Том 2

                                  Глава I




     Святополк,  похититель  престола.  Добродетель  Бориса.  Братоубийства.
Безрассудная  жестокость  Ярославова.  Великодушие  Новогородцев.  Битва   у
Любеча. Союз Ярослава с Императором Немецким. Война  с  Болеславом  Храбрым.
Битва на Буге. Взятие Киева. Вторичное великодушие Новогородцев.  Вероломное
избиение Поляков. Болеслав оставляет Россию. Черная река.  Битва  на  Альте.
Бегство и смерть Святополка.

     Владимир усыновил  Святополка,  однако  ж  не  любил  его  и,  кажется,
предвидел в нем будущего злодея.  Современный  Летописец  Немецкий,  Дитмар,
говорит, что Святополк,  Правитель  Туровской  области,  женатый  на  дочери
Польского Короля Болеслава, хотел, по наущению своего тестя,  отложиться  от
России  и  что  Великий  Князь,  узнав  о  том,  заключил  в  темницу   сего
неблагодарного племянника, жену его и Немецкого Епископа Реинберна,  который
приехал с дочерью Болеслава. Владимир - может быть, при конце жизни своей  -
простил Святополка: обрадованный смертию дяди и благодетеля, сей недостойный
Князь спешил воспользоваться ею;  созвал  граждан,  объявил  себя  Государем
Киевским и роздал им множество  сокровищ  из  казны  Владимировой.  Граждане
брали дары, но с печальным сердцем: ибо друзья  и  братья  их  находились  в
походе с Князем Борисом,  любезным  отцу  и  народу.  Уже  Борис,  нигде  не
встретив Печенегов, возвращался с войском и стоял на берегу реки Альты:  там
принесли ему весть  о  кончине  родителя,  и  добродетельный  сын  занимался
единственно своею искреннею горестию. Товарищи побед  Владимировых  говорили
ему: "Князь! С тобою дружина и  воины  отца  твоего;  поди  в  Киев  и  будь
Государем России!" Борис  ответствовал:  "Могу  ли  поднять  руку  на  брата
старейшего? Он должен быть мне вторым отцем".  Сия  нежная  чувствительность
казалась воинам малодушием: оставив Князя мягкосердечного, они пошли к тому,
кто властолюбием своим заслуживал в их глазах право властвовать.
     Но Святополк имел только дерзость злодея. Он послал  уверить  Бориса  в
любви своей, обещая дать ему новые владения, и в то же время приехав ночью в
Вышегород, собрал тамошних Бояр на совет. "Хотите ли доказать  мне  верность
свою?" - спросил новый Государь. Бояре ответствовали, что они рады  положить
за него свои  головы.  Святополк  требовал  от  них  головы  Бориса,  и  сии
недостойные  взялись  услужить  Князю  злодеянием.  Юный  Борис,  окруженный
единственно малочисленными слугами, был еще в стане на  реке  Альте.  Убийцы
ночью приблизились к шатру его и, слыша, что  сей  набожный  юноша  молится,
остановились. Борис, уведомленный  о  злом  намерении  брата,  изливал  пред
Всевышним сердце свое в святых песнях Давидовых. Он  уже  знал,  что  убийцы
стоят за шатром, и с новым жаром молился... за Святополка; наконец, успокоив
душу Небесною Верою, лег на одр и с твердостию ожидал смерти.  Его  молчание
возвратило смелость злодеям:  они  вломились  в  шатер  и  копьями  пронзили
Бориса, также верного Отрока его, который хотел собственным  телом  защитить
Государя и друга. Сей юный воин,  именем  Георгий,  родом  из  Венгрии,  был
сердечно любим Князем своим и в  знак  его  милости  носил  на  шее  золотую
гривну: корыстолюбивые убийцы не могли ее снять, и  для  того  отрубили  ему
голову.  Они  умертвили  и  других  Княжеских  Отроков,  которые  не  хотели
спасаться бегством, но все легли на месте. Тело Борисово завернули в намет и
повезли к Святополку. Узнав, что брат его еще дышит, он велел  двум  Варягам
довершить злодеяние: один из них  вонзил  меч  в  сердце  умирающему...  Сей
несчастный  юноша,  стройный,  величественный,  пленял   всех   красотою   и
любезностию; имел взор приятный и веселый; отличался храбростию в  битвах  и
мудростию в советах. - Летописец хотел предать будущим векам  имена  главных
убийц и называет их: Путша, Талец, Елович, Ляшко. В Несторово время они были
еще в свежей памяти и предметом общего  омерзения.  Святополк  без  сомнения
наградил сих людей, ибо имел еще нужду в злодеях.
     Он немедленно отправил гонца к Муромскому Князю Глебу сказать ему,  что
Владимир болен и желает видеть его. Глеб, обманутый  сею  ложною  вестию,  с
малочисленною дружиною спешил в Киев. Дорогою он упал с  лошади  и  повредил
себе ногу; однако ж не хотел остановиться и продолжал свой путь от Смоленска
водою.  Близ  сего  города  настиг  его   посланный   от   Ярослава,   Князя
Новогородского, с уведомлением о смерти  Владимировой  и  гнусном  коварстве
Святополка; но в то самое время, когда Глеб чувствительный, набожный подобно
Борису, оплакивал отца и любимого брата, в усердных  молитвах  поверяя  Небу
горесть свою, явились вооруженные  убийцы  и  схватили  его  ладию.  Дружина
Муромская оробела: Горясер, начальник  злодеев,  велел  умертвить  Князя,  и
собственный повар Глебов, именем Торчин, желая угодить  Святополку,  зарезал
своего несчастного Государя. Труп его лежал  несколько  времени  на  берегу,
между двумя колодами, и был наконец  погребен  в  вышегородской  церкви  Св.
Василия, вместе с телом Бориса.
     Еще Святополк не насытился кровию братьев. Древлянский Князь Святослав,
предвидя его намерение овладеть  всею  Россиею  и  будучи  не  в  силах  ему
сопротивляться, хотел уйти в Венгрию; но слуги Святополковы догнали его близ
гор Карпатских и лишили жизни. - Братоубийца  торжествовал  злодеяния  свои,
как славные и счастливые дела: собирал граждан Киевских,  дарил  им  деньги,
одежду и надеялся щедростию приобрести любовь народную.
     Скоро нашелся мститель: Ярослав сильнейший из Князей Удельных,  восстал
на изверга; но собственною безрассудною жестокостию едва  не  отнял  у  себя
возможности наказать его. Варяги, призванные Ярославом в Новгород,  дерзкие,
неистовые, ежедневно оскорбляли мирных граждан и целомудрие жен их. Не  видя
защиты от Князя пристрастного к иноземцам, новогородцы вышли из  терпения  и
побили великое число Варягов. Ярослав утаил гнев свой, выехал  в  загородный
дворец, на Ракому, и велел, с  притворною  ласкою,  звать  к  себе  именитых
Новогородцев, виновников  сего  убийства.  Они  явились  без  оружия,  думая
оправдаться пред своим Князем; но  Князь  не  устыдился  быть  вероломным  и
предал их смерти. В ту же самую ночь получил он известие из Киева от  сестры
своей Передславы о кончине отца и злодействе брата; ужаснулся и не знал, что
делать.
     Одно усердие Новогородцев могло спасти  его  от  участи  Борисовой;  но
кровь их детей и братьев еще дымилась на дворе Княжеском... Не видя  лучшего
средства, Ярослав прибегнул к великодушию оскорбленного  им  народа,  собрал
граждан на Вече и сказал:  "Вчера  умертвил  я,  безрассудный,  верных  слуг
своих;  теперь  хотел  бы  купить  их  всем  золотом  казны  моей..."  Народ
безмолвствовал. Ярослав отер слезы и продолжал: "Друзья! Отец мой скончался,
Святополк овладел престолом его и  хочет  погубить  братьев".  Тогда  добрые
Новогородцы, забыв все, единодушно ответствовали  ему:  "Государь!  Ты  убил
собственных наших братьев, но мы готовы идти на врагов твоих". - Ярослав еще
более воспламенил их усердие  известием  о  новых  убийствах  Святополковых;
набрал  40000  Россиян,  1000  Варягов,  и  сказав:  да   скончается   злоба
нечестивого! выступил в поле.
     [1016 г.] Святополк, узнав о том, собрал также  многочисленное  войско,
призвал Печенегов и на берегах Днепра, у Любеча, сошелся с Ярославом.  Долго
стояли они друг против друга без всякого действия, не смея в виду неприятеля
переправляться чрез глубокую реку, которая была  между  ими.  Уже  наступила
осень... Наконец Воевода Святополков обидными  и  грубыми  насмешками  вывел
Новогородцев из терпения. Он ездил берегом и кричал  им:  "Зачем  вы  пришли
сюда с хромым Князем своим? (Ибо Ярослав имел от  природы  сей  недостаток.)
Ваше дело плотничать, а не сражаться". Завтра, сказали воины  Новогородские,
мы будем на другой стороне Днепра; а кто не захочет идти с нами, того  убьем
как изменника. Один из Вельмож Святополковых был в согласии  с  Ярославом  и
ручался ему за успех ночного быстрого нападения. Между  тем  как  Святополк,
нимало не опасаясь врагов, пил с дружиною,  воины  Князя  Новогородского  до
света переехали чрез Днепр, оттолкнули лодки от берега, желая  победить  или
умереть, и напали на беспечных Киевлян, обвязав себе головы платками,  чтобы
различать своих и неприятелей. Святополк  оборонялся  храбро;  но  Печенеги,
отделенные от его стана озером, не могли приспеть к  нему  вовремя.  Дружина
Киевская, чтобы соединиться с ними, вступила на тонкий лед сего озера и  вся
обрушилась. Ярослав победил, а Святополк искал спасения в бегстве.
     Первый вошел с торжеством в Киев;  наградил  щедро  своих  мужественных
воинов - дав каждому чиновнику и Новогородцу 10 гривен, а другим по гривне -
и, надеясь княжить мирно, отпустил их в домы.
     Но Святополк еще не думал уступить ему престола,  окровавленного  тремя
братоубийствами, и прибегнул к защите  Болеслава.  Сей  Король,  справедливо
названный Храбрым, был готов отмстить за  своего  зятя  и  желал  возвратить
Польше города Червенские, отнятые Владимиром у Мечислава: имея тогда войну с
Генриком  II,  Императором  Немецким,  он  хотел  кончить  оную,  чтобы  тем
свободнее действовать против России. Епископ  Мерзебургский,  Дитмар,  лично
знакомый с Генриком II, говорит в своей  летописи,  что  Император  вошел  в
сношение с Ярославом, убеждая его предупредить общего их врага, и что  Князь
Российский, дав ему слово быть союзником, осадил Польский город, но более не
причинил никакого вреда Болеславу.

     Таким   образом,    Ярослав    худо    воспользовался    благоприятными
обстоятельствами:  начал  сию  бедственную  войну,   не   собрав,   кажется,
достаточных сил для поражения столь опасного неприятеля,  и  дал  ему  время
заключить мир с Генриком. Император, теснимый с разных сторон, согласился на
условия, предложенные гордым  победителем,  и,  недовольный  слабою  помощию
Россиян, старался даже утвердить Короля в его ненависти  к  Великому  Князю.
Болеслав, усилив свое  опытное  войско  союзниками  и  наемниками,  Немцами,
Венграми, Печенегами -  вероятно,  Молдавскими,  -  расположился  станом  на
берегах реки Буга.
     За несколько месяцев до того времени страшный  пожар  обратил  в  пепел
большую часть Киева: Ярослав, озабоченный,  может  быть,  старанием  утешить
жителей и загладить следы сего несчастия, едва успел изготовиться к обороне.
Польские Историки пишут, что он никак  не  ожидал  Болеславова  нападения  и
беспечно удил рыбу в Днепре, когда гонец привез ему весть о  сей  опасности;
что Князь Российский в ту же минуту бросил уду на землю и сказав:  не  время
думать о забаве; время  спасать  отечество,  вышел  в  поле,  с  Варягами  и
Россиянами. Король стоял на одной стороне Буга, Ярослав  на  другой;  первый
велел наводить мосты, а второй ожидал битвы с нетерпением - и час ее  настал
скорее, нежели он думал.
     Воевода и пестун Ярославов, Будый, вздумал, стоя за рекою,  шутить  над
тучностию Болеслава и хвалился проткнуть  ему  брюхо  острым  копьем  своим.
Король Польский в самом деле едва мог двигаться от  необыкновенной  толщины,
но имел дух пылкий и бодрость Героя. Оскорбленный сею дерзостию,  он  сказал
воинам: "Отмстим, или я погибну!" - сел на коня и бросился в  реку;  за  ним
все воины. Изумленные таким скорым нападением,  Россияне  были  приведены  в
беспорядок. Ярослав уступил победу храброму неприятелю, и только с  четырьмя
воинами ушел в Новгород. Южные города Российские, оставленные без защиты, не
смели противиться и высылали дары  победителю.  Один  из  них  не  сдавался:
Король, взяв крепость приступом, осудил жителей на рабство или вечный  плен.
Лучше других укрепленный,  Киев  хотел  обороняться:  Болеслав  осадил  его.
Наконец  утесненные  граждане  отворили  ворота  -   и   Епископ   Киевский,
провождаемый духовенством в ризах служебных, с крестами встретил Болеслава и
Святополка, которые 14 Августа въехали торжествуя в нашу столицу,  где  были
сестры Ярославовы. Народ снова  признал  Святополка  Государем,  а  Болеслав
удовольствовался именем великодушного покровителя и славою храбрости.
     Дитмар повествует, что Король тогда же отправил  Киевского  Епископа  к
Ярославу с предложением возвратить ему сестер, ежели он пришлет к нему  дочь
его, жену Святополкову (вероятно, заключенную  в  Новогородской  или  другой
северной области).
     Ярослав, устрашенный могуществом Короля Польского и злобою брата, думал
уже,  подобно  отцу  своему,  бежать  за  море  к  Варягам;  но  великодушие
Новгородцев спасло его от сего несчастия и  стыда.  Посадник  Коснятин,  сын
Добрыни славного, и граждане знаменитые, изрубив лодки,  приготовленные  для
Князя, сказали ему: "Государь! Мы хотим и можем еще противиться Болеславу. У
тебя нет казны: возьми все, что имеем". Они собрали с  каждого  человека  по
четыре куны, с Бояр по  осьмнадцати  гривен,  с  городских  чиновников,  или
Старост, по десяти; немедленно призвали корыстолюбивых Варягов на  помощь  и
сами вооружились.
     Вероломство Святополково не допустило Новогородцев отмстить  Болеславу.
Покорив южную Россию зятю своему, Король отправил  назад  союзное  войско  и
развел  собственное  по  городам  Киевской  области   для   отдохновения   и
продовольствия.
     Злодеи не знают благодарности: Святополк,  боясь  долговременной  опеки
тестя  и  желая   скорее   воспользоваться   независимостию,   тайно   велел
градоначальникам умертвить всех Поляков, которые думали,  что  они  живут  с
друзьями, и не брали никаких предосторожностей. Злая воля его исполнилась, к
бесславию имени Русского. Вероятно, что он и самому Болеславу готовил  такую
же участь в Киеве; но сей Государь сведал о заговоре  и  вышел  из  столицы,
взяв с собою многих Бояр Российских и сестер Ярославовых. Дитмар говорит - и
наш Летописец подтверждает, - что Болеслав принудил одну из них  быть  своею
наложницею - именно Передславу, за которую он некогда  сватался  и,  получив
отказ, хотел насладиться гнусною местию. Хитрый Анастас, быв прежде любимцем
Владимировым,  умел  снискать  и  доверенность  Короля  Польского;  сделался
хранителем его казны и выехал с нею из  Киева:  изменив  первому  отечеству,
изменил и второму для своей личной корысти. - Польские историки уверяют, что
многочисленное войско Россиян гналось за Болеславом; что он вторично  разбил
их на Буге и что сия река, два раза несчастная для  наших  предков,  с  того
времени названа ими Черною... Болеслав оставил Россию, но удержал  за  собою
города Червенские в Галиции, и великие сокровища, вывезенные  им  из  Киева,
отчасти роздал  войску,  отчасти  употребил  на  строение  церквей  в  своем
Королевстве.
     [1019 г.] Святополк, злодейством избавив  Россию  от  Поляков,  услужил
врагу своему. Уже Ярослав шел к Киеву... Не имея сильного войска,  ни  любви
подданных, которая спасает Монарха во дни опасностей и  бедствий,  Святополк
бежал из отечества к Печенегам, требовать их помощи. Сии разбойники,  всегда
готовые опустошать Россию, вступили в ее пределы и  приближились  к  берегам
Альты. Там увидели они полки Российские. Ярослав стоял на месте,  обагренном
кровию Святого Бориса. Умиленный сим печальным воспоминанием, он воздел руки
на  Небо,  молился,  и  сказав:  кровь  невинного  брата  моего  вопиет   ко
Всевышнему, дал знак битвы.
     Восходящее солнце озарило на полях Альты сражение  двух  многочисленных
воинств, сражение упорное и жестокое: никогда, говорит Летописец, не  бывало
подобного в нашем  отечестве.  Верная  дружина  Новогородская  хотела  лучше
умереть  за  Ярослава,  нежели  покориться  злобному  брату  его.  Три  раза
возобновлялась битва; неприятели в остервенении своем хватали друг друга  за
руки и секлись мечами. К вечеру Святополк  обратился  в  бегство.  Терзаемый
тоскою, сей изверг впал в расслабление  и  не  мог  сидеть  на  коне.  Воины
принесли его к Бресту, городу Туровского княжения; он велел им идти далее за
границу.  Гонимый  Небесным  гневом,  Святополк  в  помрачении   ума   видел
беспрестанно грозных неприятелей за собою и трепетал от  ужаса;  не  дерзнул
вторично прибегнуть к великодушию Болеслава; миновал Польшу и кончил гнусную
жизнь  свою  в  пустынях  Богемских  заслужив  проклятие   современников   и
потомства. Имя окаянного осталось  в  летописях  неразлучно  с  именем  сего
несчастного Князя: ибо злодейство есть несчастие.



                                 Глава II




     Война с Полоцким Князем. Победы Мстиславовы. Падение Козарской державы.
Голод в Суздале. Битва  у  Листвена.  Мир.  Основание  Юрьева,  или  Дерпта.
Завоевания в Польше.  Смерть  Мстислава.  Единовластие.  Судислав  заключен.
Новые Уделы. Победа над Печенегами. Каменные  стены  и  Собор  Св.  Софии  в
Киеве. Митрополит. Строение монастырей. Любовь Ярослава к  книгам.  Война  с
Ятвягами, Литвою, Мазовшанами, Ямью. Поход на Греков. Древнее  предсказание.
Брачные союзы. Митрополит Россиянин. Наставление и  кончина  Ярослава.  Гроб
его. Свойства сего Князя. Крещение костей. Первое народное училище.  Киев  -
второй Царьград. Монета Ярославова. Демественное  пение.  Россия  -  убежище
изгнанников. Северные владения России. Законы.

     Ярослав вошел в Киев и, по словам летописи,  отер  пот  с  мужественною
дружиною, трудами и победою заслужив  сан  Великого  Князя  Российского.  Но
бедствия войны междоусобной еще не прекратились.
     В Полоцке княжил тогда Брячислав, сын Изяславов и внук  Владимира.  Сей
юноша хотел смелым подвигом утвердить  свою  независимость:  взял  Новгород,
ограбил  жителей  и  со  множеством  пленных  возвращался  в  свое  Удельное
Княжение. Но Ярослав, выступив из Киева, встретил и разбил  его  на  берегах
реки Судомы, в нынешней  Псковской  Губернии.  Пленники  Новогородские  были
освобождены, а Брячислав ушел в Полоцк и, как вероятно, примирился с Великим
Князем: ибо Ярослав оставил его в покое. - О  сей  войне  упоминают  древние
Исландские Саги.
     Варяги, или  Норманы,  служившие  тогда  нашим  Князьям,  рассказывали,
возвратясь в отечество, следующие обстоятельства, достойные замечания, хотя,
может быть, отчасти и  баснословные:  "Храбрый  витязь  Эймунд,  сын  Короля
Гейдмаркского, оказал великие услуги Ярославу в продолжение трехлетней войны
с Киевским Государем (Святополком); наконец, взяв  сторону  Брячислава,  еще
более удивил Россиян  своим  мужеством  и  хитростию.  Сей  витязь  засел  с
товарищами в одном месте, где надлежало ехать супруге Ярославовой: убил  под
нею коня и привез ее к Брячиславу, остыдив многочисленных воинов, окружавших
Великую Княгиню. Брячислав, заключив мир с братом,  наградил  Эймунда  целою
областию". - Скоро опаснейший неприятель восстал на Ярослава.
     Мы знаем, что Владимир отдал Воспорскую, или Тмутороканскую, область  в
удел сыну своему Мстиславу. Сей Князь, рожденный быть Героем, хотел войны  и
победы:
     Император  Греческий  предложил  ему  уничтожить  Державу  Каганову   в
Тавриде. Искав дружбы Козаров идолопоклонников, но сильных, Греки искали  их
погибели, когда они приняли Веру Христианскую, но утратили свое  могущество.
Андроник, вождь Императорский,  в  1016  году  пристал  к  берегам  Тавриды,
соединился с войском Мстислава и в  самом  первом  сражении  пленил  Кагана,
именем Георгия Цула. Греки овладели Тавридою, удовольствовав Мстислава одною
благодарностию или золотом. - Таким образом пала Козарская Держава в Европе;
но в Азии, на берегах Каспийского моря, она существовала, кажется, до самого
XII века, и в 1140 году Левит Еврейский, Равви Иегуда, писал еще  похвальное
слово Монарху ее, своему единоверцу. С одной  стороны  Аскольд,  Дир,  Олег,
отец и сын Св. Владимира; а с другой Узы, Печенеги,  Команы,  Ясы  ослабили,
сокрушили  сие  некогда  знаменитое  Царство,  которое  от  устья  Волжского
простиралось до Черного моря, Днепра и берегов Оки.  -  Чрез  несколько  лет
Мстислав объявил войну Касогам или нынешним Черкесам, восточным соседям  его
области. Князь их Редедя, сильный великан, хотел,  следуя  обычаю  тогдашних
времен богатырских, решить победу единоборством.
     "На что губить дружину? - сказал он Мстиславу: - одолей меня  и  возьми
все, что имею; жену, детей и страну мою". Мстислав, бросив оружие на  землю,
схватился с великаном. Силы Князя Российского начали изнемогать: он  призвал
в помощь Богородицу - низвергнул врага и зарезал его ножом. Война кончилась:
Мстислав вступил в область Редеди, взял семейство Княжеское и  наложил  дань
на подданных.
     [1023 г.] Уверенный в своем воинском счастии, сей Князь не захотел  уже
довольствоваться  областию  Тмутороканскою,  которая,  будучи  отдалена   от
России, могла казаться ему печальною  ссылкою:  он  собрал  подвластных  ему
Козаров, Черкесов или Касогов, и пошел к берегам  Днепровским.  Ярослава  не
было в столице.
     Киевские граждане затворились в стенах  и  не  пустили  брата  его;  но
Чернигов, менее укрепленный, принял Мстислава. - Великий Князь усмирял тогда
народный мятеж в Суздале. Голод свирепствовал в сей  области,  и  суеверные,
приписывая оный злому чародейству, безжалостно убивали некоторых старых жен,
мнимых волшебниц.
     Ярослав наказал  виновников  мятежа,  одних  смертию,  других  ссылкою,
объявив народу, что не волшебники, но Бог карает людей  гладом  и  мором  за
грехи их, и что смертный в бедствиях своих должен  только  умолять  благость
Всевышнего. Между тем жители искали помощи  в  изобильной  стране  Казанских
Болгаров  и  Волгою  привезли  оттуда  множество  хлеба.  Голод   миновался.
Восстановив порядок в земле Суздальской, Великий Князь  спешил  в  Новгород,
чтобы взять меры против властолюбивого брата.
     Знаменитый  Варяг  Якун  пришел  на  помощь  к  Ярославу.  Сей   витязь
Скандинавский носил на больных глазах шитую золотом луду или  повязку;  едва
мог видеть, но еще любил войну и битвы.  Великий  Князь  вступил  в  область
Черниговскую.  Мстислав  ожидал  его  у  Листвена,  на  берегу  Руды;  ночью
изготовил войско к сражению; поставил Северян или Черниговцев в  средине,  а
любимую дружину свою на правом и левом крыле. Небо покрылось густыми  тучами
- и в то самое время,  когда  ударил  гром  и  зашумел  сильный  дождь,  сей
отважный Князь напал на Ярослава. Варяги стояли мужественно против  Северян:
казалось, что ужас ночи, буря, гроза тем более остервеняли воинов, при свете
молнии, говорит Летописец, страшно блистало оружие. Храбрость,  искусство  и
счастие Мстислава решили победу: Варяги, утомленные битвою  с  Черниговцами,
смятые пылким нападением его  дружины,  отступили.  Вождь  их,  Якун,  бежал
вместе с Ярославом в Новгород, оставив на месте сражения златую  луду  свою.
На другой день Мстислав, осматривая убитых, сказал:
     "Мне ли не радоваться? Здесь лежит Северянин, там Варяг; а  собственная
дружина моя цела". Слово недостойное доброго Князя: ибо Черниговцы,  усердно
пожертвовав ему жизнию, стоили по крайней мере его сожаления.
     Но Мстислав изъявил редкое великодушие в  рассуждении  брата,  дав  ему
знать, чтобы он безопасно шел  в  Киев  и  господствовал,  как  старший  сын
великого Владимира, над всею правою стороною Днепра. Ярослав  боялся  верить
ему; правил Киевом чрез своих Наместников и собирал войско. Наконец сии  два
брата съехались у Городца, под Киевом; заключили искренний союз и  разделили
Государство: Ярослав взял западную часть его, а  Мстислав  восточную;  Днепр
служил границею между ими, и Россия,  десять  лет  терзаемая  внутренними  и
внешними неприятелями, совершенно успокоилась.
     Вся Ливония платила дань Владимиру: междоусобие детей его возвратило ей
независимость. Ярослав в 1030 году снова покорил Чудь, основал город  Юрьев,
или нынешний Дерпт, и, собирая дань с жителей, не хотел насильно обращать их
в Христианство: благоразумие  достохвальное,  служившее  примером  для  всех
Князей  Российских!  Пользуясь  свободою  Веры,  древняя  Ливония  имела   и
собственных гражданских начальников, о коих, согласно  с  преданием,  пишут,
что они были вместе и судии и палачи, то  есть,  обвинив  преступника,  сами
отсекали ему голову.
     - Однако  ж,  несмотря  на  умеренность  россиян  и  на  легкость  ига,
возлагаемого ими на данников, Чудь и Латыши, как увидим,  нередко  старались
свергнуть  оное  и  не  щадили  крови  своей  для   приобретения   вольности
совершенной.
     [1031-1036 гг.] В Польше царствовал тогда Мечислав,  малодушный  сын  и
наследник Великого Болеслава. Пользуясь слабостию сего Короля и  внутренними
неустройствами земли его, Ярослав взял Бельз: в следующий год,  соединясь  с
мужественным братом своим, овладел снова всеми городами Червенскими;  входил
в самую Польшу, вывел оттуда множество пленников и, населив ими берега Роси,
заложил там города или крепости.
     Искреннее согласие двух Государей  Российских  продолжалось  до  смерти
одного из них. Мстислав, выехав на ловлю, вдруг  занемог  и  скончался.  Сей
Князь,  прозванный  Удалым,  не  испытал  превратностей  воинского  счастия:
сражаясь, всегда побеждал; ужасный для врагов, славился милостию к народу  и
любовию к верной дружине; веселился и пировал с нею  подобно  великому  отцу
своему, следуя его правилу, что Государь не златом  наживает  витязей,  а  с
витязями злато.  Он  поднял  меч  на  брата,  но  загладил  сию  жестокость,
свойственную тогдашнему веку, великодушным миром  с  побежденным,  и  Россия
обязана была десятилетнею внутреннею тишиною счастливому их  союзу,  истинно
братскому.  -  Памятником  Мстиславовой  набожности  остался  каменный  храм
Богоматери в Тмуторокане, созданный им в знак  благодарности  за  одержанную
над Касожским великаном победу, и церковь Спаса в Чернигове, заложенная  при
сем Князе: там хранились и кости его в Несторово время. Мстислав, по  словам
летописи, был чермен лицом и дебел телом, имел также  необыкновенно  большие
глаза. Он не оставил наследников: единственный его сын, Евстафий,  умер  еще
за три года до кончины родителя.
     Ярослав сделался Монархом всей России и начал  властвовать  от  берегов
моря Балтийского до Азии,  Венгрии  и  Дакии.  Из  прежних  Удельных  Князей
оставался один Брячислав Полоцкий: вероятно, что он зависел от  своего  дяди
как Государя самодержавного. О детях  Владимировых,  Всеволоде,  Станиславе,
Позвизде, Летописец не упоминает более, сказывая только, что Великий  Князь,
обманутый клеветниками, заключил в Пскове Судислава, меньшего своего  брата,
который, может быть, княжил в сем городе.
     Но Ярослав ожидал только  возраста  сыновей,  чтобы  вновь  подвергнуть
Государство бедствиям Удельного Правления. Женатый на Ингигерде,  или  Анне,
дочери Шведского Короля Олофа -  которая  получила  от  него  в  вено  город
Альдейгабург,  или  Старую  Ладогу  -  он  был  уже  отцом   многочисленного
семейства. Как скоро большому сыну его, Владимиру,  исполнилось  шестнадцать
лет, Великий Князь отправился с ним в Новгород  и  дал  ему  сию  область  в
управление.  Здравая  Политика,  основанная  на  опытах  и   знании   сердца
человеческого, не могла  противиться  действию  слепой  любви  родительской,
которое обратилось в несчастное обыкновение.
     Узнав о набеге Печенегов, он спешил из  Новагорода  в  южную  Россию  и
сразился с варварами  под  самыми  стенами  Киева.  Варяги,  всегдашние  его
помощники, стояли в средине; на правом крыле  граждане  Киевские,  на  левом
Новогородцы. Битва продолжалась целый день. Ярослав  одержал  победу,  самую
счастливейшую для отечества, сокрушив одним ударом силу лютейшего из  врагов
его. Большая часть Печенегов легла на месте;  другие,  гонимые  раздраженным
победителем, утонули в реках; немногие спаслися бегством, и Россия  навсегда
освободилась от их жестоких нападений. В память сего  знаменитого  торжества
Великий  Князь  заложил  на   месте   сражения   великолепную   церковь   и,
распространив Киев, обвел его каменными стенами;  подражая  Константинополю,
он  назвал  их  главные  врата  Златыми,  а  новую  церковь  Святою   Софиею
Митрополитскою,  украсив  ее  золотом,  серебром,  мусиею   и   драгоценными
сосудами. Тогда был уже Митрополит в нашей древней столице, именем  Феопемпт
- вероятно, Грек, - который, по известию Нестора, в 1039 году вновь  освятил
храм  Богоматери,  сооруженный  Владимиром,  но  поврежденный,  как  надобно
думать, сильным Киевским пожаром 1017  года.  Ярослав  начал  также  строить
монастыри: первыми из них были в Киеве монастырь Св. Георгия  и  Св.  Ирины.
Сей государь, по сказанию Летописца, весьма любил церковные уставы, духовных
пастырей и в особенности черноризцев, не менее любил и  книги  Божественные;
велел переводить их с Греческого на Славянский язык, читал оные день и ночь,
многие списывал и положил в церкви  Софийской  для  народного  употребления.
Определив из казны своей достаточное содержание Иереям, он умножил число  их
во всех городах и  предписал  им  учить  новых  Христиан,  образовать  ум  и
нравственность людей грубых; видел успехи Веры и радовался, как усердный сын
Церкви и добрый отец народа.
     Ревностное благочестие и любовь  к  учению  книжному  не  усыпляли  его
воинской деятельности. Ятвяги были  побеждены  Владимиром  Великим;  но  сей
народ, обитая в густых лесах, питаясь рыбною ловлею и  пчеловодством,  более
всего любил дикую свободу и не хотел никому платить дани. Ярослав имел с ним
войну; также с Литовцами, соседями Полоцкого или Туровского  Княжения,  и  с
Мазовшанами, тогда независимыми от Государя Польского. Сын  Великого  Князя,
Владимир, ходил с Новогородцами на Ямь, или нынешних Финляндцев,  и  победил
их; но в сей земле, бесплодной и каменистой, воины его оставили  всех  коней
своих, бывших там жертвою мора.
     Предприятие гораздо важнейшее ознаменовало для нашей Истории 1043  год.
Дружба Великих  Князей  с  Императорами,  основанная  на  взаимных  выгодах,
утвердилась единством Веры и родственным их союзом. С помощию Россиян  шурин
Владимиров завоевал не только Тавриду, но  и  Болгарию,  они  сражались  под
знаменами  Империи  в  самых  окрестностях  древнего   Вавилона.   Летописцы
Византийские рассказывают, что чрез несколько лет по кончине  Св.  Владимира
прибыл на судах в гавань  Цареградскую  какой-то  родственник  его;  объявил
намерение вступить в службу Императора, но тайно ушел  из  пристани,  разбил
Греков на берегах Пропонтиды и вооруженною рукою открыл себе путь к  острову
Лимну,  где  Самский  Наместник  и  Воевода  Солунский  злодейским   образом
умертвили его и 800 бывших с ним воинов.
     Сие  обстоятельство  не  имело  никаких  следствий:  купцы  Российские,
пользуясь дружественною связию народа своего с Империею, свободно  торговали
в Константинополе. Но сделалась ссора между ими и  Греками,  которые,  начав
драку, убили одного знаменитого  Россиянина.  Вероятно,  что  Великий  Князь
напрасно требовал удовольствия: оскорбленный несправедливостию,  он  решился
наказать Греков; поручил войско мужественному Полководцу,  Вышате,  и  велел
сыну своему, Владимиру, идти с ним к Царю-граду. Греция вспомнила  бедствия,
претерпенные некогда ею от флотов Российских - и Послы Константина  Мономаха
встретили Владимира.  Император  писал  к  нему,  что  дружба  счастливая  и
долговременная не должна быть нарушена для причины столь маловажной; что  он
желает мира и дает слово наказать  виновников  обиды,  сделанной  Россиянам.
Юный Владимир не уважил сего письма, отпустил  Греческих  Послов  с  ответом
высокомерным, как говорят Византийские Историки,  и  шел  далее.  Константин
Мономах, приказав взять под стражу купцов  и  воинов  Российских,  бывших  в
Цареграде, и заключив их в разных областях Империи, выехал  сам  на  Царской
яхте против неприятеля; за ним следовал флот  и  конница  берегом.  Россияне
стояли в боевом порядке близ фара.  Император  вторично  предложил  им  мир.
"Соглашаюсь, - сказал гордый Князь Новогородский, - ежели вы, богатые Греки,
дадите по три фунта золота на каждого человека в моем войске". Тогда Мономах
велел своим готовиться к битве и,  желая  заманить  неприятелей  в  открытое
море, послал вперед три галеры,  которые  врезались  в  средину  Владимирова
флота и зажгли Греческим огнем несколько судов. Россияне снялись  с  якорей,
чтобы  удалиться  от  пламени.  Тут  сделалась  буря,  гибельная  для  малых
Российских лодок; одни исчезли в волнах,  другие  стали  на  мель  или  были
извержены на берег. Корабль Владимиров пошел на дно; некто Творимирич,  один
из усердных чиновников, спас Князя и Воевод Ярославовых, взяв их  к  себе  в
лодку.
     Море утихло. На берегу собралось 6000 Россиян, которые, не имея  судов,
решились возвратиться в отечество сухим путем.  Главный  Воевода  Ярославов,
Вышата, предвидя неминуемую для них опасность, хотел  великодушно  разделить
оную и сошел на берег, сказав Князю: "Иду с ними; буду ли жив, или умру,  но
не покину достойных воинов". Между тем Император праздновал бурю как  победу
и возвратился в столицу, отправив вслед за Россиянами флот и два Легиона. 24
Галеры Греческие обогнали Владимира и стали в заливе: Князь  пошел  на  них.
Греки, будучи со всех сторон окружены неприятельскими лодками,  сцепились  с
ними и вступили в отчаянный бой. Россияне победили, взяв или  истребив  суда
Греческие.  Адмирал  Мономахов  был  убит,  и  Владимир  пришел  в  Киев  со
множеством  пленных...  Великодушный,  но  несчастный  Вышата   сразился   в
Болгарии, у города Варны, с сильным Греческим  войском:  большая  часть  его
дружины легла на месте. В Константинополь привели 800  окованных  Россиян  и
самого Вышату; Император велел их ослепить!
     Сия война предков наших  с  Грециею  была  последнею.  С  того  времени
Константинополь не видал уже их  страшных  флотов  в  Воспоре:  ибо  Россия,
терзаемая междоусобием, скоро утратила свое величие и силу. Иначе  могло  бы
исполниться древнее предсказание, неизвестно кем написанное в Х или XI  веке
под истуканом Беллерофона (который стоял на Таврской площади  в  Цареграде),
что "Россияне должны овладеть столицею  Империи  Восточной":  столь  имя  их
ужасало Греков! - Чрез три года Великий Князь заключил  мир  с  Империею,  и
пленники Российские, бесчеловечно лишенные зрения, возвратились в Киев.
     Около сего времени Ярослав вошел  в  свойство  со  многими  знаменитыми
Государями  Европы.  В  Польше  царствовал  тогда  Казимир,  внук  Болеслава
Храброго: изгнанный в детстве из отечества вместе  с  материю,  он  удалился
(как рассказывают Историки Польские) во Францию  и,  не  имея  надежды  быть
Королем,  сделался  Монахом.  Наконец  Вельможи  Польские,  видя   мятеж   в
Государстве,  прибегнули  к  его  великодушию:  освобожденный  Папою  от  уз
духовного обета, Казимир возвратился  из  кельи  в  чертоги  Царские.  Желая
пользоваться дружбою могущественного Ярослава, он  женился  на  сестре  его,
дочери Св. Владимира.  Польские  Историки  говорят,  что  брачное  торжество
совершилось в  Кракове;  что  добродетельная  и  любезная  Мария,  названная
Доброгневою, приняла Веру Латинскую и что Король их взял за супругою великое
богатство, множество серебряных и золотых сосудов, также драгоценных конских
и других украшений. Собственный Летописец наш  сказывает,  что  Казимир  дал
Ярославу за вено - то есть за невесту свою - 800 человек: вероятно, Россиян,
плененных в 1018 году Болеславом. Сей  союз,  одобренный  здравою  Политикою
обоих Государств, утвердил за Россиею  города  Червенские;  а  Ярослав,  как
искренный друг своего зятя, помог ему смирить мятежника смелого  и  хитрого,
именем  Моислава,  который  овладел  Мазовиею   и   хотел   быть   Государем
независимым. Великий Князь, разбив его многочисленное  войско,  покорил  сию
область Казимиру.
     Нестор совсем  не  упоминает  о  дочерях  Ярославовых;  но  достоверные
Летописцы чужестранные  именуют  трех:  Елисавету,  Анну  и  Анастасию,  или
Агмунду. Первая была супругою Гаральда, Принца Норвежского. В  юности  своей
выехав из отечества, он служил Князю Ярославу; влюбился  в  прекрасную  дочь
его, Елисавету, и, желая быть достойным ее  руки,  искал  великого  имени  в
свете. Гаральд отправился в Константинополь;  вступил  в  службу  Императора
Восточного; в Африке, в Сицилии побеждал неверных;  ездил  в  Иерусалим  для
поклонения Святым Местам  и  чрез  несколько  лет,  с  богатством  и  славою
возвратясь в Россию, женился на Елисавете, которая одна занимала его  сердце
и воображение среди всех блестящих подвигов геройства. Наконец  он  сделался
Королем Норвежским.
     Вторая  княжна,  Анна,  сочеталась  браком  с   Генриком   I,   Королем
Французским. Папа объявил кровосмешением супружество отца его и гнал Роберта
как беззаконника за то, что он женился на родственнице в  четвертом  колене.
Генрик, будучи  свойственником  Государей  соседственных,  боялся  такой  же
участи и в стране отдаленной искал себе  знаменитой  невесты.  Франция,  еще
бедная  и  слабая,  могла  гордиться   союзом   с   Россиею,   возвеличенною
завоеваниями Олега и Великих его преемников.  В  1048  году  -  по  известию
древней рукописи, найденной в С. Омерской церкви - Король отправил Послом  к
Ярославу Епископа  Шалонского,  Рогера:  Анна  приехала  с  ним  в  Париж  и
соединила кровь Рюрикову  с  кровию  Государей  Французских.  -  По  кончине
Генрика I, в 1060 году, Анна, славная благочестием,  удалилась  в  монастырь
Санлизский; но чрез  два  года,  вопреки  желанию  сына,  вступила  в  новое
супружество с Графом де-Крепи. Один Французский Летописец говорит, что  она,
потеряв второго, любезного ей супруга, возвратилась в Россию:
     но сие обстоятельство кажется сомнительным. Сын ее, Филипп,  царствовал
во Франции, имея столь великое  уважение  к  матери,  что  на  всех  бумагах
государственных Анна вместе с ним подписывала имя свое до самого 1075 года.
     Честолюбие,  узы  семейственные,  привычка  и  Вера  Католическая,   ею
принятая, удерживали сию Королеву во Франции.
     Третья дочь Ярославова, Анастасия, вышла за Короля Венгерского,  Андрея
I.
     Вероятно, что сей брачный союз служил  поводом  для  некоторых  Россиян
переселиться в Венгрию, где в разных  Графствах,  на  левой  стороне  Дуная,
живет доныне многочисленное их потомство, утратив чистую Веру отцев своих.
     Ссылаясь на Летописцев Норвежских, Торфей называет Владимира,  старшего
Ярославова  сына,  супругом  Гиды,  дочери  Английского   Короля   Гаральда,
побежденного Вильгельмом Завоевателем. Саксон Грамматик, древнейший  Историк
Датский,  также  повествует,  что  дети  несчастного  Гаральда,  убитого   в
Гастингском сражении, искали убежища при дворе Свенона II, Короля  Датского,
и что Свенон выдал  потом  дочь  Гаральдову  за  Российского  Князя,  именем
Владимира; но сей Князь не мог быть Ярославич. Гаральд убит в 1066  году,  а
Владимир, сын Ярославов, скончался в 1052 (построив в Новегороде церковь Св.
Софии, которая еще не разрушена временем и где погребено его тело).
     Кроме Владимира, Ярослав имел пятерых  сыновей:  Изяслава,  Святослава,
Всеволода, Вячеслава, Игоря. Первый женился на  сестре  Казимира  Польского,
несмотря на то, что его родная тетка была за сим  Королем;  а  Всеволод,  по
сказанию  Нестора,  на  Греческой  Царевне.  Новейшие   Летописцы   называют
Константина Мономаха тестем Всеволода; но Константин не имел детей  от  Зои.
Мы не знаем даже, по Византийским летописям, ни одной Греческой Царевны сего
времени, кроме Евдокии и Феодоры, умерших  в  девстве.  Разве  положим,  что
Мономах, еще не  быв  Императором,  прижил  супругу  Всеволодову  с  первою,
неизвестною нам женою? - О супружестве других сыновей Ярославовых  не  можем
сказать ничего верного. Историки Немецкие пишут, что дочь  Леопольда,  Графа
Штадского, именем  Ода,  и  Кунигунда,  Орламиндская  Графиня,  вышли  около
половины XI века за Князей Российских, но,  скоро  овдовев,  возвратились  в
Германию и сочетались браком с Немецкими Принцами. Вероятно,  что  Ода  была
супругою Вячеслава, а Кунигунда Игоревою:  сии  меньшие  сыновья  Ярославовы
скончались в юношестве, и первая от Российского  Князя  имела  одного  сына,
воспитанного ею в Саксонии: думаю, Бориса Вячеславича, о коем Нестор говорит
только с 1077 года и который мог до того времени жить в Германии.
     Летописцы  Немецкие  прибавляют,  что  мать  его,  выезжая  из   нашего
отечества, зарыла в землю сокровище, найденное им по возвращении в Россию.
     Великий Князь провел остаток жизни своей  в  тишине  и  в  Христианском
благочестии.
     Но сия усердная  набожность  не  препятствовала  ему  думать  о  пользе
государственной и в  самых  церковных  делах.  Греки,  сообщив  нам  Веру  и
присылая  главных  духовных  Пастырей,  надеялись,  может  быть,  чрез   них
присвоить себе и некоторую мирскую власть над Россиею: Ярослав не хотел того
и еще в первый год своего Единодержавия, будучи в Новегороде, сам  избрал  в
начальники для сей Епархии Луку Жидяту;  а  в  1051  году,  собрав  в  Киеве
Епископов, велел им поставить Митрополитом Илариона Россиянина, без  всякого
участия со стороны Константинопольского Патриарха... Иларион, муж  ученый  и
добродетельный был Иереем в селе  Берестове  при  церкви  Святых  Апостолов:
Великий Князь узнал его достоинства, имея  там  загородный  дворец  и  любя,
подобно Владимиру, сие веселое место.
     Наконец, чувствуя приближение смерти,  Ярослав  созвал  детей  своих  и
хотел благоразумным  наставлением  предупредить  всякую  распрю  между  ими.
"Скоро не будет меня на свете, - говорил  он,  -  вы,  дети  одного  отца  и
матери, должны не только называться братьями,  но  и  сердечно  любить  друг
друга. Знайте, что междоусобие, бедственное лично для вас, погубит  славу  и
величие Государства, основанного счастливыми трудами наших  отцев  и  дедов.
Мир и согласие ваше утвердят его могущество. Изяслав, старший брат, заступит
мое место и сядет  на  престоле  Киевском:  повинуйтесь  ему,  как  вы  отцу
повиновались. Святославу  даю  Чернигов,  Всеволоду  Переяславль,  Вячеславу
Смоленск: каждый да будет доволен своею частию, или старший  брат  да  судит
вас как  Государь!  Он  защитит  утесненного  и  накажет  виновного".  Слова
достопамятные, мудрые и бесполезные! Ярослав  думал,  что  дети  могут  быть
рассудительнее отцев, и к несчастию ошибся.
     Невзирая на старость и болезнь, он все еще  занимался  государственными
делами: поехал в Вышегород и там скончался [19 февраля  1054  г.],  имея  от
роду более семидесяти лет (супруга его умерла еще в 1050 году). Из детей был
с ним один Всеволод, которого он любил  нежнее  всех  других  и  никогда  не
отпускал от себя.
     Горестный сын, народ и Священники в служебных ризах  шли  за  телом  из
Вышегорода до Киева, где оно, заключенное в мраморную раку, было погребено в
Софийской церкви. Сей памятник,  украшенный  резными  изображениями  птиц  и
дерев, уцелел до наших времен.
     Ярослав заслужил в летописях имя Государя мудрого; не приобрел  оружием
новых земель, но возвратил утраченное Россиею в  бедствиях  междоусобия;  не
всегда побеждал, но всегда оказывал мужество;  успокоил  отечество  и  любил
народ свой.
     Следуя  в  правлении  благодетельным  намерениям  Владимира,  он  хотел
загладить вину ослушного сына и примириться с тению огорченного им отца.
     Внешняя политика Ярославова была достойна Монарха сильного:  он  привел
Константинополь в ужас за то, что оскорбленные Россияне требовали и не нашли
там правосудия;  но,  отмстив  Польше  и  взяв  свое,  великодушною  помощию
утвердил ее целость и благоденствие.
     Ярослав наказал мятежных  Новогородцев  за  убиение  Варягов  так,  как
Государи не должны наказывать: вероломным обманом; но,  признательный  к  их
усердию, дал им многие выгоды и права. Князья Новогородские следующих  веков
должны были клясться гражданам в точном соблюдении его  льготных  грамот,  к
сожалению, истребленных временем. Знаем только, что сей народ,  ссылаясь  на
оные, почитал  себя  вольным  в  избрании  собственных  Властителей.  Память
Ярославова была в течение веков любезна жителям  Новагорода,  и  место,  где
обыкновенно  сходился  народ  для  совета,  в   самые   позднейшие   времена
именовалось Двором Ярослава.
     Сей князь заточил брата,  обнесенного  клеветниками;  но  доказал  свое
добродушие, простив  мятежного  племянника  и  забыв,  для  счастия  России,
прежнюю вражду Князя Тмутороканского.
     Ярослав был набожен до суеверия: он вырыл кости  Владимировых  братьев,
умерших в язычестве - Олеговы  и  Ярополковы,  -  крестил  их  и  положил  в
Киевской церкви Св. Богородицы. Ревность его к Христианству соединялась, как
мы видели, с любовию к просвещению. Летописцы средних веков говорят, что сей
Великий Князь завел в Новегороде первое народное училище, где  300  отроков,
дети Пресвитеров и Старейшин, приобретали сведения,  нужные  для  Священного
сана и гражданских чиновников. Загладив  следы  Болеславовых  опустошений  в
южной России, населив пленниками область Киевскую и будучи, подобно Олегу  и
Владимиру, основателем многих городов новых, он хотел, чтобы столица его, им
обновленная,   распространенная,   могла   справедливо   называться   вторым
Царемградом. Ярослав любил Искусства: художники Греческие, им  призванные  в
Россию, украсили  храмы  живописью  и  мусиею,  доныне  видимою  в  Киевской
Софийской церкви.  Сия  мусия,  составленная  из  четвероугольных  камешков,
изображает  на  златом  поле  лица  и  одежду  Святых  по   рисунку   весьма
несовершенному, но с удивительною свежестию красок:  работа  более  трудная,
нежели изящная, однако ж любопытная для знатоков Искусства. -  Благоприятный
случай сохранил также для нас серебряную монету княжения Ярославова, на коей
представлен воин с Греческою надписью: ?????, и с Русскою: Ярославле сребро:
доказательство, что древняя  Россия  не  только  пользовалась  чужестранными
драгоценными монетами, но имела  и  собственные.  -  Стараясь  о  благолепии
храмов, приятном для глаз, Великий  Князь  желал,  чтобы  и  слух  молящихся
находил там удовольствие: пишут, что около половины XI  столетия  выехали  к
нам   певцы   Греческие,   научившие   Российских   церковников   согласному
Демественному пению.
     Двор  Ярославов,  окруженный  блеском  величия,  служил  убежищем   для
Государей и Князей несчастных. Еще  прежде  Гаральда,  супруга  Елисаветина,
Олоф Святый, Король Норвежский, лишенный трона, требовал защиты  Российского
Монарха. Ярослав принял его с особенным  дружелюбием  и  хотел  дать  ему  в
управление  знаменитую  область  в  Государстве  своем;   но   сей   Король,
обольщенный сновидением и надеждою победить  Канута,  завоевателя  Норвегии,
выехал из России, оставив в ней юного сына своего,  Магнуса,  который  после
царствовал в Скандинавии. Дети мужественного  Короля  Английского,  Эдмунда,
изгнанные Канутом, Эдвин и Эдвард, также Принц Венгерский,  Андрей  (не  быв
еще зятем Ярославовым), вместе с братом своим Левентою искали безопасности в
нашем отечестве. - Ярослав с таким же великодушием принял  Князя  Варяжского
Симона, который, будучи изгнан дядею, Якуном Слепым, со многими единоземцами
вступил в Российскую службу и сделался первым Вельможею юного Всеволода.
     Мы сказали, что Ярослав не принадлежит к числу завоевателей;  однако  ж
вероятно, что в  его  княжение  область  Новогородская  распространилась  на
Восток и Север.
     Жители  Перми,  окрестностей  Печорских,  Югра,  были  уже  в  XI  веке
данниками Новогородскими (Нестор знал и диких Самоедов,  которые  обитали  к
Северу от Югры): завоевание столь отдаленное не могло вдруг  совершиться,  и
Россиянам надлежало прежде овладеть всеми ближайшими местами Архангельской и
Вологодской Губернии, древним отечеством народов Чудских, славным в Северных
летописях под именем Биармии. Там, на берегах Двины, в начале  XI  века,  по
сказанию  Исландцев,  был  торговый  город,  где  съезжались   летом   купцы
Скандинавские и где Норвежцы, отправленные в Биармию Св. Олофом, Ярославовым
современником, ограбили кладбище и похитили украшение Финского идола Йомалы.
Баснословие их Стихотворцев о чудесном великолепии сего  храма  и  богатстве
жителей  не  входит  в  Историю;  но   жители   Биармии   могли   некоторыми
произведениями земли своей, солью, железом, мехами торговать  с  Норвежцами,
открывшими в IX веке путь к  устью  Двины,  и  даже  с  Камскими  Болгарами,
посредством рек судоходных. Занимаясь рыбною и звериною ловлею,  огражденные
с одной стороны морями хладными, а с другой лесами дремучими,  они  спокойно
наслаждались  независимостию,  до  самого  того  времени,   как   смелые   и
предприимчивые Новогородцы сблизились с  ними  чрез  область  Белозерскую  и
покорили их, в княжение Владимира или Ярослава. Сия земля, от  Белаозера  до
реки Печоры,  была  названа  Заволочьем  и  мало-помалу  населена  выходцами
Новогородскими, которые принесли  туда  с  собою  и  Веру  Христианскую  (по
достоверным историческим свидетельствам нам известно, что  в  XII  веке  уже
существовали монастыри  на  берегах  Двины).  Скоро  отдаленный  хребет  гор
Уральских, идущий от Новой Земли к Югу и бывший несколько времени  предметом
баснословия  в  нашем  отечестве,  сделался  как  бы  границею   России,   и
Новогородцы нашли способ  получать  естественные,  драгоценные  произведения
Сибири чрез своих Югорских данников,  которые  выменивали  оные  у  тамошних
обитателей на железные орудия и другие дешевые вещи.
     Наконец блестящее и счастливое правление  Ярослава  оставило  в  России
памятник, достойный великого  Монарха.  Сему  Князю  приписывают  древнейшее
собрание наших гражданских уставов, известное под именем Русской Правды. Еще
в Олегово время Россияне имели  законы;  но  Ярослав,  может  быть,  отменил
некоторые, исправил  другие  и  первый  издал  законы  письменные  на  языке
Славянском. Они, конечно, были государственными  или  общими,  хотя  древние
списки их сохранились единственно в Новегороде и заключают в себе  некоторые
особенные или местные учреждения. Сей остаток древности, подобный двенадцати
доскам Рима, есть верное зерцало тогдашнего гражданского состояния России  и
драгоценен для Истории: предлагаем его здесь в извлечении.


                                 Глава III




     Законы уголовные. Денежные пени за убийство. Вира. Гражданские степени.
Дикая Вира. Поток. Пеня за удары. Двор Княжеский есть место суда.  Охранение
собственности. Воровство. Оценка вещей.  Бортные  знаки  и  межевые  столпы.
Птицеловство. Зажигательство. Свод.  Кража  людей.  Беглые.  Кабала.  Долги.
Торговля рабов. Сохранение пожитков.  Росты.  Улики,  оправдания.  Испытание
железом и водою. Право  наследственное.  Судии.  Присяжные.  Общий  характер
законов. Устав о мостовых. Устав церковный.

     Главная  цель  общежития  есть  личная  безопасность  и  неотъемлемость
собственности: устав Ярославов утверждает ту и другую следующим образом:
     1. "Кто убьет человека,  тому  родственники  убитого  мстят  за  смерть
смертию; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскать деньгами в  Казну:
за голову Боярина Княжеского, Тиуна Огнищан, или граждан именитых,  и  Тиуна
Конюшего - 80 гривен или двойную Виру;  за  Княжеского  Отрока  или  Гридня,
повара, конюха, купца, Тиуна и Мечника Боярского, за всякого Людина, то есть
свободного человека, Русского (Варяжского племени) или Славянина - 40 гривен
или Виру, а за убиение жены полвиры. За раба  нет  Виры;  но  кто  убил  его
безвинно, должен платить господину так называемый урок, или цену убитого: за
Тиуна сельского или старосту Княжеского и Боярского, за ремесленника, дядьку
или пестуна, и за кормилицу  12  гривен,  за  простого  холопа  Боярского  и
Людского 5 гривен, за рабу шесть гривен, и сверх  того  в  Казну  12  гривен
продажи", дани или пени.
     Мы уже имели случай заметить, что Россияне  получили  свои  гражданские
уставы от Скандинавов.  Желая  утвердить  семейственные  связи,  нужные  для
безопасности,  личной  в  новых  обществах,  все  народы  Германские  давали
родственникам убитого право лишить жизни убийцу или  взять  с  него  деньги,
определяя разные пени или Виры (Wehrgeld) по гражданскому состоянию  убитых,
ничтожные в сравнении с нынешнею ценою  вещей,  но  тягостные  по  тогдашней
редкости   денег.   Законодатели   берегли   жизнь   людей,    нужных    для
государственного могущества, и думали, что  денежная  пеня  может  отвращать
злодеяния. Дети Ярославовы, как  увидим,  отменили  даже  и  законную  месть
родственников.
     Сия уголовная статья весьма ясно представляет нам  гражданские  степени
древней России. Бояре и Тиуны Княжеские занимали первую степень. То и другое
имя означало знаменитого чиновника: второе есть  Скандинавское  или  древнее
Немецкое Thaegn,  Thiangn,  Diakn,  муж  честный,  vir  probus;  так  вообще
назывались Дворяне Англо-Саксонские, иногда дружина Государей, Графы и проч.
- Люди военные, придворные, купцы и земледельцы  свободные  принадлежали  ко
второй степени; к  третьей,  или  нижайшей,  холопы  Княжеские,  Боярские  и
монастырские,  которые  не  имели  никаких  собственных  прав   гражданских.
Древнейшими рабами в отечестве нашем, были, конечно, потомки  военнопленных;
но в сие время - то есть в XI веке - уже разные  причины  могли  отнимать  у
людей свободу. Законодатель говорит,  что  "холопом  обельным,  или  полным,
бывает 1) человек, купленный при свидетелях; 2) кто не может удовольствовать
своих заимодавцев; 3) кто женится на рабе без всякого условия;  4)  кто  без
условия же пойдет в слуги или в ключники, и 5) закуп, то есть наемник или на
время закабаленный человек, который, не выслужив срока, уйдет и не  докажет,
что он ходил к Князю или судьям искать управы на  господина.  Но  служба  не
делает вольного рабом. Наемники могут всегда отойти от господина,  возвратив
ему не заработанные ими деньги. Вольный слуга, обманом проданный за  холопа,
совершенно освобождается от кабалы, а продавец  вносит  в  Казну  12  гривен
пени".
     II. "Ежели кто убьет человека в ссоре или в  пьянстве  и  скроется,  то
Вервь, или округа, где совершилось убийство, платит за него пеню" -  которая
называлась в таком случае дикою Вирою - "но в разные сроки,  и  в  несколько
лет, для облегчения жителей. За найденное мертвое тело человека неизвестного
Вервь не ответствует. - Когда же убийца не  скроется,  то  с  округи  или  с
волости взыскать половину Виры, а другую  с  самого  убийцы".  Закон  весьма
благоразумный   в   тогдашние   времена:   облегчая   судьбу    преступника,
разгоряченного вином или ссорою, он побуждал всякого быть миротворцем, чтобы
в случае убийства не платить вместе с виновным.
     - "Ежели убийство сделается без всякой ссоры, то волость не  платит  за
убийцу, но выдает его на поток" - или в руки Государю - "с женою, с детьми и
с имением".
     Устав жестокий и несправедливый по нашему образу мыслей; но жена и дети
ответствовали  тогда  за  вину  мужа   и   родителя,   ибо   считались   его
собственностию.
     III. Как древние Немецкие, так и Ярославовы законы определяли особенную
пеню за всякое действие  насилия:  "за  удар  мечом  необнаженным,  или  его
рукояткою, тростию, чашею, стаканом, пястию 12 гривен;  за  удар  палицею  и
жердию 3 гривны, за всякой толчок и за рану легкую  3  гривны,  а  раненному
гривну на леченье".
     Следственно, гораздо неизвинительнее было ударить голою  рукою,  легкою
чашею или стаканом, нежели тяжелою палицею или самым острым  мечом.  Угадаем
ли мысль Законодателя? Когда человек в ссоре обнажал меч,  брал  палицу  или
жердь, тогда противник  его,  видя  опасность,  имел  время  изготовиться  к
обороне или удалиться.
     Но рукою или домашним сосудом можно было ударить незапно,  также  мечом
необнаженным и тростию: ибо воин обыкновенно  носил  меч  и  всякий  человек
обыкновенно ходил с тростию: то и другое не заставляло остерегаться.  Далее:
"За повреждение ноги, руки, глаза, носа виновный платит 20 гривен в Казну, а
самому изувеченному 10 гривен; за выдернутый клок бороды 12 гривен в  Казну;
за выбитый зуб то же, а самому битому гривну; за отрубленный палец 3  гривны
в Казну, и раненному гривну. Кто погрозит мечом, с того взять  гривну  пени;
кто же вынул его для обороны, тот не подвергается никакому взысканию,  ежели
и ранит своего противника. Кто самовольно, без Княжеского повеления, накажет
Огнищанина  (именитого  гражданина)  или  Смерда  (земледельца  и   простого
человека), "платит за первого 12 гривен Князю, за второго 3 гривны, а битому
гривну в том и в другом случае. Если  холоп  ударит  свободного  человека  и
скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец
же имеет право везде умертвить  раба,  своего  обидчика".  Дети  Ярославовы,
отменив сию казнь, дали истцу одно право бить виновного холопа или взять  за
бесчестье гривну. - "Если господин в пьянстве и  без  вины  телесно  накажет
закупа, или слугу наемного, то платит ему как свободному". -  Большая  часть
денежной пени, как видим, шла обыкновенно  в  Казну:  ибо  всякое  нарушение
порядка считалось оскорблением Государя, блюстителя общей безопасности.
     IV. "Когда на Двор Княжеский" - где обыкновенно судились дела - "придет
истец, окровавленный или в синих пятнах, то ему не нужно представлять  иного
свидетельства; а ежели  нет  знаков,  то  представляет  очевидцев  драки,  и
виновник ее платит 60 кун" (см. ниже).  "Ежели  истец  будет  окровавлен,  а
свидетели покажут, что он сам начал драку, то ему нет удовлетворения".
     Оградив личную безопасность, Законодатель  старался  утвердить  целость
собственности в гражданской жизни.
     V. "Всякий имеет право убить ночного татя на воровстве; а кто продержит
его связанного до света, тот обязан идти с ним на  Княжеский  Двор.  Убиение
татя взятого и связанного есть преступление, и виновный платит  в  Казну  12
гривен.
     Тать коневый выдается головою Князю и  теряет  все  права  гражданские,
вольность и собственность". Столь уважаем был конь, верный слуга человеку на
войне, в земледелии и в путешествиях! Древние Саксонские законы осуждали  на
смерть всякого, кто уведет чужую лошадь. - Далее: "С вора клетного" - т.  е.
домашнего или горничного - "взыскивается в Казну 3 гривны, с  вора  житного,
который унесет хлеб из ямы или с гумна, 3 гривны и 30 кун; хозяин  же  берет
свое жито, и еще полгривны с вора. - Кто украдет скот в хлеве  или  в  доме,
платит в Казну 3 гривны и 30  кун,  а  кто  в  поле,  тот  60  кун"  (первое
считалось  важнейшим  преступлением:  ибо  вор  нарушал  тогда   спокойствие
хозяина): "сверх чего за всякую скотину, которая не возвращена лицом, хозяин
берет определенную цену: за коня Княжего 3 гривны, за простого 2, за  кобылу
60 кун, за жеребца неезжалого гривну, за жеребенка 6 ногат, за вола  гривну,
за корову 40 кун, за трехлетнего быка 30  кун,  за  годовика  полгривны,  за
теленка, овцу и свинью 5 кун, за барана и поросенка ногату".
     Статья любопытная: ибо она показывает тогдашнюю оценку вещей. В  гривне
было 20 ногат или 50 резаней, а 2 резани составляли одну куну. Сими  именами
означались мелкие кожаные монеты, ходившие в России и в Ливонии.
     VI. "За бобра, украденного из норы, определяется 12 гривен пени". Здесь
говорится о бобрах  племянных,  с  коими  хозяин  лишался  всего  возможного
приплода.
     - "Если в чьем владении будет изрыта земля, найдутся  сети  или  другие
признаки воровской ловли, то Вервь должна сыскать  виновного  или  заплатить
пеню".
     VII. "Кто умышленно зарежет чужого коня или другую скотину,  платит  12
гривен в Казну, а хозяину гривну". Злоба бесчестила  граждан  менее,  нежели
воровство: тем более долженствовали законы обуздывать оную.
     VIII.  "Кто  стешет  бортные  знаки  или  запашет  межу  полевую,   или
перегородит дворовую, или срубит бортную грань, или дуб гранный или  межевый
столп, с того  взять  в  Казну  12  гривен".  Следственно,  всякое  сельское
владение имело свои  пределы,  утвержденные  Гражданским  Правительством,  и
знаки их были священны для народа.
     IX. "За борть ссеченную виновный дает 3 гривны пени в Казну, за  дерево
полгривны, за выдрание пчел 3 гривны, а хозяину за мед нелаженного  улья  10
кун, за лаженный 5 кун". Читателю известно, что есть бортное  ухожье:  дупла
служили тогда ульями,  а  леса  единственными  пчельниками.  -  "Ежели  тать
скроется, должно искать его по следу, но с чужими людьми и свидетелями.  Кто
не отведет следа от своего жилища, тот виноват;  но  буде  след  кончится  у
гостиницы или на пустом, незастроенном месте, то взыскания нет".
     X. "Кто срубит шест под сетию птицелова или отрежет ее веревки,  платит
3 гривны в Казну, а птицелову гривну; за украденного сокола  или  ястреба  3
гривны в Казну, а птицелову гривну; за голубя 9 кун, за куропатку 9 кун,  за
утку 30 кун; за  гуся,  журавля  и  лебедя  то  же".  Сею  чрезмерною  пенею
Законодатель хотел  обеспечить  тогдашних  многочисленных  птицеловов  в  их
промысле.
     XI. "За покражу сена и дров 9 кун в Казну, а хозяину за каждый  воз  по
две ногаты".
     XII. "Вор за ладию платит 60 кун  в  Казну,  а  хозяину  за  морскую  3
гривны, за набойную 2 гривны, за струг гривну, за челн 8 кун, если не  может
лицом возвратить украденного". Имя набойная происходит от досок,  набиваемых
сверх краев мелкого судна, для возвышения боков его.
     XIII. "Зажигатель гумна и дома выдается головою Князю со всем  имением,
из коего надобно прежде вознаградить убыток, понесенный хозяином  гумна  или
дома".
     XIV. "Если обличатся в воровстве холопи  Княжеские,  Бояр  или  простых
граждан, то с них не брать в Казну пени (взыскиваемой  единственно  с  людей
свободных); но они должны платить истцу вдвое: например, взяв  обратно  свою
украденную лошадь, истец требует еще  за  оную  2  гривны  -  разумеется,  с
господина, который обязан или выкупить своего  холопа,  или  головою  выдать
его, вместе с другими участниками сего воровства,  кроме  их  жен  и  детей.
Ежели холоп, обокрав кого, уйдет, то господин платит за всякую унесенную  им
вещь по цене  обыкновенной.  -  За  воровство  слуги  наемного  господин  не
ответствует; но если внесут за него пеню, то берет слугу в  рабы  или  может
продать".
     XV. "Утратив одежду, оружие, хозяин должен заявить  на  торгу;  опознав
вещь у горожанина, идет с ним на свод, то есть спрашивает, где он взял ее? и
переходя таким образом от человека к  человеку,  отыскивает  действительного
вора, который платит за вину 3 гривны; а вещь остается в руках  хозяина.  Но
ежели ссылка пойдет на жителей уездных, то истцу взять за украденное  деньги
с третьего ответчика, который идет с поличным далее,  и  наконец  отысканный
вор платит за все по закону.
     - Кто скажет, что краденое  куплено  им  у  человека  неизвестного  или
жителя иной области,  тому  надобно  представить  двух  свидетелей,  граждан
свободных, или мытника (сборщика пошлин), чтобы они клятвою утвердили истину
слов его. В таком случае хозяин берет свое лицом, а купец лишается вещи,  но
может отыскивать продавца".
     XVI. "Ежели будет украден холоп, то господин, опознав его, также идет с
ним на свод от человека к  человеку,  и  третий  ответчик  дает  ему  своего
холопа, но с украденным идет далее. Отысканный виновник платит все убытки  и
12 гривен пени Князю; а третий ответчик берет обратно холопа, отданного им в
залог вместо сведенного".
     XVII. "О беглом холопе господин объявляет на торгу, и  ежели  чрез  три
дни опознает его в чьем  доме,  то  хозяин  сего  дому,  возвратив  укрытого
беглеца, платит еще в Казну 3 гривны. - Кто беглецу даст  хлеба  или  укажет
путь, тот платит господину 5 гривен, а за рабу 6, или клянется,  что  он  не
слыхал об их бегстве. Кто представит ушедшего  холопа,  тому  дает  господин
гривну; а кто упустит задержанного беглеца, платит господину 4 гривны, а  за
рабу 5 гривен: в первом случае пятая, а во втором шестая уступается  ему  за
то, что он поймал беглых. - Кто сам найдет раба своего в городе,  тот  берет
Посадникова Отрока и дает ему 10 кун за связание беглеца".
     XVIII. "Кто возьмет чужого холопа в кабалу, тот лишается данных  холопу
денег или должен присягнуть, что он считал его  свободным:  в  таком  случае
господин выкупает раба и берет все имение, приобретенное сим рабом".
     XIX. "Кто, не спросив у хозяина, сядет на чужого  коня,  тот  платит  в
наказание 3 гривны" - то есть всю цену лошади. Сей закон елово в слово  есть
повторение древнего Ютландского и  еще  более  доказывает,  что  гражданские
уставы Норманов были основанием Российских.
     XX. "Ежели наемник потеряет  собственную  лошадь,  то  ему  не  за  что
ответствовать; а ежели утратит плуг и борону господскую, то  обязан  платить
или доказать, что сии вещи украдены в его отсутствие и что он был послан  со
двора за господским делом".  Итак,  владельцы  обрабатывали  свои  земли  не
одними холопами, но и людьми наемными. - "Вольный слуга  не  ответствует  за
скотину, уведенную из хлева; но когда растеряет оную в поле или  не  загонит
на двор, то платит. - Ежели господин обидит слугу и не  выдаст  ему  полного
жалованья, то обидчик, удовольствовав  истца,  вносит  60  кун  пени;  ежели
насильственно отнимет у него деньги, то, возвратив их, платит еще в Казну  3
гривны".
     XXI. "Ежели кто будет требовать  своих  денег  с  должника,  а  должник
запрется,  то  истец  представляет  свидетелей.  Когда  они   поклянутся   в
справедливости его требования, заимодавец берет свои деньги и еще 3 гривны в
удовлетворение. - Ежели заем  не  свыше  трех  гривен,  то  заимодавец  один
присягает; но больший иск требует свидетелей или без них уничтожается".
     XXII. "Если купец поверил деньги купцу для торговли  и  должник  начнет
запираться,  то  свидетелей  не  спрашивать,  но  ответчик  сам  присягает".
Законодатель хотел, кажется, изъявить в сем случае особенную доверенность  к
людям торговым, которых дела бывают основаны на чести и Вере.
     XXIII. "Если кто многим должен, а купец иностранный,  не  зная  ничего,
поверит ему товар: в таком случае продать должника со всем  его  имением,  и
первыми вырученными деньгами удовольствовать иностранца или Казну; остальное
же разделить между прочими заимодавцами:  но  кто  из  них  взял  уже  много
ростов, тот лишается своих денег".
     XXIV. "Ежели чужие товары или деньги у купца потонут, или  сгорят,  или
будут отняты неприятелем, то купец не ответствует ни головою, ни  вольностию
и может разложить платеж в сроки: ибо власть Божия и несчастие не суть  вина
человека. Но если купец в пьянстве утратит вверенный ему товар или промотает
его, или испортит от небрежения:  то  заимодавцы  поступят  с  ним,  как  им
угодно: отсрочат ли платеж, или продадут должника в неволю".
     XXV. "Если холоп обманом, под именем вольного человека, испросит у кого
деньги, то господин его должен или заплатить, или отказаться от раба; но кто
поверит  известному  холопу,  лишается  денег.  -  Господин,  позволив  рабу
торговать, обязан платить за него долги".
     XXVI. "Если гражданин отдаст свои пожитки на сохранение другому,  то  в
свидетелях  нет  нужды.  Кто  будет  запираться  в  принятии  вещей,  должен
утвердить клятвою, что не брал  их.  Тогда  он  прав:  ибо  имение  поверяют
единственно таким людям, коих честь известна; и кто берет его на сохранение,
тот оказывает услугу".
     XXVII. "Кто отдает деньги в рост или мед и жито взаймы, тому  в  случае
спора представить свидетелей и взять все по  сделанному  договору.  Месячные
росты берутся единственно за малое время; а кто останется должным целый год,
платит уже третные, а не месячные". Мы не знаем, в чем состояли те и другие,
основанные  на  всеобщем  обыкновении  тогдашнего  времени;  но  ясно,   что
последние были гораздо тягостнее и что законодатель хотел  облегчить  судьбу
должников. - "Законы позволяют брать 10 кун с гривны на год" - то есть сорок
на сто. В землях, где торговля, художества и промышленность цветут из давних
времен, деньги теряют цену  от  своего  множества.  В  Голландии,  в  Англии
заимодавцы довольствуются самым  малым  прибытком;  но  в  странах,  подобно
древней России, богатых только грубыми естественными  произведениями,  а  не
монетою, - в странах, где первобытная дикость нравов уже смягчается навыками
гражданскими; где новая внутренняя  и  внешняя  торговля  знакомит  людей  с
выгодами роскоши, - деньги имеют высокую цену, и  лихоимство  пользуется  их
редкостию. Следуют общие постановления для улики и оправдания:
     XXVIII. "Всякий уголовный донос требует свидетельства  и  присяги  семи
человек; но Варяг и чужестранец обязывается представить только  двух.  Когда
дело идет единственно о побоях легких, то нужны  вообще  два  свидетеля;  но
чужестранца никогда нельзя обвинить без семи".  Итак,  древние  наши  законы
особенно покровительствовали иноземцев.
     XXIX. "Свидетели должны быть всегда граждане свободные; только по нужде
и в малом иске дозволено сослаться  на  Тиуна  Боярского  или  закабаленного
слугу".
     (Следственно, Боярские Тиуны не были свободные люди, хотя жизнь их, как
означено в первой статье, ценилась равно с  жизнию  вольных  граждан.)  -"Но
истец может воспользоваться свидетельством раба и требовать, чтобы  ответчик
оправдался испытанием железа. Если последний окажется  виновным,  то  платит
иск; если оправдается, то истец дает ему за муку гривну и в  Казну  40  кун,
Мечнику  5  кун,  Княжескому  Отроку  полгривны  (что  называется   железною
пошлиною).  Когда  же  ответчик  вызван  на  сие   испытание   по   неясному
свидетельству людей свободных, то, оправдав себя, не берет ничего  с  истца,
который платит единственно пошлину в Казну. - Не  имея  никаких  свидетелей,
сам истец доказывает правость  свою  железом:  чем  решить  всякие  тяжбы  в
убийстве, воровстве и поклепе, ежели иск стоит полугривны  золота;  а  ежели
менее, то испытывать водою; в  двух  же  гривнах  и  менее  достаточна  одна
истцова присяга".
     Законы суть дополнения летописей: без Ярославовой Правды  мы  не  знали
бы, что древние Россияне, подобно другим народам, употребляли железо и  воду
для изобличения преступников: обыкновение безрассудное и жестокое, славное в
истории средних веков под именем суда Небесного.  Обвиняемый  брал  в  голую
руку железо раскаленное или вынимал ею кольцо из кипятка: после чего  судьям
надлежало обвязать и запечатать оную. Ежели через три дня не оставалось язвы
или знака на ее коже, то невинность была доказана. Ум здравый и  самая  Вера
истинная  долго  не  могли  истребить  сего  устава  языческих   времен,   и
Христианские Пастыри торжественно  освящали  железо  и  воду  для  испытания
добродетели или злодейства не только простых граждан, но и самых Государей в
случае клеветы или важного подозрения. Народ думал, что Богу  легко  сделать
чудо для спасения невинного; но хитрость судей пристрастных могла обманывать
зрителей и спасать виновных.
     Древнейшие законы всех народов были уголовные; но Ярославовы определяют
и важные права наследственности.
     XXX. "Когда простолюдин умрет бездетен,  то  все  его  имение  взять  в
Казну; буде остались дочери незамужние, то им дать некоторую часть оного. Но
Князь не  может  наследовать  после  Бояр  и  мужей,  составляющих  воинскую
дружину; если они не имеют сыновей, то наследуют дочери". Но когда не было и
последних? Родственники ли брали имение или Князь?.. Здесь  видим  законное,
важное  преимущество  чиновников   воинских.   XXXI.   "Завещание   умершего
исполняется в точности. Буде он не изъявил воли своей, в таком случае отдать
все детям, а часть в церковь для спасения его души.  Двор  отцевский  всегда
без раздела принадлежит  меньшему  сыну"  -  как  юнейшему  и  менее  других
способному наживать доход.
     XXXII.  "Вдова  берет,  что  назначил  ей  муж:  впрочем  она  не  есть
наследница. - Дети первой жены наследуют ее достояние или вено,  назначенное
отцом для их матери.
     Сестра  ничего  не  имеет,  кроме  добровольного  приданого  от   своих
братьев".
     XXXIII. "Если жена, дав слово остаться вдовою, проживет имение и выйдет
замуж, то обязана возвратить детям все прожитое. Но дети  не  могут  согнать
вдовствующей матери со двора или отнять, что отдано ей супругом. Она властна
избрать себе одного наследника из детей или дать всем  равную  часть.  Ежели
мать умрет без языка, или без завещания, то сын или дочь, у коих  она  жила,
наследуют все ее достояние".
     XXXIV. "Если будут дети разных отцов, но одной матери,  то  каждый  сын
берет отцевское. Если второй муж расхитил имение первого и сам умер, то дети
его возвращают оное детям первого, согласно с показанием свидетелей".
     XXXV. "Если братья станут тягаться о наследии  пред  князем,  то  Отрок
Княжеский, посланный для их раздела, получает гривну за труд".
     XXXVI. "Ежели останутся дети малолетние, а мать выйдет замуж, то отдать
их при свидетелях на руки ближнему родственнику, с имением и с домом; а  что
сей опекун присовокупит к оному, то возьмет  себе  за  труд  и  попечение  о
малолетних; но приплод от рабов и скота остается детям. - За все  утраченное
платит опекун, коим может быть и сам вотчим".
     XXXVII. "Дети, прижитые с рабою, не участвуют в наследии,  но  получают
свободу, и с материю".
     Главою правосудия вообще  был  Князь,  а  Двор  Княжеский  обыкновенным
местом суда.
     Но Государь поручал сию власть Тиунам и  своим  Отрокам.  -  Чиновники,
которым надлежало решить уголовные  дела,  назывались  Вирниками,  и  каждый
судья имел помощника, или Отрока, Метельника, или писца. Они брали запас  от
граждан и пошлину с каждого  дела.  -  Вирнику  и  писцу  его,  для  объезда
волости, давали лошадей.
     В одном из новогородских списков Ярославовой Правды сказано, что  истец
во всякой тяжбе должен идти с ответчиком на извод перед 12 граждан  -  может
быть, Присяжных, которые разбирали обстоятельства дела по совести,  оставляя
судье определить наказание и взыскивать пеню.  Так  было  и  в  Скандинавии,
откуда сей мудрый устав перешел в Великобританию.  Англичане  наблюдают  его
доныне в делах уголовных. Саксон  Грамматик  повествует,  что  в  VIII  веке
Рагнар Лодброк, Король Датский, первый учредил думу двенадцати Присяжных.
     Таким образом, устав Ярославов содержит в себе  полную  систему  нашего
древнего  законодательства,  сообразную  с  тогдашними  нравами.  В  нем  не
упоминается о некоторых возможных злодеяниях, например:  о  смертной  отраве
(как в 12 досках Рима), о насилии женщин (и проч.): для того ли, что  первое
было необыкновенно в России, а второе казалось законодателю  сомнительным  и
неясным в доказательствах?
     Не упоминается также о многих условиях и сделках, весьма обыкновенных в
самом начале гражданских обществ; но взаимная польза быть верным в  слове  и
честь служили вместо законов.
     Приметим, что древние свободные Россияне не  терпели  никаких  телесных
наказаний: виновный платил или жизнию, или  вольностию,  или  деньгами  -  и
скажем о сих законах то же, что Монтескье говорит вообще о  Германских:  они
изъявляют какое-то удивительное простосердечие; кратки, грубы,  но  достойны
людей твердых и великодушных, которые боялись рабства более, нежели смерти.
     Предложим еще одно замечание: Германцы, овладев Европою, не давали всех
гражданских прав своих народам покоренным: так, по  уставу  Салическому,  за
убиение Франка надлежало платить 200 су, и вдвое менее за убиение Римлянина.
Но  законы  Ярославовы  не  полагают  никакого  различия  между   Россиянами
Варяжского  племени  и  Славянами:  сим  обстоятельством   можно   утвердить
вероятность Несторова сказания, что Князья  Варяжские  не  завоевали  нашего
отечества, но были избраны Славянами управлять Государством.
     Ярославу же приписывают древний  устав  Новогородский  о  мостовых,  по
коему знаем, что сей город, тогда уже весьма обширный, разделялся на  Части,
или Концы (Словенский, Неревский, Горничьский, Людин, Плотинский), а  жители
на Сотни,  означаемые  именами  их  Старейшин;  что  одна  улица  называлась
Добрыниною (в память сего знаменитого Воеводы и дяди Владимирова), а главный
ряд Великим рядом; что Немцы или Варяги, Готы или Готландцы, привлеченные  в
Новгород торговлею, жили в особенных улицах, и проч.  -  Но  так  называемый
Церковный Устав Ярославов, о коем упоминают новейшие Летописцы и коего имеем
разные списки, есть без сомнения подложный, сочиненный около  XIV  столетия.
Подобно мнимому Владимирову, он дает Епископам исключительное  право  судить
оскорбление  женского  целомудрия,  всякие  обиды,  делаемые  слабому  полу,
развод, кровосмешение, ссоры детей с родителями, зажигательство,  воровство,
драки и проч. Сей Устав не согласен с Русскою Правдою и,  кроме  нелепостей,
содержит в себе выражения и слова новейших времен; например, определяет пени
рублями, еще не употребительными в денежном счете времен Ярославовых.



                                 Глава IV




     Уделы.  Победа  над  Голядами  и  Торками.  Половцы.  Ужасные   чудеса.
Освобождение Судислава. Междоусобия. Поражение  Россиян  на  берегах  Альты.
Мятеж в Киеве. Бегство Великого Князя.  Разбитие  Половцев.  Киевляне  хотят
бежать в Грецию. Изяслав возвращается с Поляками. Киев - новая Капуя.  Война
с Полоцким Князем. Перенесение мощей Бориса и Глеба. Новое бегство  Великого
Князя. Изяслав у Немецкого Императора. Посольство Генрика IV в Киев.  Письмо
Папы к Изяславу. Россияне  в  Силезии.  Возвращение  Изяслава.  Междоусобие.
Смерть Великого Князя. Монастырь Киевопечерский. Россияне служат  в  Греции.
Зависимость нашей Церкви от Греческой. Переписка с  Патриархами.  Пророки  и
волшебники.

     Древняя Россия погребла с Ярославом свое  могущество  и  благоденствие.
Основанная,  возвеличенная  единовластием,  она  утратила  силу,   блеск   и
гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые  области.  Владимир
исправил ошибку Святослава, Ярослав  Владимирову:  наследники  их  не  могли
воспользоваться  сим  примером,  не  умели  соединить  частей  в  целое,   и
Государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей  до  величия,
слабело и разрушалось более трехсот лет. Историк  чужеземный  не  мог  бы  с
удовольствием  писать  о  сих  временах,  скудных  делами  славы  и  богатых
ничтожными распрями многочисленных Властителей, коих тени, обагренные кровию
бедных подданных, мелькают пред его глазами в сумраке веков  отдаленных.  Но
Россия нам отечество: ее судьба и в славе  и  в  уничижении  равно  для  нас
достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского от  начала
до нынешней степени оного. Увидим толпу  Князей  недостойных  и  слабых;  но
среди их увидим и Героев добродетели,  сильных  мышцею  и  душою.  В  темной
картине междоусобия, неустройств, бедствий, являются также яркие  черты  ума
народного, свойства, нравов, драгоценные  своею  древностию.  Одним  словом,
История предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество.
     Дети Ярославовы, исполняя его завещание, разделили по себе Государство.
Область Изяславова, сверх Новагорода, простиралась от Киева на Юг и Запад до
гор Карпатских, Польши и  Литвы.  Князь  Черниговский  взял  еще  отдаленный
Тмуторокань, Рязань, Муром и страну Вятичей;  Всеволод,  кроме  Переяславля,
Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье, или берега Волги. Смоленская  область
заключала в себе нынешнюю Губернию сего имени с некоторою частию  Витебской,
Псковской, Калужской и Московской. Пятый сын Ярославов,  Игорь,  получил  от
старшего брата, в частный Удел, город Владимир. Князь Полоцкий, внук славной
Рогнеды, Брячислав, умер еще в 1044 году: сын его, Всеслав, наследовал  Удел
отца - и Россия имела тогда шесть юных Государей.
     Счастливая внутренняя тишина царствовала  около  десяти  лет:  Россияне
вооружались только против  внешних  неприятелей.  Изяслав  победил  Голядов,
жителей, как  вероятно,  Прусской  Галиндии,  народ  Латышский;  а  Всеволод
Торков, восточных соседов Переяславской области,  которые,  услышав,  что  и
Великий Князь, вместе с Черниговским и Полоцким, идет на них сухим  путем  и
водою, удалились от пределов России: жестокая зима, голод  и  мор  истребили
большую часть сего народа. - Но отечество наше,  избавленное  от  Торков,  с
ужасом видело приближение иных варваров, дотоле неизвестных в истории мира.
     Еще в 1055 году Половцы, или Команы, входили в  область  Переяславскую:
тогда Князь их, Болуш, заключил  мир  со  Всеволодом.  Сей  народ  кочующий,
единоплеменный с Печенегами и, вероятно, с  нынешними  Киргизами,  обитал  в
степях Азиатских, близ  моря  Каспийского;  вытеснил  Узов  (именуемых,  как
вероятно, Торками в нашей летописи); принудил многих из них бежать  к  Дунаю
(где они частию погибли от язвы, частию поддалися Грекам); изгнал,  кажется,
Печенегов из нынешней юго-восточной России и занял берега  Черного  моря  до
Молдавии, ужасая все Государства соседственные: Греческую Империю, Венгрию и
другие.  -  О  нравах  его  говорят  Летописцы  с   омерзением:   грабеж   и
кровопролитие служили ему забавою, шатры всегдашним жилищем, кобылье молоко,
сырое мясо, кровь животных и стерво  обыкновенною  пищею.  -  Мир  с  такими
варварами мог быть только опасным перемирием, и в 1061 году Половцы, не имея
терпения дождаться лета, с Князем своим Секалом зимою  ворвались  в  области
Российские, победили Всеволода и с добычею возвратились к Дону.
     С сего времени начинаются бедствия России, и Летописец  сказывает,  что
Небо предвестило их многими ужасными чудесами; что  река  Волхов  шла  вверх
пять дней; что кровавая звезда  целую  неделю  являлась  на  Западе,  солнце
утратило свое обыкновенное сияние и восходило без лучей, подобно месяцу; что
рыболовы Киевские извлекли в неводе какого-то удивительного мертвого  урода,
брошенного в Днепр.
     Сии   сказки   достойны   некоторого   замечания,   изъявляя   страшное
впечатление,  оставленное  в  уме   современников   тогдашними   несчастиями
Государства. "Небо правосудно! - говорит Нестор: - оно наказывает Россиян за
их беззакония. Мы именуемся Христианами, а живем как язычники; храмы  пусты,
а на игрищах толпятся люди; в храмах безмолвие, а в  домах  трубы,  гусли  и
скоморохи". - Сия укоризна, без сомнения,  не  исправила  современников,  но
осталась для потомства любопытным известием о тогдашних нравах.
     Дети Ярославовы еще не нарушали завещания родительского и жили  дружно.
Изяслав считал себя более равным, нежели Государем братьев своих:  так  они,
по смерти Вячеслава в 1057 году, с общего  согласия  отдали  Смоленск  Игорю
(чрез два года потом умершему) и, вспомнив  о  заточенном  дяде,  Судиславе,
возвратили ему свободу. Сей  несчастный  сын  Великого  Владимира,  двадцать
четыре года сидев  в  темнице,  клятвенно  отказался  от  всяких  требований
властолюбия, даже от самого света,  постригся  и  кончил  жизнь  в  Киевском
монастыре Св. Георгия.
     Первым поводом к междоусобию было отдаленное Княжество  Тмутороканское.
Владимир Ярославич оставил  сына,  Ростислава,  который,  не  имея  никакого
Удела, жил праздно в Новегороде. Будучи отважен и славолюбив, он  подговорил
с собою некоторых молодых людей;  вместе  с  Вышатою,  сыном  Новогородского
Изяславова Посадника Остромира, ушел в Тмуторокань  и  выгнал  юного  Князя,
Глеба Святославича, который управлял сею Азовскою областию. Святослав спешил
туда  с  войском:  племянник  его,  уважая  дядю,  отдал   ему   город   без
сопротивления; но когда Черниговский Князь удалился, Ростислав снова овладел
Тмутороканем. Скоро народы горские, Касоги и другие,  должны  были  признать
себя данниками юного Героя, так, что  его  славолюбие  и  счастие  устрашили
Греков, которые господствовали в Тавриде: они подослали к сему Князю  своего
знатного чиновника, Катапана или  Префекта,  умевшего  вкрасться  к  нему  в
доверенность; и в то время, как Ростислав, угощая мнимого друга, пил  с  ним
вино, Катапан, имея под ногтем скрытый  яд,  впустил  его  в  чашу,  отравил
Князя, уехал в  Херсон  и  торжественно  объявил  жителям,  что  завоеватель
Тмутороканский умрет в седьмой день. Предсказание исполнилось; но  Херсонцы,
гнушаясь таким коварством, убили сего злодея камнями.  Безвременная  кончина
мужественного   Ростислава,   отца   трех   сыновей,   была   в    тогдашних
обстоятельствах несчастием для России:  он  мог  бы  лучше  других  защитить
отечество и сохранить по крайней мере воинскую его славу.  Нестор  описывает
сего юношу, прекрасного и благовидного, не только храбрым  в  битвах,  но  и
добрым, чувствительным, великодушным.
     Святослав не мог вторично смирить племянника  своего,  Ростислава,  для
того, что в Государстве явился новый неприятель: Князь Полоцкий. Сей правнук
Рогнедин ненавидел детей Ярославовых  и  считал  себя  законным  наследником
престола Великокняжеского: ибо дед  его,  Изяслав,  был  старшим  сыном  Св.
Владимира.
     Современный Летописец называет Всеслава злым  и  кровожадным,  суеверно
приписывая сию жестокость какой-то волшебной повязке, носимой сим Князем для
закрытия природной на голове язвины.  Всеслав,  без  успеха  осаждав  Псков,
неожидаемо завоевал Новгород; пленил многих жителей; не  пощадил  и  святыни
церквей,  ограбив  Софийскую.  Оскорбленные  такою   наглостию,   Ярославичи
соединили силы свои и, несмотря на жестокую зиму, осадили Минск в  Княжестве
Полоцком; взяли его, умертвили граждан, а жен и детей отдали в плен  воинам.
Всеслав сошелся с неприятелями на берегах Немана, покрытых глубоким  снегом.
Множество Россиян с обеих сторон легло на месте. Великий Князь победил;  но,
еще страшась племянника, вступил с ним в мирные  переговоры  и  звал  его  к
себе. Всеслав, поверив клятве Ярославичей, что они не сделают  ему  никакого
зла, переехал Днепр на лодке близ Смоленска.  Великий  Князь  встретил  его,
ввел в шатер свой и отдал в руки воинам: несчастного взяли  вместе  с  двумя
сыновьями, отвезли в Киев и заключили в темницу.
     [1067-1068 гг.]  Провидение  наказало  вероломных:  там,  где  отец  их
одержал славную победу над Святополком и Печенегами, на берегах Альты,  чрез
несколько месяцев Изяслав и братья  его  в  ночном  сражении  были  наголову
разбиты свирепыми Половцами.  Великий  Князь  и  Всеволод  ушли  в  Киев,  а
Святослав в Чернигов. Воины первого, стыдясь своего бегства, требовали Веча;
собрались на  торговой  площади,  в  Киевском  Подоле,  и  прислали  сказать
Изяславу, чтобы он дал им оружие и коней для вторичной  битвы  с  Половцами.
Великий  Князь,  оскорбленный  сим  своевольством,  не  хотел  исполнить  их
желания. Сделался мятеж, и недовольные, обвиняя  во  всем  главного  Воеводу
Изяславова, именем Коснячка, окружили дом его. Воевода скрылся.
     Мятежники разделились на  две  толпы:  одни  пошли  отворить  городскую
темницу, другие на двор Княжеский. Изяслав, сидя с дружиною в сенях, смотрел
в окно, слушал укоризны народа и думал усмирить бунт словами. Бояре говорили
ему, что надобно  послать  стражу  к  заточенному  Всеславу;  наконец,  видя
остервенение черни,  советовали  Великому  Князю  тайно  умертвить  его.  Но
Изяслав не мог ни на что решиться,  и  бунтовщики  действительно  освободили
Полоцкого Князя: тогда оба Ярославича в ужасе бежали  из  столицы,  а  народ
объявил Всеслава Государем своим и разграбил Дом Княжеский, похитив  великое
множество золота, серебра, куниц и белок.
     Изяслав удалился в Польшу; но  его  братья  спокойно  княжили  в  своих
уделах, а племянник Глеб в  области  Воспорской,  будучи  снова  призван  ее
жителями. Князь Черниговский имел случай отмстить Половцам, которые  жгли  и
грабили в его области. Предводительствуя малочисленною конною  дружиною,  он
вступил с ними в битву: 3000 Россиян, ободренных примером и  словами  Князя,
стремительно  ударили  на  12000  Половцев,  смяли  их   и   пленили   Вождя
неприятельского;  множество  варваров  утонуло  в  реке  Снове.   Черниговцы
вспомнили  великодушную  храбрость  отцов   своих,   приученных   к   победе
Мстиславом, знаменитым сыном Владимира Великого.
     Король Польский, Болеслав II, сын Марии, Владимировой дочери, и  супруг
неизвестной  нам  Княжны  Российской,  приняв  Изяслава  со  всеми   знаками
искреннего дружелюбия как  Государя  несчастного  и  ближнего  родственника,
охотно согласился быть  ему  помощником.  Всеслав  допустил  его  до  самого
Белагорода; наконец выступил с  войском  из  Киева;  но,  устрашенный  силою
Поляков и, может быть, не веря усердию своих новых подданных, ночью ушел  из
стана в Полоцк. Россияне, сведав о бегстве  его,  с  ужасом  возвратились  в
Киев. Все граждане  собрались  на  Вече  и  немедленно  отправили  Послов  к
Святославу и Всеволоду объявить им, что Киевляне, изгнав Государя законного,
признают вину свою; но как Изяслав ведет с собою врагов  иноплеменных,  коих
жестокость еще памятна Россиянам,  то  граждане  не  могут  впустить  его  в
столицу, и прибегают в сей крайности к великодушию достойных сынов  Ярослава
и отечества. "Врата Киева для вас отверсты, - говорили Послы: - идите спасти
град великого отца своего; а ежели  не  исполните  нашего  моления,  то  мы,
обратив в пепел столицу России, с женами и детьми уйдем в землю Греческую".
     Святослав обещал за них вступиться, но  требовал,  чтобы  они  изъявили
покорность Изяславу. "Когда брат мой, - сказал Черниговский Князь, -  войдет
в город мирно и с малочисленною дружиною, то вам нечего страшиться. Когда же
он захочет предать  Киев  в  жертву  Ляхам,  то  мы  готовы  мечом  отразить
Изяслава, как  неприятеля".  В  то  же  самое  время  Святослав  и  Всеволод
известили брата о раскаянии Киевлян, советуя, чтобы он удалил Поляков, шел в
столицу и забыл мщение, если не хочет быть врагом России и братьев.  Великий
Князь, дав слово быть милосердым, послал  в  Киев  сына  своего,  Мстислава,
который,  в   противность   торжественному   договору,   начал   как   зверь
свирепствовать в столице: умертвил 70 человек, освободивших Всеслава; других
ослепил  и  жестоко  наказал  множество  невинных,  без  суда,  без  всякого
исследования.  Граждане  не  смели  жаловаться  и  с  покорностию  встретили
Изяслава, въехавшего в столицу с Болеславом и с малым числом Поляков [2  мая
1069 г.].
     Историки  Польские  говорят,  что  Великий  Князь,   обязанный   Королю
счастливою переменою судьбы своей, взялся содержать его  войско,  давал  ему
съестные припасы, одежду  и  жалованье;  что  Болеслав,  плененный  красотою
места, роскошными приятностями Киева и любезностию Россиянок, едва мог выйти
из сей новой Капуи, что он на возвратном пути,  в  Червенской  области,  или
Галиции, осаждал Перемышль,  который,  будучи  весьма  укреплен  искусством,
каменными  стенами  и  башнями,   долгое   время   оборонялся.   Ежели   сие
обстоятельство справедливо, то Болеслав вышел из России неприятелем: что  же
могло  вооружить  его  против  Великого  Князя?  Сказание   Нестора   служит
объяснением:  Россияне,  ненавидя  Поляков,  тайно  убивали  их,  и  Король,
устрашенный сею народною местию, подобно его знаменитому прадеду,  Болеславу
I, спешил оставить наше отечество.
     Изяслав, через семь месяцев снова  Государь  Киевский,  не  забыл,  что
бедственный  для  него  мятеж  сделался  на  торговой  площади:  сие  место,
отдаленное от дворца, казалось ему опасным, и для того он  перевел  торг  из
Подола в верхнюю часть города: осторожность малодушная и  бесполезная!  Едва
учредив порядок в столице, Великий Князь спешил отмстить Всеславу и,  жарким
приступом взяв Полоцк, отдал сей важный город в удел Мстиславу: по внезапной
же его кончине Святополку, другому своему сыну. Но в то самое  время  бодрый
Всеслав с сильным войском явился под стенами Новагорода,  где  начальствовал
юный Глеб Святославич, переведенный  туда  отцом  из  Тмутороканя.  Ненавидя
Полоцкого Князя, Новогородцы сразились отчаянно,  разбили  его  и  могли  бы
взять в плен, но  великодушно  дали  ему  спастися  бегством.  -  Сия  война
кончилась  ничем:  ибо  деятельный  Всеслав  умел   снова   овладеть   своею
наследственною областию, и хотя был еще побежден  Ярополком,  третьим  сыном
Великого Князя, однако ж  удержал  за  собою  Полоцк.  -  Между  тем  бедное
отечество стенало от внешних неприятелей; требовало защитников и не находило
их: Половцы свободно грабили на берегах Десны.
     Союз Ярославичей казался неразрывным. Изяслав, соорудив новую церковь в
Вышегороде, управляемом тогда Вельможею Чудиным,  вздумал  поставить  в  ней
гробы Бориса  и  Глеба  и  призвал  своих  братьев  на  сие  торжество.  Оно
совершилось в присутствии знаменитейшего Духовенства, Бояр и народа, 2  Маия
[1072 г.], день в который Великий Князь, за три года  пред  тем,  вступил  с
Болеславом в Киев. Сами Ярославичи несли раку Борисову, и митрополит Георгий
признал святость Российских Мучеников, к  удовольствию  Государя  и  народа.
Духовное празднество заключилось веселым пиром: три Князя обедали  за  одним
столом, вместе с своими Боярами, и разъехались друзьями.
     Сия дружба скоро обратилась в злобу. Святослав, желая  большей  власти,
уверил Всеволода, что старший брат тайно сговаривается против них  с  Князем
Полоцким.
     Они вооружились, и несчастный Изяслав вторично бежал в Польшу, надеясь,
что  великие  сокровища,  увезенные  им  из  Киева,  доставят  ему   сильных
помощников вне Государства. Но Болеслав уже не хотел искать новых опасностей
в России: взял его сокровища и (по словам  Летописца)  указал  ему  путь  от
себя. Горестный изгнанник отправился к Немецкому Императору, Генрику IV; был
ему представлен в Маинце Саксонским Маркграфом Деди; поднес в дар  множество
серебряных и золотых  сосудов,  также  мехов  драгоценных,  и  требовал  его
заступления, обещая, как говорят Немецкие Летописцы, признать себя  данником
Империи. Юный и  храбрый  Генрик,  готовимый  судьбою  к  бедствиям  гораздо
ужаснейшим Изяславовых, не отказался быть защитником угнетенного. Окруженный
в собственном Государстве изменниками  и  неприятелями,  он  послал  в  Киев
Бурхарда, Трирского духовного Чиновника, брата Оды, шурина Вячеславова,  как
вероятно, и велел объявить Князьям Российским, чтобы они возвратили Изяславу
законную власть, или, несмотря на отдаленность, мужественное войско Немецкое
смирит хищников. В Киеве господствовал тогда Святослав, придав, может  быть,
Всеволоду  некоторые  из  южных  городов:  он  дружелюбно   угостил   Послов
Императорских и старался уверить их в своей  справедливости.  Нестор  пишет,
что сей Князь,  подобно  Иудейскому  Царю  Езекии,  величался  пред  Немцами
богатством  казны  своей  и  что  они,  видя  множество   золота,   серебра,
драгоценных паволок, благоразумно сказали: Государь! мертвое богатство  есть
ничто в сравнении с мужеством и великодушием. "Следствие доказало истину  их
слов, - прибавляет Нестор: - по смерти Святослава исчезли как прах  все  его
сокровища". - Бурхард возвратился к Императору  с  дарами,  которые  удивили
Германию. "Никогда, - говорит современный Немецкий Летописец, - не видали мы
столько золота, серебра и богатых тканей". Генрик,  обезоруженный  щедростью
Святослава и не имея, впрочем, никакого способа воевать с Россиянами, утешил
изгнанника одним бесполезным сожалением.
     Изяслав обратился к Папе, славному в Истории  Григорию  VII,  хотевшему
быть Главою всеобщей Монархии, или Царем Царей, и послал в Рим сына  своего.
Жертвуя властолюбию и православием Восточной Церкви и достоинством  Государя
независимого, он признавал не только духовную, но и мирскую власть Папы  над
Россиею; требовал его защиты и жаловался ему на Короля  Польского.  Григорий
отправил Послов к Великому Князю и к Болеславу, написав к первому следующее:
"Григорий  Епископ,  слуга  слуг  Божиих,  Димитрию,  Князю  Россиян   (Regi
Russorum), и Княгине, супруге его, желает здравия  и  посылает  Апостольское
благословение.
     Сын ваш, посетив святые  места  Рима,  смиренно  молил  нас,  чтобы  мы
властию Св. Петра утвердили его на Княжении, и дал присягу быть верным Главе
Апостолов. Мы исполнили  сию  благую  волю  -  согласную  с  вашею,  как  он
свидетельствует, -  поручили  ему  кормило  Государства  Российского  именем
Верховного Апостола, с тем намерением и желанием, чтобы  Св.  Петр  сохранил
ваше здравие, княжение и благое достояние до кончины живота,  и  сделал  вас
некогда сопричастником славы вечной.
     Желая также изъявить готовность  к  дальнейшим  услугам,  доверяем  сим
Послам - из коих один вам известен и друг верный -  изустно  переговорить  с
вами о всем, что есть и чего нет в письме. Приимите их с любовию, как Послов
Св. Петра;  благосклонно  выслушайте  и  несомненно  верьте  тому,  что  они
предложат вам от имени нашего - и проч. Всемогущий Бог да озарит сердца ваши
и да приведет вас от благ временных ко славе вечной. Писано в Риме, 15 Маия,
Индикта ХIII" (то есть 1075 году).
     Таким образом Изяслав, сам не имея тогда власти над Россиею, дал  повод
надменному Григорию причислить сию Державу ко мнимым  владениям  Св.  Петра,
зависящим от  мнимого  Апостольского  Наместника!..  В  письме  к  Болеславу
говорит Папа: "Беззаконно  присвоив  себе  казну  Государя  Российского,  ты
нарушил добродетель Христианскую. Молю и заклинаю тебя именем Божиим  отдать
ему все взятое тобою или твоими людьми: ибо хищники  не  внидут  в  Царствие
Небесное, ежели не возвратят похищенного".
     Заступление гордого Папы едва  ли  имело  какое-нибудь  действие,  и  в
следующем [1076] году юные Князья Российские,  Владимир  Мономах  и  Олег  -
первый Всеволодов, а вторый Святославов сын, -  заключив  союз  с  Поляками,
ходили с войском в Силезию помогать Болеславу против Герцога Богемского.  Но
скоро обстоятельства, к счастию Изяславову, переменились. Главный враг  его,
Святослав, умер от разрезания какой-то  затверделости,  или  опухоли.  Тогда
изгнанник ободрился: собрал несколько тысяч  Поляков  и  вступил  в  Россию.
Добродушный Всеволод встретил его в Волынии и, вместо битвы,  предложил  ему
мир. Братья клялися, забыв прошедшее, умереть друзьями, и старший  въехал  в
Киев  Государем,  уступив  меньшему  Княжение  Черниговское,  а  сыну   его,
Владимиру, Смоленск.
     Опасаясь честолюбия беспокойных племянников и замыслов давнишнего врага
своего, Всеслава, они хотели удалить первых от всякого участия в правлении и
вторично изгнать последнего. Роман Святославич княжил в Воспорской  области:
сын Вячеславов, Борис в самое то время, когда Изяслав и  Всеволод  заключали
мир на границе, овладел Черниговым; но предвидя, что дяди не оставят  его  в
покое и накажут как хищника,  чрез  несколько  дней  ушел  в  Тмуторокань  к
Роману. Князь Новогородский, Глеб, юноша прекрасный и добродушный, к  общему
сожалению погиб тогда в отдаленном Заволочье:  Изяслав  отдал  его  Княжение
Святополку, а другому сыну своему,  Ярополку,  Вышегород.  Олег  Святославич
господствовал в области Владимирской: он должен был, по  воле  дядей  своих,
выехать оттуда и жить праздно в Чернигове.  Князь  Полоцкий  довольствовался
независимостию и  наследственным  уделом:  Ярославичи  объявили  ему  войну.
Всеволод ходил к его столице и ничего  более  не  сделал.  В  следующий  год
Владимир Мономах  и  Святополк  выжгли  только  ее  предместие;  но  Мономах
возвратился к отцу с богатою добычею, дал ему и печальному  Олегу  роскошный
обед на красном дворе в Чернигове и поднес Всеволоду в дар несколько  фунтов
золота.
     Сей Олег, рожденный властолюбивым, не мог быть обольщен ласками дяди  и
брата;  считал  себя  невольником  в  доме  Всеволодовом;   хотел   свободы,
господства; бежал в Тмуторокань и решился, вместе  с  Борисом  Вячеславичем,
искать счастия оружием.
     Наняв Половцев, они вошли в пределы Черниговского  Княжения  и  разбили
Всеволода.
     Многие знаменитые Бояре лишились тут жизни. Победители взяли Чернигов и
думали, что все Государство должно признать власть их; а несчастный Всеволод
ушел  в  Киев,  где  Изяслав  обнял  его  с  нежностию  и  сказал  ему   сии
достопамятные слова: "Утешься, горестный брат, и вспомни, что было со мною в
жизни! Отверженный народом, всегда мне любезным; лишенный престола  и  всего
законного достояния, мог ли я чем-нибудь укорять  себя?  Вторично  изгнанный
братьями единокровными - и за что? свидетельствуюсь Богом в моей  невинности
- я скитался в землях чуждых; искал  сожаления  иноплеменников!  По  крайней
мере ты имеешь друга. Если нам княжить в земле Русской, то обоим; если  быть
изгнанными, то вместе. Я положу за тебя свою голову..." Он немедленно собрал
войско. Мужественный Владимир спешил также из Смоленска к отцу своему и едва
мог пробиться сквозь многочисленные толпы Половцев. Великий князь, Всеволод,
Ярополк и Мономах соединенными  силами  обступили  Чернигов.  Олег  и  Борис
находились в отсутствии;  но  граждане  хотели  обороняться.  Владимир  взял
приступом внешние укрепления и стеснил осажденных внутри города. Узнав,  что
племянники идут с войском к Чернигову, Изяслав встретил их. Олег не надеялся
победить четырех соединенных Князей и  советовал  брату  вступить  в  мирные
переговоры; но гордый Борис ответствовал ему: "Останься  спокойным  зрителем
моей битвы с ними", - сразился близ Чернигова  и  заплатил  жизнию  за  свое
властолюбие. Еще кровь лилась рекою. Изяслав стоял среди пехоты:
     неприятельский всадник ударил его копьем в  плечо:  Великий  Князь  пал
мертвый на землю. Наконец Олег обратился в бегство и с малым  числом  воинов
ушел в Тмуторокань. - Бояре привезли тело Изяслава в ладии: на берегу жители
Киевские, знатные и бедные, светские и духовные,  ожидали  его  со  слезами;
вопль народный (как говорит Летописец) заглушал священное пение.  Ярополк  с
Княжескою дружиною шел за трупом, оплакивая несчастную судьбу и  добродетели
отца своего. - Положенное в мраморную раку, тело Великого Князя было предано
земле в храме Богоматери, где стоял памятник Св. Владимира.
     Нестор пишет, что Изяслав, приятный лицом и величественный  станом,  не
менее украшался и тихим нравом, любил правду, ненавидел криводушие;  что  он
истинно  простил  мятежных  Киевлян  и  не  имел  ни  малейшего  участия   в
жестокостях  Мстиславовых;  помнил  только  любовь  Всеволода,   добровольно
уступившего ему Великое Княжение, и забыл вражду  его;  сказал,  что  охотно
умрет за брата, и, к несчастию, сдержал слово... Верим похвале  современника
благоразумного, любившего отечество и добродетель; но Изяслав был  столь  же
малодушен, сколь мягкосердечен:
     хотел престола, и не умел твердо сидеть на оном. Своевольные  злодеяния
сына в Киеве - ибо казнь без суда и нарушение слова есть всегда злодеяние  -
изъявляют, по крайней мере, слабость отца,  который  в  то  же  самое  время
сделал  его  Князем  Владетельным.  Наконец  бедствие  Минска  и  вероломное
заточение Всеслава согласны ли с похвалами Летописца?
     Изяслав оставил свое имя в наших древних законах. По  кончине  родителя
он призвал на совет братьев своих, Святослава и  Всеволода,  также  умнейших
Вельмож того времени: Коснячка, Воеводу  ненавистного  Киевлянам,  Перенита,
Никифора, Чудина и совершенно уничтожил  смертную  казнь,  уставив  денежную
пеню за всякие убийства: по излишнему ли человеколюбию,  как  Владимир?  или
для  сохранения  людей,  которые  могли  еще  служить  отечеству?  или   для
обогащения Вирами казны Государей?
     При Изяславе был основан славный монастырь Киевопечерский, и сам Нестор
рассказывает достопамятные обстоятельства  сего  учреждения.  Некто,  житель
города Любеча, одушевленный Христианским  усердием,  захотел  видеть  Святую
гору, возлюбил житие Монахов Афонских и,  постриженный  в  их  обители,  был
назван Антонием.
     Игумен, наставив его в правилах монастырских, дал ему  благословение  и
велел идти в Россию, предвидя, что  он  будет  в  нашем  отечестве  светилом
Черноризцев. Антоний возвратился еще при князе Ярославе,  обходил  тогдашние
монастыри Российские и близ Киева, на  высоком  берегу  Днепровском,  увидел
пещеру: Иларион,  будучи  еще  простым  Иереем  Берестовским,  ископал  оную
собственными руками и часто, окруженный безмолвием дремучего леса, молился в
ней Богу. Она стояла уже пустая: Иларион, в сане Митрополита, пас Церковь  и
жил в столице. Антоний пленился красотою сего дикого  уединения,  остался  в
пещере Иларионовой и посвятил дни свои молитве. Слух о пустыннике разнесся в
окрестностях: многие люди желали видеть  святого  мужа;  сам  Великий  Князь
Изяслав приходил к нему с своею дружиною требовать благословения. Двенадцать
Монахов, отчасти Антонием постриженных, выкопали  там  подземную  церковь  с
кельями. Число их беспрестанно умножалось:
     Великий Князь отдал им всю гору над пещерами, где они заложили  большую
церковь с оградою. Смиренный Антоний  не  хотел  начальства:  поручив  новую
Обитель Игумену Варлааму, уединился в  пещеру,  однако  ж  не  избавился  от
гонения. Считая Антония другом Всеславовым, Великий  Князь  приказал  воинам
ночью схватить его и вывезти из  области  Киевской.  Но  добродетельный  муж
скоро возвратился с честию в любимую свою  пещеру  и  жил  в  ней  до  самой
кончины, имев удовольствие видеть Лавру Киевскую в самом цветущем состоянии.
Щедрость  и  набожность  Ярославичей  обогатили  сей  монастырь  доходами  и
поместьями. Святослав дал 100 гривен, или  50  фунтов  золота,  на  строение
каменного   великолепного   храма   Печерского,   призвал   художников    из
Константинополя и своими руками начал копать ров для основания церкви.
     Знаменитый  Варяг  Симон,  Вельможа  Всеволодов,  подарил  Антонию   на
украшение олтаря златую цепь в 50 гривен и венец драгоценный, наследие  отца
его, Князя Варяжского. Св.  Феодосий,  преемник  Варлаамов,  заимствовал  от
Цареградского Студийского  монастыря  устав  Черноризцев,  который  сделался
общим для всех монастырей российских. Сей благочестивый Игумен завел в Киеве
первый дом странноприимства  и  питал  несчастных  в  темницах.  Добродетель
Феодосиева  была  столь  уважаема,  что  Великий  Князь   нередко   приходил
беседовать с ним наедине, оставался у него обедать,  ел  хлеб,  сочиво  и  с
улыбкою говаривал, что роскошная трапеза Княжеская ему не так  приятна,  как
монастырская. Любя Изяслава, Феодосий великодушно обличал  виновного  брата,
гонителя его, в беззаконии. Святослав терпел сии укоризны,  оправдывался,  и
когда святой муж входил в шумный  дворец  его,  где  часто  гремела  музыка,
органы и  гусли,  тогда  все  умолкало.  Лежа  на  смертном  одре,  Феодосий
благословил Святослава и сына его,  Глеба.  Монахи  Печерские,  возбуждаемые
наставлением и примером своих достойных начальников, служили ревностно  Богу
и  человечеству;  некоторые  из  них   прияли   венцы   Мучеников,   обращая
идолопоклонников: Леонтий в Ростове, Св. Кукша в земле Вятичей (в  Орловской
или Калужской  Губернии).  Самые  Вельможи,  отказываясь  от  света,  искали
душевного  мира  в  Печерской  Обители.  Так  Варлаам,  первый  Игумен,  сын
знаменитейшего  Боярина  Иоанна  и  внук   славного   Вышаты,   ослепленного
Константином Мономахом, был пострижен Антонием. Сей юноша, плененный учением
святого мужа, приехал к нему со многими Отроками, которые  вели  навьюченных
лошадей; сошел с коня, бросил к ногам Антония свою одежду Боярскую и сказал:
"Вот прелесть мира!
     Употреби, как тебе угодно, мое бывшее имение; хочу жить в  уединении  и
бедности".

     Изяслав и его братья соблюдали неразрывную дружбу с Греками и давали им
войско,  которое  в  частых  внутренних  неустройствах  поддерживало  слабых
Императоров на троне. Знаменитый Алексий Комнин, еще не Государь, но  только
Полководец Империи, в 1077 году, смиряя мятежника Никифора Вриения,  имел  с
собою множество судов Российских.
     Ярославичи  возвратили  Константинопольскому  Патриарху  важное   право
ставить Киевских Митрополитов: Георгий, преемник Иларионов, родом Грек,  был
прислан из Царяграда; устрашенный, может  быть,  раздором  Князей,  он  чрез
несколько лет выехал из нашего отечества. С того времени Церковь Российская,
до   самого   падения   Восточной    Империи,    зависела    от    Патриарха
Константинопольского, и в росписи Епископств, находившихся под его ведением,
считалась семидесятым. В знак уважения  к  достоинству  наших  Митрополитов,
Патриархи обыкновенно писали к ним  грамоты  за  свинцовою,  а  не  восковою
печатью:  честь,  которую  они  делали   только   Императорам,   Королям   и
знаменитейшим сановникам.
     Успехи Христианского благочестия в России не могли искоренить языческих
суеверий  и  мнимого  чародейства.  К  Истории  тогдашних  времен  относятся
следующие известия Несторовы:
     В 1071 году явился в Киеве волхв, который сказывал  народу,  что  Днепр
скоро потечет вверх и все земли переместятся;  что  Греция  будет  там,  где
Россия, а Россия там, где Греция. Невежды верили, а  благоразумные  над  ним
смеялись, говоря ему, чтобы он  сам  берегся.  Сей  человек  (пишет  Нестор)
действительно пропал в одну ночь без вести.
     Около  того  же  времени  сделался  в  Ростовской  области  голод.  Два
кудесника или обманщика, жители  Ярославля  -  основанного,  думаю,  Великим
Князем Ярославом, - ходили по Волге и в каждом селении объявляли,  что  бабы
причиною всего зла и скрывают в самих себе хлеб, мед и рыбу. Люди  приводили
к ним матерей, сестер, жен; а мнимые волхвы, будто бы надрезывая им плеча  и
высыпая из своего рукава жито, кричали: "Видите, что лежало у них за кожею!"
Сии злодеи с шайкою  помощников  убивали  невинных  женщин,  грабили  имение
богатых и дошли наконец до Белаозера, где Вельможа Янь, сын Вышатин, собирал
дань для Князя Святослава:  он  велел  ловить  их,  и  чрез  несколько  дней
белозерцы привели к нему двух главных обманщиков, которые не хотели виниться
и, доказывая мудрость свою, открывали за тайну,  что  Диавол  сотворил  тело
человека, гниющее в могиле, а Бог душу, парящую  на  небеса;  что  Антихрист
сидит в бездне; что они веруют в его могущество и знают все  сокровенное  от
других людей. "Но знаете ли собственную вашу  участь?"  -  сказал  Янь.  "Ты
представишь нас Святославу, - говорили кудесники: -  а  если  умертвишь,  то
будешь несчастлив". Смеясь над сею угрозою, он велел их  повесить  на  дубу,
как государственных преступников.
     Не только  в  Скандинавии,  но  и  в  России  Финны  и  Чудь  славились
волшебством, подобно как в древней Италии Тосканцы. Нестор рассказывает, что
новогородцы ходили в Эстонию узнавать будущее от тамошних мудрецов,  которые
водились с черными крылатыми духами. Один из таких  кудесников  торжественно
осуждал в Новегороде Веру Христианскую, бранил Епископа и хотел идти  пешком
через Волхов.
     Народ  слушал  его  как  человека  божественного.  Ревностный   Епископ
облачился в святительские ризы, стал на площади и, держа крест в руках, звал
к себе верных Христиан. Но ослепленные граждане толпились вокруг  обманщика:
один Князь Глеб и дружина его  приложились  к  святому  кресту.  Тогда  Глеб
подошел ко мнимому чародею и спросил: предвидит ли он, что будет с ним в тот
день? - Волшебник ответствовал: "Я сделаю великие чудеса". "Нет!"  -  сказал
смелый Князь - и топором рассек ему голову. Обманщик  пал  мертвый  к  ногам
его, и народ уверился в своем заблуждении.



                                  Глава V



     Междоусобия.  Олег  в  Родосе.  Подвиги  Мономаха.  Убиение   Ярополка.
Нападение Болгаров на Муром. Засуха и мир.  Землетрясение.  Видения.  Набеги
Половцев. Слабость Великого Князя. Кончина его. Дочь Всеволода  за  Генриком
IV. Митрополит Иоанн. Его сочинение. Крестильницы. Праздник 9 Маия. Сношения
с Римом.

     Не сын Изяслава, но Всеволод наследовал престол Великокняжеский.  Дядя,
по тогдашнему образу мыслей и всеобщему  уважению  к  семейственным  связям,
имел во  всяком  случае  право  старейшинства  и  заступал  место  отца  для
племянников. - Сей Государь утвердил Святополка на  Княжении  Новогородском:
другому сыну Изяславову,  Ярополку,  отдал  Владимир  и  Туров,  а  Мономаху
Чернигов.
     Роман Святославич, Князь Тмутороканский,  желая  отмстить  за  Олега  и
Бориса, немедленно начал  войну  междоусобную,  которая  стоила  ему  жизни.
Половцы, его наемники, заключили  мир  со  Всеволодом  у  Переяславля  и  на
возвратном пути умертвили Романа; а брата его, Олега,  неволею  отправили  в
Константинополь.
     Пользуясь несчастием Святославичей, Великий Князь прислал в Тмуторокань
наместника своего, Ратибора.  Но  сия  область  Воспорская,  убежище  Князей
обделенных,  скоро   была   завоевана   Давидом   Игоревичем   и   Володарем
Ростиславичем, внуком и правнуком Великого Ярослава, которые также недолго в
ней господствовали. Изгнанник Олег, жив два года на острове Родосе,  славном
в Истории своими древними мудрыми законами, Науками, великолепием  зданий  и
Колоссом огромным, возвратился в Тмуторокань и, вероятно, с  помощию  Греков
овладел им; казнил многих виновных Козаров, его личных  неприятелей,  давших
совет Половцам умертвить Романа; а Володаря и Давида отпустил в Россию.
     Всеволод любил мир, и видел беспрестанное кровопролитие. Полоцкий Князь
осадил Смоленск: Владимир спешил туда с  Черниговскою  конницею;  не  застал
Всеслава, но Смоленск, зажженный неприятелем, еще дымился в пепле.  Мономах,
в наказание врагу  своему,  огнем  и  мечом  опустошил  его  землю,  и  чрез
несколько времени взяв Минск, отнял всех  рабов  и  скот  у  жителей.  Таким
образом  сей  несчастный  город  вторично  пострадал  за  своего  Князя.   -
Мужественный сын  Всеволодов  не  выпускал  меча  из  рук:  победил  Торков,
обитавших близ Переяславля; два раза ходил усмирять беспокойных  Вятичей,  и
везде гнал неутомимых злодеев России, Половцев, на  берегах  Десны,  Хороля;
пленял  их  Вождей,  отбивал  добычу.  Но  сии  успехи  не  могли  утвердить
государственной  безопасности,  и  Князья  Российские   междоусобием   своим
усиливали внешних неприятелей.
     [1084-1086] Ростиславичи, воспитанные,  кажется,  в  доме  у  Ярополка,
бежали от него и в отсутствие дяди, который  гостил  у  Всеволода  в  неделю
Пасхи, вооруженною рукою заняли Владимир. Всякой знаменитый мятежник, обещая
грабеж  и  добычу,   мог   собирать   тогда   шайки   усердных   помощников:
доказательство,  сколь  правление   было   слабо   и   своевольство   народа
необузданно! Всеволод, оскорбленный несчастием  племянника,  велел  Мономаху
идти на Ростиславичей: их выгнали, и  Ярополк  возвратился  в  свой  Удел  с
честию. - В то же время Давид  Игоревич,  скитаясь  в  южной  России  и  вне
пределов ее, завладел Олешьем, Греческим городом близ устья Днепровского,  и
нагло ограбил там многих купцов: Всеволод,  призвав  его  к  себе,  дал  ему
Дорогобуж в Волынии.
     Сам  Ярополк,  облагодетельствованный  Всеволодом,  не  устыдился  быть
врагом его:
     Князь слабый, послушный коварным советникам и скоро наказанный за  свою
безрассудность.  Дядя,  сведав  о  злых  намерениях   сего   неблагодарного,
предупредил их опасное исполнение; и  слух,  что  Мономах  идет  с  войском,
заставил Ярополка бежать в Польшу. Владимир нашел в Луцке мать его, супругу,
дружину, казну; возвратился с ними  в  Киев,  а  владение  Ярополково  отдал
Давиду Игоревичу. - Но Ярополк, не  сыскав  заступников  вне  России,  скоро
умилостивил Всеволода искренним раскаянием и,  заключив  мир  с  его  сыном,
Мономахом, в Волынии, получил обратно свое  Княжение.  Судьба  не  дала  ему
времени заслужить великодушие дяди или снова  быть  неблагодарным.  Он  чрез
несколько дней погиб от руки злодея, на пути в  Червенский  Звенигород:  сей
преступник, именем Нерядец, ехал за ним верхом вместе с  другими  Княжескими
Отроками и  вонзил  саблю  в  бок  своему  Государю,  покойно  лежавшему  на
колеснице. Ярополк  встал,  извлек  из  себя  окровавленное  железо,  громко
сказал: "Умираю от коварного врага" - и скончался.  Летописец  не  объясняет
тайной причины злодейства, сказывая только, что убийца бежал в  Перемышль  к
Рюрику, старшему из Ростиславичей, которым Всеволод уступил сей город в Удел
и которые, приняв изменника, навлекли  на  себя  гнусное  подозрение,  более
несчастное, нежели справедливое. Отроки Ярополковы привезли тело убиенного в
Киев, чтобы воздать ему честь погребения там, где лежали кости его родителя:
     Всеволод, Мономах, Ростислав (меньший сын Великого Князя),  Духовенство
и народ встретили оное с искренним изъявлением горести. - Летописец говорит,
что  Ярополк,  добродушный  подобно  отцу  своему,  давал  всегда  церковную
десятину в храм Богоматери, исполняя завещание Владимира Великого; завидовал
святости Бориса и Глеба и желал  также  умереть  мучеником.  Давид  Игоревич
наследовал область Владимирскую.
     [1088 г.] Между тем как Всеволод занимался  восстановлением  порядка  и
тишины в ближних  областях,  Камские  Болгары  взяли  Муром.  Не  имея  духа
воинского, любя торговлю, земледелие и в  случае  неурожая  питая  восточный
край России, они хотели, вероятно, отмстить  жителям  Муромской  области  за
какую-нибудь обиду или несправедливость: по крайней мере сия война не  имела
дальнейшего следствия, и взятый ими город недолго был в их власти.
     [1092  г.]  Великий  Князь  не  мог  утешиться  всеобщим  спокойствием.
Междоусобие  прекратилось;  но  бедствия  иного  рода  посетили  Россию.  От
беспрестанных, неслыханных жаров везде  иссохли  поля,  и  леса  в  болотных
местах сами собою воспламенялись, к ужасу сельских жителей; голод,  болезни,
мор свирепствовали во многих областях, и в одном Киеве умерло от  14  Ноября
до 1 Февраля 7000 человек.
     Воображение  несчастных  видело  во  всем   страшные   знамения   гнева
Божеского: в самых обыкновенных метеорах, в затмении солнца, в легком бывшем
тогда землетрясении. К сим случаям естественным суеверие  прибавило  нелепые
чудеса: рассказывали, что огромный змей упал с неба в то время, как  Великий
Князь забавлялся ловлею зверей; что злые духи в Полоцке ночью и днем скакали
на конях, невидимо уязвляя граждан, и что множество людей  от  того  умерло.
Народ стенал, Государь был в унынии,  Половцы  грабили;  на  обеих  сторонах
Днепра дымились села, обращенные в пепел сими жестокими  варварами,  которые
взяли даже несколько городов: Песочен на реке Супое, Переволоку  близ  устья
Ворсклы, и нигде,  кажется,  не  находили  сопротивления.  Наконец  Василько
Ростиславич, правнук Ярославов, уговорил их оставить Россию и вместе  с  ним
воевать Польшу, ослабленную внутренними  раздорами.  Сей  Князь,  по  смерти
брата своего, Рюрика, наследовал часть Перемышльской области:  скоро  увидим
его великодушие и злосчастие.
     Всеволод,  огорчаемый  бедствиями  народными   и   властолюбием   своих
племянников,  которые,  желая  господствовать,  не  давали   ему   покоя   и
беспрестанно требовали Уделов, - с завистию воспоминал то счастливое  время,
когда он жил в Переяславле, довольный жребием Удельного  Князя  и  спокойный
сердцем. Не имев никогда великодушной  твердости,  сей  Князь,  обремененный
летами и недугами, впал в совершенное расслабление духа; удалил от себя Бояр
опытных, слушал только юных любимцев  и  не  хотел  уже  следовать  древнему
обычаю Государей Российских, которые сами,  в  присутствии  Вельмож,  судили
народ свой на дворе Княжеском. Сильные утесняли слабых; Наместники  и  Тиуны
грабили  Россию  как  Половцы:  Всеволод  не  внимал  жалобам.  -   Чувствуя
приближение конца, он послал за большим сыном в Чернигов и  скончался  [1093
г.] в объятиях Владимира и  Ростислава,  орошенный  их  искренними  слезами:
Христианин набожный,  человеколюбивый,  трезвый  и  целомудренный  от  самой
юности; одним словом, достохвальный между  частными  людьми,  но  слабый  и,
следственно, порочный на степени Государей.
     Великий Ярослав желал, чтобы любимый сын его,  со  временем  наследовав
законным образом Киевскую область, был и во гробе  с  ним  неразлучен:  воля
нежного отца исполнилась, и Всеволода погребли, на другой день кончины  его,
там же, где лежали Ярославовы кости - в Софийском храме, -  с  обыкновенными
торжественными обрядами и  в  присутствии  народа,  который  погребал  тогда
Государей как истинных отцов своих, с чувствительностию и  слезами,  забывая
их слабости и помня одни благодеяния.
     Всеволод оставил  супругу  второго  брака,  мачеху  Владимира,  и  трех
дочерей, Янку, или Анну, Евпраксию и Екатерину;  первые  две  отказались  от
света и заключились в монастыре. Мы знаем, что Император Генрик  IV  в  1089
году женился на Российской Княжне Агнесе, или  Адельгейде,  вдове  Маркграфа
Штаденского,  которая  после  умерла  Игуменьею:  она  могла  быть   дочерью
Всеволода. В то же время другая Россиянка, именем Евпраксия, была  за  сыном
Болеслава, отравленным в цветущей юности; но Историки Польские называют  сию
Княжну родною сестрою Святополка Изяславича.
     При Всеволоде был Митрополитом Грек Иоанн, муж знаменитый  ученостию  и
Христианскими  добродетелями,  ревностный  наставник  Духовенства   и   друг
несчастных.
     "Никогда" (сказано в летописи) "не бывало у нас такого и не будет!"  Мы
имеем его сочинение, названное Церковным  правилом,  в  коем  он  с  великою
ревностию осуждает тогдашнее обыкновение Князей Российских выдавать  дочерей
за Государей Латинской Веры;  доказывает  всякому  гостю  или  купцу,  сколь
грешно торговать крещеными рабами в земле язычников (Половцев), даже  ездить
туда, и для выгод сребролюбия оскверняться их  нечистыми  яствами;  налагает
епитимью на тех, которые  совокупляются  с  правнучатными  или  женятся  без
венчания, думая, что сей обряд изобретен  единственно  для  Князей  и  Бояр;
отлучает от церкви иереев, благословляющих союз мужа с третьею женою;  велит
им  и  Монахам  служить  для  всех  людей  примером  трезвости;  наконец,  в
дополнение  к  гражданским  законам,   уставляет   духовное   покаяние   для
преступников благонравия и  целомудрия.  Сей  Митрополит,  наименованный  от
современников  Пророком  Христа,   святил   церковь   Феодосиева   монастыря
Печерского, о коей написано столь много чудесного в Патерике Киевском.
     Византийские художники, украсив оную, не захотели  уже  возвратиться  в
отечество и кончили жизнь свою в Печерской Обители:  доныне  показывают  там
гробы  их.  -  B  1089  году,  когда  преставился  Митрополит  Иоанн,   дочь
Всеволодова, Янка, ездила  в  Константинополь  и  привезла  с  собою  нового
Митрополита, скопца, именем также Иоанна, но человека весьма  обыкновенного,
слабого здоровьем и столь бледного, что  народ  прозвал  его  мертвецом:  он
через год умер. Третий Митрополит Всеволодова княжения был Ефрем,  Грек,  по
известию новейших летописцев; другие  же  называют  его  Монахом  Печерским.
Нестор  сказывает  только,  что  Ефрем,  скопец  подобно   Иоанну,   жил   в
Переяславле, где находилась тогда Митрополия, и что он, создав многие  храмы
каменные, первый начал  в  России  строить  при  церквах  крестильницы.  Сей
Митрополит, как пишут, уставил торжествовать 9  маия  пренесение  мощей  Св.
Николая  из  Ликии  в  Италиянский  город  Бар:  праздник  Западной  Церкви,
отвергаемый Греками,  и  доказательство,  что  мы  имели  тогда  дружелюбное
сношение с Римом. Нестор молчит,  но  Летописец  средних  времен  говорит  о
каком-то Святителе Феодоре, приезжавшем к Великому Князю от Папы (Урбана II)
в 1091 году.
     Властолюбивые Наместники Св.  Петра  без  сомнения  всячески  старались
подчинить себе Церковь Российскую.



                                 Глава VI




     Великодушие Мономаха. Война с Половцами. Брак Святополков.  Беспокойный
Олег. Жалкое состояние южной России. Саранча. Победы.  Вероломство  Россиян.
Междоусобия. Гордость Олегова. Сожжение монастыря Киевопечерского. Храбрость
и  добродушие  Мстислава.  Красноречивое  Мономахово   письмо.   Вероломство
Олегово.  Великодушие  Мстислава.  Съезд   Князей.   Злодейство   Давида   и
Святополка.  Ослепление  Василька.  Слезы  Мономаховы.   Речь   Митрополита.
Прекрасная душа Василькова. Месть Ростиславичей. Корыстолюбие Поляков. Новое
коварство  Святополка.   Умеренность   Ростиславичей.   Поражение   Венгров.
Междоусобия.   Новый   съезд   Князей.   Усмирение   Давида.    Строптивость
Новогородцев. Совет Князей. Счастливая война с Половцами. Война с Мордвою  и
с Князьями Полоцкими. Бедствие Россиян в Семигалии. Новые успехи в  войне  с
Половцами. Поход знаменитый. Имя Тмутороканя исчезает в  летописях.  Кончина
Святополкова. Евреи в Киеве. Брачные союзы. Митрополиты. Князь Святоша.  Св.
Антоний  Римлянин.  Путешествие  Даниила.  Россияне  в   Иерусалиме.   Конец
Несторовой летописи. Старец Янь.

     Владимир  мог  бы  сесть  на   престоле   родителя   своего;   но   сей
чувствительный, миролюбивый Князь уступил оный Изяславову  сыну  и,  сказав:
"Отец его был  старее  и  княжил  в  столице  прежде  моего  отца;  не  хочу
кровопролития  и   войны   междоусобной",   объявил   Святополка   Государем
Российским; сам отправился в Чернигов, а брат его, Ростислав, в Переяславль.
     Святополк, княжив несколько лет в Новегороде, еще в  1088  году  выехал
оттуда, будучи, как вероятно, недоволен его беспокойными гражданами (которые
тогда же призвали к себе юного Князя, Мстислава, сына Владимирова) и  жил  в
Турове: он с радостию прибыл в Киев [24 апреля 1093 г.],  и  народ  также  с
радостию встретил нового Государя, обещая себе мир и тишину под его властию.
Сия надежда не исполнилась, и начало  Святополкова  княжения  ознаменовалось
великими несчастиями.

     Половцы, узнав о кончине Всеволода, изъявили желание остаться  друзьями
России.
     Легкомысленный Святополк не посоветовался с Боярами отца своего и дяди:
велел заключить Послов в темницу; но сведав, что мстительные  варвары  везде
жгут и грабят в его области, вздумал сам просить их о мире. Половцы  уже  не
хотели слушать сих предложений, и Великий Князь, собрав только  800  воинов,
спешил выступить в  поле.  Едва  благоразумные  Бояре  могли  удержать  его,
представляя ему, что вопреки надменному самохвальству молодых  людей,  нужны
не сотни, а тысячи для отражения врагов; что  область  Киевская,  изнуренная
войнами, истощенная данями, опустела  и  что  надобно  требовать  помощи  от
мужественного Владимира. Князь Черниговский немедленно вооружился и  призвал
брата своего, Ростислава. Но Князья, соединив дружины, не могли  согласиться
в мыслях; стояли под Киевом и ссорились между собою. Наконец  Бояре  сказали
им: "Ваша распря губит народ; смирите врагов и тогда  уже  думайте  о  своих
несогласиях". Святополк и Владимир, приняв благой совет, обнялися братски  и
в знак  искренней  взаимной  любви  целовали  святой  крест,  по  тогдашнему
обыкновению.  Неприятели  осаждали  Торческ,  город,   населенный   Торками,
которые,  оставив  жизнь  кочевую,  поддалися   Россиянам:   Князья   хотели
освободить его, Святополк битвою, Мономах миром.  Остановясь  близ  Триполя,
они призвали Бояр на совет. Янь, Воевода Киевский, друг блаженного Феодосия,
и многие другие были одного мнения с Князем Черниговским. "Половцы (говорили
они) видят блеск мечей наших  и  не  отвергнут  мира".  Но  Киевляне,  желая
победы, склонили большинство голосов на свою сторону,  и  войско  Российское
перешло за Стугну. Святополк вел правое  крыло,  Владимир  левое:  Ростислав
находился в средине. Они  поставили  знамена  между  земляными  укреплениями
Трипольскими и ждали неприятеля, который,  выслав  наперед  стрелков,  вдруг
устремился всеми силами на Святополка.  Киевляне  не  могли  выдержать  сего
удара и замешались. Великий Князь  оказал  примерную  неустрашимость;  бился
долго, упорно и последний оставил место сражения. Средина и левое крыло,  не
умев искусным, быстрым  движением  спасти  правого,  еще  несколько  времени
стояли, но также уступили превосходству неприятеля. Земля  дымилась  кровию.
Россияне, спасаясь от меча победителей, толпами гибли в реке Стугне, которая
от  дождей  наполнилась  водою.  Мономах,  видя  утопающего   брата,   забыл
собственную опасность и бросился во глубину: усердная дружина  извлекла  его
из волн - и сей Князь, оплакивая Ростислава, многих Бояр своих, отечество, с
горестию возвратился в Чернигов, а Святополк в Киев.
     Несчастная мать Ростиславова ожидала сына: ей принесли тело сего юноши,
коего безвременная смерть была предметом всеобщего сожаления.
     Половцы снова осадили Торческ. Граждане  оборонялись  мужественно;  но,
изнуренные  голодом  и  жаждою,  напрасно  требовали  съестных  припасов  от
Святополка: бдительный неприятель со  всех  сторон  окружил  город,  который
держался более двух месяцев.
     Половцы, оставив  часть  войска  для  осады,  приближились  к  столице.
Святополк хотел еще сразиться и, вторично разбитый под Киевом, ушел только с
двумя воинами.
     Торческ сдался [23 Июля 1093 г.]:  стены  и  здания  его  обратились  в
пепел, а граждане были отведены в неволю.
     [1094 г.]. Не имев счастия воинского, Святополк надеялся иным  способом
обезоружить Половцев и  женился  на  дочери  их  Князя,  Тугоркана.  Но  сей
родственный союз, который мог быть оправдан одною  государственною  пользою,
не защитил России от варваров: Князь  Тмутороканский,  Олег  Святославич,  в
третий раз пришел с ними разорять отечество, осадил Мономаха в  Чернигове  и
требовал сей области как законного наследия: ибо  она  принадлежала  некогда
его родителю. Владимир, любимый своею дружиною  и  народом,  несколько  дней
оборонялся; но  жалея  крови,  великодушно  сказал:  Да  не  радуются  враги
отечества! и добровольно уступил Княжение Олегу:
     вторая жертва, принесенная им общей пользе! Он выехал  из  Чернигова  в
Переяславль с женою и детьми,  под  щитами  малочисленной,  верной  дружины,
готовой отражать толпы хищных Половцев, которые, несмотря на мир, еще долгое
время свирепствовали в Черниговской области:  жестокий  Олег,  довольный  их
помощию,  равнодушно  смотрел  на  сии  злодейства.  -  Вся   южная   Россия
представляла тогда картину самых ужаснейших бедствий.  "Города  опустели,  -
пишет Нестор: - в  селах  пылают  церкви,  домы,  житницы  и  гумны.  Жители
издыхают под острием меча или трепещут, ожидая смерти. Пленники, заключенные
в узы, идут наги и босы в отдаленную страну варваров, сказывая друг другу со
слезами: Я из такого-то города русского, я из такой-то  веси!  Не  видим  на
лугах своих ни стад, ни коней; нивы заросли травою, и  дикие  звери  обитают
там, где прежде жили Христиане!" К умножению несчастий, Россия узнала в  сие
время новый бич естественный: саранча,  дотоле  неизвестная  нашим  предкам,
покрыв землю, совершенно истребила жатву; тучи сих пагубных насекомых летели
от юга к северу, оставляя за собою отчаяние и голод для бедных поселян.
     [1095 г.] Наконец Великий Князь и Владимир ободрили победами унылый дух
своего народа.  Они,  к  сожалению,  начались  вероломством.  Долговременные
несчастия государственные остервеняют сердца и вредят  самой  нравственности
людей. Вожди Половецкие, Итларь и Китан, заключив мир с Мономахом,  взяли  в
тали, или в аманаты, сына его, Святослава. Китан безопасно жил в стане  близ
городского вала:
     Итларь гостил в Переяславле  у  Вельможи  Ратибора.  Тогда  недостойные
советники предложили Князю воспользоваться оплошностию  ненавистных  врагов,
нарушить священный мир и не менее священные законы  гостеприимства  -  одним
словом, злодейски умертвить всех Половцев. Владимир  колебался;  но  дружина
успокоила его робкую совесть, доказывая, что сии  варвары  тысячу  раз  сами
преступали клятву...
     В глубокую ночь Россияне, вместе с Торками, им подвластными,  вышли  из
города, зарезали сонного Китана,  его  воинов  и  с  торжеством  привели  ко
Владимиру  освобожденного  Святослава.  Итларь,  не  зная  ничего,  спокойно
готовился поутру завтракать у своих ласковых хозяев,  когда  сын  Ратиборов,
Олбег, пустил  ему  в  грудь  стрелу  сквозь  отверстие,  нарочно  для  того
сделанное вверху  горницы;  и  несчастный  Итларь,  со  многими  знаменитыми
товарищами, был жертвою гнусного  заговора,  который  лучшему  из  тогдашних
Князей Российских казался дозволенною хитростию!
     Ожидая справедливой мести за  такое  злодеяние,  Владимир  и  Святополк
хотели предупредить оную. В первый раз дерзнули Россияне искать  Половцев  в
их собственной земле; взяли множество скота, вельблюдов, коней, пленников  и
возвратились благополучно. - Но в то же самое лето Юрьев,  город  на  берегу
Роси, был сожжен Половцами: жители его ушли с Епископом в столицу, и Великий
Князь населил  ими,  близ  Киева,  особенный  новый  городок,  дав  ему  имя
Святополча.
     Олег Черниговский, вопреки данному слову, не ходил с Великим Князем  на
Половцев.
     Святополк и Владимир требовали от него, чтобы он хотя выдал им или  сам
велел умертвить знатного Половецкого юношу, сына Итларева, бывшего у него  в
руках; но Князь Черниговский отвергнул  и  сие  предложение  как  злодейство
бесполезное. С обеих сторон неудовольствие возрастало. Святополк и Владимир,
действуя во всем согласно, вооруженною рукою отняли у  Давида  Святославича,
брата Олегова, Смоленск, отданный  ему,  как  вероятно,  еще  Всеволодом,  и
послали  его  княжить  в  Новгород,  откуда  Мономах  перевел  сына  своего,
Мстислава, в Ростов; но  своевольные  Новогородцы  чрез  два  года  объявили
Давиду, что он им не надобен, и вторично призвали  к  себе,  на  его  место,
Мстислава. Лишенный Удела, Давид прибегнул, может быть, к  Олеговой  защите:
по крайней мере ему  возвратили  область  Смоленскую.  Юный  сын  Мономахов,
Изяслав, Правитель Курска, подал новый ко вражде случай,  нечаянно  завладев
Муромом, городом Черниговского Князя, и взяв в плен Олегова наместника.
     В сих обстоятельствах Святополк и Владимир прислали звать Олега в Киев,
на съезд Княжеский. "Там, в старейшем  граде  Русском,  -  говорили  они,  -
утвердим  безопасность  Государства   в   общем   совете   с   знаменитейшим
Духовенством, с Боярами отцев наших и гражданами". Олег, не веря их  доброму
намерению, с гордостью им ответствовал: "Я - Князь, и не  хочу  советоваться
ни с Монахами, ни с чернию".
     Когда так, сказали Святополк и Владимир:  когда  не  хочешь  воевать  с
неприятелями земли Русской, ни советоваться с  братьями,  то  признаем  тебя
самого врагом отечества, и Бог да  судит  между  нами!  Взяв  Чернигов,  они
приступили к  Стародубу,  где  находился  Олег,  и  более  месяца  проливали
невинную кровь в жестоких битвах.
     Наконец Черниговский Князь, смиренный голодом, должен был покориться  и
клятвенно обещал приехать на совет в Киев вместе с братом своим Давидом.
     Святополк нетерпеливо хотел  прекратить  сию  междоусобную  войну,  ибо
Половцы тогда опустошали Россию;  одна  толпа  их  сожгла  в  Берестове  дом
Княжеский, другая - местечко Устье, близ Переяславля, и  тесть  Святополков,
Тугоркан, осадил сию Мономахову столицу.  Великий  Князь  и  Владимир  умели
скрыть свои движения от неприятеля,  перешли  Днепр,  явились  внезапно  под
стенами осажденного города.
     Обрадованные жители  встретили  их,  и  Россияне  бросились  в  Трубеж,
ревностно желая битвы с Половцами, которые  стояли  на  другой  стороне  сей
реки.  Напрасно  осторожный  Владимир  хотел  построить  воинов:  не  внимая
начальникам, они устремились на варваров и своим  мужеством  решили  победу.
Сам Тугоркан, сын его, знаменитейшие Половцы легли на месте. Святополк  взял
тело первого и с честию предал оное земле недалеко от  своего  Берестовского
дворца. - В то самое время, когда Россияне торжествовали свою победу, другой
Князь Половецкий, Боняк, едва не овладел Киевом; выжег  предместие,  красный
двор Всеволодов на Выдобичах, монастыри; ворвался ночью в Обитель Печерскую,
умертвил несколько безоружных Монахов, пробужденных шумом и воплем свирепого
неприятеля; ограбил церковь, кельи и с добычею удалился, оставив  деревянные
здания в пламени.
     Святополк, возвратясь в Киев, напрасно  ждал  Олега,  который,  не  быв
принят смоленскими жителями, пошел к Мурому. Изяслав, сын Мономахов, призвал
к себе войско из Ростова,  Суздаля,  Белаозера  и  готовился  отразить  сего
неприятеля. "Иди княжить в свою Ростовскую  область,  -  велел  сказать  ему
Олег: - отец твой отнял у меня Чернигов: неужели и в Муроме,  наследственном
моем достоянии, вы лишите меня хлеба? Я не хочу войны и желаю примириться  с
Владимиром". Олег имел с собою малочисленную дружину, набранную им в Рязани,
которая зависела тогда от Черниговских Князей;  но,  получив  гордый  отказ,
смело обнажил меч. Юный Изяслав пал в сражении,  и  войско  его  рассеялось.
Победитель взял Муром (где была  супруга  Изяславова),  Суздаль,  Ростов  и,
следуя  тогдашнему  варварскому  обыкновению,  пленил  множество  безоружных
граждан.
     Мстислав Владимирович, Князь Новогородский, крестник Олегов,  сведав  о
несчастной судьбе Изяславовой, велел привезти к себе тело его и  с  горестию
погреб оное в Софийской церкви. Сей великодушный Князь, любя справедливость,
не винил Олега в завоевании Мурома, но требовал, чтобы он вышел из Ростова и
Суздаля; не упрекал его даже и смертию Изяслава, говоря ему чрез Послов: "Ты
убил моего брата; но в  ратях  гибнут  Цари  и  Герои.  Будь  доволен  своим
наследственным городом: в  таком  случае  умолю  отца  моего  примириться  с
тобою". Олег не хотел слушать никаких предложений, думая скоро  взять  самый
Новгород. Тогда Мстислав,  любимый  народом,  вооружился.  Начальник  отряда
Новогородского, Добрыня Рагуйлович, захватил людей Олеговых,  посланных  для
собрания дани и сбил его передовое войско  на  реке  Медведице  (в  Тверской
губернии). Олег не мог удержать ни Ростова, ни Суздаля; выжег сей  последний
город, оставив в нем только один монастырь с церквами,  и  засел  в  Муроме.
Добродушный Мстислав, уважая крестного отца, снова предложил ему мир,  желая
только, чтобы он возвратил пленных, и  в  то  же  время  убедительно  просил
родителя своего забыть вражду Олегову. Мономах отправил в  Суздаль  меньшего
сына,  Вячеслава,  с  конным  отрядом  союзных  Половцев,  написав  к  Олегу
красноречивое письмо такого содержания: "Долго печальное сердце мое боролось
с законом Христианина, обязанного прощать  и  миловать:  Бог  велит  братьям
любить друг друга; но самые умные деды, самые добрые и блаженные отцы  наши,
обольщаемые  врагом  Христовым,  восставали  на  кровных...  Пишу  к   тебе,
убежденный твоим крестным сыном, который молит меня оставить злобу для блага
земли Русской и предать смерть его брата на суд  Божий.  Сей  юноша  устыдил
отца своим  великодушием!  Дерзнем  ли,  в  самом  деле,  отвергнуть  пример
Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы, тленные создания?  ныне  в
чести и в  славе,  завтра  в  могиле,  и  другие  разделят  наше  богатство!
Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с собою,  кроме  добродетели?
Убив моего сына и твоего собственного крестника, видя кровь сего агнца, видя
сей юный увядший цвет, ты не пожалел об нем; не  пожалел  о  слезах  отца  и
матери; не хотел написать ко мне письма  утешительного;  не  хотел  прислать
бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с нею оплакал ее мужа,  не  видав  их
радостного брака, не слыхав их веселых свадебных песней... Ради Бога отпусти
несчастную, да сетует как горлица в доме моем; а меня утешит Отец  Небесный.
- Не укоряю тебя безвременною кончиною любезного мне сына:  и  знаменитейшие
люди находят смерть в битвах; он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль,
обманутый слугами корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал
Ростова и тогда же  примирился  со  мною.  Рассуди  сам,  мне  ли  надлежало
говорить первому или тебе? Если имеешь совесть; если захочешь успокоить  мое
сердце и с Послом или  Священником  напишешь  ко  мне  грамоту  без  всякого
лукавства: то возьмешь добрым порядком область свою, обратишь  к  себе  наше
сердце, и будем жить еще дружелюбнее прежнего. Я не враг тебе,  и  не  хотел
крови твоей у Стародуба" (где Святополк и Мономах осаждали сего Князя):  "но
дай Бог, чтобы и  братья  не  желали  пролития  моей.  Мы  выгнали  тебя  из
Чернигова единственно за дружбу твою с неверными; и в  том  каюсь,  послушав
брата (Святополка). Ты господствуешь  теперь  в  Муроме,  а  сыновья  мои  в
области своего деда. Захочешь ли умертвить их? твоя воля. Богу известно, что
я желаю добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто  не
желает из вас мира Христианам! - Не боязнь и не  крайность  заставляют  меня
говорить таким образом, но совесть  и  душа,  которая  мне  всего  на  свете
драгоценнее".
     [1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника;  и
когда Мстислав, распустив воинов  по  селам,  беспечно  сидел  за  обедом  с
Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный его дядя стоит уже на
Клязьме с войском.
     Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным нападением, уйдет из
Суздаля; но сей юный Князь,  в  одни  сутки  собрав  дружину  Новогородскую,
Ростовскую, Белозерскую, приготовился  к  битве  за  городским  валом.  Олег
четыре дня  стоял  неподвижно,  и  Вячеслав,  другой  сын  Мономахов,  успел
соединиться с братом. Тогда началось сражение. Олег ужаснулся, видя  славное
знамя Владимирово в руках Вождя Половецкого, заходившего  к  нему  в  тыл  с
отрядом Мстиславовой пехоты, и скоро обратился в бегство;  поручил  меньшему
своему брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав,  умеренный
в  счастии,  не  хотел  завладеть  ни  тем,  ни  другим  городом,  освободив
единственно Ростовских и Суздальских пленников, там  заключенных.  Бегая  от
него, Олег скитался  в  отчаянии  и  не  знал,  где  приклонить  голову;  но
племянник велел ему сказать, чтобы он был спокоен. "Святополк и Владимир  не
лишат тебя земли Русской, - говорил сей чувствительный юноша: - я буду твоим
верным ходатаем. Останься и властвуй  в  своем  Княжении:  только  смирися".
Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области, возвратился в Новгород и
примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.
     Чрез несколько  месяцев  Россия  в  первый  раз  увидела  торжественное
собрание Князей своих на берегу Днепра,  в  городе  Любече.  Сидя  на  одном
ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от  их  несогласия;
что им  должно  наконец  прекратить  междоусобие,  вспомнить  древнюю  славу
предков, соединиться душою и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев, -
успокоить Государство, заслужить любовь народную. Нет сомнения, что Мономах,
друг отечества и благоразумнейший из Князей  Российских,  был  виновником  и
душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности  и  бескорыстия  он
уступил Святославичам все, что принадлежало некогда их родителю, и Князья  с
общего согласия утвердили за  Святополком  область  Киевскую,  за  Мономахом
частный удел отца его: Переславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро;  за
Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами -  Чернигов,  Рязань,  Муром;  за
Давидом  Игоревичем  -  Владимир  Волынский;  за   Володарем   и   Васильком
Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им еще Всеволодом.
     Каждый был доволен; каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля
Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того  мы  все
восстанем.
     Добрый народ благословлял согласие своих Князей: Князья  обнимали  друг
друга как истинные братья.
     Сей торжественный союз был  в  одно  время  заключен  и  нарушен  самым
гнуснейшим злодейством, коего воспоминание  должно  быть  оскорбительно  для
самого  отдаленнейшего  потомства.  Летописец  извиняет   главного   злодея,
сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги. Сей
недостойный внук Ярославов,  Давид  Игоревич,  приехав  из  Любеча  в  Киев,
объявил Святополку, что Мономах и Василько Ростиславич суть их тайные враги;
что первый думает завладеть  престолом  Великокняжеским,  а  второй  городом
Владимиром;  что  убиенный  брат  их,  Ярополк  Изяславич,  погиб  от   руки
Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам; что благоразумие  требует
осторожности, а месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и заплакал, вспомнив
несчастную судьбу любимого брата. "Но справедливо ли сие ужасное  обвинение?
сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь меня от зависти  и  злобы".
Давид  клялся,  что  ни  ему  в  Владимире,  ни  Святополку   в   Киеве   не
господствовать мирно, пока жив Василько; и  сын  Изяславов  согласился  быть
вероломным, подобно отцу  своему.  Не  зная  ничего;  спокойный  в  совести,
Василько ехал тогда мимо Киева, зашел помолиться в монастырь Св.
     Михаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и
Давид прислали звать его, убеждали  остаться  в  Киеве  до  именин  Великого
Князя, то есть до Михайлова дня; но Василько, готовясь воевать  с  Поляками,
спешил домой и не хотел исполнить Святополкова желания. "Видишь ли? - сказал
Давид Великому Князю: - он презирает тебя  в  самой  области  твоей:  что  ж
будет, когда приедет в свою? займет  без  сомнения  Туров,  Пинск  и  другие
места, тебе принадлежащие. Вели схватить его и отдать мне, или ты  вспомнишь
совет мой, но поздно". Святополк вторично послал сказать Васильку, чтобы  он
заехал к нему хотя на минуту, обнять своих  дядей  и  побеседовать  с  ними.
Несчастный Князь дал  слово;  сел  на  коня  и  въезжал  уже  в  город:  тут
встретился ему один из его усердных Отроков и с  ужасом  объявил  о  гнусном
заговоре. Василько не верил. "Мы целовали крест,  -  сказал  он,  и  клялися
умереть друзьями;  не  хочу  подозрением  оскорбить  моих  родственников"  -
перекрестился и с малочисленною дружиною въехал в Киев.  Ласковый  Святополк
принял гостя на дворе Княжеском, ввел в горницу и сам вышел,  сказывая,  что
велит готовить завтрак для любезного племянника. Василько остался с Давидом:
начал говорить с ним; но сей злодей, еще новый в ремесле своем, бледнел,  не
мог отвечать ни слова и спешил удалиться. По  данному  знаку  входят  воины,
заключают Василька в тяжкие оковы. Мера злодейства  еще  не  совершилась,  и
Святополк боялся народного негодования: в  следующий  день,  созвав  Бояр  и
граждан Киевских, он торжественно объявил  им  слышанное  от  Давида.  Народ
ответствовал: "Государь! безопасность твоя для нас священна: казни Василька,
если он действительно враг твой;  когда  же  Давид  оклеветал  его,  то  Бог
отмстит ему за кровь невинного".
     Знаменитые духовные особы смело говорили Великому Князю о человеколюбии
и гнусности  вероломства.  Он  колебался;  но  снова  устрашенный  коварными
словами Давида, отдал ему жертву в руки. Василька ночью привезли в  Белгород
и заперли в тесной горнице; в глазах  его  острили  нож,  расстилали  ковер;
взяли несчастного и хотели положить на землю. Угадав намерение сих достойных
слуг Давида и Святополка, он затрепетал и, хотя был окован, но долгое  время
оборонялся с таким  усилием,  что  им  надлежало  кликнуть  помощников.  Его
связали; раздавили ему грудь доскою и вырезали обе зеницы... Василько  лежал
на ковре без чувства. Злодеи отправились с ним в Владимир, приехали в  город
Здвиженск обедать и  велели  хозяйке  вымыть  окровавленную  рубашку  Князя.
Жалостный вопль сей чувствительной женщины привел его в память. Он  спросил:
"Где я?", выпил свежей воды; ощупал свою рубашку и сказал: "начто вы сняли с
меня окровавленную? я хотел стать в  ней  пред  Судиею  Всевышним"...  Давид
ожидал Василька в столице своей, Владимире, и заключил в темницу,  приставив
к нему двух Отроков и 30 воинов для стражи.
     [1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе,  пришел  в  ужас  и  залился
слезами.
     "Никогда еще, - сказал он, - не бывало подобного в земле Русской!" -  и
немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида.  "Прекратим  зло  в
начале, - писал к ним сей добрый Князь: - накажем изверга, который  посрамил
отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется, и  мы  все
обратимся в убийц; земля Русская погибнет:  варвары  овладеют  ею".  Олег  и
Давид,  подвигнутые  таким  же  великодушным  негодованием,  соединились   с
Мономахом, приближились к Киеву и грозно  требовали  ответа  от  Святополка.
Послы их говорили именем Князей: "Ежели Василько преступник, то для чего  же
не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем  состоит  вина  его?"  Великий
Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а  Давид  ослепил  их
племянника. "Но в твоем городе", - сказали  послы  и  вышли  из  дворца.  На
другой день Владимир и Святославичи уже  готовились  идти  за  Днепр,  чтобы
осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане не пустили  его
и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему  Посольство.  Митрополит  и
вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане соединенных Князей:  первый
говорил именем народа, вторая плакала  и  молила.  "Князья  великодушные!  -
сказал  митрополит  Владимиру  и  Святославичам:  -  не  терзайте  отечества
междоусобием, не веселите врагов его.  С  каким  трудом  отцы  и  деды  ваши
утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чуждые земли;
а вы что делаете? губите собственную".  Владимир  пролил  слезы:  он  уважал
память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и Пастыря Церкви;  а  всего
более любил Россию. "Так! - ответствовал Мономах с горестию: - мы недостойны
своих великих предков и заслуживаем сию  укоризну".  Князья  согласились  на
мир, и Владимир простил Святополку собственную обиду; ибо сей неблагодарный,
обязанный ему престолом, не устыдился поверить клевете и считать  его  своим
тайным злодеем. Великий Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать
его как общего недруга.
     Давид сведал о том и хотел отвратить бурю. Здесь один  из  дополнителей
Несторовой  летописи,  именем  Василий  -вероятно,  инок  или  Священник,  -
представляет  сам  важное  действующее   лицо   и   рассказывает   следующие
обстоятельства: "Я был тогда в Владимире. Князь Давид ночью прислал за мною.
Окруженный своими боярами, он велел мне сесть и  сказал:  Василько  говорит,
что я могу примириться с Владимиром.
     Иди к заключенному; советуй ему, чтобы он отправил Посла к  Мономаху  и
склонил сего Князя оставить меня в покое. В знак благодарности дам  Васильку
любой из городов Червенских:  Всеволож,  Шеполь  или  Перемиль.  Я  исполнил
Давидову волю.
     Несчастный  Василько  слушал  меня   со   вниманием   и   с   кротостию
ответствовал: Я не говорил ни слова; но сделаю угодное  Давиду  и  не  хочу,
чтобы для меня проливали кровь Россиян. Только удивляюсь, что Давид  в  знак
милости дает  мне  собственный  мой  город  Шеполь:  я  и  в  темнице  Князь
Теребовля. Скажи, что желаю видеть и послать  ко  Владимиру  Боярина  моего,
Кулмея. Давид не хотел того, ответствуя, что сего человека нет в  Владимире.
Я вторично пришел к Васильку, который выслал слугу, сел со  мною  и  говорил
так: Слышу, что Давид мыслит отдать меня в руки Ляхам; он еще  не  сыт  моею
кровию: ему надобна остальная. Я мстил Ляхам за отечество и сделал им  много
зла; пусть воля Давидова совершится! Не боюсь смерти. Но любя истину, открою
тебе всю мою душу. Бог наказал меня за гордость.
     Зная, что идут ко мне союзные Торки, Берендеи, Половцы  и  Печенеги,  я
думал в своей надменности: "Теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте  мне
только свою младшую дружину; а сами  пейте  и  веселитесь.  Зимою  выступлю,
летом завоюю Польшу.
     Земля  у  нас  не  богата  жителями:  пойду  на  Дунайских  Болгаров  и
пленниками населю ее пустыни. А там буду проситься у Святополка и  Владимира
на общих врагов отечества, на злодеев Половцев; достигну  славы  или  положу
голову за Русскую землю". В душе моей не было иной мысли. Клянуся Богом, что
я не хотел сделать ни малейшего зла ни  Святополку,  ни  Давиду,  ни  другим
братьям любезным". Сей несчастный Князь, в стенах темницы открывая душу свою
какому-нибудь смиренному иноку, не думал,  что  самое  отдаленное  потомство
услышит его слова, достойные Героя!
     Еще более месяца Василько томился в заключении: Владимир - озабоченный,
как вероятно, набегами Половцев - не мог освободить его. Давид  ободрился  и
хотел  увеличить  область  свою  завоеванием  Теребовля;   но,   устрашенный
мужеством Володаря Ростиславича, не дерзнул обнажить меча в поле и  бежал  в
город Бужск. Володарь, осадив его, требовал  единственно  брата,  и  гнусный
Давид, принужденный отпустить Василька, уверял, что один Святополк был виною
злодеяния. "Не в моей области, - говорил он, - пострадал брат твой; я должен
был на все согласиться, чтобы не иметь такой же участи".  Володарь  заключил
мир; но как  скоро  освободил  Василька,  то  снова  объявил  войну  Давиду.
Ослепленные злобою мести, Ростиславичи  обратили  в  пепел  город  Всеволож,
бесчеловечно умертвили жителей и, приступив  ко  Владимиру,  велели  сказать
гражданам, чтобы они выдали им  трех  советников  Давидовых,  научивших  его
погубить Василька. Граждане созвали вече и рассуждали, что  им  делать.  "Мы
рады умереть за самого Князя, - говорил  народ:  -  а  слуги  его  не  стоят
кровопролития. Он должен исполнить нашу волю, или отворим городские ворота и
скажем ему: промышляй о себе! " Давид хотел спасти  наперсников;  но,  боясь
возмущения, предал двух из них  в  жертву  (третий  ушел  в  Киев).  Злодеев
повесили и расстреляли: Васильковы Отроки совершили сию месть в знак любви к
своему князю.
     [1099 г.] Ростиславичи удалились; но Давид не  избавился  от  бедствия.
Святополк, обязанный торжественною клятвою, шел наказать его и стоял  уже  в
Бресте. Давид искал защиты у Короля  Польского,  Владислава:  сей  Государь,
взяв от него 50 гривен золота, велел ему ехать с собою, расположился  станом
на Буге и вступил в переговоры  с  Великим  Князем.  Королю  хотелось  новых
даров: получив их от Святополка, он советовал  Давиду  возвратиться  в  свою
область, ручаясь за его безопасность. Но Великий Князь, с согласия  Поляков,
немедленно осадил Владимир.
     Обманутый Королем, Давид чрез семь  недель  примирился  с  Святополком,
уступил ему Владимирскую область и выехал в Польшу.
     Святополк не замедлил  остыдить  себя  новым  вероломством.  Вступая  в
пределы Волыни, он торжественно клялся Ростиславичам, что будет им другом  и
желает единственно смирить их общего неприятеля, Давида;  но,  победив  его,
Великий Князь захотел овладеть Перемышлем и Теребовлем,  объявляя,  что  сии
города  принадлежали  некогда  отцу  его  и  брату.  Святополк  надеялся  на
многочисленное войско, а мужественные Ростиславичи на  свою  правду.  Слепой
Василько явился на месте битвы и, показывая в  руках  крест,  громко  кричал
Святополку: "Видишь ли мстителя, клятвопреступник? Лишив меня зрения, хочешь
отнять и жизнь мою.  Крест  святой  да  будет  нам  судиею!"  Сражение  было
кровопролитное. Святополк не мог устоять и бежал  в  Владимир:  поручил  сей
город сыну  Мстиславу,  прижитому  с  наложницею;  другого  сына,  Ярослава,
отправил в Венгрию  за  наемным  войском;  племянника,  Святошу  Давидовича,
оставил в Луцке, а сам уехал в Киев.  Ростиславичи  гнались  за  побежденным
только  до  границ  своей  области  и   возвратились,   не   желая   никаких
приобретений: умеренность великодушная! Они помнили  клятву,  данную  ими  в
Любече, и гнушались примерами вероломства.
     Сын Великого Князя,  Ярослав,  склонил  Государя  Венгерского  объявить
войну Ростиславичам, и Коломан, собрав великие силы,  вступил  в  Червенскую
область.
     Володарь затворился в Перемышле. Давид Игоревич, напрасно искав  друзей
и союзников  вне  Государства,  возвратился  тогда  из  Польши:  видя  общую
опасность, прибегнул к Ростиславичам и, в  знак  доверенности  оставив  жену
свою у Володаря, отправился к Половцам. Хан Боняк, встретив его на  границе,
взялся действовать против врага России. Летописец говорит, что Половцев было
390 человек, а Давидовых воинов 100; что Боняк, искусный гадатель  будущего,
в темную глубокую ночь отъехал от стана и  начал  выть,  что  звери  степные
ответствовали ему таким же воем и что  обрадованный  Хан  предсказал  Давиду
несомнительную победу. Суеверие бывает  иногда  счастливо:  ободрив  воинов,
мужественный  Боняк  разделил  их  на  три  части;  велел  товарищу  своему,
Алтунопе, идти прямо на Венгров  с  50  стрелками;  поручил  Давиду  главный
отряд, а сам засел впереди, по обеим сторонам  дороги,  имея  не  более  ста
человек. Алтунопа  увидел  вдали  множество  Венгров,  коих  оружие  и  латы
блистали от первых лучей восходящего  солнца  и  которые  стояли  рядами  на
великом пространстве. Он шел смело и, пустив несколько  стрел,  обратился  в
бегство. Когда же Венгры устремились вслед за ним без всякого порядка, Боняк
ударил на них в тыл, Алтунопа спереди, Давид также. Володарь,  осажденный  в
Перемышле, мог воспользовался сим случаем для  удачной  вылазки.  Изумленные
Венгры в ужасе, в смятении давили друг друга; бросались в реку Сан и тонули.
Победители гнали их два дня. Сам Коломан едва спас жизнь свою, потеряв около
40000 воинов, многих Баронов и телохранителей;  а  сын  Святополков  ушел  в
Брест. Венгерские  Летописцы  рассказывают,  что  виною  сего  беспримерного
несчастия была неосторожность их Государя,  обманутого  притворными  слезами
вдовствующей Российской Княгини Ланки, которая, стоя на коленах, умоляла его
быть милосердным к ее народу; что Венгры, не ожидая сопротивления  и  битвы,
спали крепким сном, когда Хан Половецкий напал в глубокую ночь на их стан и,
не дав им опомниться, умертвил множество людей. Коломан без  сомнения  думал
тогда завладеть Червенскою областию: с  ним  были  не  только  знаменитейшие
светские чиновники, но и Епископы, готовые обращать  Россиян  в  свою  Веру.
Один из сих Епископов, именем Купан, погиб в сражении.
     Давид Игоревич, желая употребить в свою пользу несчастие  Святополка  и
союзников его, взял Червен и внезапно  осадил  Владимир,  где  сын  Великого
Князя, Мстислав, собственною неустрашимостию ободрял воинов; но,  пораженный
стрелою - в самое то мгновение, как он натягивал лук, -  сей  юноша  пал  на
стене и чрез несколько часов умер. Три  дня  кончина  его  была  тайною  для
народа: узнав оную, граждане в общем совете положили уведомить Святополка  о
своей крайности. С  одной  стороны,  они  боялись  гнева  его,  с  другой  -
неминуемого голода. Святополк отправил к ним  Воеводу  Путяту  и  велел  ему
соединиться в Луцке с дружиною Святоши. Сей юный  племянник  Великого  Князя
взял под стражу Давидовых Послов,  которых  он  до  того  времени  клятвенно
уверял  в  дружбе,  обещаясь  известить  их  Государя  о   первом   движении
Святополкова войска. Обманутый  Давид  беспечно  отдыхал  в  полдень,  когда
Путята и Святоша напали на его  стан;  в  то  же  время  осажденные  сделали
вылазку.
     Пробужденный шумом и криком битвы, Давид искал спасения  в  бегстве,  и
владимирцы с радостию  приняли  в  город  свой  Посадника  Святополкова;  но
обстоятельства переменились, как скоро Путята вывел  оттуда  войско.  Боняк,
славный победитель Венгров, вступился за Давида и возвратил ему область его,
изгнав Святошу из Луцка и Посадника Киевского из Владимира.
     Тогда  Князья  Российские,  взаимно   огорчаемые   своим   несогласием,
вероломством,  малодушным  властолюбием,  вторично  собралися  близ   Киева:
Святополк, Мономах и Святославичи; заключили [30 Июня 1100  г.]  новый  союз
между собою и звали Давида.
     Сей Князь Владимирский не дерзнул  их  ослушаться;  но  приехав,  гордо
сказал: "Я здесь: чего от меня хотите? кто недоволен мною?.." Не ты ли  сам,
- ответствовал ему Владимир,  -  желал  общего  Княжеского  собрания,  чтобы
представить  нам  свои  неудовольствия?  Теперь  сидишь  на  одном  ковре  с
братьями: говори, кто и чем оскорбил тебя? Давид  молчал.  Князья  встали  и
сели на коней. Отъехав в сторону, каждый советовался с своею дружиною. Давид
сидел один. Наконец они  снеслися  между  собою,  и  Послы  их  торжественно
сказали  ему:  "Князь  Давид!  Объявляем  волю  наших   Государей.   Область
Владимирская уже не твоя отныне: ибо ты был причиною  вражды  и  злодейства,
неслыханного в России. Но живи спокойно; не бойся смерти.
     Бужск  остается  твоим  городом:  Святополк  дает  тебе  еще  Дубно   и
Черторижск, Мономах 200 гривен, Олег и брат его  тоже".  Давид  смирился,  и
Святополк чрез  некоторое  время  уступил  ему  Дорогобуж  Волынский,  отдав
Владимир сыну своему Ярославу. Соединенные Князья отправили также  Послов  к
Ростиславичам, требуя, чтобы они выдали пленников,  взятых  ими  в  битве  с
коварным Святополком, и господствовали в  одном  Перемышле;  чтобы  Володарь
взял к себе несчастного Василька или прислал к  дядям,  которые  обязываются
кормить его. Но Ростиславичи  с  гордостию  отвергнули  сие  предложение,  и
великодушный слепец хотел умереть Теребовльским Князем.  Святополк,  испытав
храбрость их, не смел уже воевать с ними; но строго наказал  своего  родного
племянника,  Ярослава,  сына  Ярополкова,  который,  господствуя  в  Бресте,
вооружался и хотел завладеть другими городами.
     Его  привезли  в  Киев  окованного  цепями.  Митрополит  и  Духовенство
испросили ему свободу; но сей несчастный, бежав из  Киева,  попался  в  руки
Владимирскому Князю, сыну Святополкову: снова был заключен,  и  чрез  десять
месяцев умер в темнице.
     Разделение Государства, вообще  ослабив  его  могущество,  уменьшило  и
власть Князей. Народ, видя их междоусобие и частое изгнание, не мог иметь  к
ним того священного уважения, которое необходимо для государственного блага.
Читатель  заметил  уже  многие  примеры  тогдашнего  своевольства   граждан:
следующее происшествие еще яснее доказывает оное. Великий  Князь  и  Мономах
согласились отдать Новгород сыну первого, а Мстиславу, в замену сей области,
Владимир.
     Исполняя волю отца, Мстислав явился во дворце Киевском,  сопровождаемый
знатными Новогородцами и Боярами Мономаха. Когда Святополк посадил их, Бояре
говорили ему: "Мономах прислал к  тебе  Мстислава,  чтобы  ты  отправил  его
княжить  в  Владимир,  а  сына  своего  в  Новгород".  Нет!  сказали   послы
новогородские: объявляем торжественно, что сего не будет. Святополк! ты  сам
добровольно оставил нас: теперь уже не хотим ни тебя, ни сына твоего.  Пусть
едет в Новгород, ежели у него  две  головы!  Мы  сами  воспитали  Мстислава,
данного нам еще Всеволодом. Великий Князь долго спорил с ними; но,  поставив
на своем, они возвратились в Новгород со Мстиславом.
     Между тем второй Княжеский съезд был счастливее первого, утвердив  союз
Святославичей с Великим Князем  и  Мономахом.  Половцы,  опасаясь  следствий
оного, именем всех Ханов своих требовали  мира  и,  заключив  его  в  городе
Сакове, взяли и дали аманатов. Сей  мир,  как  и  прежние,  только  отсрочил
войну, необходимую по мнению благоразумного  Князя  Владимира.  В  следующий
год, весною, он и Святополк имели свидание близ Киева, на лугу,  и,  сидя  в
одном шатре, советовались с Боярами. Дружина Великого  Князя  говорила,  что
весна не благоприятна для военных действий; что если они для конницы возьмут
лошадей у земледельцев, то поля останутся не вспаханы, и в  селах  не  будет
хлеба.
     "Удивляюсь  (ответствовал  Мономах),  что  вы   жалеете   коней   более
отечества. Мы дадим время пахать земледельцу; а Половчин  застрелит  его  на
самой ниве, въедет в село, пленит жену, детей и возьмет все имение  оратая".
Бояре не могли оспоривать сего убедительного возражения,  и  Великий  Князь,
встав с места, сказал: я готов.
     Владимир с нежностию обнял брата, говоря ему, что земля Русская назовет
его своим благодетелем. Они старались возбудить такую же ревность и в других
Князьях, призывая их смирить варваров или умереть Героями. Олег  Святославич
отговорился болезнию; но два брата его охотно вооружились.  Князь  Полоцкий,
Всеслав, знаменитый враг племени Ярославова, скончался в 1101 году:  меньший
сын его, Давид, жертвуя наследственною злобою общему благу,  прибыл  в  стан
соединенных войск: также Игорев внук,  Мстислав,  коего  отец  неизвестен  и
который вместе с дядею  своим,  Давидом  Игоревичем,  в  1099  году  осаждав
Владимир, искал потом добычи или славы на море. Великий Князь взял  с  собою
родного племянника, Вячеслава, а  Мономах  сына  своего,  Ярополка.  Грозное
ополчение  сухим  путем  и  водою  двинулось  к  югу.  Флот  остановился  за
Днепровскими порогами, у Хортицкого острова: там построилось войско и четыре
дня шло степями  к  востоку  до  места,  называемого  Сутень.  Встревоженные
неприятели собирались многочисленными толпами к вежам своих Ханов,  которые,
видя опасность, советовались между собою, что им  делать.  Старший  из  них,
именем Урособа, говорил товарищам, что надобно просить мира и что  Россияне,
долгое время терпев от Половцев, будут сражаться отчаянно.
     Ко славе соединенных Князей, младшие Ханы отвергнули сей  благоразумный
совет, с гордостию ответствуя: "Старец! Ты боишься Россиян!  Но  мы  положим
дерзких врагов на месте и возьмем все беззащитные города их".
     В то время, когда Половцы уже  делили  в  мыслях  своих  добычу  нашего
стана, Россияне готовились к битве молитвою и благочестивыми  обетами;  одни
давали клятву, в случае победы, наградить убогих; другие украсить  церкви  и
монастыри  вкладами.  Успокоенные  теплою  Верою,  они  шли  с  бодростию  и
веселием. Алтунопа, славнейший  из  храбрецов  Половецких,  был  впереди  на
страже:   Россияне,   окружив   его,   совершенно   истребили   сей    отряд
неприятельский. Началося главное сражение.
     Летописец  говорит,  что  многочисленные  полки  варваров  казались  на
обширной степи дремучим, необозримым бором; но что Половцы,  объятые  тайным
ужасом, были как сонные, едва могли править своими конями и,  смятые  первым
ударом наших, бежали во  все  стороны.  Никогда  еще  Российские  Князья  не
одерживали такой знаменитой победы над варварами. Урособа и 19 других  Ханов
пали в сражении. Одного из них, именем Бельдюза, привели к  Святополку:  сей
пленник хотел откупиться серебром, золотом и конями. Святополк велел отвести
его к Владимиру, который сказал ему:
     "Ты не учил детей своих и товарищей бояться клятвопреступления. Сколько
раз вы обещали мир и губили Христиан? Да будет же кровь твоя на главе твоей!
" Бельдюза рассекли на части. Победители взяли  в  добычу  множество  скота,
вельблюдов, коней; освободили невольников и в числе пленных захватили Торков
и Печенегов, которые служили Половцам. Увенчанный славою  Мономах,  призывая
Россиян к торжеству и веселию, хвалил их мужество,  но  всего  более  славил
Небо. "Сей день (говорил он) есть праздник для отечества. Всевышний  избавил
от врагов землю Русскую: они лежат у ног наших! Сокрушены главы змия,  и  мы
обогатилися достоянием неверных".
     В надежде, что Половцы не  дерзнут  уже  беспокоить  Россию,  Святополк
старался загладить следы их прежних опустошений и  возобновил  город  Юрьев,
ими сожженный, на берегу Роси.
     К  несчастию,  сии  мирные  попечения  о   гражданском   благосостоянии
Государства не могли тогда иметь успеха: княжение Святополка, от  начала  до
конца, представляет цепь ратных действий. Россия  была  станом  воинским,  и
звук оружия не давал успокоиться ее жителям.
     [1104 г.] Ярослав Святославич, брат  Олегов  и  Давидов,  был  побежден
Мордвою в губернии  Тамбовской  или  Нижегородской,  где  сей  народ  обитал
издревле в соседстве с Казанскими Болгарами. - Следуя примеру  отцев  своих,
Великий Князь и Мономах вооружились против наследников Всеславовых,  которые
независимо господствовали в Полоцкой области. Путята,  Воевода  Святополков,
Олег и Ярополк, сын Владимиров, ходили осаждать Глеба Всеславича  в  Минске.
Родной брат Глебов, Давид, находился с ними:  вероятно,  что  он  держал  их
сторону.  Но  войско  соединенно  возвратилось  без  успеха.  -  [1106   г.]
Всеславичи, избавленные от сей опасности, хотели покорить Семигалию.  Нестор
называет ее жителей данниками России: быть может, что они прежде зависели от
Князей Полоцких и вздумали тогда отложиться.
     Кровопролитная битва утвердила их  свободу:  Всеславичи,  потеряв  9000
воинов, едва могли спасти остаток своей рати.
     С другой стороны Половцы новым грабительством доказали Мономаху, что он
еще не сокрушил гидры и что не все главы ее пали от  меча  Российского.  Уже
варвары с добычею и с невольниками возвращались в свою землю, когда  Воеводы
Святополковы настигли их за  Сулою  и  выручили  пленных.  В  следующий  год
отважный Боняк, захватив табуны Переяславские, приступил к Лубнам, вместе  с
знаменитым  Вождем  Половецким,  старым  Шаруканом.  Великий  Князь,   Олег,
Мстислав, Игорев внук, Мономах с двумя сынами перешли за Сулу  и  с  грозным
воплем устремились на варваров, которые не  имели  времени  построиться,  ни
сесть на коней и, спасаясь  бегством,  оставили  весь  обоз  свой  в  добычу
победителю. Россияне, гнав их до самого Хороля, многих убили и взяли в плен.
- Сии успехи ни возгордили Олега и Мономаха, которые в том  же  году  женили
сыновей своих на дочерях Ханских.
     Омерзение к злобным язычникам уступало  Политике  и  надежде  успокоить
Государство хотя на малое время. - Мир не продолжался ни двух лет:  Россияне
уже в 1109 и в следующем году воевали близ Дона  и  брали  вежи  Половецкие.
[1111 г.] Наконец  Мономах  снова  убедил  Князей  действовать  соединенными
силами,  и  в  то  время,  когда  народ  говел,  слушая  в  храмах   молитвы
Великопостные, воины собирались под знаменами. Достойно замечания, что около
сего времени были многие воздушные явления в России, и самое  землетрясение;
но  благоразумные  люди  старались  ободрять  суеверных,  толкуя   им,   что
необыкновенные  знамения  предвещают  иногда  необыкновенное   счастие   для
Государства, или победу: ибо Россияне не знали тогда  иного  счастия.  Самые
мирные Иноки возбуждали Князей разить злобных  супостатов,  ведая,  что  Бог
мира есть также и Бог  воинств,  подвигнутых  любовию  ко  благу  отечества.
Россияне выступили 26 февраля и в осьмой день стояли уже на Гольтве,  ожидая
задних отрядов. На берегах Ворсклы они торжественно целовали крест, готовясь
умереть великодушно; оставили многие реки за собою и 19 марта  увидели  Дон.
Там воины облеклися  в  брони  и  стройными  рядами  двинулись  к  югу.  Сей
знаменитый поход напоминает Святославов, когда отважный внук Рюриков шел  от
берегов Днепра  сокрушить  величие  Козарской  империи.  Его  смелые  витязи
ободряли, может быть, друг друга песнями войны и кровопролития:  Владимировы
и Святополковы с благоговением внимали церковному пению иереев, коим Мономах
велел идти пред воинством  со  крестами.  Россияне  пощадили  неприятельский
город Осенев (ибо жители встретили их с дарами: с  вином,  медом  и  рыбою);
другой, именем Сугров, был обращен  в  пепел.  Сии  города  на  берегу  Дона
существовали до самого  нашествия  Татар  и  были,  как  вероятно,  основаны
Козарами: Половцы, завладев их страною, и сами уже обитали в домах. 24 марта
Князья разбили варваров и праздновали Благовещение вместе с победою; но чрез
два дня свирепые враги окружили их со всех сторон на  берегах  Сала.  Битва,
самая отчаянная и кровопролитная, доказала превосходство Россиян в искусстве
воинском. Мономах сражался как истинный  Герой  и  быстрым  движением  своих
полков сломил неприятеля. Летописец говорит, что Ангел свыше карал  Половцев
и что головы их, невидимою рукою ссекаемые,  летели  на  землю:  Бог  всегда
невидимо  помогает  храбрым.  -  Россияне,  довольные  множеством   пленных,
добычею, славою (которая, по уверению современников, разнеслася  от  Греции,
Польши, Богемии, Венгрии до самого Рима), возвратились в отечество,  уже  не
думая о своих древних завоеваниях на берегах Азовского моря, где Половцы без
сомнения   тогда   господствовали,   овладев   Воспорским   царством,    или
Тмутороканским  Княжением,  коего  имя  с  сего  времени  исчезло  в   наших
летописях.
     [1112 г.] В числе  многих  Князей,  ходивших  на  Дон  с  Владимиром  и
Святополком, был и Давид Игоревич Дорогобужский,  памятный  злодейством:  он
скоро умер; область его наследовал зять  Мстислава  Новогородского,  Ярослав
Святополкович, который ознаменовал  свое  мужество  двукратною  победою  над
ятвягами, строптивыми данниками нашего  отечества.  Сею  войною  заключились
подвиги Россиян в бурное Княжение Святополка, умершего в 1113 году. Он  имел
все  пороки  малодушных:  вероломство,  неблагодарность,   подозрительность,
надменность в счастии и робость в бедствиях.
     При нем унизилось достоинство Великого Князя,  и  только  сильная  рука
Мономахова держала его 20 лет на престоле, даруя победы отечеству.
     Святополк был набожен: готовясь к войне, к путешествию, он всегда  брал
молитву у печерского игумена, над  гробом  Феодосия,  и  там  же  благодарил
Всевышнего за всякую  победу;  украшал,  строил  церкви,  -  как-то  Михаила
Златоверхого в Киеве, где погребено тело сего Князя - и в  1108  году  велел
Митрополиту вписать  Феодосиево  имя  в  Синодик  для  поминовения  во  всех
Российских Епископиях.
     Довольный наружностию благочестия,  он  явно  преступал  святые  уставы
нравственности, имея наложниц и равняя побочных детей с законными.
     Святополк оставил  супругу,  которая  по  его  смерти  раздала  великое
богатство монастырям, Священникам и бедным (ибо он собрал множество  золота,
и притом всякими средствами: терпел Евреев в Киеве - вероятно, переехавших к
нам из Тавриды, - и сам не стыдился, к утеснению  народа,  торговать  солью,
которую привозили купцы из Галича и Перемышля). -  Сбыслава,  дочь  Великого
Князя,  в  1102  году  сочеталась  браком  с  Королем  Польским,  Болеславом
Кривоустым. Взаимная государственная польза требовала сего союза, и Балдвин,
Епископ  Краковский,  исходатайствовал  разрешение  от  Папы:   ибо   Княжна
Российская была в  свойстве  с  Королем.  Брачное  торжество  совершилось  в
Кракове: Болеслав, в изъявление своего удовольствия,  щедро  одарил  Вельмож
Польских. Он уважал тестя  и  простил  своего  брата,  мятежного  Избыгнева,
который, в 1106 году приехав в Киев, молил Великого Князя  быть  посредником
между ими. Вторая дочь Святополкова, именем Передслава, в 1104 [году]  вышла
за Королевича Венгерского, сына Коломанова, Ладислава, или Николая. В то  же
самое время - в 1104 году  -  третья  Княжна  Российская,  дочь  знаменитого
Володаря и племянница Василькова, была выдана за Царевича  Греческого,  сына
Алексиева, Андроника, или Исаакия: первый убит на войне в  цветущей  юности;
второй был родоначальником Императоров Трапезунтских.  -  Коломан,  Государь
Венгерский, уже престарелый женился  в  1112  году  на  дочери  Мономаховой,
Евфимии; но  сей  брак  имел  несчастные  следствия.  Подозревая  супругу  в
неверности, Коломан развелся с нею,  и  Евфимия  беременная  возвратилась  в
отечество, где родила сына, Бориса.
     В княжение Святополково Митрополитами были  Греки  Николай  и  Никифор:
первый  ездил  Послом  к  Мономаху  от  Киевских  граждан  в  1098  году   и
ходатайствовал за несчастного племянника Святополкова, Ярослава; при  втором
сын Давида Черниговского, Святослав, названный за его благочестие  Святошею,
отказался от мира  и  заключился  в  Обители  Печерской,  уважая  монашеские
добродетели более  гражданских.  Сей  Князь,  быв  сперва  слугою  иноков  и
вратарем,  долгое  время  смирял  плоть   свою   трудами   и   воздержанием,
беспрестанно работая в келье или в саду, им разведенном; отдавал бедным все,
что имел, и способствовал в монастыре своем заведению  библиотеки.  -  Время
Никифоровой паствы ознаменовалось еще  в  церковных  летописях  прибытием  в
Новгород Св. Антония Римского, ученого мужа, которому тамошние  чиновники  и
Епископ Никита дали на берегу Волхова место и село для основания  монастыря,
одного из древнейших в России.
     К достопамятностям века Святополкова принадлежит любопытное путешествие
Российского  Игумена  Даниила  к  Святым  Местам,  уже   завоеванным   тогда
Крестоносцами. Славный Бальдвин царствовал  в  Иерусалиме:  Даниил  в  своих
записках  хвалит  его  добродетели,  приветливость,  смирение.  Под  защитою
Королевской дружины сей игумен ходил к Дамаску,  в  Акру,  и  мог  безопасно
осмотреть  всю  Палестину,  где  еще  скитались  толпы  неверных  и  грабили
Христиан. Он выпросил дозволение у Бальдвина поставить  лампаду  над  гробом
Спасителя и записал в Обители Св. Саввы, для поминания  на  ектениях,  имена
Князей    Российских:    Святополка-Михаила,    Владимира-Василия,    Давида
Святославича, Олега-Михаила, Святослава-Панкратия и Глеба Минского. Достойно
замечания, что многие знатные Киевляне  и  Новогородцы  находились  тогда  в
Иерусалиме. Алексей Комнин без  сомнения  приглашал  и  Россиян  действовать
против общих врагов  Христианства;  отечество  наше  имело  собственных:  но
вероятно, что сие обстоятельство  не  мешало  некоторым  витязям  Российским
искать опасностей и славы под знаменами Крестового воинства.  Впрочем,  быть
может, что одно Христианское усердие и желание  поклониться  гробу  Иисусову
приводило их в Палестину: ибо мы  знаем  по  иным  современным  и  не  менее
достоверным свидетельствам, что Россияне в XI веке часто  давали  Небу  обет
видеть ее места святые.
     Описание времен Святополковых заключим известием, что  Нестор  при  сем
Князе кончил свою  летопись,  сказав  нам  в  1106  году  о  смерти  доброго
девяностолетнего старца Яня,  славного  Воеводы,  жизнию  подобного  древним
Христианским  праведникам  и  сообщившего  ему  многие  сведения   для   его
исторического творения. Отселе путеводителями  нашими  будут  другие,  также
современные Летописцы.



                                 Глава VII



     Грабят Жидов в Киеве. Мономах усмиряет мятеж.  Новое  пренесение  мощей
Бориса и Глеба. Закон о ростах. Победы в Ливонии, в Финляндии,  в  Болгарии,
на Дону. Черные  Клобуки.  Беловежцы.  Дела  с  Греками.  Мономахова  шапка.
Царевич Леон. Усмирение Минского Князя и Новогородцев. Изгнание  и  бедствие
Князя Владимирского. Венгры, Богемцы и Поляки в  России.  Их  неудача.  Плен
Володаря. Смерть трех Князей знаменитых. Кончина Мономахова.  Свойства  его.
Поучение. Основание Владимира Залесского. Гида, супруга Мономахова. Ее дети.
Сочинение Митрополита Никифора.

     По   смерти   Святополка-Михаила   граждане   Киевские,   определив   в
торжественном совете, что достойнейший  из  Князей  Российских  должен  быть
Великим Князем, отправили Послов  к  Мономаху  и  звали  его  властвовать  в
столице. Добродушный Владимир давно  уже  забыл  несправедливость  и  вражду
Святополкову: искренно оплакивал его кончину и в сердечной горести отказался
от предложенной ему чести.
     Вероятно, что он боялся оскорбить Святославичей, которые, будучи детьми
старшего  Ярославова  сына,   по   тогдашнему   обыкновению   долженствовали
наследовать престол Великокняжеский. Сей отказ  имел  несчастные  следствия:
Киевляне не  хотели  слышать  о  другом  Государе;  а  мятежники,  пользуясь
безначалием, ограбили дом Тысячского, именем Путяты, и всех Жидов, бывших  в
столице под особенным покровительством корыстолюбивого Святополка. Спокойные
граждане, приведенные в ужас таким  беспорядком,  вторично  звали  Мономаха.
"Спаси нас, говорили их Послы, от неистовства черни; спаси от грабителей дом
печальной  супруги  Святополковой,   собственные   наши   домы   и   святыню
монастырей". Владимир приехал в столицу: народ изъявил необычайную  радость,
и  мятежники  усмирились,  видя  Князя  великодушного  на  главном  престоле
Российском.
     Даже и Святославичи не противились общему  желанию;  уступили  Мономаху
права свои, остались Князьями Удельными и жили с ним в согласии до самой  их
кончины. Они счастливее отцев своих торжествовали вместе принесение [2  Маия
1115 г.] мощей Св. Бориса и Глеба из ветхой церкви  в  новый  каменный  храм
Вышегородский: сим действием Владимир изъявил, в начале своего правления, не
только набожность, но и любовь к отечеству: ибо  древняя  Россия  признавала
оных Мучеников главными ее небесными заступниками, ужасом врагов и  подпорою
наших воинств. Еще будучи Князем Переяславским, он украсил  серебряную  раку
святых золотом, хрусталем и резьбою столь хитрою, как говорит Летописец, что
Греки дивились ее богатству и  художеству.  Из  отдаленнейших  стран  России
собрались  тогда  в  Вышегороде   Князья,   Духовенство,   Воеводы,   Бояре;
бесчисленное множество людей теснилось на улицах и стенах городских;  всякий
хотел прикоснуться к святому праху, и Владимир, чтобы  очистить  дорогу  для
клироса, велел бросать  народу  ткани,  одежды,  драгоценные  шкуры  зверей,
сребреники. Олег дал  роскошный  пир  Князьям;  три  дня  угощали  бедных  и
странников. - Сие торжество, и церковное и  государственное,  изображая  дух
времени, достойно замечания в истории.
     Мономах спешил также  благодеяниями  человеколюбивого  законодательства
утвердить свое право на имя отца народного. Причиною Киевского мятежа  было,
кажется, лихоимство Евреев: вероятно, что они, пользуясь тогдашнею редкостию
денег, угнетали должников неумеренными  ростами.  Мономах,  желая  облегчить
судьбу недостаточных людей, собрал в Берестовском  дворце  своем  знатнейших
Бояр и Тысячских: Ратибора Киевского,  Прокопия  Белогородского,  Станислава
Переяславского, Нажира  Мирослава  и  Боярина  Олегова,  Иоанна  Чудиновича:
рассуждал, советовался с ними и наконец определил, что заимодавец, взяв  три
раза с одного должника так называемые третные росты, лишается  уже  истинных
своих денег или капитала: ибо как ни велики были тогдашние годовые росты, но
месячные и третные еще превышали их.  Мономах  включил  сей  закон  в  Устав
Ярославов.
     Сей Государь  щадил  кровь  людей;  но  знал,  что  вернейшее  средство
утвердить тишину есть быть грозным для внешних и внутренних неприятелей. Сын
его Мстислав, два раза победив чудь, завладел городом Оденпе, или  Медвежьею
Головою, в Ливонии.
     Призванный отцом княжить в Белегороде, он поручил Новогородскую область
сыну, юному Всеволоду, который ознаменовал воинский дух свой счастливым,  но
многотрудным  походом  в  Финляндию.  Худой  зимний  путь  (ибо  весна   уже
наступала) и бедность земли угрожали Россиянам голодною смертию;  недостаток
был так  велик,  что  они  за  каждый  хлеб  платили  ногату.  Меньший  брат
Мстиславов, Георгий, княживший в Суздале, ходил  Волгою  на  судах  в  землю
казанских  болгаров,  победил  их  и  возвратился  с  добычею.  Третий   сын
Мономахов, Ярополк, воевал в окрестностях Дона; взял три  города  в  области
Половецкой: Балин, Чешлюев, Сугров; пленил множество Ясов, там обитавших,  и
в числе их прекрасную девицу, на коей он  женился.  Около  сего  же  времени
Владимир выгнал из России Берендеев, Печенегов и Торков,  новых  пришельцев:
утесняемые Половцами  и  разбитые  ими  близ  Дона,  они  искали  убежища  в
окрестностях Переяславля, но, любя грабеж, не могли кочевать  там  спокойно.
Однако ж многие из них остались на Днепре, были известны  под  общим  именем
Черных Клобуков, или Черкасов, и служили Россиянам. -  Летопись  Владимирова
времени упоминает еще о Беловежцах, охотно принятых Великим Князем.
     Сии обитатели некогда знаменитой крепости Козарской  на  берегах  Дона,
взятой мужественным Святославом I, спасаясь от свирепости Половцев, основали
новый город в верховье реки Остера и назвали его именем древнего, или  Белою
Вежею,  коей   известные   развалины   (во   120   верстах   от   Чернигова)
свидетельствуют, что в ней находились каменные стены, башни, ворота и другие
здания. Козары, наученные  Греками,  строили  лучше  наших  предков.  Успехи
Мономахова оружия так прославили сего Великого Князя на  Востоке  и  Западе,
что имя его, по выражению Летописцев, гремело в мире, и страны соседственные
трепетали оного. Если верить новейшим повествователям, то Владимир ужасал  и
Греческую Империю. Они рассказывают, что Великий Князь, вспомнив  знаменитые
победы, одержанные его  предками  над  Греками,  со  многочисленным  войском
отправил Мстислава к Адрианополю и завоевал Фракию; что устрашенный  Алексий
Комнин прислал в Киев дары: крест  животворящего  древа,  чашу  сердоликовую
Августа Кесаря, венец,  златую  цепь  и  бармы  Константина  Мономаха,  деда
Владимирова; что Неофит,  Митрополит  Ефесский,  вручил  сии  дары  Великому
Князю, склонил его к миру, венчал в Киевском  Соборном  храме  Императорским
венцем и возгласил Царем Российским. В Оружейной Московской Палате  хранятся
так называемая Мономахова златая шапка, или корона, цепь, держава, скипетр и
древние бармы, коими украшаются Самодержцы наши в день своего торжественного
венчания и которые действительно могли быть  даром  Императора  Алексия.  Мы
знаем, что и в Х веке Государи Российские часто требовали Царской утвари  от
Византийских Императоров; знаем также, что  Великие  Князья  Московские  XIV
столетия отказывали в завещаниях наследнику трона некоторые  из  сих  вещей,
сделанных в Греции (как то свидетельствуют надписи оных и самая работа).  Но
завоевание Фракии кажется сомнительным,  и  в  древних  летописях  находятся
только следующие известия о делах Владимира в отношении к Грекам:
     "В 1116 году супруг Мономаховой дочери Марии, Царевич Леон, сын бывшего
Императора Диогена,  собрав  войско  на  берегах  Черного  моря,  вступил  в
северные области Империи и завладел городами  Дунайскими;  но  Царь  Алексий
подослал к нему в Доростол двух Аравитян, которые  злодейски  умертвили  его
(Августа 15). Тогда Владимир, желая  или  отмстить  за  убийство  зятя,  или
сохранить для юного сына Марии, именем Василия, взятые Леоном города,  велел
идти на Дунай Воеводе Иоанну Войтишичу и сыну своему,  Вячеславу,  с  другим
Боярином, Фомою Ратиборовичем; первый действительно занял некоторые из оных,
а Вячеслав без успеха отступил от Доростола". Вопреки  сему  сказанию,  Анна
Комнина в истории отца ее, славного Императора Алексия, уверяет,  что  Леон,
сын Диогенов, погиб в сражении с  турками  близ  Антиохии.  "Чрез  некоторое
время, - пишет Анна, - явился в Империи обманщик, принявший на себя его имя.
Сосланный за то в Херсон, он был освобожден Половцами  и,  предводительствуя
их толпами, шел во Фракию; но, взятый в плен Греками, испытал, что  дерзость
не  остается  без  наказания:  ему  выкололи  глаза"  (в  1096  году).  Сего
несчастного и другие Византийские Летописцы  именуют  самозванцем;  но  зять
Мономахов, убитый в Доростоле, был, конечно, истинным Диогеновым сыном:  ибо
Владимир, находясь в тесных связях с  Двором  Константинопольским,  не  мог,
кажется, дать себя в обман лжецу-бродяге. -  Вдовствующая  супруга  Леонова,
Мария, скончалась Монахинею в России, где сын ее,  Василий,  усердно  служил
Великим Князьям; а города дунайские были скоро возвращены Империи или  силою
оружия, или вследствие мирных договоров.
     [1116-1123  гг.]  Владимир,  одолевая  внешних  неприятелей,  смирял  и
внутренних.
     Князь Минский, Глеб, не  хотел  ему  повиноваться,  сжег  город  Слуцк,
захватывал людей между Припятью и Двиною:  за  то  сын  Мономахов,  Ярополк,
опустошил Друцк и вывел жителей в новый городок,  для  них  основанный.  Сам
Великий Князь, соединясь с Давидом Черниговским и с Ольговичами, взял  город
Вячеславль,  Оршу,  Копыс;  осаждал  Минск,  смирил  Глеба   и,   вновь   им
оскорбленный, привел его  как  пленника  в  Киев,  где  он  и  скончался.  -
Беспокойные Новогородцы, употребляя во зло юность  своего  Князя  Всеволода,
мятежными поступками заслужили гнев Мономаха, который, призвав всех тамошних
Бояр в Киев, велел им торжественно присягнуть в верности, удержал  некоторых
у себя, а других заточил. Правые или не столь виновные  возвратились  домой,
узнав опытом, что самый человеколюбивый, но  мудрый  Государь  не  оставляет
дерзких  ослушников  без  наказания.   Уже   несколько   времени   Посадники
Новогородские  были,  кажется,  избираемы  из  тамошних  граждан:  Владимир,
опасаясь их мятежного духа, дал сей сан Киевскому Вельможе Борису.
     Сын Святополков Ярослав, или Ярославец, Князь  Владимирский,  ненавидел
жену свою, дочь Мстислава, и не боялся огорчать ее деда: Мономах выступил  с
войском, соединился с Ростиславичами, Князьями  юго-западной  России,  около
двух месяцев держал город Владимир в осаде и принудил  Ярослава  покориться;
но сей легкомысленный племянник снова оскорбил дядю, с презрением удалив  от
себя нелюбимую супругу: он бежал в Польшу. Никто из Бояр  не  хотел  за  ним
следовать, и Великий Князь отдал  Владимирский  удел  сыну  своему,  Роману,
Володареву зятю, который в том же году умер. Мономах  послал  на  его  место
другого сына, Андрея (женатого на  внуке  Половецкого  Князя,  Тугоркана)  и
велел ему предупредить замыслы Болеслава Кривоустого, зная, что сей  Король,
свойственник изгнанного Князя Владимирского, ожидает только удобного  случая
для объявления войны  Россиянам.  Андрей  опустошил  соседственные  владения
Королевские и возвратился с добычею.  Ляхи,  приведенные  Ярославом,  хотели
взять Червен; но с великим уроном были отражены тамошним Наместником,  Фомою
Ратиборовичем. Тогда Ярослав  прибегнул  к  Государю  Венгерскому,  Стефану,
который, желая отмстить  Россиянам  за  отца  своего,  побежденного  ими  на
берегах Сана, вступил в область Владимирскую вместе с Богемцами и  Поляками.
Великий Князь, не имев времени собрать войско,  с  малою  дружиною  отправил
Мстислава к городу Владимиру, где юный  Андрей,  осажденный  многочисленными
неприятелями, не терял бодрости. Уже надменный Ярослав, подъехав  к  стенам,
грозил сыну Мономахову и народу  страшною  местию  в  случае  сопротивления;
осматривал крепость и в уме своем назначал места для  приступа,  отложенного
только до следующего дня. В одну минуту все переменилось. Два человека вышли
тайно из крепости, засели на пути, между неприятельским станом и городом,  и
копьями пронзили неосторожного Ярослава, когда он сам-третий  возвращался  к
союзному войску. Несчастный умер в ту же ночь; а  союзники,  изумленные  его
бедствием, спешили заключить мир  с  Великим  Князем.  Летописец  Венгерский
повествует, что Стефан, огорченный смертию Ярослава, клялся  взять  крепость
или умереть; но что Воеводы его не хотели ему повиноваться, сняли шатры свои
и принудили Короля возвратиться в Венгрию.
     В стане Владимировых неприятелей были и Ростиславичи, до  того  времени
усердные  защитники  отечества:  каким  образом  сии  два   брата,   славные
благородством и великодушием,  могли  присоединиться  ко  врагам  России?  В
древнейших Летописцах Польских находим  объяснение.  Мужественный  Володарь,
ужас и бич соседственных Ляхов, не умел защитить себя от их  коварства.  Они
подослали к нему одного хитрого Вельможу, именем Петра,  который  вступил  в
его службу, притворно изъявлял ненависть к Болеславу, вкрался в доверенность
к добродушному Князю Перемышльскому, ездил с ним на охоту и в лесу с помощию
своих людей, внезапно схватив безоружного Володаря, увез  его  связанного  к
себе в замок: что  случилось  незадолго  до  осады  Владимира.  Брат  и  сын
выкупили знаменитого пленника из  неволи,  отправив  в  Польшу  на  возах  и
вельблюдах множество золота, серебра, драгоценных одежд, сосудов. Сверх того
Ростиславичи обязались жить в союзе с Болеславом и  находились,  кажется,  в
его стане под Владимиром, единственно для заключения сего договора или желая
быть посредниками между изгнанником Ярославом и Великим Князем.
     Завоеванием Минска и  приобретением  Владимира  Мономах  утвердил  свое
могущество внутри Государства, но не думал переменить системы наследственных
Уделов,  столь  противной  благу  и  спокойствию  отечества.  Долговременное
обыкновение казалось тогда  уже  законом;  или  Владимир  боялся  отчаянного
сопротивления Князей Черниговских,  Полоцких  и  Ростиславичей,  которые  не
уступили бы ему прав своих без страшного кровопролития. Он не  имел  дерзкой
решительности тех людей, кои жертвуют благом современников неверному счастию
потомства;  хотел  быть  первым,  а  не  единственным   Князем   Российским:
покровителем  России  и  Главою   частных   Владетелей,   а   не   Государем
Самодержавным. Справедливость вооружила его против  хищника  Глеба  и  Князя
Владимирского (ибо сей  последний  хотел  обесчестить  семейство  Мономахово
разводом с дочерью Мстислава и звал иноплеменников грабить отечество): та же
справедливость  не  позволяла  ему  отнять  законного  достояния  у   Князей
спокойных. - По кончине гордого Олега и кроткого Давида,  вообще  уважаемого
за его правдивость,  меньший  их  брат,  Ярослав,  мирно  княжил  в  области
Черниговской, а сыновья Володаревы, Владимирко, Ростислав,  и  Васильковичи,
Григорий с Иоанном, наследовали Перемышль, Звенигород,  Теребовль  и  другие
места в юго-западной России, когда в  1124  году  умерли  отцы  их,  оставив
навсегда в России память своих счастливых дел воинских, верности в обетах  и
любви к отечественной славе.
     Княжив в столице 13 лет, Владимир Мономах скончался [19 Маия  1125  г.]
на 73 году от рождения, славный победами за Русскую землю и благими нравами,
как говорят древние летописцы. Уже в слабости и недуге он поехал  на  место,
орошенное святою кровию Бориса, и там, у церкви,  им  созданной,  на  берегу
Альты, предал дух свой Богу  в  живейших  чувствованиях  утешительной  Веры.
Горестные дети и Вельможи  привезли  его  тело  в  Киев  и  совершили  обряд
погребения в Софийском храме.
     Набожность была тогда весьма  обыкновенною  добродетелию;  но  Владимир
отличался Христианским сердечным умилением: слезы обыкновенно текли из  глаз
его, когда он в храмах  молился  Вседержителю  за  отечество  и  народ,  ему
любезный.  Не  менее  хвалят  Летописцы  нежную  его  привязанность  к  отцу
(которого сей редкий сын никогда и ни в чем не  ослушался),  снисхождение  к
слабому человечеству, милосердие, щедрость, незлобие: ибо он, по их  словам,
творил добро врагам своим и любил отпускать их с дарами. Но  всего  яснее  и
лучше изображает его душу поучение,  им  самим  написанное  для  сыновей.  К
счастию, сей остаток древности сохранился  в  одной  харатейной  летописи  и
достоин занять место в Истории.
     Великий Князь говорит вначале, что дед его, Ярослав,  дал  ему  Русское
имя Владимира и Христианское Василия, а отец и мать прозвание Мономаха,  или
Единоборца: для того ли, что  Владимир  действительно  был  по  матери  внук
Греческого Царя Константина Мономаха, или в  самой  первой  юности  изъявлял
особенную воинскую  доблесть?  -  "Приближаясь  ко  гробу,  -  пишет  он,  -
благодарю Всевышнего за  умножение  дней  моих:  рука  его  довела  меня  до
старости маститой. А вы, дети любезные,  и  всякий,  кто  будет  читать  сие
писание, наблюдайте правила, в оном изображенные. Когда же  сердце  ваше  не
одобрит их, не осуждайте моего намерения;  но  скажите  только:  он  говорит
несправедливо!
     Страх Божий и любовь к человечеству есть основание  добродетели.  Велик
Господь, чудесны дела Его!" Описав в главных  чертах,  и  по  большей  части
словами Давида, красоту творения и благость Творца, Владимир продолжает:
     "О дети мои! Хвалите Бога!  Любите  также  человечество.  Не  пост,  не
уединение, не Монашество спасет вас, но благодеяния.  Не  забывайте  бедных;
кормите их, и мыслите, что всякое достояние есть Божие и поручено вам только
на время. Не скрывайте богатства в недрах земли: сие противно  Христианству.
Будьте отцами сирот: судите вдовиц сами; не давайте сильным  губить  слабых.
Не убивайте ни правого, ни виновного: жизнь и душа Христианина священна.  Не
призывайте всуе имени Бога;  утвердив  же  клятву  целованием  крестным,  не
преступайте оной. Братья сказали мне: изгоним  Ростиславичей  и  возьмем  их
область, или ты нам не союзник!
     Но я  ответствовал:  не  могу  забыть  крестного  целования,  развернул
Псалтырь и читал с умилением: вскую печальна ecu, душе моя? Уповай на  Бога,
яко исповемся Ему. Не ревнуй лукавнующим ниже завиди творящим беззаконие.  -
Не  оставляйте  больных;  не  страшитесь  видеть  мертвых:  ибо  все  умрем.
Принимайте с любовию благословение Духовных; не удаляйтесь от  них;  творите
им добро, да молятся за вас Всевышнему. Не имейте гордости ни в  уме,  ни  в
сердце, и думайте: мы тленны; ныне живы, а завтра во гробе. - Бойтесь всякой
лжи, пиянства и любострастия, равно гибельного для  тела  и  души.  -  Чтите
старых людей как отцов, любите юных как братьев. - В хозяйстве сами прилежно
за всем смотрите, не полагаясь на Отроков и Тиунов, да гости  не  осудят  ни
дому, ни обеда вашего. - На войне будьте  деятельны;  служите  примером  для
Воевод. Не время тогда думать о пиршествах и неге. Расставив ночную  стражу,
отдохните. Человек погибает внезапу: для того не слагайте с себя оружия, где
может встретиться опасность, и рано садитесь на коней. - Путешествуя в своих
областях, не давайте жителей в обиду Княжеским Отрокам; а где  остановитесь,
напойте, накормите хозяина. Всего же более  чтите  гостя,  и  знаменитого  и
простого, и купца и Посла; если не можете одарить его,  то  хотя  брашном  и
питием удовольствуйте: ибо гости распускают в чужих землях и добрую и  худую
об нас славу. - Приветствуйте всякого человека, когда идете мимо.
     - Любите жен своих, но не давайте им власти над собою. -  Все  хорошее,
узнав, вы должны помнить: чего не знаете, тому учитесь. Отец мой, сидя дома,
говорил пятью языками:  за  что  хвалят  нас  чужестранцы.  Леность  -  мать
пороков: берегитесь ее.
     Человек должен всегда заниматься: в пути, на коне, не имея дела, вместо
суетных мыслей читайте наизусть молитвы или повторяйте хотя  самую  краткую,
но лучшую:
     Господи помилуй. Не засыпайте никогда  без  земного  поклона;  а  когда
чувствуете себя нездоровыми, то поклонитесь в землю три раза. Да не застанет
вас солнце на ложе! Идите рано в церковь воздать Богу  хвалу  утреннюю:  так
делал отец мой; так делали все добрые мужи. Когда  озаряло  их  солнце,  они
славили господа с радостию и говорили: Просвети очи мои, Христе Боже, и  дал
ми ecu свет Твои красный. Потом  садились  думать  с  дружиною,  или  судить
народ, или ездили на охоту; а в полдень спали: ибо не только человеку, но  и
зверям и птицам Бог присудил отдыхать в час полуденный.  -  Так  жил  и  ваш
отец. Я сам делал все, что мог бы велеть Отроку: на охоте и  войне,  днем  и
ночью, в зной летний и холод зимний не знал покоя; не надеялся на посадников
и бирючей; не давал бедных и вдовиц в обиду сильным; сам назирал  церковь  и
Божественное служение,  домашний  распорядок,  конюшню,  охоту,  ястребов  и
соколов". - Исчислив свои дела воинские, уже  известные  Читателю,  Владимир
пишет далее: "Всех походов моих было 83; а других маловажных не упомню.
     Я заключил с Половцами 19 мирных  договоров,  взял  в  плен  более  ста
лучших их Князей и выпустил из неволи, а более двух сот казнил и  потопил  в
реках. - Кто путешествовал скорее меня? Выехав рано из Чернигова, я бывал  в
Киеве у родителя прежде Вечерен. - Любя охоту,  мы  часто  ловили  зверей  с
вашим дедом. Своими руками в густых лесах  вязал  я  диких  коней  вдруг  по
нескольку. Два раза буйвол метал меня на рогах, олень  бодал,  лось  топтала
ногами; вепрь сорвал меч с бедры моей, медведь прокусил седло;  лютый  зверь
однажды бросился и низвергнул коня подо мною. Сколько раз я падал с  лошади!
Дважды разбил себе голову, повреждал руки и ноги, не блюдя жизни в юности  и
не щадя головы своей. Но Господь хранил меня. И вы,  дети  мои,  не  бойтесь
смерти, ни битвы, ни зверей свирепых; но являйтесь мужами во всяком  случае,
посланном от Бога. Если Провидение определит кому умереть, то не спасут  его
ни отец, ни мать, ни братья. Хранение Божие надежнее человеческого".
     Без  сего  завещания,  столь  умно  писанного,  мы  не  знали  бы  всей
прекрасной души Владимира, который не сокрушил  чуждых  государств,  но  был
защитою,  славою,  утешением  собственного;  и  никто  из   древних   Князей
Российских не имеет более права на  любовь  потомства:  ибо  он  с  живейшим
усердием служил отечеству и добродетели. Если Мономах один раз  в  жизни  не
усомнился нарушить права народного и  вероломным  образом  умертвить  Князей
Половецких, то можем отнести к нему слова Цицероновы: век извиняет человека.
Считая Половцев врагами Христианства и Неба (ибо они жгли церкви),  Россияне
думали, что истреблять их, каким бы то образом  ни  было,  есть  богоугодное
дело.
     К сожалению, древние Летописцы наши, рассказывая  подробно  воинские  и
церковные дела, едва упоминают  о  государственных  или  гражданских,  коими
Владимир украсил свое правление.  Знаем  только,  что  он,  желая  доставить
народу все возможные  удобности,  сделал  на  Днепре  мост;  часто  ездил  в
Ростовскую и Суздальскую землю, наследственную область Всеволодова Дому, для
хозяйственных распоряжений;  выбрал  прекрасное  место  на  берегу  Клязьмы,
основал город, назвал его Владимиром Залесским, окружил валом и построил там
церковь Св. Спаса. Сын его, Мстислав, распространил в 1114  году  укрепления
новогородские, а Посадник, именем Павел, заложил каменную стену в Ладоге.
     Во время Мономахова княжения, довольно спокойное и мирное в сравнении с
другими, были некоторые бедствия: редкая засуха в  1124  году  и  сильный  в
Киеве пожар, который продолжался два дня,  обратив  в  пепел  большую  часть
города, монастыри, около 600 церквей и всю Жидовскую улицу. Народ  с  ужасом
видел еще одно совершенное затмение солнца и звезды на небе в самый полдень.
В южной России случились два землетрясения,  а  в  северной  страшная  буря,
которая срывала домы и потопила множество скота в Волхове.
     Мономах оставил пять сыновей и супругу третьего  брака.  Нет  сомнения,
что первою была Гида, дочь Английского Короля Гаральда, о коей мы  упоминали
и которая, по известию древнего Историка Датского, около 1070 года вышла  за
нашего Князя, именем Владимира. Норвежские Летописцы сказывают, что сын Гиды
и сего Князя женился на Христине, дочери Шведского Короля Инга Стенкильсона:
супруга  Мстислава  Владимировича  действительно  называлась  Христиною.  Ее
дочери, внуки Мономаховы,  вступили  в  знаменитые  брачные  союзы:  одна  с
Норвежским Королем Сигурдом, а после с Датским  Эриком  Эдмундом;  вторая  с
Канутом Святым, Королем Оботритским,  отцом  Вальдемара,  славного  Государя
Датского, названного сим именем, может быть, в честь его  великого  прадеда,
Владимира Мономаха; третия с Греческим Царевичем:  думаю,  сыном  Императоpa
Иоанна; Алексием, коего супруга именем и родом  неизвестна  по  Византийским
летописям.
     В год сего бракосочетания (1120) приехал из  Константинополя  в  Россию
Митрополит Никита и  заступил  место  умершего  Никифора,  мужа  знаменитого
сведениями и  красноречием:  чего  памятником  остались  два  письма  его  к
Мономаху: первое о разделении Церквей, Восточной и Западной; второе о посте,
особенно любопытное, ибо оно содержит в себе не только  богословские,  но  и
философические умствования, заключаемые хвалою добродетелей  Мономаховых.  -
"Разум, - пишет Никифор, - разум есть светлое око души, обитающей во  главе.
Как ты, Государь мудрый, сидя на  престоле,  чрез  Воевод  своих  управляешь
народом, так душа посредством пяти чувств правит телом.  Не  имею  нужды  во
многоречии: ибо ум твой летает быстро, постигая смысл каждого слова. Могу ли
предписывать тебе законы для умеренности в чувственных  наслаждениях,  когда
ты, сын Княжеской и Царской (Греческой) крови, Властитель земли сильныя,  не
знаешь  дому,  всегда  в  трудах  и  путешествиях,  спишь  на  голой  земле,
единственно для важных дел государственных вступаешь во  дворец  светлый  и,
снимая с себя  любимую  одежду  простую,  надеваешь  Властительскую;  когда,
угощая других обедами Княжескими; сам только смотришь на яства  роскошные?..
Восхвалю ли тебе и другие добродетели? Восхвалю ли щедрость,  когда  десница
твоя ко всем простерта; когда ты ни сребра ни злата не таишь, не считаешь  в
казне своей, но обеими руками раздаешь их,  хотя  оскудеть  не  можешь,  ибо
благодать Божия с тобою?.. Скажу единое: как  душа  обязана  испытывать  или
поверять действия чувств, зрения,  слуха,  ее  всегдашних  орудий,  дабы  не
обмануться в своих заключениях: так и  Государь  должен  поверять  донесения
Вельмож. Вспомни, кто изгнан, кто наказан тобою: ни клевета ли погубила  сих
несчастных?.. Князь любезный! Да не оскорбит тебя  искренняя  речь  моя!  Не
думай, чтобы я слышал жалобу  осужденных  и  за  них  вступался;  нет,  пишу
единственно на воспоминание тебе: ибо  власть  великая  требует  и  великого
отчета; а мы начинаем теперь пост, время душеспасительных размышлений, когда
Пастыри церковные должны и Князьям смело  говорить  истину.  Ведаю,  что  мы
сами, может быть, в злом недуге; но слово Божие в нас здраво и  цело:  ежели
оно полезно, то надобно ли входить  в  дальнейшее  исследование?  Человек  в
лице, Бог в сердце", и проч. - Таким образом древние  учители  нашей  Церкви
беседовали  с   Государями,   соединяя   усердную   хвалу   с   наставлением
Христианским. Слог сих  писем  ознаменован  печатаю  века:  груб,  однако  ж
довольно ясен, и многие выражения сильны.



                                Глава VIII



     Набег  Половцев.  Изгнание  Ярослава  Черниговского.  Начало  особенных
Княжений, Муромского и Рязанского. Удаление Половцев за Волгу. Междоусобие в
юго-западной России. Ссылка Князей  Полоцких  в  Грецию.  Война  с  Чудью  и
Литвою. Кончина Мстислава. Голод. Древнейшая грамота.

     Мстислав Владимирович наследовал достоинство Великого Князя. Братья его
господствовали в Уделах: Ярополк в Переяславле, Вячеслав в Турове, Андрей  в
Владимире, Георгий в Суздале; а сыновья, Изяслав и  Ростислав,  в  Курске  и
Смоленске. - Новый Государь, уже давно известный мужеством  и  великодушием,
явил добродетели отца своего на  престоле  России:  имел  ту  же  ревностную
любовь к общему благу, ту же твердость, соединенную в  нем,  подобно  как  в
Мономахе, с нежною чувствительностию души.
     Княжение  его,  к  несчастию  кратковременное,   прославилось   разными
успехами воинскими, которыми он желал единственно  успокоить  Государство  и
восстановить древнее величие оного.
     Половцы, сведав о кончине Мономаха,  думали,  что  Россия  осиротела  и
будет снова жертвою их грабительства.  Они  хотели  соединиться  с  Торками,
кочевавшими близ Переяславля; но Ярополк Владимирович, тамошний Князь, узнал
о сем намерении: велел Торкам въехать  в  город  и  сам,  не  имев  терпения
дождаться помощи от своих братьев, с одною Переяславскою дружиною ударил  на
варваров, разбил их и множество потопил в реках.
     [1127 г.] Мстислав, объявив себя покровителем утесненных Князей, должен
был обнажить меч на Всеволода Ольговича, который выгнал  из  Чернигова  дядю
своего, Ярослава, умертвил его Бояр верных и  разграбил  их  домы.  Мстислав
клялся  изгнанному  Князю  наказать  сего  мятежного  сына  Олегова.  Следуя
несчастному примеру отца, Всеволод заключил союз  с  Половцами:  варвары,  в
числе семи тысяч, спешили к границам России, дав весть о  том  Черниговскому
хищнику;  но  Послы  их  не  могли  уже  возвратиться  и  были  схвачены,  в
окрестностях реки Сейма, Посадниками Ярополка. Ожидав долгое время ответа  и
боясь измены, Половцы ушли наконец  восвояси.  Тогда  Всеволод  прибегнул  к
смирению; молил Великого Князя забыть вину его и  между  тем  осыпал  дарами
Вельмож Киевских. Мстислав еще не колебался, однако ж медлил,  и  несчастный
дядя сам приехал из Мурома, чтобы напомнить ему священный обет мести. Бояре,
не ослепленные дарами Всеволода, были за  Ярослава;  но  какой-то  Григорий,
Игумен Андреевской Обители, любимец  покойного  Мономаха,  весьма  уважаемый
Великим  Князем,  говорил,  что  миролюбие   есть   должность   Христианина.
Митрополит Никита уже скончался, и Церковь Российская не  имела  главы:  сей
Игумен  склонил  на  свою  сторону   всех   духовных   сановников,   которые
торжественно сказали Мстиславу: "Государь! Лучше преступить  клятву,  нежели
убивать христиан. Не бойся греха: мы берем его  на  свою  душу".  Убежденный
ими, Великий Князь примирился со Всеволодом, и  бедный  Ярослав  с  горестию
возвратился в Муром (где и скончался через два года, оставив сию  область  и
Рязанскую в  наследие  сыновьям).  Мстислав  забыл  наставление  отца:  "Дав
клятву, исполняйте оную!" Щадить кровь людей есть без сомнения  добродетель;
но Монарх,  преступая  обет,  нарушает  закон  Естественный  и  Народный;  а
миролюбие,  которое  спасает  виновного  от  казни,  бывает  вреднее   самой
жестокости. К чести Мстислава скажем, что он во всю жизнь свою оплакивал сей
проступок.
     Великий  Князь,  излишно  снисходительный  в  отношении  ко  Всеволоду,
отмстил по крайней мере варварам,  его  союзникам.  Летописцы  говорят,  что
войско Мстислава "загнало Половцев не только за Дон, но и за  Волгу"  и  что
они уже не смели беспокоить наших пределов.
     Еще при жизни Мономаха  сыновья  Володаревы,  Владимирко  и  Ростислав,
начали ссориться между собою: однако ж, боясь его, не смели воевать  друг  с
другом.
     Исполняя завещание отца, первый господствовал в Звенигороде, а второй в
Перемышле. Когда же Мономах скончался, Владимирко хотел  изгнать  брата.  За
Ростислава стояли Васильковичи, Иоанн и  Григорий;  также  и  Великий  Князь
Мстислав, желая единственно отвратить зло насилия. Мирные убеждения,  съезды
и переговоры в Серете остались бесполезными:  Владимирко  уехал  в  Венгрию,
чтобы просить войска у Короля Стефана. Тогда  Ростислав  осадил  Звенигород,
где 3000 Венгров и Россиян оборонялись столь мужественно, что он должен  был
отступить.  Но  сия  война  не  имела  дальнейших   следствий.   Владимирко,
возвратясь в отчизну, смирился; ибо Великий Князь решительно требовал, чтобы
каждый из братьев довольствовался своим уделом.
     Важнейшее происшествие  сего  времени  есть  падение  знаменитого  дома
Князей Полоцких, которые издавна отделились, так сказать, от  России,  желая
быть Владетелями независимыми. Мстислав решился покорить сию древнюю область
Кривичей и сделал то, чего напрасно хотели его деды. Он  привел  в  движение
силы многих Князей; велел идти братьям своим, Вячеславу из Турова, Андрею из
Владимира, сыну Изяславу из Курска,  дав  ему  собственный  полк  Княжеский;
Ростиславу, другому сыну, из Смоленска; Всеволодку Давидовичу, внуку Игореву
и   зятю   Мономахову,   из    Городна;    Вячеславу    Ярославичу,    внуку
Святополка-Михаила,  из  Клецка.  Все  они  долженствовали  начать   военные
действия в один день. Всеволод Ольгович, послушный Великому Князю, и  братья
его вместе с отрядом верных Торков,  отданных  в  начальство  Боярину  Ивану
Войтишичу, в то же время  шли  к  Минскому  городу  Борисову.  Изяслав  взял
Логожск еще ранее назначенного Мстиславом дня и спешил соединиться с дядями,
обступившими город Изяславль, Удел знаменитой Рогнеды,  первой  супруги  Св.
Владимира. Там находился Брячислав, сын Бориса Всеславича, зять  Мстиславов:
хотев бежать к отцу, он попался в руки к своему шурину, который вел с  собою
многих пленных  Логожан.  Узнав,  что  сии  пленники  и  Брячислав  довольны
умеренностию победителя, осажденные граждане решились сдаться, но  требовали
клятвы от Вячеслава, сына Мономахова, что он защитит их от всякого насилия.
     Клятва была дана  и  нарушена.  Ночью,  вслед  за  дружиною  Тысячских,
посланною в город, бросились все воины Андреевы  и  Вячеславовы:  Князья  не
могли или не хотели остановить их; едва спасли имение  дочери  Мстиславовой,
мечем удержав неистовых грабителей, а бедных граждан  отдали  им  в  жертву.
Скоро и Всеволод, старший сын Великого  Князя,  вступил  с  Новогородцами  в
область Полоцкую: устрашенные жители не оборонялись и выгнали своего  Князя,
Давида, на место коего, согласно с их желанием, Мстислав дал  им  Рогволода,
брата Давидова; а чрез два года [в 1129 г.] отправил всех Князей Полоцких  в
ссылку за  то,  как  сказано  в  некоторых  летописях,  что  они  не  хотели
действовать  вместе  с  ним  против  врагов  нашего   отечества,   Половцев.
Всеславичи Давид, Ростислав, Святослав, и  племянники  их  Василько,  Иоанн,
сыновья Рогволодовы, с женами и  детьми  были  на  трех  ладиях  отвезены  в
Константинополь. Мстислав отдал Княжение  Полоцкое  и  Минское  сыну  своего
Изяславу.
     [1130-1132 гг.] Князь Новгородский Всеволод, соединясь с братьями,  два
раза ходил на Чудь, или Эстонцев, зимою: обратил в пепел  селения,  умертвил
жителей, взял в плен их жен и детей; но в другом походе сам  лишился  многих
воинов. Сей народ ненавидел Россиян как утеснителей, отрекался платить  дань
и сопротивлением отягчал свою долю. -  Сам  Великий  Князь  воевал  Литву  и
привел  в  Киев  великое  число  пленников.  Тогдашние  беспрестанные  войны
доставляли нашим Князьям и Боярам множество невольников, которые отчасти шли
в продажу, отчасти (как надобно думать) были расселяемы по деревням.
     Мстислав, по возвращении из Литвы, скончался [15 Апреля 1132 г.] на  56
году от рождения, заслужив имя Великого. Он умел властвовать, хранил порядок
внутри Государства, и если бы дожил до лет отца своего, то мог бы  утвердить
спокойствие России на долгое время. - Сей Великий Князь, вторично женатый на
дочери знатного Новогородца, Димитрия Завидича, имел от  нее  двух  сыновей:
Святополка и Владимира (кроме дочерей,  из  коих  одна  была  за  Всеволодом
Ольговичем Черниговским).
     Старшие их братья родились от Христины, первой супруги.
     Сверх  тогдашних  мнимых   ужасов,   солнечных   затмений   и   легкого
землетрясения  в  южной  России  (Августа  1,  1126   года)   действительным
несчастием княжения Мстиславова был  страшный  голод  в  северных  областях,
особенно же в Новогородской.
     От жестокого, совсем необыкновенного холода  вымерзли  озими,  глубокий
снег лежал до 30 Апреля, вода затопила нивы, селения, и  земледельцы  весною
увидели на полях, вместо зелени, одну грязь. Правительство не имело запасов,
и цена хлеба так возвысилась, что осьмина ржи в 1128 году  стоила  нынешними
серебряными деньгами около  рубля  сорока  копеек.  Народ  питался  мякиною,
лошадиным мясом, липовым листом, березовою корою,  мхом,  древесною  гнилью.
Изнуренные голодом люди скитались как привидения; падали мертвые на дорогах,
улицах и площадях.  Новгород  казался  обширным  кладбищем;  трупы  заражали
воздух смрадом тления, и наемники не успевали вывозить  их.  Отцы  и  матери
отдавали  детей  купцам  иноземным  в  рабство,  и  многие  граждане  искали
пропитания в странах  отдаленных.  "Новгород  опустел",  говорят  Летописцы:
однако ж  войско  его  чрез  год  уже  разило  неприятелей,  торговля  цвела
по-прежнему, купеческие суда ходили в Готландию и Данию.
     Заметим, что самая древнейшая из подлинных  Княжеских  грамот  Русских,
доныне нам известных, есть Мстиславова, данная им Новогородскому  Юрьевскому
монастырю, вместо крепости, на земли и судные пошлины, с приписью сына  его,
Всеволода, что он дарит тому же монастырю серебряное блюдо для  употребления
за братскою трапезою.



                                 Глава IX



     Неустройства. Дань Печорская.  Завоевание  Дерпта.  Битва  на  Ждановой
горе.  Кровопролитие  в  южной  России.  Изгнание   Князя   из   Новагорода.
Великодушие Василька Полоцкого.  Псков  отделился  от  Новагорода.  Устав  о
церковной дани.  Новогородцы  опять  изгоняют  Князя.  Междоусобие  в  южной
России. Мир и кончина Великого Князя. Столетняя вражда между потомками Олега
и Мономаха. Галицкое Княжение. Характер Владимирка. Борис  воюет  с  Королем
Венгерским; является в стане Короля Французского; убит изменником.

     Превосходные достоинства Мстислава удерживали частных Князей в границах
благоразумной умеренности: кончина его разрушила порядок.
     Граждане Киевские объявили Ярополка  Владимировича  Государем  своим  и
призвали его в столицу.  Согласно  с  торжественным  договором,  заключенным
между им и старшим братом, в исполнение  Мономахова  завещания,  он  уступил
Переяславль Всеволоду, сыну  Мстислава.  Сей  Князь  Новогородский,  приехав
туда, чрез несколько часов был изгнан дядею, Георгием Владимировичем, Князем
Суздальским и Ростовским, который заключил союз с меньшим братом  Андреем  и
боялся, чтобы Ярополк не сделал Всеволода  наследником  Киевского  престола.
Великий Князь убедил Георгия выехать из  Переяславля;  но,  чтобы  успокоить
братьев, отдал сию область другому племяннику, Изяславу  Мстиславичу,  Князю
Полоцкому. Таким образом слабость нового Государя  обнаружилась  в  излишней
снисходительности, и несчастные следствия доказали, сколь малодушие его было
вредно  для  Государства.  Новогородцы,  Ладожане  и   Псковитяне   (которые
составляли одну область) уже не хотели принять Всеволода.
     "Забыв клятву умереть с нами (говорили они), ты искал другого княжения:
иди же, куда тебе угодно!" Несчастный Князь должен был  удалиться.  Граждане
скоро одумались и возвратили  изгнанника;  но  власть  его  ограничилась,  и
Посадники, издревле знаменитые слуги Князей, сделались  их  совместниками  в
могуществе, будучи с  того  времени  избираемы  народом.  -  Полочане  также
воспользовались отсутствием  Изяслава:  выгнали  брата  его,  Святополка,  и
признали Князем своим Василька Рогволодовича, который возвратился  тогда  из
Царяграда.
     [1133-1134  гг.]  Новые  перемены  служили  только  поводом   к   новым
беспорядкам и неудовольствиям. Желая  совершенно  угодить  братьям,  Ярополк
склонил Изяслава уступить Переяславль дяде своему,  Вячеславу.  Племянник  в
замену получил Туров и Пинск, сверх его прежней Минской области; был доволен
и ездил в Уделы Мстиславичей, в Смоленск, в Новгород, собирать дары и налоги
для Ярополка.
     Достойно примечания, что Новгород, владея отдаленными странами нынешней
Архангельской губернии,  платил  за  них  Великим  Князьям  особенную  дань,
которая называлась печорскою. Но  скоро  верность  Изяслава  и  братьев  его
поколебалась: легкомысленный Вячеслав, жалея о своем бывшем уделе,  отнял  у
племянника Туров, а Георгий  Владимирович  взял  Переяславль,  отдав  за  то
Ярополку часть своей Ростовской и Суздальской  области.  Огорченный  Изяслав
прибегнул ко Всеволоду: сей Новогородский Князь незадолго  до  того  времени
победил мятежную Чудь, взял Юрьев, или Дерпт, основанный Великим  Ярославом,
и в надежде на свою  храбрость  обещал  брату  завоевать  для  него  область
Суздальскую. Он не сдержал слова: дошел только до реки Дубны и  возвратился.
Между тем в Новегороде господствовало неустройство:
     народ волновался, избирал, сменял Посадников и даже  утопил  одного  из
главных чиновников своих, бросив его с моста,  который  служил  Новогородцам
вместо скалы Тарпейской. Недовольные худым успехом Всеволодова  похода,  они
требовали войны и хотели снова идти к Суздалю.  Напрасно  Михаил,  тогдашний
Митрополит  Киевский,  приехав  к  ним,  старался  отвратить  их   от   сего
междоусобия: Новогородцы считали оное нужным для своей чести; не пустили  от
себя Митрополита и, несмотря на жестокость зимы, выступили в поле 31 декабря
[1133  г.];  с  удивительным  терпением  сносили  холод,  вьюги,  метели   и
кровопролитною битвою, 26 генваря, на долгое время прославили  Жданову  гору
(в нынешней Владимирской губернии);  потеряли  множество  людей,  убили  еще
более Суздальцев, но не  могли  одержать  победы;  возвратились  с  миром  и
немедленно  освободили  Митрополита,  который   предсказал   им   несчастные
следствия их похода.
     И южная Россия была в сие  время  феатром  раздора.  Ольговичи,  Князья
Черниговские, дружные тогда со  Мстиславичами,  объявили  войну  Ярополку  и
братьям его; призвали Половцев; жгли города, села; грабили, пленяли  Россиян
и заключили мир под Киевом. Изяслав был тут  же.  Он  не  ходил  вторично  с
Новогородцами в область Суздальскую: Великий  Князь  уступил  ему  Владимир,
Андрею, брату своему, Переяславль, а Ростов  и  Суздаль  возвратил  Георгию,
который сверх того удержал за собою Остер  в  южной  России.  В  сем  случае
Новогородцы поступили как истинные, добрые сыны отечества:  не  хотев  взять
участия в междоусобии, они прислали своего  Посадника  Мирослава  и  наконец
Епископа Нифонта,  обезоружить  Князей  словами  благоразумия.  Нифонт,  муж
строгой добродетели, сильными убеждениями тронул  их  сердца  и  более  всех
способствовал заключению мира.
     [1135 г.] Но чрез несколько месяцев опять возгорелась война,  и  Князья
Черниговские новыми  злодействами  устрашили  бедных  жителей  Переяславской
области.
     В жестокой битве, на берегах Супоя, Великий Князь лишился всей  дружины
своей; она гналась за Половцами и была отрезана неприятелями: ибо Ярополк  с
большею частию войска малодушно оставил место  сражения.  Пленив  знатнейших
Бояр, Ольговичи взяли и знамя  Великого  Князя.  Василько,  сын  Мономаховой
дочери, Марии, и Греческого Царевича Леона,  находился  в  числе  убитых.  -
Завоевав Триполь, Халеп, окрестности Белагорода,  Василева,  победители  уже
стояли на берегах Лыбеди, когда Ярополк,  готовый  ко  вторичной  битве,  но
ужасаясь кровопролития, вопреки мнению братьев предложил  мир  и  согласился
уступить Ольговичам Курск с частию Переяславской области. Митрополит ходил к
ним в стан и приводил их к целованию креста, по тогдашнему обычаю.
     [1136  г.]  Между  тем  Новогородцы,  миря  других,   сами   не   умели
наслаждаться внутреннею тишиною. Князь был  жертвою  их  беспокойного  духа.
Собрав граждан Ладожских, Псковских, они торжественно осудили  Всеволода  на
изгнание, ставя ему в вину, 1) что "он не блюдет  простого  народа  и  любит
только забавы, ястребов и собак; 2) хотел княжить в Переяславле; 3)  ушел  с
места битвы на Ждановой горе прежде всех  и  4)  непостоянен  в  мыслях:  то
держит сторону Князя Черниговского, то пристает ко врагам его". Всеволод был
заключен в Епископском доме с женою, детьми и тещею, супругою Князя Святоши;
сидел как преступник 7 недель  за  всегдашнею  стражею  тридцати  воинов,  и
получил  свободу,  когда  Святослав  Ольгович,  брат  Князя   Черниговского,
избранный народом, приехал княжить в Новгород. Оставив  там  аманатом  юного
сына своего, Владимира, Всеволод искал защиты Ярополковой, и  добросердечный
Великий Князь, забыв вину сего племянника (хотевшего прежде, в  досаду  ему,
овладеть  Суздальскою  землею),  дал  изгнаннику  Вышегород;  но  равнодушно
смотрел на то, что древняя столица Рюрикова, всегдашнее достояние  Государей
Киевских, уже не признавала над собою их власти.
     [1137 г.] Мятеж продолжался в  Новегороде.  Всеволод  имел  там  многих
ревностных друзей, ненавистных народу, который одного из них, именем Георгия
Жирославича, бросил в Волхов. Сии люди, не  теряя  надежды  успеть  в  своем
намерении, хотели даже застрелить Князя Святослава. Сам Посадник  держал  их
сторону и наконец с некоторыми знатными Новогородцами и Псковитянами ушел ко
Всеволоду,  сказывая  ему,  что  все  добрые  их   сограждане   желают   его
возвращения. Рожденный, воспитанный с ними, сей Князь  любил  Новогород  как
отчизну и неблагодарных его жителей как братьев; тосковал  в  изгнании  и  с
сердечною радостию спешил приближиться к своей  наследственной  столице.  На
пути встретил его с дружиною Василько Рогволодович, Князь Полоцкий,  в  1129
году сосланный Мстиславом в Константинополь: он имел случай отмстить сыну за
жестокость отца; но Василько был великодушен: видел Всеволода в несчастии  и
клялся забыть древнюю вражду; желал ему добра и сам с  честию  проводил  его
чрез свои области.
     Псковитяне с искренним усердием приняли Всеволода:  Новогородцы  же  не
хотели об нем слышать и, сведав, что он уже во Пскове, разграбили  домы  его
доброжелателей, а других обложили пенями, и  собранные  1500  гривен  отдали
купцам на заготовление нужных  вещей  для  войны.  Святослав  призвал  брата
своего, Глеба, из Курска; призвал  самых  Половцев.  Уже  варвары  надеялись
опустошить северную Россию, как они с  жестоким  отцом  сего  Князя  грабили
южную; но Псковитяне решились быть друзьями Всеволода: завалив все дороги  в
дремучих лесах своих, они взяли такие  меры  для  обороны,  что  устрашенный
Святослав не хотел идти далее Дубровны и возвратился.  Таким  образом  город
Псков сделался на время особенным Княжением:
     Святополк Мстиславич наследовал сию область по  кончине  брата  своего,
набожного, благодетельного  Всеволода-Гавриила,  коего  гробницу  и  древнее
оружие доныне показывают в тамошней соборной церкви.
     Новогородцы, избрав Святослава,  объявили  себя  неприятелями  Великого
Князя, также Суздальского и Смоленского. Псковитяне не хотели иметь  с  ними
сношения; ни Василько, Князь Полоцкий, верный союзник  Всеволодов.  Лишенные
подвозов, они терпели недостаток в хлебе (которого осьмина  стоила  тогда  в
Новегороде  7  резаней),  и  неудовольствие  народное  обратилось  на  Князя
невинного.  Одно  духовенство  имело   некоторую   причину   жаловаться   на
Святослава: ибо он сочетался каким-то незаконным  браком  в  Новегороде,  не
уважив запрещения Епископского  и  велев  обвенчать  себя  собственному  или
придворному Иерею. За  то  сей  Князь  старался  обезоружить  Нифонта  своею
щедростию, возобновить древний устав Владимиров о церковной дани,  определив
Епископу брать, вместо десятины  от  Вир  и  продаж,  100  гривен  из  казны
Княжеской, кроме уездных оброков и пошлины с купеческих судов. Но  Святослав
не мог успокоить народа и был изгнан с бесчестием. Желая  защитить  себя  от
мести Ольговичей, граждане оставили в залог  у  себя  его  Бояр  и  Княгиню;
сослали ее в монастырь Св. Варвары и призвали в Новгород  Ростислава,  внука
Мономахова, сына Георгиева; заключили мир с Великим Князем,  Псковитянами  и
хвалились своею мудрою  Политикою.  -  Горестный  Святослав,  разлученный  с
женою, на пути своем в Чернигов был остановлен смоленскими жителями и заперт
в монастыре Смядынском:  ибо  Ольговичи  снова  объявили  тогда  войну  роду
Мономахову.
     Сии беспокойные Князья вместе с Половцами ограбили селения и города  на
берегах Сулы. Андрей Владимирович не мог отразить их, ни иметь скорой помощи
от братьев, которые, в надежде на мир, распустили войско. Он не  хотел  быть
свидетелем бедствия своих подданных и спешил уехать из Переяславля,  оставив
их в добычу врагам и не менее хищным Наместникам. Заключение Святослава  еще
более  остервенило  жестоких  Ольговичей;  пылая  гневом,  они   как   тигры
свирепствовали в южной России, взяли Прилук, думали осадить Киев. Но Ярополк
собрал  уже  сильную  рать,  заставил  их  удалиться  и  скоро  приступил  к
Чернигову. Не только все Российские Князья соединились с ним,  но  и  Венгры
дали ему войско: в стане его находились еще около 1000 конных Берендеев  или
Торков.  Жители  Черниговские  ужаснулись  и  требовали  от  своего   Князя,
Всеволода, чтобы он старался умилостивить  Ярополка.  "Ты  хочешь  бежать  к
Половцам, - говорили они: - но варвары не спасут  твоей  области:  мы  будем
жертвою врагов. Пожалей о народе и смирися. Знаем человеколюбие  Ярополково:
он не радуется кровопролитию и гибели Россиян".  Черниговцы  не  обманулись:
Великий Князь, тронутый молением Всеволода, явил редкий  пример  великодушия
или слабости: заключив мир, утвержденный с обеих сторон  клятвою  и  дарами,
возвратился в Киев и скончался [18 Февраля 1139 г.].
     Сей Князь, подобно Мономаху, любил добродетель, как уверяют  Летописцы;
но он не знал, в чем состоит добродетель Государя. С его времени началась та
непримиримая вражда между потомками Олега Святославича и Мономаха, которая в
течение целого века была главным несчастием России:  ибо  первые  не  хотели
довольствоваться своею наследственною областию и не могли,  завидуя  вторым,
спокойно видеть их на престоле Великокняжеском.
     Вместе с другими Россиянами находилась под  Черниговом,  в  Ярополковом
стане, и вспомогательная дружина Галицкая: так с сего времени  называется  в
летописях юго-западная  область  России,  где  сын  Володарев,  честолюбивый
Владимирко, господствуя вместе с братьями, перенес свою особенную столицу на
берег Днестра, в Галич, и прославился мужеством. Он не мог забыть  коварного
злодеяния Ляхов, столь бесчестно пленивших Володаря, и мстил им  при  всяком
случае. Какой-то знатный Венгерец,  Болеславов  Вельможа,  начальник  города
Вислицы, изменив Государю, тайно звал Галицкого Князя в ее богатую  область.
Владимирко без сопротивления завладел оною и сдержал данное Венгерцу  слово:
осыпал его золотом, ласкою, почестями; но, гнушаясь злодеянием, велел  тогда
же ослепить сего изменника и  сделать  евнухом.  "Изверги  не  должны  иметь
детей, им подобных", - сказал  Владимирко,  хотев  таким  образом  согласить
природную ненависть к Полякам с любовию к добродетели.  Он  удовольствовался
взятою добычею и не  мог  удержать  за  собою  Вислицы.  Польские  Летописцы
говорят, что Болеслав старался отмстить ему таким  же  грабежом  в  Галицкой
области: свирепствовал огнем и мечом, плавал в крови невинных  земледельцев,
пастырей, жен, и возвратился с чecmuю. Тогдашние ужасы  войны  без  сомнения
превосходили нынешние и казались  не  злодейством,  но  ее  принадлежностию,
обыкновенною и необходимою.
     Владимирко - то враг, то союзник венгров -  участвовал  также  в  войне
Бориса, сына Евфимии, Мономаховой дочери, с  Королем  Белою  Слепым.  Еще  в
утробе матери осужденный на изгнание и воспитанный в нашем отечестве, Борис,
возмужав, хотел мечом доказать силу наследственных прав своих  и  вступил  в
Венгрию с  Россиянами,  его  союзниками,  и  с  Болеславом  Польским;  но  в
решительной битве не выдержал первого удара Немцев и бежал  как  малодушный,
не умев воспользоваться благорасположением многих Венгерских  Бояр,  которые
думали, что он был законный сын их Государя и  что  Коломан  единственно  по
ненависти своей к  Российской  крови  изгнал  супругу,  верную  и  невинную.
Напрасно искав защиты Немецкого Императора, Борис чрез несколько лет  явился
в стане Людовика VII, когда сей  Французский  Монарх  шел  чрез  Паннонию  в
Обетованную землю. Узнав о том, Гейза, Король  Венгерский,  требовал  головы
своего опасного неприятеля; но Людовик сжалился над несчастным и, призвав на
совет Епископов, объявил Послам Гейзы, что требование их Короля не  согласно
ни с честию,  ни  с  Верою  Христианскою.  Борис,  женатый  на  родственнице
Мануила,  Греческого  Императора,  удалился  в  Царьград,  выехав  тайно  из
Французского стана на коне Людовиковом; воевал еще с  Гейзою  под  знаменами
Мануила и был застрелен изменником, Половецким воином, в 1156 году. Сын его,
младший   Коломан,   известный   храбростию,   служил   после    Грекам    и
правительствовал в Киликии.



                                  Глава Х



     Всеволод изгоняет Вячеслава. Междоусобия.  Мужество  Андрея.  Честность
Всеволода. Его благоразумие.  Равнодушие  Новогородцев  к  Княжеской  чести.
Беспокойства  в  Новегороде.  Смерть  Андрея  Доброго.   Грабежи.   Хитрость
Всеволода. Россияне в Польше. Первая вражда Георгия с Изяславом. Мореходство
Новогородцев. Браки. Поход на  Галич.  Иоанн  Берладник.  Всеволод  избирает
наследника.  Дела  Польские.  Война  с  Галицким  Князем.  Мужество  Воеводы
Звенигородского. Кончина Всеволода.

     Вячеслав,  Князь  Переяславский,  спешил  в   Киев   быть   наследником
Ярополковым, и Митрополит, провождаемый народом, встретил  его  [22  Февраля
1139 г.] как Государя. Но Всеволод Ольгович не  дал  ему  времени  утвердить
власть свою: узнав в Вышегороде о  кончине  Ярополковой,  немедленно  собрал
войско; обступил Киев и зажег предместие Копыревское.  Устрашенный  Вячеслав
послал Митрополита сказать Всеволоду: "Я не хищник; но ежели  условия  наших
отцев не кажутся тебе законом священным, то будь Государем Киевским:  иду  в
Туров". Он действительно уехал из столицы, а Всеволод с  торжеством  сел  на
престоле Великокняжеском, дав светлый пир Митрополиту и Боярам;  вино,  мед,
яства, овощи были развозимы для народа; церкви и монастыри получили  богатую
милостыню. - К неудовольствию брата своего, Игоря, Всеволод  отдал  Чернигов
сыну Давидову, Владимиру.
     Новый Великий Князь изъявил желание  остаться  в  мире  с  сыновьями  и
внуками Мономаха; но они не хотели ехать к нему, замышляя  свергнуть  его  с
престола.
     Тогда Всеволод решился  отнять  у  них  владения  и  послал  Воевод  на
Изяслава Мстиславича. Сия рать, объятая ужасом прежде битвы, возвратилась  с
уничижением  и  стыдом.  В  намерении  загладить  первую  неудачу,  Всеволод
приказал брату Князя Черниговского, Изяславу Давидовичу, вместе с  Галицкими
Князьями воевать область Туровскую и Владимирскую;  а  сам  выступил  против
Андрея, гордо объявив ему, чтобы он ехал в Курск и  что  Переяславль  должен
быть уделом Святослава Ольговича.
     Великодушный Андрей издавна не боялся врагов  многочисленных.  "Нет!  -
ответствовал сей Князь: - дед, отец  мой  княжили  в  Переяславле,  а  не  в
Курске; здесь моя отчина и дружина верная:  живой  не  выйду  отсюда.  Пусть
Всеволод обагрит свои руки моею  кровию!  Не  он  будет  первый:  Святополк,
подобно ему властолюбивый, умертвил так же  Бориса  и  Глеба;  но  долго  ли
пользовался  властию?"  Великий  Князь  стоял  на  берегах  Днепра  и  велел
Святославу изгнать Андрея: но мужественный  сын  Мономахов,  обратив  его  в
бегство, купил победою мир. К чести Всеволода сказано в летописи, что он  во
время  договоров,  видя  ночью  сильный  пожар  в  Переяславле,   не   хотел
воспользоваться оным. Сии два Князя, обещав забыть  вражду,  чрез  несколько
дней съехались в Малотине для заключения союза с Ханами Половецкими.
     Между  тем  Владимирко   Галицкий   с   Иоанном   Васильковичем,   брат
Черниговского Князя с  Половцами  и  Ляхи,  союзники  Всеволодовы,  вошли  в
область Изяславову и Туровскую. Но гордый Владимирко,  стыдясь  быть  слугою
или  орудием  Государя  Киевского,  искал  в  юном,  мужественном   Изяславе
Мстиславиче не врага, а  достойного  сподвижника  в  опасностях  славы:  они
встретились в поле для того, чтобы расстаться друзьями. Ляхи  же  и  Половцы
удовольствовались одним грабежом.
     Сим  война  кончилась.  Благоразумный  Всеволод  не  отвергнул   мирных
предложений  Изяслава  и  дяди  его,  Вячеслава  Туровского;  дал  слово  не
тревожить их в наследственных Уделах  и  желал  согласить  своечестолюбие  с
государственною тишиною.
     [1140-1142 гг.] Еще Георгий Владимирович, Князь Суздальский,  оставался
его врагом, прибыл в Смоленск  и  требовал  войска  от  Новогородцев,  чтобы
отмстить Всеволоду. Юный Князь их,  Ростислав,  представлял  им  обязанность
вступиться за честь Мономахова Дому; но  думая  о  выгодах  мирной  торговли
более, нежели о чести Княжеской, они не хотели вооружиться. Ростислав ушел к
отцу: Георгий в наказание отнял у Новогородцев  Торжок.  Сии  люди  выгоняли
Князей, но не могли жить без них:
     звали к себе вторично Святослава  и  в  залог  верности  дали  аманатов
Всеволоду.
     Святослав приехал; однако  ж  спокойствия  и  тишины  не  было.  Распри
господствовали  в  сей  области.  Князь  и  любимцы  его  также  питали  дух
несогласия и мстили личным врагам: некоторых знатных Бояр сослали в Киев или
заключили в оковы; другие бежали в  Суздаль.  Всеволод  хотел  послать  сына
своего на место брата, и граждане, в надежде иметь лучшего Князя,  отправили
за ним Епископа Нифонта в Киев. Тогда, не уверенный  в  своей  безопасности,
Святослав уехал тайно  из  Новагорода  вместе  с  Посадником  Якуном.  Народ
озлобился; догнал несчастного любимца Княжеского, оковал цепями и заточил  в
область Чудскую, равно как и брата Якунова, взяв с них 1100 гривен пени. Сии
изгнанники скоро нашли верное убежище там же, где  и  враги  их:  при  Дворе
Георгия  Владимировича,  и,   благословляя   милостивого   Князя,   навсегда
отказались от своего мятежного отечества.
     Уже сын Всеволодов был на пути с Нифонтом и доехал до Чернигова,  когда
ветреные новогородцы, переменив мысли, дали знать  Великому  Князю,  что  не
хотят ни сына, ни ближних его и что один  род  Мономахов  достоин  управлять
ими. Оскорбленный Всеволод задержал их Послов и самого Нифонта. Узнав о том,
Новогородцы объявили Всеволоду, что они  покорны  ему  как  общему  Государю
России, желая от его руки иметь властителем  своим  брата  Великой  Княгини,
Святополка или Владимира Мстиславичей. Однако же сия уклонность не  смягчила
Всеволода, который призвал к себе обоих меньших шурьев и дал им  Брестовскую
область, для того, чтобы они не соглашались княжить в Новегороде и чтобы его
беспокойные жители испытали все бедствия безначалия.
     В самом деле, Новогородцы,  лишенные  защиты  Государя,  были  всячески
притесняемы: никто не хотел везти к ним хлеба, и купцы их,  остановленные  в
других городах Российских, сидели по темницам. Они терпели  девять  месяцев,
избрав в Посадники врага  Святославова,  именем  Судилу,  который  вместе  с
другими единомышленниками  возвратился  из  Суздаля:  наконец  прибегнули  к
Георгию Владимировичу и звали его к  себе  правительствовать.  Он  не  хотел
выехать из своей верной области, но  вторично  дал  им  сына  и  скоро  имел
причину раскаяться:  ибо  Всеволод,  в  досаду  ему,  занял  Остер  (городок
Георгиев), а Новогородцы - сведав, что Великий Князь, в удовольствие супруге
или брату ее, Изяславу Мстиславичу, согласился наконец исполнить их  желание
и что шурин его, Святополк, уже к ним  едет  -  заключили,  по  обыкновению,
Георгиева сына в Епископском доме. Капитолий граничил в  Риме  с  Тарпейскою
скалою: в Новегороде престол  с  темницею!  Боялся  ли  народ  остаться  без
властителя и на всякий случай берег  смененного?  Или,  упоенный  дерзостию,
хотел явить его преемнику разительный пример своего могущества, поручая  ему
вывести бывшего Князя из темницы?  Как  скоро  Святополк  приехал,  граждане
отпустили Ростислава к отцу.
     В сие время, к общей горести, преставился Андрей Владимирович, в  летах
мужества, заслужив имя Доброго и не уронив чести Мономахова  Дому.  Вячеслав
был его наследником, но медлил  выехать  из  Турова.  "Иди  в  свою  отчину,
Переяславль, - говорили ему Послы Всеволодовы: - Туров  есть  древний  город
Киевский, отдаю его моему сыну". Тихий Вячеслав жил спокойнее и безопаснее в
западной России: соседство с Половцами  требовало  деятельной  осторожности,
несогласной с его миролюбием. Принужденный исполнить требование Всеволодово,
он увидел, что Россия имела своих  Половцев:  Игорь  и  Святослав  Ольговичи
объявили ему войну.
     Недовольные тем, что Великий Князь наградил  сына  Уделом  и  не  хотел
отдать им ни Северского Новагорода, ни земли Вятичей, они вступили в  тесный
союз  с  Князьями  Черниговскими,  сыновьями  Давида,  и  надеялись  оружием
приобрести  себе  выгодные  Уделы;  опустошили  несколько  городов   Георгия
Владимировича Суздальского, захватив везде скот и товары; напали на  область
Переяславскую  и  два  месяца  жгли  села,  травили  хлеб,  разоряли  бедных
земледельцев. Вячеслав слышал стон людей, смотрел на дым  пылающих  весей  и
сидел  праздно  в  городе,  ожидая  защиты  от  Всеволода  и  своих  храбрых
племянников,  Мстиславичей.  Великий  Князь  действительно  отрядил  к  нему
Воеводу  с  конницею  Печенежскою;   с   другой   стороны   пришел   Изяслав
Владимирский; а брат его, Князь Смоленский, завладел городами  Черниговскими
на берегах Сожа. Инок Святоша был еще жив: Всеволод  послал  его  усовестить
хищников.
     Наконец они смирились. Великий  Князь  отдал  Игорю  Юрьев  и  Рогачев,
Святославу Черториск и Клецк, а Давидовичам Брест и Дрогичин, хитрым образом
уничтожив опасный союз сих Князей с  его  братьями.  Но  последние  вторично
изъявили досаду, когда Вячеслав, с согласия Всеволодова, уступил Переяславль
Изяславу Мстиславичу, снова взяв себе Туров, и  когда  сын  Великого  Князя,
юный Святослав, на обмен получил Владимирскую область. "Брат наш, - говорили
Ольговичи, - думает только о сыне, дружится с своими  ненавистными  шурьями,
окружил себя ими и не дает нам ни одного богатого города". Тщетно желали они
поссорить его с добрыми Мстиславичами: Великий Князь не внимал  злословию  и
хотел внутреннего спокойствия.
     [1143-1144 гг] Утвердив  себя  на  престоле  Киевском,  он  велел  сыну
Святославу вместе с Изяславом Давидовичем  и  Владимирком  Галицким  идти  в
Польшу, где Герцог Владислав,  зять  Великого  Князя,  ссорился  с  меньшими
братьями: с Болеславом (также зятем Всеволодовым) и с другими. К  несчастию,
Россияне, призванные восстановить тишину Государства, действовали как  враги
оного и вывели множество пленных Ляхов, более мирных, нежели ратных.
     Уверенный в искреннем дружелюбии Всеволода, Изяслав  Мстиславич  хотел,
кажется, примирить его и с дядею, Георгием Владимировичем, и для того  ездил
к нему в Суздаль; но сии два Князя не  согласились  в  мыслях  и  расстались
врагами:  что,  ко  вреду  Государства,  имело  после  столь  кровопролитные
следствия.  В  сем  путешествии  Изяслав  виделся  с  верным  братом  своим,
Ростиславом  Смоленским,  и  пировал  на   свадьбе   Князя   Новогородского,
Святополка,  которого  невеста  была   привезена   из   Моравии:   вероятно,
родственница Богемского Короля Владислава. Новгород  успокоился:  купеческие
суда его ходили за море, привозили иноземные товары в Россию  ив  1142  году
мужественно  отразили  флот  Шведского  Короля,  выехавшего  на   разбой   с
шестидесятью ладиями и с Епископом.  Финляндцы,  дерзнув  грабить  Ладожскую
область, были побиты ее жителями и Корелами, Новогородскими данниками.

     Желая прекратить наследственную вражду между  потомством  Рогнединым  и
Ярослава  Великого,  благоразумный  Всеволод  женил   сына   своего,   юного
Святослава, на дочери Василька Полоцкого; а Изяслав Мстиславич выдал свою за
Рогволода Борисовича, позвав к себе, на свадебный  пир,  Всеволода,  супругу
его и Бояр Киевских.  Но,  веселясь  и  пируя,  Князья  рассуждали  о  делах
государственных: Всеволод  убедил  их  восстать  общими  силами  на  гордого
Владимирка, который по смерти братьев, Ростислава и Васильковичей,  сделался
единовластителем  в  Галиче,  хотел  даже  изгнать   Всеволодова   сына   из
Владимирской области и возвратил Великому Князю так называемую крестную, или
присяжную грамоту в знак объявления войны. Ольговичи, Князь  Черниговский  с
братом, Вячеслав Туровский с племянниками Изяславом, Ростиславом Смоленским,
Борисом и Глебом, сыновьями умершего Всеволодка Городненского, сели на коней
и пошли к Теребовлю, соединясь с Новогородским Воеводою Неревиным и Герцогом
Польским, Владиславом.
     Владимирко услышал грозную весть: призвал в союз Венгров и  выступил  в
поле с Баном, дядею Короля Гейзы. Река Серет  разделяла  войска,  готовые  к
битве.
     Всеволод искал переправы: Князь Галицкий, не выпуская его из вида,  шел
другим берегом и в седьмой день стал на горах, ожидая нападения; но Всеволод
не хотел сразиться: ибо место благоприятствовало его  противнику.  Когда  же
Изяслав Давидович, брат Черниговского Князя, с отрядом наемных Половцев взял
Ушицу  и  Микулин  в  земле  Галицкой:  тогда  Великий  Князь  приступил   к
Звенигороду. Вслед за неприятелем Владимирко сошел в долины. Видя  стан  его
на другой стороне города, за мелкою  рекою,  Всеволод  тронулся  с  места  в
боевом порядке и хитро обманул неприятеля: вместо того, чтобы вступить с ним
в битву, зашел ему в тыл, расположился на высотах, отрезал его от  Перемышля
и Галича, оставив между собою и городом вязкие болота. Дружина  Владимиркова
оробела. "Мы стоим здесь, - говорили его Бояре и воины, - а враги могут идти
к столице, пленить наши семейства". Князь Галицкий, не  имея  надежды  сбить
многочисленное войско с  неприступного  места,  начал  переговоры  с  братом
Всеволодовым: склонил его на свою сторону; требовал мира и дал  слово  Игорю
способствовать ему, по смерти Всеволода, в восшествии на  престол  Киевский.
Великий Князь не соглашался. "Но ты хочешь сделать меня своим наследником, -
сказал Игорь брату: - оставь же мне благодарного и могущественного союзника,
столь нужного в нынешних обстоятельствах России!" Всеволод исполнил  наконец
его волю и в тот же день обнял Князя Галицкого как друга;  взял  с  него  за
труд 1200 гривен серебра,  роздал  оные  союзным  Князьям  и  возвратился  в
столицу, доказав, что умеет  счастливо  воевать,  а  не  умеет  пользоваться
воинским счастием.
     [1145 г.] Мир не  продолжился.  Брат  Владимирков,  Ростислав,  оставил
сына, именем Иоанна, прозванного Берладником, у коего  дядя  отнял  законное
наследство: сей юноша жил в Звенигороде и снискал любовь  народа.  Пользуясь
отсутствием Владимирка, уехавшего в Тисменицу для звериной  ловли,  Галичане
призвали  к  себе  Иоанна  и  единодушно  объявили  своим  Князем.   Гневный
Владимирко приступил к городу. Жители сопротивлялись мужественно; но Иоанн в
ночной вылазке был отрезан от городских ворот: пробился сквозь  неприятелей,
ушел к Дунаю  и,  наконец,  в  Киев.  Галичане  сдалися.  Склонный  более  к
строгости, нежели к милосердию, Владимирко плавал в их  крови  и  с  досадою
слышал, что Великий  Князь  взял  его  племянника  под  защиту  как  невинно
гонимого.
     Однако ж Всеволод еще не думал нарушить мира, слабый здоровьем и  сверх
того озабоченный  неустройствами  Польши,  где  любезный  ему  зять,  Герцог
Владислав, не мог ужиться в согласии с братьями.  Созвав  Князей  во  дворце
Киевском, Всеволод  сказал  им,  что  он,  предвидя  свою  кончину,  подобно
Мономаху и Мстиславу избирает наследника и что Игорь будет Государем России.
Князья долженствовали присягнуть  ему:  Черниговские  и  Святослав  Ольгович
исполнили его волю. Изяслав Мстиславич долго колебался; однако же не дерзнул
быть ослушником.  Успокоенный  сим  торжественным  обрядом,  Всеволод  начал
говорить  о  делах  Польских.  "Пекись  единственно  о  своем   здравии,   -
ответствовал Игорь: - мы, верные твои братья, утвердим Владислава на троне".
Игорь, предводительствуя войском, вступил в Польшу. Кровопролития  не  было:
меньшие братья Владиславовы, стоявшие в укрепленном  стане  за  болотом,  не
хотели обороняться и, прибегнув к суду  наших  Князей,  уступили  Владиславу
четыре города, а России Визну. Несмотря на то, Игорь возвратился с добычею и
с  пленниками.  Владислав  же  скоро  утратил  престол,  заслужив  ненависть
народную гонением единокровных и несправедливою казнию знаменитого  Вельможи
Петра, коему он отрезал язык, выколол  глаза  и  таким  образом,  по  словам
нашего летописца, отмстил за Российского Князя Володаря, в 1122 году коварно
плененного сим Вельможею.
     [1146 г.] Владислав  бежал  к  тестю,  в  надежде  на  его  помощь;  но
Всеволод, удостоверенный тогда в неприятельских  замыслах  Галицкого  Князя,
выступал  в  поход  с  дружинами  Киевскою,   Черниговскою,   Переяславскою,
Смоленскою, Туровскою, Владимирскою и с союзными дикими  Половцами,  оставив
Святослава Ольговича в столице. Успех не ответствовал  ни  силе  войска,  ни
славе предводителя. Оно шло с трудом неописанным:  ибо  дожди  согнали  снег
прежде времени; конница тонула в грязи. Всеволод осадил наконец Звенигород и
сжег внешние укрепления,  однако  ж  не  мог  овладеть  крепостию:  ибо  там
начальствовал мужественный Воевода,  Иван  Халдеевич,  который,  узнав,  что
жители в общем совете положили сдаться,  умертвил  трех  главных  виновников
сего Веча и сбросил искаженные трупы их с городской стены. Народ  ужаснулся,
и страх имел действие храбрости: Звенигородцы с утра до  вечера  бились  как
отчаянные.  Всеволод  отступил  и  возвратился  в  Киев,  где  скоро   начал
готовиться к новой войне, сведав, что Владимирко взял Прилуку.  Но  жестокая
болезнь похитила обнаженный меч из руки его. Отвезенный в Вышегород -  место
славное тогда чудесами Святых Мучеников, Бориса и  Глеба,  -  Великий  Князь
напрасно ждал облегчения;  объявил  Игоря  своим  преемником,  велел  народу
присягнуть ему в  верности  и  послал  зятя  своего,  Владислава  Польского,
напомнить Изяславу Мстиславичу данную им клятву. С таким же увещанием  ездил
Боярин, Мирослав Андреевич, к  Князьям  Черниговским,  которые,  согласно  с
Изяславом, ответствовали, что они, уступив старейшинство Игорю,  не  изменят
совести. Тогда [1 Августа 1146 г.] Всеволод спокойно  закрыл  глаза  навеки:
Князь  умный  и  хитрый,  памятный  отчасти  разбоями  междоусобия,  отчасти
государственными благодеяниями!
     Достигнув престола Киевского,  он  хотел  устройства  тишины;  исполнял
данное слово, любил справедливость и повелевал с твердостию;  одним  словом,
был лучшим из Князей Олегова мятежного рода.



                                 Глава XI



     Вече в Киеве. Измена Киевлян. Речь Изяслава. Корыстолюбие  Черниговских
Князей. Предательство. Игорь взят в плен. Грабеж в Киеве.

     Игорь,  предав  земле  тело  Всеволода,  собрал  Киевлян  среди   двора
Ярославова, требовал вторичного обета верности и распустил их.  Но  граждане
еще не были довольны, открыли Вече и звали Князя.  Приехал  один  брат  его,
Святослав, и спрашивал, чего они желают? "Правосудия, - ответствовал  народ:
- Тиуны Всеволодовы угнетали слабых: Ратша опустошил Киев, Тудор  Вышегород.
Святослав! дай клятву за себя и за брата, что вы сами будете нам судиями или
вместо себя изберете Вельмож достойнейших". Он сошел  с  коня  и  целованием
креста уверил  граждан,  что  новый  Князь  исполнит  все  обязанности  отца
Россиян; что хищники не останутся Тиунами; что лучшие Вельможи  заступят  их
место и будут довольствоваться  одною  уставленною  пошлиною,  не  обременяя
судимых никакими иными налогами.  "Мы  благодарны,  -  сказали  граждане:  -
теперь не сомневайтесь в нашей верности". То же обещал их Послам сам Великий
Князь Игорь и, думая, что дело кончилось, сел спокойно за обед; но  мятежная
чернь устремилась грабить дом  ненавистного,  богатого  Ратши.  Святослав  с
дружиною едва мог восстановить порядок.
     Такое начало не  обещало  хороших  следствий.  Игорь  же,  слушая  злых
Вельмож, которые в народном угнетении видели собственную пользу, не исполнил
данного гражданам слова, и хищники остались Тиунами. Тогда Киевляне,  думая,
что  Государь-клятвопреступник  уже  не  есть   Государь   законный,   тайно
предложили Изяславу Мстиславичу быть Великим  Князем.  Любовь  к  Мономахову
роду не угасла в их сердце, и сей внук  его  отличался  доблестию  воинскою.
Взяв в церкви Св.
     Михаила благословение у Епископа Евфимия, он с верною дружиною выступил
из Переяславля. На пути встретились ему  Послы  Черных  Клобуков  и  городов
Киевской области. "Иди, Князь добрый! - говорили они: - мы все за  тебя;  не
хотим Ольговичей. Где увидим твои знамена, там и будем". Собрав  на  берегах
Днепра войско многочисленное, бодрый Изяслав стал посреди  оного  и  сказал:
"Друзья и братья! Я не спорил о старейшинстве с достойным  Всеволодом,  моим
зятем, чтив его как второго отца. Но Игорь и Святослав должны ли  повелевать
нами? Бог рассудит меня с ними. Или паду славно  пред  вашими  глазами,  или
сяду на престоле моего деда и родителя!" Он повел войско к Киеву.
     Уже новый Великий Князь знал опасность: ибо Изяслав, уведомленный им  о
восшествии его на престол, не  только  не  ответствовал  ему  ни  слова,  но
удержал и Посла неволею в Переяславле. Игорь требовал вспоможения от  Князей
Черниговских:   они   торговались;   хотели   многих    городов;    наконец,
удовлетворенные во всем, готовились идти к брату. Их медленность и  коварная
измена знаменитейших чиновников погубили его.
     Тысячский Улеб пользовался  доверенностию  Всеволода  и  был  утвержден
Игорем в своем важном сане: также и первый Боярин,  Иоанн  Войтишич,  верный
слуга Мономахов, завоеватель городов дунайских. Желая добра Изяславу, они не
устыдились предательства: изъявляли усердие Игорю и  в  то  же  время  тайно
ссылались с его врагом, советуя ему спешить к Киеву. Изяслав приближился.
     Ольговичи, готовые к битве, и сын  Всеволодов,  Святослав,  стояли  вне
города с своими дружинами; а Киевляне особенно, на  могиле  Олеговой.  Вдруг
открылась измена: Игорь увидел, что хоругвь Изяслава  развевается  в  полках
Киевских; что Тысячский сего Князя предводительствует ими; что  Улеб,  Иоанн
Войтишич и многие единомышленники их,  повергнув  свои  знамена,  бегут  под
Изяславовы;  что  Берендеи  пред  самими   Златыми   вратами   грабят   обоз
Великокняжеский.   Еще   Игорь   не   терял   бодрости.   "Враг   наш   есть
клятвопреступник: Бог  нам  поможет",  -  говорил  он  и  хотел  ударить  на
Изяслава, стоявшего за озером. Надлежало обойти оное, и когда многочисленная
дружина Игорева стеснилась между глубокими дебрями, Черные  Клобуки  заехали
ей в тыл.  Изяслав  напал  спереди,  смял  неприятеля,  разил  бегущих  -  и
торжествуя вошел в Киев, где народ вместе с  Иереями,  облаченными  в  ризы,
проводил  его  в  храм  Софийский  благодарить  Небо  за  победу  и  престол
Великокняжеский.- Несчастного Игоря, слабого ногами,  схватили  [17  августа
1146 г.] в болоте, где увяз его конь; держали несколько дней в монастыре  на
Выдобичах и заключили в темнице  Иоанновской  Обители,  в  Переяславле.  Сей
Князь, за  кратковременное  удовольствие  честолюбия  наказанный  неволею  и
стыдом, не имел и последнего утешения злосчастных: никто не жалел об  нем  -
кроме верного брата, Святослава, который с малою дружиною  ушел  в  Новгород
Северский. Племянник их, Святослав Всеволодович, хотел скрыться  в  Киевской
Обители Св. Ирины: представленный Изяславу, он был им обласкан  как  любимый
сын; но верные слуги отца его, в особенности же Игоревы,  не  имели  причины
хвалиться великодушием победителя, дозволившего народу  грабить  их  домы  и
села. С пленных Бояр взяли окуп.



                                 Глава ХII



     Строгость Великого Князя.  Коварство  Черниговских  Князей.  Добродушие
Святослава.  Георгий  восстает  на  Изяслава.  Богатство  Княжеское.   Игорь
Схимник.  Нежность  Святославова  в   дружбе.   Начало   Москвы.   Бродники.
Наставление Российского Митрополита. Любовь к Мономаху. Измена  Черниговских
Князей. Убиение Игоря. Война  междоусобная.  Медленность  Георгия.  Народный
обед  в  Новегороде.   Речь   Изяслава.   Опустошение   земли   Суздальской.
Несправедливость Великого Князя. Битва у Переяславля. Бегство Изяслава. Союз
с Венграми,Богемцами  и  Поляками.  Мужество  Андрея.  Памятник  коню.  Мир.
Коварство Георгия. Новая вражда. Добросердечие Изяслава и Вячеслава.  Победа
Владимиркова. Бодрость Андрея. Хитрость  Владимирка.  Твердость  Изяславова.
Воинская хитрость. Беспечность Георгия  и  торжество  Изяслава.  Ристание  в
Киеве.   Справедливость   Великого   Князя.    Признательность    Вячеслава.
Благодарность  к  Королю  Венгерскому.  Осада  Киева.  Миролюбие  Вячеслава.
Пылкость Андрея. Отступление Георгия. Усердие Киевлян. Битва. Изяслав ранен.
Бегство и вероломство Георгия. Помощь Венгров.  Речь  Изяславова  и  победа.
Притворство Владимирка. Простодушие Гейзы. Любовь Георгия  к  южной  России.
Вероломство Владимирка. Подвиги  Андрея.  Насмешка  Владимиркова.  Печальная
одежда.  Смерть  Владимирка.  Речь  Ярослава.  Сомнительная   победа.   Брак
Изяславов. Дела Новогородские. Кончина Изяслава. Характер его.  Своевольство
Полочан.

     Изяслав - по словам Летописцев, благословенная отрасль доброго корня  -
мог бы обещать себе и подданым дни  счастливые,  ибо  народ  любил  его;  но
история  сего  времени  не  представляет   нам   ничего,   кроме   злодейств
междоусобия.  Храбрые  умирали  за  Князей,  а  не  за  отечество,   которое
оплакивало их победы, вредные для его могущества и гражданского образования.
     Утвердив мир с Половцами - которые всякому новому  Государю  предлагали
тогда союз, ибо хотели даров, - Великий Князь оказал, может  быть,  излишнюю
строгость в рассуждении своего дяди. Обманутый советами Бояр, и в надежде на
прежние  ласки  Изяславовы,  на  самые  его  обещания,   миролюбивый   Князь
Туровский,  Вячеслав,  узнав  о  торжестве  племянника,  вообразил  себя  по
старшинству Государем России:  занял  города  Киевские  и  своевольно  отдал
Владимир сыну Андрееву, Мономахову внуку.
     Посланный братом, Смоленский Князь изгнал Вячеслава; велел ему  княжить
только в пересопнице или Дорогобуже Волынском; а Наместников его,  окованных
цепями, вместе с Туровским Епископом, Иоакимом, привел в Киев.
     Назначив Туров в Удел меньшему сыну,  именем  Ярославу,  Великий  Князь
обратил  внимание  на  Игорева  брата.  Спасаясь  бегством  от   победителя,
Святослав хотел удостовериться в искренней дружбе Князей Черниговских, чтобы
единодушно действовать с ними для освобождения Игорева. Они дали ему  в  том
клятву; но Святослав, оставив у них своего Боярина  и  поехав  готовиться  к
войне, сведал от него, что сии коварные  братья  тайно  дружатся  с  Великим
Князем и наконец заключили  с  ним  союз,  предав  Игоря  в  его  волю,  как
недостойного  ни  власти,  ни  свободы.  Скоро  общие  Послы  Изяславовы   и
Давидовичей торжественно объявили Святославу, что он может спокойно  княжить
в своей области, если уступит им Новгород Северский и клятвенно откажется от
брата. Сей добрый, нежный родственник залился слезами  и,  сказав  в  ответ:
"Возьмите  все,  что  имею;  освободите  только   Игоря",   решился   искать
покровителя в сыне Мономаховом.
     Георгий Владимирович Суздальский видел с досадою, что  гордый  Изяслав,
вопреки древнему уставу, отняв старейшинство у дядей, сел на троне Киевском.
Пользуясь сим расположением, Святослав  обратился  к  Георгию  и  молил  его
освободить Игоря.
     "Иди в Киев, - говорил он: -  спаси  несчастного  и  властвуй  в  земле
Русской. Бог помогает тому, кто вступается за утесненных". Георгий  дал  ему
слово и начал готовить войско. - Святослав нашел и других защитников в Ханах
Половецких, братьях его матери:  они  с  тремя  стами  всадников  немедленно
явились в Новегороде Северском, куда прибыли  также  юный  Князь  Рязанский,
Владимир, внук Ярославов, и Галицкий изгнанник, Иоанн Ростиславич Берладник.
     Уже Давидовичи, соединясь с сыном Великого  Князя,  Мстиславом,  Вождем
Переяславской дружины и Берендеев, вступили в область  Северскую  и  грабили
оную,  тщетно  хотев  взять  Новгород.  В  надежде  усовестить  их  Духовник
Святославов приехал к ним  в  стан  и  сказал  именем  Князя:  "Родственники
жестокие! Довольны ли вы злодействами, разорив  мою  область,  взяв  имение,
стада; истребив огнем  хлеб  и  запасы?  Желаете  ли  еще  умертвить  меня?"
Союзники вторично требовали, чтобы он  навсегда  отступился  от  несчастного
Игоря. "Нет! - ответствовал Святослав: - пока душа моя  в  теле,  не  изменю
единокровному!" Давидовичи заняли село Игорево, где сей Князь имел дворец  и
хранил свое богатство; нашли  вино  и  мед  в  погребах,  железо  и  медь  в
кладовых; отправили множество  возов  с  добычею  и,  веселясь  разрушением,
сожгли дворец, церковь, гумно Княжеское, где было девять сот скирдов хлеба.
     Великий Князь, сведав о воинских приготовлениях Георгия  Владимировича,
велел другу своему, Ростиславу  Ярославичу  Рязанскому,  набегами  тревожить
Суздальскую область; сам же  выступил  из  Киева  и  соединился  с  Князьями
Черниговскими, осаждавшими Путивль. Зная их вероломство,  жители  не  хотели
договариваться с ними, но  охотно  сдались  Великому  Князю.  Там  находился
собственный  дом  Святослава:  Князья  разделили   его   имение.   Летописец
сказывает, что они нашли в выходах 500 берковцев  меду  и  80  корчаг  вина;
ограбили  славную  церковь   Вознесения,   богатую   серебряными   сосудами,
кадильницами, утварию, шитою золотом, коваными Евангелиями и  книгами.  Семь
сот рабов Княжеских были также их добычею.
     [1147 г.] Святослав ожидал Георгия:  он  действительно  шел  к  нему  в
помощь; сведав же о  нападении  Князя  Рязанского  на  Суздальскую  область,
возвратился  из  Козельска.  Один  сын  его,  Иоанн  Георгиевич,  приехал  с
дружескими уверениями к Святославу, который, в знак благодарности, отдал ему
Курск и Посемье, но принужден был искать убежища в своих северных владениях.
Многочисленная  рать  Великокняжеская  шла  к  Новугороду.  Старый  Вельможа
Черниговского Князя, бывший некогда верным  слугою  Олеговым,  из  сожаления
тайно уведомил Святослава о предстоящей ему опасности. "Спасай  жену,  детей
своих и супругу Игореву! - говорили его друзья и Бояре: -  все  запасы  твои
уже в руках неприятельских.
     Удалимся  в  лесную  землю  Карачевскую:  ее  дремучие  боры  и  помощь
Георгиева будут твоею защитою". Некоторые Вельможи говорили искренно; другие
хотели только избавиться от кровопролития  и  сами  остались  в  Новегороде,
когда Святослав уехал в Карачев. За ним  гнался  Изяслав  Давидович  с  3000
всадников  и  Воеводою  Киевским,  Шварном.  Уже  бегство  не  могло  спасти
несчастного: надлежало отдаться в плен или сразиться. Отчаянный Святослав  с
верною дружиною и дикими Половцами ударил на врага;  разбил  его,  опустошил
Карачев и немедленно удалился в сопредельную землю Вятичей, которая зависела
от Черниговских Владетелей. Великий Князь - напрасно желав победою загладить
неудачу Изяслава - отдал Давидовичам всю завоеванную область, кроме  Курска;
исключительно присвоил себе одно Игорево достояние и возвратился в Киев.
     В сие время Игорь был уже Монахом. Изнуренный печалию  и  болезнию,  он
изъявил желание отказаться от света, когда Великий Князь готовился  идти  на
его брата.
     "Давно, и в самом счастии, я хотел посвятить Богу душу мою,  -  говорил
Игорь: - ныне, в темнице и при дверях гроба, могу ли желать иного?"  Изяслав
ответствовал ему: "Ты свободен; но выпускаю тебя  единственно  ради  болезни
твоей". Его отнесли в келью: он 8 дней лежал как мертвый;  но,  постриженный
Святителем Евфимием, совершенно выздоровел и в Киевской Обители Св.  Феодора
принял Схиму, которая не спасла его от гнева  Судьбы:  скоро  увидим  жалкий
конец сего несчастного Олегова сына.
     Князья  Черниговские  выгнали   Святослава   из   Брянска,   Козельска,
Дедославля, но слыша, что Георгий прислал к нему 1000 Белозерских  латников,
отступили к Чернигову.  Они  не  устыдились  всенародно  объявить  в  стране
Вятичей, чтобы жители старались умертвить  Святослава  и  что  убийцы  будут
награждены его имением!
     Родственники гнали сего Князя, друзья оставляли. В числе  их  находился
Воевода, Князь Иоанн Берладник: он не захотел более с ним скитаться, взял  у
него за службу 200 гривен серебра, 6 фунтов золота и перешел  к  Смоленскому
Князю. Только Владимир Рязанский и сын Георгиев, Иоанн, усердно делили труды
и беспокойства с Святославом, который, имев несчастие  лишиться  последнего,
изъявил достохвальную чувствительность: видя Иоанна больного, забыл войну  и
неприятелей; молился, думал единственно об  нем;  столь  горестно  оплакивал
кончину сего юноши, что сам Георгий старался его утешить и, прислав  богатые
дары, обещал другим сыном заменить ему умершего верного  сподвижника.  Общая
ненависть к Великому Князю  утвердила  союз  между  ими:  Князь  Суздальский
изгнал Рязанского, союзника Изяславова, заставил его бежать к Половцам, взял
Торжек и пленил жителей;  а  Святослав  разорил  часть  Смоленской  области,
вокруг Протвы, или землю Голядскую.
     Довольный злом, причиненным Уделу Изяславовых  братьев,  Георгий  желал
лично угостить Святослава,  коего  сын,  Олег,  подарил  ему  тогда  редкого
красотою парда.
     Летописец  хвалит   искреннее   дружество,   веселую   беседу   Князей,
великолепие обеденного пиршества  и  щедрость  Георгия  в  награждении  Бояр
Святославовых.  Между  сими  Вельможами  отличался  девяностолетний  старец,
именем Петр; он служил деду, отцу Государя своего; уже не мог сесть на коня,
но следовал за Князем, ибо сей Князь  был  несчастлив.  Георгий,  неприятель
Ростислава Рязанского, осыпал ласками и дарами  его  племянника,  Владимира,
как друга и товарища Святославова.
     Сие угощение достопамятно:  оно  происходило  в  Москве.  К  сожалению,
Летописцы современные не упоминают о любопытном для нас ее  начале,  ибо  не
могли предвидеть, что городок бедный и едва  известный  в  отдаленной  земле
Суздальской будет со  временем  главою  обширнейшей  Монархии  в  свете.  По
крайней мере знаем, что Москва существовала в 1147 году, Марта 28,  и  можем
верить новейшим Летописцам  в  том,  что  Георгий  был  ее  строителем.  Они
рассказывают,  что  сей  Князь,  приехав  на  берег  Москвы-реки,   в   села
зажиточного  Боярина  Кучка,  Степана  Ивановича,  велел  умертвить  его  за
какую-то дерзость и, плененный красотою места, основал  там  город;  а  сына
своего, Андрея, княжившего в  Суздальском  Владимире,  женил  на  прелестной
дочери  казненного  Боярина.  "Москва  есть  третий  Рим,  -   говорят   сии
повествователи, - и четвертого не будет. Капитолий  заложен  на  месте,  где
найдена окровавленная голова человеческая: Москва также на крови основана  и
к изумлению врагов наших сделалась Царством знаменитым".  Она  долгое  время
именовалась Кучковым.
     Ободренный Святослав возвратился к берегам Оки. Там соединились  с  ним
Ханы Половецкие, его дяди, и так называемые Бродники, о коих здесь в  первый
раз упоминается. Сии люди были Христиане, обитали  в  степях  Донских  среди
варваров, уподоблялись им дикою жизнию и,  как  вероятно,  состояли  большею
частию из беглецов Русских:  они  за  деньги  служили  нашим  Князьям  в  их
междоусобиях. Разорив многие селения в верховье Угры, в Смоленской  области,
Святослав завоевал всю страну Вятичей, от Мценска  до  Северского  Удела,  и
вместе с Глебом, сыном Георгия, шел далее, когда Послы Давидовичей встретили
его и сказали именем Князей: "Забудем прошедшее. Дай нам клятву союзника,  и
возьми свою отчину. Не хотим твоего имения". Успехи ли Ольговича склонили их
к миру? Или сын Всеволодов, Святослав, который, в замену Владимиру получив в
Удел от Великого Князя Бужск, Меджибож, Котельницу и другие  города,  держал
его сторону, но жалел о дяде и тайно с ним пересылался? Как бы то  ни  было,
Черниговские Князья, Святослав Ольгович и  сын  Всеволодов  заключили  союз,
чтобы соединенными силами противоборствовать Изяславу Мстиславичу.
     Еще Великий Князь не  знал  сего  вероломства  Давидовичей  и  спокойно
занимался в Киеве важным делом церковным . Следуя примеру Великого Ярослава,
он созвал шесть Российских Епископов и  велел  им  без  всякого  сношения  с
Цереградом (где Духовенство не имело тогда  Главы)  на  место  скончавшегося
Митрополита,  Грека  Михаила,  поставить  Климента,  Черноризца,   Схимника,
знаменитого не только Ангельским Образом, но и редкою  мудростию.  Некоторые
Епископы представляли, что благословение Патриарха для того необходимо;  что
нарушить сей древний обряд есть уклониться от православия Восточной Церкви и
что умерший  Святитель  Михаил  обязал  их  всех  грамотою  не  служить  без
Митрополита в Софийском храме.  Другие,  не  столь  упорные,  объявили  себя
готовыми  исполнить  волю  Изяславову,  согласную   с   пользою   и   честию
Государства. Епископ  смоленский,  Онуфрий,  выдумал  посвятить  Митрополита
главою  Св.  Климента,  привезенною  Владимиром  из  Херсона  (так  же,  как
Греческие Архиереи издревле ставили Патриархов рукою  Иоанна  Крестителя)  и
сим торжественным  обрядом  успокоил  Духовенство.  Один  Нифонт,  Святитель
Новогородский, не признавал Климента Пастырем Церкви; осуждал Епископов  как
человекоугодников  и  заслужил  благоволение  Николая  IV,   который,   чрез
несколько месяцев заступив место изгнанного Цареградского Патриарха,  Козьмы
II, написал к Нифонту одобрительную грамоту и сравнивал его в ней с  первыми
Святыми Отцами.
     В то время как Изяслав, распустив Собор и возобновив мир  с  Половцами,
думал наслаждаться спокойствием, коварные Давидовичи прислали объявить  ему,
что Святослав завоевал их область; что они  желают  выгнать  его  с  помощию
Великого Князя и смирить Георгия, их врага общего. Изяслав  отпустил  к  ним
племянника, Всеволодова сына, и скоро, убежденный вторичною просьбою  Князей
Черниговских, велел собираться войску, чтобы идти на Святослава  и  Георгия.
"Пойдем с радостию и с детьми на Ольговича, - говорили ему  Киевляне:  -  но
Георгий твой дядя.
     Государь! Дерзнем ли поднять руку  на  сына  Мономахова?"  Столь  народ
любил память добродетельного  Владимира!  Изяслав  не  хотел  слушать  Бояр,
которые сомневались в верности Князей Черниговских. "Мы дали взаимную клятву
быть союзниками, - сказал он с  твердостию:  -  иду  -  и  пусть  малодушные
остаются!" Уже Великий Князь стоял на  реке  Супое,  поручив  столицу  брату
своему, Владимиру. К счастию, Боярин  Киевский,  Улеб,  сведал  в  Чернигове
тайный заговор и спешил уведомить Изяслава, что Давидовичи мыслят  злодейски
умертвить его или выдать Святославу, находясь в согласии с Георгием. Великий
Князь не верил тому; но чрез Посла требовал от них новой клятвы в дружестве.
"Разве мы нарушили прежнюю? - говорили они: - Христианин не должен призывать
всуе  имени  Божия".  Тогда  Посол  обличил  их  в   гнусном   злоумышлении.
Безмолвствуя,  Давидовичи  смотрели  друг   на   друга,   выслали   Боярина,
советовались и, наконец, призвав  его,  ответствовали:  "Не  запираемся;  но
можем ли спокойно видеть злосчастие брата своего Игоря? Он Чернец,  Схимник,
и все еще в неволе. Изяслав, сам имея братьев, снес ли бы их заключение?  Да
возвратит свободу Игорю, и мы будем искренними  друзьями!"  Боярин  Киевский
напомнил им бескорыстие своего Князя, не  хотевшего  удержать  за  собою  ни
Северского  Новагорода,  ни  Путивля,  и  сказав:  "Бог  да  судит  и   сила
животворящего  креста  да  накажет   клятвопреступников!"-бросил   на   стол
крестные, или союзные грамоты. Война была объявлена, и  гонцы  Изяславовы  в
Киеве, Смоленске, Новегороде обнародовали вероломство  Князей  Черниговских,
звали мстителей, воспаляли сердца праведным гневом.
     Сия весть имела в Киеве следствие ужасное. Владимир  Мстиславич  собрал
граждан на Вече к Св. Софии. Митрополит, Лазарь Тысячский и  все  Бояре  там
присутствовали.
     Послы Изяславовы выступили и сказали громогласно: "Великий Князь целует
своего брата, Лазаря и всех граждан Киевских,  а  Митрополиту  кланяется"...
Народ с нетерпением хотел  знать  вину  Посольства.  Вестник  говорит:  "Так
вещает Изяслав:
     Князья Черниговские и сын Всеволодов, сын сестры моей,  облаготворенный
мною, забыв святость крестного целования, тайно согласились с  Ольговичем  и
Георгием Суздальским. Они думали лишить  меня  жизни  или  свободы;  но  Бог
сохранил вашего Князя. Теперь, братья Киевляне, исполните обет  свой:  идите
со мною на врагов Мономахова роду. Вооружитесь от мала до велика. Конные  на
конях, пешие в ладиях да спешат  к  Чернигову!  Вероломные  надеялись,  убив
меня, истребить и вас". Все единогласно ответствовали: "Идем за  тебя,  и  с
детьми!" Но, к несчастию, сыскался  один  человек,  который  сие  прекрасное
народное усердие омрачил мыслию злодейства.
     "Мы рады идти, - говорил он: -  но  вспомните,  что  было  некогда  при
Изяславе Ярославиче. Пользуясь  народным  волнением,  злые  люди  освободили
Всеслава и возвели на престол: деды наши за  то  пострадали.  Враг  Князя  и
народа, Игорь, не в темнице сидит, а живет спокойно в монастыре Св. Феодора:
умертвим его;  и  тогда  пойдем  наказать  Черниговских!"  Сия  мысль  имела
действие вдохновения. Тысячи голосов повторили: "Да умрет  Игорь!"  Напрасно
Князь Владимир, устрашенный таким намерением, говорил народу: "Брат  мой  не
хочет убийства. Игорь останется за стражею; а мы пойдем к своему  Государю".
Киевляне твердили: "Знаем, что  добром  невозможно  разделаться  с  племенем
Олеговым". Митрополит, Лазарь и Владимиров  Тысячский,  Рагуйло,  запрещали,
удерживали, молили: народ  не  слушал  и  толпами  устремился  к  монастырю.
Владимир сел на коня, хотел предупредить неистовых, но  встретил  их  уже  в
монастырских вратах: схватив  Игоря  в  церкви,  в  самый  час  Божественной
Литургии, они вели его с шумом и свирепым воплем. "Брат любезный!
     Куда  ведут  меня?"  -  спросил  Игорь.  Владимир  старался  освободить
несчастного, закрыл собственною одеждою, привел в дом к своей матери и запер
ворота, презирая ярость мятежников, которые толкали  его,  били,  сорвали  с
Боярина Владимирова, Михаила, крест и златые цепи. Но жертва была  обречена:
злодеи вломились в дом, безжалостно убили Игоря и влекли нагого по улицам до
самой торговой площади; стали вокруг и смотрели как невинные. Присланные  от
Владимира Тысячские в глубокой горести  сказали  гражданам:  "Воля  народная
исполнилась: Игорь убит!
     Погребем же тело его". Народ ответствовал: "Убийцы не мы, а  Давидовичи
и сын Всеволодов. Бог и Святая София защитили  нашего  Князя!"  Труп  Игорев
отнесли в церковь; на другой день облачили в ризу Схимника и предали земле в
монастыре Св.
     Симеона. Игумен Феодоровской Обители, Анания, совершая печальный обряд,
воскликнул к зрителям: "Горе живущим ныне!  Горе  веку  суетному  и  сердцам
жестоким!" В  то  самое  время  загремел  гром:  народ  изумился  и  слезами
раскаяния хотел обезоружить гневное Небо. -  Великий  Князь,  сведав  о  сем
злодействе, огорчился в душе своей и говорил Боярам, проливая слезы: "Теперь
назовут меня убийцею Игоря! Бог мне свидетель,  что  я  не  имел  в  том  ни
малейшего участия, ни делом, ни словом: он  рассудит  нас  в  другой  жизни.
Киевляне поступили неистово".
     Но, боясь строгостию утратить любовь народную, Изяслав оставил виновных
без наказания; возвратился в столицу и ждал рати Смоленской.
     Война началася. Святослав Ольгович, уведомленный  о  жалостной  кончине
брата, созвал дружину и, рыдая  в  горести,  заклинал  всех  быть  усердными
орудиями мести справедливой. Он пошел к Курску, где находился  сын  Великого
Князя, Мстислав, который, чтобы узнать верность жителей,  спрашивал,  готовы
ли они сразиться?
     "Готовы, - ответствовали граждане: - но только не обнажим меча на внука
Мономахова": ибо Глеб, сын Георгия Владимировича, был  с  Святославом.  Юный
Мстислав уехал к отцу,  а  Курск  и  города  на  берегах  Сейма  добровольно
поддалися Глебу; другие оборонялись и не хотели изменить государю киевскому:
напрасно Святослав и  Глеб  грозили  жителям  вечною  неволею  и  Половцами.
Соединясь с дружиною Черниговскою, сии Князья взяли  приступом  только  один
город; сведав же, что Изяслав идет к  Суле  и  что  рать  Смоленская  выжгла
Любеч, ушли в Чернигов,  оставленные  своими  друзьями,  Половцами.  Великий
Князь завоевал крепкий город Всеволож, обратил в пепел Белую Вежу  и  другие
места в Черниговской области, но без успеха приступал к Глеблю (ибо  жители,
в  надежде  на  Святого  защитника  своего,   оборонялись   мужественно)   и
возвратился в Киев торжествовать победу веселым  пиром,  отложив  дальнейшие
предприятия до удобного времени. Он велел брату своему, Ростиславу,  идти  в
Смоленск и вместе с Новогородцами тревожить область Суздальскую.
     [1148 г.] Скоро неприятельские действия возобновились. Глеб занял Остер
и, дав слово Великому Князю ехать к нему в Киев для свидания, хотел нечаянно
взять Переяславль; но  был  отражен.  В  то  же  время  Черниговцы,  дружина
Святославова и Половцы, их  союзники,  опустошили  Брагин.  Изяслав,  осадив
Глеба в Городце, или Остере, принудил его смириться, и стал  близ  Чернигова
на Олеговом поле, предлагая врагам своим битву. Они  не  смели,  ибо  видели
рать многочисленную.
     Великий Князь пошел к Любечу, где  находились  их  запасы.  Давидовичи,
Святослав и  сын  Всеволодов,  соединясь  с  Князьями  Рязанскими,  решились
наконец  ему  противоборствовать.  Уже  стрелки  начали  дело;  но  сильный,
необыкновенный зимою дождь  развел  неприятелей.  Река,  бывшая  между  ими,
наполнилась водою, и самый Днепр тронулся: Изяслав  едва  успел  перейти  на
другую сторону; а Венгры, служившие ему как союзники, обломились на льду.
     Тогда Святослав и Князья Черниговские отправили Посольство  к  Георгию.
"Мы воюем, - говорили они, - а ты в бездействии. Неприятель обратил в  пепел
наши города за Десною и села в окрестностях Днепра,  а  помощи  от  тебя  не
видим. Исполни обет, утвержденный целованием креста: иди с нами на Изяслава,
или мы прибегнем к великодушию врага  сильного".  Георгий  все  еще  медлил.
Другое обстоятельство также  способствовало  миру.  Ростислав,  старший  сын
Георгиев, посланный  отцом  действовать  заодно  с  Князьями  Черниговскими,
гнушался их вероломством и, сказав дружине: "Пусть  гневается  родитель,  но
злодеи Мономаховой крови не будут  мне  союзниками",  приехал  в  Киев,  где
Изяслав встретил его дружелюбно, угостил, осыпал дарами. Сей юноша, не  имея
в  Суздальской  земле  никакого  Удела,  предложил  свои  ревностные  услуги
Великому Князю, как старшему из внуков Мономаховых.
     Изяслав ответствовал: "Всех нас старее отец твой; но он не умеет жить с
нами в дружбе, а я хочу быть для всех  моих  братьев  нежным  родственником.
Георгий не дает тебе городов: возьми их у меня".  Он  дал  ему  бывший  Удел
своего  неблагодарного  племянника,  Святослава  Всеволодовича,   вместе   с
Городцом Остерским, выслав оттуда  коварного  Глеба.  "Спеши  к  друзьям,  -
сказал ему Великий Князь, - и  требуй  от  них  удела":  ибо  Глеб,  смирясь
невольно, оставался  единомышленником  неприятелей  Изяславовых  и  вторично
хотел было завладеть  Переяславлем.  Думая,  что  искренний,  чувствительный
Ростислав может примирить отца с Великим Князем и страшася быть  жертвою  их
союза,  Давидовичи   изъявили   ему   желание   прекратить   войну,   говоря
благоразумно: "Мир стоит до рати, а рать до мира, так слыхали  мы  от  своих
отцов и дедов. Не вини нас, хотевших войною освободить брата. Но Игорь уже в
могиле, где и все будем. Бог  да  судит  прочее;  а  нам  не  должно  губить
отечества". Изяслав хотел знать мысли брата. Смоленский Князь  ответствовал:
"Я Христианин  и  люблю  Русскую  землю:  не  хочу  кровопролития;  но  если
Давидовичи и Святослав не престанут злобиться на тебя  за  Игоря,  то  лучше
явно воевать - и будет, что  угодно  Богу".  Тогда  Великий  Князь  отправил
Послами в  Чернигов  Белогородского  Епископа  Феодора,  Печерского  Игумена
Феодосия и Бояр, которые заключили торжественный мир. Давидовичи,  Святослав
Ольгович и племянник его, сын Всеволодов, в соборном храме  целовали  крест,
дав клятву оставить злобу и "блюсти Русскую землю заодно с Изяславом". Скоро
Великий Князь позвал их на  совет  в  Городец:  Святослав  и  племянник  его
отказались от  свидания;  но  Давидовичи,  ответствуя  за  верность  того  и
другого, условились там с Изяславом действовать против Георгия Суздальского,
который отнимал дани у Новогородцев и беспокоил их границы. Союзники  вместе
пировали и разъехались, отложив  войну  до  зимы:  ибо  реки,  топи,  болота
затрудняли путь летом  и  медленность  страшила  Полководцев  более,  нежели
морозы, снега и  метели.  -  Черниговцы  долженствовали  идти  к  Ростову  и
встретить Великого Князя на берегах Волги.
     Георгий, желая казаться великодушным защитником утесненных  Ольговичей,
в самом деле мыслил только о  себе  и  ненавидел  Изяслава  единственно  как
похитителя  достоинства  Великокняжеского;   не   мог   также   простить   и
Новогородцам  бесчестное  изгнание  своего  сына,  Ростислава.   Князь   их,
Святополк, хотев в 1  147  году  отмстить  Суздальскому  за  взятие  Торжка,
возвратился с дороги от распутья, и жители  сего  опустошенного  города  еще
томились в неволе. Епископ Нифонт, друг  народного  благоденствия,  ездил  в
Суздаль; был принят с отменным уважением, святил там храмы,  освободил  всех
пленников, но не мог склонить Георгия к миру.
     Оставив Владимира в столице, сына своего в  Переяславле,  а  Ростислава
Георгиевича послав в Бужск, чтобы охранять тамошние границы и спокойно ждать
конца войны, Великий Князь отправился в Смоленск к брату, веселился  с  ним,
праздновал, менялся дарами и расположил военные  действия.  Он  поручил  всю
рать Смоленскому Князю, велел ему идти к берегам Волги, к устью Медведицы, и
приехал в Новгород.
     Там начальствовал уже не брат  его,  а  сын,  Ярослав:  ибо  Святополк,
утратив любовь народную, был переведен  Изяславом  в  область  Владимирскую.
Граждане давно не видали у себя Великих Князей и встретили внука  Мономахова
с живейшею радостию.
     Многочисленные толпы провожали его до городских ворот, где  стояли  все
Бояре с юным Князем. Отслушав Литургию в Софийском храме,  Изяслав  дал  пир
народу. Бирючи или Герольды ходили по  улицам  и  звали  граждан  обедать  с
Князем. Так называемое Городище, доныне известное, было местом сего  истинно
великолепного пиршества:
     Государь веселился с народом,  как  добрый  отец  среди  любезного  ему
семейства. На другой день ударили в Вечевой колокол, и граждане  спешили  на
Двор Ярославов: там Великий Князь,  в  собрании  Новогородцев  и  Псковитян,
произнес краткую, но сильную речь. "Братья! - сказал он. - Князь Суздальский
оскорбляет Новгород. Оставив столицу Русскую, я прибыл защитить вас.  Хотите
ли войны? Меч в руке моей. Хотите ли мира? Вступим  в  переговоры".  "Войны!
Войны! - ответствовал народ: - ты наш Владимир, ты Мстислав! Пойдем с  тобою
все, от старого до  младенца".  Ратники  надели  шлемы.  Псковитяне,  Корелы
собрали также войско, и Великий Князь на устье Медведицы соединился с братом
своим, Ростиславом. Напрасно ждали они возвращения Посла, отправленного  ими
к дяде еще из Смоленска: Георгий задержал его и не хотел ответствовать на их
жалобы. Напрасно ждали и Князей Черниговских, которые остановились  в  земле
Вятичей и хотели прежде видеть, кому счастие войны будет благоприятствовать.
[1149 г.] Мстиславичи вступили в область Суздальскую: села и города запылали
на берегах Волги до Углича и Мологи; жители спасались бегством.
     Новогородцы разорили  окрестности  Ярославля,  и  война  кончилась  без
сражения: ибо весна уже  наступала,  реки  покрывались  водою  и  кони  худо
служили всадникам.
     Изяслав, проводив Новогородцев, весновал  в  Смоленске  и  благополучно
возвратился в столицу, к искренней  радости  народа.  Семь  тысяч  пленников
свидетельствовали его победу.
     Скоро Великий Князь испытал превратность счастия и мог  приписать  оную
собственной несправедливости. Ростислав Георгиевич был ему истинным  другом;
но клеветники говорили Изяславу, что сей Князь, в его  отсутствие,  старался
обольстить Днепровских Берендеев и самых Киевлян, хотел завладеть столицею и
подобно отцу  ненавидит  род  Мстислава.  Люди,  склонные  к  чистосердечной
доверенности, легко верят и злословию:  Великий  Князь,  упрекая  Ростислава
неблагодарностию, отнял у него все имение, оружие, коней;  заключил  в  цепи
дружину и самого отправил с тремя человеками в лодке к отцу, не дав ему суда
и не хотев слушать оправданий. Георгий оскорбился  бесчестием  сына  гораздо
более,  нежели  опустошением  Суздальской  области.  "Так   платит   Изяслав
неосторожному юноше за  безрассудную  любовь  и  дружбу!  -  говорил  он:  -
жестокий племянник совершенно отчуждает меня и детей моих от земли  Русской"
(сим именем преимущественно означалась тогда Россия южная). Георгий  наконец
выступил, соединясь с Половцами.
     Святослав Ольгович, видя беспрестанно в мыслях своих окровавленную тень
брата и считая  Великого  Князя  убийцею,  обрадовался  случаю  мести:  мир,
клятвенно утвержденный в Черниговском храме, и брачный союз юной его  дочери
с сыном Князя Смоленского не могли укротить сей злобы, ибо она казалась  ему
священным долгом.
     Но Давидовичи решительно отказались от дружбы Георгия, ответствуя:  "Ты
не спас городов наших; ныне, заключив союз с Изяславом,  не  хотим  нарушить
оного и не можем играть душою". Усердно помогая Великому Князю, они вместе с
ним убеждали Святослава быть его другом,  согласно  с  данною  ими  клятвою.
"Буду (сказал Ольгович),  когда  Изяслав  возвратит  мне  все  имение  моего
брата". Уверенный, что Георгий действительно намерен идти к Киеву, Святослав
выехал к нему на встречу близ Обояна; также и сын Всеволодов, единственно  в
угодность дяде. Георгий долго стоял у  Белой  Вежи,  надеясь  одним  страхом
победить Великого Князя. Но Изяслав,  собрав  верных  братьев,  готовился  к
битве. "Я отдал бы ему (говорил он) любую область, если  бы  Георгий  пришел
один с детьми своими; но с ним варвары  Половцы  и  враги  мои,  Ольговичи".
Киевляне хотели мира: "Заключим  его  (сказал  Изяслав),  но  имея  в  руках
оружие". Георгий осадил Переяславль: там  находились  Владимир  и  Святополк
Мстиславичи. Великий Князь спешил защитить город и вошел в него; а  Георгий,
желая оказать умеренность, послал к нему Боярина с такими словами:
     "Чтобы отвратить несчастное  кровопролитие,  забываю  обиды,  разорение
моих областей и старейшинство, коего ты лишил меня несправедливо. Царствуй в
Киеве: отдай мне только Переяславль, да господствует в нем сын мой!"  Гордый
Изяслав велел задержать Посла; отслушал Литургию у Св. Михаила  и,  готовясь
обнажить меч, требовал  благословения  от  Епископа  Евфимия.  Напрасно  сей
добрый Пастырь слезно умолял его примириться. "Нет!  -  сказал  Князь:  -  я
добыл  Киева  и  Переяславля  головою:  могу  ли  отдать  их?"  Умные  Бояре
советовали ему хотя помедлить, думая, что Георгий без сражения  удалится,  с
одним  стыдом  неудачи.  Но  Изяслав,  следуя   мнению   других   и   порыву
собственного, нетерпеливого мужества, расположил войско  против  неприятеля.
Уже солнце спускалось к западу, и  в  Переяславле  благовестили  к  Вечерне:
Полководцы еще не давали знака, и рать не двигалась;  одни  стрелки  были  в
действии. Георгий начал отступать: тогда Изяслав,  как  бы  пробужденный  от
глубокого сна, быстро устремился вперед, вообразив, что неприятель бежит.
     Затрубили в воинские трубы; солнце закатилось, и шум битвы [23  августа
1149 г.] раздался. Она была кровопролитна и несчастлива для Великого  Князя.
Берендеи обратили тыл; за ними Изяслав Давидович с дружиною Черниговскою; за
ними  Киевляне;  а  Переяславцы  изменили,  взяв  сторону  Георгия.  Изяслав
пробился сквозь полк Ольговича и Суздальский, прискакал сам-третий в Киев и,
собрав жителей, спрашивал, могут ли они выдержать осаду? Граждане  в  унынии
ответствовали ему и Ростиславу Смоленскому: "Отцы,  сыновья  и  братья  наши
лежат на поле битвы; другие в плену или  без  оружия.  Государи  добрые!  Не
подвергайте столицы расхищению; удалитесь на время в свои  частные  области.
Вы знаете, что мы не уживемся с Георгием: когда увидим ваши знамена, то  все
единодушно на него восстанем".
     Великий Князь, взяв супругу,  детей,  Митрополита  Климента,  поехал  в
Владимир, а Ростислав в Смоленск. Георгий вошел в Переяславль, через 3 дня в
Киев и, дружелюбно пригласив туда Владимира Черниговского, в общем Княжеском
совете распорядил Уделы: отдал Святославу Ольговичу Курск, Посемье, Сновскую
область, Слуцк и всю землю Дреговичей,  бывшую  в  зависимости  от  Великого
Княжения; сыновьям же:  Ростиславу  Переяславль,  Андрею  Вышегород,  Борису
Белгород, Глебу Канев, Васильку Суздаль. Знаменитый Епископ Нифонт находился
тогда в  Киеве:  призванный  Изяславом,  он  все  еще  не  хотел  покориться
Митрополиту  Клименту;  называл  его  не  Пастырем  Церкви,  а  волком,   и,
заключенный в  монастыре  Печерском,  великодушно  сносил  гонение.  Георгий
возвратил ему свободу и, с честию отпустив к Новогородцам сего любезного  им
Епископа, надеялся тем преклонить к себе сердца их, хотя в то же самое время
Воевода Иоанн Берладник, оставив Смоленского Князя  и  вступив  в  Георгиеву
службу, нападал на чиновников Новогородских, собиравших дань в уездах.
     Изгнанный Великий  Князь  обратился  к  старшему  дяде,  Вячеславу,  им
оскорбленному; льстил ему именем второго отца,  предлагал  господствовать  в
Киеве. Но Вячеслав держал сторону Георгия, не веря ласкам,  не  боясь  угроз
племянника, который нашел союзников в Венгерском  Короле  Гейзе,  Владиславе
Богемском и в Ляхах. Первый незадолго до того времени женился на его меньшей
сестре, Евфросинии - так она называется в Булле Папы Иннокентия IV -  и  дал
шурину 10000  всадников.  Летописец  сказывает,  что  Государи  Богемский  и
Польский, сваты Изяславовы, сами привели  к  нему  войско,  и  что  Болеслав
Кудрявый, вместе с братом Генриком угощенный роскошным обедом  в  Владимире,
опоясал мечом многих сыновей Боярских. Но сии иноземные союзники, узнав, что
Георгий соединился с Вячеславом в Пересопнице и что мужественный  Владимирко
Галицкий идет к нему в помощь, не захотели битвы, остановились у Чемерина  и
советовали Изяславу примириться с дядею.  Они,  как  посредники  между  ими,
вступили в  переговоры,  уверяя,  что  равно  доброхотствуют  той  и  другой
стороне. "Верю и благодарю вас, - ответствовал Георгий: - идите же  домой  и
не тяготите земли нашей;  тогда  я  готов  удовлетворить  требованиям  моего
племянника". Союзники вышли весьма охотно  из  России;  но  хитрый  Георгий,
удалив их, отвергнул мирные предложения, которые состояли в том"  чтобы  он,
господствуя в столице Киевской или уступив оную  старшему  брату,  клятвенно
утвердил за Изяславом область Владимирскую, Луцкую  и  Великий  Новгород  со
всеми данями. Князь Суздальский надеялся отнять у племянника все владения, а
гордый Изяслав предпочитал гибель миру постыдному.
     [1150 г.] Неприятельские действия  началися  в  Волынии  осадою  Луцка,
славною для сына  Георгиева  Андрея,  ибо  он  имел  случай  оказать  редкое
мужество. В одну ночь, оставленный союзными Половцами - которые  с  воеводою
своим, Жирославом, бежали от пустой  тревоги,  -  сей  Князь  презрел  общий
страх, устыдил дружину и хотел лучше умереть, нежели сойти с места. Видя  же
под стенами Луцка знамена отца своего (пришедшего к городу с другой стороны)
и сильную вылазку осажденных, Андрей устремился в битву  [8  февраля],  гнал
неприятелей и был на  мосту  окружен  ими.  Его  братья,  Ростислав,  Борис,
остались далеко, ничего не зная: ибо пылкий Андрей не велел распустить своей
хоругви, не вспомнил сего обряда воинского и не приготовил  их  к  сражению.
Только два воина могли следовать за Князем:  один  пожертвовал  ему  жизнию.
Камни сыпались с городских стен; уязвленный  конь  Андреев  исходил  кровию;
острая рогатина  прошла  сквозь  луку  седельную.  Герой  готовился  умереть
великодушно, подобно Изяславу I, его  прадеду;  изломив  копье,  вынул  меч;
призвал имя Св. Феодора (ибо в сей день торжествовали  его  память),  сразил
Немца, готового пронзить ему  грудь,  и  благополучно  возвратился  к  отцу.
Георгий, дядя Вячеслав, Бояре, витязи с радостными слезами славили храбрость
юноши.  Добрый  конь  его  вынес  господина  из  опасности  и  пал  мертвый:
благодарный Андрей соорудил ему памятник над рекою Стырем.
     Брат  Изяславов,  Владимир,   начальствовал   в   Луцке.   Три   недели
продолжалась осада: жители не могли почерпнуть воды в Стыре, и Великий Князь
хотел отважиться на битву  для  спасения  города.  Тут  Владимирко  Галицкий
оказал человеколюбие: стал между неприятелями,  чтобы  не  допустить  их  до
кровопролития, и взял на себя  быть  ходатаем  мира.  Юрий  Ярославич,  внук
бывшего Великого  Князя,  Святополка-Михаила,  и  Ростислав,  сын  Георгиев,
мешали оному; но Владимирко,  кроткий  Вячеслав  и  всех  более  добродушный
Андрей склонили Георгия прекратить несчастную вражду. Весною заключили  мир:
Изяслав признал себя виновным,  то  есть  слабейшим;  съехался  с  дядями  в
Пересопнице и сидел с ними на  одном  ковре.  Согласились,  чтобы  племянник
княжил спокойно в области Владимирской и пользовался данями  Новогородскими;
обязались также возвратить друг другу  всякое  движимое  имение,  отнятое  в
течение войны. Изяслав сложил с себя достоинство Великого Князя; а  Георгий,
желая казаться справедливым, уступил Киев брату, старшему  Мономахову  сыну.
Свадьбы и пиры были следствием мира:  одна  дочь  Георгиева,  именем  Ольга,
вышла  за  Ярослава  Владимирковича  Галицкого,  а  другая  за  Олега,  сына
Святославова.
     Все казались довольными; но скоро  обнаружилось  коварство  Георгия.  В
угодность ему, как  вероятно,  Бояре  его  представили,  что  тихий,  слабый
Вячеслав не удержит за собою Российской столицы: Георгий, согласный с  ними,
послал брата княжить в Вышегород, на место своего сына Андрея.  Сверх  того,
будучи корыстолюбив,  он  не  исполнил  условий,  и  не  возвратил  Изяславу
воинской добычи. Племянник жаловался: не получив удовлетворения, занял Луцк,
Пересопницу, где находился Глеб Георгиевич. Дав ему свободу, Изяслав сказал:
"У меня нет вражды с вами, братьями; но могу ли сносить обиды? Иду на вашего
отца, который не любит ни правды,  ни  ближних".  Уверенный  в  доброхотстве
Киевлян, он с малочисленною дружиною пришел к берегам Днепра и соединился  с
Берендеями; а Князь Суздальский, изумленный нечаянною  опасностию,  бежал  в
Городец.
     Надеясь воспользоваться сим случаем,  слабодушный  Вячеслав  приехал  в
Киев и расположился во дворце. Но граждане стремились  толпами  навстречу  к
Изяславу. "Ты наш Государь! - восклицали они: - не  желаем  ни  Георгия,  ни
брата  его!"  Великий  Князь  послал  объявить  дяде,  чтобы  он,  не  хотев
добровольно принять от него чести старейшинства,  немедленно  удалился,  ибо
обстоятельства переменились. "Убей меня здесь, - ответствовал Вячеслав: -  а
живого не изгонишь". Сия минутная  твердость  была  бесполезна.  Провожаемый
множеством народа из Софийской церкви, Изяслав въехал на двор Ярославов, где
дядя его сидел в сенях. Бояре советовали Великому Князю употребить  насилие;
некоторые вызывались даже подрубить сени. "Нет! - сказал он: - я  не  убийца
моих ближних; люблю дядю, и пойду к нему сам". Князья  обнялися  дружелюбно.
"Видишь ли мятеж народа? - говорил племянник: - дай миновать общему волнению
и для собственной безопасности иди в Вышегород. Будь уверен, что я не забуду
тебя". Вячеслав удалился.
     Торжество Великого Князя было  не  долговременно.  Сын  его,  Мстислав,
хотел взять Переяславль: там княжил Ростислав Георгиевич, который  вместе  с
Андреем решился мужественною  обороною  загладить  постыдное  бегство  отца,
привел  в  город  Днепровских  кочующих  Торков,   готовых   соединиться   с
Киевлянами, и ждал врага неустрашимо. Великий Князь не имел времени заняться
сею осадою: сведав о  приближении  Владимирка  Галицкого,  друга  Георгиева,
также о соединении Давидовичей с Князем Суздальским, он поехал к Вячеславу и
вторично предложил ему сесть на трон Мономахов. "Для чего же ты выгнал  меня
с бесчестием из Киева? - возразил дядя: -  теперь  отдаешь  его  мне,  когда
сильные враги готовы изгнать  тебя  самого".  Смягченный  ласковыми  словами
племянника, сей добродушный Князь обнял его с нежностью и,  заключив  с  ним
искренний союз над гробом святых Бориса и Глеба, отдал ему всю дружину свою,
знаменитую мужеством, чтобы отразить  Владимирка.  Изяслав  при  звуке  труб
воинских бодро выступил из столицы; но счастие опять изменило его храбрости.
Еще дружина Вячеслава  не  успела  к  нему  присоединиться:  Берендеи  же  и
Киевляне, встретив Галичан на берегах Стугны, ужаснулись их силы  и,  пустив
несколько стрел, рассеялись. Он удерживал бегущих; хотел умереть  на  месте;
молил, заклинал робких; наконец, видя вокруг себя  малочисленных  Венгров  и
Поляков,  сказал  дружине  с  горестию:  "Одни  ли  чужеземцы  будут   моими
защитниками?" - и сам поворотил коня. Неприятель следовал за ним  осторожно,
боясь хитрости. Великий Князь  нашел  в  Киеве  Вячеслава  и  еще  не  успел
отобедать с ним во дворце, когда им сказали, что Георгий на берегу Днепра  и
что Киевляне перевозят его войско в своих лодках. Исполняя совет племянника,
Вячеслав уехал в Вышегород, а Великий  Князь  со  всею  дружиною  в  область
Владимирскую, заняв крепости на берегах Горыни.
     Георгий и Князь Галицкий сошлися под стенами Киева: с первым находились
Святослав, племянник его  (сын  Всеволодов)  и  Давидовичи.  Напрасно  хотев
догнать Изяслава, они вступили в город, коего жители не дерзнули противиться
мужественному  Владимирку.  Сей  Князь  и  Георгий  торжествовали  победу  в
монастыре печерском: новые дружественные обеты  утвердили  союз  между  ими.
Владимирко выгнал еще Изяславова сына из Дорогобужа, взял несколько  городов
Волынских, отдал их Мстиславу Георгиевичу, с ним бывшему, но  не  мог  взять
Луцка и возвратился в  землю  Галицкую,  довольный  своим  походом,  который
доставил ему случай видеть славные храмы Киевские и  гроб  Святых  мучеников
Бориса и Глеба.
     Георгий, боясь новых предприятий Изяславовых, поручил Волынскую область
свою надежнейшему из сыновей, храброму  Андрею.  Сей  Князь  более  и  более
заслуживал тогда общее уважение:  он  смирил  Половцев,  которые,  называясь
союзниками отца его, грабили в окрестностях Переяславля и не хотели  слушать
Послов Георгия; но удалились, как скоро Андрей велел им оставить  Россиян  в
покое. Укрепив  Пересопницу,  он  взял  такие  меры  для  безопасности  всех
городов, что Изяслав раздумал воевать с ним и в надежде  на  его  добродушие
предложил ему мир.
     "Отказываюсь от Киева (говорил Великий Князь), если отец  твой  уступит
мне всю Волынию. Венгры и Ляхи не братья мои: земля  их  мне  не  отечество.
Желаю остаться Русским и владеть достоянием наших предков". Андрей  вторично
старался обезоружить родителя; но Георгий  отвергнул  мирные  предложения  и
заставил Изяслава снова обратиться к иноземным союзникам.
     [1151 г.] Меньший его брат, Владимир Мстиславич,  поехал  в  Венгрию  и
склонил  Короля  объявить  войну  опаснейшему  из  неприятелей  Изяславовых,
Владимирку Галицкому, представляя, что  сей  Князь  отважный,  честолюбивый,
есть  общий  враг  держав  соседственных.  В  глубокую  осень,   чрез   горы
Карпатские, Гейза вошел в Галицию, завоевал Санок, думал осадить  Перемышль.
Желая без кровопролития избавиться  от  врага  сильного,  хитрый  Владимирко
купил золотом дружбу Венгерского Архиепископа, именем Кукниша, и  знатнейших
чиновников Гейзиных, которые убедили своего  легковерного  Монарха  отложить
войну до зимы. Но связь  Гейзы  с  Великим  Князем  еще  более  утвердилась:
Владимир Мстиславич женился на дочери Бана,  родственника  Королевского,  и,
вторично посланный братом в Венгрию, привел к нему  10000  отборных  воинов.
Тогда Изяслав, нетерпеливо ожидаемый Киевлянами, Берендеями и преданною  ему
дружиною Вячеслава, смело выступил в поле, миновал Пересопницу и, зная,  что
за ним идут полки Владимирковы, спешил к столице  Великого  Княжения.  Бояре
говорили  ему:  "У  нас  впереди  неприятель,   за   нами   другой".   Князь
ответствовал: "Не время  страшиться.  Вы  оставили  для  меня  домы  и  села
Киевские; я лишен родительского престола: умру или возьму свое и ваше.
     Достигнет ли нас  Владимирко,  сразимся;  встретим  ли  Георгия,  также
сразимся. Иду на суд Божий".
     Граждане Дорогобужа встретили Изяслава со крестами, но боялись венгров.
"Будьте покойны, - сказал Великий Князь: - я предводительствую ими.  Не  вы,
люди моего отца и деда, а только одни враги мои должны их ужасаться". Другие
города изъявляли ему такую же покорность. Он нигде не медлил; но войско  его
едва оставило за собою реку Уш, когда легкий отряд  Галицкого  показался  на
другой стороне. Сам Владимирко, вместе  с  Андреем  Георгиевичем,  стоял  за
лесом, в ожидании своей главной рати. Началась  перестрелка.  Великий  Князь
хотел ударить на малочисленных неприятелей: Бояре ему отсоветовали. "Река  и
лес перед нами, - говорили они: -  пользуясь  ими,  Владимирко  может  долго
сопротивляться; задние полки его приспеют к битве. Лучше не тратить времени,
идти вперед и соединиться с усердными Киевлянами, ждущими  тебя  на  берегах
Тетерева". Изяслав  велел  ночью  разложить  большие  огни  и,  тем  обманув
неприятеля, удалился; шел день  и  ночь,  отрядил  Владимира  Мстиславича  к
Белугороду и надеялся взять его внезапно. Так и случилось. Борис Георгиевич,
пируя в Белогородском дворце своем с дружиною  и  с  Попами,  вдруг  услышал
громкий клик и воинские трубы: сведал, что полки  Изяславовы  уже  входят  в
город, и бежал к отцу, не менее сына  беспечному.  Георгий  жил  спокойно  в
Киеве, ничего не  зная:  приведенный  в  ужас  столь  нечаянною  вестию,  он
бросился в лодку и уехал в Остер; а  Великий  Князь,  оставив  в  Белегороде
Владимира Мстиславича для удержания  Галичан,  вошел  в  столицу,  славимый,
ласкаемый народом, как отец детьми. Многие Бояре Суздальские  были  взяты  в
плен.
     Великий Князь, изъявив в Софийском храме  благодарность  Небу,  угостил
обедом усердных Венгров и своих друзей Киевских: а  друзьями  его  были  все
добрые граждане. За роскошным пиром следовали игры:  ликуя  среди  обширного
двора Ярославова,  народ  с  особенным  удовольствием  смотрел  на  ристание
искусных Венгерских всадников.
     Еще Киевляне опасались Владимирка; но, изумленный бегством Георгия,  он
сказал Андрею, который шел вместе с ним: "Сват мой есть пример  беспечности;
господствует  в  России  и  не  знает,  что  в  ней  делается;  один  сын  в
Пересопнице, другой в Белегороде, и не дают отцу вести  о  движениях  врага!
Когда вы так правите землею, я вам не товарищ. Мне ли одному ратоборствовать
с  Изяславом,  теперь  уже  сильным?  Иду  в  область  свою".  И  немедленно
возвратился, собирая на пути дань  со  всех  городов  Волынских.  Обитатели,
угрожаемые пленом, сносили ему серебро; жены, выкупая мужей,  отдавали  свои
ожерелья и серьги. Андрей с печальным  сердцем  приехал  к  отцу  в  Городец
Остерский.
     Утвердясь в столице, Великий Князь призвал дядю своего,  Вячеслава,  из
Вышегорода. "Бог взял моего родителя, - говорил он: - будь мне вторым отцем.
Два раза я мог посадить тебя на  престоле  и  не  сделал  того,  ослепленный
властолюбием.
     Прости вину мою, да буду спокоен в совести. Киев  твой:  господствуй  в
нем подобно отцу и деду". Добрый  Вячеслав,  тронутый  сим  великодушием,  с
чувствительностию ответствовал: "Ты исполнил наконец долг собственной  чести
своей. Не имея детей, признаю тебя сыном и братом.  Я  стар;  не  могу  один
править землею; будь моим товарищем в делах  войны  и  мира;  соединим  наши
полки и дружину. Иди с ними на врагов, когда не в силах буду делить с  тобою
опасностей!" Они целовали крест в Софийском храме; клялися быть неразлучными
во благоденствии и злосчастии.
     Старец, по древнему обыкновению, дал пир Киевлянам и добрым  союзникам,
Венграм.
     Одарив последних  конями,  сосудами  драгоценными,  одеждами,  тканями,
Изяслав отпустил их в отечество;  а  вслед  за  ними  отправил  сына  своего
благодарить Короля Гейзу. Сей Посол  именем  отца  должен  был  сказать  ему
следующие выразительные слова: "Да поможет тебе Бог, как ты  помог  нам!  Ни
сын отцу, ни брат единокровному брату не  оказывал  услуг  важнейших.  Будем
всегда заодно. Твои враги суть наши: не златом,  одною  кровию  своею  можем
заплатить тебе долг. Но соверши  доброе  дело:  еще  имеем  врага  сильного.
Ольговичи и Князь Черниговский, Владимир, в союзе с Георгием, который сыплет
злато и манит к  себе  диких  Половцев.  Не  зовем  тебя  самого:  ибо  Царь
Греческий имеет рать с тобою. Но когда наступит весна, мирная  для  Венгрии,
то пришли в Россию новое войско. И мы в спокойную чреду свою придем к тебе с
дружиною вспомогательною. Бог нам поборник, народ и Черные Клобуки  друзья".
- Великий Князь звал также в помощь к себе  брата,  Ростислава  Смоленского,
который всегда думал, что старший их дядя имеет законное  право  на  область
Киевскую. Вячеслав, уверяя сего племянника в дружбе, назвал его вторым сыном
и с любовию принял Изяслава Черниговского, который, вопреки брату, Владимиру
Давидовичу, отказался от союза с Князем Суздальским.
     Георгий имел  время  собрать  войско  и  стал  против  Киева  вместе  с
Ольговичами - то есть двумя Святославами, дядею и племянником  -  Владимиром
Черниговским и Половцами, разбив  шатры  свои  на  лугах  восточного  берега
Днепровского. Река покрылась военными  ладиями;  битвы  началися.  Летописцы
говорят с удивлением о хитром вымысле Изяслава: ладии сего Князя,  сделанные
о двух рулях, могли не обращаясь идти вверх и вниз; одни весла были  видимы:
гребцы сидели под защитою  высокой  палубы,  на  которой  стояли  латники  и
стрелки. Отраженный Георгий вздумал переправиться  ниже  Киева;  ввел  ладии
свои в Долобское озеро и велел их тащить оттуда  берегом  до  реки  Золотчи,
впадающей в Днепр. Изяслав шел другою стороною, и суда его вступили в бой  с
неприятелем у Витичевского брода. Князь Суздальский и тут не имел успеха; но
Половцы тайным обходом расстроили Изяславовы меры: у  городка  Заруба,  близ
Трубежского устья, они бросились в  Днепр  на  конях  своих,  вооруженные  с
головы до ног и  закрываясь  щитами.  Святослав  Ольгович  и  племянник  его
предводительствовали  ими.  Береговая  стража  Киевская  оробела.   Напрасно
Воевода Шварн хотел остановить бегущих:  "С  ними  не  было  Князя  (говорит
Летописец), а Боярина не все слушают". Половцы достигли  берега,  и  Георгий
спешил в том же месте переправиться через Днепр.
     Великий Князь отступил к Киеву и вместе с дядею  стал  у  Златых  врат;
Изяслав Давидович между Златыми  и  Жидовскими  вратами;  подле  него  Князь
Смоленский;  Борис  Всеволодкович  Городненский,  внук  Мономахов,  у   врат
Лятских, или Польских. Ряды Киевлян окружили город. Черные  Клобуки  явились
также под его стенами с своими вежами  и  многочисленными  стадами,  которые
рассыпались в окрестностях Киевских.
     Деятельность, движение, необозримый строй  людей  вооруженных  и  самый
беспорядок  представляли  зрелище  любопытное.  Пользуясь  общим  смятением,
хищные друзья,  Берендеи  и  Торки,  обирали  монастыри,  жгли  села,  сады.
Изяслав, чтобы унять грабителей, велел брату своему, Владимиру, соединить их
и поставить у могилы Олеговой, между  оврагами.  Воины,  граждане,  народ  с
твердостию и мужеством ожидали неприятеля.
     Но старец Вячеслав еще надеялся  убедить  брата  словами  мирными  и  в
присутствии своих племянников дал  Послу  наставление.  "Иди  к  Георгию,  -
сказал он: - целуй его моим именем и говори так: Сколько раз  молил  я  вас,
тебя и племянника, не проливать крови Христиан и не  губить  земли  Русской!
Изяслав, восстав на Игоря, велел мне объявить, что ищет  престола  Киевского
единственно для меня, второго отца своего;  а  после  завладел  собственными
моими городами, Туровом и Пинском!
     Равно обманутый и тобою - лишенный Пересопницы, Дорогобужа  -  не  имея
ничего, кроме Вышегорода, я молчал; имея Богом  данную  мне  силу,  полки  и
дружину, терпеливо сносил обиды, самое уничижение и, думая только  о  пользе
отечества, унимал вас. Напрасно: вы не хотели внимать советам человеколюбия;
отвергая их, нарушали устав Божий. Ныне Изяслав загладил вину  свою:  почтил
дядю вместо отца; я назвал его сыном. Боишься ли унизиться  предо  мною?  Но
кто из нас старший? Я был уже  брадат,  когда  ты  родился.  Опомнись,  или,
подняв руку на старшего, бойся гнева Небесного!" -  Посол  Вячеславов  нашел
Георгия в Василеве: Князь Суздальский, выслушав его,  отправил  собственного
Боярина к брату; признавал его своим отцом;  обещал  во  всем  удовлетворить
ему, но требовал, чтобы Мстиславичи  выехали  из  области  Киевской.  Старец
ответствовал: "У тебя семь сыновей: отгоняю ли их от  родителя?  У  меня  их
только два: не расстанусь с ними. Иди в Переяславль и Курск; иди  в  Великий
Ростов или в другие города свои; удали Ольговичей, и мы примиримся. Когда же
хочешь кровопролития, то Матерь Божия да судит нас в сем  веке  и  будущем!"
Вячеслав, говоря сии последние слова, указал на  Златые  врата  и  на  образ
Марии, там изображенный.
     Георгий ополчился и подступил к Киеву от Белагорода. Стрелы летали чрез
Лыбедь.
     Пылкий Андрей  устремился  на  другую  сторону  реки  и  гнал  стрелков
неприятельских к городу; но был оставлен своими: один Половчин схватил  коня
его за узду и принудил Героя возвратиться.  Юный  Владимир  Андреевич,  внук
Мономахов, спешил разделить с братом опасность: пестун  силою  удержал  сего
отрока. Дружина их шла на полк  Вячеславов  и  Великого  Князя  за  Лыбедью;
прочее войско Георгиево сразилось с Борисом у врат Лятских. Изяслав наблюдал
все движения битвы: он велел братьям, не расстроивая  полков,  с  избранными
отрядами и Черными  Клобуками  ударить  вдруг  на  неприятеля.  Смятые  ими,
Половцы, Суздальцы бежали, и трупы наполнили  реку  Лыбедь.  Тут  вместе  со
многими пал мужественный сын Хана славного, Боняка, именем  Севенч,  который
хвалился, подобно отцу своему, зарубить мечом врата Златые. С  того  времени
Суздальцы не дерзали переходить чрез Лыбедь, и Георгий скоро отступил, чтобы
соединиться с Владимирком: ибо Галицкий Князь, забыв прежнюю досаду,  шел  к
нему в помощь.
     Храбрые Мстиславичи пылали нетерпением гнаться за  врагом.  Согласно  с
характером своим, Вячеслав говорил, что они могут не спешить и что Всевышний
дает победу не скорому, а справедливому; но, убежденный их  представлениями,
и сам немедленно сел на коня, вместе с племянниками совершив молитву в храме
Богоматери.  Никогда  народ  Киевский  не  вооружался  охотнее;  никогда  не
изъявлял более усердия к своим Государям. "Всякий,  кто  может  двигаться  и
владеть рукою, да идет в поле! - сказали граждане: - или  да  лишится  жизни
ослушник!" Борис Городненский был отправлен лесом вслед за Георгием, который
думал взять Белгород; но видя жителей готовых обороняться, пошел на  встречу
к Галичанам. Изяслав, стараясь предупредить сие опасное  соединение,  настиг
его за Стугною. Сделалась ужасная буря и тьма; дождь лился рекою, и  ратники
не могли видеть друг друга. Как бы устрашенные несчастным предзнаменованием,
оба войска желали мира: Послы ездили из стана в  стан,  и  Князья  могли  бы
согласиться, если бы мстительные Ольговичи и Половцы тому не воспротивились.
Георгий, приняв их совет, решился на кровопролитие; однако ж  убегал  битвы,
ожидая Владимирка, и ночью перешел за реку Рут (ныне Роток). Изяслав не  дал
ему идти далее: надлежало сразиться. Андрей устроил Суздальцев; объехал  все
ряды; старался воспламенить мужество в Половцах, и в своей дружине. С другой
стороны,  Великий  Князь,  Полководец  искусный,  также  наилучшим   образом
распорядил  войско  и  требовал  благословения  от  Вячеслава.  Сей  старец,
утомленный походом, должен был остаться за  строем.  "Неблагодарный  Георгий
отвергнул мир, столь любезный душе  твоей,  -  говорили  ему  племянники:  -
теперь  мы  готовы  умереть  за  честь  нашего  отца   и   дяди".   Вячеслав
ответствовал:
     "Суди Бог моего брата; я от юности гнушался  кровопролитием".  -  Битва
началася.
     Изяслав  приказал  всем  полкам  смотреть  на  его  собственный,  чтобы
следовать ему в движениях. Андрей встретил их и сильным ударом изломил  свое
копие. Уязвленный в ноздри конь его ярился  под  всадником;  шлем  слетел  с
головы, щит Андреев упал на землю:  но  Бог  сохранил  мужественного  Князя.
Изяслав также был впереди; также изломил копие: раненный в бедро и руку,  не
мог усидеть на коне и  плавал  в  крови  своей.  Битва  продолжалась.  Дикие
варвары, союзники Георгиевы, решили ее судьбу: пустив тучу стрел, обратились
в бегство; за Половцами Ольговичи и, наконец, Князь Суздальский.  Многие  из
его воинов утонули в грязном Руте; многие легли  на  месте  или  отдались  в
плен. Георгий с малым числом ушел за Днепр в Переяславль.
     Между тем Великий Князь, несколько времени лежав на земле, собрал силы,
встал и едва не был изрублен собственными воинами, которые, в жару битвы, не
узнали его.
     "Я князь", - говорил он. "Тем лучше", - сказал один воин и мечом рассек
ему шлем, на коем блистало златое изображение Святого Пантелеймона. Изяслав,
открыв лицо, увидел общую радость киевлян, считавших  его  мертвым;  исходил
кровию, но слыша, что Владимир Черниговский убит,  велел  посадить  себя  на
коня и везти к его трупу; искренно сожалел  об  нем  и  с  чувствительностию
утешал горестного Изяслава Давидовича, который, взяв  тело  брата,  союзника
Георгиева, спешил  защитить  свою  столицу:  ибо  Святослав  Ольгович  хотел
незапно овладеть ею; но тучный, дебелый и до крайности утомленный  бегством,
сей Князь принужден был отдыхать в Остере, где, сведав, что в Чернигове  уже
много  войска,  он  решился  ехать  прямо  в  Новгород  Северский;  а  после
дружелюбно разделился с Изяславом Давидовичем:  каждый  из  них  взял  часть
отцовскую.
     Мстиславичи осадили Переяславль.  Утратив  лучшую  дружину  в  битве  и
слыша, что  Владимирко  Галицкий,  достигнув  Бужска,  возвратился,  Георгий
принял мир от снисходительных победителей.  "Отдаем  Переяславль  любому  из
сыновей твоих, - говорили они, - но сам иди в Суздаль. Не можем быть с тобою
в соседстве, ибо знаем тебя. Не хотим, чтобы ты снова призвал друзей  своих,
Половцев, грабить область Киевскую". Георгий дал клятву  выехать  и  нарушил
оную под видом отменного усердия к Св. Борису: праздновал его память, жил на
берегу Альты, молился  в  храме  сего  Мученика  и  не  хотел  удалиться  от
Переяславля. Один сын  его,  Андрей,  гнушаясь  вероломством,  отправился  в
Суздаль. Узнав, что коварный дядя зовет к себе Половцев и  Галичан,  Великий
Князь грозно требовал исполнения условий:
     Георгий оставил сына в Переяславле, но выехал только в Городец  и  ждал
благоприятнейших обстоятельств.
     [1152 г.] Надеждою  его  был  мужественный  Владимирко.  Мстислав,  сын
Великого Князя, вел к родителю многочисленное союзное войско Короля Гейзы  и
своею неосторожностию  лишился  оного.  Вступив  в  Волынию,  он  пировал  с
Венграми, угощаемый дядею, Владимиром  Мстиславичем;  слышал  о  приближении
Галицкого Князя, но беспечно лег спать, в надежде на стражу и  самохвальство
Венгров. "Мы всегда готовы  к  бою",  -  говорили  они  и  пили  без  всякой
умеренности. В полночь тревога разбудила  Мстислава:  дружина  его  села  на
коней; но упоенные вином союзники лежали как мертвые. Владимирко  ударил  на
них пред рассветом: бил, истреблял - и Великий Князь получил  известие,  что
сын его едва мог спастися один  с  своими  Боярами.  Тогда  Изяслав  призвал
союзников: Князя Черниговского и сына Всеволодова, его  племянника:  даже  и
Святослав  Ольгович,  повинуясь  необходимости,  дал   ему   вспомогательную
дружину. Сие войско осадило Городец. Теснимый со  всех  сторон,  оставленный
прежними друзьями и товарищами, Князь Суздальский должен был чрез  несколько
дней смириться: уступив  Переяславль  Мстиславу  Изяславичу,  возвратился  в
наследственный Удел свой и поручил Городец  сыну  Глебу.  Но  скоро  Изяслав
отнял у Георгия и сие прибежище в южной  России:  сжег  там  все  деревянные
здания, самые церкви и сравнял крепость с землею.
     Наказав главного неприятеля,  Великий  Князь  желал  отмстить  хитрому,
счастливому сподвижнику Георгиеву, Владимирку: Король Венгерский хотел  того
же. Им надлежало соединиться у  подошвы  гор  Карпатских.  Летописцы  славят
взаимную искреннюю дружбу  сих  Государей:  сановники  Гейзы  от  его  имени
приветствовали Великого Князя на дороге; сам Король,  провожаемый  братьями,
Ладиславом  и  Стефаном,  всем  Двором,  всеми  Баронами,  выехал  встретить
Изяслава, который вел за собою многочисленное  стройное  войско.  С  любовью
обняв друг друга, они, в шатре Королевском, условились не жалеть  крови  для
усмирения врага - и на рассвете, ударив в бубны, семьдесят полков Венгерских
двинулись вперед; за ними шли Россияне и конные Берендеи;  вступив  в  землю
Галицкую, расположились близ реки Сана, ниже Перемышля. Владимирко стоял  на
другой стороне, готовый к бою, и схватил несколько  зажитников  Королевских.
Тогда было Воскресенье; Гейза, обыкновенно празднуя сей день, отложил  битву
до следующего. По данному знаку союзное войско приступило  к  реке.  Изяслав
находился в средине, и так говорил ратникам: "Братья и дружина!  Доселе  Бог
спасал от бесчестия землю Русскую и сынов ее:  отцы  наши  всегда  славились
мужеством. Ныне ли уроним честь свою пред  глазами  союзников  иноплеменных?
Нет, мы явим себя достойными их уважения". В  одно  мгновение  ока  Россияне
бросились в Сан: Венгры также, и смяли Галичан, стоявших за валом.
     Побежденный Владимирко, проскакав на борзом коне между толпами  Венгров
и Черных Клобуков (один, с каким-то  Избыгневом),  заключился  в  Перемышле.
Союзники могли бы тогда взять крепость; но воины их, грабя Княжеский богатый
дворец на  берегу  Сана,  дали  время  многим  рассеянным  битвою  Галичанам
собраться в городе.
     Владимирко  хотел  мира:  ночью  отправил  к  Архиепископу   и   Боярам
Венгерским множество серебра, золота, драгоценных одежд и  вторично  склонил
их быть за него ходатаями. Они представили Гейзе, что Галицкий Князь, тяжело
раненный, признается в вине своей; что Небо милует кающихся  грешников;  что
он служил копием  своим  отцу  Гейзину,  Беле  Слепому,  против  Ляхов;  что
Владимирко, зная великодушие Короля и готовясь скоро умереть,  поручает  ему
юного сына и боится единственно злобы Изяславовой. Великий  Князь  не  хотел
слышать о мире. "Если умрет Владимирко, -  говорил  он,  -  то  безвременная
кончина его будет справедливою Небесною казнию.  Сей  вероломный,  клятвенно
обещав нам приязнь свою, разбил твое и мое  войско.  Забудем  ли  бесчестие?
Ныне Бог предает Владимирка в руки наши:  возьмем  его  и  землю  Галицкую".
Мстислав, сын Великого Князя, еще ревностнее отца противился миру:  напрасно
Владимирко старался молением и ласками обезоружить их.
     Но Гейза ответствовал: "Не могу убить того,  кто  винится",  и  простил
врага, с условием, чтобы он возвратил чужие, занятые  им  города  Российские
(Бужск, Тихомль, Шумск, Выгошев, Гнойни) и навсегда остался другом Изяславу,
или, по тогдашнему выражению, не разлучался с ним ни в добре, ни в  зле.  Из
шатра Королевского послали ко мнимо больному  Владимирку  чудотворный  крест
Св. Стефана: сей Князь дал присягу. "Если он изменит нам (сказал Гейза),  то
или мне не  царствовать  или  ему  не  княжить".  Услужив  шурину  и  смирив
надменного Владимирка, бывшего в тесном союзе с  Греками,  Король  спешил  к
берегам Сава отразить Императора Мануила, хотевшего отмстить  ему  за  обиду
своего Галицкого друга.
     Изяслав,  возвратяся  в  Киев  с  торжеством,   изъявил   благодарность
Всевышнему, праздновал с дядею  Вячеславом,  уведомил  брата  своего,  Князя
Смоленского,  о  счастливом  успехе  похода  и  советовал  ему  остерегаться
Георгия, слыша, что он вооружается в Ростове.
     Князь Суздальский еще более  возненавидел  Мстиславичей  за  разрушение
Городца, который был единственным его достоянием в полуденных, любезных  ему
странах Государства. Там он жил духом и мыслями; там  лежал  священный  прах
древних Князей Российских, славились храмы чудесами и  жители  благочестием.
Георгий в наследственном восточном Уделе своем  видел  небо  суровое,  дикие
степи, дремучие леса, народ  грубый;  считал  себя  как  бы  изгнанником  и,
презирая святость  клятв,  думал  только  о  способах  удовлетворить  своему
властолюбию. Он призвал Князей Рязанских и Половцев, кочевавших между Волгою
и  Доном;  занял  область  Вятичей  и  велел  Князю  Новагорода  Северского,
Святославу Ольговичу, также быть к  нему  в  стан  под  Глухов.  Владимирко,
сведав о походе Георгия, думал вместе с ним начать военные  действия  против
Мстиславичей; но Изяслав успел отразить его и заставил  возвратиться.  Князь
Галицкий, мужеством достойный отца, не хотел  уподобляться  ему  в  верности
слова: не боялся клятвопреступления и доказал ошибку снисходительного Гейзы,
не исполнив обещания, то есть силою удержав за собою города Великокняжеские,
Шумск, Тихомль и другие. Видя, что Георгий намерен осадить  Чернигов,  Князь
Смоленский, по сделанному условию с  братом,  вошел  в  сей  город  защитить
Изяслава Давидовича, их союзника. Тут находился  и  Святослав  Всеволодович,
который уже знал характер Георгиев и не любил его.  С  душевным  прискорбием
они говорили друг другу: "Будет ли конец нашему междоусобию?"
     Набожный Князь Суздальский, подступив к Чернигову в день Воскресный, не
хотел обнажить меча для праздника;  но  велел  Половцам  жечь  и  грабить  в
окрестностях!
     Двенадцать  дней  продолжались  битвы,  знаменитые   мужеством   Андрея
Георгиевича: он требовал, чтобы Князья, союзники Георгиевы, сами по  очереди
ходили на приступ, для ободрения войска; служил им  образцом  и  собственною
храбростию  воспламенял  всех.  Осажденные   не   могли   защитить   внешних
укреплений, сожженных Половцами, и город был в опасности; но  Великий  Князь
спас его. Услышав только, что Изяслав перешел Днепр, робкие Половцы  бежали:
Георгий также  отступил  за  Снов,  и  Князь  Черниговский  встретил  своего
избавителя на берегу реки Белоуса.
     Святослав Ольгович,  удерживая  Георгия,  говорил:  "Ты  принудил  меня
воевать; разорил мою область,  везде  потравил  хлеб  и  теперь  удаляешься!
Половцы также  ушли  в  степные  города  свои.  Мне  ли  одному  бороться  с
сильными?" Но Князь Суздальский, оставив  у  Святослава  только  50  человек
дружины с сыном Васильком, вышел из области Северской,  чтоб  овладеть  всею
страною Вятичей, где ему никто не противился.
     Тогда  была  уже  глубокая  осень:  Изяслав  дождался   зимы,   поручил
Смоленскому Князю наблюдать за Георгием, осадил Новгород Северский и дал мир
Святославу Ольговичу; а сын Великого Князя, Мстислав, с Киевскою дружиною  и
с Черными Клобуками воевал землю Половецкую:  [в  феврале  1153  г.]  разбил
варваров на берегах Орели и Самары, захватил их  вежи,  освободил  множество
Российских пленников. Но сей успех не мог утвердить  безопасности  восточных
пределов Киевских: скоро Мстислав должен был вторично идти  к  берегам  Псла
для отражения Половцев.
     Тогда, желая покоя, Великий Князь отправил Боярина, Петра  Бориславича,
с крестными грамотами к Владимирку Галицкому. "Ты нарушил клятву, -  говорил
ему Посол, - данную тобою  нашему  Государю  и  Королю  Венгерскому  в  моем
присутствии.
     Еще можешь загладить преступление: возврати города  Изяславовы  и  будь
его другом". Владимирко ответствовал: "Брат мой Изяслав нечаянно  подвел  на
меня Венгров: никогда не забуду того; умру или отмщу". Посол  напоминал  ему
целование креста. "Он был не велик!" - сказал  Владимирко  в  насмешку.  "Но
сила оного велика, - возразил Петр: - Вельможа  Королевский  объявлял  тебе,
что если, целовав сей чудесный крест Св. Стефана, преступишь клятву, то  жив
не будешь". Владимирко не хотел слушать и велел Послу  удалиться.  Изяславов
Боярин положил на стол грамоты клятвенные, в знак разрыва. Ему не дали  даже
и подвод. Петр отправился на собственных  конях;  а  Владимирко,  пошедши  в
церковь к Вечерне и видя его едущего из города, смеялся  над  ним  с  своими
Боярами. - В ту же ночь  Отрок  Княжеский,  догнав  сего  Посла,  велел  ему
остановиться. Петр ожидал новой для себя  неприятности,  беспокоился,  и  на
другой день, вследствие вторичного повеления,  возвратился  в  Галич.  Слуги
Владимирковы встретили его пред дворцом в черных одеждах. Он вошел  в  сени:
там юный Князь Ярослав сидел на месте отца, в черной  мантии  и  в  клобуке,
среди Вельмож и Бояр, также одетых в  печальные  мантии.  Послу  дали  стул.
Ярослав заливался слезами; царствовало глубокое молчание. Изумленный  Боярин
Изяславов хотел знать причину сей общей горести и  сведал,  что  Владимирко,
совершенно здоровый накануне, отслушав Вечерню в  церкви,  не  мог  сойти  с
места, упал и, принесенный во дворец, скончался. "Да  будет  воля  Божия!  -
сказал Петр: - все люди смертны". Ярослав отер слезы. "Мы  желали  известить
тебя о сем несчастии, - говорил он Послу: - скажи от меня Изяславу: Бог взял
моего родителя, быв Судиею между им и тобою. Могила прекратила вражду.  Будь
же мне вместо отца. Я наследовал Княжение; воины и дружина  родительская  со
мною: одно его копие поставлено у гроба: и то будет в руке моей.  Люби  меня
как сына своего, Мстислава: пусть он ездит  с  одной  стороны  подле  твоего
стремени, а я с другой, окруженный всеми полками Галицкими".
     Великий Князь изъявил сожаление о внезапной кончине знаменитого, умного
Владимирка,  основателя  могущественной  Галицкой   области,   но   требовал
доказательств искреннего дружелюбия  от  Ярослава  -  то  есть,  возвращения
городов Киевских, и видя,  что  ему  хотят  удовлетворить  только  ласковыми
словами, а не делом, прибегнул к оружию. Войско Галицкое стояло  на  берегах
Серета: Изяслав, пользуясь густым утренним туманом,  перешел  за  сию  реку.
Мгла исчезла, и неприятели увидели друг друга. Юный Князь  Галицкий  сел  на
коня. Усердные Вельможи сказали  ему:  "Ты  у  нас  один:  что  будет,  если
погибнешь? Заключись в Теребовле: мы сразимся;  и  кто  останется  жив,  тот
придет умереть с тобою". В сражении упорном и кровопролитном победа казалась
сомнительною. Сын и братья Изяславовы не могли  устоять;  но  Великий  Князь
одолел на другом крыле. С обеих сторон гнались и бежали; обе  стороны  взяли
пленников,  но  Изяслав  более.  Он  поставил   на   месте   битвы   знамена
неприятельские и схватил многих рассеянных Галичан, которые  толпами  к  ним
собирались, обманутые сею хитростию. Видя малое число своей дружины и  боясь
вылазки  из  Теребовля,  Изяслав  велел  ночью  умертвить  всех   несчастных
пленников,  кроме  Бояр,  и  с  покойною  совестию   возвратился   в   Киев,
торжествовать второй брак свой. Невестою его  была  Княжна  Абазинская,  без
сомнения Христианка: ибо в отечестве ее и в соседственных землях  Кавказских
находились издавна храмы истинного Бога, коих следы и развалины  доныне  там
видимы.  Мстислав,  отправленный  отцом,  встретил  сию  Княжну  у   порогов
Днепровских и с великою честию привез в Киев.
     Готовясь к новому междоусобному кровопролитию (ибо  непримиримый  Князь
Суздальский стоял уже с войском в земле вятичей, близ Козельска), Изяслав  с
прискорбием видел  бесчестие  своего  меньшего  сына,  Ярослава,  изгнанного
Новогородцами, которые - в 1149  году  положив  на  месте  1000  Финляндцев,
хотевших ограбить Водскую область, -  в  течение  пяти  лет  не  имели  иных
врагов,  кроме  самих  себя,  и  занимались  одними  внутренними  раздорами.
Избранный сим легкомысленным народом, Ростислав Смоленский, в угодность ему,
отправился княжить в Новгород, а Ярослав  в  Владимир  Волынский,  на  место
умершего Святополка Мстиславича.
     Малочисленность союзных Половцев  и  конский  падеж  заставили  Георгия
отложить войну. Между тем  Изяслав,  не  дожив  еще  до  глубокой  старости,
скончался, к неутешной горести Киевлян, всех Россиян и самых иноплеменников,
Берендеев,  Торков.  Они  единогласно  называли  его  своим  Царем  славным,
господином  добрым,  отцем  подданных.  Старец  Вячеслав,  проливая   слезы,
говорил: "Сын любезный! Сему гробу надлежало быть моим; но Бог  творит,  что
ему  угодно!"  -  Княжение  Изяслава  описано  в  летописях  с  удивительною
подробностию. Мужественный и деятельный, он всего более искал любви народной
и для того часто пировал с гражданами; говорил на  Вечах,  подобно  Великому
Ярославу; предлагал там дела Государственные и хотел, чтобы народ,  исполняя
волю Государя, служил ему охотно и врагов его считал собственными.  Разделив
престол с дядею, добродушным и слабым, Изяслав  в  самом  деле  не  уменьшил
власти своей, но заслужил похвалу современников; обходился с ним как  нежный
сын с отцом; один брал на себя труды, опасности,  но  приписывал  ему  честь
побед своих и жил сам  в  нижней  части  города,  уступив  Вячеславу  дворец
Княжеский.
     Готовый умереть за Киев, Изяслав удалялся  от  иных  случаев  проливать
кровь Россиян: не вступился за  сына,  оскорбленного  Новогородцами,  ни  за
Рогволода Борисовича, зятя своего, которого Полочане в 1151 году свергнули с
престола, избрав на  его  место  Ростислава  Глебовича,  Князя  Минского,  и
признав  Святослава  Ольговича  покровителем  их   области.   Так   граждане
своевольствовали в нашем древнем отечестве, употребляя во зло  правило,  что
благо народное священнее всех иных законов.
     Тело Изяслава  было  погребено  в  монастыре  Св.  Феодора,  основанном
Великим Мстиславом.



                                Глава ХIII



     Любовь  Киевлян  к  Вячеславу.  Смерть   его.   Сановники   придворные.
Неблагоразумие и малодушие Ростислава.  Гордость  Мстиславова.  Своевольство
Новогородцев. Киевляне поддаются Изяславу. Георгий вступает в Киев.

     Узнав о кончине Великого Князя, Изяслав Черниговский приплыл  к  Киеву,
чтобы оросить слезами гроб умершего; но старец Вячеслав и Бояре, справедливо
опасаясь его коварных намерений, не позволили ему  въехать  в  столицу.  Они
ждали Князя  Новогородского  и  Смоленского.  Граждане,  Торки,  Берендеи  с
изъявлением усердия встретили Ростислава (который оставил в Новегороде  сына
своего, Давида), и добродушный дядя сказал ему:  "Я  стою  у  дверей  гроба;
суды, расправа и беспокойства ратные уже не мое дело. Подобно Изяславу  будь
мне сыном и Государем Россиян. Отдаю тебе полк и дружину свою". Бояре вместе
с народом требовали от нового  Князя,  чтобы  он,  следуя  примеру  старшего
брата, всегда уважал дядю как отца, и в таком случае обещались  служить  ему
верно.  -  В  Киеве  находился  тогда  Святослав  Всеволодович:   призванный
Вячеславом, он уехал тайно от своих дядей и  взял  сторону  Великого  Князя,
отдавшего ему за то Пинск и Туров.
     С другой стороны Изяслав Черниговский и  Святослав  Ольгович  заключили
союз с Георгием, которого сын  Глеб,  наняв  Половцев,  осадил  Переяславль:
Мстислав Изяславич отразил их с помощию  Киевской  дружины.  Великий  Князь,
чтобы предупредить Суздальского, хотел воспользоваться сею первою  удачею  и
шел к Чернигову; но  печальная  весть  настигла  его  в  Вышегороде.  Добрый
Вячеслав скоропостижно умер [в 1155 г.]: ввечеру пировал с Боярами  и  ночью
заснул навеки.
     Искренно сожалея о кончине его, Ростислав спешил в Киев  предать  земле
тело старца в Софийском храме и быть свидетелем  общей  горести:  ибо  народ
любил кроткие, Христианские добродетели  сего  Мономахова  сына.  В  похвалу
Великому Князю летописцы  сказывают,  что  он,  созвав  во  дворце  Вельмож,
Тиунов, Казначеев, Ключников  умершего  дяди,  велел  принести  его  имение:
одежды, золото,  серебро;  все  роздал  по  монастырям,  церквам,  темницам,
богадельням и, поручив исполнить сие распоряжение вдовствующей супруге  отца
своего, взял себе на память один крест.
     Когда Ростислав возвратился к войску,  Бояре  не  советовали  ему  идти
далее. "Ты еще слаб на престоле, - говорили  они:  -  утверди  власть  свою,
заслужи любовь народную, и тогда не бойся Георгия". Великий Князь  отвергнул
благоразумный совет; он приближался к Чернигову, требуя, чтобы  Изяслав  дал
ему клятву верного союзника. "Кто вступил в мою область неприятелем,  с  тем
не  хочу  дружиться",  -  ответствовал  Изяслав  и,   соединясь   с   Глебом
Георгиевичем, расположился станом на берегах  реки  Белоуса.  Тут  открылось
малодушие Ростислава, который, будучи устрашен множеством Половцев, в  самом
начале перестрелки дал знать Черниговскому Князю, что уступает ему  Киевскую
область с Переяславлем, желая одного мира.  С  негодованием  видя  малодушие
дяди, Мстислав Изяславич поворотил коня и, сказав:
     "Не будь же ни мне Переяславля, ни тебе  Киева!"  -  удалился  с  своею
дружиною.
     Войско расстроилось; свирепые Половцы гнали, рубили бегущих и схватили,
в числе пленных, Святослава  Всеволодовича.  Мстислав,  взяв  в  Переяславле
жену, детей, ушел в Луцк, а бывший Великий Князь в Смоленск, лишась в то  же
время и Новагорода: ибо тамошние жители изгнали сына его, Давида,  отправили
Епископа Нифонта Послом в Суздаль и призвали Мстислава Георгиевича княжить в
их области.
     Киевляне, услышав  с  горестию  о  несчастии  Ростислава,  должны  были
обратиться  к  победителю.  Епископ  Каневский,  Дамиан,  их  именем  сказал
Изяславу: "Государь! Иди управлять нами, да не будем жертвою варваров!", ибо
в сие время Половцы свирепствовали в окрестностях Днепра и  долго  не  могли
быть  усмирены  Глебом  Георгиевичем,  которому  Изяслав   Давидович   отдал
Переяславль. Между тем Георгий уже шел с войском и  близ  Смоленска  получил
весть о новой, благоприятной для  него  перемене  обстоятельств;  согласился
забыть вражду Ростислава Мстиславича, примирился с ним  и  спешил  к  Киеву;
простил и. Святослава Всеволодовича, уважив ходатайство его дяди, Северского
Князя,  и  послал  объявить  Черниговскому,  чтобы  он  выехал  из   столицы
Мономаховой. Изяслав колебался, медлил; говорил,  что  Киевляне  добровольно
возвели его на престол; но, убежденный Святославом  Ольговичем,  и  не  имея
надежды отразить силу силою, отправился в Чернигов.
     Георгий, вступив в Киев, с общего согласия принял  сан  Великого  Князя
[20 марта 1155 г.].



                                 Глава ХIV


                    ПРОЗВАНИЕМ ДОЛГОРУКИЙ. Г. 1155-1157


     Уделы. Мстислав едет в Польшу. Тишина в  России.  Новое  кровопролитие.
Берендеи бьют Половцев. Союз с Половцами. Смятение в Новегороде. Союз против
Георгия. Смерть его и свойства. Ненависть к нему. Дела церковные.

     Cледуя обыкновению,  он  назначил  сыновьям  Уделы:  Андрею  Вышегород,
Борису  Туров,  Глебу  Переяславль,  Васильку  окрестности  Роси,  где  жили
Берендеи  и  Торки;  а  Святослав  Ольгович  поменялся  городами   с   своим
племянником, сыном Всеволода, взяв у него Снов, Воротынск, Карачев и дав ему
за них другие.
     Опасаясь  смелого,  пылкого  Мстислава,  Великий  Князь   послал   Юрия
Ярославича,  внука  Святополкова,  с  Воеводами   на   Горынь:   они   взяли
Пересопницу. В то же время зять Георгиев, Князь Галицкий, и  Владимир,  брат
Смоленского, осадили Луцк. Мстислав отправился искать союзников в Польше; но
меньший брат его, Ярослав, заставил неприятелей снять осаду.
     Достигнув главной цели своей, обремененный летами и желая  спокойствия,
Георгий призвал Ростислава Смоленского, клялся  забыть  вражду  Изяславичей,
его племянников,  и  хотел  видеть  их  в  Киеве.  Ярослав  повиновался;  но
Мстислав, боясь обмана, не ехал: Георгий послал к нему крестную  грамоту,  в
доказательство искренней дружбы.  Узнав  о  сем  союзе  и  прибытии  в  Киев
Галицкой вспомогательной дружины, Князь Черниговский, недовольный  Георгием,
также смирился и выдал дочь свою за его сына, Глеба. Великий  Князь  уступил
Изяславу Корческ, а Святославу Ольговичу Мозырь. Князья же Рязанские  новыми
крестными обетами  утвердили  связь  с  Ростиславом  Смоленским,  коего  они
признавали их отцом и покровителем.
     [1156 г.] Россия наслаждалась тишиною, говорят  Летописцы:  сия  тишина
была весьма непродолжительна. Мстислав принял крестную грамоту от  деда,  но
не дал ему собственной и выгнал Георгиева союзника, Владимира, родного  дядю
своего, из Владимирской области; пленил его семейство, жену; ограбил Бояр  и
мать, которая с богатыми дарами возвратилась тогда от  Королевы  Венгерской,
ее дочери.
     Оскорбленный  Георгий,  в  надежде  смирить  внука  с  помощию   одного
Галицкого Князя, не хотел  взять  с  собою  ни  Черниговской,  ни  Северской
дружины и выступил с Берендеями. Напрасно искав защиты в Венгрии,  изгнанник
Владимир Мстиславич прибегнул к Великому Князю, но Георгий в самом  деле  не
думал об нем, а хотел, пользуясь случаем, завоевать  область  Волынскую  для
другого племянника, Владимира Андреевича, чтобы исполнить обещание,  некогда
данное отцу его. Жестокое сопротивление Мстислава уничтожило сие  намерение:
десять дней кровь лилась  под  стенами  Владимирскими,  и  Георгий,  как  бы
подвигнутый человеколюбием, снял осаду.
     "Изяславич веселится убийствами и враждою, - сказал он детям и  Боярам:
- желаю не погибели его, а мира, и, будучи  старшим,  уступаю".  -  Владимир
Андреевич ходил  к  Червену  с  мирными  предложениями:  напоминал  тамошним
гражданам о своем родителе, великодушном их Князе Андрее;  обещал  быть  ему
подобным,  справедливым,  милостивым;  но,  уязвленный  в   горло   стрелою,
удалился, отмстив жителям опустошением земли  Червенской.  Георгий  наградил
его Пересопницею и Дорогобужем; а Мстислав, следуя за дедом, жег селения  на
берегах Горыни.
     Великий Князь щадил старинных друзей  своих,  Половцев.  Они  тревожили
окрестности Днепра и были наказаны мужественными Берендеями, которые  многих
хищников умертвили, других взяли в плен и, в противность Георгиеву  желанию,
не хотели их освободить, говоря: "Мы умираем за Русскую землю,  но  пленники
наша собственность". Георгий, два раза ездив в Канев для свидания  с  Ханами
Половецкими, не мог обезоружить их ни ласкою, ни дарами; наконец заключил  с
ними новый союз, чтобы в нужном случае воспользоваться помощию сих варваров:
ибо  он,  по  тогдашним  обстоятельствам,  не  мог  быть  уверен   в   своей
безопасности.
     [1157 г.] Ростислав Мстиславич имел преданных ему людей  в  Новегороде,
которые  с  единомышленниками  своими  объявили  всенародно,  что  не  хотят
повиноваться Мстиславу Георгиевичу. Сделалось смятение; граждане разделились
на две стороны:
     Торговая  вооружилась  за  Князя,  Софийская  против   него,   и   мост
Волховский, с обеих сторон оберегаемый воинскою стражею, был границею  между
несогласными.  Но  сын  Георгиев  бежал  ночью,  узнав  о   прибытии   детей
Смоленского Князя, и таким образом  уступил  Княжение  Ростиславу,  который,
чрез два дня въехав в Новгород, восстановил совершенную тишину.
     Сие происшествие долженствовало оскорбить Георгия: у него были и другие
враги.
     Изяслав Давидович с завистию смотрел на престол Киевский; искал друзей;
примирился с Ростиславом и для того  оставил  без  мести  неверность  своего
племянника, Святослава Владимировича, который, вдруг заняв на  Десне  города
Черниговские, передался к Смоленскому Князю.  Мстислав  Изяславич  Волынский
также охотно вступил в союз с Давидовичем, чтобы действовать против Георгия,
и сии Князья, напрасно убеждав Северского взять их сторону, готовились  идти
к Киеву в надежде на свое мужество,  неосторожность  и  слабость  Георгиеву.
Судьба отвратила кровопролитие: Георгий, пировав у Боярина своего,  Петрила,
ночью занемог и чрез пять дней [15 Маия 1157 г.] умер. Сведав о том, Изяслав
Давидович пролил слезы и, воздев руки  на  небо,  сказал:  "Благодарю  тебя,
Господи, что ты рассудил меня с ним внезапною смертию, а не кровопролитием!"
     Георгий властолюбивый, но беспечный, прозванный Долгоруким, знаменит  в
нашей истории гражданским образованием восточного  края  древней  России,  в
коем он провел  все  цветущие  лета  своей  жизни.  Распространив  там  Веру
Христианскую, сей Князь строил  церкви  в  Суздале,  Владимире,  на  берегах
Нерли; умножил число духовных Пастырей, тогда  единственных  наставников  во
благонравии,  единственных  просветителей  разума;  открыл  пути   в   лесах
дремучих;   оживил   дикие,   мертвые   пустыни   знамениями    человеческой
деятельности; основал новые селения и города: кроме Москвы, Юрьев  Польский,
Переяславль Залесский (в 1152 году), украшая их для своего воображения сими,
ему приятными именами и самым рекам давая названия южных. Дмитров, на берегу
Яхромы, также им основан и назван по  имени  его  сына,  Всеволода-Димитрия,
который  (в  1154  году)  родился  на  сем  месте.  -  Но  Георгий  не  имел
добродетелей великого отца; не прославил себя в летописях ни одним  подвигом
великодушия, ни  одним  действием  добросердечия,  свойственного  Мономахову
племени.
     Скромные Летописцы наши  редко  говорят  о  злых  качествах  Государей,
усердно хваля добрые; но Георгий, без сомнения,  отличался  первыми,  когда,
будучи сыном Князя столь любимого, не  умел  заслужить  любви  народной.  Мы
видели, что он играл  святостию  клятв  и  волновал  изнуренную  внутренними
несогласиями Россию  для  выгод  своего  честолюбия:  к  бесславию  его  нам
известно также следующее происшествие.
     Князь Иоанн Берладник, изгнанный Владимирком из Галича, служил Георгию,
и вдруг, без всякой вины (в 1156 году), был  окован  цепями  и  привезен  из
Суздаля в Киев:
     Георгий согласился  выдать  его,  живого  или  мертвого,  зятю  своему,
Владимиркову  сыну.  Заступление  Духовенства  спасло   жертву:   убежденный
человеколюбивыми представлениями Митрополита,  Георгий  отправил  Берладника
назад в Суздаль; а люди Князя  Черниговского,  высланные  на  дорогу,  силою
освободили сего несчастного узника. - Одним  словом,  народ  Киевский  столь
ненавидел Долгорукого, что, узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский
дом Княжеский за Днепром, называемый Раем, также имение Суздальских Бояр,  и
многих из них умертвил в исступлении злобы.  Граждане,  не  хотев,  кажется,
чтобы и тело Георгиево  лежало  вместе  с  Мономаховым,  погребли  оное  вне
города, в Берестовской Обители Спаса.
     Церковные дела  сего  времени  достойны  замечания.  Георгий  не  желал
оставить  Митрополитом  Климента,  избранного  по  воле   ненавистного   ему
племянника, и  согласно  с  мыслями  Нифонта,  Епископа  Новогородского,  им
уважаемого, требовал иного Пастыря от Духовенства  Цареградского.  Святитель
Полоцкий и Мануил Смоленский, враг Климентов, (в 1156 году) с великою честию
приняли в Киеве сего нового Митрополита, именем  Константина,  родом  Грека;
вместе с ним благословили Великого Князя, кляли память Изяслава  Мстиславича
и в первом совете уничтожили все  церковные  действия  бывшего  Митрополита;
наконец,  рассудив  основательнее,  дозволили  отправлять  службу  Иереям  и
Диаконам, коих посвятил Климент.  Ревностный  Нифонт  не  имел  удовольствия
видеть свое полное торжество: он спешил встретить Константина, но еще до его
прибытия скончался в Киеве, названный славным именем  поборника  всей  земли
Русской. Сей знаменитый муж, друг Святослава Ольговича, имел и  неприятелей,
которые говорили, что он похитил богатство Софийского храма и думал  с  оным
уехать в Константинополь: современный  Летописец  Новогородский  опровергает
такую нелепую клевету и, хваля Нифонтовы добродетели, говорит: "Мы только за
грехи  свои  лишились  сладостного  утешения  видеть  здесь  гроб  его!"   -
Новогородцы на место Нифонта в общем совете избрали добродетельного  Игумена
Аркадия и еще непоставленного ввели в дом Епископский: ибо избрание главного
духовного сановника зависело там единственно от народа.



                                 Глава XV


                   ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157-1159


  Падение Великого Княжения Киевского. Новое сильное Княжение Владимирское.
Происшествия в западной России. Мятежный дух Полочан. Раздор за Берладника.
Бескорыстие Святослава. Неблагодарность Изяславова. Бегство Великого Князя.
Странное завещание Митрополита. Мор в Новегороде.

     Киевляне, изъявив ненависть к умершему Великому Князю, послали объявить
врагу Георгиеву, Изяславу Давидовичу,  чтобы  он  шел  мирно  властвовать  в
столице Российской. Изяслав, при восклицаниях довольного  народа,  въехал  в
Киев [19 мая 1157 г.], оставив в  Чернигове  племянника  своего,  Святослава
Владимировича, с дружиною воинскою: ибо Князь Северский, хотя и миролюбивый,
замышлял незапно овладеть сею удельною столицею Ольговичей: его не впустили;
но Изяслав, желая иметь в нем благодарного союзника, добровольно  отдал  ему
Чернигов; а племянник их, Святослав Всеволодович, получил  в  Удел  Княжение
Северское.  Они  заключили  мир  на  берегах  Свини  (где  ныне  Березна)  в
присутствии  Мстислава,  Владимирского  Князя,  который,  одобрив   условия,
спокойно возвратился в Волынию.
     Таким образом Изяслав  Давидович  остался  повелителем  одной  Киевской
области и некоторых городов Черниговской. Переяславль,  Новгород,  Смоленск,
Туров, область  Горынская  и  вся  западная  Россия  имели  тогда  Государей
особенных, независимых, и достоинство Великого Князя, прежде  соединенное  с
могуществом,  сделалось  одним  пустым  наименованием.  Киев  еще   сохранял
знаменитость, обязанный ею, кроме своего  счастливого  положения,  торговле,
множеству избыточных обитателей, богатству храмов, монастырей: скоро утратит
он и сию выгоду, лишенный сильных защитников.
     Но в то  время,  как  древняя  столица  наша  клонится  к  совершенному
падению, возникает новая под сению Властителя, давно известного мужеством  и
великодушием.

     Еще при жизни Георгия Долгорукого сын его, Андрей, в 1 155  году  уехал
из  Вышегорода  (не  предуведомив  отца  о  сем  намерении).  Феатр  алчного
властолюбия, злодейств, грабительств,  междоусобного  кровопролития,  Россия
южная, в течение двух веков опустошаемая огнем и  мечом,  иноплеменниками  и
своими,  казалась  ему  обителию  скорби  и   предметом   гнева   Небесного.
Недовольный, может быть, правлением Георгия и с  горестию  видя  народную  к
нему ненависть, Андрей, по совету шурьев своих, Кучковичей, удалился в землю
Суздальскую, менее образованную, но  гораздо  спокойнейшую  других.  Там  он
родился и был воспитан; там народ еще не изъявлял мятежного духа, не судил и
не менял государей, но повиновался им усердно и сражался за них мужественно.
Сей Князь набожный вместо иных сокровищ взял с собою Греческий образ  Марии,
украшенный,  как  говорят  Летописцы,  пятнадцатью  фунтами  золота,   кроме
серебра, жемчуга и камней драгоценных; избрал место  на  берегу  Клязьмы,  в
прежнем  своем  Уделе:  заложил  каменный  город  Боголюбов,   распространил
основанный  Мономахом  Владимир,  украсил  зданиями  каменными,  Златыми   и
Серебряными вратами. Как нежный сын оплакав кончину родителя, он воздал  ему
последний долг торжественными молитвами, строением новых церквей, Обителей в
честь умершему, или для спасения его души; и между тем, как  народ  Киевский
злословил память Георгия, священный Клирос благословлял оную в Владимире.
     Суздаль,   Ростов,   дотоле   управляемые   Наместниками   Долгорукого,
единодушно признали Андрея Государем.  Любимый,  уважаемый  подданными,  сей
Князь, славнейший добродетелями, мог бы тогда же завоевать древнюю  столицу;
но  хотел  единственно  тишины  долговременной,  благоустройства   в   своем
наследственном  Уделе;  основал  новое  Великое  Княжение  Суздальское,  или
Владимирское,  и  приготовил  Россию  северо-восточную  быть,  так  сказать,
истинным сердцем Государства нашего, оставив полуденную в жертву бедствиям и
раздорам кровопролитным.
     Борис Георгиевич, княжив при отце  в  Турове,  или  добровольно  выехал
оттуда  в  Суздальскую  область,   или   был   изгнан   Юрием   Ярославичем,
Святополковым внуком, который, происходя от старшей ветви  Княжеского  Дому,
имел  право  на  самую  область  Киевскую.  Изяслав,  желая  доставить  Удел
Владимиру  Мстиславичу,  соединился   с   Князьями   Волынскими,   Галицким,
Смоленским и приступил к Турову. Юрий искал мира, но мужественно оборонялся,
и чрез 10 недель многочисленное войско осаждающих удалилось, потеряв большую
часть коней своих от заразы.
     [1158 г.] В числе Изяславовых союзников находились и Полочане,  которые
едва ли уступали тогда Новогородцам в своевольстве. Мы упоминали о несчастии
князя Рогволода Борисовича, изгнанного ими без всякой основательной причины:
Святослав Черниговский дал ему вспомогательную дружину, и  жители  Друцка  с
великою радостию приняли его, выслав Глеба Ростиславича, ограбив дом,  Бояр,
друзей сего последнего.  Отец  Глебов,  видя  опасное  волнение  и  в  самом
Полоцке, старался задобрить граждан ласками, дарами  и,  взяв  с  них  новую
присягу, осадил Друцк.
     Сильный отпор жителей заставил сего Князя  искать  мира:  Рогволод  дал
клятву жить с ним в братстве и нарушил оную вместе с вероломными Полочанами,
которые, думая загладить измену изменою, послали сказать ему: "Князь добрый!
Мы виновны, свергнув тебя с престола и разграбив твое имение: не помни зла и
возвратися к нам: выдадим тебе Ростислава Глебовича". Он согласился с  ними;
но Ростислав, уведомленный об их замысле, ходил вооруженный, носил латы  под
одеждою и смелостию вселял боязнь в злодеев. Наконец  они  устыдились  своей
робости и звали Князя, жившего за городом, в собрание народное, будто бы для
дел государственных. "Вчера я был у вас, -  ответствовал  Ростислав:  -  для
чего же вы не говорили о делах?" - однако ж поехал  в  город.  Верный  Отрок
Княжеский остановил его: ибо народ уже снял с себя личину, грозно  вопил  на
Вече и лил кровь Бояр, преданных Глебовичам.  Ростислав,  соединив  дружину,
удалился в Минск к брату Володарю; а  Рогволод,  подкрепленный  силою  Князя
Смоленского, отнял Изяславль у  Всеволода  Глебовича  и  предписал  мир  его
брату: остался Князем Полоцким, дал Всеволоду Стрежев, Изяславль  Брячиславу
Васильковичу и восстановил  тишину  кратковременную.  Володарь,  третий  сын
Глебов, воевал тогда с Литвою: братья присягнули за него в верном исполнении
мирных условий.
     Изяслав Давидович  не  долго  жил  в  союзе  с  Галицким  и  Волынскими
Князьями. Поводом к сему разрыву служил знаменитый  Воевода  первого,  Иоанн
Берладник.  Князь  Галицкий,  ненавидя  и  боясь  сего  брата   двоюродного,
изгнанного Владимирком, умел склонить на свою сторону не только  Венгерского
Короля с Поляками, но и многих Князей Российских, желая, чтобы они вместе  с
ним убедили Изяслава выдать  ему  Иоанна.  Гнушаясь  делом  столь  жестоким,
великий князь отвечал их Послам в Киеве, что он никогда на то не согласится.
Иоанн  же,  бесчеловечно  гонимый,  хотел  мстить  Ярославу  Владимирковичу:
ограбил несколько богатых судов на Дунае, нанял 6000 Половцев  и  вступил  в
Галицию; но скоро был оставлен сими хищниками, ибо не дозволял им опустошать
земли и щадил доброхотствующих ему жителей. Сведав, что Ярослав вооружается,
Великий Князь предложил Святославу  Ольговичу  тесный  союз  и  два  города,
Мозырь и Чечерск. Тут Святослав оказал бескорыстие великодушное.
     "Признаюсь, - говорил он, - что я досадовал, когда ты не отдал мне всей
области Черниговской; но сердце мое  ненавидит  злобу  между  родными.  Если
враги несправедливые угрожают тебе войною, то они  будут  и  моими  врагами.
Сохрани меня Бог от мздоимства в таком случае: не  хочу  никаких  городов  и
вооружаюсь". Пировав три дня, они дали знать  Князю  Галицкому,  что  готовы
соединенными силами отразить его нападение. Ярослав успокоился;  но  Великий
Князь вздумал сам объявить  ему  войну  за  Иоанна  Берладника:  ибо  многие
Галичане звали  сего  Воеводу  в  землю  свою,  уверяя,  что  народ  толпами
устремится под его знамена  и  что  сын  Владимирков  не  любим  гражданами.
Святослав Ольгович не хотел идти; удерживал Великого Князя; представлял ему,
что Иоанн не сын, не брат их; но пылкий Изяслав с  угрозами  ответствовал  в
Василькове Послу Черниговскому: "Скажи брату, что он, по возвращении моем из
Галича, волею и неволею  может  отправиться  назад  в  Новгород  Северский!"
Добродушный Святослав с горестию видел несправедливость своего родственника,
желая ему добра и мира Государству. "Богу  открыто  смирение  души  моей,  -
сказал он Вельможам: - я не искал управы мечом, когда Изяслав, вместо  целой
области Черниговской, дал мне только семь городов, опустошенных Половцами  и
населенных псарями. Он еще не доволен, и за миролюбивый, благоразумный совет
грозится, вопреки святой клятве, выгнать меня из  Чернигова!  Но  Провидение
карает вероломных". Оно в самом деле наказало брата его. Галицкий, соединясь
с Волынскими Князьями, Изяславичами  и  дядею  их,  Владимиром  Андреевичем,
предупредил Великого Князя и занял Белгород. Изяслав обступил их  с  войском
многочисленным: одних Половцев было у  него  с  лишком  20000.  Указывая  на
сильные полки свои, он с гордостию требовал, чтобы союзники вышли из города.
Но Берендеи и  Торки  изменили  ему;  начальники  их  тайно  велели  сказать
Мстиславу: "Князь! От нас все зависит. Если  будешь  нам  другом,  как  отец
твой, и дашь каждому по доброму городу, мы оставим Изяслава".  Они  сдержали
слово: в глубокую полночь зажгли шатры свои и с грозным  воплем  ускакали  в
город. Пробужденный ночною тревогою,  Великий  Князь  сел  на  коня;  увидел
измену и бежал за  Днепр  вместе  с  Владимиром  Мстиславичем,  его  другом;
Половцы также: многие из них  утонули  в  Роси;  других  пленили  Юрьевцы  и
Берендеи.
     Союзники  вошли  в  столицу,   послав   объявить   Смоленскому   Князю,
Ростиславу, что они единственно для него завоевали престол Киевский и  будут
ему послушны как старшему.  Мстислав  требовал  только,  чтобы  низверженный
Митрополит Климент  снова  управлял  церковию  Российскою:  "ибо  Константин
(говорил он) клял память отца  моего".  Но  Ростислав  не  хотел  слышать  о
Клименте, избранном, по его мнению, беззаконно. Наконец  согласились,  чтобы
не быть Митрополитом ни тому, ни другому и  призвать  нового  из  Царяграда.
Изгнанный Мстиславом, Константин  уехал  в  Чернигов  и  скоро  преставился,
удивив современников и потомство странностию  своего  завещания.  Он  вручил
запечатанную духовную Святителю Черниговскому, Антонию,  и  требовал,  чтобы
сей Епископ клятвенно обязался  исполнить  его  последнюю  волю.  Антоний  в
присутствии Князя Святослава срезал печать и с изумлением  читал  следующее:
"Не погребайте моего тела: да будет оно извлечено из града и повержено  псам
на снедение!" Епископ не дерзнул нарушить клятвы; но Князь,  страшась  гнева
Небесного, велел на третий день привезти тело Митрополита  в  Чернигов  и  с
честию предать земле  в  Соборной  церкви,  подле  гроба  Игоря  Ярославича.
Летописцы рассказывают, что в сии три дня, ясные для Чернигова, была ужасная
буря и молния в Киеве; что одним громовым ударом убило там  семь  человек  и
ветер сорвал шатер Ростислава, стоявшего тогда в поле близ  Вышегорода;  что
сей Князь старался молитвами в церквах умилостивить Небо и что вдруг настала
тишина, когда совершилось погребение Митрополитова тела.
     В  княжение  Изяслава  Новгород  вторично  испытал  бедствие  мора:  не
успевали хоронить ни людей, ни скота; от смрада бесчисленных  трупов  нельзя
было  ходить  по  городу,  ни  в  окрестностях.  Летописцы  не   говорят   о
происхождении, свойстве и наружных знаках сей язвы,  которая  свирепствовала
единственно в Новегороде.



                                 Глава XVI


               АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159-1167


     Злоба Изяславова. Союз Ростислава с Святославом. Город Берлад. Впадение
Половцев. Андрей за Изяслава: властвует в Новегороде. Клевета на Ростислава.
Ростислав изгнан. Смерть Изяслава. Берладник отравлен ядом в Греции. Ссора и
мир Великого Князя со Мстиславом. Уделы. Набег Ляхов.  Единовластие  Андрея.
Изгнание братьев его в Грецию. Кончина Святослава: ее следствия. Вероломство
Епископа. Беспокойства в земле  Полоцкой.  Война  с  Болгарами.  Победа  над
Шведами. Россияне бьют  Половцев  в  степях.  Кончина  Великого  Князя.  Его
свойства. Союзы и браки. Дела церковные.

     Ростислав - оставив сыновей княжить, Святослава в Новегороде, Давида  в
Торжке, Романа в Смоленске - был с честию и радостию принят [12 Апреля  1159
г.] от  всех  жителей  Киевских.  Племянник  его,  Мстислав,  возвратился  в
юго-западную Россию с богатою  добычею,  взяв  имение  Изяславовых  Вельмож,
множество серебра, золота, рабов и всякого скота.
     Бывший Великий Князь ушел в  Сожскую  область,  ему  принадлежавшую,  и
съехался в Гомье, или нынешнем Гомеле, с женою, которая вслед за ним  бежала
из Киева.
     Приписывая свое  несчастие  брату  Ольговичу,  не  хотевшему  дать  ему
помощи, Изяслав завоевал его область, землю Вятичей, пленил  жителей  одного
местечка, бывшего собственностию или веном Княгини Черниговской, и  тревожил
города Курские. Тогда Святослав, захватив имение  и  семейства  многих  Бояр
сего злобного  родственника,  вступил  в  союз  с  Государем  Киевским.  Они
съехались в Моровске, обедали друг  у  друга  и  богатыми  дарами  утвердили
взаимную любовь между собою: Ростислав подарил Черниговскому Князю несколько
соболей, горностаев, черных куниц, песцов, волков белых и  рыбьих  зубов;  а
Святослав Великому Князю парда и двух коней с окованными седлами.
     Сии два Князя, быв от юности  неприятелями,  искренно  клялися  умереть
друзьями и согласились общими силами действовать против Изяслава.  Надлежало
прежде защитить южные пределы Государства от внешних хищников.  В  Молдавии,
между реками Прутом и Серетом, находился тогда город многолюдный и  крепкий,
именем Берлад (ныне местечко), основанный близ  развалин  древней  дакийской
Зузидавы: он был гнездом своевольных бродяг, людей разного племени и закона,
коих главное ремесло состояло в грабеже по Черному морю и  Дунаю.  Шайки  их
взяли Олешье (знаменитое торговое место при устье Днепра,  где  складывались
Греческие товары, отправляемые в  Киев):  Воевода  Великокняжеский,  Георгий
Нестерович, настиг сих разбойников и выручил  многих  взятых  ими  пленников
вместе с богатою добычею. -  Надлежало  еще  отразить  набег  Половцев:  сын
Святославов в Черниговской области, а дружина Галицкая, Князья  Волынские  и
Берендеи на западном берегу Днепра побили и гнали их до границы. Сии хищники
явились с другой стороны, нанятые Изяславом Давидовичем, который,  не  теряя
времени, осадил с ними  Чернигов,  где  Святослав  и  племянник  его,  Князь
Северский, едва успели изготовиться к обороне, требуя войска от  Ростислава.
Но Киевляне и Берендеи, веря искреннему союзу дяди,  не  верили  племяннику,
зная его коварство: чтобы успокоить их, Святослав Всеволодович прислал  сына
в залог к Ростиславу, и  полки  Великокняжеские  спасли  Чернигов.  Изяслав,
устрашенный силою оных, бежал в степи.  Там  услышал  он,  что  неосторожный
Святослав отпустил союзников и сам болен: чем желая воспользоваться, Изяслав
снова перешел за Десну с Половцами.  Князь  Черниговский  действительно  был
нездоров; однако ж с супругою  и  детьми  стоял  в  поле,  успел  возвратить
Киевлян и мужественно  отразил  варваров.  Союзники,  гонясь  за  Изяславом,
приступили к Вырю, где оставалась его Княгиня с казною.  Тут  воевода  Иоанн
Берладник имел случай доказать ему свое усердие; защитил  город  и  принудил
осаждающих удалиться.  Изяслав  отмстил  им  ужасным  разорением  Смоленской
области: ибо наемники его, Половцы, пленили в ней более десяти  тысяч  людей
безоружных, кроме множества убитых; но, видя превосходство  сил  на  стороне
врагов, он искал союзника в могущественном Князе Суздальском.
     Андрей Георгиевич, не заботясь о России южной, желал  господствовать  в
северной единовластно и присвоить себе древнюю  столицу  Рюрикову,  то  есть
выгнать  оттуда  сыновей  Великого   Князя:   Святослава   Ростиславича   из
Новагорода, а Давида из Торжка. Не доброхотствуя отцу их,  Андрей  вступился
за  Изяслава  и  помолвил  дочь   свою   за   его   племянника,   Святослава
Владимировича, осаждаемого тогда Князем Черниговским в городе Вщиже. Роман и
Рюрик, сыновья Великого Князя, Владетель  Северский  с  братом,  Полочане  и
дружина Галицкая была с Святославом Ольговичем; но слыша, что сильное войско
Андреево и Муромское идет отразить их от Вщижа, союзники склонились к  миру,
и Святослав Черниговский снял осаду, клятвенно обязав племянника  чтить  его
как старшего в роде.  -  Андрей  съехался  с  Изяславом  в  Волоке  Ламском,
праздновал там свадьбу дочери и послал сказать Новогородцам, что он  намерен
искать их Княжения, не  любит  кровопролития,  но  готов  воевать  в  случае
сопротивления. Чиновники объявили о том народу. Слава Андреева давно гремела
в России: Новогородцы пленились мыслию повиноваться столь знаменитому Князю;
однако ж, не имея  причин  жаловаться  на  своего,  не  вдруг  прибегнули  к
средствам насилия: сперва сказали,  что  область  Новогородская  никогда  не
имела двух Князей и что Давид должен оставить  Торжок;  когда  же  Святослав
Ростиславич,  угождая  им,  велел  брату  выехать  оттуда  в  Смоленск,  они
решились, без дальнейших околичностей, взять его под стражу. Уведомленный  о
сем намерении,  Святослав  не  хотел  верить.  "Вчера  (говорил  он  Боярам)
граждане любили меня; вчера я слышал их  клятвы,  видел  общее  усердие".  В
самое то время народ вломился во дворец,  неволею  послал  Князя  в  Ладогу,
запер его жену в монастырь, разграбил казну, оковал дружину. Андрей отправил
племянника, Мстислава, Наместником в Новгород; а Святослав Ростиславич  ушел
из Ладоги к отцу, который, в первую минуту гнева, велел заключить  в  душную
темницу всех купцев Новогородских, бывших в Киеве; но выпустил и разослал их
по городам, сведав с прискорбием, что некоторые из них скоропостижно  умерли
в оной. Хотя Великий Князь досадовал на Андрея  Суздальского,  однако  ж  не
думал мстить ему кровопролитием и желал спокойствия.
     К несчастию, он не мог удовлетворить своему искреннему миролюбию. Видя,
что Андрей, довольный приобретением  Новагорода,  не  расположен  воевать  с
Великим Князем, беспокойный Изяслав  снова  обратился  к  Половцам  и  нашел
единомышленника в непостоянном Святославе Всеволодовиче;  их  сторону  взяли
также некоторые Бояре Киевские и Черниговские,  хотевшие  неустройства:  ибо
зло общее бывает иногда частною  выгодою.  Святослав  Ольгович  послал  сына
своего, Олега, в Киев, где Великий  Князь  желал  дружелюбно  угостить  его.
Клеветники уверили сего юношу, что Ростислав тайно готовит  ему  темницу,  и
легкомысленный Олег, не сказав ни слова отцу, пристал к Изяславу  Давидовичу
и  Князю  Северскому.  Святослав  душевно  оскорбился  вероломством  сына  и
племянника в рассуждении Великого Князя; но коварные его Вельможи  старались
очернить  Ростислава.  "Знай  (говорили  они  своему  Князю),  что  Духовник
Ростиславича ездил  из  Смоленска  к  Изяславу  и  предлагал  ему  Чернигов:
Государь Киевский притворяется другом твоим, но помогает тебе лениво,  и  до
сего времени ты не видал никакой пользы от его союза".  Обманутый  клеветою,
Черниговский Князь взял сторону брата; однако ж сам не хотел  участвовать  в
войне.  Изяслав  с  союзниками  ополчился;  стоял  две  недели  под  стенами
Переяславля, убеждая зятя  своего,  Глеба  Георгиевича,  вооружиться  против
Великого Князя; не  успел  в  том  и,  видя  Ростислава  готового  к  битве,
удалился. Но вторичное его предприятие было счастливее: в течение зимы [1161
г.] усиленный множеством Половцев, он переправился за  Днепр  выше  Киева  и
приступил к Подолу,  огражденному  высоким  тыном.  Тут  началось  сражение.
Половцы во многих местах рассекли ограду, ворвались в улицы и  зажгли  домы.
Окруженные пламенем, дымом и мечами варваров, Киевляне с Берендеями в  ужасе
бежали на гору к Златым вратам каменной стены.
     Тогда Великий Князь, приняв совет дружины, оставив Киев и заключился  в
Белегороде, ожидая скорой помощи.
     Изяслав вступил в Киев, освободил там многих друзей своих,  бывших  под
стражею,  и  спешил  осадить  Белгород.  Великий   Князь   сжег   деревянные
укрепления, или острог, и четыре  недели  оборонялся  в  крепости.  Напрасно
Святослав Черниговский склонял брата к общему миру, советуя ему снять осаду,
возвратиться за Днепр и ждать всего от справедливости. Изяслав  ответствовал
его Послам: "Ежели уйду за Днепр, то союзники оставят меня. Что ж  будет  со
мною? В степях ли Половецких найду для себя область?  Лучше  умру  здесь  от
меча,, нежели от голода на берегах Сейма". Он говорил смело,  но  действовал
малодушно: ибо, услышав, что Торки, Берендеи,  Печенеги  Росьские,  Мстислав
Волынский и Галичане идут в помощь к Великому Князю, Изяслав бежал  и  погиб
без мужественной обороны: неприятельский всадник, именем Выйбор, рассек  ему
саблею голову. Великий Князь и Мстислав нашли его плавающего в  крови  и  не
могли  удержаться  от  слез  искренней   горести.   "Вот   следствие   твоей
несправедливости! - сказал  первый:  -  недовольный  областию  Черниговскою,
недовольный самым Киевом, ты хотел отнять у меня  и  Белгород!"  Изяслав  не
ответствовал, но просил воды; ему  дали  вина  -  и  сей  несчастный  Князь,
взглянув дружелюбно на врагов сострадательных, скончался [6 марта 1161  г.].
Пишут, что он в битвах обыкновенно носил  власяницу  брата  своего,  Николая
Святоши, а в сей день почему-то не хотел надеть ее. Разбив Половцев, Олегову
дружину, Черниговскую и Князя Северского, взяв их обозы, победители отослали
в Чернигов тело Изяслава, искренно  оплаканного  братом  Святославом  и  еще
искреннее Иоанном Берладником. Сей злополучный  Галицкий  Князь,  утратив  в
Изяславе единственного своего покровителя, уехал в Грецию и кончил горестную
жизнь в Фессалонике, отравленный  ядом,  как  думали  современники.  Великий
Князь, не желая мстить ни  Святославу  Ольговичу,  ни  гораздо  виновнейшему
Северскому Владетелю, некогда им облаготворенному, удовольствовался их новою
присягою  и  нашел  способ  дружелюбно  разделаться   с   Андреем,   который
добровольно уступил  ему  Новгород,  изведав  беспокойную  строптивость  его
жителей.  Обузданные  согласием  двух  сильных  Государей,  они  молчали,  и
Святослав Ростиславич возвратился управлять ими.
     [1162-1163   гг.]   Мирясь   с   неприятелями,    Ростислав    оскорбил
знаменитейшего друга своего  и  племянника,  Мстислава  Волынского,  который
возвел его на престол и удержал на оном. Великий Князь отдал ему в  поместье
Белгород, Триполь, Торческ, как будущему наследнику всей  Киевской  области.
Но пылкий Мстислав начал, кажется,  прежде  времени  господствовать  в  оной
самовластно, не хотел слушать выговоров дяди и, с гневом  уехав  в  Волынию,
старался угрозами преклонить  к  себе  Владимира  Андреевича,  княжившего  в
Пересопнице. Сей последний отвечал ему: "Ты властен завоевать мою область, и
я готов скитаться в бедности с детьми  своими  по  землям  чуждым;  но  буду
всегда душою и сердцем за Ростислава". Огорченный злобою племянника, Великий
Князь отнял у него города днепровские, но с  радостию  возвратил  ему  оные,
когда Мстислав одумался и  прибегнул  к  дяде  с  извинениями.  -  Столь  же
великодушно  поступал  Великий  Князь  и  с  другими,  ближними  и  дальними
родственниками. Меньший  его  брат,  Владимир  Мстиславич,  упорный  союзник
Изяслава Давидовича, самовольно  властвовал  в  Слуцке:  Ростислав  принудил
Владимира выехать  оттуда,  но  дал  ему  пять  городов  Киевских;  а  внуку
Вячеславову, именем Роману, два города  в  Смоленской  области,  Васильев  и
Красный.  Мы  говорили  о  Туровском  Владетеле,  Юрии   Ярославиче,   внуке
Святополка-Михаила: отверженный от союза  двух  тогда  господствующих  Домов
Княжеских,  Мономахова  и  Черниговского,  он  держался  единственно   своим
мужеством  и  счастливо  отразил  приступ  соединенных   Князей   Волынских,
хотевших, подобно Изяславу Давидовичу, изгнать его из Турова. Великий Князь,
любя справедливость, заключил с  ним  мир.  -  Тишина  внутренняя  была  тем
нужнее, что внешние неприятели, Ляхи, в сие время беспокоили западную Россию
и грабили в окрестностях Червена.
     Андрей Георгиевич, ревностно занимаясь  благом  Суздальского  Княжения,
оставался спокойным зрителем отдаленных происшествий. Имея не только  доброе
сердце, но и разум  превосходный,  он  видел  ясно  причину  государственных
бедствий и хотел спасти от них по крайней мере свою область: то есть отменил
несчастную Систему  Уделов,  княжил  единовластно  и  не  давал  городов  ни
братьям, ни сыновьям. Может быть, Бояре первых осуждали  его,  ибо  лишались
выгоды участвовать в правлении Князей  юных,  грабить  землю  и  наживаться.
Некоторые думали также, что он незаконно властвует в  Суздале,  ибо  Георгий
назначил сие Княжение для меньших детей; и что народ, обязанный уважать волю
покойного Государя, не мог без вероломства избрать  Андрея.  Может  быть,  и
братья сего Князя, следуя внушению коварных Бояр,  изъявляли  негодование  и
мыслили рано или поздно воспользоваться своим правом. Как  бы  то  ни  было,
Андрей,  дотоле   кроткий   во   всех   известных   случаях,   решился   для
государственного  спокойствия  на  дело  несправедливое,  по  мнению   наших
предков:  он  выгнал  братьев:  Мстислава,  Василька,  Михаила;  также  двух
племянников (детей умершего  Ростислава  Георгиевича)  и  многих  знатнейших
Вельмож  Долгорукого,  тайных  своих  неприятелей.   Мстислав   и   Василько
Георгиевичи,  вместе  с  их  вдовствующею  родительницею,  мачехою   Андрея,
удалились в Константинополь,  взяв  с  собою  меньшего  брата,  осьмилетнего
Всеволода (столь знаменитого  впоследствии).  Там  Император  Мануил  принял
изгнанников с честию и с любовию;  желал  их  утешить  благодеяниями  и  дал
Васильку, по известию Российских Г греческих Летописцев, область Дунайскую.
     [1164-1166  гг.]  В  России  южной  кончина  Святослава   Черниговского
произвела несогласие между сыном его и племянником. Святослав, достопамятный
своею  привязанностию  к  несчастному  брату  Игорю  и  миролюбием,  оставил
наследникам  великое  богатство.  Старший  его  сын,   Олег,   находился   в
отсутствии. Черниговский Епископ Антоний и Вельможи  собралися  к  горестной
овдовевшей Княгине и, боясь хищного  Владетеля  Северского,  решились  таить
смерть Святослава до Олегова возвращения. Все дали в том клятву, и во-первых
Епископ, хотя Бояре говорили ему: "Нужно ли целовать крест Святителю? Любовь
твоя  к  Дому  Княжескому  известна".  Но  Святитель  был  Грек,  по  словам
Летописца:  хитер  и  коварен.  Он  в  тот  же  час  написал  к   Святославу
Всеволодовичу, что дядя его скончался; что Олега и воинской  дружины  нет  в
городе; что Княгиня с меньшими детьми в изумлении от горести и что Святослав
найдет у нее сокровища несметные. Сей Князь немедленно отправил сына  занять
Гомель, а Бояр своих в другие Черниговские области; и сам  хотел  въехать  в
столицу. Олег предупредил его; однако ж добровольно  уступил  ему  Чернигов,
взяв Новгород Северский. Святослав клялся наградить братьев  Олеговых  иными
Уделами, и забыв обет,  присвоил  себе  одному  города  умершего  внучатного
брата, сына Владимирова, Князя Вщижского. С обеих сторон готовились к войне.
     Святослав уже звал Половцев; но Великий Князь, будучи тестем  Олеговым,
примирил ссору и заставил Святослава уступить Олегу четыре города.
     Ростислав не мог успокоить одних  Владетелей  Кривских,  или  Полоцких.
Глебовичи, нарушив  мир,  нечаянно  взяли  Изяславль  и  заключили  тамошних
Князей, Брячислава и Володшу  Васильковичей,  в  оковы.  Рогволод  Полоцкий,
требуя защиты Государя Киевского, осадил Минск и, стояв  там  шесть  недель,
освободил Васильковичей мирным договором; а после, желая  отнять  Городок  у
Володаря Глебовича, сам утратил Полоцк, где народ признал  своим  Владетелем
его племянника  двоюродного,  Всеслава  Васильковича.  Сын  Великого  Князя,
Давид, господствуя в Витебске, должен был вступиться за Всеслава, изгнанного
мятежным Володарем, и снова ввел его в Полоцк, к удовольствию народа. В  сих
ничтожных,  однако  ж  кровопролитных  распрях  Литовцы   служили   Кривским
Владетелям как их подданные.
     Давно Россияне,  притупляя  мечи  в  гибельном  междоусобии,  не  имели
никакой знаменитой рати внешней: Андрей, несколько лет наслаждавшись  мирным
спокойствием, вспомнил наконец воинскую славу юных лет своих  и  выступил  в
поле, соединясь с дружиною Князя Муромского, Юрия  Ярославича.  Оскорбленный
соседственными Болгарами, он разбил их войско многочисленное, взял знамена и
прогнал Князя. Возвратясь с конницею на место битвы, где пехота Владимирская
стояла вокруг Греческого  образа  Богоматери,  привезенного  из  Вышегорода,
Андрей пал пред святою иконою, слезами изъявил благодарность Небу  и,  желая
сохранить память сей  важной  победы,  уставил  особенный  праздник,  доныне
торжествуемый нашею Церковию. Россияне завладели на Каме славным  Болгарским
городом Бряхимовом и несколько других городов обратили в пепел.
     В сие же лето Новогородцы одержали победу над Шведами, которые, овладев
тогда Финляндиею, хотели завоевать Ладогу и пришли на судах к устью Волхова.
Жители сами выжгли загородные домы  свои,  ждали  Князя  и  под  начальством
храброго Посадника, Нежаты, оборонялись  мужественно,  так,  что  неприятель
отступил к реке Вороной,  или  Салме.  В  пятый  день  приспел  Святослав  с
Новогородским  Посадником  Захариею,  напал  на  Шведов  и  взял   множество
пленников; из пятидесяти пяти судов их спаслись только двенадцать.
     В окрестностях Днепра Половцы не переставали злодействовать и  грабить:
чтобы унять их, Ростислав призвал многих Князей с дружинами.  Казалось,  что
он хотел, подобно деду, Мономаху,  прославить  себя  важным  предприятием  и
надолго  смирить  варваров;  но  войско  союзное   пеклося   единственно   о
безопасности судоходства по Днепру и,  несколько  времени  стояв  у  Канева,
разошлося, когда флот купеческий  благополучно  прибыл  из  Греции.  -  Зато
Северский Князь и брат Черниговского при наступлении зимы, отменно жестокой,
с малочисленною дружиною дерзнули углубиться в степи Половецкие; взяли станы
двух Ханов и возвратились с добычею, серебром золотом.
     Ростислав, уже престарелый, всего более заботился тогда о судьбе  детей
своих: несмотря на слабое здоровье, он поехал в область Новогородскую, чтобы
утвердить Святослава на ее престоле.  Угощенный  зятем  Олегом  в  Чечерске,
Великий Князь имел удовольствие  видеть  искреннюю  любовь  Смолян,  которых
Послы встретили его верст за  300  от  города.  Сын  Роман,  внуки,  Епископ
Мануил, вместе с народом, приветствовали доброго старца: Вельможи, купцы, по
древнему обыкновению, сносили дары Государю. Утомленный  путем,  он  не  мог
ехать далее Великих Лук и, призвав туда знатнейших Новогородцев, взял с  них
клятву забыть прежние неудовольствия на сына его, никогда  не  искать  иного
Князя, разлучиться с ним одною смертию. Щедро одаренный ими  и  Святославом,
успокоенный их согласием, Великий Князь возвратился в Смоленск, где Рогнеда,
дочь Мстислава Великого, видя изнеможение брата,  советовала  ему  остаться,
чтоб быть погребенным в церкви, им сооруженной. "Нет, - сказал Ростислав:  -
я хочу лежать в Киевской Обители Св. Феодора, вместе с нашим отцом; а  ежели
бог исцелит меня, то постригуся в монастыре Феодосиевом". Он  скончался  [14
марта 1167 г.] на  пути,  тихим  голосом  читая  молитву,  смотря  на  икону
Спасителя и проливая слезы Христианского умиления.
     Сей внук Мономахов принадлежал к числу тех редких Государей, которые  в
своем блестящем верховном сане находят более тягости,  нежели  удовольствия.
Он не искал Великого  Княжения  и,  дважды  возведенный  на  престол  оного,
искренно желал отказаться от власти.  Любя  Печерского  Игумена,  Поликарпа,
Ростислав имел обыкновение  всякую  субботу  и  воскресенье  Великого  Поста
обедать во дворце  с  сим  благочестивым  мужем  и  с  двенадцатью  братьями
Феодосиевой обители; беседовал о добродетелях Христианских и  часто  говорил
им о намерении удалиться от суетного мира, чтобы краткую, мимотекущую  жизнь
посвятить Небу в безмолвии монастырском, особенно после  кончины  Святослава
Ольговича; но разумный Игумен всегда ответствовал: "Князь! Небо  требует  от
тебя иных подвигов; делай правду и блюди землю Русскую". Нет  сомнения,  что
Государь истинно набожный скорее иного может быть отцем народа, если  одарен
свыше умом и твердостию. Ростислав не отличался великими свойствами  отца  и
деда; но любил мир, тишину отечества, справедливость и боялся запятнать себя
кровию Россиян.
     Сей Великий Князь был другом Императора  Мануила  и  помогал  ему,  как
Государю единоверному, против Короля Венгерского, Стефана III. Мануил  тогда
же  заключил  союз  и  с  Галицким  Князем,  Ярославом.  Узнав  о  намерении
последнего выдать дочь свою за Стефана, Император  писал  к  нему,  что  сей
Король есть изверг вероломства, и что супруга такого человека  без  сомнения
будет несчастлива. Письмо имело  действие,  и  хотя  Ярослав,  уже  отправив
невесту в Венгрию, не мог отменить брака,  однако  ж  взял  сторону  греков.
Стефан - кажется, досадуя на тестя - развелся с молодою супругою  и  женился
на дочери Австрийского Герцога. - Несмотря на союз с  Императором,  Галицкий
Князь дружески принял врага Мануилова, Андроника  Комнина,  сына  Исаакиева,
бежавшего из  темницы  Константинопольской,  и  дал  ему  в  Удел  несколько
городов. Андроник, как пишут Византийские Историки, всегда ездил на охоту  с
Ярославом, присутствовал в его Совете Государственном, жил во дворце, обедал
за столом Княжеским  и  собирал  для  себя  войско.  Изъявив  неудовольствие
Ярославу,  Мануил  прислал  наконец  в  Галич  двух  Митрополитов,   которые
уговорили Андроника возвратиться в Царьград:  Епископ  Галицкий,  Козьма,  и
бояре Ярославовы с честию проводили его за границу.  -  Сей  изгнанник  чрез
несколько  лет  достиг  сана  Императорского:  будучи  признательным  другом
Россиян, он подражал им во нравах: любил звериную ловлю, бегание взапуски и,
низверженный с престола, хотел вторично  ехать  в  наше  отечество;  но  был
пойман и замучен в Константинополе.
     Ростислав в 1160 году призвал из Греции  нового  Митрополита,  Феодора,
умершего чрез  три  года.  Великий  Князь,  отдавая  наконец  справедливость
достоинствам  изгнанного  Святителя,  Климента,  желал  возвратить  ему  сан
Архипастыря нашей Церкви и для того послал  Вельможу,  Юрия  Тусемковича,  в
Грецию;  но  сей  Боярин  встретил  в  Ольше  нового  Митрополита,   Иоанна,
поставленного в Константинополе без согласия Великокняжеского. Ростислав был
весьма недоволен; однако ж, смягченный дружеским письмом Мануила  и  дарами,
состоявшими в бархатах и тканях драгоценных, принял Греческого Святителя,  с
условием, чтобы впредь Император и Патриарх не избирали Митрополитов  России
без воли ее государей.  -  Исполняя  требование  честолюбивых  Новогородцев,
Иоанн позволил их  Епископу,  именем  также  Иоанну,  мужу  добродетельному,
называться Архиепископом.  Сей  Митрополит,  умерший  незадолго  до  кончины
Великого Князя, славился ученостию и, слыша о желании Папы, Александра  III,
знать особенные догматы нашей  Церкви,  писал  к  нему  ласково,  оправдывая
уставы Восточной. Письмо его, истинное или подложное,  напечатано  на  языке
Латинском и достойно Пастыря Христианского. "Не знаю  (говорит  сочинитель),
каким образом произошли ереси в Вере Божественной;  не  понимаю,  как  могут
Римляне именовать нас  лже-Христианами.  Мы  не  следуем  такому  примеру  и
считаем их своими братьями, хотя и видим, что они во  многом  заблуждаются".
Предложив учение обеих Церквей и доказав  согласие  нашего  с  Апостольским,
добрый  Митрополит  убеждает  Папу  восстановить  древнее   единство   Веры;
кланяется ему от имени всего Духовенства и  желает,  чтобы  любовь  братская
обитала в сердцах Христиан.



                                Глава XVII


                        ВЛАДИМИРСКИЙ. Г. 1167-1169


     Вероломство Владимира.  Изгнание  Святослава  из  Новагорода.  Война  с
Половцами. Речь Мстислава. Клевета  Бояр.  Ненависть  Андрея  ко  Мстиславу.
Взятие и совершенное падение Киева.

     Сыновья Ростислава, брат его Владимир, народ Киевский и Черные  Клобуки
- исполняя известную им последнюю волю умершего Великого Князя  -  звали  на
престол Мстислава Волынского. Сей Князь,  задержанный  какими-то  особенными
распоряжениями в своем частном  Уделе,  поручил  Киев  племяннику,  Васильку
Ярополковичу, прислал нового Тиуна в Киев и скоро узнал  от  них,  что  дядя
его, брат Ярослав, Ростиславичи и Князь  Дорогобужский  Владимир  Андреевич,
заключив  тесный  союз,  думают  самовольно  располагать  областями:   хотят
присвоить себе Брест, Торческ и другие города. Мстислав оскорбился;  призвал
Галичан, Ляхов и выступил к Днепру с  сильною  ратию.  Усердно  любив  отца,
Киевляне любили и сына, знаменитого делами воинскими; народ ожидал Мстислава
с нетерпением, встретил с радостию,  и  Князья  смирились.  Только  Владимир
Мстиславич, малодушный  и  вероломный,  дерзнул  обороняться  в  Вышегороде:
Великий Князь мог бы наказать  мятежника;  но,  желая  тишины,  уступил  ему
Котелницу и чрез несколько дней сведал  о  новых  злых  умыслах  сего  дяди.
Владимир хотел оправдаться. Свидание их было в Обители Печерской.
     "Еще не обсохли уста твои, которыми ты целовал крест в знак  искреннего
дружества!" - говорил Мстислав, и требовал вторичной присяги  от  Владимира.
Дав оную, бессовестный дядя за тайну  объявил  Боярам  своим,  что  Берендеи
готовы служить ему и свергнуть Мстислава  с  престола.  Вельможи  устыдились
повиноваться клятвопреступнику. "И так отроки будут моими Боярами!" - сказал
он и приехал к Берендеям, подобно  ему  вероломным:  ибо  сии  варвары,  быв
действительно с ним в согласии,  но  видя  его  оставленного  и  Князьями  и
Боярами, пустили  в  грудь  ему  две  стрелы.  Владимир  едва  мог  спастися
бегством.  Гнушаясь  сам  собою,  отверженный  двоюродным   братом,   Князем
Дорогобужским,  и  боясь  справедливой  мести  племянника,  сей   несчастный
обратился к Андрею Суздальскому, который принял его,  но  не  хотел  видеть;
обещал ему Удел и велел жить в области Глеба  Рязанского.  Мать  Владимирова
оставалась в Киеве: Мстислав сказал ей: "Ты свободна: иди  куда  хочешь!  но
могу ли быть с тобою в одном месте,  когда  сын  твой  ищет  головы  моей  и
смеется над святостию крестных обетов?"
     Андрей  тогда  же  принял  к  себе  и  другого  изгнанника,  Святослава
Ростиславича.
     Новогородцы - думая, что смерть отца Святославова разрешила их клятву -
в тайных ночных собраниях умыслили изгнать  своего  Князя.  Сведав  заговор,
Святослав уехал в Великие Луки и велел объявить Новогородцам, что  не  хочет
княжить у них. "А мы не хотим иметь тебя князем", - ответствовали  граждане,
клялися в том иконою Богоматери и выгнали его  из  Лук.  Святослав  бежал  в
Суздальскую область и, с помощию  Андрея  обратив  в  пепел  Торжок,  грабил
окрестности. С другой стороны Князь Смоленский, отмщая за брата, выжег Луки.
Бедные жители стремились толпами в Новгород, требуя  защиты.  Могущественный
Андрей, действуя согласно с Романом Смоленским и Всеславом Полоцким,  хотел,
чтобы Новогородцы смирились пред Святославом. "Вам не будет иного Князя",  -
говорил он с угрозами. Но упрямый народ презирал оные; убил Посадника и двух
иных друзей Святославовых; готовился к обороне  и  просил  сына  у  Великого
Князя Мстислава, обещаясь  умереть  за  него  и  за  вольность.  Едва  Послы
Новогородские могли проехать в Киев: ибо  на  всех  дорогах  стерегли  их  и
ловили как злодеев. Между тем в Новогороде начальствовал умный Посадник Якун
и заставил Святослава удалиться от Русы:  сей  Князь,  имев  сильное  войско
союзное, не дерзнул вступить в битву, довольный разорением многих селений, и
чрез два года умер, хвалимый в летописях за его добродетель,  бескорыстие  и
любовь к дружине.
     [1168  г.]  Несколько  месяцев  Новгород  сиротствовал  без  Князя,   с
нетерпением ожидая его из Киева. В сие время  Мстислав  был  занят  воинским
предприятием. В торжественном собрании всех Князей  союзных  он  сказал  им:
"Земля Русская, наше отечество, стенает от половцев,  которые  не  пременили
доныне их древнего обычая: всегда клянутся быть нам друзьями, берут дары, но
пленяют  Христиан  и  множество  невольников  отводят  в  свои   вежи.   Нет
безопасности для купеческих судов наших, ходящих по Днепру с богатым грузом.
Варвары  думают  совершенно  овладеть  торговым   путем   Греческим.   Время
прибегнуть к средствам действительным и сильным. Друзья  и  братья!  Оставим
междоусобие; воззрим на Небо, обнажим меч и, призвав имя  Божие,  ударим  на
врагов. Славно, братья, искать чести в поле и следов, проложенных там нашими
отцами и дедами!" Все единодушно изъявили согласие умереть за Русскую землю,
и каждый  привел  свою  дружину:  Святослав  Черниговский,  Олег  Северский,
Ростиславичи, Глеб Переяславский,  Михаил,  брат  его,  Князья  Туровский  и
Волынские. Бояре радовались согласию  Государей,  и  народ  благословлял  их
ревность быть защитниками отечества. Девять дней шло войско степями: Половцы
услышали, и бежали от Днепра, бросая жен и  детей.  Князья,  оставив  назади
обоз, гнались за ними, разбили их,  взяли  многие  вежи  на  берегах  Орели,
освободили Российских невольников и возвратились с  добычею,  с  табунами  и
пленниками, потеряв не более  трех  человек.  Сию  добычу,  следуя  древнему
обыкновению, разделили между собою Князья, Бояре и воины. Народ веселился  и
торжествовал победу в день Пасхи.
     Скоро, к общему удовольствию, прибыл благополучно и богатый  купеческий
флот из Греции: Князья ходили с войском на встречу к оному,  чтобы  защитить
купцов от нападения Половцев, еще не совсем усмиренных.
     Ни Мстислав, пируя тогда с союзниками под Каневом, ни Киевляне, радуясь
победе и товарам Греческим, не предвидели близкого несчастия. Одна из причин
оного была весьма маловажна: Князья жаловались на Мстислава, что он,  будучи
с ними на берегах Орели, тайно посылал ночью дружину свою вслед за  бегущими
врагами, чтобы не делиться ни с кем добычею. Два Боярина, удаленные  Великим
Князем от двора за гнусное воровство,  старались  также  поссорить  братьев,
уверяя Давида и  Рюрика,  что  Мстислав  намерен  заключить  их  в  темницу.
Легковерие свойственно нравам грубым. Бояре Киевские, знавшие  чистосердечие
Государя своего, и собственная его присяга, по тогдашнему  обычаю,  доказали
неосновательность злословия; но Ростиславичи  остались  в  подозрении  и  не
согласились  выдать  клеветников  брату,  говоря:  "кто  ж  захочет   впредь
остерегать  нас?"  В  то  же  время  дядя  Мстислава,  Владимир   Андреевич,
несправедливо требуя  от  него  новых  городов,  сделался  ему  врагом  и  с
негодованием уехал в Дорогобуж. Таким образом Великий Князь лишился друзей и
сподвижников, столь нужных в опасности.
     Но  главною  виною  падения  его  было  то,  что  он  исполнил  желание
Новогородцев и, долго медлив, послал наконец сына, именем Романа,  управлять
ими. Сей юный  Князь  взялся  быть  их  мстителем;  разорил  часть  Полоцкой
области, сжег  Смоленский  городок  Торопец,  пленил  многих  людей.  Андрей
Суздальский вступился за союзников и не мог простить Мстиславу, что он,  как
бы в досаду ему, объявил себя покровителем Новогородцев. Может быть,  Андрей
с тайным удовольствием видел случай уничтожить первенство Киева и  сделаться
главою Князей  Российских:  по  крайней  мере,  оставив  на  время  в  покое
Новгород, он думал только о  средствах  низвергнуть  Мстислава,  издавна  им
нелюбимого; тайно согласился с Ростиславичами, с  Владимиром  Дорогобужским,
Олегом Северским, Глебом Переяславскими с Полоцким Князем;  взял  дружину  у
Владетелей Рязанского и  Муромского,  ему  покорных;  собрал  многочисленную
рать; поручил ее сыну Мстиславу и воеводе Борису Жидиславичу; велел им  идти
к Вышегороду, где княжил тогда Давид Ростиславич и где надлежало соединиться
всем союзникам. Сие грозное ополчение одиннадцати Князей (в числе коих был и
юный Всеволод Георгиевич, приехавший из Царяграда) шло  с  разных  сторон  к
Днепру; а неосторожный Мстислав ничего не ведал  и  в  то  же  время  послал
верного ему Михаила Георгиевича, Андреева брата, с отрядом Черных Клобуков к
Новугороду: Ростиславичи схватили  сего  Князя  на  пути  вместе  с  купцами
Новогородскими. Мстислав едва  успел  призвать  Берендеев  и  Торков,  когда
неприятели стояли уже под стенами города; два дня оборонялся мужественно:  в
третий [8 Марта 1169 г.] союзники  взяли  Киев  приступом,  чего  не  бывало
дотоле.
     Сия, по слову древнего Олега, мать городов  Российских,  несколько  раз
осаждаемая и теснимая, отворяла иногда Златые  врата  свои  неприятелям;  но
никто не входил в них силою. Победители, к стыду  своему,  забыли,  что  они
Россияне: в течение трех  дней  грабили,  нетолько  жителей  и  домы,  но  и
монастыри, церкви, богатый  храм  Софийский  и  Десятинный;  похитили  иконы
драгоценные, ризы, книги, самые колокола - и  добродушный  Летописец,  желая
извинить грабителей, сказывает нам, что Киевляне были тем наказаны за  грехи
их  и  за  некоторые  ложные   церковные   учения   тогдашнего   Митрополита
Константина!.. Мстислав ушел с братом Ярославом  в  Волынию,  оставив  жену,
сына, Бояр пленниками в руках неприятельских и едва не был на пути застрелен
изменниками, Черными Клобуками.
     Андрей отдал Киев брату своему Глебу; но  сей  город  навсегда  утратил
право называться столицею отечества. Глеб и преемники его  уже  зависели  от
Андрея, который с того времени сделался истинным Великим  Князем  России,  и
таким образом город Владимир, новый и  еще  бедный  в  сравнении  с  древнею
столицею, заступил ее место, обязанный своею знаменитостию нелюбви Андреевой
к южной России.

Популярность: 1, Last-modified: Mon, 02 Jul 2001 20:49:17 GmT