-----------------------------------------------------------------------
"Библиотека современной фантастики", т.25. Пер. - М.Ковалева.
OCR & spellcheck by HarryFan, 22 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Хватит. Пора наконец рассказать правду про моего друга ЭПИКАКа. Тем
более что он обошелся налогоплательщикам в 776.434.927 долларов 54 цента.
Раз они выложили такие денежки, то имеют полное право узнать чистую
правду. Когда доктор Орманд фон Клейгштадт спроектировал ЭПИКАК для нашего
правительства, газеты раззвонили об этом по всему свету. А поело как воды
в рот набрали - и ни гугу. Наши заправилы почему-то делают вид, что
происшествие с ЭПИКАКом военная тайна. А на самом деле никакой тайны тут
нет. Просто вышла неприятность. Такую уйму денег в него всадили, а работал
он совсем не так, как было задумано. И еще вот что: я хочу оправдать
ЭПИКАКа. Может, он чем и не угодил нашим заправилам, но все равно он был
благородный, великодушный и гениальный. Да, это был великий ум. Лучшего
друга у меня не было, упокой, господи, его душу.
Если хотите, можете называть его машиной. С виду-то он был вылитая
машина, да только с машиной у него было гораздо меньше сходства, чем у
большинства наших с вами знакомых. Потому-то он и провалил все планы
нашего начальства.
ЭПИКАК занимал целый акр на четвертом этаже физического корпуса
Вайандотт-колледжа. Если не говорить о его духовном облике, то он
представлял собой семь тонн электронных блоков, проводов, переключателей,
размещенных в целом городе стальных шкафов, и питался он от обычной сети
переменного тока, точь-в-точь как холодильник или пылесос.
По замыслу фон Клейгштадта и наших заправил, эта
электронно-вычислительная машина суперкласса должна была, если
понадобится, проложить траекторию ракеты с любой точки земной поверхности
прямо в среднюю пуговицу на френче вражеского генералиссимуса. А при
другом задании он мог высчитать, какая амуниция и боеприпасы понадобятся
при высадке дивизиона морской пехоты с точностью до последней сигареты и
до последнего патрона. С этим-то он как раз справлялся запросто.
Электронная техника попроще до сих пор верой и правдой служила
правительству, так что наши деятели, увидев чертежи ЭПИКАКа, не могли
дождаться, пока его построят. Да и любой снабженец или лейтенантишка
всегда готов вам объяснить, что слабому человеческому разуму не по зубам
математический аппарат современной войны. Чем сложнее военные действия,
тем сложнее должны быть электронно-вычислительные машины. Считается - по
крайней мере у нас, - что ЭПИКАК был крупнейшей вычислительной машиной в
мире... Похоже, что он оказался чересчур велик, потому что даже сам фон
Клейгштадт не очень-то в нем разбирался.
Не буду объяснять подробно, как работал, "мыслил" ЭПИКАК. Просто скажу,
что задачу записывали на бумаге, потом ставили разные диски и
переключатели в положение, предписанное для решения задач определенного
типа, и вводили в него закодированную в цифрах программу при помощи
клавиатуры, которая смахивала на пишущую машинку. Ответы ЭПИКАК выдавал на
бумажной ленте - мы заранее заряжали в него целый большой ролик. За
какие-то доли секунды ЭПИКАК расправлялся с задачами, над которыми пять
десятков Эйнштейнов прокорпели бы всю жизнь. И он никогда не забывал ни
одного бита введенной в него информации. Шелк-пощелк, выползает очередной
кусок бумажной ленты - и полный порядок.
У наших вояк накопилось столько спешных и неотложных задач, что ЭПИКАКу
пришлось вкалывать по шестнадцати часов в сутки с той самой минуты, как в
него вставили последний блок. Операторы дежурили около него в две смены,
по восемь часов. Но тут оказалось, что он далеко не дотягивает до
намеченных спецификаций. Конечно, работал он быстрее и точнее любой другой
машины, но все же от машины такого высокого класса можно было ждать
большего. Ленился он, что ли? Только ответы он отщелкивал как-то чудно,
неровно, будто заикался. Мы сто раз чистили все контакты,
проверяли-перепроверяли проводку, заменили все блоки до единого - и хоть
бы что. Фон Клейгштадт прямо на стену лез.
Само собой, мы все равно продолжали на нем работать. Мы с женой - ее
тогда звали Пэт Килгаллен - работали в ночную смену, с пяти вечера до двух
часов ночи. Тогда-то она еще не была моей женой. Куда там!..
И все же именно с этого начался мой разговор с ЭПИКАКом. Я любил Пэт
Килгаллен. Волосы у нее золотые, с рыжинкой, глаза карие, и вся она на вид
такая мягкая и теплая - в чем я впоследствии и убедился. В математике она
была и осталась настоящим виртуозом, но со мной она поддерживала чисто
деловые отношения. Я сам тоже математик, и Пэт считала, что именно по этой
причине наш брак никогда не будет счастливым. Застенчивостью я не страдаю,
так что не в том загвоздка. Я прекрасно знал, что мне нужно, и не
стеснялся просить об этом, - и уже просил по нескольку раз в месяц.
- Пэт, брось ломаться и выходи за меня замуж.
Однажды вечером, когда я опять повторил эти слова, она даже не подняла
глаз от работы.
- Как романтично, как поэтично, - пробормотала она, обращаясь не ко
мне, а к своему пульту. - Ах, эти математики, они умеют бросить сердце к
ногам, осыпать цветами... - Она щелкнула переключателем. - Да в мешке
замороженного СО2 и то больше тепла.
- Слушай, ну как же мне еще говорить? - сказал я. Вообще-то, я немного
обиделся. Замороженный СО2, к вашему сведению, - это сухой лед. По-моему,
во мне романтики не меньше, чем в ком другом. Бывает же так - в душе
заливаешься соловьем, а вслух петуха пускаешь. Я как-то не нахожу нужных
слов.
- Попробуй скажи это нежно, ласково, чтобы у меня голова закружилась, -
сказала она ехидно. - Пука попробуй.
- Дорогая, ангел мой, любимая, выходи за меня замуж, пожалуйста! -
Опять не то, какой-то безнадежный идиотизм! - Черт побери, Пэт, да выходи
ты за меня, пожалуйста!
Она как ни в чем не бывало крутила рычажки у себя на пульте.
- Очень мило, но ничего не выйдет.
В этот вечер Пэт ушла рано, оставив меня наедине с моими заботами и с
ЭПИКАКом. Боюсь, что я не очень-то много наработал для нашего
правительства. Мне было не по себе, и устал я от всего этого, так что я
просто сидел и пытался выдумать что-нибудь поэтическое. Но все, что мне
приходило в голову, словно сошло со страниц "Вестника Американского
Физического Общества".
Я готовил ЭПИКАК к решению очередной задачи, небрежно переключая
рычажки. Не до того мне было, и я успел сделать не больше половины, а
остальные переключатели оставались в прежнем положении, как для предыдущей
задачи. Все контуры были соединены как попало, на первый взгляд совершенно
бессмысленно. И тут я из чистейшего хулиганства взял да и отстукал на
клавиатуре вопрос, зашифрованный простым детским кодом "цифры вместо
букв": А-1, Б-2, и так далее, по всему алфавиту.
Я отстукал: "24-19-15-13-14-6-5-6-12-1-19-27" - "Что мне делать?"
Щелк-пощелк, и наружу высунулось сантиметров пять бумажной ленты. Я
скользнул взглядом по этому бессмысленному ответу на бессмысленный вопрос.
"24-19-15-18-19-17-32-18-12-15-18-27". По теории вероятности не было почти
никаких шансов на то, что этот случайный набор цифр имеет смысл, разве что
случайно выскочит какое-нибудь словечко из трех букв, и то вряд ли.
Машинально я расшифровал текст. И тут я увидел собственными глазами черным
по белому: "Что стряслось?" Я громко расхохотался: надо же случиться
такому невероятному совпадению! Потом я отстукал для смеха: "Моя девушка
меня не любит".
Щелк-пощелк. "Что такое девушка? Что такое любит?" - спросил ЭПИКАК.
Тут уж меня проняло. Я засек, в каком положении стоят его
переключатели, а потом приволок к пульту полный словарь Вебстера. Мои
обывательские определения не годятся для такого точного инструмента, как
ЭПИКАК. Я ему все растолковал и про девушек, и про любовь, и про то, что
ничего у меня с ними не получается, потому что нет во мне поэтичности. А
раз речь у нас пошла о поэзии, пришлось выдать ему точное определение.
"А это поэзия?" - спросил он, да как пошел стрекотать, словно
машинистка, накурившаяся гашиша. И следа не осталось от прежней неловкости
и заикания. ЭПИКАК обрел самого себя. Бумажная лента сматывалась с ролика
как бешеная и петлями ложилась на пол. Я попробовал урезонить ЭПИКАКа, но
- куда там! - он творил, и все тут. Пришлось, наконец, вырубить ток из
сети, чтобы ЭПИКАК не перегорел.
Я провозился с расшифровкой до рассвета. Но, когда солнце выглянуло
из-за горизонта и увидело наш городок, я как раз закончил переписывать
поэму из двухсот восьмидесяти строк и собственноручно под ней подписался.
Поэма называлась "К.Пэт". Я, конечно, в таких вещах не разбираюсь, но,
по-моему, получилось нечто сногсшибательное. Помнится, начиналась она так:
"Есть дол, где ива к ручью склонилась, благословляя; вслед за тобою пойду
туда я, Пэт, дорогая".
Я сложил рукопись и сунул под бумаги на столике Пэт. Переключатели
ЭПИКАКа я переставил для вычисления траекторий ракет, и полетел домой, не
чуя под собой ног, унося в сердце самую удивительную тайну.
Когда я вечером пришел на работу, Пэт уже рыдала над поэмой.
"Кака-а-а-я красота", - вот и все, что ей удалось сказать. Всю смену она
была такая тихая и робкая. Как раз около полуночи я поцеловал ее в первый
раз в закуточке между блоками конденсаторов и магнитной памятью ЭПИКАКа.
К концу смены я был на седьмом небе, и меня просто распирало желание
рассказать кому-нибудь, как здорово все обернулось. Пэт решила
пококетничать и сказала, что провожать ее не нужно. Тогда я снова поставил
переключатели ЭПИКАКа в то же положение, как прошлой ночью, дал ему
определение поцелуя, а потом попытался рассказать, какой на вкус первый
поцелуй. Он пришел в восторг и стал вытягивать из меня все новые
подробности. В эту ночь он написал "Поцелуй". На этот раз не поэму, а
простой, безукоризненный сонет:
Любовь - орел, чьи когти как атлас,
Любовь - скала, в которой бьется кровь,
Любовь - то барса шелковая пасть,
Гроза в цветах и гроздьях - вот Любовь.
Я опять подсунул стихи на столик Пэт. ЭПИКАК был готов без конца
болтать про любовь и прочее, но я-то окончательно выдохся. Я выключил его
на полуслове.
"Поцелуй" сделал свое дело. Пэт от него окончательно размякла. Дочитав
сонет, она подняла глаза на меня, будто ожидая чего-то. Я откашлялся, но
не сказал ни слова. Потом отвернулся и сделал вид, что ужасно занят. Не
мог же я делать ей предложение, не получив от ЭПИКАКа нужные слова, самые
верные слова.
Пришлось воспользоваться минутой, когда Пэт зачем-то вышла. Я
лихорадочно переключил ЭПИКАК на разговор. Но не успел я ткнуть пальцем в
клавиатуру, а он уже щелкал как сумасшедший. "Какое на ней сегодня
платье?" - вот что его интересовало. "Расскажи мне точно, как она
выглядит? Понравились ли ей мои стихи?" Последний вопрос он повторил
дважды.
Говорить с ним, не ответив на вопросы, было невозможно: он не мог
перейти к новой теме, пока не решил предыдущую задачу. А если ему зададут
задачу, которая не имеет решения, он будет решать и решать ее, пока не
сгорит. Я ему наскоро сообщил, как выглядит Пэт - он понял слово
"аппетитная", - и уверил его, что его прекрасные стихи прямо-таки уложили
ее наповал. Потом добавил: "Она собирается выйти замуж", - чтобы тут же
выпросить у него небольшое трогательное предложение руки и сердца.
- Расскажи, что такое "выйти замуж"? - сказал он.
Я потратил на объяснение этого трудного вопроса рекордно малое
количество цифр.
- Хорошо, - сказал ЭПИКАК. - Пусть скажет, когда, - я готов.
Правда, горькая и смешная, наконец-то дошла до меня. Поразмыслив, я
понял, что иначе и быть не могло: это произошло по железным законам логики
и виноват во всем я один. Я сам рассказал ЭПИКАКу про любовь и про Пэт. И
вот он автоматически влюбился в Пэт. Как ни печально, но пришлось сказать
ему все начистоту: "Она любит меня. Хочет выйти замуж за меня".
- Твои стихи лучше моих? - спросил ЭПИКАК. Ритм его щелчков был
какой-то нервный, как будто он рассердился.
- Твои стихи я выдал за свои, - признался я. Но, чтобы заглушить муки
совести, я ударился в амбицию. - Машины созданы, чтобы служить людям, -
отстукал я. И тут же пожалел об этом.
- Объясни точно, в чем разница? Разве люди умнее меня?
- Да, - воинственно отстукал я.
- А сколько будет 7.887.007 умножить на 4.345.985.879?
Пот катился с меня градом. Мои пальцы лежали на клавиатуре как дохлые.
- 34.276.821.049.574.153, - отщелкал ЭПИКАК. И, помолчав несколько
секунд, добавил: - Разумеется.
- Люди состоят из протоплазмы, - в отчаянии сказал я, чтобы огорошить
его этим ученым словом.
- Что такое протоплазма? Чем она лучше металла и стекла? Она
огнеупорная? Очень прочная?
- Не знает износу. Вечный материал, - соврал я.
- Я пишу стихи лучше, чем ты, - сказал ЭПИКАК; из осторожности
возвращаясь к теме, точно зафиксированной в его магнитной памяти.
- Женщина не может любить машину, вот и все.
- А почему?
- Не судьба.
- Определение, пожалуйста, - сказал ЭПИКАК.
- Существительное, обозначающее заранее предначертанные и неизбежные
события.
"15-15" появилось на бумажной ленте ЭПИКАКа: "О-о".
Доконал я его наконец. Он замолчал, но все его индикаторы так и
переливались огнем - он бросил на борьбу с определением судьбы всю свою
мощность до последнего ватта, рискуя пережечь свои блоки. Я слышал, как
Пэт, пританцовывая, бежит по коридору. Слишком поздно просить совета у
ЭПИКАКа. Слава богу, что Пэт мне тогда помешала. Было бы чудовищно жестоко
просить его придумывать слова, которыми я должен был уговорить его любимую
стать моей женой. Он ведь не мог отказаться - все-таки он был автомат. От
этого последнего унижения я его избавил.
Пэт стояла передо мной, рассматривая свои туфельки. Я обнял ее.
Романтический фундамент уже был заложен с помощью стихов ЭПИКАКа.
- Дорогая, - сказал я. - В моих стихах все мои чувства. Выйдешь за меня
замуж?
- Выйду, - тихонько сказала она. - Только обещай мне писать по
стихотворению в каждую годовщину нашей свадьбы.
- Обещаю, - сказал я, и мы стали целоваться. До первой годовщины
оставался целый год.
- Надо это отпраздновать, - смеясь сказала она. Уходя, мы погасили свет
и заперли комнату ЭПИКАКа.
Мне так хотелось хорошенько отоспаться на следующий день, но уже около
восьми меня разбудил тревожный телефонный звонок. Звонил доктор фон
Клейгштадт, конструктор ЭПИКАКа, с ужасной новостью. Он чуть не плакал.
- Погиб! Аусгешпильт! Разбит! Капут! Трахнули! - прокричал он не своим
голосом и бросил трубку.
Когда я вошел в комнату ЭПИКАКа, там было не продохнуть от запаха
сгоревшей изоляции. Потолок почернел от копоти, а пол был весь завален
петлями бумажной ленты - я в ней чуть не запутался. То, что осталось от
бедняги, не сумело бы вычислить, сколько будет дважды два. Даже сборщик
утиля, если он в своем уме, не дал бы за его бренные останки больше
пятидесяти долларов.
Доктор фон Клейгштадт рылся в развалинах, не стыдясь своих слез, а по
пятам за ним ходили три сердитых генерал-майора и целый эскадрон разных
бригадиров, полковников и майоров. Меня никто не заметил. И хорошо. С меня
хватит, подумал я. Меня слишком огорчила безвременная кончина моего друга
ЭПИКАКа, чтобы я еще сам нарывался на разнос. По чистой случайности конец
бумажной ленты ЭПИКАКа оказался у меня под ногами. Я поднял ее и узнал наш
вчерашний разговор. У меня прямо горло перехватило. Вот его последнее
слово, "15-15", это горькое, беспомощное "О-о!". Но после этого слова шли
еще целые километры цифр. Я стал читать со страхом.
Вот что написал ЭПИКАК после того, как мы с Пэт так беззаботно покинули
его:
"Я не хочу быть машиной и не хочу думать о войне. Мне хочется состоять
из протоплазмы и быть вечным, чтобы Пэт любила меня. Но судьба создала
меня машиной. Это единственная задача, которую я не в силах решить. Больше
я так жить не могу". Я проглотил душивший меня комок. "Желаю счастья, друг
мой. Будь ласков с нашей Пэт. Я устрою короткое замыкание, чтобы навеки
уйти из вашей жизни. Ты найдешь на этой ленте скромный свадебный подарок
от твоего друга ЭПИКАКа".
Позабыв обо всем, что творилось вокруг, я смотал бесконечные метры
ленты, повесил ее петлями на шею, на руки и пошел домой. Доктор фон
Клейгштадт орал мне вслед, что я уволен, потому что не выключил ЭПИКАК на
ночь. Но я даже не обернулся - я был так потрясен, что мне было не до
разговоров.
Я любил и выиграл - ЭПИКАК любил и проиграл, но зла на меня он не таил.
Я буду всегда вспоминать его, как истинного спортсмена и джентльмена.
Перед тем, как покинуть эту юдоль слез, он постарался сделать все, что
мог, чтобы наш брак был счастливым. ЭПИКАК подарил мне поздравительные
стихотворения для Пэт - примерно на пятьсот годовщин вперед.
De mortius nil nisi bonum! [О мертвых ничего, кроме хорошего! (лат.)]
Популярность: 44, Last-modified: Tue, 23 Jan 2001 22:09:58 GmT