------------------------------------------------------------------------------------------
Новелла
Впервые опубликована в апреле 1924 года в журнале "Интернэшнл мэгазин",
включена в сборник "Казуариана" (1926 г)
Перевод с английского (автор перевода неизвестен)
OCR & spellcheck by GreyAngel (greyangel_galaxy@mail.ru),
20.11.2004
------------------------------------------------------------------------------------------
На набережной нещадно палило солнце. По оживленной улице неслись потоки
автомобилей -- грузовиков и автобусов, частных лимузинов и такси, -- и все
они непрерывно гудели; в сутолоке проворно пробирались рикши и, тяжело дыша,
из последних сил покрикивали друг на друга; привычно согнувшись под тяжелыми
тюками, мелко трусили кули, взывая к прохожим, чтобы дали дорогу; звонко
расхваливали свои товары уличные торговцы. В Сингапуре можно встретить людей
всевозможных национальностей, услышать любые наречия; черные тамилы, желтые
китайцы, коричневые малайцы, армяне, евреи, бенгальцы -- люди всех цветов
перекликались здесь охрипшими голосами.
Зато в конторе "Рипли, Джойс и Нейлор" царила приятная прохлада; после
слепящей пыльной улицы тут, казалось, было темно, после неумолчного уличного
гама -- как-то особенно тихо. Включив электрический вентилятор, за столом у
себя в кабинете сидел мистер Джойс. Он откинулся в кресле и, облокотившись
на ручки, сложил перед собой кончики вытянутых пальцев. Взор его был
устремлен на потрепанные тома судебных отчетов, занимавшие длинную полку
напротив. На шкафу стояли ящички из черной лакированной жести, на которых
краской были выведены фамилии клиентов.
В дверь постучали.
-- Войдите!
Появился клерк-китаец, очень подтянутый, в тщательно отутюженном белом
полотняном костюме.
-- К вам мистер Кросби, сэр.
Он хорошо говорил по-английски, старательно произнося каждое слово, и
часто поражал мистера Джойса богатством своего словаря. Родом из Кантона,
Ван Цисэн получил юридическое образование в Лондоне. Он собирался открыть
собственную контору, а пока для практики год-другой хотел поработать у
"Рипли, Джойса и Нейлора". Это был трудолюбивый, услужливый человек,
прекрасно себя зарекомендовавший.
-- Пусть войдет, -- сказал мистер Джойс.
Он встал, пожал вошедшему руку и предложил ему сесть. Кросби сел лицом
к окну. Мистер Джойс остался в тени. Мистер Джойс не был по натуре
разговорчив, и некоторое время он молча глядел на Роберта Кросби. Перед ним
был широкоплечий мускулистый мужчина высокого роста -- футов шести, а то и
выше. Это был плантатор, человек, закаленный постоянным движением на воздухе
-- днем он обходил плантации, а по возвращении домой еще играл в теннис.
Кожа его сильно потемнела от загара. У него были большие, заросшие волосами
руки, на огромных ногах грубые башмаки; почему-то мистеру Джойсу пришло в
голову, что таким кулаком с одного удара можно убить щуплого тамила. Но в
голубых глазах Кросби не было жестокости, они были добрые и доверчивые, и
лицо с крупными, ничем не примечательными чертами было открытое, простое и
честное. Сейчас на нем лежала печать глубокого горя. Он похудел, осунулся.
-- Вы неважно выглядите. Наверное, плохо спите последнее время? --
сказал мистер Джойс.
-- Да.
Мистер Джойс посмотрел на старую фетровую шляпу с двумя козырьками,
которую Кросби положил на стол; потом перевел взгляд на его шорты цвета
хаки, открывавшие загорелые волосатые ноги, на расстегнутую у ворота
теннисную рубашку без галстука и грязную, с подвернутыми рукавами куртку.
Словно он только что вернулся, долго пробродив среди каучуковых деревьев.
Мистер Джойс слегка нахмурился.
-- Так нельзя, возьмите себя в руки.
-- Ничего, я держусь.
-- Вы сегодня виделись с женой?
-- Нет, свидание днем. Такой позор, что она в тюрьме!
-- Мне думается, это было необходимо, -- ответил мистер Джойс своим
мягким, ровным голосом.
-- Уж как-нибудь могли бы отпустить ее на поруки.
-- Но обвинение очень серьезное.
-- К черту их обвинение! На ее месте всякая порядочная женщина
поступила бы точно так же. Только у девяти из десяти пороху бы не хватило.
Лесли лучше всех на свете. Она мухи не обидит. Будь я проклят, ведь мы
женаты двенадцать лет, -- что я, не знаю ее, что ли? Эх, попался бы мне этот
тип -- шею бы ему свернул! Прихлопнул бы на месте, не задумываясь. И вы бы
так поступили.
-- Друг мой, все на вашей стороне. Никто и не думает защищать Хэммонда.
Мы вызволим Лесли. Я убежден, что и присяжные, и сам судья еще до судебного
заседания решат ее оправдать.
-- Это издевательство, вся эта история, -- выпалил Кросби. -- Ее и
вообще-то нечего было сажать за решетку, но подвергать бедную девочку еще и
суду -- и это после всего, что она пережила! Как я приехал в Сингапур, все
до одного, кого я ни встречу, --все говорят, что Лесли поступила правильно.
Держать ее в тюрьме столько времени -- это бесчеловечно!
-- Закон есть закон. Не забывайте, она ведь призналась в убийстве.
Неприятность немалая, я очень сочувствую и ей и вам.
-- Дело не во мне, черт возьми.
-- Но нельзя не считаться с фактом -- совершено убийство, а в
цивилизованном обществе это неизбежно ведет к суду.
-- По-вашему, уничтожить ядовитую тварь -- это убийство? Она застрелила
его, как бешеного пса.
Мистер Джойс опять откинулся в кресле и сомкнул перед собой кончики
пальцев. Получилась фигура, напоминающая остов крыши. Он немного помолчал.
-- Как ваш адвокат считаю своим долгом указать вам на одну деталь,
которая вызывает у меня некоторое сомнение, -- негромко произнес он наконец,
глядя на своего клиента спокойными темными глазами. -- Если бы ваша жена
выстрелила один раз, то в деле не было бы никаких затруднений. К несчастью,
она выстрелила шесть раз.
-- Но ведь она все объяснила. Всякий сделал бы то же, кому ни
приведись.
-- Возможно, -- сказал мистер Джойс, -- и, с моей точки зрения, то, что
рассказывает Лесли, вполне правдоподобно. Однако нет смысла закрывать глаза
на факты. Всегда стоит поставить себя на место другого, и не скрою от вас,
что, будь я прокурором, я бы обратил особое внимание именно на это.
-- Милейший, что за чушь!
Мистер Джойс быстро взглянул на Роберта Кросби. По его четко очерченным
губам пробежала легкая усмешка. Неплохой парень этот Кросби, но, увы, умом
не блещет.
-- Пожалуй, действительно, все это не столь важно, -- ответил адвокат,
-- я лишь полагал, что мне следовало об этом упомянуть. Теперь уже недолго
ждать, и я вам советую, когда все будет позади, поезжайте куда-нибудь с
женой, вам надо развеяться. Перенести такой процесс нелегко, даже когда есть
почти полная уверенность в оправдательном приговоре. Так что отдохнуть вам
обоим будет полезно.
Впервые Кросби улыбнулся, и улыбка совершенно его преобразила. То, что
он грубоват, уже не бросалось в глаза, видно было только, что это человек
добрейшей души.
-- Мне-то отдыхать потребуется больше, чем Лесли. Она здорово все
переносит. Вот стойкая женщина, а?
-- Да, самообладание редкостное, -- сказал адвокат. -- Я бы никогда не
предположил, что она окажется столь решительной.
Со дня ареста миссис Кросби мистеру Джойсу в качестве ее адвоката
нередко приходилось с ней беседовать. Хотя участь ее всячески старались
облегчить, все же она находилась в заключении, ей предстоял суд, и не было
бы ничего удивительного, если бы нервы ее сдали. Однако она мужественно
переносила испытание. Она много читала, гуляла, сколько было дозволено, и по
милостивому разрешению тюремного начальства даже плела кружево -- дома это
было любимое ее развлечение, за которым она просиживала часами. Она всегда
выходила к мистеру Джойсу аккуратно одетая, в легких свежих простых платьях,
тщательно причесанная, с маникюром. Была очень сдержанна. Она даже
подшучивала над мелкими неудобствами, которые ей приходилось терпеть. Тон,
которым она говорила о несчастье, был слегка небрежный, и мистер Джойс
думал, что только такие прекрасно воспитанные люди, как миссис Кросби, умеют
находить смешные черточки в обстоятельствах, столь серьезных. Это его
удивляло, потому что он никогда прежде не замечал в ней чувства юмора.
Они уже давно были добрыми знакомыми. Когда миссис Кросби приезжала в
Сингапур, она обычно обедала у Джойсов, и раз или два она даже провела у них
в бунгало на взморье субботу и воскресенье. Жена мистера Джойса недели две
гостила у Кросби на плантации, там-то ей несколько раз и привелось видеть
Джеффри Хэммонда. Хотя обе четы не были задушевными друзьями, они были в
хороших приятельских отношениях, и поэтому, когда разразилась беда, Роберт
Кросби сразу помчался в Сингапур к мистеру Джойсу и умолил его взять на себя
защиту его несчастной жены.
То, что она рассказала в первый раз, она никогда впоследствии не меняла
даже в самых малейших подробностях. Тогда, спустя всего несколько часов
после трагедии, она говорила так же спокойно, как и теперь. Излагала события
последовательно, ровным, бесстрастным голосом, а единственный признак
смущения -- легкая краска на щеках -- появлялся, только когда она описывала
некоторые эпизоды. Совершенно не верилось, чтобы именно с ней могла
приключиться такая история. Это была хрупкая женщина, едва за тридцать, не
очень высокая, но и не маленькая, и скорее миловидная, чем красивая. У нее
были изящные запястья и щиколотки, она была чрезвычайно худа, и сквозь белую
кожу на руках просвечивали косточки и крупные голубые вены. Лицо у нее было
очень бледное, с еле приметной желтизной, губы неяркие, глаза
неопределенного цвета. У нее была копна светло-каштановых волос, слегка
вьющихся от природы. Такие волосы стоит чуть-чуть подвить -- и они бывают
замечательно красивы, но никому и в голову не могло прийти, что миссис
Кросби станет прибегать к подобным уловкам. Тихая, милая, скромная женщина.
У нее были приятные манеры, и она не сделалась душой общества только из-за
своей застенчивости. Но эта черта в ней понятна -- ведь плантаторы ведут
уединенный образ жизни; зато у себя дома, среди людей, хорошо знакомых, она
умела всех пленить. Миссис Джойс, погостив две недели на плантации Кросби,
рассказывала мужу, что Лесли -- прелестная хозяйка. Она гораздо глубже, чем
кажется; когда с ней познакомишься поближе, только диву даешься, как она
начитанна и как с ней интересно поговорить.
Невероятно, чтобы такая женщина могла совершить убийство.
На прощание мистер Джойс постарался как мог утешить Роберта Кросби и,
оставшись в кабинете один, принялся перелистывать дело. Он перекладывал
страницы машинально -- он и без того все прекрасно помнил. Это была
сенсация, не сходившая с уст во всех клубах, за всеми обеденными столами, на
всем полуострове от Сингапура до Пенанга. Судя по словам миссис Кросби, все
случилось очень просто. Муж ее уехал по делам в Сингапур, и ей пришлось
ночевать одной. Довольно поздно, без четверти девять вечера, она в
одиночестве пообедала и села в гостиной плести кружево. Гостиная выходила на
веранду. В бунгало не было ни души -- все слуги ушли к себе, Вдруг она
услыхала шаги по садовой дорожке, усыпанной гравием, шаги человека в обуви
-- значит, это скорее европеец, чем местный житель, -- ей это показалось
странным, так как она не слышала, чтобы подъезжала машина, и не могла себе
представить, кто бы это мог быть так поздно. Человек поднялся по ступеням,
которые вели в бунгало, прошел по веранде и появился у двери в гостиную. В
первую минуту она его не узнала. У нее горела только лампа, затененная
абажуром, а снаружи совсем стемнело.
-- Разрешите войти? -- сказал он. Она не узнала его даже по голосу.
-- Кто это? -- спросила она.
Она работала в очках; теперь она их сняла.
-- Джеф Хэммонд.
-- Заходите, рада вас видеть.
Она встала и приветливо пожала ему руку. Она немного удивилась, увидев
его, потому что, хотя он и был их соседом, они за последнее время отдалились
друг от друга и уже много недель не виделись. Он управлял каучуковой
плантацией милях в восьми, и она недоумевала, почему ему вздумалось нанести
им визит в столь поздний час.
-- Роберта нет дома, -- сказала она. -- Он до завтра в Сингапуре.
Он, видно, понял, что нужно как-то объяснить свой приезд, и сказал:
-- Жаль. А мне взгрустнулось одному, и я решил съездить посмотреть, как
вы живете.
-- Как это вы подъехали? Я не слышала машины.
-- Я ее оставил на дороге. Боялся, что вы уже улеглись.
Ну что ж, вполне естественно. Плантаторы поднимаются на заре, чтобы
сделать перекличку рабочим, поэтому их рано начинает клонить ко сну. Наутро
машину Хэммонда действительно нашли в четверти мили от бунгало.
Так как Роберта дома не было, виски и содовую из гостиной унесли. Лесли
решила, что бой, должно быть, уже спит, не стала его будить и сходила за
всем сама. Гость налил себе стакан и набил трубку.
У Джефа Хэммонда в колонии была куча друзей. Приехал он сюда совсем
юнцом, а теперь ему было уже под сорок. Когда началась война, он одним из
первых ушел добровольцем на фронт и там быстро отличился. Года через два
из-за ранения в колено его уволили из армии, и он вернулся в Малайю с
Военным крестом и с орденом "За боевые заслуги". Он славился в колонии как
один из лучших бильярдистов. До войны он прекрасно танцевал и играл в
теннис, теперь из-за больного колена он бросил танцы и в теннис играл
намного хуже, но он обладал счастливой способностью нравиться людям, и все
его любили. Это был красивый мужчина -- высокий рост, чудесные голубые
глаза, волнистая черная шевелюра. Старожилы находили у него
один-единственный недостаток -- он слишком любил женщин -- и после
катастрофы качали головой: они давно предсказывали, что это не доведет его
до добра.
Сейчас он принялся рассказывать Лесли местные новости: про предстоящие
скачки в Сингапуре, про цены на каучук, про свои сборы на охоту -- в округе
недавно появился тигр. Ей хотелось побыстрей закончить кружево -- оно
предназначалось матери ко дню рождения, и нужно было успеть отослать его в
Англию, -- поэтому она опять надела очки и придвинула к себе рабочий столик.
-- Зачем вам роговые очки, да еще такие большие, -- сказал он. --
Хорошенькая женщина, а старается себя изуродовать!
Она немного удивилась, услышав его слова. Он никогда не позволял себе
говорить с ней в таком тоне. Она решила обратить все в шутку:
-- Я не претендую на звание красавицы, и, признаться, меня мало
трогает, считаете вы меня дурнушкой или нет.
-- Ну какая же вы дурнушка. По-моему, вы очень хорошенькая.
-- Благодарю вас, -- насмешливо ответила она, -- но в таком случае вы,
по-моему, не в своем уме.
Он засмеялся. Потом встал и пересел в кресло рядом с ней.
-- Надеюсь, вы не посмеете отрицать, что ни у кого на свете нет рук
прекрасней ваших, -- сказал он.
Он потянулся к ее руке. Она легонько его ударила.
-- Перестаньте дурачиться. Сядьте на свое место и будьте умником, а то
я отправлю вас домой.
Он не пошевелился.
-- Вы же знаете, я безумно люблю вас,-- сказал он.
Она осталась невозмутима.
-- Нет, не знаю. Я не верю вам ни на грош, но, даже если бы это было
так, вы не смеете этого говорить.
Этот разговор тем более удивил ее, что за семь лет знакомства он
никогда не оказывал ей особых знаков внимания. Когда он вернулся с войны,
они довольно часто виделись, потом как-то раз он заболел, и Роберт привез
его к ним на машине. Он тогда прожил у них недели две. Но интересы у них
были разные, и знакомство так и не перешло в дружбу. Последние два-три года
они встречались редко. Случалось, он приезжал к ним поиграть в теннис,
случалось, они оказывались вместе в гостях у кого-нибудь из
соседей-плантаторов, но бывало и так, что они не виделись по месяцу.
Он налил себе еще стакан. Лесли подумала, не выпил ли он еще до приезда
к ней. Он был какой-то странный, и ей стало чуть-чуть не по себе. Она
посмотрела на него неодобрительно.
-- На вашем месте я бы больше не пила, -- сказала она еще довольно
дружелюбно.
Он залпом опрокинул стакан и поставил его на стол.
-- Вы что, думаете, я завел этот разговор, потому что я пьян? -- резко
спросил он.
-- Такое объяснение напрашивается, разве нет?
-- Ерунда. Я полюбил вас с первой нашей встречи. Я достаточно долго
молчал, хватит. Я люблю вас, люблю страстно!
Она встала и отодвинула столик.
-- Спокойной ночи, -- сказала она.
-- Я не уйду.
Тогда она начала терять терпение.
-- Что за глупости! Поймите же, я никогда никого не любила, кроме
Роберта, но, даже если бы я не любила Роберта, вы, во всяком случае, герой
не моего романа.
-- Мне все равно. Роберта нет дома.
-- Немедленно убирайтесь, или я позову слуг, и вас вышвырнут вон.
-- Они далеко -- не услышат.
Теперь она разозлилась. Она сделала шаг к веранде -- оттуда слуги
наверняка бы ее услышали, но он схватил ее за руку.
-- Пустите меня! -- гневно крикнула она.
-- Ну нет! Теперь ты моя.
Она позвала: "Бой! Бой!" -- но он быстро зажал ей рот ладонью. Не
успела она опомниться, как он обнял ее и начал страстно целовать. Она
вырвалась, отворачивая рот от его горячих губ.
-- Нет, нет, нет! -- кричала она.-- Оставьте меня! Я не хочу!
Что было дальше -- она припоминала с трудом. Она четко помнила все, что
случилось до этой минуты, но теперь голос его стал доноситься к ней сквозь
завесу ужаса и отвращения. Кажется, он пылко клялся ей в любви, умолял ее о
взаимности. И все время неистово сжимал ее в объятиях.
Она не могла вырваться, потому что он был очень сильный и ее руки были
крепко притиснуты к бокам; она чувствовала что слабеет; она боялась потерять
сознание, его горячее дыхание было омерзительно. Он целовал ее рот, глаза,
щеки, волосы. Он сжимал ее как в тисках. Он поднял ее. Она хотела оттолкнуть
его ногой, но он только крепче прижал ее к себе. И понес. Теперь он молчал,
но она видела, что он бледен и глаза его горят от желания. Он нес ее в
спальню. В него вселился дикарь. На пути оказался стол, он споткнулся. Из-за
больного колена он не удержался на ногах и упал вместе со своей ношей.
Мгновение -- и она выскользнула из его рук. Она бросилась за диван. Он тут
же вскочил и метнулся за ней. На письменном столе лежал револьвер. Она не из
нервных, но все же Роберт уехал на всю ночь, и она хотела захватить
револьвер с собой в спальню. Вот почему он оказался на столе. От страха в
голове у нее помутилось. Она не соображала, что делает. Послышался выстрел.
Хэммонд покачнулся. Вскрикнул. Что-то сказал -- она не знает что.
Пошатываясь, побрел на веранду. Она уже совсем обезумела, была в каком-то
исступлении, она пошла за ним на веранду, да, именно так оно, вероятно, и
было, -- пошла за ним, хотя она ничего не помнит, и бессознательно все
стреляла и стреляла, пока не кончились патроны. На веранде Хэммонд упал. Он
скрючился и застыл, весь залитый кровью.
Когда прибежали слуги, перепуганные выстрелами, она все еще стояла над
Хэммондом с револьвером в руке. Хэммонд уже не дышал. Она молча посмотрела
на них. Они в страхе сбились в кучу. Она выронила револьвер, молча
повернулась и пошла в гостиную. Потом они видели, как она вошла в спальню, и
в замке щелкнул ключ. Они не смели дотронуться до трупа и только
взволнованно перешептывались, уставившись на него полными ужаса глазами.
Потом старший бой пришел немного в себя; это был китаец, человек неглупый,
проживший у них много лет. Роберт уехал в Сингапур на мотоцикле, и машина
осталась в гараже. Он велел слугам ее вывести, нужно было немедленно ехать к
помощнику начальника округа и рассказать о происшествии. Он подобрал
револьвер и положил в карман. Помощник начальника округа, по фамилии Уизерс,
жил возле ближайшего городка, милях в тридцати пяти. Пока доехали, прошло
полтора часа. Весь дом спал, пришлось разбудить слуг. Вскоре вышел сам
Уизерс, они ему обо всем рассказали. В подтверждение своих слов старший бой
показал револьвер. Помощник начальника округа ушел одеться, послал за своей
машиной и через некоторое время уже мчался за ними по пустынной дороге. Он
подъехал к дому Кросби на рассвете. Взбежав на веранду, он как вкопанный
остановился перед трупом Хэммонда. Дотронулся до лица-- совершенно холодное.
-- Где хозяйка? -- спросил он у боя.
Китаец показал на спальню. Уизерс подошел к двери и постучал. Никто не
отозвался. Он опять постучал.
-- Миссис Кросби, -- позвал он.
-- Кто там?
-- Уизерс.
Опять тишина. Потом замок щелкнул, и дверь медленно отворилась. Перед
ним стояла Лесли. Она не ложилась, на ней было то же платье, в котором она
обедала накануне. Она стояла и молча смотрела на Уизерса.
-- Ваш слуга приехал за мной, -- сказал он. -- Хэммонд. Что вы
натворили?
-- Он хотел изнасиловать меня, я его застрелила.
-- Боже мой! Послушайте, вы бы вышли, а? Вы должны мне все подробно
рассказать.
-- Только не сейчас. Я не могу. Подождите. Пошлите за мужем.
Уизерс был молод и растерялся, не зная, как ему следует поступить в
таких необычных обстоятельствах. Лесли наотрез отказывалась говорить, пока
не приехал Роберт. Тогда она им обоим рассказала, как все произошло, и хотя
потом много раз повторяла все сызнова, показания ее никогда и ни в чем не
менялись.
Мысли мистера Джойса все время возвращались к выстрелам. Как юриста,
его тревожило, что Лесли сделала не один выстрел, а шесть, причем осмотр
тела показал, что четыре выстрела были сделаны в упор. Выходило, что она
продолжала стрелять, когда Хэммонд уже упал. Она признавалась, что память, с
такой точностью восстановившая все, что случилось до этой минуты, здесь ей
изменила. Провал в памяти. Значит, она впала в неистовую ярость, но как
могла такая тихая, скромная женщина поддаться неистовой ярости? Мистер Джойс
знал ее не первый год и всегда считал ее уравновешенным человеком; за эти
последние несколько недель он не мог надивиться ее самообладанию.
Мистер Джойс пожал плечами.
"По-видимому,-- размышлял он,-- нет возможности определить, какие
варварские инстинкты заложены в самых порядочных женщинах".
В дверь постучали.
-- Войдите.
Вошел клерк-китаец и притворил за собой дверь. Он притворил ее
неторопливо, осторожно, но решительно и приблизился к столу, за которым
сидел мистер Джойс.
-- Разрешите обеспокоить вас, сэр, небольшим разговором частного
порядка?
Мистера Джойса всегда немного забавляла изысканная точность, с которой
изъяснялся его клерк, и он улыбнулся.
-- Какое же беспокойство, Цисэн,-- возразил он.
-- Предмет, о котором я желал бы с вами побеседовать, сэр, весьма
секретного и деликатного свойства.
-- Выкладывайте.
Глаза мистера Джойса и хитрые глаза клерка встретились. Как и всегда,
Ван Цисэн был одет по последней местной моде. Сверкающие лакированные
ботинки и яркие шелковые носки. В черном галстуке булавка с жемчужиной и
рубином, на безымянном пальце левой руки бриллиантовое кольцо. В кармане
хорошо сшитого белого пиджака -- золотая авторучка и золотой карандаш.
Золотые часы на руке, на переносице -- пенсне без оправы. Он легонько
кашлянул.
-- Это касается дела Кросби, сэр.
-- Да?
-- Мне стало известно одно обстоятельство, сэр, которое, как мне
кажется, может придать делу совсем другую окраску.
-- Какое обстоятельство?
-- Мне стало известно, сэр, о существовании записки от нашей
подзащитной к несчастной жертве трагедии.
-- Что же удивительного. Я думаю, за последние семь лет миссис Кросби
не раз случалось писать мистеру Хэммонду.
Мистер Джойс был высокого мнения об уме своего клерка и сказал это лишь
для того, чтобы скрыть свои мысли.
-- Весьма вероятно, сэр. Миссис Кросби, должно быть, нередко писала
мистеру Хэммонду, приглашая его, скажем, к обеду или поиграть в теннис.
Такова была первая возникшая у меня мысль, когда мне сообщили о записке.
Однако оказалось, что эта записка была написана в день смерти ныне покойного
мистера Хэммонда.
Мистер Джойс глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на Ван Цисэна и,
как всегда во время разговора с ним, улыбался, будто слегка забавляясь
беседой.
-- Откуда вы знаете?
-- Об этом обстоятельстве, сэр, мне стало известно от одного моего
приятеля.
Мистер Джойс знал, что расспрашивать бесполезно.
-- Сэр, я надеюсь, вы помните заявление миссис Кросби о том, что она
несколько недель до рокового вечера не общалась с пострадавшим.
-- Записка у вас?
-- Нет, сэр.
-- Что в ней написано?
-- Приятель дал мне копию. Не желаете ли взглянуть?
-- Покажите.
Ван Цисэн вытащил из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник. Он
был набит документами, сингапурскими долларами и картинками из папиросных
коробок. Наконец он извлек из этого хаоса половинку листа тонкой почтовой
бумаги и положил ее перед мистером Джойсом. Записка гласила:
"Р. уехал до завтра. Нам совершенно необходимо встретиться. Жду в
одиннадцать. Я с ума схожу. Если не увидимся, я не отвечаю за последствия. К
дому подъезжать не надо. Л."
Записка была написана аккуратным круглым почерком, которому китайцев
учат в иностранных школах. Ровные строчки, точно из прописей, как-то странно
не вязались с мрачным содержанием.
-- Откуда вы взяли, что эту записку написала миссис Кросби?
-- У меня есть все основания доверять лицу, передавшему мне эти
сведения, сэр, -- ответил Ван Цисэн. -- К тому же это легко доказуемо. Сама
миссис Кросби, конечно, сможет сразу сказать, писала ли она такую записку.
Мистер Джойс с самого начала разговора не отводил взгляда от
благообразного лица своего клерка. И теперь ему показалось, что на этом лице
мелькнуло выражение насмешки.
-- Не верю, чтобы миссис Кросби могла написать подобную записку, --
сказал мистер Джойс.
-- Если таково ваше мнение, сэр, то разговор, я думаю, можно считать
законченным. Мой приятель ввел меня в курс дела лишь потому, что я служу у
вас, ибо он полагал, что вам было бы интересно узнать о существовании этой
записки, прежде чем она попадет к прокурору.
-- У кого оригинал? -- резко спросил мистер Джойс.
Ван Цисэн и виду не подал, что он по тону вопроса заметил изменившуюся
позицию мистера Джойса.
-- Вы, вероятно, помните, сэр, что после кончины мистера Хэммонда
обнаружилась его связь с некой китаянкой. В настоящее время записка
находится в ее руках.
Это была одна из причин, сразу настроивших общественное мнение против
Хэммонда. Стало известно, что у него в доме несколько месяцев жила китаянка.
Оба помолчали. Все, что нужно, было уже сказано, и они прекрасно поняли
друг друга.
-- Благодарю вас, Цисэн. Я все обдумаю.
-- Очень хорошо, сэр. Не желаете ли вы, чтобы я сообщил моему приятелю
о результатах нашей беседы?
-- Ну что ж, пожалуй, неплохо, если вы будете поддерживать с ним
контакт, -- без тени улыбки сказал мистер Джойс.
-- Хорошо, сэр.
Клерк бесшумно вышел, опять осторожно притворив за собой дверь, и
мистер Джойс остался наедине со своими мыслями. Перед ним лежала копия
записки Лесли, переписанная аккуратным безликим почерком. В голове теснились
смутные подозрения. Они привели его в такое замешательство, что он
попробовал как-нибудь от них отделаться. Без сомнения, здесь должна быть
очень простая разгадка, и Лесли, вероятно, сразу все объяснит, но, право же,
объяснение необходимо. Он поднялся, сунул записку в карман и взял шлем.
Выйдя из кабинета, он увидел Ван Цисэна, усердно что-то писавшего за своим
столом.
-- Я ненадолго отлучусь, Цисэн, -- сказал он.
-- К вам на двенадцать назначен мистер Джордж Рид, сэр. Как мне ему
передать, куда вы ушли?
Мистер Джойс слегка улыбнулся.
-- Можете передать, что не имеете об этом ни малейшего понятия.
Но было совершенно ясно -- Ван Цисэн понял, что он держит путь в
тюрьму. Миссис Кросби перевели в Сингапур, потому что в Беланде, где было
совершено преступление и где должен был состояться суд, не было тюрьмы,
пригодной для содержания белой женщины.
Ее ввели в комнату, где ожидал мистер Джойс, и она с приветливой
улыбкой протянула ему свою красивую худощавую руку. Одета она была, по
обыкновению, очень мило и просто, пышные светлые волосы тщательно уложены.
-- Я не ждала вас с утра, -- любезно сказала она.
Она вела себя так, будто была у себя дома, и мистеру Джойсу даже
показалось, что сейчас она кликнет боя, чтобы тот принес гостю коктейль.
-- Как вы себя чувствуете? -- спросил он.
-- Спасибо, я совершенно здорова. -- В глазах ее мелькнула смешливая
искорка. -- Здесь можно чудесно отдохнуть и поправиться.
Надзиратель ушел, и они остались вдвоем.
-- Присаживайтесь, пожалуйста, -- сказала Лесли.
Он уселся в кресло. Он не представлял себе, с чего начать. Она была так
спокойна, что, казалось, невозможно заговорить с ней о том, ради чего он
сюда явился. Нельзя было назвать ее красивой, но она была привлекательна.
Полна изящества -- не внешнего лоска, а изящества, которое так естественно
при хорошем воспитании. Стоило только взглянуть на нее, и становилось
понятно, в какой семье, в какой обстановке она выросла. Хрупкость делала ее
особенно утонченной. С этой женщиной не вязалась даже малейшая мысль о
грубости.
-- Днем я жду Роберта,-- как всегда весело и непринужденно сказала она.
-- (Приятно ее слушать, по манере говорить сразу распознается человек из
общества.) -- Бедняжка, он вконец извелся. Слава богу, еще несколько дней --
и все будет позади.
-- Осталось всего пять дней.
-- Да. По утрам я, как проснусь, говорю себе: "На один день меньше". --
Она улыбнулась. -- Так бывало в школе перед каникулами.
-- Между прочим, скажите, правильно ли я себе представляю: вы в самом
деле совершенно не общались с Хэммондом на протяжении нескольких недель до
несчастья?
-- Конечно. В последний раз мы с ним виделись у Макференсов на теннисе.
Насколько я припоминаю, мы с ним и словом-то едва перемолвились. Там два
корта, а мы попали в разные партии.
-- Вы ему не писали?
-- Нет, что вы.
-- Вы уверены в этом?
-- Что за вопрос, -- ответила она с легкой улыбкой. -- О чем же мне
было ему писать, разве только позвать на обед или на теннис, а я его
несколько месяцев не приглашала.
-- Одно время вы дружили. Почему вы перестали его приглашать?
Миссис Кросби пожала худыми плечами.
-- Люди приедаются. У нас с ним вообще было мало общего. Когда он
болел, мы с Робертом, конечно, делали для него все, что могли, но последние
года два он был совершенно здоров и пользовался большим успехом. Его прямо
на части рвали, к чему же было заваливать его лишними приглашениями.
-- Итак, это все, что вы могли бы мне сказать?
Какое-то мгновение миссис Кросби колебалась.
-- Пожалуй, вот еще что. До нас дошли слухи, что он живет с китаянкой
-- я ее сама видела, -- и Роберт потребовал, чтобы я его не пускала на
порог.
Мистер Джойс сидел в кресле с прямой спинкой и, опершись подбородком о
ладонь, не отрываясь глядел на Лесли. Неужели ему только показалось, что при
этих словах в черных зрачках ее на какую-то долю секунды вдруг блеснул
тусклый красный огонек? Мистеру Джойсу стало не по себе. Он переменил позу.
Сомкнул перед собой кончики пальцев. И заговорил с расстановкой, подбирая
слова:
-- Должен сообщить вам, что существует записка к Джефу Хэммонду,
написанная вашей рукой.
Он внимательно смотрел на нее. Она не шелохнулась, в лице ничего не
дрогнуло, но она заметно помедлила с ответом.
-- Мне приходилось посылать ему записки с каким-нибудь приглашением; а
иногда, когда я узнавала, что он собирается в Сингапур, я его просила купить
там что-нибудь для меня.
-- В этой записке вы просите его приехать, потому что Роберт уезжает в
Сингапур.
-- Это невозможно. Я никогда ничего подобного не писала.
-- Ну что ж, прочтите сами.
Он вынул записку из кармана и протянул ей. Она только взглянула и,
презрительно улыбнувшись, отдала ее обратно.
-- Почерк не мой.
-- Да, но мне сказали, что это точная копия оригинала.
Тогда она прочитала записку, и мгновенно в ней произошла страшная
перемена. На лицо ее, и без того всегда бледное, нельзя было смотреть без
содрогания. Оно позеленело. Кожа туго обтянула кости, будто под ней исчезла
плоть. Губы раздвинулись, из-под них, точно в гримасе, показались зубы.
Неестественно вытаращенными глазами она уставилась на мистера Джойса. Перед
ним была не живая женщина, а мертвец.
-- Что это значит? -- прошептала она.
Во рту у нее пересохло, из горла вырывался хрип, непохожий на голос
человека.
-- Объяснить можете только вы, -- ответил он.
-- Я не писала этого. Клянусь, я этого не писала.
-- Подумайте, прежде чем говорить. Если оригинал действительно написан
вашей рукой, мы не сможем этого опровергнуть.
-- Скажите, что это подделка.
-- Это трудно будет доказать. Легче будет доказать, что записка
подлинная.
По ее худощавому телу прошла зябкая дрожь. На лбу проступили крупные
капли пота. Она достала из сумочки носовой платок и вытерла ладони. Потом
опять пробежала записку и исподлобья взглянула на мистера Джойса.
-- Здесь нет числа. Если я и писала когда-нибудь такую записку, то с
тех пор могло пройти много лет. Подождите, я подумаю, попробую припомнить,
как было дело.
-- Я заметил, что даты нет. Если записка попадет в руки суда, ваших
слуг подвергнут перекрестному допросу. Таким образом быстро выяснится,
возили Хэммонду записку в день его смерти или нет.
Миссис Кросби в отчаянии стиснула руки и покачнулась в кресле --
мистеру Джойсу показалось, что она теряет сознание.
-- Клянусь вам, я не писала этой записки.
Мистер Джойс помолчал. Он перевел взгляд с лица обезумевшей женщины на
пол. Он размышлял.
-- В таком случае, я полагаю, мы можем оставить эту тему, -- медленно
сказал он, прервав наконец молчание. -- Если обладатель записки найдет
нужным передать ее в руки правосудия, это не будет для вас неожиданностью.
По-видимому, мистер Джойс окончил разговор, но он не двинулся с места.
Он ждал. Ему казалось, что он ждал очень долго. Не глядя на Лесли, он
чувствовал, что она сидит неподвижно. Она не проронила ни звука. И опять
заговорил он:
-- Если вам больше нечего мне сказать, я, пожалуй, пойду. Меня ждут в
конторе.
Тогда она спросила:
-- Что можно подумать, если прочесть эту записку?
-- Можно решить, что вы сказали заведомую ложь,-- резко ответил мистер
Джойс.
-- Какую?
-- Вы определенно утверждали, что не общались с Хэммондом по крайней
мере три последних месяца.
-- Я пережила страшное потрясение. Такая ужасная ночь, настоящий
кошмар. И какая-то одна подробность ускользнула из памяти -- разве это не
естественно?
-- К несчастью, вы сумели точно до мелочей восстановить разговор с
Хэммондом, а столь важное обстоятельство, как то, что в день своей гибели он
явился к вам по вашему собственному настойчивому приглашению, -- это вы
забыли.
-- Нет, я не забыла. Просто я боялась об этом рассказать. Признайся я,
что он приезжал по моему приглашению, кто бы мне поверил! Конечно, это
глупость, но у меня голова шла кругом, а раз уж я сказала, что не общалась с
Хэммондом, я не могла отступить.
К Лесли снова вернулось ее восхитительное самообладание, и она легко
выдержала испытующий взгляд мистера Джойса. Ее женственность обезоруживала.
-- Вас попросят объяснить, почему вы пригласили Хэммонда именно в тот
вечер, когда уехал Роберт.
Она посмотрела на адвоката широко открытыми глазами. Напрасно он до сих
пор считал, что у нее обыкновенные глаза, -- глаза у нее чудесные, и сейчас
в них, кажется, сверкнули слезы. Голос у нее слегка дрожал.
-- Это я готовила Роберту сюрприз. В будущем месяце день его рождения.
Он мечтал о новом ружье, а я ничего в спортивных делах не смыслю. Я решила
посоветоваться с Джефом. Хотела попросить, чтобы он сам заказал ружье на мое
имя.
-- По-видимому, вы не совсем отчетливо помните содержание записки.
Может, вы взглянете на нее еще раз?
-- Нет, зачем же, -- быстро сказала она.
-- Неужели вы полагаете, что такую записку может написать женщина
знакомому, не слишком близкому, собираясь всего-навсего посоветоваться с ним
по поводу покупки ружья?
-- Да, конечно, записка сумбурная, и тон довольно взволнованный. У меня
такой стиль. Я готова признать, что это смешно. -- Она улыбнулась. -- Кроме
того, уж не так мы были далеки с Джефом Хэммондом. Когда он болел я за ним,
как мать, ухаживала. Роберт не желал его у нас видеть, вот и пришлось
пригласить его, когда Роберт уехал.
Мистер Джойс устал сидеть в одном и том же положении. Он встал и
прошелся по комнате, обдумывая слова, с которыми намерен был к ней
обратиться; затем остановился у своего кресла, опершись на спинку. Заговорил
он медленно и очень внушительно:
-- Миссис Кросби, мне бы хотелось с вами поговорить весьма и весьма
серьезно. До сих пор ваше дело было сравнительно простым. На мой взгляд,
только одно обстоятельство в нем требовало объяснения: как это мне
представляется, вы не менее четырех раз стреляли в Хэммонда уже после того,
как он упал. У вас мягкий характер и тонкая душа, вы умеете прекрасно
владеть собой, поэтому трудно допустить, чтобы такой человек, как вы, даже
весьма напуганный, поддался бы столь необузданному гневу. Но все же это
возможно. Хотя многим Джеффри Хэммонд нравился и вообще мнения о нем все
были неплохого, я готов был все же доказать, что он был способен на
преступление, в котором вы его обвиняете, оправдывая свои действия. При этом
мы могли бы ссылаться на вполне определенный факт, который обнаружился после
его смерти, -- его связь с китаянкой. Эта новость решительно восстановила
против него общество. Нам представлялось возможным использовать
недоброжелательное отношение, которое такая связь вызвала к нему у всех
порядочных людей. Сегодня утром я сказал вашему мужу, что уверен в
оправдательном приговоре, -- и это было сказано не просто для того, чтобы
его подбодрить. Я не сомневаюсь, что присяжные заседатели даже не покинули
бы зала суда.
Взгляды их встретились. Миссис Кросби сидела как-то неестественно тихо.
Она была похожа на птицу, завороженную взглядом змеи. Так же неторопливо он
продолжал:
-- Но эта записка совершенно меняет дело. Я ваш адвокат, я должен
представлять ваши интересы в суде. Вы рассказали мне, что с вами случилось,
и я буду защищать вас, опираясь на эти сведения. Может быть, я верю вам,
может быть, я сомневаюсь в правдивости ваших слов. Обязанность защитника
состоит в том, чтобы убедить присяжных, что улики, которые им представили,
не дают оснований признать подсудимого виновным; а личное мнение защитника
по поводу того, виновен ли в действительности его клиент, никакого значения
для дела не имеет.
С удивлением он заметил мелькнувшую в глазах Лесли улыбку. Это его
задело, и он продолжал уже более сухо:
-- Вы не станете отрицать, что Хэммонд приехал к вам по вашему
настойчивому и, я бы даже сказал, истерическому приглашению?
На какой-то миг миссис Кросби в нерешительности задумалась.
-- Да, я посылала записку Хэммонду с одним из наших боев. Он ездил на
велосипеде. Это можно легко узнать.
-- Напрасно вы думаете, что все менее сообразительны, чем вы. Записка
наведет на такие подозрения, которые до сих пор никому и в голову не
приходили. Я умолчу о впечатлении, которое копия записки произвела на меня.
Я не хочу ничего знать сверх того, что спасет вас от петли.
Миссис Кросби пронзительно вскрикнула. Побелев от ужаса, она вскочила.
-- Как, вы думаете, меня повесят?
-- Если будет доказано, что вы убили Хэммонда не в порядке самозащиты,
то присяжные заседатели обязаны будут признать вас виновной. Вас обвинят в
убийстве. Судья обязан будет вынести смертный приговор.
-- Но что они могут доказать? -- с трудом выдохнула она.
-- Я не знаю, что они могут доказать. Это знаете вы. Я не желаю знать.
Но представьте, у суда возникают подозрения, начинается расследование,
допрашивают туземцев -- что тогда раскроется?
Она вдруг как-то обмякла. Он не успел ее подхватить -- она свалилась на
пол. Обморок. Он окинул взглядом комнату -- воды не было, а ему очень не
хотелось, чтобы помешали их разговору. Уложив ее на полу поудобней, он встал
рядом на колени, ожидая, пока она придет в себя. Когда она открыла глаза, он
был немало смущен, увидев в них смертельный страх.
-- Лежите спокойно, -- сказал он, -- сейчас вам станет легче.
-- Не давайте меня повесить, -- шепнула она.
Она в истерике зарыдала, он вполголоса ее успокаивал.
-- Ради бога, возьмите себя в руки, -- говорил он.
-- Да, еще минутку.
Поразительное мужество. Он видел, какого усилия ей стоило овладеть
собой, но вскоре она опять была совершенно спокойна.
-- Теперь я встану.
Он подал ей руку и помог подняться. Поддерживая ее за локоть, он подвел
ее к креслу. Она устало села.
-- Помолчите немного, -- сказала она.
-- Хорошо.
Наконец она заговорила, но сказала совсем не то, что он ожидал. Она
легонько вздохнула.
-- Боюсь, теперь мне не выпутаться.
Он не ответил, и опять наступило молчание.
-- А нельзя как-нибудь получить записку?--спросила она наконец.
-- Я подозреваю, что мне не рассказали бы о ней, если бы лицо,
владеющее запиской, не намерено было ее продать.
-- Кто это?
-- Китаянка, которая жила у Хэммонда.
На скулах Лесли вспыхнули и погасли розовые пятна.
-- Она запросила большую цену?
-- Надо полагать, ей прекрасно известно, чего стоит эта записка. Едва
ли она обойдется дешево.
-- Значит, вы собираетесь отдать меня в руки палачей?
-- Вы что же, думаете, что так легко перехватить нежелательную улику?
Да это ничем не отличается от подкупа свидетелей. Вы не имеете права делать
мне подобное предложение.
-- Что же со мной будет?
-- Правосудие должно свершиться.
Она очень побледнела. Тело ее судорожно передернулось.
-- Я вручаю свою судьбу вам. Я понимаю, что не имею права просить вас о
чем бы то ни было незаконном.
Мистер Джойс, привыкший к ее всегда выдержанному тону, был невыносимо
тронут этим чуть надтреснутым голосом. И в глазах ее была такая покорная
мольба, что, казалось, откажи он -- и взор этот будет преследовать его до
могилы. Все равно несчастного Хэммонда уже не вернуть к жизни. Любопытно,
однако, как могла появиться такая записка. Заключить по ней, что убийство
было предумышленным, было бы несправедливо. Двадцать лет мистер Джойс прожил
на Востоке, и за эти годы чувство профессиональной чести у него уже
несколько притупилось. Он уставился в пол. Он решился на поступок, которому,
он понимал, нет оправдания, -- от этого его коробило, и он мрачно негодовал
на Лесли. Очень неловко он сказал:
-- Я плохо знаю финансовые возможности вашего мужа.
Залившись розовой краской, она метнула на него быстрый взгляд.
-- У него довольно много акций оловянных компаний и небольшая доля в
двух или трех каучуковых плантациях. Наверное,, он бы смог раздобыть деньги.
-- Придется ему рассказать, для чего.
Минуту она молчала. Она думала.
-- Он еще любит меня. Он пожертвует всем для моего спасения. Записку
ему показывать обязательно?
Мистер Джойс насупился, и, заметив это, она быстро продолжала:
-- Роберт ваш старый друг. Не делайте ничего ради меня, но, умоляю вас,
постарайтесь уберечь от лишних страданий простого, доброго человека -- он
ведь никогда не причинял вам ни малейшей неприятности.
Мистер Джойс не ответил. Он поднялся, и миссис Кросби с присущей ей
грацией протянула ему руку. Разговор с мистером Джойсом потряс ее, вид у нее
был измученный, но она отважно пыталась выдержать любезный тон.
-- Я вам так благодарна, что вы взяли на себя столько хлопот. Трудно
выразить, как я вам признательна.
Мистер Джойс вернулся в контору. Сев за стол у себя в кабинете, он
отодвинул бумаги и погрузился в размышления. Воображение рисовало самые
невероятные картины. Его познабливало. Наконец, как он и ожидал, раздался
осторожный стук в дверь. Вошел Ван Цисэн.
-- Я хотел бы пойти позавтракать, сэр, -- сказал он.
-- Пожалуйста.
-- Но прежде я хотел узнать, сэр, нет ли у вас ко мне какого-нибудь
поручения?
-- Нет. Вы назначили мистеру Риду другое время?
-- Да, сэр. Он будет в три часа.
-- Хорошо.
Ван Цисэн дошел до двери и положил длинные тонкие пальцы на ручку.
Потом, как бы вспомнив что-то, он вернулся к столу.
-- Не желаете ли вы передать что-либо моему приятелю, сэр?
У Ван Цисэна было великолепное произношение, но звук "р" ему не
давался, и получалось "плиятель".
-- Какому приятелю?
-- В связи с запиской миссис Кросби, сэр, которую она написала
покойному Хэммонду.
-- Ах, вот вы о чем. А я и забыл. Я говорил с миссис Кросби, но она
отрицает, что писала что-либо подобное. Очевидно, это фальшивка.
Мистер Джойс вынул копию из кармана и протянул ее Ван Цисэну. Тот
словно и не заметил этого жеста.
-- В таком случае, сэр, у вас, я думаю, не будет возражений, если мой
плиятель передаст записку прокурору?
-- Разумеется. Но я не совсем понимаю, какая от этого выгода вашему
приятелю.
-- Мой плиятель считает, что он обязан действовать в интересах
правосудия, сэр.
-- Я никогда не стал бы мешать человеку, стремящемуся исполнить свой
долг, Цисэн.
Взгляды адвоката и клерка встретились. Губы их не дрогнули даже от
подобия улыбки, но они прекрасно поняли друг друга.
-- Я не сомневаюсь в этом, сэр, -- сказал Ван Цисэн, -- однако,
внимательно ознакомившись с делом Кросби, я вынес впечатление, что записка
подобного рода может нанести непоправимый ущерб нашему клиенту.
-- Я всегда был самого высокого мнения о вашей юридической
проницательности, Цисэн.
-- У меня появилась мысль, сэр, что, если бы мне удалось через моего
плиятеля уговорить китаянку отдать нам записку, мы бы избежали многих
неприятностей.
Мистер Джойс лениво рисовал профили на промокательной бумаге.
-- Ваш приятель, разумеется, деловой человек. На каких условиях он
согласен расстаться с запиской?
-- Записка не у него. Она у китаянки. Он только родственник китаянки.
Она очень невежественная женщина, сэр, и, пока мой плиятель ей не
растолковал, она не понимала ценности записки.
-- И во сколько же он ее оценил?
-- Десять тысяч долларов, сэр.
-- Да вы рехнулись! Где миссис Кросби взять десять тысяч долларов, как
по-вашему? И, кроме того, уверяю вас, записка поддельная.
Говоря это, он не спускал глаз с Ван Цисэна. Его вспышка ничуть не
тронула клерка. Он спокойно стоял у стола, полный внимания и почтения.
-- Мистер Кросби владеет восьмой долей в Бетонгской каучуковой
плантации и шестой долей в каучуковой плантации на Селантан-ривер. У меня
есть плиятель, который одолжит ему необходимую сумму под залог этой
собственности.
-- У вас широкий круг знакомых, Цисэн.
-- Да, сэр.
-- Так вот, пусть все они отправляются к дьяволу. Я никогда не
посоветую мистеру Кросби дать хоть на пенни больше пяти тысяч за записку,
появление которой легко объяснить.
-- Китаянка не хочет ее продавать, сэр. Моему плиятелю пришлось долго
ее уговаривать. И теперь бесполезно предлагать ей сумму меньше упомянутой.
Мистер Джойс по крайней мере три минуты взирал на Ван Цисэна. Клерк не
дрогнул под этим пронизывающим взглядом. Он стоял, почтительно склонившись и
опустив глаза. Мистер Джойс знал, с кем имеет дело. Хитрая бестия, подумал
он, интересно, сколько он получит за эту сделку.
-- Десять тысяч долларов -- очень крупная сумма.
-- Я не сомневаюсь, сэр, что мистер Кросби предпочтет уплатить эту
сумму, лишь бы его жену не повесили.
Мистер Джойс опять помолчал. Что еще известно Цисэну? Он явно не желает
торговаться, должно быть, у него для этого есть веские основания. И эту
сумму они, видимо, назначили потому, что заправилы, кто бы они ни были,
неплохо осведомлены о возможностях, которыми располагает Роберт Кросби, --
знают, что больше денег ему не поднять.
-- Где сейчас эта китаянка? -- спросил мистер Джойс.
-- Она гостит у моего плиятеля, сэр.
-- Она приедет сюда?
-- Мне кажется, сэр, лучше бы вам к ней съездить. Я могу проводить вас
туда сегодня вечером, и она отдаст вам записку. Но она очень невежественная
женщина, сэр, она совершенно не разбирается в чеках.
-- Я и не собирался давать ей чек. Я привезу банкноты.
-- Если денег окажется меньше десяти тысяч долларов, сэр, это будет
бесполезная трата драгоценного времени.
-- Понимаю.
-- После завтрака я съезжу предупредить моего плиятеля, сэр.
-- Прекрасно. Ждите меня у входа в клуб в десять часов вечера.
-- С удовольствием, сэр.
Он слегка поклонился и вышел. Мистер Джойс тоже отправился завтракать.
В клубе, как он и ожидал, он увидел Роберта Кросби. За его столиком все
места были заняты, и мистер Джойс, проходя мимо в поисках свободного места,
коснулся его плеча.
-- У меня к вам небольшое дело, не уходите, -- сказал он.
-- Ладно. Когда освободитесь, дайте знать.
Мистер Джойс уже решил, как повести разговор. Он позавтракал и в
ожидании, пока клуб опустеет, сел играть в бридж. Ему не хотелось на этот
раз приглашать Кросби к себе в контору. Немного спустя Кросби пришел в
карточную комнату и стал следить за игрой. Когда партия кончилась, все
игроки разошлись по своим делам, и они остались вдвоем.
-- Вышла одна неприятность, дружище, -- сказал мистер Джойс как можно
более непринужденно. -- Оказывается, в тот самый вечер ваша жена послала
Хэммонду записку с приглашением приехать к вам.
-- Быть этого не может! -- вскричал Кросби. -- Она ведь все время
говорит, что задолго до этого не общалась с Хэммондом. Я сам могу
подтвердить, что она месяца два в глаза его не видела.
-- Однако факт налицо -- записка существует. Она в руках той китаянки,
с которой жил Хэммонд. Ваша жена собиралась сделать вам подарок ко дню
рождения и хотела попросить Хэммонда помочь ей с покупкой. Сразу после
трагедии она была так взволнована, что забыла об этом, а потом боялась
признаться в ошибке, после того как уже утверждала, что не общалась с
Хэммондом. Очень неприятно, но, пожалуй, совершенно закономерно.
Кросби молчал. На его большом красном лице было написано крайнее
недоумение, и, оттого что он ничего не понял, у мистера Джойса и отлегло от
сердца, и поднялось чувство раздражения. Кросби туповат, а мистер Джойс не
выносил тупиц. Но после катастрофы он был в таком отчаянии, что это
несколько смягчило сердце адвоката, и миссис Кросби, попросив его помочь ей
не ради нее самой, а ради мужа, задела слабую струнку.
-- Вы и сами понимаете, весьма нежелательно, чтобы эта записка попала в
руки обвинения. Ваша жена солгала, и ей придется объяснить, для чего она это
сделала. Если Хэммонд не ворвался в ваш дом, как непрошеный гость, а приехал
по приглашению, дело оборачивается совсем иначе. Это может поколебать
присяжных.
Мистер Джойс помедлил. Теперь ему предстояло выполнить свое решение. Не
будь положение так серьезно, он бы даже улыбнулся при мысли, что вот сейчас
он должен совершить такой серьезный шаг, а человек, ради которого он его
совершит, и не подозревает всей его важности. Если бы Кросби и призадумался,
то, вероятно, вообразил бы, что мистер Джойс делает только то, что входит в
обязанности любого адвоката.
-- Дорогой Роберт, вы не только мой клиент, но и мой друг. Я думаю, нам
надо завладеть этой запиской. За нее просят очень дорого. Иначе я вообще
ничего бы вам о ней не рассказал.
-- Сколько?
-- Десять тысяч долларов.
-- Немало. Цены на каучук упали, да и вообще дела сейчас не блестящие
-- так что это почти все, что у меня сеть.
---- Вы можете немедленно достать эти деньги?
---- Думаю, что да. Чарли Мэдоуз даст мне их под .оловянные акции и под
мою долю в двух плантациях.
-- Итак, решено?
-- А без этого не обойтись?
-- Если вы хотите, чтобы вашу жену оправдали.
Кросби сильно покраснел. Губы его странно скривились.
-- Но... -- Он не находил слов, лицо его побагровело. -- Но я ничего не
понимаю. Она ведь может объяснить. Вы что, хотите сказать, что ее могут
признать виновной? Не повесят же ее за то, что она прикончила ядовитую
тварь.
-- Возможно, ее и не повесят. Могут обвинить лишь в непредумышленном
убийстве. Тогда она отделается всего двумя или тремя годами.
Кросби вскочил, лицо его исказилось от ужаса.
-- Три года!
И тут что-то будто забрезжило в его неповоротливом мозгу. Тьму его
разума внезапно пронзила молния, и, хотя затем вновь наступила такая же
непроглядная тьма, в памяти остался след от чего-то, что он едва успел
рассмотреть. Мистер Джойс заметил, как большие красные руки Кросби,
натруженные и загрубевшие, задрожали.
-- Какой она собиралась мне сделать подарок?
-- Она говорит, что хотела подарить вам новое ружье.
Крупное красное лицо еще гуще побагровело.
-- Когда нужны деньги?
Что-то случилось с его голосом. Он говорил так, будто невидимая рука
схватила его за горло.
-- Сегодня в десять вечера. Часов в шесть принесите их мне в контору.
-- Эта женщина будет у вас?
-- Нет, я еду к ней.
-- Я принесу деньги. Я поеду с вами.
Мистер Джойс быстро взглянул на него.
-- Зачем? Мне кажется, вы могли бы целиком предоставить это дело мне.
-- Деньги мои, так? И я еду.
Мистер Джойс пожал плечами. Они встали, попрощались. Мистер Джойс с
любопытством поглядел ему вслед.
В десять часов они снова встретились в пустом клубе.
-- Все в порядке? -- спросил мистер Джойс.
-- Да. Деньги у меня в кармане.
-- Тогда идемте.
Они спустились с крыльца. Автомобиль мистера Джойса поджидал их на
площади, пустынной в этот час, и когда они приблизились, из тени дома к ним
шагнул Ван Цисэн. Он сел рядом с шофером и показал, куда ехать. Миновав
отель "Европа", они повернули у гостиницы для матросов и оказались на улице
Виктории. Здесь еще торговали китайские лавки, по тротуарам гуляла публика,
взад и вперед деловито сновали рикши, автомобили, повозки. Внезапно
остановив автомобиль, клерк обернулся.
-- Отсюда нам лучше пройти пешком, сэр, -- сказал он.
Они вышли из машины. Он шел впереди, они следовали за ним в двух шагах.
Вскоре он остановился.
-- Подождите здесь, сэр. Я зайду поговорить с моим плиятелем.
Он вошел в лавку, у которой не было передней стены; за прилавком стояли
три или четыре китайца. Это была одна из тех удивительных лавчонок, где
товары не выставлены напоказ и невозможно понять, чем здесь торгуют. Ван
Цисэн заговорил с полным человеком в парусиновом костюме с толстой золотой
цепью через всю грудь, и тот быстро взглянул в сторону темной улицы. Он дал
Цисэну ключ, и клерк вышел. Поманив двух ожидающих его мужчин, он скользнул
в дверь рядом с лавкой. Они последовали за ним и оказались у лестницы,
ведущей наверх.
-- Одну минуту, пожалуйста, сейчас я зажгу спичку, -- как всегда,
нашелся клерк. -- Нужно будет подняться выше.
Он светил перед ними японской спичкой, но она почти не разгоняла
темноты, и они пробирались за ним на ощупь. Отперев дверь на втором этаже,
он зажег газовый рожок.
-- Входите, пожалуйста, -- сказал он.
Комната была маленькая, квадратная, с одним окном, и вся мебель
состояла из двух низких китайских кроватей, покрытых циновками. Один угол
занимал большой сундук с замысловатым замком, на нем стоял облупленный
поднос с лампой и трубкой для курения опиума. Слабый приторный запах
заполнял комнату. Все сели, и Ван Цисэн предложил им папиросы. Вскоре
появился толстый китаец, которого они видели за прилавком. Он поздоровался
на прекрасном английском языке и сел рядом со своим соотечественником.
-- Женщина сейчас придет, -- сказал Цисэн.
Мальчик из лавки принес поднос с чайником и чашками, и китаец спросил,
не хотят ли они чаю. Кросби отказался. Китайцы шепотом заговорили между
собой, Кросби и мистер Джойс молчали. Потом за стеной послышался голос:
кто-то тихо звал; китаец подошел к двери. Он открыл ее, произнес несколько
слов и впустил женщину. Мистер Джойс взглянул на нее. После смерти Хэммонда
он немало о ней наслышался, но ни разу ее не видал. Женщина была довольно
полная, не очень молодая, с широким флегматичным лицом; она была напудрена и
нарумянена, брови тонко вычерчены, но, несмотря на все это, она производила
впечатление человека с твердым характером. На ней был голубой жакет и белая
юбка -- костюм полуевропейский, полукитайский, но на ногах были надеты
крошечные китайские шелковые туфли. На шее тяжелые золотые цепочки, на руках
-- золотые запястья, в ушах -- золотые серьги, затейливые золотые шпильки в
черных волосах. Она вошла тяжелой поступью, неторопливо, как женщина,
уверенная в себе, и села на кровать около Ван Цисэна. Он сказал ей что-то,
и, кивнув, она равнодушно окинула взором двух европейцев.
-- Записка у нее с собой? -- спросил мистер Джойс.
-- Да, сэр.
Не говоря ни слова, Кросби извлек пачку пятисотдолларовых банкнотов. Он
отсчитал двадцать бумажек и вручил их Цисэну.
-- Проверьте.
Клерк пересчитал их и отдал толстому китайцу.
-- Все правильно, сэр.
Китаец еще раз пересчитал деньги и положил их в карман. Он опять сказал
что-то женщине, и она вынула из-за пазухи записку. Она отдала ее Цисэну, тот
прочел ее.
-- Это подлинный документ, сэр, -- сказал он и хотел было передать
бумагу мистеру Джойсу, но Кросби взял ее у него из рук.
-- Разрешите взглянуть, -- сказал он.
Мистер Джойс смотрел на Кросби, пока тот не кончил читать, и затем
протянул руку к записке.
-- Дайте-ка ее мне.
Кросби бережно сложил листок и сунул в карман.
-- Нет, пусть будет у меня. Она мне недешево досталась.
Мистер Джойс не стал спорить. Трое китайцев слышали этот краткий
разговор, но что они о нем подумали, да и подумали ли что-либо вообще --
сказать по их невозмутимым лицам было невозможно.
-- Понадоблюсь ли я вам еще сегодня, сэр? -- спросил Ван Цисэн.
-- Нет. -- Мистер Джойс знал, что клерк хочет остаться, чтобы получить
свою долю, и обратился к Кросби:
-- Вы готовы?
Кросби безмолвно встал. Китаец открыл дверь. Цисзн разыскал огарок
свечи и зажег, чтобы посветить на лестнице, и оба китайца проводили их на
улицу. Женщина, закурив папиросу, спокойно продолжала сидеть на кровати. На
улице китайцы повернулись и вошли обратно в дом.
-- Что вы намерены делать с запиской? -- спросил мистер Джойс.
-- Хранить.
Они подошли к ожидавшей их машине, и мистер Джойс предложил Кросби
подвезти его. Кросби покачал головой.
-- Я хочу пройтись. -- Он нерешительно переступил с ноги на ногу. --
Знаете, я в тот вечер уехал в Сингапур потому, что, кроме других дел, еще
хотел купить новое ружье: один знакомый продавал. Спокойной ночи.
И он быстро исчез в темноте.
В день суда все произошло именно так, как и предсказывал мистер Джойс.
Присяжные явились в суд, твердо решив оправдать миссис Кросби. Она сама
давала показания. Она говорила очень просто и искренне. Помощник прокурора
был настроен доброжелательно и явно не получал удовольствия от своей роли.
Он задавал необходимые вопросы чуть ли не виноватым тоном. Его обвинительная
речь больше была похожа на защитительную, присяжным на обдумывание уже
готового решения потребовалось менее пяти минут. Публика, до отказа набившая
зал, встретила решение громом аплодисментов. Судья поздравил миссис Кросби,
и она стала свободной.
Никто не высказывал более бурного негодования по поводу поведения
Хаммонда, чем миссис Джойс; она была предана своим друзьям и настояла, чтобы
супруги Кросби после суда поехали прямо к ней (как и все, она не сомневалась
в исходе) и пожили у нее, пока не подготовятся к отъезду. Речи быть не могло
о том, чтобы милая, отважная Лесли, бедняжка, вернулась к себе в бунгало,
где стряслась эта жуткая трагедия. Суд окончился к половине первого. У
Джойсов их ожидал грандиозный завтрак. Приготовили коктейли -- миссис Джойс
славилась своими коктейлями на всю Малайю, -- и хозяйка предложила тост за
здоровье Лесли. Миссис Джойс была очень живая, болтливая дама, и сегодня она
была в ударе. Это было очень кстати, так как все прочие молчали. Она не
усмотрела в этом ничего удивительного -- муж ее вообще не был словоохотлив,
а эти двое безумно измучены, их так долго терзали. Во время завтрака она
бойко и весело вела монолог. Потом подали кофе.
-- Ну а теперь, детки, -- жизнерадостно засуетилась она, -- марш
отдыхать, а после чая я повезу вас к морю.
Сам мистер Джойс, завтракавший дома лишь в виде исключения, должен был,
конечно, вернуться в контору.
-- Боюсь, я не смогу, миссис Джойс, -- сказал Кросби. -- Мне надо
немедленно ехать к себе на плантацию.
-- Как, сегодня? -- воскликнула она.
-- Да, сейчас же. Я очень давно там не был, все запустил, а дела не
терпят. Буду очень признателен, если вы приютите Лесли, пока мы решим, что
делать.
Миссис Джойс собиралась возразить, но муж остановил ее.
-- Раз нужно ехать -- пусть едет, и не о чем спорить.
Что-то в голосе адвоката заставило ее быстро на него взглянуть. Она
затихла, и наступила короткая пауза. Снова заговорил Кросби:
-- Вы меня простите, я сейчас же в путь, чтобы на месте быть засветло.
-- Он встал из-за стола. -- Проводишь меня, Лесли?
-- Конечно.
Они вместе вышли из столовой.
-- По-моему, он к ней недостаточно внимателен, -- сказала миссис Джойс.
-- Должен же он понимать, что именно сейчас Лесли хочется побыть с ним.
-- Я убежден, что без настоятельной необходимости он бы не поехал.
-- Ну, я пойду взгляну, готова ли комната для Лесли. Ей нужен полный
покой и уж потом, конечно, развлечения.
Миссис Джойс ушла, адвокат опять сел. Вскоре он услышал, как Кросби
завел мотоцикл и с грохотом покатил по гравию садовой дорожки. Мистер Джойс
встал и прошел в гостиную. Миссис Кросби, вперив взор в пространство, стояла
посреди комнаты, держа в руке развернутую записку. Ту самую записку. Глаза
их встретились -- она была смертельно бледна.
-- Он знает, -- прошептала она.
Мистер Джойс приблизился и взял у нее записку. Он зажег спичку и поднес
к бумаге. Лесли смотрела, как записку охватывало пламя. Когда трудно стало
держать бумагу в руке, он бросил ее на кафельный пол, и у них на глазах она
съежилась и почернела. Тогда он наступил на нее и растер ногой золу.
-- Что он знает?
Она посмотрела на него долгим-долгим взглядом, и в глазах ее появилось
какое-то странное выражение. Что это, презрение или отчаяние? Мистер Джойс
-затруднился бы решить.
-- Он знает, что Джеф был моим любовником.
Мистер Джойс не шелохнулся и не произнес ни звука.
-- Он много лет был моим любовником. Он стал моим любовником почти
сразу, как вернулся с войны. Мы понимали, что нужна осторожность. Когда это
началось, я притворилась, что он мне надоел, и при Роберте он приезжал к нам
редко. Обычно я ездила на машине в одно условленное место, и там мы
встречались, это бывало раза два-три в неделю, а если Роберт был в
Сингапуре, он приезжал ко мне поздно вечером, когда все слуги уходили к себе
на ночь. Мы все время встречались, все эти годы, и ни одна душа ничего не
подозревала. Но в последнее время, примерно с год, он стал другим. Я не
понимала, что случилось. Я не могла поверить, что он меня разлюбил. Он все
время это отрицал. Я сходила с ума. Устраивала ему сцены. Иногда мне
казалось, что он меня ненавидит. Если бы вы только знали, какие муки я
перенесла. Муки ада. Я видела, что не нужна ему больше, но я не могла его
отпустить. Как я страдала! Я любила его. Я отдала ему все. В нем была вся
моя жизнь. И вдруг до меня дошли слухи, что он живет с какой-то китаянкой. Я
не могла поверить. Я не хотела этому верить. Но потом я увидела ее, увидела
собственными глазами, она шла по деревне в своих золотых браслетах и
ожерельях, старая жирная китаянка. Старше меня. Отвратительно! Все в поселке
знали, что она его любовница. Когда я проходила мимо, она поглядела на меня,
и я увидела -- она знает, что я тоже его любовница. Я послала за ним. Я
написала, что должна его видеть. Вы читали записку. Сумасшествие -- написать
такую записку. Я не соображала, что делаю. Мне было все равно. Я не видела
его уже десять дней. Вечность. Когда мы расставались в последний раз, он
обнял меня, поцеловал и сказал, чтобы я перестала себя истязать. И из моих
объятий пошел прямо к ней.
Все это она говорила тихим, страстным голосом; на мгновение умолкнув,
она заломила руки.
-- Проклятая записка. Мы всегда были так осторожны. Он всегда уничтожал
все мои письма, как только прочтет. Как могла я подумать, что эту записку он
оставит? Он приехал, и я сказала, что знаю про китаянку. Он не сознавался.
Сказал, что это сплетни. Я вышла из себя. Не помню, что я ему наговорила.
Как я ненавидела его в ту минуту. Я готова была разорвать его на куски. Я
говорила все, что могло причинить ему боль. Оскорбляла его. Чуть не плевала
в лицо. И тогда он не выдержал. Он сказал, что я ему опротивела и он не
желает больше меня видеть. Он сказал, что я надоела ему до смерти. И
признался, что все про китаянку -- правда. Он сказал, что познакомился с ней
много лет назад, еще до войны, и что она единственная женщина, которая для
него что-то значит, а все остальные -- только для развлечения. Он сказал,
что доволен: теперь я все узнала и наконец оставлю его в покое. Я просто не
знаю, что было потом, -- я взбесилась, себя не помнила. Я схватила револьвер
и выстрелила. Он вскрикнул -- значит, попала. Он покачнулся и побежал на
веранду. Я -- за ним и опять выстрелила. Он упал, а я стояла над ним и все
стреляла, стреляла, пока не защелкал пустой барабан и я поняла, что
кончились патроны.
Наконец она замолчала, тяжело дыша. Она потеряла человеческий облик,
лицо ее исказилось от злобы, ярости и боли. Кто бы поверил, что эта
спокойная, утонченная женщина способна на такую дьявольскую страсть. Мистер
Джойс отпрянул. Вид ее привел его в ужас. То не было лицо человека -- то
была омерзительная маска. Из соседней комнаты послышался голос -- громкий,
дружелюбный, веселый. Голос миссис Джойс:
-- Лесли, голубушка, идемте, ваша комната готова. Вы, наверное, падаете
с ног от усталости.
Постепенно лицо миссис Кросби обрело обычное выражение. Черты,
искаженные бушевавшими в ней страстями, разгладились, точно смятая бумажка,
по которой провели рукой, и через минуту лицо это опять было чистым,
спокойным и безмятежным. Она была немного бледна, но губы ее раздвинулись в
приветливой, любезной улыбке. Вновь это была благовоспитанная светская
женщина.
-- Иду, милая Дороти. Мне так совестно, что я доставляю вам столько
хлопот.
Популярность: 85, Last-modified: Sun, 28 Nov 2004 11:21:02 GmT