--------------------
Артур Конан Дойл. Львиная грива
("Записки Шерлока Холмса" #9)
Arthur Conan Doyle. The Adventure of the Lion's Mane
("The Case Book of Sherlock Holmes" #9)
Перевод М. Баранович
____________________________________
Из библиотеки Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
--------------------
Удивительно, что одна из самых сложных и необычайных задач, с
которыми я когда-либо встречался в течение моей долгой жизни сыщика,
встала передо мной, когда я уже удалился от дел; все разыгралось чуть ли
не на моих глазах. Случилось это после того, как я поселился в своей
маленькой Суссекской вилле и целиком погрузился в мир и тишину природы, о
которых так мечтал в течение долгих лет, проведенных в туманном, мрачном
Лондоне. В описываемый период добряк Уотсон почти совершенно исчез с моего
горизонта. Он лишь изредка навещал меня по воскресеньям, так что на этот
раз мне приходится быть собственным историографом. Не то как бы он
расписал столь редкостное происшествие и все трудности, из которых я вышел
победителем! Увы, мне придется попросту и без затей, своими словами
рассказать о каждом моем шаге на сложном пути раскрытия тайны Львиной
Гривы.
Моя вилла расположена на южном склоне возвышенности Даунз, с которой
открывается широкий вид на Ла-Манш. В этом месте берег представляет собой
стену из меловых утесов; спуститься к воде можно по единственной длинной
извилистой тропке, крутой и скользкой. Внизу тропка обрывается у пляжа
шириной примерно в сто ярдов, покрытого галькой и голышом и не заливаемого
водой даже в часы прилива. Однако в нескольких местах имеются заливчики и
выемки, представляющие великолепные бассейны для плавания и с каждым
приливом заполняющиеся свежей водой. Этот чудесный берег тянется на
несколько миль в обе стороны и прерывается только в одном месте небольшой
бухтой, по берегу которой расположена деревня Фулворт.
Дом мой стоит на отшибе, и в моем маленьком владении хозяйничаем
только я с моей экономкой да пчелы. В полумиле отсюда находится знаменитая
школа Гарольда Стэкхерста, занимающая довольно обширный дом, в котором
размещены человек двадцать учеников, готовящихся к различным
специальностям, и небольшой штат педагогов. Сам Стэкхерст, в свое время
знаменитый чемпион по гребле, - широко эрудированный ученый. С того
времени, как я поселился на побережье, нас с ним связывали самые дружеские
отношения, настолько близкие, что мы по вечерам заходили друг к другу, не
нуждаясь в особом приглашении.
В конце июля 1907 года был сильный шторм, ветер дул с юго-запада, и
прибой докатывался до самого подножия меловых утесов, а когда начинался
отлив, на берегу оставались большие лагуны. В то утро, с которого я начну
свой рассказ, ветер стих, и все в природе дышало чистотой и свежестью.
Работать в такой чудесный день не было никаких сил, и я вышел перед
завтраком побродить и подышать изумительным воздухом. Я шел по дорожке,
ведущей к крутому спуску на пляж. Вдруг меня кто-то окликнул, и,
обернувшись, я увидел Гарольда Стэкхерста, весело машущего мне рукой.
- Что за утро, мистер Холмс! Так я и знал, что встречу вас.
- Я вижу, вы собрались купаться.
- Опять взялись за старые фокусы, - засмеялся он, похлопывая по
своему набитому карману. - Макферсон уже вышел спозаранку, я, наверное,
встречу его здесь.
Фицрой Макферсон - видный, рослый молодой человек - преподавал в
школе естественные науки. Он страдал пороком сердца вследствие
перенесенного ревматизма; но, будучи природным атлетом, отличался в любой
спортивной игре, если только она не требовала от него чрезмерных
физических усилий. Купался он и зимой и летом, а так как я и сам завзятый
купальщик, то мы часто встречались с ним на берегу.
В описываемую минуту мы увидели самого Макферсона. Его голова
показалась из-за края обрыва, у которого кончалась тропка. Через мгновение
он появился во весь рост, пошатываясь, как пьяный. Затем вскинул руки и со
страшным воплем упал ничком на землю. Мы со Стэкхерстом бросились к нему -
он был от нас ярдах в пятидесяти - и перевернем его на спину. Наш друг был
по всем признакам при последнем издыхании. Ничего иного не могли означать
остекленевшие, ввалившиеся глаза и посиневшее лицо. На одну секунду в его
глазах мелькнуло сознание, он исступленно силился предостеречь нас. Он
что-то невнятно, судорожно прокричал, но я расслышал в его вопле всего два
слова: "львиная грива". Эти слова ничего мне не говорили, но ослышаться я
не мог. В то же мгновение Макферсон приподнялся, вскинул руки и упал на
бок. Он был мертв.
Мой спутник остолбенел от неожиданного страшного зрелища; у меня же,
разумеется, все чувства мгновенно обострились, и не зря: я сразу понял,
что мы оказались свидетелями какого-то совершенно необычайного
происшествия. Макферсон был в одних брюках и в накинутом на голое тело
макинтоше, а на ногах у него были незашнурованные парусиновые туфли. Когда
он упал, пальто соскользнуло, обнажив торс. Мы онемели от удивления. Его
спина была располосована темно-багровыми рубцами, словно его исхлестали
плетью из тонкой проволоки. Макферсон был, видимо, замучен и убит каким-то
необычайно гибким инструментом, потому что длинные, резкие рубцы
закруглялись со спины и захватывали плечи и ребра. По подбородку текла
кровь из прикушенной от невыносимой боли нижней губы.
Я опустился на колени, а Стэкхерст, стоя, склонился над трупом, когда
на нас упала чья-то тень, и, оглянувшись, мы увидели, что к нам подошел Ян
Мэрдок. Мэрдок преподавал в школе математику; это был высокий, худощавый
брюнет, настолько нелюдимый и замкнутый, что не было человека, который мог
бы назвать себя его другом. Казалось, он витал в отвлеченных сферах
иррациональных чисел и конических сечений, мало чем интересуясь в
повседневной жизни. Он слыл среди учеников чудаком и мог бы легко
оказаться посмешищем, не будь в его жилах примеси какой-то чужеземной
крови, проявлявшейся не только в черных, как уголь, глазах и смуглой коже,
но и во вспышках ярости, которые нельзя было назван иначе, как дикими.
Однажды на него набросилась собачонка Макферсона; Мэрдок схватил ее и
вышвырнул в окно, разбив зеркальное стекло; за такое поведение Стэкхерст,
конечно, не преминул бы его уволить, не дорожи он им как отличным
преподавателем. Такова характеристика странного, сложного человека,
подошедшего к нам в эту минуту. Казалось, он был вполне искренне потрясен
видом мертвого тела, хота случай с собачонкой вряд ли мог
свидетельствовать о большой симпатии между ним и покойником.
- Бедняга! Бедняга! Не могу ли я что-нибудь сделать? Чем мне помочь
вам?
- Вы были с ним? Не расскажете ли вы, что здесь произошло?
- Нет, нет, я поздно встал сегодня. И еще не купался. Я только иду из
школы. Чем я могу быть вам полезен?
- Бегите скорее в Фулворт и немедленно известите полицию.
Не сказав ни слова, Мэрдок поспешно направился в Фулворт, а я тотчас
же принялся изучать место происшествия, в то время как потрясенный
Стэкхерст остался у тела. Первым моим делом было, конечно, убедиться, нет
ли еще кого-нибудь на пляже. С обрыва, откуда спускалась тропка, берег,
видимый на всем протяжении, казался совершенно безлюдным, если не считать
двух-трех темных фигур, шагавших вдалеке по направлению к Фулворту.
Закончив осмотр берега, я начал медленно спускаться по тропке. Почва здесь
была с примесью глины и мягкого мергеля, и то тут, то там мне попадались
следы одного и того же человека, идущие и под гору и в гору. Никто больше
по тропке в это утро не спускался. В одном месте я заметил отпечаток
ладони с расположенными вверх по тропе пальцами. Это могло значить только,
что несчастный Макферсон упал, поднимаясь в гору. Я заметил также круглые
впадины, позволявшие предположить, что он несколько раз падал на колени.
Внизу, где тропка обрывалась, была довольно большая лагуна, образованная
отступившим приливом. На берегу этой лагуны Макферсон разделся: тут же, на
камне, лежало его полотенце. Оно было аккуратно сложено и оказалось сухим,
так что, судя по всему, Макферсон не успел окунуться. Кружа во всех
направлениях по твердой гальке, я обнаружил на пляже несколько песчаных
проплешин со следами парусиновых туфель и голых ступней Макферсона.
Последнее наблюдение показывало, что он должен был вот-вот броситься в
воду, а сухое полотенце говорило, что он этого сделать не успел.
Тут-то и коренилась загадка всего происшествия - самого необычайного
из всех, с которыми я когда-либо сталкивался. Человек пробыл на пляже
самое большее четверть часа. В этом не могло быть сомнения, потому что
Стэкхерст шел вслед за ним от самой школы. Человек собрался купаться и уже
разделся, о чем свидетельствовали следы голых ступней. Затем внезапно он
снова натянул на себя макинтош, не успев окунуться или, во всяком случае,
не вытеревшись. Он не смог выполнить свое намерение и выкупаться потому,
что был каким-то необъяснимым и нечеловеческим способом исхлестан и
истерзан так, что до крови прикусил от невыносимой боли губу и у него еле
достало сил, чтобы отползти от воды и умереть. Кто был виновником этого
зверского убийства? Правда, у подножия утесов были небольшие гроты и
пещеры, но они были хорошо освещены низко стоявшим утренним солнцем и не
могли служить убежищем. Кроме того, как я уже сказал, вдалеке на берегу
виднелось несколько темных фигур. Они были слишком далеко, чтобы их можно
было заподозрить в прикосновенности к преступлению, и к тому же их
отделяла от Макферсона широкая, подходившая к самому подножию обрыва
лагуна, в которой он собирался купаться. Недалеко в море виднелись две-три
рыбачьи лодки. Я мог хорошо разглядеть сидевших в них людей. Итак, мне
открывалось несколько путей расследования дела, но ни один из них не сулил
успеха.
Когда я в конце концов вернулся к трупу, я увидел, что вокруг него
собралась группа случайных прохожих. Тут же находился, конечно, и
Стэкхерст и только что подоспевший Ян Мэрдок в сопровождении сельского
констебля Андерсона - толстяка с рыжими усами, низкорослой суссекской
породы, наделенной под неповоротливой, угрюмой внешностью незаурядным
здравым смыслом. Он выслушал нас, записал наши показания, потом отозвал
меня в сторону.
- Я был бы признателен вам за совет, мистер Холмс. Одному мне с этим
сложным делом не справиться, а если я что напутаю, мне влетит от Льюиса.
Я посоветовал ему, во-первых, послать за своим непосредственным
начальником, во-вторых, до прибытия начальства не переносить ни тела, ни
вещей и, по возможности, не топтаться зря у трупа, чтобы не путать следов.
Сам я тем временем обыскал карманы покойного. Я нашел в них носовой
платок, большой перочинный нож и маленький бумажник. Из бумажника
выскользнул листок бумаги, который я раздернул и вручил констеблю. На
листке небрежным женским почерком было написано: "Не беспокойся, жди меня.
Моди". Судя по всему, это была любовная записка, но в ней не указывалось
ни время, ни место свидания. Констебль вложил записку обратно в бумажник и
вместе с прочими вещами водворил в карман макинтоша. Затем, поскольку
никаких новых улик не обнаруживалось, я пошел домой завтракать,
предварительно распорядившись о тщательном обследовании подножия утесов.
Часа через два ко мне зашел Стэкхерст и сказал, что тело перенесено в
школу, где будет производиться дознание. Он сообщил мне несколько весьма
важных и знаменательных фактов. Как я и ожидал, в пещерках под обрывом
ничего не нашли, но Стэкхерст просмотрел бумаги в столе Макферсона и среди
них обнаружил несколько писем, свидетельствующих о взаимной склонности
между покойным и некой мисс Мод Беллами из Фулворта. Таким образом стало
известно, кто писал записку, найденную в кармане Макферсона.
- Письма у полиции, - пояснил Стэкхерст, - я не смог принести их.
Они, несомненно, свидетельствуют о серьезном романе. Но я не вижу
оснований связывать эти отношения со страшным происшествием, если не
считать того, что дама назначила ему свидание.
- Вряд ли, однако, свидание было назначено на берегу, где все вы
обычно купаетесь, - заметил я.
- Да, это чистая случайность, что Макферсона не сопровождали
несколько учеников.
- Такая ли уж случайность?
- Их задержал Ян Мэрдок, - сказал Стэкхерст. - Он настоял на
проведении перед завтраком занятий по алгебре. Бедный малый, он страшно
подавлен случившимся!
- Хотя, сколько мне известно, они не были особенно дружны.
- Да, первое время, но вот уже год или больше того, как Мэрдок
сошелся с Макферсоном, насколько он вообще только способен с кем-нибудь
сойтись. Он не очень-то общителен по природе.
- Так я и думал. Я припоминаю ваш рассказ о том, как он расправился с
собачонкой покойного.
- Ну, это - дело прошлое.
- Но такой поступок мог, пожалуй, вызвать мстительные чувства.
- Нет, нет, я уверен в их искренней дружбе.
- Ну что ж, тогда перейдем к сердечным делам. Знакомы ли вы с дамой?
- Ее знают все. Она славится своей красотой по всей нашей округе, она
писаная красавица, Холмс, кого ни спроси. Я знал, что она нравится
Макферсону, но не предполагал, что дело зашло так далеко, как это явствует
из писем.
- Кто же она?
- Дочь старого Тома Беллами, владельца всех прогулочных лодок и
купален в Фулворте. Начал он с простого рыбака, а теперь он человек с
положением. В деле ему помогает его сын Уильям.
- Не сходить ли нам в Фулворт повидать их?
- Под каким предлогом?
- О, предлог легко найти. Не мог же в конце концов наш несчастный
друг покончить с собой, прибегнув к такому страшному способу самоубийства!
Ведь плеть, которой он исстеган, должна была находиться в чьей-то руке,
если допустить, что убийство совершено с помощью плети. Круг знакомых
Макферсона в этом малолюдном месте, конечно, невелик. Давайте займемся
всеми его знакомыми, и, досконально изучив их, мы наверное, нащупаем мотив
преступления, а это, в свою очередь, поможет нам найти преступника.
Что могло бы быть для нас приятнее прогулки по холмам, заросшим
душистым чебрецом, не будь мы так потрясены страшной трагедией,
разыгравшейся на наших глазах! Деревня Фулворт расположена в небольшой
впадине, полукругом опоясывающей бухту. За рядом старых домишек, вверх по
склону, построено несколько современных домов. К одному из таких домов и
повел меня Стэкхерст.
- Вот и "Гавань", как называет свой участок Беллами. Вон тот дом, с
угловой башенкой и с черепичной крышей. Неплохо для человека, начавшего с
ничего... Посмотрите-ка! Это еще что такое?
Садовая калитка "Гавани" открылась, и из нее вышел человек. Трудно
было бы не признать в его высокой, угловатой фигуре математика Яна
Мэрдока. Через минуту мы столкнулись с ним на дороге.
- Хэлло! - окликнул его Стэкхерст.
Мэрдок кивнул, искоса глянул на нас проницательными темными глазами и
хотел было пройти мимо, но директор школы задержал его.
- Что вы здесь делали? - спросил он.
Мэрдок вспыхнул.
- Сэр, я подчинен вам в вашей школе. Но мне кажется, я не обязан
давать вам отчет в своих личных делах.
После всего пережитого нервы Стэкхерста были натянуты, как струна.
При других обстоятельствах он бы сдержался. Теперь же он вышел из себя.
- Ваш ответ, мистер Мэрдок, в настоящих условиях - чистейшая
дерзость.
- Не меньшей дерзостью кажется мне ваш вопрос.
- Мне уже не в первый раз приходится терпеть ваши грубости.
Сегодняшняя ваша выходка будет последней. Я попрошу вас подыскать себе
другое место, и как можно скорее.
- Это вполне соответствует моим желаниям. Сегодня я потерял
единственного человека, который как-то скрашивал мне существование у вас в
школе.
И Мэрдок решительно зашагал по дороге, а Стэкхерст яростно глядел ему
вслед.
- Какой трудный, какой невыносимый человек! - воскликнул он.
Меня больше всего поразило, что мистер Ян Мэрдок воспользовался
первым же подвернувшимся предлогом, чтобы сбежать с места преступления.
Зародившиеся во мне догадки, до сих пор смутные и неопределенные,
становились отчетливее. "Может быть, знакомство с семейством Беллами
прольет свет на это дело?" - подумал я. Стэкхерст успокоился, и мы
направились к дому.
Мистер Беллами оказался мужчиной средних лет, с огненно-рыжей
бородой. Вид у него был очень взволнованный, лицо пылало не меньше бороды.
- Увольте, сэр, я не желаю знать никаких подробностей. И мой сын, -
он указал на богатырского сложения молодого человека, с тяжелым, угрюмым
лицом, - совершенно согласен со мной, что поведение мистера Макферсона
компрометировало Мод. Да, сэр, он ни разу не произнес слова "брак", хотя
была переписка, были свидания и много всякого другого, чего никто из нас
не одобрял. У Мод нет матери, и мы ее единственные защитники. Мы решили...
Это словоизвержение было внезапно прервано появлением самой девушки.
Никто не стал бы отрицать, что она могла, послужить украшением любого
общества. И кто бы подумал, что столь редкостной красоты цветок вырастет
на такой почве и в подобной атмосфере! Я мало увлекался женщинами, ибо
сердце мое всегда было в подчинении у головы, но, глядя на прекрасные
тонкие черты, на нежный, свежий цвет лица, типичный для этих краев, я
понимал, что ни один молодой человек, увидев ее, не мог бы остаться
равнодушным. Такова была девушка, которая теперь стояла перед Гарольдом
Стэкхерстом, открыто и решительно глядя ему в глаза.
- Я уже знаю, что Фицрой скончался, - сказала она. - Не бойтесь, я в
состоянии выслушать любые подробности.
- Тот ваш джентльмен уже все рассказал нам, - пояснил отец.
- У вас нет никаких оснований замешивать в эту историю мою сестру, -
пробурчал молодой человек.
- Это - мое дело, Уильям, - сказала сестра, метнув на него горячий,
уничтожающий взгляд. - Будь добр, позволь мне вести себя, как я сочту
нужным. Ясно, что совершено страшное преступление. Если я смогу помочь
раскрыть убийцу, я хотя бы исполню этим свой долг перед умершим.
Она выслушала краткое сообщение моего спутника сдержанно, с
сосредоточенным вниманием, тем доказав, что наряду с красотой она обладала
сильным характером. Мод Беллами навсегда запомнится мне как одна из самых
красивых и самых достойных женщин. Она, по-видимому, уже знала меня в
лицо, потому что сразу же обратилась ко мне.
- Привлеките их к ответу, мистер Холмс, - сказала она. - Кто бы ни
был убийца, все мои симпатии и моя помощь на вашей стороне.
Мне показалось, что при этих словах она с вызовом посмотрела на отца
и брата.
- Благодарю вас, - сказал я. - Я очень ценю в таких делах женскую
интуицию. Но вы сказали "их". Вы думаете, что в этом деле повинен не один
человек?
- Я достаточно хорошо знала мистера Макферсона, чтобы утверждать, что
он был человеком мужественным и сильным. Один на один с ним никто бы не
справился.
- Не могу ли я сказать вам несколько слов с глазу на глаз?
- Говорю тебе. Мод, не вмешивайся ты в эти дела! - раздраженно
крикнул отец.
Она беспомощно взглянула на меня.
- Как же мне быть?
- Теперь дело все равно получит огласку, - сказал я, - так что
никакой беды не будет, если мы поговорим с вами при всех. Я предпочел бы,
конечно, разговор наедине, но раз вашему отцу это неугодно, он может
принять участие в нашей беседе.
И я рассказал ей о записке, найденной в кармане покойника.
- Она, конечно, будет фигурировать на дознании. Могу я попросить вас
дать объяснения по поводу этой записки?
- У меня нет причин что-либо скрывать, - ответила девушка. - Мы были
женихом и невестой и собирались пожениться, но мы не оглашали нашей
помолвки из-за дяди Фицроя: он старый, по слухам, смертельно болен, и он
мог бы лишить Фицроя наследства, женись он против его воли. Никаких других
причин скрываться у нас не было.
- Ты могла бы сказать нам об этом раньше, - проворчал Беллами.
- Я бы так и сделала, отец, если бы видела с вашей стороны
доброжелательное отношение.
- Я не хочу, чтобы моя дочь связывалась с людьми другого круга!
- Из-за этого вашего предубеждения против Фицроя я и не могла ничего
вам рассказать. Что же касается моей записки, то она была ответом вот на
это... - И она, пошарив в кармане платья, протянула мне смятую бумажку.
"Любимая (гласила записка)!
Я буду на обычном месте на берегу тотчас после захода солнца, во
вторник. Это - единственное время, когда я смогу выбраться.
Ф. М".
- Сегодня вторник, и я предполагала встретиться с ним сегодня
вечером.
Я рассматривал письмо.
- Послано не по почте. Каким образом вы его получили?
- Я предпочла бы не отвечать на этот вопрос. Каким образом я получила
письмо, право же, не имеет никакого отношения к делу. А про все, что
связано с вашим расследованием, я вам охотно расскажу.
И она сдержала слово, но ее показания не смогли натолкнуть нас на
чей-либо след. Она не допускала мысли, что у ее жениха были тайные враги,
однако признала, что пламенных поклонников у нее было несколько.
- Не принадлежит ли к их числу мистер Ян Мэрдок?
Она покраснела и как будто смутилась.
- Так мне казалось одно время. Но когда он узнал о наших отношениях с
Фицроем, его чувства изменились.
Мои подозрения относительно этого человека принимали все более
определенный характер. Надо было ознакомиться с его прошлым, надо было
негласно обыскать его комнату. Стэкхерст будет мне в этом содействовать,
потому что у него зародились те же подозрения. Мы вернулись от Беллами в
надежде, что держим в руках хотя бы один конец этого запутанного клубка.
Прошла неделя. Дознание не привело ни к чему и было приостановлено
впредь до нахождения новых улик. Стэкхерст навел негласные справки о своем
подчиненном, в комнате Мэрдока был произведен поверхностный обыск, не
давший никакого результата. Я лично еще раз шаг за шагом - на деле и в уме
- проследил все этапы трагического события, но ни к какому выводу не
пришел. Во всей моей практике читатель не запомнит случая, когда я так
остро ощущал бы свое бессилие. Даже воображение не могло подсказать мне
разгадку тайны. Но тут вскоре произошел случай с собакой.
Первая услышала об этом моя старая экономка благодаря своеобразному
беспроволочному телеграфу, с помощью которого эти люди получают информацию
о всех происшествиях в округе.
- Что за грустная история, сэр, с этой собакой мистера Макферсона! -
сказала как-то вечером моя экономка.
Я не люблю поощрять подобную болтовню, но на этот раз ее слова
пробудили мой интерес.
- Что же такое случилось с собакой мистера Макферсона?
- Подохла, сэр. Подохла с тоски по хозяину.
- Откуда вы это знаете?
- Как же не знать, когда все только об этом и говорят. Собака страшно
тосковала, целую неделю ничего в рот не брала. А сегодня два молодых
джентльмена из школы нашли ее мертвой внизу, на берегу, на том самом
месте, где случилось несчастье с ее хозяином.
"На том самом месте"! Эти слова словно врезались в мой мозг. Во мне
родилось какое-то смутное предчувствие, что гибель собаки поможет
распутать дело. То, что собака подохла, следовало, конечно, объяснить
преданностью и верностью всей собачьей породы. Но "на том самом, месте"?
Почему этот пустынный берег играет такую зловещую роль? Возможно ли, чтобы
и собака пала жертвой какой-то кровной мести? Возможно ли?.. Догадка была
смутной, но она начинала принимать все более определенные формы. Через
несколько минут я шел по дороге к школе. Я застал Стэкхерста в его
кабинете. По моей просьбе он послал за Сэдбери и Блаунтом - двумя
учениками, нашедшими собаку.
- Да, она лежала на самом краю лагуны, - подтвердил один из них. -
Она, по-видимому, пошла по следам своего умершего хозяина.
Я осмотрел труп маленького преданного создания из породы
эрдель-терьеров, лежавший на подстилке в холле. Он одеревенел, застыл,
глаза были выпучены, конечности скрючены. Все его очертания выдавали
страшную муку.
Из школы я прошел вниз к лагуне. Солнце зашло, и на воде, тускло
мерцавшей, как свинцовый лист, лежала черная тень большого утеса. Место
было безлюдно; кругом не было ни признака жизни, если не считать двух
чаек, с резкими криками кружившихся надо мной. В меркнущем свете дня я
смутно различал маленькие следы собачьих лап на песке вокруг того самого
камня, на котором лежало тогда полотенце ее хозяина. Я долго стоял в
глубокой задумчивости, в то время как вокруг становилось все темнее и
темнее. В голове моей вихрем проносились мысли. Так бывает в кошмарном
сне, когда вы ищете какую-то страшно нужную вещь и вы знаете, что она
где-то здесь рядом, а она все-таки остается неуловимой и недоступной.
Именно такое чувство охватило меня, когда я в тот вечер стоял в
одиночестве на роковом берегу. Потом я наконец повернулся и медленно пошел
домой.
Я как раз успел подняться по тропке на самый верх обрыва, когда меня
вдруг, как молния, пронзило воспоминание о том, что я так страстно и
тщетно искал! Если только Уотсон писал не понапрасну, вам должно быть
известно, читатель, что я располагаю большим запасом современных научных
познаний, приобретенных вполне бессистемно и вместе с тем служащих мне
большим подспорьем в работе. Память моя похожа на кладовку, битком набитую
таким количеством всяческих свертков и вещей, что я и сам с трудом
представляю себе ее содержимое. Я чувствовал, что там должно быть что-то,
касающееся этого дела. Сначала это чувство было смутно, но в конце концов
я начал догадываться, чем оно подсказано. Это было невероятно, чудовищно,
и все-таки это открывало какие-то перспективы. И я должен был окончательно
проверить свои догадки.
В моем домике есть огромный чердак, заваленный книгами. В этой-то
завали я и барахтался и плавал целый час, пока не вынырнул с небольшим
томиком шоколадного цвета с серебряным обрезом. Я быстро разыскал главу,
содержание которой мне смутно запомнилось. Да, что говорить, моя догадка
была неправдоподобной, фантастичной, но я уже не мог успокоиться, пока не
выясню, насколько она основательна. Было уже поздно, когда я лег спать, с
нетерпением предвкушая завтрашнюю работу.
Но работа эта наткнулась на досадное препятствие. Только я проглотил
утреннюю чашку чая и хотел отправиться на берег, как ко мне пожаловал
инспектор Бардл из Суссекского полицейского управления - коренастый
мужчина с задумчивыми, как у вола, глазами, которые сейчас смотрели на
меня с самым недоуменным выражением.
- Мне известен ваш огромный опыт, сэр, - начал он. - Я, конечно,
пришел совершенно неофициально, и о моем визите никто знать не обязан. Но
я что-то запутался в деле с Макферсоном. Просто не знаю, арестовать мне
его или нет.
- Вы имеете в виду мистера Яна Мэрдока?
- Да, сэр. Ведь больше и подумать не на кого. Здешнее безлюдье -
огромное преимущество. Мы имеем возможность ограничить наши поиски. Если
это сделал не он, то кто же еще?
- Что вы имеете против него?
Бардл, как выяснилось, шел по моим стопам. Тут был и характер Мэрдока
и тайна, которая, казалось, окружала этого человека. И его несдержанность,
проявившаяся в случае с собачонкой. И ссоры его с Макферсоном в прошлом, и
вполне основательные догадки об их соперничестве в отношении к мисс
Беллами. Он перебрал все мои аргументы, но ничего нового не сказал, кроме
того, что Мэрдок как будто готовится к отъезду.
- Каково будет мое положение, если я дам ему улизнуть при наличии
всех этих улик? - Флегматичный толстяк был глубоко встревожен.
- Подумайте-ка, инспектор, в чем основной промах ваших рассуждений, -
сказал ему я. - Он, конечно, сможет без труда доказать свое алиби в утро
убийства. Он был со своими учениками вплоть до последней минуты и подошел
к нам почти тотчас после появления Макферсона. Потом имейте в виду, что он
один, своими руками, не мог бы так расправиться с человеком, не менее
сильным, чем он сам. И, наконец, вопрос упирается в орудие, которым было
совершено убийство.
- Что же это могло быть, как не плеть или какой-то гибкий кнут?
- Вы видели раны?
- Да, видел. И доктор тоже.
- А я рассматривал их очень тщательно в лупу. И обнаружил некоторые
особенности.
- Какие же, мистер Холмс?
Я подошел к своему письменному столу и достал увеличенный снимок.
- Вот мой метод в таких случаях, - пояснил я.
- Что говорить, мистер Холмс, вы вникаете в каждую мелочь.
- Я не был бы Холмсом, если бы работал иначе. А теперь давайте
посмотрим вот этот рубец, который опоясывает правое плечо. Вам ничего не
бросается в глаза?
- Да нет.
- А вместе с тем совершенно очевидно, что рубец неровный. Вот тут -
более глубокое кровоизлияние, здесь вот - вторая такая же точка. Такие же
места видны и на втором рубце, ниже. Что это значит?
- Понятия не имею. А вы догадываетесь?
- Может быть, догадываюсь. А может быть, и нет. Скоро я смогу
подробнее высказаться по этому поводу. Разгадка причины этих кровоизлияний
должна кратчайшим путем подвести нас к раскрытию виновника убийства.
- Мои слова, конечно, могут показаться нелепыми, - сказал
полицейский, - но если бы на спину Макферсона была брошена докрасна
раскаленная проволочная сетка, то эти более глубоко пораженные точки
появились бы в местах пересечения проволок.
- Сравнение необычайно меткое. Можно также предположить применение
жесткой плетки-девятихвостки с небольшими узлами на каждом ремне.
- Честное слово, мистер Холмс, мне кажется, вы близки к истине.
- А может быть, мистер Бардл, раны были нанесены еще каким-нибудь
способом. Как бы то ни было, всех ваших догадок недостаточно для ареста.
Кроме того, мы должны помнить о последних словах покойника - "львиная
грива".
- Я подумал, не хотел ли он назвать имя...
- И я думал о том же. Если бы второе слово звучало хоть
сколько-нибудь похоже на "Мэрдок" - но нет. Я уверен, что он выкрикнул
слово "грива".
- Нет ли у вас других предположений, мистер Холмс?
- Может, и есть. Но я не хочу их обсуждать, пока у меня не будет
более веских доказательств.
- А когда они у вас будут?
- Через час, возможно, и раньше.
Инспектор почесал подбородок, недоверчиво поглядев на меня.
- Хотел бы я разгадать ваши мысли, мистер Холмс. Может быть, ваши
догадки связаны с теми рыбачьими лодками?
- О нет, они были слишком далеко.
- Ну, тогда это, может быть, Беллами и его дылда-сын? Они здорово
недолюбливали Макферсона. Не могли они убить его?
- Да нет же; вы ничего у меня не выпытаете, пока я не готов, - сказал
я, улыбаясь.
- А теперь, инспектор, нам обоим пора вернуться к нашим обязанностям.
Не могли бы вы зайти ко мне часов в двенадцать?..
Но тут нас прервали, и это было началом конца дела об убийстве
Макферсона.
Наружная дверь распахнулась, в передней послышались спотыкающиеся
шаги, и в комнату ввалился Ян Мэрдок. Он был бледен, растрепан, костюм его
был в страшнейшем беспорядке; он целился костлявыми пальцами за стулья,
чтобы только удержаться на ногах!
- Виски! Виски! - прохрипел он и со стоном рухнул на диван.
Он был не один. Вслед за ним вбежал Стэкхерст, без шляпы, тяжелю
дыша, почти в таком же состоянии невменяемости, как и его спутник.
- Скорее, скорее, виски! - кричал он. - Мэрдок чуть жив. Я еле
дотащил его сюда. По пути он дважды терял сознание.
Полкружки спиртного оказали поразительное действие. Мэрдок
приподнялся на локте и сбросил с плеч пиджак.
- Ради Бога, - прокричал он, - масла, опиума, морфия! Чего угодно,
лишь бы прекратить эту адскую боль!
Мы с инспектором невольно вскрикнули от изумления. Плечо Мэрдока было
располосовано такими же красными, воспаленными, перекрещивающимися
рубцами, как и тело Фицроя Макферсона.
Невыносимые боли пронизывали, по-видимому, всю грудную клетку
несчастного; дыхание его то и дело прерывалось, лицо чернело, и он
судорожно хватался рукой за сердце, а со лба скатывались крупные капли
пота. Он мог в любую минуту умереть. Но мы вливали ему в рот виски, и с
каждым глотком он оживал. Тампоны из ваты, смоченной в прованском масле,
казалось, смягчали боль от страшных ран. В конце концов его голова тяжело
упала на подушку. Измученное тело припало к последнему источнику жизненных
сил. Был ли то сон или беспамятство, но, во всяком случае, он избавился от
боли.
Расспрашивать его было немыслимо, но как только мы убедились в том,
что жизнь его вне опасности, Стэкхерст повернулся ко мне.
- Господи Боже мой, Холмс, - воскликнул он, - что же это такое? Что
это такое?
- Где вы его подобрали?
- Внизу, на берегу. В точности в том же самом месте, где пострадал
несчастный Макферсон. Будь у Мэрдока такое же слабое сердце, ему бы тоже
не выжить. Пока я вел его к вам, мне несколько раз казалось, что он
отходит. До школы было слишком далеко, поэтому я и приволок его сюда.
- Вы видели его на берегу?
- Я шел по краю обрыва, когда услышал его крик. Он стоял у самой
воды, шатаясь, как пьяный. Я сбежал вниз, набросил на него какую-то одежду
и втащил наверх. Холмс, умоляю вас, сделайте все, что в ваших силах, не
пощадите трудов, чтобы избавить от проклятия наши места, иначе жить здесь
будет невозможно. Неужели вы, со всей вашей мировой славой, не можете нам
помочь?
- Кажется, могу, Стэкхерст. Пойдемте-ка со мной! И вы, инспектор,
тоже! Посмотрим, не удастся ли нам предать убийцу в руки правосудия.
Предоставив погруженного в беспамятство Мэрдока заботам моей
экономки, мы втроем направились к роковой лагуне. На гравии лежал ворох
одежды, брошенной пострадавшим. Я медленно шел у самой воды, а мои
спутники следовали гуськом за мной. Лагуна была совсем мелкая, и только
под обрывом, где залив сильнее врезался в сушу, глубина воды достигала
четырех-пяти футов. Именно сюда, к этому великолепному, прозрачному и
чистому, как кристалл, зеленому водоему, конечно, и собирались пловцы. У
самого подножия обрыва вдоль лагуны тянулся ряд камней; я пробирался по
этим камням, внимательно всматриваясь в воду. Когда я подошел к самому
глубокому месту, мне удалось наконец обнаружить то, что я искал.
- Цианея! - вскричал я с торжеством. - Цианея! Вот она, львиная
грива!
Странное существо, на которое я указывал, и в самом деле напоминало
спутанный клубок, выдранный из гривы льва. На каменном выступе под водой
на глубине каких-нибудь трех футов лежало странное волосатое чудовище,
колышущееся и трепещущее; в его желтых космах блестели серебряные пряди.
Все оно пульсировало, медленно и тяжело растягиваясь и сокращаясь.
- Достаточно она натворила бед! - вскричал я. - Настал ее последний
час. Стэкхерст, помогите мне! Пора прикончить убийцу!
Над выступом, где притаилось чудовище, лежал огромный валун: мы со
Стэкхерстом навалились на него и столкнули в воду, подняв целый фонтан
брызг. Когда волнение на воде улеглось, мы увидели, что валун лег куда
следовало. Выглядывавшая из-под него и судорожно трепещущая желтая
перепонка свидетельствовала о том, что мы попали в цель. Густая
маслянистая пена сочилась из-под камня, мутя воду и медленно поднимаясь на
поверхность.
- Потрясающе! - воскликнул инспектор. - Но что же это было, мистер
Холмс? Я родился и вырос в этих краях и никогда не видывал ничего
подобного. Такого в Суссексе не водится.
- К счастью для Суссекса, - заметил я. - Ее, по-видимому, занесло
сюда юго-западным шквалом. Приглашаю вас обоих ко мне, и я покажу вам, как
описал встречу с этим чудовищем человек, однажды столкнувшийся с ним в
открытом море и надолго запомнивший этот случай.
Когда мы вернулись в мой кабинет, мы нашли Мэрдока настолько
оправившимся, что он был в состоянии сесть. Он все еще не мог прийти в
себя от пережитого потрясения и то и дело содрогался от приступов боли. В
несвязных словах он рассказал нам, что понятия не имеет о том, что с ним
произошло, что он помнит только, как почувствовал нестерпимую боль и как у
него еле хватило сил выползти на берег.
- Вот книжка, - сказал я, показывая шоколадного цвета томик,
заронивший во мне догадку о виновнике происшествия, которое иначе могло бы
остаться для нас окутанным вечной тайной. Заглавие книжки - "Встречи на
суше и на море", ее автор - исследователь Дж. Дж. Вуд. Он сам чуть не
погиб от соприкосновения с этой морской тварью, так что ему можно верить.
Полное латинское название ее Cyanea capillata. Она столь же смертоносна,
как кобра, а раны, нанесенные ею, болезненнее укусов этой змеи. Разрешите
мне вкратце прочесть вам ее описание:
"Если купальщик заметит рыхлую круглую массу из рыжих перепонок и
волокон, напоминающих львиную гриву с пропущенными полосками серебряной
бумаги, мы рекомендуем ему быть начеку, ибо перед ним одно из самых
опасных морских чудовищ - Cyanea capillata". Можно ли точнее описать нашу
роковую находку?
- Дальше автор рассказывает о собственной встрече с одним из этих
чудищ, когда он купался у Кентского побережья. Он установил, что эта тварь
распускает тонкие, почти невидимые нити на расстояние в пятьдесят футов, и
всякий, кто попадает в пределы досягаемости этих ядовитых нитей,
подвергается смертельной опасности. Даже на таком расстоянии встреча с
этим животным чуть не стоила Вуду жизни. "Ее бесчисленные тончайшие
щупальца оставляют на коже огненно-багровые полосы, которые при ближайшем
рассмотрении состоят из мельчайших точек или крапинок, словно от укола
раскаленной иглой, проникающей до самого нерва". Как пишет автор, местные
болевые ощущения далеко не исчерпывают этой страшной пытки. "Я свалился с
ног от боли в груди, пронизавшей меня, словно пуля. У меня почти исчез
пульс, а вместе с тем я ощутил шесть-семь сердечных спазм, как будто вся
кровь моя стремилась пробиться вон из груди".
Вуд был поражен почти насмерть, хотя он столкнулся с чудовищем в
морских волнах, а не в узенькой спокойной лагуне. Он пишет, что еле узнал
сам себя, настолько лицо его было бескровно, искажено и изборождено
морщинами. Он выпил залпом целую бутылку виски, и только это, по-видимому,
его и спасло. Вручаю эту книжку вам, инспектор, и можете не сомневаться в
том, что здесь дано точное описание всей трагедии, пережитой несчастным
Макферсоном.
- И чуть было не обесчестившей меня, - заметил Мэрдок с кривой
усмешкой. - Я не обвиняю вас, инспектор, ни вас, мистер Холмс, - ваши
подозрения были естественны. Я чувствовал, что меня вот-вот должны
арестовать, и своим оправданием я обязан только тому, что разделил судьбу
моего бедного друга.
- Нет, нет, мистер Мэрдок. Я уже догадывался, в чем дело, и если бы
меня не задержали сегодня утром дома, мне, возможно, удалось бы избавить
вас от страшного переживания.
- Но как же вы могли догадаться, мистер Холмс?
- Я всеядный читатель и обладаю необычайной памятью на всякие мелочи.
Слова "львиная грива" не давали мне покоя. Я знал, что где-то уже встречал
их в совершенно неожиданном для меня контексте. Вы могли убедиться, что
они в точности характеризуют внешний вид этой твари. Я не сомневаюсь, что
она всплыла на поверхность, и Макферсон ее ясно увидел, потому что
никакими другими словами он не мог предостеречь нас от животного,
оказавшегося виновником его гибели.
- Итак, я, во всяком случае, обелен, - сказал Мэрдок, с трудом
вставая с дивана. - Я тоже должен в нескольких словах объяснить вам
кое-что, ибо мне известно, какие справки вы наводили. Я действительно
любил Мод Беллами, но с той минуты, как она избрала Макферсона, моим
единственным желанием стало содействовать их счастью. Я сошел с их пути и
удовлетворялся ролью посредника. Они часто доверяли мне передачу писем: и
я же поторопился сообщить Мод о смерти нашего друга именно потому, что
любил ее и мне не хотелось, чтобы она была извещена человеком чужим и
бездушным. Она не хотела говорить вам, сэр, о наших отношениях, боясь, что
вы их истолкуете неправильно и не в мою пользу. А теперь я прошу вас
отпустить меня в школу, мне хочется скорее добраться до постели.
Стэкхерст протянул ему руку.
- У всех нас нервы расшатаны, - сказал он. - Простите, Мэрдок. Впредь
мы будем относиться друг к другу с большим доверием и пониманием.
Они ушли под руку, как добрые друзья. Инспектор остался и молча
вперил в меня свои воловьи глаза.
- Здорово сработано! - вскричал он. - Что говорить, я читал про вас,
но никогда не верил. Это же чудо!
Я покачал головой. Принять такие дифирамбы значило бы унизить
собственное достоинство.
- Вначале я проявил медлительность, непростительную медлительность, -
сказал я. - Будь тело обнаружено в воде, я догадался бы скорее. Меня
подвело полотенце. Бедному малому не пришлось вытереться, а я из-за этого
решил, что он не успел и окунуться. Поэтому мне, конечно, не пришло в
голову, что он подвергся нападению в воде. В этом пункте я и дал маху. Ну
что ж, инспектор, мне часто приходилось подтрунивать над вашим братом -
полицией, зато теперь Cyanea capillata отомстила мне за Скотленд-Ярд.
Перевод М. Баранович
__________________________________________________________________________
Отсканировано с книги: Артур Конан Дойл. Собрание сочинений
в 8 томах. Том 3. Москва, издательство
Правда, 1966 (Библиотека "Огонек").
Дата последней редакции: 24.06.1998
Популярность: 106, Last-modified: Tue, 20 Jul 2004 17:47:47 GmT