---------------------------------------------------------------
© Copyright Александр Сидоров
Email: zhiganets@mail.ru
---------------------------------------------------------------
СВОЮ СТАТЬЮ мне приходится начать с печального утверждения: в нашем
Отечестве практически не существует изданий, которые могли бы претендовать
на звание "блатного лексикона". При том, что с начала 90-х годов книжный
рынок захлестнула волна всевозможных словарей "блатного", "уголовного",
"воровского" жаргонов, "воровского языка", "русской фени", "блатной фени и
музыки" и даже "тюремно-лагерно-блатного жаргона".
Отсутствие достойных словарей особенно обидно потому, что в России есть
замечательный опыт глубоких, интересных исследований криминального арго. Я
имею в виду работы Дмитрия Сергеевича Лихачева "Черты первобытного
примитивизма воровской речи" (1933), "Арготические слова профессиональной
речи" (1938) и ряд других. Между тем большая часть составителей книжек по
"блатной фене" не знакома с ними.
Говоря об отсутствии приличных словарей жаргона, я имею в виду прежде
всего словари современного арго. Языку сталинских лагерей повезло больше.
Существует потрясающий двухтомный "Справочник по ГУЛАГу" Жака Росси,
прошедшего с 1937 по 1958 годы Лубянку, Бутырку, несколько десятков
пересыльных тюрем, Норильские лагеря, Александровский и Владимирский
централы, а с 1958 по 1961 годы отбывавшего ссылку в Средней Азии. Конечно,
обидно, что одно из лучших справочных изданий о советских лагерях написал
француз, но счастье, что хотя бы в чужом Отечестве нашелся человек, сумевший
создать энциклопедию советской лагерной жизни.
Правда, "Справочник по Гулагу" не является чисто языковедческим
исследованием, объединяя в себе историю, документы, анализ юридических
аспектов деятельности сталинской лагерной системы. Однако собранный Росси
лексический материал внушает уважение объемом, достоверностью,
добросовестностью отбора и толкования (хотя справочник и не лишен некоторых
недочетов). Неплохим дополнением к Росси является "Словарь блатного жаргона
в СССР" Валерия Махова (Харьков, 1991 г.), хотя ему и присущ ряд
существенных недостатков, характерных для подобного рода изданий (один из
главных - смешение просторечной и блатной лексики). С некоторой натяжкой
можно добавить и блатной словарь Сергея Снегова в книге "Язык, который
ненавидит" - хотя этот лексикон заслуживает серьезной критики. Отличным
словариком языка ГУЛАГа является список блатных слов в книге В. Высоцкого и
Л. Мончинского "Черная свеча" - с точки зрения толкования
уголовно-арестантской лексики он безупречен.
Достойное место в ряду словарей русского арго занимает "Словарь
блатного жаргона в СССР" А. Скачинского (Нью-Йорк, 1982 г.). К сожалению,
мне так и не удалось в полной мере ознакомиться с этим изданием, однако даже
отдельные отрывки из него оставляют хорошее впечатление. Высокую оценку
словарю дал такой мастер слова и знаток лагерного жаргона, как Сергей
Довлатов. Кстати, со словарем Скачинского связана забавная история, которая
касается меня лично. В статье некоего Б. Быкова "Система и норма в русском
субстандарте" (Берлин) я с удивлением наткнулся на безапелляционное
заявление автора:
"... Многие публикации по субстандарту, в том числе и
лексикографические, не только далеко не всегда выполнены на высоком уровне,
но и иногда просто компилятивны. Так, выпущенный А. Сидоровым в 1992 году в
Ростове-на-Дону "Словарь современного блатного и лагерного жаргона (южная
феня)" более чем на 90 % повторяет появившийся десятилетием ранее словарь
А.Скачинского (1982). Возможно, впрочем, что одно из имен является
псевдонимом, поскольку в одной из публикаций об авторе в январском (18)
номере Комсомольской правды" (КП 1997, 15) говорится, что у А. Сидорова
"много псевдонимов" ...
Забавно, что к моменту создания своего словаря я и слыхом не слыхивал
про Скачинского! Более того: даже опосредованно не мог воспользоваться его
работой, поскольку в то время не имел под рукой никаких словарей жаргона,
кроме невразумительного "Сборника жаргонных слов" Никанорова 1978 года да
уже названного выше "Справочника по ГУЛАГу" (однако жаргон ГУЛАГа сильно
отличается от современного, и я прибегал к его помощи лишь в отдельных
случаях). Говорю не в оправдание, а, напротив, с удовлетворением: если
созданный таким образом словарь (я бы сказал - лишь бледное подобие словаря)
назван "компиляцией словаря Скачинского", это можно расценивать как похвалу.
Ибо признание идентичности двух независимых исследований на одну тему
свидетельствует о достоверности отраженного в них материала.
Впрочем, у меня есть большие сомнения в добросовестности и
профессиональности суждений Быкова. Процент совпадений словарей никак не мог
достичь "более чем 90%". Скачинский исследовал лексику 40-х - 70-х годов, у
меня же как минимум 30% слов и их новых значений относится к периоду 80-х
годов. Не заметить это мог только дилетант, обративший внимание лишь на
поверхностное сходство наиболее распространенных терминов и понятий. Я не
говорю уже о толкованиях словарных статей, где различия еще более очевидны.
И все же - чрезвычайно благодарен господину Быкову за лестное сравнение,
дошедшее до отождествления личностей.
Назову также замечательный "Краткий словарь блатного жаргона",
помещенный на сайте www.afera.newmail.ru/. Автор, Александр Захаров, бывший
работник уголовного розыска, составил словарь толковый, подробно
разъясняющий термины и понятия уголовно-арестантского мира. К сожалению,
объем словаря невелик, что не позволило отразить в нем значительную часть
жаргонной лексики. К тому же основной упор сделан на лексику мест лишения
свободы, в том числе и на служебно-административную.
Завершим список исследованием Вильяма Козловского "Арго русской
гомосексуальной субкультуры" (Нью-Йорк, 1986 г.). Тема специфическая, но в
словнике неплохо представлена лексика, касающаяся изгоев российских мест
лишения свободы - пассивных гомосексуалистов ("обиженных", "опущенных",
"петухов" и пр.). Указываются временные периоды, когда то или иное слово
зафиксировано в жаргоне - 40-е, 50-е, 60-е годы... В других словарях такие
пометы почти не встречаются.
На этом перечень добротных словарей можно считать исчерпанным. Я
подразумеваю те лексиконы, которые мне довелось серьезно изучать. Часть из
них не отражена в достаточно представительной библиографии словарей русского
арго, составленной Алексеем Плуцером-Сарно (см. www.ruthenia.ru), остальные
можно найти в указанной выше работе.
Каждый мнит себя стратегом...
В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ наконец-то появились успешные попытки дать истинную
оценку авторам подобной макулатуры, именуемой "блатными" словарями. Одна из
них - статья Алексея Плуцера-Сарно "Русский воровской словарь как культурный
феномен" (www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/17.html/). Воспользуюсь
отчасти его аргументами, добавив ряд своих. Первый и один из важнейших
сводится к тому, что большая часть современных словарей арго - это неумелая
компиляция дореволюционных изданий:
"Традиция составления воровских словарей в России родилась в XIX веке.
Она восходит к жаргонным словарям В. И. Даля, И. Д. Путилина и некоторым
другим. Но бум лексикографирования воровской речи в России начался в 1908
году с выходом словаря В. Ф. Трахтенберга, который не был профессиональным
лексикографом, но зато был профессиональным мошенником, "которого печать
Европы называла "авантюристом ХХ века" (П. Северянин. Авантюрист века). Он
ухитрился даже "продать правительству Франции рудники в Марокко", которых он
отродясь не видывал. Угодив в Таганскую тюрьму, он собрал интереснейший
словарный материал для воровского словаря. Так получилось, что все
последующие "составители" просто переписывали его словарь как самый
известный и популярный, затем ставили свое имя (на титульном листе) и
сдавали книгу в печать. Традиции плагиата в области лексикографии были
заложены именно в 1910-1920 гг. Словарь В. Лебедева (1909) - это
незначительно дополненный "Трахтенберг"; пристав В. М. Попов (1912) все
позаимствовал у Лебедева, а С. М. Потапов (1923) - у Попова... Последующие
же составители, как правило, пользовались словарями Попова (1912), Потапова
(1927) и некоторыми другими... Таким образом, вся традиция составления
словарей русского воровского жаргона восходит к В. Ф. Трахтенбергу (1908)".
Действительно, значительная часть лексического материала почти всех
нынешних "словарей" русского арго бездарно "содрана" из перечисленных выше
изданий. Замечу, что и сам Трахтенберг не чурался довольно безграмотных
компиляций из Всеволода Крестовского, Владимира Даля и словарей офенского
языка, так что пользоваться его исследованием надо с особой осторожностью,
лишь будучи хорошо знакомым с другими источниками, особенно с условными
языками русских ремесленников и торговцев. Разумеется, авторы современных
"блатных" лексиконов от этого далеки. Поэтому их работы полны жутких
искажений и диких толкований. Сюда же составители валят без разбора лексику
ГУЛАГа, а также лексику словариков органов внутренних дел "для служебного
пользования" (обычно составленных полуграмотными "ментами", часто тоже не
чуждавшимися плагиата из Трахтенберга). Если добавить собственные
"наблюдения" авторов "воровских" лексиконов, получим жуткую ахинею, которая
к уголовно-арестантскому жаргону имеет весьма отдаленное отношение.
ЗА ПРИМЕРАМИ далеко ходить не надо. Вот "Толковый словарь уголовных
жаргонов" Ю. Дубягина и А. Бронникова (М., 1991) и "Краткий англо-русский и
русско-английский словарь уголовного жаргона" Ю. Дубягина и Е. Теплицкого
(М., 1993). Как справедливо замечает Плуцер-Сарно, это - необработанные
словарные материалы, причем не менее половины словаря - общеупотребительная
лексика (городское просторечие, диалектная речь , сленг, не имеющие
отношения к воровскому языку). "Отсутствие какого-либо научного аппарата,
принципов построения словаря, полное отсутствие стилистических помет,
грамматических материалов, указаний на морфологическую природу слов, четких
определений значений, по сути, выводят эту работу за рамки лексикографии.
Это вообще не словарь" - справедливо замечает критик. При этом значительная
часть "блатных" слов и выражений либо переврана, либо неправильно
истолкована. Например, "масть" означает касту в арестантской иерархии (вор,
козырный фраер, мужик, козел и т.д.), а вовсе не "принадлежность к
определенной преступной категории по виду деятельности" (то есть домушник,
скокарь, гопник и пр.), как того хотелось бы авторам. Подобное невежество
встречается у авторов на каждом шагу, устаревшая и современная лексика
смешаны в одну кучу без всяких помет.
Печальную картину представляет "Словарь воровского языка" (Тюмень,
1991). Чтобы составить представление о знаниях авторов, достаточно
нескольких примеров. Так, по их мнению, "воровским выражением" является
следующее - "клевые блуевые трузера с кокетками на боксайде"! Сленг стиляг
середины 70-х годов, которых в уголовной среде презрительно именуют
"додиками"... В качестве блатной лексики выступает также "КАТОН ТРУЩИЙСЯ -
одежда из джинсовой ткани, которая после носки изменяет свой первоначальный
цвет, вытирается". Не комментирую. Хотя встречаются иногда очень приличные
словарные статьи, особенно касающиеся воровских инструментов и карточного
шулерства.
К подобного же рода словарям можно отнести лексиконы, включенные в
издания "По ту сторону закона. Энциклопедия преступного мира" Льва
Мильяненкова (Санкт-Петербург, 1992), "Законы преступного мира молодежи"
Виктора Пирожкова (Тверь, 1994) и все словари "для служебного пользования",
с которыми мне приходилось иметь дело. Исключение составляет "Сборник
жаргонных слов и выражений, употребляемых в устной и письменной форме
преступным элементом" М. Никонорова (М., 1978). Автор честно пытался собрать
воедино все, что знал и слышал о языке уголовников, и в результате вышел
полный ералаш. К тому же составитель страшно безграмотен, и читать сие
пособие без содрогания невозможно. Но, по крайней мере, малая толика слов и
выражений современного арго в сборник вошла, хотя и в изуродованном виде.
Обидно, что некоторые авторы, которые могли бы создать достойный
словарь, опираясь на собственный опыт (например, исследователь криминальной
субкультуры подростков Пирожков), поддаются искушению компилировать
бездарные творения, в итоге их собственные словарные материалы тонут в
мутном потоке невразумительной лексики, не имеющей отношения к уголовному
арго.
ВЕНЦОМ БЕЗДАРНОСТИ И НЕКОМПЕТЕНТНОСТИ можно по праву назвать "Словарь
тюремно-лагерно-блатного жаргона" Данцика Балдаева ("Края Москвы", 1992)
(переиздана в двух томах под названием "Словарь блатного воровского жаргона"
(М., 1997)). Вот как характеризует словарь Плуцер-Сарно:
"Самым большим по объему и самым безграмотным стал "Словарь
тюремно-лагерно-блатного жаргона: Речевой и графический портрет советской
тюрьмы" (Д. С. Балдаев, В. К. Белко, И. М. Исупов), изданный в Москве в 1992
году. Это издание представляет собой хаотические материалы, которые даже
трудно назвать "словарными". При этом лишь незначительная часть этих
материалов имеет отношение к воровскому арго. В этой книге читателю
предлагаются просто списки слов без указания на их грамматическую,
семантическую, стилистическую природу. 30% этих слов - это
общеупотребительная интердиалектная (просторечная) лексика, в том числе
обсценная; примерно 5% - литературная лексика, 5% - иноязычные слова, не
имеющих никакого отношения к русскому арго, еще примерно 5% - диалектные,
областные слова. из заявленных Из 11 тысяч слов, якобы включенных автором в
словарь, лексем, предположительно имеющих отношение к воровскому жаргону,
оказалось в несколько раз меньше... Количество совершенно литературных слов,
включенных в словарь приводит читателя в полное недоумение...: адонис -
'красивый молодой... педераст', амбразура - 'окно...', ансамбль -
'сборище...', антилопа - '...девушка', антресоли - 'верхний ярус...',
архаровец - 'хулиган', бабахнуть - 'выстрелить', бабочка - '...галстук',
банан - 'мужской половой член', бегемот - '...толстяк', берлога -
'...укромное место', бизнес - 'сделка', бревно - 'глупый человек', бутон -
'красивая девушка', вода - 'пустой разговор', гардероб - 'униформа...',
голубой - 'гомосексуалист', громила - 'мужчина крупного телосложения...,
погромщик', гроши - 'деньги', губошлеп - 'болтун', гусар - 'повеса', записка
- 'письмо', клык - 'зуб', клюв - 'нос', клюка - 'трость', критика - 'брань'.
В самом деле, зачем включать в словарь слова, которые есть во всех словарях
русского литературного языка?"
При всем при том издатели не постеснялись предпослать словарю
предисловие, отдающее безоглядной хлестаковщиной: "Предлагаемый вниманию
читателей "Словарь..." - единственное в своем роде издание, предпринятое в
России за все годы Советской власти... Публикуемый в книге собственно
словарь русского лагерно-блатного арго содержит около 11 000 лексических
единиц, причем в большинстве своем это активная лексика. По объему материала
словарь может стать базовым для любого другого аналогичного словарного
издания...В качестве речений - иллюстративного словесного материала в
статьях словаря даются примеры живой письменной речи носителей жаргона
(публикуются подлинные письма и записки воров, заключенных, проституток и
т.д.)...Чтобы в полной мере оценить объем выполненной работы, достаточно
сказать, что самый опытный член авторского коллектива - Д. С. Балдаев
посвятил изучению лагерных субкультур около 40 лет жизни...".
Ну, что сказать? Разумеется, указанный словарь - далеко не единственное
издание подобного рода (к моменту его выхода одних только
"послеперестроечных" лексиконов "блатной фени" уже насчитывалось немало).
Использовать его как базовый положительно невозможно, поскольку он
представляет из себя невразумительную и безграмотную компиляцию. Что
касается самого автора, можно лишь сожалеть, что за 40 лет "изучения
лагерных субкультур" он ничему не научился.
А вот на "подлинных письмах воров" придется заострить внимание. Все они
- плод грубой, неумелой мистификации и никакого отношения ни к жаргону, ни
тем более к воровским малявам и ксивам не имеют. Видимо, авторы накропали
эти уродливые эпистолы, пользуясь диким воляпюком, лексику для которого они
черпали в собственном "словаре":
"Здорово, дед!
Вот прошло больше пяти лысаков как от хозяина. Отросла лешога...
Апирекция была всего два года... Как прицокался, балдел у корынки. Дергали в
гадиловку, где петюкали алты как вшиварю или анохе... Особо фордыбачился
фурсик из кадетов..."
Из всей этой галиматьи к уголовному жаргону имеют отношение слова
"хозяин" (начальник тюрьмы или колонии), "гадиловка" (отделение милиции) и
"дергать" в значении вызывать, приводить (типично арестантское словцо) да,
пожалуй, "корынка" (хотя нынче обычно используется лишь "корынец" - отец).
Остальное - плод больного воображения составителей. И главное: зачем вообще
бывшему арестанту, находящемуся на свободе, писать "вольному" приятелю
безобидное письмецо о своей жизни (живу у мамы, отросли волосы,
перевоспитывают менты) - на арго? По-другому изъясняться не может? Полная
ерунда. Так может рассуждать лишь профан, никогда не слышавший живой
жаргонной речи.
То же дремучее невежество - и в "липовых" "воровских записках". Вот
один из перлов - "Дубарь заначен в худуке" (труп спрятан в колодце).
Просторечное "заначить" означает: припрятать на время, оставить "на потом",
чтобы позже использовать. Так говорят о еде, куреве, наркотиках, деньгах...
С какой целью неизвестные "воры" "заначили" труп - чтобы доесть или
докурить? "Худук" же сроду не был словом жаргонным. Это - диалектная лексика
(см. "Толковый словарь" Даля). Еще до революции малограмотные составители
"воровских словарей" включили слово в состав жаргона, поскольку слышали его
от арестантов из крестьянской среды и посчитали "уголовным"... Нынче ни один
"сиделец" не скажет, что значит "худук" (сомневаюсь, чтобы это знали и
современные сельские жители).
Авторы словаря даже не удосужились прочесть статью Д. С. Лихачева,
которую сами же включили в свою книгу. Тогда бы они по крайней мере поняли,
что жаргонная речь - это вовсе не перевод каждого обычного слова на язык
"фени":
То, что воровская речь не может служить для тайных переговоров, должно
быть ясно, поскольку насыщенность ее специфическими арготизмами не настолько
велика, чтобы ее смысл нельзя было уловить слушающему. Воровская речь полна
слов и выражений, которые только слегка видоизменяют обычное русское
значение, о смысле которых легко догадаться и которые нельзя объяснить
простым "засекречиванием"... Обычная речь вора так же естественна и не
условна, как и речь представителя любой другой социальной группы. Законы
развития всякого языка - ее законы... ("Черты первобытного примитивизма
воровской речи")
Итог сказанному можно подвести словами того же Плуцера-Сарно,
написавшего о творении Балдаева:
"Эта книга собрала в себе ошибки всех предыдущих словарей с добавлением
нескольких тысяч новых ляпсусов и оплошностей. Между тем, словарь вышел
суммарным тиражом 60 тысяч экземпляров и стал основным изданием в данной
области, которым пользуются русисты всего мира. Хотя книгу никак нельзя
использовать по прямому назначению в качестве словаря. Это какой-то
буквенный ребус без отгадок. В России за последние сто лет выпущено около
сотни воровских словарей и других работ, содержащих лексические материалы
такого рода. Причем качество словарей, как это ни странно, ухудшалось с
каждым годом, поскольку авторы не стеснялись заимствовать материалы из
предшествующих словарей, никак их не редактируя и добавляя к чужим старым
ляпсусам свои новые. Словарь Д. С. Балдаева знаменует собой окончательный
тупик, в который зашла русская арготическая лексикография. Крайний
непрофессионализм сочетается здесь с опасной уже устоявшейся традицией
некритического заимствования материалов в ранее вышедших словарях".
Обезьяньи эксперименты
ДО СИХ ПОР МЫ НЕ КАСАЛИСЬ словарей, авторами которых являются люди с
филологическим образованием, претендующие на профессионализм в подходе к
непростой задаче составления лексиконов. Но это вовсе не потому, что
подобные издания выгодно отличаются от перечисленных выше. Они не менее
беспомощны, просто эта беспомощность - несколько иного рода. Наиболее
характерны в этом отношении "Язык из мрака. Блатная музыка и феня" Михаила
Грачева (Н. Новгород, 1992) и "Русская феня" Владимира Быкова (Смоленск,
1994).
Автор "Языка из мрака" выбрал беспроигрышный, на его взгляд, принцип
составления словаря - на основе мемуарно-художественной литературы,
отражающей реалии уголовной и лагерной жизни. Подход правильный, но только в
том случае, когда его использует человек, хорошо знакомый с нравами,
субкультурой, традициями и живым языком уголовно-арестантского мира.
Сторонний же исследователь обречен вместо полноценного словаря собрать и
систематизировать список отдельных слов с довольно убогими толкованиями. Что
и случилось с Грачевым.
Некомпетентность автора видна уже в названии. Что такое "блатная музыка
и феня"? Почему "и"? Ведь эти понятия абсолютно ничем не отличаются! Не
говоря уже о том, что в современном преступном мире оба эти названия
уголовного арго практически не используются, устарели. На вопрос "Ты по фене
ботаешь?" чаще всего последует ответ - "А ты на хуй летаешь?". Выражения
"ботать по фене", "ходить по музыке" выдают профана, "приблатненного" -
человека, далекого от уголовного мира, но пытающегося показаться "знатоком".
Но не это главное. Похвально, что Грачев черпал знания из 74 источников.
Однако он не слишком хорошо понимал, насколько эти источники достоверны, и
уж совсем не обращал внимание на то, что имеет дело с изданиями, отражающими
совершенно разные периоды развития уголовного арго, а также жаргон разных
криминальных слоев, нередко ограниченный границами отдельных регионов
(например, одесский). Соответственно, автор абсолютно не разделил в словаре
активную лексику уголовно-арестантского мира и устаревшую, архаизмы. Надо же
понимать, что "несчастные" С. Максимова в XIX веке говорили одним языком,
беспризорники 20-х годов и персонажи каверинского "Конца хазы" - другим,
лагерники Солженицына, Шаламова и Разгона - третьим, уголовники Марченко и
Габышева - четвертым... Кстати, уже и арго времен Габышева здорово
изменилось, а это - самый "свежий" источник Грачева, относящийся к 70-м
годам. И, конечно, с особой осторожностью следовало бы относиться к
цитированию произведений не автобиографических, а художественных. Потому
что, например, детективщик Николай Леонов - мягко говоря, не лучший знаток
жаргона.
В результате указанный лексикон "блатной музыки" нельзя считать
словарем в полном смысле слова. Его автор не имеет никакого представления о
языке, который он исследует; непонятно, о жаргоне какого периода идет речь,
словарь практически лишен каких-либо помет. Значительная часть
основополагающих терминов и понятий совершенно не нашла отражения в
словнике, в то время как здесь на каждом шагу встречаются просторечные,
общеупотребительные и давно забытые слова. Автор совершает дикие и нелепые
промахи, самонадеянно считая, что легко может из контекста определить
значение слова.
Поэтому "баклан" у Грачева значит "дурак", хотя на самом деле это -
скандалист, человек, постоянно лезущий на рожон, уголовник, осужденный за
хулиганство ("бакланка" - ст. 206 старого УК и 213 нового - "Хулиганство").
"Джеф", по Грачеву, это "наркотик морфий", тогда как это - сильнейший
амфетамин эфедрон, не имеющий к морфию никакого отношения и совершенно иначе
воздействующий на нервную систему. "Балерина", по мнению автора, отмычка.
Однако это абсолютно другой воровской инструмент, напоминающий ледобур:
вращающийся круг с резцами, который прижимают к металлической поверхности и,
приводя инструмент в действие ручкой, вырезают в металле круглое отверстие.
Или толкование слова "западло" как "грешно" - каково? Совершенно
неудовлетворительно толкование слова "зачушить" как "унизить". "Зачушить"
значит не просто унизить, а перевести в позорную масть, на всю оставшуюся
зоновскую жизнь сделать изгоем, презираемым существом. Если бы Грачев не
выдернул это слово из контекста, а удосужился прочесть "Одлян" Габышева
полностью, он бы обязательно дал верное и полное толкование. "Кнокать" - это
вовсе не "бить", а, наоборот, делиться с кем-то, помогать. "Кум" - не всякий
"представитель исправительно-трудовых учреждений", а только работник
оперативно-режимной части, причем чаще всего - ее начальник. Беда - в
лености ума исследователя, у которого не хватает желания и терпения заняться
настоящей научной работой, а не ее профанацией. Перечень грубейших "ляпов"
можно продолжать до бесконечности. Я не говорю уже о включении в состав
"блатной" лексики общеупотребительных слов и фразеологических сочетаний типа
"бузить", "вертеть вола", "задать лататы" и проч.
Вывод неутешителен, но предсказуем: попытка создать словарь уголовного
жаргона путем "выщипывания" арготической лексики из различных источников
окончилась плачевно. "Язык из мрака" - такая же провальная попытка, как и
другие.
Что касается "Русской фени" Быкова, она оставляет совершенно жалкое
впечатление - особенно в свете претензий автора на некий "научный подход".
Это хорошо выразил Плуцер-Сарно:
"Словарь Быкова - первая работа, в которой совершена хоть какая-то
попытка превратить бессмысленные списки слов в словарные материалы, то есть
попытка систематизации материала. К сожалению, эта попытка была заявлена в
предисловии, но не была реализована в самом словаре. На наш взгляд, именно
неоправданная претензия на научность делает эту работу самой безграмотной из
всех существующих".
Действительно, большую часть "жаргонной лексики" в словаре составляют
просторечные и грубо-просторечные слова и выражения, не имеющие отношения к
арго. Эта типичная ошибка авторов словарей доходит у Махова до крайности. Но
хуже всего, когда человек, абсолютно не знающий языка "дна", не понимающий и
не чувствующий его, берет на себя смелость сочинять примеры употребления
жаргонной лексики. Читать это, честно говоря, стыдно: вроде как
интеллигентный человек в зоопарке на глазах у всех передразнивает мартышку,
пытаясь копировать ее движения. Только у мартышки-то они осмысленны, а у
пересмешника являются проявлением идиотизма. А он совершенно уверен, что
способен легко перенять и повторить обезьяньи жесты и звуки: все-таки гомо
сапиенс! Только для того и даны гомо сапиенсу мозги, чтобы не кривляться
подобно обезьяне, а пытливо изучать смысл обезьяньего языка. Приводить
примеры я даже не буду - неудобно...
К СОЖАЛЕНИЮ, мне придется сказать несколько критических слов и о книге
человека, которого я очень уважаю и на книгах которого многие года учился -
профессора Валерия Михайловича Мокиенко. Его "Историко-этимологический
словарь воровского жаргона", по сути, почти не имеет отношения к уголовному
арго. И прежде всего потому, что автор не ориентируется в том, что является
блатной лексикой, а что - нет. Он совершенно серьезно черпает запас
"блатных" слов и выражений из словаря Балдаева и подобных изданий. Поэтому в
его исследовании в качестве "воровских" рассматриваются такие слова и
фразеологизмы, как "бочку катить", "буза", "гнать тюльку", "до лампочки",
"вешать лапшу", "пижон", "под колпаком", "финт ушами" и т.д. Я не говорю уже
о том, что автор не знает, какие слова являются устаревшими, какие входят в
состав активной жаргонной лексики. Поэтому его толкования многих
фразеологизмов вызывают недоумение и сожаление. Например: "Слово Аноха в
современном арго характеризует умственно отсталого или наивного,
простодушного, недалекого человека". Автору невдомек, что слова "Аноха" в
современном жаргоне вообще не существует. Это - архаизм конца прошлого века.
Или о выражении "шварц-вайс": "В воровском арго это словосочетание уже давно
обозначает "паспорт на чужое имя". Между тем это словосочетание на
современном жаргоне ничего не обозначает, оно давно уже устарело и отошло в
область преданий. Перечислять подобные промахи не имеет смысла: практически
весь словарь является сплошной ошибкой - в результате некритического
отношения автора к многочисленным "липовым" "исследованиям" арго и
безоговорочной вере в компетентность их авторов.
ВЫШЕ Я ЧАСТО ЦИТИРОВАЛ статью Алексея Плуцера-Сарно "Русский воровской
словарь как культурный феномен". Статья действительно грамотная и во многом
справедливая. Однако автор, сам того не осознавая, нередко повторяет ошибки
и просчеты тех, кого сам же критикует за некомпетентность. И причина в том,
что Плуцер, так же, как и его коллеги, совершенно не знаком с лексикой
блатного арго. Потому нередко попадает в глупое положение, пытаясь разделить
слова на "воровские" и "неворовские". Критикуя словарь Дубягина, он
безапелляционно утверждает: "Слова бабки, балда, бедолага, бич, бугор, бычок
и тому подобные явно не имеют ни малейшего отношения к воровскому жаргону, а
являются общеупотребительными...". Однако все перечисленные слова являются
именно лексикой уголовно-арестантского жаргона! Да, "бабки" сейчас вошли в
состав общеупотребительной лексики, однако слово это - изначально уголовное
(для справки можно обратиться хотя бы к "Петербургским трущобам"
Крестовского или к словарю Даля). "Балда" тоже имеет несколько арготических
значений, одно из которых - солнце:
Вместо воли - "небо в клетку",
Солнца нет, а есть "балда"...
(Из тюремного фольклора)
"Бедолага" - осужденный, который постоянно бомбардирует
административные органы жалобами, доказывая свою невиновность ( на старом
жаргоне - пистолет; сегодня это значение сохранилось в языке малолетних
преступников в форме "беда"). Слово "бич" тоже с давних пор существовало в
уголовном арго, заимствованное из матросского сленга, и даже имело во
времена ГУЛАГа чисто арестантскую "народную этимологию" - "Бывший
Интеллигентный Человек" (интеллигенты в лагерях быстрее всего опускались и
становились оборванцами, доходягами, ковырялись на помойках). "Бугор" тем
более слово уголовное: бригадир заключенных, а на Севере даже - авторитетный
уголовник, стоящий во главе группы арестантов или преступной "кодлы".
"Бычок" - вообще словечко знаменитое, рожденное зэками - строителями
Беломорканала (по этому поводу существуют даже целые исследования). Человек,
который берется судить других, должен знать такие элементарные вещи. В
другом месте, критикуя уже Балдаева за то, что тот включил в свой словарь
подавляющее большинство общеупотребительных слов, Плуцер пишет: "Из более
чем пятидесяти словарных статей, расположенных на страницах 140-141, могут
быть признаны как строго воровские только 6 слов: заехорить, зажмуренный,
зажухать, заимка, зайти, закабурить". Между тем отношение к воровскому
жаргону из перечисленных имеют только слова "зажмуренный", "зажухать" и
"закабурить".
Кто без греха...
КРИТИКУЯ ДРУГИХ, не могу обойти молчанием свой собственный "Словарь
блатного и лагерного языка. Южная феня" (Ростов-на-Дону, 1992). С сожалением
приходится признать, что и он не лишен серьезных недостатков. Во многом они
обусловлены тем, что издание было случайным: в издательстве "Гермес"
готовилась моя четырехтомная "Блатная энциклопедия", и то, что вошло в
словарь, было всего лишь наметками, набросками к ней. Директор "Гермеса",
покойный Вадим Костинский, предложил издать их в качестве небольшого
словарика, не дожидаясь выхода энциклопедии. Я согласился. Возможно, делать
этого не следовало, но - что сделано, то сделано. Несмотря на явное
несовершенство, словарь получил очень лестные отзывы от многих филологов,
однако сам я прекрасно вижу свои просчеты. Один из главных - неоправданное
включение общеупотребительной, просторечной лексики в качестве арестантской
и уголовной: "хай", "хайло", "по уму", "уебище", "трубы горят", "телка",
"толкнуть" и т.д. Это, к сожалению, типичная ошибка филолога, обусловленная
стремлением включить в сферу своего исследования как можно больше материала.
В словаре также фактически отсутствуют иллюстративные примеры и
грамматические пометы. Не отражены некоторые краеугольные понятия и термины
уголовного жаргона, упущены важные значения отдельных слов. Нет словарных
статей "бродяга", "каторжанин", "положенец", "воровская идея" и т.д.;
отсутствуют такие определения, как "правильный", "достойный", "прокоцанный"
и т.д.; в словарной статье "босяк" отсутствует основное значение -
"профессиональный уголовник, соблюдающий воровские законы, отрицательно
настроенный по отношению к администрации мест лишения свободы; одобрительная
характеристика преступника и арестанта", в статье "пассажир" не дано главное
значение - "любой осужденный; "случайный пассажир" - осужденный, не имеющий
отношения к профессиональным преступникам, "не отсюда пассажир" -
подозрительный осужденный, не заслуживающий доверия" и т.д.
И все это - несмотря на то, что уже ко времени выхода словарика я
одиннадцать лет прослужил в уголовно-исполнительной (тогда еще -
исправительно-трудовой) системе, неплохо был знаком с жаргоном уголовников,
обладаю определенными знаниями в области лексикологии, фразеологии,
этимологии... Что же говорить о людях, берущихся, мягко говоря, не за свое
дело, пытающихся с кондачка решать серьезнейшие лексические задачи?
НО КАКОЙ ЖЕ СЛОВАРЬ современного жаргона можно рекомендовать читателю?
Из всех существующих я бы в первую очередь посоветовал "Краткий словарь
блатного жаргона" (см. первую главу) и как вспомогательный к нему - свой
собственный. К сожалению, пока ничего лучшего нет. Вернее, есть. Но не
словарь в прямом смысле. Я имею в виду переводы классической поэзии на
блатной жаргон Фимы Жиганца "Мой дядя, честный вор в законе..."
(Ростов-на-Дону, 1999) - особенно подробные комментарии, где разъясняются
слова и понятия уголовно-арестантского жаргона. Можно также обратиться и к
другим книгам Жиганца, прежде всего - "Тюремным байкам", "Жемчужинам
босяцкой речи", "Пословицам и поговоркам русских уголовников" и т.д. Это -
достоверные материалы к изучению русского уголовного арго.
Популярность: 2, Last-modified: Thu, 30 Nov 2000 12:29:07 GmT