще бы! Выскочить замуж и драпа! -- пискнула неунывающая Таня.
-- Молчи ты, синичка-вертихвостка! А вы, дeвочки, сами думайте, кому
удобнeе. Тамара -- права. Нужно провести все без лжи домашним.
Наступившее молчанiе было прервано несмeлым голоском Оли.
-- Может быть, я гожусь? Мамы у меня нeт. Я сирота -- сами знаете. Папа
с Врангелем уeхал. А через мeсяц-два я уeду с бабушкой в Симферополь, к
дальним родным.
Я взглянул на Олю. Краска румянца покрыла ея нeжное лицо, но глаза
смотрeли смeло и прямо. 68
-- Ты, Оля? -- переспросила начальница. -- А ты Володю знаешь?
-- Знаю, -- прошептала она, опустив глаза, и ея щеки зарумянились еще
больше.
-- Так ты согласна?
-- Да, -- тихо, но твердо сказала Оля.
Старая начальница сердечно обняла ее.
-- Знаете что, товарищи женщины, -- предложил я. -- Володя-то вeдь ждет
как раз у меня... Давайте, пойдем всe к нему вмeстe поздравить с
благополучным сватовством...
Ликующая, смeющаяся толпа дeвушек, окружившая смущенную Олю,
отправилась вмeстe с нами к моему дому.
"Володя выходит замуж"
При нашем появленiи Володя сидeл за столом и удивленно встал перед
волной дeвичьей атаки, стремительно ворвавшейся в комнату.
Звонкоголосая Таня, наш "чертенок в юбкe", сiяя от радости, схватила
Володю за руку и потащила его к Олe.
-- Вот, Володя, ваша невeста! -- закричала она с восторгом. -- Хоть
завтра катите с нею в ЗАГС. Она сама вызвалась. Ей Богу, сама!..
Юноша стоял в нерeшительности среди взволнованных смeющихся дeвичьих
лиц и, видимо, не знал, вeрить ли им.
-- Таня не шутит? -- как-то глухо спросил он у княжны Лидiи.
-- Нeт, нeт. В самом дeлe...
Володя с чуть поблeднeвшим взволнованным лицом рeзко повернулся к Олe,
молча стоявшей в группe остальных дeвушек.
-- Оля, -- несмeло спросил он, и голос его чуть дрогнул. -- Вы... Вы
согласны?
Дeвушка подняла на него свои голубые глаза, сконфуженно улыбнулась и
молча протянула ему руку.
Юноша быстро шагнул вперед, неловко схватил ея пальцы обeими руками. На
нeсколько секунд воцарилось молчанiе. 69
У всeх нас почему-то дрогнуло сердце, как будто всe мы почувствовали,
что в этой мимолетной сценкe есть какiя-то нотки, глубже простой
благодарности за дружескую услугу... Даже неугомонная Таня как-то притихла.
Внезапно Володя опустился на колeно и с признательностью поднес к губам
дрожащую руку дeвушки...
-- Браво, Володя! -- не выдержала Таня. -- Ну, совсeм как в рыцарском
романe послe тур... турнира!.. -- прозвенeл и внезапно сорвался ея голосок.
-- Ну вот, дорогiе мои, -- взволнованно сказала княжна Лидiя, -- слава
Богу, и договорились...
И глаза старой женщины заблестeли мягким чувством любящей матери...
___
Так Туманов превратился в Смолянскаго3. Опасность была отклонена. Два
провода, качавшiеся в темнотe над миной, уже перестали грозить неминуемым
взрывом...
3 Обe фамилiи вымышлены.
Затишье послe бури
Весной 1921 года в закупоренную бутылку Крыма стали прорываться
понемногу вeсти из уже ранeе подвергшейся чисткe Россiи. Прибыли первые
журналы, первыя письма. Прieхали первые люди не казеннаго, совeтскаго, а
вольнаго мiра. Появились свeдeнiя о жизни в остальных частях необъятной
страны. Мало радостнаго было в этих свeдeнiях -- разруха транспорта, голод,
террор. Искус<с>твенно созданный нервный подъем войны падал и смeнялся
унынiем.
Партiя и комсомол искали форм организацiи и власти, и жизни, и
хозяйства. Но форм этих еще не было. Разрушенiе и уничтоженiе шло
гигантскими шагами, ибо методы этого уже достаточно были п<р>оработаны еще в
мирное время. Но постройка "новой жизни" вперед не подвигалась... Совeтская
власть словно еще не знала, что ей, собственно, дeлать с государством, а
населенiе не понимало, в какiя рамки жизни его хотят втиснуть теоретики
соцiализма. 70
Газеты и журналы были полны самыми невeроятными сообщенiями о прогрессe
коммунизма во всем мiрe, о революцiях, возстанiях, о гибели "представителей
буржуазiи" и пр. и пр.
В тe времена о "том", ином мiрe мы не знали ничего. Между нами и этим
мiром упала завeса, пройти через которую можно было только, рискуя
головой...
Но мы и не вeрили, что совeтская власть долго удержится. В массe
населенiя ходили самые невeроятные слухи о Кронштадском возстанiи, о смeнe
власти, об иностранной или бeлой интервенцiи. Всe жили, как на бивуакe.
Никто не планировал на долгое время, и никто не только не заботился о своем
личном "завтрашнем днe<">, но как-то даже не был в нем увeрен вообще...
Казалось, что в странe все притаилось, все замерло, все ждет какой-то
грозовой разрядки... И только молодежь скоро стала забывать свое маленькое
прошлое, забывать, как жилось нeсколько мeсяцев тому назад, и жила своей,
для внeшняго взгляда поверхностной, но для нея полной смысла, значенiя и
напряженности молодой жизнью.
Окружающая условiя были настолько тяжелы, борьба за кусок хлeба и
стремленiе улизнуть от шарящих вездe лап ВЧК были настолько обострены, что
наши взрослые друзья и руководители совсем отошли от молодежи. И со
спортсменами, школьниками, скаутами остались мы -- нeсколько полувзрослых
людей, сбитых в дружную веселую -- несмотря ни на что -- семью...
А много ли вообще нужно молодежи для радости? Груза прошлаго не было за
нашей спиной, будущее как-то не волновало, Казалось, что "все образуется"
само собой...
--------
Славнeе говорить сердцам
И возбуждать в них чувства пламень,
Чeм оживлять бездушный камень
И зданья лирой громоздить...
П у ш к и н.
Смерть...
... Сейчас, когда я вспоминаю тe бурные годы, самыми яркими картинками
всплывают ни террор, ни 71 голод, ни опасности -- а картинки лирики и
романтики... Может быть, это потому, что в тe времена нам так не хватало
именно таких свeтлых красок в окружающей жизни. Крови, смертей, озлобленiя,
провокацiи, жестокости -- словом, революцiонно-большевистских тонов было в
изобилiи. А вот пищи для роста души, для мягкой юношеской сентиментальности
и романтичности -- этого как раз остро не хватало.
И ярко помнится мнe один вечер весны. В тот перiод к нам впервые
прорвался первый скаутскiй журнал из Архангельска. Он оказалься единственным
журналом для скаутов -- а тогда скаутов в Россiи насчитывалось около 30.000
человeк. В одном Крыму их было больше 1.000.
Информацiя этого журнала частенько была плоха, и одна такая ошибка,
помню, принесла нам большое огорченiе!
Однажды перед самым походом я получил очередной No. "Вeстника скаута" в
траурной рамкe, но, не желая огорчать ребят, пока промолчал о печальной
вeсти.
Очередной поход был назначен в старeйшiй в Россiи монастырь --
Георгiевскiй, расположенный в 8 верстах от Севастополя среди обрывистых скал
на высоком живописном берегу.
Там, на крутом спускe к морю, на небольшой площадкe, около маленькаго
хрустальнаго ручейка давно, давно какой-то монах-отшельник построил себe
небольшой домик, в котором мирно прожил остаток своих дней среди дикой
красоты окружающей природы. За домиком круто вверх поднимались заросшiя
могучiя скалы, а впереди внизу, на глубинe нeскольких сот метров, шумeло
море, окружая грозные утесы и шелестя набeгающими на берег волнами.
На этом, теперь пустынном, мeстe мы с особенной охотой разбивали свои
бивуаки.
Вечером, когда дневныя заботы и занятiя были окончены и огонек костра
собрал всeх в круг веселой и дружной семьи -- зазвучали наши русскiя пeсни с
их чудесной лирикой, глубоко западающей в душу при незабываемой красочности
вечерняго лагернаго костра. 72
Когда наступил перерыв, я неожиданно скомандовал строиться, и через
минуту перед скалой стоял неподвижный ряд, прихотливо и призрачно озаряемый
колеблющимися огнями костра.
-- Друзья, -- начал я. -- Сегодня я получил вeсть, которая будет
особенно тяжела для скаутов. Тeх участников нашей прогулки, которые не могут
раздeлить нашу грусть, я прошу отойти шаг назад.
В нашей группe было, как всегда, много гостей -- спор<т>сменов,
школьников, даже комсомольцев. Но никто не шевельнулся и не вышел из строя.
Кто из охотников, туристов и скаутов не знает чудеснаго обаянiя
вечерняго костра? Кто не знает, как в теплe этого костра растормаживается и
смягчается человeческое сердце, и как под влiянiем близости к матери-природe
раскрываются лучшiя стороны человeческой души?..
А молодым сердцам, на зарe жизни попавшим в обстановку суровой борьбы,
гнета и крови, -- для них обстановка вечерняго костра -- это моменты,
формирующее лучшiя качества человeка. И я знал, что есть чувство, которое
роднит, спаивает и связывает самыми сильными, болeе крeпкими, чeм радость,
-- нитями общаго горя...
Всe молчали и с напряженiем ждали, что я скажу дальше. А мнe было
все-таки так трудно ударить опять по молодым сердцам. И без того много горя
было у каждаго...
-- 7 мая, послe тяжелой болeзни, умер Роберт Баден-Пауль... Мнe не
нужно объяснять, как велика наша потеря... Он поднял над мiром молодости
знамя скаутинга, знамя любви к Родинe и людям... Снимем же шляпы и посвятим
нeсколько минут молчанiя свeтлой памяти нашего перваго скаута и друга...
В глубокой тишинe всe сняли шляпы, и долго в мягком сумракe чудесной
весенней крымской ночи слышался лишь шепот листьев деревьев, едва слышный
треск костра и шум морского прибоя в темной глубинe пропасти...
В тишинe гдe-то скользнули звуки подавленных 73 всхлипыванiй, и у
многих по щекам ползли слезы, которых не стыдились и не старались скрыть...
-- Лучшим памятником скончавшемуся Баден-Паулю, -- тихо прервал я,
наконец, молчанiе, -- будет наша дружная работа по его завeтам. Не забудем
же этих минут и -- будем готовы!
Отвeтное "всегда готов" прозвучало тихо, но с какой-то особенной
увeренностью и теплотой, а скаутскiй гимн разросся в мощную мелодiю,
звучавшую непоколебимой вeрой в свои молодыя силы:
"Помогай больному и несчастному,
Погибающим спeши на зов...
Ко всему большому и прекрасному --
Будь готов!..
... и воскресенiе
Через нeсколько недeль был получен новый номер журнала с извиненiем за
ошибку. На общем сборe я выстроил всeх и сказал:
-- Послe моих слов, друзья, несмотря на то, что вы стоите в строю,
можете орать, сколько влeзет: свeдeнiя о смерти Баден-Пауля оказались
ошибочными, и он жив...
Послeднiя мои слова потонули в бурe радостных криков и восклицанiй.
Боюсь, что и строй в эти минуты совсeм не был похож на строй...
В этот же вечер, к концу длиннаго перехода, когда шквал с дождиком
вымочил нас и настроенiе чуть упало, передовой патруль запeвал неожиданно
начал нашу боевую походную пeсенку с веселых, полных юмора и подходящих к
моменту слов:
"Кто виновник наших бeд? --
Баден-Пауль, баронет.
Жур, жур, журавель,
Журавушка молодой"...
Волна смeха, веселаго и заразительнаго, прошла по всему отряду, и долго
еще его вспышки перекатывались по рядам...
А вдали в бархатных сумерках наступавшей ночи уже блестeли огоньки
родного Севастополя... 74
Маленькая репетицiя мiровой революцiи
В серединe лeта положенiе нашей дружины значительно ухудшилось в связи
с нажимом комсомола. Видя, что его политическiй контроль не оправдывает себя
по той простой причинe, что никакой политики у нас нeт, а полит-бесeды не
имeют никакого эффекта и не привлекают молодежи к Комсомолу, послeднiй стал
измeнять свою точку зрeнiя на скаутов. Постепенно стало выясняться все
очевиднeе, что попытки создать из скаутов подчиненную себe младшую группу не
удаются, и Комсомол стал относиться к нам с проблесками враждебности и часто
стал тормозить нашу работу.
Мое "высокое" положенiе Предсeдателя Крымскаго Олимпiйскаго Комитета (в
то время вся спортивная работа объединялась в Олимпiйских комитетах) во
многом помогало мнe отражать выпады и придирки комсомольцев, но все же мы не
могли избeжать чувствительных ударов.
Как-то, прieхав рано утром из Симферополя, я разбирал полученныя
инструкцiи, когда ко мнe стремительно вбeжал один из наших моряков, Григ.
-- Прieхали, Борис Лукьянович! Ну, и слава Богу. А то у нас несчастье,
-- проговорил он взволнованным, задыхающимся голосом. -- Ребята мстить
хотят... Я боюсь, чтобы они каких глупостей не надeлали...
-- А что случилось-то?
-- Да этой ночью комсомольцы хавыру нашу разрушили, -- отвeтил Григ, и
губы его задрожали...
Я понял горе скаутов. Построенная собственными руками, немного
кособокая, некрасивая и неуклюжая, эта "хавыра"4 для многих скаутов была
дороже родного дома. К "хавырe" были крeпко привязаны сотни молодых сердец.
И теперь эти лирическiя нити были грубо оборваны хулиганской рукой...
4 Домик -- по украински.
Я поспeшил туда.
Домик был разрушен до основанiя. Топоры, ломы и кирки в руках
комсомольцев хорошо сдeлали свое подлое дeло.
У развалин собрались почти всe старшiе скауты с блeдными,
взволнованными лицами. 75
-- Эх, если-б знать, да подкараулить, -- тихо, с угрозой сказал боцман
Боб, сжимая свои массивные кулаки...
-- Ну, и сволочи, -- не выдержал Григ. -- Гады ползучiе...
-- Мы их еще поймаем, -- мрачно, с угрозой сказал еще кто-то из толпы.
Жаль было смотрeть на эти молодыя огорченныя лица. Для них всe ужасы
окружающаго насилiя и террора были все-таки какой-то абстракцiей, поскольку
своими глазами они не видeли этого.
Но здeсь эти печальныя развалины были -- не разсказы, не слухи, не
придавленный шепот о творящихся ужасах, а реальная картина злобнаго
хулиганства, ударившаго по чувствительному мeсту.
И видно было, что для многих этот удар -- самый чувствительный в их
молодой жизни...
"Классовая борьба" начиналась...
Пресс начинает давить
-- Слушай, Солоневич, что это у тебя там с Комсомолом вышло? --
недовольно поморщившись, спросил меня на каком-то собранiи Военный Комиссар.
-- С Комсомолом? -- удивленно переспросил я. -- Да, кажется, ничего
особеннаго.
-- Что-то они там скаутами, что ли, недовольны. Сходи-ка ты, брат, сам
в Райком, да и договорись там толком. Да захвати с собой своего полковника в
юбкe -- баб-начальницу. Они там чего-то и против дeвченок ворчали...
На слeдующiй день мы с княжной Лидiей направились в Райком.
В небольшой комнаткe в клубах табачнаго дыма сидeли нeсколько
активистов-комсомольцев и о чем-то горячо спорили.
-- Секретарь Райкома, товарищи, сейчас здeсь?
-- Я -- секретарь, -- отвeтил сидeвшiй за столом молодой чубатый
паренек с энергичным лицом и папиросой в зубах. -- Что нужно? 76
-- Да вот такой же вопрос и я хотeл бы вам задать, -- начал я. Внезапно
меня прервал знакомый голос.
-- Это скаутскiе начальники. Помнишь, я тебe, Красников, говорил про
них.
В говорившем я узнал нашего политрука.
-- Ага. Знаю, знаю. Вот, что, товарищи, -- серьезно начал секретарь, --
мы недовольны вашей организацiей. На ваших скаутов поступают жалобы за
антисовeтскiя настроенiя.
-- Простите, т. секретарь, -- спокойно прервала княжна Лидiя. -- Может
быть, вы разрeшите пока присeсть?
Лицо комсомольца выразило неподдeльное изумленiе.
-- Да, садитесь, конечно. Чего там?
-- А нельзя ли попросить стул? -- так же вeжливо сказала начальница
герль.
-- Стул? Да... вeрно. Слушай, Петька, уступи-ка мeсто гражданкe.
Петька что-то проворчал, но остался сидeть.
-- Слышь-ка, Петька! -- рeзче сказал секретарь Райкома, -- тебe
говорят! Дай стул. Успeешь еще насидeться. Вишь, гражданочка отдохнуть
хотит.
Петька неохотно поднялся и отошел к окну. "Ишь, цаца тоже выискалась!"
донеслись ворчливыя слова.
Я подставил стул Лидiи Константиновнe, и разговор возобновился.
-- Мнe и Военком сказал, что вы чeм-то недовольны. Вот мы и пришли
выяснить эти недоразумeнiя.
-- Гм... Гм... "недоразумeнiя", -- насмeшливо передразнил секретарь. --
Тут не недоразумeнiя, а настоящее искривленiе совeтской политики. Что это у
вас там какая-то дeвченка, дочь или там внучка разстрeляннаго полковника,
околачивается? Развe ей мeсто у красных скаутов?
-- А почему мы ее должны выгнать?
-- Да что-ж? Мы будем тратить деньги на воспитанiе бeлогвардейских
щенят? Так что-ли, по вашему? -- язвительно спросил комсомолец.
-- Так вы-ж денег на скаутов никаких и не тратите. Это вовсе не школа.
77
-- Да кромe того, ей и в школe разрeшают учиться, -- добавила княжна,
бывшая преподавательницей.
-- Ну, это недолго ей осталось. Что-ж, развe мы не понимаем, что яблоко
от яблони недалеко падает? Какой отец, да дeд -- такая, вeрно, и дочка.
-- Она там, ясно, мутит других ребят, -- злобно поддакнул наш политрук.
-- Вот на политчасe...
-- Постой, Вань. Заткнись... Так вот что, т. Солоневич и вы гражданка,
не знаю, как вас звать. Позаботьтесь, чтобы таких бeлогвардейских сынков и
дочек у вас не было.
-- Вы это говорите в качествe пожеланiя или распоряженiя?
-- А хоть бы даже и в качествe распоряженiя! -- заносчивым,
начальственным тоном отвeтил секретарь. -- А ваше дeло выполнять. На то вы и
безпартiйные спецы, чтобы безпрекословно выполнять партiйныя распоряженiя!
Окружающiе комсомольцы злорадно захихикали.
-- Наша дружина подчинена Горвоенкомату и Всевобучу, а не Райкому
Комсомола, -- твердо отвeтил я. -- Распоряженiя мнe будут давать мои
начальники, а не вы. А насчет того, чтобы выгнать дeтей из отрядов -- я не
думаю, чтобы указанныя вами причины были достаточны. Если бы дeти
хулиганили, вот как, скажем, комсомольцы, разрушившiе наш домик, -- вот
тогда бы другое дeло...
-- А откуда вы знаете, что это комсомольцы разрушили? -- вызывающе
спросил политрук. -- Все это вы врете, и больше ничего.
-- Товарищ Кротов, -- отвeтил я, пристально поглядeв на нахальнаго
юношу. -- Я вам не прiятель и не друг. Я начальник дружины скаутов и
предсeдатель Крымскаго Олимпкома. Пожалуйста, удержитесь в предeлах
культурнаго разговора и без рeзкостей. Иначе мы поссоримся, и я далеко не
увeрен, что от этой ссоры не пострадают нeкоторые органы вашего тeла...
-- Ишь ты, напугал-то как! Видали мы... -- взвился комсомолец, но
секретарь рeзко оборвал его.
-- Молчи, Ванька. Брось бузотерить... Так вы, значит, отказываетесь
выбросить этих скаутов из отрядов? 78
-- Да, и я тоже никак не согласна с этим, -- вмeшалась княжна Лидiя. --
Эти дeти учатся в школe и ничего плохого не сдeлали... Они не отвeчают за
дeйствiя и политику своих родителей.
-- Ах, вот как? -- угрожающе начал секретарь...
-- И, кромe того, -- добавил я, -- если кто-либо из скаутов, по мнeнiю
совeтской власти, является опасным или вредным, то на то есть ВЧК. Она
каждаго из нас в любое время может изъять... Но сами выкидывать скаутов
только по вашим указанiям мы не будем.
-- Ах, не будете? Так мы вас заставим! -- и секретарь стукнул кулаком
по столу.
-- Сомнeваюсь. Если вы будете настаивать, я через Горвоенкома обращусь
в Райком партiи и в Крымскiй Военкомат. Не думаю, чтобы там одобрили ваше
рeшенiе...
Комсомолец исподлобья злобно взглянул на меня, видимо, чувствуя свою
позицiю не очень прочной.
-- Ну, посмотрим... А не скажете ли вы нам, почему это на парадe
скаутов ваших не было?
Это обвиненiе было резонным. Дeйствительно, 1 мая в этом году совпало с
первым днем праздника Пасхи, и мы не участвовали в парадe в такой день.
-- Ну, это -- простая несознательность, -- небрежно отвeтил я. --
Пережитки старых религiозных предразсудков. Тут нужна еще большая
воспитательная работа...
-- Так, значит, у ваших скаутов -- религiозные установки? -- ядовито
спросил политрук.
-- Ну, вы же, как политически работник, знаете, что корни религiи еще
крeпко сидят в народe. Да и потом -- старыя традицiи пасхальных дней...
-- И потому, значит, вы рeшили не выходить на первомайскiй парад
освобожденнаго пролетарiата?
-- Да не мы одни! Вeдь воинскiя части тоже не вышли. Я читал у Ленина,
что нeт ничего неправильнeе, как задeвать религiозное чувство народа
насильственными мeрами...
Хотя я никогда не читал у Ленина таких фраз, но авторитет его имени
подeйствовал на комсомольцев. Да, кромe того, дeйствительно, парад в
пасхальный 79 день провалился, и, кромe жиденьких рядов комсомольцев, никто
не явился на площадь... А ночью, во время Пасхальной Заутрени -- всe церкви
были переполнены...
-- Ну, ладно... -- недовольным тоном протянул секретарь. -- А вот, что
вы нам скажите. Вы тут, говорят, недавно разсказывали скаутам о каком-то
подохшем генералe и даже шапки снимали в его память. Вeрно это?
-- Вeрно. Мы получили свeдeнiя, что умер основатель скаутскаго
движенiя, генерал Баден-Пауль, и почтили его память...
-- Ах, вот как? -- торжествующе воскликнул комсомолец. -- В честь
всяких иностранных генералов шапки снимать будем? Память его почитать? Вы
этому, значит, молодежь обучаете? Так и запишем... Здорово! Скоро это и
перед нашими бeлыми генералами, значит, шапки поснимаете?..
-- Мы снимали шляпы не потому, что он генерал. Для нас он не генерал, а
основатель скаутов, наш друг. Только об этом я и говорил.
-- Хорошенькое дeло, ребята! -- обратился секретарь к остальным
комсомольцам. -- Еще бы вeчную память заказать -- совсeм было бы совeтское
воспитанiе!..
Лицо Лидiи Константиновны покраснeло. Наглый тон молодого парня
возмутил ее.
-- Этого не понадобится, -- сухо возразила она... -- Баден-Пауль жив.
Свeдeнiя о его смерти, к счастью, оказались ошибочными...
-- Слышите, ребята, "к счастью", -- злобно подхватил политрук. -- Ну-с,
а мы наоборот говорим: к н е с ч а с т ь ю, он жив остался. Мы, комсомольцы,
желаем всeм генералам поскорeе передохнуть...
-- Постой-ка, Красников. Тут Солоневич сказал, что ихнiй домик какой-то
наши комсомольцы разрушили, -- вкрадчиво начал один из сидeвших парней. --
Это, по моему, -- клевета и подрыв авторитета Комсомола. Это так спустить
нельзя...
-- Это вeрно, -- вскочил опять политрук. -- Это же безобразiе. В лицо
такое обвиненiе бросать...
Атмосфера стала накаливаться и грозила явными непрiятностями, которыя в
нашем положенiи могли быть 80 чреватыми большими осложненiями. Надо было
прибeгнуть к любым мeрам для мирной ликвидацiи всeх конфликтов.
-- Бросьте, товарищи, на стeнку лeзть! -- добродушно сказал я. -- Мы
вeдь все знаем. Наши ребята хотeли морду бить виновникам разрушенiя домика,
да я удержал их. А насчет того, к т о ночью домик ломал -- будьте покойны,
мы собрали всe свeдeнiя и все доказать можем. И если такая штука повторится,
мы не остановимся даже перед тeм, чтобы и в ЦК КСМ написать. А там за такое
хулиганство по головкe не погладят...
-- Да это-ж без нашего вeдома, -- немного смущенно сказал секретарь.
-- Да, я прекрасно знаю это. Поэтому-то никуда и не жалуюсь. Право,
ребята, нам лучше мирно жить. Мы всегда договоримся по душам, без всяких там
приказов и нажима. Вы, товарищ политрук, заходите к нам регулярно. Наши
скауты пока не привыкли к полит-бесeдам. Поэтому-то они так неловко вас и
спрашивали. Но ваши бесeды для них очень полезны и нужны. Говорите вы
прекрасно, как настоящiй оратор, и всe мы будем с интересом ждать ваших
дальнeйших бесeд. А насчет ваших совeтов, товарищ Красников, то увeряю вас,
мы примем их во вниманiе и всегда будем рады выслушать ваши цeнныя указанiя
в области воспитанiя совeтской молодежи...
___
Мы вышли на улицу.
-- Ну, Лидiя Константиновна. На этот раз, кажется, сыграли в ничью.
Вeроятно, удалось замять опасность.
-- А почему бы не оборвать их? По моему, надо было дать им болeе рeзкiй
отпор!
-- Ну, а что дальше? Сдeлать их своими явными врагами? Конечно, Л. К.,
я могу пойти к Горвоенкому. Э т о т бой мы выиграем. Ну, а дальше? Будут
потом придирки, жалобы, доносы. Отравят всю нашу жизнь. Вeдь все-таки сила
на их сторонe. Они "свои в доску"... А мы -- "безпартейные спецы", как они
назвали... Нужно лавировать. Вeдь вы сами видeли какiе там типы...
-- Откуда только такое хулиганье набралось? 81
-- Говорят, все больше с Корабельной стороны. Почуяли запах власти.
Карьеру дeлать начали. Руководители молодежи, нечего сказать... Вот
поэтому-то, Лидiя Константиновна, мы и должны изворачиваться, чтобы все-таки
остаться около нашей молодежи и не дать ей попасть под такое, вот,
"руководство"...
-- Пожалуй, вы правы, -- задумчиво сказала старая учительница. -- Тут
не до личнаго самолюбiя. Надо защищать ребят...
Страх и совeсть
Несмотря на все наше миролюбiе, придирки Комсомола все усиливались.
Замeтили мы и усиленное вниманiе со стороны ЧК. Наши политруки все больше
стали смахивать на шпiонов, и приближенiе крупных непрiятностей стало
чувствоваться все больше.
Однажды, поздно вечером ко мнe постучался моряк Григ.
-- Вот что, Борис Лукьянович, -- волнуясь, с трудом выдавил он послe
нeскольких минут незначительнаго разговора. -- Я хотeл посовeтоваться с вами
относительно одного очень серьезнаго дeла. Оно меня очень мучает...
-- Ну, что ж, давайте, Григ, подумаем вмeстe.
-- Только, Борис Лукьянович, это дeло совершенно секретное. Я только
вам и рeшился про него сказать...
И путаясь в словах и краснeя, юноша признался мнe, что он взял на себя
обязательство быть шпiоном ЧК в нашей дружинe.
Меня не удивило его сообщенiе. Что ЧК должна была постараться
завербовать информаторов из числа наших скаутов -- было очевидно: мы не
могли оставаться внe предeлов щупальцев ЧК...
А какъ бы поступили вы?
Кажется странным и на первый взгляд чудовищным, как это честный человeк
может взять на себя обязанности шпiона в той средe, гдe он живет и работает.
Но вот, представьте себя, читатель, на мeстe такого 82 человeка,
средняго совeтскаго гражданина, служащаго, рабочаго или учащагося.
Вот вы получаете повeстку:
-- "Гражданину такому то. Предлагается вам явиться в ЧК, комната No.
... такого-то числа, к такому-то часу"...
Не подчиниться, конечно, нельзя. Вы лихорадочно перебираете в памяти
ваше прошлое, настоящее, список ваших знакомых и недоумeнно и тревожно
спрашиваете себя: "зачeм это я мог понадобиться ЧК"?
Оставив домашних в сильнeйшей тревогe, вы, "скрипя сердцем", идете в
ЧК. В комендатурe вас предупреждают, что для того, чтобы выйти обратно, вы
должны получить подпись слeдователя на пропускe... Слово -- "слeдователь", и
полученная информацiя вас, конечно, не радуют. Вы уже начинаете чувствувать
себя в зависимости от любого его каприза, а безотвeтственность и произвол
чекистов вам хорошо извeстны по многочисленным страшным разсказам,
окружающим работу ЧК.
Слeдователь встрeчает ласково и привeтливо, что нeсколько успокаивает
вас. Он любезно разспрашивает вас о прошлом (так, мимоходом), о вашей
работe, о перспективах. Ни слова о причинах вызова. Затeм он задает вам
вопрос об отношенiи к совeтской власти. В вашем мозгу молнiей мелькает
анекдотическiй отвeт: "сочувствую, но ничeм помочь не могу", но, разумeется,
в стeнах ЧК вы отвeчаете -- "сочувствую" или, если вам уж очень противно
лгать, -- "лойяльно".
-- Ну, вот и прекрасно, -- оживленно подхватывает слeдователь. -- Мы
так и знали, что в вашем лицe мы имeем сознательнаго совeтскаго гражданина,
всецeло преданнаго нашему совeтскому государству. Это нас очень радует, ибо
мы прекрасно знаем, что со всeх сторон окружены контр-революцiонерами,
вредителями и шпiонами. Скажите, пожалуйста, -- увeренно спрашивает дальше
слeдователь, как о чем-то само собой разумeющемся, -- вы, конечно, не
приняли бы участiя в этих подлых организацiях буржуазiи?
-- Ну, конечно, нeт!
Отвeт, как видите, единственный. Другого нeт...
-- Ну, мы в этом и не сомнeваемся ни капли. Ну, 83 а скажите, напримeр,
вот, если бы вы у з н а л и о существованiи таких контр-революцiонных
организацiй -- как бы вы поступили в таком случаe?
А ну-ка, дорогой читатель, провeрьте самого себя! Как бы отвeтили вы на
такой вопрос в стeнах ЧК?.. Большинство спрошенных отвeчает, что они
употребили бы всe свои усилiя, чтобы "отговорить" участников от такого
"гнуснаго" дeла.
-- Ну, хорошо, а если бы они не были бы убeждены вашими доводами, а
продолжали бы свою вредоносную дeятельность, что тогда?
Спрашиваемый мнется.
-- Ну, я увeрен, -- как бы не замeчая этой нерeшительности, говорит
чекист, -- что вы, как сознательный совeтскiй гражданин,
с о ч у в с т в у ю щ i й н а ш е й в л а с т и, сочли бы, конечно, нужным
сообщить нам о существованiи подобной организацiи. Вeдь так?
Против логики такого вывода трудно спорить, и вы вынуждены с ним
согласиться.
Слeдователь кажется очень довольным.
-- Ну, и прекрасно. Мы нашли в вас ту степень сознательности, на какую
и расчитывали... Позвольте же приступить к дeлу (Вы настораживаетесь). В
вашем учрежденiи (заводe, ВУЗ'e) мы подозрeваем наличiе нeкоторых
антисовeтских группировок и просим вашей помощи в дeлe полученiя нeкоторой
информацiи. Какого вы, напримeр, мнeнiя о товарищe X.?
Вы перебираете в своей памяти все, что вам извeстно о X.
-- Товарищ X. спецiалист по такой-то отрасли, работает хорошо, и ничего
подозрительнаго в его поведенiи я не замeчал.
-- Ну, да, да... конечно, конечно... -- снисходительно роняет
слeдователь, -- но мы будем все-таки просить вас отмeчать, кто чаще всeх с
ним разговаривает на службe, чьи имена он называет в разговорах по телефону,
кто приходит к нему из посторонних лиц и т. п. Вы, конечно, не откажете нам
в этой просьбe?
Вот тут-то и начинается трагедiя вашей совeсти. По существу, вам
предлагают быть шпiоном, пусть с пустяковыми, но все же морально гадкими
заданiями. Как быть? 84
Если слeдователь замeчает ваши колебанiя, он, к зависимости от своего
представленiя о вашем характерe (а о вас уже были заблаговременно собраны
нужныя свeдeнiя), дeйствует различными способами:
Если вы, по его мнeнiю, человeк не пугливый, то он убeждает вас, что
сообщенiе этих пустяковых свeдeнiй вас ни к чему не обязывает, что не чаще
раза в мeсяц вы будете давать эти свeдeнiя человeку, который спецiально
посeтит вас на дому, что все это останется в глубоком секретe и что эта
помощь со стороны ЧК не останется без награды.
-- Ну, конечно, -- как бы спохватывается слeдователь, -- не подумайте,
пожалуйста, что мы предлагаем вам оплату за эти справки. Мы прекрасно
понимаем, что вы помогаете нам этими мелочами и с к л ю ч и т е л ь н о из
сочувствiя нашей власти. Но все-таки, знаете, как никак, а наша поддержка
может пригодиться вам в наши трудныя времена... -- Голос слeдователя журчит
так сладко...
Если, по мнeнiю слeдователя, вас можно припугнуть, то "мeры
воздeйствiя" в этом направленiи гораздо болeе разнообразны. Тут пускаются в
ход угрозы и ареста, и разстрeла, и высылки ваших родных и друзей, снятiя с
работы и пр. и пр., и все это с соотвeтствующим оформленiем -- криком,
ругательствами, угрозой револьвера и т. д.
Человeк морально устойчивый и крeпкiй, знающiй всю технику этого дeла,
категорически отказывается от шпiонской работы. Его отпускают с рядом угроз,
обязав молчать об этом разговорe, но обычно больше уже не трогают: он не
представляет собою благопрiятной почвы для созданiя секретнаго информатора
для ЧК.
Но многiе ли останутся твердыми перед угрозами, соблазнами и напором
слeдователя, вeря во всю реальность этих угроз, видя "пустяковыя" заданiя и
надeясь, что "все обойдется?" И вот "коготок увяз -- всей птичкe пропасть".
Через нeкоторое время новоявленнаго шпiона вызывают в ЧК, хвалят за свeдeнiя
(хотя он старался собрать самые невинные, пустяковые факты) и дают новыя
заданiя, морально не очень тяжелыя и технически нетрудныя. 85
На этот раз свeдeнiя нужно сообщить какому-нибудь чекисту на частной
квартирe, а в дальнeйшем и в письменном видe. Затeм вручают деньги на
"техническiе расходы", дают болeе серьезныя заданiя, запугивают тeм, что из
ЧК возврата уже нeт, и с усмeшкой регистрируют, как новаго секретнаго
сотрудника...
Так дeлает ЧК своих "сексотов" -- так обошла она и неопытнаго юношу.
Дружеская рука
-- А почему вы, Григ, согласились?
-- Я испугался, -- откровенно и искренно отвeтил юноша. -- Вы знаете, я
работаю в слесарной мастерской и готовлюсь в ВУЗ. Дома у меня мама-старушка
и сестреночка. Знаете сами, как тяжело живется -- всe всегда полуголодные. Я
вeдь один кормилец. А слeдователь сказал, что и меня немедленно арестует, и
маму с сестренкой немедленно из квартиры выгонит... И при мнe даже ордер на
арест и выселенiе написал. Я и согласился. Дядя Боб, дорогой! Как мнe быть
дальше? -- сказал Григ; и слезы задрожали в его голосe. -- Мнe стыдно вам в
глаза смотрeть... Скаут -- шпiоном стал... Да вдобавок у себя же в
дружинe...
Юноша замолк и опустил голову на руки.
-- Ничего, Григ, -- серьезно отвeтил я. -- Не унывайте. Бог не выдаст,
ЧК не съeст...
С прояснившимся лицом юноша пожал мою руку и ушел.
Скоро и один спортсмен попался в такую же паутину ЧК, и я много времени
провел в сочиненiи для них спецiальных докладов о нашей работe, которые они
заботливо переписывали и с соотвeтствующими инструкцiями сдавали в ЧК, как
свою "информацiю".
А еще говорят -- нeт чудес!
-- Эй, товарищ Солоневич! Зайди-ка наверх -- тебe письмо тут есть.
Я поднял голову. Из окна канцелярiи военкомата, на 4 этажe, ухмылялось
лицо какого-то прiятеля. 86
-- Да времени, брат, нeт. Брось-ка, голуба, его просто вниз!
Через минуту бeлый листок конверта, колыхаясь и скользя, упал на
мостовую. Я поднял письмо, поглядeл на адрес и радостно вздрогнул. Почерк
старшаго брата... Больше двух лeт мы не видали друг друга... Чорт побери --
значит, он жив и в Россiи!..
На письмe был штемпель Москвы. "Каким вeтром занесло его в Москву?"
мелькнуло у меня в головe, но сейчас же я и сам разсмeялся такому вопросу.
Таким же -- как и меня в Севастополь. Путанные вeтры были в тe времена...
"Милый братик Боб, -- писал Ваня, -- посылаю тебe письмо наудачу на
адрес Севастопольскаго Всевобуча. Тебя, как чемпiона, там должны, конечно,
знать и найти...
Можешь себe представить, как я дьявольски рад, что ты жив. А по совeсти
говоря, я и не надeялся видeть тебя на этом свeтe.
А узнал я о тебe до нелeпости случайно. В Москвe теперь я проeздом.
Живу с Тамочкой и Юрчиком под Одессой.
По старой привычкe купил в кiоскe "Красный Спорт". Просматриваю. Гляжу
-- фото -- побeдители Крымской Олимпiады. Такiя фотографiи -- их на пятак --
дюжина. А тут почему-то я приглядeлся... Судьба какая-то ввязалась в это
дeло. Гляжу -- твоя физiономiя... Вот так чудеса!.. Ну, я, конечно, сейчас
же на почту... Я так рад, что хоть тебя отыскал в этой нелeпой кашe... Гдe
батька и Вадя -- ума не приложу... Знаешь что, Bobby, -- плюнь на все там --
прieзжай ко мнe. В такое время плечо к плечу легче воевать с жизнью...
Ей Богу, прieзжай, братик!.."
Безцeльный поток моей путанной жизни прiобрeл ясное направленiе! Нужно
было пробраться к брату в Одесскую губернiю. К а к пробраться -- дeло было
второстепенное. Как-нибудь уж умудрюсь!..
Но как радостно было думать о том, что скоро, Бог даст, наступит момент
встрeчи с братом, котораго я уже считал погибшим в водоворотe событiй,
унесших жизнь средняго брата и стерших слeды отца... 87
Прощальный салют
Получить документы на проeзд в Одессу было очень трудно. Я тщательно
придумывал кучу всяких поводов, объясняющих необходимость поeздки, но только
удачно подвернувшiйся литр спирта, который я умeло "презентовал" начальнику
своего Всевобуча, дал мнe возможность оказаться счастливым обладателем
удостовeренiя:
-- "Предъявитель сего, предсeдатель Крымскаго Олимпiйскаго Комитета,
такой-то, командируется в г. Одессу для связи с Юго-Восточным Олимпкомом и
ознакомленiя с постановкой спорта и допризывной подготовки"...
Никто и не замeтил, что в спeшкe выпивки я помeстил Одессу на восток от
Крыма...
Зная, что за всeми пристанями установлена слeжка, я собрал морских
скаутов, объяснил им свой план, и в легком спортивном костюмe вышел из дома.
Ребята, захватив мое немудреное имущество в разное время и разными путями
собрались на берегу.
Когда я благополучно, с видом случайнаго посeтителя, заранeе пробрался
на пароход, мои моряки, подплыв со стороны моря к пароходу, передали мнe мой
рюкзак.
-- Прieзжайте опять, дядя Боб!..
-- Да поскорeе!..
-- Будем ждать вас!.. -- раздались снизу из шлюпки дружескiе сердечные
голоса.
-- Если буду жив -- обязательно прieду!
Боцман Боб оттолкнулся веслом от борта, и моряки взялись за весла. Я с
грустью слeдил за удаляющейся шлюпкой, в которой уходили милые моему сердцу
ребята, мои маленькiе друзья...
Вдруг их скорлупка плавно повернулась и стрeлой стала мчаться мимо
борта парохода. Опять все яснeе видны знакомыя лица, их сильныя увeренныя
движенiя... Все ближе...
-- Суши весла! -- раздалась внезапно четкая команда. Шлюпка плавно
заскользила рядом с бортом.
-- Весла на валек! -- и шесть весел, блестя мокрыми лопастями на южном
веселом солнцe, застыли вертикально у бортов шлюпки. 88
Держась за румпель, боцман встал и отдал мнe честь. Милые ребята! Они
рeшили еще раз по своему, по морскому, попрощаться со старым начальником и
другом.
Я отвeтил на привeт и долго, долго еще не мог оторвать полных
непрошенных слез глаз от удаляющейся шлюпки...
Вот, наконец, плавно прошли мимо бортов парохода пестрые усeянные
бeлыми домиками берега бухт, бeлоснeжныя ступени графской пристани,
гранитная колонна с бронзовым орлом -- памятник героической Севастопольской
обороны, каменныя твердыни старой Константиновской батареи. Поворот, и мы в
открытом морe...
Закончена еще одна глава жизненной книги и глава не из скучных...
Впереди -- новыя страницы новых глав, полных невeдомых опасностей,
готовности смeяться и вeры в будущее...
--------
--------
89
Это было возлe рeчки,
Гдe теперь шумит завод...
Это было -- Ванька помнит --
Девятьсот проклятый год...
( С о в e т с к а я п e с е н к а )
Совeтскiй "мандат"
Красавица Одесса -- порт мiрового значенiя -- неузнаваема. Вмeсто
кипучаго оживленiя и дeловой бодрости -- мертвыя улицы и пустынныя
пристани... То обстоятельство, что город расположен в 40 километрах от
границы, наложило особый отпечаток на дeятельность мeстной ЧК -- террор в
Одессe был особенно силен и безпощаден. Всюду подозрeвались "сношенiя с
иностранной буржуазiей" и попытки к бeгству "в лагерь врагов пролетарiата".
Как я без труда, но и без всякаго удовольствiя, узнал, выeхать из
города без оффицiальнаго пропуска и документов было невозможно, а для того,
чтобы попасть к брату, нужно было проeхать около 200 клм. на поeздe, да еще
40 клм. пройти пeшком... Рисковать дeлать такой длинный путь без спецiальных
документов было небезопасно. Вездe были патрули, заставы, заградительные
отряды: край был неспокоен...
Всe эти соображенiя заставили меня посeтить мeстный Олимпiйскiй
Комитет. Там, пользуясь своим севастопольским мандатом, я завел солидный
разговор о проэктe проведенiя в Одессe Олимпiады всего юга Россiи, 90 мелким
бисером разсыпался в комплиментах одесскому спорту, беззастeнчиво врал о
том, что, дескать, даже в Москвe я слыхал лучшiя похвалы Одессe, как образцу
постановки спорта, и в итогe всeх этих дипломатических ухищренiй оказался
счастливым обладателем такого мандата: "Такой-то, имя рек, командируется в
различные пункты Одесской губернiи для ознакомленiя с постановкой спорта...
Всeм военным и гражданским властям предлагается оказывать т. Солоневичу
полное содeйствiе в выполненiи возложенных на него заданiй.
Т. Солоневичу предоставляется право использовать всe государственныя
средства передвиженiя, водныя и сухопутныя, включая паровозы, бронепоeзда,
самолеты, воинскiе эшелоны, грузовой транспорт и пр."...
Что и требовалось доказать...
Семья Молчановых
В полутемном дворe каменнаго дома я с трудом нахожу квартиру Молчанова,
начальника Одесской дружины скаутов, высланнаго ЧК-ой в Севастополь. На мой
стук выходит маленькая старушка с усталым добрым лицом.
-- Скажите, пожалуйста, здeсь живет Молчанов?
-- Здeсь, здeсь. Только его дома нeт.
-- Да, да. Я знаю. Я привез вам от него поклон из Севастополя.
-- Ах, вы сами из Севастополя? Заходите, пожалуйста, заходите, --
просiяла старушка, суетливо открывая дверь в комнату. -- Сюда, сюда. Сейчас,
вот, и дeтки придут... Аля, Оля, идите сюда: тут от папы один господин
прieхал. А вы давно мужа видeли?
-- Да, вот, только что, перед самым отъeздом. Позавчера.
-- Ну как он там живет? -- тревожно спросила старушка.
Отвeтив на вопросы семьи о жизни отца, я в свою очередь стал
разспрашивать об Одессe.
Новаго в их разсказах не было ничего. Условiя жизни городов той эпохи
"военнаго коммунизма" были 91 болeе или менeе одинаковы. Частная торговля
была запрещена, но аппарат "соцiалистическаго снабженiя" не мог прокормить
городского населенiя. Первыя дeтскiя попытки создать "коммунистическое
общество" были бы смeшны, если бы эти опыты не дeлались над живыми людьми.
Совeтскiя столовыя и распредeленiе по карточкам не могли прокормить людей,
поэтому всe старались сами как-то найти пути к хлeбу... В сосeдних
украинских деревнях хлeб и скот еще был, и горожане везли туда свое
послeднее платье и вымeнивали его на хлeб. Болeе предпрiимчивые собирали на
берегах соленых лиманов грязную соль и везли ее в деревни, гдe без соли
гибла скотина и болeли люди.
Но все это было нарушенiем принципов "коммунистическаго распредeленiя",
и на всeх станцiях стояли заградительные отряды, отбиравшiе послeднее
имущество, людей и реквизировавшiе "излишнее" количество продовольствiя.
-- Так, вот, и мучаемся, -- разсказывала старушка Молчанова. -- Как
папу выслали -- мы и понесли вещи на базар. Конечно, если бы можно было
самим съeздить в деревню -- больше бы получили... Но как тут добраться?
Сами, вeроятно, знаете, как теперь eздить... Да и нeкому. Вот, слава Богу,
Алик недавно рабочим в порту устроился. Грузит бочки в вагоны. Его пайком и
питаемся.
Я удивленно поглядeл на юношу. В 17 лeт работать грузчиком --
непосильное испытанiе для растущаго организма, да еще вдобавок при
постоянном недоeданiи.
-- Скажите, Аля, а вам развe не трудно?
-- Нeт, отчего же? -- выпрямился он. -- Другiе тоже вeдь грузят. Чeм же
я хуже? Справляюсь.
Его худощавое лицо и блeдныя губы улыбались увeренно и бодро. Но глаза
старушки, смотрящей на сына, были полны слез.
-- Что-ж дeлать, -- тяжелое вздохнула она, наливая чай, настоенный на
поджаренных корочках хлeба. -- Не так думал Аля жизнь строить. Учиться бы
еще ему. Он, вы знаете, музыкант талантливый. Профессора ему блестящую
карьеру предсказывали... А он в порту за бочками надрывается... Эх, жизнь,
жизнь... 92
-- Ничего, мамулечка, -- пыталась утeшить дeвочка. -- Вот, Бог даст,
папу скоро обратно пустят. Тогда легче будет...
Старушка ласково улыбнулась дочери, но с сомнeнiем покачала головой.
-- Дал бы-то Бог!.. Да не вeрится что-то... Боюсь я, что, как хохлы
говорят: -- "доки солнце взыйде -- роса очи выист"...
"Тише eдешь -- дальше будешь"
Вечером, при полном напряженiи своих локтей и плеч, я пробился сквозь
толпу, осаждавшую вокзал, и добрался до поeзда.
Путешествiе в тe времена было подвигом, сопряженным с рядом опасностей,
начиная с постоянных крушенiй, кончая арестами.
Только полная безвыходность могла заставить человeка довeрить свою
судьбу желeзнодорожному вагону.
В полном соотвeтствiи с темпами того времени, 200 километров мы eхали 2
суток, постоянно останавливаясь и своими силами снабжая паровоз топливом --
старыми шпалами и щитами от снeжных заносов, валявшимися у полотна. От
станцiи до маленькаго уeзднаго городка, гдe жил мой брат, пришлось пройти
еще 40 клм. по долинe рeки, по сплошному богатому украинскому селу.
Меньше, чeм через год, когда я опять проeзжал этими мeстами, перед
моими глазами прошла другая картина -- обугленныя развалины этих богатых
сел... Это были слeды карательной экспедицiи и артиллерiи, превратившей в
пустыню возставшiя против власти большевиков села...
"Там, спина к спинe у грота, отражаем мы врага"
Дж. Лондон
Уже видны первые домики городка. Несмотря на пройденные 4 десятка
километров, я почти бeгу. Радость встрeчи с братом вливает новыя силы в
утомленное тeло.
Кто узнал бы в босоногом человeкe, одeтом в брючки и рубаху, сшитыя из
старых, покрытых пятнами, 93 мeшков -- блестящаго журналиста и человeка с
высшим юридическим образованiем? По внeшности вышедшiй мнe навстрeчу человeк
был похож на бродягу, пропившаго в кабакe остатки своего костюма...
Вeроятно, любой из моих читателей со страхом отшатнулся бы от такой странной
фигуры... Но для меня это был мой милый брат, шуткой судьбы оставшiйся в
живых и заброшенный в дебри Новороссiи...
Послe многих лeт тревог, опасенiй и горя я почувствовал себя крeпче и
спокойнeе. Что бы ни было впереди -- вмeстe, плечом к плечу, легче будет
вести суровую жизненную борьбу...
Неунывающiе россiяне
Смeшно теперь вспоминать, как напрягали мы свою изобрeтательность,
чтобы заработать кусок хлeба. Конечно, не было и рeчи о том, чтобы в этом
забытом Богом уголкe, находящемся в состоянiи хаоса и разгрома, брат смог
использовать свои писательско-юридическiе таланты, а я -- студенческiя
познанiя.
Нужно было найти иныя, болeе подходящiя к моменту и рентабельныя
занятiя, и это нам удалось в достаточно оригинальной формe.
Продумав создавшееся положенiе, мы рeшили заняться "свободной
артистической дeятельностью", изобразив из себя нeкоторое подобiе бродячаго
цирка.
"Вооруженные" спортивными костюмами и литром спирта, мы приходили в
какое-нибудь село в 2-3 десятках верст от Ананьева, заводили там смазанное
спиртом знакомство с мeстными "вершителями судеб", получали соотвeтствующее
разрeшенiе, рисовали яркую, сiяющую всeми цвeтами радуги афишу и устраивали
"вечер".
В программу вечера для его "политизацiи" вставляли рeчь какого-нибудь
мeстнаго орателя, мечтавшаго о лаврах Троцкаго, и затeм приступали к нашему
"мiровому аттракцiону": пeли, декламировали, показывали незатeйливые фокусы
и, наконец, потрясали нехитрые мозги зрителей "грандiозным гала-спорт
представленiем". 94
В суммe я с братом вeсили под 200 кило, и соотвeтственно этому наши
силовые номера производили фурор. Было здeсь и подниманiе всяких
доморощенных тяжестей, и "разбиванiе камней на грудях", и "адская мельница",
и "мост смерти" и прочiе эффекты, вполнe достаточные для того, чтобы с
избытком удовлетворить не очень изысканныя требованiя хохлов.
Если удавалось -- провоцировали на выступленiе какого-нибудь мeстнаго
силача, который обычно срамился, не зная спецiальных трюков. Послe этого мы
устраивали схватку "на первенство мiра по борьбe", с соотвeтствующими
"макаронами" и "грозным ревом разъяренных противников". При хороших сборах
мы угощали зрителей на дессерт дополнительным блюдом -- схваткой по боксу в
самодeльных перчатках из брезента, как рашпилем рвавших кожу при случайных
ударах по лицу (вeдь вы, читатель, надeюсь, не думаете, что мы всерьез
массировали лица друг другу!).
Послe всего этого скамейки убирались, гармонист зажаривал залихватскiе
танцы, и веселый топот украинских чоботов долгое время сотрясал зал.
Словом, нами были довольны, а так как плату за вход мы брали не только
деньгами, но и, главным образом, натурой -- маслом, мукой, яйцами, крупой,
то обычно весь зал был переполнен.
Послe таких выступленiй мы тащили домой по мeшку продовольствiя, а
бывали даже дни, когда из мeшка грустно крякали утки или густи и
пронзительно протестовала против насилiя "поросячья личность"... Такая
живность была коллективной платой за посeщенiе какой-нибудь семьей нашего
"грандiознаго вечера смeха и силы с участiем знаменитых братов-атлетов"...
Жена моего брата, Тамара, педагог с высшим образованiем, подвергнув
соотвeтствующему "марксистскому анализу экономическую конъюнктуру мeстнаго
рынка", раздобыла рецепт простого мыла, варила его и с большим успeхом
торговала им на базарe...
Частенько я с братом, босые и запыленные, в костюмах, "чуть-чуть"
отличавшихся от салонных фраков, возвращаясь из своих походов, проходили со
своими 95 мeшками по пыльной площади базара, гдe Тамара, разложив свое мыло
на скамеечкe, бодро торговалась с хохлушками, вымeнивая свое производство на
всякую снeдь.
-- Так це-ж воно не мыло, а якая-сь замазка! -- недовeрчиво говорили
бабы, щупая мыло.
-- Мыло, Боже-ж ты мiй! -- скрывая улыбку, говорили мы, подходя. -- А у
селах-то вeдь нeт ни кусочка. Подождите, гражданочка, вот мы через часик
зайдем -- все у вас заберем. Завтра на село поeдем -- там с руками
оторвут...
Испугав хохлушек угрозой забрать все мыло, мы уходили домой, а Тамара с
сынишкой успeшно распродовала остатки товара.
Мораль рабов
Ярко помнится мнe один позднiй осеннiй вечер в нашем маленьком домикe.
Слабый огонек коптилочки тускло освeщает нашу бeдную комнатку. Маленькая
желeзная печурка догорает, и вспыхивающiе в ней послeднiе блики пламени
освeщают блeдную мордочку больного племянника.
Мальчик серьезно болен, а холод уже начинает вползать в комнату.
Нужен горячiй чай, нужно тепло, а топлива нeт...
-- Юрчик, мальчик, -- нeжно говорит Тамара. -- Дай, я тебя своим
платком прикрою...
-- Все равно, мама, мнe холодно, -- звучит слабый голосок Юрочки. --
Вот, если бы печечку получше зажечь...
Измученное лицо матери оборачивается ко мнe.
-- Что-ж дeлать, Боба? Неужели же больной мальчик так и будет мерзнуть?
Давай хоть скамью эту стопим: все равно...
-- Постой, Мутик. Скамьи хватит только на час. Это не выход.
-- Боже мой! И Ваня уeхал!.. Денег нeт... -- в голосe ея слышны слезы.
-- Ну, как это мы, трое взрослых людей, не можем заработать, чтобы ребенку
хоть тепло было?.. Неужели воровать дрова идти?.. 96
-- Ничего, мамочка, -- шепчет Юра. -- Я закроюсь получше, может быть, и
теплeй будет. Ты не огорчайся, Мутти. Это я нечаянно попросил печечку. И так
обойдется. Ничего...
Тамара обнимает лежащаго в постели мальчика и беззвучно плачет.
Я сжал зубы и вышел во двор. Осеннiй вeтер рвался в темнотe и шумeл
голыми вeтвями деревьев. Подавленная ярость кипeла у меня на душe.
Неужели милый мальчуган может погибнуть только от того, что никакое
душевное материнское тепло не замeнит ему горячаго чаю и согрeтой комнаты.
Неужели нормально то, что мы, трое взрослых людей, не можем обезпечить
больному мальчику -- даже не книг, не игрушек, не забав, а просто тепла в
комнатe?...
Я вышел на улицу. Там, на углу недавно был поставлен большой деревянный
щит для наклеиванiя совeтских плакатов. С переполненным злобой сердцем я
нажал плечом на щит. Дерево треснуло, и я понес домой охапку топлива.
Через полчаса ярко пылавшая печка освeщала оживившуюся мордочку
мальчика и радостное лицо Тамары.
Но на душe у меня было тревожно. Первое сознательное воровство жгло мою
совeсть. Но это острое ощущенiе заглушалось другими мощными голосами,
звучавшими в глубинe души.
"Ты прав, старина, -- мягко говорил один голос. -- Неужели бы твоя
совeсть была спокойна, если бы мать больного ребенка с а м а пошла на улицу
ломать доски? Ты поступил так, как и должен был поступить. Успокойся. Ты
украл не у ближняго своего, а у тeх, кто создал это трагическое
положенiе"...
"Что-ж, так и терпeть? -- яростно прерывал другой голос. -- Вас всeх
ограбили и продолжают грабить для фанатических опытов, для мiровой
революцiи, а ты должен молчать, терпeть и бeдствовать? Что-ж -- бросить
жизнь родного мальчика под ноги неумeлой, жестокой и чуждой тебe власти,
заставляющей взрослых культурных энергичных людей сидeть голодными в
нетопленной комнатe? Власть грабит тебя. Если хочешь 97 остаться живым --
оторви кусок этого награбленнаго обратно"...
Уже много лeт позже я, внимательно присматриваясь к окружающему,
отмeтил, что такое отношенiе к совeтскому государству и его собственности
имeлось вездe и среди всeх слоев населенiя.
"Совeтская власть -- это не мы, -- казалось, говорили всe. -- Это --
чуждая нам сила, которая не признает никаких законов в отношенiи нас. Почему
же мы должны быть связанными моральными тормозами в отношенiи к этой
безжалостно гнетущей нас силe?"...
Жизнь совeтская
Тяжелой была зима 1922 года! Неурожай, террор, реквизицiи, паралич
транспорта -- все это несло с собой все обостряющiйся голод.
Одесса, жившая морем и портом, представляла собой пустынный вымирающiй
город. Вмeсто электричества, дома освeщались жестяночками с
фитильками-коптилочками, дававшими копоть за 10 свeчей, а свeтившими в
четверть свeчи. Воды не хватало. Водонапорная станцiя, расположенная в 40
километрах от города, на Днeстрe, не работала. И, переселившись в большой
город, мы носили воду ведрами за нeсколько километров из колодцев. Об
умыванiи и не мечтали: не хватало воды для питья. Топлива почти не было. В
каждой комнаткe стояло изобрeтенiе эпохи "военнаго коммунизма" -- жестяная
печурка, называвшаяся "временкой" или почему-то "румынкой", -- которую
топили случайными матерiалами, начиная от собственной мебели и кончая
сосeдними заборами...
Изумительные старые парки были вырублены, а дворцы Фонтанов на берегу
моря -- разобраны на топливо... Голод сжимал все сильнeе свои страшныя
объятiя. Все самое слабое -- старики, дeти и больные -- вымирали всюду. Но
смерть уже не пугала. Нервы притупились. Часто по утрам на улицах
приходилось проходить мимо скрюченных фигур, неподвижно лежавших у стeн
домов. Голод и холод прекратили их страданiя... 98
Рука помощи с того свeта
Но и в этих ужасающих условiях жизни скаутская семья продолжала
собираться и работать. В городe было 3 русских отряда и один еврейскiй --
"Маккаби".
Много милых, хотя и голодных, походов, вечеров и праздников провел я
среди ребят, отдыхая там от напряженной жизненной борьбы и заряжаясь, как
аккумулятор, бодростью и жизнерадостностью неунывающих молодых сердец.
Однажды, придя поздно вечером домой, послe утомительной 12 часовой
работы на авто-заводe (гдe я разбирал автомобильныя кладбища) с пайком -- 1
килограмм чернаго хлeба на всю семью (это считалось самым первоклассным
снабженiем!), я не успeл еще снять своего грязнаго плаща, как ко мнe
подбeжал маленькiй племянник.
-- Дядя Боба, тебe тут записочку какую-то принесли!
-- Тащи ее сюда, великан (он теперь на полголовы выше меня!).
Мальчуган весело сбeгал в сосeднюю комнатку и торжественно принес мнe
листок бумаги.
"Б. Л.! -- стояло в ней. -- Вас очень искал какой-то грек Скiапуло,
видимо, иностранец, мнe ребята об этом передали. Этот грек просил вас зайти
к нему по срочному дeлу в Гранд-Отель".
В Гранд-Отелe меня ждало чудо -- грек-коммерсант привез из
Константинополя письмо от О. И. Пантюхова и дар одесским скаутам от
константинопольских -- 6 мeшков муки...
В мрачной завeсe, отдeлявшей нас от остального мiра, на миг
прiоткрылась небольшая трещина. И в эту трещинку проник привeт и помощь
далеких друзей...
Мука была распредeлена быстро и справедливо. Были собраны всe скауты, и
мы, взрослые, дали им самим возможность опредeлять наиболeе нуждающихся.
Сколько мелких, но безконечно трогательных сцен разыгралось при этом
честном ребячьем распредeленiи! Как горячо отстаивали скауты право
какого-нибудь сироты на полученiе большей порцiи муки! Какой-нибудь малыш,
99 сам постоянно полуголодный, горячо доказывал, что его товарищ по патрулю
вот уже нeскол<ь>ко дней, как почти ничего не eл...
Как радостно было видeть, как в мeшечках, наволочках, корзинках или
ящиках, с сiяющими лицами понесли скауты драгоцeнную муку к себe домой...
Люди -- звeри
Нашлись люди с волчьими сердцами и каменной совeстью, которые подняли
руку на одного нашего мальчика, отняв у него пуд муки, полученный им из
отряда...
Тяжела была жизнь семьи Аркаши. Его отец, красноармеец, погиб в
гражданскую войну. Мать, преждевременно состарившаяся и больная, была
вынуждена заняться трудной и грязной работой -- собирала кости и тряпки для
бумажных фабрик...
Аркаша хорошо учился и горячо был привязан к своему отряду. Его тяжелое
положенiе было извeстно всeм, и он получил муку в первую очередь.
-- Уж как мы рады-то с Аркашей были, когда он принес домой мeшок муки!
-- разсказывала потом бeдная старушка. -- Вот, дай Бог здоровья и счастья
добрым людям!.. Не забыли вeдь, как мы тут мучаемся. Помогли... Ну, напекли
вечерком мы с ним коржиков и поужинали. Вeрите, -- за много, много мeсяцев в
первый раз сыты были... А утром раненько, Аркаша еще спал, ушла я на работу.
А потом... Боже мой!.. -- дальше она не могла говорить, и слезы градом
начинали катиться из ея глаз.
Днем мальчика нашли на кровати полумертвым. Может быть, он кричал.
Может быть, боролся за свой драгоцeнный мeшок муки. Кто скажет?
Нeсколько ударов желeзной палки проломили ему голову, и капли крови
брызнули высоко на бeлую стeну...
Больше мeсяца боролся в больницe молодой организм Аркаши со смертью.
Всe ждали, что, может быть, он придет в себя и назовет убiйц. Но он так и
умер без сознанiя, унося с собой в могилу имена людей-звeрей.
-- Скажите, пожалуйста, -- удивленно спрашивал 100 меня старик-врач, --
ч т о ` -- у этого Аркаши много родных, или что? Каждый день регулярно
заходят мальчики и дeвочки, справляются о здоровьи, интересуются -- не нужно
ли чего... Нeсколько раз, -- растроганно улыбаясь, добавил он, -- даже хлeба
и молока откуда-то приносили... А сами-то, видно, тоже из бeдняков. Откуда у
него столько друзей?
Послeднее прости
Бeдный деревянный гроб, покрытый желтым скаутским флагом... Могильная
яма уже ждет... Со всeх сторон высятся наши знамена. Почти 200 человeк
собралось отдать послeднiй долг погибшему маленькому брату...
Знамена склоняются к гробу... Глубокiй старик священник с
серебристо-сeдой бородой, раньше удивленно оглядывавшiй стройные ряды
патрулей, видя их сосредоточенныя печальныя лица, с особенным чувством
произносит послeднiя слова панихиды. Тихо звучат слова церковных
пeснопeнiй...
Глухо в подавленном молчанiи стукают о гробовую крышку первые комки
земли... Каждый скаут, медленно проходя мимо могилы, наклоняется и бросает
горсть земли в открытую яму.
Идут и идут патрули и отряды... Кажется, что стоящим с лопатами рабочим
и не придется досыпать земли на свeжую могилу...
Послeдними уходили мы, старшiе.
-- Погодите минуточку, -- тихо говоритъ, останавливая насъ, священникъ.
-- Мнe хочется сказать вамъ два слова... Много видалъ я на своемъ вeку...
Много и горя у могильных холмов, но, знаете, этих минут я никогда не забуду.
Пусть Господь Бог ниспошлет вам счастья и успeха в вашей работe с дeтьми...
Мы всe склоняемся под благословляющей рукой старика.
Печаль, которая спаивает
В штаб-квартирe слободки Романовки собрались всe отряды. Не слышно
обычнаго смeха и шума: мы только 101 что проводили в послeднiй путь нашего
брата и впечатлeнiями от похорон полны души всeх.
Вот все замолкло, и в тишинe звучат торжественные и рыдающiе звуки
нашей скаутской похоронной пeсни:
"Мы тебя хоронили душистой весной",
-- тихо запeвают тоненькiе печальные голоса дeвочек...
"Распускалась сирень и цвeли тополя"...
Пeсня не крeпнет и не гремит. Так же тихо, мягко и задумчиво поет хор:
"Из-за дальних крестов, из-за кружев вeтвей
Вeтерок доносил пeснопeнiй слова,
Вмeстe с запахом пряным родимых полей.
Чуть шептались цвeты, да дремала трава"...
Льются знакомые звуки, и у каждаго в памяти проходит картина послeдняго
прощанiя с милым Аркашей... И кажется, что веселая рожица безвременно
погибшаго по-прежнему среди нас, и удар по нашей семьe был только сном... А
пeсня все льется...
Пройдут года и десятилeтiя, но звуки этой пeсни всегда будут связаны с
воспоминанiями об этих торжественно печальных минутах.
Пeсня растет, ширится, крeпнет. Чистые звонкiе голоса дeвочек уже
начинают тонуть в низких сильных звуках мужских молодых голосов, и в этой
крeпнущей мощи пeсни слышится опять просыпающаяся послe минут печали
бодрость, вeра в себя и нашу молодую семью...
"...На зеленом кладбищe нашел ты покой...
Да, ты можешь сказать -- "я всегда был готов!"
Спи же, милый наш скаут, спи, наш брат дорого`й"...
Предательскiя слезинки ползут по щекам. Сейчас у всeх нас -- одно
сердце, опечаленное прошедшей картиной похорон и просвeтленное чувством
общаго горя. 102
--------
Первыя столкновенiя
-- Прямо обидно думать, что нас оттуда выгонят, как какой-то вредный
элемент, -- с сердитым выраженiем лица говорил Владимiр Иванович, начальник
отряда в желeзнодорожном поселкe... -- Вeдь, вы подумайте, Борис Лукьяныч,
прiют этот почти совсeм разваливался. Персонал поуходил, имущество было
разворовано, почти всe ребята разбeжались кто куда... Это было год тому
назад, когда мы приняли, так сказать, "шефство" над этим прiютом...
-- А работы-то прiюту, вeроятно, было по горло?
-- Ну еще бы. Голод, да "высокополезная дeятельность" ВЧК так и
подсыпали сирот. А тут еще с сeвера, гдe еще голоднeе, да с Волги, гдe
говорят уже людоeдство пошло, масса безпризорников нахлынуло... Ну, мы и
взялись помогать прiюту. Распредeлили шефство патрулей, скаутмасторов, и
работа, знаете, как-то наладилась.
-- А чeм вы с ними занимались?
-- Да выдумывали, что могли -- и походы, и экскурсiи, и игры, и
занятiя. Читки постоянныя устраивали, неграмотность ликвидировали, вечера,
пьески ставили, праздники, состязанiя... Мало ли что?
-- А знаете что? -- оживленно добавил Владимiр Иванович, довольным
жестом оглаживая свою бороду. -- Ей Богу, там много хороших ребят оказалось.
А нeкоторые -- так прямо молодцы. Один, вы помните, черный такой, на
цыганенка похож, так он прямо героем себя показал: на пожарe ребенка из огня
вытащил.
-- Помню. Этот, со скаутской медалью? Лeт 14?
-- Да, да. Как раз пожар был, два дома горeло. Мы успeли собрать почти
весь отряд, хоть и ночь была -- система экстренных сборов у нас образцовая.
И помогали там, чeм можем. Ну, там, знаете, цeпью публику сдерживали, вещи
охраняли, воду качали -- в общем, работа извeстная: вездe, гдe нужно,
помочь. Так этот чертенок, -- с радостной и гордой улыбкой продолжал
учитель, 103 -- в самый горящiй дом пролeз, и ребенка оттуда вытащил.
Обгорeл, бeдняга, здорово, но зато какое торжество было, когда Митькe медаль
за спасенiе погибающих давали!..
-- Ну, хорошо, Владимiр Иваныч. А почему теперь-то ваше положенiе
ухудшилось?
-- Да, вот, Райком Комсомола хочет нас выставить из прiюта.
-- Чего это он?
-- Да, вот, видите, "вредное влiянiе" выискал. Как-то на днях он своего
политрука туда послал. Ну, видно, тот паренек оказался неопытный и давай
говорить о том, что де, совeтская власть, мол, своя, родная, заботится и
болeет, де, нуждами дeтей, ну и так далeе, как на митингe, гдe никто,
конечно, пикнуть не смeет. Ну, тут скандал и вышел. Ребята в прiютe, знаете
сами народ отчаянный: прошли, как говорят, огонь и воду и мeдныя трубы и
чортовы зубы. Они-то уж видали больше, чeм кто-либо, что в странe надeлала
"родная власть". Они-то больше всeх и пострадали... Им, безпризорникам-то
что стeсняться! С них взятки -- гладки... Они и давай крыть политрука: а
почему хлeба нeт, а почему голод, а почему одeваться не во что, а почему
отцы поразстрeляны... Не обошлось дeло, конечно, и без крeпких слов. А уж
будьте покойны, эти ребята ругаться умeют -- прямо артисты. Ну, тут с
комсомольцем этим такое поднялось, что небу жарко стало. Парнишка едва ноги
унес. Хотя из нас, к счастью, никто на докладe не был, но вeдь нужно же во
всeх коммунистических неудачах находить "классоваго врага". А уж чего проще
-- свалить весь скандал на скаутов. Как же "контр-революцiонное влiянiе"...
И вот теперь Комсомол требует, чтобы никто из скаутов больше в прiютe не
работал. Обидно -- прямо сказать нельзя. Ребята уже сроднились с этой
работой. Все налажено, и результаты были хорошiе. А тут вот тебe и на!..
Нескрываемое огорченiе было написано на добром лицe стараго учителя.
104
Песчинка под колесами революцiи
Большой старый дом, полуразрушенный и ободранный. Выбитыя стекла
замeнены фанерой или просто заткнуты тряпками. За высоким забором шум, крики
и смeх. Владимiр Иванович насторажавается.
-- Что это там у них?
Но в этот момент до нашего слуха доносится свисток, и лицо его
проясняется.
-- А... а. Вeрно, в баскет-бол играют.
Мы проходим под воротами, над которыми висит покосившаяся вывeска:
"Дeтскiй дом имени товарища Н. К. Крупской", и входим во двор.
На широкой площадкe, дeйствительно, идет горячая игра. Несмотря на
холодную погоду, ребята с азартом гоняются за прихотливо прыгающим на
неровной почвe мячом.
Русскiй мальчик, выброшенный на улицу вихрем революцiи.
Около нас собирается кучка ребят с худенькими лицами, одeтых в самыя
разноцвeтныя лохмотья.
-- Как, Владимiр Ваныч -- в поход скоро пойдем?
-- А к лeту лодка будет?
-- А у нас двое новеньких -- сегодня как раз с осей сняли, да к нам...
-- Ладно, ладно, молодцы, -- добродушно говорит 105 учитель. --
Устроим, все устроим. А гдe Екатерина Петровна?
-- Завeдующая? А она в складe. Сегодня платье пришло, так они там
разбирают...
-- Старое солдатское обмундированiе, -- важно объясняет один из
мальчиков.
-- Почем ты знаешь? -- обрывает его другой. -- А может, с разстрeлянных
-- прямо с Чеки...
-- Борис Лукьянович, я пойду пока потолкую с завeдующей, хотя по моему
это и безнадежно. А вы пока здeсь на игру посмотрите. Вот, кстати, и Митя
идет. Митя, вали сюда!
Митя обернулся на зов и, узнав нас, весело подбeжал. Это был высокiй
крeпкiй мальчик с некрасивым, но смeлым и открытым лицом. Густая шапка
растрепанных черных волос покрывала его голову. На нем была одeта старая
военная гимнастерка с разноцвeтными заплатками, полуистлeвшая от времени, и
сeрые штаны с бахромой внизу.
-- Здорово, Митя, -- ласково сказал учитель. -- Ну, как живешь? А гдe-ж
твоя медаль?
-- Как же! Буду я ее все время носить! -- серьезно отвeтил он. -- Еще
потеряешь...
-- Ну, а гдe-ж она?
Мальчик замялся.
-- Да я ее спрятал.
-- Буде врать-то, Митька, -- с дружеской насмeшкой ввернул один из его
товарищей. -- Что это ты, как красная дeвица, штучки строишь? Знаете,
Владимiр Ваныч, он свою медаль-то в рубаху зашил.
-- Ну, а тебe-то какое дeло, баба болтливая? -- заворчал на него
Митька, чтобы скрыть свое смущенiе.
Владимiр Иванович засмeялся.
-- Ничего, Митя! А развe въ рубахe сохраннeе?
-- А как же? Конечно! Медаль-то завсегда при мнe.
-- А ночью? -- спросил я.
-- Ночью? -- удивился вопросу Митька. -- Ну и ночью ясно, тоже. А как
же иначе?
-- Постой-ка. Рубашку-то ты снимаешь на ночь? -- объяснил я свой
вопрос. 106
-- Снимать? А спать-то в чем?
-- А в бeльe?
-- Эва, бeлье! -- невесело усмeхнулся Митька. -- Мы забыли, как оно,
бeлье-то, выглядит, да с чeм его eдят... Мы вeдь, как елки: зимой и лeтом
все одним цвeтом. У меня, кромe как одна эта рубаха -- ничего больше и
нeт...
Обыкновенная исторiя...
Площадка гудeла криками и смeхом. Подзадориванiя и замeчанiя неслись со
всeх сторон. Игра становилась все оживленнeе. Могучiй импульс игры владeл
всeми: и участниками, и зрителями.
Эти ребята, дни которых проходили в тюрьмах, на базарах, под заборами,
в канализацiонных трубах, на улицах, под вагонами, в воровствe, картежной
игрe, пьянствe -- всe эти ребята сбросили теперь личину своей
преждевременной троттуарной зрeлости и превратились в смeющихся играющих
дeтей...
Я стоял с Митей у края площадки и с интересом смотрeл на его живое
лицо, на котором тeнями смeнялись чувства зрителя -- одобренiе и насмeшка,
восторг и досада...
-- Слушай, Митя, -- спросил я. -- Как это ты попал сюда?
Он не сразу понял вопрос и недоумeвающе посмотри на меня.
-- Куда это?
-- Да, вот, сюда, в дeтдом.
-- Сюда-то? Да с тюрьмы, -- просто отвeтил он.
-- Ну, а в тюрьму?
-- В тюрьму? -- медленно переспросил мальчик, лицо его помрачнeло. --
Длинно говорить. Да и вам зачeм? -- и его глаза пытливо заглянули в мои.
Видимо, он прочел в них не одно любопытство, ибо болeе довeрчиво
продолжал:
-- Да что-ж -- дeло обычное... Папка-то у меня -- старый рабочiй,
слесарь. Так с год назад его мобилизнули в деревню. Как это... ну, кампанiю
какую-то, что ли, 107 проводить... Уж я и не знаю точно... Ну, а там как раз
возстанiе было. Крестьяне взбунтовали, что-ли... Словом, видно, убили там
его, папку-то моего. Пропал... -- Мальчик промолчал нeсколько секунд. --
Жалко было. Хорошiй он был. Не бил никогда. Ладно жили... -- Ну, а послe
житуха-то у нас совсeм плохая пошла. Мамка-то у меня больная, а братишка
совсeм еще маленькiй... Хлeба не было. Перемогались мы сперва как-то, а
потом совсeм застопорили. Ну, а я -- как старшiй дома был. Должон же я был
что сдeлать? -- вопросительно сказал Митя, и что-то рeшительное и смeлое
прозвучало в его голосe. -- Что-ж, так и подыхать мамкe, да Ванькe с голоду?
Нeт уж! Ну, значит, и пошел я воровать... Что-ж было иначе дeлать?.. Да,
вот, еще молодой был, не умeл. На первом же дeлe и засыпался...5 Привели
меня в милицiю, пустили юшку6 с лица и в тюрьму. Мeсяца два сидeл я вмeстe с
ворами. Они меня всему научили... Ну, думаю, вот, теперь выйду на волю --
теперь уж Ванька, да матка не пропадут! Я их сумeю прокормить! Ученый уже...
Выпустили меня, значит, из тюрьмы, да в дeтдом и загнали. Не этот, а там, у
вокзала, другой... Как первая ночь, так я, ясно, и смылся. Из окна на крышу,
да по водосточной трубe... Дeло плевое. Послe тюремной голодухи был я
легкiй, как шкилет... Бeгу, я, значит, домой полным ходом, ног под собой не
слышу, хочу скорeе мамку повидать. Подбeгаю к нашему домику, гляжу -- Боже-ж
ты мой! -- а там окна досками забиты. Что такое? Я в дом -- дверь закрыта.
Стучал, стучал -- никого. Я -- к сосeдям -- хорошiе люди были. А тe: давно
говорят, Митенька, твоих-то на погост свезли... С голодухи померли...
5 Попался.
6 Кровь.
Голос мальчика прервался, и его загорeлое лицо передернулось.
-- А потом, что-ж разсказывать-то? -- тихо закончил он. -- Опять на
улицу, да на воровство. Из тюрьмы в тюрьму. Оттуда в какой-нибудь дeтдом
заберут. Убeжишь, конечно, засыпешься опять, и опять та же волынка
начинается. Уж такая, значит, планида... 108
-- А отсюда не убeжал?
-- Хотeл было спервоначалу -- для нас вeдь это дeло привычное:
удрать-то. Да, вот, Владим Ваныч со своими ребятами понравились мнe.
Хорошiе, душевные люди. Да тут еще, вот, медаль эту заслужил на пожарe.
Как-то теперь уж и не тянет на улицу...
-- Ну, а если скауты уйдут из дeтдома?
-- Уйдут? -- Глаза Мити с подозрeнiем поднялись на меня. -- С чего им
уходить-то?
-- Мало-ли что может случиться!
Лицо мальчика вдруг вспыхнуло раздраженiем.
-- А, может, тот хрeн комсомольскiй нажаловался? С него, сукина сына,
это станется. Вишь, вздумал нас обхаживать! Наша власть, мол, родная,
заботливая. Небось, -- злобно вырвалось у него, -- как моя мамка с голоду
помирала, так никто не помог!.. А теперь -- "заботливая"... Как-же!.. Нeт
уж... Если Владим Ваныч уйдет, то я и часу здeсь не пробуду. Чорт с ними...
Но если я узнаю ч т о ` про этого комсомольца, да что это его дeло, -- с
холодной угрозой сказал Митя, -- будет он у меня бeдненькiй... Я ему за все
отплачу...
--------
Африканская Уганда
Когда я вспоминаю прошедшiе годы и всe тe случаи и приключенiя,
которыми судьба щедрой рукой расцвeтила мой жизненный путь, я невольно
улыбаюсь. Вeдь -- описать их -- не повeрят. Скажут -- "это невeроятно. Это
похоже на дешевый бульварный фантастическiй роман, из котораго выдернута
романтика любовных сцен"...
Ладно... Я понимаю это и не пытаюсь здeсь описывать всeх моих
"совeтских приключенiй". Обстановка, в которой я жил всe эти годы, бывает
раз в нeсколько столeтiй. И человeку, волей судеб избавленному от хаоса и
бурь, лавиной кипящих в такую эпоху, никогда не понять возможности самых
невeроятных ситуацiй.
Если, Бог даст, мнe суждено сдeлаться... гм... гм ... 109 знаменитым
писателем, бiографiя котораго будет интересовать мiр, -- тогда уж я опишу
полностью, без сокращенiй, весь тот пестрый и неправдоподобный фильм,
который промелькнул на моем жизненном экранe в эти незабываемые годы...
Хорошо это было старому славному президенту Roosevelt'y описывать свои
охотничьи приключенiя гдe-нибудь в дебрях тропической Африки, в Угандe. Одно
удовольствiе, ей Богу!..
Вот, летит это на него с опущенной, готовой для сокрушительнаго удара
головой громадный носорог... Страшный момент! Сердце читателя замирает...
Еще секунда и... Но в руках хладнокровнаго президента слоновый штуцер,
провeренный и смертоносный... и... happy end. И голова носорога теперь
улыбается (поскольку это вообще для носорога возможно) в залe Бeлаго Дома...
Но даже если бы, паче чаянiя, этот end был бы unhappy, то (да простит
мнe память большого человeка) смерть в диких джунглях от рога достойнаго
противника, боровшагося на почти равных правах -- (сила и рог, против
смeлости и пули) -- не так уж и обидна.
Но погибнуть в подвалe ЧК от руки пьянаго палача, идти вниз по
ступенькам с замирающим сердцем, ожидая послeдняго неслышнаго удара пули в
затылок, умереть, не чувствуя вины, беззвeстно погибнуть на зарe жизни...
Б-р-р-р... Это менeе поэтично и много хуже охоты на Угандe...
Одесская Уганда
Разскажу вам мимоходом, как выкручивался я (без штуцера), когда в
Одессe глаз ЧК (голова носорога) был совсeм рядом.
Как-то на работe по разборкe автомобильных кладбищ я стал замeчать
какое-то необычное вниманiе к себe каких-то подозрительных людей. А такая
внезапная любовь и дружба чужих людей в совeтской жизни всегда наводит на
нeкоторыя непрiятныя размышленiя. 110 Даже и в тe годы у меня начало
вырабатываться этакое чутье, "совeтскiй глаз и нюх", который позволяет
безошибочно опредeлять в окружающем все, что пахнет приближенiем милаго рога
-- сердечнаго дружка -- ЧК. И вот эта непрошенная любовь запахла чeм-то
нехорошим...
Нужно было, не ожидая удара, уйти в сторону, ибо ВЧК, как и носорог, в
тe времена была свирeпа, но немного слeпа. Уйдя во`-время с ея дороги, можно
было избeжать ея любви и гнeва...
Словом, я рeшил немедленно бросить работу на заводe и стал искать себe
новых пастбищ для прокормленiя.
Восьмипудовый спаситель
Как-то иду я по улицe и догоняю какую-то шкапообразную могучую фигуру,
медленно шествующую среди кучки почтительно выпучивших глаза мальчуганов.
"Словно линкор среди экскорта эсминцев", мелькнуло у меня шутливое
сравненiе. Но вот шкаф повернул голову, и рыжiе топорчащiеся усы направились
в мою сторону...
-- Ба... Максимыч!..
Дeйствительно, это был "сам" Иван Максимыч Поддубный, краса и гордость
русскаго спорта, троекратный чемпiон мiра, страшный казак-борец, когда-то
кумир парижской толпы...
-- Иван Максимыч! Каким вeтром занесло вас сюда?
-- А... а... Это ты, Борис? Здравствуй, здравствуй... Какими вeтрами
спрашиваешь? Да этими проклятыми, совeтскими, что-б им ни дна, ни покрышки
не было...
Толстое лицо Максимыча было мрачно.
-- Да что случилось, Иван Максимыч?
-- Случилось, случилось, -- проворчал гигант. -- На улицу на старости
лeт выкинули. Вот что случилось... Буржуя тоже нашли, врага... И домик, и
клочек земли отобрали, сукины дeти... Сколько лeт деньгу копил. Вот, думаю,
хоть старость-то спокойно проживу. Довольно старику по мiру eздить, лопатки
гранить, ковры в цирках протирать... Да нeт, вишь... Буржуй, помeщик,
кровопивец, враг трудового народу. Всяко обозвали... А хиба-ж я сам не
хрестьянин, казак?.. "Катись, говорят, старый хрeн, к чортовой матери"...
Ну, и выгнали... 111
-- Ну, а здeсь в Одессe-то вы как очутились?
-- Да, вот, думаю чемпiонат соорудить. Надо-ж чeм-то жить...
-- Слушайте, Иван Максимыч, спаситель мой возьмите меня к себe в
чемпiонат!
Максимыч удивленно покосился на меня.
-- Тебя? Так ты же-ж интеллигент! Хоть ты парень здоровый и к борьбe
подходящiй, да развe-ж ты захочешь циркачем стать?..
Я превращаюсь в австралiйца
Через 2 недeли на тумбах для афиш висeли громадные плакаты:
"Настоящiй международный чемпiонат французской борьбы" и особо жирными
буквами, как особая приманка (послe имени Поддубнаго, конечно):
"Впервые в Россiи выступает чемпiон Австралiи, Боб Кальве, проeздом из
Сиднея в Москву".
Так, с помощью Максимыча я превратился в "чемпiона Австралiи" (да
простят мнe это жульничество настоящiе чемпiоны настоящей Австралiи).
В своем американском пальто, скаутской шляпe, золотых очках, я с важным
и надменным видом появлялся в театрe и с успeхом изображал знатнаго
иностранца, владeющаго толлько "австралiйским языком". Для переговоров со
мной из публики вызвали переводчика (в Одессe, портовом городe, многiе
владeли англiйским языком), и вся эта процедура переговоров с человeком,
который, как комета, явился сюда из чудесной дали и скоро безслeдно растает
за границей нашего маленькаго задавленнаго мiрка, -- чрезвычайно интриговала
зрителей.
Почти 2 мeсяца играл я роль австралiйца, успeшно избeгая щупальцев ЧК и
не возбуждая ничьих подозрeнiй, но все же, в концe концов, ошибся...
Что-ж дeлать -- "конь о четырех ногах и то спотыкается"...
На рингe
Горячая, помню, была схватка! Сошлись почти равныя силы, подстегнутыя
самолюбiем и жаждой побeды. 112 Мой противник, "Чемпiон мiра легкаго вeса"
Канеп, допустил недавно в отношенiи меня нетоварищескую выходку, и свeдeнiя
о нашей стычкe неуловимыми путями проникли в среду любителей борьбы.
В афишах громадными буквами стояло: "Реванш Канеп--Кальве", и в тот
день зал был полон. И когда, в результатe напряженной борьбы, на 49 минутe,
поддалась под моим нажимом живая арка тeла моего противника, рeзко прозвучал
свисток арбитра и под грохот апплодисментов я, пошатываясь, направился за
кулисы, грузная лапа Максимыча восторженно шлепнула меня по спинe:
-- Вот эта да... Молодец, Боб. Поздравляю. Tour de hanche, что надо. Ей
Богу, здорово!..
Я взглянул в его добродушную физiономiю с торчащими усами и... забыл,
что я австралiец и что кругом меня любопытныя уши.
-- Спасибо, Максимыч, на добром словe, -- отвeтил я на чистeйшем
русском дiалектe. -- Ваша похвала -- высокая марка! Спасибо...
Тайна моего "австралiйскаго происхожденiя" была выдана.
Эта оплошность стоила мнe лишняго ареста, к счастью, закончившагося
только нeсколькими часами тревоги...
"Не зeвай", сказано в Писанiи...
Из австралiйца я превращаюсь в американца
В хроникe мeстной газеты появились строчки:
"В Одессу прieхал представитель американской организацiи помощи русским
голодающим. В ближайшее время предполагается открытiе спецiальных
учрежденiй"...
Я прочел эту замeтку с живeйшим интересом. Как раз недавно я вернулся с
поeздки с групной борцов по селам Украины, но привезенные мной запасы
продовольствiя уже изсякали. Нужно было думать, "крутить голову", как
говорят в Одессe, над дальнeйшими перспективами.
На слeдующiй день, отдeтый в лучшее платье, какое 113 только я смог
достать у сосeдей, я важно входил в подъeзд гостильницы.
-- Вам куда, товарищ? -- с подозрeнiем глядя на меня, спросил какой-то
субъект, явно чекист<с>каго вида, дежурившiй в вестибюлe.
-- У меня дeло к Mr. Nobody! -- отвeтил я по англiйски с
наивозможнeйшей небрежностью и с самым американским акцентом, который только
мнe удалось съимпровизировать.
-- Нельзя, товарищ! Возьмите пропуск в ГПУ! -- рeшительно по русски
заявил чекист.
-- Я не понимаю ваших дурацких правил, -- по-прежнему по англiйски, но
уже раздраженным тоном отвeтил я, продолжая двигаться вперед.
Чекист заслонил мнe дорогу.
-- Сказано, нельзя. Значит, нельзя. Мнe без пропуска не ведено пущать.
Тогда я инсценировал вспышку бeшенства. Лицо у меня исказилось. Из
кармана я выхватил приготовленную книжечку в новом переплетe, похожем на
иностранный паспорт, и, махая им перед носом растерявшагося чекиста и фыркая
ему в лицо, кричал:
-- Что вы тут мнe говорите! Я американец. Видите? Чорт бы драл ваши
дурацкiя правила. Американец, понимаете, американец!
Слово "американец" вмeстe с переплетом книжки и моим напором ошеломили
моего цербера. Он невольно посторонился, и я шагнул вперед. Когда я
собирался постучать в двери комнаты, занятой американцем, оттуда
стремительно вышел высокiй человeк, чисто выбритый, с розовыми щеками и
спокойными властными глазами. Весь облик этого человeка говорил, что это не
липовый австралiец моего типа, а настоящiй иностранец.
-- Вы -- M-r Hynes? -- спросил я.
-- Да. В чем дeло? -- быстро отвeтил высокiй человeк.
-- Я слыхал, что здeсь, в Одессe будет отдeленiе АРА. Хотeл бы
предложить свои услуги в качествe сотрудника. 114
Быстрые глаза американца скользнули по моей фигурe и лицу.
-- А кто вы такой?
-- Я начальник русских скаутов и борец.
-- Ладно, -- коротко сказал он. -- Koblenz, -- повернулся он к
низенькому человeчку, появившемуся за ним. -- Запишите...
Фея-спасительница
Через 2 недeли я получил письмо со штампом American Relief
Administration.
"Мистер Солоневич приглашается зайти в контору, Пушкинская 37, к 12
часам дня."
Ровно в 12 часов я был в конторe, а еще через 5 минут -- сотрудником
АРА.
Исторiя уже достаточно освeтила громадную роль ARA в спасенiи миллiонов
русских людей от голодной смерти.
Общественное мнeнiе великаго народа не осталось равнодушным к
страданiям и гибели человeческих существ. Перед ужасами голода на заднiй
план отошли политическiя причины бeдствiя. Пусть неизмeримо виновна
совeтская власть в разрухe и неурожаe, но мысль о десятках миллiонов
умирающих людей всколыхнула лучшiя чувства других миллiонов, живших в иных
условiях на другой половинe земного шара... Люди послe безсмысленных ужасов
мiровой бойни на миг вспомнили, что они братья...
И помощь пришла.
Нам, жившим в городe, гдe мертвецы валялись на улицах и о трагической
судьбe многих семей узнавали только тогда, когда зловонiе от трупов
достигало сосeдних квартир, нам -- молнiеносное развертыванiе громадной
работы, широкая благотворительность, помощь дeтям и больным -- все это
казалось подлинным чудом, появленiем феи-спасительницы на краю пропасти...
И имя АРА русскiй народ всегда будет вспоминать с глубоким
благоговeнiем и благодарностью... 115
Самопомощь
Дeятельность АРА все расширялась. Один за одним приходили из-за океана
большiе пароходы с драгоцeнным продовольствiем, и наши склады и конторы жили
кипучей жизнью. Для нас это не была только "служба". В условiях совeтской
жизни -- это была дeятельность, доставлявшая моральное удовлетворенiе, и
каждый из "арiйцев" вкладывал в работу всю свою энергiю.
С помощью сына Молчанова, Али, удалось из скаутов и соколов
сорганизовать спецiальную артель по перевозкe посылок на дом, и в конторах
разом до нуля упало воровство и пропажа чудесно прибывающих продуктов.
Потом, учтя, что совeтская оффицiальная почта доставляет извeщенiя о
прибытiи посылок получателям только через нeсколько дней, мы создали свою
скаут-почту на велосипедах.
Ребята отдались своей работe с энтузiазмом. Развозя эти извeщенiя АРА
во всe уголки города, они имeли возможность непосредственно сталкиваться с
вопiющей нуждой и сигнализировать о ней.
Появленiе велосипедиста с повeсткой о полученiи почти всегда являлось
спасенiем от голода. И часто скауты, с трудом найдя требуемый адрес,
заставали там умирающих от голода людей. Не раз бывали трагическiе случаи,
когда радостное извeщенiе уже опаздывало. В квартирe лежали мертвецы...
Исполняя директиву АРА, скауты напрягали всe свои "слeдопытскiя"
наклонности в отысканiи умирающих от голода людей и рапортовали об этом
директору. И какое было торжество, когда они могли сообщить погибающим людям
о неожиданной помощи!
Как радостно было работать и знать, что этот неустанный труд несет с
собой помощь и поддержку несчастным!
И скауты были вeрными помощниками феe-спасительницe -- АРА... 116
Нeчто "характерное"
-- Алло, мистер Солоневич. Будьте добры, покажите нашим ребятам город.
Они только что прибыли на миноносцe и хотят проeхать посмотрeть что-нибудь.
Низенькiй, минiатюрный американец Гаррис глядит на меня умоляюще.
-- Сами понимаете -- гости. А я занят дьявольски... Уж, пожалуйста...
На Пушкинской улицe у входа в контору АРА стоит большой Ролл-Ройс.
Около него четверо американских морских офицеров -- высоких, широкоплечих,
румяных, чисто выбритых... От них несет духами и запахом хорошаго коньяка.
За рулем машины мой хорошiй прiятель, отчаянная голова, Скрипкин. Он,
знаю, прокатит на славу..
-- Так что-ж вам, господа, показать?
-- Да что-нибудь экстраординарное... -- небрежно растягивает слова
капитан, вынимая золотой портсигар. -- Что-нибудь характерное для вашей
совeтской страны...
Что для него, этого капитана, -- наша страна, наши бeдствiя, наш голод
и смерти? Он здeсь проeздом. Турист, который хочет видeть "самое
характерное".
Злобная мысль мелькает у меня. Ладно!...
Я усаживаюсь вмeстe с шоффером.
-- Ну, Скрипкин, -- газуй, брат, на кладбище... Туда, с задняго хода!..
Скрипкин сперва недоумeвающе смотрит на меня, а потом злорадно
ухмыляется.
-- Вот это да... Для протрезвленiя буржуйских мозгов? Это дeло!..
На дворe градуса два мороза. Стекла машины запотeли. Впрочем, офицеры и
не смотрят на мелькающiя картины...
Умeло и точно проeзжает машина на узеньким тропинкам. Послeднiй мягкiй
толчок.
Я раскрываю дверцы.
-- Пожалуйста, господа!
"ИЗДЕРЖКИ РЕВОЛЮЦIИ" Из архива Foto UdSSR (Nibelungen Verlag)
Перед нами безформенная груда сотен человeческих тeл, сложенных чeм-то
вродe штабелей. Обнаженные 117 118 трупы покрыты тонким слоем снeга,
раскиданные воронами и собаками. Желтыя и синiя руки и ноги высовываются из
кучи во всe стороны. Ближе к нам из под снeга каким-то жестом отчаянiя и
проклятья торчит темная рука с судорожно растопыренными пальцами...
Американцы неподвижно глядят на эту страшную картину, и румянец их щек
блeднeет. Нeсколько секунд всe молчат. Потом капитан рeзко поворачивается, и
всe так же молча усаживаются в машину.
-- Теперь куда? -- спрашиваю я.
-- В порт, -- коротко командует капитан. Молча мы eдем в порт. Там
офицеры, как-то не поднимая глаз, молчаливо прощаются и eдут на катерe на
корабль.
Через нeсколько часов миноносец снимается с якоря.
--------
Как дeло измeны, как совeсти рана
Осенняя ночка темна...
Темнeе той ночки встает из тумана
Видeнiем мрачным -- тюрьма...
Однажды лeтом...
Незамeтно, но все крeпче запутывались тенета ЧК около меня, и ея
тяжелая лапа уже поднималась для удара. Долго и успeшно выскальзывал я из ея
сжимающих пальцев, но вот, наконец, пришел момент и ея торжества.
Однажды, поздней весной 1922 г., в разгар кипучей работы, когда я
просматривал кипу принесенных документов, меня кто-то окликнул по имени
из-за барьера.
Я поднял голову. Острые глаза незнакомаго человeка пристально
оглядывали меня. Незнакомец был прилично одeт и, видимо, сильно взволнован.
-- Это вы, т. Солоневич?
-- Я.
-- Знаете -- я только что с Малаго переулка, -- возбужденно сказал он.
-- Там пожар!.. Ваша квартира дотла сгорeла... 119
-- Неужели? -- вскочил я и вдруг вспомнил, что Юрчик оставался дома
один. И брат, и его жена, и я -- всe мы трое ушли на работу, оставив дома
маленькаго мальчика одного. Совeтская жизнь безпощадна...
-- А что с моим племянником случилось -- не знаете?
Незнакомец чуть-чуть растерялся, словно этот вопрос застал его
врасплох.
-- С племянником? -- Он на секунду замялся. -- Его успeли к сосeдям
взять... Идите же скорeе туда!..
По совeсти говоря, я ни на миг не усумнился в правдивости сообщенных
мнe извeстiй. Мало ли что, дeйствительно, могло случиться?
Я нерeшительно оглядeл пачку бумаг, нетерпeливую очередь получающих
посылки, их истомленныя и радостныя лица и отвeтил:
-- Ну, большое спасибо, товарищ, за сообщенiе. Я приду немного позже,
послe конца работы.
Незнакомец рeзко повернулся и ушел, но мнe показалось, что на его лицe
промелькнуло выраженiе досады.
Привычка свыше нам дана...
Сидeвшая рядом со мной машинистка испуганными глазами смотрeла на меня.
-- Почему же вы не бeжите домой?
Я еще раз посмотрeл на столпившихся у барьера людей, на лихорадочную
работу наших рабочих и пожал плечами.
-- Да зачeм?
-- Может быть, что-нибудь еще спасете... Да и Юрчик ваш...
-- Эх, Тамара Ивановна... Что у меня там спасать-то? Все мое имущество
и вы одной рукой подняли бы... А Юрчик вeдь спасен и так. И брат уже там.
Дeвушка нервно повела плечами и пыталась барабанить на машинкe дальше.
Потом она не выдержала.
-- Деревянный вы какой-то, Борис Лукьяныч! -- нервно воскликнула она.
Очевидно, ей, дeвушкe на зарe возмужалости, непривычны были такiя
"сильныя ощущенiя". Свeдeнiями 120 о пожарe она была выбита из колеи, --
взволнована и потрясена. Я казался ей безчувственным и нелeпым... И ея
взгляд был полон невысказаннаго обвиненiя.
-- Ну, почему же деревянный? -- мягко отвeтил я. -- Что-ж -- так, вот,
сорваться, бросить работу, сдeлать заминку в выдачe посылок, прибeжать на
мeсто пожара, увидeть здоровехонькаго мальчика и ходить, да охать около
всего этого?.. Так, что ли?
Дeвушка немного смутилась.
-- Все-таки, на вашем мeстe я бы...
-- Все это, милая Тамара, -- нервы... Не бывали вы, видно, в
перепалках... А что все сгорeло -- развe мнe в первый раз все терять?..
Мы оба наклонились к своей работe. Через нeсколько минут дeвушка тихо
спросила:
-- А как же вы теперь будете без... без всего?
-- Ну, вот еще... Не пропадем!..
-- Если... если нужна будет помощь -- не забудьте про меня.
"Пожалуйте бриться"
Часа через два, закончив работу, с группой "арiйцев" я вышел из
конторы.
Когда простившись с товарищами, я скорым шагом свернул в переулок,
сзади меня вдруг раздался голос:
-- Эй, гражданин! Одну минуту!
Я с удивленiем обернулся. Двое каких-то незнакомых людей в военных
шинелях, но без военных фуражек спeшили ко мнe. Помню, что мнe сразу
бросилось в глаза, что правыя руки обоих были опущены в карманы.
Подойдя ко мнe, один из них остановился в нeскольких шагах и медленно
сказал, не спуская глаз с моих рук.
-- Тов. Солоневич! Вы арестованы!
О, эта "милая" знакомая фраза! Сколько раз звучала она в моих ушах! Я
оглянулся, надeясь, что мои товарищи по АРА еще гдe-нибудь недалеко и через
них можно будет дать знать домой об моем арестe, но с другой ст<о>роны уже
стоял со злорадной усмeшкой тот человeк, который недавно сообщил мнe вeсть о
пожарe. 121
Я теперь понял, что значил разговор о пожарe. Чекистам просто нужно
было поскорeй выманить меня на улицу, ибо в АРА они не рeшались
"оперировать"...
-- Кто вы такiе?
-- Мы агенты ВЧК.
-- А ордер на арест у вас есть?
-- Вот наши ордера, -- насмeшливо улыбнулся один из агентов, вытаскивая
из кармана револьвер. -- Идите вперед. Шаг в сторону -- будем стрeлять.
Так, под наведенными стволами трех револьверов, я торжественно
прослeдовал в тюрьму ЧК.
Звякнула рeшетка тюремных ворот, и я был пойман. На этот раз, кажется,
крeпче прежняго...
В подвалe
Полутемный подвал с мокрыми заплeснeвeлыми стeнами. Вверху -- небольшое
рeшетчатое окно. Цементный, холодный, как лед, и тоже постоянно мокрый пол.
Послe ночи, проведенной без тюфяка и постели на этом полу, кажется, что не
только все тeло, но даже и всe кости промерзли и хрупки, как лед. И кажется,
что тeло никогда уже не сможет согрeться и перестать все время дрожать
мелкой судорожной дрожью...
Подвал набит до отказа. Кого нeт здeсь, в этом чекистском изоляторe? И
старики, и юноши, почти дeти... Профессора и священники, рабочiе и
интеллигенты, военные и воры, бандиты и крестьяне. Рeшетка и подвал уравняли
всeх...
Мы почти ежедневно слышим ночные выстрeлы во дворe, у гаража, и звуки
этих выстрeлов спаивают нас в одну семью живых существ, загнанных в западню
и забывших свою старую вражду или отчужденность. Перед угрозой смерти -- всe
равны...
Или -- или
Насмeшливые глаза моего слeдователя спокойны. Он похож на кошку,
наслаждающуюся видом загнанной жертвы. 122
-- Мы обвиняем вас, т. Солоневич, -- медленно и вeско говорит он, -- в
организацiи бeлых боевых скаутских банд и подготовкe возстанiй на Дону и
Кубани.
-- Откуда у вас взялось такое дикое обвиненiе?
-- Откуда? -- насмeшливо переспрашивает чекист, молодой человeк почти
юноша, с худым издерганным лицом. -- Откуда? Это уж наше дeло. Мы в с е
знаем...
-- Что это "все"? -- возмущаюсь я.
-- Да уж будьте спокойны, -- язвительно улыбается слeдователь. -- Все
знаем -- и ваше прошлое, и работу на Дону и Кубани и в Крыму, и связь с
заграницей под видом муки... Все... Вы уж лучше сами по добру разскажите нам
свои контр-революцiонные замыслы. Тогда мы, может быть, и смягчим вашу
участь. А иначе... -- он дeлает длинную паузу и рeзко отрубает свистящим
шепотом: -- вам грозит неминуемый разстрeл...
Никаких фактических данных у слeдователя нeт... Я выясняю это очень
скоро и категорически отрицаю и связь с заграницей, и связь с бeлыми
офицерами, оставшимися в Россiи, и свою переписку с молодежью, и свои
разговоры о политикe, и свою борьбу за независимыя спортивныя и скаутскiя
организацiи, и противодeйствiе комсомолу и все то немногое, что реально мог
пронюхать аппарат ЧК.
Губы слeдователя растягиваются в презрительной усмeшкe.
-- Отрицайте -- дeло ваше. От вашего отрицанiя нам -- ни холодно, ни
жарко... Однако, -- значительно говорит чекист, пристально глядя на меня, --
вы могли бы в е с ь м а с и л ь н о облегчить свое положенiе, если бы
согласились нам помочь...
-- В чем?
-- В чем? -- Голос чекиста звучит все мягче. -- Видите ли, нам нужна
нeкоторая информацiя по линiи работы АРА...
"Так вот оно в чем дeло!" мелькает у меня в головe...
-- Можете не продолжать, т. слeдователь. Я вполнe понимаю, что в
государственном организмe нужны и шпiоны, и палачи, но эти обязанности не
для меня.
Лицо чекиста вспыхиватет, и он угражающе приподнимается. 123
-- Ax, так? Ну, хорошо же! В гаражe вы еще вспомните меня. Я не я буду,
если я вас не разстрeляю.
Встрeча
В один из сiяющих ярким солнцем лeтних дней, когда даже в наш подвал
проникала узенькая полоска солнечнаго свeта, когда откуда-то издали звучали
трубы оркестров, дверь нашей камеры заскрипeла, пропуская фигуру испуганнаго
юноши. Круглыми от ужаса глазами он оглядeл копошащуюся на полу массу
сидящих и лежащих обитателей камеры, и по его лицу видно было, что он
недалек от рыданiй.
-- Ба, Костя! Это вы?
Костя -- один из молодых соколов, вздрогнул и шагнул ко мнe.
-- Борис Лукьянович... Это вы... вы? -- запинаясь, сказал он, внезапно
просiяв облегченной улыбкой и, переступая через лежащих людей, заспeшил в
мой угол... Губы его еще дрожали, но увидeв знакомое лицо, юноша ободрился.
Я устроил его рядом с собой на половинкe своего плаща и спросил:
-- За что это вас забрали, Костя?
-- Да, ей Богу, не знаю, Борис Лукьяныч. Если за то, что мнe сказали в
комендатурe, -- так даже смeшно повторить. Навeрное, за что-нибудь иное.
-- А что вам в комендатурe сказали?
-- Да видите ли, дядя Боб, сегодня революцiонный праздник, какой-то
юбилей, что ли. Парады, конечно, оркестры, ну, и конечно, -- митинги. Ну,
вот. На митингe как раз какой-то оратор говорил о ЧК -- как это он назвал
ее... Да -- "карающiй меч пролетарiата", что ли. Кажется, так. Послe митинга
мы и разговорились в кучкe молодежи. Потолковали о ВЧК -- как это она
жестоко казнит всeх. Я и сказал, что это только временный террор. Он только
теперь нужен, потому что гражданская война только что закончилась. А потом
-- зачeм и казнить-то будет, когда все мирно пойдет? Ну, вот... -- Костя
немного замялся. -- Ну, признаться, я назвал ЧК временным органом, который
скоро отомрет. Вeдь вeрно 124 же, Борис Лукьяныч? Вeдь так же и во всeх
политических учебниках пишут.
-- Ну, ну... Пишут, Костя, много, да не всему вeрить-то нужно. Ну, а
что дальше-то было?
-- Я только отошел от группы, гдe спорил, а тут двое -- "пожалуйте,
гражданин за нами"... -- "А вы кто?" спрашиваю. "Мы из ЧК". Тут я и
обомлeл...
-- А что вам в комендатурe сказали?
-- Да смeшно повторить. Комендант спрашивает:, "Это вы, гражданин,
назвали ЧК умирающим учрежденiем?" Я признаться растерялся и говорю по
глупости: "Я." А тот расхохотался во все горло. "Ладно, говорит, мы покажем
вам это у м и р а ю щ е е учрежденiе. Кто раньше умрет -- это мы еще
посмотрим". И послали сюда. Вот и все.
Я не мог удержаться от смeха. Костя посмотрeл на меня с упреком.
Испуганное выраженiе еще не сошло с его лица.
-- Простите, Костя. Дeйствительно, уж очень все это нелeпо. Но ничего,
дружище, не бойтесь. Вeроятно, подержат вас немного здeсь для "учебы"...
-- Да за что же, Борис Лукьянович? -- с отчанiем спросил юноша.
-- За то, что совeтским книгам вeрите.
Туман юношескаго идеализма
Поздно вечером, прижавшись лежа друг к другу в полутемном углу подвала,
мы разговорились. Костя разсказал мнe послeднiя новости города. Оказалось,
что нажим на свободу молодежных организацiй усиливается с каждым днем. Сокол
уже закрыт. Вмeсто него создан "Первый Государственный Спорт Клуб", и
комиссаром туда назначен какой-то Майсурадзе, молодой, но заслуженный
чекист. Та же участь постигла и прекрасный нeмецкiй спорт-клуб.
Закрыто было и "Маккаби", которому еще раньше не без издeвки передали
для спорт-клуба помeщенiе закрытой синагоги. Синагога, как спортивный зал,
пустовала, и потом ее превратили в склад... 125
Плохiя новости были и в скаутской жизни. Ожиданiя Владимiра Ивановича
сбылись: Комсомол запретил скаутам работу в прiютах.
-- Ну, и как там теперь?
-- Да паршиво... Ребята почти всe уже разбeжались. Завeдующая ихняя,
помните, сeдая такая, -- разсказывал Костя, -- так ее тоже вышибли, за
"чуждое происхожденiе". Какую-то щирую комсомолку назначили. Да развe-ж ей
справиться?
-- По дурацки все это вышло... И не поймешь сразу, для чего это все
нужно...
-- А того комсомольца, который там когда-то скандал устроил, так его на
улицe с проломанной головой нашли. Кирпичем кто-то чебурахнул...
Я вспомнил рeшительное и мрачное лицо Митьки и подумал:
"Этот дeйствительно, не простит!"...
Мы помолчали. Я оглядeл нашу камеру.
Вверху, над дверями тускло горeла лампочка, а в окнe подвала на
темно-синем фонe южнаго неба четким мрачным силуэтом вырисовывалась толстая
рeшетка. Кругом нас десятки людей уже спали тяжелым сном. Скрючившись на
цементном полу, прикрывшись пиджаками и куртками, они вздрагивали и что-то
бормотали во снe. Вeроятно, им снились знакомыя картины домашней спокойной
жизни, уюта, счастья и родной семьи. Как много радости дает сон бeдному
заключенному!..
-- Да, попались мы с вами, Костя, -- вздохнул я. -- Придется узнать
почем фунт лиха... Вляпались мы в передeлку...
-- Ничего, дядя Боб, -- оптимистически возразил Костя. -- Это все
пустяки. Новая жизнь всегда в муках рождается. Зато потом как хорошо-то
будет!
-- А чeм раньше плохо было, Костя?
-- Да как же -- вeдь при царском режимe ужас как всeм тяжело жилось.
Крестьяне голодали, рабочих казаки нагайками вездe били. Люди в тюрьмах и на
каторгe мучились. Потому-то вeдь и революцiя была.
-- А кто вам разсказывал про все это?
-- Кто? Да в книгах пишут... Я-то сам не помню, конечно, но вездe об
этом прочесть можно. 126
-- А вы всему этому вeрите?
Юноша не понял вопроса.
-- Как это -- вeрю? Ну, конечно же. А развe неправда, что в царское
время всe не жили, а только мучились?
-- Ну, конечно, нeт. Вранье это все. Вот вы поговорите со спокойным
честным человeком -- он вам, Костя, разскажет правду о старом времени.
-- Как, развe-ж не было террора?
-- По сравненiю с теперешним -- так, курам на смeх... Да, вот, сами
услышите...
-- Что услышу?
-- Когда разстрeлы будут. На днях, вeроятно...
-- Как, здeсь -- в тюрьмe? -- испуганно воскликнул Костя и вздрогнул.
-- Здeсь, здeсь. И из нашей камеры, вeроятно, возьмут многих...
Костя съежился и замолчал. Настоящая, не книжная, дeйствительность
начинала, видимо, иначе представляться его глазам.
-- Ну, все-таки все это временно, дядя Боб, -- тихо отвeтил он,
наконец. -- У меня есть товарищ по школe, Алеша, комсомолец. Он мнe много
книг понадавал и разсказывал обо всем. "Нужно все старое перевернуть, весь
мiр перестроить, чтобы вездe правда и справедливость была, чтобы
эксплоатацiи не было, да этих, вот, жестокостей.
-- Так что же -- жестокостями жестокости прекращать? Так, что ли?
-- Но зато вeдь, дядя Боб, за какiе идеалы -- братство всeх народов,
счастье всего человeчества, соцiальная правда, вeчная свобода, отсутствiе
войн и эксплоатацiи... Из-за этого и помучиться можно...
-- И все это достигается руками ВЧК?
-- А причем здeсь ВЧК?
-- Да вeдь она-то и есть путь к этим красивым высотам.
Костя опять съежился.
-- Ну, что-ж... Это все временныя жестокости. В борьбe классов этого не
избeжать... 127
-- Ну, а вы-то Костя, как в эту борьбу классов ввязались?
-- Почему ввязался?
-- Да, вот, сидите здeсь?
-- Я-то?.. Да это ошибка...
-- Ну, а я?
-- Да тоже, вeроятно... Для выясненiя... А потом выпустят.
-- Ну, а почему "Сокол" закрыт, Кригер, начальник "Сокола", арестован,
скаутов преслeдуют, тюрьмы переполнены, разстрeлы идут. Вот, днем здeсь
увидите -- тут у нас в камерe два священника есть, профессора, крестьяне,
рабочiе ученики, воры -- все это классовые враги?
-- Я... я не знаю, -- неувeренно отвeтил юноша. -- Я думаю, что тут
какая-нибудь ошибка. Можно новое построить без всeх этих жестокостей.
Алешка, вот, тоже так думает. Приглашает и меня тоже в комсомол
записаться... Я не знаю...
-- Но вeдь, становясь комсомольцем, вы входите в организацiю, которая и
держит нас всeх тут, в тюрьмe.
-- Ну, я согласен, Б. Л., что пока еще не все налажено. Есть перегибы и
неправильности. Ну, и несправедливость тоже... Но вeдь для того люди и
входят туда, чтобы помочь найти правильную линiю...
-- А если с вашими мнeнiями и вкусами не будут считаться, а заставят
вас разстрeливать... ну, хоть бы какого-либо священника или, скажем, даже
меня -- как тут?
-- Ну, как же можно?.. Я не для этого поступил бы в комсомол!
-- Но вeдь, даже и не разстрeливая сами, вы все-таки становитесь
винтиком той машины, которая разстрeливает. Вeдь палач, слeдователь, ГПУ,
партiя, комсомол, совeтская власть, Коминтерн -- все это звенья одной и той
же цeпи... Как тут?
-- Но вeдь если так разсуждать, Б. Л., так нужно либо стрeлять в них,
либо исправить. Нельзя же в сторонe стоять...
-- А вы что выбираете?
-- Я-то? Я хочу помочь все это справедливо наладить... Идеи-то вeдь
прекрасныя... 128
-- А вы, Костя, не боитесь, что вас сомнет эта машина?
Юноша передернул плечами.
-- Н-н-е знаю... Хочется попробовать... Стрeлять в них -- рука не
поднимается. Вeдь, может быть, что и выйдет, несмотря на ошибки и на
кровь... А в сторонe стоять -- тоже не могу... Попробую...
Мясорубка
Помню один из тюремных дней, почему-то особенно врeзавшихся в память.
Вечера было засeданiе коллегiи ЧК. Это значит, что сегодня вечером
будут разстрeлы... Поэтому особенно блeдны и напряжены лица тeх, кто имeет
основанiя ждать в этот день "приговора пролетарскаго правосудiя"...
Тюрьма замерла. Еще с утра общая нервность охватила всeх. Караулы
усилены. Надзиратели особенно грубы и рeзки, как будто своей жестокостью
стараются замаскировать и свое волненiе...
Днем в придавленных тишиной корридорах -- движенiе. Звякают ключи, и на
порогe камеры появляется низкiй коренастый человeк с угрюмым квадратным
лицом, за спиной котораго видны испуганныя лица наших сторожей.
Человeк останавливается в дверях и, заложив руки в карманы, медленно
обводит своим взглядом всeх нас, замерших и придавленных каким-то
необъяснимым ужасом. Не измeняя направленiя взгляда и выраженiя своего
каменнаго лица-маски, незнакомец молча медленно поворачивает голову и
поочередно заглядывает в глаза каждому. И тот, на котораго упал этот странно
мертвенный взор, внутренне скорчивается от непонятнаго ужаса перед этими
пустыми, безжизненно жестокими глазами. И словно испепелив своим мертвым
взглядом жившiя в глубинe души каждаго надежды, незнакомец медленно
подворачивается и уходит. Гремит дверь, но еще долго никто не может
шевельнуться, словно всe остаются скованными этими полубезумными глазами.
Из угла камеры слышен свистящiй полу-шепот, полу-стон чекиста, ждущаго
разстрeла: 129
-- Это -- палач...
И каждый невольно вздрагивает при мысли, что ему сегодня суждено, может
быть, еще раз встрeтить взгляд этих страшных глаз за нeсколько секунд до
послeдняго неслышнаго толчка пули в затылок и паденiя в вeчную темноту...
Через окно слышны заглушенные звонки трамваев и шум улицы. А мы всe
заперты в желeзную клeтку и находимся в полной власти людей с безумными
глазами...
___
К вечеру смeна часовых и надзирателей. Запах водки и эфира наполняет
корридоры. Наконец, среди угрюмаго, подавленнаго молчанiя раздается шум
шагов, звон ключей, и в нашу камеру входит группа чекистов с револьверами в
руках. Начинается чтенiе списка смерти.
-- Авилов? -- вызывает комендант.
С лица моего собесeдника, молодаго крестьянскаго парня, замeшаннаго в
сопротивленiи при отбиранiи хлeба в деревнe, разом сбeгает вся краска.
-- Есть, -- отвeчает он упавшим голосом.
-- Имя, отчество?
-- Иван Алексeевич, -- звучит срывающейся голос.
-- Собирай вещи!
-- Куда? -- странно спокойным тоном спрашивает парень.
-- Там тебe скажут... Домой, к бабe на печку, -- кричит чекист, обдавая
нас запахом спирта, и от его шутки всe вздрагивают, словно от удара ледяного
вeтра.
-- Барышев!
-- Есть. -- Еще одно лицо становится блeдным, как мeл, и на нем рeзче и
яснeе выступают слeды ударов рукояткой нагана.
-- Имя, отчество?
-- Петр Елисeевич.
-- Сколько лeт?
-- Двадцать восемь.
-- Довольно пожил, сукин сын!.. Собирай вещи, сволочь!... 130
Медленно идет роковой список, и всeм кажется, что эти минуты хуже пули,
хуже всякой пытки. Тe, кто по алфавиту уже пропущены, безсильно лежат на
полу, не будучи в силах оторвать глаз от страшной, еще продолжавшейся сцены.
А каждый из остальных, замерев, с острым напряженiем и мукой, ждет -- будет
ли произнесено и его имя.
Вот и буква "С".
-- Сегал...
-- Снeгирев...
-- Сол.. -- комендант запнулся. Только сотая доля секунды... А сколько
порежито в этот миг!...
-- Солнышков...
-- Топорков...
-- Харликов...
Молчанiе.
-- Харликов! -- возвышает голос комендант.
Опять молчанiе.
-- Гм... Так нeт Харликова? -- с мрачной подозрительностью мычит
чекист, вглядываясь в список, и вдруг, осeненный какой-то мыслью,
спрашивает:
-- Ну, а подходящiй есть?
По справкe надзирателя оказывается, что есть Хомяков с другим именем,
но совпадающим отчеством.
-- Ладно, сойдет!.. Выходи...
Послeднiя буквы, послeднiя имена...
-- Щукин!
Из угла камеры молча поднимается фигура молодого монаха с красивым
лицом, обрамленным черной бородой. Он молча крестится и идет прямо к двери.
-- Эй, поп, а вещи гдe?
Монах прiостанавливается и смотрит прямо в глаза коменданту.
-- Нeт у меня вещей, -- тихо отвeчает он.
Среди чекистов грубый хохот.
-- Налегкe в Царство Небесное собрался?
-- Опiум -- он без вещей, все едино, как пар!
-- Ну, катись, долгогривый, катышком!
Монах ровным шагом, с высоко поднятой головой скрывается в дверях...
131
В этот день из 40 арестованных нашей камеры взяли 24.
___
Кончился вызов, ушли чекисты, но в камерe не слышно ни звука.
Оставшiеся лежат в безсилiи, словно их тeло и души раздавлены прошедшей
сценой...
И только через час мнe передают небольшую котомку.
-- Т. Солоневич, вы, как староста, распредeлите... Щукин оставил.
Котомка -- это вещи монаха. В ней смeна бeлья и немного продовольствiя.
Голодных и раздeтых всегда много. Но у кого не станет поперек горла
кусок хлeба в такiе часы?..
___
Часов в 11 вечера окно нашей камеры задвигается ставней, и во дворe ЧК
начинается заключительная процедура. Группами по 4-5 человeк приговоренных
выводят во двор и вталкивают в маленькiй домик, у гаража, откуда через
нeкоторое время с равными промежутками -- в одну минуту -- раздаются
выстрeлы.
Несмотря на всe запрещенiя, поставив у двери "на стремe" маленькаго
воришку, я через щелку ставни наблюдаю за происходящим.
Вот идет новая партiя -- 4 мужчины и одна женщина. При холодном тусклом
свeтe качающихся от вeтра фонарей можно ясно различить, как каждаго из них
ведут под руки и подталкивают по двое чекистов.
Жертвы идут, опустив головы, механически, как бы во снe переставляя
ноги. Вот, один из них, подойдя к роковому домику, на секунду
останавливается, дико озирается по сторонам, рвется в сторону, но спутники
грубыми толчками и понуканiями втаскивают его в освeщенный прямоугольник
двери.
Женщина, идущая послeдней, внезапно начинает рваться из рук чекистов и
ея пронзительные крики огнем проходят по нашим измученным нервам. Она падает
на землю, извивается, кусает руки палачам и захлебывается в 132 отчаянном
воплe. Один из чекистов, схватив ее за растрепанные волосы, волочит по землe
в о<т>крытую дверь....
И всe эти звуки отчаянной борьбы почти тонут в торжествующе рокочущих
звуках в холостую работающих грузовиков.
Монах прошел послeднiй путь, выпрямившись и твердым шагом. Чекисты шли
около, не касаясь его...
___
Шипит вор у двери, предупреждая о приближенiи надзирателя, я усаживаюсь
на пол. Кто-то берет мою руку, кто-то, прижимается к плечу, в углу раздаются
подавленныя рыданiя, и мы слушаем звуки выстрeлов, от которых всe
вздрагивают, как от электрической искры.... Каждый выстрeл -- смерть...
___
Утром нас погнали мыть цементный пол гаража. И мы грязными тряпками
смывали со стeн брызги крови и мозгов...
Приговор "пролетарскаго правосудiя"
В эту памятную ночь и я тоже ждал своей смерти. Но мой час еще не
пробил.
Как я потом узнал, наканунe, на засeданiи Президiума ЧК было
разсмотрeно 115 дeл. На всю эту процедуру затрачено было 40 минут. Из этих
115 человeк 102 было приговорено к разстрeлу, 4 освобождено и 9 (в том числe
и я) приговорены к тюремному заключенiю.
Моя жизнь послe обeщанiя слeдователя висeла на волоскe, но волосок этот
оказался крeпким и выдержал...
Через нeсколько дней меня перевели в "обще-гражданскую" тюрьму и
показали приговор. В нем стояли короткiя сухiя слова:
..."Солоневич Б. Л. -- 2 года тюремнаго заключенiя за бандитизм".
Коротко и фантастично. Но рeшетки, окружающiя меня, были суровой
реальностью. Властной рукой ЧК я 133 временно был превращен в "бандита",
хотя бы и в кавычках.
Это все-таки лучше, чeм быть превращенным в покойника без всяких
кавычек... По сравненiю с могилой и званiе бандита и тюрьма -- утeшенiе...
Шанс на жизнь
По всeм данным положенiе ухудшалось. Разстрeлы шли почти регулярно два
раза в недeлю, гдe-то там в глубинах ЧК рeшалась моя судьба, а я был
безпомощен.
На допросы меня больше не вызывали, и я напряг всю свою
изобрeтательность, чтобы сообщить о моем положенiи брату. Может быть, ему на
волe удастся что-нибудь сдeлать...
Попыток связаться с волей было много. Удачнeе всего вышло это с помощью
Кости.
В вещах одного из разстрeлянных я нашел небольшую англiйскую книгу --
"Морской Волк" Джека Лондона. С воли книг передавать было нельзя, но,
очевидно, книга эта была пронесена сюда самим арестованным. На эту книгу я
очень надeялся.
Как-то, недeли через двe послe появленiя у нас Кости, в дверь вошел
чекист с бумажкой. Дeло было днем -- значит, трагедiей не пахло.
-- Рeпко, -- вызвал он.
Костя вскочил и поблeднeл.
-- Я.
-- Имя, отчество?
-- Константин Васильевич.
-- Собирайтесь с вещами.
-- Да у меня... -- начал было Костя, но я прервал его радостными
словами:
-- Ну, вот и хорошо, товарищ Рeпко! На волю, значит! Я вам тут вещички
помогу складывать!..
Костя растерянно повернулся ко мнe, но я уже суетливо сворачивал его
пиджак, незамeтно сунув в карман книгу. Улучив момент, я шепнул ему:
-- Книгу -- брату. (И громко.) Счастливо, товарищ! Не забывайте... 134
-- Ну, ну, идем? -- пробурчал чекист, и тонкая фигура юноши скрылась за
дверью.
-- Сердце мое сжалось. Будут ли его обыскивать? Пронесет ли он книгу?
Вeдь в книгe был один из немногих шансов на спасенiе...
Ребус и жизнь...
Много позже брат разсказывал:
-- Положенiе, понимаешь, создалось совсeм идiотское -- никто не знает,
в чем дeло с тобой, в чем тебя обвиняют, что грозит... И никаких вeстей. Вот
тут-то мы, брат, наволновались... Но как-то вечерком стук, и является Костя
-- худой и блeдный.
-- Вы откуда это, Костя, -- спрашиваю. -- Из больницы?
-- Нeт, говорит, из ЧК.
-- Боба там видали?
-- Как же. Он вам, вот, эту книгу передал. Я ее в брюках внизу
пронес...
Ну, мы, понятно, вцeпились с Тамочкой в эту книгу, как бульдоги.
Не для занимательнаго же чтенiя ты нам ее прислал, в самом дeлe!
Рисунок, который спас мнe жизнь.
Разгадайте, читатель, этот ребус, предположив, что получили его
нарисованным в книгe, присланной вашим братом из ЧК.
Ворочаем и туда и сюда. Наконец, Тамочка на послeдней страницe видит
рисунок. Твою руку-то я 135 уже знаю и в рисункe. Хоть ты и далеко не
мiровой художник, однако, в нарисованном тобой каррикатурном атлетe по очкам
тебя живо узнали. В чем тут дeло? Вглядываемся -- атлет стоит как будто на
вeсах.
Что это еще за ребус такой?
Думали, думали, а потом, конечно, догадались -- есть связь между тобой
и твоим вeсом. Вeс-то у тебя я помню -- 85 кило.
Открыли мы 85 страницу и под буквами нашли точки. Прочли всe твои
писанiя и сообщенiя.
Я -- живо к американцам. Разсказал все. На слeдующiй день двое из них
поeхали в ЧК. Однако -- не тут-то было:
"Гражданин Солоневич -- важный государственный преступник, -- отвeтили
там. -- Так как он совeтскiй подданный, то мы не считаем возможным сообщать
АРА свeдeнiя о дeйствiях органов государственной власти". Так и уeхали
американцы не солоно хлебавши...
-- Так что же меня выручило?
-- Чорт тебя знает, Bobby, видно, ты под счастливой звeздой родился.
Везет тебe. Помнишь Тамару Войскую?
-- Эта барышня, которая со мной в АРА служила?
-- Да, да... Она все время живо интересовалась твоей судьбой. Все ахала
и придумывала способы спасти тебя. Молодец! Бой-баба!
Тут судьба на твое счастье принесла в Одессу какого-то важнаго чекиста
из Москвы. На курорт прieхал -- вeроятно, отдыхать послe московских
разстрeлов. И как раз этот чекист оказался старым знакомым семьи Тамары. Тут
она в него и вцeпилась мертвой хваткой. А тому, понимаешь, тоже лестно
оказать свою протекцiю, показать свой вeс, свою власть и значенiе. Словом,
пошел он в ЧК к Дукельскому, предсeдателю. Уж не знаю, долго-ли и как они
там договаривались... Тамара не говорила подробно. Видно, с нея слово взяли.
Словом, как видно, на чем-то сошлись. Кажется, Дукельскiй так и сказал этому
московскому чекисту: "ну, знаете, только для вас"...
Вот... Ну, а остальное ты сам знаешь... 136
Брат засмeялся, и его дружескiя лапы обняли меня. -- Чорт тебя знает,
Bobby. Видно крeпко у тебя душа к тeлу пришита. Но смeха у нас, признаться,
много было в городe, когда узнали, что ты вдруг превратился в "бандита"...
Очень уж комично это вышло.
Конечно, тебe-то не до смeха было... Ну, да ладно. Чорт с ними. Все
хорошо, что хорошо кончается...
--------
Неволя
Тюрьма... Одиночная камера...
Суровая, жестокая, но и полезная школа. Вся картина Божьяго мiра, люди,
их отношенiя, их жизнь, их идеалы -- все это иначе расцeнивается душой,
когда между человeком и "волей" мрачно встает сeтка толстых ржавых брусьев.
Только тот, кто долго пробыл во мракe тюремных клeток, знает, как
мучительно длинны часы и дни раздумья, как рушатся, как карточные домики,
построенныя наспeх иллюзiи, как сурово провeряются жизненныя установки и
формируется внутреннее "я" человeка.
Только в минуты смертельных опасностей, да в тюремном раздумьe проходит
человeк очищающiй душу перiод "переоцeнки цeнностей". И благо тому, кто
выходит из этих перiодов укрeпленным и просвeтленным...
За что?
Этот жгучiй вопрос сверлил мозг, когда в первый раз за моей спиной
лязгнули запоры моей тюремной клeтки, и я остался один. Но когда немного
остыли взвихренныя чувства, когда спокойная логика стала овладeвать теченiем
мыслей, отвeт на этот вопрос я нашел без труда.
Я постарался стать на точку зрeнiя чекиста:
"Горячее, боевое время... Вездe возстанiя, заговоры, недовольство.
Власть явно не справляется с жизнью. Голод. 137 Перебои снабженiя, разруха
транспорта. Подавляющее большинство населенiя враждебно. Удержаться можно
только терротом и вдобавок террором п р е д у п р е д и т е л ь н ы м,
профилактическим. Не ждать ударов, а предупреждать их"...
И на фонe этих разсужденiй я постарался представить себe свою фигуру
под углом зрeнiя того же чекиста.
"Скауты... Гм... Что-то явно не коммунистическое. Чорт знает, чему они
там воспитывают дeтей, да юношей. Политическаго как будто ничего нeт, а
все-таки... Лучше на всякiй случай прижать их...
Солоневич? Ага... Так... Так... Сокол, скаут... Не наш, ясно, не наш. А
может и говорить, и писать, и стрeлять, и драться... Пользуется авторитетом
и любовью молодежи... Ну, а если будут волненiя, можем ли мы быть увeрены,
что он со своими ребятами станет на нашу сторону? Гм... Что-то сомнительно.
А если есть сомнeнiя -- давайте в порядкe профилактики снимем его со счетов,
так, на всякiй случай... Не совсeм? Не удалось? Выскользнул из под пули?...
Ну, так пока хоть годика на два. А там -- увидим"...
Сколько десятков тысяч лучших русских людей были сломаны или истреблены
послe такого приблизительно хода разсужденiй ЧК!
Но стоило ли рисковать своей свободой, своей головой, своей
будущностью? Не правильнeе ли было бы при первых признаках гоненiй против
нацiонально-мыслящей молодежи отойти в сторону и вести мирную спокойную
жизнь?..
"Из-за чего ты ломаешь свою жизнь?" спрашивал голос логики.
"Стоит ли?"...
Нити души
Старыя, уже позабытыя, картинки всплыли в моей памяти... 1912 год. Нас,
гимназистов, -- пятеро. Всe мы охотники, футболисты и... немного хулиганы.
Изрeдка до нас доходят вол<н>ующiе слухи в газетах о появленiи какой-то
новой организацiи молодежи с лагерями, походами, играми в лeсу, рыцарскими
законами, торжественной формулой 138 присяги... Что-то новое, свeжее, яркое
чувствуется в этих отрывочных свeдeнiях...
Но вот нам удается, наконец, достать журнал для юношества -- "Ученик".
В нем уже есть болeе точныя свeдeнiя об устройствe патрулей, скаутских
законах, и мгновенно создается 1 Виленскiй отдeльный патруль скаутов.
Не было ни руководств, ни книг, ни взрослых инструкторов, ни точнаго
знанiя законов и программ скаутов, но мы поняли инстинктом своих молодых душ
все свeтлое и привлекательное в скаутизмe: жизнь по рыцарским законам,
служенiе Россiи и ближним, и стремленiе вперед...
И когда нам в первый раз случилось всeм патрулем принять участiе в
тушенiи пожара, к утру -- мокрые, грязные и измученные -- мы были счастливы
сознанiем, что скаутскiй долг выполнен.
Это же сознанiе окрыляло меня, когда мнe впервые удалось вытащить из
воды тонущаго мальчика...
Девиз -- "будь готов" вошел в нашу душу, как будто для него давно было
готово завeтное, до тeх пор пустовавшее, мeстечко...
Скаутская семья
Годы жизненной борьбы, учебы, успeхов, неудач... И все это перевито
близостью к скаутской семьe. Там радость переживалась вмeстe. Горе теряло
свою остроту...
"Тот не может быть несчастен,
У кого патруль друзей..."
Усталым приляжешь к огоньку лагернаго костра... Шумит темный лeс. В
неизмeримой высотe мерцают звезды... Мелькают веселые огоньки костра, озаряя
знакомыя дружескiя лица, и теплая струя бодрости проникает в душу... Льются
знакомые звуки скаутских пeсен, бодрых, ясных и благородных, и хочется жить
и вeрить в жизнь... 139
Мы в поля свой путь направим,
У костров мы посидим,
Мостик сломан -- мы исправим,
Старых встрeтим -- пособим...
Идем по оврагам
Ускоренным шагом,
И вeтер флагом
Играет подчас.
Свeт солнца струится,
Бодрыя лица,
Весело птицы
Встрeчают нас...
Неужели согнуться?
И трудно сказать, что сильнeе всего поддерживало меня в тюремные дни и
мeсяцы, в минуты унынiя и отчаянiя.
Может быть, эта вот преданность молодой семьe моих друзей, с которыми я
был связан тысячами лирических нитей душевной спайки.
Может быть, сознанiе того, что молодежи нужна помощь в ея исканiях
политических путей, в ея борьбe за свои идейныя и моральныя установки, и что
я солдат общаго фронта.
Может быть, просто здоровое спортивное чувство состязанiя с сильным
противником и нежеланiе признать себя побeжденным...
Трудно анализировать поступки и рeшенiя прошлаго, особенно когда они
принимались в такое бурное время. Теперь, уже издали по времени, я думаю,
что моими рeшенiями руководило не столько сознанiе политическаго долга и не
столько даже эмоцiя какого-то подвига борьбы против совeтской власти,
сколько просто здоровый сильный нацiональный инстинкт. Бeлой Армiи не было,
но Бeлая Идея любви к Россiи оставалась неразрывно связанной с нитями души.
140
И, сопротивляясь совeтскому гнету и поддерживая в этом молодежь, --
сохранялся какой-то душевный покой и чувство уваженiя к себe.
Сдаться -- значило бы, прежде всего, плюнуть самому себe в душу...
Пружины моего "я" не были сломаны. И тюрьма только закалила их...
Как просто звучит: "П р о ш е л г о д!..."
Год... 12 мeсяцев видeть синее южное небо, покрытым желeзным переплетом
рeшеток...
Дни этого года шли с ужасающей медленностью, но когда он минул,
казалось, что прошел какой-то миг кошмара и все было сном...
Послe настойчивых хлопот я был освобожден досрочно (начальник тюрьмы
дал мнe, между прочим, такую характеристику: "тип, опредeленно, не
преступный")...
И опять я в АРА, радушно принятый американцами, и опять со скаутами, в
своей семьe.
Горе ослабeвшим!
Как прiятно свободным идти по знакомой улицe!..
-- Борис Лукьянович! Вы ли это? -- слышу я сзади удивленный голос.
Оборачиваюсь и вижу знакомое лицо старика Молчанова, очевидно,
вернувшагося из ссылки. Мы сердечно обнимаемся.
Лицо старика было печально и утомлено, а бeлыя пряди сeдин его длинной
бороды стали замeтны еще рeзче. Разсказав свои новости, я спросил:
-- Что это у вас, Евгенiй Федорович, такой вид больной? Что-нибудь
случилось?
-- А вы еще не слыхали?
-- Нeт.
-- Аля недавно умер, -- тихо сказал старик, опустив голову.
-- Аля? Ваш Аля? Что с ним сталось?
-- Да, вот, попал как-то под дождь, да еще ледяной вeтер. Промок,
простудился и слег. Доктора нашли скоротечную чахотку. Мeсяц только и
промучился бeдняга. 141
-- Боже мой! Вeдь молодой организм!
-- Эх, молодой! Знаете, Борис Лукьянович, нынeшняя молодежь слабeе нас,
стариков. Вы вeдь помните, как ему приходилось работать в порту. Из
послeдних сил. А питанiе-то какое было -- черный хлeб, да и то не вдоволь.
Семью выручал! Славный мальчик был.
Старик помолчал нeсколько секунд, и лицо его словно закаменeло в
гримасe боли.
-- Что-ж, видно, силы были подорваны, -- словно справившись с самим
собой, продолжал он. -- Доктор так и говорил: исчерпаны запасныя силы
организма. Нечeм бороться с болeзнью. Так и погиб...
Я молча пожал его руку.
-- Ну, что-ж, Божья воля, -- тихо сказал старик. -- А о Николаe
Александровичe, начальникe отряда на Романовкe, вы ничего не слыхали?
-- В тюрьму новости не доходили. А что с ним?
-- Едва, едва на тот свeт не попал.
-- Как это?
-- Под суд попал... Ба! Да вот и Ларочка. Она лучше меня эту исторiю
знает... Это еще без меня было.
Навстрeчу нам дeйствительно шла помощница Владимiра Иваныча по работe с
дeвочками, студентка Ларисса.
-- Вы, Борис Лукьяныч? -- радостно воскликнула она. -- На свободe уже?
Трудновато пришлось вам в тюрьмe?
-- Пустяки! Скауты в огнe не тонут и в водe не горят. Разскажите лучше,
Ларисса, что там с Николаем Александровичем вышло?
Лицо дeвушки сдeлалось серьезным.
-- Что вышло? Да едва не погиб наш друг Багрeев. Если-б не депутацiя
рабочих со слободки Романовки -- не быть бы ему живым.
-- А в чем его обвиняли?
-- В полученiи взяток и вымогательствe.
-- Не может быть? -- поразился я. -- Не похоже это на Николая
Александровича. Да и он так скромно жил...
-- Я тоже не повeрила бы, да на судe Багрeев сам признался. И даже
открыто, без всякаго давленiя. 142
-- Сам признал?
-- Да, он так и сказал. Его спрашивает предсeдатель суда: "Брали
взятки"? -- "Брал", отвeчает. "Значит, признаете себя виновным?" А он этак
спокойно и холодно: "Признаю"... Публика, знаете, так и ахнула. Мы всe так и
замерли... Господи, думаем, -- губит себя Николай Александрович. Вeдь под
разстрeл попадет...
-- А как же это вышло? Зачeм ему это надо было?
Для других
-- А он в заключительном словe прямо сказал об этом. Ах, как это было
сильно сказано! -- восторженно воскликнула дeвушка. -- Когда он говорил,
так, знаете, зал притих, как... ну, как во снe... А он, вот, так выпрямился
во весь рост и гордо и спокойно начал:
"По законам я -- преступник. Но совeсть у меня чиста, и оправдываться я
не собираюсь. Через мои руки проходила вся продажа нашего богатства
за-границу. Через наше агент<с>ттво все шло -- начиная с реквизированных
роялей, кончая хлeбом. И это в то время, когда народ умирает с голоду. Так
вот, с этих иностранных капитанов, которые грузились в тайнe, ночью, чтобы
никто не видeл, я и брал взятки за ускоренiе операцiй. Неужели перед этими
скупщиками награбленнаго я буду считать себя морально виноватым? Куда шли
деньги, спросили вы меня, товарищ предсeдатель? А это пусть скажет слободка
Романовка, пусть скажут ребята, которым я помогал. Они знают, что всe эти
деньги я отдал голодным и больным...
-- И вы знаете, -- волнуясь, продолжала Ларисса и глаза ея блестeли, --
так, когда он замолчал, вдруг как грохнули апплодисменты -- так всe и
растерялись. А это в залe много рабочих со слободки было, и спортсменов и
нас, скаутов -- порядочно. Вeдь вы знаете, как Багрeева всe любят. Скандал
вышел. Помилуйте -- преступнику апплодируют. Ох, и злые же рожи были у
судей!
А потом, через нeсколько минут выносят приговор: разстрeл... Всe так и
ахнули...
-- Так как же все-таки Николай Александрович вывернулся? 143
-- Эту исторiю уже я подробнeе Ларочки знаю, -- сказал старик. -- Послe
этого приговора на Романовкe волненiе поднялось. Митинг собрался. Мнe потом
разсказывали рабочiе. Здорово настроенiе накалилось.
"Что-ж, кричали, парень наших дeтей подкармливал... Сколько лeт его
знаем!.. Свой человeк! Как хлeб вывозить из голодной страны -- так можно, а
как дeтишек наших кормить, так -- пуля? А еще пролетарскiй суд называется."
Словом, страсти разыгрались. Депутацiю выбрали и в Исполком. Там крутили,
крутили, успокаивали, успокаивали, но все-таки, знаете, неудобно -- рабочая
окраина требует -- нельзя не считаться...
-- Значит, смягчили?
-- Смягчили. Десятью годами заключенiя замeнили...
-- Бeдняга, -- вздохнула дeвуш<к>а. -- 10 лeт... Подумать только!
-- Ничего, -- сочувственно положил ей на плечо руку старый начальник.
-- Теперь вeдь жизнь путанная. Не просидит наш друг 10 лeт. Я увeрен, что
года через 3 он будет уже на волe. Вот, дядя Боб только половину вeдь
отсидeл. А вeдь его ЧК судила. Это много хуже, чeм суд. Ничего, Бог даст,
скоро увидим его... и живого. Это только мертвые не встают, -- тихо закончил
старик, и лицо его выразило мучительную душевную боль.
Ларочка прижалась лицом к его плечу, и мы замолчали...
"Обезьянье средство"
Как-то поздно ночью я проснулся весь в поту. Голова гудeла и пульс
бился лихорадочным темпом.
-- Что за чорт, -- подумал я. -- Неужели я всерьез заболeл?
К утру стало хуже. Брат мнe поставил термометр, и когда я взглянул на
него, мнe показалось, что я в бреду: столбик ртути стоял выше ста градусов.
Я протер глаза. Что за чепуха?
-- Ваня, Ваня, -- позвал я.
Брат подошел к кровати.
-- Слушай, братик, кто это с ума слeз: я или термометр? 144
Брат посмотрeл на термометр и засмeялся.
-- Ты, ты, конечно. Тут, брат, градусы по Фаренгейту. Я, вот, сейчас
переведу на Цельсiя.
Через минуту он подошел ко мнe с озабоченным лицом.
-- Н-да... Неважно твое дeло.
-- А сколько набeжало?
-- Да за 40...
-- Пожалуй -- тиф.
-- Да вeдь ты уже болeл?
-- Ну так то -- сыпным и брюшным. А теперь, значит, для полнаго
комплекта и возвратный в меня влeз.
Мы шутили, но, к сожалeнiю, штука оказалась правдой. Пришедшiй днем
врач опредeлил, дeйствительно, возвратный тиф.
Через нeсколько дней, благодаря хлопотам американцев, я был помeщен в
городскую больницу.
Болeзнь шла, не затухая... Тиф во мнe чувствовал себя, как дома, и не
поддавался леченiю.
Как-то вечером ко мнe подсeл старик-профессор.
-- Крeпкiй вы человeк, т. Солоневич, -- вкрадчиво начал он. -- Вам,
знаете-ли, нужно бы испытать болeе сильные методы леченiя, а то и так вы в
недeлю З кило вeсу потеряли...
-- Да я и не прочь. А развe у вас есть что-либо покрeпче?
-- Есть-то есть, -- как-то не очень рeшительно отвeтил он. -- Мы
недавно получили, но, вот, без санкцiи пацiента мы не можем...
-- Если дeло только за этим, профессор, то я вам и руками, и ногами даю
санкцiю. У меня машина крeпкая. Бог даст, выздоровeю, даже вопреки вашему
леченiю.
-- Так вы согласны?
-- Совершенно единогласно.
С большой тщательностью мнe было сдeлано обильное внутривенное вливанiе
какого-то средства, и, к общему удивленiю и радости, через нeсколько часов
кривая температуры стала падать и дня через два я чувствовал себя здоровым,
хотя и очень слабым.
-- И до чего это, Иван Лукьянович, удивительно вышло, -- радостно
говорил этот старый профессор, 145 встрeтив на улицe моего брата. -- Прямо,
как в сказкe!
-- Как так?
-- Да, видите ли, мы только что получили из Америки это новое средство.
Ну, а там, знаете, нeт совсeм тифа. Так до сих пор эксперименты там дeлались
только на обезьянах. А из людей на вашем братe, собственно, первом в мiрe
испытали это средство. И представьте себe, -- восторженно закончил старичок,
-- и люди, оказывается, выздоравливают...
Меня долго потом дразнили "обезьяньим средством"...
Начало конца
Грозовыя тучи, давно уже скоплявшiяся над нашими отрядами, разразились,
наконец ударом.
Всероссiйскiй съeзд Комсомола признал необходимым закрыть скаутскiя
организацiи, "как идеологически несоотвeтствующiя коммунистическому
воспитанiю совeтской молодежи" и создать свои отряды "красных юных
пiонеров"...
В жизни скаутов наступал новый перiод, еще болeе тяжелый и
отвeтственный, перiод борьбы за свое существованiе в атмосферe уже открытой
враждебности и преслeдованiй...
Мое личное положенiе послe этого постановленiя было весьма опасным.
Было ясно, что при первых же преслeдованiях скаутов (а что Комсомол
постарается "выкорчевать гидру контр-революцiи" со всeм своим погромным
жаром -- было очевидно) прежде всего буду "изъят" я, уже находящiйся на
учетe в ЧК, как "явный контр-революцiонер". При этих условiях оставаться в
Одессe, недавно пройдя всe тюрьмы города, мнe было опасно. Больно было
думать, каким непрiятностям могу я подвергнуть семью брата, тоже
сравнительно недавно, вмeстe с маленьком сынишкой, проведшей мeсяца 3 в
Одесской тюрьмe по подозрeнiю в "бeлогвардейском заговорe".
Нужно было уeхать. Севастополь давно уже звал меня к себe. Старая гроза
там развeялась, старыя исторiи 146 забылись в бурe и пeнe событiй, и можно
было надeяться, что там будет безопаснeе, чeм в Одессe, под "учетом" ЧК.
Много, много друзей пришло провожать меня на пристань, и когда между
бортом парохода и берегом мелькнула полоска воды, когда затихли вдали
сердечные голоса привeта и благопожеланiй, когда бeлый маяк Одесской гавани
остался позади -- сильно взгрустнулось... Жаль было покидать чудом
найденнаго в водоворотe жизни брата, своих друзей и красавицу-Одессу, гдe
было пережито так много и тяжелаго, и свeтлаго...
Но жизнь звала вперед...
Кому быть разстрeлянному, тот не потонет!
Раннее утро. Сeрая пелена тумана еще стелется по водe. Я стою у
поручней и задумчиво смотрю на катящiеся водяные валы, с шумом разбивающiеся
о борт. Вот на валу какой-то обломок. Волна покачивает его и вдруг,
подхватив на свой пeнистый гребень, перекидывает дальше.
"Так и моя жизнь, думаю, я волны разбушевавшейся стихiи бросают меня из
стороны в сторону, и вeтры гудят над моей головой. Разобьет-ли меня о скалы
эта буря или суждено мнe выплыть живым на мирный берег? Бог знает"...
Внезапно раздавшiеся шум и крики вывели меня из философской
задумчивости.
Я глянул вверх, на капитанскiй мостик. Там с блeдным лицом, освeщенный
первыми лучами восходящаго солнца, стоял вахтенный и дрожающей рукой
показывал на воду.
Я посмотрeл по этому направленiю, и сердце замерло у меня в груди...
В нeскольких метрах от борта скользила мимо нас, словно какое-то
морское чудовище, черная желeзная спина пловучей мины...
Ея круглая поверхность чуть блестeла в первых проблесках зари, на
страшных отростках-щупальцах висeли зеленыя змeи водорослей, а свeтлыя и
прозрачныя 147 волны с бeлыми гребнями, как бы шутя и играя, ласкали ея
стeнки.
-- Вот она, смерть!..
В теченiе нeскольких секунд никто не мог шевельнуться и вздохнуть.
Сердце, казалось, перестало биться, и вся жизнь сосредоточилась в зрeнiи.
Задeнем-ли?.. Уйти уже нельзя: махину парохода не повернешь, как
игрушечный кораблик. А заряд мины ра<з>считан для взрыва могучаго
броненосца. Что останется от нас?!
Задeнем ли?..
Миг... и мина, так же спокойно и важно покачиваясь, медленно прошла
мимо борта... Вздох облегченiя вырвался из груди всeх.
Зазвенeли звонки машиннаго телеграфа, и пароход стал медленно
поворачивать. Держа мину под неусыпным наблюденiем полудюжины биноклей, мы
подошли к ней на ра<з>стоянiе 50 метров.
-- "Пли!" -- раздалась команда на кормe, и прогремeло нeсколько
винтовочных выстрeлов. Оказывается, на борту было нeсколько солдат с
винтовками, и мину рeшено было потопить.
Выстрeлы гремeли.
-- Довольно, довольно! -- отчаянно кричал в рупор капитан. -- Мина
потонет и так, если хоть одна пуля попала. Подождите, не стрeляйте!
Но его совeт опоздал. Грянуло еще нeсколько выстрeлов, и вдруг высокiй
пeнистый столб воды поднялся вверх. Страшный грохот прокатился по
поверхности моря, и громадная волна качнула наш пароход. Туча водяных брызг
залила нашу палубу, и когда она разсeялась, поверхность моря была пустынна.
Мины уже не было...
-- Да это вeдь дeло обычное, -- радостно взволнованным тоном,
жестикулируя, разсказывал вахтенный на мостикe. -- Это все минныя
загражденiя времен мiровой войны. Буря сорвет вот этакую сволочь и катает
себe по волнам. Наткнешься, и аминь. Вeдь в двух метрах от борта прошла,
проклятая.
-- А почему она не сразу взорвалась? -- спросил кто-то снизу. 148
-- Да видно, не попали сразу в запал. Она бы и так от пробоин затонула,
а то, вот, осколком кого-нибудь по черепу могло садануть... Ну, да развe эти
ребята выдержат! Они в мину, как в медвeдя стрeляли. На совeсть... Ну,
все-таки пронесло и то -- слава Богу!
И "совeтскiй красный моряк" снял фуражку и с глубоким чувством...
п<е>рекрестился.
Я посмотрeл на море, по которому спокойно и лeниво шли валы волн, на
вырисовывавшiеся вдали в розовом туманe утра скалистые берега Крыма и
улыбнулся.
Судьба! "Кысмет", как говорят турки... 149
--------
На борьбу с судьбой
Иди -- пeсни пой,
И гляди вперед
Ясным соколом...
--------
Взгляд с политических высот
Гдe-то в Москвe, на многолюдном съeздe комсомольцев, поздно ночью,
послe горячих докладов "с мeст" о незатухающей работe скаутов, о рядe неудач
в "освоенiи" этой "чуждой коммунистической идеологiи" организацiи,
взметнулся, наконец, лeс голосующих рук, и легальное существованiе скаутов
было прекращено.
Читателю, не вполнe ясно представляющему себe совeтскую
дeйствительнос<т>ь, будет, вeроятно, не вполнe понятно, почему коммунисты
подвергли гоненiям скаутскiе отряды, далекiе от политики, казалось бы,
цeнные в любом государствe.
Чтобы помочь читателю уяснить положенiе скаутской организацiи в этот
бурный перiод, я на секунду прерву боевой ритм моего разсказа небольшим
политическим обзором.
Совeтскiй строй, представляющей собой небывалый в исторiи мiра аппарат
давленiя, не разрeшает существованiя никаких организацiй, кромe
коммунистических или находящихся под их непосредственным руководством (хотя
бы и завуалированном). В СССР не только матерiальная жизнь человeка сжата
жестокими тисками полуголоднаго существованiя, но и интеллектуальная и
моральная сторона этой жизни может развиваться только по путям, одобренным
коммунистической партiей. 150
Естественно, что всякое, хотя бы и небольшое, объединенiе людей на
почвe интересов, хотя бы и не враждебных власти, но стоящее внe
обще-государственной и партiйной системы, разсматривается, как чуждое, не
"свое". А в СССР, в его внутренней политикe, царит лозунг: "кто не с нами --
тот против нас". И понимается этот лозунг со всей фанатичной безпощадностью.
Или -- или. Аполитичности -- нeт мeста.
Отсюда понятно, почему скаутская организацiя так же, как и сокольская,
не бывшая коммунистической ни по своей идеологiи, ни по подбору
руководителей и молодежи, цeликом вошли в разряд "контр-революцiонных
сообществ".
Много общественных организацiй прекратило свое существованiе с приходом
власти совeтов. Наиболeе счастливыми из всeх организацiй молодежи оказались
чисто спортивныя, с их сравнительно узкими задачами физическаго развитiя и
спорта. Онe просто перемeнили свои названiя, использовав для этого все
многообразiе слов: "пролетарскiй", "красный", "трудовой", "ленинскiй",
"революцiонный", продолжая свою дeятельность, поскольку общiй голод позволял
это.
Но всe группировки, основанныя, хотя бы и не на враждебных, но "чуждых"
коммунизму идеях: "Сокол" -- с его идеей нравственнаго и физическаго
воспитанiя славянских народов, "Маккаби" -- с его идеей сiонизма и, наконец,
скауты -- с их братством молодежи на почвe служенiя Богу, Родинe и ближним
-- всe эти нацiоналистическiя организацiи стали преслeдоваться.
В отношенiи к скаутам у Комсомола нашлось, кромe общеполитических
причин непрiязни, еще и личное, так сказать, соперничество в отношенiи
влiянiя на молодежь.
Это соперничество появилось не сразу.
В 1921-23 годах Комсомол переживал очередной перiод своих затрудненiй,
или, как принято красиво выражаться в Совeтской Россiи, "болeзней роста". В
эпоху гражданских войн политически незрeлая молодежь, которая вeрила в яркiе
лозунги и широкiя обeщанiя прекрасно поставленной пропаганды, питала ряды
Комсомола 151 притоком новых сил. Но когда в первые же мирные годы контраст
между теоретическими установками и обeщанiями власти и безпросвeтной и
мрачной дeйствительностью сдeлался совсeм уж очевидным, русская молодежь, с
характеризующей ее высотой идейных запросов, рeзко отшатнулась от зазыванiй
Комсомола.
В тe времена аппарат совeтской власти еще не научился так, как теперь,
заставлять силой экономическаго давленiя принимать участiе в своей работe.
Тогда еще званiе комсомольца не несло с собой громадных матерiальных и
карьерных преимуществ.
В итогe, приток новых сил прекратился, и комсомол стал хирeть.
В помощь ему выступил организацiонный опыт старшаго поколeнiя. Если для
партiи была успeшно создана смeна, в видe КСМ, то кто, собственно, мeшает
самому КСМ создать себe по такой же схемe младшую ступеньку? И оттуда
организованным ("нормированным") непрерывным потоком лилась бы струя "новой
смeны", изолированной в процессe своей "проработки" от всяких тлетворных
влiянiй и воспитанной на всe 105 процентов на принципах совeтской
государственности -- "Ура!" "Единогласно!" и "Вгрызайся, куда указывают!"
Итак, Комсомолу было дано заданiе родить себe дeтище. Так как по своему
мужественному характеру КСМ не мог считать себя вполнe подготовленным для
выполненiя таких, все-таки деликатных, функцiй, то вожди КСМ не без явной
резонности сообразили -- "давайте, чeм самим рожать, сопрем откуда-нибудь
готовенькаго ребенка!"
Ребеночек на примeтe был -- это была скаутская организацiя, широко
распространенная по всему лицу земли россiйской и насчитывавшая в своих
рядах нeсколько десятков тысяч дeтей и юношества. Ну, чeм не клад для
боящагося мук материнства Комсомола?
Широким росчерком пера скауты мгновенно, как по мановенiю волшебнаго
жезла, были превращены в "юков" -- юных коммунистов. Смeна была создана.
В тe сравнительно гм... гм... блаженныя времена преклоненiя и
безусловной вeры во всякiя марксистскiя 152 утопiи считалось, что
коммунистическая идеологiя прирождена человeку, и что только рамки
"пррроклятаго буррржуазнаго строя" (с соотвeтствующими ударенiями на р) не
дают этому прирожденному homo socialisticus'y вести себя так, как это
полагали "великiе учителя марксизма". Не даром вeдь "маленькiй человeчек в
Кремлe", (Ленин), болтая в воздухe не доходящими до пола ногами, настойчиво
вопрошал удивленнаго Уэльса: "А когда же наступит в Англiи пролетарская
революцiя?...7
Прошли мeсяцы, и выяснилось, что КСМ живет своей гм... гм...
коммунистической жизнью, а юки-скауты -- своей, и что сближенiя между этими
почти одинаковыми по названiю организацiями отнюдь не наблюдается.
Комсомол был искренно удивлен -- как это так юношество не
коммунизируется? Увeренность в том, что смeна автоматически вырастет
"подходящая", пошатнулась. Надо, как оказалось, коммунизировать другими
методами.
И вот тогда началось великое "освоенiе" скаутских отрядов. Путем
задабриванiй, соблазнов, запугиванiй, арестов, высылок, подкупов,
политических бесeд и всeх многообразных методов большевицкой пропаганды в
теченiе нeскольких лeт скауты передeлывались в коммунистов. И постепенно из
всей этой картины организованнаго давленiя стал вырисовыват<ь>ся один
основной вывод. Молодежь идет на уступки до какого-то предeла, и границы
этого предeла по каким-то, непонятным для комсомольцев, законам точно
опредeляются среди всeх скаутских отрядов всей Россiи. И шаги уступок
неизмeнно останавливаются на той грани, когда требуется поколебать основные
моральные устои "стараго воспитанiя". И тогда скаутскiе отряды, не имeя сил
бороться открыто, разсыпаются на неуловимыя кучки своих патрулей, но не
подчинаются насилiю и нажиму.
7 "Россiя во мглe", Г. Уэльсъ.
Всe эти наблюденiя, собранныя со всeх концов Россiи, привели
центральный Комитет Комсомола к печальному убeжденiю, что скауты не пригодны
в качествe строительнаго матерiала для его цeлей и что волей-неволей 153
приходится создавать собственную смeну из дeтей, еще не "зараженных"
моральными идеями скаутинга.
Нужно было "заимeть" такую организацiю дeтей, которая давала бы
"выдержанную большевицкую смeну" в Комсомол, которая росла бы в полном
подчиненiи "генеральной линiи" и ея вождей и становилась бы неразсуждающим
винтиком совeтской машины гнета и террора.
Так родилось "пiонерское движенiе".
До этого момента враждебность Комсомола к скаутингу зависила от
контраста между идей религiи, альтруизма и служенiя Родинe, вложенной в
скаутинг, и коммунистической проповeдью ненависти, безбожiя и матерiализма.
Послe же созданiя юных пiонеров скаутов стали разсматривать еще и как
опасных соперников, со всeми вытекающими отсюда послeдствiями.
И если до 1923 года скауты, кое-как отбиваясь от назойливых попыток
"освоенiя", сохраняли все-таки возможности легальнаго существованiя, то
послe историческаго рeшенiя съeзда КСМ скаутинг перешел в положенiе
преслeдуемой и запрещенной организацiи.
И перiод этого "подпольнаго" существованiя 1923-26 г. г. непремeнно
войдет в исторiю молодежи, как яркiй примeр героической борьбы русскаго
юношества против всей мощи безпощаднаго давленiя большевицкаго
государственнаго аппарата.
Негнущаяся молодежь
"...Времена, когда стeны смeялись, женщины плакали, а 500 отчаянныхъ мушкетеровъ кричали:
-- Бей, бей!.."
Д ю м а.
Окраина Севастополя. Уютный маленькiй бeлый домик боцмана Боба. Опять я
в семьe своих старых друзей.
Вот, крeпкая фигура хозяина, с его круглым добродушным лицом и вeчно
торчащим бeлобрысым вихром. Вот, Ничипор, наш поэт, худой и высокiй, с
задумчивыми глазами, всегда готовый мягко и насмeшливо улыбнуться. Вот,
Григ, с его постоянно напряженным чуть чуть страдающим выраженiем лица,
молчаливый и замкнутый... 154
Маленькая Лидiя Константиновна, с постарeвшим лицом и усталым взглядом,
как и прежде, ласково улыбается взрывам молодого веселаго смeха. Тамара
задумчиво склонила над стаканом чая свое обрамленное тяжелыми черными косами
лицо и только изрeдка внимательно и дружелюбно всматривается в лицо
разсказчика.
Хохотунья Таня, сверкая то улыбкой, то звонким серебром смeха, хлопочет
около толстаго уютнаго самовара, и ея заботливая диктаторская рука
поддерживает конвеер скромнаго ужина.
Я разсказываю свои одесскiя приключенiя. Севастопольцы дeлятся своими
переживанiями.
-- Ну, а теперь-то Комсомол прижал вас здорово? -- спросил, наконец, я.
Боб задорно встряхнул головой.
-- Ну уж и прижал! Не так-то легко, Борис Лукьяныч, это сдeлать. Мы
ребята крeпкiе. Извернулись. А знаете, как? Ударились в спецiализацiю!
-- Да вот как: кромe наших обычных сборов и походов, мы распредeлили
нашу работу, так сказать, "на внeшнiй рынок": герли взяли на себя помогать
Тамарe в ея прiютe.
-- Оффицiально, как скауты?
-- Ну, нeт, конечно. Как школьницы и "литераторы". Это вам потом самый
главный "литератор" объяснит эту их "халтуру"8.
Ничипор поднял бровь, улыбнулся, но промолчал.
-- Ну, а сухопуты9 наши сейчас на себя больницу взяли на Корабельной
сторонe -- тоже, значит, по санитарной и развлекательной линiи.
8 Тип совeтской дeятельности: работа для "видимости", тяп-ляп, без
серьезных задач и цeлей, с оттeнком жульничества.
9 Отряд сухопутных скаутов.
-- Ну, а вы, моряки?
-- У нас совсeм новая линiя, -- засмeялся Боб, -- по безпризорной
части.
-- Это что еще за спецiальность?
-- А это мы безпризорников обрабатываем. Ей Богу, здорово интересно.
Хорошiе ребята среди них есть. 155 Как раз послeзавтра наш морской поход с
ними. Поeдем вмeстe? А?
-- С удовольствiем. А если шторм?
-- Нeт, что вы, Борис Лукьянович. Никак это невозможно. Заказана на
небe погода 1-го сорта. Значит, eдем?
Я кивнул головой.
-- Вот это -- дeло. Ну-ка Григ, -- обратился боцман к своему
патрульному, -- скажи, братишка, ребятам, чтобы завтра осмотрeть шлюпки --
скажи, Борис Лукьяныч с нами eдет, чтобы не осрамиться.
-- Есть, есть.
-- Ну, а как самый момент ликвидацiи отрядов у вас здeсь прошел? Кто
мнe, ребята, про это разскажет?
-- Как прошел, спрашиваете? -- с сумрачным лицом отвeтил Ничипор. --
Ну, вы знаете, конечно, что для комсомольцев слово "ликвидацiя" значит --
"бей и громи". И на нас тоже, конечно, накинулись и грабанули...
Он рeзко замолчал, словно вспомнил о чем-то тяжелом. Прiумо<л>кли и всe
за столом и словно облако досады прошло по их лицам.
-- Ну, и что же вышло? -- прервал я паузу.
-- Что вышло? -- переспросил Ничипор каким-то приглушенным голосом. --
Разсказывать, право, не хочется. Помните, Борис Лукьянович, как 2 года тому
назад нашу милую хавыру разрушили. -- Уж на что обидно было! А теперь еще
хуже вышло... Помните наше знамя старое?
-- То, с образом Георгiя?
-- Да, да, еще при Олегe Ивановичe освященное...
-- Что с ним случилось?
-- Забрали... -- Голос юноши прервался, он отвернулся и нервно зашагал
по комнатe... -- Ну, и чорт с ними, что забрали, реквизировали -- это, по
крайней мeрe, понятно. На то и война. Но вы знаете, Борис Лукьяныч, что они
с ним сдeлали? На общем собранiи комсомольцев торжественно порвали,
привязали к палкe и стали пол подметать... А потом... потом -- в уборную
бросили. -- Послeднiя слова вырвались у Ничипора сквозь зубы, и пальцы его
сжались в кулаки.
Боцман не выдержал. 156
-- Ax, чорт, -- вскочил он в волненiи. -- И как это все-таки вы отдали
это знамя?
-- Да меня как раз дома не было, -- мрачно отвeтил Ничипор. --
Штаб-квартира нашего отряда в моем домикe. Ну, что-ж сдeлаешь: ночью
вломились, стариков моих до смерти перепугали... Все перебили, переломали...
Бюст адмирала Нахимова, героя Севастопольской обороны, у нас был -- так
только порошек почти один остался -- так ломами его били. Ну, и знамя,
конечно, забрали... У-у... Сволочи, -- вырвалось у него. -- Простите, Лидiя
Константиновна, пожалуйста, простите. Ей Богу, нечаянно. Уж очень обидно
вспоминать...
-- Ну, а другiе отряды?
Боцман облегченно вздохнул.
-- Ну, нам-то удалось спасти.
-- Выругайте их, Борис Лукьянович, -- прервала его Тамара. -- Вeдь
этакiе отчаянные ребята. Знамя они, правда, и свое, и наше спасли, но сами
чуть не погибли.
-- Как это вышло?
-- Да, вот, дeло прямо в минутах было... Мы как раз получили свeдeнiя,
что налет комсомольцев вот-вот грянет. Я -- к Лидiи Константиновнe, за наше
знамя и -- в Яхт-Клуб. А там наши, вот, адмиралы всe в шлюпку, парус,
значит, на бом-брам-стеньгу, или как там: гафель, гальюн или бимс...
-- Да уж говори прямо, "подняли" -- что тут! -- снисходительно уронил
боцман. -- Запутаешься в снастях и не выберешься.
-- Ну, ладно, -- засмeялась Тамара. -- Значит, подняли парус и ходу.
Хотeли сперва куда-нибудь в Сeверную бухту, к Инкерману, да потом подумали
-- еще в бинокль могут подсмотрeть. А тут как раз волненiе сильное было.
Бр... Даже по бухтe барашки ходили. А они, чертенята, не долго думая, лeво
руля (так что ли, Боб?) и в открытое море. А в этот день вeтер, волны были.
Сколько баллов, Боб?
-- Да что-то 9 или 10, -- с дeловитой небрежностью стараго морского
волка отвeтил боцман.
-- Вот, и я помню. Из гавани даже пароходы не выходили в открытое море.
А они, понимаете, Борис Лукьянович, 157 рeшили -- кружным путем на шлюпкe,
по бурному морю, в Георгiевскiй монастырь...
-- А что-ж, -- холодно спросил Григ, -- так, по твоему, и отдать
знамена комсомольцам?
-- Да нeт! Но хоть бы не в такой путь пошли! Ну, завернули бы за мыс и
высадились бы. Так нeт же! Они, дядя Боба, миль 10 по бурному морю так и
прошли. Уж послe, как мы узнали -- так и ахнули... Лидiя Константиновна
собиралась им чубы драть, да уж как-то смилостивилась.
-- Побeдителей не судят, -- разсмeялась княжна. -- Что с ними дeлать!
-- Зато знамена спасены были! -- сiяя, воскликнул Боб.
-- Ну, а в морe-то трудновато было?
-- Бррр... Да, по совeсти сказать, здорово неуютно. Мы к вечеру вышли.
Пока, это, маяк обошли с юга -- смеркаться начало. А шторм наворачивает все
сильнeй и сильнeй. Мотает нас, как щепку, да и заливает. Пока мы подошли к
монастырю -- совсeм стемнeло. Ну, а в темнотe к скалам в такой шторм не
подойти -- разобьет, как скорлупку. Намучились мы, что и говорить. Еще
счастье, что мы с собой и лагерныя ведра взяли -- не хотeли и их
комсомольцам отдавать. Воду-то все время из шлюпки и отливали. И ничего...
-- Да я вижу, что ничего, -- невольно разсмeялся я. -- А могло бы быть
и похуже.
Боцман беззаботно махнул рукой.
-- Э... Ладно... Что там. Все хорошо, что хорошо кончается. Это, вот,
Григ, дeйствительно, молодец -- предупредил нас во время.
-- Мнe просто повезло, -- отмахнулся от похвалы Григ. -- В послeднiй
момент узнал. Комсомольцы ждали рeшенiя Москвы: как радiо получили -- так и
в атаку с ломами: "крой, ребята, Бога нeт"... Я бы и Ничипора успeл
предупредить, да дома там никого не было. Хотeл было еще раз забeжать, да
уже поздно было.
-- Что-ж дeлать, друзья. Такiя штуки по всей Россiи пошли. Дeло
прошлое... Ну, а теперь как вы сорганизовались? 158
Боб весело разсмeялся.
-- Мы теперь окопались при Яхт-Клубe Всевобуча10 и гордо называемся
"допризывники по системe "скаутинг". Поди -- укуси. Смeна красным морякам, а
не какая-нибудь контр-революцiя. Военные нас поддерживают, дали двe старых
шлюпки. Мы их отремонтировали, ведем с допризывниками морскую подготовку, а
сами незамeтно и своими дeлами занимаемся. Ничего, живем, не унываем...
Потом же мы всe подвохи комсомольцев заранeе знаем: у нас вeдь свой ручной
комсомолец есть.
10 Отдeл Всеобщаго Воинскаго Обученiя.
-- Кто это?
-- Да, вот, Григ.
-- Вы, Григ? Вы -- комсомолец? Всерьез или по названiю?
-- Да что, Борис Лукьяныч, дeлать-то иначе? -- смущенно сказал юноша.
-- Я уж думал и так, и этак -- другого выхода никак не нашел. Видите ли, по
моей слесарной спецiальности я числюсь производственным рабочим и хочу
как-нибудь в Автомобильный Институт в Москву поeхать учиться. Не оставаться
же вeк слесарем! Ну, а туда только комсомольцев и направляют. Я и рeшил...
-- Он и у нас совeта спрашивал, -- вмeшалась Тамара. -- Мы тоже рeшили,
что он прав. Нужно пробиваться вперед. Что-ж дeлать? А Григу без
комсомольскаго билета пути никуда нeт. Вопрос жизненной тактики... Но зато
нам, Борис Лукьяныч, он здорово полезен. Уж мы-то обо всeх затeях
комсомольцев заранeе знаем. Нас, герлей, вeдь тоже он предупредил о налетe.
Я посмотрeл на смущенное лицо Грига, его открытые честные глаза,
вспомнил его исторiю с секретным сотрудничеством в ЧК и успокоился. Этот --
был и останется нашим.
-- А в Комсомолe не знают развe, что вы скаут?
-- Знают, что я когда-то был скаутом, но считают, что я разочаровался
и, как блудный сын, вернулся в лоно коммунизма.
-- А вы не боитесь, что вас обвинят в двурушничествe? 159
-- Ну, что-ж, -- спокойно отвeтил он. -- Тут борьба мозгов -- кто кого
обманет. Не думал я, что придется лисой изворачиваться, да, вот, пришлось.
Такое время, значит. Тут только хитростью и можно держаться. Я теперь вродe
как настоящiй развeдчик в чужом лагерe, -- засмeялся Григ. -- Поймают -- ну,
что-ж: на то и война. По крайней мeрe знаешь, за что. Хоть не так обидно. А
сколько народу погибло, вот так, за здорово живешь? Эх...
Когда становится нечeм жить...
Господи Боже! Склони Свои взоры
К нам, истомленным в суровой борьбe...
Бальмонт.
Поздно вечером, послe этого сбора шли мы с княжной Лидiей по каменистым
залитым лунным свeтом улицам города. У больших чугунных ворот старая
начальница остановилась.
-- Пройдемте, Борис Лукьянович, через бульвар, -- сказала она. -- Вы
вeдь не спeшите?
По широкой песчаной аллеe мы подошли к громадному бeлому зданiю
панорамы, окруженному густой рамкой темных деревьев.
Раньше в больших нишах круглой стeны стояли бюсты героев
Севастопольской обороны, погибших здeсь 70 лeт тому назад. Теперь эти ниши
были пусты.
-- А куда же бюсты отсюда дeвались? -- удивленно спросил я. -- В музей,
что ли, отвезли?
-- В музей? -- горько улыбнулась княжна. -- Ну что вы, Борис
Лукьянович! Героев имперiалистической войны да в пролетарскiй музей? --
иронически подчеркнула она. -- К ним отношенiе попроще.
-- А как же?
-- Да просто веревки на шеи понакинули, стащили вниз и разбили ломами,
поглядите: вот еще бeлые осколки лежат -- вот, у стeн...
Я отвернулся с глубоким чувством негодованiя.
-- Разнузданный инстинкт разрушенiя, -- тихо сказала княжна. -- Ломай,
бей без оглядки все старое, "отжившее". 160 А, вот, когда дeло доходит до
стройки, до созиданiя -- тут тупик...
-- Значит, ваше мнeнiе о "стройкe новой жизни" -- пессимистическое?
-- И очень даже, -- печально прозвучал отвeт старой учительницы. -- Эти
бюсты -- что! Это -- пустяки. Всe эти матерiальныя разрушенiя сравнительно
не так страшны. А вот, когда души дeтскiя ломаются, да вывихиваются, вот,
это -- уже трагедiя.
-- Вы про комсомол говорите?
-- Да не только про комсомол, да пiонеров -- про всю молодежь. Вот,
возьмите наши школы. Отмeнили все с одного маху -- и программы, и методы, и
учебники. А новаго ничего не создали. Ну и хаос... Да какой хаос! -- с
горечью продолжала она. -- Вeдь мы, педагоги, не знаем прямо, что дeлать,
чему учить, чему воспитывать. Комсомольскiя ячейки, куда вошли почти сплошь
хулиганы, дeлают в школe, что хотят, даже преподавателей увольняют. Дeти
дичают все больше. Программы, методы, системы мeняются каждые 2-3 мeсяца.
Чехарда... А тут, вот, еще и скаутскiе отряды закрыли: нашли тоже, видите
ли, новую "гидру контр-революцiи"... Эх, лучше не думать...
Мы долго молчали, глядя на чудесную картину озареннаго призрачным
лунным свeтом бульвара. Царила полная тишина. Только неумочный шум цикад
едва слышно звенeл в настороженном покоe южной ночи...
-- Хорошо, -- вздохнула княжна. -- Уходить не хочется. Забываешь о
тревогах дня... Вот, кстати, я хотeла спросить вас, Борис Лукьянович, о
ваших планах на будущее. Как видно, запрещенiе КСМ вас не остановит?
-- Я буду откровен с вами, Лидiя Константиновна, -- задумчиво отвeтил
я. -- Видите ли, иллюзiй относительно будущаго у меня нeт. Были, пожалуй,
когда я eхал сюда, в Россiю, из Константинополя. Но дeйствительность скоро и
радикально излeчила меня. Я, как и вы, не вeрю в "новую жизнь"... Но вы
спрашиваете, очевидно, о перспективах подпольной скаутской работы?
-- Да, и об этом тоже.
-- Ну, что-ж! Перспективы самыя унылыя. Конечно, 161 нас раздавят,
сомнут. Развe в этом можно сомнeваться? С одной стороны, юношескiя группы,
необъединенныя и неорганизованныя, вооруженныя только моральной силой своей
идеи, а, с другой -- вся мощь государственнаго аппарата, с его бездушным
механизмом. Силы уж очень неравны...
-- Но вы продолжаете бороться?
-- Нeт, Лидiя Константиновна, я не столько борюсь, сколько пытаюсь
смягчить удары, которые уже стали падать на нашу молодежь... Вот, вы видите
сами -- наши ребята не с<к>ладывают оружiя. Для них вeдь такая борьба -- не
трагедiя, а только почва для испытанiя их молодых, бьющих через край сил...
Эта тяга к борьбe -- стихiйна, и вы знаете, княжна, над ней, может быть,
можно и посмeяться, но не преклониться перед ней нельзя. Вeдь это же
проблеск той силы, той идеи, которую мы с вами воспитывали в них столько
лeт... Вот сейчас -- возьмите, ребята не хотят сдаваться перед натиском
грубой силы, и это не есть подзадориванiе взрослых, а честно понятое
слeдствiе нашего воспитанiя... Это -- чувство долга, правды и чести...
-- Но если, по вашему мнeнiю, вся эта борьба обречена на провал, -- что
же вы собираетесь дeлать?
-- Я много думал над этим и рeшил, что весь свой авторитет и опыт я
употреблю на то, чтобы боевой инстинкт и спайку ребят переключить на другiя
формы дeятельности.
-- Другiя? Какiя же? -- удивилась княжна.
-- Ну, прежде всего -- внeшне, в порядкe камуфляжа, в Одессe, напримeр,
под маркой спорт-клуба. Здeсь -- допризывники и "литераторы". И вы, конечно,
замeчаете, Л. К., что это не столько стремленiе к подпольной дeятельности,
как просто инстинкт объединенiя в жизненной борьбe. Русская молодежь
начинает дeлиться на два лагеря -- этот, вот, комсомольско-пiонерскiй, без
всяких моральных установок, и другой -- вот вродe наших ребят. Вы, вeроятно,
чувствуете, что наши ребята не пойдут грабить и комиссарствовать. И эта
молодежь все равно будет объединяться... Я знаю, что и сокола, и 162
школьники, и даже спортсмены начинают группироваться своими ячейками.
-- Но развe такiя формы объединенiя не опасны?
-- Конечно, опасны. Но что-ж -- умыть руки? Вeдь борьба за душу
перерастет в политическую борьбу. В этой неравной борьбe наша молодежь
рискует многим. Бой начинается. Развe могу я уйти в сторону? И, по вашему,
развe не нужно бороться?
Моя спутница не отвeтила.
Мы вышли на край бульвара, гдe высились старинные, возстановленные, как
историческiе памятники, бастiоны. Громадные чугунные стволы старых орудiй
молча смотрeли сквозь амбразуры валов. Горы круглых ядер высились по
сторонам, а внизу, за обрывом неясно сверкали сотни огоньков городских
окраин.
Влeво, за темнeющей гладью бухты, высоко за полосой огоньков
Корабельной стороны, на темном южном небe, в серебристом свeтe луны
обрисовывался плоскiй купол страшнаго Малахова Кургана.
Давно, давно, 70 лeт тому назад, эта твердыня, каждая пядь которой
пропитана человeческой кровью, в теченiе 11 тяжелых мeсяцев героически
защищала осажденный Севастополь.
И нeсколько лeт тому назад, прощаясь с севастопольской дружиной, наш
Старшiй Скаут, О. И. Пантюхов, с полным правом мог сказать:
-- Вам есть с кого брать примeр выполненiя своего долга. Будьте стойки
и мужественны, как славные защитники Севастополя.
И вот, они сейчас выполняют прощальный завeт своего старшаго друга...
Мы присeли на скамью на краю обрыва. Старая начальница задумчиво
смотрeла на мирную картину спящаго города. Мы долго молчали, погруженные в
свои думы.
-- Я знаю, Лидiя Константиновна, -- прервал я молчанiе, -- что все это
невеселыя перспективы. Но что-ж дeлать? Мнe уж не отойти в сторону. Нити
моей жизни и сердца слишком тeсно переплетены со скаутингом...
-- А ваше будущее? -- так же тихо спросила княжна. -- А что же дальше?
Вы думали над этим?.. 163
-- Моя фантазiя в этом направленiи рисует только мрачныя краски.
Невеселые годы, что и говорить. И угораздило же нас родиться в такое
неудачное время! Наблюдать за всeм этим со стороны, или читать в исторiи или
романe, может быть, было бы и интересно. Но переживать все это на
собственной шкурe... Бррр...
Лидiя Константиновна невесело разсмeялась.
-- Завидую я вам, Борис Лукьянович. У вас еще есть будущее, ибо есть
молодость. Мнe, одинокой старухe, до сих пор скауты замeняли семью. Но вот,
и семья эта, такая дорогая мнe, -- под жестоким ударом. А помочь не могу --
нeт сил... И вот, любимое дeло -- работа с дeтьми -- разваливается,
грязнится. Кругом нужда и голод. А впереди что? Вeдь не вeрю я ни на грош в
обeщанiя земного соцiалистическаго рая. Так, кровью и слезами, рай не
строят...
Мы замолчали опять. Над тихой гладью бухт пронеслись чистые ясные удары
склянок морских судов. Еще и еще. То мягче, то звонче мелодично
перекликались рынды кораблей, и мягкiя волны звуков заливали окружающее
молчанiе.
-- Счастливец вы, Борис Лукьянович, -- грустно вздохнула старая
начальница. -- У вас есть хоть силы и вeра для борьбы. А у меня, с уходом
скаутов, ничего не остается в жизни. И бороться за них у меня нeт уже сил.
Послeднiя взяла революцiя. Боже мой! Боже мой! Сколько горя, сколько
страданiй! И зачeм?
--------
Человeк, осушившiй слезы ребенка и вызвавшiй на его лицe улыбку, в
сердцe Милостиваго Будды значит больше человeка, выстроившаго самый
великолeпный храм.
Конфуцiй.
Охотники за черепами
-- Отваливай!
Сильныя, молодыя руки упираются в багры, и между шлюпками и деревянной
пристанью Яхт-Клуба протягивается 164 изумрудная дорожка морской глади,
искрящейся в горячих отвeсных лучах южнаго солнца.
-- Весла... -- протяжно звучит команда нашего "боцмана", и дюжина
лопастей горизонтально замирает над чуть плещущейся поверхностью воды.
"Боцман" или, понятнeй выражаясь, начальник отряда морских скаутов, высокiй,
коренастый студент-техник Боб, с оттeнком безпокойства оглядывает обe
шлюпки. Его круглое, добродушное лицо озабочено, но бeлокурый вихор как-то
особенно задорно выбивается из под края фуражки.
-- На воду! -- рeзко рвутся слова, гребцы быстро наклоняются вперед,
вода бурлит под гнущимися лопастями весел, и шлюпки почти прыгают вперед,
как застоявшiеся кони под хлыстом наeздника.
-- Раз! Раз! Раз! -- дает темп Боб, и наша "флагманская" шлюпка стрeлой
летит по бухтe.
-- Лихо вышло! -- одобрительно роняет наша спутница Тамара, и боцман
благодарно улыбается ей, сжимая румпель. Он доволен. Не осрамились ребята!
Отвалили, что надо -- комар носу не подточит... А безпокойно было! В кои
вeки старому другу и начальнику, дядe Бобу, удалось прорваться в
Севастополь. И теперь, послe долгой разлуки, он в качествe "почетнаго
балласта" приглашен на прогулку. И, слава Богу, ребята не ударили в грязь
лицом.
Шипит струя у борта, ровной пeнистой струей откладывается за кормой
пройденный путь, и весла с плавным ритмом сочно плещут своими лопастями.
Мимо медленно проходят громады зданiй морского завода, мертвые корпуса
старых броненосцев, пестрые склоны сползающих к водe улиц.
-- Еще далеко, Тамара?
Тамара, начальница герль-скаутов, теперь воспитательница прiюта,
указывает рукой в конец южной бухты.
-- Да вот там, Борис Лукьяныч, видите, сeрая полоса справа от вокзала
-- это их трубы. Там наберем ребят, сколько нужно.
-- Запасы неисчерпаемы? -- смeюсь я.
Спокойное, чуть грустное лицо Тамары освeщается слабой улыбкой. 165
-- Ну, еще бы!.. Сюда, в Севастополь на лeто и осень собираются тысячи
и тысячи безпризорников. Тепло, солнце... Курорт, одним словом.
-- А эти трубы для них вродe домов отдыха?
-- Да, похоже на это. Это, видите ли, старыя цементныя трубы для
канализацiи. Безпризорники и облюбовали их для себя. С вокзала сразу туда. А
там ни дождь не берет, ни вeтер... И главное -- взрослые не долeзут -- узко.
Вот увидите сами...
-- И часто так, вот, с безпризорниками возитесь?
-- Ну, не так, что очень часто, но стараемся... -- отвeтил Боб. --
Опасно вeдь это... И без того камуфляж такой устраиваем, что небу жарко...
Комсомол, да пiонеры так и рыскают, чтобы подвести... Сухопуты наши, да
дeвчата сорганизовались в литкружок "Сапог"...
-- Это еще что за невидаль?
Круглое лицо боцмана расплылось в лукавой улыбкe.
-- А это, Борис Лукьяныч, так сказать, научно обоснованное примeненiе к
мeстности... Эта липа полностью так называется: "Литературный кружок молодых
пролетарских поэтов -- "Сапог" имени Демьяна Бeднаго"...
-- Но почему же "Сапог"?
-- А это, чтобы крeпче было... Марксист<с>кiй подход... Комсомолiя и
думает: "навeрное, свои парни в доску, раз так ни на что непохоже
назвались!"... Это, так сказать, -- "новое слово наперекор традицiям гнилого
запада"... Это тебe не мистическая лирика... Не "Умирающiй лебедь", или
"Облако мечты"... Мы уж думали назвать кружок: "Умирающiй гиппотам" или, по
Маяковскому, -- "Облако в штанах". Но, во первых, у нас и юбки водятся, а во
вторых, -- позанозистeй нужно. Вот, и придумали -- чего уж пролетар... тьфу,
с этими словами -- ну, пролетаристeе: "Сапог Демьяна Бeднаго". Да и "поэзы"
наши соотвeтствующiя. Вот, вродe:
"Грудь моя ржаная,
Голос избяной...
Мать моя родная,
Весь я аржаной!.."
Всe засмeялись. Даже обычно молчаливая и замкнутая Тамара не выдержала.
166
-- Смeшнeе всего, Борис Лукьянович, -- объяснила она, -- что все это
дeйствует. Мы, вот, под такой защитной окраской работаем в прiютe -- по
воспитательной линiи. А мальчики...
-- Ты полегче, Тамара, -- нарочито звeрским басом пошутил кто-то из
гребцов-"мальчиков". -- А то мы и обидeться можем...
-- Да ну вас. Тоже мужчины выискались! Да, так мальчики на корабельной
сторонe в больницe помогают -- читки, перевязки... И пока не тронули...
Марка "пролетарских поэтов и поэтесс".
-- А моряки как?
Боб задорно тряхнул головой.
-- Ну, мы-то совсeм здорово окопались -- "морскiе допризывники". Нам
Военкомат даже эти, вот, двe шлюпки дал. А кто знает, что под видом
допризывников -- Комбакин11 в полном составe?
11 "Комитет Баковой Интеллигенцiи" -- прозвище моряков-скаутов.
-- И это ваша общественная нагрузка -- безпризорников катать?
-- Ну да, -- серьезно отзовался боцман. -- Жаль вeдь ребят. Хочется
хоть что-нибудь для них сдeлать... и, знаете, презанятные и талантливые
ребята там есть... Вот, сами увидите. Правда, конечно, и то, что слабые в
таких условiях недолго и выживают. Вот Тамара -- молодец. Она всегда с таких
походов кого-нибудь в свой прiют выудит. Так на-пару и дeйствуем... Бои, --
так сказать, добывающая, а герли -- обрабатывающая промышленность.
-- А часто катаете их?
-- Да как сказать... Постольку, поскольку... жратва есть...
-- А сегодня как?
-- А вы на шестеркe не видали? Под банками? Нeт? Ну, сегодня у нас
прямо пир горой будет. Вчера в Военкоматe для проведенiя стрeльбы пару
винтов достали и дельфина под Херсонесом угробили... Да удалось 167 еще из
склада на "проведенiе допризывной подготовки" и картошки малость
стрeльнуть... Мало, конечно, но что-ж дeлать... В общем выйдет, что дельфина
раза в четыре будет больше, чeм картошки. Ну, да это -- мелочи жизни...
Мы-то люди не балованные, а эта мелюзга -- и подавно... Ну, вот, кажись, и
прieхали.
-- Суши весла! -- раздалась команда. Блестящiя мокрыя лопасти
протянулись над водой, и шлюпка, замедляя ход, плавно заскользила к берегу.
Далеко сзади звучали всплески весел второй, болeе тяжелой шлюпки. Гребцы
вытирали вспотeвшiе лбы и довольными голосами переговаривались о
перспективах похода.
Нeсколько лeт тому назад всe эти теперь взрослые юноши стояли
мальчиками в скаутских рядах. А теперь каждый из них -- самостоятельный
человeк, ищущiй своих путей во всем многообразiи совeтской жизни. Но в этом
походe мы опять -- одна старая скаутская семья...
-- Ну, охотники за черепами, пошли! -- пошутил Боб, и мы вышли на
берег.
Безпризорники
Невдалекe, в метрах 20-30, у кучи цементных овальных труб шевелилось
нeсколько групп безпризорников -- дeтишки по виду 10-14 лeт, грязныя, худыя,
в самых разнообразных лохмотьях, из под которых пятнами мелькали полосы
темнаго тeла. Эти маленькiя полуголыя существа, шевелившiяся на грязной
землe, как-то странно напоминали червей, извивающихся на кучe падали. Я
невольно вздротнул от этой ассоцiацiи...
-- Бей на кон!
-- Крой, Бога нeт!
-- Зажаривай, Хрeн! -- слышались возгласы из кучки.
-- Это они на деньги играют, -- шепнула мнe Тамара. -- Да у них-то,
собственно, только два интереса в жизни и есть -- воровать, да в карты
играть...
При нашем приближенiи безпризорники прекратили игру и с подозрeнiем
уставились на нас. 168
-- Если бы у нас была форма милицiи, да пушки на боку, -- сказал Боб,
-- они давно бы уже нырнули в свои трубы и поминай, как звали. Выкури-ка их
оттуда!.. Ох, не любят они властей... Смерть... Ну, Тамара, "ловчиха душ",
тебe слово.
-- А ну-ка, ребята, -- весело прозвучал голос Тамары. -- Кто хочет на
лодкe прокатиться? На Учкуевку и обратно?..
Угрюмыя, недовeрчивыя лица безпризорников остались неподвижными. Для
них взрослые всегда представляли собой какую-то власть, какое-то насилiе,
попытку выбить из привычной колеи жизни куда-то в сторону тюрьмы, дeтских
домов, распредeлителей, ГПУ, колонiй, прiютов, -- словом, всяческой
"дисциплины".
-- Куды, куды? -- с подозрeнiем переспросил один мальчуган, одeтый в
рваный мужской пиджак, доходившiй ему почти до пяток.
-- Да, вот, в море, версты за три... Там поиграем, побeгаем, покупаемся
и прieдем обратно.
-- Ишь, ты... Умная какая выискалась!.. На пустое-то брюхо?.. Ишь, ты,
цаца какая... Сама бeгай... -- ворчливо раздалось из кучи.
-- Да у нас и продовольствiе есть... Пообeдаем там же... Да развe никто
из вас с нами раньше не eздил?
На звуки разговора вылeзли из трубы еще нeсколько ребятишек. Один из
них, курчавый маленькiй мальчик, без рубахи, одeтый в старые, бахромчатые
"взрослые" штаны на веревочных подтяжках, радостно вскрикнул и подбeжал к
Тамарe. Его блeдная замазанная сажей мордочка сiяла.
-- Опять поeдем, тетя? Правда? -- воскликнул он, -- и меня возьмете?
-- Конечно, конечно, возьмем, милый. Ты, вот, только скажи остальным,
что мы поeздим и обратно вернемся... Они, вот, не вeрят.
-- Да это всe с послeдними поeздами прieхали... Они не знают... А тe,
кто раньше были, в Ялту потопали -- виноград доспeл...
Он повернулся к остальным безпризорникам и, не выпуская руки Тамары,
оживленно крикнул: 169
-- Ребята! Ей Бо, тетка этая подходящая!.. Я ужо раз с ими eздил.
Страсть, как хорошо! Песок, тама, как пух. Опять же и шамовка будет... Вeдь
будет, тетя, правда? -- вопросительно повернулся он к Тамарe.
-- Ого-го... -- отозвался Боб. -- Сегодня у нас прямо пир будет!..
Алло! -- крикнул он в сторону шлюпки. -- Серж... Колич! А ну, покажите-ка
нашего кита.
Через нeсколько секунд над бортом шлюпки показалась темно-зеленая
зубастая морда дельфина.
-- Видишь, ребята, обeд-то какой будет... И картошка есть.
-- Да... -- озабоченно-недовeрчиво протянул изможденный узкогрудый
еврейскiй мальчуган. -- Знаем мы эти штучки! А, может, прямо в прiют, альбо
в милицiю завезете... -- он не закончил и хрипло закашлял, схватив себя за
грудь.
-- Да брось, хлопцы, дурака валять! -- дружелюбно огрызнулся боцман. --
Развe-ж мы похожи на мильтонов?12 Ни пушек у нас, ничего нeт. Не в первый
раз катаем... Eдем, что там кочевряжиться!..
-- А дeвченкам тоже можно? -- спросил из мрака трубы какой-то хриплый
голосок.
-- Конечно, можно, -- ласково отвeтила Тамара. -- Вылeзай-ка оттуда!
Из отверстiя трубы показалась спутанная грива бeлокурых волос, и затeм
оттуда на четвереньках медленно вылeзла дeвочка в рваном платьe, с голыми
руками. Она была так худа и истощена, что, казалось, порыв вeтра свалит ее
на землю. Худенькiя, как спички, руки и ноги, ввалившiеся большiе глаза,
синiя губы...
-- Так вeрно -- можно? -- переспросила она, удивленно оглядывая нас.
-- Конечно, можно, -- мягко отвeтила Тамара. -- Может быть, еще подруги
есть?
Вмeсто отвeта дeвочка наклонилась к отверстiю трубы и крикнула:
-- Манька, Аниська!.. Лeзьте сюды! На дачу поeдем!
Через полминуты из отверстiя трубы вылeзли еще двe дeвочки, такiя же
худыя и оборванныя.
12 Милицiонеров.
170
-- А ты, Боб, сколько ребят можешь взять?
-- Да на вельбот штук 6, да на шестерку еще с дюжину. Вeсят-то они всe,
что скелеты. Балласт пустяковый...
-- Ну, вот, значит, 20 человeк можем взять, -- весело обратилась к
безпризорникам Тамара. -- Ну-ка, кто с нами?
-- Я, я первый! -- восторженно взвигнул кудрявый мальчуган, все еще не
выпуская руки дeвушки. -- Возьмете меня?
-- Ну, хорошо, хорошо, конечно. А вы, дeвочки, с нами?
-- А что-ж? Думаешь, мы спугаемся? Гдe наша не пропадала? Eдем что-ль,
дeвчата? -- обернулась она к подругам и смeло шагнула вперед.
-- А вы, ребята? Неужто сдрейфите перед дeвченками? -- подзадоривающе
спросил боцман. -- А вeдь в дельфинe-то, пожалуй, пуда с три будет. Вот
пошамаем-то!..
Против соблазна сытно поeсть не устояли вeчно голодные желудки, и еще
мальчиков 5-6 присоединилось к нам. Остальные недовeрчиво, но уже с
колебанiем плелись сзади.
Разсаживая "пассажиров", Боб распорядился еще раз провокацiонно
продемонстрировать тяжелую тушу дельфина. Сердца дрогнули.
-- А ну, ребята... Еще мeста есть! Кто с нами?
Через нeсколько минут мы отчалили с "полным штатом". На банках, под
ними, на днe шлюпки -- вездe расположились пестрыми пятнами представители
"издержек революцiи", того миллiона безпризорников, которые очутились в
грязи улицы в результатe непрерывнаго голода и безчисленных разстрeлов.
-- Вот они, "цвeты жизни", "счастливые вздохи октября", -- шепнула
Тамара с какой-то болeзненной усмeшкой. -- Как подумаешь о их будущем, так
сердце разрывается.
-- Да. Что и говорить. Дожили. За Россiю стыдно. Для нас, мужчин, это
прямо, как пощечина... Б-р-р-р-р... Ну, а скажите, Тамара, как здeсь прiюты
работают? 171
-- Да что... Прежде всего не хватает их. Вот, мы подсчитывали,
поскольку это, конечно, поддается подсчету: вот, в одном Севастополe с
окрестностями к осени этих безпризорников набирается больше тысячи.13
Конечный желeзнодорожный пункт, да и сезон -- осень. А Севастополь -- вродe
распредeлительнаго пункта, они отсюда по всему побережью расползаются... Ну,
так в прiютах -- их здeсь, в городe три -- человeк 100-150 помeщается, не
больше. Да и состав мeняется каждый день: ребята бeгут во всe ноги, через
всe заборы: ни eды, ни платья не хватает, воспитательной работы нeт.
Казенщина. Что-ж будет привязывать ребят к прiюту, когда они в своих стайках
лeтом всегда что-нибудь своруют и прокормятся?..
-- Ну, а в вашем прiютe-то как?
-- У нас все-таки лучше, я там на службe, как воспитательница и со мной
наши герли. И игры, и занятiя, и праздники, и прогулки. Конечно, ребятам
интереснeе. У нас и побeгов почти нeт. Но я, вот, все боюсь, донесет
кто-нибудь, что под видом лит-кружка -- скауты, "гидра контр-революцiи", ну,
и скандал... Еще хорошо, что только выгонят... А то и отсидeть придется...
Посмотрите, посмотрите, а дядя Боб, -- прервала она. -- И как это им все
интересно... Прямо -- дикареныши...
Дeйствительно, оживленныя лица безпризорников всюду высовывались из под
банок, планшира и с любопытством смотрeли на наших скаутов, на двигающаяся
весла, на пробeгающiе мимо живописные берега.
13 По подсчетам жены Ленина. Н. К. Крупской, безпризорников в 1931 г.
было около 2 миллiонов человeк.
-- Суши весла... Шабаш... Ставь мачту... -- послышались слова команды,
и через нeсколько минут бeлая ткань паруса надулась свeжим вeтром. Поворот,
и шлюпка вынеслась в открытое море.
"Генерал"
-- Ну, как ребята? Eдем в Турцiю, а? -- шутливо спросил боцман.
-- А нам все едино, -- откликнулись равнодушные 172 голоса. -- Хужей
все едино не будет... А гдe подыхать -- какая заразница? Помоек там нeт,
что-ль, в твоей Турцiи? -- и привычное ругательство "закруглило" одну из
фраз.
-- Ну, это уже не фасон! -- серьезно оборвал Боб. -- У нас ругаться
нельзя.
-- Чего это так? Уши, что ль, такiя нeжныя? -- насмeшливо спросил
вихрастый круглоголовый мальчуган, виртуозно сплевывая за борт.
-- Уши не уши, а у нас, брат, такiя уж правила. У нас всегда, как кто
выругался, так сейчас кружку воды за рукав...
Безпризорники засмeялись.
-- Ишь ты, напугал! Да хоть ведро, нам то что? Замeсто бани...
-- Ну, вот и ладно! Париться, значит, и будем. А вы пока, ребята,
выберите себe старшаго, "генерала" вашего, чтобы порядок наводил.
-- Вeрно, это дeло! Да вот, нехай Каракуль будет, -- раздались голоса.
-- К хрeну твоего Каракуля!.. Сенька нехай!.. Сук в рот, твоему Сенькe!..
Каракуля!..
Партiя Каракуля перекричала. Новый "генерал", крeпкiй курносый паренек,
немного постарше, лeт этак 15, одeтый в женскую кофточку и длинныя,
доходившiя до груди брюки, довольно усмeхнулся.
-- Ладно, черти... Я ужо завинчу вам гайки. Подождите... Кто только
руганется, я ему, ангидрит его перекись марганца, такое сдeлаю...
-- Го, го, го... -- раздался смeх со всeх сторон. -- Сам, вот, небось,
выругался. Эх, ты, генерал! Кружку, ему, кружку! -- донеслись отвсюду
веселые голоса.
-- Ничего брат, Каракуль, не сдeлаешь, -- не удержался от смeха и
боцман. -- Подавай, братишка, примeр: на то и начальство. Ленич, дай-ка с
бака кружку.
-- Ну, вот, стану я с вами тут дурака валять! -- недовольно возразил
"генерал". -- Да развe-ж я ругался?
-- А то как же? Уже забыл, что ль? Память, видать, у тебя с гулькин
нос. А матом-то кто нас сейчас облаял?
-- Да это-ж я так, по хорошему, замeсто шутки. 173 Наперед что-б
бодрость, да дисциплина была... Нешто-ж это руготня?
-- А наше дeло шашнадцатое... Обругал и кончено. Правила...
-- Ладно, -- внезапно разсвирeпeл Каракуль. -- Хрeн с вами! Пусть никто
не скажет, что Ванька Каракуль -- жулик, слову своему не хозяин! Давай сюда.
Он сердито вырвал из рук Ленича кружку и под общiй злорадный хохот
поднял руку и вылил воду себe в рукав.
-- Ну, а теперь, дьяволы, держись, -- угрожающе сказал он, поеживаясь.
-- Уж я вам теперь ни одного мата не прощу. Все море скрозь вас пропущу.
Будете вы у меня бeдные... Ангелочков с вас сдeлаю.
-- Будя, Каракуль, трепаться-то. За собой лучше смотри! Воспитатель
тоже выискался.
-- Ладно, пой! Рано пташечка запeла, как бы кошечка не съeла! Попомните
вы "генерала Каракуля"!..
-- А почему это тебя Каракулем прозвали? -- спросил я.
-- А это по моей спецiальности, -- гордо отвeтил мальчик.
-- По какой это спецiальности?
-- Это он сзади у дам, которыя зазeвавшись, из пальта каракуль рeжет,
-- объяснил кто то.
-- Как это?
-- Да, проще простого! -- самодовольно усмeхнулся "генерал". -- Ежели
которое пальто каракулевое, или другое какое подходящее с царскаго времени у
старых, значит, барынь или "совбурок"14, ну, я, ясно, и слeжу. Ну, а как
дама эта, гдe у магазина станет или там с каким фраером15 лясы точит -- я уж
тут как тут... А у меня такая бритва есть -- раз, раз и ваших нeт, -- кусок
каракуля в карманe...
14 Совeтская буржуйка.
15 Человeк, котораго можно обворовать.
-- А развe дама не замeтит?
-- Когда замeтит, -- засмeялся парнишка, -- ужо поздно. Ищи вeтра в
полe. Нашего брата в толпe поймать, 174 надо гороху наeвшись. Вот, все
едино, как в наших трубах: пойди, укуси! Развe что газом, как сусликов. Да и
мы сами-то не без газов!..
-- Ну-ка, ребята, -- раздалась команда боцмана, прервавшаго нашу
"инструктивную" бесeду. -- К берегу подходим. Смотрите, чтобы безпорядку не
было! По одному на берег вылeзать.
Первая дисциплина
Через нeсколько минут киль шлюпки с мягким шипeньем вылeз на песок, и
ребята радостно повыскакивали на пляж. Вскорe подошла и вторая шлюпка,
высадившая и свою порцiю пассажиров.
-- Ну, Каракуль, -- сказала Тамара, -- мы на тебя, как на каменную
гору, надeемся. Помоги, брат, нам порядок поддержать.
"Генерал" гордо выпрямился.
-- Уж раз выбрали, сучьи дeти, я им головы попроламываю, а порядок
будет. Уж будьте покойнички, я их пообломаю.
-- Ну, ну. Ты уж лучше головы им оставь цeлыми, а пока устрой вот что:
выстрой нам их в одну шеренгу.
-- В шеренгу? -- переспросил Каракуль. -- Плевое дeло. Это в один
секунд.
Он подскочил к самому высокому мальчику, поставил его спиной к
остальным и заорал:
-- Эй, вы, калeки подзаборные! Становись в очередь папиросы получать.
Высшiй сорт: третiй Б, экстра, 20 штук 3 копeйки.
Ребятишки зашевелились и к нашему удивленiю без всяких объясненiй стали
строиться в затылок один другому.
-- Ну, ну, смирно, -- сердито закричал "генерал". -- Кто тут драться
будет -- изуродую, как Бог черепаху!
Ребята притихли. Мы почувствовали себя смущенными.
-- Что-ж ты, Каракуль, обманывать стал? -- упрекнул Боб. -- У нас
папирос вовсе и нeт. Скауты не курят.
-- Экая бeда. Зато, вишь, как быстро построились. Не обманешь -- не
продашь. И сицилизм без обману не строится. 175
-- Ишь, ты, какой политик нашелся! Ну, ладно, что-ж с тобой сдeлаешь,
-- махнул рукой боцман. И, повернувшись к "очереди", он скомандовал:
-- Направо!
Ребята кое-как повернулись лицом к нам и замерли...
Прошло не мало лeт с тeх пор... И каких лeт! Много ярких картин
промелькнуло перед моими глазами, но этот момент почему-то врeзался в память
с четкостью фотографической пластинки.
Слeва ровной тяжелой массой шумит темное море, медленно и лeниво катя
бeлые гребни своих валов на желтый песок. Справа невысоко поднялась стeна
коричневых морщинистых скал, а перед нами неровной пестрой шеренгой
вытянулись два десятка жалких оборванных голодных ребятишек, с напряженiем
глядящих нам в лица. И вся эта картина пронизана сiяющим солнечным свeтом и
овeяна соленым вeтром моря...
Многое, многое стерлось в памяти. Но почему-то эти секунды стоят, как
живыя!
-- Вот что, братишечки, -- бодро начал боцман. -- Ваш "генерал" вам
малость наврал, но не так уж и сильно. Курева у нас нeт, но зато дельфин
ждет, а он жирный, как свинья. Сдeлаем, значит, так: сперва купанье и стирка
платья. На это уйдет час. За это время наши ребята сварят пол-дельфина и мы
его слопаем. Потом полежим на солнышкe, поиграем, докончим нашего дельфина и
айда домой. Кто хочет -- в свои трубы, а кто хочет в настоящiй дом. Ну, как
идет?
-- Э, э, э... -- разочарованно пронеслось по рядам.
-- И тут обман! Папирос нeт. Чего там мыться? И так сойдет!
Боб не обратил вниманiя на воркотню "пролетарiата".
-- Ну, ты, "генерал", принимай команду над мальчиками, а ты, Тамара,
возьми дeвочек в оборот. Ну-с! Мужчины туда, а дeвочки туда, за тот вот
утес. Ну, шагом марш!
Ребята кучкой двинулись за "генералом", но из этой кучки сразу же стали
отрываться отдeльныя единицы с явным намeренiем "смыться" и избeгнуть бани.
-- Стой, стой! -- закричал, догоняя их, боцман. -- Я 176 вам самаго
главнаго еще не сказал: если кто не вымоется, да не постирает платья, ни
кусочка дельфина так и не увидит. Так и знай. Тут вам морскiе порядки!
На отставших посыпались насмeшки, и дисциплина в "полку" сразу окрeпла.
-- Ну, вот, -- довольно замeтил Боб, оборачиваясь к нам. -- Я уж знаю,
за какую возжу подергать. Теперь, брат, наша власть. Теперь они у нас
шелковыми будут. Голод не тетка... Ты, Ленич, со своим патрулем, займись-ка
брат, дельфином, а мы потопаем к ребятам -- одному "генералу" не управиться
с такой оравой. Ромка, не забудь аптечки, походную амбулаторiю откроем, как
всегда!
На песчаном берегу под горячим солнышком уже копошилась дeтвора.
"Генерал" "методами соцiалистическаго воздeйствiя" уже сумeл уговорить их
снять платье, и вид обнаженных дeтских тeл ударил, как хлыстом, по нашим
нервам. Худенькiя руки и ноги, торчащiя ребра, сутулыя спины. Живые
маленькiе скелеты. Подрeзанные ростки жизни...
Не без труда заставили мы безпризорников вымыть свое платье и развeсить
его сушиться на горячiя, накалившаяся на солнцe скалы. Затeм скауты тоже
раздeлись.
-- Ну, а теперь, ребята, купаться, -- скомандовал Боб. -- Ты, Ромка, и
ты, Григ, будьте дежурными, сверху смотрите за утопленниками, а то в волнах
ни черта не увидать. А вы, ребята, так и знайте, кто утонет, тому ни кусочка
дельфина. Ну, айда! Голодранци усих краiн, геть у море!
И куча веселых голых тeл с хохотом бросилась навстрeчу набeгавшему
сeдому валу...
Через полчаса голодная ватага наших питомцев с горящими от нетерпeнiя
глазами кружком расположилась у костра. Их вымытыя мородочки производили
самое отталкивающее впечатлeнiе. Под коркой грязи и копоти раньше не было
видно так ясно, как сейчас, блeдной землистой кожи, синих губ, ввалившихся
глаз. И на эти блeдныя лица уличная грязь уже наложила свои болeзненные
отпечатки. Это были не дeти с ясными глазками и веселой улыбкой, это были
преждевременно состарившiеся 177 подростки со слeдами голода, лишенiй и
порока на истощенных лицах.
Порцiи дельфина с картошкой, нанизанныя на палочки, уже чинно
выстроились на разостланном парусe.
-- Ну, что-б никому не обидно было, мы нeчто вродe жеребьевки устроим,
-- сказал Боб. -- Ты, "генерал", всeх своих знаешь?
-- Ну, что за еврейскiй вопрос? В одном домe, почитай, живем, одним
дeлом занимаемся, карманы чистим.
-- Ну, вот, и ладно. Поворачивайся спиной.
-- Это кому?
-- Кому? Да хоча бы Петькe.
Жадная рука быстро протягивается из кучи и цeпко захватывает порцiю.
-- А это?
-- Кузькe. А это -- Хрeну...
-- Ну, вот, и ладно, -- говорит Тамара, когда раздача окончена. --
Никому и не обидно. Только вы не спeшите ребята, никто не отберет. А eсть
нужно медленно, не спeша. Потом вeдь еще раз кушать будем.
Обыкновенная исторiя
Послe завтрака -- мертвый час. Часть ребята дремлет -- кто прямо на
солнышкe, кто в тeни скал. Моряки моют и чистят шлюпки, и кучка
безпризорников с интересом помогает им.
Около нас с Тамарой, под тeнью скалы собралась кучка ребятишек
"поговорить по душам". Послeднiе остатки недовeрiя и отчужденности уже
исчезли, и в нашей маленькой группe воцарилась атмосфера искренней
задушевности и довeрiя.
Старшая из дeвочек, которая первая рeшила eхать с нами, путаясь в
словах и порядкe событiй, медленно и несмeло разсказывает свою исторiю.
Маленькiй безпризорник-воришка, типа Каракуля, зорко высматривает, что
бы стянуть на базарe. Это единственная извeстная ему форма борьбы за жизнь.
-- Да развe упомнишь, как дeло-то было?-- с трудом говорит она,
задумчиво глядя на море. -- Жила я с маткой в селe под Курском. Говорили
старики, что раньше 178 хорошо жили, да я не помню, совсeм еще малая была. А
то все плохо было. А в прошлую зиму совсeм замучилась. Как по осени отобрали
у нас хлeб -- продналог, значит, ну, ничего и не осталось. А весной уж и
совсeм голод пошел. Сперва как-то терпeли, а потом, не приведи Бог, как
плохо стало. Лебеду, да кору стали eсть. Опухли всe. Вот, видите, какiя у
меня ноги-то сейчас! 179 Хоть на бал, такiя тонкiя, -- она насмeшливо
пошевелила своей худой ногой. -- А тогда прямо как бревна были, только, вот,
силы не было совсeм. Одна опухлость, а силы никакой. Ну, а мамка у меня
старая была. Она уж с мeста так и не сходила. Так Богу душу и отдала по
веснe. Поплакали, похоронили мы ее, а батька и говорит мнe и меньшому брату,
Ванятка звался, года на 2 помоложе меня был: "Собирайтесь, поeдем
куда-нибудь. Може, гдe в городe прокормимся. Здeся все равно околeвать:
весной-то сeять вeдь нечeм будет". Ну, взяли мы, значит, по мeшку с платьем
и пошли из деревни на станцiю. А в деревнe-то мало кто уже и живой-то
остался. Только хаты пустыя стоят. Ну, пошли мы, значит. А тут уж совсeм
весна была, да только дождь, буря, холод. А итти-то 50 верст надо было.
Нeсколько дней топали. Хорошо еще, что батька кусок лошадиной ноги достал на
дорогу -- варили ее. Но все-таки батька больной совсeм стал. Как пришли к
станцiи, он и свалился. Подобрали его на носилки и куды-то отнесли. А мы с
Ваняткой так и остались. Стали просить Христа ради курочка хлeба. Которые
пассажиры давали, которые нeт, а все лучше жилось, как в деревнe. А потом
потерялся Ванятка. Я уж не знаю -- как. Людей набито вездe было. Каждый
толкнет... Кому какое дeло до мальченки? Свое горе у кажного, небось, есть.
А, может, и под поeзд попал... Махонькiй вeдь он у меня был...
Дeвочка замолчала, и ея худенькое лицо перекосилось гримасой боли.
-- Ну, а потом извeстно, что... Подруги нашлись, воровать научили. Раз
своровала, другой, а потом и засыпалась. В тюрьму, а потом в дeтдом...
Посмотрeла я там дня два, и ночью через забор ходу.
-- Плохо развe было? -- с участiем спросила Тамара.
-- Ясно, что плохо... Первое дeло, голодовать опять пришлось. А потом
-- всe ругают, попрекают: "Дармоeдка, говорят, лишнiй илимент" и всяко!.. Ну
их, -- махнула она рукой... -- Опять я на улицу пошла. С другими дeвченками
познакомилась. Потом, конечно, и мужчины пошли. Всего было... Уж лучше и не
вспоминать... Как это у нас поют... 180
И она внезапно запeла своим хриплым срывающимся голоском пeсню
дeвочки-проститутки:
"Не плачь, подруженька, ты, дeвица гулящая...
Не мучь ты душу, объятую тоской...
Вeдь все равно -- вся наша жизнь уже пропащая,
А тeло женское вeдь проклято судьбой..."
В тоскливых словах этой уличной пeсенки прозвучало унынiе и жалоба
безконечно усталаго человeка. Этот контраст дeтскаго голоска со словами и
безнадежностью горя взрослаго человeка ошеломил нас. Тамара сердечно
привлекла к себe поющую дeвочку, и та, внезапно прервав свое пeнье,
прислонилась к ея плечу и горько разрыдалась.
-- Господи, хоть бы отравиться дали! -- всхлипывая говорила она. --
Замучилась я совсeм. Кажный ногой пнет... Пшла прочь, проститутка, кричат...
Никто ласковаго слова не скажет... Словно кошка, али собака...
Тамара ласково гладила ее по головe и шептала какiя-то успокоивающiя
слова, но в глазах у нея самой стояли слезы волненiя. Мало по малу дeвочка
перестала рыдать и, уткнув лицо в руки, лежала на пескe, и только изрeдка ея
узенькiя плечи вздрагивали от подавленных рыданiй.
Око за око, зуб за зуб...
-- Вишь, сразу видно -- баба! -- сердито сказал подошедшiй Каракуль. --
Как что, так и в рев... С чего это она?
-- Да, вот, жизнь свою вспомнила, -- тихо отвeтила одна из дeвочек.
-- Жизнь, жизнь, -- ворчливо продолжал "генерал", усаживаясь. -- Ясно,
что у нас не жисть, а жестянка, но скулить тоже резону нeт...
Видно было, что наш "генерал" привык изображать из себя забубеннаго
прожженнаго парня, прошедшаго всe совeтскiе трубы и зубы...
-- Ну, а ты, Каракуль, как в трубы попал?
-- Я-то? -- переспросил паренек с самым удалым 181 видом. -- Да очень
просто -- раз, два, и ваших нeт. Долго ли умeючи?
Безпризорники засмeялись. Он залихватски подбоченился и продолжал:
-- А ежели толком разсказать, то игрушка такая вышла. Я сам -- с
Херсона, а папка мой в царское время в полицiи служил. Чeм уж и не знаю,
кажись, городовым... Ну, вот, так с два тому назад спутался он с каким-то
прiятелем. Вот, разик и дернули они как-то с папкой.
Каракуль выразительно и художественно изобразил бульканье водки.
-- Здорово дрызнуто было... Ну, а извeстно пьяный язык треплется, как
тряпка. Словом, папка мой спьяна и ляпнул про городового-то...
-- Я это как сейчас, вот, помню -- я тогда на лавкe лежал, не спал, все
слышал. Не нравился этот папкин прiятель. Ох, думаю, быть бeдe! Видно, и
вправду этот сукин сын в ВЧК служил. Вечером вдруг машина -- папку за зад и
в конверт... А там долго ли?.. Туды сюды и в подвал... Как же, "враг
трудового народу"... Сволочи!.. Ох, и зло же меня взяло! Ну, думаю, уж я
себe, может, голову сломаю, а уж тебe, гаду ползучему, отплачу за папкину
смерть. Ну, вот, вскорости, подстерег я этого прiятеля ночью на улицe, да
нож сзади ему в ребра и сунул...
-- Ишь, ты!.. -- раздался восторженный возглас.
-- А мнe-то что? -- возбужденно воскликнул Каракуль. -- Смотрeть я на
него буду, что ли? Он папку, сволота, выдал, а я с ним цeловаться буду?..
-- Ну, а потом? -- прервал тот же голос.
-- Потом? -- небрежно протянул паренек. -- Потом -- извeстно что: под
вагон, и досвиданья -- на вольную жисть. А теперь, вот, на курорт прieхал
под первым классом прямо из Москвы... Не жисть, а лафа: зимой -- гдe в
Питерe, альбо в Москвe, а лeтом -- пожалуйте на юг, на курорт...
На пляжe
Свисток боцмана прервал его хвастливый разсказ. Начались игры и
состязанiя. Могучiй инстинкт игры, который не был заглушен даже годами
голодной безпризорной 182 жизни, овладeл дeтьми. Веселый смeх огласил
морской берег. В азартe игр и состязанiй забылись всe тревоги настоящаго и
мрачные тона будущаго...
Оказалось, что этим маленьким дикарям неизвeстны даже самыя простыя
игры, и примитивныя пятнашки, эстафетка или лисичка вызывали взрывы смeха и
оживленiя. Но если в играх, требовавших ловкости и мелких движенiй,
безпризорники успeшно состязались с нашими скаутами, то оказалось, что их
сила и физическая выносливость подорваны уличной жизнью накрeпко. Эти
маленькiе человeчки, изумительно выносливые к холоду, голоду и лишенiям, не
могли пробeжать без отдыха даже 100 метров, хорошенько перекувырнуться и
прыгнуть...
Но несмотря на неуспeх состязанiй по спорту, смeху и азарта было --
хоть отбавляй. Больше всeх торжествовал Каракуль, кружка котораго при общем
смeхe постоянно опоражнивалась в рукава провинившихся. К концу состязанiй
приз боцмана -- перочинный нож -- тому, кто меньше всeх ругался, был выдан
тому курчавому мальчугану, который первый вызвался eхать с нами.
Ему досталось только четыре кружки. "Рекорд" оказался что-то больше
30...
Концерт
Послe обeда, за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты
сорганизовали маленькое "клубное отдeленiе" -- показали шуточныя сценки,
фокусы, забавы и в заключенiе пропeли нeсколько скаутских пeсенок.
Лагерная пeсенка "Картошка" имeла необыкновенный успeх. Ребята
попросили повторить ее. Особенно понравились заключительныя слова:
"Неуклюжiе бегемоты
Издают протяжный вой....
Хоть и знают скауты ноты,
Но поют -- о, Боже мой!.."
Слово "бегемоты" потребовало спецiальнаго разъясненiя, каковое и было
дано Тамарой со всeми красками 183 тропических истоков Голубого Нила.
Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объясненiй.
-- Да что-ж это, ребята, -- словно обидeлся боцман. -- Все-то мы вам
поем, да разсказываем. А вы нам-то развe не сумeете спeть?
-- Мы-то? Эва! -- с ноткой обиды в голосe отвeтил "генерал". -- Мы тоже
не сапогом сморкаемся... Давай, робя, сгрохаем, что-ль?..
-- А что?
-- Да хуч бы для начала -- нашу "подвагонную". Я -- за запeвалу...
Ну-ка!..
Хриплым, но вeрным баском Каракуль затянул пeсенку о судьбe
безпризорника, вездe встрeчающаго пинки и окрики. Всe его сторонятся и никто
не пожалeет... Вот он, одинокiй и озлобленный, в кучкe других безпризорников
встрeчает какую-то дeвочку и останавливается, как вкопанный...
"-- Что, пацан, распялил зeнки?16
-- Гдe тебe, дуреха, знать...
Ты мою сестренку Нинку
Мнe напомнила опять...
Ну точь в точь твой голос звонкiй,
И глаза совсeм твои...
-- Ну, а гдe твоя сестренка?
-- Скорый поeзд раздавил".
И нестройный хор маленьких оборвышей дружно подхватил:
"Свисток, браток, да на ось...
Нас опять повезет паровоз...
Мы без дома и гнeзда,
Шатья безпризорная..."
Мы похвалили. "Генерал" расплылся от удовольствiя.
16 Пристально смотришь.
-- Ну, ежели вам понравилось, -- мы вам тут цeльный концерт
сварганим... А ну-ка, Сенька! Давай, Шкет, 184 что с того, что ты по дачным
поeздам воешь... Хуч тут и безплатно, да для хороших людей и веревки говорят
не жалко.
Сенька-Шкет, курносый остроглазый мальчик с огромной копной бeлокурых
растрепанных волос на головe, довольно ухмыльнулся.
-- А мнe што? Я завсегда. С моим полным... А што?
-- Да вот, хоть "Гон со смыком"...
Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами...
-- Эх, чечетка не выйдет... Эх-ма!.. Ну, да все едино...
И он начал чистым ясным голоском пeсенку вора:
"Гоп со смыком -- это буду я... Та-та...
Граждане, послушайте меня.
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня... та-та"...
Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было, что
на полу он иллюстрировал бы пeсенку залихватским танцем...
"Но сколько бы в тюрьмe я не сидeл, та-та
Не было минуты, что-б не пeл...
Заложу я руки в брюки
И хожу, пою от скуки...
Что уж будешь дeлать, коль засeл? Та-та"...
Дальнeйшiя приключенiя вора развиваются своим чередом... Вот он "весело
подыхает":
"Но если я неправедно живу, та-та,
К чорту попаду я на луну...
Черти там, как в русской печкe,
Жарят грeшников на свeчкe...
И с ними я литровку долбану... та-та"...
Приключенiя неунывающаго воришки продолжаются и в раю: 185
"Там живет Iуда Искарiот, та-та...
Среди святых лягавым он слывет.
Гадом буду, не забуду,
Прикалeчу я Iуду:
Пусть, халява, даром не орет..."
Пeсенка вызвала дружный смeх. Надо признаться, что парнишка исполнил ее
прямо артистически, с большой музыкальностью и юмором. Единогласно
потребовали "еще".
-- Ну, что-ж еще?.. Развe, вот, еще Пересыпскую. Эх...
"Eшь ананасы,
Рябчика жуй...
День твой послeднiй
Приходит, буржуй!.."
-- Да брось к чортовой матери, Сенька, -- раздались голоса. -- Выбрал
тоже дерьмо такое пeть! При буржуях сам бы, небось, может, анан<а>сы жрал
бы. Давай лучше жалостную!..
-- Жалостную? Ну, ладно. С дрожементом, значит?
Он скорчил унылую рожицу и слезливо запeл:
"Товарищь, товарищь,
Скажи моей мамe,
Что сын ея погибнул на постe...
С винтовкой в рукою
И с шашкою в другою
И с пeснею веселой на устe..."
Далeе оказывается, что причины такой трагической смерти --
романтическiя:
"Евонная Манька
Страдала уклоном.
Плохой между ими был контакт...
Намазанныя губки,
Колeна ниже юбки...
А это безусловно -- вредный хфакт..." 186
Происходит соотвeтствующая "идеологическая дисскусiя", в результатe
которой:
"Она ему басом:
-- Катись к своим массам!..
Не буду я сидeть в твоем клубе...
-- Ах, ты, вредная гада,
Тибя менe не надо,
Я проживу и без тебe"...
Но, в концe концов, -- "сердце не камень"... Оно разрывается от обиды:
"Товарищь, товарищь,
За что же мы боролись...
За что мы проливали нашу кровь?
За намазанныя губки?
За колeна ниже юбки?
За эту, за проклятую любовь?"
Мы были в восторгe. "Генерал" горделиво усмeхнулся.
-- Он у нас чище Шаляпина... Как гдe на вокзалах -- так монета и
сыпется...
-- А что ты с деньгами-то дeлаешь? -- спросил Боб.
-- Как это что? -- не понял вопроса Сенька. -- Обыкновенно, что...
Теперь очередь не понять наступила у боцмана..
-- Как это, обыкновенно?
-- Ишь, ты, наивняк какой выискался! -- фыркнул Сенька. -- Ясно что --
пропиваю... А что-ж с ними больше дeлать-то?
Каракуль прервал дeловой разговор.
-- Ладно, ладно... Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что.
Манька, темнокожая дeвочка лeт 13, злобно сверкнула на Каракуля черными
глазами из под косм свeшивающихся на лицо волос.
-- Ты, Ванька, своей голотой командуй, -- обрeзала 187 она "генерала".
-- А когда к нам лeзешь -- сопли раньше утри...
-- Да ты не кирпичись, Манька, -- примирительно отвeтил Каракуль. -- Я
вeдь так только. Спой, дружок, холера тебe в бок, для наших-то хозяевов...
Не ломайся!
Мы присоединились к просьбe. Манька секунду колебалась, но потом
кивнула головой.
-- Ишь, ты, -- шепотом сказал мнe Каракуль... -- Вот чудеса-то!
Уговорили!.. Огневая она, да с норовом... Не зря ее "Манька -- вырви глаз"
зовут?...
-- Это почему ее так прозвали?
-- Никому не спустит! Как что -- так в глаза, как кошка, лeзет.
Говорят, какому-то красноиндeйцу так глазья и повыдергивала... Не поладили,
видно...
-- Ш-ш, -- зашишикали на нас, и в наступившей тишинe прозвенeл мягкiй
серебристый голосок, тихо и с громадным чувством начавши чудесную по
простотe и лирикe пeсенку "Кирпичики"...
"На окраинe гдe-то города
Я в убогой семьe родилась...
Горемыкою, лeт пятнадцати,
На кирпичный завод нанялась..."
Ах, эти "Кирпичики"!.. Как молнiеносно и стихiйно овладeли они всей
Россiей... Кто только не знал их и кто не пeл?.. Я помню, как в Москвe
нeсколько концертов подряд знаменитой артисткe Неждановой не давали пeть,
требуя "Кирпичиков". Она отговаривалась незнанiем слов. Тогда избрали
комиссiю, чтобы написать текст и все-таки, в концe концов, заставили ее
спeть "Кирпичики".
И никогда знаменитая пeвица не слыхала, вeроятно, таких апплодисментов,
как послe заключительных слов пeсенки:
...Так за Сеньку-то, за кирпичики
Полюбила я милый завод...
И сколько лeт пришлось всяким совeтским "культ-отдeлам" принимать мeры
для выкорчевыванiя этой "идеологически невыдержанной" пeсенки... 188
А звуки пeсенки льются и льются... И всe притихли и как будто
зачарованы голосом "Маньки -- вырви глаз", поющей под аккомпанимент рокота
моря...
-- Манечка, Манька... -- раздались голоса послe конца пeсни... -- А
ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну...
Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул
злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала.
-- Спойте, Манечка, мы всe просим... Пожалуйста, голубчик.
Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась.
-- Ладно, -- отвeтила она.
И в наступившем напряженном молчанiи полилась пeсенка о любви вора к
"Муркe"... В этой любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонкiй голосок
пeвуньи с замeчательной выразительностью передавал эти примитивныя чувства
вора. Я оглянулся... Безпризорники сидeли неподвижно, не отрывая глаз от
лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волненiя прерывалось дыханiе и
раскрывались рты...
"Мурка" оказалась предательницей... Любовь вора и сладкое "блатное"
житье она промeняла на "лягашку"17... И вот наступает возмездiе:
"Шел я на малину18, встрeтились мнe урки...
Вот один из них мнe говорит:
"Мы ее вспороли... В кожаной тужуркe
Там, за переулочком, лежит..."
И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей дeвочки послeднiя слова:
"Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая...
Здравствуй, дорогая... И прощай..."
И я вижу, как по щекe удалого Каракуля ползет слеза...
17 Сотрудник уголовнаго розыска.
18 Воровской притон.
189
Кончилась пeсенка, но молчат всe. Сколько у этих дeтей
сентиментальности и романтичности под внeшней корой наплевательскаго
отношенiя ко всему в жизни... И не разберешь, что здeсь больное,
издерганное, а что душевное и мягкое ...
Каракуль первым встряхнул головой.
-- Вот, стерва, -- одобрительно произнес он, стараясь скрыть свое
волненiе. -- Аж до сердца достало!.. Тебe бы Манька, в звeринец, ты бы
бегемотов, вот, как в пeснe, в слезу бы вогнала. Фу... Ну, это не дeло --
так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь ты что повеселeе... Хоть бы
про свадьбу!
Худой высокiй мальчик озлобленно оглянулся.
-- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он.
-- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцкiй! -- вспыхнул Сенька. -- Как
дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз
компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл...
-- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его
характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными
губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки.
А вы сами откуда?
Щлема исподлобья взглянул на меня.
-- Я? С Голты.
-- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там...
Лицо Шлемы мгновенно прояснилось...
-- Бывали? Правда? А давно?
-- Да в 1922 году.
-- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди
жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается...
-- А ты-то почему уeхал?
Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились:
-- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел...
-- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно
чего -- не сдыхать же с 190 голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего
пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им
совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка,
своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр
сварганим.
И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы
Шнеерзона".
-- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца...
На блeдном лицe Шлемы промелькнул отсвeт борьбы с самим собой, но потом
губы его скривились в невеселой усмeшкe. Он покорно встал и, балансируя в
такт "оркестру", плавным речитативом начал чудесную пeсенку об еврейской
свадьбe.
...Большущiй шум ув домe Шнеерзона,
"Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет.
Он женит сына, Соломона,
Который служит ув Губтрамот".19
Еще нeсколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза
начинают подмигивать, и тeло все живeй движется в такт пeсенкe.
19 Губернскiй транспортно-механическiй отдeл.
Ax, эта веселая Одесса, создавшая изумительные шедевры бодрых,
смeшливых пeсенок. "Одесса-мама" -- разгульная, неунывающая, искрящаяся
жизнерадостностью. Кто из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто не
стыдится внeшне этой любви?
-- Скажите, вы с Одессы?
Оскорбленный отвeт:
-- Сами вы сволочь!
Еврейская свадьба в голодной Одессe. Шлемка ее своим акцентом
подчеркивает каждый штрих описанiя. Вот непревзойденный блик: "музыкальное
оформленiе" свадьбы:
"А на столe стоят три граммофоны...
Один "Дубинушку" сибe поеть,
Другой увертюрит из "Миньоны",
А третiй "Яблочку" ореть..." 191
Дружный хохот сопровождает каждый стих. И оркестр с особенным жаром
подхватывает залихватскiй мотив.
Безпризорники на случайной работe по переноскe ящиков.
Я вглядываюсь в покрытое красными пятнами лице Шлемы, еврейскаго
мальчика, вмeстe с тысячами других валяющагося под заборами и трубами.
Сколько евреев -- 192 и сeдых "буржуев", и подростков -- пришлось встрeчать
мнe за рeшетками двух десятков пройденных мной тюрем, в твердынях
Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши сибирской ссылки, в
"труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на днe совeтской жизни.
Тяжело досталось похмeлье революцiи еврейской массe. Может быть, даже
тяжелeй, чeм другим.
-- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль послe конца пeсенки. --
Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обрeзанная твоя
душа! Ей Богу, молодец! Ну, а теперь давай, ребята, напослeдок нашу,
безпризорную, жалостную. Ну-ка-сь! Хором, как слeдовает, как взрослые.
Разом! Ну...
И сиплые надорванные голоса, потерявшiе свою звучность в мятелях
сeвера, под морозами уличных закоулков, в пыли вагонов, в углe кочегарок,
затянули любимую пeсню безпризорника:
"Во саду на рябинe
Пeсни пeл соловей...
А я мальчик на чужбинe
Позабыт от людей"...
Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой пeсни, словно души этих
маленьких человeчков, брошенных в тину и грязь жизни, протянули к нам,
взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь смeх и недавнее веселье были
только наигранным способом скрыть свою боль. А вот, теперь эта боль
прорвалась...
"Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лeт...
Я родился сиротою,
Счастья, доли мнe нeт"...
Сколько искренняго чувства в этих срывающихся голосках! Сколько
наболeвшей жалобы в звуках этой простой протяжной мелодiи. Сколько жуткаго
смысла в этих нехитрых словах!..
И на фонe нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонкiе
голоса Маньки и Сеньки выписывают горькiя слова: 193
"Как умру, похоронят
И зароют меня,
И никто не разскажет,
Гдe могилка моя..."
А сверху сiяет солнце, рокочет море, мягко цeлует всeх ласковый
вeтерок. Сколько радости в мiрe!..
Но темная тeнь безпредeльнаго человeческаго горя, только одна капля
котораго выражена с таким отчаянiем в этой пeсенкe, туманит всю красоту
картины Божьяго мiра...
Боже мой! Боже мой! Вот таких маленьких человeчков, лишенных крова,
семьи, ласки, уюта, участiя, дружбы, -- их миллiоны! Миллiоны маленьких,
исковерканных жизней и сломанных ростков...
Живая пыль на дорогe революцiи... Кто положит их слезы, их кровь, их
жизни на чашку вeсов против перспектив "царства счастья"?
Путь к душe
Минутка бесeды у костра... Почти невидимыми огоньками вспыхивает
приготовленный заранeе костер. По старой привычкe укладываются скауты у
костра послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже
незамeтно проникаются важностью момента и затихают...
Сегодня я говорю именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как
добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман...
Я разсказываю легенду о св. Георгiи Побeдоносцe, о подвигах рыцарей в
борьбe со злом, о стремленiи вперед к свeту и добру... Сказки смeняются
шутками, исторiя великих людей -- правилами гигiены, наши скаутскiе законы
-- загадками...
Сгрудившись у костра, ребятишки жадно слушают разсказы о другой, лучшей
и болeе свeтлой жизни, чeм их оси, подвалы, вагоны и водосточныя трубы.
Пробeжит по рядам смeх, и опять внимательны глазки этих дeтей... Вeдь
что ни говори -- это еще дeти 194 под грубой коркой преждевременной
троттуарной зрeлости... И как дeти, они непосредственно впитывают
впечатлeнiя разсказа -- то блеснут глаза, то жалобно раскроются рты, то
гнeвно сожмутся кулаки... А появленiе страшнаго, кровожаднаго дракона,
который поeдал дeвушек, было встрeчено незамeтно для самих слушателей градом
таких ругательств, от которых он издох бы, вeроятно, еще до удара копьем...
Это, кстати, были единственныя в теченiе дня ругательства, которыя прошли
незамeченными "генералом" и остались ненаказанными...
И я говорю с размягченным сердцем, сам изволнованный мыслями и
образами. Хочется расправить скомканныя крылья желанiй их больных душ,
хочется влить в них надежду на лучшее будущее, на кусочек счастья в этом
холодном мiрe и для них, мельчайших песчинок, погибающих под колесами
безжалостной "колесницы соцiализма".
Молодые всходы
Вeтер крeпчает. Валы с сeдыми гребнями плавно качают шлюпку, острая
верхушка паруса, как маятник, чертит дуги на синем небe...
Ребята сжались у ног Тамары и слушают ея разсказы о том, как работает
ея прiют. В их вопросах уже нeт недовeрiя и вызова. За эти часы, проведенные
вмeстe, мы как-то сблизились, сроднились, словно эти оборванныя дeтишки --
наши младшiе скауты, маленькiе братья...
Боцман круто поворачи<в>ает, и наша шлюпка лихо влетает в бухту. Вeтер
свистит и здeсь, и мы быстро приближаемся к берегу.
-- Руби мачту, -- звучит команда Боба, и наши гости испуганно
оглядываются. Моряки успокаивают их, и вынутая мачта мирно укладывается на
банки. Еще нeсколько взмахов весел, и шлюпка плавно подходит к пристани.
Поход окончен...
-- Ну, пассажиры, вылeзай! -- шутит боцман. -- Да при выходe не забудь
билеты предъявить, а то в слeдующiй раз не возьмем.
-- А когда в слeдующiй раз-то поeдем? -- живо спрашивают нeсколько
голосов. 195
-- Ишь, ты, как понравилось! Не так-то это просто! Мы, брат, стараемся
организованный элемент катать. А вы вeдь -- фить -- махнул хвостом и
смылся... Вот, поступайте в прiют к Тамарe -- каждое воскресенье катать
будем.
-- Вeрно, ребятки, -- звучит спокойный голос Тамары. -- Кто хочет --
идем ко мнe в прiют! Вмeстe и жить, и играть, и в походы ходить будем. А
кому не понравится, я обeщаю -- отпущу, кто когда захочет!
Но старое недовeрiе к совeтским прiютам еще свeжо в памяти у всeх.
Бездушная казенщина, полуголодное существованiе, пренебреженiе к дeтским
интересам и запросам. Но вeдь в э т о м прiютe, куда, вот, зовут, э т а,
вот, дeвушка, простая и сердечная, и ея друзья -- вот, тe, с которыми так
замeчательно было на берегу...
И маленькiй кудрявый безпризорник, уже два раза eздившiй с нами,
рeшительно берет Тамару за руку.
-- Я, тетя, пойду с тобой. Мамка у меня померла, так я к тебe...
Дeвочки тоже дeлают шаг вперед.
-- Вы тоже со мной? -- мягко спрашивает Тамара.
-- Пойдем, что-ли дeвчата? -- обращается к другим старшая. -- С ей
хорошо будет, она добрая. Она, видать, не обманет...
Еще двое мальчиков присоединяются к Тамарe, и лицо послeдней сiяет: ей
удается вырвать из пасти улицы еще нeсколько молодых жизней.
-- Ну, а вы ребята как? -- спрашивает боцман остальных.
-- Мы-то? -- нерeшительно оглядывается на других Каракуль. -- Мы-то
покеда подождем... Над нами не каплет. Нам и в трубах подходяще... Потом,
может, к зимe... Вот, если бы еще разик покататься, да поразсказать что, --
тянет он. -- Как ребята? -- оборачивается он к другим за поддержкой. -- Еще
поeдем, что-ль?
В кучкe безпризорников одобрительный гул.
-- Ну, что-ж, пожалуй, в слeдующее воскресенье, еще, съeздим, -- словно
уступает Боб. Он по опыту прошлаго знает, как постепенно и осторожно надо
подходить к этим дикарятам и как боятся они дома, как дикое животное клeтки.
196
-- Но только вот что, "генерал". В воскресенье мы, вeроятно, прiют
будем катать. Так ты вот что сдeлай: этак в среду, зайди, брат, вот, к
инструкторшe, Тамара ее зовут. Видишь, вон там, на горe бeлый дом под
черепицей, там наш прiют. Она тебe и скажет, когда и сколько ребят взять.
-- А там меня не арестуют? -- спросил Каракуль.
-- Нeт, нeт, не бойся, -- успокоила его Тамара. -- Скажешь, что ко мнe
пришел. А я тебe там прiют покажу, как мы живем и чeм занимаемся. Ладно?
-- Ладно, -- с прояснившимся лицом отвeтил Каракуль. -- Зайду. А мы
здeсь всe будем ждать.
Рукопожатiе
Мы собираемся уходить. В группe безпризорников в это время наростает
какое-то движенiе и шум. Слышны подавленныя ругательства и яростные вскрики.
Наконец, из толпы выталкивается Каракуль.
-- Иди, иди, чорт паршивый. Что дрейфишь, дерьмо совeтское? --
раздаются сзади дружескiя подбадриванiя, поддержанныя пинками.
Вид у Каракуля чрезвычайно смущенный, и это так не идет к его обычно
самоувeренному поведенiю. В руках он мнет какой-то небольшой предмет, в
котором я, к крайнему моему удивленiю, узнаю свои запасные очки в
металлическом футлярe.
-- Откуда у тебя мои очки?
"Генерал" мнется. Потом, осeненный внезапной догадкой, он радостно
выпаливает:
-- Да вот, один наш... нашел... На пескe, там, гдe купались. Ну, вот,
мы, значит, и возвращаем, чтобы вы не подумали, как будто мы слямзили. Мы же
не сволочи какiе. Мы тоже понимаем.
Он протягивает мнe футляр и, запинаясь, выдавливает:
-- Потом, вот еще какая штукенцiя. Как наши ребята, значит, выбрали
меня ихним "генералом", так, значит, они... как это... ну в общем, чтобы я
поспасибовал вам за все. Спасибо, одним словом.
-- Добре сказано, "генерал", -- говорит боцман. -- Давай сюда свою
лапу!
Он протягивает свою руку Каракулю. Тот нерeшительно, 197 колеблясь,
дeлает шаг вперед и с радостно раскраснeвшимся лицом долго трясет руку
нашему Бобу.
-- И им тоже, -- командует боцман, показывая на нас. И мальчик с
серьезным лицом, при торжественном молчанiи всeх остальных безпризорников,
крeпко по мужски пожимает нам руку.
Для нас, скаутов, он не безпризорник, не вор и не убiйца. Он для нас --
просто русскiй мальчик, по неокрeпшему тeлу и душe котораго прошло тяжелое,
безжалостное колесо революцiи.
Чeм виноват он и тысячи других, таких же, как он, в трагедiи своей
маленькой жизни?..
Риск и подвиг
Монотонно стучат колеса поeзда. Вагоны вздрагивают и качаются на
неровном полотнe дороги. Иногда кажется, что вагон -- вот, вот -- сойдет с
рельс, но он со скрипом и стоном выпрямляется и с лязгом и грохотом несется
дальше.
Я вынимаю из кармана свой очередной "мандат":
-- "Дано сие военному моряку такому-то в том, что он командируется в г.
Киев для участия в конференции по вопросам военно-физической подготовки.
Начштаба Военморсилчерноазморей" (подпись).
Я читаю и улыбаюсь. Чeм-то мнe еще на моем совeтском пути придется
быть?... И куда еще, как мяч на футбольном полe, будет бросать меня
неугомонная судьба по матушкe-Россiи?..
Я -- в военной формe. Смeшно и странно. Но против большевицких
мобилизацiй не пойдешь. Недавно меня вызвал к себe начальник гарнизона и
сообщил, что я снимаюсь с физкультурной работы в школах и перебрасываюсь во
флот.
Начгар -- массивный мрачный артиллерiйскiй полковник. С ним не
поспоришь. Он сухо объявляет мнe об этих новостях и заканчивает:
-- Явитесь завтра в 8 часов к комиссару Флота. Можете идти. 198
И, не сказав за эту аудiенцiю ни одного слова, я поворачиваюсь и
выхожу.
И теперь я eду в Кiев. Ну что-ж! Камуфляж вышел неплохой! Под военной
формой в СССР много легче фигурировать. Многих смогу я увидeть и много
сдeлать под этой защитной от ГПУ окраской...
Я вынимаю из кармана открытку: "Дорогой Б. Л. Если будете как-нибудь
проeзжать через М., телеграфните -- есть дeло. Женя."
В памяти встает создавшiйся по перепискe образ молодого скаутмастора --
горячаго, смeлаго энтузiаста, Что у него за дeло?...
Уже спускались сумерки, когда, громыхая по стыкам стрeлок, поeзд тихо
подошел к перрону. Я вышел из вагона и стал всматриваться в толпу
пассажиров, суетящихся у поeзда.
Какой-то юноша, подойдя ко мнe, молча отсалютовал и протянул лeвую
руку... Я отвeчаю. Зачeм нам иныя рекомендацiи, когда во всeх странах мiра
наш привeт одинаков?
Женя -- худощавый, высокiй юноша, с мечтательными глазами и нервным
лицом, торопливо докладывает:
-- Времени-то, Борис Лукьянович, мало: поeзд стоит только 10 минут. Я
коротко... Мнe хочется знать ваше мнeнiе о таком проэктe: Сейчас всe отряды
закрыты, журналов скаутских нeт... Мало кто может eздить по Россiи, вот, как
вы. А каждому интересно знать, как живут скауты в других мeстах. Связь между
нами нужна, ох, как нужна! Так я и надумал: создать такой, вот, вродe центра
переписки, наладить связь между ребятами, которые интересуются всякими
вопросами -- техническими, культурными, самообразовательными, информацiей о
нашей жизни и т. п. Пусть учат языки, эсперанто и переписываются на этих
языках. Пусть сообщают друг другу новости об учебe, о ВУЗ'ах... Пусть,
наконец, просто-спрашивают о чем угодно -- постараемся наладить отвeты. Мой
отец, вот -- доктор, потом инженер один знакомый есть. Они уже согласились
помочь совeтами. Вы, надeюсь, тоже не откажете. Потом -- книги: знаете, каю
трудно их сейчас доставать -- все вeдь совeтское и совeтское, 199 а
серьезных старых книг нигдe нeт. Вот и у меня есть большая
научно-техническая и скаутская библiотека. Пусть ребята мeняются книгами. Я
увeрен, что и другiе тоже предложат. Вeдь вeрно? Видите, Борис Лукьянович,
порядочная переписка у меня и сейчас есть, но все-таки я хотeл с вами
посовeтоваться перед расширенiем этого дeла. Каково ваше мнeнiе?
Благословите?
Глаза Жени с ожиданiем и тревогой устремлены на меня...
Что сказать мнe этому энтузiасту? Мнe не трудно доказать ему, что эта
работа связана с рядом опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это,
но эти перспективы не пугают его. Он вeрит в пользу своей работы и... он
прав...
-- Ну, что-ж, Женя, ваша идея прекрасна. Но вы даете себe отчет, что
этим вы подвергаете себя большим опасностям?
-- Это пустяк, Борис Лукьянович, -- нервно прерывает юноша. -- Не во
мнe дeло. Если только эта работа нужна и полезна...
-- Ну, конечно, и полезна, и нужна. Вы, собственно, ждете от меня
одобренiя или утвержденiя?
-- И того, и другого.
-- Но вeдь утверждать я могу не как старшiй друг, а как начальник. Вeдь
так?
-- Ну, конечно.
-- Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что оффицiально нашей
организацiи не существует, являюсь начальником?
Юноша серьезно всмотрeлся в мое лицо и твердо отвeтил:
-- Да.
-- И, значит, я могу приказывать?
Так же твердо звучит отвeт:
-- Да.
-- Ладно. В таком случаe, Женя, я ставлю одно жесткое условiе в вашей
работe.
-- Условiе? Какое условiе? -- напряженно переспросил Женя.
-- Чтобы адреса, списки и письма не хранились у 200 вас дома и, в
случаe несчастья с вами, были бы уничтожены.
Юноша в раздумьи кивнул головой.
-- Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось?
-- Конечно. Мы с вами можем рисковать своей головой, но не имeем
моральнаго права подвергать лишним опасностям других.
-- Значит, вы одобряете?
-- Значит, вы согласны?
-- Ну, конечно.
Мы крeпко пожимаем друг другу руки. Несется гул послeдняго звонка.
-- Ну, а скажите, Женя. А если бы я не одобрил и не разрeшил, вы
подчинились бы?
Юноша смущен.
-- Отвeчайте откровенно.
-- Откровенно говоря, нeт, -- отвeчает Женя, подняв голову и прямо
глядя в мои глаза.
-- Почему же?
-- Да я подумал бы, что вы, как многiе другiе взрослые друзья и
начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так
нужно бороться.
-- И вы продолжали бы работать?
-- Конечно...
Я еще раз молча пожимаю ему лeвую руку.
-- Всегда готов! -- просто отвeчает он, и его голос тонет в низком
звукe гудка трогающагося паровоза...
В Кiевe
В перерывe между двумя засeданiями я отправляюсь к начальнику мeстной
дружины. Адрес заучен на память. Я давно уже перестал записывать адреса и
имена своих друзей. Сколько лишних тревог и трагедiй случилось на
матушкe-Руси в перiод властвованiя ВЧК от неосторожной привычки записывать
адреса и сохранять старыя письма. Для ЧК, подозрительно видящей вездe и
всюду заговоры классовых врагов, такiе матерiалы -- основанiе 201 для новых
и новых арестов и репрессiй... А в моем положенiи такой справочник, взятый
при арестe, был бы прямо кладом для ЧК...
-- Могу я видeть Ледю?
Пожилая бeдно одeтая дама с безпокойством отступает в переднюю.
Незнакомый человeк в военном костюмe в Совeтской Россiи всегда вызывает
опасенiя.
Я вижу ея безпокойство и спeшу сказать:
-- Пожалуйста, не безпокойтесь, мадам. Мы с Ледей -- старые друзья.
Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти.
Через минуту в дверях показывается юноша низенькаго роста, с копной
черных волос на головe и умными веселыми глазами.
Увидeв меня, он на секунду удивленно останавливается, и на лицe дамы
опять мелькает тeнь безпокойства.
Я салютую по скаутски, и молодой человeк радушно отвeчает тeм же.
-- Я -- скаутмастор Солоневич.
-- Вы -- Солоневич? -- радостно восклицает Ледя.
-- Очень, очень рад. Я давно уже знаю вас. Еще в 1919 году вы были
здeсь, парад вмeстe с доктором Анохиным принимали, но я как раз болeл и вас
не видeл. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описанiям...
Через полчаса я -- в курсe мeстных скаутских дeл. Картина та же, что и
вездe: закрытiе отрядов сопровождалось разгромом штаб-квартир, реквизицiей
инвентаря, хулиганством, арестами -- словом, полным аккордом "комсомольской
активности"...
-- Ну, а теперь-то как живете?
-- Да не унываем. Создали, вот, нeсколько кружков натуралистов,
спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось
распустить.
-- Правильно, -- одобрительно киваю я головой. -- Опасности-то вeдь
продолжают грозить?
-- Ну, еще бы! -- спокойно отвeчает Начальник Дружины. -- Для
комсомольцев наше существованiе -- бeльмо на глазу. Соперники, что ни
говори. Они у нас, знаете, почти всю работу пiонеров переключили на шпiонаж
за скаутами... И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли... 202
-- Как -- отобрали?
-- Да... Оно хранилось у одного скаута, студента. А у него брат
двоюродный с комсомольцами спутался. Видно, пронюхал как-то о знамени и
выдал...
-- Так и пропало знамя?
-- Ну, еще бы... Но мало того, что реквизировали; так еще и
поиздeваться рeшили -- положили его перед дверями комсомольскаго клуба,
вмeсто тряпки -- ноги вытирать...
Лицо Леди нахмурилось.
-- Но зато другое -- самое старое наше знамя, -- опять оживился он, --
прямо чудом спасли. Вам не писали об этом?
-- Нeт.
-- Эх, и разсказывать даже прiятно!.. Так, я в первый раз услышал о
подвигe Васи Кирiенко. Вот эта исторiя так, как я смог ее возстановить по
разсказам участников и свидeтелей.
--------
Пусть воля будет, как лук туго натянутый.
Скаутская заповeдь.
Трудный вопрос
Старое заслуженное знамя уже давно кочевало по Кiеву, спасаясь от
погони Комсомола. Послe "роспуска" скаут-организацiй удары Комсомола,
которому было поручено проведенiе этого "роспуска", были направлены, с одной
стороны, на руководителей, а с другой -- на уничтоженiе объединяющих пунктов
для работы. С разгромом и реквизицiей штаб-квартир скауты скоро примирились
-- собираться "подпольно" гдe-нибудь далеко за городом, на берегу широкаго
Днeпра, казалось куда веселeе. Но знамена свои скауты берегли, как святыню.
Если и в средe взрослых знамя -- священная вещь, то что говорить про 203
малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу...
Старое знамя дружины было спрятано у одного из патрульных, в центрe
города. Но потом появились признаки того, что мeстонахожденiе "клада" уже не
представляет собой тайны, и на совeтe старших рeшено было перенести знамя к
Васe. Разрeшенiе старушки-матери Васи было получено.
20 На эту тему мною написана одноактная пьеса, которая уже ставилась
русскими скаутами Гельсингфорса и Софiи.
Сам Вася, 14-лeтнiй мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета, на
Подолe21, в старом запущенном домe. Мeсто для храненiя было выбрано удачно,
и в один из непрекрасных вечеров со всeми предосторожностями старое знамя
было перенесено к Васe.
На Подолe
-- А вeдь красивое, ребята, у нас знамя? -- с гордостью сказал один из
патрульных, вынув знамя из чехла.
-- Да еще бы! всe герли, небось, старались, вышивали... Такого шелка
теперь и не найдешь. Сразу видно -- другое время было!
Бeдная комнатенка Васи словно стала свeтлeе, когда развернулось во всю
свою ширину зеленое шелковое знамя с золотыми буквами и вышитым изображенiем
св. Георгiя Побeдоносца.
Чувствовалось, что это прекрасное знамя должно рeять впереди стройных
рядов, а не ютиться, спасаясь, в маленькой комнаткe мальчика... Было больно
и обидно смотрeть на этот контраст, и на душe у ребят было тяжело.
-- А оно у вас, дeти, освященное? -- спросила мать Васи, подойдя к
скаутам.
-- Ну, как же, Надежда Ивановна!.. Еще до революцiи. Заслуженное знамя.
Может, лучшее во всей Россiи. Потому-то за ним такая охота и идет...
-- Так вы его под икону поставьте!
Вася был горд и взволнован.
21 Часть города у Днeпра.
-- Ну, теперь уж чорта с два у меня его найдут. 204 Квартал наш тихiй,
тихiй -- никогда ничего не было. Ко мнe и не догадаются...
-- Ну, а если догадаются?
-- Все равно ни по чем не отдам!
-- Ишь, ты, храбрый какой выискался!.. Что у тебя -- пулемет есть, что
ли?
-- Или с кулаком против нагана попрешь?
-- Да уж как бы то там ни было. Дудки!..
Разговоры скаутов внезапно были прерваны каким-то свистком.
-- Что за чертовщина? -- прислушался один из патрульных. -- Да, ей
Богу, сигнал тревоги!
Ребята бросились к окну и там, в полутьмe вечера, увидeли какую то
дeвочку, стоявшую внизу, во дворe.
-- Да это же, кажись, Лида!
-- Ну да, она...
-- А что ей нужно? Она же до третьяго этажа не докричит!
Вася вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Лида, патрульная
отряда герль, быстро вынула платок и стала что-то снизу быстро
сигнализировать.
-- Что ей нужно? -- недоумeвающе спросил один из мальчиков. -- Чего она
просто сюда не придет?
Но сигналы по азбукe Морзе становились все настойчивeй.
-- Ладно, -- сказал Петя, старшiй из патрульных, давая вниз отзыв. --
Пиши, Ванька...
И , Д , У , Т, отмах, К , О , М , С , О...
-- Идут комсомольцы!.. Что за притча?..
В этот миг кто-то показался во дворe, дeвочка метнулась в подворотню и
исчезла.
Ребята удивленно переглянулись.
-- Неужели что-нибудь тревожное? Неужто выслeдили? Не может быть!
Через минуту в комнатку вбeжала Лида.
-- Петя, Петя, -- задыхаясь вскрикнула она... -- Они уже внизу... Я
раньше не могла! А потом они в домком зашли справиться, а я сюда... Трое...
Тe самые комсомольцы, что у третьяго отряда на обыскe были... Я их узнала...
-- Да, может, они не сюда идут? 205
-- Ну, а куда же еще?.. Они там и спрашивали про Васю...
Потом дeвочка оглянула комнату и замерла в испугe.
-- Боже мой! Да вы еще и знамя сюда принесли?... Скорeе прячьте, пока
не поздно... Боже мой!..
-- Вась, ты тут все знаешь... Неси, брат, знамя скорeй куда-нибудь во
двор.
Вася рванулся к знамени, но в это время в дверь раздался громкiй стук.
Всe замерли и поблeднeли.
-- Эй, открой! -- глухо прозвучало на площадкe лeстницы.
Петя шагнул к дверям.
-- Надежда Ивановна, я выйду к ним... Постараюсь задержать. А вы,
ребята, уж тут как-нибудь...
Грубый стук, от котораго задрожала дверь, повторился. Петя, закусив
губу, бросился в переднюю.
-- Давай, давай скорeй, -- торопила Лида. -- С древка снимем...
-- Да вeдь все равно -- обыск будет...
-- Так куда же спрятать?..
Ребята были в отчаянiи. Вася, поблeднeвшiй и растерянный, бормотал:
-- В моем домe?.. Боже мой!.. Неужели у м е н я возьмут?..
Потом, внезапно рeшившись, он быстрым движенiем сорвал полотнище с
древка и побeжал к окну.
-- Вася, -- испуганно вскрикнула Надежда Ивановна. -- Что ты хочешь
дeлать?
Мальчик обернулся. Его лицо было блeдно и рeшительно.
-- Ничего, мамочка... Я не могу так!..
Потом он быстрым движенiем встал на подоконник. Мать бросилась к нему,
но было уже поздно. Мальчик исчез внизу.
-- Вася, Вася! -- стараясь разглядeть что-нибудь в темнотe двора, с
отчаянiем вскрикнула мать. -- Гдe ты?
-- Мамочка! -- слабо донеслось снизу, и все смолкло...
-- Боже мой! Боже мой! -- безсильно застонала Надежда Ивановна. Скауты
усадили мать Васи на стул и захлопнули окно.
В это время в передней раздались шум и голоса. 206
-- Это не по закону! -- донесся из передней взволнованный голос Пети.
Потом дверь в комнату отворилась, и вошли трое комсомольцев.
-- Закон? -- насмeшливо переспросил старшiй, одeтый в кожаную тужурку,
с револьвером у пояса. -- Плевать я хотeл на твои законы! А это видeл?
Он поднес к носу патрульнаго кулак.
-- Но у вас вeдь и ордера нeт! -- не уступал Петя, стремясь выиграть
время.
-- "Ордера?" Иди к чорту, щенок!.. Законник какой еще выискался!
Перетряхните-ка, ребята, тут все этое барахло... -- приказал он своим
спутникам.
-- Что вам нужно здeсь? -- с отчаянiем спросила пришедшая в себя
Надежда Ивановна.
-- Ах, это вы будете хозяйка? Тут к вам только что знамя скаутское
принесли... Гдe оно?
В этот момент один из комсомольцев нашел в углу древко от знамени.
-- Э-ге-ге!.. Глянь-ка, товарищ уполномоченный, вот и древко ихнее.
-- Дeло ясное!.. Гдe знамя? -- рeзко спросил он Петю.
-- Какое знамя?
-- Да, вот, которое здeся было?
-- Это старое древко... Оно с год так стоит... Мы давно
расформированы...
-- Ври, ври больше!.. Словно я не знаю всeх ваших фокусов! Думаешь,
пiонеры не видeли?.. Знамя не иначе, как здeсь. Не было у них времени скрыть
его. Щупайте, ребята, поэнергичнeе.
Полетели на пол подушки, постель, содержимое комода. Надежда Ивановна
не выдержала.
-- Да вы хоть постелей не рвите! Развe-ж можно так?
-- Ничего, ничего. Ишь ты, цаца какая буржуазная выискалась!.. И так
дрыхнуть будешь!..
Знамени нигдe не было. Лицо чекиста омрачилось.
-- Ах, вот как?.. Нeту, значит?.. В пряточки играть будем, как
маленькiе?.. Ну, ну!
Потом, подойдя к матери Васи, он тихо и успокоительно сказал: 207
-- А вы, гражданочка, лучше бы по хорошему сказали, гдe знамя... Мы
спокойненько уйдем и никого больше не тронем... Зачeм вам это? На кой чорт
ломаться и скрывать этую тряпку? С нами лучше в мирe жить. Сами вeдь знаете,
чай, не маленькая!..
Надежда Ивановна опустилась на стул и закрыла лицо руками.
-- Я ничего не знаю... -- всхлипывая, произнесла она.
-- Долго я вам говорить буду? -- измeнил голос уполномоченный. --
Сказано -- отдать, так нечего тут дурака валять!.. Не забывайте, гражданка,
что и вы сами-то служите и сыночек ваш в школe учится. Как бы вам это обоим
на улицу не вылетeть.. Ну, в послeднiй раз говорю -- гдe знамя?..
-- Дeлайте, что хотите, -- прошептала Надежда Ивановна, не отрывая рук
от лица. -- Все равно... Я не знаю...
Чекист досадливо передернул плечики и рeзко повернулся.
-- Ах, не знаю? Ну, посмотрим! Взгляд его упал на Лиду, со страхом
смотрeвшую на происходящее.
-- Ну, ты, дeвченка? -- Чекист кричал, уже не сдерживаясь. Его лицо
перекосилось, он схватил Лиду за плечо и тряс ее. -- Говори, гдe знамя!..
Ну?..
Дeвочка, как зачарованная, смотрeла на его дергающееся лицо и тихо
повторила слова старушки:
-- Я... я не знаю.
-- Как это -- не знаю? Ах, ты, щенок! Что тут с тобой -- шутки шутят?
Он медленно отстегнул кобуру нагана и вытащил револьвер.
Словно сразу успокоившись, он тихим угрожающим голосом сказал, поднимая
наган к лицу Лиды:
-- Ну? Го-во-ри сей-час же!...
Он все ближе наклонялся над Лидой и все ближе подносил к ея испуганным
глазам дуло револьвера.
Дeвочка молчала и, не отрываясь, смотрeла в его глаза, губы ея
дрожали...
-- Говори скорeй, -- внезапно ряв<к>нул чекист. -- А 208 то сейчас же,
как дохлую собаку, пристрeлю! Ну? Гдe знамя?...
Лида так же спокойно и ровно, как будто во снe, отвeтила:
-- Не знаю...
Потом внезапная блeдность покрыла ея лицо еще больше, глаза закатились,
и она упала в обморок.
Чекист рeзким движенiем положил наган в кобуру и длинно выругался...
-- Вот, сукины дeти!... И не напугаешь никак!... Так ничего и не нашли,
ребята?...
-- А, может, они успeли в другое мeсто перенести?
-- Все равно наше будет.., Выслeдим!... Нам половики для клуба оченно
даже нужны... Ладно, хрeн с ними.. Погодите вы, бeлое отродье... Еще
посчитаемся!...
И чекист с комсомольцами ушли.
___
Васю нашли внизу, во дворe, лежащим с крeпко прижатыми к груди руками.
При паденiи он попал на какiе-то пустые ящики и сломал себe ногу. Но ни разу
не вскрикнул и не застонал...
В атмосферe беззлобных шуток
Перед длинным бeлым зданiем больницы мы сталкиваемся с двумя дeвушками.
-- Ледя, Ледя! здорово! -- прыгает к нам шедшая -- еще почти дeвочка, с
румяным лицом и голубыми глазами. -- Вы куда? К Васe?
-- К Васe. Познакомьтесь, дeвчата. Скаутмастор Солоневич, Замeститель
Старшаго Скаута.
Дeвушка разом становится серьезной, и ея голубые глаза пытливо
всматриваются в мое лицо. Другая -- высокая стройная брюнетка, с веселыми
смeлыми глазами и чуть вздернутым носиком, с каким-то профессiональным
интересом осматривает мои морскiя нашивки на рукавах, Обe они церемонно
салютуют.
-- Это, вот, Тамара -- наш будущiй штурман, а это, вот, Лида -- будущiй
адмирал, кусочек героя нашего знамени, умeющая очень во время в обморок
падать! 209
-- Погоди, Ледя, -- угрожающе огрызается Лида. -- Дождешься и ты: я
тебя тоже сконфужу!
-- Да ты не сердись, Лидочка! Я, ей Богу же, по хорошему, по душам. Ты
у нас вeдь тоже герой!... А вы на дежурство?
-- Ага. Сегодня наш патруль на обслуживанiи больных.
-- А чeм вы здeсь помогаете?
-- Да мало ли чeм? Когда как -- то читки устраиваем, игры для
выздоравливающих, Тамарка, вот, про свои походы морскiе разсказывает,
говорят, дeйствует лучше валерьяновых капель. А то в амбулаторiях
помогаем...
-- О... о! -- с добродушной усмeшкой вворачивает Ледя. -- Лида у нас
профессор по обмазыванiю iодом. Здорово это у нея выходит -- шлеп, шлеп, и
краснокожiй готов!..
-- Ах ты, змeя подколодная! -- вскидывается герль.
-- Да, вы не вeрьте ему, товарищ скаутмастор... товарищ...
замeститель...
-- Просто -- дядя Боб.
-- Ну, дядя Боб, -- облегченно продолжает дeвушка. -- Это он со злости,
ей Богу, со злости. Он вeдь сидит, сидит в своей киношкe, выколачивает на
клавишах всякiе там душераздирающiе вальсы под кинодрамы -- вот его и
разбирает охота посмeяться над бeдными беззащитными женщинами.
-- Эх, ты, адмирал, -- усмeхается Ледя, дружелюбно похлопывая ее по
плечу. -- Солидности в тебe, как философiи в котенкe. А туда же тоже в
штурмана цeлишься. Тебe бы юнгой поплавать лeт 10, да и то на сушe.
-- Это он потому такой герой, что Иры нeт, -- вмeшивается Тамара с
самым серьезным выраженiем лица, но веселыя искорки в ея глазах никого не
обманывают. -- В ея присутствiи ты бы, Ледя, небось, не посмeл бы бeдненькую
Лиду обижать. Она тебe всe глазья повыцарапывала бы.
-- Ладно, ладно, -- смeется Начальник Дружины. -- Я знаю, Ира за вас
горой. Вы тут всe как какая-то 210 отдeльная женская армiя. Знаете что,
дeвчата, -- таинственно, но с лукавым подмигиванiем в мою сторону говорит
он. -- В Германiи есть такое тайное общество -- "Стальной Шлем". Вот
шикарное названiе! Вот, и вам бы тоже как-нибудь так же назваться покрeпче
да покрасивeе. А?
-- А как? -- с наивным интересом спрашивает Лида.
-- А вот как -- "женскiй орден по борьбe с мужским засильем". А
названiе самое смертельное -- "Стальной бюстгальтер"...
Свирeпая защитница женскаго достоинства пытается обидeться, но не
выдерживает и присоединяется к нашему общему веселому смeху.
Старый знакомец
Шутливо поддразнивая друг друга, мы вошли в прiемную больницы. Ледя
попросил о чем-то дежурную сидeлку, и через нeсколько минут в прiемную вошла
высокая дeвушка в костюмe сестры милосердiя, со странно знакомым лицом.
-- Ба, Ирина! Как это вы здeсь очутились?
Это была, дeйствительно, скаутмастор Ирина, с которой года 3 тому назад
мы дискуссировали на скаут-конференцiи в Ростовe.
Увидя меня, Ирина радостно улыбнулась, и ея серьезное, строгое лицо
сразу стало неузнаваемым -- ласковым и сердечным.
-- Вы, Борис Лукьянович? Очень рада вас видeть. Да вы теперь совсeм
морской волк, -- привeтливо сказала она, оглядывая мою морскую форму. -- В
нашем сухопутном городe, вeроятно, случайно?
-- Только на нeсколько дней. Пришел, вот, с Ледей Васю навeстить.
Пустите?
-- Попробую. Только халаты придется всeм надeть. Правила такiя. Да, вот
для вас, Борис Лукьянович, и не найти, пожалуй, -- усмeхнулась она. -- Да,
ничего, изобрeтем что-нибудь. Двe штуки нацeпим в крайнем случаe. Булавками
сколем. 211
Маленькiй герой
Веснусчатое круглое лицо лежащаго на койкe мальчика просiяло при видe
нас. Одeтые в бeлые халаты, мы, словно профессорскiй консилiум,
сгруппировались около маленькаго героя и сердечно пожали ему руку.
-- А это, Вася, -- сказал Ледя, показывая на меня, -- это, вот, дядя
Боб, наш самый старшiй начальник, Сeрый Волк. Он тебe кое-что принес.
Со всей возможной торжественностью и сердечностью я поздравил мальчика
с его смeлым поступком и передал ему почетный значок дружины.
Блeдное лицо Васи порозовeло и он, счастливо улыбаясь, еще раз пожал
руки своим друзьям.
-- Молодчага, Васич, -- ласково сказала Лида. -- Вот, дядя Боб по всей
Россiи eздит, да по всeм морям. Он всeм поразскажет, какiе у нас в волчьем
патрулe ребята есть, вродe тебя...
-- Не нужно! -- отмахнулся мальчик. -- Экая важность... Ну, и прыгнул.
А ты развe бы не прыгнула, что ли? Небось, тоже прыгнула бы, когда-б у тебя
в домe затопали чекистскiе сапожищи... Обидно. Не отдавать же знамя!
-- Может быть, всякiй прыгнул бы, да не всякiй догадался бы сразу, что
сдeлать.
Мальчик возбужденно засмeялся.
-- Ну, это что! А знаешь, Ледя, чего мнe больше всего жалко?
-- Чего? Ноги своей?
-- Нeт, что нога!.. Вот, Ира говорит -- мeсяца через два-три опять в
футбол буду играть. Не в этом дeло. А, вот, жаль, что я рож их кислых не
видал, когда они с носом уходили!.. Эх!..
Похороны стараго знамени
Вечер. Нудное, безтолковое засeданiе моей конференцiи. Табачный дым
клубами висит в воздухe, туманя не только лица людей, но и огоньки ламп на
потолкe...
По столу ко мнe подсовывается маленькая записочка: 212 "Солоневич! К
вам кто-то пришел по важному дeлу и ждет внизу."
Не без удовольствiя отрываюсь от бездоннаго совeтскаго словоблудiя и
выхожу. В прiемной меня, дeйствительно, ждет Лида.
-- Борис Лукьянович, -- с серьезным дeловым видом говорит она громко,
видя, что сзади идет какой-то-постороннiй человeк, -- вашей больной тетe
хуже стало, и она послала меня к вам с просьбой навeстить ее.
-- Неужели ей так плохо? -- дeланно удивляюсь я, поддерживая разговор,
пока незнакомая фигура не скрывается в дверях.
Проводив незнакомца глазами, дeвушка, улыбаясь, салютует.
-- Сегодня у нас экстренный сбор. Всe уже собрались и ждут вас. Вы
можете придти?
-- Постараюсь. А куда?
-- А я провожу вас. Я буду ждать за углом улицы, направо.
Убeдившись по ходу засeданiя, что необходимости выступленiя
представителя морского флота не видно, я незамeтно "смываюсь".
Во мракe теплаго весенняго вечера мы долго идем по пустынным, почти
безлюдным улицам и переулкам. У ворот большого двухъэтажнаго дома нас ждет
дежурный-скаут, показывающiй дорогу в подвал.
Там, в большом каменном погребe, при свeтe 2-3 керосиновых фонариков я
вижу шеренгу скаутов, юношей и дeвушек, на правом флангe которой высится
красивое знамя с вышитым изображенiем св. Георгiя Побeдоносца. Именно это
знамя так героически спас наш Вася.
Меня встрeчают со всей возможной в этих условiях торжественностью. Для
этой молодежи я -- не только старшiй, представитель "старой гвардiи", но и
живое звено связи, символ единства в условiях нашей ушедшей в подполье
работы.
Я знаю, что собравшiеся здeсь -- лучшiе и самые вeрные члены нашей
скаутской семьи. Тяжело приходится им отвоевывать право на свою скаутскую
жизнь среди 213 угроз и преслeдованiй ОГПУ и КСМ, и я чувствую, что эта
группа -- монолит, спаянный нашей идеей около своего знамени.
И так грустно сознавать, что этот сбор -- один из послeдних перед
гранью новых испытанiй и новых бурь...
Я говорю собравшимся о нашей идеe, нашем братствe, о бодрости и вeрe в
будущее, о нашем долгe перед Родиной, под чьей бы властью она ни была,
лежащих перед молодежью задачах, разсказываю о героической борьбe скаутов в
других городах и с радостью вижу, как бодрeе дeлается выправка стоящих в
строю и веселeй и увeреннeй блестят их глаза.
-- ...Наши испытанiя еще не кончились. Впереди еще, может быть, много
лeт гнета и лишенiй. Но сила, собравшая всeх нас около нашего стараго
знамени среди всeх опасностей и бурь, не может изсякнуть в наших сердцах. У
всeх нас есть горячая вeра в силу нашего народа и в свeтлое будущее Россiи.
Сейчас наша Родина больна. Но именно сейчас нужна ей наша любовь и наша
помощь. Легко любить свою мать, когда она весела, здорова и счастлива. Но
долг нас всeх -- сыновей Россiи -- показать свою любовь к Родинe теперь -- в
дни горя и испытанiй... Среди обмана, лжи, насилiя, гнета, крови и моральной
низости -- пусть ярче сiяет наша идея и наш девиз. Наш долг -- остаться
русскими скаутами и всeми силами, каждый на своем посту, бороться за
Россiю...
Мрак подземелья, мигающiе огоньки, озаренныя свeтлой вeрой в свою идею
молодыя лица, вся таинственность нашего сбора невольно напомнили мнe
полулегендарныя времена римских катакомб, гдe 19 вeков тому назад тайно
собирались первые послeдователи христiанства.
И так же, как и мы теперь, при мигающем свeтe факелов первые христiане
слушали слова своего ученiя и не думали о жестоких солдатах Нерона, гдe-то
наверху разыскивающих их, "врагов Рима".
И мнe живо вспомнилось, как опредeлял скаутинг наш разстрeлянный
коммунистами старшiй друг И. Смольянинов. "Скаутинг, говорил он задумчиво,
это -- христiанство в дeйствiи. Это -- ученiе Христа, влитое в рамки
пониманiя и дeятельности дeтей..." 214
Ну, что-ж! Может быть, и нам предстоят тюрьмы и арена Колизея... Но
развe от этой мысли может ослабнуть тетива напряженнаго лука нашей воли?
Развe не побeдило христiанство язычества? Развe факелы горящих крестов с
христiанскими мучениками не освeтили человeчеству путей будущаго?
Пусть мы -- самый маленькiй и слабый отряд великаго христiанскаго
воинства. Но и наши молодыя силы вливаются в общую борьбу со злом, злобой и
ненавистью.
-- Скауты, -- звучит голос Леди. -- Много наших ребят заслужили чести
быть отмeченными за свою работу в теченiе послeдняго тяжелаго года.
Скаутмасторское совeщанiе рeшило прiурочить это торжество ко дню прieзда
Бориса Лукьяновича и рeшило просить его объявить и раздать присужденныя
награды.
-- Колосова, Михайлов, -- вперед! -- командует Начальник Дружины.
Из строя выходит наш штурман Тамара и маленькiй мускулистый юноша, с
загорeлым лицом, в костюмe рабочаго.
-- Вы вступили в строй скаутов, когда отряды только стали
организовываться, -- говорю я им. -- Вы были крeпкими, преданными скаутами в
дни нашего свободнаго существованiя. Вы не бросили наших рядов в эти тяжелые
годы и среди опасностей и невзгод нашей жизни проявили себя стойкими и
смeлыми членами нашего братства и преданными руководителями нашей работы.
Согласно рeшенiя совeта скаутмасторов, я отъ имени Старшаго Русскаго Скаута
поздравляю вас со званiем скаутмасторов.
Я пожимаю им руки и поворачиваю лицом к строю.
-- Будь готов! -- хором звучит привeтствiе шеренги скаутов.
-- Всегда готов! -- салютуя, отвeчают новые скаут-мастора.
Послe раздачи значков маленькiй скаут, секретарь дружины, читает уже
утвержденное мною постановленiе о награжденiи "знаком братства и
благодарности -- Свастика" Начальника дружины. Я вручаю этот значок нашему
славному Ледe, и радостно сiяющiя лица скаутов, пожимающих ему руку,
заставляют забыть всю необычность 215 обстановки этого торжества и тeнь от
нависшей над нашей головой кроваво-красной лапы ОГПУ.
Вот, перед строем опять наш Ледя. Он говорит о трудностях послeдних
мeсяцев, о слeжкe, о рядe обысков, о героических усилiях спасти старое знамя
из рук комсомольцев и чекистов и о рeшенiи старших скаутов спрятать знамя от
усиливающихся преслeдованiй.
С тихим шелестом в послeднiй раз разворачивается старое знамя, овeянное
двумя десятками лeт любви и почитанiя. Всe окружают нашу святыню и, касаясь
ея салютующей рукой, повторяют слова скаутской присяги.
Крeпкiя руки, протянутыя к знамени, не дрожат.
-- "Даю торжественное обeщанiе и скрeпляю его своим честным словом"...
-- твердо и увeренно звучат голоса под низким потолком погреба. --
"Исполнять свой долг перед Богом и Родиной, помогать ближним, повиноваться
скаутским законам"...
Я смотрю на смeлыя молодыя лица, сосредоточенныя и серьезныя, на их
глаза, пристально устремленные на изображенiе св. Георгiя, и горькiя мысли
приходят мнe в голову.
-- Как могло случиться, что честная русская молодежь может только
втайнe, в подвалах, скрываясь, как преступники, произносить благородныя
слова такой присяги? Как могло случиться, что, вот, эти юноши и дeвушки,
проникнутые вeрой в свои свeтлые идеалы, не питающiе ни к кому ненависти и
злобы, желающiе добра людям и своей Родинe, -- явились врагами, дичью, за
которой стали охотиться сыщики ГПУ и их добровольные помощники? Чeм
заслужили мы их ненависть и преслeдованiя?...
Знамя еще раз плавно выпрямляется над головами скаутов, как бы прощаясь
с друзьями и гордясь своим славным прошлым, и затeм знаменосец склоняет его
на руки дeвушкам, снимающим полотнище с древка. Знамя складывается,
зашивается в клеенку и запаивается в жестянку. Глаза всeх не могут
оторватьтся от этой грустной молчаливой процедуры, а руки наших мастеров
взволнованно дрожат.
Я предлагаю спeть, и в темном погребe негромко звучат знакомыя слова
нашей старой пeсни: 216
"Братья, крeпнет вьюга злая,
Нам дорогу застилая;
Тьма и мгла стоит кругом...
Нас немного, но душою
Будем мы перед грозою
Тверды, стойки, как гранит..."
Вот жестянка запаяна. В кирпичной стeнe уже готова ниша. Еще нeсколько
минут и знамя будет замуровано.
Начальник дружины берет жестянку и поднимает ее кверху, как бы стараясь
запечатлeть этот момент в памяти всeх. Видно, что ему хочется сказать много
теплых, сердечных слов...
-- Мы прощаемся с нашим знаменем, -- твердо говорит он, -- с надеждой,
что скоро наступит время, когда оно опять будет развeваться над нашими
отрядами... Мы обeщаем ему, -- взволнованно продолжает он, и внезапно
судорога рыданiя сжимает его горло, и голос его прерывается. -- Мы
обeщаем... не забыть... тебя... -- с трудом тихо выдавливает он и, как будто
боясь не выдержать тяжести нахлынувших чувств, быстро передает дорогой
сердцу всeх предмет в руки скаута, стоящаго у стeны.
Кирпич за кирпичем закладывают нишу с жестянкой, мигающiе огоньки скупо
освeщают строй, и слова нашего гимна особенно торжественно звучат под
сводами погреба:
"Тeм позор, кто в низкой безучастности
Равнодушно слышит брата стон...
Не страшись работы и опасности,
Твердо вeрь: -- ты молод и силен...
На глазах у многих слезы. Но это не слезы прощанья навсегда. Это слезы
разлуки только на время.
И молодая горячая вeра в будущее смягчает грусть этих незабываемых
минут... 217
"Кто не с нами, тот против нас"
Поздно ночью, полные впечатлeнiями от этой трогательной сцены прощанiя
со старым знаменем, возвращались мы домой по темным улицам города.
-- Вы знаете, Борис Лукьянович, -- задумчиво сказал Ледя. -- Мнe все
это часто кажется каким-то сном -- вот, всe эти преслeдованiя, подпольщина,
наша борьба. Как будто игра во снe... Как-то безсмысленно все это: и то, что
нас давят, и то, что мы защищаемся.
-- Сразу видно, Ледя, что вы, как музыкант, не овладeли современным
оружiем дiамата22. Тогда бы все это вам было понятно.
-- Развe вся эта безсмыслица может быть понятна?
-- Ну, конечно. Все это вполнe естественно и логично.
-- Логично? Ну, убей Бог, если я в этом хоть что-нибудь понимаю. Зачeм
преслeдовать скаутов?
-- Конечно, нужно оговориться, Ледя, что логика тут, так сказать,
"пролетарская", малость односторонняя. Но, в общем, дeло-то не очень
сложное. Коммунистам нужно, чтобы молодежь росла в атмосферe полнаго и,
главное, организованнаго подчиненiя. Вот, напримeр, вы, как Начальник
Дружины, дали бы свое согласiе на то, чтобы скауты грабили церкви?
-- Что за дикiй вопрос?
-- Я знаю, что не дали бы. А вeдь изъятiе церковных цeнностей надо
дeлать с чьей-нибудь помощью? Комсомол-то вeдь пошел и грабил. Ну, а
поставили бы вы, скажем, скаутов на шпiонскую работу?
-- Еще чего?
-- Ну, вот, а пiонеров поставили -- пока за скаутами шпiонить, а потом
и дальше пойдет. Или вот, скажем, в Одессe недавно были "дни мирнаго
возстанiя".
-- Как, как? -- заинтересовалась до сих пор молчаливо слушавшая Ирина.
-- Какiе дни?
22 Дiалектическiй матерiализм -- метод марксистскаго анализа.
-- Да "дни мирнаго возстанiя" -- или "ущемленiе буржуазiи", проще
говоря, организованный грабеж. Ходили 218 спецiальныя комсомольскiя бригады
по квартирам "буржуев", когда-то обезпеченных людей, и отбирали у них все
"лишнее", нажитое "на поту и крови трудового народу". Оставляли только по
парe бeлья, да брюк... Вы бы дали на это скаутов?
-- Ну, конечно, нeт, -- возмущенно фыркнул Ледя. -- Да и из ребят никто
бы не пошел: не так мы их воспитывали.
-- Ну, вот, видите. Какая же от вас польза совeтской власти?
-- Почему же? А, вот, работа в лазаретах, в прiютах, среди дeтей, да,
наконец, сама по себe наша культурная работа. Развe все это не в счет?
-- Позвольте, Ледя, отвeтить вопросом на вопрос. А что в этой
дeятельности коммунистическаго?
-- Да зачeм же обязательно коммунистическое? Развe без этого нельзя?
-- Да, вот, выходит, что нельзя. Между аполитичностью и враждебностью
поставлен знак равенства.
-- Вот идiотство, -- пробучал Ледя.
-- Ну, уж так и идiотство, -- усмeхнулась Ира. -- Очень уж вы, Ледя,
упрощаете. Просто вопрос жизни или смерти. Быть или не быть. Или заставить
стать коммунистами, либо, если уж нельзя истребить всeх инакомыслящих (уж
очень их много), то хоть не дать им объединиться.
Ирина произнесла послeднiя слова таким авторитетным профессорским
тоном, что мы невольно разсмeялись.
-- Да вы, Ирина, видно прирожденный профессор дiамата, -- пошутил
скаутмастор. -- Значит, по вашему, мы боремся с коммунизмом?
Ира не поддержала шутки. По прежнему лицо ея оставалось серьезным.
-- Ну, конечно, хотя и не прямо, а косвенно. Мы, выражаясь картинно,
суем палки в колеса коммунизму.
-- Какiя же это палки?
-- Да каждый скаут, воспитанный, не как комсомолец или пiонер, -- это
палка, тормаз коммунизму... Эх, вы, скаутмастор, -- упрекнула Ира. -- В
простой политграмотe не разбираетесь! 219
-- Да я и не политик вовсе.
-- Ну, вот, нашелся еще один "строитель жизни", -- иронически протянула
дeвушка. -- А еще живете в перiод таких политических бурь. Что-ж, прикажется
нам, бeдным женщинам, обучать вас, мужчин, политграмотe?
Запахло стычкой. На правах "знатнаго гостя" я поспeшил вмeшаться.
-- Тут, Ледя, вы сильно не правы. Политика бьет нас по шивороту, а вы
не хотите разобраться в ней.
-- Да развe это наша обязанность -- скаутам политикой заниматься?
-- Наша задача -- подготовлять молодежь к реальной жизни. В мирной
обстановкe, когда страна живет спокойно, скауты, может быть, и не должны
заниматься политикой. Может быть, на Гонулулу или в Канадe вопросы политики
не заострены. Но нам теперь нельзя уйти от нея. Вeдь мы живем в атмосферe
политики. И нас комсомол и ГПУ разсматривают именно, как политических
врагов.
-- Нас?
-- Ну, конечно. Вот Ирина же вам объясняла, что мы, скауты, не с
большевиками. А по их мнeнiю, нейтралитета в борьбe классов нeт. Или там --
или здeсь. И, слeдовательно, -- мы враги. И они правы.
-- Как правы? -- удивился Ледя. -- Мы -- враги большевиков? Но вeдь мы
просим только, чтобы они нас оставили в покоe.
-- Ну, вот вы видите, Борис Лукьянович, -- не выдержала Ирина. -- Ну,
что ты с ним сдeлаешь?.. Идеалист-музыкант... Живет в надзвeздных высотах...
-- Погоди, погоди, Ирина, -- болeзненно сморщился Ледя. -- Не язви...
Может быть, я и в самом дeлe что-то недопонимаю. Неужели в преслeдованiях
нас есть что-то систематическое и закономeрное?
-- Ну, конечно, Ледя. Уж вeрьте мнe -- я вeдь по всему СССР eзжу --
многое видал. Сейчас молодежь все рeзче дeлится на двe части: либо с ними, с
комсомольцами, чекистами, пiонерами и прочее, либо с другим лагерем. В этом,
другом, лагерe, -- и мы, скауты. Там же и сокола -- вы знаете, как Кiевскiй
"Сокол" разгромили 220 и духу его не оставили... Правда, Кiевскiй Сокол дал
большое количество добровольцев в Бeлую Армiю... Но и Маккаби тоже вeдь
разгромлено... В общем всe, кто не с ними -- тe ра<з>сматриваются, как
враги. Да так оно и есть...
-- А вам, Ледя, стыдно не понимать этого... Я, право, пожалуюсь вам на
Ледю, дядя Боб. Я, вот, слыхала, как его спрашивали старшiе скауты -- почему
голод, да почему разстрeлы, да почему все это вышло, да что такое соцiализм,
да как живут за-границей, да почему возстанiя и прочее. Так Ледя ничего
путево отвeтить не может.
-- Так нельзя, Ледя, -- серьезно сказал я. -- Вы должны готовить своих
ребят к современной жизни и научить их разбираться в политикe. У нас еще
будут стычки и не малыя. Ребята растут, мужают, а до мирнаго времени
далеко... И не забывайте ни на миг, что мы теперь п о л и т и ч е с к а я
организацiя -- ничего не сдeлаешь. Может быть, не мы сами сдeлали ее
политической, а нас сдeлали. Но вeдь отказаться от вeры в Бога, от мысли о
Россiи и ненавидeть какого-то "классоваго врага", фантастическаго "буржуя"
мы не можем... Борьба за наши установки, за душу нашей молодежи -- это уже
политическая борьба. А дальше, вeроятно, и серьезнeе что-нибудь будет...
-- Да, вот, я ему все доказывала это, -- с досадой подхватила Ирина, --
да развe его убeдишь!...
Ледя был сконфужен и смущен. Чтобы перемeнить разговор, я спросил:
-- Да, кстати, Ирина -- та, вот, дeвушка ваша герль -- Тамара, она в
самом дeлe собирается штурманом сдeлаться?
Досада "баб-адвоката", как втихомолку называли бой-скауты Ирину за ея
постоянное отвоевыванiе женских прав, обрушилась на меня.
-- Ну, конечно. Не думаете ли вы тоже, Борис Лукьянович, как и всe эти
мальчуганы, что женщина не может быть хорошим моряком? Что только вам,
мужчинам, доступна эта профессiя?
-- Нeт, нeт, -- поспeшил я обойти острый вопрос, -- я вовсе не хотeл
этими словами обидeть женщин, к 221 которым чувствую 100 процентов уваженiя
(тут Ледя не вполнe почтительно фыркнул). Но развe трудности морской
профессiи не пугают Тамару?
-- Да она уже в двух плаванiях участвовала и ничего -- справилась.
-- Молодец!
-- А все-таки я бы не разрeшил таких штук, -- скептически произнес
Ледя.
-- Ах, в ы не допустили бы? -- накинулась на него Ирина. -- Прошло то
время, когда у вас, мужчин, с п р а ш и в а л и разрeшенiя... Теперь женщина
сама завоевывает себe положенiе... Слушаться? -- с негодованiем вырвалось у
дeвушки. -- Вас, мужчин, слушаться?.. Столько лeт управляете мiром и даже
жизни путевой создать не сумeли... Все только рeжетесь друг с другом, да
революцiи идiотскiя устраиваете... Хорошенькое "руководство жизнью"!..
Наустраивали, нечего сказать! Нeт уж, у вас, мужчин, как устроителей жизни,
репутацiя сильно подмокла... Пусть дeвушки и женщины теперь сами ищут своих
путей... Обойдемся и без вашего разрeшенiя и руководства...
Внезапно в темнотe раздалось громкое:
-- Стой!
Я быстро вынул браунинг и шагнул вперед. В ночной темнотe вырисовались
фигуры трех красноармейцев. В руках одного блеснул огонек фонарика.
-- Кто такой?
-- Военный моряк Черноморскаго Флота. Делегат конференцiи.
-- А ну подойди, -- болeе успокоенно произнес красноармеец.
-- Ага, а энти кто?
Через минуту все успокоилось.
-- Ну, ладно, проходите... А то тут у нас бандитов сколько хошь.
-- А чего вы нас задержали?
-- Да, кричал, вот, кто-то с вас. Думали, бандиты с попойки.
Идя дальше, мы посмeялись над горячностью Ирины и ея звонким голосом.
-- Это она всегда -- как о своих бабах, так и 222 голос на октаву выше,
-- пошутил Ледя. -- Одним словом -- "баб-адвокат"...
-- А вы, дeйствительно, Ирина, умeете своих герль защищать, -- искренно
сказал я.
-- Да что-ж, Борис Лукьяныч, -- с оттeнком дружеской задушевности
отвeтила дeвушка, -- нужно же внушать дeвочкам, что они тоже имeют право и,
главное, способности стоять рядом с мужчиной на всeх постах жизненной
стройки. Пора сдать в архив четыре "К".
-- Какiя это четыре "К"? -- с удивленiем спросил Ледя.
-- Да знаменитая нeмецкiя четыре "К", якобы, опредeляющiя рамки идеалов
женщины -- Kinder, Küche, Kleider und Kirche -- дeти, кухня, платье и
церковь -- и я в нашей скаутской работe добиваюсь того, чтобы герль смотрeла
на себя сперва, как на человeка и гражданина, а потом уже, как на женщину, а
не наоборот, как было раньше.
--------
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастiе куда-б не привело --
Все тe же мы. Нам цeлый мiр -- чужбина.
Отечество нам -- Царское Село.
П у ш к и н.
Севастополь. 23 апрeля 1924 года
"Собираться или не собираться?" -- вот вопрос, волнующiй каждое
скаутское сердце.
"Соберутся или не соберутся?" -- вот вопрос, волнующiй каждаго пiонера
и комсомольца -- добровольнаго шпiона ОГПУ.
Так обидно думать, что в этот радостный день придется ограничиться
поздравленiем друг друга в городe, опасливо оглядываясь по сторонам. Так
хочется провести этот день всeм вмeстe, в кругу дружной и веселой скаутской
семьи.
Но машина слeжки и доноса не дремлет. Само ОГПУ не станет тратить
своего времени на слeжку за 223 нами. Для этого довольно "красной молодежи".
Они донесут о "преступленiи". Сбор скаутов покажет, что "гидра
контр-революцiи" еще не добита, и тогда только тяжело чавкнут челюсти ОГПУ.
Но чувство гордости, смeлости и задора побeждает.
Старшiе скауты рeшают:
-- Сбору быть во что бы то ни стало!
Голодная душа
Вечером, наканунe Георгiевскаго дня ко мнe зашел молодой матрос.
-- Вы, Костя? Когда это вы успeли матросом сдeлаться?
-- Да, вот, Борис Лукьяныч, -- отвeтил Костя, Одесскiй сокол, когда-то
сидeвшiй вмeстe со мной в подвалe ЧК. -- Мобилизовали во флот, как
комсомольца. Теперь плаваю на истребителях в районe Одессы.
-- Что-ж вы там "истребляете"?
-- Охрану несем... -- Лицо Кости нахмурилось.
-- Что-ж вы охраняете?
-- Да берега наши.
-- Да вeдь с нами никто не воюет, и никто не нападает!
-- Да мы не от врага охраняем, -- неохотно отвeтил Костя, -- а от
своих...
-- Как это от своих?
-- Да вот, чтобы из Россiи не бeжали...
-- Ax, вот что! Значит, сторожевая, пограничная служба. А много развe
бeжит?
-- Очень много. Каждый день ловим. Все больше крестьяне и рабочiе с
семьями, с дeтьми. Вeдь только 40 километров от границы. Соблазнительно...
-- А вы не задумывались, Костя, отчего это они бeгут?
Юноша махнул рукой.
-- Не спрашивайте, дядя Боб. Раньше я думал, что дeйствительно враги
бeгут, контр-революцiонеры всякiе, шпiоны, террористы, вредители, классовый
враг -- одним словом... В теперь уж не вeрю. Насмотрeлся... 224
-- Значит, не всe вeрят в будущiй рай?
Лицо Кости болeзненно перекосилось.
-- Не будем говорить об этом, Борис Лукьянович. Пожалуйста, не будем...
Я внимательно посмотрeл на его лицо и замeтил морщины мучительнаго
раздумья, рeзко обозначившiяся на его лбу.
-- Скажите, дядя Боб, вы такого Вербицкаго не знаете? -- спросил Костя
послe небольшого молчанiя.
-- Вербицкаго? Как же -- знаю. А что?
-- Да, вот, сегодня в горкомe комсомола разговор о нем был. Арестован,
говорили.
-- Арестован? Вот бeдняга! Ну, разскажите-ка подробнeй, что именно о
нем говорили.
-- Да немного. Как раз ребята толковали о вашем завтрашнем сборe...
-- О сборe. Каком сборe?
-- Да, конечно, о вашем скаутском сборe в день Георгiя.
-- Откуда у них такiя свeдeнiя?
-- А чорт их знает. Я думаю, они не столько знают, сколько ожидают, что
сбор скаутов будет. Мнe лично даже дали заданiе разузнать подробнeе об этом
сборe, -- разсмeялся Костя. -- Не любят они, по правдe сказать, скаутов...
Ну, так вот, секретарь Горкома и говорит, между прочим: "нам, ребята, надо
имeть оффицiальную причину для ареста здeшних скаутских заправил. Так
сказать, факты. Вот, говорит, к примeру в Мелитополe недавно скаута
Вербицкаго заарестовали -- так у него библiотека цeлая была, и он книги
скаутскiя посылал другим ребятам. Мы это дeло выслeдили -- причина и готова:
распространенiе контр-революцiонной литературы. В ГПУ и -- готово... Так же,
говорит, нам и в Севастополe нужно. Факты, ребята, говорит, факты нужны."..
-- А больше о Вербицком разговора не было?
-- Что-то еще неясно говорили, но я не слышал. Жалeли, кажется, что
переписки не нашли, что ли...
-- А судьбы его не знаете?
-- Нeт.
Я задумался. В памяти встало оживленное лицо Жени, еще так недавно
разсказывавшаго мнe на вокзальном 225 перронe свой план связи между старшими
скаутами. Ну, что-ж: "всe под Богом и ЧК ходим"... "Сегодня ты, а завтра я".
-- Я хотeл вот о чем с вами поговорить, Борис Лукьянович, -- послe
небольшого молчанiя с каким-то трудом начал Костя. -- Завтра 23 апрeля...
-- Да, н а ш скаутскiй день..
-- Я знаю, -- тихо промолвил юноша, опустив голову. -- У меня этот день
свободен. Я увeрен, что вы завтра соберетесь, несмотря на всe запреты.
-- Почему вы так думаете?
-- Да так, сердце чует. Развe вы на трусов похожи? Так вот, Борис
Лукьянович, знаете что: разрeшите и мнe с вами побыть в скаутской семьe. Ей
Богу, -- умоляюще произнес он, положив свою руку на мою, и голос его
дрогнул, -- я вeдь с чистым сердцем, хочется вмeстe побыть, от этой
сумасшедшей жизни отдохнуть хоть немного. Я вeдь тоже когда-то скаутом
был...
Я задумался. Лично я довeрил бы Костe свои личные секреты, но можно ли
в нашу семью в такой день пустить незнакомаго человeка, только что
сказавшаго, что у него есть заданiе выслeдить нас? В душу человeка не
заглянешь.
-- Борис Лукьянович, дорогой, -- взволнованно сказал Костя, словно
догадавшись о моих сомнeнiях. -- Честное слово, нeт у меня задних мыслей.
Вeрьте мнe -- истосковался я по скаутской семьe, по пeсням, по искреннему
смeху. Тяжело вeдь все одному и одному в средe комсомольцев, у которых в
мыслях только злоба, да разрушенiе... Душа отдыха просит.
В голосe Кости было столько искренности и боли, что я не мог
сомнeваться в чистотe его намeренiй.
-- Ладно, Костя! Я вeрю вам...
И красный моряк-комсомолец поднялся и, радостно краснeя, отсалютовал
мнe скаутским салютом и взволнованно пожал лeвую руку. .. 226
Внe совeтскаго времени и пространства
С ранняго утра по одному или по двое, разными путями, с полным
соблюденiем всeх правил конспирацiи, скауты начали покидать город. Моряки
ушли в море еще с вечера, взяв зачeм-то с собой молотки, зубила и веревки.
Послe полудня на старом, знакомом мeстe наших привалов, на склонe, у
Георгiевскаго монастыря собрались всe старые скауты. Наши моряки сiяли --
перед взорами всeх пришедших на отвeсной скалe рeзко обрисовывался барельеф
скаутской лилiи -- это ребята высeкли на скалe наш значок. "В назиданiе
потомству", как гордо сказал Боб.
Сiяет весеннее солнце, мягко шелестит зеленью теплый вeтер, гдe-то
внизу шумит море, набeгая на скалы, а высоко, над нашими головами гордо
развернулся родной знак вeрнаго пути, высeченный на гранитe...
Тихо стоит строй скаутов... На правом флангe -- знамена: морского
отряда и герль-скаутов, вынутыя из тайников для этого торжественнаго
парада... Знакомый лица старых друзей. Еще так недавно они были подростками,
а теперь это уже взрослые люди, самостоятельно ищущiе жизненных путей. И уже
нeт начальника и рядовых скаутов. Есть только primus inter pares (первый
среди равных) в средe членов скаутской семьи. Есть старшiй друг, связанный
со всeми не нитями скаутской дисциплины, а взаимным уваженiем и
привязанностью.
-- Друзья, -- сказал я, когда закончился наш скромный парад. -- На днях
арестован скаут Женя Вербицкiй, котораго вы лично знаете -- он не раз
прieзжал в Севастополь. Арестован он за то, что создал центр переписки между
старшими скаутами и посылал другим свои книги... Теперь и это --
преступленiе. Всe мы, старшiе, находимся под постоянной угрозой ареста и
преслeдованiй. Это не должно омрачать нашего настроенiя, но должно лишнiй
раз напомнить о необходимости тeсно сплотиться и помогать друг другу. Если
Женя будет приговорен к заключенiю -- а вeдь и это возможно -- не забудьте
помочь ему: морально -- письмами и матерiально -- 227 деньгами и
посылками... А теперь, друзья, вспомним, что Женя сидит гдe-то там, в
тюремной клeткe, за желeзными рeшетками, и в этот день скаутскаго праздника
думает о нас. Сдeлаем так -- отсалютуем в его честь и крикнем ему громкое и
бодрое "будь готов". Ну ка, раз, два, три...
И скользившiя в спокойном воздухe чайки взвились к поднебесью,
испуганныя непривычным звуком дружнаго человeческаго крика.
-- Вольно! Разойдись! -- скомандовал я, но никто из скаутов не
шевельнулся.
-- Погодите минуточку, дорогой дядя Боб, -- ласково сказала княжна
Лидiя, положив руку мнe на плечо. -- Уступите мнe команду на одну минуту.
Как забыть мнe торжественныя минуты этого дня, когда от имени всeх моих
старых друзей руки Тани прикрeпили к моей рубашкe "свастику". Как глубоко и
сердечно прозвучали слова дeвушки:
-- "Наш значек братства и благодарности"...
Много их у меня значков, -- отличiй и орденов -- за 24 года моей
скаутской жизни... Но ни один не дорог мнe так, как тот, который был
поднесен мнe моей севастопольской семьей в тот сiяющiй солнцем апрeльскiй
день.
Пусть сам значек этот давно уже лежит в архивe ОГПУ, отобранный при
одном из обысков, -- чувство, охватившее меня в тот незабываемый день,
чувство глубокой привязанности к моим братьям по скаутскому значку согрeвает
меня и сейчас.
"Значек братства и благодарности"... -- сказано было тоненьким голоском
дeвушки, но в глазах окружающих друзей я прочел еще одно слово, еще болeе
трогательное и цeнное: -- "и любви"...
Совeтское голосованiе антисовeтскаго плана
-- Ребята, -- раздался среди смeха и шума громкiй голос Боба, --
ребята, у меня генiальное предложенiе в головe сидит!
-- Совсeм чудеса! -- ухмыльнулся Ничипор. -- Такiе проэкты у тебя,
брат, товар рeдкiй. Тише, ребята! Ш-ш! 228 Боб хочет выстрeлить в нас
генiальным предложенiем! А ну! "Ваше слово, товарищ Маузер!" Пли!
Всe обернулись в сторону Боба. Григ бросил нeсколько вeток в костер, и
пламя освeтило смeющееся лицо нашего боцмана.
-- Вот какое дeло, ребята. Как вы знаете, дядю Боба скоро переводят в
Москву. Когда-то доведется увидeться -- Бог знает! Так, вот. Предлагаю на
обсужденiе высокопочтенному подпольному собранiю такой вопрос: давайте
уговоримся всe, как один, встрeтиться здeсь же, в этот же день обязательно,
ну, скажем... -- Боб на секунду запнулся, -- лeт через пять, а то лучше даже
через десять. А, как ребята?
Одобрительные возгласы донеслись отовсюду.
-- Поправку можно? -- с рeдкой на ея спокойном лицe улыбкой, спросила
Тамара.
-- Ладно, -- великодушно согласился Боб, обрадованный всеобщим
одобренiем. -- Давай...
-- Так, вот, Боб, конечно, прав на всe 200 процентов, но только не в
отношенiи дня. Многiе из нас в этот день, в апрeлe, будут на службe или на
учебe. Лучше уж такой день назначить на лeто, когда всeм легче будет
прieхать из разных городов. Вeдь вырваться-то будет не легко...
-- Это вeрно, -- поддержал Григ. -- Я предлагаю днем сбора назначить 8
августа -- день разрушенiя нашей милой хавыры.
Это предложенiе, видимо, устраивало всeх.
-- Ну, так я, с вашего разрeшенiя, ребята, проголосую это предложенiе
по всeм правилам большевицкой избирательной техники, -- весело воскликнул
Боб, поднимаясь и беря в руки здоровенное полeно.
-- Ну-с, так я приступаю, -- начал он самым мрачным басом среди
наступившаго веселаго ожиданiя. -- Итак, предлагается всeм, здeсь подпольно
присутствующим и погрязшим в безднах всяких гнусных контр-революцiй,
безнадежно неизлeчимым от микроба скаутинга, не боящимся всяких страхов ОГПУ
и вeрящим в нашу дружбу и спайку, собраться здeсь-же, под сeнью славнаго
Георгiевскаго монастыря, 8 августа 1934 года, в 12 229 часов дня... Ну-с, --
заревeл он самым страшным голосом, выпрямляясь во весь свой могучiй рост и
занеся над нашими голосами свое полeно. -- Ну-с... Кто против?
Общiй хохот покрыл его послeднiя слова. Боб бросил в пропасть свое
"убeждающее" полeно и со смeхом сказал:
-- Значит, по совeтски -- "единогласно"!
Через 10 лeт
Не довелось мнe прieхать к ребятам в августe 1934 года... В этот день я
был в далеком карельском лeсу на дорогe из концлагеря в Финляндiю.
И ровно в 12 часов я снял рюкзак, выпрямился, провeрил по компасу --
гдe юг, и протянул свою салютующую руку туда, гдe мои друзья далеко, далеко,
за нeсколько тысяч верст отсюда, на берегу Чернаго моря, собрались на
знакомой площадкe, над скалистым обрывом.
И если есть в мiрe антена души -- во что я глубоко вeрю, -- то волна
привeта и любви, посланная мною из сeверных лeсов 8 августа 1934 года, была
принята в Севастополe молодыми сердцами моих старых друзей...
Коммунистическое воспитанiе
Большевизм -- это не Институт Благородных Дeвиц. Дeти должны
присутствовать при казнях врагов пролетарiата и радоваться их уничтоженiю.
Л е н и н.
В Москвe, у ворот дома на окраинe города кучка юных пiонеров о чем-то
оживленно спорила:
-- Ну, и чорт с ней! Пусть себe околeвает под забором, -- с азартом
кричал веснусчатый мальчуган, размахивая руками. -- Экая бeда! Больше хлeба
государству останется.
-- Нeт, Вася. Может, это все таки и не хорошо, -- робко возражал ему
худенькiй блeдный пiонер, видимо, чувствуя себя очень неувeренно. Остальные
ребята злобно накинулись на него, крича хором: 230
-- Ну, ты, тихоня! Молчал бы лучше! Развe мы должны жалeть такую
дрянь?..
-- Тоже жалeльщик выискался! Коммунисты должны быть злые -- никого не
жалeть!..
-- Нам и вожатый говорил -- они хоть и старые, а вредные. Мы таких
бeлых гадин добивать должны, а ты тут слезу подпускаешь!..
Я заинтересовался спором, подошел ближе и спросил весело:
-- Кого, это, вы, ребята, жалeть не собираетесь? Старую собаку, что ли?
Пiонеры на секунду замолкли.
-- Да нeт, -- неохотно и угрюмо отвeтил один из них. -- Тут недалеко
старуху одну нашли, с голоду помирает. Ну, да она буржуйка старая. Чорт с
ней! А вот этот сопливый, -- указал он с презрeнiем на блeднаго мальчика, --
все хочет ей хлeба занести, словно пiонер может таких гадин жалeть... Вот мы
и заспорили...
Меня живо заинтересовал этот спор между ребятами и причины их
безжалостности к старушкe, но из-за угла показались двое молодых людей, и
мои пiонеры мигом побeжали во двор строиться.
Старшiй из пришедших недовольно и подозрительно осмотрeл меня, но,
увидeв морскую форму, промолчал. Младшiй грубо спросил:
-- Что, это, вы тут наших пiонеров разговорами отвлекаете?
-- Да видите ли, -- любезно-просительным тоном отвeтил я, -- в нашем
Черноморском флотe тоже есть такiе, вот, отряды, но мы не знаем хорошо, как,
собственно, вести занятiя. Меня и направили к вам познакомиться с работой,
если вы, конечно, разрeшите. Мнe передали, что ваш отряд -- один из лучших.
Младшiй остался, видимо, все-таки недовольным, но зато старшiй просiял
и стал охотно разсказывать мнe о пiонерах. Для него, очевидно, такiя
объясненiя были привычным и прiятным дeлом. Плавным потоком полилась его
рeчь о коммунистическом воспитанiи, о классовой борьбe, о мiровой революцiи
и пр. и пр.
-- Да, да, -- прервал я его заученныя фразы. -- Я 231 понимаю все это,
но, вот, меня больше интересует, чeм же вы, собственно, занимаетесь с
ребятами?
-- Чeм? -- переспросил он. -- Многим! Парадами, строем, полит-грамотой,
красные уголки строим, пeсни революцiонныя поем, на заводы в экскурсiи
ходим, стeн-газеты дeлаем, безбожную работу ведем... Занятiй хватает...
-- Ну, а как вы ребят в отряды привлекаете?
-- Да вeдь у нас же выгодно! -- как бы удивился он вопросу. -- Пiонерам
форму даем, часто даже ботинки. Потом, опять же, завтраки вкусные. Небось,
дома таких у них нeт! Да и в школe пiонеру лучше. Администрацiя выдвигает,
учителя больше вниманiя оказывают. А потом -- лагеря. Простому школьнику не
попасть в лагерь, а пiонеру, пожалуйста! В кружки технических знанiй
записываем, в кино ребята безплатно ходят... Мало ли что? Ребята и идут...
-- Да, да, конечно. А родители-то как относятся?
-- Родители? -- нахмурился "пiонермастор". -- Да как вам сказать...
Что-ж, конечно, старая закваска, косность, гнилой быт... Не любят они,
признаться, нас, что мы безбожники, да, вот, в комсомольцы ребят готовим.
Потом за то, что ребята за домашней жизнью слeдят, про иконы, да всякiе
разговоры доносят. Не нравится старикам это. Да нам-то что! Руководители у
нас всe комсомольцы. Парни хоть молодые, но боевые, как гвозди. Если нужно,
так мы и нажать можем...
-- Ну, а, говорят, тут у вас, в Москвe, и какiе-то скауты есть, вродe
пiонеров? -- самым невинным тоном спросил я.
Мой собeседник с досадой выругался.
-- Есть, есть, чорт бы их драл! Тоже с ребятами возятся, но которые
постарше. Царя да Бога проповeдуют, на буржуев, да помeщиков молятся. Хорошо
еще, что ГПУ не зeвает -- жмет их. Да и наши пiонеры здорово слeдят за ними.
Уж многое мы знаем, что и гдe. Дождутся они тюрьмы...
-- Да за что же тюрьмы?
-- Как, это, за что? -- вспыхнул комсомолец. -- Так и смотрeть на них?
Да это же наши враги! А с врагами то, небось, ГПУ не церемонится. Мы еще им
покажем!.. 232
Мы вошли во двор, гдe вожатый разсказывал собравшимся в кучку пiонерам
исторiю классовой борьбы, и осмотрeли комнаты клуба. Как и во всяком клубe,
там были уголки и Осоавiахима, и Мопр, и Автодор, и СВБ, и Ликбез, и
Осодмил, и РОКК23, и центральныя газеты, и, конечно, полное собранiе
сочиненiй Карла Маркса, Ленина и Сталина. Ничто не говорило о том, что это
клуб для дeтей...
"Не надо нам религiи,
Не надо нам попов,
Бей буржуазiю,
Души кулаков!.."
доносилась со двора хоровая пeсня. "Воспитанiе" шло полным ходом...
В перерывe между занятiями строем я незамeтно подошел к мальчику,
неосторожно пожалeвшему старушку, и тихо спросил.
-- Ты можешь показать мнe, дружок, гдe та бeдная старушка живет?
-- Могу, -- живо отвeтил он, -- только, что-б другiе не видали. Вы им
не скажете?
-- Нeт, не бойся. Не выдам. Я скоро выйду и подожду тебя на углу. А ты
как-нибудь удери со сбора, и пойдем вмeстe.
Мальчик радостно кивнул головой и исчез в толпe пiонеров.
Я еще немного потолковал с комсомольцами и стал прощаться.
-- Да вы еще посмотрeли бы репетицiю парада! -- стал удерживать меня
старшiй. -- А то еще, если хотите, "Интернацiонал" вам споем. Здорово ребята
натренировались. Взрослых заглушают...
-- Нeт, спасибо. Я уже столько раз слыхал...
23 Осовiахим или ОЛХ -- Общество Содeйствiя Оборонe и Химическому
Строительству СССР, полувоенная организацiя, обслуживающая 12 миллiонов
человeк; МОПР -- Международное Общество Помощи Борцам Революцiи; Автодор --
Общество Содeйствiя Автомобильному и Дорожному Строительству СССР; СВБ --
Союз Воинствующих Безбожников; Ликбез -- ликвидацiя безграмотности; Осодмил
-- Общество Содeйствiя Органам Милицiи; РОКК -- Россiйское Общество Краснаго
Креста.
-- Ну, так заходите как-нибудь еще другой раз... Может быть, будут
другiе руководители. Так вы не 233 234 стeсняйтесь. Приходите, как свой
человeк. Вeдь к нам так рeдко кто заходит...
В совeтской школe. На стeнe плакат: "За ультиматум ответим мировой
революцией"
-- А развe вы уeзжаете?
-- Нeт. Но райком постоянно перебрасывает на другую работу. Сегодня,
знаете, здeсь, а завтра -- в деревню или на стройку. А сюда других
комсомольцев пришлют.
-- По их желанiю?
-- Ну, вот еще! Станет Райком о желанiи спрашивать! В порядкe
партдисциплины назначат -- и все тут: руководи и никаких.
-- А если он не умeет?
-- Как, это, не умeет? Что-ж тут умeть? Полит-грамоту провести, да
пeсни пропeть, да промаршировать? Экая трудность! Вот, когда в деревню
бросят на сель-хоз-кампанiю -- вот, там, дeйствительно, трудно. Есть парни,
которые ни разу в жизни ржи не видали, акромя как в булкe хлeба. Они свеклы
от комбайна не отличают. И то ничего! Справляемся! -- Комсомолец
самодовольно ухмыльнулся. -- А тут с пiонерами -- пустяковое дeло. Как ни
занимайся, все равно, ребята придут -- хоть бы для завтрака.
-- Это, конечно, вeрно, -- согласился я. -- Большое спасибо за
объясненiя...
-- Не за что! -- снисходительно протянул мнe руку "пiонермастор". --
Так заходите еще посмотрeть -- поучиться, как по революцiонному дeтей
воспитывать.
-- Спасибо. Меня, признаться, больше ваши объясненiя интересовали, а с
воспитанiем дeтей я знаком и сам, только по другой линiи.
-- Развe вы раньше работали с пiонерами? -- с безпокойством и
удивленiем спросил "революцiонный воспитатель".
-- С пiонерами, к счастью, нeт, не работал, а вот, со скаутами --
бывало...
-- Как? -- озадаченно спросил откровенный комсомолец. -- Со скаутами?
Как же так? Вы, может быть, скаутмастор?
-- Вы -- скаутмастор? -- переспросил и младшiй, и в голосe его
прозвучала злоба и страх.
-- Есть такой грeх, ребята! -- весело отвeтил я. -- Скаутмастор, да еще
и старшiй. Ну, еще раз спасибо за объясненiя! Пригодятся!
И, махнув рукой обалдeвшим комсомольцам, я вышел на улицу. 235
"Векапе -- мамаша наша,
Сесесер -- папаша наша.
Во, и болe ничего!..
Мы пойдем к буржую в гости,
Поломаем ему кости.
Во, и болe ничего!"
пeл отряд пiонеров, маршируя по двору...
За углом улицы меня уже ждал маленькiй пiонер, с которым мы пошли к
умиравшей старушкe. По дорогe мой мальчуган попросил меня немного обождать,
нырнул в подворотню и скоро появился оттуда уже без краснаго пiонерскаго
галстука и значка.
-- Отчего, это, ты форму снял?
-- Да вeдь еще донесут, что пiонер к буржуйкe зашел, и из отряда
выставят. У нас вeдь друг за другом шпiонят. Даже что дома отец и мать
дeлают -- все доносить нужно...
-- Ну, а как вы эту старушку нашли?
-- Да как-то дворник сказал, что тут в комнаткe старушка одна больная с
голода лежит. Мы хотeли было зайти, да нам сказали, что она буржуйка, хоть я
хорошо и не знаю, что такое буржуйка. И мнe все-таки жаль ее...
Одна из многих
В маленькой полутемной комнаткe, у самаго чердака, на кровати лежала
исхудавшая женщина, прикрытая ватным одeялом.
Когда мы вошли в комнату, она жалобно сказала тихим голосом:
-- Дайте хоть умереть спокойно. Не тревожьте перед смертью...
Мальчик испуганно прижался ко мнe и схватил за руку.
-- Мы к вам... в гости... провeдать пришли, -- произнес он несмeло,
глядя на лежащую женщину широко открытыми глазами.
-- А вы развe не из домкома? -- слабо спросила больная.
-- Нeт, нeт, гражданка. Мы, вот, случайно узнали, что вы больны и
пришли помочь вам. 236
Женщина удивленно приподнялась и с недовeрiем оглядeла нас. Сeдые
растрепанные волосы свисали по обeим сторонам ея худощаваго,
мертвенно-блeднаго лица. Ей можно было дать и 40, и 70 лeт.
-- Помочь? -- переспросила она. -- Мнe помочь?
Какая-то нотка равнодушiя и апатiи послышалась в ея слабом голосe.
Мальчик-пiонер безпомощно оглянулся на меня, словно прося подтвердить наше
намeренiе еще раз.
-- Как-нибудь поможем, хозяюшка, -- бодро сказал я. -- Бог даст, все
наладится.
-- Как, как вы сказали? -- внезапно дернулась больная, и ея широко
раскрытые глаза впились в мое лицо. -- "Бог даст"? Да? Так вы сказали?
Я невольно отшатнулся, пораженный страстным напряженным тоном этих
неожиданных слов.
-- Ну да, -- растерянно вырвалось у меня.
Старушка тяжело вздохнула и с облегченiем опустилась на свернутый тюк
платья, замeнявшiй ей подушку.
-- За столько мeсяцев в первый раз имя Бога услыхала, -- тихо сказала
она. -- Слава Тебe, Создателю... Значит, вы, дeйствительно, другiе люди...
-- А вы из домкома кого-нибудь ждали? -- участливо спросил мальчик.
-- Да... Из комнатки, вот, гонят... На улицу выкидывают... Я уж
просила: дайте умереть-то хоть спокойно. Уж немного осталось...
Припадок тяжелаго кашля прервал ея слова.
Мы стали успокаивать больную. Мальчик живо сбeгал за водой, подмел
комнатку, открыл окно. Волна свeжаго воздуха опять вызвала припадок кашля. Я
вглядeлся в выступившiя на блeдных щеках пятна нездороваго румянца,
лихорадочно блестящiе глаза, впавшую грудь: "Туберкулезъ, плюсъ недоeданiе",
поставил я мысленно дiагноз.
На тарелкe, на столe лежали нeсколько сухихъ корочек хлeба.
-- Чeм же вы питаетесь? -- спросил я.
-- Да почти что ничeм. Тут сосeдка одна была... Так она раньше немного
помогала. А в послeднiе дни так никто и не заходил. Только, вот, из домкома
приходили, 237 чтобы выeзжала скорeе... Или просто посмотрeть, не сдохла
ли... На кладбище торопят.
Старушка попыталась улыбнуться, но вмeсто улыбки только болeзненная
судорога прошла по ея лицу.
-- Ничего, гражданка. Бог даст, все наладится. Как ваше имя, отчество?
-- Софья Павловна.
-- Ну, вот, Софья Павловна. Не унывайте -- наша молодежь вам поможет.
Сегодня я через Петю вам кое-чего пришлю, а завтра наши дeвочки еще зайдут
-- наладят регулярную помощь. Скоро поправитесь!
На глазах старушки показались слезы.
-- Спасибо, родные, -- растроганно сказала она. -- Не за помощь, за
теплое слово спасибо. Измучилась я... Вот, как мужа разстрeляли -- так и
маюсь все...
-- А за что мужа-то вашего разстрeляли? -- с живым интересом спросил
Петя. В его тонe был какой-то странный дeловой оттeнок, словно этот вопрос
прямо касался его дeятельности.
-- Чего это, ты, Петя, так сразу про это спросил?
Мальчик понял свою бестактность и покраснeл.
-- Да нам, вот, пiонермастора постоянно говорят, -- тихо сказал он, --
что классовых врагов нужно разстрeливать. Вот, мнe и интересно.
-- Да что-ж тут скрывать, -- устало прошептала старушка. -- Муж-то мой
священником был. Старый москвич. Знали его и любили, бeдняки особенно. Много
он добра сдeлал... Нeсколько раз уж пришлось посидeть ему в тюрьмe, да
как-то пока Бог миловал. Да, вот, собрались недавно старые друзья, осенью
дeло было. Всe старики старые. Много лeт вмeстe и горе, и радость дeлили.
Ну, вот, рeшили они в день убiйства Царя панихиду по усопшем отслужить.
Каждая душа вeдь молитвe рада... Но как-то узнали, видно, донесли, хоть на
частной квартирe панихида была. Арестовали всeх... Контр-революцiонный
заговор, сказали... А мой муж и политики-то никогда не касался... Ну, и
убили все-таки старика...
Шепот старушки был едва слышен. Мальчик сидeл, вытянувшись и не спуская
глаз с ея лица. Когда она закончила 238 свой разсказ, он взглянул на меня. В
глазах его стоял испуг и недоумeнiе.
-- Как же так? -- растерянно спросил он. -- Да за что?
-- Да ты же слышал. Молились за убитаго царя.
-- Так что-ж тут вреднаго? -- с тeм же болeзненным удивленiем опять
спросил он.
-- Эх, милый мой, -- с неожиданной лаской сказала старушка. --
Маленькiй ты еще. Жизни не знаешь. Тебe бы, вот, все -- за что? -- скажи.
Тут и отвeтов не напасешься, если подумать, сколько народу-то перебито...
Такое уж время.
-- Так, как же вы жили все это время?
-- Да, вот, перебивалась как-то. Вещи кое-какiя продавала на базарe. А
потом и это кончилось... Хлeбных карточек-то вeдь не дают -- лишенка,
говорят. Сдыхай, значит, с голоду, как собака. А потом, вот, застудилась и
слегла.
-- Ладно, Софья Павловна. Не унывайте. Мы, вот, сейчас с Петей только
на минутку забeжали. Я вам сейчас с ним кое-что пришлю, а завтра опять
гостей ждите. Я, может быть, и лeкарств успeю достать.
-- А вы развe доктор?
-- Скоро, Бог даст, буду доктором. Но мы вас и раньше поставим на
ноги..
-- Дай вам Бог здоровья, милые мои, -- взволнованно прошептала
старушка. -- Вeру вы мою поддержали. Свeт, видно, еще не без добрых людей...
Удар по теорiям
На ближайшем базарe мнe удалось купить у какой-то крестьянки немного
вареной картошки и кусок рыбы. Я передал все это Петe.
Уличная торговля в Москвe (Земляной вал)
-- Ну, катись, дружок, и отдай все это старушкe. Завтра, скажи ей, еще
принесем.
-- Вот это дeло! -- оживился пiонер... -- Значит, подмогнем? А то мнe
страсть как ее жалко. И с чего это ейнаго мужа шлепнули? А? Неужели так зря
людей убивают?
-- Сам, Петя, присматривайся. Не вeрь чужым 239 240 объясненiям насчет
всяких врагов. Вeрь своим глазам. Сам, вот, видeл и слышал, за что старика
разстрeляли...
Лицо мальчика нахмурилось.
-- Да... вeрно... Сволочей в ЧК, видно, хватает, да и наши
пiонермастора тоже, видать, гады... Ладно... А старухe-то что сказать -- от
кого жратва-то эта?
-- Да просто скажи -- от скаута, дяди Боба.
-- Как? как? -- мальчик изумленно воззрился на меня... -- От скаута, вы
сказали?
-- От скаута, -- улыбнулся я.
-- Как же так? -- растерялся мальчик. -- А я думал...
-- Что ты думал?
-- Да вот, нам говорили, что скауты вредные, враги, да что их стрeлять
надо.
-- Ну и стрeляй. За чeм же дeло стало?
Пiонер посмотрeл на меня с чувством удивленiя и восхищенiя.
-- Так вот какiе они, скауты эти! -- задумчиво протянул он.
-- А ты завтра приди к старушкe часов в 6, еще и других увидишь, и
дeвочек тоже. Ты вeдь нас не выдашь?
-- Ну, вот еще! -- Лицо Пети вспыхнуло.- -- Я -- не доносчик
какой-нибудь, -- негодующе воскликнул он. -- И никогда такой сволочью не
буду...
-- Прiятно слышать, дружок. Ну, а пока бeги, брат, к нашей старушкe...
-- А скажите, -- нерeшительно сказал мальчик, крeпко пожимая мнe руку.
-- А скаутов теперь нeт?
-- Как так нeт? А я, напримeр?
-- Да нeт, не так. А так, чтобы поступить в скауты?
-- Нeт, брат, так сейчас нельзя. А ты хотeл бы?
-- Ага. Мнe нравится так, вот, бeдным помогать...
-- А ты не боишься, что другiе пiонеры донесут?
-- Ну, вот еще! Ни черта я не боюсь!
-- Молодец! Ну, катись, брат, к нашей бабушкe. Она там вeдь голодная
ждет. А завтра еще потолкуем.
Пятки мальчика мелкой дробью застучали по троттуару. 241
Москвичи
-- Это ты, Серж?
-- Я, -- глухо донесся голос в телефонной трубкe.
-- Говорит Борис. Такое дeло, Серж. Я сегодня наткнулся случайно на
голодающую старуху -- жену разстрeляннаго священника. Дeло пахнет могилой;
tbc и голод. Нужно помочь.
-- Ну, и поможем. Не в первый раз. О чем разговор?
-- Как бы договориться с тобой и другими ребятами?
-- Да как раз сегодня вечером у меня кое-кто соберется. Ты не свободен?
-- Засeданiе.
-- Плюнь и смойся. Тут у нас вродe как праздник. Колич рeшил жениться.
Сегодня, так сказать, предсемейное торжество... Рады будем тебя видeть.
-- Для такого случая нельзя не смыться! Приду.
-- Ну, вот и точка. Только, вот что, Борис. Захвати, брат, с собой
чего-нибудь поeсть -- сам знаешь, угощать, то нечeм. Ну хоть пару кусков
сахару и хлeба.
-- Есть, есть.
-- Ты, я знаю не обидишься. Сам знаешь -- "райское житье".
-- Ну, конечно. Так я буду послe 9.
-- All right.
Бойцы армiи молодежи
Сережа был од<н>им из старших по положенiю московских скаутов, хотя
никогда и не стремился к "высшим постам".
-- Интереснeй всего быть патрульным, ну, на крайнiй случай, Начальником
Отряда, -- говорил он. -- Это, вот, дeйствительно, творческая интересная
работа. А остальное все -- это пустое начальствованiе.
Но послe Sturm und Drang Period'a, послe отхода в сторону многих наших
старых скаутских дeятелей, он автоматически оказался центром "содружества
старых братьев костра", как называли себя московскiе скауты в подпольное
время. 242
Несмeняемый секретарь его старого отряда, Рима, теперь была его женой,
а сам Сережа числился молодым ученым. Его математическiя и астрономическiя
изслeдованiя обeщали ему блестящее будущее, и всe мы шутя звали его "ученой
крысой" за его усидчивость и настойчивость в кабинетной работe...
___
В квартирe Сережи, состоящей только из одной маленькой комнатки, было
шумно и весело.
Сам хозяин, низкiй, коренастый, с обычно суровым строгим лицом, теперь
улыбался своей тонкой и умной улыбкой.
Рима -- веселая и подвижная, хлопотала у самовара. Колич, герой дня,
обычно замкнутый и меланхоличный, сiяя радостной улыбкой, подвел меня к
тоненькой дeвушкe.
-- Познакомьтесь, дядя Боб. Нина -- моя будущая жена.
Дeвушка смущенно засмeялась и с упреком взглянула на Колю.
-- Ничего, Нинушечка. Дядя Боб -- свой в доску. Наш...
Шутник Вася, крeпкiй бeлокурый юноша, шахматист и радист, разсыпавшiй
вездe вокруг себя искорки беззаботнаго смeха, счел долгом вмeшаться.
-- Эх, ты, жениховская дубина! Ты бы еще остроумнeе сказал -- моя
будущая вдова... Ах, ты, чудак! Нашел тоже формулу, как знакомить! -- И
замeтив, что мы на секунду замялись, не зная, какую руку подать друг другу,
Вася добавил: -- Лeвую, лeвую. Ниночка вeдь нашего скаутскаго помету.
-- Ну, раз из породы скаутов, -- сказал я весело, -- то уж примите
соотвeтствующiя братскiя поздравленiя.
Мы сердечно расцeловались.
За чаем вопрос о помощи больной старушкe был рeшен быстро и
организованно. Бой-скауты взяли на себя снабженiе, герль -- уход и
распредeленiе посeщенiй и дежурств, я -- доставку медикаментов и рыбьяго
жира из Амбулаторiи Института, гдe я учился, одновременно служа 243 в Штабe
Морского Флота. Мнe не стыдно признаться, что я попросту крал эти
медикаменты. Купить их негдe было, а без них помочь больной старушкe было
невозможно. Суровая совeтская дeйствительность заставляла идти кривыми
путями для того, чтобы выполнить прямой скаутскiй долг.
Затeм раазговор перешел на обще-скаутскiя темы.
-- А вы знаете, ребята, что с дядей Кешей-то вышло? -- оживленно
спросил Вася.
-- С главным-то пiонермастором РСФСР? -- насмeшливо отозвался Колич.
-- Да, да. Не знаете еще?
Исторiя "дяди Кеши", Иннокентiя Жукова, одного из крупнeйших дeятелей
по скаутингу и знаменитаго скульптора, чрезвычайно характерна для жизни
Совeтской Россiи. Жуков в перiод нажима Комсомола на скаутов сразу стал
сторонником "краснаго скаутинга" и, когда наши отряды были закрыты,
предложил Комсомолу свои услуги. На языкe совeтской политики это называется
"смeна вeх", иначе говоря, внезапная перемeна убeжденiй. Дядя Кеша проявил
соотвeтствующiй энтузiазм, "подвел" под красный скаутинг "научную" основу
"волюнтарной педагогики", из которой незамeтно исчезли всe моральныя идеи
скаутинга, и дошел до того, что стал даже грозить непокорным скаутам
разстрeлом.
Его старанiя были отмeчены, ибо Комсомолу было очень важно внести
раскол в ряды старших скаутов. Жукова ввели в Центральное Бюро Юных Пiонеров
на правах чуть ли не "старшаго пiонера РСФСР", создали соотвeтствующiй "бум"
около его "политическаго перерожденiя" и поручили ему вести работу по
переманиванiю скаутмасторов для работы у юных пiонеров.
Таков был "дядя Кеша".
-- Ну, ну, разскажи, Вася, -- посыпались просьбы. Исторiя Жукова
глубоко интересовала всeх нас, ибо он был единственным из "старой гвардiи",
смeнившим вeхи и измeнившим нашему знамени.
-- Да что-ж, -- удовлетворенным тоном начал Вася. -- Исторiя
обыкновенная -- выжали, как тряпку, и выбросили... 244
-- Да ты, гамбит шаха персидскаго, разскажи все толком, -- проворчал
Сережа. -- Не тяни. Докладывай обстоятельно.
-- Обстоятельно? Ну, ладно. Держись тогда. Итак по пунктам: 1. Комсомол
Жуковым недоволен, потому что раскола у нас он не вызвал. 2. Наркомпрос
недоволен, ибо поддeлаться под красную идеологiю не так-то просто оказалось.
И помудрeе головы запариваются, когда марксизм с жизнью надо увязывать. Да
потом, сeл дядя Кеша и на своей "волюнтарной педагогикe" и Робинзонe Крузо.
-- Это какой еще Робинзон Крузо? -- с любопытством спросила Нина.
-- А это цeлая умора! Жуков предложил Луначарскому24 ввести штатныя
должности Робинзона Крузо и Пятницы, чтобы из пiонеров создать на всe 100
процентов видимость игры. Чудак человeк! Перекрутил! Тут из пiонеров шпiонов
и чекистов готовят, а он, изволите видeть, игрушечки хочет устраивать. Нашел
тоже время и почву для игрушек... Ну, да ладно, чорт с ним... -- Вася
сосредоточенно посмотрeл на два загнутых пальца, а потом просiял.
-- Сбила ты меня со своим Робинзоном. Да, так вот. 3. И пiонеры опять
же недовольны Жуковым -- нeт, мол, классоваго подхода к занятiям -- походы и
лагери такiе же, как и у скаутов, только скучнeе. Нeт, ты, мол, дай нам
пролетарскую методику. Чтобы и походы были наполнены классовым содержащем и
борьбой. Словом, и здeсь запарился дядя Кеша. Развe всeм потрафишь?..
Словом... -- рука Васи опять поднялась с растопыренными пальцами. -- Раз (он
загнул один палец) низвели его со Старшаго Пiонера. Два -- вышибли из
ЦБЮП'а25. Три -- перестали печатать статьи о всяких его педагогиках. Четыре
-- и самое замeчательное -- запретили к пiонерам даже приходить...
Сережа, сосредоточенно слушавшiй доклад, удовлетворенно кивнул головой.
24 Наркомпрос того времени.
25 Центральное Бюро Юных Пiонеров.
245
-- Вот и хорошо. Пусть не торгует своей совeстью. Соввласть с
попутчиками всегда так: -- использует, а потом -- колeном ниже спины.
-- А теперь-то он что дeлает?
-- Да, вeроятно, поет жалостным голосом пeсенку:
Игра судьбает человeком,
Она измeнчива всегда:
То вознесет его над вeком,
То в бездну бросит без слeда...
Сейчас он едва устроился учителем рисованiя в какой-то захудалой школe.
-- Н... да... -- задумчиво сказала Колич. -- Высоко пытался залетeть
наш дядя Кеша, а сeл-то низковато... Долетался значит...
-- Много он нам нагадил, что и говорить, особенно в вопросe о
преслeдованiях скаутов. Собственно, Женя-то и попал в концлагерь по его
отзыву.
-- Какой это Женя? -- спросила Римма, разливая чай.
-- Да помнишь -- я тебe разсказывал -- Женя Вербицкiй -- скаут из
Мелитополя, который скаутскую переписку налаживал.
-- Ах, тот... Помню. Так что с ним?
-- Да, вот, 2 года концлагеря получил.
-- Вот, бeдняга! А гдe он сейчас?
-- В Кеми, на Бeлом морe, -- сообщил я. -- От него каким-то чудом и
письмецо было получено. Наши крымскiе скауты помогают ему и посылками, и
деньгами...
-- Да что-ж, друзья, -- мрачно сказал Сережа. -- Собственно -- всe мы
кандидаты ему в товарищи.
-- Почему это? -- испуганно спросила Нина. Римма только подняла голову
и вопросительно посмотрeла на мужа.
-- Хоть и не хотeлось омрачать хорошее настроенiе, но должен сказать,
что за послeднiе мeсяцы ЧК стала все усиливать вниманiе к нам...
-- Почему ты думаешь? -- встревоженно спросил Колич.
-- Да много данных, -- уклончиво отвeтил Сережа. -- По пальцам я не
стану перечислять, но, к сожалeнiю, имeю основанiя полагать, что для нас еще
будут непрiятности... 246 Мое мнeнiе относительно нашего будущаго тоже было
достаточно пессимистическое, но я считал, что раз оно неизбeжно, то уж лучше
не омрачать настоящаго мыслью о предстоящих тяготах.
-- Ну, не будь унылым пророком, Серж, -- дружелюбно сказал я. -- Всe мы
уже столько времени живем на вулканe... Что там думать о взрывe! Не
отказаться же от работы.
-- Да я не о том!.. Жаль только, если молодая жизнь так вот, смаху,
сорвется!..
Его серьезное лицо как-то рeзко отвернулось в сторону от Колича и Нины,
которые сидeли, тeсно прижавшись друг к другу, как будто инстинктивно
предчувствуя грядущiя тревоги.
--------
Цeна политических достиженiй
"Если хоть 10 процентов русскаго народа доживет до той цeли, к которой
мы его ведем, -- наша задача будет выполнена"...
Л е н и н
За кулисами цифр
-- Ну, что-ж, товарищи, -- прозвучал среди общаго молчанiя голос
предсeдателя, -- Послушали -- надо и попрeть.26 Вопрос, поднятый ЦККСМ,
чрезвычайно важен, что тут и говорить. Здeсь, среди отвeтственных
работников, мы можем с полной откровенностью констатировать, что, очевидно,
физическое развитiе пiонеров угрожающе отстает от политическаго. Оно,
конечно, насчет политики Комсомолу и книги в руки. Он у нас в этом дeлe
здорово подкован. Но, вот, насчет здоровья ребят, что-то нехорошо выходит.
Ну-с, так кто хочет задать вопросы?
26 От слова "пренiя".
Таковы были слова стараго партiйца, вмeстe с нами прослушавшаго на
одном из засeданiй Высшаго Совeта Физической Культуры доклад КСМ. Картина,
нарисованная докладчиком, была не из веселых: среди пiонеров угрожающе
растет туберкулез, малокровiе, неврастенiя, 247 замeчается рeзкое
недоразвитiе, "болeе ярко выраженное, чeм даже у безпартiйных дeтей", как
было откровенно сказано в докладe.
-- А кто, собственно, ведет у вас физическую подготовку? -- задали
вопрос докладчику.
-- Кто? -- переспросил докладчик, член ЦК Комсомола, молодой парень с
гривой волос, причесанных à lа Карл Маркс, и самодовольным выраженiем
круглаго лица. -- Да пiонер-мастора, конечно!
-- А какая у них подготовка?
-- Да, обыкновенная, комсомольская!
-- Да я не про политическую спрашиваю, -- отмахнулся спрашивавшiй, -- а
про физкультурную.
-- Да, как вам сказать... Иные есть футболисты, а то еще, вот, атлеты.
Разные есть, а так, чтобы спецы по физкультурe -- таких нeт. Опять же
текучесть кадров, да и времени на физкультуру, по совeсти говоря, не
хватает. Столько общеполитической работы -- кампанiи, ударники, прорывы,
кавалерiя... Никак нельзя все успeть. Вот мы и пришли к вам за совeтом и
помощью.
На засeданiи было много старых опытных преподавателей физической
культуры. Их лица омрачились. "Зачeм же вы набирали миллiоны дeтей в отряды,
если не можете обезпечить им здоровой жизни? -- казалось, говорили эти
нахмуренныя брови. -- Зачeм калeчить дeтей и физически, и нравственно?"
Но развe можно в условiях совeтской дeйствительности задать такiе
вопросы?
-- Ну-с, товарищи, -- опять спросил предсeдатель. -- У кого есть опыт
работы с дeтьми? Кто хочет высказаться?
Было предложено много мeропрiятiй: и увеличенiе количества площадок и
зал, организацiя курсов подготовки инструкторов, всякiя состязанiя и
"спартакiады" и ряд других совeтов "по оздоровленiю пiонер-движенiя"... Но
все это были полумeры.
А критиковать Комсомол никому не хотeлось. Наживать себe врага в лицe
Комсомола было небезопасно.
Наконец, рeшил выступить я. 248
-- Мнe на своем вeку приходилось немало работать с дeтьми, и я давно
уже присматриваюсь к работe пiонеров. Всe предложенныя мeры, по моему
глубокому мнeнiю, не дадут нужных результатов. Дeло по существу в двух
моментах 1) перегрузкe дeтей общественно-политической работой и 2)
недостаток хорошо поставленной физкультурной работы.
-- Так что-ж, по вашему, выкинуть, что-ль, политработу? -- враждебным
тоном спросил комсомолец.
-- Да не об выкидыванiи вопрос идет. А об том, чтобы в программe
занятiй пiонеров на первое мeсто поставить укрeпленiе здоровья и дать
опытных физкультурных работников. Вeдь всeм ясно, что на этом фронтe у вас
прорыв. Если довели пiонеров до такого состоянiя и пришли к нам за совeтом,
то, очевидно, нужно предпринимать какiя-то героическiя мeры по оздоровленiю
работы среди дeтей.
Докладчик был, видимо, начинен самыми боевыми возраженiями и хотeл
спорить, но старый испытанный в словесных боях предсeдатель коротко сказал:
-- В виду сложности вопроса, товарищи, предлагаю избрать комиссiю, в
которой и проработать этот вопрос к слeдующему засeданiю... А то мы тут
передеремся, а толку не будет. Дeло путанное. Точка.
В комиссiю включили и меня.
Изготовленiе "гвоздей"
Послe конца засeданiя комсомолец догнал меня у выхода.
-- Идем, что-ль, Солоневич, вмeстe? -- предложил он самым дружелюбным
тоном.
-- Идем.
-- Что это ты, друг, наплел там на засeданiи про пiонеров? -- начал
член ЦК, когда мы вышли на улицу.
-- А что?
-- Да развe мы можем, чудак человeк, найти знающих людей для всeх
отрядов? -- снисходительно произнес комсомолец. -- Сейчас у нас пiонеров под
3.000.000. Скудова нам взять стольких руководов? 249
-- Так зачeм же набирать эти 3 миллiона, если вы не можете обслужить
их?
-- Как это зачeм? -- удивился мой спутник. -- Что-ж, так и оставлять
молодое поколeнiе в тинe стараго быта, без коммунистическаго влiянiя?
-- А школы?
-- Что школы! -- презрительно махнул он рукой. -- Там всe старые дураки
еще с мирнаго времени сидят. У них аполитичность не только в башкe -- в
каждой пуговицe на пупe сидит. Развe они могут готовить коммунистическую
смeну?
-- А вы можете?
-- А что-ж. Извeстно, можем! Конечно, не без прорывов, вот, давеча я
докладал насчет физкультуры. Но это-ж второстепенно. А политически дeло у
нас поставлено на "ять".
Для большой убeдительности он протянул кулак с поднятым вверх большим
пальцем. В совeтской Россiи этот жест древняго Рима обозначает высшую мeру
похвалы.
-- А развe здоровье дeтей -- пустяк?
-- Ну, нельзя же вездe на всe 100 процентов поспeть, -- снисходительно
уронил парень. -- Нам сейчас политическая сознательность нужна, а не
мускулы. Что-б, значит, были люди свои в доску, свой, значит, аппарат, да
что-б дисциплина аховая была. Иначе нам развe удержаться, когда кругом
врагов до чорта?
-- Постойте, т. Фомин, да дeти-то, дeти -- дегенерируют вeдь? --
возмутился я.
-- Как, как ты сказал?
-- Да, вот, слабeют, болeют, вырождаются -- вeдь в докладe вы сами об
этом говорили.
-- Ну, что-ж! -- невозмутимо отвeтил Фомин. -- Лeс рубят -- щепки
летят. Часть, конечное дeло, на свалку пойдет. Но зато хоть немного, да
наших ребят все таки выйдет. А нам вeдь это самое важное... Ежели хоть 2-3
из сотни выйдут так, как нам надо -- и то ладно будет!
-- Ну, а остальные? Пусть погибают? Так, что ли?
Комсомолец с удивленiем посмотрeл на меня.
-- Чтой-то ты, Солоневич, такой жалостливый? Кажись, наш брат -- моряк,
а душа в тебe, как нeжная 250 роза с Ерусалима... Ну, погибнут, ну, и что?
На то и революцiя. Иначе нельзя. "Самим дороже стоит", -- усмeхнулся он.
-- Но вeдь можно было бы использовать и другiя организацiи для общей
работы с дeтьми?
-- Как же, как же! -- с оттeнком злобы отвeтил Фомин. -- Мы уже
пробовали -- вот, скауты тоже были. Слышал, может?
-- Слышал немного...
-- Ну, вот. Мы нeсколько годов с ними цацкались, да возились -- думали,
что с них что выйдет... только чорта с два -- уперились на своем и никак.
Ну, хоть ты тут тресни...
-- А что вы хотeли с ними сдeлать?
-- Да просто, чтобы они нам как ступенька Комсомолу были. А они -- хоть
ты им кол на головe теши... Распустили, сукины дeти, свои интеллигенскiя
сопли и сюсюкают: любовь к ближним, изволите видeть. Родину выкопали из
стараго мусора, да, кажись, и к Боженькe дрожемент тоже имeли... Ну, и
стукнули мы их!..
-- А чeм они мeшали?
-- Чeм? Может, и не мeшали... бояться мы их не боялись. На то ЧК у нас
есть -- рука у ей крeпкая. Но не в том дeло. Ежели аполитичная организацiя,
да еще не на совeтской платформe -- хрeн их знает, что они там потом
надeлают. А, может, сунут в подходящiй момент нож в спину революцiи? А? Что
тогда? Ребята вeдь крeпкiе.
-- Ну, так то потом, да и то -- "то ли дождик, то ли снeг, то ли будет,
то ли нeт"... Всунут или не всунут нож -- это еще никому неясно. А теперь-то
они чeм мeшают?
Комсомолец с явным презрeнiем посмотрeл на меня.
-- Эх, ты, брат! А еще командир флота! Ты Маркса читал?
-- Нeт, не читал. А будто бы ты читал?
На секунду Фомин смутился.
-- Ну, положим, я тоже не читал! Ну его к чортовой бабушкe! Этакiе
томищи накатал. Его "Капиталом" только сваи вбивать... Но не в этом, брат,
дeло. Ты, видно, "дiамата" не знаешь! 251
-- А причем тут дiамат?
-- Как это причем? -- важно сказал мой спутник. -- Потому -- метод
оцeнки. Поним<а>ешь: разсматривай все в связи событiй и в примeненiи к
данным обстоятельствам. Вот, скажем, скауты: нам теперь нужна злоба,
непримиримость, классовая борьба, а они, изволите видeть, розовую водичку из
себя испущают: ах, ближненькiе, ах, бeдненькiе, ах, матушка-Расея, ах,
Боженька... Понимаешь, браток, в чем тут дeло? Этак и до царя недалеко. А от
царя -- прямой путь к помeщикам, жандармам, да капиталистам... Нeт, браток!
Чорта с два! Мы сперва цацкались. Думали, что выйдет. А потом, смотрим -- не
поддаются. Ну -- хрясь, и ваших нeт... Вот ты говоришь -- использовать их
силы. Это все равно, как, брат, какого епископа предчека поставить. В такое
время, как мы живем, -- не до розовой водички. Нам, брат, комсомольцы --
чекисты нужны, которые с желeзной волей будут сметать все с пролетарскаго
пути. Нам ребята, как гвозди, нужны. Что-б -- как сказано, так вбито было.
-- А по вашему, развe можно дeтей на ненависти воспитывать? Развe это
не коверкает их души?
-- Души? -- фыркнул комсомолец и неожиданно весело разсмeялся. -- Ах,
ты, едрена палка! Ей Богу, Солоневич, как посмотрю я на тебя -- аж смeх,
право, берет. Ну, вот, видал я тебя и на боксe, и в футболe, и в борьбe --
там ты подходящiй парень и крови, видать, не боишься. А тут -- ну, прямо
интеллигент. Ах, ты, сукин сын, голуба моя морская! Да какое нам дeло до
дeтских душ, как ты говоришь? Тоже, вот, выдумал -- души, брат, в архив
исторiи сданы. Да если бы онe и были, так хрeн с ними. Что-то насчет морали
ты больно слаб. Помнишь, как Ильич насчет морали проповeдывал?
-- Нeт. А как?
-- "Морально то, что служит дeлу мiровой революцiи!" -- важно и
торжественно сказал комсомолец. -- Раз нужно для дeла -- крой, значит. А
души, брат, -- это что-то с того свeта. А нам бы хоть на этом удержаться
покрeпче. Нам, брат, люди-гвозди нужны, а не нeжныя души. А ежели, чтобы
один гвоздь сдeлать, нужно сотню нeжных душ спрессовать -- будьте покойнички
-- 252 мы спрессуем. У нас для этого такой аппарат есть, одно слово --
совeтскiй... А ты, вот, слезу точишь насчет дeточек. Эх, ты, -- не сердись,
брат, -- слюнтяй ты, и больше ничего.
Круглое лицо молодого "строителя жизни" было полно увeренности и
снисходительности.
На жизненном переломe
Солнечной, сверкающей всeми красками, осенью в образe стройной
сeроглазой дeвушки с длинными косами в мою жизнь вошла любовь...
Исторiя жизни этой дeвушки так же тeсно переплетена со скаутингом, как
и моя. В тот тяжелый перiод нашей скаутской жизни, когда вся тяжесть всeх
отвeтственных вопросов легла на молодыя плечи юных скаут-масторов и скаутов,
когда взрослые, сами отягченные и избитые борьбой за кусок хлeба и за жизнь,
отошли от нас, плеяда дeвушек-скаутмасторов смeло взяла на себя руководство
герль-скаутами.
Со смeлостью и горячностью честной юности они стали в общiй боевой
строй на правах подпольных членов нашей общей скаутской семьи. И, Бог знает,
удалось ли бы юношам-скаутам так бодро и мужественно вынести всe удары по
нашему братству, если бы плечо к плечу с нами не боролись за нашу идею и
наши сестры, вливавшiя энтузiазм героической молодости в наши общiе ряды.
И именно в атмосферe этой борьбы крeпло наше братство, наша дружба и
уваженiе друг к другу. Не на танцульках, не в кино, театрах и балах, а в
опасностях и трудe узнавали мы ближе друг друга, и много, много юношей и
дeвушек-скаутов пошли дальше по жизненному пути рука об руку строить с в о ю
семью, не отрываясь и от старой, скаутской...
За эти годы мнe много, много раз приходилось встрeчаться, работать и
спорить со скаутмастором Ириной, но только осенью 1925 года нам довелось
ближе познакомиться друг с другом.
В Москвe, в одном из домов отдыха, в прекрасном сосновом "Серебряном
Бору" Ирина работала инструктором 253 физической культуры, одновременно
учась в университетe. По ея особой рекомендацiи в этот дом отдыха можно было
прieзжать по воскресеньям, получить скромный обeд и провести весь день на
берегу Москва-рeки, в могучем сосновом лeсу.
И, возвращаясь из своих частых плаванiй по морям, я с особенной
радостью уeзжал из душной Москвы за город -- отдохнуть, к Ирe.
Она оказалась прекрасным собесeдником с оригинальным и сильным умом и
глубиной сужденiя. Так же, как и я, она глубоко любила скаутинг, и, может
быть, под ея влiянiем я болeе вдумчиво присмотрeлся к движенiю герль-скаутов
и поставил его в своем сознанiи на одинаковую высоту с работой среди
мальчиков. Ирина незамeтно прiучила меня не только цeнить, но и уважать
женщину-человeка, как равновеликую величину с мужчиной, в нашем мiрe.
Вeроятно, под ея влiянiем я незамeтно для себя самого превратился из
неунывающаго, не особенно задумывающагося над жизненными вопросами,
веселаго, боевого богатыренка в сильнаго, увeреннаго в себe, человeка.
Встрeча с Ириной как бы рeзко остановила стремительный разбeг моей бурной
жизни, заставила меня оглянуться на прошлое и болeе вдумчиво оцeнить и
самого себя, и свое отношенiе ко всей многосторонности жизни.
Много часов провели мы в спорах, бесeдах и воспоминанiях в милом
Серебряном Бору и, странное дeло никогда, глядя в ея ясные сeрые глаза, я не
подумал, что она может быть для меня чeм-то большим, чeм только веселый
товарищ, вeрный скаут и преданный друг.
И как-то ни разу мнe, мужчинe в расцвeтe лeт, не пришло в голову
отнестись к ней, как к женщинe, пока... И вот с тeх пор я повeрил в
безсознательное женское кокетство, присущее женщинe и украшающее ее, будь
она трижды скаут...
Однажды я прieхал в Серебряный Бор днем и, не найдя Ирины, надeл
купальный костюм и ушел на берег рeки. Наслаждаясь там вкусной теплотой
рeчного песка и горячих солнечных лучей, я скоро услышал голос Ирины и,
приподнявшись на локтe, увидeл, что она возвращается с прогулки с группой
женщин. 254
Я привeтствовал ее, махнув рукой.
-- Здравствуй, Боб, -- радостно улыбнулась она в отвeт. -- Лежи здeсь.
Я скоро освобожусь и приду.
Через полчаса Ира подбeжала ко мнe. Она была в том же спортивном
костюмe, но ея гимнастическiя туфельки были одeты уже на хорошенькiе бeлые
носочки, к о т о р ы х р а н ь ш е н е б ы л о.
С привычной наблюдательностью я сразу замeтил эту перемeну в костюмe и
был ошеломлен!
"Боже мой! Да вeдь носочки-то эти надeты спецiально для меня!"
мелькнуло у меня в головe, и весь облик ясно-холодной дeвушки-друга сразу
расцвeтился яркими красками застeнчивой женственности.
Я увeрен, что она не думала сознательно об этих носочках, но вeчное,
как мiр, женское желанiе понравиться "ему", вeчное ewige waibliche
прорвалось сквозь стeну товарищества и дружбы и освeтило наши отношенiя
другим, ярким и горячим свeтом жизни сердца.
И потом уже, во всe тe немногiе дни нашего "вмeстe", которые скупо дала
нам совeтская судьба, воспоминанiя о началe нашей любви всегда были
неразрывно связаны с "роковыми бeлыми носочками", о которых мы всегда
говорили с чувством веселаго юмора и ласковой задушевности...
Но в тe сiяющiе дни первой любви я не мог не сознавать, какiя опасности
грозят мнe, как одному из старших руководителей молодежи. Имeю-ли я
моральное право возложить тяжесть этих испытанiй на плечи друга? Вeдь,
впереди -- не спокойное, мирное житiе, а борьба, почти без шансов на
побeду...
Можно-ли соединять свою жизнь с жизнью Иры?
И как-то, в минуту задушевности я сказал ей об этих сомнeнiях.
Она медленно положила свою руку на мою и тихо отвeтила, прямо глядя на
меня своими сeрыми глазами:
-- Гдe ты, Кай, там и я, Кайя...
И теперь, когда я так чудесно спасся из мрака совeтской страны и
вспоминаю Ирину, у меня в ушах всегда звучит эта фраза древних римлян, этот
символ любви и спайки.., 255
И острая боль пронизывает мое сердце при мысли о том, что гдe-то
далеко, в 12.000 километрах отсюда, в глубинe Сибири, моя Снeгурочка-Лада
коротает свои одинокiе дни в суровом совeтском концентрацiонном лагерe.
Водоворот мiровой бури разметал нас в стороны, и Бог знает, когда мнe
опять доведется увидeть "роковые бeлые носочки", длинныя русыя косы и ясные
глаза своего друга -- жены...
И доведется-ли увидeть вообще?..
Обвал...
Постепенно и почти незамeтно поднималась над нашими головами для удара
лапа ОГПУ. Не справившись со скаутами давленiем, страхом, угрозами,
подкупом, разложенiем, ГПУ рeшило нанести смертельный удар непокорной
молодежи.
Мeсяцами и годами собирались свeдeнiя о скаутах и, наконец, весной 1926
года ГПУ рeшило, что всe нити "контр-революцiоннаго сообщества" в его руках.
И тогда грянул удар.
Многiе из нас, старших, чувствовали приближенiе этой опасности, но уйти
было некуда, да и никто из нас и не хотeл уходить. Бeжать перед опасностями
мы не привыкли. Малодушные давно уже отошли в сторону. Но как больно было
думать о том, что опять жизнь будет смята на многiе годы, что впереди опять
тюрьма и неволя!
А моя личная жизнь складывалась как раз особенно интересно и удачно. Я
был счастливым молодоженом, закончил прерванное революцiей высшее
образованiе и хотeл вeрить, что впереди -- перiод какой-то творческой жизни.
Но судьба рeшила иначе...
Помню один из вечеров послe моего прieзда с юга. В моей маленькой
комнатенкe гости -- Ирин брат. (Нам с Ириной по квартирным условiям так и не
пришлось жить вмeстe). Сердечное веселье и задушевные разговоры были
внезапно прерваны открывшейся без стука дверью, и на порогe моей комнатки
появилась мрачная 256 фигура молчаливаго чекиста в полной формe с какой-то
бумажкой в рукe.
-- Ну, Ирочка. Это не иначе, как за мной прieхали!
И я не ошибся.
Пол-ночи тщательно обыскивали мою комнатку и с особенным злорадством
взяли дорогiе моему сердцу ордена и значки -- свастику, волка, медвeдя и
почетнаго серебрянаго волка, высшую награду нашего старшаго скаута О.
Пантюхова.
Эх, долго-ли "собраться с вещами" старому скауту?
Сердечный и крeпкiй поцeлуй Иринe и дядe Ванe, и чекистскiй автомобиль
помчал меня по пустынным улицам в сeрой мглe просыпающагося утра на Лубянку,
в центральное ОГПУ.
Там меня провели мимо молчаливо посторонившагося часового в
комендатуру, с противным злобным лязгом хлопнула желeзная дверь, и я опять
оказался в зубцах неумолимой машины краснаго террора.
Между моей жизнью и свободой опять тяжело опустилась безжалостная
рeшетка тюрьмы... 257
--------
--------
...Солнце всходит и заходит,
А в тюрьмe моей темно"...
Точки зрeнiя
Представьте себe, дорогой читатель, хотя бы на минутку, что вам и
какому-то совeтскому гражданину указали бы на нeкоего джентельмена Х и
сказали бы этаким приглушенным шепотком:
-- Глядите, вот этот... Здоровый, в очках... Да... Да... Знаете, он был
болeе, чeм в 20 тюрьмах... Был обвинен в бандитизмe, государственных
преступленiях, шпiонажe и, кромe того, он "измeнник родинe"...
Вeроятно, вы в испугe отступили бы в сторону от такого преступника.
А совeтскiй гражданин отозвался бы спокойно:
-- Вот бeдняга! Не везло, значит! -- И сочувственно бы покачал головой.
Если вмeсто алгебраической величины Х вы подставите фамилiю автора, а
мeсто дeйствiя таких ужасов -- Совeтскiй Союз, то разница в воспрiятiях
между вами и совeтским жителем станет ясной.
Тюрьма и заключенiе во всем мiрe, кромe СССР, связаны с представленiем
о справедливом возмездiи и изоляцiи преступников. Иное дeло в СССР. Там
тюрьма давно уже перестала пугать злодeев и защищать мирных жителей. Роли
перемeнились. Тюрьмы переполнены людьми, опасными не для населенiя, а для
диктаторской власти коммунистов, и стали постоянной угрозой для честных
людей. В СССР наказанiе для грабителя и убiйцы несравненно легче, чeм для
мирнаго гражданина, осмeлившагося 258 не во время или не в подходящем мeстe
возражать, не подчиниться безчеловeчным распоряженiям власти или, упаси
Боже, быть заподозрeнным в какой-либо "контр-революцiи".
Тюрьмы в СССР -- один из видов политическаго фильтра населенiя. Недаром
один из чекистских вождей в пылу спора как-то сказал крылатую фразу:
-- Все населенiе СССР дeлится на три категорiи: сидящих в ЧК, сидeвших
там раньше и тeх, которые будут сидeть... Других -- нeт...
"Тот не гражданин СССР -- кто не болeл сыпняком и не сидeл в ЧК", --
говорят в Россiи, подчеркивая этим, что тюремная рeшетка -- это своеобразный
спутник совeтскаго бытiя...
Вообще же, поскольку почти во всeх законах, касающихся "политических
преступленiй", имeется универсальная фраза -- "карается вплоть до высшей
мeры наказанiя", а приговоры выносятся на основанiи субъективнаго пониманiя
"революцiонной законности и коммунистическаго правосознанiя" в закрытых
засeданiях, без участiя обвиняемаго, -- то, естественно, что карательная
политика страны совeтов отличается необычной жестокостью...
Я знал, что попал в безжалостные зубцы бездушной машины, и с тяжелым
сердцем ждал, что произойдет дальше...
Перед моим мысленным взором разстилались невеселыя перспективы...
Допрос
Безконечныя лeстницы, корридоры. Двери с часовыми, без часовых,
желeзныя, рeшетчатыя... Настороженные взгляды проходящих мимо чекистов.
Наконец -- 4 этаж. Надпись -- "Секретный Отдeл". Шедшiй сзади меня с
револьвером в рукe чекист открыл передо мною дверь:
-- Сюда.
Небольшая комната, выходящая окном на Лубянскую площадь. Большой
пис<ь>менный стол. Мягкiя кресла... 259
Из-за стола поднял голову хмурый утомленный человeк, с внимательными
недобрыми глазами. Впалыя щеки. Плохо выбритое, еще молодое лицо. Помятый,
видимо, непривычный штатскiй костюм. Это -- мой слeдователь, тот самый,
который когда-нибудь перед Коллегiей ОГПУ будет "докладывать мое дeло" и
предлагать ей свое рeшенiе.
"Секретный отдeл, скажет он, предлагает примeнить к Солоневичу такую-то
мeру соцiальной защиты"... Предсeдатель равнодушно спросит: "Возраженiй,
товарищи, нeт?"... Эта пустая формальность промелькнет в нeсколько секунд, и
моя судьба будет рeшена...
Слeдователь молча, движенiем руки указал мнe на стул и стал задавать
обычные предварительные вопросы. Эти, по существу, простые, вопросы,
касающiеся большей частью прошлаго, таят в себe громадныя опасности для тeх,
кому есть что скрывать в своем прошлом. Если ГПУ подозрeвает, что у
человeка, по выраженiю моряков, "за кормой нечисто", и он о своем прошлом
дает невeрныя данныя, то оно прибeгает к массe самых тонких психологических
ловушек для того, чтобы заставить арестованнаго сбиться и напутать в своих
показанiях. И даже, если точныя данныя о прошлом человeка и останутся
неясными, наличiя этих противорeчiй вполнe достаточно для того, чтобы
опредeлить, по выраженiю слeдователей, "наличiе бeлаго запаха" и отправить
человeка в концлагерь с простым обвиненiем -- "соцiально-опасный элемент"...
Так, на всякiй случай, в порядкe "профилактики"...
Мой предварительный допрос закончился скоро. Мои отвeты были хорошо
продуманы и проработаны, и я не путался. Записав эти данныя моей бiографiи,
слeдователь коротко сказал -- "подождите" и вышел.
Через минуту в комнату вмeстe с ним вошли еще двое чекистов весьма
важнаго вида, не без нeкоторой торжественности усeвшiеся за стол. Предстоял,
очевидно, серьезный и длительный допрос.
-- Ну-с, товарищ Солоневич, -- насмeшливо улыбаясь, начал толстый латыш
с двумя ромбами в петлицe военнаго мундира, так сказать, "чекистскiй
генерал", -- 260 Очень, очень прiятно с вами познакомиться. Давненько мы
собирались это сдeлать, но не хотeли раньше времени прерывать вашей
вы-со-ко-по-лез-ной дeятельности...
Сказав это, он с улыбкой оглянулся на своих товарищей, как бы приглашая
их оцeнить его остроумiе.
-- Странный способ у вас знакомства -- путем ареста и тюрьмы.
-- Ну, ну, конечно, способ не совсeм нормальный, -- с тою же
насмeшливой любезностью согласился латыш. -- Но это все пустяки. Это дeло
поправимое. Мы глуб<о>ко увeрены, что эта "ошибка" -- только случайность, и
мы с вами договоримся к общему удовольствiю... Будьте добры отвeтить нам на
нeсколько вопросов относительно вашей дeятельности. Вы, надeюсь, понимаете,
конечно, сами, что нас интересует не ваша оффицiальная работа, а, так
сказать... гм... гм... интимная...
-- Какая это интимная?
-- Вас удивляет это слово? -- Лицо латыша расплылось в улыбкe. Розовыя
щеки его жирнаго лица почти закрыли узенькiя щелочки глаз. Видимо, процесс
допроса и собственное остроумiе доставляли ему громадное удовольствiе.
-- Ну, я не настаиваю на этом словe, ну, хотя бы... неоффицiальная
дeятельность. Вас это удовлетворит?
-- Но я все-таки не понимаю.
Чекист насмeшливо прищурился.
-- Жаль, жаль, что вы такой непонятливый. А мы почему-то были убeждены,
что соображенiе у вас быстрое... Ну, хорошо, перейдем на дeловую почву.
Скажите, пожалуйста, вы были когда-то скаутом?
-- ГПУ об этом прекрасно извeстно.
-- Значит, вы этого не отрицаете?
-- Нeт.
-- Т-а-а-а-к... А скажите, т е п е р ь, какое вы теперь имeете
отношенiе к скаутам?
-- Теперь? Но вeдь теперь организацiи скаутов закрыты.
-- И теперь вы скаутской работы не ведете?
-- Нeт.
Чекисты переглянулись с насмeшливой улыбкой... Толстый латыш покачал
головой. 261
-- Должен к крайнему вашему огорченiю сообщить, что наша информацiя не
вполнe совпадает с вашими утвержденiями. И мы очень сожалeем, что вы с нами
не откровенны.
-- Но вeдь это, дeйствительно, так и есть.
-- Ну, ну... -- Латыш с ромбами положил руку на какую-то папку с
бумагами и сказал медленно с ударенiями на каждом словe:
-- Всe ваши утвержденiя гроша ломанаго не стоят. Мы прекрасно знаем,
что вы попрежнему руководите организацiями молодежи.
Его узкiе глаза были пристально устремлены на меня.
-- Я не знаю, откуда у вас такая информацiя, но, во всяком случаe, она
ошибочна. Скаут-отряды и "Сокол" распущены нeсколько лeт тому назад, и никто
из старых взрослых руководителей, в том числe и я, не считают нужным
вовлекать молодежь в подпольную работу. Скаутская организацiя, в частности,
аполитична, и никто из старых скаутмасторов не станет рисковать жизнью и
свободой дeтей вопреки государственному запрещенiю.
-- Так, так, -- со змeиной ласковостью проворковал латыш. -- Это так
прiятно слышать и и м е н н о от вас. Вы себe и представить не можете, как
это нас радует. Значит, если мы вас правильно поняли, -- вы считаете
подпольную скаутскую работу отрицательным явленiем?
-- Конечно.
-- Но вы не отрицаете, что она есть?
-- Отрицаю.
-- Ну, это вы бросьте нам, т. Солоневич, арапа заправлять, --
раздраженно бросил другой слeдователь, низкiй коренастый и мрачный человeк.
Рeзкiе черты его еврейскаго лица постоянно подергивались непроизвольной
гримасой. -- Мы не наивные младенцы в самом дeлe. Мы прекрасно знаем, что
подпольныя скаутскiя организацiи существуют и, будьте спокойны, мы выкорчуем
их.
-- Да я вовсе и не собираюсь лгать вам. Я твердо знаю, что таких
организацiй не существует. Есть группы молодежи, живущiя дружно, как старые
друзья, проведшiе много лeт в общих рядах. Но нужна исключительная фантазiя,
чтобы счесть эти группы антисовeтской подпольной организацiей. 262
-- Но существованiя этих групп, по крайней мeрe, вы не отрицаете?
-- Нeт. Но я увeрен, что и ГПУ прекрасно знает об этом. Своей старой
дружбы мы, конечно, не скрываем. Но от этих групп до антисовeтской
организацiи -- дистанцiя огромнаго размeра. И нельзя разсматривать их, как
каких-то врагов совeтской власти...
Латыш презрительно улыбнулся, и голос его стал холоден.
-- Уж позвольте нам самим, т. Солоневич, судить, кто друзья, кто враги
совeтской власти. И позвольте вам замeтить, что в вашем мнeнiи мы отнюдь не
нуждаемся, Кто опасен, кто не опасен -- дeло наше. Нам нужно, чтобы вы
откровенно сознались, что вы продолжаете руководить этими, как вы
выразились, группами...
-- Я категорически отрицаю это.
В узких злых глазах латыша промелькнуло раздраженiе.
-- Этот нелeпый отвeт только ухудшает ваше положенiе. Мы слeдим за вами
не один год и прекрасно знаем всю вашу подноготную. И поeздки ваши по СССР
знаем, и знаем, как вы ловко использовали свое званiе военнаго моряка и
пробирались даже в Кронштадт. И ваши поeздки по югу знаем, и что вы в
Тифилисe, послe полученiя званiя чемпiона, дeлали. Знаем, с кeм вы
встрeчались и гдe собирались. И как со скаутами и с соколами и офицерами
вели политическiя инструктивныя бесeды, и что среди них организовывали. И
связь вашу с заграницей и о контактe с Пантюховым -- словом о б о в с е м
з н а е м!
Лицо латыша выражало торжество. Он с довольным видом откинулся на
спинку кресла и посмотрeл на меня с улыбкой. "Что, поймали?" казалось,
говорила эта улыбка...
Я пожал плечами.
-- Или вы, товарищ Солоневич, может быть, будете все это отрицать? --
насмeшливо спросил он.
-- Нeт, не отрицаю... Каждый человeк всегда встрeчается со своими
друзьями. Искать в этих встрeчах чего-либо антисовeтскаго вы, конечно,
можете, но это -- дeло безнадежное. Ни к какой подпольной антисовeтской
работe 263 я отношенiя не имeю. Переписки с заграницей у меня нeт. Eздил я
по СССР, инспектируя морскiе флоты, не по своему желанiю.
-- Но этих встрeч вы не отрицаете?
-- Конечно, нeт. Я, слава Богу, не отшельник, избeгающiй людей. Я
видался с массой лиц и групп. Но почему вас интересуют только встрeчи с
молодежью?
Еврей с дергающимся лицом опять вскочил:
-- Здeсь м ы вас допрашиваем, а не вы нас. Не забывайте, гдe вы
находитесь!..
-- Постой, постой, Мартон! -- остановил его старили чекист. -- Не порть
своих драгоцeнных нервов... На другое пригодятся... Значит, вы, т.
Солоневич, не отрицаете своих встрeч с молодежью?
-- Конечно, нeт. Было бы грустно, если бы я за всe эти годы не прiобрeл
в средe молодежи друзей и боялся бы встрeтиться с ними из-за боязни перед
ГПУ. В этих встрeчах не было ничего враждебнаго совeтской власти, и я не
чувствую себя виновным ни в чем.
-- Ну, вот и прекрасно. Мы охотно вeрим вам, что в этих встрeчах не
было ничего контр-революцiоннаго. Так сообщите же нам, с к e м и г д e вы
встрeчались. Это нужно нам, конечно, не для репрессiй, а исключительно для
провeрки ваших показанiй.
Перед моим мысленным взором мелькнули десятки и сотни молодых лиц,
вeрящих в нашу дружбу и в меня, представителя "старой гвардiи". Неужели я
назову их имена, подвергну их опасностям "знакомства" с ГПУ и этим путем
облегчу свое положенiе?
-- Позвольте мнe уклониться от таких сообщенiй, Это я дeлаю не из
конспиративных соображенiй -- мнe скрывать нечего -- а просто потому, что я
люблю своих друзей и не хочу доставлять им непрiятностей.
Я сказал эти слова настолько рeшительно, что тема была сочтена
исчерпанной. Среди слeдователей наступило непродолжительное молчанiе. Самый
младшiй из них на секунду оторвался от записыванiя в протоколe моих слов и с
любопытством взглянул на меня. Лицо латыша нахмурилось, словно он был
недоволен моим поведенiем.
-- Так, так, -- протянул он... -- Значит, подпольной 264 работы вы не
ведете. Т-а-а-а-к... Ну, что-ж. Мы люди с богатой фантазiей. Вообразим себe
на минутку, что это, дeйствительно, так. А, скажите, вот, почему вы не
работаете с пiонерами?
Этот вопрос застал меня врасплох.
-- С пiонерами? Да я, собственно, ушел с головой в другую работу, да,
кромe того, мнe этого и не предлагали...
Латыш мгновенно подхватил мой промах и поспeшно спросил:
-- Ах, не предлагали? А если бы предложили, -- вы согласились бы?
Нужно было выворачиваться из подставленной себe самому западни.
-- Я так загружен, что никак не смог бы взять на себя такую сложную
обязанность...
-- Ах, у вас времени не хватило бы? Так я вас понял?
-- Да, пожалуй...
-- Ну, это горюшко -- еще не горе. А если бы государственныя
организацiи сочли нужным перебросить вас исключительно на работу с
пiонерами, -- вы согласились бы?
-- Н-н-нeт.
-- Почему же? Развe вы не одобряете принципов пiонер-движенiя?
-- Да я, собственно, плохо знаком с ними...
-- Что это вы нам опять пыль в глаза пускаете? -- раздраженно буркнул
низенькiй чекист. -- Бросьте наивняка строить, т. Солоневич. Скажите
откровенно, что вы политически противник пiонеров -- и дeло с концом...
-- Да, я не политик, и эта сторона дeла меня не интересует...
-- Так что же вам мeшает работать с пiонерами? Развe пiонеры не тe же
совeтскiя дeти? Почему же вы возражаете против переброски вас туда?
Положенiе создалось очень напряженное. Согласиться работать с пiонерами
не позволяла совeсть. Готовить под руководством Комсомола будущих
коммунистов и чекистов, шпiонов и погонщиков рабов, безпрекословных
исполнителей воли Сталина я не мог. Разсказывать 265 ребятам о "генiи
красных вождей", о величiи ГПУ, о красотe жертв в пользу мiровой революцiи,
оправдывать чудовищное истребленiе людей, воспитывать кровожадность,
ненависть и равнодушiе к чужому горю, обливать грязью старую могучую Россiю,
лгать самому и прiучать ко лжи дeтей, готовить из них шпiонов в собственной
семьe, безбожников и комсомольцев -- было для меня непереносимо противно...
Но развe в стeнах ГПУ можно было так обосновать свой отказ? А вопрос был
поставлен ребром.
-- Трудно точно отвeтить на ваш вопрос. Мнe непонятны нeкоторые
принципы пiонер-движенiя с точки зрeнiя педагогической... Да, кромe того,
нeт смысла бросать одну налаженную работу и бросаться к другой...
-- Позвольте, позвольте, т. Солоневич, -- прервал меня латыш. --
Давайте не уклоняться от темы. Нас чрезвычайно интересует вопрос о ваших
гм... гм... идейных расхожденiях с пiонерами. Позвольте спросить, что именно
вам педагогически не подходит в пiонерском движенiи?
-- Ну, что-ж! Если уж мое мнeнiе так вас интересует, я могу указать вам
хотя бы на такой момент, как воспитанiе в дeтях ненависти и злобы к
непонятным им "классовым врагам<">. Мнe это кажется противорeчащим
педагогическим установкам так, как я их понимаю. Дeтская душа, по моему
мнeнiю, должна воспитываться на созидательных, а не разрушительных
инстинктах...
-- Но вeдь вы, надeюсь, согласитесь с нами, -- снисходительно сказал
латыш, -- что в перiод напряженной классовой борьбы нам необходимо
воспитывать эту, как вы назвали, ненависть в нашей подрастающей смeнe?
-- Это дeло политики, а я не политик. Может быть, в отношенiи к
взрослым, сознательным людям это и могло бы быть оправдано, но с дeтьми я не
хотeл бы вести такой работы. Это мнe не по душe.
-- Так, что вы рeшительно отказываетесь работать с пiонерами? -- с
ноткой угрозы спросил чекист с дергающимся лицом.
-- Рeшительно.
Слeдователи пошептались и помолчали. Потом толстый латыш опять
недовeрчиво покачал головой: 266
-- Та-а-ак... Ну, мы ожидали, что разговор с вами будет содержательнeе
и интереснeе. И вдобавок -- болeе выгоден для вас. Жаль... Очень жаль... Ну,
позвольте еще один вопрос. Вы, кажется, работали со скаутами и соколами на
югe Россiи в перiод власти бeлых генералов Деникина и Врангеля. Не сообщите
ли вы нам факты, касающiеся участiя этой молодежи в бeлом движенiи?
-- Простите, мнe неясен ваш вопрос. О каком участiи в бeлом движенiи вы
говорите?
-- Ах, и это вам непонятно? -- с раздраженной язвительностью спросил
латыш. -- Придется, видимо, и это вам расжевывать... Удивительно, как это вы
непонятливы... Нам нужно знать, кто, напримeр, из скаутов участвовал в бeлых
армiях, кто организовывал работу скаутов в лазаретах и санитарных отрядах,
кто из руководителей вел антисовeтскую агитацiю. Вы в тe времена были
Помощником Старшаго Скаута Россiи и, разумeется, прекрасно знаете все это. И
мы требуем от вас, как от совeтскаго гражданина, чтобы вы сообщили нам всe
эти свeдeнiя.
Этот вопрос был поставлен еще болeе категорически. ГПУ требовало от
меня опредeленных матерiалов...
Мнe не раз еще до ареста приходилось слышать, что ГПУ собирается
устроить большой процесс над скаутами, чтобы облить грязью скаутскую идею,
кричать на весь мiр, что скауты -- "орудiе буржуазiи, генералов и попов",
что скауты -- непримиримые враги народа и пр. и пр. Уже не раз ГПУ ловко
инсценировало такiе процессы, выставляя подкупленных или терроризированных
свидeтелей, говоривших под диктовку ГПУ заученныя показанiя. Для такого
процесса над скаутингом нужны были люди и документы. И этот процесс мог
послужить для ГПУ нeкоторым оправданiем расправы над непокорной молодежью.
Опять в моей памяти вспыхнули яркiя воспоминанiя -- годы гражданской
войны, расцвeт скаутинга под покровительством "бeлых вождей", наша работа
среди больных и раненых, лица скаутов, ушедших в Бeлую Армiю, повинуясь
чувству долга перед Родиной...
Но неужели я могу выдать их имена? Неужели я могу унизиться до того,
чтобы фигурировать в качествe 267 центральнаго "раскаявшагося вождя" на
таком гнусном процессe против нашего братства?
Неужели эти, вот, чекисты думают, что такой цeной я куплю свою свободу?
-- Товарищ слeдователь! Давайте твердо договоримся в одном -- ничего
против своей совeсти я вам не скажу. Вы вольны разсматривать работу среди
больных и раненых, как помощь бeлому движенiю, но для меня такая
дeятельность выше политики. Были в этих лазаретах и бeлые, и красные, и им
скауты помогали, как помогал каждый врач или сестра милосердiя... Вы еще
спрашиваете об участниках гражданской войны. Наши отряды имeли дeло с
молодежью не военнаго возраста. Если кто-либо из старших скаутов, уже
взрослых, и был в рядах бeлаго движенiя, -- это дeло его совeсти и
политических убeжденiй. Но никаких документов и показанiй по этому вопросу я
не дам.
Мой голос звучал рeзко и вызывающе... Было ясно, что этот отвeт
ухудшает мое положенiе, но в глубинe души кипeло возмущенiе. Пусть впереди
нeт надежды на свободу и, может быть, и жизнь... Но выдать друзей? Такой
подлой цeной купить свою свободу?..
Я сжал зубы, и судорога прошла по моему лицу. Толстый латыш, испытующе
слeдившiй за мной, очевидно, угадал, что происходит в моей душe, и что его
расчеты лопнули. Все его самодовольное спокойствiе мгновенно соскочило, как
маска. Он вскочил, лицо его покраснeло и, фыркая слюной, он истерически
закричал:
-- Значит, в молчанку играть собрались, т. Солоневич? Всe наши вопросы
для вас пустячки? Так, что ли? Вы думаете -- "захочу -- полюблю, захочу --
разлюблю"? Это как в а м заблагоразсудится? Ну, нeт!.. Мы думали, что вы
умнeе, что это вашим мальчишкам подходит героев разыгрывать... Плохо же вы
понимаете свое положенiе... Ну, что ж!.. Вам же хуже.. Вы еще не раз
пожалeете о своих словах, да поздно будет...
И, рeзко повернувшись, он направился к двери. В послeднiй момент он
остановился, еще раз злобно и угрожающе посмотрeл на меня и что-то тихо
сказал молодому слeдователю. 268
-- Слушаю, т. начальник, -- отвeтит тот, и оба старших чекиста вышли.
Мы остались в комнатe одни. Нeсколько минут длилось непрiятное, тягостное
молчанiе. Потом слeдователь придвинул к себe лист бумаги и стал что-то
писать. Взволнованный только что прошедшей сценой, я отвернулся и стал
смотрeть в окно.
Капкан сжимается
С высоты 4-го этажа широко разворачивалась панорама Лубянской площади.
Стeна Китай-города зубчатыми уступами спускалась к другой шумящей площади.
Посрединe этой старинной, изъeденной вeками стeны, грозно возвышалась
Никольская башня со своими узкими бойницами. Крыши и купола Москвы -- сердца
Россiи -- блестeли на солнцe и туманились вдали. Чуть доносились суетливые
звонки трамваев, да людской муравейник струями шевелился по краям широкой
площади.
"Когда это мнe еще придется ходить свободным по Москвe?" мелькнуло у
меня в головe, и сердце заныло при мысли о годах неволи, лежащих впереди. По
концу допроса я ясно видeл, что надежд на освобожденiе нeт. Если не
разстрeляют, то, по крайней мeрe, длительное заключенiе обезпечено. Из рук
ГПУ, как нeкогда из рук инквизицiи, так просто не вырваться.
Несмотря на всe эти мысли, на душe у меня было легко и спокойно. К
мысли о неизбeжности репрессiй ГПУ я давно уже привык. Компромиссы с
совeстью мнe были противны, а угроз я не боялся. Мое душевное спокойствiе
нарушала только мысль о том, как тяжело переживают эти дни неизвeстности мой
брат и жена, в привязанности которых я был глубоко увeрен.
Я опять поглядeл в окно. Может быть, как раз в эту минуту, кто нибудь
из них идет по этой площади и с сжимающимся от боли сердцем смотрит на
мрачныя, овeянныя кровавой славой стeны ГПУ. И вeдь все-таки мнe легче, чeм
им. Боль за любимаго всегда острeе и сильнeе, чeм своя собственная боль...
Слeдователь вызвал меня из задумчивости просьбой подписать протокол
допроса. Я внимательно прочел его 269 и, к своему большому изумленiю, не
нашел в нем обычных для ГПУ ловушек или искаженiй.
Подписывая, я высказал своему слeдователю удивленiе, что протокол
допроса написан так коротко и точно.
-- Ну, мы вeдь знаем, как с кeм обращаться, -- сухо усмeхнулся тот. --
Вас-то, во всяком случаe, мы не будем пугать револьверами и путать
протокольными штучками. Видывали вас на рингe, да и книги ваши почитывали.
Ваш характер нам давно знаком, и в отношенiи вас у нас есть другой подход...
Подпишите пока, кстати, и это, -- добавил он, протягивая мнe листок бумаги.
На нем стояло:
"Гражданин Солоневич Б. Л., инспектор Морского Флота, обвиняется в
преступленiях, предусмотрeнных в статьe 61 Уголовнаго Кодекса.
Начальник Секретнаго Отдeла ОГПУ (подпись).
Настоящее заключенiе мнe объявлено.
(Подпись заключеннаго). 4 iюня 1926 г."
Я удивленно поднял брови.
-- Простите, т. слeдователь, но меня вeдь пока ни в чем не обвиняли.
Были высказаны только нeкоторыя подозрeнiя, не поддержанныя обвинительным
матерiалом, да было задано нeсколько вопросов.
-- Мы зря не арестовываем. У нас давно имeется достаточно матерiала для
вашего обвиненiя, -- сурово отрeзал чекист.
-- Так предъявите мнe его!
-- В свое время покажем, если найдем нужным. А пока распишитесь в том,
что вы получили обвиненiе.
-- Позвольте. Но вeдь я не знаю даже, что это за обвиненiе! Имeю же я
право хотя бы узнать, что это за статья Уголовнаго Кодекса? Имeйте в виду,
что без этого я не подпишу.
Видя мою настойчивость<,> слeдователь неохотно протянул мнe книжку. Там
в отдeлe: "Государственныя преступленiя" статья 61 (нынe 58, пункт 4)
гласила: 270
"Участiе или содeйствiе организацiи, имeющей цeлью помощь международной
буржуазiи. Карается -- вплоть до высшей мeры наказанiя".
-- Какое отношенiе я имeю к этой статьe? И к "международной буржуазiи"?
-- Да, собственно говоря, это и не играет особой роли. Это только
формальность. Мы судим не по формальным матерiалам, а по своему впечатлeнiю
и внутреннему убeждeнiю. Какая именно статья будет упомянута в вашем
приговорe -- это и не так важно...
-- Ого! Вы говорите о приговорe, как о чем-то уже рeшенном! Развe
вопрос о нем был рeшен еще и до нашего сегодняшняго разговора?
Мой хмурый слeдователь рeзко выпрямился и с угрозой отчеканил:
-- Приговор зависит от вас. Вы отказались работать с пiонерами и дать
нам свeдeнiя о бeлой молодежи. Этим отказом вы сами подписали себe
обвинительный приговор за свою подпольную работу...
Потом внезапно рeзкiй тон слeдователя упал с угрожающаго на самый
задушевный.
-- Позвольте мнe, Борис Лукьянович, на минутку быть для вас не
слeдователем, а другом... Я вам от всей души совeтую подумать о послeдствiях
вашего упорства... Вспомните о вашем будущем. Вы вeдь недавно женились.
Зачeм вам разбивать жизнь и свою, и Ирины Францисковны? Вы -- человeк умный,
образованный, энергичный. Впереди у вас широчайшее поле дeятельности и как
врача, и как спортивнаго дeятеля. И мы даем вам прекрасныя возможности для
работы. Подумайте над этим в своей камерe и давайте работать вмeстe... Как
только вы передумаете -- напишите мнe записку, я вас сейчас же вызову, и мы
договоримся к взаимному удовольствiю.
Послeднiя слова он произнес совсeм ласково и нажал кнопку звонка.
В комнату вошел дежурный надзиратель. -- Значит, мы так и договоримся Я
буду ждать от вас перемeны рeшенiя, -- отпуская меня, произнес слeдователь.
271
-- Не могу вас порадовать надеждой на это, -- пожал я плечами. -- У
меня своя точка зрeнiя на сдeлки с совeстью.
-- Ну, как знаете, -- хмуро отрубил чекист. -- Ваше дeло. Отведите его
обратно в камеру, -- буркнул он надзирателю и опустил лицо к бумагам.
Так закончился мой первый и, увы, послeднiй допрос. Я не "раскаялся" и
послe 4 1/2 мeсяцев заключенiя получил приговор...
Таково "правосудiе" в "странe соцiализма"...
Пытка
Длинный, тоскливый вечер. Лечь спать еще не разрeшается, и я хожу из
угла в угол своего каменнаго мeшка, стараясь занять мозг какой-нибудь
работой, ибо по правилам тюрем ОГПУ мнe не разрeшается ни книг, ни бумаги,
ни прогулок, ни свиданiй, ни передач... И чтобы скоротать безконечные часы,
я рeшаю математическiя задачи, тренируюсь в переводах на иностранные языки
или вспоминаю читанныя поэмы. Художественные вымыслы великих поэтов уносят
мысль в иную, свeтлую, жизнь и помогают забыть гнетущее настоящее...
В дверях лязг замка... Желeзная дверь медленно открывается и пропускает
внутрь моей камеры маленькаго человeчка, растерянно оглядывающагося по
сторонам и как бы еще не вeрящаго, что он в тюрьмe... Впустив человeка,
дверь равнодушно закрывается, и я с любопытством оглядываю своего новаго
товарища по несчастью.
Это -- низенькiй толстый человeчек, хорошо одeтый и, видимо, хорошо
жившiй на волe. Сейчас его полное бритое лицо искажено гримасой отчаянiя и
ужаса.
-- Как это?.. Гдe это мы?.. Гдe я? -- путаясь в словах, срывающимся
голосом спрашивает он не столько у меня, как, видимо, разговаривая сам с
собой.
По его поведенiю ясно видно, что он "новичек по тюремному дeлу" и что
арест и тюрьма свалились на него, как снeг на голову...
Послe получасоваго разговора он нeсколько успокаивается 272 и может
болeе или менeе связно разсказать свою исторiю. Он -- газетный работник
крупнаго масштаба, коммунист, бывавшiй частенько в группe каких-то
журналистов и писателей. В этой компанiи он соотвeтственно выпивал и за
рюмочкой дeлился своими мыслями о злободневных вопросах политики. Он
клянется с истерической искренностью, что в этих разговорах не было ничего
контр-революцiоннаго. Но, охотясь за всякими "оппозицiонерами", ГПУ
захватило всю эту компанiю, и в неволe ОГПУ оказался и он, сейчас
проклинающiй свою неосторожность...
-- И зачeм только нелегкая понесла меня в ихнюю компанiю! -- стонет он.
-- Я же непричем... Я ни в чем не виноват... Моя бeдная жена осталась без
куска хлeба.. Боже мой... Боже мой...
Мои слова дeйствуют на него умиротворяюще, и он дает себя уговорить
прилечь и поспать.
Но спокойно уснуть в тюрьмe ОГПУ -- нелегкая задача для взволнованных
нервов. Ночная тишина то и дeло прерывается криками, какими-то воплями,
хохотом сумасшедшаго, какими-то неясными шумами. Потом заглушенный крик
слышен совсeм гдe-то рядом и через нeсколько минут по корридору с мягким
топотом ведут или несут какую-то жертву.
Этот зловeщiй шум у нашей двери дeйствует на моего компаньона, как удар
кнута. Он срывается с койки и дрожащим голосом спрашивает:
-- Что это? Что это?.. Там убивают?..
-- Нeт, нeт, -- успокаиваю я его первым попавшимся объясненiем, ибо по
его диким глазам видно, что его натянутые нервы вот-вот взорвутся
истерическим припадком... -- Это, вeроятно, просто пьянаго привели...
Не могу же я ему сказать правды! Развe ему, новичку, можно сообщить,
что это повели кого-то на разстрeл, и что теперь в подвалe, может быть, даже
под нашими ногами, этот, только что кричавшiй, человeк корчится в послeдних
судорогах на окровавленном полу...
Но, несмотря на мои успокоительныя слова, новичек продолжает
вздрагивать на досках койки и широко раскрытыми глазами впивается в глазок
тюремной двери. В полумракe 273 камеры этот глазок кажется холодным
безпощадным взглядом хищнаго звeря, злорадно наблюдающаго за корчащейся в
предсмертном ужасe, загнанной жертвой.
Неожиданно раздается четкiй звон ключей, тяжело открывается дверь, и на
порогe появляется фигура надзирателя.
-- Кто здeсь есть на букву "Г"?
-- Что, что? -- задыхаясь, нервно переспрашивает новичек.
Я вижу, что он не понимает вопроса надзирателя.
-- Как ваша фамилiя?
-- Моя?.. Моя фамилiя? Гай... А что?
-- Выходите без вещей, -- равнодушно роняет надзиратель, отступая в
корридор. Я вижу, что мой товарищ в ужасe. Куда это ночью могут вести?
-- Не бойтесь, дружище, -- подталкиваю я его к двери... -- Это вас на
допрос вызывают. Слeдователи часто по ночам работают... Ничего, не
нервничайте... Будьте спокойны... Все хорошо кончится...
Уже свeтало, когда я проснулся от лязга ключей и увидeл блeдное
трясущееся лицо Гая, возвратившагося "домой". Он безсильно опустился на
койку и забормотал:
-- Боже мой... Я же ничего не знаю! А они кричат... Револьвером
угрожают... Откуда же мнe знать?.. Требуют признанiя... Говорят --
"разстрeляем"... А я же, ей Богу, ничего не знаю... За что, Боже мой... За
что?
Бeдняга стал метаться по камерe, с блeдным, искаженным лицом, и,
видимо, мои успокаивающiя слова не доходили до его сознанiя.
Только через нeсколько часов он смог связно разсказать, что на допросe
от него требовали свeдeнiя о каких-то незнакомых ему людях, предлагали
подписать уже готовыя признанiя, ругали, кричали, подносили к носу наган и
грозили тут же на мeстe разстрeлять, "как дохлую собаку"...
К вечеру его опять вызвали на допрос, и опять он вернулся испуганным,
почти онeмeвшим от ужаса. На мои разспросы он мог только простонать: 274
-- Се... сегодня... ночью... раз... разстрeляют...
Всe мои попытки убeдить, что его только пугают, не помогли.
Расширенными от ужаса глазами он глядeл в одну точку каменной стeны и только
бормотал:
-- За что? Боже мой, за что? Вeдь я ничего не знаю!..
Утомленный волненiями этого дня, я уже дремал, когда поздно вечером
внезапно проснулся от непривычнаго шума гулких шагов по деревянному полу. Во
внутренней тюрьмe ОГПУ полы корридоров выстланы половиками, и надзиратели
ходят в войлочных туфлях, чтобы имeть возможность неслышно подкрадываться к
дверям и подглядывать в глазок. А на этот раз в тишинe корридора слышался
четкiй звук шагов нeскольких людей и звон шпор.
Весь этот шум показался странным и для меня. Мой товарищ в испугe
вздрогнул и приподнялся на своей койкe.
Шаги медленно приближаются... Все ближе... Вот они у самой двери... и
проходят мимо.
Со вздохом облегченiя Гай опускает голову на сверток пальто, замeняющiй
ему подушку.
Еще полчаса молчанiя, и опять в тишинe раздаются такiе же шаги. Опять
медленно и грозно звучит по корридору стук каблуков. Мнe чудится, что этот
стук как-то демонстративно медленнeй и громче, чeм обычный шум идущей
группы. И нервное напряженiе невольно охватывает все существо.
Вот шаги уже у двери, и вдруг... шум их стихает. Молчанiе. Нeсколько
глухих слов, опять шум шагов, и люди уходят.
Бeдняга журналист вытирает капли пота со своего блeднаго лица и без сил
вытягивается на койкe.
Проходит еще час молчанiя, прерываемаго воплями, стонами или глухими
рыданiями... Из тысяч страдающих здeсь людей не у всeх хватает сил сдержать
свое отчаянiе перед ужасом своего настоящаго и будущаго.
Но вот опять шаги... Уже и у меня, видавшаго виды человeка, замирает
сердце и какой-то ком подкатывает к горлу, мeшая дышать. Я неожиданно для
себя самого замeчаю, что пальцы рук как-то нервно вздрагивают и сжимаются,
комкая накинутую сверху шинель. 275
Мой товарищ по камерe весь дрожит мелкой нервной дрожью, и всe силы его
существа сосредоточены в слухe -- не за ним ли идут эти люди?
Шаги уже под дверью. Они опять останавливаются, опять шум голосов, и
вдруг -- о, ужас! -- ледяная струйка пробeгает по тeлу: ручка двери звякает.
"Трак, трак", медленно, похоронным звоном щелкает ключ. Дверь остается
запертой.
"Трак, трак", опять насмeшливым дребезжащим клекотом хохочет ключ. За
дверью слышен невнятный звук слов, отрывистый, грубый смeх, и опять звук
шагов замирает в отдаленiи.
Тeло моего товарища дергается от истерических рыданiй.
Еще мучительный час без сна, свинцом давящiй на измученные нервы. И вот
опять тe же шаги. Так же медленно, так же торжественно звучат они в давящей
тишинe ночи. Все ближе... Уже у двери... Шум неторопливаго разговора. Ключ
опять сухо и звонко гремит о сталь замка, и на этот раз дверь медленно, дюйм
за дюймом, открывается. За дверями, в корридорe стоят чекисты в полной формe
с револьверами в руках...
Проходит нeсколько секунд томительнаго молчанiя, от котораго то стучит,
как молот, то замирает похолодeвшее сердце. И потом вдруг дверь начинает так
же медленно закрываться, и через минуту мы снова окружены давящей тишиной.
Но пытка еще не кончилась. И еще через час так же медленно звучат шаги,
неторопливо открывается дверь, и в камеру входят трое чекистов с каменно
суровыми лицами и с револьверами в руках. У передняго в рукe листок бумаги.
Не обращая на меня вниманiя, они подходят к койкe Гая,
приподнимающагося в ужасe и дикими глазами смотрящаго в непроницаемое лицо
передняго чекиста.
Опять молчанiе. Опять нервы напрягаются, как стальныя струны, и
кажется, что вот-вот в сердцe что-то лопнет и милосердная завeса мрака
окутает весь ужас этих моментов.
Поединок глаз длится нeсколько секунд. Полусумасшедшiй 276 от ужаса
взгляд арестанта тонет в мрачных глубинах взгляда палача.
Но вот листок шевельнулся в рукe. Старшiй опускает глаза вниз, словно
читает там что-то, и опять пристально смотрит на свою жертву.
-- Это вы, гражданин Гай? -- зловeще-спокойно спрашивает безстрастный
голос.
-- Я... я... Да... Это я... -- срывающимся шепотом выдавливает Гай.
Выраженiе грубаго лица чекиста не мeняется, и его жестокiе глаза в упор
смотрят в лицо измученнаго человeка. Он, видимо, наслаждается своей властью
и старается продлить эти страшныя мгновенiя.
Потом он внезапно поворачивается и молча уходит вмeстe со своими
спутниками, оставив в камерe раздавленнаго пыткой человeка.
До утра нас больше не тревожили, но уснуть мы уже не могли. Днем Гай в
отчаянiи метался по камерe, бился головой об стeну и был, дeйствительно,
близок к сумасшествiю. К вечеру его опять вызвали на допрос, и слeдователь
сказал ему с издeвательской усмeшечкой:
-- Простите, пожалуйста, что сегодня ночью вас н а п р а с н о
потревожили. Вы сами понимаете -- работы такая масса... Большую часть ваших
товарищей пришлось разстрeлять. Вас, к сожалeнiю, не успeли. Но уж сегодня
ночью навeрняка пригласим вас в подвал... а потом и дальше... Простите за
безпокойство...
Гай был доведен почти до помeшательства. Вернувшись в камеру, он упал
на пол в истерическом припадкe.
Я пытался вызвать врача, но надзиратель равнодушно заявил:
-- По пустякам не вызываем...
А мой товарищ бился в рыданiях, боролся со мной, желая разбить себe
голову о стeну и в отчаянiи кричал:
-- Скорeе разстрeливайте... Я больше не могу! Не мучьте!..
Я силой уложил его на койку и держал до тeх пор, пока он не ослабeл и
не задремал, изрeдка всхлипывая и вздрагивая.
Поздно ночью раздался звон ключей, и в дверях 277 появились тe же трое
угрюмых чекистов. Старшiй из них сухо сказал:
-- Выходите.
-- Ку... куда? -- растерянно и тупо спросил измученный Гай. -- С
вещами?
-- А нам все равно. Плевать нам на ваши вещи... Да живeй пошевеливайся,
когда вам говорят! -- рeзко и грубо крикнул чекист, и с дрожащими губами и
блeдным лицом Гай вышел в корридор. Дверь лязгнула, и я опять остался один.
Прошло не болeе часа, как бeдняга вернулся, без сил растянулся на койкe
и простонал:
-- Я подписал... Все, что они приказали... Все равно я не мог больше...
-- Но вы хоть прочли, что подписывали?
-- Нeт, гдe там! В подвалe все было... Там в углу мертвый лежал...
Развe я мог понять что-либо?.. Все равно...
Опять шум раскрывающихся дверей и окрик.
-- Собирайся с вещами...
-- Куда? Я только что был...
-- Не разговаривай. Собирай вещи!
В послeднiй раз передо мною мелькнуло искаженное мукой лицо Гая,
хлопнула дверь, и опять воцарилась прежняя тишина, словно и не проходила
перед моими глазами трагедiя человeка и картина "чекистскаго слeдствiя".
Боже мой! Неужели и к нашим скаутам, дeвушкам и юношам, на зарe жизни,
примeнят такiе же способы психической пытки?
Днем в мою камеру вошел старшiй надзиратель и дeловито спросил:
-- Дать бумаги для заявленiя слeдователю?
Я сжал зубы и рeзко отвeтил:
-- Нeт, не нужно...
Вeсть "с того свeта"
Медленной цeпочкой тянутся дни. Они складываются в недeли, в мeсяцы. На
упрощенном календарe, выцарапанном гвоздем на стeнe моей тюрьмы каким-то
моим предшественником, я уже отмeтил 4-мeсячный юбилей моего одиночнаго
заключенiя. Послe перваго допроса 278 меня никуда не вызывали, и я стал
чувствовать себя заживо погребенным в каменных стeнах и как-то даже перестал
ждать новостей.
"Воля" ушла в область каких-то далеких свeтлых воспоминанiй давно
минувшаго, и стало казаться, что я уже годами живу в этой клeткe. Нервы
устали ждать, я единственной моей радостью стал солнечный луч, днем
проникавшiй в мою камеру через верхнiй уголок окна, закрытаго извнe щитом.
Для меня этот луч был задушевным другом, сердечным привeтом из другого,
свободнаго мiра.
Хотя величина освeщенной солнцем поверхности была не больше тарелки, я
вытаскивал табурет на середину камеры и, сняв рубашку, устраивал "роскошную"
солнечную ванну, стараясь поочередно прогрeть всe стороны своего тeла. И
когда скудное тепло солнечнаго луча сквозь грязныя стекла все же нагрeвало
кожу, мнe чудился залитый солнцем чудесный крымскiй пляж под безоблачным
южным небом. Закрыв глаза, я почти наяву видeл, как сзади грозной стeной
вздымаются дикiя скалы, впереди с легким рокотом набeгает морская волна,
обрызгивая ноги мягкой пeной... А сверху льется и льется золотой поток
солнца, и все тeло жадно пьет его живительную силу...
Волны фантазiи так сладостно уносят вдаль из сырых стeн тюрьмы! Не эта
ли способность моего мозга создавать себe образы и работу в любых условiях
спасла мои нервы от страшнаго перенапряженiя в перiоды таких испытанiй?
А дни бeгут... Только тот, кто потерял свободу или здоровье, может
полностью цeнить их значенiе...
___
Позднiй вечер... Как обычно, я хожу по своей камерe, уносясь мыслью за
ея стeны. Перед моим воображенiем проносятся величавыя картины "Войны и
Мира" Толстого, пестрым потоком сверкают приключенiя "Трех Мушкетеров",
проходят суровые бои средневeковья по романам Вальтер Скотта и Сенкевича,
гремит работа Келлермановскаго "Тоннеля", сiяет мягкiй юмор и человeчность
Диккенса, звучат мужественные голоса героев Джека Лондона... 279
Шесть шагов... Поворот... Опять шесть шагов. Мигнет глазок в желeзной
двери. Поворот. Перед глазами на темном фонe неба силуэт рeшеток. Шесть
шагов... Поворот...
В двери противный лязг ключа. Входит надзиратель.
-- Как имя, отчество?
-- Борис Лукьянович.
-- Получите.
Он протягивает мнe чeм-то наполненный мeшочек и листок бумаги.
-- Распишитесь в полученiи, -- равнодушно прибавляет он.
Я смотрю листок и невольно вздрагиваю. Почерк Ирины! Боже мой! Будто
сiяющiй луч внезапно прорвался в мою тоскливую одиночку. Радостная волна
заливает сердце и туманит глаза...
Вглядываюсь внимательнeе. На бумажкe, словно нарочно грязной и измятой,
небрежно написано:
"Солоневичу, Борису Лукьяновичу.
Посылаю: Хлeб -- 3 ф., сахар -- 1 ф., картошка -- 10 шт., лук -- 3, сын
-- 1, огурцы -- 3, рыбки -- 2. Ирина. 7-10-26."
Это первая передача. Слава Богу! Блокада, значит, прорвана, и в эту
брешь влетeла первая ласточка с воли.
-- Можете провeрить, -- угрюмо говорит надзиратель.
Я еще раз перечитываю записку.
Глаза мои останавливаются на средней строчкe. Что это? То ли "сыр --
1", то ли "сын -- 1". Ирина, конечно, хотeла написать: "сыр -- 1 фунт". Что
это -- нечаянно? Описка? Но как будто Ирина -- не разсeянный человeк.
Внезапно мой мозг прорeзывает молнiя догадки. Сын, конечно же, с ы н, а
не сыр... Этим путем она дает мнe вeсть о рожденiи сына. Вот что обозначает
эта "описка"!..
Я не могу удержать радостной улыбки. Быстро отвернувшись от
надзирателя, я, не провeряя, расписываюсь в полученiи передачи и опять
остаюсь один.
Сколько счастья ввалилось в мою камеру в теченiе одной минуты!
И привeт от жены, и вeсть о рожденiи сынишки, и сознанiе, что меня
поддержат, помогут и помнят... 280
Молодец Ирочка! Она, конечно, знала, что на записи при передачe
съeстного нельзя ничего писать, кромe сухого перечисленiя посылаемаго. И она
ухитрилась в голодном городe достать гдe-то сыру, и, измeнив в записи одну
букву, сумeла через всe осмотры ГПУ послать мнe радостную вeсть...
Кто догадался бы, что "сын -- 1" -- это не простая ошибка?
Так узнал я о появленiи на свeт моего первенца, которому в честь
скаутскаго патрона мы дали имя Георгiя.
Гдe-то он сейчас, мой милый мальчик?.. .
В потокe сильных ощущенiй
Уже давно минуло 4 мeсяца моего заключенiя. Гдe-то в громадной машинe
ОГПУ рeшалась моя судьба. Гдe-то по отдeлам и слeдователям катилось мое
"дeло", и, наконец, колесики машины зацeпили и меня.
В одну октябрьскую ночь в мою камеру вошло трое чекистов.
-- Собирайтесь с вещами.
Спросить -- "куда" и нарваться на грубый отвeт я не хотeл. Молча сложил
я свои немудреныя пожитки в спинную сумку, в послeднiй раз оглядeл свою
камеру-клeтку, гдe я был замурован болeе 4 мeсяцев и вышел. Вопрос -- куда
меня ведут -- сверлил мозг. Куда-нибудь переводят или ведут в подвал для
послeдняго разговора на языкe револьвера? Каждый шаг казался часом и
одновременно мелькал, как бeшенно ускоренный фильм. Корридоры и лeстницы.
Один чекист впереди, двое сзади. Я украдкой обернулся и замeтил, что
револьверы в кобурах. Отлегло от сердца. Уж если бы меня вели в подвал на
разстрeл, то, во всяком случаe, револьверы были бы наготовe. Вeдь о том, что
я имeю славу чемпiона, боксера и атлета, мои слeдователи знали. И на
покорнаго агнца как будто я не был похож. И вряд-ли мои палачи могли думать,
что я покорно подставлю свой затылок, не дав себe радости послeдней -- пусть
безнадежной, но яркой -- радости боя со своими убiйцами. 281
Это, дeйствительно, был бы "послeднiй раунд" в моей спортивной и... не
спортивной жизни..
Все ниже. Вот мы уже, кажется, в первом этажe. Проходим мимо подвальных
дверей, и всe мои нервы и мышцы напрягаются, будучи готовыми рвануться в
яростную атаку.
Мимо... и мы выходим во двор. Вздох облегченiя вырывается из моей
груди.
Ночь. Каменный колодезь, стeны котораго освeщены тусклым свeтом
фонарей. Стeны кажутся слeпыми -- всe окна многочисленных камер закрыты
жестяными щитами, и только внизу свинцовыми пятнами темнeют желeзныя ворота.
Глухо ворчит мотор. Это знаменитый во всей Россiи "Черный Ворон" --
крытый фургон-грузовик для перевозки арестованных. О "Черном Воронe" знают
буквально всe. Он -- символ бездушнаго, жестокаго, таинственнаго апарата
ОГПУ. Если бы его стeнки могли разсказать про всe тe слезы, тоску и
отчаянiе, которыя он видeл, -- получилась бы потрясающая исторiя
человeческаго горя...
Меня вталкивают в автомобиль, гдe уже набито столько людей, что трудно
найти мeсто для того, чтобы хотя бы стать. Дверь фургона захлопывается,
мотор ворчит громче, гремят желeзныя ворота, и мы eдем по улицам.
Сколько раз, бывало, я сам встрeчал на улицe эту мрачную черную машину
и наблюдал, как украдкой, со страхом оглядывались на нее пeшеходы. И сейчас,
покачиваясь на ногах во тьмe "Чернаго Ворона", я словно вижу, как шарахаются
в сторону случайные прохожiе, как тормозят при видe его запоздалые
автомобили и трамваи и как безжалостно рвет возжами морду своему коню
испуганный встрeчей московскiй извозчик... Хриплый гудок "Ворона" раздавался
непрерывно, словно требуя -- "Дорогу красному террору".
Через, полчаса -- мы во дворe Бутырок, громаднаго стараго замка,
передeланнаго в тюрьму. Всeх нас, 40-50 арестованных, ведут внутрь
кирпичнаго зданiя на "распредeленiе".
Вдруг в толпe я замeчаю знакомыя лица. Это ко мнe протискиваются сквозь
людскую стeну наши скауты 282 -- москвич Вася, который еще так недавно
докладывал нам по пальцам о дядe Кешe, и другой, незнакомый, тоненькiй, как
дeвушка, юноша, с нeжным лицом и большими голубыми глазами.
-- И тебя, значит, зацапали, дядя Боб? -- весело спросил Вася.
-- Как видишь. Со второго iюня сижу. А вы?
-- Тоже вродe этого. Говорили -- скаутов по Москвe больше 200
арестовано. Ты в одиночкe сидeл?
-- Угу...
-- Это уже хуже. Мы -- в общей. Кое с кeм встрeчались...
-- А кто из наших ребят еще сидит?
-- Да хватает... Скаутмастора то, конечно, всe... Но и из младших тоже
не мало... Даже герли лeт по 15, и тe посажены...
-- А Серж?
-- Как же, как же. Сидит гдe-то...
-- Были свeдeнiя -- добавил другой юноша, -- что и в Питерe тоже такая
же исторiя.
-- Ну, бабахнули, значит, из ГПУ-ской пушки по скаутским воробьям! --
засмeялся весельчак Вася. -- Нашли, наконец, гдe самые страшные враги и
крамольники обрeтаются...
-- Связался чорт с младенцами!
Несмотря на всю неприглядность обстановки, мы стали подшучивать над
своим положенiем, и в искорках общаго смeха и шуток стало отогрeваться
уставшее в одиночном заключенiи сердце...
"С такими неунывающими ребятами хоть куда отправляться можно!" --
мелькнуло у меня в головe, но мнe недолго пришлось на этот раз радоваться
сердечному теплу нашей компанiи -- меня отдeлили от всeх и послали в
одиночку.
Это двухнедeльное заключенiе было раем по сравненiю с Лубянкой. Я стал
получать книги из библiотеки, 20-минутную прогулку и право на покупку
продовольствiя из тюремной лавочки. Особенно обрадовали меня книги. Я с
такой жадностью набросился на них, что время мелькало совсeм незамeтно.
Только долгое время лишенный 283 права чтенiя, может понять, какое громадное
наслажденiе дают книги. Послe их появленiя в моей камерe я не чувствовал
себя одиноким, словно был незримо окружен величайшими людьми всeх времен и
народов и являлся песчинкой, связанной с миллiардами и миллiардами других,
строивших исторiю культуры человeчества. Опять со мною говорили великiе умы
и великiе художники слова, и я уносился на крыльях их мысли и их фантазiи
далеко за предeлы своей камеры...
Так шли дни... Наконец, в моей камерe появилась жирная равнодушная
физiономiя "корпуснаго" -- старшаго надзирателя.
-- Прочтите и распишитесь, -- сказал он, протягивая мнe бумажку.
Содержанiе этой бумажки точно сфотографировалось в моей памяти:
ВЫПИСКА
из постановления заседания Коллегии ОГПУ
от 20 сентября 1926 года
СЛУШАЛИ:
Дело No. 37545 гр. Солоневича, Бориса Лукьяновича, по обвинению его в
преступлениях, предусмотренных в 61 статье Уголовного Кодекса.
ПОСТАНОВИЛИ:
Признать гр. Солоневича Б. Л. виновным в преступлениях по ст. 61 У. К.
и заключить его в концентрационный лагерь на срок 5 (пять) лет.
Выписка верна (подпись)
Печать (Коллегiи ОГПУ).
Таков был финал моего очередного приключенiя. Пять лeт каторжных
работ...
Мысль забурлила пeнистым водопадом, а сердце заныло... Пять лeт молодой
жизни скидывается со счетов... Да и каковы будут эти пять лeт?..
Родныя лица
Через нeсколько дней вызвали на этап. Куда -- было неизвeстно.
В громадную залу тюрьмы набили нeсколько сот заключенных, и начался
обыск. Отбиралось все, что могло 284 бы служить для побeга -- металлическiя
ложки, булавки, карандаши, сахар, соль и табак (чтобы не бросили в глаза
конвоиру).
Крики, суматоха, хаос... Вдруг возглас:
-- Эй, кто тут Солоневич? Выходи.
Я вышел вперед.
-- На свиданiе. Иди за мной.
Комната свиданiя -- узкая, длинная, разгороженная двумя рядами стeн, с
небольшими окошками на уровнe груди и с проволочной сeткой. От одного ряда
окон до другого -- около полутора метров. По этому корридору ходят
надзиратели, слeдящiе за тeм, чтобы ничего не было переброшено или передано.
В одном из окон -- заключенный. В другом -- пришедшiе на свиданiе.
Когда я был приведен в эту комнату, свиданiе уже началось. Два десятка
арестантов прильнуло к окошкам, стремясь, может быть, в послeднiй раз
запечатлeть в памяти черты лиц любимых и близких. Шум, крики, слезы и
рыданiя смeшались в один непередаваемый вопль человeческаго горя. Каждый
стремится успeть в ограниченное 20 минутами свиданiе сообщить все,
наболeвшее на душe, передать всe распоряженiя, просьбы, мольбы, свою ласку и
любовь...
Одно окошечко свободно. Я бросаюсь туда и сквозь двойную стeнку рeшеток
вижу лица брата и жены.
Минуты мелькают, как секунды...
-- Кончай свиданiе! -- раздается оклик надзирателя, и людей силой
начинают отрывать от окошек, от родных лиц, от слов любви и послeдняго
привeта. Слова прощанiя сливаются в рыдающiй гул... Послeднiй взгляд...
Когда-то доведется увидeться всeм нам, каторжникам, с любимыми людьми,
оставшимися на волe?..
Парадоксы "âme slave"
Опять "Черный Ворон". Поздно вечером нас привозят на Николаевскiй
вокзал и поочередно, между санками из конвоиров, проводят в арестанскiе
вагоны. Сбоку от конвоиров видна стeна молчаливо стоящих людей. Это все --
родные и друзья, с ранняго утра толпившiеся 285 у ворот тюрьмы и с трудом
узнавшiе, на каком вокзалe будут "грузить этап".
Всe они молчаливо тeснятся за цeпью часовых и с жадностью вглядываются
в каждаго арестанта, выходящаго из "Ворона".
Вот выхожу оттуда и я со своей сумкой и под наведенными стволами
винтовок шагаю к новой тюрьмe на колесах.
Внезапно среди давящей тишины этого мрачнаго церемонiала из толпы
раздается звонкiй и спокойный голос Ирины.
-- До свиданья, Боб, до свиданья!..
Опять волна радостной благодарности заливает мое сердце. Я вглядываюсь
в толпу и в первых ея рядах вижу брата и Ирину с каким-то свертком на руках.
Как неизмeримо цeнны эти послeднiе взгляды и послeднiя ободряющiя слова!..
Я хочу отвeтить, но сбоку уже раздаются понуканiя чекистов и меня почти
вталкивают в вагон. Я уже исчезаю в дверях, когда до меня доносится громкiй
голос брата:
-- Cheer up, Bobby!
Маленькое купэ. Двe полки вверху, двe внизу. В одной стeнe маленькое
оконце с рeшеткой. Со стороны корридора купэ закрывается рeшетчатой дверью.
Мeст -- 4, а нас уже 9.
Вагон окружен шумом и суматохой послeдних распоряжений. В темнотe не
видно, кто мои спутники. Придавленные впечатлeнiями окружающаго, мы
обмeниваемся односложными замeчанiями или молчим. Через полчаса суматоха
стихает. Видимо, всe уже погружены. В купэ совсeм темно, и только через окно
в корридорe льется свeт вокзальных фонарей.
Внезапно в корридорe звучат чьи-то тяжелые шаги, и хриплый
начальническiй голос возглашает:
-- Эй, граждане, кто здeся моряк Солоневич?
Я торопливо отзываюсь.
У рeшетки выростает высокая фигура конвоира. В руках у него бeлый
сверток, который он как-то странно неуклюже несет обeими руками. 286
-- На, гляди, эй, ты, папаша! -- с благодушной насмeшливостью говорит
он, подсовывая к рeшеткe сверток, откуда раздается чуть слышный писк.
"Сынишка!" вспыхивает у меня радостная догадка. И в самом дeлe, в
одeялe, среди всяких оберток, шевелится что-то живое, что нельзя увидeть
из-за рeшетки.
-- Товарищ, -- умоляюще говорю я. -- Разрeшите открыть дверь. Дайте
поглядeть, как слeдует. Это -- мой первенец. Родился, когда я еще на Лубянкe
сидeл...
-- Ладно, ладно, -- добродушно ворчит "начальство", обдавая меня легким
спиртным духом. -- Чорт с тобой. Очень уж твоя баба упрашивала. Эй,
Федосeев, открой тут.
Меня выпускают в корридор, и я наклоняюсь над сонной мордочкой своего
сынишки. При тусклом свeтe фонарей я вижу, как он внимательно оглядывает
меня своими спокойными глазенками, чмокает губами и покачивает головой, как
бы укоризненно говоря:
"И как это тебя, батько, угороздило так влипнуть? А мнe, как видишь,
вездe хорошо"...
-- Поглядeл -- ну и ладно. Давай, я понесу обратно. У меня в деревнe
тоже, почитай такiе же остались, -- уже улыбаясь, говорит конвоир, сам
немного растроганный этой сценой и своей добротой.
О, благословенное русское добродушiе, парадоксально совмeщающееся с
крайностями стихiйной жестокости! Что было бы с несчастной Россiей, если бы
сквозь стeну матерiалистическаго бездушiя, гнета и террора не прорывались бы
вот такiе ростки чисто русской славянской доброты и мягкости!..
Вот и сейчас в привычной к виду страданiй, загрубeлой душe цeпного пса
ГПУ все-таки каким-то чудом шевельнулся росток ласки и добра...
А еще через час этот самый чекист гдe-то рядом до полусмерти исколотил
рукояткой револьвера за какую-то провинность маленькаго воришку, почти
мальчика...
Туда, гдe нeт закона и жалости
Через двое суток мы были в Ленинградe и там в тюрьмe узнали, что весь
наш этап направляется в Соловки... 287
Дрожь прошла по тeлу, при этом извeстiи и этом словe. Из многих
десятков совeтских концентрацiонных лагерей Соловецкiй по праву мог
считаться самым суровым, и его имя было овeяно страшной славой.
Расположенный на островах Бeлаго моря, на линiи сeвернаго полярнаго круга,
он был оторван не только от всeх законов страны, но, казалось, издeвался и
над всeми законами человeчности. Нигдe не погибло столько жизней, нигдe не
был сильнeе террор и откровеннeе произвол, нигдe не был болeе безпомощнeй
заключенный, чeм на островe Соловки.
"Остров пыток и смерти" -- так назвали этот остров бeлые офицеры,
бeжавшiе уже с материка заграницу в 1925 году, и это названiе не было
поэтическим преувеличенiем...
Долг скаута
Двe недeли держали нас, москвичей, в Ленинградской тюрьмe, пока не
составили новаго этапа. Этап -- это цeлый эшелон в 30-40 товарных вагонов,
набитых арестованными, направляющимися в лагерь. Так сказать, "новое
пополненiе" -- смeна каторги...
Среди этого новаго пополненiя оказалось нeсколько скаутов -- южан,
ленинградцев, нижегородцев. Нeкоторых из них приходилось встрeчать на волe и
раньше. И грустно, и одновременно радостно было пожать руку старым друзьям,
исхудавшим, обросшим, грязным послe мeсяцев тюрьмы, но неизмeнно по старой
скаутской традицiи находившим в себe силы бодро улыбнуться при встрeчe...
Вот, наконец, нас, громадную толпу заключенных, вывели на широкiй
тюремный двор для погрузки в этап. По капризу списка я очутился в одной
группe с ленинградским скаутом Димой, арестованным в Москвe, гдe он учился в
какой-то художественной школe. Мы с ним встрeтились уже в Бутыркe и поэтому
сразу составили "коммуну". Подeлились продовольственными запасами,
оставшимися от полученной мной при отъeздe из Москвы передачи, и стали ждать
вызова.
-- Знаешь что, Дима, -- предложил я. -- Ты пока побудь около вещей, а я
пойду погляжу -- может быть у 288 еще кого-нибудь из скаутов выужу в этой
кашe. Вмeстe в один вагон, Бог даст, устроимся...
-- Так сказать, созданiе скаутской секцiи великаго интернацiонала
совeтских каторжан, -- засмeялся Дима. -- Вали, брат, ищи...
Я оставил свою сумку и нырнул в массу людей, согнанных сюда со всeх
концов многострадальной русской земли.
Кого только нeт в этой многоликой толпe! Старики и дeти, рабочiе и
крестьяне, безпризорники и профессора, священники и студенты, военные и
воры, киргизы и иностранцы... Всeх их уравняло званiе "классоваго врага"...
Шум, крики. Гдe-то рядом идет обыск. Конвой отбирает у заключенных все,
что ему вздумается. Развe можно жаловаться? Да и кому? Да и кто вeрит в то,
что жалоба достигнет цeли, а не ухудшит и без того безправнаго положенiя
совeтскаго каторжника?..
Испуганныя нервныя лица. Многiе и до сих пор не знают не только своей
вины, но даже и своего приговора...
Не найдя никого из скаутов в этом этапe, я уже возвращался к Димe,
когда до моего слуха донеслись какiе-то крики.
Подбeжав к шумящей группe, я увидал старика-священника и Диму, рвавших
из рук высокаго оборванца какой-то мeшок.
Маленькiй сeдой священник умоляющим срывающимся голосом просил:
-- Оставьте... Вы же видите -- я старик. Это у меня послeднее... Я
подeлюсь с вами...
Дима молча, всeми своими юношескими силами боролся за обладанiе мeшком.
Сбоку от этих трех фигур безпомощной кучкой стояло еще нeсколько
священников, и всe они были окружены стeной воров, оборванных и раздeтых.
Мое прибытiе измeнило соотношенiе сил. Я оттолкнул оборванца и вырвал
из его рук мeшок.
-- Ты что, сволочь, мeшаешься не в свои дeла? -- злобно вскрикнул он,
оскаливая гнилые зубы. -- Ножа попробовать захотeл? Катись к чертовой
матери, пока кишки не выпустили... 289
Кругом раздались угрозы его товарищей. Я оглянулся. Вездe были видны
мрачныя, злыя лица. Кольцо смыкалось. Конвойные были далеко. Да и какое им
до нас дeло? Лишь бы никто не убeжал. А если там кто-нибудь кого-нибудь
убьет -- ну так что-ж! Меньше хлопот!..
Священник с растерянным видом сидeл на землe, обхватив свой мeшок с
вещами, а Дима со сверкающими глазами и сжатыми кулаками готов был к бою.
Босяк-зачинщик почувствовал поддержку своей волчьей стаи и опять рванул
мeшок из рук старика.
-- Оставьте! -- простонал испуганный священник, защищая свое добро. Для
него, старика, очутиться на далеком суровом сeверe без теплых вещей было
равносильно гибели, и он, очевидно, понимал это. Я опять рeзко оттолкнул
грабителя.
-- Лучше брось, товарищ! -- рeшительно сказал я, стараясь все-таки не
ввязываться в драку при таком соотношенiи сил. -- Мы не дадим обидeть
священника!
Босяк молча, быстро оглянулся по сторонам и, не видя кругом ни одного
солдата, бросился на меня. В его рукe сверкнул клинок ножа.
Во мнe вспыхнула глухо клокотавшая до сих пор ярость против насилiя,
гнета и издeвательства. Этот вор, сам арестант, даже здeсь, среди
заключенных, собирается ограбить сeдого, слабаго старика... Неужели даже
здeсь, среди несчастных, eдущих, может быть, на свою гибель, всякiй вор
будет безнаказанно пользоваться своим правом сильнаго? И старики будут
гибнуть только потому, что они не приспособлены к такой звeриной борьбe за
свое существованiе?
Я вообще -- сдержанный человeк. Никогда еще ни в боксерских матчах, ни
в многочисленных драках я не бил со злобой. Моим кулаком управлял либо
спортивный азарт, либо чувство самозащиты. Но на этот раз я ударил не только
со всей силой, но и от всего своего сердца, со всей яростью, облегчая этим
свою душу от невысказаннаго протеста.
О, благословенная одна тысячная доля секунды, 290 когда в мозгу боксера
молнiей вспыхивает ощущенiе хорошо попавшаго удара!..
Плоскость моего кулака достигла цeли с точностью до миллиметра, а
вытянутая рука передала не только силу рeзкаго поворота плеч, но и всю
тяжесть рванувшагося вперед тeла и распрямленной стальной пружины ног.
Удар попал по челюсти в момент нападенiя моего противника. Его тeло
было рeзко остановлено в воздухe и тяжело рухнуло на землю.
Со сжатыми кулаками и с тяжелым ощущенiем неравнаго боя я повернулся к
Димe и крикнул:
-- Спина к спинe, Дим... Смотри за ножами...
Но что мог бы сдeлать слабенькiй юноша против опытных хулиганов,
привыкших к ножевой расправe? Результат драки был ясен заранeе. Но
поблeднeвшее лицо Димы было рeшительно, и глаза его с вызовом смотрeли на
толпу воров.
Еще секунда-двe и мы были бы смяты массой наших противников, но в этот
момент в тeсно обступившей нас толпe раздался громкiй, рeшительный крик:
-- Стой, ребята!
"Неужели помощь?" мелькнуло у меня в головe.
-- Стой, братва, стой! -- продолжал кричать тот же голос, и из
обступившей нас человeческой стeны вырвался какой-то паренек с копной черных
волос на головe и вихрем бросился ко мнe. Я напрягся для удара...
-- Это я, дядя Боб, я -- Митька с Одессы! -- радостно воскликнул
парень, подскочил ко мнe и, повернувшись к ворам, твердо и повелительно
сказал:
-- Этого моряка я знаю. Свои в доску. Откатывай, ребята...
К крайнему моему удивленно, воры отступили.
-- Эй, расходись! Что там собрались в кучу? -- крикнул в этот момент
издалека конвойный, и толпа порeдeла. Солдат увидeл лежащее тeло и заспeшил
к нам. Митька тоже благоразумно исчез.
-- Что тут у вас? -- с досадой спросил солдат.
-- Да вот, товарищ красноармеец... -- взволнованным голосом начал
священник. -- Этот, вот, молодой человeк... 291
-- Погодите, батюшка, -- я сам все объясню, -- прервал я его. --
Больной, вот, тут упал. Видно, припадок. И лицо, вот, в кровь разбил.
Разрeшите я его в зданiе внесу?
-- Ладно, неси, пока пересчета не было...
Я поднял безчувственное тeло вора, внес его в зданiе тюрьмы и вернулся
на свое мeсто.
Позже, уже перед самой посадкой в вагоны, ко мнe подошла группа урок.
Митьки среди них по-прежнему не было. Один из них выдeлился из группы и
подошел ко мнe вплотную. Вид у него был мирный, но я все же внимательно
слeдил за его руками. Мнe не раз уже приходилось видeть молнiеносное
движенiе руки с клинком ножа и слышать безнадежный в этих условiях крик --
"Держи, держи!" -- послe паденiя жертвы.
К моему удивленно, вор не проявил никаких враждебных намeренiй.
-- Ну, вот, -- укоризненно сказал он. -- Счастье твое, что
Митька-одессист тут попался. А то был бы ты вспоротый... И не стыдно тебe,
а? Ну, за что ты нашего Ваньку так вдарил? Ну, бил бы, как человeк... Дал бы
раза по мордe и все тут. А то, вот, переломал парню всe кости... Развe так
бьют? Совeсти в тебe нeт! А еще интеллигент!
Я невольно разсмeялся от неожиданности такого упрека.
-- Ладно, ладно... В слeдующiй раз буду бить уж не так сильно. А вы
лучше со мной не ссорьтесь, ребята. Давайте по хорошему жить...
Эта исторiя, как это не может показаться странным, создала мнe большой
авторитет среди воров и бандитов. В Соловки я прieхал с ореолом человeка,
который зря не донесет, не "стукнет", но с которым выгоднeе жить в ладу...
Невеселый путь
На грязной узкой улицe, ведущей из тюрьмы, к вокзалу, длинной лентой
вытянулся наш этап -- болeе 500 человeк. Живая лента арестантов тeсно
окружена конвоем. Их винтовки угрожающе направлены на нас. Впереди идет
спецiальный патруль, разгоняющiй пeшеходов. 292
-- Эй, там! Не высовывайся из рядов... Шаг вправо, шаг влeво -- будем
стрeлять! -- кричит конвоир...
Понуро и медленно двигается человeческая масса. У каждаго свое горе и
свои невеселыя мысли...
Вот, впереди -- выстрeл... Через минуту мы проходим мимо лежащаго
неподвижно человeка, руки котораго еще конвульсивно вздрагивают... Что он --
пытался бeжать в самом дeлe, или, увидя на троттуарe родное лицо, не удержал
радостнаго шага в сторону?.. Или просто этот выстрeл -- месть чекиста? Вeдь
фраза -- "убит при попыткe к бeгству" -- покроет все.
Из задних рядов к нам проталкивается подвижная фигура Митьки. За эти 4
года он вырос и возмужал. Черная копна волос разрослась еще больше, но лицо
его словно сдeлалось измятым и покрылось морщинами. Видно, пришлось видeть
невеселые дни... Мы радостно здороваемся, как старые друзья.
-- Ну, спасибо, Митя, что выручили... А я уже думал сам себe "Вeчную
Память" пeть, когда ваши ребята нас окружили...
-- Это подходяще вышло, что я здeсь очутился, -- сiяя, отозвался
Митька. -- А то ребята освирeпeли... Шутка сказать -- так Ваньку-Пугача
угробить... Он у нас вeдь первым силачем считался...
-- А почему это они вас послушали?
-- А я у них вродe короля. В нашем дeлe без дисциплины никак нельзя --
моментом засыпешься. Ну, а я -- старый урка. Почет имeю. В Соловки уже по
второй eду...
-- Это послe Одесскаго прiюта?
-- Ну, да... Я вeдь оттуда разом сбeжал, как, помните, Влад-Иваныча
выставили. Буду я ихних комсомольцев слушать!.. Как же, нашли тоже дурака...
-- А того комсомольца-оратора не встрeчали? -- спросил я, вспомнив
разсказ о мести Митьки.
-- Как же... Как же! Встрeчал! -- усмeхнулся юноша. -- Помню... Вряд ли
только он что помнит. Нечeм помнить-то...
-- С ума сошел, что ли? -- спросил Дима.
-- Нeт... Но уж ежели кирпич об голову разобьется, 293 то уж не только
памяти, а и от головы-то мало что остается... А вы -- тоже скаут, как и дядя
Боба?
-- Да...
-- Ну... Ну... Добрались, значит, и до вашей шатiи. Что-ж, там, в
Соловках, кого хотишь, встрeтишь...
-- А вы там как очутились?
-- Как? Да очень просто -- раз, два в тюрьму попал, а оттуда прямой
путь в Соловки... Рецидивист, а по нашему -- старый уркан... Ну, да я
недолго там был...
-- Амнистiя была?
-- Амнистiя? Ну, это только дураки в совeтскiя амнистiи вeрят. Бумага
все терпит. Я сам себя амнистировал.
-- Как это?
-- А так -- до острова меня так и не довезли. Я еще с Кеми смылся. Да,
вот, не повезло -- опять по новой засыпался...
-- Много дали?
-- Да трояк. А вам?
-- Пять лeт.
-- Ишь ты... За очки, значит, добавили... А вам?
-- Три.
-- Ну, что-ж, -- философски замeтил Митя. -- Трудновато вам будет... Я
уж вижу, что вы тут как какiе иностранцы. Вот, к примeру, вы, вот -- вас
тоже Дмитрiем звать?
-- Да.
-- Тезки, значит... Да, так вот, вмeшались вы за этого попа. В другой
раз лучше и не думайте.
-- Почему это?
-- Да, вот, дядю Боба еще малость с пугаются. А вас-то живым манером на
тот свeт без пересадки пустят. Тут ребята аховые. Им и своя, и чужая жизнь
-- копeйка.
-- Так, значит, молчать и смотрeть, как старика грабят?
-- А что-ж дeлать-то? Жадные сволочи вездe есть. Мeшай, не мeшай -- все
едино ограбят. Не один, так другой... Вездe теперь так. Развe только в
Соловках? А тут слабым -- могила. Да и сильным-то, по совeсти говоря, тоже
не лучше. 294
-- Почему это?
-- А потому -- на них самую тяжелую работу в лагерe валят. Не дай Бог!
Полгода еще от силы отработать можно, а потом либо в яму, либо инвалид...
Могильное заведенiе... А у вас какiя спецiальности?
-- Я -- художник, -- отвeтил Дима.
-- Вот это -- дeло, -- обрадовался Митька. -- Вид-то у вас щуплый. Вы
на врачебной комиссiи в лагерe кашляйте и стоните побольше, что-б в
слабосильные записали... А потом, значит, плакаты рисуйте... Знаете, которые
вродe насмeшки висят: Как это там?.. Да... "Коммунизм -- путь к счастью"...
А то вот еще: "Труд без творчества есть рабство"... Карьеру сдeлать можно!
-- Противно это.
-- Ну, а что-ж дeлать то? Развe-ж лучше в болотe или лeсу погибнуть?
Вот сами увидите, какое там дeло дeлается, какое там "трудовое
перевоспитанiе" идет. Ну, а у вас, дядя Боб, какая спецiальность?
-- Да теперь врач.
-- Избави вас Бог говорить про это, -- серьезно предупредил Митя. --
Живут-то врачи еще ничего -- сытнeй и чище, чeм другiе, но работа уж совсeм
каторжная. В гною, да в крови купаться придется. Люди с ума сходят. Лучше уж
в канцелярiю куда идите...
-- Развe можно выбирать?
-- Ну, первые мeсяцы трудно будет. Но знакомых там, на Соловках,
обязательно встрeтите -- помогут. Тут такая, вот, помощь -- друг друга
вытаскивать -- по нашему блату -- первое дeло. Да потом вы этак, по одесски
знаете: "а идише Копф" -- по жидовски. Изворачиваться нужно, ничего не
сдeлаешь...
-- Ну, а вы сами-то как?
-- Я-то? -- Старый безпризорник увeренно усмeхнулся. -- Мнe бы только
до весны, да что-б на самый остров не угнали. А там -- пишите письма...
-- Сбeжите?
-- Ясно, как самовар.
-- И опять на воровство?
-- А что-ж мнe больше дeлать-то? -- с неожиданной грустью сказал Митя,
-- Вот, я в Одессe думал со скаутами 295 пожить -- в люди выбиться. Да сами
знаете, как с нашим братом обращаются. А теперь уже поздно. Засосало. Да и
куда мнe идти? Эх, все равно, вся наша жизнь уже пропащая...
Шедшiй рядом солдат неожиданно крикнул:
-- Эй, ты, шпана, иди на свое мeсто, а то враз прикладом огрeю!
Митька мгновенно скользнул в заднiе ряды этапа. Нeсколько минут мы шли
молча, думая о неприглядном будущем.
-- Да, Диминуэндо, попались, видно, мы в передeлку. Таким бывалым
ребятам, как Митька, еще ничего, а нам туговато придется
-- Ну, и что-ж? -- бодро откликнулся Дима. -- Бог даст, как-нибудь
выкрутимся. ГПУ туда скаутов порядочно нагонит -- будем изворачиваться --
всe за одного, один за всeх. Ладно! Бог не выдаст, ЧК не съeст...
Старые друзья
Мы подходили к вокзалу, когда меня с троттуара кто-то окликнул. Уже
смеркалось, и я не мог узнать человeка, крикнувшаго мнe "дядя Боб!"
Я привeтственно махнул рукой в пространство и с медленно ползущим
этапом пошел дальше.
Когда мы уже грузились в товарные вагоны, я услышал звуки спорящих
голосов. К нам подходил начальник конвоя и рядом с ним высокiй человeк в
черном костюмe, с дамой под руку.
-- Тов. Начальник! Вы не можете мнe отказать в этом, -- говорил
незнакомец. -- Я только что прибыл с плаванья и завтра опять ухожу в море.
Мнe нeту времени бeгать за разрeшенiями. А это -- мой старый командир. Я ему
должен 100 рублей. Не обращаться же мнe, в самом дeлe, сейчас к Начгару27
или коменданту станцiи только для этого пустяка.
27 Начальник Гарнизона
Начальник конвоя колебался. Но тут раздался знакомый голос:
-- Ну, пожалуйста, товарищ Начальник! -- упрашивал 296 он. -- Развe
командиры Красной Армiи отказывают в просьбe женщинам?
Боже мой! Голос Оли!..
-- Ну ладно, давайте, -- сдался конвоир. -- Только я сам передам.
В это время мы подошли к станцiонному фонарю, и при его свeтe я узнал
Володю в костюмe командира флота -- такого же стройного и с той же бравой
выправкой. Рядом с ним стояла Оля.
Начальник караула передал мнe деньги и, торопясь замять свой поступок,
приказал немедленно лeзть в вагон. Я махнул рукой, Володя отвeтил тeм же, и
послeдним моим впечатлeнiем были широко открытые голубые глаза Оли, из
которых медленно текли слезы...
Преддверiе ада
Маленькiй скалистый островок, болотистый и угрюмый, невдалекe от города
Кемь, на Бeлом морe. Два десятка деревянных бараков, оплетенных колючей
проволокой. Это -- "Кемперпункт", самое проклятое мeсто на всем земном шарe
-- Кемскiй Пересыльный Пункт, откуда заключенных развозят по всему "СЛОН'у"
-- Соловецкому Лагерю Принудительных Работ Особаго Назначенiя. А лагерь этот
раскинулся от Петрозаводска до Мурманска. На самый остров Соловки попадают
только особо опасные и важные преступники...28
И здeсь, на Поповом островe, в Кемперпунктe наш этап начал отбывать
свою каторжную работу.
28 В эмиграцiи есть не болeе 5 человeк, бывших на самом островe. Из них
русскiй офицер Седергольм пробыл на Соловках только нeсколько мeсяцев, потом
был спасен финским правительством и умер в Финляндiи, помeшавшись послe
всего им испытаннаго. Он написал книгу "В разбойном Станe". Я прибыл в
лагерь через мeсяц послe его отъeзда.
Другой соловчанин -- генерал Зайцев был в мое время в Соловках, и я
помню его. Он потом, послe конца срока бeжал в Манчжурiю, написал там книгу
о Соловках, правдивость которой я подтверждаю, но его нервная система была
уже настолько потрясена, что он скоро застрeлился.
Представьте себe работу изо дня в день, из ночи в ночь, без праздников
и отдыха, на низком скалистом 297 берегу моря. Из этого моря нужно
вытаскивать и складывать в штабеля мокрыя бревна, так называемые, баланы.
Эти баланы, добытые в лeсу силами заключенных, потом идут на экспорт. И не
раз гдe-нибудь под корой бревна иностранцы находили слова мольбы о помощи,
написанныя кровью рабов совeтской страны. Против покупки таких бревен, цeной
которых реально является человeческая жизнь, уже не раз протестовали люди, в
погонe за наживой не потерявшiя чувства жалости к человeку...
Может быть, "торговать можно и с каннибалами"... Может быть, и можно...
Но можно ли покупать у них человeческiе черепа для подсвeчников -- я не
знаю.
И можно ли покупать бревна, пропитанныя потом, кровью и слезами рабов
ОГПУ -- я тоже не знаю. Велика гибкость современной человeческой морали! И
все-таки, как радостно, когда не умолкают голоса, протестующiе во имя
гуманности против поддержки т а к о й т о р г о в л и не с каннибалами, а с
палачами...
Я не только видeл, но и на себe испытал всю безчеловeчность
эксплоатацiи человeческаго труда тeх миллiонов заключенных, которых
совeтская власть бросила в лагеря, как "классовых врагов".
Изо дня в день не по 8, а по 14, по 16 часов в сутки, голодными и
замерзающими, работали мы поздней осенью в ледяной водe Бeлаго моря. В
ботинках и легких брюках по колeно в водe я часами вытаскивал багром из воды
мокрыя бревна и, уходя в нетопленный барак, на себe самом сушил мокрую обувь
и одежду...
И за эту работу мы получали фунт хлeба, тарелку каши (стакан, полтора)
утром и миску рыбнаго супа днем...
Мнe страшно вспомнить этот перiод... Однажды, когда пришлось
ликвидировать какой-то прорыв в снабженiи бревнами, я проработал под угрозой
штыков без отдыха и сна т р и д ц а т ь в о с е м ь ч а с о в подряд..
Я выжил, благодаря своему крeпкому организму, закаленному спортом, но
потерял почти все свое зрeнiе... А сколько болeе слабых людей и погибло, и
гибнет теперь во всeх уголках Россiи, изнемогая в нечеловeческих условiях
совeтских каторжных работ?.. 298
То, чего лучше никогда не видeть человeческому глазу
Однажды, послe утомительнаго дня работы, нашу группу вели под конвоем
обратно в барак. У ворот лагернаго пункта задержка -- там принимают
очередной этап: сотни двe оборванных грязных людей. По их виду замeтно, что
они прибыли не из тюрьмы: оттуда люди прибывают как-то немного чище и не
такими измученными.
Глядя на прибывших, которых поодиночкe впускали в ограду, я внезапно
услышал радостный окрик:
-- Дядя Боб -- неужели ты?
Из толпы весело кивали мнe трое нижегородских скаутов, с которыми мнe
довелось раза два-три встрeчаться на волe. Несмотря на улыбающiяся лица, вид
у них -- страшно истомленный. Обросшiя, похудeвшiя лица, оборванная одежда,
дырявые сапоги...
-- Откуда это, ребята?
-- С Кемь-Ухтинскаго тракта. Дорогу, браток, строили!
Ну, тогда не удивительно, что этап имeл такой плачевный вид. Работы по
прокладкe шоссе через болота и скалы -- считались одними из труднeйших в
лагерe. Еще удивительно, что ребята остались на ногах и сохранили силы для
смeха и бодрости. Теплое чувство согрeло сердце, когда я глядeл на эти
улыбающiяся мнe лица. Крeпкая скаутская закваска! По Баден-Паулю, они и на
этот, тяжелый и опасный, перiод жизни смотрeли, как на момент суровой
жизненной игры, жизненнаго спорта...
Неразлучная тройка нижегородцев -- это скаут-масторское ядро извeстной
дружины "Арго", одной из наиболeе ярких в исторiи русскаго скаутинга эпохи
подполья. Силой событiй эта дружина осталась совсeм без взрослых
руководителей и сформировалась в оригинальную, чисто демократическую семью,
с выборным началом и принципом -- всe равны, и есть только первые среди
равных.
По всeм отзывам, которые доходили до меня, и собственным наблюденiям,
этот скаутскiй коллектив прекрасно справлялся с работой и в самыя тяжелыя
времена проявил удивительную спайку и мужество. 299
Трое старших, которые теперь оборванными бродягами стояли передо мной,
были арестованы в первые дни "выкорчевыванiя скаутинга" и попали в лагерь
раньше нас, "столичных преступников".
Старшiй по чину из них был мой тезка, Борис, живой худощавый паренек,
экономист по образованiю, прирожденный организатор и руководитель. Его
ртутная энергiя и жизнерадостность заражали всeх, и хотя его
ворчливо-добродушно поругивали и "непосeдой", и "юлой", и "нашим
несчастьем", и "горчичником", -- всe любили его искренно и горячо.
Второй -- Юрiй, студент, был юношей-мечтателем со спокойным мягким
характ<е>ром, уступчивым в житейских мелочах, но твердым, как кремень, в
вопросах чести и идеи.
Третiй -- Сема, техник-строитель, был старшим по возрасту среди нас.
Это был молчаливый и медлительный еврей с характерным задумчиво-печальным
взглядом. Сейчас, привeтствуя меня, он улыбался, и эта трогательная
полудeтская открытая улыбка как-то удивительно преобразила его сумрачное
лицо.
Мы уже достаточно освоились с лагерной жизнью, и через часа два, в
результатe нашего коллективнаго опыта, уже помeщались в одном баракe и
устраивались на верхних нарах, среди десятков других, таких же вшивых и
грязных людей, как и мы.
Но мы были вмeстe, и эта радость скрашивала всю неприглядность
окружающей обстановки. Были вытащены наши немудреные продовольственные
запасы -- черный хлeб и треска, достали воды и приступили к "пиру".
-- Как ты здeсь устроился? -- начал Борис, беря сухую треску за хвост и
стукая ею по столбу "для мягкости".
-- Да что-ж?... Уныло... Каждый день часов по 12, по 14 втыкать
приходится... Попались мы в передeлку, ребята.
-- Ну, брат, это ничего!.. Вот на Кемь-Ухтe, -- вот там -- это да!..
Нам и раньше разсказывали, да мы вeрить не хотeли. А потом сами влипли...
-- Да ты разскажи толком! -- попросил я, наливая теплой воды в старую
консервную банку. 300
-- Прежде всего, жизнь там прямо-таки доисторическая -- шалаши или
навeсы из вeток. Внизу болото, сверху комары. Eда, сам знаешь, какая -- и
без работы едва ноги волочишь. А тут такiе "уроки" -- прямо гроб: только
здоровому сытому парню впору... Мы-то на первое время норму выполняли, часов
этак в 10 -- в 12, хоть и трудно было. А потом и мы сдали, хотя сравнительно
с другими и сытые были: и кое-какiя деньжата были, и остатки посылок из
дому. А потом, крутишь, крутишь лопатой часов 14 или 16 -- и никак -- сил
нeт...
-- А работа там какая?
-- Да работа, по существу, простая: копать длинные рвы по обeим
сторонам будущей дороги. Но копать, знаешь как? По колeна в водe.
-- То-то, я и вижу, что сапоги-то у вас разлeзлись, -- сочувственно
посмотрeл я на торчащiе из сапог босые пальцы ног.
-- Ну, брат, мы и сами-то разлeзлись бы. Да, к счастью, нас скоро по
канцелярскому дeлу забрали работать. Сему -- десятником, а он нас счетчиками
устроил. Грамотных-то почти нeт. Больше все крестьяне. А если-б не это -- мы
оттуда живыми то, вeроятно, и не ушли.
-- Неужели норма так трудна?
-- Нeт, если бы кормежка, да платье, да сапоги -- то еще как-нибудь
можно было бы работать. Но из тюрем всe истощенные прибыли, многiе в лаптях,
да в рваньe. Паек -- только, только что-б не умереть. Кругом вода, болото...
От комаров всe опухли... А пока нормы не выполнишь -- торчи на работe, хоть
умри. Да еще хлeба не дадут... Ну, вот, и торчит парень часов 16. А на
слeдующiй день -- пожалуйте -- опять такая же норма... Откуда же сил
взять?.. Ну, и валятся, как мухи... Вeдь всe без сил, истощенные, больные...
Цынготных -- уйма...
Да, так вот, продвигается партiя вперед, а сзади ослабeвшiе и больные
так вповалку на землe и остаются. Может, их подбирали потом, но я не
видeл... Что-то не вeрится... А к нам все новыя и новыя пополненiя идут:
одни, значит, в могилу, а другiе на смeну.
Вот там, брат, мы поняли, что дeйствительно значит -- "жизнь копeйка".
Там, что конвой ВОХР'a захочет, 301 -- все сдeлает. Сколько людей там
перестрeляли! Не раз было -- повздорит кто с чекистом, а на слeдующiй день
его уже и нeт. Оказывается, "убит при попыткe к бeгству"... Да это что --
вот пусть тебe Сема разскажет, как там с "отказчиками" поступают. Он видeл
больше нас...
Губы Семы болeзненно искривились, и он не сразу начал:
-- Эх, ребята, лучше бы и не разсказывать, не трогать наболeвшаго.
Прямо не вeрится самому, что такая гнусность на свeтe дeлается...
-- Вот посмотри, Борис, -- он нагнул голову. -- Видишь?
На висках были сeдыя пряди, рeзко замeтныя на его черных кудрях...
-- Это, вот, слeды пережитаго. Не дай Бог никому такое видeть. Помню,
раз идем мы на работу -- часов 5 утра было. А как раз наканунe какой то
черкес, они вeдь народ горячiй, отказался от работы, да еще в морду кому-то
дал, охраннику, что ли: "Бей меня на мeстe, -- кричит, -- не могу больше!
Палачи, мерзавцы". Ну, словом, сам можешь понять, что измученный, доведенный
до отчаянiя человeк может кричать... Увели его вечером. А утром, идем мы,
значит, свeтло было уже. Смотрим -- стоит кто-то у дерева, согнувшись. Мы
хотeли было подойти, да вохровцы кричат: "Не подходи близко -- стрeлять
будем!"
Приглядeлись мы -- Боже мой! -- а это наш черкес, привязанный к
дереву... Сперва показалось нам, что он одeт, а потом смотрим, а он голый,
только весь черный от слоя комаров... Распух. Лица уже почти узнать нельзя
было...
Страшно всeм стало. Отшатнулись мы. Думали, что он мертвый, да только
глядим, а у него колeно еще вздрагивает... Жив...
А конвоиры кричат:
"Гляди получше! Так со всeми отказчиками будет... Мы вас, сволочей,
научим, как работать"...
Сема замолчал, и щека его нервно задергалась.
-- А потом еще хуже пришлось увидeть, -- тихо, как 302 бы выдавливая из
себя слова, продолжал он. -- Один там паренек сбeжать вздумал, живой, смeлый
был... Думал, видно, до желeзной дороги добраться, а потом как-нибудь в
Питер. Да болота там вездe топкiя, только по нeкоторым тропинкам пройти и
можно. А на них охрана с собаками. Псы -- как телята, спецiально на
заключенных тренированные, чтобы бeглецов ловить... Поймали, очевидно... И,
вот, тоже мы наткнулись. Думали, нечаянно, а потом догадались -- конвой
нарочно привел -- посмотрите, мол, на бeгунка... Знаешь, в лeсу муравейники
большiе -- с метр вышиной? Так парня этого раздeли и привязали к дереву так,
чтобы он ногами в муравейникe стоял... Умирать буду, а этой картины не
забуду.
Голос Семы дрогнул, и он опять прервал свой разсказ.
-- Мертвый он уже был, -- шепотом закончил он. -- Муравьи мясо
разъeли... Кровь запеклась... Страшно вспомнить. Со многими обморок был...
Да что -- прикладами в чувство привели... Помню, как пришли мы в шалаш --
никто ни eсть, ни спать не мог. Только то здeсь, то там трясутся от
истерик...
Мы замолчали. В синем туманe барака едва мигал маленькiй огонек
керосиновой лампочки. Нeсколько сот усталых людей вповалку лежали на нарах в
тяжелом снe, чтобы завтра чуть свeть опять выйти на свою каторжную работу. И
так -- изо дня в день...
Скольким из них суждено лечь в сырую землю далекаго сeвера, так и не
дождавшись желанной воли?
Ни eсть, ни спать не хотeлось. Перед мысленным взором каждаго из нас
проходили мрачныя перспективы нeскольких лeт такой жизни...
На остров
Но вот, наконец, наступила желанная минута, когда меня вызвали для
отправки на Соловецкiй остров. Перспективы и там были нерадостныя, но
все-таки там, вeроятно, можно было найти друзей и что то строить в расчет на
длительное пребыванiе. Поэтому в Соловки я eхал в надеждe на что-то новое и
лучшее... 303
Послe утомительнаго морского пути и качки, на горизонт показалась
длинная темная линiя острова. И, странное дeло, казалось, что я eду "домой",
туда, гдe -- хочешь, не хочешь -- придется пробыть нeсколько лeт...
Все ближе. Наконец, при свeтe догорающаго ноябрьскаго дня показались
купола и башни Соловецкаго монастыря.
Под лучами блeднаго сeвернаго солнца все яснeе вырисовывались высокiя
колокольни уже без крестов, своеобразной архитектуры громадные старинные
соборы с потрескавшимися стeнками, башни кремлевской стeны и вот, наконец, и
она сама -- могучая стeна-крeпость, сложенная из гигантских валунов.
На берегу, около Кремля прiютилось нeсколько зданiй, а весь горизонт
вокруг был покрыт печальным темным сeверным лeсом.
Былое величiе святой обители и страшная современная слава острова,
красота самаго монастыря и суровая скудость природы, мягкое спокойствiе
нeжно-опаловых тонов высокаго полярнаго неба и комок горя и страданiй,
клокочущiй около меня, -- всe эти контрасты путали мысль и давили на душу...
304
--------
--------
"... знай, что больше не блeднeют
Люди, видeвшiе Соловки".
(Из стихотворенiя)
Полярный монастырь
Давно, давно, ровно 5 вeков тому назад, трое бeдных монахов,
отчаявшихся найти покой и уединенiе среди жестоких войн и волненiй того
времени, прибыли, в поисках новых мeст для молитвы и одиночества, на
суровые, негостепрiимные берега Бeлаго моря.
Там они узнали от мeстных рыбаков, что далеко на сeверe, в открытом
морe лежит пустынный, скалистый остров, на который еще не ступала
человeческая нога. И вот туда, на этот остров, направили свои утлые челны
монахи-подвижники. Там в 1437 году среди диких скал, мшистых болот и
мохнатых елей возник первый "скит" -- первая бревенчатая часовенка --
прообраз будущаго могучаго и славнаго монастыря.
Из вeка в вeк в этот монастырь стекались люди, жаждавшiе вдали от суеты
и грeха мiра, в постоянном трудe и молитвe, среди суровой сeверной природы
найти душевный покой и стать ближе к Престолу Всевышняго.
Проходили вeка, смeнялись Цари и Императоры, кровавыя волны жестоких
войн прокатывались по странe, перiоды цвeтущаго мира и перiоды военных гроз
шли своей недоступной объясненiю чередой, росли дeти, уходили в вeчный покой
старики, люди смeялись и плакали, рождались и умирали, богатeли и бeднeли,
любили и горевали, наслаждались жизнью и проклинали ее, а на далеком сeверe,
вдали от мiрских бурь и страстей, рос и крeп особый мiр -- мiр монастырскаго
братства, спаяннаго глубокой вeрой в Бога и в то, что покой и спасенiе
смятенной человeческой души возможны только в одиночествe, молитвe, постe и
работe. 305
В неустанном подвижническом трудe на заброшенном в полярном морe,
бeдном островкe росла и ширилась Святая Обитель -- Соловецкiй Монастырь.
И здeсь люди умирали, но на их мeсто приходили другiе -- такiе же
простые, суровые и чистые душой. Строгiя правила монастырской жизни, идея
подвижничества вдали от сует мiра, великая слава новой обители -- все это
привлекало новые кадры вeрующих и паломников со всeх концов Русской земли.
Сколько поколeнiй монахов вложило свой незамeтный труд в строительство
монастыря и его славы? Сколько их спокойно спит в холодной землe сeвера,
честно и просто пройдя свой чистый жизненный путь?...
Невдалекe от могучаго монастырскаго кремля, у опушки лeса, около
Святого озера лежит старое монастырское кладбище. Мeсто упокоенiя монахов
давно уже осквернено новыми хозяевами -- большевиками. Разбита ограда,
засорены могилы, сломаны и сожжены многiе кресты...
Но и теперь еще видны строгiе ряды могильных холмов, да сохранились
старинныя надписи на нeкоторых ветхих, полуистлeвших от времени крестах:
..."Смиренный инок Андронiй. Потрудился в сей святой обители 76 лeт"...
..."Смиренный инок Пимен. Потрудился в сей обители 95 лeт"...
Как нам, людям XX вeка, вeка аэропланов, радiо, междупланетных ракет,
теорiй Эйнштейна и Павлова, мiровых войн и мiрового безумiя, как нам понять
весь величественный и простой, трогательный и наивный мiр души этих
подвижников? У кого не звучат в душe нотки зависти по тому благодатному
душевному спокойствiю, с которым уходили эти старики в иной, невeдомый и
поэтому страшный для нас, мiр?..
Кто из нас, современников, изломанных и смятых грохочущим темпом жизни
нашего вeка, не преклонит мысленно колeн перед чистой вeрой и великим
спокойствiем души этих монахов-христiан, ложившихся в гроб с радостной
улыбкой и безмятежным сердцем... 306
Пусть скептик и философ нашего вeка снисходительно обронят небрежныя
слова: "Взрослыя дeти!"...
Но я, перевоплощаясь в своем воображенiи в такого старика монаха,
"потрудившагося в сей святой обители 95 лeт" и, умирая, благостно взирающаго
на купола родного монастыря, -- я смиренно склоняю свои колeна и мятущуюся
душу и молюсь:
"Удостой и меня, о Господи, умереть с такой же спокойной душой, как
умирали тысячи Твоих слуг в святом Соловецком монастырe"...
___
Соловецкiй остров равен по своему размeру площади большого города.
Дiаметр его -- приблизительно 10-15 клм. Сердцем острова является кремль со
своими старинными соборами.
Когда смотришь на на кремлевскую стeну, пятиугольником окаймившую
монастырь, диву даешься: какiе великаны смогли сложить из гигантских валунов
эти мощныя башни и эту стeну в километр длиной?... С высоты этой массивной
стeны становится понятным, как в теченiе стольких вeков монахи могли с
презрeнiем смотрeть на многочисленныя попытки многочисленных врагов взять
монастырь силой.
Помню, наш скаут -- нижегородец, Сема, техник-строитель, впервые увидав
эту стeну, покачал головой и сказал:
-- Ну и ну... Вeдь экую махину состряпали!... Чтобы ее пробить,
ей-Богу, нужны тонны динамита или эскадра с 15-дюймовыми орудiями...
И, дeйствительно, Московскiй кремль, при всей своей монументальности,
кажется хрупкой скорлупкой по сравненiю с массивностью соловецких стен... И
исторiя говорит, что монастырь вeками был опорным пунктом Руси на крайнем
сeверe. Много раз у стeн Кремля гремeли вражескiя пушки, много раз тeсным
кольцом смыкались вражескiя силы, но монастырь только смeялся над их
аттаками, и его твердыня казалась несокрушимой.
Для всей Россiи Соловецкiй монастырь был не только крeпостью, но и
оплотом чистой вeры и подвижничества. 307 Утомленные государственными
трудами и тяготами, в стeнах монастыря отдыхали цари и императоры. Много
знаменитых русских людей на склонe лeт уeзжали в Соловки, чтобы умереть там,
среди величественнаго покоя. Здeсь окончил свои дни один из спасителей Руси
в смутное время, Авраамiй Палицын, здeсь умер послeднiй гетман казачьей
вольницы -- Сeчи Запорожской. Здeсь замаливал свои грeхи легендарный атаман
Кудеяр, имя котораго до сих пор прославляет народная пeсня-былина:
"...Сам Кудеяр в монастырь ушел,
Богу и людям служить...
Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвeстим...
Так в Соловках нам разсказывал
Инок святой Питирим..."
За 500 лeт неустанной работы монахи превратили скалистую, пустынную
землю в образцовое хозяйство. Сeть дорог покрыла остров. Многочисленныя
озера были соединены каналами и шлюзами. У Кремля было устроено
искусственное озеро, вода котораго наполняла док и давала источник энергiи
для электростанцiи. Собственное пароходство, желeзная дорога, заводы и
мастерскiя, рыболовные промыслы и солеварни, образцовое молочное хозяйство
-- вся эта картина процвeтающего манашескаго труда издавна привлекала в
монастырь многочисленных гостей.
Богатые величественные соборы, десятки скромных часовен и скитов,
разбросанных в самых глухих уголках острова, суровая красота и своеобразiе
природы -- все это влекло к себe тысячи богомольцев со всeх концов земли.
И слава могучаго стариннаго монастыря гремeла по всей Россiи.
Но вот, в 1917 году вздрогнула вся страна от революцiоннаго взрыва.
Стремительно, как на экранe, замелькали событiя. Зашатались вeковые устои...
Буря гражданских войн донеслась и до спокойных 308 берегов Бeлаго моря.
Разрушительная волна залила и великан-монастырь.
Разстрeляли, замучили в тюрьмах и ссылках монахов, разгромили, ограбили
и осквернили церкви, разрушили хозяйство, и на нeсколько лeт обезлюдeл
остров, словно и не было никогда пяти вeков славы и величiя...
В 1923 году вспомнили в кабинетах ВЧК о монастырe... Но уж лучше бы не
вспоминали!...
Из мeста молитвы и покоя монастырь сдeлали концентрацiонным лагерем --
мeстом заключенiя тысяч и тысяч "классовых врагов" совeтской власти. Соловки
превратились в "остров пыток и смерти"...
Кровь жертв краснаго террора окропила мирныя могилы
монахов-подвижников...
Не имeй 100 рублей, а имeй 100 друзей
"Вeрь мнe, мальчик, что когда все вокруг тебя кажется совсeм уж мрачным
-- вeрный знак, что счастье повернуло на твою дорогу. Будь только тверд,
спокоен и добр, и непременно случится что-нибудь, что приведет снова все в
порядок.
Э. Сетон-Томсон
Громадный полутемный собор. Массивныя его стeны, сходясь, поднимаются
вверх и там исчезают во мракe. На этих стeнах еще сохранились пятнами слeды
икон стариннаго письма... Алтарь, иконостас и все убранство этого стариннаго
величественнаго собора уже давно разхищено.
На всей площади пола идут длинныя деревянныя лежанки, заполненныя
пестрым мeсивом людей. Здeсь никак не меньше 500-600 человeк. Нeсколько
маленьких дымящихся печурок с длинными тонкими трубами тeсно облеплены
сушащимися людьми. Едва мерцают нeсколько электрических лампочек, оставляя
всю эту безотрадную картину в сeрой полутьмe...
Когда меня поздно вечером привели в этот собор, мнe показалось на
мгновенье, что вся эта человeческая 309 масса -- не люди, а клубок сeрых
грязных червей, копошащихся на падали... Впечатлeнiе было настолько жутким,
что невольная дрожь пробeжала по тeлу...
Поужинав кусочком чернаго хлeба, я втиснулся на грязныя доски, между
спящими тeлами и задремал.
Утром всeх нас выстроили "для развода" на работы. Пришел "нарядчик",
высокiй, прямо держащiйся человeк с военной выправкой.
Он быстро отсчитал группы:
-- 30 человeк -- дрова пилить... 40 -- на кирпичный завод. 80 -- чистка
помойных ям. 50 -- на погрузку бревен и т. д.
-- А вы, моряк, станьте в сторону, -- бросил он мнe, и уголки его губ
чуть улыбнулись. Назначенныя группы под конвоем ушли.
Нарядчик кивнул мнe головой и пошел к выходу.
-- Этот -- со мной по требованiю командира полка, -- бросил он
часовому, и мы вышли из собора.
-- Что, т. Солоневич, не понравилось? -- неожиданно спросил он меня во
дворe Кремля. Я удивленно оглянулся на него.
-- Вы меня знаете?
-- Ну как же... Тут цeлый военный совeт собрался, чтобы вас
выцарапать... Вот сейчас всeх друзей встрeтите... Как это говорится: без
блата не до порога, а с блатом хоть за Бeлое море...
Дeйствительно, в Отдeлe Труда меня окружили знакомыя лица: тут были и
Дима, и Вася, и Серж, и нeсколько морских офицеров, с которыми я плавал в
Черном морe.
-- Не имeй 100 рублей, а имeй 100 друзей, -- шутливо сказал Серж,
сердечно пожимая мнe руку. -- Мы тут уже обдумали твою карьеру. Насчет
врачебнаго дeла -- а ну его к чорту, сгнiешь там... Ты стрeлковое дeло
понимаешь?
-- Есть грeх.
-- Тиры можешь строить?
-- Могу.
-- Ну, вот, и ладно. Тут чекистскiй полк себe тир строит. Тебя туда и
направят.
-- А что я там дeлать буду? 310
-- Пока рабочим. А дальше, как говорят, "по способности". Комбинируй
там, что сможешь, проявляй иницiативу и пока осматривайся... Из собора мы
тебя на днях переведем.
-- Да тут цeлый заговор в мою пользу!
-- Иначе тут нельзя. Мы тебe -- а ты нам. Великiй закон блата. Иначе
тут всe голову сложим. Ну, пока... В добрый час...
Примeненiе к каторжной мeстности
-- "Смирно!"...
Мы оторвались от копанья вала и вытянулись. К строящемуся тиру подходил
командир чекистскаго полка, низкiй коренастый человeк, с суровым жестким
лицом и щетинистыми усами, типичный унтер-офицер старой армiи. Он недовольно
махнул рукой, и заключенные взялись за лопаты.
Хмурые глаза чекиста остановились на мнe, одeтом в форму командира
морского флота.
-- Вы кто такой? -- рeзко спросил он.
-- Моряк, т. командир.
-- Откуда?
-- Из штаба флота из Москвы. Раньше в Черноморском флотe плавал.
-- Т-а-а-а-к. Вы, как военный, стрeлковое дeло, вeроятно, понимаете?
-- Понимаю. Имeю званiе снайпера и инструктора по стрeлковому дeлу.
Приходилось и тиры строить.
-- Ах, вот как? Ну-ка, пойдемте со мной...
Мы обошли мeсто строющагося тира, и я дал свои соображенiя относительно
его устройства.
-- Падающiя мишени? -- с интересом переспросил командир. -- Это дeло. А
вы беретесь это устроить?
-- Конечно. Я бы даже сказал, что мeстность позволяет устроить здeсь не
только тир, но и спорт-городок, футбольную площадку, водную станцiю на озерe
и ряд физкультурных развлеченiй. Для красноармейцев и вольнонаемных лагеря
это было бы и интересным, и полезным занятiем. Да и потом, это для лагеря
по-ка-за-тель-но вообще...
Угрюмый чекист внимательно посмотрeл на меня. 311
-- Это вeрно... А вы, кстати, за что сидите?
-- За контр-революцiю.
-- Ну, да, да. Это-то ясно. Такiе люди... А за что именно?
-- За старую принадлежность к скаутской организацiи.
-- Та-а-а-ак... -- Чекист усмeхнулся. -- А сколько?
-- Пять.
-- Угу. Ну, мы посмотрим. Собственно, каэров мы не можем подпускать к
нашим красноармейцам, но я просмотрю ваше дeло. А пока напишите-ка мнe
доклад обо всем проэктe.
-- Товарищ командир, я в соборe живу. Там не только писать, но и дышать
трудно...
-- Ну, это пустяк. Доложите Завотдeлом труда, что я приказал перевести
вас в нормальныя условiя. Завтра в 12 придите доложить.
-- Есть...
Совeтская халтура
Так была создана на Соловках спорт-станцiя. Разумeется, ни о какой
серьезной постановкe спорта среди заключенных и рeчи не поднималось, но
станцiя была нужна для чекистов и, главное, являлась прекрасным рекламным
штрихом в общей картинe СЛОН'а.
Когда в 1927 году Соловки были увeковeчены на кино-пленкe, наша
спорт-станцiя фигурировала в качествe чуть ли не главнаго довода в
доказательствах "счастливой жизни" заключенных.
Под видом заключенных подобранные красноармейцы демонстрировали "с
радостной улыбкой" упражненiя и игры; площадки были окаймлены тысячами
согнанных зрителей. Потом кино-объектив заснял всe красоты и историческiя
достопримeчательности острова, "полныя энтузiазма и высокой
производительности труда" лагерныя работы, счастливыя сытыя лица хорошо
одeтых заключенных (тоже переодeтых красноармейцев и чекистов), и когда мнe
через нeсколько лeт в Сибири довелось увидeть этот фильм, -- я должен
сознаться, что 312 впечатлeнiе от него оставалось прекрасное: курорт, а не
лагерь...
Голодных лиц, истощенных, полураздeтых людей и ям с трупами видно,
конечно, не было...
В тоскливую жизнь лагернаго кремля спорт-станцiя вносила свою капельку
радости: в праздник усталые люди приходили сыграть в городки или просто
поговорить друг с другом, не боясь на открытом воздухe вездeсущих шпiонских
ушей, а зимой -- отдохнуть от гама, скученности и спертаго воздуха своих
общежитiй. Спортом занимались почти исключительно одни красноармейцы, что не
помeшало мнe для укрeпленiя своего положенiя написать цeлый совeтскiй
"научный труд": "Физическая культура, как метод пенитенцiарiи". В нем я
доказывал, что совeтская физкультура в лагерe перековывает анархистскiе
инстинкты уголовника и злобную враждебность контр-революцiонера в свeтлый
тип соцiалистическаго строителя, с соотвeтствующим энтузiазмом,
жертвенностью, дисциплиной, коллективным духом и другими необходимыми
совeтскому гражданину качествами. Этот мой доклад был торжественно встрeчен
начальством и напечатан в научном журналe "Криминологическiй Вeстник".
Я прiобрeл репутацiю "научнаго работника с совeтской точкой зрeнiя"...
Человeк, осeдлавшiй Соловки29
-- Товарищ Завeдующiй! Не хотите ли поглядeть, как человeк полетит?
-- Куда полетит?
-- Да вниз, с колокольни. Идите скорeе!
Я вышел из нашего сарая, гордо именовавшагося "спорт-станцiей". Рабочiе
собрались в кучку и с интересом смотрeли, как на высоком шпилe центральная
собора карабкалась маленькая человeческая фигурка.
-- Что ему там нужно?
29 Этот эпизод послужил темой повeсти "Тайна Монастыря". Здeсь он
изложен так, как это было в реальности, только предполагаемое мeсто клада
законспир<ир>овано, чтобы не дать слeда чекистам, которые и без того будут
тщательно изучать каждую строчку этой книги.
313
-- А это, т. Завeдующiй, -- объяснил мнe Грищук, староста нашей рабочей
артели, худенькiй полeсскiй мужичек, -- это намедни ночью вeтром флаг
сорвало. Так вот, и полeзли, значит, новый чеплять...
-- Пол-срока обeщали скинуть за это, -- объяснил другой рабочiй. --
Б-р-р... Я бы ни в жисть не согласился. Себe дороже стоит. Как шмякнешься
оттеда -- хоронить нечего будет.
Мой соловецкiй пропуск, вывезенный подпольно из СССР в 1932 г.
Фигурка медленно подвигалась вверх. С берега нашего Святого озера
кремль представлялся каким-то 314 грузным массивом, над которым возвышались
купола церквей. Остроконечный шпиль, на котором вчера еще развевался красный
флаг, высоко царил над всeм кремлем. Наиболeе зоркiе глаза передавали мнe,
полуслeпому человeку, подробности подвига.
-- Он гвозди в щели бьет и по им лeзет... Молодец!..
-- А с поясу веревка вниз висит...
-- А для чего это? Что бы не упал?
-- Эх, ты, -- презрительно отозвался Грищук... -- Умныя у тебя башка,
да только дураку досталась. Чего-ж ему флаг с собой-то тащить? По веревкe,
видать, флаг этот и наверх и потянет...
Скоро маленькая фигурка добралась до острiя шпиля и махнула рукой.
Снизу к нему пополз флагшток с полотнищем флага.
А еще через час свeжiй вeтер развевал над кремлем новый красный флаг.
-- Если кто из вас, ребята, узнает фамилiю этого парня, который лазил,
-- скажите мнe, -- попросил я рабочих.
Вечером мнe доложили: смeльчак, влeзшiй на шпиль, был мой старый
знакомец -- Митька из Одессы...
Тайна монастыря
Я знал, что Митькe не удалось на этот раз "смыться" из Кеми. Его, как
раз уже бeжавшаго, сразу же послали на остров, откуда побeг был невозможен.
Там он, как человeк бывалый и "король", мигом устроился на кухнe и не
унывал. Что же понесло его на шпиль собора?
Утром мы с Димой, проходя мимо кремля, встрeтили нашего героя, важно
шествовавшаго в величiи своей славы. -- "Человeк, осeдлавшiй Соловки" --
шутка сказать!..
Увидeв нас, Митька мигом сбросил свой важный вид и радостно, по
прiятельски поздоровался.
-- Что это вам, Митя, взбрело в умна собор лeзть? Жизнь, что ли,
надоeла, или красный флаг вездe захотeлось увидeть?
-- Да, ну его к чорту, красный флаг этот!.. Осточертeл он мнe!.. А
насчет собора -- дeло иное. Во первых, 315 полтора года скинули и опять же
-- слава... Да, кромe того, у меня "особыя политическiя соображенiя" были!
-- с самым таинственным видом подчеркнул он.
Мы разсмeялись.
-- Ну, ну... Какiя же это особыя соображенiя? -- с шутливым интересом
спросил Дима.
-- Да, дeло-то, ей Богу, не шуточное! -- серьезно отвeтит Митя. И
оглянувшись по сторонам, он таинственным шепотом добавил: -- Если хотите,
разскажу. Вам-то я вeрю. А дeло аховое!..
Мы отошли в сторонку и присeли на камни. Митя помолчал с минуту и
начал.
-- Ладно... Так такое дeло, значит. Вы, дядя Боб, конечно, слыхали, что
монастырь этот только в 1920 году бы занят красными. Так что монахи уже
раньше успeли узнать, что им скоро крышка. Ну, а вы сами, небось, читали:
монастырь-то богатeющiй был... Шутки сказать -- 500 лeт копили... Ну, а вы
гдe слухом слыхали, что-б отсюда деньги, да сокровища реквизнули? А? Нeт?
Ну, вот, и я тоже не слыхал, хоть у всeх разспрашивал... Тут, знаете,
нeсколько монахов осталось, не схотeли на материк eхать, отсюда вытряхаться.
Сказали -- здeсь нас разстрeливай... Ну, которых шлепнули, а которых и
оставили, как спецов по рыбной ловлe... Ну, я и у них спрашивал. Никто не
слыхивал, что-б кто из красных деньги получил... Так что-ж это все значит?
Ясно -- деньги здeсь спрятаны. Вeрно?
Щеки Митьки разгорeлись, и глаза блестeли из под спутанных черных
кудрей.
-- Ну, вот, значит, меня и заeло, -- продолжал он, все понижая голос.
-- Раз клад здeсь, так почему мнe, елки палки, не попытаться найти его? А? Я
и туда, и сюда... Один монах мнe совсeм другом стал. Я к нему, значит, и
присосался. А тут, знаете, в Савватевском скиту, на краю острова, еще два
схимника живут. Обоим вмeстe лeт что-то под 300. Оставлены помирать. Да их
тронуть уж нельзя -- разсыплются по дорогe. Я, значит, и удумал, что у них
узнать... Со мной, щенком, они, ясно, разговаривать не станут, а монаху,
может, что и скажут... А мой прiятель-то -- простой парень... Он как-то и
спросил в подходящую минуту насчет клада. А старикан-то тот, 316 схимник-то,
поднял этак голову к верху, ткнул пальцем в небо и сказал: "Высоко сокровище
наше"... И больше ни хрeна, старый хрыч, не сказал!..
Мы невольно разсмeялись. Митька присоединился к нашему смeху, но потом
дeловито продолжал:
-- Тут смeшки, али нeт, а может, этот старикан что и вправду сказал.
Говорят, что всe они, попы эти, загадками объясняться любят. Вот я и
задумался... А может, он, чорт старый, про колокольню этую говорил...
"Высоко сокровище наше"... Внизу-то чекисты все поразрушили, пораскрали. А
наверх-то кто догадается взлeзть?.. Да, так вот, когда объявили желающаго
флаг ставить, так я -- тут как тут... Вот он -- я...
-- Ну, и как, что-нибудь разнюхал? -- с живым интересом спросил Дима.
Митя помолчал секунду и потом утвердительно кивнул головой.
-- Был грeх. Подозрeнiе есть крeпкое. В одном там мeстечкe извнутри
цемент новый меж камней, а собор-то, почитай, с сотворенiя мiра стоит...
Словом, я туда еще полeзу... Ходы всe уже высмотрeл...
-- А зачeм тебe это нужно?
-- Как это зачeм? -- опeшил Митя. -- А клад-то?
-- А клад тебe зачeм?
-- Вот, чудак! Как это зачeм? Я и вас хотeл в долю взять. Всeм, Бог
даст, хватит... А я вас, скаутов, ей Богу люблю... Хорошiе вы ребята,
царствiе вам небесное...
-- Спасибо на добром словe, Митя! -- Дима похлопал безпризорника по
плечу. -- Но вот, скажи мнe -- найдешь ты клад -- что ты с ним думаешь
дeлать? Если скажешь ГПУ...
-- Ну, вот еще!.. Чорта с два... Им-то -- а ни пол-копeйки...
-- Ну, а сам-то развe сможешь забрать его?
-- Сам? -- Митя задумался. -- Теперь-то навряд... А потом...
-- Когда это "потом"?
-- Да вот, когда красных не будет.
-- А когда их не будет?
-- А я знаю? Не вeк же им нашу жизнь портить-то? Сами не сдохнут, так
их пришибут... 317
-- Ну, ладно... Но если не будет красных, то вeдь монастырь опять будет
существовать. А деньги-то вeдь эти не твои?
-- А чьи?
-- Монашескiя... Монахи спрятали их и теперь, вeроятно, секрет передают
от одного к другому. Дeло пахнет не находкой стараго клада, а кражей
спрятанных монастырских денег... Вeрно?
-- Да, нехорошо, Митя, что-то выходит. Да и потом, ты только наведешь
чекистов на слeд клада. Тебя разстрeляют, а деньги пойдут просто в ГПУ.
Только и всего.
Митя задумался, и морщины избороздили его лоб.
-- Так-то оно так... Так вы, видно, в долю не хотите идти?
-- Совeсть не позволяет у монахов деньги грабить.
-- Гм... гм... пожалуй, что оно и вeрно... Кошелек спереть или там
пальто -- это, признаться, для меня нипочем. Чeм я виноват в такой жизни?..
Надо же мнe тоже что-нибудь жрать?.. А вот монашеское, -- вродe как
святое... Вот так заковыка... Ну, да ладно, -- внезапно оживился он. --
Здорово уж все это интересно... Меня вeдь не так сокровища интересуют, как
тайна этая... Тут и со слитком золота с голоду сдохнуть можно... Попробую
все-таки провeрить, а там будет видно. Я вeдь все-таки не совсeм сволочь, ей
Богу...
И с успокоенным лицом Митя исчез в кремлевских воротах.
Патруль имени царя Соломона
Передо мной записка:
-- "Борис. Зайди, пожалуйста, к Ленe; он что-то заболeл. Погляди, как
там и что. Лучше мы сами его поставим на ноги, чeм класть в лазарет. Серж".
Я прекрасно понимаю, почему Серж против того, чтобы Леню перевезти в
лазарет. Там столько больных, лежащих вповалку, гдe только есть кусочек
свободнаго мeста, что каждый стремится отлежаться "дома", какой бы этот
"дом" ни был. 318
Я взял свою нехитрую аптечку и направился к Ленe.
В нeскольких километрах от кремля -- 2-3 маленьких домика, -- какой-то
старый "скит". Там нeсколько старых профессоров заключенных, оборванных и
голодных, изучают флору и фауну острова. Перед учеными теперь поставлена
задача: изучить вопрос -- могут ли бeломорскiя водоросли дать iод?
На Соловках их рeшенiя ждут с трепетом. Неужели это рeшенiе будет
положительным? Избави Бог! Это будет обозначать, что тысячи несчастных
заключенных будут замерзать в ледяной водe Бeлаго моря в поисках этих
"iодоносных водорослей." И капля iоду будет стоить капли человeческой
крови...
К этим профессорам в помощники мы пристроили нашего скаута Леню,
16-лeтняго мальчика, сорваннаго со школьной скамьи и брошеннаго на каторгу.
Леня еще так юн и так похож на дeвушку своим розовым и нeжным лицом, что не
раз, когда он был в пальто, нас задерживали чекисты за "нелегальное
свиданiе", принимая его за женщину (такiя встрeчи караются нeсколькими
недeлями карцера).
Леня вырван из счастливой дружной семьи, привезен к нам из Крыма, и в
его сердцe еще так много дeтскаго любопытства и дружелюбiя, как у щенка, ко
всему окружающему, что его любят всe, даже грубые чекисты. Когда я вижу его
молодое славное лицо, я всегда вспоминаю слова поэта, сказанныя как-будто
как раз о Ленe в теперешнем перiодe его жизни:
"В тe дни, когда мнe были новы всe впечатлeнья бытiя..."
Жизнь не только не сломала, но даже и не согнула его. Он еще не может
осознать всего ужаса окружающаго, и для нас всeх, напряженных и
настороженных, его ясные восторженные глаза и открытая всeм, чистая душа --
отдых и радость... И его, этого мальчика, сочли опасным преступником и
приговорили к 3 годам каторжных работ?..
Леня, вмeстe с другим скаутом, москвичом Ваней, метеорологом по
спецiальности, живет в маленькой комнатe рядом с профессорами. Вся эта
"бiологическая станцiя" -- маленькiй мiрок, живущiй, как и всe, впроголодь,
319 но оторванный территорiально от кремля, с его атмосферой произвола и
гнета.
Тревожное лицо Вани, стоявшаго у постели больного мальчика, прояснилось
при моем появленiи.
-- Ленич, голуба, что это с тобой?
-- Да вот умирать собрался, дядя Боб, -- слабым голосом отвeтил
мальчик, протягивая мнe свою горячую руку. Лицо его пылало и губы
потрескались от жара.
Оказывается, бiологической станцiи было дано какое-то срочное заданiе,
достать какiе-то рeдкiе сорта водорослей. Дни были морозные и вeтреные, и
ребята рeшили освободить от этой обязанности стариков-профессоров и
произвести развeдку самим. В тяжелой работe, пробивая во льду отверстiя,
они, видимо, разгорячились не в мeру и простудились. Ваня, как болeе
взрослый и крeпкiй отдeлался кашлем, а Леня слег.
-- Ничего, Ленич, -- успокоил я его послe осмотра. -- До свадьбы
навeрняка выздоровeешь. Хотя больше 100 лeт и не проживешь. Вот тебe, Ваня,
рецепт, передай его Васe, он там в санчасти санитаром, он достанет по блату,
что нужно.
В комнатку к нам вошел сeдой, как лунь, высокiй старик -- завeдующiй
метеорологической станцiей, профессор Кривош-Ниманич.
Его спецiальностью была филологiя. Он в совершенствe знал 18 языков и
был выдающимся спецiалистом по всяким шифрам. Но он отказался работать для
ГПУ и очутился на Соловках с приговором в 10 лeт. Слишком много он знал,
чтобы его оставить на свободe...
-- Ну, как наш болящiй? -- ласково спросил он, здороваясь со мной. --
Так, так... -- качнул он головой, выслушав мой дiагноз. -- Понятно...
Откуда, кстати, у вас такiя медицинскiя знанiя?
-- Да вот, таскался по бeлу-свeту -- набрался осколков всяких знанiй...
Старик пристально посмотрeл на меня и улыбнулся.
-- Угу... Я понимаю... В санчасти очень неуютно, что и говорить... Ну
что-ж, лeчите его здeсь. Как-нибудь соединенными усилiями выходим мальчика.
Так заразнаго, по вашему мнeнiю, ничего?
-- Пока данных за это нeт. 320
-- Я вeдь спрашиваю это не потому, чтобы Леню в лазарет класть...
Этого-то мы, во всяком случаe, не сдeлаем... Но режим другой установим.
Обидно вeдь все-таки в лагерe болeть...
-- Обычныя гигiеническiя условiя, конечно, должны быть соблюдены.
-- Это мы сдeлаем. Ребята у нас хорошiе, толковые. Ничего, мальчики, не
унывайте. То ли еще бывает! Главное -- берегите нервы. Вeрьте старику: в
нервах -- все. Не унывайте сами и не давайте, вот, всeм этим ужасам царапать
душу. Будьте спокойнeй. У вас, скаутов, я слышал, в каждом патрулe
спецiальность есть. Пожарный, прачка или что там еще... Ну, вот вы и
сформируйте из соловецких ребят патруль скаутов-философов... А патрульным --
почетным патрульным выберите -- самого царя Соломона. У него такой посох был
с набалдашником; когда он сердился или огорчался -- опускал свои глаза на
набалдашник. А там было написано по древнееврейски: "Ям зе явоир". -- "И это
пройдет"...
Глаза стараго профессора были полны мягкаго, мудраго покоя.
Но нeт ли усталости в этом покоe?
Легко ему, на порогe девятаго десятка лeт, быть созерцателем жизни. А
каково нам, теряющим на каторгe тe неповторимые годы возмужанiя, когда темп
жизни похож на кипучiй, клокочущiй и сверкающiй на веселом весеннем солнцe
всeми цвeтами радуги, пeнистый, мощный горный поток...
Мужское рукопожатiе
Ваня провожает меня. Его напряженное лицо с нахмуренным лбом немного
прояснилось. Он как-будто стыдится своей братской нeжности к Ленe. В нем
вообще есть какой-то болeзненный надлом, словно его подло и изподтишка
ударили по струнам открытаго сердца. В свое время он был энтузiастом
скаутом, потом увлекся комсомольскими лозунгами и стал работать с пiонерами.
Но своим чутким сердцем он скоро понял всю ложь и притворство воспитанiя
"красной смeны", порвал с ней связь, опять вернулся в нашу семью и в итогe
очутился 321 на Соловках. Потеря вeры в коммунистическiе идеалы и раскрытая
им ложь потрясала его прямую и честную натуру. В нем чувствуется скрываемая
от людских глаз боль обманутаго в своих лучших надеждах человeка и гордость
сильнаго мужчины. Его от всей души жаль, но, вмeстe с тeм, чувствуется, что
высказать ему этого состраданiя нельзя. Это человeк, привыкшiй в одиночествe
переживать свою душевную боль...
-- Так ты говоришь -- эта штука у Ленича не опасна? -- с оттeнком еще
неулегшейся тревоги еще раз спросил он, прощаясь.
-- Если температура к завтрашнему дню не спадет, -- сообщи мнe. Но я
увeрен, что все будет all right!
Как много может сказать мужское рукопожатiе! Секундное прикосновенiе
ладоней, встрeча глаз, и как-будто мы уже поговорили "по душам" друг с
другом, облегчили свою боль и тревогу, обмeнялись запасом бодрости и словно
услышали слова:
-- Трудно, брат, здорово трудно! Но я держусь, держись и ты!
О мeстонахожденiи ума
На лeсной дорогe, засыпанной снeгом, сiяющим под яркими лучами
морознаго солнца, я обогнал тяжело идущаго с палкой старика.
-- Здравствуйте, товарищ Солоневич, -- остановил он меня. -- Развe не
узнали?
Я вглядeлся в блeдное, изборожденное морщинами усталости и заботы, лицо
старика и отвeтил:
-- Стыдно признаться, но, право, не узнаю. Уж не обижайтесь. Как-будто
гдe-то встрeчались.
-- Ну, что там!.. Я понимаю... С вашими-то глазами? Да и я, вeрно,
измeнился -- родные бы и то не узнали. Помните, как в Петербургe на этапe с
ворами дрались из-за моего мeшка? С вами скаут ваш еще был...
Я сразу вспомнил забитый людьми двор ленинградской тюрьмы, драки и
грабежи, короткую свалку из-за мeшка священника, и на рукe словно опять
заныл разбитый о чью-то челюсть сустав... 322
Мы разговорились. Теперь старик, как инвалид, служил сторожем на
кирпичном заводe.
-- Там, гдe честность нужна, туда нас и ставят -- больше сторожами, да
кладовщиками, -- объяснил мой спутник. -- На работах с нас прок-от не велик.
Сил-то у нас немного. Вот и ставят на такiе посты...
-- А много священников сейчас на островe?
-- Да, как сказать... Да и слова-то такого нeт теперь. "Служители
культа" называемся... Да, много... Митрополит, вот, Илларiон, архiепископов
нeсколько, архiереи... Православных священников в общем что-то больше 200
человeк... Да и других религiй много -- ксендзы, пасторы, муллы. Раввинов
даже нeсколько есть... Всeх строптивых прислали.
-- Прижали вас, о. Михаил, что и говорить!...
Старик опять усмeхнулся своей кроткой улыбкой.
-- Да что-ж... Оно дeло-то и понятное. Слова не скажешь... Враги...
Они, большевики, не столько оружiя боятся, как вeры, да идеи... А как же
настоящiй священник не будет их врагом? Вот, смeшно сказать, а нас,
стариков, сильно они боятся. Да развe вас, вот, скаутов, они не боятся?
Молодежи зеленой?... А почему? -- Идея.. Как это кто-то хорошо сказал: самое
взрывчатое вещество в мiрe -- это мысль и вeра... Так оно и выходит. А
нельзя заглушить плевелами -- так сюда, вот, и шлют.
-- Скажите, батюшка, если вам не тяжело, вот, вы сами сюда за что
попали?
-- Почему же?... Я разскажу... Дeло у меня любопытное. Пострадал, так
сказать, за свое краснорeчiе. Хотя, с другой стороны, так или иначе -- все
равно посадили бы...
Я в Москвe священствовал. На Замоскворeчьи. Ну, вот, как-то и сообщили
мнe, что в театрe диспут открывается на религiозную тему -- тогда еще
свободнeе было. Да что "сам" наркомпрос Луначарскiй выступать будет...
Прихожане -- а хорошiй у меня приход был -- и стали просить: пойдите, да
пойдите. За души, мол, молодежи бороться нужно. А то скажут, что уклоняются
-- сказать, мол, нечего... Сдаются...
Не хотeлось, помню, мнe идти, чувствовал, что ничего добраго из этого
выйти не может. Но вeдь и то 323 вeрно -- долг-то свой выполнить нужно
вeдь... Словом, пошел я. Народу набилось видимо-невидимо, словно в церкви на
Пасху. Яблоку, как говорится, упасть негдe. Ну, Луначарскiй, конечно, рвет и
мечет против религiи и Бога. Доводы его, конечно, старые, затрепанные.
Вот, помню, о душe он заговорил.
"Все это чепуха и дeтскiя сказки, кричит с трибуны. Все это выдумано
буржуазiей для околпачиванiя трудящихся масс. Всe эти глупые разговоры о
душe -- остатки вeры дикарей. Ни одна точная наука не подтверждает
существованiя души. Смeшно в наш вeк радiо и электричества вeрить в то, что
не найдено и не может быть доказано. Только матерiалистическое мiропониманiе
правильно. А разговоры о духe, о душe -- бред дураков"...
Ну, и так далeе. Сами, вeроятно, слыхали, как они по заученным шаблонам
твердят... Взорвало меня. Каюсь, что тут грeха таить... Выступил я в пренiях
и сказал этак по стариковски:
-- "Позвольте мнe, друзья мои, говорю, разсказвать вам мой недавнишнiй
сон. Снился мнe наш глубокоуважаемый комиссар, Анатолiй Васильич
Луначарскiй, котораго я, избави Бог, ничeм не хочу обидeть в своем разсказe.
Знаю его, как умнeйшаго человeка и никогда в этих его замeчательных
качествах у меня не было ни тeни сомнeнiй...
Ну-с, так вот, приснилось мнe это, что наш дорогой Анатолiй Васильич
умер. Сказал я это и, помню вот как сейчас, тишина стала, как в церкви. А я,
этак не торопясь, и продолжаю:
Вeдь, говорю, этакое горе-то присниться может, скажите на милость...
Ну, хорошо. А завeщал-то наш Анатолiй Васильич свое тeло анатомическому
театру -- все равно вeдь матерiя-то у всeх одна -- так пусть, мол, на моем
мертвом тeлe поучатся совeтскiе студенты...
Так вот, положили, значит, бренныя останки того, чeм был когда-то наш
дорогой Анатолiй Васильич, на анатомическiй стол и стали рeзать, да на
кусочки разчленять.
Долго ли молодым, да любознательным рукам разрeзать тeло? Да опять же
не каждый день вeдь комиссар 324 попадается... Ну-с, скоро все на составныя
части раздeлили. И желудок нашли, и сердце, и язык, и мозг. А вот души-то и
ума искали, да так и не нашли... Вeдь этакая коллизiя вышла!..
Ну, пусть в мертвом тeлe души-то уже нeт но кажись, ум-то, ум можно
было найти! Вeдь всeм ясно было, что наш дорогой покойник, Царство ему...
гм... гм... Небесное, очень, очень умный был. Да как не искали -- а ума-то
никак найти и не могли. Вот и говори послe этого про ум... Такой конфуз
вышел, что и не разсказать! Прямо в поту весь проснулся... Вот, прости
Господи, какiе сны-то глупые бывают...
Я невольно разсмeялся от всего сердца. Очень уж тонко, ядовито и
комично поддeл старик Луначарскаго.
-- Вот так-то и весь зал, -- с веселым огоньком в усталых глазах сказал
священник. Минуты двe хохот стоял. Очень это не понравилось Луначарскому. Да
и другiе стали возражать. Словом, не вышло посрамленiя религiи, как он
расчитывал... Ну, а дальше что и разсказывать? Дня через два ночью --
чекисты с ордером: пожалуйте... А теперь, вот видите, вeк свой сторожем
доживаю.
-- Почему доживаете?
-- Да развe нам, старикам, отсюда живыми выйти? Среди этих ужасов год
за 10 может считаться... Да потом -- развe дадут нам спокойно умереть?..
___
Старик оказался прав. Ему не суждено было ни уeхать из Соловков, ни
спокойно умереть на руках у друзей. Осенью 1929 года его разстрeляли.
Разстрeл в разсрочку
Мы вышли из лeса и на пересeченiи дорог увидали толпу людей, плотно
окруженную конвоем.
Мой спутник испуганно схватил меня за руку.
-- Посмотрите -- это на Сeкирку ведут
"Сeкирная гора" -- самый высокiй пункт острова. Когда-то монахи
выстроили там каменную церковь, превращенную теперь в карцер-изолятор.
Заключенные этого изолятора и шли теперь нам навстрeчу. Их было человeк 325
50-60, измученных, озлобленных, посинeвших от холода. Одежда их представляла
собой фантастическое рванье, в дыры котораго видно было голое тeло. Ноги у
большинства едва были обмотаны тряпьем. А на дорогe выл вeтер, бросая тучи
снeга. Мороз был не менeе 15 градусов.
Медленно плелось это мрачное шествiе, окруженное охранниками с
винтовками на изготовку. Один из охраны, видимо, знал моего спутника и
кивнул ему головой.
-- Откуда ведете?
-- Да ямы гоняли рыть, -- неохотно отвeтил тот.
Из молчаливой толпы неожиданно прозвучало два голоса:
-- Яму для людей... Себe же могилу...
-- Молчать, сукины дeти, -- злобно крикнул солдат и угрожающе поднял
винтовку. -- Не разговаривать! Как, собаку застрeлю...
Шествiе медленно ползло мимо нас.
Неожиданно из толпы "сeкирников" раздался негромкiй хриплый голос:
-- Здравствуйте, дядя Боб!
Я вглядeлся и едва узнал в согнувшемся посинeвшем человeчкe раньше
бодраго, жизнерадостнаго Митю.
-- Митя -- вы?
-- Не полагается разговаривать с штрафниками! -- грубо окликнул меня
конвоир.
-- Да, да я знаю! -- любезно отвeтил я. -- Но это мой рабочiй со
спорт-станцiи. Меня вeдь вы знаете? (часовой кивнул головой). Ну, вот, этому
пареньку я премiальные выхлопотал за работу, а он как раз куда-то и пропал.
Разрeшите через вас передать ему эти 3 рубля.
-- Да не разрeшается!
-- Но вeдь это не передача, а его собственныя деньги. Он их заработал,
как ударник, и получит их все равно, когда выйдет. Пожалуйста, уж вы
передайте. -- И я добавил впологолоса: -- А будете на спорт-станцiи -- тогда
сочтемся...
Часовой нерeшительно взял бумажку и передал ее Митe. 326
-- Ну, ступай, нечего смотрeть! -- закричал он, и шествiе прополз<л>о
мимо.
-- Спасибо, дядя Боб! -- донесся издали слабый голос Мити.
-- Вот несчаст<н>ые, -- вздохнул мой спутник. -- Я вeдь знаю, каково им
там. Сам недавно там двe недeли просидeл!
-- Вы? За что вы туда попали?
-- За что? Развe в такой жизни знаешь, за что не только на Сeкирную
попадешь, а и жизнь потеряешь? Недавно, вот, один наш священник в лазаретe
умер от истощенiя. Ну, конечно, назвали какую-то ученую болeзнь. Но мы уж
видeли, что жизнь его едва теплилась. Старики вeдь всe... Хотeли мы его
соборовать перед смертью, да не разрeшили. Когда он умер, хотeли мы его
схоронить своими силами. Да развe-ж и это можно? Тeло его попросту кинули
голым в яму -- вот и всe похороны... Нас трое, которые давно с ним жили и
еще по волe знали, рeшили по нем панихиду отслужить. Собрались вечером в
самом пустынном сараe, деревянный крест сдeлали. У одного каким-то чудом
образок нашелся -- в посылкe как-то не замeтили, пропустили... Вот,
поставили свeчку и панихиду отслужили по умершем... Да, вот, кто-то увидeл,
донес и всeх нас, конечно, на Сeкирку. Но все-таки осенью как-то еще можно
было прожить. Правда, сидeли мы без одежды -- такое там правило, только в
бeльe -- у кого бeлье-то осталось. Ну, а у многих здeсь бeлье есть? Так,
почти всe голиком и сидeли. Пищи -- граммов 200 хлeба в день и вода. За двe
недeли, помню, человeк 10 мертвыми унесли.
-- А больные как?
Священник махнул рукой.
-- Больные? Выживет -- его счастье. А умрет -- в яму... Эх... Так то --
осенью... А теперь, не дай Бог! Стекол нeт, церковь не топится, нар нeт.
Прямо на каменном полу всe лежат.
-- Так как же они выживают?
-- Да мало кто и выживает, особенно из образованных. Так и называется
-- "разстрeл в разсрочку".... Есть там такiе -- "ягуары" их зовут -- старые
урки, уголовники. 327 Так они ко всему прiучены -- прямо, как звeри,
живучiе. Сил у них нeт, но выносливость, дeйствительно, как у ягуаров... Так
тe, вот, еще выживают. А знаете, как они там спят? А так "полeнницей" --
друг на друга ложатся большой кучей поперек. А потом каждый час мeняются.
Кто замерз -- внутрь лeзет, а согрeвшiеся на край кучи. Так и грeют друг
друга...
-- Но мрут, вeроятно, сильно?
-- Ну, конечно. Только уж самые сильные выживают. Да вы, вeроятно,
вездe видали: еще с осени ямы готовятся -- братскiя могилы. Туда всю зиму
мертвых и бросают. Закапывают только весной... Вот и сейчас, видно, гдe-то
за кладбищем новую яму рыли. Старых-то уже, видно, не хватило... Как это, по
совeтски говорится, -- старик невесело усмeхнулся, -- "смерть перевыполнила
свой промфинплан"...
Я невольно оглянулся в сторону ушедшей колонны, хвост которой уже
скрывался за поворотом дороги. Рeзкiй морской вeтер пронизывал насквозь и
осыпал колючим снeгом. Полураздeтые голодные люди медленно ползли обратно в
изолятор, гдe от них отберут и эту рваную одежду и втолкнут в большой
каменный зал.
И там, проклиная свою жизнь, расталкивая других, они вползут в
человeческое мeсиво, чтобы отогрeть хоть немножко окоченeвшiя свои тeла...
"Родной дом" по совeтски...
Юный рыцарь, без страха и упрека
Первые морозы... Громадное, искусственно созданное "Святое озеро" уже
покрылось льдом. Недавно красноармейцы охраны получили из Москвы партiю
коньков, и нашей спорт-станцiи дано срочное заданiе устроить каток на этом
озерe. По приказу свыше, Отдeл Труда прислал в распоряженiе станцiи для
расчистки снeга около 100 человeк -- новичков из числа недавно прибывшаго на
Соловки этапа.
Старое деревянное зданiе нашего сарая дрожит под ударами ледяного
декабрьскаго вeтра. На льду метет вьюга, и Дима, который сегодня
распоряжается чисткой, дает рабочим частыя передышки. 328
Дима -- это тот Ленинградскiй скаут, с которым мы чуть не были убиты
безпризорниками в Ленинградe. Он теперь состоит в штатe нашей спорт-станцiи,
и мы живем вмeстe в небольшой пристройкe рядом с сараем. Я очень доволен
тeм, что Дима вмeстe со мной. Его кипучая порывистость, жизнерадостность и
бодрость помогают легче переносить тяжелыя минуты тревог и печали. Когда в
свободное от работы время другiе наши скауты ухитрялись заглянуть в нашу
кабинку, оттуда неизмeнно несся веселый смeх; это Дима что-нибудь
разсказывал или шутил. Он был душой нашей семьи. У него, кажется, почти не
было родных, и он сросся со скаутами всeми нитями своей души. Его натура
была изумительно талантлива. Он писал стихи и разсказы, прекрасно рисовал и
был незаурядным актером... Худенькiй и туберкулезный юноша, он, вопреки
своей физической слабости, не знал страха, и это свое безстрашiе часто
проявлял в таких задорных и неосторожных формах, что нам всeм страшно
становилось за его жизнь...
Сейчас Дима -- вмeстe со своими рабочими. Они сгруппировались около
желeзной печурки. Часть лежит, прикурнув около гудящаго пламени, часть
сидит, а остальные, плотной стeной наклонившись над товарищами, протягивают
к теплу свои окоченeвшiе пальцы. Наши рабочiе -- это в большинствe простые
крестьяне, высланные ОГПУ по простому подозрeнiю во враждебности совeтской
власти с кратким приговором -- "соцiально-опасный". За время тюрем, этапов,
работ их одежда превратилась в одни лохмотья. На ногах многих -- только
старые, дырявые лапти. Немудрено, что Дима часто дает им передышки... Сейчас
он разсказывает им о лагерe, об условiях мeстной жизни, отвeчает на вопросы,
подбадривает...
Внезапно в дверях сарая показываются двe фигуры в военной формe -- это
командир полка охраны и Новиков -- комендант лагеря. Они в полушубках и
валенках, с плотно застегнутыми шлемами.
-- Смирно, -- командует Дима, и все замолкает.
-- Почему не на работe? -- недовольным тоном спрашивает командир полка.
329
-- Только что пришли со льда, т. командир. Рабочiе отогрeваются.
-- Вишь ты, какiе нeженки выискались! -- кривит тубы Новиков. Его
холодные, равнодушные глаза обводят испуганныя лица крестьян. -- Ни черта,
не подохнут. А если и подохнут -- убыток не велик. Гоните их на работу!
-- Но у людей нeт ни валенок, ни рукавиц, ни платья. При таком морозe
они только окоченeют и ничего не сдeлают. Мы с перерывами работаем...
-- Прошу без объясненiй! Нечего тут интеллигентскiя сопли разводить.
Гоните их сейчас же, и пусть работают без всяких перерывов и грeлок. А
померзнут -- на то лазарет и кладбище есть...
По звуку голоса я слышу, что разговор начинает обостряться. Зная
горячiй характер Димы, я выхожу в сарай, спeша на помощь. Но уже поздно.
Дима, возмущенный жестокостью Новикова, с рeшительным лицом и сверкающими
глазами чеканит:
-- Я не могу гнать раздeтых людей на мороз. Весь этот каток не стоит
одной человeческой жизни. Да потом вы, т. комендант, и не вправe давать мнe
распоряженiя. Т. командир, -- обращается Дима к охраннику, -- позвольте мнe
возражать против распоряженiя т. коменданта.
-- Ах, вот как? -- вспыхивает Новиков, и глубокiй шрам, пересeкающiй
его лицо, начинает наливаться кровью. Старые соловчане говорили, что этот
шрам -- слeд удара какой-то жертвы, вырвавшейся из рук палачей за нeсколько
секунд до момента разстрeла. Сейчас лицо Новикова, с кровавым рубцом и
мрачными глазами, страшно.
-- Ну, ну, Новиков, не бузи, -- благодушно говорит командир полка. Ему,
старому военному, участнику мiровой и гражданской войны, нравится смeлость
тоненькаго, блeднаго юноши. Он с улыбкой, как старый волк на молодого
пeтушенка, смотрит на поблeднeвшаго Диму. Я спeшу вмeшаться:
-- Т. командир, вы приказали, чтобы каток был готов завтра, к 12. Мы
ручаемся, что все будет готово к назначенному времени. Мы переждем мятель, и
каток будет 330 расчищен. Довeрьте нам самим выполненiе работ на каткe.
-- Ладно, ладно, -- смeется командир. Чуть замeтный запах спирта
доносится до меня. Так вот отчего он сегодня так благодушен!
-- Пойдем, пойдем Новиков. А то того и гляди выгонят, брат, нас. Скажут
еще -- мeшают работать. Ха, ха, вот, чорт побери, смeлые ребята. Эти, вот,
попы, да еще скауты -- прямо, как гвозди... В прошлом году один такой малец
был, тоже из скаутов.
-- Вербицкiй, вeроятно?
-- Да, да. Вот, дьяволы, как своих-то знают! Так тот тоже, как насчет
того, чтобы прижать заключенных, так никакая гайка... Вот жуки... Так каток
будет, т. Солоневич?
-- Будет, т. командир.
-- Ну и ладно. Пойдем, Новиков. А тебe вeрно, брат, непривычно, что,
вот, такой шкет тебя ни хрeна не боится? А молодец парнишка! Люблю таких.
Продолжая смeяться, командир полка шагнул в дверь. Новиков послeдовал
за ним, но в дверях оглянулся. Недобрый взгляд как-то зловeще окинул
тоненькую фигурку Димы, лицо его как-то судорожно перекосилось, и он вышел,
хлопнув дверью.
Нeсколько секунд всe молчали. Страшная слава Новикова слишком хорошо
была извeстна всeм, чтобы кто-нибудь мог не придать значенiя его угрожающему
взгляду. Сотни заключенных погибли под пулями его нагана.. Его утонченная,
болeзненная жестокость, пытки, произвол, самодурство -- все это создало ему
репутацiю человeка, поссориться с которым в обстановкe лагеря значило почти
подписать себe самому смертный приговор.
Новикова боялись и ненавидeли смертельной ненавистью. Уже много лeт он
не смeл, несмотря на то, что был "вольным чекистом", никуда уeхать с
острова. На островe он был еще как-то спокоен за свою жизнь, он был увeрен,
что ни у кого не поднимется рука, чтобы убить его, зная, что сотни и тысячи
заключенных заплатят за это своей жизнью. На совeтском языкe такiя массовыя
убiйства ни в чем неповинных людей называются "актом классовой мести"... Но
Новиков знал, что внe Соловков, на волe, его за каждым углом может ждать нож
331 или выстрeл -- месть друзей и товарищей тeх, кого разстрeлял он на
островe, гдe нeт закона и человeчности... Первым пришел в себя я.
-- Ах, Дима. Зачeм это тебe понадобилось дразнить Новикова? Отговорился
бы и все тут... Ну, на крайнiй случай, вышли бы всe на лед, а потом обратно.
А то, вот, сдeлал из Новикова себe врага. Ей Богу, только этого не доставало
для твоего счастья.
-- Ну, и чорт с ним! -- Губы юноши еще взволнованно дрожали и кулаки
были крeпко сжаты. -- Буду я тут отмалчиваться перед всякой чекистской
сволочью. Для меня человeческiя жизни -- не песок под ногами. А насчет врага
-- все равно. Одним больше, одним меньше. Все равно вeдь: если я отсюда
живым и выйду, -- мало мнe жить останется. Смотри вот. Я тебe не показывал,
не хотeл тревожить...
Он достал платок, кашлянул в него и протянул мнe. На платкe
расплывалось красное пятно.
-- Вот, видишь, что тюрьмы, да этапы сдeлали. Так, вот, ты же врач,
скажи мнe, только честно, развe мнe выжить еще нeсколько лeт в таком
климатe, да при таком питанiи? А послe вeдь еще и Сибирь. Так чeм напугает
меня Новиков послe этого? Своим наганом? Молчать я буду перед палачом?
Никогда!.. Все равно погибать...
Нервным жестом он отбросил платок в сторону, прошел сквозь толпу
молчаливо разступившихся перед ним рабочих и вышел на озеро.
Всe молчали.
-- Эх, лучше бы мы на работу вышли. А то, вот, погибнет малец, --
сказал, наконец, чей-то тихiй голос из толпы.
-- Тут, видно, жизнь -- копeйка. Пропадет паренек ни за понюшку табаку,
-- раздались восклицанiя среди рабочих, и в умe каждаго промелькнувшая
картинка озарилась каким-то трагическим свeтом...
___
Новиков не забыл смeлаго юношескаго лица. В 1929 году, уже в Сибири, я
узнал, что в спискe группы, обвиненной в каком-то фантастическом заговорe,
очутилось и 332 имя Димы, который через нeсколько мeсяцев должен был
закончить срок своего заключенiя.
Предчувствiе не обмануло Диму; не суждено было ему выйти живым со
страшнаго острова. Ранней весной, тихой сeверной ночью повели его в иной,
послeднiй путь -- из лагерной тюрьмы к мeсту разстрeла...
Погиб Дима, наш огонек, наша улыбка...
Вот написал эти слова, и на сердце опять навалилась какая-то тяжесть, и
судорога рыданiя свела горло...
На далеком суровом сeверe, у угрюмых стeн сeдого кремля, в холодной ямe
лежит худенькое тeло нашего братика. Его голова разбита выстрeлом нагана,
плясавшаго в торжествующих руках пьянаго Новикова, но я вeрю, я вeрю всeм
сердцем, что его губы смeло улыбнулись даже в лицо смерти...
Боже мой, Боже мой!.. Дима, братик мой милый! Кому нужна была твоя
молодая кровь? Кому нужно было прервать твою яркую, полную сверканья,
молодую жизнь? За что?..
Скаутская спайка
Весна, суровая полярная весна. Только в концe мая пробиваются сквозь
льды к Соловкам первые пароходы... Первые пароходы и новые этапы... Новыя
сотни и тысячи совeтских каторжников наполняют старинные соборы кремля,
превращенные в казармы. На смeну рядам, плотно уложенным в холодныя ямы,
прибыли новые, истомленные многими мeсяцами пребыванiя в тюрьмe и
Кемперпунктe -- "самом гнусном мeстe во всем мiрe."
В один из iюньских вечеров, когда солнце еще высоко сiяло в небe и
красноармейцы назначали начало футбольнаго матча в 10 часов вечера, ко мнe
вбeжал Вася.
-- Слушай, Борис, -- торопливо сказал он. -- В этапe только что прибыли
наши ребята: Коля -- помнишь, жених наш и какой-то питерец. Я прорвался к
ним в своем санитарном халатe и записал их роту и имена. Выручай, брат, а
то, кажется, всeх их завтра в лeс гонят...
Через минуту было готово оффицiальное требованiе: 333
-- "В Отдeл Труда.
С послeдним этапом прибыло двое спецiалистов по физической культурe,
такiе-то... которых прошу срочно направить в мое распоряженiе для
внеочередных работ по устройству революцiонных торжеств"...
Зав. Отдeлом Труда -- морской офицер, Н. Н. Знаменскiй, на суднe
котораго я плавал когда-то в Черном морe30. Разумeется, он прекрасно
понимает, что затребованные мною люди вовсе не спецiалисты, а что все это
чистeйшей воды "блат", что это нужно для того, чтобы выручить "своих" от
тяжелых физических работ. К сожалeнiю, многих выручить мы не можем, но
"своих", честных, интеллигентных людей, стариков, инженеров, врачей,
священников, профессоров -- словом, тeх культурных людей, которых ГПУ
назвало контр-революцiонерами за нежеланiе перерождаться по его образу и
подобiю, -- их мы выручали по мeрe своих сил.
На слeдующее утро наши новые соловчане прибыли на спорт-станцiю.
Москвич Коля был печален и замкнут. Судьба уж очень больно ударила его в
самый неожиданный момент, счастливый жених, страстно влюбленный, он наканунe
свадьбы был на цeлых 8 мeсяцев брошен в одиночную камеру, причем, его, кромe
обвиненiя в скаутской работe, заподозрили еще и в анархизмe...
Для Коли три года лагеря -- не веселое приключенiе бурной молодости, а
надлом и, может быть, смертельный... Что я могу сказать его честному сердцу?
Чeм теплым я могу смягчить грустный холод его взгляда? С его надтреснутым
сердцем, может быть, уже не ожить... Весна сердца бывает только раз в
жизни...
30 Вообще на островe на 5-6.000 заключенных -- всего 200 красноармейцев
охраны и 20-30 "вольных" чекистов. Остальные руководящiе посты занимают
заключенные из числа наиболeе квалифицированных и знающих.
Ленинградец Володя -- бодрeе. Это человeк, много испытавшiй в своей
жизни. По спецiальности он -- пожарный. Он прошел всe ступени этого дeла,
начиная от значка пожарника в своем скаут-отрядe и кончая званiем инспектора
пожарнаго дeла в городe. Он -- крупнeйшiй ленинградскiй скаутмастор, в самые
тяжелые перiоды жизни бывшiй стержнем всей работы. 334
Гдe-то в Ленинградe воюет и голодает его жена, герль-скаут, с маленькой
дочерью. Она работает гдe-то на фабрикe и тщательно скрывает, что ея муж в
Соловках. Если узнают -- уволят, как жену соловецкаго ссыльнаго...
Когда замолкли первыя радостныя привeтствiя, Дима спросил:
-- А в Кемперпунктe, небось, туговато пришлось?
-- Не спрашивай!.. Чeм скорeе забыть, тeм лучше. Хорошо еще, что сюда,
к своим, живыми попали...
-- Ну, а что новаго на волe? Мы вeдь почти 7 мeсяцев -- без газет и без
новых людей... Только радiо. Ну, а оно -- извeстно, врет, как "Правда".
-- Наши скаутскiя новости кислыя. Прieзжали люди в Кемь --
разсказывали. Наших ребят по СССР больше 1000 арестовали. Сотни 2-3 послали
в ссылки -- среди них даже лeт по 15, по 16 есть дeвчата!
-- Как, и герлей тоже?
-- Конечно! Сорвали с учебы, вырвали из семьи и послали в тундры, в
тайгу, в пески юга... Врагов тоже отыскали!.. А нашей братiи здeсь сколько?
-- Да с вами -- 15.
-- Так. Ну и в Кеми двое наших герлей сидит.
-- Слыхали. Кажется, к счастью, их не послали ни лeс, ни в болото?
-- Нeт, Бог миловал -- одна санитаркой работает, другая машинисткой.
-- Ну, а с нами-то что думаете дeлать?
-- Не дрефьте -- устроим... Прежде всего, прямой вопрос -- жрать
хотите?
-- В любое время, любую пищу и в любом количествe... Усвояемость 105
процентов.
-- Митя, а Митя, -- позвал я. -- Черная всклокоченная голова Мити
высунулась из двери.
-- Есть, дядя Боб.
-- Митя, дружок, тут еще пара наших ребят прибыла. Голодны, как волки.
Не выдумаешь ли чего-нибудь?
-- Через час будет все. Выдержат час? С голода не помрут? -- И голова
Мити исчезла.
Через час в нашей комнатe вкусно пахло жареным мясом. Это Митя готовил
что-то на тюленьей ворвани. 335
-- Что это ты жаришь, Митя? -- поинтересовался Коля.
Безпризорник лукаво подмигнул мнe и самым серьезным тоном отвeтил:
-- Фазанов.
-- Ну, будет тебe шутить! Откуда здeсь фазаны?
-- Ну, почти что фазаны, -- охотно отступил Митя. -- Тоже летали и тоже
кричали.
-- Вороны?
-- Ну, вот еще... Откуда лeтом около жилья воронам взяться? Выше бери.
-- Куропатки?
Митя усмeхнулся.
-- И чeм это тебя кормили, что ты такой умный? Откуда через час на
сковородe куропаткам взяться?
-- Ага... Чайки, значит?
-- Угу...
-- А как ты их поймал?
-- Эва! Как поймал?.. На приманку, как большевики Расею. И среди птиц
дураки жадные есть... Дeло плевое... Пара рыбешек, крючки и шпагат. Рыбка
лежит себe и лежит у моря, на камушкe. Ну, а я -- в кустах. А чаек здeсь --
как собак нерeзанных... 500 лeт вeдь никто не пугал... Глаза-то у них, что
твои телескопы -- куда там дяди Боба очкулярам! Чайка -- животина
прожорливая, жадная... Видит -- рыбка блестит на берегу: ага, думает, волна,
значит, выбросила даровой завтрак... Как бы только волна обратно не
слизнула! Ну, и цоп ее! А дальше -- все понятно...
-- Но вeдь за это сажают в изолятор?
-- Эх, сажают за все, за что ни захотят... Вот, дядя Боб как-то
подсчитывал -- ему за всe преступленiя против правил еще лeт 200 сидeть
здeсь, если-б все наказывалось...
-- В самом дeлe?
-- Конечно. Такая уж наша жизнь. Тут силой взять нельзя -- тут надобна
ухватка... Уж за одно то, скажем, что я вас вытащил сюда, как спецов по
физкультурe, тоже по головкe бы не погладили. Шутка сказать -- "обман
пролетарскаго учрежденiя". Кумовство, протекцiя... Или, вот, скажем, чайка
-- за каждую по мeсяцу. А 336 сколько их мы уже слопали? Без риска тут не
проживешь...
Как вкусно хрустeли косточки чайки на зубах у голодных ребят! Митя живо
устроил чайник, и по мeрe того, как наполнялся наш желудок, розовeли и
прояснялись перспективы нашей жизни.
Когда Митя ставил на стол шумящiй чайник, Коля замeтил, что у паренька
на лeвой рукe только два пальца.
-- Гдe это ты пальцы свои потерял?
-- Потерял? Не, братишечка, не потерял я свои пальчики, а продал, --
насмeшливо отвeтил Митя.
-- Продал? Что ты все шутишь!
-- А очень просто, друг. У меня тут с чортом в лeсу торг такой был --
либо ему жизнь свою отдай, либо пальцы. Ну, так я рeшился жизнь пальцами
откупить...
-- Да ты брось, Митя... Не говори загадками. Мы же свои ребята.
-- Ну, ладно. Дeло-то проще простого. Было такое дeло -- вот, дядя Боб
знает -- дернула меня нелегкая на колокольню здeсь полeзть. Зачeм? Дeло
было... Ну, так вот -- не повезло мнe. Засыпался. Спрашивают меня, значит,
"зачeм лазил?" А, я -- "Флаг, говорю, снять на портянки -- дюже холодно"...
-- А ты и в самом дeлe за флагом лазил?
Митя хитро прищурился...
-- Много знать будешь -- скоро облысeешь... Ну, хоть бы за яйцами
чаечьими... Все едино... Не в том дeло... За это на Сeкирную меня и поперли.
Там как-то еще выжил, а вот от лeса потом никак не выкрутился...
Та-а-а-ак... А как попал я, значит, раб Божiй, в лeс, так вижу -- все равно
здeся я не вытяну... Силенок у меня, сами видите, -- как кот наплакал или
курица начихала. А тут еще прямо с Сeкирки да в лeс... Ну, вам сказывали,
вeрно, как там людей мучат... Я и вижу -- амба приходит. Либо пальцев
лишиться, либо жизни. Эх, гдe наша не пропадала!.. Я выбрал минуту, когда
охрана не видала, руку на бревно и хрясь топором...
-- Ух!.. -- невольно вскрикнул Коля и вздрогнул. В наступившем молчанiи
кто-то глухо спросил:
-- Больно здорово было? 337
-- А ты как думаешь? -- насмeшливо огрызнулся Митя. -- Это тебe не
полбутылки хлопнуть... Ну, я руку в снeг. Кровь струей хлещет. Руку, как
огнем, жгет. Да я слабый был... На счастье, и сомлeл. А дальше уж и не
помню. Подняли меня ребята, руку в тряпку закрутили, повели к охранe. А тe
не вeрят. Прикладами по спинe... "Саморуб, сволочь, -- кричат. -- Лежи
здeсь, говорят, до конца работы"... Так и пролежал. Да зато потом в кремль
послали. А в санчасти перевязывать отказались: "Саморубов, говорят,
запрещено перевязывать... Много вас таких"... -- "Что-ж, так и гнить?" --
спрашиваю. "Дeло ваше"... Ну, я к дядe Бобу -- по старой памяти. Он мнe
кое-что тут еще оттяпал и перевязал. А потом -- хотишь, не хотишь --
пришлось меня в инвалиды записать. Это уже не филон31 -- дeло чистое. Но
зато от лeса избавился. Вот, Бог даст, живым и останусь. Как это поется:
Хорошо тому живется,
У кого одна нога:
И сапог-то меньше рвется,
И портошина одна ...
-- Ну, а рука-то как, дeйствует?
-- Рука? А что-ж, приноровился. Тяжелой работы дeлать не могу, а так --
справляюсь... Вот у дяди Боба вродe повара...
31 Филон -- Фальшивый Инвалид Лагерей Особаго Назначенiя.
И Митя, торжествующе улыбаясь, начал сворачивать "козью ножку", ловко
пользуясь оставшимися от выгодной коммерческой сдeлки с чортом двумя
пальцами.
--------
Соловецкiй дом
Сегодня канун Рождества Христова... Мы уже давно мечтали провести этот
вечер по праздничному. Всeм друзьям передано приглашенiе "на елку".
Собраться вмeстe и трудно, и опасно, но уж куда ни шло... 338
Вечером я только поздно освобождаюсь от какого-то засeданiя в кремлe.
На дворe воет и рвется вьюга. В воротах кремля тусклая лампочка едва
освeщает фигуру часового, кивающаго мнe головой. Он знает меня, и пропуска
предъявлять не нужно. Я прохожу через громадныя чугунныя ворота кремля под
массивом старинной башни и выхожу на простор острова.
Вeтер валит с ног. Тучи снeга облeпляют со всeх сторон, и я медленно
иду привычной дорогой около темнeющей стeны, борясь с вихрем и напряженно
вглядываясь в темноту сквозь завeсу мятели... Вот, наконец, и наш сарай...
В кабинкe, пристроенной к сараю нашими руками, меня оглушает
привeтственный гул дружеских голосов. Печь пылает. В комнаткe свeтло, тепло
и уютно. Атмосфера молодости, смeха и оживленiя охватывает меня.
На столикe уже стоит наше "роскошное" рождественское угощенiе -- черный
хлeб, селедка и котелок каши. Сегодня мы будем сыты -- рeдкая радость в
нашей жизни...
Всeм сeсть некуда. Поэтому часть "пирующих", как древнiе римляне,
"возлежат" на койках, придeланных в два яруса к стeнe, и оттуда свeшиваются
их головы со смeющимися лицами.
Многiе не смогли придти на приглашенiе. Вырваться вечером из кремля не
так-то легко. Но все-таки у столика улыбается всегда спокойное, твердое лицо
Сержа, блестят молодые, веселые глаза Лени. Здeсь и Борис, и Сема, и
Володя...
Пришел к нам и одесскiй маккабист Iося. Их спортивные и скаутскiе
отряды тоже были вездe ликвидированы "на корню". Развe, с точки зрeнiя
соввласти, мечтать об еврейском государствe не предательство перед
"пролетарiатом всего мiра", не имeющем права имeть другого отечества, кромe
СССР?..
Кромe нас, в кабинкe и наши инструктора спорта: Вячеслав, Саныч и
Сергeй.
Дядя Вяча
Вячеслав Вихра -- мой помощник по спорт-станцiи. Его худощавая,
стройная фигура обманывает -- может 339 показаться, что перед вами юноша. Но
вот он обернулся, и вы с удивленiем замeчаете его сeдые волосы...
Вячеслав -- старый чех-"сокол". В том году, когда я имeл удовольствiе
осчастливить мiр своим появленiем на свeт, Вячеслав прieхал из родной
славянской страны -- Чехiи, чтобы создать в странe старшаго брата -- Россiи
-- Сокольскую организацiю. 30 лeт провел он здeсь, честно отдавая свои силы
физическому и нравственному воспитанiю русской молодежи. Но вот грянула
большевистская революцiя, и он оказался "классовым врагом" только за то, что
воспитывал в молодежи любовь к Родинe-Россiи...
Общество "Сокол", оъбединяющее много тысяч молодежи и взрослых, было
подвергнуто разгрому одновременно с Маккаби и скаутами. Нeсколько сот
соколов было брошено в тюрьмы, лагеря и ссылки. Старших послали в Соловки. В
их числe и нашего "дядю Вячу", который теперь обучает сторожей своей неволи
-- красноармейцев -- лыжному дeлу...
Саныч
Саныч -- наш инструктор спорта, в прошлом -- офицер поручик. Красивое,
породистое лицо. Крeпкая изящная фигура. Он повeрил амнистiям совeтской
власти и вернулся послe конца гражданской войны из-за границы в СССР. Итог
ясен -- Соловки.
Благодаря смeшной случайности, он в Соловках попал под "высокое"
покровительство командира полка мeстной охраны и был назначен инструктором
спорта среди красноармейцев.
Как-то случайно этот командир мимоходом бросил Санычу какой-то вопрос.
По старой военной привычкe поручик мгновенно вытянулся в струнку и
механически четко отвeтил:
-- Точно так, господин полковник!
Угрюмая, звeрская рожа чекиста расплылась в довольной улыбкe. Его,
стараго безграмотнаго фельдфебеля, назвали "полковником"!.. И назвал один из
тeх офицеров, перед которыми он сам столько раз стоял на-вытяжку... 340 Как
ласкает ухо такой почетный титул, пусть даже незаслуженный!..
-- Ну, ну!.. Не "господин полковник", а только "товарищ командир", --
снисходительно улыбаясь, сказал он, но с тeх пор его сердце было покорено
Санычем...
Сломанный бурей молодой дуб
Крeпкая, квадратно сколоченная фигура. Твердое, красивое лицо со
смeлыми глазами. Прямая, военная выправка... Это другой наш инструктор,
Сережа Грабовскiй. Он, как и многiе другiе здeсь, -- бeлый офицер,
попавшiйся на провокацiю... В концe гражданской войны он эвакуировался
вмeстe с армiей и потом тоже поддался уговорам совeтских агентов и
вернулся...
Теперь он в Соловках на 10 лeт.
Сережа -- мой старый друг и товарищ по виленской гимназiи. Мы вмeстe с
ним учились, вмeстe проходили первыя ступени сокольскаго воспитанiя. Уже и
тогда одними из характернeйших его качеств были смeлость и упорство.
Помню, как-то в гимнастическом залe он, великолeпный гимнаст, дeлал
велеоборот ("солнце") на турникe. Турник был технически невeрно установлен,
шатнулся, и Сережа, сорвавшись на полном махe, пролетeл нeсколько метров в
воздухe и ударился грудью о печку. Всe ахнули и бросились к нему. Лицо
Сережи было окровавлено и, видимо, он сильно расшибся. Мы подняли его и
стали разспрашивать о поврежденiях. Крeпко сжав губы, он подвигал руками
словно для того, чтобы убeдиться, что они цeлы, потом ладонью обтер
струившуюся по лицу кровь и рeшительно направился к турнику.
Прежде чeм мы успeли его остановить, Сережа был уже наверху, и опять
его тeло стало описывать плавные круги велеоборота.
Всe мы замерли. Начальник Сокола и наш преподаватель, Карл Старый
(впослeдствiи погибшiй в гражданской войнe) бросился вперед, чтобы
подхватить тeло Сережи, если он сорвется. Наступил момент страшнаго
напряженiя, и в глубокой тишинe слышался только скрип турника под руками
гимнаста. А он все взлетал наверх, 341 вытянутый в струнку, и опять плавно
летeл вниз, чтобы вновь красивым движенiем выйти в стойку на прямых руках.
Нам всeм казалось, что вот-вот тeло Сережи сорвется и расшибется уже на
смерть...
Еще два-три взмаха и гимнаст плавно опустился на мат. Помню, никто не
остался равнодушным перед такой смeлостью. С радостными криками и
поздравленiями мы окружили Сережу, пожимая ему руку, но вдруг его замазанное
кровью лицо поблeднeло, и он в обморокe упал на пол...
Впослeдствiи Сережа прошел полностью тернистый путь бойца за Родину.
В первые же годы войны он, как сокол, ушел на фронт и сдeлался
летчиком.
В 1919 году в Екатеринодарe я встрeтил его уже штабс-капитаном с
Георгiевским крестом. И там, в Екатеринодарe, он по мeрe своих сил бывал и
тренировался в мeстном Соколe. Потом мнe довелось встрeтиться с ним уже в
1926 году в Соловках... Он прошел всю эпопею гражданской войны, получил
одним из первых орден Св. Николая за безстрашный полет под Перекопом. Потом
эвакуацiя, чужбина, соблазн вернуться, политическая близорукость,
возвращенiе и Соловки и 10-лeтнiй срок заключенiя...
В лагерe его мужественную, безстрашную и прямую натуру давило
безправiе, гнет и издeвательство. И на оскорбленiе он отвeчал оскорбленiем,
на вызов -- вызовом, на издeвательство -- яростным взглядом своих смeлых
глаз. Он первый шел на защиту слабаго и несчастнаго и не раз рeзко
сталкивался с чекистами...
Сережа был из тeх людей, кто не мог гнуться, не умeл обходить подводных
камней и не хотeл изворачиваться. Он мог только сломаться, и он был
сломан...
Уже послe своего отъeзда в Сибирь я узнал, что его вмeстe с десятками
других людей обвинили в каком-то контр-революцiонном заговорe и разстрeляли.
Многiе из моих друзей и знакомых погибли в ту ночь... Погиб юноша-скаут
-- Дима Шипчинскiй, погиб инженер Коротков, священник отец Михаил Глаголев.
И по этому страшному пути прошел к ямe со связанными руками и наш сокол
Сергeй Грабовскiй. 342
Вeроятно, он не сопротивлялся, но в чем я глубоко увeрен, он прошел
этот свой послeднiй путь спокойным шагом, с высоко поднятой головой...
И послe толчка пули он не поник всeм тeлом, а упал в яму, полную
окровавленных, еще трепещущих тeл -- так же, как и жил -- прямо и гордо, как
молодой дуб...
___
Всe в сборe. Хаим, наш инвалид-завхоз, маленькiй пожилой еврей, юркiй и
веселый, торжественно достает из под койки три бутылки пива, встрeченныя
возгласами удивленiя.
-- Хаим, гдe это вы достали такое чудо?
Наш завхоз хитро улыбается.
-- Откудова? Это, господа, маленькiй гешефт на чувствах одного тут
красноармейца.
-- На нeжных чувствах?
-- Ну да... У него там, на родинe, невeста осталась.. Вeрно, этакая
птичка, пудов этак на 8. Так он ко мнe и пристал: "Напиши, говорит, Хаим, ей
письмецо, а то я, говорит, к политруку боюсь обращаться -- засмeет. "Какой
ты, скажет, желeзный чекист-дзержинец, если бабам нeжныя письма пишешь"...
Ну я, и взялся.
-- Хорошо вышло? -- засмeялся Дима, хлопотавшiй около столика с видом
заправскаго метр-д'отеля.
-- Ох, и накрутил же я там!.. Боже-ж мой... "О, ты, которая пронзила
мое больное сердце стрeлой неземной страсти"... Или еще: "Скоро на крыльях
своей души я полечу, чтобы прижать тебя навeк к своей пламенной груди"... Ей
Богу, прочесть и умереть...
Всe разсмeялись.
-- Здорово запущено, -- одобрительно крякнул Серж. <--> Как это
говорится:
"Любви пылающей граната
Лопнула в груди Игната"...
-- Его, положим, не Игнат, а Софрон звать, но гешефт все-таки вышел
выгодный; видите -- пиво из чекистскаго распредeлителя!.. 343
Когда бокалы -- старыя консервныя банки -- были наполнены, Дима
предложил:
-- Ну, дядя Боб, ты, как старшой, запузыривай тост...
-- Нeт, нeт... Довольно наговорился я на своем вeку. Давайте иначе --
по возрасту: старшему и младшему слово. По возрасту Сема старшой -- ему и
слово.
Небритый исхудавшiй Сема, с темными пятнами на подмороженных щеках,
посмотрeл на меня и укоризненно покачал головой.
-- Ну, уж от тебя, Борис, я не ждал такого подвоха!..
-- Ничего, ничего. Крой. Компанiя-то вeдь своя... Гони тост, а то газ
из пива уходит!
На нeсколько секунд Сема задумался. Среди молчанiя послышался жалобный
вой вьюги, и внезапно сверкающая струйка снeга скользнула сквозь щель
разсохшейся стeны и зашипeла на гудящей печкe.
-- Ну, ладно, -- сказал, наконец, нижегородец. -- Не мастер я, правда,
тосты говорить, но уж куда ни шло...
Он медленно приподнялся, и всe прiумолкли, глядя на его
сосредоточенное, печальное лицо. Потом Сема тряхнул головой, как бы отгоняя
мрачныя мысли.
-- Ну что-ж, друзья! Странный тост я предложу... Выпьем за то, что
привело нас сюда...
Он замолчал, обвел всeх взглядом и слабо улыбнулся.
-- Не за ГПУ, не бойтесь... Выпьем за тe пружины души, которыя не
согнулись в нас, несмотря на давленiе. Я не философ. Но вeдь есть что-то во
всeх нас, что стало выше страха перед тюрьмой, перед Соловками, и, может
быть, даже перед смертью. Вот за это "ч т о - т о", друзья, и выпьем! Может
быть, это "что-то" -- это идея, может быть, -- совeсть, может быть, -- искра
Божья... Я знаю только, что это "что-то" есть во всeх нас, и этим можно
гордиться. Пусть мы зажаты теперь лапой ОГПУ, но все-таки мы не сломаны...
Глаза Семы блестeли, и на блeдных, впалых щеках появился румянец. Он
медленно поднял вверх жестянку с пивом и торжественно сказал:
-- Итак, -- за это "ч т о - т о", что отличает нас от чекиста и
коммуниста. Да здравствует "ч т о - т о"! 344
Никто не закричал "ура". Всe как-то на нeсколько секунд ушли в самих
себя, в глубину своей души, словно провeряя наличiе этого таинственнаго
"что-то" и стремясь найти ему опредeленiе...
В молчанiи глухо звякнули жестянки-бокалы.
Потом, подталкиваемый дружескими руками, поднялся покраснeвшiй Леня.
-- Ну, а я что-ж, -- запинаясь, начал он. -- Мой тост короткiй. Дай
Бог, чтобы мы скоро встрeтились на волe живыми и здоровыми... И тогда
соберемся при свeтe лагернаго костра и вспомним этот вечер соловецкаго
сочельника. Братцы! Мы еще повоюем, чорт возьми... Ну, вот, ей Богу же!
Звучат шутки, звенит смeх, и мы забываем, что кругом воет буря, и мы
находимся на страшном островe...
Кто мог бы тогда подумать, что двоим из нас, тоненькому, кипящему
оживленiем Димe и мужественному, суровому Сергeю суждено остаться навeк
лежать в холодной землe этого острова...
Но сегодня мы живем полной жизнью! Сочельник бывает один раз в году, а
мы -- молоды. Чему быть -- тому не миновать!..
Внезапно в сараe звучат тяжелые шаги. Чья-то рука ищет дверную щеколду.
Мгновенно со стола исчезают и елочка, и бутылки, и к тому моменту, как дверь
раскрывается, пропуская военный патруль, я уже держу в руках программу
новогодних спортивных состязанiй и дeлаю вид, что мы ее обсуждаем.
Старшiй из красноармейцев, сам спортсмен, благодушно улыбается:
-- Ладно, ладно, ребята! Я знаю -- у вас завсегда порядок. Сидите,
сидите. Только смотрите, чтобы никто ни в коем случаe не выходил из станцiи
-- сегодня запрещено.
Патруль уходит, а мы торжественно вытаскиваем из тайника боченок с
брагой. Там и мука, и сахар, и изюм, и хмeль, и всякiя другiя спецiи. Все
это с громадными трудностями собиралось и копилось спецiально для сочельника
и варилось Хаимом с видом средневeковаго алхимика. Теперь настал
торжественный момент откупориванiя заповeднаго боченка... 345
Круглое лицо Хаима, нашего виночерпiя, сосредоточено. Всеобщее молчанiе
придает особую значительность этому моменту.
Пробка скрипит, свист газа проносится по комнатe, вслeд за этим
происходит маленькiй взрыв, и пeнистая брага, при общих ликующих возгласах,
шипящим потоком льется в подставляемыя кружки...
Как мало, собственно, нужно, чтобы доставить радость усталым, забывшим
об уютe и беззаботной улыбкe, сердцам! Одно дeло -- заставить себя
улыбнуться, другое дeло -- улыбнуться от всего сердца...
Саныч вытаскивает "одолженную" у жены какого-то чекиста гитару, и под
вой вьюги в трубe и треск пылающих полeньев тихо льются мягкiе аккорды струн
и слова чудесной пeсни:
"Замело тебя снeгом, Россiя...
Запуржило сeдою пургой...
И печальные вeтры степные
Панихиды поют над тобой..."
А непокорная фантазiя опять несется к иному мiру, гдe нeт гнетущих
картин голода и террора...
Вот сейчас во всем мiрe празднуют Рожденiе Христа. Вездe сiяют
радостныя лица, звучат сердечные тосты, мягко свeтят камины, горят
традицiонныя рождественскiя свeчи...
Я выхожу из сарая. Буря уже прекратилась, и в небe плавно колыхаются
чудесные снопы и полосы сeвернаго сiянiя. Розовые, красные, фiолетовые,
голубые... Они беззвучно скользят и сiяют в неизмeримой вышинe, мягко
освeщая снeжныя поля... Сбоку неясно вырисовывается темный и величественный
силуэт башен, соборов и стeн кремля...
Все тихо. Сегодня ночь Рождества Христова... "На землe мир и в
человeцeх благоволенiе"...
Внезапно недалеко за кла<д>бищем раздаются выстрeлы... Волна холодной
дрожи проходит по моему тeлу...
Так вот что обозначало приказанiе военнаго патруля "не выходить!"
Сегодня -- ночь разстрeлов...
Яма
Как-то, выходя из кремля, я столкнулся с низеньким 346 человeчком.
-- Ба, товарищ Гай! Как живете?
Лицо Гая расплывается в улыбку. Еще бы! Наше знакомство началось с
одиночной камеры на Лубянкe... Это его довели до полусумасшествiя и
заставили подписать приготовленныя слeдователями показанiя. Нeкоторые его
прiятели были разстрeляны, часть ушла по тюрьмам и ссылкам, а его, уже
ненужнаго свидeтеля, послали в Соловки с приговором в 10 лeт.
И здeсь Гай своими глазами наблюдал оборотную сторону совeтской
дeйствительности.
-- Ну, как дeла, товарищ Гай? Да здравствует генеральная линiя великой
партiи и соцiалистическое перевоспитанiе народа путем концлагерей?
-- Да бросьте, т. Солоневич, -- мягким тоном просит Гай. -- Довольно
насмeхаться. Вижу я этот соцiализм.
-- Ладно, ладно, раскаявшiйся грeшник, -- шутливо говорю я, беря его
под руку. -- Чтобы окончательно избавить вас от иллюзiй, давайте пойдемте со
мной сюда, на кладбище. Я вам там кое-что покажу, что закрeпит ваше
раскаянiе.
За кладбищем, у лeса мы подходим к большой прямоугольной ямe, вырытой
еще осенью. Яма до половины чeм-то наполнена, и это "что-то" полузанесено
снeгом.... Из под бeлаго савана, наброшеннаго милосердным небом на этот
страшный прямоугольник, синеватыми пятнами торчат скрюченныя руки и ноги
мертвецов...
Сколько их здeсь, этих жертв безчеловeчнаго лагернаго режима,
безвременно погибших на этом забытом Богом островкe?
В серединe ямы, гдe порыв вeтра сорвал снeг, обнажен почти цeлый труп
-- изможденный, страшный, костлявый. А у самых наших ног из под снeга
высовывается голова с синими губами, искривившимися в страшной гримасe, и
холодным блеском остановившихся зрачков.
-- Вот цeна "достиженiй революцiи"! -- с горечью говорю я. 347
-- Ax, оставьте, Солоневич, оставьте, -- истерически вскрикивает Гай и
лихорадочно тащит меня назад. -- Зачeм вы меня мучите всeм этим?.. Боже мой!
Не напоминайте мнe никогда, что я был с ними... Я уже довольно заплатил за
свою ошибку...
-- Да, но за вашу ошибку, другiе, там в я м e, заплатили еще больше!..
--------
Парад в розницу
Полярный апрeль... Наступили чудесныя бeлыя ночи. Еще холодные лучи
солнца сiяют до поздняго вечера, и снeг слeпит глаза своей нестерпимой
бeлизной.
Сегодня 23 апрeля -- день св. Георгiя Побeдоносца. В прошлом году мы
собрались вмeстe, но в этом году этот сбор особенно опасен... По лагерю
прошла волна "зажима" и преслeдованiй контр-революцiонеров.
Нeсколько недeль тому назад группа священников, собравшаяся помолиться
вмeстe, была арестована и посажена в изолятор по обвиненiю в
контр-революцiонном заговорe...
И на предварительном совeщанiи мы, по мeткому выраженiю Димы, рeшили
отпраздновать наш день "не оптом, а в розницу" -- ограничиться только
посeщенiями друг друга...
На дворe -- мороз и вeтер. Сeверный полярный круг не шутит и не сдается
веснe. Я нахлобучиваю свою волчью шапку и отправляюсь в поход.
В нашем сараe Дима отплясывает какой-то замысловатый индiйскiй танец,
стараясь согрeть застывшiя ноги. Он только что принес из починочной
мастерской нeсколько пар красноармейских лыж и продрог до костей.
-- Ты это куда, дядя Боб? Ей Богу, в сосульку превратился!
-- Надо, братишечка, ребят-то наших повидать...
-- Ах, парадный обход! Постой, пойдем вмeстe. Вот только отогрeюсь
немного.
-- Никак нельзя, Димочка. Пропуска для хожденiя 348 по острову у тебя
вeдь нeт. А теперь такiя строгости -- как раз в карцер угодишь. Да и тут
кому-то нужно остаться...
-- Ладно, ладно, катись, Баден-Пауль Соловецкiй... Что-ж дeлать? Только
ты там и за меня хорошенько потряси лапы ребятам...
Человeк долга
Недалеко от нас к стeнe Кремля прислонилось маленькое зданiе -- это
наше пожарное депо. Ленинградскiй скаут Володя поступил в депо простым
пожарным, но скоро зарекомендовал себя таким спецiалистом, что он теперь уже
начальник пожарной охраны.
В дежуркe -- темно. Володя крутит ручку стараго телефона и с трудом
узнает меня. Лицо его помято, и на щекe полоса сажи.
Я молча протягиваю ему лeвую руку. Нeсколько недоумeвая, он дружески
пожимает ее, а потом, переводя глаза на зеленую вeточку в петлицe моей
тужурки (по традицiи русских скаутов 23 апрeля каждый скаут должен в петлицe
имeть цвeток или простую зеленую вeточку) и радостно вскрикивает:
-- А вeдь и вeрно, чорт побери... Вeдь сегодня же двадцать третье! И
как это я проворонил? Голова, правда, совсeм заморочена; всю ночь не спал.
Только что с пожара прieхали! Деревянный барак у Савватьева горeл. Сам
знаешь, какiе у нас порядки -- ни воды, ни огнетушителей. Люди послe работы
спали всe, как убитые, и дневальный, видно, -- тоже... Там все лeсорубы...
Шестеро и сгорeло, пока мы подоспeли... Видишь, -- сказал он, протягивая ко
мнe свои почернeвшiя от сажи и угля руки, -- самому пришлось работать в
огнe...
-- Да у тебя, брат, и на рожe-то слeды геройства...
Володя разсмeялся.
-- А хорошо, что ты все-таки зашел, напомнил. Надо и мнe нашу славную
традицiю выполнить.
Он оглянулся. На стeнкe дежурки висeл портрет недавно умершаго
основателя ЧК, Дзержинскаго, отличавшагося фанатичной жестокостью. Портрет
был окружен вeнком из золотых вeток...
-- Вот это кстати! Выручил, значит, "желeзный чекист" скаута! 349
Володя отламывает вeточку от "вeнка и, торжествующе улыбаясь, вдeвает
ее в петлицу тужурки.
-- Пусть эта сволочь перевернется в гробу.
-- Да он вeдь в крематорiи сожжен...
-- Ну, так пусть черти его в аду лишнiй разок за мой счет припекут...
Тьфу, какiя глупости в голову лeзут, -- сам над собой разсмeялся Володя. --
Но в нашем положенiи даже шиш в карманe показать, и то прiятно. Все-таки
как-то на душe легче...
Его утомленное лицо оживляется лукавой усмeшкой...
На грани сдачи
В маленькой комнаткe ВПО (Воспитательно-Просвeтительный Отдeл),
окутанный табачным дымом и гомоном спорящих голосов, над столом склонился
наш художник Игорь. Перед ним длинная полоса бумаги, на которой вчернe уже
выведено: "Труд без творчества есть рабство". Игорь накладывает краски на
буквы, изрeдка нервным движенiем откидывает со лба длинные волосы и от
старанья незамeтно для самого себя высовывает кончик языка.
-- Здорово, Игорь!
Среди окружающаго шума, поглощенный своей работой, Игорь не сразу
откликается. Я трясу его за плечо.
-- Эй, очухайся, мазилка. Я к тебe с поздравленiем пришел.
-- Это дeло, -- ласково отвeчает он, крeпко пожимая мнe руку. -- В
отвeт на твое поздравленiе я тебя сразу же и ограблю, -- Он быстрым
движенiем выхватывает мою вeточку и прикрeпляет ее к своей рубашкe.
-- Ты себe еще достанешь, а мнe отсюда никак не выбраться. Видишь,
какой лозунг малюю. Как раз соотвeтствующiй для концлагеря...
-- Да, лозунг подходящiй. Вот его бы на лeсозаготовки или на Кемь-Ухту
-- сразу бы энтузiазм поднялся...
Улыбающееся лицо Игоря покрыто какой-то зеленоватой блeдностью. Он
совсeм истощен и, вдобавок, каждой весной его мучат приступы цынги. 350
В Москвe он был кормильцем большой семьи, которая теперь живет
впроголодь и не может помочь ему ни деньгами, ни посылками. Мы всe стараемся
подeлиться с ним, чeм можем. Но велика ли может быть наша помощь? Всe мы
живем полуголодными...
Разгром скаутов, может быть, наиболeе тяжело ударил именно по Игорю.
Почти у всeх из нас там, на волe, остались родные, которые из-за нашего
ареста все-таки не голодают, а как-то перебиваются. А семья Игоря бeдствует
по-настоящему... А в перспективe у него -- еще долгiе годы ссылки, разлука с
родными, лишенiе избирательных прав, невозможность учиться и свободно
работать, словом, невеселая карьера контр-революцiонера, сидящаго "на
карандашикe" у ГПУ. Впереди разбитая жизнь, а Игорь весь кипит желанiем
работать и творить... И мы не увeрены, что он не сдастся под давленiем всeх
этих невеселых обстоятельств. Может быть, он подаст заявленiе покаяннаго
типа и пойдет работать к пiонерам, только-бы не сломать себe жизни. Конечно,
его выпустят и дадут возможность работать.
Всe мы понимаем его положенiе и его настроенiе и, если он даже и
сдастся, никто из нас не кинет в него камнем осужденiя:
"Не осилили его сильные,
Так дорeзала осень черная..."
Но Игорь не трус. При прощаньи он церемонно салютует мнe, и его лeвая
рука смeло тянется к моей через стол, заваленный коммунистическими
лозунгами...
О, это скаутское рукожатiе! Думал ли когда-нибудь Баден-Пауль, что по
этому рукопожатiю не только скауты будут узнавать друг друга, но и враги,
настоящее, не игрушечные враги, будут вылавливать и ликвидировать скаутов,
как преступников!..
Представитель СММ
Заглядываю в библiотеку. Там, уйдя с головой в свое дeло, просматривает
какую-то книгу низенькiй, южнаго типа паренек Николай, коренастый, заросшiй
волосами, одeтый в остатки того, что в дни "имперррiалистической бойни"
именовалось бы солдатской шинелью... 351
Николай в Соловках -- на особом положенiи. Его и боятся, и держат под
особым контролем. Его отец -- видный московскiй чекист, и на Николая
смотрят, нeкоторым образом, как на "блуднаго сына".
Он уже давно порвал со своим отцом. Идея коммунизма, диктатуры и
террора, в которых хотeл воспитать его отец, чтобы подготовить себe
достойную смeну, вызвали в душe Николая только отвращенiе и жажду найти
иныя, болeе справедливыя формы соцiальной жизни.
Николай был крeпко привязан к нашему братству, хотя скаутинг и на дал
ему отвeта на волнующiе его политическiе вопросы. Когда девятый вал
разгромов пронесся над нашими головами, он рeзко отказался от помощи и
связей отца и вмeстe с нами очутился на Соловках.
Николай у нас -- рeзко выраженный политик. Он проповeдует мысль, что
управлять страной должны не профессiоналы политики, не невeжественная масса,
не финансовые дeльцы, не военная сила, не фанатики соцiализма, а люди науки
и знанiя. Его idée fixe -- власть культурных и знающих людей.
Он хорошо знал подпольную жизнь совeтской молодежи, ея стремленiя,
исканiя и недовольство совeтской жизнью. Это он впервые разсказал мнe о
могучей юношеской подпольной политической организацiи -- "Союза Мыслящей
Молодежи", на которую ГПУ смотрит с такой тревогой и ненавистью...
-- Борис, Борис, -- даже не здороваясь со мной, восклицает он. --
Гляди-ка, что я тут, в старых монастырских фолiантах вычитал: тут у монахов
настоящiй НОТ32 был, когда еще дeдушки Тейлора и на свeтe не было. Тут,
брат, описаны производственные процессы солеварен и молочнаго хозяйства.
Прямо чудеса! Знаешь, оказывается, еще в концe XIX вeка англичане сюда
eздили учиться постановкe молочнаго дeла!...
32 Научная Организацiя Труда.
Он опустил свою книгу и взглянул на меня сквозь космы своих
изсиня-черных волос.
-- Вот это, брат, -- да!... Я, признаться, думал, что монахи, как это в
совeтских книгах пишут, -- так себe 352 -- лежебоки были, только молиться,
да каяться умeли, а вот, поди-ж ты... Молодцы! Вот это, вeрно, настоящая
коммуна была -- не чета нынeшним, соцiалистическим... Вот что значит
спаивающая идея!... Вeра в Бога, да альтруизм... Чорт побери!.. Мнe только
сейчас пришло в голову -- как много общаго, вот, в общих установках
монашества, рыцарства и скаутинга... У всeх разная линiя в жизни, а
истоки-то одинаковые... Слушай, Борис. Ты брат, не обижайся. Катись себe
дальше -- я сейчас слишком взволнован этими мыслями, чтобы с тобой
калякать... Вот, как в головe все сляжется, тогда потолкуем...
Пожав мнe руку, он поворачивается к полкам со старинными монастырскими
книгами, недоступными другим заключенным, а только ему, как библiотекарю.
Счастливец! Его мысль горит и сверкает, и его жизнь полна содержащем
даже здeсь, в условiях лагеря...
"Профессор кислых щей"
В одном из зданiй кремля, в бывшей монастырской кельe, нынe красочно
именуемой "комнатой научных работников", почти безвылазно сидит наша "ученая
крыса", бородатый сосредоточенный Сережа. Он немного не от мiра сего. Его
вниманiе и силы ушли в разработку абстрактных проблем математики и
астрономiи. Когда он был еще на волe, выдающiеся профессора пророчили ему
блестящую карьеру, но волей ГПУ эта карьера была прервана.
Сейчас он предложил ВПО разработать вопрос о влiянiи климатических
перемeн на ход рыбы по метеорологическим данным, сводкам рыбных артелей и
старинным монастырским источникам.
ВПО ухватилось за эту мысль: вот-де, можно щегольнуть перед наивными
читателями совeтских газет: "Посмотрите, мол. У нас, на Соловках, даже наука
процвeтает!"...
И Сережа был немедленно снят с укладки кирпичей и поставлен на "научную
работу".
Когда видишь его за письменным столом, заваленным книгами и бумагами,
ясно ощущается, что это -- 353 его сфера. И, дeйствительно, Серж нeсколько
оторван от жизни и от нашей семьи. Его интересы выше и шире рамок
настоящаго. Он не замeчает окружающаго. Ему почти все равно, когда, как и
что он будет eсть, сколько разнообразных дыр в его костюмe и что будет через
год-два. Но память и точность нашего будущаго профессора замeчательны, и
свeжая еловая вeточка весело зеленeет в петлицe его стараго, рванаго
пиджака.
-- Слушай, Серж! Пройдемся-ка по свeжему воздуху, а то у тебя, как у
Фридриха Барбароссы, борода сквозь стол прорастет...
-- Нeт, Борис, спасибо. Тут у меня как раз мысли ядовитыя назрeли, да и
Николай со старых полок гдe-то выкопал книгу о монастырском рыболовствe XVII
вeка. Я уж посижу, а ты там от моего имени попережми лапы ребятам. Это как
раз по тебe -- циркулировать по разным мeстам. А у меня темперамент книжный.
Кстати, вот: получил я каким-то чудом письмо от Римы, пишет что и она, и
твоя Ирина, и бeдняга невeста Сени -- Ниночка, и другiя наши вдовыя жены
основали в Москвe что-то вродe содружества скаутских жен и налаживают
планомeрную помощь и нам, мужьям-неудачникам, и холостякам-скаутам. Так что
с первыми пароходами ждем прежде всего противоцынготных средств. Ты уж там
по своей врачебной части распредeли, что кому, да заодно и бодрость
поддержи. Не зря же тебя Валерьянкой Лукьянычем зовут. А я уж за твое
здоровье посижу -- работа заeла.
Апостолы скаутизма
В строительном отдeлe -- низком деревянном баракe, наскоро сколоченном
из "горбылей", за чертежным столом склонились рядом двe головы -- Петро и
Саша. Их положенiе в нашей скаутской семьe исключительное -- это наш "суд
чести", наша скаутская совeсть. Их моральный авторитет стоит так высоко в
наших глазах, что каждый из нас старается оцeнить свои поступки и рeшенiя
под их углом зрeнiя. И если лица Петро и Саши 354 омрачаются, каждый из нас
чувствует себя пристыженным.
Сколько раз вопрос: "а как бы посмотрeли на это "наши судьи"?" --
останавливал многих из нас от поступка, спорнаго с точки зрeнiя морали
скаута.
Нижегородец Саша -- это тип русскаго идеалиста. Худощавый и нeжный, с
большими сeрыми глазами и мягкой улыбкой, он всегда невольно напоминал мнe
Алешу Карамазова, который, по образному выраженiю нашего скаутскаго поэта:
"С отчаянiем во взорe
У Бога вопрошает,
Зачeм Он создал мiр,
Во злe погрязшiй?...
Его душа, как нeжная мимоза,
Его вопрос, как острая стрeла..."
Ложь и неправда жизни жестоко бьют и ранят его душу. Трудно живется ему
среди окружающаго гнета и произвола, и ему больно видeть, как нeкоторые из
нас ищут и находят компромиссные пути для дeятельности даже в этих
условiях...
Я часто чувстувую и на себe его грустный испытывающiй взгляд и знаю,
что ему больно видeть меня в кругу тюремщиков, чекистов и наших "красных
жандармов". Он согласен с тeм, что занимаемое мной положенiе дает мнe
возможность помогать многим, что это неизбeжный компромисс в суровых
условiях лагеря, но он не боец, а идеалист-мечтатель, и его душe тяжело.
Инстинкт борьбы ему чужд.
Другой чертежник -- Петро, такой же славный юноша, прямой и стройный, с
ясным безхитростным умом и безмятежным сердцем. К нему как-то не пристает
грязь жизни. Он находит силы в самом себe, чтобы спокойно переносить свое
положенiе. Никто не слыхал от него ни одной жалобы и рeзкаго слова
осужденiя. Он всегда старается вдуматься в причины поступка, в причины
ошибки, и его мнeнiя, в противоположность суровому сужденiю Саши, всегда
снисходительны и человeчны. Саша судит поступки с точки зрeнiя скаутской
морали, Петро оцeнивает их, еще и снисходя 355 к человeческой слабости,
учитывая ненормальную обстановку жизни и считая наши скаутскiе законы только
недостижимым идеалом, уклоненiя от пути к которым неизбeжны.
И рeзкость и нeкоторая нетерпимость Саши удивительно сочетаются с
человeчностью и снисходительностью Петро, и многiе из нас, послe разговора с
нашим "судом чести", уходили как-будто морально просвeтленные... Когда я
вспоминаю об этих цeльных натурах, в ушах невольно звучат стихи московскаго
скаута:
"Ни горы, ни море,
Ни небо, ни степи,
Ни лица людей и ни тeло;
Самое прекрасное,
Что есть на землe и в искусствe,
Это -- душа человeка..."
Ребята встрeчают меня ликующе, и их рукопожатiе особенно сердечно. Вeдь
сегодня день нашей радости, праздник скаутов всего мiра, и их глаза сiяют...
И, уже уходя, я вижу с дороги, как через грязное стекло, заткнутое
сбоку куском пакли, кивают мнe радостныя лица наших "апостолов скаутизма",
как с ласковым уваженiем зовем мы Сашу и Петро...
Медвeжiй тюлень
У большого буксирнаго парохода, ремонтирующагося и вытащеннаго на
берег, раньше, в дни славы монастыря, называвшаяся "Архистратигом Михаилом",
а теперь переименованнаго в "Энгельса", я не без труда нахожу нашего
славнаго Глёба.
Он у нас штурман дальняго плаванья... Да и кого только нeт среди
скаутов, сосланных на Соловки! Мы частенько смeемся, что если бы ГПУ, вмeсто
Соловков, послало нас с нашими герлями на какой-нибудь необитаемый остров,
наша республика была бы лучшей в мiрe...
Судьба нашего Глёба сложилась особенно обидно. Сын адмирала (Н. Ф.
Бострем), он кончил курс учебы в Англiи и прieхал перед самой революцiей в
Россiю, чтобы отдать свои знанiя родному флоту. Но не довелось ему 356
поплавать на вольных кораблях по свободным волнам со своей молодой,
женой-скаутом... Теперь он плавает на баржах, катерах и параходах,
принадлежащих ГПУ, и по морю, которое с полным правом можно бы было назвать
морем "полярной каторги"...
Широкоплечая, медвeжья фигура Глёба рисует его каким-то увальнем,
каким-то моржом. И, дeйствительно, на сушe он как-то вял, неповоротлив и
почти сонлив. Но как-то мнe довелось видeть его на водe: он преобразился в
родной стихiи, стал совсeм иным -- быстрым, точным, стремительным, настоящим
"морским волком". Помню, как весело сiяло его лицо, когда его буксир в шторм
точно развернулся и цeпко пришвартовался к пристани...
Но сейчас он на берегу. Он медленно откладывает в сторону англiйскiй
ключ, методически и аккуратно вытерает куском пакли свою ладонь от масла и
копоти и долго и крeпко трясет мою руку, весело улыбаясь. Он, наш Глёб, не
разговорчив. Да и все понятно в день 23 апрeля в крeпком рукопожатiи двух
скаутов, запертых на страшном островe...
___
Измученным и продрогшим возвращался я домой послe своего "парада в
разсрочку". Но на душe было свeтло и радостно.
Медленно шел я мимо величественной кремлевской стeны, пытаясь
проанализировать всколыхнувшiя мою душу впечатлeнiя сегодняшняго дня...
Вот сколько их, моих братьев по скаут-значку и Соловкам! Всe разные,
каждый характерен по своему, а вмeстe с тeм, в каждом из них есть что-то
одинаковое, что-то душевно высокое и крeпкое. Недаром вeдь со всeх концов
Россiи прислали сюда, в этот полярный лагерь, самый суровый и страшный,
именно эту молодежь...
Что же заставило их не сдаться перед мощью ГПУ? Что дало им силы не
отступить перед перспективой исковеркать свое будущее и, может быть, даже
заплатить головой за свое сопротивленiе?
Да, всe они скауты... Но как могло случиться, что идея воспитанiя
молодежи, брошенная почти 30 лeт тому назад не педагогом, не ученым, не
философом, не учителем 357 жизни, а простым боевым англiйским офицером, так
овладeла молодыми сердцами, что в дни испытанiй подняла тысячи их на
геройскiе подвиги?
Вeдь вся безнадежность и опасность сопротивленiя была ясна каждому.
Идти со своей идеей и молодым задором против колоссальной мощи ОГПУ было бы
как-будто бы так легкомысленно. Так что же питало гордость и несгибаемость
этой молодежи в ея заранeе обреченной на неудачу борьбe против давящей лапы
ГПУ?..
Эта мысль захватила меня. В самом дeлe, как опредeлить ту силу, которая
побудила безоружную молодежь безстрашно смотрeть в свирeпые глаза террора и
даже здeсь, в самой пасти ГПУ, не признавать себя побeжденной и
раздавленной?..
Я вспомнил сотни и сотни скаутов, их жизнь, их чувства, надежды,
стремленiя, еще раз мысленно пробeжал глазами по рядам моих соловецких
друзей, заглянул вглубь своей души и увeренно отвeтил:
Мы не сдались потому, что нам было противно насилiе над нашими
убeжденiями; потому, что мы не хотeли согнуться перед властью грубой силы;
потому, наконец, что никто из нас не чувствовал себя виновным перед своей
Родиной-Россiей, которой мы служили...
Мы не отозвались на предложенiе Комсомола -- калeчить дeтскiя души в
отрядах пiонеров, и не порвали нашей братской связи из-за страха перед
репрессiями ГПУ. Мы честно и прямо называли себя скаутами и так же прямо
выполняли свой долг, как мы его понимали.
Наша совeсть и гордость не позволили нам понести к ногам ГПУ покаянной
мольбы о прощенiи. Она диктовала нам прямой путь. Этот путь привел нас в
Соловки. Ну, так что-ж?
Может быть, какой-нибудь скептик, волосы котораго убeлены пылью длинной
жизненной дороги, и мог бы сказать нам тоном мягкаго упрека:
-- Развe стоило коверкать свою молодую жизнь из-за юной задорности и
несгибаемости? Это вeдь -- дeтское донкихотство.
Но вeдь мы боролись не за скаутскую организацiю, не за право дeтей
собираться в патрули, носить широкополыя шляпы и ходить в походы. 358
Мы были солдатами великой армiи молодежи, которая не пошла ни под
угрозой нагана, ни за приманкой пайка по пути безбожiя, интернацiонала и
крови... В этой армiи были бойцы разных степеней активности. Были и
террористы, и боевики, и подпольщики, и политики. Скаутскiй отряд оказался
носителем моральной силы нашей идеи. Он не успeл сплотиться в кулак для
политическаго сопротивленiя, но в сотнях и тысячах городов Россiи он показал
свою несгибаемость, свою моральную силу и с честью вынес первое испытанiе,
которое судьба поставила на пути скаутскаго братства всего мiра. Русскiе
скауты показали, что Россiя, нацiональная Россiя, может поставить их в ряды
тeх сыновей, которые остались до конца на русском посту...
Мы не сдались, и грубая сила могла только разметать нас по всему лицу
нашей Родины. Многiе погибли под ударами террора, но в душe оставшихся,
закаленных испытанiями, по-прежнему горит Огонек Россiи.
И если когда-нибудь будет подсчитываться количество погибших на великом
пути прогресса человeчества, количество жертв в борьбe за идею правды и
любви, -- тогда молодежь всего мiра с чувством гордости и уваженiя склонится
перед памятью русских скаутов.
Ибо русскiе скауты даже в вихрe пожара революцiи не склонили перед
грубой силой своих знамен...
Послeднiй взгляд на Соловки
"Бог не без милости,
Казак не без счастья..."
Всe испытанiя послeдних лeт все большей больше отражались на состоянiи
моих больных глаз. Закон Locus minoris resistentiae (мeсто наименьшаго
сопротивленiя) сказывался в полной мeрe. В моем организмe оказалось
наслeдственно слабое мeсто -- глаза, и по этому мeсту ударили всe невзгоды.
Думать о леченiи и уходe здeсь, на Соловках, было бы наивностью. Люди с
послeдними степенями туберкулеза посылались сюда и гибли сотнями от лагерных
условiй, от работы, от цынги, от полярнаго климата... Гдe мнe,
контр-революцiонеру, было мечтать о том, что вопрос о 359 моем гаснущем
зрeнiи обезпокоит кого-либо из чекистов?.. Меня спасла помощь брата и жены.
Гдe-то там, в Москвe, от скромнаго бюджета отрывались крохи и посылались
мнe... Не будь этого -- не уйти бы мнe с Соловков живым и зрячим...
Но я боролся за зрeнiе со всей своей изворотливостью, и так же боролись
за это и в Москвe. Я не могу писать, как удалось мнe добиться успeха, но
неожиданно в концe апрeля 1928 г. разразился гром среди яснаго неба. Пришла
бумажка:
"Заключеннаго Солоневича, Б. Л. направить в Ленинград, в тюремную
больницу имени д-ра Гааза"...
И вот, как-то вечером мнe объявили, что рано утром я на лодкe
отправляюсь на материк...
Пароходное сообщенiе между Соловками и материком поддерживается только
около 6 мeсяцев в году. Остальное время гавани замерзают, и около острова
образуется полоса льда в 3-4 километра шириной. Само море цeликом не
замерзает, и в хорошiе дни на лодкe можно проскочить, хотя и с большим
риском, в Кемь. И вот, единственным пассажиром такой лодки в апрeлe 1928
года оказался я.
Рано утром шел я со своей сумкой, постоянной спутницей моих
странствованiй, дошедшей вмeстe с хозяином и до Финляндiи, по льду к лодкe.
День обeщал быть тихим и морозным. Солнце гдe-то уже поднялось, но было
скрыто в розовом туманe. Блeдно-голубое, какое-то призрачное небо свeтлeло
все больше. Мы подошли к краю ледяной каемки и стали грузить вещи на лодку.
Солнце показало, наконец, свой блeдно-красный, матовый край над завeсой
тумана, и дальнiй монастырь внезапно расцвeтился мягкими красками. Покрытыя
инеем и снeгом стeны Кремля засiяли каким-то розовым блеском. Крыши башен
темнeй обрисовались на свeтлом небe, а громады соборов как-бы поднялись во
весь свой величественный рост, доминируя над окружающей картиной...
Мы сeли в лодку и оттолкнулись от льда. 360
Прощай, старый монастырь!.. Много видeл я на твоей груди такого, что
лучше бы никогда не видeть человeческому глазу...
Прощайте, Соловки, остров пыток и смерти!..
Но тебe, Святая вeковая твердыня, тебe -- до свиданья... Если, Бог
даст, я еще вернусь к тебe -- вернусь тогда, когда опять будут сiять твои
кресты, гудeть колокола, а о мрачном прошлом напоминать будут только
памятники на братских могилах-ямах...
Я прieду склонить свои колeна перед памятью жертв, заливших своей
кровью и слезами твою грудь и твое святое имя... 361
__
--------
"Помню, помню, помню я,
Как мене мать любила,
И не раз, и не два
Она мнe говорила:
Срeжут волос твой густой
Вплоть до самой шеи,
Поведет тебя конвой
По матушкe Расеe..."
Арестантская пeсня
Во льдах
Двое суток пробивалась наша лодка через морскiе льды. Сверкающiе
ледяные массивы с угрожающим скрипом окружали нашу скорлупку, как бы
сознательно стремясь раздавить нарушителей полярнаго покоя. Усатыя морды
тюленей с любопытством глядeли на нас с высоты причудливых изломов ледяных
гор, а бeлая ночь окружала нас своим мягким полумраком.
На серединe пути громадный обломок ледяной горы с грохотом упал в море
за кормой нашей лодки, и взмывшая волна залила до половины нашу шлюпку.
Застревая среди льдин, волоча лодку по плоским массивам, со всeм напряженiем
гребя в узких корридорах между льдинами, чтобы успeть прорваться в открытое
мeсто из суживающагося капкана, без сна и горячей пищи, мы медленно
пробивались к берегу.
Полузамерзшими, мокрыми и истомленными мы все-таки благополучно
прибыли, наконец, на материк. Опять гнусный Кемперпункт... Но сознанiе того,
что остров Соловки остался позади и впереди намeчаются какiя-то новыя
перспективы, оживляло меня и наполняло новыми надеждами. 362
Сильнeй дружбы
В Кемперпунктe мнe пришлось около недeли ожидать отправки в Ленинград.
Пересыльный пункт продолжал оставаться самым гнусным мeстом во всем мiрe, но
на этот раз мое положенiе было совсeм иным: я был уже старым заключенным, с
опытом и связями, легко увильнул от лагерных работ и изрeдка даже получал
отпуск в "вольный город" Кемь, расположенный в 10 клм. от пункта. И с
чудесный ощущенiем вырвавшагося из клeтки звeря я гулял по кемьским улицам
-- мосткам из досок, проложенным на болотах и скалах -- и с интересом
осматривал старинныя бревенчатая часовенки и избы карелов и единственный в
городe двух-этажный каменный дом управленiя лагеря.
Как-то раз вечером, во время такой прогулки, когда рeдкiя снeжинки
крутились в струях морского вeтра, до моего слуха донесся веселый,
жизнерадостный смeх.
В этом сeром, мрачном городe у полярнаго моря, рядом с Соловецким
лагерем, задушевный смeх был настолько рeдким явленiем, что я невольно
направился в сторону, гдe впереди меня раздавались чьи-то шаги, говор и
смeх. Скоро в туманe сверкающих снeжинок (несмотря на вечернее время, солнце
было еще высоко) я различил фигуры смeющихся людей -- слитый силуэт мужчины
и женщины -- вeрнeе, дeвушки, -- тeсно прижавшихся друг к другу и, видимо,
всецeло поглощенных своими разговорами и дeлами. Я медленно шел за этой
парочкой, чувствуя себя немного виноватым за подглядыванiе, но искренно
наслаждаясь взрывами веселаго смeха, то и дeло долетавшими до меня сквозь
порывы вeтра.
На перекресткe пустынной улицы мужчина оглянулся по сторонам, и,
видимо, никого не замeтив, нeжно обнял дeвушку за талiю. В слeдующiй момент,
поддeтый ловкой подножкой, он уже лежал в сугробe снeга, и его спутница со
смeхом сыпала ему за воротник пригоршни снeга. Бой разгорался. Звуки веселой
возни как-то странно раздавались среди безмолвiя покосившихся от времени,
почернeвших изб.
Наконец, мужчина поднялся и, к моему удивленiю, 363 побeдительница
нeжно его поцeловала и стала заботливо счищать с его куртки слeды снeжнаго
купанья.
В этот момент "пострадавшiй" повернулся в мою сторону и удивленно
вскрикнул:
-- Боже мой! Дядя Боб! Неужели ты?
И оставив удивленную дeвушку, он бросился ко мнe. Мы сердечно обнялись.
Это был нижегородскiй скаут Борис, еще осенью отправленный в Кемь в
управленiе СЛОН'а.
Схватив за рукав, он стремительно потащил меня к дeвушкe.
-- Вот, знакомься, Надя, -- скаутмастор Солоневич. Проще говоря, дядя
Боб, о котором ты, конечно, не раз и не два, и не три слыхала. А это, Борис
Лукьянович, -- наша машинистка Надя, московская герль. Мы тут в управленiи
на-пару работаем.
-- Вижу, вижу, что на-пару, -- разсмeялся я, пожимая руку дeвушкe. -- Я
уж тут, грeшным дeлом, подглядывал, как это вы тут дрались...
Надя, одeтая в старую, заплатанную жакетку, видимо, еще времен тюрьмы и
этапов, чуть покраснeла и, поправляя выбившiеся из-под платочка волосы,
засмeялась.
-- Да мы это так -- дурили.
-- И вродe, как Борис был положен на обe лопатки?
-- Да вeдь ты, конечно, сам знаешь, что между герлей и змeей
подколодной, собственно, большой разницы-то и нeт. У нея и патруль так
звался...
-- Ах, ты, негодный! -- замахнулась на него Надя. -- Вот я тебe...
Но мой тезка мигом спрятался за мою спину и шутливо высунул язык.
-- Шалишь, Наденька, теперь не достанешь. Мы за дядей Бобом, как за
стeной соловецкой.
-- Ладно, ладно, ребята. Да возсiяет мир в ваших сердцах. Чтобы вы не
дрались, позвольте я вас раздeлю. Вы, Надя, берите меня под руку с этой
стороны, а ты, побeжденный, -- с этой.
-- Есть, капитан... А скажи, прежде всего, какими вeтрами тебя сюда
занесло?
-- Вeтры, по совeсти сказать, прямо с неба свалившiеся. Eду в Питер
глаза лeчить! 364
-- Вот это здорово! Как же тебe это удалось?
-- Это, братишка, длинная исторiя. Тут все: и блат, и связи, и
собственный напор, и счастье -- все есть.
-- А вы, дядя Боб, сейчас свободны? -
-- Как птичка небесная. Eхать мнe только через нeсколько дней.
-- Вечерок с нами проведете?
-- Если угостите стараго мрачнаго соловчанина своим смeхом -- с
наслажденiем.
-- Ну, этого товара у нас миллiоны тонн.
-- Весной особенно -- я вижу. А тебe, Борис, можно выкрутиться на
вечер?
-- Да я пробуду повeрку и опять ходу дам. Я вeдь в общежитiи
отвeтственных работников живу -- внe Кемперпункта... Ребята вмeсто меня
куклу на кровати сдeлают на случай обхода... Это все проработано. А тебe
ничего поздно вернуться?
-- Малахова помнишь?
-- Комзвода? Капитана футбольной команды "Динамо"?
-- Да. Ну, так он дежурный по пункту... Свой в доску и брюки в полоску.
-- Так пойдемте ко мнe? -- сказала Надя.
-- Как это к вам? Куда?
-- Да ко мнe, в комнатку. Я здeсь комнатку снимаю у одного рыбака.
-- Комнатку? Развe вы не в баракe заключенных живете?
Дeвушка с шуточным презрeнiем выпятила нижнюю губку:
-- Заключенных? Ах, что вы, Борис Лукьяныч? За кого вы меня принимаете?
Вы имeете дeло не с какой-нибудь лишенной всeх прав заключенной, а с вольной
гражданкой!
Я удивленно поглядeл на Бориса.
-- Вeрно, вeрно. Надя теперь вольная!
-- Да, да, конечно, -- вспомнил я. -- Вы же только 2 года имeли и,
вeроятно, уже срок-то закончили.
-- Давно уже... 365
-- Так почему же вы не уeхали? Вам вeдь вeрно "-6" дали?33
33 Минус 6 -- это род ссылки, при которой административно высылаемый
сам выбирает себe мeсто ссылки, не имeя права въeзжать в 6 главных городов
СССР. Бывает еще -12, -24 и даже -36. Это -- одна из мягких видов совeтских
ссылок.
-- Да. Но я не знаю еще, куда eхать. Вот, куда Борю пошлют!..
Я опять удивленно взглянул на нижегородца.
-- Да, да, -- опечаленным тоном сказал Борис. -- Ничего, брат, не
сдeлаешь -- заболeла Надя.
-- Чeм заболeла? -- не понял я шутки.
-- Да вот, Boriscarditis'ом.
-- Чeм, чeм?
-- Да вот, тяжелым, воспаленiем сердечно-суставной сумки на почвe
раненiя сердца bacillus boy-scouticus.
-- Ах, ты, насмeшник! -- притворно разъярилась Надя и, бросившись к
сугробу, стала скатывать снeжок.
-- Не буду. Ей Богу, не буду, Наденька, -- стал Борис на колeни. -- Сам
болен, мое золотко, сам болен. Не убивай меня. Дай пожить еще какую-нибудь
сотенку лeт...
-- А будешь издeваться над бeдной беззащитной дeвочкой? -- сурово
спросила Надя, стоя над нижегородцем с поднятых снeжком.
-- Вот, лопни мои глаза!.. Вот, ни в жисть! Вот, провалиться мнe на
этом самом мeстe...
-- Ну, ладно, так уж и быть. На этот раз прощаю! -- с видом милостивой
королевы сказала Надя. Борис мигом вскочил и быстро чмокнул Надю в губы.
-- Вот, и мудрый д'Артаньян говорил: "Всегда можно сладить с женщинами
и дверьми, если дeйствовать с ними нeжно".
-- Ах ты!.. -- хотeла опять протестовать Надя, но Борис уже говорил мнe
серьезно.
-- Это мы, дядя Боб, так себe -- дурачимся от полноты сердец: мы теперь
жених и невeста...
Когда затихли поздравительныя слова и отвeты, я спросил:
-- Так почему же вы все-таки не уeхали? 366
-- Да вот, что с ней сдeлаешь! Вбила себe в голову: вмeстe, да вмeстe
eхать. Ну, хоть ты что хочешь!.. Бабья логика!.. Я ей сколько раз доказывал,
что если она сейчас уeдет, то к моменту моего освобожденiя она может деньгу
подмолотить и потом прieхать ко мнe в ссылку... Так вот, нeт -- опять свое:
"вмeстe да вмeстe"...
-- Опять ты, Боря, рeшенные вопросы перерeшать хочешь. Вот уж эти мнe
мужчины. Как-будто бы их логика только и есть на Божьем свeтe. А у нас --
все бабьи капризы...
-- Так почему же вы, в самом дeлe, остались?
-- Ну, как же, Борис Лукьянович, -- серьезно отвeтила дeвушка. -- Вы
вeдь знаете, гдe мы находимся. Мало ли что может случиться -- я все-таки
здeсь, под боком, и на положенiи почти вольнаго человeка -- могу помочь... А
мало ли что может случиться -- болeзнь, тюрьма, какая-нибудь отправка. Вeдь
бывал же он на страшной этой Кемь-Ухтe... А тогда еще хоть силы были... А
теперь, послe двух лeт такой, вот, жизни... Каково мнe будет там, в Россiи,
быть "вольной" и думать о его положенiи? Нeт, уж я лучше подожду, а потом
вмeстe поeдем...
-- Ну вот, что вы сдeлаете с таким женским упрямством? -- отозвался
Борис, но, несмотря на взятый им шутливый тон, нотка растроганности
прозвучала в его голосe. -- Видите сами... Безнадежно... Как окончила свой
срок, так пошла к самому Эйхмансу (Начальник Управленiя СЛОН'а). Как она там
к нему прорвалась -- спросите у нея. Вeдь недаром говорят -- пьяным, да
влюбленным судьба ворожит. А тот в хорошем подвыпившем настроенiи был --
растрогался, разрeшил на общих основанiях остаться, даже еще паек выписал...
Ах, ты, чудачечка моя милая!..
-- Почему же чудачечка?
-- Да вот -- цeлый год потеряешь!
-- Много ты понимаешь! -- тихо отвeтила дeвушка. -- Да вeдь этот год,
Бог даст, мы будем вмeстe... 367
--------
Ленинградскiе профессора рeшили, что болeзнь моих глаз неизлeчима и что
возвращенiе в климат и условiя жизни в Соловках грозит мнe слeпотой34. Этот
медицинскiй акт был направлен в Москву, а я переведен из больницы в тюрьму
(раз неизлeчим -- так чего же держать в больницe?).
34 Мой "status praesens":
Myopia magna gravis -- 23, O D.
Visus sine correctiae -- 3/200
" cum correctiae -- 0,3
Chorioretinitis gravis chronica cum staphylomae posteriori utrii
oculis.
Очень трудно было расчитывать, что московское ГПУ примет во вниманiе
угрозу слeпоты и не пошлет меня обратно в Соловки. В многочисленных лагерях
ОГПУ погибали тысячи и тысячи тяжело больных, особенно туберкулезных, и я не
мог расчитывать на благопрiятный исход. Мои родные в Москвe, как говорят,
"нажали всe кнопки", и мнe в ожиданiи отвeта из Москвы пришлось провести
нeсколько томительных мeсяцев в общей камерe Ленинградскаго ДПЗ (Дома
Предварительнаго Заключенiя).
Столeтнiй узник
"Боль жизни сильнeе интереса к жизни. Вот поэтому религiя всегда будет
побeждать философiю."
В. Розанов
В нашей тюремной камерe -- 18 "штатных" мeст: 18 желeзных привинченных
к стeнам коек. Теперь эти койки стоят вертикально, словно ржавые, погнутые
обломки стараго забора. Эти койки уже много лeт не опускались на пол, ибо
совeтскiй "жилкризис" не выпускает из своих лап и тюрьмы, и населенiе этих
тюрем спит по иному, не на койках, этих "пережитках проклятаго буржуазнаго
прошлаго"... 368
Только что прошла вечерняя повeрка, и в строю у нас оказалось 57
человeк... "Перевыполненiе соцiалистическаго плана", что и говорить...
Послe повeрки мы дожевывали корочки хлeба -- остатки фунтоваго пайка --
и стали готовиться ко сну. Дежурные внесли из корридора два десятка
деревянных щитов и разложили их рядышком на полу. На этих щитах, соблюдая
нехитрыя арестанскiя правила общежитiя, стало размeщаться все пестрое,
разноплеменное населенiе нашей камеры. На этом "Ноевом ковчегe" для всeх
мeста не хватило, и человeк 15 (из числа прибывших послeдними) стали
заботливо разстилать на холодном цементном полу свои пиджаки и куртки,
устраивая себe ночное логово по образцу диких звeрей.
Кого только нeт в числe моих товарищей по камерe! Старики и подростки,
крестьяне и рабочiе, нeсколько студентов, сeдой профессор, нeсколько
истощенных интеллигентных лиц, люди с военной выправкой, измученный старый
еврей, кучка шумливых безпризорников, для которых тюрьма и улица -- их
привычное мeстопребыванiе... И всeх нас спаяло положенiе узника совeтской
тюрьмы, званiе "классоваго врага и соцiально-опаснаго элемента" и
трагическая перспектива многих лeт каторжнаго труда в концентрацiонных
лагерях.
Постепенно шум стал стихать. Каждый как-то нашел себe мeсто, и вскрики
и ругань все рeже перекатывались над сeрой массой лежащих людей. Сон --
единственная радость узника -- стал понемногу овладeвать голодными и
измученными людьми.
Поудобнeе приладив в видe подушки свою спинную сумку и накрывшись
курткой, я сам стал дремать, когда внезапно в тишинe корридора раздались
шаги нeскольких людей. Еще десяток секунд и шаги остановились у дверей нашей
камеры. С противным лязгом звякнул замок и двое надзирателей ввели в двери
высокого человeка с длинной сeдой бородой.
Старик этот ступал как-то неувeренно, и было странно видeть, как наши,
обычно грубые, сторожа бережно поддерживали его под руки. В полумракe
камеры, освeщенной только одной тусклой лампочкой в потолкe, можно было с
трудом различить блeдное лицо старика, обращенное 369 прямо вперед, словно
он не смотрeл на лежавших перед ним людей.
-- Эй, кто у вас тут староста? -- спросил один из надзирателей.
Я вышел вперед.
-- На, вот, принимай-ка старика. -- В грубом, рeзком голосe надзирателя
слышалась какая-то странная сдержанность, словно он чувствовал себя неловко.
-- Устрой его тута как-нибудь получше... Ежели что нужно будет --
позови кого из наших... Для такого случа`я...
Он запнулся и, просовывая мою руку под руку старика, сурово, как бы
стыдясь мягких ноток голоса, добавил:
-- Ну, держи, чего там...
Я удивленно взял протянутую руку, и старик тяжело оперся на нее. Опять
звякнул замок камеры, и мы остались одни с новым товарищем по несчастью.
Затeм старик медленно повернул голову ко мнe, и только тогда я увидeл, что
он слeп...
По неувeренным движенiям старика и, вeроятно, по направленiю моего
взгляда и выраженiю лица и всe остальные заключенные замeтили это, и
гудeвшая тихими разговорами камера как-то сразу смолкла, волна вeтра задула
всякiй шум...
Нeсколько секунд всe молчали. Потом старик медленно поклонился в пояс и
тихо, но внятно сказал:
-- Мир дому сему...
Это старинное полуцерковное привeтствiе, обращенное к нам, узникам,
оторванным от настоящаго дома и семьи, показалось настолько странным, что
никто не нашелся сразу, что отвeтить. Всeм нам казалось, что появленiе этого
старика -- какой-то сон.
Что-то непередаваемо благостное было в выраженiи его спокойнаго,
обрамленнаго сeдой бородой лица, и мнe в первыя секунды показалось, что
передо мной какой-то угодник Божiй, каких когда-то, еще мальчиком, я видeл
на старинных иконах. И теперь казалось, что этот угодник чудом перенесен в
нашу камеру, и что наша тоскливая 370 тюремная жизнь прорeзана каким-то
лучом сказочной легенды...
Но эти нeсколько секунд растерянности прошли. Живой старик тяжело
опирался на мою руку и молчал. Жизнь требовала своего...
-- Спасибо, дeдушка, -- нeсколько опомнившись, невпопад отвeчал я. --
Пойдемте, я вас как-нибудь устрою на ночь.
Осторожно проведя старика между лежавшими людьми, я привел его в свой
угол. Там, рядом со мной лежал и теперь сладко спал Петька-Шкет, молодой
вор, паренек, никогда не знавшiй дома и семьи, отчаянная башка, драчун и
хулиган, в вечернiе часы разсказывавшiй мнe всякiе случаи своей безпризорной
жизни.
-- Слушай, Петька, потeснись-ка малость! -- толкнул я парнишку. -- Тут,
вот, старика привели. Нужно мeсто дать...
Заспанное лицо Петьки недовольно поморщилось. Не открывая глаз, он
раздраженно заворчал:
-- К чортовой матери... Пущай под парашей ложится... Я не обязан...
Сосeд сердито толкнул его кулаком в бок :
-- Да ты посмотри, хрeн собачiй, кого привели-то!
Петька приподнялся с явным намeренiем испустить поток ругательств, но
слова замерли у него на языкe. Он увидeл перед собой высокую, величавую
фигуру старика, и остатки сна мигом слетeли с него. Он удивленно вытаращил
глаза и выразительно свистнул.
-- Ого-го-го!.. Вот это -- да!..
И, не прибавив больше ни слова, паренек молча свернул свой рваный
пиджак и уступил мeсто "товарищу". Я помог старику опуститься на щит и
положить под голову маленькую котомку. Устроившись немного поудобнeе, мой
новый сосeд перекрестился и неторопливо сказал:
-- Ну вот, Бог даст, и отдохну нeсколько деньков... А то два мeсяца,
как все везут и везут...
-- А откуда вас, дeдушка, везут-то? -- несмeло спросил кто-то из
лежавших.
-- Да издалека, сынок, издалека. С Афона... С Новаго Афона, святого
монастыря Божьяго... 371
-- А за что это вас?
-- Не знаю, сынок. По правдe сказать, сам не знаю, -- спокойно и мягко
отвeтил старик. -- Мнe не сказали. Прямо со скита взяли. Я там схимником,
монахом в горах жил. Монастырь-то самый давно уже забрали, но меня, вот,
пока не трогали... Развe-ж я кому мeшаю?..
Старик говорил медленно, и к мягкому звуку его голоса с затаенным
дыханiем прислушивалась вся камера. Каким-то миром вeяло от слов старика,
хотя эти простыя слова были полны трагическаго смысла. Но в его голосe
чувствовалась какая-то примиренность с жизнью, какое-то глубокое душевное
спокойствiе, умиротворяюще дeйствовавшее на всeх нас, напряженных и
озлобленных.
-- А гдe это вы, батюшка, глаза-то свои потеряли? -- с живым
сочувствiем спросил какой-то маленькiй крестьянин.
-- Эх, давно, сынок, давно дeло было... Послe войны. Годочков этак с
десять тому назад. Когда голод-то первый был, наказанiе за грeхи наши... Да
и то сказать, глаза-то у меня, вeрно, уж некрeпкiе были. Много лeт на Божьем
свeтe прожил. Уж и забыл точно... Кажись, как-бы 108 или 109 годов живу.
Теперь Божьему свeту уж только по памяти радуюсь. Ночь вeчная перед
глазами...
На блeдном лицe монаха под сeдыми усами появилась едва замeтная
грустная улыбка. Но глаза его смотрeли по-прежнему в одну точку немигающим
мутным взглядом.
-- Господи Боже! -- не выдержал кто-то. -- Да за что-ж вас сюда
послали?
-- Да я уж говорил, сынок, что не знаю. Какой с меня вред? А вот, все
возят по тюрьмам разным. Три годочка какого-то лагеря назначили...
-- Соловки, вeрно?
-- Не знаю, сынок, и этого не знаю... Дал бы то Господь, чтобы туда
послали. В молодые годы был я в этом святом мeстe. Видал все благолeпiе
монастыря-то Соловецкаго. У нас, на Новом-то Афонe, скалы дикiя, юг, море
синее... А там, на Соловках, тихо все, бeдно. А монаху-то суровое, да бeдное
-- для души-то легче. Да... Думал я еще раз съeздить туда перед смертью, да
вот 372 не привел Господь... А теперь, вот, за рeшетками везут. Как звeря,
али убiйцу лютаго! Ну, что-ж! На все Божiя воля! Без Его святой воли и волос
с головы не упадет... Не вeдают бо, что творят.
На нeсколько секунд воцарилась мертвая тишина. Для всeх нас, столько
слышавших про ужасы Соловецкаго концлагеря, было ясно, что старику не выйти
оттуда живым. Не даром Соловки, превращенные в самый суровый застeнок
краснаго террора, называли "островом пыток и смерти". Я сам, только что
вырвавшись оттуда и направляясь в Сибирскую ссылку, знал лучше многих, что
для старика заключенiе в Соловки -- замаскированная смертная казнь...
Видимо, монах понял наше молчанiе.
-- Да... В Соловки, значит, -- медленно повторил он. -- Ну, что-ж...
Там и умереть легче будет. Благодать-то Божья незримо витает в святом мeстe.
И злым людям не очернить святыни. Только бы, вот, доeхать живым туда, а
там... Это вам, молодым, смерть страшна. А нам, старикам, служителям
Божьим... Мы как с трудной дороги домой возвращаемся, когда час послeднiй
пробьет. С чистой совeстью, да с именем Божьим вездe смерть легка...
Слова старика, сказанныя с невыразимой простотой, произвели необычайное
впечат<л>eнiе на всeх нас, измученных, голодных, оторванных от дома и семьи,
у кого они были, видящих впереди тернистый путь совeтскаго заключенiя --
безконечныя тюрьмы, каторжный труд и ссылки... Каждый из нас чувствовал себя
невинным или незаслуживающим такого суроваго наказанiя. И всeх нас, людей с
надломленной, озлобленной душой, как-то смягчила и одновременно пристыдила
картина этой величественной скорби и смиренiя... И фигура старика-монаха
словно опять выросла в дверях тюрьмы и мягко сказала всeм нам:
-- Мир дому сему...
И, дeйствительно, какой-то мир, какая-то свeтлая мягкая грусть стали
замeнять в душe озлобленность и боль.
И всe мы не могли оторвать глаз от лица слeпого старика, и когда он,
съeв кусок чернаго хлeба и запив его водой, тяжело повернулся и стал на
колeни, в камерe настала такая тишина, что казалось -- никто не дышит. 373
В этом мертвенном молчанiи обреченный на смерть старик стал молиться...
И всe мы почувствовали, что не только между ним и Божьим мiром нeт преград в
видe каменных стeн и толстых желeзных рeшеток, но что эта молитва величаваго
страдальца приближает и нас к Престолу Всевышняго и облегчает у Его ног наше
горе и нашу боль...
Я оглянулся... Десятки напряженных лиц с широко раскрытыми глазами, не
отрываясь, смотрeли на поднятую вверх голову старика с невидящими глазами, и
всeм чудилось, что он, этот слeпой монах, видит там, вверху, то, что
недоступно нам, жалким песчинкам мiрового хаоса...
И в необычайной тишинe тюремной клeтки простыя, безхитростныя слова
молитвы старика четко разносились по всeм углам и, как мнe казалось,
вливались в раскрытое сердце каждаго из нас...
Тусклая лампочка оставляла в полумракe ободранныя стeны нашей камеры,
через окно на фонe темнаго переплета рeшеток виднeлось синее лeтнее небо, и
слабые лучи луннаго свeта мягко серебрили голову колeнопреклоненнаго
монаха...
Петька-Шкет, лихой жулик и безшабашный вор, стоял у стeны, опершись на
одно колeно, не замeчая, что одна рука его так и осталась протянутой в
воздухe, и с напряженным, замершим лицом слушал слова молитвы старика.
И на его глазах, глазах юноши, выросшаго без ласки матери и уюта дома,
видeвшаго в жизни только брань, побои, тюрьмы и голод, затравленнаго, как
дикiй волченок, -- на его глазах стояли слезы, скатываясь по щекам... Но он
не замeчал этого.
Для него, как и для остальных безпризорников, дeтей, раздавленных
безжалостной колесницей соцiализма, это была первая молитва, которую они
услышали в своей исковерканной жизни...
Перевернулась еще одна страница моей исторiи
-- Солоневич здeсь?
Я отозвался.
-- Прочтите и распишитесь, -- надзиратель протянул мнe бумажку. 374
"Выписка из протокола засeданiя Коллегiи ОГПУ"... Сердце у меня екнуло.
Как-то рeшилась моя судьба?
... "Постановили: замeнить гр. Солоневичу, Б. Л. заключенiе в
концлагерe ссылкой в Сибирь..."
Фу... Слава Тебe, Господи!
В памяти почему-то, как мгновенное видeнiе пронеслась величественная
картина Соловецкаго монастыря и одновременно почувствовалось громадное
облегченiе -- возвращаться не придется. Соловки твердо ушли в прошлое.
Впереди -- Сибирь, суровая страна ссылки. Ну, что-ж! Посмотрим,
какова-то она будет мнe, эта Сибирь.
-- А когда отправят?
-- Вот, цeльный этап наберут -- тогда и отправят, -- устало буркнул
тюремщик, принимая бумажку.
-- А скоро?
-- В свое время. Ни раньше, ни позже...
--------
Борьба без вздоха,
а не вздох без борьбы.
Методы организацiи
В далекiя мирныя времена какой-то купец сибиряк построил невдалекe от
Томска, у рeки Томь громадную паровую мельницу. Потом по этим мeстам прошли
валы гражданских войны, Ленинскiй лозунг -- "экспропрiируй экспропрiаторов"
дал свои ядовитые плоды, и в результатe громадное зданiе было полуразрушено.
Окна, рамы, двери были сломаны, все имущество было растащено, и только
многотонныя чугунныя станины от больших машин в нижнем этажe до конца
противились разгрому.
В 1924-28 годах "ликвидацiю безпризорников" взяло на себя ОГПУ, и во
главe этой ликвидацiи стал сам Дзержинскiй со своими "желeзными мeрами".
Этими "мeрами" -- разстрeлами, раскулачиванiем, тюрьмами, лагерями
создавались кадры безпризорников.... Эти же мeры, по мнeнiю иницiаторов,
должны были прекратить это больное явленiе. Одной рукой ОГПУ создавало
безпризорность, другой -- ликвидировало ее...
"У попа была собака"... 375
Были созданы Болшевская, Люберецкая,35 Орловская Трудкоммуны ОГПУ, гдe
начата была "перековка малолeтних правонарушителей". Перековка шла по
штампам ОГПУ, и для того, кто не подходил к этим штампам, с чекистской
гостепрiимностью разступалась мать сыра-земля...
В 1928 году Московскому ОГПУ пришло в голову создать Коммуну и в
далекой Томской губернiи, и зданiе старой мельницы было намeчено под это
новое "воспитательное учрежденiе".
Организацiя была до крайности проста. Из Москвы прибыло нeсколько
эшелонов с безпризорниками. Больше тысячи "живых песчинок" было выброшено из
этапных вагонов и направлено под конвоем на мельницу.
Была холодная сибирская осень. Сотни полураздeтых ребят в возрастe от
12 до 20 лeт были предоставлены самим себe. Им были даны в помощь нeсколько
воспитателей из числа ссыльных, пилы, топоры, кое-какiе матерiалы и сказано:
-- Вот вам дом -- устраивайтесь, как знаете...
Дороги, ведущiя от мельницы к городу и деревням, были оцeплены
патрулями ОГПУ, и "Томская Трудкоммуна ОГПУ" на бумагe стала числиться
существующей.
Лeтом 1929 года, когда я был из Томска переброшен в Коммуну, как
"спецiалист по пенитенцiарiи", старые знакомцы по моим вольным и невольным
путешествiям по Россiи разсказывали мнe, к а к пришлось им пережить первую
зиму существованiя Коммуны. С ними поступили по большевицки: или -- или. Или
дeлайте так, как приказывают, или погибайте...
35 Исторiя возникновенiя Люберецкой Коммуны послужила (в передeланном
на большевицкiй лад тонe) темой для нашумeвшаго по всему мiру фильма --
"Путевка в жизнь". Я жил в этой Коммунe, знаю ея героев и когда-нибудь опишу
эту исторiю в значительно менeе идиллистических тонах.
Много недeль прошло, пока ребята смогли своими руками, без сил, умeнья
и руководства, отремонтировать себe под общежитiе один этаж громадной
мельницы. И суровой сибирской зимой, когда ртуть сползала ниже 50,
оборванныя, голодныя дeти проводили свои ночи на полу 376 громадных зал
мельницы, грeясь у разведенных на цементном полу костров...
Многiе пытались бeжать. Из них большинство было поймано или пристроено.
Нeсколько старших ребят разсказывали мнe, что из тысячи брошенных в это
гиблое мeсто "коммунаров" в первую же зиму умерло не менeе 300. Судя по
тому, что я сам видeл и знаю о жизни таких Трудкоммун, я считаю эту цифру
близкой к дeйствительности.
Но кто когда-нибудь сможет точно узнать правду о страшных цифрах отсeва
ГПУ'ской "перековки"?..
Радостныя воспоминанiя
Осматривая Коммуну, я встрeтил там нeскольких старых знакомых по
тюрьмам, этапам и лагерям. Как-то утром я посeтил и темный пожарный сарай,
гдe стояла бочка с водой, небольшая моторная помпа и нeсколько багров.
Длинный костлявый парень сидeл, согнувшись, у входа и чинил рваный
пожарный рукав. Разглядeв меня, он удивленно свистнул:
-- Вот это да!.. Товарищ Солоневич!.. Гора с горой не сходится, а
соловчане или на этом, или на том свeтe обязательно встрeтятся...
Очевидно, на моем лицe было написано тщетное старанiе вспомнить, гдe я
встрeчал этого пожарника, ибо послeднiй укоризненно добавил:
-- Эх, товарищ Солоневич! Стыдно так старых друзей забывать... А я-то
так хорошо нацeливался вам финку под седьмое ребро сунуть...
-- Ну и рекомендацiя!..
Парень осклабился.
-- Да уж не хуже других каких... А, признаться, мы здорово повздорили с
вами. Развe-ж тюремный двор в Питерe забыли? Да драку насчет попа?
-- И вы там были?
-- Ну, как же! Я аккурат сбоку заходил, что-б под ваш кулак не
попасться!
На лицe пожарника было написано столько неподдeльной радости от
встрeчи, и исторiю с финкой и моим ребром он разсказал так беззлобно, что я
разсмeялся и пожал протянутую руку. 377
-- Да мы потом и еще встрeчались... На Соловках... Оно, конечно, я с
морды малость с тeх пор попорченный. (Он указал на свой переломленный нос.)
Это прикладом меня в этапe саданули... Однако, вы, вeрно, вспомните: я в
музыкантской командe был. В тромбон бухал. Меня "Черви-Козырь" звать...
Теперь я вспомнил "Черви-Козыря" -- профессора карманнаго дeла и
страстнаго картежника, не без шулерских талантов
-- Ну, как видно, вспомнил?.. А оно и вeрно -- подался я сильно. Оно,
конечно, -- годы какiе! Это все равно, как в Севастопольской оборонe... Я
читал -- год за десять считался... Так и у нас...
-- А как вы здeсь очутились?
Черви-Козырь осклабился опять. В это время в сарай вошел низенькiй,
согнутый человeк в кожанной тужуркe.
-- Что, опять разговорчики завел? -- с какой-то свистящей ядовитостью
спросил он. Черви-Козырь приподнялся, и благодушное выраженiе его лица разом
смeнила плохо скрытая мрачность и враждебность.
Чекист
На фуражкe вошедшаго была звeзда, а на боку висeл наган. Он мягкими,
словно кошачьими, шагами обошел сарай и сдeлал нeсколько замeчанiй. Пожарник
угрюмо шел за ним.
Когда они снова подошли к выходу, я разглядeл чекиста болeе ясно. Это
был еще молодой еврей со впалыми щеками и лихорадочно блестeвшими глазами.
Эти черные, глубоко впавшiе глаза постоянно бeгали с мeста на мeсто, и он не
смотрeл в глаза собесeднику. Блeдныя губы постоянно кривились в какой-то
злорадной усмeшечкe. Голова и щека часто подергивались каким-то странными
судорожным движенiем.
Чекист оглянул непривeтливым взором и меня и сдeлал пожарнику нeсколько
замeчанiй о сараe.
-- Этак придется тебe, Черви-Козырь, опять, пожалуй, комариков
подкормить, -- закончил он свои выговоры. 378
-- Дак за что же, товарищ комендант? -- с безпокойством спросил
пожарник.
-- А за то, что-б ты поласковeй рожу дeлал, когда начальство
встрeчаешь! -- хмыкнул чекист. -- А вам, т. Солоневич, -- вeдь вы Солоневич?
Я кивнул головой.
-- Ну да, я вас по Томску знал... Так вам я бы не совeтовал с такой
сволочью знаться!
-- Да мы еще по Соловкам прiятели!...
-- Ну, ну, здeсь выискивайте себe прiятелей поосмотрительнeй. А то
неравно в грязное дeло вляпаетесь. Я по хорошему говорю... пока. -- В голосe
чекиста слышались и предостереженiе, и угроза.
Когда он вышел из сарая, я с удивленiем увидeл, как исказилось от
ненависти лицо Черви-Козыря. Он оскалил зубы, как непокорный щенок,
припертый в угол сильным противником, но не желающiй сдаться.
-- Что это у вас на него зуб такой?
Пожарник не сразу отвeтил. Взор его еще нeсколько секунд был прикован к
двери, за которой скрылся комендант. Потом он встряхнул головой.
-- У-у-уу, сволочь, гад ползучiй!... -- пробормотал он... -- Да развe-ж
вы не знаете?
-- Я вчера только прибыл.
-- Это наш комендант, Геллер. Он и на Соловках был. Сколько он там душ
загубил!.. И не счесть. И как его только земля держит?
-- А здeсь он тоже звeрствует?
-- Тут разстрeливать ему мало ходу. Раньше он в Болшевe был. Там ему
раздолья больше было...
-- Но это вeдь образцовая коммуна... Иностранцев возят...
-- Во... во... Иностранцев! -- презрительно искривил рот Черви-Козырь.
-- Им что в глотку не положь -- все проглотят. Им, может, и кажется, что,
там лафа, а не жизнь... А развe-ж кто видит, как там пружины закручены? Вeдь
там как чуть что -- так шлёпка. Не только побeг, а даже отлучка больше 3
дней -- и каюк... Поэтому и держится все...
Ну, так вот там Геллер и отличался. Только потом его выставили, потому
невозможно иностранцам показывать 379 -- рожа больно противная -- веревки
просит. У них у всeх, палачей этих, вродe как слeды намордe остаются.
Помните Новикова в Соловках?.. Аж собаки убeгали... Уж если человeк в крови
выкупается -- так словно слeд какой-то на лицe... Бог гада мeтит! А вы не
слыхали, что он тут со мной зимой сдeлал?
-- Нeт...
"Исправительные методы"
-- А дeло такое было. Вам, вeрно, разсказывали, как мы тут зимой
жили?.. Скот в хлeвах, вeрно, лучше... Мерли, как мухи. Работать --
струмента не хватало, матерiалов. Тоска... Ребята, прямо сказать, совсeм
опупeли. Бeжать -- никакая сила. А тут -- голод, да холод... Двое просто
повeсились от такой жизни. Ну, а остальные с горя в карты рeзались... Оно,
конечно, вам, может, интеллигентным, можно чeм и другим заняться. А куда
нашему брату! Одно и удовольствiе в очко игрануть. Ребята облюбовали сарай
тот вот, видите. Заберутся туда компашкой и кроют в двадцать одно.
Оно, конечно, по правилам -- нельзя. Так вот, вызвал меня поздно
вечером Геллер. А я здeсь вродe пожарника. Одного солдата взял, выкатили мы
бочку с сарая, приготовили машину. А мнe и невдомек, куда это... А потом
подкатили тихо к дверям, гдe ребята рeзались. Мнe -- наган в нос. "Молчи и
машину наладь, что-б воду дала. Ежели станет машина -- саботаж; значит, пуля
в башку". А дeло в мороз было. Все аж трещало...
Ребята в сараe нарeзали еловых вeток, натаскали сeна, достали фонарик и
кроют. Вродe, как свое логово. Не этая коммуна, что-б ее. Человeк их с
двадцать было. А комендант, значит, приказал солдату стать с кишкой в дверь
и ну поливать их водой. Стоит тот в дверях, никого не пускает и знай себe,
льет. Я машину правлю, а сердце так и мучается. А этот жидюга хохочет...
Ух...
Лицо Черви-Козыря все перекосилось, словно он сам попал под струю
ледяной воды.
-- А ребята, сами знаете, как одeты. Рванье. Шкура видна. Ну и что-ж.
Как прибeжали они всe потом в общежитiе, так прямо сосульки. Платье рeзать
пришлось, 380 потому все обледенeло... Ну, что дальше-то и говорить?
Результат ясный. Половина в ящик сыграло... Оно, конечно, какiе у нас тут
ящики? -- гробы, то-есть... Просто яма...
А вы, вот, спрашиваете, почему злоба. Да тут рад бы ему всe кишки
выпустить, да на его поганую рожу навертeть...
Лютая ненависть чувствовалась в голосe стараго вора.
Мститель
Как-то недeли через двe, когда я был дежурным по столовой, ко мнe
подошел один из прiятелей. Он начал разговор о чем-то маловажном и, когда
около нас никого не было, сказал шепотом:
-- Вас, дядя Боб, Черви-Козырь просит зайти.
-- А гдe он?
-- На дежурствe у рeчки.
Поздно вечером, когда кончилось мое дежу<р>ство, я поплелся на болото.
Под одной из копен сидeл Черви-Козырь на собранном хворостe и, видимо, был
очень обрадован моим приходом.
-- А чего же вы совсeм в стог не забрались? И тепло и комары не
долeзут...
-- Да ну их к чорту... Сeно вeдь совсeм гнилое... Сколько лeт, может,
стоит... Да и потом -- провeрка пройдет -- еще два наряда дополнительно
дадут... А вы, т. Солоневич, спички принесли? "Баран" сказал?
-- Принес...
-- Ну вот, и ладно... Я вас тогда ужином угощу.
Черви-Козырь покопался в стогу и вытащил оттуда зайца.
-- Вот это здорово.. Откуда?
-- Ну мы, старые урканы, и в огнe не тонем, и в водe не горим!... А
силки на что?... Тут этих зайцо`в видимо-невидимо... Потому -- охоты нeт.
Чекистам время нeт, у них по другой дичи с наганов стрeльба. А у крестьян --
откуда?... Ружей-то вeдь совeтская власть боится хуже чумы...
Часа через два, когда заяц был съeден, пожарник начал: 381
-- Дeло у меня к вам серьезное, т. Солоневич... Без вас мнe ни чхнуть,
ни плюнуть... Я уж вам прямо скажу, потому вы не стукач. Смываться мнe
пора...
-- На волю захотeлось?
-- Это как сказать... Трудкоммуны для меня вродe прiюта. Тут лучше
всего скрываться, ежели за кормой нечисто. Притопаешь вот в такое гиблое
мeсто и сейчас же к начальнику ГПУ. Так, мол, и так. Раскаялся в доску...
Примите... Какой же им расчет не принять? Вeдь даровая сила... Вот у нас тут
лыжная мастерская будет, да потом, говорят, и сапожная... Опять же ссыльных
наберут. А там и спецов всяких есть... Ну и заработать, значит, можно на
даровой силe.
-- Ну, это все понятно... Но почему вам в трудкоммунах скрываться?
Черви-Козырь пристально посмотрeл на меня. При слабом свeтe нашего
маленькаго костра я опять замeтил, как его лицо сжалось в какой-то гримасe.
-- Да как... Долги плачу с процентами.
-- Кому это?
-- Да, вот, всeм своим благодeтелям... За все -- за жизнь
исковерканную, за чахотку свою, за нос перебитый, за товарищей своих... За
все плачу!... Уже есть "революцiонныя заслуги"... Ну, да это не к дeлу.
Таких, как я -- с памятью, -- вездe хватает. Помните, может, Митьку с
Одессы, безпалаго, который Соловки осeдлал?.. Тоже не забывает. Слухи были,
что Новикова он все-таки подстерег... Ну, да вы сами, т. Солоневич, знаете,
что с такими не цeлуются... А теперь я, значит, к вам за помощью... Вы там
по городу часто ходите, во всe дырки можете влeзть. Достаньте мнe лаку, что
артисты употребляют...
-- Ага... -- понял я. -- Бороду приклеить?
-- Ну да... Не впервой. Таким стариком задeлаюсь, что никакой пост ни
по чем не догадается... А потом, там за Тайгой,36 на главной магистрали --
это уже пустяк. Там в каждом карманe документ есть. Только выбирай...
-- А когда думаете бeжать?
-- Да скоро... Вот, дeльце одно есть... Незаконченное...
36 Желeзнодорожная станцiя.
382
Маленькiй эпизод большой борьбы
Через недeлю послe этого разговора, по случаю какого-то революцiоннаго
праздника у нас, в Трудкоммунe, состоялся торжественный митинг. В верхней
залe мельницы были собраны коммунары и гости. С рeчами выступали
представители всяких организацiй: Горкома, Горисполкома, Наробраза и,
конечно, отдeла ГПУ. Говорилось о "перековкe", воспитанiи, исправленiи, о
том, что труд в СССР "дeло чести, дeло славы, дeло доблести и геройства".
Были призывы "поднять производительность труда", под испытанным руководством
дзержинцев-чекистов идти вперед к свeтлому будущему коммунизма, исправлять
ошибки "стараго проклятаго прошлаго", ну и прочее.
В едва освeщенном залe сидeло около тысячи безпризорников и воров и по
привычкe молчаливо слушало рeчи. Потом жидко спeли "Интернацiонал" и стали
расходиться.
Гостей усадили на повозки, и лошади тронулись. Я направился в каптерку
посмотрeть на раскладку продуктов на слeдующiй день. Насчет арифметики
коммунары были слабы...
Минут через 10 откуда-то донеслись крики. Потом в комнату вбeжал
"Баран".
-- Т. Солоневич, идите туда... Убили кого-то...
Невдалекe, у конюшни собралась кучка ребят. Когда я подбeгал к ней, там
чиркнула спичка, и до моего слуха донеслись слова:
-- Ага... Одним гадом меньше!...
-- Вот это правильно!
-- Собакe собачья смерть!...
При моем приближенiи нeсколько ребят нырнули в темноту. Остальные
разступились, но узнав меня, опять надвинулись тeсной стeной. Внизу на землe
лежал и придушенно хрипeл какой-то человeк.
-- Кто это? -- спросил я.
Из кучки коммунаров мрачно и тихо отвeтили:
-- Комендант...
Вдали послышались новые голоса. С электрическими фонариками бeжали
охранники. 383
-- Эй, разойдитесь... Кто тут?
Часть безпризорников беззвучно растаяла в темнотe. Остальные
отодвинулись, словно отступили за стeну мрака, окружавшую освeщенное
фонариками тeло.
-- А это кто?... Ах, это вы, Солоневич!.. Кого тут угробили?
-- Коменданта...
Раздались испуганныя восклицанiя. Двое охранников побeжали к Начальнику
Коммуны, старому заслуженному чекисту, получившему этот пост "за выслугу
лeт".
С оставшимися двумя мы перевернули коменданта на спину. Он был еще жив.
На смертельно блeдном лицe с широко открытыми глазами судор<о>жно пробeгали
гримасы боли и злобы. На сжатых губах выступали пузырьки кровавой пeны. В
боку торчала рукоятка глубоко всаженнаго финскаго ножа.
Раненый глухо стонал и пытался что-то сказать, но с его губ срывалось
только невнятное бормотанiе.
-- Вот, пущай начальник придет, -- тихо сказал охранник. -- Он еще,
может, сумeет сказать, кто это его саданул... И наган обрeзали, сволочи...
Я стоял на колeнях около раненаго, и в мозгу со страшной ясностью и
быстротой мелькали догадки... Почему-то сразу вспомнилось напряженное,
полное ненависти лицо Черви-Козыря, его разсказы о комендантe, его
"неоконченное дeльце"... Потом мой взор упал на рукоятку ножа. Нож торчал
как раз под седьмым ребром... и в п р а в о й половинe груди. Как раз так
мог бы ударить только лeвша...
И в памяти молнiей пронеслась картина, как недавно у стога Черви-Козырь
л e в о й рукой зажигал спичку...
Раненый опять забормотал. Охранники освeтили его лицо. Комендант почти
беззвучно шевелил губами. Видно было, что он хочет что-то сказать. Порой
слоги вырывались почти ясно.
У парадных дверей дома послышался шум, и появился свeт больших фонарей.
Охранники поднялись для встрeчи начальства, и я с раненым остались в тeни.
Надо было помeшать ему говорить...
Незамeтным движенiем я взялся за рукоятку глубоко всаженнаго ножа и
потянул его из раны. 384
Мнe казалось, что я вижу, как освободились, прижатые сталью ножа,
разрeзанные кровеносные сосуды, как из зiяющих отверстiй ключем стала бить
горячая кровь, как стремительным потоком стала она заполнять полость легких,
как в предсмертном томленiи бeшенно застучало сердце, как судорожно сжались
мускулы груди в тщетной попыткe глотнуть свeжаго воздуха в наполненныя
кровью легкiя...
Дыханiе раненаго превратилось в хрип и свист. Потом в горлe что-то
забулькало...
Когда над комендантом склонился Начальник Коммуны, глаза раненаго были
вытаращены в тщетных усилiях вздохнуть, а по лицу изо рта текли тонкiя
струйки пузырящейся крови.
-- Геллер! -- вскрикнул Начальник. -- Кто это тебя? А?
Комендант судорожно дернул головой, но вмeсто слов из его раскрывшагося
рта вылилась широкая струя крови.
-- Ну, тут дeло чисто сработано! -- спокойно сказал, поднимаясь, старый
чекист. -- Вот сволочи! Видать, всю финку вогнали. Ладно... Попомним!..
Коменданта понесли в дом.
-- Вы ему, т. Солоневич, перевязку сдeлайте. А я пока в отдeл
позвоню...
Цeна чекистской головы
В тот же день начались массовые аресты. Болeе сотни коммунаров было
посажено в подвал городского ГПУ. Десятеро из них не вернулись... На языкe
чекистов это называлось "актом классовой мести"...
Как я потом узнал, Черви-Козырь в этот вечер и ночь оффицiально был "на
комарах". В теченiе слeдующих дней он старательно избeгал меня и, только
когда я украдкой сунул ему бутылку с лаком, он многозначительно и крeпко
пожал мнe руку.
"Летучiй голландец"
Недeли через двe нeсколько старых коммунаров, в том числe и "Баран",
прибeжали с рeки с извeстiем, что 385 Черви-Козырь утонул при купаньи...
Были посланы лодки, но тeла пожарника не нашли. Одежда его пошла в каптерку,
а сам он был вычеркнут из списков Трудкоммуны.
Я увeрен, что ему удалось сбeжать. Если это так, то немало
"воспитателей по методам ОГПУ" укоротят свою "многополезную дeятельность"
при его содeйствiи...
Ибо в душe современнаго подсовeтскаго молодняка крeпко вклинился закон
-- "Око за око, зуб за зуб"... А если удастся, то и "челюсть за зуб"...
--------
Под прессом
Как-то поздно вечером я со своим прiятелем, Мишкой Крутых, возвращались
с купанья в рeкe Томь. Мы только что выдержали горячiй футбольный матч,
хорошо выкупались и бодрые и веселые возвращались в город.
Поднимаясь от рeки по узенькой улочкe, мы встрeтили этап,
направлявшiйся из тюрьмы к пристани, а оттуда, как и всегда, в Нарым.
Для совeтской жизни этап этот ничeм не был примeчателен. Сотни двe
оборванных понурых людей с котомками и узелками брели под понуканiями
солдат... Сзади толпы eхало нeсколько подвод со старухами и маленькими
дeтьми. Обыкновенная картина! Сколько раз и мнe самому приходилось брести
точно в таких же этапах.
Когда мимо нас медленно проeзжали подводы с дeтишками, Мишка вздрогнул
и тихо сказал:
-- Сволочи!
Я понял, что это слово никак не относится к ссыльным. Круглое широкое
лицо Мишки, типичнаго русскаго "добра-молодца" из народных пeсен,
омрачилось, и он нервно передернул плечами. Я не без удивленiя поглядeл на
его нахмуренное лицо.
-- Так чего же ты, Мишка, в комсомол влип?
Мишка считался одним из активистов-комсомольцев и был даже секретарем
городского Совeта Физической Культуры. Что за странная реакцiя? 386
-- Как это "чего"? -- переспросил он.
-- Да вот, чудак-человeк, в комсомол. Красноармейцы, которые этап
гонят, вeдь, вeрно, твои же ребята из комсомола?
-- Да я этапов еще не гонял.
-- Ну, а прикажут -- погонишь!
Мишка промолчал.
-- Да ты скажи, Мишка, я вeдь парень свой, на кой чорт ты с комсомолом
спутался? Вeдь погонят раскулачивать или этап гнать -- вeдь не выкрутишься!
Свой своему -- поневолe брат.
-- Ну, а что-ж, Солоневич, дeлать-то? -- мрачно пробурчал сибиряк. --
Надо же как-то наверх вылeзать. Свиней пасти -- тоже не густое занятiе. Тебe
хорошо -- ты парень интеллигентный. Ты вездe как-то пристроишься. А куда
мнe? Я, вот, думал через СФК в Москву путевку получить, в Инфизкульт...37
Это дeло все-таки чище других. Чинить, а не калeчить людей придется. Да вeдь
без комсомольскаго билета, язви его, душу, развe-ж куда проберешься?
37 Институт физической культуры.
-- А как насчет этапов, если прикажут?
-- Да чорт его знает -- всe норовят выкрутиться. Может, и я выкручусь!
Думаешь, кому радостно на энти картинки смотрeть? Это вeдь наш же
пролетарiат, наши, может, и чалдоны, которые испокон вeку гдe по заимкам
мирно жили... А теперь вот -- "классовые враги"...
Мишка судорожно кашлянул и плюнул.
-- Вот ты, Солоневич, вродe как в осужденiе сказал о комсомолe. Ну, а
что другое? Самому идти в этап, что-ль? Думаешь, легко против машины
переть?.. Ты вот счастливец, что адмссыльный... Да, да, ты не смeйся!..
Вeрно слово... Тебe, притворяться не надо. Контр-революцiонерщик и баста.
Тебe, брат, не ставят вопросов -- ты за кого: за троцкистов, али за
сталинцев или там про какую оппозицiю, едри их корень... И насчет энтузiазму
тебe, брат, не обязательно... И нам?.. Аж нутро, быват, выворачивается. А ни
хрeна не сдeлаешь... Аппарат, паря, такой аппарат, что лбом не прошибешь...
Ну, и изворачивается всякой, как умeет... 387
Не мытьем, так катаньем
-- Эй, Солоневич, слыхал новость? -- сказал мнe как-то наш правый край,
маленькiй быстроногiй рабфаковец Кузнецов -- "Динамо"-то38, сволочи, Мишку к
себe взяло.
38 "Динамо" -- спортивное общество ГПУ.
-- Как взяло? Неужели он пошел туда?
-- Да, кажись, не переманило, а просто мобилизовало. Горком комсомола
постановил направить его на работу в ГПУ. Как чекист, конечно, наш Мишка --
как с навоза пуля, но опять же футболист аховый... Может, раньше и
предлагали по хорошему. Но, видать, Мишка заупрямился -- ну, и
мобилизнули... Вот сво-ло-о-очи...
Болен!
Недeли через двe я получил распоряженiе от СФК быть судьей очередного
футбольнаго матча на первенство города. Оказалось -- "Динамо" должно было
играть с "желдором".
Народу на стадiонe было тысячи три. Любят футбол в СССР, и крeпко
любят. Любят по п о л и т и ч е с к и м причинам, или, может быть,
правильнeе сказать, по а п о л и т и ч е с к и м. Футбол -- самое доступное,
самое оживленное зрeлище, к которому никак не прицeпишь принудительнаго
ассортимента совeтской пропаганды. Эти привeски есть вездe: и в музыкe, и в
парадах, и в кино, и в театрах. Даже на матчах бокса всегда найдется
"предварительный оратель", который будет разсказывать перед началом о том,
как-де в Америкe линчуют негров послe их матчей с бeлыми; если негр побeдил
-- линчуют из злобы, если побeжден -- от избытка радостных чувств.
По моему свистку обe команды вышли на поле, но в "Динамо" Мишки Крутых
не было. В перерывe я спросил о Мишкe у капитана "Динамо", помкоменданта
ГПУ, латыша Петерсона. Тот угрюмо покосился на меня:
-- А вам на что?
-- Да прiятели!.. Да и потом -- ваша линiя хавов, ясно, без него --
слаба!..
Латыш досадливо сморщился и уронил:
-- Болен Крутых... 388
Мандат
Через недeлю меня вызвал к себe Предоткомхоз,39 зампред СФК.
39 Предсeдатель отдeла коммунальнаго хозяйства.
-- Слышьте-ка, Солоневич. Вот "Динамо" просит прислать какого
понимающаго человeка насчет стрeлковаго тира. Они там строить хотят. Так они
и из Осоавiахима, и от СФК представителей вызывают. А у нас понимающих ребят
нeт... Пойдите-ка, вы! Кумекаете в этом?
-- Да...
-- Ну, вот и хорошо... А что вы адмссыльный -- это ничего. Я вам от СФК
бумажку дам, что как спецiалист.... А раз спец -- тут уж не до паспорта. Абы
дeло было.
Чекистскiя шуточки
Дежурным по комендатурe был Петерсон. Он хмуро разсмотрeл мой мандат и
молча выписал пропуск.
-- А куда теперь?
-- В подвал, -- буркнул латыш. При неожиданном словe "подвал" непрiятно
дрогнули нервы, словно ржавым гвоздем провели по мокрому стеклу.
-- В подвал? -- переспросил я.
-- Угу... Там комиссiя уже собравшись... Тир там будут строить...
Потом, словно догадавшись, что эта тема может быть выгодной для шутки,
латыш криво ухмыльнулся.
-- Не трусьте, т. Солоневич. На этот раз оттуда на своих ногах выйдете.
Там, гдe ставят к стeнкe
Большой полутемный подвал метров около 30. Группа представителей почти
вся здeсь. Начальник отдeла ГПУ, низенькiй расторопный чекист Мальцев,
бeгает, покрикивает и суетится. Он как-то не производит впечатлeнiя
начальника: шутит, балагурит и фамильярничает. Если бы я не знал его
"подвигов" подвальнаго типа, да не его подленькая улыбочка, -- можно было бы
подумать: "рубаха-парень".
Я представляюсь ему, как представитель СФК. 389
-- Ладно, ладно, -- отмахивается он, направляясь дальше. А потом,
словно вспомнив:
-- Да вы вeдь адмссыльный?
-- Да.
-- Ну, вот и хорошо... Картинка очинно даже для вас пользительная. -- И
Мальцев широко ухмыляется, оскаливая желтые зубы. Глаза его совсeм
превращаются в щелочки.
-- Почему полезно?
-- Для провeтриванья мозгов... Да и что-б не забывать кой-чего!.. Тут у
нас есть слабонервный один. Знакомый ваш. -- Крутых!.. Эй, Крутых!..
Из кучки людей вышел Мишка.
-- Есть, товарищ Начальник...
-- Ага, вот футболисты наши... Ха-ха-ха!.. Поразскажь-ка Солоневичу,
как это из этого подвала святыя души на крылышках на тот свeт уносятся...
Ха-ха-ха... Вона под той стeнкой, гдe мишени будут стоять. Крутых, тут тебe,
вот, самая тренировочка будет... С тебя покеда стрeлок и чекист
хрeнова-а-атый... Тренировка, бра-тишечка, тренировка самое важнецкое
дeло!..
И веселый чекист побeжал дальше.
Но мы ни о чем не разговаривали.
___
Недeли через три-четыре я поздно вечером возвращался к себe домой. В
городe было совсeм темно. Окраинныя улицы тонули в грязи, и я с трудом
осторожно шел по узеньким деревянным мосткам у покосившихся заборов.
Навстрeчу мнe, пошатываясь, тяжело шлепал по лужам высокiй, коренастый
человeк. Видя, что он и на узких досочках троттуара не тверд, я отступил в
сторону, чтобы дать ему дорогу.
Что-то бормоча пьяным языком, человeк прошел мимо, но потом внезапно
обернулся...
-- Солоневич, ты?
Я узнал Мишку Крутых. Он облапил меня и стал сердечно цeловать, обдавая
водочным перегаром.
Я хотeл отвязаться от него и уйти, но Мишка взял меня под руку. 390
-- Да ты не уходи, Солоневич... Не вороти морды... Думаешь -- чекист,
сукин сын, ангидрит его перекись марганца... Думаешь -- в крови замаран
Мишка... Палач!.. Душегубец!..
Сквозь пьяныя нотки его голоса прозвучала глубокая боль человeческой
души.
-- Не плитуй, Солоневич... Погоди. Тута, вот, скамеечка под забором...
Посидим... Да ты не смотри, что я пьяный... Потому, брат, и пью, что душа
просит.
-- Так ты же раньше не пил, Мишка!
-- Так то раньше!.. -- Голос комсомольца словно взорвался в истерикe.
-- Раньше я, брат, человeком был... И думал, человeком и останусь... А вот,
братишка, чекистом сдeлали... У меня все изболeло, а они смeются... Гады
ползучiе... Помнишь, Мальцев этот?.. Знаешь, как он людей-то
разстрeливает?.. Не сразу... А с шуточками, прибауточками, со смeшками...
О-о-о-о-о!..
-- И тебя заставили? -- тихо спросил я.
Мишка повернул свое лицо ко мнe, и его широко открытые глаза с каким-то
странно пустым выраженiем застыли на мнe. Нeсколько секунд он молчал.
-- Разстрeливал, браток... Заставили... Помнишь, тогда, как "Динамо" в
первый раз играло, -- как раз наканунe и пришлось... Оттого-то я играть и не
смог... В лежку лежал... Пьяный... Ежели-б не водка -- сам себя порeшил
бы... Заставили... Куда дeнешься?.. Комсомолец -- чекист, говорят...
Д о л ж о ` н... Вот в том подвалe... С автомобильными фонарями...
Мишка почти бредил. Он впился пальцами в мою руку и говорил, как во
снe:
-- Поставили... Высокiй такой, борода, видать, сeдая, сeдая... Спиной
стоял он... Руки сзади веревкой связаны и только дрожат, дрожат... А Мальцев
смeется: "Ну-ка, Мишенька... сдай крещенiе... По живой человeческой падали
первый выстрeл твой... Потеряй невинность свою, Мишенька, а то ненароком и
сам туда встанешь"... А остальные смeются. Собрались, как в театр. И наган
уже в рукe... Сeдая голова дрожит впереди...
Комсомолец разсказывал эту исторiю с таким реализмом, что я невольно
вздрагивал. А он все сильнeе и 391 сильнeе сжимал мою руку и продолжал
медленно напряженным голосом:
-- А мальцевскiе глаза так и сверлят, так и жгут... "Плюнь, говорит, в
него, Мишенька, пролетарским свинцом!.. Бахни, Мишенька... Ну-ка, согни
пальчик!" У-у... Змeя... Не знаю... Убей меня Бог, не знаю, как рука
поднялась. Как во снe было. А потом откуда-то голос дошел: "Ничего, ничего,
Мишенька! Мы добьем. Спервоначалу оно никогда чисто не выходит. Молодец,
паря!" И опять выстрeлы...
Голос комсомольца прервался каким-то судорожным глухим рыданiем. Он
схватил себя за голову и пробормотал.
-- У-у-у... Гады! Iуды проклятые! Душу мою искровянили! -- И внезапно
сорвавшись со скамейки, он бросился от меня, слeпо шагая по лужам и грязи.
Я остался сидeть, подавленный трагичностью его разсказа и своим
безсилiем.
___
Больше Мишу Крутых я никогда не видeл. На мои вопросы о его судьбe
динамовцы отмалчивались.
Перековка
"Мы, дeти страшных лeт Россiи,
Забыть не в силах ничего"...
В один из суровых дней, когда мороз был ниже 50 градусов и дышать
колющим ледяным воздухом можно было только сквозь шерстяную рукавицу, я
встрeтил кiевлянина Ледю. Он был в мeховой шапкe, сапогах из оленьяго мeха,
с небритым измученным лицом:
-- Как это вас сюда занесло?
-- Да, вот, из Турухана... Два года там отбыл...
-- Далеко на сeверe?
-- У чорта на куличках... Полторы тысячи километров... В тундрe... Там
только одни якуты со своими оленями. Привезли, выгрузили и бросили -- живи,
как знаешь. На мое счастье, в том кочевьe еще один ссыльный был, священник
из Харькова -- он помог мнe. А то хоть ложись под чумом и подыхай... 392
-- Чeм же вы там занимались?
Высланная казачья семья. Сотни тысяч семейств крестьян и казаков
привозили на далекiй сeвер и выбрасывали на произвол судьбы...
-- Да, вот, вмeстe с батей помогали якутам этим с оленями возиться, да
охотиться... Да еще грамотe пытались учить и медициной заниматься... Ну,
дядя Боб, и доисторическая же жизнь там!.. Вeрите ли, больше года мыла не
видал... 393
-- А из молодежи там никого не встрeчали?
-- Была одна дeвушка, кажется, скаут из Крыма... Но верстах в 300, да я
тогда и не знал...
-- Не знаете, что с ней?
-- Чекист, который меня вез сюда, говорил, что умерла: туберкулез. Еще
бы! С юга дeвушка, лeт, кажется, 16-17... В полярной дырe, да без питанiя...
Я разсказал Ледe свои новости. Он печально покачал головой.
-- Ну, ну, не думал я, что ребят так здорово давнут... По Кiеву,
кажется, человeк около 20 арестовали... Но кого куда выперли -- право не
знаю... Вот, жду Лиду, она, может быть, знает...
-- А она прieдет сюда?
-- Да я же, дядя Боб, женился на ней! Покорила она мое сердце
веселостью своей, да задором... Да, вот, около года только прожил семьей...
-- Ну, так вам нечего Бога гнeвить... А я, вот, только мeсяцев что-то
четыре или пять...
-- Как? -- просiял Ледя. -- Вы тоже женились?
-- Был такой грeх, Ледя. За меня наша Ирина имeла несчастье выйти
замуж.
-- Вот это здорово! -- искренно обрадовался Ледя. -- Подходящая пара...
Но почему же "несчастье"?
Я посмотрeл на него и невесело улыбнулся...
-- Да... да... -- понял он. -- Паршивая наша судьба... Да и дeвчат
наших -- тоже... Эх, что и говорить, попались мы в передeлку, дядя Боб!..
Ну, конечно же, вы правы были тогда, послe похорон знамени... Нам-то уж
жизнь на что яснeй доказала -- нужно быть или с ними, или против них... С
ними -- с души воротит. Значит -- против... Так вот и выходит: из
какой-нибудь сотни молодежи штук 5-6 на их сторону становятся, а остальные
так или иначе против. Нeкоторые пассивно -- вродe тихаго саботажа, а другiе
покрeпче... А сколько молодежи в тюрьмах! Да и пострeливают ребята
здорово... Чeм их теперь напугаешь?.. Всякiе антисовeтскiя группировки, как
грибы, растут. Их вылавливают, а они опять.
-- А у вас, Ледя, аполитичность совсeм вывeтрилась? 394
Лицо Леди, когда-то привeтливое и юное, уже покрылось морщинами
раздумья и горечи. Казалось, что за эти 3-4 года он возмужал и перемeнился
совершенно...
-- Да, это уж что и говорить!.. Этак, пропуская молодежь через тюремный
фильтр, ГПУ хоро-о-оших себe врагов готовит! Да всe "классовыми врагами" и
зовутся. А вeдь, по существу, сама система себe же врагов вездe создает...
Ох, и будет же когда-нибудь взрыв! Сколько горючаго матерiала в душe
каждаго... Сейчас много не размахнешься -- очень уж жмет все вокруг. Но что
потом будет!.. Вeдь не забудут ничего!..
-- Значит, встрeтимся, так сказать, на баррикадах?
Ледя не улыбнулся.
-- Да что-ж... Придется, если доживем.. Но и то вeрно: боевой народ --
наши русаки. Вот говорили -- мягкая натура, славяне. А вeдь никак не
сдаются! Вездe бой идет -- в каждой деревнe, в городe, даже в лагерях... И
нeт мира нигдe... Эх, какой же я дурак был, что стрeлять не учился. Да, как
слeдует... Тьфу, дьявольщина! Уж чему, чему, а этому дeлу теперь в первую
очередь учиться нужно... Да вот, всe думали -- "обойдется".... "Моя хата с
краю"... -- Ну, я то, хоть -- мнe что -- я щенок был... А как, вот, вы,
Борис Лукьяныч, не сказали нам насчет винтов?.. О том, что против
большевиков к а ж д ы й должен брать винтовку -- каждый скаут... А герли и
волчата -- патроны подносить... Если не хотят потом в безпризорниках
бeгать... Эх!.. 395
--------
--------
Рeшай
Карательная политика ОГПУ не любит шутить. Ея конвеер не любит легко
разставаться со своими жертвами. Всякiе законы о гуманности совeтскаго
правосудiя -- это, конечно, только слова на бумагe. А бумага, как
общеизвeстно, гнется под любыми дуновенiями капризов владык...
И теперь в СССР есть люди, которые, по существу, не выходят ни на час
из конвеера совeтской машины наказанiя. Тюрьма смeняется лагерем, лагерь --
ссылкой, ссылка -- высылкой, а потом все начинается сызнова. Много таких
"классовых врагов", не выходящих на свободу, встрeчал я на своем совeтском
пути. В большинствe случаев, это все священники и бeлые офицеры.
Мнe лично "по штату" полагалось провести 5 лeт в Соловках, потом
столько же в ссылкe (то-есть по назначенiю ГПУ) и потом еще 3 очистительных
года в высылкe. Всякими правдами и (значительно больше) неправдами мнe
удалось сократить всe эти сроки, как без труда (но надeюсь не без
удовольствiя) могут высчитать мои читатели.
Осень 1930 года застала меня в милой Салтыковкe -- подмосковной
мeстности, гдe жил мой брат. Я очутился там проeздом, слeдуя из ссылки в
высылку: из Сибири -- в город Орел. Болeе 4 лeт не видался я с родными, и
даже сознанiе того, что через нeсколько часов нужно eхать дальше, не
омрачало радости встрeчи. Если уж Соловки и Сибирь были в прошлом, --
казалось, все худшее -- сзади.
Цeлый вечер разсказывал я о своих приключенiях и переживанiях. Было
здeсь и смeшное, и трагичное, и трогательное, и страшное. 396
Брат молча курил папиросу за папиросой и задумчиво качал головой.
-- Ну, и к какому ты выводу пришел послe всего этого? -- неожиданно
спросил он меня в концe моих разсказов.
Я не нашелся сразу, что отвeтить.
-- О чем это?
-- Да вот, о совeтской дeйствительности?
-- Да какой же может быть иной, кромe самаго пессимистическаго!
-- Ну, слава Богу -- значит, и твой оптимизм дал, наконец, трещину.
-- Ну, уж сразу и трещину... Оптимизм -- это не политическiй анализ, а,
так сказать, точка зрeнiя на мiр. Но, вот, насчет "новой жизни" и
соц-строител<ь>ства -- послeднiя надежды, дeйствительно, ушли
безповоротно... Нашей русской молодежи нeт мeста в этой странe.
-- Только вашей, как ты говоришь, непокорной молодежи нeт мeста? А
другим -- мирно и сладко живется? Неужели, по твоему, кто-нибудь выиграл во
всей этой идiотской исторiи, именуемой пролетарской революцiей?
-- Ну, чекисты, по крайней мeрe, выиграли.
-- Во всяком государст<в>e есть палачи, и им, как правило, сытно
живется. И той сволочи, на которой держится совeтская власть и для которой
жизнь и слезы человeческiя -- песок под ногами, -- им тоже кое-как
живется!.. Относительно, конечно. В старину дворник жил много лучше и,
главное, спокойнeе, чeм какой-нибудь нынeшнiй предисполкома... И вот,
собралась такая шайка ни перед чeм не останавливающихся людей, связала
каждаго взаимной порукой пролитой вмeстe крови и творит эксперименты...
В голосe брата слышалась сдержанная злоба.
-- Так что же, по твоему, перебить эту сволочь?
-- Поздно уже. Надо было раньше... Да не сумeли. Сперва деликатничали,
а потом не так взялись за борьбу. А теперь уже поздно -- аппарат власти в их
руках. Мы голыми руками ничего не сдeлаем.
-- Так что же: faire bonne mine au mauvais jeu?
-- Ну, это уже к чорту! А выход, по моему мнeнiю 397 простой -- если
тебe, как ты сам говоришь, нeт мeста в этой странe, давай уйдем в другую!
-- Драпать за-границу?
-- Ну, конечно... Не гнить же здeсь, безсильно сжимая кулаки, и еще
притворяться "энтузiастом соцiалистической стройки"... Вот, возьми --
сколько хороших ребят хотeло быть полезными странe... Этак по хорошему. Вот,
и скауты, и сокола -- да мало ли кто еще хотeл быть просто русским, просто
полезным Россiи. Но вeдь, как ни работай, все равно все это идет на пользу
мiровой революцiи и совeтской шайкe... Вот, возьми себя: Сколько ты уже в
суммe отсидeл -- годиков с 5? Ну, хорошо -- ты: от тебя запах
контр-революцiи за версту слышен. А твои скауты -- эти тысячи молодых голов,
арестованных тогда вмeстe с тобой? А тысячи и тысячи других -- там в
лагерях?... А на волe -- какое у них будущее -- соцiалистическаго раба?...
Брат нервно закурил новую папиросу.
-- Ты сам должен понимать, Боб, что без тебя бeжать я не мог. А
теперь... теперь -- пора.
-- Погоди, погоди, Ваня... Уж очень это все для меня оглушительно. Я,
пожалуй, уже даже отвык от широкаго взгляда на жизнь... Вся борьба была
направлена на то, как бы словчиться, чтобы хоть сегодня-завтра быть живым и
сытым. Дай толком оглядeться, да очухаться. За всe эти годы я видал
совeтскую жизнь только с оборотной стороны. Со стороны изнанки. Дай немного
посмотрeть на нее и с другой стороны. Вeдь трудно же так молнiеносно рeшать
вопрос только с индивидуальной точки зрeнiя...
-- Ну, что-ж... Присмотрись, Боб, присмотрись... -- серьезно отвeтил
брат. -- В твоем выводe я увeрен. И рeшай. Пока есть молодость и силы --
нужно бeжать. Только там, внe этой тюрьмы, мы, дeйствительно, сможем широко
бороться с большевизмом и его ядовитым туманом. А здeсь -- мы на учетe, и на
плохом учетe. Помочь мы здeсь уже ничeм не можем. Эта иллюзiя лопнула. Нам в
совeтских условiях можно теперь быть либо рабами, либо погонщиками рабов.
Третьяго не дано. А мы ни для того, ни для другого не приспособлены... 398
Орел
Маленькiй городок у границы с Украиной. Кругом -- черноземныя поля. К
югу эти поля идут до Чернаго моря. Еще недавно, до революцiи, эти поля
кормили до сыта не только всю Россiю, но давали хлeб и Европe. Теперь эти
поля покрыты рeдкими посeвами, худыми и тощими, поросшими бурьяном. Кое-гдe
кучей ржаваго желeза стоят в полe брошенные трактора. Поздней осенью из под
снeга сиротливо торчат неубранныя скирды хлeба... А голод держит своими
цeпкими руками и город, и деревню.
Крестьянство разбито, обезсилено и разорено "коллективизацiей".
Насильно созданные, неорганизованные, лишенные своих лучших хозяев --
"кулаков", разстрeлянных или высланных на сeвер, -- колхозы не могут
накормить до-сыта страну.
Как?
Частенько здeсь, в эмиграцiи, друзья и знакомые с интересом спрашивают
меня: "Ну, а как вы питались в Совeтской Россiи?"
Щадя в гостиных и столовых общiй аппетит и настроенiе, я обычно
стараюсь ускользнуть от отвeтов на этот вопрос. Вeдь развe можно честно, без
замалчиванiй, объяснить "приличному обществу", как изворачивался в голодной
жизни здоровый парень с бронебойным аппетитом и без "буржуазных
предразсудков?"
Не раз на настойчивые разспросы радушных хозяев я сообщал, что мнe,
собственно, пришлось б ы т ь с ы т ы м в совeтскiе годы только в 1917 году
на Кубани и что с тeх пор я не голодал только два коротких перiода в моей
жизни -- около года в перiод НЭП'а (1925-1926 г.г.) и мeсяца два -- в
концлагерe, перед самым побeгом заграницу, когда я накапливал силы самыми
смeлыми и рискованными путями. Все же остальное время это постоянное
полуголодное существованiе, постоянная нехватка даже чернаго хлeба, не
говоря уже о всяких полузабытых вещах, как масло, мясо, сахар...
Как я выглядeл в 1933 году -- в перiод питанiя воронами. Вeс был около
80 кило (теперь -- 94). За плечами -- статив фото-аппарата. На мнe морской
бушлат, выдачи 1923 года.
Как глубоко унизительна для сознанiя культурнаго человeка эта
постоянная погоня за "жратвой"! Поeсть 399 400 досыта хотя-бы нeсколько дней
подряд -- представлялось какой-то недостижимой мечтой. И мудрено-ли, что за
первые три мeсяца моего пребыванiя в благословенной Финляндiи моя скромная
персона стала вeсить на 12 клгр. больше.
А "в прежнем" в теченiе остальных долгих лeт моего подсовeтскаго
существованiя на моей "скатерти-самобранкe" перебывали самыя "оригинальныя"
блюда: и вороны, и галки, и воробьи, и лягушки, и собаки, и кошки, и даже
крысы... Бр-р-р... Всего было. И все это вовсе не дeло далекаго прошлаго.
Еще в 1933 году, перед вторым побeгом, меня, человeка с высшим образованiем,
спасали от голода родимыя русскiя вороны, которых я ловил капканом.40
40 Не пережив самому, трудно как-то вeрить совeтской жизни. И когда я
слышу -- и не рeдко -- жалобы эмигрантов на тяжесть здeшней жизни, мнe
хочется предложить проэкт устроить "санаторiй для излeченiя пессимистов".
Санаторiй -- в видe кусочка совeтскаго концентрацiоннаго лагеря. Жизнь
гарантируется, излeченiе тоже. Через мeсяц такой жизни по совeтскому образцу
-- я увeрен -- из санаторiя выходили бы неисправимые оптимисты, весьма
довольные эмигрантской дeйствительностью.
Кусочек "совeтской карьеры"
Попав в тихiй, богоспасаемый град Орел, я надeялся там нeсколько
отдохнуть от избытка административнаго вниманiя ОГПУ и пробыть нeкоторое
время в безвeстности и покоe. Но мнe не повезло. Мнe удалось скрыть свои
медицинскiя званiя и не поeхать по разверсткe Райздравотдeла в какой-нибудь
"учортанакуличкинскiй" колхоз. Но меня подвела извeстность атлета и, так
сказать" "спортивнаго писателя". Слухи, что я гдe-то скрываюсь в городe,
просочились в мeстный совeт физической культуры. Получив повeстку явиться, я
не стал дожидаться, когда ОГПУ "подтвердит" вызов, и, "скрипя сердцем",
поплелся в совeт.
-- Вы же сами должны понять, тов. Солоневич, -- стал убeдительно
разливаться передо мной секретарь совeта, вихрастый комсомолец, -- мы не
можем позволить себe такой роскоши, как не использовать такого спеца... 401
-- Но вeдь я адмссыльный, -- пытался выкручиваться я.
-- Ну, это дeло уже кругом согласовано. Звонили и в ГПУ и там все
утрясли. Одним словом -- два слова... Кругом шишнадцать. Вот вам путевка на
желeзку. Мы надeемся, что вы там поставите работу на ять...
Словом -- "без меня меня женили, я на мельницe был"... Но спорить,
особенно в моем положенiи, было, мягко выражаясь, неосмотрительно. Я и не
спорил.
Впрочем, мои спортивные таланты были в перiодe эксплоатацiи что-то
мeсяца только два.
Как-то утром ко мнe впопыхах вбeжал сторож клуба:
-- Так что, тов. Солоневич, начальник просит срочно прiйтить. И с
вашим... как его... фатиграфским аппаратом...
Оказалось, что начальство хотeло увeковeчить какой-то очередной пленум,
"явившiйся переломным моментом в развитiи"... чего-то там... ну, и так
далeе. Но городской фотограф почему-то не прибыл. Тогда вспомнили обо мнe. А
у меня, дeйствительно, был небольшой "фатиграфскiй аппарат", старый Эрнеман
с апланатом. Но на безрыбьe и рак -- рыба. И мой заграничный Эрнеман
возбуждал благоговeнiе окружающих. В своей комнатe я ухитрился устроить даже
что-то вродe лабораторiи. Так как ни электричества, ни керосина не было, то
я по-просту вставил в окно фанерный щит с красным стеклом и с помощью
семафорных линз, скомбинировал даже увеличитель....
Голь на выдумки хитра. А совeтская -- в особенности: иначе не
проживешь.
Мое появленiе на Пленумe было встрeчено весьма радостно. Запечатлeть
свои физiономiи в назиданiе потомству -- что ни говори -- заманчиво.
Особенно -- задарма...
-- Ну-ка, Солоневич, -- привeтствовал меня секретарь парткома,
окруженный "энтузiастами совeтскаго транспорта" -- исковеркай нас, как Бог
черепаху...
Мой Эрнеман щелкнул.
Через час, когда делегаты послe обeда вернулись 402 в зал засeданiя,
большая увеличенная фото-группа уже висeла у входа.
Фурор был полный. Меня прозвали "сверх-ударником с ураганными
большевицкими темпами", а вечером замороченный и обалдeвшiй завклуб заявил
мнe на самых лирических тонах своего скромнаго и охрипшаго от говорильни
дiапазона:
-- Брось-ка ты, Солоневич, свою физхалтуру к чортовой матери... Кому
она, в самом дeлe, нужна? Вот тоже занятiе! Переключайся-ка, брат, на
фото-работу. Вот это -- да! Ударники, кампанiи, премiальничество,
интузiасты, подъем масс и всякая такая штукенцiя. И потом опять же -- на
виду всегда. Сегодня, вот, здорово ты сгрохал все это. Так как -- заметано?
Пиши смeту. На что другое -- а на показ достиженiй деньги завсегда найдутся.
И должность тебe как-нибудь сварганим подходящую, занозистую...
Так стал я фотографом, или, оффицiально -- "рукрайсвeтгазом" нашей
желeзки41 и поселился на Желeзно-дорожной улицe No. 12.
Пролетарская жизнь
В другой половинe нашего крохотнаго домика жила семья желeзнодорожнаго
слесаря -- типичная семья провинцiальнаго рабочаго -- всегда полуголодная,
оборванная и придавленная нуждой.
Маленькая дочурка слесаря, Аня, только лeтом могла всласть бeгать по
садику и двору. В остальное время, особенно в плохую погоду и зимой, она
отсиживалась дома по той простой причинe, что ея обувь не была предназначена
ни для грязи, ни для снeга. Когда бывали морозы и грязь, Аня не могла даже в
школу ходить.
За два года, которые я провел в сосeдствe с семьей слесаря, Аня только
раз получила молоко. Да и то это было, когда дeвочка заболeла и ей нужно
было "усиленное питанiе" (кошмарная фраза для каждаго русскаго врача).
41 Для любителей совeтских ребусов сообщаю полное названiе своей
должности: "Рукрайсвeтгаз Райпрофсожа 2 ст. Орел МК жд НКПС СССР". 403
И купленный Анe литр молока за два рубля, помню, пробил сильную брешь в
бюджетe слесаря. В этот день взрослые голодали.
Как-то весной я разговорился с маленькой Аней, копошившейся в пескe, во
дворe под лучами теплаго весенняго солнышка.
Уж не помню, как и о чем велся разговор, но случайно я спросил:
-- А ты пирожное, Анечка, кушала?
Дeвочка подняла на меня свои голубые глазки и быстро отвeтила:
-- Не... А что такое "пирожное"?
В дальнeйшем разговорe оказалось, что и "ветчина", и "какао" -- понятiя
Анe незнакомыя. И только при словe "апельсин" ея блeдныя губки довольно
улыбнулись.
-- Это, дядя, я знаю. Это в книжкe нарисовано -- такое круглое, вродe
мячика.
-- Что с ним дeлают? -- каким-то невольно сорвавшимся голосом спросил
я.
-- А я не знаю, -- просто отвeтила дeвочка.42
42 По техническим причинам в книгу не вошли многiе очерки из жизни
совeтской молодежи, напечатанные в "Голосe Россiи": "Совeтскiй быт", "Под
колесами машины", "Комсомольское Рождество" и др.
Весна 1932
-- "Гражданин, вы арестованы"...
Боже мой! Опять эта фраза... Сколько раз пришлось мнe выслушивать ее!..
На этот раз она была произнесена в моей маленькой комнаткe в Орлe. По
приказанiю из Москвы я опять был арестован и через 2 суток сидeл в
Центральной тюрьмe ОГПУ, на Лубянкe.
Тe же картины опять стали проходить перед моими глазами -- то же
безправiе, тот же бездушный, жестокiй механизм гнета и террора, тe же
камеры, переполненныя придавленными страхом людьми.
Секундой мелькнула встрeча с Сержем. Его похудeвшее лицо невесело
усмeхнулось мнe с высоты желeзной лeстницы второго этажа.
-- Боб, ты? 404
-- Я... я... А ты здeсь как?
-- Да вот из ссылки, из Сибири, привезли этапом.
-- А в чем дeло?
-- Да не знаю... Не забывают, видно!.. О Димe слышал? Разстрeлян на
островe в 1929 году...
Раздался чей-то окрик, и Серж скрылся в корридорe. Еще раз мелькнуло
его лицо с дeланной улыбкой, и он устало махнул рукой на прощанье.
В теченiе ближайших недeль состоянiе моего зрeнiя настолько ухудшилось,
что мнe удалось добиться осмотра врача и, благодаря счастливому стеченiю
обстоятельств, попасть в больницу при Бутырской тюрьмe.
Прошло три мeсяца, в теченiе которых я не только не получил обвиненiя,
но даже не был допрошен.
Но вот, как-то поздно ночью, когда всe уже спали, в палату вошла
встревоженная сидeлка.
-- Кто здeсь Солоневич?
Я отозвался.
-- За вами из ГПУ прieхали.
-- А как: с вещами eхать или без вещей?
Сидeлка ушла и через нeсколько минут появилась с таким же встревоженным
врачом.
-- Сказали -- со всeми вещами. А зачeм -- не говорят. "Наше дeло",
отвeтили.
Дeлать было нечего. Я спустился вниз и смeнил больничный халат на свое
платье. Каптер, сам заключенный, смотрeл на меня с искренним сочувствiем.
-- Ну, прощайте товарищ, -- задушевно сказал он, пожимая мнe руку. --
Дай вам Бог.
Загудeла машина, и в темнотe ночи меня повезли на Лубянку.
Зачeм?
Опять 4-й этаж. Опять, как 6 лeт тому назад, "Секретный отдeл".
Слeдователь, маленькiй, сухой человeк в военном костюмe, стал быстро и рeзко
задавать мнe обычные вопросы.
-- Да я столько раз отвeчал на все это. Даже здeсь, в этой комнатe.
-- Не ваше дeло! -- оборвал чекист. -- Вы арестованный и обязаны
отвeчать на всe вопросы. Скажите, с 405 кeм из молодежи вы встрeчались в
Сибири, в Орлe и при своих поeздках?
-- Да я только то и дeлаю всeми своими днями на волe, что встрeчаюсь с
молодежью. Слава тебe, Господи, сам еще состою в этом почетном званiи!
-- Бросьте притворяться, -- обрeзал чекист. -- Нас интересует, с кeм из
п о д п о л ь н о й молодежи вы встрeчались. Перечислите нам фамилiи этих
лиц.
-- Если вы спрашиваете про концлагерь -- так там вся молодежь так или
иначе контр-революцiонна, конечно, по вашей оцeнкe. А на волe я ни с кeм
таким не встрeчался.
-- Ax, не встрeчались? -- иронически скривился слeдователь. -- А что
такое СММ, вы не знаете?
-- Слыхал, что это какое-то названiе группы молодежи, но подробнeй не
знаю.
-- Ах, тоже не знаете? И ни с кeм из них не встрeчались? Так, так... И
со скаутами и с соколами тоже не встрeчались?
-- Что-то не приходилось.
-- И что такое "Сапог" -- не знаете?
-- Да это шутливое названiе какого-то скаутскаго кружка.
-- Ах, "шутливое"? А чeм они сейчас ш у т я т вам неизвeстно?
-- Нeт.
-- А с членами этого "Сапога" вы встрeчались за это время? Связь между
вами продолжается?
-- Дружба, конечно, остается. Но в Соловках и Сибири их не было.
-- Значит, полная невинность? Ну, ну... У нас совсeм другiя свeдeнiя.
Но не в этом дeло. Не думайте, что мы вас забываем. Вот против вашей, как вы
называете, "дружбы" мы-то и боремся. И этой "дружбы" мы вам проявить не
дадим. Вы всe у нас -- как под стеклышком. Насчет своей дружбы и встрeч
забудьте!.. Можете идти.
-- Позвольте, развe я не могу узнать своего обвиненiя?
-- Это вас не касается. 406
-- Тогда мнe придется подать жалобу прокурору! Вeдь скоро четыре мeсяца
я сижу без обвиненiя и допросов.
Неожиданно слeдователь любезно улыбнулся:
-- Ах, пожалуйста, пожалуйста! Если у вас есть свободное время и бумага
-- сдeлайте одолженiе, пишите. Это, говорят, хорошо влiяет на нервы и
развивает терпeнiе!..
___
Мое появленiе рано утром в больницe произвело настоящую сенсацiю.
Каптер, помогая мнe переодeваться, радостно сiяя, говорил:
-- Боже мой!.. Это, ей Богу, в первый раз, как человeк, взятый ночью в
ГПУ, живой вернулся... Ну, счастье ваше, товарищ. Потом, ежели, Бог даст,
выйдете -- свeчку Николаю Угоднику поставьте!..
Тучи над настоящим, как-будто разошлись -- обвиненiя мнe предъявлено не
было, и появились нeкоторые шансы на благопрiятный исход даннаго "сидeнiя".
На зато будущее было теперь покрыто непроницаемым, мрачным туманом. Слова
слeдователя доказывали, что слeжка за мной все еще продолжается, что мое
"дeло" никак не прекращено и что туда все время подкладываются новыя
свeдeнiя о моих встрeчах, разговорах, путешествiях, дeйствiях и пр.
По-прежнему я "плотно сидeл на карандашe ОГПУ".
В просторeчiи это значило, что опять и опять будут аресты, по-прежнему
всe, кто будут со мной встрeчаться, неминуемо попадут под подозрeнiе, и что
я останусь приманкой, на которую ОГПУ будет вылавливать
"контр-революцiонную" непокорную молодежь.
Меня "обезвреживали" со всей тщательностью и цинизмом чекистскаго
аппарата. Для молодежи, для своих друзей я уже ничего не смогу сдeлать...
Вся моя дeятельность была сжата суровыми рамками чекистскаго наблюденiя...
___
Безпомощность и безвыходность давили душу.
Опять потекли "мирные дни" заключенiя. По-прежнему раз в недeлю острый
шприц протыкал глазныя яблоки и вливал туда "физiологическiй раствор". И я
407 потом ходил с кроваво-красными глазами и почти ничего не видeл...
Слeпота, как и раньше, в Соловках, опять вплотную стояла рядом со мной...
___
Помню сравнительно небольшой эпизод, рeзко врeзавшiйся в сeрые дни
больничной жизни. Этот тон был сeрый, конечно, только относительно.
Постоянно случались драки, стрeльба по бeглецам, воровство, артистическое и
даже изысканное. Дни проходили "не скучно": то кого-либо вызывали на
разстрeл, то кто-либо освобождался, то какую-либо разсeянную сестру
милосердiя уголовники насиловали гурьбой в темной палатe, то случалось
какое-либо самоубiйство. Но все это были явленiя, которыя для совeтских
нервов не представляли чего-то, из ряда вон выходящаго. Но один случай
запомнился очень ясно.
Цeна револьвернаго патрона
С утра во всeх палатах больницы Бутырской тюрьмы ожиданiе -- готовится
очередной этап. Внизу идут наспeх созванныя врачебныя комиссiи для
опредeленiя "годности в этап". Предполагается, что "долeчиваться" будут в
лагерe...
В сосeдней палатe -- шум и споры: это пытаются отправить в лагерь
молодого вора, пытавшагося заслужить помилованiе доносами на товарищей. Он
ошибся в каких-то своих расчетах и теперь все-таки вызван на этап. А для
него, "стукача" и "ссученнаго"43, лагерь -- это смерть. Он знает, что в
первый же день его пребыванiя в лагерe он будет найден гдe-нибудь во рву с
ножом между ребрами: "великое урочье племя" имeет свои жестокiе законы...
И этот вор, Ванька Хлюст, всeми силами давно уже пытается отвертeться
от этапа. Гдe-то он ухитрился сам привить себe гоноррею. Потом, послe
выздоровленiя (принудительное лeченiе), ухитрился заразить себя трахомой. А
недавно втер себe в глаз кусочки химическаго карандаша.
43 Доносчика и предателя.
Но вот -- все-таки роковое: "собирайся с вещами"... И в палатe грохочет
соленая матерная ругань и пререканiя 408 между ним и надзирателями. Силы не
примeняют -- как никак -- больница...
Потом все затихает. Ванька как-будто сдается и начинает собирать вещи.
Но через пять минут откуда-то из корридора раздается истошный вопль, и
потом я вижу мимоходом, как Ваньку тащат из уборной с окровавленной рукой.
Оказывается, что он успeл разрeзать себe вены откуда-то раздобытой
безопасной бритвой.
Нажим надзирателей временно ослабeвает. С забинтованной рукой Ванька
остается лежать в палатe и с сiяющим лицом хвастается перед сотоварищами
своей ловкостью.
Послe обeда в корридорe раздается звон шпор и шаги нeскольких людей.
Мелькает форма сотрудника ГПУ и двух каких-то в штатском.
Все затихает, и мы слышим отрывки разговора:
-- Так, значится, вы, гражданин Веселов, отказываетесь иттить в этап?
-- Да как же я могу, -- отвeчает взволнованный и заискивающiй голос
Ваньки. -- Да я бы с моим полным... Да развe-ж я могу?.. Почитай, вся рука
располосована...
-- Так, значит, вы отказываетес<ь>? -- сухо повторяет голос.
-- Да, больной же я совсeм, товарищ Начальник.
-- Ну, ну... Дeло ваше...
Наступает молчанiе на нeсколько минут. Потом тот же голос продолжает:
-- Вот, подпишите акт, что вы отказываетесь идти в этап.
-- Дак я же, товарищ Начальник...
-- Либо вставайте на этап, либо подпишите, -- коротко звучит отвeт
чекиста.
Послe нeкоторых пререканiй Ванька, видимо, подписывает.
-- А теперь вы, товарищи, подпишите... Формальнос<т>ь -- ничего не
попишешь.
Двое спутников чекиста, очевидно, тоже подписывают.
-- Ну, вот и все, -- раздается среди молчанiя тот же ровный, сухой
голос. Слышится шум свертываемой бумаги, 409 и потом внезапно тишина
корридора и палат прорeзается гулким звуком выстрeла... Слышен глухой стон и
опять тот же спокойный голос:
-- Ну, теперь пойдем, товарищи... Засeданiе закрыто.
И трое людей мeрным шагом проходят по корридору обратно.
К палатe с блeдным лицом бeжит дежурный врач. Через нeсколько минут по
корридору звучат ровные шаги санитаров с носилками, и прежняя тишина опять
воцаряется в больницe Бутырскаго Изолятора ОГПУ...
Рeшенiе
Прошло еще мeсяца полтора без всяких новостей. Наконец, меня вызвали в
канцелярiю и показали бумажку:
ВЫПИСКА
из протокола заседания Коллегии ОГПУ от 28 июля 1932:
С л у ш а л и:
Дело гр. Солоневича, Б. Л., No. 121343.
П о с т а н о в и л и:
Дело прекратить, гр. Солоневича, Б. Л., из под заключения освободить и
отправить на место жительства.
Почти пять мeсяцев было вычтено из жизни неизвeстно почему и за что...
___
В тот же день, вечером в комнатe брата я твердо сказал:
-- Я согласен, Ваня. Бeжим. Здeсь нeт ни настоящаго, ни будущаго.
Побeг No. 1
Через два мeсяца небольшая группа туристов-охотников появилась в
Карелiи, около водопада Кивач. Кто бы мог подумать, что эта веселая, дружная
компанiя, в изобилiи снабженная всякими совeтскими "мандатами", готовится
совершить ужасное, с точки зрeнiя совeтской власти, преступленiе -- бeжать
из "родного пролетарскаго государства"? 410
Не торопясь, как полагается мирным путешественникам, мы проплыли на
лодкe по рeкe Сунe, достигли большого, озера -- Суо-Ярви и там, оставив
лодку в прибрежных камышах, направились по лeсу на запад, туда, гдe в 150
километрах была Финляндiя. Мы думали пройти этот путь в 5-7 дней, но,
вопреки справкe Московской метереологической станцiи о сухом лeтe,
оказалось, что послeднiе два мeсяца все время лили дожди и обширныя
карельскiя болота, и рeчки оказались почти непроходимыми.
Больше 5 дней мучились мы в этих лeсах и болотах. Напряженiе послeдних
мeсяцев не прошло даром для брата -- он разболeлся настолько серьезно, что
продолжать трудный путь было невозможно. А до границы, желанной границы
оставалось только 60 километров.
О том, чтобы оставить больного брата гдe-нибудь на дорогe и уйти
самому, не могло быть и рeчи.
Мы рeшили вернуться обратно. С тяжелым чувством проигрыша мы вышли на
дорогу, удачно инсценировали заблудившуюся и растерявшуюся компанiю и
вернулись обратно.
-- На этот раз не удалось, -- весело сказал Юра, когда мы прieхали в
Москву. -- Ну и чорт с ним! А мы все равно, раньше или позже, -- но
пройдем!.. Улыбнуться при неудачe -- первое дeло!..
Боб
С тяжелым сердцем возвращался я в Орел послe неудачи перваго побeга.
Были опасенiя, что попытка побeга будет открыта и это вызовет
соотвeтст<в>ующiя репрессiи. Да если бы все и обошлось благополучно, --
впереди был год подготовки к новому побeгу, опять тысячи случайностей,
опасности и риск.
Высунувшись из окна вагона, я перебирал в памяти причины неудачи побeга
и строил планы новаго.
-- Да лопни мои глаза, если это не сам дядя Боб!
Боже мой, да этот знакомый звучный голос я узнал бы среди тысячи
других! Живо обернувшись, я увидал нашего "боцмана" в натуральную величину,
высокого, коренастаго, 411 с густой копной бeлокурых волос над круглым
жизнерадостно улыбающимся лицом.
-- Вот так чертовщина. Вы -- Боб?
-- Я... я... -- просiял боцман, схватывая меня в свои медвeжьи объятiя.
-- Вот это -- да! -- восклицал он, радостно цeлуя меня. -- Вот так
встрeча!.. А то я смотрю, смотрю...
Через полчаса, когда мы устроились вмeстe в купэ вагона, Боб докладывал
о судьбe севастопольцев.
-- Ну, с кого бы это начать?.. Ну, хоть бы с Лидiи Константиновны.
Уeхала куда-то за Урал. На прощальной вечеринкe расплакалась, бeдалага. "Не
могу, говорит, здeсь жить -- слишком больно вспоминать все старое"...
Провожали мы ее на вокзал всей оравой, даже тихонечко спeли пeсенку герлей.
Жалко ее -- хорошая она была -- как мать родная. Да что-ж -- уж такое теперь
чортово время... Ничипор -- так тот всерьез поэтом стал. Так -- в два
лица...
-- Как это в два лица?
-- Да вот: одни "поэзы" пишет для души, для себя -- и хорошiя, надо
прямо сказать, "поэзы" -- и никто их, ясно, не печатает. А другiя для газет,
для гонорара. Ну, знаете, о всяком там совeтском энтузiазмe, ударниках,
пятилeтках и прочей халтурe. Читали, небось, -- оскомину все это набило...
Талантливый парень, а вот, ходу никуда нeт. Он бы по газетной линiи легко
себe карьеру сдeлал бы со своими способностями, но в партiю нужно поступить
-- развe безпартiйному куда ход есть? -- ну, а этого совeсть не позволяет.
Так и бьется, бeдняга...
Григу больше повезло, хоть так и не добился он инженера -- вычистили
его сперва из Комсомола, а потом и из ВУЗ'а, "как чуждый элемент".
Разнюхали. А что-то нехорошее подмeтил я на душe у Грига -- словно пятна
какого-то отмыть не может. Словно трещина гдe-то. Жаль парня... Ну кто еще?
Тамару, конечно, из прiюта все-таки вычистили -- там теперь одни комсомолки
работают. Ну, она в школы перешла по физкультурe. Опять с дeтьми возится.
Володя с Олей давно уже не в фиктивном, а настоящем бракe. И волченок уже
есть. Вeрно, уже и позабыл, что Тумановым звался, А ей-Богу, Борис
Лукьянович, 412 хорошо это у нас с герлями повыходило. Вот, прошли вмeстe
скаутскiе ряды в одной дружинe, смотришь -- симпатiя появилась, потом любовь
и теперь глядите, какiя славныя пары -- любо-дорого посмотрeть.
-- Ну, а сами-то вы как живете?
-- Я-то? -- Широкое лицо боцмана расплылось в улыбкe. -- Чорт его
знает, кручусь как-то, теперь техник-строитель. Тоже хотeл было в ВУЗ, да
нашего брата не пущают. Нужна рекомендацiя общественных и партiйных
организацiй, а тут, в Севастополe, каждая собака знает, что мы скаутами
были. Нeту хода вверх. Ну, да что! Теперь и инженеру не так что-б очень
сладко -- отвeтственность адовая: чуть что -- а подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
Ага, не досмотрeл, голубчик, а то и навредил, может быть? Тут тебe
контр-революцiя экономическая и готова: пожалуйте бриться -- за ушко, да в
лагерь. Нeт уж, Бог с ним! Может быть, лучше, что я не инженер.
-- Ну, а Таня как?
-- Танюшечка? -- переспросил Боб, и нeжная улыбка освeтила крупныя
черты его лица. -- Да ничего, спасибо попрыгивает, дочку няньчит. Я вeдь уже
счастливый отец семейства. Голодно -- это вeрно. Но знаете, Борис
Лукьянович, за что я скаутингу безконечно благодарен, -- вот за этот запас
бодрости и жизнерадостности, который мы всe получили в отрядах. Ей Богу, без
этой, вот, бодрости в совeтской жизни прямой путь -- петля...
-- Ну а ГПУ вас не цапнуло?
-- Как же, как же. Развe-ж оно нас когда-нибудь забудет? Я, вот, 3
мeсяца отсидeл. Да и другiе тоже почти всe попарились. Но в ссылку никто не
поeхал. Видно, без вас, Лидiи Константиновны, да Володи ГПУ не так уж
опасалось севастопольцев. Пронесло как-то.
Поeзд подходил к моему Орлу. Мы сердечно распростились, и я вышел на
перрон. Круглое лицо Боба дружески улыбалось мнe из окна вагона.
-- Кого увидите там -- мой привeт и поцeлуй!
-- Есть, есть! -- по морскому отвeтил боцман. -- Все разскажу! Вот
ребята довольны будут! "Живого дядю Боба видал!"
Прозвучал послeднiй звонок, и ему отвeтил протяжный гудок паровоза. 413
Поeзд медленно тронулся.
-- Да, да, дядя Боб! Самаго главнаго-то я вам и не успeл сказать!
Помните нашу скалу в Георгiевском монастырe? Гдe мои моряки скаутскiй значек
высeкли?
-- Помню, помню. А что?
-- Взорвали комсомольцы. Не могли сбить, так подложили динамиту и с
корнем ахнули. Вот, свооолочи!..
Чортова служба
-- На линiю огня -- шагом марш! -- звучит команда. С винтовками в руках
мы идем вперед. Далеко перед нами, в 100 метрах, на дворe артиллерiйскаго
полка стоят шесть мишеней.
-- Ложись! Прямо по мишеням, десятью патронами... Заряжай!
Я плотно просовываю лeвую руку в петлю ружейнаго ремня, крeпко стягиваю
ее, выковыриваю локтем ямку в землe и прилаживаю тяжесть винтовки на лeвой
ладони. Блестящiе мeдные патроны один за другим уходят в патронник. Рeзко
звякает затвор.
Лeвая рука в толстой перчаткe подводит винтовку к мишени, ружейный
ремень, плотно обвиваясь около руки, крeпко вжимает приклад в плечо. Щека
слилась с холодным лаком приклада. Легкiй вeтерок холодит правую обнаженную
руку. Мушка ровно ложится в прорeзи и медленно подводится под черное яблоко
мишени. Ровно... Ровно... Вот между кончиком мушки и яблоком осталась тонкая
бeлая ниточка. Палец начинает плавно давить на спуск. Винтовка вросла в
плечо и не шевелится. Спокойно, спокойно... Неожиданный выстрeл оглушает.
Плечо вздрагивает от отдачи... Кажется, хорошо!
Выстрeлы трещат, не переставая.
Первым отстрeлялся длинный костлявый Ильинскiй, "потомственный,
почетный пролетарiй", старый слесарь депо. Он осторожно отложил в сторону
винтовку и, не поднимаясь, критическим взором оглядeл свою сосeдку.
Комсомолка Паша, обтирщица паровозов, сосредоточенно и старательно
дострeливала послeднiе патроны, невольно гримасничая и по дeтски выпячивая
губы. 414
Послe свистка-отбоя Ильинскiй ласково шлепнул Пашу по спинe.
-- Ишь, стрeльчиха-то какая! -- усмeхнулся он, поднимаясь. -- А вeдь,
поди-ж, вeрно, очков за 60 все-таки выстукала!
-- А что-ж, дядя? -- расплылась Паша в улыбкe, -- поживу с твое -- и
больше ста выбью.
-- Ишь, ты -- занозистая какая! Поперед батьки в пекло. Ну, ну. Пойдем
поглядим, что ты там наплевала в мишень-то. А кстати, Солоневич, --
обернулся старик ко мнe, -- чтой-то стрeлков наших нeту?
"Стрeлками" у нас, на желeзкe, называли чинов военизированной охраны,
набиравшейся из демобилизованных красноармейцев и охранявших перроны, склады
и пути. Постоянных участников наших стрeлковых тренировок, Закушняка и
Ямпольскаго, дeйств<и>тельно, не было.
-- Да чорт их знает. Обeщали быть.
Ильинскiй, видимо, сильно уставшiй на работe и голодный, сердито
заворчал:
-- Снайперы тоже! Этак мы и состязанiе прокакаем. Тута всeм как один --
нужно. Шутка сказать -- "Динамо"! Не сапогом, небось, сморкаются.
Недовольство его было понятным. Сравнительно недавно мы выиграли два
стрeлковых состязанiя по боевой винтовкe у красноармейцев и теперь
готовились к отвeтственному и серьезному состязанiю с Орловским обществом
"Динамо". И отсутствiе постоянных наших стрeлков на тренировкe нервировало
старика, фанатика стрeлковаго дeла.
Мнe нечего было отвeтить Ильинскому, ибо причин отсутствiя охранников я
не знал. К моему удивленiю, Паша снимая ремень с руки и любовно оглаживая
свою кокетливо желтую винтовку, беззаботно отозвалась:
-- Не дрефь, дядя Ильинскiй. Никакого состязанiя вовсе и не будет.
-- Это почему такое?
-- А потому, динамовцам теперь не до состязанiй!
-- И что это ты брешешь, Пашка? И откудова тебe знать? От горшка два
вершка, а поди, как знает все!
Паша лукаво усмeхнулась. 415
-- Да ты не фырчи, Ильинскiй. Значит, знаю, если говорю.
-- Да ты не тяни кота за хвост, Пашка. Говори толком, коли знаешь.
Комсомолка искоса опасливо оглянулась на стоявшаго в сторонe иструктора
Осоавiахима, Александрова, типичнаго партiйнаго активиста, и, понизив голос,
отвeтила:
-- Забастовки помнишь?
Недавнiя забастовки нeскольких заводов из-за снятiя со снабженiя членов
семей помнили мы всe. Забастовки эти были сейчас же прекращены самими
рабочими, получившими сейчас же полное удовлетворенiе своих требованiй.
-- Помню. Ну, так что?
-- Ну и ну. Докопыриваются до зачинщиков. Теперь пойдут вылавливать,
кого нужно.
Ильинскiй нахмурился и промолчал, задумчиво наворачивая тряпку на
шомпол.
-- Ну и что? -- спросил он уже тихим голосом.
-- Да ничего. Сам понимаешь, небось. Не маленькiй! Мобилизацiя всeх
сил. Теперь им не до стрeльб... Другiя мишени...
К нам подходил Александров. Всe замолкли, и старик-слесарь со злобой
нажал на неподдававшiйся шомпол.
___
Вечером я позвонил в штаб ВОХР. Там пошли узнать и через минуту
дежурный по штабу отвeтил:
-- Ничего, товарищ Солоневич, нельзя сдeлать. Уж придется вам
обойтиться пока без наших стрeлков. Этые дни есть спецiальная работа
оперативнаго характера.
О подробностях я, конечно, не спрашивал.
___
В послeднiя недeли от вокзала по городу растекались одиночками и
группами оборванный, худыя, истощенныя фигуры украинских крестьян,
прieхавших со своих черноземных полей сюда за хлeбом. Они ходили по улицам,
стучали в окна и просили: "хоть шматочек хлeба". И эти "шматочки" давали. Я
не видeл случая, чтобы такого 416 крестьянина отогнали от окна. Давали не от
излишков своих: отрывали от своего полуголоднаго пайка -- то картошку, то
луковку, то горсть крупы, то корочку хлeба. Было страшно и трогательно
видeть худыя участливыя лица рабочих, хмуро ра<з>спрашивающих крестьян о
жизни украинских сел. И этот кусок хлeба казался не подаянiем, а братской
помощью. Члены "четвертаго интернацiонала" (гимн "четвертаго интернацiонала"
звучит так: "Я голодный!") проявляли свою солидарность...
Тe из крестьян, у кого уже не было сил ходить по дворам и улицам,
пробирались к мусорным ящикам и оттуда выгребали пищевые отбросы. Эти
обезсилeвшiе люди назывались среди коренного населенiя города полным больной
иронiи термином -- "санитарная комиссiя". И обычно члены этих "санитарных
комиссiй", добравшись до далекаго от изобилiя совeтскаго мусорнаго ящика,
уже не отходили от него живыми. Отвыкшiе от пищи желудки не выдерживали
качества совeтских объедков и отбросов.
И их тeла-скелеты обычно по нeсколько дней лежали по дворам, пока не
являлась подвода и не увозила их в братскую яму. Из человeческих костей
строился "фундамент зданiя соцiализма"...
Постоянно мотаясь по всему узлу и городу, я успeл втихомолку сдeлать
нeсколько снимков с этих страшных картин. Снимки эти были с нами во время
второго побeга.
Мы не успeли переправить их во-время за-границу, и так как, с точки
зрeнiя ГПУ, такiе снимки были абсолютно достаточным матерiалом для
разстрeла, то во время побeга они были помeщены в самом безопасном мeстe.
Этим мeстом считался у нас заднiй карман Юриных трусиков -- не брюк, а
трусиков.
"Пока-де там что -- меня будут обыскивать послeдним. На крайнiй случай
я даже съeм их", -- увeренно говорил Юра, когда мы обсуждали возможности
провала. Мы не учли одного, что послe ареста нас могут заковать в ручные
кандалы. И я видeл потом, как блeден был Юра, когда наручники связали кисти
его рук, и он не мог добраться до своего кармана...
Но когда нас по ленинградским улицам везли на Шпалерную в ДПЗ, он
улыбался. 417
-- Олл райт, -- коротко отвeтил он на тихiй вопрос о снимках.
Уже потом, когда мы послe приговора сидeли в пересыльной тюрьмe, Юра
сообщил, как цeной мучительнаго напряженiя и выворачиванiя рук он все же
ухитрился достать эти снимки из кармана и опустить их.....
-- Куда? В уборную?..
Похудeвшее, осунувшееся лицо Юры, такое странное без обычной
взлохмаченной копны черных волос, осклабилось.
-- В уборную? Ну, нeт... Какой-нибудь путевой сторож найдет, и что
дальше? Сдаст по начальству. И там долго ли догадаться? Я их засунул за окно
вагона -- туда, гдe будут опущены вторыя зимнiя рамы. Выцарапай-ка их
оттуда!..
Так, роковой вагон No. 13 и до сих пор eздит с этими фотографiями
трупов украинских мужиков, нeсколько миллiонов которых погибло во время
очередного совeтскаго голода 1933 года...
___
Немного дней спустя, когда выяснилось, что, дeйствительно, состязанiя
откладываются, ибо ГПУ занято арестами "бунтовщиков", я был послан на
станцiю Куракино для фото-съемки какого-то изобрeтенiя путевого сторожа.
Скоро на станцiю пришел товаро-пассажирскiй поeзд, тот самый
"максимка", с медлительностью котораго связано столько юм<о>ристических
разсказов и неприличных анекдотов.
Был яркiй, почти лeтнiй день. Поeзд должен был стоять 12 минут;
платформа наполнилась ободранным совeтским людом из вагонов 4 класса.
Кипятку не было, и станцiонный кран был мигом облeплен черной толпой
жаждущих.
Из зданiя вокзала вышел патруль охраны и зашагал к головному вагону. В
числe стрeлков патруля я узнал Закушняка и Ямпольскаго.
-- Куда это ребата? Кого ловите?
Закушняк, стройный молодой парень из провинцiальных рабочих, как-то
передернул плечами. 418
-- Да вот, на облавe...
-- Ну, я вижу... А на кого?
-- Да, вот, бeгунков, которые на Москву прутся, вылавливаем.
Патруль прошел вперед. Незамeтно для них я пошел сзади.
Дойдя до передняго вагона, стрeлки раздeлились.
Трое вошло в вагон, а остальные размeстились по сторонам. Через
нeсколько минут из вагона была высажена какая-то семья: старуха, крeпкая,
кряжистая, с каким-то восковым пергаментным лицом, молодой крестьянин и двое
ребятишек 7-8 лeт. Не обращая вниманiя на их жалобы и мольбы и на
посыпавшiеся со всeх сторон вопросы, патруль повел задержанных в станцiонный
сарай, гдe один остался на стражe.
Потом остальные стрeлки так же медленно, молчаливо и мрачно пошли в
слeдующiй вагон.
К моменту отправленiя поeзда вагона три-четыре было "очищено" от
крестьян. Зная, что через полчаса вслeд за "максимкой" идет скорый, я рeшил
остаться, чтобы посмотрeть, что будет со снятыми с поeзда крестьянами.
В станцiонном сараe послe отхода поeзда выловленных оказалось человeк
двeнадцать. В их числe было двe женщины и трое ребятишек. Изможденные,
оборванные и молчаливые, они понуро сидeли на цементe и, видимо, ничто уже
не могло вывести их из отупeнiя.
Через нeсколько минут подошел уполномоченный ДТОГПУ44.
Он тоже молча оглядeл крестьян и отрывисто спросил:
-- Откуда?
Старуха медленно подняла голову.
-- С пид Золотоноши, сыночку.
-- А какого чорта сюда притопали?
Старуха удивленно подняла голову, с плохо скрытым недоброжелательством
посмотрeла на откормленное лицо чекиста и тихо отвeтила:
44 Дорожно-транспортный отдeл ОГПУ.
-- А куды-ж податься? Хиба-ж так умирати, як 419 скотина? Мабудь вси
вже поумиралы в сели. Мы и пiихалы хлиба шукаты...
-- От, дура! Да развe-ж здeсь хлeба больше?
-- А я знаю? -- устало и тихо отвeтила старуха, опять уронив голову. --
Нам вже все ровно.
Крестьянин помоложе обратился к уполномоченному, и в его голосe
прозвучала нотка надежды.
-- А може нас в турму загонять?
-- Ну, вот еще! Возиться, да кормить вас! Идите, куда хотите, только на
поeзд не цeпляйтесь.
-- Так куда-ж нам идти? -- удивленно спросила старуха.
-- А мое какое дeло? На всe четыре стороны. Ну, пойдем, товарищи, --
сказал он стрeлкам, и всe вышли. Закушняк задержался и, выходя послeдним,
сунул старухe два рубля.
-- Спасибо, сыночек... А може хлиб е?
-- Уж не знаю, бабушка. Ежели достану -- принесу.
-- Сыночек, сыночек, -- с внезапным припадком отчаянiя вскрикнула
старуха, судорожно схватив его за полу шинели. -- Куды-ж нам податься?
-- Да вот, идите в деревню. Вот там, версты с двe, деревня есть. Может,
там покормят...
И осторожно высвободив край шинели из костлявых пальцев старухи,
стрeлок торопливо вышел из сарая.
Нeсколько шагов мы шли молча.
-- Слушай, Закушняк, куда-ж им дeться, в самом дeлe?
Стрeлок повернул ко мнe свое искаженное мучительной усмeшкой лица
-- Куда? А я знаю? Тут всe деревни, почитай, переполнены. Самим eсть-то
почти ни хрeна нeт. Куда-ж кормить? Может, что и дадут, только навряд что.
-- А чего в тюрьму словно просились?
-- Да вот, видишь, при ихней жизни им и тюрьма вродe дома кажется.
Послe украинских сел -- все раем будет. Думают -- паек им давать будут...
Развe-ж они знают, что в тюрьмах дeется? Да потом, развe-ж тюрем да пайков
хватит на такую голодную ораву? Эх, да и так всe, почитай, можно считать, в
тюрьмe сидим... А мы вот, видишь, вродe как тюремщики. Чортова служба!...
420
Он со злобой перекинул винтовку через плечо и исчез в дверях станцiи.
К перрону, блестя зеркальными стеклами вагона-ресторана, подходил
скорый поeзд.
На службe Россiи
По законам административной, ссылки я не имeл права выe<з>жать из Орла.
Но работать на желeзкe и не соблазниться возможностью стрeльнуть в Москву --
было "сверх сил". И изрeдка я ухитрялся на сутки съeздить в Москву и
повидать там родных и друзей...
В один из таких, "украденных у ОГПУ", дней, когда я направлялся на
Курскiй вокзал, меня вывел из задумчивости шум тормазов останавливающейся
сбоку машины. Привычная реакцiя "нелегальнаго" потянула меня нырнуть в
калитку. Но не успeл я затеряться в толпe прохожих, как сзади раздался
радостный возглас.
-- Дядя Боб... Куда это вы?
Я обернулся. Из автомобиля выскочил какой-то моряк и растал<к>ивая
толпу, бросился ко мнe. Через нeсколько секунд я был в объятiях Володи.
-- Ах, чорт, -- восклицал он, сiяя. -- Едва успeл!... Ну и повезло же
мнe узнать вас, дядя Боб... Ну, давайте: еще разик обнимемся...
Володя был в формe командира флота, с тремя нашивками. Он немного вырос
и окрeп, но по-прежнему был строен и прям. Его когда-то розовое юношеское
лицо теперь прiобрeло какую-то неопредeлимую на словах мужественность
взрослаго человeка.
-- Да вы, Володя, прямо как с картинки сорвались... Красота и четыре
грацiи...
Моряк весело ухмыльнулся.
-- Да вот, из флота во флот переводят. Новую робу выдали... Да пойдем,
пойдем в машину... Там тоже встрeча готова!
В машинe меня ждал новый сюрприз -- за рулем сидeл Григ.
-- Тьфу, дьявольщина! Плюнуть некуда -- вездe друзья. Как это вы вмeстe
очутились? 421
-- Да тоже случайно. Влeз в такси, а там, глянь-ко-сь -- за бубликом
старый друг...
-- Ну, а вы-то, Григ, как здeсь очутились?.. В прошлом году я Боба
видeл -- он говорил, что вы техником гдe-то.
-- Да похоже на это... Я, вот, так себe пролетарскiй стаж отбываю... Из
комсомола меня вытурили... Так я сам себe судьбу строю. Отец-то у меня --
кусок интеллигента был... Ну, вот я и хочу года два стажа наeздить -- тогда,
может быть, еще и удастся в ВУЗ влeзть.
-- "Дeти, будьте осторожны в выборe своих родителей"! -- хихикнул
Володя... -- Теперь папаши -- это не фунт изюму. У студентов даже поют:
"Дайте мнe за два с полтиной
Папу от станка..."
Ну, да ничего, мы с Григом сговорились -- я ему рекомендацiю дам...
-- Какую рекомендацiю?
-- Да партiйную.
Я невольно отодвинулся. Володя замeтил это и весело засмeялся...
-- Чорту душу продал?... Так, что ли?... Ну, ну... Eдем пока, Григ.
Крути на окраинныя мeста -- потихоньку, чтобы разговаривать можно было бы...
Я дядe Бобу разскажу кое-что...
Оказалось, что Володю из училища штурманов мобилизовали во флот. Потом
он скорострeльно прошел курс военно-морского училища, нeсколько лeт плавал
по морям и теперь получил назначенiе командиром небольшого военнаго корабля.
Очевидно, на моем лицe было написано большое изумленiе, ибо Володя,
по-прежнему радостно улыбаясь, обнял меня за плечи рукой.
-- Что?.. Ссучился45, думаете, старый бeлый юнкер?.. Ни хрeна
преподобнаго, дядя Боб... Каким был я, таким и остался... А такая уж планида
вышла... Пришлось, видите, даже в партiю поступить. В обязательном порядкe
нажали... Ну, и хрeн с ней... Дeло не в бумажках... 422
45 Измeнил, предал.
Потом он опять прервал свой разсказ.
-- Ну, до чего же я все-таки рад, дядя Боб... Как увидeл вас в этапe в
Питерe -- ну уж, думаю, капут -- не встрeтить больше дядю Боба живьем... Оля
всe глазья себe проплакала...
-- А гдe она сейчас?
-- Да в X.46 Мальчишку няньчит.
-- Погодите, Володя. Все-таки объясните толком, как это вы превратились
в члена партiи и командира флота?.. Карьера для бeлаго юнкера рeдкая...
-- Э... Такая уж, думаете, рeдкая?.. Думаете -- мало таких вот:
"Эх, яблочко,
Сверху красное,
А что Врангель придет --
Дeло ясное"...
Такiе, вот, как я, "редисками" зовутся. Сверху красное, а внутри..
Конечно, дядя Боб, можно на все это и как на измeну посмотрeть... Но вы вeдь
сами, небось, знаете, к а к нужно здeсь, в совeтской жизни прилаживаться,
в н e ш н е, по крайней мeрe... Назовите это -- мимикрiей, камуфляжем... А,
ей Богу, по моему это простая тактика... Придет время -- мы свое дeло
сдeлаем... Таких, как я, -- немало... Лучше уж мы будем командные посты
занимать, чeм головой в стeнку биться... Может быть, цинично это все. Ну,
что-ж дeлать -- большевики научили бороться их же оружiем. С волками жить --
по волчьи выть. Непрiятно, грязно это -- а что другое? Теперь, по крайней
мeрe, надо умeть зубы сжимать и выкручиваться... А потом... -- Володя
засмeялся... -- Потом -- вы за меня поручитесь, что я не красная сволочь...
Вeдь правда, дядя Боб?..
Молчаливый Григ повернулся от своего руля.
-- Эх, Володя... Смотри -- трудно в грязь не влипнуть. Знаешь, брат,
коготок увяз...
Володя сдeлался серьезным.
46 Исторiя Володи тщательно закамуфлирована, равно как и всeх героев
этой книги, которые продолжают вести работу и борьбу в Россiи.
-- Да, конечно, Григ... Если н е ч а я н н о -- коготок 423 увяз. А
если человeк сознательно идет на такую комбинацiю -- ему виднeе, как
дeйствовать, чтобы не увязнуть... Нeт, брат, ты, может быть, думаешь --
шкурник я? Ну, что-ж тебe сказать?.. Другого пути я не нашел, чтобы ближе к
своему посту стоять... Конечно, потом "полит-каторжане", вот, вродe дяди
Боба будут дeйствовать. Но и теперь в аппаратe своих людей тоже, ох, как
имeть не мeшает!.. А насчет парт-билета, -- ей Богу, предразсудок... Ты вeдь
тоже комсомольцем был? Ну и что, убыло тебя, что ли?
Григ сумрачно отвернулся и помолчал нeсколько секунд.
-- Да не без того...
-- Что, что? Убыло? -- с недоумeнiем переспросил Володя. -- А что
именно?
-- Душу замарал, -- глухо прозвучал отвeт шоффера...
-- Ну, что-ж, -- тряхнул головой моряк. -- Прямых путей нам, брат, не
давно. Погибнуть -- это каждый дурак может... Нeт, ты, вот, сукин сын (я это
не про тебя, Григ) -- ты, вот, сукин сын, говорю, в э т о й жизни выкрутись,
да всякое оружiе используй, без всякаго там идiотскаго открытаго забрала. В
совeтской политикe рыцарям, брат, жизни нeт... Умереть, да быть
разстрeлянным -- это, брат, не трудно. Было бы за что! За пустяк -- это
всякiй дурак умрет... Нeт, сукин сын, ты, вот, живым останься, выиграй
л ю б ы м и с р е д с т в а м и... Потому что в борьбe за Россiю -- всe
средства хороши. А пятна души, Бог даст, потом, уже в Россiи, сотрем... Надо
умeть драться... А умирать -- что-ж? Этим теперь никого не удивишь... Как
это говорил Маяковскiй:
"В наше время умереть не трудно.
Сдeлать жизнь -- значительно труднeй..."
Вот я и дeлаю, как умeю... Если спросить ум -- так грязно все это... Но
совeсть -- повeрьте, дядя Боб, слову стараго друга -- совeсть у меня, ей
Богу, спокойна. Потому что в борьбe за Россiю все это зачтется, как
нужное... Может быть, к шпiонам отношенiе бывает и презрительное, а без них
никакая война не ведется. А мы в совeтской Россiи многое пересмотрeли. И
теперешним шпiонам, вот, вродe меня, на службe врага никто 424 потом не
бросит слова обвиненiя. На службe Россiи всякая должность почетна...
Побeг No. 2
Прошел цeлый год в подготовкe к новому побeгу, но невидимо для нас око
ОГПУ уже слeдило за нами...
И вот, 8 августа 1933 года, ночью в вагонe поeзда, несшем нас по
Карелiи, я проснулся от какого-то прикосновенiя. Кто-то держал меня за руки
и обшаривал карманы, гдe у меня лежал револьвер.
"Воры!" -- мелькнуло у меня в сознанiи, я рванул чью-то руку.
Послышался хруст кости, стон, но в этот момент в лицо мнe вспыхнуло
нeсколько электрических лампочек, и черныя револьверныя дула показались
перед глазами.
-- Не рвитесь, товарищ! Вы арестованы. Протяните руки!
Борьба была безцeльна. Рeзко щелкнула сталь наручников.
Весь вагон был в движенiи. Старики, рабочiе, инженеры, военные, всe они
стояли с револьверами в руках и радовались удачно проведенной операцiи. Как
оказалось впослeдствiи, для нашего ареста было мобилизовано 36 чекистов,
переодeтых в самые разнообразные костюмы... На каждаго из нас приходилось по
7 человeк, вооруженных и привыкших не стeсняться перед кровью и
выстрeлами...
Операцiя была, что и говорить, проведена чисто...
Одиночка
Опять тюрьма... Каменная одиночная клeтка в Ленинградe. Мокрыя,
заплеснeвeлыя стeны. Мeшок с соломой на желeзной койкe... 6 шагов в длину, 3
-- в ширину. Маленькое с толстыми брусьями окно вверху. Полутьма и тишина...
Утром звякает затвор форточки и просовывается рука надзирателя с 400
граммами чернаго хлeба. В 12 часов миска супа и в 6 часов маленькая порцiя
каши... 425
Ни книг, ни газет, ни писем, ни прогулок... Заживо замурованный...
На первом же допросe мнe предъявили обвиненiя:
1. Организацiя контр-революцiоннаго сообщничества,
2. Агитацiя против совeтской власти,
3. Шпiонаж в пользу "буржуазiи" и
4. Содeйствiе побeгу за-границу...
По каждому из первых трех обвинений полагалась мeра наказанiя, "вплоть
до разстрeла"...
Да, не ждал я, что на этот раз останусь жив...
Прошло 4 мeсяца ожиданiя смерти... И вот, как-то утром мнe принесли
приговор -- 8 лeт заключенiя в концлагерь...
Хотя по точному смыслу совeтских законов за попытку побeга за-границу,
в чем единственно я был, дeйствительно, виновен, в тe времена полагалось
заключенiе до 2 лeт, -- волна радости залила мое сердце. Жив!.. Это самое
главное!.. А дальше?.. Дальше мы увидим!.. Есть еще порох в пороховницах...
Через нeсколько дней в пересыльной тюрьмe я встрeтился с братом и
племянником. Брату тоже дали 8 лeт, а 14-лeтнему юношe, Юрe -- 2 года.
В первую же минуту, когда мы остались одни в камерe и чуть остыла
радость встрeчи, послe миновавшей угрозы смерти, -- было вынесено рeшенiе:
"Что бы ни случилось с каждым из нас, куда бы нас ни бросила судьба --
в концe iюля бeжать опять во что бы то ни стало"...
___
Б e ж а т ь!.. Легко это рeшить, а каково выполнить?.. Куда нас пошлют?
Может быть, за Урал, на сeвер Сибири, откуда до границ тысячи километров...
Впереди была мрачная неизвeстность... Казалось, хуже трудно было бы
чему-нибудь случиться...
Но судьба улыбнулась нам... В серединe января 1934 года громадный
этапный эшелон был направлен в сторону Урала. Но в этот перiод не хватило
рабочей силы в Карелiи для постройки новой гидро-станцiи на рeкe Свирь, ибо
тифозныя эпидемiи свели в могилу много 426 тысяч заключенных... И вот, наш
эшелон был брошен в Карелiю...
И мы очутились в концлагерe, в тeх мeстах, откуда уже 2 раза пытались
бeжать...
И несмотря на жгучiй мороз и ледяной вeтер, когда нас выгрузили, нам
было тепло, и мы смeялись...
Смeлость, бодрость, силы и рeшительность еще не были смяты... Неужели,
чорт побери, в третiй раз не удастся бeжать?..
Лагерь
Я не буду подробно описывать совeтскiй концлагерь. Надeюсь, что
большинство моих читателей прочли книгу брата -- "Россiя в концлагерe"... В
ней и моя личная лагерная исторiя...
Приговор в в о с е м ь лeт заключенiя казался всeм нам шуткой. Все
равно, так или иначе, мы этого срока не высидeли бы. Принятое рeшенiе нужно
было провести в жизнь во что бы то ни стало...
И всe душевныя силы нас троих -- брата, племянника и мои -- были
устремлены в одну точку -- на подготовку к побeгу... Все остальное --
прочное устройство в лагерe, связь с друзьями и родными, перспективы
отдаленнаго будущаго -- отошло на заднiй план. Нужно было быть готовыми к 28
iюля -- дню нашего побeга. Этот день должен бы стать переломным в нашей
жизни... Или -- или...
Каждый день мы узнавали, путем всяческих дипломатических ухищренiй,
новыя свeдeнiя о расположенiи охранных постов кругом лагеря, о деревнях,
лeсах, болотах, дорогах, охранe границ, способах погони и пр. и пр. Мы
настойчиво анализировали причины неудачи первых двух побeгов и старались
предусмотрeть всe мелочи третьяго, ибо он д о л ж е н б ы л б ы т ь
у д а ч н ы м.
___
Был конец марта. До побeга оставалось около 4 мeсяцев. Мы кое-как
устроились. Брат и Юра работали в УРЧ (Учетно-распредeлительная часть
лагеря), а я был завeдующим амбулаторiей. Мы радовались, что есть 427 шансы
удержаться вмeстe до момента побeга и расчитывали, что в намeченный день
"три мушкетера" (как звали нас в лагерe) спаянной группой рванутся вмeстe к
новому мiру...
Но... "человeк предполагает, а ГПУ располагает..." Никому из нас не
суждено было бeжать из Подпорожья -- маленькаго села на берегу рeки Свирь.
В один из хмурых, темных вечеров в барак быстро вошел брат и озабоченно
сказал:
-- Плохiя новости... Телеграмма получена из Медгоры... Меня и Юру
переводят на сeвер...
-- А меня?
-- Да ты вeдь тут к санитарному городку пришит. Незамeнимый... Про тебя
ничего нeт... Чорт возьми... Неужели нас разлучат? Пойду еще в Управленiе --
попробую там поднажать... А как ты себя чувствуешь?
-- Да так -- согласно всeм законам приступа. Жар за сорок, но
неожиданнаго ничего. Хины все равно нeт...
-- Ладно, Бобби. Твое дeло теперь срочно выздоравливать. А я пойду
нажимать...
Я лежал в припадкe своей старой хронической малярiи -- дара кавказских
путешествiй. Кровь горячими волнами пульсировала в артерiях, голова гудeла
от жара, а сердце сжималось от боли и безпомощности.
Неужели нас разлучат?..
В баракe было темно и душно. Далеко в углу горeла небольшая керосиновая
лампочка, и около нея, у гудящей печки сидeло нeсколько темных фигур.
Я метался на своей койкe, и в памяти вставали картины прошлаго. Сколько
раз уже мнe приходилось разставаться с братом, самым родным и близким мнe
человeком, и разставаться без всякой увeренности, что еще доведется
увидeться на этом свeтe...
-- Вот, Петербург. 1917 год. Революцiя. Я, молодой студент, уeзжаю на
юг в отпуск "во всe города и селенiя Россiйской Имперiи", как значилось в
отпускном билетe, а уже чувствуется, что вся страна -- в лихорадкe. И даже
наше прощанье на вокзалe проходит под аккомпанимент отдаленных выстрeлов...
-- Кiев. 1919 год. Гражданская война. Я прорвался к брату в гости из
Ростова только на нeсколько дней. 428 На Кубани остался старик отец и работа
на газетном и молодежном посту. И я закидываю винтовку за плечо и опять
ныряю в водоворот событiй.
-- Маленькiй украинскiй городок Ананьев. 1921 год. Случай или чудо
помогли нам найти друг друга послe взрывов гражданской войны. Среднiй брат
погиб, и мы особенно сильно чувствуем себя связанными общей судьбой. Но по
телеграммe Крыма меня арестовывают за скаутскую работу и увозят под конвоем.
И опять я махаю шапкой на прощанье и силюсь весело улыбнуться...
-- Одесса. 1923. Послe ряда арестов и года тюрьмы я уeзжаю в
Севастополь. Пароход медленно отходит от пристани, и в толпe провожающих
массивной глыбой видны плечи дяди Вани...
-- Москва. 1926. Туманное утро. Чекистски автомобиль увозит меня,
арестованнаго, на Лубянку, страшную Лубянку... У ворот дома стоит Ирина и
Ваня. До свиданья!..
А, может быть, и прощайте?..
-- Еще через пять мeсяцев. Лицо брата прильнуло к рeшеткe Бутырской
тюрьмы. Это прощанье перед Соловками... Впереди пять лeт разлуки. Пять лeт
совeтской каторги...
-- Двор Ленинградской тюрьмы. 1933. Мы всe арестованы при второй
попыткe побeга из СССР. Шансов на жизнь почти нeт... Особенно для меня,
соловчанина и бeглаго ссыльнаго... Мы молча обнимаемся. Развe нужны слова в
такiя тяжелыя минуты?..
И теперь вот опять...
___
Познай самого себя, но познав... не впадай в унынiе...
Послe безсонной ночи забрезжило сeверное утро. У дверей барака
появляется конвой.
-- Эй, Солоневич... Юрiй и Иван... Выходи!..
Послeднiй поцeлуй, суровый и короткiй. Крeпкое рукопожатiе.
Мы молчим... Не хочется, чтобы дрогнувшiй голос 429 выдал волненiе. И
без того на сердцe так тяжело... Впереди -- побeг, в котором шансы на успeх
так малы... А неудача -- смерть... Увидимся ли когда-нибудь? Неужели этот
поцeлуй был д e й с т в и т е л ь н о послeдним?.. Да, что и говорить, нам и
помолчать есть о чем...
Послeднiй взгляд, и фигура брата скрывается в дверях.
Я заворачиваю голову в одeяло, и мучительныя рыданiя сотрясают мое
тeло. Горячiя слезы не облегчают, а жгут... Онe так мучительны для мужской
гордости и выдержки. И одна за другой онe ползут и ползут по щекам, как
расплавленный свинец. Зубы судорожно сжимаются в тщетном стремленiи удержать
их, и от этого усилiя вздрагивает грудь... Неужели я сломан?..
Боже мой! Боже мой!.. Когда же конец всему этому?..
--------
День врача в концлагерe47
Лeто 1934 года я провел в небольшом лагерном пунктe в г. Лодейное Поле
на рeкe Свирь в должности начальника санитарной части.
Там мнe в теченiе нeскольких мeсяцев пришлось наблюдать картины
оборотной стороны лагеря. Из таких картин я составил очерк-мозаику типичнаго
дня врача в лагерe, подобрав для нея не наиболeе жуткiе, а просто наиболeе
характерные эпизоды.
Многiе читатели сочтут этот очерк трагической утрировкой. Я знаю это.
Уже два иностранных журнала отказались помeстить его, откровенно
признавшись, что они не вeрят в правдивость написаннаго. Да, конечно, этому
трудно вeрить. Только тому, кто сам соприкасался с такой жизнью, мнe не
нужно доказывать, что, к сожалeнiю, это правда. И таких "дней" в разные годы
и в разных лагерях я провел не одну сотню.
Судьба мальчугана
Ранним утром меня будит стук в дверь. В открывшуюся щель просовывается
голова санитара:
47 Отрывки. См. "Голос Россiи" No. 10-13.
430
-- Так что, товарищ доктор, вас в амбулаторiю вызывають. Привели
кого-то-сь -- сами не справляются...
Через нeсколько минут я вышел из лазарета -- низкаго деревяннаго
домика, расположеннаго на скалах, у излучины большой рeки.
Сeверная ночь давно уже смeнилась полным свeта утром, и из низкой
пелены тумана были видны десятки низких деревянных бараков нашего лагернаго
пункта. За крышами бараков, прямо из тумана какими-то призраками вставали
деревянныя вышки между двумя рядами проволочных заборов -- это
наблюдательные сторожевые посты с установленными там пулеметами. Вдали, на
горкe была едва видна полуразрушенная колокольня давно закрытой городской
церкви...
По бревенчатой мостовой, проложенной между скалами и болотами, я
направился в амбулаторiю. Улицы были еще пустынны. Трех-тысячное населенiе
нашего лагеря еще спало...
В корридорe амбулаторiи, согнувшись, сидeл сонный солдат с винтовкой. В
перевязочной фельдшер суетился и хлопотал около какого-то худенькаго
оборваннаго мальчика на вид лeт 14.
-- Что это у вас, Петр Иваныч, за паника?
Завeдующiй амбулаторiей, рыжеусый коренастный "кулак", с фельдшерским
опытом великой войны, озабоченно качнул головой.
-- Да скверное дeло, доктор. Собаки, вишь, порвали мальченку-то...
Вид у мальчика был дeйствительно ужасный. Фельдшер уже срeзал часть его
лохмотьев, и худое и грязное тeло оказалось покрытым запекшейся кровью и
рваными ранами. Мeстами куски кожи и обрывки мышц висeли какими-то
отвратительными клочьями.
Я вышел в корридор и спросил у солдата, откуда привели мальчика.
Задремавшiй было солдат встряхнул головой. Его веснусчатое лицо было
тупо и равнодушно.
-- А хто е знает... С заставы привели. Бeгунок -- видать... Приказано
послe амбулаторiи в изолятор отправить... 431
СВИРЛАГ ОГПУ
"___" отдел _____
ПОСТОЯННЫЙ ПРОПУСК No. <нрзб>
Пред'явитель сего заключенный Солоневич Борис Лукьянович работающий
Начальником санчасти <нрзб> по роду возложенных на него обязанностей
пользуется правом свободного хождения в районе Лодейного поля <нрзб>
Свирлага ОГПУ в течение круглых суток.
Д е й с т в и т е л е н по "__" 193_ г.
(подпись)
М. П. <печать>
Срок продлен по "__" 193_ г.
Подпись
М. П. <печать>
П Р А В И Л А
1. Пропуск пред'являть по первому требованию патрулей и других
должностных лиц.
2. Передача пропуска другому лицу категорически воспрещается.
Виновные в передаче, а также в пользовании пропуском другого лица
привлекаются к ответственности.
3. Пропуск хранить в порядке, обеспечивающем его сохранность в
продолжении года.
4. При утере пропуска немедленно заявить в обще-адм. отдел или
обще-админ. часть отделения.
___
Зак. 437-3000
Мой пропуск Свирьлага ОГПУ 432
-- А давно его привели к вам?
-- Да не... Вчерась днем....
-- Почему же вы раньше не привели его сюда?
-- А я не знаю, товарищ доктор... Приказа не было... Мое дeло --
сторона...
В перевязочной Петр Ивановыч уже раздeл мальчика и уложил на стол.
Тонкiя, как спички, ноги и руки бeглеца дрожали, как в лихорадкe, мелкой
нервной дрожью, а из горла вырывались стоны, вперемежку с судорожными
вздохами. За неимeнiем других возбуждающих средств Петр Иваныч налил
стаканчик водки, которую мальчик выпил с жадностью, лязгая зубами по краю
стакана.
-- И что это тебe, дурила-мученик, вздумалось бeжать из лагеря? -- с
ворчливой ласковостью спросил фельдшер.
Паренек с какой-то озлобленностью взглянул на него.
-- А что-ж?.. Так и сдыхать по маленькой? -- хрипло отвeтил он. -- На
баланах что-ль надрываться?.. Все едино подыхать...
-- А куда-ж ты бeжать хотeл?
-- Извeстно куда -- в Питер...
-- Родные там что ли?
Мальчик опять озлобленно сморщился.
-- Давно с голоду сдохли мои родные... В Питерe -- наша бражка --
урки... Да хлeба, вот, не хватило... В хуторок и пришлось сунуться...
Голос мальчика стал судорожно прерываться.
-- И поймали значит?
-- Не... Охранники бы не догнали... А от собак энтих развe убeгишь...
Чисто людоeды?..
Голос мальчика слабeл все больше. Петр Иваныч многозначительно
посмотрeл на меня.
-- Температура... С этой рукой -- табак дeдо. Навидался я, слава Богу,
за войну-то на порванное тeло. Тут без ампутацiи не обойтись...
Я направился в III часть48. Дежурный сотрудник сонным голосом ругался с
кeм-то по телефону. При моем 433 появленiи он повeсил трубку и кивнул мнe
головой. Я сообщил ему о мальчикe и необходимости операцiи.
48 ГПУ внутри лагеря.
-- А-а... Бeгунок этот... Знаю, знаю... Что-ж -- рeжьте, ежели надо...
-- Да у нас ни операцiонной нeт, ни инструментов. Надо в центральный
лазарет направить...
-- Ишь чего... -- недовольно пробурчал, чекист. -- У нас распоряженiе:
в изолятор, а не в лазарет...
-- Развe раненому мeсто в изоляторe?
-- А про то начальству лучше знать...
-- Может быть, его можно хотя бы в наш лазарет положить?
Невыспавшiйся чекист нахмурился.
-- Что это вам, доктор, по сто раз повторять: приказано в изолятор, как
бeгунка. Сдохнет -- туда ему и дорога.. Пускай в другой раз не бeгит... И
другим неповадно будет...
-- Но в изоляторe для него -- вeрная смерть.
-- Ну и хрeн с ним... Сокровище тоже нашлось! Хорошо еще, что охрана
его сюда живым довела... Сколько таких, вот, сокровищ по лeсам гнiет.
Бросьте вы, доктор, зря волноваться. Сказано -- в изолятор и точка... А что
дальше -- не ваше дeло...
Я сжал зубы и вышел. В амбулаторiи Петр Иваныч уже согрeл воды, и мы
оба перед перевязкой стали мыть руки песком (мыла не было) и обтирать их
сулемовым раствором. Я молчал, и фельдшер с безпокойством наблюдал за мной.
-- Так куда его? -- тихо спросил он, наконец
Оригинал закона о наказанiях для несовершеннолетних.
-- В изолятор, -- коротко отвeтил я и отвернулся. Старый, видавшiй
виды, фельдшер только вздохнул. Как-то чувствовалось, что к этому мальчику
он отнесся с большой любовью. Я знал, что семья Петра Иваныча погибла от
голода, в деревнe и только сынишка лeт восьми сумeл как-то пробраться к отцу
и теперь жил у него в лагерном баракe, питаясь подачками... Лагерная
администрацiя могла в любой момент придраться и выгнать мальчика из лагеря,
и тогда ему оставалась только та дорога безпризорника и вора, которая
привела на наш 434 перевязочный стол этого израненнаго собаками бeглеца.
Мы стали осматривать и перевязывать мальчика. Он застонал от боли.
-- У нас там, кажется, еще хлор-этил оставался, Петр Иваныч?
Нахмуренное лицо фельдшера как-то болeзненно передернулось.
-- Двe ампулы еще есть... -- он помолчал и потом, как бы через силу,
добавил: -- только не стоило бы тратить, Борис Лукьянович... Ежели в
изолятор, все равно exitus laetalis49. Может, кому другому нужнeе будет...
Я посмотрeл фельдшеру в глаза и понял, какой мучительной для него была
сказанная фраза. Но для него этот мальчик, сейчас стонущiй на перевязочном
столe, был у ж е м е р т в ы м человeком. И для м е р т в е ц а он не хотeл
тратить послeдних капель болеутоляющих средств, которыя могли понадобиться,
чтобы с п а с т и другого человeка.
Со сжавшимся сердцем я молча отвернулся и стал вынимать из карболоваго
раствора бeлую нитку, купленную в городской лавочкe. Этой ниткой мы сшивали
раны.
-- Тут у нас, доктор, есть еще спирта малость, -- прервал молчанiе Петр
Иваныч. -- Я разведу его -- пусть выпьет паренек -- все легче будет. А
замeсто его рвани -- халат ему наш дадим... Потом как-нибудь в расход
спишем... Все равно уж... 435
49 Смертный исход.
Через полчаса забинтованный мальчик под конвоем солдата, шатаясь, вышел
из двери амбулаторiи. Петр Иваныч не отрываясь смотрeл на его маленькую
фигурку и молчал. Потом, не глядя на меня, он, махнув рукой, сказал только
одно слово: "Эх!" -- и, понурившись, стал собирать инструменты...
"Тихая смерть"
В канцелярiи Санитарной Части меня уже ждала очередная пачка бланков --
"актов о смерти", в которых с уже готовыми подписями администрацiи и охраны
повeствовалось, что такой-то, имя рек, умер такого-то числа внe ограды
лагеря от такой-то болeзни... Строчки для названiя болeзни были пусты так
же, как мeсто для подписи врача.
И, тяжело вздохнув, я стал писать названiя первых пришедших на ум
серьезных болeзней...
Вот карточка какого-то Курганова. Родился в 1869 году. Старик совсeм.
Ну, ему ulcus ventriculi.
Дальше, дальше... Вот двe карточки с годами рожденiя 1919 и 1920... Вот
они: "счастливые вздохи Октября"... "Цвeты земли"... Совсeм дeти...
И я пишу: Tbc pulmonum?.. Pneumonia cruposa...
Не все ли равно, что я напишу... Вeдь всe эти люди разстрeляны по
новому методу... Всe эти 18 человeк прибыли в лагерь, может быть, даже
радуясь малому сроку заключенiя -- 2-3 года... Совсeм пустяки! Писали бодрыя
письма родным. Надeялись на амнистiи... И не знали, что в каком-то секретном
спискe против их фамилiй стоит "птичка", приказывающая администрацiи лагеря
"вывести в расход тихим разстрeлом".
И вот, гдe-нибудь в лeсу, в глухом уголкe стукнул выстрeл, а мнe,
врачу-заключенному, подают "акт о смерти от болeзни".
Тихо и просто. И на волe нeт волненiй родных, и карательная политика
ОГПУ удовлетворена. Родные могут даже получить копiю этого "акта о смерти ".
Ну, что-ж. Жил человeк и умер от такой-то болeзни. Судьба...
Сколько таких вот людей, погибших от "тихаго разстрeла", гнiют в лeсах
и трясинах "королевства ОГПУ"! 436
Пополненiе
На дорогe, перед воротами лагеря стоит нестройная волнующаяся толпа --
человeк на глаз 400 -- это новое пополненiе, только что прибывшее из
Ленинградской тюрьмы.
У ворот установлен столик. Каждаго вызывают по фамилiи, и он медленно
проходит в ворота лагеря. Скольким из них суждено выйти из этих ворот на
волю?
Толпу окружают вооруженные солдаты. Вездe мрачныя, утомленная лица,
согнувшiяся фигуры, котомки, мeшки, узлы...
Привычным взглядом я ищу среди вновь прибывших интеллигентных людей.
Они как-то особенно придавлены окружающим и особенно чутко реагируют на
ободряющiя слова. Большинство новичков -- крестьяне, с покорной робостью
подчиняющiеся грубым окрикам охраны. Бывших чекистов легко узнать по оттeнку
беззаботности и наглости в поведенiи. Они здeсь "свои люди" и через
нeсколько дней превратятся в "начальство"... Уголовники, воры, безпризорники
-- оборванные, посинeвшiе -- мрачны, угрюмы, озлоблены. Тяжелая ругань и
ссоры волнами прокатываются по их рядам. Небольшой кучкой сзади стоит группа
в 30-35 женщин.
Я прохожу по рядам и отвожу в сторону больных с рeзко выраженной
температурой. Эти пойдут в лазарет. Группа назначается для осмотра в
амбулаторiю.
В прiемочном актe (лагерь принимает новых заключенных по спецiальному
акту) я должен, в числe других пунктов, заполнить и такой -- "процент
вшивости". Этот осмотр производится до крайности просто: я с фельдшерами
осматриваем воротники 2-3 десятков заключенных и, в зависимости от
"добротности" и количества найденнаго "населенiя", я заполняю требуемую
графу. Обычно этот процент равен 30-40.
Проходя по рядам, я внезапно слышу возглас:
-- Борис Лукьянович! Не узнаете?
Из толпы мнe улыбается обросшее давно небритой щетиной, худое лицо
какого-то низенькаго молодого человeка. Паренек радостно осклабился и,
видимо, хочет выйти из рядов. Но я с равнодушным лицом прохожу, хотя 437
сердце у меня дрогнуло. Я помню этого паренька, моего стараго одесскаго
прiятеля, с которым лeт 11 тому назад мы вмeстe сидeли в подвалe ЧК, а потом
встрeчали день св. Георгiя под Севастополем.
-- "Гора с горой не сходится", а вот мы, совeтскiе человeки,
встрeтились в концлагерe.
Через нeсколько минут я опять прохожу мимо. Удивленное, встревоженное и
огорченное лицо Кости оборачивается в мою сторону.
-- Больных, товарищи, еще нeт среди вас? -- громко спрашиваю я. --
Кто-то из безпризорников начинает скулить. Я провeряю его пульс и затeм,
как-будто случайно оглядываю Костю.
-- А у вас, молодой человeк, почему такой вид? А ну, идите-ка сюда.
Э-ге-ге! Да у вас температура. Выйдите-ка в сторону.
Костя начинает понимать мой многозначительный взгляд и молча
подчиняется.
-- Петр Иванович, -- обращаюсь я к фельдшеру, -- запишите-ка этого в
карантинное отдeленiе: подозрeнiе на тиф.
-- Как ваша фамилiя?
-- Рeпко Константин.
-- Ну вот, станьте в ту вот группу...
Горькая безпомощность
К вечеру в кабинет санчасти приходят люди, просящiе помощи.
Вот еще один -- худой и высокiй юноша, с рeзкими чертами напряженнаго
лица, пятнами нездороваго румянца на щеках и впалой грудью, Не нужно даже
перкуссiи, чтобы опредeлить у него туберкулез легких.
-- Посылок от родных вы не получаете?
-- Нeт, -- коротко и сухо отвeчает юноша.
-- Та-а-ак. А гдe работаете?
-- На кузницe... Я студент-технолог был раньше.
-- А на долго сюда?
-- 10.
-- А какая статья? 438
-- 58, 8 (террор).
Становится ясным не только медицинскiй дiагноз, но и бiологическiй и
политическiй прогноз. С его легкими, статьей и приговором, без достаточнаго
питанiя и с перспективой многих лeт среди болот сeвера на лагерных работах
-- долго не прожить... ОГПУ и его лагеря особенно сурово относятся к
совeтской молодежи, ушедшей в террор...
-- Вот что, товарищ... Я временно могу освободить вас от работ. Но
лeчить и вылeчить вас у нас нечeм... Неужели никто с воли не может помочь
вам посылками?
-- Что вы, доктор, все каркаете "воля, воля", -- грубо обрывает юноша.
-- Было бы кому -- давно прислали бы... Ну, а что-ж мнe п о с л e вашего
отдыха дeлать?
-- Если не сможете работать -- придется в инвалиды вас записать...
Худое лицо юноши передернулось болeзненной гримасой.
-- Ах, в и<н>валиды?... А потом в лeс на покой?... Понимаю...
-- Я вам рыбьяго жиру выпишу... Пока есть...
-- Ах, п о к а е с т ь?... А потом?... Вы бы уж, доктор, не валяли
дурака и сказали бы прямо -- аминь человeку... Честнeе было бы...
-- Почему же? -- мягко отвeчаю я... -- Как нибудь устроитесь с
питанiем... На болeе легкую работу станете...
Юноша как-то злорадно смeется и пальцы его сжимаются в кулаки.
-- Ах, "как-нибудь"... -- каким-то свистящим шепотом повторяет он и
потом яростно вскрикивает: -- Будьте вы прокляты... вы всe!.. -- и, хлопнув
дверью, выбeгает из кабинета..
Я остаюсь один, подавленный безвыходностью судьбы этого юноши и яростью
его вспышки.. Проходит нeсколько молчаливых секунд, и в двери стучит
слeдующiй. Еще одна капля человeческаго горя сейчас пройдет перед моими
глазами... И я безпомощен перед этим каскадом боли и горя людского, ибо я
сам только пeшка в этой окружающей нас стихiи жестокости и бездушiя... 439
У меня, как Начальника Санитарной части, есть право держать 30 человeк
в теченiе мeсяца на пониженной нормe труда. Вот этих нeскольких человeк я
могу зачислить во временную команду слабосильных... Ну, а что с ними будет
дальше? А что с тeми, что еще ждут очереди в корридорe? Может быть, не всe
они знают, что я ничeм не могу им помочь, что я тоже винтик бездушной
машины, что я обязан поставить им в формулярe роковое слово "инвалид"...
И через нeсколько дней придет конвой и поведет их в какой-нибудь
инвалидный пункт, втиснутый гдe-нибудь в самой глуши, между болотами...
Хорошо еще, если им там помогут и пришлют денег или продовольствiя. А
если нeкому прислать? Долго ли проживут они в этих инвалидных пунктах? И
вот, каждый день стоят люди в корридорах, думая, что медицинскiй осмотр
облегчит их положенiе. И десятки людей смотрят в мои глаза.
Но развe я могу им сказать, что совeтскiй концентрацiонный лагерь
безпощаден к тeм, кого он использовал и из кого он выжал всe силы. Что я не
могу спасти всeх, что я могу немного помочь только единицам...
Но выбирать эти единицы из сотен одинаково несчастных -- развe это
легко?...
Непокорная молодежь
В маленькой карантинной палатe лежит в одиночествe и, видимо,
наслаждается отдыхом Костя. Он уже побрился присланной мною бритвой и читает
какую-то книгу. По выраженiю его лица замeтно, что для него этот отдых давно
небывалое явленiе.
Он немного настороженно встрeчает меня, но на этот раз я крeпко обнимаю
его, и он отвeчает таким же сердечным поцeлуем.
-- Ну, и напугали же вы меня, дядя Боб... Прямо в холодный пот
вогнали... Я уж только потом понял...
-- Да дeло ясное... Без блата ни до порога, а с блатом хоть за море...
А при всeх блат нельзя показывать. . Надо осторожно... Тут шпiонов кругом
полно... Вот полежите здeсь денька два-три, а потом увидим... А то 440
завтра, может быть, погнали бы вас в лeс... Ну, разскажите прежде всего --
на сколько?
-- Красненькая... (10 лeт).
-- Ого, а за что? Костя морщится.
-- Статья плохая -- 58, 8.
-- Ишь ты... Совсeм серьезно... А на кого же вы террор наводили?
Костя не поддерживает моего шутливаго тона.
-- Серьезное дeло было... Сталина пристрeлить хотeли... На первомайском
парадe с крыши ГУМ'а. Да засыпались... Человeк 50 в расход пошло...
-- Здорово... А много вас всего было?
-- Да ребят полтораста...
-- А каких ребят?
-- Да все комсомольцы... Эх, не удалось, чорт побери... Ну да ничего:
не мы, так другiе...
В голосe юноши досада, как будто разговор идет о проигрышe
спорт-состязанiя.
-- Что это у вас такой зуб против Сталина.
-- Тут, Борис Лукьянович -- не зуб, а хуже. Вам-то что -- вы-то ему
сразу не вeрили... А мы -- комсомольцы -- сколько мы своих сил и жизней в
пятилeтку вложили... вeрили, дураки, что потом рай соцiалистическiй
настанет... Ну, а нас на раскулачиванiе погнали. Не дай Бог никому видeть
то, что мы видали. Сколько народу погибло... Нашего русскаго народа. И вeдь
какого! Кулаки эти -- лучшiе крестьяне... Эх... "Весь изъян на крестьян"...
Вeрно, их и здeсь много?
-- Процентов до 70. Мало кто из них здeсь, вот, в центральных пунктах
пристроился. Большинс<т>во -- лeтом на торфe, весной на -- сплавe, а зимой
-- на лeсозаготовках...
-- Ну, а всего-то здeсь много народа?
-- Не мало, что и говорить... Когда я в Соловках в 1928 году сидeл, по
всей Карелiи вмeстe с Соловками тысяч до 18 было заключенных.
-- Ну, а теперь?
-- Теперь -- в ББК что-то 285.000, да у нас в Свирьлагe, кажется
75.000... Я как-то с братом подсчитывали 441 -- он в УРЧ работал -- всего по
лагерям сидит никак не меньше пяти миллiонов человeк...
Костя покачал головой.
-- Да... Экспериментик, что и говорить!...
-- А вы в него еще вeрите, Костя?
-- Вeрил бы -- не здeсь бы был!
-- Ну, тут окончательно вышибутся остатки и<л>люзiй. Для этого лагерь
лучшая школа.
Лицо Кости сморщилось, как от зубной боли. На его обычно привeтливом и
веселом лицe появились морщины какой-то злобы и мстительности.
-- Не во мнe дeло... Что -- я? Песчинка! Теперь массы говорят и рeшают.
Вот, жену у меня разстрeляли по этому же дeлу -- патроны из казармы крала...
Но это все личное... Дeло даже не в том, что, вот, Сталин н а с обманул...
Мы не за свою обманутую исковерканную жизнь мстим... За всю страну, за
Россiю, которую он кровью залил, за концлагерь, за голод, за рабство. Вот
это мы не простим. Вот, попомните меня -- своей смертью Сталин не умрет...
Голос Кости звучал твердо и жестоко.
Выход
Поздно вечером прибeгает курьер III части:
-- Т. Начальник... Так что срочно просят придти в 17-ый барак... Что-сь
случилось...
Подхватываю походную аптечку и бeгу. В баракe -- полная тьма. Всe
керосиновыя лампочки перенесены в комнату администрацiи, гдe толпятся люди в
военной формe.
-- Ага, вот и вы, доктор, -- встрeчает меня уполномоченный III части.
-- Осмотрите вот этого... "бывшаго" человeка... И главное -- с а м или н е
с а м?..
На лежанкe странно вытянулось тeло с повернутой на бок головой. На шеe
трупа видна сине-багровая полоса от веревки. Относительно смерти сомнeнiй
никаких.
-- Давно сняли?
-- Да нeт... С полчаса... Рабочiй за барак случайно вышел -- видит:
висит кто-то... Он крик и поднял... 442
Я поднес лампу к судорожно перекосившемуся лицу и невольно вздрогнул:
эта гримаса отчаянiя и злобы сразу напомнила мнe того студента, который
сегодня был у меня на осмотрe. Он нашел, значит, рeшенiе вопроса, что ему
дeлать...
Да... "Смерть -- выход из всякаго положенiя,
Но единственное положенiе, из котораго выхода нeт"...
-- Слышьте, Солоневич, -- наклоняется ко мнe чекист, -- нам главное --
нeт ли слeдов, что е г о повeсили?
-- Нeт. Этот, видно, сам...
-- С чего это он? -- насмeшливо поднимает брови чекист.
Я молча пожимаю плечами... По своему, он, этот студент, прав. Наблюдать
свое угасанiе и с тоской ждать послeдних минут, когда легкiя будут
разрываться от жажды воздуха и жажды жизни... Нeт уж, лучше сразу...
Мрачная, обнаженная арифметика совeтской дeйствительности...
Я понимаю его, как врач, и негодую, как гражданин: почему он,
безвременно уходя в иной мiр, не захватил с собой кого-нибудь из своих
тюремщиков и палачей?...
Обыкновенная исторiя
Спал я в своей комнаткe недолго -- вeроятно, часа два. Ночью в
корридорe лазарета раздался шум топочущих ног, и меня вызвал голос
взволнованнаго санитара.
В перевязочной ничком на клеенчатом диванe лежал и тяжело всхлипывал
человeк в военной одеждe, с окровавленной головой. Из палат достали еще двe
лампочки, и раненаго перенесли на перевязочный стол.
Один из заключенных, принесших раненаго, видимо, рабочiй мастерских,
глухо сказал:
-- Тут еще, товарищ доктор, евонная шапка... Она там сбоку валялась...
Измятая фуражка объяснила многое: у нея была сине-зеленая тулья и
малиновый околыш -- форма сотрудника ОГПУ. Все событiе сразу приняло
политическую 443 окраску. Оно оказалось одним из безчисленных явленiй
"классовой борьбы", или, правильнeе выражаясь, борьбы власти с народом,
которая ни на минуту не прекращается на великих просторах страны, "достигшей
соцiализма".
-- Вы бы лучше, товарищи, подождали, -- сказал я рабочим. -- Вeроятно,
нужно будет показанiя дать III части.
-- Нeт уж, доктор... Вы уж не серчайте... Мы пойдем. Мы вeдь не знали,
кто там лежит. Темно было. Потому-то и принесли. А ежели-б видали, может, и
не подошли: какое наше дeло?.. А теперь наше дeло маленькое. Пущай сами
ищут, кто и как... Ну, прощевайте, доктор... Пока...
Я послал санитара с докладом в III часть и при тусклом свeтe
керосиновых ламп стал осматривать раненаго. Дeло оказалось серьезным:
затылочная часть черепа была проломлена каким-то тупым предметом, вeроятно,
кирпичем.
Срeзав волосы и обрив край раны, я удалил выступившiе осколки костей и,
продезинфецировав края раны, стал перевязывать ее.
В лазарет, совсeм запыхавшись, вбeжал чекист.
-- Что тут у вас, товарищ Солоневич?..
-- Да не знаю... Вот сейчас закончу -- сами увидите...
Когда перевязка была закончена, я повернул голову раненаго, бывшаго
по-прежнему, без сознанiя, и освeтил его лицо лампой.
-- Ах, чорт! -- взволнованно воскликнул чекист. -- Да это наш новый
уполномоченный... Проскурняк... Только что из Москвы прибыл... Вот,
сволочи!.. Как это он к вам попал?
-- Да вот принесли...
-- А кто -- не замeтили?
-- Нeт... Не видал... А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненаго
нужно срочно дославить в центральный лазарет. Тут, в этих условiях, я
операцiю дeлать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи.
Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались
вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонтe. 444
-- Вот, дьяволы!.. -- выругался сотрудник III части. -- В легковой
машинe везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно... Что же дeлать-то?
Сошлись на компромиссe -- я отправляю раненаго на санитарной повозкe,
но только получив об этом оффицiальное распоряженiе. Добился я этого не без
труда, но мнe нужно было застраховать себя от обвиненiя, что я отправил
тяжело раненаго, нуждающагося в покоe, в обыкновенной повозкe... И по много
меньшим поводам "пришивали" новое дeло.
Минут через 10 к дверям лазарета подъeхала повозка, на которой
санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозкe сидeл
наш постоянный возница "покойницкiй кучер", маленькiй полeсскiй мужиченко,
Татарук.
В нашей медицинской работe этот Татарук был нeкими "валерiановыми
каплями". Заросшiй пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и
мягкiй, этот мужичек успокаивающе дeйствовал на всeх больных. А в качествe
санитара для душевно больных он был просто незамeним и часто дeлал ненужной
примeненiе смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношенiе к людям, их
горю и боли как-то невольно напоминало мнe толстовскаго Каратаева.
Однажды случайно мнe удалось подслушать, как он, снимая с покойника
казенное бeлье (в лагерe умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей
могилe), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонацiями своего
хрипловатаго баска:
-- Ну что-ж, браток... Такая уж, значится, твоя планида! Оно и вeрно,
браток, всe там будем... Ну, ну... Дай руку... Вот так... Вот и поeдем
сейчас, значит, в могилку, на покой... Всe под Богом ходим... Кому куда от
Бога назначено -- тот туда в назначенный час и пойдет... Ну-ка еще... Вот
так...
И теперь в предразсвeтном полумракe этот неграмотный мужичек,
приговоренный к 10 годам за какой-то "шпiонаж" ("был бы человeк, а статья
всегда найдется"!), хлопотливо указывал санитарам, как покойнeе положить
раненаго и, суетясь, хозяйственно подравнивал пучки соломы 445 на своей
"каретe скорой помощи" в одну (весьма дохлую) лошадиную силу...
-- Только вы осторожнeе поeзжайте, Татарук, -- предупредил я. -- У
парня голова ранена... А у ворот к вам из III части человeк подсядет.
-- Ну что вы, товарищ начальник, -- обидeлся мой мужичек. -- Развe-ж
впервой? Чистых покойничков важивали и то ничего! Довезем, как миленькаго.
В это время санитар принес из перевязочной смятую фуражку.
-- На, Татарук, вези и этое барахло. Может, еще сгодится полголовы
прикрыть.
Добродушное лицо Татарука при видe фуражки вдруг стало напряженным и
серьезным.
-- Вот оно што? -- протянул он. -- Из гадов, значится?..
-- А твое дeло шашнадцатое, -- хмуро оборвал его санитар. -- Твое дeло
довезти куда надо ж и в о г о.
-- Ж и в о г о ? Понимаю, -- тихо отозвался Татарук каким-то странным,
приглушенным тоном, не глядя ни на кого, и задергал вожжами. -- Н-н-но,
родимая! вытягай...
Повозка тихо отъeхала от лазарета. Санитары ушли.
Чтобы немного успокоить напряженный нервы, я отошел от дома в сторону
разстилавшейся в предразсвeтном туманe рeки и, вдыхая свeжiй утреннiй
воздух, вглядывался в мирныя розовыя полосы утренней зари, освeщавшiя линiю
горизонта.
Внезапно странные тарахтящiе звуки привлекли мое вниманiе. За
лазаретом, по длинной бревенчатой дорогe, ведущей к лагерным воротам, вскачь
неслась повозка. Приподнявшись на сидeньe, Татарук бeшенно нахлестывал свою
клячу, и санитарная повозка, с лежащим в ней без памяти с проломанной
головой чекистом, подпрыгивала и билась о бревна...
Я отвернулся и снова стал смотрeть на мирную картину просыпающагося
утра... Еще полчаса тому назад этот чекист был для меня каким-то абстрактным
человeком, пацiентом, раненым. А теперь, по странной противорeчивости
человeческаго сердца, я почувствовал себя каторжником, находящимся под пятой
у этих людей в сине-зеленых фуражках, и понял, ч т о на сердцe у маленькаго
простого полeсскаго мужичка с добродушным лицом и мягкими глазами... 446
--------
--------
"Никто пути пройденнаго
У нас не отберет"...
Из пeсни
Историческiй день -- 28 iюля 1954 года
Третiй раз... Неужели судьба не улыбнется мнe и на этот раз?
И я обводил "послeдним взглядом" проволочные заборы лагеря, вооруженную
охрану, толпы голодных, измученных заключенных, а в головe все трепетала и
билась мысль:
-- Неужели и этот побeг не удастся?
День проходил, как во снe. К побeгу все было готово, и нужно было ждать
вечера. Из самой ограды лагеря я должен был выйти налегкe. Всe свои запасы
для длительнаго похода я хранил в аптечкe спортивнаго стадiона, в мeшечках и
пакетах с надписями: "Venena" с черепом и скрещенными костями. А свои запасы
я собирал нeсколько мeсяцев, урывая от скуднаго пайка, требуя для
"медицинскаго анализа" продукты из складовъ и столовых. И для 2-3 недeль
тяжелаго пути у меня было килограмма 4 макарон, кило три сахару, кусок сала
и нeсколько сушеных рыб... Как-нибудь дойду!..
Первая задача
Прежде всего нужно было выйти из ограды лагеря так, чтобы не возбудить
подозрeнiй. Я, как доктор, пользовался нeкоторыми возможностями покидать
лагерь на нeсколько часов, но для успeшности побeга нужно было обезпечить
себe большую свободу дeйствiй. Нужно было, чтобы меня не начали искать в
этот вечер. 447
КАРТА КАРЕЛIИ
Прерывистыми линiями намeчен путь побeга моего брата из Медвeжьей Горы
(сeвер Онежскаго озера) и мой -- из Лодейнаго Поля.
448
Случай помог этому.
-- Вам телефонограмма, доктор, -- сказал, догнав меня, санитар, когда я
по досчатому мостку через болото шел в амбулаторiю.
Я безпокойно развернулъ листок. Телефонограмма за нeсколько часов до
побeга не может не безпокоить...
"Начальнику Санитарной Части, д-ру Солоневичу. Предлагается явиться
сегодня к 17 часам на стадiон Динамо. Начальник Административная Отдeла
Скороскоков".
На душe посвeтлeло, ибо это вполнe совпадало с моими планали.
Благополучно выйдя из ограды лагеря, я облегченно перевел дух. Первая
задача была выполнена. Второй задачей -- было уйти в лeса, а третьей -- уйти
из СССР.
Ладно!
"Безумство смeлых -- вот мудрость жизни".
Рискнем!
Мой послeдний совeтскiй футбольный матч
На стадiонe "Динамо" предматчевая лихорадка. Команда Петрозаводска уже
тренировалась на полe. Два ряда скамей, окружавших небольшую площадку с
громким названiем "стадiон", уже полны зрителями.
Из своего маленькаго врачебнаго кабинета я слышал взволнованные голоса
мeстных футболистов. Видимо, что-то не клеится, кого-то не хватает.
Приготовив сумку скорой помощи, я уже собирался выйти на площадку, как
неожиданно в корридорe раздeвалки столкнулся с капитаном команды -- он же
начальник адмотдeла мeстнаго ГПУ. Толстое, откормленное лицо чекиста было
встревожено.
-- Доктор, идите-ка сюда. Только тихонько, чтобы петрозаводцы не
услыхали. Тут наш игрок один в дымину пьян. Нельзя-ли что сдeлать, чтобы он,
стервец, очухался?
На скамейкe в раздeвалкe игроков, дeйствительно, лежал и что-то мычал
человeк в формe войск ОГПУ. Когда я наклонился над ним и тронул его за
плечо, всклокоченная голова пьянаго качнулась, повела мутными глазами и
снова тяжело легла на лавку. 449
-- Нeт, товарищ Скороскоков. Ничего тут не выйдет. Чтобы он очухался,
кое-что, конечно, можно устроить. Но играть он все равно не сможет. Это
категорически. Лучше уж и не трогать. А то он еще скандалов надeлает.
-- Вот, сукин сын! И этак подвести всю команду! Посажу я его на
недeльку под арест. Будет знать! Чорт побери... Лучшiй бек!
Через нeсколько минут из раздeвалки опять с озабоченным лицом вышел
Скороскоков и с таинственным видом поманил меня в кабинет.
-- Слушайте, доктор, -- взволнованно сказал он тихим голосом, когда мы
остались одни. -- Вот какая штукенцiя. Ребята предлагают, чтобы вы сегодня
за нас сыграли.
-- Я? За "Динамо?"
-- Ну, да. Игрок вы, кажись, подходящiй. Есть ребята, которые вас еще
по Питеру и по Москвe помнят, вы тогда в сборной флота играли. Так, как --
сыграете? А?
-- Да я вeдь заключенный.
-- Ни хрeна! Ребята наши не выдадут. А петрозаводцы не знают. Вид у вас
знатный. Выручайте, доктор. Не будьте сволочью... Как это говорится: "чeм
чорт не шутит, когда Бог спит". А для нас без хорошаго бека -- зарeз.
Волна задора взмыла в моей душe. Чорт побери! Дeйствительно, "если
погибать -- так уж с музыкой". Сыграть развe, в самом дeлe, в послeднiй
разочек перед побeгом, перед ставкой на смерть или побeду? Эх, куда ни шло!
-- Ладно, давайте форму.
-- Вот это дeло, -- одобрительно хлопнул меня по плечу капитан. --
Компанейскiй вы парень, товарищ Солоневич. Сразу видать -- свой в доску.
Каково было ему узнать на слeдующiй день, что этот "свой парень" удрал
из лагеря сразу же послe футбольнаго матча. Иная гримаса, вeроятно,
мелькнула у него на лицe, когда он, отдавал приказанiе:
"Поймать обязательно. В случаe сопротивленiя -- пристрeлить, как
собаку". 450
Матч
"...Футбол -- это такая игра, гдe 22 больших, больших дурака гоняют 1
маленькiй, маленькiй мячик... И всe довольны"... (шутка).
Я не берусь описывать ощущенiй футболиста в горячем, серьезном матчe.
Радостная автоматичность привычных движенiй, стремительный темп смeняющихся
впечатлeнiй, крайняя психическая сосредоточенность, напряженiе всeх мышц и
нервов, бiенье жизни и силы в каждой клeточкe здороваго тeла -- все это
создает такой пестрый клубок ярких переживанiй, что еще не родился тот поэт
или писатель, который справился бы с такой темой.
Да и никто из "артистов пера", кромe, кажется, Конан-Дойля, и "не
возвышался" до искусства хорошо играть в футбол. А это искусство, батеньки
мои, хотя и менeе уважаемое, чeм искусство писать романы, но никак не менeе
трудное. Не вeрите? Ну, так попробуйте! Тяжелая задача... Не зря вeдь
говорит народная мудрость: "У отца было три сына: двое умных, а третiй
футболист". А если разговор дошел уж до таких интимных тем, так уж позвольте
мнe признаться, что у моего отца как раз было три сына и -- о, несчастный!
-- всe трое -- футболисты. А я, мимоходом будь сказано, третiй-то и есть.
Ну, словом, минут за пять до конца матча счет был 2:2. Толпа зрителей
гудeла в волненiи. Взрывы нервнаго смeха и апплодисментов то и дeло
прокатывались по стадiону, и все растущее напряженiе игроков проявлялось в
бeшенном темпe игры и в рeзкости.
Вот, недалеко от ворот противника наш центр-форфард удачно послал мяч
"на вырыв", и худощавая фигура инсайда метнулась к воротам... Прорыв... Не
только зрители, но и всe мы, стоящiе сзади линiи нападенiя, -- замираем.
Дойдет ли до ворот наш игрок?.. Но наперерeз ему уже бросаются два
защитника. Свалка, "коробочка" и наш игрок лежит на землe, грубо сбитый с
ног. Свисток... Секунда громаднаго напряженiя. Судья медленно дeлает шаг к
воротам, и мгновенно всe понимают причину свистка:
Penalty kick! 451
Волна шума проносится по толпe. А наши нервы, нервы игроков,
напрягаются еще сильнeй... Как то сложится штрафной удар? Пропустить удачный
момент в горячкe игры -- не так уж обидно. Но промазать penalty-kick, да еще
на послeдних минутах матча -- дьявольски обидно... Кому поручат
отвeтственную задачу -- бить этот штрафной удар?
У мяча кучкой собрались наши игроки. Я отхожу к своим воротам. Наш
голкипер, на совeсти котораго сегодня один легкiй мяч, не отрывает глаз от
того мeста, гдe уже установленный судьей мяч ждет "рокового" удара.
-- Мать моя родная! Неужто смажут?
-- Ни черта, -- успокаиваю я. -- Пробьем, как в бубен..
-- Ну, а бьет-то кто?..
В этот момент через все поле проносится крик нашего капитана:.
-- Эй, товарищ Солоневич! Кати сюда!
"Что за притча. Зачeм я им нужен? Неужели мнe поручат бить?".. Бeгу.
Возволнованныя лица окружают меня. Скороскоков вполголоса говорит:
-- А, ну ка, доктор, ударь-ка ты. Наши ребята так нервничают, что я
прямо боюсь... А вы у нас дядя хладнокровный. Людей рeзать привыкли, так тут
вам пустяк... Двиньте-ка...
Господи!.. И бывают же такiя положенiя!.. Через нeсколько часов я буду
"в бeгах", а теперь я рeшаю судьбу матча между чекистами, которые завтра
будут ловить меня, а потом, может быть, и разстрeливать... Чудеса жизни...
Не торопясь, методически, я устанавливаю мяч и медленно отхожу для
разбeга. Кажется, что во всем мiрe остаются только двое -- я и вражескiй
голкипер, согнувшiйся и замершiй в воротах.
По старому опыту я прекрасно знаю, что в такiя минуты игра на нервах --
первое дeло. Поэтому я увeренно и насмeшливо улыбаюсь ему в лицо и не спeша
засучиваю рукава футбольной фуфайки. Я знаю, что каждая секунда, выигранная
мною до удара, ложится тяжким бременем на психику голкипера. Не хотeл бы я
теперь быть на его мeстe! 452
Все замерло. На полe и среди зрителей есть только одна двигающаяся
фигура -- это я. Но я двигаюсь неторопливо и увeренно. Мяч стоит хорошо.
Бутца плотно облегает ногу. В нервах -- приподнятая увeренность...
Вот, наконец, и свисток. Бeдный голкипер! Если всe в лихорадкe
ожиданiя, то каково-то ему?...
Нeсколько секунд я напряженно всматриваюсь в его глаза, опредeляю, в
какой угол ворот бить и плавно дeлаю первые шаги разбeга. Потом мои глаза
опускаются на мяч и -- странное дeло -- продолжают видeть ворота. Послeднiй
стремительный рывок, ступня ноги плотно пристает к мячу, и в сознанiи
наступает перерыв в нeсколько сотых секунды. Я не вижу полета мяча и не вижу
рывка голкипера. Эти кадры словно вырeзываются из фильма. Но в слeдующих
кадрах я уже вижу, как трепыхается сeтка над прыгающим в глубинe ворот мячем
и слышу какой-то общiй вздох игроков и зрителей...
Свисток, и ощущенiе небытiя прекращается... Гол!..
Гул апплодисментов сопровождает нас, отбeгающих на свои мeста. Еще
нeсколько секунд игры и конец... 3:2...
Задача No. 2
Затихло футбольное поле. Шумящим потоком вылились за ворота зрители.
Одeлись и ушли взволнованные матчем игроки...
Я задержался в кабинетe, собрал в сумку свои запасы и через заднюю
калитку вышел со стадiона.
Чтобы уйти в карельскiе лeса, мнe нужно было перебраться через большую
полноводную рeку Свирь. А весь город, рeка, паром на ней, всe переправы --
были окружены плотной цeпью сторожевых постов... Мало кому из бeглецов
удавалось прорваться даже через эту первую цeпь охраны... И для переправы
через рeку я прибeг к цeлой инсценировкe.
В своем бeлом медицинском халатe, с украшенными красными крестами
сумками я торопливо сбeжал к берегу, изображая страшную спeшку. У воды
нeсколько баб стирали бeлье, рыбаки чинили сeти, а двое ребятишек с лодочки
удили рыбу. Регулярно обходящаго берег красноармейскаго патруля не было
видно. 453
-- Товарищи, -- возбужденно сказал я рыбакам. -- Дайте лодку поскорeе!
Там, на другом берегу человeк умирает. Лошадь ему грудь копытом пробила...
Каждая минута дорога...
-- Ах, ты, Господи, несчастье-то какое!... Что-ж его сюда не привезли?
-- Да трогать с мeста нельзя. На дорогe умереть может. Шутка сказать:
грудная клeтка вся сломана. Нужно на мeстe операцiю дeлать. Вот у меня с
собой и всe инструменты и перевязки... Может, Бог даст, еще успeю...
-- Да, да... Вeрно... Эй, ребята, -- зычно закричал старшiй рыбак. --
Греби сюда. Вот, доктора отвезите на ту сторону. Да что-б живо...
Малыши посадили меня в свою лодочку и под соболeзнующiя замeчанiя
повeривших моему разсказу рыбаков я отъeхал от берега.
Вечерeло. Солнце уже опускалось к горизонту, и его косые лучи,
отражаясь от зеркальной поверхности рeки, озаряли все золотым сiянiем...
Гдe-то там, на западe, лежал свободный мiр, к которому я так жадно
стремился...
Вот, наконец, и сeверный берег. Толчек, и лодка стала. Я наградил ребят
и направился к отдаленном домикам этого пустыннаго берега, гдe находился
воображаемый пацiент... Зная, что за мной могут слeдить с другого берега, я
шел медленно и не скрываясь. Зайдя за холмик, я пригнулся и скользнул в
кусты. Там, выбрав укромное мeстечко, я прилег и стал ждать наступленiя
темноты.
Итак, двe задачи уже выполнены успeшно: я выбрался из лагеря и
переправился через рeку. Как будто немедленной погони не должно быть. А к
утру, я буду уже в глубинe карельских лeсов и болот... Ищи иголку в стогe
сeна!
На мнe плащ, сапоги, рюкзак. Есть немного продуктов и котелок. Компаса,
правда, нeт, но есть компасная стрeлка, зашитая в рукавe. Карты тоже нeт, но
как-то на аудiенцiи у начальника лагеря я присмотрeлся к висeвшей на стeнe
картe. Надо идти сперва 100 километров прямо на сeвер, потом еще 100 на
сeверо-запад и потом 454 свернуть прямо на запад, пока, если Бог даст, не
удастся перейти границы между волей и тюрьмой...
Темнeло все сильнeе. Гдe-то вдали гудeли паровозы, смутно слышался
городской шум и лай собак. На моем берегу было тихо.
Я перевел свое снаряженiе на походный лад, снял медицинскiй халат,
достал свою драгоцeнную компасную стрeлку, надeв ее на булавку, намeтил
направленiе на N и провeрил свою боевую готовность.
Теперь, если не будет роковых случайностей, успeх моего похода зависит
только от моей воли, сил и опытности. Мосты к отступленiю уже сожжены. Я уже
находился в "бeгах". Сзади, меня ждала пуля, а впереди, если повезет, --
свобода.
В торжественном молчанiи наступившей ночи я снял шапку и перекрестился,
как когда-то, 14 лeт тому назад, на набережной Ялты.
С Богом! Вперед!
Среди лeсов и болот
Теперь возьмите, друг-читатель, карту "старушки-Европы". Там, к
сeверо-востоку от Ленинграда вы легко найдете большую область Карелiю. Если
вы всмотритесь болeе пристально и карта хороша, вы между величайшими в
Европe озерами -- Ладож<с>ким и Онежским -- замeтите тоненькую ниточку рeки
и на ней маленькiй кружок, обозначающiй городок. Вот из этого-то городка,
Лодейное Поле, на окраинe котораго расположен один из лагерей, я и бeжал 28
iюля 1934 года.
Каким маленьким кажется это разстоянiе на картe! А в жизни -- это
настоящiй "крестный путь"...
Впереди передо мной был трудный поход, километров 150 по прямой линiи.
А какая может быть "прямая линiя", когда на пути лежат болота, считающiяся
непроходимыми, когда впереди дикiе, заглохшiе лeса, гдe сeть озер
переплеталась с рeками, гдe каждый клочек удобной земли заселен, когда
мeстное населенiе обязано ловить меня, как дикаго звeря, когда мнe нельзя
пользоваться не только дорогами, но и лeсными тропинками из за опасности
встрeч, когда у меня нeт карты и свой 455 путь я знаю только орiентировочно,
когда посты чекистов со сторожевыми собаками могут ждать меня за любым
кустом...
Легко говорить -- "прямой путь!"
И все это одному, отрываясь от всего, что дорого человeческому сердцу,
-- от Родины, от родных и любимых.
Тяжело было у меня на душe в этот тихiй iюльскiй вечер...
Вперед!
Идти ночью с грузом по дикому лeсу... Кто из охотников, военных,
скаутов не знает всeх опасностей такого похода? Бурелом и ямы, корни и суки,
стволы упавших деревьев и острые обломки скал, -- все это угрозы не меньше,
чeм пуля сторожевого поста... А вeдь болeе нелeпаго и обиднаго положенiя
нельзя было и придумать -- сломать или вывихнуть себe ногу в нeскольких
шагах от мeста побeга...
При призрачном свeтe луны (полнолунiе тоже было принято во вниманiе при
назначенiи дня побeга) я благополучно прошел нeсколько километров и с
громадной радостью вышел на обширное болото. Идти по нему было очень трудно:
ноги вязли до колeн в мокрой травe и мху. Кочки не давали упора, и не раз я
кувыркался лицом в холодную воду болота. Но скоро удалось приноровиться, и в
мягкой тишинe слышалось только чавканье мокраго мха под моими ногами, каждый
шаг которых удалял меня от ненавистной неволи.
Пройдя 3-4 километра по болоту, я дошел до лeса и обернулся, чтобы
взглянуть в послeднiй раз на далекiй уже город. Чуть замeтные огоньки
мелькали за темным лeсом на высоком берегу Свири, да по-прежнему паровозные
гудки изрeдка своим мягким, протяжным звуком нарушали мрачную тишину лeса и
болота.
Невольное чувство печали и одиночества охватило меня. 456
Горькiя мысли
Боже мой!.. Как могло случиться, что я, вот, очутился в дебрях
карельских лeсов в положенiи бeглеца, человeка "внe закона", котораго каждый
должен преслeдовать и котораго каждый безнаказанно может убить?..
За что разбита и смята моя жизнь? И неужели нeт иной жизни, как только
вот так -- по тюрьмам, этапам, лагерям, ссылкам, в побeгах, опасностях, под
постоянным гнетом, не зная дома, семьи и никогда не будучи увeренным в кускe
хлeба и свободe на завтра?
И неужели не было иного пути, как только уйти из родной страны, ставшей
мнe не матерью, а мачехой...
Неужели надо было смириться? Неужели признать справедливость жертв,
страданiй и смертей? Неужели стать соцiалистическим рабом, кроликом для
вивисекцiй? Или самому превратиться в погонщика рабов и самому проводить
такiе опыты?..
Нeт! Уж лучше погибнуть в этих лeсах, чeм задыхаться и гнить душой в
этой странe рабства. И пока я еще не сломан, пока есть силы и воля -- надо
бeжать и разсказать там, в ином мiрe, обо всем, что я видeл здeсь... И "там"
продолжать мою борьбу. А тут остаться я могу только за рeшетками. Иной жизни
у меня не будет.
Вопрос поставлен правильно. Смерть или свобода. Третьяго пути не
дано... Ну, что-ж... Мы еще повоюем, чорт возьми!
Я глубоко вздохнул, сжал зубы, тряхнул головой и вошел во мрак лeсной
чащи...
Четырнадцать
Четырнадцать дней... Т о л ь к о четырнадцать дней!.. А о них можно
написать томы, ибо каждый из этих дней был наполнен напряженiем тысяч
опасностей, тысяч мелочей, от каждой из которых буквально зависила жизнь...
И каждый из этих дней стоит в памяти, как будто это все было только
вчера. И часто по ночам просыпаешься в поту, и кажется, что вот-вот только
что зеленое карельское болото отпустило твои ноги из своего неумолимаго
капкана... 457
Четырнадцать дней одинокая, затерявшаяся в дебрях сeверной тайги и
болот, человeческая песчинка отыскивала свой путь в и н о й м i р... Через
лeса, гдe каждый невeрный шаг грозил переломом ноги и смертью; через топкiя
болота, которыя хватали ноги, как клещами и тянули вниз в трясину; через
горящiе лeса, душившiе своим дымом; через бурныя рeки, сбивавшiя с ног
усталаго путника; вплавь через громадныя карельскiя озера с ледяной водой,
заставлявшей коченeть тeло; сквозь тучи сeверных комаров и москитов,
облeплявших лицо темной маской; мимо неизвeстных избушек и деревень,
тщательно избeгая всeх тропинок и дорог, уходя от погони, от собак, от
облав, под выстрeлами пограничников ускользая в дикiе лeса, голодным,
усталым, с опухшими, израненными ногами, оставив позади все самое дорогое в
жизни и только вeря в неисповeдимыя судьбы Всевышняго и сжав зубы в
послeдней ставкe многолeтней борьбы на землe III интернацiонала.
Да... Многое можно было бы написать про такой поход... Но -- он только
ничтожная капля в морe страданiй и приключенiй всeх русских людей этой
проклятой эпохи. И не для интереснаго чтенiя создана эта книга. И не моя
судьба -- стержень ея.
Да, Солоневич ушел... Но миллiоны страдающих русских людей остались
т а м... И о них мы должны помнить всегда. Их горе должно быть нашим горем,
их страданiя -- нашими страданiями. Ибо только в этом слiянiи мы остаемся
р у с с к и м и...
Граница
Не могу сказать, когда я перешел границу. Просeк пришлось пересeкать
много. На каждой из них таились опасности, и мнe не было времени
вглядываться, имeются ли на них пограничные столбы, разставленные на
километр друг от друга.
Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго.
Вот, через болото прошли осушительныя канавы. Их раньше не было. Но
развe эти канавы не могли быть прокопаны на каком-нибудь "образцовом совхозe
ОГПУ?" 458
Вот, на тропинкe обрывок газеты. Язык незнакомый. Финскiй? Но, вeдь,
может быть, это совeтская газета изданная в Петрозаводскe на карельском
языкe.
Вот, вдали, небольшое стадо овец. Можно-ли сказать с увeренностью, что
это ф и н с к о е хозяйство только потому, что в Карелiи я нигдe не видал ни
одной овцы?
Или, вот -- старая коробка от папирос с финской маркой. Но развe не мог
пройти здeсь совeтскiй пограничник, куря контрабандныя папиросы?
Словом, я не знал точно, гдe я нахожусь и рeшил идти вперед до тeх пор,
пока есть силы и продовольствiе, и пока я не получу безспорных свeдeнiй, что
я уже в Финляндiи.
Помню, свою послeднюю ночь в лeсу я провел совсeм без сна, настолько
были напряжены нервы. Близился момент, котораго я так страстно ждал столько
лeт...
Спасен!
К вечеру слeдующаго дня, пересeкая узел проселочных дорог, я наткнулся
на финскаго пограничника. Момент, когда я ясно увидeл его не совeтскую
военную форму, был для меня одним из счастливeйших в моей жизни...
Я радостно бросился вперед, совсeм забыв, что представляю отнюдь не
внушающую довeрiя картину: рослый парень, с измученным, обросшим бородой
лицом, в набухшем и измятом плащe, обвeшанный сумками, с толстенной палкой в
рукe. Немудрено, что пограничник не понял изъявленiя моего дружелюбiя и
ощетинился своей винтовкой. Маленькiй и щуплый, он все пытался сперва
словами, а потом движенiями винтовки заставить меня поднять руки вверх.
Славный парень!.. Он, вeроятно, и до сих пор не понимает, почему я и не
подумал выполнить его распоряженiя и весело смeялся, глядя на его суетливо
угрожающую винтовку. Наконец, он стал стрeлять вверх, и через полчаса я уже
шел, окруженный солдатами и крестьянами, в финскую деревню.
Боже мой! Как легко было на душe!.. 459
Среди людей
Я не вeрил в то, что Финляндiя может меня выдать по требованiю
совeтской власти. Я вeдь не бандит, не убiйца и не вор. Я политическiй
эмигрант, ищущiй покровительства в странe, гдe есть свобода и право.
Но я ожидал недовeрiя, тюрем, допросов, этапов -- всего того, к чему я
так привык в СССР. И я вeрил -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя в
моей жизни.
В маленькой чистенькой деревушкe меня отвели в баню, гдe я с громадным
облегченiем разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событiй.
Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать.
В раздeвалку бани вошел какой-то благодушный финн, потрепал меня по
плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.
"В тюрьму переводят. Но почему без вещей?" -- мелькнуло у меня в
головe.
На верандe уютнаго домика Начальника Охраны стоял накрытый стол, и мои
голодные глаза сразу же замeтили, как много вкуснаго на этом столe. А
послeднiе дни я шел уже на половинном пайкe "бeглеца".
Я отвернулся и вздохнул...
К моему искреннему удивленiю, меня повели именно к этому столу и
любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась
угощать меня невиданно вкусными вещами. За столом сидeло нeсколько мужчин,
дам и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но
такiя понятныя сердцу, ласковыя слова, и никто не намекнул ни интонацiей, ни
движенiем, что я арестант, неизвeстный подозрительный бeглец, может быть,
преступник...
Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка
потрясли меня. Какой контраст с тeм, к чему я привык там, в СССР, гдe homo
homini lupus est50
50 Чeловeк человeку -- волк.
А вот здeсь я -- человeк внe закона, нарушившiй неприкосновенность
чужой границы, подозрительный 460 незнакомец с опухшим, исцарапанным лицом,
в рваном платьe -- я, вот, нахожусь не в тюрьмe, под угрозой штыков, а в
домe Начальника Охраны, среди его семьи... Я для них прежде всего --
человeк...
Потрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я
почувствовал всeм сердцем, что я дeйствительно попал в иной мiр, не только
географически и политически отличающiйся от совeтскаго, но и духовно
дiаметрально противоположный -- мiр человeчности и покоя... Хорошо, что мои
очки не дали хозяевам замeтить влажность моих глаз. Как бы смог объяснить им
я это чувство растроганнаго сердца, отогрeвающагося от своего ожесточенiя в
этой атмосферe ласки?..
За непринужденной веселой бесeдой, охотно отвeчая на всe вопросы
любознательных хозяев, я скоро совсeм перестал чувствовать себя загнанным
звeрем, бeглецом и преступником и впервые за много, много лeт почувствовал
себя ч е л о в e к о м , н а х о д я щ и м с я с р е д и л ю д е й.
Какiя чудесно радостныя понятiя -- человeчность и свобода, и как
безпросвeтна и горька жизнь тeх, чей путь перестал освeщаться сiянiем этих
великих маяков человeчества!
___
К концу вечера, послe обeда, показавшагося мнe необыкновенно вкусным,
моя милая хозяйка с сердечной настойчивостью предлагала мнe уже пятую чашку
кофе.
Замeтив, что я немного стeсняюсь, она, наклонившись ко мнe, неожиданно
тихо и ласково спросила.
-- Пейте, г<о>лубчик. Вeдь вы, вeроятно, давно уже не пили кофе с
булочками?
-- Четырнадцать лeт, -- отвeтил я.
--------
Гельсингфорс. Политическая тюрьма
Ко мнe входит спокойный, вeжливый надзиратель в пиджакe и с галстуком,
без револьвера, сжатых челюстей и настороженнаго взгляда. Улыбаясь, он
знаками 461 показывает, что нужно взять сумку и выйти. Очевидно, куда-то
переводят... Я оглядываю свою камеру, в которой я мирно провел двe недeли
(Бог даст -- послeднiя тюремныя недeли в моей жизни) и выхожу. Мягкiй
автомобиль мчит меня по нарядным, чистом улицам города... Да... Это тебe не
"Черный Ворон" и ОГПУ... Большое зданiе. "Etsivä Keskus Poliisi" --
Центральная Политическая Полицiя.
Трое бывших "совeтских мушкетеров" в благословенной Финляндiи через год
послe побeга. Стоит Юра, впереди сидит брат Ваня.
В комнатe ожиданiя меня просят присeсть. Нигдe нeт рeшеток, оружiя,
часовых... Чудеса!... Проходит нeсколько минут и в дверях показывается
низенькая, толстенькая фигура начальника русскаго отдeла политической
полицiи, а за ним... Боже мой!.. за ним... массив плеч брата, а еще дальше
смeющееся лицо Юры...
Обычно строгое и хмурое лицо нашего политическаго 462 патрона сейчас
мягко улыбается. Он сочувственно смотрит на наши объятiя и, когда наступает
секунда перерыва в наших вопросах и восклицанiях, спокойно говорит:
-- О вас получены лучшiе отзывы и правильность ваших показанiй
подтверждена... Господа, вы свободны.
На настоящей волe
Мы идем втроем, тeсно подхватив друг друга под руки, по широким улицам
Гельсингфорса и с удивленiем и любопытством засматриваемся на полныя товаров
витрины магазинов, на бeлыя булки хлeба, на чистые костюмы прохожих, на
улыбающiяся губы хорошо одeтых женщин, на спокойныя лица мужчин... Все так
ново и так чудесно...
Многiе оборачиваются нам вслeд и с улыбкой смотрят: не пьяна ли эта
тройка странных людей? Они, видимо, не из деревни -- всe в очках. Так, что
же так изумляет и поражает их?
Внезапно Юра просит:
-- Ватик, а ну-ка, дай-ка мнe, как слeдует, кулаком в спину, а то
что-то мнe кажется -- я сплю в лагерном баракe и все это во снe вижу.
И идущiе сзади солидные европейцы шокированы гулким ударом кулака по
спинe, веселым смeхом и радостным возгласом:
-- Ну, слава Богу, больно! Значит -- на яву!..
--------
"Вот, вот она, вот русская граница.
Святая Русь! Отечество! Я -- твой!
Чужбины прах с презрeньем отряхаю,
Пью жадно воздух сей -- он мнe родной."
Пушкин.
Прошло два года -- первые годы, когда за 14 лeт я ни разу не сидeл в
тюрьмe.
Не так развернулась жизнь, как мы ждали. Я мечтал как-нибудь раздобыть
стипендiю, чтобы подтянуть свое медицинское образованiе и дeйствительно
знать. Брат мечтал 463 о тихом уголкe гдe-нибудь на берегу Адрiатическаго
моря с рыболовным отдыхом и полной тишиной.
Не удалось. Наша работа оказалась нужной для Зарубежной Россiи. Эта
Россiя потребовала тысячами голосов из всeх концов мiра рапорта о том, что
мы видeли на Родинe. Оказалось, что эмиграцiя так мало знает о реальной
совeтской жизни. Но нити ея души по прежнему крeпко привязаны к Родинe. И
оказалось, что боль Россiи -- это боль каждаго русскаго, гдe бы он ни был.
Мы не могли не отозваться на эти голоса. И иллюзiи отдыха и учебы
разлетeлись, как дым. Россiя не дала даже нам, усталым, отпуска, ибо бой на
Ея фронтe еще не закончен.
Когда я приготовил в типографiю послeднюю главу этой книги, мы рeшили
вспрыснуть этот торжественный день.
-- Дядя Ваня! А вeдь, елки палки, скажи кто нибудь этак годика два с
гаком гому назад, что мы будем сидeть живыми внe лагеря на волe, за батареей
бутылок -- вeдь, ей Богу, никто из нас не повeрил бы!..
-- Еще бы!.. Но, вот, скажи тебe кто-нибудь сейчас, что мы скоро будем,
Бог даст, выпивать в Москвe -- так ты повeришь? А вeдь, по существу, это
куда болeе вeроятно, чeм был успeх нашего драпежа...
-- Это -- что и говорить... Оно, конечно, о воронах и "мазепах" в
жареном и вареном видe думать теперь не приходится, но... Ноет все-таки
что-то там, внутри... Как-то -- не жизнь нам здeсь. Так -- временное
прозябанiе. Душа не живет. И ничто так не радует, как на родной землe. Вeдь
смeшно признаться, а часто хочется -- ну хоть бы одним глазком опять на
Россiю взглянуть, один денек побыть там. Чорт побери, хотя бы даже в
концлагерe!..
Рука брата, наливавшая очередныя порцiи, как-то дрогнула.
-- Да... Это что и говорить... -- тихо сказал он. -- Россiя без нас
выкрутится, а вот нам без нея -- никоторой жизни нeт. Нам, русским, ни
французами, ни нeмцами, ни болгарами все равно не сдeлаться. То, что создало
из маленькаго Московскаго княжества Русскую 464 Имперiю -- вот это
"штабс-капитанское" -- все равно гдe-то сидит в каждом из нас. И пока мы не
вернемся на Родину, покоя нам не дано".
Мы замолчали... И тяжело стало на душe...
Брат опустил глаза на сверкающую поверхность рюмки, и чувствовалось,
что его мысли унеслись далеко, далеко... Куда -- не нужно было и
спрашивать...
Внезапно в тишинe комнаты установленное на волнe Москвы радiо зашумeло
шумом большой площади... Почудился шорох двигающейся толпы, потом смутно
прорeзался звонок трамвая, как будто прогудeл автомобильный гудок.
Мы замерли... И в торжественной тишинe ночи стали бить куранты Спасской
башни. 12 часов... Мягкiе, мощные звуки старых московских колоколов
понеслись с Красной площади и, подхваченные волнами радiо, стали катиться по
всему мiру...
И каждый удар этих колоколов больно бил по напряженному, сжавшемуся от
тоски, сердцу...
Я поднял свою рюмку.
-- Ну, что-ж, братик!.. Вздохнем, тряхнем бывалыми головами и выпьем за
скорую встрeчу "под Кузнецким мостом"!..
Шутка не удалась.
Брат молча, не улыбаясь, поднял свою рюмку. Мы чокнулись, выпили и
потом через стол крeпко пожали друг другу руки.
И все расплылось в туманe слез, покрывших глаза...
Конец
Издательство "Голос Россiи"
Типографiя "Рахвира"
Зав. Издат. Вс. Левашев
Софiя (Болгарiя)
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 06 Nov 2001 23:02:21 GmT