Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Священный ужас

Не счесть святынь в мире,
но ничтожно число людей,
достойных называться святыми

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когда преподобный Титус Пауэлл увидел на окраинах Калькутты, как мертвые
тела наваливают на повозки, запряженные волами, он задал себе вопрос: "Готов
ли я умереть?"
Если точнее, он спросил себя, готов ли он отдать жизнь за белую девушку?
А если еще точнее, готов ли он отдать жизнь за богатую белую девушку, отец
которой ровно два десятка лет тому назад заставил его, преподобного Пауэлла,
задать себе точно такой же вопрос только тогда речь шла всего лишь о чашке
кофе Он очень ясно все это помнил. Моменты, когда смерть смотрит тебе в
лицо, не забываются.
-- Никто не помешает вам выпить эту чашку кофе, преподобный отец. Но и им
никто не помешает повесить вас на ветке большого вяза у Сухого Ручья.
Эти слова принадлежали Элтону Сноуи, владельцу аптеки Сноуи, мельницы
Сноуи, закусочной Сноуи и фермы Сноуи в Джейсоне, штат Джорджия. Мистер
Сноуи -- а мать его носила фамилию Джейсон -- стоял за стойкой своей
закусочной перед булькающим кофейником, а юный пастор Пауэлл сидел перед
пустой чашкой и за спиной его злобно скалилась группа белых молодчиков.
-- С сахаром и со сливками пожалуйста, -- попросил преподобный Пауэлл и
одновременно с этим в лицо его уставились два темных дула дробовика. Чуть
дальше па курках, лежал толстый розовый палец с грязным ногтем. Ноготь,
палец, рука и ружье принадлежали мастеру местной лесопилки, бывшему -- все в
Джейсоне это знали -- руководителем местного отделения Куклукс-клана.
-- Сколько пуль положить тебе в кофе -- одну или две, а, ниггер? --
спросил тот.
Преподобный Пауэлл услышал смех у себя за спиной, увидел, как Сноуи
подносит кофейник к чашке, вдохнул аромат свеженамолотого кофе и понял, что
если ему суждено остаться в живых, он больше никогда в жизни не притронется
к кофе.
-- Я спросил, одну пулю или две, ниггер? -- повторил мастер с лесопилки.
-- Уймись! -- заорал Сноуи. -- В моем заведении чтоб никакой стрельбы!
-- Ты собираешься обслужить ниггера?
-- Я сказал -- здесь не место для стрельбы.
-- А я сказал -- здесь не место для ниггера.
-- Эй, мистер Сноуи! -- послышался от дверей взволнованный голос. --
Девочка.
-- Если вы полагаете, что я позволю вам устраивать тут бойню в тот самый
день, когда жена подарила мне дочку, то значит, весь хлопок со здешних
плантаций пошел на то, чтобы набить ваши тупые головы, -- заявил Сноуи. --
Убери свою пушку, и давайте-ка все пойдем ко мне и как следует обмоем это
дело. Я закрываюсь.
"Все" -- разумеется, за исключением преподобного Пауэлла. Но в обстановке
всеобщего ликования ему все-таки удалось получить чашку кофе. Без пуль.
-- Только ради такого случая, -- предупредил его мастер с лесопилки, ткнув
стволами ружья в чашку. -- И чтоб больше это не повторялось.
Но все меняется, и Юг не исключение, и это повторилось, и стало
повторяться регулярно, и негры в Джейсоне стали есть за одной стойкой с
белыми, и ходить в те же кинотеатры, и пить воду из одних и тех же
фонтанчиков, и теперь, двадцать лет спустя, если бы кто-нибудь спросил,
может ли негр -- любой негр, а не только преподобный Пауэлл, пастор
баптистской церкви в Маунт-Хоуп, выпить чашку кофе в заведении Сноуи, житель
Джейсона решил бы, что тому, кто задает подобные вопросы, самое место в
психушке.
И вот сейчас, когда влекомая волами повозка проскрипела мимо преподобного
Пауэлла по незнакомой индийской дороге, он вспомнил тот давний случай. Он
видел свешивающиеся с повозки человеческие конечности -- они покачивались с
полной отрешенностью от всего окружающего, которую дает только смерть.
Животы мертвецов распухли, ребра выпирали, щеки ввалились, а пустые глаза,
не мигая, уставились в вечность.
Над дорогой висел запах испражнений, а ранний час не приносил прохлады.
Удушливая жара скоро станет невыносимой, когда солнце начнет припекать во
всю мощь. Легкий костюм пастора прилип к телу, так было и вчера, но
гостиница, в которой ночевал преподобный Пауэлл, была такой мерзкой и
вонючей, что он не рискнул переодеться. Пауэлл стоял, опираясь о серый
"паккард" 1947 года выпуска свежевыкрашенная развалюха, для которой в
Джейсоне нашлось бы место разве что на городской свалке, -- и смотрел на
шофера, темнокожего, но с вполне европейскими чертами лица. Шофер
остановился из-за огромной серой коровы с болтающимся из стороны в сторону
зобом. Всего пару минут назад он не стал останавливаться, чтобы пропустить
плачущего ребенка, потому что ребенок был, как он выразился,
"неприкасаемый". Корова -- священное животное в Индии. Клопы -- тоже
священные животные в Индии. "В Индии свято все, -- подумал преподобный
Пауэлл, все, кроме человеческой жизни".
Сиденье в машине было грязное и липкое. Преподобный Пауэлл не стал сидеть
в машине, пережидая, пока корова соизволит перейти дорогу. Он вышел наружу,
и, когда мимо проехала телега с трупами, он понял, что перед ним встала
дилемма: продолжать свой путь туда, где его -- он теперь был в этом твердо
уверен -- ждала смерть, или вернуться в Джейсон.
Ему еще предстояло проехать несколько сот миль по дорогам вроде этой от
Калькутты вверх по течению Ганга до города Патна, что стоит у подножия
горной гряды Виндхья. Страшный голод поразил этот край, несмотря на
американскую продовольственную помощь в виде зерна, которое гнило на складах
Калькутты, Бомбея и Солапура, несмотря даже на то количество зерна, которое
все-таки доходило до людей. Несмотря на то, что Америка оказала Индии самую
щедрую помощь, какую когда-либо оказывала, Индия по-прежнему продолжала
собирать своих мертвых в запряженные волами повозки, а тем временем ханжи в
министерских креслах в Дели, считающие себя вправе наставлять на путь
истинный весь остальной мир, тратили огромные суммы на создание атомной
бомбы.
Преподобный Пауэлл прочел коротенькую молитву и взял себя в руки. Корова
скоро сдвинется с места, и ему предстоит решить: продолжать ли свой путь в
Патну или поехать назад в аэропорт и вернуться туда, где так легко дышится
среди сосновых лесов, где можно тихо пообедать в кругу семьи или воспеть
любовь к Богу вместе с прихожанами в маленькой белой церкви на зеленом
склоне холма возле старой мельницы Сноуи.
Он чувствовал, что от этого решения зависит его жизнь, хотя еще неделю
назад оно не казалось столь роковым. Трудным -- да, но никак не роковым. Он
тогда счел это лишь еще одной возможностью подставить вторую щеку.
-- Преподобный отец, -- сказал ему Элтон Сноуи там, в Джейсоне, ровно семь
дней тому назад. -- Вы должны помочь мне. Думаю, вы -- единственный, кто
может мне помочь. Я получил письмо от Джоулин. Сдается мне, ее похитили.
-- Джоулин! Крошка Джоулин. Такая милая девушка. Я бы сказал -- истинная
христианка, мистер Сноуи.
-- Да, сэр, милая девушка, милая девушка, -- повторил Сноуи.
Преподобный Пауэлл заметил красные круги вокруг его глаз -- похоже было,
что самый богатый человек в Джейсоне недавно плакал.
-- Мне нужна ваша помощь, преподобный отец. Я знаю, что Джоулин не раз
тайком пробиралась в вашу часть города и выполняла какую-то там общественную
работу или как вы это называете. И я знаю, что вы и ваши люди любили ее.
-- Очень милая девушка, мистер Сноуи. Не хотите ли чашечку кофе? Сам я уже
двадцать лет кофе не пью.
-- Нет, благодарю вас, -- отказался Сноуи и протянул преподобному Пауэллу
измятое письмо. -- Прочтите, пожалуйста. Это письмо Джоулин матери.
Преподобный Пауэлл прочел письмо. Оно привело его в замешательство. На
первый взгляд, это было вполне обычное послание от девушки, обретшей счастье
и причастившейся Высшей Божественной Истине. Что смутило Пауэлла, так это
упоминание о вкладе отца Джоулин в дело борьбы за гражданские права. Девушка
писала, что это -- ничто в сравнении с деятельностью Всеблагого Владыки,
которого она узнала здесь, в Индии, в городе Патна.
"Если бы только твой близкий друг, преподобный Пауэлл, смог лицезреть
величие и блеск Миссии Небесного Блаженства в Патне, -- гласило письмо, -- я
была бы вечно признательна тебе. Ради процветания Джейсона он непременно
должен это увидеть. И как можно скорее".
Письмо было написано на фирменном бланке, где значилось: "Миссия Небесного
Блаженства", а далее пояснялось, что миссия имеет свои отделения в Париже,
Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Лондоне. Головное отделение располагалось в
Индии, в Патне. На верху страницы был изображен толстощекий юноша, почти
мальчик. Голову его окружал венчик из цветов фуксии.
-- Я вижу, что ваша дочь сумела сделать то, чего пока не сделал Господь во
всей его милости, -- самым любезным тоном произнес пастор Пауэлл. -- Она
сделала меня вашим близким другом.
-- Это шифр, преподобный отец. Она попала в беду. Я не знаю, что это за
беда, но она в беде -- это точно. И она считает, что вы -- единственный
человек, который может спасти ее. Не знаю, почему. Может быть, потому что
эти индийцы -- тоже цветные. Она хорошая девушка, преподобный отец. Я знаю,
что она не из ваших прихожан, но... но... -- Элтон Сноуи отвернулся. --
Прошу вас, не переносите на дочь ответственность за грехи отца.
-- А почему бы вам самому не посетить одно из отделений этой Миссии
Небесного Блаженства и не навести справки о ней?
-- Я так и сделал. Я нанял людей. Я нанял много людей. Двое отправились в
Индию. Но они не вернулись. Они стали последователями этого мальчишки --
этого Великого Всеблагого Владыки.
-- Понятно, -- сказал преподобный Пауэлл. -- Что ж, я помню тот день,
когда родилась Джоулин. Я как раз собирался выпить чашечку кофе.
-- Я прошу не ради себя. И кроме того, если с вами что-нибудь случится,
уверяю вас, я позабочусь о вашей семье. Даю вам честное слово.
-- Это вполне приемлемое предложение, мистер Сноуи. И у меня нет ни
малейшего сомнения в том, что моя семья будет вполне обеспечена. Потому что,
если я отправлюсь на поиски Джоулин, вы переведете пятьдесят тысяч долларов
на счет моего адвоката.
-- Я дам их вам прямо сейчас, преподобный отец. Хотите наличными? Мне не
сложно выложить всю сумму прямо сейчас.
-- Мне не нужны ваши деньги. Мне нужно, чтобы мои родные были обеспечены в
случае, если я больше не смогу о них позаботиться.
-- А может, страховка? Я мог бы застраховать вашу жизнь на сто тысяч
долларов, преподобный отец, и тогда...
-- Счет моего адвоката. Если я умру, о моей семье позаботятся. Прошу вас,
мистер Сноуи, я не хотел бы повторять.
-- Конечно, конечно. Вы настоящий христианин.
И вот теперь он разыскивал Джоулин, дочь мистера Сноуи, и если дело благое
-- значит, он вполне может положиться на волю Всевышнего. Если Пауэлл будет
стоек в вере, то до конца месяца он вместе с Джоулин вернется назад в
Джейсон. Он вернет деньги мистеру Сноуи, и, может быть, тогда свершится чудо
и этот скряга наконец проявит щедрость. В церкви действительно не мешало бы
обновить систему кондиционирования воздуха.
Если он будет стоек в вере... Но как трудно сохранить веру, когда смотришь
в глаза смерти!
Корова со снисходительным видом огляделась по сторонам и не спеша
заковыляла по пыльной дороге вслед за телегой, которая -- окажись эта корова
вчера гамбургером -- не тащилась бы сегодня со своим грузом по направлению к
ямам, куда сваливали мертвые тела.
-- В Патну. Едем в Патну, -- сказал преподобный Титус Пауэлл, священник
баптистской церкви из Джейсона.
-- Я думал, вы вернетесь обратно, -- сказал шофер, слегка коверкая слова.
-- Большинство так и поступает, когда видят эти телеги.
-- Я думал об этом.
-- Я надеюсь, вы не станете хуже думать об Индии из-за того, что увидели.
На самом деле почти все они -- неприкасаемые и, значит, не играют
значительной роли в создании подлинного величия Индии. Вы не согласны?
-- Я вижу людей, которые умерли из-за нехватки пищи.
-- Патна -- странное место для чернокожего американца, -- сказал шофер. --
Вы хотите повидать какого-нибудь святого?
-- Возможно.
-- Патна -- настоящее гнездо святых людей, -- рассмеялся шофер. -- Они
знают, что правительство их не тронет, потому что побоится старого
пророчества. Они там такие же важные, как священные коровы.
-- Что за пророчество? -- спросил преподобный Пауэлл.
-- О, очень древнее. Вообще-то у нас пророчеств больше, чем ила в Ганге.
Но в это пророчество верят многие, хотя не все в этом признаются. -- И шофер
разразился новым приступом хохота.
-- Так вы говорили о пророчестве, -- напомнил преподобный Пауэлл.
-- А, да, конечно. В самом деле. Если в Патне будет причинен вред святому
человеку, настоящему святому, тогда затрясется земля и гром грянет с
Востока. Даже англичане верили этому. В годы их правления однажды в Патне
случилось землетрясение, и они просто с ног сбились в поисках пострадавшего
святого. Но все знаменитые и влиятельные святые были живы, здоровы и
невредимы. А потом они обнаружили, что один ничтожнейший отшельник,
обитавший у подножия гор, стал жертвой ограбления -- у него отняли миску с
едой. Это была его последняя еда. А вскоре после этого было нашествие
японцев. В другой раз одного святого окунули в ароматичное масло и подожгли,
потому что наложница махараджи сказала, что дух святого великолепен.
И после этого в Индию вторглись монголы. И с тех пор любая религиозная
организация обязательно имеет хоть одно отделение в Патне. Правительство
уважает их, очень уважает.
-- А знаете ли вы что-нибудь о Миссии Небесного Блаженства?
-- А, это какое-то американское заведение. Да-да, они тут процветают.
-- Вы ничего нс слышали о Великом Всеблагом Владыке?
-- Всеблагой Владыка?
Преподобный Пауэлл достал из кармана письмо Джоулин.
-- В Индии его называют Шрила Гупта Махеш Дор.
-- Ах, юный Дор. Ну конечно. Каждый, кто умеет хорошо читать и писать
по-английски, всегда может найти у него работу. А тот, кто умеет... -- Шофер
не докончил и потом, сколько Пауэлл ни настаивал, так и не ответил, какого
еще типа люди могут всегда найти работу у юного Дора.
В Патне, как и в других пораженных голодом районах Индии, мертвых вывозили
телегами. По дороге мимо пронесся "роллс-ройс", и шофер сообщил, что это
министр центрального правительства, спешащий в Калькутту на очень важную
конференцию, где будет обсуждаться варварская политика американского
империализма, в частности решение о прекращении финансирования библиотеки в
Беркли, штат Калифорния, где собрана литература о борьбе американских негров
за гражданские права.
-- Он произнесет великолепную речь, -- сказал шофер. -- Я читал -- он
назовет вещи своими именами: закрытие библиотеки -- это акт геноцида,
расизма и варварства. -- Тут "паккард" 1947 года выпуска слегка подскочил, и
преподобного Пауэлла передернуло. Шофер не промахнулся -- маленький
темнокожий ребенок остался лежать на дороге. Что ж, может, для него это
лучший выход.
-- Ну, вот мы и приехали. -- Шофер остановил машину возле массивных
деревянных ворот, укрепленных большими металлическими скобами. Высотой
ворота были с двухэтажный дом, и к ним примыкала белая бетонная стена. Все
это очень напоминало тюрьму.
-- Это и есть Миссия Небесного Блаженства? Это больше похоже на крепость.
-- Западное сознание устроено так, что не доверяет ничему, чего не
понимает, -- ответил шофер. -- За всем непонятным оно видит свои собственные
злые устремления. У нас нет людей с копьями, как у вашего папы.
Преподобный Пауэлл попытался объяснить, что он баптист, а посему папа
вовсе не является его духовным руководителем, и, кроме того, швейцарская
гвардия в Ватикане существует просто как украшение и никогда не пускает в
ход оружие. Шофер согласно кивал головой, пока Пауэлл с ним не расплатился,
накинув щедрые чаевые, а потом издал воинственный и вместе с тем прощальный
клич и заявил, что папа -- агент Центрального разведывательного управления и
что-то еще в том же духе.
Преподобный Пауэлл крикнул шоферу вдогонку, чтобы тот подождал его -- он
скоро поедет назад, но, как ему показалось, в ответ из старого кашляющего и
плюющегося "паккарда" раздался язвительный хохот.
Когда Пауэлл снова обратился лицом к воротам, он увидел, что они открыты.
В проеме стоял индийский жрец в розовом одеянии и улыбался. Лоб его
пересекала полоска, нанесенная какой-то серебристой краской.
-- Добро пожаловать, преподобный Пауэлл. Мы уже давно ожидаем вас.
Преподобный Пауэлл прошел во двор. Тяжелые окованные ворота медленно
затворились с тихим стоном, хотя людей, закрывших их, видно не было.
В самом центре двора возвышался великолепный розовый дворец. За ним, на
горизонте, виднелись заснеженные вершины гор Виндхья. Цветные стекла
отбрасывали мерцающие зайчики на розовые стены дворца, а золотой купол,
венчавший сооружение, сверкал так ослепительно, что пастор поневоле отвел
глаза.
-- Дядя Титус! Дядя Титус! Вы здесь! Уй ты! -- раздался молодой женский
голос. Голос был похож на голос Джоулин, но принадлежал он юной девушке с
очень темными глазами. Она бежала к преподобному Пауэллу, громко шлепая
сандалиями. На голове ее было розовое покрывало, а лоб пересекала
серебристая полоска. Подбежав поближе, она сказала:
-- Наверное, мне больше не следует говорить "уй ты".
-- Джоулин? Это ты?
-- Вы не узнали меня? Я очень изменилась?
-- Глаза.
-- О, это от соприкосновения с Высшим Блаженством.
Она обеими руками схватила сильные усталые руки преподобного Пауэлла,
ловко выхватила у него потрепанный фанерный чемоданчик, хлопнула в ладоши, и
жрец в розовых одеждах подбежал к ним и взял вещи пастора.
-- У тебя веки накрашены чем-то вроде угля, -- заметил преподобный Пауэлл.
Он чувствовал, как ее коготки щекочут ему ладонь, и инстинктивно отнял руку.
Она рассмеялась.
-- Грим на веках -- это только внешнее. Глазами вы видите грим. Но вы не
видите того, что происходит внутри, не видите, как мои глаза купаются в
озерах светлого мерцания.
-- Мерцание? -- переспросил Пауэлл.
Что это -- какой-то шифр? Может, эта краска содержит какой-то наркотик? Не
опоили ли ее какой-нибудь гадостью? Преподобному Пауэллу все это казалось в
высшей степени странным.
-- Это чувство, которое испытывают мои глаза. Мы рождены для того, чтобы
наслаждаться данным нам телом, а не страдать из-за него. Великий Всеблагой
Владыка -- да святится имя его! -- научил нас, как достичь свободы. Мерцание
-- одна из ступеней на пути к свободе.
-- Да, мы получили твое письмо -- мой добрый друг, твой отец, и я.
-- Ах, это. Да славится вечно имя Всеблагого Владыки! Да славится его
нетленное имя и сам он -- вечная и нетленная Верховная Личность! Он творит
чудеса при жизни, и вся жизнь его -- его доказательство Высшей Истины. О, да
славится вечно его блаженная жизнь!
-- Джоулин, дитя мое, не могли бы мы поговорить где-нибудь без свидетелей?
-- Ничто не скроется от всевидящего ока того, кто постиг Самое Сокровенное
Знание.
-- Понятно. Тогда, может быть, ты согласишься поехать вместе со мной домой
сегодня или как только это будет возможно, чтобы мы могли распространить его
благое слово в Джейсоне, -- сказал преподобный Пауэлл Джоулин, оглядывая все
пространство двора.
Вдоль стен стояли мужчины в халатах, с тюрбанами на голове, с совсем не
святыми ручными пулеметами и с патронными лентами на груди и на поясе. Двор
был выложен красными и золотыми плитками. Преподобный Пауэлл слышал, как
громко стучат его грубые кожаные башмаки, пока они с девушкой, которую
раньше звали Джоулин Сноуи, шли по направлению к златокупольному сооружению
в центре двора. Внутри струя холодного воздуха развеяла все восточное
великолепие. Пол был выстлан линолеумом, невидимые кондиционеры нагоняли
прохладу, странное неяркое освещение давало отдых глазам. Как было хорошо
снова оказаться в сухой прохладе, вдали от жары и пыли несущих смерть дорог
Индии, от бурой грязи Ганга, от вони трупов и испражнений.
Прозрачная струя воды била из чистого хромированного фонтанчика. Вплотную
к белой стене стоял красный газировочный автомат высотой с человека.
-- Всеблагой Владыка считает, что свято все, что сотворено святым, --
заявила Джоулин. -- Он учит, что мы пришли в этот мир для того, чтобы быть
счастливыми, а если мы несчастны, то, значит, мы сами отравляем собственное
сознание. Пусть вас не смущает, что здесь, в этом дворце, все такое
современное. Это еще одно доказательство того, что Всеблагой Владыка есть
Высшая Истина. Хотите газировки?
-- С превеликим удовольствием, дитя мое. Я просто с наслаждением выпью
газировки. А здесь у вас в Патне есть газировка с апельсиновым сиропом?
-- Нет, только самая простая. Всеблагой Владыка не пьет сладкие напитки.
Если хотите с сиропом, поезжайте в Калькутту или в Париж. Тут у нас --
простая газировка.
-- Да, понятно, у Всеблагого Владыки есть проблемы с избыточным весом.
-- Проблемы нет. Диетические напитки освобождают от проблем.
Преподобный Пауэлл заметил, как щеки Джоулин вспыхнули легким румянцем, и
впервые за все это время он увидел прядь ее золотых волос, выбившуюся из-под
покрывала, окутывавшего голову.
-- Если пожелаешь, дитя мое, мы можем уехать сегодня вечером, чтобы
донести до людей его слово.
-- Вы думаете, меня похитили, правда ведь? Правда?
Преподобный Пауэлл обвел глазами огромную прохладную комнату с белыми
стенами -- шарик мороженого на огромном разогретом коричнево-розовом блюде
Индии. Ультрасовременная роскошь среди гниения и смерти. Раз тут все такое
современное, значит, могут быть и современные электронные подслушивающие
устройства. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и еще раз ощутил, что
больше не дышит запахом испражнений.
-- Разумеется, я не думаю, что тебя похитили. Как я сказал моему доброму
другу, твоему отцу, я просто съезжу в Индию повидаться с милой крошкой
Джоулин.
-- Ерунда. Папа вовсе не друг вам. В тот самый день, когда я родилась, вам
едва не пришлось заплатить жизнью за чашку кофе в его закусочной. Папа
расист и реакционер. И всегда был таким. И всегда будет.
-- Но письмо, Джоулин? -- У преподобного Пауэлла от изумления отвисла
челюсть.
-- Великолепно, правда? Еще одно доказательство совершенства нашего
Всеблагого Владыки. Он сказал, что вы обязательно приедете. Он сказал, что
папа пойдет к вам, а вы приедете сюда за мной. Он сказал, что вы сделаете
это по просьбе человека, который двадцать лет назад равнодушно наблюдал, как
вас собираются убить за чашку кофе. Разве это не доказывает, как он велик?
О, совершенство, совершенство, мой Владыка совершенен! -- взвизгнула Джоулин
и начала скакать по комнате, в экстазе хлопая в ладоши. -- Совершенство!
Совершенство! Совершенство! И еще раз совершенство!
Из дверей, которых он не видел, из-за портьер, которых он не заметил, пока
они не зашуршали, с лестниц, которые сливались со стеной, пока он не увидел
ступающие по ним сандалии, в комнату вошли молодые мужчины и женщины --
почти все белые, несколько черных. Никто из них не был похож на индийцев,
кроме одной девушки, да и та, решил Пауэлл, скорее еврейка или итальянка.
-- Позвольте мне представить вам еще одно доказательство совершенства
нашего Великого Всеблагого Владыки, -- громко объявила Джоулин, обращаясь ко
вновь прибывшим, и рассказала им про город Джейсон в штате Джорджия, про
историю взаимоотношения рас -- белой и черной, как они всегда старались
держаться подальше друг от друга, но как Всеблагой Владыка сказал, что его
совершенство не знает расовых барьеров. -- И вот, в доказательство этого, ~
в полном восторге заключила Джоулин, -- перед нами негр, который приехал
сюда по первой просьбе моего отца, белого расиста. О, совершенство, воочию
мы зрим!
-- О, совершенство, воочию мы зрим! -- нараспев повторили все собравшиеся
в зале. -- О, совершенство, воочию мы зрим! -- И Джоулин Сноуи провела
преподобного Пауэлла сквозь группу молодых людей к двойным белым дверям,
которые сами собой раздвинулись. За ними обнаружился лифт.
Когда дверцы захлопнулись и они остались вдвоем, преподобный Пауэлл
сказал:
-- Мне не кажется, что обман -- это разновидность совершенства. Ты
солгала, Джоулин.
-- Это не ложь. Раз вы здесь, разве это не большая реальность, большее
доказательство истины, чем клочок бумаги? А значит, меньшая правда отступает
перед большей.
-- В твоем письме содержался обман, дитя мое. Обман остается обманом, ложь
-- ложью. Ты никогда раньше не лгала, дитя мое. Что они с тобой сделали? Не
хочешь поехать домой?
-- Я хочу достичь совершенного блаженства с помощью Всеблагого Владыки.
-- Взгляни на меня, дитя мое, -- сказал преподобный Пауэлл. -- Я проделал
долгий путь, и я устал. Твой отец беспокоится о тебе. Твоя мать беспокоится
о тебе. Я тоже очень беспокоился о тебе. Я приехал сюда, потому что думал,
что тебя похитили. Я приехал сюда, потому что мне показалось, что твое
письмо -- это зашифрованное послание и ты зовешь меня. Итак, хочешь ли ты
поехать со мной и вернуться домой в Джейсон?
Джоулин склонила голову набок и уставилась ему в грудь -- казалось, она
пытается сформулировать очень непростой ответ.
-- Я дома, преподобный отец. И вообще вы ничего не понимаете. Вы думаете,
вас привело сюда то, что вы называете христианской добродетелью. Но это не
так. Вас привело сюда совершенство Великого Всеблагого Владыки, и я так рада
и так счастлива за вас, потому что теперь вы сможете соединиться с нами в
блаженстве. А вы ведь уже не молоды и могли не получить такой возможности.
Двери лифта открылись, и их глазам предстала комната, где стояла роскошная
мебель, отделанная хромом и черной кожей. Мягкие глубокие кресла, большие
диваны, круглые стеклянные столики, светильники -- все это было похоже на
картинку в модном журнале, который преподобный Пауэлл однажды купил по
ошибке. Их с миссис Пауэлл тогда очень позабавили цены. Некоторые предметы
обстановки стоили столько, что за эти деньги можно было бы купить целый дом.
"Бип!" -- пропищало в дальнем углу комнаты, которая пахла как
ароматизированная салфетка в самолете.
-- Вот мы и пришли, -- объявила Джоулин. -- Это внутреннее святилище --
сердце Миссии Небесного Блаженства. О совершенство, всемилостивое
совершенство!
"Бип!" -- снова раздался тот же звук. Преподобный Пауэлл вгляделся вглубь
огромной комнаты с низким потолком.
Пищал какой-то автомат -- что-то вроде огромного ящика; по бокам его
нервно дергались две пухлые светло-коричневые руки.
"Бип!" -- пискнул автомат.
-- Черт! -- раздался голос из-за ящика.
-- Преподобный Пауэлл здесь, о Великий Владыка, -- пропела Джоулин
писклявым голосом.
-- Что? -- донеслось из-за ящика.
"Бип!" -- пищал автомат.
-- Преподобный Пауэлл здесь, как вы и предсказывали, о совершенство, о
неземной свет!
-- Кто?
-- Тот, о ком вы сказали, что он приедет. Христианин. Баптистский пастор,
которого мы представим всему миру обращенным в нашу истинную веру.
-- Что? Что ты несешь?
-- Вспомните письмо, о Великий.
-- А, да. Ниггер. Тащи его сюда.
Джоулин схватила Пауэлла за руку и с сияющей улыбкой кивнула, чтобы он
следовал за ней.
-- Мне не нравится это слово. Последний раз, мой юный друг, меня так
называли головорезы в закусочной твоего отца.
-- Вы не понимаете. В устах Всеблагого Владыки слово "ниггер" звучит
совсем не оскорбительно. Да и что такое слово -- два ничего не значащих
слога. "Ниг" и "гер". И больше ничего.
-- Это не тебе решать. И не твоему владыке.
Когда преподобный Пауэлл увидел Всеблагого Владыку, он кивнул головой и
сказал себе "Ага!", как бы в подтверждение собственных мыслей. Он уже понял,
что в этом здании ничему удивляться не следует. На Всеблагом Владыке была
лишь пара слишком тесных белых трусиков. Никакой другой одежды на этом
пухлом светло-коричневом теле не наблюдалось.
Он был похож на сардельку, перехваченную посередине лейкопластырем.
Юношеский пушок пробивался над четко очерченными губами. На лоб ниспадала
прядь сальных черных волос. Он стоял перед экраном, вроде телевизионного,
внимательно следил за прыгающей по экрану светящейся точкой и крутил ручки
по бокам автомата.
"Бип!" -- пропищал автомат, и точка с сумасшедшей скоростью пролетела от
одного края экрана к другому.
-- Минутку, -- сказал юноша.
На вид Пауэлл дал бы ему лет пятнадцать-шестнадцать. Губы его нервно
дергались, в речи чувствовался слабый акцент -- так говорили белые юноши и
девушки, приезжавшие много лет тому назад на Юг, чтобы бороться за
гражданские права негров.
"Бип, бип, бип!" -- пропищал автомат, и Всеблагой Владыка широко
ухмыльнулся.
-- Ладно, так ты и есть тот самый ниггер? Тогда к делу. Я -- Шрила Гупта
Махеш Дор. Для тебя -- Великий Всеблагой Владыка.
Преподобный Пауэлл устало вздохнул. В этом вздохе было все: сотни миль по
пыльным дорогам Индии; ночевки на заднем сиденье автомобиля; созерцание
увозимых куда-то сотворенных из человеческой плоти монументов голоду;
беспокойство о судьбе белой девушки, которая когда-то была так мила и добра
ко всем. Обо всем этом он вздохнул, и когда заговорил, то понял, что
бесконечно устал:
-- Юноша, вы ошиблись адресом -- со мной ваш номер не пройдет. Моя душа
принадлежит Господу Иисусу. А ты, Джоулин... Мне жаль тебя. Это не духовный
человек.
-- Отлично, -- сказал Шрила Дор. -- Всю эту фигню можно опустить. Мое
предложение очень простое. Мы с тобой могли бы сотню лет нудно препираться
друг с другом, ссылаясь кто на апостола Павла, кто на Веданту, или какое там
еще дерьмо сегодня в моде. Вот что я предлагаю. Я знаю, как ты должен жить,
чтобы быть счастливым. Слушай. Язык дан тебе для того, чтобы чувствовать
вкус. Глаза -- для того, чтобы видеть. Ноги -- для того, чтобы ходить. А
когда они этого не делают, значит, что-то не так. Так или нет?
Преподобный Пауэлл пожал плечами.
-- Так или нет? -- повторил Шрила Дор.
-- Глаза видят и ноги ходят, если Бог желает этого.
-- Ладно, сойдет. А теперь задай себе вопрос по полной программе. Неужели
ты рожден для того, чтобы ходить по земле с ощущением, что ты несчастен? Что
что-то не так? Что-то не сбылось? Ничто и никогда не было таким прекрасным,
как ты ожидал? Или я не прав?
-- Иисус не обманул моих ожиданий. Он прекрасен.
-- Конечно, потому что ты с ним никогда не встречался. Окажись этот
еврейский мальчишка на Земле сегодня, я бы заполучил его себе, если бы
только до него добрался. Я не стал бы его никуда подвешивать и втыкать ему в
ладони гвозди. Зачем это, малыш? Я такого никому не предлагаю.
-- Да славится имя Всеблагого Владыки! -- воскликнула Джоулин, хлопая в
ладоши.
-- Замолчи, дитя мое, -- строго сказал преподобный Пауэлл.
-- Я предлагаю совсем другое. С моей помощью ты будешь чувствовать себя
так, как должен чувствовать. Твое тело скажет тебе, что я прав. Твои чувства
скажут тебе, что я прав. Только не пытайся их отключить. Но даже и тогда я
все равно выиграю, потому что я знаю истинный путь. Усек?
-- О Всеблагой Владыка! -- воскликнула Джоулин и сбросила с головы к
пухлым коричневым ногам Дора свое покрывало. Ее золотые волосы волнами
раскинулись по закутанным в розовую ткань плечам. Преподобный Пауэлл увидел,
как дрожат под сари ее юные груди.
Шрила Дор щелкнул пальцами, и Джоулин скинула с себя сари. Она стояла,
бледная и совершенно нагая, и торжествующе улыбалась. Как бы предлагая
покупателю помидор, Шрила Дор помял ее левую грудь.
-- Хороший товар, -- сказал он.
Преподобный Пауэлл увидел, как напрягся ее розовый сосок, зажатый между
двумя коричневыми пальцами -- указательным и большим.
-- Ты думаешь, ей это не нравится? -- спросил мальчишка. -- Да она просто
без ума. Так что же тут плохого? Так или нет? -- И он сильнее сжал ей грудь.
Преподобный Пауэлл отвернулся. Он не собирался унижаться, вступая в спор с
этими язычниками.
-- Хочешь попробовать? Ну, давай.
-- Доброй ночи, сэр. Я ухожу, -- сказал преподобный Пауэлл, а юный Дор
улыбнулся.
Когда Пауэлл развернулся, чтобы уйти, он вдруг почувствовал, как в его
локти впились чьи-то цепкие руки, а когда он попытался высвободиться,
почувствовал, что ему на шею надели ошейник и защелкнули, а руки какимто
образом оказались закованными в кандалы за спиной. Голова его откинулась
назад, и кто-то дернул его за ноги. Он попытался собраться, думая, что
сейчас грохнется на пол, но приземлился на что-то мягкое. И даже кандалы,
сжимавшие запястья, были мягкими. Он попытался поджать ноги под себя, но
мягкие путы развели их в стороны. Чьи-то руки расстегнули ему пиджак и
рубашку, и каким-то необъяснимым способом с него сняли одежду, не снимая
кандалы. Перед глазами его был освещенный потолок и звукоизолирующая мозаика
вокруг полосок света.
Прямо над ним оказалось лицо Джоулин. Он увидел, как она высунула язык, и
почувствовал его прикосновение к своему лбу. Ее упругие груди терлись о его
грудь, а язык полз вниз -- по носу к губам. Кончиком языка она разжала ему
губы. Он отвернулся и почувствовал, как влажный язык коснулся его шеи.
-- Кое-что ты можешь повернуть, но не все, ниггер, -- произнес Шрила Дор.
Язык щекотал пупок пастора, а когда пополз ниже, пастор вдруг понял, что
потерял контроль над своим телом.
-- Ну что ж, я вижу, твое тело тебе кое-что говорит, ниггер. Как ты
думаешь, что? Ты знаешь, что оно тебе говорит. Но ты думаешь, что оно
ошибается. Ты думаешь, что ты все знаешь лучше, чем твое тело, данное тебе,
как ты говоришь. Богом. Когда тебе нужен воздух, ты дышишь. Когда тебе нужна
вода, ты пьешь. Когда тебе нужна пища, ты ешь. Так или не так?
Преподобный Пауэлл почувствовал, как сомкнулись теплые влажные губы. Он не
хотел, чтобы ему было приятно. Он не хотел испытывать возбуждение, не хотел,
чтобы это ощущение подавило его волю, привело на грань полного исступления.
Но вот губы отпустили его, но желание не прошло. Тело его содрогалось,
требуя продолжения.
-- Еще. Пожалуйста, еще, -- взмолился преподобный Пауэлл.
-- Покончи с этим, -- приказал Шрила Дор.
Но когда теплая, пульсирующая, дарующая небывалое облегчение волна
захлестнула преподобного Пауэлла, одновременно он ощутил и гнев на себя
самого. Он предал себя, своего Бога и девушку, ради спасения которой приехал
сюда.
-- Ну, малыш, нечего так переживать, -- сказал Шрила Дор. -- Твое тело
здоровее тебя самого. Тебе плохо не потому, что плохо твоему телу, а потому,
что у тебя непомерно большая гордыня. Гордыня, слышишь ты, христианин? Ты
рискнул головой ради чашечки кофе, но ты тогда думал не о гражданских
правах. Какой человек смотрит на дуло направленного на него ружья и говорит
"стреляй"? Тот, кто чувствует себя униженным и угнетенным? Черта с два! Ты
считал себя самым распрекрасным из всех сукиных детей в этой закусочной.
Великий герой! И по той же самой причине ты, герой вонючий, прикатил сюда за
этой светловолосой телкой -- как там ее зовут... Ты считал себя великим
христианином! Подставил вторую щеку самому богатому человеку в своем
занюханном городишке -- как он там называется?.. Так или нет? Великий герой!
Когда те горлопаны называли тебя дядей Томом, тебя это не трогало, --
продолжал Шрила Дор. -- Ты знал, что у них кишка тонка сделать то, что мог
сделать ты. Глядя в дуло ружья, заказать кофе. Вот уж герой так герой. У них
было и оружие, и крепкие кулаки, но у тебя был твой Бог. Великолепный Титус
Пауэлл! Я скажу тебе, зачем ты здесь. Ты приехал сюда, чтобы доказать всем,
что ты -- самый расчудесный ниггер во всем Царстве Божьем. Так послушай, ты,
черный ублюдок, никто не станет ублажать тут твою гордыню никакими ружьями.
Тебе не удастся стать великомучеником! И линчевать тебя никто не собирается.
Ты получишь то, от чего убегал всю свою жизнь. А для начала мы избавим тебя
от чувства вонючей вины.
Пастор Пауэлл почувствовал укол в правое предплечье, а потом его
захлестнула теплая волна и все стало прекрасно. И он ощутил легкое
покалывание в кончиках пальцев, и оно распространилось на кисти рук, а потом
ожили и расслабились его запястья и предплечья. А затем его плечи, познавшие
так много тягот в этой жизни, воспарили куда-то и поплыли, а в груди -- как
под замерзшей гладью тихого спокойного озера зимой -- скопились
восхитительные пузырьки воздуха. Он не чуял ног -- они словно растаяли, а
потом чьи-то прохладные пальцы наложили ему мазь на веки, а потом он увидел
звезды -- чудесные мерцающие звезды. Это был рай, он был в раю, и он слышал
голос. Это был грубый, резкий голос, но если ты отвечал ему "да", то все
снова было в порядке. А голос этот говорил, что он должен делать все, что
велит Великий, он же Всеблагой Владыка. Блаженство продолжалось, если ты
говорил "да", и кончалось, если ты говорил "нет". Преподобный Пауэлл не
знал, сколько времени прошло -- может, минуты, а может, дни. Лица над ним
менялись, а однажды ему показалось, что в открытом рядом окне он видит
ночное небо. И среди всего происходящего он несколько раз пытался сказать
Богу, что сожалеет о своей гордыне, и что он любит Его, и что он
раскаивается в том, что делает его тело.
И каждый раз, когда это случалось, преподобный Пауэлл чувствовал, как
блаженство покидает его, а когда он громко взывал к Иисусу, начиналась
непереносимая боль. Он чувствовал, как в кисти его рук впиваются толстые
иглы, и снова взывал к Иисусу. И тогда трещали кости ног и железо пронзало
тело, и, вздохнув всей грудью, преподобный Титус Пауэлл возопил о своей
любви к тому, кто всю жизнь был ему другом:
-- О Иисус! Будь со мной сейчас!
И что-то вонзилось в его правый бок, и прежде чем наступило черное и
вечное ничто, ему послышался голос его лучшего друга, поздравляющий с
возвращением домой.
Шрила Дор стоял у игрового автомата и выигрывал, когда один из жрецов
доложил ему о провале.
-- Что ты несешь? Как он мог умереть? Он же только что приехал.
-- Он здесь уже неделю, о Всеблагой Владыка, -- ответил жрец, склонив
бритую потную голову.
-- Неделю, надо же. Что вы сделали не так?
-- Мы сделали все, как вы велели, о Всеблагой Владыка.
-- Все?
-- Все.
-- Наверное, напортачили? Хм. М-да... Ладно. Правительство об этом знает?
Что-нибудь слышно из Дели?
-- Мы пока ничего не слышали, но им это станет известно. Узнает
иммиграционная служба. Узнает и министерство иностранных дел. И
представитель третьего мира тоже узнает.
-- Ладно. Вот триста рупий. Кто еще?
-- Представитель третьего мира потребует больше. Преподобный Пауэлл был по
паспорту гражданином США, но по цвету кожи -- представителем третьего мира.
-- Скажите им, что сто рупий им причитается только потому, что этот -- как
его там? -- был гражданином Америки. И пусть заткнутся. Скажите им, что если
бы он был из Африки, они не получили бы и пачки сигарет. Уяснил?
-- Как прикажете.
-- А как это восприняла телка?
-- Сестра Джоулин?
-- Да, она.
-- Она долго плакала и сказала, что очень любила преподобного Пауэлла, а
теперь он пустил свой шанс по части высшего блаженства.
-- Хорошо. Исчезни.
-- Меня все-таки беспокоит правительство.
-- Не беспокойся. В Дели нет ничего, что нельзя было бы купить за триста
рупий. А кроме того, у нас есть это пророчество. У них проблемы с Китаем. А
значит, они не станут трогать нас. Мы -- люди святые, уяснил? А в Патне
нельзя обижать святых людей. Вот увидишь. Подмасливаем мы их только для
того, чтобы все прошло гладко. Они ведь и в самом деле верят этой вонючей
легенде.
"Бип! Бип! Бип!!!" -- запищал вдруг автомат, хотя никто не дергал за
ручки. Светящаяся точка бешено запрыгала по экрану, стекло экрана треснуло,
а вмонтированные в стены и в потолок светильники выскочили из своих гнезд.
Внезапно наступила темнота, посыпались осколки стекла, и жрец вместе со
Шрилой Гуптой Махешем Дором, как яблоки под уклон, откатились к
противоположной стене, где и пролежали долгие часы, пока чьи-то руки не
подняли их.
Как выяснилось, Шриле Дору сильно повезло. Не всем в Патне удалось
пережить это ужасное землетрясение, и на следующий день в город нагрянули
правительственные чиновники, чтобы осмотреть тела всех погибших святых. Но
все они были жертвами землетрясения, а стало быть, их смерть не могла стать
его причиной.
Но ни один чиновник, ни один полицейский или солдат, или представитель
самой госпожи премьер-министра не удосужился проверить влекомые волами
телеги, вывозившие мертвые тела прочь из города по направлению к общим
могилам. И, следовательно, никто не заметил одно тело -- гораздо более
темное, чем все остальные, -- лежавшее на самом дне телеги под грудой тел
неприкасаемых, тело с проколотыми насквозь ладонями и ступнями и страшной
раной в боку.
Землетрясение было ужасно. Так ужасно, что поначалу все решили, что умерли
самые святые из всех местных святых. Но очевидно, это было не так, ибо
граница с Китаем оставалась спокойной. Никакого ужаса с Востока не
предвиделось.
Но именно на Востоке, восточнее Китая, в прибрежной деревушке в Северной
Корее в это время было получено некое известие. Оно гласило, что Великий
Мастер Синанджу скоро прибудет домой, поскольку дела службы призывают его в
Индию -- там, в городе Патна, случилось нечто, затрагивающее интересы того,
кто платил за услуги Мастера. И по дороге туда, в награду за его неоценимые
услуги, Великое Мастеру будет даровано право во всем блеске славы посетить
родную деревню, жившую за счет его трудов вот уже многие годы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Его звали Римо, и ему до смерти надоели тарелки, летящие ему в голову, --
красивые, покрытые лаком тарелки с инкрустированным изображением клыкастой
собачьей пасти на фоне белых лилий. Одна за другой они со свистом летели ему
в голову, иногда -- по замысловатой траектории, то словно ныряя, то взмывая
ввысь, а иногда -- прямо и с такой скоростью, что случись им достичь своей
цели -- от черепа мало что осталось бы.
Левая рука Римо как бы плавала в воздухе, легонько касаясь тарелок.
Некоторые из тарелок он не удосуживался отбивать, а просто пропускал мимо --
и в этом было высочайшее мастерство, глубоко въевшееся в его плоть и кровь.
Мастерство заключалось не в силе мускулов, а в точной координации во времени
и пространстве. Такой координации можно было достичь только через состояние
гармонии, умение найти и постоянно сохранять единство твоего восприятия мира
с объективной реальностью.
Отражая смертоносные тарелки, Римо вспомнил простейший урок, преподанный
ему Мастером Синанджу много лет назад. Тогда Великий Мастер воспользовался
бамбуковыми дротиками, летевшими очень медленно, но Римо казалось, что летят
они с бешеной скоростью, и он с ужасом наблюдал за их приближением.
А тарелки летели впятеро быстрее, чуть медленнее" чем револьверная пуля.
Они врезались в подушки за спиной у Римо, вспарывая красный плюш и с треском
ломая диванные пружины. Но Римо хорошо помнил тот урок, который преподал ему
Мастер много лет назад: не выставляй защиту там, где тебя нет, умей выделить
то, что может тебя коснуться. Летящие странными зигзагами тарелки причинят
тебе вред только в том случае, если ты будешь ориентироваться на них, а не
ощущать пределы своего тела и защищать их от постороннего вторжения.
Последняя тарелка летела ему прямо в переносицу, потом словно бы зависла
на мгновение, круто взмыла вверх, просвистев у него над правым ухом, и
воткнулась в стену. И тотчас в оштукатуренной стене мотеля "Рода" в городе
Росуэлл, штат Нью-Мексико, образовалась трещина длиной в три фута. За окном
текла Рио-Ондо, узкий ручеек, прокладывающий себе путь среди огромных
камней, -- назвать его рекой можно было разве что в такое, как сейчас,
жаркое иссушающее лето.
-- Я выиграл, -- заявил человек, швырявший тарелки.
Его восторг, явный и все возрастающий, превращал жизнь Римо в сущий ад.
"Ну уж если мне суждено оказаться в аду, -- подумал Римо, -- почему это
обязательно должно случиться в Нью-Мексико?" Но здесь ему велено было
находиться, и потому он был здесь. Чиуну, тому, что бросал тарелки, было все
равно -- Нью-Мексико или что другое. Он собирался домой в свою родную
деревню Синанджу, что в Корее, -- деревню, жителям которой он давал средства
к существованию своими трудами точно так же, как это делали его отец, и отец
его отца, и все его предки с самых незапамятных времен.
Чиун был не кто иной, как последний Великий Мастер Синанджу, а на услуги
Мастера Синанджу всегда существовал устойчивый спрос при дворе то одного, то
другого правителя. Цари и императоры, короли и фараоны, президенты и
наместники всегда нуждались в профессиональных убийцах, а древний Дом
Синанджу, солнечный источник всех боевых искусств, являлся просто старейшим,
наиболее уважаемым и самым надежным в мире хранилищем этого товара. Наемных
профессиональных убийц.
В Америке, однако, задача, поставленная перед Мастером Синанджу, немного
выходила за рамки его обычных фикций. Ему было поручено обучить одного
человека, белого, который был мертв в глазах остального мира -- казнен на
электрическом стуле. Тогда его звали Римо Уильямс.
И за последующие годы тренировок изменилось не только тело, но и вся
внутренняя организация личности Римо, и теперь его тело и сознание могли
отчетливо видеть молнией летящие в воздухе тарелки и моментально определять,
на какие надо реагировать, а на какие можно наплевать.
-- Никаких побед, папочка. В бейсболе очко зарабатывает тот, кто отбивает
мячи, а не тот, кто бросает.
-- Ты меняешь правила на ходу, потому что я кореец и, по-твоему, могу
всего этого не знать. Я заработал очко, а ты меня хочешь надуть, -- заявил
Чиун и, приняв горделивую позу, сложил руки перед собой, переплетя длинные
изящные пальцы.
Его золотистое кимоно с белыми бабочками струилось складками. Весь он --
даже всклокоченная седая борода -- излучал чувство торжества: Великий Мастер
Синанджу чувствовал удовлетворение оттого, что ему удалось уличить своего
ученика в нечестности.
Подобные сцены стали повторяться регулярно с того самого дня, когда Чиуну
сообщили, что Римо отправляется в Индию, в город Патна, и поскольку путь
туда пролегает через Тихий океан, мимо Японии и Кореи, Чиуну будет позволено
посетить родную деревню Синанджу, даже несмотря на то, что она расположена в
северной части Кореи, с которой у США далеко не дружественные отношения.
С того самого дня, как "наверху" стали проявлять беспокойство по поводу
чего-то случившегося в Индии -- при чем тут Индия, Римо не знал, поскольку
Индия, на его взгляд, имела такое же отношение к делам его шефов, как
картофельное пюре -- к гипотенузе треугольника, -- так вот, с того самого
дня Чиун принялся коллекционировать все нечестные и несправедливые поступки
по отношению к нему -- терпеливому и угнетенному корейцу, заброшенному
судьбой в страну белых расистов.
Он вернется в свою деревню и расскажет жителям о том, сколько ему пришлось
пережить ради них за время службы, на которую он пошел, чтобы помочь
прокормиться старикам и детям, и калекам, и всем беднякам деревни Синанджу.
-- Если бы я был белым, то заработают бы очко, -- заявил Чиун.
-- Во-первых, папочка, это была всего лишь тренировка. По крайней мере,
для меня. И мы вовсе не играли в бейсбол.
-- Конечно, ты не станешь играть с корейцем. Как и ваша бейсбольная лига.
Я понимаю. Все вы белые одинаковы. Нетерпимые. Но я считаю себя выше ваших
мелких пакостей.
Сквозь щель в стене мотеля показалось лицо. Когда оно чуть отодвинулось,
Римо и Чиун увидели над лицом огромную -- ведра на три -- широкополую
ковбойскую шляпу, а под лицом -- голую волосатую грудь, голый живот и голое
все прочее. Человек отошел еще дальше от стены. Что-то виднелось и на
кровати. Светловолосое и задастое, и голое, как выскочившая из стручка
фасолина.
-- Эй, привет, ребята! -- закричало это что-то.
-- Заткнись, женщина! -- рявкнул человек под шляпой и снова повернулся к
дырке в стене: -- Эй, ты! Ты и косоглазый.
-- Ага, -- сказал Чиун. -- Косоглазый.
-- Черт, -- прорычал Римо.
-- Ты слышал, что я сказал. Ко-со-гла-зый.
-- Ага! Ага! Ага! -- закивал Чиун. -- Я тихо-мирно стою здесь и выслушиваю
оскорбления. И все же я терплю, поскольку я человек, исполненный мира и
спокойствия. Исполненный любви. Исполненный чувства всепрощения.
-- Ну, поехали, -- сказал Римо.
-- Это вы проделали дырку в стене? -- спросил человек из-под шляпы.
Длинный худой палец отделился от своих товарищей, с которыми вместе
отдыхал, и уставился в сторону Римо, как бы пригвождая его к стене.
-- Ты, парень, да? -- обратилась шляпа к Римо.
-- Моя жизнь полна скорби, -- вздохнул Римо.
-- Скорби? Ты хочешь скорби? Ты сейчас очень поскорбишь, -- сказал человек
под шляпой, и Римо увидел, как он надел кожаные ковбойские сапоги на высоких
каблуках, взял с груды одежды блестящий шестизарядный револьвер и скрылся из
виду. Потом Римо услышал, как открылась и закрылась дверь, а вскоре раздался
стук в дверь его, Римо, номера.
-- Не заперто, -- отозвался Римо.
Человек вошел. Росту в нем было босиком -- шесть футов четыре дюйма, в
сапогах -- все шесть футов восемь дюймов. Револьвер в его руке смотрел прямо
в лицо Римо.
-- Ты, сукин сын, какого хрена ты помешал мне и моей женщине? Щас я тебе
голову разнесу.
-- Давай, Клит! -- завизжала девица через дырку в стене. -- Вперед!
Подстрели кого-нибудь для меня. Если ты меня любишь, то должен кого-нибудь
для меня подстрелить.
Она соскочила с кровати, и груди ее запрыгали вверх-вниз. Она заглянула в
дырку, и Римо почуял, что от нее несет перегаром.
-- С кого из них начать, Лоретта? -- спросил человек с револьвером.
-- Готовность американцев прибегнуть к насилию просто поражает, -- заметил
Чиун.
-- Начни с коротышки-косоглазого, милый. Он слишком много болтает, --
пропела Лоретта.
-- Насилие по отношению к национальным меньшинствам, -- все тем же унылым
тоном продолжал Чиун. -- Гонимым, унижаемым и оскорбляемым.
-- Когда это тебя унижали, оскорбляли или гнали? -- удивился Римо. -- Ни
один Мастер Синанджу никогда не становился ничьей жертвой.
Клит навел на Чиуна револьвер. Чиун возвел глаза к небу с самым невинным и
блаженным видом. Мученик, жертва насилия со стороны белых расистов. Но
что-то помешало ему сполна насладиться собственным страданием. Когда
револьвер уже готов был выстрелить, а палец -- нажать на курок, маленькая
белая тарелочка взвилась вверх с такой скоростью, что ее очертания просто
размазались в воздухе, и влетела под шляпу, туда, где раньше находился рот
Клита, где раньше была щека Клита, а теперь осталась только шляпа и
пол-лица, судорожно кусающие белую тарелку, которая вдруг стала красной от
крови, а остатки нижней челюсти белыми и красными пятнами рассыпались по
волосатой груди. Револьвер упал, так и не выстрелив.
-- Черт раздери, -- выругалась Лоретта. -- Никогда я не получаю того, что
прошу. Клит! Клит?
Клит сделал шаг вперед и грохнулся на ковер. Вокруг его головы серый ковер
начал темнеть, и это пятно расплывалось все шире и шире.
-- Ладно, все равно он был слабак, -- заметила Лоретта. -- Ну что, ребята,
хотите немного полакомиться?
-- Полакомиться чем? -- поинтересовался Чиун.
Он с недоверием относился к кулинарным вкусам и пристрастиям белых. Совсем
недавно он обещал Римо, что накормит его по-настоящему, когда они вернутся в
Синанджу, славное сердце Востока, жемчужину всего корейского побережья.
-- Мной полакомиться, парниша.
-- Я не людоед, -- отказался Чиун, и Римо понял, что Чиун включит этот
случай в серию своих рассказов об Америке, где люди не только становятся
людоедами, но многие из них готовы предложить себя на обед. Мастер Синанджу
включал в свои воспоминания все подобные странные случаи.
-- Да нет, не в том смысле, -- сказала Лоретта, сделала колечко из
указательного и большого пальцев левой руки и проткнула его указательным
пальцем правой. -- Вот чего!
-- Ты ничем не заслужила честь иметь дело со мной, -- заявил Чиун.
-- А ты, красавчик? -- обратилась девица к Римо, стоявшему в полный рост
-- шесть футов.
Его стройное мускулистое тело возбуждало многих женщин, стоило Римо только
войти в комнату. У него были темные, глубоко посаженные глаза, высокие
скулы. Тонкие губы слегка кривились в улыбке. Крепкие запястья выдавали
силу.
-- Надо избавиться от тела, -- сказал Римо, глядя на голого мертвеца.
-- Нет, не надо. За его голову объявлена награда. Клита разыскивают в трех
штатах. Ты из-за него прославишься. Представляешь?
-- Понял, что ты наделал? -- спросил Римо, и Чиун отвернулся -- он был
выше всего этого.
Хорошо еще, подумал Римо, что номер в мотеле -- просто явочная квартира, и
ничего из чиуновского объемистого багажа тут нет.
-- Куда вы? -- закричала Лоретта, увидев, как два странных человека вдруг
сорвались с места. -- Сейчас сюда приедет телевидение. И журналисты. Вы
станете знаменитыми.
-- Да, здорово, -- отозвался Римо, и они с Чиуном быстро прошли по
коридору мотеля, а голая блондинка все что-то кричала им вслед.
Чтобы сбить ее со следа, они сначала взяли направление в сторону дороги на
Техас, но потом спустились к почти пересохшему руслу Рио-Ондо, прошли по
белой гальке вверх по течению ярдов двести и остановились там, к западу от
мотеля.
Вскоре к мотелю подъехала полиция, потом скорая помощь, потом репортеры.
На следующий день, когда на дороге показался некий конкретный серый
"Шевроле-Нова", Римо выбежал из укрытия и остановил машину.
-- Небольшой несчастный случай, Смитти, -- сказал он пожилому -- за
пятьдесят человеку с кислым, нездорового оттенка лицом. Таким образом Римо
отметал все вопросы относительно того, почему он находится не в номере
мотеля, как они условились.
Римо помахал Чиуну, чтобы тот тоже подошел к машине, по Мастер Синанджу не
шелохнулся.
-- Подойди сюда, будь добр. Мы и так уже из-за тебя провели в этой канаве
целую ночь.
-- Я буду разговаривать только с императором Смитом, -- ответил Чиун.
-- Ладно, -- вздохнул Римо. -- Он хочет говорить с вами, Смитти.
Седая голова Смита скрылась в бурых кустах, росших вдоль русла реки. Римо
проводил его взглядом и вдруг вспомнил свою первую встречу со Смитом. Тогда,
много лет назад, Римо впервые оказался в санатории Фолкрофт, что на берегу
залива Лонг-Айленд. Как было объяснено, его взяли на службу -- после
инсценированной казни на электрическом стуле за убийство, которого он не
совершал, -- для работы на секретную организацию, деятельность которой будет
проходить тихо и незаметно и абсолютно вне закона -- но ради того, чтобы
закон получил возможность работать более эффективно.
Смит был руководителем этой организации и единственным человеком -- кроме
Римо и президента Соединенных Штатов, -- который знал о ее существовании.
Римо нес в себе эту тайну уже многие годы. Для всего остального мира он был
мертв, да и работал на организацию, которой не существовало. Он был
профессиональным убийцей-одиночкой, а Чиун -- его наставником.
Тут Римо снова заметил Смита -- он с трудом поднимался вверх по склону.
-- Он требует извинений, -- сообщил Смит, одетый в серый костюм и белую
рубашку даже здесь, в Росуэлле, штат Нью-Мексико.
-- От меня?
-- Он требует, чтобы вы взяли назад все свои расистские высказывания. И
мне кажется, вы должны знать, как высоко мы ценим его мастерство. Он оказал
нам неоценимую услугу, сделав из вас то, чем вы являетесь на сегодняшний
день.
-- А я что при этом делал? Стоял в сторонке и наблюдал за всем
происходящим?
-- Извинитесь, Римо.
-- Да катитесь вы! -- огрызнулся Римо.
-- Мы отсюда не тронемся, пока вы не принесете извинений. Честно говоря,
меня очень удивило, что вы, оказывается, расист. Мне казалось, вы с Чиуном
очень подружились...
-- Стоп, стоп! -- прервал его Римо. -- Это наше дело. Вас это не касается,
да вы и не сможете ничего понять.
Римо подобрал с земли булыжник и разнес в мелкие брызги кактус, росший
ярдах в двадцати.
-- Как бы то ни было, если вы не извинитесь, мы все останемся тут, --
повторил Смит.
-- Значит, мы останемся тут, -- отозвался Римо.
-- В отличие от вас обоих, мне, как это ни странно, требуется вода, крыша
над головой и пища через определенные промежутки времени. И кроме того, я не
располагаю свободной неделей для отдыха на берегу реки в штате Нью-Мексико.
-- Вам и вашим компьютерам в Фолкрофте вовсе не обязательно знать, почему
мы тут очутились.
-- Насколько я понял, со слов Чиуна, вы оказались здесь, потому что
жульничали при игре в бейсбол, а потом позвали на помощь еще какого-то
белого. Он согласен забыть об этом, если вы должным образом извинитесь. Еще
он что-то говорил о компенсации.
-- Занесите это в компьютер. В последний раз, когда Чиун потребовал
компенсацию, ею должна была стать Барбра Стрейзанд. Вы готовы пойти на это?
Смит откашлялся.
-- Пойдите и скажите ему, что вы сожалеете о случившемся. И перейдем к
делу. Для вас есть работа. Очень важное задание.
Римо пожал плечами. Он нашел Чиуна там, где оставил его несколькими
минутами раньше. Мастер Синанджу сидел, скрестив ноги, сложив руки на
коленях, и жаркий ветер пустыни играл его жидкой бороденкой. Римо
перекинулся с ним несколькими фразами и вернулся к Смиту.
-- Получайте. Вот какую он требует компенсацию за нанесенную обиду:
четырнадцать откормленных коров, племенного быка-рекордсмена, уток, гусей и
кур -- несколько сотен, шелковой ткани столько, чтоб ею можно было опоясать
замок -- Фолкрофт. Он продолжает считать санаторий замком. Плюс к этому еще
десять служанок и сто телег с нашим самым лучшим рисом.
-- Что все это значит? -- Смит не верил своим ушам.
-- Он хочет все это привезти с собой в Синанджу. Вы допустили ошибку на
прошлой неделе, когда пообещали ему поездку в родные места. Вот он и хочет
привезти с собой домой нечто грандиозное, чтобы доказать, что не терял на
Западе времени даром.
-- Я уже говорил ему, что вы отправляетесь туда на подводной лодке. Именно
таким путем в Синанджу доставляют золото. По-моему, этого достаточно. Вы
ведь понимаете, что мы -- секретная организация, а не цирк. Скажите ему, что
обеспечение его транспортом для поездки домой -- само по себе уже
достаточная компенсация.
Римо снова пожал плечами, снова пошел к Чиуну и снова вернулся с ответом:
-- Он говорит, что вы тоже расист.
-- Передайте ему, что мы просто не в состоянии доставить все это, по
крайней мере пока не установим дипломатические отношения с Северной Кореей.
Скажите также, что мы дадим рубин размером с голубиное яйцо.
Ответ Чиуна, переданный через Римо, гласил, что каждый Великий Мастер
Сининджу, когда-либо отправлявшийся за моря, возвращался домой во всем
блеске славы и величия. Каждый, кроме одного -- того, которому не повезло и
пришлось работать на расистов.
-- Два рубина, -- сказал Смит.
И наконец, когда под жарким солнцем Нью-Мексико было достигнуто соглашение
о размере компенсации -- два рубина, бриллиант размером в половину рубина и
цветной телевизор, -- Смиту сообщили, что большое достоинство американцев
заключается в их способности разглядеть свои недостатки и предпринять
попытки по их устранению.
В машине Смит в общих чертах обрисовал задание. КЮРЕ -- организация,
которую он возглавлял и на которую работали Римо и Чиун, -- потеряла четырех
агентов, пытавшихся навести справки о Миссии Небесного Блаженства. И хотя
криминальный потенциал МНБ был минимален -- денежные аферы и тому подобное,
-- деятельность Миссии беспокоила Смита. Тысячи религиозных фанатиков,
мечущихся по стране и направляемых ловким вымогателем, мошенником, играющим
роль пророка.
Чиун, сидевший на заднем сиденье, заметил, что это ужасно.
-- Нет ничего хуже, чем лжепророк, -- заявил он. -- Горе той стране, куда
он явится, ибо в полях не будет родиться зерно, и юные девушки забудут о
своих повседневных обязанностях, поддавшись соблазнам, изрекаемым его
лживыми устами.
-- Мы решили, что вы, принимая во внимание ваше глубокое знание Востока,
могли бы оказать нам неоценимую помощь сверх того, что вы уже сделали,
передав свой опыт Римо, -- сказал Смит, время от времени поглядывая в
зеркальце заднего вида.
Римо давно обратил внимание на то, как Смит ведет машину. Каждые десять
секунд он смотрел в зеркальце заднего вида, а на каждые пять таких взглядов
приходился один в боковое зеркальце. Он вел машину так независимо от того,
ехал ли он по скоростной магистрали или по тихому переулку, -- это была
привычка, за которой стояла самодисциплина и самоконтроль, никогда не
изменявшие Смиту. Покойный президент, создавший КЮРЕ, выбрал подходящего
человека на роль ее главы -- человека, никогда не терявшего контроль над
собой; человека, чье честолюбие никогда не заставит его воспользоваться
имеющейся у него силой и властью для того, чтобы подчинить себе всю страну;
человека, не имевшего честолюбия, потому что для честолюбия требуется
воображение, а Римо был абсолютно уверен, что последняя фантазия, посетившая
этого типичного твердолобого жителя Новой Англии, касалась привидений в
платяном шкафу, которые убегут, "пусть только мамочка зажжет свет".
-- Дом Синанджу к вашим услугам, готовый служить верой и правдой, --
смиренно сказал Чиун; Римо стало тошно, и он отвернулся к окну
-- Вот почему я сказал Римо, что мы награждаем вас поездкой домой в
качестве премии за ту великолепную работу, которую вы проделали над ним.
-- Это было нелегко, учитывая качество исходного материала, -- ответил
Чиун.
-- Мы знаем это, Мастер Синанджу.
-- Кстати о вымогателях, -- вставил свое слово Римо.-- Какого размера
рубины ты затребовал?
-- Есть разница между вознаграждением за труды и вымогательством, но я не
думаю, что расист сумеет это понять. Император Смит, который не является
расистом, все прекрасно понимает. Он настолько хорошо понимает значение
вознаграждения, что ради возвеличения своей славы среди благодарных жителей
Синанджу, надеюсь, даст мне три рубина и бриллиант вместо двух рубинов и
бриллианта -- той минимальной награды, которую можно ожидать разве что от
китайцев. Таково благородство души почтеннейшего из почтенных Харолда В.
Смита, директора санатория Фолкрофт, -- человека, более достойного быть
верховным правителем, чем ваш президент. Впрочем, ему достаточно сказать
одно слово, и эта несправедливость будет тотчас же исправлена.
Смит откашлялся, а Римо коротко хохотнул.
-- Вернемся к делу, -- сказал Смит. -- Нам повезло. Один из последователей
Небесного Блаженства решил порвать со своими хозяевами. Он был в Патне, а
потом его послали сюда для участия в подготовке того, что последователи
Всеблагого Владыки именуют "грандиозным событием". Этот человек был возведен
в ранг, если я не ошибаюсь, гуру или духовного учителя. Мы не знаем точно.
Как вам известно, наша организация действует так, что те, кто нам помогают,
не знают, кому служат.
-- Начиная с самого верха, Смитти.
-- Я как раз хотел сказать, за исключением вас и меня. Чиун, как вы
знаете, считает меня императором.
-- Или дойной коровой, -- заметил Римо.
-- Прекрасный, великий император, -- пропел Чиун. -- Щедрость его не знает
границ и обеспечит ему вечную славу.
-- Один из наших осведомителей, который, сам того не зная, снабжает нас
информацией, работает на одну из газет на побережье. И вот кто-то сообщил
ему, что в скором времени в Америке должно произойти нечто грандиозное и,
поскольку дело очень сложное, провернуть его сможет только сам Всеблагой
Владыка. Самое грандиозное в истории, так было сказано.
-- Самое грандиозное что? -- спросил Римо.
-- Вот этого-то мы и не знаем. Но мы знаем, что целая армия религиозных
фанатиков может натворить многое. Вот почему мы и назначили вам встречу в
мотеле "Рода". Вокруг этого Небесного Блаженства крутится столько народу,
что я не могу доверять нашим обычным каналам связи. Поэтому я назначил
встречу здесь. Честно говоря, меня немного обеспокоило то, что я вас застал
в придорожной канаве. У этого Всеблагого Владыки здесь есть один
последователь -- это местный шериф, и он назначил награду за поимку
перебежчика. Розыск ведется в трех штатах. Бедняге приходится скрываться.
Нам удалось устроить его рядом с вами, чтобы вы могли его допросить. Я
уверен, что ваши методы допроса могут дать нужный результат.
-- Предатель? Его зовут Клит? -- спросил Римо.
-- Да, под этим именем он скрывается.
-- А его подружку зовут Лоретта?
-- Да, да. Верно.
-- Здоровенный такой парень? Шесть футов четыре дюйма, когда без сапог?
-- Да. Вы с ним знакомы?
-- И он носит ковбойскую шляпу?
-- Да. Это он.
-- А была у него глубоко в глотке, где-то в районе шейных позвонков,
тарелка?
-- Нет. Разумеется, нет.
-- А теперь есть, -- невозмутимо заметил Римо.
Чиун поглядел в безоблачное небо над штатом Нью-Мексико и на
расстилающуюся вокруг равнину. В этой стране белых расистов кто знает, в чем
еще могут обвинить бедного корейца?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

-- Так вот, значит, почему вы оказались у "реки, -- сказал Смит, узнав о
происшествии с тарелкой. -- Пожалуй, нам лучше съехать с дороги. Вероятно,
они напичкали весь мотель своими людьми. Возможно, вас заметили.
-- Не исключено, что за нами следят, -- поддакнул Римо.
-- Все возможно в расистской стране, -- вставил свое слово Чиун. -- В
стране, где голые люди врываются и нарушают ваш покой.
Сзади на дороге показался "форд" цвета кофе со сливками с красной мигалкой
на крыше и черной надписью "Шериф" на капоте. Когда Римо обернулся, машина
шерифа включила сирену, прибавила скорости и стала быстро нагонять серый
"шевроле-Нова".
-- Это вполне может быть тот самый шериф, который работает на Всеблагого
Владыку, -- предположил Смит.
-- Хорошо, -- отозвался Римо.
-- Хорошо? Боже мой, они увидят нас вместе. Вы умеете уходить от
преследования. Я нет. Великолепно! Единственное, чего мне не хватало, так
это быть арестованным в Нью-Мексико.
-- Как вы любите волноваться, а, Смитти? -- съязвил Римо. -- Ладно,
обрисуйте в общих чертах задание и перестаньте беспокоиться.
-- Выясните, что этот индийский мошенник делает с американцами. Выясните,
что это за "грандиозное событие", и предотвратите его, если оно представляет
опасность.
-- Ну вот, так бы сразу и сказали, -- удовлетворенно произнес Римо. -- А
то посылаете нас в Патну, затеваете какую-то возню с подводной лодкой да еще
организуете экскурсию в эту дыру Синанджу.
-- Потому что наш император в его безграничной мудрости, -- подал голос
Чиун, -- оказал нам великое благодеяние. Если нам приказывают ехать в
Синанджу, значит, в Синанджу мы и поедем.
-- Подводная лодка "Арлекин" будет ждать вас на военно-морской базе в
Сан-Диего. Капитан считает, что вы -- сотрудники Госдепартамента,
исполняющие секретное задание. Он думает, что это -- прелюдия к установлению
контактов с Северной Кореей для последующего дипломатического признания.
-- И все-таки я не понимаю, с какой стати нам ехать в Синанджу, -- стоял
на своем Римо. -- Разве что оттуда ближе до Индии, чем до Канзас-Сити. Или
мы там что-то потеряли?
Машина шерифа поравнялась с ними, и человек с лицом, словно высеченным из
камня, и в светло-коричневой ковбойской шляпе жестом приказал им съехать на
обочину. Свой жест он для пущей убедительности подкрепил пистолетом 44-го
калибра, чей ствол смахивал на железнодорожный тоннель.
-- Не скромничайте, Римо. Чиун уже предупредил меня, что вы собираетесь
сбежать со службы и своим ходом отправиться в Синанджу, родину всех боевых
искусств. А вы представляете для нас определенную ценность, так что мы не
могли позволить себе потерять вас. И вот, когда возникла эта заварушка в
Индии, я решил, так сказать, одним выстрелом убить двух зайцев.
Римо злобно обернулся назад и посмотрел на Чиуна, на худом иссушенном лице
которого застыло выражение невинного спокойствия. Смит остановил машину.
-- Вытащите меня из этой передряги, -- попросил он.
Машина шерифа тоже съехала на обочину, перегородив путь машине Смита.
-- Человек, который может поверить, будто я брошу работу у вас ради того,
чтобы посетить рыбацкую деревушку в Северной Корее, деревушку, жители
которой такие плохие рыбаки, что им приходится сдавать в аренду наемных
убийц, чтобы прокормиться, -- такой человек вряд ли способен даже улицу
перейти без посторонней помощи.
-- Нельзя допустить, чтобы меня арестовали, -- сказал Смит.
-- Если это наш шериф, то это -- дар Божий, -- отозвался Римо.
-- Это, -- произнес Смит, глядя на вылезающего из машины человека в
ковбойской шляпе, со значком шерифа на груди и пистолетом в руке, -- тот
самый. По крайней мере, так мне кажется.
-- Эй, вы там! Выходите по одному и держите руки так, чтобы я их видел.
Пошли! -- скомандовал шериф.
-- Хотите посмотреть на мои руки? -- вежливо спросил Римо, положил руки на
баранку руля прямо перед Смитом, а потом легко проскользнул мимо Смита через
окно, мгновенно подтянув ноги. В полете он лишь слегка коснулся рукой дверцы
машины -- и вот он уже стоит перед шерифом на земле.
-- Как это у тебя получилось? Ч-черт -- взял да и вылетел в окошко. --
Шериф сделал шаг назад, чтобы не упустить из виду никого из троицы.
-- Вы хотели посмотреть на мои руки, -- напомнил ему Римо.
-- Я хочу видеть все руки.
Смит положил руки на баранку, растопырив пальцы. Изящные руки Чиуна с
длинными ногтями и тонкими пальцами поднялись к окошку и медленно начали
раскрываться наподобие цветка, а потом словно бы слились друг с другом, и
пальцы сцепились с пальцами, как бы превратившись в один кулак. Шериф
смотрел на это как зачарованный, но всего долю секунды -- так ему
показалось. Он был крепким профессионалом и умел не упускать из виду тех,
кого держал под прицелом. Прошло всего одно мгновение -- он был твердо в
этом уверен. Но видимо, все-таки времени прошло больше. Молодой белый уже
держал его руку с пистолетом, а потом пальцы перестали слушаться шерифа, и
он даже не мог как следует лягнуть этого типа, потому что его не было видно.
Но он чувствовал, что тот где-то сзади, и позвоночник его вдруг пронзили две
вспышки боли, и вот уже ноги перестали его слушаться, и они сами несли его к
машине, а косоглазый старик предусмотрительно открыл дверь. Ноги сами
ступили в машину, а спина почувствовала прикосновение чего-то вроде мягкой
теплой подушки, а потом он понял, что сидит на заднем сиденье и смотрит
вперед, как если бы оказался в машине по собственной воле.
-- Вы все арестованы, -- услышал он собственный голос.
-- Чудесно, -- отозвался Римо. -- Ну-ка, Чиун, подержи это.
И на какое-то мгновение шериф почувствовал, что мягкая подушка куда-то
исчезла, а боль в позвоночнике отпустила, и он чуть было не рухнул на пол,
но потом вернулись прежние ощущения, и он снова стал глядеть прямо перед
собой, не владея собственным телом.
Римо выбрался из автомобиля, велел Смиту следовать за ним и сел за руль
машины шерифа, мотор которой все еще работал. Он съехал с дороги и поехал по
плоской, поросшей чахлым кустарником равнине. Воздух там был чище, а далеко
впереди виднелся невысокий пологий холм. Езды до него было добрых полчаса, и
когда Римо затормозил, и машина Смита нагнала его, он увидел, что его
пожилой босс сильно вспотел и едва дышит.
Смит, наверное, заметил выражение лица Римо, потому что сразу же сказал:
-- Со мной все в порядке.
-- Нет, не все, -- возразил Римо. -- Откиньте голову назад и выдохните
весь воздух из легких. Ну же, давайте.
Лимонно-желтое лицо запрокинулось назад, губы скривились, щеки задрожали.
Римо нагнулся и надавил ладонью на грудь Смита, выталкивая последний воздух
из легких. Смит выкатил глаза, его голова дернулась вперед, лицо выразило
крайнее изумление, а затем он откинулся на спинку сиденья с сияющей улыбкой
на лице. Римо не помнил, чтобы он когда-нибудь так улыбался. Вероятно,
внезапное облегчение вызвало у него шок.
-- У-у-ф-ф-ф! -- произнес Смит, полной грудью вдыхая свежий воздух.
Когда он пришел в себя, улыбка исчезла.
-- Ну, хорошо, приступайте к делу. Мне нужно выбраться отсюда как можно
скорее. Я не имею права быть публично замешанным в подобные истории, --
сказал Смит.
-- В глазах общества?
-- Разумеется, в глазах общества, -- ответил Смит.
-- Глаза императора никогда не должны видеть то, что делается по его
приказу, -- вставил свое веское слово Чиун.
Он по-прежнему держал шерифа за позвоночник, как чревовещатель, работающий
с куклой, которая по размерам больше него самого.
-- Вообще-то я не отказался бы посмотреть на ваши методы ведения допроса,
-- сказал Смит.
-- К сожалению, это секрет Синанджу, и он не продается, а только сдастся в
аренду, -- ответил Чиун.
Когда они отошли подальше, так, что Смит не мог их видеть, Чиун положил
шерифа на землю, где он и лежал -- все еще не в силах шелохнуться -- и
слушал странный разговор.
Тощий белый парень хотел знать, с какой стати этот азиат сказал комуто,
будто он, этот парень, хочет поехать в какое-то место под названием Синий
кто-то там, а косоглазый старик ответил, что белому парню следовало бы
хотеть туда поехать, а белый заявил, что никогда не говорил, что хочет туда
поехать, потому что этого Синего Жука ему хватает прямо тут, в Америке, а
косоглазый старик на это сказал, что он и есть Синий Жук и что он собирается
домой, а если Римо еще не дорос до того, чтобы захотеть поехать туда, куда
он должен ехать, то это не его, косоглазого, проблемы, и вообще императоров
никогда не интересует истинное положение вещей.
Так что, этот пожилой человек за рулем -- какой-то император?
Потом началась боль. Но шериф обнаружил, каким способом можно от нее
избавиться. Для этого надо было лишь немного напрячь голосовые связки и кое
о чем этим ребятам рассказать. Например, о том, как он обрел счастье. Да, он
преданный последователь Великого Всеблагого Владыки, но он не стал об этом
рассказывать своим друзьям, потому что они бы подняли его на смех. Кроме
того, старший жрец, гуру в ашраме Всеблагого Владыки, сказал, что будет
лучше, если об этом будет знать как можно меньше народу. Да, да. Всеблагой
Владыка дарует истинное блаженство и счастье, то самое счастье, которое он
искал всю свою жизнь. О, Харе, Харе, Харе! Да, да, конечно, он готов убивать
ради Всеблагого Владыки, потому что Всеблагой Владыка -- это воплощенная
Истина, это центр Вселенной в одном человеке. Да, шериф приехал сюда, чтобы
убить парня, который называл себя Клит, но за него это уже сделал кто-то
другой.
И внезапно шериф почувствовал сильное жжение по всему телу, и избавиться
от этого ощущения уже не помогали даже слова. Нет, он не знает, что за
грандиозные планы строит Всеблагой Владыка, но что-то поистине грандиозное
должно случиться и тогда все преданные будут счастливы отныне и во веки
веков. Нет, он не знает имени этого старшего жреца. Но с ним можно связаться
в Сан-Диего, в отделении Миссии Небесного Блаженства. Да, он уверен, что не
знает его имени. Тот ему просто однажды позвонил.
-- Можешь вспомнить еще что-нибудь? -- донесся голос сверху.
-- Нет, ничего, -- ответил шериф и отправился в свое последнее путешествие
к блаженству. Полное расслабление -- свет погас.
Римо отошел от тела.
-- Он не упоминал Синанджу, -- сказал Чиун. -- Но Смиту об этом знать
совсем не обязательно.
-- А теперь к чему ты клонишь? -- спросил Римо. -- Что ты наболтал Смиту?
-- Там, в машине, император потребовал у меня информацию о древних
хрониках и пророчествах Синанджу, и я, преисполненный верноподданических
чувств к нему, точно так же, как и ты...
-- Ты никогда не был ничьим верным подданным.
-- И я, точно так же, как и ты, исполненный верноподданических чувств, был
принужден открыть ему информацию о старинных преданиях под давлением,
заметь.
-- Да уж, принужден -- как младенцев принуждают мочиться, -- заметил Римо.
-- И я сказал императору Смиту, что в хрониках Синанджу рассказывается о
родословной этого -- как его -- Всеблагого Владыки.
-- На тот случай, если одной лжи окажется недостаточно для бесплатной
поездки домой, ты придумал еще одну.
-- И император Смит спросил меня, не помню ли я, что там говорится.
-- И ты сказал, что не помнишь, но стоит тебе лишь раз взглянуть, как
сразу вспомнишь все?
-- Да, кажется, так все и было. Иногда память подводит меня. Ты ведь
понимаешь.
-- Я понимаю, что сначала мы поедем в Сан-Диего и посетим отделение
Миссии.
Чиун начал бормотать по-корейски что-то о людской неблагодарности и о том,
что только самый бессердечный человек может отказать умирающему в его
просьбе о поездке на родину.
-- Ты умираешь, папочка? -- спросил Римо, в изумлении выгнув бровь.
-- Мы все умираем, -- ответил Чиун. -- Смерть -- это всего лишь служанка
жизни.
-- Я так и думал, -- сказал Римо.
Они вернулись к машине. Смит дремал -- его усталое лицо выглядело
совершенно умиротворенным.
-- Это был наш клиент, -- сообщил ему Римо.
-- Вы нашли какую-нибудь ниточку?
-- Она ведет в Синанджу, -- быстро сказал Чиун.
-- С остановкой в Сан-Диего, -- добавил Римо.
-- Хорошо, -- удовлетворенно произнес Смит. -- Самое неприятное --
неизвестность, и это дело меня пугает, так как я совершенно не представляю
себе, что именно должно случиться. Вам удалось получить хоть какой-то намек?
-- Просто -- что-то грандиозное.
-- Мне кажется, я читал пророчества Всеблагих Владык древности, -- начал
Чиун. -- Я не очень точно помню, но там говорилось, что настанет время и
произойдет бедственное... дайте-ка вспомнить... бедственное бедствие, и
начнется оно вскоре после того, как будет решено, что оно должно случиться.
Вот все, что я помню. Остальное -- в Синанджу.
-- Знаете, мы могли бы забросить вас самолетом прямо в Синанджу хоть
завтра, -- задумчиво произнес Смит.
-- Достаточно подлодки, -- отказался Римо. -- Но сначала -- визит в
СанДиего.
-- Чиун лучше разбирается в подобных вещах. Вы должны его слушаться, --
наставительно изрек Смит.
-- А я лучше разбираюсь в Чиуне. Вы должны слушаться меня, -- парировал
Римо. -- Мастер Синанджу знает то, что он предпочитает знать. Но то, чего он
предпочитает не знать, иногда имеет куда большее значение.
-- Не понял, -- сказал Смит.
-- Римо просто троекратно выразил свои верноподданические чувства, --
объяснил Чиун.
Он был страшно зол на своего ученика. Императорам нельзя рассказывать об
истинном положении дел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Великий Всеблагой Владыка, Шрила Гулта Махеш Дор, избранник Вселенной,
рожденный от того, что было рождено раньше и будет рождено в будущем, сидел
и выслушивал предостережения своих жрецов и гуру -- старших жрецов. Он сидел
на золотых подушках трона и склонял свое ухо то к тому, то к этому рассказу
о том, что беспокоит его преданных. Выслушивал сообщения женщин и мужчин о
том, что тот преданный потерялся, а этот был убит. Выслушал предостережения,
пришедшие с Востока. Он выслушал и просьбы отложить -- хотя бы на один год
-- свой грандиозный план, о котором он иногда говорил и который, как все
знали, должен был скоро осуществиться.
Женщины с бритыми головами, и женщины, на головах у которых осталась всего
одна косичка, и женщины с рассыпавшимися по плечам пышными волосами
прижались лбами к мозаичному полу. Чарующие благовония поднимались из
серебряных чаш, украшенных рубинами. Мозаичный потолок был покрыт новыми
цветочными узорами.
И тогда заговорил сам Всеблагой Владыка:
-- Честно говоря, вся эта брехня меня не интересует. Хотите знать мое
мнение -- так получайте.
Писклявый голос пятнадцатилетнего мальчишки срывался, круглое лицо
блестело от пота, жиденькие усики едва пробивались над пухлыми детскими
губами.
-- О Великий Избранник, о Совершенство, не отворачивайте своего
совершенного лица от нас. Пусть Ваше Совершенство прислушается к нашим
мольбам, -- произнес человек с темным изборожденным морщинами лицом --
человек из племени иллибад, обитавшего в горах.
Когда-то он вместе со своими братьями спустился с гор, чтобы служить отцу
Всеблагого Владыки, а теперь служил сыну, ибо разве не несет в себе сын дух
своего отца, и разве не совершенен этот дух -- дух направляющий, дух,
дарующий наслаждение, зримое воплощение той силы, которая позволяет
сообществу преданных жить, процветать и разрастаться. Особенно разрастаться.
-- Прислушайтесь еще раз, -- сказал этот человек.
-- Прислушайтесь, прислушайтесь, прислушайтесь,-- нараспев повторили все
собравшиеся.
-- Ладно, как там тебя, давай послушаем еще раз, -- сказал Шрила Дор
темнокожему человеку, имевшему ранг гуру. Сколько Дор себя помнил, этот
старый зануда всегда вертелся под ногами, и Владыке до смерти осточертели
его идиотские советы. -- Давай выкладывай, как там тебя.
-- Разве не написано, что существует три доказательства нашей истинности?
-- Послушай, крошка, я командую этим заведением. И нечего мне излагать
азы. Я -- Великий Всеблагой Владыка.
-- Во-первых, -- продолжал гуру, воздев руки над головой, -- это
доказательство бытия. Есть то, что существует. Мы существуем. Это первое
доказательство.
-- Это доказательство равно годится и для Диснейленда, и для Тадж-Махала,
-- пробормотал Дор, ни к кому конкретно не обращаясь. Его глаза остановились
па белой шее девушки, которая своим письмом заманила сюда этого черного
баптиста, Пауэлла. Почему имя этого человека преследует его? Из всех
священников, побывавших здесь, из всех людей, с которыми ему доводилось
встречаться, он запомнил имя этого. Он взглянул на шею девушки и вспомнил
преподобного Пауэлла, а потом, взглянув на контуры юных бедер, обтянутых
розовым сари, подумал, что неплохо бы еще разок переспать с этой -- как там
ее.
-- Второе доказательство заключается в том, что из поколения в поколение у
нас всегда был Всеблагой Владыка.
-- Это доказательство лучше годится для католической церкви, чем для нас,
-- пробормотал Шрила Дор.
~ И третье, последнее, абсолютное доказательство состоит в том, что мы
разрастаемся, неуклонно увеличиваемся в числе. В дни вашего прадеда была
лишь горсточка просветленных, но их стало больше во времена вашего деда, во
времена вашего отца была уже большая община, а теперь не счесть
просветленных по всему свету. Вот доказательства.
-- Слава Всеблагому Владыке! Пусть славится Он, приносящий мир и счастье.
Он -- истина, воплощенная в человеке, -- пропела толпа преданных.
-- Ладно, ладно, -- отмахнулся Шрила Дор.
-- И вот мы просим отложить ваш план всего лишь на год, пока враждебные
нам силы не успокоятся и ничто не будет заслонять от людей свет Сокровенного
Знания, -- заключил гуру.
-- Если мы будем ждать, пока улетучатся все враждебные силы, придется нам
сидеть в Патне и сосать пальцы еще в течение жизни целого поколения.
-- Но один из преданных был убит весьма неприятным способом. А он был
вооружен.
-- На фига ему понадобился пистолет? Как я понимаю, вооружен он был
пистолетом?
-- Он был шерифом. Человек, работавший на одно из многих правительств в
Америке. Просветленный, узревший истинный путь.
-- Грустно слышать. Мы глубоко скорбим о том, что один из наших братьев
пал жертвой насилия. Но тем не менее он в своей жизни испытал большее
счастье, чем любой из непросветленных. И будем благодарны за этот его
краткий миг счастья. Так, проехали.
-- Беспокоит то, каким образом он был убит, -- стоял на своем жрец.
-- Перемены в погоде тебя тоже порой беспокоят.
-- Он был найден с раздробленной шеей.
-- Он упал.
-- В ровной пустыне, где нет никаких высоких скал?
-- Значит, он оступился.
-- Его шея была раздроблена, а не сломана. Раздроблена, как...
-- Довольно, -- прервал его Шрила Дор. -- Поговорим без свидетелей. -- Он
хлопнул в ладоши, встал с золотых подушек и вышел под громкие звуки
песнопений. Жрец следовал за ним.
Когда они добрались до игровой комнаты, Шрила Дор обнаружил, что там
установлен новый игровой автомат с какой-то космической игрой. Автомат был
включен, и мелкие светящиеся тачки плясали по экрану.
-- Так вот. Если я сказал тебе однажды -- считай, что я сказал тебе тысячу
раз: чтобы в присутствии преданных такие разговоры не велись. Зачем им
слушать страшные истории?
-- Но, Великий...
-- Заткнись. Наш бизнес -- это счастье людей. Так или нет?
-- Но...
-- Да или нет?
-- Да, мы даруем людям то счастье, для которого они рождены.
-- Итак, если мы даруем счастье, зачем ты пугаешь наших прихожан этими
страшными рассказами?
-- Но мы в опасности.
Шрила завел автомат на полную мощность и послал светящуюся точку через
экран, сквозь все хитросплетения лабиринтов на экране. Наверху загорелось
табло: победа.
-- Если двигаться быстро, то пройдешь через все препятствия целым и
невредимым. А если двигаться медленно... -- Шрила повел точку осторожно и
медленно, и она тут же столкнулась с препятствием и отлетела в угол экрана.
На табло высветилась надпись "крушение".
-- Я слышал рассказы о людях, которые могут раздробить шею голыми руками,
-- сказал жрец.
-- Может, у них было какое-то техническое устройство, -- предположил
Шрила.
-- Никакой техники. Вокруг тела были только следы ног.
-- Ну, значит, они это сделали голыми руками. Сколько они стоят? Может, мы
сумеем купить их даже дешевле, чем наших министров в Дели.
-- Их так и не нашли. Меня это пугает. Ибо я знаю, что люди, способные
совершить такое, уже бывали в Индии раньше, сотни лет тому назад. Я полагаю,
это было еще до того, как ваш прадед достиг просветления. Наш народ не
всегда ютился в труднодоступных горах. Некогда племя иллибад жило и
процветало в долине. Мы служили при дворе Великого Могола, и один из наших
вождей подумал: почему мы, составляющие силу и могущество императора, почему
мы, отдающие свою жизнь за императора, почему мы -- опора власти императора,
почему мы должны подбирать крошки с императорского стола, хотя могли бы
вдоволь наесться самых изысканных яств?
-- Ты так никогда не дойдешь до сути, -- раздраженно заметил Шрила.
-- И вот, наши предки решили в ночь великого празднества убить императора
и его сыновей и забрать себе его пищу и женщин, все его богатство и власть.
Но той самой ночью наш вождь умер. Он был найден в своем шатре, который
охраняли преданные слуги, и шея у него была не просто сломана, но
раздроблена. И тогда новый вождь стал во главе племени и решил совершить
задуманное на следующую ночь. Но на следующую ночь его тоже нашли мертвым, а
вместо шеи у него было просто покрытое кожей крошево.
-- Быстрей, быстрей, давай к сути.
-- И третий вождь...
-- Ну да, да, да! И с его шеей было то же. Дальше.
-- Дальше Великий Могол позвал людей нашего племени к себе во дворец и
выстроил нас рядами. И он сказал нам, что нам только кажется, будто мы
воины, а на самом деле мы -- просто младенцы, которым в руки попали мечи. И
он велел воину, лучше всех владеющему мечом, выйти из строя. И он велел
воину, лучше всех владеющему пикой, выйти из строя. И он велел самому
могучему силачу выйти из строя. И он сказал нам: "В отсутствие тигра
обезьяна думает, что может стать царем. Вот перед вами тигр", -- сказал он.
И все увидели человека с Востока, желтого человека. И император пообещал,
что если хоть кому-нибудь из наших лучших воинов удастся убить этого
человека, он получит и земли, и женщин, и все богатства императора.
-- Ну, и у них ничего не вышло, продолжай, -- нетерпеливо сказал Шрила.
-- Да, но как все это было! У воина, вооруженного мечом, были отрублены
руки. У воина, вооруженного пикой, были выколоты глаза, а у силача был
сломан позвоночник -- так быстро двигались руки этого желтолицего, что никто
из моих предков даже и не заметил, как все это произошло. А потом он подошел
к каждому из трех мертвых тел и одним движением -- таким незаметным, что оно
казалось просто легким прикосновением, -- раздробил шеи. И тогда император
сказал, что вот перед нами тигр, а раз мы обезьяны, то и должны убираться
туда, где живут обезьяны, -- в горы. И если кто-нибудь из нас останется, ему
придется встретиться лицом к лицу с Великим Мастером. Великий Мастер -- так
император именовал этого желтолицого. И он добавил, что если когда-нибудь
кто-то из людей нашего племени вернется на равнину, ему снова придется иметь
дело с Мастером. Вот таков этот рассказ, и с той поры, о Великий, я ничего
не слыхал о людях, которые убивают таким образом, пока мне не рассказали про
одного из преданных, убитого в Америке, в штате Нью-Мексико.
-- Ну и в чем проблема?
-- Проблема в том, о Совершенный, что в тот день, когда умер черный слуга
Божий, земля затряслась, и теперь я опасаюсь того, что может нагрянуть с
Востока.
-- Ты боишься какого-то китайца, так?
-- Кого-то с Востока.
-- А скажи мне, как там тебя, каким же образом вы спустились с гор? Ведь
насколько я понимаю, большая часть твоих соплеменников все еще живет там.
-- Я служил вашему отцу, о Бесценный.
-- Ну да, но почему? Почему ты осмелился спуститься с гор?
-- Потому что ваш отец освободил меня. Он был сама Истина, и он освободил
меня, и я и многие мои братья нашли в себе мужество спуститься с гор и
поселиться в Патне. Мы -- единственные из племени иллибад, кто осмеливается
носить серебряную полоску на лбу, живя на равнине.
-- Ну что ж, мой отец был хорош, но я лучше. А если бы я был недостаточно
хорош, то вы не чувствовали бы себя в безопасности. А посему возвращайся к
работе и проследи, чтобы эти баптистские священники были постоянно
счастливы.
-- Душа моя не знает страха, о Совершенный, но все же у меня сосет под
ложечкой.
-- У вашего императора был первоклассный телохранитель, который справился
с целым племенем. Что ж, нам придется купить собственных телохранителей. О
чем горевать и печалиться? Мы наймем убийц, и они защитят нас от вашей
идиотской легенды.
-- Я сам займусь поисками подходящих людей.
-- Ничего подобного ты не сделаешь. Тебе и твоим братьям я не доверю
купить даже жевательную резинку. Я сам сделаю это.
-- Но, Совершенство, покупка услуг наемных убийц запрещена законом во всех
странах Запада.
-- Здесь у нас тоже.
-- Но ведь законы Индии -- лишь благие пожелания, а в тех далеких странах
это -- строгие и четкие правила. И слугам закона там безразлично, кто ты --
святой или неприкасаемый.
И тогда Шрила Гупта Махеш Дор отдал приказ своему подданному:
-- Исчезни и на этот раз не завали всю подготовительную работу. Аренда
стадиона "Кезар" стоит уйму денег. И смотри, не заиграйся с баптистскими
священниками. Ты уже одного убил.
-- У нас есть другие, о Всеблагой Владыка.
-- Да, жалкие полдюжины.
-- Со многими из них было трудно справиться.
-- Если ты туп, как задница, то тебе любое дело покажется трудным.
-- К сожалению, должен сообщить, что еще один из них умирает.
-- Черт! -- выругался Шрила Дор. -- Все приходится делать самому.
И вот он спустился в лазарет, и жрец-охранник у массивной окованной двери
склонился в поклоне, пропуская его, и Шрила коротко побеседовал с каждым из
баптистских священников. Он обменялся с ними лишь несколькими словами, но
смысл их неизменно сводился к одному: священники сделали правильный выбор.
Разве не Бог, которому они поклонялись, создал их тела?
Разве их тела лгут им? Разве они думают, что Бог хочет, чтобы они были
несчастливы? И кроме того, кто привел их сюда, если не воля их Бога?
А того священника, который находился при смерти, Всеблагой Владыка
спросил, зачем он это сделал. Зачем он отказался от наслаждения жизнью?
-- Твой путь -- это смерть, -- еле слышно выговорил этот человек. Бледное,
осунувшееся лицо, красные глаза, белые волосы разметались по больничной
подушке.
Шрила Дор жестом велел сиделкам удалиться. Он откинул светло-серое одеяло
с эмблемой Миссии Небесного Блаженства и увидел, что наручники и ножные
кандалы до сих пор не сняты. Этот человек был здесь уже неделю и все еще
проходил первую стадию. Дор знал, что человеческое тело не может выдержать
первую стадию в течение этого срока. Под красными глазами уже появились
глубокие темные впадины. Пальцами он ощупал грудь умирающего. Сердце билось
очень слабо.
-- Ты умираешь, -- сказал Дор.
-- Я знаю, -- ответил священник.
-- Скажи мне, почему ты сопротивлялся своему телу? Что заставило тебя
совершить такую глупость? Другие не стали сопротивляться.
-- Я знаю.
-- А что же ты?
-- Я прошел через это раньше.
-- Ты бывал в Патне раньше? -- удивился Дор.
-- Нет. Наркотики. Когда-то я сам этим занимался. Я был шулером,
взломщиком, сутенером, убийцей и вором. Самым падшим из падших. И я знаю,
что значит -- посадить на иглу. Я сам таким образом отправлял девочек на
панель. Секс и игла -- и они твои, и чем дольше они остаются с тобой, тем
сильнее это входит у них в привычку, и потом уже можно обойтись без иглы.
-- Я не знал, что это столь распространено. Интересно. Я думал, что эту
формулу изобрел мой прадед.
-- Сатана не вчера явился в этот мир.
-- Да, но это комплексный подход. Лишить человека его собственного "я" и
подставить на его место новое "я" по своему желанию.
-- Старье.
-- Да, но мы пользуемся не героином. У нас целый набор -- просто симфония
разных препаратов, и плюс к этому -- воздействие словом.
-- Героин, алкоголь, травка, даже сигарета, если человек достаточно сильно
в этом нуждается. Все что угодно. Даже еда, если ваш клиент достаточно
голоден. Старье, дружище.
-- Так почему же ты не поддался?
-- Иисус.
-- Вот уж старье, -- фыркнул Шрила Дор.
-- Он вечно юн и нов, и я скоро встречусь с ним.
Круглоликий юноша почесал в затылке, задумался, а потом произнес -- очень
медленно, взвешивая каждое слово:
-- Разве ты не знаешь, что мы даруем умиротворение тысячам душ? И даже без
наркотиков. Тысячам. Наркотики -- это для особых случаев, для тех, от кого
нам нужно что-то особенное.
-- Вы даруете ложное умиротворение.
-- С вами, раскаявшимися преступниками, совершенно невозможно иметь дело.
-- Благословен будь Владыка наш!
-- Спасибо, -- рассеянно отозвался Шрила Дор и лишь потом сообразил, что
не он имеется в виду...
-- Вот что я тебе скажу, -- задумчиво произнес Всеблагой Владыка. --
Помоему, я могу спасти твое тело. Давай заключим соглашение.
-- Никаких соглашений, -- отрезал умирающий Веки его начали дергаться.
Дор понял, что конец близок.
-- Я дам тебе все что захочешь, если ты порекомендуешь мне какого-нибудь
мокрушника.
-- Кого?
-- Профессионального убийцу.
-- Нет, я отошел от прежней жизни. Я больше не имею дела с подобными
людьми.
-- Слушай меня. У меня здесь еще пять баптистских священников. Пятеро. Я
отпущу одного из них, если ты назовешь мне хорошего убийцу. Хорошего, я
подчеркиваю это. Большинство из них ужасно непрофессиональны. Назови мне
хорошего профессионала, и я верну твоему Богу одного из его людей. Ну как? Я
гарантирую тебе возвращение одного христианина за жизнь человека, который
скорее всего язычник. Может быть даже, это католик или иудей. Ты ведь их
ненавидишь, не так ли?
-- Нет.
-- Я думал, вы все друг друга ненавидите.
-- Нет.
-- Чего в этом мире избыток, так это неверной информации. Ну так как? Даю
двоих. Я готов даже отпустить троих. Меньше я не могу себе оставить.
-- Всех.
-- Хорошо. Всех.
-- Освободи их от своего греховного воздействия, и я -- Господь да простит
мне это! -- назову тебе имя наемного убийцы.
-- Решено. Клянусь тебе всем, что свято для меня. Слово Шрилы Гупты Махеша
Дора, Совершенства на Земле, Великого Всеблагого Владыки. Слово мое крепко.
Где я найду этого парня?
Умирающий пастор назвал реку Миссисипи. По берегам этой реки -- вверх по
течению от Нового Орлеана -- есть много маленьких городов. Некоторые из них
были основаны французами. В одном из этих городов жило семейство Де Шеф,
сейчас они носят фамилию Хант. От отца к сыну в этой семье передавалось
искусство наемных убийц. Это самые меткие стрелки в мире. Но это было
двадцать пять лет назад. Священник не знал, занимаются ли они этим
по-прежнему.
-- Кто хоть раз ввязался в подобные дела, тот уже никогда с этим не
развяжется, -- изрек Шрила Дор. -- Повтори имя.
-- Де Шеф или Хант.
-- Как далеко вверх по реке от Нового Орлеана? Я спрашиваю, как далеко?
Дор положил руку пастору на грудь. Биения сердца он не ощутил. Он прижался
к бледной груди ухом и почувствовал, что она уже остыла. И больше ничего. Он
быстро наклонился к изножию кровати и глянул на ленту электрокардиограммы --
прямая линия. Рядом лежала шариковая ручка. Шрила Дор второпях записал имя.
Де Шеф.
Он оторвал клочок бумаги с именем от ленты кардиограммы и направился к
двери. За дверью, в коридоре, его поджидал один из бывших баптистских
священников.
-- О Всеблагой Владыка, я слышал, как вы обещали отправить меня назад, к
моей прежней жизни. Пожалуйста, не делайте этого. Я здесь обрел Высшую
Истину
-- С чего ты взял, что я тебя отсюда вышибу?
-- Из-за обещания, которое вы дали непросветленному брату.
-- А, этому покойнику. Там, в комнате, да?
-- Да, вы поклялись всем, что для вас свято.
-- Я свят для себя. Ты свят для меня. Мы святы для нас. Этот кусок тухлого
мяса не был просветленным, а значит, он не свят. И незачем осквернять
святое, связывая его с нечестивым. А значит, с самого начала я себя ничем не
связал.
-- О, да будет благословенна ваша Вечная Истина! -- воскликнул бывший
баптистский священник и покрыл ступни Дора поцелуями, что было нелегкой
задачей, так как Всеблагой Владыка тем временем быстро шел по коридору.
Очень быстро. Приходится передвигаться быстро, а то все эти преданные просто
зальют ноги своей липкой слюной.
-- Что у нас в Новом Орлеане? -- спросил Великий Владыка одного из своих
старших жрецов. -- У нас должно там быть отделение. Это крупнейший торговый
район. Я его хорошо знаю.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Миссия Небесного Блаженства на Лорки-стрит в Сан-Диего смотрелась как
умытое лицо среди грязных задниц. Стекла окон были до блеска вымыты, стены
свежевыбелены. А вокруг -- покосившиеся ветхие фанерные домишки на
деревянных каркасах, серые, ободранные, как голые трупы, ждущие погребения.
Пыльная трава росла на Лорки-стрит -- жалкие остатки того, что было
ухоженными лужайками, прежде чем этот район пал жертвой новой жилищной
политики властей, которая заключалась в том, чтобы помогать приобретать дома
людям, не имеющим ни наличных, ни возможности в будущем регулярно вносить
установленную плату. "Покупатели" жили в доме год или меньше, не вкладывая в
него ни копейки, а потом съезжали, оставив счета неоплаченными и обветшавшие
дома пустыми.
Римо взглянул на улицу, залитую ярким полуденным солнцем, и вздохнул.
-- Я уезжал во Вьетнам из этого города. Моя девушка жила на этой улице. Я
помню ее. Когда-то здесь было красиво. Я воображал, что воюю за то, чтобы
когда-нибудь купить себе дом на этой или на другой такой же улице. Я много
чего воображал в те времена.
-- Ты хочешь сказать, что какая-то девушка готова была встречаться с
таким, каким ты был, когда я тебя нашел? -- спросил Чиун.
-- Я был довольно привлекательным на вид парнем.
-- Привлекательным для кого?
Для девушек, -- сказал Римо.
-- Ага, -- отозвался Чиун.
-- А что, почему ты спрашиваешь?
-- Да мне просто было интересно знать, что американцы считают
привлекательным. Я расскажу об этом в Синанджу, когда мы туда вернемся. А мы
туда вернемся -- это обещание императора, а обещания императора -- святы.
-- Ты мне никогда этого не говорил. Ты всегда говорил, что то, чего
император не знает о тебе, всегда идет тебе на пользу.
-- Кроме тех случаев, -- сказал Чиун, -- когда это -- приказ. Смит
приказал, чтобы мы ехали в Синанджу.
-- Мы загрузимся в подлодку завтра утром. Я обещаю. Я просто хочу коечто
прояснить для себя. Прежде чем мы отправимся в Патну, я хочу выяснить,
нельзя ли покончить с этим делом прямо тут, в Штатах.
-- А если это займет долгие дни и недели? -- спросил Чиун. -- Я остался
без багажа, без моего любимого ящика, который показывает волшебные картинки.
Я тут, как нищий бродяга.
-- Четырнадцать сундуков с твоими пожитками и телевизор уже погружены на
подводную лодку.
-- Да, но пока мы не окажемся на борту подводной лодки, у меня нет всех
этих необходимых вещей, которые делают жизнь не столь непереносимой для
усталого человека, изнывающего в тоске по родине. Сколько лет прошло!
-- И с каких пор ты изнываешь?
-- Это всегда очень утомительно -- пытаться просветить непробиваемо
невежественного человека. Тебе нечего гордиться своим триумфом.
Раздался кашляющий рев моторов, и группа негров в отливающих серебром
куртках с нарисованными на них черепами влетела на мотоциклах на Лоркистрит
и с угрожающим видом закружилась по мостовой вокруг Римо и Чиуна. Обычно
такого простого маневра было достаточно, чтобы старик попытался сбежать,
спасая свою шкуру, а тот, который помоложе, запутался в собственных ногах.
"Черные Черепа" ловко умели это делать. У них это называлось -- "разделать
белую вонючку", и не проходило недели, чтобы кому-- то из мотоциклистов нс
удалось "собрать косточки" -- это означало заставить какого-нибудь белого
сломать ногу или руку. Со стариками "сбор костей" обычно проходил успешнее,
так как кости у них были более хрупкие, чем у молодых.
Последнее лето выдалось для "Черных Черепов" особенно урожайным на кости,
чему способствовала новая доктрина полиции по поводу межобщинных отношений,
согласно которой, вместо того чтобы арестовать мотоциклистов по обвинению в
нанесении телесных повреждений, их приглашали на беседу о том, что такое
белый расизм и каким образом полиции Сан-Диего следует с ним бороться. Ответ
неизменно оставался один и тот же: "Отвалите, ребята!".
Итак, не тронутые полицией "Черные Черепа" собрали этим летом богатый
урожай костей. Разумеется, не в итальянских кварталах -- старомодное
отношение этой публики к расовым проблемам привело "Черепов" к единодушному
решению не связываться с макаронниками. Иногда "Черные Черепа" обращали свое
внимание и па негров, но только в тех случаях, если день выдался неурожайным
на белые косточки.
На этот раз замыкающий в шеренге мотоциклистов оглянулся назад, чтобы
посмотреть, удалось ли ему "разделать" бородатого старика в странном желтом
халате и белого хлыща в легких серых брюках и синей водолазке. Казалось,
мотоциклисты не произвели на них ни малейшего впечатления, и тогда Вилли
"Миляга" Джонсон и Мухаммед Креншоу велели своим товарищам развернуться и
предпринять новый штурм.
Теперь Вилли "Миляга" Джонсон, которого школьная система Сан-Диего
признала своим самым крупным провалом -- последняя его учительница не смогла
научить его читать, возможно, отчасти потому, что как раз в этот самый
момент Миляга ее насиловал, и названия букв алфавита недостаточно отчетливо
слетали с ее разбитых в кровь губ, -- так вот, теперь Миляга избрал самый
верный путь. Направление -- в живот белого помоложе. Но он промахнулся.
Белая вонючка был прямо перед блестящим хромированным рулем, а потом куда-то
исчез.
-- Ты видел, как этот парень отскочил? -- спросил Миляга, делая поворот на
другом конце улицы.
-- Я целил в желтого, -- ответил Мухаммед Крен-шоу. -- Но он еще там.
-- На этот раз они от нас не уйдут, -- завопил Миляга.
-- Во имя Аллаха! -- завопил Мухаммед Крен-шоу.
-- Ага, во имя Аллаха и его долбаной мамочки! -- заорал Миляга, и четверо
мотоциклистов с ревом двинулись на двух пешеходов.
Римо заметил, что мотоциклисты возвращаются. -- Я скажу тебе правду,
папочка. Я тоже хочу повидать Синанджу. Я знаю, что я лучший из всех твоих
учеников, и я хочу посмотреть на молодых парней из Синанджу.
-- Ты стал что-то мало-мальски из себя представлять только потому, что я
согласился уделить тебе дополнительное время, -- заявил Чиун.
-- Не имеет значения, -- отозвался Римо. -- Все равно я лучше всех. Я.
Белый. Бледнолицый. Я.
Не оборачиваясь, Римо сдернул с седла первого мотоциклиста и оставил его
висеть в воздухе. Чиун достиг чуть лучших результатов. Он позволил своему
мотоциклисту ехать дальше, но только в пластиковом щитке, закрывавшем его
лицо, произошли небольшие изменения. Там появилось отверстие диаметром в
палец. И такое же отверстие появилось во лбу под щитком. Из него потекла
красная жидкость, а мотоциклист, которому вдруг все стало безразлично,
благодушно врезался в пожарный гидрант, где отделился от своей машины,
плавно влетел в кучу гниющего мусора и очень удачно в нее вписался.
Мотоциклист в руках Римо визжал и лягался. Римо держал его за шею. Миляга
пытался дотянуться до кармана куртки, там у него был револьвер. К сожалению,
Миляга уже стал непригоден к военной службе. Его правая рука кончалась
окровавленным запястьем.
Двое других мотоциклистов, полагая, что Мухаммед Креншоу, лежащий
вперемешку с прочим мусором, наткнулся на кочку и потерял управление, и не
зная точно, слез ли Миляга с мотоцикла по своей воле, чтобы лично
разобраться с белой вонючкой, или его сдернули, продолжали путь к этой
странной парочке, спокойно стоявшей посередине улицы.
Римо взял Милягу за щиколотки, раскрутил в воздухе и швырнул упакованного
в кожу парня по изящной, плавной траектории, которая неизбежно должна была
пересечься с быстро приближающимися мотоциклами. Чиун не двигался и даже не
желал замечать Римо. Он не хотел иметь ничего общего с человеком, который
был настолько самонадеян, что полагал, будто он хороший ученик.
Громко крякнув. Миляга вышиб обоих мотоциклистов из седел.
-- Три ноль, -- сказал Римо, но Чиун даже не обернулся. Шлем Миляги резво
скакал по сточной канавке.
Один из мотоциклистов лежал плашмя на мостовой, другой безуспешно пытался
встать на колени. Один из мотоциклов бестолково кружил по улице, окончив
свой путь у двери одного из заброшенных домов. Другой опрокинулся и заглох
неподалеку, горючее из пробитого топливного бака стекало в канаву. Римо
обнаружил, что у парня, сыпавшего роль биты, была буйная копна волос в стиле
"афро", размером вдвое больше мотоциклетного шлема.
-- Привет, -- сказал Римо, глядя сверху вниз на прическу. -- Меня зовут
Римо. А тебя?
-- Тву мать! -- выговорил Миляга.
-- Кто тебя послал, Твумать?
-- Никто меня не посылал, парень. Убери свои грязные руки и пошел в
задницу!
-- Давай сыграем в школу, -- предложил Римо. -- Я задаю вопросы, а ты
отвечаешь с милой, приветливой улыбкой. Ладненько?
-- Тву мать!
Держа мотоциклиста вниз головой, Римо отнес его к пробитому топливному
баку и несколько раз окунул пышную копну волос в темную жидкость. Затем он
таким же образом отнес свою поклажу к тому из мотоциклистов, который пытался
встать на ноги.
-- Огоньку не найдется? -- спросил Римо.
Парень вытащил было складной нож из кармана куртки, но Римо носком ботинка
выбил его из рук.
-- Еще три очка, -- сказал Римо, вошедший во вкус спортивной) состязания.
-- Гол с игры. -- И та же самая нога, возвращаясь назад, по пути расплющила
парню ухо. -- Это чтобы ты лучше слышал, -- сказал Римо. -- Я просил
огоньку.
-- Не давай ему спичек! У меня волосы в бензине.
-- Пшел ты, тву мать! -- сказал мотоциклист с окровавленным ухом.
-- Это ты мне? -- поинтересовался Римо.
-- Не-а, ниггеру. Миляге, -- ответил тот и чиркнул спичкой.
Римо поднял Милягу повыше. Волосы вспыхнули, как факел.
-- Кто тебя послал? -- спросил Римо.
-- "А" -- арбуз, "Б" -- барабан, "В" -- воробей! -- закричал Миляга.
-- О чем это он? -- удивился Римо.
-- Школа. Он учит алфавит, чтобы получить диплом учителя. Не захотел
кончать простую школу для черных. Там не надо считать, или писать, или знать
алфавит.
-- А-а-а-а! -- вопил Миляга, но тут мозг его перестал функционировать. Что
было и к лучшему. Он все равно так никогда и не дошел до "Ж -- жук", даже в
старших классах школы.
Римо отпустил ноги.
-- Ну а ты, мой друг, кто послал тебя?
-- Никто не послал. Мы так развлекаемся.
-- Ты хочешь сказать, что вы готовы убивать, даже если вам за это не
заплатят?
-- Мы просто развлекаемся.
-- Ваши развлечения помешали нашему разговору. Это ты знаешь?
-- Простите.
-- "Простите" -- этого недостаточно. Нельзя мешать людям разговаривать на
улице. Это нехорошо.
-- Я буду вести себя хорошо.
-- Уж постарайся. А теперь забери отсюда своих друзей.
-- Они мертвые.
-- Ну тогда похорони их или еще что, -- сказал Римо, перешагнул через
обугленную голову еще дергающегося Миляги и подошел к Чиуну, невозмутимо
стоявшему на тротуаре.
-- Неряшливо, -- произнес Чиун.
-- Я был на улице. Пришлось работать с подручными средствами.
-- Неряшливо, небрежно и неаккуратно.
-- Мне надо было удостовериться, что они не из Миссии Небесного
Блаженства.
-- Разумеется. Резвись на улицах. Посещай святые места. Все что угодно,
лишь бы не дать своему благодетелю поехать на родину. Даже твой император
приказывает тебе это, но нет -- ты должен играть в свои игрушки. И почему,
спрашиваю я себя, почему человек, которому я дал так много, отказывает мне
-- и в чем? В скромной поездке в родные места? Почему, спрашиваю я себя.
Почему? Где я допустил ошибку в процессе обучения? Возможно ли, что вина
лежит на мне?
-- Мне некогда ждать ответа, -- сказал Римо. Он стоял перед массивной
деревянной дверью с крохотным глазком посередине. Римо постучал.
-- Неужели я ошибся, спрашиваю я себя. И, будучи скрупулезно честным по
отношению к самому себе, я отвечаю: нет, все, что я тебе дал, было правильно
и безупречно. Я сотворил чудеса, работая над тобой. Это я вынужден признать.
Но тогда почему мой ученик все еще поступает не так, как должно? Почему мой
ученик отказывает мне в маленькой и очень скромной просьбе? И, будучи
строгим и беспощадно критичным к самому себе, я вынужден сделать следующий
вывод: Римо, ты жесток. У тебя садистские наклонности.
-- Ты здорово умеешь надрывать себе душу, папочка, -- заметил Римо.
В глазке показался чей-то глаз, и дверь отворилась.
-- Быстрее заходите, -- сказала девушка в розовой шали и с веснушками.
Шаль сливалась с чистым изящным сари. На лбу у девушки была начерчена
серебристая полоска.
Чиун внимательно посмотрел на полоску, но ничего не сказал.
-- Быстрее, мотоциклисты снова носятся по улицам.
-- Парни в кожаных куртках? -- спросил Римо.
-- Да.
-- Можете о них не беспокоиться, -- Римо показал на единственного
оставшегося в живых мотоциклиста, складывающего товарищей штабелем на
тротуаре.
-- Слава Великому Всеблагому Владыке! Он показал нам истинный путь. Идите
все сюда, смотрите -- мы спасены!
Вокруг девушки сгрудились новые лица -- некоторые с серебристой полоской
на лбу, другие -- без. Чиун внимательно смотрел на каждую полоску.
-- Всеблагой Владыка всегда указывает истинный путь, -- сказала девушка.
-- И пусть смолкнет дух сомнения.
-- Это я сделал, а не Всеблагой Владыка, -- заявил Римо.
-- Вы действовали по его воле. Вы были всего лишь инструментом. О, слава
Всеблагому Владыке! Он снова явил нам свою правду. Многие высказывали
опасения, когда мы покупали этот дом. Многие говорили, что район
небезопасен, но Всеблагой Владыка сказал, что мы должны купить такую
обитель, какую позволяют наши кошельки, -- неважно, где она находится. И он
оказался прав. Он всегда прав!. Он всегда был прав, и он всегда будет прав.
-- Можно нам войти? -- спросил Римо.
-- Входите. Вас послал Всеблагой Владыка.
-- Я подумывал о том, не вступить ли мне в ваше общество, -- сказал Римо.
-- Я пришел выяснить, что вы из себя представляете. У вас ведь тут есть
главный жрец, не так ли?
-- Я гуру, настоятель Миссии в Сан-Диего, -- раздался голос с лестницы. --
Вы -- те самые люди, которые очистили улицу, верно?
-- Верно, -- ответил Римо.
-- Я готов поговорить с вами и попытаться наставить на путь истины.
Единственное, что от вас требуется, -- это возвыситься над собственными
сомнениями.
-- У нас скоро начнутся занятия для новообращенных, -- напомнила девушка.
-- Я сам проведу с ними отдельное вводное занятие. Они заслужили его, --
возразил голос.
-- Как пожелаете, -- низко поклонилась девушка.
Римо и Чиун поднялись по лестнице. Человек с лицом, являвшим собой
свидетельство поражения в затяжной борьбе с угрями, легким кивком головы
приветствовал их. Он тоже был облачен в розовое одеяние. Волосы у него надо
лбом были выбриты. На ногах -- сандалии, а запах от него шел такой, как
будто его только что выкупали в благовониях.
-- Я настоятель. Я был в Патне, чтобы воочию увидеть совершенство. Есть
совершенство на Земле, но западное сознание восстает против этой мысли. Сам
факт вашего прихода сюда доказывает, что вы признаете за собой этот
недостаток. Я спрашиваю вас: против чего вы бунтуете?
Чиун не ответил -- он неотрывно смотрел на серебристую полоску,
пересекавшую лоб жреца. Римо слегка пожал плечами.
-- Сдаюсь, -- произнес он.
Они проследовали за жрецом в комнату со сводчатым потолком из розового
пластика. С потолка спускалась массивная золотая цепь, а на ней висело
четырехстороннее изображение пухлолицего индийского юноши с едва
пробивающимися усиками.
В углу комнаты грудой лежали подушки. Мягкий ворсистый ковер со сложным
красно-желтым рисунком покрывал пол. Жрец продолжал:
-- Во всяком бунте есть противодействие частей -- как минимум, двух. Они
наносят вред друг другу. Любой человек, который не верит, что может достичь
внутреннего единства, любой человек, который пытается бороться против
собственных страстей, поражен бунтарским духом. Как вы думаете, почему вы
подвержены страстям?
-- Потому что он белый, как и ты, -- заявил Чиун. -- Все знают, что белые
люди не способны обуздывать свои страсти и к тому же во глубине души они
неизлечимо жестоки, особенно по отношению к своим благодетелям.
-- Все люди подвержены одним и тем же страстям, -- сказал прыщавый жрец,
усаживаясь под портретом толстого мальчишки. -- Все люди одинаковы, кроме
одного.
-- Мусор, -- заявил Чиун. -- Словесный мусор белого человека.
-- Зачем же вы сюда пришли? -- удивился жрец.
-- Я здесь потому, что я здесь. Вот тебе действительно истинное единство,
-- ответил Чиун.
-- Ага, -- обрадовался жрец. -- Значит, вы понимаете.
-- Я понимаю, что в бухте Сан-Диего весьма благоприятные приливы и отливы,
но очень трудно подплыть на подводной лодке сюда, на второй этаж этого
здания.
-- Говорите со мной, -- обратился к жрецу Римо. -- Это я хочу
присоединиться.
-- Все мы созданы совершенными, -- сказал жрец. -- Но нас обучили
несовершенству.
-- Если бы это было так, -- заметил Чиун, -- тогда грудные дети были бы
самыми мудрыми из нас. А на самом деле -- они самые беспомощные.
-- Их учат не тому, чему надо, -- заявил жрец.
-- Их учат искусству выживания. Некоторые учатся этому лучше, чем другие.
Их вовсе не учат невежеству, как ты утверждаешь. И все те страсти, которые
ты называешь святыми, -- это лишь основные пружины выживания. Когда мужчина
берет себе женщину -- это выживание племени. Когда человек ест -- это
выживание тела. Когда человек напуган -- это выживание человека. Страсти --
это первый уровень выживания. Сознание -- это высший уровень. Дисциплина,
если правильно ей следовать, помогает самосовершенствованию. Это долго, это
трудно, и если делать это должным образом, то человек начинает чувствовать
себя маленьким и ничтожным. Так мы растем. И никогда еще не было короткой
дороги ни к чему стоящему.
Так говорил Великий Мастер Синанджу, так излагал он истину и при этом
неотрывно смотрел на серебристую полоску.
Римо растерянно моргал, взирая на Чиуна. Он уже слышал это раньше, и это
входило в программу его многолетней подготовки. Он знал это так же хорошо,
как знал самого себя. Удивляло его то, что Чиун тратит силы и время,
объясняя все это постороннему человеку.
-- Я читаю удивление на твоем лице,-- обратился Чиун к Римо. -- Я говорю
все это ради тебя. Просто чтобы ты не забыл.
-- Ты, наверное, думаешь, что я полный идиот, папочка.
-- Я знаю, что судно, которое отвезет нас в Синанджу, ждет в гавани, а мы
сидим здесь, вот с этим.
Тонкая рука изящно указала на жреца. Тот вздохнул.
-- Ваш путь -- это боль при каждом маленьком шаге и мелкие, трудно
достающиеся победы над своим собственным телом, -- сказал жрец. -- Мой путь
-- это мгновенное подлинное просветление, которое подтвердят даже ваши тела.
У нас есть три доказательства нашей правоты. Первое. Великий Всеблагой
Владыка существует -- следовательно, он есть. Он есть реальность. Мы не
просим вас признавать ничего несуществующего. Второе. Он через своих предков
существовал много лет. Следовательно, это не просто одна из бесконечного
множества мимолетных реальностей. И третье, конечное доказательство: он
растет. Как бесконечная Вселенная, так и мы разрастаемся с каждым годом и с
каждым днем. Вот таковы наши три доказательства.
-- Они очень хорошо годятся и для загрязнения атмосферы, -- заметил Римо.
Чиун хранил гордое молчание. Тратить слова на пустые разговоры с человеком
в розовом больше не было необходимости.
-- Есть чистое озеро изначальной и вечной истины, но ваше сознание
затуманено, и вы не можете увидеть его. Это потому, что вас учили не тому,
чему надо. А мы просто-напросто, благодаря совершенству Всеблагого Владыки,
возвращаем вас к этому источнику, показываем вам путь познания истины о
самих себе. Раз -- закройте глаза. Закройте. Плотнее. Хорошо. Вы видите
маленькие светлые точки. Это лишь малая часть бесконечного света, а вы
ограбили себя -- лишили возможности лицезреть чистый и светлый поток жизни.
Я открою для вас этот светлый поток.
Римо ощутил мягкое прикосновение пальцев к векам. Он слышал тяжелое
дыхание жреца. Чуял исходящий из его рта запах мяса. Чуял запах потного
натруженного тела. Маленькие светлые точки, которые может увидеть любой
человек, если быстро закроет глаза, превратились в чистые, дарующие
облегчение полосы света, льющегося свободно и непрерывно. Все это могло бы
произвести на него сильное впечатление, если бы много лет назад Чиун уже не
показал ему нечто подобное, но только дарующее несравненно большее
облегчение, -- простое упражнение, которому в Синанджу обучают маленьких
детей, страдающих бессонницей.
-- Чудесно, -- заявил Римо.
-- Теперь, когда мы дали вам возможность слегка соприкоснуться с энергией
освобождения, мы дадим больше. Скажите себе: "Мое сознание спокойно, мое
тело расслаблено". Повторяйте за мной: "Мое сознание спокойно, мое тело
расслаблено". Почувствуйте, что вы составляете единое целое с тем светом,
который вы видите. Вы -- это свет, вы -- это святость. Все, что входит в вас
и исходит от вас, -- свято. Вы прекрасны. Все в вас прекрасно.
Римо услышал очень легкие шаги. Мягкая ткань легонько коснулась ковра. Еще
пара ног. Еще прикосновение ткани к ковру. Человек с обычным слухом ничего
бы не услышал. Жрец явно готовил для них сюрприз.
-- Откройте глаза, -- приказал жрец. -- Откройте.
Две девушки стояли перед ними -- обнаженные и улыбающиеся. Справа мулатка,
слева блондинка- на голове у нее волосы были светлее. Их единственное
одеяние состояло из серебристой полоски, пересекающей лоб.
-- Американки, -- буркнул Чиун. -- Типичные американки.
-- Вы полагаете, что это дурно? Вы считаете, что тело -- это дурно?
-- Для Америки просто прекрасно, -- ответил Чиун. -- Как я рад, что вы до
сих пор не занесли свою заразу в Корею!
-- Лучшие шлюхи в мире -- это кореянки, папочка. Ты сам мне говорил.
-- Из Пхеньяна и Сеула. А не из приличных мест вроде Синанджу.
-- "Шлюха" -- просто грязное слово, которое оскверняет то, что по сути
хорошо, -- сказал жрец и хлопнул в ладоши. Девушки подошли к Римо и Чиуну и
опустились перед ними на колени. Блондинка сняла ботинки с Римо. Мулатка
попыталась запустить руки под кимоно Чиуна, но пальцы ее постоянно
натыкались на другие пальцы -- с куда более длинными ногтями. Эти ногти
впивались ей в ладони, кололи подушечки пальцев, отталкивали их -- и,
скривившись от боли, девушка была вынуждена убрать руки.
-- Такое впечатление, будто сунула руки в муравейник, -- пожаловалась она,
тряся кистями.
-- Ничего не поделаешь, -- примирительно произнес жрец. -- Некоторым
бывает невозможно помочь. Со стариками такое случается...
Чиун с интересом огляделся. Где же этот старик, о котором говорит жрец?
Блондинка стянула с ног Римо носки и поцеловала его ступни.
-- Разве это плохо? -- спросил жрец. -- Или вас обучили тому, что это
плохо?
Блондинка придвинулась поближе к ногам Римо и принялась тереться грудями о
его ступни. Он чувствовал, как она все сильнее возбуждается. Пальцами ног он
вывел ее из состояния возбуждения. Она взвизгнула, заморгала -- и от страсти
ничего не осталось.
-- Может, вы предпочитаете мальчиков? -- поинтересовался жрец.
-- Нет, девушки -- это прекрасно. Просто у меня нет времени на все это. Я
хочу вступить.
-- Не пройдя стадию телесного просветления?
-- Ага.
-- Видите ли. Есть разные формы участия. Мы всем обеспечиваем крышу над
головой и средства к существованию. Вам больше не надо беспокоиться о том,
как добыть себе пропитание и что вы будете есть. Мы обеспечиваем все. Но
взамен вы должны отрешиться от всего мирского, в том числе -- от имущества.
-- Все мое мирское имущество при мне, -- заметил Римо.
-- У него есть то, чего никогда не будет у вас, -- сказал Чиун жрецу. --
То, что вы никогда не сможете отнять у него. Единственная подлинная и
непреходящая собственность. То, что знает его сознание и его тело. И, будучи
неспособны понять то, что понимает он, вы никогда не сможете взять это у
него.
-- Ага, значит, ты думаешь, я не так уж плох, а, папочка? -- улыбнулся
Римо.
-- Я думаю, ты чуть-чуть выше, чем этот угреватый кусок свиного уха.
-- Безнадежно невежествен, -- сказал жрец Римо. --
Боюсь, что ваш отец -- ведь это ваш отец, не так ли, вы его так называете,
-- боюсь, я ничего не смогу сделать для него.
-- Червяк никогда не сможет помочь орлу, -- изрек Чиун.
-- Я -- жрец лишь недавно. Но у нас есть такие жрецы, которые могли бы
голыми руками превратить вас в жидкое месиво, так что вам пришлось бы молить
о пощаде. Эти люди пришли с гор Виндхья, в Индии.
-- А у них тоже на лбу серебристая полоска, как у тебя и у девочек? --
поинтересовался Чиун.
-- Да, это знак отличия у тех преданных Великого Всеблагого Владыки,
которые побывали в Патне. Эти жрецы поистине устрашающи. Они бы быстренько
показали вам, в чем вы ошибаетесь.
-- Когда они спустились с гор? -- продолжал расспрашивать Чиун.
-- Когда дед Всеблагого Владыки позвал их. Это еще одно доказательство его
совершенства, его пришествия и его истины.
-- И что, они просто вот так взяли да и спустились с гор без опаски? --
спросил Чиун.
-- С поющими сердцами.
-- И даже без каких-либо мер предосторожности? -- спросил Чиун.
-- С благодарностью Всеблагому Владыке.
-- Он просто сказал, что они могут спуститься с гор, и они поселились в
долине? В Патне? Ни от кого не скрываясь?
-- Да.
-- Кто такой этот ваш Всеблагой Владыка, чтобы позволять любому идти, куда
заблагорассудится? Кто он такой? Как он смеет?
-- Он совершенство.
-- Ты уродлив лицом и мыслями, -- заявил Чиун. -- Плохие новости принес он
нам, Римо. Плохие новости.
-- Что такое, папочка?
-- Потом скажу. Сначала закончи свои дела с этим червяком. О-хо-хо,
печально, печально. Работа убийцы никогда не бывает завершена.
Римо снова обратился к жрецу. Он объяснил, что как новообращенному ему
хотелось бы познать как можно больше мудрости Всеблагого Владыки. А
поскольку жрецы всегда говорят правду, он, Римо, хотел бы узнать правду о
предстоящем событии. О том самом, грандиозном.
-- А, грандиозное событие. Оно будет самым грандиозным за все времена, --
сказал жрец и снова хлопнул в ладоши.
Девушки оделись и ушли, блондинка при этом посмотрела на Римо так, будто
он ее предал.
-- Я видел, что вы сделали на улице с этой бандой крутых ребят, -- сказал
жрец. -- Даже если у вас нет никакого имущества, вы все равно можете
пригодиться. У нас много людей, чей вклад -- разнообразные услуги. Это очень
влиятельные люди на очень высоких постах. Среди них есть и пожилые, и
молодые. Вы бы очень удивились, если бы узнали, кто с нами.
-- Так удивите меня! -- сказал Римо.
-- Это тайна!
-- Ничего подобного, -- мягко произнес Римо и оказался прав: с лицом,
перекошенным от боли, жрец рассказал ему обо всех известных ему влиятельных
людях, которые были тайными последователями Всеблагого Владыки, и Римо
запомнил каждое имя.
-- Есть и другие, -- говорил жрец, но я не знаю всех имен.
Не знал он точно и того, какое грандиозное событие должно произойти, но
Всеблагой Владыка собирается прибыть на стадион "Кезар" в Сан-Франциско.
Римо сказал, что, возможно, был слишком резок. А теперь будет
благоразумным. Он попытается воззвать к разуму жреца.
-- Если ты мне не скажешь точно, что должно произойти на стадионе, я очень
благоразумно собираюсь отделить твою голову от плеч.
-- Я не знаю. Не знаю! Клянусь Богом, я не знаю!
-- Каким Богом?
-- Истинным Богом.
Чиун сделал шаг и оказался между ними. Его рука порхнула в воздухе, как
бабочка, и завершили смертоносный. полет у жреца на шее.
-- Он не знает. Не трать время попусту. Пора заняться делами.
-- Ты не дал мне закончить! Я же сказал, что мы поедем в Синанджу после. У
меня тоже есть своя работа.
-- Мы не едем в Синанджу. Вот они -- плохие новости. Мне придется заняться
совсем другим делом. Делом давно минувших дней. У индийцев память -- как
решето. За четыре согни лет они забывают все. Все! Нам придется отложить
возвращение в Синанджу -- жемчужину западного побережья Корейского
полуострова, бриллиант среди селений, сокровищницу красоты.
-- А как же подлодка?
-- Подождет. У твоей страны много кораблей. А Мастер Синанджу один, и он
должен проследить, чтобы не нарушались соглашения минувших лет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда Римо в шесть пятнадцать сообщил Смиту по закодированной телефонной
линии имена влиятельных последователей Всеблагого Владыки, Смит надолго
замолчал, и Римо решил, что линия автоматически отключилась, как бывало,
когда к ней подсоединялось какое-нибудь подслушивающее устройство.
Потом он услышал голос Смита:
-- Дело крайне щепетильное. Некоторые из названных вами лиц занимают очень
ответственные посты. Даже не некоторые, а большинство. Послушайте, Римо, а
есть какая-нибудь возможность распрограммировать людей, прошедших обработку?
-- Откуда я знаю, -- ответил Римо.
-- Но вы ведь прошли.
-- Ну и что?
-- Возможно, раз вы прошли обработку и не поддались ей, то могли бы
придумать способ распрограммировать этих людей.
-- Сбросьте их с крыши небоскреба.
-- Весьма вам благодарен, -- сказал Смит.
-- Мне нужны паспорта для поездки в Индиго.
-- Вы считаете, это лучший способ добиться цели?
-- Похоже, так.
-- Что вы хотите сказать?
-- Чиун так считает. У него есть какие-то свои причины отложить ради этого
поездку домой.
-- Что-нибудь слышно про грандиозное события?
-- Ничего нового. Только стадион "Кезар".
-- Некоторых из этих последователей, уж если их нельзя распрограммировать,
придется... э-э... удалить от дел.
-- Я уже сказал: небоскреб.
Священный ужас
-- Я начинаю думать, что у вас и в самом деле садистские наклонности.
-- Вы общались с Чиуном?
-- Я считал трупы.
-- Если вы хотите, чтобы я жил в мире и дружбе с человечеством, вам стоит
только сказать слово, Смитти.
-- Ваши паспорта будут в гостинице.
Почти всю дорогу до Индии Римо пришлось выслушивать бормотанье Чиуна о
том, что у некоторых людей дырявая память и им постоянно надо обо всем
напоминать. Со стюардессой, подавшей им обед, Чиун заговорил на языке,
которого Римо никогда не слышал. Чиун объяснил, что это ория и что
стюардесса, несомненно, принадлежит к племени, говорящему на этом языке, --
Чиун определил это по тому, как она носит сари.
Чиун объяснил Римо, что хотя все члены экипажа называют себя индийцами, на
самом деле все они -- представители разных народностей, которые не только не
любят, но даже и не уважают друг друга. Он сказал, что только белые в
Америке беспокоятся по поводу голода в Индии. Разные народы в самой Индии
никогда не проявляют озабоченности, если беда сваливается на других, а
поскольку среди членов правительства голодающих нет, то правительству
совершенно на это наплевать.
-- Когда они снова попросят у вас продовольственную помощь, заставьте их
питаться собственными атомными бомбами. Вы набиваете им животы, чтобы они
могли бездельничать и обзывать вас всякими обидными кличками, а свои
собственные деньги они тратят на создание бомб. Я очень хорошо знаю
индийцев. Они продажные и подлые, всегда такими были и такими останутся.
Запомни об Индии и об индийцах хотя бы это, уж если ты больше ничего не
знаешь. Идеи братства в их речи вкладывают белые, но в сердце своем никаких
подобных идей индийцы не носят.
-- А как же Махатма Ганди? -- спросил Римо.
-- А как же Римо Уильямс? Не станешь же ты говорить, что все американцы
владеют своим телом, только потому, что есть ты. Чего я не понимаю, так это
зачем вы взялись кормить людей, которые не хотят прокормить себя сами.
-- Я никого не кормлю.
-- Твоя страна. Твоя страна кормит людей, которые не держат обещаний, --
сердито сказал Чиун и замолчал до конца полета.
Таможенник в Дели обратил внимание на то, что паспорта у Римо и Чиуна той
серии, какая часто бывает у сотрудников ЦРУ. Обратил он внимание и на
отсутствие багажа у этой парочки.
-- Индия не потерпит империалистического вторжения в самое сердце страны,
-- заявил таможенник.
-- Десять рупий, -- сказал Римо.
-- Но Индия всегда рада приветствовать друзей, -- отозвался таможенник. --
И советую вам не платить больше двух рупий за женщину. За восемь вы можете
купить любую в полную собственность. Со всеми потрохами. Пользоваться ею,
как вещью. А потом пустить на удобрение, когда она вам надоест. Какова цель
вашего визита?
-- Просветление в ашраме Всеблагого Владыки в Патне.
-- Просветление вы можете получить и тут, в Дели. Какого рода просветление
вам требуется?
-- Всеблагой Владыка.
-- В последнее время он работает просто великолепно, -- сказал таможенник.
-- Просто великолепно.
До Патны они добирались на старом "паккарде", которого явно не касалась
рука механика с тех пор, как он покинул Штаты. Римо видел, что Чиун
по-прежнему чем-то обеспокоен -- все два дня, проведенные в дороге, Чиун
большей частью молчал. Когда шофер протянул руку за деньгами, Чиун
пробормотал что-то о дырявой памяти и оттолкнул руку. Римо начал было
отсчитывать банкноты, но Чиун остановил его.
Шофер выскочил из машины и завопил. За спиной его стали собираться люди с
грязными босыми ногами и изможденными коричневыми лицами. Толпа все
прибывала. Шофер, которому эта поддержка придала смелости, перестал вопить и
пустился в пространные разглагольствования. Чиун перевел:
-- Он говорит, что мы вырываем у него еду прямо изо рта. Он говорит, что
иностранцы до сих пор воображают, будто могут делать в Индии все, что
пожелают. Он говорит, что у нас много денег и будет справедливо, если он их
отнимет и разделит между всеми присутствующими. Ну что, Римо, ты наслушался
достаточно?
-- Вполне, -- сказал Римо.
-- Хорошо, -- удовлетворенно произнес Чиун и чуть заметным движением
правого запястья уронил шофера на мостовую Патны. Новорожденный Фронт
спасения Индии рассеялся, как пыль, под палящим солнцем. Шофер остался один,
мотор его "паккарда" 1947 года тарахтел на холостых оборотах, а все беды и
тревоги этой жизни таксиста уже больше не волновали.
Чиун указал на высокую бетонную стену и массивные деревянные ворота.
-- Здесь, -- сказал он.
-- Откуда ты знаешь? -- удивился Римо.
-- Видишь узор на воротах?
-- Такой же формы, как серебристые полоски на лбах?
-- Точно. Это означает, что дом или дворец, или -- если полоска на лбу --
человек находится под покровительством определенного племени. Племени
иллибад.
-- Понятно, -- сказал Римо.
-- Но это ложь. Они не имеют права никого защищать на равнине, и они это
знают.
Чиун подошел к воротам. Его белая всклокоченная голова едва доставала до
самого нижнего массивного металлического засова.
-- Слушайте, вы! Вы, горные червяки! Великий Мастер Синанджу пришел
напомнить вам об обещании, данном вами другому Великому Мастеру из нашего
Дома, -- обещании не спускаться с гор, куда он изгнал вас. Эй, вы, жалкие
букашки, трепещите!
Чиун с виду несильно шлепнул ладонью по деревянным воротам, и они загудели
в ответ.
-- Выходите, я желаю напомнить вам о вашем обещании. Выходите, жалкие
извивающиеся червяки!
Чиун повернулся к Римо, улыбнулся и кивком головы велел следовать за
собой.
-- Иногда я бываю красноречив, -- удовлетворенно произнес он. -- Сейчас
они все сгрудятся возле этой двери, вооруженные до зубов, надеясь обрести
храбрость в своем множестве. У них не хватит мужества открыть дверь -- они
так и будут стоять там. Я знаю этих людей. Мне передали знания о них, когда
я был еще ребенком, так же, как я сейчас пытаюсь передать знания тебе. Но, к
счастью, я был куда лучшим учеником. Моему учителю больше повезло с
учениками, чем мне.
В одном месте стена вплотную подходила к обрыву холма, и они полезли
вверх. Лезли они совсем не так, как лазают другие, -- они безостановочно
продвигались вверх, как будто шли по горизонтальной поверхности. На гребне
стены они увидели голову в тюрбане. Лицо было обращено в сторону двора. До
них доносился аромат специй с кухни дворца Всеблагого Владыки. Чиун снова
улыбнулся Римо, когда они добрались до самого верха стены. Человек в тюрбане
держал наготове ручной пулемет, но направлен он был в сторону двора, где,
припав к земле, сгрудилась уйма таких же людей в тюрбанах -- все с оружием,
нацеленным на ворота.
-- Видишь, я их знаю. Я знаю их мысли, -- сказал Чиун.
Страж на стене обернулся на голос, и удивление на его лице сменилось
ужасом, лишь только он завидел Чиуна. Челюсть у него отвисла, и он завизжал:
-- А-а-а-е-е-и-и! -- На розовых одеждах в районе паха расплылось мокрое
пятно, и пулемет задрожал у него в руках.
Римо увидел, как напрягся указательный палец, лежащий на курке, но грозные
руки Мастера Синанджу уже ухватились за тюрбан, размотали его и, щелкнув
полоской материи, как кнутом, захлестнули петлю на шее стража. Потом,
очертив телом стража два широких круга в воздухе, Чиун по дугообразной
траектории отправил его вниз, на плиты двора.
Чиун нырнул в окно под огромным золотым куполом. Римо -- за ним. Пули
застучали по толстым стенам, сопровождая передвижение Чиуна и Римо от окна к
окну. Потом стрельба прекратилась, и стало так тихо, что Римо, казалось,
слышал шаги Чиуна. Римо выглянул во двор. Люди во дворе о чем-- то
совещались.
Чиун подошел к высокому окну и встал там, сложив руки.
-- Взгляни на них, -- сказал он. -- Я знал, что все так и будет.
Один из людей в тюрбанах склонился над распростертым телом стража, того,
что был на стене, внимательно разглядывая его шею.
-- Это вы?! -- крикнул он.
-- Если я спущусь туда, где ты ползаешь, о горный червяк, я покажу тебе,
что это именно я.
Люди снова принялись о чем-то совещаться. Они размахивали руками, а голоса
их звучали все громче, перекрывая друг друга.
Римо не заметил момента, когда они приняли решение, но суть его была ясна.
К воротам они не бежали, а скорее в беспорядке сыпались. Бег в толпе не
получался. Люди падали на колени, ползли на четвереньках, колотили в ворота,
хватались за перекладины и, как муравьи, атакующие огромный черный огрызок
хлеба, сумели-таки сдвинуть одну громадную створку. Она отворилась, и в
образовавшийся проем хлынули они на улицу Патны -- кто с оружием, кто без.
-- Куда они? -- спросил Римо.
-- Домой. Туда, где им место. Туда, где они теперь останутся навсегда.
Теперь мы можем ехать в Синанджу. Я не хотел возвращаться домой, пока в мире
было не все улажено. Должен сознаться, если бы Мастер былых времен сделал
свое дело как должно, во всем этом не было бы необходимости. Но мы не станем
это обсуждать. Что сделано, то сделано, а то, что сделано хорошо, -- это
навсегда.
-- Эти, в тюрбанах, они что, тоже работали здесь по контракту, вроде нас?
-- Ты принижаешь искусство убийцы-ассасина. Ты его американизируешь.
-- Ладно, ладно. У меня своя работа. Мы на службе у Смита, а ты сам
недавно говорил, что приказ императора -- свят.
-- Если это достойный приказ. Императоры могут быть самыми опасными и
самыми невыносимыми из людей, потому что сверхъестественная власть лишает их
внутренних ограничений, которые помогают нормальным людям выбирать
правильный путь в жизни.
Но Римо не слушал. Он спустился по лестнице вниз и принялся осматривать
комнаты. Пусто было в комнатах и залах, и в крохотных каморках, и на кухне
-- если не считать горшков, кипевших на очаге. Дворец был оборудован
кондиционерами, но пищу здесь готовили по-старому, на дровяных плитах. В
здании было электрическое освещение, но окна -- из стекол явно кустарного
производства, словно новых технологий еще не было. От ароматических палочек
и кубиков, тоже явно сделанных вручную, исходили запахи благовоний. А потом
Римо добрался до компьютерного зала. Неужели без компьютеров сегодня уже
ничто не обходится? Потом Римо увидел тюремные камеры, кое-где на ножных
кандалах запеклась кровь. А вот больница. Допотопные металлические кровати и
современное кардиологическое оборудование. На одной из кроватей под одеялом
что-то лежало. Римо по запаху определил, в каком состоянии это "что-то"
находится. От сладкого тошнотворного запаха разлагающегося трупа защипало
ноздри, а если побыть здесь еще некоторое время, то вонь пропитает и одежду.
Это такой запах, что от него не скоро избавишься.
Римо отдернул одеяло. Белый мужчина средних лет, рост -- около пяти футов
десяти дюймов, умер не менее суток назад. Труп уже начал раздуваться. Кожа
на запястьях полопалась. Коричневый запекшийся крест был вырезан на правой
руке, кисть которой превратилась в твердый коричневокрасный шар. На полу
Римо нашел золотой значок с серебряной полоской и сунул его в карман.
Выйдя из комнаты, Римо снова вздохнул полной грудью. Откуда-то из глубины
здания доносились рыдания. У алтаря с изображением толсторожего мальчишки,
обвешенным цветочными гирляндами, светловолосая девушка рыдала, уткнув лицо
в ладони.
-- Кто ты? -- спросил Римо.
-- Я та, которая недостойна сопровождать Великого Владыку. Моя жизнь
разбита на кусочки. О, блаженный, блаженный Всеблагой Владыка!
-- Куда он уехал?
-- К славе.
-- Давай начнем сначала, милая. Как тебя зовут? Имя, фамилия. И давай еще
раз уточним, куда конкретно поехал Всеблагой Владыка.
-- Джоулин Сноуи. Он поехал в Америку.
-- Хорошо. Куда конкретно?
-- Стадион "Кезар".
-- Ряд, номер места? -- спросил Римо, чувствуя, что ему, кажется, повезло.
-- Да не место и не ряд. Он будет в центре. Это будет грандиозное событие.
-- Чудесно. Что за грандиозное событие?
-- Третье доказательство его истины.
-- Какое именно?
-- Что он растет и ширится.
-- И что он собирается сделать, когда вырастет?
-- Доказать, что он -- воистину истина.
-- Мне кажется, мы свою истину тоже доказали, и довольно убедительно, --
сказал Римо.
-- Ах, где мне найти нового Великого Владыку? -- разрыдалась Джоулин.
В конце коридора показался Великий Чиун, Мастер Синанджу, с миской в руке,
и Римо стал соображать, как сказать ему, что он не сразу поедет к себе на
родину Надо бы сделать это подипломатичнее.
-- Что у тебя в миске, папочка?
-- Первая хорошая еда за все то время, что я не дома.
-- Насладись ею сполна, -- дипломатично сказал Римо. -- Тебе еще долго не
удастся отведать ничего подобного.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Фердинанд Де Шеф Хант скомкал обертку печенья, составившего его
сегодняшний второй завтрак, и легким движением отправил ее через левое плечо
в мусорную корзину, отделенную от него тремя столами. Он знал, что его
сослуживцы всегда следят как завороженные за тем, как он, не глядя, попадает
в цель. Пусть хоть это отвлечет внимание других аналитиков компании от
огромного экрана в противоположном конце комнаты -- экрана, на котором
высвечивалась неприглядная правда о состоянии дел на Нью-йоркской фондовой
бирже.
По мере того, как ценные бумаги на бирже падали в цене, Хант, специалист
по вопросам производства и сбыта лекарственных препаратов в новоорлеанском
отделении компании "Долтон, Харроу, Петерсен и Смит", имеющей свое
представительство на Нью-йоркской фондовой бирже, подыскивал все новые
эвфемизмы для слова "депрессия". Рынок копил силы перед новым взлетом, на
рынке происходила необходимая перестройка, рынок искал новое солидное
обоснование для последующего неуклонного подъема.
На второй год депрессии, когда официальные лица в правительстве начали
обсуждать вопрос, не стоит ли страна на пороге нового "экономического
спада", Фердинанд Де Шеф Хант стал позволять себе маленькие вольности, когда
его просили выразить свое мнение о состоянии рынка лекарственных препаратов.
В английском языке лекарственные препараты и наркотики обозначаются одним
словом (drug). (Примечание переводчика).
-- Принимайте их внутривенно, -- говорил он.
Покупатели хихикали и почему-то больше не звонили.
И теперь, этим утром, когда, по его расчетам, шел последний месяц его
блестящей биржевой карьеры -- такой блестящей, что родовое поместье на
берегу Миссисипи пришлось заложить в третий раз, чего не случалось с 1732
года, когда его предки получили это поместье в дар от семейства Бурбонов, --
Фердинанд Де Шеф Хант решил, что единственное, чем ему стоит заниматься, --
это подбрасывать бумажки высоко в воздух и по плавной дуге направлять их в
мусорные корзины за его спиной.
Ему было двадцать восемь лет -- красивый смуглый мужчина, своими руками
всего добившийся в жизни, промотав миллион, доставшийся ему в наследство от
матери четыре года тому назад.
-- Не стоит этого делать, -- сказал его коллега у него за спиной. -- Сами
Долгой и Харроу здесь.
-- В Новом Орлеане?
-- Да, с раннего утра. Заперлись в кабинете босса, запросили личные дела
всех сотрудников, пообщались с боссом пару часов -- и все.
-- Они закрывают новоорлеанское отделение.
-- Не может быть. Наше отделение -- одно из наиболее успешно работающих.
-- Это означает, что мы разоряемся медленнее, чем другие. Вот погоди, сам
увидишь. Мы летим под откос. Жаль только, что это не произошло несколько лет
назад, когда у меня еще водились деньги на обед.
-- Если ты думаешь, дружище, что я опять перекинусь с тобой в картишки на
обед, то ты спятил.
-- Сыграем в "ножички"?
-- Я видел тебя в парке. Выглядело так, что ты нож не бросаешь, а просто
втыкаешь.
-- Дартс?
-- Ты неделю пьянствовал на свой выигрыш в дартс. Ты был единственным на
всей Бурбон-стрит, у кого водились деньги.
-- Бильярд? Гольф? Теннис? Пинг-понг? Кегли?
-- Сегодня для разнообразия я сам хочу пообедать. Послушай, Хант, если бы
у меня были твои таланты, я бы пошел в профессионалы. Я бы сегодня же вышел
на площадку для гольфа. Завтра -- на теннисный корт. А послезавтра обставил
бы всех в бильярд.
-- Не могу. Я обещал маме. Я не имею права зарабатывать этим деньги.
-- Ты называешь свой талант "это". Я никогда не мог тебя понять.
-- Ладно, -- отмахнулся Хант, и тут, к его радости, разговор прервала
секретарша, сообщившая, что его ждут в кабинете директора.
-- Мне очистить стол сейчас или потом? -- поинтересовался Хант.
-- Думаю, никогда, -- ответила секретарша и отвела его в кабинет босса,
где сидели два человека -- он хорошо знал, кто это, потому что не раз видел
их портреты, развешанные на стенах конторы. Уинтроп Долтон и В. Родефер
Харроу Третий. На обоих были темные полосатые костюмы-тройки. Долгой был
седой и сухопарый с выражением неподкупной честности на лице, типичным для
представителя старого богатого рода из штата Нью-Йорк. Харроу -- потолще, с
четко очерченными скулами и подслеповатыми голубыми глазами. Он был лыс, как
бильярдный шар.
-- Вы -- младший представитель рода Де Шеф, так? -- спросил Долтон,
сидевший справа от стола директора. Харроу сидел слева. Сам директор
отсутствовал.
-- Ну, сэр, да, можно так сказать. Только по линии отца я -- Хант. Мой
отец -- Л. Хант из Тексарканы. Возможно, вы слышали о нем. Подряды на
поставки электротехнического оборудования. Попал в список самых выдающихся
людей 1954 года. Первый президент компании "Арканзас элкс". Крупнейший дилер
компании "Вермиллион сокет" на всем Юге.
-- Никогда не слышал о нем, -- сказал Долтон. -- Садитесь и расскажите нам
о своей матери. И особенно -- о ее отце.
-- Но, сэр, он умер...
-- Печально слышать. А были у него еще дети?
-- Да, у него был сын.
Хант увидел, как задрожали челюсти В. Родефера Харроу.
-- И где живет ваш дядя? -- спросил Долтон.
-- Он умер ребенком. Ему было три года. Несчастный случай на охоте. Да, на
охоте, хотя, я понимаю, это звучит необычно.
Хант чувствовал себя неловко в прекрасном кожаном кресле, одном из тех,
что были куплены компанией в лучшие времена. Руки он положил на полированные
деревянные подлокотники -- словно готов был по первому слову убраться из
кабинета.
-- Расскажите нам об этом. Мы знаем, что в мире множество странных вещей.
Даже самая простая истина может кое-кому показаться странной.
-- Он утонул в пруду.
-- Что в этом странного? -- удивился Долгой.
-- Странно то, чем он занимался в этот момент. Вы не поверите -- он
охотился.
-- Я верю. А в каком возрасте вы начали охотиться?
-- Дедушка -- отец моей матери -- начал учить меня рано, а потом он умер,
и мама заставила меня пообещать, что я никогда больше не буду этим
заниматься, и с тех пор я не охотился. А когда она умерла, мне по наследству
досталось поместье, которое раньше принадлежало деду. Он умер от сердечного
приступа. Ну и вот, возвращаясь к поместью, когда я заложил его в первый
раз, то занялся бизнесом. Я поступил на службу в компанию "Долтон, Харроу,
Петерсен и Смит". И я не охочусь.
-- Вы сказали: не буду заниматься "этим". Чем "этим"?
-- Ну, это у нас вроде как семейный талант. Я бы не хотел об этом
говорить.
-- А я бы хотел.
-- Ну, сэр, это очень личное.
-- Я вижу, вы не расположены говорить. И В. Родефер, и я хорошо понимаем
ваши чувства. Но мы бы хотели, чтобы вы нам доверяли. Как своим друзьям.
-- Как друзьям, -- эхом отозвался В. Родефер Харроу Третий.
-- Как добрым друзьям, -- подчеркнул Уинтроп Долтон.
-- Я правда не хотел бы, сэр. Честно говоря, я стесняюсь.
-- Друзья не должны стесняться друзей, -- заявил Уинтроп Долтон. -- Ты
разве стесняешься меня, В. Родефер?
-- Я слишком богат, чтобы стесняться, -- брякнул В. Родефер Харроу Третий.
-- Не обижайтесь на В. Родефера. Он с побережья. Прошу вас, продолжайте.
-- Ну, понимаете, у членов нашей семьи есть особый дар. Во всяком случае,
по маминой линии. Это имеет отношение к разным предметам. И на первый взгляд
очень просто, но на самом деле довольно сложно. У этого довольно неприятная
история, и моя мама заставила меня пообещать, что я не стану передавать это
дальше. Похоже, я и не смогу это никому передать -- сына у меня нет.
-- Мы знаем, но разве нельзя научить этому кого-нибудь еще? -- спросил
Долтон.
-- Строго говоря, научить этому невозможно. Понимаете, этому можно научить
только человека определенного склада. Некоторые люди умеют, не глядя,
чувствовать, где какой предмет расположен, и тут еще включается механизм
наследственности, если вы понимаете, что я имею в виду.
-- Значит, у вас есть "это"?
-- Да. Поскольку я Де Шеф по отцовской линии.
Челюсти Харроу затряслись от восторга.
-- А не могли бы вы нам его показать, я имею в виду "это"? --
поинтересовался Уинтроп Долтон.
-- Конечно, -- с готовностью согласился Хант и встал. Он взял со стола
листок бумаги, ручку и календарик, сначала слегка подбросил их на ладони, а
потом со словами: "Мусорная корзина вон там", -- швырнул ручку, за ней
календарь, а затем резким движением кисти подбросил бумагу вверх. Ручка, как
мини-дротик, полетела пером вперед и звякнула о дно металлического ведра для
мусора. Календарь последовал за ней, а листок бумаги описал в воздухе круг,
упал на край ведра, потом съехал вниз и тоже оказался в ведре. -- Когда
бросаешь бумагу, все дело в воздухе. Бумага -- это самое сложное. Главный
секрет тут в том, что слишком много переменных величин. Как, например, когда
стреляешь из ружья при сильном боковом ветре. Действительно сильном -- узлов
двадцать. Понимаете, что я имею в виду? Или когда играешь в гольф на сырой
площадке, а тут еще начинает моросить дождь, -- тогда игроки понимают, что
имеют дело с непостоянными величинами. Тут требуется особое чутье -- надо
знать, где что расположено, что находится вокруг, и, конечно, чувствовать
вес предмета. Большинство людей думает, что воздух -- это ничто. Но на самом
деле это не так. Воздух -- это тоже предмет или вещество. Как вода или как
этот стол. Воздух -- это вещество.
-- И ваше мастерство распространяется на все предметы? -- поинтересовался
Уинтроп Долтон. В. Родефер Харроу перегнулся через собственное пузо.
Свет ламп отражался от его гладкой, словно полированной лысины.
-- Конечно.
-- Пошли сыграем в гольф, -- предложил Долтон. -- По-дружески.
-- По тысяче долларов за лунку, -- добавил Харроу.
-- У меня нет... Стыдно сказать, но у меня, бизнесмена, нет тысячи
долларов.
-- Для бизнесмена это довольно типично. Сколько у вас есть?
-- У меня есть тридцать пять, нет, тридцать три цента. Я купил печенье.
Вот все, что у меня есть.
-- Мы сыграем на эту сумму, -- сказал Харроу.
-- Но мне нечем заплатить за аренду площадки.
-- Об этом мы позаботимся. У вас есть клюшки? Ничего страшного, мы
достанем и на вашу долю. Не считайте себя бедным только потому, что у вас
нет денег. У нас тоже бывают трудные времена, но секрет нашего "это", если
так можно выразиться, заключается в том, что мы никогда не считаем себя
бедными. И мы не хотим, чтобы и вы себя таким считали.
-- Ни в коем случае не хотим, -- подтвердил Харроу.
Если бы это был кто-то другой, а не эти двое, то Фердинанд Де Шеф Хант
чувствовал бы себя неловко на площадке для гольфа в обществе двух людей в
жилетах, в рубашках с закатанными рукавами и в уличной обуви.
Долтон поспорил с администратором клуба по поводу цены за прокат клюшек.
Это бы сильно уязвило гордость Ханта, если бы Долтон не был тем самым
Уинтропом Долтоном. Долтон требовал самые дешевые мячи.
Когда Долтон поставил мяч на стартовую отметку на первой дистанциитреке
(длина -- 425 ярдов, норма ударов -- четыре) и нанес первый удардрайв, мяч
позорно срезался в кусты, росшие на берегу озера Поншартрен. Он на двадцать
минут задержал всех остальных, пока искал свой мяч, хотя и отыскал еще два
чьих-то мяча, ползая в кустах.
Хант первым драйвом послал мяч на 165 ярдов -- не слишком удачно, но зато
-- точно по прямой в направлении к лунке. Бриз, дувший с озера, придавал ему
силы. Траву на поле недавно подстригли, запах был чудесный, солнце ласково
пригревало, и Фердинанд Де Шеф Хант полностью забыл о рынке ценных бумаг --
настолько полностью, насколько был способен.
Второй удар продвинул его вперед еще на сто пятьдесят ярдов и опять --
точно по прямой, и В. Родефер Харроу заявил, что ничего особенного в этом не
видит. Потом Хант послал мяч по высокой крутой параболе. Мяч взвился в
воздух и упал совсем рядом с лункой.
-- Фью! -- присвистнул Харроу.
-- Ух ты! -- не удержался Долтон.
-- Ничего особенного, -- сказал Хант и последним ударом -- каких-то два
дюйма -- загнал мяч в лунку, закончив трек в четыре удара.
-- Мы должны вам по тридцать три цента каждый, -- сказал Долгой. -- Итого:
шестьдесят шесть центов. -- И он заставил Харроу вытащить мелочь из кармана
и отсчитать требуемую сумму.
-- Давайте теперь сыграем на шестьдесят шесть центов, -- предложил Долтон.
-- Я хочу отыграться. А ты как, В. Родефер?
-- Еще как, -- заявил Харроу, которому на прохождение трека пришлось
затратить девять ударов. При этом он еще и жульничал. Долтон затратил семь
ударов, причем завершающий удар был довольно неплох.
Норма ударов на следующем треке тоже была равна четырем, и Хант преодолел
этот трек аналогично первому: впечатляющий полет мяча и последний удар в
лунку с расстояния в четыре дюйма.
-- Теперь у вас доллар и тридцать два цента. Удвоим или хватит?
-- Длина следующего трека -- сто семьдесят ярдов, норма ударов -- три. Я
на таких -- супер, -- заявил Хант.
-- Посмотрим, какой вы "супер".
А "супер" был вот какой: мяч летал, как птичка, всего было затрачено два
удара, а потом Хант обнаружил, что играет на следующем треке на два доллара
шестьдесят четыре цента. Проходя трек за треком и загоняя мячи в лунки,
новые друзья продолжали расспрашивать его об "этом" и каждый раз удваивали
ставки, говоря, что они не упустят шанса отыграться. К седьмому треку ставка
увеличилась до сорока двух долларов двадцати четырех центов, и Хант вовсю
разговорился со своими новыми друзьями.
Его мама, объяснил он, заставила его пообещать никогда не пользоваться
"этим" для того, чтобы заработать себе на пропитание, так как этот семейный
дар имел мрачное прошлое. Далеко не всегда им пользовались ради победы в
спортивных состязаниях. Изначально это был способ заработать с помощью ножа
и ружья. Де Шеф -- старинное французское имя. Род ведет свое начало от
одного из слуг при дворе Людовика Четырнадцатого. Слуга был помощником
шеф-повара, но королю пришлось возвести его в дворянское достоинство, чтобы
он получил право убивать дворян. Все дело началось, когда по приглашению
короля ко двору прибыл убийца -- иначе его не назовешь -- откуда-то с
Востока. Хант не знал, хорошо ли знают историю Долгой и Харроу, но объяснил,
что в то время Король-Солнце -- так называли Людовика -- столкнулся с
сильной оппозицией со стороны местных феодалов. Он хотел объединить страну.
Ну, и этому убийце Франция чем-то не приглянулась. Единственная его
характеристика, сохранившаяся в роду Де Шефов, -- это то, что он не был
китайцем. Так вот, Франция ему не понравилась. И тогда король, который
испытывал к нему глубочайшее уважение -- а может быть, страх, пообещал
заплатить огромную сумму, если этот азиат обучит некоторых из преданных
королю дворян части того, что он умеет делать. По-видимому, этот азиат был
очень хорош, просто великолепен.
-- Мы считаем, что великолепны вы, сказал Харроу, отсчитывая сто
шестьдесят девять долларов -- в казначейских билетах -- и запихивая их в
карман Ханту. Они уже отыграли на десятом треке и теперь возвращались в
здание клуба.
-- Да нет, куда мне до него. Я хочу сказать, мои способности -- это ничто
или почти ничто в сравнении с его. Ну, как бы то ни было, но ни один из
дворян не смог ничему научиться, а потом этот азиат обнаружил, что помощник
шеф-повара может, а король сказал, что простолюдин не имеет права убивать
дворян, и для разрешения проблемы, как это принято во Франции, они
придумали, будто один из его предков был незаконнорожденным сыном кого-то из
знати, а значит, в его жилах текла дворянская кровь, и теперь, обучившись
"этому" у азиата, он мог укокошить любого дворянина, какого укажет ему
король. И с тех пор, как перед революцией Де Шефы приехали сюда, все они
вроде как зарабатывали на жизнь именно таким способом. Пока дело не дошло до
моей матери. Мама сказала: хватит, и заставила меня пообещать, что я никогда
не стану использовать свой талант ради денег
-- Благородный порыв и благородное обещание, сказал Долтон. -- Но если
что-то неправильно, неистинно, то это не может быть благородно, так?
-- Пожалуй, так, -- согласился Хант Выиграв 337 долларов 92 цента, он
предложил заплатить за обед. Когда он выложил почти двести долларов за обед
на троих у "Максима" и тем самым потратил большую часть своего выигрыша,
Уинтроп Долгой сообщил ему, что он и так уже нарушил данное матери обещание.
-- Но ведь все начиналось с тридцати трех центов! Я всегда играл на обед,
иногда на выпивку или на пару баксов.
-- Что ж, а теперь это -- триста тридцать семь долларов и девяносто два
цента.
-- Я верну.
-- Это не будет означать, что вы не нарушили обещания, и честно говоря,
нам не нужны ваши деньги. Наблюдать вас в работе было истинным
удовольствием.
-- Колоссальным, -- подтвердил Харроу. -- Одно из пятнадцати самых
незабываемых впечатлений в жизни.
-- Вам неприятно, что вы нарушили обещание? -- спросил Долтон.
-- Да, -- ответил Хант.
-- Но все было нормально, пока вы не стали об этом задумываться. Когда вы
нарушали обещание, не отдавая себе в этом отчета, все было прекрасно. Да или
нет?
-- Ну-у, да, -- признался Хант.
-- Вы себе друг или враг? -- задал вопрос Харроу.
-- Думаю, я себе друг.
-- Тогда зачем же вы заставляете себя страдать?
-- Я, э-э, я обещал.
-- Правильно. И, храня верность данному вами обещанию, вы готовы обречь
себя на голод, заставить себя жить в нищете -- вы ведь разорены, и вообще --
причинить себе боль. Неужели вы и вправду думаете, что обязаны причинять
себе боль?
-- Ну-у, нет.
-- Тогда зачем вы это делаете?
-- Меня учили, что обещание есть обещание.
-- Вас много чему учили. И меня тоже научили огромному множеству таких
вещей, которые сделали меня жалким и несчастным и, честно говоря довольно
противным человеком, -- сказал Долтон
-- Вы можете уйти отсюда нищим, -- добавил Харроу. -- Вы можете возвратить
нам долг. Вы можете даже считать, что должны нам за обед, и целый месяц
отказывать себе в еде, чтобы расплатиться со мной, хотя мне эти деньги
абсолютно не нужны. Вы станете от этого счастливее?
-- Конечно, нет, -- ответил Хант.
-- Значит, это довольно глупо, так?
-- Да, так.
Долтон по-хозяйски положил руку на плечо молодого человека.
-- Скажи мне, сынок, неужели тебе ни капли не надоело быть глупым,
причинять себе боль, превращать свою единственную жизнь в ад? Неужели не
надоело?
-- Кажется, надоело.
-- Кажется? Ты не знаешь точно?-- переспросил Долтон. -- Ты что, глупый?
-- Нет.
-- Тогда перестань делать глупости, произнес Долтон. -- Мы просто пытаемся
убедить тебя, что глупо умирать с голоду, пытаясь сохранить верность
обещанию, которое уже нарушено.
-- Я оставлю деньги себе, -- сказал Хант.
-- Понимаешь, сынок, тут есть кое-что еще. Мы хотим, чтобы ты был богат и
счастлив. Ты поможешь нам сделать тебя богатым и счастливым?
-- Поможешь? -- подхватил В. Родефер Харроу Третий.
-- Так точно, сэр, -- отозвался Фердинанд Де Шеф Хант.
Долтон наклонился вперед.
-- Мы хотим, чтобы ты познакомился с самым замечательным человеком на
земле. Ему всего пятнадцать лет, но он лучше всех нас, вместе взятых, знает,
как сделать людей счастливыми. В том числе и очень знаменитых людей. Ты
будешь потрясен.
-- Он как раз сейчас в Америке, -- вставил Харроу.
-- О, да святится его блаженное имя! -- воскликнул Уинтроп Долтон.
-- Да святится его совершенное блаженство! -- эхом отозвался В. Родефер
Харроу Третий.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Доктор Харолд В. Смит устало смотрел на аккуратную стопку бумаг, лежавшую
на его громадном письменном столе.
"Договор об аренде" -- называлось все это, и он начал продираться сквозь
пункты соглашения, в каждом из которых оговаривалось "если это не
противоречит пункту...", и через обязательства сторон, разбавленные всякими
"кроме как в случаях...". Он машинально переводил все это на нормальный
английский и в конце концов понял, что через четыре дня АО Миссия Небесного
Блаженства берет в аренду на один вечер стадион "Кезар" в Сан-Франциско "в
целях проведения массового религиозного мероприятия".
Договор об аренде был подписан за АО Миссия Небесного Блаженства неким
Гопалой Кришной, известным также под именем Ирвинг Розенблатт и носившим
титул "Главный гуру Калифорнийского региона". Штамп на последней странице
гласил: "Оплачено полностью".
Смит еще раз перечитал соглашение. Вот оно, "грандиозное событие". У него
не было на этот счет никаких сомнений. Но что грандиозного может произойти
на сборище одной из многих религиозных сект, на каком бы стадионе это ни
проводилось? Билли Санди и Эми Семпл Макферсон, Отец Богоданный и пророк
Джонс, Билли Грэм и Орал Роберте -- скольким из них удавалось убедить
миллионы людей в правильности именно своего видения Бога -- и иногда на
целых два дня, и страна нисколько от этого не пострадала. Что такое
особенное хотел совершить этот индийский малолетний правонарушитель?
Да, конечно, Римо сообщил Смиту имена последователей Шрилы. Некоторые из
этих людей занимали

очень высокое положение. Ну и что? Что такого могли они сделать, что
оправдало бы все затраты сил и средств организации Смита из-за этого
индийского мальчишки?
Смит оторвал взгляд от соглашения. Если бы только несколько американцев,
отправившихся в Патну, не исчезли бесследно и если бы индийское
правительство не отказалось проявить хоть малейшую озабоченность по данному
поводу, Смит вообще очень сомневался бы, что это входит в компетенцию КЮРЕ.
Во всем этом он не мог пока усмотреть ничего, что бы представляло угрозу для
его правительства. А это, в конце концов, и было первой и единственной
функцией КЮРЕ -- сохранять конституционное правительство. Именно с этой
целью ныне покойный президент создал КЮРЕ, и именно с этой целью он поручил
Смиту возглавить ее, и именно поэтому только два человека, кроме самого
президента, -- Смит и Римо -- знали, что такое КЮРЕ и чем она занимается.
С точки зрения уровня секретности, "Проект Манхэттен" по сравнению с КЮРЕ
мог бы показаться собранием регионального комитета демократической партии в
Гринвич-Вилледж. И это естественно. Результатом "Проекта Манхэттен" была
всего-навсего атомная бомба, а сохранение секретности КЮРЕ -- куда более
важная задача. Раскрытие тайн КЮРЕ будет означать, что правительство не
действовало и не может действовать в рамках конституции, а это может
привести к полному развалу всей страны.
Доктор Смит отложил бумаги в сторону. Он принял решение. Римо занимается
этим делом, и пока пусть все остается как есть, а потом будет ясно, стоит ли
дать Римо новое задание. А в качестве меры предосторожности он возьмет
список людей, названных ему Римо, и проследит, чтобы их временно вывели из
игры, прежде чем начнется "Марафон Блаженства" Шрилы Дора на стадионе
"Кезар". Может быть, под предлогом медицинского обследования. И таким
образом некоторые из козырей Дора будут биты. Но очень хотелось бы иметь
полный список последователей Дора в Америке. Римо сообщал, что есть и
другие.
Смит посмотрел на компьютерный терминал, расположенный в углублении под
стеклянной панелью у него на столе. Компьютер бесшумно и непрерывно выдавал
распечатанную информацию, собранную тысячами агентов по всей стране --
агентов, которые думали, что работают на ФБР, или на налоговое управление,
или служат таможенными инспекторами, или банковскими аудиторами, но все их
донесения в конечном итоге попадали в компьютерную систему КЮРЕ.
Там -- намек, тут -- неосторожное слово, где-то еще -- изменение цен, и
компьютер выдавал свое заключение на стол Смиту, сопровождая рекомендациями.
Компьютер бесшумно печатал:
"Возможен приток иностранной валюты, следствие -- нестабильность цен на
зерно на биржах Среднего Запада. Никаких рекомендаций". Пауза. И снова:
"Авиакомпания, бывшая на грани разорения, снова платежеспособна. Изучить
возможные связи с экспортерами нефти в арабском мире". Такие донесения целый
день поступали к нему на стол. В этом состояла суть ежедневной рутинной
работы Смита. Самое важное. То, что могло повлиять на безопасность Америки,
на ее положение в мире.
Может быть, он ошибся? Может, нужно отозвать Римо прямо сейчас? Возможно,
это дело вообще не стоило того, чтобы поручать его Римо?
Смит снова обратился к компьютеру, бесшумно печатавшему букву за буквой
под стеклянной панелью.
"Убийство полицейского на Среднем Западе, очевидно связанное с борьбой за
контроль над преступным синдикатом в этой части страны. Деятели преступного
мира имеют тесные связи с некоторыми сенаторами, и определенные
законопроекты, касающиеся иммиграционных норм и имеющие отношение к деятелям
преступного мира, были недавно внесены этими сенаторами". Вот это важно,
решил Смит. Преступный мир дотянулся своими щупальцами ухе и до Сената.
Возможно, это дело как раз для Римо с его способностями. Компьютер продолжал
печатать:
"Предлагается -- нажать на сенаторов, заставить их отказать в политическом
покровительстве лидерам преступных группировок". Вероятно, так и надо
поступить, решил Смит. Вероятно, это и станет новым заданием для Римо. А
компьютер печатал дальше:
"Да святится имя Великого Всеблагого Владыки! Он есть неземное
блаженство".
И Смит содрогнулся.
А в 2700 милях оттуда, на другом конце страны, Мартин Мандельбаум тоже
содрогался, но от гнева.
Он им зачитает положения закона о массовых беспорядках, это уж точно. Он
им вставит в хвост и вставит в гриву. Как они посмели? Черт их раздери, как
они посмели?
Он шел по отполированному до блеска мраморному полу центрального
аэровокзала Сан-Франциско, и гнев его возрастал с каждой минутой.
Кто этот толстомордый молокосос?
На каждой стене, на каждом столбе, на каждой урне в прекрасном, чистом
здании аэровокзала висела картинка, изображающая круглолицего смазливого
мальчишку с убогим подобием усов над верхней губой. Черт побери, да кто он
такой?
А под фотографиями были слова:
ОН ПРИЕЗЖАЕТ!!!
ВО ВТОРНИК ВЕЧЕРОМ!!
СТАДИОН "КЕЗАР"!.
ПРИГЛАШАЕМ ВСЕХ. ВХОД СВОБОДНЫЙ.
Черт побери, кто ОН?
И еще раз черт побери, как все эти гнусные картинки попали в чудесное,
чистое здание аэровокзала, где хозяином был Мартин Мандельбаум?
У НЕГО, кто бы ОН ни был, наверное, не было недостатка в наглости, и
служащие аэропорта, работавшие под началом Мандельбаума, сейчас об этом
услышат.
Мандельбаум в ярости содрал одну из картинок с мраморной колонны и
прошествовал в коридор, ведший в его кабинет.
-- Доброе утро, мистер Мандельбаум, -- приветствовала его секретарша.
-- Соберите всех, -- прорычал он. -- Всех. Дворников, сантехников,
уборщиц, маляров, мойщиков окон -- всех. Соберите всех в конференц-зале
через пять минут.
-- Всех-всех?
-- Да, мисс Перкинс, всех-всех, мать их в душу! Мандельбаум прошел в
кабинет и с грохотом захлопнул за собой дверь. Ух, как он им вставит! Как
вставлял во время Второй мировой войны, когда был старшим сержантом, и
позже, на гражданской службе, когда у него появились первые двое
подчиненных, и потом, продвигаясь вверх по служебной лестнице. Словом, всю
свою жизнь.
Было просто невозможно представить, что вандалы проникли в здание
аэропорта ночью и весь его залепили листовками с изображением ЕГО.
Мандельбаум взглянул на листовку, которую держал в руке.
Что за глупая рожа! Какого черта -- почему его служащие не заметили, как
хулиганы поганят аэропорт?
-- ОН! -- громко обратился Мандельбаум к лицу на листовке. -- Держи свой
зад подальше от моего аэропорта.
Он смачно харкнул в эту гнусную рожу и попал Шриле Гупте Махешу Дору,
Всеблагому Владыке, прямо промеж глаз. Потом швырнул листовку в мусорную
корзину, стоявшую возле его стола, и принялся ходить взад-вперед, про себя
отсчитывая пять минут, которые предстояло ждать.
Подождать стоило. Это было великолепно. Он им вставил в хвост, и он им
вставил в гриву. Сто сорок человек сидели перед ним в тупом, ошеломленном
молчании, а Мартин Мандельбаум излагал им все, что он думает по поводу их
неустанных усилий, направленных на поддержание чистоты в здании аэровокзала,
время от времени добавляя некоторые соображения относительно морального
облика их матерей и выражая сомнения в мужских достоинствах их
предполагаемых отцов.
-- А теперь убирайтесь отсюда, -- сказал он в заключение. -- Убирайтесь
отсюда и снимите со стен все до одной картинки с этой толсторожей сучьей
жабой, а если вы увидите, как какой-нибудь ублюдок вешает их, то зовите
легавых и пусть его арестуют. А если вы захотите сначала выколотить из него
все кишки вместе с дерьмом, я не возражаю. Теперь убирайтесь. -- Его взгляд
пробежал по лицам служащих и остановился на первом заместителе, краснолицом
отставном полицейском-ирландце по имени Келли, тихонько сидевшем в первом
ряду. -- Келли, последи, чтобы все было выполнено точно, -- распорядился
Мандельбаум.
Келли кивнул, и, поскольку речь Мандельбаума была построена так, что не
располагала к свободной дискуссии, все сто сорок служащих молча встали и
вышли из большого зала. Вся эта толпа понеслась по зданию вокзала, на ходу
срывая со стен портреты Шрилы Дора.
-- Что нам с ними делать? -- спросил кто-то.
-- Отдайте мне, -- сказал Келли. -- Я их пристрою. Не рвите. Может, мне
удастся продать их как макулатуру. -- Он коротко хохотнул и принялся
собирать плакаты --и стопка на его вытянутых руках росла и росла. -- Я их
пристрою, ребята, -- говорил он служащим, копошившимся по всему вокзалу, как
рой муравьев, облепивших кусок сладкого пирога. -- Не оставляйте ни одного.
Ведь не хочется, чтобы жид снова нам вставил, а?--И он подмигнул.
И служащие мигали в ответ, хотя прекрасно отдавали себе отчет в том, что
человек, называющий Мандельбаума за глаза жидом, без всякого зазрения
совести называет их самих за глаза ниггерами, латиносами и макаронниками.
Келли собрал целую охапку, и когда, потея под грузом макулатуры, он
направился из главного пассажирского зала в служебное помещение, вокзал был
выскоблен до блеска.
Келли вошел в пустую комнату, где стояли шкафы, в которых служащие хранили
свои вещи, положил стопку листовок на деревянный стол и отпер высокий серый
шкаф в углу комнаты.
Дверца распахнулась. С внутренней стороны к ней клейкой лентой был
прикреплен портрет Шрилы Гулты Махеша Дора. Келли огляделся по сторонам,
удостоверился, что в комнате никого нет, затем наклонился вперед и поцеловал
портрет в обрамленные пушком губы.
-- Не беспокойся, Всеблагой Владыка, -- мягко сказал он. -- Жид не сможет
помешать твоему чуду.
Он аккуратно положил стопку листовок в шкаф. Когда Мандельбаум уйдет
домой, он, Келли, вернется за ними и снова расклеит.
Как и прошлой ночью.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

-- Ты меня удивляешь, крошка. Глядя на тебя, никак не подумаешь, что ты
такая патриотка Америки, -- сказал Римо.
Джоулин Сноуи пропустила его слова мимо ушей. Она стояла на коленях у
нижней ступеньки трапа, по которому только что сошла с самолета компании
"Эйр Индия", и целовала асфальтовое покрытие, раскинув руки перед собой,
словно бы молясь, аппетитно выставив круглый задок.
-- О, волшебная Америка! -- стонала она. -- Земля красоты и блаженства.
Римо взглянул на Чиуна, невозмутимо стоявшего рядом.
-- О, жемчужина Запада! О, хранилище всего самого прекрасного!
-- Смотри-ка, -- сказал Римо. -- Патриотка!
-- О, возвышенная благородная страна! О, сокровищница святости! --
завывала Джоулин.
-- По-моему, она перебирает, -- заметил Чиун. -- А как же расизм? А как же
этот ваш Гейтуотер?
-- Уотергейт. Это мелочи, -- отозвался Римо и схватил ее за правый локоть.
-- Ладно, малышка, вставай и вперед.
Она встала, прижалась к Римо и улыбнулась ему. Несмотря на серебристую
полоску на лбу и темную краску на веках, ее лицо выглядело очень юным.
-- Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты привез меня на эту великую
землю.
-- Да ладно, -- скромно ответил Римо. -- Страна и правда неплохая, но у
нее есть свои недостатки. Даже я вынужден признать это.
-- У нее нет недостатков, -- с вызовом заявила Джоулин. -- Она совершенна.
-- Почему же ты из нее уехала? -- спросил Римо, ведя девушку по
направлению к зданию аэровокзала.
-- Я уехала потому, что Великий Всеблагой Владыка был в Индии, и тогда
Индия была совершенна. А теперь Всеблагой Владыка в Америке...
-- Точно, -- закончил Римо с отвращением. -- Теперь Америка совершенна.
Она была неуправляемой, когда он нашел ее, она была неуправляемой на борту
самолета, и до сих пор она оставалась неуправляемой, как машина без
тормозов.
Римо повернулся к Чиуну и пожал плечами. Чиун доверительно поведал ему:
-- Человек, который посмел разрешить людям племени иллибад спуститься с
гор, чтобы они его защищали, -- такой человек способен на все. Если эта
девушка -- его последовательница, значит, у нее не все в порядке с головой.
С нее надо не спускать глаз.
И едва только через стеклянную дверь они вошли в главное здание
аэровокзала, Джоулин издала дикий вопль и вырвалась из рук Римо. Публика
обернулась на крик, чтобы узнать, в чем дело. Они увидели девушку в розовом,
которая на полной скорости пронеслась по залу и, добежав до мраморной
колонны, обняла ее обеими руками и принялась осыпать поцелуями.
-- Слушай, Чиун, это уже совсем глупо, -- растерялся Римо.
-- Это твоя проблема. Я желаю только одного: попасть на подводное судно и
вернуться в Синанджу, и чтобы твои фокусы не помешали мне это сделать.
-- Ты сам решил не ехать туда, -- возразил Римо, рассматривая спину
Джоулин -- девушка все еще продолжала страстно целовать колонну.
-- Только потому, что надо было исполнить долг, а теперь долг исполнен, и
я хочу поехать домой. Если бы в этой стране жили порядочные люди, которые
держат свои обещания, мне бы не пришлось испытать чувство обиды, как сейчас,
поскольку...
-- Верно, верно, верно, верно, -- оборвал его разглагольствования Римо.
Он покинул Чиуна и пошел за Джоулин Сноуи. Она уже полностью удовлетворила
свою страсть к одной колонне и теперь обнимала следующую. Римо разглядел,
что именно она так обильно смачивает слюной. К колонне была приклеена
листовка, изображающая Шрилу Гупту Махеша Дора. Римо покачал головой. Шрила
был похож на толстую коричневую жабу. Коричневая жаба с растительностью под
носом, которой никак не удается стать усами.
Подойдя вплотную к Джоулин, он услышал, как она лепечет:
-- О, небесное блаженство! О, совершеннейший Великий Владыка! -- Каждое
слово сопровождалось смачным чмоканьем. -- Твоя раба снова ожидает тебя,
открыв для тебя свое тело -- чистое поле, которое ты можешь вспахать по
своему желанию.
-- Не говори непристойности, -- сделал ей замечание Римо и, обхватив за
талию, оторвал от колонны.
-- Не обращай в непристойность то, что на самом деле чисто, духовно и
прекрасно. Я -- служанка Владыки.
-- Он похож на похотливого старичка, -- заметил Римо. -- Но нет -- и на
это не потянет. Так и останется сексуально озабоченным недоростком с пухом
на губе.
Тут к ним подошел Чиун, и Римо повел Джоулин Сноуи по направлению к выходу
из аэровокзала.
-- Он совершенный Владыка! -- визгливо кричала она. -- Он блаженство! Он
мир и любовь для тех, кто искренне любит его. Я была среди избранных!
Она продолжала свой кошачий концерт и в такси, пока Римо пытался
прокричать шоферу адрес.
-- Он блаженство! Он красота! Он сила!
-- Она свихнулась, -- сказал Римо шоферу. -- Отвезите нас поскорее в
город. Я скажу, куда конкретно, когда она выдохнется.
Но Джоулин не унималась.
-- Он блаженство! Он совершенство! Он мир и любовь! -- вопила она.
-- Шеф, останови-ка здесь, -- сказал Римо.
Машина остановилась у обочины. Римо перегнулся через спинку переднего
сиденья, чтобы шофер мог его слышать.
-- Тебя этот шум не нервирует? -- громко спросил Римо.
Шофер кивнул.
-- Это твоя младшая сестренка или кто? -- прокричал он в ответ.
Римо отрицательно покачал головой, сунул руку в карман и достал
пятидесятидолларовую бумажку.
-- Возьми, -- сказал он, протягивая деньги шоферу. -- Это тебе плата
вперед и чаевые. А пока не хочешь ли прогуляться вон до того кафе и выпить
чашечку кофе? Дай мне пять минут.
Шофер развернулся на сиденье и внимательно посмотрел на Римо.
-- Что ты задумал? -- спросил он. -- На прошлой неделе какие-то типы
пытались разделать счетчик у одного из таксистов.
-- Разделать? Я никогда в жизни не сражался со счетчиками, -- заверил его
Римо. -- Давай, всего пять минут.
-- Я возьму ключи?
-- Конечно, -- кивнул Римо.
Шофер еще раз взглянул на пятидесятидолларовую бумажку, пожал плечами,
выхватил бумажку из руки Римо и засунул в карман своей желтой клетчатой
рубашки.
-- Ладно, мне так и так пора пообедать.
Он открыл дверь и ушел, предусмотрительно положив ключи в карман.
-- Он истина! Он красота! Он чудо! Он великолепие!
-- Чиун, сходи прогуляйся, -- попросил Римо.
-- Не пойду. Никакие вопли не выгонят меня из машины. Да и район этот мне
кажется подозрительным -- может, тут совсем даже не безопасно гулять.
-- Ладно, папочка. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Римо обернулся к Джоулин Сноуи, которая все еще продолжала визжать, и
положил руку ей на левую грудь, потом пальцами нащупал окончание нерва
пониже соска и сильно ущипнул.
-- О любовь! О совершенство! О-о-о-о-о! -- застонала Джоулин.
-- О, как это отвратительно! -- заявил Чиун. -- Вы, американцы, ведете
себя, как лошади на пастбище.
В следующее мгновение он стоял на мостовой, и дверца машины захлопнулась
за ним с такой силой, что это вряд ли способствовало продлению службы замка.
Оставшись в машине наедине с Джоулин, Римо сказал:
-- Ты хочешь блаженства? Я дам тебе блаженство.
В конце улицы шофер такси потягивал кофе.
В другом конце улицы Чиун рассматривал витрину магазина, уставленную
магнитофонами, радиоприемниками и переносными телевизорами, показавшимися
ему интересными и заслуживающими того, чтобы их приобрести, пока не
выяснилось, что все они сделаны в Японии.
Он заставил себя оставаться на месте ровно триста секунд, потом вернулся к
машине. Он открыл заднюю дверцу и сел рядом с Римо и Джоулин Сноуи. При этом
он не проронил ни слова.
Через несколько минут вернулся шофер. Он подо-зрительно глянул на своих
присмиревших пассажиров, желая удостовериться, что Римо не прикончил
крикунью.
Джоулин тихо сидела между Римо и Чиуном. Единственным звуком, который она
издавала, было тихое постанывание. При этом она беспрестанно улыбалась.
Шофер завел мотор.
-- М-м-м-м, -- стонала Джоулин. -- Блаженство. Счастье. М-м-м-м-м. -- Она
обхватила шею Римо обеими руками. -- Ты тоже совершенный Владыка!
Чиун хихикнул. Римо с отвращением отвернулся.
Десять минут спустя Римо стоял в телефонной будке. На противоположной
стороне Маркет-стрит в Сан-Франциско электронные часы на здании банка
показывали часы, минуты и секунды: 11.59.17.
Римо чувствовал себя неуютно -- ему казалось, что времени уже больше.
Часов он не носил -- не носил ухе многие годы, но он не верил, что сейчас
11.59 и уже 22-е.
Римо набрал номер через код 800, позволявший звонить в любой город из
любого конца страны. Смит снял трубку после первого же гудка.
-- Как раз вовремя, -- сказал он. -- Я уже собирался отключать на сегодня
эту линию.
-- Сколько сейчас? -- спросил Римо.
-- Двенадцать ноль две и пятнадцать секунд, -- ответил Римо.
-- Я так и знал, -- сказал Римо. -- Тут часы показывают неправильное
время.
-- Что в этом особенного? Большинство часов показывает неправильное время.
-- Ага, -- отозвался Римо. -- Я знал, что они врут, но не знал, на
сколько. Я уже сто лет так не выбивался из чувства времени.
-- Наверное, сказалась разница поясного времени, -- предположил Смит.
-- На мне никогда не сказывается разница поясного времени, что бы она ни
значила, -- ответил Римо.
-- Ладно, не важно. Какие новости?
-- Мы были в Патне, но маленькая толстая жаба ускакала еще до того, как мы
туда приехали.
-- Где вы сейчас?
-- В Сан-Франциско. Этот Всеблагой Зашрила через пару дней устраивает тут
что-то вроде митинга.
-- Ясно, -- сказал Смит. -- Как я полагаю, это и есть то самое
"грандиозное событие", о котором мы уже столько слышали.
-- Думаю, да. Он собирал коллекцию баптистских священников.
-- Баптистских священников? Зачем?
-- Не знаю. Может быть, это его новообращенные последователи. Когда я его
найду, я выясню. Чиун меня достал. Он хочет немедленно отправиться в
Синанджу.
-- Римо, с этим придется подождать. В системе секретности КЮРЕ произошел
прокол. Где-то внутри нашей организации есть люди Шрилы.
-- Почему бы и нет? Его люди везде. А вы сбросили всех тех людей, о
которых я вам говорил, с крыши небоскреба?
-- Нет. Но их всех положили на обследование, и они там пробудут, пока
Шрила не уедет из страны. Вы сказали, что есть и другие последователи, имена
которых тот человек в Сан-Диего не знал.
--Ага.
-- Попытайтесь узнать, кто это. У меня есть ощущение, что "грандиозное
событие" как-то связано с американскими последователями Шрилы.
-- Возможно.
-- Вам помощь нужна? -- вдруг спросил Смит.
-- Да, пожалуй, духовой оркестр не помешает -- пусть все знают, что мы с
Чиуном здесь. Парочка команд по устройству фейерверков и артиллерийский
дивизион, и тогда, я думаю, мы сумеем справиться с Его Пресветлым
Толсторожеством. Конечно же, мы обойдемся без посторонней помощи. Во всяком
случае, ваши компьютеры нам ничем помочь не смогут. Сколько сейчас?
-- Двенадцать ноль пять и десять секунд.
-- Черт возьми, я отключаюсь. Пока, Смитти. Не перерасходуйте свой бюджет.
Пока Римо отсутствовал, в машине произошел следующий разговор.
-- Вы его друг? -- спросила Джоулин Чиуна.
-- У меня нет друзей, кроме меня самого.
-- Но вы так хорошо ладите.
-- Он мой ученик. Он туповат, но, со скидкой на это, мы делаем все, что
можем. Он мне больше сын, чем ДРУГ.
-- Не понимаю.
-- Если друг вам больше не нравится, дружбе наступает конец. С сыновьями
все по-другому. Даже если они вам не нравятся, они все равно остаются
сыновьями.
-- Верно, приятель, -- поддержал его шофер. -- В точности, как с моим.
Слишком много о себе думает. Учился в школе, уже тогда входил в сборную
штата по футболу. Я вкалывал, только чтобы он окончил школу. Ему за его
спортивные успехи готовы были дать стипендию в колледже. И что же? Он
оказался настолько ленивым, что даже школу не осилил. И вы думаете, он стал
после этого искать работу? Да никогда в жизни? Он сказал, что ему нужно
положение. Ему, видите ли, первая попавшаяся работа не годится.
-- Меня не интересуют подробности личной жизни твоего оболтуса-сына, --
заявил Чиун.
-- Да, положение! -- Шофер не расслышал ни слова из замечания Чиуна. -- Вы
когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? Ему не нужна работа -- ему нужно
положение!
-- Я придумал подходящее для тебя положение, -- сказал Чиун. -- Лежа на
животе. Лицом в грязь. И молча.
Римо вернулся в машину.
-- Ну что? -- спросил Чиун.
-- Что "ну что"?
-- Когда отходит корабль?
-- Боюсь, еще не скоро, -- сказал Римо и назвал шоферу адрес на
Юнионстрит.
Чиун скрестил руки на груди. Джоулин посмотрела на него, потом -- на Римо.
Римо сказал:
-- Ничего не поделаешь, папочка. Дело есть дело. Дело всегда на первом
месте.
Джоулин посмотрела на Чиуна.
-- Дело не должно заслонять собой выполнение обещаний, -- произнес Чиун.
-- Сначала надо закончить всю эту историю, -- сказал Римо.
Джоулин вертела головой от Римо к Чиуну, словно следя за мячиком для
пинг-понга.
-- Но что такое обещание белого человека? -- спросил Чиун, обращаясь к
себе самому. -- Ничто, -- ответил он сам себе. -- Ничто, данное ничем,
означающее ничто и стоящее ничто. Римо, ты -- ничто. И Смит тоже -- ничто.
-- Правильно, папочка, -- поддакнул Римо. -- И не забудь добавить про
расистов.
-- Да, и вы оба расисты. Я такого в жизни не встречал: невыполненные
обещания, неблагодарность... Вы никогда бы не позволили себе ничего такого в
отношении человека с кожей такой же бледной, как у вареной рыбы или у вас
самих.
-- Верно, -- согласился Римо. -- Мы расисты с головы до ног -- и я, и
Смитти.
-- Правильно.
-- И нашим словам нельзя доверять.
-- Это тоже правильно.
Римо обратился к Джоулин:
-- А ты знаешь, что он обучил меня всему, что я знаю.
-- Да, -- кивнула Джоулин. -- Он мне сказал.
-- А, уже успел.
-- И, кстати, он прав, -- сказала Джоулин.
-- В чем?
-- Ты расист.
-- С чего ты взяла? -- удивился Римо.
-- Все это знают. Все американцы расисты.
-- Верно, девочка, -- удовлетворенно заметил Чиун. -- Расизм -- это
самооборона людей, которые ощущают свою неполноценность.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В Сан-Франциско, на тихой улочке -- ответвлении Юнион-стрит, разношерстные
и разномастные хиппи вразнос торговали всякими разностями. Ювелирные
изделия, раскрашенные ракушки и камни, кожаные ремни заполняли маленькие
лотки и лавчонки по обеим сторонам улицы.
Торговля в целом шла плохо, но торговцев это, похоже, не беспокоило. Они с
самым довольным видом грелись на солнце, курили марихуану и толковали меж
собой, как будет здорово, когда победит революция и новое социалистическое
правительство станет платить им за то, что они здесь сидят.
В конце улицы была посыпанная гравием площадка, окруженная высоким
деревянным забором. По периметру площадки стояли лавчонки, и на одной из них
развевалась листовка с портретом Шрилы Гупты Махеша Дора.
Джоулин грохнулась на колени и поцеловала стальной трос, к которому была
прицеплена эта листовка.
-- О, Всеблагой Владыка, -- пропела она. -- Я пересекла море, чтобы вновь
узреть твое совершенство.
-- Эй, ты! Какого черта ты дергаешь мой трос? -- крикнул ей бородатый
загорелый светловолосый парень. Он был без рубашки, в джинсах с грязной
бахромой, в ухе -- серебряная серьга. Парень торговал в лавчонке виноградным
соком.
Из лавок, стоявших вдоль забора, выглянули люди, главным образом молодые
женщины, и воззрились на Джоулин.
-- Они плохо пахнут, -- сказал Чиун Римо. Римо пожал плечами.
-- Это и есть дети цветов? -- спросил Чиун. Римо кивнул.
-- Почему же они не пахнут цветами?
-- Хороший запах -- это составная часть общего заговора мирового
империализма, -- заявил Римо.
Чиун засопел.
-- Впрочем, какая разница. Все белые пахнут странно.
Бородатый блондин тем временем пытался поставить Джоулин на ноги. Она же
упорствовала в своем намерении стоять на коленях. Обеими руками она
вцепилась в трос, который крепил шест, поддерживавший крышу лавчонки.
-- Я сказал, проваливай отсюда! -- орал парень.
Римо направился было к Джоулин, но тут раздался чей-то громкий голос:
-- Прекрати!
Голос доносился с противоположного конца площадки. Все лица повернулись
туда.
Там стоял человек. Он вышел из калитки в заборе между двух лавчонок. На
нем было розовое одеяние, ниспадавшее складками к обутым в серебристые
сандалии ногам. Лоб его пересекала серебристая полоска -- такая же, как у
Джоулин.
-- Оставь ее, -- нараспев произнес он. -- Она одна из нас.
-- Это не дает ей права дергать трос и раскачивать мою лавку, -- заявил
светловолосый парень и снова попытался поднять Джоулин с колен.
Человек в розовом дважды резко хлопнул в ладоши.
Молодые женщины из соседних лавок повернулись, как по команде, и медленно
направились в сторону Джоулин и бородатого блондина. Тот все еще был занят
девушкой и не сразу увидел угрожающую ему опасность. На него надвигалась
дюжина молодых женщин с ничего не выражающими лицами. Их ноги -- большей
частью обутые в сандалии -- ритмично топали по гравию, производя шум, какой
издает поезд, медленно отходящий от станции.
-- Эй! -- крикнул им парень. -- Ладно вам, я просто пошутил. Я не хотел,
чтобы она...
И тут они на него набросились. Четверо навалились на беднягу всей тяжестью
своих тел и как бы пригвоздили к земле, а остальные окружили и принялись
бить руками и ногами по лицу и вообще по чему попало.
Джоулин с непреклонной решимостью держалась за трос и бормотала:
-- О блаженный! О блаженнейший!
Человек в розовом посмотрел на Римо и Чиуна и улыбнулся им. Улыбка не была
ни дружелюбной, ни извиняющейся. Потом он снова дважды хлопнул в ладоши.
По этому сигналу женщины, избивавшие парня, прервали свое занятие,
поднялись и потопали назад к своим лавкам.
-- Через час тебя здесь не будет, -- обратился человек в розовом к
окровавленному, в синяках парню, валявшемуся на гравии. -- Ты недостоин
здесь находиться.
Потом он понизил голос и обратился к Джоулин:
-- Встань, дитя Патны. Блаженство ожидает тебя.
Джоулин поднялась, как по команде, и направилась к нему. Римо и Чиун пошли
следом за ней.
-- У вас есть к нам дело? -- спросил человек в розовом.
-- Мы привезли ее из Индии, -- ответил Римо. -- Из Патны. -- И, не вполне
отдавая себе отчет, зачем он это делает, он показал жрецу золотой значок,
найденный им на полу дворца Дора.
-- Вообще-то, -- вставил Чиун, -- мы направлялись в Синанджу, но нас
остановило обещание белого человека.
-- Ах да, Синанджу, -- чуть растерянно пробормотал жрец. -- Заходите. --
Римо он кивнул как своему.
Жрец провел их через калитку в сад, где цвели крупные, пахучие,
тропического вида цветы, а затем в заднюю дверь старого здания, выходившего
фасадом на соседнюю улицу. Там они оказались в залитом солнцем зале, который
был переоборудован из четырех маленьких комнат первого этажа.
В помещении было безукоризненно чисто. Девять молодых женщин в просторных
белых одеяниях сидели на полу и шили.
Когда жрец привел новоприбывших, все женщины оторвались от шитья и
взглянули на них.
-- Дети блаженства! -- громко объявил жрец в розовом и для пущей
убедительности хлопнул в ладоши. -- Эти путники прибыли из Патны.
Молодые женщины с белой кожей и соломенными, черными и каштановыми
волосами вскочили на ноги и окружили Джоулин.
-- Ты видела Его?
Джоулин кивнула.
-- Он поделился с тобой своим совершенством?
Джоулин кивнула.
-- Окажите ей гостеприимство -- пусть чувствует себя как дома, -- сказал
жрец и жестом позвал Римо и Чиуна следовать за ним в соседнюю комнату.
За их спинами раздавалась счастливые голоса молодых женщин.
-- Какой он, наш Великий? -- спросила одна.
-- Он -- совершенство, -- ответила Джоулин.
Чиун остановился и кивнул.
-- А какое это совершенство? -- спросила другая.
-- Это совершенное совершенство.
Чиун снова кивнул, на этот раз более энергично.
Джоулин продолжала восхваления.
-- Он мудрость всяческой мудрости. Он -- лучший из лучших.
Чиун с этим согласился.
Римо обернулся к нему:
-- Чиун, они говорят о Шриле.
-- Нет, -- не поверил Чиун.
-- Да, -- настаивал Римо.
-- Все американцы -- идиоты.
Римо проследовал за жрецом и Чиуном в кабинет и на пороге обернулся. Число
девушек выросло с девяти ухе до пятнадцати. Одна что-то шепнула Джоулин на
ухо, та покраснела и кивнула. Девушка в восторге захлопала в ладоши:
-- Расскажи нам все.
-- Я тоже хотела поехать в Святую Патну, -- пожаловалась еще одна девушка.
-- Но мой отец отобрал у меня кредитную карточку.
-- Идите сюда! -- крикнула одна из девушек новым, которые все прибывали и
прибывали. -- Познакомьтесь с сестрой Джоулин. Она была в Патне и видела
Великого Владыку. Она с ним...
Римо закрыл за собой дверь. Человек в розовом сел за стол и грациозным
жестом указал Римо и Чиуну на мягкие кожаные кресла.
-- Добро пожаловать в нашу обитель, -- сказал он.--Я- Гопала Кришна,
старший гуру Калифорнийского региона.
-- Где Владыка? -- спросил Римо.
Кришна пожал плечами.
-- Все готово для встречи. Мы приготовили лучшие комнаты. И даже поставили
электронные игровые автоматы.
-- Ясно, но где он сам? -- повторил Римо.
-- Мы с вами еще толком не пообщались, -- ушел от ответа Кришна, -- Вы его
ученики?
-- Он ученик, -- ответил Чиун. -- А я- это я.
-- А что такое "я"?
-- Я -- это человек, поверивший обещаниям вероломных бессердечных
расистов.
-- Чиун, прошу тебя.
-- Это правда. Правда. Расскажи ему, и пусть скажет, что это неправда.
-- Правда то, что мы здесь и мы сделаем все, чтобы грандиозное событие
свершилось во славу Великого Владыки, -- сообщил Римо Кришне. -- Для этого
мы и приехали из Патны.
Чиун рассмеялся.
-- Великий! -- презрительно произнес он.
-- Нам велели подготовиться к его приезду, -- поведал Кришна. -- Но он
может остановиться и где-то еще.
-- В зоопарке. Вместе с лягушками и жабами, -- пробормотал Чиун.
-- Чиун, будь добр, выйди и поговори с девушками. Расскажи им о
великолепии Великого, -- попросил Римо.
Итак, Великий Мастер Синанджу вышел из кабинета, пока Римо и лжеиндиец
болтали глупости, и начал вести беседу с юными женщинами, собравшимися там,
и поведал им абсолютную истину, что было не слишком сложно, ибо никто
особенно не задавался вопросом, о ком именно он ведет речь.
-- Что вы думаете о Великом?
-- Он самый благородный, самый добрый, самый чуткий человек на земле, --
ответил Великий Мастер Синанджу.
-- Он правда воплощенное совершенство?
-- Некоторые приближаются к совершенству. Он достиг его и пошел дальше.
-- Чему он учит?
-- Творите добро и любите справедливость, и будьте милосердны, и все у вас
будет жорошо, -- изрек Мастер Синанджу.
-- Как нам приблизиться к совершенству?
-- Слушайте, что он говорит, и поступайте так, как он учит, -- сказал
Великий Мастер Синанджу. -- Это самая драгоценная истина, какую я могу вам
дать.
-- Идите сюда! Послушайте, что говорит этот мудрый человек. Познакомьтесь
с мудростью Востока, освященной блаженным совершенством Великого Владыки.
Такое занятие нашел для себя Мастер Синанджу, пока по соседству, в
маленькой комнате за закрытыми дверями, Римо продолжал совещаться с Кришной.
Когда дверь за Чиуном затворилась, Кришна обеими руками снял с головы
розовый тюрбан, и вокруг головы выросла копна светло-рыжих курчавых волос.
-- Ох, нелегкая это работа, -- вздохнул он.
-- Круто тебе приходится -- такое хозяйство, -- посочувствовал ему Римо.
-- Не-а, нет у меня никакого хозяйства. Они просто дали мне титул и платят
двадцать процентов от всего, что я заработаю. Понимаешь, я что-то вроде
дилера -- торгую блаженством. А что у тебя за акцент?
-- Ньюарк, штат Нью-Джерси, -- ответил Римо. Он был раздосадован -- ему
давно полагалось говорить без акцента.
-- Дай пять, старина, -- обрадовался Кришна. -- Я сам из Хобокена. Ньюарк
изменился.
-- Да и Хобокен тоже, -- сказал Римо, протягивая руку. Кришна схватил ее и
начал изо всех сил трясти.
-- Как ты во все это вляпался? -- спросил он.
-- Да как-то просто занесло, -- ответил Римо. -- А ты?
-- Ну, понимаешь, революция вроде как заглохла, и они начали закручивать
гайки. А ко всему этому дерьму насчет третьего мира у меня как-то никогда
душа не лежала. То есть, конечно, там можно было что-то сделать, но уж
слишком много придурков. И вот пару лет назад всплыло это дело, и я решил
завербоваться. Фирма Дора была тогда поменьше, чем сейчас, и им были нужны
профессиональные организаторы. Ну, и Ирвинг Розенблатт тут как тут. Но и
здесь все, как везде. Они начали разрастаться, и теперь на самых тепленьких
местечках сидят их собственные жирные задницы. Слушай, выпить хочешь?
Римо отрицательно покачал головой.
-- Может, травку? У меня тут прекрасный товар с Гавайев.
-- Нет, -- отказался Римо. -- Я завязал.
-- Пить в одиночку -- что может быть хуже! Только одно: не пить совсем.
Кришна подошел к небольшому шкафу, вытащил из-за книг бутылку виски, налил
себе полный стакан "Чивас Ригал", улыбнулся и подмигнул Римо:
-- За казенный счет езжу только первым классом.
-- Для грандиозного события все готово? -- поинтересовался Римо.
-- Хрен его знает! Это меня и бесит. Меня сделали боссом, я имею свои
двадцать процентов и не жалуюсь, потому что дела идут неплохо. А теперь,
когда они затеяли этот свой Марафон Блаженства, меня отставляют в сторонку.
Понасылали сюда своих ловкачей со всего мира, а я вроде не при чем. -- Он
злобно глотнул виски. -- Я скажу тебе, что они собираются сделать. Они
заявят, что сан-францисское отделение не имеет никакого отношения к
Марафону, и попытаются зажать мои двадцать процентов!
-- Сволочи, -- согласился Римо. -- Они что, даже не посвятили тебя в
детали?
-- Даже и понюхать не дали. Скажи ты. Что там будет? Все кругом только и
трубят о чем-то грандиозном.
Римо пожал плечами и без особых усилий изобразил сожаление:
-- Приказ, старина. Ты ведь понимаешь.
-- Да, ясно. -- Кришна сделал еще один большой глоток. -- Впрочем, не
беспокойся. Миссия Сан-Франциско будет присутствовать там во всей славе
своей, чтобы приветствовать старину Всеблагого.
-- Ты все-таки думаешь, что свами тут появится? -- продолжал допытываться
Римо.
-- Свами, -- расхохотался Кришна. -- Хорош свами!.. Да откуда мне знать?
Но на всякий случай мы установили тут его любимый электронный пинг-понг.
-- Кстати, должен тебя поздравить, -- сказал Римо.
-- У тебя тут очень крутая служба безопасности. Девушки -- это здорово.
Как они того парня отделали!
-- Ага. Телки -- они всегда в первых рядах борцов за свободу. Тяжкая это
доля -- родиться бабой.
-- То есть?
-- Ну а как же -- а с чего бы они тогда носились со всяким дерьмом? Все
ищут каких-то великих тайн или простого способа всех сделать счастливыми.
Что за жизнь!
Римо кивнул.
-- У тебя серебристая полоска на лбу. Похоже, ты был в Патне, но сохранил
способность мыслить здраво.
Кришна допил виски и снова наполнил стакан.
-- Знаешь, говорят, зараза к заразе не пристает. Бизнес Дора стар, как
мир. Немного наркотиков, много секса, а еще больше светлого будущего для
всего человечества. Хочешь трахнуть родную мамочку? Валяй. Это средство
достижения блаженства. Хочешь ограбить своего работодателя или надуть
акционеров? Ты просто обязан это сделать, если хочешь достичь блаженства.
-- А ты сам?
-- Когда я поехал в Патну, я прекрасно представлял себе, что меня ждет. И
его штучки не сработали. Я уже сидел на игле, и секса я перепробовал
предостаточно, так что этим меня не проймешь. А счастье всего человечества?
Тьфу, я и так всегда счастлив. Но как бы то ни было, я притворился и вел
себя, как все остальные, и вот я тут, и не просто я -- а главный гуру. И
сдается мне, они хотят надуть меня и отобрать мои кровные двадцать
процентов. Пусть лучше поостерегутся. А если они это сделают -- я уйду в
трансцендентальную медитацию.
-- Во всяком случае, -- произнес Римо, вставая, -- я сообщу, куда надо,
что система безопасности у тебя безупречна. И вообще все отделение, помоему,
работает неплохо.
-- Спасибо. У вас есть где остановиться?
Римо помотал головой.
-- Ладно, оставайтесь здесь. У нас наверху полно свободных комнат. Раньше
тут был бордель.
-- Думаю, так мы и поступим, -- согласился Римо.
-- Здесь мы будем поближе ко всему происходящему Особенно если Всеблагой
соизволит явиться. Скажи мне еще вот что: как ты добился такого цвета кожи?
-- Лосьон для загара, -- усмехнулся Кришна. Он отставил стакан и теперь
пытался запихнуть свои рыжие космы под розовый тюрбан. -- Ну, знаешь, эта
химическая дрянь. Мажься погуще и почаще -- и станешь коричневым, как
индиец. Одно неудобство -- когда я езжу в Малибу на уикенд, то выгляжу так,
будто у меня желтуха.
Зазвонил телефон. Кришна откашлялся и, подражая индийскому акценту,
сказал:
-- Миссия Небесного Блаженства. Может ли Кришна вас осчастливить?
Он выслушал, что ему сказали, и присвистнул'
-- Ни фига себе. Спасибо, что позвонили.
Он повесил трубку и улыбнулся Римо:
-- Черт побери, я рад, что вы тут.
-- А что такое? -- удивился Римо.
-- На прошлой неделе прошел слушок, что в отделении Миссии в Сан-Диего
произошла какая-то заварушка. Но толком никто ничего не знал или не хотели
говорить. А сейчас мне рассказали. Старший гуру, Фредди, откинул копыта.
Кто-то сломал ему шею.
-- Кто же? -- невозмутимо спросил Римо.
-- Они пока не знают. Все там разбежались, чтобы не иметь дела с полицией.
-- Ты думаешь, они подбираются к Шриле?
-- Черт его знает, -- пожал плечами Кришна. -- Одно тебе скажу: я рад, что
ты здесь. Мне вовсе не хотелось бы чтобы тут болтались всякие психи и
убивали моих людей
-- Не волнуйся, -- заверил его Римо. -- Мы тебя защитим.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

-- Кто же он, Элтон?
-- Индеец.
-- Да брось ты, Элтон, во всей стране не осталось ни одного индейца.
-- Да не тот индеец. Он из тех индейцев, что в Индии живут. -- Элтон Сноуи
перегнулся через стойку, всю испещренную следами окурков, и прошептал в
багровое ухо бармена: -- Вроде как ниггер, ясно?
-- Еооо... С твоей Джоулин? -- На толстом лице цвета вареного рака
отразилось недоверие.
Сноуи мрачно кивнул.
-- Наркотики. Он ее накачивает. Ну, я пошел к пастору-ниггеру и отправил
его туда, но он так и не вернулся. Наверное, и его накачали.
-- Слушай, Элтон, по-моему, все пошло наперекосяк с тех пор, как этот
раздолбай заказал чашку кофе.
Сноуи задумчиво кивнул и глянул на стакан кактусовой водки в руке.
-- Надо было его тогда пристрелить, -- продолжал бармен. -- Да, -- сказал
он, как бы соглашаясь с собой. -- Надо было его пристрелить.
Сноуи, который вымотался, весь день собирая отряд добровольцев, готовых
помочь ему в деле спасения дочери, устало ответил:
-- Но как бы это помешало этому кобелю из Индии?
-- Это был бы для него урок. Вся беда в том, что мы слишком позволяем
высовываться всяким ублюдкам. Сначала ниггеры, потом пуэрториканцы, потом
настоящие индейцы, а теперь еще эти странные индейцы, которые на самом деле
ниггеры. И все они нами утираются. Не успеешь оглянуться, как еще и католики
начнут выступать.
-- Будем молиться, чтоб до этого не дошло, -- сказал Сноуи.
--Да уж. А то после них непременно жди жидов.
Мысли о таких ужасных последствиях усилили жажду Сноуи, он залпом осушил
стакан и со стуком поставил его на стойку
-- Еще, Элтон?
-- Нет, хватит. Ну, и как?
-- Только мигни. Я с тобой.
-- Хорошо, -- произнес Сноуи. -- Собери вещи. Мы едем сегодня.
-- Мы?
-- Ты, я, Фестер и Пьюлинг.
-- Хей-хо! -- воскликнул бармен. -- Все мы едем в Сан-Франциско?
--Угу.
-- Черт побери, вот это я понимаю -- гулять так гулять! И без жен!! Хей--
хо!! -- Он так громко закричал, что посетители бара уставились на него с
недоумением Он наклонился к Сноуи и сказал уже тише: -- Я просто сгораю от
нетерпения.
-- Сегодня вечером у меня. В шесть.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Он ехал из Фриско на запад, в сторону Японии, которая называет себя
Страной восходящего солнца, но с точки зрения Америки является Страной
заходящего солнца, что Америка и продемонстрировала в конце Второй мировой
войны, и далее -- через мост Золотые Ворота, застенчиво краснеющий в лучах
полуденного солнца. Зной прогнал покров тумана, вездесущие рабочие наносили
на мост очередную дозу омерзительной красной краски, а его путь лежал дальше
-- с моста на шоссе, потом в тоннель, разинутая пасть которого была
размалевана всеми цветами радуги, и, наконец, снова из тоннеля на шоссе.
Он вел машину без напряжения, очень четко. Его внимание не было
сконцентрировано ни на машине, ни на дороге, его тело и инстинкты были
просто настроены на одну волну с ними и автоматически реагировали на каждый
поворот дороги, точно рассчитывая массу ма шины, скорость, величину
центробежной силы с поправкой на коэффициент трения колес -- и все это не
сознанием, а кончиками пальцев, ладонями и спинным мозгом.
Фердинанд Де Шеф Хант никогда раньше не бывал в этой части Сан-Франциско.
Несколько лет назад он приезжал сюда по делам, но у него тогда не было
никакого желания осматривать окрестности
Хант рано узнал о своей способности подчинять себе разные предметы и
местности тоже он рассматривал как своего рода предметы, только большие
Потому места которые он не видел, его не интересовали.
Впереди еще один тоннель. Склон горы над ним был вымазан белой краской,
словно какой-то исполинский Том Сойер пытался выкрасить не забор, а весь
мир. Острый взгляд Ханта различил под краской рисунок. Он слегка
притормозил. Да, там была когда-то изображена женщина, обнаженная женщина
высотой в сорок футов. Белая краска уже начала стираться, и под ней
проступали пышные формы женщины. И выглядела она весьма соблазнительно.
Еще две недели, решил Хант, и белая краска вся слезет: хорошо, если к
этому времени он еще будет поблизости. Ханту очень хотелось получше
рассмотреть женщину. По резкости линий рисунка он догадался, что и
художником тоже была женщина. Мужчины, изображая женщин, обычно пользуются
мягкими плавными линиями, каких на самом деле женское тело не имеет, но
большинство мужчин этого не знает, потому что они попросту боятся смотреть
на женщин. Чтобы оценить женщину, чтобы разглядеть ее внутреннюю силу и
жесткость, нужна женщина -- и в этом рисунке явно чувствовалась женская
рука.
Открытие замазанной картины означало, что день не прошел бессмысленно. Так
бывает, когда в углу картины Иеронима Босха находишь маленькую деталь,
которую не замечал раньше, хотя видел картину уже сто раз, и вот, на сто
первый, вдруг замечаешь эту деталь и крик удивления рвется из груди, и какая
тебе разница, если другие совершили это открытие раньше. Для тебя это --
твое личное открытие, настоящее и бесценное. Оно превращает тебя в Колумба,
и Хант, нажимая на газ и снова увеличивая скорость, испытывал именно такие
ощущения.
И дальше, в сторону с автострады, через маленькие городишки, жители
которых в основном заняты изготовлением разных вычурных поделок, отчего о
районе к северу от Залива идет дурная слава среди любителей искусства. И вот
дорога перевалила через холм, и, спустившись по длинному пологому склону,
Хант неожиданно выехал из сельской местности в пригородный район, который
вполне можно было бы перенести в любую другую часть Соединенных Штатов, а
потом миновал окраины и въехал в центр города -- аккуратный и весь словно
срисованный с городов времени освоения Запада.
Милл-Вэлли. Оставив позади магазин стройматериалов, Хант оказался на
главной площади. На перекрестке сигнал светофора заставил его остановиться.
Напротив была старая пивнушка. Перед входом стояли три мотоцикла с
наклейками, гласящими, что "Иисус бережет", -- и, видимо, речь шла о весьма
существенных сбережениях, потому что это были мощные "харлеи-дэвидсоны",
каждый ценою тысячи по три.
Еще один квартал. Хант повернул налево, и его старенький "форд" 1952 года
покатил вверх по склону холма. Похоже было, что он ехал по спине гигантской
змеи, кольцами свернувшейся на дороге специально для того, чтобы ее
раздавили. Он доехал до едва заметной проселочной дороги, отходящей в
сторону от шоссе, и чуть было не проскочил мимо, но дернул рычаг, переключая
скорость с третьей на вторую, одновременно с этим развернул передние колеса
вправо и нажал на тормоз.
Машину занесло, он выключил зажигание и отпустил тормоз, и машина своим
ходом поехала по проселочной дороге, постепенно замедляя ход, а Хант сидел,
сложа руки, позволяя машине катиться по инерции, и ничуть не удивился, когда
автомобиль остановился в дюйме от двери гаража.
В отличие от Америки цивилизованной, где гаражи строятся либо вплотную к
дому, либо неподалеку от него, здесь гараж стоял на самом краю обрыва, а
сбоку от него Хант увидел ступеньки, ведущие вниз.
Хант пошел по ступенькам, и тут путь ему преградили четыре человека в
длинных розовых одеяниях -- здоровенные парни с непроницаемыми коричневыми
лицами. Они стояли, скрестив руки, и в упор смотрели на Ханта.
-- Я Ферди...
-- Мы знаем, кто вы, -- оборвал его один из людей в розовом. -- Следуйте
за нами.
Двумя пролетами ниже, на узком выступе скалы, примостился домишко -- серое
деревянное здание с окнами на все четыре стороны.
Не проронив ни слова, четверо в розовом повели Ханта в дом, и он оказался
в маленькой комнате с розовыми стенами. В комнате раздавался какой-то
странный писк. В центре помещения Хант увидел огромный металлический ящик.
По бокам ящика торчали грязноватые сапоги для верховой езды и клетчатые
бриджи.
-- Он здесь. Всеблагой Владыка, -- произнес голос за спиной Ханта.
-- Уйди отсюда, Христа ради, -- донесся голос из-за ящика.
Потом Хант остался в одиночестве. Он слышал, как за его спиной закрылась
дверь, как из ящика донеслась новая серия попискиваний, и наконец:
-- Ч-черт! -- и из-за игрового автомата высунулось толстое лицо. -- Итак,
ты и есть тот самый янычар? -- спросило оно.
-- Я Фердинанд Де Шеф Хант, -- ответил Хант, который не знал, зачем он
здесь и что такое янычар. Знал он только одно: что двое владельцев фирмы
дали ему бессрочный отпуск с полным содержанием и оплатили всю дорогу до
Сан-Франциско.
-- А эти два трепача с Уолл-стрит не соврали? Ты действительно большой
мастер?
Хант не знал этого и пожал плечами.
Шрила Гулта Махеш Дор встал со стула. И сидя, и стоя, он все равно был
ниже, чем игровой автомат. На нем были бриджи в красную, коричневую и белую
клетку, темно-коричневые высокие сапоги и золотисто-бежевая майка с тремя
обезьянками -- не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла. Майка туго
облегала его мягкую и округлую, почти женскую грудь.
-- Возьми стул, -- сказал он. -- Ты знаешь, чего я хочу?
-- Я даже не знаю, кто ты есть, -- ответил Хант, усаживаясь на вращающийся
стул, обтянутый черной кожей, -- такой же стул был и у Дора.
Дор внимательно посмотрел на Ханта и откинулся на спинку своего стула.
-- Как тебя, кроме Ханта?
-- Фердинанд Де Шеф Хант.
-- О'кей. Пусть будет Фердинанд. Можешь звать меня Шрилой, или Великим
Всеблагим Владыкой, или Богом, как тебе больше нравится. -- Он еще раз
пристально посмотрел на Ханта. -- В раю возникли проблемы, дружище.
-- В раю всегда проблемы, -- проронил Хант.
-- Я рад, что ты это понимаешь. Тогда ты должен понимать, зачем мне нужен
ангел мщения. Как его -- серафим или херувим? Не помню, я всегда их путаю. Я
никогда не был особенно силен в теологии. Вот бизнес -- это мое. Ладно,
Фердинанд, перейдем к делу. -- Не прерывая разговора, Дор снова повернулся к
своему игровому автомату -- это был электронный пинг-понг, -- нажал красную
кнопку, и по экрану от одного края к другому поползла белая точка.
Дор ухватился руками за обе рукоятки -- и справа, и слева -- и, время от
времени бросая косой взгляд на экран, начал манипулировать рычагами. По
обоим краям экрана вверх-вниз, повинуясь движениям рук Дора, двигались
короткие вертикальные линии. Белая точка, все ускоряя движение, ударялась об
эти линии и отскакивала к противоположному краю экрана. Хант как
завороженный следил за ней. Дор продолжал говорить, не слишком внимательно
следя за игрой.
-- Так вот, к делу, -- повторил он. -- Во вторник вечером я собираюсь
устроить тут одну грандиозную штуку, а два каких-то типа путаются под
ногами. Они были в моем дворце в Патне -- это наш Пентагон в Индии -- и
устроили там жуткий разгром. Разогнали моих телохранителей и забрали с собой
одну из моих телок.
-- А кто они? -- спросил Хант, все еще не понимая, при чем тут он.
-- Сейчас дойду и до них.
"Бип-бип-бип!".
-- Примерно неделю назад был убит один предатель. Потом был убит один из
моих людей. А потом еще один. Прямо здесь -- в Соединенных Штатах этой вашей
Америки, и это меня просто выводит из себя. "Бип-бип-бип!".
-- И всех их не просто убили, а переломали шеи, и мои старики с кальсонами
на голове заныли и заскулили что-то насчет древнего проклятия.
"Бип-бип-бип!".
-- И все это дело рук двух человек, и сдается мне, они где-то тут,
неподалеку. Вот почему я прячусь в горах, вместо того чтобы жить в городе.
-- А зачем тебе я?
-- Слушай, я не хочу, чтобы эти два типа испортили грандиозное событие,
которое я назначил на стадионе "Кезар". Это будет мой триумфальный въезд в
вашу Америку -- с флагами и фанфарами, -- и мне не нужны помехи.
-- Что я должен сделать? -- спросил Хант.
Дор развернулся вместе со стулом. Он отпустил рычаги, и белая точка, не
встретив на пути препятствия, стукнулась о край экрана. Раздался писк, и
табло высветило счет 10. Дор пристально воззрился на Ханта.
-- Уж конечно, не встречать их хлебом-солью. Я хочу, чтобы ты их убрал.
Хант посмотрел на экран. Белая точка снова поползла справа налево и, не
встретив препятствия, стукнулась о левый край экрана. Раздался писк. Счет
стал 2:0. Хант нюхом ощутил, как нагрелся автомат.
-- Убрал? -- переспросил он.
-- Ну да. Прокомпостировал им билеты!
-- Билеты?..
-- Черт тебя раздери, ты что -- полный придурок? Убей их, болван!
Хант улыбнулся. Так, значит, вот что такое янычар. А тем временем машина,
предоставленная самой себе, уже довела счет до 5:0.
-- Кстати, какой у тебя опыт? -- поинтересовался Дор. -- Сколько засечек у
тебя на прикладе?
-- Насколько я понимаю, ты спрашиваешь, сколько человек я убил?
-- Точно, Ферди. Сколько?
-- Ни одного.
Дор опять воззрился на Ханта. На его гладком, лоснящемся лице отразилось
раздражение.
-- Погоди-ка, -- недоумевающе произнес он. -- Это еще что за фигня?
Хант пожал плечами.
-- Черт побери, я прошу найти мне классного убийцу, а мне приводят
джентльмена-южанина, который торчит тут, как шишка на сучке, и скалится. Что
тут происходит, черт вас всех побери?
-- Я могу их убить, -- с удивлением услышал Хант собственный голос.
-- Конечно, малыш, конечно. У меня в Патне было девяносто восемь
телохранителей -- служба безопасности, какой нет у этого вашего крестоносца
в Риме, и знаешь, где они теперь? Все девяносто восемь! Они наклали в штаны
и вернулись к себе в горы -- и все из-за этих двух мерзавцев. А ты хочешь в
одиночку с ними справиться. Не смеши меня.
"Бип-бип-бип!". Счет стал 11:0, и обе вертикальные линии по краям экрана
исчезли. Игра окончилась, и белая точка принялась беспорядочно двигаться по
экрану -- бесцельно и безрезультатно.
-- Я могу их убить, -- спокойно повторил Хант, на этот раз слова его
прозвучали куда естественнее для него самого -- так, будто именно эти слова
ему следовало произносить всю жизнь.
Дор вернулся к игре, презрительно отмахнувшись от Ханта -- вали отсюда,
убирайся в задницу.
Хант сидел и наблюдал за тем, как Дор играет -- мрачно, сосредоточенно,
дергая за оба рычага -- правая рука против левой. Светящаяся точка бешено
металась по экрану. Один -- ноль, один -- один, два -- один, три -- один.
Розыгрыш каждого очка шел долго, и у Ханта было время поразмыслить. А почему
бы и нет? Его предки занимались этим несколько столетий. Его боссы, Долтон и
Харроу, говорили, что это принесет ему много денег. Так почему бы и нет?
Почему бы и нет? Почему бы нет? Итак, блудный сын Фердинанд Де Шеф Хант
решил вернуться в лоно семьи и стать профессиональным убийцей. И черт
побери, он не позволит этому жирному поросенку помешать ему.
-- Что за игра? -- спросил он громко.
-- Электронный пинг-понг, -- отозвался Дор. -- Играл когда-нибудь?
-- Нет. Но я тебя побью.
Дор язвительно расхохотался.
-- Ты не побьешь меня, даже если я буду играть с завязанными глазами, --
сказал он.
-- Я побью тебя, даже если я буду играть с завязанными глазами, -- заявил
Хант.
-- Уйди отсюда, прошу тебя, -- отмахнулся Дор.
-- Давай сыграем, -- предложил Хант.
-- Уходи.
-- Моя жизнь против работы. Игра решит.
Дор обернулся и пристально посмотрел на Ханта. Тот встал и подошел к
автомату.
-- Ты это серьезно? -- спросил Дор.
-- Я ставлю свою жизнь, -- ответил Хант. -- Я не привык этим шутить.
Дор хлопнул в ладоши. Точка продолжала скакать по экрану. Теперь, когда ей
никто не мешал, очки набирала та сторона, за которой было право подачи.
Открылась дверь, и в комнату вошли четыре человека -- те самые, которые
привели Ханта в дом.
-- Мы будем играть в пинг-понг, -- сказал им Дор. -- Если он проиграет --
в расход. -- И обернулся к Ханту: -- Ты не возражаешь?
-- Ничуть. А если я выиграю?
-- Тогда мы с тобой поговорим.
-- Мы поговорим в шестизначных цифрах?
-- Хорошо, но насчет этого не волнуйся: через три минуты ты будешь одним
из незабвенных, ушедших в мир иной.
Дор потянулся к красной кнопке, чтобы начать новую игру.
-- Не надо, -- остановил его Хант.
-- Как так?
-- Давай доиграем эту.
-- А, ну конечно. Я так и знал! Так я и знал, что тут какая-то хитрость.
Ты хочешь фору? Так вот, я не дам тебе семь очков форы. Счет восемь -- один.
Ага, уже девять -- один.
-- Мое -- одно очко, твои -- девять. Играй, -- сказал Хант и взялся за
левую рукоятку. Точка мягко отскочила от правого нижнего угла экрана и
полетела в его сторону.
-- Заказывай гроб, -- сказал Шрила. -- Похороны я тебе обеспечу.
Хант не спеша нажал на рычаг. Вертикальная линия поползла вверх. Он
поменял направление движения рычага, и линия поползла вниз. Ханту было
наплевать, что светящаяся точка полетела беспрепятственно по экрану и
ударилась о левый край.
-- Десять -- один, -- сказал Дор. -- Осталось одно очко.
-- Ты его не получишь, -- заявил Хант.
Он уже ощущал рычаг как часть себя самого. Он держал черную пластмассовую
рукоятку, охватив ее пальцами так, будто и рукоятка и весь рычаг были
изготовлены на заказ специально для него. Кончиками пальцев он ощущал
движение вертикальной линии, малейшие изменения ее скорости. Он чувствовал,
как и когда ее надо послать верх, когда -- вниз. Без мыслей, с полностью
отключенным сознанием, он знал, что надо делать. Подача опять перешла к
Дору, и точка полетела в левый нижний угол экрана. Дор улыбнулся.
Хант медленно повел вертикальную черту вниз, точка ударилась о нижний край
экрана и отскочила вверх, и как раз в этот момент Хант перехватил ее и
послал вправо вдоль нижнего края. Дор встретил точку и послал ее назад по
той же траектории.
Хант не сдвинул с места вертикальную черту -- она была все в той же
позиции, и точка должна была бы отскочить под прямым углом. Но в тот самый
момент, когда точка должна была стукнуться о черту, Хант сделал резкое
движение вверх, и точка полетела через экран по диагонали в правый верхний
угол. Дор крутанул свой рычаг, и его вертикальная черта подскочила вверх,
упершись в верхний край экрана под прямым углом, но точка перелетела через
черту, и автомат запищал.
-- Десять -- два, -- улыбнулся Хант. Он понял, что в верхней части экрана
есть "мертвая зона", где вертикальная черта не может перехватить точку.
Теперь надо выснить, есть ли такая зона в нижней части.
Игра продолжалась. Опять подавал Дор. В нижней части экрана тоже оказалась
"мертвая зона". Десять-три, десять -- четыре, десять -- пять.
Раздражение Дора росло. Он то и дело орал на игровой автомат и на
светящуюся точку. Хант молча, как бы невзначай, двигал свой рычаг.
Когда счет стал десять -- десять, Дор со всего размаха хлопнул по автомату
своей пухлой короткопалой рукой. На экране возникла надпись "Игра окончена",
и вертикальные линии исчезли.
-- Ладно, -- махнул Шрила стоявшей в дверях четверке. -- Все ушлепывайте
отсюда.
Они ушли, а Хант сказал:
-- Я играл правой рукой. Хочешь, я сыграю левой?
-- Не хочу.
-- А если левой рукой и с завязанными глазами?
-- В эту игру с завязанными глазами не сыграешь. Как ты можешь играть,
если ничего не видишь?
-- А ничего и не надо видеть, -- объяснил Хант. -- Ты этого до сих пор не
заметил? Звук совершенно разный при движении точки по верхнему и по нижнему
краю. И кроме того, можно определить по свисту -- быстро она летит или
медленно.
-- Знаешь, по-моему, ты мне не нравишься, -- задумчиво проговорил Дор.
-- Я бы обыграл тебя даже по телефону, -- заявил Хант.
Дор внимательно посмотрел на него и прочитал в его глазах дерзкий вызов. А
ведь, переступая порог комнаты, он выглядел таким неуверенным. Шрила решил,
что лучше не отвечать на этот вызов, а с толком использовать талант Ханта.
-- Сто тысяч долларов, -- сказал он. -- Убей их обоих.
-- Имена?
-- Все, что нам удалось узнать, это -- Римо и Чиун. Они, по всей
вероятности, в Сан-Франциско.
-- Тем хуже для них, -- сказал Хант, и эти слова доставили ему
удовольствие.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Сегодня, решил Римо, Джоулин похожа на человека. Весь предыдущий вечер она
тихонько сидела и напряженно вслушивалась в слова лекции, которую читал Чиун
девушкам из сан-францисского отделения Миссии Небесного Блаженства. Затем,
поздно ночью, она попыталась составить Чиуну компанию на его циновке в
огромной спальне, отведенной для него и для Римо.
Но Чиун отогнал ее легким движением руки, и, вынужденная довольствоваться
Римо, она забралась в его постель, а он так устал за день и так хотел спать,
что пришлось обслужить ее -- хотя бы затем, чтобы не слушать ее болтовню.
Похоже, вчерашний пятиминутный эпизод в такси несколько ослабил ее
безумную тягу к Шриле Гупте Махешу Дору, решил Римо, а ночное соитие,
видимо, еще больше остудило ее пыл, потому что сегодня она говорила как
достаточно разумное существо, а не как заезженная пластинка.
Чиун все утро стонал и жаловался, что насекомые всю ночь не давали ему
спать, а когда Римо заметил, что лично его никакие насекомые не беспокоили,
Чиун высказал предположение, что себе подобных они не трогают.
И вот теперь они втроем сидели на переднем сиденье взятого напрокат
автомобиля -- Джоулин как кусок мяса в гамбургере между Чиуном и Римо.
-- Не понимаю, -- сказала девушка.
-- Слушайте, слушайте! -- возгласил Римо.
-- Если вы -- истинный Великий Владыка, -- продолжала Джоулин, -- то кто
же тогда Шрила?
-- Маленьким людям нужны вещи маленького размера, -- изрек Чиун. -- Людям
большим нужны вещи побольше. То же относится и к величию.
Джоулин ничего не сказала. Она крепко сжала губы и о чем-то крепко
задумалась. Чиун глянул через нее на Римо.
-- Куда мы едем? -- спросил он.--Я не знал, что до Синанджу можно
добраться на автомобиле.
-- Мы едем не в Синанджу. И прекрати это.
-- По-моему, он очень жестокий человек, -- сказала Джоулин Чиуну, кивнув
головой в сторону Римо.
-- Ага, как хорошо ты его поняла! Видишь, Римо? Она тебя раскусила. Ты
жестокий.
-- Не забудь -- самонадеянный, -- сказал Римо.
-- Да, дитя мое, -- сказал Чиун, обращаясь к Джоулин. -- Не забудь --
самонадеянный. А кроме того -- неповоротливый, неспособный, ленивый и
глупый.
-- Но он ведь ваш ученик... -- недоумевала девушка.
-- Сделать прекрасным необработанный алмаз могут многие, -- объяснил Чиун.
-- Но сделать что-то маломальски приличное из бледного куска свиного уха --
совсем другое. Туг требуется Великий Мастер. Пока еще я просто пытаюсь
сделать из него нечто похожее на человека. Красота и сияние придут позже. --
И он сложил руки.
-- А вы могли бы сделать меня прекрасной и сияющей? -- спросила Джоулин.
-- Легче, чем его. У тебя нет его дурных привычек. Он -- расист.
-- Ненавижу расистов, -- заявила Джоулин. -- Мой отец расист.
-- Спроси расиста, куда мы едем, -- сказал Чиун.
-- Куда мы едем, расист?
-- Просто на прогулку -- подышать свежим воздухом. Благовония, поклоны и
суета ужасно действуют мне на нервы, -- ответил Римо.
-- Вот видишь, -- гнул свое Чиун. -- Он еще и неблагодарен. Люди с
открытой душой распахивают перед ним двери своей обители, а он нос воротит и
не ценит их гостеприимства. Истинный американец. Если он станет говорить,
что отвезет тебя назад в Патну, не верь ему. Белые никогда не держат своих
обещаний.
-- Слушай, Чиун. Она такая же белая, как и я. Она из Джорджии, черт
побери.
-- Мне кажется, я больше не хочу возвращаться в Патну, -- вдруг объявила
Джоулин.
-- Вот видишь, -- сказал Чиун. -- Она не такая, как ты. Она умнеет на
глазах, а ты за последние десять лет жизни сумел усвоить меньше чем ничего.
Римо съехал на обочину и остановил машину.
-- Ладно, все выгружайтесь. Пойдем прогуляемся.
-- Вот видишь, -- не унимался Чиун. -- Смотри, как он нами командует.
Охо-хо, какое вероломство!
Чиун вышел из машины и огляделся по сторонам.
-- Это Диснейленд? -- громко спросил он.
Римо в удивлении посмотрел по сторонам. Примерно в полуквартале от них, на
автостоянке был устроен парк аттракционов для сбора средств в пользу
римско-католического храма Св. Алоизия.
-- Да, -- солгал Римо. -- Это Диснейленд.
-- Я прощаю тебе, Римо, твой расизм. Я всю жизнь мечтал побывать в
Диснейленде. Забудь о том, что я говорил тебе, -- сказал он Джоулин. --
Человек, который ведет своего Мастера в Диснейленд, -- еще не совсем
пропащий.
-- Но... -- начала было Джоулин, но Римо оборвал ее.
-- Тише, детка, -- прошептал он, крепко стиснув ей локоть. -- Вот тебе
Диснейленд, так что забудь все заботы и радуйся жизни. -- И нажал посильнее.
Она поняла.
А Чиун тем временем дрожал всем телом -- он словно подпрыгивал от
восторга, хотя ноги его крепко стояли на тротуаре. Его необъятных размеров
шафранное кимоно было похоже на наволочку, надуваемую порывами ветра, -- оно
то наполнялось воздухом и взлетало вверх, то плавно опускалось, то взлетало,
то опускалось.
-- Обожаю Диснейленд, -- в восторге воскликнул Чиун. -- Сколько раз я могу
прокатиться?
-- Четыре, -- сказал Римо.
-- Шесть, -- сказал Чиун.
-- Пять, -- сказал Римо.
-- По рукам. У тебя есть деньги?
-- Есть.
-- Достаточно?
--Да.
-- И для нее тоже?
--Да.
-- Идем, дитя мое. Римо ведет нас в Диснейленд.
-- Сначала мне надо позвонить.

Фердинанд Де Шеф Хант медленно вел машину назад в Сан-Франциско. Город
приводил его в смятение лабиринтами улиц, которые сбегали с одного холма,
взбегали на другой, а потом, казалось, бесследно исчезали.
Не без труда он нашел Юнион-стрит и с еще большим трудом -- здание, в
котором разместилось сан-францисское отделение Миссии Небесного Блаженства.
Если эти двое -- Римо и Чиун -- искали Дора в районе Сан-Франциско, то, по
всей вероятности, должны были сюда заглянуть.
Он не ошибся.
-- Они были здесь. Были, -- сказал старший гуру Кришна. -- У него был
значок, -- добавил он.
-- И где они теперь?
-- Они только что звонили. Они в парке аттракционов у Рыбацкой Пристани.
-- А они знают, где Дор?
-- Послушай, да откуда им знать? Даже я этого не знаю.
-- Если они вернутся сегодня вечером, не говори им обо мне, -- сказал
Хант. -- Если мне повезет, то они не вернутся.
-- Кто ты такой, чтобы отдавать приказы? -- спросил Кришна.
Хант достал из бумажника сложенный листок бумаги. Кришна развернул его и
прочитал нацарапанные Дором строчки, в которых тот рекомендовал Ханта как
своего личного представителя.
-- Круто, -- сказал Кришна, возвращая письмо. -- А ты видел Его?
--Да.
-- О, да святится его Всеблагое Совершенство!
-- Да, да, святится. Когда они ушли?
-- Час назад. Если снова увидишь Всеблагого Владыку, скажи ему, что наша
Миссия с восторгом ожидает, когда он пожалует в наш город.
-- Ладно. Это произведет на него неизгладимое впечатление, -- сказал Хант.
Хант сошел с высокого каменного крыльца здания Миссии. В машине,
припаркованной на противоположной стороне улицы, сидел Элтон Сноуи и
внимательно следил за ним.
-- Ну, и что скажешь, Элтон? -- спросил его один из двух мужчин, сидевших
на заднем сиденье.
-- Не знаю, Пьюлинг, но, по-моему, надо ехать за ним.
Хант забрался в свой старый рыдван и мягко отъехал от обочины.
-- Ну что ж, поехали за ним, -- сказал Пьюлинг. -- Если окажется, что он
ни при чем, это здание никуда не убежит.
-- Тогда -- вперед, -- сказал Сноуи, завел мотор и отчалил.
-- Следуйте за ним! -- со смехом произнес Пьюлинг.
Его сосед издал боевой клич армии южан.
-- Сейчас мы этого похитителя разделаем! -- сказал человек, сидевший на
переднем сиденье рядом со Сноуи.
Сноуи вздохнул и поехал вперед.
Хант увидел в зеркальце заднего вида большой черный автомобиль, но не
придал этому никакого значения. Мысли его были заняты тем, что ждало его
впереди, и он испытывал приятное покалывание по всему телу. Он ехал по
направлению к парку аттракционов, где должен был исполнить то, что его семья
так мастерски исполняла в течение столетий, и заранее ликовал. Казалось, вся
его жизнь представляла лишь прелюдию к тому, что должно случиться сегодня.
-- Я хочу покататься на лодке.
-- Нельзя. Лодки -- для маленьких детей.
-- Покажи, где это написано, -- обиделся Чиун. -- Покажи мне, где?
-- Вот тут. -- Римо вытянул палец. -- Вот тут, на табличке, написано:
"Город малышей". Как, по-твоему, что это означает?
-- По-моему, это не означает, что мне нельзя прокатиться на лодке.
-- Ты не боишься, что будешь выглядеть глупо? -- спросил Римо, рассмотрев
лодки -- их было четыре, все размером не больше ванны, и плавали они в
круглой канавке с водой, шириной два фута и глубиной шесть дюймов.
Металлические трубы соединяли лодки с мотором в центре канавы. Служитель в
грязной драной тенниске и с кожаным ремешком на правом запястье стоял у
калитки в четырех футах от водоема, совмещая в одном лице должности
карусельщика, кассира и контролера.
-- Только глупец выглядит глупо, -- возразил Чиун -- И только дважды
глупец беспокоится по этому поводу. Я хочу покататься на лодке. -- Он
обернулся к Джоулин: -- Скажи ему, что мне можно покататься на лодке. Вы оба
-- белые, может, он тебя лучше поймет.
-- Римо, пусть Великий Владыка покатается на лодке.
-- Ему жалко двадцати пяти центов, -- заявил Чиун. -- Я не однажды видел,
как он тратил впустую целый доллар за раз, а для меня ему жалко двадцати
пяти центов.
-- Ладно, ладно, ладно, -- сдался Римо. -- Но мы с тобой договорились, что
ты покатаешься пять раз. Три раза ты уже покатался.
-- Римо, клянусь тебе всем святым. Если ты дашь мне прокатиться на лодке,
я не стану больше ни о чем тебя просить.
-- О'кей, -- согласился Римо.
Римо подошел к служителю и выудил из кармана четверть доллара.
-- Один билет, -- сказал он.
Служитель ухмыльнулся, выставив напоказ редкие зубы:
-- Надеюсь, скорость не покажется тебе слишком большой.
-- Это не для меня, дорогой. А теперь давай-ка сюда билет, пока я не
сообщил полиции тринадцати штатов, что нашел тебя.
-- О'кей, умник. -- Служитель оторвал билет от длинной бумажной ленты и
протянул Римо. -- Держи.
Римо отдал ему монету.
-- И будь добр, окажи себе еще одну услугу, -- напутствовал его Римо. --
Когда этот билет пойдет в дело, не говори ничего.
-- Чего-о?
-- Не позволяй себе никаких замечаний и не лезь на рожон с дурацкими
остротами. Постарайся не причинять вреда самому себе и держи свою широкую
пасть на замке.
-- Знаешь, ты мне не нравишься. Очень хочется дать тебе по мозгам.
-- Понимаю. Ты бы дал, только боишься, как бы я не сообщил тюремной
администрации, что зря тебя выпустили под честное слово раньше срока. Делай,
как я сказал. Захлопни пасть.
Римо вернулся к Чиуну и девушке и протянул старику билет. Чиун был явно
разочарован.
-- А ей?
-- Она не говорила, что хочет прокатиться.
-- Хочешь прокатиться, девочка? Не стесняйся, -- сказал Чиун, -- Римо
очень богатый. Он может себе это позволить.
-- Нет, спасибо, не надо, -- отказалась Джоулин.
Чиун кивнул и направился к "лягушатнику". Римо шел рядом.
-- Знаешь, я даже рад, что она отказалась, -- признался Чиун. -- Женский
визг меня раздражает.
Чиун протянул билет контролеру. Тот посмотрел на хлипкого старика-азиата,
потом на Римо. Римо прижал указательный палец к губам, давая понять
служителю, что комментариев не требуется.
-- Не забудь пристегнуть ремни, папаша, -- дал Чиуну наставление
служитель. -- Мне бы не хотелось, чтобы ты вывалился и утонул.
-- Обязательно, обязательно, -- заверил его Чиун. Он миновал контролера и
обошел вокруг водоема. Сначала он сел в голубую лодку, аккуратно расправив
свое кимоно на узком сиденье, потом вдруг быстро вылез и направился к
красной лодке. Как раз в этот момент к той же самой лодке вприпрыжку
приближалась девочка лет пяти -- на лице ее сияла улыбка, золотые кудри
развевались вокруг головки, коротенькое платьице подпрыгивало при каждом
шаге. Чиун увидел ее и перешел на бег.
К лодке они подоспели одновременно.
Оба остановились.
Чиун показал на небо.
-- Смотри! Смотри! -- воскликнул он, изобразив крайнюю степень удивления.
-- Смотри, что там такое!
Девочка подняла глаза и посмотрела туда, куда указывал палец Чиуна. Чиун,
воспользовавшись моментом, проскочил мимо нее и прыгнул в красную лодку.
Когда взор девочки вернулся назад, Чиун уже удобно расположился на сиденье.
Ее лицо скривилось, она была готова расплакаться.
-- Голубая лодка лучше, -- сказал Чиун.
-- Я хочу покататься в красной, -- заявила девочка,
-- Пойди покатайся в голубой.
-- Но я хочу в красной.
-- Я тоже, -- заупрямился Чиун. -- И я пришел раньше. Уходи.
Девочка топнула ногой.
-- Убирайся из моей лодки!
Чиун сложил руки на груди.
-- Покатайся в голубой, -- сказал он,
-- Не хочу, -- стояла на своем девочка.
-- Что ж, я не заставляю тебя кататься в голубой, -- гнул свое Чиун. --
Можешь стоять здесь до конца жизни, если тебе так хочется.
-- Убирайся из моей лодки! -- закричала девочка.
-- Эй, старикашка, убирайся из ее лодки! -- заорал и контролер.
Римо похлопал его по плечу.
-- Ты уже забыл, что я тебе говорил, дружок, -- сказал он. -- Помнишь?
Никаких неосторожных высказываний. Сделай себе одолжение, заткнись,
пожалуйста.
-- Я тут распоряжаюсь. Пусть он освободит красную лодку.
-- Хочешь сказать ему лично?
-- Пошел ты в задницу! -- огрызнулся контролер, поднимаясь с места. --
Именно это я ему и скажу.
-- Куда отправить твои бренные останки? -- поинтересовался Римо.
Контролер потопал к девочке и, остановившись рядом, обратился к Чиуну:
-- Убирайся из лодки!
-- Она может покататься на голубой, -- возразил Чиун. -- А ты -- на
желтой.
-- Она будет кататься на красной.
Чиун сел так, чтобы не видеть лица контролера.
-- Запускай карусель, -- сказал он. -- Мне надоело ждать.
-- Не запущу, пока ты не уберешься.
-- Римо! -- крикнул Чиун. -- Заставь его запустить карусель.
Римо отвернулся, чтобы никто не мог подумать, что они с Чиуном знакомы.
-- Все вы, белые, заодно, -- проворчал Чиун.
-- И нечего распускать язык, -- огрызнулся контролер. -- Если тебе не
нравится наша страна, почему бы тебе не вернуться туда, откуда ты взялся?
Чиун вздохнул и повернулся к нему лицом.
-- Хороший совет. Почему бы тебе самому ему не последовать?
-- Я родом из этой страны.
-- Вовсе нет, -- возразил Чиун. -- Разве не сказано в вашей книге: "Из
праха ты вышел и в прах возвратишься"?
Услышав эти слова, Римо обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чиун
встал с сиденья. Взметнулось кимоно -- и не успел Римо моргнуть глазом, а
контролер уже лежал распластанный поперек маленькой фиберглассовой лодки.
Лицо его находилось под водой.
-- Чиун, хватит, перестань! -- закричал Римо, направляясь к лодке.
-- Правильно, давай, защищай его, -- обиженно сказал Чиун, по-прежнему
удерживая под водой голову судорожно дергающегося контролера.
-- Отпусти его, Чиун! -- крикнул Римо.
-- Не отпущу.
-- О'кей, пусть так, -- сказал Римо. -- Больше ты кататься не будешь. -- И
отвернулся.
-- Погоди, Римо. Погоди. Смотри, я отпустил его. Видишь? С ним все в
порядке. Видишь? Скажи ему, что с тобой все в порядке. -- Чиун похлопал
контролера по щекам -- Перестань задыхаться, идиот, и скажи ему что с тобой
все в порядке!
Контролеру наконец удалось перевести дух, и он отодвинулся подальше от
Чиуна. Бросил полный ужаса взгляд на Римо, но тот пожал плечами --
я-жетебе-го-ворил.
-- Лучше будет, если ты запустишь карусель, -- сказал он.
Контролер вернулся на свой стул и нажал кнопку. Мотор закашлял, и лодки
поплыли по кругу. Девочка подняла крик. Римо достал из кармана доллар и
протянул ей.
-- Возьми, -- сказал он. -- Пойди купи себе мороженое, а в следующий раз
прокатишься в красной лодке
Девочка выхватила бумажку из руки Римо и умчалась. Лодка Чиуна медленно
проплыла мимо Римо.
-- Я смотрю, тебе удалось избавиться от этой сопливой маленькой негодницы,
-- сказал старик. Молодец.
-- Пусть покатается подольше, -- сказал Римо, проходя мимо контролера, и
присоединился к Джоулин.

К тому времени, как Фердинанд Де Шеф Хант добрался до парка аттракционов,
он уже был твердо уверен, что большой черный автомобиль его преследует
Поэтому он припарковал свою машину на стоянке у входа в какой-то ресторан в
одном квартале от парка, проскользнул в боковую дверь, пробежал через зал и
черным ходом вышел на соседнюю улицу.
Внимательно озираясь по сторонам, Хант прошел по пирсу из дерева и бетона
и примерно через полквартала оказался напротив парка аттракционов. Обернулся
назад -- преследователей не было видно. Тогда он не спеша двинулся по
направлению к парку.
-- А теперь надо найти этих двоих -- как их там?.. -- Римо и Чиуна.
Чиун перегнулся через деревянный барьер и осторожно кончиками пальцев
подбросил пятицентовую монету. Монета полетела вверх и вперед, перевернулась
всего один раз и плашмя приземлилась на площадку, чуть приподнятую над
уровнем асфальта. Монета попала в самый центр маленького красного кружка --
одного из многих сотен красных кружков на белом линолеуме. Диаметром эти
кружки лишь немного превосходили диаметр монеты. Если монета попадала в
самый центр кружка и не залезала краем на белое поле, игрок получал приз.
-- Я опять выиграл! -- воскликнул Чиун.
Служитель аттракциона воздел глаза к небу, как бы моля о снисхождении.
-- На этот раз я хочу розового кролика, -- попросил Чиун. За спиной его
стояли Римо и Джоулин, держа охапки плюшевых и резиновых зверушек, коробки с
настольными играми и много всего прочего. На указательном пальце правой руки
Римо небрежно болтался круглый аквариум с золотыми рыбками.
Служитель снял с полки маленького розового плюшевого кролика и протянул
его Чиуну.
-- О'кей, -- сказал он. -- Вот ваш кролик. А почему бы вам не пойти куда--
нибудь еще?
-- А потому, что я хочу играть именно в эту игру, -- ответил Чиун.
-- Да, но так вы меня разорите, -- взмолился служитель. -- Вы уже выиграли
девятнадцать призов!
-- Да, и я хочу выиграть еще.
-- Только не здесь? -- в гневе возопил служитель.
Чиун через плечо обратился к Римо:
-- Поговори с ним. Пригрози, что пожалуешься мистеру Диснею.
-- Почему бы нам не пойти куда-нибудь еще? -- Римо попытался отвлечь
Чиуна.
-- Ты тоже не хочешь, чтобы я выиграл, -- заявил Чиун. -- Ты завидуешь.
-- Точно. Я завидую. Всю жизнь я мечтал о золотых рыбках, о трех резиновых
утках, о семи плюшевых кошках, о карманных шашках и еще о двух охапках сена.
Служитель удивленно посмотрел на Римо. "Сено" -- так на профессиональном
жаргоне работников увеселительных заведений назывались все эти игрушечные
призы.
Он повнимательнее присмотрелся к Римо. Римо заговорщически кивнул и
подмигнул ему. Служитель понял: этот парень -- вымогатель, собирающийся
пощипать перышки старому желтому попугаю. Служитель едва заметно кивнул в
ответ.
-- Конечно, папаша, -- сказал он Чиуну. -- Валяйте, играйте дальше.
-- Следи за мной, Римо, -- сказал Чиун. -- Я сделаю это с закрытыми
глазами. -- И он крепко зажмурился.
-- Ты следишь, Римо?
-- Да, папочка.
-- Ты меня видишь?
-- Да. Это у тебя глаза закрыты, а не у меня.
-- Хорошо. Смотри внимательно.
Чиун перегнулся через барьер. Глаза его по-прежнему были закрыты. Он
подбросил монетку с ногтя большого пальца правой руки. Монетка взлетела
высоко, почти к полотняному потолку палатки, бешено вращаясь, описала дугу,
перевернулась еще раз и плашмя приземлилась в самом центре красного кружка.
Чиун все еще не открывал глаза.
-- Я не смотрю, не смотрю. Я выиграл?
Римо глазами показал на монетку. Служитель носком ботинка чуть-чуть
сдвинул ее так, что монетка оказалась наполовину на белом.
-- Нет, ты проиграл, -- солгал Римо.
Потрясенный Чиун открыл глаза.
-- Ты лжешь! -- воскликнул он и посмотрел на монетку, лежавшую наполовину
на красном, наполовину на белом. -- Ты обманул меня.
-- Более того, -- продолжал лгать Римо, -- теперь тебе придется вернуть
все призы.
-- Никогда. Никогда я не расстанусь со своими золотыми рыбками.
-- Все, кроме золотых рыбок, -- уступил Римо и вернул служителю все, что
было в руках у него и у Джоулин. Служитель со счастливым видом расставил
призы на полках. Аквариум с золотыми рыбками остался у Римо.
-- Ты обманул меня, -- повторил Чиун. Голос его был на удивление спокоен.
-- Скажи мне правду: ты ведь обманул меня?
-- Да.
-- Зачем?
-- Затем, что нам не нужно все это барахло.
-- Согласен. Очень может статься, что руки тебе понадобятся свободными. --
Глаза Чиуна сузились, он, казалось, к чему-то принюхивался.
-- В чем дело? -- удивился Римо.
-- Ни в чем, -- ответил Чиун. -- Пока. Не урони рыбок.
Когда Фердинанд Де Шеф Хант увидел молодого белого с руками, полными
призов, и старика-азиата, бросающего монетки, он сразу понял: это они. Те,
кого он искал. Странное ощущение возникло у него -- словно в горле застрял
комок, который никак не удавалось ни проглотить, ни выплюнуть. Это было
новое чувство -- интересно, испытывали ли такое многие поколения рода Де
Шефов, когда выходили на дело?
Пока те играли, Хант остановился у соседнего аттракциона. Он заплатил
двадцать пять центов и получил три бейсбольных мяча. Ими надо было сбить
шесть бутылок, стоявших на бочке Хант отвернулся и не глядя кинул первый
мяч. Служитель улыбнулся, но мяч попал в бутылку, стоявшую посередине, и
повалил все бутылки на бок. Потом мяч прокатился по кругу и сбил их на пол.
Служитель перестал улыбаться, когда Хант проделал то же самое со вторым
мячом. Потом Хант глянул через плечо и увидел, что двое его подопечных и
девушка в розовом сари уходят прочь. Он кинул третий мяч служителю.
-- Ваши призы, -- сказал тот.
-- Оставьте их себе, -- отказался Хант и легким прогулочным шагом пошел
вслед за троицей.
Он отпустил их от себя ярдов на двадцать. Они были заняты разговором, и он
знал, что они еще не почувствовали за собой слежку.
Чиуна, действительно, в этот момент больше всего интересовало содержание
разговора.
-- Я покатался всего четыре раза, -- заявил он. -- А ты обещал пять.
-- Ты сказал, что если я разрешу тебе покататься на лодке, ты не станешь
больше ни о чем просить.
-- Не помню, чтобы я это говорил, возразил Чиун. -- А я всегда помню, что
говорю. С какой стати я должен быть доволен четырьмя разами, если ты обещал
пять? Можешь придумать какую-нибудь причину, по которой я мог бы это
сказать?
-- Сдаюсь. -- Римо пришлось уступить.
-- Вот и хорошо, -- обрадовался Чиун. -- Вон на чем я хочу покататься. --
Он протянул руку вперед, в сторону аттракциона, который назывался "Летающая
корзина" Потом наклонился к Джоулин: -- Ты можешь покататься со мной. Римо
заплатит.
-- Все, что пожелаете, -- устало отмахнулся Римо, и все трое Чиун впереди
-- пошли по узкому проходу среди лавчонок и аттракционов по направлению к
"Летающей корзине".
Это была огромная карусель вроде "чертова колеса", где на стальных тросах
болтались пластмассовые кабинки, формой напоминающие корзины.
Когда все трое завернули за угол, Хант потерял их из виду и ускорил шаги.
И тут на плечо ему легла чья-то рука. Он резко обернулся и увидел очень
красную и очень злобную рожу. Рядом стояли еще три такие же косные и такие
же злобные рожи.
-- Вот он, ребята, -- сказал Элтон Сноуи. -- Вот он, похититель. Где моя
дочь?!
В Элтоне Сноуи Хант признал того человека, который сидел за рулем черного
автомобиля, преследовавшего его всю дорогу от Миссии Небесного Блаженства.
Он пожал плечами:
-- Не знаю, о чем вы. Вы, вероятно, ошиблись.
-- Не пытайся запудрить мне мозги, сынок, -- прорычал Сноуи и крепко
схватил Ханта за локоть.
Трое других тут же обступили его и быстро оттащили через узкий проход
между двумя палатками на поросшую травой лужайку, где было на удивление
пусто и тихо, хотя шумная площадь находилась всего в нескольких ярдах.
-- Послушайте, сэр, я ничего не знаю о вашей дочери, -- повторил Хант. Он
не хотел тратить слишком много времени на выяснение отношений -- нельзя было
упускать своих подопечных.
-- Что скажете, ребята, может, обработаем его немного, чтобы развязать ему
язык?
Все четверо навалились на Ханта и опрокинули его на землю.
Двое держали его за ноги, двое -- за руки, весом своих тел вжимая их в
мягкий дерн.
-- Сейчас этот сукин сын заговорит, -- сказал Сноуи.
Хант шарил пальцами левой руки по земле и наткнулся на трехгранный
металлический колышек, за который был зацеплен трос брезентового навеса.
Кончиками пальцев он выдернул колышек из земли и зажал в кулаке. А тем
временем лицо его ощущало периодически повторяющиеся пощечины.
-- Говори, ублюдок? Вор, мразь? Что ты делал в этой Блаженной Миссии? Где
моя девочка?
Пальцы правой руки Ханта судорожно скребли землю. Он зачерпнул пригоршню
пыли, среди которой попался камешек размером с виноградину Пыль он просеял
сквозь пальцы, а камень оставил.
-- Это ошибка. Я не знаю вашу дочь. -- Сноуи, до того державший левую руку
Ханта и одновременно хлеставший его по щекам, издал яростный клич и
попытался обеими руками вцепиться Ханту в горло, чтобы выдавить из него
правду.
Левая рука Ханта получила свободу. Легким движением кисти он пустил в
полет металлический колышек.
-- А-а-а-а! -- раздался дикий вопль за спиной Сноуи. Тот обернулся.
Колышек вонзился глубоко в правый бицепс того из друзей Сноуи, который
держал левую ногу Ханта. Видимо, была задета артерия. Кровь залила белую
рубашку с короткими рукавами и струей выбивалась из раны при каждом ударе
пульса. В ужасе человек схватился левой рукой за правое плечо и, шатаясь,
попытался встать на ноги.
И почти в тот же момент камешек вылетел из правой руки Ханта, просвистел в
воздухе и попал в левый глаз того, кто держал правую ногу Ханта. Тот
закричал и опрокинулся навзничь, обеими руками схватившись за лицо.
Сноуи сначала растерялся, потом гнев его удвоился, и он с новой энергией
устремился к горлу Ханта. Но у его предполагаемой жертвы уже освободились
обе ноги и левая рука. Хант повернулся на правый бок. Руки Сноуи ткнулись в
грязь. В тот же самый момент Хант снова набрал полную пригоршню пыли и
швырнул ее в лицо человека, все еще державшего его правую руку. У того
перехватило дыхание, он закашлялся и ослабил хватку, и Хант сделал еще
поворот направо, подтянул ноги и встал
Человек, истекающий кровью, был в шоке. Тот, в которого попал камень,
по-прежнему держался обеими руками за лицо. Третий все еще пытался
откашляться и очистить от пыли легкие. Сноуи стоял на коленях, как бы
пытаясь задушить человека-невидимку. Но жертва была уже у него за спиной.
Хант поднял ногу, надавил Сноуи на задницу и сильно пихнул. Очень сильно
Сноуи растянулся, уткнувшись лицом в землю
-- Последний раз повторяю, -- произнес Хант. -- Я не знаю вашу дочь. Если
вы еще когда-нибудь встанете у меня на пути, вы уже никогда и никому не
сможете об этом рассказать.
Он отряхнулся и пошел прочь, надеясь, что его подопечные еще не ушли.
Элтон Сноуи глядел ему в спину, судорожно пытаясь найти подходящие слова --
такие, чтобы точнее выразить чувство отчаяния и гнева, переполнявшее его
Губы его шевелились. Мысленно, не отдавая себе в этом отчета, он одно за
другим отвергал все ругательства, которые казались ему недостаточно
обидными. Наконец он изрек получился не столько крик, сколько шипение.
-- Поцелуйся со своим черномазым!
Фердинанд Де Шеф Хант услышал эти слова и рассмеялся.

-- Ух ты! -- воскликнул Чиун.
-- Ух ты! -- воскликнула симпатичная блондинка.
И с похожим уханьем пластиковая корзина, подвешенная к колесу карусели на
двух тонких стальных тросах, медленно поползла вверх.
-- Давай раскачаем корзину, -- предложил Чиун.
Глаза его горели от возбуждения.
-- Давайте лучше не будем раскачивать корзину, -- выдвинула встречное
предложение девушка. -- Это запрещается.
-- Нехорошо со стороны мистера Диснея, -- обиженно произнес Чиун. -- Зачем
он подвешивает такие чудесные корзины, если их даже нельзя раскачивать?
-- Не знаю, -- ответила девушка. -- Но там внизу я видела табличку, а на
ней написано: "Не раскручивайте корзины".
-- Ух! -- воскликнул Чиун.
-- Ух! -- воскликнула девушка.
-- У-ух! -- воскликнул Чиун.
-- У-ух! -- воскликнула девушка.
-- Забавно, как забавно, мистер Дисней, -- произнес Чиун. -- У-ух! --
добавил он.
Держа болтающийся на пальце аквариум, Римо терпеливо ждал, пока закончится
сеанс катания. Все его внимание было приковано к происходящему наверху. За
спиной его стоял Фердинанд Де Шеф Хант. В карманах у него не было ничего,
что можно было бы использовать как оружие. Он глянул на землю, но и там не
увидел ни единого камешка, хотя бы даже самого крошечного, -- сплошной
асфальт.
Хант обернулся. Рядом он обнаружил павильон под вывеской "Дискобол". За
один доллар можно было получить четыре тоненькие жестяные тарелки и
попытаться бросить их так, чтобы они влетели в узкую щель в задней стене
павильона. Тот, кому удавалось это сделать два раза подряд, получал приз. Но
лишь немногие выигрывали, так как тарелки были разнокалиберные, и если одна
летела по прямой, то другая могла вдруг ни с того ни с сего взвиться
вертикально вверх и ткнуться в потолок.
Хант вытащил несколько мятых бумажек из кармана рубашки, бросил их на
прилавок и левой рукой сгреб три тарелки.
-- Покупаю, -- сказал он служителю. Тот пожал плечами. Ему тарелки
обходились по десять центов каждая.
Хант медленно направился в сторону Римо, который по-прежнему неотрывно
смотрел вверх. Дело обещало быть легким. Сначала белый, а потом -- когда
корзина спустится вниз -- желтый.
По тарелке на каждого. И одна запасная. Промахнуться невозможно
До Римо оставалось двенадцать футов. Еще шаг. Осталось десять футов.
Высоко вверху Чиун перестал "ухтыкать". Он увидел приближающегося к Римо
молодого человека. Глаза Чиуна сузились и превратились в тоненькие щелочки.
Что-то было не так. Он чувствовал это -- точно так же, как некоторое время
тому назад он чувствовал, что кто-то за ними следит. Но как раз в этот
момент корзина Чиуна перевалила через верхнюю точку, и колесо загородило от
него Римо.
Римо расслабился. Катание заканчивается. Скоро Чиун с девушкой будут на
земле. Тут он почувствовал какое-то движение сзади справа и, не чувствуя
опасности, медленно повернулся.
Рассекая воздух, как НЛО, на него надвигалась металлическая тарелка. Она
летела совершенно бесшумно, параллельно земле, ее острый край был направлен
прямо ему в переносицу.
Черт, а тут еще этот аквариум, и совершенно невозможно допустить, чтобы он
разбился. Лучшее, что он мог сделать, -- это чуть-чуть отклонить голову
вправо. Левая рука его согнулась в локте и резко рванулась вверх, как копье.
Твердые, как железо, пальцы ткнулись в самый центр тарелки в тот самый
момент, когда она уже готова была вонзиться ему в голову. Тарелка задрожала,
смялась и упала к ногам Римо.
Римо огляделся. В десяти футах от него стоял худощавый молодой человек. В
руках у него были еще две тарелки. Римо улыбнулся. Он позвонил в Миссию
Небесного Блаженства и сообщил, где они находятся, специально для того,
чтобы любой, кого пошлет Шрила Дор, смог бы их найти.
Хант улыбнулся, глядя, как Римо делает шаг в его сторону. Идиот. Ему
повезло -- поднял руку как раз вовремя и перехватил тарелку. Второй раз ему
так не повезет.
Римо сделал еще один шаг -- очень медленно и осторожно, чтобы не
расплескать воду из аквариума.
Тарелка в правой руке Ханта нырнула под его левый локоть и резко вылетела
вперед -- прямо в горло Римо. С восьми футов промахнуться невозможно.
Но, черт его подери, ему опять повезло. Он перехватил тарелку движением
левой кисти, и она, отклонившись от курса, врезалась в асфальт мостовой,
пропахав борозду длиной в шесть дюймов.
Римо сделал еще один шаг. Хант понял, что тарелки не годятся. Нужно
другое, более надежное оружие, а к рукопашному бою он был не готов. И в этот
момент со стороны "Летающей корзины" донеслось очередное "ух ты!".
Пора кончать.
Хант поднял взор. Корзина со стариком-азиатом достигла нижней точки
карусели и снова начала подниматься. Правая кисть Ханта снова нырнула под
его левый локоть, и третья тарелка с почти неслышным свистом полетела к
карусели -- точно по направлению к той корзине, в которой находились Чиун и
Джоулин. Римо обернулся вслед тарелке и бросился к карусели. Острым ободом
тарелка перерубила один из двух стальных тросов, поддерживающих корзину,
пролетела чуть дальше и упала на землю.
Кабинка начала падать.
-- Ух ты!-- завопил Чиун, залившись счастливым смехом
Он протянул левую руку вверх и зажал в ней оборванный конец троса Носком
левой ноги он нащупал углубление в стенке корзины и зацепился за него, а
правой рукой ухватился за край корзины В таком положении левая рука вверху,
а правая рука и левая нога внизу он удержал кабинку и, не переставая во всю
мочь "ухтыкать", держал ее, пока колесо поднималось вверх и начало
опускаться, а Джоулин тем временем в страхе вжималась в противоположную
стенку кабинки.
-- Останови эту штуку! -- крикнул Римо служителю.
Тот рванул тяжелый рычаг, выключавший мотор, и одновременно схватился за
другой рычаг, служивший тормозом. Когда колесо совершило оборот, служитель
увидел оборванный трос и старика-азиата, удерживающего корзину. Опытный
служитель остановил карусель в тот самый момент, когда корзина с Чиуном и
девушкой достигла самой нижней точки -- прямо над деревянным настилом. Чиун
отпустил трос, и кабинка мягко упала на настил с высоты четырех дюймов.
Лицо Чиуна сияло.
-- У-у-у-у-х!-- воскликнул он, выскакивая из кабинки. -- Чудесно
прокатились. Рыбки целы?
-- Да, целы. Ты в порядке?
Чиун самодовольно ухмыльнулся и посмотрел на Джоулин, которая приходила в
себя после пережитого потрясения и неуверенно пыталась встать на ноги.
-- Конечно, мы в порядке, -- ответил Чиун. -- Катание на карусели
совершенно безопасно. Никаких жертв и несчастных случаев не бывает. Мистер
Дисней такого не допустит.
Римо обернулся назад. Молодой человек исчез. Искать его сейчас -- значит
попусту тратить время.
Позднее, когда они уже ушли из парка, Чиун задумчиво произнес:
-- Знаешь, Римо, одного я никак не могу понять.
-- Чего?
-- Когда мистер Дисней перерубает трос тарелкой, сколько людей способны
сохранить самообладание, схватить оборванный конец троса и удержать корзину?
Разве никто никогда не падает?
-- Конечно, нет, -- заверил его Римо. Указательный палец его правой руки
был по-прежнему согнут крючком, и на нем болтался аквариум. -- Это первое,
чему учатся американские дети. Схватить трос и не дать корзине упасть.
-- Странно, -- сказал Чиун. -- Вы, нация, не умеющая ни говорить, ни
бегать, ни даже двигаться правильно, нация, поедающая плоть самых различных
животных, и тем не менее -- вы умеете такое.
-- Это не сложно, -- скромно заявил Римо.
-- И еще. Ты не заметил, что за нами в парке следили? Худой молодой
человек.
-- Нет, -- ответил Римо. -- Я никого не видел.
-- На тебя похоже, -- изрек Чиун. -- Ты никогда ничего не замечаешь. Не
урони рыбок.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Хоть Ханту и пришлось спасаться бегством из парка аттракционов, на лице
его сияла улыбка. Он не считал, что потерпел поражение.
Итак, этот молодой американец умеет отбивать тарелки, и дело тут вовсе не
в везением. Значит, этот Римо -- человек исключительный. Ну и что? Ну и
ничего. Много лет назад дедушка предупреждал Ханта, что такие люди иногда
попадаются.
Сейчас, вспоминая прошлое, Хант стал подозревать, что дедушка всегда
готовил его именно к жизни профессионального убийцы. Впрочем, это не имело
никакого значения. Имело значение совсем другое -- то, что дедушка рассказал
ему, как можно справиться с людьми, физические способности которых
превосходят обычные. Техника простая, но абсолютно надежная. В следующий раз
никакая ловкость рук не поможет его противнику.
Хант снова улыбнулся. Он направлялся прочь из Сан-Франциско. Впереди уже
маячил мост Золотые Ворота. Хант знал, какой сюрприз приготовит для этого
Римо, когда они снова встретятся. Поскорее бы!
А тем временем готовил свой сюрприз Элтон Сноуи. Он стоял у прилавка
магазина спортивных товаров на Маркет-стрит.
-- Мне нужна дюжина дюжин охотничьих зарядов. Гросс. Самого крупного
калибра.
-- Дюжина дюжин? -- переспросил продавец, слегка улыбнувшись.
-- Да, дюжина дюжин. То есть всего -- сто сорок четыре штуки.
-- Хорошо, сэр. Организуете большую охотничью экспедицию?
-- Можно сказать и так, -- уклончиво ответил Сноуи.
Он расплатятся наличными и расписался в регистрационном журнале, указав
свое настоящее имя и адрес. Когда Сноуи вышел из магазина, продавец
перечитал запись и, вспомнив угрожающее выражение красного лица покупателя,
снял трубку телефона.
Следующую остановку Сноуи сделал в другом магазине спортивных товаров в
дальнем конце Маркет-стрит, где улица превращалась в лабиринт пересекающихся
переулков, автострад и трамвайных линий, которые, похоже, находились в
состоянии перманентного ремонта. Здесь он купил револьвер 38-го калибра с
полным комплектом боеприпасов, снова расплатился наличными, снова расписался
в журнале, и снова продавец, бросив взгляд на его судорожно сжатые челюсти,
подождал, пока покупатель уйдет, и позвонил в полицейский участок.
Последней остановкой Сноуи был бар через дорогу от железнодорожного депо,
где он выпил бурбон, завязал беседу с освободившимся после смены и на
радостях надравшимся стрелочником и кончил тем, что купил дюжину
капсюлей-детонаторов, которыми пользуются железнодорожники при проведении
взрывных работ, заплатив пятьдесят долларов наличными.
И хотя сведения об этой последней торговой операции до полиции не дошли,
двух первых было достаточно, чтобы полицейские засуетились. Двое детективов,
расспросив продавцов, получили его словесный портрет, но ни в одном мотеле
его отыскать не удалось, так как к этому времени Сноуи уже находился в
меблированных комнатах, причем под вымышленным именем. Запершись в комнате,
он аккуратно вскрыл все купленные заряды и ссыпал порох в полиэтиленовый
пакет.
Детективы исправно доложили начальству о постигшей их неудаче. Их отчеты
пошли выше, и обычная в таких случаях рутина привела к тому, что они попали
в поле зрения ФБР.
Начальник городского управления Сан-Франциско прочитал донесение. При
обычных обстоятельствах он бы выбросил его в корзину для мусора, уже полную
прочих оставленных без внимания бумажек. Но сегодня все было подругому.
Последнюю неделю действовало строжайшее распоряжение относительно всех
сообщений о необычных покупках оружия. Эти сообщения следовало по
межведомственным каналам передавать в офис ЦРУ в Вирджинии, неподалеку от
Вашингтона. Начальник городского управления ФБР не знал, зачем; он только
догадывался, что это каким-то образом связано с приездом в Сан-Франциско
индийского гуру -- видимо, ЦРУ хочет избежать международных осложнений.
Начальник не считал, что разбираться в этом входило в его обязанности. Пока
кое-кто ему не указал, что все-таки входило.
Он снял трубку телефона специальной связи и позвонил в Вашингтон.
В доме в Милл-Вэлли, на противоположном от Сан-Франциско берегу залива,
звучало все то же "Бип-бип-бип-бип!".
-- Иными словами, ты провалил операцию, -- сказал Шрила Гупта Махеш Дор.
Хант улыбнулся и покачал головой.
-- Иными словами, я понял, с кем имею дело. Ребята крутые, только и всего.
-- Слушай, парень. Я не собираюсь подставлять свою задницу под плетку и
устраивать тут блаженную тусовку, если эти два психа будут сшиваться
поблизости.
На мгновение Ханту показалось, что перед ним просто насмерть перепуганный
мальчишка.
Хант встал со стула и положил руку на мягкое, почти детское плечо.
-- Не волнуйся, -- сказал он. -- Я тоже буду там.
Если придет хоть один из них, ему конец. Вот так.
В углу комнаты орал телевизор. С экрана, перекрывая звуки музыки
коммерческой программы, донесся голос диктора, зачитывавшего сводку
новостей: "Три человека ранены в драке в парке аттракционов. Подробности в
шесть часов".
-- Ты? -- обернулся Дор к Ханту.
Тот кивнул:
-- Они сами напросились.
Всеблагой Владыка секунду вглядывался в бесстрастное лицо Ханта, потом
улыбнулся:
-- Все системы работают нормально. Завтра мы их ублажим до смерти.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Донесения о закупках оружия Элтоном Сноуи через несколько часов попали на
стол одного из высших чинов ЦРУ, который их запрашивал.
Его звали Клетис Лэрриби, ему был пятьдесят один год, и родом он был из
Уиллоуз-Лэндинг, штат Теннесси, где многие годы по воскресеньям проповедовал
и пел псалмы в местной баптистской церкви, а также состоял президентом
мужского клуба ее прихожан.
Во время Второй мировой войны Лэрриби служил в Бюро стратегических служб и
ничем не прославился. Потом, после войны, принимал участие в деятельности
той разведывательной службы, которая стала преемницей БСС и впоследствии
переросла в ЦРУ, и опять не прославился ничем. И в дальнейшем он опять-таки
ничем себя не прославил, поскольку не впутался ни в одну неприятную историю.
И это так прославило его среда всех сотрудников вашингтонского офиса, что,
когда встал вопрос о кандидатуре на пост помер два в ЦРУ, тогдашний
президент сказал:
-- Поставьте этого. Библией по башке стукнутого... (характеристика
опущена) малого. По крайней мере, мы можем быть твердо уверены, что он не...
(также опущено по цензурным соображениям).
У самого Клетиса Лэрриби никогда не было никаких нецензурных соображений.
Он хотел служить Америке, пусть даже иногда казалось, будто Америке его
служение не нужно. В стране рос дух безбожия и революционности, страна
отказывалась от традиционных ценностей, и не было ничего, что могло бы их
заменить. Сам Клетис Лэрриби никогда не отказывался от традиционных
ценностей, не заменив их новыми.
Информация о том, что Шрила Гупта Махеш Дор находится в Соединенных
Штатах, входила в сферу компетенции Лэрриби, и когда он узнал, что Шрила
собирается провести спой Марафон Блаженства, он сказал начальству:
-- Нам не хватало только, чтобы этого святого кокнули в Америке, -- при
нынешнем-то состоянии мира.
И благодаря подобной аргументации он получил доступ ко всей информации,
касающейся продажи оружия в Сан-Франциско, и вот теперь он сидел и
внимательно читал донесения полиции об Элтоне Сноуи, и беспокойство его
росло.
Он решил позвонить другу, занимавшему крупный пост в ФБР, и посоветоваться
с ним, но секретарша друга сказала, что ее босс находится в больнице.
-- Нет-нет, ничего серьезного. Просто обычный профилактический осмотр.
Лэрриби позвонил другому близкому другу, работавшему в Государственном
департаменте в отделе Индии.
-- Извините, мистер Лэрриби, но мистер Вольц в больнице. Нет-нет. Ничего
серьезного. Обычный осмотр.
Еще трое госпитализированных друзей -- и Клетис Лэрриби заподозрил
неладное. В чем и признался двум своим самым близким друзьям за обедом в
недорогом ресторане в пригороде Вашингтона. Возможно, жизнь Шрилы в
опасности, предположил он.
-- Вздор, -- ответил Уинтроп Долтон.
-- Дважды вздор, -- добавил В. Родефер Харроу Третий. -- Ничто не угрожает
и не может угрожать осуществлению планов Великого Всеблагого Владыки.
-- Он есть истина, -- сказал Долтон.
-- Он -- самая совершенная истина. -- Харроу решил не уступать пальму
первенства.
-- Он смертен, -- возразил Лэрриби. -- И он может погибнуть от руки
убийцы.
-- Вздор, -- сказал Долтон.
-- Дважды вздор, -- добавил В. Родефер Харроу Третий. -- Система
безопасности Владыки под стать ему самому. Она совершенна.
-- Но что можно сделать против бомбы, брошенной рукой убийцы? -- продолжал
гнуть свое Лэрриби.
-- Я не имею права раскрывать все карты, -- сказал Долтон, -- но меры
безопасности предприняты более чем достаточные. Мы сами позаботились об
этом. -- И он взглянул на Харроу, как бы ища поддержки.
-- Точно, -- важно кивнул Харроу. -- Мы сами позаботились.
Он махнул рукой официанту, чтобы тот принес еще одну порцию бесплатных
сырных крекеров в целлофановой упаковке -- именно из-за них его всегда так
влекло в этот ресторан.
-- Может быть, поставить в известность ФБР? -- Лэрриби все еще не
успокоился.
-- Нет, -- осадил его Долтон. -- Вам надо просто точно следовать
инструкции и прибыть на стадион "Кезар" завтра вечером. И быть во всеоружии,
чтобы показать Америке истинный путь. У вас есть все, что нужно для этого?
Лэрриби кивнул и посмотрел на пол, где стоял его "дипломат" коричневой
кожи.
-- Да, у меня тут все. Куба, Чили, Суэцкий канал, Испания. Все самые
крупные операции.
-- Хорошо, -- одобрительно сказал Долтон. -- Когда Америка увидит вас
рядом со Всеблагим Владыкой, весь народ встанет на его сторону.
-- И не волнуйтесь, -- еще раз заверил Клетиса Лэрриби В. Родефер Харроу.
-- Всеблагого Владыку хранит сам Бог.
Лэрриби улыбнулся:
-- Всеблагой Владыка -- это и есть Бог.
Долтон и Харроу посмотрели на него, и, чуть помолчав, Долтон сказал:
-- Да, он и есть Бог. В этом нет никаких сомнений.
А в трехстах милях к северу от Вашингтона, в санатории на берегу залива
Лонг-Айленд, доктор Харолд В. Смит перечитывал кипы донесений, которые никак
не могли избавить его от чувства тревоги.
Высокопоставленные последователи Шрилы, список которых ему передал Римо,
были помещены в больницы, по крайней мере -- до отъезда Дора из США.
Но могли быть и другие, и Смит не имел ни малейшего понятия, кто они и что
замышляют. Вдобавок -- полная неизвестность относительно местонахождения
Шрилы. И вдобавок -- сообщение Римо о том, что кто-то пытался убить его в
Сан-Франциско.
Итоговая сумма предвещала катастрофу. "Грандиозное событие" -- чем бы оно
ни было -- надвигалось, и Смит чувствовал себя беспомощным. Он не только не
мог предотвратить его, он даже не мог установить его сущность. И теперь его
единственной надеждой оставался Римо.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Солнце стояло в зените, когда два индийца в розовых одеяниях, толстая
низенькая индианка, тоже в розовом одеянии и с головой, плотно окутанной
покрывалом, и молодой стройный американец подъехали к задним воротам
стадиона "Кезар".
Они показали какие-то документы охраннику в форме, он пропустил их через
турникет и жестом показал на лестницу в тридцати футах от ворот.
Все четверо поднялись по одной лестнице, затем по другой спустились на
поле стадиона. Они внимательно осмотрели установленный в самом центре
стадиона помост и даже заглянули под него. Потом, явно довольные
результатами осмотра, они пересекли поле и снова поднялись, теперь уже к
раздевалкам и служебным помещениям.
Они вошли в дверь, на которой значилось: "Вход строго воспрещен", и
оказались в кабинете. И тогда толстая молодая индианка сказала:
-- Черт, как тут жарко, -- и принялась срывать с себя розовые одежды.
Когда одежды были сняты, женщина перестала быть женщиной. Это оказался
переодетый Шрила Гупта Махеш Дор. Теперь он предстал во всем великолепии --
в белом атласном костюме, состоящем из штанов, широких на бедрах и туго
обтягивающих икры, и закрытого сюртука, как у Джавахарлала Неру, с расшитым
драгоценными камнями воротником.
Дор передернул плечами, как бы желая стряхнуть с себя липкую жару.
-- Эй, ты, как тебя! -- крикнул он одному из пожилых индийцев с
серебристой полоской поперек лба. -- Выйди наружу и поищи этого придурка с
телевидения. Он должен был встретить нас тут в двенадцать.
Дор повернулся и пошел в смежную комнату. Молодой американец -- за ним. В
дверях Дор кинул ему через плечо:
-- А ты, Фердинанд, не спи и поглядывай, не появятся ли тут наши
нарушители спокойствия. Мне бы не хотелось перед уходом снова переодеваться.
Фердинанд Де Шеф Хант улыбнулся, показав ряд жемчужно-белых зубов -- таких
же белых, как два совершенно круглых камешка, которые он вертел пальцами
правой руки и один из которых -- Хант был твердо в этом уверен -- станет
кроваво-красным еще до вечера.
Комната, в которую прошел Шрила Дор, была маленькая, без окон, в ней на
полную мощность работал кондиционер, и освещалась она электрическим светом,
падающим сверху.
-- Годится, -- хмыкнул Дор и с размаху плюхнулся в кресло позади огромного
деревянного стола.
-- Я нашел его, о Блаженный! -- сказал появившийся в дверях индиец.
Дор поднял глаза и увидел, что тот привел молодого человека в твидовом
костюме, в очках и с рыжими лохмами на голове.
-- Хорошо, теперь брысь отсюда. Я хочу поговорить с этим парнем по поводу
сегодняшнего вечера.
-- Эта ночь станет ночью непревзойденной красоты, о Всеблагой Владыка, --
сказал индиец.
-- Да, разумеется. Расскажи-ка мне еще раз о возможностях телетрансляции,
-- обратился Дор к телевизионщику. -- Что мы можем получить, используя вашу
сеть? Нам нужен прямой эфир, и чтобы было видно на обоих побережьях.
-- Мы привлечем к себе души всех, кто хочет познать истину, -- сказал
индиец.
-- Слушай, будь так добр, убирайся отсюда к чертовой матери вместе со
своим бредом. Мне надо поговорить о деле. Ну? -- снова обратился Дор к
телевизионщику.
-- Ну, мы предполагаем, что ваша программа очень удачно впишется в
интервал между...
Хант снова улыбнулся и пошел вслед за индийцем прочь из комнаты, плотно
затворив за собой дверь. Вопросы телетрансляции его не интересовали. Его
интересовало только убийство.
Хотя начало программы было назначено на восемь часов вечера, толпа стала
собираться уже с пяти. Большинство составляли молодые, здоровые, волосатые;
немало было и таких, которые тайком принесли свое собственное, вполне земное
блаженство -- кто в бумажных пакетиках в кармане джинсов, кто в туго
скатанных бумажных трубочках, запрятанных в уголке обычных сигаретных пачек.
Еще один человек, пришедший раньше многих, принес с собой большой пакет,
но пакет этот содержал отнюдь не блаженство. Элтон Сноуи прошел через
турникет, поднялся по лестнице, затем стал спускаться. Он хотел оказаться
как можно ближе к помосту. В правой руке у него был большой пакет, из
которого торчали куски жареной курицы. Под курицей находился еще один пакет,
наполненный порохом, кусочками железа и капсюлями-детонаторами.
Сноуи спустился по лестнице и направился к передним рядам. Левая нога его
испытывала некоторые неудобства оттого, что к ней был пластырем прикреплен
пистолет 38-го калибра. Сноуи не был уверен, сработают ли детонаторы
самодельной бомбы от пистолетного выстрела, но решил все же попробовать.
Если, конечно, раньше он не отыщет Джоулин. Он с мрачной решимостью обеими
руками вцепился в свою ношу, как если бы кто-то невидимый пытался ее у него
отнять.
Римо, Чиун и Джоулин прибыли довольно поздно -- когда они входили на
стадион "Кезар", уже совсем стемнело.
Багаж Чиуна наконец-то прибыл из Сан-Диего в Сан-Франциско, где Римо снял
в отеле номер из нескольких комнат, и Чиун настоял на том, чтобы посмотреть
одну из прекрасных драм -- так он называл вечерние телевизионные "мыльные
оперы". Он наотрез отказался уйти из гостиницы до того, как кончится
представление, -- если, конечно, Римо не собирается снова свозить его в
Диснейленд и дать покататься в чудесной "Летающей корзине".
Поскольку именно этого Римо не собирался делать ни в коем случае, им
пришлось ждать, пока закончится последний телесериал. Потом Чиун встал с
пола, расправил красное кимоно и сказал:
-- Если мы будем сидеть здесь и ждать, мы никогда не доберемся до
Синанджу.
"Кезар" напоминал сумасшедший дом. Для стадиона таких размеров толпа была
относительно небольшая -- около пятнадцати тысяч человек. Последователи
Небесного Блаженства сидели ближе к помосту -- на трибунах и на складных
стульях, расставленных прямо на поле. Эту публику легко было опознать по
розовым одеяниям и по фанатичному блеску в глазах. Но они составляли только
половину зрителей. Другую половину составляли любопытствующие зеваки,
разного рода хулиганы, рокеры и прочие крутые парни, и они разбрелись по
всему стадиону, задирали зрителей, затевали драки между собой и медленно, но
верно уничтожали стадионное оборудование.
И над всем этим шумом возносился нестройный хор голосов небольшой
вокальной группы -- шести мужчин и одной девушки, которые с энтузиазмом
исполняли старинные церковные песнопения, заменив в них слова "Иисус" и
"Господь" словами "Владыка" и "Всеблагой Владыка".
По меньшей мере один человек был в полном восторге. Шрила Гулта Махеш Дор
сидел в своем штабе вместе с представителем телевизионной компании и время
от времени, прищелкивая от удовольствия пальцами, повторял:
-- Лихо. Лихо. Вот так оно и должно быть. Лихо.
-- Билли Грэму до этого далеко, -- сказал серьезный молодой телевизионщик,
глядя, как по внутренней трансляции экран, мерцающий призрачно-зеленым
светом, показывает то, что происходит на поле.
-- Не трогай Билли Грэма, -- одернул его Шрила. -- Он здорово работает. Он
просто великолепен.
Дор посмотрел на часы.
-- Скоро начнутся выступления. На них отведено сорок пять минут. Потом мы
врубаем прямую трансляцию, и ее начало должно совпасть с выступлением одного
из этих ниггеров -- баптистских священников, который представит меня, а
потом я выхожу на сцену и исполняю свой номер.
-- Да, же так, -- подтвердил телевизионщик. -- Точно по плану.
-- Великолепно, -- удовлетворенно произнес Дор. -- Ну, теперь можешь идти.
Иди и последи, чтобы твои операторы не забыли снять крышки с объективов
камер или как там у вас это называется.
Римо оставил Чиуна и Джоулин на поле стадиона. Им легко удалось проникнуть
в самый центр происходящего благодаря красному кимоно Чиуна и розовому сари
Джоулин. В это время как раз выступал первый оратор -- баптистский священник
рассказывал аудитории, как он отринул лживое христианство ради того, чтобы
служить высшему началу, воплощенному во Всеблагом Владыке. Надо было
обладать очень острым зрением, чтобы различить -- когда священник вздымал
руки над головой -- что запястья его покрыты едва заметными шрамами.
-- Этого человека держали в кандалах, -- заметил Чиун.
-- Он был в Патне, -- произнесла Джоулин, как бы вне связи с замечанием
Чиуна.
-- Твой владыка очень злой человек, -- прокомментировал Чиун.
Джоулин посмотрела на Чиуна и нежно улыбнулась.
-- Он больше не мой владыка. У меня новый владыка.
Девушка схватила Чиуна за руку и нежно сжала, но он резко отдернул ее.
А тем временем Римо свернул куда-то не туда и оказался в той части
стадиона, где он вовсе не рассчитывал оказаться. Он с трудом пробирался по
длинным коридорам, которые почему-то все оказывались перекрытыми либо
заканчивались тупиками. Но все стадионы похожи друг на друга, и всегда
найдутся обходные пути и проходные комнаты, благодаря которым можно миновать
все препятствия.
В одной из комнат Римо задержался, чтобы предотвратить попытку
изнасилования. А поскольку времени у него было мало, ему пришлось
предотвратить ее самым простейшим способом -- просто выведя из строя орудие
нападения.
Потом он снова долго шел по коридорам, заглядывал в разные комнаты и
наконец очутился в коридоре, который вел к выходу на поле.
Здесь он завернул за угол и увидел дверь с табличкой "Вход строго
воспрещен", перед ней, скрестив руки на груди, стояли два громадных человека
в розовых одеяниях.
Римо направился к ним.
-- Привет, -- окликнул он часовых. -- Хорошая погодка сегодня, не правда
ли?
Они не ответили.
-- Как дела, ребята? -- продолжал Римо. -- Хорошо ли ловится
рыбка-бананка?
Стражи молчали, не удостаивая его даже взглядом.
-- Ладно, ребята, отойдите в сторонку. -- Терпение Римо подошло к концу.
-- Мне надо побеседовать с вами.
За спиной у Римо раздался резкий оклик:
-- Сначала со мной.
Римо повернулся и увидел молодого парня, с которым уже встречался накануне
в парке аттракционов.
-- А, это ты, -- как старого знакомого приветствовал его Римо. -- Тарелки
принес?
-- Они мне не понадобятся, -- сказал Фердинанд Де Шеф Хант и приблизился
еще на несколько шагов. Теперь его от Римо отделяло не больше пятнадцати
футов.
За дверью Шрила Гупта Махеш Дор еще раз посмотрел на часы, потом на
монитор и увидел, как зажегся сигнал, показывавший, что трансляция началась.
Пора идти. Время расписано по минутам -- ни в коем случае нельзя выбиваться
из графика.
Он просунул голову сквозь дверь в соседнюю комнату, где сидели Уинтроп
Долтон, В. Родефер Харроу Третий и Клетис Лэрриби.
-- Все готово? -- спросил Дор.
-- Да, Всеблагой Владыка, -- ответил Долтон.
Лэрриби кивнул.
-- О'кей. Я пошел. Ваш выход через десять минут.
Дор вернулся к себе в комнату, закрыл дверь и через другую дверь прошел по
служебному пандусу в небольшую ложу прямо напротив помоста.
Хант, не спуская глаз с Римо, вынул из кармана два маленьких камешка.
-- Тарелки. Теперь камни, -- произнес Римо. -- Когда ты дорастешь до
пирожков?
Хант в ответ только улыбнулся. Он аккуратно положил один камень на ладонь,
другой сжал кончиками пальцев. Все именно так, как учил его дедушка. Старик
говорил Фердинанду о животных, но теперь Хант понял, что он имел в виду
людей.
-- Некоторые животные отличаются от других, -- говорил дед. -- Одни
сильнее. Одни быстрее. Иногда -- хитрее.
-- И как можно с ними справиться? -- спросил внук.
-- Надо сделать так, чтобы их сила обернулась против них самих. -- Старик
встал и указал в сторону леса. Видишь его?
-- Кого? -- спросил мальчик.
-- Там притаился дикий кабан. Сильный, быстрый, коварный и хитрый. Он
знает, что мы тут и он ждет когда мы уйдем, чтобы и он мог уйти.
-- Так что же нам делать, дедушка?
Старик поднял ружье, огляделся и нашел маленький камешек.
-- Смотри, -- сказал он.
Он подбросил камень высоко в воздух, целясь значительно левее того места,
где заметил кабана. Камень мягко приземлился в траву, но сверхчувствительный
слух кабана уловил даже этот слабый шорох, и животное метнулось вправо,
прочь от звука упавшего камня. Лишь на какое-то мгновение кабан мелькнул в
узком проеме между деревьями, но дедушка Де Шеф успел всадить ему в голову
пулю.
-- Вот так, Ферди, -- сказал старик. -- Ты заставляешь жертву спасаться от
ложной опасности. И тогда жертва раскрывается, и ты делаешь свое дело. -- Он
нежно улыбнулся мальчику. -- Быть может, пока ты этого не понимаешь, но
когда-нибудь обязательно поймешь. Что бы там ни говорила твоя мамочка.
-- Эй, приятель, я не могу ждать весь вечер. -- Голос Римо вернул Ханта на
землю.
Без колебания, без размышления Хант отвел правую руку назад, а потом резко
выбросил вперед по направлению к Римо.
Камень, который был зажат в кончиках пальцев, полетел первым -- в сторону
Римо, но двумя дюймами левее его головы.
Второй камень, тот, что лежал на ладони Ханта, отстал от первого всего на
один фут, и летел он чуть правее головы Римо, так что, когда Римо попытается
уклониться от первого камня, второй попадет ему точно между глаз.
Хант улыбнулся, но улыбка быстро сменилась удивлением, потом -- страхом.
Раздался глухой стук, а затем -- дикий вопль. Первый камень, просвистев
над ухом у Римо, вонзился в лоб одного из стражей в розовом, стоявшего
позади Римо. Страж заорал и рухнул на пол.
А Римо так и не шелохнулся, и второй камень продолжал лететь правее его
головы, мимо цели. И тут Римо легким движением поднял правую руку и поймал
камень большим и указательным пальцами.
Римо посмотрел на камень, потом на Ханта.
-- Извини, приятель. Я говорил, что тебе следовало остановиться на
тарелках.
Хант попятился.
-- Ты собираешься меня убить?
-- Придется. Дело есть дело, дорогой, -- произнес Римо.
Хант круто повернул и побежал по пандусу к выходу на залитый ярким светом
стадион. Римо бросился было за ним, но увидел включенные телекамеры. Он
остановился. Не хватало только ему попасть на телеэкран. Хант был уже на
поле и бежал к помосту. На бегу он обернулся назад.
В это время Шрила Гупта Махеш Дор стоял в небольшой ложе возле самого
поля, скрытый от всех взоров группой окружавших его людей в розовом.
Римо ждал. Хант снова оглянулся. На этот раз Римо пустил камень в полет.
Хант увидел приближающийся камень, поднял правую руку, чтобы перехватить
его, но камень ударил в руку, словно молоток по шляпке гвоздя, и, ломая
пальцы, круша череп, врезался Ханту в лоб.
Хант упал. Два человека видели, как он падает, и завизжали, но их крики
были заглушены ревом преданных, поскольку именно в этот момент Шрила вышел
из укрытия и почти бегом затрусил через поле к помосту
-- Всеблагой Владыка! Всеблагой Владыка! -- Рев восклицаний покатился по
стадиону. Уже мертвое тело Ханта лежало на траве, наполовину скрытое
помостом: те двое, которые видели, как он упал, убедили себя, что им
померещилось, и присоединились ко всеобщему ликованию.
Римо повернулся к двери. Страж в розовом склонился над телом своего
товарища, поверженного камнем Ханта. Римо обошел их и оказался в комнате.
Уинтроп Долтон, В. Родефер Харроу Третий и Клетис Лэрриби разом подняли
глаза.
-- Эй, парень, что ты тут делаешь? -- спросил Долтон.
-- Который из вас тут лишний? -- спросил Римо.
-- Он, -- показал Долтон на Харроу.
-- Он, -- показал Харроу на Долтона.
-- Выбираю тебя, -- сказал Римо Харроу и ладонью раскроил ему череп до
самых челюстей.
-- Эй, парень! -- закричал Долтон, глядя на падающего Харроу. -- Нечего
срывать на нас плохое настроение!
-- Где он?
-- Кто?
-- Свами.
Долтон показал на экран телевизора на стене. На экране был Шрила Гупта
Махеш Дор. Он с улыбкой выслушал аплодисменты и подошел к микрофону.
-- Он там, -- сказал Долтон. -- А теперь нам пора идти, так что будь добр,
уйди с дороги.
-- А ты кто такой? -- спросил Римо Клетиса Лэрриби. -- Ты почему молчишь?
-- Ему надо будет много говорить всего через несколько минут, -- ответил
за него Долтон. -- А если ты уж непременно хочешь знать, так он --
заместитель директора Центрального разведывательного управления.
-- А что у тебя в чемодане, дружок? -- продолжал допытываться Римо.
-- Смотри телевизор, -- задиристо ответил Долтон. -- Скоро сам все
увидишь. Пошли, Клетис, нам пора.
Долтон сделал шаг к двери, но только один. На большее его не хватило,
потому что его адамово яблоко вдруг соединилось с шейными позвонками и никак
не хотело с ними расставаться. Он упал на пол поверх Харроу.
-- Итак, ты и есть то самое "грандиозное событие"? -- спросил Римо.
От ужаса Лэрриби не мог выговорить ни слова и только молча кивнул в ответ.
-- Но ты сегодня вечером ничего не скажешь, правда ведь? -- ласково
спросил Римо.
Лэрриби замотал головой. К нему вдруг вернулся голос.
-- Не волнуйся, приятель. Я ничего не скажу.
-- Посмотри сюда. -- Римо жестом указал на мертвые тела. -- И не забывай.
Я буду за тобой следить.
Лэрриби кивнул.
-- Не забуду. Не забуду.
-- А чемоданчик я заберу, -- сказал Римо.
-- Тут государственные тайны, -- предупредил его Лэрриби.
-- Получишь их назад, как только закончишь свое выступление.
На помосте, перед камерами телевидения, вещавшего на всю страну, Шрила Дор
закончил подробное описание того, какую поддержку нашло его простое послание
счастья и блаженства миру повсеместно и даже среди служителей одной из
исконно американских религий -- среди баптистов.
-- Но еще более вдохновляющее доказательство истинности моего пути, еще
более великая демонстрация всесилия моей правды -- это человек, которого я
вам сейчас представлю. Этот человек знает все правительственные тайны, и он
вам о них расскажет. Он Откроет перед вами истину о вашем правительстве, а
потом он будет говорить о Божественной Истине.
Он повернулся и увидел поднимающегося на помост Лэрриби.
-- Леди и джентльмены, услышьте слово заместителя директора вашего
Центрального разведывательного управления. Мой друг и последователь --
Клетис... ээ... я его зову просто Клетис.
И он широко взмахнул рукой, приветствуя Лэрриби. Раздались отдельные
аплодисменты, кто-то заулюлюкал, но большая часть публики ошарашенно
молчала.
Лэрриби, глядя прямо перед собой, прошел мимо Шрилы Дора, взял микрофон и
окинул взглядом толпу. Тысячи лиц смотрели на него. Он понял, что еще
миллионы от одного океана до другого так же пристально следят за ним по
прямой трансляции.
Он опустил было микрофон, но вспомнил жесткий взгляд Римо и снова поднес
микрофон к губам. Открыл рот и негромко, неуверенно запел:
О, возлюбленный друг наш Иисус!
Все грехи и скорбь несем Ему.
По мере того, как губы его выводили слова старинного церковного гимна,
голос Лэрриби становился увереннее. Он закрыл глаза и представил себе, что
находится на хорах баптистской церкви у себя дома в Уиллоуз-Лэндинг.
О, как счастливы мы, что можем
Обратить молитвы к Богу.
Шрила Дор подскочил к Лэрриби и вырвал у него из рук микрофон.
-- И теперь вы знаете, -- срывающимся голосом прокричал он, -- что нельзя
доверять ЦРУ!
Он бросил микрофон на дощатый настил помоста. Гром удара прокатился по
стадиону.
-- Я уезжаю домой! -- орал Дор. -- Я возвращаюсь в Патну! -- Он топнул
ногой, как обиженный ребенок. -- Вы слышите? Я уезжаю.
-- Ну и уезжай, толстозадый! -- донеслось из публики.
-- Катись, толстозадый! Кому ты нужен?
Стадион превратился в одну большую улюлюкающую чашу, когда Римо подошел к
Чиуну и Джоулин.
В этот самый момент Элтон Сноуи, осторожно пробиравшийся через поле со
своей самодельной бомбой под жареной курицей, обошел вокруг помоста и
оказался лицом к лицу с дочерью.
-- Джоулин! -- воскликнул он.
Джоулин подняла глаза и завизжала от радости:
-- Папа!
Сноуи подбежал к ней, и она повисла у него на шее. Сноуи хотел обнять
дочь, но мешала курица с бомбой.
-- Эй, друг, подержи-ка! -- обратился он к Римо и сунул ему пакет.
Римо пожал плечами, принял пакет, затем открыл чемоданчик Лэрриби, засунул
пакет внутрь и защелкнул замки.
-- Как я по тебе скучал! -- воскликнул Сноуи.
-- Я тоже, папа -- Джоулин чуть-чуть отстранилась. -- Папа, я хочу, чтобы
ты познакомился с моим любимым человеком.
Слоуи посмотрел через ее плечо на Римо. Тот помотал головой --
категорически отрицательно. Джоулин повернулась и махнула рукой на Чиуна.
-- Вот мой подлинный владыка, -- сказала она. -- И я люблю его.
-- Джоулин, милая, -- сказал ей отец. -- Я люблю тебя. И ты это знаешь...
Она кивнула.
Он поднял кулак и нанес ей короткий удар в челюсть.
Девушка обмякла и повисла у него на руках.
-- ...но ты не выйдешь замуж за косоглазого!
Он поднял ее на руки и пошел к выходу со стадиона.
-- Что это значит? -- спросил Чиун Римо.
-- Это расизм, Чиун, -- объяснил Римо.
-- Расизм? Я думал, расизм имеет отношение к бейсболу.
-- Нет. Он просто не хочет, чтобы его дочь вышла замуж за корейца.
-- Но как вы, белые, сможете улучшить свою породу, если не будете
заключать браки с желтыми? -- удивился Чиун.
-- Черт его знает, -- завершил дискуссию Римо, и они с Чиуном пошли туда,
куда потопал Шрила Дор.
Но когда они подошли к пандусу, Римо увидел, что Лэрриби по-прежнему стоит
возле помоста, испуганный и потерянный.
-- Я тебя догоню, -- сказал Римо Чиуну и вернулся к Лэрриби.
-- Хорошо спел, -- похвалил его Римо.
Лэрриби был так испуган, что смог только кивнуть в ответ.
-- Вот твой чемоданчик. Думаю, тебе пора домой, -- сказал Римо.
Лэрриби опять кивнул, но не двинулся с места. Казалось, его парализовало,
или он врос в землю.
-- О черт! -- вздохнул Римо. -- Пошли.
Он схватил Лэрриби за руку и потащил его к выходу, быстро и ловко
продираясь сквозь толпу возмущенных сердитых людей, как муравьи, сновавших
по полю стадиона.
Усадив Лэрриби в машину и отправив его в аэропорт, Римо снова проскользнул
через толпу -- теперь уже в обратную сторону -- и направился в апартаменты
Шрилы.
Если не считать трупов Долтона и Харроу, первая из двух комнат оказалась
пустой. Дверь во вторую была закрыта, но как только Римо подошел к ней, она
распахнулась. В проеме стоял Чиун.
-- Римо, -- объявил он. -- Я отправляюсь в Синанджу.
-- Я уже сказал тебе: как только мы покончим с делами, я снова попытаюсь
устроить эту поездку.
Он прошел в комнату, но Чиун остановил его:
-- Нет, ты не понял. Я еду прямо сейчас.
Римо посмотрел на него, потом на Шрилу Дора, сидящего за столом, потом
снова на Чиуна. Чиун сказал:
-- Я поступил к нему на службу.
Римо был ошарашен. Какое-то время он ничего не мог сказать, потом выдавил
из себя:
-- Ах, вот как!
-- Да, вот так, -- ответил Чиун. -- Я буду по спутнику получать свои
чудесные телевизионные драмы. Он обещал. И я смогу часто ездить в Синанджу.
Римо, у тебя не было возможности должным образом понять, какие замечательные
люди живут в Индии, и увидеть, как прекрасна индийская природа.
Он выжидательно посмотрел на Римо.
Римо глянул ему в глаза и холодно произнес:
-- Если ты едешь с ним, ты едешь без меня.
-- Да будет так, -- резюмировал Чиун.
Римо повернулся и пошел прочь.
-- Куда ты? -- спросил Чиун.
-- Пойду напьюсь.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Римо разучился пить.
Шесть барменов в Сан-Франциско могли бы под присягой засвидетельствовать
это
В первом баре он заказал виски, и когда бармен принес ему стакан, Римо
поднес его ко рту и уже был готов влить в себя содержимое, но в нос ему
ударил запах, и Римо не смог себя заставить даже сделать глоток. Он
расплатился и ушел и в соседнем баре заказал пиво, а когда пиво подали, он
поднес его к губам, но опять, не в силах преодолеть отвращение, расплатился
и ушел, оставив пиво нетронутым.
Он сделал еще четыре попытки, но законы Синанджу слишком крепко въелись в
него, чтобы их можно было легко и небрежно нарушить. И кроме того, над
каждым стаканом ему слышался менторский голос Чиуна:
-- Алкоголь используется для консервирования того, что уже мертво. Или
людей, которые хотят умереть. Или:
-- Пиво делают из такого зерна, которое могут переварить только коровы, но
даже и им нужно два желудка, чтобы с этим справиться
Итак, вместо того чтобы напиться, Римо брел по ночным улицам злой и
мрачный, очень надеясь, что кто-нибудь, желательно целая армейская рота,
попытается задеть его, и тогда у него появится шанс дать выход своему гневу.
Но никто к нему не пристал. Римо впустую пробродил всю ночь и лишь под
утро вернулся в свой номер, выходивший окнами на стадион для гольфа в парке
"Золотые Ворота".
Он осмотрелся по сторонам, надеясь увидеть выходящего из спальни Чиуна, но
номер был пуст, и даже эхо молчало.
Потом зазвонил телефон.
Римо поднес трубку к уху еще до того, как отзвенел первый звонок.
-- Хорошо сработано, Римо, -- сказал Смит.
-- А, это вы.
-- Да. Похоже, мы полностью контролируем ситуацию.
-- Что ж, я рад. Очень рад за вас, сказал Римо. -- Вы даже не
представляете себе, как я рад.
-- Только вот что. Сегодня утром, возвращаясь домой в Вашингтон, в своей
машине взорвался Лэрриби.
-- Тем лучше для него. По крайней мере, он нашел неплохой выход из
ситуации.
-- Вы к этому никакого отношения не имеете? -- с подозрением спросил Смит
-- Нет. К сожалению.
-- Хорошо. Кстати, вас это заинтересует. Помните, я говорил вам о проколе
в системе безопасности Фолкрофта? Так вот, оказалось, что это
просто-напросто низкооплачиваемый оператор компьютерной системы. Видимо, он
был последователем Шрилы и однажды просто не сумел сдержаться и излил свои
чувства компьютеру. Очень забавно, но на самом деле ничего за этим не стоит
-- Смитти, -- оборвал его Римо.
-- Что?
-- Вы не пробовали пописать против ветра?
И он с грохотом бросил трубку. Потом еще раз обвел глазами номер, как
будто Чиун мог незаметно проскользнуть в помещение, пока он разговаривал по
телефону, но тишина была полной, гнетущей, такой, что звенело в ушах, и
Римо, стремясь хоть чем-то ее нарушить, включил цветной транзисторный
телевизор Чиуна.
Звук и изображение появились сразу же. Перед авали утренние новости, и
дикторша с улыбкой на устах сообщила:
-- Шрила Гупта Махеш Дор провел сегодня утром пресс-конференцию в отеле
"Холидейинн" в Сан-Франциско и заявил, что ноги его больше не будет в
Америке. Это заявление последовало вслед за провалом широко
разрекламированного "Марафона Блаженства" на стадионе "Кезар" вчера вечером.
Мероприятие закончилось шумным скандалом, в происшедших столкновениях
погибло по меньшей мере три человека.
Вслед за этим сообщением на экране возникли кадры пресс-конференции Дора,
и когда Римо увидел его толстое лицо с зачаточными усиками, он глухо
зарычал. размахнулся правой рукой и...
Тук-тук-тук.
Римо замер. Кто-то стучал в дверь. Звук был очень знакомый -- как если бы
стучали очень длинными ногтями.
Римо просиял и поднес правую руку к лицу, чтобы смахнуть влагу -- он и не
знал, что лицо у него мокрое.
Он открыл дверь. На пороге стоял Чиун
-- Чиун! Как дела?
-- Как они могут быть? Я пришел за своим телевизором. Я не хотел его
оставлять. -- Он протиснулся мимо Римо в дверь и вошел в комнату. -- Ага,
вот ты им уже и пользуешься, изнашиваешь оборудование, стоит мне лишь на
минуту отвернуться.
-- Забирай его и вали отсюда, -- огрызнулся Римо.
-- Уйду, уйду. Но сначала надо его проверить. Не то чтобы я думал, будто
ты можешь что-то украсть, но с американцами надо всегда быть начеку.
Римо стоял и смотрел, а Чиун подошел к телевизору и начал тщательно
считать и пересчитывать кнопки, затем наклонился к задней стенке телевизора,
заглянул внутрь сквозь решетку и принялся изучать механизм, в котором --
Римо точно знал это -- ничего не смыслил. Время от времени Чиун
многозначительно хмыкал.
-- Надо было мне прикончить этого толстомордого ублюдка, -- заявил Римо.
Чиун фыркнул и продолжал осмотр.
-- Знаешь, почему я оставил его в живых? -- спросил Римо. -- Потому что я
знал: на этот раз ты говоришь серьезно и он в самом деле твой новый босс. А
твоего босса я не мог убить.
Чиун оторвался от телевизора, посмотрел на Римо и печально покачал
головой.
-- Ты сумасшедший, сказал он. -- Как все белые Меня тошнит от белых. Та
девушка была влюблена в меня, а этот псих с пакетом цыплячьих ножек ударил
ее. А я-то думал, что расизм связан только с бейсболом. И со Смитом. И...
-- Заткнись. Надо было мне прикончить эту жабу Если я его еще когда-нибудь
увижу, я так и сделаю.
-- Типичный образ мыслей белых. Делать все так, чтобы вреда было больше,
чем пользы. Разве ты не знаешь, что индийцы очень расстраиваются, когда их
соотечественники умирают вдали от родины? Особенно богатые индийцы. И тем не
менее ты готов действовать бабах! и нет его. К счастью, подобной глупости
тебе уже не совершить. Я убил его, и убил так, что Дом Синанджу никогда не
смогут обвинить в неряшливом исполнении дела.
Чиун сложил руки и с вызовом посмотрел на Римо.
-- Но я только что видел его живого и невредимого.
По телевизору...
-- Ничто никогда не доходит до белого расистского сознания. Если рука
поражает жизненно важный центр на шее человека, означает ли это, что человек
немедленно умрет?
-- Да, -- ответил Римо.
-- Нет, -- возразил Чиун. -- Это означает, что человек должен умереть. Но
он умрет не сразу. Нужно время, чтобы мозг отъединился от остального тела.
Некоторые удары дают быстрый эффект. Некоторые действуют медленнее, и смерть
наступает через какое-то время. Достаточное, например, для того, чтобы
человек вернулся в Индию и уже там умер от почечной недостаточности.
-- Не верю, -- сказал Римо. -- Невозможно нанести такой удар так, чтобы он
ничего не почувствовал.
-- А ты дурак! Что, так ничему и не научился? Если человек чувствует удар,
и после удара с ним ничего не происходит, он решает, что все прошло и
беспокоиться не о чем. Можно на глазах у всех столкнуться с человеком и
нанести ему такой удар. Через два дня боль проходит, а через два месяца он
умирает. Любой глупец может этому научиться. Любой идиот, кроме, разумеется,
тебя. Римо, ты мой позор! Жалкий, неумелый осквернитель имени Синанджу. Я
видел, как ты вчера вечером использовал камень против этого француза,
предков которого обучил мой предок. Позор! Провал. Ужасно.
-- Но...
-- Это решает дело. Я не могу оставить тебя на этом уровне идиотизма.
Нужно еще много работать, чтобы довести тебя хотя бы до самого низкого
уровня мастерства. Очень много работать. И боюсь, мне придется быть здесь,
чтобы проследить за этим. О-хо-хо, такова уж судьба добросовестного
наставника, который взвалил на себя тяжкое бремя -- учить дураков умению
избегать лишних неприятностей.
-- Чиун, -- начал Римо, и на лице его заиграла улыбка. -- Я не могу тебе
сказать... Не могу...
Но Чиун уже переключил телевизор с выпуска новостей о Шриле Доре на
очередную серию еще одной утренней мыльной оперы и потому поднял руку,
призывая Римо к молчанию, и уставился на экран.
И Римо замолчал, ибо никто не смеет тревожить Мастера Синанджу в редкие
моменты его наслаждения истинной красотой.
-- Тренируй дыхание, -- не отрываясь от экрана, произнес Чиун. -- Я
займусь тобой позже. А потом мы обсудим поездку в Синанджу. То есть,
конечно, если ты и прочие расисты еще не забыли своего обещания.
Римо направился к двери.
-- Куда ты? -- спросил Чиун.
-- Пойду зафрахтую подводную лодку, -- ответил Римо.
Популярность: 3, Last-modified: Sat, 12 Dec 1998 11:50:03 GmT