37/37
Paul McAuley "Doctor Pretorius and the Lost Temple"
© 2002 by Paul McAuley and SCIFI.COM.
© 2002, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
------------------------------------------------------
Август 1832.
Я впервые встретил этого молодого инженера и оказался замешанным в
махинации доктора Преториуса и в дело о потерянном храме на спиритическом
сеансе. В течении трех недель по Лондону циркулировали фантастические
истории о психической силе молодой румынской цыганки. Говорили, что она
может получать послания от умерших, и обращаться прямо к сердцам и разумам
живущих, что ее откровения и предостережения заставляют женщин падать в
обморок, а сильных мужчин рыдать. Все и вся устремились лицезреть
наипоследнейший курьез; в газетах и журналах о ней появились многочисленные
статьи и очерки, а пародии на ее сеансы ставили на музыку в театрах и в
мюзик-холлах.
Я лишь недавно прибыл из Эдинбурга и все еще носил траурную ленту по
матери и отцу, но я был так же молод и полон неправильно нацеленной
самоуверенности. Я верил, что знаю больше о делах умерших, чем любой из
живущих, и был одновременно заинтересован и ревнив к славе молодой цыганки;
я знал, что должен выяснить, обманщица ли она, соперница, или потенциальный
друг и союзник.
Ее семья снимала первый этаж в доме на северном краю Холборн-Рукери, и
громадная толпа народу собралась снаружи, чтобы поглазеть на прибывающих к
новой знаменитости визитеров. Нескончаемая процессия чудес, что проходит по
великой столице, похоже, никогда не может истощить любопытства ее
обитателей; если б город был театром, в нем никогда бы не было недостатка
публики, и его ангелы видели бы, как их капиталовложения множатся без
самомалейшего обычного риска. Молодые женщины с младенцами на руках, или с
маленькими детьми, цепляющимися за их юбки, просили милостыню; небритые
головорезы в мятых шляпах и брезентовых сюртуках прихлебывали из бутылок;
старуха с распущенными сальными волосами и пронзительным взглядом стояла в
дверном проеме, куря короткую глиняную трубку. Сновали продавцы памфлетов и
баллад, продавцы апельсинов (дорога была усеяна бумагой, в которую
заворачивали фрукты), продавцы имбирного пива, жареной рыбы и пирожков.
Группа нищих с разнообразными отсутствующими членами выступала, прикидываясь
матросами, перед транспарантом с грубым рисунком корабля, борющегося со
штормом. Уличный проповедник стоял на ящике под знаменем, что держали его
последователи, потея под саржей черного пальто, лицо его сияло, он потрясал
кулаками в тщетной попытке перекричать шум толпы. Короче, здесь был
представлен каждый животный аспект человеческого стада, и большинство из них
так или иначе были заражены духами, в основном импами алкогольного делириума
или духами мертвых детей с личиками наподобие сморщенных яблочек; одна
старуха, согнувшаяся над клюкой, несла на спине с полдюжины полуоформившихся
детских духов, тыкающихся друг в друга, как слепые новорожденные котята, что
пытаются в свой черед добраться до сосцов матери.
Было ужасно жарко, тяжелый душный воздух был перегружен миазмами всех
свечечек, свечей, фонарей на китовом жире и газовых калильных сеток, горящих
в перенаселенной лондонской ночи. По одну сторону дороги выстроились
экипажи, их лошади терпеливо дожидались в своих постромках, питаясь из
мешков, привязанных к мордам; ячменная вонь лошадиной мочи была самым чистым
запахом в забитой народом улице. Пара констеблей в высоких черных котелках и
синих сюртуках с ласточкиным хвостом стояла возле кофейной будочки, наблюдая
за бурлеском с неким обескураженным одобрением, как если бы он был
неожиданно поставлен специально для них. Я присоединился к кучке хорошо
одетых мужчин и женщин, ожидавших очереди, заплатил свой флорин обросшему
старому забулдыге, от которого несло дешевым джином (путаница седых волос на
его лице кишела импами размером с блоху), и проследовал за другими по
темному коридору, завешанному паутиной и сырыми лохмотьями, неприятно
скользящими по лицу, в жаркую, душную комнату, не слишком освещенную
полудюжиной свечей, пришпиленных к стенам. Грязноватый кусок красного
бархата висел на дальней стене, перед ним стояло продавленное кресло и
больше ничего.
Аудитория в основном была такая, как я и ожидал: группка молодых
щеголей в ярких жилетах, предающихся смеху и громким замечаниям, которые
были гораздо менее забавны и оригинальны, чем они предполагали; несколько
достопочтенных пожилых женщин во вдовьем трауре; много бледных, тревожных
людей, недавно потерявших своих близких. Единственным человеком,
представлявшим непосредственный интерес, был седовласый джентльмен в
старомодном сюртуке и в рубашке с высоким воротом, со слабой нестираемой
усмешкой на лице, и с пронзительным птичьим пристальным взглядом, рыскающим
по комнате. Не секунду его взгляд остановился на мне, взял меня на заметку и
двинулся дальше. Я жался сзади, между стройным молодым человеком с черной
шевелюрой и оливковым цветом кожи уроженца Южной Франции или Испании, и
женатой парой - женщиной в черном платье с вуалью на лице и ее мужем,
державшимся с прямой спиной в попытке выглядеть достойно, однако оба
трепетали от едва скрытой эмоции; это к его ноге лепился мертвый ребенок,
толстое, но бледное маленькое создание не более шести лет отроду.
В комнате присутствовали и другие духи - смутные, неполные скорлупки,
которые отбрасываются в моменты интенсивных эмоций, и туманный, раздутый
имп, что выглядывал из черной шали остроносой старухи, которую я посчитал
слишком большой любительницей лауданума - но та маленькая девочка была
единственным настоящим духом. Она посмотрела на меня с неким удивлением, ее
черные глаза мутились, она тоненьким голоском, который слышал только я,
спросила, могу ли я помочь ей заснуть.
Я улыбнулся вниз на нее. Как и ее отец, я тоже был обуреваем эмоцией;
болезненное предчувствие, как горячий шарик вара, крутилось у меня в
желудке.
"Я так устала", сказало бедное создание. "Я хочу заснуть и не могу. Я
так устала."
Она была слишком маленькой, чтобы понять, что с нею случилось. Как
большинство духов, она была пугающей и жалостной одновременно.
У меня возникла мысль, что она может оказаться полезной, и я тихонько
сказал: "Потерпи, дорогая, и я помогу тебе заснуть надолго, как ты хочешь.
Но вначале помоги мне тоже."
Она улыбнулась изнуренной улыбкой и осторожно кивнула. Молодой человек
рядом со мной, должно быть, услышал, как я разговариваю с ней, потому что
нахмурился и, похоже, хотел что-то спросить, но в этот момент седовласый,
усеянный импами старик, который собирал деньги за вход, проковылял по краю
комнаты, опираясь на крепкую палку и прямо пальцами затушил все свечи, кроме
одной. Он занял позицию перед креслом, постучал палкою в пол, призывая к
тишине, и произнес долгую хвалебную речь, которую я не побеспокоюсь
повторить ни в каких подробностях, объяснив под конец, что все вопросы
должны задаваться через него, и что если кто-то хочет войти в контакт "с
другой стороной" за умеренную плату всего в полгинеи, то они должны сейчас
шагнуть вперед и сказать ему имена их дорогих усопших.
Так как большинство в комнате пришли сюда именно с этой целью, то
процедура заняла некоторое время. Старик записал запросы на листок бумаги,
слюнявя кончик своего "вечного" карандаша на каждой следующей букве, так что
его зубы скоро стали совсем синими. Я следил за всем с растущим нетерпением
и недовольством, уже подозревая, что потратил флорин без доброй цели. Здесь
не было ничего, что касалось бы умерших; только подлое манерничанье и
дешевый спектакль. Щеголи передавали по кругу серебряную фляжку и
подталкивали друг друга локтями; молодой человек с оливковой кожей
нетерпеливо посматривал на карманные часы; седовласый обменялся со мною
взглядом и его усмешка стала чуть шире, как если бы он заметил во мне некую
неуместность.
Женатая пара с ребенком-духом последней пробормотала имя в ухо старика.
Он полизал карандаш и записал, потом заткнул его за ухо и стукнул в пол
своей палкой... Уголок красной занавеси поднялся, впустив большой клуб
сладко пахнущего белого дыма и двух крепких мужиков в рубахах без ворота и в
подтяжках, сопровождающих пухлую девушку лет четырнадцати-пятнадцати в
простом черном платье. Она старалась казаться спокойной, но я видел, как ее
взгляд пробежал по комнате, и как она вздрогнула, когда один из мужиков взял
ее под руку и повел к креслу.
Я попросил маленького духа подойти и встать перед леди, а когда она
проявила неохоту отрываться от своего отца, я сказал: "Будь храбрее", и
легонько ущипнул ее, проталкивая сквозь толпу.
Оставшаяся свеча погасла, как только пухлая девушка уселась. Какая-то
женщина ахнула; щеголи захихикали. Потом кто-то открыл фонарь и луч света
прошел через комнату и упал на лицо девушки-цыганки. Ее глаза закатились,
оставив лишь полумесяцы белков под подрагивающими веками, но я ни одно
мгновение не верил, что это произошло потому, что она увидела маленький дух,
вставший перед нею. Там и сям во тьме зазвонили колокольчики, и по воздуху
пронеслись бледные тени. Щеголи заржали; несколько женщин испустили
приглушенные крики. Руки девушки-цыганки, а потом и вся верхняя часть ее
тела, задрожали. Пена закапала с уголка ее рта и она вдруг сложилась вдвое,
словно ее ударили в живот, и начала, задыхаясь, извергать на свои колени
целые ярды чего-то белого. Маленький дух спокойно смотрел на нее, время от
времени оглядываясь на меня. Дым стал гуще, определив в воздухе косой луч
фонаря. Выплюнув последнее из того, что по-видимому должно было означать
эктоплазму, девушка подняла голову к дымному лучу, словно пародия на слепую
Пьята, и спросила хриплым, сильно подчеркнутым голосом, желает ли
какой-нибудь дух, поговорить с живущими.
Я более не смог сдержать свое нетерпение и отвращение и громко
произнес: "Здесь уже присутствует дух, мадам. Наверное, вы сможете
обратиться к нему."
Аудитория зашевелилась, пытаясь обнаружить, кто среди них заговорил.
Девушка повторила вопрос, словно актер, настаивающий на сценарии, когда
кто-то перепутал строчку или свалилась декорация, а старик сказал: "Пусть
неверующий уйдет немедленно ради тех, кто желает говорить с умершими."
У меня в глазах жарко запульсировал гнев. Я сказал: "Если бы вы хоть
что-то понимали в делах умерших, сэр, вы захотели бы, чтобы ваша дочь
описала бедную тень, что стоит прямо перед нею."
Мои глаза адаптировались к темноте. Я видел, что двое громил по обе
стороны от девушки посматривали туда-сюда, пытаясь обнаружить меня.
Маленький дух тоже оглядывался на меня, очевидно не уверенный, сделала ли
она все, о чем я просил. Оливковокожий молодой человек шагнул ближе, острым
локтем ткнул мне в ребра и прошептал больше с восхищением, чем с гневом: "О
чем вы, к дьяволу, толкуете, сэр?"
Старик трижды ударил палкой в пол и сказал: "Здесь много духов. Пусть
они покажут себя."
Колокольчики зазвонили снова, бледные тени пронеслись сквозь почти
полную тьму, пересекая комнату сначала в одном, а потом в другом
направлении. Я взмахнул клинком из моей трости и разрезал одну из текучих
форм; двое громил, должно быть, увидев, как блеснул клинок в свете фонаря,
начали перемещаться в моем направлении.
Я сказал по возможности громко: "Это обман, сэр! Постыдное
мошенничество! Если она не может увидеть духа, что стоит прямо перед ней,
как она может вызвать хоть кого-то из мертвых?"
Щеголи заулюлюкали; громилы протолкались сквозь тьму и подхватили меня
под руки; произошла короткая и малодостойная борьба, когда они волокли меня
к двери. На мгновение мне удалось повернуться, перехватить взгляд маленького
духа и дать ей забвение, которого она так отчаянно желала. Один громила
пытался выкрутить клинок из моей руки, но я не допустил этого и высоко
воздел его над собой с отрезанной полоской материи, что развевалась над моей
головой, словно боевой флаг. Позади меня старик стукнул в пол своей палкой и
громко сказал, что сеанс его дочери нарушен и что сессия окончена. Я снова
закричал, что она обманщица, что она не может даже его самого избавить от
импов, а потом меня выволокли из помещения.
Полагаю, что громилы нашли бы тихий уголок, где преподнесли бы мне
короткий, резкий урок, однако молодой человек следовал за мной по пятам,
громко протестуя против такого обращения со мной, и тем привлек внимание
двух констеблей, когда все мы вывалились на улицу. Синие камзолы двинулись к
нам, и двое громил, вдруг потеряв решимость, ослабили хватку. Я рывком
высвободился, а молодой человек подхватил меня под руку и повлек сквозь
толпу зевак. Полицейские свистки зазвучали пронзительно и резко, толпа
заорала, летящая бутылка дважды перевернулась в воздухе и врезалась в стену,
и мы оба бросились бежать.
Мы не останавливались, пока не оставили за спиной три поворота на узкие
улочки, потом задыхаясь прислонились к стене, беспомощные от хохота.
"Надеюсь, сэр", сказал молодой человек, когда обрел способность
говорить, "что у вас имеются веские доказательства, что эти люди -
шарлатаны."
Я показал ему обрывок муслина, пойманного концом моего клинка.
"Протаскивали по воздуху на проволоке", сказал я. "Равно как и той же
проволокой управляли колокольчиками, закрепленными на потолке."
"А чем она давилась?"
"Тоже муслином. Актеры умеют проглатывать его и извергать обратно. Весь
балаган - не более чем театральный трюк, чтобы дурачить отчаявшихся и
простаков."
Молодой человек изучающе смотрел на меня. Он был на добрый фут меньше
меня ростом, хрупкого сложения, однако обладал беспокойной, едва
сдерживаемой энергией. Глаза его были очень темными, почти черными, взгляд
горел целенаправленным разумом. "Если это всего лишь шарада, то что вам до
нее, сэр? Вы журналист из газеты, посланный для разоблачения? А если так, то
вы на самом деле в трауре, или это тоже всего лишь представление, которое вы
так постыдно и эффективно применили?"
"Я кое-что понимаю в этих материях, вот и все. И могу вас заверить, что
я в подлинном трауре по моим родителям."
Мой гнев совершенно испарился, хотя несколько импов все еще липли ко
мне. Я провел рукой по волосам, отпуская их, и почувствовал себя сглупившим
и пристыженным. Одна из самых важных дисциплин в делах умерших это уметь
управлять низменными эмоциями, а в своем разочаровании и расстройстве я
позволил им возобладать над собой.
"Я опечален слышать о вашей утрате", сказал молодой человек, "однако
думаю, что вы пришли туда не затем, чтобы вступить в контакт с матерью и
отцом, ибо вы не вышли вперед и не заплатили полгинеи."
"Как и вы, сэр."
"Я проклял себя за глупость, как только вошел в комнату. Мне кажется,
что любой, кто действительно может общаться с умершими, если вообще
существует такой человек, не нуждается в театральности."
"Это совершенно верно."
"Вы упомянули духа."
"Пара, стоявшая рядом с нами, потеряла своего первого ребенка. Мне не
следовало бы говорить об этом. Я действительно совсем не должен об этом
говорить. Большинство людей так расстраиваются потерей близких, что готовы
поверить во все, что угодно, раз это приносит им утешение. Даже я поддался
этому чувству."
Молодой человек изучал меня еще секунду, а потом, словно приняв
решение, вдруг протянул руку. "Меня зовут Брюнель, сэр. Исамбар Кингдом
Брюнель." Он сделал паузу, вздернув голову, словно ожидал, что я узнаю его
имя, потом сказал: "Наверное, я пришел сюда, потому что тоже отчаялся."
Я пожал его руку, назвал свое имя и еще раз поблагодарил за помощь. "Вы
рисковали своей жизнью, спасая мою", сказал я, "и я буду более чем счастлив
оказать вам любую посильную помощь. Но я должен сказать, что вы не похожи на
человека, обуреваемого духами, или расстроенного в каком-либо смысле,
который я могу распознать."
"Я не потерял родственника, мистер Карлайл", сказал Брюнель. "Я потерял
свою репутацию, какая она ни есть. Я явился сюда из-за убийства. Я
надеялся..."
Довольно далеко резко просвистел полицейский свисток, отозвался другой,
гораздо ближе.
Брюнель коснулся моей руки. "Нам надо выбираться отсюда", сказал он. "Я
хочу рассказать, почему я пришел сюда, а потом мы посмотрим, не сможете ли
вы помочь хотя бы одному бедному дурацкому просителю."
Он окликнул кэб под мерцающим светом газовых фонарей на углу
Оксфорд-стрит и Тоттенхэм-роуд, и после короткого спора с извозчиком,
который ругался, что не хочет ехать на юг от реки, потому что не найдет
никого, кто наймет его на обратную дорогу, мы взобрались на борт и поцокали
к мосту Ватерлоо.
Мой новый друг был не только инженером; он был также сыном инженера.
Его отец, Макс Брюнель, изобрел аппарат для рытья туннелей в мягком грунте
или под водой, получил авторские права от парламента и одобрение от группы
богатых подписчиков на прорытие туннеля под Темзой от Ротерхита к Уоппингу.
"Это будет инженерное чудо, которое поразит воображение Европы", сказал
Брюнель, "но сейчас строительство заморожено уже три года, благодаря
малодушию проклятых директоров, которых охватил страх после затопления, и
которые дали ускользнуть всем предложениям помощи."
Проект с самого начала уперся в трудности. Вместо постоянного слоя
крепкой синей глины, который обещали геологи, Брюнели столкнулись с
разломами и трещинами, где лишь гравий и крупный песок отделял их от ложа
реки. Вдобавок к зловонному окружению и, соответственно, большому количеству
случаев "туннельной болезни" среди рабочих, работы испытали два больших
прорыва воды. После первого заняло шесть месяцев, чтобы запечатать каверну в
речном дне тысячами мешков с глиной, выкачать воду из штольни и двух каналов
туннеля и удалить громадную гору ила, намытого в туннель, когда прорвалась
вода. Три месяца спустя вода прорвалась снова и чуть не унесла жизнь
молодого Брюнеля. Он весьма оживился, рассказывая во всех подробностях об
этой катастрофе. Он работал в головной части туннеля и мгновенно оказался по
пояс в воде. Сдвинувшаяся строительная балка зажала его ногу, и к тому
моменту, когда он высвободился и добрался до ступенек на восточном конце
арки, дорогу ему загородили рабочие, убегающие от потопа. Он попробовал
достичь лестницы для посетителей на западной арке, когда громадная волна
подхватила его и совершенно удивительно вознесла вверх к спасению.
Натиск волны, сказал он, это грандиозное зрелище; он мог бы заплатить
полсотни фунтов на покрытие издержек такого спектакля, а заполучил его
даром. После своего приключения он пролежал несколько месяцев, а к тому
времени, когда поправил здоровье, работы в туннеле замерли из-за недостатка
фондов.
К этому моменту мы уже пересекли реку и поцокали по узким улочкам с
мрачными, обветшалыми складами, и мой компаньон оторвался от своей истории и
высунулся в открытое окно, выкрикивая инструкции водителю кэба. Мы
путешествовали уже почти час - таков был удивительный размер города - а я
начинал подумывать, как я вообще найду обратную дорогу в свои меблированные
комнаты, когда кэб подъехал к воротам в высокой ограде из досок, вымазанных
дегтем. Брюнель заплатил водителю (который дернул поводом лошади и
загромыхал в своей трясучке, даже не обернувшись) и стучал в ворота, пока не
разбудил сторожа.
Ворота выходили на широкую квадратную пустошь, где кучи кирпичей,
песка, гравия и досок лежали в большом беспорядке среди теней от лунного
света. Возле изрытой колеями дороги стоял длинный низкий сарай, к одному
концу сарая было пристроено узкое высокое здание желтого кирпича с еще более
высокой каменной трубой, и какое-то строение из балок рядом с открытым с
одной стороны подобием коровника, что можно видеть в дальних полях
Шотландии; эта грубая конструкция прикрывала жерло шахты, ведущей вниз к
туннелю. Брюнель отпер дверь, вынес и зажег фонарь, так покрутив
фокусирующую линзу, чтобы луч падал внутрь шахты. Одна ее часть была
прикрыта навесом из досок, на другой железные кованые ступени винтообразно
уходили во тьму.
Я спросил: "Вы хотите, чтобы я прямо сейчас проверил туннель?"
"Там внизу всегда одинаково, день ли, ночь ли", отвечал Брюнель, снова
испытующе посмотрел на меня своим острым взглядом и улыбнулся. "Я, должно
быть, кажусь нетерпеливым человеком, мистер Карлайл, но, как только я
построил мысленный план действий, я люблю наносить удар быстро и
решительно."
"А я не из тех, кто отступается от своего слова. Я сказал, что помогу
вам - и помогу."
Брюнель повел меня вниз по длинной спиральной лестнице, и поднял вверх
фонарь, когда мы ступили на платформу из сосновых досок. Туннель оказался
гораздо величественнее, чем я ожидал: кирпичный пол наклонно уходил в
темноту, кирпичные стены закруглялись и смыкались белее чем в двадцати футах
над головой громадной аркой с подпорками через правильные интервалы, боковые
арки вели в параллельный туннель. Мы спустились по деревянной лестничке и
зашагали вниз по пологому склону, шаги отзывались гулким эхом на влажных,
липких кирпичах, мы шли к краю громадного клина черной воды, простиравшегося
до слепой кирпичной стены впереди.
Брюнель объяснил, что туннельный щит, который изобрел его отец,
находится за кирпичной стеной, возведенной, чтобы предотвратить дальнейшее
затопление. Щит представляет собой, говорил он, набор массивных кованых
железных рам, по шесть штук для каждой арки туннеля, каждая рама разделена
на три яруса, образуя вместе тридцать шесть рабочих ячеек. В каждой ячейке
работают опытные шахтеры-проходчики, они снимают деревянную плиту,
прикрывающую рабочую зону, выбирают примерно на ладонь почву вглубь, и
продвигают плиту на новое место, а потом перемещаются к следующей ячейке.
Когда все плиты ячейки продвинуты, то домкратом сдвигается вперед сама
ячейка; когда продвинуты все ячейки, вперед движется сам туннельный щит.
Поэтому проходка перемещается всего на несколько дюймов за раз, и кирпичная
кладка расширяет арку позади щита, так что лишь самый край проходки остается
без поддержки.
"Щель самая узкая из всех возможных", сказал Брюнель, "однако она
все-таки рискованна, и только хуже из-за директоров, черт их побери, которые
нетерпеливы и приказывали удвоить эту щель, чтобы ускорить работы. Мы с
отцом понимали, что грунт здесь предательский, однако директоры настояли, да
еще настояли и на том, чтобы приглашать зрителей, несмотря на риск. Это
большая удача, что воды прорвались, когда арка не была полна визитеров."
Во время рассказа Брюнель пристально следил за мной. Теперь он
прервался и спросил, вполне ли хорошо я себя чувствую.
"Здесь нет духов, если вы спрашиваете об этом, сэр."
"И, все-таки, здесь погибли люди. Бедняга Ричардсон, и Болл, и Коллинз,
и другие."
"Вопросы смерти не так просты, как рассказывают о них дешевые
страшилки, мистер Брюнель. Вы упомянули убийство. Кто был тот, кого убили
здесь?"
"Он был убит совсем не здесь, хотя я думаю... С вами все в порядке,
мистер Карлайл?"
"Забавное пение в ушах и ощущение давления."
Брюнель взглянул разочарованно. "Я тоже это чувствую. Я подсчитал, что
когда на Темзе полный прилив, туннельному щиту надо выдерживать давление в
шесть тысяч тонн."
Странное принуждение заставило меня зашагать вперед. Мои ботинки
заплескались в мелкой луже, и мне вдруг внезапно захотелось пить, как
бедуину в пустыне; я согнулся, зачерпнул пригоршню воды и отхлебнул. Я
почувствовал, как вода, словно червь, извивается в моей глотке, и что вкус
ее сильно отдает теплой кровью. В то же мгновение кирпичная арка над головой
застонала и я явственно почувствовал, как если бы нахожусь в двух местах
одновременно. Я упал на колени в черную воду и распластался под громадным
удушающим весом, как будто в одном из тех ночных кошмаров, в котором мы не
можем убежать от страшного ужаса, надвигающегося на нас.
Потом Брюнель поставил меня на ноги, ухватив под мышками, и чары были
нарушены. Моя правая ладонь болела как черт, вкус крови густо и мерзко
отдавал во рту, а маленькое озерцо волновалось, словно изрытое штормом море.
Арка туннеля словно застонала, и Брюнель сказал: "Иногда грунт вверху
сдвигается приливом."
"Что-то погибло", сказал я, сам не зная почему.
Брюнель поднял фонарь к лицу, рассмотрел меня и сказал: "Если здесь нет
духов, то вы вполне сойдете за такого, мистер Карлайл. Давайте поднимемся на
поверхность и поищем что-нибудь, что согреет нам кровь."
Внутри длинного сарая он покопался в ящиках гигантского стола и достал
бутылку бренди, налил щедрые порции в две жестяные кружки, дал мне одну в
руки, и набросил мне на плечи одеяло. Бренди выжгло густой гнусный привкус,
что слоем лежал во рту и на языке, но рука продолжала сильно болеть - словно
кто-то закрутил раскаленную проволоку в основании указательного пальца.
Брюнель сел в кресло напротив, положил руки на колени и, потягивая бренди,
следил, как я осматриваюсь. Комната, где мы сидели, была переделана в
кабинет, с письменным столом на краю большого квадратного ковра, с другим
столом, со шкафами, с рядами узких ящичков под полкой с узкими нишами для
писем. Далее виднелся темноватый верстак с рабочими столами, токарным
станком, сверлильным прессом и другой машинерией, стеклянными и
керамическими глазурированными бутылями в плетеных корзинках, стопы медных
труб и металлических листов, всякая другая полузаконченная, полуразобранная
машинерия.
Я сказал: "Похоже, я должен еще раз извиниться."
"Вы сказали, что-то погибло, мистер Карлайл. Можете сказать, что?"
"Я не знаю, почему я это сказал. Наверное, вы должны рассказать мне
остаток истории. Кто-то был убит, мне кажется."
Брюнель встал и несколько секунд расхаживал по периметру ковра, вертя в
руках серебряную круглую скользящую линейку, которую достал из кармана
сюртука. Я понял, что он всегда настолько полон энергии, что не может долго
усидеть на одном месте. Ему надо вставать и что-то делать, даже когда он
думает.
"Мы нанимали два разряда рабочих", сказал он. "Людей для головной части
туннеля, работающих на рамах, это опытные шахтеры, мой элитный корпус. Я
доверил бы им собственную жизнь. Остальные в основном были ирландские
матросы, которые работали на ручных помпах и вывозили землю после
экскавации. Они достаточно добрые парни, работали хорошо и по большей части
не жалуясь, но это люди, освободившиеся от полезного влияния домашних уз, и,
как следствие, они легко впадают в искушения, особенно в день получки. В
основном они пропивали получку так быстро, как только могли, несмотря на то
мы обеспечивали их пивом в конце каждой смены, чтобы облегчить тяготы работы
в таких тяжелых условиях."
Он продолжал расхаживать туда-сюда, делая руками экспрессивные жесты в
воздухе.
"В целом, я находил их вполне управляемыми, но имелись один-два
подонка, и один-другой настоящий преступник в придачу. Одним из таких был
громила по кличке Кофейный Джо, прозванный не за свою любовь к оживляющим
бобам, а за то, что так часто бы в подпитии, что заслуживал этой клички
меньше любой другой. Я говорил вам, как близко мы копали к ложу реки. Очень
часто небольшие предметы, много лет назад обороненные в реку, проникали
внутрь с небольшими протечками воды. Кожаные башмаки, квадратные гвозди,
применяемые корабелами, пряжки, стеклянные бутылки, даже парочка-другая
монет. Все остальные рабочие, находя что-нибудь, отдавали это одному из
бригадиров, но Кофейный Джо славился тем, что находки припрятывал. Я слышал,
как говорили, что он продал антиквару эмалевую рукоятку кинжала за десять
шиллингов, но отнес эти рассказы к зависти, и не стал его увольнять. Он
хорошо работал, несмотря на любовь к выпивке."
"Однако, он нашел еще кое-что", сказал я. Несмотря на теплую волну
бренди, указательный палец на правой руке все еще болел, словно его медленно
ампутировали.
"Именно так все и было", подтвердил Брюнель, "хотя я услышал об этом
только после последнего фатального потопа. Некоторые из рабочих кляли
Кофейного Джо, даже когда он к этому времени ушел со стройки - на самом-то
деле, его арестовали за участие в пьяном дебоше в таверне. Говорили, что он
забрал что-то такое, что винил в измене своего счастья. Он рассказывал, что
его преследует вода. Она пробивается меж каменных плит несчастного подвала,
где он ночует, на нем оседают брызги общественных фонтанов, помпы плюются в
него грязью, и так далее, и тому подобное. И у него плохие сны, говорил он,
о потопах, и не просто о воде..."
"...но о крови", закончил я фразу. Вкус этой субстанции на мгновение
стал у меня во рту таким сильным, что я подумал, что задохнусь.
Брюнель остановился на дальнем конце ковра и пристально посмотрел на
меня. Он сказал: "Когда вы хлебнули тот глоток воды, а лужица от потопа так
разбушевалась, я понял, что это что-то из тех же материй. Это дух?"
"Если так, то самый могучий и самый нераспознаваемый из тех, что я
знал."
"А вы, в свое время, знавали их."
"Я должен признать свое знакомство с некоторыми, мистер Брюнель. Что
случилось с Кофейным Джо после того, как его арестовали?"
"Его приговорили к высылке в Тасманию и трем годам каторги, но в конце
концов он нашел дорогу обратно в Лондон."
"Действительно, навигатор."
Брюнель согласился. "Его нашли мертвым всего пять дней назад. Один из
его бывших приятелей услышал об этом и сообщил мне."
"Он, наверное, утонул?"
"Его нашли с перерезанным горлом. Я разговаривал с инспектором, который
расследовал убийство. Он сказал, что подвал, в котором было найдено тело
Кофейного Джо, был пропитан кровью, а смертельную рану нанесли так зверски,
что почти полностью отделили голову."
"Это был тот самый подвал, в котором несколько лет назад Кофейному Джо
снились кошмары об утоплении?"
Брюнель взглянул на меня и поднял свою энергичную черную бровь.
"Он пересек половину мира", сказал я. "Я должен предположить, это
потому, что он хотел найти то, что оставил - а где еще мог человек наподобие
его что-то оставить, кроме единственного в мире места, где он мог преклонить
голову по ночам? И он, должно быть, весьма отчаянно хотел это найти, потому
что для высланного противозаконно возвращаться в страну."
"Я думал об этом долго и тяжко", сказал Брюнель, "и должен признаться,
что это все еще озадачивает меня. Я согласен, что должно существовать
что-то, что он отчаянно хотел найти, однако, у этого предмета, наверное,
малая ценность. Он его не продал, вы понимаете, а ведь он был из той породы
людей, которые продадут башмаки, когда им понадобятся деньги на выпивку. И
тем не менее этот предмет хотел получить кто-то еще, и хотел достаточно
сильно, чтобы его за это убить."
"Вот почему вы захотели расспросить его дух."
Брюнель снова начал расхаживать туда-сюда. "Рабочие говорят, что
Кофейный Джо наложил проклятие на всю нашу затею, мистер Карлайл. И в самом
деле все развалилось и погорело, когда он ушел. Эта работа у моего отца
уменьшила способность трудиться и привлекать заказы - хотя в этот самый
момент он проектирует трассу канала возле Оксфорда. И я во многом нахожусь в
той же ситуации. Мы никогда не увиливали от тяжелой работы, мы всегда
смотрели в лицо катастрофе, делали все для ее преодоления и оставляли за
спиной. Я так же выполнял свою долю случайно подвернувшейся работы, у меня
есть мой газовый проект", сказал он, махнув в сторону машинерии, сваленной в
кучу за пределами отмеченного ковром кабинета, "хотя сейчас я боюсь, что
весь труд, затраченный мною на это - не более чем строительство воздушного
замка. Наверное, наше несчастье - всего лишь плохая геология и неверие со
стороны проклятых директоров. Но, может быть, во всем это присутствует
что-то еще."
"Что подвинуло вас на такой путь мышления, мистер Брюнель? Вы ведь
инженер. Вы не того сорта человек, который обычно вовлекается в дела
умерших."
"У вас острый ум, мистер Карлайл. Да, я уверен, что отмахнулся бы от
слухов о Кофейном Джо и от дела о его убийстве, если б не другое - мои
собственные сны. Работы в туннеле продолжаются день и ночь, и я частенько
прихватываю несколько часов сна на кушетке в кабинете. В последнее время
меня часто обуревали кошмары о потопах и крушениях, но я не обращал на них
много внимания, потому что у всех нас были такие кошмары после первого
наводнения. Однако, несколько дней назад, в тот самый день, когда так
чудовищно убили Кофейного Джо, эти сны вернулись и с тех пор мучают меня
каждую ночь." Он посмотрел прямо на меня открытым взглядом. "Вот так. Теперь
я рассказал вам все, и вы можете либо поверить, либо назвать меня лжецом."
"Прежде чем я что-либо сделаю, мне кажется, я должен взглянуть на
подвал Кофейного Джо и посмотреть, смогу ли я что-нибудь там найти. А вам со
своей стороны, вероятно, надо подумать, как протралить реку над туннелем. Я
думаю, там лежит нечто такое, что может дать ключ к разгадке нашего дела."
Мы пили бренди и разговаривали до поздней ночи. Мы четко выстроили наши
планы. Я описал несколько случаев, над которыми работал в Эдинбурге, и
Брюнель вежливо притворился, что верит каждой подробности. Несмотря на то,
что он сам видел в туннеле, он все-таки весьма скептически относился к
вопросам, которым я посвятил всю свою жизнь. Он немного поговорил о своих
собственных планах, и я быстро понял, что несмотря на свое упрямство и
прагматизм, он не был утилитаристом-бентамитом. На самом деле, он был до
краев полон творческого воображения, как любой поэт или художник, реализуя
свои мечты в кирпиче и железе, а не в словах или красках. Артисты ищут чем
перевернуть разумы людей; у Брюнеля было достаточно энергии и амбиций, чтобы
перевернуть весь мир, если б он смог соорудить достаточно громадный рычаг и
найти необходимую точку опоры. Около двух лет он экспериментировал с газовым
двигателем, или, как он говорил, одну десятую часть своей оставшейся жизни,
но без большого успеха. "Боюсь, что сейчас я пришел к заключению, что
большого преимущества над паровым двигателем получено быть не может", сказал
он. "Я потратил все свое время и значительные деньги на постройку chateau en
Espagne, а ныне все мои прекрасные надежды рухнули. Но так оно и есть и
этому нельзя помочь. К настоящему моменту, мистер Карлайл, я надеялся
заложить фундамент своей славы и богатства, однако туннель мертв, газовые
эксперименты почти так же мертвы... Что ж, прекрасно. Если я не смогу
заработать на жизнь по-другому, я поступлю по примеру отца, работая там, где
смогу, и на тех, на кого смогу."
За беззаботным отношением Брюнеля к собственным неудачам и ошибкам
пряталась значительная боль, и я видел теперь, почему он нанял меня. Хотя он
никогда бы не признал, это была последняя отчаянная попытка оживить фортуну
туннеля, а вместе с тем и свою, и своего отца.
Мне было уже слишком поздно идти в свои меблированные комнаты, когда
мы, наконец, закончили и бренди, и разговор, и я несколько часов проспал на
кушетке в кабинете Брюнеля, в то время как он свернулся, как кот, под своим
письменным столом. У меня не было снов, о которых стоит говорить, как и у
Брюнеля, который, проснувшись, был таким проворным, словно проспал
двенадцать часов подряд на пуховой перине.
"Возможно, ваше вторжение каким-то образом это прекратило", сказал он.
"Если б было все так просто", отозвался я.
"Да я знаю. Вы должны еще сделать свои изыскания, а я должен сделать
свои, и мы встретимся так скоро, как сможем."
Я попрощался с моим новым другом и зашагал на запад, а потом на север
по пробуждающимся улицам. Воздух уже был теплым и душным. Потоки клерков,
заводских рабочих, приказчиков и швейцаров шагали в сторону своих рабочих
мест, объединяясь в великую реку человечества, что текла по Лондонскому
мосту в Сити, тяжелая поступь их ног сотрясала землю почти так же, как
повозки и кареты, грохочущие по главной улице. В светлеющем утреннем свете,
что сиял на забитой судами реке, тысячи людей, все движущиеся в одном
направлении, все одетые в костюмы своей профессии, казались похожими на
карнавальный парад, и воздух полнился разговорами и смехом, радостными
приветствиями в адрес друзей и товарищей по работе.
Но здесь и там среди потока живущих, словно шпионы и тайные агенты
какой-то печальной державы, шли мертвецы, шагающие, склонив головы, с
потрясенными лицами, несомые к своим бывшим рабочим местам неискоренимой
привычкой, и не замечаемые никем, кроме меня.
Я укрылся от толп и раздражающего внимания некоторых мертвецов в
кофейне, где насладился изысканным завтраком из сдобных булочек, поджаренных
на очаге из морского сушняка и намазанных маслом и белым медом, тарелкой
котлет, почек и маринованного лука, и кружкой горького, крепкого кофе.
Освеженный и снабженный указаниями официанта, я прошел через Сити и против
слабеющего потока людей, льющегося из новых пригородов Айлингтона и
Холлоувея, направился к своему меблированному дому в Барнсбери.
Это был прекрасный дом с террасами в четыре этажа, выстроенный всего
десять лет назад на возвышении над Каледониен-роуд, с железными перилами
спереди и видами на север на поля и леса Хайгейта. Домоправительница, миссис
Ролт, выскочила из своей гостиной, как только я вошел, и сказала, что я
разминулся с посетителем всего на полчаса.
"Странный пожилой джентльмен", сказала она, фиксируя на мне строгие
глаза. "Наверное, я говорю чересчур свободно, но я не слишком уверена,
мистер Карлайл, что я его одобряю."
Мой посетитель не оставил визитки, однако произвел болезненное
впечатление на неукротимую миссис Ролт, решительную женщину среднего
возраста, чей муж, клерк адвоката из Сити, был по контрасту таким кротким,
каким только мог быть мужчина. Она сказала, что посетителя звали доктор
Преториус, и описала его достаточно подробно, чтобы я смог немедленно узнать
надменного седовласого джентльмена, который присутствовал на спиритическом
сеансе прошлым вечером.
"Он не сказал, чем занимается", сказала миссис Ролт, "однако, заявил,
что придет еще раз. Я бы предпочла, мистер Карлайл, чтобы вы не превращали
этот дом, в место занятия своим бизнесом. Особенно, если ваш бизнес связан с
подобного рода людьми."
"Не понимаю, миссис Ролт."
Я, конечно, удивился, каким образом доктор Преториус разыскал мое
жилище, и подумал, что же еще он мог узнать обо мне.
Миссис Ролт сказала: "Он достаточно вежлив, мистер Карлайл, и
по-английски он говорит исключительно хорошо - даже слишком хорошо, если вы
меня понимаете - но в нем присутствует нечто лукавое и хитрое. Словно своей
вежливостью он насмехается надо мной."
"Вы хотите сказать, что он иностранец, миссис Ролт? И я правильно
понял, что вы считаете, что никакому иностранцу нельзя доверять?"
"Я достаточно хорошо отношусь к любому, что честен со мной, мистер
Карлайл, но, боюсь, должна сказать, что при всей своей вежливости этот
джентльмен несет в себе что-то неправильное. Преториус - это плохая фамилия,
даже для иностранца. Как можно доверять человеку, не имеющему достойного
имени?"
Я принес извинения за непрошеного визитера и попытался ускользнуть
вверх по лестнице, но миссис Ролт еще не вполне закончила разговор со мной,
сказав, что я должен проинформировать ее в следующий раз, когда захочу
отсутствовать всю ночь.
"Боюсь, мое отсутствие было неизбежно", ответил я. "Внезапные возникшие
дела."
Произнеся это, я в приливе внезапного счастья понял, что получил своего
первого клиента с тех пор, как перебрался в Лондон.
"Ваши ботинки в грязи, и на обшлагах брюк тоже глина", доброжелательно
сказала миссис Ролт. "Принесите их вниз, когда будете готовы, и я отдам их
Дженни, чтобы она их вам почистила. Я люблю, когда в доме чисто, мистер
Карлайл, да и тихо тоже."
"Как и я, миссис Ролт."
Я выбрал этот меблированный дом именно потому, что он был тихим - но не
в том смысле, что имела в виду миссис Ролт, но потому, что он был достаточно
новым, чтобы не накопить в себе слишком многого в смысле духов. Я сунул там
и сям чабрец и руту, чтобы не допустить нежелательных визитеров, и я
проверил эти свои предосторожности перед тем, как улечься в постель, и
проспать несколько часов - в делах умерших одна из необходимых дисциплин,
это отдыхать, когда предоставляется возможность. Я поднялся в полдень. Я
сполоснул лицо и руки и сменил одежду. Я сам почистил свою обувь, однако
запачканные брюки отнес на первый этаж в ведение горничной Дженни. Я
проинформировал миссис Ролт, что сегодня сильно занят делами, чтобы она не
беспокоилась моим обедом, если я вернусь поздно, и ушел.
Брюнель дал мне имя инспектора полиции, который посетил место убийства
Кофейного Джо. После ленча в закусочной из семги с креветочным соусом, я
нашел его в лишенном воздуха, выбеленном кабинете в обновленном полицейском
участке в Холборне. Крепкий, беспокойный мужчина с редеющей имбирной
шевелюрой и красным, потным лицом, он читал и перечитывал рекомендательное
письмо, которым снабдил меня Брюнель, а потом передал меня заботам
синемундирного констебля, который эскортировал меня к подвалу сквозь
путаницу узких улочек и лишенных света дворов в трущобах Сен-Джиля.
Это было унылое, подлое место, грязнее, чем любая конюшня, с потолком
таким низким, что рослому констеблю пришлось сутулиться, едва освещенное
узким зарешеченным окном, куда таращилась пара мальчишек. Куча грязной
соломы и еще более грязных одеял валялась у стены, большинство каменных плит
пола были подняты и отброшены в сторону и земля под ними довольно глубоко
вскопана. Было сыро, ужасно несло немытыми телами и запекшейся кровью. На
стенах и перевернутых плитах виднелись черные пятна крови. В одном углу на
посту находился имп, гнусная маленькая тварь с раздутым лягушачьим брюхом и
крошечной головкой в основном состоящей из пары бледных, выпученных глаз.
Когда я его пришпилил, он завизжал, оставив у меня в ноздрях странную
химическую вонь.
Констебль рассказал, что этот загаженный подвал, не на много больше
комнаты, которую я снимал у миссис Ролт, являлся обиталищем полудюжины
людей, спавших вперемешку с апельсинами, соленой селедкой и другими
товарами, которыми они вразнос торговали на улицах. Он добавил, что все
обитатели, конечно, разбежались, и мне повезло, что хозяин подвала еще не
нашел никого, кто привел бы все здесь в порядок, чтобы он опять мог сдать
этот подвал.
Я подумал, что злоба импа, наверное, имеет такое же отношение к
проблеме хозяина подвала, как и убийство Кофейного Джо. Я показал на
мальчишек, которые следили за нами сквозь решетку маленького оконца, и
выразил удивление, что кого-то могли убить в помещении, где обитало
полдюжины людей, посреди района столь перенаселенного, что занятие любого
становится сразу известно всем.
"Да это же логово самых отъявленных мошенников", ответил констебль. Он
был мрачноватым, с усталым обликом человека, который слишком часто наблюдает
человеческую испорченность, и он не очень-то интересовался ни моим делом, ни
самим убийством. "Большинство ирландцы, они не любят английские законы. Мы
называем этот район Рукери, они зовут его Меленьким Дублином, или Святой
Землей. У нас совсем нет свидетелей, только слухи, пересказанные одним-двумя
стукачами. Оба говорят, что это сделал дикарь, но не могут прийти к согласию
в подробностях. Один говорит, что он был черный, другой - что он больше был
похож на индейца из джунглей Южной Америки. Первый заявляет, что все его
зубы были подпилены до корней, другой - что зубы в большинстве были золотые.
И так далее. Все, что мы знаем - это он убил вашего человека и все
перевернул в помещении. Хотите найти что-нибудь интересное, сэр?"
Я переворачивал камни концом трости. "Я заметил, что пятна крови только
на верхней стороне камней", сказал я, "независимо от того, где они лежат
сейчас. Это говорит, что раскопки делались убийцей уже после того, как он
убил беднягу Кофейного Джо. Он, должно быть, довольно долго времени провел
за этой работой."
"Несомненно, что люди следили за дверью и окнами, и несомненно, они
видели, когда он, закончив, уходил, но они никогда нам не скажут. Но это
неважно, сэр. Ваш человек сбежал из колоний, а это убийство сохранило время
судьи, присяжных и палача."
Констеблю почти не понадобилось поощрения с моей стороны, чтобы
покинуть подвал ради слегка более свежего воздуха во дворе. Я смутно слышал,
как он прикрикнул на двух мальчишек, но я уже устанавливал принесенное с
собой блюдце и наполнял его бренди из бутылки, которую приобрел в той
закусочной, где позавтракал.
Бренди загорелся ярким голубым пламенем и праздничный запах чуть
освежил зловонную атмосферу. Я отступил и ждал, посасывая пластинку
ячменного сахара, и в конце концов откуда-то из теней появилось бледное
лицо. Оно разевало рот, словно только что выловленная рыба, ручейки крови
лились из зияющей раны на горле, капали на пол и истаивали там дымом, это
лицо с жадностью склонилось к испарениям, подымающимся от блюдца с горящим
бренди.
"У меня такая ужасная жажда", снова и снова повторял дух с умоляющим
хныканьем. "Лишь бы только смочить немного губы, мистер, и я покажу все, что
вы пожелаете."
Он и так мне все рассказал, когда я его заставил. Как и большинство
ревенантов, он сильно путался, но чтобы понять всю историю, потребовалось
всего несколько минут. Похоже, что Кофейный Джо направился в Лондон, как
только закончились его три года каторги, движимый предметом, который он
нашел в мерзости туннеля под Темзой. После возвращения в Лондон ему
потребовалось много выпивки, чтобы набраться храбрости, но в конце концов он
сдружился с одним из мужиков, у которого в этом подвале был соломенный
тюфяк, и пошел сюда с ним, намереваясь забрать свою находку. Ревенант не
слишком-то помнил человека, который вначале преследовал, а потом напал на
Кофейного Джо, он смог лишь сказать, что это сильный мужик, которого все
боялись.
"Он очень сильно мне угрожал, но я обманул его, правда? Я сказал ему,
что спрятал это под полом."
"Откуда он узнал, что вещь у тебя?", спросил я.
"Он сказал, что его хозяин услышал историю о том, что я нашел, и
увидел, что предмет повлиял на меня. И это правда, мистер. Моя рука никогда
уже не была той же самой, как я это нашел - она ужасно болела и принесла мне
немало хлопот. Мне надо было остаться в колониях, но она мучила меня каждую
ночь, и только тогда обрела покой, когда я поклялся вернуться."
Он снова стал умолять о выпивке, чтобы заглушить свою боль, и сильно
надулся, когда я заставил его говорить прямо и сказать, где спрятана вещь.
Как только он выдал свой секрет, я избавил его от страданий и нашел слабый
камень в стене и маленькую коробочку за ним, завернутую в грязный обрывок
материи.
Моя правая ладонь начала отчаянно ныть и вкус крови наполнил рот, когда
я развернул то, что Кофейный Джо украл в туннеле под Темзой.
Две косточки человеческого пальца, почерневшие от долгого времени, но
все еще державшиеся вместе на полоске кожи.
Я следовал направлениям, что дал мне констебль, в сторону Айлингтона,
когда двухколесный экипаж вынырнул из густого потока уличного движения и
резко остановился на обочине. Водитель - человек с тупым взглядом и странной
формой головы, слишком маленькой для его тела - равнодушно уставился вперед,
не обращая внимания на оживленную ругань другого возчика, которому пришлось
резко остановить лошадь, чтобы избежать столкновения. Дверца экипажа
распахнулась и, словно полуоткрытый складной нож, оттуда высунулся пассажир
и закивал мне - это был седовласый человек с сеанса, доктор Преториус.
Я был молод тогда и гораздо менее осторожен, чем сейчас, и я принял
приглашение доктора Преториуса с тем же самоуверенным любопытством, которое
побудило меня принять участие в спиритическом сеансе. Как только я забрался
в экипаж, доктор Преториус резко дернул за цепочку, и повозка, так же резко
дернувшись, покатила, дверца со стуком захлопнулась и меня швырнуло на
узкое, покрытое кожей сидение лицом к нему.
"Я рад наконец-то встретиться с вами, мистер Карлайл", сказал он. У
него было подчеркнуто чистое произношение, а тон чуть насмешливый,
забавляющийся. Он был все в том же черном плаще и в рубашке с высоким
воротом, что и на сеансе; мягкая, бесформенная шляпа гнездилась на
энергичной копне седых волос. Когда я спросил, куда мы едем, он ответил: "Вы
не слишком долго живете в этом городе, мне кажется. Позвольте мне показать
вам нечто, представляющее большой интерес для такого человека, как вы. Это
чуть дальше по долине Флит, но еще в пределах старых стен."
"Я польщен, что вы так заинтересовались мной", сказал я, и это не было
совсем неправдой. В тот момент я не боялся этого дьявольского человека; я
хотел больше узнать о нем, и обнаружить, что же он понимает в делах умерших.
А в том, что он что-то понимает, у меня сомнений никаких не было.
"Выследить вас было несложно", сказал он. "Люди, вроде нас, достаточно
редки и становятся все реже, однако мы обладаем естественным тяготением друг
к другу."
"Я должен предположить, что тварь из подвала принадлежит вам."
Улыбка доктора Преториуса была одновременно хитрой и злобной.
"Замечательная, не так ли? Я сотворил ее прямо из ничего по принципам,
открытым много лет назад в другой стране. У меня были мечты населить мир
новой расой созданий, сотворенной исключительно людьми, но мечты рассеялись
после неудачи моего ученика, о котором я думал лучше, чем он того
заслуживал. Миссис Шелли написала популярный роман, в котором пародировала
его падение - наверное, вы читали исправленное издание, которое напечатано
недавно? Нет? Ладно, неважно. В нем полностью опущен мой вклад в это
предприятие, и в целом там слишком много сенсации и слишком мало науки. И,
кроме того, все это в прошлом, ныне мы находимся на заре новой эры, и у меня
новые планы: весьма могущественные планы."
"Скажите мне", проговорил он, наклоняясь ближе, "вам хоть как-то
повезло в этом чудовищном подвале?"
Я почувствовал первые укусы тревоги и ощутил чудовищное присутствие
косточек, которые нашел. Казалось, они забились в моем нагрудном кармане,
словно металлическое сердце, и мне пришлось подавить импульсивное желание
положить на них ладонь, чтобы скрыть свое открытие от пронзительного
внимания доктора Преториуса. А вдруг он оставил следить за подвалом
несколько импов, а я обнаружил только одного? А вдруг один из мальчишек, что
таращились в окошко, работает на него.
Я сказал как можно обыденнее: "Доктор Преториус, это убийство
представляет для вас особый интерес, или вы интересуетесь им только ради
сенсации?"
Он совершенно не купился на это, но отодвинулся, приговаривая: "Очень
хорошо, очень хорошо", и доставая при этом фляжку из плаща. Он отпил,
деликатно, как кот, встряхнулся, и предложил ее мне, объяснив: "Немного
джину, чтобы отметить нашу встречу. Это моя единственная слабость."
Я отказался и он пожал плечами. "А вы тоже обыскивали подвал ради
сенсации, или же по заданию вашего нового друга?"
"Если у меня и есть с ним дела, то это мои дела, а не ваши."
"Нет, если они пересекаются с делами других", сказал доктор Преториус с
внезапной резкостью. Но потом улыбнулся и произнес: "Однако, нам не стоит
спорить, мистер Карлайл. Мы оба заинтересованы одной истиной. Мы знаем о
мире нечто такое, о чем другие не могут даже помечтать. Мы знаем, как
реально крутится мир - мы знаем истину, которая лежит в фундаменте той
жалкой реальности, которой с трудом пытаются овладеть люди вроде вашего
друга-инженера. Они походят на муравьев, строящих замки из песчинок: для них
это могучие крепости, но для нас это всего лишь кучи песка, которые мы можем
сокрушить в одно мгновение. Да, я видел, как этот молодой человек забрал
вас, мистер Карлайл, я тогда же хотел поговорить с вами, однако, признаюсь,
наслаждался сценой, которую вы устроили, и несколько промедлил последовать
за ее создателем. Ваша сцена тоже оказалась весьма забавным представлением,
гораздо лучше, чем глупый дешевый цыганский театр. Должен сказать, он тогда
меня весьма разочаровал, но встреча с вами оказалась более чем достаточной
компенсацией."
"Вы что-то понимаете в делах умерших?"
"Я многое понимаю в делах живущих, мой друг. Больше, чем, осмелюсь
сказать, понимали ваши бедные родители. О да, я знаю об их экспериментах по
поводу природы человеческой души, об ужасных делах с оживлением из мертвых,
и о несчастном случае, произошедшем, когда они попытались оживить мертвеца с
помощью духов."
"Надеюсь, вы не возражаете, если я упоминаю об этом", добавил он с
хитрой фальшивой слащавостью. "По ленте, что вы носите, я вижу, что вы еще в
трауре."
"По правде говоря, возражаю и очень сильно. Это совершенно не ваше
дело."
"Ну, я так не думаю", сказал доктор Преториус, постукивая пальцем по
боковинке носа. "Я говорил о своем ученике. Он тоже занимался оживлением
мертвецов. Он выкраивал новые тела из старых и вместо жизненной силы насыщал
их электричеством. Мне кажется, это не слишком-то отличается от работы ваших
родителей, и она равным образом привела его к плохому концу. Фактически, она
чуть не привела к моей собственной смерти, но я ускользнул, да еще и получил
несколько ценных уроков. Наш водитель, например. Вероятно, вы обратили на
него внимание. Он значительно выиграл от моего ухода за ним. В прошлой жизни
он был обыкновенным вором, которому как-то ночью надумалось пробраться в мое
жилище и украсть приобретенное мною за день. Я поймал его и сделал из него
нового человека. Небольшая хирургия мозга, некоторая реконструкция черепа...
Что ж, вот мы и прибыли."
Повозка толчком встала - водитель либо гнал на полной скорости, либо
стоял, ничего в промежутке - а доктор Преториус открыл дверцу и с
удивительной живостью выпрыгнул. Он взял меня под руку, когда я выбрался
вслед за ним, и повлек через тротуар к железной решетке, устроенной в
основании стены набережной.
"Лондонский Камень", величественно произнес доктор Преториус. "Я вижу,
на вас он не производит большого впечатления, но если вы приглядитесь, то
поймете, почему я привез вас сюда."
Камень стоял в нише за решеткой, почерневшая глыба примерно в два фута
шириной, совершенно ничем не примечательный, если не считать пары желобков,
высеченных на закругленной верхушке. Если бы он лежал где-то на пустыре, я
не побеспокоился бы бросить на него второй взгляд, однако здесь, пока я
смотрел на него, я почувствовал, словно он открывается, как жерло колодца
или шахты, пробитой в измерение, которого я прежде не замечал. Когда доктор
Преториус потащил меня прочь, всегдашний шум и грохот улицы вернулся с
внезапностью взрыва, оставив меня в таком обмороке, что я вынужден был
привалиться к стене.
"Вы почувствовали его могущество", сказал доктор Преториус, словно
учитель, поощряющий своего лучшего ученика. "Я знаю, вы должны были его
почувствовать."
Краешком сознания ч все еще ощущал его черную мощь, словно начало
головной боли перед грозой. Я еле выговорил, и слова исходили из меня с
великим трудом, словно я заговорил впервые после многих лет молчания: "Что
это?"
"Некоторые говорят, что это римский верстовой столб, вероятнее всего
центр, от которого делались все измерения в провинции Британия. Другие
утверждают, что камень родом из Трои, и его привезли сюда праправнуки Энея,
который возглавил исход побежденных троянцев после разрушения города
греками, они утверждают, что Лондон - это новая Троя."
Доктор Преториус вошел в роль и заговорил с актерским вибрато: "И будут
от тебя рождены Короли, которых устрашится Мир, и которые покорят храбрые
Народы", потом он подмигнул и продолжил: "Однако, возможно, это просто кусок
щебня от какого-то забытого здания древнего Лондиниума римлян. На самом-то
деле, неважно, что он есть. Важно, что люди думают о нем, и я уверен, вы с
этим согласитесь. Кентский бунтарь Джек Кейд въехал в Сити и объявил себя
мэром, ударив по этому камню своим мечом. И многие другие приносили на нем
похожие клятвы."
"Зачем вы привезли меня сюда?"
"Этот камень открыт для всех и стоит на обычной улице. Вам не кажется,
что в городе таком древнем, как этот, где улицы воздвигнуты на добрые
двадцать футов выше первоначального грунта на хламе и щебне веков, могут
быть и другие камни, более могущественные, более сильные, прячущиеся под
нашими ногами?"
"Если и существуют такие камни, доктор, я считаю, что они должны
оставаться погребенными. И я, конечно, понимаю, зачем этот посажен в клетку
- не для защиты его от публики, но потому что, как от дикого зверя, публика
должна быть защищена от него."
"Я разочарован", сказал доктор Преториус, хотя все еще улыбался своей
лукавой, кошачьей улыбкой. "Я думал, вы человек с амбициями и с видением,
вроде меня. Наверное, это всего лишь шок, наверное", сказал он, предлагая
свою фляжку. "Капелька джину поможет вам думать более ясно."
"Я и так думаю достаточно ясно", ответил я. Я был разгневан и ошеломлен
инсинуациями доктора Преториуса о моих родителях, и гнев сделал меня весьма
безрассудным. "Я думаю, Кофейный Джо был убит, потому что нашел что-то вам
необходимое. Я думаю, вы пытаетесь подольститься ко мне, потому что бедняга
Кофейный Джо устоял против ваших вопросов, и теперь вам нужна моя помощь,
чтобы найти то, что вы ищете."
"Мне не нужна ваша помощь, чтобы отыскать то, что у меня уже есть",
сказал доктор Преториус, и взмахнул костлявым пальцем перед моим лицом,
когда я начал говорить. "Мы ровня друг другу, мой дорогой мистер Карлайл, и
мы не должны что-то скрывать друг от друга. Инженер нанял вас, я полагаю,
чтобы избавить этот смехотворный туннель от зловредного влияния. Да, я знаю,
что вы ходили туда с ним прошлой ночью. Он узнал об убийстве, понял, что
хвастовство этого бродяги о какой-то находке оказалось правдой, проглотил
свою немалую гордость и принял участие в спиритическом сеансе. Он надеялся
задать вопрос духу, но вместо этого нашел вас. А что же нашли вы?"
"Ничем не могу вам помочь."
"Я мог бы забрать это у вас. Я мог бы одним единственным словом
заморозить вашу кровь и взять это немедленно." Доктор Преториус какое-то
мгновение изучал меня, потом сказал: "Инженер не понимает, на что он
наткнулся. Это гораздо более сложное дело, чем устранить сглаз с этой дыры в
земле."
"Тем не менее, он мой клиент."
Доктор Преториус засмеялся. "А вы упрямый тип, Карлайл, но я надеюсь,
не слишком упрямый, потому что я не хотел бы лишаться такого таланта, как
вы. Какие чудеса мы могли бы творить вместе! Когда вы будете готовы говорить
со мной, меня можно найти в Музее Природных Курьезов на Фаррингтон-стрит.
Это недалеко отсюда, сразу за старыми стенами. А сейчас, извините меня. Дела
продвигаются очень хорошо, и мне надо заняться своим бизнесом."
И как только доктор Преториус забрался в свой экипаж, лошадь рванула,
словно укушенная пчелой. Доктор Преториус помахал из окна, и повозка со
странным грузом была проглочена нескончаемым потоком уличного движения.
Я заново обрел большую часть своего душевного равновесия и, наверное,
половину своих сил, умяв две порции сэндвичей с говядиной и хреном и пинту
крепкого кофе, и прошел на Фаррингтон-стрит кружным путем, чтобы избежать
места казней в Смитфилде, где воздух был еще густым от вони толп на сожжении
ведьм. Улица, забитая медленно движущимися телегами, проходила по узкой
лощине; я вспомнил, что сказал доктор Преториус, когда мы с ним пересекали
старое русло речки Флит, и догадался, что я открыл тайну.
Музей Природных Курьезов имел двойной фасад, его деревянные балки были
выкрашены в ярко-красный цвет, а стекла окон позолочены. На досках висели
списки чудес, которые можно было увидеть внутри (среди прочего, ребенка с
собачьей головой, двухголовую овцу, скелет гиганта, настоящую русалку с
берегов Флориды, чрезвычайно миниатюрную балерину). Громадный негр стоял в
дверях, скрестив мускулистые руки на бочкообразной груди и внимательно
рассматривая каждого прохожего. Он носил что-то вроде арабского костюма из
"1001-й ночи": свободные шальвары цвета ярко-желтого масла, широкий
матерчатый пояс, глубоко вырезанную розовую тунику и белый тюрбан. Меч в
ножнах, подвешенный к поясу, казался не более чем раскрашенной деревяшкой,
но негр был такого роста, что не требовалось никакого другого оружия, кроме
его кулаков, чтобы справиться с большинством нарушителей спокойствия. У меня
не возникло никакого сомнения, что именно он убил несчастного Кофейного Джо.
Я следил за музеем и его мускулистым охранником с другой стороны
оживленной улицы, хрустя жареными орешками, купленными у уличного
разносчика, однако не видел ни следа доктора Преториуса. Под конец я
воспользовался случаем и пересек улицу, когда большой поток уличного
движения остановился (повсюду вокруг меня сотни лошадей, на миг
освободившихся от работы, фыркали и трясли головами), хладнокровно прошел
мимо музея и его страшного стража, и вошел в табачную лавку, находившуюся
рядом. За цену понюшки табака я узнал, что музей открыт уже шесть месяцев, и
что табачник, который жил над своей лавкой, подумывает не возбудить ли иск
против его владельца, потому что строительные работы продолжаются и днем, и
ночью, и уже несколько раз его подвалы затапливало.
Сбежав от потока жалоб табачника, я пошел по бурлящим улицам к своему
меблированному дому, остановившись только раз, чтобы подарить мою понюшку
нюхательного средства нуждающемуся на углу с условием, чтобы он перестал
мучить свою волынку, пока я не отойду за пределы слышимости.
Когда я вернулся в дом миссис Ролт, я нашел на столе в холле сложенную
полоску бумаги с моим именем, написанным косым почерком. Это было сообщение
от Брюнеля. Все приготовления сделаны, и я должен встретиться с ним в
строительном дворе в Ротерхите в час дня завтра "для необычного похода".
Я поужинал с миссис и мистером Ролтами и с их двумя дочерьми, и
удалился в свою комнату сразу, как только смог приличным образом высвободить
себя из общего круга разговоров. Встреча с доктором Преториусом измучила
меня, и я сильно желал исследовать мрачные останки того, что стоило жизни
Кофейный Джо. Но хотя я изучал их долго и пристально, я не смог найти
никакой силы, даже на маленького импа, в соединенных огрызках почерневшей
кости, и я не смог представить, зачем они нужны доктору Преториусу, и что
они могут означать в делах туннеля.
Под конец я завернул кости в чистый льняной платок, положил их на
маленький столик, служивший мне письменным столом, и перед тем, как улечься,
записал несколько заметок о своих приключениях в этот день.
Я пробудился на следующее утро от ужасного кошмара, весь в поту, с дико
стучащим сердцем. Я пошлепал к окну и вдохнул несколько успокаивающих
глотков теплого утреннего воздуха. Повсюду вокруг обычный мир принимался за
свои обычные дела. Черный дрозд, усевшись на верхушку ограды, выпятил хвост,
чуть повернул в сторону желтый клюв и запел от всего сердца. Двумя садиками
дальше женщина развешивала на веревке белые простыни. Запах жареного бекона
подымался из кухонного окна прямо подо мной. Черный, душащий кошмар растаял,
и я вновь обрел способность подумать о завтраке и одеться.
Я шнуровал ботинки, когда заметил, что платок странным образом
развязался и две косточки пальца упали на пол, лежа там со своей полоской
черной кожи, как мумия экзотической гусеницы.
Когда мы встретились на стройке, я рассказал Брюнелю о находке костей,
о встрече с доктором Преториусом и о сне-кошмаре. Он слушал с пристальным
вниманием, впитывая результаты допроса духа Кофейного Джо, словно это было
описание какой-нибудь остроумной токарной работы, и спросил под конец, не
может ли он посмотреть на мою находку. Я переложил косточки в жестянку, в
которой прежде лежали пастилки из пармских фиалок. Брюнель пошевелил их
кончиком пальца и сказал: "Вы думаете, что это породило ваши кошмары, где вы
тонули?"
"Я не тонул, мистер Брюнель, меня топили. Я погружался в глубокую
холодную воду, вода заполняла мой нос, рот и легкие, и такой громадный вес
воды давил на меня, что я не мог шевельнуться."
"Мои сны всегда были о том, что я тону при потопе в туннеле", сказал
Брюнель, искоса глядя на меня. Незажженная сигара торчала у него изо рта.
"Однако, все равно похоже. Но если ваши кошмары порождаются этими маленькими
костями, то что порождает мои?"
"При моем ограниченно опыте с костями, мистер Брюнель, там, где находят
одну кость, должны быть и другие."
Брюнель улыбнулся с сигарой во рту, и вернул мне жестянку. "Вы
считаете, эти маленькие косточки принадлежат телу, ютящемуся над туннелем.
Что ж, время взглянуть на него, вам не кажется?"
"Вы обещали необычную прогулку. Что именно?.."
"Пусть это будет сюрпризом", сказал Брюнель и, взяв меня под руку,
повел через двор.
Стоял прекрасный солнечный день и мачты судов, стоявших на якоре вдоль
берега реки, походили на множество черных деревьев, царапающих голубое небо
над крышами складов, как если бы Бирнамский лес забрел в реку, чтобы
отдохнуть и охладить ноги-корни прежде чем возобновить свой марш на
Дунсинан. На низкой воде отлива пристань стояла на коленях. Небольшое
суденышко с каким-то грузом, закутанным в промасленный брезент, качалось по
одну сторону пристани, обычный ялик с матросом на веслах по другую. Как
только Брюнель и я устроились в ялике, матрос отчалил и сильными ударами
весел повлек нас поперек сильного течения реки, каждое погружение лопастей
высвобождало небольшие пакеты гнусной вони, которые плыли мимо нас в жарком,
тугом ветре. Брюнель, спасаясь от вони, закурил сигару, а я закрыл рот и нос
платком, которым до сих пор пользовался для обмахивания. Щетинистая изгородь
судов вдоль дальнего берега, а за ними вздымающиеся крыши и шпили, тонули в
саване густеющей дымки. Паровой пакетбот прошел мимо, волоча за собой хвост
густого дыма, его гребное колесо взбивало пенистые волны, на которых
закачался наш маленький ялик, когда они, обогнав нас, понеслись к другому
берегу. Брюнель улыбнулся, когда я ухватился за сырую деревяшку своего
сидения, и показал на низкую темную баржу, стоявшую на якоре чуть далее. Из
ее середины под углом торчала стрела крана, а на палубе под стрелой,
соединенная с ней колыбелью гибких цепей, стояла бронзовая полусфера с
острыми отблесками яркого солнечного света на ней, которая могла показаться
колоколом собора. "Вот куда мы направляемся", сказал Брюнель.
"Я понимаю, что баржа стоит на якоре над концом туннеля."
"Совсем нет. Туннель простирается ярдов на пятьдесят дальше. Но здесь,
как я подсчитал, находится место, на котором Кофейный Джо оставил нас. Что с
вами, мистер Карлайл?"
Косточки задребезжали внутри своего маленького гробика, который я сунул
в нагрудный карман сюртука. Я достал жестянку и положил ее на ладонь.
Брюнель смотрел, как она трясется и дрожит, а я сказал: "Если эти кости
могут навевать дурные сны, то предполагаю, нас не должно ошеломлять, что они
могут еще и двигаться."
"Я не сомневаюсь в том, что они двигаются", сказал Брюнель. "Вопрос в
том, почему они двигаются?"
"Наверное, они оживают желанием воссоединиться со своими приятелями,
хотя сознаюсь, что никогда прежде такого не видел."
"Они совершенно уникальны, не правда ли? С вашего позволения, мистер
Карлайл, я хочу провести маленький эксперимент."
Он попросил меня зажать жестянку двумя пальцами, пока матрос под
взглядами парочки работяг с низкой палубы вел нашу лодку параллельно
черному, влажному боку баржи. Жестянка начала настойчиво и шумно
вибрировать, когда мы подплыли к носу баржи. Брюнель приказал матросу
замереть, чтобы нас немного снесло течением. Дребезг стал тише, когда нас
понесло назад, и снова усилился, когда матрос погреб вперед. Брюнель засек
наше расположение по берегам и приказал лодочнику грести к трапу.
Когда мы взобрались на борт, Брюнель представил меня капитану, а потом
важно зашагал к сияющему колоколу (его отражение поплыло навстречу в
сверкающей поверхности) и живо постучал по нему суставами пальцев. "Я взял
его напрокат у компании Вест-Индийских Доков, мистер Карлайл. Кстати, как вы
относитесь к замкнутому пространству? Я совершенно забыл спросить."
"Как всякий другой", ответил я. "А какое отношение имеет колокол к
тралению?"
"К тралению? Нет, сэр, мне кажется слишком рискованно полагаться на
слепую удачу. Мы откопаем это сами."
Брюнель оставил меня раздумывать над своими словами, пока давал
капитану инструкции, указывая на место в воде в нескольких десятках ярдов от
носа баржи, там, где кости трепетали наиболее оживленно. Баржа выдула из
высокой трубы клубы черного дыма, подняла якорь, немного продвинулась против
течения и снова бросила якорь, все это примерно за минуту. Брюнель
удовлетворился занятым местом и тогда два матроса занялись паровым
двигателем крана. Цепи загрохотали, наматываясь на большой барабан, остов
баржи затрещал, когда бронзовый колокол поднялся над палубой на ярд и я
запоздало понял дерзкий план Брюнеля.
Узкие деревянные подмостки окаймляли внутренность колокола примерно на
фут от края, кожаные держалки были приделаны к изогнутой металлической
стене. Сняв шляпы и сюртуки, в сопровождении грубоватого рабочего с
крюком-багром и деревянной лопатой, мы с Брюнелем схватились за эти
держалки, в то время как колокол повис над быстро бегущей бурой водой и
начал опускаться в нее.
Во время спуска в ушах запело и захлопало. Уровень водяного круга под
нашими ногами поднялся к подмосткам, и Брюнель объяснил, что стремление
воздуха убежать из колокола почти точно рассчитано соответствовать
стремлению воды войти в него, однако воздух сжимаем, а вода нет.
"Я и прежде пользовался этим аппаратом", сказал он, "чтобы исследовать
последствия первого наводнения. Мне удалось с этих подмосток поставить ногу
на угол рамы номер двенадцать туннельного щита: весьма интересное
переживание. Что говорят кости? Мы уже близко?"
Жестянку я сунул в карман брюк и косточки в ней дребезжали, как бешеные
кастаньеты. "Они очень возбуждены", ответил я.
Колокол опустился на дно с солидным глухим стуком. Ниже края подмосток
под шестью дюймами взбаламученной воды лежал кружок черной грязи пополам с
крупным песком. Брюнель, рабочий и я скребли по нему баграми, пока с
красными лицами и выпученными глазами не были вынуждены дернуть за веревку
связи и были подняты на поверхность для короткой передышки на свежем
воздухе, прежде чем погрузиться снова.
Так продолжалась с полдюжины попыток, пока рабочий не зацепил конец
длинной черной кости. Брюнель сошел с подмосток, стал копаться в иле и
вытащил эту кость. Я взял ее у него (это была кость предплечья), чувствуя,
как жестянка вибрирует настоящей тарантеллой. Мы поднялись на воздух и почти
сразу вернулись назад, где Брюнель с рабочим начали рыться примерно в двух
футах ила над каменной аркой туннеля, и в конце концов откопали сверток
длинною в рост человека, завернутого во что-то похожее на чехол гигантского
жука, черный, скользкий и страшно вонявший.
Мы втроем с трудом затащили сверток на подмостки, и когда закончили, у
нас кружились головы и мы почти задыхались. Брюнель четыре раза сильно
дернул за веревку и мы поднялись в последний раз и повисли над палубой
баржи. Никогда прежде я не был более благодарен солнечному свету на своем
лице, когда вынырнул из-под капающего края колокола.
Мы с Брюнелем разматывали тело на верстаке в длинном сарае. Оболочка
когда-то была шкурой какого-то громадного животного, несколько клоков грубой
шерсти еще висели там и сям. Хотя шкура веками консервировалась в речном
иле, она воняла чудовищно и была такой жесткой и ломкой, словно одеревенела.
Брюнель своим карманным ножом разрезал последний пласт и целое болото
густой, словно овсянка, черной грязи вылилось на пол, обнажая человеческий
скелет. У скелета не хватало правой руки, которая, должно быть, выпала в
неровную дыру кожаного савана, и черепа.
Брюнель посмотрел на меня над кучей мокрых костей. "Как ваша жестянка?"
"На удивление спокойна."
Брюнель с восторгом прихлопнул в ладоши. "Тогда, мне кажется, мы
получили наш приз. Вопрос в том, что же это такое?"
"Я не умею оживлять мертвецов, мистер Брюнель, и с этими костями не
связано никаких духов или импов. Это просто скелет, не более и не менее,
человека, который умер очень давно."
"Я мало понимаю в костях", сказал Брюнель, "но не думаю, что обычные
скелеты порождают тревожное оживление в своих заблудившихся частях. И потом
еще, здесь отсутствуют голова."
"Это загадка."
"У каждой загадки есть разгадка. Надеюсь, даже в тех делах, где вы
являетесь экспертом. У нас имеется скелет и небольшая кость, танцующая
джигу, которая столь настойчиво хочет воссоединиться со своими приятелями. У
нас имеются дурные сны, как у Кофейного Джо, так и у еще по крайней мере
дюжины других людей, тесно связанных с этим местом. У нас имеется вода,
которая так оживилась вчера и которая оказала на вас определенное влияние,
мистер Карлайл."
"И которая, к тому же, отдавала кровью."
Брюнель нацелил в меня свой яркий взор. "А кровь, смею думать, будучи
жизненным флюидом, должна обладать определенной значимостью в подобных
оккультных материях."
"Данное дело не оккультное, мистер Брюнель. Но я согласен, что мы,
наверное, наткнулись на нечто более глубокое, чем простые духи. И есть еще
один факт, который мы обязаны принять во внимание. Это была не обычная
смерть."
Я показал Брюнелю место, где седьмой позвонок был поврежден весьма
острым лезвием. "Если судить по углу среза, удар был направлен вниз", сказал
я."
"Это означает?.."
"Что он стоял на коленях, а человек, который его обезглавил, нанес удар
сверху."
"Как при казни."
"Именно."
Мы тщательно осмотрели кости. Это был скелет человека, который при
жизни был заметно выше шести футов. Мы обнаружили кольцо из почерневшего
металла, болтающееся на указательном пальце левой руки; царапина лезвием
карманного ножа Брюнеля показала, что это золото, а когда он вытер кольцо
кусочком тряпки, открылось имя, написанное на внутренней поверхности:
Ульпиус Сильванус. Мы обнаружили наконечник стрелы, погребенный в старой
залеченной ране на правой бедренной кости. Мы нашли сильно заржавевшую
пряжку, украшенную рельефом человека в странной высокой шапочке, верхом на
быке.
Ульпиус Сильванус был высоким, крупно скроенным человеком, который,
судя по ране от стрелы, мог когда-то быть солдатом. Он был обезглавлен,
однако труп его не был ограблен, а завернут в саван из бычьей шкуры и опущен
в реку, где приливы в конце концов перенесли его останки в место, где
многими веками позже их потревожило строительство брюнелева туннеля. Его
рука отделилась от других костей, а две косточки пальцев проникли с водой в
сам туннель через одну из бесчисленных небольших промоин в рабочей плоскости
проходческого щита. Кофейный Джо забрал их, наверное, как амулет на счастье,
что и послужило причиной всех последующих неприятностей. Оставались еще
многие вопросы, не последним из которых был: почему казнили этого человека,
и когда. Имя подразумевало римскую эпоху, и Брюнель сказал, что хочет
вызвать на экспертизу куратора Британского Музея, куда передавались многие
из находок, сделанных при земляных работах.
Я почувствовал глубокое удовлетворение. Я не только получил своего
первого клиента, но я за два дня разгадал этот случай. Я сказал Брюнелю, что
надеюсь, теперь проклятие будет снято и туннель будет вскоре завершен, так
что я смогу пройтись пешком по всей его длине с одного берега Темзы до
другого, и заверил, что буду в его полном распоряжении, если возникнут
какие-нибудь проблемы, касающиеся погребения останков.
Брюнель многозначительно покачал головой. "Это еще не конец дела",
сказал он. "Вы забыли доктора Преториуса."
"Совсем нет. Этот человек, конечно, опасен, и хотя у меня нет
доказательств, которые могли бы удовлетворить полицию, я убежден, что он
несет ответственность за убийство Кофейного Джо. Но он всего лишь фигляр,
мистер Брюнель, не лучше, чем цыганка."
"Тем не менее, он нашел Кофейного Джо, и вас он нашел тоже."
"Предполагаю, в этом повинен имп", неохотно сказал я, и мне пришлось
объяснить Брюнелю, что именно доктор Преториус оставил в подвале, где был
убит Кофейный Джо.
"Значит, он не совсем фигляр", сказал Брюнель.
"Думаю, нет. Что вы собираетесь делать теперь?"
"У меня есть сильные свидетельства, что эти кости разыскивает кто-то
еще", сказал Брюнель. "Мне очень сильно кажется, что вы еще об этом
услышите, мистер Карлайл, тогда не забудьте рассказать мне свое мнение."
Мы накрыли кости бедного Ульпиуса Сильвануса клеенкой, заперли сарай и
пошли на восток по Ротерхит-стрит, между рекой и доками Сюррея к маленькой
таверне под названием "Приют Портера". Пройдя по безымянной боковой улочке и
миновав крошечный дворик, мы оказались в таверне, наполовину нависавшей над
рекой, стиснутой между беспорядочными строениями по обе ее стороны, словно
какой-то древний галеон на своей последней якорной стоянке. Деревянные балки
штукатурных стен были из черного дуба, но ни одна не стояла к остальным под
прямым углом, так что маленькое строение казалось кренящимся, словно в зубах
тайфуна. Под двустворчатым окном стоял простой стол и два старинных кресла,
обитых выцветшим бархатом, смотрели друг на друга по обе стороны камина,
сложенного из грубых камней. По одну сторону камина кривая дверь вела в
темную, кривую же, уютную каморку, где два скрюченных возрастом старикана
горбились над лесенкой домино на перекошенном столе, а скользящее окошко в
дальнем конце комнаты открывалось в бар заведения, где крепкий старик с
полированной башкой сидел на высоком стуле хранителем ряда пивных кружек на
полке у окна. Он носил очки на самом кончике носа и внимательно читал
газету, держа ее в нескольких дюймах от лица, двигая газету, а не шевеля
глазами, когда читал и перечитывал убористо напечатанные колонки.
Брюнель приветствовал старика с немалым уважением и спросил о Джейке.
Старик аккуратно сложил газету и положил ее на выскобленный сосновый стол,
занимавший большую часть пространства его маленького королевства, взглянул
на Брюнеля поверх очков и ответил, что сейчас же пошлет за ним
слугу-мальчишку, потом взглянул на меня, снова взглянул на Брюнеля и
спросил, какое питье мы закажем, пока будем дожидаться.
Брюнель ответил: "Мы возьмем пара бокалов "Абсолютно Ошеломляющего", и
я надеюсь, что вы присоединитесь к нам с чем-нибудь маленьким."
Старик объявил, что для него несколько рановато, но он отставит
что-нибудь в сторону на обед, нацедил в две громадные оловянные пивные
кружки две пинты темного эля и сказал, передавая их нам в окошко: "Ваша
компания здесь всегда приветствуется, мистер Брюнель, но я сожалею, что вы
попросили прийти сюда такого мерзавца, как Джейк Муллинс."
"Я обещаю, что хлопот не будет, мистер Уэлч", сказал Брюнель, вертя
шляпу в проворных длинных пальцах, словно извиняющийся школьник.
"Меня тревожат не хлопоты", сказал старик. "Если бы я тревожился о
хлопотах, я бы закрыл заведение сразу, как только унаследовал его от своего
отца. Если хлопоты суют свой нос в двери моего заведения, я разбираюсь с
ними круто, поэтому они знают, что здесь им не место." Тут он со значением
посмотрел на меня. "Я тревожусь, чтобы ваше приглашение не подало Джейку
Муллинсу идею, что сюда он может ходить регулярно, что совершенно не
соответствует истине."
"Я всегда смогу найти его в его собственной норе", сказал Брюнель,
взглянув на меня и улыбнувшись. "Мне кажется, его излюбленное место -
"Черный Медведь"."
"Это место его последнего шанса, таково мое мнение, но я не хотел бы,
чтобы такие джентльмены, как вы и ваш друг, имели какие-то хлопоты, придя
туда."
Старик еще раз со значением взглянул на меня, и Брюнель сказал: "Я
запоздал с представлением. Мой друг, мистер Карлайл, недавно из Эдинбурга."
"Не могу сказать, что я его знаю", сказал мистер Уэлч, "но уверен, что
здесь он - желанный гость. Джейк Муллинс - совсем другое дело. Я буду
признателен, если вы четко объясните ему, что сегодняшняя единственная пинта
- это все, что он получит здесь сегодня, завтра, и вообще в любой другой
день."
Брюнель смиренно согласился с условием и заплатил за эту единственную
пинту авансом, а я купил клинышек сыра и хлеба, чтобы подкрепиться после
подводного приключения. Мы поудобнее устроились у окна, выходящего на реку.
Широкий поток был красен, как кровь, в медлящем свете летнего заката.
Ласточки и летучие мыши стремительно носились туда-сюда, охотясь на
насекомых прямо над спокойной поверхностью водного пространства между
берегом и рядом судов, плотно стоявших на якорях нос к корме.
Брюнель рассказал, что мистер Уэлч ведет это заведение более сорока лет
и знает все стоящее о любом деле в этой части реки. "Это он сообщил о том,
что видели на реке над моим туннелем, и рассказал, как найти человека,
который это видел."
"И что же он видел?"
"Мне кажется, вы должны это услышать от него", сказал Брюнель, глядя
мимо меня и прищуриваясь, "ибо он уже здесь."
Я повернулся и увидел вовсе не человека, а неопределенную фигуру, всю
обвешанную духами и импами, как боевой корабль флагами на параде. Импы
цеплялись к его волосам и плечам целой компанией крошечных шипастых черных
мартышек; духи-призраки кружились вокруг него, словно клочья тумана, их
призрачные лица искажены отчаяньем и безнадежностью. Несколько самых сильных
увидели меня и подняли такое боязливое оживление, что вся компания со
взрывом разлетелась по всей комнатке. Я вскочил в настоящей панике,
опрокинув свою кружку с пивом, уничтожил их всех несколькими взмахами руки и
снова рухнул на сидение, в то время как Брюнель в три шага пересек заведение
и схватил за ворот седого мерзавца, бывшего их хозяином.
Пока мальчишка вытирал разлитое пиво, я отхлебнул от бутылки бренди,
которую Брюнель сунул мне в руки, и почувствовал, как кровь во мне снова
начала циркулировать. Брюнель успокоил мистера Уэлча, а человек, которого я
скопом освободил от его бремени, сгорбился на стуле, рассказывая пенистой
шапке своей пинты "Абсолютно Ошеломляющего", что он чувствует себя так,
словно лишился всех своих костей, что у него, наверное, удар или приступ
падучей, и что ему надо немедленно к врачу, прежде чем он его душа перейдет
на Другую Сторону.
Брюнель, закончив с мистером Уэлчем (или, вернее, когда этот добрый
человек закончил с ним), уселся между нами, посмотрел на одного и другого, и
сказал: "Думаю, вам лучше рассказать мне, что произошло, мистер Карлайл,
потому что я не верю, что Джейк вполне осознает, где находится."
"Я знаю", сказал человечек, "что мне нужен доктор."
Ему было под сорок, лицо морщинистое и загорелое, кепка криво сидела на
седых засаленных кудрях, узел красного платка завязан на шее под
взлохмаченной седой бороденкой. Рубашка наполовину расстегнута, рукава
закатаны на мускулистых загорелых руках, а вельветовые брюки были такими
жесткими, что вполне могли стоять сами по себе.
"Пока что можете поправить здоровье этим", сказал Брюнель, вручая ему
клин сыра.
Человек взглянул на подарок, понюхал его, и наконец вгрызся, искоса
поглядывая на меня, словно опасаясь, что я отниму. Брюнель тоже взглянул на
меня.
"Я избавил его от бремени", объяснил я. "Могу вас уверить, что он не
пострадает ни от каких зловредных последствий, фактически, совсем наоборот."
Брюнель кивнул и сказал, что, кажется, понимает.
Человек этот, Джейк Муллинс, оторвался от своего чавканья и сказал, что
он совсем не понимает. После некоторого понукания со стороны Брюнеля, он
признал, что доктора, наверное, не требуется, по крайней мере в данный
момент, а молодой инженер сказал мне, что Джейк Муллинс - рыбак,
вылавливающий людей, а также, что мне больше подходило, ловец самой
разнообразной разумной информации.
"Я бы не назвал ее разумной", сказал Джейк Муллинс. "Во всяком случае
тогда, когда я ее вылавливаю."
Теперь он выглядел гораздо спокойнее, и во взгляде появилась
целеустремленность. Он прижал кулак к виску, выпрямился на стуле, со вздохом
взял свою пинту и одним духом выпил добрую ее часть, локтем вытер губы и
бороду и снова вздохнул, словно человек, погружающийся в домашний уют после
долгого дня работы.
Мистер Уэлч, склонившись из своего маленького окошка, заметил этот
вздох и резко сказал: "Не устраивайся, как будто ты дома, Джейк Муллинс, и
не думай, что вообще получишь от меня что-нибудь, кроме этой пинты. Долгое
или короткое дело у тебя с этими джентльменами, это все, что у тебя есть,
так что хлебай аккуратно."
"Не тревожьтесь", радостно сказал Джейк Муллинс. "Я не причиню вам
никаких хлопот."
Тут вошли двое постоянных покупателей, приветствуя мистера Уэлча по
имени и избавив его от необходимости отвечать.
Джейк Муллинс сделал еще один, гораздо меньший, глоток пива и сказал:
"Он хорош, этот Уэлч, но слишком уж придирчив к тем, кто заслуживает его
заведения. Мое ремесло ему не нравится, но ведь странно, что именно оно
привело меня сюда, чтобы потолковать с вами, мистер Брюнель. И с вашим
другом, кто бы он ни был."
Я представился и пожал руку Джейка Муллинса, которая была твердой, как
любой кусок дубовой доски в этой комнатке.
"Шотландский джентльмен", сказал он. "Наверное, вы доктор - я знаю, они
знамениты своими хирургами - наверное, поэтому вы сказали мне, что со мной
все в порядке."
"Я увидел человека, изнемогающего под бременем", ответил я. "И мне
кажется, вы начинаете понимать, что это бремя с вас снято."
"Тогда, наверное, вы священник", сказал Джейк Муллинс. "Вы и одеты так
же, кроме отложного воротничка. А если не священник, то, наверное,
миссионер, пришедший, чтобы спасти нас, бедных невежественных речных крыс."
"Священник ближе к цели, чем доктор", сказал я.
"Мистер Карлайл вызвался помочь мне советом", сказал Брюнель и широким
жестом достал из кармана сюртука полсоверена. "Думаю, вы с этим согласны:
здесь вдвое больше, чем вы затребовали. А теперь, будьте добры, мистер
Муллинс, расскажите свою историю."
Джейк Муллинс принял монету, потер ее пальцами, попробовал на зуб,
снова потер, и сунул в карман штанов.
"Я вам обязан", сказал он. "Здесь не о чем много говорить, но уверен,
вы думаете, что рассказ того стоит."
"Это произошло всего три ночи назад, мне кажется", сказал Брюнель с
заметным нетерпением.
"Верно. Я плыл на своей маленькой лодочке вдоль берега Сюррея мимо
пристани, что служит вашим раскопкам, когда увидел это. Маленькая лодочка,
вроде моей, стоит в семидесяти-восьмидесяти ярдах от берега. Я поначалу
подумал, что Харви - Бычьей Голове снова повезло. Я почти позвал его, но тут
луна выглянула из-за тучи, и я увидел две вещи. Во-первых, что Бычья Голова
не один, а во-вторых, что человек, которого я принял за Бычью Голову, совсем
не он, а заметно худее, с копной, как мне показалось, седых волос.
Седовласый приятель был на корме лодочки, наблюдая как другой работает, а
другой был совсем не тот, с кем я бы хотел познакомиться на реке, да и в
любом другом месте, раз уж так пошло."
"Это был громадина с темной кожей", сказал я.
Брюнель стрельнул в меня взглядом, а Джейк Муллинс сказал: "Если вы его
знаете, то понимаете, почему я повернул назад. Слишком уж большой для
лодочки он был, либо нубиец, либо индиец, с обритой головой, с почти такой
же толстой шеей. Он наклонялся над водой, когда я впервые заметил лодку, но
потом выпрямился, вытаскивая какую-то цепь с крюками. Седовласый говорил с
ним на каком-то чудном языке, очень нетерпеливо, и держался за банку, потому
что лодчонка раскачивалась с боку на бок, готовая опрокинуться.
Наконец вся цепь была вытащена, и громадина выбрал якорь и позволил
лодке немного проплыть по течению. Седовласый склонился за борт, делая
мелкие пассы руками, и мне показалось, что я увидел сверкающие голубые
искры-молнии. Было похоже, как если бы он что-то поджигал, только огонь
распространялся сверху вниз, если вы понимаете, о чем я толкую - в воду, а
не от нее. Над водой поплыло что-то вроде тумана или дыма, завиваясь вверх,
словно пытаясь принять какую-то форму, прежде чем ветер сдует ее. Эта
операция повторялась два или три раза, а под конец седовласый прошипел
какие-то команды громадине, который снова вытащил цепь и смотал ее кольцами,
и снова позволил лодочке проплыть, прежде чем бросать якорь, и снова
неудачно, и мне кажется, что седовласый был весьма несчастлив."
"Вы потратили массу времени, рассматривая все", сказал Брюнель.
"Я прятался в тени мола, потому что чаще всего я нахожу то, что ищу в
препятствиях речному течению, поэтому я держался тихо и следил довольно
долго. Не решался шевельнуться, понимаете, на случай, если они заметят меня.
Я хороший гребец, но этот громила, он мог бы перетянуть фрегат, я так
считаю. Поэтому я только следил, пока почти через час седовласый не осел
назад, а громила не взял весла и куда-то погреб."
Брюнель спросил: "В каком направлении?"
"Против течения, и он плыл быстрее любой лодки. Если б я с ним
соревновался, то меня бы поймали, прежде чем я проплыл бы несколько
корпусов." Джейк Муллинс осушил свою пинту. "Что ж, вот и вся моя история,
джентльмены, и я надеюсь, что она стоила ваших денег и вашего времени."
Когда мы шли назад по темнеющим улицам к рабочему двору, Брюнель
задумчиво сказал: "Куда они делись?"
Я понял его сразу. "Никуда. Я просто даровал им покой."
"У вас нет опасений по поводу того, что вы сделали? Говорят, что это
очень похоже на убийство."
"Это не души, мистер Брюнель, если б они ими были, мне не надо было бы
отсылать их куда-то. То, что люди обычно называют духами, это не души с
какими-то незаконченными здесь делами, которые задерживают их окончательный
переход, но лишь скорлупки, отброшенные в мгновения интенсивной
концентрированной эмоции. Верно, что многие отбрасываются в моменты смерти,
но не все, кто умирают, порождают духов, и не все духи отброшены умирающими.
Большинство не живут подолгу, и почти все являются поврежденными или
уродливыми копиями людей, которые их породили. Есть лишь очень немного
таких, с которыми можно поддерживать осмысленный разговор, и еще меньше
таких, которые не почувствуют облегчения в момент растворения. Это бедные
напуганные создания, которые цепляются к знакомому месту или к знакомому
человеку. Чаще всего они селятся на личности или на трупе человека, который
их и отбросил, и эти последние часто привязываются к тому, кто обнаружит
тело. Мне кажется, я могу сделать предположение о роде занятий мистера
Джейка Муллинса, даже без вашего упоминания о плате за расследование."
"Он ищет в реке. Он и ему подобные вытаскивают все, что дает им день -
уголь, кости животных, куски металла. Они перевозят контрабанду с одного
места в другое, обычно это часть груза судов, ожидающих разгрузка."
"Но по ночам мистер Муллинс и его приятели разыскивают тела
утопленников."
"Он получает вознаграждение, если таковое объявлено, и в любом случае
ему дают пять шиллингов от полиции. Он был сильно... населен?"
"Должен сказать, ему весьма везло в поисках."
"Мне следовало предупредить вас. Я не подумал."
"Никто из них не был опасен. В основном они - жалкие обрывки. Только их
количество ошеломило меня."
Брюнель засмеялся. "Несколько дней назад я посчитал бы себя
обезумевшим, если бы очнулся посреди подобного разговора."
"Несколько дней назад вы и не подумали бы о том, чтобы присутствовать
на сеансе."
"Наверное, я действительно обезумел", задумчиво произнес Брюнель. "Эти
сны, конечно, достаточно гнусны, чтобы быть снами безумца. Предполагаю, было
бы чересчур просто думать, что меня посещает дух Ульпиуса Сильвануса?"
"Здесь нет духа, которого я смог бы засечь. Существуют, конечно,
создания, гораздо меньшие духов. Импы безумия и горячки, и тому подобное."
Брюнель взглянул на меня из-под края своей высокой шляпы. "Что-то не
так, Карлайл?"
"Я, наверное, дурак. Существуют создания, гораздо меньшие духов, но
существуют создания и гораздо большие. Мне кажется, здесь что-то
пробуждается. Что-то очень древнее и когда-то обладавшее великой силой.
Задумайтесь, мистер Брюнель. Какого рода камень обычно становится центром
человеческих желаний?"
У Брюнеля оказался самый быстрый ум из всех людей, которых я встречал.
Всего через секунду он сказал: "Вы считаете, что доктор Преториус
разыскивает какой-то алтарь."
"Да, я действительно думаю так. И так как останки, найденные нами,
почти наверняка принадлежат римскому солдату, я считаю, что этот алтарь был
посвящен какому-то языческому богу задолго до того, как христианство
просветило эти берега. Преториус говорил о камнях под городом. А разве город
не строится слой за слоем на своем собственном прошлом, наподобие коралловых
рифов в теплых морях антиподов?"
"Но зачем доктору Преториусу какой-то древний алтарь? И какое отношение
имеет к нему скелет? Я признаюсь, это дело ставит меня в тупик. Чем больше
мы узнаем, тем оно становится все менее ясным."
"Думаю, бедняга, чьи кости мы нашли, был принесен в жертву на камне,
что ищет Преториус. Ему отсекли голову, и нет сомнения, что его кровью
воспользовались в каком-то ужасном ритуале. Как косточки пальцев привели нас
к скелету, так скелет может привести нас к камню. У него, кроме всего
прочего, недостает черепа."
"Но разве Преториус не сказал, как бы между прочим, что он нашел..."
Брюнель прервал фразу, потому что старик, по ночам стороживший ворота
склада, бежал нам навстречу по узкой улочке, вращая трещотку над головой и
вопя об убийстве.
Дверь в склад была разбита в щепки, лишь несколько планок еще висели на
погнутых петлях. Брюнель быстро удостоверился, что не взято ничего, кроме
скелета, и тщательно расспросил сторожа, прежде чем дать ему адрес и
попросить сказать человеку по имени Уитерс, чтобы тот нашел братьев Доулинг
и через полчаса привез их прямо сюда.
Когда сторож засеменил прочь, я спросил Брюнеля, какие у него планы. Он
зажег спичкой фонарь, закрыл стеклом желтое пламя и сказал, обращаясь скорее
к самому себе, нежели ко мне: "Замок на воротах не тронут, значит совершенно
очевидно, как они пришли сюда и как ушли с добычей", и пошел быстрым шагом
мимо куч строительных материалов в сторону той части двора, что примыкала к
реке.
Я догнал его у пристани, где на маслянистой зыби качалась лодка с
грузом, прикрытом брезентом. Я сказал, вспомнив его задумчивое замечание:
"Преториус видел, как я вхожу в туннель с вами. Услышав рассказ Джейка
Муллинса, я должен предположить, что его наблюдательный пункт находился
здесь."
"Мы все время возвращаемся к реке", сказал Брюнель. Он вручил мне
фонарь, спустился в лодку и начал отвязывать веревку, стягивающую брезент на
том, что оказалось котлом: пара торчком стоящих соединенных цилиндров,
сделанных из тяжелого тусклого металла. Теперь летние сумерки уже совершенно
исчезли и лампы на причаленных судах и на дальнем берегу реки помигивали в
густой синеве.
Брюнель начал скатывать брезент. "Несомненно, ему зачем-то нужны эти
кости", сказал он. "Он попробовал найти их в реке и потерпел неудачу, а
потом дождался, пока их подняли мы. Я совершил прискорбную ошибку, Карлайл.
Мне следовало положить эти кости в более безопасное место."
"Разве что в Тауэр", сказал я, "любое другое место не совладало бы с
решимостью доктора Преториуса. Вашему сторожу повезло, что кража случилась
до начала его смены - мы уже знаем, что Преториус убьет, чтобы только
заполучить желаемое."
Брюнель поднял на меня глаза: "Я решил разобраться в этом деле до конца
- и быстро. Я был бы благодарен вашему содействию, однако пойму, если вы
захотите освободиться от своих обязательств."
"Разве не лучше заявить в полицию?"
"Что я скажу полиции? Правда слишком фантастична, а все меньшее не
побудит их ни к какой особенной спешке. Однако сейчас, когда Преториус обрел
свою добычу, существенна именно скорость. Он, похоже, весьма стремился
добраться до этих костей, не так ли? Я не думаю, что станет тратить время
зря теперь, когда они у него."
"Вы предлагаете вломиться в его музей?"
"Он и хочет, чтобы мы это сделали. Или, по крайней мере, он хочет,
чтобы это сделали вы. Зачем еще ему так тщательно рассказывать вам, где
расположен его музей? Я думаю, он нуждается в вас столь же сильно, сколь и в
костях, мистер Карлайл, и я так же думаю, что место для своего заведения он
выбрал вполне сознательно. Должно быть, музей расположен где-то над могилой
этого знаменитого камня, ибо его сосед говорил о шумах строительных работ,
которая несомненно является шумом от раскопок."
"Доктор Преториус копает вниз к месту, где погребен камень."
"Именно. И это его ахиллесова пята. Ага, вот, наконец-то, и они."
Подвижный молодой человек в коричневом костюме, в шляпе-котелке,
гнездившейся на рыжих локонах, вел по пристани двух рабочих. Рыжеволосый
парень, Роджер Уитерс, был помощником Брюнеля в его газовых экспериментах;
рабочие, Томас и Уильям Доулинги, состояли в элитном корпусе людей,
работавших на рамах туннельного щита. Брюнель выбрался из лодки и кратко
рассказал, что у него было украдено, и почему он считает важным это вернуть.
Он представил меня антикваром, стараясь не упоминать о сверхъестественной
части истории, и заключил, сказав, что работа опасна, и если кто-то захочет
сейчас отчалить, он не станет думать о нем плохо.
Томас Доулинг с мощной матросской косичкой черных волос на затылке
сказал, что вряд ли это опаснее работы на щите; его брат, коренастый парень
с широким красным лицом в раме курчавых бакенбардов, добавил, что хуже щита
и быть ничего не может. Я видел, что эти грубые, необразованные люди питают
к Брюнелю глубокое уважение, и если ему будет необходимо, они готовы по его
приказу копать хоть до центра Земли.
"Мы возьмем "Леди Софию"", сказал Брюнель Уитерсу. "Пусть Томас и
Уильям захватят карбонат аммония и серную кислоту, и пусть принесут удобные
для них инструменты. Я сам ее поведу, и если вы не вернетесь за пять минут,
то отплываю без вас. Да, захватите-ка мой пистолет и бутылку бренди."
Когда Уитерс и двое рабочих рванули к сараю, Брюнель снова забрался на
корму лодки и начал звякать клапанами и манометрами своего забавного котла.
Донесся острый, явно химический запах, вода забулькала по медным трубкам,
которые застонали и заскрипели, принимая свою нагрузку.
"Догадываюсь", сказал я, спускаясь в лодку, "что это один из ваших
газовых двигателей."
"Это единственный газовый двигатель, который мы имеем", сказал Брюнель,
положив ладонь на трубки. "Вы несомненно обратили внимание, что у него два
конденсатора. Один нагревается циркуляцией горячей воды, а другой
охлаждается пропусками холодной воды по трубкам. Я запускаю двигатель в
замкнутом нерабочем цикле, чтобы установилось эта важная разница. На полной
мощности газ расширяется в нагретом конденсаторе и переходит в
конденсированное состояние в другом, давая примерно тридцать пять атмосфер.
Это обеспечивает движущую силу для привода долготного лопастного колеса под
кормой. Если нам удастся масштабно увеличить этот двигатель, он придаст
военному кораблю скорость до двадцати узлов.
"А пока что", сказал Уитерс, появляясь на краю пристани над нашими
головами, "это просто чудо, что мы еще не взорвались к чертовой матери
вместе с большей частью Ротерхита. Вот карбидки, мистер Брюнель. Думаю,
теперь мы готовы, насколько это вообще возможно."
"А пистолет?"
"Он здесь, мистер Брюнель. Могу добавить, я не слишком рад, что его
принес."
"Нам потребуется преимущество небольшого сюрприза", сказал Брюнель.
"Заносите все на борт, мистер Уитерс, по возможности быстрее."
Бутыли-карбидки в колыбельках плетеных корзинок аккуратно спустили в
лодку. Брюнель залил тяжелую маслянистую кислоту из одной, а из другой
Уитерс засыпал в воронку белый хрустящий порошок. Оба брата устроились на
носу, нагруженные оружием из ломов, кирок, и здоровенных молотов. Связанные
трубками двойные цилиндры газового двигателя начали испускать настойчивый
дребезг и пронзительный свист, который быстро ушел далеко за пределы
слышимости человеческого уха. Красная стрелка четкими точками двинулась по
калиброванному циферблату клапана давления. Промасленные медные и стальные
локти коленчатого вала поднялись и замерли, Брюнель уверенно толкнул их
гаечным ключом и они принялись гладко ходить вверх-вниз. Он достал сигару и
прикурил от лампы, наблюдая, как дрожащая стрелка ползет к зениту, и в конце
концов объявил, что мы готовы отчаливать.
Томас Доулинг оттолкнул нос, а Уитерс оттолкнул корму. Маленькое
суденышко стукнулось о сваи пристани, а потом Брюнель двинул вперед рычаг,
лодка сотряслась и рванулась в главное течение реки.
Я навсегда запомнил это короткое плаванье вверх по реке. Влекомое
газовым двигателем храброе маленькое суденышко прорезало против течения
быстрый уверенный путь. Волны по обе стороны носа отходили под прямым углом,
широкую пенистую кильватерную полосу, мерцающую сзади в черном потоке реки,
взбивало гребное колесо, подымая сзади брызги. Брюнель стоял с сигарой,
зажатой в центре широкой улыбки, одной рукою придерживая шляпу, а другую
держа на колесе, соединенным коленчатым валом с рулевой лопастью. Тьма
сгущалась в воздухе и длинные вереницы огней города замигали по обе стороны
от нас. Мы прошли под центральной из пяти белокаменных арок Лондонского
моста, миновали большой центральный пролет громадной чугунной мостовой
Южного моста и застигли врасплох вереницу барж, совершенно поразив матроса у
румпеля, который встал, что-то прокричал и подбрасывал в воздух кепи все
время, пока мы мчались мимо. Ожерелья газовых фонарей на мосте Черных
братьев быстро приближались. По командам Брюнеля Уитерс открыл клапан,
сбросив давление в конденсирующих цилиндрах в серии резких торможений, и
"Леди София" снизила скорость менее чем до узла.
Мы подошли близко к набережной, медленно протащились мимо двух колесных
лодок на швартовых и свернули в широкую нишу в скользкой каменной стене
набережной, где высоко над нами оказалась первая арка моста, а впереди -
громадная железная решетка, полупогруженная в грязные помои реки.
Двое рабочих крепко притиснули нас к ней левым бортом. Из темноты за
решеткой задувал сырой вонючий ветерок. Я слышал на дороге тридцатью футами
выше нас звуки лошадиных копыт и дребезг тележных колес, доносились даже
обрывки разговоров, что на мгновение возникали на фоне глухого грохота
города. Мое сердце забилось в груди. У меня было страшное ощущение, что в
любую секунду какой-нибудь полисмен перегнется через стену и поднимет крик и
шум.
Брюнель направил свет фонаря на кованую решетку. Его лицо пылало
возбуждением, он смотрел острым взглядом. Он указал на сочленение, и Уильям
Доулинг приставил конец лома и сильно надавил вверх. Целая секция железной
решетки поднялась, и Брюнель с рабочими удерживали ее над головой, пока
Уитерс крепко ее привязывал.
Брюнель вытер руки куском замасленной тряпки и сказал: "Догадываюсь,
что именно так входил и выходил Преториус. Он разрезал решетку, повесил ее
на болтах и надежно все спрятал ниже ватерлинии. Вы обратили внимание,
мистер Карлайл, что срезы еще свежие и не успели заржаветь?"
Уильям Доулинг перегнулся через борт, пробуя воду багром. Он сказал,
что, кажется, глубина достаточная, и мы ухватились за бока отверстия и
затащили наше меленькое суденышко внутрь. Как только мы миновали решетку, я
почувствовал возбуждение в нагрудном кармане. Косточки пальцев снова
задребезжали в своей жестянке. Брюнель посмотрел на меня, когда я ее достал,
лицо его во тьме белело бледным пятном, и сказал: "Должно быть, мы на верном
пути."
"Куда он ведет?"
"В конечном счете в Хэмпстид", сказал Брюнель. "Это река Флит, хотя
сейчас она скорее сточная канава, нежели река. Достаньте бренди, мистер
Уитерс. Нам всем надо глотнуть для храбрости, прежде чем мы пойдем дальше."
Бутылка бренди пошла по кругу и мы все сделали по глотку, смочили
платки и повязали на наши носы и рты от невыносимой вони. Что-то настроили в
газовом двигателе и мы пошлепали вперед со скоростью пешехода. Томас Доулинг
стоял на носу и держал над головой фонарь, освещая слизистые кирпичные
стены, загибающиеся по обе стороны к потолку в добрых тридцати футах над
головой, тяжелые каменные арки, и некую набережную или приподнятую дорожку
слева от нас. Вода мощно вливалась из боковых каналов, на разной высоте
прорезанных в стенах, и капала с арочного потолка, откуда свисал целый лес
белых сталактитов. Вонь усилилась, почти осязаемая в черном воздухе. Воду
усеивали пятна и островки слизистой пены. Раздувшийся труп собаки ударился в
борт лодки, нырнул, закружился и завальсировал прочь.
Брюнель рассказал, что этот стигийский канал когда-то был приливным
заливом притока Темзы, который начинался в Хемпстиде и простирался на юг
через Кемпден и Кинг-Кросс. Он отмечал западную границу города в римские
времена - линия старой стены проходит слева от нас. Нижний бьеф, сквозь
который мы проникли, был расширен и углублен после Великого Пожара, чтобы
образовать канал с набережной в тридцать футов шириной по обе стороны, но он
быстро вышел из употребления и сто лет назад река между Холборном и мостом
Флит была перекрыта аркой, а сверху поставили рынок Флит. Остаток нижнего
течения положили в подземный канал тридцать лет спустя, а всего лишь
несколько лет назад рынок Флит переместили, проложили улицу Фаррингдон, и
захороненная река стала не более чем главным каналом сточной системы этого
района. Так живые трансформируются и уменьшаются, когда переносятся в
царство мертвых, однако, все-таки, продолжают упорно существовать.
Мы прошли между больших каменных опор: если верить Брюнелю, остатков
опор моста Флит. Теперь прямо над нами находилась Фаррингдон-стрит. Я был
совершенно не в состоянии сопоставить наше подземное местонахождение с
оживленными улицами в тридцати футах над нашими головами, но когда мы
миновали канал, прорезанный сквозь высокую обочину слева, кости начали еще
яростнее дребезжать в своей жестянке. Брюнель развернул "Леди Софию" и
попросил двух рабочих проверить глубину канала.
"Их него дует ветер", сказал Уитерс.
"Я тоже чувствую", сказал Брюнель. "Что чувствуете вы, мистер Карлайл?"
"Некую сдавленность от душной атмосферы."
"Но ничего более?"
"Здесь забавно. Это очень древнее место, и все же..."
Уильям Доулинг, который наклонившись на носу тыкал своим багром в воду
там и сям, вдруг отшатнулся с восклицанием: "Я увидел лицо, глядевшее на
меня из воды", сказал он.
"Ты видел свое отражение в свете лампы", сказал его брат. "Не обращайте
на него внимания, мистер Брюнель. Он хорошо приложился к вашему бренди."
"Этот человек был бледен, как снег", сказал Уильям Доулинг. "Очень
красивый и очень страшный одновременно."
"Значит, это не твое отражение", сказал его брат, "если ты не ошибся
насчет красоты."
Я настоял посмотреть, но увидел только рябь и отражения света фонаря,
движущиеся туда-сюда, наподобие желтых водяных змеек на черной поверхности
густого течения. Доулинг взял багор брата, ручка которого торчала над
поверхностью, словно рукоятка Эскалибура, и сообщил, что здесь добрых три
фута с гаком.
"Ломимся дальше, ребята", сказал Брюнель и открыл дроссель газового
двигателя. Лодка заскользила по каналу под арку низкого туннеля, лежащего
впереди. Капающие кирпичи потолка были теперь всего в пяти-шести футах над
водой, и нам пришлось сильно скорчиться. Раз труба на верхушке газового
двигателя скрипнула обо что-то, лодка содрогнулась и со скрежетом
освободилась. Потом эхо от стука мотора вдруг уменьшилось, в лицо дунул
прохладный и несколько более свежий воздух. Томас Доулинг поднял фонарь над
головой, Уитерс поднял другой - при их двойном свете я увидел, что мы вошли
в широкое озерцо под высоким сводом веерного потолка - затопленный подвал
какого-то древнего здания, давно погребенного под отложениями веков.
Стремительный поток вырывался водопадом белой пены из узкого канала на
дальней стороне, и там же была отмель из поваленных камней и глины вдоль
всей левой стороны. К подножью грубой деревянной лестницы, которая
спускалась на узкий бережок из косого пролома в потолке, была привязана
гребная лодка.
Когда Брюнель повел нашу лодку в ту сторону, косточки пальцев забились
так сильно в своей жестянке, что она вырвалась из моих рук и упала в лужицу
и моих ног. Когда я нагнулся, чтобы ее поднять, из тьмы налетел ветер и
лодка начала раскачиваться. По всему озерцу побежали маленькие волны,
разбиваясь в белую пену о камни невысокого берега. Вверх полетели мелкие
брызги, испарившиеся в густой туман, покатившийся над неспокойной водой.
Брюнель взглянул на меня, подняв бровь, и я ответил, что данный феномен в
туннеле вызван непонятной мне причиной.
Нос суденышка врезался в берег, двое рабочих выпрыгнули, по пояс в
кружащемся тумане, и закрепили лодку. Я вынул лезвие из своей трости и
выбрался вслед за Брюнелем, который приказал Уитерсу оставаться в лодке и
поддерживать давление в двигателе, прежде чем повести меня и братьев Доулинг
вверх по хлипкой лестнице.
Косточки дребезжали в жестянке, им откликалось сердце, бьющееся прямо у
меня в горле. Мы выбрались в холодный и сырой подвал с каменными плитами
вместо пола, и что-то жабоподобное шевельнулось над дверью на дальней
стороне. Я отпустил ее в то же мгновение, но прежде чем успел произнести
предупреждение, дверь распахнулась и с полдюжины людей ворвались внутрь, у
всех были сморщенные, неправильной формы головы, все вооружены пистолетами.
За ними в помещение с триумфальной улыбкой вступил доктор Преториус и
приветствовал нас.
Мою трость у меня забрали, Уильяма и Томаса Доулингов избавили от
багров и фомки, а Брюнеля от пистолета и складного ножа. Доктор Преториус
выбросил в мою сторону бледную руку, и я отдал ему жестянку с костями
пальцев. Он на секунду приложил ее к уху, и сказал: "Они привели вас к
останкам Ульпиуса Сильвануса?"
"Где его кости?", спросил я. "И раз уж зашла речь, то кто он и что вы
хотите от него?"
"Скоро все станет ясно", сказал доктор Преториус, постукивая по
боковине собственного носа.
Братьев Доулинг связали и оставили под присмотром двух людей со
сморщенными головами; Брюнеля и меня повлекли обратно вниз по лестнице.
Уитерс дожидался нас у подножья, сидя на земле с руками, закинутыми за
голову; гигант-дикарь в своем наряде из 1001 ночи стоял на страже с
пистолетом в каждом кулаке.
"Прихвати его с собой", сказал доктор Преториус. "Нам, возможно,
потребуется свежая кровь." Пока мы пробирались по узкой дорожке, проложенной
в обвалившемся щебне, он рассказывал мне: "Все сработало очень хорошо. Вы
избавили меня от кучи хлопот тем, что принесли кости и доставили самого себя
в мои руки. Кстати, еще есть время отречься. Пойдемте теперь со мной, и
вашей наградой будет этот мир, а не следующий. Мы совершим такое, о чем люди
только мечтали."
"Думаю, вы уже знаете мой ответ", сказал я.
"Вы в любом случае мне поможете", сказал доктор Преториус, "но было бы
гораздо удобнее, и я гораздо более простительно отнесся бы к вторжению ваших
друзей, если бы вы оказали мне помощь добровольно. Сюда, пожалуйста."
В крепко сцементированной каменной кладке стены на дальнем конце озерца
было пробито низкое, неровное отверстие. Под прицелом пистолетов
прислужников доктора Преториуса Брюнель, Уитерс и я протиснулись в проход,
прорытый в земле до грота с низким потолком и каменным полом, освещенного
лампами, свисавшими с потолка из перекрывающихся досок, подпираемых лесом
толстых балок. В углу кучей валялись лопаты и кирки, вдоль одной стены
рядком стояли высокие, размером в хорошую бочку, кувшины из черного стекла,
что-то квадратное, высотой до пояса в центре было прикрыто красно-золотым
персидским ковром.
Уитерс, крепко схваченный за руку громадной лапой дикаря, дрожал рядом
со мной, в то время как Брюнель хладнокровно прошелся по периметру, постучал
по опорам и посоветовал доктору Преториусу заклинить их более плотно, пока
все строение не рухнуло на него.
Доктор Преториус повернулся ко мне с жадной, ликующей улыбкой: "Он не
знает ничего более важного, не так ли? Числа и углы, косинусы, арки и
логарифмы, фунты на квадратный дюйм...", он щелкнул своими длинными белыми
пальцами, отметая все в сторону. "Мы же с вами знаем, не правда ли, мистер
Карлайл, что подобные тривиальные калькуляции при манипуляциях истинной
природой мира столь же полезны, сколь и дым. Дело не в том, что важно, а в
тех формах, что являются фундаментом самой материи. Управляя этими формами,
мы можем управлять нашим миром, а так же миром за пределами нашего."
Он важной походкой пересек грот, касаясь потолка высокой седой
шевелюрой, и провел рукой по верхушке одного из приземистых кувшинов, словно
гордая мать, ерошащая волосы любимого ребенка. "Это новая раса детей
человека", сказал он, "сформированная моим искусством, и она скоро будет
разбужена открытой мною жизненной силой. Раса, способная жить в обоих мирах
одновременно и напрямую общаться с ними. Мне и вам пришлось долго обучаться
делам живых и мертвых, мистер Карлайл, однако мои создания будут в состоянии
делать все, что умеем мы, так же просто, как дышать. И я буду их божеством."
"Монстры", сказал Уитерс. Под копной рыжих волос лицо его было белее
молока.
"Именно так", сказал доктор Преториус. "Новый мир богов и монстров."
Он шагнул к прямоугольной форме в центре пещеры и откинул ковер,
открывая пьедестал, построенный из тяжелых блоков пятнистого известняка и
украшенного резьбой с фигурой человека верхом на быке. На пьедестале, как на
обеденном столе, лежала знакомая кучка почерневших камней.
"Это алтарь храма солнечного бога Митры", сказал он. "Римские солдаты
принесли этот культ в Лондон, и приносили в жертву быков, чтобы отогнать
лесной мрак вокруг едва оперившегося города. Они верили, что пролитая кровь
быка, убитого Митрой, является той жизненной силой, от которой зарождается
любое растение и животное, и поэтому кровь их жертвоприношений зарядила этот
алтарь особым могуществом. И по меньшей мере один человек здесь тоже был
принесен в жертву. Голову его погребли здесь, а тело завернули в бычью шкуру
и бросили в реку Флит. В конце концов, передвигаемое туда сюда в течении
многих веков потоками приливов, тело нашло успокоение как раз над трассой
жалкого туннелишки мистера Брюнеля. Вы чувствуете его могущество, мистер
Карлайл, не так ли? Не отрицайте - я по вашему лицу вижу, что это так."
Резьба на передней части алтаря была очень похожа на рисунок той
пряжки, что мы с Брюнелем нашли со скелетом Ульпиуса Сильвануса. Теперь я
видел, что человек не только оседлал быка: под пристальными взглядами двух
фигур в длинных одеждах с капюшонами, одна из которых держала свой факел
высоко, а другая низко, он запрокидывал голову быка назад левой рукой и
перерезал ему горло длинным узким ножом, который держал в правой руке. Вся
картина была заключена в круг, в котором собаки, скорпионы, зайцы и
фантастические химеры вцеплялись в хвосты друг другу.
Пока я разглядывал резьбу, лишь наполовину вслушиваясь в ликующую злобу
речи доктора Преториуса, я увидел, как глубоко в камне загорелась звезда, и
обнаружил, что не могу отвести от него взгляд. Звезда становилась все ярче и
ярче, пока с беззвучным взрывом не распахнулась, словно цветок, нестерпимо
засияв в границах камня. Я вскрикнул и закрыл руками глаза, но свет прожигал
все насквозь. Я видел сквозь тени костей моих ладоней тени костей в плоти
людей вокруг меня, я видел, как безобразные гомункулусы шевельнулись в
кувшинах из черного стекла, я видел, как в сердцевине света, словно куколка
в коконе, мечется туда-сюда бесформенная, клочковатая фигура, словно пытаясь
освободиться. Потом фигура замерла и повернула свой ужасный темный взор в
мою сторону.
Брюнель позднее рассказал мне, что я заревел, как раненый бык,
зашатался, отступил и упал на колени, крепко зажимая ладонями глаза. Когда
все повернулись, чтобы посмотреть на меня, Брюнель прижался спиной к стене и
крепко, как только смог, лягнул одну из балок, поддерживавших потолок. Она с
раздирающим звуком поддалась, а он лягнул еще раз, и она упала с грохотом на
каменный пол, и сквозь растущую дыру в потолке посыпались камни и гравий, а
потом ворвался каскад воды. Там, где вода расплескивалась на камнях, она
вскипала паром, наполняя маленькую пещерку вьющимися змейками белого тумана,
словно изливаясь в невидимую плавильную форму: блестящая колонна, что
завращалась все быстрее и быстрее, сквозь нее внутри смутно просвечивала
форма человека.
Из моей фуги меня резко вывела холодная, грязная вода, омывшая колени,
бедра и поясницу, и я вскарабкался на ноги, а вода все прибывала. Какое-то
мгновение стеклянная фигура смотрела прямо на меня, потом вращающаяся
колонна взорвалась, окатив все вокруг. Половина свисавших с потолка фонарей
немедленно погасла, оставшиеся дико закачались, бросая тени вдруг закипевшие
в полузатопленной пещере. Доктора Преториуса сбило с ног, его бледные ладони
хватали воздух над бурлящей водой, его слуги спешили ему на помощь, а я
схватил кирку и замахнулся ею на ослепительный каменный блок алтаря.
Я до сих пор не знаю, был ли это мой собственный импульс, или он
происходил из знания, тараном бившим в мои мозги.
Черные кости разлетелись осколками, металл зазвенел на камне. Мокрый,
полуослепленный сиянием, которое видел только я, я замахивался снова и
снова. Я смутно понимал, что рядом Уитерс не отстает от меня, нанося удар за
ударом, а потом один из блоков разбился и огненный цветок взлетел, словно
мыльный пузырь. Потом вода хлынула еще сильнее и всех нас свалило с ног.
Едва сознавая, где нахожусь, я вдохнул солидную порцию воды, просочившуюся
до самого дна легких. Кто-то схватил меня и поставил на ноги, и сквозь
мельтешение зеленых и красных послеобразов я увидел, что доктор Преториус и
его слуги борются с армией змей, состоящих только из воды. Стеклянистый
питон обвился вокруг торса гиганта-дикаря и увлек его под воду; доктор
Преториус одной рукой вцепился в черный кувшин, а другой отмахивался от
клюющих водяных стрел. Потом Брюнель и Уитерс поволокли меня назад сквозь
полузатопленный туннель.
Уровень озера тоже поднялся. Волны, полные молочного света, разбивались
о берег, окатывая нас до колен. "Леди София" раскачивалась на привязи с
шумом стукаясь о лестницу. На дальнем конце озера над беспокойной водой
торчал только замковый камень арки.
Мы забрались на верхушку трясущейся лестницы, когда Брюнель вдруг
обозвал себя проклятым дураком и перегнулся через поручни. Уитерс попытался
оттащить его, но он вырвался из хватки помощника, прокричав, что должен
положить конец всему этому, и что мы должны спастись, и помчался по ступеням
к дергающейся лодке. Я был еще полуослеплен и полуоглушен; Уитерс подставил
мне плечо и помог спуститься в подвал, где оба брата яростно боролись,
пытаясь освободиться от пут, а слуги, которых доктор Преториус оставил их
охранять, бессознательными кучами валялись на полу.
"Пару секунд назад они повалились, как брошенные куклы", сказал Томас
Доулинг, пока Уитерс разрезал его веревки ножом, который нашел у одного из
оглушенный слуг.
"Думаю, они были тесно и глубоко связаны с Преториусом", сказал я.
"Наверное, он теперь тоже без сознания."
Уитерс спросил: "Только без сознания? Надеюсь, этот монстр утонет."
Он перерезал веревку, связывающую руки Томаса Доулинга, и начал
освобождать Уильяма, когда Брюнель появился в двери, промокший насквозь, с
дикими глазами и задохнувшийся. "Нету времени на это", прохрипел он. "Она
сейчас рванет!"
Мы побежали вверх по ступеням и вломились сквозь тяжелые занавеси в
большую комнату, заставленную ящиками и стеклянными кувшинами на подставках.
Слабо освещенный фонарем, свет которого еле пробивался сквозь золотистое
стекло окна, двухголовый ребенок, утонувший в маслянистой жидкости внутри
высокого цилиндрического сосуда, вдруг открыл обе пары глаз и уставился на
меня; в то же мгновение полированный паркет поля яростно вспучился, занавеси
вышибло наружу и гигантский клуб черного дыма наполнил комнату. Сосуды
задрожали, попадали и разбились, окна распахнулись, пол снова вздыбился и с
громадным стоном в центре пола зазмеилась широкая трещина.
В сорока-пятидесяти футах под нашими ногами газовый двигатель "Леди
Софии" взорвался, словно бомба.
Все в музее заскользило в сторону трещины, набирая скорость, разбиваясь
друг о друга и падая в дымящуюся бездну. Томас Доулинг поволок своего брата
по паркетному полу за ворот рубашки; я вцепился в Уитерса, пока он помогал
Брюнелю выбивать осколки стекол из оконной рамы. Мы по очереди вылезли в
окно, мокрые, пропахшие дымом, без шляп и без дыхания. Повсюду на тротуар
сыпалась черепица с крыши и битое стекло из окон. Мы поднялись на ноги и
побежали, преследуемые громадной волной дыма и пыли от штукатурки, когда
здание провалилось внутрь себя этаж за этажом, погрузившись в громадную
пропасть под собой.
Июнь 1954
Никакая история никогда не кончается.
Я решил написать этот отчет о своих приключениях с блестящим молодым
инженером после того, как прочитал в "Таймс", что раскопки под руководством
профессора У. Ф. Граймса из Лондонского Музея открыли остатки небольшого
римского храма. Он был построен в ранней части третьего века, а скульптура и
серебряный ящичек для ладана, погребенные под каменным полом, говорят, что
он был посвящен поклонению персидскому богу Митре.
Я нанес туда визит сегодня после полудня. Место находилось не на
Фаррингдон-стрит, но внутри старых стен Сити, вблизи погребенного русла реки
Уолбрук. Новые с иголочки здания из красного кирпича или из бетона и стали
выпрыгнули повсюду, однако значительные шрамы оставленные войной еще во
многом присутствовали. Здания новых офисов и короткие ряды выживших
викторианских построек стояли среди полей щебня, оставшихся от мест
бомбардировок. Уже через несколько месяцев после огненных штормов блицкрига
эти руины стали полями диких цветов, когда во прахе проснулись захороненные
столетиями семена люпина, маков, анютиных глазок, фиалок, и, самых заметных,
желтых цветов "лондонских ракет"
Место расположения храма было обнаружено, когда копали яму для
фундамента под целый квартал офисов. Археологи работали прямо на виду в
продолговатой террасированной яме под косым углом к улице. Я, признаюсь, был
охвачен большими предчувствиями, когда приближался, но если здесь когда-то и
присутствовали духи или другие ревенанты этого места, они давно отчалили
прочь. Было приятно опереться на свою трость в теплом солнечном свете и
следить, как команда молодых мужчин и женщин работает среди тесного
лабиринта низких каменных стен, поставленных под разными углами, дюйм за
дюймом открывая прошлое садовыми совками и акварельными кистями, просеивая
почву через проволочные сетки, промывая находки в больших лоханях с водой.
Я знал, а они не знали, что этот храм был не первым в Лондоне
посвященным Митре. Доктор Преториус охотился за оригинальным и открыл не
только источник силы, но и место древней трагедии. Храм, основанный
Ульпиусом Сильванусом, стоял сразу за границей нового города на западном
берегу реки Флит. Город рос, становясь более благоустроенным и
цивилизованным, и все больше и больше солдат, увольняясь со службы на
границе империи, становились купцами и торговцами, и культ Митры все более
концентрировался на поощрении деловых забот своих членов, чем на
жертвоприношениях, и значительная часть членов утверждала, что храм надо
переместить внутрь города, под защиту недавно возведенных городских стен.
Ульпиус Сильванус отказался прислушиваться к ним, и они убили его на алтаре
храма, который он же и построил.
Я узнал все это в то самое мгновение, когда предстал перед его духом, и
пересказал эту историю Брюнелю и другим, когда мы согревались с помощью
бренди в длинном сарае на место строительства туннеля под Темзой.
"Дух был привязан к черепу, погребенному под алтарем, смешавшись с
могуществом накопленного заряда жертвоприношений, но он оставался на связи с
другими костями тоже. Он мог следовать путями воды, словно паук, сидящий в
центре паутины. Вот почему, как мне кажется, я не почувствовал его
присутствия в туннеле."
Брюнель удостоил меня своим острым, испытующим взором. "Имело ли под
собой что-то существенное из хвастовства Преториуса, или он просто
взбесившийся лунатик? Я бы, конечно, предпочел последнее."
"Аминь", сказал Уитерс.
"Вы не видели того, что было внутри алтаря", сказал я.
"Я видел только, что вы упали на колени и вскрикнули", сказал Брюнель.
"Я видел, что хлынувшая вода повела себя странно, словно вибрируя в такт
какой-то гармонике, а все остальные были сбиты, затоплены и каждый боролся
сам за себя."
"Вы что-то высвободили", сказал Уитерс. Он набросил на плечи одеяло, и,
хотя больше уже не дрожал, но горбился и обеими руками цеплялся за свой
бокал бренди. Он сказал: "Я почувствовал, словно что-то принизало меня, как
пронизывает ветер."
Я сказал: "Дух Ульпиуса Сильвануса представлял из себя нечто большее,
чем просто дух человека, но был, конечно, меньшим, чем дух бога."
Брюнель кивнул и на какое-то время мы все ушли в свои собственные
раздумья. Потом он поднял свой бокал и сказал: "Что бы мы там ни видели - мы
победили что-то очень злое. Давайте сойдемся на этом."
Вы, конечно, знаете остаток истории. Работы по туннелю под Темзой в
конце концов возобновились и были завершены через одиннадцать лет. По
приглашению Брюнеля я участвовал в церемонии открытия и встретился наконец с
его отцом. Никто из нас не упомянул о скелете, что мы достали из реки, и
вообще о наших приключениях. К тому времени Исамбар Кингдом Брюнель стал
самым знаменитым инженером того века, в котором инженеров считали героями.
Он построил более тысячи миль железных дорог. Он выстроил мосты, виадуки и
туннели; и, хотя он не дожил, чтобы увидеть его завершенным, он
сконструировал красивый подвесной мост над ущельем Клифтон. Он построил три
громадных судна, и напряжение сил при окончании последнего - "Великий
Восток" - привело его к преждевременной смерти.
В последний раз я увидел его на верфи Напье на острова Собак в тени
громадного, высившегося судна. Стояла отвратительная, исхлестанная дождем
ночь позднего декабря, примерно через двадцать лет после дела доктора
Преториуса и потерянного храма. В последние четыре недели Брюнель и его люди
безуспешно трудились, чтобы по стальным путям спустить "Великий Восток" в
реку, и сейчас, почти ко всеобщему смеху, проект застрял. Брюнель
преждевременно постарел и очень устал. Он шагал, опираясь на палочку, лицо
его было изможденным и в глубоких морщинах, пятна лихорадки горели на его
щеках. Его бывшая энергия проявлялась только в яростном взгляде.
Он пригласил меня посмотреть, не связана ли серия несчастных случаев и
неприятностей, которые тормозили спуск, с каким-нибудь злым духом или
привидением. Я прошелся с ним по наклонной, полузаконченной палубе под
тяжелым дождем, который ледяной ветер нес по темным болотам и раскисшим
полям, и под конец сказал ему, что не чувствую ничего.
"Это хорошо", сказал он после того, как мы спрятались в укрытие его
кабинета. Его мучил плохой кашель, голос скрипел от старой раны на горле.
"Пресса язвит мне, я завален идиотскими предложениями от половины психов
Англии, мой кораблестроитель настолько завистлив ко мне и так погано ведет
свой бизнес, что пытается уклониться от своих обязательств, но в то же время
требует оплату авансом за работу, которую он не делал... Так что хорошо
узнать, что мне надо иметь дело всего лишь с инженерной проблемой. Я уже
заказал дополнительные гидравлические прессы у братьев Танги. Это
замечательные люди, и к Новому году я спущу судно на воду, обещаю вам. Если,
конечно", добавил он с кривой усмешкой, "вы не разбудите того духа из нашего
старого приключения и не подымете такую волну, которая снимет судно вместе с
лесами без всякого слипа."
"Боюсь, такое находится за пределами той малой силы, которой я
обладаю", ответил я.
Брюнель настоял на оплате моего гонорара. "Могу поклясться, что вы ни
на день не постарели с того дня, когда я видел вас в последний раз", сказал
он, когда я натягивал кепи.
"Один их немногих плюсов моей профессии."
"Вы должны...", начал он и был захвачен приступом кашля. Ему пришлось
выпить воды прежде чем он смог снова заговорить. "Вы должны научить меня
этому трюку. Мне еще так много надо сделать."
"Это заняло бы всю вашу жизнь, как заняло мою. И у вас не нашлось бы
времени для ваших великих трудов."
"Преториус был прав, не так ли? Существуют два мира, и вы должны
выбрать, в котором обитать."
"Он ошибался во многих вещах", ответил я, "но в этом он был прав."
Больше я не видел Брюнеля. "Великий Восток" был спущен на воду к Новому
году, однако Брюнель еще оставался впутан в споры со своим
кораблестроителем, который вопреки его совету получил контракт на отделку
судна. За несколько дней до первого плаванья "Великого Востока" Брюнель
пострадал от массированного инсульта, и когда он лежал, умирая, пришли
новости, что один из двух котлов судна взорвался, разрушив дымовую трубу и
большой салон, и убив шесть человек из команды. Его судно было так крепко
построено, что легко пережило катастрофу, но для самого Брюнеля этот взрыв
оказался фатальным, и он скончался той же ночью.
Что до доктора Преториуса, то он каким-то образом выжил при разрушении
потерянного храма и несколько лет спустя покинул страну ради Соединенных
Штатов, убегая от скандала, связанного с патентованным электрическим
эликсиром. В то время, когда я пишу эти строки, он живет все в том же
роскошном стиле на Баха-Кост в Мексике, сделав состояние на лечении
кинозвезд в своей клинике. Хотя я признаю, что испытываю некий
профессиональный интерес к тому, как он дожил до такого большого возраста
(мой собственный естественно проистекает из моего знакомства с делами
умерших, но я подозреваю, что в долголетии доктора Преториуса нет ничего
естественного), однако у меня нет желания видеть его снова, или когда-нибудь
делать попытку вызвать переплетенный дух Митры и Ульпиуса Сильвануса. Что до
себя, я продолжаю заниматься своим делом, ибо не знаю другого.
Наши истории не имеют настоящего завершения, но вплетаются в громадный
неоконченный ковер, и каждый их нас, живой или мертвый, понимает лишь
немногое из великого замысла.
Я все еще стоял в солнечном свете на краю раскопок, размышляя о молодом
инженере, о докторе Преториусе и потерянном храме, когда одна из
девушек-археологов окликнула меня. Она была гибкой, миловидной женщиной в
платье-дунгари и веллингтоновских ботинках, волосы повязаны ярко-красным
шарфом, живое лицо еще более оживлено смелым росчерком губной помады, руки
на бедрах, она смотрела на меня вверх из ямы прошлого. Она ошибочно приняла
меня за посетителя-ученого, и спрашивала, есть ли у меня дело к профессору
Граймсу. Он уехал на встречу, сказала она, и не вернется до завтра.
"Все в порядке", сказал я. "Я не более чем скучающий зритель. Здесь
меня больше ничего не беспокоит."
Конец.
---------------------------------------------------
Изобретатель 19 века возглавляет рейтинг самых великих британцев
Posted by ruslondon (194.216.64.30) on 10/24/02 at 16:04:19:
Изамбард Кингдом Брюнель стал лидером рейтинга самых великих британцев
после того, как на канале "BBC 2" была показана программа, рассказывающая о
его жизни и работе.
Более 170.000 британцев проголосовали за изобретателя 19 века, что
позволило Брюнелю обогнать прежних лидеров Уинстона Черчилля и принцессу
Диану и поставило его на первую строчку десятки самых великих британцев.
Сейчас рейтинг выглядит следующим образом:
1. Изамбард Кингдом Брюнель
2. Уинстон Черчилль
3. Чарльз Дарвин
4. Принцесса Диана
5. Уильям Шекспир
6. Исаак Ньютон
7. Елизавета I
8. Джон Леннон
9. Оливер Кромвель
10. Горацио Нельсон
Однако учитывая, что в следующие несколько недель пройдут передачи,
посвященные остальным девяти участникам десятки, можно с уверенностью
сказать, что лидер рейтинга будет еще неоднократно меняться.
В пятницу состоится представление Чарльза Дарвина, который
соответственно имеет все шансы стать следующим лидером опроса.
Популярность: 24, Last-modified: Sun, 16 May 2004 16:04:23 GmT