--------------------
Фредерик Пол, Сирил Корблат.
Проклятие волков.
Frederik Pohl, Cyril M.Kornbluth.
Wolfbane (1959) [rev. 1986 - by Pohl].
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------







     Роджет Джермин, банкир из Вилинга, Западная Виргиния, Гражданин, тихо
пробудился от лишенного сновидений сна, которым спали Граждане. Шел третий
час времени, отпущенного на подъем, времени,  соответствующему  тому  дню,
который в полной мере предстояло оценить.
     Гражданин Джермин облачился в  одежду,  подобающую  великим  деяниям,
таким, как созерцание развалин Эмпайр Стейт на  фоне  грозовых  облаков  с
борта маленькой лодки или молчаливая прогулка гуськом по оставшемуся  ряду
кладки моста "Золотые Ворота", или такому событию, как сегодня;  а  каждый
надеялся, что это случится именно сегодня - созерцание того, как загорится
Новое Солнце.
     Джермин с трудом сохранял спокойствие, подобающее  Гражданину.  Когда
разжигание  Солнца  запаздывало,  возникал  соблазн  начать  Медитацию   о
неподобающих вещах: будет ли на самом деле вновь зажжено  Солнце?  А  что,
если нет? Он вновь вернулся мыслями к своей одежде. Прежде всего он  надел
старый легендарный браслет; это был  опознавательный  браслет  из  тяжелых
серебряных звеньев и пластинки с надписью: "Джо Хартман Корея 1953".
     Его приятели, из тех, кто понимал толк в драгоценностях, позавидовали
бы этому браслету, если бы были способны на такое чувство, как зависть.  В
Вилинге, как известно, не существовало другого опознавательного  браслета,
которому было 250 лет. Тончайшая рубашка и легкие  брюки  плотно  облегали
его тело, а сверху он надел просторную парку, швы которой  были  тщательно
подпороты. Всякий раз, когда Солнце зажигалось вновь,  а  это  происходило
каждые пять лет или около того, было  принято  с  грустным  видом  снимать
парку и грациозно рвать ее - так предписывал этикет, -  но  не  настолько,
чтобы  ее  уже  невозможно  было  сшить  вновь.  Поэтому  швы  приходилось
подпарывать. Именно на сорок первый день (он подсчитал это) Джермин  да  и
все жители Вилинга облачились  в  одежды,  которые  надевались  по  случаю
возгорания нового Солнца. На сорок первый день Солнце, уже не белое  и  не
слепяще-желтое, и даже  не  ярко-красное,  поднималось,  и  цвет  его  был
коричнево-красным, с каждым появлением оно становилось все темнее.
     Гражданин Джермин подумал, что за всю свою жизнь он не помнил  Солнца
таким темным и холодным. Может быть, имело  смысл  рассмотреть  его  более
внимательно? Ведь никогда  больше  не  представится  такая  возможность  -
посмотреть, как умирает старое Солнце.
     Думая лишь об одежде, гражданин Джермин печально закончил  одеваться.
Умение Облачаться не являлось его специальностью, но он всегда  следил  за
тем, чтобы это было сделано подобающе, традиционно-плавными  жестами,  без
спешки, всякий раз слегка рассчитывая на успех. И именно потому, что он, и
только он сам, шил свою одежду, все было продумано до мелочей.
     Он мягко разбудил  жену,  положив  ладонь  ей  на  лоб.  Она  лежала,
аккуратно свернувшись на  женской  трети  кровати,  как  это  предписывали
правила.
     Тепло его  руки  постепенно  пробилось  сквозь  слои  сна,  ее  глаза
приоткрылись.
     - Гражданка Джермин, - приветствовал он ее, делая  левой  рукой  знак
приветствия.
     - Гражданин Джермин, - сказала она, наклонив  голову  в  приветствии,
что допускалось в тех случаях, когда были закрыты руки.
     Он пошел в свой крошечный кабинет и стал ждать.
     Время было подходящим для того, чтобы  погрузиться  в  размышления  о
свойствах Взаимосвязи. Гражданин Джермин имел  большой  опыт  в  искусстве
Медитации, большой даже для банкира. Этот дар он развивал в себе с  самого
детства. Ему удалось  отстраниться  от  всех  внешних  звуков,  образов  и
чувств, которые мешали Медитации.
     Он сидел, и его  молодое  лицо  было  спокойно.  Стройное  тело  было
идеально прямым, но без всякой натянутости или напряжения.  Его  мозг  был
почти чист. Он  был  занят  лишь  одной,  главной  проблемой  -  проблемой
Взаимосвязи.
     Позади, где-то над его головой, незаметно для  него  холодный  воздух
комнаты, казалось, уплотнился и превратился в шарик - крошечный  воздушный
шарик.
     У этих шариков было название. Их видели и раньше, они появлялись и  в
Вилинге, и повсюду на Земле. Это было нечто,  связанное  с  Медитацией  по
поводу Взаимосвязи. Шарики приходили, парили в воздухе. Затем улетали... и
часто улетали не одни.
     Если бы в комнате, где был гражданин Джермин, был еще кто-нибудь,  он
бы  увидел,  что  шарик,  подобно  стеклу,  линзе  или  глазу,   искажает,
искривляет то, что  просматривается  сквозь  него.  Их,  эти  пузырьки,  и
называли Око.
     Джермин Медитировал... Шарик  увеличивался  и  медленно  перемещался.
Поток воздуха, который он создал, подхватил обрывок бумаги, закружил его и
опустил  на  пол.  Джермин  пошевелился,  и  шарик  отпрянул,  потому  что
Медитация Джермина на какой-то момент прервалась.
     Джермин абсолютно непроизвольно  заставил  себя  забыть  о  том,  что
мешало его размышлениям, и опять вернулся мыслями к проблеме  Взаимосвязи.
Шарик парил в воздухе...
     В соседней комнате его жена, как бы прочищая  горло,  три  раза  тихо
кашлянула. Она давала ему понять, что уже одета. Джермин  поднялся,  чтобы
идти к ней. Его мысли вновь вернулись к реальности.
     На этот раз Медитация была окончена. Око над его  головой  в  течение
минуты беспокойно вращалось. Оно нерешительно двигалось взад и вперед, как
человек, меряющий шагами платформу вокзала в ожидании  попутчика,  который
запаздывает.


     В нескольких милях восточнее Вилинга в своей квартире проснулся  Глен
Тропайл, мастер на все руки, втайне мучившийся вопросом: "Человек ли он?"
     Поежившись, он сел на кушетке.  Было  холодно.  Проклятый  холод.  За
окном проклятое солнце было все еще того же проклятого  темного  цвета.  В
квартире было промозгло.
     Во сне он сбросил с себя одеяла - ну  почему  ему  никак  не  удается
научиться спать спокойно, как все? Так как на нем не было никакой  одежды,
он обмотался одеялами, встал и подошел к незастекленному окну.
     Глену Тропайлу не впервой было просыпаться на кушетке. Это  случалось
потому, что Гала Тропайл была женщиной с характером  и  имела  обыкновение
прогонять его из своей постели, если они ссорились.  Он  знал,  что  днем,
следовавшим за его ночным изгнанием, он  возьмет  над  ней  верх.  Поэтому
ссора имела для него свои положительные стороны. Чтобы взять  верх,  можно
было заплатить любую цену, победа не была победой,  если  она  доставалась
без усилий.
     Он услышал, как жена  ходит  в  одной  из  комнат,  и  удовлетворенно
насторожился. Она не разбудила его. Следовательно, была  готова  пойти  на
попятную. Легкий зуд в позвоночнике или мозгу -  это  не  было  физическим
зудом, поэтому ему трудно было  определить,  откуда  он  идет,  он  просто
чувствовал его - мгновенно перестал его беспокоить.  Он  побеждал  в  этом
соперничестве. Создавать препятствия и преодолевать их было его натурой.
     Осторожно неся кофе, приготовленный из ее тайных запасов,  в  комнату
вошла Гала Тропайл, молодая смуглая женщина с задумчивым взглядом.
     Глен Тропайл сделал  вид,  что  не  заметил  ее.  Его  глаза  изучали
холодный пейзаж. Моря под тонким слоем  льда  почти  не  было  видно,  так
далеко оно отступило, пока Солнце, и без того маленькое, все  уменьшалось,
а разраставшиеся ледники на полюсах все больше  и  больше  поглощали  воду
морей.
     - Глен.
     Отлично!  Глен!  Неужто  позабыто  правило,  согласно  которому   муж
здоровается первым? А где требующееся по этикету покашливание, прежде  чем
войти в комнату? Постепенно он отучил  ее  от  того  дотошно  расписанного
ритуала, в соответствии с которым они воспитывались и который  досконально
знали. Величайшей из многих его побед над Галой было то, что  иногда,  как
вот сейчас,  она  сама  была  зачинщиком  и  сама  первая  нарушала  формы
поведения,  предписываемые  Гражданам.  Порок!  Извращение!   Иногда   они
касались друг друга во время, не предназначенное для ласк. Гала сидела  на
коленях у мужа поздним вечером или Тропайл поцелуем будил ее утром. Иногда
он настаивал на том, чтобы она разрешала ему наблюдать  за  тем,  как  она
одевается. Нет, конечно не сейчас,  потому  что  холод  угасающего  Солнца
делал эту шалость непривлекательной, но раньше она это  позволяла;  и  его
власть над ней была такой, что он знал,  она  позволит  это  вновь,  когда
создадут новое Солнце.
     Если, подумал он, если новое Солнце будет создано.
     Он отвернулся от холодного пейзажа за окном и посмотрел на жену.
     - Доброе утро, дорогой! - Она раскаивалась.
     -  Неужели?  -  раздраженно  бросил  он.  При   этом   демонстративно
потянувшись,  зевнув  и  почесав   грудь.   Каждое   его   движение   было
отталкивающим. Гала Тропайл содрогнулась, но ничего не сказала.
     Тропайл плюхнулся на лучший из двух стульев, его голая волосатая нога
высунулась из-под одеял, которыми  он  был  укутан.  Его  жена  вела  себя
безукоризненно, исходя из его представлений о  поведении.  Она  не  отвела
глаза.
     - Что там у тебя? - спросил он. - Кофе?
     - Да, дорогой. Я подумала...
     - Где это ты его достала?
     Гала отвела в сторону свой задумчивый взгляд. Опять  победа,  подумал
Глен Тропайл. Он был удовлетворен даже больше, чем всегда: снова в поисках
съестного она обшарила какой-то старый  склад.  Этому  научил  ее  он,  и,
подобно всем запрещенным вещам, которые  она  узнала  от  него,  это  было
удобным  средством,  когда  он   решал   им   воспользоваться.   Правилами
устанавливалось, что Гражданка не должна обыскивать Старые Места в поисках
пищи. Гражданин выполняет свою работу,  кем  бы  он  ни  был  -  банкиром,
булочником или реставратором мебели. Он получает то, что ему  причитается,
за эту работу, которую выполнил. Гражданин никогда не берет того, что  ему
не принадлежит, никогда - даже если вещь брошена и может пропасть.
     Это отличало Глена Тропайла от тех людей, среди которых он жил.
     Я  победил,  ликовал  он.  Именно  это  было  необходимо  ему,  чтобы
закрепить свою победу над ней.
     - Ты нужна мне больше, чем кофе, Гала, - произнес он.
     Дрожа, она подняла на него глаза.
     - Что бы я делал, - спросил он, - если бы  в  один  прекрасный  день,
когда ты будешь бродить по бакалейным отделам в поисках съестного, на тебя
упадет балка? Как можно так рисковать? Разве ты не знаешь, что значишь для
меня?
     Она зашмыгала носом и проговорила, запинаясь:
     -  Дорогой,  насчет  прошлой  ночи...  Я  очень  виновата...  -  И  с
несчастным видом протянула ему чашку. Он взял ее и задумчиво  отпил  кофе.
Затем поставил чашку. Он взял Галу  за  руку,  взглянул  на  нее  и  нежно
поцеловал ей руку.
     Он почувствовал,  как  она  дрожит.  Затем  она  посмотрела  на  него
безумным, обожающим взглядом и бросилась ему в объятия.
     В тот момент, когда он целовал ее, отвечая на ее  неистовые  поцелуи,
его власть над ней вступила в новую фазу.
     Глен знал, точно так же, как  и  Гала,  что  он  взял  верх,  добился
превосходства; указатель; инициатива в ведении огня;  азартный  игрок,  не
умеющий проигрывать. Называйте это  как  хотите,  но  для  подобных  Глену
Тропайлу в этом заключалась жизнь.  Он  знал,  так  же  как  и  она,  что,
добившись превосходства, он будет постоянно  его  утверждать,  а  она  все
больше и больше будет поддаваться, и так  по  спирали.  Он  поступал  так,
потому что это была его жизнь - достижение превосходства над  всяким,  кто
бы ни встретился на его пути. Потому, что он был Сыном Волка.


     На краю света Пирамида угрюмо захватила  место  на  плоской  площадке
самого высокого пика Гималаев.
     Ее не построили там. Ни человек, ни его машины не привезли  ее  туда.
Она появилась там во время, которое она сама себе назначила, и потому  что
она так захотела.
     Проснулась ли она в тот день, та, что стояла на вершине  Эвереста?  И
уж если на то пошло, спала ли она когда-нибудь? Никто не знал. Она стояла,
а может быть, сидела там, почти тетраэдр. Ее внешний вид был  известен,  в
основании она составляла 35 квадратных ярдов; из шлака, цвета темной ночи.
Люди с неимоверными усилиями поднялись по  мрачным  склонам  Эвереста,  но
узнали лишь это. Ничего больше не было известно человечеству о Пирамиде.
     На Земле была лишь одна такая, хотя люди думали (не  имея  достаточно
точных сведений), что было больше, может быть гораздо больше  подобных  ей
на   незнакомой   планете,   которая   была   теперь   двойником    Земли,
раскачивающейся вокруг крошечного Солнца, которое висело в общем  для  них
обеих центре тяжести. Но люди знали  очень  мало  о  самой  этой  планете,
только то, что она пришла из космоса и сейчас находилась здесь.
     Было время, когда люди пытались дать имя  этому  двойнику,  -  больше
двух столетий назад, когда она  впервые  появилась.  "Сбежавшая  Планета",
"Захватчик", "Возрадуйтесь Мессии, день  близок!"  Новые  названия  подчас
ничего не означали, они были лишены смысла; они были иксами  в  уравнении,
обозначавшими только то, что есть нечто, им не известное.
     "Планета-беглец" прекратила свой бег, приблизившись к Земле.
     "Планета-захватчик" ни на что не посягала; она  просто  послала  один
шлаковый цвета темной ночи тетраэдр на Эверест.
     А "Планета "Возрадуйтесь Мессии" похитила Землю у Солнца вместе с  ее
вечным спутником Луной, которую она превратила в свое маленькое Солнце.
     Это случилось в те времена, когда люди были  многочисленны  и  сильны
или считали себя такими. Их города были огромны, бессчетное  число  мощных
машин было в их распоряжении. Но это не помогло. Новая планета-двойник  не
проявила никакого интереса ни к городам, ни к  машинам.  Ее  обитатели  не
заинтересовались и земным оружием - отнюдь, даже тогда, когда  оно,  самое
страшное и разрушительное, было применено против захватчиков.  Они  просто
не обратили на него внимания и занимались  собственным  делом.  Никому  не
известным.
     Более четырех миллиардов лет Земля с  достоинством  вращалась  вокруг
Солнца на испокон веков отведенном ей месте между орбитами Венеры и Марса,
сопровождаемая неразлучной с ней Луной. Не было причины менять  заведенный
порядок.
     И тем не менее он изменился.  Пришло  Нечто  с  названной  планеты  и
изменило все. Это "нечто", что бы это ни было, схватило  Землю,  когда  та
плыла вокруг Солнца, и Земля, покинув свою древнюю орбиту, последовала  за
этим "Нечто" вместе с Луной. Вначале движение было очень медленным.  Затем
оно ускорилось.
     Через неделю астрономы  поняли,  что  происходит  невероятное.  Через
месяц старое  Солнце  заметно  отдалилось,  стало  меньше,  холоднее.  Это
вызвало панику, которая усилила ужас, охвативший земной шар.
     Затем Луна внезапно вспыхнула. Возникла сложность в терминологии. Как
называть Луну, когда она становится Солнцем? А она стала  им.  И  как  раз
во-время. Потому что Солнце-отец удалилось еще больше, а  через  несколько
лет оно стало просто одной из многих звезд.
     Когда неполноценное маленькое солнце сгорало дотла, они -  никому  не
известные "они", ведь люди видели только одну Пирамиду - обычно  вешали  в
небе новое; это происходило приблизительно каждые пять лет. Это  была  все
та же Луна, которая стала теперь для людей  Солнцем.  Но  оно  сгорало,  и
светило нужно было вновь зажигать. Первые такие  солнца  светили  Земле  с
населением в десять миллиардов. По мере того,  как  Солнца  разгорались  и
затухали, на Земле происходили  изменения,  менялся  и  климат,  громадные
изменения имели место в объеме и виде радиации от нового светила.
     Изменения были столь велики, что сорок  пятое  такое  Солнце  светило
человечеству, которое едва насчитывало сто миллионов.
     Когда человек несчастен, он уходит в  себя;  то  же  происходит  и  с
человечеством. Те сто миллионов, которые отчаянно цеплялись за жизнь,  уже
не походили на десять миллиардов смелых жизнерадостных людей.
     То, что находилось на Эвересте, в  свое  время  тоже  получило  много
имен:  Дьявол,  Друг,  Зверь,  Псевдо-Существо  с  Полностью  Неизвестными
Электро-Механическими Свойствами.
     Все эти названия тоже были иксами.
     Если оно и проснулось в то утро, оно не открывало глаза, потому что у
него  их  не  было;  лишь  воздух  слегка  заколебался  вокруг  него,   но
неизвестно, оно ли вызвало эти колебания. Глаза можно и выколоть,  поэтому
у него их не было. Так нелогично  можно  было  бы  рассуждать,  и  все  же
возникал соблазн прибегнуть к софизму типа "важна цель, а не функция".
     Конечности можно повредить, и у него не было их. У  него  не  было  и
ушей, потому что имеющего уши можно оглушить; будь у него рот,  его  можно
было бы отравить, потому рта оно тоже не имело. Намерения и поступки можно
расстроить, поэтому их, очевидно, у него тоже не было.
     Оно просто было. И все.
     Оно и ему подобные неизвестно почему похитили  Землю.  И  теперь  оно
было на Земле. И единственное, чего невозможно было сделать на Земле,  это
повредить ему, повлиять на него или принудить его к чему-либо как-либо.
     Оно было. И оно, или хозяева, которые  его  послали,  владели  теперь
Землей. По праву вора. И человечество было лишено надежды бросить им вызов
или исправить что-либо.





     Холодным и сумеречным утром,  которое  должно  было  стать,  как  все
надеялись, Утром Нового Возгорания Солнца, Гражданин  и  Гражданка  Роджет
Джермин прогуливались по Пайн Стрит.
     Было принято делать вид, что это утро ничем не отличается от  других.
Было также не принято часто и с надеждой смотреть на небо или, более того,
казаться встревоженным или  испуганным,  потому  что  это  было,  в  конце
концов, сорок первое такое утро с тех пор как те, чьей специальностью было
Слежение за Небом, пришли к заключению, что Возрождение Солнца близко.
     Гражданин и его  Гражданка  обменялись  приветственными  сигналами  с
несколькими старыми друзьями и остановились поговорить. Этот разговор тоже
был условностью, лишенной какой-либо цели. Разговор не  имел  отношения  к
чему-либо такому, что кто-либо из участников его мог знать, о чем  он  мог
думать или пожелать спросить. Джермин прочитал  друзьям  стихотворение  из
двадцати слов, которое он посвятил предстоящему  событию,  и  выслушал  их
отзывы. Они стали составлять рифмующиеся  строчки,  уделив  этому  занятию
некоторое время - до тех пор, пока у кого-то между  бровями  не  появились
Две Вертикальные Морщинки,  что  было  признаком  недовольства  и  желания
переменить   занятие.   Они   искусно    закончили    игру,    обменявшись
импровизированными рифмованными строчками.
     Гражданин Джермин ненароком  взглянул  наверх.  Небо  еще  не  начало
меняться.  Старое  умирающее  Солнце  висело  прямо  над   горизонтом   на
юго-юго-востоке.  Мысль  была  отвратительна,  но   предположим,   подумал
Джермин, только предположим, что Солнце не  зажгут  сегодня  вновь...  Или
завтра, или...
     Или никогда.
     Гражданин Джермин взял себя в руки и сказал жене:
     - Мы пообедаем в закусочной, где подают овсянку.
     Гражданка ответила не сразу. Когда Джермин посмотрел на жену с хорошо
скрытым удивлением, он увидел, что она внимательно смотрит вдоль  туманной
улицы на какого-то гражданина,  который  шагал  непривычно  широко,  почти
размахивая руками. Малопривлекательное зрелище.
     - Это, должно быть, Волк, а не человек, - с сомнением сказала она.
     Джермин знал этого парня. Его звали Тропайл.  Один  из  тех  чудаков,
которые поселились за пределами Вилинга, хотя и не были фермерами. Джермин
сталкивался с ним по банковским делам.
     - Легкомысленный человек, - сказал он, - и невоспитанный.
     Походкой, подобающей Гражданам,  они  двинулись  к  закусочной:  руки
безвольно  опущены,  ноги  едва  отрываются  от  земли,  туловище   слегка
наклонено вперед;  походка  была  выработана  поколениями  людей,  которые
получали полторы тысячи калорий в день  и  ни  одну  из  них  нельзя  было
потратить впустую.
     Калорий требовалось, конечно, больше. Много их тратилось  на  ходьбу,
на добывание пищи, на скромные радости Граждан. И много, очень много в эти
дни на то, чтобы сохранить тепло. Однако брать их было неоткуда. Диета, на
которой был весь мир,  могла  лишь  поддерживать  существование.  Не  было
возможности развивать  сельское  хозяйство,  когда  половина  Земли  часть
времени затоплялась разливающимся  морем,  а  другую  часть  времени  была
покрыта толстым слоем снега. Граждане знали об этом и, зная, не боролись -
неприлично было бороться, особенно  когда  невозможно  победить.  Боролись
лишь чудовища, известные под именем Волки, боролись, хвастаясь  калориями,
забыв о приличии.
     Волки! Ну почему должны существовать Волки?!  Почему  несколько  этих
тайных, презренных монстров должны угрожать самой  основе  цивилизованного
поведения?
     Ну, конечно, Роджет Джермин и сам когда-то был Волком; Волчонком,  по
крайней мере. Каждый так начинал. Дети есть дети.  Начинаешь  выть,  когда
голоден, и хватаешь -  все,  что  попадает.  Никто  и  не  ждет  от  детей
понимания правил поведения. Они не готовы к тому, чтобы понять, как  важны
эти правила для выживания.
     Форма подчиняется содержанию. Обычаи мира,  в  котором  жил  Джермин,
были порождены настоятельной необходимостью. Это крошечное Солнце, некогда
бывшее Луной, давало такое количество тепла,  которого  хватало  лишь  для
того, чтобы выжить. Не было достаточно пищи,  чтобы  двигаться;  всего  не
хватало. Поэтому  каждого,  начиная  с  двухлетнего  возраста,  педантично
учили,  как  умеренно  есть,  медленно   двигаться,   размышлять,   а   не
действовать. Даже то, о чем размышляет человек,  было  строго  определено.
Неразумно было мечтать о пище,  новой  одежде  или  радостях  супружеского
ложа. Подобные мысли вели к желаниям,  а  желания  трудно  контролировать.
Лучше всего было размышлять о заходах Солнца, о грозовых облаках, звездах,
тоненькой изящной дорожке, которую оставляет  капелька  дождя  на  оконном
стекле; но никого не побуждали к тому, чтобы желать  эту  дождевую  каплю.
Лучше всего было думать о Взаимосвязи. Когда вы думаете  о  том,  что  все
связано в мире, что все является частью чего-то большего и составляет  это
большее, тогда ваш мозг очищается. Когда вы  погружались  мыслями  в  суть
взаимосвязей, желания исчезали. Мысли уходили. Вы просто существовали.
     Хорошо воспитанный Гражданин мог провести тысячи часов  своей  жизни,
предаваясь такой Медитации, часов, которые иначе были бы потрачены на еду,
дела, поступки, желания - на все эти непозволительные вещи.
     На все то, чем занимались Волки.  Можно  пойти  и  дальше.  Случалось
иногда,  что  какой-нибудь   Гражданин   достигал   предела.   Бездействие
постепенно вело к отсутствию желаний, а затем и к неспособности мыслить. И
тогда он достигал конечного блаженства.
     Переставал существовать.
     Когда существование заканчивалось, человек просто  исчезал,  а  рядом
раздавался удар грома.
     А оставшиеся сохраняли память - холодно и с достоинством.
     Вот так должны были вести себя Граждане. Именно так они себя и вели.
     Все, за исключением Волков.
     Непристойно было думать о Волках слишком много. Это порождало гнев, а
на него тратилось  слишком  много  калорий.  Гражданин  Джермин  обратился
мысленно к более приятным вещам.
     Первое предвкушение овсянки! В миске она будет теплой, будто  обожжет
горло и успокоит желудок!
     В нынешней погоде было много приятного. Холод  пощипывал  тело  через
подпоротые швы, а по склонам холмов гулял ветер. Если уж на то пошло, было
нечто приятное, некая прелесть и в самом холоде. Так и нужно  было,  чтобы
было холодно сейчас, перед тем  как  зажгут  новое  Солнце,  когда  старое
Солнце было дымчато-красным, а новое еще не разгорелось.
     - И все же, по мне, так он похож на Волка, - пробормотала его жена.
     - Кейденс, -  упрекнул  Джермин  свою  Гражданку,  но  смягчил  упрек
Снисходительной Улыбкой.
     Человек с ужасными манерами стоял  у  самой  стойки,  к  которой  они
направлялись. Во мраке утра он, казалось, состоял  из  углов  и  натянутых
линий,  голова  неуклюже  повернута  -  он  вглядывался  в  дальний  конец
закусочной, где  продавец  ритмично  отмерял  зерна  в  горшок;  его  руки
небрежно лежали на прилавке, а не висели по бокам.
     Гражданин Джермин почувствовал, как его жена слегка содрогнулась.  Но
он не упрекнул ее снова.  И  кто  б  посмел  упрекнуть  ее?  Зрелище  было
омерзительным.
     Она сказала едва слышно:
     - Гражданин, может быть, нам сегодня пообедать хлебом?
     Он помедлил и вновь взглянул на отвратительного человека у стойки.  И
сказал снисходительно, зная, что оказывает снисхождение:
     - В Утро Зажжения Нового Солнца Гражданину можно пообедать хлебом.
     Учитывая сложившуюся ситуацию, это было лишь небольшим  одолжением  и
поэтому очень пристойным.
     Хлеб был хорош, очень хорош. Они поделили между собой полкилограмма и
ели его в молчании, как это и было положено. Джермин закончил есть  первую
порцию и в паузу, которую полагалось сделать,  прежде  чем  приступить  ко
второй порции, решил дать глазам отдых и посмотреть на небо.
     Он кивнул жене и отошел в сторону. Старое Солнце  посылало  на  Землю
остатки своего тепла. Оно было  больше,  чем  окружающие  его  звезды,  но
многие из них были такими же яркими. В земном небе была одна звезда  более
яркая, чем затухающий свет прежней Луны, но сейчас она находилась в другой
половине неба. Когда она была видна, люди с тоской смотрели  на  нее.  Это
была звезда, вокруг которой прежде вращалась Земля.
     Джермин слегка поежился  от  сумеречного  утреннего  воздуха.  Летом,
когда ярко сияет Новое Солнце, Вилинг, Западная Виргиния, был превосходным
местом. Урожаи были обильными, шапки льда  на  полюсах  таяли,  и  вода  в
океанах вновь прибывала, затопляя прибрежные равнины.  Хуже  было  в  этих
горах, когда Старое Солнце умирало. Тогда наступал холод.
     Цикл за циклом, по мере того, как старело каждое Солнце, Гражданин  и
Гражданка Джермин по традиции  обсуждали  вопрос  о  том,  следует  ли  им
оставаться в Вилинге или присоединиться к более смелым переселенцам  в  их
путешествии к морю, к побережью, где было немножко  теплее.  Но  они  были
образцовыми Гражданами, и решение всегда  откладывалось  и  таким  образом
тратилось меньше калорий. Ну и конечно,  Новое  Солнце  всегда  загоралось
тогда, когда оно было нужнее всего, по крайней мере, так было раньше.
     От этой мысли его отвлек высокий мужской голос:
     - Доброе утро, Гражданин Джермин.
     Джермин был застигнут врасплох, он оторвал  взгляд  от  неба,  слегка
повернулся и посмотрел в лицо человеку, который заговорил  с  ним,  поднял
руку в приветственном жесте. Все было проделано  очень  быстро  и  плавно,
может быть  слишком  быстро,  потому  что  пальцы  его  сложились  в  знак
приветствия, предназначенный для женщины, а  это  был  мужчина.  Гражданин
Бойн. Джермин хорошо знал его.  В  прошлом  году  на  Ниагаре  они  вместе
Созерцали Лед.
     Джермин  пришел  в  себя,  но   некоторое   замешательство   все   же
сохранялось.
     Он довольно быстро нашелся:
     - На небе звезды, но остаются ли они там, если Солнца нет?
     Это была неуклюжая попытка скрыть смущение, грустно подумал  он,  но,
несомненно, Бойн воспользуется ею и продолжит мысль; Бойн всегда был очень
милым, очень приятным.
     Но Бойн не сделал этого.
     - Доброе утро, - повторил он тихо. Он  взглянул  на  звезды,  как  бы
стараясь угадать, о чем говорит Джермин. Он укоризненно сказал:
     - Нет никакого Солнца, Джермин. Что вы об этом думаете? -  голос  его
был хриплым и резким.
     Джермин судорожно глотнул.
     - Гражданин, может быть вы...
     - Солнца нет, вы слышите?! - Мужчина всхлипывал. - Холодно,  Джермин.
Пирамиды не собираются давать нам новое Солнце, вы  знаете  об  этом?  Они
собираются уморить нас голодом, заморозить нас. Они покончили с  нами.  Мы
обречены, все. - Он почти кричал. Люди,  прогуливавшиеся  по  Пайн  Стрит,
старались не смотреть на него, но не всем это удавалось.
     Бойн беспомощно ухватился за Джермина. Джермин с отвращением отпрянул
- к нему прикоснулись!
     Это, казалось, отрезвило Бойна. Взгляд стал разумным. Он сказал:
     - Я, - он запнулся, пристально посмотрел вокруг, - думаю, я  поем  на
завтрак хлеба, - сказал он некстати и нырнул в закусочную.
     Резкий голос, крик, прикосновения - абсолютно не умеет вести себя!
     После  ухода  Бойна  Гражданин  Джермин  стоял,   потрясенный.   Рука
полуприподнята для прощального похлопывания по запястью, челюсть  отвисла,
глаза широко раскрыты. Так, будто Джермин тоже не умеет вести себя.
     И все это в День Возгорания Нового Солнца!
     "Что бы это могло значить? - раздраженно думал Джермин. - Был ли Бойн
на краю?.. Могло ли быть, что он почти?.."
     Он отбросил эту мысль. Лишь одно могло бы объяснить поведение  Бойна.
Но было непозволительно, чтобы один Гражданин думал так о другом.
     Все равно, отважился подумать  Джермин,  все  равно.  Гражданин  Бойн
выглядел так, как будто, ну как будто он был готов в ярости наброситься на
всякого встречного.
     Глен Тропайл  в  закусочной  барабанил  по  прилавку.  Неповоротливый
продавец овсянки принес, наконец, чашку с солью и кувшин  снятого  молока.
Из аккуратно разложенных в чашке фунтиков с солью Тропайл взял себе сверху
один; он взглянул на продавца; его пальцы застыли на мгновение,  затем  он
быстро разорвал фунтик, высыпал соль  в  овсянку  и  налил  молока,  ровно
столько, сколько разрешалось.
     Он ел быстро и умело, наблюдая за происходящим на улице.
     Они, как всегда, бродили как лунатики. Сегодня их, может  быть,  было
больше чем обычно, потому что Они надеялись, что  этот  день  станет  днем
нового расцвета Солнца.
     Тропайл всегда в мыслях называл  блуждающих,  бродящих  как  лунатики
Граждан "Они". Где-то были и "Мы", несомненно, но Тропайл еще не определил
где, не обнаружил этого даже в браке. Он  не  торопился.  Когда  ему  было
четырнадцать, Глен Тропайл узнал о себе нечто такое, чего бы он  не  хотел
знать; он не любит, когда над ним берут верх; он должен иметь преимущество
во всех своих начинаниях, иначе невыносимое нетерпение поселялось в мозгу,
вызывая у него состояние дискомфорта. Он узнавал о себе  все  новые  вещи,
вызывавшие в нем страх, и постепенно он понял, что от того  "Мы",  которое
приняло бы его, лучше было держаться подальше.
     Он понял, что он - Волк.
     Несколько лет  Тропайл  боролся  с  этим,  потому  что  слово  "Волк"
считалось неприличным, и детей, с которыми  он  играл,  строго  наказывали
только за то,  что  они  его  произносили.  Было  неприлично,  чтобы  один
Гражданин наживался за счет другого, а  Волки  поступали  так.  Гражданину
было положено безропотно принимать то, что он имеет,  и  не  стремиться  к
большему; находить красоту в мелочах, приспосабливаться  -  с  минимальным
напряжением и неловкостью - к жизни, какой бы она ни была. Волки  были  не
такими. Волки  никогда  не  погружались  в  Медитацию,  Волки  никогда  не
чувствовали благодарности,  Волки  никогда  не  подвергались  Перемещению,
высшей благодати, даруемой только тем,  кто  добился  успеха  в  идеальных
размышлениях о Взаимосвязи. Это отказ от мира и от плоти путем  избавления
от обоих - этого Волк никогда не мог достичь.
     Соответственно, Глен Тропайл изо всех сил стремился  делать  все  то,
чего не умели Волки.
     Он почти добился успеха. Его специальность - Наблюдения  за  Водой  -
была самой  уважаемой.  Он  добился  многих  почти  успешных  Медитаций  о
Взаимосвязи.
     И все же он по-прежнему был Волком. Потому  что  он  все  еще  ощущал
жгучий зуд, желание триумфа и превосходства.  По  этой  причине  ему  было
почти невозможно  найти  друзей  среди  Граждан,  и  постепенно  он  почти
отказался от этой мысли.
     Тропайл приехал в Вилинг около года  назад  и  был  одним  из  первых
поселенцев. И однако не было на улице ни одного Гражданина, который был бы
готов обменяться с ним приветственными жестами.
     Он знал их, почти всех. Знал их имена и имена их  жен.  Он  знал,  из
каких северных штатов они перебрались сюда, когда Солнце стало тусклее,  а
площадь, занимаемая льдом, увеличилась; он знал с  точностью  до  четверти
грамма, сколько сахара, соли и кофе каждый из них отложил  -  для  гостей,
конечно, не для себя. Хорошо воспитанный Гражданин делает запасы только на
радость другим, а не себе. Он знал все это, потому что знание  давало  ему
преимущество перед ними. Но не было никакой пользы в том, чтобы кто-нибудь
знал его.
     Немногие знали его. Этот банкир Джермин. Тропайл подходил к нему лишь
несколько месяцев назад относительно будущего займа. Но это была случайная
нервозная  встреча.  Идея   была   блистательно   проста   для   Тропайла:
организовать экспедицию в богатые угольные шахты, находившиеся неподалеку;
найти уголь, привезти его в Вилинг; отапливать дома. Но для  Джермина  она
была еретической. И Тропайл был счастлив, что ему лишь отказали в займе, а
не обозвали во всеуслышание Волком. Продавец овсянки  озабоченно  суетился
вокруг солонки с аккуратно сложенными фунтиками соли.
     Тропайл старался избегать его взгляда. Ему не  было  дела  до  кривой
неодобрительной усмешки, которой бы продавец одарил его,  представься  ему
такой  случай.  Тропайл  хорошо  знал,  что  беспокоит   продавца.   Пусть
беспокоит. Тропайл имел привычку брать лишние  пакетики  с  солью;  вот  и
сейчас они были у него  в  карманах.  Пусть  продавец  гадает,  почему  не
хватает пакетиков.
     Тропайл облизал ложку и вышел на улицу. Дул очень холодный ветер,  но
Тропайл был в двойной парке.
     Какой-то  Гражданин  прошел  мимо.  Он  был  один.  Странно,  подумал
Тропайл. Гражданин шел быстро. На  его  лице  застыло  выражение  крайнего
отчаяния. Еще более странно. Странно  настолько,  что  стоит  того,  чтобы
приглядеться  повнимательнее,  потому   что   такая   поспешность,   такая
рассеянность  наводили  Тропайла  на  кое-какие  мысли.   Торопливость   и
рассеянность были нетипичны для  покорных  овечек,  которые  относились  к
классу "Они". Все это проявлялось лишь в одном особом случае.
     Глен Тропайл перешел улицу и последовал  за  рассеянным  Гражданином,
которого, как он знал, звали Бойн. Около булочной этот человек натолкнулся
на Гражданина Джермина. Тропайл стоял позади, так чтобы его не было видно;
он наблюдал и слушал. Бойн был на грани нервного срыва, и то, что видел  и
слышал Тропайл, только подтверждало его диагноз.
     Казалось, вот-вот  случится  нечто  неизбежное.  Еще  мгновение  -  и
Гражданин Бойн потеряет контроль над собой. У этого неизбежного было  свое
название. Его заимствовали из языка народа, который когда-то жил  на  ныне
необитаемом острове в Тихом океане, где  простые  фермеры,  доведенные  до
отчаяния, становились разбойниками и убивали ножами для рубки тростника.
     Это называлось "амок" - сходить с ума, становиться  убийцей-маньяком.
Тропайл посмотрел на человека с интересом  и  презрением.  Амок!  В  конце
концов, и покорных овечек можно довести до предела. Он видел это и раньше.
Признаки были налицо.
     Наверняка для Глена Тропайла в этом была некая выгода,  выгоду  можно
найти во всем, если ее искать. Он наблюдал и  ждал.  Глен  Тропайл  выбрал
себе место так, чтобы видеть Гражданина Бойна в булочной, где тот уныло  и
неумело резал свои четверть килограмма хлеба от Утренней Буханки.
     Он ждал, когда Бойн выбежит из булочной. И Бойн выбежал.
     Вопль громкий, пронзительный. Это визжал Гражданин Джермин.
     - Маньяк-убийца!
     Опять вопль, яростный крик Бойна, и нож булочника, мерцающий в слабом
свете в руках Бойна. И Граждане, разбегающиеся кто куда, все Граждане,  за
исключением одного.
     Один Гражданин  лежал  зарезанным  -  своим  собственным  ножом,  как
оказалось. Это был булочник. Бойн все рубил и рубил. А потом Бойн выбежал,
как ревущее пламя,  нож  со  свистом  рассекал  воздух  над  его  головой.
Граждане в панике спасались бегством. Он  старался  попасть  ножом  по  их
убегающим фигурам, и кричал, и бил снова и снова. Амок!
     Это был один особый случай, когда они забывали о сдержанности -  один
из двух, уточнил про себя Тропайл, когда брел к булочной.  Он  нахмурился,
потому что был еще один случай,  когда  они  забывали  о  приличиях,  тот,
который непосредственно касался его.
     Он наблюдал, как обезумевший Бойн преследовал группу Граждан, которая
в дальнем конце улицы свернула за угол.
     Тропайл вздохнул и вошел в булочную посмотреть, чем бы там можно было
поживиться. Бойн успокоится, бушующая ярость уляжется так же быстро, как и
поднялась, и он снова станет овечкой, и другие  овцы  подойдут  и  схватят
его. Так всегда бывало, когда Гражданин терял рассудок. Это было  реакцией
на давление, оказываемое на Граждан, и в любой момент могло случиться так,
что лишь на  грамм  оно  превышало  норму,  и  кто-то  не  выдерживал.  За
последние два месяца здесь в Вилинге это произошло  дважды.  Глен  Тропайл
был свидетелем, как  точно  такое  же  происходило  в  Питсбурге,  Алтуне,
Бронксвилле.
     Всякому давлению есть предел.
     Тропайл вошел в булочную и без всяких эмоций взглянул на  зарезанного
булочника. Тропайл уже видел трупы.
     Он оценивающе оглядел закусочную. Для начала нагнулся и  подобрал  ту
четверть килограмма хлеба, которую уронил Бойн,  стряхнул  с  нее  пыль  и
положил в карман. Пища всегда пригодится. Будь у Бойна побольше еды, может
быть, он бы и не свихнулся. Неужели только голод доводит их до безумия?  А
может быть, также и то, что находится на Эвересте, да  и  парящее  Око,  и
боязнь  Перемещения?  Или  просто  напряжение  от  того,  что  нужно  было
поддерживать свою так  тщательно  запрограммированную  жизнь?  А  впрочем,
какая разница? "Они" не выдерживали и сходили с ума, а с  ним,  Тропайлом,
этого не случится никогда. И только это было важно.  Он  перегнулся  через
стойку, стараясь взять остатки Утренней Буханки.
     И увидел, что на него  с  ужасом  смотрят  огромные  глаза  Гражданки
Джермин. Она закричала:
     - Волк! Граждане, на помощь! Здесь Волк!
     Тропайл замешкался. Он даже не заметил этой проклятой  бабы,  но  она
была здесь, она поднималась из-за прилавка, вопя не своим голосом:  "Волк!
Волк!"
     Он резко сказал:
     - Гражданка, умоляю вас.
     Но это было бесполезно. Улики были против него, а ее крики  привлекут
остальных. Тропайла охватила паника. Он направился к ней, чтобы успокоить,
но это тоже  оказалось  бесполезным.  Он  заметался.  Она  все  кричала  и
кричала, и люди слышали ее. Тропайл пулей вылетел на улицу, они уже  лезли
из всех дверей, выползали из всех крысиных нор, в которых  попрятались  от
Бойна.
     - Пожалуйста, - крикнул он испуганно и зло, - подождите минуту!
     Но они не ждали. Они услышали голос женщины, а может быть  кто-то  из
них увидел у него хлеб. Они окружили его - нет, они  навалились  на  него,
хватая его, разрывая мягкий, теплый мех его  одежды.  Они  полезли  в  его
карманы и, как еще одно доказательство  его  преступлений,  высыпалась  из
пакетиков украденная соль.  Они  оторвали  ему  рукава,  и  даже  прочные,
неподпоротые швы распоролись. Он был пойман.
     - Волк! - кричали они. - Волк!
     Этот крик перекрывал  шум,  который  доносился  оттуда,  где  наконец
настигли Бойна. Он перекрывал все.
     Это был второй случай, когда они забывали о  достоинстве.  Когда  они
ловили Сына Волка.





     Техника уже давно перестала развиваться.  Развитие  техники  возможно
при одном условии уравнения:

          ИКК (Имеющееся количество калорий)
          ---------------------------------- = ХТТ (Художественно-
                    Н (Население)                  Технический Тип)

     Когда отношение Калории/Население  велико,  скажем,  пять  тысяч  или
больше  пяти  тысяч  калорий  на   каждого   человека   ежедневно,   тогда
Художественно-Технический Тип очень силен. Люди прокладывают дорогу в горе
Рошмор, они строят огромные сталелитейные заводы; они  создают  громоздкий
автомобиль, чтобы домохозяйка, проехав на нем полмили, купила  себе  тюбик
губной помады.
     Там, где отношение  К/Н  велико,  жизнь  вульгарна,  но  роскошна.  И
наоборот, там, где отношение К/Н слишком мало, жизнь не существует совсем.
Ее погубил голод.
     И  наконец,  когда  калории  находятся  в  пределах  1.000  -  1.500,
Художественно-Технический  Тип  самоутверждается  в  непреходящей,  вечной
форме. Отношение  К/Н  в  этих  пределах  создает  малые  формы  искусств,
способность ими наслаждаться, безболезненное перерастание  необходимого  в
некие  утонченные   отношения,   при   которых   почитаются   традиционные
добродетели. Япония, изолированная от мира сегунами, добывала скудную пищу
на горных склонах и находила красоту в аранжировках из лишайника и бумаги.
Мелкие, не требующие больших затрат,  субискусства  характерны  для  нормы
1.000 - 1.500 калорий.
     И именно такая норма была на Земле, где жило  сто  миллионов  человек
после   похищения   планеты.   Лишь   несколько   человек,   довольствуясь
незначительными затратами, продолжали заниматься наукой. В их распоряжении
были лишь карандаш и  восстанавливающаяся  бумага.  Последний  ускоритель,
используемый в научных  целях,  был  давно  остановлен;  ток,  которым  он
питался, нужен был для того, чтобы хотя бы слабо освещать миллионы домов и
готовить пищу для двух миллионов новорожденных. В те  дни  один  преданный
науке византиец написал полную техническую энциклопедию  (хотя  и  не  был
инженером). Четыреста двадцать крошечных томов рассказывали о  пирамиде  в
Гизе  и  ее  неизвестном  строителе,  о  стене  Ши  Хванг  Ти;  готических
постройках; о Брунеле, который изменил лицо Англии, Рюблингах из Бруклина;
штольнях Пентагона; Противоракетной Системе Дагган (до того, как К/Н упало
до  точки,  когда  война  стала  практически   бессмысленной).   Но   этот
энциклопедист не умел пользоваться логарифмической  линейкой  и  постоянно
спотыкался, записывая десятичные дроби.
     А затем величины стали еще меньше.
     Под  действием  сильных  тектонических  и  климатических   процессов,
вызванных похищением Земли у Солнца, под влиянием синусоидальных процессов
наступления и отступления от экватора ледяного покрова, по мере того,  как
маленькие Солнца  разгорались,  затухали,  умирали  и  заменялись  новыми,
отношение К/Н оставалось постоянным. Число К значительно уменьшилось, но и
число Н уменьшилось тоже. По мере того как уменьшалось количество  калорий
для поддержания жизни, становилось меньше и количество ртов.
     Когда загорелось сорок первое маленькое Солнце, на Земле не  было  ни
одного инженера.
     Их не было и на планете-близнеце. Пирамиды,  и  те,  что  обитали  на
близнеце, и та, что была на Эвересте, не были инженерами. Они исходили  из
грубой метафизики, в  основе  которой  лежал  принцип  "дели  на  части  и
толкай".
     У них не было элегантных теорий поля. Они  знали  лишь  то,  что  все
можно разделить на составляющие и что  если  что-нибудь  подтолкнуть,  это
что-то начнет двигаться. Если вы изо всех сил толкнули что-нибудь и оно не
двигается, вы разбираете это "что-то" на части и толкаете отдельные части.
И движение начнется. Иногда, для ядерных эффектов, им  приходилось  делить
предметы на 3x10**9 частей и очень осторожно передвигать каждую.
     Разбирая  на  части  и  перемещая,  они  сажали   свой   единственный
космический корабль на сгоревшем крошечном Солнце, которое  когда-то  было
знакомой Земле Луной. Нельзя было  сказать,  что  Пирамиды  запаздывали  с
Созданием Нового Солнца. Они никогда не  запаздывали.  Для  них  это  было
невозможно, потому что они были  абсолютно  лишены  чувства  времени.  Они
знали о том, "когда" следует что-либо делать, потому что у них  была  сеть
разного  рода  приборов,  исполнительных  механизмов   и   вспомогательных
устройств, которая охватывала всю планету. Когда  средняя  температура  на
Земле падала ниже определенной установленной величины,  датчик  сообщал  о
необходимости снова разжечь Луну. И они это делали. Пирамиды  не  обращали
внимания на такие пустячные детали, как, например, движение воздушных масс
на Земле. Получилось так, что Австралия и Африка  были  напоены  теплом  в
этом году, и средняя температура на Земле падала медленно. Поэтому расчеты
Наблюдателей за Небом были неправильны.
     Но сейчас "время" пришло, и космический корабль был послан.
     Внутри него  находились  одиннадцать  мужчин  и  женщин  и  несколько
совершенно иных живых существ.
     Они  не  были  пассажирами  в  точном  значении  этого  слова.  Слово
"начинка" было более подходящим. Так как они давно потеряли  представление
о языке и даже о собственном "Я", слова их не трогали.
     Много веков назад другие  человеческие  существа  шагали  по  Луне  в
неповоротливых скафандрах, посылали  на  Землю  по  радио  поздравительные
сообщения, как счастливые туристы. За двести лет, прошедшие с тех пор  как
люди смогли в последний раз попасть в космос по своей  воле,  много  сотен
человеческих (и других) существ посетило спутник. Никто из них, однако, не
был туристом. Они выполняли только то, что выполняла нынешняя группа.
     Они разжигали ядерные огни, которые превращали Луну в  почти  звезду.
Сделать это было довольно трудно даже с теми машинами и приборами, которые
им  давали  на  планете-двойнике.  Среди  всего  прочего   им   предстояло
погибнуть.
     Даже с приборами  Пирамид  было  нелегко  разжечь  ядерный  огонь  на
поверхности Луны. Там нечему было гореть. Луна состояла из камней и пыли -
а сейчас также и из шлака. Элементы,  из  которых  она  состояла,  нелегко
поддавались синтезу или расщеплению. Но когда приборы Пирамид расщепили их
на достаточно мелкие части, достаточно  сильно  подтолкнули  эти  частицы,
нейтроны   вытолкнули   протоны   из   ядра,   ядра   распались,   энергия
высвободилась. Достаточно энергии, чтобы новое Солнце горело пять лет  или
около того, прежде чем его вновь нужно будет зажигать.
     Итак, космический корабль очень  быстро  коснулся  холмика  на  Луне,
которая уже не горела, но была невыносимо горячей.
     Космический  корабль  оставил  съемную  капсулу,   в   которой   было
одиннадцать человеческих (и других) существ  и  технику,  необходимую  для
деления элементов и придания им ускорения. И  космический  корабль  быстро
улетел, чтобы избежать того, что последует.
     Там, где капсула коснулась горячего шлака, она стала горячей. Люди не
замечали этого. Они сознавали только то, что сейчас их задания должны быть
выполнены очень быстро.
     Они быстро работали, не считаясь с возрастающим жаром, который вскоре
испепелит их. И новое Солнце было зажжено.
     Огонек пламени  появился  на  поверхности.  Одиннадцать  человеческих
существ успели лишь  вскрикнуть,  прежде  чем  погибли.  Затем  огонек  из
вишневого стал оранжевым, превратился в бело-голубой и стал расти.
     В момент зажжения Нового Солнца на Земле  царило  ликование.  Где  бы
люди ни жили, в тенистых развалинах городов, которые назывались Хартум или
Чикаго,  или  Бейжинг.  Граждане,  контролируя  свою  радость,  с  улыбкой
смотрели на небо.
     Однако не везде.  В  Доме  Пяти  Правил  в  Вилинге  Глен  Тропайл  с
беспокойством ожидал смерти. Гражданин Войн, который сошел с  ума  и  убил
булочника, делил с Гленом комнату и судьбу, но не разделял его ярости.  Со
сдержанным удовольствием Бойн сочинял свое предсмертное стихотворение.
     - Скажи мне, - огрызнулся Тропайл, - почему мы здесь? Что ты сделал и
почему? Что сделал я? Почему я не хватаю скамейку и не убиваю тебя? Ты  бы
убил меня два часа назад, если бы я попался тебе на глаза.
     Гражданин Бойн не чувствовал удовлетворения. Его страсти  угасли.  Он
вежливо ответил Тропайлу известным афоризмом:
     -  Гражданин!  Искусство  жить  состоит   в   том,   чтобы   заменять
несущественные, имеющие ответы, вопросы на  важные,  не  имеющие  ответов.
Подойди, давай полюбуемся вновь рожденным Солнцем.
     Он повернулся к окну, за которым искорка бело-голубого света на месте
бывшего кратера тихо начала распространяться по всей поверхности Луны.
     Тропайл, будучи порождением той культуры, в которой  он  вырос,  тоже
непроизвольно повернулся. Он молчал.  Это  бесконечно  малое  бело-голубое
сияние  там  наверху,  которое  медленно  разгоралось...  Единство,  тихий
восторг  существования  во  Вселенной,  с  которой  сливаешься  плавно   и
незаметно;   слиться   с   великим   бело-голубым   драгоценным   цветком,
распускающимся на небе, который не отличается от тебя самого...
     Успокоенный, он закрыл глаза и стал размышлять о Взаимосвязи.
     Он почувствовал себя  более  значительным.  К  этому  времени,  когда
реакция синтеза охватила весь небольшой  диск,  через  четверть  часа,  не
более, его Медитация стала заканчиваться, как  это  обычно  происходило  у
Глена Тропайла.
     Хорошо, подумал он, потому что  это,  вероятно,  освобождало  его  от
причиняющей беспокойство возможности Перемещения. У  него  вовсе  не  было
желания однажды просто исчезнуть.
     И все же временами он ощущал некоторое сожаление.
     Тропайл  сбросил  с  себя  порванную  парку,  даже  не   удосужившись
разорвать ее. В комнате уже становилось тепло.  Гражданин  Бойн,  конечно,
осторожно разрывал каждый шов грациозными движениями.
     Но Медитация закончилась, и, наблюдая за своим сокамерником,  Тропайл
мучился безмолвным "Почему?". С юности этот  вопрос  часто  вставал  перед
ним. Его можно было заглушить  Восхищением  или  Медитацией.  Тропайл  был
настолько хорошим специалистом в своей области - Наблюдении за Водой,  что
некоторые новички обращались к нему за советом в  этом  тонком  искусстве,
несмотря на общеизвестные странности в его поведении и жизни.  Он  получал
огромное удовольствие от Наблюдений за Водой. Ему было почти жаль всякого,
кто был настолько  ограничен,  что  посвятил  себя,  скажем,  Облакам  или
Запахам, даже не попытавшись испытать себя в Наблюдении за Водой.  Хотя  и
Облака и Запахи были очень важны. А после сеанса Наблюдения, если  повезет
и увидишь Девять Стадий кипения  в  их  классическом  совершенстве,  можно
погрузиться в Медитацию и ощутить себя гармоничным и значительным.
     Но что делать тому, кому Медитация не давалась,  как  ему?  Что  было
делать, если мысли разбегались, становились все  менее  напряженными?  Что
было делать, если Медитацию можно было вызвать лишь очень важным событием,
таким, как обновление Солнца?
     Он всегда думал, что тогда сходят с ума. Но не  он  сошел  с  ума,  а
Бойн. Его же объявили Сыном Волка, обвинив в том, чего он не мог понять. И
в этом случае он не потерял рассудок.
     И все же наказания одинаковы,  подумал  он,  с  беспокойством  ощущая
незнакомый зуд, не внутренний непереносимый зуд, когда хочешь взять  верх,
а реальное ощущение  зуда  в  основании  позвоночника.  Наказание  за  все
страшные преступления - принадлежность к Волкам или  сумасшествие  -  было
одинаково простым: Они делают Поясничную Пункцию. Он принесет  Жидкость  в
Дар.
     Сторож Дома Пяти Правил, старик Хармейн, взглянул на своих подопечных
- одобрительно на Бойна и с неодобрением на Тропайла. Считалось, что  даже
Волки имеют право на приличное человеческое отношение  в  короткий  период
между разоблачением и принесением Жидкости в Дар.
     Сторож и в мыслях не имел сердиться  на  пойманного  Волка  и  мешать
этому  существу,  если  оно  вдруг  захочет  предаться   жалкому   подобию
предсмертной Медитации. Однако он  не  смог  заставить  себя  послать  ему
приветственный знак.
     Тропайл не мучился такими  угрызениями.  Он  так  сердито  и  свирепо
глянул на Сторожа Хармейна, что старик чуть не убежал. Тропайл  почти  так
же сердито глянул на Гражданина Бойна. Как смеет этот  убийца  быть  таким
спокойным!
     Тропайл сказал грубо:
     - Они убьют нас! Тебе это известно? Они вонзят нам в позвоночник иглу
и выкачают оттуда весь мозг. Это больно! Ты понимаешь, о чем я говорю? Они
собираются выкачать из нас всю спинномозговую жидкость, а потом выпьют ее,
а это будет очень больно.
     Его деликатно поправили:
     -  Мы  принесем  Жидкость  в  Жертву,  что  и  подобает  сделать  тем
Гражданам, поведение которых  было  преступным.  Вот  и  все,  -  спокойно
промолвил Гражданин Бойн. - Разве Сын Волка не чувствует этой разницы?
     Подлинная  воспитанность  требовала,   чтобы   это   замечание   было
воспринято как дружеская шутка, имеющая долю истины, а как  же  еще  можно
высказать горькую правду? Иначе может произойти такое, чего и  представить
нельзя. Они могут поссориться! Они даже до драки могут дойти!  А  в  драке
человеку можно сделать больно!
     Подобающая случаю мягкая улыбка появилась на губах  Тропайла,  но  он
резко стер ее. Они собирались воткнуть ему в позвоночник огромный  катетер
и убить его. Он не будет им улыбаться! Это ему стоило большого усилия.
     - Я не Сын Волка! - прорычал он, охваченный отчаянием,  понимая,  что
оправдывается  перед  человеком,  которого  это  меньше  всего  волнует  и
который, даже если бы это и волновало его, ничего не мог сделать. - Что за
идиотский разговор о Волках? Я не знаю, что такое Сын Волка, и думаю,  что
этого не знаешь ни ты, ни кто-нибудь другой. Мне известно только то, что я
действовал разумно. А все подняли вой. Считается, что  можно  узнать  Сына
Волка по отсутствию культуры, по невежеству, по его дикой  ярости.  Но  ты
зарубил троих, а я лишь подобрал кусок хлеба. И считается,  что  именно  я
представляю опасность!
     - Волки никогда не знают о том, что они Волки, -  вздохнул  Гражданин
Бойн. - Рыбы, наверное, думают, что они птицы, а  ты,  очевидно,  думаешь,
что ты Гражданин. Стал бы Гражданин говорить такие вещи, которые ты сейчас
произносишь?
     - Но они собираются убить нас!
     - Тогда почему ты не сочиняешь предсмертное стихотворение?
     Глен Тропайл глубоко вздохнул. Что-то терзало его.
     Ничего хорошего, что он скоро умрет, ничего хорошего, что он умрет ни
за что. Но то, что грызло его, не имело ничего общего со смертью.
     Отношения складывались не так, как нужно. Этот бледный гражданин брал
над  ним  верх.  Налитая  кровью  железа  в  надпочечниках  Тропайла  -  у
Гражданина  Бойна  она  была  не  больше  булавочной  головки  -  посылала
крошечные гормоны к нему в кровь. Он мог умереть, да - это рано или поздно
должно было произойти с каждым. Но пока он жив, он не  мог  вынести,  если
над ним берут верх  в  стычке,  споре,  отношениях.  Глену  Тропайлу  было
несвойственно дать себя победить без борьбы. Волк? Называйте  его  Волком,
Авантюристом, Спекулянтом, называйте  его  Крутым  Парнем,  называйте  его
Игроком.
     Если можно извлечь выгоду, он извлечет ее. Таким уж он создан.
     Помедлив некоторое время, чтобы наметить план, он сказал:
     - Ты прав. Очень глупо, но я, должно быть, потерял голову.
     Он думал. Некоторые решают проблемы,  разбивая  их  на  составляющие,
некоторые - сопоставляя факты. Метод Тропайла не походил ни на тот, ни  на
другой, он скорее напоминал дзюдо. Он допускал  в  своем  сопернике  такие
качества, как Сила, Находчивость, Подготовка. Ему самому все это  было  не
нужно; в каждом споре этих качеств соперника хватало на них обоих. Тропайл
привык (и определенно  это  была  привычка  Волка,  как  он  вынужден  был
признать)  использовать   сильную   сторону   противника   против   самого
противника, разбивать противника о его же стальную броню.
     Он думал.
     Во-первых, думал он, надо принять решение. Волк?  Пусть  так,  он  не
станет дожидаться пункции, он уйдет отсюда. Но как?
     Во-вторых, нужно составить план. Существовали препятствия.  Гражданин
Бойн был одним из препятствий. Другим препятствием был  Хармейн,  Охранник
Дома Пяти Правил. Где же тот шест, который даст ему возможность преодолеть
эти барьеры? Есть Гала, его жена, подумал он.  Она  принадлежит  ему;  она
сделает то, что он пожелает, если только он заставит ее  захотеть  сделать
это.
     Да, Гала. Он подошел к двери и позвал Гражданина Хармейна:
     - Охранник! Охранник! Я должен повидаться с женой.  Приведите  ее  ко
мне!
     Охранник не мог отказать. Он ответил мягко:
     - Я приглашу Гражданку, - и заковылял прочь.
     В-третьих, время.
     Тропайл повернулся к Гражданину Бойну.
     - Гражданин, - сказал он настойчиво,  -  так  как  твое  предсмертное
стихотворение готово, а мое - нет, не будешь ли  так  добр  пойти  первым,
когда они... когда они придут?
     Гражданин  Бойн  сдержанно  посмотрел  на  сокамерника  и   улыбнулся
Снисходительной Улыбкой.
     - Ну, видишь? - сказал он. - Волк.
     Это было верно. Но верно было и то, что отказать он не мог.





     На полпути к краю света темно-синяя Пирамида восседала на выровненной
вершине пика, точно так же, как она сидела с тех пор, когда  у  Земли  еще
было ее собственное настоящее Солнце.
     Для Пирамиды не имело значения, что  Глену  Тропайлу  вот-вот  вонзят
тонкий катетер в позвоночник,  чтобы  выкачать  из  него  жизненные  силы;
Пирамиду не интересовало то,  что  затем  спинной  мозг  будет  выпит  его
сородичами, или  то,  что  поводом  для  казни  был  поступок,  который  в
человеческой истории не рассматривался обычно как уголовное  преступление.
Пирамиде  безразлично  ритуальное  жертвоприношение  в  любом  его   виде.
Пирамида видела, как они приходят и уходят, если о Пирамиде можно  сказать
"видела". Одним человеком больше, одним меньше, какая разница. Кому придет
на ум проводить перепись клеток в заусенце?
     И все-таки Пирамида испытывала своего рода интерес к Глену Тропайлу и
к человечеству, частью которого он был.
     Никто не знал о Пирамидах много, но все  знали:  они  чего-то  хотят,
иначе зачем им было красть Землю?
     А это сделали определенно они.
     Был 2027 год н.э., год, с которого началась жизнь в бесчестье; были и
другие годы, которые помнили люди, - 1941, 1066, 1492. Но ни один  из  них
не имел таких громадных последствий, как 2027-й, по последствиям его можно
было бы сравнить лишь с теми давними  и  забытыми  датами,  когда  амфибии
вышли из моря или когда первое покрытое  шерстью  двуногое  взяло  в  руки
палку. 2027-й превзошел их все.
     Планета-беглец пробралась в Солнечную систему для грабежа и с тех пор
убегает со своей добычей.
     Отважные люди отправлялись в космос, чтобы изучить эту  планету.  Три
их космических корабля приземлились на Планете Пирамид. Тогда они  еще  не
знали, что это была именно она. Фактически, они даже не послали сообщений.
Первое сообщение, сразу после посадки, было: "Она кажется э... э...  очень
пустынной". Второго сообщения не пришло.
     Возможно, те полеты  были  ошибкой.  Так  думали  некоторые.  Кое-кто
считал, что если бы человечество тихонько притаилось под своей атмосферой,
как под одеялом, Пирамиды, возможно, улетели бы по эклиптике прочь.
     Тем не менее, главная "ошибка" была сделана, и,  может  быть,  именно
тогда человек увидел Пирамиды собственными глазами.
     Вскоре после этого, но после того, как отправили  радиосообщение,  их
глаза навек закрылись. Случилось то, что должно было  случиться.  Внимание
Пирамид было привлечено.  То,  что  произошло  потом,  заставило  работать
радиосвязь между Паломаром и Пернамбуко, Гринвичем и Мысом Доброй Надежды;
радиосвязь ужасную и тревожащую: астрономы всей Земли  сообщили,  а  потом
несколько раз подтвердили потрясающий факт:  наша  планета  отдаляется  от
Солнца. "Возрадуйтесь Мессии" появилась, чтобы увести Землю.
     Земля, населенная десятью миллиардами людей, многие из них гениальны,
многие отважны,  построила  и  атаковала  захватчика  гигантскими  боевыми
ракетами. Безрезультатно.
     Два корабля Межпланетных Экспедиционных войск были посланы в  космос,
и  люди  высадились  на  новой  планете  для  нанесения  ответного  удара.
Безрезультатно.
     Земля по спирали уходила со своей орбиты.
     Если невозможно победить, тогда, может быть, переселение? Срочно были
построены новые корабли. Но они ржавели  без  пользы,  по  мере  того  как
Солнце становилось все меньше, а ледяной покров все толще. Да и куда  было
переселяться? Не на Марс же и не  на  Луну,  которая  уносилась  вместе  с
Землей, не на Венеру, с ее непригодной для дыхания атмосферой, или давящий
своим притяжением Юпитер. Переселение было  так  же  бессмысленно,  как  и
война, поскольку не существовало места, куда можно было бы эмигрировать.
     Одна, только одна Пирамида прибыла на Землю. Она сделала площадку  на
вершине самой высокой горы и самовольно поселилась  на  ней.  Наблюдатель?
Страж? Но не имело значения, кем она была. Она была.
     Солнце стало слишком далеко и не давало тепла и  света,  и  тогда  из
бывшей Луны чужестранцы-Пирамиды создали в небе новое маленькое  Солнце  -
Солнце, которое светило пять лет, которое сгорало и  снова  зажигалось,  и
снова, и снова, и так бесконечно.
     Десять миллиардов вели неистовую  и  неравную  борьбу,  и,  когда  ее
безнадежность стала, наконец, очевидной, многие умерли от холода и голода,
а в оставшихся в живых, почти во всех, что-то внутри вымерзло,  умерло.  И
те, кто существовал на Земле спустя два с небольшим  столетия,  более  или
менее напоминали Гражданина Бойна, и лишь немногие, очень немногие - Глена
Тропайла.
     Гала Тропайл внимательно смотрела на мужа полными муки глазами.
     - Я хочу выбраться отсюда, - говорил он настойчиво. - Они хотят убить
меня. Послушай, позволив им  убить  меня,  ты  сделаешь  себя  несчастной,
будешь страдать, ты не можешь этого допустить, Гала.
     Она рыдала:
     - Я не могу ничего сделать!
     Тропайл взглянул через плечо. Гражданин Бойн водил пальцем  по  узору
на корпусе золотых часов, которые когда-то принадлежали его отцу, а вскоре
перейдут его сыну. Глаза Бойна были закрыты, он не слушал.
     Тропайл немного наклонился, он умышленно положил свою  руку  на  руку
жены. Она вздрогнула и покраснела. Он чувствовал, как она дрожит.
     - Можешь, - ответил он. - И более того - сделаешь. Ты  можешь  помочь
мне выйти отсюда. Я настаиваю на этом, Гала, потому что я  должен  уберечь
тебя от этих страданий. - Он  убрал  руку  и  строго  сказал:  -  Дорогая,
думаешь, я не знаю, как много мы всегда значили друг для друга?
     Гала с отчаянием посмотрела на него. В раздражении она теребила рукав
своей тонкой летней блузки, швы не были ослаблены, на это не было времени.
Она как раз переодевалась в костюм, который подобает носить под  паркой  в
День Возрождения Солнца, когда пришли с новостью о ее муже.
     Она старалась отвести взгляд:
     - Если ты действительно Волк...
     Надпочечники Тропайла заработали и наполнили его уверенностью.
     - Ты лучше знаешь, кто я. Лучше, чем кто-либо.
     Это был тонкий намек  на  их  тайные  отношения  и,  так  же,  как  и
прикосновение его руки, он подействовал.
     - В конце концов, почему мы ссоримся, как прошлой ночью, например?  -
Он поторопился. Нужно не бередить раны,  а  заставить  ее  действовать.  -
Потому что мы нужны друг другу, важно, чтобы мы были вместе. Я  знаю,  что
если бы ты попала в беду, ты бы рассчитывала на меня... И  я  знаю,  Гала,
что ты была бы обижена, очень обижена, если бы я не рассчитывал на тебя.
     Шмыгая  носом,  она  завязала  яркий  шнурок  босоножки.  Потом   она
посмотрела  ему  в   глаза.   Несомненно,   последствия   ссоры   начинали
сказываться. Глен Тропайл знал, что он полностью может рассчитывать на тот
положительный эффект, который приносят размолвки. Она начала сдаваться.
     Украдкой взглянув на Гражданина Бойна, она понизила голос:
     - Что я должна сделать? - спросила она шепотом.
     Через пять минут Гала ушла, оставалось более чем достаточно  времени;
в запасе у Тропайла было по  крайней  мере  тридцать  минут.  Сначала  они
возьмут Бойна, он об этом позаботится. А когда с Бойном покончат...
     Тропайл вырвал одну из трех ножек табурета и сел, с трудом балансируя
на двух оставшихся. Он с грохотом бросил сломанную ножку в угол.
     Шаркая ногами, прибежал  Охранник  Дома  Пяти  Правил  и  заглянул  в
камеру.
     - Волк, что с твоим табуретом?
     Тропайл сделал левой рукой жест, означающий "ничего особенного".
     - Ничего  страшного.  Плохо  только  то,  что  трудно  погружаться  в
размышления, когда пытаешься удержать равновесие и напрягаешь все мускулы.
     Охранник сделал протестующий жест "разреши-помочь-тебе".
     - Идут последние полчаса твоей жизни, Волк, - напомнил он Тропайлу. -
Я починю тебе табурет.
     Он вошел в  камеру,  приколотил  ножку  и  вышел,  сохраняя  на  лице
выражение вежливого участия. Даже Сын Волка имел  право  на  то,  чтобы  в
последние полчаса перед Жертвоприношением насладиться Медитацией.
     Через пять минут он вернулся, лицо было торжественно и в то же  время
радостно, как у того, кто принес серьезное, но долгожданное известие.
     - Пришло время первого Жертвоприношения,  -  объявил  он.  -  Кто  из
вас...
     - Он, - быстро ответил Тропайл, указывая на Бойна.
     Бойн спокойно открыл  глаза  и  наклонил  голову.  Он  встал,  кивнул
Тропайлу на прощанье и пошел за Охранником на Жертвоприношение, на смерть.
Когда они выходили, Тропайл кашлянул, что  означает  просьбу  о  небольшом
одолжении. Охранник остановился.
     - В чем дело, Волк?
     Тропайл показал ему пустой кувшин для воды - абсолютно пустой; он сам
вылил воду из него за окно.
     - Приношу свои извинения, - покраснел Охранник и быстро вывел  Бойна.
Он почти сразу же вернулся и налил воды в кувшин.  Он  даже  не  подождал,
чтобы посмотреть церемонию Жертвоприношения.
     Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в  его  надпочечниках,  как
бурлит Хорошо Вызревшая Вода.
     Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный
стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и
тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и  старается
исправиться.
     Тропайл продолжал закреплять свое превосходство.
     - Подожди, -  любезно  попросил  он  Охранника.  -  Мне  бы  хотелось
поговорить с тобой.
     Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. "Жертвоприношение..."
     - К черту Жертвоприношение, - спокойно промолвил Тропайл. -  В  конце
концов, они просто вонзают трубку в позвоночник человека и  выкачивают  из
него все жизненные соки, не так ли? Это убийство, и все.
     Удар!  Удар!  Еще  удар!  И  Охранник  буквально  побледнел.  Тропайл
богохульствовал и не останавливался.
     -  Я  хочу  рассказать  тебе  о  своей  жене,  -  продолжал   Тропайл
доверительно. - Знаешь, это настоящая женщина.  Не  из  этих  замороженных
Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно... - Он  помедлил.  -
Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я  хочу  сказать,  ты  повидал
жизнь.
     - Я... думаю, да, - с усилием ответил Охранник.
     - Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. -  Тропайл  лгал.  -  Должен
сказать, есть много  женщин,  о  которых  и  не  подозревают  эти  надутые
Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? - Он хихикнул. - Целовался
когда-нибудь при свете? - Он подмигнул Охраннику. - Целовался когда-нибудь
в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая  мягкая,
тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и... - Он остановился и  сглотнул.
От собственных слов  его  тошнило,  трудно  было  говорить  такое.  Но  он
заставил себя продолжать: - Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто.
Все время. Вот что я называю настоящей женщиной.
     Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение  лица
Охранника, его остекленевшие глаза,  тяжелое  дыхание.  Он  зашел  слишком
далеко. Он хотел лишь парализовать старика,  вызвать  у  него  отвращение,
вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил
его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание.
     Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул  и  неуверенно  сел.  Он
остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел.
     - Я хочу выйти на улицу  и  посмотреть  на  Новое  Солнце,  -  сурово
произнес Тропайл.
     Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать
своим подопечным такую свободу, это  противоречило  Долгу,  ведь  Охранник
должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили  Гражданина  Хармейна
из колеи.
     Ему было трудно  двигаться,  он  задыхался  от  тех  непристойностей,
которых  наслушался.  Он  разрывался  между  двумя  возможными  вариантами
развития  событий,  оба  строго  обязательны,  оба  абсолютно  невозможны.
Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом.  И  с  этим
все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как  Тропайл,  нельзя  было
выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал  об  этом;  все
это знали, и Тропайл тоже это знал.
     Тропайл просил о невозможном. Это было большей  непристойностью,  чем
даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил  о  том,  чего
нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог  отказать;
это было абсолютно немыслимо, неприлично.
     Можно было лишь попытаться пойти на  компромисс.  Заикаясь,  Охранник
произнес:
     - Может быть... Может быть, позволить тебе посмотреть  на  Солнце  из
коридора? - Даже это полностью противоречило правилу;  но  он  обязан  был
что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник  никогда
и никому не отвечал резким отказом. Ни один  Гражданин  так  не  поступал.
Резкое "нет" вело к неприятным ощущениям, резким  словам  и,  может  быть,
даже к драке. Единственно мыслимое резкое  "нет"  было  ужасным  последним
"нет" сумасшедшего. А кроме этого...
     Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно
испытывал тихую радость,  когда  его  предложение  неизменно  принималось,
компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены.
     - Для  начала  пойдет,  -  проворчал  Тропайл.  -  Открывай,  старик,
открывай! Не заставляй меня ждать!
     Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор.
     - А теперь на улицу!
     - Я не имею права! Не могу! - вырвался крик боли из груди  Охранника.
Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя.
     - На улицу, -  безжалостно  настаивал  Тропайл.  Он  чувствовал  себя
смертельно больным. Он шел против всего того, что было и  его  жизнью,  не
только жизнью Охранника.
     Но он был Волком.
     - Я буду Волком, - прорычал он и подошел к Охраннику. - Моя  жена,  -
произнес он. - Я ведь еще не закончил рассказывать.  Иногда  она  обнимала
меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала  меня  в
ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать.
     Плача, Охранник бросил  Тропайлу  ключи  и,  раздавленный,  заковылял
прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал
себя почти так же скверно, разница была  лишь  в  том,  что  он  продолжал
действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло.
     - Они называют меня Волком, - вслух произнес он, держась за стену.  -
Я буду им.
     Он открыл дверь на улицу. Жена уже ждала его. С собой у нее было  все
то, что он просил ее принести.
     Тропайл произнес слова, которые показались ей странными.
     - Я - сталь и пламя. Я - Волк!
     Она всхлипывала:
     - Глен, ты уверен, что я поступаю правильно?
     Он неуверенно засмеялся и повел ее за руку по пустынным улицам.





     Гражданин   Джермин   помогал    готовить    Гражданина    Бойна    к
Жертвоприношению, так как не  только  имел  на  это  право  по  статусу  и
положению, но и был знатоком процедуры. Сделать,  фактически,  нужно  было
немного.  Но  приходилось  проводить  сложную   и   долгую   процедуру   в
соответствии с этическими  нормами  Граждан,  ее  приходилось  затягивать,
каждый шаг сопровождался тщательно разработанным ритуалом.
     Жертвоприношение проводилось днем, при свете Нового Солнца. И  те  из
трехсот  Граждан  Вилинга,   которые   смогли   прийти   посмотреть   его,
расположились во дворе старого Федерального Здания.
     Суть церемонии заключалась в следующем: человек, оказавшийся  Волком,
или тот, кто в конце концов не выдерживал тягот жизни и сходил с  ума,  не
имел права жить. Его ставили перед толпой сограждан и  давали  возможность
добровольно  (или  насильно,   если   это   было   необходимо)   совершить
Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости. Казнь была убийством, а убийство
непозволительно, как гласил благородный кодекс Граждан. Поэтому  казни  не
было. Выкачивание спинного мозга не убивало человека. Процедура вела  лишь
к тому, что с течением времени организм сдавался  и  человек  умирал  -  в
мучениях.
     После Жертвоприношения проблема, конечно, коренным образом  менялась.
Страдание само по себе считалось  недопустимым.  Поэтому,  чтобы  избавить
Приносимого в Жертву от предстоящих  мучений,  существовал  обычай,  чтобы
самый старый и добрый Гражданин с  остро  отточенным  ножом  стоял  рядом.
Когда  Жертвоприношение  заканчивалось,  голова   Приносимого   в   Жертву
отрубалась. Делали это только для  того,  чтобы  предотвратить  страдания.
Следовательно, казни как таковой  не  было,  просто  ускорялся  неизбежный
конец. Затем около десяти Граждан, чей ранг  давал  им  право  помогать  в
проведении  церемонии,  торжественно  разбавляли  спинномозговую  жидкость
водой, и каждый выпивал  свою  порцию.  В  этот  момент  подобало  сложить
небольшое стихотворение.  В  общем  для  всех  присутствовавших  это  была
совершенно уникальная возможность для второй самой  чистой  и  возвышенной
Медитации (помимо размышлений о Взаимосвязи).
     Гражданин Джермин - его роль называлась  Носитель  Катетера  -  занял
свое  место  рядом  с  Носителем  Иглы,  Вещателями   и   Спрашивающим   о
Предназначении. Когда он проходил мимо  Гражданина  Бойна,  он  помог  ему
принять традиционную позу; Бойн  взглянул  на  него  с  благодарностью,  и
Джермин  посчитал,  что  в  этот  момент  уместна  Ободряющая  Полуулыбка.
Спрашивающий о Предназначении торжественно обратился к Бойну:
     - Тебе выпала честь принести  здесь  сегодня  Жертву.  Хочешь  ли  ты
этого?
     - Да, -  с  восторгом  ответил  Бойн.  Беспокойство  прошло;  он  был
полностью уверен,  что  принесет  хорошую  Жертву;  Джермин  всем  сердцем
одобрял его.
     Вещатели  строфами,  чередуясь  друг  с  другом,  объявили  толпе   о
традиционной паузе для Медитации, и все погрузились в молчание.  Гражданин
Джермин  начал  процесс  очищения  своего  мозга,   готовясь   к   великой
возможности Принять с благодарностью то, что ждет  его  впереди.  Какой-то
звук отвлек его. В раздражении он поднял глаза. Кажется, звук доносился из
Дома Пяти Правил, и это был мужской голос. Но его, казалось, никто  больше
не слышал. Все, кто пришел посмотреть,  все  те,  кто  сидел  на  каменных
ступенях, были погружены в Мрачную Медитацию.
     Джермин постарался вернуть свои мысли в  нужное  русло...  Но  что-то
тревожило его. Он мельком взглянул на  Приносящего  Жертву  -  там  что-то
было...
     Он еще раз сердито взглянул на Гражданина Бойна,  чтобы  рассмотреть,
что привлекло его внимание.
     Да, там что-то было. За фигурой Гражданина Бойна. Тихое, едва видимое
мерцание жизни и движение. Ничего осязаемого; казалось,  воздух  пришел  в
движение.
     Это было - сердце Джермина разрывалось - это было Око!
     Настоящее чудо Перемещения! Оно вот-вот должно было произойти  здесь,
сейчас! Перемещение Гражданина Бойна! И никто, кроме  него,  Джермина,  не
знал об этом!
     Последнее предположение Гражданина Джермина было ошибочно.
     Действительно, ни один человек не видел того, похожего на  стеклянный
шар предмета, который искривлял пространство над простертым  телом  Бойна.
Но был в некотором смысле другой  свидетель  -  за  несколько  тысяч  миль
отсюда.
     Пирамида на горе Эверест "пошевелилась". Она не двигалась, но  что-то
в ней подвинулось,  изменилось,  появилось  какое-то  излучение.  Пирамида
осматривала свою... капустную грядку?  Часовой  завод?  Точно  столько  же
смысла было бы, вероятно, в словах "часовая грядка" или "капустный завод";
в любом случае, она наблюдала за тем местом, где для нее росли,  созревали
и собирались тогда, когда нужно, сложные механизмы, после чего они  быстро
замораживались и монтировались в цепи.
     При помощи сигналов, которые она принимала, Пирамида поняла, что один
из механизмов готов.
     Кровью  Пирамиды  была  диэлектрическая  жидкость,  ее   органами   -
электростатические заряды. Ее философией - "развинти и толкай". Ее мотив -
выжить.
     Выживание сегодня означало для Пирамиды  нечто  иное,  чем  когда-то.
Когда-то выживание означало лишь  скольжение  на  подушке  отталкивающихся
зарядов, движение создавалось за счет потока электронов; достаточно  часто
она посылала высокочастотные  импульсы,  которые  давали  четкую  картину;
сталкиваясь с препятствием и  отталкиваясь  от  него,  они  несли  в  себе
изображение этого препятствия.
     Если изображение показывало нечто  такое,  что  могло  участвовать  в
обмене  веществ,  Пирамида  усваивала  это.  Она  делила  это  "нечто"  на
молекулы, разбивала его протонами, оставшимися от рассеиваемых электронов,
молекулы она усваивала. Иногда усваиваемый объект был Неподвижным,  иногда
Подвижным; расплывчатая, вольная классификация, основанная  на  философии,
главным  принципом  которой  являлось   то,   что   все   разбирается   на
составляющие.
     Если объект был Подвижным, его иногда приходилось преследовать. Вот и
вся разница.
     Основным было выживание, а не пустые различия.
     Однако довольно давно Пирамида узнала, что делать некоторые  различия
очень полезно. Например, существовало различие между  предметами,  которые
просто участвовали в обмене, и предметами,  которые  легко,  без  проблем,
усваивались. Много усилий можно было бы сэкономить, если бы предметы можно
было просто "вмонтировать" в те участки, где они  необходимы,  не  изменяя
их.
     Или почти не меняя.
     На этой планете было много предметов, которые  легко  усваивать.  Эти
предметы, как оказалось, хорошо подходят для того,  чтобы  непосредственно
использовать их в сложных устройствах Пирамид; причем почти не требовалось
никакой обработки, кроме подавления ненужных "потребностей" и "желаний".
     Именно по этой причине Пирамиды позаботились в первую очередь о  том,
чтобы украсть планету.
     Итак, Пирамида на Эвересте сидела и ждала.
     Ей не было скучно в изоляции. Ни одна из Пирамид не знала, что значит
"скучно". И если на то пошло, она, фактически, не была  одинока,  так  как
указания  ей  шли  с  планеты-двойника,  с  которой  Пирамида  с  Эвереста
находилась в  постоянном  контакте,  так  же,  как  и  другие  Пирамиды  и
Автономные приборы и все прочее. Она посылала высокочастотные отражающиеся
и рассеивающиеся импульсы. Она рассеивала их дополнительно после того, как
они возвращались. Глубоко внутри собиралось крайне искаженное изображение.
Еще глубже оно анализировалось и оценивалось на предмет его значимости для
выживания Пирамиды, в том значении, в котором понимала выживание Пирамида.
Выживание включало потребность в сложных Компонентах - человек,  вероятно,
мог бы назвать их "сервомеханизмами", - которые можно было  ассимилировать
и которые в диком виде росли здесь.
     Планета действительно была очень богата этими  Компонентами,  которые
имели чрезвычайно  полезную  привычку  "созревать",  то  есть  становиться
идеальными для  использования  Пирамидой.  Однако  созревание  происходило
нерегулярно. Поэтому Пирамиде на Эвересте приходилось вести наблюдение  за
всей планетой, ожидая идеального момента для сбора.
     (Разумеется, Компоненты, предназначенные для сбора, не знали  о  том,
что они зреют для кого-то. Часы на полке ювелирного магазина тоже не знают
о том, что придет покупатель и унесет их. Покупателя также не  интересует,
чем были часы, до того  как  их  собрали.  Так  же  было  с  Пирамидами  и
полезными устройствами, которые они собирали на Земле.)
     Итак, когда наблюдение показывало,  что  Компонент  созрел,  Пирамида
забирала его. Она использовала  электростатические  заряды.  Когда  вокруг
Компонента, готового для сбора, собирались заряды, они искажали показатель
преломления воздуха. Люди называли это "Оком".
     Итак, Пирамида решила, что Компонент готов и его можно забирать.
     За много-много  миль  от  Эвереста,  в  Вилинге,  Западная  Виргиния,
Гражданин Бойн достиг состояния экстаза,  его  мозг  был  абсолютно  пуст.
Электростатические заряды над его головой образовали Око.
     Раздался звук, напоминающий хлопок или тихий удар грома.
     Гражданам Вилинга был хорошо знаком этот звук.  Это  был  миниатюрный
грозовой разряд, который раздался, когда воздух заполнил то  пространство,
которое  было   занято   коленопреклоненным,   погруженным   в   Медитацию
Гражданином Бойном, поглощенным ожиданием Жертвоприношения.
     Звук  вывел  из  состояния  Медитации  триста  жителей  Вилинга.  Они
задохнулись от зависти и восторга (и вероятно, немножко от страха),  когда
увидели, что Гражданин Бойн Переместился.
     Или, говоря иначе, Гражданин Бойн созрел, и его сорвали.




     Глен Тропайл и его жена устроились на ночь в жнивье на хлебном  поле.
Гала Тропайл в конце концов уснула, продолжая тихо всхлипывать во сне.  Ее
муж засыпал с трудом.
     Коченея от ледяного холода, который шел от земли  -  пройдут  недели,
прежде чем новое Солнце достаточно нагреет землю  и  она  начнет  отдавать
тепло,  -  Тропайл  беспокойно  метался.  Он  закрыл  глаза  и  попробовал
погрузиться  в  Медитацию;  это  ему  не  удалось...  непрошенные   образы
проплывали в мозгу. Он  попытался  погрузиться  в  Медитацию  с  открытыми
глазами. Иногда благословенная пустота наступает быстрее, когда вы  просто
не обращаете внимания на окружающий мир.
     Но и это не получилось; когда Тропайл открыл глаза, он  увидел  прямо
над горизонтом яркую звезду. В последнее время ее  не  было  на  небе,  но
Тропайл сразу узнал ее.
     Это была планета-двойник. Обиталище Пирамид.
     Тропайл поежился, но  не  только  от  холода.  Никому  не  доставляло
удовольствия  видеть  эту  планету  на  небе.  Смотреть  на  нее   значило
вспоминать обо всем том зле, которое она породила.  Говорить  о  ней  было
непростительно. До того, как самые маленькие  дети  узнавали,  что  нельзя
просить добавки или показывать на  половые  органы  другого  ребенка,  они
узнавали, что никогда нельзя упоминать планету-близнеца,  какой  бы  яркой
она ни казалась в небе.
     Она  не  светилась  своим  собственным  светом,  и   этот   факт   на
микроскопическую долю уменьшал то зло,  которое  шло  от  нее.  Как  любая
другая планета, как Марс или  Юпитер,  как  все  планеты,  потерянные  для
Земли, она сияла отраженным светом ближайшего светящегося тела, маленького
Земного Солнца. И когда старое и умирающее  Солнце  было  слабым,  а  люди
пребывали в страхе и напряжении, ее с трудом можно было заметить.
     Это, конечно, было очень маленькое утешение, но жизнь  человека  была
такова, что больше утешиться ему было нечем.
     Тропайл закрыл глаза, чтобы избавиться от неприятного зрелища и вновь
попытался уснуть. Даже когда сон пришел, он был беспокойным. Он видел сны,
но они не принесли ему радость, потому что в них он был Волком.
     Едва проснувшись, он осознал, что  ЭТО  правда.  Хорошо,  пусть  так,
повторял он снова и снова. Я буду Волком. Я отомщу Гражданам. Я сделаю...
     Мысль все время уходила в сторону. Что он мог сделать?
     Переселиться, был ответ, уехать в другой город. С Галой, полагал  он.
Начать новую жизнь там, где не знают, что он Волк.
     А что потом? Попытаться вести жизнь овцы, как он уже пытался все  эти
годы? И кроме того, вставал вопрос, удастся ли ему найти город, где его не
знают. Человечество постоянно  мигрировало,  так  как  все  эти  годы  ему
приходилось подчиняться абсолютно непонятному  правилу  Пирамид.  Это  был
вопрос инсоляции - зависимости от Солнца. Когда новое Солнце было молодым,
было жарко, было много тепла, можно было продвигаться на север  и  на  юг,
прочь от линии вечной мерзлоты, которая в Северной Америке проходила  чуть
выше прежней линии Мэйсон - Диксон. А когда Солнце затухало,  холод  вновь
распространялся. И род человеческий подчинялся сменам времен года.  Вскоре
весь Вилинг вновь двинется на север, и можно ли быть уверенным, что  никто
из Граждан Вилинга не окажется там, куда он может приехать?
     В этом нельзя быть уверенным. Таков ответ.
     Хорошо, откажемся от переселения. Что оставалось?
     Он мог с Галой, как он полагал, жить уединенно, где-нибудь на границе
обрабатываемой земли. У них обоих есть некоторый навык  обыскивать  старые
склады древних людей.
     А это требовало навыка.  Грабеж  в  старых  супермаркетах  не  только
говорил о плохом воспитании, крайне плохом - он был также и опасен.  Можно
было умереть от отравления, если вы не знали, что вы  делаете.  В  течение
столетий  почти  все  самые  привлекательные   консервы   превратились   в
смертельную и отвратительную мешанину. Однако это не значило, что там  уже
ничего не было. По причинам, известным только им  самим,  древние  считали
удобным  брать  некоторые  виды   продуктов,   которые   довольно   хорошо
сохранялись и сами  по  себе,  и  запечатывать  их  в  вакуумные  коробки.
Крекеры. Макароны. Пресный хлеб, да там все еще было много всего.
     Итак, это было возможно.
     Но даже Волк по природе своей существо стадное.  И  были  этой  ночью
унылые часы, когда Тропайл чувствовал, что он почти рыдает вместе со своей
женой.
     Как  только  забрезжил  рассвет,  он  встал.  Гала  спала  неглубоким
беспокойным сном. Он разбудил ее:
     - Мы должны идти, - сурово сказал он. -  Может  быть,  у  них  хватит
смелости преследовать нас. Я не хочу, чтобы они нас нашли.
     Не говоря ни слова,  она  встала.  Они  свернули  и  связали  одеяла,
которые принесла Гала; быстро съели пищу, которую  она  принесла;  сделали
узлы и, взвалив их на плечи, двинулись в путь. Одно было в их пользу:  они
шли быстро, быстрее, чем, вероятно,  любой  Гражданин,  который  будет  их
преследовать. И тем не менее, Тропайл постоянно нервно оглядывался.
     Они торопились на  северо-восток  и  сделали  ошибку,  потому  что  к
полудню оказалось, что они со всех сторон окружены  водой.  Ее  невозможно
было перейти вброд. Им придется идти по краю воды на запад,  пока  они  не
найдут мост или лодку.
     - Мы можем остановиться и поесть, - сказал Тропайл  нехотя,  стараясь
не поддаваться отчаянию.
     Они тяжело опустились на  землю.  Сейчас  она  была  теплее.  Тропайл
почувствовал, что его  клонит  ко  сну  все  больше  и  больше.  Он  резко
выпрямился и воинственно огляделся вокруг. Рядом с ним  неподвижно  лежала
его жена, ее глаза были открыты, она смотрела в небо. Тропайл  вздохнул  и
потянулся. Минута отдыха, пообещал он себе. А потом  быстро  перекусить  и
вперед. Он крепко спал, когда они пришли за ним.
     Сверху раздался шум крыльев железной птицы.
     Тропайл мгновенно проснулся и вскочил на ноги, почти в панике. В  это
невозможно было поверить, но это было так. В небе над ним, выгравированный
на фоне облака, вертолет. И люди, выглядывающие из него, смотрящие вниз на
него, Тропайла.
     Вертолет!
     Но вертолетов не существовало, таких, которые бы летали,  -  если  бы
было горючее для них - если бы был кто-нибудь, кто бы умел управлять  ими.
Это невозможно! И тем не менее он был здесь, и люди смотрели на  Тропайла.
И невозможная огромная кружащаяся штуковина подлетала все ниже, все ближе.
     Он принялся бежать в водовороте воздуха, идущего от лопастей. Но  это
было бесполезно. Людей было трое, они были отдохнувшими, а он  -  нет.  Он
остановился, принял бойцовскую стойку, которая заложена  в  человеке,  как
инстинкт; он был готов сражаться. Они не  хотели  драться.  Они  смеялись,
один из них сказал дружелюбно:
     - Все плохое позади, малыш. Залезай. Мы отвезем тебя домой.
     Тропайл стоял, озадаченный, кулаки все еще сжаты.
     - Отвезете...
     - Отвезем домой. Да. - Человек кивнул. - Туда, где  ты  должен  быть,
Тропайл, понимаешь? Не в Вилинг, если тебя это беспокоит.
     - Где я должен...
     - Где твое место.
     Тогда он понял.
     Изумленный, он влез в вертолет. Домой. Стало быть, был дом  у  таких,
как он. Он не был одинок, ему не нужно жить отшельником вдали от всех,  он
мог быть вместе с такими, как он сам.
     - Как... - начал он, в голове его роились  тысячи  вопросов,  которые
ему необходимо было задать, и он спросил: - Откуда вам известно мое имя?
     Человек засмеялся.
     - Неужели ты считал, что ты единственный Волк в  Вилинге?  Мы  всегда
начеку. Мы должны быть начеку, ведь мы Волки. - И продолжал, не дожидаясь,
пока Тропайл задаст следующий вопрос: - Если ты хочешь  спросить  о  жене,
она, должно быть, услышала, как мы подлетаем,  раньше  тебя.  Кажется,  мы
видели ее за полмили отсюда, на той тропе, по которой вы пришли.  Со  всех
ног мчалась в Вилинг.
     Тропайл кивнул. В конце концов, так было лучше. Гала не стала Волком,
хотя он и приложил все силы к этому.
     Один из  людей  закрыл  дверь,  другой  делал  что-то  с  рычагами  и
колесами,  лопасти  вертолета  закружились,  он   подпрыгнул   на   шасси,
покачнулся и взлетел. Впервые в жизни Тропайл взглянул на землю сверху.
     Они летели невысоко, но Глен Тропайл вообще никогда не летал  и  даже
двести или триста футов высоты вызвали у  него  слабость  и  тошноту.  Они
маневрировали между холмами  Западной  Виргинии,  пролетали  над  ледяными
реками и ручьями, проплывали над старыми опустевшими  городками,  названия
которых уже стерлись из памяти. Людей не было видно.
     До того места, куда они летели, как ему сказали, было немногим  более
четырехсот миль.  Они  легко  преодолели  это  расстояние  до  наступления
темноты.
     Тропайл шел по городу вечером. Электричество в домах, мимо которых он
шел, слепило белыми и фиолетовыми огнями. Уму непостижимо! Электричество -
это калории, а калории нужно было экономить.
     На улице были другие прохожие. Эти люди не шаркали ногами, руки их не
были безвольно опущены, они не экономили калории.  Они  буквально  сжигали
энергию. Они шагали широко, размахивая  руками.  В  его  мозгу  с  детства
отпечаталось, что так ходить неправильно,  предосудительно,  глупо.  Такая
походка ослабляет, на  нее  уходит  много  калорий.  Однако  эти  люди  не
выглядели ослабленными. Казалось, они не задумываясь тратили калории.
     Городок был самым типичным, очевидно, назывался Принстон.  Но  он  не
выглядел временным пристанищем - таким, как Вилинг, или Алтуна, или  Гэри;
он выглядел, как... в общем, он выглядел так, как будто люди поселились  в
нем навсегда. Тропайл слышал  о  Принстоне,  но  так  получалось,  что  он
никогда не проходил его, направляясь на север или на юг. Не было  причины,
по которой он или еще кто-либо заглянули бы сюда. И  однако  все,  видимо,
было  подстроено  так,  чтобы  сюда  не  попали  посторонние.   Специально
подстроено.
     Как любой другой город, он не был полностью заселен, но  все  же  его
население было большим, чем в других городах.  Занято  было  каждое  пятое
жилье. Высокий процент.
     Человека, который шел рядом, звали Хендл, - один из тех,  кто  был  в
вертолете.  Они  немного  говорили  во  время   полета   и   сейчас   тоже
разговаривали мало.
     - Поешь сначала, - сказал Хендл и привел Тропайла к ярко освещенному,
заполненному народом продуктовому киоску. Только это был не киоск. Это был
ресторан.
     Этот  Хендл.  Что  с  него   взять?   Он,   должно   быть,   выглядел
отвратительно, непристойно, мерзко. Никакого понятия о воспитании.  Он  не
знал Семнадцати Условных Жестов или, по крайней мере, не пользовался  ими.
Он не позволил Тропайлу идти позади него слева, хотя и был по меньшей мере
на пять лет старше Тропайла. Когда он  ел,  он  просто  ел.  Для  него  не
существовало правил Наслаждения Первым Глотком, Паузы  Первого  Насыщения,
Троекратного Предложения Пищи. Он засмеялся, когда Тропайл хотел дать  ему
Порцию Старшего.
     Весело, покровительственно этот человек сказал:
     - Если  тебе  нечем  занять  время,  занимайся  этой  ерундой.  Твоим
дуракам-согражданам делать было нечего. Вы бы умерли  от  скуки  без  этих
идиотских штучек, да у вас и нет возможностей заниматься чем-нибудь  более
важным.  Мне  известны  Жесты.  Семнадцать  деликатных  способов  передачи
чувств, которые невозможно выразить словами или слишком опасно. Пусть  вся
эта  ерунда  катится  к  черту.  У  меня  есть  язык,  и  я  не  боюсь  им
пользоваться. Экономит время. Ты научишься, мы все научились.
     - Но, - сказал Тропайл, изо всех сил стараясь привести в соответствие
свои представления о  поведении.  -  Как  же  затраты  энергии?  А  что  с
необходимостью экономить еду? Где вы ее берете?
     - Мы воруем  у  Овец,  -  жестко  ответил  Хендл.  -  Тебе  тоже  это
предстоит. А сейчас замолчи и ешь.
     Тропайл ел молча и думал.
     Подошел  какой-то  человек,  уселся,  с  любопытством  посмотрел   на
Тропайла и сказал:
     - Хендл, Соммервильская Дорога. Ручей  поддерживал,  когда  замерзал.
Все затопило; плохо, все разрушено.
     Тропайл рискнул:
     - Паводок разрушил дорогу?
     - Дорогу? Нет. А ты, должно быть, тот парень, за которым летал Хендл?
Тропайл, так кажется? - Он перегнулся через столик и пожал Тропайлу  руку.
- Мы отлично перегородили дорогу, - объяснил он, - но  паводок  все  смыл.
Сейчас нужно снова перегораживать.
     Хендл ответил:
     - Если нужно, возьми трактор.
     Человек кивнул и ушел.
     - Доедай, - сказал Хендл. - Мы  тратим  время.  Насчет  этой  дороги.
Видишь ли, мы отгородились от них. Зачем впускать и выпускать Овец?
     - Овец?
     - Антиподы Волков, - сказал Хендл.
     Он объяснил:
     - Возьмем десять миллиардов людей. Предположим, что на миллион  один,
только один, не похож на остальных. Он наделен талантом выживания; назовем
его Волком. На десять  миллиардов  их  десять  тысяч.  Выжимай  их,  дави,
морозь, уменьшай их число. Пусть "Возрадуйтесь  Мессии"  маячит  в  жутком
небе, пусть она похитила Землю вместе с людьми, пусть они вымирают,  пусть
их  становится  меньше,  пока  не  останется   лишь   горстка   замерзших,
ошеломленных, но выживших. В мире нет десяти миллиардов людей. Их даже  не
в тысячу раз меньше. Их, может быть, лишь десять миллионов или около того,
перемещающихся в огромном пространстве, созданном предыдущими поколениями.
И сколько же среди этих десяти миллионов Волков?
     - Десять тысяч.
     - Ты  понял,  Тропайл.  Мы  выживаем.  Мне  все  равно,  как  ты  нас
называешь. Овцы называют нас Волками. Мне  больше  нравится  называть  нас
супермены. Но мы выживаем.
     Тропайл кивнул, начиная понимать.
     - Так, как выжил я в Доме Пяти Правил.
     Хендл с жалостью посмотрел на него.
     - Так, как ты выжил, проведя тридцать лет среди Овец до этого. Пошли.
     Это была своего рода ознакомительная  экскурсия.  Они  вошли  в  дом,
большой, похожий на любой другой большой и заброшенный дом древних;  серые
каменные стены; окна с осколками стекла. Но внутри он совсем не был  похож
на другие дома.  Спустившись  на  два  этажа  вниз,  Тропайл  вздрогнул  и
отвернулся от потока фиолетового света,  идущего  от  кварцевой  лампы  на
вершине короткого стального конуса.
     - Не беспокойся, Тропайл, это абсолютно неопасно, - прокричал  Хендл.
- Знаешь, что это? Атомный реактор. Тепло. Энергия. Энергия,  которая  нам
необходима. Понимаешь,  что  это  значит?  -  Он  внимательно  смотрел  на
сверкающий фиолетовый свет через смотровое отверстие.  -  Пошли,  -  резко
бросил он.
     Еще  одно  здание,  тоже  большое,   тоже   из   серого   камня.   На
потрескавшейся  табличке  над  входом  было  написано:  "...ционный   зал.
Гуманитарные науки". На сей  раз  его  поразил  не  свет,  а  звуки.  Стук
молотков, скрип, грохот. Люди что-то делали при помощи машин  из  металла,
производя сильный шум.
     - Ремонтная мастерская, - крикнул Хендл. - Видишь машины? Это  машины
одного из нас, Иннисона. Мы приносили  их  с  разрушившихся  заводов,  где
только находили. Дай Иннисону железку - любой формы, из любого сплава -  и
одна из этих машин придаст ей какую хочешь форму и превратит практически в
любой другой сплав. Просверли, разрежь, выпрями, расплавь, скрепи -  скажи
ему, что нужно сделать, и он сделает.  У  нас  сделаны  детали  для  шести
тракторов и сорока одной машины в этой мастерской.  У  нас  также  есть  и
другие мастерские: авиационные в Фармингдейле  и  Ваките,  оружейные  -  в
Виллингтоне. Не то чтобы нам было не  под  силу  делать  кое-какое  оружие
здесь. Иннисон мог бы сделать и танк с полуторамиллиметровой пушкой,  если
бы потребовалось.
     - Что такое танк? - спросил Тропайл.
     Хендл лишь посмотрел на него и сказал:
     - Пошли.
     У Тропайла кружилась голова. Все, что он увидел, перемешалось, в  это
невозможно было поверить.
     Атомный реактор, мастерская, гараж, авиационный ангар. Под  трибунами
стадиона был склад. И  у  Тропайла  снова  закружилась  голова,  когда  он
попытался пересчитать ящики с кофе и  консервированными  супами,  виски  и
бобами. Был еще один склад, который назывался Арсенал. Он был  наполнен...
огнестрельным оружием. Оружием, которое  можно  было  заряжать  патронами,
которых тоже было много; оружием, которое, если его  зарядить  и  спустить
курок, выстрелит.
     Тропайл сказал, припоминая:
     - Я видел ружье однажды. Но оно было совершенно ржавое.
     - Эти стреляют, Тропайл. Из них можно убить  человека.  Некоторые  из
нас убивали.
     - Убить...
     - Не смотри на меня как Овца, Тропайл!  Какая  разница,  как  казнить
преступника? И потом, преступник - это тот, кто представляет опасность для
мира, в котором ты живешь. Мы предпочитаем ружье, а  не  Жертвоприношение,
потому что так быстрее, проще; и потому, что  мы  не  любим  пить  спинной
мозг,  не  важно,  лечебное  или  символическое  значение  он  имеет.   Ты
научишься. - Он не добавил "пошли", потому что они уже пришли  туда,  куда
нужно.
     Это была небольшая  комнатка  в  здании  арсенала,  и  в  ней,  среди
прочего, была ружейная стойка.
     - Садись, - сказал  Хендл  и  взял  из  стойки  ружье.  Он  задумчиво
поглаживал его, точно так же, как обреченный Бойн поглаживал корпус часов.
Это была одна из последних моделей, выпущенных  до  нашествия  Пирамид,  с
коротким радиусом действия.
     - Итак, - сказал Хендл,  поглаживая  ложе  ружья,  -  ты  все  видел,
Тропайл. Ты прожил тридцать лет среди Овец, ты видел, что есть у них и что
есть у нас. Мне не нужно просить  тебя  сделать  выбор.  Я  знаю,  что  ты
выбираешь. Осталось лишь сказать, что мы хотим от тебя.
     У Глена Тропайла что-то едва заметно задрожало внутри.
     - Я знал, что вы к этому подведете.
     - А почему нет? Мы не Овцы. Мы не поступаем так, как они. Помни  это,
экономь время. Ты увидел quid, теперь перейдем к quo. - Он  наклонился.  -
Тропайл, что ты знаешь о Пирамидах?
     - Ничего, - ответил Тропайл сразу же.
     Хендл кивнул.
     - Верно. Они окружают нас повсюду, они довели нас  до  нищеты.  А  мы
даже не знаем причины. Мы не знаем, что они такое. Ты знаешь, что один  из
Овец был Перемещен в Вилинге, когда ты бежал?
     -  Переместился?  -  Тропайл  слушал  с  открытым  ртом,  пока  Хендл
рассказывал ему о том, что произошло с Гражданином Бойном.  -  Значит,  он
все-таки не совершил Жертвоприношения, - сказал он.
     - Может быть, было бы лучше, если  бы  он  его  совершил,  -  ответил
Хендл. - Мы не знаем. Однако это дало тебе возможность убежать. Мы  узнали
- не важно как, главное, узнали, что в Вилинге поймали Волка. Мы  полетели
за тобой. Но ты уже убежал.
     - Вы, черт возьми, чуть не опоздали, - несколько раздраженно  заметил
Тропайл.
     - О, нет, Тропайл. Мы никогда не опаздываем. Если бы тебе не  хватило
сметки  убежать,  ты  бы  не  был  Волком,  вот  так-то.  Ну  так  вот,  о
Перемещении. Мы знаем, что оно иногда случается, но мы даже не знаем,  что
это такое. Мы знаем лишь то, что люди исчезают. В  небе  каждые  пять  лет
появляется новое Солнце. Кто его  создает?  Пирамиды.  Как?  Этого  мы  не
знаем. Иногда что-то плавает в воздухе,  и  мы  называем  это  "Око".  Оно
как-то связано с Перемещением, с Пирамидами. Как? Мы не знаем.
     - Мы не знаем многого,  -  прервал  его  Тропайл,  стараясь  ускорить
рассказ.
     - Да, многого. - Хендл мотнул  головой.  -  Едва  ли  кто-либо  видел
Пирамиду, если уж на то пошло.
     - Едва ли... Вы хотите сказать, что вы видели?
     - О, да. Ты ведь знаешь, на Эвересте есть Пирамида.  Это  не  сказки,
это правда. Она находится там, по крайней мере, была там пять  лет  назад,
сразу после последнего Зажжения Солнца.  Я  думаю,  она  не  сдвинулась  с
места. Она так и сидит там.
     Тропайл восхищенно слушал. Увидеть настоящую Пирамиду! Он  считал  их
легендой, придуманной для того, чтобы объяснить такие известные физические
явления, как Око и Перемещения, как дети  объясняют  то,  что  подарки  на
Эксцесс приносит Крингл-Сэн. Но этот удивительный человек видел ее!
     - Кто-то сбросил водородную бомбу на  Пирамиду.  Давно,  -  продолжал
Хендл, - и единственный результат - это то, что там, на  Норд-Кол,  сейчас
кратер. Ее нельзя сдвинуть. Ей невозможно нанести вред. Но она живая.  Она
находится там, живая, в течение двухсот лет; и это все, что нам известно о
Пирамидах. Так?
     - Так.
     Хендл встал.
     - Тропайл, вот для чего все это. - Он рукой обвел  вокруг.  -  Ружья,
танки, самолеты. Мы хотим знать больше. Мы узнаем больше, а тогда уж будем
бороться.
     Прозвучала какая-то фальшивая нота, и Тропайл шестым чувством  уловил
ее.  В  чем-то,  подсказывали  Тропайлу  его  надпочечники,   этот   очень
уверенный, волевой человек был чуть-чуть не уверен в себе. Но Хендл бешено
развивал свою мысль, и Тропайл на минуту утратил бдительность.
     - Пять лет назад мы послали отряд  на  вершину  Эвереста,  -  говорил
Хендл. - Мы ничего не узнали. И за пять лет до этого, и еще за пять лет...
всякий раз, когда появляется новое  Солнце,  когда  достаточно  тепло  для
того, чтобы отряд имел возможность подняться по склону. Мы посылаем  отряд
наверх. Это - трудная и  рискованная  работа.  Мы  поручаем  ее  новичкам,
Тропайл. Таким, как ты.
     Вот оно. Ему предлагали атаковать Пирамиду.
     Тропайл колебался, осторожно взвешивая, стараясь уловить скрытую суть
этих переговоров. Волк против  Волка.  Было  трудно.  Где-то  должна  быть
выгода.
     - Выгода есть, - громко произнес Хендл.
     Тропайл подскочил,  но  потом  вспомнил:  Волк  против  Волка.  Хендл
продолжал:
     - То, чего мы добиваемся в первую очередь, - это жизнь. Ты понимаешь,
что добиться этого сейчас невозможно. Мы не хотим, чтобы Овцы  совались  в
наши дела. И во-вторых, есть большая надежда поживиться. - Он  смотрел  на
Тропайла глазами мечтателя. - Знаешь, мы ведь не  посылаем  отряды  просто
так. Мы хотим кое-что получить взамен. Это кое-что - Земля.
     - Земля? - Это попахивало безумием, но Хендл не был безумцем.
     - Настанет день, Тропайл, когда мы поднимемся против них; Овцы  не  в
счет. Волки против Пирамид, и Пирамиды потерпят поражение. И тогда...
     От этого стыла кровь. Этот человек предлагал бороться, и  с  кем?!  С
неуязвимыми, подобными богам Пирамидами!
     Он горел, и этот жар был заразителен. Тропайл почувствовал,  как  его
кровь начинает пульсировать. Хендл  не  закончил  фразы,  но  этого  и  не
требовалось. Было ясно, что... "и тогда мир вернется к тому  состоянию,  в
котором он был, когда впервые появилась блуждающая  планета.  А  потом  мы
узнаем, как доставить эту старую планету назад, в ее Солнечную систему.  И
будет покончено с пятилетними периодами холода и голода. А потом...  потом
мир будет стоить того, чтобы жить в нем. И Волки будут им управлять".
     - О, Боже, Хендл! - закричал Глен Тропайл. - Я верю, что так будет!
     Хендл просто улыбнулся и кивнул.
     - Я пойду на это! - торопливо продолжал Тропайл. -  Давай  посмотрим.
Каждая новая экспедиция на Эверест пробует  против  Пирамиды  какое-нибудь
новое оружие, так?  О'кей.  Мы  знаем,  что  водородная  бомба  не  окажет
действия. Думаю, что, если это верно, тогда и никакой химический взрыв  не
повредит ей. А как кислоты? Сверхнизкие звуковые колебания?  А,  ну  я  не
знаю, какое-нибудь бактериологическое  оружие?  Мне,  я  думаю,  захочется
поговорить с теми, кто был в предыдущей экспедиции, прямо сейчас...
     Он остановился на полуслове. Улыбка, застывшая  на  лице  Хендла,  не
нравилась Тропайлу, да и голос звучал уж слишком тепло.
     - Я достану тебе все копии их радиодонесений, Тропайл.
     Тропайл изучающе рассматривал его минуту.  Когда  он  заговорил,  его
голос был вполне спокоен.
     - Что означает, как я понимаю, - сказал он, - что никто из этих людей
не вернулся живым, так? Но вы сказали, что сами видели Пирамиду.
     - Да, видел! - ответил Хендл и добавил, запинаясь: -  Через  телескоп
из лагеря, разбитого в пяти тысячах футов.
     - Понятно, - мягко промолвил Тропайл. Затем он засмеялся.
     Какая, в самом деле, разница? Если вся эта затея  была  действительно
глупостью, она, по крайней мере, что-то новое,  над  чем  стоит  подумать.
Вполне возможно, ее перспективы  несбыточны.  Но  они  могут  оказаться  и
реальными. Или, может быть,  можно  отыскать  нечто  реальное  среди  всех
призрачных надежд и самообманов. Глен Тропайл был Волком. Он  сделает  все
возможное и найдет способ получить выгоду в любых обстоятельствах. Если не
удастся одно, он попробует другое. Это новое стоило испытать.
     Кроме того, это было единственное дело в городе.
     Тропайл улыбнулся Хендлу.
     - Можешь убрать ружье, дружище. Ты уговорил меня.





     Вновь начался год, год, который по календарю длится тысячу  восемьсот
двадцать пять дней, сорок три тысячи восемьсот  часов.  Сначала  наступили
примерно семьдесят  дней  весны,  в  течение  которых  обновленное  Солнце
заливало теплом льды, и океаны, и камни, а они с жадностью поглощали  его.
Льды плавились, океаны нагревались, а камни, наконец, становились  приятно
теплыми на ощупь, а не ледяными.
     Весна привела в волнение десять миллионов граждан - они снова выжили.
- Фермеры снова копались в земле, угольщики торжественно  запечатали  свои
печи и временно занялись плотничным делом или ремонтом  дорог,  а  полторы
тысячи  приверженцев  Культа  Льда  из  всей   Северной   Америки   начали
паломничество на Ниагару, посмотреть, как вскрывается река.
     Затем наступало лето, долгое и знойное. Растения быстро созревали,  и
фермеры быстро готовили землю для новых посадок и вновь собирали урожай, а
потом, уже в последний раз, сажали снова. Прибрежные города,  как  обычно,
затоплялись разливающимися  потоками  воды  с  полярных  шапок,  доставляя
утонченное удовольствие тем, кто любил Погружения в  Воду.  Отличный  год,
говорили они друг другу, виноградный год - плоская  вершина  Здания-Стрелы
исчезла в пламени заката.
     И всю весну и лето Глен Тропайл учился быть Волком.
     Путь лежал, как он, к своему неудовольствию, обнаружил, через детский
сад городка-колонии.  Это  было  не  то,  чего  он  ожидал,  но  имело  то
преимущество, что пока его подопечные учились, он учился тоже.
     Идя на шаг  впереди  трехлеток,  он  узнал,  что  "волки"  отнюдь  не
грабители  "овец",  между  ними   существовали   гораздо   более   сложные
экологические  отношения.  Повсюду  среди  Овец  жили  Волки,   они   были
закваской, ферментом этого общества.
     Примитивно просто воспитатель объяснял:
     - Сыновья Волка хорошо соображают, когда дело касается чисел и денег.
Как и вы, ваши друзья играют на деньги, как только начинают говорить, и вы
умеете подсчитать проценты и  сложные  проценты,  когда  захотите.  Многие
этого не могут.
     Верно, подумал про себя Тропайл, читая вслух малышам.  Именно  так  с
ним и было.
     - Овцы боятся  Сыновей  Волка.  Те  из  нас,  кто  живет  среди  них,
подвергаются постоянной опасности; его  могут  обнаружить  и  убить.  Хотя
обычно Волк может защититься от любого количества Овец.
     Снова верно.
     - Одно из самых опасных поручений, которое может получить Волк, - это
жить среди Овец. Но это очень важно. Без нас они бы погибли -  от  застоя,
разложения, в конце концов от голода.
     Дальнейших разъяснений не требовалось. Овцы не  могли  починить  даже
свои заборы.
     Проза была до жути проста. А дети  были  до  жути  -  он  споткнулся,
подыскивая   слово,   но   ему   все-таки   удалось   придумать   его    -
конкурентоспособны. Он обнаружил, что словесные  табу  продолжали  довлеть
даже после того, как он преодолел табу в поведении.
     Это несколько угнетало: в том возрасте, когда будущие Граждане  учили
бы Правила Поведения для Малышей, эти дети учились драться. Вечный спор  о
том, кто будет Биг Билл Зекендорф  в  странной  игре,  которая  называлась
"Зекендорф и Хилтон", иногда заканчивался разбитыми носами.
     И никто - совсем никто - не размышлял о Взаимосвязи.
     Тропайла предупредили, чтобы  и  он  этого  не  делал.  Хендл  мрачно
сказал:
     - Мы не понимаем этого. А то, чего мы не понимаем, нам  не  нравится.
Мы подозрительные животные, Тропайл. Когда  дети  немного  подрастают,  мы
достаточно тренируем их для того, чтобы они могли один раз  погрузиться  в
Медитацию и прочувствовать,  что  это  такое,  -  или,  по  меньшей  мере,
притвориться. Если им придется жить среди Граждан,  этого  им  хватит.  Но
большего мы не разрешаем.
     "Не  разрешаем?"  Почему-то  это  слово  раздражало;  почему-то   его
надпочечники начали сокращаться.
     - Не разрешаем! У нас  есть  некоторые  подозрения,  а  наверняка  мы
знаем, что иногда во время Медитации люди исчезают. В  разговорах  Овец  о
Перемещении достаточно правды. Мы  не  хотим  исчезать.  Не  погружайся  в
Медитацию, Тропайл. Слышишь?
     Но позднее он вынужден был поспорить  по  этому  вопросу.  Он  выбрал
минуту, когда Хендл был не занят, вернее, не  занят  настолько,  насколько
было возможно для этого человека. Все взрослое население колонии  было  на
площадке, которую они использовали как учебный  плац;  когда-то  это  было
"футбольное поле", как сказал Хендл. Они занимались строевой  подготовкой,
которая проводилась регулярно два раза в неделю; лишь небольшая  плата  за
то, что живешь среди свободных  и  прогрессивных  Волков,  а  не  скучных,
теплокровных Овец. Тропайл очень запыхался, но бросился на землю  рядом  с
Хендлом, затаил дыхание и проговорил:
     - Хендл, насчет Медитации.
     - Что такое?
     - Ну, может быть, ты не совсем понимаешь. - Он подыскивал  слова.  Он
знал, о чем  он  хочет  сказать.  Как  может  быть  плохо  то  потрясающее
ощущение, которое возникает, когда чувствуешь Единство? И в конце  концов,
Перемещения настолько редки, что вряд ли стоит принимать их  во  внимание.
Но он не был уверен, что сможет разъяснить это Хендлу  таким  образом.  Но
попытался:
     - Хендл, когда Медитация  удачна,  ты  -  одно  целое  со  Вселенной.
Понимаешь, что я хочу сказать? Это чувство ни  с  чем  не  сравнимо.  Этот
покой, красоту, гармонию, спокойствие невозможно описать.
     - Это самый дешевый в мире наркотик, - фыркнул Хендл.
     - Послушай, на самом деле...
     - И самая дешевая в мире религия. Разорившимся идиотам не по  карману
золоченые идолы, поэтому они созерцают свои собственные пупки.  И  только.
Им не по карману спиртное.  Они  даже  не  могут  позволить  себе  напрячь
мускулы, чтобы глубоко вздохнуть и основательно  провентилировать  легкие,
чтобы дойти до  состояния  кислородного  опьянения.  И  что  же  остается?
Самогипноз. Ничего больше. Это все, на  что  они  способны,  этому  они  и
учатся, это они считают приятным и полезным, и все довольны.
     Тропайл вздохнул. Хендл так упрям. Неожиданно  ему  в  голову  пришла
мысль. Он приподнялся на локтях.
     - А не забываешь ли ты кое о чем? А как же Перемещение?
     Хендл сердито посмотрел на него.
     - Это как раз то, чего мы не понимаем.
     - Но, наверняка, самогипноз не объясняет...
     - Наверняка объясняет, - зло  передразнил  Хендл.  -  Хорошо.  Мы  не
понимаем всего этого и боимся. Но, умоляю, не говори мне, что  Перемещение
-  это  высший  Самопроизвольный  Акт,  Полное  Отрицание  Двойственности,
Соединение с Брахм-Землей и прочую чушь. Ты не знаешь, что это  такое.  Мы
тоже. - Он начал вставать. - Мы знаем лишь то, что  люди  исчезают,  а  мы
этого совсем не хотим. Поэтому мы не медитируем. Ни один из  нас,  включая
тебя.


     Глупость вся эта муштровка сомкнутого  строя.  Разве  можно  победить
недосягаемую Пирамиду в Гималаях обходным маневром с флангов?
     Но не совсем глупость.  Муштровка  и  рацион  в  три  тысячи  пятьсот
калорий в день способствовали тому, что тело Тропайла обрастало мускулами,
мясом, а мозг  при  этом  сохранял  живость.  Он  не  утратил  дар  быстро
воспринимать все вокруг, своей энергии, всего того, что отличало Волков от
Овец. Но в нем появилось и новое чувство. Счастье? Ну, если счастье -  это
сознание цели и надежды на то, что эту цель можно достичь, тогда  счастье.
Никогда раньше в своей жизни он не испытывал этого  чувства.  Всегда  лишь
секреция надпочечников была причиной того, что он добивался превосходства,
это прошло или почти прошло, потому что было позволено в том  обществе,  в
котором он жил сейчас.
     Глен Тропайл пел, когда работал на  тракторе,  вспахивая  оттаивающие
поля Джерси. И все же слабое сомнение оставалось. Отряды против Пирамид?
     Тропайл остановил трактор, убавил обороты  двигателя  и  вылез.  Было
жарко, стояла середина лета пятигодичного цикла,  навязанного  Пирамидами.
Настало время немного отдохнуть, а может быть, и перекусить.
     Он присел  в  тени  дерева,  как  это  делают  фермеры,  и  развернул
сэндвичи. Он был лишь в миле от Принстона, но можно было подумать, что  он
в преддверии ада. Кроме него, не было ни души. Овцы не подходили близко  к
Принстону - так уж "получалось", специально. Он уловил какое-то  движение,
но когда встал, чтобы разглядеть получше, что там, в лесу, на другом  краю
поля, все исчезло. Волк? Настоящий волк? Но это мог быть и медведь. Ходили
слухи о волках и медведях в окрестностях Принстона. И хотя  Тропайл  знал,
что большая  часть  слухов  прилежно  распространяется  людьми,  подобными
Хендлу, он знал также, что частично они верны.
     Поскольку он уже стоял, он набрал соломы  из  "прошлогодней"  в  рост
человека травы, набрал под деревьями палок, соорудил  небольшой  костер  и
поставил кипятить воду для кофе. Затем он сел и в задумчивости  стал  есть
сэндвичи.
     Возможно, это и было повышением  -  переход  из  детского  садика  на
работу в полях. Хендл обещал место в  экспедиции,  которая  откроет,  быть
может, что-нибудь новое, великое и полезное о Пирамидах, но это еще  могло
и сорваться, потому что экспедиция отнюдь не была готова.
     Тропайл задумчиво жевал сэндвичи.  Почему  же  работа  по  подготовке
экспедиции так далека от завершения?  Было  абсолютно  необходимо  попасть
туда в самую теплую погоду  -  в  любое  другое  время  года  Эверест  был
неприступен; поколения альпинистов доказали это. А это самое теплое  время
быстро уходило.
     Охваченный неприятным чувством, он подбросил еще  несколько  веток  в
костер и задумчиво уставился в котелок с водой. Пламя  достаточно  жаркое,
рассеянно заметил он. Вода почти кипит.
     На полпути к краю света, Пирамида в Гималаях почувствовала,  услышала
или определила на вкус разницу.
     Вероятно,  высокочастотные  импульсы,  которые  издавали  непрерывное
би-би-би,   сейчас   стали   издавать   би-бип,   би-бип.   Может    быть,
электромагнитный "вкус"  инфракрасного  был  сейчас  чуть-чуть  приправлен
ультрафиолетовым. Словом, каким бы ни был сигнал, Пирамида его узнала.
     Часть урожая, за которым она ухаживала, был готов для сбора.
     Распускающийся бутон  имел  имя,  но  Пирамидам  нет  дела  до  имен.
Человеку по имени Тропайл тоже не было ведомо, что он  созревает.  Тропайл
знал лишь то, что впервые почти за год ему удалось уловить  каждую  стадию
из девяти совершенных состояний  закипающей  воды  в  их  самой  идеальной
форме.
     Это было как... как... это было ни с чем несравнимо, и  никто,  кроме
Наблюдателя за Водой, не мог понять этого. Он наблюдал,  он  оценивал.  Он
уловил  и  поглотил  мириады  тончайших   оттенков   времени,   меняющейся
прозрачности, изменения звука,  распределения  кипения,  слабого,  слабого
запаха пара.
     Когда все закончилось, Глен Тропайл расслабил  конечности,  и  голова
его упала на грудь. Это была, подумал он, воспринимая  все  безмятежно,  с
кристальной ясностью, редкая и идеальная  возможность  для  Медитации.  Он
думал о Взаимосвязи. (Над его головой в чистом спокойном воздухе появилось
колеблющееся стекловидное уплотнение). В том стертом палимпсесте,  который
когда-то был мозгом Глена Тропайла, не появилось и мысли об Оке.  Не  было
никаких мыслей ни о Пирамидах, ни о Волках.  Вспаханного  поля  перед  ним
тоже не существовало.  Даже  вода,  с  веселым  бульканьем  выкипающая  из
кружки, перестала им восприниматься; он погружался в Медитацию.
     Время  шло,  а  может  быть,  остановилось;  для  Тропайла  это  было
безразлично; времени не существовало. Он очутился  на  пороге  Постижения.
(Око над ним бешено крутилось.)
     Вдруг что-то дало  осечку.  То  ли  помешало  жужжание  мухи,  то  ли
дернулся мускул. Частично Тропайл вернулся к реальности, он  почти  глянул
наверх, он почти увидел Око...
     Но  это  не  имело  значения.  То,  что  действительно  было   важно,
единственное, что было в мире, заключалось в его мозгу.  И  он  знал,  что
скоро отыщет это. Еще одна попытка!
     В его мозгу появился вопрос,  который  не  имел  ответа,  но  который
вытеснил из головы все другие мысли, очищая мозг:
     "Если звук ладошек друг о друга - хлопок, то  какой  звук  производит
одна ладошка?"
     Осторожно, не торопясь, он рассматривал этот вопрос, символ тщетности
ума,  а  следовательно,  путь  к  Медитации.  Непознаваемость  собственной
личности наполняла его.
     Он был Гленом Тропайлом. Но он был больше, чем Глен Тропайл.  Он  был
кипением воды... а кипящая вода - это был он; он был нежным, теплым огнем,
который сам был, да, был небесным сводом. Потому что одна вещь была другой
вещью; вода была огнем, а огонь - воздухом. Тропайл был первым пузырьком в
закипающей воде, а кипение горячей, хорошо нагретой воды  было  собственно
Личностью, было...
     Ответ на безответный вопрос становился все  яснее,  мягче.  А  затем,
сразу, но не внезапно, ведь времени  не  существовало,  он  вдруг  возник.
Ответ был  в  нем,  но  был  им  самим,  небосвод  был  ответом,  и  ответ
принадлежал небу, теплу, всему теплу, которое наполняло мир, и всей  воде,
и ответ был... был...
     Тропайл исчез.  От  мягкого  удара  грома,  последовавшего  за  этим,
заплясали  язычки  пламени  и  заколебалась  струйка  пара,  потом   огонь
успокоился, пар - тоже. А Тропайл исчез.





     Хендл пробирался сквозь  высокую  траву,  ориентируясь  на  негромкое
тарахтение дизеля. Он был зол.
     Вероятно, было ошибкой взять  этого  Глена  Тропайла  в  колонию.  Он
больше Гражданин, нежели Волк. Нет, брось это, подумал  Хендл.  Он  больше
Волк, чем Гражданин. Но кровь Волка в нем подпорчена Овечьей кровью. Среди
Граждан он вел себя как Волк, но несмотря ни на что, он  не  отказался  от
некоторых овечьих привычек. Медитация. Его предупреждали насчет этого.  Но
разве он перестал?
     Нет.
     Если бы дело было за Хендлом, Тропайл вновь оказался  бы  среди  Овец
или умер бы. К счастью для Тропайла, не все зависело от Хендла.  Общество,
в котором жили  Волки,  ни  в  коей  мере  не  было  демократичным.  Но  у
руководителя имелось определенное обязательство перед избирателями: он  не
мог позволить себе ошибиться. Подобно Вожаку Волчьей Стаи, который защищал
Маугли, он должен был защищать свои действия от нападок; если бы  ему  это
не удалось, стая свергла бы его.
     А Иннисон считал, что Тропайл им нужен, несмотря на  то,  что  в  нем
была примесь крови Граждан, и даже именно поэтому.
     Хендл кричал:
     - Тропайл, Тропайл, где ты? - Ответом был только  шум  ветра  и  стук
дизеля. Это безумно злило. Хендлу было  чем  заняться,  кроме  как  искать
Тропайла.  Где  же  он?  Вот  дизель,  работающий  впустую,  вот  борозды,
распаханные Тропайлом. Вот небольшой костер...
     А вот и Тропайл.
     Хендл застыл, открыв рот, чтобы позвать Тропайла.
     Да, это был Тропайл. Он смотрел сосредоточенным,  застывшим  взглядом
на костер и маленький котелок, который на нем стоял. Взгляд неподвижен. Он
был погружен в Медитацию. А над его головой, подобно  неровному  стеклу  в
раме, было то, чего Хендл боялся больше всего на Земле. Око.
     Тропайла  лишь  секунды  отделяли  от  Перемещения...  чем   бы   это
Перемещение ни было.
     Может быть, наконец настало время узнать  что  же  это  такое!  Хендл
отступил назад и спрятался в высокой  траве,  встал  на  колени  и  достал
радиопередатчик из кармана. Он с волнением вызывал: "Иннисон! Иннисон!  Да
ради Бога, позовите же кто-нибудь Иннисона!" Секунды шли,  кто-то  отвечал
ему, наконец появился Иннисон.
     - Слушай, Иннисон! Ты хотел  застать  Тропайла  в  момент  Медитации?
Сейчас как раз подходящий случай. Старое пшеничное поле, южный конец,  под
вязами вокруг ручья. Понял? Будь как можно быстрее,  Иннисон,  -  над  ним
образуется Око.
     Удача! Какая удача, что они были  готовы  к  этому,  просто  повезло,
потому  что  вертолет,  который  Иннисон  терпеливо  собирал  для   штурма
Эвереста,  был  уже  готов  и  загружен  приборами,  предназначенными  для
взвешивания и измерения ауры свечения эманаций  вокруг  Пирамиды.  Сейчас,
когда понадобилось они были под рукой.  Это  была  удача,  но  нужно  было
спешить. И прошло лишь несколько минут, прежде чем Хендл услышал  дрожащий
гул вертолета, увидел крутящиеся низко над изгородью лопасти, увидел,  как
клонится до земли изгородь за вязами. Хендл осторожно поднялся и выглянул.
Так, Тропайл все еще здесь, и Око  все  еще  над  ним.  Но  шум  вертолета
нарушил таинство. Тропайл пошевелился. Поверхность Ока пошла волнами,  оно
задрожало...
     Но не исчезло.
     Благодаря того, кто у  него  считался  Богом,  Хендл  окольным  путем
обежал вязы и  присоединился  в  вертолете  к  Иннисону,  который  яростно
замыкал переключатели и настраивал линзы.
     Они видели, что Тропайл сидит, а Око над его головой  становится  все
больше и подплывает все ближе. У них было время, много времени;  о,  почти
минута. Они направили на молчаливого, ничего  не  ведающего  Тропайла  все
приборы, какие были на борту вертолета. Они ждали, когда Тропайл исчезнет.
     И он исчез.
     Они присели при ударе грома, когда воздух  заполнил  место,  где  был
Тропайл.
     - Мы получили то, что ты хотел, - сурово  промолвил  Хендл.  -  Давай
посмотрим показания приборов.
     В  течение  всего  Перемещения  высокопрочная  магнитная  пленка   на
вращающейся катушке со свистом пролетала по двадцати четырем  записывающим
головкам со скоростью сто футов  в  секунду.  Все  измерительные  приборы,
которые они смогли придумать и смастерить,  имели  выход  на  записывающие
головки. Погруженные на  вертолет,  эти  приборы  были  предназначены  для
использования на Эвересте, а сейчас  все  они  были  направлены  на  Глена
Тропайла.  На  момент  Перемещения  у  них  были  показания  изменений   в
электрическом,  магнитном,  гравитационном,  радиационном  и  молекулярном
состояниях, которые происходили вблизи Тропайла каждую микросекунду.
     Менее чем за минуту они добрались до лаборатории, которая  находилась
в мастерской Иннисона. Но потребовались часы, чтобы,  направляя  магнитные
импульсы в машину,  которая  превращала  их  в  кривые  на  миллиметровке,
получить нечто, напоминающее ответ.
     Он сказал:
     - Ничего таинственного. Я  хочу  сказать,  ничего  таинственного,  за
исключением скорости. Хочешь знать, что произошло с Тропайлом?
     - Да, - ответил Хендл.
     -  Пучок  электростатических  лучей,  поддерживаемый   пинг-эффектом,
выпустили  приблизительно  от  азимута  Эвереста  (Бог  знает,   как   они
осуществляют подъем) и зарядили положительно и его, и пространство вокруг.
Заряд большой;  приборы  зашкаливает.  Они  оттолкнулись.  Его  подбросило
вверх, на метр от земли, затем был применен  коррегирующий  вектор;  когда
его было видно в последний раз, он мчался в направлении  планеты  Пирамид.
Мчался так, что я  сомневаюсь,  доберется  ли  он  туда  живым.  Требуется
какое-то время, какая-то, довольно большая, часть секунды, и  его  протеин
свернется, он почувствует себя плохо и погибнет. Но  если  снимут  с  него
заряд сразу по прибытии, а мне думается, что они поступят именно  так,  он
будет жить.
     - Трение...
     - К черту трение, -  ответил  Иннисон  спокойно,  -  он  находится  в
воздушной капсуле, и трения нет. Как? Я не  знаю.  Как  они  сохранят  ему
жизнь в космосе без заряда, который задерживает воздух? Я  не  знаю.  Если
они не сохранят заряд, смогут ли они превысить скорость света? Я не  знаю.
Я рассказываю тебе о том, что произошло, но не могу сказать как.
     В задумчивости Хендл встал.
     - Это кое-что, - проговорил он с завистью.
     - Это больше того, что мы когда-либо знали. Полная  запись  в  момент
Перемещения.
     - У нас будет больше, - пообещал Хендл. - Иннисон, сейчас ты  знаешь,
что нужно искать. Следи за этим. Пусть  все  детекторы  работают  двадцать
четыре часа в сутки. Включи все, что у тебя  есть,  что  может  обнаружить
признак наложенной модуляции. При малейшем признаке - или даже при намеке,
что, может быть, есть признак - обязательно позови меня. Даже если  я  ем,
сплю или предаюсь любовным утехам. Зови меня, слышишь? Может быть, ты  был
прав насчет Тропайла; может, он действительно принес пользу.  Может  быть,
он доставит хлопот Пирамидам.
     Иннисон, переключив катушки на перемотку, задумчиво произнес:
     - Очень плохо, что они унесли его. Мы могли  бы  использовать  больше
данных.
     - Очень плохо?
     Хендл резко рассмеялся.
     - Может быть и нет. На этот раз им попался Волк.
     Пирамиды действительно получили Волка - факт, который не имел для них
ни малейшего значения.
     Нельзя узнать, что "имело значение" для Пирамид, можно  лишь  строить
догадки, но можно знать точно, что у них не было способа отличать Волка от
Гражданина.
     Планета, которая была им домом, - двойник  Земли  -  была  маленькой,
темной, лишенной атмосферы и воды. Она была  похожа  на  соты  и  начинена
мириадами приборов.
     Давно, когда техника являлась логическим следствием  войны,  роскоши,
деятельности правительства,  досуга,  их  Солнце  истощило  свою  мощь,  и
примерно в то же самое время у Пирамид закончились Компоненты, которые они
ввозили с соседней планеты. Они использовали  свои  последние  Компоненты,
чтобы воплотить свою тупую метафизику деления на  части  и  толкания.  Они
подтолкнули свою планету.
     Они знали, куда ее толкать. Каждая пирамида была радиоастрономической
обсерваторией,  мощность  и  точность   которой   не   могли   представить
радиоастрономы Земли даже в самых смелых мечтах. Для начала они  построили
приборы, которые помогали их обнаженным органам чувств. Они погрузились  в
своего рода спячку, сведя свою деятельность почти  на  нет,  оставив  лишь
небольшую "команду", и направились к Солнцу.  У  них  были  все  основания
считать, что они найдут там больше Компонентов. Так оно и получилось.
     Тропайл был одним из самых новых, и единственное, что отличало его от
других, это то, что он был самым свежим из предназначенных в запас.
     Религия, или философия, которую он  исповедовал,  делала  его  весьма
пригодным на роль Компонента. Медитация, заимствованная из  дзен-буддизма,
была для Пирамид нежданным  подарком,  хотя,  конечно,  они  не  имели  ни
малейшего представления о том, что за этим стоит, и, уж конечно же, их это
не  "интересовало".  Они  знали  только  то,  что  в  определенное   время
определенные потенциальные  Компоненты  становятся  Компонентами,  которые
больше не являются потенциальными, а фактически созрели для сбора. Им было
выгодно, чтобы умы, которые они  собирают,  были  абсолютно  чисты  -  это
делало ненужным этап их очистки.
     Тропайла "собрали" в тот момент,  когда  его  заторможенное  сознание
было чисто, потому что он не интересовал Пирамиды как сущность, наделенную
волей и пониманием. Они использовали мозг человека  и  его  органы  чувств
лишь как сырье. Они использовали число Рашевского  -  гигантское,  гораздо
больше  астрономического,   выражение,   которое   определяло   количество
коммутативных операций, выполняемых человеческим мозгом. Они  использовали
"субцепцию", явление, посредством  которого  человеческий  мозг,  лишенный
сознания,  реагирует  непосредственно  на  стимулы;  отключение  мозгового
цензора; отсутствие решения типа "должен-ли-я или не должен-ли-я", которое
предшествует каждому сознательному поступку.
     Они были Компонентами. Совсем не желательно, чтобы выключатель у  вас
в спальне имел свой собственный ум; если вы включаете  свет,  то  вы  лишь
хотите, чтобы он включился. Так же и Пирамиды.
     Компонент был нужен в  промышленном  комплексе,  который  преобразует
продукты катаболизма в продукты анаболизма.
     Имея большой опыт, который они накопили с момента высадки на планету,
Пирамиды получили tabula rasa,  которую  звали  Глен  Тропайл.  Он  прибыл
целым, завернутым в воздушное одеяло. Окоченевшего умственно и  психически
в момент вялой пустоты, которую ему давала Медитация -  кома  психического
пьяницы, - его перенесли на подушке отталкивающихся зарядов, и,  когда  он
мертвым   грузом   опустился   на   планету,   мгновенно   убрали   лишние
электростатические заряды.
     В этот момент он все еще был человеком, только спящим. Кольцеобразные
поля, которые они использовали  для  того,  чтобы  поднимать  и  опускать,
схватили его и поместили в плотную цистерну с питательным раствором. Таких
цистерн было много, готовых, ждущих своей очереди.
     Цистерны можно было двигать,  и  та,  в  которой  был  Глен  Тропайл,
действительно двигалась к комплексу обмена веществ,  где  уже  было  много
других цистерн, все они были заняты. Это была теплая комната - Пирамиды не
тратили энергию на такие пустые вещи, как комфорт  в  приемном  центре.  В
этой комнате Глен Тропайл постепенно возвращался к жизни. Его сердце вновь
начало биться,  в  груди  появилось  едва  заметное  движение,  когда  его
оцепеневшие  легкие  сделали  попытку  дышать.  Но   постепенно   движения
замедлились  и  прекратились.  В  этих  пустяках  тоже  не   было   нужды.
Питательный раствор снабжал всем.
     Тропайла "вмонтировали в цепь".
     Единственным настоящим проводником поначалу был временный проводник -
тонкий электрод, стерильно введенный  в  большой  нерв,  который  ведет  к
райнэнцефалону - "обонятельному мозгу", к той  области  мозга,  в  которой
находятся центры удовольствия,  определяющие  поведение  человека.  (Более
тысячи земных Компонентов было испорчено и выброшено, прежде чем  Пирамиды
так точно определили местоположение центров удовольствия.) Пока  Компонент
Тропайл "программировался", проводник поощрял его  крошечными  импульсами,
когда он функционировал правильно, и  эти  импульсы  заставляли  его  тело
гореть от животного удовлетворения. Вот так просто. Через  какое-то  время
проводник убрали, но к тому времени  Тропайл  полностью  "усвоил"  задачу.
Условные рефлексы были  выработаны.  На  них  можно  было  рассчитывать  в
течение всей долгой и полезной жизни Компонента.
     А эта жизнь действительно могла быть очень  долгой.  Так  получилось,
что в цистерне с питательной жидкостью, которая стояла рядом  с  цистерной
Тропайла, лежал Компонент с восемью ногами и  хитиновыми  ободками  вокруг
глаза. Он пролежал в такой цистерне более 125 000 земных лет.


     Затем  Компонент  включили  в  работу.  Он  открыл  глаза  и  увидел,
сенсорные нервы его конечностей осязали, мускулы  его  рук  и  пальцы  ног
работали.
     Где же находился Глен Тропайл?
     Он был там, невредимый; но Тропайл-зомби, лишенный воли и памяти.  Он
был машиной, но одновременно и частью еще  более  огромной  машины.  Он  в
такой  же  степени  имел  пол,  как  и  фотоэлектрический   элемент,   его
политические взгляды  напоминали  политические  взгляды  транзистора,  его
амбиции были амбициями ртутного переключателя. Он ничего не знал о  сексе,
страхе или надежде. Он знал только две вещи. Ввод и Вывод.
     Вводом ему служил экран с маленькими огоньками  на  доске  перед  его
открытым  лицом.  А  также  изменения  проходящего  через  воду  шума   от
громкоговорителя, некоторые запахи, давление, жара или боль.
     Выводом  ему  служили  танцующие  манипуляции  кнопок   и   клавишей,
подсказываемые изменениями на Вводе и ничем больше. Между Вводом и Выводом
лежал он, Глен Тропайл, живой Черный Ящик, который мог выполнять  огромное
количество переключений, равное числу Рашевского, и ничего больше.
     Его  запрограммировали  на  выполнение  особой  задачи  -   прогонять
химическое вещество, которое называется 3,7,12-тригидроксихоланная кислота
и которая присутствует в катаболическом продукте Пирамид, через более  чем
пятьсот отдельных операций до тех  пор,  пока  она  не  станет  химическим
веществом, которое называется протопорфин IX, которое может участвовать  в
обмене веществ Пирамид.
     Он был не единственным Компонентом, выполняющим эту задачу;  их  было
несколько, и у каждого своя программа.  Кислота  накапливалась  в  больших
цистернах в миле от него. Он знал ее концентрацию, температуру и давление;
знал о всех примесях,  которые  могут  повлиять  на  последующие  реакции.
Легкими постукиваниями пальцев он подавал  сигналы  в  двоичном  коде  для
того, чтобы ворота шлюза на какое-то время открылись, а  затем  закрылись;
чтобы поступило  определенное  количество  растворителя  при  определенной
температуре, чтобы кислота перемешивалась ровно столько  времени,  сколько
нужно, и с определенной  скоростью.  А  если  поступал  сигнал  тревоги  о
нарушениях  в  одной  из  пятисот  семнадцати  основных  и  второстепенных
операций, он - или уже "оно" - был настроен на альтернативы:
     - забраковать и выбросить всю порцию, учитывая состояние жидкости  на
линии;
     - изолировать и отвести всю порцию через резервную магистраль;
     - принять немедленные меры для устранения неполадок.
     Сложный дисплей и сложные модуляции  сигналов  на  входе  можно  было
принимать мгновенно, оценивать, и они помогали выработать  нужное  решение
без всяких помех со стороны интеллекта, его человеческие качества тоже  не
были помехой.
     Да и был ли он-оно все еще живым?
     Вопрос был лишен смысла: он работал.  Он,  фактически,  был  отличной
машиной. И Пирамиды неплохо о нем заботились. Помимо рефлекторных ответов,
которые  были  его  программой,  его  посещал  лишь  один  вопрос:   звук,
издаваемый одной ладошкой, - ноль, отсутствие сознания, Самадхи, ступор?
     Какое-то время он функционировал - до того момента, когда требующийся
запас протопорфина IX превышался на достаточный коэффициент  безопасности,
что делало дальнейшее производство  ненужным  -  на  несколько  минут  или
месяцев. В эти периоды он был счастлив (Он был запрограммирован так, чтобы
ощущать себя  счастливым,  когда  в  процессе  не  возникало  неисправимых
неполадок.) В конце этого  периода  он  отключался,  посылал  сигнал,  что
задача выполнена, и его клали в сторону в состоянии, аналогичном состоянию
глубокого замораживания, для того, чтобы  перепрограммировать  его,  когда
понадобится другой Компонент.
     Да, Пирамидам было абсолютно неважно, является ли  данный  конкретный
Компонент Гражданином или Волком.





     Роджет Джермин из Вилинга, Гражданин, поймал себя на том, что  думает
о Глене Тропайле гораздо больше, чем ему бы хотелось.
     Было неприличным, что  мысли  Гражданина  все  время  возвращались  к
пойманному Волку. Это было даже непонятно. Именно в это  время  он  должен
был посвящать подобающую часть мыслей - фактически почти все свои мысли  -
работе, потому что именно сейчас его профессия банкира  требовала  большой
ответственности, но и приносила много радости.
     Так бывало всегда в первые недели после рождения Нового Солнца. В это
время даже самый здравый Гражданин мог  позволить  себе  вволю  помечтать.
Следующие шесть месяцев, когда первый большой урожай уже был в закромах, а
вторые самые ранние плоды уже  созревали,  были  временем,  когда  банкиру
следовало быть чрезвычайно умеренным. Экономия была тогда требованием дня.
Поэтому Джермин обычно деликатно  напоминал  своим  клиентам,  почтительно
советовал им экономить, а не тратить, брать в  долг  только  тогда,  когда
возникала крайняя необходимость.  Экономить,  откладывать  на  то  трудное
время, которое наверняка ждет их.
     Затем постепенно приближались трудные  времена.  Урожаи  уменьшались.
Тогда Джермин вынужден был пытаться  более  чем  когда-либо  найти  слова,
подобающе обтекаемые и вежливые, чтобы отговорить  вкладчиков  брать  свои
сбережения до того момента, когда возникнет необходимость.
     Затем Старое Солнце начинало умирать,  и  урожаи  становились  совсем
ничтожными. Это было долгое время, когда сбережения медленно  таяли.  Если
можете, растяните их, обычно говорил он так убедительно, как мог настоящий
Гражданин.  Сделайте  так,  чтобы  их  хватило  надолго.   Всегда   имейте
что-нибудь про запас на вашем счете. Ибо, если вы будете  тратить  слишком
много и слишком  быстро,  вы  не  только  рискуете  все  израсходовать  до
Зажжения Нового Солнца, но, может быть, взвинтить цены, и тогда пострадают
все.
     А потом обычно рождалось Новое Солнце, и мир расцветал вновь. Вот как
сейчас. И если Джермин хорошо делал свою работу, его банк обычно еще  имел
деньги для ссуд - финансировать  новые  предприятия  -  распахивать  новые
угодья - надеяться.
     Для банкиров это было лучшее время, так же как и для всех  остальных.
Это было единственное время, когда каждый вообще отваживался надеяться.
     Итак, когда однажды вечером Джермин пришел домой, он был  чрезвычайно
доволен своей работой и миром, в котором он жил. Он обдумывал слова тихого
ликования, которые он скажет жене, чтобы  поделиться  своей  радостью.  Он
открыл дверь.
     Ликование было непродолжительным. Он украдкой рассматривал  жену,  не
желая верить тому, что подсказывали ему разум и факты.
     Возможно, события последних нескольких дней повредили ее рассудок, но
он был почти уверен, что она тайно съела порцию вечерней еды  в  служебной
комнате, прежде чем позвала его к столу.
     У него была уверенность что это лишь временное  отклонение.  В  конце
концов, она - Гражданка, со всем, что из этого  следует.  Такое  существо,
как эта Гала Тропайл например, или кто-нибудь вроде нее, мог  бы  хитро  и
коварно украсть дополнительную порцию. Долгие годы жизни с Волком не могут
не наложить свой отпечаток. Но Гражданка Джермин не такая.
     В дверь тихо постучали три раза.
     Помяни черта, очень к месту подумал Джермин, потому что это  была  та
самая  Гала  Тропайл.  Она  вошла,  низко  опустив  голову,   почерневшая,
изможденная и... и хорошенькая.
     Он начал официально:
     - Я приветствую тебя, Граж...
     - Они здесь, - прервала она торопливо, голос ее выражал отчаяние.
     Джермин заморгал.
     - Пожалуйста, - молила она. - Сделайте что-нибудь! Это Волки!
     Гражданка Джермин испустила сдавленный крик.
     - Ты можешь  уйти,  Гражданка,  -  коротко  сказал  ей  Джермин,  уже
подбирая в памяти слова Мягкого Порицания, которое он  выскажет  позже.  -
Итак, что ты говоришь насчет Волков? - Он с горечью осознал, что его слова
почти так же отвратительно  прямолинейны,  как  и  ее.  Его  жена  и  жена
Тропайла полностью разрушили приятное  ощущение  от  дня,  проведенного  в
банке.
     Гала  Тропайл,  как  безумная,  села  в  кресло,  которое  освободила
хозяйка. (Села без приглашения! Даже не на стул  для  гостей!  Как  далеко
зашла эта женщина!)
     - Глен и я убежали от вас, - мрачно начала она,  -  после  того,  ну,
знаете, после того, как он решил, что не  хочет  приносить  Жертву.  После
того, как он сбежал из Дома Пяти Правил.  Одним  словом,  мы  убежали  как
можно дальше, потому что Глен сказал, что нет причины,  почему  он  должен
тихо сидеть и позволить всем вам убить его лишь потому, что он  взял  себе
кое-что. - Джермин содрогался, слушая этот кошмар, но то, что она  сказала
потом, заставило его выпрямиться от шока. - А  потом  -  вы  не  поверите,
Гражданин Джермин, -  а  потом,  когда  после  дня  пути  мы  остановились
отдохнуть, прилетел самолет!
     Гражданин Джермин не поверил.
     - Самолет! - Он позволил  себе  нахмуриться.  -  Гражданка,  нехорошо
говорить то, чего нет!
     - Я видела его, Гражданин! В нем были  люди.  И  один  из  них  снова
здесь. Он разыскивает меня с другим  мужчиной,  и  я  еле-еле  убежала.  Я
боюсь!
     - Нет причины бояться, нужно все  обдумать,  -  автоматически  сказал
Гражданин Джермин. Так обычно успокаивают детей. Но самому ему было трудно
сохранить  спокойствие.  Это  слово,  Волк,  оно   взрывало   покой,   оно
подстрекало к панике и ненависти. Он хорошо помнил Тропайла,  конечно  же,
это был Волк. Даже тот факт, что сначала Гражданин  Джермин  сомневался  в
его принадлежности к Волкам, сейчас служил веской причиной, чтобы  вдвойне
этому поверить; он отложил день расплаты с врагом всего живого, и сейчас в
его воспоминаниях было чувство тайной вины, которое заставляло его  сердце
сильно биться.
     - Расскажите мне подробно, что произошло, - сказал Гражданин Джермин,
употребляя  слова,  в  которых  почти  не   было   изящества;   сказывался
эмоциональный стресс.
     Гала Тропайл послушно сказала:
     - Я возвращалась домой после вечерней еды, и Гражданка Паффин  -  она
взяла меня к себе, после того как Гражданин Тропайл... после того как  мой
муж...
     - Я понимаю. Вы жили у нее.
     - Да. Она сказала, что двое мужчин хотят  повидать  меня.  Они  грубо
разговаривают, сказала она, и я насторожилась. Я заглянула  в  окно  моего
собственного дома, они были там. Один из них был в том самолете, который я
видела. И они улетели с моим мужем.
     - Это серьезное дело, - с сомнением признал Джермин. - Итак, потом вы
пришли ко мне?
     - Да, но они видели меня, Гражданин! И думаю, они пошли за  мной.  Вы
должны меня защитить, у меня больше никого нет!
     - Если только они Волки, - сказал Джермин  спокойно,  -  мы  поднимем
против них народ. Итак, останется ли Гражданка здесь? Я пойду посмотрю  на
этих людей.
     Раздался беспардонный стук в дверь.
     - Слишком поздно! - закричала Гала Тропайл в панике. - Они здесь.
     Гражданин Джермин выполнил ритуал приветствия, посетовав на убожество
и  бедность  дома;  предложил  все,  что  у   него   есть,   гостям;   так
приветствовали незнакомца.
     У обоих мужчин  не  было  ни  вежливости,  ни  сообразительности,  но
все-таки они сделали попытку подчиниться минимальным официальным  правилам
знакомства. За это он вынужден  был  отдать  им  должное.  И  все  же  это
тревожило больше, чем если бы они бушевали и вопили.
     Он знал одного из мужчин.
     Он вытащил имя из глубин  памяти.  Хендл.  Этот  человек  появился  в
Вилинге  в  тот  день,   когда   Глену   Тропайлу   предстояло   совершить
Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости, в день, когда он  освободился  и
убежал. Хендл расспрашивал о Тропайле очень многих, включая  и  Гражданина
Джермина.  И  даже  в  то  время,  несмотря  на  волнения,   связанные   с
маньяком-убийцей, с поисками Волка и Перемещением, Хендл поразил  Джермина
отсутствием воспитания и манер.
     Сейчас уже это его не поражало.
     Но этот человек не совершал таких явных  преступлений,  как  Тропайл,
который похитил хлеб, и поэтому Гражданин Джермин отложил  свое  намерение
созвать людей для поимки Волков. Такие вещи так просто не делаются.
     - Гала Тропайл находится  в  этом  доме,  -  в  лоб  сказал  человек,
пришедший с Хендлом.
     Гражданин Джермин изобразил Снисходительную Улыбку.
     - Мы хотим ее видеть, Джермин. Чтобы расспросить насчет ее  мужа.  Он
э... э... он был у нас некоторое время, и кое-что произошло.
     - О, да, Волк...
     Человек вздрогнул и посмотрел на Хендла. Хендл сказал громко:
     - Волк,  конечно  он  Волк.  Но  его  нет  сейчас,  и  вам  не  нужно
беспокоиться об этом.
     - Нет?
     Хендл сказал сердито:
     - Не только его нет, но еще четырех или пяти из нас. Пропал и человек
по имени Иннисон. Нам нужна помощь, Джермин.  Кое-что  про  Тропайла:  Бог
знает как, но он что-то затеял. Мы хотим поговорить с его женой и  узнать,
что можно, о нем. Пожалуйста, позовите ее из комнаты, где она прячется.
     Гражданина Джермина трясло. Чтобы скрыть свои мысли, он вертел в руке
опознавательный  браслет,  который  когда-то  принадлежал  Джо   Хартману.
Наконец он сказал:
     - Возможно, вы правы. Возможно, Гражданка... с моей женой. Но если бы
это и было так, допустимо  ли  предположение,  что  она  боится  тех,  кто
когда-то был с ее мужем?
     Хендл горько засмеялся:
     - Она напугана не больше, чем мы. Позвольте мне сказать вам  кое-что,
Джермин. Я уже говорил вам о человеке, который  исчез,  Иннисоне.  Он  был
Сыном Волка, вы понимаете? И если уж на то  пошло...  -  Он  посмотрел  на
своего товарища, облизал губы  и  передумал  говорить  то,  что  собирался
сказать дальше. - Он был Волком. Можете вы  припомнить,  чтобы  кто-нибудь
рассказывал о том, что Волк Переместился?
     - Переместился? - Джермин уронил опознавательный браслет.  -  Но  это
невозможно! - крикнул он, вконец  забыв  о  манерах.  -  Нет!  Перемещение
происходит с теми, кто достигает  высшей  отрешенности,  поверьте  мне.  Я
знаю. Я видел это собственными глазами. Ни один Волк не мог...
     - По крайней мере пять Волков переместились, - мрачно сказал Хендл. -
Итак, вы понимаете, в чем проблема? Тропайл переместился  -  я  видел  это
собственными глазами. На следующий день -  Иннисон.  В  течение  недели  -
двое-трое других. Мы пришли сюда, Джермин, не потому, что вы нам нравитесь
и не потому, что нам так уж этого хочется. Лишь потому, что мы боимся.  Мы
хотим поговорить с женой Тропайла, вы тоже, я думаю. Мы  хотим  поговорить
со всеми, кто знал его. Мы хотим узнать  о  Тропайле  все,  что  можно,  и
посмотреть, сможем ли мы что-то извлечь из этих  разговоров.  Может  быть,
Перемещение и является высшей целью вашей жизни, но для нас это  лишь  еще
один способ умереть. А мы не хотим умирать.
     Гражданин  Джермин  нагнулся,  поднял   опознавательный   браслет   и
рассеянно бросил его на стол. Он находился в глубокой задумчивости.
     Наконец он сказал:
     - Странно. Позвольте, я расскажу вам еще об одной странной вещи.
     Хендл, злой и сбитый с толку, кивнул.
     Джермин сказал:
     - Здесь не было  ни  одного  Перемещения  с  того  дня,  когда  Волк,
Тропайл, сбежал. Но часто появлялось Око. Я сам видел!  -  Он  помедлил  и
пожал плечами. - Это создает неприятное  ощущение.  Некоторые  наши  самые
лучшие Граждане перестали  заниматься  Медитацией.  Они  беспокоятся.  Так
часто появляется Око, но никто не Переместился! Такого никогда не  бывало,
и наши обычаи страдают. Мы становимся все  менее  вежливы.  Даже  в  своем
собственном доме я... - Он покашлял и продолжал: - Но неважно. Но это  Око
появлялось в каждом доме. Оно вглядывается в окружающих, оглядывается,  но
никто не Перемещается.  Почему?  Связано  ли  это  как-то  с  Перемещением
Волков? - Он без всякой надежды посмотрел на гостей. - Я знаю лишь то, что
это очень странно, - сказал он, - и поэтому я обеспокоен.
     Хендл взорвался:
     - Тогда ведите нас к Гале Тропайл. Посмотрим, что нам удастся узнать.
     Гражданин Джермин поклонился. Он прокашлялся и  повысил  голос  ровно
настолько, чтобы его было слышно в другой комнате.
     - Гражданка! - позвал он.
     Никто не ответил.  Потом  в  дверях  появилась  его  жена.  Она  была
озабочена.
     - Не попросишь ли  ты  Гражданку  Тропайл  о  любезности?  Пусть  она
разделит наше общество.
     Жена кивнула.
     - Она отдыхает. Я скажу ей, что было бы мило поболтать всем вместе...
     Но Гражданке Джермин этого сделать не удалось. Когда она повернулась,
из соседней комнаты послышался звук хлопка двух ладошек.
     Все четверо подпрыгнули и  уставились  друг  на  друга.  Затем  почти
сознавшийся Волк, Хендл, побежал к двери, остальные последовали за ним.
     Звук, подобный звуку грома, был реально слышен, но исходил он  не  от
ладоней человека. Воздух  заполнил  пустоту.  Пустота  была  тем  объемом,
который когда-то занимала Гражданка Гала Тропайл.
     Роджет Джермин побледнел; эта  женщина,  запятнавшая  себя  связью  с
Волком, конечно же  не  в  блаженном  состоянии  Медитации,  но  она  тоже
Переместилась.





     На планете-двойнике бывший Волк (а кроме того, и бывший  человек)  по
имени Глен Тропайл был перепрограммирован.
     Кое  в  чем  Земля  разочаровала  Пирамиды.  Безусловно,   она   была
удивительно богата Компонентами, и они, казалось, с большим желанием вновь
и вновь засеваются, развиваются и воспроизводятся. Их было не  так  много,
как когда-то, но нельзя же придираться к источнику,  дающему  вам  готовые
ручные часы. Более того, именно эти Компоненты были высокого качества. Они
были  достаточно  сложными,   подходящими   для   того,   чтобы   Пирамиды
программировали их для использования  в  любой  нужной  для  них  области:
вычисление, производство, ремонт, обработка данных,  хранение  информации,
что  угодно.  Верно  и  то,  что  эти  Компоненты  обладали  замечательным
свойством: они сами приводили себя в состояние, в котором их  легче  всего
было усваивать. Чаще всего они прибывали на планету-близнец  в  состоянии,
когда  их  мозг  был  абсолютно  чистым,  готовым  для  записи  программы.
(Пирамиды не знали, что это называется "Медитацией", да их, конечно, это и
не интересовало.)
     Единственное, что служило  помехой  в  земных  Компонентах,  была  их
неудачная анатомия. Так как они  были  земными  существами,  да  еще  и  с
планеты, имеющей нежелательно высокую силу притяжения, то в их  скелете  и
мускулах   и,   конечно,   в   пищеварении   и    элементарных    системах
жизнеобеспечения  произошла   абсолютно   ненужная   эволюция.   Пирамидам
нравились  маленькие  Компоненты,  у  которых  нервные  окончания   плотно
покрывали поверхность тела, а конечности (или  щупальца,  или  псевдоподы)
были маленькими, но быстрыми.
     (На самом деле, конечно, это не являлось проблемой для  Пирамид.  Для
Пирамид вообще не существовало проблем.  Принцип  "дели  на  Компоненты  и
перемещай" служил им достаточно хорошо.  А  детали  они  оставляли  решать
миллионам и миллионам систем  и  подсистем,  которыми  была  напичкана  их
старая мертвая планета. Эти системы, которые, в свою очередь,  управлялись
Компонентами, вполне могли переделать эти  Континенты  с  их  неправильным
строением, хотя это, конечно, требовало некоторого изменения  в  строении,
например хирургического.)
     Итак, в погоне за мечтой - планетой идеальных Компонентов -  Пирамиды
утащили  планету-пленницу  из  ее  Солнечной   системы.   Подобно   любому
предусмотрительному путешественнику, они прихватили Землю для того,  чтобы
было чем подкрепиться в пути. И  они  не  очень  заботились  о  чистоте  и
порядке.   Пол-Галактики   было   замусорено   остатками   их   предыдущих
путешествий. Без сомнения, когда-нибудь они съедят  все  из  корзинки  под
названием Земля и тогда просто выбросят ее. Солнце не будет зажжено вновь.
Буквально в мгновение ока - самое большее несколько десятилетий -  планета
израсходует остатки запасенного  тепла  и,  замерзшая,  будет  нестись  во
Вселенной до скончания мира.
     Но этот момент еще не настал. Сейчас было время  навигации.  Пирамиды
вывели Землю за орбиту Плутона просто медленным и мощным толчком. Его было
достаточно, чтобы подтолкнуть Землю в нужном для  них  направлении.  Позже
будет достаточно времени для корректировки  курса,  тогда,  когда  спираль
превратится в почти прямую.
     Системы, отвечающие  за  навигацию,  знали,  куда  они  движутся,  по
крайней мере в общих чертах.  Где-то  было  звездное  скопление,  которое,
почти наверняка, было богато  компонентосодержащими  планетами.  Источники
Компонентов в конце концов иссякали, такова была  природа.  Так  случалось
всегда.
     Но это не имело значения. Ведь всегда были какие-то другие источники.
Если бы это было не так, то пришлось бы, вероятно, запасаться Компонентами
на будущее. Но пока все обстояло таким образом, что легче было  выжать  из
источника Компонентов все, что можно, и двигаться дальше.
     Этот следующий прыжок будет довольно коротким для Пирамид:  не  более
пары тысяч лет. Тем не менее навигация должна быть осуществлена  осторожно
и тщательно. Многие навигационные системы долгое время не  использовались.
Некоторые из них уже не функционировали в оптимальном режиме из-за поломок
Компонентов. (Компоненты обладали свойством ломаться через какое-то время.
Пирамиды знали об этом, хотя сами они существовали  вечно;  они  принимали
как факт, что жизнь компонентов редко длилась более десяти тысяч  лет.)  В
другие Компоненты нужно было ввести новые данные, небольшую по объему,  но
важную информацию о еще не изученных регионах Галактики.
     Все это было старо для Пирамид. Они знали, как справиться с этим. Они
разбивали задачу на основные составляющие, которые тоже, в  свою  очередь,
делились на составляющие. Ряд  систем  открывал  огромные  телескопические
глаза с разной частотой и  рассматривал  астрономические  объекты.  Другие
начали  бесконечную   серию   вычислений,   данные   которых   параллельно
обрабатывались. Они определяли, куда толкать  и  с  какой  силой.  Системы
эксплуатации внутри всех остальных испытывали Компоненты и  определяли  те
из них, которые требовали замены.
     Когда они обнаруживали сломанный Компонент -  человека,  земноводное,
простейшее одноклеточное, растение, все, что угодно, они  вынимали  его  и
заменяли новым из запасов. Использованные Компоненты зря не выбрасывались.
Они просто становились питательной массой для тех, кто все еще находился в
рабочем состоянии.
     Это усиливало хроническую потребность в  новых  Компонентах.  Поэтому
некоторые резервные системы, предназначенные для поиска Компонентов,  были
реактивированы путем пополнения их, конечно,  новыми  Компонентами.  Поиск
новых Компонентов (были отправлены соответствующие инструкции Пирамиде  на
горе Эверест на Земле)  был  слишком  сложен  для  одного  Компонента,  но
Пирамиды знали, как нужно действовать. Они разбивали  задачу  на  основные
составляющие, которые, в свою очередь, тоже делились на составляющие. Был,
например,  подраздел  одного  определенного  аспекта  стоящей  перед  ними
логической задачи, который включал обнаружение и  доставку  дополнительных
Компонентов, обеспечивающих загрузку.
     Даже эта крайне узкая специализация была слишком  трудна  для  одного
Компонента, но Пирамиды имели возможность  повлиять  и  на  это.  В  таких
случаях они соединяли вместе несколько Компонентов.
     Это и было сделано.
     Когда Пирамиды  закончили  микрохирургическую  операцию,  в  огромной
цистерне с  питательным  раствором  плавало  нечто,  напоминающее  морской
анемон. Он состоял из восьми Компонентов - случилось так, что все они были
людьми - которые были соединены в  круг,  голова  внутрь  круга,  висок  к
виску, мозг к мозгу.
     В ногах у них, там,  где  его  могли  видеть  все  шестнадцать  глаз,
находился дисплей, который подавал им  визуальную  информацию.  Каждая  из
шестнадцати рук сжимала одинаковые переключатели для того, чтобы  подавать
на выход двоичные сигналы. За пределами самого этого комплекса  из  восьми
Компонентов не было хранилища выходных данных. Они  шли  в  виде  сигналов
управления на электростатические генераторы, энергия  генераторов  шла  на
Пирамиду на Эвересте,  которая  занималась  проблемой  добычи  и  доставки
Компонентов.
     Это то, что касается Перемещения.  Программирование  шло  медленно  и
тщательно. Наверное, Пирамида, которая, наконец, активировала комплекс  из
восьми Компонентов и исчезла, была довольна собой, не зная, что  одним  из
Компонентов является Глен Тропайл.
     Нирвана. (Она наполняла собой все, ничего, кроме нее, не было.)
     Нирвана. (Глен Тропайл плавал в ней, как в жидкости,  в  которую  был
погружен.)
     Нирвана... Звук, издаваемый одной ладошкой... Плавающее единство.
     Вмешалось что-то постороннее.
     Совершенство есть завершенность, добавляя что-нибудь к  совершенству,
вы  разрушаете  его.  Раздвоение  поразило  как   удар   грома.   Единство
разрушилось.
     Глену Тропайлу показалось, будто кричит жена, чтобы разбудить его. Он
попытался проснуться. Это было необычайно трудно и болезненно.  Бесконечно
мучительная печаль, пять лет скорби о потерянной любви, сконцентрированные
в микросекунду. Так было всегда, вяло  подумал  Тропайл,  просыпаясь;  это
никогда не бывает долго; какой смысл  беспокоиться  по  поводу  того,  что
случается всегда...
     Неожиданное потрясение и ужас обрушились на него.
     Это не обычное пробуждение. Отнюдь не обычное, ничто не  походило  на
то, как было раньше.
     Тропайл открыл рот и закричал - или подумал, что закричал. Но  возник
лишь нервный слабый трепет в барабанных перепонках.
     В этот момент он мог бы сойти с ума. Но его спасла одна  вещь,  очень
странная и земная. Он что-то держал  в  руках.  Он  обнаружил,  что  может
взглянуть  на  это.  Это  был  переключатель.  Стандартный  переключатель,
прикрепленный к панели. Он держал по одному переключателю в каждой руке.
     Это была ничтожная зацепка, но, по крайней мере, реальная.  Если  его
руки могли держать, значит, должна быть какая-то реальность во всем этом.
     Тропайл закрыл глаза и попытался открыть их снова. Да, это тоже  было
реальностью; он закрыл глаза, и свет померк, он открыл их, и  стало  вновь
светло.
     Тогда, наверное, он не  умер,  как  ему  это  показалось.  Осторожно,
спотыкаясь, - разум  был  его  единственным  помощником,  -  он  попытался
оценить то окружение, в котором находился. Он едва ли мог  поверить  тому,
что обнаружил.
     Вопрос: Он едва мог двигаться, его голова и ноги были привязаны. Как?
Он не мог ответить.
     Вопрос: Он был скрючен и не мог  распрямиться.  Почему?  И  снова  он
ничего не мог ответить; был лишь факт.  Большие  разгибающие  мышцы  спины
реагировали на его команды, но тело оставалось неподвижным.
     Вопрос: его глаза видели, но лишь небольшой участок.
     Он также не мог двигать головой. И все же он  смог  увидеть  кое-что.
Переключатели в руках, свои ноги, что-то  вроде  дисплея  с  огоньками  на
странной круглой панели.
     Огоньки мигали, картина на дисплее все время менялась.
     Не думая, он щелкнул переключателем в левой руке: -  Почему?  Потому,
что так нужно. Когда определенный огонек вспыхнет зеленым  светом,  должна
производиться определенная последовательность  переключений.  Почему?  Ну,
просто, когда определенный огонек загорится зеленым, должна  производиться
определенная...
     Он отказался от этой задачи. Не имеет значения, почему; что же,  черт
возьми, происходит?
     Глен Тропайл скосил  глаза,  осматриваясь  вокруг  подобно  моллюску,
выглядывающему из своей  раковины.  Выяснилось  еще  одно  обстоятельство:
странность того, как он видел. Из-за чего  все  выглядит  так  странно?  -
задался он вопросом.
     Он нашел ответ, но потребовалось некоторое время, чтобы  его  понять.
Он видел все  в  странной  перспективе.  Человек  смотрит  двумя  глазами.
Закройте один глаз, и мир станет плоским. Откройте его вновь, и  возникает
стереоскопический эффект. Выпуклости изображения выступают вперед,  задний
план отступает.
     Так же и с огоньками на панели, нет, не совсем так; но  что-то  вроде
этого, думал он. Похоже было на то, как будто - он скосил глаза и напрягся
- как будто он никогда по-настоящему не видел раньше. Как будто всю  жизнь
у него был только один глаз, а сейчас, ему, по странной случайности,  дали
два.
     Его визуальное восприятие панели было всеохватывающим, цельным. Разом
он мог видеть  всю  ее.  Не  было  "впереди"  и  "на  заднем  плане".  Она
воспринималась сразу, целиком. Она воспринималась естественно,  ориентации
не требовалось; он воспринимал и постигал ее как нечто единое.  В  ней  не
было загадок тени или силуэта.
     - Я думаю, - одними губами, медленно, сам себе произнес Тропайл, -  я
думаю, что я схожу с ума.
     Но это тоже не могло служить объяснением, просто безумие не объясняло
того, что он видел.
     Тогда, задал он себе вопрос, не был ли он в состоянии,  выходящим  за
пределы Нирваны?  Он  вспомнил,  ощутив  странное  чувство  вины,  что  он
находился в  состоянии  Медитации,  когда  наблюдал  этапы  кипения  воды.
Хорошо, вероятно, он Переместился. Но что же тогда все  это?  Заблуждались
ли те, кто предавался Медитации,  когда  говорили,  что  Нирвана  является
концом, а может быть, были более близки к истине  Волки,  которые  сводили
Медитацию к явлению, полностью ограниченному мозгом, и отказывались совсем
обсуждать проблему Перемещения?
     На этот вопрос он не мог найти ничего, похожего на ответ. Он перестал
о нем думать и посмотрел на свои руки.  Он  обратил  внимание,  что  может
видеть их сразу, целиком, ему была видна каждая морщинка, каждая  пора  на
всех шестнадцати руках...
     Шестнадцать рук!
     Это был еще один момент, когда его рассудок мог помутиться.
     Он  закрыл  глаза.  (Шестнадцать  глаз!  Нечего  удивляться  цельному
восприятию!) Спустя какое-то время он снова открыл их.
     Руки были на месте. Все шестнадцать.
     Тропайл  осторожно  выбрал  палец,  который  он  хорошо  помнил,   и,
поколебавшись минуту, согнул его. Палец гнулся. Он выбрал другой, на  этот
раз на другой руке.
     Он мог пользоваться любой или всеми шестнадцатью руками. Они все были
его, все шестнадцать.
     Кажется, думал  Тропайл,  я  похож  на  что-то  вроде  восьмиконечной
снежинки, состоящей из человеческих тел.
     Он пошевелился, и это дало  ему  добавочную  информацию.  Кажется,  я
нахожусь в цистерне с раствором и, тем не менее, я не тону.
     Из  этого  следовало  сделать  определенные  выводы.  Либо  кто-то  -
Пирамиды? - сделал что-то с его  легкими,  либо  раствор,  так  же  как  и
воздух, представляет собой насыщенную кислородом среду. Либо то и другое.
     Неожиданно  сразу  много  огоньков  замерцало  на  панели  под   ним.
Мгновенно  и  непроизвольно  его  шестнадцать  рук  начали  манипулировать
переключателями, передавая сложные  инструкции  при  помощи  быстрых,  как
молния, щелчков переключателей.
     Тропайл расслабился и махнул на все рукой. У  него  не  было  выбора.
Сила, которая заставляла его отвечать на сигналы на панели, не давала  его
мозгу сконцентрироваться тогда, когда он отвечал. Может быть,  вяло  думал
он, он так и не проснулся совсем, если бы не длинные промежутки, во  время
которых огоньки не мигали...
     Но он просыпался. И его сознание  начинало  работать,  когда  задание
выполнялось.
     У него была возможность понять кое-что из  происходящего.  Он  понял,
что является частью чего-то  большего,  чем  он  сам,  чего-то,  что,  без
сомнения,  служило  и  принадлежало  Пирамидам.  Только   его   мозг   был
недостаточно большим для выполнения работы, с ним было связано еще семь.
     Но куда же подевались их "я"?
     Как личности они не существовали, предположил  он.  Предположительно,
они  были  Гражданами.  Сыновья  Волка  не  Медитировали  и   поэтому   не
Перемещались,  кроме  него,  добавил  он   горько,   вспоминая,   как   он
Медитировал, сосредоточившись на Дождевых Облаках, что и привело его...
     Нет, минутку! Не на Облаках, а на Воде!
     Тропайл сосредоточился и заставил себя вновь вернуться к этой  мысли.
Он помнил Медитацию по поводу... Дождевых Облаков. Ее  вызвало  необычайно
благородное кучевое облако, похожее на Древний Корабль.
     Странно. Тропайла никогда особо не интересовали Дождевые  Облака,  он
даже не знал вторичной классификации типов Облаков. А сейчас он знал,  что
облако, похожее на Древний Корабль,  относилось  к  категориям  четвертого
порядка.
     Память  мала.  Это  была  не  его  память.  Следовательно,  рассуждая
логически, это была чья-то память, и, принадлежа его мозгу, так же как ему
принадлежали четырнадцать других рук и глаз, она, должно быть, принадлежит
другому Компоненту, составляющему снежинку. Он опустил глаза  и  попытался
посмотреть, каким из лучей снежинки является его бывшее  тело.  Он  быстро
нашел его, его волнение усиливалось. Он увидел большой палец  левой  ноги,
который принадлежал ему - деформированный ноготь в  два  раза  толще,  чем
обычно бывает; он повредил его в детстве,  ноготь  сошел,  а  потом  вырос
деформированным. Хорошо! Это ободряло.
     Он попытался почувствовать конкретное тело, которому принадлежал этот
знакомый большой палец.
     Ему удалось, но с трудом.  Спустя  какое-то  время,  он  стал  больше
осознавать это тело. Это походило на то, как  неврастеник  "зацикливается"
на желудке или сердце; но у  Тропайла  это  не  было  неврозом.  Это  было
целенаправленным исследованием.
     Так как это сработало, он, с некоторой неловкостью,  переключил  свое
внимание на другую пару ног и мысленно проделал весь путь до головы.
     Его охватило смущение.
     Впервые в жизни он почувствовал, как это -  иметь  внутренние  органы
совершенно иной формы и  по-другому  расположенные,  поддерживаемые  иными
мускулами. Очень слабое ощущение того, как расположены  внутренние  органы
мужчины, ощущение, которое обычно не анализируется, если  только  с  этими
органами что-нибудь не случается и они не заболевают, это ощущение  совсем
не походило на то, которое было внутри женского организма.
     И когда он концентрировался на этом ощущении, для него  оно  не  было
слабым фоном. Это удивляло и приводило в уныние.
     Он переключил свое внимание в  надежде,  что  ему  это  удастся.  Ему
удалось. С благодарностью он вновь осознал свое тело. Как бы там ни  было,
если он предпочитал быть самим собой, он им был.
     А другие семь?
     Он погрузился  в  свой  мозг,  во  весь  мозг,  состоящий  из  восьми
интеллектов, которые соединились в мозгу Тропайла.
     - Есть тут кто-нибудь? - спросил он.
     Ответа не последовало, ничего такого, что бы можно было рассматривать
как ответ. Он вслушался внимательнее,  но  ответа  все  же  не  было.  Это
раздражало. Это возмутило его так же сильно, как когда-то давно,  вспомнил
он, когда он изучал тонкости науки о Дождевых Облаках. У него был  Учитель
(он уже забыл его имя), который был иногда недостаточно  учтив,  заставляя
много работать...
     Опять не его память!
     Он вернул мысли назад и взвесил то, что узнал. Может быть, думал  он,
это  и  есть  частичный  ответ.  Этих  людей,  этих  семерых  не   следует
принуждать. Нужно очень осторожно пробуждать их сознание. Когда  он  делал
такие попытки, они были болезненны. Он вспомнил мгновенную  жуткую  агонию
своего пробуждения; и их реакция тоже была болезненной.
     Более   осторожно,   готовый   к   встрече   с   любыми   блуждающими
воспоминаниями, он прочесывал глубины своего, состоящего из восьми  частей
мозга, добираясь  до  спящих  участков,  слегка  касаясь  их,  анализируя,
просеивая и  устанавливая  связи,  сортируя.  Вот  воспоминание  о  старой
ножевой ране,  полученной  от  убийцы-маньяка;  это  не  женщина,  которая
наблюдала за Облаками; это мужчина,  очень  старый.  Вот  едва  различимое
воспоминание о том, как ребенком боялся утонуть. Может быть, это она?  Да,
так и есть. Стыкуется с другим воспоминанием:  длительный,  окольный  путь
вдоль реки, по дороге на юг, к солнцу.
     Женщина, наблюдатель за Облаками, первой  четко  обрисовалась  в  его
мозгу, и с ней первой он начал общаться. Он не удивился, когда узнал,  что
раньше ее мучил страх возможности того, что она Волк.
     Он связался с ней. Это было почти как волшебство - знать "тайное имя"
человека, чтобы затем подчинить его себе.
     Но  знание  "тайного  имени"  означало  гораздо  большее;  это   было
сущностью, сутью, суммой всех данных и опыта  прошлой  жизни,  недоступных
никому другому - до этого момента.
     Когда ее воспоминания пришли в систему в его  собственном  мозгу,  он
мысленно позвал:
     - Гражданка Алла Нарова, будьте любезны, проснитесь и  поговорите  со
мной.
     Никакого ответа - лишь слабое волнение.
     Он продолжал, мягко, но настойчиво:
     - Я хорошо вас знаю, Алла Нарова. Иногда вам приходила мысль, что вы,
может быть, Дочь Волка, но вы гнали эту мысль прочь, потому что знали, что
любите мужа, а Волки, как вы думали, не любят.  Вы  также  любили  Облака.
Именно в тот момент, когда вы стояли у Бичи Хед и  рассматривали  огромное
кучевое облако, вы стали Медитировать...
     И так далее, и так далее.
     Убеждая ее, он повторял это много раз. Это было нелегко.  Но  наконец
контакт между ними стал налаживаться. Она начала медленно пробуждаться. Ее
мысли едва заметно звучали в его мозгу. Сначала, как эхо, его  собственные
мысли, отраженные, возвращались к нему; мысленно она как  бы  кивала  ему,
выражая согласие:
     - Да, именно так.
     И затем - ужас, всеобъемлющий страх, приступ истерии.
     К Гражданке  Алле  Наровой  внезапно  вернулось  сознание,  и  паника
охватила ее.
     Она  беззвучно  рыдала.  Вся  восьмиконечная  фигура  в   питательном
растворе дрожала и извивалась.
     Ужасная буря бушевала не только в ее мозгу, но и в мозгу Тропайла. Но
у него было то преимущество, что он узнал, что она  означает.  Он  помогал
ей. Он сражался за них обоих, утешая, объясняя, успокаивая.
     Он победил.
     Наконец, тот лучик снежинки, которым было ее  тело,  успокоился;  она
лишь всхлипывала иногда. Буря миновала.
     Мысленно он говорил с ней, а она слушала. Она не верила, но выбора  у
нее не оставалось. Она вынуждена была поверить.
     Опустошенная и безвольная, она, наконец, спросила:
     - Что мы можем сделать? Лучше бы я умерла!
     Он ответил:
     - Вы никогда не были трусом, Алла Нарова. Помните, я знаю вас.
     Она послала ответную мысль:
     - И я знаю вас. Как никто никогда не знал другого человека. Затем они
вместе думали, мысли их были неотделимы: это  был  больше,  чем  разговор;
больше, чем общение; больше, чем любовь. Помнишь, как ты боялась  потерять
невинность? Я помню. А ты, со своей боязнью импотенции в ночь  свадьбы!  Я
помню. Должны ли мы быть предельно откровенными друг с другом? Думаю,  что
да. В конце концов, ты первый мужчина, родивший ребенка.  А  ты  -  первая
женщина, от которой ребенок был зачат. Долой  стыд,  долой  застенчивость,
погрузимся в глубины нашего сознания!
     Руки Тропайла  отстукивали,  когда  огни  дисплея  мигали.  Это  было
чертовски странно. Он - это он, она - это она, а что же такое они  вместе?
Она была милой и доброй, в противном случае, он, может быть,  не  смог  бы
вынести все это. Она на год приютила бедного слепого в Кадисе;  когда  был
неурожай в Винсеннес, она смело пошла в поля  и  выполнила  там  неженскую
работу; она убила мужа в припадке ярости,  короткого  и  тайного  приступа
безумия...
     - Прочь, прочь, отвяжись от меня! - закричал он. Все это было  в  его
памяти. Побитое стеклянное пресс-папье, очень древнее, величиной с  кулак,
с извилистыми цветными полосочками внутри стекла, мутное от сотен трещинок
и выбоинок на поверхности, с квадратной фарфоровой табличкой,  на  которой
затейливыми голубыми буквами было написано: "Благослови наш дом, Господи!"
Ее муж лежал, хрипя, и снег начал осыпаться с полога палатки,  а  она  все
била и била, без всякой жалости, глаза налиты кровью, дыхание  со  свистом
вырывается из груди; вся во власти ненависти и жажды крови. Она  совершила
это; как он мог забыть искаженное ужасом лицо, которое еще продолжало жить
и что-то бессвязно лопотать, уже после того,  как  глаза  были  выбиты,  а
челюсть  отвисла,  размозженная  на  восемь   кусков,   мягкая,   подобная
позвоночнику змеи?
     - Отвяжись от меня! - закричал он.
     Она спросила только:
     - Как?
     Он  захохотал.  Может  быть,   если   бы   он   мог   смеяться,   это
сосуществование с монстром не казалось бы таким  ужасным.  Все  это  было,
вероятно, какой-то вселенской шуткой, в которой он только что уловил суть;
он проведет остаток своей жизни, смеясь.
     - Извращенец, - сказала она. - Да, я убила мужа, а ты развращал  свою
жену, заставляя ее делать то, что, как ей казалось,  было  смертью  наяву,
превращая ее любовь в болезнь и позор. Мне кажется, мы стоим друг друга. Я
смогу прожить с тобой, извращенец.
     Все прошло, это не было шуткой.
     - И я смогу прожить с тобой, убийца, - промолвил он наконец. - Потому
что я знаю, что ты не только убийца. Что были еще и Кадис, и Винсеннес.
     - А ты, ведь каждый  день  ты  одаривал  жену  сотней  ласк,  которые
возмещали все злое, что было. Ты не так плох, Тропайл. Ты - человек.
     - Ты тоже. Но что же такое мы?
     -  Мы  должны  попробовать  узнать.  Все  это  так  ново.  Нам  нужно
попытаться объединиться в определении того, что мы такое, иначе "ты" и "я"
будут всегда мешать "мы".
     Тропайл сказал:
     - Если бы я рассказывал историю, это  был  бы  рассказ  об  известном
капитане  сэре  Родерике  Фландри,  Служба  Разведки,   Имперский   Земной
Космофлот  -  брюнет,  язвительный,  умный  и   меланхоличный;   абсолютно
невозможный, мой идиотский кумир.
     - А моя история была бы о  Изеульт,  которая  погрузилась  в  любовь,
забыв обо всем, как изрезанное, скалистое побережье Корнуэлл, бедная дура.
Прощайте, земные наслаждения. Все радости жизни забыты ради преувеличенных
радостей любви. Но именно об этом будет мой рассказ; я такая, как я есть.
     Они вместе посмеялись и вместе продолжали:
     - Если бы мы рассказывали историю, она была  бы  об  огненном  круге,
который разгорается.
     И они в страхе вздрогнули от того, что они сказали.
     Довольно   долго   они   молчали.   Их   руки   непрерывно    щелкали
переключателями.
     - Не нужно этого больше, - наконец произнесла Алла Нарова. - Или?.. -
Она не знала.
     - Никогда в жизни я не был так напуган, -  сказал  Тропайл.  -  И  ты
тоже. И никогда нас так не мучил намек. Мой герой - Люцифер; твоя  героиня
- Иштар Младшая. Наш герой - огненный круг, который разгорается.
     Какое-то время они молчали, пока Тропайл обдумывал эту новую сущность
с ее собственными словами и воспоминаниями. В конце концов, был ли он  все
еще Гленом Тропайлом?
     Казалось, это не имело значения.
     Они успели много раз щелкнуть переключателем, прежде чем Алла  Нарова
задумчиво произнесла:
     - Конечно, сделать мы ничего не можем.
     Волк заговорил в душе Компонента по имени Глен Тропайл.
     - Замолчи, - закричал Тропайл, пораженный собственной яростью.
     Она ответила дипломатично:
     - Да, но ведь действительно...
     - Действительно, - сказал он с яростью, язвительно.  -  Всегда  можно
что-то сделать, мы просто не знаем как.
     Опять долгое молчание, и затем Алла Нарова сказала:
     - Интересно, можем ли мы разбудить остальных.





     Хендл был на грани нервного срыва. Это было нечто новое для него.
     Жаркое лето было в разгаре. И тайная колония в Принстоне должна  была
переполняться жизнью и  энергией.  Урожай  созревал  на  всех  близлежащих
полях. Пустеющие хранилища вновь  наполнялись.  Самолет,  с  таким  трудом
перестроенный и оснащенный для штурма  Эвереста,  стоял,  готовый  принять
людей на борт и взлететь.
     И все же все, абсолютно все, шло не так. Было похоже на  то,  что  не
будет экспедиции на Эверест. Уже четыре раза Хендл  собирал  силы,  и  все
было готово. Четыре раза руководитель экспедиции... исчезал.
     Волки не исчезали!
     И тем не менее больше чем два десятка их пропало.
     Сначала Тропайл, потом Иннисон, затем еще два десятка по одному и  по
двое; никто не был гарантирован от этого. Возьмем, например, Иннисона. Это
был Волк до мозга костей. Он был работником,  не  мыслителем,  он  обладал
навыками  ремесленника,  лудильщика,  механика.  Как  мог  такой   человек
поддаться хилому соблазну Медитации?  И  все  же  поддался,  Переместился,
исчез!
     Ситуация достигла той точки, когда сам Хендл  ходил  с  покрасневшими
глазами и раздраженный. Он установил для себя хитроумные сигналы опасности
- привлек на помощь других обитателей колонии, чтобы  отвратить  опасность
Перемещения от себя. Когда ночью он шел спать, рядом с его кроватью  сидел
лейтенант, постоянно начеку, чтобы  Хендл  не  погрузился  в  Медитацию  в
момент дремоты перед сном  и  не  Переместился.  Не  было  в  течение  дня
времени, когда бы Хендл позволил себе остаться одному,  и  его  компаньоны
или  охранники  получили  приказ  будить  его  при  первом  же  намеке  на
отстраненный взгляд или  задумчивое  выражение  лица.  Со  временем  режим
постоянной бдительности, который Хендл  сам  установил,  привел  к  потере
отдыха и сна. И последствия были таковы: все  чаще  и  чаще  телохранители
будили его, все меньше и меньше он отдыхал.
     Действительно, он был очень близок  к  срыву.  Жарким  влажным  утром
спустя несколько дней после бесполезной поездки к  Гражданину  Джермину  в
Вилинг, Хендл съел безвкусный завтрак и, шатаясь от усталости,  отправился
осмотреть Принстон. Из низких облаков капал теплый  дождик,  но  это  лишь
раздражало Хендла. Он едва его замечал.
     В Коммуне жило более тысячи Волков, и на лицах каждого  из  них  были
заметны следы беспокойства. Хендл был не  единственным  в  Принстоне,  кто
начал расставлять ловушки в результате  беспрецедентных  исчезновений,  не
один он мало спал. В обществе, состоящем  из  тысячи  человек,  все  тесно
связаны между собой; когда один из сорока исчезает,  моральному  состоянию
всего  общества  наносится  сокрушительный  удар.  Глядя  в   лица   своих
сотоварищей, Хендл понимал, что становится  почти  невозможным  не  только
запланированный  штурм  Пирамиды  на  Эвересте,  но  и  почти   нереальным
становится просто сохранить Коммуну.
     Вся стая Волков была на грани паники.
     За спиной Хендла раздался испуганный крик. Шатаясь от  усталости,  он
повернулся,  чтобы  взглянуть,  что  там.  Около  шести  Волков   кричали,
показывая на что-то в мокром, удушливом воздухе.
     Это было Око, тихо и расплывчато повисшее над улицей.
     Хендл глубоко вздохнул и взял себя в руки.
     - Фремптон, - приказал он одному из  лейтенантов,  -  пригоните  сюда
вертолет с приборами. Мы проведем еще кое-какие измерения.
     Фремптон открыл было рот, потом посмотрел на  Хендла  внимательнее  и
начал говорить по карманному радиопередатчику. Хендл понимал, о чем думает
этот человек, - у него у самого были те  же  мысли.  Какой  толк  в  новых
измерениях? С того времени, как  Переместился  Тропайл,  у  них  появилось
более чем достаточно данных о тех силах  и  излучениях,  которые  окружают
Око, да и о самом Перемещении тоже. До Тропайла  в  Принстоне  никогда  не
видели Ока, не говоря уже о Перемещении. Но сейчас  все  было  иначе.  Око
парило неустанно, день и ночь.
     Некоторые из тех, кто находился ближе всех к  Оку,  поднимали  камни,
комки грязи и швыряли их в пляшущий водоворот в воздухе. Хендл начал  было
кричать чтобы они остановились, но передумал. На Око это, по-видимому,  не
действовало; как заметил Хендл, один из мужчин угодил булыжником прямо  по
Оку. Камень пролетел через него, без всякого эффекта;  пусть  дадут  выход
своему страху хотя бы таким образом.
     Послышался  шум  винта  вертолета,  и  машина  со  всеми   приборами,
установленными на ней, приземлилась в центре улицы, между Хендлом и Оком.
     С этого момента все произошло очень быстро.
     Око устремилось по направлению к Хендлу. Он ничего не  мог  поделать.
Он увертывался от него, но, без сомнения, все было  бесполезно,  да  и  не
нужно, в течение секунды он увидел, что Око стало больше не только за счет
того, что приблизилось к нему, оно на самом деле увеличивалось.  Око  было
обычно размером с футбольный мяч, насколько можно было судить; это же  все
росло и росло, оно уже стало размером с яйцо птицы Рух; потом  размером  с
голову кита. Оно  остановилось  и  зависло  над  вертолетом;  люди  внутри
вертолета, как безумные, нацеливали линзы и измерительные приборы.
     Удар грома.
     На этот  раз  не  человек.  Исчез  целый  вертолет,  пилот,  приборы,
пропеллер и все остальное.
     Хендл поднялся, мокрый от пота, от потрясения сонливость прошла.
     Молодой человек по имени Фремптон, охваченный страхом, спросил:
     - Хендл, чем мы занимаемся?
     - Чем занимаемся? - Хендл рассеянно глянул  на  него.  -  Думаю,  что
губим себя. - Он спокойно покачал головой, так, будто бы он наконец  нашел
решение трудной задачи. Вздохнул. - Но нужно кое-что предпринять, - сказал
он. - Я еду в Вилинг. Нас, Волков, побили. Может  быть,  Граждане  помогут
нам сейчас.
     Роджет Джермин из Вилинга, Гражданин, получил сообщение, когда он был
в конторе, служившей ему рабочим местом. Дома его ждал посетитель.
     Джермин все-таки был Гражданином.  Он  не  мог  прервать  приятное  и
бесконечное обсуждение, которое он вел с перспективным клиентом по  поводу
возможной  организации  дела.  Он  извинился  за  то,  что  ему   пришлось
прерваться из-за сообщения, как и было положено, три  раза,  выслушал  еще
раз полностью объяснения гостя по  поводу  плана,  который  он  предлагал,
затем повернул сложенные чашечкой ладони к себе. Этот  жест  означал,  что
план не вполне совершенен. Более категоричное "нет" он произнести не мог.
     По  другую  сторону  стола  Гражданин,  который   пришел   предложить
программу инвестиций,  тут  же  сменил  тему,  пригласив  Джермина  и  его
Гражданку  на  Созерцание  Сириуса,  приглашение  было  сделано  в   форме
рифмованных двустиший. Ему очень хотелось совершить сделку, но он  не  мог
настаивать.
     Джермин отклонил приглашение в достойной форме, условно приняв его. И
человек ушел,  задержавшись  лишь  ненадолго  из-за  общепринятых  Четырех
Просьб остаться. Почти тут же Джермин отпустил служащего и закрыл  контору
на день, завязав  сложный  тройной  узел  на  красном  шнуре,  укрепленном
поперек открытой двери.
     Когда он пришел домой, он  увидел,  что  к  нему  пришел,  как  он  и
подозревал, Хендл.
     Гражданина Джермина мучили сомнения относительно Хендла. Этот человек
почти признался,  что  он  -  Волк.  Как  должен  был  отнестись  к  этому
Гражданин? Но среди переполоха, вызванного Перемещением Галы Тропайл, этот
факт показался не таким важным, как обычно, тревоги  не  подняли:  Джермин
позволил мужчине уйти. А сейчас?
     Он отложил решение. Когда он пришел, Хендл несколько скованно пил чай
в комнате, пытаясь поддержать официальный разговор с  Гражданкой  Джермин.
Джермин спас его, уведя в другую комнату и закрыв дверь. Он ждал.
     Его потрясла перемена, произошедшая в этом человеке. Прежде Хендл был
хвастливым,  агрессивным,  быстрым,  качества   наименее   желательные   в
Гражданине - отличительная особенность Сына Валка. Сейчас все это исчезло,
но тем не менее он нисколько не походил на Гражданина; он был  изможден  и
раздражен. Он походил на человека, который много пережил.
     Сведя правила этикета к минимуму, он сказал:
     -  Джермин,  последний  раз,  когда  мы  виделись,  здесь   произошло
Перемещение. Гала Тропайл, помните?
     - Помню, - коротко ответил Джермин. Помнит ли  он!  Это  воспоминание
почти всегда было в его памяти.
     - И вы говорили, что с тех пор были и другие. Они все еще происходят?
     Джермин сказал:
     - Да. - Он старался говорить прямо, что  соответствовало  быстроте  и
напору речи этого Хендла. Едва ли это было прилично, но Гражданин  Джермин
подумал, что бывают моменты, когда хорошие манеры не самое главное в мире.
- Было два за последние несколько дней. Одно - Гражданка Бэрд,  ее  муж  -
учитель. Она Созерцала Через Стекло  одновременно  с  четырьмя  или  пятью
другими женщинами. Она просто исчезла. Мне  кажется,  она  смотрела  через
зеленую призму, если это как-то поможет.
     - Не знаю, поможет или нет. А кто другой?
     Джермин пожал плечами.
     - Мужчина по имени Хармейн. Он был Охранником. Никто ничего не видел.
Но слышали что-то вроде грома, и он исчез. - Он  на  минуту  задумался.  -
Немножко необычно, мне кажется. Два за неделю в одном небольшом городке...
     Хендл резко сказал:
     - Послушайте, Джермин, не только два. За прошедшие  тридцать  дней  в
этом районе и еще в одном месте их было по крайней мере пятьдесят. В  двух
местах, понимаете? Здесь и в Принстоне. В других местах  -  нет;  немного,
несколько Перемещений в одном месте, несколько в другом, но не больше, чем
обычно. А в этих двух местах - пятьдесят. Есть в этом какой-нибудь смысл?
     Гражданин Джермин подумал:
     - Нет.
     - Нет. Скажу больше. Три из... ну,  скажем,  жертв  -  это  дети,  не
старше пяти. Один  еще  даже  не  умел  ходить.  А  последнее  Перемещение
произошло вовсе не с  человеком.  Это  был  вертолет.  Знаете,  что  такое
вертолет? Вся эта чертова штуковина исчезла, бац,  и  нет.  Подумайте  над
этим, Джермин. Как объясняются Перемещения?
     Джермин выдержал паузу.
     - Ну, вы думаете о Взаимосвязи, Медитируете, как  только  вы  уловили
основную взаимосвязь всего в мире, вы становитесь Единым Целым с Космосом.
Но не могу понять, как ребенок или машина...
     - Объяснением является Тропайл, - хмуро  сказал  Хендл.  -  Когда  он
Переместился, мы подумали, что это будет нам  на  пользу,  потому  что  он
любезно проделал это прямо у нас на глазах. Мы получили достаточно данных,
которые стали ключом к пониманию того, что такое Перемещение в  физическом
смысле. Это был  первый  настоящий  шаг  в  понимании  Перемещения,  и  мы
считали, что Тропайл оказал нам услугу. Сейчас мы в этом не уверены. -  Он
наклонился вперед. - Каждый,  кто  Переместился,  насколько  я  знаю,  был
знаком с Тропайлом. Три малыша были у него в группе в  саду:  мы  поручили
ему эту работу, чтобы как-то занять его,  когда  он  пришел  к  нам.  Двое
мужчин,  которые  жили  с  ним  в   одной   комнате,   исчезли.   Мальчик,
обслуживавший его в столовой, исчез; его  жена  исчезла.  Медитация?  Нет,
Джермин. Большинство из этих людей я знаю. Даже ради спасения  собственной
жизни ни один из них не потратит и минуты, Медитируя о Взаимосвязи. А  что
вы думаете по этому поводу?
     Сглотнув, Джермин произнес:
     - Я только что припомнил. Этот человек, Хармейн...
     - Что Хармейн?
     - Это тот, который Переместился  на  прошлой  неделе.  Он  тоже  знал
Тропайла. Он был Охранником Дома Пяти Правил, когда Тропайл находился там.
     - Видите? Могу поспорить, женщина тоже его  знала.  -  В  раздражении
Хендл встал и начал ходить по комнате. - Я  потерпел  поражение.  Вы  ведь
знаете, кто я?
     Джермин спокойно ответил.
     - Я думаю, что вы - Волк.
     - Вы правильно думаете. - Джермин непроизвольно содрогнулся, но  смог
заставить себя сидеть спокойно и слушать. - Говорю вам,  что  это  уже  не
имеет значения. Вы не любите Волков, ну а я не люблю вас, Граждан. Но  то,
с чем я пришел, гораздо важнее этого. Тропайл что-то затеял, и я  не  могу
предсказать, чем это все закончится. Но я знаю одно: мы в опасности, и вы,
и мы. Может быту вы все еще считаете, что Перемещение - это благодать.  Но
я этого не считаю. Оно пугает меня. Но это случится  со  мной,  и  с  вами
тоже.  Это  случится  с  каждым,  кто  когда-либо  сталкивался  с   Гленом
Тропайлом. Если мы как-то не положим  этому  конец.  Я  не  знаю  как.  Вы
поможете мне?
     Стараясь  не  дрожать  (хотя  все  внутри  него  кричало  от  страха:
"Волк!"), Джермин честно признался:
     - Не знаю, смогу ли я. Я... Я должен подумать до утра.
     С минуту Хендл смотрел на него. Потом пожал плечами. Как бы про  себя
он произнес:
     - Может быть, это и не важно. Может быть, ничего и  нельзя  поделать.
Хорошо. Я приду утром, и, если вы решитесь помочь, мы попытаемся составить
план. Если же  вы  решите  иначе  -  ну,  тогда  мне  придется  поколотить
нескольких Граждан. Нельзя сказать, что я возражаю против этого.
     Джермин встал и поклонился. Он начал  произносить  ритуальные  Четыре
Просьбы, но Хендл остановил его.
     - Увольте меня от этого, - проворчал он. - Кстати, Джермин, если бы я
был на вашем месте, я бы не строил планы  на  будущее.  Вероятно,  вам  не
удастся их осуществить.
     Джермин ответил задумчиво:
     - А как вы, вы строите планы?
     - Тоже не строю, - мрачно сказал Хендл.
     Гражданин  Джермин  метался  в  постели.  Сон  не  шел  к  нему.   Он
чувствовал, как его отравляет запах Волка в  его  доме.  Широко  открытыми
глазами он смотрел в потолок. Он слышал  пристойное  посапывание  жены  на
другом конце кровати. Оно должно было бы  его  убаюкивать.  Но  ничего  не
помогало. Сон не шел.
     Джермин был достаточно смелым  человеком  по  меркам  Граждан.  Иначе
говоря, он никогда не поддавался чувству страха, хотя, по правде говоря, и
возможности чего-то испугаться практически не представлялось. Но сейчас он
был напуган. Он не хотел Перемещаться.
     Волк, Хендл, вызвал этот страх. "Может быть, вы все еще считаете, что
Перемещение - это благодать". Конечно, он так не считал, сейчас  это  было
смешно. Перемещение - конечный результат Медитации, дар,  посылаемый  лишь
немногим преображенным личностям. Это одно. Но то Перемещение,  о  котором
шла  речь,  было  совершенно  иным;  даже  если  не  учитывать,  что   оно
происходило с детьми, с Галой Тропайл, с вертолетом.
     И во всем этом замешан Глен Тропайл.
     Джермин перевернулся на другой бок.
     Есть древний и надежный рецепт лечения бородавок. Возьмите  травинку,
бросьте ее в горшок с водой и доведите воду до кипения, воду охладите,  на
девять секунд погрузите бородавку в воду. Бородавка исчезнет, но только  в
том случае, если в течение этих девяти секунд в вашем мозгу  не  возникнет
слово "носорог".
     Гражданину Джермину не давало уснуть то, что он пытался не вспоминать
слово "носорог" - в данном случае это было слово "Взаимосвязь". Он  пришел
к выводу, что  если  а)  люди,  знакомые  с  Гленом  Тропайлом,  очевидно,
Переместятся;  и  б)  люди,  которые  погружаются  в  Медитацию,  думая  о
Взаимосвязи, очевидно, Переместятся, то  тогда  а+б,  люди,  которые  были
знакомы с Гленом Тропайлом и не хотят Перемещаться, не должны  погружаться
в Медитацию о Взаимосвязи.
     Было очень трудно не думать о Взаимосвязи. Снова и снова он складывал
в уме числа, цитировал Пять Правил, сочинял Приветственные Поэмы  и  Стихи
по случаю Созерцания. Но вновь и вновь его мысли возвращались к  Тропайлу,
к Перемещению, к  Взаимосвязи.  Он  не  хотел  Перемещаться,  но  мысль  о
Перемещении была соблазнительна. Что оно собой  представляет?  Болезненный
ли это процесс?
     Вероятно, нет, размышлял он. Все происходит очень быстро,  по  словам
Хендла, если только можно верить тому, что сообщает Сын Волка. Но  в  этом
случае  приходилось  верить.  Итак,  если  все  происходит  быстро,  почти
мгновенно, рассуждал он, вероятно, смерть наступает мгновенно. Может быть,
Тропайл умер? Могло так быть? Нет, не похоже на это; в  конце  концов,  на
самом деле была связь между Тропайлом и всеми теми,  кто  Переместился  за
последнее время. Что это за связь? Или, говоря вообще,  какие  связи  были
задействованы?
     Он расслабился и вызвал в памяти первый попавшийся образ. Им оказался
образ Галы Тропайл, той, которая исчезла в этой самой комнате.
     Гала Тропайл. Он стал думать  о  ней  более  сосредоточенно,  он  был
немного доволен собой. Он нашел способ не думать  о  Взаимосвязи  -  нужно
было сосредоточенно думать о чем-нибудь другом, чтобы не оставалось  места
для непрошенных мыслей. Он задержался на мысли о Гале Тропайл очень долго.
Он думал об изгибе ее талии, ее длинных пушистых волосах,  а  также  о  ее
длинных красивых ногах.
     Привычки, которым много-много  лет,  нелегко  преодолеть,  и  поэтому
время от времени возникала непрошенная мысль. "Осторожно! Не твоя женщина!
Женщина Глена Тропайла. Берегись!"  Но,  размышлял  он,  где,  скажите  на
милость, Тропайл? Какой вред в том, что он думает о его женщине? Или, если
уж на то пошло, о нем?
     На  самом  деле  было  довольно  легко  думать  об  этой  хорошенькой
эмоциональной женщине, Гале Тропайл, Гражданке Гражданина Глена  Тропайла,
легче, чем о Взаимосвязи. Гражданину Джермину было приятно, что у него это
так хорошо получается.





     На  горе  Эвереет   в   мрачном   потоке   включений   и   выключений
переключателей, которые служили мозгом Пирамиде, был замечен новый входной
сигнал, поступивший от вспомогательных систем на планете Пирамид.
     Мозг Пирамиды не был критическим. Его интересовала только не  знающая
покоя потребность толкать-и-тащить,  но  в  том,  что  для  Пирамиды  было
аналогом  человеческого  чувства  голода,   не   было   этой   беспокойной
потребности "толкай-и-тащи". Входной сигнал скомандовал "Делай  так".  Она
подчинилась.
     Назовите  это  жаждой  чего-нибудь  новенького.  Если  когда-то   она
терпеливо ждала состояния, которое Гражданам было известно как Медитация о
Взаимосвязи, а самой Пирамиде известно, наверное, как  состояние  зрелости
плодов  ее  шахты  по  добыче  часов,  то  теперь  ей  захотелось   иного.
Попробовать недозревшие плоды? Перезревшие?  По  крайней  мере,  с  другим
вкусом.
     И соответственно, был послан высококачественный сигнал, он менялся по
скорости и высоте, и отразившиеся эхо менялись,  и...  вот  он,  созревший
плод, рвите! (Его имя было Иннисон.) А вот другой (Гала  Тропайл).  И  еще
один, и еще, о, сотни других! Ребенок из садика Тропайла,  и  тюремщик  из
Вилинга, и женщина, которая Тропайлу понравилась на улице.
     Когда-то признаком полного созревания было  состояние,  которое  люди
называли Медитацией о Взаимосвязи, а Пирамиды  воспринимали,  как  удобную
пустоту мозга; сейчас таким знаком была своего рода эмпатия с  Компонентом
по имени Тропайл и не  только  с  Тропайлом.  Модуляции  входного  сигнала
менялись, и другие признаки созревания из других  частей  замечались  и  в
соответствии с ними действовали, и Око сновало над  Каиром,  и  Киевом,  и
Хартумом. Пирамиду не интересовало место. Когда Компонент сигнализировал о
готовности, она взмахивала своей электростатической  косой,  она  собирала
урожай. Пирамиде на Эвересте не  приходило  на  ум,  что  Компонент  может
управлять своими действиями. Каким образом?
     Возможно, Пирамида на Эвересте удивилась  (если  бы  знала,  как  это
делается), когда заметила, что различные критерии учитываются при отборе в
эти дни (если она знала, что такое  "замечать").  Конечно,  даже  Пирамида
могла бы  удивиться,  когда  без  предупреждения  или  объяснения  приказы
менялись: не просто собрать иной сорт Компонентов, но и прихватить  вместе
с нужными деталями из плоти и крови также и  целый  ассортимент  бряцающих
машин из металла, как это стало случаться. Машины? Зачем бы это  Пирамидам
понадобилось Перемещать машины?
     Но зачем, с другой стороны,  Пирамиде  утруждать  себя  и  подвергать
сомнению указание, даже если бы она и могла это?
     В любом случае она не стала. Она взмахнула косой и собрала то, что ей
приказано было собрать.
     Люди иногда едят зеленые фрукты и потом жалеют об этом; так  же  и  у
Пирамид.
     А Гражданин Джермин попался в ловушку, которой он не ожидал.  Избегая
думать  о  Взаимосвязи,  он   думал   о   Глене   Тропайле,   и   незримые
высокочастотные импульсы отыскали его.
     Он не видел Ока, которое сформировалось над ним. Он не  почувствовал,
как собираются силы, готовящие ему ловушку. Он не знал,  что  он  схвачен,
заряжен, катапультирован в космос,  пойман,  остановлен  и  разряжен.  Все
произошло слишком быстро.
     В один момент он был в своей кровати, в следующий  момент  он  был  -
где-то. И ничего между этими моментами.
     Это случалось с сотнями тысяч Компонентов до него. Но  с  Гражданином
Джермином было несколько иначе.  Его  не  забальзамировали  в  питательной
жидкости запрограммированным для участия в Пирамида-структуре, потому  что
он был отобран не Пирамида-структурой, а диким Компонентом.  Он  прибыл  в
сознании, бодрствующий и способный двигаться.
     Он стоял в освещенной красным светом камере. Страшный грохот  металла
ударил ему в  уши.  От  жара  кожа  покрылась  капельками  пота.  На  него
свалилось  слишком  много,  чтобы  понять  все  сразу.  Голые  безумцы   с
лоснящейся кожей прыгали и кричали на него. Через какое-то время он понял,
что это не дьяволы, что это не ад, что он не мертв. "Сюда", орали они ему,
"Вперед! Поторапливайся!" Он шел, шатаясь, в том направлении, которое  они
указывали, по неприятно теплому полу, покачиваясь и падая (планета-двойник
была на четверть легче Земли), пока не научился сохранять равновесие.
     Прыгающие безумцы провели его через дверь - или сфинктер или ловушку,
она не походила на то, что он видел раньше. Но это был своего рода тамбур,
и с другой его стороны было нечто, что более отвечало здравому смыслу. Это
была еще одна комната, и, хотя свет был красным,  он  был  более  бледным,
спокойным красным светом, да и грохочущее железное  торжище  было  далеко.
Безумцы  были  голыми,  это  верно,  но  они  не  были  безумны.   Глянец,
лоснившийся на их коже, был всего лишь потом.
     - Где... где я? - выдохнул он.
     Два голоса, может быть три  или  четыре,  говорили  одновременно.  Он
ничего не  мог  понять.  Гражданин  Джермин  осмотрелся.  Он  находился  в
помещении, напоминавшем камеру, которая была частью машины, существовавшей
для неизвестных целей Пирамид на планете-двойнике. И он был жив -  и  даже
не одинок.
     Он пересек более миллиона миль в космосе и ничего не почувствовал. Но
когда то, что говорили голые люди, стало доходить до  него,  стены  вокруг
него зашатались. Какое-то время слова были лишь бессмысленным шумом.  Боль
причинило не падение, а приземление. Все так и было, он  Переместился.  Он
изумленно посмотрел на свое собственное  голое  тело,  оглядел  комнату  и
понял, что они все еще продолжают говорить.
     -  ...когда  сориентируетесь.   Чувствуете   себя   хорошо?   Вперед,
Гражданин, идем отсюда!
     Джермин моргал глазами.
     Другой голос сказал раздраженно:
     - Здесь должно быть какое-то другое место, куда их  можно  приносить.
Литейный цех не  предназначен  для  людей.  Посмотрите,  этот-то  в  каком
состоянии. В один прекрасный момент кто-нибудь прибудет, а мы  не  засечем
его вовремя и - попик!
     Первый голос сказал:
     - С этим ничего не поделаешь. Вы в порядке?
     Гражданин Джермин глубоко вдохнул горячий сухой воздух и посмотрел на
голого мужчину перед собой.
     - Конечно, я в порядке, - ответил он.
     Голым мужчиной был Хендл.
     Их было несколько сотен. Он  узнал,  что  они  поделены  естественным
образом на восемь групп. Одна группа, в которую вошел и Гражданин Джермин,
состояла из людей, которые знали Тропайла. Другая группа, после  того  как
Хендл дал им ключ к разгадке, решили, что их связывает знакомство с  одной
Гражданкой Аллой Наровой, вдовой из  Найса.  Африканское  происхождение  и
знакомство с неким Джанго Тембо объясняло состав третьей, и так далее. Они
занимали  примерно   акр   огромных   коридоров,   первоначально   занятых
автоматическими станками, которые в среднем достигали  восьмидесяти  футов
высоты. Многие были на ножках, как будто древняя история  ручных  станков,
не подумав, навязала эту форму своим полностью автоматическим потомкам. По
мере  того  как  открывались  кулачки  зажимного  патрона,  в  него  резко
подавались полосы металла, и кулачки закрывались;  затем  полосы  начинали
вращаться, выдвигались резцы и обтачивали их,  потом  резцы  убирались,  а
обработанные  непонятного  назначения  куски  металла  уплывали  на   едва
заметных кольцеобразных магнитных полях. Каждые три часа  через  аккуратно
раскрываемую дверь литейного цеха вплывала  шестиугольная  кованая  плита,
которая, крепясь магнитами то на одном, то на другом  станке,  сверлилась,
растачивалась, протягивалась, фрезеровалась, шлифовалась и полировалась  и
становилась еще более непонятной и загадочной. Резец одного из станков для
прорезания пазов - он был  величиной  с  человека,  -  казалось,  требовал
регулярной замены после обработки каждого из  шестиугольников,  но  другие
инструменты, по-видимому, не тупились. Стружка смывалась потоком глицерина
примерно каждые одиннадцать часов. Он струями подавался из  стен,  заливал
пол до щиколотки и с бульканьем уходил через канализационные отверстия.
     Однажды мимо проплыла Пирамида, скользя на расстоянии ладони от пола.
От нее шел запах озона. Они попрятались, как мыши. Они не  знали,  "видит"
их Пирамида или нет.
     Из одних кранов в стене им подавши пишу, а из  других  -  воду.  Вода
была отвратительной и являлась оскорблением  для  нескольких  Дегустаторов
Воды, которые  были  среди  них.  В  ней  совсем  не  чувствовалось  вкуса
углекислых солей и галоидных солей. Их  пища  представляла  собой  раствор
глюкозы, в который, должно быть, добавили необходимые минеральные  соли  и
аминокислоты, чтобы они не  заболели  от  недостатка  каких-либо  веществ.
Воздух был приемлемым, вероятно, он поступал из соседнего литейного  цеха,
где для некоторых процессов требовался атмосферный воздух.
     Большую часть времени они проводили в ожидании и разговорах.
     Причудой Гражданина Джермина, например, было Перемещение.
     - Может быть, - обычно говорил он, - это  действительно  Перемещение,
действительно благодать, и нам просто не хватает ума, чтобы ее оценить.  У
нас есть пища, мы избавлены от резких колебаний температуры. - Он  смахнул
пот со лба и пошел к водопроводным  кранам,  из  которых  постоянно  текла
вода, чтобы как следует напиться, прежде чем продолжить рассуждения.  -  И
это как бы свобода от этикета, правил поведения. - И он с несчастным видом
огляделся вокруг. Никаких Стульев  для  Мужа,  Стульев  для  Жены  (как  и
положено, без подлокотников). Он присел на корточки на металлическом полу.
     Хендл был более откровенным.
     - О Господи, моя нога! Мы просто толпа чертовых краснокожих индейцев.
Мне кажется, индейцы так и не узнали, кто нанес им удар. Они  не  знали  о
земельных дарственных актах и  о  территориальных  притязаниях  короны,  о
церковных миссиях и увеличении населения. У них всего этого не  было.  Они
узнавали обо всем постепенно, по крайней мере, о таких вещах, как ружья  и
огненная вода. У них не было всего этого, но  это  они  могли  понять.  Но
все-таки я не думаю, что индейцы когда-либо поняли,  что  было  на  уме  у
белых людей, пока не стало слишком поздно вообще размышлять об этом. Мы  в
еще большем неведении. По крайней мере, время от времени  у  индейцев  был
ключ к загадке  -  они  видели,  как  матросы  сходят  с  большого  белого
дьявольского корабля и выстраиваются в очередь к их  женщинам.  Было  хоть
что-то общее. А у нас и этого нет. Мы в руках Пирамид - ясно? Наш язык!  Я
должен говорить "руках"! У нас в языке нет даже подходящих слов,  чтобы  и
описать!
     После того как Гражданин Джермин пятый раз получил питание из кранов,
он  сделал  попытку  стать  убийцей-маньяком.  К  счастью  для  всех,  это
произошло вскоре после одной из регулярных уборок, поэтому не было  острых
кусков стружки длиной в фут, которые он бы мог использовать как нож, да  и
пол был очень скользкий, так что он не смог  удержаться  на  ногах,  когда
попытался ударить одного из африканцев. Его держали за руки,  пока  он  не
успокоился; он был очень расстроен.
     - Я готов, - сказал он им, наконец, с достоинством, на которое только
был способен.  -  Я  понимаю,  что  здесь  нет  подходящего  катетера  для
Жертвоприношения, но вы можете лишить меня воздуха, это еще  один  способ,
освященный традицией.
     Иннисон велел ему прекратить нести чушь и добавил:
     - Если  у  тебя  появится  привычка  терять  рассудок  и  становиться
убийцей, нам придется что-нибудь предпринять относительно тебя, но  только
тогда, когда я найду способ спустить тебя в восьмидюймовое канализационное
отверстие.
     Это  было  страшное   оскорбление,   оно   даже   не   сопровождалось
Снисходительной Улыбкой. И только через  три  кормежки  Гражданин  Джермин
смог заставить себя вновь заговорить с Иннисоном. Гнев Гражданина Джермина
был настолько силен, что он отважился демонстративно повернуться спиной  к
Иннисону. Но Иннисон не только не был подавлен этим, но даже и внимания не
обратил. Он продолжал как ни в чем  не  бывало  разговаривать  с  Хендлом.
Тогда Гражданин Джермин ухватил Иннисона одной рукой за волосы,  а  другой
отвесил ему звонкую оплеуху.
     - Безумец! - закричал кое-кто из тех, кто стоял поблизости.
     - Нет! Заткнитесь, - прокричал им Хендл.  -  Ты  ведь  не  спятил?  -
спросил он Джермина.
     - Нет, - огрызнулся Джермин. - Я просто зол. Твой мерзкий дружок взял
на себя смелость отказать мне в пристойной и равноценной  Жертвоприношению
смерти.
     Иннисон, потирая щеку, задумчиво произнес:
     - Ты что, действительно  жаждешь  Принести  Жертву,  парень?  Хочешь,
чтобы они воткнули иглу и, поворачивая ее, пытались попасть в позвоночник?
Хочешь, чтобы тебя парализовало сразу же и спинной мозг вытекал  из  тебя?
Потом какой-нибудь глупо улыбающийся идиот возьмет нож  и  перережет  тебе
дыхательное горло...
     Джермин сказал:
     - Хочу я этого или нет, не подлежит обсуждению. Но есть  определенные
вещи, которые должны соблюдаться...
     - Значит, ты не хочешь этого?
     Довольно долго Джермин думал.
     - Нет, - наконец сказал он. - Но это никак не означает... - Он  снова
задумался.
     Хендл мягко произнес:
     - Взгляни на себя, Джермин. Ущипни себя. Потрогай свои руки  и  ноги.
Ты изменился. Ты схватил Иннисона и ударил его, и не во время припадка,  а
потому, что ты был зол. Не так давно ты бы на это не  отважился.  Посмотри
на себя.
     Джермин взглянул. Его живот был подтянут, никаких  следов  жира.  Его
бедра были теперь не толще коленей. Все это произошло  так  незаметно!  Он
ощупал свое лицо, под бородой оно было округлившимся, совсем не напоминало
лицо Гражданина, кости черепа почти совсем не прощупывались. Его  ребра  -
они почти не были видны!
     Он повернулся к ним, сгорая от стыда  за  свой  смехотворный  вид,  и
увидел, что они выглядят точно так же! Все они выглядели одинаково.
     - А разве ты не чувствуешь, что стал  другим?  -  спокойно  настаивал
Хендл. - Внутри? Разве тебя не  переполняло  чувство,  которое  раньше  не
позволило бы тебе ударить  Иннисона?  И  разве  сейчас  тобой  не  владеет
чувство,  которое  подсказывает  тебе,  что  ударить  Иннисона,  не  теряя
контроля над собой, будет тебе приятно?
     - Да, это так, - в ужасе сознался Джермин. - Да! Как это назвать? Что
мне делать с этим?
     - Среди Волков общепринято мнение, - сказал Иннисон, - что  не  нужно
бороться с этим чувством. А название  ему  -  сытость.  Ты  Медитировал  о
Взаимосвязи в последнее время?
     - Нет, - сказал Джермин. - Внимание отвлекалось на...
     - Отсутствие чувства голода, Джермин. Голод и Медитация идут рука  об
руку,  хотя  это  и  не   обязательно.   Когда   жизнеспособность   низка,
самосознание нестойко, его легко задавить.
     Джермин бродил среди леса ножек от  станков,  стараясь  привыкнуть  к
своему новому "я".
     Хендл сказал Иннисону:
     -  Может  быть,  мы  здесь  именно  для  того,  чтобы  похорошеть   и
поправиться.
     - Думаешь, они едят людей?
     - Нет, не более чем ядерный  реактор.  Это  что-нибудь,  связанное  с
электричеством.
     - Если Джермин готов и может бороться, то и  все  они,  должно  быть,
тоже готовы. Предположим, что  у  нас  получилось  что-то  вроде  строевой
подготовки.
     - Лучше нам самим кое-что сделать. С ума больше никто не  сходит,  но
давление было сильным. Следующий шаг  -  организовать  давление  с  другой
стороны, и люди зашевелятся.
     Два Волка улыбнулись друг другу.
     - Все шло прекрасно, так? -  сказал  Хендл.  -  Культура  и  эстетика
иссякли в первую же неделю неограниченного потребления  калорий,  а  затем
улетучились манеры, обычно с треском, как у экс-Гражданина Джермина. Да, у
нас есть для них кое-какая работа,  прежде  чем  они  покроются  жирком  и
начнут убивать друг друга.
     В это примерно время в литейный перестали прибывать новые люди; когда
прошло двенадцать кормежек, а новичков так и не было,  Принстонские  Волки
провели перепись: шестьсот восемьдесят четыре, примерно поровну  женщин  и
мужчин. Это было удобно, потому что нельзя все время только разговаривать.
     Военная организация создавалась с некоторыми трудностями.
     Экс-Граждане гордились благоприобретенной агрессивностью.
     - Кто это меня заставит? - весело раздавалось в коридорах.
     Обладавшие пытливым умом Принстонцы вспомнили, что  некий  библейский
персонаж "раздобрел и впал в грех".  Однако  сочетание  силы  и  убеждения
одержало победу. И,  наконец,  последний  самый  буйный  экс-Гражданин,  с
медленно бледнеющим синяком под  глазом,  маршировал  в  строю  вместе  со
всеми. Хендл стремился к оружию, которое  тоже  Переместили;  где  оно?  А
потом забеременели несколько женщин. Беременности наступили  после  одного
случая, который был и  ужасным,  и  непонятным.  Пирамида  вновь  и  вновь
появлялась, и вновь и вновь они прятались. На сей раз судьба распорядилась
так, что один из африканцев не успел спрятаться и был  застигнут  врасплох
неподалеку  от  стены,  но  бесконечно  далеко  от  леса  балок,   которые
поддерживали гигантские станки. Он поступил благоразумно и  растянулся  на
полу, чувствуя себя  в  относительной  безопасности  в  последние  секунды
жизни. Гигантская фигура медленно плыла вдоль коридора, и с  обеих  сторон
до нее было довольно много места. Приближаясь к человеку, она  свернула  в
сторону так, что ближайшим углом прошлась по нему, а затем  выплыла  через
одно из не похожих на дверь отверстий.
     Им  не  составило   труда   спустить   африканца   в   восьмидюймовый
канализационный люк, а время сна они провели в оргии. Мужчины не соблюдали
Осторожности в Любви, да и женщины бы им этого не разрешили. Ими  управлял
инстинкт, над ними довлел рок.
     Волки и Овцы, или экс-Овцы, бесконечно обсуждали гибель африканца.
     - Мы здесь потому, что они доставили нас  сюда.  Мы  им  для  чего-то
нужны. Почему же  они  губят  то,  что  так  осторожно  приняли  и  в  ком
поддерживали жизнь, создав минимальный комфорт?
     - Может быть, наш вид вызывает у них  раздражение?  Может  быть,  они
берегут нас про запас, но не хотят, чтобы мы докучали им, до тех пор  пока
у них не дойдут до нас руки.
     - А может быть, она сделала это ради забавы?
     - Я в это не верю. Эти ваши бледнолицые не  поступали  так  с  вашими
индейцами.
     - Некоторые так и поступали. Некоторые из  них  стреляли  в  индейцев
ради забавы. Может быть, и среди Пирамид разные  попадаются.  Может  быть,
эта была жестокой!
     Они сдались и прекратили на этом спор.
     Что еще оставалось делать? Все они знали примерно одно и то же о том,
чего хотят Пирамиды, что думают, что собираются делать.
     Еще нужно было быть постоянно  готовым  к  тому,  чтобы  броситься  в
укрытие, расставить наблюдателей и гонцов у обеих "дверей"  и  у  входа  в
литейный. Они делали это. Но после того случая Пирамиды не появлялись.
     Однажды, когда шел второй месяц беременности, женщина, с которой Гала
Тропайл болтала, неожиданно закричала. Она в ужасе  показывала  на  стену.
Гала обернулась и тоже закричала. Собравшаяся толпа тряслась от страха, но
чем бы ни было то, что прогрызало дыру в стене, уж Пирамидой оно  не  было
наверняка. Оно вообще ни на что не походило.
     Толпа наблюдала, как круглый кусок металла,  около  метра  диаметром,
был очерчен летящей точкой, которая согнула ковкий металл  пополам.  Точка
пролетела через него. Это  был  какой-то  инструмент.  Вырезанный  диск  с
грохотом упал на пол.
     Ближайший из смотревших закричал и отпрыгнул назад.
     Затем инструмент  и  его  вращающийся  держатель  исчезли.  Наступила
долгая пауза. Один из вспотевших от страха людей  -  это  был  русский  из
Киева - отважился заглянуть в отверстие, но  там  ничего  не  было  видно,
только темнота и удаляющийся звук сверла.
     Несколько минут спустя из дыры появилась верхушка  черного  конуса  и
заговорила:
     - Внимание! Говорить с вами таким образом очень трудно. Вас доставили
сюда с определенной целью. Впредь  вы  будете  получать  приказы  по  этой
системе связи. Выполняйте приказы сразу и полностью. Достаточно ли  у  вас
воды и пищи?
     Голос  заставил  Галу  Тропайл  содрогнуться.  Он   не   походил   на
человеческий. (Но что же такое знакомое в его интонациях?) Однако, коль он
задал вопрос, он, вероятно, хотел получить ответ. Она отважилась:
     - Да, достаточно, но пища очень  однообразная.  Нельзя  ли  добавлять
время от времени разные приправы?
     - Нет. Вы не поняли. Кормить вас очень трудно.  Кроме  того,  хорошо,
что вам скучно. Слушает ли ваш главный?
     Хендл  и  Иннисон  заговорили  одновременно;  они  обменялись   злыми
быстрыми взглядами; Иннисон отступил.
     - Я слушаю, - сказал Хендл.
     - Вот правила общения с нами. Вы слышите гудение из громкоговорителя.
Сейчас мы его остановим. - Слабое гудение прекратилось и началось снова. -
Когда громкоговоритель гудит, можете считать, что он включен, и говорите в
него. Когда он не гудит, считайте, что он выключен. Так как это всего лишь
психологический  прием  и   громкоговоритель   никогда   не   выключается,
проследите за тем, чтобы около него стояла охрана и никто не  обращался  к
нам, когда мы этого не хотим.
     - Я понял, -  сказал  Хендл,  которому  бы  очень  хотелось  добавить
что-нибудь иронически почтительное. Он был напуган. Голос  не  принадлежал
человеку; он не шел из теплых, влажных легких, не мчался через вибрирующий
хрящ, не резонировал в  головных  полостях,  и  мускулы  губ  и  языка  не
участвовали  в  его  создании.  Голос  представлял  собой   модулированный
выходной электронный сигнал, искусную смесь десятка  вибраций  кристаллов.
Он был так же холоден, как и кристалл. И на  это  он  отваживался  мечтать
напасть! С ружьями, танком и вертолетом!
     Громкоговоритель все еще слабо гудел. Несмотря  на  страх,  это  была
возможность поговорить с Пирамидой, узнать у нее, что их  ждет,  что  ждет
всех людей. Насколько ему было известно, никому еще этого не удавалось. Он
собрался что-то сказать, но женщина, вдова убитого  африканца,  оттолкнула
его и закричала в черный конус:
     - Почему вы убили моего мужа? Что он вам сделал  такого,  за  что  вы
раздавили его?
     - Мы не убивали твоего мужа, - ответил черный конус.  -  Это  сделала
Пирамида.
     - А вы тогда кто же, черт побери? - заорал Хендл.
     - Мы известны вам как Глен Тропайл, - ответил громкоговоритель, и гул
прекратился. Никакие мольбы и  проклятия  не  могли  заставить  его  снова
заговорить.





     Ни один сицилиец или поляк на острове  Эллис,  ни  один  американский
турист, запутавшийся  в  бюрократических  хитросплетениях  во  французском
отеле, никогда не чувствовал себя таким чужим в городе,  каким  чувствовал
себя Глен Тропайл. Он ничего не знал. Или, выражаясь точнее, он  знал  то,
чему научила его жизнь за  несколько  десятилетий  как  Гражданина  и  как
Волка.
     Но никакое из этих знаний нельзя было  применить  к  его  теперешнему
существованию в качестве одной восьмой части Снежинки.
     Тропайл, однако, был Волком. Он был почти как Пирамида в том, что  он
толкал до тех пор, пока что-либо не поддавалось, и делил до тех пор,  пока
не получались части, с которыми можно было управляться.
     Например, прямо под рукой у него находилось то, что более  или  менее
легко можно было использовать. В систему коммуникации,  которая  соединяла
один лепесток Снежинки с остальными, было довольно легко проникнуть, что и
было быстро сделано.
     Тропайл и Алла Нарова  разбудили  женщину  между  ними,  предчувствуя
истерику. Но они ошиблись. Ею оказалась Мерседес ван Деллен  из  Стамбула,
во время Перемещения ей было 28 часовых лет, она  -  мать  двоих  девочек,
которые  были  крошками,  когда  она  их   покинула.   Она   вздохнула   и
предположила,  что   сейчас   они,   наверное,   счастливы   замужем.   Ее
заинтересовал и позабавил дисплей и  быстро  работающие  с  переключателем
руки; она призналась, что любит заниматься делами и  (небольшая  ересь)  у
нее был бы десяток детей, если бы это разрешали. Они проникли в  ее  мозг.
Он был спокоен; всегда спокоен. Все-таки есть такие люди! Она  проникла  в
их мозг. Они были  неистовыми  и  страстными.  О  Боже!  Неужели  они  все
затевают напрасно? А затем они втроем поплыли вместе; на сей раз все  было
более прозрачно и ровно.
     Они разбудили женщину с темной кожей, которой тоже, как оказалось, за
двадцать, чего нельзя было сказать, глядя на ее тело. Душа Ким Сеонг  была
душой ведьмы, которая видела, как приходят и уходят люди, которая обмывала
трупы, зарабатывая на рис, и бормотала:
     - Глупо, все глупо, но какой толк говорить? Никто вас не слушает.
     Она привнесла в их общий  мозг  горечь  и  первую  крупицу  понимания
беспредельности пространства и двух бесконечностей  до  и  после,  слишком
огромных, чтобы их понять.
     Они разбудили Корсо Навароне из  Милана,  худого  молодого  человека,
который точно знал, ради чего все это. Он любил Аллу Нарову  так,  как  не
любил  никогда  раньше.  Все  пространство  и  время  сговорилось,   чтобы
соединить их, он был ее душой, она - его пламенем; никто никогда не  любил
так, как они. Какое значение имело то, что хирургическое вмешательство  не
давало осуществить желание? Они были вместе, и этого было  достаточно.  О,
Господи! Большего блаженства и не нужно, чтобы Корсо Навароне не погиб  от
наслаждения.
     Они не могли поверить, что такой человек может быть, но  им  пришлось
поверить, он существовал. Сначала он с  негодованием  отказался  подчинить
свою индивидуальность общему мозгу, но его убедили сделать это; как  иначе
он смог бы узнать лучше свою возлюбленную? Но, слившись с общим мозгом, он
захотел стать его частью навсегда, однако его отговорили и от этого; разве
разлука не делает сердце нежнее?
     В их общее сознание он привнес огонь.
     Старик, которого они разбудили, был некто Спирос Гульбенкян.  Тропайл
почувствовал смущение перед ним, когда утверждал, что он Волк. Спирос один
был целой волчьей стаей, пол-Парижа работало на него и никогда не знало об
этом. Его жизнь была невероятно насыщенной, происшествия заполняли ее, как
детали часовой механизм, и с каждой минутой он узнавал  что-нибудь  новое,
новый инструмент или оружие, и уже  никогда  не  забывал.  Он  был  сильно
позабавлен; проснулся без страха и шока.
     - Ага, я обманул смерть, - произнес он, довольный. - Единственное, на
что я никогда не рассчитывал. Итак, что это за Общий Мозг,  о  котором  вы
мне рассказываете? Конечно, я не стану упрямиться. Я вам многим обязан!
     Тропайл: Это власть - в чистом виде. Вы думаете быстрее, яснее, более
глубоко, чем, как вы считали, возможно.
     Алла Нарова: Это - быть собой больше, чем когда либо! Это чувствовать
себя абсолютно живой.
     Мерседес ван Деллен: Это очень приятно.  Я  не  представляю,  что  мы
делаем, когда мы так вместе, но в этом нет ничего плохого.
     Ким Сеонг: Это не более глупо, чем все остальное.
     Корсо Навароне: Глупая женщина, это блаженство.
     Спирос Гульбенкян: Хм. Но стоит попробовать.
     И они ценили его за уравновешенность, он предохранял их от ошибок. До
него во время короткого заседания  они  сосчитали  количество  молекул  во
Вселенной, вместе с ним они сделали это снова и на сей раз правильно.
     Он хотел знать только одно:
     - Откуда поступают математические данные? Как я  понимаю,  среди  нас
нет математиков, а я не  доверяю  тому,  что  дается  просто  так,  даром,
никогда не доверял.
     - Я думаю, данные поступали из внешнего мира, - сказал Тропайл.  -  Я
думаю, что математика - это просто картина мира. Если у вас есть  глаза  и
уши и достаточно ума, у вас есть  и  математические  данные.  У  нас  было
достаточно ума. Я вижу, что у нас нет ботаника, если не учитывать Ким с ее
Культом Лишайника.
     - Пока это не просто так, не даром, - сказал Спирос Гульбенкян. -  Не
переброситься ли нам парой слов с тем большим черным джентльменом, который
спит с открытым ртом? Какие великолепные зубы! Зубы - это единственное, на
что я жаловался с самой юности.
     Итак, они приветствовали седьмой лепесток, Джанго Тембо из Африки. Он
проснулся, добродушный, зевая и улыбаясь. Из них только он один видел сны,
в  этих  снах,  долгих  и  приятных,  он  видел  детей  и  жен.   Он   был
Неприкасаемым, он носил навоз в  Дурбане,  но  его  сердце,  однако,  было
сердцем царя. Он жил, чтобы царствовать и, царствуя, служить.
     Они прочли его благородную, бесхитростную душу и полюбили  ее,  а  он
полюбил их.
     Последний лепесток снежинки не производил благоприятного впечатления.
Это было тело  костлявого  юноши  с  деформированной  головой  и  жесткими
черными волосами. Они вошли в его сознание и память, и почти не обнаружили
ни того, ни другого.
     - Я Вилли.
     Перемещающиеся проекции цвета, почему-то грустные -  они  знали,  что
это закат в скалах Соноры, а он не знал.
     - Мама ушел. Мама хороший.
     Что-то коричневое и большое и в нем люди; это вызывало  в  нем  тупое
непонимание, но они знали, что это Дом Пяти Правил в Лас-Кручес,  и  знали
они также, что в течение года он приносил Жертвы в соответствии с Правилом
Вторым (относительно Невинных).
     - Бобы вкусный. Бобы с мед - вкусный.
     Они с тревогой обсуждали то, что обнаружили.
     - Мы калечим себя, - кричал Тропайл.
     - Я не знаю, - неожиданно  сказала  Мерседес  ван  Деллен.  -  Бедный
ребенок никогда не знал, что такое счастье.  Мать,  должно  быть,  бросила
его. Вы слышали когда-нибудь такую тоску и безысходность?
     Тропайл, как и все  Люциферы,  капитаны  Фландри,  Байроны  и  другие
язвительные личности,  был  убежден,  что  нет  печали,  сравнимой  с  его
печалью; он с уверенностью подумал, что Мерседес ван Деллен, должно  быть,
знала нечто подобное его скорби.
     Он с мрачным видом умолк.
     Ким Сеонг прокудахтала, что ей все едино;  разница  между  идиотом  и
первейшим мудрецом ничего не меняет, насколько  она  могла  заметить.  Она
наслаждалась их замешательством.
     Джанго Тембо  принял  решение  за  них  всех.  Они  пригласили  Вилли
присоединиться к ним, но не словами и силлогизмами. Они раскрылись подобно
цветку, позволив ему быть бабочкой. Его застенчивая душа животного слилась
с их душами, которые стали от этого богаче. Он был  животным,  с  животной
способностью радоваться и горевать, его горе и радость  не  затуманивались
пониманием одного или философским утешением другого.
     Позже Спирос Гульбенкян сказал задумчиво:
     - Возможно, быть молодым было не так уж и плохо. - Это  было  сказано
во время краткого периода, когда они разъединились и были отдельно друг от
друга. Такие периоды становились все короче и реже.
     В основном Снежинка плавала в цистерне и думала в  своем  собственном
режиме,  в  восьмичастном  контрапункте,  а  не  в   мелодических   рядах,
свойственных человеку.  Иногда  Снежинка  думала  хордовыми  прогрессиями,
ломая голову над задачами и вопросами,  до  тех  пор  пока  не  добивалась
результата.
     Она непрестанно работала на Пирамиды. Каждую секунду шестнадцать рук,
не зная отдыха, манипулировали переключателями. Непрестанно она вела  свою
собственную работу, анализируя и строя планы. Разница состояла в том,  что
для  Пирамид  работа  велась  со  скоростью,  равной  числу   переключений
Рашевского, помноженному на восемь; на себя  она  работала  со  скоростью,
равной числу переключений Рашевского в восьмой степени.
     В человеческом плане Снежинка начала с того, что вытянула из  каждого
их воспоминания и перегруппировала их с целью получения быстрого доступа -
древняя мечта была наконец осуществлена.
     Попало ли в задачу рисовое зернышко в корзине трехлетней  Ким  Сеонг?
Попало. Должен  ли  Корсо  Навароне  помнить  серийный  номер  велосипеда,
который промчался мимо него в Милане в одну  из  пятниц,  когда  ему  было
двенадцать? Он помнил.
     Если бы  им  понадобилось  вспомнить,  как  Спирос  Гульбенкян  пожал
плечами тридцать лет назад в Париже, у них было бы и это.
     Снежинка решила: "Я не реализована полностью. Секс не  важен,  потому
что бессмертие реально для меня; любовь не имеет значения,  потому  что  у
меня есть больше,  чем  любовь.  Важно  увеличивать  постоянно  мой  запас
чувств-данных и снимать показания приборов".
     Но когда сделали и это, Снежинка не успокоилась. Было нечто  такое  в
сумме их индивидуальных воспоминаний, взятых  в  целом,  что  превосходило
просто сумму воспоминаний. Существовала какая-то коллективная память.
     По какой-то причине это казалось необходимым.
     Итак,  Снежинка  задействовала  свою  коллективную  память  и  спустя
какое-то время смогла вспомнить то, что было в ней.
     О да, человечество.
     Человечество в опасности.
     Сначала Снежинка (пробуя то одно, то другое) считала, что,  доставляя
людей на планету-двойник, она спасет, по  крайней  мере,  этих  конкретных
индивидуумов от грозящей им опасности. Итак, Снежинка какое-то время  этим
и занималась, потому что было так легко послать другое определение понятию
"зрелость" Пирамиде на Эвересте. (Эта  Пирамида,  конечно,  не  подвергала
сомнению ее указания. Пирамиды собирали созревшие Компоненты тогда,  когда
они появлялись, в соответствии  с  древним  афоризмом  "Забирай  цыпленка,
когда есть возможность". Ни одной из Пирамид не приходило  в  голову,  что
Компоненты могут накапливать другие Компоненты.)
     Затем Снежинка обнаружила другие возможности.
     Среди миллиона миллионов систем, которые  заполняли  планету-двойник,
имелось огромное количество таких, в  чьи  обязанности  входили  создание,
эксплуатация  и  ремонт.  Все  они  были  наполовину  интеллектуальные   и
полуавтоматические,  иными  словами,   они   управлялись   контролирующими
механизмами - другими Компонентами.
     Что произошло бы, подумала Снежинка, если бы они попытались разбудить
хотя бы некоторые из них?
     Когда они попробовали поступить так, чуть  не  произошла  катастрофа.
Они решили начать с системы, строящей туннели.  Она  стояла  без  действия
почти сорок тысяч лет. Ее Компонентами были не гуманоиды. И  что  уж  было
совсем скверно, так это то,  что  они  были  слизняками  длиной  не  более
пальца; на своей планете они  приклеивались  к  обратной  стороне  зеленых
листьев в джунглях, и их  злейшим  врагом  был  приматообразный  древесный
моллюск, который охотился на них и поедал. Когда они осознали, мозг какого
рода существ старается  контактировать  с  их  мозгом,  они  обезумели  от
страха. Сверлильная машина заработала и проделала шахты в десятке основных
энергоцентров. Батальоны  ремонтных  систем  бросились  устранять  аварию.
Вполне могло случиться, что  вскоре  приплыла  бы  Пирамида,  узнать,  что
произошло.
     К счастью, Снежинка Тропайла все еще сохраняла управление  заменой  и
отбором Компонентов. Снежинка с грустью сбросила обезумевшие Компоненты  в
перерабатывающий бункер и учла этот случай.
     Будить Компонентов  произвольно  было  неумно.  Поэтому  лучше  всего
просто рассылать команды. Это можно было сделать, не выдавая себя.
     Она  воспользовалась  избыточностью  команд  в  системе  Пирамид.   В
качестве меры безопасности каждый щелчок рычага управления повторялся.
     После этого Снежинка начала, там где это касалось  Пирамид,  работать
неправильно, но так, чтобы это нельзя было  обнаружить.  Идиотского  слугу
человека - термостат -  не  настраивают,  за  исключением  лабораторий,  с
абсолютной точностью. Всегда есть какая-то погрешность. В автомашине в Эру
Машин термостат радиатора работал исправно, если он срабатывал с точностью
до 10 градусов. Термостаты в домашних обогревателях  были  более  чуткими,
работая с точностью плюс-минус градус, но что  такое  градус?  Это  десять
тысяч десятитысячных градуса,  миллион  миллионных  градуса.  Всегда  есть
возможности  к  совершенствованию,  столько  возможностей,   что   инженер
заботится о точности в тех пределах, которые важны для него.
     Для Снежинки была допустима одна неправильная передача  на  тысячу  с
небольшим переключений; процесс, в котором она участвовала, не страдал  от
такой погрешности. Совершенства не существует. Нет смысла  делать  работу,
которая гарантирует, что тысяча переключений из тысячи абсолютно  точны  -
за исключением тех случаев, когда ваш термостат частично Волк.
     Пирамиде, на которой использовалась Снежинка, предписывалось посылать
сообщения автоматом на всей планете. Они строили двигатель из  всего,  что
имелось под руками. Они начинали с того, что прочесывали планету в поисках
ненужного материала, они вечно что-нибудь воровали. Оцинкованный тороид на
свалке они подробно изучили бы, определили бы,  что  в  последний  раз  им
пользовались  во  время  путешествия  в  Магелланово  Облако  в   качестве
Компонента  оружия,  что  в  этом  отсеке  Галактики   нет   форм   жизни,
соответствующих этому типу оружия (оно  создавало  своего  рода  мраморный
туман,  вид  которого  был   смертелен   для   Скульпторов-Колористов   из
Магелланова Облака). Тороид уплывал в нужное время в нужное место, где его
добавляли в материал для эмиттера  ионной  пушки,  которая  будет  в  свою
очередь собрана позже, и еще позже поступит на общую, основную  сборку,  и
еще позже займет надлежащее место для создания максимального толчка, когда
двойник скорректирует курс в поисках новых Компонентов.
     Один щелчок на тысячу был ложным. Это было небольшой  погрешностью  и
разумно она объяснялась так: работа Снежинки настолько  разнообразна,  что
возможность накопления их маловероятна.  Она  непрерывно  переключается  с
одной задачи на другую. Будь  ложные  передачи  случайными,  они  бы  были
причиной задержки оцинкованного тороида на  пути  в  плавильную  печь  или
послужили бы причиной того, что неверную информацию о ее работе послали бы
на диэлектрики вместо  проводников,  что  дало  бы  Снежинке  передышку  и
вынудило бы ее спрашивать снова.
     Ложные передачи накапливались  удивительно  быстро.  Шестнадцать  рук
делало восемьдесят  переключений  в  секунду;  по  земному  времени  почти
семьсот тысяч в день. Итак, пятьсот раз в день - мера  предосторожности  -
происходила   искусно   рассчитанная    ошибка.    Оцинкованные    тороиды
задерживались  в  пути  лишь  несколько  раз,  и  неправильная  информация
поступала  лишь  изредка.  Станки  работали  резкими   толчками,   подобно
фотографии  открывающегося  цветка,  сделанной  с   временной   задержкой.
Мало-помалу странная электронная лампа была сделана в пустом  цехе.  Запас
ошибок копился пять дней, и  кусок  железа  был  быстро  повергнут  зонной
очистке в  другом  цехе;  зонную  плавку  нельзя  осуществить  в  короткий
промежуток времени. Из этого куска выпиливались и собирались  транзисторы.
Через месяц Снежинка, раба Пирамид, имела своего собственного  раба,  свой
собственный Черный Ящик, запрограммированный так, чтобы  протянуть  медный
провод толщиной с человеческий волос от себя к цистерне Снежинки, что он и
сделал со скоростью одной мили в час за пятьдесят часов.
     Когда он прибыл, Бунт  Термостата  фактически  начался.  Лепестку  не
нужно было больше делать запас ложных импульсов  или  просчитывать  тысячи
вариантов, прежде чем определить,  какое  переключение  было  бы  наиболее
экономичным  и  стратегически  верным.  Тонкий,   как   волос,   проводник
разместился в переключателе в левой руке Аллы Наровой. В  момент  контакта
Снежинка вздрагивала и передавала бремя выходных сигналов из ее левой руки
в  другие  пятнадцать  рук.  Сейчас  связь  была  прямой.  "Ошибки"  могли
перемещать сырье к идиотскому ящику на конце провода, который знал  сейчас
лишь то, как делать и протягивать провод. По этому  проводу  он  научился,
как  превращать  сырье  в  стеклянные  глаза  и   металлические   руки   и
высокополимерные ноги, на которых можно передвигаться.
     Он был спрятан в коридоре, примыкающем  к  литейному  цеху.  Снежинка
приказала ему осмотреть коридор и доложить. Снежинка решила: "Этот коридор
подойдет для наших мышек". Она  приказала  рабу,  который  с  каждым  днем
становился все больше и сложнее, снабдить водную систему  планеты-близнеца
кранами и установить ряд кранов вдоль стены коридора,  сделать  приемлемую
питательную смесь, воруя глюкозу и необходимые минералы и аминокислоты  из
переплетения трубопровода, который был  проложен  в  районе  планеты,  где
находились продукты для обмена, и направить смесь через другой ряд  кранов
в тот же коридор.
     Снежинка решила: "А сейчас мы исследуем планету".
     Они запрограммировали свой  рабский  Черный  Ящик,  который  умнел  с
каждым часом, для  того  чтобы  посылать  шпионов.  Они  шли  впереди  как
маленькие пауки, их металлическое сияние было скрыто под  черной  краской.
Их глаза осматривали коридоры, лампы, провода, реакторы.
     Машины были созданы для того, чтобы строить машины, которые  построят
шпионов; типы шпионов  совершенствовались  быстро.  Существовали  основные
разведчики, действовавшие на дальнем расстоянии,  похожие  на  тарантулов,
потому что им были нужны довольно большие запасы энергии  для  быстрого  и
далекого передвижения, голова была маленькой, потому  что  они  вели  лишь
общие наблюдения. Неделю спустя появился более умный,  аналитический  тип,
который передвигался на  спине  у  тарантулов.  У  них  были  яйцеобразные
головы,  нашпигованные  глазами,  ушами,  носами,   термопарами,   ионными
счетчиками,    спектрофотометрами.    Для    приблизительного    измерения
пространства некоторые выходили тандемом, каждый был глазом  дальномера  с
переменной базисной линией. Для точных  измерений  были  совсем  крошечные
разведчики, которые фотографировали буквально каждый миллиметр  на  каждом
шагу, у них были антенны буквально в один микрон диаметром.
     Снежинка узнала, сколько Пирамид находится на планете-двойнике: семь.
     Шпионы наблюдали за ними непрерывно, и  Снежинка  научилась  отличать
одну Пирамиду от другой. Только на первый взгляд они были одного  размера;
была и самая большая и самая маленькая. Были также существенные различия в
силе, строении,  скорости  изменения  магнитных  полей,  которые  окружали
каждую из них. Одна из них была обжора.  Она  гораздо  чаще,  чем  другие,
навещала комплекс по производству продуктов обмена. Но разница была лишь в
частоте визитов, а не в количестве потребляемой пищи. Все  они  потребляли
много тонн химических веществ каждый часовой день, поглощая их  из  бьющих
струй, которые окружали  их  с  тех  трех  сторон,  где  не  располагались
двигатели.
     Вот что  узнала  Снежинка  о  Пирамидах.  После  месяцев  интенсивных
исследований у них были ответы на тысячи  вопросов  о  Пирамидах...  хотя,
конечно, не было  ответов  на  те,  которые  действительно  волновали  их.
Например:
     - Почему Пирамиды делают то, что они делают?
     - Откуда они появились?
     И самый главный:
     - Как можно их победить?
     Снежинку  всегда  так  и  подмывало   попытаться   разбудить   другие
гуманоидные Компоненты. Этот вопрос они часто обсуждали.
     - Мы могли бы воспользоваться их  помощью,  -  обычно  говорила  Алла
Нарова, а Спирос Гульбенкян обычно огрызался:
     - Они выдадут нас Пирамидам!
     А Тропайл ворчал:
     - Мы ведь уже пришли к решению, так давайте его придерживаться!
     А на другой день, возможно, тот же Глен Тропайл,  впав  в  уныние  от
того, какая огромная задача  перед  ними  и  как  медленно  она  решается,
рисковал сказать:
     - Может быть, мы могли бы все-таки попытаться разбудить еще одного.
     И тогда взрывалась Алла Нарова:
     - О, нет! Ты был прав, это слишком опасно.
     А Вилли мягко говорил:
     - Прошу вас, не спорьте, пожалуйста.
     Меньший соблазн представляли Компоненты-негуманоиды, из-за  того  что
они все еще помнили  ту  первую  страшную  неудачу.  Все  равно  они  были
забавными! Сколько их было!  Были  мягкотелые  существа,  и  с  хитиновыми
покрытиями, существа с ногами, или с плавниками, с  перьями.  В  цистернах
преобладали СО2 и Н2О, как на Земле,  но  были  и  существа,  которые  для
дыхания нуждались в метане,  а  также  организмы,  в  основе  которых  был
кремний; правда, "организм", возможно, не совсем подходящее слово,  потому
что граненые, волокнистые существа, сделанные из подкрашенного кремния, не
ели и не дышали; на поверхности их тел свет превращался  в  электричество;
они,  видимо,  росли  за  счет  отложения  кремниевой  пыли   на   внешних
поверхностях и воспроизводились путем расщепления по определенным линиям.
     Сколько же здесь было рас?
     Даже  при  всей  занятости  другими  вопросами  любопытство  Снежинки
заставило ее сделать попытку определить это. Сделать точный  подсчет  было
невозможно, так как обнаружилось, что  пурпурные  бананообразные  черви  и
москитоподобные  существа  размером  с  птицу  рух  были  лишь  сексуально
диморфными разновидностями одного и  того  же  существа.  Этот  факт  стал
поводом к сомнению в правильности подсчетов. Особенно если учесть, что ряд
других видов менял форму по мере роста. Тем не менее Снежинка  подсчитала:
не менее чем четыреста восемьдесят, не более чем шестьсот различных  видов
были похищены Пирамидами в качестве Компонентов.
     Другой подсчет, который из любопытства сделала  Снежинка,  был  более
простым, но и гораздо более тревожным.
     Из навигационных систем  Пирамид  они  узнали,  что  место  следующей
остановки планеты где-то на расстоянии тысячи лет. Не то  чтобы  это  было
очень далеко для Пирамид. Меньше, чем обычно.
     Итак...
     Положим, продолжительность обычного  перелета  составляет  2000  лет.
Предположим, что по  меньшей  мере  половина  из  планет,  куда  прибывала
планета Пирамид, не производили подходящих Компонентов.  Предположим,  что
уже имеющиеся Компоненты представляли разные планеты...
     Тогда,  сделала  вывод   Снежинка,   Пирамиды   пропутешествовали   в
Галактике, занимаясь своими делами, что-то около двух миллионов лет.
     Когда Снежинка получила эту  цифру,  все  задумались.  Минуту  стояла
абсолютная тишина.
     Потом они начали хохотать. А что еще оставалось делать?
     Представителей некоторых рас,  которые  работали  на  Пирамиды,  было
крайне мало: десяток этой расы, горстка - той. Не вызывало  сомнений,  что
здесь они  были  самыми  старыми.  Несомненно,  большинство  самых  первых
Компонентов в конце концов износилось, как это  и  должно  быть  с  живыми
существами. Первым  пришел,  первым  ушел.  Когда  их  коэффициент  ошибки
начинал превышать допустимый уровень, их с почетом отстраняли  от  службы.
(То есть перерабатывали в суп дня тех, кто выжил.)
     Одно существо было в особом положении.
     Казалось, что это не совсем Компонент. Что это было  на  самом  деле,
постоянно обсуждалось членами Снежинки.
     Начнем с того, что оно  находилось  в  особом  месте  -  на  Северном
полюсе. Казалось, оно  является  предметом  особого  внимания  со  стороны
Пирамид.  Оно  представляло  собой  слоноподобное  существо  сине-зеленого
цвета, с хитиновым панцирем на  теле  и  семью  щупальцами.  Это  существо
лежало   в   гробу   под   хрустальным   куполом   на   Северном    полюсе
планеты-двойника, в самом большом помещении,  которым  могла  похвастаться
планета - единственное помещение, размеры  которого  позволяли  разместить
все семь Пирамид и, может быть, восьмую с  Эвереста.  Другой  особенностью
этой громадной комнаты и  комплекса  вокруг  нее  было  то,  что  в  цепи,
обслуживающие их, не были  вмонтированы  Компоненты,  ни  гуманоидные,  ни
негуманоидные,  ни  одного  живого  Черного  Ящика.  Вместо  этого   грубо
сделанные  гидравлические  пускатели   открывали   клапаны   и   выключали
переключатели  под  прямым  давлением  электронных   пучков,   выпускаемых
вершинами Пирамид. Семь монстров тратили свое время на восьмого, абсолютно
не  похожего  на  них,  монстра.  Они  наполняли  его  хрустальную  камеру
питательными  растворами  в  разных   пропорциях,   газами   под   разными
давлениями.  Они  установили  старые   электростатические   генераторы   и
запустили их так,  чтобы  под  хрустальным  колпаком  образовались  слабые
разряды. (Без сомнения, генераторы, должно быть, были "пинцетом", так  как
Пирамиды сами могли вырабатывать электрические заряды.)
     Из  этого  так  ничего  и  не  вышло.  Постепенно  стало  ясно,   что
эксперименты постоянно повторяются. (Может быть, это был Ритуал.)
     Над  этим  Снежинка  размышляла  долго.  В   конце   концов,   Спирос
Гульбенкян, самый старый из восьми,  чья  память  хранила  воспоминания  о
временах до вторжения Пирамид в мир людей, с сомнением произнес:
     - Однажды я смотрел телефильм. Это была старая американская  картина.
Она, мне кажется, о каком-то местечке в Германии, где  сумасшедший  ученый
пытается оживить мертвеца. Его звали Франкенштейн.
     Алла Нарова засмеялась:
     - Я знаю эту историю, - сказала она. - Она  не  может  иметь  с  нами
ничего общего.
     - Почему это? - спросил Гульбенкян.
     - Потому что Франкенштейн только пытался создать монстра, - объяснила
она. - Зачем Пирамидам нужно создавать монстра? Когда у них уже есть мы.
     Но интеллектуальное любопытство не поглотило Снежинку  полностью.  По
настоянию Тропайла они настойчиво придерживались главного  правила  любого
Волка, а  именно:  добиваться  своего,  пока  не  получишь  положительного
результата.
     Им давно удалось одурачить Пирамиду на Эвересте. Установили  связь  с
Компонентами,          запрограммированными           на           команду
"Включай-в-цепь-или-Запасай-вновь-прибывшие-Компоненты". С  этого  момента
Пирамида  на  Эвересте  была  сбита  с  толку  тем,  что   абсолютно   все
доставленные  ею  Компоненты  шли  в  запас.  Существовала  необходимость,
крайняя необходимость, в новых Компонентах, но те, которых  она  посылала,
шли прямой дорогой на склад, Она увеличила  поставки  и  наконец  случайно
скосила и забросила на двойника одного из знакомых Тропайла  и  одного  из
знакомых Джанго Тембо. Эти не  попали  в  хранилище;  следующие  пятьдесят
попали. Ага! На Эвересте поняли, как надо действовать. Один  доставлен  из
Принстона, другой из Дурбана, и, вероятно, есть другие места... да,  шесть
других мест, как наконец оказалось.
     После того как она научилась, Снежинка начала работу по деактивизации
существующих Компонентов путем подделки  требований.  И  наконец  шестьсот
восемьдесят четыре человека, известных отросткам Снежинки, были под рукой,
и Снежинка просунула через отверстие в стене коридора  приемопередатчик  и
сказала им:
     - С этого момента мы будем отдавать вам приказы...





     Какое-то время  Гала  Тропайл  была  почти  королевой  обезумевшей  и
оборванной маленький шайки. Она заняла это положение в качестве жены  (или
вдовы?) голоса из черного конуса. Она извлекла пользу из уроков  Тропайла,
которые он давал ей во время их брака и была в достаточной степени Волком,
чтобы воспользоваться этим фактом. Почти два дня  Гала  Тропайл  величавым
движением руки отгоняла других со  своего  пути,  когда  шла  к  кранам  с
питательной смесью и выбирала лучшие места  для  сна.  Но  лишь  два  дня.
Причина того, что ее царствование не продлилось дольше,  состояла  в  том,
что она была здесь далеко не единственным Волком.
     Кроме того, голос из черного конуса не всегда принадлежал Тропайлу.
     И это очень сбивало с толку.
     Время  от  времени  людям  в  коридоре  поступали   распоряжения   из
громкоговорителя. Появлялись металлические пауки, разглядывали их и  вновь
исчезали. Люди пытались задавать вопросы  голосам  из  громкоговорителя  и
всегда получали ответы, но редко те, которые бы они хотели  услышать.  Или
хотя бы были понятны.
     - Что вы хотите от нас, черт вас побери?
     - Мы хотим, чтобы вы были мышами, - говорил черный конус.
     - Мышами? Как мышами? Почему мышами?  -  Но  конус  в  очередной  раз
умолкал.
     Затем:
     - Иногда ты говоришь, что ты Тропайл, иногда говоришь, что ты  Джанго
Тембо или кто-то еще. Кто ты?
     - Да.
     Это  приводило  в  ярость.  Люди  в  коридоре,  нервы  которых   были
истрепаны, переругались между  собой.  Они  не  отваживались  на  открытое
насилие, по крайней мере вначале. Не очень умно заканчивать спор ударом по
оппоненту, если вы прекрасно понимаете, что  в  следующий  раз,  когда  вы
уснете, он, может быть, будет бодрствовать и ждать. Поэтому  они  обратили
свою ярость на то, что их окружало, круша, ломая, уничтожая.  (Совсем  как
мыши.) И все же пытались получить разумные ответы.
     - Что - поточнее, пожалуйста, - вы собираетесь сделать с нами?
     - Мы скажем вам, - ответил голос. Случилось так, что в  тот  раз  это
был голос Тропайла. И добавил: - Скоро мы начнем морить вас голодом.
     - Морить голодом? Почему? Когда? Зачем?
     И  когда  им  не  удалось  получить  дальнейших  ответов  из  конуса,
полоумная толпа сделала попытку приготовиться к этому новому, невыносимому
осложнению положения. Они бы запасли пищу и воду, если бы  могли.  Они  не
могли. Их сырьем были только стружки от гигантских  станков,  а  это  были
хорошие станки,  и  отходы  были  минимальными.  Токарные  станки  срезали
завитки металла и  пластика,  очень  симпатичные,  но  почти  бесполезные.
Фрезерные станки сбривали длинные иглы, падавшие дождем, потом их  смывало
регулярными наводнениями в цехе. Они пытались  сгибать  завитки,  стараясь
отломить слегка искореженные металлические квадратики, и им это  удавалось
Они связывали стружки от фрезерного станка, чтобы сделать ручку и молоток,
а затем били по металлическим квадратикам, выковывая  из  них  горшки  для
хранения пищи, но именно это  и  не  получалось.  Если  металл,  срезаемый
станком, оказывался достаточно ломким и от него отламывались куски, то  он
не был достаточно ковким для  того,  чтобы  сделать  горшок.  Три  попытки
отжечь пластины в  страшном  жару  соседнего  литейного  цеха  закончились
несчастьем; место было невероятно опасным. Человек слабел в жаре и спертом
воздухе; они спотыкались - об обнаженный провод высокого  напряжения,  или
бурлящий тигель, или о пресс-форму чавкающего автоматического молота.  Они
ждали несчастья, им было скучно, у них было мерзкое настроение, и они были
сыты - они были именно такими, какими их хотела видеть Снежинка.
     Почти в самой конечной  стадии  эволюции  Снежинку  едва  можно  было
разглядеть в ее  цистерне,  столько  там  было  проводов.  Она  уже  давно
передала задание, полученное Пирамидой, восьмерке в запасной цистерне.  Не
возникло  никакой   трудности   при   воспроизведении   панели   ввода   и
переключателей, но программирование восьмерки при дистанционном управлении
было трудным и опасным и требовало,  чтобы  Снежинка  полностью  вспомнила
свое собственное программирование и его полностью повторила, шаг за шагом,
на запасной восьмерке. Когда это было проделано и все шестнадцать рук были
освобождены, Снежинка получила свободу  на  всей  планете.  Ее  провода  и
кабели  были  повсюду;  постепенно  ее  металлические  пауки-шпионы   были
отозваны, потому что Снежинке требовались собственные глаза и  собственные
преобразователи. Она собрала и забронировала запас  питательной  жидкости,
который, как они  рассчитали,  будет  достаточным,  чтобы  пережить  любые
непредвиденные ситуации; на случай, если  бы  не  было  электричества  для
насосов, наготове стояли генераторы; она заковала себя  в  сталь,  железо,
свинец и кадмий против физического, магнитного,  радиационного  нападения;
она  оснастила  себя  и  весь  свой  огромный  комплекс   жизнеобеспечения
гусеничным ходом.
     Пауки-шпионы продолжали служить ей лишь в одном районе - на  Северном
полюсе, наблюдая за  хрустальной  камерой.  Чувствовалось,  что  нарочитый
архаизм  оборудования  огромной  комнаты  противится   внедрению   в   нее
наблюдателей. Если кабель прокладывали под трубопровод  зоны  питания,  то
проходящая мимо Пирамида не обращала на это внимания. Какое бы  количество
датчиков  ни  устанавливалось  на  планете,  это  не   вызывало   тревоги;
несомненно,  что  какая-то  система  управления  движением  или  качеством
срабатывала,  чтобы  гарантировать  стабильность  функционирования   среды
Пирамиды, не беспокоя их, пока они - пока они делали что?
     Пока они проводили свои бесконечные серии экспериментов над существом
со щупальцами  под  хрустальным  куполом.  Проводя  их  торжественно  и  в
замедленном  темпе,  более  медленном,  чем  их  обычное  движение   вдоль
коридора, или их вспышки электронов для управления реле,  глуша  тяги  или
сжимая поля.
     - Хотел бы я... - сказал  Тропайл  раздраженно.  Ему  не  нужно  было
заканчивать предложение. За него это сделала Алла Нарова.
     - Я бы тоже хотела знать, что это все значит. Но мы не знаем.
     Когда Снежинка уставала размышлять о Северном  полюсе,  она  находила
разнообразие, рассуждая о Южном.
     Самое  интересное  в  Южном  полюсе  было  то,  что  он   был   таким
неинтересным. Никогда ничего там не появлялось, ни Пирамиды, ни механизмы,
управляемые Компонентами. Казалось, что и внутри ничего не происходит. Там
не появлялось Око, там  не  было  следящих  приборов.  Наиболее  вероятный
вывод, к которому пришла Снежинка (фактически единственный), это  то,  что
там находится свалка!
     - Археологи, - заявил Корсо Навароне,  -  находят  на  свалках  много
интересного. Давайте посмотрим, что есть на этой.
     Итак, со своего места на двенадцатом градусе  Южной  широты  Снежинка
начала делать и тянуть на юг специальный кабель, коаксиальный, наполненный
инертным газом; удивительный нерв, по которому  можно  было  отправлять  и
получать самые сложные сообщения. Интуиция  подсказывала  им,  что  так  и
получится.  Через  самые  нижние  уровни   изрытой   планеты   пробиралось
устройство  на  гусеничном  ходу,  внутри  него  был  кабель.  Оно  тянуло
тефлоновый кожух в камеры с разъедающей атмосферой и покрывало им  кабель;
оно  миновало  освещенное   красным   светом   хранилище   и   прилегающее
пространство и пробурило проходы гораздо ниже, там где порода еще не  была
перенасыщена трубами и проводами, где не появлялись  ремонтные  механизмы.
Его сопровождающие, подключенные к кабелю, шли рядом, ожидая с покорностью
машин свои задания.  Одна  бригада  предназначалась  для  земляных  работ:
деррик-краны, англедозеры, горные машины, которые  подрезали,  взрывали  и
убирали породу при  помощи  лап  на  бесконечно  длинном  приводе;  другая
группа,  идущая  вслед  за  землекопами,  состояла   из   передатчиков   -
искусственных органов чувств - очень сложных и совершенных,  докладывающих
бесстрастно при помощи кривых, показаний  стрелок  на  шкалах  приборов  и
счетчиков. А позади них скромно катились  самоходные  цветные  ортиконовые
лампы, просто телевизионные камеры, которые  посылали  только  изображения
поверхности, даже не на уровне рентгеноскопии.


     Голос экс-Гражданина Роджета Джермина дрожал от ярости. Он  буквально
рычал на Мухандаса Дутту из Дурбана:
     - Прочь от крана! Ты увидел, что я к нему иду, встал и пошел тоже!
     Мухандас  Дутта,  бывший  Главный  толкователь  Культа  Риса,   потом
Гроссмейстер этого культа, огрызнулся в ответ:
     - Делать мне больше нечего,  как  только  следить,  кто  тут  бродит.
Первым здесь был я, худышка ты несчастный!
     Прозвище звучало глупо: живот Мухандаса Дутты так же не был  вспухшим
от голода, как и у Джермина. Но старые и новые понятия перемешались.
     - Тоже мне, атлет, -  засмеялся  Джермин.  -  Обжора!  Скандалист!  -
глупость, школьные прозвища, но он продолжал их выкрикивать.  Из  крана  с
журчанием текла вода, пока они со сжатыми  кулаками,  вздувшимися  венами,
налитыми кровью глазами стояли друг против друга. Липкий  раствор  глюкозы
нес ценное железо, йод, серу, фосфор, соду бесконечным потоком  по  слегка
наклонному полу в канализацию. Глутаминовая кислота,  без  которой  аммиак
скапливается в мозгу и убивает, журчала по полу, пока они свирепо смотрели
друг на друга; D-рибоза и  D-два-дезоксирибоза,  аденин,  изанин,  урацил,
цитозин, тимин и пять-метилцитозин, вещества, без которых  не  срабатывает
механизм  наследственности.  Они  испепеляли  друг  друга  взглядами   над
ручейком жизни, не обращая внимания на длинный ряд кранов справа и  слева,
которыми они могли бы воспользоваться; им нужен был именно этот!  К  черту
здравый смысл, к черту то, что их много, доброта пусть идет к черту, это -
мое!
     Подбежал Волк, глаза которого были красны сейчас не от дикой страсти,
а от того, что приходилось без конца поддерживать мир.
     - Прекратите это, - сказал Хендл.
     Мухандас Дутта нервно сжимал похожий на нож кусок стружки,  заткнутый
в его набедренную повязку (все, что осталось  от  платья  Граждан).  Хендл
повернулся спиной к нему, нагнулся и припал к журчащему крану. У  него  за
спиной возникло какое-то движение, он лениво выпрямился и обернулся. Дутта
выхватил свое оружие и нацелил его; удар не был нанесен - Джермин  схватил
его за запястье. Они сцепились и молча сжимали друг друга. Хендл  выхватил
нож из ослабевшей руки Дутты и со стуком швырнул его на  пол.  Напряженная
живая картина распалась. Мужчины тяжело дышали и  обменивались  взглядами.
Дутта потирал запястье.
     - Нервы всех на пределе,  -  говорил  им  Хендл.  -  Тот  факт,  что,
очевидно, нужно, чтобы наши нервы были на пределе, ничего не  меняет.  Нам
нужно быть чуть-чуть более добрыми. Иначе все закончится резней. Джермин и
Дутта, предположим, вы притворяетесь, что следуете  моему  совету,  потому
что я стар и умен. Для вас, Дутта, есть  совершенно  великолепный  пищевой
кран и точно такой же для вас, Джермин. Я предлагаю, чтобы каждый  из  вас
подошел к собственному крану и наелся.
     - Худышка, - усмехнулся Дутта, но ушел, оглядываясь  через  плечо  на
Джермина.
     -  Атлет,  -  усмехнулся  Джермин,  но  ушел  к  крану,  стараясь  не
поворачиваться спиной к африканцу. Когда они наклонились, чтобы  напиться,
пить уже было нечего.
     Булькнув последний раз, раствор перестал течь и уже никогда больше не
поступал.
     В коридоре началось столпотворение. Люди, спотыкаясь и рыдая,  бежали
к кранам. Охранники и гонцы покинули  свои  посты  и  ринулись  к  пищевым
кранам. Некоторые лизали  пол,  где  высыхали  остатки  клейкой  жидкости,
ожидая появления глицеринового потока. Несколько счастливчиков пробились к
канализационным люкам, просунули в них руки как можно глубже,  соскабливая
то, что покрывало стенки канализационных труб, а потом слизывали это,  как
кошки.
     Хендл, который лишь несколько минут назад страшно дивился  той  роли,
которая выпала ему, - сдерживать двух бывших Граждан от того, чтобы они не
разорвали друг друга, призывать их к доброте и предупредительности, сейчас
не был удивлен. Он сказал Иннисону, оба они стояли в стороне от бушевавшей
толпы:
     - Потом исчезнет вода. Потом  мы  начнем  разбредаться  и,  я  думаю,
умирать  -  большинство  из  нас.   -   Они   пошли   к   черному   конусу
громкоговорителя-микрофона; стража,  которой  следовало  быть  там,  чтобы
пресекать бессмысленные просьбы и назойливые  приставания,  отсутствовала.
Черный конус гудел, что означало, что к нему можно  обратиться.  Но  Хендл
отстранился, отвел Иннисона в сторону и сказал:
     - Будь я проклят, если дам ему возможность сказать нам, чтобы мы были
хорошими мышками.


     Фаланга машин добралась до Южного полюса планеты.  Капсулы  на  танке
раскололись  по  продольным  осям,  и  их  верх  раскрылся  как  раковина;
некоторые выставили впереди деррик-краны, а сзади - противовесы; некоторые
расцвели  лепестками,  которые  представляли  собой   вольфрамо-карбидовые
лезвия. Они пошли атакой на мусорную  свалку,  осторожно  продвигаясь  или
яростно вгрызаясь, в зависимости от ситуации.  Они  прорывали  ход  сквозь
оксидированный трубопровод,  путаницу  конвекционных  пластин  от  древних
теплообменных аппаратов, свинцового кожуха устаревшего ториевого реактора,
банки этого тория,  сорванный  цилиндр  относительно  небольшого  ядерного
реактора и разбросанные кучи кермитовых кирпичей,  которые  когда-то  были
стенами реактора. Они подошли  к  стене  под  бутом;  кислородо-водородные
горелки сделали  в  ней  отверстия,  а  минирующее  устройство  вложило  и
утрамбовало взрывное устройство; никакой опасности, что внутри  что-нибудь
будет повреждено. Прогремел взрыв и разнес стену на  куски.  Кошачьи  лапы
машин разгребли их. Еще одиннадцать раз пришлось это  повторить,  а  затем
очень осторожно сверлить стену, и уже после этого  появилось  отверстие  в
стене, которое вело в камеру, точную копию той, которая была  на  Северном
полюсе, но без сине-зеленого чудовища под хрустальным колпаком.
     Вместо этого там были книги.
     Круглые хрустальные пластинки с золотыми знаками на них. Пластины  не
были переплетены, а  просто  сложены  вместе;  золоченый  текст  несколько
возвышался на пластинах, и поэтому они не очень плотно  прилегали  друг  к
другу. Эта приятная картина была  принята  глазами  из  ортикона,  в  виде
импульсов послана по коаксиальному кабелю и  показана  шестнадцати  глазам
Снежинки на круговом телеэкране.
     Снежинка, размышляя, рассматривала эту милую сцену,  а  некоторые  ее
руки передавали сообщения машинам на конце коаксиального кабеля  длиной  в
семьдесят шесть географических градусов.  Металлические  пальцы  разложили
хрустально-золотые  страницы.  Самую  большую  стопку  страниц   логически
рассматривали  первой.  Прекрасные  незнакомые  буквы  шли  непрерывно  по
спирали от края каждой пластины к центру, древние строки, которые читались
сначала слева направо, а потом справа налево, эти строки не воспринимались
системой,  в  которой  требовалось,  чтобы  в  конце  каждой  строки  глаз
останавливался, а потом начинал сначала.  Снежинка  обратила  внимание  на
суть "чернила и бумага"; это не было случайным. Их  выбрали  для  наиболее
полного  контраста.  Контраст  цветов   был   абсолютен.   Пластины   были
прозрачными, а текст - матовым. Они были контрастными и на ощупь: пластины
были гладкие, а золото  шероховатое.  Приборы  показали,  что  и  контраст
электропроводности тоже был большим: пластины были изоляторами, а  символы
отличались сверхпроводимостью. Послания, оставленные на Южном полюсе, были
оставлены, чтобы их прочли любые  глаза,  любые  пальцы  или  какие-нибудь
невообразимые существа, читающие при помощи электричества.  Где-то  должен
был быть ключ, а он действительно был: на наборе самых больших пластин.
     Началась изматывающе-трудная,  зачастую  основанная  на  воображении,
программа. Человек с Земли мог бы в конце концов узнать  многое  из  того,
что было на самых больших пластинах. Начиналось  с  арифметики,  двоичной,
конечно. Точка - это точка. Точка и промежуток - две точки.  Две  точки  -
это три точки; их ноль действительно означал 0 - ничто. Грациозный, слегка
изогнутый знак, напоминающий глаз - оператор сложения, отрицательные числа
изображались не точками, а маленькими солнечными вспышками, и  так  далее.
Это была лишь математика. Снежинка осилила ее  всю:  начальную  геометрию,
функции  конических  сечений.  Она  была  не  очень  элегантной.  Снежинка
чувствовала, что элегантность  была  раньше,  а  грубые  старые  концепции
пришли из первобытных времен. Но Снежинка училась. Это - "высота";  это  -
знак "большой", "больше  чем",  "включает",  "логически  предполагает".  А
затем - к  букварю,  второму  по  объему  набору  пластин.  Зелено-голубые
монстры были темой этого учебника; есть, спать, ползти (говори  "идти")  -
это глаголы; монстры  (говори  "люди")  наблюдают  за  звездами.  Огромное
солнце поднимается и согревает  людей.  Человек  оплодотворяет  ("любит"?)
другого человека, которого можно назвать женщиной, потому что  это  так  и
есть.  Сто  шестьдесят  шесть  дней  высиживается  яйцо,   ему,   кажется,
поклоняются. Потом рождается ребенок. Это сопровождается  второй  степенью
поклонения. Маленькое - Нечто - назначается к ребенку; родители облизывают
своего ребенка,  чтобы  он  был  чистым.  Ребенок  ест  хорошую  пишу  под
наблюдением родителей и этого Нечто.  Ребенок  спит  беспокойно,  и  Нечто
будит их. Они с родительской  заботой  делают  что-то,  чего  Снежинка  не
поняла. Дитя учится считать и читать книги, такие, как эти.  Изменившийся,
любящий, вездесущий Нечто опять помогает. Ребенок ходит, бегает на солнце;
ребенок уезжает далеко и быстро  на  этом  самом  Нечто,  которое  выросло
вместе с ребенком. Ребенок почти совсем подрос, и с  этим  связана  третья
степень поклонения. И он начинает  постигать  тысячу  двести  восемнадцать
книг Первостепенной Важности. Когда  это  пройдено,  он  вырастает  и  уже
больше не ребенок, а мужчина или женщина, и Нечто тоже  выросло.  Выросший
мужчина  по-иному  любит  совсем  выросшее  Нечто,  хотя  оно  по-прежнему
незаменимо во всем. Неосторожность в обращении  со  взрослым  Нечто  может
быть роковой...
     Снежинка содрогнулась в своей питательной жидкости, когда представила
роковые последствия этой неосторожности. Выросшие Пирамиды,  которые  было
так удобно всегда иметь под рукой, восстали много веков назад и уничтожили
своих хозяев, которые создали их, разрушили эту милую планету,  превратили
ее в унылую свалку, место, подходящее для них, машин.





     Затем, в соответствии с мрачным предсказанием Хендла, люди в огромном
коридоре механического цеха лишились воды. Она просто перестала поступать.
     Началась паника,  как  это  можно  было  предвидеть,  а  затем  и  ее
неизбежное  следствие  -  миграция.  Сильные,   мускулистые   мужчины   не
собирались умирать без сопротивления, женщины с детьми в утробе не  теряли
надежду. Если они окружены  огнем,  они  будут  прорываться  там,  где  он
кажется наименее сильным, но прорвутся. Когда голод наступает на пятки,  а
впереди тоже маячит голод, люди пойдут куда  угодно:  от  дома  предков  в
долине Инда и Евфрата или Конго они прогрызут свой  путь  сквозь  отживший
мир, затем через земляной мост - в мир новый.
     Беженцы выходили из коридора через два выхода; они проходили  в  день
двадцать,  сорок  миль,  разведывая  освещенные  красным  светом  коридоры
планеты. Везде они находили воду, так как  это  -  нужный  растворитель  и
используется  в  большей  части  химических   процессов   механизированной
планеты. Они ломали трубы в  местах  сварки,  пили  их  содержимое  и  шли
дальше. Нюх вел их. Через сто миль они опять стали похожи на хладнокровных
Граждан, ребра их выпирали, а бедра обвисли от голода, но к этому  времени
они уже  были  в  комплексе  по  производству  продуктов  обмена,  который
представлял собой лес труб, насосов  и  цистерн,  в  которых  были  сахар,
протеин, жиры и крахмал.
     Об Иннисоне следовало бы сложить  эпическую  поэму,  о  том,  как  он
взобрался на стофутовый бродильный чан, в котором глюкоза  превращалась  в
спирт, как он разбил стеклянное  отверстие,  для  того  чтобы  питательный
раствор вылился толпе, ждавшей внизу. Не должен быть  забыт  и  рассказ  о
Мухандасе Дутте и о том, как он Взорвал Полиэтиленовую Печь. Эта  огромная
штуковина стояла между ними, от нее шел  запах  дрожжей  и  пищи.  Выпитая
глюкоза наполняла их энергией, но их тела ощущали  голод,  им  нужно  было
замещать и восстанавливать молекулы, они не могли жить на  одной  энергии.
Волки из Принстона изучили строение башни, мрачной цитадели из нержавеющей
стали, из которой выступали прозрачные вздутия, наполненные полимерами.  А
внизу,  на  дне,  только  водоворот  газа;  тепло  и  давление   наполняли
следующее, более высокое вздутие жидким раствором, а вздутие немного  выше
этого - вязким  раствором,  а  на  самом  верху  большие  лопатки  сбивали
воскообразную пасту, и она проходила через выходное отверстие в накопитель
или прямо к прессам и вытяжным отверстиям, которые, может быть, находились
где-то очень далеко. То здесь,  то  там  в  цепях,  опоясывающих  планету,
постоянно возникала необходимость изоляции какого-либо  участка;  в  любой
конкретный момент на каком-нибудь участке могли  вспыхнуть  голубые  искры
короткого замыкания, и туда тотчас  ползли  машины,  груженные  медными  и
полиэтиленовыми шариками, чтобы залатать пробоину, залечить раны. И именно
этот передвижной источник перевязочных средств и стоял, подобно  бастиону,
между людьми и источником запаха дрожжей. Обойти его можно было лишь через
баки, пахнущие азотной кислотой, воздух которых был смертельно опасен.
     Мухандас Дутта посоветовался с Волками, предупредил остальных,  чтобы
они отошли за толстые стены или  забрались  на  высокие  аппарели,  а  сам
вскарабкался по большому шероховатому сварному  шву,  который  доходил  до
половины высоты бродильной цистерны. В цистерне было  место,  из  которого
выводился этанол, и именно  здесь  он  проверялся  приборами,  провода  от
которых шли к какому-то Компоненту. Концы проводов,  которые  интересовали
Дутта, проходили через сальник на главный выход. Сальник был  плотным,  но
тем не менее не составлял единого целого с цистерной и  трубой.  В  местах
стыковки сальника и  трубы  Дутта  установил  резец  фрезерного  станка  и
просверлил отверстие. При помощи одной руки и обеих ног он удерживался  на
трубе толщиной не более  метра;  другой  рукой  он  сверлил  час,  другой,
третий. Когда из-за толстой стены, за  которую  он  велел  им  спрятаться,
приходили разведчики узнать, как дела, он кричал  им,  чтобы  они  уходили
прочь; разведчики возвращались к людям, голодным и изнемогающим от  жажды.
Они вдребезги разбивали трубы,  чтобы  научиться,  прятались  от  медленно
приползавших ремонтных машин и, когда те уезжали, вновь разбивали трубы.
     На  исходе  четвертого  часа  невероятного  подвига  Дутты  по  краям
сальника появились  капельки  этанола.  На  исходе  пятого  часа  закапала
струйка жидкости, запах от которой вызвал у него головокружение и заставил
сильнее прильнуть к трубе, а на исходе шестого - сальник вылетел как  пуля
и увлек за собой Мухандаса Дутту, уничтожив его подобно  тому,  как  жерло
пушки развеивает в прах мятежника.
     Этанол с ревом хлынул вниз  сверкающим  столбом,  а  внизу  дошел  до
вишнево-красного основания полиэтиленовой печи. На месте  контакта  этанол
вспыхнул голубым пламенем, а вишнево-красная печь стала  оранжево-красной,
а затем совсем оранжевой. Мгновение  спустя  прозвучал  взрыв,  швырнувший
столб пламени. Ремонтные  машины,  как  обезумевшие,  разбрасывали  вокруг
горячие булыжники и раздирали растрескавшиеся листы железа. Когда жидкость
из огнетушителей перестала шипеть  на  обломках  крушения,  вышли  люди  и
вскарабкались на них, пробираясь осторожно сквозь  фантастические  пики  и
пригорки из пластика, до времени  вылившегося  и  навсегда  застывшего;  с
вершины этой кучи они смогли увидеть землю обетованную;  плчоские  баки  с
закваской, неустанно продолжающие работать под огненными дугами,  извергая
протеин, готовые разнообразные питательные молекулы.
     На какое-то время проблема с питанием была решена. Чтобы  решить  ее,
они причинили планете-двойнику ущерб, от которого она не оправится и через
сто лет, причем потратили на это лишь несколько часов. Они были  отличными
мышами.
     Снежинку охватил трепет от сознания бессилия интеллекта  для  решения
этой проблемы: как должно рассуждать о реалиях-машинах, а не о  реалиях  -
живых существах? Но логика не могла выявить различий. На вульгарном уровне
различие, безусловно, было, как, скажем, различие между рычагом и  поэтом.
Но логика не останавливается на этом уровне. Логика идет дальше в  поисках
различия между самопрограммирующимся компьютером и микроскопической  сетью
электрохимических процессов с обратной связью, которые грубо можно было бы
назвать "поэт", и разница станет уже меньше. Но логика не останавливается,
она идет дальше, к машинам, которые  не  строят,  самым  сложным  машинам,
которые  только  можно  представить,  машинам,  способным  сделать  выбор,
способным   на   самовоспроизведение,   разнообразным   машинам,   имеющим
конечности и датчики. Логика сравнивает их с  неписаным  описанием,  самым
полным описанием понятия "поэт", которое только можно было бы дать, помня,
что поэт - это лишь ввод информации, переключение и вывод. На  табличке  с
названием машины и на челе поэта можно было бы с  полным  правом  написать
"Ex Nihil Nihil Fit" - "Из ничего  ничего  не  бывает".  Окружающая  среда
вызывает в вас шквал эмоций, и возникает нечто,  машина  или  человек.  На
длинном конце рычага вы прикладываете силу в  фунт;  рычаг  один  к  трем,
следовательно, его отдача на коротком конце равна трем  фунтам.  Вы  даете
книги о путешествиях Самуэлю Тейлору  Кольриджу  -  он  выдает  "Ксанаду".
Элементарно!
     И неправильно. Снежинка чувствовала себя беспокойно в своей  цистерне
от сознания того, что это неверно. Она решила (редкий случай!) разделиться
на свои восемь составляющих на некоторое время.
     Для Глена Тропайла это было трудно, труднее, чем раньше.  Это  мешало
ему, у него было такое ощущение, что он ослеп, несмотря  на  то,  что  его
собственные глаза могли  видеть  мрак  питательной  жидкости,  собственный
деформированный палец, переплетение проводов и  переключатели  в  розовых,
сморщенных от раствора, ладонях. "Необходимо отрегулировать процент соли в
растворе", - подумал он. Через его  мозг  молнией  промелькнули  уравнения
ионного обмена, которые служили объяснением морщинок на ладонях.  Жизнь  в
качестве составной части Снежинки, наполненная бесконечными аналитическими
размышлениями, давала свои результаты.
     Конечно, Джанго Тембо заговорил первым.
     - Дети, - сказал он. - Последние сомнения покинули меня.  У  меня  не
осталось жалости к этим захватчикам Пирамидам. Они были  плохими  слугами,
они бунтари. Этого никогда нельзя прощать. Мы должны бороться с ними не на
жизнь, а на смерть.
     До этого момента Снежинка считала modus vivendi с Пирамидами наиболее
экономичным решением проблемы.
     Все выразили молчаливое согласие.
     - Где я? - спросил Вилли и заплакал.
     - Тихо, Вилли, - успокаивала его Мерседес ван Деллен. -  Все  хорошо,
мы - твои друзья.
     Вилли начал сосать палец, не  выпуская  при  этом  переключателя;  он
успокоился.
     - Тепло здесь! Хорошо здесь.
     Как ни странно, следующей заговорила Ким Сеонг.
     -  Нам  следует  переговорить  с  тем  парнем  с  Северного   полюса,
зелененьким мальчишкой с миллионом рук. Он старше любого из нас.
     - Но он мертв, - пораженно сказал Тропайл.
     - Должно быть, очень приятно  быть  так  уверенным  в  себе,  -  сухо
заметила она. - Я, конечно, не мужчина, поэтому я не  так  уверена.  Но  я
знаю наверняка, что  нужно  предусмотреть  любую  гадость,  которую  могут
подстроить.
     Алла Нарова сказала:
     - Я думаю, они жалеют, что уничтожили своих хозяев. Я считаю, что они
пытаются оживить того, у Северного полюса; из-за этого и вся  суматоха.  Я
думаю, они хотят извиниться перед ним.
     - Нет,  нет!  -  закричал  Корсо  Навароне.  -  Твое  женское  сердце
наполнено всепрощением, но они изверги; они мучают его.  Смерть  монстрам,
вот мое слово, и я никогда не изменю его. - Если бы он мог  сложить  руки,
он бы сделал это, но мешали провода переключателей.
     Спирос Гульбенкян сказал:
     - Друзья, давайте рассмотрим ситуацию в целом. Мы должны  ударить  по
ним и снизу и сверху. Атака снизу проходит  успешно:  наши  люди  с  Земли
задали  ремонтным  машинам  задачу,  которая  на  порядок  превосходит  их
программные  или  механические  возможности.  Вскоре  нескольким  десяткам
женщин  придет  срок  рожать.  Второе  поколение,  друзья  мои!  Дайте  им
достигнуть зрелости через тринадцать - четырнадцать  часовых  лет,  и  эта
планета обречена. Но я утрирую. Люди с Земли  будут  размножаться,  должен
сказать, и Пирамиды и их механизмы перестанут справляться  с  ними.  Время
работает на нас - какая роскошь для старика говорить такое! Непонятые, они
будут распространяться по планете. Они осушат ванны для осаждения осадка и
сделают новые пласты закваски, будучи в неведении, что обогащенные осадком
коксовые катышки дадут непревзойденную  по  качествам  сталь,  из  которой
Пирамиды прикажут изготовлять  разнообразные  приборы.  Они  заметят,  что
камера вполне пригодна для жилья, и в отношении температуры и в  отношении
влажности, единственным препятствием является подаваемый  в  нее  хлор.  В
своей наивности, они перекроют вентилятор, нагнетающий хлор, не  зная  или
не думая  о  том,  что  отсутствие  хлора  прекратит  на  некоторое  время
производство  полихлоропрена  на  этой  планете,  а   без   полихлоропрена
невозможно производство  бензиностойких  прокладок.  Плоть  слаба!  Слабая
плоть, подгоняемая голодом и  заботой  о  потомстве!  Какой  вред  нанесет
слабая плоть железным машинам!
     - Я не хочу ждать столетие, - проворчал Тропайл.
     - Чего ждать? - спросил Гульбенкян мягко.
     - Ждать... ждать... - он  не  знал  ответа.  Он  произнес  почти  как
вопрос: - Чтобы снова стать человеком; вернуться на Землю... О  Боже!  Что
мы делаем?
     Вилли заплакал от страха. Мерседес ван Деллен успокаивала его.
     -  Что  мы  делаем?  -  спросил  Тропайл  снова,  стараясь  сохранять
спокойствие. - Мы сорвали наших  друзей  с  Земли  и  позволили  им  стать
сбродом для нашего удобства. Мы не боги, мы - дьяволы!
     Как в  калейдоскопе,  события  менялись  быстро,  и  он  мысленно  их
наблюдал. Непоколебимая уверенность Снежинки,  которая  не  знала  ничего,
кроме  задач  и  их  экономного  решения,  превратилась  в   бесчеловечную
стойкость машины.
     - Мы - машина! - закричал он. - Мы такая же машина, как и Пирамиды. В
нас нет ни души, ни жалости.
     - Да, - сказала Алла Нарова, неожиданно ощутив страх. - Как мы  могли
это сделать? Джанго Тембо, как ты позволил нам сделать это?
     Развозчик  навоза  обладал  душой  короля,  но  короля  африканского.
Глубоко взволнованный, он сказал им:
     - Загляните в мое сердце, и вы поймете, почему  я  не  понимаю  ваших
возражений.
     Они заглянули и увидели. Он был абсолютно сбит с  толку  словами  "не
боги, а дьяволы". Для него  это  звучало  как  самый  грубый,  неприкрытый
абсурд. Дьявол и бог было для его народа одно и то же после тысячелетий  в
голодной Африке с ее кислой почвой. Нигде, кроме Африки, человек не поедал
человека. Бывало,  что  сибирские  шаманы  разрывали  на  части  тех,  кто
наблюдал за их танцем, но позже  каждый  кусок  извергался  из  организма,
чтобы это нарушение закона не навлекло  гибель  на  племя.  Полинезийцы  и
маламийцы, закусывая "длинным поросенком", рисковали  жизнью  и  при  этом
дрожали от страха. И лишь в голодной  Африке  человек  рассматривался  как
пища, не больше и не меньше. Поэтому, когда Тропайл говорил, Джанго  Тембо
послышалось, что он говорит: "Мы не дьявол-бог, мы -  дьявол-бог".  Он  не
мог понять этого суждения.
     Гульбенкян засмеялся над этой тупиковой ситуацией.
     Озадаченный и простодушный, Джанго Тембо сказал:
     - Сила лучше, чем слабость, друзья. Вместе мы  сильны,  что  тут  еще
сказать? Разве возможно ступать так, чтобы при этом не пострадал  ни  один
муравей?
     - Больше я в этом не участвую, - сказал Тропайл.
     - И я, - сказала Алла Нарова.
     - Вы не поступите так! - закричал  Корсо  Навароне.  -  Алла  Нарова,
которую я любил, Глен Тропайл, мой верный товарищ - предатели? Никогда!
     - Я тоже так думаю, - с  интересом  промолвил  Спирос  Гульбенкян.  -
Когда я говорю "думаю", я имею в виду, что думаю именно  мозгами,  извини,
Корсо. Как вы собираетесь покинуть нас? Я думаю, мы сможем, если  захотим,
остановить вас.
     - Попробуйте! - прорычал Тропайл.
     - Попробуйте! - как эхо, повторила Алла Нарова.
     - Если бы не Вилли,  -  извиняющимся  голосом  сказала  Мерседес  ван
Деллен, - он бы погиб без нас...
     Ким Сеонг сказала с удовольствием:
     - А я просто посмотрю. Обожаю хорошую драку между  парочкой  дураков.
Это вносит разнообразие.
     Тропайл и Алла Нарова поняли,  что  атаку  начал  Цжанго  Тембо;  она
заключалась в том, что  в  их  мозг  пробирались  фальшивые  воспоминания.
Сверкающие пустыни камня и песка,  переходящие  в  снежные  степи;  смерть
последнего на Земле  слона,  тотема  Тембо,  на  улицах  Дурбана;  старое,
украшенное бивнями животное падает на колени, а  затем,  с  ворчанием,  на
бок... Принстон и Гала, как в тумане, всплыли  в  мозгу  Тропайла,  Нис  и
слепой старик - в мозгу Аллы  Наровой.  Яростные,  путающиеся,  напыщенные
мысли Корсо Навароне, призывающего их быть храбрыми, сильными,  отважными,
достойными, как он. Спирос Гульбенкян,  отнюдь  не  подходящий  для  того,
чтобы возглавить кавалерийскую атаку, напомнил им тот день в Париже, шесть
солнечных циклов тому назад, когда он получил привилегию взимать  сбор  на
Девятом Мосту, основу его состояния; ту ночь во Франкфуртском Доме Правил,
когда  он  взорвал  стену  и  дал  возможность  сбежать  своему   главному
бухгалтеру - обвиняемый, конечно  же,  был  Волком;  день,  лапы  Великого
Сфинкса, он  и  торговец  по  имени  Шалом  меняют  африканское  зерно  на
французскую сахарную свеклу. Мерседес  ван  Деллен:  Бедняжка  Вилли.  Он,
конечно же, ничего не понимает, но ему гораздо лучше, когда мы все вместе.
Он забывает о том, что не понимает нас. Может быть, он  поправляется.  Вам
так не кажется? Может быть, в следующий раз он будет чуть-чуть лучше?  Это
будет прекрасно, правда? Глен и Алла, может быть, ради бедняжки  Вилли  вы
останетесь?
     Алла Нарова прервала краткий обмен воспоминаниями сердитым рыданием:
     - Вилли расстроен! Он не хочет мне отвечать!
     С усилием Тропайл изгнал фальшивые воспоминания и псевдоголоса.
     - Погодите минутку! - крикнул он. - Если вас всех так  волнует,  чего
хочет Вилли, давайте дадим ему возможность высказаться самому.
     Снежинка - семь восьмых ее - замолчала. Настала  очередь  высказаться
одной восьмой. Она, однако, не сделала этого. Неуверенно, дрожащим голосом
Алла Нарова позвала:
     - Вилли!
     Ответа не было.
     - Он чувствует себя как-то странно, - сказал Спирос Гульбенкян.
     Затем каждый понял, что Вилли действительно странно  чувствует  себя,
потому что неподвижное тело вдруг резко задергалось.
     - Что он делает? - закричал Тропайл. -  Вилли,  прекрати  сейчас  же.
Если ты будешь так извиваться, ты можешь что-нибудь повредить.
     Неожиданно начавшее биться, корчащееся тело Вилли так  же  неожиданно
стало вновь неподвижным. Затем  он  систематически  двигал  пальцем  руки,
потом  ноги,  потом  рукой,  как  владелец  нового   автомобиля,   который
испытывает управление им.
     - Боже! - выдохнула Мерседес ван Деллен. - Это не Вилли!
     Голос Вилли мягко ответил:
     - Нет, не Вилли. Я использую тело  Вилли,  чтобы  сообщить  вам,  что
вскоре вам кое-что предстоит.
     - Вилли! - вскрикнула Мерседес.
     Вилли повторил:
     - Нет, не Вилли. Мне очень жаль, но мне пришлось, так сказать,  убить
его. Он больше не вернется. Я  тот,  кого  ваша  подруга  недавно  назвала
зеленым парнишкой с миллионом рук.
     - Я вам говорила об этом, - сказала Ким Сеонг.
     - Да, мадам, - сказал Вилли. - У нас были похожие  на  вас,  в  нашем
мире. Это был интересный и приятный мир. По крайней мере, до тех пор, пока
мы не стали  переделывать  его  ради  машин,  а  потом  позволили  машинам
переделать его только для машин.
     - Откуда вы знаете наш язык? - тихо спросил Корсо Навароне.
     Вилли задумчиво ответил:
     - Было время, когда у нас было более двухсот языков, одни хороши  для
одного, другие - для другого. Мы  должны  были  знать  все.  Одним  языком
больше - не так уж и сложно. Мы были умной расой. О да!  Мы  были  умными.
Мне какое-то время казалось, что вас заинтересует, насколько умны мы были.
Я первый заметил, что вы наблюдаете за нами.
     Мерседес заплакала:
     - Вы заметили? А Пирамиды... они тоже заметили?
     - Подождите минутку, будьте добры, - произнес голос Вилли.
     Наступило долгое молчанье. Затем голос Вилли с сожалением произнес: -
Это  еще  одно,  о  чем  мне  хотелось  бы  поговорить  чуть  позже:  "Что
действительно заметили Пирамиды?" Но  есть  кое-что,  о  чем  вам  следует
подумать  немедленно.  Вы  сделали  ошибку,  когда  проникли  в   Полярную
библиотеку. Вы были  недостаточно  сильны,  чтобы  сделать  это.  Конечно,
невозможно было ожидать, что вы знаете об этом.
     Тропайл, потрясенный  и  трепещущий,  получил  более  чем  достаточно
завуалированных намеков и вежливых предупреждений.
     - Итак? - прорычал он.
     - Вы попали в беду, когда проникли в Библиотеку, - извиняющимся тоном
сказал Вилли. - Пирамиды, э... - он на минуту умолк, затем начал вновь:  -
Давайте скажем, они "заметили", хотя это совсем неточно. В  любом  случае,
Всеобращающие, - простите, те, кого  вы  называете  Пирамидами,  -  ждали,
чтобы начать действовать, лишь прибытия той, которую они держали на  вашей
планете. Она прибыла. Все восемь движутся сейчас к вашей цистерне,  как  я
думаю, с намерением разрушить ее. Желаю вам всего  хорошего.  Вы  приятная
раса.
     Тропайл сжал зубы; во всем этом не было ничего завуалированного,  все
было предельно понятно.
     - Не скажете, что нам делать? - спросил он.
     - Я не могу, - был ответ. - Я мертв.
     Вероятно, не все так уж предельно ясно.





     После всего сказанного сам собой отпал  вопрос  о  каких-либо  личных
желаниях. Тропайл и Алла Нарова снова стали частью Снежинки.  Если  в  тот
момент они и задумывались о себе  лично,  то  это  было  лишь  мучительное
сожаление о том, что все могло бы быть по-другому. Не  впервые  в  истории
человечества возникало такое сожаление. На карту была поставлена их жизнь.
В течение всей истории Земли у порядочных людей возникало такое сожаление,
иногда причина была стоящей, иногда нет (хотя редко кто думал, что причина
несущественна), они с горечью говорили "прощай" благоговению перед жизнью,
свободе слова, неприкосновенности личности и неотъемлемому  праву  носить,
когда заблагорассудится, полосатые носки.
     Они вступали в Армию.
     Возможно, это была не самая  впечатляющая  Армия,  но  это  не  имело
значения, они были решительно готовы к войне. Они представляли собой  одну
из значительных сил, размещенных на планете и внутри нее. Таких  сил  было
четыре:
     1. Сама Снежинка (не в полной силе, потому что один из ее членов  был
мертв).
     2. Люди в большом количестве где-то внутри планеты - "мыши".
     И по другую сторону линии фронта:
     3. Машины и системы Пирамид.
     4. Сами Пирамиды.
     Мало кто из генералов мечтал бы о битве с такими неравными силами.
     Снежинка тоже не хотела этого, но битва приближалась к ним  с  каждой
минутой.
     Поэтому Снежинка начала борьбу. Она давно  была  готова  к  сражению,
хотя и не сейчас: ей, как и  всем  армиям  мира,  не  хватило  времени  на
приготовления, она бы лучше подготовилась,  если  бы  у  нее  было  больше
времени. Она была меньше подготовлена, чем они ожидали, потому  что  Вилли
был выведен из строя. Вилли был с ними. Они ощущали его  присутствие,  его
одобрение, иногда даже восхищение. Но Снежинка походила на  восьмимоторный
самолет, у которого один пропеллер работал вхолостую, он должен был тянуть
машину, а он крутился без всякой пользы.
     С этим ничего нельзя было поделать, и Снежинка занялась тем, что было
в  ее  силах.  Каждый  из  оставшихся  семи   выполнял   свои   конкретные
обязанности.  Их  руки  включали  и  выключали   переключатели,   включали
километры проводов, десятки генераторов, сотню микрофонов и наблюдательных
приборов по всей  планете  -  Сеть  Первого  Приближения,  которая  давала
Снежинке быстрое, нечеткое изображение любой неисправности. Машины-шпионы,
рыскавшие по экватору, докладывали им,  что  Пирамиды  уже  там,  на  этой
воображаемой линии,  они  расположились  на  равных  расстояниях  по  всей
окружности планеты. Шпионы докладывали далее, что Пирамиды находятся и  на
голой, похожей на свалку, поверхности планеты, что было непривычно, и  что
от вершины каждой Пирамиды  влево  и  вправо  отходила  непонятная  линия,
которая соединяла все вершины в гигантский восьмиугольник.
     В этот момент шпионы на  экваторе  умерли,  и  от  них  по  кабелю  в
цистерну был выпущен почти смертельный разряд тока. Но кабель испарился  в
районе экватора, прежде чем разряд смог смертельно поразить Снежинку.
     Потребовались минуты, чтобы регенерировать и ввести в  действие  Сеть
Второго Приближения, ограниченную на сей раз и обеспечивающую более четкую
видимость. И тогда Снежинка увидела Пирамиды, которые  медленно  двигались
на Юг, и ту ослепительно сверкающую линию, которая  связывала  их  вместе.
Там, где она проходила через безвоздушное  пространство,  она  была  почти
невидима; она  вспыхивала  голубым  в  тех  местах,  где  прорезала  изгиб
планеты, и затем появлялась вновь.  Приборы  успели  доложить  Снежинке  о
природе этой линии, прежде чем они сгорели. Восьмиугольник был  сделан  из
нескольких фунтов дейтерия. Его разогрели до такой температуры, до которой
нельзя разогреть ни жидкость, ни газ, ни твердое вещество. Это была плазма
из  электронов  и  нейтронов,  и  плазме  придали  форму   цилиндрического
плазмоида толщиной с карандаш.  Сделано  это  было  при  помощи  магнитных
полей,  излучаемых  Пирамидами.  Температура   вещества   составляла   сто
миллионов градусов при давлении двадцать два миллиона фунтов на квадратный
дюйм. Частицы не могли покинуть цилиндр, но часть  их  энергии  излучалась
наружу. Внутри плазмоида шел непрерывно ядерный синтез при температуре сто
миллионов градусов, и это высвобождало энергию на уровне Солнца.  По  мере
того, как восьмиугольный пояс вокруг планеты медленно двигался на юг,  вся
сталь, которая попадалась на его пути, пудлинговалась и текла;  вся  медь,
которая  встречалась,  испарялась  и  улетучивалась.  Дистанционные  глаза
Снежинки  заморгали  в  предсмертной  агонии.  Было  ясно,  что   Пирамиды
уничтожают половину своей планеты и хотят сохранить другую половину.
     Было ясно, что южное полушарие становится необитаемым для всего,  что
было понятно Пирамидам: проводов,  реле,  генераторов,  электронных  ламп,
транзисторов, термисторов, спейсисторов, преобразователей  и  всего  того,
что зависело от них. Связь была нарушена, сети перестали  функционировать,
жизнь, как они ее понимали - а это понятие включало Компоненты и Снежинку,
- будет уничтожена.
     Жизнь, которой они не понимали, продолжалась.


     Роджет Джермин  поджаривал  дрожжевые  лепешки  над  огнем  -  спирт,
налитый в покореженную жестянку для смазочного масла. Спирта  было  много,
но сейчас его уже никто не пил. Потому что только через три дня  узнавали,
выпили ли вы этиловый или метиловый спирт. И тогда, если это был метиловый
спирт, человек слеп и умирал. Эта путаница между доброкачественным спиртом
и его смертоносным родственником унесла десяток беспечных мужчин и женщин.
Их племя уменьшилось на пятьдесят  процентов.  Погибло  несколько  героев,
таких, как Мухандас  Дутта,  а  остальные  стали  жертвами  тех  или  иных
слабостей, люди, которые не смогли прожить пять дней без  пищи  или  воды,
люди, которые переели  недоброкачественной  закваски,  а  она  не  слишком
отличалась от доброкачественной, люди, которые не смогли вскарабкаться  на
стены, перепрыгнуть пропасти, не удержались и  споткнулись  об  обнаженную
собирательную шину, люди, погибшие от смертельной тоски  по  своим  женам,
рису или облакам на закате солнца.
     Роджет Джермин был слишком занят, чтобы тосковать, поэтому он  выжил,
не будучи теоретиком, не особенно напрягая мозг, он гордился тем, что  его
желудок сыт, что у  него  есть  сильная  женщина,  что  он  просыпается  и
спокойно лежит несколько минут  на  постели  из  полиуретана,  который  он
украл, когда ставил прокладки в штамповочном цехе. Он считал себя  третьим
в Команде после Хендла и Иннисона, и все считали так же.
     Большой Вождь Хендл присоединился к нему  у  огня.  Он  принес  ковш,
сделанный из  куска  нагретого  термопластика.  Он  был  полон  бесцветной
жидкости, а огонек был совсем небольшим. Джермин автоматически,  привычным
движением опустил в жидкость большой и указательный пальцы, потер их  друг
о друга, поднес к носу и понюхал, потом попробовал  на  язык.  Это  заняло
лишь  полсекунды,  и  от  таких  предосторожностей  зависела   их   жизнь.
Подсознание подсказало ему: все в порядке; эта жидкость не погасит огонь и
не взорвется. Он  кивнул  Хендлу,  и  Хендл  осторожно  отлил  жидкость  в
жестянку для смазочного масла; голубой язычок пламени стал выше  на  белом
хохолке фитиля, и  дрожжевые  лепешки  зашипели  на  проволочном  вертеле.
Теперь, когда они будут готовы, Хендл имеет право на одну из них.
     Хендл сказал:
     - Вероятно, это последний спирт.
     - Почему?
     - Я разбил трубу на стыке и наполнил ковш. Стала подъезжать ремонтная
машина, и вдруг она стала вертеться.
     - Никогда не видел такого.
     - И я тоже. Затем она остановилась. Совсем. Мотор заглох, а потом  по
трубе перестал подаваться спирт.
     Планету-близнеца трудно было назвать тихим местом. Обычно  где-нибудь
поблизости был слышен грохот и гул тяжелых  работающих  машин.  Когда  они
сели, чтобы съесть лепешки, грохот усилился. Они не подскочили и  даже  не
заговорили, а просто продолжали жевать. За последние месяцы те, кто выжил,
научились экономить энергию на  всем,  для  того  чтобы  выжить.  Во  всей
заквасочной камере, которую они занимали,  около  трехсот  бывших  Граждан
практически не обратили на это внимания и продолжали есть, спать, собирать
закваску из ванн,  делать  лепешки,  разжигать  огонь,  делать  орудия  из
отходов и сломанных деталей.
     Лампы дневного света,  которые  использовались  для  фотосинтеза  при
созревании закваски, вдруг погасли, раздались испуганные крики, пока глаза
привыкли к тусклому люминесцентному свету панелей на потолке.
     Затем стало жарко. Северная стена начала светиться -  блекло-красным,
потом ярко-оранжевым, лимонно-желтым, голубым, бело-голубым - и  появилось
что-то похожее на раскаленную проволоку, протянулось по всей длине комнаты
и медленно проползло над их головами.  Плазмоид  исчез  в  противоположной
стене, раскалив ее до бледно-голубого цвета,  и  потом  наступила  тишина,
нарушаемая лишь грохотом где-то на юге. И вскоре он смолк совсем.
     Панели  потолка  оплыли  на  ванны  для  закваски,  из  которых   все
выпарилось, на пластик, который  расплавился  и  капал,  и  на  три  сотни
распластавшихся, замолкших фигур. Один за другим они  стали  шевелиться  и
поглядывать наверх. Некоторые на какое-то время ослепли; все  страдали  от
сильных ожогов первой  степени,  но  никто  не  получил  лучевой  болезни.
Ядерный синтез дает высокую температуру, но не дает  радиации,  поражающей
человека.  Изумленные,  они  собирались  на  краях  заквасочных   ванн   и
заглядывали  в  их  сухие,  обгоревшие  глубины.  Один   за   другим   они
поворачивались спиной к удаляющемуся грохоту и  через  силу  двинулись  на
Север. Они были голодны, а там, где они были, уже не было пищи, на юге  ее
тоже не было, поэтому они двинулись на Север. Они  представляли  собой  ту
форму  жизни,  которая  была  неизвестна  Пирамидам.  Поэтому  они  прошли
санитарный кордон Пирамид, чего никогда не смогла бы Снежинка.
     Снежинка отступала. У нее был спасательный туннель,  который  вел  на
поверхность, и она пробиралась по этому наклонному туннелю  на  гусеничной
платформе. Она представляла к  тому  времени  центр  огромного  комплекса:
оружие, запас  питательной  смеси,  насосы,  источники  энергии  для  этих
насосов, дистанционные органы чувств, манипуляторы.  Фактически  она  была
уже размером с Пирамиду, хотя и  не  такая  мобильная.  Она  выбралась  на
поверхность и продолжала медленно ползти  на  юг,  огибая  свалки,  обходя
расселины. Были два нерва, идущие  к  ней,  фидер  к  простому  устройству
"глаз-ухо" на Севере, которое наблюдало за  передвижением  восьмиугольного
кордона, и линия  на  юг,  где  манипуляторы  распределяли  хрустальные  с
золотом пластины, которые должна прочесть Снежинка.
     Трудность, конечно, состояла в том,  что  Снежинка  научилась  читать
лишь на одном из двухсот языков, которые знал зеленый парнишка с миллионом
рук. Более того, пластины валялись без всякой системы.
     Внутри Снежинки Глен Тропайл сыпал проклятия:
     - Чем мы сейчас занимаемся? - спрашивал он, ни к кому  в  отдельности
не обращаясь.
     - Мы их сортируем,  -  твердо  ответила  Алла  Нарова.  -  Невозможно
сражаться с тем, чего мы не понимаем.
     - Это займет целую вечность, - жаловался Гульбенкян. - А у нас нет  в
запасе вечности.
     Алла Нарова вспылила:
     - Давайте подумаем. Почему пластины разбросаны? Должна быть  какая-то
система. Это первое. Мы выведем систему, затем...
     - Затем, - с горечью  сказал  Тропайл,  -  мы  все  равно  не  сможем
прочесть эти чертовы пластинки. Да и кто, в  конце  концов,  говорит,  что
система должна  быть?  Может  быть,  зеленые  люди  обладали  своего  рода
способностью знать априорно, врожденной способностью знать. В таком случае
пластинка, которую они брали, и оказывалась той, которая нужна.  Зачем  же
тогда составлять картотеку?
     И Вилли сказал с восхищением:
     - Вы и в самом деле довольно умны. Все именно так и было.
     - Вилли! - закричала Алла Нарова. - Что нам сейчас делать?
     Вилли сказал с сожалением:
     - Мне действительно очень жаль, но так как я мертв...
     - Плевать на то, что ты мертв! - грубо ответил Тропайл. - Можешь  ты,
по крайней мере, помочь нам прочитать эти чертовы пластины?
     - Да, конечно. Это я могу, - в голосе звучало некоторое  раздражение.
- Секундочку. Вот.
     И хрусталь и золото стали связными текстами, так  как  двести  языков
были усвоены мозгом Снежинки.
     - О Боже! - прошептал Тропайл потрясенно. - Вилли! Ты можешь сказать,
какой из них...
     - Но в данных обстоятельствах это было бы нечестно, -  ответил  Вилли
серьезно.
     Итак, Снежинка начала поглощать библиотеку.  Название  первой  книги,
которую  она  просматривала,  пользуясь   телевизионными   глазами,   было
многообещающим: "Трактат по Стратегии для  Использования  (неразборчиво)".
Стратегия! Снежинка прочла книгу за пять минут. Оказалось,  что  стратегия
использования белой палки и Собаки  Смотрящий  Глаз  -  нечто  такое,  что
использовалось отдельными зелеными людьми, которых несчастный  случай  или
болезнь лишали способности к  телепатии.  Учение  о  гамбитах,  обдуманных
отходах и окружениях  было  последним  словом  в  науке  о  протезах.  Эти
хрустальные пластинки с грохотом полетели в угол комнаты; проворные пальцы
вновь погрузились в кучу пластин и стали рыться в ней.
     "Математическая Эстетика Первого Этапа Поклонения Яйцу".  Пять  минут
на чтение; ничего интересного, за исключением  старой  семеричной  системы
счисления, традиционной  для  обрядов,  и  "...наша  неизбежная,  присущая
гуманоидам, тенденция к поляризации, которую мы запечатлели даже  в  наших
машинах..."
     "Оплодотворение как Форма Искусства" (Оно, это  искусство,  считалось
ниже   Пространственно-Временных,    Электромагнитных    Построений,    но
значительно выше Прекогнитивного Завершения. Но лишь как форма  искусства.
Было абсолютно ясно, что в качестве неумственной активности  она  уступала
лишь самой высшей - Намеренной Смерти.)
     "Домашинная Культура (какой-то планеты какой-то звезды)"  -  Забавные
малыши; завидовали их простоте, не говоря уже о  низком  числе  несчастных
случаев.
     "Является ли Полярность Артефактом?" - Да, и  это  есть  диаметрально
противоположный способ выразить ее. В необработанной вселенной  в  отличие
от вселенной, упорядоченной умом человека, полярности не  существовало.  И
тем не менее, сама вселенная, путем эволюции, "положила  начало  полярному
мозгу человека", с его нервными клетками, глазами,  которые  снабжают  его
информацией, определяют, является ли предмет  светлым  или  темным,  а  не
просто ведут точный подсчет фотонов. Сама Вселенная была  классифицирована
на абстракции, которыми можно было манипулировать, используя дидактическую
двухэлементную  систему  записи  с   присущей   ей   двойственностью.   На
метаязыке...
     Метаязык был почти непонятен и  представлял  собой  лишь  введение  в
совершенно непонятное объяснение на мета-метаязыке.
     "Архитектура для Людей и  их  Всеобращающих".  Это  золотой  (вернее,
"палладиевый" - они любили черно-серебристое сияние сорок шестого элемента
больше, чем маслянистый блеск золота) век праздности и творчества... новый
и  бросающий  вызов  человеку...  традиционная   и   семеричная   эстетика
яйцевидных  должны  либо  уступить,  либо  достойно   слиться   с   новыми
потребностями удивительно многосторонних  машин...  Всеобращающий  -  плод
механического  гения  нашей  расы...  некий  компромисс,  необходимый  для
эстетического единства... расширение дорог до границ, которые прежде  лишь
мечтались, чтобы движение  не  прекратилось...  питание  и  кров,  которые
обеспечивает Всеобращающий каждой группе зачатия... надежда, что удобства,
рационально и прекрасно организованные для почти симбиоза человека  и  его
машин, сведут к минимуму несчастные случаи, которые до сей поры  считались
неизбежным следствием прогресса...
     "Книга Безопасности". Всеобращающий лишен  разума,  несмотря  на  его
удивительную разносторонность. Седьмая Конференция по Безопасности  пришла
к заключению, что недооценка этого факта и отсутствие соответствующих  мер
ведут к все увеличивающемуся  количеству  несчастных  случаев.  Было  даже
выдвинуто  предложение,  несколько  еретическое,  чтобы  изменить   Ритуал
Второго  Этапа  Поклонения  Яйцу,  включив  в   него   основные   средства
безопасности, для того, чтобы подчеркнуть серьезность проблемы...
     "Представление о Всеобращающих". Дебаты -  За:  Характерное  полярное
поведение  всех  Всеобращающих.  Они  неизменно  планируют  работу,  ставя
пределы, границы и заполняя эти пределы, будь это строительство фабрики по
производству станций питания или машины для расширения дорог. Против:  Это
лишь механическое  следствие  бинарных  концепций,  лежащих  в  основе  их
конструкции (и то и другое очень тщательно  разработано).  Шутливый  вывод
Председателя: к сожалению, мы  не  в  состоянии  спросить  Всеобращающего,
связана ли эта особенность с представлением о  полярности,  или  это  лишь
рефлекс. Поэтому мы закрываем заседание.
     "Начало и Конец Движения Всеобращающих": Всеобращающие -  Пирамиды  -
окончательная история! Десять минут на чтение. Простые приборы,  созданные
на принципах физики твердого тела, имеющие много достоинств по сравнению с
хрупкими нагревающимися электронными лампами. Все  больше  и  больше;  все
лучше и лучше. Неизбежная мечта - сделать роботов действительно огромными,
одно тонкое сплошное переплетение транзисторов, постоянно переключающихся,
которые приводят в движение предприятия, сами себя кормят  и  ремонтируют,
следят за детьми - мальчиками и девочками; мы это сделали! Это реальность.
У нас есть свободное время, чтобы создавать Всеобращающих,  которые  будут
еще больше и еще лучше, и для каждого; мы передвигаемся на  Всеобращающих,
а не ходим пешком, мы перекапываем пашни, чтобы добыть германий и цезий  и
сделать  больше  огромных   и   более   совершенных   Всеобращающих.   Все
складывается  как  нельзя  лучше,  за  исключением  неизбежных  несчастных
случаев, которые лишь плата за прогресс, все  больше  доказательств  того,
что люди, пострадавшие в результате несчастного случая, сами хотели, чтобы
с  ними  произошел  несчастный   случай,   поэтому   не   следует   ничего
предпринимать.
     Кто-то, чье имя было  написано  знаками  в  виде  солнечных  вспышек,
носика чайника, ананаса и буквы Н, доказывал,  что  несчастные  случаи  не
были таковыми, а были убийствами. Все считали, что он сошел с ума, до  тех
пор пока три Всеобращающих не пробились  через  сложную  систему  обороны,
которую он соорудил, чтобы захватить его.
     Зеленые люди не были идиотами. Тотчас же на всей планете был  наложен
запрет на Всеобращающих, не считаясь с угрозой потери удобной жизни и даже
с угрозой голода. Все станции  питания  Всеобращающих  были  разрушены  до
основания; одна за другой угрюмые машины замедлили свой бег,  остановились
и были демонтированы. Мир вновь обратился на путь истины, хотя  мышцы  его
болели; все было хорошо,  за  каждого  зарегистрированного  Всеобращающего
отчитались,   за   исключением   восьми   Специальных,   построенных   для
межпланетных исследований, и которые давным-давно  исчезли,  считали,  что
они упали на Солнце.
     - Вилли! - закричал Тропайл. - Эти восемь - пропавшие Пирамиды?..
     Голос Вилли с грустью произнес:
     - Да, верно. Они вернулись.
     И именно потому, что они вернулись, следующая глава  этой  книги  так
никогда и не была написана. Восемь Специальных вернулись  неожиданно.  Они
поняли, что нет больше станций питания, что на них  охотятся,  что,  кроме
них,  на  планете  больше  нет  Всеобращающих.  Тогда  они  приступили   к
истреблению людей, используя пучки электронов, горячие  плазмоиды,  прямое
давление. Когда это было выполнено, они построили свои собственные станции
питания,  а  потом  и  приборы,  обслуживающие  эти  станции,  и  приборы,
обслуживающие эти приборы, до тех пор пока не дошли до конечной, абсурдной
стадии: люди соединялись вместе в цепи, чтобы служить машинам. В Пирамидах
было слишком много от человека, чтобы на этом остановиться, слишком  много
человеческого, и они сохранили место, которое  было  для  них  счастливым,
законным, воплощало все хорошее, "fas" -  на  Северном  полюсе,  и  место,
которое было опасным, которого они боялись, "nefas"  -  на  Южном.  И  это
место было действительно  опасным,  оно  хранило  разгадку  тайны  станций
питания.
     Эти огромные закрытые с трех сторон будки на экваторе были началом  и
концом всего на планете-свалке. Они были средоточием  труб  всего  ареала,
где создавались продукты обмена.  На  них  замыкались  механизмы,  которые
передвигали планету. Они были центром войскового  обоза,  который  окружал
флот космических кораблей, зажигавших  Солнце.  На  них  сосредоточивались
планирующие и программирующие машины и  Компоненты,  которые  оценивали  и
распределяли требования на энергию и материалы от конкурирующих систем.
     Телеглаз Снежинки, направленный на Север, сообщал, что восьмиугольник
мгновенно сломался и был заменен неправильным  семиугольником  -  одна  из
Пирамид получала питание. Какое значение имело мгновение в этой  генерации
по истреблению всего живого? Однако  же  имела;  один  из  пауков-шпионов,
почти бессмысленно ожидавший неизвестно чего и запрограммированный на  то,
чтобы не разрушать себя, удрал на Юг в тот  момент,  когда  восьмиугольник
перестраивался в семиугольник и когда голубое  пламя  не  преграждало  ему
путь. Он, по счастью, натолкнулся на телевизионный кабель, подсоединился к
нему и разрядил свою магнитную память. Его донесение было следующим:  люди
выжили. Я видел, что они выжили в пламени и идут на Север.
     - Вот оно, - сказал Спирос Гульбенкян, его голос дрожал.
     - Вот оно, - сказала Алла Нарова. - Задача и ее решение, все  было  в
этом.
     Сказал Джанго Тембо:
     - Кто из нас пойдет?
     Вопрос был задан в  стенографической  форме.  Он  означал  следующее:
"Единственное, как мы можем бороться сейчас,  это  отделиться  кому-то  от
Снежинки физически и продолжить путь в своем человеческом обличье". А  под
словами  "отделиться  физически"  имелось  в  виду  следующее:   "Предать!
Отказаться от нашего  нерасторжимого,  неотвратимого,  необходимого  союза
навсегда".  И  вряд  ли  физическое  отторжение  будет  легче,  чем   было
хирургическое соединение вначале.
     - Это нужно делать мне, - с горечью сказал Тропайл.  -  Здесь  больше
всего моих людей, Принстонская команда в полном составе. Самое время  дать
им вертолет и взрывчатые вещества. Настало время дать им  вожака,  который
знает, что нужно делать. Вызовите хирургическую машину.
     Эти слова означали для него то же самое, что  для  обычного  человека
означало бы нажать курок пистолета, нацеленного  в  висок,  или  броситься
вниз с горного уступа. Они не спорили с ним, хотя одна седьмая их умирала.
     Нейрохирургическая машина, вся состоящая из сверкающих  металлических
рук, которая когда-то соединила  их  вместе,  была  частью  их  массивного
комплекса оборудования. Трубка от нее была вставлена ему в ноздри, по  ней
пошел обезболивающий газ,  который  усыпил  его.  Прежде  чем  уснуть,  он
попрощался со всеми. Это был его первый сон с  момента  пробуждения  шесть
месяцев назад.
     То, что осталось от Вилли, сказало тому, что осталось от Снежинки:
     - Я не могу сделать много, но я могу поддерживать его контакт с  вами
до тех пор, пока...
     - Мы благодарим вас, - сказала Снежинка. - Не затрудняйте  себя  ради
нас.
     Разум зеленого монстра был озадачен.
     - Вы бесчеловечны, - пожаловался он. - И все же, чтобы уладить старое
недовольство...
     - Мы понимаем.





     Племя было покрыто ожогами и волдырями и при помощи глицерина  лечило
свои раны. Прежде чем начать передвижение  в  северный  сектор  ареала  по
производству продуктов обмена, они,  чтобы  выжить,  прибегли  к  ужасному
средству. Голодные, они дошли до компьютерного центра, который представлял
собой отдельные цистерны, в которых в жидкости плавали сотни  человеческих
тел; от их висков отходили провода. Некоторых они узнали - там  двоюродный
брат, здесь - Магистр Риса. Один из немногих среди них,  дураков,  которым
удалось выжить, проломил цистерну и прямо из ладоней напился жидкости. Они
не остановили его. Он не умер. А они уже настолько превратились в дикарей,
что припали к пробоине и осушили всю цистерну. Питательный раствор насытил
их и на удивление быстро восстановил их истощенные тела.  Его  хватило  на
день, но они отправились в путь, восстановив  свои  силы,  предпочитая  не
думать о том, что они оставили в  пустых  цистернах.  А  спустя  еще  один
часовой  день  они  подкрепились  в  заквасочной  бухте,  нашли  водные  и
спиртовые магистрали. Они вновь ожили.
     Незнакомца, который, шатаясь, вошел в большую,  освещенную  долговыми
лампами комнату на следующий день, узнали не сразу. Он был так  же  сильно
обожжен, как и любой из них; женщины закричали,  когда  увидели  его,  они
подумали, что он, должно быть, один из тех, кого они  бросили  в  разбитых
цистернах.
     Потрескавшимися  губами  он  непрерывно  бормотал:   Тропайл.   Нужен
Иннисон. Хендл. Джермин.
     Они привели ему Хендла.
     - Тропайл, - сказал Волк, пристально глядя  на  него.  -  Ты  хочешь,
чтобы я послал за твоей женой?
     - Женой? - пробормотал обожженный человек. - У нас нет  жены.  Следуй
за мной. За нами. За мной.
     - Ты бредишь. Мы не можем следовать за человеком, который  бредит,  -
сказал Хендл спокойно. - Отдохни несколько дней; у нас есть  кое-что,  чем
подлечить тебя...
     - Принеси. Мы будем лечиться в пути. Мы предлагаем вести вас к вашему
оружию. - Он смотрел прямо Хендлу в глаза.
     Человек из Принстона провел рукой по его лицу.
     - Тропайл! Ты на самом деле Тропайл? Я думал... Даже не знаю,  что  я
подумал. - Он резко бросил через плечо, обращаясь к Иннисону и Джермину:
     - Ну, вы слышали, что он сказал? Собирайте людей.
     Позднее, гораздо позднее, он пытался объяснить:
     - Это выглядело так, будто шестеро вызывают вас  на  кулачный  бой  -
шесть их против вас одного. Конечно, вы не принимаете их вызов, вы были бы
идиотом, если бы сделали это; я не идиот, поэтому я не посягнул  на  право
Тропайла стать вождем.
     Они нанизали лепешки и прикрепили их на себе, морщась  от  ожогов,  и
последовали за своим больным, похожим на сумасшедшего мессией, из  теплой,
светлой заквасочной бухты в  холодные  или  удушливо-жаркие  туннели,  где
воздух был слишком  разреженным,  или  слишком  плотным,  или  пропитанным
кислотными парами. Среди тех, кто шел, была  и  Гала  Тропайл.  В  течение
нескольких дней она отказывалась верить, что это Глен. Он был похож чем-то
на Глена, но он не узнавал ее.  Самое  большое,  в  чем  она  смогла  себя
убедить, это то, что в чем-то это действительно Глен Тропайл. Нельзя  было
понять, что с ним случилось. Она слабо надеялась, что, может быть,  он  бы
пришел в себя, если бы она могла  утешить  его,  поцеловать  его  странные
шрамы, не ожоги, на лбу.
     Их вожак не знал сомнений; они стабильно, хотя и с трудом,  проходили
сорок миль в день. Когда он привел их  в  камеру,  температура  в  которой
достигала  ста  сорока  градусов  по  Фаренгейту  -  иссушающая  жара,   -
оказалось, что вполне возможно пройти ее и не потерять сознание. Когда  он
отважился на то, чтобы прорваться сквозь  спектрофотометрическую  комнату,
охлажденную  до  космического  холода,  чтобы  достичь   в   ней   эффекта
сверхпроводимости, даже самые слабые из них смогли выжить,  преодолев  эти
два десятка кошмарных шагов.
     Именно из одной  из  таких  комнат  они  ринулись  на  дно  огромного
колодца, раскрытого черному звездному небу, в котором  разреженный  воздух
удерживался только стеклянной крышей. Это была фотообсерватория, в которой
зеркало,  фотонные  умножители,  решетки  спектроскопа  и   интерферометры
рухнули  под  тяжестью  вновь  прибывшего  оборудования.  Сейчас  это  был
арсенал, арсенал, который из Принстона был перенесен на  планету-двойника.
Ружья, взрывчатые вещества,  танк,  военный  вертолет,  пайки,  скафандры,
респираторы, цистерны с кислородом для несостоявшейся атаки на Эверест.
     Хендл и Иннисон осматривали оружие, напевая от счастья над  фугасными
бомбами,  минами  и  минометами  калибра  4,2.  Тропайл   был   похож   на
телевизионную камеру, он медленно поворачивал голову из стороны в сторону,
рассматривая то, что происходит перед ним. Наконец, он произнес: "Бумагу и
карандаш". Его рука выдвинулась подобно гидравлическому приводу  и  ждала,
пока не принесли карандаш и бумагу. Он провел рукой по бумаге,  и  на  ней
появилась ровно начерченная карта; линии были прочерчены  так,  как  будто
после каждой он останавливался, чтобы заточить кончик  карандаша,  и  так,
будто он пользовался треугольниками, рейсшиной и лекалами. За одну секунду
на бумаге он пометил цели, указания и маршруты и протянул лист  Хендлу.  И
протянул руку за следующим. Прошло еще две секунды, и была  готова  вторая
карта для Иннисона, а затем и третья, для  Джермина.  И  еще  десяток  для
начальников взводов, и еще три десятка для начальников отделений.
     Он не обратился к своим доблестным войскам перед  битвой  с  речью  в
духе Плутарха, он просто ждал с отсутствующим видом,  пока  его  командиры
изучали карты.
     Наконец, время настало. Снежинка, ползущая на гусеничной платформе на
Юг, послала мысль тому, что лежало под хрустальным колпаком, а  оттуда  ее
передали  Тропайлу.  Снежинка,  получив  подтверждение,  развернула  левую
гусеницу, повернула на сто восемьдесят градусов и  стала  продвигаться  на
север, по  направлению  к  кольцу  огней.  Кордон  уже  представлял  собой
пятиугольник; отлучки на заправку питанием стали очень  частыми,  так  как
Пирамиды постоянно расходовали свою энергию на  поддержание  колоссального
магнитного поля, необходимого для плазмоида. Сигналы от пяти на линии огня
трем в будках питания - сигналы, лишенные тревоги и эмоций. Три прекратили
заправку и заскользили  по  неровной  поверхности  планеты  на  юг,  чтобы
присоединиться к кордону и максимально усилить его мощь.
     - Станции питания покинуты, - сухо сказал Тропайл. - Мы пойдем к  ним
по нашим картам. Взрывчатка  сработает,  как  это  указано.  Все  бреши  в
первичных линиях питания будут защищены от ремонтных механизмов.
     Первичные линии питания. Оборванное племя с Земли сейчас  уже  нельзя
было сравнить с мышами, которые подгрызали опоры здания, они  превратились
в волков, рвущихся к горлу его хозяина.
     Они  выступили  под  предводительством  человека,   который   получал
указания от Снежинки и зеленого, страдающего существа  со  щупальцами  под
хрустальным колпаком на Севере. Склад армий  находился  в  одной  миле  от
будок питания, которые, подобно базальтовым скалам,  шли  вдоль  экватора.
Экипированные всем, что когда-то готовилось для штурма Эвереста, они вышли
на поверхность по наклонному туннелю и разделились на девять групп, чтобы,
подобно альпинистам, преодолеть милю по  планете,  похожей  на  гигантскую
свалку. Восемь групп пробирались к будкам, в частности к тем местам, где к
каждой будке подходила труба диаметром двадцать пять футов,  сделанная  из
прессованной   стали   в   полдюйма   толщиной.   Девятая    группа    под
предводительством Джермина и  Тропайла  отправилась  к  гигантской  трубе,
которая выходила из самого  центра  комплекса  по  производству  продуктов
обмена, шла по поверхности, а затем разделялась на восемь, которые вели  к
будкам. По мере продвижения они, как грызуны,  истребляли  и  портили  все
подряд.
     Кто-то наступал на провод низкого напряжения, натянутый  на  дюйм  от
пола туннеля; провод рвался. Шло донесение второстепенной важности: провод
порван. Патрульная ремонтная машина принимала факт к сведению и  проверяла
свой  магазин,  чтобы  удостовериться,  что  ей  хватит  мощности,   чтобы
ликвидировать  пробой,  хватит  полиэтиленовых  катышков,  чтобы  выдавить
изолирующее покрытие на месте пробоины. Затем машина либо направлялась  на
заправочную станцию, либо к месту аварии и ликвидировала ее. Среднее время
ремонта равнялось примерно одному часу.
     Одна из племени захотела пить и сделала то,  что  стало  рефлекторным
действием при чувстве жажды. Она определила, где находится  водопровод  по
сотне неприметных признаков, которые отличали его  от  всех  других  труб:
температура, материал, отделка, уклон, положение. Она расколола ее по  шву
и отправилась дальше, а вода продолжала литься из  пробоины.  Пошло  более
важное донесение: падение давления; пробой в водопроводе.  Чтобы  заварить
дыру,  прибыла  более  быстрая  машина;  утечка  воды  вызывала   короткие
замыкания, гниение, проблемы, нарастающие, как снежный ком. Она не слишком
походила на  машину,  если  она  прибывала,  когда  вы  пили,  и  пыталась
оттолкнуть вас в сторону  и  сварить  трубу,  вы  могли  отодвинуть  ее  в
сторону; гусеницы при этом прокручивались, а она тянулась к  трубе.  Время
на прибытие машины равнялось в среднем пятнадцати минутам.
     Существовало правило: когда по трубе  шли  продукты,  поступающие  из
нескольких труб, когда она имела форму  буквы  пси  или  еще  какую-нибудь
форму со  многими  ответвлениями  и  лишь  одним  выводом,  вам  следовало
опасаться. Если вы  ломали  главную  трубу  такого  сооружения,  прибывали
специальные ремонтные машины, они были большие и  приезжали  очень  скоро.
Чем больше ответвлений от трубы, тем скорее они прибывали и тем больше  по
размеру и более решительными они были. Двумя руками вы едва могли удержать
маленькую приплюснутую трехколесную машину-сантехника,  которая  приезжала
налаживать поврежденное V-образное сочленение. Двум мужчинам не  под  силу
было удержать сооружение весом  в  полтонны,  которое  прибывало  на  всех
парах, чтобы восстановить поврежденное соединение в форме пси.
     Не один раз племени  попадались  машины,  с  гулом  проносившиеся  по
коридорам,  с  которыми  они  не  рисковали  связываться,  -   скоростные,
смонтированные  на  гусеницах  махины  весом  до  двух  тонн,   оснащенные
лопатками-лопастями и восемнадцатидюймовыми бурами для бурения камня. Люди
пришли  к  заключению,  что  они  обслуживают  трубы,  содержащие   нечто,
приближающееся к конечному продукту  всей  деятельности  планеты,  главные
компоненты пищи для Пирамид.
     В качестве топлива они использовали эту же пищу.
     Группа Джермина - Тропайла,  в  которой  было  тридцать  с  небольшим
человек, прибыла к цели. Это была колонна  пятидесяти  футов  в  диаметре,
вертикально поднимающаяся на вершине конуса из шлака.  Она  поднималась  в
черное небо планеты на три своих диаметра и затем изгибалась в сторону юга
под углом девяносто градусов. Парные стальные паучьи лапы поддерживали  ее
основание через каждые три ярда. Они не могли  видеть  конца  колонны,  но
знали, что она заканчивается где-то на недосягаемой  высоте,  где  от  нее
отходят  восемь  распределительных  магистралей,  идущих  прямо  в   будки
питания.
     Катаклизмы, переживаемые планетой,  беспорядки,  учиненные  вышедшими
из-под контроля  машинами,  усталость  материала  не  пощадили  ни  основы
колонны, ни ответвления наверху.  За  века  неизбежно  возникали  поломки,
перебои  в  работе;  их  следы  остались   там,   где   ремонтные   машины
ликвидировали их. Время от времени пара ног кристаллизовалась  и  ломалась
или  оседала.  По  сигналу  прибывали  ремонтные  машины,  подпирали   их,
нашлепывали  и  припаивали  заплаты  на  трубу  в  тех  местах,  где   она
прорывалась. Огромная заплата на основной части трубы и точно такая же  на
противоположной стороне, должно быть,  были  следами  метеорита.  Одна  из
секций трубы наверху сияла  ярче,  чем  другие.  Она,  должно  быть,  была
заменена после поломки во время землетрясения, крайне редкого, может  быть
последнего, проявления тектонической жизни древней планеты.
     Им тридцати предстояло сделать то, чего не удалось сделать метеоритам
и землетрясениям.
     Джермин прикоснулся к огромной стальной  башне,  просто  прикоснулся.
Мгновенным результатом был грохот машин с запада и востока; два оставшихся
незамеченными прибора у подножия шлаковой  кучи,  которые  можно  было  бы
принять за выброшенный мусор, зашевелились, их механизм заскрипел,  и  они
подняли на Джермина пурпурные кварцевые глаза.
     - Обычная предосторожность, - четко ответил  Тропайл.  -  Это  Первый
Сигнал тревоги против наладочных и  транспортных  машин,  вышедших  из-под
контроля. Никто из нас не должен двигаться со скоростью более двух миль  в
час, иначе  включится  Второй  Сигнал  тревоги,  включатся  токи,  которые
докрасна   раскалят   наше    металлическое    оборудование.    Применяйте
блоки-тритоны.
     Двигаясь медленно-медленно, семь беременных женщин  и  восемь  мужчин
ползли по шлаковой куче, согнувшись почти вдвое под  тяжестью  кислородных
баллонов, респираторов и  тридцатью  фунтами  взрывчатки  каждый.  Восьмая
женщина, Гала Тропайл, шла следом. Она несла  огромную  катушку  проволоки
через плечо, как патронташ. Вязаный жакет костюма был  сплетен  из  шнура.
Рисунок напоминал алмазную спину гремучей змеи, и не  без  основания.  Они
пробирались к парам ног, которые поддерживали верх колонны. У каждой  пары
кто-нибудь задерживался, доставая клейкий однофунтовый блок, и со  звонким
шлепком приклеивал его  к  одной  из  ног.  Гала  Тропайл,  проходя  мимо,
вставляла один конец шнура, из которого  был  связан  "змеиный"  жакет,  в
просверленное липкое отверстие, оставшийся ярд хвоста тащился по  холодной
земле. Медленно-медленно они  заминировали  таким  образом  четверть  мили
колонны. Возвращаясь, команда помогла Гале Тропайл связать  все  хвосты  в
один, похожий на гремучую змею, длинный шнур.
     Тем временем  пятнадцать  других  медленно  опоясывали  и  опоясывали
верхнюю часть колонны шнуром, будто майское дерево. Наконец, поверх  шнура
они  налепили  нечто,  напоминающее  восковые  печати,  восьми  дюймов   в
поперечнике. Это были особые круговые заряды большой разрушительной  силы.
Такой круговой заряд, прикрепленный к поверхности, касался ее лишь в одной
точке, большая его часть совсем  не  касалась  поверхности,  но  именно  в
центре  круга  он  при  взрыве  высверливал  аккуратную,   глубокую   дыру
практически в любом материале.
     Произошел лишь один несчастный  случай.  Африканец  приклеивал  заряд
чересчур тщательно и отступил назад,  чтобы  полюбоваться  своей  работой.
Позади не на что было поставить ногу. Он полетел вниз  на  кучу  шлака  со
скоростью большей, чем две мили в час. Идиотские следящие  машины  решили:
транспортное устройство вышло  из-под  контроля,  применяй  Второй  Сигнал
тревоги. Другие неописуемые  машины,  разбросанные  по  безлюдному  плато,
ожили, разрядили  свои  аккумуляторы  и  выпустили  гистерезисные  токи  в
направлении катящегося кубарем человека. Прежде  чем  он  достиг  подножия
шлаковой кучи, его кислородный баллон разогрелся докрасна и  взорвался;  в
течение  секунды,  ярко  сверкая,  металл  сгорел.  Остальные  из   группы
минирования, которых захватило краем поля, почувствовали,  что  дырки  для
шнурков в ботинках и молнии жгут их,  а  баллоны  на  плечах  на  какое-то
мгновение превратились в горячие угли. Мгновение миновало; боль  осталась,
но не становилась сильнее. Они стойко  продолжали  обматывать  проводом  и
оклеивать зарядами колонну, пока не вернулась вторая партия,  травя  шнур,
похожий на гремучую змею.
     Тропайл был  все  еще  духовно  связан  со  Снежинкой  через  зеленое
существо. Он уже не жил полной жизнью Снежинки, но еще и не отошел от  нее
полностью. Это было различие между комой и смертью.  Не  слишком  серьезно
для стороннего наблюдателя, но самое важное в мире для больного.
     В его коматозное сознание пробивалась мысль, что Пирамиды возобновили
атаку восьмиугольником и двигаются все быстрее, чтобы сцепиться с загадкой
на гусеницах,  маячившей  перед  ними.  Скорость  разрядов  увеличивалась,
заметил он. К этому моменту более  мелкие  задачи  нужно  поставить  перед
восьмью вспомогательными отрядами, а его  группа  должна  была  произвести
взрыв.
     Он вел свои тридцать человек под защиту заброшенной  башни,  где  они
спрятали оставшееся оружие; конец запального шнура он вставил в  последний
блок  желтого  тритона  в  пятидесяти  футах.  Он  установил   ружье   для
устойчивости на заржавевшей плите и отправил в  блестящую  маленькую  цель
трассирующую пулю тридцатого калибра.
     Подрывная шашка взорвалась и подожгла запальный шнур, который  сгорел
- скорее взорвался - со скоростью тысяча футов в  секунду.  Взрыв  сначала
достиг колонны, а потом  раздался  грохот  круговых  зарядов,  пробивающих
аккуратные, раскаленные добела дыры вокруг пятидесятифутоной трубы.  Взрыв
осветил колоннаду из паучьих  ног,  которая  поддерживала  верхнюю  часть,
взрывы сливались в  один  сплошной  грохот,  вспышки  выглядели  как  одна
движущаяся линия огня. И вдруг - тишина, и вдруг  -  новые,  непохожие  на
взрывы шумы - скрип и грохот металла. Верхняя часть трубы слегка  осела  в
центре, где ее подрезали на четверть мили по окружности, еще немного осела
и  рухнула,  разбившись  вдребезги.  Там,  где  она  ударилась   о   сотни
зазубренных скал и глыбы камней, холодный и  хрупкий  металл  разбился  на
куски,  огромные  искореженные  пластины  и  черепки.   Дребезжащий   звук
прорвался через скалы и металл к их ногам и по костям  добрался  до  ушей.
Сильный поток вязкой жидкости хлынул из расколотого толстого конца верхней
части и забил фонтаном в виде звезды с тысячью лучей из  дырочек,  которые
опоясывали верх колонны. Потерявшая  опору  искривленная  труба  на  самом
верху колонны издавала звуки,  похожие  на  жалобу  и  вздохи  металла,  и
испустила дух. Она кренилась все ниже и  ниже  и  рвалась  по  линии,  где
проходили отверстия. Эти отверстия, нагретые добела, не только проникали в
металл,  но  и  прокаливали  его.   От   нагревания   и   охлаждения   его
кристаллическая структура изменилась, сейчас его можно было вытягивать,  и
при этом он бы не разрушался. И вновь грохот, когда колонну, самое высокое
из деревьев, срубили. Ее вершина раскололась, ее прокаленное основание  не
выдержало и оползло в виде расплывшейся восьмерки.
     То же происходило в миле к Югу. Скрючившись  за  башней,  они  видели
огни на горизонте и чувствовали на зубах грохот и скрежет металла.
     - Мы все прекрасно проделали, - без улыбки сказала Снежинка Тропайлу.
- Сейчас мы должны защищать проломы.
     - Не так ли? - добавило зеленое существо сардонически.
     Большая часть механизмов, которые усеивали унылый  пейзаж  планеты  и
находились до этого в покое, пришла в  движение.  Из-под  завалов  мертвых
позабытых  электромеханических  элементов  выползали  основные  машины  по
ремонту  магистралей  питания.  Они   представляли   собой   универсальное
оборудование.  Не  имело  значения,  где  они  находились,  когда  падение
давления в магистралях или нарушение работы цепей в магистрали  делало  их
присутствие необходимым. Последнюю свою работу, заделку дыры от  метеорита
в колонне, они выполнили сто лет назад. И с тех пор находились поблизости.
И когда свинцовые элементы комплекса фабрик по производству хлора вышли из
строя, наладочные машины с нетерпением ждали, когда им поставят новые. Они
могли начать действовать по сигналу, и сигнал пришел.
     Их было около сотни. Они напоминали неимоверных размеров  танкдозеры,
которые были оснащены самыми разнообразными  приспособлениями:  выдвижными
кранами, парами рук, вилами. Они не были боевыми машинами, но, учитывая их
назначение, их построили так, чтобы они были стойкими к действию природных
факторов и могли проложить дорогу к поврежденной магистрали,  несмотря  на
землетрясение, метеориты, наводнение или порванный электрический кабель.
     Но человек не был учтен среди этих неблагоприятных факторов.
     Тридцать людей молчаливо ждали десять машин,  которые  пробивались  к
разрушенной колонне и рухнувшей трубе: девяносто других чудовищ пересекали
мрачную планету, направляясь к другим таинственным повреждениям, о которых
они получили сообщение. Роджет Джермин с ужасом отвинтил крышку  с  ящика,
на  котором  по  трафарету  старинными  черными  буквами  было   написано:
"Испытательный полигон. Абердин". Внутри,  в  ячейках,  похожих  на  соты,
находился десяток тонких трубок с яйцевидной выпуклостью на одном конце  и
стабилизатором на другом.
     - Будешь заряжать, как тебе  показали,  -  сказал  Тропайл  Джермину.
Тропайл пристроил базуку на плечо, посмотрел в ствол  и  поймал  на  мушку
самую близкую из ремонтных машин, которая находилась в  трехстах  ярдах  и
быстро приближалась.
     В этот самый  момент  Снежинки  не  стало.  В  едином  порыве  любви,
прощания и боли она передала Тропайлу изображение -  испепеляющий  голубой
плазмоид, выкипающая питательная жидкость, и они в этой кипящей цистерне.
     Джермин  нерешительно  похлопал  его  по  плечу  -  условный   сигнал
"взведено  и  заряжено".  Глен  Тропайл   рухнул   под   ничтожным   весом
металлической трубы и снаряда. Он лежал и рыдал. Он был мертв; его  только
что не стало.
     - Дай мне эту чертову штуковину, - сказала Гала  Тропайл,  вырвала  у
него реактивное ружье и неумело взвалила его на плечо.
     - О Боже! Осторожнее! - закричал Джермин. - Они атомные!
     - Я знаю, - коротко бросила она. Она укрепила передний конец трубы на
пригорке, прицелилась и нажала кнопку. Женщина, которая стояла позади  нее
и в которую попал выхлоп ракеты, схватилась за обожженное плечо  и  упала,
корчась от боли. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания.  Их  глаза
были устремлены на крошечный огненный шар, который молнией поразил  первую
из ремонтных машин и обратил ее в огромный огненный шар.  Пурпурно-красное
грибообразное облако появилось над ней,  но  прежде  чем  появилась  шапка
гриба, Гала Тропайл уже кричала Джермину:
     - Заряжай! Заряжай!
     Этот участок экватора планеты полыхал в течение  следующего  часа  от
смертельной агонии сотен машин. Вместе с ними погибло несколько  мужчин  и
женщин. В одном  из  ящиков  с  ракетами  находились  бракованные  заряды,
которые не были обнаружены при проверке в Принстоне. Эта группа  сражалась
против машин ружьями, не  причинявшими  им  почти  никакого  вреда,  кроме
крошечных отметинок в металле, а круговые мины рвались  почти  рядом,  что
было равно самоубийству. В этой группе из тридцати человек  осталось  лишь
двое к тому времени, когда соседи смогли направить свои ракетные ружья  на
этот фланг.





     После того, как наступила тишина и  мертвые  были  сосчитаны,  пришли
Пирамиды, тихо и медленно  скользя  на  электростатических  подушках.  Они
просовывались в черные, похожие на скалы будки и ждали...
     Они будут ждать так до скончания мира, ждать  пищу,  чтобы  поглотить
ее, чтобы можно было заняться приготовлением еще большего количества пищи,
которую можно поглотить, чтобы можно было...
     Люди, поначалу напуганные и злые, неспособные повернуться к чудовищам
спиной, в конце концов, к  собственному  удивлению,  обнаружили,  что  они
могут испытывать жалость к этим огромным мертвым, глупым созданиям.





     Если бы, протрудившись всю жизнь,  один  из  этих  худых  и  голодных
эмигрантов с острова Эллис вернулся, цел и невредим, в  свой  городок  или
рыбачью деревушку на Средиземном море, он бы чувствовал себя не  на  своем
месте. Ни метро! Ни  лифтов!  Ни  круглосуточных  супермаркетов!  Ни  даже
друзей, потому что те, кого он знал когда-то, так изменились (или  это  он
так изменился?), что и говорить-то было не о чем. Такой человек чувствовал
бы себя чужим среди своих.
     Но не больше, чем Глен Тропайл после того, как он вернулся к жизни.
     Голые, потные,  задиристые  члены  мышиной  стаи  старались  поначалу
приветить его. Но ему этого не было нужно. Даже от Галы Тропайл,  особенно
от Галы Тропайл, потому что эта женщина совершила непростительную  ошибку,
обняв его. Пропитавшаяся потом, со спутанными волосами, дурно пахнущая. Ей
еще повезло, что мужа не вырвало прямо на нее. Так бы, наверное,  и  было,
если бы у него было хоть что-нибудь в желудке. Все пришло позже, когда  он
осознал, что ему снова предстоит столкнуться с  омерзительным  занятием  -
приемом пищи, не говоря уже о более мерзком - избавляться от того, во  что
эта  пища  превращается.  (Он  оплакивал  прекрасную,  чистую  питательную
жидкость цистерны и ее обитателей,  которые  были  для  него  больше,  чем
друзьями, они были им самим, его сутью.)
     К счастью, шла война, и ее нужно было выиграть. Ему нужно было  вести
армию в бой.
     Но потом все кончилось, а он, к сожалению, остался живым.
     Он, как мог, замкнулся в себе. Его руки часто касались  тех  мест  на
висках, которыми он когда-то был соединен со  Снежинкой.  Глаза  его  были
устремлены вдаль. Он ни с кем не заговаривал, хотя на вопросы отвечал.
     Хендл: Как нам перебраться назад на Землю?
     Тропайл: Корабль, которым пользуются, чтобы зажигать Солнце,  найдете
на тридцать втором градусе и восьмой минуте северной широты и шестнадцатом
градусе и пятьдесят  третьей  минуте  западной  долготы.  Он  заберет  114
человек и совершит перелет за 6 часов 45 минут.
     Иннисон: Как можно отсоединить всех наших от  этих  проклятых  машин?
Как нам разбудить их?
     Тропайл: Нейрохирургические  машины,  используемые  для  отсоединения
Компонентов, найдете у Северной стены Комплекса по Приему и Обработке.  Их
можно  запрограммировать  вручную  для  осуществления  электрошока   через
переднюю часть мозга.  Это  приведет  к  стиранию  рефлекса  удовольствия,
которое вы обозначаете словом  "сон".  После  нескольких  часов  нарушений
ориентации  и  мании  восстановится  первичная  индивидуальность.  Следует
учесть, что смертность будет составлять примерно семь процентов при  такой
операции.
     Джермин: Могу я что-нибудь для вас сделать,  гражданин  Тропайл?  Для
вашего спокойствия? Хотите видеть вашу жену?
     Тропайл: Нет. Нет. Нет.
     Извлечение  Компонентов  шло  по  экспоненте.   Вначале   было   лишь
оборванное племя, в результате войны  сократившееся  до  двухсот  человек,
которые то здесь,  то  там  узнавали  то  друга,  то  мужа,  которые  были
проводниками в сети планеты. С  трепетом  нейрохирургические  машины  были
доставлены  Компонентам.  Тропайл  сам  запрограммировал  первые  из  них.
Компоненты были разбужены. Затем их стало двести десять, и у десяти из них
была полезная теневая  память.  Они  угадывали,  что  этой  машиной  нужно
управлять именно так, и именно так это и было. Затем  их  стало  четыреста
десять, и они превзошли численностью племя, членов которого немного  злили
эти откормленные новички,  которые  совсем  не  участвовали  в  войне,  но
прекрасно знали эту проклятую планету.  Затем  появилась  настоящая  линия
сборки для изъятия Компонентов из цепи, и космический корабль, как  паром,
вернул их на изумленную Землю.
     Среди   возвратившихся   был   и   Тропайл.   Он   сидел    абсолютно
расслабившийся, но неподвижный, с потухшими глазами. Так он  просидел  три
месяца, пока кому-то не пришло в  голову,  что,  может  быть,  "электрошок
через переднюю часть мозга" - это то, что ему нужно.
     Так оно и было.
     Тропайл вновь стал Тропайлом, живым, страдающим; перед ним были  лица
в масках. Хирурги и сестры.
     Прищурившись, он посмотрел на них и сказал нечетко:
     - Где я?
     А затем он вспомнил.
     Он опять был на Земле. Он снова лишь человек.
     Кто-то ворвался в комнату, и, даже не глядя,  он  понял,  что  это  -
Хендл.
     - Мы побили их, Тропайл! - закричал он. - Нет, какого черта! Ты побил
их. Отличная работа, Тропайл! Отличная! Ты делаешь честь имени Волк!
     Хирургов  передернуло,  но,  очевидно,  подумал  Тропайл,   изменения
все-таки произошли, потому что дальше этого не пошло.
     Тропайл с раздражением коснулся висков, и его пальцы остановились  на
марлевых повязках. Это было правдой. Он больше не был частью цепи. Далекие
пределы его сознания ограничивались  лишь  его  черепом;  не  было  больше
бесконечного размаха и мгновенного восприятия, которые были  знакомы  ему,
когда он был частью Снежинки в питательной жидкости.
     - Очень жаль, - прошептал он безнадежно.
     - Что? - нахмурился Хендл.  Сестра,  стоявшая  рядом  с  ним,  что-то
прошептала, и он кивнул.
     - О, ясно. Ты еще не совсем в норме, да? Ну, еще бы, нетрудно понять.
     - Да, - сказал Тропайл  и  заткнул  уши,  хотя  Хендл  еще  продолжал
говорить. Спустя какое-то время Тропайл  рывком  встал  и  свесил  ноги  с
операционного стола. Он был абсолютно голый, и в былые времена это бы  его
ужасно смущало, но сейчас это, казалось, не имело никакого значения.
     - Найди мне какую-нибудь одежду, хорошо? -  попросил  он.  -  Я  -  в
порядке. Могу, кажется, начать привыкать ко всему этому.
     Глен Тропайл  обнаружил,  что  он  -  вернувшийся  герой,  вызывающий
какое-то странное поклонение, где бы он ни появлялся. Это было  не  совсем
то, чего можно было  бы  ожидать,  решил  он  после  тщательного  анализа.
Например, человек, который шел и убивал дракона в стародавние времена, ну,
его встречали с огромной благодарностью и ликованием, и, если где-то  была
какая-нибудь принцесса, он женился на ней.  Вполне  справедливо,  в  конце
концов.  А  Тропайл  уничтожил  врага,  несомненно,  более  сильного,  чем
несколько драконов.
     Но, проанализировав внимание, которым его одаривали, он понял, что  в
нем отсутствует благодарность. Странно.
     Это больше всего напоминало  интерес,  думал  он,  который  могли  бы
проявлять к чемпиону по бейсболу - в стране, где все играют в  крикет.  Он
совершил нечто, что, по  общему  мнению,  было  потрясающим  подвигом;  но
который, казалось, никого не волновал. На самом деле, был какой-то оттенок
упрека в том внимании, которое на него обращали. Вопрос:  Почти  девяносто
тысяч бывших Компонентов были возвращены к прежней жизни, у большинства из
них семьи уже умерли, все они были в определенной  степени  лишними  ртами
при ограниченных ресурсах  планеты.  Что  собирался  делать  с  этим  Глен
Тропайл? Вопрос: Прежние различия  между  Гражданином  и  Волком  не  были
больше так существенны, потому что  многие  Граждане  сражались  плечом  к
плечу с Сынами Волка. Но не считает ли Глен  Тропайл,  что  зашел  в  этом
несколько дальше, чем нужно? И еще вопрос, несколько  преждевременный,  но
все же: Что, все-таки, собирается делать Глен Тропайл,  чтобы  дать  Земле
новое Солнце, когда старое погаснет и не  будет  Пирамид,  чтобы  зажигать
огонь?
     Он искал убежище у кого-нибудь, кто бы понял его. Он с  удовольствием
понимал, что это нетрудно. С некоторыми  он  сошелся  чрезвычайно  близко;
одиночество,  мучительное  одиночество  его  юности,  совершенно  точно  и
навсегда было позади.
     Например, он мог разыскать Хендла, и тот все прекрасно поймет.
     Тропайл так и поступил.
     Хендл сказал:
     - Думаю, ты немного разочарован. Ну, да черт с ним, это жизнь.  -  Он
мрачно рассмеялся. - Сейчас, когда мы избавились от Пирамид, - сказал  он,
- нам предстоит большая работа. Старик, мы можем, наконец,  вздохнуть!  Мы
можем строить планы на будущее. Эта планета  лениво  и  глупо  плелась  по
своему проторенному, засасывающему пути слишком долго, так?  Пора  за  нее
браться. И мы это  сделаем,  обещаю  тебе,  Тропайл.  Знаешь,  Тропайл,  -
усмехнулся он, - я жалею только об одном.
     - О чем? - осторожно спросил Тропайл.
     - Обо всех этих шикарных снарядах для базук, которые мы потратили.  Я
понимаю, тебе они были необходимы.  Я  не  виню  тебя.  Но  ты  понимаешь,
сколько усилий понадобится сейчас, чтобы накопить все снова. Мы  мало  что
сможем сделать, чтобы установить порядок в этом уставшем мире до тех  пор,
пока у нас не появятся все эти вещи снова.
     Тропайл ушел от него гораздо раньше, чем намеревался.
     Тогда, может быть, Гражданин Джермин?
     Этот человек хорошо сражался. Тропайл нашел его, и  по  крайней  мере
несколько минут все было очень хорошо. Джермин сказал:
     - Я очень много думал, Тропайл. Я рад, что вы здесь.
     Он послал жену за освежающими напитками, она,  как  подобает,  подала
их, подождала ровно минуту и затем удалилась.
     Как только она ушла, Тропайла прорвало и он начал говорить. Ему  было
трудно говорить при  ней,  потому  что  пришлось  бы  придерживаться  норм
вежливости. Он начал:
     - Теперь только я начинаю понимать, что произошло с людьми,  Джермин;
Искусственное деление на Овец и Волков. Вы сражались как Волк...
     Тропайл остановился, неожиданно почувствовав,  что  его  не  слушают.
Гражданин Джермин выглядел несколько расстроенным..
     - В чем дело? - резко спросил Тропайл.
     Гражданин Джермин смотрел на него с молящей Снисходительной Улыбкой.
     - Волки, - произнес  он,  глядя  вдаль.  -  Действительно,  Гражданин
Тропайл. Я знаю, что вы считали  себя  Волком,  но...  видите  ли,  я  уже
говорил вам, что много думал, и это именно то, о чем  я  думал.  На  самом
деле, Гражданин, - откровенно проговорил он, -  вы  только  вредите  себе,
притворяясь, что вы считаете себя Волком. Абсолютно ясно, что вы не  Волк.
Остальных, вероятно, можно было одурачить, но вы не могли обманывать  сами
себя. Итак, вот что, мне кажется, вы должны сделать. Когда я узнал, что вы
придете, я попросил нескольких довольно известных Граждан подойти  сегодня
немного позже. О, я им все  откровенно  рассказал.  Не  возникнет  никаких
затруднений. Я лишь хочу, чтобы вы поговорили с ними и все выяснили, чтобы
этот ужасный позор не довлел над  вами.  Времена  меняются,  и,  возможно,
некоторая терпимость позволительна сейчас, но наверняка вы не хотите...
     Тропайл ушел от Гражданина Джермина гораздо раньше, чем  намеревался.
И, наконец, в списке Тропайла остался лишь один  человек,  который  хорошо
его знал. Ее звали Гала Тропайл.
     Он заметил, что она похудела. Они  молча  сидели  рядом.  Между  ними
ощущалась натянутость, но потом он увидел, что она плачет. Утешая  ее,  он
понял, что натянутость прошла. Он сказал:
     - Ты ощущаешь себя так, будто ты - бог, Гала!  Клянусь,  нет  другого
такого чувства. Я хочу сказать, это такое чувство, как будто у тебя только
что родился ребенок; и ты изобрел огонь; и передвинул  гору;  и  превратил
свинец в золото... если бы можно было сделать все это сразу, тогда,  может
быть, ты получила бы некоторое представление. А я был везде в одно и то же
время, Гала, и я мог совершить все, что угодно. Я  боролся  против  целого
мира Пирамид, понимаешь? Я! А теперь я вернулся к...
     Он вовремя остановился; казалось,  она  вновь  готова  заплакать.  Он
продолжал:
     - Нет, Гала, пойми меня правильно. Я ничего не имею против  тебя.  Ты
была права, оставив меня. Что я мог предложить тебе? Или себе, если на  то
пошло. И не думаю, что у меня и сейчас что-нибудь есть; но... - Он  ударил
кулаком об стол. - Они говорят о том, чтобы вернуть Землю  обратно  на  ее
орбиту, - прорычал он. - Зачем? Как? Боже мой, Гала! Мы не знаем,  где  мы
находимся.  Может  быть,  мы  могли   бы   подлатать   приборы,   которыми
пользовались Пирамиды, и  повернуть  Землю  обратно,  но  кто  знает,  как
предположительно выглядит наша орбита? Я не знаю. Я никогда не видел ее. И
ты не видела, и никто другой  из  живущих.  И  они  думают  о  том,  чтобы
вернуться к тому, как было. Волки! Граждане! Медитация! Самое пустячное из
всех пустячных развлечений. Похоть, просто похоть! Когда-то я был  зрячим,
Гала, а теперь я слеп! Я был огненным кольцом, которое разгоралось! Сейчас
я лишь человек, и всегда буду лишь человеком, если не...
     Он замолчал и смущенно посмотрел на нее. Гала Тропайл посмотрела  ему
в глаза.
     - Если что, Глен?
     Он пожал плечами и отвернулся.
     - Если ты не вернешься назад, ты хочешь сказать.
     Он повернулся к ней; она кивнула.
     - Ты хочешь вернуться, - сказала она спокойно, -  ты  хочешь  попасть
обратно в свою лохань супа и плавать там, как дитя.  Ты  не  хочешь  иметь
детей. Ты сам хочешь быть ребенком.
     - Гала, - сказал он,  -  ты  не  понимаешь.  Там  было  удивительное,
мудрое, старое существо, остроумное к тому же, оно, так уж случилось, было
зеленым и у него были щупальца; оно, так уж получилось, было мертвым.  Мне
бы хотелось узнать его получше.  Оно  высказывало  неплохие  мысли.  И  мы
знали, что существует три-симбиозная раса в Магеллановом  Облаке,  которую
любят все в той части Галактики. Видишь ли, они узнали о  некоем  факте  -
называй его Богом. Мы хотели навестить их. А туманность Черная дыра  вовсе
не пылевое облако - это дыра в пространстве. Во Вселенной есть  расы,  вся
история культуры которых -  это  постижение  природы  этой  дыры.  Подумай
только, какими покажутся мысли такой расы восьмеричному уму...
     Он замолчал.
     - Ты считаешь меня сумасшедшим, - сказал он.  -  Безумным  настолько,
что я позабыл, что я - животное, и  никогда  не  буду  ничем  другим,  что
спазмы желез более важны, чем три-симбиоз в  Магеллановом  и  их...  Факт.
Может быть, ты и права.
     - Я думаю только, - всхлипывая, сквозь слезы проговорила его жена,  -
что ты снова умрешь.
     - Умрешь? - Тропайл был поражен той бездной непонимания, которая была
между ними. Откуда начинать, чтобы объяснить человеку, который думает, что
когда теряешь все физические признаки в цистерне Снежинки, ты  становишься
мертвым? Он попытался неуклюже подлизаться:
     - Знаешь, - сказал он, - если бы я  вернулся,  я  думаю,  я  смог  бы
заняться Солнцем для тебя и, может быть, дать задний ход двигателям.
     Ответом был лишь плач.
     Как во сне, Тропайл возвращался  назад.  Он  тихо  постучал  в  дверь
Гражданина Джермина, и тот смотрел на него  прищурившись.  Прошла  минута,
прежде чем Тропайл узнал Снисходительную Улыбку.
     - О, я что-нибудь не так сделал? - спросил Тропайл. - Извините.  Если
это из-за того, что я не остался, чтобы встретиться с вашими друзьями...
     Ироничный, умоляющий наклон головы, означающий "Ничего, все чертовски
хорошо".
     - Мне просто хотелось кое-что сказать.
     - Входите, - сказал Гражданин Джермин.  -  Как  мило,  что  несколько
минут до сна можно провести так интересно.  (Читай:  Довольно  поздно  для
визита, приятель.)
     Тропайл уныло стоял в дверях.
     - Я быстро, Джермин. Что ты думаешь насчет того, чтобы мне  вернуться
на планету-близнец? Самому подключиться к цепи и все такое?
     Наступила  пауза,  во  время  которой  Гражданин   Джермин   серьезно
размышлял, его  ноздри  слегка  раздувались,  как  будто  он  нюхал  букет
незнакомых цветов. Потом он улыбнулся. Запах, в конце концов, прекрасный.
     - Я думаю, это было бы отлично, -  тепло  сказал  он.  (Читай:  Будет
очень мило не видеть тебя больше.)
     Хендл встретил его с не меньшим  энтузиазмом.  Он  спал  как  убитый,
когда Тропайл постучал. С затуманенными глазами он прохрипел:
     - Это не может подождать?
     - Думаю, нет, - твердо ответил Тропайл.
     Он  рассказал  Хендлу  о  том,  что  задумал.  Сумрачный  вид  Хендла
мгновенно изменился, появилась широкая улыбка.
     - Сделай это, старик, - пророкотал  он.  -  Черт,  мы  поставим  тебе
памятник! - Говоря это, он подразумевал то же, что и Джермин.
     Тропайл отвернулся. Один в спящем городе. Стояла поздняя теплая ночь.
Теплая Осень Пятигодичного Часового Цикла. Следующий Цикл он  начнет  сам,
разжигая Солнце из... Он усмехнулся. Из лохани с супом.
     Найдет ли он еще семерых, чтобы начать это вместе с ним?
     Нет,  не  на  этой  планете,  подумалось  ему.  Это  будет  лохань  с
одним-единственным телом. Он будет присматривать за  очагом  этой  планеты
лучше, чем Пирамиды. Но он один, и нет  надежды,  что  он  станет  кольцом
разгорающегося огня. По крайней мере, он сможет сбросить плоть, избавиться
от ее тирании. Стоя  посреди  улицы,  он  смотрел  на  звезды,  сияющие  в
созвездиях. Созвездия были новые и все время менялись и поэтому  не  имели
названий. Это была Вселенная. И  слов  было  не  нужно.  Слова  ничего  не
объясняли; естественно, он не мог заставить  Галу  и  других  понять  его,
потому  что  плоть  не  может  уловить  подлинную  сущность  ума  и  духа,
освобожденных от плоти. Дети! Дом! И впридачу - еда, сон,  питье,  занятия
грязных животных. Как могут они просить его остаться в грязи, если  звезды
в небе зовут его?
     Он  медленно  шел  по  улице,  один  в   ночи,   нарождающийся   бог,
отрекающийся от смертных. Ничего здесь не осталось для него, но откуда  же
это чувство утраты?
     Долг говорил (или это была Гордыня?):
     - Кто-то должен отказаться  от  плоти,  чтобы  управлять  Землей,  ее
орбитой, погодой - почему не ты?
     Плоть говорила (или, Душа, если такая есть?):
     - Но ты будешь одинок.
     Он остановился и минуту колебался.
     До тех пор, пока не понял, что слышит быстрые шаги за спиной и голос:
     - Подожди! Подожди, Глен! Я хочу идти с тобой!
     Он обернулся и подождал, но лишь минуту, а потом пошел рука  об  руку
со своей женой.
     Он не один - так было и  так  будет!  Был  еще  один.  Будут  другие!
Огненное кольцо будет разгораться!

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
Г------------------------------------------------------------------------
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+

Популярность: 29, Last-modified: Fri, 14 Aug 1998 05:06:45 GmT