Борис Башилов
       
РУССКАЯ  ЕВРОПИЯ
       
РОССИЯ ПРИ ПЕРВЫХ ПРЕЕМНИКАХ ПЕТРА I.
НАЧАЛО МАСОНСТВА В РОССИИ
 
СОДЕРЖАНИЕ
 
      I.      КАША ИЗ ЗАМОРСКИХ КРУП И РЕЗУЛЬТАТЫ ПИТАНИЯ ЕЮ
       II.     МИФ О ТОМ, ЧТО РОССИЯ ПОСЛЕ ПЕТРА I ОСТАЛАСЬ В РУССКИХ РУКАХ И
                ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОЗДАННОЙ ИМ "РУССКОЙ
                ЕВРОПИИ"
       III.    ЗАКОН ПЕТРА I О ПОРЯДКЕ ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ И ЕГО РОКОВАЯ РОЛЬ
                В РАЗРУШЕНИИ РУССКОЙ МОНАРХИИ
       IV.    "ЦАРСТВОВАНИЕ" ЕКАТЕРИНЫ I
       V.     "ЦАРСТВОВАНИЕ" ПЕТРА II
       VI.    ПОПЫТКИ "ВЕРХНИХ ГОСПОД" УСТАНОВИТЬ КОНСТИТУЦИОННУЮ МОНАРХИЮ
       VII.   "САМОДЕРЖИЦА" АННА ИОАННОВНА И НЕКОРОНОВАННЫЙ ЦАРЬ БИРОН
       VIII.  ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГРОМА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
       IX.     ПРОДОЛЖЕНИЕ РОКОВОЙ ПОЛИТИКИ НИКОНА И ПЕТРА I ПО ОТНОШЕНИЮ К
                 СТАРООБРЯДЦАМ
       X.      "ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ РУССКИМ, И ТЫ ОКАЖЕШЬ ВЕЛИКУЮ УСЛУГУ ОТЕЧЕСТВУ"
       XI.     ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ДВОРЯНСТВА - СЛУЖИВОГО СЛОЯ ВОИНОВ - В
                 РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЕ "ШЛЯХЕТСТВО". ПОЯВЛЕНИЕ "КРЕЩЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ"
       XII.    ИСТОРИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ОБ УТВЕРЖДЕНИИ МАСОНСТВА В РОССИИ
       XIII.   ПЕРВЫЕ "УМОНЕИСТОВЦЫ" И ПЛОДЫ ИХ "ХУДОЖЕСТВЕННОГО" ТВОРЧЕСТВА
       XIV.   ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС ПРИ ПРЕЕМНИКАХ ПЕТРА I И ЕГО РЕШЕНИЕ
       XV.    ПОЛИТИЧЕСКИЕ "УСПЕХИ" "РУССКОЙ ЕВРОПИИ" К КОНЦУ БИРОНОВЩИНЫ
       XVI.   ЗАХВАТ ТРОНА ДОЧЕРЬЮ ПЕТРА I
       XVII.  СМЕНА НЕМЕЦКОГО ЧУЖЕБЕСИЯ - ЧУЖЕБЕСИЕМ ФРАНЦУЗСКИМ
       XVIII. ХАРАКТЕР РУССКОГО МАСОНСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ
       XIX.    УМОНЕИСТОВЦЫ ЕЛИЗАВЕТИНСКОЙ ЭПОХИ
       XX.     БОРЬБА С "ФАРМАЗОНАМИ" И ПРИЧИНЫ СЛАБОСТИ ЕЕ
       XXI.    ПОЛИТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРНЫЕ УСПЕХИ РУССКОЙ ЕВРОПИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ
                   ЕЛИЗАВЕТЫ
 
 
 
 
       Граф А. К Толстой
 
 
       ГОСУДАРЬ ТЫ НАШ, БАТЮШКА
 
 
I. КАША ИЗ ЗАМОРСКИХ КРУП И РЕЗУЛЬТАТЫ ПИТАНИЯ ЕЮ
 
I
 
       "Гений в политике - это человек, насильственно разрушающий органический ход развития страны во имя своих идеалов, своих теорий, или своих вожделений - не идеалов власти - иначе масса реализовала бы эти идеалы и без гениев, время для этого у массы есть. Несколько гиперболически можно сказать, что "гений" врывается в жизнь, как слон в посудную лавку. Потом - слона сажают на цепь, а владелец лавочки подбирает черепки. Если вообще остается что подбирать... Потом приходят средние люди, "масса", ...и чинят дыры, оставшиеся после слоновьей организации" жизни. (1)
       Таким "гением" был в частности Петр I. Отступничество Петра было всесторонним разрывом с религиозным подходом к смыслу самодержавия, всесторонний и сознательный переход на сторону западных политических и религиозных идей.
       Даже самые заядлые представители современного русского западничества, как например, проф. Вейдле, и те уже принуждены признаваться, что "дело Петра" было не реформами, а первой в Европе революцией. В изданной недавно Чеховским издательством книге "Задачи России", несмотря на все свои ухищрения доказать, что Петр был прав в своих стремлениях приобщить Россию к европейской культуре, он все же признается:
       "Две особенности, однако, отличают реформу Петра от переворота, пережитого Германией (2) : низкое качество того, что она хотела России навязать, и само это навязывание, т. е. революционный характер. Германия столкнулась лицом к лицу с Флоренцией и Римом, Леонардо и Маккиавелли, а России приказано было заменить Царьград Саардамом, икону - "Парсуной", а веру и быт шестипалым младенцем из царской кунсткамеры.
       В Германии никто не заставлял Дюрера подражать итальянцам или позже Опитца писать стихи на французский лад, а в России Петр резал бороды и рукава и перекраивал мозги. в меру своего знания о том, как это делать. То, что он совершил, было первой революцией, какая вообще произошла в Европе, ибо Английская революцией, в собственном смысле, не была, а до французской никто не думал, что можно в несколько лет создать нечто дотоле неизвестное: ...если бы дело сводилось к изменению русской жизни путем прививки ей западных культурных форм, можно было бы говорить о реформе, притом о реформе вполне назревшей и своевременной, но путь шел к снесению старого и к постройке на образовавшемся пустыре чего-то разумного, полезного и вытянутого по линейке, а такой замысел иначе, как революционным назвать нельзя.
       Петр был первым технократом новых времен, первообразом того, что один историк (английский историк Тойнби) предложил назвать Homo Occientalis Mechanicus Neobarbarus (3). Вольтер ценил в нем революционера, Дефо - Державного Робинзона, плотничающего среди русской пустыни; современный "прогрессист" мог бы ценить в нем своего предшественника, для которого культура уже сводилась целиком к технической цивилизации".
       Ни одна из эпох русской истории не оставляет такого тяжелого. давящего впечатления, как эпоха, начавшаяся вслед за смертью Петра. Никакой Европы из России, конечно, не получилось, но Россия очень мало стала походить на бывшую до Петра страну. В своей книге "Исторический путь России", такой убежденный западник, как П. Ковалевский, в главе, посвященной семнадцатому столетию, пишет:
       "...подводя итоги сказанному, можно назвать XVII век - веком переломным, когда Россия, оправившись от потрясений Смутного Времени, становится Восточно-европейской державой (не европейской, а русской культурной страной. - Б. Б.), когда русское просвещение идет быстрыми шагами вперед, зарождается промышленность. Многие петровские реформы уже налицо, но они проводятся более мягко и без ломки государственной жизни".
       Петр пренебрег предостережениями Ордин-Нащокина, говорившего, что русским нужно перенимать у Европы с толком, помня, что иностранное платье "не по нас", и ученого хорвата Юрия Крижанича, писавшего, что все горести славян происходят от "чужебесия": всяким чужим вещам мы дивимся, хвалим их, а свое домашнее житье презираем".
       Петр I не понимал, что нельзя безнаказанно насильственно рушить внешние формы древних обычаев и народного быта. Не понимал он и то, что русский народ, являясь носителем особой, не европейской культуры, имеет свое собственное понимание христианства и свою собственную государственную идею, и свою собственную неповторимую историческую судьбу.
       "Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, - приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией.
       Его реформа положила резкую грань между старой и новой Россией; приемы, с которыми Петр производил реформы были насильственны и не во всем соответствовали "народному духу"; европеизация русской жизни иногда шла дальше чем бы следовало".
       "Петр, - писал Карамзин, - не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государства, подобно физическому, нужное для их твердости".
       "Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранные, Государь России унижал россиян в их собственном сердце".
       "Мы, - пишет Карамзин, в своей записке о древней и новой России, поданной им Александру I, - стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр".
       История сыграла с Петром I, как и со всеми утопистами, жестокую шутку: из его утопических замыслов ничего полезного не вышло. Никакой Европы из России не получилось, получилась только Россия с искалеченным, духовно чуждым русскому народному духу, высшим слоем русского общества.
       Как выразился известный немецкий философ Вальтер Шубарт, со времени Петра "Европа была проклятием России".
       Общий вывод Ключевского об административной деятельности Петра такой:
       "Преобразовательные неудачи станут после Петра хроническим недугом нашей жизни. Правительственные ошибки, повторяясь, превратятся в технические навыки, в дурные привычки последующих правителей, - те и другие будут потом признаны священными заветами преобразователя".
       По своим историческим результатам, совершенная Петром революция намного превосходит французскую революцию. Связь между революцией Петра и большевизмом теперь понимают даже иностранные историки и мыслители (А. Тойнби, В. Шубарт и др.).
       "Со времени Петра I, - пишет, например, В. Шубарт, - русская культура развивалась в чуждых формах, которые не выросли органически из русской сущности, а были ей насильственно навязаны. Так возникло явление псевдоморфозы культуры. Результатом был душевный надлом, отмеченный почти во всех жизненных проявлениях последних поколений, та русская болезнь, чьей лихорадкой, по крайней мере, косвенно, через самооборону, охвачено сейчас все население земного шара. Это - пароксизм мирового исторического размаха." (4)
 
II
 
       "Основные признаки русской народной психологии, - правильно указывает И. Солоневич в "Диктатуре слоя", - это политический консерватизм и волевое упорство. Чем выше мы будем подниматься по ступенькам культурной лестницы, тем разница между интеллигенцией и народом будет яснее".
       Волевое упорство, политический консерватизм русского народа и духовную оторванность интеллигенции от русского народа признает и характерный представитель русской интеллигенции наших дней Н. Бердяев в своих книгах.
       В книге "Истоки и смысл русского коммунизма" он утверждает тоже самое, что и И. Солоневич, несмотря на то, что он является политическим антиподом его.
       Бердяев указывает, что процесс усвоения идей, выработанных Западной Европой, происходил только "в верхних слоях русского общества, в дворянстве и чиновничестве, в то время, как народ продолжал жить старыми религиозными верованиями и чувствами. Самодержавная власть царя, фактически принявшая форму западного просвещенного абсолютизма в народе имела старую религиозную санкцию, как власть теократическая". "Западное просвещение XVIII века в верхних слоях русского общества было чуждо русскому народу. Русское барство XVIII века поверхностно увлекалось вольтерьянством в одной части, мистическим масонством с другой. Народ же продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чуждую расу".
       "Нигде, кажется, не было такой пропасти между верхним и низшим слоем, как в Петровской, императорской России и ни одна страна не жила одновременно в разных столетиях от XIV до XIX века и даже до века грядущего, до XXI. Россия XVIII и XIX столетий жила совсем не органической жизнью".
       И эта верность русским самобытным идеалам продолжалась целых два столетия, после совершенной Петром революции.
       В другой своей книге "Русская религиозная психология и коммунистический атеизм", Н. Бердяев пишет:
       "К XIX веку сложился своеобразный русский духовный тип, отличный от духовного типа русского средневековья, Руси Московской, и из этого типа нужно понять воинствующий атеизм русской революции". Эти признания Н. Бердяева уничтожают все его лжемудрствования в указанных двух книгах, цель которых доказать западному миру "национальные корни русского коммунизма".
       Русский тип государственности и культуры, как справедливо указывает Л. Тихомиров, был высшим типом по сравнению с государственностью и культурой Запада, он только находился на более низшей ступени развития. Но понять это ни Петр, ни его современники, ни первые русские интеллигенты, видевшие свет только на Западе, - не смогли.
       Очаровавшись Западом, первые западники сделали роковой вывод, что все русское ниже западного. Этот ученический, примитивный взгляд распространился и на основы национального бытия: православие и формы исторической национальной власти. С той поры все религиозные, государственные и социальные принципы русская интеллигенция стала искать на Западе и только на Западе.
       В "Обзоре русской культуры" проф. Рязановский нисколько не идеализирует Московскую Русь, когда утверждает что:
       "культура удельной Руси представляла дальнейшее развитие национальных начал и переработку иностранных влияний, каковой процесс нашел высшее выражение в культуре Московского царства. Таким образом в Московской Руси в великокняжескую и царскую эпоху развилась своеобразная и интересная русская культура..." (5)
       "культура Московской Руси представляет своеобразный и интересный образец национальной культуры, почти замкнутой в себе, поскольку это вообще возможно для культуры большого народа, живущего в окружении других народов." (6)
       "Самая сильная опасность при переходе русского народа из древней истории в новую, - пишет С. Соловьев в своей "Истории России", - из возраста чувств в область мысли и знания, из жизни домашней, замкнутой, в жизнь общественную народов - главная опасность при этом заключалась в отношении к чужим народам, опередившим нас в деле знания, у которых поэтому надобно было учиться. В этом то ученическом, относительно чужих народов, положении и заключалась опасность для силы и самостоятельности русского народа."
       "...Ибо", - пишет С. Соловьев, - "как соединить положение ученика со свободою и самостоятельностью в отношении к учителю, как избежать при этом подчинения, подражания".
       Считать своего учителя, у которого ты добровольно учишься, ниже себя очень трудно. А положение у России создалось именно такое, хотя ее вера, ее самодержавие, по глубине принципов было выше веры Запада и форм западного абсолютизма.
 
III
 
       Крушение русской национальной государственности в 1917 году есть результат острого идеологического кризиса. Кризис русского национального сознания продолжался очень долго, больше двухсот лет. Сначала затемнилось русское религиозное сознание, в результате чего возник раскол. Раскол вызвал ожесточенную религиозную борьбу, в результате которой еще более затемнилось религиозное сознание. А затемнение религиозного сознания создало благоприятную почву для развития политического кризиса.
       Выражением этого кризиса является вся деятельность Петра I, прославленного русскими интеллигентами-историками - "великим реформатором". На самом деле. Петр I осуществил не великие реформы, а великую революцию во всех областях жизни.
       Петр I уничтожает патриаршество и сам становится главой Православной Церкви, которой управляет через созданную им особую канцелярию. Самодержавие - самобытную русскую форму монархической власти он заменяет европейским абсолютизмом. Он безжалостно выкорчевывает все основы самобытной русской культуры и русского быта.
       В результате революционной деятельности Петра, в России возникает обширный слой людей, оторвавшихся от русской самобытной культуры и так же, как Петр Первый считающих, что русский народ не является носителем самобытной культуры, а что его удел подражать во всем европейской культуре.
       "Для нас важно, - пишет В. Ключевский, - в какое отношение к действительности ставили русского человека заграничные идеи. Между первой и последней не было ничего общего! Русская действительность создавалась без всякой связи с действительностью Западной Европы. Русские народные понятия текли не из тех источников, из которых вытекли идеи французской просветительной литературы. Русский образованный человек вращался в русской действительности, на его плечах тяготели факты русского прошлого, от которого он никуда уйти не мог, ибо эти факты находились в нем самом, а ум его наполнен был содержанием совсем другого происхождения, совсем другого мира.
       Это очень неестественное положение. Обыкновенно общество и отдельные лица, вращаясь среди внешних явлений и отношений, для оценки их имеют и свои понятия и чувства. Но эти понятия и чувства родственны по происхождению с окружающими явлениями и отношениями. Это просто осадок житейских наблюдений. Значит, в каждом правильно сложившемся миросозерцании факты и идеи должны иметь одно происхождение, и только при таком родстве могут помогать друг другу, - ибо факты умеряют идеи, а идеи регулируют факты. Русский образованный ум в XVIII в. стал в трагикомическое положение: он знал факты одной действительности, а питался идеями другой. Начала у него не сходились и не могли сойтись с концами. Вот когда зародилась умственная болезнь, которая потом тяготела над всеми нисходящими поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями - и мы плохо знаем русские факты и очень хорошо не русские идеи".
       Вот именно потому, что общие идеи русских историков не имели ничего общего с фактами русской истории, мы до сих пор очень "плохо знаем русские факты и очень хорошо не русские идеи".
       А противоречили фактам наши историки западнического толка потому, что они все время выполняли политический заказ русской революционной и "прогрессивной" интеллигенции и доказывали во что бы то ни стало, что Московская Русь во всех отношениях на краю бездны и что ее спас своими "гениальными. реформами " сын Тишайшего царя - Петр I.
       Все наши крупные историки были принуждены писать свои "очерки" и "курсы" в угодном для нашей западнической интеллигенции духе. А интеллигенции этой они боялись больше чем казенной цензуры.
       Быть или не быть историку почитаемым и уважаемым профессором - это всецело зависело от того, какую оценку его курс истории получит в кругах западнической интеллигенции, желавшей завершить начатое Петром I.
       Разгромленная Петром и его преемниками русская православная церковь не смогла вернуть свою роль духовной водительницы нации. Национально мыслящие люди были надолго устранены Петром I и его преемниками, так же, как и духовенство, от активного участия в разработке русского национального миросозерцания. Разгул западнических идей среди высших классов России, после совершенной Петром I революции, не мог не оказать своего влияния и на носителей монархической власти. Удивляться этому не приходится. Ведь идеологическая концепция самодержавия, выкованная Московской Русью, Петром I была заменена европейской идеологией абсолютизма.
       Только в лице Павла I, вместо дворянских царей, на троне впервые, после Петра I, появляется снова общенародный царь. Ключевский указывал, что если собрать все анекдоты о Павле I, выдуманные его врагами, то "подумаешь, что все это какая-то пестрая и довольно бессвязная сказка: между тем, в основе правительственной политики (Имп. Павла), внешней и внутренней, лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие наше полное сочувствие".
       В. О. Ключевский так оценивал короткую государственную деятельность Павла I:
       "Павел был первый противодворянский царь этой эпохи (...), а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности Императора, борьба с сословными привилегиями - его главной целью".
       Дворянам и масонам такой царь не нужен и они убивают Павла I. Возведенный на престол ими сын Павла - Александр I - опять принужден быть только дворянским царем. Воспитанный республиканцем Лагарпом, Александр I, по своим взглядам наполовину монарх - наполовину республиканец. Очень искажено у него и религиозное сознание. Православие у него смешано с различными европейскими формами мистицизма.
       После победы над Наполеоном Александр I не хотел восстановления законной монархической власти в лице Бурбонов. Он был не прочь, чтобы французскую монархию возглавили сподвижники Наполеона - Бернадотт или Евгений Богарне. Об этом мы имеем точное историческое свидетельство от представителя династии Бурбонов, барона де Витроль.
       В своих мемуарах он передает следующие слова Александра I:
       "...А, может быть, благоразумно организованная республика больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как ваша. Эти идеи делают очень трудным установление более концентрированной власти." (7)
       Так, воспитанный республиканцем Лагарпом, русский царь выступает в роли защитника республиканского образа правления.
 
IV
 
       Можно ли найти более ясный пример затемнения монархического сознания у представителя монархической власти, чем этот?
       Только младшему сыну Павла I, императору Николаю I, подавившему масонский заговор декабристов и обуздавшему дворянство, удается стать снова народным царем.
       В его царствование, сначала в лице Пушкина, а затем в лице славянофилов начинается возрождение русских идеалов. Герцен писал, что на великое явление Петра I Россия ответила явлением Пушкина. Это обычная ложь выучеников русских масонов. В духовном смысле Пушкин есть победа русского национального сознания над европейскими идеями, выросшими в результата совершенной Петром I революции. Пушкин, первый русский образованный человек, сумевший до конца духовно преодолеть засилье европейских идей. Большая часть русского образованного общества, вплоть до появления Пушкина, загипнотизирована идеями европейского масонства, она свыкается с мыслью, что Европа является носительницей общемировой культуры и Россия должна идти духовно в поводу у Европы. Впервые законченно формулировал эту точку зрения западников духовный наставник юного Пушкина Чаадаев в своих "Философических письмах":
       "Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его. Мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума и все, что нам досталось от этого прогресса, исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей...
       Ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной ниве нашей родины, ни одна великая истина не вышла из нашей среды".
       Таков был логически честный идейный вывод сторонников духовной европеизации России, начатой Петром I. Пушкин, в лице которого русская духовная стихия получила могучего выразителя, дает знаменитую отповедь своему бывшему духовному наставнику. Спор Пушкина с Чаадаевым, это спор русского человека, переборовшего духовные соблазны европейских политических идей, принесенных в Россию масонством, с русским европейцем, оказавшимся пленником этих идей. К концу своей жизни и религиозно, и политически Пушкин был чисто русским человеком.
       С течением времени, под влиянием политических идей масонства и порожденных этими идеями политических и социальных учений, в сороковых годах девятнадцатого столетия в России окончательно оформляется космополитически настроенный слой людей, который позже получает наименование интеллигенции. Это духовные отпрыски западной культуры, детище русского масонства, шедшего на поводу у европейского масонства. Это почти совершенно денационализированные люди, русские только по происхождению.
       То, что русская интеллигенция является духовным детищем русского масонства признают даже виднейшие представители русской интеллигенции. Н. Бердяев в "Русской Идее", например, заявляет:
       "Масоны и декабристы подготовляют появление русской интеллигенции, которую на западе плохо понимают, смешивая с тем, что там называют "intellectuels".
       Судьба предназначала Пушкину роль духовного вождя, восстановителя духовных начал самобытной русской культуры. Но ранняя смерть уносит его. Гоголя, идущего духовно вслед за Пушкиным, русские европейцы высмеивают и прославляют мракобесом.
       Попытка славянофилов утвердить русское национальное миросозерцание не удастся и духовным руководителем высших кругов народа в 40 годы прошлого века окончательно становится интеллигенция.
       Слабое идейное сопротивление интеллигенции оказывает и власть и русский образованный класс. Причина этого слабого идейного сопротивления коренится в не разработанности русского политического миросозерцания.
       В лице Достоевского и Н. Данилевского, автора "Россия и Европа", русский национальный дух делает снова яростную попытку вырваться из кандалов губительных европейских идей. Гениальный русский мыслитель предупреждает русское образованное общество, в какую бездну заведет Россию русская интеллигенция, Острым взором пророка он ясно видит, что проложенная Петром гибельная дорога скоро достигнет края пропасти.
       "Достоевский, первый из русских почувствовал и понял, что здесь то именно, в Петербурге, Петровская Россия, "вздернутая на дыбы железной уздой", как "загнанный конь" дошла до какой-то "окончательной точки" и теперь "вся колеблется над бездной", - пишет Д. Мережковский в своей книге "Толстой и Достоевский".
       "Петровская реформа, - писал Достоевский, - продолжавшаяся вплоть до нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов. Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги, она вся пройдена".
       А незадолго до смерти, в одном из своих предсмертных писем, он высказался еще определеннее:
       "...вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездной".
       Но то, что видел величайший русский мыслитель, не видели уже многие. Русская интеллигенция делала все, чтобы Россия провалилась в бездну.
       "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте революцию", - вопил А. Блок.
       Это был призыв, на который отзывались сердца почти всей интеллигенции и многих представителей русского образованного класса.
       Правда, начиная с Николая I, вплоть до последнего русского царя, в душе русских царей идет идейный возврат к религиозным и политическим идеалам Московской Руси, которые зовет вперед по дороге творчества самобытной великой культуры. Николай II снова приходит к пониманию того, что возглавителем православной церкви должен быть не царь, а Патриарх.
       Просыпается национальное сознание и в русском образованном обществе, долгие годы пассивно созерцавшем разрушительную работу интеллигенции. Но время было уже потеряно. Началась война, вслед за ней пришла революция, возглавленная масонской пятеркой и Россия рухнула в бездну.
 
II. МИФ О ТОМ, ЧТО РОССИЯ ПОСЛЕ ПЕТРА I ОСТАЛАСЬ В РУССКИХ РУКАХ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОЗДАННОЙ ИМ "РУССКОЙ ЕВРОПИИ"
 
       Свернув Россию с исторического пути, Петр I толкнул ее на ложный путь, который в конце Петербургского периода завершился грандиозной катастрофой. Оценки деятельности Петра, вроде того, что после его смерти "Россия оказалась в зените славы и могущества", что это была "буря, очищающая воздух", что "Петр оставил судьбу России в русских руках", - все это пышные, безответственные фразы, не имеющие никакого отношения к объективным историческим данным.
       После смерти Петра I Россия оказалась не в русских, а в немецких руках. После смерти Петра "немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа." (8)
       По меткому выражению Герцена "на берега Невы обрушилась целая туча" уроженцев всех "тридцати герцогств", составлявших тогдашнюю Германию.
       "Вместе с нужным, Петр привез в Россию немало бесполезного и чужеродного. Камзолы и "комплименты разные", чужеземные обычаи в деятельности учреждений и в домашнем быту, иностранные слова - все это насильственно вводимое Петром "с манера немецкого" - нисколько не было лучше своего русского и вызывало естественное раздражение и ропот. Среди иноземцев, которым Петр открыл широкий доступ в Россию, были люди различных дарований и нравственных качеств. Для одних Россия стала второй родиной и, обрусев, они служили верой и правдой. Такими были, например, Брюс и Вейде. Но были и такие авантюристы, как Миних, которые при жизни грозного Петра не помышляли о том, чтобы править страной, но в царствование преемников Петра выплыли на поверхность, стали у руля правления, оттерли русских людей и запустили руки в государственные сундуки." (9)
       Петр оставил совершенно разоренную экономически, униженную национально и разгромленную духовно, страну. В результате совершенной Петром революции погибло около трети населения страны.
       После смерти Петра, в итоге убийства законного наследника Царевича Алексея, - по словам историка К. Валишевского, - "в продолжении полувека Россия будет предоставлена приключениям и их героям. Вот ради какого результата великий человек работал с своим палачами." (10)
       "Монархия после Петра, - по словам Льва Тихомирова, - уцелела только благодаря народу, продолжавшему считать законом не то, что приказал Петр, а то, что было в умах и совести монархического сознания народа".
       После смерти Петра, государственная власть, попавшая на долгое время в руки временщиков и иностранных проходимцев, стала орудием его угнетения.
 
 
III. ЗАКОН ПЕТРА I О ПОРЯДКЕ ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ И ЕГО РОКОВАЯ РОЛЬ В РАЗРУШЕНИИ РУССКОЙ МОНАРХИИ
 
       После смерти Петра началась самая нелепая страница истории русского народа. Те, кто стали вершить его судьбу, попирали его веру, презирали его обычаи, на каждом шагу издевались над его национальным, достоинством.
       Все это стало возможным только благодаря тому, что Петр убил законного наследника трона, своего родного сына Алексея, а затем издал закон, согласно которому царь может избирать себе наследника по своему желанию. И в вопросе наследования Петр I отступил от твердого принципа, установленного многовековым опытом русской истории.
       "Закон Петра о новом порядке передачи царской власти, - пишет Чистович в сочинении "Феофан Прокопович и его время", - не только не обеспечил спокойствия в государстве, напротив, был причиной тех страшных неурядиц в престолонаследии, а вместе с тем и в правлении государства, которые волновали наше отечество в продолжении почти всего XVIII столетия, отвлекая его от полезных преобразований и строения своей внутренней жизни..."
       Корона Московских царей сделалась игрушкой в руках временщиков, а народ лишился справедливой защиты.
       "Лишив верховную власть, - пишет Ключевский, - правомерной постановки и бросив на ветер все свои учреждения, Петр этим законом погасил и свою династию, как династию, как учреждение; остались отдельные лица царской крови без определенного династического положения. Так престол был отдан на волю случая и стал его игрушкой. С тех пор, в продолжении нескольких десятилетий, ни одна смена на престоле не обходилась без замешательства, кроме разве одной: каждому воцарению предшествовала смута, негласная интрига или открытый государственный удар".
       Еще при жизни (царевича Алексея) "по всей России были разосланы присяжные листы для приведения к присяге новому наследнику. Не везде, однако, приведение к присяге проходило гладко. Сторонники старых порядков не хотели признать лишенным наследства царевича Алексея. Так 2 марта в сборное воскресенье к царю в церкви подошел человек, оказавшийся подьячим Докукиным и подал бумагу. Это был присяжный лист на верность новому наследнику с следующей надписью: "За неповинное отлучение и изгнание от Всероссийского Престола Царского Богом хранимого Государя царевича Алексея Петровича христианскою совестью и судом Божиим и пресвятым евангелием не клянусь, и на том животворящего креста Христова не целую и собственною рукою не подписуюсь... хотя за то и царский гнев нами произмется, буди в том воля Господа Бога моего Иисуса Христа, по воле Его святой, за истину аз раб Христов Илларион Докукин страдати готов. Аминь, Аминь, Аминь." (11) 
       Петр приказал повесить Докукина вниз головой над медленно дымившим костром.
       - Государь, помилуй Царевича Алексея, пожалей Русь, - молил Докукин.
       Петр не помиловал ни Царевича Алексея, ни Русь. Своим нелепым законом о престолонаследии, он отдал ее на растерзание временщикам и иностранцам.
       После убийства Царевича Алексея
       "...все стали смотреть, как на законного наследника, на сына покойного царевича Алексея - великого князя Петра Алексеевича. Однако царь Петр опасался, что внук его будет характером похож на отца или, что из преданности памяти своего несчастного родителя по воцарении своем отменит преобразования своего деда. Петр Великий решил предотвратить возможность этого. Права его внука, царевича Петра Алексеевича, на Российский престол основывались на неписаном законе - ведущем от основания Московского Великого Княжества свое начало обычае, по которому престол переходил в порядке первородства. Этот обычай был не только освящен преданием старины, но сделался основным принципом государственного правовоззрения всех чинов и людей Московского Государства. Царь Петр лучше, чем кто другой помнил, какими беспорядками и потрясениями сопровождалось его собственное вступление на престол, ввиду попытки обойти этот принцип, лишив царского венца не могшего по болезни управлять страной его старшего брата Иоанна. Однако царь Петр не останавливался ни перед чем, что казалось ему необходимым... ...К сожалению ему, проведшему детство в бурную эпоху и не получившему правильного образования и воспитания, не дороги были предания и устои его отечества. В 1722 году он объявил новый порядок престолонаследия. "Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостью надмен был сын наш Алексей, и что не раскаянием его оное намерение, но милостию Божиею всему нашему отечеству пресеклось, а сие не для чего иного взросло, токмо от обычая старого, что большему сыну наследство давали, к тому же один он тогда мужеского пола нашей фамилии был, и для того ни на какое отеческое наказание смотреть не хотел. ...для чего благорассудили сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оный хочет, тому и определить наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как писано, имея сию узду на себе. Того ради повелеваем, дабы все наши верные подданные, духовные и мирские без изъятия, сей наш устав пред Богом и Его Евангелием утвердили на таком основании, что всяк, что сему будет противен, или инако како толковать станет, то за изменника почтен, смертной казни и церковной клятве подлежать будет. Петр." (12) 
       Указ вызвал волнения среди народа. В этом указе народ увидел новое покушение на вековые обычаи русской монархии. В разных местах возникли беспорядки, не все присягали новому закону. В Сибирском городке Туре несколько человек, не желая приносить присяги, взорвали себя. Тогда Петр поручил написать особое сочинение, оправдывающее новый закон Феофану Прокоповичу, составителю "Духовного регламента", (в котором объяснялось, почему главой церкви является не Патриарх, а Царь). Феофан Прокопович написал книгу "Правду воли монаршей", в которой развивал не идеи русского самодержавия. а опираясь на сочинения Пуффендорфа, Гуго Гроция и других, развивал идею западного абсолютизма, что если предки подданных некогда отреклись от своей воли в пользу монарха, то последний всегда имеет право поступать, как он желает, а подданные всегда обязаны слепо повиноваться.
       Подобная идея не имела ничего общего с русским пониманием самодержавия, согласно которого в идеале царь является всегда проводником воли Божией и олицетворением Божьей Правды.
       Издав закон о престолонаследии, Петр не удосужился назначить себе преемника, даже исходя из этого неправильного закона.
 
IV. "ЦАРСТВОВАНИЕ" ЕКАТЕРИНЫ I
 
I
 
       После смерти Петра I, законным преемником был сын убитого царевича Алексея, Петр Алексеевич. Он был единственный мужской представитель царского рода.
       "Однако многие вельможи, возвысившиеся в оканчивавшееся царствование, боялись воцарения этого царевича, на которого, как на законного наследника, смотрели все до издания Указа 1722 г. Боялись по той же причине, по которой и царь Петр опасался сразу провозгласить его своим наследником. Они опасались, что малолетний царевич Петр, выросши, окажется более приверженцем взглядов своего отца, чем своего деда; к тому же у них не было уверенности, что при нем они сохранят то положение и влияние, каким пользовались у умершего царя. Поэтому них явилась мысль провозгласить преемницей императора Петра Великого его супругу Екатерину Алексеевну, во всем разделявшую взгляды своего мужа. Желание царя видеть свою супругу своей преемницей они усматривали в том, что в 1724 г. император торжественно короновал ее, что явилось по их мнению актом волеизъявления царя передать свою власть императрице." (13) 
       Если бы сотрудники Петра, - указывает С. Платонов, - "составляли дружную и одинаково благонамеренную среду, они поддержали бы своих государей так, как в далекой древности Московское боярство поддержало Московских князей. Но вельможи Петра на беду не были дружны и солидарны. Они враждовали друг с другом и были своекорыстны. Поэтому те из них, которые получали власть, обыкновенно употребляли ее в свою личную пользу и против своих личных недругов. Государство терпело от этого страшный вред, потому, что никто не думал о народном благе и государственных интересах. Общество страдало от произвола и злоупотреблений, а придворная жизнь превращалась в ряд интриг, насилий и переворотов." (14) 
       Феофан Прокопович заявил, что Петр I будто бы оставил словесное завещание, что Престол должен быть передан Екатерине, а не сыну Царевича Алексея.
       За восшествие Екатерины на русский престол стоял и португальский еврей Дивьер. Петр, старавшийся подальше оттеснить от царского трона старинные родовые русские семьи, приблизил к себе Дивьера, как и его соотечественника еврея Шафирова и назначил его... губернатором Санкт-Петербурга.
       Хитрый, пронырливый португальский еврей сделался своим человеком в семье Петра. Петр принудил Меньшикова выдать за Дивьера его сестру. Уезжая из Петербурга, Екатерина поручала свою дочь Наталью и детей казненного Царевича Алексея, Петра и Наталью, никому другому, как... Дивьеру.
       Взойдя на престол Московских царей, Екатерина произвела Дивьера в генерал-лейтенанты и сделала его графом Российской Империи.
       "Таким образом вопрос о престолонаследии перешел в руки тех, кто никем не был уполномочен на его разрешение. Сторонники воцарения Екатерины, большею частью представители "новой знати", привели к окнам дворца, где обсуждался вопрос о преемнике царю, гвардейские войска и этим без труда добились желаемого ими решения. Это явилось прецедентом к тому, что царский престол сделался игрушкой в руках вельмож и гвардейских частей. Они распоряжались им по своему усмотрению, не считаясь 'и с волей умершего и даже царствовавшего монарха, ни с историческими преданиями. Благодаря этому они и при царствовании поставленного ими монарха пользовались громадною властью и влиянием и даже заслоняли собою личность монарха, принужденного опираться на отдельные поддерживающие его партии или лица. Эта эпоха является одною из самых мрачных страниц истории русского престола и носит название "эпохи временщиков" или "эпохи дворцовых переворотов." (15) 
       "Народное большинство стояло за единственного мужского представителя династии, великого князя Петра Алексеевича, сына погибшего от руки отца царевича Алексея Петровича. В этом желании объединились все русские люди от вельмож до простого обывателя. Но "компания птенцов" не дремала. Приходилось думать о спасении своего собственного положения, а то и сохранения головы. Темная компания в лице Меньшикова, Ягужинского, Макарова и Феофана Прокоповича сознавала ту страшную опасность, которая им всем угрожала, а потому быстро сплотилась в одну группу в достижении одной идеи. В первую голову склонили на свою сторону гвардию. Гарнизон и другие войска, не получавшие жалованья 16 месяцев, были удовлетворены. Враждебная вдове Петра - Екатерине - партия не имела единства. Конечно, положение, как и всегда, разрешено было вооруженной силой.
       Престол князей и государей московских в качестве Всероссийской Императрицы заняла бывшая ливонская прачка под именем Екатерины I. Фактическое управление Державой Российской переходит к неоднократно зарегистрированному мошеннику и плуту Меньшикову." (16) 
       Таким образом трон Московских царей достался не законному наследнику, а невежественной иностранке, которую Петр незаконно сделал царицей, заточив свою законную жену в монастырь. С этого момента судьба русского народа на долгие годы оказывается в руках русских и иностранных авантюристов.
       "Птенцы Гнезда Петрова", боясь, что "избрание" на престол иностранки вызовет волнения среди народа, не сразу объявили о том, что они обошли законного наследника и передали русский трон иностранке, не имевшей на него никаких прав. Екатерина I была совершенно пустой, бесцветной личностью. Ключевский дает ей следующую, уничтожающую характеристику:
       "Екатерина процарствовала слишком два года благополучно и даже весело, мало занимаясь делами, которые плохо понимала, вела беспорядочную жизнь, привыкнув, несмотря на свою болезненную полноту, засиживаться до пяти часов утра на пирушках среди близких людей, распустила управление, в котором, по словам одного посла, все думают лишь о том, как бы украсть и в последний год жизни истратила на свои прихоти до шести с половиной миллионов рублей на наши деньги".
       Править государством Екатерина не была способной и она не правила. За нее правила хищная шайка "Петровых Птенцов".
       Одновременно с наступлением на царскую власть продолжается наступление и на православную церковь. В 1726 году Синод подчиняется Верховному Тайному Совету. Фактическим руководителем Синода становится известный поклонник протестантства, автор "Духовного регламента" и "Правды воли монаршей" - правая рука Петра I в деле разрушения Патриаршества и самодержавия - Ф. Прокопович.
       Попытка Ростовского архиепископа Георгия, Тверского архимандрита Феофилакта, Горицкого архимандрита Льва Горлова добиться восстановления Патриаршества, кончается ничем. Значение Синода все более и более падает и постепенно из правительственного учреждения он становится простым придатком Верховного Тайного Совета.
       Ростовский архиепископ Георгий так характеризует состояние православной церкви в докладной записке, поданной Екатерине I:
       "...происходит относительно духовенства такой беспорядок, какого искони не бывало. У архиереев и монастырей с церквей сборы и деревни отнимают, и определяют на вновь учрежденных правителей, на приказных да иностранцев, на гошпитали, на богадельни, на нищих, и то правда, что церковное имение нищих для государственной славы; но как видно судей и приказных не накормить, иностранцев не наградить, а богадельни нищих не обогатить, домы же архиерейские и монастыри в иных местах ли не богадельными стали; архиереи и прочие духовные бродят, как бывало, иностранцы, или еще хуже, ибо потребного к церковной службе в достаточном количестве не имеют, и приходят в нищенское состояние, а деревенские священники и хуже нищих, потому что многих из податных денег на правежах бьют, а оплатиться не могут." (17) 
       В еще более ужасном положении находились старообрядцы, на которых обрушивалось одно преследование за другим.
 
II
 
       Когда верховная власть оказалась в руках Меньшикова, которого Петр Первый именовал "мин херц" (то есть "мое сердце"), но про которого писал "Меньшиков в беззаконии зачат, во грехе родила его мать и в плутовстве скончает живот свой", то против Меньшикова создалась оппозиция. Во главе оппозиции стоял князь Д. М. Голицын, считавший, что Петр совершил ошибку уничтожив Боярскую думу, которая препятствовала возвышению отдельных знатных лиц. По мнению Голицына необходимо было создать "вышнее правительство", то есть, чтобы правило правительственное учреждение, а не одна "сильная персона". Возник проект организации Верховного Тайного Совета. Но Верховный Тайный Совет был создан не по образцу Боярской Думы, а по образцу шведского сената. В результате совершенной Петром I революции, самобытные принципы русского самодержавия потеряли свой ореол в глазах европеизировавшихся верхов. Идеи, положенные Голициным в основу Верховного Тайного Совета взяты им из политических сочинений Маккиавелли, Локка, Пуффендорфа и Гроция. Ближайшим советником князя Голицына был швед Фик, которого некоторые исследователи считают масоном. Фик познакомил Голицына с идеями шведских конституционалистов, усилиями которых в 1720 году было покончено в Швеции с неограниченной королевской властью.
       В Верхний Тайный Совет были "избраны": Меньшиков, гр. Апраксин, гр. Головкин, кн. Голицын и барон Остерман. Они подали Екатерине I проект, который она одобрила. Согласно этому проекту, "чтобы безопаснее высоким ее именем указы выходили, надобно писать в них так: в начале: "Мы, Божьей милостью" и проч., в середине: "повелеваем" и проч. и наконец: "дан в Тайном Совете". Никаким указам прежде не выходить, пока они в Тайном Совете не состоялись. Ведению Тайного Совета подлежат: а) дела чужестранные, и б) все те, которые до Ее Императорского Величества собственного решения касаются. Сенат утрачивает свою самостоятельность, по делам особой важности требуется мнение Верховного Тайного Совета. Коллегия иностранная, военная и морская выходит из-под Сената и надзор за ними, как и прочими учреждениями, принадлежит Верховному Тайному Совету. Синод пишет в Сенат указы о старых обыкновенных делах, а новых не доносится Верховному Тайному Совету".
       В. Иванов в книге "От Петра I до наших дней" утверждает, что: "Идея Верховного Тайного Совета - идея масонская, а автор этого учреждения Фик, свободный мыслитель в религиозных вопросах, рационалист". Фик, как утверждает В. Иванов, советовал Петру ввести в России конституционную монархию. По мнению В. Иванова Фик был главным инициатором ограничения царской власти с помощью Верховного Тайного Совета. Точных данных о том, что Фик был масоном, нет, но то, что он находился под влиянием масонских идей, получивших в его время широкое развитие в Швеции - это вполне возможно. Совершенно ясно только одно, что создание Верховного Тайного Совета - есть идея не русская и, что это есть новое отступление от идей, положенных в основу русского самодержавия.
       "Зачатому в беззаконии" А. Меньшикову было мало того, что он награбил миллионы, что фактически он стал русским царем. Неограниченное честолюбие и жадность заставляли его желать все новых и новых почестей и богатств.
       Летом 1726 года Курляндский сейм избрал герцогом Курляндским незаконного сына польского Короля Августа II, Морица Саксонского. Сейм хотел, чтобы вдовствующая герцогиня Курляндская, Анна Иоанновна, дочь брата Петра I, вышла замуж за Морица Саксонского. Анна Иоанновна согласилась на брак, но против него восстал Меньшиков, решивший сам стать герцогом Курляндским. Меньшиков отправился в Митаву и заявил Анне Иоанновне, что если она не откажется от брака с Морицом Саксонским, то он введет в Курляндию русские войска.
       Наглое требование Меньшикова вызвало большое негодование в Курляндии и Польше. Боясь возникновения войны с Польшей, Екатерина I упросила, чтобы Меньшиков покинул Курляндию.
       Когда Екатерина I тяжело заболела, снова встал вопрос о том, кто же наследует русский престол. Тут опять со всей силой проявилась вся губительность нелепого закона Петра I о престолонаследии. Как и после смерти Петра I, снова царский трон сделался игрушкой в руках пригретых Петром морально нечистоплотных личностей и иностранных послов.
       Как и после смерти Петра I, старинные знатные роды и духовенство, купечество и крестьянство, стояло за то, чтобы в случае смерти Екатерины наследником сделался Петр, сын убитого царевича Алексея. Но с мнением широких слоев народа Меньшиков и другие "птенцы Петровы" считались так же мало, как и их кумир. Пережившая разгром духовных и политических старинных традиций во время тиранического правления Петра I, страна не имела сильной, сплоченной церковной власти. Старинные рода были унижены и оттеснены на задворки. Купечество и народные низы, сыгравшие большую роль в спасении государства во время Великой Смуты, были угнетены и не имели необходимых нравственных сил для сопротивления новым замыслам "Петровых птенцов".
       Толстой, Меньшиков, темный проходимец Макаров и другие, хотели, чтобы трон достался одной из дочерей Петра I и Екатерины. Вся эта темная компания была замешана в вынесении незаконного смертного приговора Царевичу Алексею. Они опасались, как бы Петр II не отомстил бы им за убийство отца.
       Наконец, после всякого рода интриг и планов, было принято предложение датского посла Вестфалена. Австрийский посол граф Рабутин передал Меньшикову мнение Вестфалена, что Меньшикову не будет грозить никакой опасности от возведения на престол Петра II, если он выдаст за него свою дочь. Чтобы склонить Меньшикова в пользу этого плана, граф Рабутин пообещал Меньшикову, что он станет герцогом Австрийской Империи. Меньшикову этот план понравился и он уговорил Екатерину согласиться на него. Дочери Екатерины упрашивали мать отказаться от принятого ею решения.
       Дивьер, Толстой, князь Долгорукий начали интригу против Меньшикова. Боясь его усиления, они намеревались склонить Екатерину на передачу власти ее дочерям Елизавете и Анне, но им помешала внезапная смерть Екатерины.
       Меньшиков, неотлучно находившийся при больной Императрице, успел подсунуть ей завещание, согласно которого наследником престола назначался Петр Алексеевич, а Цесаревнам и государственным чинам предлагалось всячески стараться склонить наследника престола к бракосочетанию с дочерью князя Меньшикова.
       За несколько часов до смерти, Меньшиков подсунул умирающей также указ о ссылке своих противников: Дивьера, Толстого, Бутурлина, Нарышкина и князя Долгорукова.
 
V. "ЦАРСТВОВАНИЕ" ПЕТРА II
 
       После вступления на престол Петра II власть Верховного Тайного Совета возрастает. Главную роль в нем по-прежнему играет Меньшиков, второстепенную князь Голицын, Апраксин и Головкин. Занятые борьбой за первенство и личные интересы, члены Совета очень мало внимания уделяют задаче вывести государство из того катастрофического положения. в котором оно оказалось. Армия и флот пришли в полный упадок. В стране расцвело такое хищение государственных средств, какого никогда не знала допетровская Русь. Православная церковь находится в унижении. В таком положении находилось русское государство, по словам историков-западников оказавшееся после смерти Петра в "зените могущества и славы".
       С воцарением Петра II часть духовенства, считавшая введенные Петром I новые порядки в церкви не отвечавшими духу православия, стремилась восстановить снова Патриаршество. Во главе духовных лиц, желавших восстановить Патриаршество, стоял Ростовский Архиерей Георгий Дашков, подавший Екатерине I сообщение о бедствиях русского духовенства. Видную роль в этом движении играл член Синода Игнатий Смола, бывший при Петре Митрополитом Крутицким. Патриархом, сторонники возвращения к традиционной форме управления церковью, предполагали поставить Архиерея Георгия Дашкова.
       Сторонники восстановления Патриаршества начали борьбу за отстранение от управления церковью главного помощника Петра I в деле уничтожения Патриаршества, Феофана Прокоповича.
       Против Феофана Прокоповича было возбуждено обвинение в отступлении от православия. Но "Птенцы гнезда Петрова", с которыми Феофан Прокопович пьянствовал на кощунственных сборищах "Всешутейшего Собора", постарались оправдать Прокоповича. Обвинявший же его М. Робышевский был отправлен в Петропавловскую крепость. Его было приказано держать "от других колодников особо, под крепким караулом".
       Хозяйничанья Меньшикова не нравились многим. Многим хотелось бы быть на его месте. Князья Долгорукие сумели войти в доверие к юному Императору и добились ссылки обнаглевшего негодяя в Сибирь.
       Но и новые "знатные персоны" оказались такими же аморальными людьми, как и Меньшиков. Как и Меньшиков, князья Долгорукие думали не об интересах Государства, не о народе, а о личных выгодах. Вместо дочери Меньшикова невестой Петра II была объявлена княжна Долгорукая.
       Замыслы Долгоруких занять место Меньшикова не были выполнены только из-за внезапной смерти, простудившегося и заболевшего потом оспой Петра II. Во время предсмертной агонии Петра II Долгорукие составили от его имени подложное завещание, что он будто бы передает русский престол своей невесте княжне Екатерине Долгорукой, но потом испугались и уничтожили его.
 
VI. ПОПЫТКИ "ВЕРХНИХ ГОСПОД" УСТАНОВИТЬ
КОНСТИТУЦИОННУЮ МОНАРХИЮ
 
       По составленному Екатериной I завещанию, после смерти Петра II, власть должна была перейти ее дочери Елизавете. Но члены Тайного Верховного Совета поступили по своему. Они решили, что им будет выгоднее, если власть перейдет не в руки дочери Петра I, а в руки дочери царевича Иоанна (брата Петра), Анны Иоанновны, вдове Курляндского герцога. Так "Птенцы гнезда Петрова" отблагодарили своего покойного покровителя.
       Для того, чтобы, по словам князя Голицына, "Себе воли прибавить" Тайный Верховный Совет составил условия, которые ограничивали власть новой Императрицы. Эти условия состояли из следующих пунктов:
1.  Анна Иоанновна должна дать обещание замуж не выходить.
2.  Наследников, без согласия Верховного Тайного Совета, не назначать.
3.  Править страной во всем в согласии с Верховным Тайным Советом, который
     имеет право сам избирать своих членов и сам назначать чиновников на самые
     важные государственные должности.
4.  Власть над гвардией и войсками должна принадлежать Верховному Тайному
     Совету.
       Императрица не имела также права без согласия Верховного Совета:
1.   никому даровать чин выше полковника,
2.   никого не определять "к знатным" делам,
3.   никого не назначать самовольно на придворные должности,
4.   не начинать ни с кем войны,
5.   не заключать ни с кем мира и т.д.
       "Кондиции, - говорит Милюков, - имеют несомненное сходство с государственным строем Швеции, как он установился в так называемое "время свободы", т. е. после переустройства 1720 г., покончившего с самодержавными реформами Карла XI (1680 г.)." (18) 
       Проект этих "кондиций" был послан в Митаву и Анна Иоанновна поняла, что если она не подпишет их, то ей не придется стать Императрицей.
       Члены Верховного Тайного Совета пытались провести операцию с ограничением царской власти тайно, но все же слух о "кондициях" проник в дворянские круги и взволновал их.
       Дворянству перспектива установления власти "Петровых птенцов" не улыбалась. Рядовые дворяне и при Петре, и после его смерти достаточно хорошо поняли с какого рода "птенцами" они имеют дело.
       Они поняли, что ограничение царской власти приведет к тому, что будет "вместо одного самодержавного Государя, десять самодержавных и сильных фамилий". Дворянство беспокоилось, конечно, о своих интересах, а не о судьбах народа. Дворяне говорили: "Так мы шляхетство, совсем пропадем".
       После получения известия из Митавы, что замысел "верховников" удался и Анна Иоанновна будто бы сама, по собственному желанию "наикрепчайше обещается" отменить самодержавие и править только в согласии с Верховным Тайным Советом, дворянство добилось разрешение от Верховного Тайного Совета обсудить новый порядок управления.
       В результате обсуждения выяснилось, что дворянство было против ограничения верховной власти в пользу Тайного Совета. Часть дворянства была за то, чтобы было сохранено самодержавие, а другие хотели, чтобы самодержавие было ограничено, но не в пользу Верховного Тайного Совета, а в пользу всего шляхетства.
       Недовольством дворянства воспользовалась группа опытных интриганов в лице Остермана, Феофана Прокоповича, Левенвольде и других. Не желая из личных соображений укрепления власти Верховного Тайного Совета, среди членов которого были у них враги, эта группа прикинулась сторонниками самодержавия и возглавила движение дворянства за установление будто бы самодержавия. На самом же деле Остерман, действовавший в интересах Прусского короля Фридриха Великого и Левенвольде использовали личные интересы Феофана Прокоповича, Ягужинского и других вельмож в целях утверждения в России власти иностранцев.
       Конституционная монархия просуществовала всего несколько дней. Когда Анна Иоанновна приехала в Москву, дворянство стало просить ее отменить "кондиции", Анна согласилась и разорвала "кондицию", то есть составленную членами Верховного Тайного Совета грамоту, которая ограничивала ее права.
       Анна не доверяла ни "верховникам", ни шляхетству, среди которого продолжали идти толки о необходимости ограничений власти императрицы в пользу дворянства.
       В виду этого Анна Иоанновна решила опереться на вывезенных ею из Курляндии немцев. По выражению Ключевского "немцы посыпались в Россию, как сор из дырявого мешка".
       Все эти издевательства над русским народом, когда фактическим правителем России стал Бирон, начались через пять лет после смерти Петра I. Когда было положение хуже, при восшествии Петра на престол, или пять лет после его смерти, ясно любому юноше. Но историк С. Платонов, тем не менее, как и все остальные историки-западники до него, не хотят прямо и открыто признаться, что именно после Петра Россия оказалась на краю бездны. И что до этой бездны довел Россию своей революционной деятельностью Петр.
 
VII. "САМОДЕРЖИЦА" АННА ИОАННОВНА И
НЕКОРОНОВАННЫЙ ЦАРЬ БИРОН
 
       В лекциях по русской истории С. Платонов так оценивает десятилетний период царствования Анны Иоанновны
       "Правление Анны (Анны Леопольдовны. - Б. Б.) - печальная эпоха русской жизни XVIII века, время временщиков, чуждых России." (19) 
       "При Анне в придворной сфере первое место занимали немцы; во главе текущего управления стоял немец (Остерман); в коллегиях президентами были немцы; во главе армии стояли немцы (Миних и Лассо). Из них главная сила принадлежала Бирону. Это был человек совершенно ничтожный и безнравственный по натуре. Будучи фаворитом Анны и пользуясь ее доверием, Бирон вмешивался во все дела управления, но не имел никаких государственных взглядов, никакой программы деятельности и ни малейшего знакомства с русским бытом и народом. Это не мешало ему презирать русских и сознательно гнать все русское".
       "Когда же поднялся ропот, Бирон для сохранения собственной безопасности, прибегнул к системе доносов, которые развились в ужасающей степени. Тайная канцелярия Преображенского приказа Петровской эпохи, была завалена политическими доносами и делами. Никто не мог считать себя в безопасности от "слова и дела" (восклицание, начинавшее, обыкновенно, процедуру доноса и следствия). Мелкая житейская вражда, чувство мести, низкое корыстолюбие, могло привести всякого человека к следствию, тюрьме и пытке. Над обществом висел террор".
       "Бирон буквально грабил, - пишет Чистович в своем исследовании "Феофан Прокопович и его время".
       "Его доверенный, еврей Липпман, которого Бирон сделал придворным банкиром, открыто продавал должности, места и монаршие милости в пользу фаворита и занимался ростовщичеством на половинных началах с герцогом Курляндским. Госпожа Бирон тратила бешеные деньги на туалеты. Унес было на два миллиона бриллиантов (это по тогдашним-то ценам. - Б. Б.); платья ее были оценены в 400 тысяч рублей; когда ее муж сделался регентом, она заказала себе туалет, зашитый жемчугами, стоивший сто тысяч рублей" (Князь Долгорукий, записки). Неудивительно, что многие русские говорили, как это показывали допросы, "пропащее наше государство".
       "Даже издали, на расстоянии 1.5 веков страшно представить то ужасное, мрачное и тяжелое время с его допросами и очными ставками, с железами и пытками. Человек не сделал никакого преступления, вдруг его схватывают, заковывают в кандалы и везут в С.-Петербург, Москву, неизвестно куда, за что. Когда-то год-два назад он разговаривал с каким-то подозрительным человеком. О чем они разговаривали - вот из-за чего все тревоги, ужасы, пытки. Без малейшей натяжки можно сказать про то время, что, ложась спать вечером, нельзя было поручиться за себя, что не будешь к утру в цепях и с утра до ночи не попадешь в крепость, хотя бы не знал за собой никакой вины".
       В царствовании Анны Иоанновны русские говорили: "Ныне у нас в России честным людям никак жить невозможно; паче кои получше других разумеют, те весьма в кратком времени пропадают." (20) 
       После царствования обеих Анн, по свидетельству Чистовича: "наступило точно воскресение из мертвых. Сотни, тысячи людей без вести пропавших и считавшихся умершими, ожили снова. Со всех отдаленных мест Сибири, после смерти Императрицы Анны потянулись освобожденные страдальцы на свою родину, или в места прежней службы, - кто с вырванными ноздрями, кто с отрезанным языком, кто с перетертыми от цепей ногами, кто с изувеченными от пыток руками и изломанной спиной".
       Вот каковы были естественные результаты учиненного Петром разгрома, до сих пор признаваемого "гениальным реформатором". Многие до сих пор верят этой лживой легенде, упорно закрывая глаза на катастрофическое положение, в котором оказалось русское государство в результате учиненной им "европеизации".
       Право сановников избирать государя отчасти было подтверждено Анной Иоанновной. "В ее завещании говорилось, что в случае смерти Иоанна Антоновича и его братьев без законных наследников или, если наследство будет ненадежно, то регент Бирон с кабинет-министрами, Сенатом, генерал-фельдмаршалами и прочим генералитетом должны заблаговременно избрать и утвердить преемника, и постановление это должно иметь такую же силу, как бы исходило от самой государыни. Но несмотря на это, все таки в народе жило чувство, что царь должен иметь право на престол." (21)
 
VIII. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГРОМА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
 
       Права православной церкви, основы духовной самобытности русского народа, в эпоху правления Бирона и окружавших его немцев, попирались на каждом шагу. Окружавшие Анну Иоанновну и Бирона протестанты-немцы снова поставили во главе Синода Феофана Прокоповича. Сторонники восстановления Патриаршества, Коломенский архиерей Игнатий, Воронежский архиерей Лев, Ростовский Георгий, оказываются в опале.
       "С воцарением Анны Иоанновны для него (Ф. Прокоповича) засияла заря новой будущности, но эта заря была вместе с тем зарей Бироновщины. Крепкую для себя опору он нашел в господствовавшей при дворе Анны Иоанновны немецкой партии, с интересами которой множеством нитей связывались его собственные интересы.
       ...Полемика против протестантства, обвинение кого-нибудь в ереси среди таких обстоятельств становилось признаком нерасположения к правительству, политическим преступлением, за которым следовали страшные допросы в Тайной Канцелярии." (22)
       Сторонники восстановления Патриаршества продолжают, однако, вести борьбу против полу протестанта Прокоповича.
       Архиерей Маркелл Родышевский, отправленный в заточение за то, что он при Петре II обвинил Феофана Прокоповича в протестантстве, выпускает книгу "Житие Новгородского Архиепископа еретика Феофана Прокоповича". Тверской Архиерей Феофилакт Лопатинский выпускает написанную Стефаном Яворским против протестантов книгу "Камень веры". В Киеве издает "Камень веры" митрополит Варлаам.
       Феофан Прокопович и его друзья-протестанты представили дело так, что всякое выступление против протестантства есть выступление против правительства. Этот нелепый довод пришелся по вкусу правившим Россией немцам, большинство которых были протестанты.
       Архиерея Маркелла за "развратное толкование" "Духовного регламента" и Михаила Аврамова, подавшего Анне Иоанновне проект восстановления Патриаршества, отправили в заточение в разные монастыри.
       Феофилакта Лопатинского и митрополита Варлаама арестовывают и лишают сана. По требованию Бирона запрещается распространение "Камня веры".
       Против своих врагов Феофан Прокопович употреблял все средства: писал доносы в Тайную Канцелярию, употреблял подлоги, обвинял в политической недоброжелательности. По доносам Прокоповича Тайная Канцелярия арестовывала очень многих людей.
       В последнее время Прокопович, по оценке П. Знаменского, автора "Руководства к русской церковной истории", "достиг такой высоты, до какой не достигал ни один из архиереев после патриархов. Бирон и Остерман были его друзьями. Он лично имел 16000 крестьян, получал громадные доходы с своих кафедральных имений, имел 4 дома в столицах, мызу около Стрельцы и окружал себя роскошной обстановкой вельмож XVIII в."
       В то время, как всякая попытка представителей православного духовенства возразить против насилия над православной церковью и против искажения ее догматов на протестантский образец расценивалась как политическое выступление против правительства, протестанты безнаказанно могли сеять еретические взгляды. Тяжелое состояние православной церкви в это время очень ярко охарактеризовал митрополит Димитрий Сеченов после смерти Анны Иоанновны:
       "...Было то неблагополучное время, когда враги наши до того вознесли свою главу, что дерзнули порочить догмат св. веры, догматы христианские, от которых вечное спасение зависит. Ходатайницу спасения нашего на помощь не призывали и заступления ее не требовали; святых угодников Божьих не почитали; иконам святым не кланялись; знаменем креста святого гнушались; предания апостолов и святых отцов отвергали; добрые дела, которыми кивается вечная мзда отметали; в святые посты пожирали мясо, а об умерщвлении плоти и слышать не хотели; над поминовением усопших смеялись; существованию геены не верили".
       А Архиепископ Санкт-Петербургский Амвросий (Юшкевич) в своем слове в день рождения Императрицы Елизаветы, произнесенном им в 1741 году, дает следующую оценку страшной эпохе, наступившей после смерти Петра I:
       "Но такие то все были враги наши, - говорит он, - которые под видом будто верности, отечество наше разоряли. И смотри какую диавол дал им придумать хитрость! Во-первых, на благочестие и веру нашу православную наступили: но каким образом и претекстом будто они не веру, но непотребное и весьма вредительское христианству суеверие искореняют. О коль многие множество под таким притворам людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов поразстригли и перемучили. Спроси-ж: за что - больше ответа не услышишь, кроме сего: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему не годный. Сие же все делали такою хитростью и умыслом, чтобы во вся в России истребить священство православное и завесть свою нововымышленную безпоповщину".
       "Под образом будто хранения чести, здравия интереса государства, коль бесчисленное множество, коль многие тысячи людей благочестивых, верных, добросовестных, невинных. Бога и государство весьма любящих в тайную (Преображенский приказ) похищали, в смрадных узилищах, в темницах заключали, гладом морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали".
       "Сего их обмана народ не знающий помышлял что они делают сие от крайние верности, а они таким-то безбожным образом и такою-то завесою покровенные люди верных истребляли. Кратко сказать: всех людей добрых, простосердечных государству доброжелательных и отечеству весьма нужных и потребных под равными претекстами избили, разоряли и во вся искореняли, а разных себе безбожников, бессовестных грабителей, казны государственный похитителей весьма любили, ублажали, почитали, в ранги великие производили, отчинами и денег многими тысячами жаловали награждали".
       И это не было преувеличением: местные власти издевались над православным духовенством как хотели. Архиереи, священники и монахи арестовывались, их пытали, как уголовных преступников, совершенно не считаясь с их саном. У монастырей отнимали земли, на монастыри накладывались огромные налоги. Монахов, заподозренных в недовольстве существующим порядком вещей ссылали в рудники или отдавали в солдаты.
       Каждому монастырю было установлено определенное число монахов и монахинь. В 1734 году был издан указ, согласно которому в монахи можно было принимать только отставных солдат и овдовевших священнослужителей. Если обнаруживалось, что в монахи принят кто-нибудь сверх утвержденного числа монахов, то Архиерей должен был уплачивать штраф в 500 рублей, постриженный расстригался и жестоко наказывался, а игумен монастыря расстригался и ссылался на вечную каторгу.
       В результате беспрерывного преследования, к концу правления Бирона православная церковь оказалась в страшном упадке. Синод жаловался, что: "везде в церковном причте находится крайний недостаток, а определить на место некого", только в Московских соборах не хватало 60 священнослужителей, в Новгородской древней епархии не хватало 638 священнослужителей, в Архангельской епархии - 135 и так далее. В Архангельской, Вологодской, Новгородской, Псковской и Тверской епархиях за отсутствием священников было закрыто 182 церкви.
       Монашество уменьшилось почти на половину. Констатируя создавшееся положение вещей, Синод выражал опасение, что монашество может вскоре совершенно исчезнуть в России.
       Осенью 1736 года злейший враг православия Феофан Прокопович умер. Но преследование православного духовенства продолжалось облепившими русский трон немцами с еще большей силой. Авраамова, подавшего Анне Иоанновне проект восстановления Патриаршества, переводят в Охотск, Харьковского архимандрита Платона Малиновского тоже ссылают в Сибирь, в Тайной Канцелярии томятся непреклонные защитники православия. Архиерей Маркелл (Родышевский), Ретилов, Маський, Чудовский архимандрит Ефимий, Черниговский архиерей Илларион, Псковский - Варлаам, Новгородский - Досифей.
       Если в первой четверти 18 века в России, после предпринятых Петром I мер к ограничению числа монашества, в России оставалось всего только 14.593 монаха и 10.673 монахини, то в конце правления Бирона число их сократилось еще почти наполовину. В монастырях, как сообщает А. Доброклонский в "Руководстве по истории Русской Церкви", - осталось лишь 7829 монахов и 6453 монахини. Большинство монахов и монахинь были настолько преклонного возраста, что не могли исполнять необходимых работ, ни производить богослужений.
       Раньше большинство доходов с архиерейских домов шло на поддержку духовных семинарий и приходских школ. Бирон присвоил эти доходы себе и завел на них конские заводы.
       В конце правления Бирона во всех духовных училищах России было всего только 2589 учащихся.
 
IX. ПРОДОЛЖЕНИЕ РОКОВОЙ ПОЛИТИКИ НИКОНА И ПЕТРА I ПО ОТНОШЕНИЮ К СТАРООБРЯДЦАМ
 
       Уже царевна Софья и Петр I стали расценивать раскол, как государственное преступление. Такой же взгляд на раскол продолжал существовать и при его преемниках.
       К великому несчастью русского народа, борьба с расколом путем насилий со стороны государства и церкви продолжалась и после смерти Петра. Преемники Петра продолжали роковую политику и Никона и Петра - этих двух чрезвычайно близких по духовному складу деятелей.
       Раскольники правильно тревожились за судьбы Руси: Если Московская Русь - этот третий Рим - последний оплот православия, если вся православная и национальная старина оказывается "ересью", как утверждали Никон и его сторонники - то на что же тогда может опереться русский народ в будущем.
       Продолжение борьбы с расколом путем насилия при Петре и после Петра, принесло очень серьезные исторические последствия, так как отталкивало значительные и лучшие слои народа от государства, содействуя созданию сект, начавших отрицать государственную власть - признавших государство "делом рук Антихриста". Это искажало и ослабляло сильно развитый у русского народа государственный инстинкт. Идея создания истинного православного царства была основной религиозно-политической идеей русского народа. Свое выражение она получила в идее создания "Третьего Рима" - идее стремления к Святой Руси. Измена древним религиозным традициям воспринималась раскольниками, как измена, совершаемая государственной властью и церковными верхами идее создания "Святой Руси ".
 
X. "ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ РУССКИМ, И ТЫ ОКАЖЕШЬ ВЕЛИКУЮ
УСЛУГУ ОТЕЧЕСТВУ"
 
       Совершенная Петром революция не смогла ни уничтожить духовное своеобразие Руси, ни превратить ее в европейскую страну.
       В результате совершенной Петром I революции, Московское православное царство, по выражению автора одной из повестей начала 18 столетия, превратилось в "русскую Европию", в странную и нелепую пародию Европы.
       Интересные признания об этой "русской Европии" мы встречаем в книге Д. Д. Благого "История русской литературы XVIII века" (Москва 1955 г.).
       "В первой трети XVIII в. церковь утрачивает не только свое политическое влияние, но и преимущественное влияние в области идеологии. Заботы о просвещении, созидании культуры, переходит в руки светской власти."
       "...Такие меры, как уничтожение Патриаршества, создание Синода и т. п., привели к тому, что над авторитетом церкви непререкаемо стал авторитет государства. Именно государство, по понятиям большинства людей XVIII века, являлось высшей не только политической, но и моральной ценностью... "
       "...Самое представление о государстве приобретает теперь новый, не церковный, а вполне светский характер: в основе государственного устройства и законов, по воззрениям передовых мыслителей и деятелей того времени, лежит не Божественное предначертание, а "общественный договор" - принципы "естественного права", т. е. свойства и качества, присущие человеческой природе".
       Подчинив церковь государству, превратив крепостную зависимость в крепостное право европейского типа, внеся чужеродное европейское начало в русское мировоззрение, Петр внес смертельную заразу в душу народа, расколов его на два враждебных духовных типа: русских и полуевропейцев-полурусских.
       По своим увлечениям культурой Европы и по фантастичности своих замыслов, Петр был прообразом будущей русской интеллигенции, появление которой он вызвал. С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на германские народы. По выражению Герцена - Петр является первым "русским немцем", пруссаки - для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опруссением" России. Петр хотел, чтобы Россия стала походить во всем на Европу, а русские во всем на иностранцев.
       В статье "Новая фаза русской литературы" А. Герцен, вождь русских западников, дал следующую оценку результатов совершенной Петром революции: "Петр I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский народ, в котором любил одну численность и силу, и доводил денационализацию гораздо дальше, чем делает это современное правительство в Польше.
       Борода считалась за преступление; кафтан - за возмущение; портным угрожала смерть за шитье русского платья для русских, - это, конечно nes plus ultra.
       Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель (intendant), иноземец только то и делали, что повторяли - и это в течении, по меньшей мере, шести поколений, - повеление Петра I: перестань быть русским и ты окажешь великую услугу отечеству".
       Даже такой убежденный западник, как профессор Г. Федотов, и тот признает, что:
       "Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством (сначала одним дворянством) и народом (всеми остальными классами общества) - та пропасть, которую пытается заваливать своими трупами интеллигенция XIX века. Отныне рост одной культуры, импортной, совершается за счет другой, - национальной. Школа и книга делаются орудием обезличения, опустошения народной души. Я здесь не касаюсь социальной опасности раскола: над крестьянством, по безграмотности своей оставшимся верным христианству и национальной культуре, стоит класс господ, получивших над ними право жизни и смерти, презиравших его веру, его быт, одежду и язык и, в свою очередь, презираемый им. Результат приблизительно получился тот же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся обрусению." (23)
       "Петровская реформа, как морской губкой, стерла родовые воспоминания. Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился на свет. Забыты века в течение которых этот класс складывался и воспитывался в старой Москве на деле Государевом." (24)
       "Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ смотрел на господ как на вероотступников и полунемцев. Было бы преувеличением говорить о взаимной ненависти, но можно говорить о презрении, рождающемся из непонимания. "Разумеется, за всеми частными поводами для недоброжелательства зияла все та же пропасть, разверзшаяся с Петра. Интеллигенция, как дворянское детище, осталось на той стороне, немецкой, безбожной, едва ли не поганой".
       Такие признания делает Г. Федотов, убежденный западник, интеллигент 96 пробы.
       "Сейчас едва ли кто станет отрицать, - резонно заключает князь Д. Н. Святополк-Мирский в книге "Чем объяснить наше прошлое и чего ждать от нашего будущего", что:
       "Главным недостатком общественной и государственной жизни новейшей России всегда являлась та духовная пропасть, которая существовала у нас между высшими и низшими классами населения. Начало этой пропасти положено неуклюжими реформами Петра. Теперь доказано, что Петровские неосмысленные, насильственные, оскорблявшие национальную гордость и самолюбие реформы не дали России ничего положительного. Они, понятно, не сделали и высших русских общественных классов западно-европейцев, так же точно как насильственно надетое на русского французское платье, вдобавок. еще плохо скроенное, не может сделать из него француза, но зато эти реформы вверх дном и притом, если, может быть, не навсегда, то надолго перевернули психику наших высших общественных классов. Не вступая в неуместные пространные историко-философские рассуждения, скажу по этому поводу следующее.
       Чем самобытнее протекает жизнь народа, тем прочнее и обеспеченнее от всяких пагубных потрясений его национальный и государственный организм. В психике народов, как и отдельных личностей, есть свои ярко-определенные особенности, которые важно знать и понимать и с которыми необходимо считаться. Особенно резко проявляются и упорно держатся эти особенности в жизни простонародных масс, духовная близость к которым руководящих общественных классов есть conditio sine qua non (залог) успешности их руководительской деятельности. Всякий народ эволюционирует и должен эволюционировать в своих чувствах и понятиях, но чтобы быть приноровленной к его жизненным требованиям и запросам и, следовательно, целесообразной и плодотворной, это эволюция должна быть последовательной и постепенной и, что еще важнее, она должна быть согласованной и одновременной как в высших, так и в низших общественных классах данного народа (понятно, с соблюдением той второстепенной разницы в подробностях, которая вызывается несходством имущественного положения, умственного развития и т. под.). Там, где нет этой последовательности, а главное согласованности, теряется точка духовного соприкосновения между высшими и низшими общественными классами, утрачивается взаимное ими друг друга понимание, исчезает всякая духовная между ними общность и сродство, а следовательно, весьма естественно, чрезвычайно затрудняется, вплоть до полной ее утраты, возможность культурного влияния и воздействия высших классов на низшие.
       Старые, или вернее, родные порядки, старые навыки и обычаи, даже старые предрассудки в том отношении ценны, что они показывают, что присуще именно данному народу, что именно ему свойственно, а, следовательно, именно для него и пригодно, и потому и нужно уметь относиться к ним бережно. Огульное подражание чужеземному по большей части ведет к усвоению данным народом значительной доли не только для него "чужеземного", но и "чуждого", ему несвойственного, а если так, то не только для него бесполезно, но даже и вредно. Если это чужеземное в чем-нибудь лучше. блестящей, показней своего родного (что не всегда значит, что для народа заимствующего оно будет уместно), государственному деятелю особенно легко поддаться соблазну и увлечениям, и, вот в этом отношении консерватизм, традиционность, привязанность к старому - великая страховка и гарантия от пагубных непоправимых в связи с новшествами ошибок, ошибок; часто потрясающих и колеблющих самые основы, ценные и характерные особенности народного духа.
       Взгляните на образованных современных англичан, немцев, даже на разрушителей-французов! Какая тесная связь у них с своим прошлым. Русские образованные классы, после и благодаря реформам Петра, в культурном отношении оказались в своеобразном положении как бы "непомнящими родства" и то после того, как дотоле не было класса, более привязанного к своим национальным привычкам, прошлому и особенностям, чем высший класс допетровской Руси. Все это тем более для нас, русских, печально, что ныне беспристрастная История рисует нам совсем иную, правдивую картину нашего очень долго неоцененного по заслугам допетровского прошлого. Как некое ископаемое, восстанавливаемый историками социальный и государственный строй Допетровской Руси, поражает исследователя своей целесообразностью и относительным совершенством. Но для поколений, следовавших за Петром, русское прошлое оказалось своего рода tabula rasa. Со времени Петра русский образованный человек похерил и потерял свое прошлое. Оказалось, что он может жить только заимствованиями. С тех пор русские высшие общественные классы очутились в роли то попугая внешних выражений французской жизни, то обезьяны наружных форм немецкой. Как это отразилось на их духовном облике, на их житейских и бытовых привычках, на их привязанности и отношении к русской захолустной деревне, понять не трудно.
       Каждый из нас в достаточной степени исторически начитан, чтобы рельефно представить себе образ француза или немца, сперва 17-го, а затем 18-го столетия. Тут может идти речь о разнице в оттенках. Зато попробуйте сравнить духовный и внешний облик русского высшего общественного класса 17-го и 18-го столетия. В них нет и тени сходства. Можно думать, что эти люди с двух разных планет. Никакого следа какой бы то ни было связи освоим прошлым, никакой преемственности, а следовательно, и полное отсутствие какого бы то ни было устойчивого умственного и нравственного фундамента, каких-либо прочных умственных и нравственных устоев. Не значит ли это, говоря иносказательным языком, что как сказано в Евангелии, "дом построен на песке", а последствия этого, как сказано в том же Евангелии - "и подули ветры и разлились реки и дом тот не устоял, потому что был построен на песке".
       Всякому, я думаю, ясна моя мысль, хотя она выражена несколько схематически - резко. Благодаря непродуманным грубым насильническим, чисто большевистским преобразованиям Петра, русский высший общественный класс, дворянство, утратил тот необходимый духовный балласт, который для всякого народа представляет в его жизни его национальное культурное прошлое. Употребляя фигуральное выражение, называемое в риторике парономасией, можно сказать, что преобразования Петра не "преобразили", а "обезобразили" духовный "образ" русского человека".
       Нелепый замысел Петра скоропалительной европеизации России и глупая игра появившихся скороспелых "европейцев" в "конституции" на "европейский манер" надолго лишили Россию политической и духовной самостоятельности и отдали русский народ в рабство немцев и созданного Петром на "западный манер" шляхетства.
 
XI. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ДВОРЯНСТВА - СЛУЖИВОГО СЛОЯ ВОИНОВ
- В РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЕ "ШЛЯХЕТСТВО".
ПОЯВЛЕНИЕ "КРЕЩЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ"
 
       "Русское миросозерцание, - указывает Лев Тихомиров, - начало путаться тогда, когда в нее влилось. слишком много чужеземного элемента, так много, что даже способность русского народа ассимилировать все что стоит по пути, - уже не смогла справиться с этим наводнением. Именно этот период нерусского влияния внес к нам западно-европейское крепостное право. То есть заменил чисто русский принцип общего служения государству - западно-европейским "юридическим принципом частной собственности на тех людей, которые строили и защищали национальное государство." (25)
       Начало рабству русского крестьянства на европейский манер положил Петр, его преемники, в частности "Великая Екатерина", развили его и придали ему классические европейские формы. "По уложению 1649 года крестьянин был лишен права сходить с земли, но во всем остальном он был совершенно свободным. Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям." (26)    Комментируя эту оценку Шмурло, И. Солоневич очень метко вскрывает ложные суждения большинства русских историков о происхождении и природе крепостного строя. "Наши историки, - пишет он, - сознательно или бессознательно допускают очень существенную терминологическую передержку, ибо "крепостной человек", "крепостное право" и "дворянин" в Московской Руси были совсем не тем, чем они стали в Петровской. Московский мужик не был ничьей личной собственностью. Он не был рабом. Он находился примерно, в таком же положении, как в конце прошлого века находился рядовой казак. Мужик в такой же степени был подчинен своему помещику, как казак своему атаману. Казак не мог бросить свой полк, не мог сойти со своей земли, атаман мог его выпороть, - как и помещик крестьянина, - но это был порядок военно-государственной субординации, а не порядок рабства. Начало рабству положил Петр".
       Когда Герцен и другие западники вопили во всю глотку о "крещеной собственности", они молчали о том, что она создалась на базе принципов западно-европейского крепостного права. До Петра, вынуждаемые суровыми историческими условиями, русские цари сокращали возможность передвижения крестьян, но никогда не лишали крестьян личной независимости. Ими была установлена крепостная зависимость, но это не было крепостное право. При Петре Первом крестьянин Посошков выражал это народное мнение, заявляя в написанном им сочинении: "Крестьянам помещики не вековые владельцы... а прямой их владелец Всероссийский Самодержец". Западник же Петр вместе с другими заимствованиями с запада, вроде Синода, идеи абсолютизма, позаимствовал и чуждую древней Руси идею крепостного права. Петр Первый установил в России крепостное право, по его западному образцу, которое вскоре после его смерти перешло в настоящее рабство, хотя и более мягкое по форме, чем на своей родине - западе, но все же рабство.
       "Петр I, - писал А. Герцен, - совершенно отделил дворянство от народа и, наделив его страшной властью по отношению к крестьянам, заложил в недра народной жизни антагонизм".
       При ближайших преемниках Петра I положение крестьянства, то есть основной массы русского народа, ухудшилось. Для дворянства, или как тогда его называли по-польски - шляхетства, по оценке С. Платонова, "служба стала легче, землевладение свободнее, сверх того, часть дворян могла жить по закону, вне службы и хозяйничать, тогда как ранее все дворяне поголовно и бессрочно были привязаны к службе. Таким образам шляхетству стало лучше жить.
       Напротив, крестьянам, владельческим в особенности, жить стало труднее. При немецком правительстве Имп. Анны на крестьянские нужды обращали внимание только на словах, на деле же с крестьян нещадно взыскивали тяжелые подати, так как с владельческих крестьян подати и недоимки должен был доставить казне владелец-помещик, то правительство давало помещикам все большую и большую власть над крестьянами. В законе не было еще общего определения крепостного права на крестьян: но в жизни это право уже выросло и для помещика его крестьяне были такие же "поданные", как в старину холопы. Крестьянин без разрешения помещика не мог предпринимать ничего; казна не вступала с ним ни в какие отношения помимо его владельца..." (27)
       Таким образом в глазах помещика, и фактически, все крепостные крестьяне превратились в холопов, как в средневековой Руси, в отличие от крепостных крестьян называли слой людей не имевших личной свободы.
       Перерождение крепостной зависимости в крепостное право вызвало большое сопротивление со стороны крестьянства. Чрезвычайно усилились случаи побегов крестьян от помещиков. Убегать стали уже не отдельные крестьяне и семьи, а целые деревни уходили "в бега". Только с 1719 года бежало по официальным данным около 200.000 человек.
 
XII. ИСТОРИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ОБ УТВЕРЖДЕНИИ
МАСОНСТВА В РОССИИ
 
       Эпоха правления Анны Иоанновны, точнее эпоха правления немца Бирона - это время утверждения европейского масонства в России. Воспользовавшись разгромом церкви и самобытных политических традиций страны, оно широко пускает свои хищные щупальца.
       В 1731 году русское масонство имеет уже своего Великого Провинциального мастера - Джона Филиппса.
       В это же время в России появляется брат Джона Кейта, великого мастера английского масонства - Джемс Кейт.
       Вернадский в своей книге "Русское масонство в царствование Екатерины II" сообщает следующее о Джемсе Кейте:
       "Кейт, - пишет Вернадский, - был представителем семьи, объединявшей в своей деятельности три страны - Россию, Шотландию и Пруссию. Сам Джеме Кейт бежал из Англии и после неудачного исхода якобинского восстания (в котором Кейт принимал участие на стороне претендента - Стюарта), в 1728 г. сделался русским генералом; около 1747 г. перешел на службу Пруссии; он участвовал затем на стороне Пруссии в Семилетней войне и в 1758 г. был убит в битве при Гохкирхене".
       "Брат его, Джон Кейт (лорд Кинтор) был гроссмейстером английского масонства; Джордж Кейт - известный генерал Фридриха II (приговоренный в Англии к смертной казни за содействие тому же Стюарту), наконец, тоже Кейт (Роберт) был английским послом в Петербурге (несколько позже, в 1758-1762 годах).
       В 1740 году Джон Кейт, граф Кинтор назначает Джемса Кейта великим мастером России. Будучи великим мастером России Джеме Кейт в то же время был шпионом прусского короля Фридриха Великого.
       К моменту приезда Джемса Кейта в Россию, в ней уже существовали, среди наводнивших Россию немцев, немецкие масонские ложи.
       "...Есть основание думать, - указывает А. П. Пыпин в своем исследовании "Русское масонство в XVIII и первой четверти XIX в.", что во время Анны и Бирона у немцев в Петербурге были масонские ложи; о самом Кейте есть сведения, что он имел какие-то связи с немецкими ложами еще до своего гросмейстерства в России.
       Масонское семейство Кейтов прочно утвердилось в России. В книге В. А. Бильбасова "История Екатерины II", изданной в 1900 году в Берлине, мы встречаем опять имя Кейта (Роберт Кейт). Бильбасов сообщает, что английский посланник Кейт вошел в доверие к Петру III и все, что узнавал от него, сообщал Фридриху, а Екатерина II, организуя заговор против Петра III, сблизилась с Кейтом настолько, что вскоре же заняла у него деньги. Имя Джемса (Якова) Кейта пользовалось большим уважением у русских масонов. В царствование Елизаветы, русские масоны пели на масонских собраниях следующую песнь в честь Джемса Кейта:  
XIII. ПЕРВЫЕ "УМОНЕИСТОВЦЫ" И ПЛОДЫ ИХ
"ХУДОЖЕСТВЕННОГО" ТВОРЧЕСТВА
 
       Петровские реформы, как теперь известно, не только не способствовали культурному развитию России, но, по мнению историков, даже задержали ход развития русской культуры.
       Страшный урон нанес Петр русскому национальному искусству:
       "Эпоха Петра Великого разделяет историю русского искусства на два периода, резко отличающихся друг от друга, второй не является продолжением первого. Путь, по которому шло развитие в первом периоде, вдруг пересекается, и работа, приведшая уже к известным результатам, как бы начинается сначала, в новой обстановке и при новых условиях: нет той непрерывности, которая характеризует развитие искусства в других странах", - пишет Г. К. Лукомский в своей книге "Русская старина." (28)
       И действительно, Петр Первый изменил все, что имело внешнюю форму. Только русская музыка не имела форму и только она сохранила после Петра свою исконную русскую сущность.
       В результате обнищания купечества пришли в упадок древние города, древние отрасли русского искусства, которые любило и поддерживало купечество, исчезло много древних ремесел. Понизилась архитектура русских церквей; стенная роспись в церквах, шитье шелками и т.д.
       Крестьяне превратились в рабов, высший слой общества перестал напоминать русских. Созданное Петром шляхетство разучилось даже говорить по-русски и говорило на каком-то странном жаргоне.
       Глава темных раскольников, по выражению академика Платонова "слепых ревнителей старины", писал на языке уже близком языку Пушкина. Вот образец его стиля.
       "С Нерчи реки, - пишет Аввакум, - назад возвратился на Русь. Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлишко дали две клячи, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы не мирные".
       А представители созданного Петром шляхетства писали свои мемуары следующим языком:
       "Наталия Кирилловна была править некапабель. Лев Нарышкин делал все без резона, по бизарии своего гумора. Бояре остались без повоира и в консильи были только спекуляторами".
       Приведенные выше строки, в которых современный русский человек не может ничего понять, заимствованы историком Ключевским из мемуаров одного из наиболее образованных людей Петровской эпохи. Сопоставьте язык протопопа Аввакума и Петровского шляхтича и вы легко сделаете вывод, кто ближе к сегодняшним людям, и за кем мы идем и хотим идти.
       В правление Бирона возникает так называемая "новая" русская литература. Эта новая литература не имеет ничего общего по своим идеям с существовавшей до того русской литературой. Идеи, под знаком которых развивается творчество, так называемого, отца новой русской литературы Кантемира - это чисто европейские идеи. Идеи же развивавшейся в то время на западе "просветительной философии", целью которой было подготовка великой французской революции - были в основе своей рационалистические и атеистические, философы "просветители" с позиции "чистого разума" вели атаку на монархию и религию.
       Д. Благой, автор "Истории русской литературы XVIII века", изданной в 1955 году в Москве, большое внимание уделяет творчеству Феофана Прокоповича. Он восхваляет его за то, что "попав в самый центр католического мира, он вынес оттуда идеи Возрождения и Реформации и кровную на всю жизнь ненависть ко всякого рода мракобесию и изуверству вообще... и за то, что "этот богослов и учитель церкви" ценит творческую мощь человеческого ума, "великий свет", зажженный эпохой Возрождения". "Это, - пишет Благой, - делает его первым в многочисленном и славном ряду наших писателей-просветителей XVIII века".
       Уже одно это обстоятельство возведения "православного" архиепископа в ранг духовного предка русской космополитической интеллигенции заставляет нас с подозрением относиться к духовному и моральному облику Феофана Прокоповича, главного помощника Петра I в деле уничтожения Патриаршества и идейных основ самодержавия.
       Взгляды Феофана Прокоповича и Татищева складываются под влиянием европейских рационалистов, Фонтеля, Бейля, Гоббса и Пуффендорфа.
       Под знаком рационализма проходит и все творчество Антиоха Кантемира. И сам он не русский и литературное творчество его не русское по своим идейным устремлениям.
       "Сам Кантемир также принадлежал к типу передовых людей и идейно был связан с Прокоповичем и Татищевым. По окончании Академии Наук, где он учился у Бернулли Вайера (история) и особенно Гросса (нравственная философия), Кантемир окончательную шлифовку получает в Париже. В Париже Кантемир сближается с представителями учено-литературного мира, особенно с прославленным масоном Монтескье. Здесь, под влиянием "просветителей", сложились религиозные, политические и общественные понятия Кантемира. Русская литература, в лице первого ее представителя, начинает свою жизнь всецело под влиянием просветительной литературы Запада, т. е. литературы масонской, направленной против религии и всех божественных установлений. Если Феофан знал прекрасно Бэкона и Декарта, и протестантского писателя Буддея, то Кантемир удостоился чести знать видных масонов, Вольтера и Монтескье, книгу которого "Персидские письма" он перевел на русский язык." (29)
       Ода Кантемира "На хулящих учение. К уму своему" направлена против духовенства. Эта сатира вызвала одобрение у Феофана Прокоповича, и он даже написав Кантемиру послание в стихах "К сочинителю сатир". Такой интерес Ф. Прокоповича к сатирам Кантемира понятен, если вспомним, что в одной из них Кантемир резко выступает против Архиерея Георгия Дашкова, выдвигавшегося сторонниками восстановления Патриаршества, в Патриархи, резко выступает Кантемир и против "безмозглых церковников вообще".
       В сатирах Кантемира мы встречаем, например, такие "перлы":
       "Попы обычайно всю неделю жадно для своей корысти по всем дворам воскресшего из мертвых Христа прославляют".
       Или:        По поводу постоянных враждебных выпадов Кантемира против духовенства, Д. Благой с восторгом отмечает в упоминавшейся нами "Истории русской литературы XVIII века":
       "Таких резких и настойчивых антицерковных выпадов мы не встречаем во всей последующей нашей дореволюционной литературе".
        Антиох Кантемир "просвещает" Россию в духе французских просветителей. Он делает то же грязное дело разрушения православия, что и Феофан Прокопович. Ф. Прокоповича по заказу Петра I, идеологически обосновавшего необходимость уничтожения Московского самодержавия и Патриаршества, Кантемир величает: "дивным первосвященником, которому сила высшей мудрости открыла все свои тайны; пастырем недремно радующим о своем стаде, часто сеющем семя спасения, растящим его словами примером, защитником церковной славы".
       А этот "дивный первосвященник", по совету которого Петр I отменил Патриаршество и объявил себя главой православной церкви, в борьбе со сторонниками восстановления Патриаршества
       "...Пуская в ход свои излюбленные средства: ложь, обман, подлог и насилие, он клялся в своем православии, отказывался всеми средствами от протестантского направления. Приписывал своим врагам такие мысли и слова, которых у них никогда не было; искажал и неправильно истолковывал отдельные выражения, наконец, прибегал к излюбленному своему приему, возводя против своих противников обвинение в политической неблагонадежности. В своей болезненной подозрительности Феофан не щадил никого. К допросу привлекалась масса лиц разных классов и положений. Самые благонамеренные люди не могли быть уверены, что их не привлекут к ответственности в Тайную Канцелярию." (30)
       Многие из духовных лиц и мирян по вине Ф. Прокоповича закончили свою жизнь в Тайной Канцелярии и в казематах.
       Восхваляя Ф. Прокоповича, Кантемир нападает на его противников, сторонников восстановления Патриаршества.
       Троицкого инока Варлаама, одного из предполагаемых кандидатов в Патриархи, Кантемир изображает следующим образом:        Кантемир нагло высмеивает вообще всех православных священников и монахов. Все они глупы, невежественны, суеверны, все пьяницы и корыстолюбцы.
       Образец правителя для Кантемира - конечно, Петр Первый. В одной из своих виршей Кантемир восхваляет Петра за то, что благодаря        Петр "корень нашей славы", ибо в результате его мудрой деятельности "русские люди стали новым народом".
       И утверждая это, Кантемир в то же время самыми мрачными красками изображает современное ему общество.
       Кантемир является родоначальником обличительного направления в русской литературе. Он задал тон этому направлению. Вместо того, чтобы разить сатиров отдельные темные стороны русской жизни, отдельных лиц, он, как и пошедшие по его стопам бесчисленные обличители позднейшего времени, высмеивали и хулили все русское.
       Идеал Кантемира - Запад, в России все дрянь, всё негодно.
       Кантемиру так же, как и современным поклонникам Петра I, не приходит в голову мысль, что до такого падения современное ему общество докатилось именно в результате безумных действий Петра.
       Как будто кошмарные условия жизни при преемниках Петра возникли сами собой, без всяких причин.
       Литература, возникшая в "русской Европии", напоминает ту "ассамблейную боярыню", которую по словам Лескова Петр I на ассамблее с образовательной целью напоил вполпьяна и пустил срамословить.
       Уже при Екатерине II поэт Петров назвал русских сатириков "Умонеистовцами", которые и в стихах и в прозе "мешают желчь и яд".
       Бороться со злом и общественной неправдой можно двумя способами: сатирой и ставя в пример добрых, порядочных людей, привлекая к их образам внимание общества и возвышая их. Русская литература к несчастью со времен Кантемира и Фонвизина пошла исключительно по пути сатиры. И сатиры, все обобщающей, видящей только одно черное в русской жизни. Дело изображалось так, что все попы, все чиновники, все политики сплошные беспросветные мерзавцы. Сатира всегда есть окаррикатуривание, одностороннее изображение жизни. Эти черты приобрела и вся русская классическая литература, свое главное внимание уделившая изображению не порядочных людей, а отрицательных типов.
       Это одностороннее изображение народной жизни нанесло огромный вред, внушив многим читателям неверное представление о русской действительности, как о царстве сплошной тьмы и постоянного насилия.
 
XIV. ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС ПРИ ПРЕЕМНИКАХ ПЕТРА I И ЕГО РЕШЕНИЕ
 
       Каждому русскому человеку известна роковая роль, которую сыграли русские масоны и евреи в крушении Русского национального государства. Поэтому является необходимым дать краткую справку появления евреев в России и отношения к ним правительства и народа.
       Впервые национальные интересы русских и евреев сталкиваются еще в эпоху развития Киевской Руси. В южнорусских степях возникает сильное хазарское государство. Хазарские каганы и господствующий класс Хазарии принимает иудейство. И это вселяет веру в рассеянных по всему свету евреев, что хазарский каганат станет второй Палестиной. Евреи начинают стекаться в Хазарию. Видные евреи находятся в переписке с хазарским каганом Иосифом, как это свидетельствует хранящееся в Британском музее письмо испанского еврея, казначея одного из мавританских халифов в Испании.
       Одно время хазары подчиняют себе многие славянские племена, из которых позже сложилась Киевская Русь. Вместе с хазарами к славянам, конечно, проникают из Хазарии и евреи. В Киеве существует уже многочисленная еврейская колония, занимающаяся торговлей и ростовщичеством. Со временем отношения между киевлянами и евреями настолько обостряются, что уже в 12 веке, по смерти князя Святополка, возник в Киеве погром евреев. вызванный привилегированным положением евреев в правлении этого князя.
       Знаменитый проповедник Киевской Руси Илларион обличал в своих проповедях поведение живших в Киеве евреев. Недоброжелательное отношение к евреям возникло не только потому, что они занимались ростовщичеством, а и потому, что они в Корсуни и в других городах на побережье Черного моря занимались скупкой плененных кочевниками русских, которых продавали в рабство. Этот факт засвидетельствован, например, в житии Преподобного мученика Евстрата (память его 28 марта).
       В житии повествуется, что однажды, половцы напали на Киев, ворвались в Печорский монастырь, сожгли церкви, многих иноков умертвили, а некоторых увели в плен, - в их числе был и Евстратий. Всех пленных христиан, в числе пятидесяти, половцы продали в рабство в город Корсунь одному еврею. Еврей принуждал их отречься от Христа, угрожая иначе уморить их голодом. Ободряемые Евстратием, христиане отказались и один за другим, все умерли от голода и жажды. Великий Постник, святой Евстратий пережил всех. Тогда на двенадцатый день евреи схватили его и распяли на кресте.
       Острые и напряженные взаимоотношения. возникнувшие с евреями, вызывают в Киевской Руси желание узнать прошлое евреев. И в Киеве появляется первый в Средневековой Европе перевод одной истории еврейского народа.
       Московская Русь сторонилась евреев и в ней евреев почти не было. Неохотно она пускала к себе на время и еврейских купцов, приезжавших из Европы, Крыма и Золотой Орды и Казанского ханства.
       Больше всего евреев жило в Новгороде, имевшем обширные торговые связи с Западом. И эта связь с евреями позже дорого обошлась не только Новгороду, но и всей Московской Руси.
       При Иване III, создателе Московского национального государства, в Новгороде возникает ересь стригольников или жидовствующих, которая затем получает широкое развитие во всей Московской Руси.
       Одно время в Москве жидовствующих было столько, что некоторым современникам Ивана III казалось, что православию на Руси пришел конец.
       Ересь жидовствующих продолжалась и при сыне Ивана III, Василии. В книге Г. Федотова "Святой Филипп, митрополит Московский", мы читаем:
       "В сущности, все внутренние события, вся борьба партий и идей, заполняющих собой Васильево княжение, выражалось в борьбе вокруг церковных вопросов. Доживала еще ересь жидовствующих, недобитых казнями и преследованиями времен Ивана III. Это странное движение, отголосок западных реформационных брожений, в обеих своих формах - чистого иудаизма и религиозного рационализма и вольнодумства - заразило, главным образом верхи Московского общества и церкви. Оно имело своих приверженцев при дворе, в семейство великокняжеском (Елена, невестка Ивана III) и даже на митрополичьей кафедре".
       "Когда жидовство, - пишет Г. Федотов - оправившись от гонений, начало снова поднимать голову, известный деятель той эпохи Иосиф Волоколамский писал Василию III:
       "...Если ты, Государь, не позаботишься и не подвигнешься, чтобы подавить их темное еретическое учение, то придется погибнуть от него всему православному христианству".
       В Московской Руси хорошо были осведомлены о том, что в Польше евреям сдали на откуп православные церкви, и что они пускают в церковь только тех, кто внес им установленный сбор. Поэтому евреям, несмотря на поступавшие от них просьбы, не разрешали приезжать на жительство в Московскую Русь, а тех, кто уже жил, изгоняли из Москвы.
       Царь Алексей, по просьбе жителей Могилева и Вильно, выселил их из этих городов.
       Массовое проникновение евреев в Россию началось только при Петре, хотя он и писал бургомистру Амстердама Витсену, ходатайствовавшему о допуске евреев в Россию, что он считает, что им будет невыгодно селиться в России, так как у "русаков они не много выторгуют", все же предоставил отдельным евреям высшие должности. Еврей Шафиров был вице-канцлером, португальского еврея Дивьера он назначил губернатором Санкт-Петербурга и разрешал евреям селиться в России. В учебнике еврейской истории известного еврейского историка С. М. Дубнова (4-ое издание, Харбин, Часть III, стр. 1.4), мы читаем:
       "Только при Петре Великом и его преемниках евреи начали проникать массами в пограничный с Польшей русские владения, особенно в Малороссию. Пока жил Петр их не трогали".
       Екатерина I указом от 26 апреля 1727 года изгоняет евреев из Украины и других местностей России и запрещает впредь приезжать в Россию.
       "Жидов, как мужеска, так и женска полу, которые обретаются на Украине и в других Российских городах, всех выслать из России за рубеж немедленно и предь их никакими образы в Россию не впускать и того предостерегать во всех местах накрепко, а при отпуске их смотреть накрепко ж, чтобы они из России за рубеж червонных золотых и никаких Российских серебряных монет и ефимков отнюдь не вывозили; а буде у них червонные и ефимки, или какая Российская монета явится, и за оны дать им медными деньгами".
       Поведение еврея Липпмана, сделанного Бироном придворным банкиром, открыто продававшим государственные должности и разорившим многих своими ростовщическими операциями, отозвалось на отношении к другим евреям, пробравшимся при Бироне снова в Россию.
       2 декабря 1740 года Императрица Елизавета снова издает указ о том, чтобы все евреи покинули Россию.
       "Как это уже неоднократным предков наших указам по всей нашей Империи жидам жить запрещено. Но ныне нам известно учинилось, что оные жиды еще в нашей Империи под разными видами жительство свое продолжают, от чего ни иного какого плода, но токмо нашим верноподданным крайнего вреда, ожидать должно. А понеже наше матернее намерение есть от всех чаемых нашими верноподданными и всей нашей Империи случиться могущих произойти худых последствий крайне охранять и отвращать, того да всемилостивейше повелеваем: из всей нашей Империи, как то великороссийских, так и то малороссийских городов, сел и деревень всех мужеска и женска пола жидов какого бы кто звания и достоинства ни были, со всем их имением немедленно выслать за границу и впредь оных ни под каким видом в нашу Империю ни для чего не впускать".
       Так же отрицательно к евреям относился и русский народ. Это отрицательное отношение выражено им в сотнях пословиц и поговорок:  
XV. ПОЛИТИЧЕСКИЕ "УСПЕХИ" "РУССКОЙ ЕВРОПИИ"
К КОНЦУ БИРОНОВЩИНЫ
 
       Как отозвалась совершенная Петром сверху революция на состояние монархической власти России, культурном и нравственном положении высших слоев общества, духовенства и простого народа, а также развитии культуры, - мы уже показали. Что касается политической роли России в Европе и на Востоке в этот период, то она сошла на нет. Никогда политический престиж России в Европе и граничащих с нею восточных стран. не стоял так низко, как в эту эпоху.
       Возьмем учебник Русской Истории академика С. Платонова.
       Внешние политические успехи России за указанный период он характеризует так. "Из внешних дел периода временщиков следует отметить, во-первых, что в царствование Императрицы Анны (1732) Персии были возвращены взятые у нее при Петре Великом города на Каспийском море".
       "В результате длительной войны Россия получила значительные пространства Черноморской степи, но не получила морских берегов и права держать флот на Черном море. Азов условлено было срыть..."
       "Мало того, заметив слабость и непопулярность немецкого правительства Анны Леопольдовны, французский посланник Шетарди повел интригу в самой России и содействовал всячески падению Императора и воцарению Елизаветы".
       Ключевский пишет: "Немцы, после десятилетнего своего господства при Анне Иоанновне, усевшись около русского престола, точно голодные кошки вокруг горшка с кашей и достаточно напитавшись, стали на сытом досуге грызть друг друга..."
       "Удачной ночной феерией воцарения Елизаветы разогнан был гвардейскими полками Курляндско-Брауншвейгекий табор, собравшийся на берегу Невы дотрепывать верховную власть, завещанную Петром".
       Что можно добавить к этой поразительной характеристике "политических успехов" России при ближайших преемниках Петра.
       Возникают вопросы: каким образом Курляндско-Брауншвейгский табор смог собраться на берегах Невы вокруг русского престола?
       А если это случилось, то можно не боясь ошибки, утверждать что кровавая Петровская революция кончилась ничем. Все реформы производились, по объяснению историков-западников, с целью спасти Россию от участи быть покоренной немцами. А на самом деле, сразу после смерти Петра, Россия стала добычей немцев, а русские верхи пошли в духовную кабалу к западу. То есть свершилось то, чего больше всего боялся Александр Невский. Русь попала в духовное рабство к Западу.
       Даже такой заядлый западник, как Г. Федотов, и тот признается в книге "И есть, и будет", что:
       "Россия с Петра перестала быть понятной русскому народу. Он не представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов. которые были ясны и конкретны для него в Московском Царстве. Выветривание государственного сознания продолжалось беспрерывно в народных массах Империи".
        В результате совершенной Петром I революции, русское национальное Государство не только не стало более сильным, как это обычно ложно утверждают историки западнического лагеря, а настолько ослабело, что стало игрушкой в руках утвердившихся в России иностранцев и Европейских держав.
       Как низко упала политическая роль России к моменту захвата власти дочерью Петра ярко показывает письмо французского агента Лалли кардиналу Флери, в котором он пишет:
       "Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что выгоды Франции требуют необходимо иметь лицо, которое бы готово было извлечь из того выгоды для своего государя".
       Человеком, который сумел извлечь выгоду для Франции из наступившего в России хаоса, после совершения Петром I революции, оказался Маркиз Шетарди. Путем сложных интриг он сумел воспользоваться царившей в России сумятицей и с помощью французского золота он организовал заговор в пользу Елизаветы среди Гвардейских полков.
       Историк Соловьев утверждает, что после Петра I судьба "России осталась в русских руках". Это утверждение не отвечает печальной исторической истине. Европа имела в после-петровской России своих представителей, которые хозяйничали в ней как в завоеванной провинции.
       Вспомним, например, колоритную фигуру прусского посланника барона А. Мардефельда. Он пробыл в России двадцать два года. Приехал он в Россию еще при Петре I в 1724 году. Сменились Императрицы и Императоры, а Мардефельд не сменялся. Он был послом при Петре I, при Екатерине I, при Петре II, при Анне Иоанновне. При его помощи Анна Леопольдовна стала правительницей, когда ее несчастный сын Иоанн VI стал Русским Императором.
       Друзья Мардефельда французский маркиз Шетарди, французский врач Лесток, умный, человек ловкий, но "злого нрава и черного дурного сердца", с помощью интриг и подкупов возвели на престол и Елизавету. "В течение многих лет", - характеризует его роль В. Бильбасов, -"Мардефельд был "персона гратиссима" в Петербурге".
       После подрыва Петром I политических и религиозных основ традиционного русского монархического миросозерцания, царская власть повисла в воздухе и стала орудием политической игры европейских послов в России. Как европейские послы низко расценивали тогдашнее положение монархической власти в России, показывает следующий отзыв саксонского дипломата Пецольца о перевороте, совершенном Елизаветой: "при помощи нескольких гренадеров. нескольких бочек вина и нескольких мешков золота в России можно сделать все, что угодно".
       Таковы были политические результаты совершенной Петром революции. Так выглядело дело с верховной властью в России после того, как он ее по словам его почитателей "из небытия в бытие произвел" и оставил после себя в "зените славы и могущества".
       "Вмешательство представителей иностранных держав и вообще иностранцев в русские дела достигло в это время крайних пределов. В XVIII столетии подобное вмешательство было в порядке вещей и практиковалось во всей Европе; в России же, со смерти Петра I, оно приняло довольно опасные размеры, отчасти благодаря ряду женщин, занимавших престол. Елизавета Петровна, многим обязанная благодаря Шетарди, Лестоку и другим чужеземцам, естественно подчинялась их указаниям. Дерзость чужеземцев дошла в это время до того, что какой-нибудь Брюммер дает слово за Елизавету, что она "к Австрии не приступает, и этому слову верят." (31)
 
XVI. ЗАХВАТ ТРОНА ДОЧЕРЬЮ ПЕТРА I
 
       В ночь с 24-го на 25-ое января 1741 г., Цесаревна Елизавета Петровна, забыв присягу, данную малолетнему императору Иоанну VI, арестовала младенца-императора, его мать Правительницу, всю Брауншвейгскую семью и сама взошла на престол. Елизавета Петровна решила, если "Paris vaut la messe", то за Россию можно, конечно, отречься от клятвенного обещания.
       Нарушив присягу, Елизавета Петровна "секретнейшим" указом от 7 декабря 1742 года потребовала такую же присягу от Анны Леопольдовны: "чтоб она в верности присягу учинила и в том за себя и за сына своего, принца Иоанна, и дочь свою, принцессу Екатерину подписалась".
       В результате нелепого закона Петра I о престолонаследии, русский трон сделался игрушкой в руках его преемников и присяга на верность тому, кто занимал русский трон, обесценивалась все более и более с каждым новым дворцовым переворотом. Возникает прискорбное явление, когда пример нарушения присяги на верность носителю государственной власти показывают сами носители верховной власти или претенденты на эту власть и представители высших кругов народа. Частые дворцовые перевороты лишали присягу всякого нравственного значения и заставляли смотреть на нее как на пустую формальность, которую можно нарушить Всякий раз, если это сулит в будущем выгоду.
       К клятвенному обещанию, к присяге, в после-петровскую эпоху относятся не как к нравственному обязательству, которое ненарушимо и должно быть исполнено любой ценой. Вспомним поступок Василия Шибанова, давшего клятву князю Курбскому, что он доставит письмо Иоанну Грозному, поступок знаменитого дипломата отца Петра I - Ордин-Нащокина, постригшегося в монахи, но не пожелавшего нарушить условия заключенного им с поляками Андрусовского мирного договора, вспомните поступок простого крестьянина допетровской эпохи Ивана Сусанина.
       В после-петровскую эпоху такого отношения к выполнению клятвенного обещания и присяги мы почти не видим, особенно в высших слоях общества.
       Петровский закон о престолонаследии создает основу для длинной цепи придворных интриг, предательств. дворцовых переворотов и цареубийств.
       Елизавета взошла на трон, а свергнутый ею малолетний ребенок император Иоанн VI всю свою жизнь провел в ссылке и в одиночной камере крепости, пока не был убит крепостной стражей во время попытки Мировича освободить его и возвести на трон вместо Екатерины II.
       Елизавета Петровна старалась, чтобы не только Петербург, но и вся Россия забыла и об Иоанне, и об его правлении. Особыми указами было приказано уничтожить все медали и монеты с изображением Иоанна VI, сжечь все бумаги подписанные от его имени.
       "Елизавета Петровна желала уничтожить всякий след Ивана VI, хотела чтоб самое имя его было забыто. Императрица хотела невозможного. Революционные меры не проходят бесследно. Вскоре же по воцарении Елизаветы Петровны, недовольные начали вспоминать низверженного Императора, сожалели о нем." (32)
       Через семь месяцев после совершенного Елизаветой переворота, была раскрыта подготовка к новому перевороту. Заговорщики хотели убить Елизавету и наследника престола (Петра III), и снова возвести на престол Иоанна VI.
       Спустя год созревает новый заговор. Организаторы его не питают никакого уважения к Елизавете Петровне, как к носительнице царской власти, какое питали люди Московской Руси к царям. Для заговорщиков она не законная царица, а только удачливая захватчица не принадлежавшего ей трона. Вот показательные в этом отношении слова организатора заговора подполковника Лопухина, говорившего участникам заговора:
       "Будет через несколько месяцев перемена. Рижский караул, который у Императора Иоанна и у матери его, очень к Императору склонен, а нынешней Государыне с тремястами канальями ее Лейб-гвардии что сделать? Прежний караул был и крепче, да сделали, а теперь перемене легко сделаться".
       В этом заявлении все очень характерно. Важно, чтобы к новому дворцовому перевороту склонялся Рижский караул (т.е. не русский), а как к перевороту отнесся русский народ - неважно. Интересна вера в нравственное право сделать новый переворот. Совершили же переворот с своей "Лейб-компанией" Елизавета, почему не сделать новый новым заговорщикам, ведь "теперь перемене легко сделаться".
       Частые переходы царской власти из рук в руки, необоснованные с традиционной русской монархической точки зрения, оказали свое развращающее действие. Утвердилась вульгарная точка зрения "кто палку взял - тот и капрал!"
       Если в заговоре Елизаветы играл роль французский дипломат Шетарди, то в заговоре Лопухина - австрийский посланник маркиз Ботта д'Адорно.
       Народные массы, замордованные окружавшими
       русский престол немцами и русскими "европейцами" встретили переворот Елизаветы надеждами, что все иностранцы будут изгнаны из России и вернутся старые, допетровские порядки.
       А возврата на старый национальный путь - восстановления политических принципов самодержавия, восстановления патриаршества, прекращение "чужебесия", ждало подавляющее число народа; и духовенство, часть дворянства, оставшаяся верным национальным традициям и купечество и крестьянство.
       Английский посланник Фанг доносил, например, своему правительству: "Часть дворян - закоренелые русские: только принуждение и насилие могут воспрепятствовать им возвратиться к старинным обычаям.
       ...Они вовсе не хотят иметь дело с Европою и ненавидят иноземцев". (Депеша от 21 июня 1741 г.)
       Странно бы было если русские после всего того, что им пришлось перенести от иностранцев при преемниках Петра, обожали бы иностранцев и мечтали бы иметь дело с Европой, которая всегда, в самые тяжелые периоды русской истории, начиная с нашествия татар, всегда пыталась использовать обрушившиеся на русский народ бедствия в своих корыстных целях.
       После захвата власти Елизаветой, прусский посланник барон Мардефельд попытался продолжать свое постоянное вмешательство во внутренние и внешние дела России.
       "Представитель прусских интересов, - замечает В. Бильбасов, - привыкший в течении двадцати лет видеть русскую политику в руках немцев, Мардефельд не мог допустить, чтобы русский канцлер (речь идет о гр. Бестужеве-Рюмине. - Б. Б.) в равной же степени мог преследовать чисто русские интересы".
       Пытались выполнять роль политкомиссаров и французские резиденты Маркиз Шетарди и Лесток.
       Выгоды возведения Елизаветы на престол, Шетарди видел в том, что "можно было быть нравственно убежденным, что перетерпенное ею прежде, также как и любовь ее к своему народу, побудят ее к удалению иноземцев и к излишней доверчивости к русским... " Это он писал в апреле 1741 года, а 16 июня он писал, что "Если Елизавета будет на троне, то старинные принципы, любезные России, одержат, вероятно, верх. Быть может - и весьма было бы желательно не обмануться в этом - в царствование Елизаветы, при ее летах, старина настолько успеет укорениться, что Голштинский принц, ее племянник, всосет ее и привыкнет к ней в такой степени, что когда наследует корону, то будет в совершенно других началах".
       Будучи, как и все иностранцы, чрезвычайно низкого мнения о русском самодержавии и умственных способностях русского народа, как и все иностранцы Шетарди думал, что разгромленная Петром I Россия не сможет развиваться опираясь на начала своей культуры и неминуемо потеряет побережье Балтийского моря.
       При известии об успешности произведенного Елизаветой переворота, французский статс-секретарь Амело писал в Вену, Кастеллани:
       "Совершившийся в России переворот знаменует последний предел величия России. Так как новая Императрица намерена не назначать иностранцев на высшие должности, то Россия, предоставленная самой себе, неминуемо обратится в свое прежнее ничтожество".
       Только после долгой, упорной борьбы канцлеру Бестужеву-Рюмину удалось добиться отозвания барона Мардефельда, Шетарди и Лестока и постепенно добиться такого положения, что иностранные послы признали за русским канцлером право преследовать во внешней и внутренней политике чисто русские интересы.
 
XVII. СМЕНА НЕМЕЦКОГО ЧУЖЕБЕСИЯ - ЧУЖЕБЕСИЕМ ФРАНЦУЗСКИМ
 
       Елизавета по своим привычкам была русской женщиной, любила ходить в церковь, щедро жертвовала на разоренные ее отцом церкви и монастыри.
       Нажим на православную церковь при ней начинает понемногу слабеть. В произнесенной проповеди ректор Московской Духовной Академии, Архимандрит Кирилл Флоринский, например, так характеризовал наступившее после смерти Петра I "освежение":
       "...Мы отягчены всеми надругательствами, страждуще гонимы, гонимы и мучимы, мучимы и вяжемы, вяжемы и уязвлены, отечества и правоверия лишаемы, дремлюще, благовоннолиственного сего видехом древа. Древо сие человекоядцы, птицы Остерман и Миних со своим стадищем начали было сеющи и терзати: обаче мы дремлюще не видехом, ниже чувствовахом доколе же сие сольное семя нас непригласи спящих; доколе дремлюще? - доколе страдати имате?"
       Елизавета приказала вернуть из тюрем и ссылки и других пострадавших духовных лиц. Первую роль в Синоде начинает играть Архиерей Амвросий. Некоторым монастырям возвращаются отобранные у них угодья.
       В отношении раскольников Елизавета идет по ошибочному пути своих предшественников... При Елизавете был подтвержден указ Петра I о том, чтобы раскольники ходили в особых платьях, о взимании штрафа за ношение бороды, увеличенном налоге и т. д.
       Местные власти, как и раньше сжигают скиты, сопротивляющихся разгрому скитов старообрядцев расстреливают, путем грубых насилий, светские и духовные власти заставляют старообрядцев насильно отказываться от веры предков.
       Пошла по ложному пути своего отца Елизавета и в вопросе управления церковью. Архиереи Амвросий Юшкевич и Арсений Мацкевич подали ей просьбу о восстановлении патриаршества. Елизавета отказала. Взгляд на церковь, как на послушное орудие в руках государства остается в силе. В монастыри, как и при Петре I, продолжают посылаться сумасшедшие, малолетние преступники и отставные солдаты. То есть монастыри продолжают оставаться домами сумасшедших, домами инвалидов и колониями для малолетних преступников.
       Елизавета мало интересовалась государственными делами. "Когда она, с великим трудом решившись на переворот, получила престол, в ней развилось властолюбие, но не выросло желание трудиться над делами, узнать положение государства и самой деятельно руководить правлением." (33)
       При Елизавете террор против русских и всего русского ослабел, но обожавшая своего отца, она не думала вернуться на путь строительства жизни в духе исконных русских традиций. Елизавету, по словам Платонова окружали люди, "которые не совсем умели, хотя и хотели, точно восстановить порядок Петра Великого".
       "Елизаветинский Сенат не стремился в управлений государством ни к каким крупным преобразованиям и не задавался никакими широкими проектами, ограничивались частными мерами по различным управления." (34)
       Поэтому и в государственном строительстве и в церкви, и в культурном развитии, продолжали действовать чуждые идеи, заложенные Петром I. Надежды народа на прекращение чужебесия высших кругов общества не оправдались. Изменилось только направление чужебесия.
       После восшествия на престол Елизаветы, немецкое влияние сменяется французским.
       Приобретя французский характер, чужебесие приобрело только больший размах и большую заразительность. Ведь центром европейского атеизма и рационализма была именно Франция, в которой темные силы масонства лихорадочно подготавливали так называемую "Великую" французскую революцию.
       "Раз пробужденная любознательность требовала себе удовлетворения быть может даже с большей настойчивостью, чем в наше время, и жадно бросалась на всякую умственную пишу. Бесчисленное множество сочинений разного рода переводилось, печаталось и переписывалось людьми всякого звания. Все, что было тогда сколько-нибудь замечательного в числе произведений современной французской или немецкой литературы можно смело искать в русском переводе. Болотов, переводивший какое-то немецкое произведение в лагере, накануне битвы, и притом без всякой мысли об издании, может служить лучшим образчиком этих любопытных людей прошлого (XVIII) столетия." (35)
       В. В. Зеньковский в своей любопытной книге "Русские мыслители и Европа", пишет - XVIII век дает нам картину такого увлечения Западом, что с полным правом можно говорить, что русская душа попала в "плен" к Западу. Еще первое поколение молодых людей, отправляемых заграницу оставалось чуждо Западу, но уже второе, вкусив его жизни, почти не захотело возвращаться на родину: уже тогда в сущности могла быть пущена в ход фраза, принадлежавшая Иванушке (в "Бригадире" Фонвизина):
       'Тело мое родилось в России, но дух мой принадлежит короне французской". По мере расширения знаний в Европе, по мере роста просвещения, культ запада не только не ослабевал, а становился все глубже и влиятельнее".
       В подтверждение правильности высказанного им выше мнения, Зеньковский ссылается на книгу А. Веселовского "Западное влияние в новой русской литературе", которым с свойственной им поразительной эрудицией, приведены многочисленные примеры духовной зависимости от Европы многих видных деятелей новой русской литературы.
       "В царствование Елизаветы воспиталось целое поколение этих поклонников философии, которые выступили на историческое поприще во второй половине XVIII века, известной под именем философского века. Средоточием этих новых людей был тогда, так называемый Молодой двор наследника престола Петра Федоровича." (36)
       "Душой образованного кружка при этом дворе была супруга Наследника Екатерина Алексеевна, с другом своим княгиней Дашковой: та и другая были воспитаны во французском духе и с самых молодых лет пропитались идеями Беля, Монтескье, Вольтера и других французских знаменитостей." (37)
       "За исключением немногих лиц, получивших более или менее солидное образование, на самом деле понимать философские идеи, русское дворянство отличалось очень недальним образованием: но большей части оно училось у разных французских проходимцев гувернеров, бывших в своем отечестве кучерами, поварами, парикмахерами, круглых невежд, которые ничего не могли сообщить своим питомцам, кроме презрения ко всему русскому и своего собственного и умственного и нравственного развращения." (38)
       Побывав за границей владелец "Крещенной Собственности" заканчивал порчу своей души и по выражению Сумарокова, превращался "из напудренного человека в напудренную скотину".
       Философские идеи большинству были известны только понаслышке, только с чужих слов. Все свое хулилось, все иноземное было предметом преклонения. Все невежды старались прослыть философами и атеистами, как позже, после появления интеллигенции, старались заслужить самый высший чин - чин "критически-мыслящей личности", передачей души какой-нибудь новомодной европейской философии.
       "Вольнодумство широко распространилось в русском елизаветинском обществе, начиная с обеих столиц и кончая глухими провинциями. Больше всего им было заражено дворянство и особенно высший свет Петербурга. Отсюда оно проникло в низшие классы чиновников, даже купцов, мещан и прислуги. Кто не "вольтерьянствовал" (вольнодумствовал), тот считался отсталым и необразованным.
       Молодежь - ученики гимназий и университета - принялись искать свежего материала для переводов в популярных произведениях заграничной литературы. Переводились книги не только по заказу и для денег, но и просто из интереса к литературной работе. Больше всего, конечно, переводилось романов, но переводились и книги иного, более серьезного содержания." (39)
       Н. Иванов правильно подчеркивает в своей книга "От Петра до наших дней", что чужеродные начала, внесенные Петром I в русскую стихию, продолжали развиваться в высших слоях русского общества и при его дочери, захватывая все новые слои и спускаясь в средние слои общества.
       Масонские идеи, вбитые Петром в русские головы, не умерли. Они были подхвачены Феофаном Прокоповичем, Татищевым и Кантемиром, развиты и углублены высшими слоями общества Елизаветинской эпохи".
       Автор "Руководства по истории русской Церкви" А. Доброклонский, дает масонствующей французской философии следующую характеристику:
       "То была философия рационализма, натурализма и материализма, пагубная для религии так же, как для нравственности и общественного строя. В лице своих представителей оно или совсем отвергало христианство, проповедуя деизм (Вольтер), или признавало за ним только политическое (Монтескье) и нравственное (Руссо) значение, не признавая вполне его догматического учения. отрицая веру в чудеса, откровение, божественность Христа и т. д.; в лице многих представителей не хотели ничего знать, кроме материи и ее движения (Гольбах и др.); вместо христианской морали, основанной на любви и самоотвержении, проповедовали или одно себялюбие (Гельвециус) с чувственными наслаждениями (Ла-Метри) или деятельность согласную с природой человека (Руссо); зло осмеивала духовенство, как невежественное сословие, препятствующее успехам цивилизации, ненавидела монашество с его подвигами воздержания; требовала полной терпимости для всякого рода религии".
       В России также, как и в Западной Европе, явилась мода на эту философию. В царствование Елизаветы Петровны уже воспиталось целое поколение ее почитателей. К ним принадлежали такие высокопоставленные лица. как граф М. Воронцов и Шувалов, кн. Дашкова и супруга наследника престола Екатерина Алексеевна.
       Эта философия имела успех, как среди русских масонов, так и среди европеизировавшихся слоев высшего русского общества.
       В конце царствования Елизаветы, под влиянием этой философии воспиталось уже целое поколение русских европейцев.
       Русский либеральный критик, значит западник, Овсяник-Куликовский был вынужден признать, что "всякая денационализация ослабляет умственную силу личности" и что "в XVIII столетии в великосветской среде, где усвоение французской духовной культуры было зачастую слишком поверхностным, а своей русской совсем не было, в результате выходили какие-то национальные выродки, лишенные моральной и интеллектуальной устойчивости". А потом прогрессивно настроенные писатели выдавали этих национальных выродков, результат проделанной Петром антинациональной революции, за результаты уродливой русской культуры.
 
XVIII. ХАРАКТЕР РУССКОГО МАСОНСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ
 
       "...При императрице Елизавете, - сообщает в своей записке о русском масонстве известный впоследствии масонский деятель Бобер, - масонство начало было распространяться в России, но члены его так опасались за себя и за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда на чердаке отдаленного большого дома".
       Но это были необоснованные опасения. Дочь Петра Первого и не думала их преследовать. Масоном был фаворит самой Императрицы Ив. Ив. Шувалов. Духовным наставником И. И. Шувалова был работавший у него секретарем Генрих Чуди, член масонской ложи Шотландской системы. Имея такого покровителя русские масоны могли действовать совершенно спокойно. Так же, как и вольтерьянцы. А вольтерьянцы, это переходное звено к масонам, также имели высоких покровителей. Центр русского вольтерьянства находился в Малом дворе. Идейным руководителем этого центра являлась супруга наследника русского престола Екатерина, будущая императрица-"философ", известная в русской историографии под именем "Екатерины Великой".
       Духовная обстановка для распространения масонства складывалась самая благоприятная и оно в царствование дочери Петра I начинает быстро развиваться.
       В 1747 г. Н. Головни, находившийся на дипломатической службе в Пруссии и заподозренный в шпионаже в пользу Прусского короля, признался допрашивавшему его А. И. Шувалову, что он масон.
       "...Я признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван Чернышевы в оном же ордене находятся, а более тайностей иных не знаю, как в печатной книге о франкмасонах показано".
       В 1750 году в Петербурге работает масонская ложа "Скромность".
       В 1756 году существует уже несколько масонских лож. Но деятельность их не вызывает подозрений у правительства.
       Сохранилось донесение Олсуфьева начальнику Тайной Канцелярии А. И. Шувалову, в которой он перечисляет имена тридцати пяти лиц, состоящих в масонских ложах..
       Членами масонских лож состояли: Р. И. Воронцов, князь Семен Мещерский, трое князей Голициных, князь Щербатов, князь Дашков, князь С. Трубецкой, писатель А. Сумароков, офицеры гвардейских полков Преображенского и Семеновского, работавшие в Кадетском Корпусе: Мелиссино, Перфильев, Свистунов, Остервальд, Петр Бутурлин, Н. Апраксин, Иван Болтин и другие.
       Сообщая имена масонов М. Олсуфьев дает положительную оценку масонским ложам. По мнению Олсуфьева масонство ничто иное, "как ключ дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребывать имеет и тако наметшихся их общества называемые просвещением оных удостаивает".
       Этот благоприятный отзыв Олсуфьева о масонах объясняется, может быть тем, что брат начальника Тайной Канцелярии А. И. Шувалов, Иван Шувалов, - фаворит Елизаветы, сам, как мы сообщали, был масонам. При таком стечении обстоятельств, давать отрицательный отзыв о масонах было не безопасно. А может быть и сам Олсуфьев был масоном.
       В России, - указывает Иванов, - масонство на первых порах получило характер забавы от нечего делать, стало простым "модным" развлечением, которым увлекалось общество.
       В масонских собраниях люди высшего круга, в котором прежде других распространилось масонство, видели лишь занимательные сборища с оригинальными обрядами, - сборища, в которых можно было время провести и людей повстречать. Людей иных, не-аристократических кругов привлекала к масонству, с одной стороны, возможность попасть в одно общество с аристократами и с сильными и влиятельными вельможами, с другой, надежда получить через масонские ложи повышение по службе так или иначе устроить свои дела и делишки, как писал Елагин. Словом, одних масонство привлекало потому, что оно было модным учением и интересной забавой, а других толкали в масонские ложи расчет и тщеславие.
       В пятидесятых годах XVIII века собрания масонов в России носили совершенно характер клубов с обычными клубными занятиями: бильярдом, карточной игрой и веселыми ужинами в "столовых ложах". Только торжественные приемы новичков и посвящения из степени в степень напоминали о масонстве.
       Да, на первых порах поверхностно европеизированное русское общество играло с масонством, как с новой игрушкой. Но это была очень опасная игра. Так дети часто играют с огнем, с огнестрельным оружием, с гранатой и бомбой, не подозревая, что эти игрушки могут искалечить их и принести в скором времени смерть.
       Действительность в России, искалеченной духовно Революцией Петра I, была слишком неприглядна, чтобы с ней могли примириться люди, желавшие благоденствия своей родине. Утвердившиеся в стране европейские формы крепостного права превратили большинство населения страны в полурабов.
       Дворцовые интриги и заговоры давали власть не законным наследникам, а случайным людям, что подрывало былое обаяние незыблемости основ монархической власти. Все это, конечно, не могло нравиться мыслящим людям. А так как эти мыслящие люди были воспитаны уже не в русском, а в европейском духе, то они и стали искать более "высоких истин" на западе. Искатели "истинной формы религии", "истинных путей к лучшему познанию Бога", масоны даже вели одно время идейную борьбу с представителями французского материализма. Этот факт всегда отмечается всеми исследователями русского масонства и историками православной церкви - Л. Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" пишет:
       "Весьма сильное противодействие среди русского общества вольнодумство встретило себе еще в масонстве, которое развивалось совершенно у нас параллельно вольтерьянству".
       Выступления против французского вольтерьянства (в которое вместе с материализмом органически входил атеизм), создало почву для сближения масонов с некоторыми представителями православного духовенства. "Масоны, - замечает П. Знаменский, - были в дружбе с духовенством, Платон (митрополит Платон в эпоху Екатерины II. - Б. Б.) был даже сделан покровителем Дружеского общества, но церковь все-таки не могла считать их своими, хотя против них и не высказывалась". П. Знаменский даже утверждает, что "религиозное направление лекций Шварца благотворно действовало на публику, предохраняя ее от модного неверия и возбуждая серьезные думы о священных предметах". Но если первая формулировка П. Знаменского верна для самого раннего периода развития русского масонства, то вторая и третья уже не верны.
       Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять общество от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику масонской мистикой, подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и утверждение Л. Знаменского, что масоны были дружны с духовенством и что церковь не выступала против них. С масонами были в дружбе только отдельные представители высшей церковной иерархии и отдельные представители рядового духовенства, а не православная церковь в целом. Несмотря на свое приниженное положение и неразработанность православного богословия, православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась против масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со стороны сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством. Православная церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной многолетними преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть очень осторожной, чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны могущественных покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.
       Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи Елизаветы и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он вступил в Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи имели в своем составе много лиц "из числа высших государственных сановников".
       В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами были многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и воспитатели Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров созданных при Елизавете высших учебных заведений - Московского Университета и Академии Художеств. Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях, вводится воспитателями в круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский кадетский корпус, в котором получали воспитание дети русской аристократии и русского дворянства, становится очагом масонского просвещения. В корпусе получили воспитание многие из видных русских масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин, Сумароков, будущий обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки Болтин и М. М. Щербатов и другие.
       Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и в Московском Университете - носило космополитический характер. Ничего русского в этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым поколением все дальше удалялись от русского миросозерцания.
       Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями судеб государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.
       Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:
       "Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все сие мне благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли через братство достать в вельможах покровителей и друзей, могущих споспешествовать счастью моему".
       Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни тени какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только "предметы неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и слышал символы нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести общему в мире повествованию прекословные, объяснения темные и здравому рассудку противные".
       "С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже никакие пользы не нашел, колико не старался".
       Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием Великого Провинциального Мастера для России.
       При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает своей цели.
       Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого Петра", всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от русской культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и атеизмом. Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то, чего им не хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь русского общества - организацию. Русское масонство объединяет всех, кто презирает искалеченную Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.
       "Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды чужих идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная действительность. Она была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи. Он никак не мог примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в голову, что эту обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить ее к любимым идеям, что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете, а выработаны потом к политы кровью.
       Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да брал его за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что идея есть результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был почувствовать себя одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на которой он срывал философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он стоял, совсем не давала цветов. Тогда им овладела та космополитическая беспредельная скорбь, которая так пышно развилась в образованных людях нашего века." (40)
       Увлечение французской философией и французскими политическими учениями приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие свидетельства об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д. Фонвизина.
       "В то же самое время, - пишет Фонвизин, - вступил я в тесную дружбу с одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я доныне без ужаса вспомнить не могу. (41)  Ибо лучшее препровождение времени состояло в богохулии и кощунстве. В первом не принимал я никакого участия и содрогался, слыша ругательства безбожников: а в кощунстве играл я и сам не последнюю роль, ибо всего легче шутить над святыней и, обращать в смех то, что должно быть почтено. В сие время сочинил я послание к Шумилову, в коем некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения у многих прослыл я безбожником. Но Господи! Тебе известно сердце мое; Ты знаешь, что оно всегда благоговейно Тебя почитало и что сие сочинение было действие не безверия, но безрассудной остроты моей".
       В другом месте своих воспоминаний Фонвизин показывает, как глубоко безбожие проникло в высшие слои европеизировавшегося высшего общества, обитавшего в "Северном Парадизе": "Приехал ко мне тот князь с коим я имел неприятное общество". Этот князь позвал Фонвизина к графу, имя которого Фонвизин не называет.
       "Сей граф, - сообщает Фонвизин, - был человек знатный по чинам, почитаемый умным человеком, но погрязший в сладострастие. Он был уже старых лет (следовательно, его юность прошла в царствование Петра I. - Б. Б.) и все дозволял себе потому, что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал даже бытие высшего Существа."
       "...Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше сказать, свое безбожие при молодых людях, за столом бывших и при слугах. Рассуждения его были софистические и безумие явное..."
       Описанное выше относится к 1763 году, то есть происходило всего через два года после смерти Елизаветы. Такое "духовное" наследство оставила она Императрице-философу - Екатерине II.
       Подобная зараженность французской атеистической и рационалистической философии создало чрезвычайно удобную почву для распространения масонства разных направлений.
 
XIX. УМОНЕИСТОВЦЫ ЕЛИЗАВЕТИНСКОЙ ЭПОХИ
 
       Сумароков, Болтин, Щербатов и многие другие подвизавшиеся в эпоху Елизаветы в области литературы, истории, философии и театра - в большинстве своем не имеют ничего общего ни с православием, ни с духовными традициями русской культуры. Все они вольтерьянцы, масоны или мистики европейского толка. Князь Щербатов определяет православие как суеверие, только как "народное умоначертание". Православие, по его мнению, есть источник народного малодушия, пугая народ гневом Божиим, оно препятствовало политической деятельности народных масс.
       Для историка Болтина допетровская Русь - царство религиозного обмана и религиозного суеверия, духовенство - источник народного невежества. Поклонение иконам, посты, вера в чудеса, молитва перед принятием пищи и другие религиозные обряды - все это для Болтина грубое суеверие, результат религиозного обмана народа духовенством.
       Сумароков в своих лже-классических пьесах пропагандирует атеистические идеи Вольтера и идеи Монтескье о "совершенном управлении государством": в своих напыщенных одах изображает русскую жизнь как "кладезь суеверия, ханжества, предрассудков и пороков". Его "поэзия" знает только одну краску - деготь". Так же, как позже Чаадаев, он не видит ни в прошлом России, ни в настоящем ни одного светлого пятна. Искалеченные европеизацией русские верхи он принимает за всю Россию и не находит для нее ни одного теплого слова.
       В последние годы жизни в творчестве Сумарокова проскальзывают мысли о законности и необходимости борьбы с самодержавием. Особенно выпукло эта тема развернута в его предпоследней трагедии "Димитрий Самозванец". Да и в большинстве других трагедий Сумароков всегда есть эпизоды, показывающие бунт против царей.
       Очагом пропаганды идей "просветительной французской философии" становится и возникший при Елизавете, русский театр. Он также, как история в руках князя Щербатова и Болтина, как поэзия в руках Сумарокова, становится орудием пропаганды идей французской просветительной философии, штурмовавшей веру в Бога и принципы монархической власти.
 
XX. БОРЬБА С "ФАРМАЗОНАМИ" И ПРИЧИНЫ СЛАБОСТИ ЕЕ
 
I
 
       В национально настроенных кругах русского общества деятельность масонов, или как их тогда называли "фармазонов", вызывала естественное подозрение.
       Оставшиеся верными русской православной культуре люди раскусили истинные цели масонства. В стихах "Изъяснение несколько известного проклятого сборища франк-масонских дел", масонам давалась такая оценка:        Масонов звали не только "фармазонами", но и "Антихристовыми рабами". В тех же виршах, отрывок из которых приведен выше, им давалась следующая характеристика:        Вернадский в своем исследовании "Масонство в царствование Екатерины II" приводит отрывок из других стихов против масонов:        Против масонов выступают в своих проповедях Арсений Мацкевич, Гедеон Криновский, Кирилл Флоровский и другие представители духовенства. Они предупреждают против людей "нрава и ума эпикурейского", "против скотоподобных и безбожных атеистов".
       Особенно активно говорил в своих проповедях и писал против масонов Архимандрит Троицко-Сергиевой Лавры Гедеон Криновский.
       В одной из рукописей XVIII века дается следующая оценка его борьбе с масонами:
       "...писал о франк-масонах бывший проповедник слова Божия, Троицы Сергиевой Лавры архимандрит Гедеон: и сие напечатано в неделю третью поста в поучение, а после него не слышится более обличения от пастырей, а секта оных масонов умножается, и философы Вольтер и Руссо величаются".
 
II
 
       "Масонство, - заявляет В. В. Зеньковский в книге "Русские мыслители и Европа," - было лишь внешней формой, под которой зрело религиозное отношение к жизни и проявлялось духовное творчество".
       То есть, согласно взгляду проф. Зеньковского, православие не могло быть даже внешней формой, под которой могло бы зреть религиозное отношение к жизни и проявляться духовное творчество!?
       Можно ли с большим презрением смотреть на православие. Заявлять так, как заявляет Зеньковский, это значит считать, что к моменту появления масонства в России, православие окончательно уже изжило себя и не могло служить ни источником религиозного отношения к жизни, ни источником духовного творчества. несомненно, что в эпоху усиленного развития масонства в России во время правления Елизаветы и Екатерины II, Православная Церковь, была унижена и обессилена. Разгромы учиненные Петром I, его ближайшими преемниками сильно отразилась на ней.
       Но несмотря на всю униженность и забитость, православная Церковь все же залечивала страшные раны, нанесенные ей, и в лице своих лучших представите и духовно шла вперед. И не ее вина, что представители русского европеизированного общества просмотрели этот процесс и в духовные учителя избрали себе масонов и европейских мистиков.
       При Елизавете и Екатерине II живет и творит замечательный религиозный мыслитель св. Тихон Задонский (1723-1783). Св. Тихон Задонский написал "Сокровище духовное от мира собираемое". Писания св. Тихона Задонского, - заявляет Архиепископ Филарет Черниговский в "Истории русской Церкви" есть первый опыт живого богословия", все его творения "оригинальны от начала до конца". Св. Тихон учит служителей церкви и всех христиан глубоко всматриваться в смысл явлений жизни, уметь прозревать в основе внешних явлений жизни вечные духовные истины.
       "Есть ведь пианство и не от вина, - пишет он, - но когда человек упивается любовью мира сего, суетными мыслями".
       Надо искать сокровенный, символический смысл во всех явлениях жизни. Вот основная цель "Евангельской и христианской философии". Только она может найти истинное духовное сокровище, а не "внешнее любомудрие".
       "Сокровище духовное, от мира собираемое" есть ответ православного сознания на увлечения высших кругов общества "вольтерьянством", масонством и другими ложными формами "внешнего любомудрия".
       "Разум без просвещения Божия слеп" - таков вывод св. Тихона Задонского, - разум приобретает духовное зрение только когда он освещается светом учения Христа.
       Но русское общество эпохи Елизаветы и Екатерины II осталось глухим к этому мудрому предостережению. Увлекаясь низкопробными мистическими учениями, исходившими из Европы, анонс заметило высокий православный мистицизм св. Тихона Задонского, идею преображения видимой жизни, через мистическое осмысливание ее, через проникновение в духовный смысл, внешних явлений жизни.
       Прошло образованное общество Елизаветинской и Екатерининской эпохи также и мимо глубоких религиозных идей другого выдающегося деятеля православия, старца Паисия Величковского (1722-1794 г.), приобщившегося на Афоне к древней православной мистической традиции. Уехав с Афона, старец Паисий создал в Молдавии выдающийся центр православного просвещения. Многочисленные ученики Паисия расходились по всей России, проповедуя его взгляд, что важнейшей целью каждого православного является правильное устроение его внутренней духовной жизни. Ученики Паисия создают в Оптиной Пустыни - духовный центр русского старчества, этого возвышенного явления русской религиозной жизни.
       Проф. Зеньковский, утверждавший в книге "Русские мыслители и Европа", что в русском масонстве "зрело религиозное отношение к жизни и проявлялось духовное творчество", то есть, что православие в XVIII веке не могло быть основой религиозного отношения к жизни и духовного творчества, и тот заявляет в своей "Истории русской философии", что "русская философская мысль XIX века будет еще не раз, часто с трагическим надрывом, вымучивать то, что уже оформилось в церковном сознании XVIII-го века." (42)
       В эту же эпоху жил и первый русский философ Григорий Сковорода (1722-1794 г.). Выходец из народных низов, Григорий Сковорода, получивший прозвище "Русского Сократа", не пошел по пути "чужебесия" высших слоев русского общества своей эпохи.
       Сковорода был высокообразованным человеком. Уровень его знаний намного превосходил культурный уровень самых выдающихся вольтерьянцев и масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи. Знавший хорошо немецкий, латинский, греческий и еврейский языки, Григорий Сковорода глубоко знал произведения выдающихся древних и многих европейских философов и творения отцов Церкви.
       Зеньковский, видящий в русском масонстве лабораторию, в которой вырабатывалось религиозное отношение к жизни, опровергает сам себя, когда замечает, что:
       "...в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии."
       Или: "Сковорода не знает никаких стеснений в движении его мысли, дух свободы имеет в нем характер религиозного императива, а не буйство недоверчивого ума. Это сознание свободы и есть свидетельство того, как далеко пошла внутрицерковная секуляризация, вдохновлявшая разум к смелой и творческой деятельности - без вражды и подозрительности к церкви".
       Ведь если Зеньковский (так же как Н. Бердяев, как и другие идеологи русской интеллигенции) утверждает, что русское масонство было той духовной силой, которая оформила русскую культурную душу, если оно, а не православие "давало аскетическую культуру душе, оно вырабатывало нравственный идеал личности (Бердяев. "Русская идея"), то как с этим взглядом примирить заявление Зеньковского с тем, что "в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии"?!
       Выходит, что первая оригинальная русская философская система возникла не в душе русского масона, а в душе православного мистика Сковороды, а в русском Церковном сознании уже в 18 веке оформились идеи, которые не раз будет вымучивать с трагическим надрывом русская философская мысль в 19 веке. А если эти утверждения Зеньковского верны (а они верны), то как тогда можно утверждать, что русское масонство было той духовной средой. в которой "зрело религиозное отношение к жизни и проявлялось духовное творчество!?"
 
III
 
       А ведь другие авторы издаваемые масонским издательством "Имка", как например, Н. Бердяев, в своих утверждениях еще более категоричны, чем Зеньковский и считают, что русскую душу в после-петровской России могло духовно оформить только масонство и оно и оформило ее.
       Н. Бердяев, в книге "Русская идея" (основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века) откровенно признается, что "масонство было у нас в XVIII веке единственным духовным общественным движением, значение его было огромно... лучшие русские люди были масонами. Первоначальная русская литература имела связь с масонством. Масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только оно не было навязано сверху властью".
       "В масонстве произошла формация русской культурной души, оно давало аскетическую культуре душе, оно вырабатывало нравственный идеал личности. Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души русских людей, но в масонстве образовывались культурные души петровской эпохи и противопоставлялись деспотизму и обскурантизму".
       Все это типичный "белибердизм", как назвал умствования Н. Бердяева И. Солоневич.
       Это только Бердяев и Ко. способны утверждать, что все "лучшие русские люди были масонами", что в "масонстве произошла формация русской культурной души "и т. д.
       Масонством оформлялась душа не всего образованного русского общества, а только "культурные души петровской эпохи", как верно формулирует Бердяев, то есть только части образованного общества после петровской эпохи. Ни св. Тихон Задонский, ни Паисий Величковский и его ученики, ни первый русский философ Григорий Сковорода, к "культурным душам петровской эпохи" не принадлежали и никакого отношения к масонству и масонскому мистицизму не имели. Сознавали ни это или нет, но они являлись представителями русского духовного возрождения. Аскетическую закалку душе они давали опираясь на традиции не масонского "аскетизма" (!?), а на древнюю традицию православного аскетизма, нравственный идеал личности они искали тоже не у масонства, а у христианства, дух свободы у них исходит не из буйства недоверчивого ума, как у масонов, а из религиозных импульсов, истинное христианство они ищут не в нелепых антихристианских измышлениях масонского мистицизма, а стараясь глубже проникнуть в мистическую основу христианства.
       "Мудрствование мертвых сердец, - пишет Сковорода, - препятствует философствовать во Христе".
       "Истина Господня, а не бесовская" - указывает он. Не хочу я наук новых, кроме здравого ума. Кроме умностей Христовых, в которых сладостна душа, - пишет Сковорода в одном из своих стихотворений.
       Идеи века просвещения, вытекающие из масонских идей, чужды и далеки первому русскому философу.
       "...весь XVIII век с его всецелой обращенностью к исторической эмпирии представлялся Сковороде мелким и ничтожным, - указывает восхвалитель масонства Зеньковский. - Идея внешнего прогресса, идея внешнего равенства чужда ему, он часто иронизирует по этому поводу." (43)
       "Что ни день, то новые опыты и дивные приобретения. Чего только мы не умеем, чего не можем! Но горе, что при всем том чего-то великого недостает".
       Сковорода христианский мистик. Этого не может отрицать даже Зеньковский. "Сковорода от христианства идет к философии", - пишет он, - но не уходя от христианства, а лишь вступая на путь свободной мысли". "Сковорода был тверд в свободном своем творчестве, но решительно чужд всякому бунту". "В истории русской философии Сковороде принадлежит таким образом очень значительное место первого представителя религиозной философии."
       Св. Тихон Задонский, Паисий Величковский, первый русский философ старец Григорий Сковорода поднимают православное миросозерцание на высокую ступень, не выходя из пределов православия.
       Их системы православного умозрения и мистицизма несравненно более высоки, чем масонство и все разветвления масонского мистицизма. Но "культурные души петровской эпохи", отталкиваясь от всего русского, предпочитают формировать свои души, опираясь на европейское масонство и европейские мистические учения.
       "Умности Христовы" недоступны их опустошенной душе, потерявшей связь с русской духовной культурой, мудрование их мертвых сердец препятствовало им "философствовать во Христе" и они стали философствовать в антихристианских учениях масонства. По свидетельству Фонвизина "культурные души петровской эпохи" занимались в своих философских кружках богохульством и кощунством.
       "Потеряв своего Бога, - отмечает Ключевский, - заурядный русский вольтерьянец не просто уходил из Его Храма, как человек, ставший в нем лишний, но, подобно взбунтовавшемуся дворовому, норовил перед уходом побуянить, все перебить. исковеркать, перепачкать ".
       Новые идеи вольтерьянства привились как скандал, подобно рисункам соблазнительного романа, философский смех освободил нашего вольтерьянца от законов божеских и человеческих, эмансипировал его дух и плоть, делая его недоступным ни для каких страхов, кроме полицейского." (44)
       Масон И. В. Лопухин признавался, что он "охотно читывал Вольтеровы насмешки над религией, опровержения Руссо и подобные сочинения". Князь Щербатов договаривается до того, что попы и вообще церковники "суть наивреднейшие люди в государстве".
       Для масона И. Лопухина церковь только - "отживающее учреждение". Масонство действительно отвлекало многих от атеистического вольтерьянства, но вместе с тем масонство ориентируя своих приверженцев на поиски "истинной религии" уводило этих же самых людей и от православной церкви.
 
XXI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРНЫЕ УСПЕХИ РУССКОЙ ЕВРОПИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ
 
       При Елизавете политика русского правительства становится более национальной, но надежды народа на возврат к родной старине, не оправдались. Дочь Петра повела Россию по проложенному ее отцом пути - по пути подражания Европе.
       В эпоху царствования Елизаветы, неплохой по своим духовным задаткам, женщины, но находившейся под обаянием идеи своего отца о необходимости духовного подражания Западу, европейские философские и политические идеи окончательно утверждаются среди высших слоев общества. А это создает благоприятную духовную почву для расцвета в России масонства.
       Роль шляхетства, как тогда называли дворянство, при Елизавете еще более сильно выросла. Сенат разъяснил, что "в дворянстве надлежит считать только потомственных дворян, которые докажут свое дворянское происхождение установленным порядком... Этими распоряжениями дворянство было превращено в замкнутое сословие".
       В Московской Руси дворянство было создано как военный слой, получивший землю и крестьян во временное владение за несение военной службы. В дворяне верстались люди разных сословий. Указы Елизаветинского Сената окончательно рвали с этой традицией Московской Руси, первые удары которой нанес отец Елизаветы. Из сословия потомственных воинов, оберегавших национальную независимость страны, дворянство превращалось в потомственное благородное сословие, которое владело землей и крестьянами благодаря своему благородному происхождению. Из слоя, необходимого стране, дворянство превращается в касту, которая желает владеть данной их предкам землей и крестьянами, но не желает служить Государству.
       "При Елизавете, - пишет С. Платонов, - дворяне начинают уже мечтать о полной отмене этой повинности, облегченной для них указом Императрицы Анны." (45)
       Ничего замечательного в области развития самобытных начал русской культуры в эпоху Елизаветы не произошло. Московский университет и Шляхетский корпус становятся рассадниками европейской культуры и масонства. Единственным крупным культурным деятелем этой эпохи был только М. Ломоносов, ярко блиставший среди посредственных немецких профессоров, наводнивших университет. По оценке Пушкина "между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом".
       Чрезвычайно характерно, что Ломоносов был уроженцем северного края, который не знал крепостного права и был хранителем русской традиционной культуры. В центре страны, где развившееся крепостное право закрывало крестьянам дорогу к овладению культурой, Ломоносов появиться не мог. Крепостное право погубило много даровитых людей среди крестьянства, которые могли бы внести большой вклад в русскую культуру. К вершинам знания пробился в числе единиц один Ломоносов. А сколько Ломоносовых не смогло развернуть свои большие дарования.
       Ибо после революции, совершенной Петром во всех сферах жизни "как и при всех революциях в мире - мы видим только то, что осталось, то, что все таки выросло, и не видим того, что погибло. Мы видим Ломоносовых, которым удалось проскочить, видим Шевченко или Кольцова, которые проскочили изуродованными, и мы не видим и не можем видеть тех, кто так и не смог проскочить. Мы видим Растрелевские дворцы, но тот русский стиль зодчества, который в Московской Руси дал такие поразительные образцы, заглох и до сего времени заглохла русская иконопись.
       Заглох русский бытовой роман - даже русский язык стал глохнуть, ибо тот образованный слой, который должен был создавать русскую литературную речь, лет полтораста не только говорил, но и думал по-французски. Заглохло великолепное ремесло Московской Руси..." (46)
       Общий вывод об итогах правления Елизаветы, который может сделать беспристрастный историк, таков: надежды народа, что Елизавета свернет с губительного пути, на который встал ее отец и по которому вели Россию предшественники Елизаветы, - не оправдались.
       Верховная власть не вернулась к политическим принципам самодержавия, а осталась на идейных позициях западного абсолютизма, обоснованного злым гением православия - Феофаном Прокоповичем в "Правде Воли Монаршей". Патриаршество не было восстановлено. Православной церковью по-прежнему управлял Синод, во главе которого стояли назначенные властью чиновники. Государство и церковь по-прежнему применяли грубые насилия против старообрядцев.
       Главой православной Церкви, благодаря нелепому протестантскому принципу, введенному Петром, после смерти Елизаветы оказался презиравший православие и все русское, немец по духу, Петр III. Никакого решительно возврата к традициям самобытной русской культуры не произошло. Влияние иностранцев на внутренние дела России правда ослабло, но зато сильно выросло влияние европейской философии, европейских политических идей и европейского масонства на европеизировавшиеся круги аристократии и дворянства. Эпоха Елизаветы - эпоха окончательного отхода высших слоев русского общества от традиций русской православной культуры и окончательного утверждения в России масонства - породившего и воспитавшего космополитическую русскую интеллигенцию - убийцу русского национального государства.