Святослав Логинов. Автопортрет

Святослав Логинов. Автопортрет
___________________________________
Файл из библиотеки Камелота
http://www.spmu.runnet.ru/camelot/
--------------------

+------------------------------------------------------------------+
| Данное художественное произведение распространяется в |
| электронной форме с ведома и согласия владельца авторских |
| прав на некоммерческой основе при условии сохранения |
| целостности и неизменности текста, включая сохранение |
| настоящего уведомления. Любое коммерческое использование |
| настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца |
| авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. |
| |
+------------------------------------------------------------------+
По вопросам коммерческого использования данного произведения
обращайтесь к владельцу авторских прав непосредственно или
по следующим адресам:
E-mail: barros@tf.ru (Serge Berezhnoy)
Тел. (812)-245-4064 Сергей Бережной

Официальная страница Святослава Логинова:
http://www.sf.amc.ru/loginov/

--------------------------------------------------------------------

Святослав ЛОГИНОВ

АВТОПОРТРЕТ

Валерий Александрович Полушубин вышел на пенсию. Провожали его
хорошо, двумя отделами. Читали приказ директора, говорили
прочувствованные слова о заслуженном отдыхе. Отдел Главного инженера
подарил спиннинг, отдел Главного энергетика - большую хрустальную
конфетницу. Валерий Александрович не был рыболовом и не ел конфет,
потому что страдал диабетом, но речи ему понравились.
Инга Петровна, которую Полушубин про себя иначе как "фитюлькой" не
называл, преподнесла репродукцию на спецткани - мадонну с младенцем.
Такого Валерий Александрович не ожидал, отношения с "фитюлькой" были
не из лучших. Ингу Петровну взяли специально на смену ему, они
отрабатывали вместе три месяца: месяц до шестидесятилетия Полушубина и
два "жадных" предпенсионных месяца. Теперь "фитюлька" будет сама себе
начальником, а на радостях можно и мадонну отвалить.
Вечером Валерий Александрович спрятал ненужную удочку и
конфетницу, потом начал рассматривать картинку. Что в ней люди
находят? Сидит девица и кормит титькой голого рыжего мальчишку.
Приличный человек, такое заметив, глаза отводит.
Репродукцию Валерий Александрович убрал на шкаф, положил мадонной
вниз, чтобы не пылилась, и решил при случае кому-нибудь передарить.
Самому Полушубину мадонна была ни к чему, а что касается младенцев, то
дети у него ассоциировались с надоедливым плачем по ночам, да с графой
в расчетной ведомости, по которой с него шестнадцать лет высчитывали
четверть зарплаты. Но это было давно, теперь Валерий Александрович жил
один и знать ничего не знал о бывшей семье.
Со следующего утра для Валерия Александровича началась новая
жизнь. За годы работы он привык чувствовать себя необходимым
человеком. Ежедневно с трех до пяти часов у его кабинета толпились
люди, пришедшие на инструктаж, и если Полушубин почему-либо
задерживался, они покорно ожидали. Ни одна инструкция не имела силы
без его подписи, рацпредложения присылались к нему на заключение, а
технологические регламенты для согласования. Так что причин для
самоуважения было достаточно.
Сначала Валерий Александрович считался просто инженером по технике
безопасности, потом, когда ему прибавили зарплату, стал требовать,
чтобы на документах стояло: "старший инженер по технике безопасности".
Без этого Полушубин ни одной бумаги не подписывал, хотя смутно
подозревал, что такой должности в штатном расписании нет.
Теперь новоиспеченный пенсионер утверждал свою значительность
другими способами. Он чуть не ежедневно инспектировал двор, заставляя
скрежетать зубами дворника, да смерти надоел санэпидстанции и
участковому инспектору телефонными звонками и сигналами, а работников
ближайшего универсама довел до предынфарктного состояния жалобами на
некультурное обслуживание и проверками: не прячут ли продавцы под
прилавок дефицитные творожные сырки. Все это Полушубин совершал
бескорыстно, ибо, как диабетик сладких сырков есть не мог.
Не обошел Валерий Александрович вниманием и задний двор
универсама. Заглянул, устроил разнос рабочим за раскиданные ящики.
Грузчики лениво отбрехивались, потом пообещали надеть неугомонному
пенсионеру ящик на голову. Угроза Валерия Александровича не испугала,
но все же он решил уйти. Однако, у ворот его остановил какой-то
человек.
- Папаша, купи, - сказал он, протягивая сверток. - Задарма отдам.
Валерий Александрович невольно глянул. Продавец относился к
разряду "бывших интеллигентов" и, конечно же, не мог предлагать вещь
хоть на что-нибудь годную. Но едва со свертка слетела бумага, Валерий
Александрович сразу понял, что перед ним хотя и ненужная, но настоящая
вещь. В крепком, сделанном из лакированной фанеры ящичке рядами лежали
тюбики, в специальных круглых и овальных гнездах помещались бутылки и
флаконы. Три разной толщины кисточки теснились сбоку.
Действительно, зачем все эти богатства бывшему старшему инженеру
по ТБ? Но жила в Валерии Александровиче простительная слабость к
добротным, пусть даже бесполезным вещам.
Продавец, заметив неуверенность на лице Валерия Александровича,
резко пошел в атаку:
- Что, папаша, берешь? Тогда с тебя четвертной.
Цена сразу охладила Валерия Александровича, и он, для того больше,
чтобы позлить, предложил:
- За три рубля возьму.
- Что?! - взревел бывший интеллигент, но тут же, сникнув,
попросил: - Восемь-то рублей дай. Ты вникни, какие краски. И не
троганые. Этот набор втрое стоит, да еще и не достанешь нигде...
Валерий Александрович прикинул в уме, что сегодня дают в винном,
и, определив таким образом минимальную сумму, сторговался на пяти
рублях. Получив деньги, бич поспешил в отдел, а оттуда снова во двор
универсама, где для любителей оборудован был закуток, и стакан не
очень грязный стоял на ящике, а порой объявлялись соленые помидоры или
иная полезная снедь, вытащенная во двор под засаленным грузчицким
передником. Вышел он из закутка вовсе не умиротворенный, как можно
было бы ожидать, а напротив, крайне агрессивный.
- Ну?! - закричал он, увидав, что Валерий Александрович еще не
ушел, а следит за разгрузкой молочной машины. - Купил? А на кой он
тебе? Это не краски, а мечта, я их для великой картины берег, а ты за
пятеру у человечества великий шедевр украл! Дерьмо ты!..
Валерий Александрович хотел ответить, но растерявший остатки
интеллигентности алкоголик перешел на крутой мат, и Валерий
Александрович поскорей ушел, провожаемый воплем:
- Думаешь купил и художником стал? Не получится!..
Бессильная пьяная злоба пропившегося живописца вообще не задела бы
Валерия Александровича, если бы не одно, мелкое казалось бы, событие.
Дома Валерий Александрович включил телевизор и попал как раз на
передачу о художниках. А точнее - о современном авангарде. Жалобы на
то, как худо жилось живописцам в застойные годы, мало тронули
Полушубина. Сам он честно работал и жил неплохо. Грех жаловаться, хотя
желательно было бы получать побольше. Значит, эти просто работать не
хотели. Но полотна, которые крупным планом показывали с экрана,
потрясли и возмутили его. Искаженные хари, детские каракули, черные
квадраты... И это живопись? Да так каждый сможет!
Валерий Александрович повернулся к столу, где все еще лежал ящик с
красками, сдвинул полированную крышку. Тюбики, казалось, ждали, когда
умелые пальцы выдавят на палитру их цветное содержимое.
В душе Валерия Александровича созрело решение. Раз уж он купил эту
штуку, то ее надо использовать. Он напишет картину, свой портрет. Да,
он не художник, его не учили, не тратили на него народные деньги, но
он сделает лучше, чем эти ноющие неудачники.
Валерий Александрович подошел к зеркалу, чтобы рассмотреть себя.
Конечно, он не красавец, прожитые шесть десятков отпечатали заметный
след, но они же придали лицу значительность, уверенное спокойствие и
благородство, рожденное сознанием личной нужности. Валерий
Александрович остался доволен своей внешностью и упрочился в принятом
решении.
Прежде он, томимый пенсионным бездельем, подумывал о
воспоминаниях, исписал даже пару страниц в учетной книге, бог знает
когда и зачем вынесенной со службы. На двух учетных страницах
уместились сведения о месте и времени рождения, о ближайших
родственниках, а также перечень мест работы и должностей. Короче,
лаконичный язык, которым так гордился Валерий Александрович (никогда
начальство не вычеркивало из составленных им писем ни единого слова),
на этот раз подвел хозяина. Вместо воспоминаний получилась
автобиография. Подвела привычка. Но к живописи-то у него привычки нет,
и здесь он сумеет рассказать о непростой, но недаром прожитой, нужной
людям жизни.
Валерий Александрович прекрасно знал, о чем должно рассказывать
искусство, и не сомневался, что на этот раз все получится как нельзя
лучше.
Оставались некоторые технические трудности. Чем писать у него
есть, а на чем? Не скатерть же портить... Валерий Александрович
немного поразмыслил, потом достал старую чертежную доску, на которой
давно уже не чертил (с той поры, как сменил должность конструктора на
инженера по ТБ) и с помощью струбцины закрепил на ней подаренную
"фитюлькой" репродукцию, здраво рассудив, что спецткань выдержит еще
один слой краски.
На следующий день с утра Валерий Александрович отправился в
библиотеку. Он был не настолько самонадеян, чтобы хвататься за кисть,
не подготовившись предварительно теоретически. За день Валерий
Александрович выяснил, что в библиотеке имеется очень неплохая
столовая, где подают говяжью печень в сметанном соусе, вкус которой он
успел позабыть, установил, что холст должен быть прогрунтован (прямо
по холсту пишут только эти, модные), а также запомнил два непонятных
слова: пленер и подмалевок.
По дороге домой Валерий Александрович зашел в магазин и купил
стограммовую баночку белил. Тратить на грунтовку краски из набора было
жалко.
Репродукция ожидала его, зажатая в струбцину. Девица сидела с
расшнурованным платьем и не смотрела на Валерия Александровича. А
младенцу тем более все было до феньки. Он, закатив глаза, сосал
титьку.
- Бесстыдница! - сказал Валерий Александрович и принялся
замазывать девицу белой краской.
Когда белила высохли, Валерий Александрович попытался набросать
карандашом свое лицо. Неожиданно из этого ничего не вышло. Глаза
съехались вместе, нос скукожился, а подбородок занял чуть не половину
всего пространства.
Неудача не обескуражила Валерия Александровича, зато он понял,
откуда взялись искаженные хари на нынешних картинах. Не умеют
рисовать, взяли бы фотографию да перевели на холст.
Сам Валерий Александрович фотографией пользоваться не собирался, у
него наготове был другой способ, доступный лишь инженеру, конструктору
- короче, образованному человеку.
Валерий Александрович достал с антресолей, где хранились
инструменты, рейсшину и штангенциркуль, расчертил белый фон на
квадраты и принялся замерять и переносить на холст свои размеры. К
вечеру рисунок был готов. Точнее, не рисунок, а чертеж. Человеческое
лицо, вроде бы совершенно правильное, смотрело мимо Валерия
Александровича бельмами рыбьих глаз и не выражало ничего.
- Фоторобот, - вспомнил Валерий Александрович словечко из недавно
смотренного телесериала.
Получилось именно то, что он и ожидал. Если бы с помощью
штангенциркуля и рейсшины можно было бы создавать портреты, то овчинка
не стоила бы выделки, всякий техник лепил бы шедевры. А Валерий
Александрович был уверен, что такое под силу только инженеру.
Предстояло научиться передавать выражение лица, и Валерий
Александрович вновь отправился в библиотеку. Сделал он это тем
охотнее, что нежно любил тушеную печень и надеялся вновь получить ее
на обед.
Печенка Валерию Александровичу досталась, а вот нужной книги не
нашлось. Библиограф справочного отдела сбилась с ног, таская ящики с
карточками. Книги, записанные на них, явно не могли научить, каким
образом не только сделать изображение живым, но и показать характер
человека.
В конце концов, Валерий Александрович, не желающий объяснять
истинную цель своих поисков, признался, что ему надо связать внешность
с характером человека. Библиограф просветлела лицом и принесла
запыленную коробку, в которой хранились карточки на сочинения,
посвященные всевозможным лженаукам, начиная с хиромантии и кончая
графологией. Названия этих книг обещали все, что угодно, и
воодушевленный Валерий Александрович выписал кучу книг, самоновейшие
из которых были отпечатаны во времена нэпа.
Графология показалась Валерию Александровичу заумной и скучной,
хиромантию он справедливо счел мошенничеством. Заинтересовался было
антропометрией, но автор быстро свел разговор к поимке преступников, и
Валерий Александрович отложил и эту книгу. Немало его позабавила
краниметрия по Галлю. Читая, Валерий Александрович то и дело ощупывал
свою голову, выискивая различные шишки. Шишек оказалось на удивление
мало, одна лишь слуховая память, если верить пособию, была у Валерия
Александровича хорошо развита. Не было ни религиозности, ни коварства,
с чем Валерий Александрович согласился, не было и чувства прекрасного,
что показалось обидным. Но самое главное, у Валерия Александровича
полностью отсутствовала математическая шишка, а значит и способности.
Это уже представлялось откровенной неправдой, ибо Валерий
Александрович высчитывал, сколько ему полагается сдачи, быстрее любого
кассира. Но все же, книжка была любопытной, и кое-что Валерий
Александрович выписал в учетный гроссбух рядом с несостоявшимися
воспоминаниями.
Домой он шел в приподнятом настроении. Душу ласкала мысль, что
другие люди, интеллектуалы даже, выйдя на пенсию, опускаются,
просиживают время у телевизора, рубятся в домино, а он занимается
искусством, сам создает его, а сейчас, вот, возвращается из
библиотеки, где повышал культурный уровень.
Валерий Александрович сидел прямо, пристально разглядывая свое
отражение в стекле вагона, прикидывал, как он будет выглядеть на
картине. Получалось хорошо, полушубинское отражение смотрело из
темноты туннеля благосклонным взглядом, и даже змеящиеся полосы
кабелей не портили внешности.
Но как трудно оказалось перенести это простое с виду лицо на
полотно! Когда Валерий Александрович попытался обвести краской
изготовленный чертеж, вместо лица образовалось глупое розовое пятно.
Даже отдаленное сходство с человеком исчезло.
Вновь Валерий Александрович полез на антресоли. Там, за
раздвижными дверцами хранилось великое множество нужных и полезных
вещей, разными путями доставшихся Полушубину. Туда же должен был
отправиться и ящик с красками, но вместо того, он обосновался на столе
и потянул вниз остальные спрятанные богатства.
Но Валерий Александрович не роптал. Напротив, он находил в
происходящем как бы объяснения, зачем ему много лет назад
потребовалась та или иная вещь. Сколько времени лежал без движения
кривой циркуль-измеритель, вынесенный Валерием Александровичем из
инструментального участка, а все-таки потребовался - и вот он,
целехонький, ни разу не использованный! И так во всем. Ни одна вещь,
если, конечно, это настоящая вещь, никогда не пропадет втуне. Рано или
поздно - про нее вспомнят.
В пыльных недрах антресолей рядом с коробками кнопок и скрепок,
позади зачерствевших лент к пишущим машинкам и ручного
скрепкосшивателя обнаружился футляр с портативным спектроскопом.
Элегантная вещь: чуть больше театрального бинокля, и с виду похож, но
нужен не театралам, а металлургам. Направляешь бинокль на какой-нибудь
предмет, вращаешь верньер, словно на резкость наводишь, а вторым
глазом видишь ряд цифр: длины волн и интенсивность. Удобная вещь:
заглянешь через нее в летку и видишь, готова ли сталь, а если не
готова, то какие добавки в нее следует внести. Досталась она Валерию
Александровичу, когда тот, еще до КБ работал мастером в цеху. Валерий
Александрович справедливо рассудил, что спектроскоп прибор тонкий,
неумелыми руками недолго его и загубить, а опытный сталевар и без
спектроскопа на глазок готовность стали определит. Решил он тогда
прибор от греха прибрать, целее будет - и оказался прав.
С помощью прибора Валерий Александрович и собирался управляться с
непокорными красками. Ясно, что это под силу только инженеру.
Несколько дней Валерий Александрович безвылазно просидел перед
мольбертом. Почти сразу он определил, что в зависимости от освещения,
разительно меняются оптические характеристики его лица. Тогда Валерий
Александрович завесил окна глухими шторами, отгородившись от
наступающей весны, и начал работать при электричестве, гарантирующем
постоянство условий.
Сначала Валерий Александрович изучил свойства чистых красок,
отыскал на своей физиономии места им соответствующие и закрасил на
восстановленном чертеже первые квадратные миллиметры поверхности.
Затем он начал смешивать краски, подолгу изучая через спектроскоп
выдавленную на палитру массу, медленно, с трудом подбирая нужные
оттенки.
Постепенно края фоторобота покрылись аккуратными мазками.
Накладываясь друг на друга, мазки не сливались, каждый был отдельно от
других. Что-то подобное Валерий Александрович видал на иллюстрациях к
учебнику живописи. Он даже вспомнил похожее на ругательство слово
"пуантилизм". Первым побуждением было немедленно замазать весь
"пуантилизм", но потом Валерий Александрович пришел к выводу, что это
необходимый этап, поскольку все равно надо учиться подбирать оттенок.
Рябая, в цветных точках морда целый месяц украшала квартиру.
За все это время Валерий Александрович лишь однажды вышел из дома
не по делу. Вспомнил вдруг, что приближается день рождения сына. И,
кажется, кругла дата - тридцать пять лет. Сына Валерий Александрович
не видел лет пятнадцать или даже больше. Первые годы после развода и
размена квартиры Валерий Александрович регулярно раз в месяц навещал
бывшую супругу и водил сына гулять. Но потом парень все чаще стал
где-то пропадать, и Валерий Александрович, которому надоело зря
кататься через весь город, бросил ездить.
А теперь вспомнил про день рождения и решил навестить наследника.
В подарок повез пенсионный спиннинг. Ехал с хорошим добрым чувством,
как и полагается работнику искусств, а получилось, что напрасно ехал.
Открыла дверь незнакомая гражданка и сообщила, что Полушубины здесь
давно не живут. Сын, оказывается, успел жениться, даже ребенок есть -
девочка или мальчик Валерий Александрович не поинтересовался. Вот и
переехали.
Назад Валерий Александрович возвращался в раздраженном состоянии.
Обидно было, что не предупредили его ни о женитьбе сына, ни о рождении
внука (или внучки, неважно, в конце концов!), ни о переезде. Вот она
благодарность! И это за все, что он делал для них! Ведь ни разу ни на
один день не задержал выплаты алиментов. Действительно, добрые дела не
остаются безнаказанными.
После испытанного разочарования Валерий Александрович с головой
ушел в живопись. Он закрасил пестрый холст и начал все заново. Теперь
у него был опыт. Пользуясь таблицами, составленными в эпоху
"пуантилизма", Валерий Александрович довольно быстро подбирал нужные
сочетания, а не наносил краски наугад, пятная полотно в разных местах.
Теперь он начал с волос и постепенно спускался вниз, не оставляя
непроработанным ни единого квадратного миллиметра.
Следующую трудность нельзя было назвать неожиданной, просто
Полушубин старался не думать о ней, потому что не знал, как с ней
справиться. Спектроскоп при работе закрывал брови, переносицу, часть
лба и оба глаза. Прямо посреди портрета неизбежно должно было
получиться белое пятно. Слегка сдвинув прибор, морщась и искажая лицо,
можно рассмотреть часть закрытой зоны, например, брови, но глаза
всегда оставались скрыты. Самую ответственную часть работы предстояло
делать вслепую.
Много часов Валерий Александрович, вооружившись кистью и альбомом
выкрасок (память о службе на текстильной фабрике) провел перед
зеркалом, разглядывая свои глаза и пытаясь угадать длину волны, чтобы
передать колер. Остановился на двух композициях, с виду совершенно
одинаковых, хотя прибор утверждал, что в одну из них луч света
проникает значительно глубже.
И тут Валерий Александрович вспомнил о проштудированных в
библиотеке томах по физиогномике. Он достал автобиографический
гроссбух и вскоре отыскал выписанное на всякий случай утверждение:
"Ежели у кого глаза бывают прозрачны, таковой человек характером
добросердечен". Валерий Александрович ни тогда, ни сейчас подобным
утверждениям цены не давал, но что-то толкнуло его под руку, и он
выбрал ту краску, что пропускала вглубь цвет. Конечно, это ерунда, но,
кто знает, вдруг в этом что-то есть? А что касается добросердечности,
то он в жизни зла никому не желал.
Валерий Александрович осторожно прорабатывал левый глаз, когда
неожиданно грянул дверной звонок. Пришлось отложить кисти и идти
открывать. За дверью стояла Инга Петровна, бледная и зареванная.
Валерий Александрович проводил "фитюльку" на кухню. Выслушал.
На заводе случилась авария: в автоклавной сорвало временный
паропровод, острым паром обварило человека. И "фитюлька", которой
предстояло за все отвечать, прибежала к Валерию Александровичу за
советом.
Паропровод в автоклавной с самого начала вызывал опасения
Полушубина. Ясно же, что нельзя перегретый пар пускать через резиновый
шланг. Рукав либо сойдет с оливки, либо хомуток перережет ставшую
непрочной резину. В обоих случаях результат будет один и тот же. И
вот, пожалуйста. Теперь "фитюлька" сидит у него за кухонным столом и
твердит, размазывая с ресниц тушь:
- Валерий Александрович, ведь вы же подписали разрешение на
строительство времянки!..
Это была правда, Главный инженер давил на Полушубина, и тот
завизировал документы, решив, что полгода времянка продержится, а
через полгода он уже давно будет на пенсии. Так и вышло, только
Валерий Александрович не рассчитал, что "фитюлька" разыщет его адрес и
явится к нему домой.
- Подписал, - признал Валерий Александрович, - потому что объект
надо было сдавать. Сорвали бы сроки - остались бы без премии. А вы
должны были составить дефектную ведомость и не давать разрешения на
пуск, пока все н будет переделано. Так что я тут ни при чем. Ваша
недоработка.
"Фитюлька" ушла в слезах, а Валерий Александрович уже не брался за
кисть в этот день. Стараясь успокоиться, он перечитывал конспект
"Очерка физиогномических сведений", удивляясь простоте рекомендаций и
безаппеляционности тона:
"Люди решительные и твердые в убеждениях имеют брови прямые", -
читал Валерий Александрович.
Отложил конспект, придвинул зеркало. Брови как брови, сросшиеся,
над глазницами слегка приподнятые. У висков ширины восемь миллиметров,
посредине - двенадцать. Странно, неужели из-за этих четырех
миллиметров разницы из его облика исчезает решительность? Но ведь она
у него есть! Только что он весьма решительно дал понять Инге Петровне,
что не собирается отвечать за чужие ошибки.
Валерий Александрович взял измеритель, транспортир, приложил к
лицу. Точно, двенадцать миллиметров. Хотя... можно, пожалуй, и
одиннадцать. Не сталь же измеряет, живое тело, допуски большие. И угол
разлета бровей он, кажется, завысил. Надо градуса на полтора
поменьше...
Третья попытка создать автопортрет тоже не удалась. Валерий
Александрович не сумел состыковать глаза и брови с остальным лицом.
Глаза жили сами по себе, а все остальное замерло в напряженной
неподвижности. Казалось, портрет приник к окуляру спектроскопа и
считывает показания.
С этим Валерий Александрович смирился бы. Сосредоточенное лицо не
так плохо. Во всяком случае, любой увидит, что на портрете не
какой-нибудь вертихвост, а человек серьезный и занятый важной работой.
Гораздо хуже обстояло дело с фоном. Когда Валерий Александрович
попытался изобразить занавеску за своей спиной, эффекты картины
нарушились, щеки портрета забликовали, а все лицо ушло вглубь.
Получилась на картине портьера с большой дырой посредине, а в эту
дыру, словно позируя довоенному фотографу, выглядывает лицо. Сплошное
безобразие.
Вслед за розовой лепешкой и "пуантилизмом" была закрашена и
"дыра". Подтверждая наличие у себя решительности, Валерий
Александрович приступил к картине в четвертый раз.
Но прежде он вновь сходил в библиотеку и, просидев там семь часов
(с перерывом на обед, разумеется) переписал из "Очерка
физиогномических сведений" все, что посчитал важным.
Новый вариант Валерий Александрович начал с занавески. Потом, как
и в прошлый раз перешел к волосам, лбу... Но теперь у него под рукой
постоянно находилась раскрытая тетрадь, и работая, Валерий
Александрович бормотал про себя:
- Лоб широкий и открытый изобличает человека честного,
отличающегося благородностию натуры.
Валерий Александрович отложил кисть и взялся за измеритель. Нет,
он не собирается приукрашивать себя, все должно быть в пределах
допуска. Он не хочет приписывать себе каких-то там дворянских
добродетелей, но честным-то он был всегда! В жизни копейки чужой не
взял. А чего стоит хотя бы позавчерашняя история? Только глубоко
порядочный человек способен поступить так, как он.
В тот день Валерий Александрович отправился в магазин. Занявшись
живописью, он не мог как прежде контролировать работу торгового
центра, но, когда приходил за покупками, то строго проверял взглядом
зал, продавцов и покупателей. Обходя стеллажи и витрины-холодильники,
Валерий Александрович заметил вора. Сначала он не понял, что делает
эта старушка, зачем складывает пачки масла в бидон, лишь потом
сообразил в чем дело и восхитился хитроумному плану. Бабка купила литр
разливного молока в трехлитровый бидон, а остальное пространство
собиралась заполнить маслом. Расчет прост: не станет же кассир шарить
на дне бидона, возьмет с нее как за три литра молока - и дело с
концом. Но на пути похитителя появился Валерий Александрович. Он не
стал хватать старушку за воротник и тащить к ответу. Он просто подошел
к администратору, тихонько показал нарушительницу и объяснил, чем та
занималась.
И уже уходя, наблюдал,как кассир при свидетелях выволакивает из
бидона ворованное масло, а старуха бормочет что-то о пенсии, которой
не хватает на жизнь. Хотя, при чем здесь пенсия? Ему, например,
хватает, потому что всегда честно работал, а если эта бабка в
молодости дурака валяла, вместо того, чтобы зарабатывать стаж, то
пусть и пожинает, что заслужила.
Лоб на портрете Валерий Александрович расширил на толщину линии.
Контрольные замеры никакой разницы с оригиналом не обнаружили.
Сложный вопрос ошибок в измерениях, проблема допусков, которой
Полушубин прежде попросту не замечал, встала теперь перед ним. Это
из-за нее не состыковывались отдельные части лица, и исчезала
согласованность деталей, которая, как тайно подозревал Валерий
Александрович, и называется художественным образом.
Например, подбородок. При замерах можно чуть сжать штангенциркуль
или, напротив, оставить зазор. А кроме того, толщину имеет даже самый
легкий карандашный штрих, не говоря уже о касании кисти. Вот здесь-то,
в пределах погрешности измерений, подбородок должен соответствовать
имеющимся чертам характера.
Но одна беда - по поводу нижней челюсти книга гласила: "Подбородок
округлый встречается у людей мягких, сентиментальных и любящих
семейные радости, но недалеких умом. Имеющий острый подбородок остер
разумом, хитер и изворотлив, но зол и жестокостью прочих превосходит.
Если же какой муж бородой тверд, то характер имеет необузданный,
вспыльчив, да отходчив, а в бою смел. В жизни щедр и нерасчетлив."
Подобная противоречивая характеристика никак не устраивала
Полушубина. Разумеется, у него есть недостатки, но не такой же набор.
Полностью ни одно из описаний к нему не подходило. Валерий
Александрович подолгу сидел у зеркала, измерял свою челюсть самыми
разными способами и сочетаниями. Больше всего подбородок напоминал
первое описание, но здесь Валерий Александрович был согласен лишь с
одним пунктом: любовь к семейным радостям.
Женился Валерий Александрович еще студентом, причем по любви. В
молодости он был хорош собой и мог выбирать. Он и выбрал свою
однокурсницу - Риту, замечательно красивую девушку. А то, что у Риты
была оставшаяся от родителей трехкомнатная квартира, лишь укрепило его
в принятом решении. Пусть другие женятся по расчету, тянут в загс
капризных дочек высокопоставленных папаш, а потом пресмыкаются перед
тестем. Полушубин не таков. Зацепился в центре, и хватит. Главное -
нормальная семья, в которой он будет чувствовать себя хозяином.
К несчастью, как раз нормальной семьи у него и не получилось.
Через год родился сын, начались трудности и беспокойства, Рита все
внимание отдавала новорожденному, а о муже не только не думала, но,
напротив, все время требовала чего-то. Год Полушубин вытерпел, а потом
понял, что прошедшего не вернуть.
Трехкомнатную квартиру удалось разменять на две однокомнатные со
всеми удобствами, и один Валерий Александрович ведал, сколько для
этого потребовалось ума, хитрости и изворотливости. Но жестокости
Валерий Александрович не допускал ни малейшей. Когда дошло до раздела
совместно нажитого имущества, то действительно делилось лишь совместно
нажитое, Валерий Александрович не взял себе ничего из того, что было в
квартире до ритиного замужества, хотя никаких доказательств о праве
владения у Риты не было. Более того, все детские вещи Валерий
Александрович безвозмездно оставил бывшей жене. А это четко указывает,
что он щедр и нерасчетлив, пусть даже и нет у него квадратного
подбородка.
Противоречивая информация мучила Валерия Александровича. Много раз
он брался переделывать нижнюю часть своего лица, сжимал ее и расширял,
бесконечно варьируя сочетания, но всегда в пределах допустимой
погрешности.
Проще обстояло дело с губами. "Губы толстые имеют натуры
сладострастные, не знающие удержу в погоне за наслаждениями". Валерий
Александрович глянул в зеркало. Ничего подобного ни во внешности, ни в
характере. Негр он, что ли? "Губы же чрезмерно тонкие..." - это тоже к
нему не относится. А вот интересное замечание: "Губы соразмерные,
хорошей формы и четко означенные говорят, что сей человек в
привязанностях постоянен, верный муж и добрый сын бывает. Алые губы
свидетельствуют о сильном здоровье телесном". Это как раз его случай.
Не здоровье, конечно, какое уж здоровье в шестьдесят лет, а все
остальное. Губы у него нормальные, и в привязанностях он постоянен.
Пусть с женой пришлось расстаться, но второй раз он так и не женился.
Да, у него были связи с женщинами, но жениться еще раз, менять
уклад жизни, прописать на свою жилплощадь чужого человека, этого
Валерий Александрович не желал. Кто может поручиться, что не придется
во второй раз разменивать площадь? А это значит коммуналка, которой
Валерий Александрович боялся не хотел. Довольно и того, что он всю
юность провел в коммунальных трущобах. Ютился в десятиметровой комнате
вдвоем с матерью. Мать за всю жизнь так и не смогла выхлопотать себе
ничего лучше.
Пока она была жива, Валерий Александрович заезжал к ней, и каждый
раз уходил с тяжелым чувством. Как можно жить в таких условиях? Да еще
пенсия у нее пятьдесят пять рублей. Единственная радость для нее -
мысль, что сын живет хорошо. Валерий Александрович понимал это и
потому навещал мать не реже двух раз в год.
Значит, не лжет форма губ, не его вина, что семейная жизнь не
сложилась. Есть в нем и постоянство, и верность, и доброта. Правда,
книга повествует не столько о форме, сколько о контрастности, а
контрастность определяется прибором. Хотя и у прибора существует
неточность измерения...
Последняя мысль мелькнула как бы между прочим, ничего Валерий
Александрович менять не собирался, однако, в четвертом варианте
картины в краске оказалась лишняя капля краплака. Впрочем, глаз этого
не замечал, и прибор тоже.
Постепенно, со многими неудачами и остановками выплывало на холст
лицо. Валерий Александрович давно изучил в нем каждую морщинку, любое
пятнышко. Он уже свободно мог бы обойтись и без измерителя, и без
выученного наизусть "Очерка физиогномических сведений", и даже без
зеркала и спектроскопа. Просто на глаз научился Полушубин определять
сколько и какой нужно взять краски, в какой пропорции разбавлять ее
маслом или лаком.
Но каждый раз, хотя Валерий Александрович заранее знал результаты
измерений, он заново перепроверял их, потом читал вслух: "Нос
приплюснутый свидетельствует о неблагодарности душевной", - и приникал
к зеркалу, и массировал нос, и повторял замеры вновь и вновь, пока не
доказывал неподкупному внутреннему контролеру, что неблагодарность его
душе чужда. Даже на службе, то есть там, где можно и не думать о
добрых чувствах, они не покидали Валерия Александровича. Тот, кто
относился к нему по-человечески, всегда мог рассчитывать на
взаимопонимание.
Главный инженер - на редкость неприятная личность! - лишь однажды
сделал Валерию Александровичу доброе дело. В последний год, когда
Полушубину надо было зарабатывать пенсию, именно Главный инженер
перевел его на сетку старшего и выхлопотал вдобавок персональную
надбавку из директорского фонда. И хотя никаких джентельменских
договоренностей между ними не существовало, Валерий Александрович не
остался в долгу. Безропотно визировал и разрешение на временный
паропровод, и технологический регламент процессов анодирования (будут
еще у "фитюльки" с ним неприятности!), и мало ли что еще. Знал, что
рискует, подписывая эти документы, но не мог отказать, не мог проявить
неблагодарность.
После уточняющих замеров нос на картине остался прежним, даже
легкая приплюснутость, если приглядеться, была на месте.
Окончательную проработку портрета Валерий Александрович делал
красками, разведенными не на масле, а на лаке, Этот способ, как
вычитал он в учебнике живописи, позволял добиться большей глубины
света и гарантировал, что картина не изменит колер, когда он покроет
ее лаком. Нынче картины лаком не покрывают, но Валерий Александрович
хотел, чтобы произведение было готово полностью.
Последний день он просидел над работой допоздна, не вставая из-за
мольберта, пока не решил, что труд его закончен. Оставалось последнее.
Валерий Александрович обмакнул тонкую беличью кисточку в алую
сангину и аккуратно расписался в нижнем правом углу. Не завизировав,
он не мог считать картину своей. Теперь - иное дело, его подпись
известна всем, немало человек желало получить на документы этот
краткий росчерк.
Развинтив зажимы струбцины, Валерий Александрович осторожно за
края поднял готовую картину и повесил на гвоздь. Завтра он покроет ее
лаком, и еще дня через три картину можно будет кому-нибудь показать.
Он отошел на три шага, присел на диван, прищурившись, оглядел свое
детище. С портрета на него смотрел умудренный годами, пусть не слишком
красивый, но умный, благородный, в меру отважный, добрый, но
принципиальный, короче говоря - замечательный человек. И в то же
время, это был он, Валерий Александрович Полушубин. Сходство было
больше чем даже на фотографии, любой бы узнал его.
Валерий Александрович любовался своим двойником, улыбался,
довольно кивал и незаметно задремал на диване.
Проснулся утром - в окно светило солнце. Поспешно поднялся,
разгладил ладонями смятый костюм. Подошел к портрету, внимательно
исследовал краску. На вид она была совершенно сухой, можно браться за
лак. Или подождать? А то не досушишь, и лак начнет лупиться.
После некоторого колебания Валерий Александрович решил испытать
лак на уголке полотна, где ровно зеленела портьера. Лак был в
кладовке, и Валерий Александрович отправился за ним. Когда он с
бутылочкой в руках появился в комнате, то обнаружил, что она полна
народу. Десятка полтора человек полукругом стояли у картины и слушали
женщину в строгом темном костюме, по виду явно экскурсовода.
- Перед вами одна из жемчужин нашего собрания: портрет старика
кисти неизвестного автора, - накатисто говорила экскурсовод. - Картина
датируется концом двадцатого века. Это единственное, что нам
достоверно известно о великом шедевре, несмотря на то, что картина
подписана. Подпись художника не идентифицирована искусствоведами, она
не встречается более нигде. Общепринятое ее прочтение: "Полуа",
однако, художника с такой фамилией найдено не было, что заставляет
предположить, что в углу проставлена понятная лишь автору аббревиатура
или анаграмма...
- Позвольте! - сипло произнес Валерий Александрович, но на него
шикнули, и он остался стоять, сжимая в руке бутылочку с лаком.
- Анализ картины показывает, что автор не принадлежал ни к одной
из известных художественных школ. Перед нами явно самоучка, но
самоучка гениальный. Глубочайшее проникновение в душу персонажа
выделяет картину даже среди всемирно-известных шедевров. Несомненно,
перед нами портрет, предположение, будто художник создавал обобщенный
образ, опровергнуто несколько лет назад, когда установили, что верхний
слой краски скрывает ряд эскизов, имеющих несомненное сходство между
собой, но лишенных психологической достоверности последнего варианта.
очевидно, талантливый, но неопытный художник мучительно пытался
проникнуть под маску своего героя и не успокоился, пока это не удалось
ему...
- Кто вы такие? - обрел голос Валерий Александрович. - Кто вам
позволил здесь распоряжаться? Несколько человек недовольно оглянулось.
- Тише, гражданин! - сказала какая-то старушка. - Нельзя так. Вы в
музее все-таки.
Но большинство людей никак не отреагировали на возмущенную реплику
хозяина. Они смотрели на портрет Валерия Александровича и слушали
экскурсовода, которая как ни в чем не бывало продолжала монолог:
- В каталогах мировых шедевров картина значится как портрет
старика, но любому человеку она известна под другим названием: "Старый
лжец". Человек, изображенный на картине, всю жизнь носил маску,
стараясь казаться лучше, чем он есть на деле. Лжец настолько привык к
маске, что сам считает ее своим подлинным лицом, и лишь гениальное
чутье художника уловило нарочитую искусственность добрых чувств,
которые старик выставляет напоказ. Под маской же живет безграничная и
равнодушная пустота, отблеск которой художник сумел показать нам.
Глубоко символичен материал, выбранный мастером для картины. Портрет
написан на копии одного из величайших творений человеческого духа -
"Мадонны" Леонардо да Винчи. Этот штрих, первоначально значимый лишь
для мастера, еще больше подчеркивает губительную пустоту Лжеца.
Известный писатель Серафим Вдовцов писал о картине: "Счастливо
человечество, что люди, подобные этому старику, не ходят по нашим
городам. И мы должны быть благодарны неизвестному автору "Старого
лжеца" за его мудрое и доброе предостережение..."
Люди толпились вокруг портрета, экскурсовод привычно завершала
рассказ, но Валерий Александрович не слушал. Он пятился, закрываясь
локтем, и боялся, что кто-нибудь оглянется на него и узнает.

Популярность: 42, Last-modified: Sat, 26 Dec 1998 20:23:25 GmT