королевский прусский майор в отставке,
до выхода в отставку офицер генерального штаба армии,
в свое время представитель Верховного главнокомандования
при немецкой дипломатической миссии в Москве
С графом Мирбахом в Москве
Дневниковые записи и
документы за период
с 19 апреля по 22 октября 1918 г.
под редакцией доктора исторических наук
Москва
2004
ISBN 0-000-00000-X © Ю.Г. Фельштинский, 2004
ОГЛАВЛЕНИЕ
Ю. Фельштинский. Предисловие. Брестский мир
К. Ботмер. Дневниковые записи
Документы
Приложения:
О. Чернин. Брест-Литовск
К. Гельферих. Моя московская миссия
6-е заседание Всероссийского Центрального исполнительного комитета 5-го
созыва
ISBN 0-000-00000-X © Ю.Г. Фельштинский, 2004
Ю. Фельштинский
Брестский мир
Московский дневник Ботмера наряду с документами МИДа Германии,
включенными автором в книгу, являются важнейшими источниками по истории
советстко-германских отношений 1918 года. Дневник был опубликован в 1922
году издательством книжного магазина Озиандера в Тюбингене. Оригинал
рукописи находился все это время у супруги барона Ботмера баронессы Рут фон
Ботмер. Много позже известный немецкий историк Винфрид Баумгарт провел
сверку изданного текста и сохранившегося оригинала. По его мнению, сравнение
оригинала с опубликованным вариантом выявило существенные различия. Так, в
опубликованном варианте, с одной стороны, кое-что было выпущено; с другой --
сделаны некоторые дополнения. Примечательно было и тактичное отношение к
тем, кто оставался в живых к моменту публикации дневника. Иначе, например,
была дана характеристика советника посольства доктора Рицлера, одного из
ведущих дипломатов германской миссии в Москве. В опубликованном дневнике о
нем говорится, что он, безусловно, был "широко образованный талантливый
человек, гораздо выше среднего уровня". В оригинале сказано иначе:
"Рицлер... политический либерал, недостаточно ухаживающий за собой,
ревнивый и опасающийся, что мы будем проводить солдатскую политику...
Вообще, все дипломаты именно такие, какими их себе представляешь. Отчасти,
исключением является Рицлер. Что касается физической культуры и образа
жизни, его можно было принять за кого угодно, но только не за тайного
советника посольства. Скорее, за журналиста, купца средней руки и т. д.
[...] Этот человек малосимпатичен и очень непривлекателен".
Кроме этих редких и вполне понятных "смягчений" по отношению к жившим
тогда политическим деятелям, Ботмер провел общую редакцию дневника, следы
которой заметны в тексте. Однако в целом издание соответствует оригиналу. И
дневник Ботмера сегодня должен быть интересен всем, кого интересует история
отечества в самый смутный период его существования.
Ссылки на дневник Ботмера имелись во многих иностранных исследованиях.
Стыдливо ссылались на эту книгу и советские авторы, избегая пространного
цитирования и частых сносок. Причины, по которым это важное мемуарное
свидетельство не было переведено на русский и опубликовано в СССР, понятны:
очевиден в целом антибольшевистский настрой автора мемуаров, к тому же не
принявшего общепринятую в СССР и за рубежом концепцию о непричастности
большевиков к убийству германского посла графа Мирбаха 6 июля 1918 года.
Если допустимо утверждение, что мемуары бывают объективны, записи
Ботмера следует отнести к таковым, хотя и с оговорками. Читатель должен
простить Ботмеру, немецкому майору, делающие записи во время Мировой войны,
его прогерманскую и антиантантовскую позицию. Нельзя без улыбки воспринимать
и обличительное послесловие, упрекающее Англию за признание советского
правительство и руководствование принципом "бизнес есть бизнес" в том самое
время, когда Германия, еще не успевшая раскаятся за подаренную Ленину (и
себе) Брестскую передышку, спешит подписать Раппальское соглашение 1922
года.
Ботмер субъективен и в еще одном вопросе: извечном конфликте германских
военных и МИДа. В неправильной политике Вильгельмштрассе он видит чуть ли не
основную причину гибели германской империи, освобождая военных от какой-либо
ответственности за трагедию, постигшую германский народ. Как очевидцу
русской революции, как офицеру и немцу, ощущающему себя представителем
германской нации, Ботмеру не чужд и мягкий антисемитизм, во многом
спровоцированный событиями 1917-18 годов в России, Германии и Венгрии. В
контексте происходящего размышления Ботмера о роли евреев в революции
следует назвать отражением широко распространенного в те дни мнения
современников.
Мемуарная часть дневника самим Ботмером дополнена документами, которые,
как и воспоминания, на русском языке публикуются впервые. Кроме того нами
даны три приложения. Приложение No 1 -- реферат, составленный и переведенный
с немецкого меньшевиком Ю. Денике по книге воспоминаний министра иностранных
дел Австро-Венгрии графа О. Чернина "Im Weltkrige" (Берлин--Вена,
1919).1 Русский перевод мемуаров был издан Госиздатом в 1923
году: О. Чернин. В дни мировой войны. Мемуары. Пер. с нем. М.
Константиновой. Пред. М. Павловича, М.-Пг., 296 с. Приложение No 2 -- глава
из третьего тома мемуаров упоминаемого Ботмером преемника убитого Мирбаха,
Карла Гельфериха: "Der Weltkrieg" (Берлин, 1919), также переведенная и
подготовдленная к изданию Ю. Денике.2 На русском языке отрывки из
мемуаров К. Гельфериха вышли 1922 г. в Петрограде под названием "Из
воспоминаний" и в 1924 г. в Москве под названием "Накануне мировой войны".
Ставшие библиографической редкостью, русские издания Чернина и Гельфериха
сегодня недоступны читателю, что позволило нам дать переводы Денике в виде
приложений к дневникам Ботмера. Наконец, как приложение No 3 дан
стенографический отчет 6-го заседания ВЦИК Советов 5-го созыва,3
состоявшегося 3 октября 1918 г. и упоминаемого в документе No 9.
* * *
Ботмер начинает свои записи 19 апреля 1918 года. К этому дню
советско-германские отношения имели уже свою историю. В октября 1917 года,
прорвавшись из швейцарского небытия и молниеносно захватив власть в России,
Ленин показал своим многочисленным противникам, как недооценивали они этого
уникального человека -- лидера немногочисленной экстремистской секты.
Большевизм не только захватил власть в России, но создал реальный и
единственный плацдарм для наступления мировой революции, для организации
коммунистического переворота в той самой Германии, от которой, как всеми
предполагалось, будет зависеть конечная победа социализма в мире. Германская
революция отходила для Ленина на второй план перед победившей революцией в
России. Более того: Ленин не должен был торопиться с победой революции в
Германии, поскольку в этом случае центр тяжести коммунистического мира
перемещался в индустриальный Запад и Ленин оставался всего лишь главой
правительства "неразвитой", "отсталой" и "некультурной" страны.
В свете изменившихся взглядов Ленина на революцию в Германии и
необходимо рассматривать всю историю Брест-Литовских переговоров декабря
1917 -- марта 1918 года, закончившуюся подписанием мира с Германией и
другими странами Четверного союза. Позиция Ленина на этих переговорах --
отстаивание им "тильзитского мира" ради "передышки" в войне с Германией --
кажется настолько разумной, что только и не перестаешь удивляться
авантюризму, наивности и беспечному идеализму всех его противников -- от
левых коммунистов, возглавляемых Бухариным, до Троцкого с его формулой "ни
война, ни мир". Правда, позиция Ленина кажется правильной прежде всего
потому, что апеллирует к привычным для большинства людей понятиям: слабая
армия не может воевать против сильной; если невозможно сопротивляться, нужно
подписывать ультимативный мир. Но это была психология обывателя, а не
революционера. С такой психологией нельзя было бы захватить власть в октябре
1917 и удержать ее против блока социалистических партий, как удержал Ленин в
ноябрьские дни с помощью Троцкого. С такой психологией вообще нельзя было
быть революционером. По каким-то причинам, кроме Ленина, весь актив партии
был против подписания Брестского мира, причем большая часть партийных
функционеров поддерживала "демагогическую" формулу Троцкого. И никто не
смотрел на состояние дел столь пессимистично, как Ленин. Да ведь чем-то
руководствовались все эти люди? На что они рассчитывали?
Революция и революционеры подчинялись собственным особым законам. Эти
законы большинством населения воспринимилаись как непонятные, безумные и
иррациональные. Но, отступив от этих законов, революция гибла. Только в них
заключалась сила революции и залог ее победы. Ленин отступил от этих законов
ради удержания собственной власти и лидерства в мировом коммунистическом
движении. С точки зрения абсолютных коммунистических интересов Брестский мир
был катастрофой. Он несомненно убивал шансы (сколько бы их не было) на
революцию в Германии, а значит и на скорую революцию в Европе. Заключенный
вопроки воле большинства революционной партии, Брестский мир стал первым
оппортунистическим шагом советского руководства, предрешившим всю дальнейшую
беспринципную и непоследовательную политику СССР.
По иронии судьбы получалось, что для победы революции в России нужно
было принести в жертву возможную революцию в Германии, а для успеха
революции в Германии может быть пришлось бы пожертвовать советской властью в
России. Именно эту альтернативу заключал в себе для советского правительства
Брестский мир. Мирный договор с Германией давал германскому правительству
известную передышку и улучшал общее положение страны. Наоборот, отказ
советского правительства подписать мир ухудшал военное и общеполитическое
положение Германии и увеличивал шансы германской революции. По крайней мере
именно так считали, с одной стороны, немецкие коммунисты, а с другой --
германское правительство. Немецкие левые уже в декабре 1917 года попытались
помешать заключению сепаратного мира между Россией и Германией. Они
распространили заявление, в котором указали, что переговоры о мире окажут
разрушительное воздействие на вероятную германскую революцию и должны быть
отменены.
Положение, в котором находились лидер германских коммунистов К.
Либкнехт и глава советского правительства Ленин, не было равным. Германские
коммунисты требовали революции в Германии ради мировой революции. Ленин
выступал за сохранение власти любой ценой Советом народных комиссаров, чтобы
удержать власть в собственных руках, а со временем, господствовать над
международным коммунистическим движением. Если Либкнехт хотел удержать за
собой руководство в будущем Коминтерне, то не вопреки интересам европейской
революции.
Первоначально считалось, что переговоры с германским правительством
большевики затевают исключительно из пропагандистских соображений и для
оттяжки времени, а не ради подписания договора. Либкнехт при этом указывал,
что если переговоры "не приведут к миру в социалистическом духе", необходимо
"оборвать переговоры, даже если бы при этом пришлось пасть их [Ленина и
Троцкого] правительству"4. Однако Ленин вел на переговрах свою
игру и стремился к временному союзу с имперским германским правительством,
видя в этом единственный способ удержать власть в своих руках и расколоть
единый капиталистический мир, т. е. блокироваться с империалистической
Германией против Англии и Франции.
Либкнехт видел залог победы в германской революции. Ленин -- в игре на
противоречиях между Четверным союзом и Антантой. Либкнехт был заинтересован
в том, чтобы Германия как можно скорее проиграла войну. Ленин, подписывая
сепаратный мир, хотел, чтобы Германия не проигрывала войны как можно дольше.
Он боялся, что советская власть в России будет свергнута объединенными
усилиями Германии и Антанты как только на Западном фронте будет подписан
мир. Но заключая Брестский мир и оттягивая германское поражение, Ленин делал
именно то, в чем фактически обвинял его Либкнехт: саботировал германскую
революцию.
В самой России в вопросе о переговорах с Германией большевистская
партия не была едина даже тогда, когда под переговорами подразумевались
подписание мира без аннексий и контрибуций, ведение революционной пропаганды
и оттяжка времени при одновременной подготовке к революционной войне.
Сторонники немедленной революционной войны (со временем их стали называть
"левыми коммунистами") первоначально доминировали в двух столичных партийных
организациях. Левым коммунистам принадлежало большинство на Втором
московском областном съезде Советов, проходившем с 10 по 16 декабря 1917
года в Москве. Из 400 членов большевистской фракции Моссовета только 13
поддержали предложение Ленина подписать сепаратный мир с Германией.
Остальные 387 голосовали за революционную войну.
28 декабря пленум Московского областного бюро принял резолюцию с
требованием прекратить мирные переговоры с Германией и разорвать
дипломатические отношения со всеми капиталистическими государствами. В тот
же день против германских условий мира высказалось большинство
Петроградского комитета партии. Обе столичные организации потребовали созыва
партийной конференции для обсуждения линии ЦК в вопросе о мирных
переговорах. Поскольку делегации на такую конференцию формировали сами
комитеты, а не местные организации РСДРП(б), левым коммунистам было бы
обеспечено большинство. И Ленин, во избежание поражения, стал оттягивать
созыв конференции.
Собравшийся в Петрограде 15 (28) декабря общеармейский съезд по
демобилизации армии, работавший до 3 (16) января 1918 г., также выступил
против ленинской политики. 17 (30) декабря Ленин составил для этого съезда
специальную анкету. Делегаты должны были ответить на 10 вопросов о состоянии
армии и ее способности вести революционную войну с Германией. Ленин
спрашивал, возможно ли наступление германской армии в зимних условиях,
способны ли немецкие войска занять Петроград, сможет ли русская армия
удержать фронт, следует ли затягивать мирные переговоры или же нужно
оборвать их и начать революционную войну. Ленин надеялся заручиться
согласием съезда на ведение переговоров. Но делегаты высказались за
революционную войну: резолюция СНК предлагала проводить усиленную пропаганду
против аннексионистского мира, настаивать на перенесении переговоров в
Стокгольм, "затягивать мирные переговоры", проводить все необходимые
мероприятия для реорганизации армии и обороны Петрограда и вести пропаганду
и агитацию за неизбежность революционной войны. Резолюция не подлежала
публикации.
Одновременно против Ленина выступили возглавляемые левыми коммунистами
Московский окружной и Московский городской комитеты партии, а также ряд
крупнейших партийных комитетов -- Урала, Украины и Сибири. Только что
вернувшийся из эмиграции Ленин, и без того не пользовавшийся авторитетом у
"подпольщиков" типа Свердлова, Дзержинского, Сталина и Каменева, считавших
(может быть справедливо), что революция была подготовлена ими, а не
приехавшими на все готовое эмигрантами (Лениным и Троцким) -- терял над
партией контроль. Вопрос о мире постепенно перерастал в вопрос о власти
Ленина в партии большевиков, о весе его в правительстве советской России. И
Ленин развернул отчаянную кампанию против своих оппонентов за подписание
мира, за руководство в партии, за власть.
Не приходится удивляться, что при общем революционном подъеме Ленин
оказывался в меньшинстве. Большинство партийного актива выступило против
германских требований, за разрыв переговоров и объявление революционной
войны германскому империализму с целью установления коммунистического режима
в Европе. К тому же докладывавший 7 (20) января в Совнаркоме Троцкий
сообщил, что на мир без аннексий Германия не согласна. Но на
аннексионистский мир, казалось, не должны были согласиться лидеры русской
революции. Однако неожиданно для всей партии глава советского правительства
Ленин снова выступил "за" -- теперь уже за принятие германских
аннексионистских условий. Свою точку зрения он изложил в написанных в тот же
день "Тезисах по вопросу о немедленном заключении сепаратного и
аннексионистского мира". Тезисы обсуждались на специальном партийном
совещании 8 (21) января 1918 г., где присутствовало 63 человека, в основном
делегаты Третьего съезда Советов, который должен был открыться через два
дня.
Ленин пытался убедить слушателей в том, что без заключения немедленного
мира большевистское правительство падет под нажимом крестьянской армии. Но
если угроза большевикам исходила от крестьянской армии, то тогда ее нужно
было поскорее распустить, а не оставлять под ружьем, как пытался сделать
Ленин и до и после подписания мира. Если армия была никуда не годной, ее
нужно было немедленно демобилизовать, как предлагал сделать Троцкий. Если
Ленин боялся свержения большевиков русской армией в январе 1918, когда армия
была так слаба, что не могла, по словам того же Ленина, хоть как-то
сопротивляться Германии, как мог отважиться Ленин брать власть в октябре
1917, когда армия Временного правительства была намного сильнее нынешней, а
большевистское правительство даже еще не было сформировано. Известное
высказывание Ленина о том, что в случае отказа большевиков подписать мир
немцы подпишут его с другим правительством, вряд ли было откровенным. Ленин
должен был понимать, что никакое другое правительство не пойдет на
подписание с Германией сепаратного аннексионистского мира, как не пойдет и
на разрыв дипломатического, военного и экономического союза с Антантой. Хотя
бы уже по этим причинам у Германии не могло быть лучшего, чем Ленин,
союзника.
В первый период Брестских переговоров поддержку Ленину в Брестском
вопросе оказывал Троцкий. Однако Троцкий был за мир до тех пор, пока речь
шла о мире "без аннексий и контрибуций". И стал против него, когда
выяснилось, что придется подписывать аннексионистское соглашение. Троцкому с
первого до последнего дня переговоров было очевидно, что советская власть не
в состоянии вести революционную войну. В этом у него с Лениным не было
разногласий. Одновременно Троцкий считал, что немцы не смогут "наступать на
революцию, которая заявит о прекращении войны".5 И здесь он с
Лениным расходился. Ленин делал ставку на соглашение с Германией и готов был
капитулировать перед немцами при одном условии: если немцы не будут
требовать отставки ленинского правительства.
В начале 1918 года казалось, что рассчеты Троцкого правильны. Под
влиянием затягивающихся переговоров о мире и из-за ухудшения
продовольственной ситуации в Германии и Австро-Венгрии резко возросло
забастовочное движение, переросшее в Австро-Венгрии во всеобщую стачку. По
русской модели в ряде районов были образованы Советы. 9 (22) января, после
того, как правительство дало обещание подписать мир с Россией и улучшить
продовольственную ситуацию, стачечники возобновили работу.
Через неделю, 15 (28) января, забастовки парализовали берлинскую
оборонную промышленность, быстро охватили другие отрасли производства и
распространилась по всей стране. Центром стачечного движения был Берлин,
где, согласно официальным сообщениям, бастовало около полумиллиона рабочих.
Как и в Австро-Венгрии, в Германии были образованы Советы, требовавшие в
первую очередь заключения мира и установления республики. В контексте этих
событий Троцкий и ставил вопрос о том, "не нужно ли попытаться поставить
немецкий рабочий класс и немецкую армию перед испытанием: с одной стороны --
рабочая революция, объявляющая войну прекращенной; с другой стороны --
гогенцоллернское правительство, приказывающее на эту революцию
наступать".6
Ленин считал, что план Троцкого "заманчив", но рискован, так как немцы
могут перейти в наступления. Рисковать же, по мнению Ленина, было нельзя,
поскольку не было "ничего важнее" русской революции. Здесь Ленин снова
расходился и с Троцким, и с левыми коммунистами, и левыми эсерами,
союзниками большевиков, которые считали, что только победа революции в
Германии гарантирует удержание власти Советами в отсталой
сельскохозяйственной России. Ленин же верил в успех только тех дел, во главе
которых стоял сам, и поэтому революция в России была для него куда важнее
революции в Германии. Риск в позиции Троцкого был не в том, что немцы начнут
наступать, а в том, что при формальном подписании мира с Германией Ленин
оставался у власти, в то время как без формального соглашения с немцами
Ленин мог эту власть потерять.
На партийном совещании 21 января, посвященном проблеме мира с
Германией, Ленин вновь потерпел поражение. Его тезисы, написанные 7 января,
одобрены не были, несмотря на то, что в день совещания Ленин дополнил их еще
одним пунктом, призывавшим затягивать подписание мира. Протокольная запись
совещания оказалась "не сохранившейся". Сами тезисы, видимо, запретили
печатать. При итоговом голосовании за предложение Ленина подписать
сепаратный мир голосовало только 15 человек, в то время как 32 поддержали
левых коммунистов, а 16 -- Троцкого, впервые предложившего в тот день не
подписывать формального мира и во всеуслышание заявить, что Россия не будет
вести войну и демобилизует армию.
Известная как формула "ни война, ни мир", установка Троцкого вызвала с
тех пор много споров и нареканий. Чаще всего она преподносится как что-то
несуразное. Между тем формула Троцкого имела вполне конкретный практический
смысл. Троцкий исходил из того, что Германия не в состоянии вести крупные
наступательные действия на русском фронте (иначе бы немцы не сели за стол
переговоров) и что "в моральном смысле" большевики должны быть "чисты перед
рабочим классом всех стран".7 Кроме того, важно было опровергнуть
всеобщее убеждение, что большевики просто подкуплены немцами и все
происходящее в Брест-Литовске -- не более как хорошо разыгранная комедия, в
которой уже давно распределены роли. По этим причинам Троцкий предлагал
теперь прибегнуть к политической демонстрации -- прекратить военные действия
за невозможностью далее вести их, но мира с Четверным союзом по
принципиальным соображениям не подписывать. Безусловным преимуществом
позиции Троцкого было то, что формула "ни мира, ни войны" не связывала их в
вопросе революционной войны и давала возможность в любой момент начать
военные действия. Вот что писал об этом сам Троцкий по прошествии многих
лет, уже в эмиграции:
"Многие умники по каждому подходящему поводу изощряются насчет лозунга
"ни мира, ни войны". Он кажется им, по-видимому, противоречащим самой
природе вещей. Между тем [...] несколько месяцев спустя после Бреста, когда
революционная ситуация в Германии определилась полностью, мы объявили
Брестский мир расторгнутым, отнюдь не открывая войны с
Германией."8
Однако, расторгнув Брестский мир и не объявив войны, Красная армия
повела в те дни (и притом успешно) наступление на Запад. Если именно это --
ведение войны без ее объявление -- и называлось "средней линией Троцкого" --
"ни война, ни мир", понятно, что за нее со временем стало голосовать
большинство партийного актива. Левые коммунисты с Бухариным во главе
предлагали вести войну по-джентельменски, заблаговременно объявив о ней.
Троцкий предлагал объявить о мире, выжидать до тех пор, пока появятся силы,
а затем начать военные действия, никому о том не объявляя.
Традиционно война рассматривалась человечеством с точки зрения потери
или приобретения территорий. Поражение в войне означало потерю их. Победа --
приобретение. Этот старинный подход, конечно же, был отвергнут
революционерами. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Бухарин не смотрели на потерю или
приобретение земель как на ценность в себе, тем более, что большевики всегда
выступали за раскол Российской империи и самоопределение народов. Левым
коммунистам было важнее сохранить чистоту коммунистического принципа
бескомпромиссности с империалистами, даже если за это нужно было заплатить
поражением революции в России. Троцкий нашел более спокойный выход, не
поступался принципами, но и не рисковал объявлением революционной войны, не
оставляющей Германии иного выхода как свалить советское правительство.
В формулировке Троцкого, таким образом, не было ни приписываемой ей
всей советской историографией демагогии (как раз демагогией оказалась
ленинская теория "мира"), ни авантюризма сторонников немедленной
революционной войны, возглавляемых Бухариным. По стандартам революционного
времени позиция Троцкого была умеренной. Вместе с левыми коммунистами
Троцкий считал, что подписание бумаги о мире не гарантирует прекращения
военных действий, что революционеры не в праве верить "империалистам", что
Германия все равно будет наступать, где сможет. И в этих условиях лучше
вообще не подписывать документа, а апеллировать к пролетариату всех стран и
даже использовать помощь Антанты. К тому же в революционной среде в те
месяцы распространено было мнение, что Германия не в состоянии наступать, а
если и сможет наступать -- не сможет удержать оккупированные территории без
того, чтобы заплатить за это восстанием в Берлине.
Только Ленин упрямо настаивал на сепартном соглашении с немцами на
условиях, продиктованных Германией. На заседании ЦК 11 (24) января он
выступил с тезисами о заключении мира и -- потерпел поражение. Бухарин,
подвергнув речь Ленина острой критике, заявил, что "самая правильная"
позиция -- это позиция Троцкого. Формула Троцкого "войну прекращаем, мира не
заключаем, армию демобилизуем" была принята 9 голосами против 7. Вместе с
тем 12 голосами против одного было принято внесенное Лениным (для спасения
своего лица) предложение "всячески затягивать подписание мира": Ленин
предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно
его, Ленина, резолюция получила большинство голосов. Вопрос о подписании
мира в тот день Ленин не осмелился поставить на голосование. С другой
стороны, 11 голосами против двух при одном воздержавшемся была отклонена
резолюция левых коммунистов, призывавшая к революционной войне. Собравшееся
на следующий день объединенное заседание центральных комитетов РСДРП(б) и
партии левых социалистов-революционеров также высказалось в своем
большинстве за формулу Троцкого.
Большинство шло за Троцким. Второй раз с октября 1917 года судьба
Ленина находилась в руках этого счастливчика, которому все очень легко
давалось и который поэтому так никогда и не научился ценить власть. Троцкий
был слишком увлеченным революционером и столь же негодным тактиком. Ничего
этого не видя, не подозревая, что распоряжается еще и личною властью Ленина,
без труда отстояв в партии проведение своей политической линии -- "ни война,
ни мир", в конце января по новому стилю он выехал в Брест -- чтобы разорвать
мирные переговоры.
Благодаря усилиям советской историографии, перепечатывавшей
десятилетиями из книги в книгу одну и ту же ложь, общепринято мнение, что,
возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел
директиву ЦК и СНК подписать мир. Эта легенда основывается на заявлении
Ленина, сделанном на Седьмом партийном съезде, состоявшемся 6-8 марта 1918
г.: "Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после
ультиматума мы сдаем".9
Похоже, однако, что Ленин оклеветал Троцкого в глазах съезда, пытаясь
свалить на него вину за срыв мира и начавшееся германское наступление. За
это говорит как отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, так и
наличие материалов, их опровергающих. В воспоминаниях Троцкого о Ленине,
опубликованных в 1924 году сначала в "Правде", а затем отдельной книгой,
Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:
"Ленин: -- Допустим, что принят Ваш план. Мы отказались подписать мир,
а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
Троцкий: -- Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему
классу всего мира.
-- А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
-- Ни в коем случае.
-- При такой постановке опыт может показаться не столь уж опасным. Мы
рискуем потерять Эстонию и Латвию [...]. Очень будет жаль пожертвовать
социалистической Эстонией, -- шутил Ленин, -- но уж придется, пожалуй, для
доброго мира пойти на этот компромисс.
-- А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность
немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?
-- Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти
наверняка."10
Таким образом, Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что
мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала
наступления германских войск.
Более откровенно Троцкий коснулся этого вопроса в ноябре 1924 года в
статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно
брестских переговоров он писал:
"Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений
брест-литовской истории [...]. [...] Выходит так: уехав в Брест-Литовск с
партийной инструкцией в случае ультиматума -- подписать договор, я
самостоятельно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта
ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной
инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума
выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь
тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании
договора. Но это было отвергнуто всеми остальными, в том числе и голосом
Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров
будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается
агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до
ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос
решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК по моему предложению решило
мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского
партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно
определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без
труда проверить по протоколам ЦК."11
То же самое следует и из директив, переданных в Брест Лениным по
поручению ЦК. Директивы предусматривали разрыв переговоров в случае, если
немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один -- признание
независимости Украины под управлением "буржуазной" Рады.
Однако в брестском вопросе Троцкий так и остался ошельмованным. При
жизни Ленина он не смог начать оправдываться из-за лояльного отношения к
Ленину. После смерти Ленина оправдываться было уже поздно. Те, кто боролся с
Троцким за власть, не были заинтересованы в исторической правде.
5 февраля по н. ст. Троцкий встретился с Черниным. Глава советской
делегации в Бресте был готов к разрыву и в общем провоцировал немцев и
австрийцев на предъявление неприемлемых требований, заявляя, что "никогда не
согласится" на заключение странами Четверного союза отдельного мирного
договора с Украиной. Немцы приняли вызов. 5 февраля по н. ст. на совещании в
Берлине под председательством рейхсканцлера Г. Гертлинга и с участием
Людендорфа было принято решение "достичь мира с Украиной, а затем свести к
концу переговоры с Троцким независимо от того, положительным или
отрицательным будет результат". Форма разрыва (ультимативная или нет)
оставлялась на усмотрение германской делегации в Бресте.
27 января (9 февраля), открывая утреннее заседание, Кюльман, а затем и
Чернин предложили советской делегации подписать мир. Тогда же на заседании
политической комиссии представители Четверного союза объявили о подписании
ими сепаратного договора с Украинской республикой. Согласно договору Рада
признавалась единственным законным правительством Украины, причем Германия
обязалась оказать Украине военную и политическую помощь для стабилизации
режима страны. Правительство Рады, со своей стороны, обязалось продать
Германии и Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года 1 млн. тонн хлеба, до 500
тыс. тонн мяса, 400 млн. штук яиц и другие виды продовольствия и сырья.
Договор о поставках одного миллиона тонн зерна считался секретным.
Предусматривалось также, что договор не будет ратифицирован германским
правительством, если Украина нарушит соглашение о поставках.
Вечером 27 января (9 февраля) Троцкий доносил из Брест-Литовска в
Смольный, что Кюльман и Чернин "предложили завтра окончательно решить
основной вопрос". Историк А. О. Чубарьян расшифровывает, что в этой
телеграмме Троцкого речь шла о подписании мирного договора между Германией и
Австро-Венгрией, с одной стороны, и Украиной, с другой. "Таким образом,
повторяю, -- продолжал Троцкий, -- окончательное решение будет вынесено
завтра вечером". Тем временем в Киеве большевиками предпринимались
судорожные попытки сформировать правительство и объявить о захвате власти.
"Если мы до пяти часов вечера получим от вас точное и проверенное сообщение,
что Киев в руках советского народа,-- телеграфировал в Петроград Троцкий,--
это может иметь крупное значение для переговоров".12 Через
несколько часов просьба Троцкого была уважена и ему телеграфировали из
Петрограда о победе в Киеве советской власти. Троцкий уведомил об этом
делегации Четверного союза. Но очевидно, что даже в том случае, если бы
Троцкий говорил правду, немцы и австрийцы не собирались следовать его совету
и отказываться от соглашения, которое было нужно еще и как средство давления
на большевиков.
Обмен мнениями по украинскому вопросу был назначен на 6 часов вечера 28
января (10 февраля). "Сегодня около 6 часов нами будет дан окончательный
ответ, -- телеграфировал в этот день в Петроград Троцкий. -- Необходимо,
чтобы он в существе своем стал известен всему миру. Примите необходимые к
тому меры".13 Историк С. Майоров комментирует:
"Однако, ни в первом, ни во втором донесении Троцкий не сообщал, в чем
же будет состоять существо того ответа, который он собирался дать на
ультиматум германской делегации [...] Ему даны были совершенно точные
инструкции, как поступить в случае предъявления ультиматума с немецкой
стороны. [...] Троцкий должен был, руководствуясь этими инструкциями,
принять предложенные немецкими империалистами условия мира."14
Такой вывод безоснователен. Майоров ошибочно считает, что "28 января
(10 февраля) В. И. Ленин и И. В. Сталин15 от имени ЦК партии, еще
раз подтверждая неизменность указаний партии и правительства о необходимости
заключения мира, телеграфировали в Брест-Литовск Троцкому [...] Но Троцкий
[...] нарушил директиву партии и правительства и совершил акт величайшего
предательства".16
В телеграмме, посланной Троцкому в 6.30 утра в ответ на запрос
Троцкого, Ленин писал:
"Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее
время17 и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от
киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт,
если они еще не признали его. Информируйте нас почаще".18
О мире Ленин ничего не писал. Между тем, если бы известной Троцкому
"точкой зрения" было согласие на германский ультиматум и подписание мирного
договора, Ленину не нужно было бы выражаться эзоповым языком. Можно было
дать открытым текстом директиву подписать мир. Разгадка, конечно же,
находится там, где оборвал цитирование ленинской телеграммы С. Майоров: в
письме Иоффе. Касалось оно не мира, а попытки советского правительства
добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров
в Бресте советской украинской делегации. Именно по этому вопросу известна
была Троцкому точка зрения ЦК: никаких уступок, отказ от признания киевской
"буржуазной" Рады, в случае упорства немцев -- разрыв мирных переговоров. В
этот решающий для судеб украинской коммунистической революции момент
советское правительство не могло признать Украинскую Раду даже ради
сепаратного мира с Германией, даже если на этом настаивал Ленин.
Разногласия по вопросу о мире в те дни охватили не только большевиков,
но и немцев. 9 февраля по н. ст. император Вильгельм послал в Брест Кюльману
телеграмму с директивой завершить переговоры в 24 часа на продиктованных
немцами (и неприемлемых для большевиков) условиях. Кюльман торговался. В
телеграмме канцлеру он указал, что положение должно полностью разъясниться
10 февраля по н. ст., на воскресном заседании, где советская делегация
должна будет принять или отвергнуть германские условия. Если случится второе
-- переговоры будут разорваны в 24 часа; затем будет разорвано и перемирие.
Если же Троцкий примет германские условия, срывать мир будет крайне
неразумно, так как это приведет к конфликту с Австро-Венгрией и к
беспорядкам в Германии. Требования Вильгельма Кюльман назвал "неприемлемыми
ни с точки зрения политики, ни с позиции прав народов", указав к тому же,
что будет абсолютно невозможно привлечь союзников Германии к защите этих
требований.
10 февраля Кюльман обсуждал возникшие сложности с Черниным, который
полностью поддержал германского министра иностранных дел и указал, что в
случае изменения немцами курса на достижение мира с большевиками
Австро-Венгрия не сможет поддержать Германию и пойдет своей дорогой. Кюльман
на это ответил, что проведение МИДом нового жестского курса "совершенно
невозможно" и если Берлин будет настаивать на ультиматуме, Кюльману уйдет в
отставку. Для ответа он предоставил императору и канцлеру четыре часа: если
ответа не последует, Кюльман останется на своем посту и ультиматума Троцкому
предъявлять не будет. Прошло четыре часа. Ответа от императора не
последовало. Кюльман остался в должности. Переговоры были продолжены.
Вечером 28 января (10 февраля), в ответ на вновь повторенное требование
Германии "обсуждать только пункты, дающие возможность придти к определенным
результатам", в соответствии с директивами ЦК РСДРП(б) и телеграммой Ленина,
Троцкий от имени советской делегации заявил о разрыве переговоров: "Мы
выходим из войны, но вынуждены отказаться от подписания мирного договора".
Генерал Гофман вспоминает, что после заявления Троцкого в зале
заседаний воцарилось молчание. "Смущение было всеобщее". В тот же вечер
между австро-венгерскими и германскими дипломатами состоялось совещание, на
которое был приглашен Гофман. Кюльман считал, что предложение генерала
Гофмана о разрыве переговоров и объявлении войны -- "совершенно
неприемлемо", и намного разумнее, как и предложил Троцкий, "сохранять
состояние войны, не прерывая перемирия".
"Мы можем при удачном стечении обстоятельств, -- указал Кюльман, --
[...] в течение нескольких месяцев продвинуться до окрестностей Петербурга.
Однако я думаю, что это ничего не даст. Ничто не помешает тому, чтобы
[новое] революционное правительство, которое, может быть, сменит к тому
времени большевиков, переместилось в другой город или даже за Урал. [...]
При столь огромных размерах России мы можем очень долго вести кампанию
против нее [...] но при этом не добьемся своей цели, т. е. не усадим людей
за стол переговоров и не заставим их подписать договор. Степень военного
давления, которая воздействует на людей, т.е. максимальная степень [...] уже
достигнута. Дальнейшая война не имеет более какой-либо высокой цели, чем
простое уничтожение военных сил противника. Мы знаем на примере малых стран,
в частности Сербии, что даже после оккупации всей территории государства
находящееся в эмиграции правительство [...] продолжает являться
правительством страны. При этом никакая степень военного давления
(увеличение этой степени уже невозможно, так как все, что можно было
оккупировать уже оккупировано) не в состоянии заставить людей подписать мир.
[...] Война не может быть признана пригодным средством для того, чтобы
достичь желаемого нами подписания мирного договора."
После речи Кюльмана дипломаты Германии и Австро-Венгрии, Турции и
Болгарии единогласно заявили, что принимают предложение Троцкого: "Хотя
декларацией мир и не заключен, но все же восстановлено состояние мира между
обеими сторонами". Гофман остался в полном одиночестве: "Мне не удалось
убедить дипломатов в правильности моего мнения", -- пишет он. Формула
Троцкого "ни мира, ни войны" была принята конференцией, констатирует
Чернин.19 И австрийская делегация первой поспешила
телеграфировать в Вену, что "мир с Россией уже заключен".20
Гофман не остался пассивен, а немедленно сообщил о результатах
совещания в Ставку. Германское главнокомандование, давно искавшее повода для
новых конфликтом с МИДом, решило поддержать Гофмана против Кюльмана.
Почувствовав за собой силу, Гофман начал настаивать, что на заявление
Троцкого необходимо ответить прекращением перемирия, походом на Петербург и
открытой поддержкой Украины против России. Но 10-11 февраля по новому стилю
требование Гофмана было проигнорировано. И в торжественном заключительном
заседании 11 февраля по н. ст. Кюльман "встал полностью на точку зрения,
выраженную большинстком мирных делегаций и поддержал ее в очень внушительной
речи".21 Троцкий победил. Его рассчет оказался верен. Состояние
"ни мира, ни войны" стало фактом. Оставалось только распустить старую
русскую антибольшевистскую армию, не контролируемую центром. И Троцкий отдал
приказ о демобилизации.
В это время в Берлине проходили события, судьбоносные для германской
истории. Гертлинг, в целом поддерживавший верховное главнокомандование,
обратился к Вильгельму, настаивая на том, что заявление Троцкого -- это
"фактический разрыв перемирия". Правда, Гертлинг, в отличие от Гофмана, не
предполагал объявлять о возобновлении войны, но он намеревался сделать
заявление о прекращении 10 февраля действия перемирия (по условиям
соглашения о перемирии это дало бы Германии с 18 февраля свободу рук). И
хотя Гертлинг еще не объявлял о начале военных действий против России, было
очевидно, что он клонет именно к этому.
МИД, как и прежде, выступал против, выдвигая теперь на первый план
соображения внутриполитического характера. Тем не менее 13 февраля на
состоявшемся рано утром в Гамбурге Коронном совете под председательством
кайзера, было окончательно решено продолжать военные действия против России
и считать заявление Троцкого фактическим разрывом перемирия с 17 февраля
(поскольку Троцкий делал заявление 10-го). Предполагалось, что официальное
заявление о разрыве будет сделано германским правительством сразу же после
того, как пределы советской России покинет находившаяся в Петрограде
германская дипломатическая миссия во главе с графом В. Мирбахом (наступление
немцев действительно началось 18 февраля -- немедленно после отъезда
германской дипломатической миссии).
По возвращении в Петроград Троцкий выступил на заседании Петроградского
совета. Он указал, что Германия скорее всего не сумеет "выслать войска
против социалистической республики. 90 шансов из 100 за то, что наступление
не удастся и только 10 шансов за наступление. Но я уверен, что наступления
не будет".22 "Это был единственно правильный выход, --
комментировал Зиновьев. -- [...] Мы, несмотря на все [...] крики отчаяния
"правых", глубоко убеждены, что наступления со стороны немецких
империалистов быть в данный момент не может".23
Петросовет поддержал решение советской делегации в Бресте большинством
голосов. Днем раньше Исполком петроградского комитета партии также
высказался за разрыв переговоров с немцами, против политики "похабного
мира".24 ЗО января (по ст. ст.) за разрыв переговоров выступил
Моссовет. Позиция Троцкого была поддержана левыми эсерами и одобрена
немецкими коммунистами. Последние, как и Троцкий, считали, что "при крушении
переговоров Центральные империи вряд ли будут в состоянии причинить России
новый крупный военный ущерб, несмотря на нынешнее состояние русских армий.
Война на русской границе все больше должна была бы сходить на
нет".25
Политические деятели Австро-Венгрии, уведомленные о намерениях немцев
объявить перемирие прекращенным с 17 февраля, были повергнуты в
растерянность. "Наше мнение о том, что 17 февраля истекает срок перемирия, в
большинстве случаев не разделяется здесь даже правительственными кругами",
-- сообщал из Вены в МИД Германии 15 февраля Ведель. Германский посол в
Австро-Венгрии барон фон Мерей был буквально "ошеломлен" и считал, что без
формального ответа на заявление Троцкого, чего сделано пока еще не было,
разрывать перемирие, исчисляя от 10 февраля, невозможно. Тогда 16 февраля в
телеграфное бюро Вольфа было передано для публикации официальное сообщение
германского правительства о том, что заявление Троцкого рассматривается
Германией как разрыв переговоров и перемирия. "Датой разрыва перемирия, --
указывалось в сообщении, -- следует рассматривать 10 февраля" и "по
истечении предусмотренного договором семидневного срока германское
правительство считает себя свободным действовать в любом направлении".
Копия сообщения была переслана командованию германского Восточного
фронта. Последнее 16 февраля в 7.30 вечера известило русское командование,
что "с 12 часов дня 18 февраля между Германией и Россией возобновляется
состояние войны". По крайней мере именно так 17 февраля передал по прямому
проводу из Бреста в Петроград генерал А. А. Самойло. В 13.42 Троцкий послал
спешный запрос в Берлин, где указал, что советское правительство считает
телеграмму провокационной, поскольку даже в том случае, если Германия решила
отказаться от перемирия, "оповещение об этом должно происходить по условиям
перемирия за семь дней, а не за два, как это сделано". Советское
правительство в связи с этим просило немедленно разъяснить недоразумение.
18 февраля германское главнокомандование в разъяснении за подписью
Гофмана указало что "предусмотренный в договоре о перемирии семидневный срок
начался [...] 10 февраля и истек вчера. В связи с тем, что русское
правительство отказалось заключить мир с Германией, Германия считает себя
свободной от любых обязательств и оставляет за собою право прибегнуть к тем
мероприятиям, которые она сочтет нужными".
Германский ультиматум не был поддержан союзником Германии
Австро-Венгрией, чье правительство высказалось против возобновления военных
действий и передало по этому поводу Германии официальный протест. Немцы,
впрочем, попросили австрийцев "подождать с провозглашением своей позиции" до
тех пор, пока о германских условиях не будут формально уведомлены Советы.
Чернин, разумеется, ответил согласием, обещав "ничего не предпринимать", не
связавшись предварительно с Берлином. В это время на столе Чернина уже
лежала радиограмма Троцкого с вопросом, "считает ли австро-венгерское
правительство, что оно также находится в состоянии войны с Россией", и если
нет, то находит ли оно "возможным вступить в практическую договоренность".
Кроме того, было хорошо известно, что немцы провели передислокацию всех
боеспособных частей с Восточного фронта на Западный. Наконец, в Петрограде
оставались пока германские посланники, прибывшие с дипломатическими
поручениями 16 (29) декабря: граф Мирбах, возглавлявший германскую
экономическую миссию, и вице-адмирал Кейзерлинг, начальник военно-морской
миссии. Таким образом, оставалась надежда, что самими немцами вопрос о
наступлении окончательно не решен.
Исходя из этого состоявшееся вечером 17 февраля заседание ЦК отвергло 6
голосами против 5 предложение Ленина о немедленном согласии подписать
германские условия и поддержало формулу Троцкого, постановив обождать с
возобновлением мирных переговоров до тех пор, пока не проявится германское
наступление и не обнаружится его влияние на пролетарское движение Запада.
Против немедленного возобновления переговоров даже под угрозой германского
нашествия голосовали Троцкий, Бухарин, Ломов, Урицкий, Иоффе и Крестинский.
За предложение Ленина -- Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга и сам Ленин.
На заседании ЦК РСДРП(б) утром 18 февраля резолюция Ленина снова была
провалена перевесом в один голос: 6 против 7. Новое заседание назначили на
вечер. Только вечером, после продолжительных споров и под воздействием
германского наступления, 7 голосами против 5 предложение Ленина было
принято. За него голосовали Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Зиновьев,
Сокольников и Смилга. Против -- Урицкий, Иоффе, Ломов, Бухарин, Крестинский.
Подготовка текста обращения к правительству Германии поручалась Ленину и
Троцкому. Пока же ЦК постановил немедленно послать немцам радиосообщение о
согласии подписать мир. Свердлов между тем должен был отправиться к левым
эсерам, известить их о решении большевистского ЦК и о том, что решением
советского правительства будет считаться совместное постановление
центральных комитетов РСДРП(б) и ПЛСР.
На состоявшемся 18 февраля объединенном заседании центральных комитетов
РСДРП(б) и ПЛСР последняя проголосовала за принятие германских условий.
Ленин поэтому поспешил назначить на 19 февраля совместное заседание
большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа, согласившись считать
вынесенное решение окончательным. Уверенный в своей победе, Ленин вместе с
Троцким (согласно постановлению ЦК) в ночь на 19 февраля составил текст
радиообращения к немцам. Совнарком выражал протест по поводу германского
наступления, начатого против республики, "объявившей состояние войны
прекращенным и начавшей демобилизацию армии на всех фронтах", но заявлял "о
своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены
делегациями Четверного союза в Брест-Литовске".26
Радиотелеграмма за подписями Ленина и Троцкого была передана утром 19
февраля и уже в 9.12 получена немцами, о чем был немедленно информирован
генерал Гофман. Все это Ленин проделал еще до того, как было принято
формальное совместное решение большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа.
Но там, где Ленин смог обойти формальную сторону с левыми эсерами, он не
смог сделать того же с немцами. Последние, не заинтересованные в
приостановке успешного наступления, потребовали официального письменного
документа; и Ленин ответил, что курьер находится в пути. Германия приняла
заявление к сведению, но наступления не прекратила.
Немцами были заняты в те дни несколько городов: 18 февраля -- Двинск;
19-го -- Минск; 20-го -- Полоцк; 21-го -- Режица и Орша; 22-го -- Вольмар,
Венден, Валк и Гапсаль; в ночь на 24-е -- Псков и Юрьев; 25 февраля --
Борисов и Ревель. Удивительным было то, что немцы наступали без армии. Они
действовали небольшими разрозненными отрядами в 100-200 человек, собранными
из добровольцев. Из-за царившей у большевиков паники и слухов о приближении
мифических германских войск города и станции оставлялись без боя еще до
прибытия противника. Двинск, например, был взят немецким отрядом в 60-100
человек. Псков был занят небольшим отрядом немцев, приехавших на мотоциклах.
В Режице германский отряд был столь малочислен, что не смог занять телеграф,
который работал еще целые сутки. Немцы не столько брали города, сколько
объявляли занятыми оставленные в панике поспешно отступавшей русской армией
местности. 22 февраля 1918 г. военный комиссар В. Н. Подбельский сообщал с
фронта по прямому проводу: "Проверенных новых сведений не имею, кроме того,
что немцы, вообще говоря, продвигаются неукоснительно, ибо не встречают
сопротивления".27
На Украине наступление шло в основном вдоль железнодорожных путей,
принимая, по словам Гофмана, "темпы, впечатляющие даже
военных".28 Сопротивление оказывали кое-где войска советкой
Красной гвардии, наступавшие для занятия Украины, и поддерживавшие Антанту
чехословацкие части, бои с которыми были наиболее упорными. Тем не менее 21
февраля немцы вошли в Киев.
19 февраля Ленин выступил с защитой тезисов о подписании мира на
объединенном заседании большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИК с
двухчасовой речью. Вероятно, он рассчитывал на победу. Но неожиданно для
Ленина, как и для многих членов ЦК ПЛСР, большинство членов ВЦИК высказалось
против принятия германских условий мира. Протокол заседания ВЦИК от 19
февраля "не сохранился", но на следующий день орган московской
большевистской организации газета "Социал-демократ" поместила краткий отчет
о заседании фракций: "Большинство стояло на той точке зрения, что русская
революция выдержит испытание; решено сопротивляться до последней
возможности".29
Тогда Ленин 19 февраля собрал заседание Совнаркома, на котором были
обсуждены "вопросы внешней политики в связи с наступлением, начатым
Германией, и телеграммой", посланной Лениным в Берлин. Большинством голосов
против двух Совнарком содержание ночной телеграммы Ленина, посланной
преждевременно и вопреки воле ВЦИК, одобрил. А так как Ленин провел в свое
время резолюцию, передающую в ведение СНК вопросы, связанные с заключением
мира, все необходимые формальности были выполнены.
Из-за состоявшегося только что решения подписать мир с Германией на
заседании ЦК 22 февраля произошел фактический раскол большевистской партии.
Бухарин вышел из состава ЦК и сложил с себя обязанности редактора "Правды".
Группа в составе Ломова, Урицкого, Бубнова, В. Смирнова, Ин. Стукова, М.
Бронского, В. Яковлевой, Спунде, М. Покровского и Г. Пятакова подала в ЦК
заявление о своем несогласии с решением ЦК обсуждать саму идею подписания
мира и оставила за собой право вести в партийных кругах агитацию против
политики ЦК. Иоффе, Дзержинский и Крестинский также заявили о своем
несогласии с решением ЦК подписать мир, но воздержались от присоединения к
группе Бухарина, так как это значило расколоть партию, на что они идти не
решались.
23 февраля в 10.30 утра немцы предъявили ультиматум, срок которого
истекал через 48 часов. На заседании ЦК ультиматум огласил Свердлов.
Советское правительство должно было согласиться на независимость Курляндии,
Лифляндии и Эстляндии, Финляндии и Украины, с которой обязано было заключить
мир; способствовать передаче Турции анатолийских провинций, признать
невыгодный для России русско-германский торговый договор 1904 года, дать
Германии право наибольшего благоприятствования в торговле до 1925 года,
предоставить право свободного и беспошлинного вывоза в Германию руды и
другого сырья; отказаться от всякой агитации и пропаганды против Центральных
держав и на оккупированных ими территориях. Договор должен был быть
ратифицирован в течение двух недель. Гофман считал, что ультиматум содержал
все требования, какие только можно было выставить.
Ленин потребовал немедленного согласия на германские условия и заявил,
что в противном случае уйдет в отставку. Тогда, видимо по предварительному
соглашению с Лениным, слово взял Троцкий:
"Вести революционную войну при расколе в партии мы не можем. [...] При
создавшихся условиях наша партия не в силах руководить войной [...] Доводы
В. И. (Ленина) далеко не убедительны; если мы имели бы единодушие, могли бы
взять на себя задачу организации обороны, мы могли бы справиться с этим
[...] если бы даже принуждены были сдать Питер и Москву. Мы бы держали весь
мир в напряжении. Если мы подпишем сегодня германский ультиматум, то мы
завтра же можем иметь новый ультиматум. Все формулировки построены так,
чтобы дать возможность дальнейших ультиматумов. [...] С точки зрения
международной, можно было бы многое выиграть. Но нужно было бы максимальное
единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственность голосовать за
войну."30
Вслед за Троцким отказались голосовать против Ленина еще два левых
коммуниста: Дзержинский и Иоффе. Урицкий, Бухарин и Ломов твердо высказались
против. Сталин первоначально не высказался за мир: "Можно не подписывать, но
начать мирные переговоры".31 В результате, Троцкий, Дзержинский,
Крестинский и Иоффе -- противники Брестского мира -- воздержались при
голосовании. Урицкий, Бухарин, Ломов и Бубнов голосовали против. А Свердлов,
Сталин, Зиновьев, Сокольников, Смилга и Стасова поддержали Ленина. 7
голосами против 4 при 4 воздержавшихся германский ультиматум был принят.
Вместе с тем ЦК единогласно принял решение "готовить немедленно
революционную войну".32 Это была очередная словесная уступка
Ленина.
Однако победа ленинского меньшинства при голосовании по столь важному
вопросу повергла ЦК в еще большее смятение. Урицкий от своего имени и от
имени членов ЦК Бухарина, Ломова, Бубнова, кандидата в члены ЦК Яковлевой, а
также Пятакова и Смирнова, заявил, что не желает нести ответственности за
принятое меньшинством ЦК решение, поскольку воздержавшиеся члены ЦК были
против подписания мира, и пригрозил отставкой всех указанных большевистских
работников. Началась паника. Сталин сказал, что оставление оппозицией
"постов есть зарез для партии". Троцкий -- что он "голосовал бы иначе, если
бы знал, что его воздержание поведет к уходу товарищей". Ленин соглашался
теперь на "немую или открытую агитацию против подписания" -- только чтоб не
уходили с постов и пока что подписали мир. Но левые коммунисты ушли,
оговорив за собой право агитировать за войну в партийной прессе.
Совместное заседание ЦК РСДРП(б) и ЦК ПЛСР было назначено на вечер 23
февраля. Протокол его числится в ненайденных и о том, как проходило
заседание, ничего не известно. Ряд сведений говорит за то, что большинство
ПЛСР поддержало Троцкого. Вопрос затем был передан на обсуждение фракций
ВЦИК, заседавших всю ночь с 23 на 24 февраля то порознь, то совместно.
Небольшой зал, отведенный для фракции большевиков, был забит до отказа.
Кроме фракции там находились члены Петроградского совета и партийный актив
города. Заседание вел Свердлов. Ленина пришел позже и выступил с речью, в
которой доказывал, что все пути оттяжки и саботажа мирных переговоров уже
испробованы и пройдены.
Большинством голосов фракция РСДРП(б) во ВЦИКе приняла резолюцию о
согласии на германские условия мира. Левые коммунисты пробовали добиться от
фракции права свободного голосования, но потерпели поражение: в ответ была
приняла резолюция о дисциплине, обязывающая всех членов фракции большевиков
либо голосовать за мир, либо не участвовать в голосовании. На объединенном
заседании большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа левые коммунисты
вновь высказались против подписания мира, но большинства голосов не собрали.
Наконец, в три часа утра 24 февраля в большом зале Таврического дворца
открылось заседание ВЦИК. Главных фракций было пять: большевики, левые
эсеры, эсеры, меньшевики и анархисты. Ранним утром приступили к поименному
голосованию. Каждого из присутствовавших вызывали на трибуну, и вышедший,
повернувшись лицом к залу, должен был высказаться за мир или войну. Сцены
разыгрывались самые разные. Бухарин, несмотря на директиву большевистской
фракции не голосовать против подписания мира, выступает против, "и слова его
тонут в аплодисментах половины зала".33 Его поддерживает Рязанов.
Луначарский до самой последней секунды не знает, что сказать: как левый
коммунист, он должен быть против, как дисциплинированный большевик -- за.
Выйдя на трибуну, он произносит "да" и, "закрывая руками судорожно
дергающееся лицо, сбегает с трибуны".34 Кажется, он плачет.
Большинство левых коммунистов, не желая голосовать за подписание мира, но не
смея нарушить партийную дисциплину, покидает зал еще до голосования (и этим
решает исход в пользу Ленина).
У левых эсеров происходит такой же раскол, с той только разницей, что
фракция в целом решает голосовать против Брестского мира и обязывает
сторонников Ленина воздержаться от голосования. Как и у большевиков, не все
соглашаются соблюдать партийную дисциплину в ущерб собственным принципам. За
подписание мира голосует Спиридонова, Малкин и ряд других видных членов ЦК.
Эсеры и меньшевики голосуют против. Но Ленин все-таки собирает необходимое
ему большинство голосов: за ленинскую резолюцию голосует 116 членов ВЦИК,
против -- 85 (эсеры, меньшевики, анархисты, левые эсеры, левые коммунисты),
26 человек -- левые эсеры, сторонники подписания мира -- воздерживаются.
В 5.25 утра заседание закрылось. Через полтора часа в Берлин, Вену,
Софию и Константинополь передали сообщение Совнаркома о принятии германских
условий и отправке в Брест-Литовск полномочной делегации. Для передачи
советского согласия в письменной форме из Петрограда в Брест отправился
курьер. К 10 часам вечера германское главнокомандование Восточного фронта в
ответ на радиограмму о принятии германских условий потребовало подписания
мира в течение трех дней с момента прибытия советской делегации в Брест.
24 февраля ушло на обсуждение того, кто войдет в состав делегации по
подписанию мира. Ехать никто не хотел. Иоффе отказывался. Зиновьев предлагал
кандидатуру Сокольникова. Сокольников -- Зиновьева. Все вместе -- Иоффе.
Иоффе оговаривал свою поездку сотнями "если", Сокольников грозил отставкой
(если его пошлют). Ленин просил "товарищей не нервничать", указывая, что
"может поехать товарищ Петровский как народный комиссар". Ломов, Смирнов,
Урицкий, Пятаков, Боголепов и Спунде подали заявление об уходе с занимаемых
ими постов в Совнаркоме. Троцкий вспомнил, что еще пять дней назад подал
заявление об уходе в отставку с поста наркома иностранных дел и теперь
настаивал на ней. Зиновьев просил Троцкого "остаться до подписания мирного
договора, ибо кризис еще не разрешился". Сталин говорил о "боли, которую он
испытывает по отношению к товарищам", уходящим с постов, тем более, что "их
некем заменить". Троцкий заявлял, что "не хочет больше нести
ответственности" за мирную политику НКИД, но, не желая раскалывать партию,
готов сделать заявление о сложении полномочий "в самой недемонстративной
форме"; "текущую работу может вести Чичерин, а политическое руководство
должен взять Ленин". Зиновьев просил Троцкого "отложить уход на 2-3 дня".
Сталин тоже просил "выждать пару дней". Ленин указал, что отставка Троцкого
неприемлема. Споры возобновились. Троцкий констатировал раскол в партии:
"В партии сейчас два очень резко отмежеванных друг от друга крыла. Если
смотреть с точки зрения парламентской, то у нас есть две партии, и в смысле
парламентском надо было бы меньшинству уступить, но у нас этого нет, так как
у нас идет борьба групп. Мы не можем сдавать позиции левым
эсерам."35
После долгих споров подпись под договором согласился поставить
Сокольников. Делегация выехала в ночь с 24 на 25 февраля. С Сокольниковым
поехали Г. И. Петровский, Г. В. Чичерин, Л. М. Карахан и Иоффе. Последнего
удалось уговорить поехать в качестве консультанта, не несущего
ответственности за подписание договора.
28 февраля советская делегация прибыла в Брест, чтобы узнать, что
германское правительство идет в своих требованиях еще дальше. Немцы
требовали теперь передачи Турции Карса, Ардагана и Батума (хотя в течение
войны эти территории ни разу не занимались турецкими войсками). Сокольников
пробовал было возражать, но Гофман дал понять, что какие-либо обсуждения
ультиматума исключаются. Трехдневный срок, в течение которого должен был
быть подписан мир, немцы определили с 11 часов утра 1 марта, когда должно
было состояться первое официальное заседание в Бресте.
1 марта конференция возобновила работу. С обеих сторон в переговорах
участвовали второстепеные лица. Министры иностранных дел Кюльман, Чернин,
Талаат (Турция) и Радославов (Болгария) в это время находились на мирных
переговорах в Бухаресте и в Брест прислали своих заместителей. От Германии
договор должен был подписать посланник Розенберг. На первом же заседании он
предложил советской делегации обсудить мирный договор, проект которого
привез с собой. Сокольников попросил зачитать весь проект и после прочтения
объявил, что отказывается "от всякого его обсуждения как совершенно
бесполезного при создавшихся условиях",36 тем более, что уже
грядет мировая пролетарская революция.
Брестский мир был ярким и буквально единственным пунктом разногласия
Троцкого с Лениным в первые, самые важные для советской власти годы. История
этих разногласий крайне показательна: во время голосования в ЦК 23 февраля
1918 года, когда решался вопрос не столько о Брестском мире, сколько о
власти Ленина в партии, Троцкий отказался выступить против подписания
договора и тем обеспечил Ленину перевес голосов. Было бы нелепо считать, что
Троцкий руководствовался джентельменскими соображениями. Оставляя Ленина у
власти он прежде всего заботился о самом себе, понимая, что без Ленина не
удержится в правительстве и будет оттеснен конкурентами. Так что иного пути
у Троцкого не было. Великий партийный стратег Ленин это, конечно же,
понимал. Тем более, что Троцкий поддерживал Ленина не бескорыстно: уже на
следующий день после подписания Брестского мира, 4 марта 1918 года, Троцкий
был назначен председателем Высшего военного совета, а 13 марта -- наркомом
по военным делам. Трудно предположить, что эти назначения, происшедшие сразу
же после заключения мира, не были ленинским вознаграждением Троцкому за
результаты голосования 23 февраля. Не исключено, что еще до самого
голосования Ленин заручился обещанием Троцкого не выступать против в обмен
на важные министерские посты, значительно укрепляющие положение Троцкого в
правительстве.
Настаивая на Брестском мире, Ленин четко понимал, что делает. В то
время как противники Ленина в вопросе подписания мира пытались вычислить,
что лучше для интересов мировой революции, Ленин должен был просчитать, где
больше шансов лично ему остаться у власти. Не подписывая мира с немцами
Ленин очевидно, терял руководство, так как продолжение германо-русской войны
могло привести к свержению правительства СНК. В то же время победа над
немцами могла быть достигнута только национальным единением, а для этого
Ленин должен был отказаться от единоличного руководства и пойти на союз с
другими социалистическими партиями. В случае же подписания мира Ленин должен
был преодолеть только одну оппозицию: внутри собственной партии. Для этого,
по уже знакомой ему схеме, нужно было перебороть сопротивление большинства
собственного ЦК. Для этого, что тоже было Ленину хорошо известно, достаточно
было пригрозить отставкой. Именно так поступил Ленин. Уступив немцам во всех
пунктах, подписав условия, названные современниками "унизительными", Ленин
остался председателем Совнаркома. Однако оппозиция сепаратному миру в партии
и советском аппарате заставила Ленина изменить тактику. Он постепенно
переместил акцент с "мира" на "передышку". Вместо мирного соглашения с
Четверным союзом Ленин ратовал теперь за подписание ни к чему не
обязывающего бумажного договора ради короткой, пусть хоть в два дня, паузы,
необходимой для подготовки к революционной войне. При такой постановке
вопроса Ленин почти стирал грань между собою и левыми коммунистами.
Расхождение было теперь в сроках. Бухарин выступал за немедленную войну.
Ленин -- за войну после короткой передышки. Сепаратный мир исчез из
лексикона Ленина.
Как и формула Троцкого "ни война, ни мир", ленинская "передышка" была
средней линией. Она позволяла, не отказываясь от лозунга революционной
войны, оттягивать ее начало сколь угодно долгое время. Оставляя левым
коммунистам надежду на скорое объявление войны, "передышка" давала
возможность Ленину добиться столь важного для него подписания Брестского
соглашения. С точки зрение выполнения внешнеполитических задач советской
власти формула "передышки" также оказалась более удобной, чем сепаратный
мир. Подписывая мир, большевики компрометировали себя и перед германскими
социалистами, и перед Антантой, провоцируя последнюю на вмешательство.
"Передышка" давала и тем и другим надежду на скорое возобновление войны
между Россией и Германией. Негативной, с точки зрения Ленина, стороной, были
возникшие у Германии опасения того, что большевики не имеют серьезных
намерений соблюдать мир. Но поскольку более выгодного мира не дало бы
Германии никакое другое российское правительство, Ленин понимал, что
Германия останется заинтересованной в Совнаркоме.
Что касается Антанты, то первоначальное намерение большевиков заключить
сепаратный мир и разорвать таким образом союз с Англией и Францией казалось
в 1918 году актом беспрецедентного коварства. Не желая, с одной стороны,
иметь дело с правительством "максималистов" в России, не веря в его
способность удержаться у власти, Антанта, с другой стороны, пыталась
поддерживать контакты с советской властью хотя бы на неофициальном уровне с
целью убедить советское правительство сначала не подписывать, а после
подписания -- не ратифицировать Брестский договор.
В глазах Антанты Ленин, проехавший через Германию в пломбированном
вагоне, получавший от немцев деньги (в чем по крайней мере были убеждены в
Англии и Франции), был, конечно же, ставлеником германского правительства,
если не прямым его агентом. Именно так англичане с французами объясняли
прогерманскую политику Ленина. Очевидно, что формула Троцкого "ни война, ни
мир" не отделяла Россию от Антанты столь категорично, как ленинское мирное
предложение. Ленин, подписывая мир, толкал Антанту на войну с Россией.
Троцкий пытался сохранить баланс между двумя враждебными лагерями. После 3
марта, однако, удержаться на этой линии было крайне трудно. Ленинская
"передышка", не избавив Россию от германской оккупации, спровоцировала на
интервенцию в гражданскую войну в России мировые джержавы -- Англию,
Францию, Японию и США.
Можно понять причины, по которым Ленин, казалось бы, и здесь выбрал
самый рискованный для революции (и наименее опасный для себя) вариант. Немцы
требовали территорий. Но они не требовали ухода Ленина от власти, а наоборот
-- были заинтересованы в Ленине, так как понимали, что лучшего союзника в
деле сепаратного мира не получат. Антанту же не интересовали территории. Она
должна была сохранить действующим Восточный фронт. В союзе с Германией Ленин
удерживал личную власть. В союзе с Антантой он терял ее безусловно как
сторонник ориентации на Германию.
Брест-Литовский договор мог войти в силу только после ратификации его
тремя инстанциями: партийными съездами, съездом Советов и германским
рейхстагом. В распоряжении сторонников и противников мира оставалось, таким
образом, две недели (оговоренные немцами как предельный срок ратификации).
Ленин ранее всего попробовал добиться отмены резолюции Московского
областного бюро партии о недоверии ЦК. Случай для этого представился на
московской общегородской конференции РСДРП(б), созванной вскоре после
подписания мира, в ночь с 4 на 5 марта. В докладах участников конференции
были представлены все три точки зрения: Ленина, Троцкого и Бухарина.
Ленинскую позицию защищали Зиновьев и Свердлов. От имени левых коммунистов
выступил Оболенский (Осинский), предложивший конференции подтвердить
резолюцию о недоверии ЦК. Левые коммунисты потерпели поражение: за резолюцию
Осинского голосовало только 5 человек; 65 делегатов конференции одобрили
резолюцию, выражавшую доверие ЦК, и высказались за сохранение во что бы то
ни стало единства партии. Однако в самом важном для Ленина вопросе победил
Троцкий: большинство участников конференции, 46 человек, проголосовало
против подписания мира (резолюция Покровского).
Ленин всегда ясно видел взаимосвязь мелочей в борьбе. Это отличало его
от Троцкого, извечно стремившегося к недостигаемому горизонту и не
ставившего перед собой цели дня. Такой целью для Ленина в марте 1918 года
была ратификация Брестского договора на предстоящем Седьмом партийном
съезде. К этому времени большевистская партия фактически раскололась на две.
Самым ярким проявлением этого раскола стало издание левыми коммунистами с 5
марта газеты "Коммунист" под редакцией Бухарина, Радека и Урицкого -- органа
Петербургского комитета и Петербургского окружного комитета РСДРП(б). В
Москве ими стал издаваться журнал под тем же названием. Ленин пробовал
противостоять левым, в основном через "Правду". Так, перед открытием съезда,
6 марта, он опубликовал статью "Серьезный урок и серьезная ответственность",
не казавшуюся убедительной. Основная ее мысль сводилась к тому, что "с 3
марта, когда в 1 час дня прекращены были германцами военные действия, и до
5-го марта 7 час. вечера", когда Ленин писал статью, советская власть имеет
передышку, которой она уже с успехом воспользовалась.37 Такой
аргумент мог вызвать только улыбку. Говорить о прекращении военных действий
со стороны Германии было преждевременно. Кроме того, было очевидно, что за
два дня никаких мероприятий по охране государства провести нельзя.
6 марта в 8.45 вечера, вскоре после объединенного заседания президиума
ВЦИК и СНК, на котором с отчетом мирной делегации выступил Сокольников,
Седьмой экстренный съезд партии, созванный специально для ратификации
мирного договора с Германией, открылся в Таврическом дворце. Съезд не был
представительным. В его выборах могли "принять участие лишь члены партии,
состоявшие в ней более трех месяцев",38 т. е. только те, кто
вступил в ряды РСДРП(б) до октябрьского переворота. Кроме того, делегатов
съехалось мало. Даже 5 марта не было ясно, откроется съезд или нет, будет ли
он правомочным. Свердлов на предварительном совещании признал, что "это
конференция, совещание, но не съезд".39 И поскольку такой "съезд"
никак нельзя было назвать "очередным", он получил титул "экстренного".
Собирался он в страшной спешке. Нет точных данных о числе делегатов,
можно предположить, что в нем участвовало 47 делегатов с решающим голосом и
59 с совещательным, формально представлявшие 169.200 членов РКП(б). Всего
же, по данным непроверенным и неточным, в партии большевиков насчитывалось в
то время до 300.000 членов, не так уж много, если учесть, что к моменту
созыва Шестого съезда в июле 1917, когда партия еще не была правящей, в ее
рядах числилось уже около 240 тысяч, причем с апреля по июль 1917 года
партия возросла в три раза. Теперь же Ларин вынужден был указать, что
"многие организации фактически за последнее время не выросли".40
А Свердлов, выступивший на Седьмом съезде с отчетом ЦК, обратил внимание
партийного актива еще на два прискорбных обстоятельства: "членские взносы
поступали крайне неаккуратно", а тираж "Правды" упал с 220 тысяч в октябре
1917 г. до 85 тысяч, причем распространялась газета фактически только в
Петрограде и окрестностях.41
7 марта в 12 часов дня с первым докладом съезда -- о Брестском мире --
выступил Ленин, попытавшийся убедить делегатов в необходимости
ратифицировать соглашение. Поистине удивительным можно считать тот факт, что
текст договора держался в тайне и делегатам съезда сообщен не был. Между тем
за знакомым сегодня каждому Брестским мирным договором стояли условия более
тяжкие, чем Версальскиий договор. В смысле территориальных изменений
Брест-Литовское соглашение предусматривало, очищение Россией провинций
Восточной Анатолии, Ардаганского, Карсского и Батумского округов "и их
упорядоченное возвращение Турции"; подписание немедленного мира с Украинской
народной республикой и признание мирного договора между Украиной и странами
Четверного союза. Фактически это означало передачу Украины, из которой
должны были быть выведены все русские и красногвардейские части, под
контроль Германии. Эстляндия и Лифляндия также очищались от русских войск и
Красной гвардии. Восточная граница Эстляндии проходила теперь примерно по
реке Нарве. Восточная граница Лифляндии -- через Чудское и Псковское озера.
Финляндия и Аландские острова тоже освобождались от русских войск и Красной
гвардии, а финские порты -- от русского флота и военно-морских сил.
На отторгнутых территориях общей площадью в 780 тыс. кв. км с
населением 56 миллионов человек (треть населения Российской империи) до
революции находилось 27% обрабатываемой в стране земли, 26% всей
железнодорожной сети, 33% текстильной промышленности, выплавлялось 73%
железа и стали, добывалось 89% каменного угля, находилось 90% сахарной
промышленности, 918 текстильных фабрик, 574 пивоваренных заводов, 133
табачных фабрик, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятий, 615
целюлезных фабрик, 1073 машиностроительных заводов и, главное, 40%
промышленных рабочих, которые уходили теперь "под иго капитала". Очевидно,
что без всего этого нельзя было "построить социалистического
хозяйства"42 (ради чего заключалась брестская передышка). Ленин
сравнил этот мир с Тильзитским: по Тильзитскому миру Пруссия лишилась
примерно половины своей территории и 50% населения. Россия -- лишь трети. Но
в абсолютных цифрах территориальные и людские потери были несравнимы.
Территория России была теперь меньше, чем в допетровскую эпоху.
Именно этот мир и стал защищать Ленин. Он зачитывал свой доклад, как
классический сторонник мировой революции, говоря прежде всего о надежде на
революцию в Германии и о принципиальной невозможности сосуществования
социалистических и капиталистических государств. По существу, Ленин
солидаризировался с левыми коммунистами по всем основным пунктам:
приветствовал революционную войну, партизанскую борьбу, мировую революцию,
признавал, что война с Германией неизбежна, что невозможно сосуществование с
капиталистическими странами, что Петроград и Москву скорее всего придется
отдать немцам, подготавливающимся для очередного прыжка, что "передышка"
всего-то может продлиться -- день. Но левые коммунисты из этого выводили,
что следует объявлять революционную войну. Ленин же считал, что передышка,
пусть и в один день, стоит трети России и, что более существенно -- отхода
от революционных догм. В этом левые коммунисты никак не могли сойтись с
Лениным.
С ответной речью выступил Бухарин. Он указал, что русская революция
будет либо "спасена международной революцией, либо погибнет под ударами
международного капитала". О мирном сосуществовании, поэтому, говорить не
приходится. Выгоды от мирного договора с Германией -- иллюзорны. Прежде чем
подписывать договор, нужно понимать, зачем нужна предлагаемая Лениным
передышка. Ленин утверждает, что она "нужна для упорядочения железных
дорог", для организации экономики и "налаживания того самого советского
аппарата", который "не могли наладить в течение четырех месяцев".
Бухарин считал, что "если бы была возможность такой передышки", левые
коммунисты согласились бы подписать мир. Но если передышка берется только на
несколько дней, то "овчинка выделки не стоит", потому что в несколько дней
разрешить те задачи, которые перечислил Ленин, нельзя: на это требуется
минимум несколько месяцев, а такого срока не предоставит ни Гофман, ни
Либкнехт. "Дело вовсе не в том, что мы протестуем против позорных и прочих
условий мира как таковых, -- продолжал Бухарин, -- а мы протестуем против
этих условий, потому что они фактически этой передышки нам не дают", так как
отрезают от России Украину (и хлеб), Донецкий бассейн (и уголь), раскалывают
и ослабляют рабочих и рабочее движение. Такие просоветски настроенные
территории как Латвия отдаются под германскую оккупацию. Фактически
аннулируются мероприятия советской власти по национализации иностранной
промышленности, поскольку "в условиях мира имеются пункты относительно
соблюдения интересов иностранных подданных". Затем, по договору запрещается
коммунистическая агитация советским правительством в странах Четверного
союза и на занимаемых ими территориях, что, по мнению Бухарина, сводило "на
нет" международное значение русской революции, в конечном итоге зависящей от
того, "победит или не победит международная революция", поскольку только в
ней и есть "спасение".
Наконец, Бухарин категорически протестовал против нового пункта
Брестского договора, "добавленного уже после", согласно которому "Россия
обязана сохранить независимость Персии и Афганистана". Бухарин считал, что
уже из-за этого не стоит подписывать договора о двухнедельной передышке.
Единственный выход Бухарин видел в том, чтобы начать против "германского
инпериализма" революционную войну, которая, несмотря на неизбежные поражения
первого этапа такой войны, принесет в конечном итоге победу, поскольку "чем
дальше неприятель будет продвигаться в глубь России, тем в более невыгодные
для него условия он будет попадать".43
После речи Бухарина заседание было закрыто. Вечером в прениях по
докладам Ленина и Бухарина выступил Урицкий, сказавший, что Ленин "в правоте
своей позиции" не убедил. Можно было бы добиваться продолжительной
передышки. Но "успокоиться на передышке в два-три дня", которая "ничего не
даст, а угрожает разрушить оставшиеся железные дороги и ту небольшую армию",
которую только что начали создавать, это значит согласиться на "никому не
нужную, бесполезную и вредную передышку с тем, чтобы на другой день, при
гораздо более скверных условиях", возобновлять войну, отступая "до
бесконечности", вплоть до Урала, эвакуируя "не только Петроград, но и
Москву", поскольку, как всякому очевидно, "общее положение может значительно
ухудшиться".
Урицкий не согласился с ленинским сравнения Брестского мира с
Тильзитским. "Не немецкий рабочий класс заключал мир в Тильзите, -- сказал
он, -- подписала его другая сторона. Немцам пришлось принять его как
совершившийся факт". Урицкий предложил поэтому "отказаться от ратификации
договора", хотя и понимал, что разрыв с Германией "принесет вначале на поле
брани целый ряд поражений", которые, впрочем, "могут гораздо больше
содействовать развязке социалистической революции в Западной Европе" чем
"похабный мир" Ленина.44
Бубнов указал, что в момент, когда "уже назрел революционный кризис в
Западной Европе" и "международная революция готовится перейти в самую
острую, самую развернутую форму гражданской войны, согласие заключить мир"
наносит непоправимый "удар делу международного пролетариата", перед которых
в настоящее время "встала задача развития гражданской войны в международном
масштабе", задача "не фантастическая, а вполне реальная". В этом и
заключается содержание лозунга "революционная война". Ленин же с левых
позиций октября 1917 перешел на правые и ссылается теперь на то, что "массы
воевать не хотят, крестьянство хочет мира". "С каких это пор мы ставим
вопрос так, как ставит его сейчас тов. Ленин?" -- спрашивал Бубнов, намекая
на лицемерие.45
Точку зрения сторонников передышки подверг критике Радек. Он назвал
политику Ленина невозможной и неприемлемой, указав, что большевики никогда
не надеялись на то, что "немецкий империализм оставит нас в покое".
Наоборот, все исходили из неизбежности войны с Германией и поэтому "стояли
на точке зрения демонстративной политики мира, политики возбуждения масс в
Европе". Такая политика советского правительства "вызвала всеобщую
забастовку в Германии" и "стачки в Австрии".
Даже сейчас, после совершившегося германского наступления, Радек
считал, что противники подписания мира были правы, когда утверждали, будто
"крупных сил у немцев нет" и будто немцы готовы пойти на соглашение "без
заключения формального мира" (о чем писала германская пресса). Радек сказал,
что планы объявления партизанской войны против германских оккупационных
войск не были фразой, и если бы большевики оставили Петроград и отступили
вглубь страны, они смогли бы "создать новые военные кадры" за три месяца, в
течение которых немцы не смогли бы продвигаться вглубь России "ввиду
международного положения, ввиду положения дел на Западе".46
Выступивший против подписания мира и за революционную войну Рязанов
фактически обвинил Ленина в измене. Эвакуация Петрограда возможна как
эвакуация учреждений, сказал он. "Всякая попытка сдать этот Питер без
сопротивления, подписав и ратифицировав этот мир", была бы "неизбежной
изменой по отношению к русскому пролетариату", поскольку "провоцировала бы
немцев на дальнейшее наступление". Ленин, продолжал Рязанов, готов отдать
"Питер, Москву, Урал, он не боится пойти во Владивосток, если японцы его
примут", готов отступать и отступать; "этому отступлению есть
предел".47
Противник подписания мира Коллонтай указала, что никакого мира не
будет, даже если договор ратифицируют; Брестское соглашение останется на
бумаге. Доказательством этому служит тот факт, что после подписания
перемирия война все равно продолжалась. Коллонтай считала, что возможности
для передышки нет, что мир с Германией невероятен, что создавшуюся ситуацию
следует использовать для формирования "интернациональной революционной
армии", и если советская власть в России падет, знамя коммунизма "поднимут
другие".48
Седьмой партийный съезд был знаменателен тем, что большинство его
делегатов высказалось за ратификацию мира, в то время как большинство
ораторов выступало против, а поддерживающее Ленина меньшинство говоривших,
да и сам Ленин, выступали за принятие договора с многочисленными оговорками
(Зиновьев, Смилга, Сокольников и др.). Свердлов, еще один сторонник
ратификации мира, выступил в защиту Троцкого, оклеветанного Лениным,
разъясняя, что политика Троцкого на Брестских переговорах была политикой ЦК:
"Все мы одинаково стояли за то, что нужно затягивать переговоры до
последнего момента [...] Все мы отстаивали как раз ту позицию, которую вела
вначале наша Брестская делегация во главе с тов. Троцким [...] Так что все
упреки, что Центральный комитет вел неправильную политику, не соответствуют
действительности. Мы и до сих пор говорим, что при известных условиях нам
революционную войну придется неизбежно вести."49
После этого Троцкий изложил на съезде "третью позицию" -- ни мира, ни
войны -- и сказал, что воздержался от голосования по вопросу о подписании
мира в ЦК, так как не считал "решающим для судеб революции то или другое
отношение к этому вопросу". Он признал, что шансов победить больше "не на
той стороне, на которой стоит" Ленин, и указал, что переговоры с Германией
преследовали прежде всего цели пропаганды, и если бы нужно было заключать
действительный мир, то не стоило оттягивать соглашения, а надо было
подписывать договор в ноябре, когда немцы пошли на наиболее выгодные для
советского правительства условия.
Троцкий отвел довод о том, что немцы в случае отказа советского
правительства ратифицировать мир захватят Петроград и сослался на свой
разговор с Лениным. Даже Ленин считал, указывал Троцкий, что "факт взятия
Петрограда подействовал бы слишком революционизирующим образом на германских
рабочих". "Все зависит от скорости пробуждения европейской
революции",50 заключил Троцкий, но не высказался против
ратификации мира: "Я не буду предлагать вам не ратифицировать его", добавив,
что "есть известный предел", дальше которого большевики идти не могут, так
как "это уже будет предательством в полном смысле слова". Этот предел --
требование немцев к большевикам подписать мир с Украинской
Радой.51 И поскольку содержание Брестского договора делегатам
съезда известно не было, никто не поправил Троцкого, что заключение мира с
Украинской республикой предусматривается Брестским соглашением, под котором
уже стоит подпись советского правительства и которое должен ратифицировать
слушающий Троцкого съезд.
В 9.45 вечера 7 марта, заседание закрылось. На следующий день в 11.40
дня открылось четвертое, предпоследнее заседание съезда. Вторично получил
слово Бухарин, вновь призвавший к революционной войне: "Возможна ли теперь
вообще война? Нужно решить, возможна ли она объективно или нет". Если
возможна и если она все равно начнется "через два-три дня", для чего
покупать "такой ценой этот договор", наносящий неисчислимый вред и
шельмующий советскую власть "в глазах всего мирового
пролетариата"?52 В ответ Ленин признал, что "на девять десятых"
согласен с Бухариным,53 что большевики маневрируют "в интересах
революционной войны", и в этих пунктах имеется "согласие обеих частей
партии", а спор только о том, "продолжать ли без всякой передышки войну или
нет". Ленин указал также, что Бухарин напрасно пугается подписи под
договором, который, мол, можно разорвать в любой момент: "Никогда в войне
формальными соображениями связывать себя нельзя", "договор есть средство
собирать силы". "Революционная война придет, тут у нас разногласий нет". Но
пока что пригрозил отставкой в случае отказа съезда ратифицировать
мир.54
При поименном голосовании за ленинскую резолюцию высказалось 30
человек, против -- 12. Четверо воздержалось. За резолюцию левых коммунистов
голосовало 9 человек, против -- 28. Правда, резолюция Ленина, получившая
большинство, о мире не упоминала, а обговаривала передышкуядля подготовки к
революционной войне. Публиковать такую резолюцию было совершенно невозможно,
поскольку немцами она была бы воспринята как расторжение мира. Поэтому Ленин
настоял на принятии съездом поправки: "Настоящая резолюция не публикуется в
печати, а сообщается только о ратификации договора".
Ленину важно было подписать мир и добиться его ратификации. Во всем
остальном он готов был уступить левым коммунистам. В частности, он предложил
утвердить поправку о том, что ЦК в любое время будет иметь право разорвать
соглашение: "Съезд дает полномочия ЦК партии как порвать все мирные
договоры, так и объявить войну любой империалистической державе и всему
миру, когда ЦК партии признает для этого момент подходящим". Разумеется,
такая поправка нарушала не только прерогативы ВЦИКа, но и Совнаркома. Но она
развязывала руки большевистскому активу, имевшему теперь право не созывать
специального съезда для расторжения договора. Очевидно, что сам Ленин в этой
поправке заинтересован не был, но победив при голосовании по вопросу о
ратификации, он пытался усыпить оппозицию, уступив во всех возможных (и
ничего не значащих) пунктах. Впрочем, Свердлов отказался ставить на
голосование ленинскую поправку на том основании, что ЦК, "само собою
разумеется" имеет право в период между съездами принимать те или иные
принципиально важные решения, в том числе касающиеся войны и
мира.55
Поскольку съезд принял резолюцию не о мире, а о передышке, т. е.
объявлял о том, что скоро возобновит с Германией войну, Ленин попытался
сделать все, что в его силах, для предотвращения утечки информации за стены
Таврического дворца. В конце концов он мог опасаться и прямого саботажа со
стороны левых коммунистов (например, публикации ими резолюции съезда в
"Коммунисте"). Ленин потребовал поэтому "взять на этот счет личную подписку
с каждого находящегося в зале" ввиду "государственной важности
вопроса".56 Съезд утвердил и эту поправку. И только требование
Ленина к делегатам съезда вернуть текст резолюции о мире ради "сохранения
военной тайны" встретило сопротивление прежде всего Свердлова: "Каждый
вернувшийся домой должен сделать отчет в своей организации, по крайней мере
центрам, и вы должны будете иметь эти резолюции". Ленин пытался настаивать,
утверждая, что "сообщения, содержащие военную тайну, делаются
устно".57 Но при голосовании проиграл. Эту поправку Ленина съезд
по инициативе Свердлова отверг.
Заставив партию подписаться под Брестским договором, Ленин одержал
блестящую тактическую победу. Однако положение Ленина осложнялось тем, что в
оппозиции по этому вопросу оказывались основные социалистические партии
России, представленные во ВЦИКе: левые эсеры, меньшевики, эсеры и
анархисты-коммунисты. С этими партиями еще только предстояло столкнуться во
время ратификации Брестского договора съездом Советов. Ленин также должен
был считаться с вероятностью того, что левые эсеры и левые коммунисты
попробуют сформировать свою партию. Наконец, в пылу борьбы за Брестский мир
Ленин просмотрел еще одну комбинацию: выдвинувшийся в те месяцы Свердлов,
оттесняя терявшего власть, авторитет и контроль Ленина, предотвращая блок
между левыми коммунистами и ПЛСР, попытался в марте-апреле 1918 объединить
большевиков и левых эсеров для неизбежной и скорой революционной войны с
Германией.
Германское правительство в целом было осведомлено о внутрипартийной
борьбе у большевиков в связи с вопросом о подписании мира. 11 марта
статст-секретарь иностранных дел Германии Кюльман в телеграмме МИДу
указывал, что общая ситуация крайней "неопределенна" и предлагал
"воздержаться от каких бы то ни было комментариев по поводу" предстоящей на
съезде Советов ратификации договоров. Перенос столицы России из Петрограда в
Москву (где и должен был собраться съезд Советов), подальше от линии фронта,
также говорил отнюдь не о мирных намерениях советского правительства.
После переезда в Москву началась подготовка к съезду, открывшемуся 14
марта. Как и Седьмой партийный съезд, съезд Советов не был представительным
и получил название "Чрезвычайного". На съезде Советов присутствовало 1172
делегата, в том числе 814 большевиков и 238 левых эсеров. Впервые и
специально для делегатов съезда в количестве 1000 экз. был отпечатан текст
Брест-Литовского мирного договора. При итоговом голосовании Брест-Литовский
мирный договор был ратифицирован большинством в 784 голоса против 261 при
115 воздержавшихся. Следствием этого голосования, однако, явился выход левых
эсеров из правительства, хотя решение это было принято левоэсеровской
фракцией далеко не единодушно. Против выхода из СНК и за подписание
Брестского мира высказались по крайней мере 78 левоэсеровских делегатов
съезда. Тем не менее 15 марта все наркомы -- члены ПЛСР покинули свои посты.
Выйдя из правительства, они, подобно левым коммунистам, оставили за собой
право критиковать Брестскую политику Совнаркома.
В связи с выходом из советского правительства всех левых эсеров и
некоторых левых коммунистов Совнарком 18 марта, через день после окончания
работы Четвертого съезда Советов, рассмотрел вопрос "об общеминистерском
кризисе". С сообщением по этому поводу выступил Свердлов, формально членом
СНК не являвшийся, по постепенно начинавший перенимать у Ленина работу по
Совнаркому (на съездах и конференциях того времени Свердлов давно уже был
докладчиком или содокладчик председателя СНК; или же выступал с отчетом ЦК,
как на Седьмом съезде партии, что в будущем, по должности, станет делать
генсек). По инициативе Свердлова Совнарком начал переговоры о вхождении в
правительство вышедших из него ранее членов Московского областного комитета
РКП(б), стоявшего в оппозиции к Брестской политике. Свердлов же начал
переговоры с рядом большевиков, чьи кандидатуры намечались на посты наркомов
земледелия, имуществ, юстиции и на пост председателя ВСНХ вместо ушедших в
отставку левых эсеров и левых коммунистов (обсуждавших в свою очередь вопрос
об отстранении Ленина от власти и формировании нового правительства из блока
левых эсеров и левых коммунистов). На том же заседании СНК было заслушано
сообщение Свердлова о Высшем военном совете республики, откуда в связи с
уходом левых эсеров из СНК был выведен левый эсер П. П. Прошьян.
Чем дольше длилась "передышка", тем очевиднее становились просчеты
Ленина. Брестский мир остался бумажной декларацией. Ни одна из сторон не
смотрела на него как на деловой, выполнимый и окончательный. В случае победы
Германии Брестский мир должен был быть пересмотрен и конкретизирован в
рамках общего европейского соглашения. В случае поражения Германии в мировой
войне договор, очевидно, потерял бы силу и потому, что его расторгла бы
Россия, и потому, что не допустила бы Антанта. Неподконтрольное советской
власти население бывшей Российской империи Брестского мира вообще не
признавало (если не было оккупировано Германией, Автро-Венгрией или
Турцией). Внутри советского лагеря и те, кто голосовал за договор под
давлением Ленина, и те, кто поддерживал соглашение с немцами под влиянием
обстоятельств, рассматривали Брестский мир именно как на передышку.
Неудивительно, что вскоре после ратификации Брестского соглашения помощник
Свердлова секретарь ЦК РКП(б) Стасова указала в письме местным организациям:
"Нет сомнения в том, что Германия, хотя и заключила мир, приложит все усилия
к ликвидации советской власти".58
С военной точки зрения Брестский договор не принес желаемого облегчения
ни Германии, ни РСФСР. Со дня на день ожидалось падение Петрограда, занятие
его немцами. 4 марта, на следующий день после подписания мирного договора,
Петроградский комитет РСДРП(б) обратился в ЦК с письмом, в котором ставил
вопрос о переходе петроградской организации партии на нелегальное положение
в связи с угрозой занятия города немцами -- настолько никто не верил в
только что подписанное соглашение. На случай ведения работы в условиях
подполья Петроградский комитет просил выделить ему несколько сот тысяч
рублей. Комитет также предлагал не собирать Седьмой партийный съезд в
Петрограде, а перенести его в Москву и эвакуировать туда всех прибывших на
съезд делегатов, чтобы не "потерять своих лучших товарищей" в случае захвата
города.59 Впрочем, председатель Петросовета Зиновьев старался
быть спокойным:
"Реальное соотношение сил показывает, что немецкий империализм в
настоящий момент в силе потребовать от нас беспошлинно фунт мяса, но все же
он не имеет возможности требовать выдачу головы Совета. [...] Германия не
пойдет на дальнейшее наступление, как ни соблазнительна перспектива
оккупации Петрограда и разгром Смольного.60 [...] А если
Вильгельм все-таки будет в силах продолжать наступление против нас, что
тогда? Тогда нам ничего не останется, кроме как продолжать войну, причем эта
война впервые приобретает действительное революционное
значение".61
Ни на договор, ни на факт ратификации его съездом никто не обращал
внимания. Так, одновременно с работой Седьмого съезда партии в том же
Петрограде проходила городская конференция РКП(б). Как и московская
конференция, проведенная ранее, конференция в Петрограде была посвящена двум
вопросам: Брестскому миру и предотвращению раскола в рядах большевистской
партии. Как и в Москве, большинством голосов конференция высказалась против
раскола, потребовав от левых коммунистов "прекращения обособленного
организационного существования", и постановила прекратить издание органа
левых "Коммунист";62 органом Петроградской партийной организации
была объявлена "Петроградская правда".63 Однако в вопросе о
ленинской средней линии -- передышке -- Ленина снова ожидало разочарование.
Даже Зиновьев, представлявший на конференции его позицию, закончил речь
компромиссным заявлением:
"Ни одну секунду нельзя создавать впечатление, будто наступил мирный
период. Передышка есть передышка. Надо бить в набат. Надо готовиться, надо
мобилизовать наши силы. Под перекрестным огнем наших врагов необходимо
создавать армию революции."64
Большинством голосов конференция проголосовала за формулу Троцкого "ни
мира, ни войны".
Главным провалом в планах Ленина было то, что Брестский мир оказался
безоговорочной капитуляцией в неограниченных пределах. Чем ближе к
демаркационной линии (или к районам интервенции), тем очевиднее становилось,
что подписанный Лениным договор был только началом всех проблем, связанных с
вопросами войны и мира. Это относилось прежде всего к районам, отданным под
турецкую и германскую оккупацию: Закавказью и Украине (в Закавказье Ленин
уступил не три закавказских округа -- Карс, Батум и Ардаган, а всс
Закавказье). Но если революционеры, устремившие свой взор на запад, готовы
были простить Ленину потерю южных территорий, годных разве что для броска на
Индию, Турцию, Иран и Афганистан, они восприняли как откровенную измену делу
революции согласие Ленина на отдачу под германскую оккупацию почти уже
советской Украины. Это был тот самый "известный предел", дальше которого на
Седьмом съезде партии Троцкий обещал не идти. Это было "предательство в
полном смысле слова"65.
С точки зрения экономической, политической, военной или эмоциональной
передача Украины под германскую оккупацию была для революционеров шагом
исключительно драматичным. Уже побеждающая на Украине советская власть (а
может быть так только казалось легковерным коммунистам?) была принесела в
жертву все той же ленинской прихоти: получить передышку для советской
России. Будучи самым искренним интернационалистом трудно было отделаться от
ощущения, что русские большевики предают украинских, которые уже с декабря
1917 года предпринимали попытки захватить в свои руки власть.
Как и в Петрограде, киевские большевики первоначально пробовали
организовать переворот, опираясь на съезд Советов солдатских и рабочих
депутатов. Однако украинский "Крестьянский союз" своевременно влив в число
делегатов съезда крестьянских делегатов, нейтрализовал эту первую попытку.
Тогда большевики покинули Киев, перебрались в Харьков и там провозгласили
себя органом советской власти Украины. Из России Совнарком на помощь
украинским большевикам послал войска. Советские части успешно наступали,
вот-вот могли занять Киев, и правительству "Украинской народной республики"
ничего не оставалось делать, как срочно, 9 (22) января 1918 года,
провозгласить независимость и подписать сепаратный мир со странами
Четверного союза, дабы избежать советской оккупации (и променять ее на
немецкую).
Как и в случае с Закавказьем, Россия теряла намного больше, чем
предусматривал Брестский договор. Первоначально считалось, что под
определение "Украина" подпадают 9 губерний: Киевская, Черниговская,
Полтавская, Харьковская, Херсонская, Волынская, Подольская,
Екатеринославская и Таврическая. Вскоре, однако, от РСФСР были отторгнуты в
пользу Украины Курская и Воронежская губернии, область войска Донского и
Крым.
Германия взяла на себя роль защитницы Украины от анархии и большевиков.
Однако мир, который она заключала с Радой, был "хлебный", а не политический.
И тот факт, что немцы и австрийцы вывозили из страны продовольствие, делал
Германию и Австро-Венгрию в глазах населения ответственными за экономические
неурядицы (в которых немцы не обязательно были виноваты). Недавняя угроза
советской оккупации была скоро забыта. Ревнители украинской независимости
были настроены теперь антигермански, так как видели в немцах оккупантов.
Сторонники воссоединения с Россией были настроены антигермански, поскольку
справедливо считали, что именно под давлением Германии Украина провозгласила
независимость и отделилась от России. В скором времени антинемецки были
настроены все слои украинского населения.
Если на Украине считали, что Германия грабит ее продовольственные
запасы, в России царило всеобщее убеждение, что голод и недостаток топлива
является следствием германской оккупации Украины. Соответствовало ли это
действительности или нет -- не имело значения. Важно было, что причину
голода в России усматривали в германской оккупации Украины и в брестской
политике Совнаркома.
К объективным факторам прибавлялись субъективные. Германские войска на
Украине вели себя как в оккупированой стране (отчасти провоцируемые на это
противниками Брестского мира). Самым ярким подтверждением этому было
введение на Украине германских военно-полевых судов, которые по германским
законам могли действовать только во время войны на оккупированной территории
врага. Были случаи разоружения германскими войсками украинских частей, хотя
согласно украино-германским соглашениям такие части имели право на
существование. Разрешение на празднование 1 мая украинское правительство
должно было получать у командующего германскими войсками на Украине. Более
красноречивых доказательств отсутствия реального мира трудно было
представить: Украина была не под союзной, а под вражеской оккупацией.
Очевидно, что ужесточение оккупационного режима на Украине было связано
прежде всего с продовольственным вопросом внутри Германии. Именно для
обеспечения нормального вывоза украинских продуктов проводила германская
армия те или иные военные мероприятия на Украине. "Хлебный мир" был слишком
легкомысленно разрекламирован перед общественным мнением Германии и
Австро-Венгрии. Украинский хлеб стал легендой. В его спасительную силу в
Германии и Австро-Венгрии верили все, от членов правительства до простых
рабочих. Поэтому военная политика Германии на Украине была подчинена
продовольственным целям. Для организации дела вывоза продуктов из Украины
нужно было создать там стабильный режим, ввести туда войска, обеспечить
непрерывную работу транспорта. Многие земли пустовали. Засеивались далеко не
все обрабатываемые ранее поля. Это крайней волновало германское руководство.
Немцы и тут встали на путь принуждения: по распоряжению главнокомандующего
германскими войсками на Украине генерала Эйхгорна крестьяне обязаны были
засеивать все имеющиеся земли.
Приказ предусматривал принудительную запашку крестьянами полей, военную
реквизицию сельскохозяйственных продуктов с уплатой "справедливого
вознаграждения" собственникам; вменял помещикам в обязанность следить за
крестьянскими посевами, а в случае отказа крестьян производить посев,
обращаться к военным властям. Для обработки таких полей местным земельным
комитетам предписывалось под угрозой наказания предоставлять необходимый
рабочий скот, сельско-хозяйственные машины и семена. Но поскольку
распоряжение не указывало, кто именно должен засеивать земли, оно привело
главным образом к самочинным захватам чужих полей. Немецкие же офицеры на
местах толковали распоряжение по-разному, "в иных случаях прогоняя, а в
других поощряя захватчиков".66 И это, разумеется, приводило лишь
к росту аграрного бандитизма на Украине, т.е. к целям, прямо противоположным
тем, которые изначально ставило перед собою германское правительство:
стабилизировать режим Украины для обеспечения спокойного вывоза продуктов в
Германию.
Такую политику нельзя было назвать ни мудрой, ни разумной, ни
последовательной. Со временем против нее стало выступать даже зависимое от
Германии правительство Рады. По причинам политической целесообразности оно
критиковало прежде всего главнокомандующего германскими войсками на Украине
Эйхгорна, а апеллировать пыталось к германскому правительству и Рейхстагу.
Решающие заседания, посвященные германской политике на Украине, происходили
в Киеве 27 и 28 апреля, вскоре после обнародования на Украине приказа
Эйхгорна о введении германских военно-полевых судов и смертной казни.
Критика была всеобщей. На заседании 27 апреля Любинский, подписавший в свое
время в Бресте германо-украинское соглашение о мире, предлагал на этот раз
быть решительным и требовать отозвания Эйхгорна и посланника Мумма. В
противовес приказу Эйхгорна он предлагал издать указ украинского
правительства, аннулирующий приказ германского командующего. На следующий
день с критикой немцев выступил на заседании Малой Рады председатель Совета
народных министров Украины В. А. Голубович, указавший, что согласно
имевшейся между германским и украинским правительствами договоренности "все
приказы должны объявляться с обоюдного соглашения и после совместного
обсуждения"; между тем приказы Эйхгорна вводились в одностороннем
порядке.67
Если учесть, что еще 17 апреля украинское правительство отказалось
подписать украино-германскую военную конвенцию, на которой настаивали немцы,
становилось очевидно, что оно уже не было лояльно Германии. Германское
правительство сделало из этого соответствующие выводы: 28 апреля, во время
заседания Малой Рады, в 3 часа 45 минут дня, правительство Украины было
арестовано вошедшими в зал немецкими войсками. Германия, не заинтересованная
в сохранении руководства, саботировавшего (по ее мнению) выполнение
продовольственных соглашений, совершила на Украине государственный
переворот. К власти пришло правительство гетмана Скоропадского,
придерживавшееся более прогерманского курса.
Бресткий мир стал ахилесовой пятой большевистского правительства. В
конечном итоге большевики должны были либо уступить своим политическим
противникам, признав их критику правильной, и формально или фактически
разорвать передышку, либо пойти еще дальше по пути углубления контактов с
германским правительством, по пути усиления зависимости от Германии. В
первом случае Ленин мог быть отстранен от власти как инициатор порочной
политики. Очевидно, что он предпочитал второй путь. Под его давлением ЦК
согласился обменяться послами с "империалистической Германией". Сегодня шаг
этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда
германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание
советским правительством "гогенцоллернов", никак не оправдываемое
необходимостью сохранения ленинской "передышки", с точки зрения интересов
германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было
преступлением. И если бы стороннику мировой революции и противнику
Брестского мира левому коммунисту Иоффе в марте 1918 года сказали, что он
станет первым полномочным представителем советской России в
империалистической Германии, он, вероятно, счел бы это неудачной шуткой, а
сама идея обмена посольствами советской республики и кайзеровской Германии
показалась бы ему откровенной издевкой.
Получалось, однако, что, несогласный с Лениным в вопросах, касающихся
Германии и германской революции, ЦК все-таки уступал ему, шаг за шагом, во
всех практических делах. Очевидно, что на установлении дипломатических
отношений между РСФСР и Германией настаивал в первую очередь Ленин. Очевидно
также, что посылка в Германию ярого противника Брестского мира и левого
коммуниста была компромиссом, при котором большинство ЦК соглашалось на
установление дипломатических отношений с империалистической державой: Иоффе
ехал в Германию для координации действий немецких и русских коммунистов по
организации германской революции.
Немцы назначили послом в РСФСР графа Мирбаха, уже проведшего ранее в
Петрограде несколько недель, а потому знакомого в общих чертах с ситуацией.
Мирбах прибыл в Москву 23 апреля. Посольство разместилось в двухэтажном
особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон
Берга (ныне улица Веснина, дом No 5). Приезд посла совпадал по времени с
переворотом на Украине, с занятием германскими войсками Финляндии, с
планомерным (пусть и постепенным) продвижением немецких войск восточнее
линии, очерченной Брестским соглашением. Разумеется, советское правительство
дало знать Мирбаху о своем недовольстве как только для этого представился
случай -- при вручении верительных грамот 26 апреля. Через три дня Мирбах
сообщал Гертлингу, что германское наступление на Украине "стало первой
причиной осложнений". Финляндия стояла на втором месте. Чичерин высказал
недовольство в достаточно дипломатичной форме; резче был Свердлов,
выразивший надежду, что Мирбах сможет "устранить препятствия, которые все
еще мешают установлению подлинного мира". Вручение верительных грамот посла
проходило в самой простой и холодной обстановке. По окончании официальной
церемонии Свердлов не предложил ему сесть и не удостоил личной
беседы.68
Как дипломат Мирбах был объективен и тонок. Его донесения Гертлингу и
статс-секретарю по иностранным делам Р. Кюльману в целом говорят о верном
понимании им ситуации в советской России. 30 апреля, в отчете о политической
ситуации в РСФСР, Мирбах незамедлил описать главное -- состояние анархии в
стране и слабость большевистского правительства, не имеющего поддержки
населения:
"Москва, священный город, символ царской власти, святыня православной
церкви, -- писал Мирбах, -- в руках у большевиков стала символом самого
вопиющего нарушения вкуса и стиля, вызванного русской революцией. Тот, кто
знал столицу в дни ее славы, с трудом узнает ее сейчас. Во всех районах
города, а особенно в центральном торговом квартале, стены домов испещрены
дырками от пуль - свидетельство боев, которые велись здесь. Замечательная
гостиница Метрополь превращена артиллерийским огнем в груду развалин, и даже
Кремль жестоко пострадал. Сильно повреждены отдельные ворота.
На улицах жизнь бьет ключом, но впечатление, что они населены
исключительно пролетариатом. Хорошо одетых людей почти не видно - словно все
представители бывшего правящего класса и буржуазии разом исчезли с лица
земли. Может быть, это отчасти объясняется фактом, что большинство из них
пытается внешне приспособиться к нынешнему виду улиц, чтобы не разжигать
страсти к наживе и непредсказуемых эксцессов со стороны нового правящего
класса. Православные священники, раньше составлявшие значительную часть
прохожих, тоже исчезли из виду. В магазинах почти ничего не купишь, разве
что пыльные остатки былой роскоши, да и то по неслыханным ценам. Главным
лейтомотивом всей картины является нежелание работать и праздношатание. Так
как заводы все еще не работают, а земля все еще не возделывается - по
крайней мере, так мне показалось во время моего путешествия - Россия,
похоже, движется к еще более страшной катастрофе, чем та, которая уже
вызвана революцией. С безопасностью дело обстоит довольно скверно, но днем
можно свободно всюду ходить без провожатых. Однако выходить вечером
неразумно, да и днем тоже то и дело слышны оружейные выстрелы и постоянно
происходят какие-то более или менее серьезные столкновения.
Бывший класс имущих впал в состояние глубочайшего беспокойства:
довольно одного приказа правительства, чтобы лишить их всего имущества.
Почти на всех дворцах и больших особняках висят зловещие приказы о
реквизиции, по которым хозяин, часто в считанные часы, оказывается на улице.
Отчаяние представителей старого правящего класса беспредельно, но они не в
состоянии собрать достаточно сил, чтобы положить конец тому организованному
грабежу, которому подвергаются. Желание внести какой-то порядок
распространяется вплоть до низших слоев, а ощущение собственного бессилия
заставляет их надеяться, что спасение придет от Германии. Те же самые круги,
которые раньше громче всех возводили на нас напраслину, теперь видят в нас
если не ангелов, то по меньшей мере полицейскую силу. [...]
Власть большевиков в Москве обеспечивается в основном латышскими
батальонами, а также большим числом автомобилей, реквизированных
правительством, которые постоянно кружат по городу и могут в случае
необходимости доставить войска туда, где возникают беспорядки.
Предсказать, куда все это приведет, невозможно. В настоящий момент
можно лишь предположить, что ситуация в основном не изменится."
Мирбах при этом считал, что интересы Германии по-прежнему требуют
ориентации на ленинское правительство, так как те, кто сменят большевиков,
будут стремиться с помощью Антанты воссоединиться с отторгнутыми по
Брестскому миру территориями, прежде всего с Украиной, и поэтому Германии
выгоднее всего снабжать большевиков необходимым минимумом товаров и
поддерживать их у власти, так как никакое другое правительство не
согласилось бы на соблюдение столь выгодного для Германии договора.
В этом лишний раз убеждал Мирбаха сам Ленин во время встречи с
германским послом 16 мая в Кремле. Ленин признал, что число его противников
растет и что ситуация в стране более серьезная, чем месяц назад. Он указал
также, что состав его противников за последнее время изменился. Раньше это
были представители правых партий; теперь же у него появились противники в
собственном лагере, где сформировалось левое крыло. Главный довод этой
оппозиции, продолжал Ленин, это то, что Брестский мир, который он все еще
готов упорно отстаивать, был ошибкой. Все большие районы русской территории
оказываются под германской оккупацией; не ратифицирован до сих пор мир с
Финляндией и Украиной; усиливается голод. До действительного мира, указал
Ленин, очень далеко, а ряд событий последнего времени подтверждает
правильность выдвинутых левой оппозицией доводов. Сам он, поэтому, прежде
всего стремится к достижению мирных соглашений с Финляндией и Украиной.
Мирбах особенно отметил то обстоятельство, что Ленин не стал угрожать ему
возможной переориентацией советской политики в сторону Антанты. Он просто
подчеркнул, что лично его, Ленина, положение в партии и правительстве крайне
шатко.
Отчет Мирбаха о беседе с Лениным буквально единственный документ,
содержащий признание Лениным провала брестской политики. Теоретические и
идеологические ошибки были, однако, заметны куда меньше практических.
Брестский мир, несмотря на то, что все германские требования были
большевиками приняты, не принес ни заветного мира, ни обещанной Лениным
"передышки". С точки зрения германского руководства, Брестское соглашение
было военным мероприятием и служило средством помощи Западному фронту с
одновременным использованием восточных районов в экономическом отношении для
продолжения войны. Если так, то с ухудшением положения Германии на Западе
увеличивались ее аппетиты на Востоке. После подписания мирного соглашения
военные действия не прекращались ни на день на большей части территории
бывшей Росийской империи. Германия предъявляла все новые и новые
ультиматумы, занимала целые районы и города, находящиеся восточнее
установленной Брестским договором границы.
Брестский мир оказался бумажным именно потому, что два основных
партнера на переговорах, советское и германское правительства, не смотрели
на договор серьезно, не считали его окончательным, и, главное -- подписывали
не из-за желания получить мир, а лишь для того, чтобы продолжать войну, но
только в более выгодных для себя условиях. Большевики -- войну
революционную; немцы -- войну за стабильный мир. Получалось, что Брестский
мир если и дал передышку, то только Германии, да и то лишь до ноября 1918
года.
Нет смысла утверждать, что Ленин мог предвидеть последствия подписания
Брестского мира. Но очевидно, что оправдались худшие из опасений большинства
партийного актива, до подписания мира поддерживавшего формулу Троцкого "ни
война, ни мир", а после -- вступившего в период кризиса, приведшего, по
выражению того же Троцкого, к "стратегии отчаяния". Сами большевики в тот
период считали, что дни их власти сочтены. За исключением столиц, они не
имели опоры в стране. 22 мая в опубликованном в "Правде" циркулярном письме
ЦК, написанном, очевидно, по инициативе Свердлова, признавалось, что
большевистская партия переживает "крайне острый критический период", острота
которого усугубляется помимо всего тяжелым "внутрипартийным состоянием",
поскольку "в силу ухода массы ответственных партийных работников" многие
партийные организации ослабли. Одной из основных причин кризиса в партии был
откол левого крыла РКП(б), указывали авторы письма ЦК и заключали: "Никогда
еще мы не переживали столь тяжелого момента".69 Двумя днями позже
в статье "О голоде (Письмо питерским рабочим)" Ленин писал, что из-за
продовольственных трудностей и охватившего громадные районы страны голода
советская власть близка к гибели.70 Он отказывался, однако,
признавать, что и то и другое было результатом его брестской политики.
29 мая ЦК обратился к членам партии с еще одним письмом, написанном,
видимо, также по инициативе Свердлова, где подчеркивалось, что "кризис",
переживаемый партией, "очень и очень силен", число членов уменьшается, идет
упадок качественный, участились случаи внутренних конфликтов, "нередки
конфликты между партийными организациями и фракциями" партии в Советах и
исполнительных комитетах. "Стройность и цельность партийного аппарата
нарушены. Нет прежнего единства действий. Дисциплина, всегда столь крепкая",
ослабла. "Общий упадок партийной работы, распад в организациях
безусловны".71
Предсмертное состояние советской власти стало причиной все более
усиливающейся в рядах большевиков паники. "Как это ни странно, -- вспоминает
Вацетис, -- настроение умов тогда было такое, "что центр советской России
сделается театром междоусобной войны и что большевики едва ли удержатся у
власти и сделаются жертвой голода и общего недовольства внутри страны". Была
не исключена и "возможность движения на Москву германцев, донских казаков и
белочехов. Эта последняя версия была в то время распространена особенно
широко".72 О царившей в рядах большевиков летом 1918 года
растерянности писал в своих воспоминаниях близко стоявший к большевикам Г.
Соломон, доверенный Красина и хороший его знакомый. Соломон указывал, что
примерно в эти месяцы один из видных советских дипломатов в Берлине
(вероятно, Иоффе) признался в своей уверенности в поражении большевистской
революции в России и предложил Соломону поскорее скрыться.73
Вопрос о катастрофическом состоянии советской республики обсуждался на
заседании ВЦИК 4 июня. С речами выступали многие видные большевики, в том
числе Ленин и Троцкий. Ленин признал, что "перед нами теперь, летом 1918
года, может быть, один из самых трудных, из самых тяжелых и самых
критических переходов нашей революции", причем не только "с точки зрения
международной", но и внутренней: "приходится испытывать величайшие трудности
внутри страны [...] мучительный продовольственный кризис, мучительнейший
голод". Троцкий вторил: "Мы входим в два-три наиболее критических месяца
русской революции".74 А за стенами ВЦИКа был даже более
пессимистичен: "Мы уже фактически покойники; теперь дело за
гробовщиком".75
15 июня в заседании Петроградского совета рабочих и красноармейских
депутатов Зиновьев делал сообщение о положении в Западной Сибири, на Урале и
на востоке европейской России в связи с наступлением чехословаков. "Мы
побеждены, -- закончил он, -- но не ползаем у ног. Если суждено быть войне,
мы предпочитаем, чтобы в крови захлебнулись [и] наши классовые противники".
Присутствовавший там же М. М. Лашевич после речей оппозиции -- меньшевиков и
эсеров -- выступил с ответной речью, во время которой вынул браунинг и
закончил выступление словами: "Помните только одно, чтобы ни случилось,
может быть нам и суждено погибнуть, но 14 патронов вам, а пятнадцатый
себе".76 Этих четырнадцати патронов хватило на то, чтобы месяц
спустя по приказу Ленина и Свердлова уничтожить российскую императорскую
династию.
Майско-июньский кризис советской власти был, безусловно, результатом
ленинской брестской политики, которая привела ко всеобщему недовольству. Все
устали. В советскую власть не верили теперь даже те, кто изначально имел
иллюзии. В оппозиционной социалистической прессе особенно резко выступали
меньшевики, бывшие когда-то частью единой с большевиками
социал-демократической организации, во многом понимавшие Ленина лучше других
политических противников. Не отставали и "правые". На одной из конференций
того времени оратор, видимо принадлежавший к кадетам, в докладе о внешней
политике указал, что ему приходиться говорить "о международном положении
страны, относительно которой неизвестно, находится ли она в состоянии войны
или мира", и имеющей во главе правительство, признаваемое "только ее
врагами". "Как убедила история Брестского договора, -- указал докладчик, --
центральный вопрос не в подписанном договоре, а в гарантиях его исполнения".
И очевидно, "что всякие новые бумажные соглашения с Германией, всякие
улучшения Брестского мира" не стеснят Германию "в ее дальнейших захватах". В
конце концов, Украина, Белоруссия, Кавказ, Крым и Черноморский флот были
заняты немцами не в соответствии с подписанным соглашением.77
Резкой и чувствительной была критика в адрес большевиков левых эсеров,
имевших возможность, будучи советской и правящей партией, выступать против
брестской политики легально. В 1918 году критике Брестского мира была
посвящена целая серия брошюр, написаных видными противниками передышки.
Левые эсеры указывали, что ленинская передышка была изменой делу революции,
ничего не давшей советской власти: "ни хлеба, ни мира, ни возможности
продолжать социалистическое строительство";78 что брестский мир
принес с собой "угашение", "обессиление, омерзение духа", так как "не в
последней решительной схватке и не под занесенным над головой ударом ножа
сдалась российская революция", а "без попытки боя";79 что из-за
подписания мира во внешней политике РСФСР "произошел резкий перелом",
поскольку путь принятия германских ультиматумов, путь компромиссов, "есть
поворот от того прямого пути, которым так победоносно шла революция" и ведет
не просто к территориальным и экономическим потерям, но к гибели, поскольку
от передышки, "даже потерявши невинность рабоче-крестьянская Россия никакого
капитала" не приобрела, а между тем германская армия "все глубже и глубже"
приникает на территорию России и "власть буржуазии" теперь восстановлена
"больше, чем на одной трети федерации".80
Левые эсеры считали, что Брестская политика большевиков погубит не
только русскую, но и мировую революцию. РСФСР, писал Штейнберг, "хочет свои
соединенные штаты постепенно расширять и распространять сначала на Европу,
потом на Америку, потом на весь мир". Брестский мир "от этой задачи
саморасширения оторвал", лишил Россию "помощи и революционного содействия"
других стран, а западный мир -- "помощи и содействия" советской
России.81 "Все естественные богатства Украины, Дона, Кавказа"
попали в распоряжение германского правительства; и этим Совнарком оказал
воюющей Германии огромную услугу: "приток свежих естественных продуктов с
востока" ослабил "революционную волю" германского населения; "одна из самых
страшных угроз" -- "угроза голода, истощения, обнищания" -- серьезно
ослабляется соглашениями о поставках продуктов Германии и
Австро-Венгрии.82 "Таковы последствия Брестского мира", который
"нельзя назвать иначе, как миром контрреволюционным", резюмировал Штейнберг;
"ясно становится, что его нельзя было подписывать". По прошествии
"каких-нибудь трех месяцев со дня его подписания странными и безжизненными
кажутся все доводы, которые приводились в пользу его". Говорили о
"передышке", об "отдыхе". Но "отдых" оказался "пустой надеждой": "со всех
сторон напирают на советскую Россию ее империалистические враги" и не дают
"ни отдыха, ни сроку".83
Единственным выходом из сложившейся ситуации левые эсеры считали
общенародное восстание против оккупантов. Речь, разумеется, шла о восстании
на занятых немцами и австрийцами территориях, прежде всего об Украине.
"Разлагающей проповеди усталости, бессилья, беспомощности, проповеди
неизбежности соглашения с германской буржуазией" левые эсеры предлагали
"противопоставить революционную идею восстания и вооруженного сопротивления
домогательствам иностранной буржуазии",84 идею партизанской и
гражданской войны против "эксплуататоров и оккупантов", пока не подоспеют
революции в Германии, Австрии и других странах.85 Что касается
шансов на успех такого восстания, то, по мнению левых эсеров, "никакое
регулярное войско, всегда идущее из-под палки" не сравнялось бы "с самим
восставшим народом, когда за каждым кустом, в каждом овраге" грозила бы
"пришедшей карательной экспедиции мстящая рука восставших". Только после
этого "народ германский, измученный долгой войной и полуголодным
существованием, терроризированный партизанской борьбой всего восставшего
народа России", поймет, наконец, что "идет на народ, открывший свои границы,
вышедший из войны"; и тогда "дула ружей и пушек в конце концов направятся в
сторону вдохновителей и вождей карательной экспедиции", в сторону
германского и австро-венгерского правительств.86
И хотя предложение поджидать противника "за каждым кустом" с военной
точки зрения могло показаться наивным, публично отвергать идею восстания
летом 1918 года, когда партизанские выступления и саботаж стали фактом на
Украине, большевики не стали.
Всей этой критики было бы, вероятно, недостаточно, чтобы считать
положение кризисным, если бы ситуация не усугублялась тем обстоятельством,
что ленинским Брестским миром были недовольны большевики. А поскольку при
сплошном противостоянии Брестскому договору реализация ленинской политики
стала практически невозможной, Брестским миром была теперь недовольна
страна, ради которой шел на уступки Ленин -- Брестским миром была
неудовлетворена Германия.
И раньше не жаловавший идею сотрудничества с большевиками Людендорф был
искренне раздражен происходящим. "Советское правительство, -- писал
Людендорф Кюльману, -- насколько каждый может видеть, заняло по отношению к
нам ту же позицию, что в начале переговоров в Бресте. Оно всячески
затягивает все важные для нас решения и, насколько это возможно, действует
против нас. Нам нечего ожидать от этого правительства, хотя оно и существует
по нашей милости. Для нас это постоянная опасность, которая уменьшится
только, если оно безоговорочно признает нас высшей державой и покорится нам
из страха перед Германией и из опасений за свое собственное существование".
Подписывая договор, Германия надеялась иметь в своем тылу "мирно
настроенную Россию, из которой изголодавшиеся Центральные державы могли бы
извлекать продовольствие и сырье". Реальность оказалась прямо
противоположной. "Слухи, шедшие из России, с каждым днем становились все
печальнее" -- ни спокойствия, ни продовольствия немцы не получили.
"Настоящего мира на Восточном фронте не было". Германия, "хотя и со слабыми
силами", сохраняла фронт.87 Германское правительство нервничало
не меньше ленинского, не понимая, как добиться выполнения тех или иных
ультимативных требований от в общем-то беспомощного Совнаркома.
13 мая Кюльман, Людендорф и заместитель Кюльмана Бусше, принимая во
внимание, что "большевики находятся под серьезной угрозой слева, то есть со
стороны партии, исповедующей еще более радикальные взгляды, чем большевики"
(левых эсеров и левых коммунистов), нашли нужным в интересах Германии
"объявить раз и навсегда, что наши операции в России окончены",
"демаркационная линия проведена" и "тем самым наступление завершено". Не
очевидно, однако, что это заверение действительно было сделано советскому
правительству. Тем более не очевидно, что в это заявление кто-либо мог
поверить, поскольку германское продвижение все-таки продолжалось и после 13
мая. Радек даже в начале июня считал, что соотношение сил, созданное
Брестским миром, "угрожает нам дальнейшими глубокими потрясениями и большими
экономическими потерями", что "территориальные потери, являющиеся следствием
Брестского мира, еще не кончены", что именно в смысле территорий советской
власти предстоит "период тяжелой борьбы".88 (И действительно,
через несколько дней началась эвакуация Курска.)
Понятно, что при таком развале Ленина могла согревать лишь мысль о
дальнейшем отступлении вглубь России. Когда Троцкий спросил его, что он
думает делать, "если немцы будут все же наступать" и "двинутся на Москву",
Ленин ответил:
"Отступим дальше, на восток, на Урал... Кузнецкий бассейн богат углем.
Создадим Урало-Кузнецкую республику, опираясь на уральскую промышленность и
на кузнецкий уголь, на уральский пролетариат и на ту часть московских и
питерских рабочих, которых удастся увезти с собой... В случае нужды уйдем
еще дальше на восток, за Урал. До Камчатки дойдем, но будем держаться.
Международная обстановка будет меняться десятки раз, и мы из пределов
Урало-Кузнецкой республики снова расширимся и вернемся в Москву и
Петербург."
Троцкий объяснял, что "концепция Урало-Кузнецкой республики" Ленину
была "органически необходима", чтобы "укрепить себя и других в убеждении,
что ничто еще не потеряно и что для стратегии отчаяния нет и не может быть
места".89 Да, Ленину было важнее стоять во главе правительства
Камчатской республики, чем уступить власть, пусть даже ради революции в
Европе. Но верил ли в Камчатскую советскую республику кто-нибудь, кроме
Ленина? Видимо, нет. Во всяком случае, идея отступления до Камчатки (когда
Дальний Восток был под угрозой японской оккупации) никого не вдохновляла. И
10 мая Сокольников на заседании ЦК предложил резолюцию о разрыве Брестского
мира:
"ЦК полагает, что государственный переворот на Украине означает
создание нового политического положения, характеризующегося союзом русской
буржуазии с германским империализмом. В этих условиях война с Германией
является неизбежной, передышка -- данная Брестским миром -- оконченной.
Задачей партии является приступить к немедленной открытой и массовой
подготовке военных действий и организации сопротивления путем широких
мобилизаций. В то же время необходимо заключить военное соглашение с
англо-французской коалицией на предмет военной кооперации на определенных
условиях."90
До апреля 1989 года резолюция эта считалась "ненайденной".91
Зато никогда не терялись "Тезисы о современном политическом положении",
проект которых написал Ленин для обсуждения в заседании 10 мая:
"Внешняя политика советской власти никоим образом не должна быть
изменяема. Нам по прежнему реальнейшим образом грозит -- и в данный момент
сильнее и ближе, чем вчера, -- движение японских войск с целью отвлечь
германские войска продвижением вглубь европейской России, а с другой стороны
-- движение германских войск против Петрограда и Москвы, в случае победы
немецкой военной партии. Нам по прежнему надо отвечать на эти опасности
тактикой отступления, выжидания и лавирования, продолжая самую усиленную
военную подготовку."92
Резолюция Сокольникова была провалена. За нее голосовал только сам
Сокольников. Сталин воздержался, а Ленин, Свердлов, Шмидт и Владимирский
выступили против. Правда, тезисы Ленина в тот день даже не были поставлены
на голосование. Сокольников проиграл. Но и Ленин не вышел победителем.
Повторное обсуждение тезисов Ленина произошло на следующем заседании ЦК, 13
мая. Вторично обсуждалась и резолюция Сокольникова, текст которой не
сохранился и в бумагах этого заседания.93 ЦК собрался в том же
составе и пришел к мнению, что военная опасность со стороны Германии Лениным
сильно преувеличена. Тем не менее тезисы Ленина с некоторыми поправками были
приняты. Резолюция Сокольника с предложением разорвать Брестский мир и
опереться на Антанту в борьбе с Германией не собрала ни одного голоса, кроме
голоса ее автора. Сталин голосовал против Ленина (но Сокольникова не
поддержал). Отсутствовавшие на заседании Троцкий и Зиновьев (находившиеся в
Петрограде), подали голоса за тезисы Ленина.
В мае-июне 1918 года очевидно возрастает роль Свердлова. В марте-апреле
Свердлов в основном занят координацией сотрудничества различных политических
группировок. В мае-июне он берет на себя всю партийную работу и функции
"генсека"; назначается ЦК содокладчиком Ленина, т.е. начинает играть при
Ленине роль партийного комиссара. Именно Свердлов зачитывал вместо Ленина на
Московской общегородской партийной конференции 13 мая "Тезисы ЦК о
современном политическом положении". В протоколе заседания ЦК от 18 мая
Свердлов в списке присутствующих стоит на первом месте. Заседание ЦК 19 мая
-- полный триумф Свердлова. Ему поручают абсолютно все партийные
дела.94 Ленину на этом заседании дали лишь одно задание, которое
трудно назвать ответственным: "провести через Совнарком разрешение т.
Стеклову на присутствие там".95
Проследить дальнейший рост влияния Свердлова (и падение авторитета
Ленина) по протоколам ЦК не представляется возможным, так как протоколы за
период с 19 мая по 16 сентября 1918 года не обнаружены. Очевидно, что
многочисленные протоколы ЦК того времени "не сохранились" именно потому, что
в них в крайне невыгодном свете выглядела позиция Ленина. Об этом имеются
лишь отрывочные сведения. Так, 26 июня ЦК обсуждало вопрос о подготовке
проекта конституции РСФСР для утверждения его на Пятом съезде Советов. ЦК
признал работу по подготовке проекта неудовлетворительной и Ленин,
поддержанный некоторыми другими членами ЦК, предложил "снять этот вопрос с
порядка дня съезда Советов". Но Свердлов "настоял на том, чтобы вопрос
остался"96 (т.е. прошел против Ленина и других членов ЦК) и
победил, а позже принял активное участие в работе над написанием
конституции).
По линии секретариата ЦК (т.е. Свердлова) вопреки воле Ленина, с мая
месяца ведется усиленная подрывная антигерманская деятельность на Укарине. 3
мая для ослабления военной мощи Германии и подготовки коммунистического
переворота на Украине ЦК большевистской партии принял две резолюции о
создании украинской компартии.97 Текстов этих резолюций в
протоколе заседания ЦК нет, но 9 мая "Правда" опубликовала следующее
сообщение:
"Центральный комитет РКП, обсудив вопрос о выделении особой Украинской
коммунистической партии из Российской коммунистической партии, не находит
никаких возражений против создания Украинской коммунистической партии,
поскольку Украина представляет собой самостоятельное государство."
Это была одна из резолюций, принятых на заседании ЦК 3 мая --
подлежащая публикации. Вторая резолюция обнародованию не подлежала и
считается "ненайденной", так как "в ней говорилось о том, что РКП(б)
компартия Украины является составной частью РКП(б)",98 т. е.
прямо противоположное тому, на что указывала первая резолюция,
опубликованная в "Правде". Смысл этого маневра понятен: громогласно заявив о
независимости украинской компартии, ЦК снял с себя формальную
ответственность за подрывную деятельность, к которой готовились большевики
на оккупированной немцами Украине. Антигерманские акты могли проводиться
теперь фактически открыто, без риска осложнить худые советско-германские или
советско-украинские отношения. Получаемые в связи с этим германские протесты
Чичерин отклонял на том основании, что большевики России к украинским
большевикам отношения не имеют. Вместе с тем в запасе оставалась вторая
резолюция, напоминавшая украинским большевикам, что самостоятельной партией
они не являются, а подчинены единому ЦК российской компартии.
Летом 1918 года вырисовалась неизбежность поражения Германии в мировой
войне в связи с провалом последнего крупного немецкого наступления на
Западном фронте и массовым прибытием американских войск во Францию. Именно
поэтому германским руководителям стало ясно, что наступление вглубь России
теперь нецелесообразно не только с политической, но и с военной точки
зрения. Обычно самоуверенный Людендорф в меморандуме статс-секретарю
иностранных дел 9 июня указал, что из-за нехватки кадров на Западном фронте
командование армией вынуждено было еще больше ослабить дивизии на Восточном.
"Они достаточно сильны, чтобы выполнять задачи оккупационного порядка, --
продолжал Людендорф, -- но если положение на востоке ухудшится, они не
справятся с ним". В случае же падения большевиков перспективы, открывавшиеся
Германии, были и того хуже. С небольшевистской Россией снова объединилась бы
Украина и, как считал Рицлер, Германия могла оказаться "в крайне сложном
положении" и должна была бы "либо противостоять мощному движению, имея всего
несколько дивизий", либо "принять это движение", т.е. уступить требованию
нового правительства и пересмотреть Брестский мир.
После провала мартовского наступления немцев на Соммы и Амьен, по
словам Гофмана, "хороших пополнений больше не было, и верховное командование
набирало людей отовсюду и составляло пополнения, считаясь только с
численностью и не принимая во внимание никаких других соображений". Именно
так "были выбраны все солдаты младших возрастов из восточных дивизий и
переправлены на Западный фронт". Особенно сказался этот недостаток в
артиллерии: "из батарей Восточного фронта были взяты все сколько-нибудь
способные к службе люди". Оставшиеся на Восточном фронте дивизии по мнению
Гофмана были непригодны для каких-либо серьезных боев.99
Если даже Людендорф и Гофман сознавались в невозможности для германской
армии вести активные наступательные действия на Востоке, если становилось
очевидно, что с новым правительством, каким бы оно ни было, разговаривать
придется не с позиции военной силы, решение следовало искать в области
политической. И Кюльман инструктировал Мирбаха продолжать оказывать
финансовую помощь большевикам, чтобы поддержать их у власти. "Отсюда очень
трудно сказать, кого следует поддерживать в случае падения большевиков, --
писал Кюльман. -- Если будет действительно сильный нажим, левые эсеры падут
вместе с большевиками", а это "единственные партии, которые основывают свои
позиции на Брест-Литовском мире". Кадеты и монархисты -- против Брестского
договора. Последние выступают за единую Россию и поэтому "не в наших
интересах поддерживать монархическую идею, которая воссоединит" страну.
Наоборот, насколько возможно, следует мешать "консолидации России, и с этой
целью надо поддерживать крайне левые партии" (большевиков и левых эсеров).
Похоже, что Мирбах не считал поставленную МИДом задачу выполнимой.
Наблюдая происходящий развал из окна посольства, Мирбах был уверен, что
большевики доживают последние дни. На случай падения Совнаркома Мирбах
предложил заблаговременно подстраховаться и сформировать правительство
прогерманской ориентации. МИД ответил на предложение Мирбаха согласием.
"Говоря конкретно, -- указывал Рицлер 4 июня, -- это означает, что мы должны
протянуть нить к Оренбургу и Сибири над головой генерала Краснова", держать
в боевой готовности "кавалерию, ориентировав ее на Москву, подготовить
будущее правительство", с которым Германия могла бы пойти на соглашение;
пересмотреть пункты Брестского договора, направленные против экономической
гегемонии Германии над России; присоединить к России Украину, а возможно
Эстонию и Латвию. "Помогать возрождению России, которая снова станет
империалистической, -- заключал Рицлер, -- перспектива не из приятных, но
такое развитие событий может оказаться неизбежным".100 Рицлер
считал, что изменение германской восточной политики должно последовать в
ближайшие 6-8 недель.
Аналогичное донесение посол Мирбах направил в те дни Гертлингу.
Учитывая "все возрастающую неустойчивость положения большевиков", он
рекомендовал подготовиться к "к перегруппировке сил, которая, возможно,
станет необходимой", и предлагал опереться на группу кадетов,
"преимущественно правой ориентации", часто называемую "монархистами". Эти
люди, по мнению Мирбаха, могли бы составить "ядро будущего нового порядка",
а потому с ними стоило бы наладить связь и предоставить им необходимые
денежные средства.
5 июня за перемену германской восточной политики высказался советник
министерства иностранных дел Траутман, предполагавший, однако, для Германии
более пассивную роль. Он считал, что следует поддерживать большевиков "всеми
возможными средствами" и так удерживать их "от ориентации в другом
направлении", несмотря на те препятствия, которые созданы немецкими же
требованиями. Тем не менее Траутман советовал считаться с возможностью
падения большевиков, не разрывать отношения с другими политическими партиями
и "обеспечить себе максимально безопасный переход".101
Примерно то же предлагал Людендорф: несмотря на наличие дипломатических
отношений с советским правительством, поддерживать в то же время "отношения
с другими движениями в России, чтобы не оказаться вдруг в полном
одиночестве"; "установить контакты с монархистскими группами правого крыла и
влиять на них так, чтобы монархистское движение, как только оно получит
какое-то влияние", было подчинено интересам Германии.
Интересы германского политического руководства, МИДа и генштаба,
наконец-то совпали. Переориентация германской восточной политики произошла.
13 июня Мирбах сообщил в Берлин, что к нему давно уже напрямую или через
посредников обращаются разные политические деятели, прощупывавшие почву на
предмет готовности германского правительства оказать помощь антисоветским
силам в деле свержения большевиков при условии, однако, еще и пересмотра
статей Брестского мира. Самым серьезным Мирбах считал блок правых
организаций во главе с бывшим министром земледелия Кривошеиным. Через членов
октябристской партии Кривошеин запросил Мирбаха, согласен ли тот установить
контакты с членами организации Кривошеина, и, получив утвердительный ответ,
поручил предпринять дальнейшие шаги двум членам ЦК кадетской партии --
барону Нольде, бывшему помощнику министра иностранных дел в кабинете Львова,
и Леонтьеву, бывшему помощнику министра внутренних дел в том же кабинете.
25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским
периодом правления в России, указав, что "после двухмесячного внимательного
наблюдения" уже не может "поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы,
несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого
может иной раз и улучшиться, но который обречен", писал Мирбах. Исходя из
этого он предложил заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми
"правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые
будут целиком и полностью состоять у нас на службе". Поскольку было
очевидно, что никакое новое првительбстьво не согласится на соблюдение
Брестского договора, Мирбах предлагал существенное его смягчение, прежде
всего присоединение к России Украины и Эстонии. 28 июня посол в последнем
своем донесении из Москвы писал о том, что следит за переворотом, который
готовит группа Кривошеина и который должен произойти буквально через
несколько недель.
Изменение позиции Германии не осталось незамеченным в России. Уже с
середины мая "правые" круги отмечали, что "немцы, которых большевики привели
в Россию, мир с которыми составил единственную основу их существования,
готовы сами свергнуть большевиков".102 Об антисоветской
деятельности германского посольства были осведомлены дипломатические
представители Антанты. При столь обширной утечке информации не приходится
удивляться, что об изменении настроения германского посольства знало
советское правительство. По приказу свыше или без такового в первых числах
июня, как раз когда Мирбах и Рицлер отсылали в Берлин свои предложения о
необходимости изменения германской восточной политики, в ВЧК, возглавляемой
левым коммунистом Дзержинским, был создан отдел по наблюдению "за возможной
преступной деятельностью посольства". На должность заведующего этого отдела
был назначен будущий убийца германского посла левый эсер Яков Григорьевич
Блюмкин, молодой человек 19-20 лет.
Следует отметить, что сотрудники германского посольства давно уже жили
в предчувствии неприятных и непредвиденных происшествий. 4 июня Рицлер в
поразительном по своей прозорливости послании в Берлин в самых черных
красках описывал будущее:
"За последние две недели положение резко обострилось. На нас
надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак
громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по
себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том,
что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин
иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя
полагаться -- не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно
нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают
заблаговременно покидать тонущий корабль. [...] Карахан засунул оригинал
Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с
собой в Америку и там продать, заработав огромные деньги на подписи
императора. [...]
Никто не в состоянии предсказать, как они [большевики] встретят свой
конец, а их агония может продлиться еще несколько недель. Может быть, они
попытаются бежать в Нижний или в Екатеринбург. Может быть, они собираются в
отчаянии упиться собственной кровью, а может, они предложат нам убраться,
чтобы разорвать Брестский договор (который они называют "передышкой") -- их
компромисс с типичным империализмом, спасши таким образом в свой смертный
миг свое революционное сознание. Поступки этих людей абсолютно
непредсказуемы, особенно в состоянии отчаяния. Кроме того, они снова
уверовали, что все более обнажающаяся "военная диктатура" в Германии
вызывает огромное сопротивление, особенно в результате дальнейшего
продвижения на восток, и что это должно привести к революции. Это недавно
написал Сокольников, основываясь, очевидно, на сообщениях Иоффе. [...] Прошу
извинить меня за это лирическое отступление о состоянии хаоса, который, даже
со здешней точки зрения, уже совершенно невыносим."103
Примерно такое же впечатление вынес Траутман, писавший днем позже, что
"в ближайшие месяцы может вспыхнуть внутриполитическая борьба. Она даже
может привести к падению большевиков". Траутман добавил, что по его
сведениям "один или даже два" большевистских руководителя "уже достигли
определенной степени отчаяния относительно собственной судьбы".
В эти недели обычно динамичный Ленин бездействовал как парализованный.
Правда, Ленин все чаще и чаще заговаривал о слабости Германии. 1 июля в
интервью одной из шведских газет он фактически признал провал брестской
политики на Украине из-за недооценки силы партизанского движения: "Немцам
нужен мир. Показательно, что на Украине немцы больше хотят мира, чем сами
украинцы". Между тем "положение немцев на Украине очень тяжелое. Они совсем
не получают хлеба от крестьян. Крестьяне вооружаются и большими группами
нападают на немецких солдат", причем "это движение разрастается".
Любой левый коммунист посчитал бы, что именно по этой причине следует
разорвать брестский мир. Но Ленин думал иначе. "Нам в России нужно теперь
ждать развития революционного движения в Европе, -- сказал Ленин. -- Рано
или поздно дело повсюду должно дойти до политического и социального краха".
Ленин подчеркнул, что время работает на большевиков еще и потому, что
"благодаря немецкой оккупации большевизм на Украине стал своего рода
национальным движением" и что "если бы немцы оккупировали всю Россию,
результат был бы тот же самый".104 Снова и снова Ленин предлагал
отступать перед германскими требованиями и бездействовать даже в том случае,
если немцы оккупируют "всю Россию". Эта же тема была продолжена им в
выступлении на Пятом съезде Советов в первых числах июля:
"Бешеные силы империализма продолжают бороться, находясь уже три
месяца, протекшие с предыдущего съезда, на несколько шагов ближе к пропасти
[...]. Эта пропасть за три с половиной месяца [...] несомненно подошла ближе
[...]. Державы Запада сделали громадный шаг вперед к той пропасти, в которую
империализм падает тем быстрее, чем идет дальше каждая неделя войны [...].
За три с половиной месяца [...] войны империалистические государства
приблизились к этой пропасти [...]. У нас этот истекающий зверь [Германия]
оторвал массу кусков живого оранизма. Наши враги так быстро приближаются к
этой пропасти, что если бы им даже было предоставлено больше трех с
половиной месяцев и если бы империалистическая бойня нанесла нам снова такие
же потери, погибнут они, а не мы, потому что быстрота, с которой падает их
сопротивление, быстро ведет их к пропасти."
Но и в этой шизофренической речи с многократным повторением почти
одинаковых фраз Ленин умудрился призвать советский актив к тому же, к чему
призывал в марте -- выжидать, не разрывая Брестского мира, бездействовать:
"Наше положение не может быть иное, как дожидаться [...] что эти бешеные
группы империалистов, сейчас еще сильные, свалятся в эту пропасть, к которой
они подходят -- это все видят".105
Только трудно было удержаться от вопроса: если Германия оказалась на
краю гибели через три с половиной месяца после заключения Брестского мира,
ведя крупномасштабные боевые действия лишь на одном фронте, получая
продовольственную помощь России и Украины и используя Красную армию в борьбе
с чехословацким корпусом, который, не задержи его большевики, давно бы уже
воевал в Европе против немцев, как глубоко на дне этой пропасти лежала бы
кайзеровская Германия, вынужденная воевать на два фронта? В каком состоянии
находились бы теперь страны Четверного союза? Где проходили бы границы
коммунистических государств?
Заведенная Лениным в тупик, доведенная до кризиса, расколотая и
слабеющая большевистская партия могла ухватиться теперь лишь за соломинку,
которую в марте 1918 года протягивал ей Троцкий: "Сколько бы мы ни мудрили,
какую бы тактику ни изобрели, спасти нас в полном смысле слова может только
европейская революция".106 А для ее стимулирования нужно было,
во-первых, разорвать Брестский мир, а, во-вторых, сформировать Красную
армию. 22 апреля вопрос о создании регулярной армии был поднят Троцким на
заседании ВЦИК, причем Троцкий подчеркнул, что эта новая дисциплинированная
и обученная армия необходима прежде всего для борьбы с внешним
врагом107 -- "специально для возобновления мировой войны
совместно с Францией и Англией против Германии". Тогда же Троцкий и М. Д.
Бонч-Бруевич начали обсуждение с представителями Антанты планов совместных
военных действий. Эта новая армия стала называться "Народной". К лету 1918
года она составляла ядро войск Московского гарнизона, набиралась на
договорных началах, считалась аполитичной и находилась в ведении Высшего
военного совет под председательством Троцкого и под военным руководством
бывшего генштабиста царской армии М. Д. Бонч-Бруевича. Непосредственно
войска подчинялись Муралову, командующему войсками округа. В июне в состав
Народной армии приказом Троцкого должны были зачислить латышскую стрелковую
дивизию.108
Разрубить затянутый узел советско-германских отношений и сплотить
расколотую большевистскую партию мог, казалось, лишь разбыв Брестского мира.
Возможно, начинать войну летом 1918 г. было не менее рискованно, чем
продолжать ее в марте. Но в июне большевикам уже не из чего было выбирать.
Ленинская политика "передышки" была испробована и не дала положительных для
революционеров результатов. В июне уже не имело значения, прав ли был Ленин
в марте. Революция за три месяца передышки потеряла свой бескомпромиссный
динамичный бег. Агония и отчаяние большевистского режима достигли своей
высшей точки. Ее можно определить с точностью до дня -- 6 июля 1918 года --
когда приехавшие с мандатом Дзержинского и Ксенофонтова в особняк
германского посольства чекисты потребовали встречи с послом Германии
Мирбахом по чрезвычайно важному делу. В этот миг было спасено большевистское
правительство, а вместе с ним, по еще большей иронии судьбы -- ленинская
брестская "передышка".
1. Перевод Ю. Денике из мемуаров Чернина хранится в архиве Гуверовского
института при Стенфордском университете (Калифорния, США), в фонде Б. И.
Николаевского [далее: АИГН], ящик 198, папки 21. Текст был частью
редакционного портфеля второго тома эмигрантского издания "Летопись русской
революции", так никогда и не увидевшего света (первый том "Летописи" вышел в
1923 г. в изд. Гржебина).
2. Перевод Ю. Денике из мемуаров Гельфериха хранится тамже, папка 19.
Как и предыдущий документ -- являлся частью редакционного портфеля второго
тома эмигрантского издания "Летопись русской революции". Материалы
Гуверовского института публикуются с любезного разрешения администрации
архива.
3. Текст отчета публикуется по кн. "Пятый созыв Всероссийского
Центрального Исполнительного комитета. Стенографический отчет. Москва, 1918"
(Изд. ВЦИК, М., 1919), с. 237-253).
4. Архив Троцкого, Хогтонская библиотека Гарвардского университета, bMs
Russ 13. [Далее: АТ] Т-3742.
5. Л. Троцкий. О Ленине. Материалы для биографа. М., 1924, с. 78-79.
6. Там же, с. 79.
7. АИГН, 198/23, с. 12.
8. Л. Троцкий. Сталинская школа фальсификаций. Изд. Гранит, Берлин,
1932, с. 39.
9. Седьмой экстренный съезд РКП/б/. Март 1918 года. Стенографический
отчет, М., 1962, с. 111.
10. Троцкий. О Ленине, с. 82-83.
11. Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923-1927, т. 1.
М., 1990, с. 138-139.
12. М. Майоров. Борьба советской России за выход из империалистической
войны. М., 1959, с. 210; А. О. Чубарьян. Брестский мир. Изд. Наука, М.,
1964, с. 140-141.
13. Майоров. Борьба советской России, с. 211; Чубарьян. Брестский мир,
с. 141.
14. Майоров. Борьба советской России, с. 211.
15. В четвертом издании собрания сочинений Ленина, которым пользуется
Майоров, телеграмма подписана "Ленин. Сталин" (Ленин, Сочинения. 4-е изд.,
т. 26, с. 471). В пятом издании сочинений Ленина подпись Сталина под
телеграммой убрали.
16. Майоров. Борьба советской России, с. 211.
17. Здесь обрывает цитирование Майоров (там же).
18. Ленин. ПСС, т. 35, с. 332.
19. АТ, Т-3742.
20. Генерал Гофман. Война упущенных возможностей. ГИЗ, 1925, с. 186;
АТ, Т-3742. П.Фрелих. К истории германской революции, т. 1, с. 225.
21. См. приложение 1 к настоящему изданию.
22. АТ, Т-3742. Л. Ступоченко. Пролетарская революция, 1923, кн. 4, с.
97-98.
23. Зиновьев. Сочинения, т. 7, ч. 1, Л., 1925, с. 499-500.
24. Чубарьян. Брестский мир, с. 220-221.
25. АТ, Т-3742.
26. Документы внешней политики СССР, т. 1. М., 1959, с. 106.
27. Г. А. Орлов. Брест-Литовский мир и день основания Красной армии. --
Русская мысль, 25 марта 1958 г.
28. L'Allemagne et les problemes de la paix pendant la premiere guerre
mondiale. Documents extraits des archives de l'Office allemand des Affairs
etrangeres, pub. et ann. par A. Scherer et J. Grunewald. Liv. III. De la
revolution Sovietigue a la paix de Brest-Litovsk (9 novembre 1917 -- 3 mars
1918. Paris, 1976 [далее: Германия], док. No 278 от 21 февраля 1918 г. Тел.
Шюлера в МИД Германии.
29. Социал-демократ, 20 февраля 1918, No 28.
30. Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). Август 1917 --февраль
1918. М., 1958, с. 211-212.
31. Там же, с. 212-213.
32. Там же, с. 215.
33. К. Т. Свердлова. Яков Михайлович Свердлов. М., 1976, с. 312-313.
34. Там же, с. 314.
35. Протоколы ЦК РСДРП(б), с. 219-228.
36. Документы внешней политики, т. 1, с. 119.
37. Ленин, Сочинения, 4 изд., т. 27, с. 57.
38. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 235.
39. Там же, с. 191.
40. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 192.
41. Протоколы съездов и конференций Всесоюзной коммунистической партии
(б). Седьмой съезд. Марта 1918 года. М.-Л., 1928, с. 4.
42. П. ищь Rauch. A History of Soviet Russia, 6th ed. New York, 1976,
p. 76; Чубарьян. Брестский мир, с. 189-190; Труды I Всероссийского съезда
Советов народного хозяйства. 26 мая -- 4 июня 1918 г. (Стенографический
отчет), М., 1918, с. 15. Выступление К. Радека.
43. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 33-50.
44. Там же, с. 41-44.
45. Там же, с. 49-51.
46. Там же, с. 57-61.
47. Там же, с. 76.
48. Там же, с. 88-89.
49. Там же, с. 77-78.
50. АТ, Т-3742. Л.Троцкий. Советская республика и капиталистический
мир, т. 17, ч. 1, с. 138. Речь на Седьмом съезде Российской коммунистической
партии.
51. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 65-69, 71-72.
52. Там же, с. 101-103.
53. Там же, с. 109.
54. Там же, с. 110-114.
55. Там же, с. 123-124.
56. Там же, с. 125-126.
57. Там же, с. 127.
58. Переписка секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными
организациями. Март-июль 1918 г. Сб. док., т. 3. М., 1967, с. 32.
59. Там же, с. 136.
60. Зиновьев. Сочинения, т. 7, ч. 1, с. 511.
61. АТ, Т-3742. Г. Зиновьев. Год революции, с. 269. В чем же выход?
62. 11 номеров "Коммуниста" все-таки было выпущено. Закрылась газета 19
марта (Протоколы съездов и конференций, с. 258).
63. С 20 апреля Бухарин, Радек, Смирнов и Оболенский (Осинский) стали
выпускать в Москве еженедельный журнал "Коммунист", но вышло только четыре
номера, и в июне журнал закрыли.
64. Зиновьев. Сочинения. т. 7, ч. 1, с. 535.
65. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 65-69, 71-72.
66. АИГН, 157/2. В.[Г.] Колокольцев [министр земледелия Украины с 15
мая по 19 октября 1918 г.] Краткие сведения о мероприятиях на Украине по
аграрному вопросу во время гетманского правительства с 1 мая 1918 года по 15
декабря 1918 года. с. 1.)
67. АИГН, 157/3. Киевская мысль, No 64, 29 апреля 1918 г. Заседание
малой Рады от 27 апреля. Речь премьер-министра.
68. Документы германского посла в Москве Мирбаха. Публ. С. М.
Драбкиной. -- Вопросы истории. 1971, No 9, с. 123-124; И. Горохов, Л.
Замятин, И. Земсков. Г. В. Чичерин -- дипломат ленинской школы. 2-е изд.,
доп., под общей ред. А. А. Громыко. М., 1974 [далее: Чичерин -- дипломат
ленинской школы], с. 87.
69. Деятельность Центрального комитета партии в документах (события и
факты). -- Известия ЦК КПСС, 1989, No 4, с. 148-149.
70. Правда, 24 мая 1918, No 101. Письмо написано 22 мая; Ленин, ПСС, т.
36, с. 375-376.
71. Деятельность ЦК партии в документах, с. 150.
72. И. И. Вацетис. Июльское восстание в Москве 6 и 7 июля 1918 г. -- в
сб. Память, т. 2. М., 1977 -- Париж, 1979, с. 43.
73. Г. Соломон. Среди красных вождей, т. 1. Париж, 1930, с. 85.
74. Протоколы заседаний ВЦИК IV созыва. (Стенографический отчет.) М.,
1920, с. 376, 388.
75. Карл фон Ботмер. С графом Мирбахом в Москве. Запись от 13 июня 1918
г.
76. Голос Киева, No 54, пятница, 21 июня 1918 г., "Сообщения с севера".
77. АИГН, 18/1. Протокольная запись доклада по внешней политике на
конференции [кадетов в Екатеринодаре?] 14 мая 1918 г., с. 8-10, 12. Автор не
указан.
78. А. Измайлович. Послеоктябрьские ошибки. Изд. "Революционный
социализм", М., 1918, с. 13.
79. И. З. Штейнберг. Почему мы против Брестского мира. Изд.
"Революционный социализм", М., 1918, с. 26, 27.
80. Б. Камков. Две тактики. Изд. "Революционный социализм", М., 1918,
с. 27-28.
81. Штейнберг, указ. соч., с. 15.
82. Там же, с. 24-25.
83. Там же, с. 27.
84. Б. Камков, указ. соч., с. 28-29.
85. Штейнберг, указ. соч., с. 12.
86. Измайлович, указ. соч., с. 13.
87. Гофман. Война упущенных возможностей, с. 194.
88. Труды I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства, с.
15-16.
89. Троцкий. О Ленине, с. 88-89.
90. Деятельность ЦК партии в документах, с. 142.
91. Протоколы заседаний ЦК от 6 и 10 мая не обнаружены (там же, с. 141;
В. В. Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП(б)-РКП(б) в 1917-1918 годах. М., 1974,
с. 268).
92. Ленин. ПСС, т. 36, с. 322-326, 608; Деятельность ЦК партии в
документах, с. 142.
93. Аникеев, указ. соч., с. 271; Деятельность ЦК партии в документах,
с. 155, прим. 8.
94. Деятельность ЦК партии в документах, с. 146-148.
95. Там же.
96. Там же, с. 140.
97. Аникеев, указ. соч., с. 263.
98. Там же.
99. Гофман. Война упущенных возможностей, с. 199-200.
100. Донесение Рицлера от 4 июня 1918 г. -- в кн. Б. И. Николаевский.
Тайные страницы истории. Изд. Гуманитарной литературы, М., 1995, с. 384-386.
101. Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 125.
102. АИГН, 18/1. Протокольная запись доклада по внешней политике на
конференции [кадетов в Екатеринодаре?] 14 мая 1918 г. [Без автора].
103. Донесение Рицлера от 4 июня 1918 г.
104. Ленин. ПСС, т. 36, с. 483-486.
105. Там же, с. 493, 495, 497.
106. Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 63.
107. Протоколы заседаний ВЦИК IV созыва, с. 171.
108. Вацетис. Июльское восстание в Москве 6 и 7 июля, с. 24, 25.
Около полуночи наш поезд специального назначения отошел от станции
"Зоологический сад". Несколько недель подготовки и ожидания в Берлине дали
неожиданную, но желанную передышку. Переговоры с русским правительством об
установлении дипломатических отношений постоянно отодвигали отъезд. Поначалу
не было даже ясно, едем ли мы в Петербург или в Москву. Решение в пользу
Москвы мне было больше по душе, ведь именно там сердце России. Столица же на
Неве мало чем должна отличаться от других крупных европейских городов.
К отъезду на вокзале собралось пестрое общество. Для меня почти все -
незнакомые лица. Дипломатическая миссия Германии, турецкая дипломатическая
миссия с офицерами по делам о военнопленных, Главная комиссия военного
министерства по обмену и попечению о военнопленных под руководством капитана
Милеки, поверенный военного министра майор Геннинг*, с которым мы вместе
провели годы в военной академии и генеральном штабе. Все эти службы включали
многочисленный конторский персонал, в большинстве своем, из офицеров и
рядового состава. Здесь я впервые познакомился с шефом нашей миссии, графом
Мирбахом1. Уже первое впечатление подсказывало, что для представления
Германии в сложнейших для нее условиях был выбран человек незаурядных
способностей.
Долгая стоянка в Кутно, затем - поля сражений осени 1914 г. и зимы
1914-15 гг. В памяти оживали воспоминания. С трудом был тогда 9-й армией
остановлен натиск русской военной машины; для окончательной победы
потребовалось еще три с половиной года2. Я не смел и мечтать, что
однажды для меня еще до заключения всеобщего мира найдется применение в
столице нашего восточного врага. С радостью был встречен мною приказ,
согласно которому я отзывался из командования Бем-Эрмолли в восточной части
Галиции с назначением представителем Верховного главнокомандования
сухопутных войск при германской миссии и смешанных комиссиях и полномочным
представителем начальника полевого управления железных дорог для обеспечения
обмена военнопленными. Передо мной открывалась перспектива интересной,
богатой впечатлениями работы. Меня обрадовала возможность на месте
ознакомиться с коммунистическим государством, известным мне до сих пор по
его обращениям по радио "Всем, всем, всем...", сообщениям газет и
собственным моим беглым наблюдениям в Западной Украине, страной,
представлявшейся дикой, но интересной, загадочной и устрашающей.
Восьмичасовая остановка в Брест-Литовске. Обед у главнокомандующего
Восточным фронтом принца Леопольда Баварского. Разговоры о русских, их
позиции на мирных переговорах.
Барановичи - переход на русские железнодорожные пути. Поезд, присланный
из Москвы, весьма приличный. Даже с двумя салон-вагонами для глав миссий.
Вагон-ресторан без посуды и обслуживания, довольно запущенный. Благодаря
пианино он быстро стал излюбленным местом развлечений для нижних штабных
чинов. Мой славный и надежный денщик, солдат ландвера Шмидт, со дня отъезда
изменился до неузнаваемости: теперь он носил выданную ему гражданскую
одежду, исчезла борода, давшая ему из-за сходства с нашим фельдмаршалом
кличку "Гинденбург"3. Не явился ли этот шаг отказа от предмета
его постоянной гордости следствием моего сделанного в шутку несколько дней
назад замечания, что в Москве его могут принять за Гинденбурга и отнестись с
недоверием?
Товарная станция в Орше - последний пункт на территории, находящейся в
руках Германии. И, наконец, после более чем трехдневного пути - пассажирский
вокзал Орша на территории советской республики. Наш поезд тут же был взят
под усиленную охрану латышских красных стрелков, присланных сюда Москвой. У
каждой двери проходных вагонов поставлен часовой. Они производят весьма
неплохое впечатление. В этом нет ничего удивительного - они относятся к
отборным войскам. Наблюдая за происходящим на перронах, необходимость в
такой охране нельзя считать излишней. После того как продвижение наших войск
было остановлено, в Оршу со всех концов России стекаются все, кто стремится
попасть в Польшу, Литву, Белоруссию и Германию.
Здесь возникли целые поселки из наспех сколоченных сараев и дощатых
палаток, где в ожидании возможности перехода на другую сторону через цепь
постов скопилось множество народа - представителей всех национальностей
западной части России и, в первую очередь, немцев-возвращенцев, которые
относились к числу лучших и особо прилежных граждан их новой родины.
В то время как мы с учетом тяжелого положения в стране с продуктами
питания и опасности проникновения враждебных элементов стремимся
осуществлять обмен с проверкой мотивов, побуждающих людей покинуть страну,
Россия, прежде всего, пытается препятствовать недозволенному вывозу
ценностей и драгоценных металлов. Недостаток в силах охраны с нашей стороны,
продажность и произвол на другой стороне являлись причиной частых ночных
переходов границы, и с этой опасностью нельзя было не считаться. Скопление
тысяч беженцев неизбежно усложняло проблемы с продуктами питания, как
следствие; - ростовщичество, воровство и грабежи. Появились всякого рода
темные личности, наживающиеся на войне, стрельба и насилие стали нередким
явлением.
Представители всех этих групп, красногвардейцы и бывшие солдаты, лихой
люд со всех концов России и Азии, протискивались и обступали наш поезд.
Одичалый вид, косматые головы и неопрятная одежда кажутся сопутствующим
явлением свободного и "красного" образа мышления. Вторая половина дня -
вокзал в Смоленске. Та же толчея, что и в Орше, но не столь многолюдная. Мы
сидим в зале ожидания, окруженные сотнями любопытных, по-детски несколько
бесцеремонных, но не враждебных людей. Город, расположенный на нескольких
холмах над Днепром, с его древними стенами, мощными круглыми башнями и
старым Кремлем, живописен и своеобразен.
Близится конец нашего долгого пути. Поездка дала нам возможность в
какой-то мере ближе познакомиться с участниками этой экспедиции, позволила
лучше уяснить наши цели и намерения и, главным образом, понять, что по
крайней мере до сих пор у нас не было четко очерченного курса. А впереди -
политическое неведение. Помимо уже перечисленных лиц и миссий в нашем
эшелоне находились представитель имперского почтамта Кольсхорн*, офицеры
радиотелеграфной службы и включенный в состав нашей миссии господин
Редерсон, который в течение нескольких лет был представителем
северо-германского общества морского страхования и судоходства в России,
затем служил в этом же качестве в Будапеште и теперь, благодаря своему
опыту, должен был помочь нам в организации вывоза наших военнопленных.
Вчера в первой половине дня прибыли на Александровский вокзал,
заполненный толпой любопытных; относительный порядок поддерживался отрядом
красногвардейцев. Нас встречал шведский генеральный консул Аскер,
представлявший здесь до сир пор наши интересы и пригласивший тут же графа
Мирбаха к себе на завтрак. Значительно позже появился и приветствовал нас
довольно молодой несколько непрезентабельного вида представитель советского
правительства. От самой Орши нас уже сопровождал один из его коллег -
любезный и обходительный молодой человек, сообщивший нам, что он и впредь
будет опекать нас и докладывать властям о наших требованиях и пожеланиях в
вопросах хозяйственного обеспечения.
Пока же все наши пожелания выполняются безукоризненно. Уже на вокзале
несколько журналистов пытались получить от нас материал для сенсационных
сообщений. Мы разместились в доме Берга в Денежном переулке, выходящем на
Арбат, одну из крупных проезжих улиц, ведущих из центра города к внешнему
кольцу бульваров. В нескольких соседних домах были размещены (частично
временно) те, кто непосредственно не входил в дипломатическую миссию. Через
несколько домов от нас находится французская военная миссия; ее
многочисленные унтер-офицеры и солдаты (не снимающие мундиров) слоняются по
улице, глазеют в наши окна, наблюдают, как мы входим и выходим из дома.
Дом Берга - огромный, еще довольно новый, построенный богатым сахарным
королем Бергом. Его вдова с многочисленными детьми должна была срочно
освободить свой дом, что она сделала, как говорят, охотно, так как его новое
предназначение защищало ее имущество от коммунистической практики
конфискации. Наш дворец, вполне заслуживающий такого названия, кроме
нескольких залов и многочисленных помещений для прислуги, насчитывает еще не
менее 30 комнат. Обстановка и интерьеры очень дорогие, отдельные вещи даже
красивы, однако общий стиль не выдержан, не чувствуется особого вкуса, хотя
ясно, что выбор делался без ограничения средств. В обстановке не хватает
гармонии; на фоне дорогих предметов видна явная безвкусица.
В городе спокойно, если не считать случающихся довольно часто, в
основном ночью, перестрелок и грабежей. Вчера вечером в дипломатическую
миссию были приглашены шведы, в том числе и занимающиеся вопросами попечения
о военнопленных. Своего рода банкет, организованный с помощью гостиницы,
поскольку мы сами еще, естественно, не устроены. Великолепный обед,
предваренный по русскому обычаю закуской, прошел в смежной комнате. Были
деликатесы, конечно же, икра, давно забытые в блокадной Германии.
Сегодня в первой половине дня граф Мирбах вручил в Кремле верительные
грамоты председателю Центрального исполнительного комитета
Свердлову4 и председателю Совета народных комиссаров
Ленину5 (соответствует примерно президентам и премьер-министрам
других государств).
Вчера вечером совершили длительную ознакомительную прогулку до Кремля,
посетили Спасскую церковь. Повсюду следы прошедших уличных боев. Отдельные
дома изрыты оспой пулеметного огня. Во второй половине дня - первые
переговоры между нашей Главной миссией и отделом "В" шведского Генерального
консульства о передаче дел по обмену военнопленными и снятого для этой цели
прекрасного дома в Леонтьевском переулке.
Шведскую организацию в Москве возглавляет член парламента Бострем -
энергичный аристократического вида человек, много сделавший для решения
наших проблем. Связанные с попечением о военнопленных огромные расходы
несла, естественно, Германия. Затем состоялась еще одна беседа с крупным
купцом, российским евреем, ранее совершавшим многочисленные торговые сделки
с Германией. Речь шла о положении на железных дорогах и о возможности
переправки наших военнопленных на родину речным транспортом. Картина,
которую он обрисовал, довольно неутешительная. Дезорганизованность и разброд
во всем. Дух предпринимательства сковывается к тому же проводимой
экспроприацией и так называемой национализацией.
За несколько дней до нашего прибытия в Москве правительством была
проведена акция против анархистов, несколько сотен человек были арестованы.
Такие акции направлены против тех лиц, анархизм которых выражается лозунгом
"Грабь награбленное!", и кто, действительно, грабит кассы магазинов, склады,
частные квартиры, а по ночам - прилично одетых прохожих. С этими акциями
связывают надежду существенно повысить общественную безопасность. Похоже,
что это, действительно, серьезное намерение правительства Советов, которое
такими мерами пытается решительно укрепить свою власть. Преследование
анархистов сопровождалось все новыми и новыми обысками многих частных
квартир в поисках оружия. Как полагают, это был удобный случай ослабить
правые силы, еще более разоружить их.
Наш собеседник - представитель московской буржуазии - примерно
следующим образом обрисовал положение правительства и его противников.
Буржуазия настроена крайне враждебно к новому правительству, но в ней
разброд, отсутствие единства, ей не хватает, в первую очередь, энергичности
и мужества. Оба эти качества присущи вождям большевиков и лидерам
социалистов-революционеров (эсерам)6. Их сила, их победа и
удержание ими власти объясняются прежде всего ошибками и нерешительностью
оппозиции. Большевики постепенно захватывают все оружие, и внутренний
переворот с каждым днем становится все менее возможным. Сейчас же русские,
не добившись многого от идей панславизма и военных завоеваний, во всем
надеются на Германию. Во многих отношениях недоволен также пролетариат,
потому что условия жизни с каждым днем становятся хуже. Государство будущего
с хлебом и зрелищами заставляет себя слишком долго ждать. Но массы еще
надеются, что время крутого перелома придет, им лестно сознавать себя
самодержцами всех россиян, они приветствуют акции мести бывшим господам и
имущим. "Власть правительства пошатнется, если его лишить всех автомобилей",
- это мнение человека, хорошо знающего ситуацию в Москве и Петербурге. В
этих словах немало истины, поскольку современный военный автомобиль,
аналогичный применяемым в наших боевых действиях, усиливает действия военных
отрядов, производит устрашающий эффект постоянного нарастания силы во всех
частях города. В качестве резерва патрульных отрядов в ряде казарм,
например, в Александровском военном училище возле Кремля, где мы это могли
видеть своими глазами, стоят крупные части с большим количеством
автомобилей.
Мы ходим по городу совершенно свободно, под наблюдением ли - покажет
время. Можно предположить, что по русскому обычаю тайная полиция и
соглядатайство, во всяком случае, должны процветать не меньше, чем в старой
России, и что нас по возможности стараются не упускать из виду хотя бы
потому, что их интересует, кто ищет с нами контактов. Такой интерес с точки
зрения властей можно считать оправданным. В газетах высказывают удивление по
поводу того, что немецкие офицеры не носят форму. Но следовало бы, в первую
очередь, отдать должное победителю за то, что он обладает чувством такта и
щадит чувства побежденного*. Представители миссий Антанты, естественно, в
мундирах - ведь еще до недавнего времени они были представителями союзных
государств. И, кроме того, будь мы в форменной одежде, мы вызывали бы
излишнее любопытство и даже недружелюбное отношение.
Еще перед отъездом я принял твердое решение, несмотря на свой
непоколебимый консерватизм, основанный на традициях и внутреннем убеждении,
быть как можно объективнее в оценках РСФСР. Факт насильственного переворота,
даже при поверхностном знакомстве с развитием событий внутри страны,
особенно после войны с Японией, учитывая прогнившую систему и политическую
близорукость прежнего правительства, не был неожиданностью. Несмотря на
категорическое отрицание насильственных переворотов, вряд ли можно упрекать
народ (которым правили таким образом, что он был втянут в преступную
агрессивную войну и испытал затем период поражений) за то, что он последовал
призыву к так называемому освобождению. Стихийные бедствия можно считать
несчастьем, но их нельзя называть бессмысленными. Поэтому я не буду касаться
причин и способов прихода к власти Советов.
Для меня на ближайшее время важно найти ответ на следующие вопросы:
удалось ли новому правительству создать для огромной массы российского
народа более свободные и счастливые условия жизни, стремится ли оно хотя бы
к этому и рассчитывает ли добиться этой цели? Руководствуется ли
коммунистическое правительство благородными и высокими целями? Действительно
ли слова "Свобода, равенство, братство" - лозунг, а не пустая фраза
руководителей, нравственность которых не выше нравственности царского двора
и его окружения? Если ответ на поставленные вопросы будет в пользу
соратников Ленина и Свердлова, то было бы глупо и несправедливо не отдать
должного тому новому, что здесь происходит.
Погода ото дня на день лучше. Москва славится своими великолепными
веснами. В отличие от Петербурга, город вообще считается здоровым и не
подверженным эпидемиям. Вчера во второй половине дня состоялась первая
официальная встреча с русскими властями в комиссариате по делам о
военнопленных и демобилизации во дворце князя Щербатова на Новинском
бульваре. Первое интересное знакомство с итогами переворота, когда не
перестраивается уже существующее, а хотят все создать заново и обойтись при
этом по возможности без чиновников старой школы. Никто ничего не знает. Нас
направляют от одного служащего к другому. Повсюду множество чиновнического
люда, в большинстве своем - молодежь, проводящая время в разговорах и
бездеятельности. Везде толчея - рабочие, солдаты, просители разного рода.
Наша первая беседа с уполномоченными комиссарами прошла гладко и
оставила впечатление, что, по крайней мере внешне, они проявляют добрую
волю. Даже при всех наших наилучших намерениях, которыми мы хотели бы
руководствоваться в ожидании встречных доказательств таких же намерений,
неопытный и недисциплинированный управленческий аппарат будет довольно часто
буксовать, и нам предстоит преодолеть действительно серьезные трудности.
Я хотел бы коротко обрисовать нашу ситуацию, чтобы была понятна
предстоящая работа в смешанной комиссии по делам о военнопленных, которой
предстоит продолжить начатые в Петербурге во время перемирия переговоры в
соответствии со ст. 17, пар. 4 Дополнения к Брестскому договору, которые
были прерваны в результате нового наступления. Тогда в Бресте во всех
вопросах, касающихся обмена военнопленными, мы предоставили другой стороне
полное равноправие. Особого права мы требовали по параграфу 1, касавшемуся
допуска немецких комиссий по делам военнопленных к военнопленным на всей
территории России.
С нашей стороны планировалось обойти молчанием одно ограничение,
которое диктовалось нашей ситуацией и которое мы хотели бы включить
соответствующим образом в договор. Этого требовал и Геннинг - представитель
военного министерства в Бресте. Однако после подписания договора этот вопрос
был положен под сукно министерством иностранных дел. Речь идет об
освобождении полутора миллионов русских военнопленных, крайне необходимых
Германии в качестве рабочей силы, до заключения всеобщего мира. Поскольку
Россия 3 марта в Бресте поставила свою подпись без каких-либо дебатов, чтобы
только остановить наше наступление, было бы проще всего внести этот вопрос в
Дополнительный договор в нашей трактовке. Учитывая отношение России к ее
бывшим союзникам, требовалась, конечно, такая формулировка, которая
исключала бы подозрение или, по крайней мере, возможность официального
упрека за нарушение нейтралитета. Отсутствие у нас технической возможности
одновременно обменять с Россией в пятнадцать раз большее число военнопленных
в момент, когда мы вели тяжелые бои на западном фронте, толкало нас на самый
легкий путь, а именно - гарантировать противной стороне как можно более
скорое возвращение всех военнопленных, но предварительно закрепить принцип
обмена "транспорт на транспорт".
Мы могли бы определить в договоре окончательный срок выдачи всех
немцев, находящихся на территории правительства Советов. В интересах наших
соотечественников можно было бы также гарантировать возврат определенных
территорий Белоруссии, если бы мы располагали определенными цифровыми
данными о пленных. В Берлине и в Верховном главнокомандовании полагали, что
переговоры о сроках выдачи военнопленных будут сложными. Об этом мне было
передано в устных указаниях, и кроме того такое заключение можно было
сделать из последней беседы у военного министра в день отъезда. Как было
сказано, эти подводные камни в свое время можно было легко обойти. Для
Австро-Венгрии, потерявшей гораздо больше пленными, чем взявшей в плен,
такой проблемы не существует.
Вчера во второй половине дня в народном комиссариате по иностранным
делам нас, членов смешанной комиссии - генерального консула д-ра Вендшуха
(представителя министерства иностранных дел), Геннинга, Милеки (от военного
министерства) и меня (от Верховного главнокомандования) - сначала повели к
Радеку7 в отдел стран Центральной Европы. Было не безынтересно
познакомиться с этой знаменитой своеобразной личностью.
До войны Радек бывал в Германии, по каким-то причинам был исключен из
нашей социал-демократической партии8. Его настоящая фамилия
Собельсон, он чешский еврей9; безбородый, худощавое лицо, умные,
но всегда беспокойные глаза с неуверенными, бегающим зрачками. Радек
известен как умелый и страстный агитатор, страстно выступающий за дело
коммунизма, прежде всего за распространение революции в Европе и в первую
очередь в Германии. Он занимает важное положение в руководящих кругах,
особенно в комиссариате по иностранным делам. В нашу делегацию входят, кроме
упомянутых лиц, еще крупный торговец из Гамбурга Петерсон без полномочных
прав, как представитель Красного креста (член Главной комиссии), и лейтенант
Крюгер в качестве переводчика и секретаря.
Заседание было начато в 5 часов, его открыл Радек, который затем
покинул его. Председатель заседания д-р Гиллерсон10, еврей, во
время войны - военный врач, персона энергичная и значительная, как партнер
по переговорам требует к себе наверняка самого серьезного отношения.
Участники: профессор Исаев, типично русское явление, такими
представляются мне отдельные фигуры по романам Достоевского. Я полагаю, что
он принадлежит к тем людям, которые, действительно веря, что служат святой
идее, отдались делу коммунизма. Хотелось бы спросить его, как он относится к
кровавому террору против всех инакомыслящих. Д-р Ленский11 и
господин Навашин. Последний в дебатах, похоже, искусен и пылок, наверное
тоже еврей. Все выступающие говорят на родном языке, затем все переводится
на другой язык либо самим выступающим, либо переводчиком.
На первом заседании предполагалось сначала определить собственно
регламент, но русские сразу же начали со своих просьб. Их первая просьба
касалась допуска русских комиссий по попечению о военнопленных в Германию,
аналогично тому, как это по ст. 17, пар. 1 Дополнительного договора было
принято для нас. Такая односторонность была хорошо продуманной; мы знали и
знаем, что такого рода комиссии займутся, в первую очередь, большевистской
агитацией среди русских военнопленных и, главным образом, среди немецкого
населения, что они станут вспомогательными отрядами и штурмовыми группами
наших независимых12.
Для наших вполне нормальных условий такое попечение излишне, но для
русского "шабаша ведьм" оно имеет большое значение. Нарушение подписанного
семь недель назад договора, естественно, исключается. Жалобы Гиллерсона и
Навашина на положение военнопленных в наших лагерях и связанные с этим
требования показывают, что переговоры не всегда будут проходить гладко.
Вечером ужин у шведского генерального консула, своего рода официальный
прием. Присутствуют руководители шведской комиссии по делам военнопленных,
офицеры и очень симпатичный датский генеральный консул фон Хаксхаузен. Очень
приятный вечер. Несколько удивило, что принимавший нас шведский консул Аскеп
в своей приветственной речи особенно и очень тепло отозвался о заслугах
Соединенных Штатов, которые до разрыва отношений представляли в России
интересы Германии и ведали вопросами обмена военнопленных. Благодаря тому,
что США и Германия - противоборствующие стороны, и из-за враждебности к
Вильсону13 со стороны немцев, этот эпизод вызвал некоторую
досаду. Может быть, Аскер, известный горячий сторонник Лиги Наций, просто
пытался перебросить мостик между двумя народами. Возвращаясь домой, мы
слышали стрельбу и один раз были остановлены патрулем красногвардейцев.
Здесь надо быть постоянно готовым к тому, что к нам могут явиться
агенты-провокаторы. Советская власть немедленно возродила, хотя и в
несколько измененной форме, но, по меньшей мере, в том же масштабе и с еще
большей бесцеремонностью, столь ненавистную "охранку" (тайную полицию). Все,
что делается для осуществления надзора, шпионажа и террора, исходит от
организации столь же зловещей, как испанская инквизиция - Всероссийской
чрезвычайной комиссии (ВЧК). Взяточничество продолжает процветать, пусть и
не в тех масштабах, как в старой России. К сожалению, и мы после четырех
военных лет не можем в этом отношении гордиться положением у себя в стране и
с превосходством смотреть на нашего восточного соседа.
Вечером наши члены смешанной комиссии долго обсуждали тактику на
предстоящих переговорах. Предстояло выяснить и уладить значительные
противоречия во взглядах. В ближайшие дни нам предстояло открыть свои карты
русским в вопросе обмена военнопленными по принципу "транспорт на
транспорт". Если это требование не будет принято, то мы уполномочены
временно прервать переговоры, с тем чтобы оказать нажим из более высоких
инстанций.
Дипломатическая миссия против использования этих полномочий. В нашей
комиссии также мнения разделились. Есть и такое мнение, что по возможности
следует как можно дольше скрывать наши намерения, лавировать, попытаться
вызволить большую часть наших военнопленных обходным путем. Я в этих дебатах
поддерживаю Геннинга, который за открытые переговоры, иначе мы попусту
потеряем время.
Сначала следовало бы посмотреть, как обстоят дела у русских, после чего
при необходимости можно будет где надо оказать определенное давление. На
первое время, учитывая транспортные условия, можно быстро подготовить к
отправке достаточное число военнопленных. Предстояло также обсудить другие
вопросы, в первую очередь касающиеся политической агитации и обращения с
пленными.
Состояние дел у русских... Вчера за поддержкой обратился к Мирбаху
бывший русский пехотный генерал, он появился во фраке, с большой орденской
лентой и множеством звезд. Насколько тяжелым должно было быть его положение,
насколько бедственным! Не исключено, что он в свое время был приверженцем
панславизма.
Вчера снова состоялось заседание. До его начала немецкая делегация была
представлена посланником господину Чичерину14. Нарком иностранных
дел - представитель старой школы, дворянского происхождения, его мать -
баронесса Мейендорф. Чичерин был императорским советником миссии. Был ли он
приверженцем коммунистических идей еще до революции, мне не известно. Он был
приглашен на этот пост в основном потому, что требовался человек
сколько-нибудь владеющий международными формами дипломатии, и, главное,
чтобы его именем прикрыть фактических закулисных руководителей - Ленина,
Радека и Карахана15.
В принципе, Чичерин, должно быть, порядочный и доброжелательный
человек. Внешне он не очень приметен; оставляет впечатление болезненного,
несколько робкого школьного учителя, который рад, когда его оставляют в
покое. Аморфность в функционировании аппарата поражает на каждом шагу. То,
что среди "товарищей" отсутствует субординация в том виде, в каком она была
присуща старому чиновничьему государству, вполне понятно. Но можно ожидать,
что трудности в работе центрального органа заставят еще ограничить право
каждого юного писаря и машинистки на равноправие и на возможность
бесцеремонно вступать в словопрения. Но об этом позже.
Я думаю, что дипломаты старой школы, такие как, например, граф Мирбах,
должны испытывать смешанное чувство ужаса и юмора, когда вместо
торжественного объявления, вместо сопровождения слугой в ливрее или тем
более элегантными дипломатами, молодой человек еврейского типа и весьма
сомнительного вида говорит: "Господин Чичерин просит входить", когда уже во
время беседы к наркому приходят время от времени, без стука и не спросясь,
товарищи с какими-то вопросами и пожимают при этом всем присутствующим руку.
На заседании русские непосредственно начали с критики:, с их
теоретического права на возвращение их 1 500 000 пленных при одновременном
возврате наших 80--100 тысяч. Удалось достичь обоюдного согласия в отношении
начала вывоза военнопленных, не дожидаясь принятия окончательных решений по
частным вопросам. Затем было принято мое предложение о том, что подкомиссия
в дни, свободные от заседаний, проработает без решения каких-либо
политических проблем технические детали, связанные с транспортом. С русской
стороны эти переговоры будет вести уже известный мне господин
Белопольский16.
Переговоры будут проходить в комиссии по делам о военном транспорте.
Мне в помощь предоставлен господин Редерсон. У нас создалось впечатление,
что господин Гиллерсон и его люди руководствуются не только справедливым
желанием ускорить возвращение русских, но что под этим скрывается также цель
по возможности замедлить прилив в нашу страну свежих сил, находящихся пока в
плену у русских. В длинных и зачастую страстных речах уже приводятся
благородно звучащие мотивы - "обязательство соблюдения полного
нейтралитета".
Всюду, где работают правительственные учреждения и живут рабочие
Москвы, город украшается к Первомаю, который должен быть отпразднован
по-особому. Сегодня в моем кабинете в Главной комиссии меня атаковал
журналист. Я сказал ему: "Немецкие солдаты не занимаются политикой.
Напишите, что мне нечего сказать, так как немецкие офицеры к прессе глухи".
На сегодняшнем заседании русская делегация была усилена. Помимо прочих
присутствовали господин Френкель - тщеславный молодой еврей, постоянно
играющий золотыми браслетами и рисующийся своими ухоженными пальцами, и
очень приятный д-р Жданов - известный юрист, некоторые из работ которого
были опубликованы и в Германии. Последний будет в дальнейшем постоянно
участвовать в работе как представитель Красного креста.
Нам дали понять, что сегодня днем по возможности лучше оставаться дома,
чтобы избежать возможных неприятностей в связи с демонстрациями,
"воодушевлением" и страстным увлечением масс празднуемой идеей мировой
революции и всеобщего братства. Сколько русских празднуют сегодня победу
социализма с искренним убеждением и твердой уверенностью в том, что
наступила эпоха счастья?
В этих записях мне, наверное, не раз придется упоминать о существующих
в России внутриполитических течениях. Поскольку газеты не дают четкого
представления о происходящем в России, для тех, кто раньше мало ею
занимался, для читателей моих дневников будет поэтому целесообразно дать
отправные точки.
О многопартийной жизни при диктатуре пролетариата не может быть и речи.
Деятельность любых буржуазных группировок официально запрещена. Их пресса
почти полностью исчезла. Если она еще и может где-то прозябать, то на
фактическую оппозицию она не решается.
Наибольшим преследованиям подвергаются, само собой разумеется, все
сторонники монархических идей и консервативного мировоззрения. Группы такого
толка различных политических оттенков существуют. Но к достаточно крупной
партии можно отнести лишь остатки партии октябристов. Ее влияние и значение
утрачены. Они могли бы снова появиться на сцене, не будь власть в руках
большевиков. Лидером этого крыла является, по-видимому, бывший министр
Кривошеин17, скрывающийся, как говорят, в Москве. После революции
у них пробудились симпатии к Германии в надежде получить от нее помощь.
Вообще-то, в консервативных кругах до войны и с ее приходом было немало
действительных приверженцев традиционной дружбы между Германией и Россией.
Буржуазное левое крыло представлено в основном партией кадетов
(конституционных демократов), лидер которых, Милюков18 (в
настоящее время находится на Украине), будучи депутатом Думы, был одним из
главных действующих лиц в Февральской революции 1917 года.
Как известно, попытка кадетов удержаться на поверхности мутных вод
революционных событий окончилась быстрой неудачей, так как сила всегда на
стороне тех, кто не ограничивается половинчатыми решениями. Как и у нас,
буржуазные демократы, направляемые учеными и теоретиками, не способны к
практическим действиям. Подвергнув беспощадной критике и отрицанию
свершившееся, они предприняли попытку при поддержке левых сил своих соседей
сыграть роль ведущей партии, которая кончилась полным и вполне заслуженным
провалом.
В кабинете Керенского19 кадетам принадлежало несколько
портфелей министров; так, Милюков был министром иностранных дел. Партия
кадетов всегда была враждебно настроена к немцам. Сегодня она лишь объект
внутренней политики, которая мало чем отличается от политики террора. Против
собственной воли либерализм был поставлен в те же условия, что и остальные
буржуазные партии. Несмотря на то, что для различных направлений буржуазных
партий складывалась серьезнейшая ситуация, они все же не помышляли о
единстве, отказавшись от всего того, что их разъединяло. Среди крайне правых
и левых сил кадетов происходит размежевание, с одной стороны, и смешение
ранее разделявших их направлений - с другой.
В русской социал-демократии в 1903 г. произошел раскол на большевиков и
меньшевиков. Цели и тех и других сначала были одинаковыми, различными были
только пути их достижения. Большевики отказывались от сотрудничества с
буржуазными партиями, а позже совершенно отказались от парламентаризма.
После первого переворота о единстве уже не могло быть и речи, так как
меньшевики во главе с Керенским20 выступали решительно за
продолжение войны, т.е. проводили, по мнению большевиков,
национально-капиталистическую политику.
Большевики вели линию на быстрое достижение чистого коммунизма.
Расходились они и в аграрном вопросе, в котором большевики выступали
защитниками мелких крестьян и деревенской бедноты, выдвинув лозунги
безвозмездного отчуждения земли. Максимализм и минимализм - это только
разные названия одних и тех же явлений. Как известно, меньшевики потерпели
полное поражение.
Партия социалистов-революционеров первоначально представляла собой
наиболее резкую форму российского революционного движения. Господство
меньшинства для проведения реформ, т.е. диктатура, недемократический
парламентаризм - таким должен быть путь для народного блага. С самого
начала, следуя нигилизму, социалисты-революционеры (эсеры) объявили
средствами своей борьбы политическое убийство и террор, в то время - по
отношению к представителям монархии. После свержения царизма взгляды
социалистов-революционеров стали более умеренными. Только их левое крыло,
так называемые левые эсеры, после ноябрьских событий 1917 г. пошли на
сближение с одержавшими победу большевиками, превратившись в своего рода
правящую партию, члены которой заняли различные посты во многих органах
власти.
Но и эта группа продолжала оставаться на позициях решительного
неприятия Брестского мира, она голосовала против его заключения. Ярко
выраженная враждебность по отношению к "империалистической" Германии,
разжигание новой войны - вот руководящие принципы этой партии. Эсерам
приписываются поэтому близкие отношения с Антантой и получение от союзников
крупных денежных сумм.
Лидером правых эсеров является Савинков21, бывший при
Керенском временным министром, который еще до войны осуществил множество
политических убийств, в том числе убийство великого князя Сергея
Александровича22 и Плеве23. Он главный подстрекатель
против Германии и защитник идеи террора как необходимого и оправданного
средства борьбы.
Вчерашний день прошел повсюду спокойно. Сегодня во время прогулки нашим
глазам предстала картина "красного" города, стены Кремля наполовину исчезли
под красными полотнищами. Особенно на Красной площади, где похоронены павшие
во время революционных боев и где состоялись главные праздничные действия.
Глазу некуда деться от красок цвета крови.
Тягостное чувство возникает при виде сплошь увешанных красными флагами
фигур императоров Александра II24 и Александра III25.
Четыре огромных двуглавых орла на памятнике Александру III держат в своих
клювах огромные кровавого цвета знамена. Но этого мало - глаза императора
завязаны черной материей, траурно ниспадающей до земли. Может быть, это
проявление неосознанного стыда властей, которые способны принести свободу
России только через кровь и террор и которые держат сына и внука этих людей
в ужасном плену. Высмеивают себя, не ведая о том!
На наших автомобилях теперь установлены небольшие флажки нашей страны,
доставленные нашими офицерами. Как и страны Антанты и всех нейтральных
государств, мы намерены выступать открыто, а не инкогнито. На фасаде дома
дипломатической миссии вскоре, как мы надеемся, также появится
черно-бело-красный флаг. Правда, не все его обитатели согласны
воспользоваться этим международным правом.
Дипломатические представительства нейтральных государств и Антанты, как
не признавшие советское правительство, находятся не в Москве, здесь же
расположены только консульства и частично военные миссии, осуществляющие
неофициальные связи. Посольства находятся в Петербурге, французское
посольство - в Вологде. Недавно Кремль потребовал отзыва французского посла,
который своими закулисными действиями поставил под угрозу хорошие отношения
между этими странами. Требование непризнанного правительства не было принято
к сведению, на что советская сторона отреагировала очень болезненно.
Отношения с прежними союзниками сейчас не лучшие.
Я намеренно воздерживаюсь пока от оценки состояния дел в стране,
поскольку еще не успел полностью осмотреться. Такую оценку можно дать только
в отношении ситуации с продуктами питания, поскольку она быстро дает о себе
знать, а ее причины нетрудно определить.
Дороговизна и нехватка, равные которым трудно представить себе в нашей
стране, даже несмотря на блокаду продуктов питания. Положение в Петербурге
много хуже. Карточная система, которая ввиду неопытности управления не
ладится, очереди за хлебом и мукой, которые в Берлине можно наблюдать лишь у
табачных и шоколадных лавок, т. е. за продуктами, не имеющими жизненно
важного значения. Нормы хлеба мизерные, примерно четвертая часть нашей, хлеб
некачественный, сырой и вязкий. Компоненты его лучше не пытаться выявлять.
Цены на хлеб, муку и картофель по меньшей мере в десять раз выше, чем у нас.
Мясо можно достать только за большие деньги. У кого они есть, тот может,
разумеется, жить и здесь отлично.
Посетив крупный продовольственный рынок на Воскресенской площади, мы
убедились, что птицы, хорошей рыбы из Волги, Камы, Москва-реки, овощей и
дичи здесь сколько пожелаешь. Стоимость икры, ввиду почти полного
прекращения вывоза, повысилась относительно не намного, русский фунт икры
(410 граммов) стоит приблизительно 16-18 марок. Бутерброд с икрой, таким
образом, дешевле бутерброда с колбасой, к тому же чаще всего сомнительного
вида.
Такое никудышное снабжение городов в столь изобильной стране
свидетельствует о том, что власти не справляются со своими задачами.
Несмотря на то, что продукты не поступают из Сибири - богатой
продовольствием кладовой, а также частично или полностью не поступают и из
других важных продовольственных частей России, в целом, ситуацию при
правильной организации снабжения можно рассматривать по сравнению с
условиями в Германии и Австрии пока еще как весьма благоприятную, но
расшатанный транспорт, отсутствие должной организации в управлении, когда
новые власти отрицают все, что было создано до них, не позволяют наладить
правильный учет и распределение.
Несмотря на беспощадность во всем, несмотря на все декреты и террор,
Советы встречают пассивное сопротивление трудящегося народа даже там, где он
(как в среде мелкого крестьянства) настроен революционно. Если коммунизм, по
известному изречению, мечта о кошельке другого, то он кончается там, где
затрагиваются собственные интересы личности.
Итак, отсутствие полного доверия к новым деньгам, несравненно более
высокие доходы за счет спекуляции на черном рынке, желание попридержать
наличные на худшие времена - факторы, сдерживающие поставки.
Своеволие местных Советов, послушание которых тем меньше, чем больше
удаленность от Москвы, ведет к местному эгоизму, последствия которого
отражаются на положении крупных городов. Если уж в такой стране, как
Германия, с ее четкой организацией управления не удается обеспечить должный
учет продукции, то положение в этом вопросе в России не должно удивлять. На
будущее, как только будет убран первый урожай, Ленин обещает в своих речах
счастливые времена. Вера в это очень мала. Пролетариат живет хуже, чем
раньше, но особенно печальна судьба бывших служащих, офицеров, вдов и
малообеспеченных пенсионеров.
Улицы во многом отражают сказанное, здесь можно видеть дам, явно
относящихся к социально более высоким кругам, даже студентов и бывших
офицеров, которые продают газеты, сигареты и почтовые открытки. Поскольку
ссуды не выплачиваются, использование банковских вкладов сведено к минимуму,
люди, не находящиеся на содержании у государства и не занимающиеся ремеслом,
находятся в отчаянном положении. Несмотря на высокую зарплату, бедствуют
даже рабочие и служащие, так как высокие цены и нехватка продуктов не могут
быть устранены ни карточной системой, ни господством рабочего контроля.
Для меня представляет большой интерес, наконец-то, ознакомиться с
непосредственной работой одного из ведомств министерства иностранных дел.
Провал нашей внешней политики, ставший очевидным в июле 1914 года даже
непосвященному и усугубившийся во время войны, выдвинул на передний план
общественного интереса вопрос о реорганизации и введении дополнительного
персонала в министерстве на Вильгельмштрассе. Здесь, в Москве, я намерен
выработать свое собственное мнение, освободившись от того критического
отношения, которое было преобладающим в армейских кругах и до сих пор
разделявшегося мною. Провал нашей дипломатии после Бисмарка26
является фактом, который нельзя объяснить только международным положением, а
также намеренными или непреднамеренными действиями какой-либо инстанции.
Высокий уровень профессионализма должен подтверждаться значительными делами.
Если этого не происходит, нужна реформа. Внешняя политика слишком опасная
сфера деятельности, чтобы допускать в нее людей посредственных. Изменение
политических средств отражается на солдате и на всем народе и вынуждает
продолжать войну в неблагоприятных условиях.
Эта тема уже была однажды в январе 1915 г. предметом спора между мной и
советником посольства Рицлером27, который является сейчас главной
опорой графа Мирбаха. Рицлер был направлен Бетман-Гольвегом28 в
качестве члена имперской канцелярии в Лодзь с целью сбора материала в 9-й
армии по польскому вопросу. Рицлер отметил тогда, что министерство
иностранных дел весьма недовольно и находится в тяжелом положении в связи с
тем, что армия не принесла быстрой победы, как этого требовало министерство.
И хотя я был согласен с его оценкой неудачи нашей армии на западном фронте,
у меня был повод возразить, что упреки здесь неуместны, так как она
принимала решения под давлением политиков в крайне неблагоприятных условиях,
в коалиции с очень слабыми в военном и экономическом отношении союзниками.
Я вспоминаю об этом разговоре, поскольку он отражает различие взглядов
- дипломата, с одной стороны, и представителя генерального штаба и армии - с
другой. Во время войны эти отношения еще более обострились из-за
недовольства всех гражданских так называемыми недопустимыми решительными
мерами Верховного главнокомандования, о которых я не могу и не хочу судить.
К сожалению, и здесь среди нас ощущается взаимное недоверие, но хочется
надеяться, что в результате совместной работы и совместного проживания оно
будет преодолено.
Д-р Рицлер без сомнения широко образованный талантливый человек,
гораздо выше среднего уровня. Его восхищение и решительное заступничество за
своего прежнего покровителя, бывшего рейхсканцлера Бетман-Гольвега, можно
считать неподдельными, а верность - искренней, поскольку его подзащитный уже
не у власти. Мне кажется, что под влиянием крайне демократических
внутриполитических взглядов (которые заставляют его особенно ценить газету
"Франкфуртер Цайтунг"), в нем выработались определенные черты немецкого
либерализма, нередко останавливающие его перед решительными действиями.
В штаб дипломатической миссии входят также советник граф Бассевиц и
атташе фон Лисов. Но почти вся политическая работа находится, похоже, в
руках Рицлера, поскольку считается, что он особенно хорошо знаком со
здешними условиями.
Примечательно, что ни один из четырех дипломатов не владеет русским
языком. Если это было крайне необходимо и раньше для получения представления
о жизни широких масс, то этот недостаток особенно ощутим в сегодняшней
России, в которой нынешние правящие круги не владеют французским языком. Я
замечаю по себе, насколько мешает мне незнание русского языка, хотя в моем
случае этот недостаток не столь велик, поскольку местами мне помогает знание
французского, а все русские комиссары, с которыми мне приходится общаться,
понимают немецкий язык.
Наверно, правы те, кто пишет в "Гамбургер Данкшрифт" о реформе нашего
министерства иностранных дел, полагая, что при подготовке дипломатов
необходимо особо учитывать тот факт, что иностранное представительство
должно прежде всего понимать народ, владеть вопросами экономики.
У нас несколько дней, свободных от заседаний, так как русские, несмотря
на враждебное отношение к религии и множество срочных дел, в течение пяти
дней празднуют Пасху, которая является здесь самым большим праздником года.
Правительство разрешило до 1919 г. отмечать праздники православной церкви по
отмененному календарю старого стиля.
На последнем заседании обсуждался щекотливый вопрос. Мы хотели бы
отделить наших военнопленных от военнопленных австро-венгерской армии, с тем
чтобы содержать их в отдельных лагерях. Снабжение солдат наших союзников,
особенно венгров, очень плохое, поэтому они легче поддаются политической
обработке. По нашим сведениям среди них часты случаи образования солдатских
Советов, выступлений против офицеров. Пропаганда революционных идей,
проводимая русскими всеми средствами, несмотря на Брестский договор, может
оказаться очень заразительной. Именно это заставляет нас настаивать на
разделении военнопленных, в то время как другая сторона стремится к их
смешению.
Обе стороны, естественно, не показывают свои действительные мотивы,
поэтому жонглируют понятиями "облегчение" и "усложнение" административного
управления. В конечном итоге, Гиллерсон и его люди наобещали многое, хотя в
исполнение обещанного мы не очень-то и верим. Сегодня в смешанную комиссию
вошла турецкая делегация, возглавляемая умным и энергичным Ремзи-пашой. Ее
члены - всегда возбужденный майор Хакки-бей и представитвель Красного
полумесяца, что соответствует нашему Красному кресту. Теперь наши речи надо
повторять еще и на французском языке.
Плохие вести из Туркестана о положении наших военнопленных, которые
страдают там от голода, эпидемий и гражданской войны. В связи с этим вчера
было сделано экстренное представление в Центральной комиссии по делам о
военнопленных (сокращенно - "Центроплен") со стороны нашей Главной комиссии.
Кроме Френкеля и д-ра Ленского там присутствовал генерал Мислицкий,
перешедший на службу к большевикам, где он руководит теперь отделом военного
транспорта.
Только что пробило полночь, и тут же во всех 470 церквях и монастырях
начался колокольный перезвон. Если я сначала сожалел, что не присоединился к
своим коллегам, которые решили присутствовать на ночном пасхальном
богослужении в одной из кремлевских церквей, то теперь я вознагражден
полностью. Низкие и высокие колокола, медленный торжественный гул и звонкий,
как бы веселым перезвоном сливаются в мощный захватывающий концерт. Над всем
этим победоносно звучит колокол Спасской церкви.
Постепенно замолкают одна церковь за другой, и только та, что напротив,
кажется, старается, как перезвоном, так и своим внешним видом побить всех
своих конкурентов. Прекрасное волнующее воспоминание сцены из "Фауста".
В первой половине дня мы с Геннингом в гостях у балтийского дворянина,
который в царское время по административному приказу вынужден был покинуть
Эстонию и приобрел участок в Трубниковском переулке. У нас состоялась с ним
длительная беседа. Он работал со шведами в комиссии по делам о немецких
военнопленных и намеревается продолжить эту деятельность. Кажется мне
человеком, хорошо разбирающимся в политике, посвящает время также проблемам
экономики.
Сегодня впервые посетил Кремль, который иногда открыт для публики из-за
расположенных в нем церквей. Проходя по этому оплоту царизма в России, как
бы видишь историю России. Ряд захваченных орудий Дунайской монархии перед
арсеналом завершают старое время. Мысль о том, что в Большом кремлевском
дворце находятся Ленин и его Центральный исполнительный комитет, переносит в
новую Россию. Иного моста между этими двумя мирами не существует. Вся
традиция вокруг нас, воплощенная в камень и бронзу, зашла в тупик. Кажется,
что только воспоминания о многочисленных кровавых делах, совершавшихся в
стенах Кремля, перешли в наследство от самодержавия русско-еврейским
диктаторам нашего времени.
Почти каждое здание несет следы гражданской войны. Отдельные церкви и
так называемый Малый дворец сильно повреждены артиллерийским огнем. Крест в
память об убийстве великого князя Сергея (4 февраля 1905 г.) правительство
распорядилось убрать с цоколя. То же самое произошло сразу после нашего
приезда с несколько театральной фигурой Скобелева29, что
некоторые газеты странным образом сочли необходимым объяснить требованием
немецкой миссии.
Наша попытка совершить круг по кремлевской стене была быстро пресечена
красногвардейцами, которые сидят там наверху во многих местах с пулеметами в
постоянной готовности. Здания и двери во многих случаях приспособлены на
случай обороны, это сделано с пониманием того, что в случае контрреволюции
удержание этой мощной цитадели будет иметь решающее значение.
Многое напоминает о событиях 1812 года. Я обратил внимание на картины
Верещагина30, погибшего в Порт-Артуре. Эти картины я много лет
назад видел в Берлине. Кремлевские церкви, среди них французские биваки,
освещенные пламенем костров; Наполеон31, стоя на стене Кремля,
смотрит сумрачно на горящий город; и другие аналогичные картины,
отображающие значительные события России того времени. Среди 875 пушечных
стволов, захваченных в 1812 г. и внушительно выставленных перед арсеналом,
123 прусские пушки, которые в таком количестве вряд ли могли быть захвачены
у небольшого корпуса Йорка. Может быть, французская артиллерия и артиллерия
Рейнского союза частично располагали пушками, захваченными в 1806--1807 гг.
Я заметил также баварские и вюртембергские стволы.
В Успенском соборе, в котором короновались цари, и в церкви святого
Алексея в Чудовом монастыре мы присутствовали на пасхальном богослужении.
Внешние формы богослужения православной церкви не лишены впечатляющей
торжественности. Очень благозвучно пение хоров. Своеобразны обряды,
совершаемые многочисленными священнослужителями, например, облачение
старшего священника в ризу в сопровождении антифонного пения, исполняемого
им самим, его обряжающими и прихожанами. При этом ему даже расчесывают
волосы.
Не иначе как честолюбие заставляет русское духовенство формой бороды,
стрижкой волос и выражением лица стремиться походить на изображаемого на
картинах Христа. И удивительно, насколько это многим удается. Среди
священников много хороших и крупных личностей.
Установленным повсюду в Кремле чугунным двуглавым орлам свободный народ
поотбивал царские короны, которые теперь повсюду валяются на земле.
После посещения этой древней крепости великих московских князей, а
затем русских царей меня особенно волнуют два вопроса. Не была ли только
видимостью огромная, как полагали во всем мире, власть православной церкви
над населением и, прежде всего, над сельским, самым многочисленным, если в
решаюший момент она оказалась беспомощной перед лицом революции? Может
показаться, что она отражала только поверхность России, точно так же, как
богослужение является только внешним великолепием торжественных, но пустых
форм, что она могла иметь значение только под защитой самодержавия и
всемогущего священного синода.
Большевистская власть терпимо относится к существованию церкви как
частной организации, но, оставив ее без государственной поддержки и запустив
руку в ее колоссальное имущество, она быстро лишит ее возможности сохранять
свой блеск. При господстве коммунизма верующие круги даже при наибольшей
самоотверженности не сумеют сохранить ее в нынешнем виде. Никого не удивило
бы отступление протестантской церкви перед лицом политических переворотов,
так как она полностью отказалась от светской власти. От православной и
римско-католической церкви можно было ожидать иной реакции.
Второй вопрос, возникший у меня в свое время при посещении богослужения
в римско-католической церкви и здесь, особенно не дает мне покоя. Как
произошло, что вера, религия которой основывается, как и у нас, на Новом
Завете, превратилась в богослужение, сопровождаемое внешним блеском,
театральными формами и поверхностными поклонениями иконам и реликвиям? Я
знаю, конечно, что образованные приверженцы религии рассматривают ее внешние
проявления только как обрядовые и здесь они не столь далеки от воззрений
Лютера32. Но какая несправедливость потчевать необразованную
массу таким богослужением, мало отличающимся от азиатского, искусственно
удерживая массу в своей вере. Не говоря уж об антигигиеничности целования
икон, скульптурных фигур, книг и рук священников. Эта сторона непонятного
христианства однажды в 1915 г. в католическом соборе в Пултуске, где был
случай распространения эпидемии холеры, уже дала мне повод задуматься о
бессмысленности целования полов и ликов святых.
Отношение правительства Советов к Германии несколько натянутое, так как
его беспокоит наше наступление в Финляндии и продвижение войск на восток на
Украине. Значительно испортилось настроение народных комиссаров ввиду плохих
вестей из различных повстанческих районов на севере, юге и востоке страны.
Это было заметно по поведению членов смешанной комиссии, вчерашнее заседание
которой прошло не гладко. Располагая соответствующими сведениями, мы
вынуждены были энергично протестовать против неуемной политической
пропаганды среди наших военнопленных, которых к тому же агитируют вступать в
Красную армию.
Часто наших офицеров терроризируют, особенно бессовестно обращаются с
теми военнопленными, которые держатся особняком. Их плохо кормят и содержат,
задерживают отправку на родину. Такое обращение противоречит Брестскому
договору, является издевкой над любым учением о политических свободах.
Слишком велико желание через возвращающихся на родину пленных отравить наш
народ ядом большевизма. Но такая пропаганда не имеет особого успеха среди
военнопленных, большинство из них только делает вид, что принимает
большевистскую веру, чтобы добиться человеческого обращения с собой и
приблизить отъезд.
Гиллерсон старается изобразить саму невинность, все свел к действиям
отдельных частных лиц, воспрепятствовать которым в свободной России не
позволяет закон; в некоторых местах, по его мнению, это является результатом
некорректности местных Советов, как, например, в Омске и Екатеринбурге. По
этому поводу готовится декрет.
Готовится выпуск на немецком языке агитационной газеты не лучшего сорта
под названием "Мировая революция".
Вечером мы приглашены упоминавшейся уже балтийской семьей в Большой
театр, где четыре раза в неделю обычно ставится балет; такое же великолепие,
которое известно нам по гастролям театра в Берлине. Театром управляет Совет
деятелей искусства и прочие администраторы. Зал заполнен до отказа, лишь
немногие, чаще всего иностранцы, по старым обычаям, в костюмах,
соответствующих моменту. Бурные и почти по-детски восторженные рукоплескания
с выкрикиванием имен любимых артистов. Оркестр великолепен.
В большой императорской ложе рядом с нами сидят молодые и разномастные
члены административной власти с женами и подругами, мужская часть в
большинстве в гимнастерках. Похоже, что за нами все-таки ведут наблюдение.
Недавно мы установили, что во время одной из наших длительных прогулок за
нами неотступно следовал молодой человек. В театре вслед за нашим появлением
в соседнюю ложу принесли письмо, после чего одно место в ложе освободили,
затем его занял человек в солдатской одежде подозрительного вида.
Первое заседание подкомиссии по транспортным вопросам в здании отдела
военного транспорта - бывшей академии церковного пения. Все многочисленные
дома дворцового типа, виллы богатых людей и многие общественные здания
конфискованы, в них разместились организации центральной власти. Ряд
офицеров старой армии, большинство - бывшие члены генштаба, два генерала
(один из них Мислицкий) составляют русскую группу комиссии, которой
руководит инженер Белопольский.
Особая статья разговора о том, как может сложиться судьба многих
офицеров при существующем правительстве после того, как отпадет
необходимость бороться с внешним врагом. Можно предположить их горькую
участь, если их нынешняя служба вызвана нуждой и принесением себя в жертву
ради существования семьи. Не могу в то же время оправдать тех, кем движет
оппортунизм, тщеславие и отсутствие моральных устоев.
Офицеры были без знаков различия, похоже, сильно страдали от
бесцеремонного обращения с ними значительно более молодых гражданских лиц.
Надеюсь, что мне удастся организовать деловую обстановку и быстро завершить
работу. Я встретил понимание со стороны русских офицеров, которые мне
неоднократно аплодировали в ответ на мой чисто военный подход к делу.
Вчера вечером вместе с Геннингом мы беседовали с тремя представителями
юго-восточного казачества, часть которого выступала против большевиков. Они
предполагают поездку в Киев для установления контактов с немецкими и
украинскими властями. При необходимости мы, офицеры, можем выслушать их и,
не связывая себя обязательствами, облегчить им при случае проход через
немецкие линии постов. Дипломатическая миссия не может и не имеет права
вмешиваться в эти чисто военные вопросы, поэтому мы действуем самостоятельно
и в лучшем случае ставим ее в известность.
Во время этой беседы я познакомился с проживающим в Москве бывшим
крупным чиновником (немецкая фамилия; имеет крупное поместье в центральной
части России), который произвел на меня очень приятное впечатление. Мы
намерены поддерживать наше знакомство.
Мы считаем, что несмотря на Брестский мир и признание советского
правительства Германией из-за стремления к миру на востоке, а также из-за
желания получить сырье и освободить своих военнопленных, мы обязаны,
продолжая политику нормализации отношений с Кремлем, поддерживать контакты с
различными течениями.
Положение большевиков ненадежное. Может оказаться, что в недалеком
будущем наверху окажутся другие силы, поэтому для Германии немаловажно
заранее иметь с ними хорошие отношения. Трудно переоценить то значение,
которое для Германии будет иметь Россия как в экономическом, так и в
политическом аспектах. Если, в чем мы убеждены, Германия утвердится в России
(а при таком количестве ее врагов это уже победа), большевизм долго не
удержится у руля. Поэтому для нас уже сейчас небезразлично, кто именно
придет ему на смену - относящиеся ли с ненавистью к Германии эсеры или
руководимые "правыми" буржуазные партии. Мы просто обязаны попытаться
повлиять на ход событий.
Обсуждение наших требований прекратить агитацию и террор в лагерях для
военнопленных вылилось вчера в бурную дискуссию. Гиллерсон все больше
показывает себя ярым большевиком и недругом кайзеровской Германии. Его
острый ум в сочетании с пылкостью позволяют видеть в нем интересную
личность. Осуждая и нападая на воинственность и недостаточную верность
договору красного правительства, необходимо хотя бы понять его действия и,
следовательно, поведение Гиллерсона. Главная цель коммунистов -
распространение мировой революции. Это для них жизненно важный вопрос, от
которого зависит будущее этого государства.
Вчера Гиллерсон был особенно не сдержан. На жалобу, что агитацию среди
пленных ведут путем лишения их питания, он бестактно ответил: "Если
голодающие немецкие солдаты станут революционерами и их можно будет за две
порции пищи заставить выйти на демонстрации, то вы сможете затем тремя
порциями снова обратить их в монархистов". Геннинг ответил на это очень
резко и точно.
Когда же я в свою очередь в резкой форме указал на непоследовательность
и бесчеловечность такой агитации, назвал ее трусливой и сказал, что Германия
"не потерпит более" подобного поведения русских властей, последовал
официальный протест Гиллерсона, который расценил мое заявление как угрозу
суверенитету русской республики. Вместе с тем Гиллерсон пошел на уступки в
других вопросах. Внешне успех был, таким образом, достигнут, хотя в
практическую реализацию полученного на переговорах мы не верим; этому учит
здешний опыт.
Сегодня воскресенье. С утра ко мне пришел представитель одной
петербургской фирмы. Его предложение я хочу привести в качестве примера,
чтобы показать, какими невероятными предложениями нас осаждают почти
ежедневно. Германия должна помогать всем страждущим, поддерживать все
партии, и в первую очередь, должна наполнять чужие кошельки. Выиграть на
войне или на революции - это прекрасный бизнес и в советской России. За
10-20 миллионов рублей этот молодой человек хочет создать своего рода
пароходную компанию "Звезда", которая должна заниматься перевозкой пленных.
Несмотря на его желание получить деньги авансом, а не за фактический
результат, и несмотря на техническую неосуществимость самого проекта,
создалось впечатление, что имеющихся средств для вывоза пленных у него
достаточно.
Хотели пойти в музей Щукина33, но он был закрыт, так как все
его экспонаты из-за опасности артиллерийского обстрела были упакованы. На
дворе в беспорядке валяются несколько орудийных стволов, спасенных от злых
немцев и вывезенных сюда русскими. Я приметил три особенно бросившиеся мне в
глаза бронзовые пушки. По-видимому, они были раньше собственностью старого
ганзейского города Риги, который их скорее всего уж больше не увидит. Две из
них с особенно богатым "украшением": на одной значится "No 2 - 7 фунтов", на
другой - "No 42 - 8 фунтов", на обеих - гербы Риги и Швеции и надпись
"Кристина - моя королева шведская принесла меня в дар городу Риге для его
защиты и назло всем врагам. 1639". Третье орудие - "No 9 - 6 фунтов" - с
гербом Риги и надписью: "Иоганнес четвертый и последний, лучшее орудие
против еретиков. Я скор, подобно орлу, служу защитой городу, стенам и валам,
меня отлил Ганс Майер в 1600 г.".*
Посещение выставки и магазина товаров бытовой промышленности и изделий
прикладного искусства. Большой выбор интересных и красивых вещей. Несмотря
на нехватки во многих областях, здесь можно просто и дешево сделать
необходимые для дома покупки, например, кофе, чай, какао, шоколад, мыло,
льняное полотно, шерстяные ткани, рис, масло, колониальные товары - для нас,
немцев, очень выгодные в пересчете на валюту. Мы покупаем царский рубль за
1,25 марок, послереволюционный, так называемый думский, или керенский рубль
- за 0,55--0,7 марки. Поскольку керенские рубли имеют общее хождение,
правительство выпускает эти деньги в большом количестве в виде 20 и
40-рублевых купюр по 100 штук на больших листах, от которых при оплате
отрезается необходимая сумма. В особой цене здесь самые различные немецкие
изделия, особенно сельскохозяйственные машины и утварь, среди которых особым
спросом пользуются косы. На одном вагоне кос можно сделать здесь большие
деньги. То же самое относится к краскам, продуктам химии и фармацевтики.
О безнадежности перспективы официального товарообмена я еще скажу
позже. Незаконная торговля, которая ведется по демаркационной линии, хотя и
необходима, не способна помочь ни той, ни другой стороне. Брестский договор
в этом отношении остается, похоже, только печальной теорией. Он
предполагает, что русские будут верны его положениям, в то время как
следовало определить в нем конкретные обязательства сторон. В подкомиссии по
вывозу военнопленных я внес предложение отсрочить решение вопроса на неделю,
в течение которой обещал подготовить проект договора с предложениями о путях
его исполнения. Мое предложение было сразу принято.
Вечером - интересное сообщение крупного торговца немецкого
происхождения, прибывшего из Туркестана. И здесь снова можно было увидеть,
как переоцениваются возможности вмешательства немцев и недооцениваются время
и место. Можно лишь пожалеть, что мы не можем добраться до Туркестана и
должны оставить его Англии и Афганистану.
Вчера русские начали ожидавшееся нами наступление в вопросе допуска их
комиссий попечения о пленных в Германию. Выступали Исаев и Жданов. Исаев
обосновывал требования русских в любезной форме, видимо, заранее
подготовленной речи. При этом он взывал к нашим чувствам справедливости и
гуманности, подчеркивал лояльность советского правительства в отношении
положений Брестского мира, которые дают Германии полномочия контролировать
работу этих комиссий. Геннинг отвечал весьма искусно, отклонив с самого
начала любой официальный подход, подчеркнув, что положения мирного договора
хорошо продуманы и их не так-то просто изменить. Затем Гиллерсон остроумно,
но довольно резко и раздраженно говорил в защиту русских требований.
Конфликтный материал накапливается, так как спорные вопросы не
решаются. Позавчера из Германии прибыло семнадцать подкомиссий, которые
отсюда должны разъехаться в ближайшие дни по всем частям России, находящимся
под властью советского правительства. Этих немцев можно встретить в Москве
повсюду. Их прибытие послужило, видимо, сигналом к тому, чтобы начать
выдвижение аналогичных требований в отношении русских комиссий. В интересах
наших пленных мы должны попытаться затянуть с ответом, так как в противном
случае они могут отдать местным властям негласный приказ пассивным, скрытым
сопротивлением парализовать работу наших комиссий.
Вчерашний день был полностью занят. Сначала участие в беседах с
подкомиссиями, после обеда заседание и продолжение борьбы в вопросах,
касающихся требований русских. С заседания - сразу в ресторан "Прага" на
торжественный обед по поводу отъезда подкомиссий. Кроме членов главной
комиссии и нас, офицеров, присутствовали граф Мирбах, шведы и несколько
балтийцев. Каждая подкомиссия состоит из офицера, врача и медсестры. В
некоторые из них вошли также священники.
Конфликт, возникший при передаче функций между шведами и нашей Главной
комиссией, был улажен благодаря обоюдной воле сторон. Причина конфликтов
заключалась, с одной стороны, в том, что Главная комиссия без соблюдения
особых дипломатических форм, по-военному, быстро взяла на себя всю
инициативу, с другой стороны, все объяснялось излишней чувствительностью
шведов.
Речь держали Милецкий и шведский генеральный консул. Мне досталось
приятное соседство между пастором из Гамбурга профессором Гунцингером и
довольно молодым шведским историком доктором Лундбергом.
Особого восхищения заслуживали сестры, согласившиеся работать в таких
условиях во имя наших военных и гражданских пленных. Часть комиссий едет в
районы, где ситуация далеко не безопасна в связи с волнениями и близостью
повстанческих территорий.
Несколько дней назад начались также заседания немецко-русской комиссии
по вопросам возобновления железнодорожной, почтовой и телеграфной связи. С
нашей стороны в комиссии работают кроме меня советник по делам почт Шенк и
Геннинг. Русские представлены таким большим количеством служащих
соотвествующих комиссариатов, большинство из которых говорит только
по-русски, что работать быстро и дельно не представляется возможным. Поэтому
и здесь мы установили такой порядок, что предварительно работают специальные
комиссии, а пленум собирается время от времени, окончательно обсуждая
готовые разделы различных соглашений. Русские представители в значительной
массе являются мелкими чиновниками, что приводит зачастую к неплодотворной и
утомительной трате времени на разговоры.
Наконец-то прибыл генеральный консул Германии. Для дилетанта не вполне
понятно, почему это ведомство при создавшемся положении дел не выехало
раньше нас. Еще менее понятно, почему оно не приступило к работе спустя
месяц после нашего прибытия. В результате, наша дипломатическая миссия была
перегружена, не свойственной ей работой. Многие срочные дела, главным
образом касающиеся местных немцев и тех, кто хотел бы остаться здесь,
оставались совершенно без движения.
Совершенно естественно, что за три с половиной недели нашего здесь
пребывания не просто было ответить на вопрос о том, насколько прочно
положение правительства. Значительная масса людей его не поддерживает, что
подтверждается хотя бы тем фактом, что это так называемое народное
правительство не решается созвать на основе общих и прямых выборов
Учредительное собрание, которое дало бы ему законное право на существование.
Я склонен даже полагать, что за Лениным стоит только некоторая часть
народа. Среди них большинство тех, кто надеется получить материальные и
социальные привилегии, и определенное, не очень большое, число тех, кто
действительно верит в коммунизм, и конечно же, сам Ленин. Опасными
противниками без поддержки извне, которую можно было бы ожидать только от
немцев, являются только социалисты-революционеры, поддерживающие
своеобразный союз с умеренными социал-демократами (меньшевиками), но
занимающие в нем ведущую роль.
Худшим врагом Советов является голод. Быстро нарастает понимание, что
Свердлов, Ленин, Троцкий34 и товарищи не могли и не смогут
улучшить экономическое положение в стране; число их приверженцев
сокращается. Фактическую власть правительства представляют, так сказать,
главным образом, промышленные рабочие и красногвардейцы и, в первую очередь,
финские и латышские стрелки. Из них здесь в Москве новым большевистским
правительством создан 1-й гвардейский полк. Правительство Советов старается
укрепить эту свою опору хорошей оплатой и улучшенным снабжением гвардейцев.
Похоже, что теперь полностью осознана ошибочность решения об
упразднении офицерского состава, об отказе от любой воинской субординации, о
замене силы приказа решениями Советов солдатских депутатов. Поэтому
предпринимаются попытки высокой оплатой и предоставлением соответствующих
мест привлечь бывших офицеров царской армии в создаваемую Красную армию,
снова поднять воинскую дисциплину и послушание.
Очевидно, что для достижения этой цели потребуется намного больше
времени, чем было затрачено на то, чтобы полностью развалить гордую русскую
армию. Огромная недостача военного имущества вследствие нашего быстрого
наступления и вследствие демобилизации, выразившейся в бегстве из армии;
хищения и разбазаривание военного имущества, зачастую просто брошенного на
произвол судьбы - все это создало не лучшие условия для того, чтобы в
ближайшее время можно было создать действенную армию.
Помимо всех этих трудностей ближайшего порядка возникают очень
серьезные проблемы иного характера, которые должны стоить советскому
правительству бессоных ночей. Если здесь, на месте, власть может быть
довольно надежно утверждена, благодаря непосредственному влиянию и
концентрации преданных ей воинских частей, то по мере удаления от Москвы с
каждой следующей верстой влияние центрального правительства ослабевает. Не
будь Россия в течение нескольких лет нашим заклятым врагом и не будь большая
часть революционного правительства нам столь несимпатична, можно было бы
разве что посочувствовать России - этому живому трупу.
На страну, полностью разбитую в мировой войне, почти окончательно
парализованную внутренней борьбой, теперь надвигаются все новые опасности с
периферии. При этом ее фактические размеры в настоящее время едва ли равны
размерам России при вступлении на престол Петра Великого. Балтийские
провинции в руках немцев, Финляндия отделена, на мурманском побережье и в
Архангельске - Антанта, восточная часть Сибири занята японцами и китайцами,
остальная часть еще относится к великой России и сохраняет достаточную
независимость. В находящемся под угрозой афганцев и англичан Туркестане идет
война между сартами и партией большевиков. Закавказье - самостоятельная
республика, раздираемая войной между большевиками, армянами и мусульманами.
В стране между южным Поволжьем, Кавказом, Черным морем и южным Доном
продолжаются выступления казаков. Украина и Крым в руках немцев, Бессарабия
для России потеряна. И хотя мною упомянуты далеко не все районы внутренней
борьбы и успешных устремлений к самостоятельности в бывшей достойной империи
Романовых, тем не менее это дает ясное представление о трагических
результатах мировой войны для страны, которая при условии разумной политики
теперь вместе с нами могла бы овладеть миром.
Буржуазные партии, в том числе и относившиеся к нам враждебно
группировки, видят теперь в Германии свое спасение. Разумеется, не потому,
что мы им очень нравимся, а потому, что рассчитывают на нашу действенную
помощь, ввиду нашего географического соседства. Многие монархисты полагаются
скорее всего на то, что мы, как и на Украине, однажды сможем бросить на чашу
весов немецкие штыки. То, что такой расчет абсурден, пока за монархической
партией не встанет действительно большая часть России, эти люди не понимают.
Я не могу определить, насколько сельское население сыто большевистской
властью, несмотря на перераспределение имущества и т. п. Как показал ход
революции, враждебным по отношению к большевикам, но не достаточно
энергичным, является духовенство.
Я считаю, что большая масса недовольных советским правительством людей
вообще не имеет никаких определенных планов. В решающий момент она примкнет
к тому направлению, которое сбросит теперешнее правительство, по крайней
мере на какое-то время покончит с нынешним ненавистным положением и хотя бы
даст надежду на что-то лучшее.
Вполне очевидно, что для Германии большое значение имеет то, что
произойдет, если нынешнее правительство уйдет со сцены. Придет ли ему на
смену Антанта, или руководство в свои руки возьмут люди, дружественно
настроенные по отношению к Германии? По моим наблюдениям, лучшим оплотом
большевиков являются безволие и трусость масс, которым, по русскому обычаю,
нужно время, чтобы не только принять верное решение, но и осуществить его.
Вне всякого сомнения, большевики располагают важнейшим фактором -
беспощадной, жестокой диктатурой, какой не знала царская Россия,
осуществляемой решительными и энергичными людьми.
Многочисленные сообщения свидетельствуют о том, что волнения на Украине
против гетмана и немецких войск и беспорядки происходят не только с
одобрения правительства советской России, но подстрекаются этим
правительством и поддерживаются им. Сегодня большой церковный праздник -
Николин день. Ожидая политических демонстраций всех приверженцев старого
времени, которые могли быть приурочены к процессиям и шествиям, заполнявшим
весь день улицы города, правительство приняло предупредительные меры. На
всех углах было развешано обращение приблизительно такого содержания: "Тот,
кто вопреки приказу советского правительства посмеет использовать этот
церковный день в политических целях, будет без пощады сметен с лица земли".
День прошел тем не менее спокойно.
Вчера на заседании началась борьба с Гиллерсоном в вопросе о сроках
возвращения полутора миллионов русских. Сегодня вечером мы провели у себя
свое совещание, чтобы сформулировать наше предложение.
При получении гарантий мы должны попытаться насколько возможно ускорить
принятие такого толкования Брестского договора, которое позволило бы русским
согласиться с ним. К этому нас подстегивало чрезвычайно напряженное
положение на наших железных дорогах в связи с нашими боевыми действиями на
западном фронте.
Я сильно загружен работой в трех различных комиссиях и подкомиссиях,
текущими делами в Главной комиссии, где мне приходилось много писать.
Свободными были только обеденные часы в кругу всегда новых, увлекательных
собеседников. После обеда еще час с сигарой в спокойной обстановке, если,
как часто бывает, не нужно спешить на новое заседание или переговоры.
Несмотря на распространявшиеся перед 1 мая слухи о том, что
правительство, осознавая опасность, грозящую всякому духу
предпринимательства, учитывая застой в торговле и промышленности, готово
пойти на уступки, муниципализация, или, как здесь говорят, национализация,
продолжается. Банки, речное судоходство, внешняя торговля, часть
промышленных предприятий национализированы безвозмездно. В акционерных
обществах и компаниях, на предприятиях частных владельцев вводится власть
комитетов. Результат - бесхозяйственность, дезорганизация, остановка
производства. Положение усугубляется нехваткой сырья, топлива и плохим
состоянием транспорта.
Вчера долгая беседа с участием Геннинга и Исаева. Речь шла о том,
чтобы, как того желают обе стороны, попытаться неофициальным путем устранить
препятствия для работы смешанной комиссии. Исаев во время войны был офицером
запаса на Кавказе. Он охотно делится своими воспоминаниями о тех временах,
похоже, что восхищается немецкой наукой и нашей армией. По профессии он -
учитель права. Подтвердились мои первые впечатления, что на службу этому
правительству его привели идеалистические идеи. Но мне кажется, что он
глубоко разочарован и, в первую очередь, ему ненавистен кровавый террор.
Во второй половине дня - официальное заседание. Русские были
положительно обрадованы решению военного министерства, допускавшему при
определенных условиях в Германию несколько комиссий попечения о пленных, и
ответили на это заявлением о возможной приемлемости нашего предложения о
сроках обмена; и, во всяком случае, изъявили готовность внести это
предложение на рассмотрение правительства. Впрочем, хотелось бы надеяться,
что в Германии отдают себе отчет в том, что русские комиссии - опасные
гости, за которыми надо строго следить.
На сегодняшнее заседание русские явились с нашим переработанным
предложением, которое по нескольким пунктам было для нас совершенно
неприемлемо. Мы откровенно высказались по этому поводу, указав, что, если в
Бресте мы пошли на уступки, хотя и могли выставить совершенно другие
условия, то это не значит, что теперь нам можно навязывать невозможное. Было
особенно подчеркнуто, что терпимость правительства к разжигаемым прессой
настроениям за продолжение войны, а также официальные высказывания некоторых
его членов против Германии, вряд ли позволят нам, даже при наличии
транспортных возможностей, в спешном порядке отправить на родину полтора
миллиона солдат.
Мы указали также, что не имеет смысла постоянно ссылаться на то, что
обязательства России соблюдать нейтралитет не позволяют ей согласиться
оставить рабочую силу в Германии, поскольку мы требуем всего-навсего права
возвратить русских столь быстро, сколь это возможно технически, но по
принципу обмена, по меньшей мере, "транспорт на транспорт". Затем мы
потребовали перенесения заседания, чтобы обсудить ситуацию между собой и с
графом Мирбахом. Наше заявление было встречено хмурыми лицами.
На утреннем заседании подкомиссии по железным дорогам и почтовому
сообщению представитель Троцкого - бывший офицер - привел такие
противоречащие всем фактам данные о состоянии железнодорожного транспорта,
отметив неспособность его быть использованным в случае возможного нападения
немцев, на что я был вынужден заявить резкий протест. Я предложил также,
чтобы русская делегация либо предварительно приходила к единому мнению,
либо, как и Германия, направляла только двух представителей, поскольку мы
слишком заняты, чтобы каждый раз присутствовать при разрешении их внутренних
споров. На лицах замешательство, чиновники старой школы довольны и
одобрительно кивают в знак согласия. Может быть, теперь работа пойдет на
лад, как в подкомиссии по вывозу пленных, где переговоры на основе моего
проекта договора почти завершены.
Обеспокоенность правительства усиливается теперь еще поведением
чехословаков. Обращение с бывшими австро-венгерскими военнопленными и
примкнувшими к ним различными элементами во время войны было очень хорошим
ввиду их враждебного отношения к Габсбургской монархии. Частично они в
составе специальных отрядов выступали даже против своего отечества. В
восточном Поволжье и в Сибири чехословаки удерживают в своих руках большие
территории, представляют внушительную силу и выдвигают требования,
невыполнимые для Кремля.
Возвращение домой в составе вооруженных корпусов через западные границы
исключено, так как там находятся войска стран Центральной Европы. Через
Дальний Восток - тоже исключено, поскольку власть Советов на эти территории
не распространилась. Антанта могла бы предоставить морской транспорт только
для тех соединений, которые готовы послужить пушечным мясом во Франции.
Похоже, что чехословаки предпочитают остаться в России в роли свободных
наемников. Есть также явные признаки того, что Антанта намерена использовать
это движение в своих интересах. Такую возможность Антанта могла бы
использовать как против большевиков, так и, например, против Финляндии,
Украины, а также для срыва вывоза на родину наших пленных.
Вчера в автомобиле поездка с семьей упомянутого выше прибалта за город,
чтобы посмотреть, как выглядят дачи. Это наша первая вылазка из города.
Осмотр небольшого дворца вскоре прервали представители Красного деревенского
комитета, несмотря на то, что нас сопровождал владелец дворца барон фон
Ропп. Национализация крупных поместий начинает сказываться. Затем нам
все-таки было разрешено осмотреть великолепный дворец, подаренный в свое
время императрицей Елизаветой одному из ее многочисленных друзей. Несколько
часов мы провели в великолепном дворцовом парке.
Сегодня нам стало известно об аресте барона фон Роппа, который
"вторгся" в свои бывшие, теперь "национализированные", владения. Мы сможем,
наверное, вступиться за него, как совершившего это преступление для членов
германской миссии.
Признав правительство большевиков и заключив Брестский мир, мы, по
крайней мере внешне, определили здесь свою политику. Поэтому мы должны
смириться с последствиями этого шага, который в нашем положении был
необходим и верен. В целях ликвидации восточного фронта были, скорее всего
оправдано, использованы такие опасные средства, как доставка в Россию вождей
большевиков и позже признание их правительства.
Я считаю в нашей нынешней политике необходимо учитывать следующие
факторы: 1) Россия и проводимая ею агитация представляют большую опасность
распространения "инфекции"; 2) признать, что многие положения Брестского
мира могут быть действенными только как военные меры, т. е. до заключения
всеобщего мира, так как в противном случае они исключают столь необходимые
нам хорошие отношения с Россией, независимо от того, будут ли ею править
большевики, социалисты-революционеры или другая партия; 3) большая
вероятность, даже уверенность в том, что коммунизм рано или поздно исчерпает
себя; если Германия утвердится, то ей, как я уже писал, нужно будет
позаботиться о том, чтобы к управлению в России пришли те силы, которые
захотели бы сотрудничать с нами.
В такой ситуации действительно нелегко проводить четкую политику,
которая, с одной стороны, учитывала бы условия, создавшиеся в результате
заключения мира и, с другой стороны, уже сейчас принимала бы в расчет
будущее развитие отношений. Меня часто берут сомнения, что у графа Гертлинга
и фон Кюльмана35 с Фридрихштрассе достаточно силы и воли вести
активную политику, влиять на развитие событий в восточных вопросах. В общем,
здешняя пресса настроена враждебно по отношению к Германии. В настроениях
прессы находят свое выражение деньги Антанты, взбешенность по поводу решений
Брестского мира по территориальным вопросам, украинский вопрос, прежде
всего, и враждебное отношение всех приверженцев революции к кайзеровской
Германии.
Против стран Центральной Европы и германской миссии в Москве выступает
в первую очередь эсеровская пресса. Дело доходит до открытых угроз. Члены
правительства в своих выступлениях и статьях в газетах также подчеркивают
свою непримиримость с "империализмом", необходимость распространения
революции на Германию, угрожают в случае нашего дальнейшего продвижения в
восточной Украине. Одна из статей газеты "Заря России" от 25 мая дает
наглядную картину бытующих настроений и едва скрытого подстрекательства.
Выдержка из моего отчета Верховному главнокомандованию от 27 мая
Волей к власти в настоящее время обладают только большевики. Ничто не
указывает на то, что в ближайшее время может произойти переворот. Тем не
менее никто не верит, что нынешнее правительство действительно долго
удержится у власти. Это находит свое отражение даже в высказываниях многих
его членов.
Я не считаю, что такая смена в недалеком будущем должна произойти, хотя
сейчас нельзя еще сказать, какая партия придет ему на смену и когда. Ни одна
из партий, враждебно настроенных к нынешнему правительству, не в состоянии
действовать. Они сейчас организуются и готовятся к решающему часу. Не
выступая явно против существующего правительства, Антанта со своей стороны
скрыто поддерживает эти внутренние брожения. При этом она руководствуется
двумя моментами. С одной стороны, Антанта хотела бы заставить нынешнее
правительство отказаться идти в фарватере Германии, поскольку, учитывая
нынешнее положение дел, нельзя не считаться с тем, что какое-то время это
правительство удержится у власти. С другой стороны, она хочет поддерживать
партии, которые враждебно настроены против Германии, т.е.
социалистов-революционеров, меньшевиков и определенную часть кадетов.
Проводя такую тактику, Антанта создает дополнительные трудности советскому
правительству, угрожает принудительными мерами, когда появляются признаки
смягчения в отношениях между Россией и Германией. В то же время проявляет
дружелюбие и готовность к помощи, когда возникают расхождения между ними.
Работа против Германии с использованием всех средств - цель Антанты, перед
которой ее другие задачи отступают на второй план.
В соответствии с двойственностью своих задач Антанта и работает в двух
направлениях. Любыми мыслимыми средствами политического давления, обещаниями
и подкупом Антанта хочет принудить нынешнее правительство, если не к
открытой войне, для которой оно слишком слабо, то хотя бы к ухудшению
отношений с нами, иными словами, принудить нас к контрмерам.
Есть по всем признакам достоверные сообщения о том, что отсюда ведется
подготовка к восстаниям в занятых районах и на Украине. Не подлежит
сомнению, что Антанта имеет большое число друзей в правительстве, а также
содержит на свои средства целый ряд влиятельных в правительстве лиц.
Двойственную роль играет прежде всего, кажется, Троцкий, который тоже, по
достоверным источникам, должен иметь связи с эсерами. С этой партией наши
противники, несомненно, поддерживают тесные связи, так как видят в ней
единственного желательного для них преемника советского правительства.
Придет момент, когда они увидят, что большевики больше не способны
удерживать власть, и дадут разразиться контрреволюции, поддержат ее и затем
признают новых людей как законное правительство. Можно предположить, что уже
сейчас Антанта заручается их заверениями относительно позиций России в
отношении к нам и к Брестскому миру.
Как раз в последнее время Антанта, по сведениям дипломатической миссии,
действует особенно энергично, но с переменным успехом. В зависимости от
этого меняется отношение русского правительства к нам и отношение Антанты к
России.
По всей видимости, Антанта действует сейчас следующим образом. 1)
Угрозы в наш адрес и, если нужно, в адрес России начать операции на
Мурманском побережье и в районе Архангельска. 2) Угроза России в Сибири в
виде акций по оказанию помощи или предупреждений о возможности таких акций.
3) Подготовка всеобщего восстания в тылу и на территории перед нашими
фронтами; несомненно при поддержке, по меньшей мере, части правительства. 4)
Сотрудничество с партией социалистов-революционеров, которая готова порвать
с Германией, если она придет к власти. Работа немецкой дипломатической
миссии в этих условиях чрезвычайно затруднена, особенно в связи с тем, что
необходимость продвижения наших войск через восточные границы Украины
существовала еще до возобновления дипломатических отношений, что значительно
облегчало задачу Антанты настраивать русское правительство против нас.
Поэтому наши отношения здесь колеблются от почти нормальных до очень
напряженных. Порой нашей миссии приходилось взвешивать вероятность разрыва
отношений со стороны России. Я считаю, однако, что большевики, по крайней
мере внешне, будут пытаться сохранить мир в наших отношениях, даже если к их
"большому сожалению и совершенно против их воли" к западу от демаркационной
линии произойдут восстания. Однако советское правительство как само по себе,
так и в отношении народа, чувствует себя слишком неуверенно для того, чтобы
резко изменить свою политику по отношению к нам, поскольку это, очевидно,
приведет к власти социалистов-революционеров.
Разрыв отношений между Россией и Германией мог бы не только означать
победу социалистов-революционеров над большевиками, но и полное поражение
монархистов, правого крыла кадетов и других группировок. Поэтому ориентацию
монархистов [на Германию] можно объяснить, в первую очередь, отношением
Антанты к другим политическим партиям в России и лишь в меньшей мере их
действительными симпатиями к нам. Эта партия надеется найти в нас опору и
даже рассчитывает на поддержку, особенно после того, как в результате
событий на Украине у них появилась надежда на изменение политики Германии.
Монархическая партия уже неоднократно пыталась установить контакт с нами как
в дипломатической миссии, где их ждало определенное разочарование, так и с
другими членами немецкой делегации, которые тоже ограничивались,
естественно, только выслушиванием намерений и желаний монархистов, что
давало нам возможность при необходимости установить более тесные контакты,
не компрометируя при этом официальное представительство Германской империи.
Главой всего этого движения является проживающий в Москве бывший министр
Кривошеин, который действует очень скрытно, но дал о себе знать через
посредников. Определенные круги партии кадетов высказываются откровенно за
ориентацию на дружбу с Германией в союзе с монархистами.
Я считаю, что в настоящее время число приверженцев собственно
монархической партии не очень велико. Необходимо в то же время иметь в виду,
что значительные круги состоятельного населения все надежды связывают с
Германией и готовы примкнуть к тому, кто первым свергнет правительство
большевиков, для начала хотя бы в Москве. Характерной особенностью всей
ситуации вообще является то, что недовольство нынешним положением и
революционная усталость создали огромную партию тех, кто откроет свои карты
только тогда, когда увидит, какая из трех партий, социалисты-революционеры,
кадеты или монархисты проявит больше энергии.
Значительно изменились настроения среди сельского населения, так как
крестьяне озлоблены и обеспокоены проводимой правительством армейскими
силами реквизицией и осуществляемыми экономическими мерами. Так что и здесь
на значительную поддержку может рассчитывать та партия, которая первой
придет к власти и будет придерживаться разумной экономической политики.
Как мне стало известно из сообщений дипломатической миссии, Германия
намерена продолжать поддерживать власть большевиков, поскольку она до
заключения всеобщего мира будет той силой, благодаря которой Россия будет
оставаться слабой, во всяком случае, не усилится. Большое значение для нашей
политической ориентации имеет, насколько мне стало известно, также тот факт,
что заключившее Брестский мир нынешнее правительство не имеет права
потребовать его ревизии при заключении всеобщего мира.
Мое личное мнение заключается в том, что, учитывая двойственную
политику Антанты, мы также должны стремиться к тому, чтобы к власти могла
прийти такая партия, которая хотела бы иметь с нами хорошие отношения. Я
считаю, что монархическая партия, почувствовав с нашей стороны отсутствие
заинтересованности в ней и поддержки, уступит место
социалистам-революционерам.
И хотя я тоже считаю, что ускорить свержение большевиков искусственным
путем невозможно, но все-таки придерживаюсь того мнения, что Германии нельзя
уходить от вопроса, касающегося ее позиций в отношении дальнейшего развития
событий в России. По выражению одного из членов дипломатической миссии,
положение в стране настолько "запутанное и замшелое", что целью нашей работы
здесь не может быть ничто иное, как свержение власти большевиков. Из этого я
делаю вывод, что наша цель должна заключаться в том, чтобы не упускать из
виду царящий здесь беспорядок.
* * *
Хлебом нас снабжает уже давно каждый курьер, прибывающий из
интендантства, размещенного на занятой территории. Это стало единственно
возможным способом нашего обеспечения продуктами в России, столь богатой
зерном прежде.
Переговоры смешанной комиссии по делам о военнопленных не двигаются с
места. Гиллерсону известно, что у нас есть повод задержать его
соотечественников до заключения всеобщего мира. В то же время мы знаем, что
в ответ на это Россия захочет задержать выдачу немецких пленных, в виде
залога. Из наших секретных источников (рубль - все еще надежный ключ ко всем
воротам) стало известно со всей определенностью, что сообщаемые нам
официальные декреты частично тайно отменяются, что выделенные для работы с
нашими подкомиссиями комиссары на деле затрудняют эту работу.
Различные служащие и офицеры русского отдела по вопросам военного
транспорта в настоящее время совершают поездку вместе с Редерсоном и
Милецким и должны посетить расположенную на занятой территории дирекцию
войсковых железных дорог. Эта поездка была предложена и подготовлена мною,
чтобы наладить действительно хорошее сотрудничество с русскими работниками
отдела в интересах наших пленных и чтобы опровергнуть утверждения русских о
плохом содержании пленных в наших пересыльных лагерях и плохих условиях в
эшелонах для военнопленных.
Обеспокоенность в советском правительстве растет. Состояние войны с
чехословаками уже не удерживается в тайне. Похоже, что это было вызвано
приказом об их разоружении перед отправкой на родину. Число чехословаков,
часть которых возглавляют, как здесь полагают, французские офицеры,
составляет около 30 тыс. человек. Троцкий должен считаться с возможностью
быстрого усиления противника за счет находящихся в других лагерях людей,
настроенных антибольшевистски и контрреволюционно.
Сегодняшняя пресса опубликовала следующий указ, согласно которому для
буржуазных кругов должны настать еще более тяжелые времена.
Постановление Совета народных комиссаров
об объявлении Москвы на военном положении
Ввиду обнаруженной связи московских контрреволюционных заговорщиков, в
центре коих стоят правые социалисты-революционеры, с восстанием погромных
банд в Саратове, мятежом казачьего генерала Краснова36 на Дону и
восстанием белогвардейцев в Сибири, а также ввиду разнузданной агитации
контрреволюционеров, стремящихся использовать продовольственные затруднения
народа в интересах восстановления власти капиталистов и помещиков, Совет
народных комиссаров постановляет: объявить Москву на военном положении. На
Н. И. Муралова37 возлагается обязанность принятия всех вызываемых
обстоятельствами чрезвычайных мер в интересах поддержания революционного
порядка.
Председатель Совета народных комиссаров
Народный комиссар по военным и морским делам
* * *
По нашим сведениям, аресты начались еще до объявления чрезвычайного
положения, в первую очередь арестовывали правых социалистов-революционеров.
Повсюду домашние обыски; "чрезвычайность" мер - свидетельство их
необходимости.
На улицах внешне ничего не изменилось, заметно лишь уменьшающееся число
прилично одетых людей, увеличилось число нищих и уличных торговцев. Все чаще
можно встретить дрожки, в которых люди с печальными лицами везут на продажу
дорогие предметы быта, картины маслом и прочие предметы искусства. Голод
стучится в двери, за которыми раньше нередко скрывался мир богатства. Среди
буржуазии хорошо живут пока еще те семьи, которые своевременно вложили
крупные капиталы в наличные деньги и сумели сохранить их, несмотря на
многочисленные обыски.
В Петербурге, говорят, прошли мятежи. Здесь, в Москве, совершен уже ряд
расстрелов; судя по их продолжительности, число расстрелянных было
значительно больше обычного. Правительство, похоже, поняло, что его позиции
требуют снова усиления, а для противника необходимо устрашение. В других
государствах правительство подает в отставку, если за ним не стоит правда,
если оно не совершило дел для блага народных масс. Здесь же прибегают к
усилению террора, пользуются силой принуждения как доказательством права на
свое существование.
Вчера мы с Геннингом обедали у народного комиссара
финансов38, который после обеда предложил нам из-под полы платину
на 40-50 млн. марок. Небольшой человек еврейского типа с хитрым выражением
лица, бывший раньше биржевым агентом или чем-то в этом роде. Оплату он хотел
бы иметь в товарах, крайне необходимых России, но запросил такие цены,
которые Берлин сможет принять только в случае особой заинтересованности в
платине. Своими вопросами мы пытались узнать о планах финансовой и торговой
политики правительства Советов, но в итоге у нас создалось впечатление, что
рассчитывать на позитивные творческие действия не приходится. Пуск в ход
печатного станка для эмиссии бумажных денег, конфискация частной
собственности и национализация - это не путь, необходимый для того, чтобы
снова наладить развалившееся народное хозяйство. Аннулирование
государственного долга хотя и поправило бюджет на долю выплаты процентов по
займам, но в то же время нанесло ущерб экономике, который превысил выгоду во
много раз. Я все еще пытаюсь найти заслуживающие признания дела или признаки
дел, которые свидетельствовали бы о процветании или хотя бы обещали такое
процветание. За пять недель моего пребывания здесь я ничего подобного не
нашел. Никакого следа превозносимых идеалов революции - ни свободы, ни
равенства, ни братства. Но ради справедливости одно из завоеваний я не могу
не отметить.
Наложенный с началом войны запрет на водку, распространенный нынешним
правительством также на вино и пиво, соблюдается с такой неукоснительностью,
что с пьянством здесь, похоже, покончено. На улицах я не видел еще ни одного
человека, хотя бы отдаленно напоминающего пьяного.
Все попытки добиться обходным путем договоренности относительно обмена
пленными по принципу "транспорт на транспорт" провалились на вчерашнем
заседании, когда мы были, казалось, почти у цели. Русские настаивают на том,
чтобы получить окончательное право отправлять на родину меньшее число
пленных, чем возвращается от нас. Мы считаем, что с таким требованием можно
согласиться в случае временных обстоятельств, когда на то есть особые
причины. В долгосрочном плане мы имеем право сокращать количество пленных,
отправляемых в Россию.
Мы заявили вчера, что отказываемся идти на большие уступки; русские
намерены к очередному заседанию получить окончательное решение своего
правительства. При этом было сказано, что вряд ли можно ожидать согласия на
принципах "временных обстоятельств".
После этого заседание было отложено. Если мы не настоим на своем и если
Берлин нас не поддержит, то груз печальных последствий придется нести нашим
пленным соотечественникам. Из собственных источников нам известно, что как
только мы откажемся от принципа "транспорт на транспорт", большевики начнут
использовать наших пленных соотечественников в качестве объектов обмена,
которых они будут отпускать или задерживать, тем самым поощряя или наказывая
нас за тот темп, с которым мы будем освобождать русских пленных.
Вчера во второй половине дня мы с Геннингом и еще двумя представителями
комиссии по делам о военнопленных срочно выехали на призыв о помощи на один
из вокзалов, где уже три дня стоят четыре русских санитарных поезда с
военными и гражданскими пленными, в основном австро-венграми, которых не
пропускают дальше, так как потребовалось еще раз, как и на месте отправки,
установить, действительно ли пассажиры являются инвалидами. Питание для них
при этом сквернейшее. Проезд и загрузку таких поездов мы наблюдаем часто,
всегда это связано с большими трудностями, что частично вызывается плохой
организацией, а по большей части - халатностью и небрежностью. Мы замечаем,
что русские, несмотря на договоренность, пытаются задерживать боеспособных
пленных. По этому поводу происходили трения с русскими врачами и
чиновниками.
Затем мы с балтийскими друзьями посетили Воробьевы горы в южной части
города, откуда открывается красивейший вид и откуда Наполеон увидел цель
своего великого, но безумного похода. Элегантный в свое время ресторан, на
террасе которого богатые люди проводили летние вечера, сейчас пришел в
упадок, наполнен подозрительным людом.
С особым нетерпением мы ожидаем теперь сообщения из войск. Если
телеграфная связь в порядке, то новости нам становятся известны уже после
обеда, и я наношу сведения на карту, вывешенную в вестибюле.
Достигнем ли мы нашей цели еще в этом году, сможем ли навязать
готовность к переговорам? Сможем ли мы в противном случае продержаться
дольше? Последнее мне представляется весьма сложным делом, в первом я
сомневаюсь, так как опыт, например Вердена, показывает, что успех после
первого перемирия хотя и возможен, но он никогда не приводил к решающим
крупным победам. Даже если противник не будет побит, мы утвердимся
настолько, что может быть заключен мир на сносных для нас условиях. Именно
тогда восточные вопросы будут иметь решающее значение. Возможные потери на
западе будут более чем компенсированы полной свободой действия на востоке с
использованием там открывающихся перспектив.
29 мая чехословаки взяли Пензу, Советы скинуты. Наша комиссия No 3 по
делам о военнопленных частично арестована. Из ее отчета я привожу некоторые
выдержки, поскольку они свидетельствуют о возникновении восстания и его
целях:
Затем нас всех в закрытой машине доставили на станцию Пенза
Рязанско-Уральской железной дороги. Оттуда нас направили пешком на станцию
Пенза II, где проживает командир 1-го Чехословацкого Гуситского стрелкового
дивизиона Чечек. Отношение чешских солдат и офицеров к нам было враждебным,
но сдержанным. В штабе нам заявили, что, по сообщениям различных лиц,
руководитель немецкой комиссии лейтенант Лессинг руководил большевистскими
войсками и приказал военнопленным участвовать в боевых операциях. Мы отнесли
эти утверждения в разряд домыслов. В действительности, в боевых действиях
участвовали только те немецкие и австрийские военнопленные, которые входили
в состав Красной армии и которых, таким образом, нельзя рассматривать как
военнопленных.
В ответ на это нам было предложено предъявить документы. Чехи принесли
извинения по поводу ареста, объявили дело как недоразумение и долго говорили
о том, что мы должны сообщить графу Мирбаху. Среди выступавших перед нами,
кроме командира Чечека, был председатель чехословацкого революционного
комитета д-р фон Ленфельд. В основном, содержание их выступлений сводилось к
следующему.
Чехословаки считают, что требование о разоружении исходит от графа
Мирбаха. Они советуют отказаться от этого требования, иначе немецкие
военнопленные и через два года не покинут Сибирь. Их около 60 тыс. человек,
первые эшелоны стоят уже вдоль Сибирской железной дороги. Сами они являются
арьергардом. Как показали события в Пензе, русское правительство не сможет
произвести их разоружение. Их план - пробиться к Владивостоку. По-доброму с
чехами можно договориться, по-плохому - нет. Они будут защищаться до
последнего. Их политическая программа получена ими от чешского правительства
в Париже. Они антимилитаристы и антиимпериалисты. (В Пензе они показали себя
хорошими солдатами.) Нас просили передать об их доблестном поведении в
Пензе, и что они представляют народ, который заслуживает свободы. К Германии
они не испытывают вражды, но относятся враждебно к устаревшим порядкам в
Австрии. Их идеал - возвращение в свободную Чехию, которая должна стать
такой же самостоятельной, как Венгрия. Только в такую Чехию они могут
вернуться, иначе - борьба до последнего солдата.
Они производят впечатление несчастных людей, которые не находят
практического выхода из запутанной ситуации.
* * *
Вчера Геннинг, Петерсон, прибалт фон Раутенфельд и я явились к
председателю Центральной комиссии по делам о военнопленных г-ну
Уншлихту39, малосимпатичному и довольно бесцеремонному еврею,
чтобы изложить жалобы по поводу установленных в воскресенье недопустимых
фактов обращения с военнопленными в санитарных эшелонах. Уншлихт, не называя
причин и несмотря на наши неоднократные предупреждения, заставил нас ждать
полчаса в коридоре. После чего мы направились непосредственно в народный
комиссариат по иностранным делам, нашли там только Радека и заявили ему, что
мы прекратим общение по службе с ведомством по делам о военнопленных до тех
пор, пока Уншлихт не принесет официальные извинения. Радек вызвал по
телефону свою жену40, которая работает в Центроплене рядом с
Уншлихтом - понятливая и предупредительная личность. Разговор в кабинете
Чичерина был по всем спорным пунктам.
Расстрелы продолжаются; теперь среди арестованных много бывших
офицеров, много священников. За последние дни по нашим сведениям расстреляно
около ста офицеров.
Вчера снова встреча в кабинете Чичерина с Уншлихтом и с супружеской
парой Радеков по урегулированию вопросов, связанных с нашими жалобами.
Типичная картина: мы, немцы, длительное время находились в кабинете министра
иностранных дел, кипы актов, повсюду открытые конверты с письмами.
Появившийся во время беседы Чичерин извиняется и снова уходит, чтобы не
мешать нам, хотя мы, немцы, хотим освободить кабинет и перейти в другое
помещение.
Радек занят выкладыванием книг из ящиков, доставленных из Берлина
Иоффе41, в том числе социалистических журналов, брошюр по
экономике, книг по юриспруденции. Случайно я заметил также книгу "Великая
Германия". Радек заметил, что в России ощущают острую нехватку в немецких
научных книгах и журналах. Перед нами, офицерами, Радек рисуется своей
начитанностью и знаниями военной литературы и проявлением интереса к нашей
профессии. Если он ожидает нашего прихода, то на его письменном столе всегда
можно увидеть работу какого-нибудь известного немецкого автора военной
литературы.
Во второй половине дня заседание смешанной комиссии, которое, похоже,
будет последним. Состоялся только обмен заявлениями, смысл которых
заключается в том, что ни та, ни другая сторона не намерена уступать в
вопросе обмена военнопленными по принципу "транспорт на транспорт". Мы
одновременно заявили о нашем требовании перенести заседание до принятия
окончательного решения, поскольку рассмотрение второстепенных вопросов
теряет смысл.
До этого граф Мирбах дважды безуспешно пытался добиться уступок у
Чичерина. Позавчера комиссариат по иностранным делам направил в нашу
дипломатическую миссию ноту Иоффе. В ней была изложена позиция русских в
этом вопросе и их просьба передать его решение в комиссию, которая в
ближайшее время должна заседать в Берлине для решения ряда экономических,
финансовых и юридических вопросов, касающихся Брестского мира.
Это предложение не что иное, как затяжной маневр, вместе с тем оно
показывает, насколько точно ориентировано советское правительство,
рассчитывающее на то, что в Берлине скорее могут пойти на уступки. Не
исключено, что оно надеется также путем возможных уступок добиться
преимуществ в других вопросах. У нас уже неоднократно возникали подозрения,
что в правительственных кругах могут вестись закулисные политические сделки.
Позавчера в военное министерство и Верховному главнокомандованию по
телеграфу нами отправлено сообщение, содержащее нашу точку зрения, так как
мы уверены, что оба эти ведомства твердо стоят на наших позициях.
Предложение русских должно быть отклонено, иначе вопрос не будет решен и
через несколько недель. За это время положение с нашим транспортом будет еще
более затруднено, все большее число наших пленных будет отрезано
чехословаками в восточной части России и в Сибири.
Русские вне всякого сомнения пойдут на уступки, если сейчас отклонить
их предложение и дать им ясно понять, что наше правительство полностью
поддерживает нас. Всякое иное решение, собственно, исключено, так как мы
действуем согласно неоднократно подтвержденным приказам. Если в Берлине
сдадут позиции, то Геннинг и я вряд ли найдем возможным продолжать работу с
русскими, мы постоянно повторяем, что мы не можем отойти от принципа
"транспорт на транспорт" и не можем допустить здесь своего провала.
Перенесение переговоров по этому единственному вопросу в Берлин при условии
неизменного отстаивания своих позиций лишь затруднит положение нашей
комиссии и серьезно повредит работе нашей Главной комиссии. В то же время
судьба наших военнопленных не должна стать объектом сделки в решении споров
по экономическим вопросам.
Выдержка из донесения Верховному главнокомандованию от 4 июня
Объявление военного положения в Москве, приказы от 30 мая о проведении
арестов в ряде промышленных и зерновых губерний, а также сообщения
правительства об обнаруженных заговорах контрреволюционеров и мерах
подавления чехословаков свидетельствуют со всей очевидностью о том,
насколько шатко положение власти большевиков.
За последние шесть дней арестованы тысячи людей. Это, прежде всего,
социалисты-революционеры, меньшевики и кадеты, но правительство не преминуло
в этих условиях арестовать также целый ряд монархистов и большое число
священнослужителей. Состоялись многочисленные казни. Особенно жестоко
преследуются бывшие офицеры, которые не находятся на службе у большевиков.
Те, кто не арестован, обязаны ежедневно являться на проверку. За последние
дни, по неопровержимым сведениям дипломатической миссии, расстреляно больше
сотни офицеров.
По беспощадности и бесцеремонности правительство Советов далеко
превосходит русское самодержавие в худшие времена его истории. Действия
комиссариата по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией разнузданы и не
руководствуются никакими законами. Смертные приговоры выносятся простым
решением комиссариата. Его произвол и негласные действия тяжелым гнетом
легли на Москву, так как никто не гарантирован от обысков и ареста.
Решительные меры последних дней снова подтверждают, что большевики все еще
владеют ситуацией, однако ненависть к ним и общее недовольство настолько
велики, что последствия не заставят себя долго ждать. Именно в последние дни
вера в то, что нынешнее правительство еще долго удержится у власти, сильно
пошатнулась не только у его противников, но и среди самих его членов, чему
есть определенные свидетельства. Уверенность в надежности власти большевиков
пошатнулась и у работников немецкой дипломатической миссии. Но пока еще вряд
ли можно предсказать момент смены власти, поскольку положение слишком
запутанное. Если большевикам действительно удастся мерами арестов,
проведенных в последние дни, существенно нарушить организацию их
противников, то, несмотря на возрастающее общее недовольство, они сумеют
выиграть время.
Советское правительство озабочено также поведением Балтийского флота,
руководство которого было приглашено в Москву и тут же
арестовано42, а также беспорядками в Петербурге, которые еще,
однако, не приняли серьезной формы.
* * *
Вчера Чичерин сообщил графу Мирбаху, что 4 июня представители Антанты,
кроме Японии, заявили правительству, что с этого дня чехословацкие части
рассматриваются как союзнические и в этой связи любая новая попытка к их
разоружению будет расцениваться как враждебная Антанте акция. Нарком добавил
также, что русское правительство тем не менее будет продолжать начатую
акцию, однако, при условии, что немецкие войска немедленно остановят повсюду
свое продвижение и будут соблюдать демаркационную линию.
Это последнее требование русских в последнее время высказывалось
неоднократно; при этом подчеркивается, что при дальнейшем продвижении из
Украины на Донецкую и Воронежскую области весьма велика вероятность
всеобщего восстания великорусских крестьян, отличающихся своенравным
характером.
Позиция Антанты в отношении действий русского правительства против
вооруженных соединений чужестранцев в России противоречит, само собой
разумеется, международному праву и есть не что иное, как большая наглость,
но неожиданной ее считать нельзя. Один из представителей Антанты заметил в
комиссариате, что в России теперь уже снова есть армия, и она не позволит
относиться к себе так плохо, как это делалось до сих пор.
В сообщениях о действиях и намерениях Антанты в России уже не раз
говорилось, что Антанта стремится образовать на востоке против Германии
новый фронт и что эти намерения могут быть осуществлены. Об этом
свидетельствуют восстание чехословаков, которое дало возможность захватить
важные железнодорожные станции в Среднем Поволжье и в Западной Сибири,
события в Центральной и Восточной Сибири, на мурманском побережье и под
Архангельском.
Похоже, что территориям, занятым большевиками, угрожают со всех сторон
и хотят перекрыть основные источники их снабжения. Подобное использование
чехословаков должно принести Антанте больше пользы, чем если бы за счет них
на несколько полков пополнился бы западный фронт. Тем самым Антанта строит
фундамент для всех врагов большевизма.
Такой же силой могли бы стать и страны Центральной Европы, но они
связаны признанием правительства террора и мирным договором и находятся
поэтому в нелучшем положении. Надежда на нас, которая во всех кругах,
надеявшихся на поворот событий, была поначалу очень большой, постепенно, но
явно убывает. В этих кругах приходят к убеждению, что наш совместный путь с
Лениным не был временной военной мерой. Опасаются, что у нас не хватит сил и
энергии для проведения активной политики, в то время как наш противник, как
им кажется, снова развивает решительную и целеустремленную деятельность.
Весьма сомнительно, что у Антанты достанет сил для установления
стратегической связи северных войск (Мурманск-Архангельск) с Восточным
фронтом, но это и не имеет большого значения. Целью, достойной усилий и
средств, могло бы стать отделение Сибири и по возможности овладение ею.
Значительная часть наших военнопленных уже сейчас отрезана, и в случае
длительных военных действий их доставка из русской части Сибири может быть
серьезно затруднена.
Из высказываний графа Мирбаха несколько дней назад следует, что на
Вильгельмштрассе взгляды несколько изменились. Похоже, что там поняли, что
настоящее сотрудничество с советским правительством невозможно, что оно
долго не продержится, и что отвернуться от всех буржуазных партий означало
бы в перспектике нанести большой вред нашей политике, несмотря на диктуемые
необходимостью задачи текущего момента. Насколько повлияло на министерство
иностранных дел мнение Верховного главнокомандования и повлияло ли оно
вообще - судить не могу.
Приходится сожалеть, что и наши здешние искусные политики с недоверием
относятся к проявляемому нами интересу ко всем происходящим событиям, к
будто бы существующему нашему стремлению проводить свою собственную
политику, к нашему донесению, сделанному по приказу свыше. Но
подозрительность, видимо, в традициях нашего министерства иностранных дел.
По-моему, единственный человек, стоящий над этим - граф Мирбах. Наше
согласие не только в совместном проживании, но и в совместной деятельности
могло бы лишь способствовать интересам дела. Достигнутое теперь сходство
позиций, вероятно, как раз и послужит этим интересам.
Наши дипломаты находятся в плену идей английской ориентации, которая до
сих пор считается единственным спасением. У меня уже не раз были оживленные
дискуссии по этому вопросу, особенно с Рицлером. Я согласен, что еще 30 лет
назад Германия ввиду сложившейся тогда ситуации вынуждена была решать, с кем
идти на тесное единение - с Россией или Англией. В зависимости от решения
предстояло затем на годы вперед чем-то жертвовать: в случае ориентации на
Англию - созданием собственного флота; при ориентации на Россию -
определенными уступками в отношении стран Ближнего и Среднего Востока,
получив за это взамен какие-то преимущества. Думаю, что договориться с
Россией нам было бы легче, если бы мы убедили Австро-Венгрию в необходимости
пойти на уступки в угоду кайзерскому союзу и решали турецкий вопрос вместе с
царем, вместо того чтобы брать под защиту султана.
В ориентации на Англию даже при том, что было бы найдено согласие в
вопросе о флоте, всегда присутствовал бы призрак зависти к нашим торговым
делам. Мы были и оставались всегда сильнейшим государством на континенте,
т.е. в принципе традиционным противником Англии. Мне совершенно не понятно,
почему и сейчас еще существуют надежда и мнение, что Англия не ставит своей
целью уничтожение Германии и выбранная в свое время ориентация на Англию
восторжествует, а политика Бетман-Гольвега блестяще оправдается.
С Чичериным давно ведется полемика по поводу присутствия сил Антанты на
мурманском побережье и их продвижения на юг, а также по поводу того, как
Россия намерена такие действия на ее территории привести в соответствие с ее
нейтралитетом. Чичерин отрицает эти очевидные факты. Наконец, он заявил, что
немецкий представитель может сам на месте проверить действительное положение
дел. Сегодня получена телеграмма из министерства иностранных дел, в которой
говорится, что по поручению Верховного главнокомандования мне предписывается
совершить поездку вместе с русским комиссаром. Такая командировка может
оказаться интересной, и, надеюсь, она не закончится для меня в завершающей
стадии войны английским пленом. Но я думаю все-таки, что Россия откажется от
своего предложения, поскольку она не может представить требуемых нами
доказательств.
В последнее время монархистские круги особенно энергично ищут
возможностей контактов с нашими офицерами. Не выслушивать их нет никакого
основания, тем более что мы сочувствуем этим людям. Такие встречи
организуются разными путями, места встречи постоянно меняются. На таких
встречах я познакомился со многими симпатичными и благородными людьми
(сейчас все они за границей). Все их высказывания сводятся к тому, что без
нас они ничего не могут сделать, что мы должны наступать, тогда они смогут
начать движение. Если они, отметя диктатуру, придут к конституционной
монархии, то мы в качестве возмещения должны вернуть им Прибалтику или по
меньшей мере Эстонию, Лифляндию и Украину.
Их планы были бы верны, не будь мы полностью связаны тяжелыми боевыми
действиями на западе. Обстоятельства и без того вовлекли нас в такую
авантюру, что наша стратегия пришла в чахоточное состояние. Будь у нас
ощущение, что в России организованы достаточные силы и небольшого толчка с
нашей стороны было бы достаточно для создания такой России, которая снова
пришла бы к законным формам правления, т. е. конституционному правительству,
наше вмешательство, по моему мнению, было бы нашей обязанностью. "В
противном случае, мы должны искать помощи у Антанты", - заявляли наши
русские собеседники в ходе наших встреч. Для оказания такой поддержки
потребовалось бы от шести до восьми дивизий и сильная кавалерия.
Предположения сбылись! Русское правительство попросило временно
отложить намеченную контрольную поездку ввиду полученных сведений о
предстоящей высадке на мурманском побережье английских войск. Таким образом,
определенная ясность в этом вопросе достигнута. Русская комиссия вернулась
из инспекционной поездки, очень довольная ее результатами и несколько
обескураженная увиденным у нас порядком и хорошей организацией. Позавчера в
доме Берга меня посетили (здесь это заметное событие) бывший генерал
Савченко-Мазенко и инженер железных дорог Блюмберг, чтобы поблагодарить за
оказанное им внимание со стороны немцев. Кремлю такие естественные формы не
ведомы. Блюмберг с некоторых пор стал душой обеих комиссий по вопросам
железных дорог, в его задачи входит облегчить контакты между мной и русскими
властями. Умный, деловой и приятный человек, мне нравится работать с ним.
Конфликт по вопросу обмена военнопленных "транспорт на транспорт" не
решен. Мирбах доложил об этом в наше министерство иностранных дел. Ответ не
получен. Русские уже выпускают щупальца в лице господина Навашина, но сами
на уступки не идут. Чтобы выиграть, было бы достаточно энергичной ноты из
Берлина.
Сначала были признаны недействительными все достигнутые с таким трудом
договоренности, облегчающие вывоз немецких пленных, основанием чему
послужило правовое заключение, составленное Исаевым. Чичерин на переговорах
изворачивается, сначала все обещает, на следующий день под влиянием
Гиллерсона, Радека и других все сказанное берет обратно. Если
Вильгельмштрассе не проснется, дело окажется непоправимым. Несколько дней
назад Троцкий сказал одному из работников дипломатической миссии: "Мы уже
фактически покойники; теперь дело за гробовщиком". Однако положение
советского правительства еще не настолько плачевное. Гробовщиков нашлось бы
много, но до сих пор ни у кого не хватает решимости и силы. Большевики
выигрывают именно потому, что среди этих гробовщиков нет единства.
Вчера во второй половине дня в течение пяти часов наблюдали на
Николаевском вокзале от начала до конца процесс погрузки и отправки
санитарного эшелона с нашими пленными. Сначала был загружен эшелон
москвичами (около 1000 чел.) - беднейший люд, в основном, женщины и дети -
отправляемыми на восток, чтобы тем самым облегчить положение с
продовольственным положением в Москве. Такие поезда теперь отправляются
часто. Затем, через несколько часов ожидания, пришла очередь отправки наших
300 гражданских пленных и угнанных и 250 военнопленных. Выдержка и
дисциплина последних были особенно заметными. В целом, все происходило
сносно, создавалось впечатление, что наши жалобы возымели успех. Затем -
посадка во все вагоны красногвардейцев и проверка с целью предотвращения
вывоза денежных сумм и товаров свыше разрешенных норм.
С этим поездом уезжала вдова бывшего русского посла в
Берлине43, которая обратилась к кайзеру за разрешением проживать
в ее прибалтийском имении. Большевики официального разрешения ей не дали, но
в присутствии немецкой дипломатической миссии сделали вид, что они смотрят
на это сквозь пальцы. Но не настолько, чтобы не заметить и не отметить для
себя, что графиня помимо слуги и двух камеристок имела при себе девятнадцать
больших чемоданов. Понятное желание спасти что-нибудь из своего имущества.
По нашей просьбе контроль ее багажа ограничился простым открытием чемоданов.
Русские комиссары ни во что не вмешивались, но несколько раз повторили нам,
что, по их сведениям, в поезде находятся пассажиры, не имеющие разрешения на
выезд. Уже сегодня нам сообщили, что поезд был остановлен на одной из
пригородных станций, багаж графини был основательно проверен и облегчен.
Пример этого отъезда свидетельствует о том, что приспосабливаться к
создавшимся условиям здесь еще не научились.
Когда поздно вечером, стоявший во главе комиссаров начальник решил еще
раз обыскать поезд, фон Раутенфельд и я стали внушать ему, насколько
приятнее возвращаться домой в автомобиле, чем пешком. Это подействовало. По
пути домой молодой человек много политизировал, отметил среди прочего, что
наш комиссар, товарищ (геноссе) Вильгельм, делает свое дело все-таки хорошо,
что Россия очень нуждается в немецком порядке.
В последние дни мне приходится много ездить по Москве, чтобы сдвинуть с
мертвой точки безнадежные переговоры с администрацией железных дорог. При
этом я познакомился с наркомом путей сообщения Ревским44,
малообходительным человеком, ранее мелким железнодорожным чиновником.
Понятие равенства и непонимание необходимости организованности приводят
в одинаковой мере к странным явлениям; например, Чичерин самолично
подписывает паспорта, заявки на железнодорожные купе для наших курьеров и
выполняет другие такого рода мелочи. Вполне понятно, что на большие дела
времени не хватает, немногочисленные добросовестные члены правительства
быстро переутомляются. Насколько я убежден в необходимости вливания свежей
крови в систему у нас дома (нам нужен менее величественный и менее тайный
Тайный совет), настолько на основании моих наблюдений я убедился в
необходимости планомерной учебы здесь для массы чиновничьего аппарата.
В последнее время я стал вхож во многие русские и русско-немецкие
семьи; с одними меня связывает знакомство по политическим делам, к другим я
прихожу, выполняя поручения их немецких родственников. Повсюду заботы и
нужда или же жизнь с ограничениями и в постоянном страхе попасть под
подозрение "чрезвычайки". И при всем при этом всюду, где мне приходится
бывать, пытаются показать русское гостеприимство. По возможности мы помогаем
всем, кому находим нужным, с получением документов, разрешающих въезд на
оккупированную нами территорию, а также в других вопросах, если это только
возможно по нашим официальным каналам.
Неожиданно настали жаркие дни, на улице бывает душно, нередки дожди с
грозами. Недавно часы здесь были переведены на два часа вперед, чтобы полнее
использовать дневной свет. И поскольку белые ночи стали заметнее, мы можем
по вечерам почти до полуночи читать без лампы в прекрасном саду нашего дома.
Вместе с Геннингом я часто бываю по вечерам и воскресным дням в
гостеприимном доме нашего прибалтийского знакомого в Трубниковском переулке,
который находится в нашем квартале. Это бывший аристократический квартал,
где дворянство имело свои городские усадьбы, в которых они жили блестяще,
хлебосольно и порой расточительно. Еще можно встретить эти старые просторные
господские дома, окруженные постройками для крепостного люда и прекрасными
садами. Когда я здесь брожу, мне часто вспоминаются образные описания в
книге князя Кропоткина45 "Записки революционера" и в "Войне и
мире" графа Толстого46. Местами встречаются деревянные дома,
внутри, наверное, не столь уютные, как снаружи.
Наши три комиссии попечения о военнопленных возвращаются назад. Попасть
в Сибирь им не позволили чехословаки, успехи которых растут. По новым
сведениями их численность составляет 60-80 тыс. человек.
Из министерства иностранных дел нет ни слова. Прошло уже две недели как
мы перенесли очередное заседание. И там еще удивляются, когда у солдат
лопается терпение! Мы направили телеграфом в Верховное главнокомандование и
военное министерство пространные и очень резкие жалобы. Бюрократы на
Вильгельмштрассе, видно, не представляют, что на душе у наших пленных, хотя
мы свое мнение по этому поводу им высказали.
Мне вдруг пришло в голову, что чем меньше дипломатическую миссию
информируют, тем бесцеремоннее с ней обращаются. Но не могут же в самом деле
в министерстве иностранных дел полагать, что наше представительство здесь
должно только выполнять поручения, не принимая никакого участия в умственной
политической работе.
Русские хорошо знают от Иоффе, что происходит в Берлине, об этом нам
известно по их косвенным высказываниям.
Вчера интересная беседа с бывшим генералом, который пытался обрисовать
нам возможные перспективы. Старая песня: считают, что немцы могли бы еще
перейти к решительным действиям, но воли к этому у них теперь уже нет.
Террористические акции последних недель нанесли серьезный удар по буржуазии,
их организациям нанесен урон, некоторые полностью разбиты. Угрозой для
большевиков изнутри могли бы быть объединенные силы всех их врагов, но
такого единения ожидать не приходится. Другой возможностью мог бы стать
переход значительной части Красной армии в другой лагерь. Правые обеспокоены
тем, что чехословаки и Антанта могут сбросить правительство Советов, что в
результате к власти придут другие левые, полностью отстранив правых.
По средам (вчера во второй раз) в Калашном переулке в доме Главной
комиссии теперь проводятся вечера для немецкой колонии. Это хорошая идея. В
них принимают участие также московские немцы, шведы и военнопленные офицеры.
Идея проведения таких вечеров принадлежит графине Юкскюль, Петерсону и
Милецкому, которые выступают в роли хозяев и которым мы все очень благодарны
за это изобретение. Музицирование, несколько игральных столов и разные
увеселительные развлечения.
Выдержка из донесения Верховному главнокомандованию от 20 июня
Распространение чехословацкого восстания, которое за некоторым
исключением развивается успешно, кажется, существенно усложняет положение
правительства. Чехословацкие части представляют собой ядро для всех
контрреволюционных элементов, вливающихся в них. Во многих местах заметно
оживление оппозиции, в ряде мест большевистское правление уже свергнуто. По
еще не подтвержденным сообщениям в Рязани правительство Советов изгнано.
Похоже, что должно подтвердиться сделанное ранее сообщение о взятии Казани.
Пермь уже в руках чехословаков. Вся Сибирь вышла из-под власти советского
правительства. Чехословаки выступают в тесном взаимодействии с казаками
генерала Дутова47 и адмирала Колчака48. В Западной
Сибири ими руководит французский генерал. Немецкие комиссии по делам о
военнопленных, направленные в Сибирь, вернулись ни с чем, так как их попытки
продвинуться дальше были пресечены. При попытке попасть в Омск они были
остановлены спасающимися бегством большевиками и были вынуждены вернуться в
Екатеринбург, который в настоящее время является единственным городом
восточнее Урала, находящимся еще в руках большевиков, но падение которого
ожидается со дня на день, если он уже не пал.
Вернувшиеся из поездки наши люди дают следующую характеристику
состоянию дел в Западной Сибири. Почти все население настроено против
большевиков, крестьяне хотят иметь старую Россию, господина, как они
говорят, перед которым они могли бы снять шапку. Население Сибири хочет
иметь самостоятельность и независимость не от России, а только по отношению
к революционному правительству. В Сибири хотят возрождения буржуазной
государственной формы правления, очень многие предпочли бы монархию. В
целом, охотно была бы принята помощь Антанты, но нет никакого желания
терпеть дольше американское и японское господство. В Пермской губернии
преобладает мнение присоединиться к самостоятельной Сибири.
Чехословаки и сибиряки беспощадно расправляются со всеми советскими
работниками, попадающими им в руки. Многочисленные смертные казни оказали
свое воздействие на большевиков, так что настоящее сопротивление было
оказано лишь в отдельных случаях. Похоже, что спасение для них только в
бегстве на Запад.
Вне всякого сомнения, позиции правительства в Москве в последнее время
стали менее надежными. Среди правительственных кругов мне неоднократно
приходилось встречаться с мнением, что конец этому удовольствию близок. Из
надежных источников нам известно, что очень влиятельные члены правительства
уже на всякий случай запаслись иностранными паспортами с визами иностранных
консульств. Во враждебных для большевиков кругах в основном надеются и
верят, что ненавистное правительство скоро будет свергнуто. Считают, что
свержение будет осуществлено непосредственно чехословаками, или
правительство падет вследствие перекрытия доставки продовольствия с востока.
Значительно упала уверенность в том, что падению власти могло бы
способствовать наступление немцев.
Победа чехословаков и как следствие смена правительства может привести
к управлению только группировки социалистов-революционеров и меньшевиков,
стоящих на стороне Антанты. Поэтому правые партии с большой озабоченностью
следят за развитием событий.
* * *
Сегодня прибыл назначенный три недели назад на должность военный атташе
майор Шуберт, хорошо знающий Россию, посещавщий ее много раз в мирное время
и в совершенстве владеющий русским языком. Для меня это большая помощь,
поскольку я сильно загружен работой, необходимостью присутствовать на
многочисленных заседаниях и, кроме того, ежедневно по нескольку часов
провожу в бюро Главной комиссии. Дипломатическая миссия разделяет наше
мнение, что успехи чехословаков, занявших по последним данным Сызрань,
Кузнецк, Тамбов, Козлов, Рязань, продвижение Дутова, захватившего Оренбург,
вполне могут привести к повороту событий в России. Падение большевиков может
означать победу Антанты. Красные части не оказывают достойного сопротивления
чехословакам, население приветствует их как освободителей. Для министерства
иностранных дел, разумеется, очень сложно принять решение об изменении
восточной политики на основании этих сообщений, так как в случае ошибки ее
последствия будут означать новую войну на востоке и еще большую
напряженность общей обстановки. Я же считаю, что в случае нашего продвижения
мы встретили бы еще более слабое сопротивление, чем в марте, и что оно
привело бы к немедленному падению Кремля.
Вчера очень интересная встреча с несколькими господами, прибывшими из
Сибири. Один из них - бывший русский офицер высокого ранга, при Керенском
был направлен в Сибирь, боролся там с большевиками против правительства
Керенского, затем входил в состав местных органов власти. Похоже,
честолюбивый и энергичный человек, лишь внешне придерживающийся правящей
ориентации до тех пор, пока не достигнет своих собственных целей другими
путями. Если он переживет эти времена, то я не удивлюсь, если еще не раз
услышу о нем49. Только Восточная Сибирь, примерно до Красноярска,
пока еще в руках большевиков, но она отрезана от остальной азиатской части
России контрреволюционными частями Семенова50 и Колчака, а также
чехословаками.
На Дальнем Востоке во внутренние дела бывших своих союзников
вмешиваются также китайцы и японцы. У меня создалось впечатление, что в
Сибири идеальное поле деятельности прежде всего для авантюристов и жадных до
добычи людей.
Об обеспокоенности правительства Советов свидетельствует тот факт, что
они негласно предложили нам согласиться с вооружением наших военнопленных в
Сибири и восточной части России и с использованием их против чехословаков.
После успешного окончания боевых действий наши пленные смогут тогда
немедленно выехать на родину. Не говоря уже о том, что такое разрешение
требуется от нас немедленно и что мы вовсе не заинтересованы в подобной
поддержке большевиков, тысячи наших земляков должны будут испытать на себе
весьма оправданную месть чехословаков.
Сегодня познакомился с Троцким-Бронштейном. Мы навестили его в военном
комиссариате, чтобы потребовать его вмешательства для организации вывоза
наших пленных из областей, занятых чехословаками. Он обещал - внешне вежливо
и любезно - помочь, если наркомат по иностранным делам не будет возражать.
Вот так одни органы власти прикрываются другими с тем успехом, что в
конечном итоге ничего не происходит. Троцкий - типичный представитель своей
нации, с гривой волос, в глазах - ум, решительность и лукавство.
Из Берлина все еще нет сообщения по урегулированию вопроса об обмене
пленными "транспорт на транспорт". Из частного сообщения следует, что
директор юротдела министерства иностранных дел Криге намерен изменить свою
прежнюю позицию в этом вопросе. Я в это не верю, несмотря на то, что кое в
чем я этому отделу доверяю. Полученный недавно ответ от
Людендорфа51 на одну из моих телеграмм однозначен: "С Вашей
позицией согласен. Уступать нельзя!"
Наконец-то решение принято! Иоффе согласился с принципом обмена
"транспорт на транспорт" и даже признал наше право временно не связывать
себя сроками окончательного возврата всех немцев из России. Если этот
результат и удовлетворяет, то факт остается фактом, что это могло произойти
и три недели назад, что за последние 24 дня вследствие действий русских и
успешных выступлений чехословаков были захвачены тысячи немцев, которым
теперь несколько лет уготована судьба находиться в плену.
Похоже, что в Берлине со спокойной совестью отодвигали это решение до
того момента, пока не представился случай связать его с какими-нибудь
экономическими уступками. Еще 5 июня министерство иностранных дел должно
было передать Иоффе следующее:
"1) Требования московского представительства не только не соответствуют
полученной инструкции, но и выходят за ее рамки в пользу России. Они
являются последним пределом уступчивости.
2) Смешанная комиссия в Москве является по-прежнему вполне
компетентной".
Но, по-видимому, этот вопрос не обсуждался до определенного момента,
хотя в качестве запасного варианта он не годился, так как ход событий
требовалось ускорить всеми возможными средствами. Об этом в министерстве
иностранных дел знали хорошо из телеграммы графа Мирбаха, которую он с нами
обсуждал и просил отправить ее через нас; знали в министерстве о положении
вещей также наверняка от Верховного главнокомандования и военного
министерства.
Возобновить заседания не удается теперь из-за позиции русских, которые
раздражены поражением в решающем вопросе. Гиллерсон и Исаев грозят уходом в
отставку; меры русских против вывоза пленных пока остаются в силе, их отмены
в Берлине, похоже, не требуют.
Нападки прессы против Германии усиливаются, нередки угрозы в адрес
нашей дипломатической миссии. Уже поступали сигналы о готовящемся покушении
на нашего посланника, который воспринимает все это с большим самообладанием.
Обстановка достаточно напряженная. Душно не только в воздухе, вся
политическая атмосфера наэлектризована. Антанта и ее приверженцы работают
лихорадочно, в то время как мы ввиду проводимой нами политики
неопределенности, о которой я уже неоднократно говорил, и склонности нашей
дипломатии к признанию "богом желанной зависимости" (цитируя
Бетман-Гольвега), смотрим на происходящее довольно бездеятельно.
С нынешним правительством едва ли возможно взаимодействовать в
политике. Против него вместе с его противниками мы действовать не хотим и,
пожалуй, не можем, если не стремимся к коренной смене системы.
Воодушевление, которое здесь было связано с надеждой на Германию, идет
заметно на спад. Об этом свидетельствует поступившее сегодня сообщение из
лучших кругов Москвы, в котором говорится:
"От дружественно настроенных по отношению к немцам октябристов
поступают сведения, что среди всех слоев населения в последнее время
особенно широко развернула свои действия агентура Антанты, цель которой -
склонить их на свою сторону и на сторону чехословаков. В результате этого, а
также вследствие бездеятельности немцев, значительная часть бывших
приверженцев Германии перешла на сторону Антанты. Вследствие активной
деятельности агентов Антанты влияние немцев с каждым днем убывает".
Взвешивая вероятность возможного дальнейшего продвижения наших войск,
нужно учитывать, что взятие Петербурга поставит нас перед неразрешимой
проблемой снабжения населения продовольствием. Я могу понять большую
осторожность при принятии новых решений в отношении проводимой политики. Мне
только не ясно, как можно верить тому, что это правительство действительно
намерено выполнять условия Брестского мира, что оно готово гарантировать нам
экономические преимущества. На словах оно будет обещать все, на деле же
своей подспудной деятельностью будет всюду чинить нам препятствия, не
остановится в своих устремлениях распространить революцию на Центральную
Европу, которая позже должна будет играть роль моста для мировой революции.
Поэтому я не могу понять необходимость поддержки существования такого
правительства. Русская буржуазия инстинктивно чувствует, что Брестский мир
послужил важной поддержкой коммунизма не столько в силу принятых условий,
которые, кстати, основной массе населения непонятны и безразличны, сколько в
силу того, что он означал конец ненавистной войны. Тому же способствуют наше
признание большевистского правительства и наши официальные хорошие отношения
с ним.
Вопрос о хлебе все больше беспокоит правительство, что нашло свое
отражение в речи Ленина на конференции фабрично-заводских комитетов.
Многоречивое описание всеобщей нужды, желание свалить нужду на "других"
показывают, насколько осознана опасность в связи с тем, что пролетариат
разочаровался в своих надеждах. Для стороннего наблюдателя нет сомнения, что
причина голода кроется прежде всего в отсутствии должной организации, в
ежедневно нарастающем развале средств связи, отсутствии доверия крестьян к
средствам платежа.
Речь Ленина - наглядный пример того, как неправо министерство
иностранных дел Германии, рассчитывающее на лояльность правительства Советов
и полагающее, что только оно способно гарантировать мир и сырье. По крайней
мере, наша пресса должна прекратить пускать пыль в глаза нашему народу, так
как разочарование после того, как туман рассеется, может оказаться весьма
болезненным. Если русский премьер-министр и его коллеги, особенно Троцкий, в
своих официальных выступлениях допускают такие высказывания в отношении
своего соседа, с которым они обещали жить в "мире и дружбе" (см. Брестский
договор), то резкий протест с угрозой отзыва дипломатической миссии был бы
более достойным ответом и более соответствовал бы нашим интересам, чем
подтверждение намерений поддерживать хорошие отношения.
4 июля в Большом театре открывается 5-й Всероссийский съезд Советов.
Среди примерно 400 уже прибывших делегатов около 200 большевиков и 160 левых
эсеров. Такое значительное правящее большинство вовсе не свидетельствует о
популярности советской власти, поскольку правом голоса обладает только
революционно-организованное население. Эсеровская пресса полна ненависти к
Германии и подстрекательств против Мирбаха. Недавно Троцкий открыто говорил
о "действиях всякого рода врагов - немцев, чехословаков, японцев и
англичан". Звон должен был раздаваться в ушах сидящих на Вильгельмштрассе от
таких слов военного министра страны, с которой мы живем в "корректных и
хороших отношениях".
Вчера у меня была длинная беседа с одним из русских, который работает в
одном из комиссариатов, но только как специалист, имеет представление о
многом, не большевик. Я давно знаю его как добропорядочного человека, хорошо
относящегося к немцам. Его мнение всегда было безошибочным. Поэтому встреча
с ним была очень важна. Приведу вкратце содержание сказанного им во время
нашей долгой совместной прогулки.
От своего человека он узнал следующее. Вчера он прочитал только что
поступившее донесение Антонова, начальника штаба одной из частей,
выступающей против чехословаков, в которой дается картина общего положения и
его оценка командованием войск. Антонов оценивает ситуацию как весьма
неблагоприятную для русского правительства. Красная армия располагает силами
примерно в 18 тыс. человек, из числа которых лишь часть можно считать
надежными, в то время как противник особенно в последнее время снова добился
определенных усехов. Дело усложняется тем, что железнодорожники не настроены
пробольшевистски. По приказу об их мобилизации немедленно явились все
служащие железной дороги Вологда--Вятка--Пермь с явным намерением заполучить
таким образом в свои руки оружие. После этого приказ о мобилизации был
отменен. Положение в Сибири, по оценке Антонова, безнадежное, несмотря на
то, что в центральной части Сибири, примерно от Читы до Томска, власть в
основном в руках максималистов. Но и там железнодорожники оказывают по
меньшей мере пассивное сопротивление, но нарушить железнодорожное сообщение
им не удалось. Антонов сообщает, что радиотелеграфная связь с центральной
частью Сибири еще функционирует.
О намерениях Антанты и чехословаков Антонов сообщает следующее: захват
всей Сибири, одновременное усиление позиций в Поволжье и постепенное
перемещение правого фланга на северо-запад. Им навстречу в южном направлении
должны продвигаться силы Антанты от Архангельска, где стоит пока еще не
высадившийся транспортный флот, и от Мурманской железной дороги, где недавно
высадился новый десант. Таким образом, Антанта намеревается образовать новый
фронт против Германии, используя для этого минимально свои собственные силы,
и одновременно захватить политическую и экономическую власть в России.
Поступившие сообщения из Киева (от казачества) свидетельствуют о том,
что казаки намерены примкнуть к этому движению, поскольку оно направлено
против большевиков. Это то, что касается сообщения Антонова.
Господин Х. сообщил также, что русская делегация сообщает из Киева,
будто руководящие круги в отношении контрреволюционных выступлений
чехословаков и казаков заявили: "Мы ничем не хотим связывать себя, но должно
быть ясно, что великая Россия для нас важнее локальных украинских вопросов".
На заданный мною вопрос, каково мнение самого господина Х. относительно
положения дел, он ответил следующее:
"Правительство скорее всего пришло к финишу, оно еще, пожалуй,
продержится, но не долго. Большие надежды на Германию значительно ослабевают
среди всех, кто хотел порядка и спокойствия, в том числе и среди рабочих.
Продолжают ходить слухи, что Германия идет рука об руку с большевиками и во
всяком случае не хочет, да и не может принести с собой порядок. Я думаю, что
не может, так как считаю, что Германия не в состоянии выступать активно
одновременно на западе и здесь, в России. Мне очень жаль, но я ясно вижу,
что вскоре Германия будет вынуждена выйти из игры, так как Антанта приведет
здесь к власти своих друзей. Во всяком случае, бывшие друзья Германии
отвернутся от нее. Я Вам предсказываю, что Ваша дипломатическая миссия скоро
либо покинет страну, либо ее пребывание здесь окажется бессмысленным. Я Вам
говорю все это, стараясь помочь Германии уяснить для себя ситуацию и сделать
необходимые выводы".
Он постоянно спрашивал меня, удержимся ли мы на западе. Его очень
беспокоят правительственные сообщения.
Заседание съезда началось. Эсеры уже выступили с бурными речами против
Германии, потребовали даже объявления войны. Требование было отклонено
большинством голосов. К лидерам приверженцев Антанты относятся источающая
ненависть, похожая на полусумасшедшую Спиридонова52,
Камков53, Карелин54, Александрович55 и
Черепанов56. В некоторых речах на съезде звучали угрозы в адрес
графа Мирбаха; в адрес ложи, предоставленной нашей дипломатической миссии,
раздавались оскорбления, сопровождавшиеся угрожающей жестикуляцией.
Сегодня вечером мы с Геннингом должны присутствовать на заседании. Граф
Мирбах неохотно отказался от такого же намерения только после того, как ему
растолковали, что он, как первый представитель империи, не имеет права
подвергать себя подобного рода оскорблениям. Напоминание об угрозах
покушения и возможность их простого исполнения в театре на него до сих пор
не действовало.
Убит граф Мирбах! Это для всех нас трагическое событие, политические
последствия которого для Германии и России оценить пока невозможно;
произошло это вчера в 3 часа (местного времени). Страшная война народов,
пробудившая к нам ненависть и зависть, стоила уже жизни сотням тысяч. Для
нас, солдат, привыкших видеть смерть, она стала за четыре года естественным
явлением, сопровождающим наше каждодневное существование. Вчера наш
начальник был убит рукой трусливого убийцы, но его смерть можно
рассматривать, как если бы он пал, находясь во главе эскадрона вестфальских
кирасиров, к которым он принадлежал. Здесь, как и там - геройская смерть
перед лицом врага! Нас же, оставшихся в живых, его кончина и все пережитое
за последние сутки потрясло совершенно.
Граф Мирбах был благородным человеком в самом высоком значении этого
слова, уравновешенная и волевая личность. Уверенность, чувство собственного
достоинства, корректность манер, не изменявшая ему даже в моменты сильных
разногласий и споров, были чертами личности, которая как бы была создана для
роли руководителя и очень быстро завоевала уважение и любовь его
сотрудников. Мне неоднократно приходилось восхищаться тому, с каким
самообладанием, спокойствием и благородством графу удавалось разрешать
сложные проблемы. Он был врожденным дипломатом во многих отношениях. Его
смелость, умение не отступать ни перед какой опасностью и ответственностью в
сочетании с ясным лишенным всякой искусственности умом были теми качествами,
которые делали его фигуру особенно подходящей, чтобы представлять Германию и
ее авторитет за рубежом в сложных условиях. Успешной его деятельность была
тогда, когда на Вильгельмштрассе за ним стояли люди, проводившие сильную и
разумную политику и в трудные моменты не отступавшие от нее, а создававшие
надежную опору для иностранного представительства.
Все мы, работавшие под руководством графа Мирбаха в Москве, будем
всегда чтить его память.
Пока еще у нас нет четкой картины происшедших событий. Сначала я изложу
только свои собственные наблюдения. Последующие дни, если большевики
останутся у руля, что я считаю вероятным, дадут возможность ответить на
некоторые вопросы. Многое никогда не станет известным. В эти минуты слышны
издали пулеметные очереди, время от времени - пушечные выстрелы. Когда огонь
ведет гаубичная батарея, расположенная возле Храма Христа Спасителя,
непосредственно перед военным министерством Троцкого, в окнах звенят стекла.
Впечатление такое, будто находишься в дивизионном штабе на западном фронте,
пусть даже спокойном. Похоже, что в Москве и в некоторых других местах
России начались бои между революцией и контрреволюцией. Если эсеры победят,
то нам, наверное, не удастся расследовать убийство. Миссия немедленно будет
выведена за демаркационную линию. Но все может обернуться иначе: стоит
вспомнить хотя бы Кеттелера и Пекин57.
Вчера, когда мы сидели за столом, было доложено, что с посланником
хотят говорить двое из уже не раз упоминавшейся здесь Чрезвычайной комиссии
по борьбе с контрреволюцией и т.д., сокращенно ЧК. Господам пришлось
довольно долго ждать, пока мы не разошлись после обеда. Все это время они
сидели со своими толстыми портфелями вместе с другими ожидающими приема в
вестибюле. Учитывая многочисленные предупреждения о предстоящем покушении,
было решено, что людей из ЧК примет не граф Мирбах, а д-р Рицлер и лейтенант
резерва Мюллер в качестве переводчика. После обеда мы, как обычно, разошлись
в основном по своим комнатам. Я недолго пробыл в своей жилой комнате на
втором этаже, как вдруг работавший возле меня на пишущей машинке
унтер-офицер Беркигт подошел к окну со словами: "Вам не показалось, будто на
улице стреляют?" После того как он сказал, что, наверное, ошибся, под нами
раздался сильный взрыв, послышались крики, звон стекла. Я схватил со стола
пистолет и ринулся вниз и уже на лестнице встретил Геннинга. Снизу
поднимались двое из миссии, один из которых возбужденно воскликнул:
"Кажется, наш граф убит! Мы идем за оружием!"
Внизу невообразимая сумятица. Стеклянный потолок вестибюля почти
полностью обрушился, несколько вестовых задержали подозрительного молодого
человека. Все покрыто пылью и заполнено дымом, особенно танцзал, в котором
мы нашли лежащего в крови графа Мирбаха. Здесь уже был "прибывший на
канонаду" военный атташе Шуберт. Первая надежда на то, что с улицы в окно
была брошена бомба, которая кроме разрушения и наведенного страха ничего не
достигла, к сожалению, не оправдалась. Мы сразу поняли, что надежды на
спасение жизни нашего посланника не было. Когда его несли в спальню еще
можно было почувствовать слабые движения, но смерть, должно быть, наступила
уже через несколько минут после пистолетного выстрела, пуля прошла сзади
через горло и вышла в области носа.
В большом танцевальном зале хаос. Все окна выбиты взрывом бомбы, других
пострадавших не было; штукатурка и мрамор с потолка и стен покрыли пол,
разрушенный в середине зала взрывом бомбы. На полу под одним из столов
лежало еще одно такое же не взорвавшееся смертоносное устройство, играющее с
давних пор такую важную роль в священной матушке России: заполненный
взрывчаткой металлический шар, из которого выступал запальник в виде
стеклянной трубки, наполненной кислотой. Убийцы исчезли. Они скрылись через
окно, палисадник, забор, высотой около 2,5 метров, и затем беспрепятственно
уехали на ожидавшем их автомобиле. Латышский постовой из красной стрелковой
охраны, несмотря на выстрелы и взрыв, не стрелял в убийц, перелезавших в
нескольких шагах от него через забор, и не пытался разоружить их. При этом
живущий в доме напротив капитан резерва Лессинг, подбежавший на грохот
взрыва к окну, по-русски кричал, требуя, чтобы караульный не бездействовал.
Первые четверть часа прошли довольно суматошно. Подняты по тревоге все
обитатели дома, закрыты все входы и выставлены у них наши люди, безуспешные
попытки связаться по телефону и поставить в известность русское
правительство, поверхностная констатация фактов. Шуберт как старший по
званию офицер принял командование нашей маленькой крепостью. Затем я с
лейтенантом Мюллером в качестве переводчика еду к наркому иностранных дел в
гостиницу "Метрополь" передать сообщение и распорядиться, чтобы Чичерин и
Карахан, возможно и Радек, появились в дипломатической миссии. На
Театральной площади много людей и красногвардейцев, пеших и на лошадях, в
связи с заседанием 5-го Всероссийского съезда Советов. Гнетущая душная
атмосфера нависла над городом. Надвигалась сильная гроза, как бы предвещая
нарастающие события, вызванные убийством, которая вскоре разразилась с
зловещей силой.
В гостинице "Метрополь" я нашел только Карахана, очень умного,
осторожного и весьма неблагосклонно относящегося к немцам помощника
Чичерина. Встреча с ним по поводу такого серьезного и трагического события
началась почти комически, поскольку большевистский дипломат, приняв нас,
видимо, за покушающихся на его жизнь, при нашем появлении ринулся с какой-то
дамой в соседнюю комнату, заперся в ней и вышел только после длившихся
некоторое время увещеваний. Наше известие его явно потрясло. Он обещал
сообщить о случившемся во все необходимые инстанции и затем сразу прибыть в
дом Берга.
Там я увидел прибывшее уже подкрепление латышской охраны, прибывали
также все новые и новые немецкие военнопленные. Первым из прибывших
представителей советского правительства был Радек, который, как я позднее
услышал, даже в этой обстановке не смог скрыть свой малоприятный характер.
Следом за ним появились Чичерин и Карахан. Войдя в дом, Чичерин сказал мне,
что эту весть он воспринял с глубоким прискорбием, но он убежден, что этот
удар был нацелен в первую очередь против правительства, а не против нас. На
это я не мог не заметить: "Ваша скорбь теперь не поможет, правительству
следовало принять более серьезные меры против открытых подстрекательств и
для защиты посланника".
Вскоре прибыли Свердлов, Ленин и пользующийся дурной славой
председатель Чрезвычайной комиссии Дзержинский58. Прибыли также
судебные комиссии, тайная полиция, солдаты, несколько сомнительного вида
матросов. Беспорядочная сутолока под непрерывные грозовые раскаты. Большая
столовая превращена в трибунал, перед которым один за другим представали
свидетели. Д-р Рицлер и Шуберт провели политические прения с представителями
Советов. Общее впечатление: правительственные круги обеспокоены и напуганы
тем, что германская империя может сделать очень серьезные выводы и что,
кроме этого, это политическое убийство развяжет внутреннюю борьбу. Нарком
юстиции Глушко59 самолично ведет расследование. Задержанный сразу
после убийства человек (русский немец), утверждавший, что он ждал в
вестибюле приема в качестве просителя, был для нас подозрителен, так как он
один раз выходил и снова появился незадолго до взрыва. Вполне можно было
предположить, что он должен был прикрывать убийц в случае их отхода через
вестибюль. Но человека отпустили и должны были держать под наблюдением.
Будут ли наблюдать? Описание обстоятельств убийства я откладываю до
прояснения картины.
После происшедшего события удалось очень быстро связаться по телеграфу
с Берлином. Обращение с соболезнованием ко всем близким немцев в Москве
подействовало успокаивающе. Уже вечером была получена первая партия
потребованного у правительства оружия для военнопленных; нам сообщили имена
убийц, членов партии левых социалистов-революционеров, Блюмкина60
и Андреева61, а вскоре было названо даже место их убежища в
Москве.
Распределение караулов, учебные сборы по тревоге, подготовка к обороне
- все это длилось далеко за полночь. Поздно вечером стало известно о начале
выступления левых эсеров против большевиков. Мы должны были быть готовыми ко
всему. С 4 до 6 часов утра я должен был нести караульную службу в саду и на
улице перед домом миссии. Дождь прекратился. Далекие выстрелы
свидетельствовали о том, что в Москве не все думали о сне. На нашем участке
и в Денежном переулке полно красногвардейцев, большое количество пулеметов.
Но чувство нашей безопасности от этого не повысилось. Наш импровизированный
собственный караул, несмотря на утраченную дисциплину военнопленных, лучшая
наша защита.
Около 5 часов утра - я как раз находился на улице - прибыло несколько
грузовиков с красногвардейцами с пулеметами в боевом положении, за
бронированными щитами, под командованием Радека в военном облачении, на
котором особенно выделялся подвешенный на поясе пистолет размером с
небольшое осадное орудие. Он привез ящики с ружьями и патронами для
немецкого караула. Радек уделил мне немного времени, рассказал о делах в
городе и о своих взглядах на суть происходящего. Социалисты-революционеры
окопались в отдельных частях города, захватили Центральный телеграф,
который, как он надеется, теперь снова отбит. Убийство организовано партией
левых социалистов-революционеров и послужило, как он полагает, сигналом к
началу выступления, которое, однако, очень скоро окончится для них провалом.
Рано утром начнется наступление, убийцам и повстанцам уйти не удастся. Он
надеется, что Германия поймет, что русское правительство не только не
виновато в случившемся, но само, скорее, является мишенью еще в большей
степени, чем мы, немцы. Цель левых эсеров - ввергнуть Германию и Россию в
новую войну. Он высказался также в том духе, что нельзя же в самом деле
ожидать, что мы, немцы, своими требованиями или наступлением наших войск не
будем лить воду на мельницу врагов большевизма в России.
Я дал ему высказаться, отметив лишь мое личное мнение по поводу того,
что прямая вина правительства в его терпимости, тем более, что левые
социалисты-революционеры входят в правящую группировку. Я как солдат должен
надеяться, что Германия в качестве возмездия за убийство имперского
посланника и для своей безопасности на будущее выдвинет далеко идущие
требования.
Ночь в кресле дипломатической миссии провел нарком торговли Бронский
(Браунштейн)62.
Сегодня во второй половине дня отслужили панихиду у гроба покойного; за
неимением немецких католических священников панихиду совершили два польских
священнослужителя. Обстоятельства убийства выяснены настолько, насколько
это, видимо, вообще возможно. Поскольку обстоятельства еще свежи в памяти, я
изложу их, не откладывая. Политическая обстановка в Москве и в Германии еще
не ясна, поэтому о ней я пока писать не стану. Бои в городе почти закончены,
эсеры разбиты, убийцам, естественно, не удалось скрыться.
За два дня до убийства, поднявшись из-за обеденного стола и войдя в
большой обеденный зал, мы увидели там двух человек в рабочей одежде, которые
чем-то занимались без присмотра. Они объяснили, что должны проверить всю
осветительную систему и затем показали допуск. Хотя у нас не возникло
подозрения на их счет, тем не менее ввиду небезопасности и неоднократных
угроз покушений, были даны строгие указания никого не пускать без проверки
допуска, оформляемого компетентными органами, не допускать работу в здании
без надзора. Следственная комиссия установила, что оба эти человека, один из
которых был в числе убийц, изучали ситуацию в доме, расположение помещений и
т.п. Незадолго до убийства Чрезвычайная комиссия арестовала военнопленного
австро-венгерского офицера графа фон Мирбаха, дальнего родственника нашего
посланника, за шпионаж и после этого несколько раз обращалась в немецкую
дипломатическую миссию по этому вопросу, якобы любезно учитывая родственные
отношения двух графов. Теперь стало ясно, что сам арест был началом всего
дальнейшего.
Оба указанных русских перед началом переговоров с доктором Рицлером
предъявили документ за подписью Дзержинского, удостоверяющий, что они
являются работниками Чрезвычайной комиссии. У них были с собой акты,
касающиеся австрийского графа Мирбаха. Они приехали в служебном автомобиле
этого учреждения. Последующему утверждению, что удостоверение было
поддельным, что оба эти лица по подозрении в неблагонадежности несколько
дней назад были выведены из Чрезвычайной комиссии, не верит никто. Можно
понять, что правительство, насколько это возможно, отделается от них обоих.
Переговоры проходили в красном салоне, соединяющемся с танцевальным залом,
который в свою очередь широким открытым проходом соединяется с вестибюлем.
Дверной проем в жилую комнату был закрыт только шелковой портьерой. Вскоре
после начала переговоров Блюмкин настоятельно просил, чтобы в них принял
участие посланник, так как положение арестованного графа Мирбаха весьма
серьезное. В отличие от первоначальных намерений, граф появился сразу, как
только ему была передана просьба русских. Блюмкин продолжал свой доклад
стоя, видимо, чтобы иметь возможность перебирать свои документы. В контексте
сказанного были произнесены при этом примерно следующие слова: "Дело очень
серьезное, речь идет о жизни и смерти графа Мирбаха". Вслед за этой репликой
Блюмкин выхватил из портфеля браунинг и произвел несколько выстрелов, пять
или шесть, в графа и других немцев, не попав ни в кого из них. Сомнительно,
чтобы стрелял и Андреев, который как бы из скромности, а в действительности,
чтобы прикрывать от возможного нападения и обеспечить отход, находился у
прохода в зал.
Подробности событий после первого выстрела в точности установить уже
никогда не удастся. Не исключено, что русский, угрожая пистолетом или
предупредительными выстрелами, удерживал Рицлера и Мюллера на месте или
принуждал их отойти. В это время граф Мирбах - к сожалению, как и
сопровождавшие его, безоружный - чтобы не находиться между двумя врагами,
бросился в зал. Там его и настигла смертельная пуля, выпущенная, видимо,
Андреевым. Все произошло за несколько секунд. Стечение трагических
обстоятельств было столь молниеносным, что другие обитатели дома, из которых
несколько человек находились в вестибюле, а один - в жилой комнате,
вмешаться в ход событий не могли. Убийцы весьма искусно прикрыли свой отход.
Прежде чем выпрыгнуть через окно в палисадник, они бросили две упомянутые
бомбы, отсекая тем самым путь возможной погони. Первым в двери оказался
камердинер графа Мирбаха, верно служивший ему в течение 24 лет; взрывом он
был отброшен назад. Побег убийц я уже описал выше. Преодолевая забор,
Блюмкин, должно быть, поранил руку, о чем газеты его партии сообщили с такой
гордостью, будто эта рана была добыта в рыцарском бою.
Вчера, в понедельник, в 3 часа дня состоялась панихида по нашему
мужественному графу Мирбаху. Русское правительство из-за невыясненных
отношений не только не было приглашено участвовать в панихиде, но даже не
поставлено официально в известность о предстоящей отдаче почестей
доблестному человеку, ставшему жертвой ничем не оправданной ненависти. Мы не
желали видеть среди нас в этой обстановке народных комиссаров, не принявших
никаких мер для пресечения разнузданной травли и неоднократных угроз
применения насилия в отношении ненавистных немцев. Не прошло незамеченным и
то, что в день совершения убийства пресса правых и левых
социалистов-революционеров открыто отмечала, что оно произошло не только с
ведома, но и по указанию партийного руководства.
Таким образом, собрались только члены немецкой колонии, представители
союзных стран, нейтральных генеральных консульств, проживающих в Москве
балтийцев и русские немцы. Было также много шведов, так много сделавших до
нашего приезда для разрешения вопроса о наших военнопленных.
После окончания панихиды, совершенной польскими священниками, Рицлер
зачитал краткую траурную речь со словами скорби по убитому посланнику, отдав
должное его заслугам. Не скрою, что, на мой взгляд, здесь было бы уместно
сказать крепкое немецкое словечко перед лицом врага в адрес жалких убийц и
их подстрекателей. Но я всего лишь солдат и мне, наверное, не достает
дипломатии. Однако многие из присутствующих позже высказали такую же мысль.
Затем с короткой речью на французском языке выступил турецкий посланник
Кемали-бей. Он сказал хорошие слова и закончил так: "Я могу только желать,
чтобы моя жизнь закончилась такой же геройской смертью за свою отчизну".
Выразительной была речь последнего из выступивших - главного пастора
Гамбурга, проф. Гунцингера (из комиссии попечения о военнопленных). Его
слова запали всем нам в душу. Никто из нас, немцев, не забудет, наверное,
эту панихиду по нашему руководителю в далекой Москве, в таких необычных
условиях. Не было среди нас, наверное, и тех, кто в этот час не задумался бы
серьезно о судьбе своей страны. Что принесет будущее странам Центральной
Европы на восточном фронте, может ли успешно закончиться война на западе,
если, несмотря на удачное наступление, цель не достигнута?
Мы, офицеры, хотели, чтобы гроб был доставлен на Александровский вокзал
на катафалке, запряженном четверкой лошадей в пешем сопровождении всех
немцев и их друзей, несмотря на не близкий путь. В городе было снова
спокойно и вряд ли можно было ожидать каких-либо эксцессов. Можно было
согласиться и на иной вид транспорта. В инстанциях посчитали, однако, что
такая процессия будет слишком заметной и вызывающей. В итоге, мы
проследовали пешком 500 метров за убранным в траур грузовиком до Арбата,
мимо французской военной миссии, представителям которой достало такта не
показываться на глаза траурной процессии.
От Арбата тело покойного сопровождали лишь несколько человек в легковом
автомобиле. Впереди и сзади по одному грузовику с красногвардейцами, которым
было дано указание держаться на расстоянии в несколько сот метров. Они
должны были обеспечить безопасность и на вокзале. К нашему удивлению
примерно в середине пути следования нас ожидал, стоя в машине, нарком
иностранных дел Чичерин, чтобы хотя бы неофициально проводить в последний
путь графа Мирбаха. Это еще раз доказывало, что он, как я уже не раз
говорил, не забыл той старой школы, из которой он вышел, и является,
действительно, приверженцем мира и хороших отношений с Германией.
Многочисленные прохожие на бульварах и любопытствующая публика вблизи
вокзала вели себя совершенно спокойно и порядочно. Многие из них стояли у
края проезжей части со снятыми головными уборами.
У вокзала, где подразделением красногвардейцев были отданы воинские
почести, мы снова образовали почетное сопровождение. К нам присоединился
Чичерин, возложивший затем венок с белой, а не красной, как обычно, лентой с
надписью: "Смерть графа Мирбаха - тяжелая утрата и для нас. Он пал,
отстаивая идею мира".
До демаркационной линии гроб сопровождали граф Бассевиц и господин
Левин из комиссариата иностранных дел. Совершенно очевидно, что убийство
посланника должно было послужить сигналом выступления левых
социалистов-революционеров против большевиков. Очевидно также, что
правительство по всему фронту одержало верх, хотя борьба еще в отдельных
местах не закончилась. Правительство Советов действовало энергично,
поскольку дело шло о его существовании. Однако тот факт, что убийцам дали
возможность уйти, что расследование не дало никаких результатов,
свидетельствует о том, что по отношению к нам оно такой энергии не проявило.
Хотя внешне было сделано все, что можно было ожидать и что требовалось
сделать.
Как уже упоминалось, 6 июля повстанцы захватили Центральный телеграф и
возвестили вслед за этим по телеграфу о совершенном убийстве и победе над
большевиками, призвав своих единомышленников к таким же действиям. Эсеры
завладели временно также служебным зданием Чрезвычайной комиссии - Лубянкой
II - и несколькими вокзалами. Но уже утром 7 июля в их руках оставался
небольшой район в восточной части города, недалеко от лютеранской церкви
Петра и Павла. Там они организовали оборону в Покровских казармах и на
крупной фабрике Морозова, куда после совершенного убийства скрылись Блюмким
и Андреев. Эти здания были окружены большевиками той же ночью, но не
настолько надежно, чтобы оттуда нельзя было выскользнуть. Внушающий страх
Дзержинский отправился на фабрику еще вечером 6 июля для переговоров, чтобы
побудить повстанцев сдаться. И если наше недоверие к возглавляемым
Дзержинским органам оставалось прежним, то по отношению к нему самому оно
значительно поубавилось, так как он был арестован повстанцами и подвергнут
плохому обращению.
7 июля был начат артиллерийский обстрел укреплений эсеров. На штурм
войска, видимо, не отважились. К середине дня осажденные, руководимые
Поповым63, ввиду серьезных потерь, попытались вступить в
переговоры. На требование безоговорочной капитуляции началось общее бегство,
в основном успешное, бежать удалось прежде всего всем руководителям. Убийцы,
как утверждают, сбежали на Украину, где весьма благоприятное поле
деятельности для каждого, выступающего против Германии. В качестве пленного
среди осажденных находился один из членов московской комиссии по делам о
военнопленных
О. Шнак, так что у нас были надежные сведения.
Выдержка из сообщения О. Шнака
В субботу вечером 6 июля, в 8 часов, я направился из 1-й немецкой
миссии по делам о военнопленных домой. Около 11 часов по дороге из дома на
Главный почтамт я был остановлен четырьмя вооруженными матросами,
потребовавшими мое оружие и документы. Оружия у меня не было, я показал им
свои документы, согласно которым я был служащим подкомиссии. Меня арестовали
и отправили в штаб-квартиру эсеров на виллу Морозова, недалеко от церкви
Петра и Павла. Там у меня снова потребовали оружие и документы. После их
проверки мне заявили, что я нахожусь не в руках большевиков, которые стоят
на коленях перед немцами, а у социалистов-революционеров, по приказу которых
сегодня был убит посланник граф Мирбах, и что мне как представителю
немецкого империализма грозит та же судьба.
Затем у меня отобрали мой бумажник со всеми документами и 3298 рублями,
портмоне, перочинный ножик и авторучку. Меня отвели в другую комнату, где
находились двенадцать арестованных большевистских руководителей, среди них
комиссар Чрезвычайной комиссии Дзержинский. В мое отсутствие отобранные у
меня деньги были пересчитаны и мне выдали квитанцию на 1298. Я возразил,
сказал, что я отдал 3298 рублей, но угрожая оружием, меня заставили написать
расписку, что я сдал только 1298 рублей. Несколько раз мне угрожали
расстрелом. Затем меня отвели снова в другую комнату, где три матроса сидели
за пишущими машинками и печатали. Эти матросы отнеслись ко мне
доброжелательно и рассказали мне, в частности, что первоначальным решением
социалистов-революционеров было взять графа Мирбаха заложником, а не убивать
его. В моем присутствии было продиктовано несколько телеграмм в провинцию, в
том числе одна следующего достаточно важного содержания: "Москва находится в
руках социалистов-революционеров, тот, кто за Вильгельма, пусть примыкает к
Ленину и Троцкому; кто же за свободу, равенство и братство - тому по пути с
социалистами-революционерами. Долой немецкий империализм и милитаризм! Да
здравствует всеобщее восстание пролетариата! Арестовывайте всех немецких
империалистов!"
7 июля около 3 часов утра был доставлен первый раненый эсер.
Социалисты-революционеры начали готовиться к бою, выводить на дорогу
броневики и пулеметы, пушки были установлены во дворе. С началом обстрела в
связи с тем, что обстановка была очень тяжелой, по нашей просьбе нас
перевели в лазарет Красного креста, расположенный в здании напротив. Я был
свидетелем тому, как в лазарет были доставлены от 30 до 40 тяжело раненых
эсеров. Я видел также двух убитых. В лазарете мне рассказали, что немцы
вооружили своих военнопленных, которые теперь выступают рука об руку с
латышами-большевиками.
Около 11 часов начался артиллерийский обстрел дома, в котором мы
находились. Почти все снаряды попадали в цель, социалисты-революционеры в
панике стали покидать дом и прилегающую территорию. Воспользовавшись этим,
мы скрылись в подвале. Поскольку ситуация становилась все опаснее, а в
здании кроме нас находилось еще много раненых, больных и просто жителей, я
решил, не взирая на опасность, вместе с польским фельдшером из лазарета
вывесить белый флаг. В результате этого было заключено перемирие, и
большевистские части освободили нас из плена. Командиры войсковой части и
освобожденный комиссар Дзержинский отнеслись к нам очень доброжелательно и
предупредительно, на автомобиле нас отвезли в комиссариат иностранных дел,
откуда мы, получив удостоверение, отправились домой.
* * *
Для нас нет сомнения, что правительство не было расстроено по поводу
того, что главарям удалось скрыться. Если в данный момент левые
социалисты-революционеры и были их врагами, то в будущем без них было не
обойтись. И тогда снисходительность победителя могла оказаться полезной. Во
всяком случае, взятые в плен защитники, в основном матросы, не были
ответственными людьми.
Съезд Советов, проходивший в Большом театре в дни убийства Мирбаха и
восстания контрреволюционеров, был использован Лениным и Свердловым для
решительных действий. На заседании съезда вскоре после совершенного убийства
социалисты-революционеры, и в первую очередь Спиридонова, снова начали
решительно выступать против Брестского мира, Германской империи и ее
дипломатической миссии. Присутствовали многочисленные представители Антанты
и несколько немцев. О происходящем знали пока еще только соучастники и
комиссары. Ленин отразил нападки, но о предстоящих решительных действиях
умолчал. Вечером все члены съезда были заперты в здании, только большевики
были выпущены. Остальные были задержаны до 8 июля. Часть депутатов - лидеры
социалистов-революционеров - была арестована и отведена в тюрьму. Другие
отпущены, основных же виновных, прежде всего Карелина и Камкова, задержать,
конечно же, не удалось.
Все время напрашивается вопрос, нельзя ли было предотвратить убийство,
проявив большую осторожность, лучше организовав службу контроля. Этот вопрос
будет задан и дома. Следует согласиться, что покушение на графа окончилось
бы неудачей, если бы уже 6 июля у нас были организованы такой контроль и
такая проверка всех посетителей без исключения, какие производятся сейчас.
Тогда не удалось бы скрыть три бомбы величиной с кулак (третья была найдена
в оставленном портфеле Блюмкина) и пистолеты. Другой вопрос, что для
служащих признанного нами правительства, снабженных исправными документами,
все-таки могли сделать исключение. Как уже не раз бывало, умнее становишься
задним числом.
На общем состоянии нашей службы безопасности до 6 июля отрицательно
сказывалась, несомненно, определенная ревность дипломатов по отношению к
солдатам, которую по-человечески даже можно понять. Первые были хозяевами
дома, которые, так сказать, оказывали последним гостеприимство.
Унтер-офицеры, адъютанты и военнопленные снова относились к тому кругу, где
действовал военный приказ, представители которого обладали большим опытом.
Службу безопасности несли отдельные лейтенанты, у которых оставалось для
этого необходимое время. Такая двойственность мною уже упоминалась при
других обстоятельствах. Это неизбежно там, где соприкасаются военные и
гражданские силы. То, что такая двойственность вредна в больших делах,
посвященные знают с самого начала войны, а с лета 1917 года, когда случилась
мирная революция, об этом знает каждый ребенок. Конечно, у нашего противника
в этом отношении ситуация аналогичная, но у него в правительстве состоят
такие государственные люди, которые действительно правят и не ограничивают
действия военного руководства чисто военными делами, а дают ему возможность
действовать для решения общей задачи. Глубоко ошибаются наши дипломаты, в
том числе один из здешних, когда считают, что некоторые генералы и
генштабисты иногда оставляют свою непосредственную службу из-за стремления к
власти и руководству. Просто на войне ничто для солдата не может быть лучше
чувства надежности тыла, в котором работу выполняют компетентные люди. К
сожалению, в Берлине - в большом, а у нас - в малом проявляется взаимное
ничем не оправданное недоверие, которое вредит делу.
Предупреждений и угроз в адрес немецкой дипломатической миссии и
особенно в адрес посланника было достаточно с самого начала. С середины июня
таких письменных угроз накопилось много, по ним большевистская служба
безопасности проводила расследование, но безрезультатно. В одном из
извещений в начале июля указывался способ планируемого покушения и
говорилось, что покушение будет предпринято в один из дней с 5 по 8 июля.
Проведенное правительством немедленное расследование показало, что это
дезинформация, не имеющая под собой никакой основы. Покушение, как оно
состоялось на самом деле, не соответствовало тому, о котором указывало
извещение.
Я уже упомянул, что несмотря на результаты расследования, нами были
приняты меры, чтобы обезопасить графа Мирбаха. Сам он был против этого, так
как считал, что защиты от вероломного убийства не существует, и от мыслей о
личной безопасности был слишком далек.
В одном из предупреждений указывалось даже на то, что очагом происков в
отношении дипломатической миссии является Чрезвычайная комиссия. Однако
советское правительство категорически не признавало возможность участия в
заговоре своих служащих. Дзержинский с негодованием отмел подозрение,
падавшее на Лубянку II.
Хочу изложить свои взгляды о причинах, побудивших
социалистов-революционеров к убийству и о возможной сопричастности
правительства к этому делу. Эти вопросы имеют решающее значение для
формирования немецко-русских отношений, для выдвижения требований наказания
за преступление и для проводимой в будущем политики. К счастью, в наших
кругах полное совпадение взглядов, в то время как до сих пор мы, солдаты, с
нашим не обученным дипломатии разумом редко находили понимание у господ этой
компании.
Нас всех беспокоит, что рейхсканцлер и министерство иностранных дел,
дабы не разрушить карточный домик так называемых хороших отношений с
Россией, не займут по делу 6 июля той позиции, которая необходима для
поддержания нашего авторитета и которая вместе с тем укрепила бы наши
позиции в Москве. Это трагическое событие можно было бы использовать, чтобы
выйти из той неприятной ситуации, в которую зашли наши отношения с
правительством кровавого террора. Пословица "скажи, кто твой друг..."
действительна и в применении к народам.
Чисто деловое изучение обстоятельств, связанных с злодейским убийством,
показывает, что вина советского правительства в нем больше, чем вина
китайского правительства в убийстве боксерами в свое время на улицах Пекина
посланника фон Кеттелера. Я уже часто упоминал об открытой травле против
Германии в большей части прессы, неоднократные, едва прикрытые призывы к
насилию с целью нарушения мира, а также о том факте, что даже народные
комиссары не боялись воздействовать на своих приверженцев такими методами,
которые явно противоречат официально заявляемым хорошим отношениям.
Действия сил, настроенных против Германии, за которыми так явно стоят
силы Антанты, которые по крайней мере в моральном отношении являются
соучастниками убийства, не встретили никакого противодействия со стороны
Ленина, Троцкого и товарищей. Если правительство хотя бы внешне, с учетом
настроения масс, придерживалось мирной политики, то, с другой стороны,
травля против кайзеровской Германии была ему на руку, тем более, что и в его
рядах были противники Брестского мира.
Терпимость вождей большевиков к травле объяснялась тем вполне
объяснимым обстоятельством, что немцы занимали Украину и намеревались
продвинуться дальше на восток. С нашей точки зрения такое продвижение на
восток было оправданным во многих отношениях, его необходимость
мотивировалась также выступлениями банд и беспорядками. Другой вопрос, было
ли правильным в существующих условиях направлять в Москву дипломатическую
миссию. Как показали прошедшие десять недель, плодотворной ее работа не
будет. Видимо, до окончания военных действий на Украине или до заключения
перемирия между Россией и правительством гетмана следовало ограничиться
направлением в Москву консульского представительства и комиссии по делам о
военнопленных. Если бы советская власть стояла в стороне от
подстрекательских действий и направила свои решительные действия против
эсеров и миссий Антанты, официально ее нельзя было бы упрекнуть в содеянном
убийстве. В любой другой столице в любой день дипломатический представитель
может стать жертвой личной мести или террористического акта. В данном же
случае дело усугубляется еще и тем, что убийцы были служащими
правительственных органов, которые только под предлогом служебных дел и
благодаря служебным документам смогли попасть в здание дипломатической
миссии. Необходимо также учитывать, что в правящей партии эсерам принадлежит
сильное крыло и они играют в ней немаловажную роль.
Слухи утверждают теперь, что необходимость в убийстве отпала бы, если
бы съезд Советов принял предложение о возобновлении войны с Германией.
Убийство посланника было в интересах социалистов-революционеров и
Антанты. Последствия могли быть следующие: а) немедленный разрыв отношений,
затем вступление войск, т.е. война; б) контрреволюционное выступление и
свержение власти большевиков; в) требование возмездия со стороны Германии в
такой резкой форме, которая означала бы конец германо-русских отношений; г)
если Германия молча снесет обиду и попытается жить с большевиками в "мире и
дружбе", то всему миру станет ясно, что Германия полностью скована на западе
и не чувствует себя достаточно сильной, чтобы проявить себя на востоке как
сильная держава. В результате, все приверженцы немецкой ориентации
переметнутся в другой лагерь, наш авторитет будет низвержен.
Само собой разумеется, что мы должны идти тем путем, который для
Антанты нежелателен. В Берлине должны, наконец, понять, что мы должны
сохранить свой авторитет ради себя и в глазах русской общественности. Таким
образом, пусть не война с Россией, но определенные и достаточно жесткие
требования возмездия в срочной и безоговорочной форме должны быть выдвинуты.
Если требования будут выполнены, то следует проявить отчужденность и
холодность в отношениях и скрытое установление прочных контактов с
буржуазными партиями; если же требования будут отклонены, нужно отозвать все
представительства и открыто заявить, что Германия будет поддерживать всякое
выступление против советской власти и признает новое правительство. Примерно
так думает большинство немцев.
Из Берлина нам известно только то, что с Иоффе ведутся переговоры об
ответственности, что наша официозная пресса поддерживает идею мира и
отмечает, что русский сосед сожалеет о случившемся. Мы ждем и настроены не
очень оптимистично.
Мы продолжаем работу, чтобы быть готовыми ко всему. По нашему
требованию правительство должно распорядиться освободить большой дом,
примыкающий к нашему саду. В нем будет организовано общежитие для наших
военнопленных, которые усилят на первое время охрану нашей дипломатической
миссии. Поскольку этот дом полностью замыкает нашу территорию, обладание им
облегчает, кроме того, нашу оборонную задачу. Мы ожидаем также, что наше
правительство сумеет настоять на том, чтобы для охраны дипломатической
миссии были выделены, по крайней мере, одна-две роты, а также на том, чтобы
миссии Антанты были удалены из Москвы. 6 и 7 июля агенты Антанты
неоднократно выступали в городе перед народом с подстрекательскими речами.
Русское правительство должно располагать достаточным материалом о подобных
действиях Антанты.
И русские, и немцы спрашивают, что мы потребовали от Ленина в качестве
компенсации и что нами получено. Как поступит Германия, если она не получит
полного удовлетворения? Намерены ли мы и теперь продолжать играть прежнюю
роль? Мы не торопимся с ответом, так как не чувствуем себя на высоте
положения, поскольку у нас нет ощущения, что за нами стоят силы, готовые
вмешаться. Результаты не замедлили сказаться. Доверие к нам близится к
нулевой точке. Наше отношение к возможности падения большевистской власти и
возникновения нового правительства уже рассматривается во многих случаях как
не вполне удачная вынужденная оборона. Похоже, здесь начинают понимать, что
наше внутренне положение не очень твердое.
Правительству удалось быстро подавить контрреволюционные выступления,
имевшие место 6 и 7 июля во многих частях России. Этого следовало ожидать
после неудачного восстания в Москве. Бывший жандармский офицер Муравьев,
теперь главнокомандующий красноармейскими частями, выступающими против
чехословаков, получив известие об убийстве немецкого посланника и о первых
успехах эсеров, попытался повернуть свои войска вместе со своим бывшим
врагом на Москву, чтобы затем выступить против Германии. План не удался, его
инициатор был убит 8 июля в происшедшей в штабе рукопашной схватке. По
другим сведениям, он покончил жизнь самоубийством. Муравьев уже при
Керенском был заметной фигурой, большевиком он не был.
За 12 часов до убийства графа Мирбаха контрреволюционное восстание
вспыхнуло в Ярославле. Только там контрреволюционеры еще удерживают власть.
Но, по свидетельству Радека, город полностью окружен и положение повстанцев
безнадежное. Попытки восстаний в других областях по Волге, в Кинешме и
Костроме, окончились неудачей. Установлено окончательно, что во всем этом
замешана Антанта. Все, что до сих пор было установлено относительно
намерений наших противников в отношении чехословаков, похода из Мурманска и
Архангельска, говорит о попытке захватить рубеж по Верхней Волге, соединив
новый фронт на Средней Волге с дорогой, ведущей от Белого моря через Вологду
и далее на юг. Сообщения, поступившие от одного из русских служащих 3 июля,
похоже, оказались наиточнейшими. Вологда, где находится резиденция Антанты,
расположена как нельзя лучше для осуществления такого плана.
В Ярославле находится одна из наших комиссий по делам о военнопленных.
Очевидно, там много наших военных и гражданских пленных. Мы, естественно,
озабочены их положением.
С начала июля возобновила свою работу смешанная комиссия по делам о
военнопленных. Гиллерсон часто отсутствует на заседаниях, что, впрочем,
работе не мешает. Рассматриваемые вопросы не несут в себе прежних
конфликтов. Из частного источника мы узнали, что министерство иностранных
дел утверждает, будто переговоры были затруднены и были прерваны из-за
слишком большой жесткости требований со стороны наших военных
представителей, а также вследствие личных трений с русскими представителями.
Большее искажение фактов, пусть даже не по злому умыслу, трудно себе
представить. Личные отношения с тремя русскими представителями были
длительное время очень хорошими, отношения с Гиллерсоном, по крайней мере,
весьма корректными и вежливыми. Происходившие несколько раз обоюдные стычки
на переговорах объясняются вероломством русских в толковании статей мирного
договора, его исходными положениями в пользу победителя в отношении
попечения о военнопленных и полученной нами строгой инструкцией устранить те
или иные невыгодные для нас ошибки Брестского договора. Разногласия между
гражданской и военной властью во всяком случае имели место.
Еще перед отъездом граф Мирбах сказал мне, что министерство иностранных
дел надеется, что мы не прибегнем к использованию права военного
министерства любой ценой, при необходимости и угрозой разрыва переговоров,
добиваться реализации принципа обмена военнопленных "транспорт на
транспорт". Для военных этот принцип был важен, поскольку занятые на работах
русские пленные давали им возможность удерживать свои военные позиции, в то
время как министерство на Вильгельмштрассе стремилось создать впечатление
хороших отношений с Кремлем. Для достижения цели мы побуждали военное
министерство согласиться с необходимостью новых уступок, на это уходили
недели переговоров. Когда мы были близки к цели, министерство иностранных
дел подвело нас, задержав ответ на три недели, что значительно осложняло
положение наших несчастных пленных.
Создается впечатление, что министерство иностранных дел доверяет только
тому, что говорят Иоффе и Красин65, которые, хорошо зная людей на
Вильгельмштрассе, сообщают в Берлине то, что хотели бы слышать наши
дипломаты, и в первую очередь, Криге, занимающий пост директора в этом
министерстве. Сейчас мы узнали также, что уступка в вопросе обмена
"транспорт на транспорт" была сделана после того, как в неофициальном письме
к Иоффе было сообщено, что после возвращения всех немецких пленных мы будем
возвращать русских пленных по меньшей мере в том же темпе, что и до сих пор.
Это не очень существенная уступка, но нам было категорически запрещено
соглашаться на нее. Характерным является то, что мы узнали об этом письме
сначала от русских представителей, которые в ответ на него отказались от
решения подать в отставку.
Работа в обеих подкомиссиях (вывоз военнопленных и установление
почтового и железнодорожного сообщения) завершена. Смешанная комиссия должна
еще разработать окончательную редакцию по последним из упомянутых вопросов.
С поверенным в делах нашей миссии в Берлин было направлено письмо, в
котором сообщалось наше общее мнение о том, что дальнейшее пребывание миссии
в Москве не сделает чести Германской империи, если к России не будут
предъявлены достаточные и определенные требования в расплату за убийство и
если они не будут выполнены. Последовавшее вслед за этим указание, согласно
которому в случае грозящей нам лично опасности мы можем покинуть наш пост,
вызвало возмущение и удивление, так как оно доказывало полное отсутствие
понимания.
О расплате, естественно, пока нет и речи. Сговорчивость русских,
поначалу заметная, сильно ослабла. Обещанный дом, как заявили вчера Геннингу
два представителя правительства, не может быть предоставлен в наше
распоряжение, поскольку занимает в военном отношении для городского квартала
важное положение. Обещанное оружие также было выдано не полностью. Первый
страх перед нашими встречными мерами быстро прошел, так как было замечено,
что мы действуем нерешительно, а наша пресса в своих высказываниях очень
осторожна.
В Москве жара. "Чрезвычайка" со дня убийства 6 июля работает с большим
рвением. Сидя по вечерам часто заполночь в саду, мы слышим винтовочные
выстрелы, только с их помощью в советской России можно ввести и защитить
свободу и равенство. Обычно роль палача достается красному полку китайцев.
Правительство утверждает, что расстреляно уже несколько соучастников
убийства Мирбаха. Действительно ли это так, действительно ли расстрелянные
были причастны к убийству, проверить нельзя, да и не представляет интереса.
Убийцы надежно укрыты, так же как действительные инспираторы. Многие,
конечно же, спокойно остались в Москве, так как знают - ворон ворону глаз не
выклюет. Спиридонова, как говорят, помещена в дом для умалишенных. Выдержав
срок приличия, ее, видимо, снова допустят до работы.
Сегодня до обеда снова посетил Кремль. Поднимался на колокольню Ивана
Великого, самую высокую в Москве, откуда открывается замечательный вид. Во
второй половине дня - на приеме у дипломатического представителя польского
регентского совета. Пестрое, довольно интересное общество. Большинство
дворяне, много священников. Позже появился прибывший из Петербурга
архиепископ барон фон Ропп, первый епископ римско-католической церкви в
России. Весьма представительная и благородная фигура. Я довольно долго
беседовал с ним о его происхождении из немецких аристократических кругов,
генеалогических связях, о положении в России и, наконец, о польской
политике. Нам показалось, что его преосвященство искал возможности
побеседовать с нами, немцами. Следует признать особую любезность и
обходительность поляков, хотя многие, в том числе и мы, принимают ее за
показную.
10 июля 5-й Всероссийский съезд Советов принял основной закон
республики, содержание которого отражает дух этой коммунистической
государственности. Свободен только тот, кто стоит на той же почве, что и
правящий класс, все остальные граждане не имеют прав и должны быть наказаны
или насильно обращены в другую веру - вот основные идеи этого документа
свободы.
И все же есть небольшое число русских, которые считают эти ужасные
принципы необходимыми, не из-за своего стремления к господству и мести, а
потому, что считают, будто только таким путем можно достичь идеалов
счастливого коммунистического государства будущего. В жестоком и кровавом
терроре они видят необходимое, хотя и достойное сожаления переходное
состояние, когда буржуазия должна быть направлена на путь истины или, если
это невозможно, устранена, чтобы освободить путь для нового всеобщего
счастья.
Эти своеобразные идеи необходимости и возможности изменения человека в
лучшую сторону или его устранения силой являются, наверное, особым свойством
русского духа, который в разной степени находит отражение с давних пор в
русской литературе. Поскольку, однако, лишь немногие люди являются чистыми
идеалистами, эти идеи нашли совсем иное отражение в нигилизме и терроре
революционных партий. Руководящие лица и их палачи, прежде всего члены
"Чрезвычайки", почти все без исключения полны жаждой безграничной власти и,
главным образом, безудержной мести по отношению к бывшим правящим кругам и
тем, кто был "наверху". Среди идеалистов еще могут находиться те, кто
надеется, что, несмотря на все бесчинства и подлость, их чистая и большая
цель будет достигнута. Большая часть таких людей глубоко разочарована,
испытывает стыд и недовольство. Я познакомился со многими большевиками,
которые испытывают именно такие чувства. Некоторые из них еще не устранились
от общего дела и пытаются по мере своих слабых возможностей способствовать
добру. Очень многие отказываются быть участниками этих кровавых и подлых
действий.
У нас создается впечатление, что наша негласно разворачиваемая
прогерманская пропаганда совершенно недостаточна. Трудно судить, что тому
причиной - чрезмерная ли корректность, или общая бездеятельность. Скорее, и
то и другое. Мы могли бы, как это делалось и делается во всем мире и
особенно во время войны, поучиться у наших противников, которые всеми
средствами ведут такую же пропаганду своих идей, но только против Германии.
Во всяком случае, теперь в дипломатической миссии создан отдел прессы в лице
единственного журналиста, который представляет газету "Франкфуртер Цайтунг".
Вскоре появится также представляющая наши интересы и поддерживаемая нами
газета "Мир" на русском языке. Эффективная пропаганда в пользу Германии
должна стать действенным и решительным проводником нашей политики.
Оправданная самоуверенность и соответствующая манера держать себя уже сами
по себе завоюют доверие приверженцев ориентации на Германию, число которых
будет расти.
Отдельные руководители латышских частей в последние недели прощупывают
возможность установления контактов, что может иметь важное значение. Эти
действия свидетельствуют также о том, что эта лейб-гвардия советской власти
уже не верит в ее нерушимость. Латыши хотят заручиться гарантией, что они
будут отпущены домой и не поплатятся за свои действия здесь. В свою очередь,
латыши могли бы в случае гражданской войны обеспечивать защиту немцев и их
дипломатической миссии, причем сами латыши в такой войне могли бы
придерживаться определенного нейтралитета.
Вечером ужин в главной комиссии, где гостит дочь бывшего шведского
посланника в Петербурге генерала Брандштрема, который до конца апреля был
руководителем общего попечения о военнопленных немцах. Фрейлейн Брандштрем
приняла деятельное участие в делах наших соотечественников; она уже
несколько раз пересекала Сибирь. Поскольку в создавшихся условиях немецкая
комиссия не может проникнуть в Сибирь, она в сопровождении балтийца графа
Стенбока и нашей медсестры Эммы фон Бунзен попытается проникнуть туда через
чехословацкий заслон. Самоотверженность и смелость этой шведки трудно
переоценить.
Ярославль еще держится, но положение белых безнадежно. Красные, видимо,
не хотят идти на потери, связанные со штурмом и уличными боями, что можно
понять. Кроме того, такие боевые действия требуют самоотверженности и
дисциплины, а этих качеств в войсках красных может не оказаться. Здесь
предпочтение отдается тактическим действиям в виде осторожной позиционной
войны, в которой решающее значение придается артиллерии и голодной блокаде.
При попытке дать беспристрастную и объективную оценку советскому
правительству на передний план постоянно выдвигается еврейский вопрос, так
как примерно семьдесят пять из сотни основных должностей в комиссариатах,
Советах и т.п. заняты людьми этой национальности. В отличие от возможных
утверждений иудофилов, это явление нельзя рассматривать как случайность, а
этих руководителей еврейской национальности считать русскими только потому,
что они являются выходцами из российского населения. Исторически и по своим
задаткам иудаизм интернационален, что не исключает отдельных случаев, когда
представители этого народа едины по духу с той нацией, среди которой они
живут и являются истинными патриотами своей страны.
Один из основателей прусской консервативной партии и автор "Учения о
государстве" - Шталь - яркий пример сказанному, но является, пожалуй,
исключением. Евреям нельзя поставить в упрек их интернациональный дух,
поскольку он является результатом их политического становления. Никак нельзя
упрекнуть русских евреев, живших при прежнем правлении в условиях законов,
ограничивающих их свободу, ущемляющих их гражданские права, в том, что они
не были приверженцами и защитниками самодержавия. Поэтому еврейская
интеллигенция возглавила здесь социалистические и революционные партии в
таком масштабе, как ни в какой другой стране.
Критика и подрывная работа, агитация были целью деятельности тайных
организаций. Насколько плодотворен и созидателен еврей, благодаря своей
предрасположенности к торговле и умению делать деньги, а также в научной
деятельности, настолько негативна и вредна его политическая деятельность в
массах. Ненависть и жажда мести особо присущи еврейским революционерам
России. Теперь им нужна компенсация за то бесправие, которое им приходилось
выносить в старой России, за политические преследования, которым они
подвергались - по праву - за свою революционную деятельность.
Факт разбросанности иудейского народа по всей планете совершенно
по-особому освещает идею мировой революции в глазах семитских вождей
революционных партий вообще и России особенно. Недостаточность чувства
принадлежности к отечеству и вытекающий из этого интернационализм выросли,
собственно, на почве верности своему народу. Мировая революция должна и
может необычайно расширить во многих отношениях уже существующее господство
евреев над другими народами.
Ирония судьбы заключается в том, что русский народ, выдержавший
длительную и упорную борьбу против гражданского равноправия евреев, теперь
находится под их преобладающим правлением и, более того, подвергается их
кровавому террору. Но реакция не заставит себя ждать. В случае решающего
переворота в России будет организован такой еврейский погром,
разрушительность которого трудно себе представить.
Мне чужд бессмысленный антисемитизм, способный выплеснуть ребенка
вместе с водой. В мирное время и в войну я узнал таких евреев, которые как
личности и граждане заслуживают всяческого уважения. Но ни один логично и
справедливо рассуждающий еврей не проигнорирует мнение, заключающееся в том,
что иудаизм не должен играть ту роль, которая никоим образом не
соответствует численности евреев. Пока иудаизм мыслит интернациональными
категориями и его действия носят подрывной характер, с ним нужно бороться и
исключать из политической арены.
Увиденное и пережитое мною в Москве убеждает меня все больше в том, что
в политическом отношении просто необходим спокойный и взвешенный
антисемитизм, если народ хочет идти по национальному пути развития.
Если с еврейской стороны можно нередко услышать, что для того, чтобы
одному подняться, другому нужно посторониться, то это правильно. И поэтому
встречное национальное движение против интернационального иудаизма вполне
оправдано.
Сегодня пришло известие, что царь и, наверное, его семья расстреляны в
Екатеринбурге. В сегодняшней газете "Известия" было сообщение, что по
распоряжению местного Совета, учитывая вероятность побега и возможности
похищения чехословаками, бывший царь расстрелян 16 июля; этот шаг одобрен
Центральным исполнительным комитетом.
В более жестокой и бездушной форме известить общественность об
убийстве, пожалуй, невозможно. В широких кругах уже давно высказывалось
предположение, что никого из императорской семьи уже нет в живых. Но,
видимо, нельзя сомневаться в том, что правительственное сообщение
соответствует действительности.
Хотя случившегося можно было ожидать в любое время, нас это известие
очень огорчило. Сострадание к ужасной судьбе Николая II66 и его
семьи заставило давно забыть, что никто иной как он по своей
бесхарактерности и слабости терпел и допускал направленную на разжигание
войны политику панславизма и не употребил свою власть в июльские дни 1914
г., чтобы сохранить на земле мир.
От правительства кровавого террора нельзя было ожидать ничего иного,
как покончить с вопросом о судьбе плененного императора его убийством. Карл
I67 и Людовик XVI68 были, по крайней мере, формально
обвинены и затем осуждены. Здесь же для свершения акта возмездия в его
жесточайшей форме был найден соответствующий повод. Нельзя, видимо,
сомневаться и в том, что Екатеринбургский совет имел указание и полномочия
от Кремля69. Само собой разумеется, что была возможность
своевременно укрыть царя вдали от чехословацкого фронта в одной из цитаделей
большевизма. О его насильственном освобождении или бегстве вообще не могло
быть и речи. Грубость и жестокость характеризуют ответ Троцкого примерно две
недели назад на заданный одним из нас вопрос, насколько соответствуют
действительности слухи об убийстве царя: "Я не знаю, и это меня совсем не
интересует. Меня, действительно, не может интересовать жизнь каждого
отдельного русского гражданина".
Сегодня беспокойный день. С утра был в городе. Народ воспринял убийство
царя с тупым равнодушием. Люди приличные и порядочные, привыкшие к ужасам,
слишком озабочены собственными нуждами, чтобы испытать что-то особенное.
Небольшая часть русских, живущих в Москве, настоящих сторонников монархии,
держится скрытно, стараются не привлекать к себе внимания.
Затем вместе с Шубертом и Геннингом мы были на завтраке у
дипломатического представителя польского регентского совета Ледницкого.
Кроме хозяев присутствовал еще архиепископ барон Ропп. Вчера представители
нашей миссии были здесь в гостях в кругу этих же лиц. Поэтому мы
представляли, о чем пойдет речь: продолжение, а вернее, попытка оказания
политического воздействия. Моя беседа в прошлое воскресенье с его
высокопреосвященством уже дала возможность познакомиться с его желаниями и
представлениями.
Роппы, собственно, балтийцы, так что предрасположенность члена этой
семьи к полякам могла показаться неожиданной. В этом сыграли свою роль,
скорее всего, его принадлежность к римской церкви, занимаемое в ней высокое
положение в сочетании с честолюбием и неприятием красной республики.
Архиепископ знает, конечно, что и мы, офицеры, докладываем в вышестоящие
инстанции, при этом минуя промежуточные, поэтому он хотел познакомить со
своими мыслями и нас:
"Созданная странами Центральной Европы Польша должна возвратить себе
свои старые границы; это и в интересах Германии, поскольку этот вопрос
постоянно беспокоит ее. Галиция и все области, в результате раздела
отошедшие к Пруссии, должны быть поэтому великодушно возвращены; в ответ на
это германский кайзер станет одновременно королем Польши, которая будет
прочно входить в состав Германского рейха. Если такая личная уния не будет
достигнута, то Польша в ответ на возвращение теперешних прусских провинций
станет федеративным государством Германии, примерно как Бавария в
политическом и военном смысле".
Таковы пожелания высокого духовного лица, выраженные им с большой
откровенностью и в интересной форме. Установление контактов с нашей миссией,
желание передать эти планы немецкому правительству и Верховному
главнокомандованию являются основной причиной приезда архиепископа в Москву.
На нас такое заявление, сделанное в доброжелательной форме, с подчеркнутой
симпатией к нашей стране этого человека благородного происхождения из
вестфальской фамилии, не произвело достаточного впечатления.
Мнение о необходимости создания польского государства, с учетом
внутреннего положения Германии и особенно Пруссии, и без перспективы
приобрести в его лице благодарного друга, тем более, что заключение
сепаратного мира с Россией может принести вред, укрепилось во мне с тех пор,
как в 1916 году в одной из карпатских деревень нам по телефону был передан
указ кайзера. После этого мы не спали до утра, обсуждая возможные
последствия, рисуя их в черных красках. То, что правительство считало
возможным избрать такой путь, нас тогда не удивило. Но до сих пор для меня
остается загадкой, почему наше Верховное главнокомандование не наложило
решительное вето, почему оно посчитало возможным усилить свои войска за счет
польских частей. Тот, кто провел месяцы и даже годы войны в русской Польше,
кто наблюдал в мирное или военное время за образом мышления поляков и имел
возможность судить о нем не через розовые очки, тот не поддался бы никаким
иллюзиям, как это случилось с генерал-губернатором в Варшаве.
Поэтому приятно звучащая речь его преосвященства была не столь
безобидной. Пока мы на коне, думал я, вы дружелюбны и внешне полны симпатий
и признательности, чтобы потом выбить лестницу из-под ног; но как только
наши дела будут не столь хороши, вы будете первыми, кто подобно гиенам
начнет потрошить наши карманы. Решительно, но в любезной форме, мы дали
понять, что такие намерения нам чужды.
Сразу после этого завтрака я и Геннинг направились на заседание
смешанной комиссии по обмену пленными, которое прошло очень бурно. Сегодня
пришло сообщение, что Екатеринбург захвачен чехословаками и, таким образом,
многие тысячи находящихся в этой области военнопленных стран Центральной
Европы теряют возможность быть отправленными на родину. В течение нескольких
последних недель мы настаивали на освобождении находящихся там в лагерях
военнопленных, предвосхищая то, что теперь с математической точностью
становится реальностью. Все наши усилия закончились безуспешно, встречая
равнодушие, плохую организацию и в значительной степени нежелание
определенной части руководства идти нам навстречу. Видимо, только за счет
полнейших уступок требованиям русских в вопросах о пленных можно было
добиться сговорчивости.
То, что мы являемся свидетелями продолжающегося кровавого террора,
известие об убийстве царя, беспокойство по поводу наших военных и
гражданских пленных - все это вызывает у нас нарастающее чувство отвращения
к сотрудничеству с советским правительством, которое хотя и не должно
распространяться на практические дела, но тем не менее отражается на том,
что общение становится все более формальным, переговоры проходят все более
обостренно.
Заседание началось; Гиллерсон отсутствует, председательствует сегодня
русская сторона в лице Исаева. Первым выступил Ремзи-паша70 по
поводу событий на острове Наргин, возле Баку. Судьба находящихся там пленных
уже три года является причиной нашего возмущения. Затем мы выступили с
жалобами в связи с вопросом о выдаче наших пленных, находящихся в
Екатеринбурге. От русских отвечал Навашин, который позволил себе такую
бестактность, что мне пришлось изменить свое представление о нем как об
умном человеке. Он представил дело так, будто только транспортные трудности
являются помехой для вывоза военнопленных, на котором мы настаиваем уже пять
недель. В заключение он сказал: "Я хотел бы напомнить немецкой делегации о
том, что русским властям, как вам известно из вчерашних газет, из-за
недостатка железнодорожных вагонов не удалось вывезти даже одного
конкретного человека, чтобы он не достался чехословакам, что закончилось так
трагически".
Сначала мы онемели от наглости вообще упоминать на заседании об
убийстве царя, да еще так цинично мотивировать его. Я ждал, что наш
председательствующий заявит протест с требованием извинения, но напрасно.
Ничего подобного не произошло. Я готовился к выступлению и, пока передо мной
выступали еще двое делегатов, нашел необходимые слова, которые я должен был
произнести. Коснувшись вопроса о транспорте и наших требований и жалоб, я
закончил примерно следующим образом:
"Господин Навашин нашел возможным упомянуть здесь о событии, которое мы
переживаем со вчерашнего дня. Я могу сказать русской делегации, что мы не
ожидали этого и хочу выразить наше неприятие происшедшего. Нам также
непонятно, каким образом кончину этого несчастного человека можно объяснять
нехваткой места на железной дороге. Вряд ли найдется кто-либо из русских
господ, кто поверит, что при приближении чехословаков при необходимости
нельзя было вывезти царя лошадьми или даже пешим способом. Должен
согласиться, было ошибочным ожидать, что правительство вывезет наших
пленных. Неуместно по этому поводу упрекать правительство, если оно не
смогло найти места в железнодорожном вагоне даже несчастному пленному из
своего народа, русскому императору, и поэтому распорядилось убить его".
Поскольку русские понимают немецкий язык хорошо, эффект оказался
сильным. Исаев и Жданов, которые наверняка не являются убежденными
большевиками, были заметно потрясены промахом своего соратника и еще больше
моим протестом. В заявлении русского председательствующего и Навашина была
сделана попытка дать нам любое удовлетворение. Немецкие и турецкие коллеги
после заседания выразили свое восхищение по поводу того, что я высказал наше
общее мнение. Только руководитель нашей делегации не сумел полностью скрыть
свое недовольство по поводу такого недипломатичного чисто солдатского
поведения. Наш поверенный в делах, которого я проинформировал, вернувшись в
представительство, полностью одобрил мое поведение.
Вчера вечером мы, немцы, почти в полном составе устроили прощальные
овации отъезжавшим с Николаевского вокзала в Сибирь шведке фрейлейн
Брандштрем и сестре Эмме фон Бунзен. Затем на обратном пути на автомашине
проехали мимо Храма Христа Спасителя через Москва-реку. Видели, как начали
снимать памятник Александру III, чтобы показать, что настало время свободной
республики Советов. Огромный памятник хотя и представлял безвкусицу первого
ранга, однако сносить его было бессмысленно. Историю России такими мерами не
зачеркнешь и воодушевление сегодняшним днем не подымешь. Только
доказательства, что нынешний большевизм несет народу в его преобладающем
большинстве - а не только небольшой правящей группе и ее хорошо оплачиваемой
красной гвардии - более счастливое существование, чем вчерашний царизм,
могут превратить Россию из угнетенной измученной страны диктатуры
пролетариата в свободную республику довольного народа. Никогда
большевистская Россия этого не докажет; мы все поняли это за последнюю
четверть года. Созидательные силы не проявляют себя, террор же и кровь
способны принести с собой лишь могильное безмолвие, а не довольство. Дальше
наш путь продолжался в юго-западном направлении из города, мимо
Александровского дворца и Нескучного парка, на Воробьевы горы. При этом мы
хотели посмотреть, не найдется ли там для нас участка, который мы могли бы
потребовать на тот случай, если нам придется оставаться здесь дольше, и
который было бы легче защищать, чем дом Берга. Наше правительство поставило
требование, чтобы для охраны дипломатической миссии был допущен батальон из
двух боеспособных рот в форме, с пулеметами. Принятие наших требований
повысило бы наш авторитет в любом случае, обеспечило бы защиту
дипломатической миссии на случай путчей и, пожалуй, позволило бы обеспечить
ей нейтралитет в случае гражданской войны. Конечно, это не давало
возможность выдержать планомерную осаду или противостоять, допустим, новому
правительству, враждебно настроенному к немцам. Долгие переговоры в Берлине,
о содержании которых мы почти ничего не знали, доказывают, что Германия не
выдвигает, как бы ей подобало, решительных требований, а пускается на
различные уловки. Наши надежды на благоприятный исход близки к нулю. Военное
министерство намерено в качестве передового поста официальной охраны и
временной защиты направить сначала усиленное подразделение в гражданской
одежде. Первая группа в составе одного офицера, который сейчас исполняет
обязанности командира импровизированного караула при штабе, пяти
унтер-офицеров и 20 рядовых прибыла вчера. Поступают также постепенно
пулеметы и самозарядные орудия; наконец-то, в наше распоряжение отдан
неоднократно упоминавшийся мною дом за нашим садом, который оборудуется под
общежитие для пленных немцев.
Подробности убийства царя, которые постепенно становятся известны -
ужасные. Теперь уже, пожалуй, нет сомнения, что чудовищно убиты также царица
и дети царя, что распоряжение было дано здешним центральным правительством,
а полномочия по выбору времени и формы исполнения были переданы
Екатеринбургскому совету.
Нам здесь часто задают вопрос, почему Германия в Брестском мире не
потребовала выдачи царской фамилии нейтральному государству, например,
Дании, с взятием обязательств с соответствующего правительства о недопущении
возвращения в Россию членов императорской семьи с целью оказания поддержки
контрреволюции. Вполне справедливо замечают здесь, что подобный акт
рыцарства и милосердия по отношению к бывшему противнику Германии
значительно увеличил бы число ее сторонников. Антанта почти ничего не
сделала для своего прежнего союзника, но у нее и не было средств добиться
его вызволения. Подобное требование с нашей стороны Россия приняла бы, как и
все другие, без сопротивления. Похоже, что наше правительство
руководствовалось двумя соображениями. С одной стороны, наши левые партии
расценили бы такой шаг как вмешательство во внутренние дела России и
поддержку реакции, с другой - не было уверенности, что если с выдачей царя
согласятся, то ей воспрепятствует покушение на царя и его убийство, которое
произойдет, естественно, "против воли и к большому сожалению правительства
Советов". Определенные попытки оказания содействия царской фамилии
дипломатическим путем вообще-то предпринимались.
Вчера вечером пришло сообщение, что Ярославль капитулировал.
Одновременно правительство пожаловалось на поведение немецкой комиссии
попечения военнопленных. При этом утверждается, что немцы взяли восставших
"белых" под свою защиту, захватили власть в городе и обвиняются в том, что
как не признавшие "законное" правительство Советов они нарушили свой
нейтралитет и экстерриториальность. Для проверки обстоятельств, о которых
было сообщено, конечно же односторонне, сегодня ночью спецпоездом выехали
Радек и немецкий лейтенант Гербер, в совершенстве владеющий русским языком.
Победа по всей линии, включая Ярославль, над внутренним врагом, придаст
правительству новые силы. За последние две недели нашло подтверждение
представление о том, что только поддержка извне может вызвать перелом в ходе
событий. Контрреволюция способна свергнуть коммунистов только в том случае,
если будет единство всех их противников. Спорят вокруг горящего дома и дают
ему разрушиться, так как не могут договориться о способах его тушения. Здесь
мог бы помочь только диктатор, поддерживаемый внешней силой. Он не должен
зависеть от партии, его девизом должно стать "установление порядка и права,
а все остальное решается конституционным собранием под защитой диктатуры, за
которой сохраняется исполнительная власть".
Наша позиция о необходимости отступиться от большевиков не находит
поддержки у министерства иностранных дел на Вильгельмштрассе. Нами было
предложено перевести миссию в Петербург или Смоленск, чтобы, как нейтральные
государства и Антанта, иметь контакт с Россией, но в то же время показать
ей, что 6 июля не оставлено без последствий. О том, что следует покинуть
Россию, нет и речи, это и не желательно, поскольку мы не хотим, чтобы
создалось впечатление, будто мы пытаемся избежать какой-то опасности.
В качестве нового посланника должен прибыть государственный министр
Гельферих71. Выбор личности такого ранга и такого политического
значения говорит о том, что наше правительство не верит в возможность
разрыва отношений или даже не предполагает возможности хотя бы ослабления
отношений, дабы не нанести урон авторитету Германии. Мы, солдаты, здесь в
Москве полагаем, что министерство иностранных дел тихонько радуется мертвым
параграфам, появлению Дополнительных договоров, составляемых его
превосходительством Криге вместе с Иоффе и Красиным, и при этом совершенно
забывает, что здесь авторитет Германской империи находится в опасности, что
все мы, находящиеся здесь, расцениваем это как бесполезную бумажную работу.
Какое значение могут иметь форпосты и патрулирование, если находящийся в
тылу руководитель не считается с их донесениями или если он ценит выше
сведения вражеского агента? Неизгладимое впечатление произвела на меня
недавно записка министерства иностранных дел, в которой говорится, что с
мнением дипломатической миссии нельзя согласиться, поскольку большевистский
посланник, господин Иоффе, придерживается иного мнения.
Так называемый "Гамбургский бюллетень", в котором сообщается о
реорганизации нашей службы иностранных дел, прав прежде всего в том, что
наши дипломаты должны набираться из различных сфер государственной службы.
Чем больше число претендентов на освобождающиеся посты, а позднее - для
занимания более высоких постов, тем строже отбор и тем больше вероятность,
что, несмотря на возможность ошибок, наверху останутся действительно
достойные люди. Само по себе отношение численности атташе и советников
миссии к более высоким постам министерства иностранных дел таково, что о
настоящем выборе, например, в том виде, как это делается в армии для
генерального штаба, не может быть и речи. Преобразование политики, ее все
большая переориентация на экономическое соперничество и все большая
направленность дипломатии на то, чтобы представлять народы и их
экономические интересы, а не быть связующим звеном между дворами, требуют
другой и более широкой подготовительной базы.
Занятость и напряженность отношений до сих пор не давали мне
возможности коснуться некоторых важных вопросов. К ним относятся, в первую
очередь, установление торговых отношений и использование русского сырья и
товаров для находящейся в блокаде Германии. По крайней мере, отдельными
штрихами я обрисую свои впечатления. Несмотря на развал русской экономики и
промышленности, общую дезорганизацию и печальное состояние средств связи,
возможности для торговли все-таки имеются, так как в результате почти
полного прекращения с 1914 года экспорта в России накопились значительные
запасы. Советское правительство сознает, что, имея такие резервы на складах,
оно обладает по отношению к нам важным козырем. Ввиду национализации внешней
торговли и угрозы смертной казнью за нарушение декрета, товарообмен в
сколько-нибудь значительном объеме без посредничества советского
правительства невозможен. Проводимые в настоящее время переговоры в Берлине
должны изменить это положение, в то время как все попытки, предпринимавшиеся
в течение четверти года, оканчивались полной неудачей.
Но у нас здесь по праву задаются вопросом, окажется ли предполагаемый
через несколько недель обмен, в случае благоприятного заключения и лояльного
осуществления Дополнительных договоров, все еще своевременным, чтобы усилить
Германию для заключения мира. Такая надежда была одной из причин заключения
Брестского мира, и о ней говорилось в свое время от лица нашего
правительства. Как и в вопросе обмена военнопленными нас не покидает мысль,
не содержит ли сам мирный договор обязательные двусторонние обязательства в
виде дополнительных соглашений. Здесь также следовало бы заверить русских,
что в случае быстрого и корректного выполнения ими своих обязательств, они
получат заманчивые встречные поставки и что им даже пойдут на уступки в
территориальном вопросе; и в то же время, в случае саботирования договоров,
Германия будет иметь право на определенные штрафные санкции. Тогда нам не
пришлось бы, в этом нет сомнений, безуспешно работать здесь в течение трех
месяцев с использованием многочисленного персонала торговых агентов.
Представители многих военных компаний и различные покупатели,
постепенно собравшиеся при полномочном представителе военного министерства и
подчиненном ему отделе экономики, развернули усердную деятельность, чтобы
исключить параллельную работу друг против друга. Первоначальный оптимизм,
радость по случаю обнаружения запасов товаров, а также по поводу предстоящих
заключений договоров, вскоре сменились настроением безнадежности.
Правительство ограничивалось общими заверениями, не выдавая при этом
разрешения на вывоз. В русских торговых кругах, в которых сначала была
надежда на успех, который они связывали с влиянием на торговые дела
победоносной Германии, прежний интерес давно пропал. В таких условиях не
смогли ничего изменить ни прибывший в дипломатическую миссию атташе по делам
торговли, ни генеральные консульства, открытые здесь и в Петербурге.
Сегодня мне доставили скрытно прокламацию, которая еще раз
демонстрирует поведение высших правительственных деятелей. Нарком
железнодорожных путей сообщения соответствует нашему министру железных
дорог. Этот документ дружественного и миролюбивого по отношению к нам
советского правительства, с которым на Вильгельмштрассе и после 6 июля, и
несмотря на целый ряд аналогичных проявлений действительной "благодарности",
считают возможным заключать договоры, должен быть включен сюда в
переводе72:
Всем комитетам, всем товарищам рабочим и служащим
всех железных дорог Советской федеративной республики
Дорогие товарищи!
Революционный пролетариат Украины, обманутый меньшевистской и
социал-революционной Радой, отдавшей украинских рабочих и крестьян немецким
империалистам-кровопийцам и их ставленнику Скоропадскому73,
вступил в отчаянную борьбу с врагами революции. Нарастающее движение
крестьян, которое борется против очага черносотенной кадетской клики, сметет
с лица земли украинских поработителей и помещиков. Пролетариат железных
дорог Украины, этот передовой отряд рабочего класса, снова сплотился под
красным знаменем борьбы за власть рабочих и крестьян. Близок час расплаты с
немецкими бандами и их приспешниками за то, что они покушаются на революцию.
Украинские железнодорожники в своей борьбе против врага революции,
ставленника Скоропадского, прибегли к испытанному средству революционной
борьбы, к всеобщей забастовке железнодорожников. В эти дни отчаянной борьбы
украинского пролетариата против контрреволюционеров всех мастей
железнодорожники Украины протягивают к вам израненные в борьбе руки,
становясь по одну сторону баррикад и оставляя по их другую сторону всех
контрреволюционеров-монархистов, кадетов, меньшевиков и правых
социалистов-революционеров.
Товарищи, помните, пока мы не снесем голову нагло поднимающейся у нас в
стране контрреволюции, пока мы совместными усилиями не разобьем наймитов
англо-французского империализма, а также чехословаков, пока мы сами не
свяжем себя революционной классовой дисциплиной, до тех пор мы будем
бессильны помочь нашим братьям на Украине. Более того, мы сами станем
жертвой Скоропадских, Милюковых или нового Николая.
Сплачивайтесь поэтому на ваших рабочих местах и в мастерских! Смыкайте
ваши ряды вокруг рабочей партии коммунистов! Да здравствует партийная и
рабочая дисциплина! Долой предателей русского пролетариата -
железнодорожников, которые призывают вас к забастовке!
В Российской советской республике, в которой вся власть принадлежит
только рабочим и беднейшему крестьянству, всякий призыв к забастовке должен
быть заклеймен как подлость и как контрреволюционное преступление, наносящее
вред классовым интересам рабочих, должен быть наказан.
Долой подстрекателей забастовок, толкающих вас на такой гибельный шаг.
Помните, что любое нарушение партийной и рабочей дисциплины - это удар
Каина в спину брата.
Близится день!
На горизонте с каждым днем все отчетливее первый луч мировой
социалистической революции.
Да здравствует федеративный братский союз революционного пролетариата
Украины и России с товарищами всего мира!
Представитель народного комиссариата путей сообщения
В. Невский74
* * *
Одновременно с выпуском этой прокламации по учреждениям начался сбор
денег для забастовщиков Украины, и большое число агитаторов с крупными
суммами денег выехали на места.
События в Ярославле полностью выяснились. Лейтенант Гербер возвратился
назад, пришло также сообщение руководителя комиссии попечения о
военнопленных лейтенанта резерва Валька, содержание которого я привожу в
разделе "Документы", так как оно представляет особый интерес (Док. No 4).
Поведение наших офицеров в этой чрезвычайной и сложной ситуации было и
разумным, и тактичным. Умело лавируя, затем в решительный момент приняв
правильное решение, они сумели предотвратить почти неизбежное вовлечение
доверенных им многочисленных пленных в водоворот событий и тем самым снять с
себя подозрение в том, что комиссия попечения занимается политической
деятельностью, что могло бы полностью парализовать ее дальнейшую работу.
Немецкий лейтенант везде на месте, и сам при необходимости может успешно
выступать в роли дипломата и блюстителя авторитета Германии. Русское
правительство на основании отчета Радека признало свою ошибку и было, таким
образом, удовлетворено.
Ярославль, ранее процветающий город, известный своими постройками и
произведениями искусства, в результате обстрелов и возникших в связи с этим
пожаров, которые никто не тушил, наполовину уничтожен. Среди
небольшевистского населения красные провели суровую расправу за стремление к
политической свободе. Правительство сообщило в прессе, что по закону
военного времени "по приказу комиссара" расстреляно 350 человек, в
большинстве бывших офицеров и служащих, в остальном - зажиточных граждан,
много студентов.
Изъятая у приговоренных офицеров корреспонденция, указывает на
соучастие Антанты, особенно французов и сербов. Во многих местах восстание
началось за несколько часов, в Ярославле - за 12 часов, до убийства графа
Мирбаха. Это свидетельствует о том, что оно готовилось планомерно и не было
вызвано убийством Мирбаха и направленной затем из Москвы телеграммой о
победе, одержанной эсерами, что якобы явилось толчком к выступлению.
Активную политику наших противников понять можно, но иначе как
недобросовестной ее не назовешь. Недостаточно подготовленное восстание без
поддержки его военными частями было заранее обречено на провал. Если
побудительным моментом для них было не только безграничное чувство мести,
которым руководствуются их русские приверженцы, то у них должно было хватить
политического разума, чтобы предотвратить эту акцию. Нет сомнения, что
победа большевиков укрепит их власть и продлит пребывание у власти.
Мы, немцы, испытывающие после всего пережитого только презрение и ужас
перед диктатурой пролетариата, в действительности являющейся диктатурой
ограниченного числа людей, полных ненависти и мстительности, испытывая такое
чувство, не имеющее ничего общего с расхождением политических взглядов,
все-таки можем приветствовать победу советского правительства. Его поражение
означало бы победу Антанты и новую войну на востоке. Надо надеяться, что
власть коммунистов-семитов в недалеком будущем все-таки падет, что ей на
смену придет правительство из тех людей, которые понимают значение честной
дружбы с Германией. Очевидность такова, что Россия сможет перейти к фазе
спокойного строительства и законности только после долгой борьбы и периода
правления одного или нескольких переходных правительств
социал-революционного или меньшевистского толка. Такое развитие событий
возможно только при помощи извне.
Послезавтра прибывает новый посланник, которого мы ждем с
беспокойством. Очевидно, он прибудет с вполне определенными планами, может
быть, с ясной инструкцией министерства иностранных дел.
Последнее, однако, сомнительно. Вряд ли там в состоянии изменить свои
взгляды. Первое вполне допустимо, если учесть все то, что известно о
Гельферихе.
Геннинг надеется, что с приходом нового посланника оживятся торговые
переговоры, что в будущем они будут вестись не только за зеленым столом, за
которым сидят его превосходительство Криге, Красин и Иоффе. Большевистская
пресса также приветствует выбор Гельфериха в качестве посланника. В новом
назначении она видит окончательный отказ Германии от разрыва, от ее
серьезных намерений получить удовлетворение за убийство Мирбаха, а также
подтверждение желания экономических сближений.
Несмотря на победу над контрреволюцией, критические дни показали
слабость правительства. Москве пришлось настолько оголить свой гарнизон, что
даже русская охрана дипломатической миссии порой была ослаблена или для
охраны выделялись слабоподготовленные отряды.
Сегодня вышло постановление правительства, запрещающее ношение военной
формы всем иностранным военным лицам и распространяющее на них те же
ограничения в отношении ношения оружия, которые действительны для русских
граждан. Эта акция направлена против Антанты, в отношении которой,
наконец-то, хотят принять более жесткие меры.
Берлин отклонил идею отмежевания от Ленина и товарищей. Таким образом,
мы останемся здесь, о чем мы чисто по-человечески никак не сожалеем. Жизнь
здесь столь же приятна, как и интересна. Требование о допуске батальона,
конечно же, не поддержано, так как русские считают, что это несовместимо с
их суверенитетом. В качестве компромисса Россия разрешила допустить для
охраны 300 человек в гражданской одежде и пообещала охрану из 1000
красногвардейцев, которых военный атташе может выбрать из имеющихся частей.
Министерство иностранных дел в том же письме, в котором пришли эти
сообщения, советует для большей безопасности занять дом вне Москвы!
На Вильгельмштрассе, таким образом, делают вид, что нас не слышат. Еще
ни в одном сообщении отсюда мы ни в какой форме не высказывались, что речь
идет о нашей безопасности. Не говоря уже о том, что такую безопасность, как
я уже упоминал, обеспечить в случае серьезных боев невозможно, мы продолжаем
придерживаться мнения, что требования и меры правительства должны быть
вызваны только одной идеей. Его должен беспокоить только вопрос поддержания
престижа Германии. Что нужно для сохранения авторитета Германской империи?
Что можно потребовать от советского правительства во искупление его
соучастия в убийстве посланника Мирбаха?
Дома нас либо не могут, либо не хотят понять; видимо, там живут
иллюзиями и думают только о спокойной работе по заключению Дополнительных
договоров. Это желание подавляет тонкое чувство национальной гордости.
Большевистские диктаторы торжествуют, российская буржуазия недоумевает и
отворачивается от нас. Мы же, пожалуй, все без исключения чувствуем
подавленность, поскольку не в состоянии с гордостью представлять великую
державу.
Изменить курс политических проволочек будет нелегко. Если даже в
Берлине изменятся взгляды, Гельферих столкнется здесь с почти неразрешимым
вопросом. Момент, позволяющий нам подчинить события на востоке нашей воле,
упущен. Ситуация на западном фронте, о чем хорошо осведомлены не только мы,
но и русское правительство и общественность, за последние недели развивается
таким образом, что мы должны оставить надежду на возможность заставить
Антанту пойти на переговоры. Мир, который наверняка для нас во многих
отношениях будет выгодным, будет означать конец всему. Чем менее
благоприятно положение на западе, тем важнее для нас положение на востоке.
Напрашивается невольно вопрос, возможно ли еще добиться здесь такого
положения, которое давало бы нам надежду на перспективу. Только люди на
Вильгельмштрассе все еще верят, что договорами и переговорами они смогут
собрать урожай нашей победы на востоке.
Если не обольщаться иллюзиями, то фактическое положение можно выразить
следующими словами. Большевики вовсе не думают о том, чтобы жить в мире с
кайзеровской Германией. Им нужно было лишь остановить наше наступление,
затем установить кажущийся мир, чтобы тем самым выиграть время для
укрепления своего господства. Если бы мы отказались подписать мир 3 марта и
продолжили военную прогулку на восток, избегая широкого фронта боевых
действий, то коммунистическое правительство наверняка немедленно бы пало.
Если мы не хотели или не могли поступить так по веским причинам, то, по
крайней мере, мы не должны были компрометировать себя перед большинством
российского населения, идя "рука об руку" с Лениным и товарищами всего мира.
Теперь же мы остались без единого друга, утратив всякий авторитет в России.
Советская власть разыгрывает спектакль и ждет мировой революции. Российская
буржуазия, потеряв надежду, видит в нас только соучастников победы
большевиков, опору их нынешней власти.
Только так я могу оценить ситуацию. События развивались неуклонно в
этом направлении, поскольку мы фактически неделя за неделей шли курсом,
желательным для Кремля. Когда же события начали принимать иной оборот, о чем
мы в свое время предупреждали наше министерство иностранных дел, было еще не
поздно. Но после того, как случившееся 6 июля не стало поводом для четкого
определения наших позиций, на успех более нельзя было рассчитывать.
Желательно и достижимо пока еще показать буржуазной России, что мы были
заодно с кровавой диктатурой временно, выполняя свои военные задачи, и что
мы готовы отмежеваться от нее по первому же вескому поводу, каким стало
убийство посланника.
Для Антанты нашелся другой способ сохранить свое достоинство и свободу.
Умело обрабатывая общественное мнение при одновременном разрыве с
правительством, еще можно добиться понимания или, по крайней мере,
справедливой оценки наших действий. Мы должны сказать русским:
"Вы только что видели, куда ведет плохо подготовленное и недостаточно
поддержанное извне восстание. Мы не хотим, как это сделала Антанта, ввергать
вас в авантюру, чтобы потом оставить в беде. Держитесь и скрытно
организовывайтесь. Как только у нас высвободятся войска, мы обратимся к
восточному фронту. Не для того, чтобы навязать вам правительство, а только
чтобы дать вам возможность создать самим через Учредительное собрание
законное правительство. Затем вам нужно будет пойти на пересмотр Брестского
мира, прежде всего в отношении Украины. Большевики никогда не были нашими
друзьями, мы должны были использовать их, так как это было для нас вопросом
жизни или смерти".
Вопрос пересмотра мирного договора играет большую роль во всех беседах
с представителями русской интеллигенции, независимо от того, к каким партиям
они принадлежат. Среди нас этот вопрос тоже часто дебатируется. В Германии
нет, пожалуй, ни одного здравомыслящего человека, который оценивал бы
отделение Украины от России не как паллиатив в системе ведения войны. По
своему народонаселению, в экономическом, историческом и геополитическом
отношениях эта страна является составной частью России, и по крайней мере
федеративно должна быть связана с ней.
Этот факт придает агитации против мира, которую проводят как
правительство Советов, так и его враги, неодолимую силу, которая еще более
возрастает ввиду настроений в самой Украине. И те, кто хотели бы сейчас,
чтобы Украина и впредь оставалась вне зависимости от России, готовы на это
перед лицом большевизма, от которого Украина защищена немецкими штыками.
Украина, по их мнению, должна стать базой коренного поворота, с помощью
которого Россия должна быть вырвана из рук коммунизма, чтобы затем снова
восстановить огромную славянскую империю.
Видимо, у нас наверху рассматривают вопрос точно так же. Украина должна
помочь нашей военной экономике, ее "освобождение" должно служить угрозой
несговорчивым большевикам, ее возвращение в будущем должно послужить хорошим
объектом обмена, тем средством, которое поможет нам привлечь на свою сторону
будущее правительство. Даже своими войсками мы не сможем в дальнейшем
воспрепятствовать объединению.
Сознавая это, нужно было соответственно заключать мир, заявляя, что мы
признаем существующее правительство только как временную власть, с которой
мы считаемся. Но договор может быть только временным, отвечающим нашему
положению, и может быть пересмотрен по договоренности с законным
правительством, которое будет выбрано народом. Либо, что и случилось, мы
выбираем паллиатив: официальное признание правительства и заключение мира,
но даем русскому народу знать, что он может рассчитывать на встречные
уступки. Отделение Курляндии, Литвы и Финляндии Россия может снести.
Готовность поступиться ими есть. Потеря же Эстонии и Латвии, имеющих
выход в Балтийское море, и полный контроль над морским выходом из Петрограда
столь невыносимы, что позже вряд ли можно будет обойтись без определенной
компенсации с сохранением автономии этих государств в рамках федеративного
объединения.
В споре о том, следует ли разгромить Россию и удерживать ее в бессилии
или стремиться к тому, чтобы в лице России найти дружественную страну, я
всегда был сторонником последнего направления, разделяемого, например,
профессорами Хечем и Рорбахом. Пересмотр мирного договора представляется мне
поэтому не только безусловной необходимостью, но и отвечающим нашим
интересам.
Кремлевское правительство отмечает в своей прессе наш отказ от
привлечения батальона охраны как большой успех и как признание невиновности
правительства в убийстве посланника.
Вот уже несколько дней как царит оживление в кругах тех немцев, которые
работали здесь до войны в промышленности, торговле и ряде компаний,
пытающихся теперь вернуть свое имущество, строящих планы на будущее и
готовящихся к их осуществлению в связи с известием, что на переговорах в
Берлине наше правительство пошло на значительные уступки. Характерно, что и
об этом мы узнали из русских источников (из сообщения комиссариата по
торговле представителю крупной немецкой компании). Дипломатическую миссию
снова оставили, таким образом, в неведении. Мы согласились с тем, что после
погашения паушальных долгов немецкие компании, как и русские, могут быть
национализированы. Таким образом, мы перед неизвестностью и готовы ко всему.
Вчера вечером прибыл новый посланник. По просьбе правительства он сошел
с поезда на одной из подмосковных станций из-за опасности покушения. Там его
встретили Радек и д-р Рицлер. Таким образом, Гельферих мог сразу получить
представление, какое достойное проживание ждет его здесь как представителя
Германской империи, если страна, в которой он аккредитован, не способна
обеспечить его защиту. Настоятельная просьба состояла в том, чтобы посланник
проявлял особую осторожность и по возможности реже выходил из дома. Пока еще
не выполнено наше требование, заключающееся в том, чтобы для нас было
выделено подразделение в 1000 красногвардейцев, из числа которых 200 человек
постоянно несли бы караул в нашем квартале. Причина, видимо, в нехватке
войсковых частей. Это связано с нестабильностью обстановки во многих
губерниях, войной чехословаков, близкой к военной обстановкой в отношениях с
Антантой в Мурманской и Архангельской областях. Требование военного атташе,
чтобы караул несли только латышские части, выполняется редко. В линиях
караула несут службу и наши немецкие солдаты, которые контролируют русских.
Для усиления безопасности, предотвращения попыток покушения и нападения
врасплох предусмотрены дополнительные меры: наблюдательные пункты на стенах,
ограждающих сад, отдельный проход в стене к новому солдатскому общежитию,
введение паролей при смене караулов.
Тем временем из Берлина пришло подтверждение того, что согласно
Дополнительным договорам за выплату от 6 до 7 миллиардов русским дается
право национализировать немецкое имущество. Здесь по праву расценивается
такое решение как слабость и намерение и в дальнейшем тесно сотрудничать с
коммунистической диктатурой. Как же представляют на Вильгельмштрассе будущее
использование немецкого духа предпринимательства, немецкого капитала в
России? Откуда возьмется смелость у немецкого торговца или промышленника,
если он не уверен, что Германия защитит его? Как выдержит он конкуренцию
представителей других государств? Надежда была на совершенно
противоположное: на всестороннюю защиту наших интересов, на категорический
протест против любого насилия по отношению к немецким компаниям и бизнесу.
Мы, дилетанты, конечно, не способны понять, что кроется за этими планами.
Вчера вечером меня и Геннинга такими вопросами буквально засыпали. Нас
пригласили в компанию русских, среди которых было несколько семей немецкого
происхождения, с которыми за прошедшие месяцы мы неоднократно беседовали на
политические темы. Здесь же были несколько бывших высоких чиновников и один
фабрикант. Наши ответы были осторожными и успокаивающими, но в то же время
мы старались не возбуждать новые надежды. Дружественные отношения между
народами строятся на взаимовыгодных условиях. Так же и здесь. Отношение
русских немцев, поддерживаемое национальными чувствами, и симпатии этих
русских, основывающиеся на монархических взглядах и определенных надеждах,
могут немедленно исчезнуть, если наша политика зайдет в тупик. В деловых
отношениях, как и в политике, действует здоровое изречение: "Ты мне - я
тебе".
Вчера на чрезвычайном заседании Центрального исполнительного комитета
ввиду опасности, сложившейся в результате действий чехословаков и нехватки
хлеба, было объявлено "отечество в опасности". Правительство осознает
серьезность своего положения, но преисполнено твердой уверенности, что оно
одержит верх. Происки Антанты, по данным комиссариата иностранных дел,
чувствуются повсюду. Она пытается всеми средствами привлечь на свою сторону
латышские части, побудить командующего чехословацким фронтом Вацетиса75
стать вторым Муравьевым75а.
Вопрос союза с Германией против Антанты, чтобы вместе с нашими финскими
и балтийскими частями выступить в район Мурманска, взвешивается серьезно. Но
пойти в этом вопросе до конца не решаются, поскольку боятся, что официальное
объявление войны Англии и Франции не найдет поддержки у народа, к тому же не
хотят предоставлять нам для операций территорию восточнее Чудского озера.
Поэтому более желателен случайный характер совместных действий. Я считаю,
что если такой союз не состоится, то мы должны это только приветствовать. В
нашем положении было бы сложно отказаться от предложения о заключении такого
союза. Принести существенную пользу он не может, но вполне способен еще
более раздробить наши силы, утвердить нашу "славу" друзей большевизма.
Увидев на месте, что представляет собой коммунизм, какую опасность он
может представлять для всего мира, трудно понять, почему немедленно не
прекращена мировая война и мировой союз не обратился против него.
Вчера вечером был прием в турецкой дипломатической миссии, где
собрались представители разных государств. Наш посланник по совету русского
правительства во встрече не участвовал. Возвращаясь поздно ночью домой, мы
увидели, что улицы вокруг дома Берга оцеплены, все имевшиеся в наличии
немецкие солдаты и красногвардейцы выставлены в боевой готовности. Из сада,
примыкающего к нашему, раздались выстрелы, на которые последовал ответный
огонь наших охранных постов. Мы предположили, что это была проверка
бдительности нашего караула в ночное время. Тревога повторилась еще раз, но
это оказался случайный выстрел одного из караульных, вызванный его
нервозностью. Только под утро в доме Берга все успокоилось.
Сегодня вышел первый номер пронемецкой газеты "Мир". Она не сможет
привлечь на нашу сторону много друзей, если наша политика не выберет иного
четкого курса. Его превосходительство Гельферих очень скоро понял, что в
Берлине заблуждаются по поводу действительного положения дел. Он, как и мы
все, считает, что практическая работа здесь невозможна и что необходим отход
от прежней политики. Он намерен сделать запрос в министерстве иностранных
дел по поводу перевода нашей миссии в Петербург, чтобы тем самым русскому
правительству и населению дать понять, что мы отмежевываемся, но не
намереваемся отказываться от своего участия в проводимой здесь политике.
Мотивировать перемещение миссии мы можем ссылкой на правительственное
заявление "Отечество в опасности", на неоплаченное убийство посланника и на
убийство фельдмаршала Эйхгорна76 30 июля в Киеве. Эсеровская
пресса и на этот раз ставит в заслугу своей партии эту акцию, совершенную по
официальному указанию руководства. Говоря об отказе в требовании немцев
допустить их батальон для охраны миссии, большевистская пресса указывает
торжествующе, что даже присутствие целой армии не гарантирует безопасность,
о чем свидетельствует смерть Эйхгорна.
Такое утверждение бесспорно, если речь идет об убийстве из-за угла. Для
нас же речь идет о другом. Появление 500 человек в стальных касках должно
показать в том числе и особо склонному к торжеству крестьянину и всем, кто
придерживается нейтралитета, что у нас достаточно силы и воли защитить свой
авторитет, что Германия при таких обстоятельствах не смирится с убийством
своего посланника, что она больше не доверяет правительству Советов, если
такое доверие вообще существовало. Разглагольствования газеты "Известия"
свидетельствуют о том, что наше министерство иностранных дел, сообщая Иоффе
о наших требованиях по поводу батальона, мотивирует их только необходимостью
обеспечить нашу безопасность и не считается с мнением дипломатической
миссии. Позиция большевистской прессы по случаю убийства в Киеве доказывает,
что в этом случае даже не находят нужным соблюсти хотя бы внешнюю форму, как
это было сделано после убийства посланника 6 июля. Тогда, в связи с
последовавшим одновременно восстанием, убийство рассматривалось и как
покушение на власть, и поэтому можно было легко изобразить возмущение.
Убийство же Эйхгорна находит почти неприкрытое одобрение даже со стороны
советского правительства как шаг на пути освобождения Украины.
Но и это, как и все события, имевшие место ранее, не окажет воздействия
на наше правительство. Там будут опять обсуждать и принимать всевозможные
красивые пункты договоров, которые под влиянием директора отдела права
министерства иностранных дел Криге будут наверняка безупречны по форме и с
юридической точки зрения, но никогда не будут наполнены жизнью. Министерству
иностранных дел, по-видимому, совершенно непонятно и поэтому безразлично,
что наша честь и наш авторитет здесь тем временем попираются ногами, что
представители Германии в Москве играют жалкую роль, о чем здесь знают уже
все. В последние недели отсюда неоднократно отправлялись отчеты, достаточно
ясно обрисовывающие ситуацию, и все напрасно. Некоторая надежда на изменения
останется, если новый посланник будет продолжать бить в ту же цель.
Гельферих тоже считает, что политического успеха в данный момент
добиться невозможно. Необходимо, однако, окончательно определить наше
отношение к людям в Кремле, чьи руки обагрены кровью. Очень многие из нас
считают, что переговоры в Берлине должны быть прекращены как бесполезные и
только компрометирующие нас.
В связи со стрельбой 31 июля мы потребовали освободить весь блок домов
между Денежным переулком, Смоленским бульваром и двумя соединяющими их
улицами. Согласие на это было получено. На этой территории должны
разместиться все немецкие учреждения: генеральное консульство, главная
комиссия, комиссия попечения о военнопленных, все общежития военных и
гражданских пленных.
В последние дни особое распространение получают слухи и предупреждения
о готовящихся покушениях. Наверное, в этом много преувеличенного.
Правительство сообщило, что готовится бомбежка с самолетов, и выставило
несколько пулеметов на крышах окружающих домов для отражения налета.
Интересные новости сообщил нам о положении в повстанческих районах
профессор Ревельского университета, балтийский немец, прибывший недавно из
Самары. Из его сообщения можно представить положение дел большевиков и
действия Антанты, которая во многих районах, например в Сибири, добивается
успеха. Различные движения против большевиков могли бы добиться успеха, если
бы они объединились для совместных действий. К сожалению, на это надеяться
не приходится.
Партийные распри берут верх над стремлением к победе и свободе. Если не
придет помощь извне, буржуазная контрреволюция заглохнет.
В последние дни правительство особенно активизировало свою деятельность
по конфискации товаров на складах, опечатыванию фабричных складов, особенно
с товарами текстильной промышленности. Пресса объясняет эти действия
принятыми в Берлине договоренностями, согласно которым Россия намерена
осуществить крупные поставки в Германию. Против нас участились
подстрекательства.
Посланник за это время только один раз вышел из дома Берга на короткую
прогулку. После его звонка в Кремль с намерением появиться для вручения
верительной грамоты в дипломатическую миссию прибыл за ней самолично
Чичерин. При этом он еще раз подчеркнул, что правительство не в состоянии
гарантировать безопасность посланника и попросил сделать выводы относительно
свободы перемещения. Своего рода домашний арест, достойный представителя
Германской империи.
В Берлине продолжают ту же песню, что и после смерти Мирбаха.
"Отношения с советским правительством ввиду готовящихся Дополнительных
договоров должны сохраняться. В случае появления непосредственной опасности
для жизни членов дипломатической миссии посланник может распорядиться об ее
отъезде" - примерно таково содержание последних указаний.
За последние два месяца я получил представление о работе нашего
министерства иностранных дел и царящих там умонастроениях. Помимо бездумного
бюрократизма, который видит вещи такими, какие его больше устраивают, я
установил следующее. На Вильгельмштрассе не хотят брать на себя никакую
ответственность и, таким образом, дают возможность посланнику самостоятельно
решать вопрос о выезде. Вместе с тем, не принимая во внимание основной
вопрос, на который мы делаем особое ударение, а именно - честь империи - в
министерстве, так сказать, умывают руки, чтобы в случае нашего отъезда нашим
левым партиям и советским людям можно было сказать: "Мы ничего не имеем
против большевиков и хотим продолжать поддерживать дружественные отношения.
Вот только нашей миссии в Москве атмосфера показалась слишком небезопасной".
Гельферих готов принять самостоятельное решение по поводу переезда миссии в
Петербург. Он отдельно побеседовал с каждым из трех офицеров генерального
штаба, чтобы удостовериться, что мы, как и он, видим в выезде политическую
необходимость, а не отступление перед личной опасностью. Было выявлено
полное единодушие.
Телеграмма Гельфериха о намерении перевода миссии на Неву была уже
отправлена, когда ему пришло указание немедленно прибыть в Берлин для
личного донесения. В самом приказе кроется осуждение взглядов посланника,
изложенных им в ряде депеш. Поэтому мы сомневаемся, что он вернется на свое
прежнее место. Люди с собственными взглядами не удобны, если их не разделяют
наверху или если в более высокой инстанции отсутствует внутренняя
убежденность в логичности и правильности своих собственных идей. И все-таки
в силу инертности и недостаточности такта за них цепляются.
Вчера вечером его превосходительство Гельферих отбыл вместе со срочным
курьером. Еще до отъезда он распорядился о переезде миссии в Петербург, не
дожидаясь согласия министерства иностранных дел. По договоренности с
Радеком, которая была достигнута вчера на переговорах с участием графа
Бассевица, наш отъезд намечен на сегодняшний вечер. Таким образом,
московские приключения заканчиваются.
В первой половине дня я еще раз побродил по центру Москвы, чтобы
сделать кое-какие покупки и попрощаться с российской твердыней, увидеть
которую мне уже более, наверное, не приведется. Пережитое здесь нами
останется навсегда в моих воспоминаниях о военном времени. Мне понятна та
печаль образованных русских, с которой они вспоминают о былой Москве. Даже в
эти страшные дни мы имели возможность почувствовать, что такое русское
гостеприимство и умение находить радость в жизни. Когда этот своеобразный и
даже теперь в своем запустении красивый город снова заживет спокойной
трудовой жизнью? Когда россиянин снова обретет свою беззаботность, так живо
отражающуюся на его языке в часто употребляемом "ничего", свою щедрость и
форму бытия, которую он называет "широкой русской душой"?
В Москве с каждой неделей жизнь как бы затихает. В эту свою последнюю
прогулку я особенно отчетливо увидел признаки нищеты, упадка и общего
развала. Попадается все больше бледных, понурых и голодающих людей. Витрины
пусты, часто заколочены досками, большинство магазинов закрыты. Население
под бичом коммунизма, террора, голода и безработицы. И все это вследствие
безумного эксперимента небольшой группы тщеславных и мстительных людей,
большинство которых является представителями еврейской национальности. Когда
они уберутся из Кремля и будут привлечены к ответу? Когда русский сможет
сказать: "Над Москвой только Кремль, над Кремлем только небо"?
Русское правительство, похоже, не удивлено нашим переездом в Петербург
и даже не огорчено. Только Чичерин воспринимает наш отъезд болезненно. Он,
действительно, хотел бы проводить мирную политику, но он только
исполнительный инструмент и не имеет значительного влияния. Появляются
сведения, что правительство серьезно подумывает о том, чтобы самому
перебраться обратно на Неву. Там они будут дальше от чехословацкого фронта и
ближе значительно к загранице. Я думаю, что оно все-таки останется в Москве,
снова ставшей действительно центром России. С уходом правительства из Москвы
возрастет неуверенность. Сейчас такая неуверенность постепенно исчезает. Это
связано с тем, что исчез страх перед возможным наступлением немцев, что их
положение на западном фронте не позволяет им проводить активную политику.
Мы в поезде, который со скоростью улитки катит нас в Петербург. Нам
предоставили приличный эшелон с хорошим спальным вагоном, помогли с
доставкой нашего довольно объемистого багажа. Вчера ходил по Москве. Вечером
для меня и Геннинга был устроен прощальный ужин в доме балтийской семьи на
Трубниковской улице, чье гостеприимство будет одним из лучших моих
воспоминаний о Москве. Нас беспокоила дальнейшая судьба этой семьи, особенно
хозяйки дома и детей, которые оставались в Москве, с каждым днем
становившейся все неприютнее. Поскольку наш отъезд вызвал очередную волну
беспокойства, мы еще раз настоятельно посоветовали им перебираться поскорее
в Германию.
Чем ближе к Петербургу, тем слабее типичный для России характер всего
окружающего. Реже леса и невозделанные пашни, крупнее населенные пункты,
более напоминающие европейские. В час дня мы прибыли на Николаевский вокзал.
Нас встречают представители Петербургского совета и посланные вперед наши
квартирьеры. Разместились в Грандотеле, в немецком генеральном консульстве
на Исаакиевской площади.
Вскоре после прибытия, как только была установлена телеграфная связь с
Москвой, поступил приказ от министерства иностранных дел, согласно которому
дипломатическая миссия вместе со всеми немцами, без участия которых в
комиссии попечительства о пленных можно было обойтись, должна была по
возможности незамедлительно покинуть страну. Сегодня вечером я вместе с
переводчиком побывал в Петербургском совете, чтобы урегулировать вопрос об
отъезде. Здесь я бегло познакомился с комиссаром Урицким77, почти
неограниченным властителем города, наводящим страх своим кровавым террором.
Небольшого росточка, не производящий, собственно, никакого впечатления еврей
с хитровато-настороженным выражением лица.
В поезде. В 4 часа пополудни мы отъехали с Финляндского вокзала.
Золотые купола многочисленных церквей города Петра, отсвечивая в лучах
вечернего солнца, прощаются с нами. Город по обеим сторонам поезда остается
позади. Просторные, совершенно ровные участки, болота и пашни, березовые и
сосновые леса напоминают финский ландшафт. Грустная картина. Не удивительно,
если мысли при этом возвращаются к прошлому и будущему этой несчастной
страны, которое, наверняка, лучшим не станет.
Вести с запада также не могут поднять настроения. Причины нашего отзыва
не совсем ясны. Со ссылкой на агентурные сведения Голландии министерство
иностранных дел сообщило нам, что обстановка для нас значительно усложнилась
ввиду запланированного социалистами-революционерами массового террора с
целью нарушения Брестского мира. Можно подумать, что для нашего отзыва нужен
был только повод. Но если дело только в этом, то не было необходимости
телеграфировать нам все это в такой вычурной и многословной форме. Наше
положение теперь не то, чтобы мы могли начать наступление на Смоленск и
Петербург!
Удивление вызывает прежде всего, что во всех решениях Берлина, как и в
этом случае, полностью игнорируются мнения местного представительства и его
почти не информируют по поводу политических планов и намерений. В
обоснование отзыва дипломатической миссии из Берлина русским властям было
сообщено, что это отнюдь не вызвано недружелюбием, напротив, тем самым хотят
оградить русско-германские отношения от последствий возможных новых
покушений. Конечно же, это сделано прежде всего для того, чтобы господа на
Вильгельмштрассе под руководством Криге вместе с Иоффе могли спокойно и без
помех высиживать свои пункты договоров.
Все сидящие в вагоне, без исключения, пытаются понять, как могут у нас
дома заблуждаться по поводу большевистской России, ее намерений и
возможностей.
Вокзал Раяйоки в Финляндии. Дальше Белоострова наш поезд не идет.
Железнодорожный мост через пограничную речку Систербек взорван, по берегам
напротив друг друга стоят красные и финские войска, охраняя демаркационную
линию во время перемирия. Нас принял и взял под охрану комиссар в
сопровождении хорошо вооруженных красногвардейцев. Затем началась довольно
трудная и достаточно комичная перевозка нашего багажа, заполнившего пять
товарных вагонов, всеми возможными средствами - на дрезины, стоявшие в
начале железнодорожного пути на финской стороне. К нам относились сдержанно,
но все же вежливо. Затем мы гуськом направились через деревянный мост, на
котором комиссар проверял наши документы. Под конец красногвардейцы
попытались реквизировать часть нашего багажа, как не подлежащего вывозу, но,
получив хорошее вознаграждение за оказанную нам небольшую помощь в погрузке,
успокоились.
Лишь на финской стороне мы почувствовали себя в безопасности. Мы были
любезно встречены несколькими финскими лейтенантами, блондинами германской
крови, шведского происхождения, во главе с их полковником (немецким
капитаном фон Колером), которых мы затем пригласили на импровизированный
ужин. Различие между Россией, по крайней мере сегодняшней, и Финляндией
заметно с первого взгляда. Здесь все блестит от чистоты и порядка в новом,
со вкусом построенном здании вокзала; там же - грязь, беспорядок и упадок на
каждом шагу.
На борту корабля "Боевульф". Впервые после того, как в конце июля 1914
г. я покинул Соньефьйорд, чтобы по суше быстрее добраться до Берлина, куда я
был вызван в связи с угрожающим политическим положением, я снова вступил на
боевой корабль, который должен нас доставить в Ревель. Сегодня утром мы
прибыли в Гельсингфорс и хотели остановиться в нем на несколько дней, но
получили категорический отказ властей из-за отсутствия мест для проживания.
У нас оставалось время на то, чтобы осмотреть город и его окрестности.
Наконец-то снова море. И хотя это всего-навсего старый броненосец береговой
обороны, для меня, с ранней молодости мечтавшего о море и полюбившего
немецкий флот, эта поездка и вид наших голубых курток были большой радостью.
Ревель. Хорошо разместились в казино русских морских офицеров. Поездка
по морю проходила при отличной погоде. Старый ганзейский город приветствовал
нас, купаясь в золотых лучах заходящего солнца. Только золотые луковицы
православной церкви, как нахальный пришелец, расположившейся возле
городского готического собора в верхней части города, напоминают о том, что
господствовали здесь, надо надеяться временно, проникшие сюда славяне. И все
же - "надо надеяться" больше идет от сердца, чем от разума. Россия никогда
не сможет согласиться с тем, чтобы быть отрезанной от Балтийского моря,
выход в которое ей дает только Петербург как портовый город.
Необходимо написать еще о петербургских впечатлениях. За сутки я сумел
увидеть столько, сколько было в моих силах и насколько позволил световой
день, продолжавшийся до 11 часов вечера. Город расположен на удивление
просторно; чувствуется, что он застраивался планомерно по приказу самодержца
и вместе с тем значительной личности, в отличие от Москвы, становление
которой длилось веками. Это современный крупный европейский город на Неве,
где только церкви напоминают о том, что это матушка Россия, в то время как
город на Москва-реке - типичный русский город с многочисленными формами
азиатского типа.
Когда мы поздно вечером стояли на стрелке, между Большой и Малой Невой,
напротив Петропавловской крепости, старой тюрьмы царской России,
непроизвольно напрашивались сравнения. Новая свобода должна означать конец
таким учреждениям, устранение которых было одной из главнейших целей
революции. Сейчас тюрьмы России заполнены как никогда раньше, только сидят в
них, ожидая своей дальнейшей судьбы, люди другого круга.
Петропавловская крепость и Кронштадт выбраны в качестве тюрем, в первую
очередь, для бывших государственных лиц, высоких чиновников, генералов и
прочих офицеров. Царской России ставили в вину, что в Сибирь ссылали многих
без судебного приговора по административным решениям. Республика Советов
вообще не признает законного судопроизводства для политических заключенных,
решение о жизни и смерти выносят несколько человек от лица Чрезвычайной
комиссии. Их преступление состоит только в принадлежности к ранее правящему
классу, в том, что они воспользовались официально принесенной революцией
свободой политического выбора и т.п.
Кораблей в гавани мало, жизнь замерла. На Большой Неве стоят несколько
крейсеров и торпедных катеров, бывшая императорская яхта - грязные и
запущенные; такие же матросы. В субботу утром, 10 августа, мы поехали с
Шубертом на Финляндский вокзал для урегулирования вопроса с отъездом, затем
на "острова" в дельте Невы, служащие местом отдыха, как Ванзе для Берлина.
Затем пешком осмотрели ряд общественных зданий и церквей, в первую очередь
Казанский собор и церковь Вознесения. Покупки на Невском проспекте.
Общее впечатление: умирающий город! Население после революции
сократилось более, чем наполовину. Если Москва останется столицей, Петербург
много потеряет, даже если с господством ужаса будет покончено. Он может
оставаться значительным городом для ввоза и вывоза товаров, с развитой
промышленностью, если прибалтийские государства будут для России потеряны,
но никогда уже не приобретет своего былого значения, данного ему волей царя.
Великолепные административные здания должны скоро отойти правительству из
Москвы, где таких помещений не хватает и при нынешних условиях их не удастся
создать. Но какое правительство захочет даже в мирное время иметь по
соседству в сорока километрах с одной стороны и в двухстах - с другой чужие
государства и быть постоянно готовым к бегству в случае начала войны.
Ревель очень симпатичный город. В нем чувствуешь себя, будто находишься
в Любеке или Ростоке. Красив и пригород. Наша дипломатическая миссия может
спокойно отказаться от мысли попасть в Псков, где близость демаркационной
линии будет вызывать стремление к более тесным контактам с советским
правительством. Но все это в теории. Пока обстановка прояснится, пока станет
ясно, что возвращение в Россию в ближайшей перспективе исключается, на это
время я попрошу отпуск, а затем найду себе другое занятие.
Вечером торжественный ужин при генеральном штабе в честь управляющего
бургомистра Гамбурга фон Мелле. Торжественные речи, в том числе со стороны
представителей города. Отношения между немецкими и местными властями кажутся
хорошими. С какой радостью и оптимизмом можно было бы подумать обо всем, что
достигнуто в трудной борьбе против всего мира, не в последнюю очередь - об
освобождении старых балтийских колониальных стран немецких купцов и рыцарей,
если бы положение на западе не приняло такой серьезный оборот. У меня
постоянно возникает вопрос, не были ли все победы и все жертвы напрасными?
Армия сделала все возможное. Конечно, ошибки были, особенно в начале войны,
когда из-за полумер и недостаточной воли Верховного главнокомандования
противнику была дана возможность добиться успеха на Марне. Но за эти годы
противник допускал еще больше ошибок, иначе ему не пришлось бы четыре года
подряд напрасно осаждать превосходящими силами и всеми средствами голодной
блокады окруженную со всех сторон крепость Четверного союза.
Причиной нашего кажущегося порой безнадежным положения является то, что
в результате половинчатости и бесплановости нашей политики мы приобрели
врагов как на западе, так и на востоке, к которым примкнули даже два наших
союзных государства. Этот исторический факт не вычеркнешь никакими
дипломатическими ухищрениями.
Пока еще мы не должны отказываться от надежды выйти с честью из
создавшейся ситуации, если русская зараза, которую пытаются всеми средствами
занести к нам из Москвы и которая и у нас уже находит широкую поддержку,
благодаря предательской деятельности некоторых вождей рабочего класса, не
выведет из строя основу основ армии - родину. Полную победу Антанта может
одержать только имея союзника в тылу нашего западного фронта, своими силами
она такой победы не добьется никогда.
Прекрасный день проведен на борту "Беовульфа", проводившего стрельбы в
открытом море. Ревельская бухта оживлена как в мирное время. Мирную картину
нарушают только полуфлотилия крупных торпедных катеров, несколько
тральщиков-искателей и санитарное судно. В остальном же это торговые суда, в
том числе финские и шведские, входящие и выходящие из гавани.
Вечером получено разрешение ехать в Берлин, до получения нового
назначения.
В поезде Ковно-Берлин. Экспедиция в Москву окончена. Начиная эти
записи, я взял себе в обязанность, не руководствуясь своими собственными
политическими убеждениями и своим неприятием великого переворота, попытаться
дать справедливую и объективную оценку целям и действиям коммунистического
правительства России. Завершая свои записи, я суммирую поэтому свои взгляды
на результаты большевистского господства, средства его утверждения и
перспективы дальнейшего существования.
Можно считать, что заслуга Ленина и его товарищей перед всем миром
огромна, если этот мир окажется разумным настолько, чтобы сделать выводы из
урока, преподнесенного ему теперь уже практическим доказательством безумия
марксистского общественного строя. Борьбой умов в научно-теоретической
области нельзя было наставить на путь истины ни тех, кто был привержен
высоким и благородным идеалам коммунизма, ни тех, кем владела идея чисто
материального характера, желание владеть тем, чем обладают более имущие
сограждане. Надежды на улучшение мира и благосостояния у представителей и
того, и другого направления рассеются вследствие коммунистического способа
хозяйствования, если посмотреть открытыми глазами на то, что происходит в
России.
Многие защитники марксизма могут по праву сказать, что мировая реформа
в их понимании не предполагает бессмысленного разрушения всего
существующего, как это произошло в России, что они планируют постепенную и
хорошо продуманную перестройку. Не говоря уж о том, что пришедшая к
господству коммунистическая масса заставит даже благоразумных вождей
прибегнуть к бессмысленной мести и немедленно вмешаться в тонко
организованную экономику. Повышение общего благосостояния и условий жизни
как цель не могут быть достигнуты и по другим причинам. Существующее
богатство презренных предпринимателей и капиталистов превратится по большей
части в ничто, если национализация уничтожит дух предпринимательства,
заинтересованности в развитии, а, следовательно, в начислении процентов и
увеличении капитала.
К тому же производительность труда рабочих, почувствовавших себя
хозяевами предприятия, быстро упадет, упадет и обязательная дисциплина. В
усредненном человеке, которого только и можно принимать во внимание, слишком
сильно желание произвести такое количество труда, которого хватило бы ему
для поддержания существования. При системе, когда рабочие будут сами
назначать себе жалование, его размер должен находиться в самой
непосредственной зависимости от продолжительности рабочего времени.
Следствием всех этих мероприятий являются, кроме того, преступный террор,
безрассудное преследование всех инакомыслящих и устранение правового порядка
в России. И правящие личности в принципе не что иное, как ловкие агитаторы,
своими речами и вдохновением подстегивающие на борьбу против буржуазии,
против всего существующего, способные воодушевлять массы верой в светлое
будущее, на пути к которому - подлость и эгоизм правивших до сих пор
классов, которые должны быть поэтому уничтожены.
Но творческие силы нигде, собственно, не проявляются. Русские города в
запустении, экономическая жизнь в основном замерла, частично она еще
поддерживается искусственно ценой больших жертв и затрат из государственных
средств. Даже обеспечение населения продовольствием, которое в России по
сравнению с другими европейскими государствами отличалось в лучшую сторону,
теперь в крупных городах пришло в полный упадок. Прежде всего потому, что
была сделана попытка решить крестьянский вопрос в интересах всего общества в
духе коммунистической революции, не принимая во внимание опасные последствия
такого подхода.
Россия живет, не думая о капитале, которого ввиду богатства страны
должно хватить, казалось бы, на длительное существование. Торговля и
промышленность едва теплятся, сельское хозяйство поставляет продукцию только
под угрозой применения силы, и тем не менее эти поставки недостаточны.
Если бы уничтожение старого капиталистического порядка привело к
улучшению жизни пролетариата, критика тогда умолкла бы. Но на деле все
выглядит иначе. У массы российского народа нет никакой перспективы добиться
уровня жизни презренной буржуазии, поскольку в этом стремлении используются
все средства для превращения буржуазии в пролетариат.
Советская диктатура все еще утверждает, что она на правильном пути.
Признаться в ошибке было бы равносильно признанию поражения. Нарастание
недовольства в России заставляет власть имущих усиливать политику наведения
страха. При этом утверждают, что это необходимая промежуточная стадия и
только, что она необходима для защиты свободы пролетариата и для обращения
врагов в свою веру или их уничтожения. В действительности же, это
единственное средство сохранить диктатуру меньшинства, предоставить ему
достаточно времени для отмщения и разрушений.
Коммунистическая революция должна была подарить русскому народу права
человека и политическую свободу. Мы не обнаружили в этой стране никакой
политической жизни, никаких демократических свобод; увидели народ, который в
страхе и сомнениях живет от одного дня до другого; лишь малая часть этого
народа мчится вперед, упоенная жаждой мести и крови.
Правительство, которое утверждает свою власть только преступными
средствами, не способное ни к каким делам, может вызвать только чувство
презрения и отвращения. Во всяком случае, мы, проработав совместно почти
четыре месяца, не можем испытывать иных чувств по отношению к
коммунистической диктатуре. Хотелось бы надеяться, что рано или поздно
остальная Европа поймет опасность большевизма для мира и найдет в себе силы
остановить его распространение и покончить с ним. Решающую роль в этом
сыграет, конечно, исход войны. Если Германии удастся добиться мира на
приемлемых для себя условиях, то она как наиболее пострадавшее государство
не должна будет уклоняться от решения вопроса в целях самозащиты. Хотелось
бы надеяться, что такую политику будут проводить люди, у которых хватит
мужества, несмотря на возмущение левых партий по поводу реакционности
намерений и недопустимого вмешательства во внутренние дела России, идти
избранным путем. Хозяин дома, на которого напали убийцы и грабители,
наверняка не назовет прибежавших на помощь соседей нарушителями спокойствия
домашнего очага, даже если они ворвутся в дом без разрешения и будут
действовать решительно.
Коммунизм не продержится долго, самое большее несколько лет, если
Россия останется без помощи извне. Если же ему удастся распространиться и на
другие народы, то процесс оздоровления продлится значительно дольше. Чем
дольше продлится безрассудная битва народов, тем больше опасность для
остального мира. Хочется надеяться, что наше правительство видит такую
опасность и готово бороться с ней.
Если Россия не найдет поддержки, то все некоммунистические партии
объединятся, наконец, на отчаянную борьбу, которая увенчается победой. Тогда
и в этой несчастной стране в правительство войдут снова люди, которые заодно
с теми, кто стремится из темноты к свету.
Более трех лет прошло с момента отъезда в Москву, пока я смог начать
работу, привести в порядок мои записи и дела и подготовить их к изданию. Мне
представляется необходимым оглянуться назад на этот период, дать оценку
сегодняшней ситуации в России и сделать вывод о ее вероятном дальнейшем
развитии.
Среди многочисленных книг о войне и ее политической подоплеке,
появившихся, начиная с 1918 г., я нашел лишь две - Гельфериха и Паке, в
которых излагаются впечатления и деятельность немецкой дипломатической
миссии в Москве. В третьем томе "Всемирная война" статс-министр Гельферих
рассматривает в одной главе свою московскую миссию. Я полностью согласен с
его изложением политической ситуации и событий в течение тех восьми дней,
которые он провел среди нас. В своей оценке политической деятельности
московского представительства в период до его приезда он исходит, однако, из
не совсем правильных представлений. Правильные представления он, вероятно, и
не мог получить вследствие непродолжительности его пребывания и
односторонности взглядов собеседников. Поэтому и сегодня я придерживаюсь
оценки, сделанной мною ранее.
Не только министерство иностранных дел, но, следовательно, и наше
дипломатическое представительство шли в течение многих недель неправильным
курсом, целью которого было установить не только хорошие и тесные связи с
большевиками, но и всячески поддерживать коммунистическое правительство.
Опасность того, что в результате неправильной политики будет нанесен ущерб
нашему престижу, что будет полностью подорвано наше будущее на востоке в
другие времена, либо не видели, либо не хотели видеть. Иная ориентация,
медленно распространившаяся в июне, насколько мне известно, не явилась
продуктом наших дипломатов и не была выражением их внутреннего убеждения,
что выражалось в неопределенности и половинчатости практических шагов и в
целом сказывалось отрицательно.
С удовлетворением прочитали все те, кто в 1918 г. служил на благо
империи в Москве, разъяснения статс-министра Гельфериха в его книге о
поведении служб ведомства после отъезда германской миссии. С возмущением и
огорчением пришлось нам тогда узнать, что официозная пресса объясняла в
течение нескольких недель поездку Гельфериха в Берлин и г. Спа и наш перевод
в Петербург боязнью непосредственных участников за свою жизнь, хотя в
министерстве иностранных дел достоверно было известно противоположное. Мне
нужно лишь сослаться на мои записи того периода.
Еще более прозрачно обстояло дело в связи с отъездом Гельфериха по
категорическому распоряжению МИДа. Эта попытка, исходившая с
Вильгельмштрассе, переложить ответственность за происходящее с центрального
ведомства на наше представительство, не была для нас, и я с сожалением
должен сказать об этом, неожиданностью и, несмотря на очевидность того, не
учитывала ущерб, наносимый нашей личной чести. Выражалось возмущение тем,
что мы не позволили безропотно распоряжаться собой и не обеспечить
дополнения к договору, что мы требовали от МИДа, и не встречали в этом
поддержки, дать г-ну Иоффе вполне недвусмысленно понять о нашем нежелании
отступать. Впрочем, для этого были необходимы средства, которых в арсенале
Вильгельмштрассе, собственно, уже не было.
Лишь в конце сентября 1918 г. г-н Гельферих, благодаря энергичным
требованиям, добился официального внесения ясности в прессе, что, однако,
осталось неизвестным для широких кругов, поскольку такие заметки печатались
многими органами печати, к сожалению, только, если они касались политических
друзей.
В книге ротмистра графа Гертлинга "Один год в имперской канцелярии" и в
работе
г-на М. Эрцбергера78 много лет спустя эти события
упоминались, поэтому, таким образом, что Гельферих покинул Москву по своей
воле. В книге Гертлинга меня заинтересовало замечание на стр. 137 о том, что
директор во внешнеполитическом ведомстве г-н Криге (о его незнании русской
действительности я не раз упоминал в моих заметках) совершенно серьезно
называл г-на Иоффе "благородным евреем". По-видимому, немецкая революция,
совершенная на русские деньги, не просветила вернувшегося домой г-на Криге
относительно истинного лица русских диктаторов.
В бурном потоке событий мои заметки в Москве в гораздо большей степени,
чем мне этого хотелось, отразили текущие события и политику, чем внутренние
русские процессы и взаимосвязи. Я не стал сожалеть об этом после того, как
ознакомился с книгой "В коммунистической России" г-на А. Паке, вышедшей в
издательстве Дитрихса в 1919 г. в Йене. В ней широко и захватывающе показаны
внутриполитические и культурные процессы. Автор с начала июля 1918 г. был в
Москве в качестве представителя газеты "Франкфуртер Цайтунг", а с середины
июля того же года руководил отделом печати дипломатической миссии. Тонкий
наблюдатель, он быстро составил себе представление о настроениях среди
немцев. Уже в одном из своих первых отчетов, в конце которого он освещает
работу и перспективы германского представительства, отмечается (стр. 24): "В
состав миссии входят также несколько майоров, которые не скрывают своего
возмущения".
В начале июля возмущение, действительно, было. Но сегодня я вынужден
считать его оправданным. Ко времени приезда г-на Паке наше положение было
уже крайне критическое и требовало изменений, поскольку речь ведь шла о том,
чтобы сохранить для Германии ее столь сильную позицию, завоеванную благодаря
ее полной победе на востоке.
В контексте нашей тогдашней политики было совершенно естественным
подписание
29 августа 1918 г. в Берлине, а затем и ратификация так называемых
Дополнительных договоров. Они сначала обидели наших союзников, особенно
турок, и притом весьма существенно, тем более, что перед подписанием этих
договоров мы не известили их об этом; с другой стороны, нам было крайне
необходимо их согласие с пунктом об оставлении ими Баку и с рядом других
политических и экономических соглашений с заинтересованными державами. Тогда
мы брали бы на себя обязательства и дальше играть роль защитника советской
республики, но по-прежнему увязали в полумерах, так как одновременно мы
навязывали противнику такие условия, кои не оставляли надежд на хорошие
взаимоотношения.
Мы усиливали до предела враждебность кремлевского правительства к
кайзеровской Германии, уже и без того обусловленную переговорами в Бресте,
однако в то же время укрепляли ее господство. Россия поставила свою подпись
с целью получить передышку и выиграть время и совершенно точно знала, что
эти договоры никогда не могли бы быть выполнены. Зато согласие Германии на
отмену прав немцев в России на частную собственность действительно
содержалось в этих договорах. Нашим представителям не хватило чувства
реальности, они оказались в плену самообольщения и недостаточно планомерного
мышления, тогда как русские четко и сознательно шли к своей цели.
Я решительнейшим образом отвергаю бывшего рейхсминистра финансов М.
Эрцбергера как человека и политика и по-прежнему сожалею о том, что такой
человек мог вообще играть в Германии какую-либо роль; что объединившиеся в
центре германские католики не проявили достаточного политического такта, что
они, кроме того, не вынудили его вообще исчезнуть из общественной жизни.
Однако я должен согласиться с каждым словом доводов Эрцбергера в его книге
"Пережитое в мировой войне" на стр. 246--249, касающихся Дополнительных
договоров с Россией. Там автор убедительнейшим образом показывает
нереальность и пагубность всех положений этих соглашений. Особенно интересно
показано отношение г-на Иоффе и его людей к этим договорам, которые видели в
них лишь возможность выиграть время в ожидании начала революции в Германии.
Здесь надо снова подчеркнуть, что наше внешнеполитическое ведомство
ради этих договоров не потребовало удовлетворения за убийство нашего
посланника и не встало на защиту немецкой чести и авторитета Германии; что
ради этих пустых пунктов г-н Гельферих и все члены московской миссии были,
дескать, заподозрены в трусости. На самом же деле единственной целью МИДа
было убедить правительство Советов в нашем желании добиться тесных
отношений.
Самоуверенность русских, столь впечатляюще показанная г-ном
Эрцбергером, имела основания. Из того почетного неравенства, которое армии
Четверного союза не могли долго преодолеть перед лицом такой сверхдержавы,
несмотря на все жертвы и победы, в результате внутренних раздоров,
порожденных предательством, сравнительно легко давшим ростки среди населения
из-за всяческих нехваток и голода, а также при поддержке русской агитации и
русских денег - в результате всего этого пришло позорное крушение. После
четверти века бессистемной внешней политики пришлось использовать нашу
армию, лучшую, какую когда-либо видел мир, пришлось в 1914 году использовать
в неблагоприятных условиях - с целью продолжения обанкротившейся политики
иными средствами. Из неблагоприятных в военном и экономическом отношении
условий для ведения войны сложилось, опять-таки вследствие провала нашего
государственного искусства, безнадежное противостояние против большей части
земного шара. Из-за слабости и бессистемности внутренней политики, в
результате русского влияния, от коего мы не защищались, возникла в конечном
счете революция в Германии, как удар ножом в спину.
Здесь должно и можно оставить без проверки и оценки вопрос о том, был
ли возможен какой-либо более благоприятный исход этой войны при условии
лучшего сотрудничества военных и гражданских ведомств в результате
своевременного налаживания взаимодействия. Но опять следует подчеркнуть, что
армия, при столь безнадежных обстоятельствах не только воевавшая до конца,
но и не раз приближавшая нас к окончательной победе, могла бы действительно
принести Германии победу, если бы наша политика оказалась в состоянии
создать хотя бы временную коалицию на нашей стороне для уже давно назревшего
решения.
Вряд ли надо подробно разъяснять, что результаты нашей восточной
политики в любом смысле соответствовали тем опасениям, кои мы столь часто
ощущали и высказывали в Москве. Теперь уже признано, что из-за общего нашего
поражения иная политика мало бы что изменила. Но этой констатацией не может
быть оправдана политика самообольщения и слабости. Ее последствием
продолжает оставаться и то, что наша репутация в России, вследствие нашего
отношения к коммунистическому правительству террора, вследствие проявленного
нашим внешнеполитическим ведомством недостаточного понимания чести и
достоинства рейха, подорвана на долгие времена. Внутренняя политика
большевиков за прошедшие четыре года продолжала идти в колее, обозначившейся
в 1918 году. Ее результаты соответствуют во всех отношениях тогда же
высказанным прогнозам. Нет нужды прибегать для доказательства этого к
сообщениям из буржуазных и прочих враждебных коммунизму кругов, которые
могли бы быть отвергнуты немецкими друзьями и наемниками московских
правителей как пристрастные. Вполне достаточно оценки со стороны немецких
весьма левонастроенных рабочих, сделавших попытку жить в России, а также
различных социал-демократов других стран, но прежде всего почти нескрываемое
признание банкротства в выступлениях отдельных русских руководителей, даже
Ленина.
Известия о безутешном состоянии дел столь многочисленны и столь
однозначны, что нельзя сомневаться в факте: Россия - это умирающая страна.
Опустевшие и голодающие города, отчаявшееся население (за исключением очень
узкого круга), по-прежнему живущее под гнетом террора, полностью
уничтоженная промышленность и разваленная торговля - таковы достижения
коммунистов в искусстве управления страной. Полный крах экономики страны
стал теперь очевидным и для ослепленных политическим безрассудством
сторонников коммунизма в условиях страшного голода, разразившегося в 1921-22
годах, этот голод - вина только диктатуры пролетариата. Падение кремлевского
правительства было бы поэтому возможным, не будь народ полностью разоружен.
Какие-либо акты помощи из-за границы совершенно не имеют смысла.
В 1918 году куда более влиятельные руководители и другие убежденные
большевики говорили нам, что несправедливо уже через полтора или два месяца
большевизма требовать оснований для оценок и приговоров, что диктатуре
пролетариата нужно дать какое-то время для творческого созидательного труда.
Такие заверения имели тогда какое-то оправдание, однако теперь уже очевидно,
что диктатура народных комиссаров оказалась способной лишь к разрушению, к
доведению России до гибели. Эта диктатура была и осталась системой
господства группы безумцев, преступников и, в очень незначительной ее части,
идеалистов и теоретиков, не понимавших требований хозяйства страны и
фактических потребностей масс.
За наше почти четырехмесячное пребывание в России в 1918 г. мы
несколько раз считали близким падение большевистского правительства,
постоянно видели серьезную опасность для его существования и рассматривали
его, конечно же, как недолговечное. Такие оценки опирались, естественно, на
тогдашнее международное положение, дававшее нам основание считать, что
Германия сможет добиться для себя сносного равновесного мира. Из контактов с
различными течениями в России мы понимали, что диктатура
коммунистическо-семитского клуба, хотя и не пользовавшаяся поддержкой масс,
в результате основательного разоружения своих противников и из-за отсутствия
единства всех ее внутренних врагов вряд ли могла бы быть свергнута только
изнутри. Поэтому поражение Германии невольно весьма существенно укрепляло
позиции большевизма.
Различные движения отдельных генералов и групп в кругах казачества
против большевиков лишались поддержки и надежд после прекращения немецкой
оккупации Украины и западных районов России. Попытка Антанты, предпринятая
по настоянию французов, играть решающую роль в России, была бессистемной и
слабой и потому обреченной на неудачу с учетом весьма слабого в
географическом и стратегическом отношении положения по сравнению с
положением Германии. Поэтому большевикам удалось в то время поочередно
преодолеть все свои внутренние опасности, начиная с чехословацкого корпуса и
кончая Врангелем79.
Разногласия в рядах Антанты, а именно, различие во взглядах французов и
англичан на русскую проблему после выхода Германии из войны, явились вторым
важным благоприятным для Советов фактором, наряду с разобщенностью
внутренних противников большевиков, получивших, таким образом, долгожданную
передышку, помогшую большевикам укрепиться изнутри и против внешних врагов
путем широкой мобилизации масс, которая, к слову, способствовала и борьбе с
общей безработицей в стране.
Момент исторического значения - война между Польшей и Россией - не был
использован. Антанта оказалась не в состоянии использовать польскую победу,
наступившую после первоначальных впечатляющих военных успехов русских, таким
образом, чтобы можно было свергнуть большевизм. Когда в феврале-марте 1921
г. произошли крупные мятежи в различных районах России, в том числе наиболее
опасный - в Кронштадте, против диктатуры, в широких кругах за границей
полагали, что тирании Ленина-Троцкого приходит конец. Такое мнение не
разделялось, пожалуй, теми, кто был глубже знаком с русскими делами и
понимал, что и на этот раз речь шла лишь об очередной группе противников
большевизма - эсерах - и что и эти люди начали борьбу лишь в некоторых
районах страны. Только единство всех противников способно при условии
отсутствия конкретной помощи извне (это следует снова подчеркнуть)
обеспечить победу над большевиками; но и такая победа была бы возможна лишь,
если бы в результате какого-либо мятежа в Красной армии произошел бы
переворот в Москве, в результате которого в руках контрреволюции оказались
бы главные большевистские руководители. Однако в ближайшее время такое
маловероятно.
Вышесказанное показывает, как мною оценивается возможная
продолжительность советского правления. Оно не может быть неограниченным, но
с учетом внешнеполитической ситуации может продержаться еще довольно долго.
Поскольку этот режим живет лишь на наличный капитал, то в один прекрасный
день всеобщее недовольство и отчаяние в сочетании с полнейшим экономическим
крахом приведут к окончательному падению этого режима, как я это описал
выше.
Но я не исключаю, что советская власть, осознав экономическое
безрассудство своих мер и тирании, неприемлемой на длительное время для
народа и для собственного существования, использует ту передышку, которая
была подарена большевикам после нынешней внутренней победы и, в результате
оппозиции остального мира, в частности Англии, постепенно преобразует себя.
Возможно, Ленин, человек, несомненно, необычайного таланта государственного
руководителя, постепенно сумеет перестроить Россию и превратить ее в страну
демократического правления, преобразует прежде всего промышленность и
торговлю, сделает их жизнеспособными, денационализированными, отменит террор
или же существенно ограничит его, а также восстановит правовую жизнь в
стране. Некоторые его речи, а также некоторые решения последних
коммунистических съездов и другие признаки, например, экономический договор
с Англией, свидетельствуют о таком переломе, наступление которого должно
было бы в конце концов привести к устранению на своем пути людей кровавого
террора даже в случае их переориентации.
Когда в ноябре 1918 г. в Германии разразилась революция, то все надежды
русских коммунистов, в угоду которым был заключен Брестский мир и были
приняты все последовавшие за ним мероприятия, в частности, подписаны с
легкостью Дополнительные договоры в августе 1918 года, были, казалось,
близки к реализации. Большевизированная Центральная Европа весьма увеличила
бы сроки существования и перспективы дальнейшего распространения коммунизма.
Но когда в последующее время события в Германии привели лишь к
демократической республике, а обе попытки создать другие советские
государства - в Баварии и Венгрии --быстро потерпели неудачу, надежды на
мировую революцию быстро пошли на убыль, даже если таковые и были когда-либо
обоснованными.
Таковыми они, по-моему, не были, по меньшей мере применительны к
странам-победительницам. Народы, только что одержавшие под руководством
своих правительств полную победу в империалистической войне, думают прежде
всего не о государственном перевороте, т. е. не о разрушении достигнутого.
Развивая эту мысль, я не считаю справедливым, как делают широкие круги
немецкого бюргерства, когда упрекают наш народ в революции во время войны с
внешним врагом, обвинять людей в глубоком равнодушии к судьбе отечества и в
недостатке стойкости и верности родине. Даже если я и далек от мысли
простить переворот в Германии и прежде всего его инициаторов, то, ради
справедливости, мне кажется, следовало бы учесть причины происшедшего в
нашей стране.
Подобно войску, которому в наступательных операциях обычно присуще, по
моему опыту, весьма тонкое, инстинктивное чувство ожидаемого успеха, победы,
правильность тех или иных шагов, или же понимание, в какой момент необходимо
приостановить наступление, так и народ инстинктивно оценивает ситуацию,
реальность надежд Германии на победу или же на приемлемый исход ее военных
усилий. Только после того, как летом 1918 г. эта вера была окончательно
утрачена, преступные планы ограниченного круга людей обрели столь
благоприятную почву, что их цели, во имя которых они вполне сознательно
желали поражения своему отечеству, стали близки к осуществлению.
Я твердо убежден в том, что французский народ, стойкость которого,
несмотря на четырехлетнюю оккупацию, столь настойчиво противопоставляется
нашей стойкости, тоже поистине достойной восхищения, мог бы быть побежден
еще в 1915 году, окажись он в такой же коалиции и в голодной блокаде против
трех четвертей обитателей земного шара. Как и каждый француз, знавший, что
время работает на него, что ему будет приходить все новая и новая помощь,
так и всякий более или менее мыслящий человек в странах Четверного союза
ощущал, что любые потери в людях и технике были невосполнимы, что всякий
лишний день продолжения войны работает против нас.
Понимание всего этого никак не извиняет бессовестных авторов нашего
переворота, подготовка к которому снижала дух и тем самым результаты усилий
армии и страны; переворота, который, в конце концов, превратил нас из пусть
не всесильного, но способного к переговорам государства в сломленную,
поверженную и обезоруженную страну.
Опасность того, что мы можем впасть в большевизм, еще не миновала. То,
что в ноябре 1918 года она прошла мимо, наполовину случайность. Устранение
большевизма в случае его временной победы может потребовать столько сил, что
Германия в этой борьбе может оказаться полностью уничтоженной. Определенные
немецкие партии, сумасбродные и преступные меры Антанты, прежде всего
Франции, а также русская агитация и русские деньги в своей совокупности
могут непрерывно и неумолимо привести нас к пропасти. Словно Франция питает
такую великую ненависть и алчность, что предпочла бы видеть нас погибшими от
большевизма, хотя в этом случае она точно также утратила бы возможность в
будущем заполучить вожделенные миллиарды контрибуции, как и сегодня свои
вложенные в России ценности. Но нашу жизнестойкость и платежеспособность
Франция все-таки сокрушила бы.
В 1909 году вышла в свет книга под названием "Морская звезда", без
указания автора, получившая очень широкое распространение. В ней весьма живо
и впечатляюще изображена будущая мировая война, завершаемая германским
кайзером после успешного вступления на территорию Франции, на основе
предложенного перемирия и уступок. Как раз в этот момент приходит весть о
всеобщем восстании против Европы в Африке и, если не ошибаюсь, в Китае и
Индии. И вот воюющие страны объединяются для отражения этой новой всеобщей
опасности.
Я часто вспоминал эту книгу после того, как осознал всю опасность
большевизма для всего мира, когда эта опасность, всеобщая для всех стран и
сторон, не привела к окончанию мировой войны, когда без учета этой опасности
победоносная Антанта сделала Германию беззащитной и все больше подвергала ее
перспективе будущего русского типа. Позиция наших врагов была и остается
столь абсурдной, столь враждебной их собственным интересам, что не замедлит
когда-либо отомстить им самим. Было бы правильно оставить ослабленную
Германию достаточно сильным оплотом борьбы против большевизма и поддержать
ее в выполнении такой важной задачи.
Понимание опасности распространения большевизма в Германии само по себе
имеет место, однако оно в настоящее время полностью заглушается иными
интересами и чувствами. Об этом свидетельствует русско-английский
экономический договор от 1921 года, но прежде всего приглашение России в
Геную, за которым, естественно, последует официальное признание этого
кровавого режима. Англия в первую очередь несет ответственность за такую
ложную позицию стран-победительниц в отношении России. Стремление к
миллиардным прибылям в Англии, конечно, гораздо сильнее, чем стыд и позор за
остальной мир на случай, если ему придется вступать в официальные отношения
с правительством и признавать такие отношения правомерными, с
правительством, которое вот уже на протяжении более четырех лет запятнало
себя террором и кровью более чем миллиона людей.
Мы снова имеем перед собой пример бесстыдного лицемерия, которое,
например, с возмущением требует наказания турецкого правительства за резню
армян; которое, далее, назвало кайзеровское правительство Германии
неспособным к ведению переговоров; которое, наконец, осмеливается на желание
"наказать" наш народ Версальским миром и преследованием так называемых
военных преступников; которое, однако, по отношению к русским убийцам
говорит: "Бизнес есть бизнес".
Германия одна, сама по себе, не может противостоять такому развитию
событий. Если бы она встала на этот путь, она была бы отстранена от тех
экономических возможностей, которые предлагает Россия. Но мы должны по мере
того, как последствия постыдного мира закрывают перед нами остальные страны,
целеустремленно устремляться на восток. Надо надеяться, что в этом деле нам,
как прежде, не помешает наше внешнеполитическое ведомство, на деятельность
которого еще в 1918 году влияли оглядка на либерал-демократов, страх перед
мнением улицы и политическая левизна. Желание обрести в России поле
деятельности для нашей торговли и промышленности не должно приводить к
нашему отказу от возмездия за убийство 6 июля 1918 года и к тому, чтобы мы в
любом отношении поступались своим достоинством во имя экономических выгод.
Мы не имеем права вступать в близкие отношения с преступными руководителями
совершенно неправового правительства, так как иначе мы еще более утратим
уважение масс русского населения, чем это было уже в 1918 году в результате
нашей неправильной политики. Да и наше географическое положение, и теперь
уже имеющийся опыт, должны побудить нас быть куда более осторожными, чем
Антанта, в вопросах большевистской агитации. Однако надежда на правильность
нашей внешней политики ныне еще менее слаба, чем в 1918 году.
В отличие от Франции мы можем легко держать большевизм и в будущем
подальше от нашего отечества, если все, кто по убеждению или из признания
того факта, что всякие насильственные перемены могут только увеличить наше
несчастье, будут стоять за нынешнюю конституцию и выполнять свой долг.
Начиная с немецкой национальной народной партии и кончая социал-демократами,
в этом отношении должно быть полное единство, поскольку мы не можем
позволить себе роскошь пойти на партийные раздоры перед лицом такой
опасности. Если все у избирательной урны отвергнут коммунизм в пользу
правового государства и тем самым выполнят свой долг, если какое-либо сбитое
с толку бессовестными лидерами меньшинство захочет свергнуть право и закон и
пожелает навязать нам свою диктатуру, то в этом еще нет никакой опасности. В
то же время все мы, осуждающие революцию, считающие устранение монархии
тяжелой несправедливостью, а нынешнюю конституцию страны - непригодной для
нашего народа, должны стоять за нее и защищать ее бок о бок с нашими
политическими противниками против любых попыток насильственного переворота.
Германии нужно спокойное развитие, успехом которого будет медленный подъем и
абсолютно неизбежный пересмотр насильственного Версальского договора.
Самоотверженный труд на благо всех, верное выполнение долга даже в условиях
сегодняшней, на наш взгляд столь несчастно изменившейся государственности,
принесет даже правым партиям, как это показали события четыре года назад,
поддержку все более сильных народных масс и тем самым все большее влияние.
Граждане Германии должны отказаться от равнодушия и инерции по мере
того, как будут осознавать опасность большевизма на примере России.
Содействовать этому, как я уже отмечал в начале этих заметок, главная цель
издания моих московских записок.
1. Граф Вильгельм фон Мирбах-Харф, р. 2 июля 1871, убит 6 июля 1918,
владелец заповедного имения на Харфе, член Верхней палаты Пруссии,
императорский германский посланник, ротмистр резерва кирасирского
Дризенского полка Вестфалии No 4, почетный кавалер суверенного Мальтийского
ордена.
2. Имеется в виду победа над Россией и заключение Брест-Литовского мира
в марте 1918 года. Интересно, что Ботмеру подписание Бресткого мира казалось
"окончательной победой".
3. Пауль фон Гинденбург (1847-1934), с 27 ноября 1914 года -
генерал-фельдмаршал. 29 августа 1916 - начальник генерального штаба
германской действующей армии Верховного главнокомандования.
4. Я.М. Свердлов (1885-1919), в партии с 1901 года. В 1912 году
кооптирован в ЦК РСДРП, член Русского бюро ЦК. После Седьмой (апрельской
1917 г.) партийной конференции - секретарь ЦК. Руководитель Оргбюро по
созыву Шестого съезда РСДРП, активный участник подготовки и проведения
октябрьского переворота в Петрограде, член партийного центра по руководству
вооруженным восстанием, член ВРК. Председатель большевистской фракции
Второго Всероссийского съезда Советов и, после снятия Каменева, председатель
ВЦИКа. Был председателем комиссии по выработке первой советской конституции.
С весны 1918 года фактически руководил всей партийной работой, оттеснив
Ленина. Организовывал созыв Седьмого партийного съезда, выступал там с
отчетным докладом ЦК. Один из инициаторов принятия решения об убийстве
царской семьи в июле 1918 года. В начале 1919 года, оттесненный
выздоровевшим после ранения Лениным, стал терять власть. На время работы
Восьмого съезда послан в провинцию и на обратном пути по версии официальной
историографии "заболел", а вскоре и умер. Не исключено, что обстоятельства
смерти Свердлова совсем иные и что Свердлов был убит.
В историографии принято считать, что вручение вверительных грамот
произошло 26-го, а не 24 апреля.
5. В.И.Ленин (1870-1924). Лидер большевизма, экстремистского крыла
русского социал-демократического движения. Неудавшийся юрист, слабый
экономист, банальный философ. Блестящий тактик партийной борьбы, гениальный
организатор раскола. В апреле 1917 года при посредстве германского
правительства возвращается в Петроград. В июле из-за проезда через Германию
и раскрывшихся связей с немцами, в частности и из-за проникшей в печать
информации о получении большевиками от германского правительства денег,
обвиняется Временным правительством в измене, скрывается от ареста,
практического участия в организации переворота в Петрограде не принимает.
Безупречный авторитет Ленина в партии большевиков - одна из не
соответствующих истине легенд советской историографии. Ленин неоднократно
был близок к тому, что потеряет власть над партией: в ноябре 1917 года,
когда вопреки воле большинства ЦК настаивал на создании однопартийного
правительства; весной 1918 года, когда настоял на подписании Брестского
мира; в последние перед смертью месяцы, когда физически не был уже в
состоянии вести борьбу против Сталина.
В описываемый Ботмером период Ленин - буквально единственный твердый и
безоговорочный союзник Германии в глазах Германского правительства, ярый
сторонник поддержания Брестского мира любой ценой.
6. Здесь и далее Ботмер указывает на эсеров, имея в виду, конечно же,
левых эсеров - ПЛСР.
7. К.Б. Радек (Собельсон, 1885-1939), клички "Крадек", "Парабеллум",
польско-немецко-русский революционер. В годы первой мировой войны
сотрудничал с Парвусом и Георгом Скларцем, а через них - с германским
правительством. Видимо, имел отношение к организации убийства Карла
Либкнехта и Розы Люксембург в январе 1919 года. В 1919-24 гг. - член ЦК,
член президиума Исполкома Коминтерна. С марта 1920 г. секретарь Коминтерна,
ответственный за подрывную деятельность, прежде всего в Германии и Китае. В
1923 г. стал на путь оппозиции, в частности по вопросу германской революции,
которую, как считала оппозиция, Сталин "провалил". Примерно с этого времени
Радек начинает терять власть, его снимают со всех постов, а в декабре 1927
г. постановлением Пятнадцатого съезда партии исключают из ВКП(б) в числе
других 75 оппозиционеров и высылают в Ишим. Летом 1929 г. Радек в письме на
имя ЦК раскаивается в своей оппозиционной деятельности, восстанавливается в
партии и работает в "Известиях". В 1935 - входит в состав конституционной
комиссии ЦИК СССР. В 1936 - снова исключен из партии, арестован, выставлен
обвиняемым на январском процессе 1937 года (вместе с Пятаковым,
Сокольниковым, Серебряковым и др. осужден по делу так называемого
"параллельного антисоветского троцкистского центра". Приговорен к десяти
годам. Убит в заключении. 13 июня 1988 г. пленумом Верховного суда СССР
приговор по делу Радека был отменен.
8. Радек был исключен из польской, а затем и из германской
социал-демократической партии по инициативе Ф. Дзержинского и Р. Люксембург,
обвинявших Радека в мошенничестве (растрате общественных денег) и
провокаторстве (сотрудничестве с германским и австро-венгерским
правительством). Радек, однако, был взят под защиту Лениным и восстановлен,
но уже в российском социал-демократическом крыле.
9. Чешским евреем Радек не был. Он родился во Львове и мог считаться
либо австрийским, либо польским евреем.
10. С. И. Гиллерсон (род. в 1869 г.), в партии с 1917 по 1924 г. В
1920-21 - руководитель миссии советского Красного креста в Праге,
занимавшегося в том числе репатриацией бывших русских военнопленных из
Чехословакии в советскую Россию.
11. Не исключено, что Ботмер имеет в виду Л. С. Виленского (Ленский,
Леонов, 1880-1950), большевик с 1903 года. В 1905 году вышел из РСДРП и
вступил в организацию анархистов-коммунистов. После большевистского
переворота ра,ота в Одессе, в 1922-24 был секретарем правления Промбанка в
Москве, затем работал в Госплане.
12. Члены Независимой социал-демократической партии Германии,
основанной в апреле 1917 года на базе левого крыла германской
социал-демократической партии. До конца 1918 года в состав Независимых
входил Союз Спартака. В декабре 1920 года левое крыло НСДПГ влилось в
коммунистическую партию Германии, а в 1922 г. оставшееся правое крыло НСДПГ
во главе с Г. Гаазе и К. Каутским вернулось в СДПГ.
13. Вильсон Томас Вудро (1856-1924), 28-й президент США (1913-21) от
демократической партии.
14. Г.В.Чичерин Г.В. (1872-1936), с 1905 г. член социал-демократической
партии. Меньшевик. С 1918 года - большевик. В 1918-30 годах - нарком
иностранных дел.
15. Л.М.Карахан (1889-1937), в партии с 1917 г., член ВРК. Секретарь
советской делегации на переговорах о Брестском мире. В 1918-20 и 1927-34 гг.
- заместитель наркома иностранных дел. В 1921 г. - полпред в Польше, в
1923-26 - в Китае, с 1933 г. - в Турции. Расстрелян.
16. Видимо, И.И.Белопольский (Мотя, 1884-1918), в партии с 1903 года,
большевик с 1905. После большевистского переворота избран в ЦИК Советов
Сибири (Центросибирь), в Красноярский исполком и наркомат Енисейской
губернии. Расстрелян чехословаками.
17. А.В.Кривошеин (1857-1921), русский государственный деятель. В
1908-15 - министр земледелия, управляющий Дворянским и Крестьянским банками.
Руководил проведением Столыпинской земельной реформы. В 1920 году - глава
правительства Юга России. Затем в эмиграции.
18. П.Н.Милюков (1859-1943), лидер кадетов, министр Временного
правительства в марте-мае 1917 г. Эмигрировал в Париж, где был редактором
"Последних новостей".
19. А.Ф.Керенский (1881-1970), по профессии адвокат, лидер фракции
трудовиков в Четвертой Государственной думе. С марта 1917 г. - эсер. Во
Временном правительстве занимал различные министерские посты: юстиции
(март-май), военного и морского министра (май-сентябрь),
министра-председателя (с 8 июля) и верховного главнокомандующего (с 30
августа). За время своего руководства окончательно подорвал доверие к
демократическому правительству, авторитетом в глазах армии не пользовался
никогда, а потому большевиками был сметен с легкостью. Из Зимнего в
последнюю минуту бежал, пробовал при помощи Краснова вернуть себе власть.
Потерпел неудачу и эмигрировал за границу. Открыто обвинял большевиков в
государственное измене (намекая на сотрудничество с Германией). В последний
период эмиграции - профессор Стэнфордского университета в Калифорнии.
20. Ботмер ошибается, Керенский меньшевиком не был.
21. Б.В.Савинков (1879-1925), в 1903-сентябре 1917 - эсер, один их
руководителей "Боевой организации", террорист. После большевистского
переворота эмигрировал, ставя себе целью свержение советской власти.
Провокаторами из ГПУ в 1924 году заманен в советскую Россию, арестован.
Согласно официальной версии покончил самоубийство. Однако обстоятельства его
смерти в советской тюрьме следует считать невыясненными.
22. Сергей Александрович (1857-1905), Великий князь, сын императора
Александра II. Участник русско-турецкой войны 1877-78 годов. Московский
генерал-губернатор в 1891-1905. Убит террористом И.П.Каляевым.
23. В. К. Плеве (1846-1904), министр внутренних дел, шеф отдельного
корпуса жандармов (1902-04). Убит террористом Е.С.Созоновым (Сазоновым).
24. Александр II (1818-81), российский император с 1855 года. Старший
сын Николая I. Отменил крепостное право, провел ряд глобальных реформ.
Пережил несколько покушений (1866, 1867, 1879, 1880) и в конце концов был
убит народовольцами.
25. Александр III (1845-94), российский император с 1881 года. Второй
сын Александра II.
26. Отто фон Шснхаузен Бисмарк (1815-98), князь, первый рейхсканцлер
германской империи в 1871-90. Осуществил объединение Германии под эгидой
Пруссии. Один из инициаторов тройственного союза 1882 года, направленного
главным образом против Франции, но одновременно и против России.
Предупреждал против войны Германии на два фронта.
27. Курт Рицлер (Рюдорфер, 1882-1955) - германский дипломат, философ и
публицист. С мая 1913 - постоянный помощник при министерстве иностранных
дел. В августе 1914 был назначен в свиту кайзера в Ставке. В январе 1915
переведен в Имперскую канцелярию. В сентябре 1917 назначен консулом при
посольстве в Стокгольме во главе вновь созданной русской секции. В апреле
1918 отозван в Берлин и в апреле же отправился работать с графом Мирбахом,
послом в Москве. После убийства Мирбаха в июле исполнял обязанности посла
вплоть до отозвания в Берлин в августе 1918. Автор ряда работ по вопросам
мировой политики.
28. Теобальд фон Бетман-Гольвег (1856-1921) - с июля 1909 по июль 1917
года германский рейхсканцлер. После отставки отошел от политической
деятельности.
29. М.Д.Скобелев (1843-82), русский генерал от инфантерии (1881).
Участник Хивинского похода 1873 года, Ахалтекинской экспедиции 1880-81,
подавления Кокандского восстания 1873-76. В Русско-турецкую войну 1877-78
командовал отрядом под Плевной, затем дивизией в сражении при Шипке-Шейново.
30. В.В.Верещагин (1842-1904), русский живописец. Погиб при взрыве
броненосца "Петропавловск" в Порт-Артуре.
31. Бонапарт (Наполеон I), 1769-1821 - французский император в
1804-1814 и в марте-июне 1815.
32. Мартин Лютер (1483-1546), родоначальник реформаторского движения в
Германии. Основатель лютеранства. Перевел на немецкий язык Библию.
С.И.Щукин (1854-1937), промышленник, меценат, коллекционер. Из
староверов. Миллионер. Покровитель и собиратель Матисса, Пикассо, Гогена и
Сезана. К началу первой мировой войны владел крупнейшей коллекцией
импрессионистов в мире (221 картина). Превратил свой дом в публичную
галерею. Основатель института философии в Московском университете. После
большевистского переворота сумел эмигрировать. Умер в Париже. Коллекция была
национализирована большевиками и спрятана в подвалы музея им. Пушкина и др.
Л.Д.Троцкий (Бронштейн, 1879-1940). Виднейший русский и международный
революционер, один из идеологов первой русской революции, в 1905-07 годах -
председатель петербургского Совета. После поражения революции - в эмиграции.
После возвращения в Россию в 1917 году - один из руководителей русской
революции, фактический организатор октябрьского переворота в Петрограде,
сторонник и теоретик мировой революции, один из наиболее радикальных
элементов в советском правительстве: противник создания многопартийного
социалистического правительства от народных социалистов до большевиков,
сторонник террора против непролетарских слоев населения, прежде всего
крестьянства. Со смертью Ленина постепенно оттесняется от власти Сталиным,
Зиновьевым, Каменевым и Бухариным. В 1926 году формирует так называемую
левую оппозицию, однако проигрывает схватку и оттесняется правыми (Сталиным
и Бухариным). В январе 1928 года ссылается в Алма-Ату, через год высылается
из СССР в Турцию. В эмиграции продолжает заниматься политической
деятельностью, издает журнал "Бюллетень оппозиции", формирует так называемый
Четвертый интернационал, резко выступает против Сталина, защищая в то же
время советский строй как таковой. В августе 1940 года убит агентом НКВД Р.
Меркадером, мексиканским коммунистом, получившим за убийство звание героя
Советского Союза.
Гертлинг - германский политический деятель, с ноября 1917 - канцлер
Германии. Рихард фон Кюльман (1873-1948), германский дипломат. В 1900 году
начал дипломатическую карьеру в качестве атташе германского посольства в
Петербурге. В 1904-09 - поверенный в делах в Танжере, в 1909-14 - советник
посольства в Лондоне. После начала первой мировой войны - в Константинополе.
В 1915 - назначен посланником в Гааге. В 1916 - послом в Константинополе. С
августа 1917 по июль 1918 - статс-секретарь иностранных дел.
36. П.Н.Краснов (1869-1947), казачий генерал, писатель. В первую
мировую войну командовал казачьей бригадой и дивизией. После большевистского
переворота первым выступил против большевиков. Был разбит. 18 мая 1918 г.
избран атаманом донских казаков. Очистил от большевиков Донскую область. В
целом был настроен прогермански, однако поддерживал дипломатические
отношения и с союзниками. В январе 1919 г. признал верховный контроль
генерала А.И.Деникина, но уже 19 февраля ушел с поста. Принимал участие в
операциях генерала Юденича против большевиков под Петроградом в 1919 году.
После окончания гражданской войны эмигрировал, жил в Германии. Стал
известным писателем, автором нескольких десятков книг, в основном написанных
в жанре исторического романа. Во вторую мировую войну возглавлял
антисоветские казачьи силы, финансируемые и организованные германским
правительством. Выступал против объединения казаков с РОА генерала
А.А.Власова. Интернирован в Австрии британскими войсками и в мае 1945 г.
выдан смершу. Судим в Москве за измену, приговорен к казни и повешен.
37. Н.И.Муралов (1877-1937) - в партии с 1903 г. В 1918 г. -командующий
войсками московского военного округа. В 1919-20 - член Реввоенсоветов
Восточного фронта, 3-й и 12-й армий. После окончания гражданской войны -
командующий Московским военным округом, затем Северо-Кавазским военным
округом. В 1920-е годы - оппозиционер, троцкист. В декабре 1927 г. исключен
из партии постановлением Пятнадцатого съезда и сослан в Тару. В 1937 г.
расстрелян по делу "антисоветского троцкистского центра (параллельного)".
38. В 1918 году наркомами финансов успели побывать три человека:
В.Р.Менжинский (до марта месяца), И.Э.Гуковский и Н.Н.Крестинский
(остававшийся на этом посту до 1922 года). Ботмер имеет в виду Гуковского
(1871-1921), до революции причастного к темным большевистским деньгам. В
1918 году "по прямой специальности" он и занял сначала пост заместителя
В.Р.Менжинского, а затем - наркома финансов. В 1919 году Гуковский - член
коллегии наркомата Госконтроля, в 1919-20 - полпред РСФСР в Эстонии. Осенью
1921 г. умер, согласно медицинскому заключению - от воспаления легких.
Обстоятельства его смерти нельзя считать выясненными.
39. И.С.Уншлихт (1879-1938), в партии с 1900 года. После февральской
революции - член Петроградского совета. В большевистский переворот - член
петроградского ВРК и исполкома Петросовета. С декабря 1917 года - член
коллегии НКВД. С 1918 - нарком по военным делам Литвы и Белоруссии. С 1919 -
член реввоенсовета 16-й армии и Западного фронта. С апреля 1921 г. -
заместитель председатель ВЧК-ГПУ. С 1923 - член РВСРС. С 1924 - член ЦРК
партии. В 1925-30 - заместитель председателя РВС СССР, заместитель
наркомвоенмора. С 1925 - кандидат в члены ЦК. В 1933-35 - начальник главного
управления гражданского воздушного флота. Расстрелян.
40. Роза Маврикиевна Радек.
41. А.А.Иоффе (1883-1927). В партии большевиков с 1917 г., участник
октябрьского переворота в Петрограде, член ВРК. В 1918 году один из ведущих
советских дипломатов во время переговоров в Брест-Литовске, затем полпред в
Берлине. В 1922-24 гг. - полпред в Китае, в 1924-25 - в Австрии. С 1925 г. -
в оппозиции. Покончил самоубийством.
42. Речь идет об аресте и расстреле А.М.Щастного (1881-1918). Капитан.
В первую мировой войну служил в Балтийском флоте. В 1918 г. - начальник
штаба балтфлота. После подписания Брестского мира и угрозы захвата Балтфлота
немцами, согласно только что подписанному Брестскому договору, в силу
обстоятельств был назначен начальником морских сил в Балтийском море.
Корабли в тот момент стояли в Гельсингфорсе, спаянные льдами. Немцы
настаивали на немедленной сдаче. Антанта требовала потопления кораблей, чтоб
они не достались Германии. В попытке предотвратить передачу Балтийского
флота Германии, контрразведка Антанты передала Щастному фотокопии двух
документов: директив германского командования советскому правительству о
том, как именно надлежит поступить руководству РСФСР с флотилией в
Гельсингфорсе. Телеграммы были адресованы Ленину и Троцкому и составлены в
ультимативном тоне. В конце концов Троцкий, как нарком военно-морского
флота, дал указания корабли вывести из строя, но не топить. Щастный расценил
это как выполнение директив Германии и выполнить приказ отказался. Он принял
иное решение: прорваться в Кронштадт. Из примерно 200 кораблей флота Щастный
вывел 160 и через две недели без потерь привел флот к цели. 28 мая прибывший
по вызову правительства в Москву Щастный был доставлен для беседы с Троцким,
немедленно арестован и предан ревтрибуналу. 12 июня был утвержден состав
суда. Крыленко назначался обвинителем. Троцкий -свидетелем обвинения. Суд
начался 20 июня и был закрытым. Щастного обвинили в государственной измене,
приговорили к расстрелу и на следующий день расстреляли, несмотря на
официально отмененную советским правительством смертную казнь.
43. Речь идет о вдове графа Н.Д.Остен-Сакена (1831-1912), русского
дипломата, посла в Берлине с 1895 по 1912 годы.
44. Очевидно, Ботмер ошибается. В июне 1918 года наркомом был
П.А.Кобозев (1878-1941), отозванный в Москву из Туркестана в мае 1918 г. и
приступивший по прибытии в столицу к исполнению обязанностей наркома путей
сообщения.
45. П.А.Кропоткин (1842-1921), князь, русский революционер, теоретик
анархизма. В 1876-1917 - в эмиграции.
46. Л.Н.Толстой (1828-1910), русский писатель.
47. А.И.Дутов (1879-1921), генерал-лейтенант, казачий атаман. В первую
мировую войну - заместитель командира казачьего полка. После февральской
революции избран председателем Всероссийского союза казачьих армий. В июре
1917 - главой Всероссийского казачьего съезда. В сентябре 1917 - атаманом
Оренбургских казаков. Вместе с чехословаками воевал против большевиков на
Урале. В 1918-19 - командующий Оренбургской казачьей армией у адмирала
Колчака. После поражения белых в марте 1921 года отступил в Китай, где,
видимо, был убит агентом ЧК в Суидине.
48. А.В.Колчак (1874-1920), арктический исследователь, адмирал. В 1915
году - командующий флотом в Риге, затем командующий Черноморским флотом. В
июне 1917 года после беспорядков моряков ушел в отставку и покинул Крым с
американской миссией адмирала Гленнона. Некоторое время читал в США лекции,
затем вернулся в Сибирь. Был военным министров в правительстве Директории в
Омске. После переворота 18 ноября 1918 года и устранения Директории
провозглашен Верховным правителем России. С осени 1919 года терпит
поражения. 27 декабря 1919 г. интернирован чехословацкими войсками;
последними 15 января передан меньшевистско-эсеровскому правительству в
Иркутске, которое в свою очередь 20 января 1920 года выдала Колчака
большевикам. Очевидно, что между 20 и 26 января председатель Сибревкома
Н.И.Смирнов известил об этом Ленина и, видимо, указал, что считает
необходимым Колчака расстрелять. В ответ Ленин дал Смирнову следующую
телеграмму:
"Шифром
Склянскому: пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку:
Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего,
а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с
разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под
влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске.
Ленин.
Подпись тоже шифром.
1. Беретесь ли сделать архи-надежно?" (The Trotsky's Papers [Бумаги
Троцкого], под ред. Яна Мейера, том 2, 1920-1922, 1971, с. 30).
В Архиве Троцкого в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета в
США эта телеграмма помечена январем 1920 года, без указания числа. 26-м
января датирована телеграмма Смирнова Ленину и Троцкому, которую следует
считать ответной телеграммой Смирнова на шифровку Склянского, переданную по
приказу Ленина: "В Иркутске власть безболезненно перешла к Комитету
коммунистов. [...] Сегодня ночью дал по радио приказ Иркутскому штабу
коммунистов (с курьером подтвердил его), чтобы Колчака, в случае опасности,
вывезли на север от Иркутска. Если не удастся спасти его от чехов, то
расстрелять в тюрьме" (там же, с. 16, 18). Под "спасти его от чехов"
следовало, конечно же, понимать предотвращение попытки освобождения Колчака
войсками В.О.Каппеля, одного из командиров колчаковской армии.
7 февраля 1920 года Колчак был расстрелян в обход кратковременно
введенного из пропагандистских соображений закона об отмене смертной казни в
советской России (см. Ю. Фельштинский. Ленин и расстрел Колчака. Русская
мысль [Париж], 12 января 1984).
49. Может быть, Ботмер пишет об А.И.Верховском (1886-1938). В 1911 году
окончил академию генерального штаба, генерал-майор. В июле-сентябре 1917
командовал войсками московского военного округа. По политическим симпатиям -
эсер. Сотрудничал с эсерами и меньшевиками, выступил против Л.Г.Корнилова.
30 августа (12 сентября) назначен военным министром Временного
правительства. Выступал за сепаратный мир с Германией. 4 ноября по новому
стилю из-за несогласия Временного правительства пойти на сепаратное
соглашение, вышел в отставку по состоянию здоровья. После большевистского
переворота сначала отказался признать советскую власть и даже участвовал в
попытке создания в ставке Главнокомандующего в Могилеве антибольшевистского
правительства. Однако уже в феврале 1918 года вступил в Красную армию,
занимал высокие посты в генеральном штабе РККА. С 1921 года - на
преподавательской работе, профессор военной академии им. Фрунзе. Расстрелян.
50. Г.М.Семенов (1890-1946), один из главные военных руководителей
антибольшевистским движением в Забайкалье. С 1919 - генерал-лейтенант,
атаман Забайкальского казачьего войска. С января 1920 - преемник Колчака на
территории "Российской восточной окраины". С 1921 - в эмиграции. Захвачен в
Маньчжурии смершем и по приговору Верховного суда СССР казнен.
51. Эрих Людендорф (1865-1937), прусский генерал, в первую мировую
войну - помощник генерала Гинденбурга. С августа 1914 г. - начальник штаба
Восточного фронта. Фактически руководил военными действиями Восточного
фронта в 1914-16 гг. С 29 августа 1916 по 26 октября 1918 - первый
генерал-квартирмейстер при Верховном главнокомандовании, командующий всеми
вооруженными силами Германии. Участник Капповского путча в 1920 г.,
соучастник фашистского путча 1923 г. в Мюнхене.
52. М.А.Спиридонова (1884-1941), причастность к революционным
организациям до ареста не очевидна. В возрасте 19 лет застрелила
Луженовского, по одной из версий - своего же любовника. Была осуждена на
смертную казнь, замененную затем пожизненной каторгой. На каторге вступила в
эсеровскую партию. Освобождена Февральской революцией, вернулась в Петроград
с ореолом революционерки и мученицы. Один из организаторов раскола в ПСР,
символ партии левых эсеров. Сторонница коалиции с большевиками. Противница
Брестского соглашения. Приняла на себя ответственность за убийство Мирбаха и
мятеж левых эсеров, хотя, видимо, не была причастна ни к тому, ни к другому.
С июля 1918 года в основном находилась в ссылках и тюрьмах. Расстреляна в
1941 году, при оставлении Красной армии Орла и расстреле заключенных
Орловского централа.
53. Б.Д.Камков (Кац, 1885-1938), эсер, затем один из лидеров левых
эсеров. В годы первой мировой войны - интернационалист. В октябре 1917 г.,
будучи членом ПСР, поддержал большевиков, был исключен из ПСР и стал одним
из основателей ПЛСР (партия левых эсеров). Выступал против Брестского мира.
Арестован в январе 1920 года, затем освобожден. Вновь арестован в феврале
1921, вместе с другими левоэсеровскими лидерами. В 1921-23 - в тюрьме. Затем
еще несколько раз арестовывался и садился. Окончательно арестован 6 февраля
1937 года вместе с остальным бывшим левоэсеровским руководством,
остававшимся еще на свободе. Выставлен свидетелем на процессе Бухарина,
приговорен к расстрелу и казнен.
54. В.А.Карелин (1891-1938), эсер, затем один из лидеров левых эсеров.
В декабре 1917 г. вошел в советское правительство как нарком
государственного имущества. Член советской делегации от ПЛСР на переговорах
в Брест-Литовске. Противник Брестского соглашения. В марте 1918 г. вышел из
СНК. Арестован в феврале 1919 г., затем освобожден. Жил в Киеве. Расстрелян.
55. В.А.Александрович (П. А. Дмитриевский, Дмитревский, "Пьер Ораж",
1884-1918), левый эсер, после большевистского переворота и образования ВЧК -
заместитель председателя ВЧК Дзержинского. Расстрелян по обвинению в
организации убийства Мирбаха и мятежа левых эсеров.
56. Д.А.Черепанов, эсер, затем левый эсер. Член ЦК. После июльских
событий 1918 года уходит в подполье. Сотрудничает с анархистами, один из
организаторов "Всероссийского штаба революционных партизан", ставившего
своей задачей террористические акты против "беков" - большевиков, в первую
очередь - ответственных партийных работников. Видимо, имел отношение к
взрыву в Леонтьевском переулке 25 сентября 1919 г., при котором были убиты
несколько человек. Арестован 17 февраля 1920 года. Казнен.
57. Речь идет о боксерском или ихэтуаньском восстании в Китае,
начавшемся в мае 1900 года и направленном в основном против иностранцев. 20
июня в Пекине, прямо на улице, повстанцами был убит германский посланник фон
Кеттелер. Вслед за тем началась осада дипломатических миссий. 14 августа в
Пекин вступил 20-тысячный международный экспедиционный корпус, и миссии были
освобождены.
58. Ф.Э.Дзержинский (1877-1926), польско-русский революционер,
социал-демократ с 1895 г. Член ЦК РСДРП с 1907 г. С 1917 г. - председатель
ВЧК. Во время дискуссий о Брестском мире - левый коммунист. В 1919-23 гг. -
нарком внутренних дел. С 1922 г. - председатель ГПУ (затем - ОГПУ).
Одновременно с 1921 г. - нарком путей сообщения. С 1924 г. - председатель
ВСНХ СССР.
59. Имеется в виду П.И.Стучка (1865-1932), в социал-демократическом
движении с 1895 года. С 1904 г. - член ЦК латышской социал-демократической
партии. С 18 марта 1918 г. - нарком юстиции. В 1918-20 - председатель
советского правительства Латвии. С 1919 - заместитель наркома юстиции, с
1923 - председатель Верховного суда РСФСР. Главный редактор первой советской
энциклопедии (1925-27).
60. Я.Г.Блюмкин (1898-1929), левый эсер, участник убийства Мирбаха 6
июля 1918 г., сотрудник ВЧК, с 1920 г. - большевик. Сотрудник ГПУ, сотрудник
секретариата Троцкого. В ГПУ занимал ряд высоких постов, был резидентом ГПУ
на Ближнем Востоке. В 1929 г. тайно встречался с Троцким в Турции. Взял у
Троцкого письмо для оппозиционеров в СССР. По возвращении передал письмо
оппозиционерам, судя по всему Радеку, был выдан последним ГПУ. Арестован.
Расстрелян 3 ноября 1929 г.
61. Н.А.Андреев, сотрудник ЧК, фактический убийца Мирбаха. После
убийства скрылся, бежал на Украину, где вскоре умер от тифа.
62. М. Г. Бронский (М. И. Браун, Варшавский, 1882-1941), член
социал-демократической партии Польши и Литвы с 1902 года, затем член
большевистской партии. После большевистского переворота - заместитель
наркома торговли и промышленности. В 1918 г. - левый коммунист. С 1920 -
полпред и торгпред в Австрии. Наркомом торговли Бронский не был. Ботмер не
точен.
63. Д.И.Попов (1892-1921), с 1917 по 1919 - левый эсер. В 1918 - член
ВЦИК. С марта 1918 - начальник одного из отрядов ВЧК. С апреля 1918 - член
коллегии ВЧК. В июле 1918 года, в ответ на арест большевиками Спиридоновой и
фракции ПЛСР на съезде Советов предпринял ряд действий, классифицированных
советским правительством как "мятеж левых эсеров". Был легко разгромлен,
бежал на Украину. В сентябре 1919 года служил у Махно. Во время переговоров
большевиков с Махно служил посредником. Пока Махно был нужен, Попова не
трогали. Но после разрыва с Махно в ноябре 1920 г. украинское ЧК арестовало
Попова и направило его в Москву, где в мае 1921 года он приговорен к казни и
расстрелян.
64. М.А.Муравьев (1880-1918), по политической принадлежности близок к
эсером. Членом партии не был. После большевистского переворота предложил
свои услуги советскому правительству. В ноябре 1917 руководил обороной
революционного Петрограда против Краснова. В начале 1918 командовал
войсками, действовавшими против Украинской центральной рады и Каледина. В
июне 1918 назначен главнокомандующим Восточным фронтом против чехословаков.
Узнав об убийстве Мирбаха в Москве пытался поднять антигерманский мятеж в
войсках. Во время ареста был убит.
65. Л.Б.Красин (1870-1926), член партии с 1890 г., инженер, для
экспроприаций мечтал создать "бомбу величиной с грецкий орех" (запись
Троцкого в черновиках к книге "Ленин", конца 1930-х годов). Агент "Искры", в
1903-7 гг. - член ЦК РСДРП. В первую русскую революцию - руководитель боевой
технической группы (террористическая деятельность) при ЦК. В 1918 г. - член
Президиума ВСНХ, нарком торговли и промышленности. В 1919 г. - нарком путей
сообщения. С 1920 г. - нарком внешней торговли, одновременно полпред и
торгпред в Англии. С 1924 г. - полпред во Франции и член ЦК.
66. Николай II (Романов), Николай Александрович, 1868-1918), российский
император с 1894 до 1917 года. Отрекся от престола. Зверски убит
большевиками.
67. Карл I (1600-49), английский король с 1925 года, из династии
Стюартов. Низвержен и казнен.
68. Людовик XVI (1754-93), французский король в 1774-92 г., из династии
Бурбонов. Свергнут народным восстанием в 1792 г., осужден Конвентом и
казнен.
69. Следует отдать должное интуиции Ботмера. Лишь много лет спустя
станет известно, что убийство, причастность к которому центральное советское
правительство всегда отрицало, совершено по прямому указанию Ленина и
Свердлова. Вот что записал в своем дневнике 9 апреля 1935 г. Троцкий:
"Белая печать когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему
решению была предана казни царская семья... Либералы склонялись, как будто,
к тому, что уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал
самостоятельно. Это не верно. Постановление вынесено было в Москве. Дело
происходило в критический период гражданской войны, когда я почти все время
проводил на фронте, и мои воспоминания о деле царской семьи имеют отрывочный
характер. Расскажу здесь, что помню.
В один из коротких наездов в Москву - думаю, что за несколько недель до
казни Романовых, - я мимоходом заметил в Политбюро, что, ввиду плохого
положения на Урале, следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый
судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования
(крестьянск[ая] политика, рабочая, национальная, культурная, две войны и
пр.); по радио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в
волостях отчеты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый
день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б
было осуществимо. Но... времени может не хватить... Прений никаких не вышло,
так [как] я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами.
Да и в Политбюро нас, помнится, было трое-четверо: Ленин, я, Свердлов...
Каменева, как будто, не было. Ленин в тот период был настроен довольно
сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию... Следующий мой
приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со
Свердловым я спросил мимоходом:
- Да, а где царь?
- Конечно, - ответил он, - расстрелян.
- А семья где?
- И семья с ним.
- Все? - спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
- Все! - ответил Свердлов, - а что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
- А кто решал? - спросил я.
- Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого
знамени, особенно в нынешних трудных условиях.
Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По
существу, решение было не только целесообразным, но и необходимым. Суровость
расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не
останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для
того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы
встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди
полная победа или полная гибель. В интеллигентных кругах партии, вероятно,
были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не
сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не
приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал: способность думать и чувствовать за
массу и с массой была ему в высшей мере свойственна, особенно на великих
политических поворотах..." (Л.Д. Троцкий. Дневники и письма. Изд.
Гуманитарной литературы, М., 1994, с. 117-118).
70. Представитель Турции.
71. Карл Гельферих (1872-1924) - государственный деятель, дипломат,
экономист. Его труд о деньгах часто упоминается с эпитетом "классический". С
1906 года - один из директоров Анатолийской (Багдадской) железной дороги. С
1908 - директор Немецкого банка. С февраля 1915 - один из влиятельных членов
правительства, сначала как статс-секретарь в министерстве финансов, затем -
статс-секретарь внутренних дел и до ноября 1917 - вицеканцлер. Один из
руководителей финансовой политики Германии в первую мировую войну. В ноябре
1917 года, после образования правительства во главе с канцлером Гертлингом,
ушел в отставку, руководил работами по подготовке будущих мирных
переговоров. Был назначен преемником Мирбаха на пост германского посла в
России, куда отбыл из Берлина 26 июля. Однако 6 августа покинул Москву и
больше уже в Россию не возвращался.
72. Дается в обратном переводе с немецкого.
73. П.П.Скоропадский (1873-1945), генерал-лейтенант (1916), гетман
Украинской державы (1918). В том же году эмигрировал в Германию. Арестован
смершем в конце второй мировой войны, вывезен в Советский Союз и казнен.
74. В.И.Невский (1876-1937), нарком путей сообщения, сменивший на этом
посту Кобозева. В партии с 1897 года. Один из первых партийных историков.
Расстрелян.
75. И.И.Вацетис (1873-1938), в первую мировую войну - командир 5-го
латышского Земгальского полка. В дни октябрьского переворота вступил в
соглашение с Петросоветом о невыводе латышских стрелков на фронт в обмен на
поддержку латышами советской власти. В 1918 г. - командир латышской
стрелковой дивизии, единственной серьезной военной опоры Совнаркома в
столице. Военный руководитель разгрома левых эсеров в 6-7 июля 1918 г. в
Москве. Вскоре после назначен командующим Восточным фронтом. В 1918-19 -
главнокомандующий вооруженными силами республики. После окончания
гражданской войны - профессор военной академии. Расстрелян.
В описываемый Ботмером период Вацетис и другие высшие офицеры латышской
стрелковой дивизии вели неофициальные переговоры как с представителями
Антанты, так и с немецкой миссией. Вацетису было очевидно, что в случае
падения советской власти в России и, главным образом, в Москве, народный
гнев может вылиться в первую очередь против латышских полков, которые будут
истреблены. Большевистское правительство, видимо, было в курсе переговоров
Вацетиса и других латышских командиров. Вопреки пропагандировавшемуся мнению
советской историографии, очевидно недоверие Ленина и лично к Вацетису,
несмотря на активное участие последнего в подавлении левых эсеров.
Запись Ботмера сделана 1 августа. Поразительно, что уже в конце месяца
Ленин предложит Троцкому расстрелять Вацетиса, командовавшего в тот момент
Восточным фронтом против чехословаков. 30 августа 1918 года Ленин пишет:
"Получил Ваше письмо. Если есть перевес и солдаты сражаются, то надо принять
особые меры против высшего командного состава. Не объявить ли ему, что мы
отныне примем образец французской революции, и отдать под суд и даже под
расстрел как Вацетиса, так и командарм под Казанью и высших командиров в
случае затягивания и неуспеха действий? Советую вызвать многих заведомо
энергичных людей из Питера и других мест с фронта. Не подготовить ли сейчас
Блохина и других для занятия высших постов? [...]". (The Trotsky's Papers
[Бумаги Троцкого], под ред. Яна Мейера, том 1, 1917-1919, 1964, с. 116).
Похоже, что шкуру Вацетиса и других спасло покушение на Ленина, состоявшееся
в тот же день, 30 августа 1918 г.
75а. М.А. Муравьев (1880-1918), бывший офицер царской армии. По
политической принадлежности близок к эссерам. После Октябрьской революции
предложил свои услуги советкому правительству. В ноябре 1917 г. руководил
обороной революционного Петрограда против Краснова. В начале 1918 г.
командовал войсками, действовавшими против Украинской центральной рады и
Каледина. В июне 1918 г. назначен главнокомандующим Восточным фронтом против
чехословаков. Узнав об убийстве Мирбаха в Москве пытался поднять
антигерманский мятеж в войсках; во время ареста был убит.
76. Г.Эйхгорн, генерал-фельдмаршал немецкой армии, главнокомандующий
оккупационными войсками Германии на Украине. 25 апреля 1918 г. подписал указ
о введении на Украине германских военно-полевых судов и смертной казни. Убит
по постановлению ЦК партии левых эсеров 30 июля 1918 г.
77. М. С. Урицкий (1873-1918), в социал-демократическом движении с 1898
года. С 1917 - большевик, с июля 1917 - член ЦК партии, с октября - член
Военно-революционного центра по руководству восстанием и Петроградского ВРК,
член ВЦИК. С марта 1918 - председатель Петроградской ЧК, кандидат в члены ЦК
РКП(б). Убит террористом.
78. М. Эрцбергер (1875-1921), видный германский социал-демократ, агент
германского правительства. В октябре-ноябре 1918 года - член правительства.
От имени Германии подписал Компьенское перемирие 1918 года. В 1919-20 -
министр финансов. Убит террористами организации "Консул". Упоминаемая
Ботмером книга Ерцбергера "Пережитое в мировой войне" ("Erlebnisse im
Weltkrieg"), Штуттгарт-Берлин, 1920, на руском вышла под названием "Германия
и Антанта" (М.-Пг., 1923).
79. П.Н.Врангель (1878-1928), барон. Генерал. В первую мировую войну
командовал кавалерийским корпусом. После октябрьского переворота уехал в
Крым, был арестован большевиками, сумел избежать расправы. В августе 1918 г.
примкнул к белой Добровольческой армии. Командовал Кавказской армией
(казачья конница). После конфликта с непосредственным своим начальником,
генералом Деникиным, уволен и отправлен за границу, в Константинополь. После
поражения Деникина и отступления остатков Белой армии в Крым, вызван из
Константинополя и назначен главнокомандующим, что было подтверждено
последним приказом Деникина 4 апреля 1920 г. Пытался реорганизовать войска,
переименовав их в Русскую армию. 1 июня 1920 г. провел земельную реформу с
передачей земли крестьянам. Пытался заключить союз с Польшей, но был
отвергнут Пилсудским, бывшим когда-то социалистом, теперь - польским
патриотом. После поражения в боях с Красной армией провел неслыханную до тех
пор крупномасштабную эвакуацию более 150.000 человек в Турцию, находившуюся
в то время под контролем Антанты. В 1923 г. создал Русский общевоинский союз
(РОВС), одну из самых мощных эмигрантский организаций. Умер в Брюсселе от
внезапной болезни, давшей основания считать, что Врангель был отравлен
органами советской госбезопасности.
Призывы о помощи, доносившиеся до Германии со всех сторон из России, а
главным образом от реакционных кругов, объясняются прежде всего страхом
имущих классов за сохранность своей собственности и владений в случае
насильственных действий со стороны большевиков. Германия должна сыграть роль
полицейского, чтобы прогнать большевиков из русского дома и предоставить его
опять реакционерам, которые затем будут проводить такую же политику по
отношению к Германии, какую проводило царское правительство в последние
десятилетия.
Небольшая кучка крайне правых русских (вокруг Дурново, Маркова,
Сабурова) еще до войны не имела в стране никакого влияния, не будет иметь
его и в дальнейшем, после того, как вся страна, особенно крестьянство,
пропиталась демократическими идеями и ожидает, что они спасут ее. Кроме
того, и эти круги, встав у руля с помощью немцев, будут думать точно так же,
как сейчас кадеты и социалисты. Как и любой русский патриот, они понимают,
что Брест-Литовский мир, точнее последствия этого мира, проявляющиеся в
нашей балтийской политике, в наших действиях в Финляндии и в Крыму, означают
разрушение России. Этому они противопоставят попытку вновь организовать
страну и мобилизовать ее на сопротивление Германии. Ожидать благодарности от
этих кругов, которые могут держаться только за счет широкой поддержки
демократической буржуазии, мы не можем. Кроме того, их в самое ближайшее
время сменят либеральные кадеты, наши заклятые враги в России, и получится,
что мы сами помогли снова подняться на ноги собственным врагам.
Сейчас наша основная задача в России - помогать разлагающим силам и как
можно дольше держать страну слабой, подобно тому как вел себя князь Бисмарк
по отношению к Франции после 1871 года, выступая против восстановления
монархии. Далее наша политика должна состоять в налаживании связей с
отколовшимися самостоятельными государствами, особенно Украиной, Финляндией
и новым кавказским правительством, в закреплении там нашего влияния и
подавлении федералистских тенденций по отношению к России. Поэтому на
Украине следует приветствовать тот факт, что коммунистическая Рада, имевшая
много общего с большевиками, и взгляды, противоположные нашим, уступила
место правительству, стоящему на платформе частной собственности. Прежде
всего, новое правительство должно иметь национально-украинский образ мыслей,
а не великорусский. Насколько это так, будет видно. На Кавказе грузины -
самый сильный элемент - в течение всей войны держались на нашей стороне и
будут и в дальнейшем искать у нас поддержки в отношениях с Россией и
Турцией.
То же самое касается и Финляндии. С нашей помощью Финляндия стала
свободной, теперешнее буржуазное правительство хочет навсегда воздвигнуть
преграду, которую не соединяли бы никакие мосты, так как из предыдущего
опыта оно знает, что всякий мост неизбежно ведет к концу финской свободы.
Цари нарушали слово, уничтожая конституцию Финляндии, и это является
предостерегающим примером для финских борцов за свободу.
Правда, генерал Маннергейм, который был русским генералом и считает
себя русским реакционером, не обременен этими традициями. Его позиция
непонятна. Судя по всему, он мечтает об освобождении России от
большевистского ига в смысле восстановления реакции. Финский идеал свободы у
него на втором плане. Из сообщений императорских посланников в Стокгольме и
Вазе* следует, что Маннергейм с подозрением относился к немецкой помощи, что
он просто делал хорошую мину при плохой игре и что его русские симпатии не
исчезли окончательно, хотя он и старался подчеркнуть, что борется против
революции. Он старается сохранить хорошие отношения с бывшими правящими
кругами в России, и его прежние симпатии могут легко одержать верх, если мы
дадим ему повод для этого. Но это будет означать, что мы сами вновь отдадим
Финляндию русским.
Этого нельзя допустить, так как это сведет на нет успехи нашей
восточной политики, которых мы добились своими действиями в Финляндии. Кроме
того, мы поставим на карту симпатии финнов, настроенных к нам
доброжелательно, а симпатизирующие нам круги Швеции с полным правом скажут,
что мы способствуем возрождению русской опасности для скандинавов, которую
устранили наши победы. Наш собственный народ не поймет, если мы, чтобы
помочь реакции в России и создать там ситуацию, которая нам только повредит,
будем способствовать осуществлению русских планов Маннергейма, оставив в
качестве его арьергарда в Финляндии свои войска.
Наша политика в Финляндии, так же как и в других отколовшихся
государствах, должна исходить из необходимости как можно скорее поставить
Финляндию на ноги, чтобы при этом, однако, она продолжала опираться на нас и
оставалась нашим иструментом в борьбе против России. Мы должны стремиться к
тому, чтобы вывести Финляндию к открытому Северному Ледовитому океану и по
возможности к Архангельской бухте, чтобы иметь полицейского и на северном
морском выходе России. Этого можно было бы достичь с помощью сделки, на
которую уже согласилось русское правительство, а именно: Финляндия дает
России концессии на юге, недалеко от Петербурга, а Финляндии за это
предоставляются территории на побережье Северного Ледовитого океана или в
русской Карелии. Естественно, что скорейшее заключение соглашения между
Финляндией и Россией также в немецких интересах.
Что касается России, то в наших интересах в ближайшем будущем достичь с
ней по-настоящему урегулированных отношений, чтобы охватить страну
экономически. Чем сильнее мы будем вмешиваться в ее внутреннюю политику, тем
больше будет углубляться существующая между нами пропасть, явившаяся поводом
целого ряда русских протестов. Не следует забывать, что Брестский мир
ратифицировали только большевики, и то не все, что остальные крайне левые
силы, а именно социалисты-революционеры и социал-демократы, высказались
против его ратификации и что стоящие на более правых позициях партии также
не одобрили его. Поэтому в наших интересах, чтобы вначале у руля оставались
большевики.
Сейчас они пойдут на все, чтобы удержаться у власти, чтобы сохранить
видимость лояльности по отношению к нам и поддержать с нами состояние мира.
С другой стороны, их вожди, как еврейские купцы, вскоре откажутся от своих
теорий и в практической политике и других вопросах перейдут к торговле,
направленной на получение выгоды. Вот тут-то мы и должны будем начать
действовать решительно и целенаправленно. Русский транспорт, промышленность
и все народное хозяйство должны попасть в наши руки. Следует добиться
эксплуатации Востока в нашу пользу. Мы должны получать там проценты за
военные займы. Если наша политика будет придерживаться этой линии, это не
исключит того, что на всякий случай, со временем, мы наладим контакты и с
другими партиями, желающими сблизиться с нами.
Мы должны постоянно следить за направленной против нас деятельностью
Антанты, но это не должно оказывать влияния на нашу собственную
деятельность. Если Антанта попытается связаться с реакционными кругами, то
вряд ли она встретит взаимность, так как эти круги научены горьким опытом
войны. Кроме того, такими действиями она сама толкнет в наши объятия
большевиков и социалистические круги. Но либеральные и особенно кадетские
элементы уже сейчас на ее стороне. Мы смогли бы завоевать эти элементы на
свою сторону только в том случае, если бы перечеркнули Брест-Литовский мир и
его условия. Так как об этом не может быть и речи, с самого начала
исключается любая надежда на сотрудничество с этими элементами,
составляющими большую часть русской интеллигенции.
ПОСЛАНИЕ ГЕНЕРАЛА ЛЮДЕНДОРФА ГЕНЕРАЛУ ГРEНЕРУ
Киев, 12 июня 1918 г.
Секретно
Чрезмерные требования, которые выдвинуло турецкое правительство
правительству Закавказской федерации во время переговоров в Батуми, привели
к тому, что Закавказская федерация раскололась. Грузия объявила о своей
независимости.
Официальные полномочные представители грузинского правительства и
грузинского народа просят о присоединении к Германскому рейху в приемлемой
для нас форме. Учитывая огромные запасы сырья на Кавказе, которые сразу же
станут доступными для нужд немецкой военной экономики, и, кроме того,
учитывая возможность создания действующей грузинской армии из числа
многочисленных бывших русских офицеров и рядового состава грузинской
национальности, которая в случае необходимости будет воевать на стороне
Германии, германское ВГК* решило: 1) просить правительство Германии признать
независимость Грузии; этого легче добиться для Грузии, чем для других частей
бывшей Российской империи, учитывая особые государственно-правовые отношения
Грузии и русского правительства; 2) постараться добиться скорейшего
заключения мирного договора между четырьмя союзными державами, с одной
стороны, и независимой Грузией -- с другой; 3) после этого удовлетворить
просьбу Грузии о присоединении ее к Германскому рейху.
Так же как и со стороны Грузии, к главе мирной делегации Германии
поступили просьбы о присоединении к Германскому рейху их стран от
полномочных представителей армянского народа, северокавказских горных
народов и, наконец, атаманов волжских казаков, донских казаков, кубанских
казаков, терекских казаков и северокавказских горных народов. Дальнейшей
целью ставилось объединение этого союза с Закавказской федерацией.
Если Германия закрепится в Грузии, создаст там небольшую эффективную
немецкую армию и покажет, что намерена утверждать свои интересы на Кавказе,
постепенно к Грузии автоматически будут присоединяться новые кавказские
государства, и в перспективе вполне возможно создание крепко связанного с
Германией кавказского блока, который будет играть очень важную роль для
Германии, как во время войны (благодаря поставкам сырья и эффективной
военной силе), так и после войны (в экономическом и военном отношении).
В настоящее время политическое положение не позволяет нам выдвинуть эту
обширную программу русскому правительству в Москве. Пока мы удовлетворимся
первым шагом в Грузии. Я считаю, что казаки сами должны начать делать первые
необходимые шаги. Они должны заявить о своей независимости и связаться с
украинским правительством, чтобы оно признало их независимость и наладило
дружественные отношения.
Германское ВГК предоставит казакам из Киева необходимое оружие и
боеприпасы (под предлогом защиты немецких военнопленных в казацких районах
казаки должны быть вооружены против большевиков). В дальнейшем ВГК будет
снабжать казаков и северокавказские народы оружием и боеприпасами также из
Тифлиса. Таким образом в дальнейшем Тифлис станет центром, к которому будут
притягиваться северокавказские горные народы и казаки.
Все знатоки положения в России едины во мнении, что в будущем неизбежно
воссоединение России и Украины как двух родственных славянских народов,
кавказский блок, состоящий из нерусских христианских народов, магометанских
татарских народов, буддистских калмыцких народов, то есть в общем и целом из
неславян, будет хорошим противовесом этому большому славянскому блоку.
Людендорф
ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ОТТО ФОН МАРХТАЛЕРУ
Киев, 16 июля 1918 г.
Многоуважаемый господин генерал-полковник!
Прошу Ваше превосходительство передать Его императорскому величеству,
что я хотел бы положить к его ногам мою покорную благодарность за
милостивейшее награждение меня большим крестом ордена Фридриха. Эта
высочайшая награда моей старой родины особенно порадовала меня. Я благодарен
также Вашему превосходительству за поздравление и приветствие.
Вюртембергская дивизия ландвера, которая несет вахту на побережье Азовского
моря, проявила себя во время действий на Украине с самой хорошей и надежной
стороны, что доставило мне большое удовлетворение. Нельзя предсказать, какие
задачи встанут перед дивизией в будущем, так как на юго-востоке ситуация
постоянно меняется, и с каждым днем усиливается впечатление, что власть
большевиков между Черным и Каспийским морями близится к скорому концу.
Экономическое значение этих областей и находящихся за ними
туркестанских стран в обеспечении Родины во время войны так же велико, как и
в будущем. При этом следует учитывать, что грузы начнут поступать с Украины
только тогда, когда ей будет обеспечен подвоз с востока. В настоящее время
мы вынуждены снабжать с территории Украины промышленные районы Донецка,
ранее получавшие зерно и другие продукты с Кубани и Нижней Волги.
Антанта очень старается отрезать нас от районов между Черным и
Каспийскими морями. Если чехословаки возьмут Царицын, где у власти до сих
пор большевики, то возникнет опасность, что донские казаки, которые в данный
момент склоняются на сторону Германии, попадут под влияние Антанты. К
счастью, большевики пока удерживают важный узловой пункт на Волге. В свое
время, когда мы вступили на Украину, я хотел занять Царицын с одной немецкой
дивизией, что не составило бы труда, но, к сожалению, мы тогда совсем
выдохлись, а ВГК не могло никого послать нам из-за наступления на западе.
Вероятно, в Москве большевики продержатся дольше, чем на Кавказе. Нам это
выгодно, так как мы не можем желать, чтобы в Москве к власти пришло
дружественное Антанте правительство, например, социалистов-революционеров,
меньшевиков или левых кадетов. Так как большевизм как государственный фактор
привел экономику в упадок, мне кажется, что наша политика должна выиграть
время с помощью большевистских правителей и дождаться того момента, когда
большая часть дружественного Германии монархистского движения, к левому
крылу которого примкнули правые кадеты, окрепнет настолько, что снова сможет
управлять.
На мой взгляд сейчас это еще не так. Прежде всего, нет ясной картины
того, как отнесутся массы русского крестьянства к восстановлению монархии.
Надо думать, что именно крестьянство как консервативный элемент можно легко
привлечь на нашу сторону, но революционные идеи так подстегнули земельный
голод крестьянина, что он, я опасаюсь, в настоящее время в своей массе еще
не обрел прежней привязанности к царю.
Будущая монархия в России с самого начала столкнется с сильным
конфликтом, который, как и раньше, должен возникнуть по аграрному вопросу. С
одной стороны, напирают крестьяне. С другой - крупные землевладельцы и их
сторонники, на которых также должно опираться монархистское движение и
которые препятствуют любой справедливой реформе. Таким образом, новая
монархия в России вначале зависит от иностранной поддержки, будь то Антанта
или Германия. Развитие событий в России зато позволяет (хотим мы этого или
нет) все четче проследить характер борьбы между Германией и Антантой - в
первую очередь, политической и экономической борьбы. Приведет ли это к новым
военным действиям, покажет будущее.
Большая часть Сибири как будто находится под влиянием Антанты. Правда,
в районе озера Байкал и западнее него пока еще вроде бы господствуют
большевики. Как долго это продлится, будет в значительной степени зависеть
от того, решится ли Япония на активные действия в Центральной и Западной
Сибири.
Здесь, на Украине, дела идут своим чередом без особых страстей.
Правительство гетмана, и в особенности сам гетман, находятся полностью в
немецком фарватере и пытаются решить многочисленные проблемы, возникшие в
связи с созданием нового государства. Политическое и экономическое отделение
от России намного труднее, чем воображают украинские шовинисты. Проходящая
здесь украинско-русская мирная конференция в данный момент застопорилась в
своей работе. Россия не может полностью отказаться от теснейших
экономических связей с Украиной, так как она зависит от донецкого угля и
руды. На сегодняшний день именно экономические связи являются наиболее
сильным связующим фактором; знаменитое право народов на самоопределение,
которое здесь на Востоке сыграло такую странную роль, по-моему, опять будет
вынуждено капитулировать перед экономическим нажимом.
Вопрос об отделении украинской церкви от русской, о котором мечтают
украинские шовинисты, все более и более становится почти не разрешимой
проблемой. Отделение украинской валюты, возможно, удастся с помощью немецкой
поддержки, в противном случае Украину, как и Россию, ожидает банкротство.
Самый актуальный вопрос на Украине сейчас - это аграрный вопрос. Но я
надеюсь, что гетман, без сомнения обладающий выдающимися государственными
способностями, найдет правильный путь. Этот вопрос на Украине особенно
осложняется тем, что почти все крупные земельные владения расположены
западнее Днепра и находятся в руках поляков, которые являются подопечными
Австро-Венгрии.
Вообще Украина вполне может нанести вред отношениям Германии с
Австро-Венгрией. Здесь наши интересы и интересы Австро-Венгрии диаметрально
противоположны, и все предыдущие соглашения и договоры, которые мы заключили
в Берлине и Вене об экономическом использовании Украины, пока остались
только на бумаге.
Я собираюсь поехать в Берлин на новые переговоры, но боюсь, что нам и
на этот раз не удастся устранить противоречия и выработать единый подход.
Особенно из-за этих противоречий пострадала заготовка зерна; правда, наши
ожидания относительно зернового богатства на Украине оказались сильно
преувеличенными. В действительности же, в стране вовсе нет таких больших
запасов, и этому нечего удивляться, если вспомнить, что прежнее
социал-революционное правительство почти разрушило экспортную способность
сельского хозяйства, отдав на разграбление крестьянам из политических
соображений поместья с инвентарем и припасами.
Надо надеяться, что после сбора нового урожая, сохранность которого
зависит от обеспечения спокойствия, вывоз зерна постепенно будет
увеличиваться. Экспорт других продовольственных товаров тоже более или менее
наладится, особенно экспорт скота. Очень хорошо развивается экспорт лошадей.
Оздоровление экономической жизни на Украине существенно осложняется
тем, что промышленность находится в полном упадке, а германская
промышленность не проявляет никакого интереса в укреплении украинской
промышленности. С другой стороны, она не в состоянии поставлять столько
товаров, чтобы покрыть огромные потребности страны. Что касается будущего
самостоятельного и независимого украинского государства, то любой,
познакомившись с обстановкой на месте, очень скептически отнесется к этой
идее. В широких кругах русской интеллигенции становится популярной идея
федеративного монархистского государства по немецкому образцу, согласно
которой существовавшая до сих пор централизация в управлении на такой
большой территории явилась одной из основных причин упадка. Несколько дней
тому назад у меня был герцог Георг фон Лойхтенбург, который в настоящее
время пытается объединить различные взгляды монархистов. Он также высказался
за такое федеративное государство. Он считает это единственным возможным
решением восточного вопроса. Он видит это федеративное государство в тесной
связи с Германией. Не удивительно, что при этом предполагается ревизия
Брестского договора.
О Польше русские сами не хотят больше ничего слышать. Они готовы
смириться с потерей Курляндии, а также Финляндии. Эстляндию и Лифляндию же
требуют обратно. Относительно Литвы они утверждают, что она не принесет
пользы и Германии и готовы принять потерю части Литвы. Но главное,
монархисты полностью исключают отделение от России Украины. Вероятно, они
будут готовы предоставить Украине в рамках русского федеративного
государства широкую государственную автономию. Особенно недовольна русская
сторона передачей кавказских областей Турции и ослаблением русских позиций
на Черном море. Вообще нельзя сомневаться, что решение восточных вопросов
зависит от наших успехов на западе.
Прошу прощения у Вашего превосходительства за столь длинное письмо, но
мысли, которые нас здесь занимают, легко ложатся на бумагу, и, быть может,
они представляют интерес и для Вашего превосходительства. Надеюсь, что мое
письмо встретит Ваше превосходительство в полном здравии.
На этом заканчиваю, кланяюсь Вашему превосходительству, нижайше
преданный Вам,
Грeнер
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ОТЧЕТА ГЕРМАНСКОЙ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
от 22 июля 1918 г. о событиях в Ярославле
Третьего июля прибыл транспорт с немецкими военнопленными в составе
около 1000 человек из Уфы. Вместе с военнопленными, присоединившимися в
пути, а также вместе с прочими невоенными транспортами степень загрузки
лагеря, находящегося в ведении немецкой комиссии, в этот день увеличилась с
нескольких сотен до 1500 человек. Было предпринято все возможное для
обеспечения отправки этого транспорта. Вечером 5 июля было получено
разрешение русских властей на его отправку. Предполагалось, что 6 июля
лагерь будет полностью разгружен.
В 4 часа утра 6 июля в Ярославле была насильственно свергнута русская
советская власть и город перешел в руки вооруженной власти, провозгласившей
себя как Ярославское отделение Северной Добровольческой армии. Этой
вооруженной власти удалось закрепиться в центре города, тогда как
правительственные войска (Красная армия) отошли в пригороды и заняли там
временные оборонительные позиции. Уже в ночь на 7 июля Красная армия перешла
в наступление и начала интенсивный обстрел города. Названный лагерь
находился в зоне боевых действий, однако, пока что мало пострадал от
обстрела. 7 июля бои постепенно переместились в район лагеря. Вечером 6 июля
в лагерь верхом прибыл некто полковник Ташинцкий, на которого штабом
Ярославского отделения Северной Добровольческой армии было возложено
санитарное обеспечение города. Он попросил доложить ему о положении
военнопленных и пообещал сделать немедленно необходимые распоряжения
относительно продснабжения лагеря.
К полудню 7 июля, когда лагерь уже находился под сильным обстрелом,
названный полковник снова прибыл в лагерь и заявил руководству немецкой
комиссии, что немецкие военнопленные должны теперь активно включиться в
боевые действия, а именно против Красной армии. Он не говорил прямо, однако
дал понять, что в случае отказа лагерь, во-первых, не получит продовольствия
и, во-вторых, будет взят под артобстрел; что, далее, в этом случае будут
приняты меры даже против попыток побега из лагеря, поскольку территория
лагеря может простреливаться пулеметным огнем. Ташинцкий приказал выстроить
все подразделения военнопленных лагеря и обратился к ним с соотвествующей
продолжительной речью с различными обещаниями и с вышеназванными угрозами.
Руководством Ташинцкому на это был дан уклончивый ответ с целью выиграть
время. Этот ответ на первое время удовлетворил его. Он покинул лагерь,
заявив, что во второй половине дня он доставит оружие.
8 июля лагерь находился под сильным обстрелом. Вблизи лагеря начались
пожары. Около 7 часов пожар перекинулся в лагерь, и лагерь нужно было
эвакуировать. С величайшим трудом, в постоянной смертельной опасности,
спасательной команде под командованием состоящего в штате комиссии
фельдфебеля Шмидта и унтер-офицера Мункельта удалось спасти наиболее ценные
вещи и переправить их в город. Все обитатели лагеря - военнопленные,
гражданские пленные с женщинами и детьми, в том числе венгры, австрийцы,
поляки, а также военнослужащие Красной армии, укрывшиеся в лагере - все они
к 8 часам вечера под вооруженным конвоем были переправлены из зоны лагеря,
оборона которого стала невозможной, в черту города.
Поскольку со стороны конвойных команд не было предпринято ничего для
размещения такого большого числа людей на новом месте, а также для защиты их
от непрерывного артобстрела, не говоря уже об обеспечении продовольствием,
руководитель комиссии направился в штаб восставших, чтобы позаботиться о
самом необходимом. В этом штабе он был арестован и находился под арестом в
течение девяти дней.
Между тем пленные из лагеря были размещены в здании городского театра и
содержались там под сильной охраной. Обращение с ними со стороны охранных
команд было возмутительное, кормили пленных так скудно, что у них возникли
тяжелые заболевания. Всякое снабжение пленных было затем прекращено. И если
удалось сохранить жизнь всем этим заболевшим, то только благодаря
самоотверженности и мужеству нескольких человек, которые, несмотря на
опасность быть схваченными и расстрелянными повстанцами, направились в
город, чтобы раздобыть продовольствие. Уже 10 июля в результате обстрела во
всем городе был выведен из строя городской водопровод, а берег Волги,
начиная с 11 июля, держался под столь сильным обстрелом Красной армии, что
набирать там воду стало невозможно даже с наступлением темноты. Все попытки
доставки воды из реки кончались неудачей как для военнопленных, так и для
жителей города и для самих восставших. Приходилось довольствоваться лишь
дождевой водой, собираемой во всевозможные емкости. Даже из водосточных
канав и луж приходилось собирать последнюю воду с помощью ложек.
Обстрел города из легких и тяжелых арторудий Красной армии и
непрерывный стрелковый и пулеметный огонь усиливался. Из-за нехватки воды
быстро распространялись пожары, которые уничтожали целые городские кварталы.
Что не сгорело, уничтожалось артиллерией. Городской театр от артобстрела не
пострадал -- видимо, потому, что Красной армии было известно о размещении
там лагеря военнопленных. Но все же не удалось избежать серьезных разрушений
и в нем, в том числе и от прямых попаданий. Было несколько убитых и немало
раненых.
Сгорело больше половины города, остальная его часть лежала в
развалинах. Положение города становилось все более отчаянным. Становилось
ясным, что если город не попадет в руки какой-нибудь из сторон, то там может
быть уничтожено все живое. Стали обдумывать возможность вывести пленных
куда-нибудь из города, делались самые немыслимые попытки в этом отношении. И
все же нельзя было избежать человеческих жертв. Руководство комиссии
мучительно искало какой-нибудь выход из положения. Под ее ответственностью
было 1500 человек, и их нужно было вывести из этого ада ненависти, огня и
всяческих опасностей. Все это время было ясно, что безответственно вовлекать
этих людей в какую-либо авантюру, исход которой представлялся сомнительным.
А пока что здание театра давало хоть какую-то защиту, и прокормить людей все
еще можно было, хотя бы в той степени, чтобы поддержать их жизнь.
Так как военный успех не сопутствовал Северной армии и так как
соотношение сил с каждым днем менялось в пользу осаждавших город частей
Красной армии, то штаб мятежников стал в корне менять свое отношение к
военнопленным лагеря. 16 июля руководитель комиссии был выпущен на свободу,
были учтены некоторые неотложные пожелания лагеря в части продснабжения и
снабжения другим необходимым для жизни. Одновременно штаб мятежников
обратился к немецкой комиссии с просьбой предоставить в его распоряжение
около 250 добровольцев из числа военнопленных, которые стали бы воевать
против Красной армии на тех же условиях довольствия, что и остальные части
мятежников, т.е. под началом этого штаба.
Поскольку военнопленные все еще находились во власти мятежников и с
этой стороны на основании своего богатого опыта могли опасаться самого
худшего, то мятежникам не было дано окончательного ответа или однозначного
отказа. Прежде всего, лагерь испросил у штаба достаточное количество
продовольствия, для того чтобы люди могли хоть как-то восстановиться
физически. Для этого потребовалось бы примерно 5--10 дней.
20 июля штаб восставших предложил заявить о своей готовности сдаться
немецкой комиссии. Так как штаб еще 8 июля официально заявил комиссии, что
Северная армия находится в состоянии войны с Германией, руководитель
немецкой комиссии, как старший по воинскому званию среди подданых Германии в
лагере, счел себя вправе и даже вынужденным принять такую сдачу в плен.
Тактическое и военное разоружение и пленение противника после тщательного
обсуждения было возложено на лейтенанта Мюллера. По окончании всех военных
приготовлений штабу было заявлено, что немецкая комиссия принимает факт
сложения оружия. 21 июля в 2 часа утра штаб заявил о своей сдаче в плен
немецкой комиссии, после чего началось его разоружение.
До сих пор не представлялось возможным связаться с Красной армией. Было
также, по меньшей мере, сомнительным, признают ли и выполнят ли подчиненные
штабу части саму операцию сдачи оружия. Кроме того, не было четкого
представления и о настроениях среди населения города. Поэтому комиссия
должна была взвесить все возможные варианты и быть готовой к любым
неожиданностям, а также предусмотреть вероятность того, что в последующем
русская советская власть города сделает комиссии упрек в некоторой
формальной некорректности.
Немецкая комиссия ни одной минуты не планировала занять в Ярославле
какие-либо объекты или иным образом пойти на политические акции. В
продолжение нескольких часов, начиная со сдачи мятежного штаба в плен и до
вступления в город частей Красной армии, город фактически находился в руках
немецкой комиссии -- такое положение оказалось просто неизбежным в возникших
конкретных условиях. Со стороны самих советских властей были даже просьбы о
целесообразности временной передачи исполнительной власти в городе в руки
немецкой комиссии.
Подобные просьбы поступали с различных сторон, в частности, от
представителей граждан города, предложивших немецкой комиссии наличность
своей городской кассы в размере 60 миллионов рублей на том основании, что в
руках немецкой комиссии эти деньги будут в наибольшей сохранности. В течение
второй половины дня город постепенно переходил в руки советской власти.
Вечером по требованию штаба Красной армии все отбитое у мятежников оружие и
сам плененный штаб Ярославского отделения Северной Добровольческой армии
были переданы Красной армии. 1500 немецких пленных были оставлены пока в
черте города в здании театра. Необходимо в наиболее короткий срок отправить
их на родину после всего перенесенного ими здесь.
Бальк, лейтенант запаса,
руководитель немецкой комиссии
МИНИСТР ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ
ПРЕДСТАВИТЕЛЮ МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ В СТАВКЕ,
СЕКРЕТАРЮ ПОСОЛЬСТВА БАРОНУ ФОН ЛЕРСНЕРУ
Берлин, 6 августа 1918 г.
Генерал Людендорф телеграфировал мне:
1843.
Вашему превосходительству для информации. Относительно средств власти,
имеющихся в нашем распоряжении против России, я сообщаю, что в направлении
Петербурга мы в любое время можем двинуть 6-7 дивизий. О тех силах, которые
командование восточной группы войск может собрать на железной дороге
Ростов-Воронеж, я пока умолчу. Речь здесь пойдет также о нескольких
дивизиях, которые можно будет направить против России, если Краснов защитит
наши фланги со стороны Волги. Все это представляет особую силу, с помощью
которой (насколько я понимаю обстановку) мы можем защитить новое
правительство в России, на стороне которого будет народ.
34712
Прошу передать на это следующий ответ.
На вчерашний день Ваше превосходительство назвали четыре дивизии,
способные выступить против России. Теперь Ваше превосходительство
рассчитывает на гораздо большее количество войск. Я приветствую это, так как
такое новое положение дел облегчает проводимую нами политику.
Ваше превосходительство говорит, что мы могли бы с помощью имеющихся
сейчас в нашем распоряжении войск защитить новое правительство России, за
которое стоит народ. Это условие нас очень ограничивает, так как
правительству, за которое стоит народ, не требуется наша поддержка, во
всяком случае, внутри страны. Остается возможность использовать новые войска
против Антанты на севере, против чехословков на востоке и против генерала
Алексеева на юге, не взирая на то, какой режим находится у власти или придет
к ней.
Большевистское правительство просило нас о таких действиях против наших
врагов. Любое другое правительство - и мы должны это понимать - сразу же или
в самый кратчайший срок станет другом и сторонником Антанты. В России у нас
вообще нет достойного упоминания друзей. Если кто-то говорит Вашему
превосходительству обратное, то он заблуждается.
Доказательством того, стоит ли за спиной нового правительства народ,
является то, что оно приходит к власти с помощью народа. Большевики явно
обанкротились, но мы еще не слышим ни о мародерстве Красной гвардии, ни о
восстании русской деревни, которая заполнена вооруженными бывшими солдатами.
Если за новым правительством не стоит народ, то, как и предполагает
Ваше превосходительство, имеющихся дивизий будет недостаточно для его
поддержки. Поэтому я, как и раньше, выступаю за то, чтобы подождать со
свержением большевиков и быть готовым в случае смены власти как можно скорее
сойтись с победителем; к этому, как и прежде, надо подготовиться материально
и морально. Пока же у нас нет повода желать конца большевизму и
способствовать этому.
Большевики в высшей степени неприятные и антипатичные люди. Но это не
помешало нам навязать им Брест-Литовский мир и постепенно отнимать у них
страну и людей. Мы выжали из них все, что могли. Наше стремление к победе
требует продолжать в том же духе и до тех пор, пока они находятся у власти.
Охотно или неохотно мы с ними работаем - не имеет значения, если это
приносит пользу. Привносить в политику чувства, как доказывает история,
чрезмерная роскошь. В нашем положении позволить себе такую роскошь было бы
безответственно. Кто работает с большевиками, разделяя с ними власть
де-факто, и при этом вздыхает по поводу дурного общества - тот безобиден; но
отказываться от выгоды работы с большевиками, боясь позора сотрудничества с
ними, - опасно.
Политика как сегодня, так и в будущем - утилитарна; в беседах с Вашим
превосходительством я понял, что Ваше превосходительство полностью согласны
с этим тезисом. Имеются определенные признаки того, что большевики подходят
к своему концу, их могут свергнуть завтра или через несколько месяцев. Для
России характерно шаткое равновесие. Больше, чем сводки, на скорое свержение
большевиков указывают крики о помощи Чичерина и попытка выслать английских и
французских консулов.
С другой стороны, наше доверенное лицо из революционеров, которое
хорошо зарекомендовало себя, сообщает, что в рядах
социалистов-революционеров раскол, большая часть их отказалась от террора и
склоняется к большевикам. Только маленькая группа Камкова и Спиридоновой
стоит пока в стороне от этого. Буржуазия разделилась на многочисленные
гетерогенные группы, объединение которых для единых действий должно
произойти под руководством единого русского духа. Единого духа пока не
видно. За исключением отдельных лиц, все эти группы имеют одно общее:
враждебное отношение к Германии. Сибиряки, которых нам рекомендовали в
качестве союзников, согласно газетным сообщениям объявили нам войну.
Что собственно нам нужно на востоке? Военный паралич России? Большевики
обеспечивают его лучше и основательнее, чем любая другая русская партия. При
этом нам не приходится жертвовать ни одним человеком и ни одной маркой.
Понятно, мы не можем требовать, чтобы они или другие русские любили нас за
то, что мы эксплуатируем их страну. Удовлетворимся же бессилием России.
Большевики являются единственной русской партией, вступившей в
противоречие с Антантой. Это проявляется все четче, и наша обязанность
способствовать этому противоречию, для чего у нас в последнее время был
повод.
Большевики - единственные сторонники Брестского мира в России. Его
превосходительство Гельферих считает, что сотрудничество с другими партиями
возможно только при условии модификации Брестского договора и что, прежде
всего, России придется вернуть Украину. Здесь мы слышим о гораздо более
значительных требованиях, а именно, о восстановлении России в довоенных
границах. Итак, мы должны отказаться от плодов четырехлетней борьбы и
триумфов, чтобы избавиться от дурной репутации из-за нашей эксплуатации
большевиков? Потому что мы делаем именно то, что делаем: мы не сотрудничаем
с ними, а эксплуатируем их, это политически правильно, это и есть политика.
Позвольте попросить Ваше превосходительство высказаться по следующему
вопросу: готово ли ВГК, считает ли оно целесообразным и осуществимым начать
ревизию Брестского договора, в результате чего нам придется отдать Балтику,
Литву и Украину? Не говоря уже о Крыме, Таврии и Донбассе, которые,
разумеется, от нас сразу же потребуют обратно. Под Брестским договором стоит
подпись нашего милостивейшего государя. Договор заключен нами вместе с
нашими союзниками. Благодаря созданию Украинского государства он отделяет
Австрию от России; он был представлен рейхстагу.
Сделаем выводы. В политическом смысле является разумным использовать
большевиков, пока они могут что-то дать нам. Если они падут, мы можем со
спокойствием наблюдать за возникшим хаосом, пока не сочтем ослабление страны
достаточным для того, чтобы навести порядок без особых жертв.
Если хаоса не будет, а к власти сразу же придет другая партия, мы
должны выступить под девизом: никакой войны с русским народом или с Россией,
никаких завоеваний, а порядок и защита слабых от злоупотреблений со стороны
наших врагов. Последний вариант не дает нам видимых выгод, поэтому я
предпочитаю два предыдущих.
Гинце*
ПИСЬМО ГОСУДАРСТВЕННОГО МИНИСТРА ГЕЛЬФЕРИХА
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРТЛИНГУ С ПРИЛАГАЕМОЙ ПАМЯТНОЙ ЗАПИСКОЙ
Ваше превосходительство в беседе от 15 сего месяца согласилось со мною
в том, что мне не имеет никакого смысла отправляться в Ревель или Псков и
вновь принимать там дела дипломатического представительства Германии в
советской республике. Мы договорились, что на Вашем обратном пути в Берлин я
буду находиться в Вашем распоряжении. Ваше превосходительство собирались
дать мне возможность подробно изложить свое мнение о положении в России и
вытекающих из этого последствий для нашей политики, о чем я мог лишь вкратце
сообщить Вашему превосходительству 12 числа сего месяца в Ставке.
Однако ввиду скорого возвращения господина Иоффе из Москвы в Берлин,
благодаря чему завершение переговоров с советской республикой, кажется,
становится делом недалекого будущего, я считаю своим долгом не дожидаться
возвращения Вашего превосходительства, а уже сейчас изложить свои взгляды в
прилагаемой памятной записке.
15 числа сего месяца я пообещал Его величеству кайзеру письменно
изложить свои взгляды и ознакомить его с ними, поэтому я обращаюсь к Вашему
превосходительству с покорнейшей просьбой передать Его величеству один из
прилагаемых экземпляров записки. Копию этого письма я передам господину
статс-секретарю МИДа.
[19 августа 1918 г.]
Памятная записка Карла Гельфериха
Ситуация в России требует немедленного решения. Это означает, что и
политика Германии в России требует принятия решений. От этого будет
зависеть, обеспечим ли мы на время войны тыл на востоке, или же нам придется
открывать новый восточный фронт. Со времени переворота поздней осенью
прошлого года Россия находится под властью большевиков. С большевистским
правительством мы заключили Брест-Литовский мирный договор, который с тех
пор является основой наших отношений с Россией. Власть большевиков с самого
начала была властью меньшинства. Ни в старой Думе, ни в новом Учредительном
собрании, которое они позволили избрать, но которому не дали возможности
работать, большевики не располагали большинством. Они сами определяют свою
власть как классовую власть неимущих, рабочих, солдат и крестьян. Но и среди
неимущих все те, кто не признает большевизма -- политически бесправны. Съезд
Советов, представляющий формально высшую власть в стране, является послушным
и слепым орудием в руках Ленина, Свердлова и Троцкого, истинных носителей
неограниченной власти. Период якобинства во Французской революции является
абсолютной параллелью большевистской власти в сегодняшней России.
Большевистское господство меньшинства стало возможным из-за инертности
и раздробленности небольшевистской России. Оно держится только благодаря
беспощадному террору. Любое такое господство меньшинства несет в себе
зародыш быстрого распада. Все более невыносимое господство страха всколыхнет
даже самых равнодушных и робких. Общие страдания, общий страх, общее
разочарование объединяют разобщенных людей. Чрезмерная власть будит
соперничество и взаимное недоверие в собственном лагере. Как якобинцы
посылали друг друга на гильотину, так и в сегодняшней России большевистские
правители и родственные им левые социалисты-революционеры ведут ожесточенную
борьбу между собой.
Признаков того, что власть большевиков на грани падения, в последнее
время стало все больше. Масса их приспешников, рабочие крупных городов,
тяжело страдают от нехватки хлеба. Они отворачиваются от большевистских
руководителей и их идей и частично уже снова зовут вернуться своих старых
фабрикантов и руководителей предприятий.
Против левых социалистов-революционеров большевики, при всей их личной
неприязни и недоверии, не решаются выступать энергично, после того как при
первом кровавом столкновении была подавлена попытка их путча, вызванная
убийством графа Мирбаха. С этого момента левые социалисты-революционеры
опять были приняты в важнейшие органы большевистской власти, их собрания и
газеты могут безнаказанно и неограниченно позволить себе любые выступления,
в то время как собрания и газеты всех других направлений подавляются.
Под давлением большевистского террора и большевистского саботажа
русской экономики вновь сплачиваются многочисленные борющиеся между собой
группы расколовшейся буржуазии. Монархия завоевывает поддержку и в кругах,
ориентировавшихся до сегодняшнего дня на республику. Так называемый "Правый
центр" под руководством Кривошеина, судя по всему, становится пунктом,
вокруг которого кристаллизуются все остальные. Очевидно, речь идет уже не о
генералах без армии. Невыносимость жизни под властью большевиков вызывает
постоянный приток единомышленников к группам, выступающим за восстановление
организованной государственной и экономической жизни. Создается впечатление,
что не хватает лишь какого-нибудь толчка, чтобы обеспечить приток людей со
всех сторон в партии порядка и их успех.
Военные, которые необходимы большевикам для сохранения власти, начинают
колебаться. Отовсюду поступают сведения, что Красная гвардия сильно
деморализована. Ее части воюют плохо, переходят на сторону противника,
дезертируют. Латышские полки, до недавнего времени самая крепкая опора
находящегося у власти режима, устали от боев и начинают отворачиваться от
большевиков и пытаются найти помощь у других сторон.
К пошатнувшейся позиции большевиков внутри страны добавилась угроза
извне. Большевики не смогли оказать достаточного сопротивления ни
наступлению сибирской армии, которая, кажется, поглощает чехословаков, ни
наступлению англичан из Мурманска и Архангельска, хотя перед моим отъездом
они стянули к этим фронтам латышские полки, оставив у Москвы и Петербурга
лишь жалкие остатки. Как мне сказал сам Чичерин, в начале прошлой недели в
Москве оставался только один латышский полк (примерно 1000 человек). Против
казаков (Краснова, Алексеева, Дутова) большевики бессильны. Так называемая
"великая Россия" сегодня полностью отрезана от зерна Сибири и Кубани, от
донбасского угля и бакинской нефти.
О безнадежности военного положения большевиков свидетельствует
предложение, которое в четверг, 1 августа, от имени своего правительства
сделал Чичерин. Он предложил Германии сотрудничать не только в борьбе против
общего врага -- англичан на севере -- но и против Алексеева на юго-востоке,
то есть выступить на стороне большевиков в гражданской войне в России.
Перед Германией встает вопрос, какую позицию занять по отношению к
большевистскому правительству перед лицом такого положения дел.
Первым тезисом нашей восточной политики, на мой взгляд, должно быть:
помешать возникновению нового восточного фронта во время войны. Кроме того,
по-моему, надо стремиться создать и поддерживать необходимые военные
гарантии на востоке, а также подготовить почву для хороших политических и
экономических отношений с государством или государствами, которые возникнут
на развалинах старой России.
До сих пор сдерживать возникновение нового восточного фронта проще
всего было, поддерживая большевистский режим. Большевики -- принципиальные
пацифисты. Кроме того, Вы знаете, что русский народ очень устал от войны, и
большевики смогут сохранить свою власть (если смогут) только в том случае,
если не будет новой войны с Германией.
Как к нам будет относиться новый режим в России, по меньше мере, не
ясно. В этом смысле после заключения Брестского мира мы были очень
заинтересованы в сохранении власти большевиков. Если же мы увидим, что
большевики самостоятельно не могут (или, вероятнее всего, не смогут)
сохранить власть, и если мы хотим помешать возникновению восточного фронта,
у нас останется выбор: поддержать большевиков с помощью активного
широкомасштабного военного вмешательства или вовремя отойти от большевиков и
установить отношения с силами, которые придут на смену большевистскому
режиму. Эти отношения и должны стать гарантией сохранения мира на Востоке.
Мне кажется, что ни одна из германских инстанций не склонна ввязываться
в гражданскую войну в России, чтобы поддержать большевиков. Мы не можем
оказывать большевикам такую поддержку, в частности, потому, что это приведет
к рассредоточению наших военных сил, а нашей целью как раз и является не
допустить такого рассредоточения. Более того, вероятно, что военное
вмешательство Германии во внутрирусские конфликты на стороне большевиков
заставит все небольшевистские элементы России повернуть к Антанте, что
поможет ей создать новый восточный фронт.
Следовательно, остается только второй путь: вовремя отойти от
большевиков и постараться наладить хорошие отношения с организующимися
элементами новой России.
Мы должны избрать этот второй путь, а не пассивно выжидать (хотя это и
может показаться самым удобным и не позволит возникнуть восточному фронту),
по следующим причинам: во всех небольшевистских кругах Германию сейчас
считают опорой большевиков. Правда, это не соответствует истине, когда речь
идет о сознательной и намеренной поддержке большевиков и когда исходят из
того, что благодаря этому мы рассчитывали полностью разрушить Россию в
политическом, экономическом и финансовом отношении (программа д-ра Рорбаха,
он публично выдвинул ее, и в России ее ставят в вину правительству
Германии). Но и неверное мнение, если оно широко распространено, является
реальностью, с которой должна считаться политика.
Следствием пока не обоснованного мнения о нашем сотрудничестве с
большевиками является ужасная ненависть и безмерное ожесточение, которые все
русские круги, заинтересованные в государстве и порядке, с большевиков
переносят на Германию. После убийства графа Мирбаха партии России,
выступающие за порядок, которые еще пока слишком слабы, чтобы собственными
силами попытаться свергнуть большевиков, снова связывают свои надежды с
Германией. После того, как мы смирились с вялыми поисками убийц Мирбаха,
после того, как мы смирились с восхвалением покушения и призывами к
подражанию, после того, как мы смирились с отказом советского правительства
допустить в Москву немецкий батальон для защиты миссии, эти силы испытали
жестокое разочарование и отвернулись от нас.
Тот факт, что Центральный комитет левых эсеров в Москве мог открыто
похваляться подстрекательством к покушению на генерал-фельдмаршала Эйхгорна
- при этом с нашей стороны никто не высказал официального протеста (я по
собственной инициативе сделал серьезные представления Чичерину, а МИД
направил ноту Иоффе, но официальных публикаций не последовало) - усилил
впечатление, что мы готовы смириться с чем угодно, только чтобы не повредить
нашим хорошим отношениям с большевистским правительством.
Антанта умело и решительно использует это невыгодное для нас
впечатление. Ее призывы к русскому народу из Владивостока, Мурманска и
Архангельска показывают, что своими антибольшевистскими акциями она
стремится собрать вместе все силы, заинтересованные в возрождении России, и
направить их против Германии. Если мы позволим делам идти своим чередом, то
Антанта победит. Только решительный отход от большевиков может нарушить ее
планы.
Кроме того, было бы весьма желательно своевременно придти к
взаимопониманию с теми группами, которые примут активное участие в создании
новой России. Возможности для этого есть, по крайней мере, если говорить о
Сибирском правительстве генералов Хорвата и Колчака, а также так называемом
Правом центре* . Попытки сближения этих сторон пока не принесли
практического успеха, так как германское дипломатическое представительство в
Москве не получило от МИДа полномочий вступать в переговоры на основе,
которая, как показывают полученные сведения, является необходимой
(демонстративный отход от большевиков, военная демонстрация в районе
Петербурга, изменение Брестского мира и создание приемлемых для России
условий)** . В настоящий момент я не могу с уверенностью утверждать, что
наша сдержанность, а также развитие военной ситуации на Западе, не уничтожат
готовность упомянутых русских кругов к сотрудничеству с нами.
Но, как минимум, необходимо своевременно отойти от большевиков, которые
сейчас цепляются за нас с энергией утопающих. Говорят, что нельзя спрыгивать
с лошади, пока наготове нет другой, но это верно лишь наполовину. Если я
замечаю, что моя лошадь падает, я спрыгиваю даже в том случае, когда другой
нет. Если большевиков свергнут до того как мы порвем с ними и разрушим общее
впечатление, будто они наши союзники и мы используем их для саботажа России,
то получится, что мы работаем на Антанту, которая больше всего хочет
повернуть против Германии страшную ненависть небольшевистской России к
большевистской бесхозяйственности, чтобы таким образом втравить Россию в
новую войну против нас.
Учитывая все это, я должен выразить серьезные сомнения в правильности
отдельных пунктов недавно парафированных в Берлине германо-русских
договоров. В общем и целом, эти договоры очень разумны и являют собой очень
ценное дополнение к развитию Брестского мира. Но в отдельных пунктах я вижу
большую опасность, так как они могут укрепить впечатление о нашей
солидарности с большевиками, испортить наши отношения с небольшевистской
Россией и направить в лагерь Антанты группы, которые могут создать новую
Россию.
В финансовой и экономической области это относится в особенности к
сделке, согласно которой Россия по декретам выплачивает Германии до 1 июля
1918 года определенную сумму как компенсацию за экспроприацию германского
имущества (имеется в виду, в первую очередь, декрет о национализации от 28
июня 1918 г.). Таким образом, Россия получает свободу действий, и Германия
уже не может возражать против этой экспроприации или требовать возмещения в
каждом отдельном случае.
Следствием этого явится то, что Россия до последней капли выжмет
немецкий лимон, т.е. будет без всякой пощады проводить в жизнь декрет от 28
июня 1918 года против германской собственности и предприятий. Достаточно ли
будет предусмотренной суммы для покрытия ущерба, нанесенного частным
предпринимателям? Мне это кажется весьма сомнительным, но мы оставим этот
вопрос открытым. Важнее то, что из России будет устранен, в первую очередь,
именно немецкий капитал и немецкие предприятия. Правда, предусмотрена
обратная передача права на немецкую собственность, если такого рода
собственность не экспроприируется у жителей страны или граждан третьего
государства или вновь возвращена им. В этой оговорке я не вижу необходимой
защиты, так как едва ли можно проконтролировать исполнение этих условий.
С другой стороны, как раз эта оговорка вместе с согласием Германии с
экспроприацией германской собственности может побудить большевиков полностью
осуществить их планы по экспроприации, что будет воспринято как
подстрекательство к саботажу экономических и финансовых основ России.
В результате, все, кто в России стремятся к восстановлению
общественного строя, основанного на частной собственности, отворачиваются от
нас и занимают непримиримую позицию по отношению к нам, видя в нас
подстрекателей и помощников большевиков в осуществлении ими экономического
саботажа. Прямую выгоду от этого имеет Антанта, которая с распростертыми
объятиями принимает группы, выступающие за восстановление в России выгодного
ей режима.
В военном отношении я считаю весьма сомнительным, чтобы по новым
соглашениям правительство Германии согласилось использовать все имеющиеся у
него силы для совместного наступления с силами большевиков на генерала
Алексеева*. Это означало бы, что Германия вступает в гражданскую войну в
России на стороне большевиков** . У меня создалось впечатление, что наши
военные органы и не думают о военных действиях против Алексеева. Но это
нисколько не улучшает положения. Я могу себе представить, что со временем
появится необходимость подавления проантантовски настроенных войск генерала
Алексеева. Тогда нужно будет действовать. Но без намерения действовать
заключать с большевиками соглашение***, которое в случае его обнародования
(что неизбежно) серьезно скомпрометирует нас в глазах небольшевистской
России как союзников большевиков в их борьбе с известным русским
военачальником и казаками - это политика, от которой я хочу серьезно
предостеречь.
Наконец, я очень опасаюсь, что статьи новых договоров, касающиеся
Эстляндии и Лифляндии, будут выгодны лишь Антанте. Если мы сейчас заставим
большевиков подписать договор об окончательном отделении Эстляндии и
Лифляндии от России****, то в данный момент это без сомнения будет большим
успехом, достигнутым без применения силы. Но дешевые успехи не всегда самые
прочные*****. Стоящая перед дверью новая Россия воспримет это соглашение,
заключенное в такой момент и с таким партнером, как вызов. Я считаю, что
вполне возможно за основу наших отношений с новым русским режимом взять
Брестский мир****** и на этой основе (в деталях можно пойти навстречу
насущным потребностям России) в достаточной степени обеспечить военные
интересы Германии и интересы немецкого народа, а также учесть уступки,
сделанные представительствам Эстляндии и Лифляндии*******. А теперь в
намечаемом расширении Брестского мира я вижу большую опасность. Для будущей
России это может стать поводом для расторжения новых договоров вместе с
Брестским миром, и лишь приведет к созданию нового восточного
фронта********.
Я возражаю против трех пунктов новых договоров, так как, по моему
мнению, они полностью противоречат той политике, проведение которой требует
от нас ситуация. Если большевики катятся к пропасти, а мы не хотим и не
можем их удержать, то мы должны избегать всего, что могло бы
свидетельствовать о нашей солидарности с ними и повернуло бы силы будущей
России в сторону Антанты. Мы должны сделать все, чтобы провести отчетливую
черту между собой и большевиками и завоевать на свою сторону силы будущей
России. Соглашения, против которых я возражаю, производят впечатление того,
что мы солидарны* с большевиками в области экономического саботажа и борьбы
против казаков; мы оттолкнем от себя силы будущей России** и поможем Антанте
сконцентрировать эти силы вокруг себя и использовать их в своих целях.
Настоящий момент настоятельно требует от нас максимальной концентрации сил,
а вместо этого мы сами создаем опасность возрождения нового восточного
фронта и таким образом рискуем потерпеть поражение в борьбе за
существование*** . Одновременно, это наносит большой ущерб созданию в
будущем хороших политических и экономических отношений с Россией, что было
бы крайне важно, учитывая вероятность сохранения германо-британских
противоречий и после заключения мира.
Поэтому я считаю необходимым изложить эти соображения, хотя несмотря на
все мои возражения, договоры уже парафированы****.
Берлин, 19 августа 1918 г.
ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ С РУКОВОДИТЕЛЯМИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ФРАКЦИЙ РЕЙХСТАГА У
ЗАМЕСТИТЕЛЯ РЕЙХСКАНЦЛЕРА ФОН ПАЙЕРА
Его превосходительство фон Пайер: Мы попросили вас придти сюда, чтобы
узнать ваши взгляды на договоры с Россией. Для двух договоров необходимо
формальное утверждение рейхстага. Относительно третьего есть сомнения, но мы
считаем, что и этот договор следует представить на рассмотрение рейхстагу.
Не следует медлить с принятием договоров, поскольку теперешнее русское
правительство может пасть, а договоры выгодны Германии. Вы согласны, если мы
пока откажемся от созыва рейхстага? О созыве главной комиссии, по моему
мнению, также не может быть речи.
Депутат Эберт: Договоры имеют большое политическое значение. Я считаю
крайне важным, чтобы до ратификации высказались фракции. Моя фракция в этом
очень заинтересована. Наши взгляды на политику в лимитрофах ясны. В
договорах мы видим продолжение неверной политики. Мы против присоединения
Эстляндии и Лифляндии, так как Россия никогда не смирится с этим. У нас
большие сомнения и относительно финансово-политического содержания
договоров. Требование 6 миллиардов объективно не оправдано. Мы хотели
заключить с Россией мир без контрибуций, я прошу срочно заслушать главную
комиссию. Это требование основано на соглашениях между нашим и русским
правительством и парламентом, согласно которым главная комиссия должна быть
заслушана при принятии важных решений. Это беспрецедентно просить
индемнитета при заключении государственного договора такой важности.
Депутат Дове: Я согласен с мнением его превосходительства Пайера в том,
что нет причины созывать главную комиссию. (После этого Дове называет
несколько причин, которые делают желательным немедленный созыв рейхстага.)
Не следует отклоняться от предписанных правил в таком важном деле.
Его превосходительство Криге: В договоре ничего не говорится о
контрибуции. Речь идет о компенсации за нанесенный немцам ущерб. Если мы
будем созывать рейхстаг, то потеряем минимум 10 дней; за это время может
что-нибудь произойти. Мы надеемся, что заключение договора приведет к
улучшению ситуации на востоке, поэтому необходимо действовать быстро.
Рейхсбанк очень настоятельно высказывает пожелание, чтобы как можно скорее
Россия сделала выплаты согласно договору.
Депутат Гр бер: Я не могу согласиться, что речь идет о контрибуции; это
просто дополнительные обязательства. Статьи по Эстляндии и Лифляндии
сформулированы в Брестском договоре недостаточно четко. Новые договоры
дополняют их. Мы одобрим их, как одобрили Брестский договор. Речь не идет об
аннексии, так как лимитрофы добровольно присоединятся к нам. Не стоит
созывать главную комиссию; созыв рейхстага я также не считаю необходимым,
хотя здесь есть формальные сомнения. Но я думаю, что мы можем оставить их
без внимания, если созыв рейхстага может только замедлить получение
результатов нашей восточной политики. Когда договор будет заключен, он будет
иметь большую политическую ценность и в отношениях с будущим русским
правительством. И с точки зрения настроений внутри страны он играет
положительную роль. Недовольным можно предъявить хотя бы один политический
успех. Я считаю немаловажным, если мы сможем сказать, что, по крайней мере,
на востоке ситуация более или менее ясна. Если мы будем медлить, ожидая
заседания рейхстага, то все может сорваться.
Депутат граф Вестарп: Я в основном согласен с Гр бером. Я сомневаюсь,
подходит ли в данном случае слово "индемнитет". Только кайзер имеет право
заключать договор; рейхстаг заслушивают лишь из политических соображений.
Депутат д-р Штреземан: Как Брестский договор, мы одобрим и
Дополнительные договоры. 6 миллиардов -- это не контрибуция. Мы гаранты тех,
кому нанесли ущерб действия русских властей и русского народа. Русская
сторона не возражала против основных пунктов -- территориальных и
финансовых. Договор дает России гарантию, что в дальнейшем мы не будем
поддерживать попытки отторжения новых территорий от России. Опасность в
промедлении. Если мы будем созывать рейхстаг, то это замедлит заключение
договора. Нам нужны русские деньги для закупок зерна на Украине. Кроме того,
русское золото укрепит золотой запас рейхсбанка. Я согласен с тем, что
депутат Гр бер сказал о настроениях внутри страны. В этом отношении договор
также будет иметь положительное значение.
Его превосходительство фон Гинце: Цель нашей политики на востоке можно
определить простой формулой: воспрепятствовать созданию фронта на востоке
или, по крайней мере, отодвинуть его. Что бы вы ни думали о Брестском
договоре, но одно преимущество у него есть: он существует. По отношению к
русскому правительству мы придерживаемся следующей позиции: невмешательство
во внутрирусские дела. Этим мы отличаемся от наших врагов. Уже их позиция по
отношению к большевикам показывает, что мы на верном пути. У нас нет
намерения выступать в качестве учителей. История показывает, что это нам
всегда дорого обходилось. Несмотря на все пророчества, большевистское
правительство еще у власти. Мы сможем представить заключенный договор любому
будущему правительству. Если новое русское правительство их не признает, мы
будем в состоянии самостоятельно осуществить основные пункты договора.
Воспрепятствовать этому одностороннему осуществлению договора не сможет ни
одно правительство. Но вполне возможно, что на смену большевикам придет не
новое правительство, а хаос. В этом случае нам придется отказаться только от
золота и денег. Все остальные пункты договора мы сможем реализовать сами.
По отношению к приграничным государствам мы проводим следующую
политику: нам пришлось создать их, чтобы воспрепятствовать восстановлению
фронта. Мы проводили такую политику не только в интересах этих государств,
но и в своих собственных интересах. С этим согласится любой теоретик. Мы
хотим, чтобы народы этих стран были в состоянии оказать максимальное
сопротивление русскому колоссу, который рано или поздно обязательно
возродится. Война заставила нас связаться с Россией сильнее, чем нам
хотелось бы. Испортит ли создание лимитрофов наши отношения с Россией?
Только не отношения с теперешним правительством. Договор с ним заключен
путем переговоров. Выгодные экономические отношения с сегодняшней Россией,
по моему мнению, невозможны. Но русский народ обладает большой способностью
к возрождению, и он станет снова важным фактором в жизни народов. Если
смотреть с этой стороны, то, возможно, правы те, кто хочет рассматривать
нашу политику с точки зрения будущего тесного сближения с Россией в области
экономики.
Однако до окончания войны нельзя допустить возрождения России. Где те
люди, которые могут свергнуть правительство и потом пойти на заключение с
нами договоров? Мне говорили о монархистах; это генералы без армии; кадеты
не выйдут на улицу. Антанта пока недостаточно сильна, чтобы свергнуть
правительство. А наше правительство готово вмешаться, когда у Антанты будет
достаточно сил. Но пока, возможно, следует отодвигать этот момент и спокойно
выжидать. Мы намерены создать добрососедские отношения с Россией. Было
предложение подарить Украину России. Зачем? И без этого подарка у нас будут
хорошие отношения. Против такого подарка говорит и то, что целью
австро-венгерской политики является избежать общей с Россией границы.
Депутат д-р Вимер: Я тоже считаю, что следует как можно скорее
заключить новые договоры. Самым правильным было бы созвать рейхстаг. Если бы
это было возможно, то это был бы самый лучший путь. Но ответственность
велика, если из-за такой задержки заключение договоров сорвется.
Его превосходительство фон Пайер: Есть серьезные сомнения в
целесообразности созыва. Рейхстагу придется заседать 12-14 дней, прежде чем
вопрос будет улажен. Но, по моему мнению, необходимо определенное единодушие
в вопросе о нецелесообразности созыва рейхстага.
Депутат Эберт: Не может быть и речи о добровольном присоединении
Эстляндии и Лифляндии к Германии. Масса местного населения против этого, за
-- только бароны. Поэтому я считаю необходимым, чтобы нам дали объективное
доказательство того, что 6 миллиардов -- это не контрибуция. Мы ничего не
имеем против выплаты общей суммы компенсации, речь идет о ее размере. Я был
в ужасе от настроений в стране. Особенно большую роль здесь играют
отпускники, которые рассказывают о положении на фронте. Люди особенно
недовольны разведывательной службой на фронте, действия которой направлены
на аннексию. Заключение Дополнительных договоров означает ужесточение
условий Брестского договора и не способствует поднятию настроений, как
думает депутат Гр бер. По-моему, необходимо созвать и главную комиссию. Ее
как раз и создавали с намерением решать дела, не терпящие отлагательства. В
случае созыва главной комиссии или рейхстага мы будем возражать против
обсуждения общей политики, прежде чем выяснится ситуация на Западе. Можно
говорить только об обсуждении данных договоров.
Его превосходительство д-р Криге: Я с удовольствием дам депутату Эберту
или другим господам из социал-демократической фракции подробные разъяснения
относительно финансово-политического содержания договора.
Депутат Дове: Какие еще есть спорные вопросы между нами и русским
правительством?
Его превосходительство фон Гинце: Препятствием для заключения договора
является положение на Кавказе. Несмотря на данное обещание, турецкие армии
предприняли наступление на Баку. Русские отбили его. Тогда турки заявили,
что для восстановления своей чести они должны взять Баку. Мы, как и русские,
заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому; в военном отношении мы
сейчас не в состоянии этому помешать, мы можем действовать только
дипломатическим путем. Я надеюсь, что это нам удастся. Русские требуют более
реальных гарантий. Мы не можем их дать, и это препятствует заключению
договора.
Депутат д-р Штреземан: Эти сведения статс-секретаря говорят против
созыва рейхстага, так как в этом случае придется обсуждать наши отношения с
союзниками.
Депутат Дове: Это не совсем так. Рейхстаг следует созвать только после
того, как договоры будут действительно заключены. Правительство должно взять
ответственность на себя. Нет сомнения, что большинство рейхстага одобрит его
действия.
Его превосходительство д-р Криге. Отвечает на ряд вопросов депутата
Эберта относительно положения с обменом военнопленными с Россией.
Его превосходительство фон Пайер: Мы выслушали ваши мнения, теперь
правительство примет решение.
ГЕНЕРАЛЬНОЕ КОНСУЛЬСТВО ГЕРМАНИИ РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРТЛИНГУ
Москва, 30 августа 1918 г.
Совершенно секретно
Из бесед с руководителем бюро иностранной помощи в Москве ротмистром
В льфингом после его возвращения из Ковно и Берлина с совещаний в
вышестоящих органах у меня сложилось впечатление, что у господина
главнокомандующего восточной группой войск и (в меньшей степени) в ВГК на
первый план все больше выступает мысль о военном вмешательстве в России.
Учитывая это, я считаю своей обязанностью высказать свое мнение по этому
вопросу, тем более, что осуществление этой идеи должно быть подготовлено с
помощью широко ведущейся военно-политической пропаганды.
По моему мнению, следует признать необходимость подготовки скорейшего
свержения правительства большевиков. Нет сомнения в том, что деятельность
этого правительства наносит очень большой ущерб монархическому
государственному строю, а также его буржуазной основе в Германии, нашей
культуре. События последних месяцев показывают, что компромисс с советской
республикой невозможен. Это позволяет утвердительно ответить на вопрос об
изменении системы правления, и здесь встает вопрос о способе и времени
осуществления данной меры. Я не хочу переоценивать многочисленные просьбы с
русской стороны об интервенции, однако убежден, что изменить систему
необходимо как можно скорей, по возможности не позже, чем в течение
ближайших шести недель. В противном случае страна будет все сильнее
погружаться в хаос, что нанесет невосполнимый ущерб интересам Германии.
Движущей и организующей силой должна стать Германия, иначе переворот,
которого горячо желают все небольшевистские силы, а также подавляющая и
лучшая часть русского народа, поставит себе в заслугу Антанта, в то время
как отрицательная сторона этой акции ляжет на Германию. Есть также отдельные
организации в деревнях* , которые с трудом поддерживают друг с другом связь.
Можно рассчитывать на то, что в решающий момент существующие
контрреволюционные группы встанут на сторону интервентов даже в том случае,
если они не будут ориентированы на Германию. Но прежде всего мне кажется
необходимым осуществить эту акцию как можно скорее, чтобы помощь со стороны
латышей была достаточно эффективной для обеспечения успеха еще до начала
военных операций Германии.
Как я уже докладывал, латыши выказывают все меньше желания проливать
кровь за большевиков. Растет вероятность того, что их полки начнут
разбегаться. Пока что мне удавалось сдерживать их командующего, но я думаю,
что, по крайней мере, ему надо предоставить конкретную программу. Если будет
установлен конкретный срок начала военных операций, латыши смогут справиться
с большевиками, в том числе и с их вождями, в Москве и удерживать город до
прибытия подкрепления. Эта помощь имела бы то большое преимущество, что не
позволила бы нынешним большевистским руководителям пролить кровь и нанести
ущерб Москве, что они угрожают сделать при первых признаках немецкого
наступления. Одновременно одним ударом был бы парализован центр
сопротивления.
После свержения большевиков главную трудность будет представлять
образование нового правительства и вопросы снабжения**. Я позволил бы себе
сделать предложения и по этим вопросам, но у меня сложилось впечатление, что
вопрос о ревизии Брестского мира уже рассматривается нашей стороной. Новое
правительство должно дать определенные обещания Германии и выступить с
соответствующей программой перед своим народом. Благодаря этому оно также
могло бы найти необходимую поддержку у других партий. Если бы можно было
сейчас удовлетворить товарный голод крестьян с помощью обмена товарами между
городом и деревней*, то с продовольственным голодом помогли бы справиться
также украинские запасы**. В связи с этим надо решить, можно ли позволить
крестьянам приобретать за деньги часть используемой ими сейчас земли***. Я
думаю, что они охотно пошли бы на это. Сибирское правительство также
выказывает большой интерес в восстановлении России, поэтому можно быть
уверенным в том, что оно окажет нам политическую и экономическую
поддержку****, а это отразится и на военном положении на востоке.
Затягивание операции нежелательно и по климатическим причинам. После
успешного и проведенного не очень большими военными силами свержения
большевиков было бы целесообразно и вполне возможно в сравнительно короткий
срок вывести из страны использовавшиеся войска*****. Это, по крайней мере,
явилось бы основой взаимного доверия (которого мы можем лишиться)******,
необходимого для экономического сотрудничества в будущем.
Гайшильд
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОНСУЛ В МОСКВЕ
События на Балканах и Московский Интернационал
Москва, 5 октября 1918 г.
Люди здесь находятся в состоянии эйфории. Подобно тому, как при ударе
молотком на тысячу осколков разбивается стекло, катастрофа Болгарии разбила
центрально-европейский блок в глазах большевиков. Общественность явилась
свидетелем того, как за несколько дней прошлой недели огромный восточный
фронт от Адриатики до Мурманска внезапно был смят, и весь фланг стран
Центральной Европы оказался открытым ударам противника.
Все уверены в выходе из войны терпящей поражения Турции, и пролетарская
фантазия уже видит гордый английский флот, идущий на Батум и Одессу, в
Черном море. Пресса захлебывается от радости: там уверены, что одна из
империалистических групп, борющихся с марксизмом, находится на грани
катастрофы. И одновременно они трясутся от страха, видя опасность
наступления другой победившей империалистической группы.
Если не удастся немедленно заключить мир и оправдаются гипотезы о
поражении стран Центральной Европы, то в течение нескольких недель
большевикам будет нанесено поражение на севере, востоке и юге. В глубине
души они опасаются этого, хотя внешне стараются не показывать своего страха,
так как русский пролетариат и Красная армия справятся со всем и всеми! А
если уж и они не помогут, то на помощь придет мировая революция и немецкий
социалистический народ, который сбросит своих буржуазных мучителей, порвет
Брест-Литовский договор и вместе с русскими большевиками выступит против
угрожающего диктатуре пролетариата англо-американского империализма.
Как известно, этот последний не хочет и слышать о Брест-Литовском мире;
благодаря этому он привлек в свой лагерь всех националистически настроенных
русских. Большевизм также борется с этим договором, так как он вплотную
приблизил к России германский империализм и усилил контроль, препятствующий
какой-либо агитации.
Не надо быть ни капиталистом Антанты, ни большевиком, чтобы сожалеть об
этом договоре и с точки зрения Центральной Европы. Договор должен был убить
трех мух одним ударом: ликвидировать восточный фронт, утолить земельный
голод Германии и, используя внутреннее разложение России, свести ее до
положения германской колонии. Но это уж слишком! Тем более как результат
отчаянной борьбы не на жизнь а на смерть.
Центральной Европе, или, правильнее сказать, Германии, надо было бы
удовлетвориться первым из трех желаний. А вместо двух других приобрести
дружбу русского народа. И в этом случае восточный фронт уже не был бы нужен,
а в Москве не было бы большевиков, так же, как в Сибири - японцев, англичан,
американцев и французов.
Конечно, по-человечески можно простить Брестский договор. Он возник в
экстазе борьбы. Как не слишком любезно сказал один швед, это - результат
истории: с одной стороны, наивные фантасты, с другой -- фанатичные
преступники. Мне кажется, что этот договор становится тем, чем стали
альхесирасские документы*, над которыми в течение нескольких месяцев ломали
головы многие умники в Танжере**.
В номере "Воссише Цайтунг" в сентябре помещена великолепная статья
Георга Бернгарда "Уроки Москвы", в которой говорится об ошибках Германии
после Брест-Литовска.
Этому ставшему вдруг актуальным вопросу посвящены две статьи Радека,
которые вместе с письмом Ленина к своим сторонникам и позавчерашней
резолюцией Центрального исполнительного комитета (эти статьи и документы я
прилагаю)* позволяют взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами большевиков.
Ваше превосходительство, не посчитайте за труд просмотреть и эти, к
сожалению, довольно большие приложения. Они дают ясную картину того, как в
настоящий момент мир отражается в мозгу большевиков. Они в очередной раз
показывают, как ошибаются страны Центральной Европы, недооценивая Москву.
Пусть идея создания нового фронта от Каттаро до Архангельска в
настоящий момент является лишь плодом воображения Интернационала, Москва
выступает за этот фронт.
Поттере
СТАТС-СЕКРЕТАРЬ МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ЗОЛЬФ
ПРЕДСТАВИТЕЛЮ МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ В СТАВКЕ
ФОН ГИНЦЕ
Берлин, 22 октября 1918 г.
Ваше превосходительство!
Больше всего меня сейчас занимает вопрос о наших отношениях с
большевиками. Я считаю, что до сих пор мы действовали правильно, не
предпринимая никаких шагов против республики Советов и поддерживая с ней
нормальные отношения, так как ее военные действия против приверженцев
старого режима и Антанты способствовали параличу России. Но теперь мы
вынуждены переориентировать свою политику на мир, и я спрашиваю себя, не
стоит ли в самом ближайшем будущем провести ревизию наших отношений с
нынешними правителями в Москве.
Долго большевики не продержатся. После заключения общего мира все, как
они сами предполагают, повернутся против них, и тогда их власти придет
конец. Вероятно, при этом прольется много крови. Если война будет
продолжаться и Антанта после падения Константинополя начнет активные
действия на востоке (что вполне вероятно), то все равно через какое-то время
конец будет такой же.
Учитывая все это, я склоняюсь к мысли, что нам не следует выжидать, а
надо вовремя порвать с ними, чтобы вероятное кровопролитие не поставили нам
в вину.
К тому же большевики, видя наше теперешнее положение и приближение
своего собственного конца, поставят все на последнюю карту -
революционизирование Германии. Пропаганда их официальных и неофициальных
представителей принимает все больший размах. В последнее время у них очень
тесные отношения с нашими "независимыми". Недавняя демонстрация на
Унтер-ден-Линден, наверняка, связана с деятельностью русского посольства.
На восточном фронте происходят подстрекательские митинги, в Верхней
Силезии началась забастовка, имеющая явно выраженный большевистский
характер, само советское правительство почти неприкрыто призывает к
революции. Разумеется, мы приняли все возможные контрмеры, но мне кажется,
что лишь полный разрыв всех отношений с Россией может прервать идущие к нам
нити.
Правда, разрыв отношений представляет серьезную опасность для жизни
наших соотечественников в России и нанесет ущерб экономике. Поэтому
генеральный консул в Москве считает, что необходимо одновременно начать
военную интервенцию. Не знаю, как это можно сейчас сделать. Вряд ли можно
говорить даже о временной оккупации Петербурга небольшим контингентом. Я
хотел бы попросить Вас обсудить этот вопрос с ВГК и был бы весьма
признателен, если бы Вы сообщили мне о результатах этого обсуждения, а также
о своей собственной точке зрения. Я очень высоко ценю мнение Вашего
превосходительства как великолепного знатока России.
Подписано: Зольф
Оттокар Чернин занимал пост австро-венгерского министра иностранных дел
с конца 1916 до апреля 1918 года. Перед назначением на этот пост он был
австро-венгерским посланником в Румынии до вступления Румынии в войну на
стороне Антанты. Факты, сообщаемые Черниным, не оставляют сомнения в том,
что положение Австрии уже в 1917 г. было совершенно катастрофическим. Для
внимательных наблюдателей это уже давно было ясно. Книга Чернина это
убеждение вполне подтверждает.
Уже в апреле 1917 г. в записке (приведенной в книге), поданной
императору Карлу и предназначавшейся также и для вручения императору
Вильгельму, Чернин формулировал положение следующим образом:
Совершенно ясно, что наша военная мощь подходит к концу... Я указываю
только на то, что сырье для изготовления военных материалов на исходе, что
человеческий материал совершенно истощен, и прежде всего на гнетущее
отчаяние, которым охвачены все слои населения вследствие недоедания и
которое делает невозможным выносить дальше тяжесть военных страданий. Если я
еще надеюсь, что нам удастся выдержать ближайшие месяцы и с успехом
обороняться, то для меня все же вполне ясно, что возможность еще одной
зимней кампании совершенно исключается, другими словами, в конце лета или
осенью должен наступить конец.
Чернин далее указывает на опасность революции, которая должна вспыхнуть
при продолжении войны, и обращает внимание на "изумительную легкость, с
которой была низвергнута сильнейшая монархия в мире" (т.е. Россия). Он
предостерегает против мнения, что в Германии и Австро-Венгрии монархические
чувства пустили такие глубокие корни, что там подобная революция невозможна.
Утверждать это, говорит Чернин, значит не понимать глубокого переворота,
вызванного в настроении этой войной.
Эта война открывает новую эру в мировой истории. Она беспримерна. Мир
теперь не тот, каким он был три года тому назад, и было бы тщетно искать в
мировой истории аналогии событиям, которые теперь стали повседневными...
Вашему Величеству известно, что гнет, под которым стонет население, достиг
степени прямо невыносимой. Струна натянута до того, что каждый день можно
ожидать, что она лопнет... Я твердо убежден, что Германия так же, как и мы,
дошла до предела своих сил, чего, впрочем, ответственные политики в Берлине
вовсе не отрицают... Если монархи Центральных империй не в состоянии в
ближайшие месяцы заключить мир, это сделают через их головы народы, а тогда
волны революционных движений сметут все то, за что наши братья и сыновья
теперь еще борются и умирают.
В конце своей записки он говорит:
Мы можем подождать еще несколько недель и попытаться выяснить, будет ли
возможность заговорить с Парижем или Петербургом. Если это не удастся, мы
должны своевременно пойти нашей последней картой и сделать те крайние
предложения, на которые я уже раньше указывал.
Эти крайние уступки, которые отстаивал Чернин, заключались в том, чтобы
Германия пришла к соглашению с Францией насчет Эльзас-Лотарингии, т.е.,
другими словами, отказалась от этих областей, а Австрия уступила Галицию
вновь созданной Польше, причем она не имела бы ничего против того, чтобы эта
новая великая Польша была соединена личной унией с Германией.
17 ноября 1917 г. Чернин пишет своему знакомому, что ему, вероятно,
скоро придется покинуть свой пост (министра иностранных дел), потому что
против него ведутся различные интриги.
Избавление, слава Богу, уже близко. Я бы только очень хотел покончить с
Россией и, таким образом, быть может, создать возможность общего мира.
Известия из России сходятся в том, что тамошнее правительство безусловно
хочет добиться мира, причем как можно скорее. Если этот мир будет заключен,
германцы уверены в будущем. Они не сомневаются в том, что если они будут
иметь возможность перебросить свои массы на Запад, им удастся прорвать
фронт, взять Париж и Кале и оттуда непосредственно угрожать Англии. Такой
успех действительно может привести к миру, если Германия тогда со своей
стороны согласится отказаться от завоеваний. Я во всяком случае не могу себе
представить, чтобы Антанта, после потери Парижа и Кале, не была согласна на
мир inter pares. Гинденбург до сих пор сдержал все, что обещал, в этом ему
нельзя отказать, и вся Германия твердо верит в его предстоящие успехи на
Западе. Необходимое условие для того, однако, конечно - освобожденный
Восточный фронт, т.е. мир с Россией. Русский мир может таким образом быть
первой ступенью на лестнице к всеобщему миру.
Я в последние дни получил надежные сведения о большевиках. Их вожди -
почти исключительно евреи, с совершенно фантастическими идеями, и я не
завидую стране, которой они управляют. Но нас, конечно, прежде всего
интересует их стремление к миру, а оно, по-видимому, существует - они не в
состоянии больше вести войну.
В министерстве у нас тут представлены три течения. Одно не принимает
Ленина всерьез и считает его калифом на час; другое не разделяет этого
взгляда, но восстает против того, чтобы вести переговоры с таким
революционером. Третье течение состоит, насколько я могу судить, из одного
меня, и оно будет вести переговоры, несмотря на возможность того, что Ленин
скоро будет сметен, и на несомненность его революционности. Чем меньше
времени Ленин останется у власти, тем скорее надо вести переговоры, ибо
никакое русское правительство, которое будет после него, не начнет войны
вновь. Я не могу создать себе русского Меттерниха в качестве партнера тогда,
когда его нет. Германцы ломаются и не обнаруживают особенной охоты идти на
переговоры с Лениным, очевидно, по только что приведенным соображениям. Они
при этом непоследовательны, как весьма часто. Германские военные, - которые,
как известно, дают направление всей германской политике, - мне кажется,
сделали все для того, чтобы низвергнуть Керенского и поставить на его место
"нечто другое". Это "другое" теперь налицо и желает заключить мир,
следовательно, не надо упустить случая, несмотря на все сомнения, которые
внушает партнер.
Узнать что-нибудь в точности насчет этих большевиков почти невозможно,
т.е. лучше сказать, узнаешь очень многое, но сведения очень противоречивые.
Они начинают с того, что уничтожают все, что сколько-нибудь напоминает о
труде, благосостоянии и культуре, и истребляют буржуазию. В их программе,
по-видимому, нет речи о "свободе и равенстве", только о зверском подавлении
всего того, что не есть пролетариат. Русская буржуазия почти так же труслива
и глупа, как наша, и дает себя резать, как бараны. Несомненно, что этот
русский большевизм представляет европейскую опасность, и если бы мы обладали
силой добиться одновременно со сносным для нас миром еще установления
закономерных порядков в чужих странах, - самое правильное было бы вовсе не
разговаривать с этими людьми, идти на Петербург и восстановить порядок. Но
этой силы у нас нет, ибо нам нужен наискорейший мир ради нашего спасения, а
мы не можем получить мира, если германцы не придут в Париж. Но германцы
могут прийти в Париж только тогда, когда мы освободимся от нашего Восточного
фронта. Таким образом замыкается круг. Это все рассуждения, которые
высказывают сами германские военные, а потому так нелогично с их стороны,
когда личность Ленина оказывается для них неприемлемой... Как можно скорее
покончить с Россией, сломать затем волю Антанты, стремящейся к нашему
уничтожению, и заключить мир, хотя бы и с потерями - таковы мой план и
надежда, которой я живу. Конечно, после взятия Парижа все, что называется
"влиятельным, будет, кроме императора Карла, требовать "хорошего" мира,
которого мы получить никоим образом не можем. Но я возьму на себя тяжелый
крест быть тем, который испортил мир. Таким образом, я надеюсь, мы выйдем из
войны только с одним подбитым глазом. Но старые времена уже больше не
вернутся. В судорогах и муках родится новый мировой порядок.
19 декабря того же 1917 года Чернин отмечает в своем дневнике, что он в
этот день выехал из Вены в Брест-Литовск вместе с остальными членами
австро-венгерской делегации.
В пути я изложил фельдмаршал-лейтенанту Цицерицу (Cziczericz) свои
взгляды и планы. Я высказал свое убеждение, что русские внесут предложение
заключить общий мир и что мы, естественно, должны будем согласиться с этим
предложением. Я еще далеко не оставил надежды, что в Бресте может быть
положено начало всеобщему миру. Если же Антанта не согласиться, то тогда, по
крайней мере, путь будет свободен для сепаратного мира (с Россией).
На следующий день Чернин прибыл в Брест-Литовск.
В шесть часов я поехал к начальнику штаба главнокомандующего Восточным
фронтом генералу Гофману и узнал от него интересные подробности насчет
психологии русских делегатов и относительно заключенного перемирия. У меня
было впечатление, что генерал Гофман, наряду со знанием дела и энергией,
обладает и большой ловкостью и спокойствием, но также и большой дозой
прусской грубости. Все это дало ему возможность заставить русских заключить
весьма благоприятное перемирие, несмотря на проявившиеся сначала
сопротивления...
Мы потом пошли вместе обедать. За столом сидел весь штаб
главнокомандующего восточным фронтом в числе почти 100 человек. Этот обед
представлял одну из самых курьезных картин, которую можно себе представить.
Председательствует принц Леопольд Баварский. Рядом с принцем сидит
председатель русской делегации, еврей по имени Иоффе, недавно лишь
освобожденный из Сибири, далее сидели генералы и прочие делегаты. Кроме
упомянутого Иоффе, наиболее выдающимся членом делегации является Каменев,
зять русского министра иностранных дел Троцкого, который тоже был освобожден
из тюрьмы революцией и играет теперь выдающуюся роль. Третьим членом
делегации является г-жа Биценко, женщина с очень богатым прошлым. Ее муж -
мелкий чиновник, а она сама рано примкнула к революционному движению.
Двенадцать лет тому назад она убила генерала Сахарова, губернатора какого-то
русского города, которого за проявленную им решительность социалисты
приговорили к смерти. Она явилась к генералу с прошением, пряча револьвер
под передником. Когда генерал стал читать прошение, она выстрелила в него
четыре раза и убила его наповал. Она была сослана в Сибирь, где провела 12
лет, частью в одиночном заключении. Ей тоже только революция возвратила
свободу. Эта интересная женщина, которая в Сибири настолько научилась
французскому и немецкому языкам, что она в состоянии читать, но не говорить
на них, так как она не знает, как произносятся слова, - типичная
представительница образованного русского пролетариата. Она необыкновенно
тиха и замкнута, склад ее губ свидетельствует о большой решительности, глаза
часто страстно вспыхивают. То, что происходит кругом нее, ей, кажется, в
сущности безразлично. Только тогда, когда речь заходит о принципах
международной революции, она внезапно просыпается, все выражение ее лица
меняется и она напоминает хищного зверя, который внезапно увидел свою добычу
перед собой и готов кинуться на нее.
После обеда у меня был первый длинный разговор с г-ном Иоффе. Вся его
теория основана на том, чтобы ввести право народа на самоопределение во всем
мире на самых широких началах и затем побудить эти освобожденные народы
навсегда полюбить друг друга. Г-н Иоффе не отрицает, что такой процесс
вызовет прежде всего гражданскую войну во всем мире, но полагает, что такая
война, которая осуществит идеалы человечества, справедлива и оправдывается
целью, которую она преследует. Я ограничился заявлением г-ну Иоффе, что он
должен доказать в России, что большевизм является началом счастливой эпохи в
истории. Если это ему удастся, он (большевизм) завоюет мир своими идеями.
Пока же на практике не сделана проверка, г-ну Ленину вряд ли удастся
втиснуть мир в рамки своих идей. Мы готовы заключить мир без аннексий и
контрибуций и вполне согласны предоставить затем русским событиям
развиваться так, как этого желает русское правительство. Мы также охотно
готовы научиться чему-нибудь у России и, если его революция будет успешна,
он заставит Европу принять его идеи, все равно - желаем ли мы этого или нет.
Пока же необходимо проявлять величайший скептицизм, и я обращаю его внимание
на то, что мы не намерены подражать русским событиям и категорически
протестуем против всякого вмешательства в наши внутренние дела. Если же он
намеревается и дальше стоять на этой утопической точке зрения и хочет
навязать и нам свои идеи, тогда лучше, если он уедет ближайшим поездом, так
как о мире тогда нечего говорить. Г-н Иоффе посмотрел на меня с изумлением
своими кроткими глазами, некоторое время промолчал и затем ответил мне в
дружеском, я даже сказал бы, в умоляющем тоне, которого я никогда не забуду:
"Я все же надеюсь, что нам удастся вызвать революцию также и у вас". "Я того
же мнения, и думаю, что это сделают сами народы, без благосклонного участия
Иоффе, если Антанта будет стоять на своем и не пойдет на соглашение".
Странные люди эти большевики. Они говорят о свободе и примирении народов, о
мире и единодушии, но в то же время о них говорят, что это самые жестокие
тираны, которых когда-либо знала история, - они просто истребляют буржуазию,
и аргументы их - пулеметы и виселицы. Сегодняшняя беседа с Иоффе мне
показала, что эти люди не честны и в своей двуличности далеко оставляют за
собой то, в чем упрекают профессиональную дипломатию, ибо ложь - подавлять
таким образом буржуазию и говорить в то же время о свободе, которая должна
осчастливить мир.
На следующий день, 21 декабря, Чернин пишет, что в частном разговоре с
Кюльманом он повторил свое предположение, что русские делегаты внесут
предложение о заключении всеобщего мира и что представители Центральных
империй должны это предложение принять.
Кюльман cо мной наполовину согласен... Если Антанта это предложение
примет, то конец этих ужасных страданий близок. К сожалению, это невероятно.
23 декабря он пишет:
Сегодня рано утром мы с Кюльманом вырабатывали наш ответ на декларацию
Иоффе (шесть пунктов) о принципах, которые должны лечь в основу мирного
договора. Это было нелегко. Кюльман лично хочет всеобщего мира, но боится
протестов со стороны военных, которые желают заключить мир только тогда,
когда они держат окончательную победу. В конце концов мы с ним сговорились.
Затем возникли новые трудности со стороны турок. Турецкие делегаты заявили,
что они требуют, чтобы немедленно по заключении мира русские войска очистили
Закавказье. Германцы против этого возражали, потому что в таком случае и они
должны были бы очистить также Польшу, Курляндию и Литву, чего от них никак
нельзя будет добиться. После долгой борьбы и многих усилий удалось убедить
турок отказаться от их требований. Турки выдвинули еще и другое возражение,
указывая, что (в нашем ответе) недостаточно категорично отклонена
возможность вмешательства России во внутренние дела чужих государств. Однако
в конце концов турецкий министр иностранных дел заявил, что Австро-Венгрия в
отношении своих внутренних дел подвергается еще большей опасности, чем
Турция, и что если я не возражаю против этого, то и он готов отказаться от
своих возражений. Болгары - во главе их делегации находится министр юстиции
Попов, - из которых одна часть не понимает немецкого языка, а другая еле
понимает по-французски, - лишь очень поздно начали разбираться в нашем
ответе и отложили свое решение до следующего дня. [...]
25-го декабря 1917 г. Сегодня состоялось пленарное заседание. Я
председательствовал и прочитал русским ответ на их мирное предложение. Таким
образом, предложение о всеобщем мире будет сделано, и мы будем ждать ответа.
Чтобы не терять времени, мы будем пока продолжать переговоры, касающиеся
России. Мы, таким образом, сделали большой шаг вперед и, может быть, самое
трудное уже позади нас. Как знать, не является ли вчерашний день решительным
поворотным пунктом в истории мира.
26 декабря. Вечером, перед ужином, Гофман сообщил русским делегатам
германские планы относительно окраинных областей. Положение таково: пока
война продолжается на Западе, германцы не могут очистить Курляндию и Литву,
ибо, независимо от того, что они хотят сохранить их в виде налога при
переговорах о всеобщем мире, эти территории являются частью их военных
ресурсов. Железнодорожный материал, фабрики и, в первую очередь, хлеб эти
областей - необходимы, пока продолжается война. Естественно, что германцы не
могут их сейчас очистить. Когда мир будет заключен, судьба оккупированных
областей должна быть решена на основании принципа самоопределения народов.
Вся трудность заключается в том, как применить этот принцип. Русские,
конечно, не хотят, чтобы голосование состоялось, пока страна под властью
германских штыков. Германцы, же, со своей стороны, говорят, что беспримерный
большевистский террор приведет к фальсификации результатов выборов, так как,
по представлению большевиков, буржуа - не человек. Я выдвинул было
предложение поручить наблюдение за голосованием какой-нибудь нейтральной
стране, но это предложение было почти всеми отклонено. В течение войны
никакое нейтральное государство не возьмет на себя этой задачи, а до
всеобщего мира германские оккупационные войска не должны оставаться. В
действительности, каждая сторона боится террора другой, но каждая хочет его
применять в своих целях.
Здесь не торопятся. То турки не готовы, то опять болгары, затем
канителят русские, и в результате заседание снова откладывается или
закрывается тотчас после начала. Я читаю сейчас мемуары из эпохи французской
революции. Это очень своевременно ввиду того, что происходит в России и что,
по всей вероятности, будет во всей Европе. Большевиков тогда еще не было, но
в Париже тогда, как теперь в Петербурге, были люди, которые тиранически
обращались с миром, прикрываясь лозунгом свободы. Шарлотта Корде сказала: "Я
убила не человека, а дикого зверя". Эти большевики исчезнут, и кто знает, не
найдется ли своя Корде и для Троцкого. [...]
27 декабря. Русские в отчаянии, хотели частью уехать: они думали, что
германцы просто откажутся от всей занятой ими территории или выдадут ее
большевикам. Продолжительные заседания с участием русских, Кюльмана и моим,
иногда и с Гофманом. Я предложил следующую формулу: 1) пока не заключен
всеобщий мир, мы не можем отказаться от оккупированной территории, так как
она образует часть наших военных ресурсов; 2) после всеобщего мира народное
голосование в Польше, Курляндии и Литве должно решить участь этих народов.
Форма этого голосования еще подлежит обсуждению, чтобы дать русским
возможность убедиться, что голосование произойдет без давления. Это
предложение, видимо, не улыбается ни той, ни другой стороне. Положение очень
ухудшилось.
После обеда положение продолжает ухудшаться. От Гинденбурга получаются
свирепые телеграммы по поводу нашего "отказа" от всего. Людендорф каждый час
вызывает по телефону; новые припадки бешенства. Гофман крайне раздражен,
Кюльман холоден как всегда. Русские заявляют, что неясная формулировка
германских предложений относительно свободы голосования - неприемлема. Я
заявил Кюльману и Гофману, что буду идти с ними рука об руку до последней
возможности, но что если их усилия потерпят неудачу, я вступлю с русскими в
сепаратные переговоры. Берлин, так же, как и Петербург, не желает свободного
голосования, Астро-Венгрия же ничего другого не хочет, как наконец заключить
мир. Кюльман понимает мою точку зрения и говорит, что он сам скорее выйдет в
отставку, чем допустит неудачу переговоров. Он меня просил изложить ему
письменно мою точку зрения, так как "это укрепит его положение". Сделано. Он
это телеграфировал императору. Вечером. Кюльман думает, что завтра либо
будет разрыв, либо все будет склеено.
28 декабря. Настроение вялое. В Крейцнахе [местонахождение германской
ставки. - Ю.Ф.] новые взрывы возмущения. Зато к обеду пришла телеграмма, что
Гертлинг [имперский канцлер. - Ю.Ф.] сделал доклад императору Вильгельму,
который остался им весьма доволен. Кюльман мне сказал: "Император -
единственный разумный человек во всей Германии". Мы, наконец, сошлись на
том, чтобы в Бресте была образована комиссия для разработки подробного плана
очищения оккупированных областей и способа голосования. Это, по крайней
мере, временный исход. Все мы разъезжаемся по домам, чтобы сделать доклады о
наших работах, а следующее заседание состоится 5 января 1918 года.
С 29 декабря по 3 января Чернин был в Вене, имел две аудиенции у
императора Карла, который вполне одобрил его стремление добиться мира, если
это хоть сколько-нибудь возможно. ПосланныйЧерниным в русские пограничные
области для выяснения настроения населения агент привез сведения, что там
все против большевизма, за исключением самих большевиков. Все городское
население, крестьяне и вообще все, владеющие какой-либо собственностью,
боятся этих красных разбойников и желают присоединиться к Германии. Террор
Ленина, по этим сведениям, совершенно неописуем. Даже в Петербурге все
страстно желают вступления германских войск, чтобы быть освобожденными от
этих людей.
В Вене, говорит Чернин, он беседовал с различными политиками: Беком
[бывший австрийский премьер. - Ю.Ф.], Векерле [тогдашний венгерский премьер.
- Ю.Ф.], Зейдлером [тогдашний австрийский премьер. - Ю.Ф.] и некоторыми
другими. Все ему говорили, что мир должен быть заключен, но что сепаратный
мир без Германии невозможен. "Каким образом я могу этосделать, когда ни
Германия, ни Россия не желают быть разумными, - мне никто не сказал".
4 января 1918 г. По возвращении в Брест Чернин узнал от Кюльмана о том,
что делалось в Берлине. Там царило страшное возбуждение. Кюльман предложил
Людендорфу поехать в Брест и самому принять участие в переговорах. Однако
после продолжительных переговорах. Однако после продолжительных переговоров
выяснилось, что Людендорф сам толком не знал, чего он хотел, и в конце
концов заявил, что он считает лишним ехать в Брест, т.к. он там "может разве
только что-нибудь испортить".
Господи Боже, ниспошли этому человеку больше таких минут просветления!
По-видимому, все раздражение Людендорфа вытекает не столько из мотивов по
существу, сколько из зависти к Кюльману; он не желает, чтобы весь свет вынес
впечатление, что мир был заключен благодаря дипломатическим талантам, а не
исключительно вследствие военных успехов.
По дороге в Брест Чернин узнал о предложении советского правительства
перенести мирные переговоры в Стокгольм. Как он, так и Кюльман решили это
предложение отвергнуть. В случае же, если бы русская делегация не явилась в
Брест-Литовск,
[...] мы объявили бы перемирие прекращенным и стали бы выжидать
дальнейшего образа действий петербургского правительства. Мы были в этом
отношении с Кюльманом вполне солидарны, тем не менее настроение как у нас,
так и у германцев было довольно подавленное. Несомненно, что если русские
решительно прервут переговоры, положение станет весьма трудным. Единственное
спасение заключается в быстрых и решительных переговорах с украинской
делегацией, которые мы и начали сейчас после обеда. Таким образом,
существует надежда, что по крайней мере с ними в близком будущем будет
достигнут результат. Вечером пришла телеграмма из Петербурга о предстоящем
приезде русской делегации вместе с министром иностранных дел Троцким.
Радость, проявленная при получении этого известия, показала, что - пишет
Чернин, - до какой степени германцы были удручены возможностью неприбытия
русских. Мы все сознаем, что теперь мы на пути к миру.
6 января. Сегодня происходили первые переговоры с украинской
делегацией. Украинцы сильно отличаются от русских делегатов. Они гораздо
менее революционны, обнаруживают гораздо больше интереса к собственной
стране и меньше интереса к социализму. Они, собственно, не заботятся о
России, а исключительно об Украине, и все их усилия направлены к тому, чтобы
стать как можно скорее самостоятельными. Им, по-видимому, самим еще не ясно,
должна ли эта самостоятельность быть полной или она должна быть мыслима в
рамках русского федеративного государства. Украинские делегаты, весьма
интеллигентные, очевидно, желают использовать нас против большевиков. Их
стремления заключаются в том, чтобы мы признали их самостоятельность, а
после этого совершившегося факта они могли бы заставить большевиков признать
их равноправными участниками мирной конференции. Наш же интерес состоит в
том, чтобы либо заставить украинцев заключить мир с нами на желательных нам
началах, либо же вбить клин между ними и представителями петербургского
правительства. На их заявление относительно самостоятельности мы им поэтому
ответили, что мы готовы ее признать, если украинцы, со своей стороны, примут
следующие три пункта: 1) доведение переговоров до конца в Брест-Литовске, а
не в Стокгольме; 2) признание старых государственных границ между
Австро-Венгрией и Украиной и 3) невмешательство одного государства во
внутренние дела другого. На это предложение пока мы ответа еще не имеем.
7 января. Утром приехала вся русская делегация во главе с Троцким. Они
сейчас просили передать, что просят извинения и не будут больше обедать за
общим столом. Вообще, их больше не видно, и, судя по всему, у них теперь
другое настроение, чем раньше. Германский офицер, капитан барон Ламезам,
сопровождавший русскую делегацию от Двинска, сообщает интересные
подробности. Во-первых, он утверждает, что окопы перед Двинском совершенно
опустели и что, за исключением некоторых постовых, вообще никаких русских
там нет. Далее он говорит, что на многочисленных станциях делегацию
встречали депутаты, которые все требовали мира. Троцкий им всегда отвечал
чрезвычайно ловко и любезно, но его настроение постепенно становилось все
более угнетенным. У барона Ламезама осталось впечатление, что русские в
совершенно отчаянном настроении, так как у них только выбор - либо вернуться
домой без мира, либо с очень дурным миром, а в том и другом случае они будут
сметены. Кюльман сказал: "Ils n'ont que le choix a quelle sauce ils se
feront manger". Я ему на это ответил: "Tout comme chez nous". Сейчас
получилась телеграмма об антигерманских демонстрациях в Будапеште. В
германском консульстве были выбиты стекла, что ясно указывает на то, каковым
стало бы настроение, если бы из-за наших требований заключение мира не
состоялось.
8 января. Заседание было опять отложено, т.к. украинцы все еще не
готовы. Поздно вечером я совещался с Кюльманом и Гофманом, и мы вполне
сошлись насчет тактики. Я им еще раз сказал, что я пойду с ними до последней
крайней возможности и буду отстаивать их требования, но что в случае, если
германцы окончательно разойдутся с русскими, я сохраняю за собой право
свободных действий. Оба, по-видимому, понимают мою точку зрения, в
особенности Кюльман, который и сам, если бы мог поступать по своему желанию,
не допустил бы разрыва переговоров. В частности, мы пока сошлись на том, что
мы ультимативно будем требовать продолжения переговоров в Брест-Литовске.
9 января. По принципу, что лучшая защита - нападение, мы решили
упредить русского министра иностранных дел и сразу выступить с нашим
ультиматумом. Троцкий приехал с большой речью, но наше нападение было так
успешно, что он сейчас же просил отложить заседание, так как создавшееся
новое положение требует новых решений. Перенесение нашей конференции в
Стокгольм было бы для нас гибелью, так как там было бы совершенно невозможно
не допустить туда большевиков всех стран, и там наступило бы то, чему мы с
самого начала стараемся воспрепятствовать, а именно, что инициатива была бы
вырвана из наших рук и перешла бы к этим элементам. Теперь надо ждать, что
принесет завтрашний день. Это будет либо победа, либо окончательный разрыв.
Троцкий - несомненно умный, интересный человек и очень опасный противник. Он
обладает совершенно исключительным ораторским талантом, быстротой и
ловкостью в репликах, какую я редко до сих пор видал, и всей наглостью,
свойственной его расе.
10 января. Заседание только что состоялось. В большой, рассчитанной для
всей Европы и в своем роде действительно красивой речи Троцкий нам вполне
уступил. Он заявил, что принимает германско-австро-венгерский ультиматум и
остается в Брест-Литовске, так как он не хочет оказать нам услуги и дать нам
возможность обвинять Россию в продолжении войны. В связи с речью Троцкого
была немедленно образована комиссия для рассмотрения территориальных
вопросов. Я считал важным попасть в эту комиссию, желая сохранить постоянный
надзор за ее столь важными занятиями. Это не особенно легко, так как речь
идет в сущности только о Курляндии и Литве, следовательно, касается не нас,
а Германии. Вечером у меня было опять продолжительное заседание с Кюльманом
и Гофманом, в течение которого между германским генералом и статс-секретарем
произошло довольно резкое столкновение. Упоенный успехом ультиматума,
поставленного нами России, Гофман желает продолжать в том же духе и дать
русским "основательно по шапке". Кюльман и я отстаивали противоположную
точку зрения, требовали спокойного и делового обсуждения каждого отдельного
пункта. Разрешение пунктов, вызывающих сомнение, должно, по-нашему, быть
отсрочено. Когда вся эта работа будет совершена, все вопросы, оставшиеся
неразрешенными, должны быть собраны вместе и по поводу этих вопросов должны
быть испрошены телеграфные директивы от обоих императоров. Несомненно, что
это лучший путь для того, чтобы предотвратить разрыв и ошибки. С украинцами
новый конфликт. Они требуют признания их независимости и заявляют, что если
мы этого не сделаем, они уедут.
[В.] Адлер [австрийский социал-демократ. - Ю.Ф.] рассказал мне в Вене,
что библиотека Троцкого, которой он очень дорожит, находится в Вене,
кажется, у какого-то г-на Бауэра. Я сказал Троцкому, что, если он хочет, я
распоряжусь, чтобы она была ему послана. Вместе с этим я его просил о
некоторых военнопленных, например, Л. К. И В., относительно которых говорят,
что с ними плохо обращаются. Троцкий принял это к сведению, заявил, что он
против дурного обращения с военнопленными, и обещал справиться. При этом он,
однако, подчеркнул, что эта его любезность не находится ни в какой связи с
его библиотекой и что он во всяком случае исполнил бы мою просьбу. Свою
библиотеку он действительно хочет получить.
11 января. До и после обеда происходили продолжительные заседания
комиссии по территориальным вопросам. Русская делегация участвовала целиком,
кроме украинцев. Я заявил Кюльману, что я участвую только в качестве
секунданта, так как германские интересы задеваются этими вопросами
неизмеримо больше, чем наши. Я только от времени до времени вставляю слово.
Троцкий после обеда сделал тактическую ошибку. В речи, доведенной им до
страстности, он заявил, что мы ведем фальшивую игру, что мы стремимся к
аннексиям и придаем этим аннексиям оболочку права на самоопределение. Он с
этим никогда не согласится и предпочтет разрыв дальнейшему ведению
переговоров в таком духе. Если бы мы были честны, мы бы позволили
представителям Польши, Курляндии и Литвы приехать в Брест, чтобы высказать
свои пожелания независимо от нас.
При этом необходимо заметить, что с самого начала переговоров спор идет
о том, вправе ли нынешние законодательные органы в оккупированных областях
говорить от имени народов этих областей или нет. Мы на этот вопрос отвечаем
утвердительно, русские же - отрицательно. Мы поэтому сразу согласились на
предложение Троцкого пригласить сюда представителей этих областей, но
прибавили, что если они будут признаны экспертами, мы примем их заключения к
руководству. Любопытно было наблюдать, как охотно Троцкий взял бы свои слова
обратно. Но он сразу нашелся, сохранил внешнее спокойствие и просил перерыва
заседаний на сутки, чтобы обсудить наш ответ со своими коллегами. Надеюсь,
что Троцкий не будет делать никаких затруднений. Если бы поляки были
привлечены к участию, это было бы полезно. Трудность заключается в том, что
и германцы неохотно желают видеть здесь поляков, так как им известно их
антипрусское настроение.
В тот же день у Радека было столкновение с германским шофером, за
которым последовало продолжение. Генерал Гофман предоставил в распоряжение
русских делегатов автомобили для совершения ими прогулок. На этот раз
автомобиль не был своевременно подан, Радек устроил грубую сцену шоферу, тот
пожаловался, а Гофман взял шофера под свою защиту. Троцкий, видимо, находит
поведение Гофмана правильным и запретил всей делегации вообще ездить на
прогулки. Вот чего они добились, так им и следует! Никто и не пикнул. Вообще
у них священный трепет перед Троцким. На заседаниях тоже никто в присутствии
Троцкого не раскрывает рта.
12 января. Гофман произнес свою злополучную речь. Он ее обдумывал в
течение нескольких дней и был очень доволен успехом. Кюльман и я, однако, не
скрыли от него, что он своей речью достиг того, что тыл будет возбужден
против нас. Это произвело на него некоторое впечатление, которое,, однако,
было немедленно сглажено похвалой, которую поспешил выразить ему Людендорф.
Положение, однако, обострилось, что было лишнее.
В следующие дни Чернин отмечает в своем дневнике сведения, полученные
из Австрии, об отчаянном положении с продовольственным вопросом. Из Вены его
просили обратиться в Берлин за помощью, так как иначе катастрофа неизбежна.
В телеграмме императору Карлу Чернин пишет:
Я только что обрисовал Кюльману все положение. Он будет телеграфировать
в Берлин, но смотрит, однако, весьма мрачно, так как и Германия страдает от
недостатка продуктов. Я думаю, что единственная надежда на успех этого шага
в Берлине заключается в том, чтобы Ваше Величество послали немедленно через
посредство военных органов телеграмму императору Вильгельму с просьбой
самому вмешаться для того, чтобы присылкой хлеба предотвратить революцию,
которая иначе неизбежна. Я обращаю еще внимание на то, что начало
беспорядков у нас в тылу сделает здесь заключение мира совершенно
невозможным. Лишь только русские делегаты заметят, что у нас начинается
революция, они не заключат мира, так как все их расчеты основаны на этом
факторе.
17 января Чернин опять записывает, что из Вены и окрестностей получены
скверные известия о большом забастовочном движении, объясняемом сокращением
рациона муки и медленным темпом Брестских переговоров.
Я телеграфировал в Вену, что надеюсь со временем овладеть запасами
продовольствия на Украине, если только еще удастся в течение ближайших
недель сохранить у нас спокойствие. Я просил венских господ (членов
австрийского правительства) делать все от них зависящее, чтобы не испортить
здешнего мира. Вечером я телеграфировал премьеру Зейдлеру: "Я весьма
сожалею, что не обладаю властью парализовать все ошибки, совершенные
органами, которые ведали продовольствием. Германия категорически заявляет,
что она помочь не в состоянии, ибо сама имеет слишком мало. Если бы Ваше
Превосходительство или ваши ведомства своевременно обратили на это внимание,
то тогда было бы еще возможно использовать румынские запасы. При теперешнем
же положении я не вижу другого исхода, кроме реквизиции грубой силой
венгерского хлеба для Австрии до тех пор, пока можно будет получить
румынский и, надеюсь, также украинский хлеб".
20 января. Переговоры пришли к тому, что Троцкий заявляет, что он
поедет в Петербург для рассмотрения требований германцев, которые он считает
неприемлемыми, но он обязуется вернуться. Он готов согласиться на участие
представителей окраинных областей только в том случае, если ему будет
предоставлен выбор этих представителей. Это невозможно. Переговоры с
украинцами, которые обнаруживают, несмотря на свою молодость, умение
использовать выгодное для них положение, - тоже подвигаются с трудом вперед.
Сначала они требовали Восточную Галицию для новой Украины. Об этом нечего
было говорить. Тогда они стали скромнее, но с тех пор, как у нас начались
беспорядки, они знают, каковы у нас дела, и знают, что мы должны заключить
мир для того, чтобы получить хлеб. Они теперь требуют выделения
(Sonderstellung) Восточной Галиции в особую область. Вопрос должен быть
разрешен в Вене и австрийское министерство должно произнести решающее слово.
Положение таково: без доставки из-за границы, по данным Зейдлера, через
несколько недель у нас начнется массовое вымирание. Германия и Венгрия
ничего больше не дают. Все агенты доносят, что на Украине имеются большие
избытки хлеба. Вопрос только в том, овладеем ли мы ими своевременно. Я
надеюсь. Но если мы не добьемся вскоре мира, у нас дома повторятся
беспорядки, а с каждой демонстрацией в Вене мир становится все дороже, ибо
господа Севрюк и Левицкий устанавливают по этим беспорядкам, как по
термометру, состояние нашего недоедания. Если бы люди, которые устроили эти
демонстрации в Вене, знали, как они этим затруднили доставку продовольствия
с Украины! Мы были уже так близки к концу переговоров. Вопрос о Восточной
Галиции я предоставлю австрийскому министерству. Он должен быть решен в
Вене. Холмский вопрос я беру на себя. Я не могу и не имею права, пока нет
возможности помощи, ради сохранения симпатий поляков, смотреть, как сотни
тысяч голодают.
На следующих страницах дневника Чернин описывает свою поездку в Вену
для разрешения украинского вопроса.
Впечатление от венских беспорядков еще больше, чем я ожидал. Они
подействовали, как катастрофа. Украинцы больше не ведут переговоров, они
диктуют свои требования.
22 января в Вене состоялось совещание австро-венгерских сановников под
председательством императора Карла, на котором Чернин докладывал
необходимость уступки требованиям украинцев относительно Восточной Галиции
ввиду нужды в украинском хлебе. Чернин сравнивал положение Австрии с
положением человека, находящегося в третьем этаже дома, охваченного пожаром.
Для того, чтобы спастись, этот человек выскакивает из окна, не размышляя о
том, сломает ли он себе ноги или нет. Он предпочитает смерть возможную
смерти несомненной. Этим Чернин мотивировал необходимость уступки в вопросе
о Восточной Галиции. Император Карл резюмировал в конце заседания
высказанные мнения таким образом, что необходимо прежде всего добиться мира
с Петербургом и с Украиной и что с Украиной следует вести переговоры на
началах разделения Галиции на Западную и Восточную, согласно требованиям
украинцев. По предложению барона Гуриана, занимавшего тогда пост
общеимперского министра финансов в Австро-Венгрии, оговорка относительно
раздела Галиции должна была быть внесена не в мирный договор с Украиной, а в
особое тайное приложение к нему.
28 января Чернин вернулся в Брест, на следующий день туда вернулся из
Петербурга Троцкий, а 30-го Чернин записывает, что в этот день состоялось
пленарное заседание. Нет никакого сомнения, пишет он, что революционные
события в Австрии и Германии взвинтили надежды петербургских делегатов до
крайности.
Мне кажется, что почти исключена возможность прийти еще к соглашению с
русскими. По всему, что просачивается от русской делегации, видно, что они
положительно ждут в ближайшие недели начала мировой революции и их тактика
состоит в том, чтобы выиграть время и дождаться этого момента. Сегодняшнее
заседание не привели к каким особенным результатам, были только пикировали
между Кюльманом и Троцким. Сегодня должно состояться первое заседание
комиссии по территориальным вопросам, где я буду председательствовать и
трактовать наши территориальные дела. Единственное, что делает новое
положение интересным, по-видимому, только то, что отношения между
Петербургом и Киевом значительно ухудшились и что киевская комиссия
большевиками теперь уже вообще не признается более самостоятельной.
1 февраля. Состоялось заседание с петербургскими делегатами по
территориальным вопросам под моим председательством. Я стремлюсь к тому,
чтобы выдвинуть петербургских и украинских делегатов друг против друга и, по
крайней мере, заключить мир либо с теми, либо с другими. У меня еще есть
слабая надежда, что подписание мирного договора с одной из этих партий
окажет такое сильное давление на другую, что все-таки, пожалуй, можно будет
заключить мир с обеими. На мой вопрос, признает ли Троцкий, что украинцы
вправе одни вести с нами переговоры относительно их границ, он, как и
следовало ожидать, категорически ответил отрицательно. После краткого
препирательства я предложил закрыть заседание, чтобы дать киевлянам и
петербуржцам выяснить вопрос между собой.
2 февраля. Я предложил украинцам поговорить, наконец, откровенно с
петербургскими делегатами, и достигнутый успех превзошел почти все мои
ожидания. Грубости, которые украинские делегаты бросали по адресу
петербургских, были прямо курьезны и доказывают, как велика пропасть между
обоими правительствами и что не наша вина, если мы не можем с ними заключить
мир одновременно. Троцкий был до крайности растерян, так что было даже жалко
на него смотреть. Страшно бледный, он дико озирался и нервно чертил
карандашом по лежавшей перед ним пропускной бумаге. Крупные капли пота
выступали на его лбу. По-видимому, его глубоко задело то, что в присутствии
врагов ему пришлось выслушать такие оскорбления от собственных
соотечественников.
3 февраля Чернин, Кюльман и др. Делегаты уехали в Берлин для участия в
совещании. 5 февраля Чернин записывает в дневник, что заседание продолжалось
в Берлине целый день.
У меня неоднократно были резкие столкновения с Людендорфом. Если нужная
нам ясность еще не достигнута, то во всяком случае мы на пути к ней. Речь
шла о том, чтобы окончательно выяснить нашу тактику в Бресте и вместе с тем
зафиксировать письменно, что мы обязаны бороться только за те владения,
которые принадлежали Германии до войны. Людендорф горячо возражал и сказал:
"Если Германия заключит мир без выгоды - она потеряла войну". Когда спор
стал приобретать более страстный характер, Гертлинг [германский канцлер. -
Ю.Ф.] меня толкнул и шепнул мне: "Оставьте его, мы это сделаем вдвоем, без
Людендорфа".
6 февраля вечером Чернин вернулся в Брест. Положение там стало более
ясным вследствие того, что туда прибыл лидер австрийских украинцев (русин)
Николай Василько.
Он выступает здесь в гораздо более национально-шовинистическом духе,
чем я ожидал на основании того, что я знал о нем в Вене очевидно потому, что
на него действует роль, которую здесь, в Бресте, играют его
русско-украинские товарищи. Но нам стало наконец ясно, в чем заключаются
минимальные требования украинцев. Я в Берлине советовал подписать как можно
скорее мир с украинцами и предложил начать потом переговоры с Троцким от
имени Германии и постараться выяснить в разговоре с ним с глазу на глаз,
возможно ли соглашение с ним или нет. После некоторых возражений германцы
согласились, и 7 февраля состоялась моя беседа с Троцким.
Я сказал в начале нашего разговора Троцкому, что у меня такое
впечатление, будто мы находимся непосредственно перед разрывом и
возобновлением войны и что я хотел бы знать, действительно ли это совсем
неизбежно, раньше, чем решиться на такой тяжелый шаг. Я поэтому прошу г-на
Троцкого указать мне откровенно и ясно условия, которые он мог бы принять.
Троцкий мне точно и ясно ответил, что он вовсе не так наивен, как мы,
по-видимому, думаем, что он очень хорошо понимает, что самым убедительным из
всех аргументов является сила и что Центральные империи в состоянии отнять у
России те области, о которых идет речь. Он уже неоднократно поэтому пытался
в заседаниях облегчить положение Кюльмана и доказывал ему, что речь идет не
о праве на самоопределение народов оккупированных областей, а о неприкрытых
грубых аннексиях и что он вынужден уступить силе. Троцкий сказал, что
никогда не откажется от своих принципов и никогда не признает такого
толкования самоопределения народов. Пусть германцы заявят коротко и ясно,
каковы границы, которых они требуют, и он тогда провозгласит перед всей
Европой, что совершается грубая аннексия, но что Россия слишком слаба для
того, чтобы защищаться. Только отказ от Моозунских островов для него,
по-видимому, неприемлем. Затем Троцкий заявил, что очень характерно для
положения, что он никогда не согласится, чтобы мы заключили отдельный мирный
договор с Украиной, так как Украина уже больше не во власти Рады, а
контролируется большевистскими войсками. Она образует часть России, и мирный
договор с Украиной был был потому вмешательством во внутренние дела России.
Положение, по-видимому, таково, что приблизительно десять дней тому назад
русские войска действительно вступили в Киев, но потом были оттуда прогнаны
и власть опять в руках Рады. Непонятно, не знает ли об этом Троцкий, или же
он сознательно говорит неправду, но мне первое представляется более
вероятным.
Последняя надежда прийти к соглашению с русскими исчезла. В Берлине
было перехвачено воззвание петербургского правительства, приглашающее
германских солдат убить имератора и генералов и побрататься с
большевистскими войсками. В ответ на это Кюльман получил телеграмму от
императора Вильгельма немедленно покончить с переговорами и потребовать,
кроме Курляндии и Литвы, также еще не занятые области Эстляндии и Лифляндии,
и все это - не обращая внимания на право народов на самоопределение.
Подлость этих большевиков делает переговоры невозможными. Я не могу обвинить
Германию за то, что этот образ действий ее возмущает. Но все же новое
поручение из Берлина не может быть осуществлено. Мы не желаем осложнять дела
еще Эстляндией и Лифляндией.
8 февраля. Сегодня вечером мир с Украиной должен быть подписан. Первый
мир в этой ужасной войне. Но сидит ли Рада действительно еще в Киеве?
Василько показал мне телеграмму, посланную 6 февраля из Киева здешней
украинской делегации. А Троцкий отклонил мое предложение послать офицера
австрийского генерального штаба, чтобы выяснить в точности положение дел.
Таким образом, его утверждение, что на Украине власть уже в руках
большевиков, было только хитростью. Грац (директор департамента) сказал мне,
что Троцкий, узнавший сегодня утром о нашем намерении подписать мир с
Украиной, был весьма удручен. Это укрепляет мою решимость подписать мирный
договор с Украиной. Завтра должно состояться заседание с петербургскими
делегатами, и тогда выяснится, возможно ли соглашение или разрыв неизбежен.
Во всяком случае несомненно, что брестское интермеццо большими шагами
продвигается к концу.
11 февраля. Троцкий отказывается подписать. Война кончена, но мира нет.
Чернин резюмирует положение австрийской делегации в Бресте следующим
образом:
Было невозможно заставить германцев стать на точку зрения отказа от
Курляндии и Литвы. Физической силы у нас не было. Давление, которое
оказывало германское верховное командование, с одной стороны, и фальшивая
игра русских - с другой, делали это невозможным. Мы стояли поэтому перед
альтернативой: либо разойтись с Германией при подписании мирного договора и
подписать отдельный договор, - либо же вместе с нашими тремя остальными
союзниками подписать мирный договор, который содержал бы в скрытом виде
аннексию русских окраинных областей. Мирный договор с Украиной состоялся под
давлением начинавшегося голода. Он носит на себе отпечаток условий, при
которых он появился на свет. Это верно. Но столь же верно, что несмотря на
то, что мы получили от Украины значительно меньше, чем мы надеялись, мы без
этой поддержки вообще не были в состоянии дожить до следующего урожая.
Статистически доказано, что весной и летом 1918 года мы получили от Украины
42.000 вагонов. Было бы невозможно достать эти съестные припасы из
какого-нибудь другого места. Миллионы людей были таким образом спасены от
голода, и это должны помнить те, кто критикует этот мирный договор.
Чернин затем приводит справку, составленную австрийским
статс-секретарем продовольственного ведомства, относительно продуктов,
полученных от Украины. Согласно этой справке, до ноября 1918 года с Украины
было вывезено в государства германской коалиции (Германия, Австро-Венгрия,
Болгария и Турция) 113.421 тонна - зерна, муки, бобов, фуража и семян. Из
этого количества на долю Австро-Венгрии пришлось 57.382 тонны (в том числе
46.225 тонн зерна и муки). Из остальных продуктов было вывезено:
Общее Из этого количества на долю Австро-Венгрии пришлось
Масло, жир и сало 3.329.403 кг 2.170.437 кг
Жидкие (пищевые) масла 1.802.847 кг 977.105
Сыр и творог 420.818 кг 325.103
Рыба, рыбные рыбные консервы, селедка 1.213.961 кг 473.561
Рогатый скот 105.542 головы (36.625.175 кг) 55.421 гол. (19.505.760 кг)
Лошади 95.976 штук 40.027 штук
Солонина 2.927.439 кг 1.571.569 кг
Яйца 75.200 ящиков 32.433 ящиков
Сахар 66.809.963 кг 24.973.443 кг
Разные съестные припасы 27.385.095 кг 7.836.287 кг
Кроме того, Чернин сообщает, что контрабандным путем, помимо созданных
Германией и Австро-Венгрией правительственных организаций для вывоза
продуктов с Украины, вывезено было с Украины приблизительно еще 15000
вагонов различных продуктов.
В предисловии к третьему, последнему тому своей книги о великой войне,
из которого взята печатаемая здесь глава, Гельферих говорит, что во время
писания он еще раз пережил последние два года войны, о которых здесь идет
речь. Всегда особенно существенно учесть, в какой мере автор является и
сознает себя человеком прошлого или же активным политическим деятелем,
борющимся за свою политику и надеющимся на победу. Гельферих принадлежит к
числу последних. Долгое время в годы войны он был главным экономическим
экспертом правящих кругов и прямым руководителем финансовой политики. Еще
задолго до войны приобретший репутацию крупного теоретика (его труд о
деньгах часто упоминается с эпитетом "классический"), и в то же время
финансист-практик (с 1906 г. один из директоров Анатолийской железной
дороги, с 1908 г. директор Немецкого банка). Во время войны - с февраля 1915
г. стал одним из влиятельнейших членов правительства - сначала как
статс-секретарь в министерстве финансов, затем - как статс-секретарь
внутренних дел в вице-канцлер - до ноября 1917 г., Гельферих ушел после
образования правительства с канцлером Гертлингом во главе. После этого он
руководил еще работами по подготовке будущих мирных переговоров, а затем
закончил свою активную "военную" деятельность летом 1918 г. кратковременным
пребыванием в роли дипломатического представителя Германии при правительстве
РСФСР.
Глава, посвященная Гельферихом его московской миссии, во многих
отношениях имеет особое значение. Ее, конечно, не может обойти историк,
изучающий внешнеполитическую сторону русской революции. Но, извлекая ее из
общего контекста книги Гельфериха, мы должны до некоторой степени кратко
восстановить этот контекст и указать читателю на значение печатаемой здесь
главы для всего построения Гельфериха.
В своей книге Гельферих всячески старается возложить возможно большую
ответственность за несчастный исход войны на "парламентское" правительство
Германии. Русской политике этого правительства он придает исключительно
большое значение и идет в этом так далеко, что приписывает этой политике
спасение советского правительства от неминуемо грозившей ему гибели. В
главе, следующей за печатаемой здесь, он утверждает, что немецкая политика
помогла большевизму преодолеть его самый тяжелый кризис и разбила все
надежды в лагере русских противников большевизма вместо того, чтобы помочь
сделать тот "легкий толчок", который требовался для сокрушения советской
власти, и тем приобрести себе новых друзей в лице новых, с немецкой помощью
пришедших к власти, правителей России. В своей слепоте немецкое
правительство пошло дальше: чтобы загладить неприятное для большевистского
правительства впечатление от деятельности Гельфериха, оно стало проявлять
демонстративно дружеское отношение к русскому представителю в Берлине Иоффе.
Оно создало условия, позволившие русскому посольству стать центром
подготовки и организации германской революции. Кроме того, заключением
дополнительных к Брестскому договоров Германия сильно повредила своим
отношениям с союзниками. Словом, эта русская политика оказывается одной из
главных причин катастрофы. Гельферих хочет доказать, что он предвидел это и
пытался спасти Германию. Но правительство Гертлинга пожертвовало им ради
дружбы с Советским правительством и тем принесло Германии непоправимый вред.
Вот почему окончил Гельферих свою московскую миссию с чувством, что "боги
хотят нашей гибели".
Описание его московской миссии еще в одном отношении представляло для
Гельфериха задачу, в высокой степени деликатную. Как он сам утверждает,
инициатива назначения его в Москву на место убитого Мирбаха исходила от него
самого, и он указывает, какие большие задачи он при этом себе ставил. А
между тем вся его миссия свелась к тому, что он пробыл в Москве неполных
десять дней: 26 июля выехал в Москву из Берлина, а уже 6 августа выехал
обратно, вызванный для личного доклада, чтобы больше в Москву не
возвращаться. Такая судьба московского назачения Гельфериха набросила на
него весьма неприятную тень, вызвав объяснение кратковременности его
пребывания страхом за личную безопасность. Ехал он в Москву, по-видимому, с
расчетом, что получит надежную внутреннюю немецкую охрану, и легко возникала
мысль, что оставил он свой пост потому, что посылка этой охраны не
состоялась. Во всяком случае, почти немедленно после приезда в Москву
Гельферих уже запросил о разрешении перевести немецкое представительство в
Петербург или в другое, лежащее близ границы место (что, как известно, и
состоялось).
[Ю. Денике. 1923 г.]
* * *
Тем временем и на Востоке дела принимали крайне невеселый оборот. После
ратификации Брест-Литовского мира г. Иоффе прибыл в Берлин в качестве
"дипломатического представителя Российской Социалистической Федеративной
Советской Республики" и, после некоторого раздумья, расположился во дворце
бывшего императорского Российского посольства на Унтер ден Линден. Большое
кроваво-красное знамя развевалось над зданием, обитателя которого очень
скоро установили теснейшие отношения с нашими независимыми
социал-демократами и сторонниками Либкнехта, почти не скрывавшими уже своих
революционных намерений.
В качестве "дипломатического представителя Германской империи" в Москву
был командирован граф Мирбах. До войны граф в течение многих лет был
советником посольства в Петербурге, где и действовал, по окончании срока
перемирия, во главе комиссии по восстановлению экономических сношений,
обмена гражданских пленных и т.д. Теперь в его распоряжении находился
многочисленный штаб сотрудников, экспертов, комиссаров и комиссий. Его
задача состояла не только в том, чтобы восстановить нормальные
дипломатические отношения с Россией, следить за дальнейшим развитием
политических интересов Германии и принимать меры к их защите, но и в том,
чтобы возможно скорее вернуть на родину наших военнопленных и гражданских
интернированных, собрать и переправить в Германию "обратных переселенцев" из
многочисленных в России немецких поселений и, наконец, позаботиться
установлением добрых, равно выгодных для обеих сторон экономических
отношений и открыть доступ Германии, крайне стесненной в хозяйственной
сфере, к товарной наличности и вспомогательным источникам России.
Положение, которое застал граф Мирбах, прибыв в Москву в конце апреля
1918 года, было крайне тяжелым и запутанным. Как показали результаты выборов
в Учредительное собрание, большевистское правительство могло рассчитывать
как на прямых своих сторонников лишь на скромное меньшинство русского
населения - даже если считать только Великороссию. Правда, за ним шла,
вначале, и партия "левых социалистов-революционеров". Но уже на вопросе:
принять или отклонить Брестский мир, между обеими партиями возникли
разногласия, которые впоследствии приняли очень острую форму.
Военная сила, которой располагало советское правительство, состояла,
главным образом, из некоторого количества хорошо дисциплинированных и
испытанных в бою латышских полков Так называемая "Красная гвардия", по
существу, представляла собой пеструю наспех собранную толпу людей, которых
еще только предстояло сорганизовать и обучить.
Вовне советская республика находилась в войне с Финляндией, Украиной,
Донским казачеством, с горскими племенами Кавказа и большей частью Сибири.
[...] Вставала, далее, опасность и со стороны турок, продвижение которых на
Кавказ вышло далеко за пределы округов Карса, Ардагана и Батума; они
угрожали прежде всего бакинскому нефтяному району, имеющему столь важное
значение для снабжения России топливом. И, наконец, в течение июня месяца
показались войска Антанты на побережье Мурмана.
Германия открыто встала на сторону финнов и украинцев, помогая им
оружием против советской России. Эта борьба не прекратилась и с официальным
заключением мира, по которому Россия обязывалась признать Финляндию и
Украину. Ибо внутри этих стран продолжалась борьба между правительственной
властью и большевиками, причем мы оказывали помощь правительственной власти,
а советская Россия - большевикам. Кроме того, немецкие войска, стоявшие в
южной России, поддерживали донских казаков, воевавших с советской Россией
под командованием генерала Краснова. И, наконец, Германия оказывала
поддержку Грузии в ее борьбе за самостоятельность.
Тот факт, что вне границ Великороссии - совершенно еще не уставившихся
- мы по-прежнему вели вооруженную борьбу с большевиками и их Красной
гвардией, должен был, естественно, затруднить установление добрых отношений
с Великороссией, находившейся под властью советского правительства, и
чрезвычайно затруднить для Германии доступ к великорусским запасам и
вспомогательным источникам. Но, независимо от этого усложнения задачи,
нельзя было с самого начала не усомниться в том, возможно ли вообще
достижение нашей цели в Великороссии, имея дело с таким правительством,
которое заключенный с нами мир совершенно открыто называло только
"передышкой" и снова и снова провозглашало мировую революцию, начиная с
Германии, своей целью.
Во всяком случае, скоро обнаружилось, что осуществление Брестского
договора и установление экономических отношений наталкивается на
чрезвычайные трудности. Наши попытки получить доступ к русским товарным
запасам потерпели крушение не только в отношении съестных припасов, которых
и в самой России было чрезвычайно мало, но и в отношении фактически
имевшихся в наличности и лежавших без пользы столь важных для войны сырьевых
материалов, как медь, никель, резина, масла и т.д. Внешне эти трудности
проявлялись, главным образом, как следствие предпринятой большевиками
"социализации" предприятий и товарных запасов, благодаря которой свободная
торговля стала невозможной. Внутреннее же противодействие сказалось в том
факте, что все без исключения деловые переговоры с большевистским
правительством, в распоряжении которого находились все запасы, постоянно им
откладывались и не доводились до конца.
Таково было смутное и безотрадное положение вещей, когда 6 июля 1918
года пришло известие об убийстве графа Мирбаха в здании германского
представительства и о попытке левых социалистов-революционеров
непосредственно вслед за этим овладеть властью путем восстания, которое,
однако же, быстро было подавлено. Сведения, поступавшие из различных
источников, о связи между этими двумя событиями были вначале противоречивы и
не давали ясной картины. Но уже сам по себе факт преступления бросал,
подобно молнии, достаточно яркий свет на те тяжкие, прямо невыносимые
условия, с которыми нам приходилось считаться в России.
Со времени брестских переговоров тревога о том, как сложатся наши
отношения с Востоком, не покидала меня ни на минуту. Все сведения, которые
поступали из наших миссий в Москве, в Гельсингфорсе, в Киеве и на Кавказе,
только усиливали ее. Еще больше она возрастала благодаря тому
обстоятельству, что в нашей политике на Востоке не было выдержанной линии,
что она была полна противоречий, не давала никакой сколько-нибудь реальной
пользы и вела лишь к распылению наших сил, прикрепляя их к отдаленным от
главного фронта пунктам. Основное зло по-прежнему коренилось в старой ошибке
- в столь безмерно затруднившей брест-литовские переговоры несогласованности
политического и военного руководства, несчастное влияние которой так
сказалось на Брестском мире. Граф Мирбах и егосотрудники, судя по тому, что
я и тогда уже мог констатировать и что подтвердилось впоследствии, стали на
правильный путь, пытаясь придать нашей политике на Востоке единство
направления и действуя в смысле постепенного поворота и изменения ее курса.
Министерство иностранных дел, глава которого разделял, конечно, взгляды
графа Мирбаха, не сумело, однако же, провести эту точку зрения в жизнь и
даже, в конце концов, само предложило свои услуги для существенного
ухудшения Брестского мира. Внесение ясности и вопросы восточной политики
представилось мне вдвойне необходимым после того, как в ходе военных
операций на Западе выяснилась призрачность надежд на решительную победу на
Западном фронте, и с тех пор, как мне стало известно, что наше верховное
командование высказалось за вмешательство дипломатии в интересах окончания
войны.
Потребность на непосредственном опыте уяснить себе восточные вопросы и
путем личного участия способствовать установлению такой политики, которая
обеспечила бы нам на Востоке надежное прикрытие тыла, была настолько сильна
во мне, что я предложил рейхс-канцлеру свои услуги в качестве преемника
графа Мирбаха. Решиться на такой шаг мне было тем легче, что после опыта
переговоров в Брест-Литовске и Бухаресте у меня отпала всякая охота к
продолжению порученной мне задачи по сводке предварительных работ к мирным
переговорам в экономической области. Я сделал еще одну попытку путем
планомерного привлечения сведущих кругов нашей хозяйственной жизни к этим
работам поставить будущие переговоры на более благоприятную основу. С этой
целью я предложил организовать обширную анкету. Компетентные представители
отдельных отраслей народного хозяйства должны были, руководствуясь пунктами
тщательно разработанного опросного листа, высказаться, в порядке прений и в
присутствии и при участии лиц, намеченных к ведению экономических мирных
переговоров, о своих пожеланиях и нуждах, долженствующих быть принятыми во
внимание в будущих мирных договорах. На первом плане при этом имелись в виду
мероприятия, необходимые для обеспечения нас иностранным сырьем и съестными
припасами, а также для восстановления наши экспортных возможностей, которые
вызывались автоматическим влиянием войны, с одной стороны, и военными мерами
противников, с другой. После того как план организации такой анкеты был
проведен мною в жизнь и осуществление его поручено подлежащему ведомству,
Министерству имперского хозяйства, я не видел деловых оснований к сохранению
за собой той особой задачи, которая была на меня возложена. Напротив, мне
казалось более целесообразным поручить сводку подготовленных работ к мирным
переговорам тем инстанциям, в непосредственном ведении которых будут
находиться сами эти переговоры. Только таким путем могли бы быть устранены
трудности и трения, возникшие ко вреду для дела во время переговоров в
Бресте и в Бухаресте. Я рекомендовал поэтому включить в ведомство
иностранных дел созданное мною бюро с его персоналом.
Мое предложение принять московский пост было поддержано рейхс-канцлером
перед императором и одобрено последним после того, как вновь назначенный
статс-секретарь Министерства иностранных дел, г-н фон Гинце 29 июля, по
возвращении из Христиании, где он вручил свою отставку, также дал свое
согласие.
Положение между тем усложнилось еще более. По предложению русского
народного комиссара по иностранным делам были начаты в Берлине переговоры
для выяснения некоторых вопросов, связанных с Брестским миром. С германской
стороны переговоры эти велись заведующим юридическим отделом министерства
иностранных дел, министериаль-директором доктором Криге, которого в качестве
тонкого знатока международного права, обладающего исключительным богатством
знаний, я всегда столь же высоко ценил, сколь сильно сомневался в
дальновидности и верности его политических взглядов. Поскольку дело касалось
чисто финансовых вопросов, г. Криге познакомил меня в общих чертах с
сущностью переговоров еще до того, как зашла речь о моем назначении в
Москву. О всей же совокупности предполагавшегося соглашения, которое наряду
с финансовыми и экономическими договорами включало также весьма важные
политические и территориальные изменения Брестского мирного договора, я
впервые получил представление только теперь.
Существенное содержание этих "дополнительных договоров" состояло в
следующем:
1.Политические и территориальные статьи
Германия обязывалась в будущем не вмешиваться в какой бы то ни было
форме во взаимоотношения России и внутренних ее частей - в особенности же,
не вызывать и не поддерживать самостоятельных государственных образований во
внутренних областях России.
Были, однако же, предусмотрены и исключения:
Россия отказывалась от суверенных прав на Лифляндию и Эстляндию,
подобно тому, как Брестским договором она отказалась от них в отношении
Курляндии, Литвы и Польши. Определение будущей судьбы Лифляндии и Эстляндии
предоставлялось Германии в согласии с волей населения этих областей.
Россия обязывалась признать государственную самостоятельность Грузии.
Зато Германия принимала на себя обязательство, по установлении границ
Эстляндии и Лифляндии, вывести свои войска из местностей, расположенных к
востоку от этих областей. Равным образом Германия обязывалась очистить
оккупированные местности к востоку от Березины - по мере поступления
платежей, возложенных на Россию дополнительными договорами. Точно так же
Германия должна была вывести свои войска из черноморских областей России,
как только будет ратифицирован мирный договор между Россией и Украиной.
Германия, далее, обязывалась не поддерживать военных операций Турции в
областях Кавказа, не уступленных Россией по Брестскому договору, и должна
была гарантировать невступление турецких войск в определенный район вокруг
Баку.
2.Финансовые и экономические статьи
Предусмотренные Брестским договором финансовые обязательства в
отношении Германской империи и германских подданных Россия обязывалась
погасить уплатой твердо установленную сумму в шесть миллиардов марок,
покрытие которой должно было последовать частью в золоте, в рублях ив
товарах, частью же путем нового займа, предоставляемого Германией России.
Эти финансовые обязательства должны были включать в себя платежи процентов и
погашения по русским займам, аннулированным советским правительством после
ноябрьской революции и находящимся в немецком владении, а также уплату
вознаграждения за отчуждение германского имущества какого бы то ни было
рода, последовавшее до определенного срока. Таким образом, нами были
признаны все до того имевшие место акты отчуждения германского имущества.
Дальнейшие акты отчуждения допускались лишь на основаниях, установленных в
отношении российских обывателей и подданных третьих держав и только зауплату
вознаграждения наличными.
Кроме того, должны были быть выработаны соглашения о возврате каждой из
сторон банковских вкладов и текущих счетов, об урегулировании правовых
отношений, вытекающих из вексельных, чековых и валютных сделок, о защите
промысловых прав, об отсрочке права давности и учреждении третейского суда
для разбора конфликтов гражданского и коммерческого характера.
В отношении юридической техники проекты юридического отдела
Министерства иностранных дел отличались строгой отчетливостью и точностью.
Но и в отношении сути дела я был согласен с существенной частью их
содержания. Особенно счастливой представлялась мне мысль об установлении
твердой суммы русских финансовых обязательств, устранявшая необходимость
бесконечных переговоров с русским правительством единичного характера и,
следовательно, бесконечную затяжку в их разрешении. Эта мысль была удачна,
поскольку установление твердой суммы относилось к тем обязательствам,
которые к моменту переговоров уже возникли или, благодаря уже предпринятым в
области отчуждения мерам правительства, находились в процессе возникновения.
Но я уже тогда предостерегал против предложенного русскими участниками
переговоров распространения этой мысли и на те обязательства, которые могли
бы возникнуть из отчуждения немецких предприятий или имущества в будущем,
причем срок, в течение которого такого рода обязательства могли бы
возникнуть, еще должен был быть установлен. Ибо установление твердой суммы
обязательств на будущее время представлялось мне прямо-таки премией за
радикальное и поспешное отчуждение всех еще оставшихся в России немецких
предприятий и ценностей.
Но больше всего сомнительными показались мне те статьи, которые
устанавливали окончательное отделение Лифляндии и Эстяндии от российского
государства.
При независимости Финляндии, потеря Лифляндии и Курляндии означала для
России полное оттеснение от Балтийского моря, за исключением узкой полосы
его, ведущей к Петербургу и в зимние месяцы несудоходной. По моему глубокому
убеждению, никакие соглашения о свободном пользовании прибалтийскими портами
и железными дорогами не могли бы примирить с этой потерей будущую Россию,
каков бы ни был ее государственный строй. Россия в будущем неотвратимо и
неизбежно должна была всю силу своего давления направить на эти области,
оттеснявшие ее от Балтийского моря, и на Германию, охранявшую доступ к ним.
Восстановление добрых отношений с будущей Россией, и без того сильно
затрудненное благодаря условиям Брестского мира, теперь, с аннексией
Лифляндии и Курляндии, становилось положительно невозможным. Такое
направление нашей политики я не мог не считать роковым. Достичь необходимого
обеспечения экономических, национальных и культурных интересов немецкого
населения этих областей представлялось мне возможным и другими путями.
Из единственной беседы о существе проектировавшихся дополнительных
договоров, которую я незадолго до отъезда в Москву вел с новым
статс-секретарем, я вынес впечатление, что г. фон Гинце в глубине души
держится одинакового мнения со мной относительно этого важного пункта и что
все это дело ведется исключительно по желанию верховного командования. Так
как положение вопроса было еще неопределенным, то я не терял надежды оказать
решающее воздействие из Москвы на окончательную формулировку дополнительных
договоров в духе моей точки зрения. Впоследствии, правда, я упрекал себя за
то, что вообще принял московский пост, когда спорный пункт еще не получил
ясного и недвусмысленного решения в моем духе.
Не менее сомнительным, чем отделение Лифляндии и Курляндии, казалось
мне и ручательство, которое должна была принять на себя Германия перед
Россией за невступление турецких войск в бакинский район. Я указал, на то,
что принятие на себя такого ручательства, в случае если бы это произошло без
предварительных переговоров с Турцией и недвусмысленного согласия последней,
могло бы при соответствующих обстоятельствах вовлечь нас в вооруженное
столкновение с турецким союзником нашим, причем мы выступали бы в союзе с
вчерашним общим нашим врагом. Но и независимо от столь категоричного
принятия на себя гарантии бакинского района, мне вообще представлялось
опасным заключать с Россией какие бы то ни было соглашения по кавказским
делам, направленные против нашего турецкого союзника. Я сомневался, выдержит
ли союз наш с Турцией такое испытание после того давления, которое пришлось
нам оказать на союзную Турцию в спорных вопросах ее с Болгарией.
Эти опасения мои были до некоторой степени приняты во внимание
министерством иностранных дел в переговорах его с русской делегацией, и в
окончательном тексте договора о принятии "ручательства" уже не говорится.
Вместо этого выражения избрано более мягкое: Германия будет "за то", чтобы
на Кавказе войска третьей державы не переступали той линии, которая
обозначена в договоре. Но и в такой формулировке соглашение это, по моему
мнению, впоследствии подтвердившемуся, явилось опасным испытанием наших
союзных отношений с Турцией.
В то время как в Берлине между министерством иностранных дел и русской
делегацией мирно шли переговоры о дополнительных договорах, в Москве, где
после убийства графа Мирбаха руководство делами нашего дипломатического
представительства перешло к тайному советнику доктору Рицлеру, положение
вещей до некоторой степени обострилось.
Убийцами графа Мирбаха были Блюмкин и Андреев, известные члены партии
левых социалистов-революционеров и служащие "Чрезвычайной комиссии по борьбе
с контрреволюцией", в составе которой было очень много сторонников этой
партии. Непосредственно перед покушением на собраниях левых
социалистов-революционеров велась сильная агитация против германского
представительства, причем подкреплялась она ссылками на помощь, которую
Германия оказывала на Украине контрреволюционному гетману Скоропадскому, и
на те поставки съестных припасов и товаров, которые она вымогала у русского
народа. Вожди этой партии, главным образом госпожа Спиридонова, за день до
покушения держали страстные, возбуждающие речи против Германии на
Всероссийском съезде Советов, вызывая яростные манифестации против графа
Мирбаха. После покушения убийцы графа Мирбаха скрылись на главную квартиру
левых социалистов-революционеров, в бывшую казарму на Покровском бульваре.
Здесь, вместе с несколькими своими единомышленниками, убийцы были окружены и
осаждены, но, в конце концов, все же сумели бежать - при обстоятельствах
довольно загадочных. Русское правительство, показав, правда, большое усердие
по части извинений за случившееся, обнаружило, однако же, гораздо меньшее
усердие в преследовании убийц и зачинщиков. Хотя оно и представило в конце
концов нашему представителю список, в котором значилось свыше ста человек,
расстрелянных за участие якобы в покушении. Однако же в этом списке не было
имен ни убийц, ни главных зачинщиков. [...]
Ввиду такого положения и неослабевающей угрозы благополучию посольского
персонала, управляющий делами германского представительства, с согласия
министерства иностранных дел, обратился к русскому правительству с
предложением впустить один батальон германских солдат военного состава для
охраны посольства. Это предложение вызвало большое возбуждение со стороны
советского правительства. Господин Иоффе обратился в министерство
иностранных дел в Берлине, которое отказалось от первоначального
предложения, удовольствовавшись допущением трехсот германских солдат -
одетых в гражданское платье! - для охраны посольства. Благодаря энергичному
и ловкому поведению управляющего делами германского представительства, нам в
связи с этим случаем удалось, по крайней мере, добиться удаления военных
миссий Антанты, все еще продолжавших свои бесчинства в Москве.
Все это случилось еще до окончательного назначения меня в Москву, и
наиболее существенное об этих событиях я узнал в министерстве иностранных
дел в короткий промежуток времени между назначением моим и отъездом в
Москву. При этом я узнал также, что управляющим делами нашего
представительства, при поддержке военного атташе, испрошено было в во время
кризиса, вызванного восстанием Муравьева, разрешение в случае необходимости
оставить Москву вместе со всем персоналом нашей миссии. Оставшись
неиспользованным, ввиду быстрого подавления муравьевского мятежа, разрешение
это, данное статс-секретарем Министерства иностранных дел, было продлено им
на случай необходимости в будущем. Но только в Москве, со слов управляющего
делами нашего представительства, мне стало известно о том, что московское
представительство усматривало в убийстве графа Мирбаха важный повод к тому,
чтобы порвать связь с большевизмом, все равно непрочную, и таким образом
открыть путь для последовательной политики соглашения с небольшевистской
Россией. В Берлине эта политика не встретила, однако же, сочувствия. Явное
разногласие с нашим представительством в Москве статс-секретарь фон Гинце
объяснял мне чрезмерной нервозностью наших московских представителей. Что же
касается других лиц, с особым усердием работавших над составлением
дополнительных договоров с советской Россией, то уже тогда они производили
на меня такое впечатление, как будто московские донесения являются для них
нежелательной и досадной помехой их переговорам с советским правительством.
Да и содержание самих договоров этих, как я впоследствии, будучи в Москве,
установил, никогда не доводилось до сведения нашего московского
представительства, несмотря на неоднократные жалобы на этот счет со стороны
последнего. Проект дополнительных договоров, привезенный мною в Москву, был
первым экземпляром, который вообще довелось увидеть членам тамошнего
представительства нашего. Министерство иностранных дел не могло не знать,
какие тяжелые опасения вызывали у московского представительства существенные
пункты дополнительных договоров.
Как бы там ни было, но статс-секретарем было выражено пожелание о
всемерном ускорении моего отъезда в Москву, чтобы как можно скорее на месте
составить cебе ясное представление о положении вещей. При этом решение
вопроса о перенесении местонахождения германского представительства было
предоставлено всецело на мое усмотрение.
Таким образом, уже 26 июля, через несколько дней после моего
назначения, я выехал из Берлина в Москву. Я выговорил себе право, по
выяснении общего положения, вернуться в Берлин для доклада и устройства
личных дел.
У военной границы, в Орше, на вокзале ожидал меня представитель
Народного комиссариата иностранных дел с отрядом сильно вооруженных
латышей-телохранителей и экстренным поездом. Следование по русской
территории шло быстро и беспрепятственно. Мы могли свободно быть в Москве
между 7 и 8 часами вечера. Однако же приблизительно километров за сто от
Москвы машинисту было отдано строгое распоряжение не прибывать в город ранее
десяти часов. Ввиду этого поезд пошел черепашьим шагом. Около Кунцево,
приблизительно в 14 километрах от Москвы, поезду дан был сигнал
остановиться. У моего вагона появился доктор Рицлер и пригласил меня и моего
спутника, прикомандированного к московскому представительству, советника
посольства графа Басевица, оставить поезд: желательно-де избегнуть моего
прибытия с вокзала. На дороге нас ожидал г-н Радек, тогдашний начальник
среднеевропейской секции народного комиссариата иностранных дел, и на своем
автомобиле незаметно доставил нас в город. Не возбуждая внимания, мы
приехали на Арбат, в одной из боковых улиц которого, в тихом Денежном
переулке, находилась вилла Берг, местопребывание нашего представительства.
Господин Радек заметил, что хотя ничего особенного опасаться нет оснований,
но о моем прибытии могло стать известно и меры предосторожности не мешают.
В тот же вечер и следующее утро я познакомился поближе с важнейшими из
моих сотрудников, послушал их доклады о положении дел и познакомился с их
оценкой общего положения. Все как военные, так и гражданские лица, были
согласны в том, что большевистскому правительству угрожают большие опасности
как вне страны, так и внутри ее; что у этого правительства нет ни малейшего
стремления к искренней совместной работе с Германией; что хотя оно, при
нынешнем тяжелом его положении, старается избегнуть разрыва с нами и хотело
бы даже заручиться по возможности нашей материальной и моральной поддержкой,
но, тем не менее, всякое мероприятие, выгодное для Германии, будет сведено
им на нет посредством упорнейшего пассивного сопротивления и под маской
самого предупредительного отношения и самых любезных обещаний; что очевидное
стремление известных лиц, к интимному сотрудничеству с большевистским
правительством и к заключению с этой целью дополнительных договоров с ним
прямо-таки натравливает против Германии всю небольшевистскую Россию, не
принося в то же время нам ни малейшей осязательной пользы; и что, наконец,
положение германского представительства в Москве, несмотря на усиленную
охрану его отрядом латышей, по-прежнему остается серьезно угрожаемым и
продуктивная деятельность его невозможна. Предполагаемая присылка из Берлина
трехсот человек в гражданском платье была признана со стороны военных членов
представительства совершенно недостаточной охраной.
С первым визитом я направился к г-ну Чичерину, народному комиссару
иностранных дел, квартира которого помещалась в отеле Метрополь на
Театральной площади. Следуя настояниям своих сотрудников, я отправился к
нему без предварительного оповещения и притом не в посольском автомобиле, а
в небольшом экипаже. Через несколько минут лошадь потеряла подкову. Вместе с
сопровождавшим меня доктором Рицлером, неузнанные и не обращая на себя
внимания посторонних, мы отправились пешком по опасной Москве, производившей
почти такое же впечатление, как и впоследствии революционный Берлин. Г-н
Чичерин, производивший впечатление встревоженного и запуганного ученого, с
печальными глазами и меланхолическим взглядом, тотчас же заговорил со мной о
своих опасениях за Баку, которому угрожает непосредственная опасность со
стороны турецких войск, и напомнил о данных г-ну Иоффе обещаниях германского
правительства относительно защиты этого города. На основании моих берлинских
сведений я усомнился в намерении Турции направить удар на Баку и заверил г.
Чичерина в том, что германским правительством будут предприняты все
совместимые с союзными силами средства, чтобы сдерживать турок. Относительно
дополнительных договоров г. Чичерин сказал, что еще не имеет текста
договоров в редакции, принятой в Берлине обеими сторонами, и что по
получении окончательно отредактированного проекта договоры должны
подвергнуться подробному обсуждению в Совете народных комиссаров прежде, чем
он сможет установить свое отношение к ним. Он оживился лишь тогда, когда
заговорил о внутреннем положении. Революцию совершили промышленные рабочие,
но в России они в численном отношении составляют незначительное меньшинство
населения. Поэтому судьба революции зависит от деревни, отношение которой до
сих пор было безразличным или даже враждебным. Ввиду этого большевики
мобилизуют теперь "деревенскую бедноту" против "деревенских богатеев".
Повсюду в деревнях образуются Советы, и к ним переходит вся власть. Право
избирать в эти Советы принадлежит, конечно, только неимущим. Таким образом,
советскому правительству удастся распространить свою власть и на деревню.
В последующие дни я старался путем интенсивнейшей работы и бесед с
моими сотрудниками и другими сведущими лицами, поскольку таковые были
доступны мне, составить себе точную картину положения и заложенных в нем
возможностей для германской политики. Картина получилась следующая:
Советская Россия переживала тяжкий кризис, внешний и внутренний.
На востоке чехо-словаки и кооперирующие с ними сибиряки достигли
угрожающих успехов. Они овладели средним Поволжьем с важными городами
Казанью, Симбирском, Самарой, Сызранью и угрожали Саратову. Как раз в это
время, по прибытии моем в Москву, с Восточного фронта приходили известия
одно тяжелее другого.
На юго-востоке шло наступление казаков под командою Алексеева, Дутова,
Деникин и Краснова. Была велика опасность их соединения с чехо-словаками у
Царицына, на изгибе Волги, угрожавшая отрезать большевистскую Россию от
связи с Каспийским морем и с Баку. С самим Баку связь была прервана, и
точных сведений о судьбе этого города не было. По одной версии, в нем
захватили власть армяне и призвали англичан, стоявших в Реште, на персидском
южном побережье Каспийского моря; по другим же сведениям, турки находились
непосредственно у Баку или даже уже заняли его.
На севере войска Антанты продвигались с Мурманского побережья в
направлении на Петрозаводск и Петербург. В начале августа англичане заняли
Архангельск на Белом море и оттуда направились на Вологду.
Почти на всех фронтах Красная гвардия сражалась плохо. Из Петербурга и
Москвы были вызваны латышские полки и в качестве "корсетной пружины"
распределены между красногвардейцами. Среди самих латышей усиливалось
недовольство большевистским режимом, сильнейшей и надежнейшей опорой
которого они до сих пор были. Недовольство зашло так далеко, что видные
вожди латышей зондировали почву в германском представительстве, выражая
готовность вместе со своими войсками перейти в наше распоряжение, если мы
разрешим им возвращение в будущем в оккупированную нами Латвию и вернем их
земельную собственность.
Насколько серьезным представлялось положение самому советскому
правительству, было ясно из тех сообщений, которые сделал мне г-н Чичерин по
поручению Совета народных депутатов, явившись вечером 1 августа в
представительство, без предварительного оповещения, прямо из совещания в
Кремле.
Г-н Чичерин сообщил мне прежде всего о том, что советское
правительство, ввиду продвижения войск Антанты от Мурманска и высадки
англичан в Архангельске, уже не заинтересовано в отсрочке - пожелание о
каковой им было выражено ранее в Берлин - германо-финских операций в
Карелии, направленных против Мурманского побережья. Открытый военный союз с
нами для него, конечно, невозможен, ввиду общественного мнения; но зато
вполне возможна фактическая параллельная акция. Для прикрытия Москвы его
правительство намерено сконцентрировать войска у Вологды. Разумеется,
условием параллельной акции является незанятие нами Петербурга; лучше было
бы не занимать также и Петрозаводска. Фактически смысл этих сообщений
сводился к тому, что для спасения Москвы советское правительство вынуждено
было просить нас о прикрытии Петербурга. Это было подтверждено 5 августа
сообщением г. Чичерина о том, что правительству его приходится вывести
войска и из Петрозаводска, для переброски их в Вологду, вследствие чего путь
от Мурмана на Петербург открыт и скорейшее вмешательство наше является
желательным. Далее он сообщил также о том, что в Вологде объявлено военное
положение, ввиду чего должен просить меня о выводе оттуда нашей подкомиссии
по делам военнопленных.
Не меньше тревог внушал ему и юго-восток. Его правительство решилось не
настаивать на очищении нашими войсками Ростова и Таганрога - требование, на
котором до сих пор оно настаивало со всей решительностью - но
удовлетвориться предложенным нами свободным пользованием железнодорожными
линиями, причем основным условием ставилось, что эти линии будут нами
"освобождены от Краснова и Алексеева". Оба генерала действуют заодно,
несмотря на то, что Алексеев является сторонником Антанты, а Краснов
прикидывается германофилом и принимает нашу помощь. На мой вопрос Чичерин, в
конце концов, более точно формулировал желанное ему вмешательство с нашей
стороны следующими словами: "Активное вмешательство против Алексеева,
никакой больше помощи Краснову". И здесь тоже, по тем же основаниям, что и
на севере, речь не может идти об открытом союзе, но лишь о фактической
кооперации. Последняя же является необходимой. Таким образом, большевистское
правительство просило о вооруженной интервенции Германии на великорусской
территории - яркое доказательство того, как велика была угрожавшая ему
опасность.
Не более утешительным для советского правительства было положение и
внутри страны.
Коммунистические эксперименты эксперименты большевистского
правительства привели к полной дезорганизации и параличу хозяйственной жизни
страны. Создать новый порядок большевикам не удалось. Большая часть
промышленных предприятий бездействовала; те же, в которых производство еще
продолжалось, могли держаться лишь с помощью больших субсидий от
государства. Сельскохозяйственное производство также сильно сократилось.
Кроме того, крестьяне давно уже отказывались отдавать свои продукты за
обесцененные бумажки. Попытка ввести систематический обмен промышленных
продуктов на сельскохозяйственные кончилась крахом. Возникли весьма
напряженные отношения между голодающим городом и деревней, припрятывающей
свои отнюдь не изобильные съестные припасы. Много раз отправлялись по
деревням вооруженные экспедиции промышленных рабочих, чтобы насильственными
мерами добыть себе продовольствие. Деревня давала отпор; во многих местах
вспыхивали крестьянские волнения. Большевизация деревни посредством
организации "деревенской бедноты" только начиналась.
Старый аппарат управления был разбит; новый еще не построен. Власть
московского центрального правительства была ограничена тесными рамками.
Местные Советы, образовавшиеся повсюду, действовали, как им хотелось.
В самой Москве господство большевиков также было непрочным. Отношение
большевиков к левым социалистам-революционерам было по-прежнему
неопределенным. Было очевидно, что советское правительство не решается
предпринимать мер против этой группы. Несмотря на мои настояния,
правительство бездействовало в преследовании участников покушения на графа
Мирбаха, принадлежавших к левым социалистам-революционерам. В Германии
распространялись сведения - конечно, из кругов, близких к г-ну Иоффе - будто
советское правительство, по требованию Германии, велело арестовать Камкова и
Спиридонову, публично призывавших к покушению, и расстрелять их. Граф Гарри
Кесслер, находившийся в доверительных отношениях с г-ном Иоффе, еще накануне
моего отъезда посетил меня, чтобы сообщить об этом якобы факте как о
доказательстве доброй воли советского правительства. Но когда известие это
появилось в немецких газетах, то народный комиссариат иностранных дел
опубликовал в советской прессе заметку о том, что известие это, конечно,
является вымыслом. Но немецкие газеты, под давлением цензуры, не могли
опубликовать такого опровержения. Об этой заметке я сообщил в Берлин и
просил разъяснений. Министерство иностранных дел ответило мне, что
опубликование такой заметки в немецкой прессе никем в Германии воспрещено не
было. Когда же я обратился за разъяснениями по поводу этого любопытного
явления к г-ну Радеку, то он признал себя автором заметки, о препятствиях же
со стороны немецкой цензуры к появлению опровержения в германских газетах он
заключил из того, что на его предложение в Берлин об опровержении известия о
расстреле Камкова и Спиридоновой получился ответ, что этому мешают
"непреодолимые препятствия". По возвращении в Берлин я узнал от германских
журналистов, что сам г-н Иоффе просил не опровергать этого известия и что
одна из инстанций министерства иностранных дел тоже считала появление такого
опровержения нежелательным! По-видимому, у нас, в интересах скорейшего
заключения дополнительных договоров, хотели таким путем ослабить раздражение
общественного мнения, вызванное безнаказанностью виновников покушения.
Только после моего вмешательства опровержение было опубликовано телеграфным
агентством Вольфа.
Но советское правительство не только не предпринимало серьезных шагов
против левых социалистов-революционеров, причастных к покушению. В первые же
дни моего пребывания в Москве оно вернуло милость и благоволение членам этой
партии, еще недавно, непосредственно после покушения и восстания, удаленным
из состава "Чрезвычайной комиссии" и прочих ответственных учреждений.
В отношении же всех правее стоящих партий и групп она, напротив,
применяла самый жестокий террор. Из газет допускались только органы
большевиков и левых социалистов-революционеров. Органы всех прочих
направлений преследовались беспощадно. Всякие собрания, устраивавшиеся не
большевиками или левыми социалистами-революционерами, воспрещались.
"Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией", располагавшая
безграничными полномочиями над жизнью и имуществом граждан, свирепствовала
прямо-таки ужасным образом над всяким, кто не принадлежал к партии
большевиков или левых социалистов-революционеров. В провинции террором
руководили местные Советы. Казнь бывшего царя, в середине июля совершенная
по постановлению Екатеринбургского Совета и задним числом одобренная
Центральным исполнительным комитетом в Москве, была лишь отдельным случаем в
ряду многих и обращала на себя внимание только личностью своей жертвы.
Несмотря на столь невыносимый террор, или, может быть, как раз
благодаря ему, умеренные элементы решились на последнюю попытку к
объединению своих сил. В тогдашней обстановке, при неустойчивости основного
ядра большевистских войск, при глубоком озлоблении голодающих рабочих в
городах и крестьянства, угрожаемого насильственными реквизициями в деревнях,
казалось возможным, что коалиции буржуазных партий удастся объединить вокруг
себя разрозненные элементы порядка.
Само советское правительство находилось в серьезной тревоге. В первые
дни августа им приняты были в широком масштабе меры предосторожности на
случай контрреволюционного восстания. Вокруг Кремля, резиденции Ленина и
Совета народных комиссаров в большинстве квартир верхние этажи были очищены
и в них установлены пулеметы. С удвоенным рвением днем и ночью производились
облавы на контрреволюционеров - главным образом, на офицеров. Эти меры
завершились назначением общей регистрации офицеров на 7 августа. При этом
многие тысячи из явившихся были арестованы. Сколько было расстреляно из
числа арестованных, об этом мы никогда, конечно, не узнаем.
Советское правительство с полным основанием считало свое положение
опасным. В те дни количество надежных войск в Москве было невелико, а
настроение населения выражало равнодушие или колебание. Для отражения
внешнего врага правительству пришлось отправить на фронт все без остатка
латышские части; моя охрана из латышей, оставление которой мне категорически
было обещано, тоже ушла временно на фронт и была заменена красногвардейцами,
производившими довольно скверное впечатление. Население терпело тягчайшие
лишения от недостатка продовольствия. В Москве царил буквально голод. Все,
что вообще прибывало из съестных продуктов, забиралось, по большей части,
Красной гвардией для себя. Хлеба вообще нельзя было достать. Хлеб для
персонала германского представительства нам приходилось доставлять катером
из Ковно.
Сильнейшей опорой большевистского правительства в это критическое время
явилось, хоть и бессознательно и непреднамеренно - германское правительство.
Уже самый факт заключения мира и возобновления дипломатических отношений с
большевиками был воспринят в кругах небольшевистской России как моральная
поддержка большевистского режима с стороны Германии. Явное стремление
политики Берлина к лояльному сотрудничеству с большевиками в Великороссии;
легкость, с которой господа, ведшие переговоры в Берлине с г-ном Иоффе,
мирились с ущербом и уничтожением германской собственности и германских
предприятий, причиняемым коммунистическими мероприятиями большевиков;
легкомыслие, с которым известные германские публицисты пропагандировали
мысль о необходимости для Германии путем содействия большевизму окончательно
разрушить российское государство и сделать его бессильным на будущее время,
- все это создавало и усиливало в России впечатление, неверное само по себе,
будто Германия решила сохранить большевистский режим в Великороссии в целях
окончательного уничтожения могущества России. В российских кругах эту
политику считали вредной даже с точки зрения интересов самой Германии. Ибо
неизбежное ее последствие усматривали в том, что большевизм, в конце концов,
обратится против нас самих, - предостережение, которое я в течение короткого
пребывания в Москве неоднократно и в самой настойчивой форме слышал со
стороны русских. Но с нашей поддержкой большевистского режима в России не
могли не считаться как с фактом, тяжесть которого подавляла всякую мысль о
самостоятельном восстании против большевиков.
Убийство графа Мирбаха и предпринятые в связи с этим шаги германского
представительства вызвали надежду на поворот германской политики.
Антибольшевистские, и притом не только реакционные, элементы искали в нас
поддержки и одобрения. Г-н Милюков, ранее принадлежавший к непримиримейшим
противникам Германии и еще в бытность министром иностранных дел в
революционном правительстве князя Львова решительно высказывавшийся против
всякого соглашения с Германией, теперь публично выступал за сотрудничество с
нами.
Велико было разочарование, когда германское правительство отказалось от
требования о вводе в Москву военного батальона германских солдат и
удовлетворилось вялым преследованием убийц графа Мирбаха. Это разочарование
еще больше усилилось, когда в России стали известны отдельные подробности
берлинских переговоров между нашим министерством иностранных дел и г-ном
Иоффе. В предполагавшемся отчленении Лифляндии и Эстляндии от российского
государства увидели подтверждение того, что Германия ради осуществления
своих разрушительных планов относительно России вошла в союз с большевиками.
Такое же подтверждение усматривали и в соглашениях экономического и
финансового характера, представлявших большевистскому правительству за
твердо установленную сумму полную свободу применения его гибельных планов
отчуждения и социализации также и в сфере германской собственности и
германских прав. Такое впечатление не могло не создаваться еще и потому, что
со времени моего отъезда из Берлина г-ну Иоффе удалось провести пункт о том,
что уплачиваемая нам общая сумма включает в себя вознаграждение и за те
случаи отчуждения, которые вызваны - спешно изданным уже после начала
переговоров - законом от 29 июня 1918 года, проведенным в общих чертах, но
еще не осуществленным в деталях и в отдельных случаях. Эта уступка,
позволившая советскому правительству по собственному усмотрению
распорядиться отчуждением германского владения, была сделана вопреки моему
настоятельному предостережению, сделанному еще в Берлине и потом вновь
подтвержденному телеграфно из Москвы, против такого установления твердой
суммы вознаграждения за будущие акты отчуждения. В России это было понятно
прямо-таки как поощрение большевистской политики отчуждения и социализации.
Все в Москве в один голос мне говорили, что заключение дополнительных
договоров на намеченной в Берлине основе отбросит всю небольшевистскую
Россию на непредвидимо долгое время в стан наших злейших врагов.
Следовало ли нам считаться серьезно с мнением небольшевистской России,
или же мы могли третировать его как quantite gegligeable?
Как раз в то время власть большевиков была до такой очевидности слаба,
что нельзя было не считаться с возможностью перемены, и перемены очень
близкой. Даже и теперь, после того как вопреки всеобщим ожиданиям и моему
личному мнению, составившемуся тогда, эти господа, Ленин и Троцкий, - не в
последнем счете благодаря политике, проводившейся в Берлине руководящими
лицами - удержались у власти, я не могу считать правильной политику,
отождествляющую большевизм с Россией и считающую возможным игнорировать
мнение небольшевистской России, хотя бы в данный момент и угнетенной. Но
случись эта перемена, и притом в такой обстановке, когда мы еще до ее
наступления не порвали наших отношений с большевиками, тогда эта перемена
была бы направлена против нас и непосредственно возглавлялась бы Антантой,
со всею очевидностью действовавшей именно в этом направлении, чтобы
поставить нас лицом к лицу с новым восточным фронтом.
Просьба Чичерина о военной помощи со стороны Германии являлась для меня
подтверждением, что большевистской власти угрожает большая опасность.
Советское правительство могло решиться на такой шаг только в том случае,
если само пришло к убеждению, что без нашей помощи оно погибло.
Следовало ли нам оказать ему эту помощь не только против войск Антанты
на севере, но и против казаков на юго-востоке и, таким образом связать свою
судьбу с судьбой большевиков? Или же нам следовало предоставить большевиков
своей гибели и присоединиться к небольшевистской России, искавшей в нас
поддержки? Основания, далеко перевешивавшие все возражения, подсказывали мне
второе решение вопроса. Мы должны были покончить, наконец, с двойственностью
нашей политики, которая выражалась в том, что в оккупированных нами
балтийских провинциях, в Финляндии, на Украине, на Дону и на Кавказе мы с
большевиками вели войну, а в Великороссии делали с ними общее дело. Мы не
вправе были ради большевиков подвергать опасности наши отношения с будущей
Россией. Только в том случае, если бы в самой Великороссии удалось одолеть
большевистскую власть, можно было рассчитывать на установление более
спокойных отношений на востоке и на освобождение большой части разбросанных
там дивизий.
Только в том случае, если бы вместо большевистского режима в России
установился новый порядок вещей, который восстановил бы разрушенную
большевиками до основания хозяйственную жизнь страны и дал бы возможность -
большевиками неизменно саботируемую - завязать торговые отношения с Россией,
только в этом случае могли мы надеяться получить некоторое облегчение для
нашего хозяйства и для ведения войны, благодаря русским запасам и
вспомогательным источникам. Ибо до сих пор, в течение всего того времени,
которое отделяло нас от заключения Брестского договора и исчислялось
месяцами, вся работа многочисленных экономических экспертов при нашем
представительстве и все усилия купцов, приглашенных или допущенных нами,
оставалась совершенно бесплодной. Ни одной единственной отправки в Германию
продовольственных продуктов, сырья или других товаров какого бы то ни было
рода нельзя было сделать. Вся деятельность нашего большого экономического
штата сводилась к молотьбе пустой соломы. Ни в ком не было ни малейшей
надежды, что в этом отношении что-либо может измениться при господстве
большевиков.
Наконец, к этому нужно добавить и то, что большевики по-прежнему
заявляли с откровенностью, едва ли могущей быть превзойденной, - причем
заявляли и мне лично - о своих намерениях революционизировать Германию всеми
средствами и что у нас, после тех примеров настойчивости и энергии в
достижении намеченных целей, которые мы видели со стороны Ленина, Троцкого,
Радека и компании, отнюдь не было оснований считать эти слова брошенными на
ветер.
Конечно, решившись на разрыв с большевиками, мы, чтобы не очутиться в
пустом пространстве, должны были бы заблаговременно вступить в соглашение с
теми элементами русского общества, о которых могла идти речь при создании
нового порядка.
Разумеется, предпосылкой такого соглашения являлся не только отказ - и
об этом заявляли нам повсюду - от той части дополнительных договоров,
которая территориально означала новую ампутацию России, а в экономическом
отношении расценивалась как грабеж и препятствие ее хозяйственному развитию,
но и принципиальная готовность наша к пересмотру отдельных статей
Брест-Литовского мирного договора, о чем мы и должны были заявить совершенно
определенно. При этом указывалось на совершенную невозможность сохранение в
силе тех пунктов договора, которые предусматривали отчленение от России
Эстляндии и Лифляндии, равно как и отделение Украины от Великороссии;
относительно же Польши, Литвы и Курляндии соглашение было возможно.
Вообще же господствующее мнение было таково, что при резком обострении
положения было бы достаточно явного отхода нашего от большевиков, чтобы дать
толчок антибольшевистскому движению. В случае необходимости военной
демонстрации наших войск в петербургском направлении, почти совершенно
очищенном большевистскими отрядами, было бы довольно, чтобы довершить
падение большевиков.
О моих впечатлениях и моей точке зрения я сделал доклад министерству
иностранных дел и просил полномочий на ведение переговоров с латышами,
сибиряками и политическими группами, ищущими соглашения с нами на основе
указанных ими необходимых уступок. В то же время мною испрашивалось
полномочие на объявление советскому правительству в момент, который я сочту
наиболее благоприятным, о переводе нашего представительства в Петербург или
другое место поблизости от границы.
В связи с изложенным выше я считал необходимым еще раз испросить
категорическое полномочие на перевод нашего представительства из Москвы,
несмотря на то, что в этом пункте статс-секретарь иностранных дел перед моим
отъездом из Берлина предоставлял мне полную свободу действий. Ибо тогда речь
о переводе представительства шла исключительно под углом зрения личной
безопасности персонала миссии, между тем как теперь политическая цель такого
шага - демонстративный отход от большевиков, - которую в Берлине до сих пор
старались пропускать мимо ушей, получая из московской миссии предложение о
переводе, снова выдвигались на первый план.
Просимого разрешения на ведение переговоров министерство иностранных
дел мне не дало, а наоборот, поставило отныне своей целью ускорение
соглашения о дополнительных переговорах с большевиками. Далее, министерство
снова подтвердило свое согласие на оставление Москвы мною и персоналом
представительства в случае, если по соображениям безопасности я найду это
нужным.
Я ответил, что, по моему мнению, и дополнительные договоры, и Брестский
мирный договор обречены стать ненужным хламом в случае политики,
предуказанной Берлином. Далее я указал на то, что оставление Москвы мною и
персоналом миссии, даже мотивированное соображениями безопасности, все равно
произведет впечатление нашего отхода от большевиков, ввиду чего я не оставлю
Москвы только по мотивам личной безопасности.
Мой ответ не изменил точки зрения министерства иностранных дел. Что же
касается вопроса об уходе из Москвы, то мне было прислано формальное
распоряжение об оставлении Москвы и переводе миссии в более безопасное
место, если мне или персоналу миссии будет угрожать опасность. И, наконец, 5
августа мною было получено телеграфное предписание немедленно прибыть в
Берлин для устного доклада, передав все дела доктору Рицлеру, в отношении
которого сохранялось в силе упомянутое выше телеграфное распоряжение
касательно оставления Москвы или дальнейшего пребывания в ней. [...]
Моим отозванием в Берлин решался вопрос о моей личной безопасности. Но
на мне оставалась категорически возложения на меня министерством
ответственность за безопасность многочисленного персонала миссии. В связи с
переводом миссии из Москвы меня могли упрекнуть в том, что при решении
вопросов большой политической важности я поддавался влиянию порывов личной
безопасности. Уже одна эта мысль побуждала меня сопротивляться настояниям
свои сотрудников как военных, так и гражданских, равно как и советам моего
болгарского коллеги, хорошо знакомого с московскими условиями, г-на
Чапрачикова - откладывать переезд, несмотря на то, что положение сильно
ухудшилось, как это видно из нижеследующего обзора событий дня.
В понедельник, 29 июля, в день моего прибытия в Москву, на публичном
собрании по предложению ЦК партии левых социалистов-революционеров была
принята резолюция, одобрявшая убийство графа Мирбаха и призывавшая следовать
этому примеру. На следующий день эта резолюция была опубликована в
московском органе левых социалистов-революционеров "Знамя борьбы".
В среду, 31 июля, рано утром мною было получено известие об убийстве в
Киеве генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна. Известие дополнялось сообщением о
том, что убийца, схваченный на месте, заявил, что убийство совершенно им по
постановлению московского комитета партии левых социалистов-революционеров.
В тот же день пополудни я был у Чичерина, чтобы поставить ему на вид
неслыханную резолюцию левых социалистов-революционеров, сообщить о заявлении
убийцы Эйхгорна и указать на связанные с этим последствия. По поводу смерти
генерал-фельдмаршала г-н Чичерин формально выразил мне сожаление; в
отношении же всего остального он только пожал плечами: Россия-де -
революционное государство, пользующееся свободой печати и собраний, и у
него, Чичерина, нет средств против резолюций левых
социалистов-революционеров. При этом он не преминул заметить, что наличность
большого немецкого гарнизона не спасла генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна и
что отсюда для меня должно быть ясно, какую ценность может иметь тот
батальон германских солдат, который первоначально был потребован нами для
охраны германской миссии в Москве.
В среду же в течение первой половины дня я посетил моего турецкого
коллегу Галиб-Капаль-бея и обещал провести у него вечер в тесном кругу. По
его предложению мы условились держать в тайне наше вечернее свидание.
Незадолго до условленного часа меня с русской стороны предупредили о том,
что о предполагаемом мною визите к турецкому посланнику стало известно и что
по дороге на меня совершенно будет покушение. Окружающие настоятельно
просили меня отнестись к этому предупреждению со всей серьезностью. Я
возражал, но решил подчиниться настояниям друзей и остался дома. Едва
пробило одиннадцать часов, как раздались ружейные выстрелы и забили тревогу:
то была попытка нападения на часового-латыша, дежурившего у садовой калитки
нашего здания. Приблизительно час спустя снова забили тревогу по той же
причине.
В последующие дни участились сообщения о готовящемся покушении на меня
лично и предполагаемом нападении на здание представительства. Советское
правительство не только усилило состав охраны - правда, сомнительного вида
красноармейцами, сменившими латышей, отправленных на фронт, - но и заботливо
устраняло всякий повод для меня оставлять здание посольства по служебным
делам. Г-н Чичерин посещал меня каждый раз, как только имелся повод для
переговоров, не дожидаясь, вопреки установленному обычаю, моего визита к
нему. На мое указание на то, что это меня стесняет, он возразил:
"Предостережений, мне кажется, у вас достаточно". При первом моем визите в
Кремль было условлено, что вручение моих верительных грамот председателю
Исполнительного комитета Советов Свердлову состоится в присутствии всего
состава народных комиссаров. Церемония была, наконец, назначена на
понедельник 5 августа. Но в последний момент г-н Чичерин попросил меня еще
повременить с этим, так как советское правительство не рискует взять на себя
ответственность за благополучный исход моего путешествия из квартиры в
Кремль! Положение становилось недостойным и невозможным.
Оно еще более обострилось благодаря тому, что "Знамя борьбы" жирным
шрифтом на своих страницах безвозбранно прославляло убийство фельдмаршала
фон Эйхгорна как подвиг московских левых социалистов-революционеров. Я
решительно протестовал перед г-ном Чичериным против этого, предприняв такой
шаг по собственной инициативе и под свою ответственность, так как из
Берлина, несмотря на мои доклады, не поступало никаких распоряжений
предпринять что бы то ни было по поводу кровавого злодеяния, имевшего связь
с Москвой и так открыто прославляемого. В 1914 году убийство австрийского
эрцгерцога имело последствием объявление войны, теперь же убийцы германского
фельдмаршала могли безнаказанно похваляться своим преступлением!
Получив предложение выехать в Берлин, я не мог предоставить моему
преемнику решение вопроса о переводе нашего дипломатического
представительства в более безопасное место - переводе, необходимом по
единодушному мнению всех, с кем я советовался об этом. Я был бы в моих
собственных глазах жалким трусом, если бы не взял на себя ответственности за
решение как раз потому, что с моим отъездом из Москвы отпадал вопрос о моей
личной безопасности. [...]
Заблаговременно увести многочисленный персонал нашего представительства
из московской мышеловки, где он в случае серьезных осложнений обречен был на
участь заложников у большевиков, я, разумеется, считал своей обязанностью не
только ввиду данных мне на этот счет категорических указаний министерства
иностранных дел, но и потому, что я, таким образом, обеспечивал моему
правительству свободу действий на случай тех или иных его решений.
Впоследствии неоднократно приписывавшаяся мне мысль произвести
"государственный переворот" и разрывом с советским правительством
предопределить решения моего правительства, была мне совершенно чужда. Я
поэтому, в добром согласии с г. Чичериным, сошелся с ним на том, что миссия
наша должна быть перенесена в Петербург, ввиду очевидно невозможной
обстановки, создавшейся для германского представителя в Москве. Я сослался
также и на тот факт, что все посланники и представители нейтральных держав
находятся по-прежнему в Петербурге. Я, далее, условился с ним и о
необходимых мероприятиях для облегчения деловых сношений между Петербургом и
Москвой. Мое сообщение не показалось неожиданным г-ну Чичерину; он выразил
лишь некоторое сомнение в том, представляет ли Петербург в смысле
безопасности большие гарантии, нежели Москва. В этом отношении он, пожалуй,
был прав, поскольку речь шла о возможности покушений на отдельных лиц. Но
для персонала миссии переезд в Петербург, находившийся на расстоянии одного
часа автомобильной езды от финляндской и эстляндской границы, представлял
собой несомненное облечение положения по сравнению с Москвой, отделенной от
германской военной границы расстоянием в шестьсот километров.
Вечером 6 августа я выехал с курьерским поездом из Москвы. Мне был
предоставлен отдельный вагон и отряд красногвардейцев для охраны. Ехали мы
не без инцидентов. 7 августа, пополудни, поезд наш имел долгую стоянку под
Смоленском, на станции Ярцево. Вдруг железнодорожники начали отцеплять
находившийся в конце длинного поезда мой вагон, вагон с моей охраной и вагон
для курьеров. На мой запрос начальник станции ответил, что и Смоленска
имеется предписание задержать наши вагоны. Не получив ответа, на каком
основании дан такой приказ, я стал протестовать. Ко мне присоединился
комендант охраны и заявил, что силой не допустит отцепки вагонов. После
длительных переговоров и телеграфного запроса в Москву начальник станции
получил телеграмму от народного комиссара путей сообщения с распоряжением
отцепить вагоны, вернуть в Вязьму и там ожидать дальнейших распоряжений. Я
настоял на том, чтобы по железнодорожному телеграфу меня соединили с
народным комиссаром иностранных дел. После долгого ожидания у аппарата
появился заместитель Чичерина, г-н Карахан, и сообщил: приказ о возвращении
в Вязьму отдан с согласия представителя германской миссии ввиду того, что в
Орше, на пограничной станции, вспыхнули военные волнения, вследствие чего
дальнейшее следование не представляется безопасным; в Вязьме меня будет
ждать г. Радек, с которым я могу условиться о дальнейшем.
Действительно, русский гарнизон Орши, получив приказ об отправке на
чехословацкий фронт, взбунтовался, частью перебив, частью прогнав
большевистских начальников, объявил об образовании социально-революционной
республики и сообщил пограничным германским войскам, что считает себя в
состоянии войны с Германией. Для восстановления порядка советским
правительством тотчас же были командированы войска из Смоленска и Витебска.
Сведений о дальнейшем развитии событий еще не было, как нам сообщили. Я
требовал от г. Радека, чтобы нас все же доставили в Оршу. По нашем прибытии
в город уже не было взбунтовавшихся войск, которые окопались на соседней
высоте. На немецкой стороне были обеспокоены моей судьбой и уже сделаны были
приготовления к тому, чтобы в случае необходимости вызволить нас силой.
Прибыв 10 августа утром в Берлин, я, к немалому изумлению своему,
узнал, что статс-секретарь иностранных дел, не дожидаясь моего прибытия,
отдал распоряжение о дальнейшем переводе нашего представительства из
Петербурга в Псков, находившийся за германской военной границей и занятый
нашими войсками. Это распоряжение было вызвано тем, что, по мнению
статс-секретаря, Петербург не представлял большей гарантии безопасности, чем
Москва. Явившись к статс-секретарю, я узнал, что, ввиду нездоровья, он может
принять меня только на следующий день в 5 часов пополудни. В министерстве
мне сказали, что статс-секретарь предполагает поехать в тот же вечер в Спа
на доклад к императору и рейхсканцлеру. После этого я сообщил
статс-секретарю, что предполагаю тоже отправиться в Спа.
Я узнал далее, что дополнительные договоры уже готовы и что г. Криге
намерен в тот же день, пополудни, парафировать их с г-ном Иоффе. Уход из
Москвы германского представительства, очевидно, сильно обеспокоил русскую
делегацию, решившую во что бы то ни стало добиться немедленного принятия
дополнительных договоров и, таким образом, заново укрепить видимо
пошатнувшуюся опору в германском правительстве. Г-н Иоффе намеревался тотчас
после парафирования отвезти договоры в Москву, чтобы там добиться
немедленного принятия их без всяких изменений. Точно так же и советское
правительство в Москве, отнесшееся вначале весьма спокойно к уходу из Москвы
германского представительства, стало испытывать сильнейшую тревогу за
сохранение тылового прикрытия, каким была для него политика германского
правительства. Оно поэтому решилось отправить г. Радека с особой миссией в
Берлин, чтобы устранить всякое недоразумение, какое только могло бы там
возникнуть в связи с принятием договоров. Когда же г. Радек по дороге в
Берлин встретился в Орше с г-ном Иоффе, везшим в своем кармане
парафированные договоры, то все тревоги его были рассеяны и он мог спокойно
вернуться в Москву вместе с г. Иоффе. Мои протесты против парафирования
договоров прежде, чем мне была дана возможность защитить свою точку зрения,
оказались напрасны. Договоры действительно были парафированы 10 августа.
Равным образом бесплодна была и моя беседа с господином фон Гинце на
следующий день. Статс-секретарь остался при своем мнении, что дополнительные
договоры должны быть приняты во всяком случае и что мы должны сохранять
отношения с большевиками. Это "сохранение отношений с большевиками" шло так
далеко, что министерство иностранных дел воспрещало опубликование отчетов
немецких корреспондентов о положении дел в России и о подлинной физиономии
большевизма.
Столь же мало удалось мне отстоять мою точку зрения и в Ставке главного
командования, несмотря на то, что генерал Людендорф заявил, что при общем
положении вещей, сложившемся в данный момент, он никакого значения не
придает больше ни признанию дополнительных договоров вообще, ни отделению
Эстляндии и Лифляндии в особенности. Что же касается канцлера, то он ответ
свой отложил до 26 августа - предполагаемого дня его возвращения в Берлин. Я
совершенно недвусмысленно заявил о том, что поскольку, вне сомнения, вопрос
о принятии того или иного решения уже предрешен, мне ничего не остается, как
подать в отставку. У императора я просил разрешения высказать свои
соображения в письменной форме. Свою записку 20 августа я послал
рейхсканцлеру с просьбой передать ее кайзеру. Я, однако, имею основание
полагать, что Его Величеству она представлена так никогда и не была.
Рейхсканцлер вернулся в Берлин только 29 августа. За день до того (27
августа. - Ю.Ф.) были подписаны парафированные 10 августа договоры. 30
августа я передал канцлеру подробно мотивированное прошение об отставке. В
нем я снова подчеркнул те опасности для будущих отношений наших с Россией и
для нашей собственной союзной системы, какие заложены в важнейших пунктах
дополнительных договоров, подписанных вопреки моим настоятельным
предостережениям. Я обосновал далее невозможность успешного сотрудничества с
большевистской властью, сотрудничества, дающего нам действительную помощь и
облегчение нашего положения, и добавил:
"Я предвижу наступление обратных влияний этой политики не только вовне,
но и внутри страны. Систематическое подкрашивание в немецкой печати
большевистского режима, в своих неистовствах едва ли превзойденного
якобинцами, отношение к этому режиму на равной ноге, солидаризация с ним
или, по крайней мере, видимость такой солидаризации вплоть до того, что не
принимается никаких мер против вялого преследования большевистским
правительством, вернее, отсутствия всякого преследования им групп и лиц,
причастных к убийству графа Мирбаха и фельдмаршала Эйхгорна, - все это не
может не иметь опасного влияния на душу германского народа и на
внутриполитические отношения в нашей собственной стране".
Принятие моей отставки, прошение о которой было представлено 30
августа, последовало лишь 22 сентября. На основании некоторых вполне
определенных намеков у меня создалось впечатление, что в интересах
целесообразности меня решили держать как можно долее под гнетом "параграфа
Арнима", дабы таким образом лишить меня возможности открытой борьбы с
политикой правительства, которую я считал роковой. Не было удовлетворено и
мое желание, чтобы в официальном сообщении о моей отставке было открыто
указано - как на ее причину - на непримиримые разногласия в вопросах нашей
политики на Востоке.
Одновременно с этим Министерство иностранных дел сообщило в печать и
лидерам Рейхстага
такого рода информации о событиях в Москве, которые освещали в ложном
свете мое поведение. В беседе с журналистами статс-секретарь иностранных дел
между прочим сказал, что будто бы я хотел подбить его на "измену"
большевистскому правительству! В целом ряде газет, открыто ссылавшихся на
информацию надлежащего ведомства, мне был брошен упрек в оставлении
московских "окопов" по соображениям личной безопасности. Крылатое словцо
было с удовольствием подхвачено и теми органами печати, которые сохранили
доброжелательное отношение ко мне еще со времен прежней моей деятельности.
Личные нападки меня не трогали; к ним я был уже нечувствителен. Но тяжко
было сознание надвигающейся роковой беды, предотвратить которую я не мог,
несмотря на все мои предостережения.
Так кончилась для меня моя московская миссия - не только глубоким
разочарованием личного характера, но и гнетущим чувством и сознанием того,
что боги хотят нашей гибели.
6-е заседание Всероссийского Центрального Исполнительного комитета
Свердлов. Объявляю заседание Всероссийского Ц.И.К. и Московского Совета
открытым. Прежде чем дать слово различным ораторам, я считаю необходимым
указать, что последние события в Болгарии вынудили нас созвать сегодня столь
авторитетное собрание, чтобы определить наше отношение к событиям. Мы должны
дать себе отчет в том, что указало этот путь нашим товарищам за границей. Я
должен дать слово т. Теодоровичу, чтобы огласить письмо, полученное от т.
Ленина, еще не вполне здорового.
Теодорович. Товарищи, т. Ленин прислал нам следующее письмо:
"В Германии разразился политический кризис. Паническая растерянность и
правительства, и всех эксплоататорских классов в целом обнаружилась перед
всем народом. Безнадежность военного положения и отсутствие всякой поддержки
господствующих классов трудящимися массами обнаружены сразу. Этот кризис
означает либо начало революции, либо, во всяком случае, то, что ее
неизбежность и близость стали видны теперь массам воочию.
Правительство морально подало в отставку и истерически мечется между
военной диктатурой и коалиционным кабинетом. Но военная диктатура, в
сущности, испробована уже с начала войны, и как-раз теперь она перестала
быть осуществимой, так как армия сделалась ненадежной. Привлечение же в
кабинет Шейдеманов и К0 только ускорит революционный взрыв,
сделает его более широким, более сознательным, более твердым и решительным
после того, как разоблачится до конца все желтое бессилие этих лакеев
буржуазии,этих продажных людишек, таких же, как наши меньшевики и с.-р., как
Гендерсоны и Сиднеи Бэббы в Англии, Альберы Тома и Ренодели во Франции и
т.п.
Кризис в Германии только начался. Он кончится неизбежно переходом
политической власти в руки германского пролетариата. Российский пролетариат
с величайшим вниманием и восторгом следит за событиями. Теперь даже самые
ослепленные из рабочих разных стран увидят, как правы были большевики, всю
тактику строившие на поддержке всемирной рабочей революции и не боявшиеся
приносить различные тягчайшие жертвы. Теперь даже самые темные поймут, какую
безмерно подлую измену социализму совершали меньшевики и с.-р., идя на союз
с грабительской англо-французской буржуазией, ради, будто бы, отмены
брестского мира. И уже, разумеется, Советская власть не подумает помогать
немецким империалистам попытками нарушить брестский мир, взорвать его в
такой момент, когда внутренние антиимпериалистические силы Германии начинают
кипеть и бурлить, в такой момент, когда представители германской буржуазии
начинают оправдываться перед народом в заключении такого мира, начинают
изыскивать средства "переменить" политику.
Но пролетариат России не только со вниманием и восторгом следит за
событиями. Он ставит вопрос о том, чтобы напрячь все силы для помощи
немецким рабочим, которым предстоят самые тяжелые испытания, самые тяжкие
переходы от рабства к свободе, самая упорная борьба и со своим, и с
английским империализмом. Поражение германского империализма будет означать
на известное время и рост наглости, зверства, реакционности и завоевательных
попыток со стороны англо-французского империализма.
Большевистский рабочий класс России был всегда интернационалистическим
не на словах, а на деле, в отличие от тех мерзавцев, героев и вождей 2
Интернационала, которые либо прямо изменяли, вступая в союз со своей
буржуазией, либо старались отделываться фразами, выдумывая (подобно
Каутскому, Отто Бауеру и К0) отговорки от революции, выступая
против всякого смелого, великого революционного действия, против всякой
жертвы узко-национальными интересами во имя движения вперед пролетарской
революции.
Российский пролетариат поймет, что теперь от него потребуются вскоре
величайшие жертвы на пользу интернационализма. Близится время, когда
обстоятельства могут потребовать от нас помощи освобождающемуся от своего
империализма немецкому народу, народу против англо-французского
империализма.
Начнем же немедленно готовиться. Докажем, что русский рабочий умеет
гораздо более энергично работать, гораздо более самоотверженно бороться и
умирать, когда дело идет не об одной только русской, но и о международной
рабочей революции.
Прежде всего удесятерим свои усилия по заготовке запасов хлеба.
Постановим, что в каждом крупном элеваторе создается запас хлеба для помощи
немецким рабочим, если обстоятельства поставят их в трудное положение в их
борьбе за освобождение от чудовищ и зверей империализма. Пусть каждая
партийная организация, каждый профессиональный союз, каждая фабрика,
мастерская и т.д. свяжутся специально с несколькими избранными ею волостями
для укрепления союза с крестьянами, для помощи им, для просвещения их, для
победы над кулаками, для полной очистки всех излишков хлеба. Пусть таким же
путем удесятерится наша работа по созданию пролетарской Красной армии.
Перелом наступил, - мы все это знаем, видим и чувствуем. Рабочие и
трудящиеся крестьяне передохнули от ужасов империалистической бойни, они
поняли и на опыте увидали необходимость войны с угнетателями для защиты
завоеваний их революции, революции трудящихся, их власти, Советской власти.
Армия создается, - Красная армия рабочих и бедных крестьян, готовых на все
жертвы для защиты социализма. Армия крепнет и закаляется в битвах с
чехословаками и белогвардейцами. Фундамент заложен прочно, - надо спешить с
возведением самого здания.
Мы решили иметь армию в 1.000.000 человек к весне, нам нужна теперь
армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь.
Мировая история за последние дни необыкновенно ускорила свой бег во
всемирной рабочей революции. Возможны самые быстрые перемены, возможны
попытки союза германского и англо-французского империализма против Советской
власти.
Ускорить работу подготовки должны и мы. Удесятерим же наши усилия.
Пусть станет это лозунгом годовщины великой октябрьской революции
пролетариата!
Пусть станет это залогом грядущих побед всемирной пролетарской
революции!
Н. Ленин"
Радек. Товарищи, мне поручена задача дать краткий обзор фактического
международного положения, с которым нам придется считаться в ближайшее
время. Помните, товарищи, что когда Россия принуждена была подписать
брестский мир, германское правительство объявило своему народу победу на
западном фронте, что войска с русского фронта задавят войска Франции и
Англии, и что он, народ, получит мир за все жертвы и убытки. Германское
наступление не дало победы: с июля получились громадные потери, и все-таки
победы оно не дало. После наступления германцев пришло время наступления
французов и англичан, и явился новый фактор, с которым мало считались, - это
американская армия, которая не была еще в борьбе, которая имела всю
чудовищную современную технику, и мы видим, как армии союзников, в первую
очередь Америки и Англии, оттесняют германцев, угрожают разрывом фронта, и
территория германцев по большей частью обстреливалась орудиями, которыми
германцы раньше думали забросать весь мир. В германском обществе начинается
полное политическое разложение. Разложение это проявляется тем, что
официальное правительство успокаивает, оно говорит, что буржуазией
распространяются чудовищные слухи о германских поражениях и германском
командовании, что всякий, кто будет распространять подобные слухи, будет
наказан годичным заключением в тюрьме. Это разложение вызвало упадок веры в
победу и отражается с каждым днем на армии. Она не видит в перспективе
победы, она знает, что резервы ее истощены, а американские еще не тронуты.
Капитализм начинает выбрасывать миллионы рабочих и солдат. Несколько недель
назад, 24 сентября, подводя итог положению, германский рейхсканцлер заявил
перед парламентом, что ситуация серьезна, но что нет причин думать, что она
катастрофична, что близкое поражение врагов и даже в тот момент, когда
австрийское правительство под напором народных масс обратилось к союзникам с
предложением мирных переговоров, германское правительство отказалось принять
в этом участие, мотивируя это тем, что союзники готовы думать, что близка
победа, что поэтому не стоит обращаться, и что только зимой наступит время
говорить о мире. Но, товарищи, в прошлую среду-четверг случилась вещь,
которая опрокинула эти надежды германского правительства. Болгария сделала
свое предложение о перемирии. Мы сначала не могли определить, что побудило
Болгарию к этому шагу. Мы могли только догадываться. Теперь дается
достаточно доказательств о причинах. Когда германцы гнали перед собою
демобилизованную армию, при победах германского капитализма не над русским
рабочим, а над крестьянином, который не мог выдержать всех мук войны, так
как не привык к напряженной работе на фабрике, этот самый фактор дал победу
над Россией; тот же самый фактор был причиною поражения: Болгария отказалась
воевать. Мы знаем подробно, что болгарские корпуса бежали и оставляли фронт,
и что англичанам и французам было очень легко, фронт этот был очень тонок,
и, таким образом, можно было принудить Болгарию, и что Болгария подписала
такие условия перемирия, которые являются условно капитуляцией. Она сдает
все железные дороги, все военные припасы, очищает оккупированные области,
Македония выходит из войны окончательно. Германское правительство в первый
момент думало, что имеет налицо только измену, вождя болгарской буржуазии
Фердинанда Болгарского теперь тоже называют мошенником. Германское
правительство послало корпуса на фронт, но они не успели дойти до фронта,
потому что нужно было идти на Софию, чтобы избавить массы болгарского
народа, чтобы покончить с правительством; германское правительство думало,
что ему удастся создать новое правительство, что удастся сорвать подписанное
перемирие в Салониках. Но это был самообман, ибо если бы удалось такое
правительство, то разве только силой солдат, а без того, не имея достаточно
солдат, получились болгарские одни штыки. Эта песенка была спета. Но еще
германские корпуса не успели создать нового правительства, несмотря на его
большой опыт, как уже цели не существовало. Цель, для которой они были
посланы в Софию, уже не существовала. Турция заявила, что она не в состоянии
воевать и принуждена начать переговоры с союзниками. Таким образом,
получаются два факта крупнейшего политического значения. Получается прорыв
германского фронта на юге. Войска союзников могут теперь пойти на Австрию и
перейти в наступление с юга. Это есть фактор военного характера неслыханный,
в виду общего разложения в Австрии, в виду того, что австрийские войска в
десятках тысяч дезертируют, в виду расстройства австрийского транспорта и
т.д. Дело не только в затруднительном военном положении Германии, - дело в
том, что самая цель войны, для которой германское правительство бросило в
нее 4 года назад, для которой оно гнало народные массы через всю Европу и на
половину Азии, - эта цель уничтожена. Этой целью было завоевание Турции,
отдание Турции в крепкие руки германского капитала. Итак, задача не
исполнена, затем последовал разгром германского империализма, - об этом
можно открыто говорить даже в Германии. Германская пресса заявляет открыто,
что Германия стоит перед мировой катастрофой, что она в данный момент уже не
борется ни за какие захваты. Военное поражение не кончается поражением на
юге. По сведениям германской печати, усилия союзников идут в этом
направлении, чтобы отрезать германскую армию, стоящую на бельгийской и
французской территориях, и перенести борьбу на германскую территорию.
Союзники, как видно из речи английского министра иностранных дел Бальфура,
сказанной два дня назад, предъявили свои мирные условия Германии:
Эльзас-Лотарингия должна уйти к Франции, это значит, что большая половина
германской руды должна отойти; они заявляют, что из двух третей старой
Польши должно быть создано новое независимое государство. Они прокламировали
раздел Австрии, открытый раздел Турции. Германские военные писатели
оценивают ситуацию, как очень серьезную. Мы не в состоянии сказать,
насколько серьезны и верны надежды французского и английского капитализма,
что ему удастся перенести войну на германскую территорию. Мы по политическим
признакам можем оценить, насколько опасны, насколько катастрофическим
является германское положение. Вы знаете, какой политический строй
господствовал в Германии? Фактически это была полная диктатура финансового
капитала, угольных королей и диктатура помещиков. Формально, - я буду
говорить фактически, - формально решил все дело не парламент, а совет
союзный, в котором сидели представители всех королей и всех германских
князей. Германское правительство было формально, таким образом, не
правительство буржуазии, которое непосредственно в парламенте решало судьбы
своих народных масс, а было правительством, которое представляло династию и
бюрократию, которые решали судьбы народа, и германское правительство
отказалось в продолжение многих лет от всяких реформ в этой области. Мало
того: германская буржуазия не смела никогда их требовать, ибо конституция
Германии обеспечивала Гогенцоллернам полное распоряжение силами германской
нации. Теперь мы имеем банкротство, полное разрушение этой системы
управления в Германии. Германское правительство, которое до этого времени не
было в состоянии дать немецким рабочим демократические реформы, - это
правительство согласилось рескриптом 30 сентября на так называемое
парламентское правительство, которое должно состоять в том, что большинство
парламента назначает правительство. Так как к этому большинству принадлежат
германские соглашатели, эти предатели социализма, о которых говорил в своих
письмах т.Ленин, господа, которые находились в передней, теперь попадают
прямо в правительство. На первом месте списка значился в роли канцлера и
министра внутренних дел, на самом важном посту, глава партии шейдемановцев и
предателей германского рабочего класса, Эберт. Германские газеты предъявляли
правительству свои условия, которые состояли в том, что теперь, когда
германский капитализм не может больше порабощать народы, он должен
отказаться от анексий и контрибуций. Что касается России, то неделю назад
эти предатели рабочего класса не посмели выдвинуть самостоятельного
требования освобождения народов из-под ига германского капитализма. Они
требовали, что брестский мир не был помехой на пути общего мира, т.е. что
если английские и французские капиталисты в своих интересах потребуют
освобождения Польши, Литвы, Украины, германское правительство не должно от
этого отказываться. Если биржа в Париже и Лондоне разрешит германскому
капиталу даже душить рабочих Польши, Литвы и Латвии, то чтобы гг.
соглашатели ничего против не имели. Они не посмели требовать освобождения
Либкнехта и десятка тысяч рабочих, которые теперь сидят в крепостях за
неповиновение и агитацию. Они не смели требовать, чтобы уничтожено было
военное положение. Они требовали немного больше свободы. Германское
правительство согласилось, по-видимому, на эти условия, даже пошло на
большие уступки. Но важны не условия и не уступки. Самый факт, что
правительственный класс, который даже на фабриках не разрешал одним рабочим
вмешиваться каким-нибудь образом в постановления о рабочем дне, что
правительство класса, которое считало германский народ не имеющим права и не
могущим решать свои судьбы, это правительство принуждено было допустить в
свои ряды представителей рабочего класса, хотя представительство это было
фиктивным. Теперь германское правительство доказало, что политика, которую
оно вело 40 лет, рухнула бесповоротно. (Аплодисменты). Товарищи, мало того:
германское правительство теперь выдвинуло идею отдачи власти в руки
большинства буржуазии, это правительство в первую очередь - правительство
юнкерское. Прусские юнкеры отказались от реформ, которые им раньше
предлагали, и думали, что оно далеко пойдет, если будет защищать трон. Самое
характерное это то, что прусские юнкеры не смеют теперь употреблять свои
привилегии, не смеют взять оружия, которое они держат в своих руках, хотя в
их руках все управление государством и командование армией. Это значит, что
они имеют оружие, но они не могут от него ждать победы.
Больше, чем все остальное, это доказывает, что юнкеры отказываются от
своих привилегий и от борьбы, что наступило полное изменение соотношения
сил. Наступил момент, когда они не могут употреблять оружие, чтобы еще
держать в тисках рабочих. Прусские юнкеры выявляют готовность войти в
коалиционное правительство, правительство национальное, обороны. Это все
говорит за то, что в Германии начинается пассивная революция. Народные массы
еще не посмели взять оружия в руки, но народные массы до того времени не
прикасались к германскому капиталу и шли по его приказу, а теперь народ не
хочет более идти по приказу капитала и употреблять оружие. Мы имеем
известие, что одна власть падает, но нет еще новой, которая могла бы вырвать
народ из цепей. Мы видим подобное положение, и в еще более сильной степени,
и в Австрии. Вы читали, наверное, вчера, что австрийское правительство после
долгого времени решило создать парламент, и вы знаете, что он был открыт
криками: "Долой Германию, долой Гогенцоллернов!". В Германии буржуазия
потеряла почву под собой, а Австрия под угрозой мировой революции стоит
против надвигающейся грозы. Если возможны такие случаи, как в Зальцбурге,
когда несколько дней подряд народные массы выступают на улицах и разнесли
ратушу, - это показывает, что Австрия держится только потому, что нет других
сил, которые смогли бы скинуть старую власть. Товарищи, нельзя знать вперед,
но можно указать, как будут развиваться события. Это не моя задача
предсказать все это, но все-таки надо указать на то, что очень вероятно при
подобном положении вещей, катастрофическое продвижение событий не задержится
и мы будем иметь выступление народных масс центральных держав. Они не пойдут
по приказу капитала, чтобы убивать рабочих других стран, но скоро рабочие
Австрии и Германии восстанут для борьбы за свои интересы. Мы знаем меньше
фактов из жизни Франции и Италии, но не подлежит сомнению, что и там жаждут
мира. Если в Италии и во Франции не происходят сейчас события в таких
грандиозных размерах, то они произойдут в недалеком будущем. Если Америка и
Англия захотят продвинуть своих рабочих в войну империализма, то они могут
наткнуться на рабочих Австрии и Германии. Что касается Англии, то здесь
противоречий меньше, но и там повторяются экономические забастовки. С другой
стороны, мы видим, что правительство Ллойд-Джорджа не способствует этому.
Что касается Америки, то там настроение народных масс еще не революционное,
так как там еще слишком увлечены войною, и жертв среди американского народа
меньше. Надо подчеркнуть тот факт, который отметил т.Ленин в своем письме, -
что империалистический фронт теперь делится на фронт революции и
контр-революции. Как раньше старые союзники, теперь они в оппозиции против
нас, так и Германия послала свои войска в Болгарию, и, может быть, наступит
момент, когда Германия пошлет свои войска в Австрию, Америка может послать
свои войска во Францию.
Поэтому, товарищи, можно международную ситуацию определеить таким
образом, что нет в ней ни одной невозможности, которая бы завтра не
сделалась возможной. Революции международной нет налицо. Но мы стоим,
товарищи, накануне ее, стоим при ситуации, в которой рабочий класс, авангард
международного социализма, будет иметь не только национальные задачи, -
будет иметь грандиозную международную задачу, будет иметь задачу в момент
развала мирового империализма, по мере того, как сложатся новые Красные
армии Германии, Италии, Франции, удержать главный участок международного
фронта революции. Моя задача, товарищи, исполнена. Выводы сделает другой
товарищ. Я хотел бы только с этими фактами, которые нам приходится изучать,
представить то международное положение, в котором мы теперь находимся.
Момент неслыханно грандиозный. Прошло 8 месяцев после того, когда первая
рабочая революция лежала на земле, имея над собой сапог германского
капитала, когда рабочая Россия с кровью на лице, когда некоторые рабочие
России с отчаянием в душе пришли к заключению, что надо подписать неслыханно
насильственный, хищнический мир, победитель тогдашней русской рабочей
революции, который не щадил никаких надругательств, - этот победитель
находится сам на пути Бреста. В этот момент, товарищи, в этот неслыханно
великий момент, рабочий класс России, не теряя полного спокойствия и
хладнокровия, должен помнить, что в великие моменты надо быть великим, надо
уметь рисковать всем, дабы достигнуть всего.
Троцкий. Юго-восточный полуостров Европы, Балканский полуостров, дает
нам картину чудовищных экономических и национальных трудностей, сплетений
антагонизмов, борьбы. Все те антагонизмы, столкновения, которые раздирают
капиталистическую Европу, представлены в уменьшенных совершенно размерах на
небольшом пространстве Балканского полуострова. И так как этот полуостров по
своим экономическим отношениям является отсталой частью Европы и, стало
быть, притягивает к себе аппетиты крупных хищников великих держав, то
балканский антагонизм, балканские противоречия осложняются и пересекаются и
поэтому возрастают под давлением противоречий всей Европы. Балканский
полуостров стал давно осиным гнездом европейской политики, кипящим котлом,
откуда время-от-времени вырывались или грозились вырваться огненные языки
Европы и мировой бойни. В 1912 г. Балканский полуостров был ареной
балканских войн между Турцией и Болгарией, Сербией, Грецией, Черногорией,
которые тогда были союзницами, и уже тогда революционные социалисты
предсказывали, что балканская кровавая потасовка есть только преддверие,
предвестник великой европейской мировой войны. В 1914 г. эта великая война
началась. Началась она оттуда, из этого же самого юго-восточного угла
Европы, с Балканского полуострова. Конфликт межу Австро-Венгрией и Сербией
дал точку отправления для дальнейшего развития событий, и мы видим теперь,
товарищи, как новый поворот в этой европейской и мировой бойне, а вместе с
тем, начало нового поворота в европейской мировой истории опять получает
свою точку отправления также на Балканском полуострове, где сосредоточены в
умеренных размерах все противоречия, антагонизмы и проклятия
капиталистического мира. В первый момент мы наблюдали Сербию в центре
событий, чудовищный перевес Германии и Австро-Венгрии, которые в своем союзе
казались непобедимыми, что сказалось прежде всего на разгроме Сербии.
Казалось, что Болгария отныне становится господствующей страной на
Балканском полуострове. Но теперь мы видим, как отпад Болгарии является не
причиной, разумеется, но внешним ярким выражением крутого поворота судеб
империалистической бойни. В первую эпоху Германия господствовала, ее
господство возрастало непрерывно, и она приучила весь мир в незыблемость ее
военного и империалистического господства, ее превосходство определялось
превосходством ее капиталистической техники, она, создавая несравненные
машины массового истребления, своей машиной милитаризма уравнивала, больше
чем уравнивала, численность и богатство своих обыденных врагов. На другом
полюсе, в другом лагере только Франция имела централизованную армию с
военными традициями. Англия вынуждена была заниматься военной импровизацией,
т.е. создавать армию из ничего. Затем с большим промежутком запоздания
выступили Соединенные Штаты Америки без армии, но с могущественной техникой,
и весь первый период военной промышленности Германии, более кастовая
организация германского дворянства, большая дисциплинированность,
интеллигентность германского народа, - все это в соединении создавало такую
машину войны, перед которой пасовали объединенные силы Франции, Англии,
Италии, России и других более мелких союзников.
Но чудовищная машина германского империализма изнашивалась, и прежде
всего изнашивались рабочие силы и фабрика истребления рабочего класса; с
другой стороны, военная мощь Англии и Америки жила и развивалась, потому что
у них создался рынок, куда вываливался свой человеческий материал, а затем
Соединенные Штаты обратили на Германию свою военную мощь не для того, чтобы
быть приведенными в движение рабочими и крестьянами. Нет, первые три года
войны Америка стояла в стороне, американский Шейлок поставлял Европе орудия
и средства истребления, не требуя своего барыша, и только, когда германская
неограниченная подводная война грозила отрезать доступ американскому
производству на рынке стран согласия, американский Шейлок потребовал, чтобы
создался внутренний рынок для пушек, снарядов, винтовок, которые скоплялись
на побережье Америки, так как вывоза в Европу не было. Вот откуда выходит
последний толчок, брошенный американской дипломатией, бросившей америку на
путь новой авантюры, и на основании этого Америка сыграла огромную роль в
развитии европейской войны. Правда, в Германии было тупоумное юнкерство,
которое по недомыслию приветствовало вступление Соединенных Штатов в войну.
Мы покончим одним ударом со всеми врагами - говорили они, но они
просчитались. Чудовищная по своим силам американская машина колоссальна по
своим запасам, и это поняли только те люди, которые давали себе отчет в
смысле совершающихся событий, которые сохранили ясный, трезвый политический
взгляд и оценку событий под углом зрения исторического материализма. Теперь,
когда мы, марксисты, оглядываемся на пройденный путь и осматриваем
программу, которую развивали империалисты, их лакеи, демократы, и лакеи их
лакеев, шейдемановцы, реноделевцы, мы видим, что эти 4 года усеяны не только
трупами рабочих, погибших в этой борьбе, но и трупами разных программ,
планов и т.д. Только в этом перекрестном огне выжила одна программа тех
людей, которые не утратили своих пяти чувств, и теперь мы можем сказать, что
только мы это видели и предсказывали, и история идет, может быть, против
нашего желания, но по той линии, которую им предсказывали, и хотя на этом
пути много жертв, но конец будет тот, который мы предусматривали: крушение
всех богов империализма и капитализма. История как будто задалась целью дать
последний, необходимый урок человечеству. Трудящиеся были как-будто слишком
ленивы, неподвижны и нерешительны. Разумеется, мы не имели бы этой войны,
если бы мировой рабочий класс нашел в себе в 1914 г. достаточно решимости,
чтобы выступить против империалистов всех стран. Но этого не было, рабочий
класс нуждался в дополнительном жестоком уроке истории, а она вывела на
арену самую могущественную, самую организованную страну и дала ей подняться
на небывалую высоту. Германия диктовала через жерло своих орудий в 42 сант.
Всему миру свою волю. Она поработила, казалось, на неопределенное время всю
Европу, она охватила огромное пространство от Франции, она подкапывалась под
морское владычество Англии со своими бесчисленными подводными лодками;
казалось, что владычество Германии упрочилось на целые поколения, если не на
всегда, а затем та же история, которая послала несравненное могущество
капитализму Германии, как-будто сказала рабочим Германии: вы - рабы, вы не
осмеливаетесь поднять ваши головы, раскрепостить ваши шеи из-под гнета
капитализма. Вот глядите, этот капитал, вооруженный продуктами вашего труда,
он, который господствует над всем миром, завтра будет господствовать над
всеми остальными планетами, и нет конца его могуществу, а затем, выдвинув
германский империализм на эту высоту и загипнотизировав сознание масс, она с
этой высоты свергает этот империализм с катастрофической быстротой в
пропасть унижения и бессилия, как будто говоря: вы видите, как он разрушен,
подчищайте же остатки его со всей Европы, со всего мира, - вот что говорит
история. (Аплодисменты). Мы, товарищи, вместе с тем, переживали ужасную
эпоху неограниченного господства германского империализма. Мне довелось в
Ц.И.К. вспоминать один мелкий эпизод, когда представитель всесильной
Германии говорил о России с иронической, злорадной интонацией, называя ее
могущественной. Вот вы, почти двести миллионов русских, когда-то считались
могущественной державой, а очутились под нашей пятой, и мы вам диктуем свою
волю, и все это было сказано в одном слове: могущественная Россия. Между
тем, несмотря на это, ни в ком из нас нет сейчас ни капли злорадства по
поводу того, что Германия переживает колоссальную катастрофу.
Мы будем преисполнены радости в тот час, когда катастрофа станет
катастрофой милитаризма и капитализма в целом, и когда приговор истории
будет приводиться в исполнение не англо-французскими и американскими
пушками, а пушками восставшего революционного пролетариата. (Аплодисменты).
Мы знаем, что сечас дело идет о перемещении сил из одного лагеря в другой,
и, как сказано в письме Владимира Ильича, это катастрофическое ослабление
может и должно в ближайшие дни, недели, может быть, при худом ходе событий
ближайшие месяцы привести к росту сил, наглости, хищничества
англо-французского и японо-американского империализма. Один нам также
враждебен, как и другой, и сейчас, при радикальной перемене, мы так же
далеки от союза с англо-французским империализмом, как далеки были еще вчера
от германского. Мы остаемся независимыми на оба фланга целиком, как
самостоятельная сила, как самостоятельный отряд грядущей пролетарской
мировой революции. (Аплодисменты). Мы говорим: пусть наши вершители судеб
англо-французские, японо-американские не трудятся расширять победу, как
говорил фон-Кюльман в Брест-Литовске. История в лице Гофмана еще не сказала
последнего слова, - что судьбу народов не определяют только договоры. Если
определяется судьба только бумажкой, как формой, если мы серьезнее отнесемся
к договорам и обязательствам, которые мы заключаем, то в то же время мы
должны сказать и говорим, что судьбы как народа германского, так и Украины,
Польши и Балтики, Финляндии не могут оправдать документа, который был
написан в известный момент политического развития. Новые силы развиваются
внутри самой Германии и за ее пределами, и мы не сомневаемся, что близок тот
час, когда брест-литовский договор будет пересмотрен теми силами, которые
стремятся к власти. Этой силой в Германии является рабочий класс. Тут
говорилось уже, что мы наиболее являемся пораженными капитуляцией
абсолютизма Германии. Тот факт, что он обращается в народный парламентаризм,
то есть капитуляция его продувных дельцов, которые были на вершине, и тех,
которые им прислуживали. Если у нас полтора с лишним года назад, в феврале
1917 г., появились у власти кадеты вместе с с.-р., меньшевиками, и если
нашим с.-р. И меньшевикам, совершенно еще свеженьким, только-что сошедшим с
баррикад, если им понадобилось всего-навсего 8 месяцев, чтобы израсходовать
и износить до дыр свои силы, свою репутацию и оставить место, то германским
Церетели понадобится не 8 месяцев, а 8 недель. Вот почему, товарищи, когда
нашу Советскую власть спрашивают, - а нас имеют право спрашивать. - как мы
оцениваем те перспективы, которые открываются перед Германией, а стало быть,
и о судьбе брестского договора, то мы говорим, что само германское
правительство заявляет, что в нынешней обстановке, - и мировой и внутренней,
- он вообще не способно справиться с положением дел. Разумеется, мы не
возьмем на себя инициативу тех или других азартных авантюристических шагов
объявления войны Германии в союзе с Англией и Францией, чтобы оказать тем
помощь крайним представителям германского милитаризма, которые теперь
собираются совершить кровопускание и, подобно осенней мухе, больно ужалить
германский народ. Нет, мы теперь далее от политических приключений, - далее,
чем когда бы то ни было, и история за нас стоит больше, чем когда бы то ни
было. Завтра германский милитаризм будет еще слабее, а мы завтра будем
сильнее, поэтому нам нечего торопиться искусственно форсировать, тем более
рука-об-руку с Англией, которая стремится расчленить Германию. Но мы не
сомневаемся, что это событие готово сойти со сцены...
Какое придет ему на смену правительство: немецкого клерикального
центра, консерваторов, национал-либералов и соглашателей? Но правое крыло
руководило судьбами Германии через своих монархов и бюрократов и через свое
юнкерство, а левое крыло нового грядущего правительства подтирало все следы
грязи за правым крылом. Что же даст нового эта коалиция? Она раскроет глаза
народным массам; стало-быть, мы в нашей международной политике не можем
серьезно считаться с коалиционным правительством Германии, как с силой,
которая в течение долгого периода времени сможет определять судьбы
германской страны. Какая же сила остается? По отношению к Германии идея
единства фронта всей демократии является еще более жалкой, бессмысленной,
ничтожной, - простите, плюгавой утопией, чем по отношению к России. Какая в
Германии демократия? Там демократии почти нет. Там были жалкие остатки
мелкой буржуазии, с жалкими остатками своей политической роли. Эта
беспощадная империалистическая война окончательно раззорила и убила мелкую
буржуазию и не оставила камня на камне от ее политического влияния. Есть
только два лагеря: один - сознательный, твердый лагерь империалистов, другой
- лагерь пролетариата, над которым история произвела колоссальный жестокий
опыт, провела через страшный урок и теперь поставила его лицом к лицу, в
упор с задачей: либо ты справишься с судьбами своей страны и возьмешь в руки
собственную власть, либо ты погибнешь вместе с новой страной и с новой
культурой. (Аплодисменты). Вот что сказано германскому рабочему классу. И
если мы сейчас глубоко уверены, что история работает с нами и за нас, а
сталобыть, и вместе с германским рабочим классом, если мы никакими ужасными
шагами и ходами не собираемся мешать спасительной работе этой истории, то,
вместе с тем, ни от кого мы не скрываем, ни от себя, ни от германского
рабочего класса, что мы ждем и приветствуем грядущее шествие к власти
германского рабочего класса. (Аплодисменты). Вместе с тем, мы признаем с
глубокой уверенностью, что если есть сейчас в Германии сила, которая может
Германию спасти в работе по освобождению в ее экономическом т культурном
развитии, то это есть именно германский рабочий класс. Его решительный шаг к
власти означает, что Германия, став мощным центром притяжения симпатий
народов, угнетенных масс всего мира и всей Франции, без французский кадров,
без французской территории, как территории войны, английских и американских
войск, что их войска не способны разгромить, раздробить Германию, а
французский рабочий класс, обескровленный больше, чем какой бы то ни было
другой, только дожидается первого сигнала из Германии, чтобы подняться
против своих владык - Клемансо и др., и не нужно быть пророком и фантастом,
чтобы сказать на другой день после того, как станет ясным, что германский
рабочий класс протянул руку к власти, - на улицах Парижа будут воздвигнуты
пролетарские баррикады. (Продолжительные овации). История работает с нами и
за нас, а стало-быть, и за германский, и за французский, и за международный
рабочий класс. Когда мы оглядываемся назад, мы должны с полным
удовлетворением сказать, что мы недаром, через величайшие трудности, которые
многими оценивались, как унижение, дотянули Советскую власть до этого
момента. Я считаю в этом авторитетном собрании долгом сказать, что в тот
час, когда многие из нас сомневались, и я в том числе, нужно ли, допустимо
ли подписывать брест-литовский мир, не отразится ли это задерживающим
образом на развитии мировой пролетарской революции, тогда В.И. против многих
из нас с упорством и несравненной прозорливостью утверждал, что нам нужно
через это пройти, чтобы дотащить, дотянуть до революции пролетариат. И мы
должны признать, что правы были не мы, а прав был он. (Продолжительные
овации). Каково бы ни было ближайшее положение европейских и мировых судеб,
наше положение сейчас несравненно лучше. Мы укрепляемся все больше и больше,
а наши враги кровоточат из всех ран, они слабы, и те, которые кажутся
всемогущими сегодня, завтра опишут ту же дугу, какую описала Германия, но с
еще большей быстротой, ибо если в истории происходят повторения, то они
происходят всегда более ускоренным темпом. И падение для Франции, Америки и
Японии наступит более катастрофическое, чем для Австрии и Германии. Тт., нас
обвиняли при заключении брест-литовского мира в том, что сдана Украина. Это
был один из самых тяжких моментов, когда приходилось подписывать договор,
который отделил Украину под власть Германии и Австро-Венгрии. Сегодня мы
получаем известие от одного хорошо осведомленного товарища о настроении на
Украине. Приведу несколько наиболее ярких сообщений: "здесь все более и
более создается революционное положение. Еще до последних событий в Болгарии
и Германии, как только стало известно, что Германия уберет свои войска с
Украины, уверенность, что Советская власть восторжествует здесь, и в
кратчайшее время, стала всеобщей".
И дальше идут сообщения о том, как беднейшие представители покойной
рады говорят о том, что, разумеется, никакой другой власти, кроме Советской
власти на Украине ожидать нельзя. (Аплодисменты). Дальше сообщается о целом
ряде революционных проявлений на Украине. Затем товарищ, хорошо
осведомленный и имеющий хорошие связи, пишет о том, что делается в Болгарии.
Он говорит, что подпольные Совдепы существовали давно, и что назначены на
фронт два социалистических депутата, Луканский и Дмитриев, которые теперь
приговорены к 5-6 годам заключения. Они принадлежали к той партии, которая
соответствует нашим коммунистам. Вот, товарищи, сообщение относительно
Украины и Болгарии. Нам говорили про Украину, что мы Украину потеряли. Да,
мы временно потеряли, чтобы снова найти ее окрепшею. Украинский рабочий и
крестьянин прошли суровую школу, и если теперь они пришли к Совдепам, то они
будут так крепки, что никакая сила не сможет сковырнуть их. (Аплодисменты).
Советская Россия расчленилась. Но она ходом событий развернула величайшее
революционное притяжение. Мы не сомневаемся, что это революционное
притяжение сделает великую работу революции. Когда германский рабочий класс
протянет руку к власти, он развернет могущественную силу притяжения, и
преступная рука англо-французского империализма будет разбита параличом и не
сможет сопротивляться, когда рабочий станет у власти.
Если будет сделана попытка наступать пролетариатом Германии, то для
Советской России основным долгом будет не знать границ в революционной
борьбе. Революционная судьба борьбы германского народа будет нашей
собственной судьбой. (Аплодисменты). Что Советская Россия чувствует себя
только аванпостом европейской и германской пролетарской революции, - это для
нас всех ясно. Товарищи, не исключена возможность того, что в течение
известного периода, известных месяцев революционной Германии пришлось бы
отбиваться от банд империализма. Но мы можем сказать с уверенностью, что
германский пролетариат со своей техникой, с одной стороны, и наша
неорганизованная, но богатейшая естественными богатствами с 200 миллионов
жителей Россия - с другой, - это тот могущественный блок, о который
разобьются все волны империализма. (Аплодисменты). Для нас не может быть
других союзников из империалистического лагеря, революционный лагерь
выступающих на открытую борьбу с империализмом, - вот наши союзники.
Германскому Либкнехту не надо заключать с нами договора, но мы будем
помогать ему в борьбе всеми силами и средствами. Мы все отдаем для общей
пролетарской мировой борьбы. (Аплодисменты). Здесь в этом письме т. Ленина
сказано ясно и отчетливо, чтобы мы стремились создавать миллионную армию для
защиты Советской Республики. Эта программа узка. История говорит: ваша
задача не только обеспечить передышку, - ваша задача сделалась шире. Уже в
Германии и во всей центральной Европе назревает кризис. Может быть, завтра
рабочий класс Германии призовет вас на помощь, и вы создавайте не
миллионную, - создавайте двухмиллионную армию, так как ваша задача возросла
вдвое, втрое. Мы готовы вдвое, втрое напрячь наши силы. И наши силы
увеличиваются со дня на день. Германский пролетариат испытывает голод больше
нашего. Пусть он протянет руки к власти, пусть он возьмет в руки власть, он
поможет нам наладить железные дороги, и мы из Самарской губ., с Дона, где я
видел неистощимые запасы хлеба, возьмем эти богатства хлебные и поделимся
ими по-братски с германским рабочим классом для общей борьбы.
(Аплодисменты). Это есть только воля рабочего класса России и крестьянской
бедноты, ибо здесь собраны авторитетные, влиятельные представители всего,
что есть лучшего в Российской Республике. Здесь Центральный Исполнительный
Комитет, московский совет, представители профессиональных союзов и
фабрично-заводских комитетов. Все это цвет и воля России. Во время борьбы
рабочего класса Германии мы будем с ним целиком. Если мы коммунары, то мы
наши коммунистические воззрения разделяем и на рабочий класс Германии. Все,
что наше, то его. Наши силы и хлеб - это его силы и хлеб для общей
пролетарской революции. (Аплодисменты).
Разумеется, товарищи, этот наш нарождающийся завтра союз будет
закреплен с новой трудовой революционной Германией. Этот наш союз ни в какой
мере не направлен против народного трудового пролетариата Франции, Англии,
Америки или Японии. Это понимаете вы, и, - что еще важнее, - к счастью
нашему, это превосходно понимают все революционные рабочие стран согласия. В
тот момент, когда по Европе пройдет, - а это час близится, - основной рубеж,
основной окоп между силами пролетарской революции и милитаризмом,
французские рабочие, английские рабочие, цвет американского пролетариата и
японские рабочие будут по ту самую сторону, где мы создадим союз Советской
России и пролетарской Германии. И это есть единственная возможность,
единственный исход закончить с этой проклятой бойней. Все наши самые мрачные
предсказания, наши ужасающие обличения не только оправдались, - они
оказались превзойденными действительностью. "Мы, - говорили они, -
утверждаем, что идем освобождать слабые, бедные, угнетенные, малые
народности". Смотрите, все мелкие государства - нации растерзанные,
подавленные. Болгария грабила, что могла у Сербии и Греции. Турция грабила,
что могла, у нас на Кавказе. Болгария, вчера превратившаяся в германскую
провинцию, сегодня превращена в английскую колонию. Турция тоже. И сегодня
получены сведения, что Турция открывает свои проливы английскому флоту. Это
значит, что Константинополь становится городом, где будет заседать
английский губернатор. Это значит, что господство Англии водружается над
теми, где вчера был союз с Германией. Сегодня он превратится в жалкого,
бессильного распятого вассала, раба Англии. Для всех слабых, для всех
угнетенных наций, народов мелких государств, и прежде всего для рабочих масс
всех народов, в том числе и могущественных наций, нет выхода из этой бойни,
как путь перемещения военных сил из одного лагеря в другой. Мы это
предсказали первые, когда опубликовали тайные договоры, когда обличали
хищнический милитаризм и империализм. И мы теперь можем сказать рабочим
Германии, если бы они год назад имели силу убирать свои правящие классы и
заключить мир на основах, провозглашенных русским рабочим классом, рабочие
Франции, Англии и Японии были бы богаче и счастливее, мы сделали бы
колоссальный шаг вперед в сторону прогресса гуманности. За этот год сожжены
новые миллионы жизни и новые миллиарды богатств. Но этот урок не прошел
даром. Мы остановились там, где были, другие подошли ближе. Наш враг стал
слабее, и мы говорим поэтому: знамя Светской власти стало выше, надо
бороться со всей решимостью, мы стали крепче, друзей у нас больше, мы идем
вперед, вам навстречу, рабочие Германии, Англии, Франции и всех стран. Наше
знамя поднимается над Европой, - это знамя международной республики труда.
Карелин. Товарищи, после блестящих речей предыдущих ораторов я скажу
немного и не мог бы сказать больше, если бы даже у меня было больше времени.
В настоящее время положение международного пролетариата - положение
красивое, но довольно тяжелое. Все знают, что против нас выступают все
империалистические державы, которые еще не захвачены движением революции, но
наше международное положение будет тем крепче, чем сильнее будем мы сами,
тем сильнее будут наши враги. Оценивая наше внутреннее положение, мы должны
обратить внимание на то, что все страхи, которые существовали до сих пор,
что наша революция окажется недостаточно сильной, что она может быть сметена
контрреволюционным движением, созданы на воздухе, и мы видим, что все
попытки к контрреволюции всегда очень легко подавлялись. Контрреволюция
может торжествовать только там. Где само правительство не революционно, как
это было во французские 2-ю и 3-ю революции; между тем, у нас мы имеем
против себя класс дворянства, класс интеллигенции и духовенства, но мы
чувствуем себя все крепче и крепче и не только потому, что за нами другие
страны. Все контрреволюционные попытки становятся для нас неопасными, даже
чехословацкий фронт, можно отчасти назвать желательным движением, так как в
нем собрались все болезненные элементы нашего организма, вся нечисть, и нет
такой силы, которая могла бы свергнуть нас в России. Наша мощь будет расти,
но надо, как вы сейчас слышали, приложит все усилия, чтобы призыв этот не
остался бесплодным. Мало быть сильным, - надо уметь казаться сильным. Говоря
это, я не призываю к какому бы то ни было обману, но надо демонстрировать
свою силу, чтобы нас не могли заподозрить в слабости. У нас близится
годовщина нашей октябрьской революции, - того огня, который охватил весь
пролетариат и беднейшее крестьянство, всех, кто стал господами положения, и
мы должны внушить иностранным державам, что мы умеем быть великодушными с
теми, кто ошибался, заблуждался и потому шел против нас. Надо разбираться в
том положении, которое создалось в России, и все те лица, которые по
глупости или по недоразумению находятся в тюрьмах, должны быть освобождены,
и с ними мы будем торжествовать нашу годовщину. Не думайте, что от этого
хоть на каплю ослабеют наши силы. Для нас это будет то же, что капля воды на
раскаленную доменную печь, но это будет красивый жест русского
рабоче-крестьянского правительства.
Свердлов. Больше записавшихся ораторов нет. Позвольте мне, товарищи,
указать, что вопрос, поднятый т.Карелиным о порядке празднования годовщины,
будет подвергнуть специальному обсуждению, и потому сейчас говорить об этом
преждевременно. Разрешите мне, вместе с тем, предложить принять следующее
постановление: настоящее заседание является соединенным заседанием Ц.И.К.,
Московского Совета и профессиональных организаций, а потому имеет выносить
общее решение по основным коренным вопросам. Предлагается следующая
резолюция:
"В Ц.И.К. считает необходимым перед лицом рабочего класса всех стран
определить свое отношение к развивающимся событиям.
Империалистические классы центральных империй претерпевают
катастрофическое крушение. Болгария и Турция отпали от союза. На очереди
стоит Австро-Венгрия. Внутри Германии царит полная неустойчивость. Политика
правящих классов качается между военной диктатурой и парламентским
министерством из либералов, католиков и социал-предательских представителей
социал-демократии.
Хищники англо-французского, американского и японского империализма
кажутся сейчас всемогущими, как полгода назад, в эпоху брест-литовского
мира, всемогущей казалась Германия. Сейчас, после своих новых успехов,
хищники согласия являются еще более опасными и заклятыми врагами Советской
Республики. Но как в период высшего подъема военного могущества Германии мы
предвидели неизбежность крушения чудовищных захватных планов, так теперь мы
выражаем несокрушимую уверенность в близком крушении империализма стран
согласия. Глубокая внутренняя борьба участников мирового грабежа и еще более
глубокое возмущение обманутых и обескровленных народных масс вводят
капиталистический мир в эпоху социальной революции.
Сейчас, как и в октябре прошлого года, как и период брест-литовских
переговоров, Советская власть всю свою политику строит в предвидении
социальной революции в обоих лагерях империализма.
Твердость и уверенность этого расчета позволили нам принять ужасающие
условия брест-литовского договора, в которых мы ни на одну минуту не видели
последнего слова истории. И сейчас, тесно связывая судьбу Украины, Польши,
Литвы, Прибалтики и Финляндии с судьбой пролетариской революции, мы отметаем
всякую мысль о каком бы то ни было сближении с империализмом согласия в
целях изменения брест-литовского договора. Цепи, какие несут народам
англо-американские и японо-американские хищники, ничем не лучше
австро-германских цепей.
Военная диктатура в Германии так же мало способна теперь отклонить ход
событий, как и парламентская коалиция из буржуазных дельцов и
соглашательских прислужников. Германский рабочий класс неотвратимо толкается
к власти. Ходом вещей борьба англо-американских хищников против хищников
австро-германских может со дня на день превратиться в борьбу империализма
против пролетарской Германии.
Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет перед лицом всего мира
заявляет, что в этой борьбе вся Советская Россия всеми своими силами и
средствами поддержит революционную власть в Германии против ее
империалистических врагов. В.Ц.И.К. не сомневается, что революционный
пролетариат Франции, Англии, Италии, Америки и Японии будет в том же лагере,
что и Советская Россия и революционная Германия.
В ожидании быстро надвигающихся революционных событий В.Ц.И.К. считает
долгом рабочей и крестьянской России удвоить свою борьбу против вторгшихся в
наши пределы бандитов согласия и в то же время готовит деятельную военную и
продовольственную помощь рабочему классу Германии и Австро-Венгрии.
В.Ц.И.К. предписывает Революционному Военному Совету Республики
немедленно разработать расширенную программу формирований Красной армии в
соответствии с новыми условиями международных отношений.
В.Ц.И.К. предписывает Народному Комиссару Продовольствия немедленно
разработать план создания продовольственного фонда для трудящихся масс
Германии и Австро-Венгрии в их борьбе с внутренними и внешними хищниками и
насильниками.
Все Советские учреждения, центральные и местные, профессиональные
союзы, фабрично-заводские комитеты, комитеты бедноты, кооперативы обязуются
принять самое деятельное участие в создании могущественной Красной армии и в
мобилизации продовольственного фонда социальной революции".
Председатель. Разрешите, товарищи, поставить на голосование эту
резолюцию. Кто против, прошу поднять руку. Таковых не имеется. Итак,
настоящее решение принимается единогласно. (Аплодисменты).
Прежде чем закрыть настоящее заседание, я призову вас исполнить
священный долг перед вновь павшим товарищем. Нам на каждом заседании
приходится чтить память только-что погибших товарищей, и нам придется
неоднократно призывать вас к этому, но едва ли мы часто будем говорить о
гибели товарищей так, как о только что погибшем товарище Маркине (читает).
Несомненно, потеря его является незаменимой потерей; он первый взялся
организовать флотилию, он еще в первые дни выдвинулся из среды советских
работников. Простой матрос, он был долгое время фактическим управляющим
действиями комиссариата иностранных дел. Честь и слава погибшему герою! Я
предлагаю почтить его память вставанием.
* В настоящее время член рейхстага - [Прим. К. Ботмера].
* Ставший позднее депутатом Рейхстага - [Прим. К. Ботмера].
* Бестактность в обычаи международных отношений была привнесена
Антантой - [Прим. К. Ботмера].
* Видимо, орудие названо по имени апостола Иоганна, символом которого
был орел. [Прим. К. Ботмера]
* Ваза или Николайштадт - главный город Вазаской губ. Великого
княжества Финляндского. - Прим. Ю. Ф.
* Верховное главнокомандование. - Прим. Ю.Ф.
* Статс-секретарь министерства иностранных дел (министр иностранных
дел) Германии с июля по октябрь 1918 г. - Прим. Ю. Ф.
*Замечание Гинце на полях: "Самому Гельферингу это не удалось, потому
что у него не было с ними контактов. Кроме того, он не понимает, что такое
Хорват".
** Замечание Гинце на полях: "В телеграммах Гельферих требует
большего!"
* Замечание Гинце на полях: "Этого не произошло".
** Замечание Гинце на полях: "Нет".
*** Замечание Гинце на полях: "Этого не было".
**** Замечание Гинце на полях: "Это уже свершившийся факт и тут ничего
изменить нельзя".
***** Замечание Гинце на полях: "В войне не бывает длительных успехов".
****** Замечание Гинце на полях: "Это противоречит его собственным
утверждениям".
******* Замечание Гинце на полях: "Квадратура круга".
******** Замечание Гинце на полях: "Это не новость, это само собой
разумеется".
* Замечание Гинце на полях: "Нет".
** Замечание Гинце на полях: "Это произойдет в любом случае".
*** Замечание Гинце на полях: "Она уже существует".
**** Замечание Гинце на полях: "Это дело МИДа".
* Замечание Гертлинга на полях: "Где?"
** Заметка Гертлинга на полях: "Правильно! Как Вы его собираетесь
решать?"
* Заметка Гертлинга на полях: "У нас ничего нет".
** Заметка Гертлинга на полях: "Они нужны нам самим".
*** Заметка Гертлинга на полях: "Нас это не касается".
**** Заметка Гертлинга на полях: "Нет! Оно объявило нам войну!"
***** Заметка Гертлинга на полях: "Нет! По Людендорфу".
****** Заметка Гертлинга на полях: "Мы его уже лишились".
* Имеется в виду Альхесирасская конференция 1906 года по урегулированию
Марокканского кризиса и договор от 7 апреля 1906 года из 123 статей, в
составлении которого приняли участие одиннадцать держав. Конференция
закончилась поражением германской дипломатии. Договор был подписан, но
позиции Германии в Марокко ослабли, а Франция, внешнеполитический противник
Германии, получила возможность дальнейшего расширения своего влияния в
Северной Африке. - Прим. Ю. Ф.
** Город и порт на севере Марокко. В 1912 году выделен с прилегающими
территориями в международную зону, которая в 1923-56 г. имела особый статус.
В 1957 г. воссоединен с Марокко. - Прим. Ю. Ф.
* Приложения не вошли в книгу Ботмера. Не совсем ясно, о каких именно
статьях Радека идет речь. Но вполне вероятно, что его статьи в эти дни были
посвящены грядущей революции в Германии. В настоящем издании как приложение
дается стенограмма 6-го заседания ВЦИК 5-го созыва, состоявшееся 3 октября
1918 г., где было зачитано письмо Ленина и принята упоминаемая в документе
резолюция ВЦИК. Публ. по кн. Пятый созыв ВЦИК. Москва, 1918. Изд. ВЦИК, М.,
1919, с. 237-253. -- Прим. Ю. Ф.
Популярность: 65, Last-modified: Thu, 01 Apr 2004 03:40:44 GmT