---------------------------------------------------------------
Edmond Hamilton. What's it Like Out There? "Thrilling Wonder Stories", Dec, 1952.
Перевод с английского: Сергей Сухинов.
"Техника-молодежи", N10 за 1994.
Spellcheck: Юрий Марцынчик
---------------------------------------------------------------
Я не хотел надевать форму астронавта, когда выписался из госпиталя. Но
другой одежды с собой не было, и я слишком торопился унести оттуда ноги.
Погрузившись в лайнер на Лос-Анджелес, я пожалел об этом. Пассажиры
глазели на меня, словно на диковинку, и оживленно перешептывались.
Стюардесса одарила особо пленительной улыбкой и, должно быть, насплетничала
пилоту, потому что тот вышел в салон, с чувством пожал мне руку и произнес:
"Я полагаю, мистер, этот перелет для вас не больше, чем детская забава".
Чуть позже рядом остановился невысокий мужчина, озираясь в поисках
места. Найдя его прямо перед своим носом, он уселся со вздохом облегчения.
Это был суетливый очкарик лет под шестьдесят. Ему потребовалось несколько
минут, чтобы справиться с ремнем безопасности. Только затем он заметил мою
форму и медные буквы на груди, означавшие "Вторая экспедиция".
- Погодите... - пробормотал он, моргая подслеповатыми глазками. - Да
вы же один из тех парней, что недавно вернулись. Выходит, были на Марсе!
- Был, - мрачно подтвердил я.
Очкарик поглядел на меня с восхищением.
- Скажите, ну и как там, в небесах?
Самолет уже поднялся в воздух, и я видел в иллюминатор, как аризонская
пустыня быстро уходит вниз.
- По-разному. Там все иначе.
Ответ, казалось, полностью его удовлетворил.
- Ясное дело, иначе, - кивнул он. - Вы, наверное, теперь возвращаетесь
домой, мистер...
- Хаддон. Сержант Фрэнк Хаддон.
- Так вы домой, сержант?
- Нет, я живу в Огайо, а этот самолет летит в Лос-Анджелес, - объяснил
я. - Надо встретиться кое с кем, прежде чем вернусь в свой городок.
- Замечательно! Надеюсь, вы славно проведете время, сержант! - просиял
очкарик и подмигнул, словно желая мне обойти все калифорнийские бордели и
выпустить пар после долгого марсианского воздержания. - Вы отлично
потрудились и заслужили нашу любовь и уважение. Я читал, что когда ООН
пошлет на Марс еще пару экспедиций, мы построим там города, наладим
регулярные пассажирские рейсы и тому подобное.
Я усмехнулся.
- Вам вешают лапшу на уши, мистер. Мы можем с таким же успехом
превратить в цветущий сад пустыню Мохаве, это куда ближе, да и обойдется
дешевле. Есть только одна причина, по которой нам все-таки стоит осваивать
Марс - это уран.
Похоже, очкарик не совсем поверил мне, но спорить не стал:
- О да, конечно, - сказал он с напускным энтузиазмом. - Я слышал, что
уран очень нужен для наших атомных станций, но... но это не все, верно?
- Это все, - сухо отрезал я. - Во всяком случае, на долгое, долгое
время.
- Но, сержант, в газетах писали...
Я закрыл глаза и слегка вздремнул, пока мой неугомонный сосед
пересказывал газетные бредни. А когда проснулся, лайнер уже заходил на
посадку.
Мы спустились по трапу, и очкарик прочувственно потряс мне руку на
прощанье.
- Рад был познакомиться с вами, сержант! Вам здорово досталось там, на
Марсе. Я слышал, что многие парни из Второй экспедиции не вернулись на
Землю.
- Да, - сказал я. - Я тоже слышал об этом.
На меня вновь нахлынул холод ледяных марсианских пустынь. Я поспешил в
ближайший бар, опрокинул двойной бурбон и только после этого почувствовал
себя лучше.
Выйдя на улицу, я поймал такси и назвал водителю Сан-Габриэль. За
рулем сидел толстяк с широким красным лицом.
- Будь спок, - сказал он. - Ты небось один из тех парней, что летали
на Марс?
- Точно. - Я уселся рядом с ним.
- Здорово! - воскликнул он, с радостным изумлением глядя на меня. - Ну
и как там, в небесах?
- Не поверите, но в полете мы просто дохли от скуки, - усмехнулся я.
- Понятное дело. - Он вырулил на переполненную машинами улицу. - Когда
мне было двадцать лет, я воевал в Европе с немцами, во вторую мировую
войну. Нас встречали в сорок пятом как героев, но, честно говоря, девять
десятых времени мы валяли дурака, ни черта не делали. Похоже, в армии мало
что изменилось с тех времен.
- Вообще-то экспедиция на Марс не была армейской, - объяснил я. -
Организовала ее ООН, но нами командовали офицеры, и дисциплина строилась по
военному образцу.
- Конечно, там ни черта не изменилось, - упрямо повторил водитель. -
Не надо объяснять мне, приятель, что это такое. Вспоминаю, как мы с
ребятами в сорок втором...
Я откинулся на спинку сиденья и из-под прикрытых век лениво смотрел,
как мимо мелькают дома, утопающие в зелени. Солнце било в переднее стекло и
казалось раскаленным, а дышать в салоне было почти нечем. Не так, конечно,
как в Аризоне, но все-таки.
Таксист спросил, куда мне надо в Сан-Габриэле. Я достал из кармана
пакет, выбрал письмо с надписью "Джо Валинез" и прочел водителю обратный
адрес. И вновь спрятал письма в карман. Хотел бы я никогда не получать их!
Но что делать, если родители Джо Валинеза написали мне прямо в
госпиталь? И девушка Джима, и семья Уолтера. Пришлось пообещать повидаться
с ними. Я всю жизнь считал бы себя последним мерзавцем, если бы плюнул на
все и махнул домой в Огайо.
Теперь, в машине, я предпочел бы оказаться мерзавцем, но ехать домой,
в Хармонвилл.
Валинезы жили в южной части Сан-Габриэля, в квартале, носившем
заметный отпечаток мексиканского стиля. Здесь располагалось множество лавок
и одно-двухэтажных домишек с огороженными двориками. Все выглядело очень
мило и аккуратно, особенно после намозоливших мне глаза калифорнийских
коробок.
Я попросил таксиста подождать, а сам вошел в магазинчик. За прилавком
стоял высокий смуглый человек со спокойными, немного печальными глазами.
Увидев меня, он на мгновение замер, потом басистым голосом позвал жену.
Обойдя прилавок, он с трогательной улыбкой пожал мне руку.
- Вы, конечно, сержант Хаддон, - сказал он. - Мы так вас ждали.
Из подсобки появилась его жена, на первый взгляд слишком старая, чтобы
быть матерью такого безусого мальчишки. Приглядевшись, я понял - она
постарела от горя.
- Принеси стул, - сказала она мужу. - Что стоишь - видишь, гость устал
с дороги? Он же прямо из госпиталя...
Я сел и тупо уставился на ящик с консервированным перцем. Валинезы
стали расспрашивать меня обо всем: и как я себя чувствую, и рад ли
вернуться на Землю, и что там с моей семьей, и прочее.
Они были воспитанными людьми и даже не заикнулись о своем Джо, но по
глазам чувствовалось - они жаждали моих воспоминаний о своем погибшем сыне,
как манны небесной. Мне было чертовски неловко, поскольку я мало знал Джо.
Его ввели в состав экспедиции только за пару недель до отлета. А погиб он
первым - откуда мне было его знать?
Я не нашел ничего лучше, чем спросить:
- Командование написало вам об обстоятельствах его смерти?
Валинез печально кивнул.
- Да - что он умер от перегрузок, спустя сутки после взлета. Очень
трогательное письмо, сержант.
Его жена вздохнула:
- Да, сочувственное и, нам кажется, искреннее.
Она пытливо взглянула на меня и добавила:
- Но вы можете рассказать нам остальное, мистер Хаддон. Все
подробности. Не бойтесь причинить нам боль.
Да, я мог - если бы захотел, конечно. Все происшедшее сразу после
старта настолько сильно впечаталось в память, что я мог бы хоть ежедневно
прокручивать это, словно кинокадры.
Я мог бы рассказать этой милой чете все о взлете, который убил их
сына. Длинной колонной мы подошли к ракете-4, печатая шаг, и без спешки
поднялись по пандусу внутрь. То же самое происходило и у 19 остальных
ракет, входивших в состав Второй экспедиции.
Я чуть "перемотал" пленку моей памяти вперед и увидел себя в отсеке
14, вместе с десятью другими парнями. Мы лежали, спеленутые, в гамаках,
окруженные со всех сторон металлическими стенами, в которых не было даже
крошечного иллюминатора. Каждый раз, когда на плато рядом с нами стартовала
очередная ракета, нас подбрасывало, словно на спине необъезженного
мустанга. Наконец очередь дошла и до нас. Раздался оглушительный грохот, и
чья-то невидимая рука вдавила нас в гамаки так, что мы не могли вздохнуть.
Кровь гудела в ушах, в желудке плясали таблетки, которыми нас напичкали
перед стартом, а из-за металлических стен доносился чей-то громоподобный
вой: "Б-р-роом! Б-р-роом! Б-р-р-роом!.."
Удар за ударом сотрясали наши внутренности, не давая передохнуть.
Кто-то стонал от боли, кто-то всхлипывал, но все эти звуки заглушало
ужасное: "Б-р-роом! Б-р-р-роом!" Наконец дьявольский хохот гиганта стал
утихать, вибрация уменьшилась, и мы вновь почувствовали наши бедные,
вывернутые наизнанку тела, удивляясь, что остались живы.
Мой сосед справа Уолтер Миллис разразился отборной руганью. Брейк
Джерден со стоном выкарабкался из своего кокона, чтобы поглядеть, что
осталось от его отряда, и тогда мы услышали чей-то тонкий, срывающийся
голос:
- Брейк, я, похоже, ранен...
Это был Джо. На его губах запеклась кровь, дыхание было натужным,
хриплым, но главное было в другом - с первого взгляда мы поняли, что он не
жилец. Лицо его приобрело восковой оттенок. Сложив руки на груди, Джо
поглядел на нас тоскливым взглядом. Он все понимал, как и мы. Первая
экспедиция показала, что определенный процент экипажа при старте непременно
получит повреждения внутренних органов, и с этим ничего нельзя было
поделать. В нашем отсеке несчастливый билет вытащил Джо.
Всем, и ему в том числе, было бы куда легче, если бы он умер во время
взлета. Увы, ему не повезло. Пришли врачи, заковали его грудь в гипсовый
жилет, накачали наркотиками и продлили агонию на многие часы. А у нас,
остальных, все так болело и ныло, что сочувствия на беднягу Джо попросту не
хватало.
Наконец парень совсем дошел до ручки. Он стал громко стонать, умоляя
снять с него гипс. Уолтер Миллис был единственным, кто отозвался на эту
просьбу, но Брейк не согласился. Они начали спорить, не стесняясь в
выражениях, а мы лежали в своих гамаках и слушали. Все это тянулось
довольно долго, пока один из соседей Валинеза не заметил, что парень
подозрительно затих. Ему уже ничего не было нужно.
Мы позвали врачей, и они унесли беднягу на носилках. Да, я мог
рассказать Валинезам, как умер их единственный сын - почему бы и нет?
- Пожалуйста, мистер Хаддон, расскажите нам все, как было... -
прошептала миссис Валинез, со слезами глядя на меня. Ее муж нахмурился и
коротко кивнул. Тогда я наконец решился.
- Вы знаете, что Джо умер в космосе, - начал я. - Он получил во время
старта серьезные повреждения внутренних органов и сразу же потерял
сознание. К счастью, ему не пришлось страдать - очнувшись, он почти сразу
же скончался. И боли, похоже, не ощущал. Он лежал и глядел в иллюминатор на
звезды. Они были прекрасны, эти далекие солнца, словно ангелы, Джо смотрел
на них спокойным взглядом, а затем что-то прошептал, повернулся на бок и
заснул навеки. Миссис Валинез, обливаясь слезами, тихо запричитала:
- Боже, спасибо за твою милость. Мой сын умер, глядя на звезды, что
летели в космосе, словно ангелы...
Я не мог смотреть на это. Поднявшись, я пошел к выходу, а Валинезы
даже не взглянули мне вслед. Они сидели, держась за руки, как дети, и
плакали.
Выйдя из лавки, я достал сигареты. Но не успел закурить, как на пороге
позник Валинез. Он растроганно потряс мне руку:
- Спасибо, сержант Хаддон. Мы вам очень благодарны.
- Я просто выполнил свой долг, - сказал я и поспешил к такси.
Захлопнув дверцу, достал конверт с надписью "Джо Валинез" и разорвал
его в мелкие клочья. Я возблагодарил бы Господа, если бы никогда не получал
этого письма - и других, что лежали у меня в кармане, тяжелые, словно
могильные плиты.
Я сел на утренний самолет, направляющийся в Омаху. Сразу же после
взлета заснул, и ко мне вернулись кошмары...
Чей-то голос прокричал:
- Идем на посадку!
И ракета начала опускаться. Мы вновь лежали в гамаках, спеленутые
ремнями безопасности, и мечтали, чтобы в стенах были иллюминаторы, и мы бы
видели, что происходит снаружи. Но еще больше хотели, чтобы при посадке ни
одна ракета не разбилась - или хотя бы не НАША ракета...
- Спуск продолжается...
Двигатель гремел под нами словно молот, но не постоянно, как при
старте, а взрывными сериями: "Бом-бом-бом-бом", затем пауза и снова:
"Бом-бом-бом-бом". Сержант Брейк кричал что-то, но слова терялись в реве,
доносящемся из-за стенок - ракета уже вошла в атмосферу.
Грохот двигателя стал иным - теперь откуда-то снизу доносилось
непрерывное: "Краш-краш-краш!" Нам оставалось только молиться: "Господи,
спаси, спаси, спаси!.."
Последовал последний, самый сильный удар, и отсек погрузился во тьму.
Лампы, даже аварийные, разом погасли. Все заорали одновременно. Потом
кто-то склонился надо мной в темноте и голосом Брейка Джердена приказал:
- Фрэнк, снимай ремни и вылезай! И все остальные - вылезайте
немедленно!
Мы сели на Марс и остались живы. Но мы были полумертвы от усталости, а
начальству не терпелось начать действовать.
Загорелся тусклый аварийный свет. Брейк орал не переставая:
- Надеть дыхательные маски! Немедленно! Надо срочно выходить наружу!
- Мой Бог, мы только что сели, разобраны на части, так что и пальцем
не пошевелить... мы просто не в силах!
- А я говорю, надо выходить! Несколько ракет разбилось при посадке! Мы
должны помочь раненым! Надеть маски! Быстро, сукины дети!
Пришлось оставить свои гамаки. Месяцы муштры в Центре подготовки не
прошли даром. Джим Клаймер был уже на ногах, Уолтер пытался распутать ремни
в гамаке подо мной. Кто-то отчаянно ругался в полутьме, и ему вторили
несколько других голосов.
Когда я наконец спрыгнул на пол, мои колени подогнулись. Рядом
приземлился юный Лассен и тут же завалился на бок. Джим было склонился над
ним, но Брейк, стоя у распахнутого люка, орал без передышки:
- Выходите, парни! Выходите, черт бы вас побрал!
Мы побежали вниз по трапу. Зажим маски такдавил мне на нос, что я не
мог толком вздохнуть. Внизу, у спущенного пандуса, стоял офицер и кричал,
чтобы мы выходили наружу и присоединялись к пятому отряду.
Холод. Ледяной холод, и бледное сияние маленького сморщенного Солнца в
медном небе, и волнистая, охряно-красная песчаная равнина до самого
горизонта... Песок скрипел под башмаками, когда наш отряд проследовал за
капитаном Веллом к далекой металлической глыбе, которая лежала, непривычно
наклоненная носом вниз, на склоне высокой дюны.
- Торопитесь, парни! Быстрее!
У груды металла, что когда-то была ракетой-7, нас ожидало кошмарное
зрелище. Корпус был смят в гармошку, словно бумажный. Через трещины
выползали окровавленные люди, взывая о помощи. Из лопнувших топливных баков
доносилось громкое бульканье...
Но нет, все это случилось позже. Сейчас я был еще на борту ракеты-4, и
мы еще не сели на Марс, а только подлетали к загадочной красной планете...
- Внимание, заходим на посадку...
Нет, я не хотел вновь пережить этот проклятый сон! Я орал что было
мочи и отчаянно боролся с ремнями безопасности - и наконец очнулся.
Оказалось, я сижу в кресле самолета и перепуганная стюардесса стоит рядом.
Увидев, что я пришел в себя, она пролепетала:
- Это Омаха, сержант! Мы идем на посадку.
Глаза пассажиров были устремлены на меня, и я понял, что опять кричал
во сне. Спина была мокрой, как каждую ночь в госпитале, когда я просыпался
от собственных воплей.
Я дрожащими руками застегнул ремень. Пассажиры уже смотрели в
иллюминаторы.
Был полдень, и горячее солнце Небраски грело мне спину, когда я достиг
здания аэропорта. Мне повезло - оказалось, что автобус в Куффингтон
отправляется с минуты на минуту.
Рядом со мной сел фермер - крупный парень с короткой стрижкой и
мясистым лицом. Он сразу же предложил сигарету и поведал, что до
Куффингтона всего несколько часов езды.
- Вы живете там? - поинтересовался он, с любопытством разглядывая мою
форму.
- Нет, в Огайо, - ответил я. - Мой друг Клаймер из этих мест.
Фермер не знал его, но вспомнил, что будто бы один из городских ребят
на самом деле был включен в состав Второй экспедиции.
- Да, - кивнул я. - Это и был Джим.
Он ухмыльнулся и задал мне все тот же дурацкий вопрос:
- Ну и как там, в небесах, мистер?
- Сухо, - ответил я. - Чертовски сухо. Ни капли воды.
- Я так и думал, - сказал он. - По правде говоря, у нас тоже нынче
засуха будь здоров. А вот в прошлом году было отлично. В прошлом году...
Куффингтон оказался небольшим городком, окруженным золотистыми полями
пшеницы, тянувшимися до самого горизонта. Центральная улица была заставлена
по обеим сторонам магазинами и лавками, остальные густо заросли кустарником
и больше напоминали аллеи старого парка.
Было жарко, и я не спешил покидать автостанцию. Пролистав тонкий
телефонный справочник, я обнаружил три фамилии Грэхем. Первая же из них
принадлежала мисс Илле Грэхем - той, которую я искал. Узнав, что с ней
разговаривает по телефону друг Джима, она взволнованно воскликнула, что
немедленно приедет и просит подождать.
Я стоял под навесом, смотрел на тенистую улочку, по которой запросто
разгуливали индюки, и думал - вот почему Джим Клаймер был тихим и
спокойным. Точно таким же, как это место.
Подъехал двухместный автомобиль, и мисс Грэхем приглашающе открыла
дверцу. Она оказалась миловидной шатенкой, выглядевшей так, словно
перенесла длительную болезнь.
Видимо, я тоже был не в форме, поскольку она сочувственно взглянула на
меня и сказала:
- Наверное, вы очень устали с дороги, мистер Хаддон. Я чувствую
угрызения совести, что не предложила остановиться у меня на день-два.
- Я в полном порядке, мисс Грэхем, - заверил я. - И очень тороплюсь
домой, в Огайо, а мне надо перед этим еще побывать в паре мест...
Когда мы неспешно ехали по улицам города, я спросил, нет ли у Джима
здесь других родственников.
- Увы, нет, - ответила мисс Грэхем. - Его родители погибли в
автомобильной катастрофе несколько лет назад. Джим некоторое время жил с
дядей на ферме в окрестностях Грандвейта, но они не поладили. Тогда Джим
переехал к нам и стал работать на местной электростанции.
Свернув на соседнюю улочку, она добавила:
- Моя мама сдавала Джиму квартиру. Об этом все знают.
- Понимаю, - сказал я.
Грэхемы жили в большом квадратном доме с просторной верандой. Во дворе
росли старые липы. Мы вошли в дом, и девушка предложила мне сесть в
плетеное кресло около окна. Чуть позже она привела свою мать - маленькую,
сгорбленную старушку. Мы немного поговорили, и старая миссис Грэхем
поведала мне, что Джим был для нее словно родной сын. Она настолько
разволновалась, увидев меня, что дочь вскоре увела ее обратно в соседнюю
комнату.
Вернувшись, она уселась в кресле рядом со мной и показала небольшую
связку голубых конвертов.
- Это письма, которые я получила от Джима, - сказала она грустно. - Их
немного, и они такие короткие...
- Нам разрешали посылать только тридцать слов каждые две недели, -
объяснил я. - На Марсе нас было около двух тысяч, и передатчик не мог
работать на нас все время.
- Удивительно, как много вкладывал Джим в эти несколько слов, -
сказала она и протянула мне несколько писем.
Я прочитал парочку. Одно гласило: "Порой я пытаюсь ущипнуть себя, не
веря, что я один из первых землян, ступивших на чужую планету. По ночам я
часто выхожу наружу, смотрю на зеленую звезду Земли и говорю себе - а ведь
я помог осуществить вековую мечту человечества!"
В другом послании Джим писал: "Этот мир угрюмый, пустынный и
таинственный. Мы мало знаем о нем. До сих пор никто не видел здесь ничего
живого, за исключением лишайников, открытых Первой экспедицией, но на Марсе
наверняка есть и другие формы жизни".
Мисс Грэхем спросила:
- Вы нашли что-нибудь, кроме лишайников, мистер Хаддон?
- Да, два или три вида растений, напоминающих земные кактусы, - сказал
я. - И еще много, очень много песка и скал. Это все.
Когда я читал эти маленькие письма, я стал лучше понимать Джима. В них
открылось кое-что, о чем я раньше не подозревал. Оказалось, в душе он был
романтиком - этот тихий, медлительный парень, сторонившийся шумных
компаний. Он относился к Марсу и к нашей экспедиции далеко не так
прагматично, как многие другие.
Марс обманул нас. После того, как мы насытились планетой по горло,
иначе, как Дыра, ее никто и не называл. А вот Джима наше поспешное
разочарование огорчило, и он замкнулся в себе, словно улитка, дабы не дай
Бог не проговориться, что он до сих пор без ума от марсианских закатов.
- А вот последнее письмо, которое я получила от Джима, - мисс Грэхем
натянуто улыбнулась и протянула еще один конверт.
Текст гласил: "Я отправляюсь завтра в пустыню с картографической
экспедицией. Мы будем путешествовать по местам, где не ступала нога
человека".
- Я тоже был там, - сказал я. - Мы с ним ехали в одном краулере.
- Джим, наверное, был счастлив до глубины души?
Я задумался. Этот поход оказался сущим адом. Нам предстояло сделать не
так много - провести предварительную топографическую разведку, а также
сделать замеры радиоактивности с целью определения возможных залежей урана.
Все это было чертовски трудно, но вполне терпимо. Но нам не повезло -
вскоре после нашего отъезда из лагеря началась песчаная буря.
Марсианский песок, чтоб ему было неладно, непохож на земной. За
миллиарды лет он превратился в тончайшую пыль, которую ветер гонял
взад-вперед над мертвой, сухой пустыней. Песок с легкостью проникал везде -
под дыхательные маски, защитные очки, в двигатели краулеров, в пищу, в воду
и даже в практически герметичные комбинезоны. В течение трех дней пути
вокруг нас не было ничего, кроме лютого холода, ветра и песка.
Был ли Джим счастлив при виде этой красной преисподней? Еще недавно я
только посмеялся бы над столь нелепым предположением, но сейчас уже не был
так уверен. Кто его знает. Джим был очень вынослив и терпелив, даже больше,
чем я. Может быть, он и на самом деле воспринимал этот кошмар как самое
восхитительное и увлекательное приключение.
- Да, конечно же, он был счастлив, - сказал я, честными глазами глядя
на мисс Грэхем. - Все мы были в восторге. Да и любой на нашем месте
испытывал бы те же самые чувства.
Мисс Грэхем слегка улыбнулась и забрала письма Джима.
- Вы тоже переболели марсианской лихорадкой, мистер Хаддон? - спросила
она.
Я сказал, что да, но в более легкой форме, чем Джим. И продолжил:
- Врачи так и не разобрались, вызывают ли ее какие-то вирусы, или это
просто реакция на непривычные условия. Сорок процентов наших ребят
переболело этой лихорадкой. Обычно она протекала не так уж и тяжело,
неприятны были только жар и дурнота.
- Надеюсь, за Джимом ухаживали как следует? - спросила девушка. Ее
губы немного дрожали.
- Конечно, за ним хорошо ухаживали, - заверил я. - Для него сделали
все, что только было в наших силах.
Все, что было в наших силах? Это звучало смешно. Первая помощь, может,
и была оказана. Никто не ожидал, что так много людей заболеет. Мест в нашем
госпитале не хватало, и большинство больных оставалось на своих койках. Все
наши врачи, кроме одного, тоже заболели, а двое даже скончались.
Эпидемия обрушилась на нас месяцев через шесть после прибытия. От
тоски мы начинали уже потихоньку сходить с ума. Все ракеты, кроме четырех,
уже вернулись на Землю. В нашем лагере, окруженном скалами и песчаным
морем, под осточертевшим медным тазом неба оставалось всего несколько сот
человек...
Первый энтузиазм давно исчез. Мы устали и тосковали по дому, по
зеленой траве, восходу Солнца - настоящего Солнца, а не того бледного
пятна, от которого просто тошнило. Мы жаждали вновь увидеть лица женщин,
услышать плеск волн - но все это было недоступно, пока нам на смену не
прилетит Третья экспедиция. Все насытились Марсом по горло. И тогда
нагрянула лихорадка.
- Уверяю вас, мисс Грэхем, мы сделали для Джима все возможное, -
повторил я.
Конечно, так оно и было. Я вспомнил, как мы с Уолтером топали через
ледяную ночь к госпиталю, чтобы позвать на помощь врача. Брейк остался
дежурить рядом с Джимом. Но мы не нашли никого.
Когда мы плелись обратно, Уолтер поднял голову к небу и погрозил
кулаком зеленой звезде Земли.
- Ты только подумай, Фрэнк, пока мы здесь помираем, там парни танцуют
с девчонками, пьют пиво с друзьями и ржут, как мустанги! Почему мы должны
здесь дохнуть, как мухи? Чтобы найти уран для их драгоценных атомных
станций?
- Брось, - устало возразил я. - Джим не умрет. И другие тоже.
"Сделали все возможное"? Да. Все, что мы могли, - это вымыть Джиму
лицо, дать ему успокоительные таблетки и беспомощно наблюдать, как он
умирает.
- Никто не смог бы сделать больше на нашем месте, - уверил я мисс
Грэхем, на этот раз вполне искренне.
- Рада слышать это... - прошептала девушка. Ее губы дрожали. Казалось,
она вот-вот разрыдается.
Когда я собрался уходить, мисс Грэхем неожиданно спросила, не хочу ли
я взглянуть на комнату Джима. Она с матерью сохранили ее такой, как до его
отъезда в Центр подготовки.
Я не хотел задерживаться, но как признаешься? Изобразив на лице
горячий интерес, поплелся за девушкой. Комната была тесной и скудно
обставленной, впрочем, иного я и не ожидал. Мисс Грэхем открыла шкаф, до
половины заставленный аккуратными рядами старых журналов.
- Здесь собраны все научно-фантастические журналы, которые Джим читал
еще мальчишкой, - с трогательной улыбкой сказала девушка. - Он хранил их,
словно сокровища.
Я взял один в руки. На яркой обложке был изображен космический
корабль, совершенно непохожий на наши угловатые сигары, а за ним - сияющие
кольца Сатурна. Рядом не хватало только зеленокожей, едва одетой красавицы
с бластером в руке. Но все равно это выглядело очень романтично.
Полистав пожелтевшие страницы, я поставил журнал на место. Мисс Грэхем
немедленно поправила его так, чтобы он не выбивался из общего ряда.
Казалось, она опасалась, что Джим может вот-вот прийти, и ему не понравится
такой вопиющий беспорядок.
Она настояла на том, чтобы подвезти меня до аэропорта. Казалось, она
очень огорчена моим отъездом. И все потому, что я последний видел ее Джима
живым.
Когда мы расстались, я вздохнул с облегчением. По пути к кассам я
размышлял, скоро ли пройдет ее горе. Видимо, да. Люди умеют забывать, и это
правильно, иначе жизнь превратилась бы в сущий ад. Со временем она выйдет
замуж за какого-нибудь симпатичного молодого человека и думать забудет о
Джиме.
И тогда скорее всего она просто выбросит старые журналы, которые так
много значили для паренька, заснувшего вечным сном на планете своей мечты.
Будь моя воля, я бы ни за что не полетел в Чикаго. Но отец Уолтера
Миллиса позвонил мне в госпиталь дважды, и в последний раз сообщил, что
пригласил родителей Брейка приехать из Висконсина, дабы они также имели
счастье лицезреть "героя космоса и друга их сыновей". Как я мог возразить?
Мистер Миллис встретил меня в аэропорту. Энергично пожав мне руку, он
сказал, что очень благодарен и весьма ценит мой порыв - ведь я, судя по
всему, тороплюсь домой, к родителям.
- Верно, - сказал я. - Но они навещали меня в госпитале, так что могу
немного и потерпеть.
Это был крупный, приятного вида мужчина, одетый в тщательно
выглаженные брюки и рубашку с короткими рукавами, аккуратно заправленную за
пояс. От него веяло солидностью преуспевающего бизнесмена. Он казался очень
дружелюбно настроенным, но порой я ловил его косые взгляды, в которых
светилось удивление, словно он не мог понять, почему это я вернулся на
Землю, а его Уолтер - нет. И я не мог обвинять его.
Нас ждал лимузин с водителем. Мы поехали через город, направляясь в
северные кварталы. По пути мистер Миллис с гордостью продемонстрировал
местные достопримечательности, в том числе атомную электростанцию.
- Это одна из многих тысяч подобных станций, рассеянных по всему миру,
- с видом знатока объяснил он. - Они дают огромную экономию природных
энергоносителей: нефти, газа и угля. Марсианский уран - великая вещь,
сержант.
- Да, - сказал я, - само собой разумеется.
Меня прошибал пот при мысли, что он вот-вот начнет расспрашивать о
сыне. Я понятия не имел, что ему рассказать. Слишком широко разевать пасть
не следовало, ибо кое-что из происшедшего было отнесено к строжайшим
секретам. Всех нас заставили дать подписку о неразглашении, а это не шутка.
Но мистер Миллис не давал мне собраться с мыслями. Он болтал без
умолку. Я узнал, что его жене нездоровится, что Уолтер был их единственным
ребенком, а сам он - крупной шишкой в строительном бизнесе и прочее, и
прочее.
Мне он не понравился. Уолтер был отличным парнем, но папаша выглядел
надутым индюком, только и знающим, что распространяться об акциях, биржевых
сделках, ценах на недвижимость и тому подобное.
Он желал знать, как скоро, по моему мнению, добыча марсианского урана
станет рентабельной. Я честно признался, что очень не скоро.
- Видите ли, Первая экспедиция провела лишь рекогносцировку, -
объяснил я. - Вторая занималась картографическими работами и подыскивала
место для будущей базы. Конечно, дело будет продолжено. Я слышал, что в
Третьей стартует добрая сотня ракет. Но Марс - это далеко не подарок.
Мистер Миллис, конечно же, не согласился. Земля испытывает
энергетический голод, и потому дела пойдут куда быстрее, чем я думаю.
Внезапно он спросил:
- Кто был лучшим другом Уолтера в вашей экспедиции, мистер Хаддон?
Ведь у него были там друзья?
Он спросил это извиняющимся, почти жалобным голосом, и хотя он и был
надутым индюком, моя неприязнь к нему мгновенно улетучилась.
- Брейк Джерден, - сказал я. - Брейк был сержантом в нашем отряде, и
они с Уолтером с самого начала держались вместе.
Мистер Миллис кивнул и больше не возвращался к этой теме. Он указал в
сторону далекого озера и сообщил, что мы почти приехали.
Это оказался не просто дом, а большой особняк. В гостиной нас ожидала
миссис Миллис. Она была бледной, молодящейся особой из числа тех, кто вечно
занят только собой. Она изобразила на лице вселенскую скорбь и простонала,
что очень рада видеть друга ее бедного Уолта. И хотя ее супруг был индюком,
мне показалось, что он переживает потерю сына куда больше, чем эта дамочка.
Он проводил меня в одну из спален и предложил немного передохнуть
перед обедом, тем более что родители Брейка еще не приехали.
Я сидел на диване, оглядывая комнату. Она была куда шикарнее всех, что
мне доводилось видеть. Теперь, когда я познакомился с обитателями этого
роскошного особняка, мне стало понятно, почему Уолтер свихнулся.
Он был хорошим парнем, но слишком темпераментным и, как я понимаю
теперь, немного избалованным. Дисциплина тренировочной базы оказалась для
него черсчур жесткой, и пережитый надлом должен был рано или поздно
сказаться. Так и произошло.
Я глядел из окна на бассейн и теннисный корт и задавался вопросом:
кому это нужно теперь, когда Уолтера нет. Даже странно - имея все это, он
кончил фактически самоубийством.
Я прилег на кровать, отогнув покрывало, чтобы не испачкать его
ботинками - снимать их было неохота. От мысли о предстоящем обеде "в тесном
семейном кругу" было тошно. Что хуже всего, я понятия не имел, какова
официальная версия случившегося.
"Командование Второй экспедиции с глубоким прискорбием сообщает, что
Ваш сын умер героем - его пристрелили как бешеную собаку..."
Чушь, конечно, они придумали что-то другое. Но что? Дьявол,
рассердился вдруг я, почему эти совершенно посторонние люди не хотят
оставить меня в покое? Почему я должен отдуваться один? Врач-психолог в
госпитале посоветовал мне поскорее забыть обо всем, а они заставляют меня
вновь и вновь переживать случившееся. Черт бы их всех побрал, почему бы не
поехать спокойно домой и послать всех подальше?.. Но я не мог.
Не исключено, что лучше всего рассказать правду. Ведь Уолтер был
далеко не единственным, кто свихнулся в марсианской пустыне. В последние
два особенно жутких месяца у многих поехала крыша. И было с чего!
"Третья экспедиция не прилетит!"
"Мы завязли в этом дерьме по уши, а эти сволочи не хотят послать нам
помощь!"
Только об этом и говорили в те дни на нашей базе. И тому были веские
причины. Четверо из нас загнулись от лихорадки, припасы кончались,
медикаменты тоже. Все чаще по вечерам мы поднимались на соседние холмы и
глядели в небо, ожидая ракет, которые все не прилетали.
На Земле произошла небольшая заминка. Чисто техническая - не уставал
объяснять нам полковник Николс (он стал нашим командующим после смерти
генерала Райена). Все проблемы уже решены, толковал он, и ракеты, вероятно,
в пути. Надо еще чуть-чуть продержаться...
Держаться? Этим мы только и занимались, поскольку работники из нас
были уже никакие. По ночам мы лежали на койках в одном из металлических
бараков и слушали, как заходится кашлем бедняга Лассен. А там, за стенами,
выл и хохотал ветер, несясь через ледяную пустыню.
Однажды вечером Уолтер сказал, с тоской глядя в окно:
- А если Третья не прилетит, а? Неужто мы будем здесь сидеть и гнить?
У нас есть четыре ракеты - места хватит для всех.
Лицо Брейка помрачнело.
- Уолт, сколько можно болтать? Лучше поспи.
- А ты мне рот не затыкай! Мы тебе не герои из вшивого боевика. Если о
нас забыли на Земле, почему мы должны сидеть сложа руки?
- Мы должны ждать, - терпеливо ответил Брейк. - По нашим сведениям,
три ракеты вот-вот прибудут.
Мне кажется, всего этого кошмара не случилось бы, если б однажды ночью
один из парней не ворвался в барак с воплем: "Они здесь! Они сели на запад
от гряды скал!"
Когда мы сломя голову прибежали туда, ракетами там и не пахло. Вместо
них мы обнаружили лишь воронки от небольших метеоритов.
Думаю, наших ребят это потрясло. Сам я в это время лежал без сознания
с острым приступом лихорадки. И только спустя пару часов узнал, что на базе
вспыхнул бунт.
Когда надо мной склонился Брейк, я увидел, что на его плече висит
винтовка, а на рукаве красуется повязка "Военная полиция". Я спросил, что
случилось. Он объяснил: речь идет о захвате ракет.
- Уолтер? - догадался я, и Брейк с мрачным видом кивнул.
- Да, возглавляет бунтовщиков. Чертов идиот!
- Даже не верится, - пробормотал я. - Для таких дел у него вроде бы
кишка тонка.
- С дисциплиной этот парень был всегда не в ладах, - процедил Брейк. -
Нам повезло, что у заговорщиков такой дерьмовый лидер... Пока, Фрэнк,
увидимся позже.
Мы увиделись позже, но не совсем так, как я ожидал. До этого целый
день я слышал выстрелы за стенами барака, а затем прозвучал вой сирены, по
коридору пронесся топот, и краулеры куда-то укатили.
Собравшись с силами, я оделся и с трудом дотащился до выхода из
барака. Машины направлялись в сторону ракет. Рядом остановился джип, и
капрал втащил меня внутрь.
- Эти чертовы глупцы украли ружья! - заорал он. - И теперь пытаются
захватить ракеты, чтобы улететь на Землю!
Я смутно помню бешеную тряску по дороге к месту боя. Когда мы
подоспели, все, к счастью, было кончено. Несколько парней суетились рядом с
опорами ракеты, копая в земле яму. Стоящий неподалеку майор Вейлер хрипло
выкрикивал приказ за приказом. Но никто его не слушал.
На краю ямы лежали восемь человек, и большинство из них были мертвы.
Уолтер был застрелен прямо в сердце. Как вождь бунтовщиков, он первым
бросился в атаку и был почти сразу же убит. Один из наших полицейских также
скончался от ран, а на кителе другого расплывалось красное пятно. Это был
Брейк.
Он умер этой же ночью, не приходя в сознание, и чуть позже отдал концы
бедолага Лассен. Я сам едва дотянул до утра, уже почти не надеясь
выкарабкаться.
Когда рассвело, выяснилось, что от нашего отряда в четырнадцать
человек осталось всего пятеро...
Ну как могло руководство NASA обнародовать такие факты? Впрочем, и нам
самим не очень-то хотелось вспоминать о марсианском бунте. Но сейчас я
попал в нелепое положение. Придется беседовать одновременно с родителями и
Брейка, и Уолтера. Конечно же, они захотят узнать, как погибли их сыновья.
А правда в том, что они попросту убили друг друга.
Так что же им сказать? Я знал только, что командование официально
сообщило о некоем "несчастном случае". Но как он расшифровывался в
извещениях, направленных родственникам, я и понятия не имел.
К двум часам я неохотно спустился в гостиную. Здесь меня уже ждали
родители Брейка. Мистер Джерден оказался высоким костлявым мужчиной со
спокойными голубыми глазами - такими же, как у его сына. Он не сказал и
двух слов, но его миниатюрная, склонная к полноте супруга говорила за
обоих.
Она сообщила, что я выгляжу точно так же, как на фотографиях, которые
Брейк присылал из Центра подготовки, и что у нее, слава Богу, остались три
дочери, две из них вышли замуж, одна живет в Милуоки, другая - на
побережье, а Брейка она назвала в честь героя одной из книг Стивенсона.
Чтобы остановить этот словесный поток, я соврал, что читал эту книгу,
и высказал мнение, что Брейк - прекрасное имя.
Миссис Джерден посмотрела на меня сияющими глазами и согласилась:
- Да, чудесное имя.
Обед прошел замечательно. Хозяева уставили стол всеми возможными
яствами, о которых на Марсе я и думать забыл. Затем мы уселись на веранде,
мужчины достали сигары - и все дружно посмотрели на меня.
Вздохнув поглубже, я спросил, известно ли им, что случилось с их
сыновьями. Мистер Миллис ответил - нет, им сообщили только о несчастном
случае.
Это облегчило мою задачу. Я уселся поудобнее, буквально пронзаемый
взволнованными взглядами.
- Это была та самая случайность, что происходит раз в сто лет. Вы
знаете, что на Марс метеориты падают куда чаще, чем на Землю. Его атмосфера
очень разрежена, и камни из космоса не успевают сгореть до подлета к
поверхности. Так случилось, что один из метеоров попал в цистерну с
горючим, и она взорвалась. Я был в это время болен, сам ничего не видел, но
мне рассказали товарищи.
Бедняги-родители слушали затаив дыхание, и я продолжил свою небылицу:
- Двое наших парней потеряли сознание и могли сгореть, если бы не
подоспели остальные и не залили их пеной из огнетушителей. Пострадавших
быстро оттащили от цистерн, но внезапно рядом взорвался еще один бак. Двое
спасателей погибли на месте. Это и были Брейк и Уолтер. Они умерли
мгновенно и без мучений.
История звучала настолько нелепо, что я опасался, что мне не поверят.
Но никто не сказал ни слова, пока мистер Миллис не выдавил:
- Так вот что произошло... Выходит, Господь был милостлив к нашим
мальчикам и подарил им безболезненную смерть?
- Да, - сказал я. - Они умерли очень быстро.
- Но тогда я не понимаю, почему командование не рассказало нам правду.
Странно...
У меня был готов ответ и на это:
- Все засекречено, потому что руководство NASA не хочет, чтобы люди
знали о метеоритной опасности на Марсе.
Миссис Миллис поднялась и сказала, что она дурно чувствует себя и
просит извинить - ей надо отдохнуть. Она надеется еще раз увидеться со мной
завтра утром.
Вопросов ко мне больше не было, и после обмена ничего не значащими
фразами я с огромным облегчением поднялся и, попрощавшись с четой
Джерденов, вернулся в свою комнату.
Внезапно в дверь постучали. Это был отец Брейка. Он пытливо посмотрел
на меня.
- Вы все это придумали, мистер Хаддон?
От этих глаз некуда было скрыться, и я признался.
- Да, - сказал я. - Все придумал, от первого слова до последнего.
- Я понимаю, у вас наверняка есть серьезные поводы для этого, - глухо
сказал он. - Скажите мне только одну вещь. Как бы там ни происходило на
самом деле, Брейк вел себя правильно?
- Он вел себя как мужчина, - искренне ответил я. - Он был лучшим из
нас, с самого начала и до самого конца.
Мистер Джерден долго испытывающе смотрел на меня, а потом слегка
кивнул. Я понял, что он поверил. На прощанье он еще раз пожал мне руку.
- Все правильно, сынок. Так и должно было быть. Брейк прожил хорошую
жизнь.
Закрыв за ним дверь, я едва не взвыл от отчаяния. Все, я сыт этим по
горло!
Я написал записку - благодарил хозяев и просил простить, - а затем
торопливо спустился вниз и тихонько выскользнул наружу. К счастью, меня
никто не заметил.
Было уже довольно поздно, и на шоссе было мало машин, но один из
грузовиков остановился на мою поднятую руку. Водитель сказал, что едет в
сторону аэропорта. Он спросил меня, на что он похож, этот Марс, и я
ответил, что там чертовски одиноко.
Ночь я провел в кресле в зале ожидания, и впервые за долгое время
кошмары не посетили меня. А днем я уже был дома, в Огайо, и полагал, что
мучения мои кончились.
Дело шло к вечеру, когда я въехал в Хармонвилл. Мои родители не знали,
что я прилечу в Кливленд ранним рейсом, и потому мне пришлось их долго
ждать в аэропорту.
При въезде в поселок я увидел большой транспарант над Маркетстрит:
"Хармонвилл приветствует героев космоса!"
Герой космоса - это был, по-видимому, я. Все газеты пестрели подобными
заголовками. Забавно. Мы сидели, втиснутые в тюремную клетку нашего отсека,
и ни черта не делали, а вот теперь стали "героями".
Под транспарантом стояли молодые люди в красивой униформе - оркестр
местного колледжа. Я не сказал ничего, но отец, похоже, заметил ненависть в
моих глазах.
- Фрэнк, понимаю, что ты устал, но эти ребята - твои друзья, и они
горят желанием выказать тебе гостеприимство!
А мне только что было так хорошо! Я ехал в машине по своей стране с
милым мне названием Огайо, с ее аккуратными деревеньками, пшеничными полями
и многочисленными фермами. При виде этой патриархальной глубинки слезы
навернулись мне на глаза и я почти успокоился. Но теперь с ужасом понял,
что мне вновь придется говорить о Марсе, чтобы ему гореть в адском огне!
Отец остановил автомобиль, и оркестр грянул марш. Мистер Робинсон, наш
мэр, а по совместительству дилер фирмы "Шевроле", пошел нам навстречу. Он
прочувственно потряс мне руку:
- Приветствую тебя дома, Фрэнк! Ну и как там было, в небесах?
- Там было чертовски холодно, - сказал я. - Ужасно холодно.
Мистер Робинсон понимающе кивнул. Он разбирался в таких вещах - ведь у
него дома был отличный холодильник.
- В последний раз ты был здесь в феврале, - сказал он. - Восемнадцать
месяцев прошло, а это не шутка!
Он благословляюще махнул рукой, и мы неспешно поехали дальше, а
оркестр шествовал впереди и играл марш за маршем. Мимо проплывали
раскидистые клены, церкви и старые дома, многие из которых были построены
еще в прошлом веке. Вскоре мы подъехали к самому крупному зданию в поселке
- местному кинотеатру.
У входа нас ждала небольшая толпа, которая сразу же разразилась
аплодисментами - не очень громкими, как бывает только тогда, когда люди
искренне счастливы. Я вышел из машины и стал пожимать десятки рук, толком
не успевая разглядеть в толкучке лица моих земляков. Здесь бы я завяз
надолго, но мистер Робинсон взял меня за локоть и повел в здание, призывая
толпу расступиться.
В зале было того хуже. Все места заняты, проходы тоже. На маленькой
сцене стоял стол, а стену за ним украшала впечатляющая картина, созданная
из живых цветов. Под шаром из красных роз виднелась надпись "Марс", а под
таким же шаром из белых роз - "Земля". Между ними, опять же из цветов,
очень искусно была изображена ракета.
- Наш клуб цветоводов сделал это панно в твою честь, - гордо сказал
мэр. - Почти все жители Хармонвилла принесли цветы из своих садов.
- Очень тронут, - искренне сказал я.
Мы с мэром поднялись на сцену, и тогда все встали и зааплодировали. Я
увидел множество знакомых лиц - учителей колледжа, домохозяек, фермеров из
округи, местную ребятню.
Я сел за стол, растроганный и смущенный, а мэр вышел вперед и произнес
небольшую речь. Он напомнил, что большинство наших парней, повзрослев, как
правило, покидали эти места и уходили в большой мир. Так было во время
войны 1812 года, и в гражданскую войну, и во время обеих мировых войн. А
вот теперь один из нас побывал на самом Марсе! Он сказал:
- Люди всегда размышляли, на что он похож, этот таинственный Марс, и
теперь один из наших хармонвиллских парней вернулся, чтобы рассказать
человечеству об этом!
И он жестом пригласил меня занять его место. Весь зал бурно
зааплодировал. Я встал из-за стола и на негнущихся ногах подошел к краю
сцены, лихорадочно размышляя, что же сказать своим землякам.
Внезапно я понял, почему участники Первой экспедиции не предупредили,
что ожидает нас на этой проклятой планете. Они не хотели выглядеть
нытиками, убоявшимися трудностей. И теперь я был точно в таком же
положении.
Я взглянул на сияющие лица людей, на горящие глаза ребятни и подумал -
нет, я не имею права обмануть их ожидания. Они начитались газетных историй
о "таинственной красной планете" и "героических астронавтах" и не приняли
бы правду о том, как это было на самом деле. Они ждали от меня совсем
другого...
И я, запинаясь, начал:
- Наш путь был долгий, друзья. Долгий и утомительный. Но это
удивительное, ни с чем не сравнимое чувство - сидеть около иллюминатора и
провожать взглядом Землю, следить за проплывающими мимо звездами, видеть,
как с каждым днем красная искорка растет и становится все ближе и ближе.
Но еще более удивительное ощущение вы испытываете, когда выходите из
ракеты и ступаете в иной мир, видите в медном небе незнакомое маленькое
Солнце... А вокруг - нескончаемая, полная загадок пустыня, среди которой,
быть может, затеряны древние марсианские города.
Да, мы перенесли немало лишений, но мы знали, на что идем. Нам
предстояло начать освоение нового мира, открыть новые горизонты для
человечества. Это была трудная, по-настоящему мужская работа, но нам
помогало то, что мы работали плечом к плечу, деля с товарищами все радости
и печали.
Мы только начали великое дело освоения Марса, но эта работа будет
продолжена. Сейчас, когда я стою перед вами, парни из Третьей экспедиции
уже строят первый марсианский городок. Надеюсь, что он будет таким же
уютным, как наш Хармонвилл. Четвертая экспедиция готовится к отлету. За
ней, не сомневаюсь, последуют Пятая, Шестая, Седьмая... И тогда мы получим
много урана, много дешевой энергии для Земли!
Сказав все это, я остановился, чтобы передохнуть. Мне чертовски
хотелось разбавить эту бочку меда ложечкой дегтя, сказать землякам, что вся
эта радужная перспектива не стоит и цента и, уж во всяком случае, не стоит
того ада, через который нам пришлось пройти, и жизней тех, кого мы потеряли
и еще потеряем. Ради чего умерли Джим, Брайен, Уолтер и многие другие?
Чтобы мистер Робинсон мог поджарить лишнюю пару тостов или купить еще один
холодильник?..
Но как сказать такое людям, которых знаешь с детства, которые любят
тебя и гордятся тобой? Да и кто я такой, чтобы судить, что такое хорошо, а
что такое плохо? Я мог и ошибаться. Ни одно большое дело не обходится без
коктейля из пота, крови и дерьма, только об этом не принято особенно
распространяться.
Так или иначе, я больше ничего не сказал, а только вернулся на свое
место. Зал вновь захлестнула волна аплодисментов. И тогда я понял, что
сделал все правильно. Я сказал именно то, что люди ХОТЕЛИ УСЛЫШАТЬ, и они
остались довольны.
Затем мои земляки ринулись на сцену, и началась кутерьма с пожиманием
рук, поцелуями, похлопыванием по плечу, бесконечными вопросами, радостными
восклицаниями...
Когда я наконец выбрался наружу, оказалось, что уже наступила мягкая
летняя ночь. О такой я мечтал с первого же дня полета, но сейчас у меня не
было сил, чтобы наслаждаться этим обволакивающим, возбуждающим теплом.
Отец хотел отвезти меня домой на автомобиле, но я сказал:
- Нет, папа, поезжай один, я пройдусь пешком.
Наша ферма располагалась в паре миль от поселка, но в детстве я всегда
ходил в школу более коротким путем, через ферму старика Хеллера. И сейчас
мне захотелось вновь вернуться этой дорогой. Отец не стал возражать - он,
как всегда, понял меня.
Я неспешно шел по Маркет-стрит, и по обеим сторонам мимо проплывали
старые вязы и клены. Пахло цветами, растущими на газонах вдоль дороги.
Когда я проходил мимо дома ветеранов, то встретил Хода Эванса,
механика из гаража мэрии. Как всегда в субботнюю ночь, он здорово
наклюкался и выписывал широкие зигзаги, что-то напевая себе под нос. На
одном из его виражей мы едва не столкнулись. Ход, казалось, ничуть не
удивился.
- Привет, Фрэнк, - заплетающимся языком сказал он. - Слыхал, что ты
вернулся.
Я опасался, что он задаст мне все тот же вопрос - как там было, в
небесах? Но вместо этого он протянул початую бутылку.
- Парень, ты выглядишь паршиво, - сказал он сочувственно. - Не хочешь
выпить?
Я сделал хороший глоток, а затем Ход разом выдул чуть не полбутылки и
заявил, что заметил меня еще издалека, но ноги его почему-то шли не в ту
сторону. Он был в прекрасном расположении духа, и ему в голову не пришло
спросить, где же я пропадал столько времени.
Распрощавшись с Ходом, я свернул налево и пошел в темноте знакомой
дорогой через выгон Хеллера. Дойдя до неширокого ручья, заросшего старыми
ивами, я остановился на знакомом месте, куда ребенком часто приходил по
ночам. Здесь все было по-прежнему - дружное кваканье лягушек, звон цикад в
траве, густой запах водорослей.
Тогда я сделал одну вещь - впервые после возвращения на Землю. Я
взглянул на звездное небо и нашел на нем маленькую красную искорку. В
детстве я часто вглядывался в нее, начитавшись историй о жукообразных
марсианах, хрустальных храмах и синекожих красавицах. Много позже, в Центре
подготовки, мы с Брейком, Джимом и Уолтером тоже порой выходили в степь по
ночам и негромко разговаривали на одну и ту же тему: неужели мы
когда-нибудь окажемся там?
Да, мы оказались там, и мои друзья остались там навеки. Им не будет
одиноко - ведь с каждой новой экспедицией рядом с их могильными холмиками
появятся другие. Их будет все больше и больше...
Мне показалось, что ребята смотрят на меня оттуда, с расстояния сорока
миллионов миль. Захотелось объяснить им, почему я не рассказал правду всем
этим людям - во всяком случае, не всю правду.
- Парни, я не собирался никого обманывать, - сказал я. - Но мне
казалось, что так будет лучше...
И замолчал. Это было безумие - разговаривать с теми, кто спит сейчас в
марсианских песках вечным сном.
Еще долго я смотрел на красную искорку в небе, потом пошел к дому.
Популярность: 2, Last-modified: Thu, 21 Sep 2000 07:22:33 GmT