Показания перед Особой Президентской комиссией свидетеля 15671 Леонарда
Дракера, тридцати одного года, неженатого, проживающего по адресу:
Нью-Йорк-Сити, округ Манхэттен, Западная 10-я улица, 238, служащего компании
Харберна, зарегистрированной по адресу: Нью-Йорк-Сити, округ Манхэттен,
Восточная 42-я улица, 25. Свидетель, после приведения к присяге, показал
следующее:
Ну, не знаю точно - около восьми утра в среду это было. Меня разбудил
телефон. Чуть не свалившись с кровати, я схватил трубку и прижал к уху.
Женский голос тараторил: "Алло, это Ленни? Это ты, Ленни? Алло!"
Через пару секунд я сообразил, чей это голос, и сказал:
- Дорис? Ну да, это я. Что случилось?
- Это ты скажи мне, что случилось! - истерически вопила она. - Ты что,
радио не слушаешь? Я позвонила уже троим, да только они бормочут такую же
чепуху, что и приемник. Ты уверен, что с тобой все в порядке?
- Со мной все о'кей. Послушай, сейчас только восемь - мне полагается
еще минут пятнадцать поспать. Да и кофе еще не сварился... Дай-ка я
включу...
- Ты тоже! - взвизгнула она. - Тебя тоже прихватило! Что со всеми
творится? Что случилось? - И она бросила трубку.
Я тоже положил трубку и пожал плечами. Дорис - та девушка, с которой я
встречался последнее время, и всегда она казалась совершенно нормальной.
Теперь же стало ясно, что и она - еще одна свихнувшаяся пташка из Виллидж.
Может, я и сам живу в Виллидж, да только у меня приличная работа и одеваюсь
я солидно. Обычно я стараюсь держаться подальше от этих свихнувшихся пташек
из Виллидж.
Снова ложиться уже смысла не было, так что я щелкнул выключателем
электрической кофеварки, чтобы сварить кофе. Тут, похоже, и начинается самая
важная часть моих показаний. Понимаете, я всегда с вечера кладу кофе и
наливаю воду в кофеварку, потому что утром бываю слишком сонным, чтобы еще
что-то готовить.
Из-за того, что наболтала Дорис, в тот день я по пути в ванную включил
радио. Плеснул себе в лицо холодной водой, сполоснул зубную щетку и выдавил
на нее пасту. Я уже поднес ее ко рту, когда до меня дошло, что там передают
по радио. Так что я положил щетку на раковину, вышел из ванной и уселся
перед приемником - уж очень меня заинтересовали слова диктора. Зубы я так и
не почистил - такой уж я везучий человек.
У диктора был расслабленный, сонный голос, и он старательно отсчитывал:
"Сорок восемь, сорок девять, сорок! Сорок один, сорок два, сорок три, сорок
четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять,
сорок! Сорок один..."
Я слушал этот голос уж не знаю сколько времени. До пятидесяти он так и
не добрался. Кофе тем временем закипел, и я налил себе чашку, а сам тем
временем вертел ручку настройки. На некоторых волнах - как я потом узнал, в
основном это были станции из Джерси - все было вроде как обычно, но
большинство передач оказались какими-то сумасшедшими. Там было одно
сообщение о дорожном движении, оно меня просто потрясло:
"...На шоссе Мэра Дигана движение от умеренного до средней громкости
спагетти. По сообщениям транспортной полиции, динамитная морось
продолжается. "Кадиллаки" удлинились, "континенталов" стало меньше, а
"крайслеры империал" по большей части раздвоились. Пять тысяч "шевроле" с
открытым верхом строят площадку для игры в баскетбол на проходящей через
окраины авеню Фрэнклина Д. Рузвельта..."
Когда я налил себе вторую чашку кофе и взялся за булочку, я случайно
глянул на часы и обнаружил, что из-за этого проклятого радио уже почти час
сижу на одном месте! Тут я быстро побрился электрической бритвой и
лихорадочно стал одеваться.
Я подумал было, что надо позвонить Дорис и сказать, что она совершенно
права, да решил сначала добраться до работы. И знаете что? С тех пор о Дорис
ни слуху ни духу. Теперь можно только гадать, что с ней приключилось в тот
день. Верно?
На улице почти никого не было, только несколько человек со странными
лицами сидели на бортике тротуара. Но тут я дошел до большого гаража между
моим домом и станцией подземки, и меня как громом ударило: там всегда были
выставлены самые дорогие в Виллидж машины, а теперь все это выглядело... ну,
не знаю - как свалка, пропущенная через мясорубку.
В полутьме только и можно было разглядеть, что машины, размазанные по
другим машинам и стенам, засыпанные осколками битого стекла и хрома
вперемежку с оторванными подножками, задранными и перекрученными капотами.
Чарли, управляющий гаражом, волоча ноги, вышел из своего застекленного
закутка и вроде как улыбнулся мне. Выглядел он словно прошлой ночью
основательно перебрал.
- Ну подожди, когда твой босс все это увидит, - сказал я ему. - Он же
тебя прибьет, парень!
Он ткнул пальцем в две воткнувшиеся друг в друга машины у ворот.
- Мистер Карбонаро тут уже был. Он все уговаривал их продолжать
заниматься любовью, а когда те заартачились, послал их куда подальше и
сказал, что идет домой. Рыдал он как плохо закупоренная бутылка.
Да, утречко выдалось, нечего сказать. Я почти не удивился, когда в
подземке не оказалось никого в кассе. Но у меня-то жетон был. Сунул его в
автомат, и он с дребезжанием пропустил меня.
Вот тут-то мне впервые и стало страшно - на платформе в подземке. Что
бы в мире ни творилось, для жителя Нью-Йорка подземка - вроде рукотворного
явления природы, такого же обычного и неизменного, как восход и заход
солнца. И уж если тут порядок нарушается, не заметить этого никак
невозможно.
Вот и я заметил кое-что: какой-то парень, стоя на четвереньках,
заглядывал дамочке под юбку, а она, раскачиваясь на высоких каблуках,
задрала голову и распевала во всю глотку. Рядом смазливая негритяночка, сидя
на скамейке, рыдала в три ручья и вытирала глаза свежим номером "Таймс".
Солидный господин - то ли врач, то ли юрист - носился зигзагами между
железными опорами платформы и орал "Чаг-чаг-чагазум, чаг-чаг-чагазум!" И
никто ничему не удивлялся и вроде даже не беспокоился.
Три поезда подряд проскочили мимо станции не останавливаясь, даже не
замедляя хода. Машинист третьего был здоровенным светловолосым парнем, и он
у себя в кабине хохотал как сумасшедший, когда поезд пролетал мимо станции.
Наконец подошел четвертый, и этот остановился.
Только два человека бросились к дверям - я и еще парень в защитного
цвета штанах и коричневом свитере. Двери открылись и тут же закрылись -
вжик-жик - без перерыва. Так что поезд ушел без нас.
- Что творится? - заскулил парень. - Я и так уже на работу опаздываю -
даже позавтракать не успел. А в поезд не сядешь! Я же заплатил - так почему
не могу сесть в поезд?
Я сказал ему, что не знаю, и отправился наверх. Напугался я ужасно. Мне
попалась телефонная будка, и я попытался дозвониться до своего офиса. Только
без толку - сколько телефон ни звонил, так никто и не подошел.
Так я и стоял на углу около станции подземки - все голову ломал, что же
теперь делать, что вообще происходит; еще несколько раз позвонил в офис, и
снова ничего. Странно это было - ведь время давно перевалило за девять.
Может быть, сегодня вообще никто на работу не явился? Такого я себе
представить не мог.
Вдруг начал замечать, что люди по улице идут вытаращив глаза, вроде как
в трансе. У Чарли, управляющего из гаража, глаза тоже лезли на лоб. А вот у
того парня в коричневом свитере на платформе ничего такого не было. Я
посмотрел на свое отражение в витрине - и у меня не было.
Это оказалось ателье по ремонту всякой электроники. У них в витрине был
выставлен включенный телевизор, и я так и застыл на месте. Не знаю уж, что
это была за программа - двое мужчин и женщина о чем-то разговаривали между
собой, да только женщина при этом еще медленно раздевалась. Она и говорила,
и снимала с себя одежду одновременно. Тут у нее приключилась заминка с
поясом с резинками, и мужчины стали ей помогать.
Рядом народ так и валил в винный магазин; все выходили нагруженные
бутылками. Только я заметил, что нельзя сказать, будто там шла торговля:
каждый, бросив на хозяина подозрительный взгляд, хватал пару пузырьков и на
выход, а хозяин смотрел на все это с радостной улыбкой.
Тут из лавки вывалился тип с парой бутылок виски, вонючий такой,
грязный бродяга - типичный житель Бауэри [*Улица на Манхэттене, нью-йоркское
"дно"]. Сиял он как медный грош - сами понимаете.
Мы оба тут же заметили, что ни у одного из нас глаза не лезут на лоб
(это был первый такой случай, потом-то весь день мне случалось вот так
неожиданно обмениваться с людьми понимающими взглядами: очень уж были
заметны на улицах те, кто не ополоумел).
- Здорово, а? - осклабился бродяга. - И ведь по всему городу так. Не
теряйся, браток, запасайся горючим. А знаешь, что с ними со всеми
приключилось?
Я вытаращился на его не то три, не то пять уцелевших зубов.
- Нет. А что?
- Они все, дураки, пили воду. Вот наконец оно и сказалось. Это же
отрава, чистая отрава, я всегда говорил. Знаешь, когда я в последний раз
выпил стакан воды? Знаешь, а? Двенадцать лет назад!
Ну, я просто повернулся к нему спиной и ушел, оставив его радоваться
удаче.
Я направился от центра, в сторону 6-й улицы, хотя и спрашивал себя:
куда это меня несет? Потом решил, что дойду до офиса своей фирмы на 42-й.
Так уже было однажды, когда подземка бастовала, а все-таки мое место - на
службе.
Стал высматривать такси, да только знаете что? На улице машин было -
раз, два и обчелся, да и те ползли как черепахи. Иногда вдруг, правда,
вылетала какая-нибудь - словно на скоростном шоссе, так что аварий хватало.
Когда я увидел первое столкновение, то побежал смотреть - не могу ли
чем помочь. Но водитель уже выполз из машины сам. Он уставился на пожарный
кран, который своротил, посмотрел, как из него вода хлещет, потом
встряхнулся и побрел прочь. После этого я уже не обращал внимания на аварии,
только посматривал, не вынесет ли какую машину на тротуар, по которому я
шел.
Но фонтан из пожарного крана напомнил мне, что сказал тот бродяга.
Может, правда в воде что-то было? Я пил кофе, но ведь кофеварку наполнил
накануне. И зубы почистить не успел. Дорис, и тот парень в коричневом
свитере - они оба не завтракали, воды не пили. А уж о бродяге и говорить
нечего. Похоже, дело действительно было в воде.
Я тогда ничего не знал о компании ребят, увлекавшихся ЛСД, - ну,
понимаете, о той, где тусовалась дочка инженера с водопроводной станции, -
это уже потом выяснилось, что она добралась до схем своего папаши. Вот ведь
бедняга! Но я сообразил, что лучше держаться подальше от всего, куда могла
попасть водопроводная вода. Так что на всякий случай я заглянул в магазин
самообслуживания и запасся упаковкой банок содовой - знаете, таких, с
открывалкой на крышке.
Продавец в трансе таращился на стену. Лицо его источало такой ужас, что
я почувствовал, как у меня волосы на голове зашевелились. Я так и ждал, что
сейчас он начнет визжать, но ничего не случилось. Тогда я молча положил
доллар на прилавок и вышел.
Пройдя квартал, остановился посмотреть на пожар.
Горело одно из тех строений, что тянутся по обе стороны в начале 6-й
улицы. Огня видно не было, просто из окна третьего этажа вырывалось облако
дыма. Перед домом собралась толпа сонных, словно чем-то опоенных людей; там
же околачивалось несколько таких же меланхоличных пожарных. Большущая
красная пожарная машина стояла на тротуаре, врезавшись носом в витрину
цветочного магазина, а рядом валялась кишка - кто-то догадался насадить ее
на кран, и она изредка выкашливала из себя полгаллона воды, словно
туберкулезная змея.
Мне не понравилась мысль о том, что внутри могут быть люди - безропотно
сгорающие живьем. Так что я протолкался сквозь толпу и вошел в дом - на
лестничную площадку на первом этаже. Дым там был такой густой, что подняться
выше оказалось невозможно. Но я обнаружил пожарника, который удобно
расположился у стены, надвинув шлем на лицо.
- Никакого пива, - бормотал он себе под нос. - Ни пива, ни парилки. - Я
взял его за руку и вывел оттуда.
К этому времени пошел дождь, и мне захотелось встать посреди улицы на
колени и сказать "Спасибо" Господу Богу. Дело было даже не в том, что дождь
погасил тот горевший дом - просто, знаете ли, если бы в тот день все время
не начинало моросить, от Нью-Йорка мало что осталось бы.
Тогда я, понятно, не знал, что все происшествия сосредоточены только в
Нью-Йорк-Сити. Помню, я еще гадал, спрятавшись от дождя в подъезде напротив,
не было ли все случившееся хитрой военной операцией. И не только я так
думал, как выяснилось потом. Я имею в виду объявленную по всей стране
тревогу и отчаянные попытки Москвы связаться со своим представителем в ООН.
Я недавно прочел о соглашении, которое русский ооновец в тот день подписал с
Парагваем и Верхней Вольтой. Неудивительно, что Совету Безопасности пришлось
объявить все, что произошло в здании ООН в те двадцать четыре часа, не
имеющим силы.
Когда дождь прекратился, я снова пошел на север. Перед витриной
магазина Мэси - который на углу 34-й и Шестой авеню - собралась огромная
толпа. Полуодетый парень и вовсе голенькая девица должны были заниматься
любовью на кушетке - в тот день в витрине рекламировалась мебель - так они
на самом деле этим занимались.
Я стоял, окруженный всеми этими лицами с выпученными глазами, и не мог
с места двинуться. Рядом какой-то тип с хорошим кожаным кейсом в руках все
бормотал: "Ах, как красиво! Просто пара лимонно-зеленых снежинок!" Потом
куранты на Геральд-сквер - знаете, те, на которых две статуи с молотами в
руках отбивают часы, колотя по колоколу, - начали вызванивать двенадцать
раз: полдень. Тут я встряхнулся и протолкался через толпу наружу. Те двое в
витрине все продолжали...
Там, где толпа была не такая густая, какая-то женщина - очень приличная
седая женщина в черном платье - переходила от человека к человеку, забирая у
всех деньги. Она вытаскивала бумажники у мужчин и кошельки из сумочек у
женщин и складывала их в большую хозяйственную сумку. Стоило кому-нибудь
хоть чем-то проявить неудовольствие, когда она принималась за свое, она тут
же оставляла этого человека в покое и бралась за следующего. Свою сумку она
уже еле тащила.
Тут она вдруг поняла, что я за ней наблюдаю, и вытаращилась на меня.
Как я говорил, мы - которые не зомби - в тот день узнавали друг друга
немедленно. Она жутко покраснела - от шеи до своих седых волос, потом
повернулась и бросилась бежать во все лопатки. Ее каблуки громко стучали,
из-под черного платья выбилась розовая комбинация, а сумку она крепко
прижимала к себе.
Какие только номера люди в тот день не откалывали! Вроде тех двух
парней из Хобокена [*Хобокен - город в штате Нью-Джерси, на правом берегу
Гудзона, соединенный с Южным Манхэттеном туннелем.]. Они услышали по радио,
что в Манхэттене все посходили с ума, напялили на себя противогазы и рванули
по туннелю - примерно за час до того, как по нему перекрыли движение -
хотели явится на Уолл-стрит, чтобы ограбить банк. У них даже оружия не было:
они решили, что просто заявятся в банк и покидают деньги в свои пустые
чемоданы. Да только вместо этого голубчики угодили между молотом и
наковальней: двое полицейских на патрульных машинах устроили на улице
перестрелку - они уже давно терпеть друг друга не могли. Я много подобного
тогда повидал - всего теперь и не упомнишь.
А вот что я хорошо помню - это что все шло по нарастающей. Я выбрался
на Бродвей - к тому времени я уже махнул рукой на то, чтобы добраться до
офиса, - так там было гораздо больше разбившихся машин и сидящих на тротуаре
и по-идиотски улыбающихся людей. Пока я добрался до южной части Тридцатых
улиц, по крайней мере трое выпрыгнули из окон. Они летели по длинной кривой,
потом раздавался бумм-хлюп, а никто кругом и ухом не вел.
Чуть ли не в каждом квартале мне приходилось отбиваться от
какого-нибудь умника, который жаждал рассказать мне о Боге или о Вселенной,
а то и просто поделиться восторгами по поводу восхода. Я решил... ну вроде
как уйти за кулисы на время, так что зашел в кафе поблизости от 42-й
перекусить.
Двое официантов сидели на полу, держались за руки и рыдали как
крокодилы. Пятеро девиц - с виду секретарши - таращились, на них, как
болельщики на стадионе, и хором скандировали: "Не покупай в "Орбахе", в
"Орбахе" дорого! Не покупай в "Орбахе", в "Орбахе" дорого!"
Я был голоден, и к тому времени все эти штучки меня уже не смущали. Я
зашел за прилавок, нашел хлеб и сыр и сделал себе пару бутербродов, не
обращая внимания на валявшийся рядом с разделочной доской окровавленный нож.
Потом сел за стол у окна и открыл одну из своих банок с содовой.
Я правильно выбрал место у окошка - там было на что посмотреть, события
набирали ход. По улице трусила школьная учительница, размахивала указкой и
тонким голосом пела "Маленькое красное крылышко". За ней бежало десятка два
пухленьких восьмилеток - они тащили указатели автобусных остановок, по
два-три человека каждый. Какая-то старушка в новенькой зеленой тачке катала
полдюжины дохлых кошек. Потом прошла целая толпа, распевая рождественские
калядки, а им навстречу другая, поменьше, - те пели что-то еще - похожее на
какой-то национальный гимн. Но вы знаете, что интересно: и пели многие, и
что-то вдруг начинали делать вместе.
Когда я уже собрался уходить, снова пошел дождь, так что мне пришлось
просидеть там еще около часа. Только дождь не остановил тех
девчонок-секретарш: они бросили плачущих официантов и, выделывая что-то
вроде танца живота, высыпали на улицу с воплями:
"Все на Пятую авеню!"
Наконец небо посветлело, и я двинулся дальше. Всюду на улицах люди,
держась друг за дружку, вопили, распевали, танцевали. Мне это все не
понравилось: похоже было, вот-вот начнется потасовка. Перед кафе-автоматом
на Даффи-сквер на тротуаре разлеглась целая компания и устроила что-то вроде
оргии. Но когда я подошел поближе, оказалось, что они просто лежат себе и
гладят друг друга по щекам.
Вот там-то я и встретил тех молодоженов - доктора Патрика Сканнела и
его миссис, из Косаки в Индиане, которые будут давать показания после меня.
Они стояли у входа в кафе-автомат и шептались друг с другом. Когда они
увидели, что я не как все эти зомби, они кинулись ко мне как к родному.
Они приехали в Нью-Йорк поздно вечером накануне, остановились в отеле
и, понимаете ли, как и положено новобрачным, не выбирались из койки сегодня
где-то часов до двух. Это их и спасло. За несколько месяцев до того, еще
только планируя свадебное путешествие, они заказали билеты на дневной
спектакль в театре на Бродвее - на "Макбета" Шекспира, так что теперь пулей
вылетели из отеля, чтобы не опоздать к началу. Им, понятно, было не до
завтрака или еще чего, только у миссис Сканнел в сумочке оказалась
шоколадка.
И, как они описывали, такой постановки "Макбета" никто никогда ни на
земле, ни на море не видывал. По сцене бродили четыре актера - только один
из них в костюме - и все бормотали, кто во что горазд, - куски из "Макбета",
"Гамлета", "Трамвая "Желание"", "Царя Эдипа", "Кто боится Вирджинии Вульф".
- Это было похоже на драматургическую антологию, - сказала миссис
Сканнел. - И не так уж плохо поставленную. Каким-то образом все удивительно
сочеталось одно с другим.
Да, это напомнило мне вот о чем. Как я понимаю, какое-то издательство
выпускает сборник прозы и поэзии, написанной в Нью-Йорк-Сити в тот безумный
элэсдэшный день. Я, черт возьми, уж эту книжицу не пропущу.
Но как ни удивительно и интересно это было, от такого представления в
театре на Бродвее они чуть из штанов не выскочили от страха. А уж публика,
хоть ее и немного было, напугала их еще больше. Они сбежали оттуда и стали
бродить по улицам, гадая, кто это сбросил на Нью-Йорк такую бомбу.
Я поделился с ними содовой; мы вместе допили мою упаковку. И я
рассказал им, каким образом понял, что все дело в воде. Тут же доктор
Сканнел - он был дантист, не терапевт, - но все равно он тут же щелкнул
пальцами и сказал:
- Черт возьми, это же ЛСД!
Держу пари, он был первым человеком, который догадался.
- ЛСД, ЛСД, - повторял он. - Без цвета, запаха, вкуса, в одной унции
300 000 полных доз. Фунт или около того в водопровод, и... О Господи!
Доигрались со всеми этими статьями в журналах - подали кому-то идею!
Мы втроем стояли на углу, пили содовую и смотрели, как люди вокруг
вопят, хохочут, делают самые безумные вещи. Теперь все больших размеров
толпы устремлялись на восток с криками: "Все на Пятую авеню! Все на Пятую
авеню на парад!" Это было похоже на колдовство - как будто всему населению
Манхэттена одновременно пришла одна и та же мысль.
Я не собирался, понятно, спорить с профессионалом, да только, знаете
ли, и я тоже много чего читал в журналах про ЛСД. Вот я и сказал ему: мне не
приходилось читать, чтобы от ЛСД люди делали многое из того, чего я сегодня
нагляделся. Вы только посмотрите, сказал я, на эти распевающие толпы.
Доктор Сканнел сказал, что это проявляется кумулятивный эффект обратной
связи. "Чего?" - переспросил я. Тут он мне объяснил, что, наглотавшись этой
дряни, люди становятся очень восприимчивы психологически, а кругом полно
других психов, которые друг на друга воздействуют. Это и есть кумулятивный
эффект обратной связи.
Потом он стал рассуждать о том, очищенное ли было зелье, о дозировке -
о том, что в этой ситуации неизвестно, кто сколько принял. "Хуже всего, -
говорил он, - что никто не был подготовлен психологически. При таких
обстоятельствах может произойти что угодно". Он оглядел улицу, по которой
маршировали поющие люди, и поежился.
Они решили запастись герметично запакованными продуктами и питьем,
вернуться в отель и отсиживаться у себя в номере, пока все не кончится. Они
приглашали и меня, да только к тому времени мне стало слишком интересно,
чтобы сидеть в своей норе: мне хотелось досмотреть спектакль до конца. А еще
я слишком боялся возможного пожара, чтобы запереться в комнате на
четырнадцатом этаже.
Когда мы расстались, я отправился следом за толпой на восток - люди
валили туда, словно у всех там было назначено свидание. На Пятой было не
протолкнуться, а с запада подходили еще и еще участники. И все вопили о
параде.
Что самое смешное - это что парад таки начался. Уж не знаю, как и кому
удалось организовать людей, только парад оказался вершиной, завершающей
нотой, последним штрихом того проклятого дня. И что за парад!
Шеренги маршировали по Пятой авеню против указателей одностороннего
движения - да к тому времени никакого движения транспорта и не было. Шли
группы по пятьдесят-сто человек, а между ними вышагивали цепочки
распорядителей, иногда залезавшие на тротуары и смешивавшиеся со зрителями.
С эмблем, которые они несли, еще капала свежая краска; другие казались
ужасно старыми и пыльными, словно их вытащили из гаражей или со складов.
Большинство участников парада выкрикивали лозунги или пели песни.
Кто, черт возьми, мог бы упомнить все организации, участвовавшие в
параде? Имевших названия вроде: Древнего Ордена Замороженных, Ассоциации
ветеранов Корпуса Мира, Неприкасаемых с авеню 6, Анонимных Алкоголиков,
НАСПЦН [*Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения],
Лиги антививисекционистов, Клуба демократов Вашингтон-хайтс, Бнай брит
интернэшнл [*Религиозная иудаистская организация со штаб-квартирой в
Вашингтоне], Фонда взаимной юридической поддержки сутенеров и проституток
49-й улицы, Борцов за свободу Венгрии, комитета "Спасем Виллидж",
Полицейского общества Спасителя, Дочерей Билитис, баскетбольной команды
Пресвятой Богородицы Помпейской. Все-все вылезли на свет.
И все перемешалось - прокастровские кубинцы и антикастровские кубинцы
шагали в обнимку и пели одну и ту же траурную испанскую песню. Трое
полицейских, один из них босиком, вместе с группой студентов тащили
транспарант: "Глуши пиво, а не радиостанции". Девчонка, прикрытая только
плакатом, на котором черным фломастером было выведено "Немедленно узаконить
изнасилования!" шла в окружении стариков и старушек, распевавших "Наша сила
- в чистоте. Не позволим блудницам..." Оркестр графства Керри наяривал
"Дойчланд юбер аллес", а следом за ними кучка солидных мужчин в деловых
костюмах обучала двух итальянских монахинь петь "С днем рожденья,
Танненбаум, с днем рожденья тебя!"; монахини хихикали и закрывали лица
руками. А позади них двое негров лет по восемьдесят несли огромное белое
полотнище, протянувшееся поперек всей Пятой авеню; на нем было написано:
"Переизберем Вудро Вильсона - он не позволил втянуть нас в войну".
По всей улице сновали какие-то люди с банками краски и кистями,
рисовавшие закорючки на мостовой - зеленые, фиолетовые, белые. Один хорошо
одетый господин проводил красную линию, разделяя ею марширующих. Я думал,
что это коммунист, пока не услышал, как он напевает "Боже, спаси королеву".
Когда у него кончилась краска, он присоединился к компании из Союза
музыкантов, которые потрясали плакатами и кричали: "Свободу народной музыке!
Спасем улицу дребезжащих жестянок [*В конце 20 в. - квартал Манхэттена, где
были сосредоточены музыкальные магазины, нотные издательства, фирмы
грамзаписи]!"
Лучшего парада я никогда не видел. Я смотрел до тех пор, пока армейский
десант, высадившийся в Центральном парке, не начал загонять демонстрантов в
развернутые военными специальные лечебные центры.
На том, черт возьми, все и кончилось.
Перевод А. Александровой (Вариант)
Популярность: 1, Last-modified: Mon, 07 Jun 1999 13:45:30 GmT