---------------------------------------------------------------
     © Copyright P.G.Wodehouse. Uncle Fred Flits By (1935)
     © Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000)
     Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
     Чтобы попить  после ленча кофе в тишине  и в  мире, один Трутень  повел
приятеля в  клуб,  а  там  -- в ту комнату, где можно курить, но реже бывают
люди. В другой,  побольше,  пояснил он, беседы поражают  блеском,  но не так
спокойны.
     Гость его понял.
     -- Молодость!
     -- Она самая.
     -- Жеребята на лугу.
     -- Они.
     -- Но не все.
     -- Pardon?
     Гость указал Трутню на молодого человека,  только  что  появившегося  в
дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук;  словом, если
у него была душа,  на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш  первый Трутень
его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там -- исчез, словно
грек, которого преследуют мойры.
     -- Ах, Мартышка, Мартышка!.. -- вздохнул Трутень.
     -- Мартышка?
     -- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
     -- Неужели умер?
     -- Куда там! Приезжает в Лондон.
     -- И он страдает?
     -- А как же! После всего, что было...
     -- Что же было?
     -- Ах!..
     -- Так что же было?
     -- Не спрашивайте!
     -- А я спрошу.
     -- Тогда я отвечу.

     -- Старый добрый Мартышка, -- сказал Трутень, -- часто говорил  со мной
о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто  не знаю, где
им стоять. Граф  Икенхемский  живет  круглый год в деревне,  но  иногда  ему
удается  сбежать  в Лондон. Там он  направляется  в Олбени, к племяннику,  и
подвергает  его  невыносимым пыткам.  Дядя  этот,  переваливший  на  седьмой
десяток,  обретает в  столице  свой настоящий возраст  (22  года). Не  знаю,
встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову
     Все это было бы не так страшно, если бы он  ограничивался  клубом -- мы
не  ханжи,  и,  если  не  разбить  рояль,  делайте,  что  хотите,  никто  не
шевельнется.  Но он  тащит  Мартышку на улицу  и  разворачивается вовсю  при
совершенно чужих людях.
     Теперь вы  поймете, почему племянник посмотрел  на него, как  на порцию
динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его  сигары, сытый граф
бодро и весело сказал:
     -- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
     -- Каким? -- проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
     -- Приятным  и  полезным, -- со  вкусом  повторил дядя. -- Положись  на
меня, не подведу
     Денежные дела не  позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут
и он ответил решительно:
     -- Только не на собачьи бега!
     -- Ну, что ты!
     -- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
     -- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
     -- Я ни за что на свете...
     -- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
     -- Разве оно не в Икенхеме?
     -- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
     -- Под Лондоном?
     --  Теперь  там  пригород.  Луга,  где  я  играл  ребенком,  проданы  и
застроены.  Но прежде  то  была деревня твоего  двоюродного  деда. Он  носил
бакенбарды, а  душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не
поверил.  Мне  давно хочется посмотреть, что там  творится.  Наверное,  черт
знает что. Значит, едем.
     Мартышка повеселел -- в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в
пригороде. Масштаб не тот.
     -- С удовольствием, -- сказал он.
     -- Тогда  бери  шляпу,  подгузник  --  и в  путь,  --  сказал  граф. --
Наверное, туда ходит автобус.

     Мартышка  не  ждал  особых красот от  Митчинг-хилла,  не  ждал  -- и не
дождался.  Когда  выйдешь из автобуса, рассказывал он,  видишь  ровные  ряды
обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал.  Стояла ранняя весна,
которая так часто обращается в позднюю зиму. а он  не  взял  ни  пальто,  ни
зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло,  дядя еще
ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
     Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до  вечера, а там
- поужинать и уснуть. Лорд Икенхем  подчеркнул, что жена его, а для Мартышки
-- тетя,  освежует  их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все
могло  пройти  без  особых  потрясений. Примечательно, что, думая  об  этом,
Мартышка улыбался, -- больше ему улыбаться не пришлось.
     Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на
охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику  в  зад, а тут
его тошнило после первой сигары.  Наконец,  он  остановился перед коттеджем,
который по каким-то причинам назывался "Кедры".
     -- На этом  самом  месте,  -- умиленно вздохнул он,  --  пятьдесят  лет
назад, тридцать первого июля... А, черт!
     Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как
душ. Дядя и  племянник прыгнули  на крыльцо  и  встали под  навес, откуда  и
переглядывались с серым попугаем.
     Висел попугай в клетке, она стояла  на окне, но важно не это; важно то,
что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял  воротник и вжался
в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он  вывел, что
дядя  нажал  на  звонок. Заметим, что  она  была  в  макинтоше. Лорд Икенхем
смущенно улыбнулся.
     -- Добрый день, -- сказал он. Она с этим согласилась.
     -- Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.
     -- Хозяева дома?
     Тут она сказала: "Нет".
     -- А?  Ничего, ничего, -- утешил ее  лорд Икенхем.  -- Я пришел,  чтобы
подстричь коготки попугаю.  Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, --
и он указал для ясности на Мартышку.
     -- Из ветеринарной лечебницы?
     -- Вы угадали.
     -- А мне никто не сказал.
     -- Скрывают? -- посочувствовал граф. -- Нехорошо, нехорошо.
     С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка
-- за Мартышкой.
     -- Что ж, -- сказала она, -- я пойду. У меня выходной.
     -- Идите, идите, -- сердечно откликнулся граф, -- мы все приберем.
     Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.
     -- Ну вот, мой друг, -- сказал он, -- немного такта, немного выдумки --
и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.
     -- Нельзя же тут сидеть! -- сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.
     -- Нельзя? Ты  считаешь,  лучше идти  под  дождь? Все гораздо  сложнее.
Утром,  еще  дома,  мы с твоей  тетей  поспорили.  Она  полагала, что погода
обманчива,  и  пыталась  всучить  мне  шарф.  Победил,  конечно,  я.  Теперь
представь  себе,  что будет, если я  простужусь.  В следующий раз мне  дадут
набрюшник и  респиратор. Нет!  Я останусь здесь, у камина.  Не знал, что газ
так согревает. Я даже вспотел.
     Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что
врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была
и нравственная: он отличался особой  щепетильностью,  пекся  о приличиях (т.
наз. "comme il faut"), а потому --потел, кусая губы.
     -- А  вдруг хозяин  вернется? -- спросил он. Только  он это произнес, в
дверь позвонили.
     -- Вот видишь!
     -- Не  говори так, дорогой, -- упрекнул  его граф.  -- Эти слова  любит
твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни
в окно, кто там.
     Мартышка осторожно выглянул.
     -- Розовый тип.
     -- Какого оттенка?
     -- Малиноватого.
     -- Прекрасно.  Это  не  хозяин. В таких  домах  живут люди,  изнуренные
работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.
     -- Лучше ты пойди.
     -- Пойдем вместе, -- предложил граф.
     Они открыли дверь и увидели молодого  человека,  спереди  --  розового,
сзади -- мокрого.
     -- Простите, -- сказал гость, -- дома мистер Роддис?
     -- Нет, -- отвечал Мартышка.
     -- Да, -- отвечал его дядя.  -- Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын,
Дуглас.
     -- Робинсон...
     -- Простите, я -- Роддис.
     -- Это я Робинсон.
     -- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли
в гостиную.  Лорд Икенхем развлекал  гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя.
Ему  не  хотелось  быть  ни птичьим анестезиологом, ни  Роддисом-младшим.  А
главное -- он видел, что дядю понесло.
     В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:
     -- Джулии нету?
     -- Нету? -- обратился граф к Мартышке.
     -- Нету, -- ответил тот.
     -- Ее нет, -- перевел граф.
     -- Она прислала телеграмму, -- объяснил гость, вставая  на другую ногу.
-- Едет к вам. Что-то у них случилось.
     -- Да, да, -- подтвердил лорд Икенхем.
     -- Ваша племянница... или вашей жены?
     -- Неважно. У нас все общее.
     -- ... хочет за меня выйти.
     -- Это хорошо.
     -- А они не разрешают.
     -- Кто именно?
     -- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.
     -- Действительно, нравственность младших поколений...
     -- Нет, я чином не взял. Они гордые.
     -- Да? Странно. Разве они графы?
     -- Ну. что вы!
     -- Тогда какая может быть гордость? Вот графы -- другое дело. Встретишь
графа...
     -- Потом, я поссорился с ее  папашей. Слово за слово, и я его назвал...
Ой!
     Гость отпрыгнул от окна, перепугав  нежного  Мартышку,  который не ждал
таких движений.
     -- Идут!
     -- Вы не хотите их видеть?
     -- Не хочу.
     -- Прячьтесь за диван.
     Взвесив  этот  совет,  гость  исчез.  Звонок  надрывался.  Граф  и  его
племянник  снова  вышли  в  переднюю.  Чуткий  наблюдатель  заметил  бы, что
племянник дрожит.
     -- Ты их впустишь? -- спросил он.
     -- Конечно! --  отвечал дядя. --  Роддисы гостеприимны. Однако  с  ними
лучше вернуться к прежней версии.  Точнее,  ты к ней вернешься. Видимо,  они
знают,  есть ли  у них  молодой  родственник по  имени Дуглас.  Итак, ты  --
ветеринар. Иди к  клетке,  смотри на  птицу.  Постукивай палочкой по  зубам.
Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.
     Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая
женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.
     В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим
словом, мы можем  на  него  положиться. Одета она была  так:  черный  берет,
темно-зеленый жакет, твидовая  юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у
нее были большие и светлые, лицо -- как роза на  рассвете.  Вряд ли Мартышка
видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.
     -- Мы   не  знакомы, -- сказала женщина. -- Я -- сестра Лоры. Это Клод,
мой муж. Это -- Джулия. Лора дома?
     -- К сожалению, нет, -- ответил лорд Икенхем,
     Женщина на него посмотрела.
     -- Я думала, вы моложе, -- сказала она.
     -- Моложе кого?
     -- Себя.
     -- Это невозможно, -- сказал граф. -- Но стараюсь, стараюсь...
     Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.
     -- Кто это?
     -- Ветеринар. Стрижет когти попугаю.
     -- Я не могу при нем говорить.
     -- Можете, -- утешил ее  лорд  Икенхем. -- Он глухой. Намекнув  знаками
Мартышке,  что  смотреть надо  на  птицу,  он  пригласил  гостей  сесть. Все
помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо  --  девушка.  Уточнить Мартышка не
мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.
     Наконец, женщина сказала:
     -- Хотя  сестра не соизволила пригласить  меня на свадьбу,  я вынуждена
войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!
     Мартышка с попугаем растрогались -- и ошиблись.
     -- Приютите Джулию  на  недельку, --  продолжала  гостья. -- Через  две
недели у  нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется,
что она влюбилась.
     -- Кажется? --  возроптала Джулия. --  Я его люблю!  Мартышка  невольно
обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.
     -- Вчера,  -- говорила тем  временем гостья,  -- мы приехали  к ней  из
Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?
     -- Тараканов? -- предположил граф.
     -- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы
не поверите! Он заливает угрей.
     -- Pardon?
     -- Служит в заведении, где продают заливное.
     -- Это хорошо, -- одобрил граф. --Я бы в жизни не залил угря. Какой ум!
Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот...
     Гостья с ним не согласилась.
     -- Как вы думаете, -- спросила она, -- что сказал бы Чарльз Паркер?
     Муж вздохнул. Заметим к слову,  что  он был длинный, хлипкий, с  рыжими
усами того вида, который окунают в суп.
     -- А Генри Паркер?
     -- Или Альф, -- прибавил муж.
     -- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.
     Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.
     -- Мама,  -- сказала она, --  сколько тебе говорить!  Уилберфорс служит
там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.
     --  Что  лучше угря?  --  воскликнул лорд  Икенхем.  -- Для  заливного,
конечно.
     -- Вот увидишь, -- продолжала Джулия, -- он быстро выйдет в люди.
     И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору,  выскочил ее
жених.
     -- Джулия!
     -- Уилби!
     Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища.  Посудите сами: такая
красавица обвилась вокруг типа,  как плющ вокруг шеста. Нет, тип был  не так
уж плох, но девушка!..
     Опомнившись от  испуга,  который  испытает  всякий,  когда из-за дивана
выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла  влюбленных, как рефери
-- боксеров.
     -- Джулия, -- сказала она, -- мне стыдно!
     -- И мне, -- прибавил муж.
     -- Какой позор!
     -- Именно.  Обнимать  человека,  который  назвал  твоего  отца  носатой
рожей...
     -- Прежде всего, -- вмешался граф, -- надо выяснить, прав ли он. На мой
взгляд...
     -- Он извинится!
     -- Да, да! Я себя не помнил.
     -- Прекратите, -- сказала мать. -- Если вы меня слушали...
     -- Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!
     -- Что?!
     -- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги  есть, вот чем.
Интересно, как они их добыли?
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Неважно.
     -- Если вы намекаете...
     -- Он  прав, моя  дорогая,  --  вмешался  лорд Икенхем.  --  Ничего  не
попишешь.
     Не  знаю,  доводилось  ли  вам  видеть   бультерьера,  который  вот-вот
схватится с  эрделем, но тут кэрри-блю кусает его  в зад. Бультерьер смотрит
на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.
     -- Наверное, --  продолжал  граф, -- вы не  забыли,  как разбогател наш
Чарли.
     -- О чем -- вы -- говорите?
     -- Да,  это тяжко, это скрывают, но помилуйте!  Давать деньги под 250%!
Так нельзя все-таки.
     -- Я ничего не знала! -- воскликнула дочь.
     -- А, -- заметил граф, -- дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.
     -- Это ложь!
     -- Теперь -- Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря,
вправе  ли  банковский  клерк  брать  чужие  деньги?  Видимо,  нет. Понимаю,
понимаю. Взял  он пятьдесят  фунтов, выиграл -- пять тысяч,  но вернул? Ни в
коей мере. Изящно, ничего не скажу, -- а вот честно ли? Что до Альфреда...
     Несчастная мать  издавала  странные  звуки,  вроде бутылки шампанского,
если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.
     --  Это  ложь,  --  повторила  страдалица,  когда ей удалось  распутать
голосовые связки. -- Вы ненормальный.
     Пятый граф пожал плечами.
     --  Что  ж,  дело  ваше,  -- сказал  он.  --  Конечно,  судью подкупить
нетрудно,  но мы-то  знаем. Я  никого  не виню.  В конце  концов, что  такое
наркотики?  Можешь  провозить --  провози.  Но не  нам  смотреть свысока  на
честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?
     -- Да, чем? -- поддержала Джулия.
     -- Надеюсь, -- спросила мать, -- ты не веришь дяде?
     -- Верю, верю.
     -- И я, -- присоединился Уилберфорс.
     -- Видит Бог, -- сказала старшая гостья, -- я никогда не любила сестру,
но  т а к о г о  мужа я ей не желала.
     Все  помолчали,  если  не  считать птицы, которая  предложила  погрызть
орехов.
     -- Фиг  вы теперь запретите, -- сказала Джулия.  -- Уилби слишком много
знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?
     -- Ничего.
     -- В конце концов, мы не будем с ними видеться.
     -- Вот именно.
     -- Не в дядях счастье.
     -- То-то и оно.
     -- Уилби!
     -- Джулия!
     Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем.  Мартышке это
не понравилось, равно как и матери.
     -- На что вы будете жить? -- сказала она.
     -- Он разбогатеет!
     -- Ха-ха!
     -- Будь у меня сто фунтов, -- сказал Уилберфорс,  --  я  бы  завтра  же
купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.
     -- Бы! -- сказала мать.
     -- Ха! -- сказал отец.
     -- Где вы их возьмете?
     -- Ха-ха!
     -- Где, -- повторила гостья на бис, -- вы их возьмете?
     -- Как  это  где?  -- удивился  граф. --  У  меня,  конечно.  Когда  он
захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.
     -- Доктор хочет со мной поговорить, -- истолковал его крик дядя. -- Да,
доктор?
     Жених, теперь -- нежно-вишневый, немного растерялся.
     -- Это же ваш сын!
     Граф обиделся.
     -- Мой сын был бы красивей. Нет,  это --  врач.  Конечно,  м н е  он --
как сын, это вас и смутило.
     Подойдя к  Мартышке, он глядел на него,  пока тот  не вспомнил о  своей
глухоте  и не  задрожал. Не  знаю,  связаны ли  глухота и  дрожь, но  бывают
минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал -- и все.
     -- Видимо, -- сообщил лорд Икенхем, -- у птицы что-то  такое,  о чем не
говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.
     -- Это мы отлучимся, -- сказал жених.
     -- Да, -- согласилась невеста, -- надо пройтись.
     -- А вы  как?  -- осведомился граф у  гостьи,  напоминавшей Наполеона в
Москве.
     -- Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?
     -- Конечно, конечно! У нас -- полная свобода. Идите, готовьте.
     Когда они вышли, Джулия, совсем  уж  похожая на розу, кинулась к  нему,
крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал.
     -- Не за что, мои дорогие, -- сказав граф.
     -- Какой вы добрый!
     -- Ну, что вы!
     -- Добрее всех на свете!
     -- Ну, ну, ну!
     Он  поцеловал  ее  в обе щеки,  правую  бровь  и  кончик носа. Мартышка
печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.
     Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до
крыльца, он заговорил об этих фунтах.
     -- Где ты их взял?
     -- И  правда, где?  -- задумался граф. -- Вообще-то,  тетя дала, но для
чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.
     Мартышка немного приободрился.
     -- Ух,  что будет! -- сказал  он,  зная тетину  чувствительность. --  А
когда  она  услышит, что  девица  --  прямо  с  конкурса  красоты... Возьмет
фамильную алебарду, это уж точно.
     -- Успокойся, мой друг, -- сказал ему дядя. -- Я понимаю, у тебя нежное
сердце,  но  -- успокойся. Я объясню,  что  тебе пришлось выкупать письма  у
коварной испанки. Разве можно  оставить  племянника в когтях низкой женщины?
Да, тетя посердится, на тебя. Что  ж, какое-то время не будешь к нам ездить.
Собственно, ты мне пока не нужен.
     Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.
     Граф окликнул его:
     -- Мистер Роддис!
     -- А?
     -- Мистер Роддис?
     -- Да.
     -- Булстрод, -- представился граф. --  А это -- зять моей сестры, Перси
Френшем, сало и масло.
     Краснолицый  спросил,  как  дела  с  салом,  и,  узнав,  что  они  идут
прекрасно, выразил радость.
     -- Мы  не  встречались, --  сказал  граф,  --  хотя  живу я неподалеку.
Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.
     -- Кто же их впустил?
     -- Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если
не взбеленился, то был к этому близок.
     -- Верно, -- сказал он. -- Сидят в гостиной, пьют мой чай.
     -- Так я и думал.
     -- Открыли варенье. Малиновое.
     -- Что ж, идите туда, а я позову констебля.
     -- Иду. Спасибо, мистер Булстрод.
     -- Рад служить.  Как  хорошо  после дождя! Пошли, Перси.  Ну,  вот,  --
продолжал он  в пути.  -- Посещая столицу, мой друг,  я распространяю свет и
сладость. Даже такая дыра становится лучше,  счастливее. Смотри-ка, автобус!
В нем мы и обсудим наши  планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно
зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда  выставили. Интересно, кто
же там вышибалой?

     -- Теперь,  -- сказал Трутень, --  вы поймете, почему  Мартышка дрожит,
получив телеграмму от  графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна.
Хорошо, что  дядя  живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он
набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.
     Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I  по 31.XII.
Но это -- мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем -- и что же?

The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/

Популярность: 1, Last-modified: Thu, 25 Jan 2001 12:28:15 GmT