За последнее время наше семейство просто истерзали. Стало еще
меньше моментов собственной жизни, не наблюдаемой кем-то со
стороны. Приезжающие перестали спрашивать разрешения не
фотографирование, записи, съемку, и их отношение к нам почти
целиком вошло в форму отношений зрителей к экспонатам. Стены
нашего дома стали прозрачными, и мы сами стали как бы
полупрозрачны -- ощущение наблюдаемой породы ценных рыб.
Вот в это-то время и готовилась к печати эта книга.
Собственно, это не одна, а несколько книг, и каждая из них имеет
самостоятельный взгляд на одни и те же вещи. Собранные вместе и
никак не подработанные для своего соседства специально, они
оказались просто подробно записанной историей приобретения
человеческого опыта -- опыта решения проблем, последовательно
возникавших в семейной жизни, жизни с детьми.
Они были написаны в разное время. Основу первой, "Правы ли мы?",
составили непосредственно дневники Б. П. и Л. А., которые велись
ими с первых дней жизни каждого из нас. 1962 год, детей всего
двое. все еще почти безоблачно.
Эта книга и есть лепет "новорожденных" родителей, которым все --
открытие, все -- радостно, нет никаких задних или далеко идущих
-- утилитарных -- мыслей. О своих открытиях хочется немедленно
рассказать и перевернуть таким образом весь мир.
Мир не перевернулся, но с профессионально озабоченным окружением
(педагогами и медиками) первые жесткие столкновения произошли.
Вокруг имени Никитиных возник некоторый ажиотаж, подогреваемый
любопытством журналистов и почти детским упорством самих Б. П. и
Л. А. Было трудно с самого начала понять, что общественно
ценного можно извлечь из этого странного явления, а самим Б. П.
и Л. А. разобраться было еще сложней.
Я хорошо помню, что, когда была еще воспитуемым -- по возрасту
-- существом, слова "воспитание" в домашнем обиходе не
существовало. Оно входило в ряд неких абстрактных понятий,
которыми оперировали другие -- люди "не мы", объясняя то, что
происходило в нашей семье: "педагогика", "эксперимент",
"закаливание", "разносторонний", "родители", "многодетность",
"умственное развитие" и т. п. Действующая помимо нас
совокупность полупонятных терминов была как бы невеселой
поверхностью бурно живущего своей суматошной жизнью дома -- той
его стороною, которой ему пришлось открыться наружу.
Другими словами, было нечто, называемое "воспитанием детей в
семье Никитиных", и была еще наша собственная жизнь, полная
совсем других проблем -- не тех, которые с таким пылом решались
за нас кем-то. И она, наша жизнь, настолько обросла легендами,
что мы и сами подчас не можем разобраться, что было на самом
деле, а что нет. Некий миф о семье Никитиных живет отдельно от
нас.
Книги самих Б. П. и Л. А. -- нечто среднее между тем, что есть
на самом деле, и тем, что пишут. Других слов для обозначения
того, что в нашем доме происходит, и они не смогли найти. Однако
они пользуются достоверными сведениями, внимательно слушают
мнения "жертв эксперимента", то есть наши, и за точку отсчета
всегда принимают главное: насколько их способы решения реально
существующих проблем применимы в других условиях, в других
семьях. На мой взгляд, многие из этих решений приближаются к
оптимуму, то есть универсальны, либо указывают верное
направление поиска. Есть и просто бесценные, проверенные
практикой сведения (глава "Что мы узнали"), которые в свое время
были вытеснены из жизни псевдонаучными утверждениями и
рекомендациями.
Мы и не подозревали, что были для своих родителей источниками
столь ценной информации. С детства мы помимо воли втягивались в
тот круговорот тем, разговоров, отношений с людьми, которые
назывались в нашей семье уничижительным термином "никитинство".
Нас тошнило от слов "раннее развитие". А поскольку каждый
начинал выяснять собственные отношения с миром и обществом уже
лет с десяти, не прекращались наши конфликты с Б. П. и Л. А.
из-за поразительных несоответствий между "никитинством" и
реальной семейной жизнью. Более того, как раз потому, что эти
понятия относились к разным логическим и ассоциативным рядам,
я в свое время была глубоко убеждена, что воспитывают-то нас
как раз неправильно. Мы не скоро поняли, что речь шла об одном и
том же.
Однако в конце концов все семеро детей выросли и заново начали
решать те же вопросы, теперь с точки зрения собственного
родительства. Как и следовало ожидать, под этим углом многое
стало выглядеть иначе.
Оказалось, что абсолютное здоровье, самостоятельное постижение
окружающего мира одновременно с полной уверенностью в своей
защищенности, существование широкого спектра возможностей для
каждого из нас, свободный их выбор, радость от жизни рядом
взрослых и детей -- то, в чем мы росли, чем дышали, что считали
само собой разумеющимся -- относятся к реальностям только нашей
семейной жизни. Большинство же родителей и детей о них просто не
подозревает, хотя именно эти невероятно важные вещи не особенны,
не уникальны, а повторимы.
И -- нам ничего не оставалось делать, кроме как начать
распространение информации по "семейному опыту" уже вполне
сознательно -- нам особенно доверяют, поскольку мы считаемся
вроде как первоисточниками.
Единственное, чему мы сопротивляемся, как и в давнюю эпоху
нашего общего детства, -- это процессу превращения нашего
прекрасного единственного дома в полумузей-полуаквариум, потому
что общественным достоянием должна стать, уж конечно, не наша
семья как таковая. Смею вас уверить, у нас имеется куча
неразрешимых семейных проблем, и в качестве образца мы никуда не
годимся.
Но существует опыт жизни с детьми в семье. Главная его
ценность состоит, как мне кажется, в том, что из каждой
проблемной ситуации Б. П. и Л. А. пытались найти выход
САМОСТОЯТЕЛЬНО и на самом высоком уровне отношений: ЧЕЛОВЕК --
ЧЕЛОВЕК, ЧЕЛОВЕК -- МИР. При этом они наблюдали, вслушивались и
пробовали, не перекладывая ответственности за свои решения на
других. Они попытались избежать того распространенного варианта,
когда вместо интуиции, любви, сознательности действуют
самолюбие, тупое следование чужому опыту или столь же тупое его
отрицание.
Естественно, что все их конкретные решения конкретных ситуаций
сложились в некоторую систему, суть которой -- отказ от ложных
или неверно понимаемых принципов и традиций, возвращение к
ЕСТЕСТВЕННОСТИ в воспитании человека. И это тоже вполне
повторимо.
Ю. Никитина
* Часть 1 *
* ТАК МЫ НАЧИНАЛИ *
Читатель! В книжке, которую вы держите в руках, нет никаких
советов, поучений и призывов делать так, как делаем мы. Это
простой рассказ о нас и наших двух сынишках, о трех бабушках и
бесконечных спорах между нами.
-- Позвольте! -- скажете вы. -- Зачем же мне такая книга? У меня
у самого парню три года, и я тоже с тещей не во всем согласен.
Нет уж, вы мне дайте лучше что-нибудь вроде "Советов молодым
родителям", чтобы там было ясно сказано, что можно, а чего
нельзя, как надо и как не надо.
И все-таки подождите откладывать эту книжку в сторону:
полистайте ее, посмотрите фотографии. Может быть, тогда вам
захочется узнать о нас больше, а может быть, прочтя книжку до
конца, вы скажете:
-- А ведь верно -- тут есть над чем поразмыслить...
Редко кто удерживается от удивленных восклицаний, видя впервые
наших малышей:
-- И вы позволяете такому малышу бегать босиком по полу? Ведь у
вас прохладно! Не боитесь, что простудится?
-- Как? Неужели такой карапуз уже сам ест? И ему не надо
помогать?
-- Он сам носит посуду? А вы не боитесь, что он разобьет стакан?
Нет? Удивительно!
-- Смотрите, смотрите, сам наливает в чайник воду! И как
аккуратно!
-- Что это у вас Алеши давно не видно и не слышно? Неужели так
долго он может возиться с кубиками?
-- Сколько он уже знает букв? Все? А не слишком ли рано?
-- Возьмите скорее у него пилу, ведь он порежется! Вы уверены,
что нет?
-- У него турник в комнате? И он вниз головой висит? Как легко и
ловко это у него выходит!
-- Какой молодец! Сначала угостил конфеткой папу и маму, а потом
только сам откусил!
-- Сколько же ему лет? Всего три года? Не может быть! Как же вы
этого достигли?
Как достигли... Хотите узнать как? Послушайте сначала, что
говорят о наших способах воспитания.
Н. В., учительница. Ну и молодцы! Будет у меня ребенок --
отдам вам его для закалки.
Бабушка Дина. Разве это воспитание? Это дрессировка, так
животных дрессируют!
Прохожий. Ишь, какие умные: сами в пальто, а ребенок раздетый!
Бабушка Саша. Разве это родители?! Мальчишка орет, а они как
каменные!..
Детский врач. Смело, очень смело! Как вы идете на такой риск?
Я со своим сыном никак не решусь, хотя чувствую, что это надо...
Очень, очень интересно.
Второй детский врач (качает головой весьма неодобрительно).
Это уже, пожалуй, слишком -- это крайность.
А сколько пророчеств, большей частью страшных, приходится нам
слышать:
-- Ревматизм младенцу обеспечен.
-- Завтра же будет воспаление легких.
-- Без грыжи ему не прожить.
А хорошее предсказывают редко...
И несмотря ни на что, мы продолжаем делать по-своему, хотя,
скажем прямо, это бывает иногда трудно.
Под одной крышей
Семья наша небольшая -- папа, мама и два сынишки. Старшему,
Алеше, пошел третий годок, а Антоник делает первые шаги в своей
жизни -- ему нет и года. Мы оба учителя и оба работаем. В одном
доме с нами живут и наши две бабушки. Бабушка Дина --
учительница-пенсионерка. Ее в нашем поселке все хорошо знают --
и как учительницу, и как депутата райсовета. Десятки, даже сотни
людей приходят к ней за советами, к ее мнению прислушиваются. А
мы нередко поступаем вопреки ее советам и требованиям.
-- Мой долг -- предупредить, -- строго поджав губы, говорит в
таких случаях бабушка. -- Делайте как хотите, но потом... -- и
она делает многозначительную паузу, -- пеняйте на себя.
И мы делаем по-своему. А ее это огорчает и обижает. Хорошо, что
это не отражается на наших взаимоотношениях. А вот с бабушкой
Сашей "дипломатические отношения" то и дело нарушаются.
-- И что вы за люди, какие вы родители, вам бы только родить, а
там пусть растут как трава -- никакой заботы! -- возмущается
она, гремя на кухне кастрюлями, а потом уезжает "успокаивать
нервы" в Москву к сестре -- бабушке Оле.
Дядя Володя и его жена, тетя Таня, работают в Москве, бывают
дома только по вечерам и в наши споры обычно не вмешиваются.
Одно ясно: своих будущих детей они так воспитывать не собираются.
-- Главное для ребенка -- спокойная нервная система, --
философски-снисходительно рассуждает дядя Володя, -- нечего ее
раньше времени дергать всякими принципами.
-- А я хочу, -- мечтательно произносит тетя Таня, -- чтобы мой
ребенок был натурой тонкой, поэтичной, чтобы любил красивое,
музыку, чтобы было в нем какое-то благородство.
Трудовая сторона человеческой жизни в Танином идеале почему-то
не учитывается.
Несмотря на столь разные характеры живущих под одной крышей, в
одном все сходятся: все любят наших малышей и хотят лучшего для
них. И даже немножко гордятся ими.
Вот приходит к бабушке Дине кто-нибудь из ее многочисленных
посетителей. Алеша летит навстречу босиком, в одних трусиках.
-- Ой, батюшки! -- ребенок-то у вас босиком и голиком. Да у него
даже ножки посинели! Ты не подходи к нам -- мы с холода --
простудишься!
-- Ничего, он у нас закаленный, -- явно гордясь внуком, говорит
бабушка Дина.
-- А это что за сооружение? -- спрашивают гости, рассматривая
наш комнатный турничок.
-- Это турник, -- объясняет мама.
-- Аёсин, -- деловито добавляет Алеша и мчится к турничку. Вот
он уже висит на нем, легко подняв кверху ножки.
-- Вы подумайте! -- снова удивляются гости. И глаза бабушки
снова светятся гордостью.
Как в такие минуты нас объединяет общая радость!
И все было бы хорошо, и жили бы мы мирно, и ребятишки росли бы
благополучно, если бы... А это "если бы" -- мы -- отец с
матерью. В нас-то все несчастье, в нас вся беда. В глазах
бабушек мы не родные отец с матерью, а плохие отчим с мачехой
или еще того хуже. "И просто странно, почему это дети так
привязаны к вам?" -- удивляются они.
Холод -- доктор, холод -- друг
Причин для возмущения у бабушек, конечно, достаточно. "Мучить"
своих "несчастных" ребятишек мы начинаем чуть не с первых дней
их жизни.
Алеша родился 1 июня 1959 года. "Домом" для него стала наша
терраса. С первых дней мама начала закалять его: развернет и
положит в кроватку голенького, сначала всего на 3-5 минут, потом
на 10, а потом все больше и больше, пока он весь не станет
прохладненький. И так в любую погоду.
Недоброжелательно поглядывали бабушки на все эти "неумные
эксперименты". Бабушка Дина замечала сдержанно:
-- Ведь он замерз, заверни его хоть в пеленку. Он еще слишком
мал для подобных вещей.
Бабушка Саша выражалась более решительно:
-- Вы что, уморить его хотите?! Где это видано, чтоб
новорожденного голым на улице держать?!
А уж если при этом Алеше вздумается всплакнуть (мало ли у такого
человечка может быть разных причин!), а мама сразу к нему не
подходит (дел у нее хоть отбавляй), тогда совсем скандал! Отсюда
и пошли наши педагогические "битвы".
-- Он обязательно простудится, -- предсказывали бабушки. Но
проходили дни, недели и даже месяцы, Алеша лежал голенький по
часу, дрыгал ножонками и ручонками и ни разу не простудился за
все лето. А ведь мама устраивала ему "воздушные ванны" и по
ночам, хоть летние ночи даже в июне и в июле бывают прохладные.
Развернет мама маленького, чтобы переменить ему пеленки, а от
него -- пар.
-- Сумасшедшая, -- говорят ей наутро бабушки, -- приходи его
перевертывать в комнату. -- Ты знаешь, у племянницы Марфы
Петровны, которая рядом с этими, с Ивановыми-то, живет, дочку
так застудили, что... -- и рассказываются разные страшные
истории.
Мама молчит или слабо отговаривается. Ей и самой, разумеется,
страшновато, но на следующую ночь она делает опять то же. И если
в прохладные дни ножонки у Алеши синели, это никак не
сказывалось на его настроении, он был весел и бодр. Папа с мамой
дружно отбивали "атаки" бабушек, хотя иногда приходилось
"отступать на заранее не подготовленные позиции".
Были сражения и по поводу солнечных ванн. Двух-трехмесячного
Алешу папа выносил голенького на солнышко и "поджаривал" со всех
сторон 1-2 минуты. Женщины беспокоились, а Алеша рос нормально,
прибавлял в весе, быстро развивался и не оправдывал ни одного из
печальных предсказаний бабушек. Была, правда, одна неприятность,
от которой мы не могли избавиться никакими средствами. Но она,
пожалуй, заставила нас закалять Алешу больше, чем решились бы мы
делать это сами.
На второй или третий месяц жизни у Алеши на головке и на личике
появились какие-то прозрачные прыщики. Они лопались, мокли и
сливались в сплошную корку. Кожа в этих местах -- зудела, Алеша
расчесывал ее до крови и плакал. Врачи называли эту болезнь
"экссудативный диатез", прописывали лекарства, мази, примочки,
кварц, но ничто не помогало. Иногда болезнь как будто утихала,
кожа очищалась, и мы радовались, но потом болезнь вдруг
вспыхивала с новой силой, хотя никаких причин к этому, казалось,
не было.
Мама иногда строго соблюдала диету, в течение месяца не брала в
рот ничего запрещенного, а иногда в отчаянии забывала обо всех
советах врачей, ела все без разбора и, что можно, давала Алеше.
Болезнь будто смеялась над нами и врачами, вспыхивала и угасала,
когда ей захочется.
Исстрадались, глядя на это, и бабушки, добывали какие-то рецепты
и лекарства, рекомендованные как самые верные средства. Не
помогали и они. Нужна была какая-то другая помощь. И вот одного
врага болезни мы все-таки нашли. Он стал нашим и Алешиным
другом. Вот что записано в дневнике.
"В тепле (выше 15 градусов) кожа у Алеши краснеет и начинает
зудеть. Алеша расчесывает ножки, ручки, лобик, при этом
просыпается, плачет, долго не спит, и уж тут всем не до сна, в
особенности маме. А в прохладной комнате он чувствует себя
лучше, зуд прекращается. Алеша оживает, бодро ползет по полу,
смеется и играет. Но стоит только одеть его потеплее, как может
снова начаться зуд. И лучшее средство от него -- холод".
Мы раздевали Алешу и голенького или в одной распашонке выносили
в тамбур или даже на воздух (это зимой-то!). Сначала, конечно,
побаивались и выносили на 10-15 секунд, а потом на минуту и
больше. А к концу зимы мы уже так осмелели, что на
двух-трехградусный мороз выходили, надев Алеше только распашонку
и посадив его в мешок (мама нашила Алеше мешков с резинкой
вместо пеленок, они очень удобны).
-- Совсем с ума сошли! -- возмущались бабушки -- Нашли способ
лечения!
А на холоде зуд прекращался буквально через несколько секунд.
После принятия такой "холодной ванны" Алеша переставал плакать и
чесаться и начинал спокойно ползать и играть.
К девяти месяцам он был уже прекрасно закален, ползал в комнате
голеньким даже при 10-12 гр. Мы смотрели на него, и самим иногда
становилось страшновато. Но веселая рожица Алеши и радостная
возня с игрушками успокаивали нас. А к синим пяточкам все мы
привыкли.
Одни бабушки с трудом переносили это зрелище, но возражать не
пытались -- Алешка-то не болел! И все-таки без пророчеств не
обходилось:
-- Застудите вы его! Вот увидите!
И вновь не оправдывались бабушкины предсказания. Зато второго
сына -- Антошу -- мы посадили на холодный режим уже без всяких
колебаний.
Всю зиму наши малыши спят на застекленной террасе. И тут у мамы
только одна забота: "Как бы не перекутать!"
Зимой перед сном, а иногда и на всю ночь мы полностью открываем
форточку. К утру становится довольно прохладно, а сынишки
спокойно посапывают, лежа в мешках или под простынками.
Мы никогда не употребляем такие слова, как "сквозняк",
"продует", "простуда", и только от бабушек их можно услышать, да
кто-нибудь из посетителей, старательно прикрывая дверь, говорит:
-- Возьмите скорее на руки крошку: от двери холод-то какой идет!
Мы успокаиваем, говоря, что малышу это не страшно, и в
доказательство иногда показываем снимок, сделанный в одно
солнечное февральское воскресенье. Правда, некоторые знакомые,
глядя на снимок, полуутверждая, спрашивают:
-- После этого у обоих было воспаление легких?
И когда мы отвечаем "нет", они недоверчиво качают головами.
Чувствуется, как трудно им в это поверить. На помощь приходит
бабушка Дина, которая со временем убедилась-таки в безопасности
и даже явной полезности для Алеши прохладной температуры.
Дома, в комнате, где всегда тепло (18-20 гр.), а летом на
террасе и во дворе малыши обычно бегают голенькими и босиком.
Они так к этому привыкли, что только к двум годам Алеша стал
надевать трусики. Но даже теперь, если вдруг представится случай
их не надевать, он немедленно этим воспользуется. Довод бабушек:
"Стыдно ходить без штанов!" -- на Алешу пока не производит
впечатления.
КАША ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ
-- Каши надо больше есть -- крепким будешь, -- говорят бабушки
Алеше. -- Доедай все: в тарелке сила твоя остается.
Кормить побольше и повкуснее, по мнению бабушек, -- старый и
верный способ сделать малышей здоровыми и сильными.
-- Недаром говорят про слабого: мало каши ел! Главное, чтоб сыт
был, а остальное приложится.
А мы этот способ считаем хорошим только для накопления жира. И
никогда не пытаемся ничего впихивать в рот малышам насильно,
вполне доверяя при этом матушке-природе: пусть едят сколько
хотят.
А вот что касается остального, которое будто бы прилагается к
сытости, -- тут уж, позвольте, есть все основания сомневаться.
-- Что-то я не знаю ни одного спортсмена, который бы развивал
силу и ловкость, сидя за обеденным столом, -- смеется папа. --
Тут тренировка нужна.
И первым "тренером" малышей становится мама. Антоше только три
месяца, а он уже крепко держится за пальцы ее руки, и мама тянет
его к себе. У Антоши широко открыты от удивления глазенки. А
мама то приподнимет его, то снова отпустит руку, и как ни
пыжится Антоша, как ни цепляется крепче за мамины пальцы, все
равно приходится ложиться опять на спину. Такое упражнение
нравится ему. С ростом малыша упражнения усложняются.
Когда Алеша уже крепко стоял на ногах, папа решил:
-- Пора переходить к серьезной тренировке.
И вот рядом с папиным турником во дворе появляются еще два:
повыше и пониже. Самый маленький для Алеши, а повыше -- для
соседских ребятишек, которым уже по 6-7 лет. Они "водятся" с
Алешей, несмотря на большую разницу в возрасте. "Гимнастическую
секцию" из этих "разнокалиберных гимнастов" папе организовать
просто некогда, но есть у него тайное желание -- заразить Алешу
и Антошу, а заодно, может быть, и их приятелей любовью к спорту.
Папа, сам влюбленный в турники и беговые дорожки, по себе знает,
что страсть эта -- лучший и верный путь к силе и здоровью. Вот
он и пускается на такие "хитрости", как устройство трех турников
сразу.
Соберутся ребятишки во дворе, а папа бросит свои дела и к ним.
То какое-нибудь дело затеет, то на турнике "тряхнет стариной".
Ребятишкам такое зрелище -- редкость. Стоят, разинув рты.
-- А теперь вы покажите, что умеете! Кто может ноги до турника
поднять? А кто влезет на него?
И пойдут ребята щеголять друг перед другом. Каждому хочется
блеснуть. Алеша, хоть и мал, кое в чем тоже не уступает большим.
Саша, высокий, застенчивый мальчик, пойдет в этом году в школу,
а ноги поднять до турника не может, подтянуться -- тоже, только
качается на турнике, смущенно улыбаясь. Обидно -- все могут,
даже маленький Алеша, а он нет!
-- Скоро устроим соревнование -- кто лучше, -- обещает папа, --
приходите почаще заниматься!
-- А можно каждый день?
-- Можно, пока ладошки не заболят -- тогда уж хватит! --
советует папа.
И ребятишки приходят. Даже Саша, выбрав момент, когда у турников
никого нет, тоже старательно тянет непослушные ноги вверх.
А наступила зима -- пришлось "спортзал" устроить в комнате.
Поставили стальную трубу до потолка, а к стене и трубе
прикрепили турник. И тоже в два этажа -- малышам и старшим.
Маленький турник легко снять -- вынул гвоздик и перекладинку
долой -- занимайся на верхнем. Мама сшила большой мягкий
матрасик, почти спортивный мат. Он лежит сложенный вдвое под
турником, но его можно вытащить на середину комнаты, расстелить,
и такое раздолье для кувырков, стоек, мостиков! Ребятишки готовы
кувыркаться даже друг по другу -- всем хочется сразу. Но папа
или кто-нибудь из ребят постарше устанавливает "очередь".
Удовольствие большое и редкое. Где это и кто позволит устраивать
этакий "цирк" в комнате?
И вдобавок ко всему этому у папы есть еще два динамометра,
измеряющих силу кисти руки (тоже большой и маленький) -- ребята
наперебой жмут динамометр и с азартом сравнивают результаты.
-- Ух, ты! -- слышится то и дело.
А малыши тем временем крепнут. Никто не стоит над ними, не
заставляет: "Занимайся!", "Тренируйся!" Только наша искренняя
радость, если есть успехи у ребят, и поддержка в случае неудач
(да и спортивные снаряды всегда под рукой). А силенки все растут
и растут. И папа уж не упустит случая помочь сыновьям в их
занятиях.
Между нами и бабушками опять происходят споры.
-- Не беги, упадешь! -- останавливает бабушка Дина Алешу,
мчащегося по дорожке сада. -- Тише! Тише, ты, угорелый!
Расшибешься!
-- Молодец! Хорошо бегаешь! А еще быстрее можешь? --
подзадоривает папа в подобных случаях.
-- Да ведь убиться может! Тут под горку, да еще шлак, --
беспокоится бабушка.
-- Ну что с ним будет? Подумаешь, скорость у него --
двухгодовалого! Самое большое -- нос обдерет! -- успокаивает
бабушку папа. -- Да и падает ведь он просто мастерски. Нам с
вами далеко до него. Вчера Алеша увидел, что мама идет с работы
-- и как припустит навстречу! А там под горку. И споткнулся на
всем лету. Я думал: нос уж он расквасит обязательно. А он
изогнулся дугой и, как конь-качалка, перекатился с живота на
грудь, а потом на руки. И носа даже в пыли не выпачкал. Вскочил
как ни в чем не бывало -- и дальше. А посмотрите, как он со
стульев падает! -- продолжает папа. -- Это же виртуоз своего
дела. Глядя на Алешу, можно книгу написать "Как падать и не
расшибаться при этом".
Но разве бабушке докажешь? Она все свое:
-- И зачем это нужно? Как будто без этого нельзя обойтись!
Да, представьте себе, даже сейчас это бывает необходимо! Сколько
раз Алешу и Антона выручали крепкие и, главное, цепкие ручонки?
Вот мама посадила младшего в коляску, дала игрушку, а сама
занялась чем-то на кухне. Вдруг Антон громко заплакал. Она к
нему. И что же: Антона в коляске уже нет, но ручонками он так
крепко успел ухватиться за край коляски, что застрял на полпути.
Висит и не падает на пол. Тут его мама и выручила. А упади он на
пол, головенкой мог бы сильно удариться.
У Алеши -- страсть к поездам. Он может подолгу стоять у окна и
ждать, когда поезд покажется вдали. Но окно высоко, и Алеша
использует велосипед в качестве подставки: руками ухватится за
раму, а ноги на педалях. Поезда все нет и нет, стоять становится
скучно, и Алеша начинает раскачиваться на педалях туда-сюда,
туда-сюда. Вдруг неловкое движение -- обе ноги соскочили с
педалей, и Алеша повис, крепко вцепившись в раму руками и
поддерживая себя даже подбородком. Ноги разыскивают
ускользнувшие педали, а руки надежно держат его у рамы. И Алеша
нашел педали, и снова встал на них, и снова стал покачиваться
туда-сюда. Не упал он потому, что не только крепко висит, но
даже может подтянуться вверх. Ему и невдомек, какой опасности он
избежал, не свалившись верхом на зубчатое колесо.
Да! Во многих случаях жизни могут пригодиться и силенка, и
цепкость, и ловкость.
"Плохая" мама и "хорошая" бабушка
Гора посуды на кухонном столе -- у мамы. Гора игрушек на
маленьком складном столике -- у Алеши. Оба заняты делом: мама,
напевая, моет посуду, а Алеша погружен в обычный утренний
"осмотр своих владений". Каждую игрушку он осматривает, пробует
ее "на стук", "на зуб", "на вкус", затем, не глядя уже на нее,
бросает на пол, а иногда следит, наклонившись через перильца,
как она ударится и стукнет об пол. Этого занятия ему иногда
хватает на полчаса. Когда игрушки иссякают на столе, мама на
ходу подсовывает Алеше то кружку, то крышку от кастрюли, то
большую ложку.
Когда все испробованное и надоевшее валяется вокруг, Алеше
становится "скучно". Он тянет ручки к маме и сначала тихонько, а
потом все громче начинает похныкивать. А маме некогда.
-- Подожди, Алешенька, еще немного осталось. Давай-ка с тобой
поговорим лучше... -- успокаивает она его.
А Алеша, вместо того чтобы успокоиться, может заплакать, но не
надолго -- на полминутки, на минуту. Мама это знает и, не беря
его на руки, продолжает "разговор" с ним. Алеша, успокоившись,
начинает ей "отвечать":
-- Тя-тя-тя... дя-дя.
-- Дядя, Ка-тя, Алешенька, -- в тон ему говорит мама.
-- Ки-ки-ки, -- тоненько пищит Алеша.
-- Ки-са, -- тоже тоненько тянет мама, а сама радостно смеется.
Улыбается и Алеша, глядя на маму, и вдруг начинает уморительно
хохотать. Оба довольны.
Переделав все дела на кухне, мама переносит Алешу в комнату и
кладет в кроватку. Он тут же поднимается и, ухватившись за
перильца, пускается в "путешествие" по кроватке. Надолго
останавливается у полотенца: берет его и сваливает к ногам;
кряхтя, наклоняется, при этом стукается лбом о перильца
кроватки, всхлипывает, но полотенце все-таки поднимает и...
снова роняет. Наклоняясь в третий, четвертый раз, он уже
жмурится и с опаской поглядывает на близкие перильца, но лбом не
задевает их.
А мама тем временем убирает в комнате, протирает полы, ладит
бельишко и даже иногда записывает в дневнике про Алешкины успехи.
И только немного освободившись, она берет Алешу на руки. Тут
начинается "борьба" на диване и "цирковые номера". Алешка,
голенький, радостно хохочет, охотно и долго прыгает на диване,
держась за мамины пальцы. А мама еще напевает в такт прыжкам:
Вот как мы попрыгаем,
Ножками подрыгаем,
Ручками помашем,
Попоем и спляшем, --
или:
У Алешки все в порядке
От макушки и до пятки.
Надо с этакой фигурой
Заниматься физкультурой, --
вообще какой-то набор слов на разные мотивы. Это у мамы отдых на
15-20 минут, а у Алеши "спортивные занятия".
Потом Алеша получает бутылочку с кефиром или кашей и, опорожнив
ее до дна, засыпает. А проснется -- снова возится с игрушками в
кроватке.
Со всем этим бабушки еще мирятся, хотя и ворчат, что "мы мало
уделяем ребенку внимания". Но если они слышат Алешкин плач, то
тут уж, мама, берегись!
-- Ты разве не видишь, что ребенок надрывается? Уже час целый,
наверно, кричит! -- обрушиваются обе бабушки на маму, хотя в
действительности может и двух минут не пройти.
-- Зачем же доводить ребенка до крика? Ребенок должен меньше
плакать. От плача у него нервная система расшатывается, --
научно обосновывает бабушка Дина свои советы.
А бабушка Саша просто хватает Алешу на руки и уносит к себе.
Первым делом она "успокаивает" его, причитая:
-- Бедный ты мой! Дорогой ты мой! И никто тебя на ручки не
берет. Все забыли Алешеньку, -- и она бережно носит его по
комнате, покачивая и приговаривая. Алеша тут же умолкает, и она
начинает угощать его. У нее всегда припасено что-нибудь
вкусненькое для Алеши, и ей кажется, что он вечно голоден.
Только покормив его и напоив, она чувствует себя спокойнее.
Вот бабушка начинает играть с ним: посадит Алешу на одну ладонь
и, придерживая грудку второй, "пляшет" с ним, высоко поднимает
его в такт припеву. Алеша блаженно обмякает в ее полных руках,
головенка у него раскачивается -- он доволен. Но стоит только
Алеше дать первый знак неудовольствия или пресыщения этой игрой,
бабушка мгновенно прекращает ее. Тогда она укладывает его на
большую мягкую кровать и играет с ним в "козу". Сделав пальцами
два "рога", она "бодает" его в животик, в грудку, под мышки, и
Алеша хохочет, приводя этим бабушку в восторг.
Пока Алеша у бабушки Саши, он в сытом безмятежном бездействии.
Если лежит, то на самом мягком, что может найти бабушка. Если
сидит, то так, чтобы его "слабая" спинка не напрягалась. А чтобы
ему не было скучно, бабушка Саша его непрерывно развлекает. А
надоест ей все это, она укачивает Алешу и сонного, сытого
приносит маме. Это означает: "Вот как надо с ребенком
обращаться!"
И если после этого Алеша не хочет оставаться один в кроватке или
на стуле, часто начинает проситься на руки и хнычет, то в этом
бабушки обвиняют нас. Сначала мы еще пытались "оправдываться" и
что-то доказывать.
-- Ведь Алеша привыкает к рукам. На ваших руках он бездействует,
а когда играет сам, ему приходится работать собственной
головенкой и руками. А это ему и полезней и интересней.
Мы решили настойчиво отстаивать свою "линию" в воспитания,
приучать малыша, не докучая взрослым, самому находить для себя
интересные занятия.
И стало легко. Алеша уже мог часами ползать по полу террасы
(благо -- лето!). Остановится около коляски и примется
"исследовать" колесо. И одной ручонкой, и другой пытается
стащить его, а колесо не поддается. Малыш начинает сердиться,
хныкать, хватать и дергать колесо резче, но все бесполезно.
Сколько движений, сколько трудностей, какая энергичная
деятельность! Мы невольно сравниваем ее с блаженным лежанием у
бабушки на руках или с бесконечными забавами, когда бабушки
заняты внуком, а внук -- бабушками. Все дела при этом
останавливаются -- бабушки заняты "воспитанием". Когда же время
на "воспитание" иссякнет -- надо же и другие дела делать! --
бабушка Дина говорит маме:
-- Да забери же ты Алешку, у меня ни секундочки свободной, а он
лезет, спасу нет!
И мама "забирает" Алешку к себе. Ей-то ребенок никогда не
мешает. Она успевает делать с ним все домашние дела, и даже
общественные, не отводя никакого специального времени на
воспитание и постоянно ощущая светлую и ясную радость оттого,
что ее сынишка с нею рядом.
Бабушка Дина говорит иногда:
-- Хоть я и люблю детей, все равно самый тяжелый труд для меня
-- нянчить маленьких. Своих еще ничего, а вот чужих и вовсе не
могу: вечное беспокойство, вечная ответственность, да и
физически трудно -- поди-ка целый день с одним побудь, умаешься
хуже любой работы.
А мама слушает и удивляется:
-- Зачем же все твои разумные, проверенные, испытанные,
разнообразные способы воспитания, если они делают жизнь с детьми
такой тяжкой обузой! Нет, пусть для меня она будет радостью!
И папа с ней согласен.
Без ходунков
Алеше восемь месяцев. Недели три тому назад он первый раз
самостоятельно встал, держась за перильца, а сейчас уже
"путешествует" довольно свободно по всей кроватке.
Папа дает ему два больших пальца, ставит повисшего на них Алешу
на пол и пробует идти с ним по комнате. Первые шаги получаются
неудачными. Одна нога часто наступает на вторую, и тогда
следующего шага сделать нельзя. Алеша повисает на папиных
пальцах, поджимает ножки и ставит их снова на пол, но уже рядом,
а не одну на другую. Такие "прогулки" ему нравятся, и как только
папа подходит к Алеше, тот поднимает вверх обе ручонки: возьми,
мол, меня!
В комнате стоит низенькая раскладушка. Папа превратил ее в
настоящий "тренировочный снаряд" для ходьбы. Приведет Алешу папа
к середине кровати, даст за нее схватиться, а сам уйдет к краю и
растопырит все десять пальцев: хватайся, Алеша, за любой!
Малышу очень хочется ходить, и он тянет ручонку к папиным
пальцам, но они далеко, и он хватает только воздух. Тогда он
берется снова двумя руками за раскладушку и делает шажок к папе.
Но и отсюда он не может достать папины пальцы, как ни тянет к
ним ручонки. Алеше становится грустно, он жалобно похныкивает и
вот-вот расплачется.
Мама видит Алешины "страдания" и очень сочувствует ему.
-- А может, тебе немножко ближе стать? -- говорит она. Но папа
чувствует, что у Алеши "есть еще порох", и не уступает. И Алеша
снова делает шаг, пробует схватить пальцы -- снова неудача,
снова хватается за кровать и снова крошечный шажок к этим, таким
желанным папиным пальцам.
Зато какая радость у Алеши на личике, как смеются папа и мама,
когда наконец Алеша крепко хватается сначала одной, а потом
другой ручонкой за папины пальцы и отправляется в награду в
длительное путешествие по всей комнате.
Очень трудны первые шаги и первые уроки. Трудно Алеше, папе,
маме, но каждый раз Алеша все быстрее добирается до пальцев и
через два дня уже не собирается хныкать, а бодро, разговаривая
сам с собой -- "тя-тя-тя", пробирается вдоль раскладушки и так
увлекается, что отпускает одну ручонку и тогда начинает терять
равновесие. Чтобы не упасть, он отставляет ногу назад, как
штангист, и, зажмурившись (ведь возможно, что придется
шлепнуться на пол), отчаянно хватается второй рукой за кровать.
Но... равновесие восстановлено, сердца папы и мамы поднимаются
на свои места, а Алеша продолжает победно и невозмутимо
двигаться дальше.
А еще дня через три Алеша уже обходит -- и довольно быстро! --
раскладушку кругом. Она становится в буквальном смысле слова
"пройденным этапом".
Зато по комнатам Алеша по-прежнему очень любит путешествовать,
крепко держась за папины пальцы. И вдруг однажды -- что такое?
-- один из пальцев перестает служить Алеше опорой! Куда его
Алеша не потянет, туда палец и движется. Как же быть? И Алеша
через несколько минут бросает его, целиком держась за прочный и
надежный, как раскладушка, второй палец. Так мы переходим к
хождению по комнате с одной "опорой", а потом, недельки через
две-три, когда папа почувствует, что силенок у Алеши уже
достаточно, то и эта единственная "прочная опора" начинает
становиться все менее прочной. Алеше приходится все больше и
больше полагаться на свои силенки, и они быстро растут у него. К
девяти месяцам папин или мамин палец -- уже почти условная опора
-- так, на всякий случай, и на десятом месяце Алеша уже идет сам.
На первых порах получается еще плохо: неуверенно, тяжеловато.
Падает Алеша довольно часто; после этого иногда рев. Бабушки
советуют:
-- Купите "вожжи" или, еще лучше, -- "ходунки", ведь какая
прелесть! Вы видели? Рама такая с колесами, ребенка поддерживают
лямки, он на них даже повиснуть может -- и ничего, никакого
риска. Пустил в "ходунках", он себе и бродит -- не наткнется ни
на что, не упадет. Какой-то умный человек придумал...
-- Умный? Я бы этого "умного" самого в "ходунки" на день
посадил. Ни нагнуться, ни присесть, ни взять в руки ничего
нельзя. Равновесие держать не нужно, осторожности соблюдать не
надо. Не "ходунки", а лучший способ затормозить развитие
ребенка, -- возмущается папа. -- Ребенок не будет уметь падать
и, главное, не научится быть осторожным! И тогда любое падение
будет для него страшный! Как вы не можете понять этого? Нет уж!
Избавьте Алешу от этой "прелести"! Пусть учится падать, и это
надо уметь делать в жизни.
И Алеша действительно в несколько дней научился ловко
"приземляться". Если он теряет равновесие и начинает падать
назад, то сразу складывается вдвое и плюхается мягким местом,
если вперед -- сгибает коленки и выставляет вперед ручонки. В
первые дни, конечно, получалось не всегда удачно, доставалось
иногда и голове. Но скоро он стал это так легко делать, что на
падения и внимание перестал обращать.
А через 8-10 дней, когда Алеша сам начал вставать на ножки уже
без всякой опоры и без чьей-либо помощи, совсем стало хорошо.
Только слышно по комнатам, как босые ножонки: топ, топ, топ! А
потом шлеп, стук! Это значит Алеша "приземлился", но неудачно, и
стукнулся головой. Чаще всего после этого тишина -- Алеша
поднимается, а через несколько секунд опять частые и бодрые
звуки: топ, топ, топ!
Гораздо реже рев -- это значит, что удар оказался
чувствительным. Но через несколько секунд рев прекращается, и
снова слышится деловито-поспешное: топ, топ, топ, топ.
Только один раз Алеша при падении ударился очень сильно, но
виноваты в этом были бабушка и папа. Папа как-то привел его
домой от бабушек, где он пробыл полдня, и пустил шагать, как
обычно, одного по комнате. Не успел Алеша пройти несколько
шагов, как покачнулся назад и стал падать, но так странно и
необычно, что у папы сердце похолодело. Вместо того, чтобы
сесть, он падал на спинку плашмя и даже изогнулся назад! Папа
бросился к нему, но не успел: Алеша ударился затылком о пол так
сильно, что несколько секунд беззвучно открывал ротик, а потом
залился отчаянным плачем. Папа держал его уже на руках и ничего
не мог понять. В чем дело? Почему он так странно падал? Куда
девалось Алешино умение "приземляться"?
Разгадка пришла вечером, когда бабушка Саша пришла к нам в
комнату. Алеша сидел у нее на коленях, а когда сполз на пол и
хотел сам идти, она пошла за ним, заботливо поддерживая одной
рукой его затылочек. Если бы он вдруг качнулся назад, то затылок
встретил бы бабушкину руку.
Все сразу стало ясно: полдня бабушка ходила следом за Алешей,
поддерживала его затылочек, и он "забыл", как надо падать назад.
"А КИРПИЧ ВКУСНЫЙ?"
Первая весна в жизни человека -- немалое событие, особенно если
этот человек впервые пробует босыми ножками землю. Дома --
гладкий пол, бегать по нему -- сплошное удовольствие, а тут
что-то колет пяточки -- не очень-то разбежишься! И на каждом
шагу -- новое, и все надо рассмотреть, пощупать и, конечно,
попробовать на вкус: а вдруг вкусно? Новой травки еще нет --
ведь только середина апреля, нет еще и листочков на деревьях.
Зато все камешки на дорожке, промытые весенним дождиком, хорошо
видны. И Алеша сосредоточенно разглядывает черные блестящие
угольки, серые голышки, красные осколки кирпичей. Один
ярко-оранжевый кусочек ему особенно понравился, он его взял,
подержал, рассмотрел, постучал им по земле и... отправил в рот.
Папа стоит рядом и смотрит на это спокойно. Ведь надо же малышу
узнавать свойства вещей! Даже про взрослых говорят "Глазам своим
не верит, пощупать должен", -- а Алеше обязательно еще нужно и
на зуб, на вкус попробовать -- других-то способов исследования у
него нет.
-- Алешенька, невкусно, -- предупреждает все же папа сынишку и
ждет. Алеше действительно скоро становится "невкусно", и он,
кривясь, выплевывает кирпич на землю. Во рту остался противный
песок. Алеша недовольно морщится и наконец со слезами бросается
к папе.
Всю эту сцену видит из окна бабушка Саша и, возмущенная,
выскакивает на крыльцо.
-- Кирпичом накормил! Стоит и смотрит, как ребенок в рот кирпич
засовывает! Нет бы отобрать, а он еще подзуживает!
Пока бабушка высказывает свое возмущение, папа успевает очистить
Алеше рот от песка и вытереть ему нос. А затем пытается
объяснить бабушке свое поведение.
-- Ну а если бы нас тут не было, он бы все равно попробовал.
Если я сейчас не позволю, он без меня кирпич в рот засунет.
-- На то и глаза, чтоб за ребенком смотреть!
-- Нет уж, -- решительно возражает папа, -- пусть сам знает, что
можно и чего нельзя. Это надежнее и папиного и бабушкиного
глаза. Вы думаете, он теперь будет брать в рот кирпич? Насильно
не заставите. Попробуйте!
Папа протягивает Алеше кусочек кирпича, но тот, морщась,
отворачивается: кирпич-то, оказывается, невкусный!
"Попробовав" так на зуб мыло, свечку, песок и другие "невкусные"
вещи, Алеша стал настолько осторожным, что даже съедобные вещи,
новые для него, он отказывался сразу брать в рот.
Что ж! Осторожность, добытая собственноручно и собственнозубно,
ему не повредит! А папе с мамой можно не волноваться за Алешу.
Горячий чайник в роли учителя
Пока сидишь в очереди к врачу детской консультации, чего только
не наслушаешься!
-- У вас уж малыш-то ходит, -- завистливо вздыхает молоденькая
мамаша, завертывая в пеленки двухмесячную дочку, -- а моя-то
когда еще пойдет -- и не дождусь, наверно. Нянчись вот с ней, а
то бы сама бегала -- все забот меньше.
-- Не завидуй, милая, -- замечает старушка в платочке, --
ребенок не ходит, еще благодать, а как пойдет -- смотри в оба:
все будет хватать и к себе в рот тащить. Только и жди
какой-нибудь беды. Там и иголки, и булавки -- да мало ли чего!
Разве за ним усмотришь?
-- Верно, верно, -- соглашается мать двухлетнего карапуза,
которой позавидовала было молодая женщина, -- и не говорите:
прямо сладу никакого нет. Уж я все прячу от него: и нитки, и
иголки, и ножницы -- ну все, все, а вчера смотрю -- откуда
только он взял! -- тащит в рот английскую булавку.
-- Батюшки! Ну-ну! И что же?
-- Ну, отняла, конечно, а он в рев, тянется к ней, да и только!
Спрятала подальше. Что же еще сделаешь?
Папа с Алешей тоже ожидают очереди к врачу и слышат этот
разговор.
-- А как же он узнает, что булавка острая, что она делает
больно? -- не выдерживает папа.
-- Что ж, ему булавку в рот пихать, что ли? -- недоумевает
женщина.
-- Да нет, конечно, но он же должен знать, что булавка колется?
-- Ну и что?
-- Надо, чтоб он хоть раз укололся, надо так сделать.
На это женщины отвечают все разом:
-- Да кто ж это сможет?!
-- Господи, да что ты говоришь-то!
-- Как же собственному ребенку больно сделать? Что вы!
-- Разве можно это? Да рука не поднимется.
-- Будет чепуху-то молоть, милай, -- выражает общее мнение
старушка в платочке. -- Не зря вон написано на стенах, что
беречь от всего надо ребенка.
И правда, со стен требовательно кричат плакаты:
"Прячьте спички от ребенка!"
"Берегите глаза детей!"
"Не оставляйте детей с огнем!"
Где уж тут спорить? Да еще в детской консультации! А дома мы
делаем иначе.
Вот Алеша уже сам пошел по комнатам. Сколько новых вещей для
него и сколько опасностей! Даже безобидный стул становится
опасным, когда Алеша опрокидывает его на себя. А он уже может
потянуть его так, особенно со стороны спинки, что стул свалится.
Спички и иголки можно спрятать подальше, а как быть с печкой,
электроплитой, горячим чайником? Да и надолго ли спрячешь
спички, иголки, ножницы? Ими так часто пользуются взрослые, что
рано или поздно они все равно попадут малышу в руки. И если тут
не окажется рядом взрослых? Может случиться несчастье, и, может
быть, непоправимое!
А если "знакомить" со всеми этими опасностями малыша? И
знакомить тогда же, когда жизнь сталкивает с ними? Зная
опасность, он станет осторожнее. Да и "знакомство" это будет
происходить на наших глазах, и тяжелых последствий можно будет
избежать. Ведь даже шестимесячный Антоша, стукнув себя по лбу
погремушкой, начинает ее остерегаться. Берет погремушку
ручонкой, а сам заранее жмурит глазки -- вдруг стукнет его
погремушка опять!
Так и решили: опасностей не скрывать.
Вот сели все завтракать. Алеше пошел уже второй год, он сидит на
своем высоком стуле. Мама поставила на стол горячий чайник.
-- Чайник горячий! Видишь, пар идет? -- показывает папа Алеше.
Что такое "чайник", Алеша знает. Спросит мама: "Где чайник?" --
Алеша показывает на него пальчиком. А вот что такое "горячий" --
неизвестно. Он снимал крышку с холодного чайника и решил сейчас
сделать то же...
-- А-а-а! -- и горячая крышка катится по столу, а Алеша тянет
обе ручонки к маме. Во всех бедах своей маленькой жизни он
находит у нее утешение.
-- Не надо брать чайник! Он горячий! -- беря Алешу в руки,
успокаивает мама. Но теперь слово "горячий" заставляет сынишку
пуще прежнего залиться плачем. "Горячий" -- это больно. И Алеша
отворачивается от чайника, пряча от него свой носик у мамы на
плече.
"Какие жестокие родители!" -- подумают некоторые читатели. А
наша бабушка Саша так и сказала:
-- Ну разве это родители? Обожгли-таки ребенку руку!
Бабушка, конечно, сильно преувеличивала. Ожога никакого не было.
Но теперь попробуйте (а прошел уже год) заставить Алешу взяться
за горячее! Если от каши или от чая идет пар, мальчуган и за
ложку не возьмется, а отодвинет блюдце или тарелку подальше от
себя.
-- Галяцая, дуть, мисять надя! -- говорит Алеша. И только тогда,
когда папа или мама сами попробуют и скажут: "Нет, не горячая,
уже подули и помешали. Тепленькая", -- тогда только он примется
за еду.
Были у Алеши и "холодные" уроки. Вот стоит на скамейке рядом с
ведрами большая кружка. Обычно эта кружка бывает пустая, ею
наливают воду из ведра в умывальник и в чайник. А сейчас она
почти полна. Но Алеше этого не видно, и он, как обычно, резко
сдергивает ее со скамейки: горестный плач, большая лужа на полу
и холодная ванна Алешкиному голому животу и ногам. Приходится
тащить в кухню большущую половую тряпку, размазывать всю эту
лужу по полу и относить тряпку на место в коридор. Когда вам
идет второй год, знаете, какая это крупная неприятность!
Бабушка Саша опять на нас ворчит:
-- Додумались оставить полную кружку, -- вот ребенок и разлил!
Сама она до сих пор старалась оставлять на скамейке только
пустую кружку. А папа с мамой организуют "тайный заговор":
-- Обязательно надо оставлять в кружке воду! Даже поставить еще
две маленькие кружки -- на кухонном столе и на скамейке. Будет
внимательней.
И Алеша оправдывает наши надежды. Среди такого количества
"водяных ловушек" он ходит сухим. Всего две кружки он опрокинул
на себя (и не подряд, а с перерывом в несколько дней), и теперь
не только кружки, но и стаканы, чашки, кастрюльки он снимает
осторожно, двумя руками, предполагая, что из каждой может на
него что-нибудь политься.
Постепенно мы все больше убеждались, что лучше сделать
"предохранительную прививку", лучше доставить маленькую
неприятность малышу, но научить его быть осторожным, чем держать
его в неведении об опасностях, которые могут свалиться на него
совсем неожиданно. Ведь он даже не будет знать, откуда их
ожидать.
Особенно убедила нас в этом поучительная история с костром.
Многому научила она и папу, и маму, и Алешу. А дело было так.
Все вышли в сад на первую уборку. Сгребли сухие листья, веточки,
бумагу, мусор. Большой костер запылал посреди двора, и столб
дыма поднялся высоко-высоко к небу. Алешу бабушка Дина тоже
вывела в сад. А в саду что-то странное появилось. Такой высокий
белый столб, и весь он движется, колышется. Алеша сразу заметил
его и теперь не может отвести от него глаз. Даже шаги замедлил,
и бабушке приходится тянуть его за ручонку.
Но вот костер совсем близко, языки пламени тянутся ввысь,
блестят искорки над ними, и что-то иногда трещит. А когда папа
бросит охапку сухих листьев, из костра вдруг повалит густой
белый дым. Ну как можно оторваться от такого зрелища? Алеша,
словно зачарованный, сначала смотрит на дым, искры, веточки с
огоньками, потом ему хочется подойти поближе.
-- Нельзя, Алешенька, подходить близко! Уфф, обожжешься! --
оттаскивает его подальше от костра бабушка.
Но как можно уйти от костра, от этого приятного тепла? Алеша
пробует сопротивляться, упирается и начинает даже хныкать, но
бабушка неумолима. Она крепко держит Алешу за руку и все дальше
уводит его вверх по дорожке сада.
Как ему не хочется уходить! Он еле передвигает ножками, почти
висит у бабушки на руке и крутит головенкой то вправо, то влево,
чтобы хоть одним глазком увидеть еще раз это удивительное чудо.
Папа все это видит н понимает, как Алеше грустно. Папе самому
так приятно стоять в тепле костра и смотреть на огонь. Есть
что-то манящее в его пламени. Мелькает мысль: сказать бабушке,
пусть мальчонка посмотрит. Нет! Лучше не надо -- опять может
подумать, что ее учат, еще и обидится. Папа только иногда
поглядывает на удаляющуюся белую рубашонку Алеши и продолжает
орудовать граблями.
А бабушка что-то рассказывает Алеше, дает ему палочку и решив,
что он уже забыл о костре, отпускает его руку. Алеша минуту или
две возится около, садится на корточки, ковыряет палочкой землю,
потом незаметно для бабушки отправляется к таинственному костру.
Первая половина пути проходит благополучно, но потом бабушка
замечает исчезновение внука и пускается в погоню:
-- Алеша, не ходи туда! Нельзя туда ходить! -- громко кричит она
ему вслед. Но ее крик только ускоряет Алешины шаги. Надо
добежать до костра, пока бабушка снова не взяла за руку. И он
уже не идет, а бежит что есть мочи, чуть переваливаясь и
косолапя. Скорее, скорее! До костра всего несколько шагов, а под
горку бежать так легко.
Когда папа увидел его, до костра оставалось всего два-три шага,
но Алеша и не думал остановиться или замедлить бег. Еще одна,
две секунды -- и он будет в костре!.. Папа бросился к нему и
схватил у самого огня.
Прижимая крошечное тельце сынишки к груди, папа тут только
почувствовал, как громко ухает его сердце. Ведь не будь он так
близко -- произошло бы нечто страшное. На его глазах малыш
вбежал бы в костер. Воображение уже рисует папе все ужасы --
страшные ожоги личика и ручонок, мучения малыша, а может быть,
и... смерть!
"Что делать? -- лихорадочно быстро работает мысль. -- Унести его
отсюда и оставить в комнате? Это значит, что он бросится в
другой раз или в другой костер. Не отпускать его от себя? Но
ведь надо работать, да и костер не будет от этого менее страшен".
А Алеша не подозревает, что делается с папой. Он только удивлен:
почему это папа так крепко прижимает его к себе? Его глазенки
опять ищут костер, и он протягивает навстречу его по-прежнему
таинственному теплу свою ручонку.
И папа решается. Опускает осторожно Алешу на землю дает ему свой
мизинец, за который он по привычке крепко берется, и тихонько
подходит к костру. Костер сейчас уже не полыхает, начинает
угасать. От него идет приятное тепло, папа с Алешей
присаживаются перед ним на корточки. Бабушка Дина тоже подошла
поближе: что это отец опять выдумал?
Алеша немножко посидел, посмотрел, а потом тихонько тянет ручку
к горящему с одного конца прутику. Папа чувствует за своей
спиной возмущенный взгляд бабушки, но молчит. А Алеша уже вертит
прутиком, на конце которого ярко светится уголек, и пытается
схватить его свободной ручонкой. Ручки его еще плохо слушаются,
и проходит несколько секунд, пока уголек касается второй руки.
-- А-а-а-а! -- захлебываясь от обиды и боли, заливается Алеша и
бросается к папе на шею.
-- Да что же это делается? -- не может удержаться бабушка от
возмущения. Но папа делает вид, что не слышит ее, и смотрит с
плачущим Алешенькой, где "огонек сделал ему больно". Ожог совсем
маленький, с полноготка, да и то на одном пальчике. Алеша через
минуту-две успокаивается, а папа решает "проверить" его:
-- Пойдем опять к огоньку? -- спрашивает он. Алеша
отворачивается от костра и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать
снова, торопливо произносит:
-- Неть!
Бабушка слышит все это, но думает иначе, чем папа. Ее возмущает
"бессердечность" отца, который "нарочно обжег ребенку руку". Но
папе не до бабушкиных переживаний, его страшит, что Алеша не
будет впредь осторожен. И он предпринимает еще одну "проверку".
Уносит Алешу в конец двора, ставит на дорожку и предлагает ему:
-- Пойдем к маме! А чтобы пройти к ней, нельзя миновать костер.
Дорожка в одном месте подходит совсем близко к костру, и Алеша,
не сводя с костра немного испуганных глаз, идет в этом месте
медленно и бочком, держась от "огонька" как можно дальше. И
только миновав "опасное место", пускается бегом, как будто
опасаясь, что огонь может догнать его.
Нервное напряжение этих минут наконец спадает. Папа теперь
уверен, что Алеша знает, какая это опасность -- костер, и уж не
бросится в него со всего разбега. Его можно пустить бродить по
саду и одного.
Что говорить -- успех достался нелегко: и слезы Алеши, и
обожженный пальчик, и бабушкино негодование. Ведь оно не
кончилось репликами в саду. Об этом говорилось вечером и на
другой день. Только главного бабушка по-прежнему не видела: ее
возмущала "жестокость" отца, а то, что теперь Алеша знает об
опасности, которую таит в себе костер, и будет осторожным, ее
почему-то почти не интересовало.
За два года Алешиной жизни в роли его "учителей" побывали многие
опасные предметы. Зато Алеша теперь хорошо знает все домашние
опасности. Знает, что иголка колется до крови, что топящуюся
печку трогать нельзя, что Алеше можно брать только свою
маленькую пилу, а к большой поперечной пиле, с острыми зубьями,
лучше не подходить. Даже электроплитка, на вид такая нестрашная,
может быть очень горячей, и Алеша, прежде чем прикоснуться к
ней, осторожно подносит свою ладошку -- не чувствуется ли тепло?
Вообще к новым для него вещам Алеша стал относиться с некоторой
осторожностью. Мало ли каких неприятностей можно ожидать!
-- Вы никогда не видели, как животные относятся к незнакомым
предметам? -- спросил однажды вечером папа. -- Я сегодня видел
документальный фильм: два медвежонка впервые встретились с
лягушкой. Вот зрелище-то! И комичное и поучительное.