(Текст и музыка приводятся по сборнику:
Вера Матвеева. Обращение к душе. Москва, 1990)
Музыка Веры Матвеевой
Стихи К.Библа
Em Am Em H7
Сильней, чем плач воды на перекатах
Em G C
Меня манит туда паром знакомый,
Am D7 G H7Em
Где утки опускаются все более
Am Am6 H7
В глубокие и сладкие затоны.
Em Am Em H7
Вы можете их различить заранее
Em G C
по блеску в воздухе, покуда стая
Am D7 G H7Em
Кружится в ожидании свидания
Am H7 Em
С печалью уток древнего Китая.
Они промчатся, тростники останутся
Их шорохом шуршать первоначальным.
Они наверно на Градчаны тянутся,
И вот одна, и тоже на Градчаны.
Сквозь тучи, мимо башен с грозным прошлым
Летит, и шея нежная ранима.
Не знаю, что мне делать с этим перышком,
Она его на берег уронила.
3/4
Dm Gm
У любой реки целых два конца, а моя - не в счет,
А7 Dm
Ведь моя река вдаль издалека по кольцу течет.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой, разорви кольцо,
Чтобы у реки было сто начал, тысяча концов;
Dm Gm
Чтобы белый снег в жаркий летний день падал, не лежал;
A7 Dm
Чтобы солнца луч, как струна певуч, под рукой дрожал.
Dm Gm A7 Dm
Лай-ла-ла-лай-ла
На любой вопрос у тебя ответ, мой вопрос не в счет.
Я спрошу тебя: "Жажда ль не томит, солнце ль не печет?"
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой, тучу пригони,
Чтобы хлынул дождь, остудил виски, жажду утолил;
Чтобы белый снег в жаркий летний день падал, не лежал;
Чтобы солнца луч, как струна певуч, под рукой дрожал.
У любой любви целых две руки, у моей - одна,
Чтобы не смогла разделить любовь - лишь тебе она.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой, и умчимся вдаль...
Ну а если нет, мой далекий свет,- сотню рук мне дай,
Чтобы у реки было по руке в каждом из начал;
Чтобы разорвать, расколоть, разбить горе и печаль;
Чтобы белый снег в жаркий летний день падал, не лежал;
Чтобы солнца луч, как струна певуч, под рукой дрожал.
До осени 1970
Em Am H7 Em
Ла-ла-ла..
Am H7 Em
Ла-ла-ла..
Em F#7 H7 Em
Оно вернулось вкусное, как сосульки с крыши,
D7 G F#7 H7
И на зубах похрустывало, падало, звеня.
E7 Am D7 G
Оно ко мне вернулось, но я не обернулась,
Am Em H7 Em
И нету, нету, нету больше детства у меня.
Из детства одуванчики в меня метали стрелы,
И каждая казалась мне хрупка и холодна.
Но лишь теперь узнала я, что ранена смертельно -
По самые по перышки стрела в меня вошла.
Ах, злые одуванчики, безжалостные воины,
Вы на меня нацелили всю армию свою,
Но не завоеватель я, но ведь уже не воин я -
На вашей территории я пленная стою.
D A7
Не ищи меня, пожалуйста, я ушла гулять по городу.
Dm Gm A7 Dm
Полутенью, полусветом, мимо заспанных домов.
F C Gm6
Я спасу от одиночества эти улицы и дворики
Gm Dm A7 Dm (D7) Gm
Позабытые домами ради отдыха и снов.
Gm Dm A7 D
Позабытые домами ради отдыха и снов.
Я ушла гулять по городу, слушать ветер и безветрие.
Тихий дождик пусть размоет и сотрет мои следы.
Не ищи меня пожалуйста, потому что больше нет меня:
Я ушла в вечерний город - царство грез и темноты. 2р
И отсюда мне не выбраться - это что-то непонятное:
Заманил меня в ловушку этот город-крысолов.
Жарким лепетом безумного прошептал слова невнятные,
И повел меня, и бросил в лапы вымыслов и снов. 2р
Если скажут, что погибла я, если где-нибудь услышишь вдруг,
Что заснула, не проснулась - не печалься и не верь.
Не заснула я, любимый мой, я ушла гулять по городу,
Просто вышла и бесшумно за собой закрыла дверь. 2р
Я откачалась на трапеции, Am
к ночному небу прибитой звездами, Dm
оттанцевала на канате -- G7
ах, так и надо, так и надо. C G7 C
E7 Am
Все это за мою гордыню мне:
неповторима я, неподражаема...
Теперь мне будет неповадно --
ах, так и надо, так и надо.
Я не завяла от отчаянья...
Канаты тоже бы, наверно, лопнули,
и мне тогда их не приладить,
чтоб так, как надо, так, как надо.
Пусть не разбилась я нечаянно --
все, что мне выпало, сродни падению;
но не ищу я виноватых --
все так, как надо, так, как надо.
Моя трапеция качается,
канаты теплые там, где держала их.
Ах, я б прошла по кругам ада...
Но неужели так и надо?
1971
Окончен бал, а вы еще танцуете
Окончен бал, а вы еще танцуете, Cm Fm
умолк оркестр и свечи не горят, G7 Cm
а вы танцуете, ногами вальс рисуете, Fm B
рисуете который день подряд. Eb
"Окончен бал", -- я говорю вам ласково. G
Но разве можно вальс остановить?
Ведь все слова, увы, окажутся напрасными --
окончен бал, но в вас оркестр звучит.
Меня в игру вы взяли и задумались,
а я смотрю на вас -- не насмотрюсь...
Окончен бал, окончен бал -- какие глупости! G Fm G
За вами вальс, и я от вас не отступлюсь.
Окончен бал...
Окончен бал?
Какие глупости!
За вами вальс, и я от вас не отступлюсь. Cm
1968-1970
- Песенка про черную гуашь и про надежду
Беды не тают, а дни улетают,
но где-то надежда машет рукой.
Время промчится, и, что ни случится,
ночью безбрежный хлынет покой.
Кто-то красное солнце замазал черной гуашью
и белый день замазал черной гуашью,
а черная ночь и без того черна.
Кто-то все нечерное черной гуашью мажет,
но в черном окне кто-то белой косынкой машет,
и эта косынка издалека видна.
Беды не тают, а дни улетают,
но где-то надежда машет рукой.
Время промчится, и, что ни случится,
ночью безбрежный хлынет покой.
Вот уж не стало зеленой травы под ногами,
и не стало желтой тропы под ногами,
и не стало синего неба над головой.
Кто-то черными взялся за черное дело руками;
но пока в темноте мелькает белое пламя,
ничего не может случиться со мной.
Беды не тают, а дни улетают,
но где-то надежда машет рукой.
Время промчится, и, что ни случится,
ночью безбрежный хлынет покой.
До октября 1970
- Ах, разбудили меня, разбудили
Ах, разбудили меня, разбудили,
за грустный расчет засадили:
сколько отпущено дней?
В первой колонке -- те, что с водою уплыли
и не вернутся ко мне;
рядом в колонке -- те, что прошли напрасно
и безобразно,
и лучше туда не смотреть;
в третьей колонке -- те, что даны на праздник,
только вот что-то их нет, нет, нет...
Ах, разбудили меня, разбудили,
за горький расчет засадили:
сколько отпущено бед?
В первой колонке -- те, что уже разразились
и не вернутся ко мне;
рядом в колонке -- те, что не заслужила,
я их сложила,
но лучше туда не смотреть;
в третьей колонке... Но я этот лист отложила --
очень уж много в будущем бед, бед, бед...
Ах, разбудили меня, разбудили,
за страшный расчет засадили:
радостей сколько дано?
Что ж вы пустые листы мне вручили? --
радости нет ни одной.
Вы покопайтесь в своих запыленных архивах неторопливо,
чтобы не пропустить.
Мне тоже ведь хочется быть хоть немножко счастливой,
хоть немножко любимой хочется быть, быть, быть.
Весна 1970
Вот такая колыбельная самой себе...
Распластался по земле туман --
бесконечный мираж, сказочный обман.
В нем растет трава "не обмани",
расцветают в траве странные огни.
Я нарву себе травы и совью венок,
мне расскажет о тебе каждый огонек:
как живется, как можется,
с кем-то песенка сложится,
и ее ты не забывай --
баю-бай, баю-баю-бай...
Колыбельную самой себе
я спою, расскажу сказку о тебе:
как ушел ты в дальние края,
что любить ты умел так же, как и я.
В эту сказочную ложь о тебе, дружок,
я поверила, и ты очень стал высок.
Человечек же маленький
превратился в комарика,
и его ты не вспоминай --
баю-бай, баю-баю-бай...
Без тумана мне не жить ни дня --
солнце дня ослепит, опалит меня;
в нем растают сказочные лжи,
опадут, как цветы, счастья миражи.
Мне еще бы подремать в голубой траве --
не буди меня пока, добрый человек.
Только б этот туман-дурман
не опомнился, не пропал...
Ты ему не напоминай --
баю-бай, баю-баю-бай...
1971-72
Старинная сказка, такой пустячок,
возникла внезапно в ночной тишине:
потерян хрустальный мной башмачок,
но что-то никто не несет его мне.
Ждала и устала, и ждать перестала,
дела и заботы меня отвлекли.
И где-то второй башмачок потеряла --
лежит он в дорожной пыли.
И разные люди мимо идут:
прекрасный принц и лихой человек.
Их два злодея, быть может, найдут
и в темную ночь принесут их мне.
Я все уж забыла за давностью лет,
обидно иметь лишь один башмачок,
но думать легко, если вовсе их нет,
что все это -- так, пустячок;
думать легко, если вовсе их нет,
что все это выдумки, все пустячок...
До октября 1972
Cm Fm G7 Cm
Я в дом войду уставшей, похожей на вопрос,
Fm G7
Но чуточку грустней...
Cm Fm G7 Cm
И две зеленых чашки поставлю на поднос
Fm G7
Тебе и мне, тебе и мне...
Eb B Eb B
И приоткрою двери, чтоб падал мягкий свет,
Fm G7
А в комнате темно...
Cm Fm G7 Cm
И плюшевые звери, тебя покуда нет,
Fm G7
Поговорят со мной, поговорят со мной.
Потом и ты возникнешь из тишины ночей -
Причудливая тень -
И удивленно вскинешь полосочки бровей:
Словами - лень, словами - лень.
И я наполню чашки, мы будем пить с тобой
Зеленый крепкий чай,
И ты обид вчерашних заплаканную боль
Не замечай, не замечай.
И пусть часы и годы уносят стрелки прочь,
А нам-то что с тобой:
Земная ль непогода иль неземная ночь
Над головой, над головой?
А нам с тобой не страшно, и с нами за столом
Беседа и свеча...
И из зеленых чашек мы, обжигаясь, пьем
Зеленый чай, зеленый чай.
А нам с тобой не страшно, и с нами за столом
Беседа и свеча...
И из зеленых чашек мы с наслажденьем пьем
G7 Cm
Зеленый чай, зеленый чай.
1971
Стихи Булата Окуджавы
Музыка Веры Матвеевой
Cm Fm
Есть радость у огня.
G7 Cm
Есть муки у железа.
Fm
Есть голоса у леса...
G7 Cm
Все это - про меня.
C Fm
В моем пустом дому
B Eb
Большое ожиданье,
Cm Fm
Как листьев оживанье
G7 Cm
Неведомо к чему.
И можно гнать коня,
Беснуясь над обрывом,
Но можно быть счастливым
И голову клоня.
И каждый день и час,
Кладя на сердце руку,
Я славлю ту разлуку,
Что связывает нас.
1974
Стихи Давида Самойлова
Музыка Веры Матвеевой
Gm D
Веселым зимним солнышком
Gm Cm
Дорога залита.
Gm Cm
Весь день хлопочет Золушка,
D
Делами занята.
Хлопочет дочь приемная
У мачехи в дому.
Приемная - бездомная,
D Gm
Нужна ль она кому?
B Eb
Белье стирает Золушка,
B Cm
Детей качает Золушка,
D Gm
И напевает Золушка -
D Gm
Серебряное горлышко.
Gm Cm Gm D
Gm Cm Gm D
Блестит дорога зимняя,
Рябины, снегири.
За редкими осинами
Бледнеет луч зари.
А глянешь в заоконные
Просторы без конца -
Ни пешего, ни конного,
Ни друга, ни гонца.
Посуду моет Золушка,
В окошко смотрит Золушка,
И напевает Золушка:
"Ой, горе мое, горюшко!"
Все сестры замуж выданы
За ближних королей.
С невзгодами, с обидами
Все к ней они да к ней.
Блестит в руках иголочка,
Стоит в окне зима.
Стареющая Золушка
Шьет туфельку сама...
1972 (музыка)
Cm G7
"Нет" - беде и стоячей воде.
Cm Fm
Ничего не оставлю нигде
B Eb
О тебе - никаких следов
Fm G7
И никаких ненужных слов.
Белый пенный протянется путь.
Парус сделай - меня не забудь.
По волне полетим, полетим
Под белым парусом твоим.
Крылья вырастут вдруг за спиной,
Все забуду, что было со мной.
Пусть вокруг города, города, -
Мне мостовая - та же вода.
Пусть терпению есть предел -
"Нет" - беде и стоячей воде.
Плыть вдвоем бы через печаль...
Но если надо, то прощай!
G7 Cm
Но если надо, то прощай!
1970
(Юрию Тургеневу)
Cm G7 Cm
Напечалились довольно, что дерется случай больно -
Fm G7
Щедрый он. да злой.
C Fm B Eb
А покуда мы тужили, горю голову кружили,
Fm G7 Ab Fm G7 Cm
Вдруг запахло весной, вдруг запахло весной,
Запах меда, запах хлеба, запах будущего лета,
Будущих тревог.
Нет волшебней аромата, лишь его-то нам и надо:
Он - начало всех дорог. >2р.
Поздравляю Вас с весною и с небес голубизною,
С талою водой.
Пусть зима за нас отплачет навсегда, а это значит -
Разочтемся с бедой. >2р.
А потом набухнут почки и раскроются листочки,
Клейкие слегка;
Вспыхнет маленькое пламя, обозначив след за нами, -
Значит, живы пока. >2р.
Поздравляйте же с весною, с ошалевшей новизною, -
Радость нам да смех!
Пусть зима за нас отплачет в сто ручьев. А это значит -
Разочтется за всех! >2р.
Март 1974
Am
Я так хочу весну! Она мне снится по ночам,
E7
Она похожа на печаль и на веселье.
C Dm Am
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
Dm Am E7 Am
Надежд ручьями в океан везенья.
Я буду плыть и плыть, и где-то синева небес
Окрасит мои воды весенним цветом.
Я буду плыть и плыть в тот океан чудес,
Который где-то есть у края света.
И стану я рекой, и во мне утонет ночь,
И покачнется радостно мирозданье.
И стану я рекой, чтобы умчаться прочь
От горя, бед и разочарованья.
Но что же ты молчишь? Ты поплывешь со мной
Или проводишь равнодушным взглядом?
Наверно, ты молчишь потому, что все равно -
Прольюсь водою я иль буду рядом.
Но я хочу весну, она мне снится по ночам,
Она похожа на печаль и на веселье.
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
Надежд ручьями в океан везенья.
14 января 1971
---------------------------------------------------------------
Origin: http://silonov.narod.ru/ksp/vera_txt.htm
---------------------------------------------------------------
Вашему вниманию предлагаются тексты произведений, включенных в книгу
"Вера Матвеева. Обращение к душе" (АПН, 1990), а также тексты
нескольких песен, не вошедших в это издание. В разделах "Песни" и
"Стихотворения" использованы файлы верстки книги, тексты для третьего
раздела набраны Надеждой Рязанской и не подвергались вычитке и сверке.
Будет ласковый дождь,
и ветер поможет взлететь,
и сбудется все, чего ждешь,
и легкой будет печаль,
потому что над миром
будет ласковый дождь.
И опустится ночь,
и звезды будут мерцать,
и весело будет лететь,
и теплой будет земля,
когда тело устанет
в бездонном небе парить.
Эти дни, словно сны,
промчатся над нашей судьбой
и растопят горечи лед,
и смоет памяти пыль
этот ласковый дождь,
что будет когда-то потом.
Все обиды стерплю
и жалеть не стану, поверь,
не устану ждать этих дней
и буду вечно лететь
в теплом ветре любви
под ласковым этим дождем.
1970
- Ах, разбудили меня, разбудили
Ах, разбудили меня, разбудили,
за грустный расчет засадили:
сколько отпущено дней?
В первой колонке -- те, что с водою уплыли
и не вернутся ко мне;
рядом в колонке -- те, что прошли напрасно
и безобразно,
и лучше туда не смотреть;
в третьей колонке -- те, что даны на праздник,
только вот что-то их нет, нет, нет...
Ах, разбудили меня, разбудили,
за горький расчет засадили:
сколько отпущено бед?
В первой колонке -- те, что уже разразились
и не вернутся ко мне;
рядом в колонке -- те, что не заслужила,
я их сложила,
но лучше туда не смотреть;
в третьей колонке... Но я этот лист отложила --
очень уж много в будущем бед, бед, бед...
Ах, разбудили меня, разбудили,
за страшный расчет засадили:
радостей сколько дано?
Что ж вы пустые листы мне вручили? --
радости нет ни одной.
Вы покопайтесь в своих запыленных архивах неторопливо,
чтобы не пропустить.
Мне тоже ведь хочется быть хоть немножко счастливой,
хоть немножко любимой хочется быть, быть, быть.
Весна 1970
Песенка написана на мои очень давнишние
слова. Дело в том, что песни-то я пишу недавно, а стихи -- очень давно,
еще с нежного возраста. Сначала писала про школу, про праздники, потом
все про другое и про другое. Наконец, я в восьмом классе написала стихотворение
про детство. Оно получилось довольно длинное, довольно-таки корявое в некоторых
местах.
А потом, где-то в институте, я натолкнулась
на этот текст. Уже когда я потом стала писать песни, я решила, что это
вполне похоже на песню. Я кое-что выбросила, кое-что добавила, и получилась
песенка про детство.
Некоторые люди говорят, что каждый уважающий
себя автор должен иметь в своем репертуаре песенку про детство. Я не из
этих соображений: просто каждый в какой-то период времени вдруг вздохнет
о том, что детства уже не будет...
Оно вернулось вкусное,
как сосульки с крыши,
и на зубах похрустывало,
падало, звеня.
Оно ко мне вернулось,
но я не обернулась,
и нету, нету, нету больше
детства у меня.
Из детства одуванчики
в меня пускали стрелы,
и каждая казалась мне
хрупка и хороша.
И лишь теперь узнала я,
что ранена смертельно --
по самые по перышки
стрела в меня вошла.
Ах, злые одуванчики,
безжалостные воины!
Вы на меня нацелили
всю технику свою.
Но не завоеватель я,
но ведь уже не воин я:
на вашей территории
я пленная стою.
До октября 1972
Я в дом войду уставшей,
похожей на вопрос,
но чуточку грустней...
И две зеленых чашки
поставлю на поднос:
тебе и мне,
тебе и мне...
И приоткрою двери,
чтоб падал мягкий свет,
а в комнате темно...
И плюшевые звери,
тебя покуда нет,
поговорят со мной,
поговорят со мной.
Потом и ты возникнешь
из тишины ночей --
причудливая тень --
и удивленно вскинешь
полосочки бровей:
словами -- лень,
словами -- лень.
И я наполню чашки,
мы будем пить с тобой
зеленый крепкий чай,
и ты обид вчерашних
заплаканную боль
не замечай,
не замечай.
И пусть часы и годы
уносят стрелки прочь,
а нам-то что с тобой:
земная ль непогода
иль неземная ночь
над головой,
над головой?
А нам с тобой не страшно,
и с нами за столом
беседа и свеча...
И из зеленых чашек
мы, обжигаясь, пьем
зеленый чай,
зеленый чай.
А нам с тобой не страшно,
и с нами за столом
беседа и свеча...
И из зеленых чашек
мы с наслажденьем пьем
зеленый чай,
зеленый чай.
1971
Это, в общем, никакая не прогулка --
ее так назвали. Это известный и любимый, наверное, вами писатель-сказочник
Евгений Шварц оставил в своем дневнике последнюю запись: "Я ушел гулять
по городу..."
Эта песня не относится ни к Шварцу,
ни к записи, ни к чему.
Не ищи меня, пожалуйста,
я ушла гулять по городу
полутенью, полусветом
мимо заспанных домов.
Я спасу от одиночества
эти улицы и дворики,
позабытые домами
ради отдыха и снов.
Я ушла гулять по городу,
слушать ветер и безветрие.
Тихий дождик пусть размоет
и сотрет мои следы.
Не ищи меня, пожалуйста,
потому что больше нет меня:
я ушла в вечерний город --
царство грез и темноты.
И отсюда мне не выбраться --
это что-то непонятное:
заманил меня в ловушку
этот город-крысолов.
Жарким лепетом безумного
прошептал слова невнятные
и повел меня, и бросил
в лапы вымыслов и снов.
Если скажут, что погибла я,
если где-нибудь услышишь вдруг,
что заснула -- не проснулась, --
не печалься и не верь.
Не заснула я, любимый мой,
я ушла гулять по городу, --
просто вышла и бесшумно
за собой закрыла дверь.
До октября 1972
Стихи Новеллы Матвеевой
Эта песенка написана очень давно. Тогда
я точно никаких песен не писала. Собственно говоря, текст не мой. У Новеллы
Николаевны Матвеевой в ее сборнике "Душа вещей" есть такое стихотворение
"Рыбачья песенка". Я почему-то сразу подумала: что это там? Я,
правда, никогда не слышала, как она ее поет. И я сочинила песню. Мелодию
сочинила. Все сохранила. Там даже в тексте были вокализы: и "а-а-а..."
и "о-о-о...". А потом меня познакомили с Новеллой Николаевной,
и кто-то ей проболтался, и я очень стеснялась. Мне было неловко -- мало
ли что она про меня подумает. А она попросила меня спеть, и я спела. Она
говорит: "Знаете, мне ваша песня больше понравилась, чем моя".
Я говорю: "Вы мне спойте тогда свою, раз уж я ее никогда не слышала".
Она спела. Но я не могу сказать, что мое пение лучше, в этом она не права.
Просто это две очень разные песни. Даже подряд их спеть -- не замечаешь,
что это песня на один и тот же текст. Меняется все абсолютно: и смысл,
и восприятие.
Низко над морем летела снежинка,
С нею напев мой осенний сложился:
Как снежинка на щеке
распалась,
Так растаял вдалеке
твой парус.
Дым на бурых крышах...
Гавань в ярко-рыжих
Листьях
И чешуйках
Рыбьих;
Чайки с криком гневным
Бьют по водным гребням
Черными концами
Крыльев...
А-а-а...
Маленький остров, поселок неяркий.
Там, у поселка, ты встанешь на якорь;
На костре уха вариться будет,
Ветер с моря котелок остудит,
И огонь погаснет
В сумерках неясных,
В сумерках, как сон
Капризных...
Море неспокойно...
Сеть на серых кольях
Словно на ходулях
Призрак...
О-о-о...
Я не печалюсь, хотя я и рыбачка:
Что мне печалиться, что мне рыдать-то?
И рыбак уху готовить может,
И рыбачка рыбу ловит тоже...
Тенью подбородка
Волны ловит лодка --
Сяду, поплыву
На отмель;
В раковинках белых
Откачнулся берег,
Словно отболел
И отмер...
А-а-а...
До октября 1972
Стихи Константина Библа
Сильней, чем плач воды на перекатах,
Меня манит туда паром знакомый,
Где утки опускаются все в более
Глубокие и сладкие затоны.
Вы можете их угадать заранее
По блеску в воздухе, покуда стая
Кружится в ожидании свидания
С печалью уток Древнего Китая.
Они умчатся, -- тростники останутся
Их шорохом шуршать первоначальным...
Они сегодня на Градчаны тянутся;
И вот -- одна, и тоже -- на Градчаны...
Сквозь тучи, мимо башен с гордым прошлым,
Летит... И шея нежная ранима...
Не знаю, что мне делать с этим перышком:
Она его на берег уронила.
До октября 1972
Стихи Булата Окуджавы
Есть радость у огня.
Есть муки у железа.
Есть голоса у леса...
Все это -- про меня.
В моем пустом дому --
Большое ожиданье,
Как листьев оживанье
Неведомо к чему.
И можно гнать коня,
Беснуясь над обрывом,
Но можно быть счастливым
И голову клоня.
И каждый день и час,
Кладя на сердце руку,
Я славлю ту разлуку,
Что связывает нас.
1974
Стихи Николая Заболоцкого
Клялась ты -- до гроба
Быть милой моей.
Опомнившись, оба
Мы стали умней.
Опомнившись, оба
Мы поняли вдруг,
Что счастья до гроба
Не будет, мой друг.
Колеблется лебедь
На пламени вод.
Однако к земле ведь
И он уплывет.
И вновь одиноко
Заблещет вода,
И глянет ей в око
Ночная звезда.
1974
Стихи Уилсона Макдональда
"Уист-уи!"
Маленькую Ди
Повстречал я в зарослях
На моем пути.
Из своего укрытия,
Словно по наитию,
Появилась быстрая,
Сказала: "Погоди!
На меня так пристально, человек высокий,
На меня так пристально
Лучше не гляди.
Прошу тебя, пожалуйста, ты гляди на море,
Ты гляди на море,
Уист-уи".
И пошел я к морю,
И увидел вскоре
Трех малюток эльфов, спросивших у меня:
"Не видел ли ты девушку,
Девушку-смуглянку,
Что куда-то скрылась на закате дня?"
Не сказал я правду им,
Я сказал: "Не видел", --
И, как белки, прыгая,
Скрылись с глаз моих;
Чтоб увидеть темное
Платье ее скромное,
Все углы обшарили в зарослях густых.
И в тени деревьев
Я, ушам не веря,
Тихий крик услышал: "Ты любим, любим!"
"Уист-уи, -- ответил я
И взглянул на ветви я, --
Все исчезновением взволнованы твоим".
"Уист-уи" -- два слова, два коротких слова.
Их сегодня птицы повторять готовы,
Море их поет, слова заветные твои:
"Уист-уи, уист-уи".
Я взглянул на заросли,
На деревья стройные,
Как и прежде, были там птицы беспокойные;
Только маленькая Ди
Уж не скажет: "Уист-уи",
Мне она торжественно не скажет: "Уист-уи".
И пошел я по холмам,
По горам,
И нашел могилу там
Под высокою горою;
На колени тихо встал
И печально написал
На песке своей рукою:
"Спит здесь маленькая Ди,
Спит недалеко от моря.
Все проходит.
Уист-уи".
Не ранее октября 1972
Стихи Давида Самойлова
Веселым зимним солнышком
Дорога залита.
Весь день хлопочет Золушка,
Делами занята.
Хлопочет дочь приемная
У мачехи в дому.
Приемная -- бездомная,
Нужна ль она кому?
Белье стирает Золушка,
Детей качает Золушка,
И напевает Золушка --
Серебряное горлышко.
Блестит дорога зимняя,
Рябины, снегири.
За редкими осинами
Бледнеет луч зари.
А глянешь в заоконные
Просторы без конца --
Ни пешего, ни конного,
Ни друга, ни гонца.
Посуду моет Золушка,
В окошко смотрит Золушка
И напевает Золушка:
"Ой, горе мое, горюшко!"
Все сестры замуж выданы
За ближних королей.
С невзгодами, с обидами
Все к ней они да к ней.
Блестит в руках иголочка,
Стоит в окне зима.
Стареющая Золушка
Шьет туфельку сама...
1972
Стихи Редиарда Киплинга
Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне,
Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, --
И поют там колокольцы в роще пальмовых ветвей:
Возвращайся, чужестранец, возвращайся в Мандалей.
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, хлопают колеса
Из Рангуна в Мандалей...
На дороге в Мандалей
Бьется рыб летучих стая,
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая.
В волосах убор зеленый, в желтой юбочке
она,
В честь самой царицы Тибау Супи-Яу-Лат названа.
Принесла цветы, я вижу, истукану своему,
Расточает поцелуи христианские ему.
Истукан тот -- божество,
Главный Будда -- звать его.
Тут ее поцеловал я,
Не спросившись никого.
На дороге в Мандалей...
А когда над полем риса меркло солнце, стлалась
мгла,
Мне она под звуки банджо песню тихую плела.
На плечо клала мне руку, и, щека с щекой, тогда
Мы следили, как ныряют и вздымаются суда,
Как чудовища в морях,
На скрипучих якорях,
В час, когда кругом молчанье
И слова внушают страх.
На дороге в Мандалей...
Это было и минуло, не вернуть назад тех
дней,
И не ходят омнибусы мимо Банка в Мандалей!
В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков:
Кто услышит зов с Востока, вечно помнит этот зов,
Помнит пряный дух цветов,
Шелест пальмовых листов.
Помнит пальмы, помнит солнце,
Перезвон колокольцов,
На дороге в Мандалей...
Я устал сбивать подошвы о булыжник мостовых,
И английский мелкий дождик сеет дрожь в костях моих.
Пусть гуляю я по Стренду с целой дюжиной девиц, --
Мне противны их замашки и румянец грубых лиц.
О любви они лопочут,
Но они не нужны мне, --
Знаю девочку милее
В дальней солнечной стране.
На дороге в Мандалей...
От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный
след,
Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета нет.
Чу! запели колокольцы! Там хотелось быть и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Сбросишь все свои заботы,
Кинув якорь в Мандалей!
О, дорога в Мандалей,
Где летает рыбок стая
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая...
Апрель 1973
Не позабудь меня в пути,
не позабудь меня во сне!
Утихнет боль, как ветер стих,
забудешь дом, как прошлый снег.
Я знаю, синяя вода
любовь уносит без следа,
а унесет -- спроси: "Куда?" --
она не скажет никогда,
не скажет никогда.
Уж скоро год, как ты ушел,
и нет ни писем, ни вестей.
Ах, только выдержал бы шелк
на парусах шхуны твоей!
Пусть мачты в море не снесет --
уж если потемнеют дни,
сомнется платье синих вод...
Тогда -- Господь тебя храни!
Господь тебя храни!
Пряду я пряжу день-деньской,
не устает моя рука.
Сумею я из пряжи той
веревку свить и холст соткать.
Ах, только, только б моряка
вода навеки не взяла!
А заберет -- петля крепка,
не разорвать тогда узла,
не разорвать узла!
Октябрь 1972 -- октябрь 1973
Песенка, которую я исключительно от
злости написала. Еще когда я только начала выступать (сделала это тоже
не по собственному желанию, просто меня повлекли: "Пора, -- говорят,
-- пора"), я выступила один раз в Москве, потом меня в Казань на фестиваль
-- затолкали в поезд и все. И там ко мне всякие люди стали приставать.
Один раз написали записочку: "Скажите, пожалуйста, не вы ли написали
про миражи?" Я говорю: "Про какие миражи?", а они и сами
не знают. Я отвечаю: "Очевидно, не я, потому что у меня вообще ни
про какие миражи никогда не было песенки".
А потом еще один товарищ приставал,
чтобы я ему колыбельную спела.
-- У тебя же есть колыбельная?
-- Нету.
-- Ну, как это так, у тебя все такие
тихие, нежные песенки, а колыбельной нету.
-- Так у меня и ребенка нет, какая может
быть колыбельная?
Он очень удивился, и потом меня такое
зло взяло. Я думаю: "Что же это такое? У меня ни миражей, ни колыбельной,
ни ребенка..." Ну, раз нет ребенка, колыбельную можно сочинить. И
я ее сочинила. Так и называется: "Колыбельная для самой себя".
Так я туда и миражи запихала, чтобы одним ударом трех зайцев сразу убить.
Вот такая колыбельная самой себе...
Распластался по земле туман --
бесконечный мираж, сказочный обман.
В нем растет трава "не обмани",
расцветают в траве странные огни.
Я нарву себе травы и совью венок,
мне расскажет о тебе каждый огонек:
как живется, как можется,
с кем-то песенка сложится,
и ее ты не забывай --
баю-бай, баю-баю-бай...
Колыбельную самой себе
я спою, расскажу сказку о тебе:
как ушел ты в дальние края,
что любить ты умел так же, как и я.
В эту сказочную ложь о тебе, дружок,
я поверила, и ты очень стал высок.
Человечек же маленький
превратился в комарика,
и его ты не вспоминай --
баю-бай, баю-баю-бай...
Без тумана мне не жить ни дня --
солнце дня ослепит, опалит меня;
в нем растают сказочные лжи,
опадут, как цветы, счастья миражи.
Мне еще бы подремать в голубой траве --
не буди меня пока, добрый человек.
Только б этот туман-дурман
не опомнился, не пропал...
Ты ему не напоминай --
баю-бай, баю-баю-бай...
1971-72
- Пер Гюнт (читайте Ибсена!)
Дело в том, что я в детстве читала эту
сказку Ибсена, и очень она мне понравилась. Но я, видимо, не совсем усвоила
ее. Я единственное запомнила оттуда, что была такая девушка Сольвейг, которая
всю жизнь прождала Пера Гюнта, а он по каким-то обстоятельствам не смог
к ней вернуться. Я всегда думала: наверное, очень хороший человек, если
женщина всю жизнь его прождала. А потом я перечитала эту сказку и поняла,
что я глубоко заблуждалась. Дело совсем не в этом. Это она очень замечательная
женщина, что она такого крокодила всю жизнь ждала. Если вы помните, то
он в конце концов возвращается на родину: ностальгия... И вообще он подумал,
что достаточно уже покуролесил. Пер Гюнт возвращается как раз вовремя:
ему пора совсем с земли уходить, и тогда он обнаруживает, что не попал
ни в ад, ни в рай; то есть что он и не большой злодей и не очень хороший
человек, а просто-напросто неудавшаяся личность -- Пуговица. У них это,
видимо, фольклорный персонаж. И по земле ходит Пуговичник с оловянной плошкой,
собирает вот таких неудавшихся людей и переплавляет их: авось в следующем
рождении они все-таки будут хорошими или уж плохими совсем. Пер Гюнт страшно
был огорчен всем этим, стал бегать по всей стране и выискивать людей, которые
могут подтвердить, что он либо очень хороший, либо вообще совсем плохой.
Ему это не удалось, потому что пришел он, например, к троллям и говорит:
"Вы же помните, как я вам свадьбу всю испортил: обещал жениться на
вашей дочке, но не женился, и вообще все столы опрокинул и убежал. Значит,
я всегда был самим собой, я вообще либо очень плохой, либо очень хороший".
Они ему на это сказали, эти тролли: "Ты в одном заблуждаешься. Ты,
до того, как у нас побывал, был самим собой, а после того, как у нас побывал,
ты унес от нас одно слово: ты стал самим собой доволен". Он очень
огорчился, долго скитался по горам, ел дикий чеснок, потому что тоже обнищал,
и наконец набрел на какой-то домик. Вдруг ему показалось что-то знакомое
в этом домике, вроде оленя, -- не сам ли он приделывал на коньке крыши
деревянного оленя. И когда он подошел к домику, то увидел, что на порог
вышла совершенно слепая старая женщина и запела. И тут он все вспомнил.
Он узнал эту Сольвейг, несмотря на то, что она, наверное, страшно изменилась
за это время. Он упал к ее ногам и говорит: "Подтверди ты, что я тебе
изгадил всю жизнь, что я очень плохой". Она ему возьми да и скажи:
"Ты сделал мою жизнь песней". Вот. Ну, он, по всей видимости,
в рай попадет. Раз женщина про него такое сказала, наверное, золотой человек;
но меня это потрясло. Ко всему прочему, я болела ангиной, очень мне было
нехорошо, очень я не люблю болеть, и вот я написала такую песенку.
... А переплавит тебя Пуговичник,
ты снова станешь Пером Гюнтом;
и не самим собою будешь --
ты самим собой всегда доволен.
И никакая тут не путаница:
ты просто Пуговица, Пуговица.
Но снова, снег взметнув за лыжами,
в тебя зима плеснет любовью;
и снова, на дорогу глядючи,
ослепнет маленькая Сольвейг...
Отпавший лист, трава увядшая
подарят жизнь побегам новым,
а ты, Пер Гюнт, что людям дашь ты? --
То песни Сольвейг, песни Сольвейг...
"Я знаю, что ты настоящий, мой Пер,
и я тебя буду ждать;
а если порой загрущу, мой Пер, --
я слезы смогу сдержать;
а если слезинка скользнет по щеке --
улыбкой ее сотру..."
Но что же, о Сольвейг, твой голос дрожит,
как лист на осеннем ветру?
"Я верю, что ты настоящий, мой Пер,
и я не устану ждать;
а если сомненье вкрадется, мой Пер, --
его я смогу прогнать;
а если заткет паутиной мой дом --
по-прежнему буду петь..."
Но что за паук паутиной заткал
лицо твое, Сольвейг, ответь?!
"Мне кажется, ты настоящий, мой Пер,
но долго идут года;
я знаю, ты, может, не скоро придешь,
а может быть -- никогда.
Но что б ни случилось -- я верю мечте
и жду, и люблю, и пою..."
О Сольвейг, твой Пер ослепил не глаза,
а бедную душу твою!
Как все запуталось, запуталось!..
О Сольвейг, он ведь просто Пуговица,
о Сольвейг, он ведь просто Пуговица,
о Сольвейг, он ведь просто Пуговица...
11 декабря 1972
Мне обычно задают вопрос (записочки
такие каверзные пишутся обычно): "Какая ваша самая любимая песня,
какая самая нелюбимая?" Нелюбимые у меня есть, но я их стараюсь не
петь, разве что при большом желании слушателей. Кстати сказать, это относится
к "Собаке". Я ее не люблю, и вы ее тоже вдруг невзлюбили. Любимые
песни у меня всегда меняются. Мне то одна больше всего нравится, то другая.
С этой песней получилось так. Я совсем
не собиралась ее писать, но однажды мои друзья мне говорят: "Послушай,
почему бы тебе не написать песенку про любовь?" Я говорю: "А
я что делаю?" Они возражают: "Это все понятно. Но ты, -- говорят,
-- пишешь не о том. А ты напиши про слово "любовь". Ты растолкуй
людям, что ты про нее думаешь". Я отвечаю: "Ладно, я попробую".
Я никогда по заказу не писала, у меня
даже никакой темы не было. Просто я ехала домой и вдруг начинала писать
песню. Или мне ночью не спалось, и я начинала писать песню. А тут я решила,
что надо попробовать. Пушкин же писал про розочку по заказу. Почему я не
могу про любовь написать? Я мучилась недолго. Я ее очень быстро накропала.
А теперь, на протяжении вот уже нескольких месяцев, это моя самая любимая
песня.
Промокнешь -- не высушит этот огонь,
мал или велик.
Не сможет согреть он и каплю воды --
мал или велик.
Но птицею в небе он может парить,
а может и лодкою по морю плыть...
Любовью все называют его --
и мал, и велик.
Дождю не залить его, этот огонь,
ветрам его не задуть;
но может погаснуть он сам по себе --
об этом не позабудь.
Скорее не пламя, а отблеск звезды,
но знай, что наделать он может беды.
Любовью все называют его --
с ним осторожен будь.
Любовь, моя лодочка, не утони --
море часто штормит...
Любовь, моя птица, крыла не сломай --
где-то гроза гремит...
Хоть я ничего и не жду от тебя,
но мне без тебя и земля -- не земля...
Смотри, не погасни же, мой огонек, --
быстро время летит!
1971-1972
Я написала ее, когда научилась по-человечески
играть на гитаре. У нее есть имя, она называется "Жираф". Я ничего
не хотела. Я поначалу даже не знала, что будет. У меня просто сразу возник
последний куплет. Возник он потому, что как-то мы встречали кого-то, чтобы
проводить на день рождения, и по дороге мне один хороший приятель читал
Заболоцкого. Я ничего не помню, конечно, кроме того, что "тихий ток
из чаши А переходит в чашу Б". Это последние слова. Но размер меня
потряс до глубины души, потому что я тут же выдала последний куплет. Про
себя, конечно, -- я никому не сказала, что собираюсь песенку написать.
Да я и не собиралась, наверное.
А потом я все думала: "Что же такое
написать к этому последнему куплету?" И я написала "Жирафа".
Поначалу она никак не называлась. То, что потом у меня возникли ассоциации,
так это просто у Сальвадора Дали есть такая картина. Она называется "Жираф".
Там какая-то глинистая выжженная пустыня, вся в трещинах, какие-то немыслимые
животные, а на горизонте стоит жираф, далеко-далеко, у него пылает грива,
как факел. Жираф страшный, но то, что у него грива, как факел, это очень
красиво. Этот жираф тоже возник у меня внезапно. Потом я решила, что эта
песенка будет пародией на шлягер, шуткой. Но шутка, по-моему, тоже не получилась.
Хотя песенку я все-таки люблю.
Все проходит, говорят,
врут насмешники, поверь мне:
все уйдет от нас, наверно,
но в душе оставит клад.
И на нем печали камень, --
не воротишь, не зови --
крылья легкие любви
отзвенели ветерками.
Это грустно, но пока,
мой жираф златоволосый,
я внимаю звукам весен, --
осень очень далека.
Пламя гривы -- слепнет взгляд --
средь пустыни прогорает;
я зажгла его и знаю,
что зажгла не для себя.
Но гори, гори, мой факел,
для кого -- не все ль равно...
Мне ж осветишь заодно
все, что ночь таит во мраке.
А когда уйдешь и ты,
пусть прольется -- ради бога! --
на кромешную дорогу
рыжий луч шальной звезды.
Собственно говоря, я даже не знаю, почему
мне показалось, что это акварель. Наверное потому, что она написана весной,
и почему-то я вдруг пожалела зиму.
Я, в общем-то, не люблю зиму, потому
что я люблю кататься на лыжах, а лыжи носить не люблю. А прямо от самого
дома я не могу в лес заехать на лыжах. И вот я всегда всю зиму переживаю.
Но мне, правда, недавно крупно повезло. Я ездила с концертом в Томск, и
там альпинисты повезли меня кататься на лыжах. Они меня везли, несли мои
лыжи, и все было в порядке. А в Москве я уже лет шесть не каталась.
Вот такая акварель...
Безнадежны дела у зимы в апреле,
безнадежны дела у зимы.
И, почувствовав это, она потемнела --
больше снегом лица не умыть.
Убежала с пригорков, притаилась в овраге
и беззвучно заплакала тут --
несоленые слезы прозрачною влагой
по щекам ее старым текут,
текут, текут...
Мне хотелось бы всем, кто невесел в апреле,
подарить по улыбке весны.
Но зиме холода, а не звоны капели
и не крики пернатых нужны.
Ей ручьями пробиться бы к северным рекам
и к нетающим землям уйти
от веселого солнца, от птичьего смеха,
и заснуть, чтоб никто не будил,
чтоб никто не будил.
Заснуть...
До октября 1972
Музыка Владимира Туриянского
Я знаю, что в мае шторма утихают.
Я все понимаю: солгать -- не убить...
Из тихой лагуны не хочешь ты шхуну
свою уводить.
Зачем же, мой нежный, в лазури безбрежной
ты парус свой снежный на алый сменил,
мечтой невозможной так неосторожно
меня поманил?..
Наверно, в Каперне, в знакомой таверне,
хихикая скверно, уже говорят:
"Ну что, Мери-Анна, твой Грей долгожданный
не хочет назад?"
Туманом иль спьяну, иль звуком обманут
--
зовусь Мери-Анной, а ищешь Ассоль, --
но звонкое имя придумано Грином.
Иль в имени все?
Не плачу, а значит надежды не трачу,
отчаянье прячу, но зла не таю.
Прощай, капитан мой! Ты пропил с Леграном
улыбку мою...
Весна 1974
Облетаю, облетаю,
и моя надежда тает;
одуванчиком на ветру
от отчаяния я умру.
И по ветру полетят семена моей любви,
семена моих надежд, перышки моих утрат.
В чьи-то души упадут семена моей любви,
семена моих надежд сквозь утраты прорастут.
Будет лето, будет нива.
Жните хлеб и будьте живы.
Ничего, что я растаяла --
в песнях вам себя оставила.
Умирает и трава, осень -- время похорон,
осень -- время горевать, но весна всегда права.
Будет без меня апрель небо в синьке полоскать,
что сама не допою -- допоет весной капель.
Облетела я, нага стою,
сердцем в небо прорастаю...
А кому меня припомнить --
ледяну воду надежды пить.
1972
Ты научись все уметь, а не все иметь,
Ты научись все хотеть, а не все иметь.
Ты научись быть большим, но не будь как шум.
Ты научись быть таким, очень прошу.
Это все не для тебя -- это для меня,
это все не про тебя -- это про меня.
Если я стану такой -- а как нужно стать! --
может, захочешь и ты небо достать.
Ты научись быть собой -- не ломать себя,
ты научись быть со мной -- не ломать себя.
Ты научись сильным быть, но не будь как шум.
Ты научись крепко любить, очень прошу.
Это все не для тебя -- это для меня,
это все не про тебя -- это про меня.
Если я стану такой -- а как нужно стать! --
может, захочешь и ты небо достать.
Это все не для тебя -- это для меня,
это все не про тебя -- это про меня.
1968-1970
"Нет" -- беде и стоячей воде.
Ничего не оставлю нигде
о тебе -- никаких следов
и никаких ненужных слов.
Белый пенный протянется путь.
Парус сделай -- меня не забудь.
По волне полетим, полетим
под белым парусом твоим.
Крылья вырастут вдруг за спиной,
все забуду, что было со мной.
Пусть вокруг города, города, --
мне мостовая -- та же вода.
Пусть терпению есть предел --
"Нет" -- беде и стоячей воде.
Плыть вдвоем бы через печаль...
Но если надо, то прощай!
Но если надо, то прощай!
1970
- Ты говоришь, что это звезды
Ты говоришь, что это звезды,
но подойди поближе --
все сразу станет очень просто:
то угли на траве.
Они угаснут на рассвете,
когда роса траву оближет.
Погаснешь ты, как звезды эти,
забудешь обо мне.
А мне не грустно, мне не больно:
я знаю сладость муки.
Неведомое где-то море
меня с рассветом ждет.
Извечно свежий ветер странствий
поет нам о разлуке.
Прощай, прощай и оставайся,
а мне идти вперед.
Пускай ты долго будешь сниться --
мои дороги вьются,
и время сказочною птицей
уносит дни мои.
Я ни о чем не пожалела,
но на одной из улиц
меня мое заждалось дело
и виден край земли.
1968-1970
Все чудилось -- морозы
пройдут и грянут грозы,
и сердце засмеется,
забыв про зимари...
И что зимы угрозы
и снежные заносы?
Сосулька разобьется
под натиском зари.
Большое государство,
где я живу и царствую,
закованное льдами
январскими лежит.
Но на продрогшей крыше,
что ничего не слышит,
весною сладко пахнет
и капелька дрожит.
Пришла весна в проталинах,
поля мои оттаяли,
но сердце не смеется,
лишь тяжко-тяжко бьется.
Ведь сразу за морозом
здесь не грохочут грозы,
здесь льют мои березы
березовые слезы.
1967-1968
- Если бы я была твоей собакой
Если бы я была твоей собакой,
была твоей собакой, верным спаниелем,
я бы тебя везде сопровождала,
не отпускала тебя бы ни на шаг.
Мы бы с тобой охотились повсюду,
охотились повсюду, и ты стрелял бы уток.
Я бы за ними лазила в болото,
всех до одной тебе бы принесла.
Если бы я была твоей собакой,
была твоей собакой, верным спаниелем,
я бы тебя встречала у порога
веселым лаем, радостным "гав-гав!"
Я бы тогда стрелой к тебе летела,
стрелой к тебе летела, и ты б бежал навстречу.
Мы бы встречались, как через год разлуки,
как старые, хорошие друзья.
Если бы я была твоей собакой,
была твоей собакой, верным спаниелем,
я бы тебя ждала тогда с работы,
как не умеет никто на свете ждать.
Я бы, поверь, нисколько не скулила бы,
вовсе не скулила, глядя на дорогу.
Все бы решили, что я тебя забыла,
своими делами занята.
Но не могу я быть твоей собакой,
быть твоей собакой, бежать с тобою рядом.
Все потому, что я сама охотник
и по болотам с двустволкою хожу.
Я бы и рада, но что же тут поделать,
что же тут поделать, пойми меня, дружище!
Моя собака твоих таскает уток,
Я же -- своих никак не соберу.
10 ноября 1970
Стань водою и травою,
стань голубыми огнями земли далекой.
Я отправлюсь за тобою
в путь по дорогам нехоженым, в путь нелегкий.
Я побегу, и поплыву, и полечу:
в небе и в море легко мне и весело очень.
Слышишь, ветер хохочет?
Ты мой ветер, и все на свете
я отдала бы тебе за порыв внезапный.
Унеси ты меня, мой ветер,
так, чтобы не было больше пути назад мне.
Чтоб ни травы, и ни воды, и ни звезды
не было в мире ненастной и яростной ночью --
только ветер хохочет!
Позабудь про дела на время,
дай наглядеться в глаза твои, ясный сокол.
Я бесцельна, а ты бесценен,
но -- веришь? -- я тоже умею летать высоко.
Видишь, внизу белый прибой и облака
над головою в лучах паутины непрочной?
Слышишь, ветер хохочет?
Я печалюсь, что пусто рядом,
что ты на счастливых немых побережьях дела,
и тебе от меня не надо
ни слов, ни вниманья -- ты сам по себе, предельно.
Это пройдет, как летний дождь, как зимний снег.
Я постараюсь, чтоб ты так и не догадался,
что же ветер смеялся...
1970-1972
Я так хочу весну! Она мне снится по ночам,
она похожа на печаль и на веселье.
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
надежд ручьями в океан везенья.
Я буду плыть и плыть, и где-то синева небес
окрасит мои воды весенним цветом.
Я буду плыть и плыть в тот океан чудес,
который где-то есть у края света.
И стану я рекой, и во мне утонет ночь,
и покачнется радостно мирозданье.
И стану я рекой, чтобы умчаться прочь
от горя, бед и разочарованья.
Но что же ты молчишь? Ты поплывешь со мной
или проводишь равнодушным взглядом?
Наверно, ты молчишь потому, что все равно --
прольюсь водою я иль буду рядом.
Но я хочу весну, она мне снится по ночам,
она похожа на печаль и на веселье.
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
надежд ручьями в океан везенья.
14 января 1971
- Посоветуй, скажи, что мне делать, приятель
Посоветуй, скажи, что мне делать, приятель?
--
Никуда мне не деться от крепких объятий
одиночества,
одиночества.
Даже эхо в товарищи взять я согласна --
без меня оно так безгранично несчастно,
что не хочет жить --
умирает.
Но ответил приятель: "Одно лишь я
знаю --
от дождя за окошком лекарств не бывает.
Понимаешь?" --
Понимаю...
1970-1972
- У любой реки целых два конца
У любой реки целых два конца,
а моя -- не в счет,
ведь моя река вдаль издалека
по кольцу течет.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
разорви кольцо,
чтобы у реки было сто начал,
тысяча концов;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
На любой вопрос у тебя ответ,
мой вопрос не в счет.
Я спрошу тебя: "Жажда ль не томит,
солнце ль не печет?"
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
тучу пригони,
чтобы хлынул дождь, остудил виски,
жажду утолил;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
У любой любви целых две руки,
у моей -- одна,
чтобы не смогла разделить любовь --
лишь тебе она.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
и умчимся вдаль...
Ну а если нет, мой далекий свет, --
сотню рук мне дай,
чтобы у реки было по руке
в каждом из начал;
чтобы разорвать, расколоть, разбить
горе и печаль;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
До осени 1970
- Вот последний раскроется лист
Людмиле Бережковой
Вот последний раскроется лист
и последняя льдина растает,
отструится последний кристаллик,
а потом тишина нарастает.
Нарастет этот летошний снег,
дом в сугробах увязнет по трубы;
так пойдет многозвучье на убыль,
будто в мире ни весен, ни лет.
Но и это пройдет, ты не бойся:
в гости к звукам пришла тишина,
и прогнать эту грустную гостью
только новая сможет весна.
А потом будет звонкое лето,
нас однажды оно удивит
тем, что за ночь на землю прогретую
одуванчиков стая слетит.
На траве они замрут,
а трава, как изумруд --
ледяная тайна
в золотых проталинах.
А потом вздохнет июнь,
скажет ветру: "Ну-ка, дунь!" --
и взметнется стая,
белый пух роняя.
Это будет, и ты не печалься,
и хоть звуки совсем не слышны,
перебьемся до новой весны
и дождемся короткого счастья.
Пусть его не удержишь, как пух
одуванчиков, прочь улетевших, --
нас с тобой оно все же утешит:
долго помнит мелодию слух.
1974
На траве зеленой лета
стану петь тебе я песни,
и ромашек тихий лепет
мне поможет рассказать,
как трудна была дорога
через годы, через беды,
как мерещилась повсюду
глаз печальных бирюза.
Неужели не заметишь,
не услышишь, не поймешь;
иль подумаешь, что ветер
все это шепчет?
Я могла бы петь и громче,
да боюсь -- услышат птицы,
разнесут молву по свету,
наболтают, оболгут.
Лучше пусть тебе приснится
эта песня летней ночью,
как пою ее тихонько
на ромашковом лугу.
Неужели не очнешься,
не поверишь, не вздохнешь;
иль подумаешь, что просто
всякое снится?
Пусть тогда и я увижу
летней ночью сон чудесный,
будто ты поешь мне тихо,
как ты без меня устал...
Пусть звенит, как ключик, песня,
и не громче, и не тише,
только я б тогда хотела
спать всегда.
1974
Лето,
видно, про нас забыло совсем,
где-то
дремлет трава в хрустальной росе,
а нам -- только холод,
зимы осколок,
зимы осколок.
Все же
давай не будем больше грустить!
может,
стоит окошко в ночь отворить,
и синяя птица
к нам возвратится,
к нам возвратится.
Вдруг
семицветный мост
тонкой дугой прорежет небо,
вспыхнет и ослепит,
соединит
зиму и лето.
Станет тепло,
лед утечет,
все зацветет.
Так наконец
и к нам с тобой
сказка придет.
Только
печально ты отводишь глаза.
В то, что
на свете могут быть чудеса,
зная лишь потери,
трудно поверить,
трудно поверить.
Все же
давай не будем больше тужить!
Может,
стоит про это песню сложить?
Пусть тот, кто устанет,
добром нас помянет,
добром нас помянет.
Пусть
в пасмурный день
солнце блеснет над головою
иль туча прольется
живой водой,
живой водою.
Песня
зернышком хлеба пусть прорастет,
ветер
колос качнет, и он запоет;
звонко в небо рванется,
и мир улыбнется,
и мир улыбнется.
Значит,
все не напрасно.
Значит,
ясно ль, ненастно ль,
жизнь жилкою бьется,
не оборвется,
не оборвется.
Видишь,
тень облаков
по летней земле скользит и скачет?
Ночь тени сотрет,
но солнечный день
их вновь обозначит.
Солнце и тень,
радость и боль
вместе живут.
Солнце и тень,
радость и боль
жизнью зовут.
1974
Не знаю, замечал ли ты, когда идешь
ночным неузнаваемым кварталом,
что город на себя дневного не похож,
что днем ему чего-то не хватало?
Он целый день кипел и целый день старел
в заботах, в суматохе ли, в кручине;
но платье тишины он вечером надел,
и скрыло платье все его морщины.
И гладким стал асфальт: ни трещин, ни бугров,
исчезли кирпичи, остались стены.
Объединяет все магический покров --
космический ночной покров вселенной.
Не знаю, замечал ли ты, что город твой
весь день от одиночества страдает;
он плачет и кричит, и ждет поры ночной,
чтоб в темноте спасительной растаять.
1971-1972
- Танцовщица в зеленом платье
Танцовщица в зеленом платье
все замереть старается в полете.
Ее пуанты прошивают сердце,
как очереди пулемета.
Все разбегается она и разбегается,
стремительно летит... но опускается.
Ее земля ревниво привязала.
Мелькает в воздухе зеленой веточкой
танцовщица -- испуганная девочка,
на сцену выбежавшая из зала...
Зачем же ты сюда из детства?
Скажи, что означает это бегство?
Ты -- полутень, полунамек надежды?
Зеленая танцовщица, ответствуй!
Но разбегаешься ты и разбегаешься,
опять летишь, и снова опускаешься.
Тебя Земля ревниво привязала,
не улетишь, зеленый огонечек,
тебя погасит участь одиночек,
безликого непониманья зала.
Пока ж, набрав травы на платье,
ты все стремишься замереть в полете...
12 января 1971
- Приглашение к путешествию
Давай-ка уедем, однажды возьмем и уедем
по черной от ливней дороге.
Уедем на мной нарисованном велосипеде
по этой манящей дороге.
И где-то, когда-то потом мы почувствуем вместе,
что надо нам остановиться,
в корчме при дороге, в забытом немыслимом месте
вина из кувшинов напиться.
А после, а после, представь, я начну куролесить
под небом, под ночью, под ливнем.
Я буду горланить веселые пьяные песни,
вовсю притворяясь счастливой.
В глаза изумленных домов я заглядывать буду,
дурачась, смеясь или плача.
И буду кружиться над улицей в отзвуке смутном
тревоги, надежды, удачи...
То взмою над городом, в мрак полуночный
одетым,
то гряну с чудовищной выси
и буду лежать на траве изумрудного цвета,
на ярких причудливых листьях.
Потом я вернусь. Ты проспал непонятные игры --
сплетение тайного с явным.
Очнись же, приятель, вина на прощание выпьем
с хозяином хмурым и странным.
И снова без отдыха, снова обратно поедем
к привычным делам издалека.
Разбудим педалями спящие велосипеды
и выведем их на дорогу.
По искристым лужам, оставленным ливнем и ночью,
поедем по лужам и брызгам.
Но только, приятель, скажи мне, ты чем озабочен,
какой неотвязною мыслью?
Ты хочешь постигнуть все то, что случилось
со мною,
когда ты заснул безмятежно?
Какую ты музыку слышал сквозь сон за стеною?
Тревоги, удачи, надежды...
Притихну и я, разбирая забытые звуки.
Ах, вновь бы, ах, вновь -- до упаду...
Но все это -- в прошлом: капризное лето Кентукки,
сезон голубых водопадов...
1972
Старинная сказка, такой пустячок,
возникла внезапно в ночной тишине:
потерян хрустальный мной башмачок,
но что-то никто не несет его мне.
Ждала и устала, и ждать перестала,
дела и заботы меня отвлекли.
И где-то второй башмачок потеряла --
лежит он в дорожной пыли.
И разные люди мимо идут:
прекрасный принц и лихой человек.
Их два злодея, быть может, найдут
и в темную ночь принесут их мне.
Я все уж забыла за давностью лет,
обидно иметь лишь один башмачок,
но думать легко, если вовсе их нет,
что все это -- так, пустячок;
думать легко, если вовсе их нет,
что все это выдумки, все пустячок...
До октября 1972
Сказочник, сказочник, не уходи!
Много ты сказок успел рассказать,
но не рассказана сказка моя,
я же должна непременно узнать,
что меня ждет впереди.
Я же должна непременно узнать,
долог ли путь и куда приведет.
Только придумай счастливый конец:
пусть мне поможет ковер-самолет
горькой беды избежать.
Страх и отчаянье -- все претерплю,
только придумай счастливый конец --
это ведь лучшая сказка твоя;
ну а покуда послушай, мудрец,
я тебе песню спою.
Я тебе песню спою, погоди:
ночь на дворе, у камина тепло,
есть в табакерке чудесный табак
и в запотевшем кувшине вино.
Сказочник, не уходи!
Сказочник, сказочник, не уходи,
ведь не рассказана сказка моя...
1972
Любимый мой позабыл меня,
виновата в том быстрая вода.
Он загляделся в струи ручья,
а вода убегала, звеня.
И он пошел за водой ручья,
за водой пойдешь -- не воротишься;
ее догнать, удержать нельзя,
ведь она убегает, звеня.
Скажи ты мне, быстрая вода:
годы позади, горы впереди, --
ужель ушел милый навсегда,
не дождаться его, не найти?
Я брошу в воду венок из трав, --
догони его, вороти его.
Скажи: улыбалась, тебя послав,
про печаль не скажи ничего.
И лишь надежда, ты не спеши
покидать меня, оставлять меня:
мы будем слушать в ночной тиши,
как вода убегает, звеня.
И жизнь уйдет за теченьем вод,
не воротится, не воротится.
На свежий холмик туман падет,
а вода будет литься, звеня.
Весна 1974
Юрию Тургеневу
Я в конце концов дошла до того, что
стала сочинять песенки, чтобы подарить их на день рождения. Ну, обнищала
я совсем, с подарками туго. И тут вдруг звонят и говорят: "У Юры Тургенева
день рождения". Ну как я не пойду? Пойду, конечно, а без подарка неловко.
Дело было весной, цветы дорогие. И тогда я написала песенку, по дороге
на день рождения, и подарила ему.
Будут несколько таких песен. Это не
посвящения, там ничего о личности человека нет, а просто подарки.
Эта песенка не только поздравление с
днем рождения. Она называется: "Поздравление с весной..."
Напечалились довольно,
что дерется случай больно --
щедрый он, да злой.
А покуда мы тужили,
горю голову кружили,
вдруг запахло весной,
вдруг запахло весной.
Запах меда, запах хлеба,
запах будущего лета,
будущих тревог.
Нет волшебней аромата,
лишь его-то нам и надо:
он -- начало всех дорог,
он -- начало всех дорог.
Поздравляю Вас с весною
и с небес голубизною,
с талою водой.
Пусть зима за нас отплачет
навсегда. А это значит --
разочтемся с бедой,
разочтемся с бедой.
А потом набухнут почки
и раскроются листочки,
клейкие слегка;
вспыхнет маленькое пламя,
обозначив тень за нами, --
значит, живы пока,
значит, живы пока.
Поздравляйте же с весною,
с ошалевшей новизною, --
радость нам да смех!
Пусть зима за нас отплачет
в сто ручьев. А это значит --
разочтется за всех,
разочтется за всех!
Март 1974
Мне очень печально, но я разноцветна,
как мыльный пузырь.
Представь себе...
Я так же прозрачна и так же легка,
но, как и его, моя жизнь коротка...
Я кверху взлетаю, и радуги пляшут
на стенках моих.
Представь себе...
Но скоро я мутною стану водой --
что делать с немыслимой этой бедой?
Уж лучше бы мутной была бы водою
я в горном ручье.
Представь себе...
Нигде не кончалась бы я никогда,
ведь в море вода -- это та же вода.
1971
О море, подставь ладони,
я в них опущусь устало --
пусть белых барашков стадо
навстречу мне ветер гонит,
навстречу мне ветер гонит.
Качай меня, море, море,
неси меня, море, море!
Такая большая лодка --
мое голубое море.
Не бойся, не потеряюсь,
не потону, не сгину.
Я просто зеленой льдиной
на синей волне качаюсь,
на синей волне качаюсь.
Меня окружают рыбы,
меня провожают крабы,
плывут за мной, томны и слабы,
медуз разноцветные глыбы.
Качай меня, море, море,
неси меня, море, море!
Такая большая лодка --
мое голубое море.
И я усмехаюсь морю,
на синей волне качаясь.
И с криками носятся чайки,
и с криками падают в море,
и с криками падают в море.
Качай меня, море, море,
неси меня, море, море!
Такая большая лодка --
мое голубое море.
12 апреля 1970
- Ваша нежность тиха и печальна
Ваша нежность тиха и печальна,
как забытое озеро в забытом краю...
Ваша нежность доводит меня до отчаянья,
убивает надежду мою.
Как сказать вам, чтоб вы поверили
в то, что песнь недопетую можно допеть,
что, бывает, оживает весной засохшее дерево,
начинает вовсю зеленеть.
Ничего не оставит весна от сомнения,
душу пламенем яростным испепелив.
Я от нежности вашей погибели жду и спасения:
и изранит пусть, и исцелит.
Я разбитое сердце залью эпоксидкой,
затяну на разорванных нервах узлы.
Вашей нежности руки повиснут легко и бессильно
в исступленных объятьях весны.
Опрокинется небо допитою чашей,
развернутся дороги любви и разлук.
Что ж так смотрит печально нежность тихая ваша,
как забытое озеро в забытом краю?
Как забытое озеро в забытом краю...
1970
Спрячь свое желание
играть со мной в веселие:
ничего хорошего не принесешь ты мне.
Не буди беду, а то закружит каруселью.
Ой, поздно! Голова в огне!
Сердцу не прикажешь,
только я и не пытаюсь.
Не боюсь обиды я, обманов и утрат.
Не смотри в глаза мои -- ведь я могу растаять.
Ой, поздно! Нет пути назад!
Пусть дорожка тянется
по дням, от горя серым,
под ногами вертится печальная земля.
Спрячь свое желание играть со мной в веселье.
Ой, поздно! Не играть -- нельзя!
1968-- 1970
За синие цепи гор
дорога пустым-пуста,
в страну золотых озер
дорога пустым-пуста,
за утренний горизонт
дорога пустым-пуста, --
в пяти километрах он,
а все же -- поди достань!
Я знаю, ты не придешь, --
года же не станут ждать;
и мимо ты не пройдешь, --
я даже не стану ждать;
и мой телефон молчит --
я даже не стану ждать;
но жалко, что о тебе
нельзя ничего узнать.
Любовью не удалось
заставить тебя любить,
и правдой не удалось
заставить тебя любить,
и силой не удалось
заставить тебя любить, --
ты просто ушел к другой.
А как мне тебя забыть?..
За синие цепи гор
дорога пустым-пуста,
в страну золотых озер
дорога пустым-пуста,
за утренний горизонт
дорога пустым-пуста, --
в пяти километрах он,
а все же -- поди достань!
1967-- 1968
Над ливнем соловьиным, под лунным балахоном
нет никаких строений -- висят одни балконы.
Их некогда развесил по пагодам лохматым
безумный архитектор, не живший никогда там,
не живший никогда там.
И ни один прохожий той улицы не сыщет,
ее не сыщет даже стекольщик и точильщик.
Все рыбьей чешуею луна посеребрила:
нависшие над бездной балконы, перила;
и на землю упало дыхание морозов,
и соловьиной дрожью напоен темный воздух.
Все это пролетело -- во сне ли, наяву ли
--
по зову сновиденья иль явно существуя?..
И мы не отвечаем, виски до боли стиснув:
не вырваться от мысли, не вырваться от смысла.
А ты блуждаешь ночью по улице туманной,
подавлена желаньем -- снов тягостных обманом.
Ты простираешь к небу прозрачные ладони:
не явится ли милый на призрачном балконе?
1972
За окном манит,
хоть минуют годы:
посреди двора
подлетают и падают,
снова взлетают качели.
За стеною играет скрипач,
а за окнами
девочка в синей матроске
взлетает
и падает,
крепко зажмурившись,
снова взлетает, губу закусив.
Всем известно, что надо зажмуриться просто,
когда тебе страшно,
и думать серьезно,
что это поможет,
и это поможет --
любую девчонку об этом спроси.
Я закрываю глаза,
но отчаянье
сердце мне стискивает обручами.
Бросилась к окнам, но там, за окошком,
лишь ветер и дождь.
Вот и хлынул дождь
по щекам, по стеклам,
бьет листву и лес
и беснуется в лужах
в каком-то неистовом танце...
Девочка ушла,
и качели мокнут.
Стоя у окна
я смотрю на дорогу,
на двор
и на дождь этот страстный.
А дорога черна и мокра.
На дороге
следы размывает безжалостный дождь,
и примятые травы воспрянули снова,
а кто-то прошел здесь недавно,
и вот --
потерялись следы,
никого не найдешь...
Я прошла бы по следу хоть тысячу верст,
но на улице что-то такое стряслось:
кто-то плачет, кричит
и на помощь зовет;
мечутся,
мечутся,
мечутся тени
по улице, словно безумные звери,
псы,
потерявшие дом и хозяина...
Все это -- дождь.
Это все пройдет,
словно сон кошмарный.
Дай прильнуть щекой
к этим теплым, спокойным,
и добрым,
и сильным ладоням.
Просто жалко мне:
прожит день бездарно,
но посмотришь ты --
и в глазах твоих серых
отчаянье
камнем потонет.
Мы, как дети, всю жизнь на качелях качаемся,
плачем, смеемся,
взлетаем и падаем.
Верим, что страх исчезает бесследно,
стоит зажмурить покрепче глаза.
Время проходит,
качели качаются,
дождь все идет и никак не кончается;
впору отчаяться, впору отчаяться.
Кто-то сказал:
"Это пройдет..."
1971
Хватит плакать, распахни глаза пошире,
посмотри, какая в небе синева!
Солнце сыплет разноцветные смешинки,
и от них у всех кружится голова.
Все на свете пройдет, отболит, отомрет,
отзвенит, как струна где-то оборвется.
Надо много хотеть, все на свете уметь,
надо очень стараться успеть.
Ни о чем не грустить,
все забыть, всех простить:
мало дней нам дано, чтоб обижаться.
Надо много хотеть, все на свете уметь,
надо очень стараться успеть.
Слышишь, слышишь -- где-то тихий колокольчик?
Слышишь, слышишь, как он весело звенит,
словно где-то громко девушка хохочет?
Птица-радость издалека к нам летит.
Что печалит тебя? Пожалей же себя.
Ты ведь знаешь -- былое не возвратится.
Надо все позабыть, день грядущий любить,
надо азбуку счастья учить.
Ни о чем не грустить,
все постичь, всех простить:
мало дней нам дано, чтоб обижаться.
Надо все позабыть, день грядущий любить,
надо азбуку счастья учить.
Спи, покуда солнышко еще не встало.
Спи, покуда на дворе еще темно.
Верь, что сбудется все то, о чем мечтала, --
птица-радость сядет на твое окно.
1970
Если я буду жива, я тебя отыщу
и коня тебе подарю -- будь смелым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и меч тебе подарю -- будь сильным!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и отдам тебе все, чем владею -- будь щедрым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива, я выращу сад
и цветы везде посажу -- любуйся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и в дом к себе приведу -- царствуй!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и скажу тебе, что люблю -- смейся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива... А буду ль жива?
Мне страшно об этом молчать и думать.
Страшно ночью заснуть, а если засну --
пробуждением сон испугать -- страшно.
Страшно о счастье мечтать: вдруг не сбудется,
и о былом боюсь вспоминать -- повторится ль?
Если останусь жива -- то забуду тебя.
Пропади навсегда, наважденье!
До осени 1970
...Остаток дня проплачешь,
притихшая заснешь;
а где-то в Аппалачах
пройдет соленый дождь...
А когда ты улетаешь,
а когда ты ускользаешь
в эти дальние края,
ты бесчувственное тело
равнодушно оставляешь,
и его берет земля.
А оно бежать не может,
и кричать оно не может --
неподвижно, словно сноп.
О, душа моя, но все же
так ли уж оно похоже
на безвыходности гроб?
Разметало руки -- сгинь в сон тяжкий вздох
--
словно две дороги: на запад и на восток.
Ты по ним уходишь, как тень, -- кончен день,
мороком их сводишь, ох! Беспробудный всюду мох.
Ты рвешься в Аппалачи,
в хрустальный дом Пи-Ди,
туда, где тихо плачут
соленые дожди.
Ах, как давно метут снега
и засыпают снами сны;
но из какого далека,
душа, ты -- пленница весны?
И я прошу: "Остановись!
Не улетай!", потом: "Вернись!"
Потом шепчу: "Не позабудь!"
Потом молчу. Счастливый путь!
А тело, Падший Ангел Постоянства,
оно останется лежать на том клочке Земли,
где ты, душа, -- Мятежный Демон Странствий,
его покинула в Закрытом Государстве.
...А где-то в Аппалачах --
Кентукки и Пи-Ди,
и там над ними плачут
соленые дожди...
Осень 1972 -- зима 1973
Далеко-далеко в тайге -- в Сибири
Вьется, кружит весь день снеговая метель.
Там деревья одеты в сверкающий иней,
И тот иней не тает несколько дней.
А когда успокоится снежная вьюга,
Лес стоит, словно сказочный сад,
И сверкают прекрасно снежинки друг другу,
И лес зимнему солнцу рад.
1957
С первым громом вас! Наконец-то
раздались небеса.
Так улыбкой из детства
потеплеют глаза;
потеплеют и станут зелеными,
как листочки сосны.
Поздравляю вас с первыми громами,
с первым криком весны!
1960
Оно вернулось вкусное,
как сосулька с крыши,
и на зубах похрустывало,
таяло в руках.
Оно вернулось грустное,
но ничего не вышло:
я пробежала мимо впопыхах.
1960
Ты весел, а я грустна.
Так может грустить сосна,
не ведающая сна.
Что осень ей, что весна?
Из всех годовых времен
ей не отвели под сон
ни месяца и ни дня.
Вот так же не сплю и я.
Мне ночью покоя нет
от злющих бессонных бед.
Кружат надо мной,
кричат надо мной
и глаз не дают сомкнуть
и хоть чуть-чуть отдохнуть.
Но где-то ведь быть должны
рабочие тишины.
Я жду их который год,
ведя бесконечный счет
заботам друзей своих,
уставших от бед денных,
несущих и ночь, и день
нетающий груз потерь.
Рабочие тишины
десятые видят сны.
О, мудрая рать,
можно начинать
дырявые крыши латать,
стекла и окна вставлять!
Прилетает тишины снег,
закрывает ракушки век...
1976
- Душа металась от огня к огню
Душа металась
от огня к огню,
от свечи к свече,
от окна к окну,
от дома к дому.
Так от ночи к дню
этот Бог ничей
светом к людям льнул,
но, не замеченный никем,
он уходил по большаку.
Он молнии ловил
иссохшею рукой,
и только гром над головой
давал ему покой.
А вволю наигравшись
безумием небес,
он уходил подальше
в промокший темный лес.
Там засыпал он,
раскинув руки,
в платье из листьев,
звезда в голове,
и до рассвета
его баюкал
шепот дождя
в синей траве.
1976, лето
* ПЕСНИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГУ "Обращение к душе" *
- А мне разжигали костры эти тоже
А мне разжигали костры эти тоже.
На рыжих коней они были похожи -
Веселые жаркие с гривой торчащей.
Да только на них не уедешь из чащи.
Только на них не уедешь из чащи.
Хрустят они сучьями, фыркают громко.
Садитесь, садитесь, покуда не поздно.
Скрипение седел и повод свистящий,
Да только на них не уедешь из чащи.
Только на них не уедешь из чащи.
Хотят они неба ноздрями касаться,
Зовут они, просят и глазом косятся.
Хорошие кони и пыл настоящий,
Да только на них не уедешь из чащи.
На них не уедешь, на них не умчишься...
Что ж ходишь ты, рыжий, и глазом косишься?
Так что же ты, рыжий, боками поводишь?
Я прыгну в седло, тетивою поводья.
Мой ясный огонь, ничего мне не страшно.
Ветер да стон, лучше слушайся чаще.
Ветер да стон, лучше слушайся чаще.
Осень 1973
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море,
Я знаю камни, у которых по ночам много рыбы.
Мы на старой удочке твоей фонарь повесим,
Большую будем рыбу у камней острогой бить.
Мы подождем, пока начнется отлив,
И поплывем с тобою в синий пролив.
В проливе мы встанем у подводных камней,
Зажжем фонарь и будем рыб ловить.
В проливе мы встанем у подводных камней,
Зажжем фонарь и будем рыб ловить.
Пожалуйста, возьми меня с собой ловить рыбу,
Я постараюсь в лодке сидеть тихо очень,
Я буду помогать тебе грести, если нужно...
И, может, наконец, мне повезет этой ночью.
И я увижу большую креветку под водой.
Она, как древняя галера, нам встретится в пути.
Все десять ее ног будут весело грести.
Пожалуйста, возьми меня с собой.
Креветка ногами будет весело грести,
Пожалуйста, возьми меня с собой.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в
море,
Ведь ты же сам хотел мне показать свое море.
Но только сам об этом мне скажи и сам вспомни,
Я не хочу упрашивать тебя, с тобой спорить.
А завтра я уезжаю в далекие края,
Там моря нет, там только два маленьких ручья,
Где ни креветок, ни рыб, ни водорослей нет,
И больше моря не увижу я.
Ну неужели ты меня и сегодня не возьмешь?
Ну неужели ты опять все на свете позабыл?
Из снов моих большую креветку украдешь?
Ведь ты же раньше очень добрым был.
Пожалуйста, возьми меня с собой ловить рыбу,
Быть может, наконец, мне повезет этой ночью.
1970
Крыло оторвалось у самолета,
А самолет не на земле - в полете.
И вот в последний свой полет
Отправился пилот.
Его земля навеки ждет
И самолет, и самолет.
Молчат моторы, только воздух плачет
О том, что нету летчику удачи.
А он беспомощный штурвал
С улыбкою сжимал,
И в небо путь его лежал
В последний раз - он это знал.
Машина в сопку врезалась винтами.
Уже не птица, просто куча хлама.
Сгорел дотла мой самолет,
А хочется в полет.
Но если так не повезет,
То никогда не повезет.
Обуглившийся труп трава закроет.
Я был пилотом, не был я героем.
Я просто летчик, и всегда
Я знал, что есть беда.
Но мне без неба никуда:
Иль в небе след, иль нет следа.
Две песни Матвеевой в Русском клубе MIT
Популярность: 5, Last-modified: Wed, 14 Sep 2022 10:19:18 GmT